Секрет девятого калибра (fb2)

- Секрет девятого калибра (Полковник Гуров – продолжения других авторов) 698K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Иванович Леонов (писатель) - Алексей Викторович Макеев

Алексей Макеев, Николай Леонов
Секрет девятого калибра

© Макеев А. В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Глава 1

Грозовой ливень продолжался всю ночь. Начавшийся накануне около полудня сильный дождь тоже был желанным подарком, но о чем-то более серьезном речи тогда не шло. На дворе стояло лето, самая что ни на есть середина июля, и солнце распоясалось вовсю. Пассажирам в метро раздавали бутылки с водой, спрос на вентиляторы и кондиционеры традиционно превысил спрос на ноутбуки и кофеварки, и фирмы по продаже и установке сплит-систем гребли выручку лопатами. Полковник полиции следователь Лев Иванович Гуров, однако, вполне мирно уживался с переносным напольным вентилятором, натужно гудевшим во время работы, но исправно исполняющим свои прямые обязанности вот уже третий год.

В августе этого года синоптики прогнозировали дожди чуть ли не каждый день, но то ли что-то у них там сломалось, то ли они сами запутались, но ни капли дождя после их обещаний на землю так и не упало. Жара не сдавалась, изматывала, температура воздуха даже по ночам не опускалась ниже двадцати пяти выше нуля, и когда накануне сухой горячий воздух неожиданно раскололи слабые и вскоре затихнувшие громовые раскаты, Гуров не поверил своим ушам. А через час соцсети завалили видеоролики, снятые свидетелями того, как подземные парковки превращаются в запруды, а люди пытаются пройти там, где с утра еще была видна земля, а сейчас волновалось открытое море. К ночи к мощному дождю прибавилась и гроза.

К утру Москву основательно затопило.

Этим утром Гуров стоял на балконе со стаканом воды в руке и с тоской осматривал окрестности. Подъездная дорога к дому превратилась в сплошной водоем, перекрывавший путь прохожим, а когда они сходили с тротуара на газон, чтобы обойти препятствие, то попадали в другую ловушку – под травой скрывалась размытая ливнем почва. Оскальзываясь, люди все же шли вперед, растопырив руки и пачкая летнюю обувь в грязи.

Утренний звонок от начальства насторожил бы кого угодно. В случае полковника Гурова это был его непосредственный руководитель, генерал-майор Петр Николаевич Орлов. Но даже он, несмотря на полномочия, редко беспокоил подчиненных во внеурочное время. Как правило, предпочитал дождаться, пока они доедут до работы, а потом уже позволял себе всякое.

– Доброе утро, Лев Иванович, – шумно выдохнул в трубку Орлов.

– Взаимно, Петр Николаевич, – с готовностью откликнулся Гуров, выбираясь с балкона в комнату. – Что-то срочное?

– Боюсь, что да.

– Скоро буду, – прикинул Гуров. – Как раз собирался выходить. Как там на подъезде к работе? Все небось залито?

– Меняй планы, Лев Иванович. С утра нужно съездить в одно место.

По его тону стало понятно, что дело не только срочное, но и важное.

В комнате появилась жена Гурова – Маша. Вопросительно взглянув на него, молча указала подбородком на телефон. «Иди, иди. Все в порядке», – жестом ответил Гуров. Маша еще раз бросила в его сторону пристальный взгляд и ушла.

– Что-то из сводки происшествий? – предположил Гуров. – Или просто куда-то нужно будет заехать?

Обычно так оно и было: они с напарником Стасом Крячко по указанию Орлова, не заезжая в Управление, сразу же отправлялись на место происшествия. Это позволяло им здорово сэкономить время и успеть осмотреть участок до того, как его заполнят любопытствующие и затопчут место осмотра.

– Помнишь такого Лигунова, Лев Иванович? – тяжело вздохнув, спросил Орлов. – Мы его еще в девяностых ездили поздравлять с Днем милиции? Генерал в отставке.

Гуров впал в ступор. Вот так вот сразу он не мог вспомнить ни человека с такой фамилией, ни свой визит к нему.

– Да сколько времени-то прошло, Петр Николаевич, – пробормотал Гуров. – А что там?

– Ты вспомнишь, – утвердительно произнес Орлов. – Тверская, дом девять. Вид из окон на Красную площадь. В квартире пять или шесть комнат, если не больше. И пудель с бантом на голове. Мы везли генералу армянский коньяк и серебряные стопки ручной работы. Добрый такой мужик, а его жена нас за стол звала.

Гуров уставился в потолок. Память буксовала. Описанные Орловым подробности пока что ни о чем не говорили.

– Извини, Петр Николаевич…

– Лигунова уже нет в живых, – оборвал его Орлов. – А вот его супруга до сих пор там проживает. Этой ночью застрелила подругу своего внука. Утверждает, что на почве бытовой ссоры. Ей сейчас под восемьдесят.

– Кому под восемьдесят? Подруге внука? – окончательно запутался Гуров.

– Остряк, – мрачно заметил Орлов.

– А мы-то там зачем? – удивился Гуров, медленно двигаясь в сторону кухни. – Местный отдел полиции, думаешь, не справится?

– В местном отделе полиции сильные следователи, Лев Иванович, но я тебя попрошу взять дело на особый контроль. В конечном итоге всю работу придется делать нам. После, когда уже будете на Петровке, я все подробно объясню. Сам не могу там быть, иначе бы позвонил уже оттуда.

Гуров угадал тон Орлова. Потом, значит, потом.

– Ну… хорошо, – с готовностью откликнулся он. – Надо обратить внимание на что-то особенное?

– Много ли ты знаешь людей в преклонном возрасте, которые спокойно попадут в центр небольшой мишени с расстояния в четыре с половиной метра, да еще в слабо освещенном помещении? – спросил Орлов. – Прибавь к этому плохое зрение и тремор рук у стрелка.

Гуров зашел на кухню, протянул пустой стакан Маше и вернулся в комнату.

– Не веришь ты в чудеса, Петр Николаевич, – назидательным тоном произнес он.

– А ты их много на своем веку повидал? – спросил Орлов. – Но да, сильно смахивает на чудо. Потому что в этом случае если старушка не врет, то, видимо, без магии не обошлось. Она утверждает, что всадила жертве пулю прямо в лоб с первой попытки. Якобы находилась в состоянии аффекта. Я, конечно, все понимаю…

– Интересное кино, – согласился Гуров.

– Я ничего не исключаю, Лев Иванович. Может быть, это просто роковое стечение обстоятельств. То самое «волшебство», о котором ты говоришь. Эксперты нам помогут. Но вот чего я больше всего боюсь: если мы все решим, что чудеса существуют, то настоящий убийца останется гулять на свободе.

– Сколько лет было жертве?

– Двадцать шесть.

– А кто вызвал полицию? Вдова?

– Да, сама Лигунова и вызвала. Поторопись, пожалуйста. На Петровку заезжать не нужно, опергруппа на Тверскую уже выехала.

– Я тебя понял, Петр Николаевич. Захвачу Стаса по пути.

– Разберетесь, – заключил Орлов. – Как вернетесь – первым делом ко мне.

– Само собой, Петр Николаевич.

Дорогу Гуров вспомнил, едва машина въехала в огороженный двор. Охранник с подозрением взял в руку протянутое ему служебное удостоверение и замешкался, не зная, как себя вести дальше.

– Так полиция уже приехала, – недоверчиво пробормотал он.

– Пропустите нас, товарищ, – обратился к нему Крячко. – Полиции много не бывает, а вместе мы редко куда-то приезжаем во избежание привлечения внимания.

– Открывайте уже, – приказал Гуров, которому надоели препирательства.

Охранник вернулся в свою «будку» и поднял шлагбаум.

– Вон и наши, – опознал Гуров личный автомобиль судебно-медицинского эксперта. – Надеюсь, мы не опоздали.

Вспомнился ему и подъезд, через который давным-давно они с генерал-майором Орловым попали в здание. Жильцов встречал просторный холл с желтым мраморным полом, а у стены справа стоял широкий стол, за которым их встретила добродушная пожилая консьержка. Сейчас же на месте стола красовалась благоустроенная кабинка, за стеклом которой виднелось крутящееся кресло, покрытое старой ковровой дорожкой.

Возле лифта они увидели пожилого мужчину. Смотрелся он очень презентабельно и внешне абсолютно не вписывался в окружающую среду. Высокий, с мужественными чертами лица, он очень напоминал голливудского актера Клинта Иствуда, облачившегося в черный костюм-тройку, из-под которого выглядывала белая сорочка. На груди красовался искристый зеленый галстук, выпущенный не позже семидесятых годов прошлого столетия. Старик стоял прямо возле раздвижных дверей и, затаив дыхание, прислушивался. Завидев сыщиков, смерил их подозрительным взглядом.

– Добрый день, – поздоровался он низким голосом. – Вы к Елене Андреевне?

– Нет, – покачал головой Гуров. – К Лигуновым.

– Ах да… да, – смутился старик. – Конечно, к Лигуновым. Я консьерж, – с гордостью добавил он. – Уже девятнадцать лет занимаю этот пост. Василий Васильевич меня зовут. Сам давненько в этом доме живу.

Гуров и Крячко дружно вынули из карманов удостоверения, но ни к одному старик не прикоснулся.

– Не нужно, – отказался он. – Я уже знаю, что произошло. К Лигуновым вам на самый верх. Девятый этаж. Такая суматоха с самого утра, такая беготня. А мне к Луневой Елене Андреевне еще ветеринара проводить надо – у нее собака задыхается. Да и лифт бы еще не застрял от такого частого использования. Вот и бегаю туда-сюда.

– Зачем же бегаете? – поинтересовался Гуров, раздвигая двери лифта. – Сидели бы на месте, если уж ваше рабочее место там. Тот, кому нужно, сам к вам подойдет.

– Да знаете, после случившегося места себе не нахожу, – признался консьерж. – Брожу туда и обратно.

– Лева, – кивком позвал Крячко из лифта. – Потом поговорим, Василий Васильевич, ладно?

– Я здесь с шести утра до одиннадцати вечера, – объявил старик. – Буду рад помочь, если понадобится. Но сразу хочу сказать, что Елизавета Ильинична была хорошей женщиной. Я уже поговорил с полицией, но там не особо интересовались такими подробностями. Между тем и муж ее, пока был жив, тоже забегал ко мне на коньячок. Хорошие люди, таких теперь осталось крайне мало!

– Почему вы говорите о Елизавете Ильиничне в прошедшем времени? – спросил Гуров.

– Так ее же убили, – растерялся старик.

– Кого? – не понял Гуров.

– Лева! – уже громче повторил Стас. – Надо идти.

– Еще увидимся, – пообещал Гуров, заходя в лифт.

– Конечно, конечно, – отступил старик.

Лифт тронулся. Наверх он шел с натугой, со скрипами, вздохами и протяжными стонами, и Гуров не мог не удивиться тому, что такие агрегаты все еще сохранились в старых жилых домах. Не дай бог действительно застрянет.

– Василий Васильевич станет нашим самым ценным свидетелем, – усмехнулся Крячко. – Помяни мое слово.

– А если он еще и сплетни коллекционирует, то ему вообще цены не будет, – добавил Гуров.

– Ты прав. Попозже надо бы с ним потолковать.

Ну, конечно, он бывал здесь раньше. Теперь память Гурова откупорила отсек с теми мелочами, которые работают как ключи для дверей, за которыми лежит хлам, скопившийся за все годы жизни. Чего здесь только не было: обрывки чьих-то фраз, мелкие переживания, сиюминутные решения, неосуществленные планы, смазанные фрагменты мелькнувших хотя бы раз перед глазами лиц и куча всего остального, что в жизни так и не пригодилось. Та давняя поездка вспомнилась Гурову не в общем и целом, не как что-то цельное или законченное, но вернулась в виде мелочей. Например, круглую дверную ручку, по-видимому, сделанную из бронзы, он почему-то запомнил. И саму входную дверь из красного дерева. Очень уж впечатляюще она выглядела, когда Гуров впервые перед ней оказался. Будто бы намекала, что за ней не хухры-мухры живут, а серьезные люди, до которых еще тянуться и тянуться. Сколько же лет прошло с тех пор? Около тридцати? А дверь все та же. И лифт тот же. Но вот сам лифт Гуров совершенно не помнил.

Судебно-медицинский эксперт Дроздов встретил его на лестничной площадке и сразу же отвел в прихожую. Гуров вытянул шею – коридор расходился здесь в разные стороны. Слева, если он все правильно запомнил, располагалась кухня, а вот справа должна была начаться анфилада комнат.

– «Скорая» только что уехала, – объявил Дроздов. – В порядке наша бабушка. Давление слегка… но даже вмешиваться не стали.

– Где она?

– А я ее вам пока что не отдам, – прищурился Дроздов. – Сначала сам проведу осмотр. Жалуется, что была жертвой домашнего насилия. Мол, убитая ею деваха распускала руки.

– Серьезно? – удивился Стас. – Что же, и следы имеются?

– А их нет, – многозначительно произнес судмед.

– Загадка века, – подивился Крячко.

– Много времени тебе нужно? – спросил Гуров.

– Это как пойдет, – ответил судмедэксперт. – Но вам все равно пока будет с кем поговорить. На кухне оперативники допрашивают свидетеля. А к бабуле уже сын с внуком приехали. Ждут в соседней комнате.

– Труп осмотрим сейчас или после того, как ты освободишься?

– Я свое дело сделал, теперь давай сам, Лев Иванович. С трупом я все закончил. Если коротко, то деваха умерла на месте. Вот прям где стояла, там и легла. Смерть наступила часов восемь или девять назад, позже скажу точнее, но пока что опирайтесь на это. Вскрывать, конечно, буду, но, по моему скромному мнению, причина смерти налицо.

– На лице, – поправил Стас.

Гуров и судмедэксперт молча уставились на Крячко.

– Предполагаемую причину я озвучил. Тут без вариантов. – Дроздов почесал кончик носа.

– Добро, – вздохнул Гуров.

– Я хотел бы присутствовать, – повернулся Стас к Дроздову.

– А на кой ты мне там нужен? – вздернул брови судмедэксперт.

– Пусть идет с тобой, – попросил Гуров. – Вдруг наша старушка что-то ценное выдаст?

Сначала Гуров решил пообщаться со свидетелем. Орлов ошибся: полицию вызвала не подозреваемая, а ее сосед, которым оказался юноша двадцати трех лет. Он сидел за столом на кухне в компании двух оперативников и нервно шарил пальцами под рукавами мятой футболки.

Гуров и Крячко поздоровались с коллегами.

– С Петровки? – деловито осведомился у них оперативный уполномоченный. – Нас предупредили, что вы будете. Сами начнете или все-таки мы?

– Продолжайте, – разрешил Гуров. – Мы пока осмотримся.

– Вы вовремя, мы только начали, – сообщил оперативный уполномоченный, указывая на незаполненный протокол допроса. – Так что, Андрей Андреевич Прологов, скажете?

– Особо нечего, – пожал плечами парень. – Утром собирался на работу, и тут в дверь позвонила соседка.

– Где работаем?

– Преподаю в художественной школе. Веду курсы. Сегодня как раз должен был начать с новичками.

– Во сколько в вашу дверь позвонили?

– В восемь пятнадцать, я на часы сразу посмотрел. Подумал, что, блин, не вовремя-то как, мне же бежать надо. Но я не удивился, так как иногда Елизавета Ильинична просила меня о чем-нибудь. Например, снять показания электросчетчика или поменять батарейки в тонометре. Сама сделать этого не могла, потому что плохо видела. А счетчик так и вовсе на лестничной площадке у нас. Вы, наверное, заметили, что электрощитки расположены довольно высоко от уровня пола? Елизавете Ильиничне было сложно дотянуться. А я рядом, мне не трудно помочь. С ней вроде бы живут родственники, но она к ним почему-то не обращается.

– Значит, тесно с соседями не общаетесь?

– Да как-то… не срослось. Не, вы не подумайте, я бесконфликтный, но там люди такие… Неразговорчивые. Поздоровался пару раз с парнем, он кивнул и даже руки не подал. Ну и мне ни к чему как-то. А девчонка, которая с ним живет, вообще один раз на глаза попалась, прошла мимо в тишине и молчании. Иногда сразу видно, какие люди. Я человек довольно общительный, везде, где жил, с соседями общался нормально, а тут… Не знаю, что там у них… Не мое дело. Так и сегодня утром тоже, когда увидел в дверной глазок Елизавету Ильиничну, то решил, что опять не может с чем-то справиться. Правда, времени у меня не оставалось, на работу уже опаздывал. Я об этом уже говорил, да? Ладно. А потом узнал, что нужно вызвать «скорую», ну и сразу спросил, для кого. Она же не одна живет. Мало ли?

– И что соседка вам на это ответила? – поинтересовался следователь.

Парень обвел взглядом полицейских и взволнованно сглотнул.

– Просто попросила вызвать полицию и «скорую».

– Просто попросила, ничего не объясняя? – спросил оперативник.

– Я сам спросил. Теперь жалею. Она ответила, что застрелила человека.

– Вы живете за стенкой. Посторонние звуки слышали?

– Вы имеете в виду выстрел? – растерялся Андрей. – Тут такое дело… Вчера вечером смотрел на «Ютьюбе» прямую трансляцию, и, наверное, это было немного громко, – ответил сосед. – Клянусь, я ничего не слышал.

– Вернемся к Елизавете Ильиничне.

– Вернемся. Я на каком-то автомате пошел к ней, она и не возражала. Но я сам труп не видел. Не смог. Краем глаза только. Близко не рассматривал. И сразу же ушел к себе.

– И что же вы увидели?

– Руку человека на полу. Лежал он, если не ошибаюсь, на спине, потому что ладонь руки была повернута вверх. Не понял, женщина или мужчина. Блин, стремно все это. А что случилось? Она действительно кого-то застрелила?

– Действительно. – Оперативник начал заполнять протокол.

– Может, защищалась? – предположил парень. – К ней воры залезли? Или кто-то из ее родни там был?

– Это была девушка ее внука, – пояснил Гуров и тронул за плечо оперативника. – Если что, зовите.

– Мать моя, – выдохнул Андрей. – А кого же она грохнула?

Жертва лежала на пороге комнаты, ногами к входной двери, а головой, соответственно, в сторону комнаты. Как и сказал сосед, лицо ее смотрело в потолок. Глаза девушки были открыты, руки раскинуты в разные стороны. От входной двери труп можно было не заметить, если только не сделать несколько шагов вглубь квартиры. Видимо, сосед так и сделал, но вовремя остановился и дальше решил не продолжать.

В середине лба убитой темнело небольшое отверстие с темно-красным ободком свернувшейся крови. Гуров присел на корточки, всмотрелся в рану. Следов пороха вокруг раны не наблюдалось. Значит, действительно стреляли с расстояния, а не в упор. Но об этом расскажут медэксперты после вскрытия. И о том, с какого расстояния произвели выстрел, и все остальные важные в ходе следствия детали.

Рядом с телом, у стены, лежала дамская сумка. Небольшая, бледно-салатового цвета, с массивной металлической пряжкой. Сама сумка была приоткрыта, внутри виднелась красная поверхность кожаного чехла для мобильника. Гуров приподнял крышку сумки кончиком пальца. Так и есть, телефон. Разряженный.

Подошел Крячко. Остановился, не доходя несколько шагов.

– Ну что там? – не поднимая головы, спросил Гуров.

– Слишком спокойная с учетом обстоятельств пожилая женщина и прыгающий вокруг нее судмедэксперт, – ответил Стас и кивнул на труп: – Красивая. – И продолжил задумчиво: – Но то ли бабушка на лекарствах, то ли и впрямь отлично держится.

– Или не в себе.

– Да нет. Сознание ясное. Если ты не против, я начну с ней беседовать. Дроздов попросил не тянуть.

– Начинай. А я пока с родными поговорю.

Стас задержался, всматриваясь в лицо девушки.

– Как могло до такого дойти? – задумчиво проговорил он.

– Да уж, – прокряхтел Гуров, поднимаясь на ноги. – И орудие убийства искать не надо.

– Все слишком идеально, – заметил Стас.

– Рад, что ты тоже это заметил.

Мужчины сидели на диване, приняв одну и ту же позу, и не сводили взглядов со своих рук, нервно растирая пальцы. Оба молчали и не смотрели друг на друга. Увидев входящего в комнату Гурова, они одновременно встали и дружно принялись вытирать ладони о штаны. «Это ж надо так во всем совпадать, – мысленно поразился Гуров. – Будто бы запрограммированы».

Сын и внук Елизаветы Ильиничны поразительно походили друг на друга, будто две картинки «до и после». Оба невысокие, плотного телосложения, светловолосые, с одинаковыми короткими стрижками и растерянными выражениями на лицах. Лицо папаши украшала модная нынче растительность, и сын, похоже, тоже предпочитал не бриться. Даже одеты они были в одном стиле: в белые футболки и синие потертые джинсы. Запястье правой руки младшего представителя клана Лигуновых обвивала татуировка в виде сине-зеленой змеи, кусающей себя за хвост, и эта особая примета в виде набитого на коже рисунка наверняка сразу же бросалась в глаза любому. За татуху парень явно выложил немалые деньги, о чем говорило множество мелких деталей, над которыми наверняка пришлось трудиться не один день. Стас прошел дальше, в следующую комнату. Туда, где должны были находиться подозреваемая и судмедэксперт.

– Следователь Гуров Лев Иванович, – показал мужчинам свое удостоверение Гуров.

– Не нужно, это ни к чему, – отмахнулся от протянутого документа мужчина.

Гуров осмотрелся, заметил стул и подтащил его к дивану. Поставил так, чтобы сесть напротив. Мужчины, помявшись, сели обратно на диван.

– Меня зовут Петр Егорович, – представился старший. – Я… сын Елизаветы Ильиничны, – он взглянул на дверь, за которой скрылся Крячко. – А это уже мой сын Женя. Евгений.

– Здравия желаю, – мрачно произнес Женя.

Гуров молча кивнул, тем самым дав понять, что церемонию знакомства можно считать завершенной.

– Я, наверное, должен рассказать вам, почему мы здесь, – продолжил Петр Егорович.

– Не надо, я знаю, почему вы здесь, – остановил его Гуров.

– Или вы сначала будете задавать нам вопросы? – еще сильнее забеспокоился Петр Егорович. – Прошу прощения, но с полицией мне приходилось общаться редко, только в ГИБДД заскакиваю да детективы смотрел. Простите еще раз.

Он совсем стушевался.

– Ну хорошо, давайте послушаем вас, – предложил Гуров.

Петр Егорович развел руками и тут же снова сцепил пальцы в замок.

– Собственно, я мало о чем знаю, поэтому повторю то, что услышал от мамы, – начал Петр Егорович. – Она позвонила мне утром, я уже не спал, конечно, но сразу понял, что что-то случилось. Она извинилась и сказала, что Карины больше нет. И добавила, что очень устала и не видела другого выхода. А потом просто положила трубку. Я сразу понял, что дело дрянь.

– Где вы были прошлой ночью?

– Дома, – тут же ответил Петр Егорович и покосился в сторону сына. – Я был дома. У себя. Это в Кунцеве.

– Один?

– Один.

Слушая его, Гуров исподтишка наблюдал за Женей. Этим утром парень потерял любимую девушку, и в этом была виновата его родная бабка, но он вел себя совсем не так, как мог бы кто-то другой, оказавшийся на его месте. Только сильнее стискивал пальцы на руках и не поднимал взгляда, вот и все. Но больше ничто не выдавало его состояния. Однако Петр Егорович заметил интерес Гурова к сыну и попробовал снова переключить внимание на свою персону.

– Я, конечно, сразу же рванул сюда, – неуверенно продолжил Петр Егорович. – По пути прихватил сына. Он эту ночь провел у друга, пришлось ему звонить и просить выехать мне навстречу.

– Да, я был у другана. Обмывали его новую тачку. Встретились с отцом и вместе приехали сюда, – заключил Женя, кажется, решив сломать себе все пальцы. – Запретил мне садиться за руль.

– Так было надо, сынок, – мягко заметил Петр Егорович. – Я и сейчас считаю, что ты не должен ходить на работу. Подождут твои дела.

– Я разберусь, пап.

Тут-то Гурову и удалось заглянуть в глаза парня. То, что он достаточно хорошо прятал внутри себя, на мгновение вырвалось наружу. Совершенно сумасшедший страх, как перед чем-то неизведанным, черным и непременно с горьким финалом. Так смотрит ребенок на бормашину, впервые оказавшись в кабинете дантиста.

Петр Егорович подался вперед, снова пытаясь привлечь к себе внимание.

– Вы поймите нас правильно. Еще вчера все было в порядке, а сегодня мы узнаем, что моя мать убила человека. И не кого-то постороннего, а почти что члена семьи. В голове не укладывается. Да что я вам рассказываю, господи!

– Я понимаю, – ответил на этот крик души Гуров. – Итак, Елизавета Ильинична попросила вас срочно приехать, правильно? Или просто сообщила о случившемся?

– Не просила она приехать, – ответил Петр Егорович. – Просто поставила перед фактом. Конечно, дома оставаться я уже не мог. Мама наверняка хотела, чтобы я приехал, иначе зачем тогда было звонить мне с утра? Подхватился и полетел за сыном.

– Во сколько вы были здесь?

– В половине девятого утра, где-то так. Здесь уже была полиция, а чуть позже приехала и «скорая помощь». Ой, нет. Около девяти. Мы приехали около девяти утра. Сын, ты не помнишь?

– Не помню, – отвернулся Женя.

– Раньше между Елизаветой Ильиничной и Кариной случались конфликты?

Отец и сын переглянулись. Ответить решил Женя.

– Я бы знал, – твердо произнес он.

– Но ваша бабушка заявила о насилии с ее стороны. – Гуров склонил голову набок.

– Она не могла такого сказать, – дернул головой Женя.

– И тем не менее. Придумывать нам незачем.

– Над ней никто не издевался, – повысил голос Женя. – Никто и никогда. Я с ней с рождения живу, она мне мать заменила. И когда Кэрри… Карина появилась, то они сразу же поладили, с первой минуты знакомства. Бабушке Карина понравилась, она была не против того, чтобы мы все жили в одной квартире.

– А давно вы с Кариной стали жить вместе?

– Да скоро год уже.

– И бабушка ни разу вам не рассказывала о том, что, например, они с Кариной что-то не поделили, поспорили? Может быть, вы пропустили мимо ушей? Забыли?

– Да не было ничего такого! – воскликнул Женя, но его слова прозвучали как-то неуверенно.

– Жень, тише, – попросил сына Петр Егорович и посмотрел на Гурова. – Я подтверждаю его слова. Все так и есть. Все так, как он говорит. С мамой мы созваниваемся довольно часто, она от меня редко что скрывает. Рассказала бы и о конфликтах, но она никогда не поднимала эту тему. Да и я не могу представить, чтобы такая милая девушка, как Карина, могла сказать что-то поперек.

– Иногда люди молчат о чем-то очень долго, – произнес Гуров. – Они запуганы, им угрожают. Не ваш случай?

– Да о чем вы говорите?! – вскочил на ноги Женя.

– Сядь, сын, – попросил Петр Егорович.

Но Женя уже ничего не слышал. Он вскочил на ноги и сделал шаг вперед.

– Мы видели Карину, – громко заявил он, нависая над Гуровым. – Пришлось чуть ли не перешагивать через нее. Это у вас работа такая – плевать на чувства людей? И бабушку в другой комнате держите – зачем? Она старый человек, здоровье уже не то. Что вы там с ней делаете?

Гуров даже и не думал вставать со стула.

– Возьмите себя в руки, Евгений, или мне придется пригласить коллег для того, чтобы вас проводили в отдел полиции, – холодно произнес он. – Полагаю, там разговор будет происходить в более спокойной обстановке.

Женя отступил, уперся руками в бедра и задрал лицо к потолку, шумно дыша через нос. Казалось, пытался справиться с яростью.

– Я же могу закурить? – спросил он наконец.

– Можете, – разрешил Гуров.

Женя подошел к окну, отворил створку. Вытащил из кармана электронную сигарету и глубоко затянулся. Выдохнул мощное белое облако, но его затянуло сквозняком обратно в комнату. Гуров почувствовал сильный химический запах ванили. Ароматом это никак нельзя было назвать.

Он обернулся. Солнце светило Жене в спину, и лица его не было видно. Но и того, что услышал и увидел Гуров, хватило для того, чтобы понять, что парень на серьезном взводе.

– Сынок… – упавшим голосом пробормотал Петр Егорович.

– Да помолчи ты, – раздраженно перебил отца Женя. – Сколько мы тут сидим? Чего ждем? Почему нас не пускают к ней? Почему вообще разрешили остаться в квартире, а не сказали, чтобы мы подождали на улице? А теперь все эти тупые вопросы, ответы на которые вам вообще не нужны. Зачем вам знать, во сколько проснулся отец и в каком часу заявился? И про мое алиби спросите. Только теперь что это даст? Так я вас обрадую: у меня алиби есть, о чем я очень жалею. Может быть, останься я этой ночью дома, то и не случилось бы ничего. Но вы же все уже поняли и решили, верно? Убийца в соседней комнате. Чего вы ждете? Заломили бабке руки за спину и увезли. Делов-то.

Дверь из соседней комнаты приоткрылась, на пороге появился Стас.

– Лев Иванович? – коротко обозначил он свою позицию.

Гуров едва заметно качнул головой. Стас ждал.

– А, Лев Иванович? Скажете хоть что-нибудь? – издевательским тоном спросил Женя.

Гуров поднялся со стула, сложил руки на груди.

– Вы правы. Вам не следовало приходить в квартиру. Я поговорю со своими коллегами. А насчет тупых вопросов могу сказать одно: важную часть моей работы составляет сбор информации, которую я смогу раздобыть только в процессе допроса. Вы покурили?

Из-за спины Стаса показался хмурый Дроздов.

– Я все, – сообщил он и пошел в сторону выхода.

– Домой?

– Ну а куда еще? На Петровку.

– Подождите, пока мы закончим, а потом запускайте экспертов, – попросил Гуров. – И… разберитесь там. В коридоре.

– Понял, – бросил через плечо судмедэксперт.

– Вы ее увезете сейчас? – спросил Женя.

Гуров посмотрел на Дроздова. «Отвечай ты, – читалось в его взгляде. – Вы-то уезжаете, а мы остаемся». Дроздов в ответ неприязненно дернул нижней губой. В его служебные обязанности не входило общение с родственниками жертв преступлений. Он бы с удовольствием их вообще обходил стороной, чтобы не видеть. Вот чтобы никогда и ни одного.

– Не будем терять времени, – спас его Гуров и взглянул на Женю: – Вы сказали, что ночевали у друга. Он как вообще, на звонки с неизвестных номеров отвечает?

Судмедэксперт неслышно прикрыл дверь. Петр Егорович и Женя растерянно посмотрели ему вслед, после чего Женя вернулся к отцу, сел на диван и, откинувшись на спинку, закрыл глаза. Петр Егорович нарочито бодро потрепал его по колену. В его глазах блестели слезы.

«Отец переживает больше, чем сын? – подметил Гуров. – За кого или за что?»

Стас Крячко, все это время стоявший в другом конце комнаты, вернулся к Лигуновой.

Елизавета Ильинична, которой по паспорту было почти восемьдесят, совершенно не выглядела на свой настоящий возраст. Вот есть такие люди обоих полов, которые, достигнув определенного уровня физической слабости, в некотором роде замирают на этой точке. Некоторые достигают ее, находясь в самом расцвете осени своей жизни, и потом, даже спустя десятилетия, внешне уже не меняются. С Елизаветой Ильиничной произошел именно такой случай. На вид ей можно было дать шестьдесят с небольшим, и черт его знает, как ей удалось так хорошо сохраниться.

Первым делом Лев Иванович посмотрел именно на руки Лигуновой: их тремор был незначительным, но удержать оружие в том положении, когда ты можешь точно прицелиться, они вряд ли смогли бы. Ствол бы гулял из стороны в сторону, что заставило бы «мушку» ходить ходуном.

– Елизавета Ильинична, здравствуйте, – с осторожностью произнес Гуров, зайдя в комнату, где его ожидали подозреваемая и Крячко. – Как вы себя чувствуете?

Лигунова прищурилась, всматриваясь в лицо Гурова. Очки она при этом держала в руках.

– Спасибо, мне оказали помощь, – ровным тоном ответила она. – Подскочило давление. Сейчас все в порядке.

Это была ее спальня. Сама Елизавета Ильинична сидела на краю двуспальной кровати, застеленной пестрым шелковым покрывалом с длинной бахромой из красных нитей. Рядом с ней на покрывале лежал электрический тонометр.

– Садитесь, – указала Лигунова на кровать. – В спальне один стул, его занял ваш коллега. Если вы захотите присесть, то придется выбрать для этой цели мою кровать. А я не могу подолгу стоять, поэтому придется вам делить со мной ложе.

Она холодно улыбнулась. Гуров притворил дверь и остался стоять у порога.

– Ничего страшного, я вполне могу постоять, – ответил он.

– Другого ответа я и не ждала. Не знаю, зачем вы здесь. Я все уже рассказала Станиславу Васильевичу, а до этого какому-то другому следователю. Слишком много суеты ради меня, не находите?

– Мы полицейские, нас сюда отнюдь не праздное любопытство привело.

– Кроме вас, в доме полно других людей в форме, – отчеканила Лигунова. – Я помню те времена, когда на место преступления пускали только следователя, эксперта-криминалиста и фотографа. Иногда были кинологи. Еще реже появлялись сотрудники уголовного розыска или участковые оперуполномоченные. Понятые – и те жались к стенке. И сразу все через порог не переступали, а ждали своей очереди. Таких толп, как сейчас, не было и в помине. Поэтому следы не затаптывались, никто впоследствии не путался в отпечатках пальцев, а уголовные дела раскрывали исключительно с использованием своих умственных способностей, а не с помощью электроники. Странные времена наступили, бардак во всем. Чем мощнее нас прижимает к своей груди научно-технический прогресс, тем больше возникает спорных вопросов, не так ли? Не кажется ли вам, Лев Иванович, что давным-давно, когда вы заезжали поздравить моего мужа с праздником, все было немного… немного более правильным? М?

Гуров покосился в сторону Стаса. Тот тут же отвел взгляд.

Лигунова посмотрела на свои очки, которые держала в руках, но не надела их. Лишь повертела в пальцах, как бесполезную вещь.

– Я очень плохо вижу вблизи, а то, что находится вдалеке, могу рассмотреть в мельчайших деталях. До сих пор, представляете? Зрение стало падать двадцать лет назад. С тех пор я постоянно наблюдаюсь у офтальмолога Зуевой Зои Владимировны. Просто рядовой врач, который работает в обычной государственной поликлинике и прекрасно знает свое дело. Именно она отметила, что я являюсь уникальным в своем роде экземпляром. На расстоянии вытянутой руки слепа как курица, но смогу прочитать мелкие буквы на небольших вывесках в витринах на противоположной стороне улицы. Проверять будете? Следственный эксперимент все еще в силе, правда? Вряд ли ему когда-нибудь найдут замену. Сколько преступников на нем погорело – ужас!

– Проверим, если вы так настаиваете, – ответил Гуров.

– Человек, находясь в сильном стрессе, способен на многое, – спокойно продолжила Лигунова. – Это я застрелила Карину. И даже рука не дрогнула. И даже несмотря на то что я уже с трудом поджигаю газовую конфорку на кухонной плите, потому что не с первого раза могу попасть спичечным огоньком в нужное место. Но этой ночью у меня вдруг все получилось. И прицелиться, и нажать курок. Мне все это надоело. Меня довели до ручки – и я убила. Чистосердечное признание. Думайте что хотите. С сыном и внуком видеться не хочу. И к соседу зачем-то пошла, а не нужно было никому говорить, о чем-то просить. Ах, глупая старая баба! Не надо было. Сын слабый, увидит меня, заплачет еще… Стыдно. И видеть ненавидящий взгляд внука я тоже не хочу. Он любил эту мерзавку.

Лев Иванович растерялся. Лигунова вспомнила его с такой легкостью, что он не мог в это поверить. Мало того – она сама предлагала проверить ее показания, а ведь именно они и вызвали сомнения у Орлова. Все это выглядело как вызов. Или самой себе, или ему – Гурову.

– Насчет родственников вы можете передумать, Елизавета Ильинична. Я разрешу им поговорить с вами.

– Не беспокойтесь.

– Ну тогда приступим. Расскажите мне все, что рассказали до этого Станиславу Васильевичу. Возможно, на этот раз вы вспомните какие-либо детали, которые могли упустить. Стас?

Крячко сразу все понял и поднялся со стула, уступая его Гурову.

– Поеду с Дроздовым на Петровку, – объявил он. – До свидания, Елизавета Ильинична.

– Всего доброго, Станислав Васильевич, – улыбнулась Лигунова. – Было очень приятно с вами познакомиться.

Крячко слегка поклонился в ответ и вышел. Гуров и Елизавета Ильинична остались одни.

Глава 2

Генерал-майор Петр Николаевич Орлов ждал возвращения Гурова и Крячко с большим нетерпением. Звонками не дергал, прекрасно понимая, что если задержались, то тому всегда найдутся веские причины. Его секретарь Вера старалась утихомирить нервную систему начальника и заодно свою, предложив Орлову кофе с маковыми баранками. Эти самые баранки с маком генерал-майор почитал со времен своей голодной студенческой юности, и Вере оставалось лишь следить за тем, чтобы баранки всегда имелись в наличии. Орлов мог не вспоминать о них неделями, а потом щелкать их как семечки целыми вечерами, несмотря на то что врачи бы такое излишество не одобрили.

Но в этот раз баранки Орлова, казалось, совершенно не интересовали. Кофе был подан ему дважды, но оба раза благополучно успел остыть до того момента, когда о нем вспоминали. Просматривая суточную сводку происшествий, генерал-майор раз за разом перечитывал скупые строчки с минимальным информационным наполнением и с нетерпением ждал Гурова, который все никак не проявлялся.

Сам Петр Николаевич не смог выехать на место происшествия по банальной причине: он был вызван к вышестоящему начальству, которое вдруг затребовало список нераскрытых дел аж за одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. Прям вынь да положь, без вариантов и проволочек, и непременно лично, а не с посыльным. Отправив Гурова в бой, Петр Николаевич был вынужден расстараться. Секретарь Вера, конечно, справилась, свои люди в архиве тоже не подкачали. Оказалось, что документы, которые необходимо было предоставить, давно находились в полной боевой готовности, но благодаря уже делопроизводителям. Толстая папка, оцифрованное содержимое которой почему-то руководству не понадобилось, была вскрыта, а каждая бумажка проверена согласно описи, и все это время Орлов терпеливо ждал непонятно чего, стоя по струнке ровно на пороге начальственного кабинета. После, правда, ему объяснили, что именно из запрошенных криминальных эпизодов растут ноги недавнего двойного убийства в гостинице «Космос», и если все сойдется, то получится убить сразу двух зайцев: одного из двадцатого века, а другого из двадцать первого…

Орлов поглядывал на часы. Из-за стенки слышалась невнятная речь – это Вера разговаривала по телефону. В окно било солнце, отбрасывая кружевные тени на пол и темную столешницу широкого стола. О ночном дожде напоминали местами потемневший асфальт и лужа размером с озеро Байкал, раскинувшаяся в одном из переулков недалеко от здания под номером тридцать восемь, которое уже более двух веков украшает центр Москвы.

– Окна в квартире выходят на север, – задумчиво произнесла Елизавета Ильинична. – Солнца здесь много не бывает. Но это очень хорошо. Я не люблю солнце, а муж принимал любую погоду. Мне очень нравилось, когда летними вечерами в дом приходил совершенно иной, чем днем, солнечный свет. На закате он не мучает, а будто бы гладит лучами все, до чего может дотянуться. В такие вечера комнаты заливало оранжевым золотом. Это очень красиво. Женя в десятом классе увлекся фотографией и сделал несколько снимков в комнате, где мы обычно принимали гостей. Там солнце было поймать легче всего. Женя знал, как запечатлеть потрясающие моменты именно на закате. Где-то даже сохранились фотографии, но сейчас и не вспомню, куда их положила.

Гуров проследил за ее взглядом и вспомнил, что с начала мая только и делал, что мучился во время ясной погоды. И не только он один.

– Елизавета Ильинична, давайте уже начнем, – предложил он.

Лигунова тут же забыла про окно, надела очки и сложила руки на коленях.

– Я уже все рассказала вашему коллеге, – повторила она. – Станислав Васильевич, да? Славный он. Понимающий.

– Знаю, – улыбнулся Гуров. – И дело свое знает хорошо. И все же я не Станислав Васильевич.

– Сколько еще раз будете спрашивать об одном и том же? – нахмурилась Лигунова.

– Столько, сколько понадобится, – со вздохом ответил Гуров. – Вы же в прошлом сотрудник МВД. Понимаете, что к чему.

– Понимаю. – Лигунова снова отвернулась к окну.

– Так в чем же дело? – мягко, но настойчиво спросил Гуров. – Вот, например, мне не очень понятен один момент. Вы заявили, что были жертвой домашнего насилия. Утверждали, что проживавшая с вами Карина занималась рукоприкладством. Вас осмотрел наш судмедэксперт, а перед этим вы пообщались с врачами «скорой помощи», но никто не обнаружил ни единого намека на то, что над вами физически издевались.

Лигунова даже бровью не повела.

– Следы, знаете ли, долго не держатся, – ответила она. – Особенно те, которые остались в душе.

– Но сейчас-то ни одного синяка не имеется, – уточнил Гуров. – Вы врачам ведь не про душу говорили, а про тело?

– Сейчас следов нет. Рассосалось. Но были.

– В каких местах?

Елизавета Ильинична прищурилась.

– Она могла схватить меня за руку. Прямо за запястье. И дернуть. Сильно. Каждый раз после такого плечо болело несколько дней, а пальцы у нее были как когти. Или могла толкнуть с такой силой, что я влетала в стену.

– Почему же вы не обращались в полицию? – поинтересовался Гуров. – Можно было снять побои, привлечь Карину к ответственности.

Елизавета Ильинична нервно фыркнула, закатила глаза:

– На мой взгляд, это очевидно. Все было бы списано на случайность, неосторожность. Скажите мне, кто будет слушать старуху? Потому и не обращалась.

– Что же так раздражало Карину? – удивился Гуров.

– Я. Я ее раздражала. Своим присутствием. Тем, что в этом доме настоящая хозяйка именно я, а не она. Тем, что никак не умираю, по-доброму даю советы, прошу тишины. Я, например, практически не общаюсь с соседями. Мои бывшие соседи были интересными людьми, а сейчас в доме живет всякая нечисть типа обеспеченных богатеньких детишек, которые врубают по ночам дикую музыку. Не знаю, как бы отреагировала Карина на кого-то, кто мог бы заскочить ко мне в гости. Наверное, сразу бы заплевала нас ядом. Так что я, считай, даже подарок ей сделала – в доме давно не бывает чужих людей.

– Что же, и даже слесарь ни разу не забегал?

– Нет, – твердо ответила Лигунова. – У внука Жени золотые руки. Он и сантехник, и электрик, и стены сам красил, и мебель собирал. Весь в деда. Мой муж тоже все в доме делал сам.

Гуров уже заметил, что окна в квартире были довольно старыми. С деревянными рамами и двумя ручками на каждой створке. Никаких тебе новомодных сеток и стекол во всю стену. И так было везде, даже на кухне. Интересно, почему Женя не поменял окна в доме? Бабушка была против или денег не хватало?

– Не скучно одной, Елизавета Ильинична? – спросил он.

– Никогда не понимала тех, кто умирает от одиночества, – с ноткой высокомерия в голосе произнесла женщина. – Мне наедине с собой вполне комфортно. Там почитаю, тут о прошлом повспоминаю, здесь пыль протру… Я всегда себя хорошо чувствовала в этом отношении. И телевизор я не смотрю. Умею пользоваться интернетом, но на экране телефона порой сложно разобрать текст.

– Насыщенная у вас жизнь, – с завистью произнес Гуров.

– Если постоянно сидишь дома, то будешь хвататься за все что угодно.

– Тоже верно. А я, уж простите, снова затрону нашу тему. В какой момент у вас с Кариной начался разлад? – спросил Гуров. – Был же, наверное, какой-то случай, после которого погнулась земная ось?

– Через месяц после переезда Карины. Она громко ссорилась с Женей на кухне, а я попросила ее уменьшить громкость, потому что не терплю крика. Женя в этот момент молчал, потому что так воспитан: сначала выслушать претензии, а уже после спокойно все обсудить. Карина в ответ на мое замечание резко попросила меня уйти. Женя и сам обалдел от таких слов, я это сразу увидела. Но не вступился за меня, а тут же увел эту истеричку. Я ждала, что она подойдет, но девчонка так передо мной и не извинилась. Женя позже пришел ко мне и попросил ее не трогать. Но разве я собиралась? Он пообещал разобраться, но результатов я не увидела. С тех пор мы с Кариной почти не разговаривали, она смотрела на меня свысока. А позже ее негатив перешел в другую стадию. Она могла специально задеть меня плечом, когда проходила мимо. Несколько раз больно хватала за руку, пытаясь отодвинуть меня со своего пути. А я уже, кажется, об этом говорила? Извините, я могу повторяться, это возраст. Вот вы мне не верите, а ведь так все и было на самом деле. Думаете, что бабка в маразме, но нет, я вас разочарую, я прекрасно все помню. Но разве что одно и то же пару раз расскажу, но так это не признак слабоумия.

– Помилуйте, Елизавета Ильинична, ну сколько вы прожили вместе? Год? – с недоверием спросил Гуров. – За год девушка настолько сильно вас возненавидела, что позволяла себе такое?

– Значит, не поверили. Понятно, – отрезала Лигунова.

– Почему же не поверил? Я поверил, но…

– Я же не утверждаю, что все началось с первой встречи! Сначала все было хорошо. Когда Женя нас познакомил, то я увидела перед собой совсем не ту Карину, в которую она превратилась позже. Хотя предупреждающие звоночки были. Излишнее дружелюбие с ее стороны, например. Иногда превращалась в куколку. Такая, знаете, своя в доску была. Мило трещала о том, что я будто бы ее родная бабушка. Но Женя же ничего не видел. Вы меня извините, но мужчины действительно не очень сильны в таких тонкостях, между строк читать многие из вас не умеют. Именно поэтому вам проще все объяснить на пальцах, а уже потом вы начинаете смотреть в нужном направлении. Не принимайте на свой счет, пожалуйста. Но по жестам, улыбкам, полувзглядам, легким прикосновениям можно узнать о человеке очень много интересного. Прежде всего, конечно, не о его прошлом, но о чертах характера – вполне. Когда меня осеняли догадки насчет Карины, то я себя уговаривала. Убеждала в собственной неправоте, списывала подозрения на плохое самочувствие или скрытые страхи, но потом непременно что-то случалось и подтверждало мою правоту. Это как нечто эфемерное. Ты впервые видишь человека и ощущаешь физический дискомфорт, который со временем никуда не исчезает.

– Это мне знакомо, – сказал Гуров.

– А по вам видно, – ответила Лигунова. – Но убедить кого-то в своей правоте невозможно, потому что ты не знаешь, как объяснить свое неожиданное непринятие чего-то или кого-то. Взять меня – я же в милиции проработала очень много лет. Но я бы все равно не смогла доказать, что Карина была сложным человеком и совсем, совсем не добрым. Я видела, что Женя влюблен в нее до смерти, что смотрит ей в рот, готов горы свернуть ради нее. А ей было все это не нужно, она попросту наслаждалась своим положением. Она с ним играла, как кошка с веником. После нашей с ней первой встречи мы с Женей сели на кухне и выпили вина. Он спросил: «Ну че, бабуль, как тебе она?» Я честно ответила, что не раскусила ее. Он мне: «И не надо, бабуль, понимать. Но я тебе скажу, что она классная. Ты просто ее не знаешь. Кстати, она от тебя в восторге». А я смотрела на него и видела перед собой слепого дурака, который взобрался на гору и думает, что покорил вершину. А дело-то не в том, что ты забрался на самый верх.

– А в том, что впереди будет самое сложное – спуск, – эхом откликнулся Гуров.

Лигунова оторвалась от созерцания оконной рамы и поверх очков посмотрела на Льва Ивановича. Лицо ее при этом удивленно вытянулось.

– Увлекаетесь альпинизмом? – поинтересовалась она.

– Едва ли, – улыбнулся Гуров.

– Все верно вы сказали, – медленно проговорила Лигунова. – Нужно еще и спуститься к подножию горы. Вернуться обратно и желательно при этом выжить.

– И после вашей первой встречи с Кариной вы поняли, что Жене будет с ней нелегко?

– Я была просто уверена в этом. Так оно и вышло.

– Они часто ссорились?

– Она с ним ссорилась, а он все молча сносил. Если ей хотелось шампанского в два часа ночи, то она его получала. Женя тут же заказывал доставку за бешеные деньги. Если она хотела смотреть кино, то он отрывался от работы и садился рядом с ней. Она тоже работала. Продавцом в спортивном магазине. Не думаю, что сильно уставала, но Женя как-то сказал мне, что у нее очень напряженная работа. Но если у тебя трудная работа, то разве в конце дня хочется ссориться с любимым человеком? Особенно если человек уже лежит у твоих ног? А, Лев Иванович? Согласны? Карина любила поспорить на ровном месте. Начинала, как правило, уже с порога. Находила любой повод. Например, могла накинуться на Женю из-за того, что не перевел ей деньги на такси. И откуда, спрашивается, силы брала, бедняжка?

В глубине души Гуров был рад тому, что ему попался не молчун, а довольно словоохотливый и, что главное, адекватный подозреваемый. Лигунова открыто шла на контакт, не замкнулась в себе, не пыталась грубить или уводить разговор в сторону, и это было настоящим счастьем для следователя.

– Больше всего в этой ситуации мне было жаль Женю. Он такой классный парень! Не подумайте, что я как бабушка выгораживаю внука. Нет-нет, я всегда относилась к нему объективно, боялась разбаловать. Он начал работать курьером сразу после школы, – продолжила Елизавета Ильинична. – Параллельно учился в вузе, на моей шее никогда не сидел. Вуз выбрал сам, поступил без протекции. Легкий в общении человек, который недавно признался, что с удовольствием бы пересматривал по вечерам диснеевские мультфильмы. Я знаю его таким. Но для остальных это брутальный мужчина с бородой и татуировками. Сейчас он особенно занят. В паре с отцом хочет открыть частную клинику, а дальше стать ее владельцем. У него два высших образования, он не стоит на месте и, я считаю, многого добился к своим тридцати годам. Слава богу, хоть на папашу не похож в этом плане. Мой сын мямля, вот что я вам скажу. Все, что мы с мужем в него вложили, включая дзюдо, английский и обучение в художественной школе, он благополучно похерил. Поступил в медицинский и всю жизнь тухнет в педиатрическом отделении. Даже как врач звезд с неба не хватает. И брак свой сохранить не смог… Ладно, дело прошлое. А вот теперь его тащит на себе сын. Не запутались?

– Да нет, тут все довольно просто, – признался Гуров. – Прямая родственная связь, это несложно.

– Заправлять всеми медицинскими делами в частной клинике будет мой сын. А управлять ею в юридическом плане хочет мой внук. Думаю, понятнее некуда. Если бы у руля изначально встал мой сын, то клиника прогорела бы в первую неделю после своего открытия. Но так как главой всего процесса займется наш Евгений, то успех данного мероприятия можно считать достигнутым еще на стадии проекта, – с гордостью произнесла Лигунова. – И мне кажется неправильным, что внук, которого я считаю умным и проницательным человеком, вдруг сдал свои позиции. Понимаете, о чем я?

– Вы про Карину, – понял Гуров. – Или про то, что он решил работать с отцом, который мало смыслит в бизнесе?

– Я про нее. Как он не мог не увидеть, что она совершенно двуличная особа? – возмутилась Елизавета Ильинична. – Умный ведь мальчик. А я пыталась ему намекнуть. Но кому я нужна со своими догадками? Сама была молодой и знаю, что не особенно прислушиваешься к мнению взрослых. А локти-то дальше, чем кажется.

Старушка вот-вот должна была добраться до того момента, когда в квартире прозвучал роковой выстрел. Во всяком случае, Гурову так показалось. Кроме того, судя по тому, что Елизавета Ильинична становилась все более эмоциональной, ее начинало «отпускать». Все, о чем она так старательно пыталась умолчать, вырывалось наружу, а напускная холодность медленно, но верно ослабевала. Все это могло негативно сказаться на процессе допроса. Нужно было срочно возвращать диалог в прежнее русло.

– Что же произошло прошлой ночью? – в лоб спросил Гуров.

Елизавета Ильинична вздрогнула.

– Знаете, как страшно ощущать собственное бессилие? – спросила она. – Не отвечайте, Лев Иванович. Вы же мужчина, вы в полиции работаете, а я для вас никто. Так… объект, преступник. Мне вы никогда не признаетесь в слабости. Но с вами наверняка подобное случалось. Ты ощущаешь бессилие, если тебя лишают выбора. Ну то есть впереди только один путь, и свернуть некуда. И ты его не выбирал – тебя заставили идти этой дорогой. Вот это и случилось.

Вчера вечером я была дома одна, Женя остался на ночь у друга. Карина об этом тоже знала. Я предполагала, что, когда она вернется вечером с работы, мы с ней так или иначе непременно увидимся, но даже подумать не могла, что произойдет серьезный конфликт. Не ожидала, что она станет мне угрожать. Эта тварь явилась в ужасном настроении. Она неудачно поставила свою сумку на полку, и та упала на пол. Потом разбросала по полу туфли. Я попыталась обойти их, но споткнулась об одну и чуть не упала. Тогда я попросила ее прибраться. Попросила вежливо, спокойно. И тогда из нее вылезло столько грязи, что я даже не ожидала. Она цеплялась за все, абсолютно за все. И почему я оказалась в коридоре, а не в своей комнате, ведь я должна знать, когда она возвращается с работы? И что она пашет целыми днями, а к концу дня у нее гудят ноги, она голодная, плохо себя чувствует, а тут еще я попалась на пути, как нарочно. И не могла бы я в будущем уже спать к моменту ее возвращения, чтобы нам не пришлось делить пространство?

Елизавета Ильинична сделала паузу, заново переживая трагедию.

– Я отвечала ей. Не могла молчать. Я должна была защищаться, поймите! И пригрозила обо всем рассказать Жене. Она в ответ на это сказала, что я, конечно, могу попробовать ему позвонить и пожаловаться, но все равно она считает себя прáвой. А тот пистолет, из которого я… Лев Иванович, он ведь наградной, мне его сам министр МВД Николай Анисимович Щелоков вручил. Ой, как вспомню! Рукоятка пистолета была инкрустирована зеленым малахитом, и я, когда это увидела, очень расстроилась. К чему лепить всякую ерунду на оружие, это же не новогодняя елка? Украшение выглядело настолько пошлым и неуместным, что позже я уговорила мужа отдать пистолет на переделку знакомому оружейнику. Я уже говорила, что когда-то стреляла?

– Еще нет, – заинтересованно ответил Гуров.

– Мало кому удавалось меня обойти, – похвасталась Лигунова. – Я вспомнила про пистолет, когда Карина сказала, что я совершенно бесполезный человек. Вот и перемкнуло в голове. Я развернулась и пошла в спальню.

– Сюда? Пистолет вы хранили здесь? – Гуров быстро осмотрелся.

– В кровати есть тайник. Его соорудил мой муж в середине девяностых годов, и я не стала возражать. В то время царил дикий беспредел и в эшелонах власти, и в криминальных кругах, люди были злыми и могли записать в обидчики любого, кто им не понравится. Тогда всех, кто занимал мало-мальски высокий пост, автоматически причисляли к ворам и рвались устроить самосуд. Мой муж вполне мог стать жертвой подобного оговора. И вот тогда он сказал, что пистолет ему нужен на всякий случай. Тайник прямо под изголовьем, вот тут, – Лигунова наклонилась и коснулась рукой края свисающей простыни. – Он не просто так расположен в этом месте. Дома мы никогда не держали оружие, но, видя беспокойство мужа, я предложила ему идею насчет тайника, хоть и понимала, что вряд ли какие-то недоброжелатели к нам сунутся. Но мы оба не хотели рисковать. А если супруг волновался, то я всегда старалась его успокоить. И, знаете, тайник вышел очень удобным. В случае чего-то опасного можно одним движением руки выхватить пистолет и навести на цель, лежа под одеялом. Иногда я делала так, когда никого не было дома. Тренировалась. Разумеется, не стреляла. Оказывается, я все еще могу постоять за себя.

– Кто, кроме вас, знал об этом тайнике? – уточнил Гуров быстро.

– Я лично никому не рассказывала, – пожала плечами женщина.

Елизавета Ильинична замолчала и прижала руку к груди.

– Лев Иванович, я передохну минутку, а то душно.

Гурову показалось, что она побледнела. Он подошел к окну, приоткрыл створки.

– Спасибо, хоть это и бесполезно, – Лигунова проводила Гурова взглядом и провела рукой по лбу. – Ну вот мы и добрались до сути. Оставив Карину в коридоре, я прошла в спальню, достала из тайника пистолет и вернулась, но остановилась на половине пути. Честное слово, я не хотела стрелять в нее. Мысленно молила ее заткнуться, но она все кричала и кричала о каком-то беспорядке, но уже с кухни. Я стояла в центре комнаты и целилась в дверной проем. Раньше, когда мы жили с Женей вдвоем, то редко пользовались межкомнатными дверьми, они почти никогда не закрывались. Но Карина внесла свои порядки. Пока она здесь жила, я повсюду натыкалась на закрытые двери, куда ни пойди. Но в этот раз она об этом не вспомнила. Не до того ей было, наверное. Поэтому дверь была открыта. А она все ругала меня на чем свет стоит, а я стояла и ждала.

Когда она вошла в комнату и увидела меня, то решила, что это шутка. Тогда я просто нажала на курок.

– Во сколько это случилось, вы не запомнили?

– Нет, я не смотрела на часы. В полночь или раньше. Не знаю.

Гуров сел на стул.

– Во сколько обычно Карина приходила с работы?

– После девяти вечера. Часто задерживалась. Могла вернуться в десять, а могла и позже. Точнее сказать не могу. Я не следила за ней.

– Получается, всю ночь вы находились с телом Карины в одной квартире. Что же делали до утра?

– Сначала почувствовала себя плохо и приняла валокордин, а остаток ночи провела на диване в гостиной. Мне нужно было о многом подумать. Больше всего я волновалась за Женю. Думаю, что сейчас он меня уже вычеркнул из своей жизни.

Елизавета Ильинична закрыла глаза и вздохнула с такой усталостью, что Гуров понял, насколько тяжело ей отвечать на его вопросы.

– Где все это время находился пистолет? – осторожно спросил он.

– В моей сумке, – безучастно ответила Лигунова.

– Зачем вы его туда положили?

– Не знаю. Наверное, хотела спрятать. Я не помню.

– Но полиция обнаружила его на кухонном столе, – вспомнил Гуров слова следователя, в числе первых приехавшего в квартиру и встретившего его на пороге.

– Специально заранее достала, чтобы в сумке не рылись. Сделала вам подарок. Вы меня извините, Лев Иванович, но я совсем без сил. Можно я немного полежу?

Гурова что-то толкнуло изнутри. Если в кровати есть тайник, в котором хранилось боевое оружие, то где гарантия, что рядом не обнаружится другого, в котором Елизавета Ильинична прячет капсулу с цианистым калием? Ветеран органов внутренних дел, стреляет как снайпер – да от нее можно ожидать все что угодно. И окно нужно закрыть, а то мало ли что? Нет, в одиночестве старушку оставлять нельзя.

– Минуту, Елизавета Ильинична.

Гуров выудил из кармана телефон.

– Стас, вы уже в пути? Нет? Внизу, загружаетесь? Отлично. Славно, говорю, что не уехал. Можешь прямо сейчас свободного оперативника ко мне направить? Лучше бы женского пола, конечно… Что? Есть такая? Помощник следователя? А как зовут девушку? Все, давай ее сюда. Да, прямо в квартиру.

Он спрятал телефон и посмотрел на Елизавету Ильиничну.

– Сейчас придет наша сотрудница. Она побудет с вами.

– Присматривать вздумали? – раздраженно спросила Лигунова. – Боитесь, что что-то с собой сделаю? Напрасно переживаете. Если бы я хотела покончить с собой, то сделала бы это гораздо раньше, еще до вашего появления. Ни к чему мне тут конвой. Так что? Неужели нельзя остаться одной? Проявите уважение!

– Уважение проявлю, но порядок есть порядок. Вы же бывший сотрудник милиции, знакомы со схемой проведения следственных действий, – напомнил Гуров.

Елизавета Ильинична горько усмехнулась.

– Мне нужно хотя бы немного привести себя в божеский вид, – сказала она. – На суд я в таком виде явиться не могу. Взгляните на меня.

Под «таким видом» подразумевались ярко-розовый спортивный костюм свободного покроя и удобные черные кроссовки. В таком прикиде со спины Елизавета Ильинична наверняка смотрелась моложе своих лет. Гуров взглянул на прикроватную тумбочку и заметил флакон туалетной воды, рядом лежала вскрытая пачка тонких дамских сигарет. Но в самой комнате не было и намека на запах табачного дыма.

– Курила я редко, – проследила за его взглядом Лигунова. – Дымила в окно, а окурки спускала в унитаз. Знаю – вредно. Но за последний год курить стала больше. Иногда под коньяк. Мне не удастся уговорить вас подождать в соседней комнате, пока я буду собираться?

– Дорогая Елизавета Ильинична, – ответил Гуров. – Я искренне не понимаю, о каких сборах вы говорите. Выглядите вы прекрасно.

– Льстец, – Лигунова посмотрела на свои руки. – Крем для лица сейчас разрешают брать в камеру? Или нет? Или можно, но не в стеклянной таре? И что же мне взять почитать? Какой будет мера пресечения? Скорее всего, арестуют. В общем-то я примерно представляю свое будущее, и это заботит меня меньше всего на свете. Слава богу, уже не вся жизнь впереди, а лишь ее небольшой остаток. Ну что ж, теперь уже ничего не изменишь. Ах да, я же еще должна подписать протокол допроса. Набросайте как-нибудь схематичненько, а я подпишу. Боже мой, какая духота…

Она словно забыла о том, что сделала, а заодно и о Льве Ивановиче. Словно не терзала ее мысль о том, что она убила человека, потеряла доверие семьи, принесла столько волнений родным, утратила все те немногочисленные радости жизни, которыми жила до прошлой ночи: возможность покупать любимый крем для рук, стоять возле приоткрытого окна, созваниваться с сыном в любое время, спать в удобной постели в квартире, в которой прожила почти всю жизнь. Ей ли после стольких лет работы в милиции не знать о том, как можно быстро потерять абсолютно все, что у тебя было? Не могла она не помнить тех людей, которых сама же задерживала, защелкивала на их запястьях наручники и отводила к машине с решетками на окнах. Такое не забывается. Острота впечатлений уходит, лица стираются, но в памяти-то все это остается в любом случае и даже в измененном виде, как ни крути.

Гуров дождался появления сотрудницы полиции, дал подписать Лигуновой протокол допроса и наконец покинул комнату. По пути к выходу его окликнул сын Лигуновой, который мялся возле окна. Жени рядом с ним не было. Петр Егорович заявил, что поедет вместе с Елизаветой Ильиничной в отдел полиции – она его мать, он переживает. Гуров разрешил ему сопровождать Лигунову, но предупредил, что Петр Егорович может лишь поехать следом за полицейской машиной, так как к матери ему даже не разрешат подойти.

– Она арестована, да? – растерялся Петр Егорович.

– Она подозреваемая, – ответил Гуров, нашаривая в кармане пачку сигарет. – Извините, мне нужно идти.

– Как же так? – забормотал Петр Егорович, отшатнувшись от Гурова. – Куда теперь бежать? Что же делать?

– Сотрудники с вами непременно пообщаются, – пообещал Гуров, пытаясь скрыть раздражение. Сын Лигуновой вел себя по-бабски, все время суетился и зачем-то пытался прикоснуться к руке Гурова. – Прошу прощения, я спешу.

О том, что Елизавета Ильинична категорически не хочет видеться ни с родным сыном, ни с любимым внуком, Гуров решил ему не говорить.

Будка консьержа на первом этаже была заперта на ключ. Через стекло Гуров заметил работающий настольный вентилятор и ровную стопку из рекламных газет на полу. Он подергал за ручку двери, позвал Василия Васильевича, надеясь на то, что старик находится где-то неподалеку. Не получив ответа и некоторое время поискав по закоулкам просторного холла, Гуров направился к выходу. У него не было времени ждать. К тому же консьерж сам сказал, что его уже допросили.

– Наконец-то, – нахмурился генерал-майор Орлов, увидев на пороге кабинета Гурова. – Садись. Рассказывай.

Лев Иванович положил перед Орловым тонкую пластиковую папку.

– Протокол допроса Елизаветы Ильиничны Лигуновой, – объявил он.

– Посмотрим.

Орлов пробежался взглядом по тексту.

– Маловато информации, – заметил он.

– Так и дело можно не заводить, – вздохнул Гуров. – Лигунова во всем призналась. У нее был мотив, а от орудия убийства она даже не пыталась избавиться. Чистосердечное признание, сделанное на месте преступления, не такая уж и редкость. Если честно, я был рад поскорее с ней закончить.

– Что, жарко? – спросил Орлов.

– Не то слово. Завтра приду на работу в плавках.

Орлов положил протокол на стол, накрыл его ладонью и в ожидании уставился на Гурова.

– Ясно, – понял Гуров. – Вступительную часть пропускаем. Вопросов к Лигуновой у меня много. Я намеренно не стал ей демонстрировать свое недоверие. Мне кажется, что она лжет. Только не пойму, в каком месте. Ты ведь это хотел услышать, Петр Николаевич?

– Да, это, – качнул головой Орлов. – Выкладывай.

– Она слишком спокойна. И это не проявление защитной реакции на стресс, здесь другое. Она ведет себя довольно отстраненно. Во время разговора то и дело ударялась в воспоминания. Прошлась по сыну, которого, мягко говоря, презирает. А вот Евгением очень гордится, боготворит его. Если я правильно понял, то она практически заменила ему мать, потому что после развода родители самоустранились от воспитания ребенка. Бабушка выполнила всю работу за них и получила в награду умного и образованного внука. Допускаю, что Карину она могла застрелить намеренно и по причине конфликта, но здесь еще во многом нужно разбираться. Почему она пошла к соседу и попросила именно его вызвать полицию? Почему не сделала этого сама? А ведь могла, так как с головой дружила прекрасно – всем бы такую выдержку иметь.

– Думаешь, сосед как-то замешан?

– Нет, я так не думаю. Предполагаю, что в какой-то момент Елизавете Ильиничне просто понадобился кто-то рядом. Но чем дальше в лес, Петр Николаевич, тем больше возникает вопросов. Стас успел пообщаться с Лигуновой первым. Пока я допрашивал ее родных. Может, она ему что-нибудь интересное сообщила?

– Ясно. Но ты запиши свои догадки, пока не забыл, – посоветовал Орлов. – Случай-то непростой, сам видишь. И я тоже подумаю. А когда Крячко вернется, то и его подключим.

Гуров пристально взглянул на Орлова.

– Почему ты непременно хотел заполучить это дело? – спросил он. – Что-то личное?

Орлов помолчал, глядя на протокол допроса. Но не читал то, что было там написано, а, скорее, собирался с мыслями.

– Мне тогда было совсем мало лет, Лев Иванович, – негромко заговорил он. – Только начинал. Не знал, куда сунуться после школы милиции, но решил податься в уголовный розыск. Все искал какой-то романтики, мнил себя смелым, умным, быстрым, а на «стариков» смотрел свысока. Казалось, что слишком долго что-то решают, прикидывают, думают, разбирают нелепые версии. В отделе я работал всего два месяца, когда вдруг было раскрыто тройное убийство. Подозревали одного мужика, все улики кричали о том, что это его рук дело. Надо было брать, пока не опомнился. Но взять его мы должны были там, где он был прописан с женой и ребенком. Вместе с нами на задержание отправилась опергруппа соседнего отделения милиции, на территории которой жила любовница преступника. Вот именно в составе той опергруппы и была Елизавета Ильинична.

– Она работала в уголовном розыске?

– А то. В звании майора. Начальник отдела уголовного розыска. Редкость по тем временам. Причем по карьерной лестнице поднималась сама, без чьей-либо протекции.

Мы просидели в засаде полтора часа, а когда стало понятно, что сам преступник из квартиры не выйдет, а там вместе с ним может находиться маленький ребенок, то решили выманить его в подъезд. А он в том доме уже давно жил, всех знал в лицо. И соседей, и дворников, и сантехников. То есть переодетые оперативники к нему прийти не могли ни в каком виде – он бы сразу догадался, что на пороге чужак. Дело было поздним вечером. И тогда мы решили сделать акцент на возрасте. Сейчас объясню. Я был самым молодым из всех. Если переодевался в штатское, то походил на кого угодно, только не на милиционера. Мы придумали легенду о том, что я по ошибке пришел не по тому адресу, но сам не москвич, местности не знаю, поэтому должен был попросить убийцу указать мне путь с лестничной площадки. Там ведь окно, все видно. И нас было бы видно. Не смотри так на меня, Гуров, план сейчас кажется не очень удачным, но в мою молодость всякие люди на огонек заскакивали, и к ним относились с доверием. Моя дальняя родственница из Прибалтики именно так и нашла наш дом, потому что потеряла бумажку с точным адресом. Запомнила только улицу и примерный номер дома, а у нас ведь еще был определенный корпус, а там и этаж, и квартира. Ей как раз соседи по двору и помогли. И вот тогда, когда мы с ребятами сидели в казенном «Москвиче» и старались не отсвечивать, я и вспомнил про этот случай. Главной целью было выманить человека за пределы его квартиры и привести к окну на лестничной площадке. К тому моменту нас бы уже поджидала милиция.

– Что же ты такую интересную историю раньше не рассказывал? – перебил его Гуров.

– А ты мне столько и не наливал, – хмыкнул Орлов. – Слушай дальше. Роль приезжего и растерянного парня мне удалась более-менее. Мужик был пьян, но крепко стоял на ногах. Все приметы указывали на то, что передо мной был преступник, сомнений не было. И вот я его спрашиваю про адрес, вспоминаю какого-то деда Васю Клюева, а он не ведется. Перегаром из квартиры несло жутко, а еще сигаретным дымом. Понимаю, что жалостливо выманить его не удастся, а время-то идет. И тогда я попросил у него сигарету. Сработало. Достал из кармана штанов смятую пачку и коробок спичек, оглянулся и вдруг решил выйти вместе со мной. Спускаемся на площадку, он к окну не подходит. Издалека спичкой о коробок чиркнул и ждет, пока я ближе подойду. А у меня за спиной рюкзак был, который раньше кто-то в «Москвиче» оставил. Я тот рюкзак на подоконник шлепнул и специально уронил. Поднял, поставил обратно. Опять уронил. Таким образом я специально «мелькал» в окне, а заодно создавал шум, чтобы не было слышно, когда наши станут подниматься по лестнице. А когда в последний раз поднял рюкзак, то увидел, что на меня смотрит дуло пистолета.

– Вот это поворот, – не выдержал Гуров.

– Только он немного ошибся, – спокойно продолжил Орлов. – Сделал шаг вперед и засветился в окне.

– Какой это был этаж?

– Второй.

– Ну если ты сейчас сидишь передо мной, значит, на курок он нажать не успел, – напряженно улыбнулся Гуров.

– Успел. Да только я секундой раньше с ним схватился. Ты прав, Лев Иванович, мне тогда повезло. В него успели выстрелить за секунду до того, как он смог бы нажать на курок.

– Это была Елизавета Ильинична? – догадался Гуров.

– Она, – кивнул Орлов. – Уложила его с первого раза.

– Она действительно неплохой стрелок.

– Поэтому когда я увидел в сводке происшествий ее имя, то сначала не поверил своим глазам, – вздохнул Орлов. – Вот ведь как в жизни бывает, правда? Ты знаешь, я могу принять тот факт, что она застрелила кого-то на фоне бытового конфликта. Характер у нее всегда был сложным. Видно, работа наложила отпечаток. Но лучше все еще раз проверить. Поэтому, дорогой Лев Иванович, отнесись к делу с должным вниманием. Эта женщина мне жизнь спасла, а позже учила обращаться с боевым оружием.

– Про внимание… это было лишним, – заметил Гуров. – По-другому не умею.

– А ведь могла бы и послать заносчивого юнца, – улыбнулся Орлов.

В дверь постучали.

– С каких пор ты стал таким вежливым? – громко произнес Орлов.

В проеме показалась всклокоченная голова Стаса Крячко. Его лицо было красным, на носу блестели капли пота. Увидев Гурова, он уверенным шагом зашел в кабинет.

– Суд состоится через час, – сообщил он. – Я тут поговорил со знающими людьми, так они предполагают, что Лигунову могут оставить под домашним арестом. Там такой серьезный анамнез из медицинской карты, что мама не горюй. У нее сахарный диабет, а год назад она перенесла операцию на сердце. Таких в СИЗО под стеклом держать надо, а там ведь даже кондиционеров нет.

– Пока что она подозреваемая, – пояснил Орлов. – Такая мера пресечения, как нахождение под присмотром родных, вполне возможна. А уж если психологи установят, что она не опасна для социума, то вряд ли ее оставят в камере. Но я думаю, что ее поместят в больницу. В любом случае хуже ей не сделают. Там хотя бы присмотр будет.

– Но и лучше ей уже не станет, – сказал Гуров.

– А вот это зависит от нас, – ответил Орлов. – Давай, Стас, делись. Из всех экспертов удалось вытрясти предварительные заключения?

– Смеетесь? – Крячко обвел недоуменным взглядом присутствующих. – Дроздов даже трубку не снимает. Баллистики живыми не сдадутся, сами знаете, а спрашивать у экспертов про результаты дактилоскопии через час после их возвращения с места преступления мне совесть не позволит. Они не волшебники. Дайте людям спокойно работать, куда торопитесь? Тише едешь – дальше смотришь.

Он подошел к окну и подставил лицо слабому ветерку. Орлов снял телефонную трубку и ослабил узел галстука.

– Вера, нам бы водички, – попросил он. – И не пускай ко мне никого примерно с полчасика.

Глава 3

– Рекламная пауза, – объявил Стас, в третий раз наполняя стакан минералкой. – Не переключайтесь.

Он с жадностью принялся пить. Гуров и генерал-майор с беспокойством наблюдали за Крячко.

– Если коротко, то дела обстоят так, – начал Стас, отставляя пустой стакан. – Смерть Карины Михайлиной наступила от огнестрельного ранения в голову между одиннадцатью часами вечера 4 августа и часом ночи 5 августа.

– Что это такое? – возмутился Орлов. – Откуда взялись такие огромные «между»? Поточнее время смерти Дроздов не смог соорудить?

– Не смог, – заступился за судмедэксперта Стас. – На улице сильная влажность и высокая температура воздуха, тело пролежало в квартире с закрытыми окнами всю ночь. А в квартире Лигуновых дикая жара, между прочим.

– Вот же угораздило, – помрачнел Орлов.

– Да ладно тебе, Петр Николаевич, – примирительно сказал Гуров. – У Лигуновых не дом, а баня, клянусь. Разброс в несколько часов не равен разнице в сутки. Стас, что там с пистолетом?

– Орудие убийства изъяли – это ПМ-Т 1966 года выпуска, калибр 9 мм, – как ни в чем не бывало продолжил Крячко. – Документы на него нашли в квартире, с ними все в порядке. Это действительно подарочный экземпляр, как и утверждает Лигунова. Об этом говорит наградная грамота, подписанная министром МВД СССР Щелоковым. Из оружия, кстати, стреляли всего один раз – в Карину Михайлину.

– Ай, спасибо экспертам, – крякнул из своего кресла Орлов. – Расстарались, поторопились. А то ждали бы результатов до судного дня. Жаль, что точное время смерти вышло… неточным. Паршиво.

– А вообще странно, – задумался Гуров. – Лигунова всю жизнь, считай, не выпускает из рук оружие. Даже после выхода на пенсию держит его в квартире, поближе к себе, а ведь изначально хранить пистолет в доме придумал ее муж. Тайник с пистолетом не в каждой супружеской спальне встретишь. И вдруг на тебе – за несколько десятков лет из него не было сделано ни одного выстрела?

– Не-а, не было, – подтвердил Стас. – Вон на столе результаты баллистической экспертизы. Лигунова держала в тайнике новехонький сверкающий ПМ, из которого был произведен один-единственный выстрел. Похоже, она им вообще не пользовалась. Старушку действительно довели, если вспомнила о нем.

– Она обмолвилась о том, что у ее покойного мужа были враги, – вспомнил Гуров. – Стас, тебе она ничего не рассказывала?

Крячко уже успел передать свой разговор с Елизаветой Ильиничной. То, что он от нее узнал, во многом сходилось с тем, о чем она рассказала и Гурову. Создавалось впечатление, что она намеренно не хотела касаться каких-то тем и следовала строгому плану изложения: пара слов о никчемном сыне, восхищение достижениями внука, чуть-чуть сведений о муже и почти дословный пересказ событий той ночи, когда она поссорилась с Кариной. Только Стасу о тайнике с оружием она ничего не сказала, вот и вся разница.

– Думаю, говоря о непрошеных гостях, она имела в виду сотрудников органов внутренних дел. Ну или ребят из КГБ. Из числа тех, кто предпочитает действовать, а не объяснять причину своего визита. Помните андроповскую зачистку? И позже, уже на пороге девяностых. Это все одна история. Люди хотели справедливости, требовали мести и строгих наказаний для любого, кто купался в роскоши. Лигуновы оба служили в милиции, но если Елизавета Ильинична доросла до начальника отдела уголовного розыска, а потом спокойно ушла на пенсию, то ее супруг, упокой его душу, продвинулся значительно выше. Я его мало знал, поскольку больше общался именно с Елизаветой Ильиничной, но я помню его машину, на которой он приезжал за женой в тир, где она проводила с нами занятия. Это был черный «Роллс-Ройс». Невиданная по тем временам красота в Союзе. Иногда вместо мужа за рулем можно было увидеть шофера. Их личного, полагаю. Вышколенного, в строгом костюме, с беспристрастным выражением лица. Наверняка и шофера, и авто с серьезными номерными знаками предоставляли Лигунову не просто так, а за какие-то заслуги. Он вполне мог иметь связи в высших эшелонах власти, что в то время не было редкостью. Иметь в друзьях высокопоставленного милицейского чиновника считалось большим везением. А когда покровителей Лигунова стали поголовно сажать за то, что воровали и жировали на чужие средства, то многие попутно сдавали и тех, кто помогал им прятать награбленное. Думаю, Лигунов был именно тем, кто покрывал преступления. Он не был готов сдаться просто так.

– Думаешь, он предпочел бы уйти из жизни в честном бою? – спросил Гуров.

– Не знаю. Но такие случаи были. На пороге милиция с ордером на обыск, а в доме хозяин с винтовкой. И китель с генеральскими погонами в шкафу висит.

– Суровые времена были, – согласился Гуров. – Правда, и сейчас не легче, но мы хотя бы руку набили.

– Стас, а что с отпечатками? – спросил Орлов.

Крячко потянулся к бутылке с водой, но неожиданно передумал.

– На пистолете, из которого была застрелена Карина, отпечатки пальцев Лигуновой. Тут все сходится. Отпечатки пальцев сына в доме отсутствуют. Здесь тоже пока не за что зацепиться, поскольку мать он навещал крайне редко, предпочитая общаться с ней по телефону. Отпечатки Карины обнаружены по всей квартире, их нет лишь в спальне Елизаветы Ильиничны. Ее внучок тоже «наследил», но это было ожидаемо, ведь он жил в этой квартире. Но эксперты обнаружили отпечатки пальцев еще трех человек. Может, соседи заходили?

– Может быть, и заходили, – согласился Гуров. – Только вот сама Лигунова категорически была против общения с соседями. Утверждает, что в ее доме не было посторонних, кроме внука и Карины.

– Эксперты пока придержали неопознанные отпечатки пальцев, – сказал Стас. – Я попросил их не задерживаться с ответом.

– А я очень хочу провести следственный эксперимент, – напомнил Гуров. – Проверим, не утратила ли Елизавета Ильинична навыки обращения с оружием. А то слишком гладко все выходит по ее словам. Говорит, что тренировалась.

– Сдается мне, что ничего у нее не получится, – произнес Орлов. – Я практически уверен в этом.

– Поддерживаю, – согласился Гуров. – Значит, лжет?

– И я так думаю, – пристально посмотрел на него генерал-майор.

– Кого она тогда покрывает? – спросил Стас.

– Любого, у кого, кроме нее, будет мотив для убийства. Девушка была застрелена в квартире, куда чужим вход воспрещен. Надо бы еще раз побеседовать с внуком и сыном, а также более пристально присмотреться к их алиби.

В кабинет вошла Вера, держа в руке листок бумаги. Положила его на стол перед Орловым.

– Из дежурной части только что принесли. Сказали, что вам может быть интересно.

– Спасибо, Вера.

Орлов прочитал распечатку и протянул ее Гурову.

– Ешкин кот, – распахнул глаза Орлов. – А вот и вторая серия. В доме, где проживала Лигунова, еще одно убийство.

Он протянул распечатку Стасу.

– Консьерж? – удивился тот. – Удушение телефонным проводом. Вот это да. Болтливым был товарищем.

– Да уж, пообщаться он явно любил, – вспомнил Гуров. – Думаешь, Петр Николаевич, что его убийство как-то может быть связано с делом Лигуновой?

– А ты думаешь, что два убийства за два дня в одном доме можно считать совпадением? Единственное, в чем мы можем быть твердо уверены, – в том, что убийца не Лигунова.

– Разумеется, – хмыкнул Гуров. – Интересно другое. Мы со Стасом не успели вчера с ним побеседовать, но местные следаки общались. Что они узнали?

– С этим разберетесь позже, – буркнул Орлов. – Успеете еще. Отправляйтесь туда, – приказал он. – Сдается мне, что мы не в последний раз побываем по этому адресу.

– Мертв часов восемь, – сообщил Дроздов, стягивая перчатки. – Задушили телефонным проводом. На кистях рук свежие ссадины, вокруг бардак. Похоже, пытался сопротивляться. Осматривайте. А я пока что покурю. Если нужны свидетели, то во дворе топчутся. Дама с собачкой как раз обнаружила тело. Я ей сказал никуда не уходить.

– Спасибо, дорогой.

Гуров и Крячко стояли перед открытой дверью кабинки, в которой долгие годы нес свою службу консьерж дома на Тверской. Смерть настигла его прямо в кресле – в том самом, покрытом старой ковровой дорожкой. Голова старика была запрокинута, лицо смотрело в противоположную от двери сторону. Руки безвольно свисали с подлокотников кресла. Гуров задержал взгляд на длинных пальцах старика. На безымянном блеснуло обручальное кольцо.

В кабинке сразу можно было увидеть следы борьбы. Судебно-медицинский эксперт оказался прав: он до последнего боролся за свою жизнь. Шея была туго перетянута крученым телефонным проводом, на одном конце которого, не касаясь пола, едва заметно покачивался стационарный телефонный аппарат в красном корпусе. Другой конец провода оканчивался телефонной трубкой, покоившейся на груди убитого.

Перешагнув через упавший настольный вентилятор, Гуров приблизился к телу консьержа, всмотрелся в лицо. Белки приоткрытых глаз украшала сетка лопнувших капилляров.

– Старик-то был крепким, – заметил Крячко. – Окажись он не в этом спичечном коробке, может, и выжил бы.

– Подошли со спины, – определил Гуров. – Надо бы узнать, закрывал ли он дверь в этой кабинке, когда сидел внутри. Стас, опроси пока соседей. Узнай, кто, как и когда его обнаружил. Ну и просто побеседуй с людьми.

– Сделаю.

Стас ушел. Гуров переступил через упавший вентилятор, который в прошлый раз видел на столе. Мысок его ботинка коснулся темно-синей кружки, изнутри потемневшей от заварки.

Василий Васильевич вышел на работу в том же виде, в котором Гуров увидел его в первый раз. Даже тот же галстук надел.

В карманах одежды ничего не обнаружилось.

Среди разбросанных по столу скрепок лежал открытый журнал, вручную разлинованный на графы. Очевидно, консьерж вел какой-то учет. Гуров перелистнул страницы и присвистнул. Оказывается, Василий Васильевич записывал все передвижения жильцов, а также помечал, кто, к кому и когда приходил. Быстро выяснилось, что время ухода и возвращения в свои квартиры жильцов дома старик записывал синими чернилами, а визиты посторонних, в числе которых были курьеры, врачи, ремонтники и даже сиделка, выделял красным цветом. Напротив некоторых записей он делал важные для себя отметки в виде цифр или букв, которые пока что не поддавались расшифровке. Василий Васильевич был настолько педантичным смотрящим, что незарегистрированной в дом не проникла бы даже мышь. Для этого ей пришлось бы рыть подземный ход.

Рекламные газеты, которые обычно бросают в почтовые ящики, также никуда не делись. Стопка была на месте, но теперь находилась в полном беспорядке, словно о нее споткнулись и сразу же поправили, но сделали это кое-как. Гуров точно помнил, что раньше эти газеты были сложены в аккуратную стопку. Он наклонился в попытке рассмотреть поверхность самой первой газеты.

– День добрый, Лев Иванович, – услышал Гуров за своей спиной.

Он обернулся. За спиной стоял помощник судмедэксперта Дроздова. Он недавно перевелся в Москву из Санкт-Петербурга, и Гуров не успел с ним познакомиться. Но Дроздов уже хвалил его за усердие.

– Павел Алексеевич? – вспомнил Гуров его имя. – Подождите немного. Я еще не закончил.

– Не тороплю, – добродушно прогудел эксперт. – Просто отметиться зашел. Ну и заодно осмотреться на поле боя. Дроздов сказал, что тут убийство, а я теперь всегда иду сразу за ним.

– Следы заметаете? – бросил через плечо Гуров.

– Если это необходимо.

– Звучит двусмысленно.

– Проверяю, ничего ли он не забыл. Просто свежий взгляд на чужую работу. А если серьезно, то я редко выезжал на убийства. Поэтому пользуюсь каждой возможностью.

– Достойно, – похвалил Гуров и всмотрелся в газету, лежащую на самом верху стопки. – Сегодня ваш день, Павел. Мне нужны все отпечатки пальцев. Проверьте, пожалуйста, все еще раз.

– Так точно.

Распрямившись, Гуров поморщился – сказывалась давняя травма спины.

– Эта стопка, – указал он пальцем, – видите, в середине выбивается пара листов? Это же след?

Эксперт вытянул шею.

– Похож на отпечаток подошвы, – сразу определил он. – Смазан, правда… Но, надеюсь, вам повезет.

– И я надеюсь.

Оставив Гурова в прохладе просторного холла, Стас Крячко вышел на улицу и глубоко вздохнул. В легкие тут же потек горячий влажный воздух, а на лбу выступила испарина.

Дроздов курил тут же, в паре метров от крыльца.

– Ну что? – спросил он.

– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Стас.

– Да видел я такое, – поморщился Дроздов. – Теперь только выяснить, за что его подвесили на телефонном проводе. Но это уже не моя работа.

– Навскидку можешь сказать, кто мог это сделать? – полюбопытствовал Стас.

Дроздов фыркнул:

– Пол, рост, возраст, вес? Да еще и фоторобот тебе составить? Перечитал ты, полковник, детективов! Старику за восемьдесят, судя по документам. Физические силы уже не те. Добавь сюда эффект неожиданности.

– Получается, задушить мог кто угодно?

– В принципе, да, – кивнул медэксперт. – Хоть мужчина, хоть женщина. Ориентировочный рост убийцы прикину после экспертизы, по расположению странгуляционной полосы.

За спиной Дроздова, в обрамлении старинных дубов, чьи кроны создавали спасительную тень, раскинулся небольшой детский дворик. Современное благоустройство его не коснулось, и, кроме крошечной деревянной горки и квадратной облезлой песочницы, здесь ничего не было. Даже скамейки, на которых обычно отдыхают родители, отсутствовали. Шум машин с Тверской сюда практически не долетал, а прочные стены нескольких многоэтажек еще советской постройки не позволяли автомобильным выхлопам портить свежий воздух, чудом сохранившийся в этом оазисе. Стас приметил возле одного из деревьев женщину средних лет в синей футболке. Она с тревогой смотрела в его сторону, сжимая рукой натянутый поводок. Мелкая черная собачка, которую она выгуливала, что-то активно раскапывала в траве.

Стас направился к ней. Женщина сразу же подобралась и подгребла поближе собачку.

– Это какая порода? – остановился Стас.

– Дворянин, – неуверенно улыбнулась женщина. – На даче подобрали.

– Красавец.

– Хулиган и разрушитель. А вы из полиции, да?

– Вроде как. – Стас протянул ей удостоверение.

Женщина мельком глянула в него и тут же вернула обратно.

– Как к вам обращаться?

– Лунева я. Елена Андреевна.

Стас сразу же вспомнил эту фамилию. Ее упомянул покойный Василий Васильевич, когда Стас с Гуровым приехали сюда вчера утром.

– Это ведь вы обнаружили, что Василий Васильевич мертв?

– Ой, да. Я.

Елена Андреевна прижала руку к груди и часто задышала.

– Спокойно, спокойно, – произнес Стас. – Поберегите себя. Расскажите, как все случилось.

– Ой, ну как? – расстроенно переспросила Елена Андреевна. – Сегодня вышла с собакой в семь часов утра и увидела. Сначала подумала, что спит, а потом увидела этот телефон на шее. Сразу вызвала полицию. Все никак в себя не могу прийти.

– А когда до этого вы видели его в последний раз?

– Вчера рано утром, где-то в половине седьмого. Я попросила его встретить ветеринара и проводить к лифту, а то лифт у нас из холла не виден и можно запросто пойти в другую сторону. Было бы неловко. Сама я спуститься не могла – у этого хвостатого товарища всю ночь перед этим были проблемы с дыханием, и я не рискнула его оставлять одного. – Она дернула на себя поводок, и собачка тут же оказалась возле ее ног. – А тащить его в клинику в жару я не решилась. Вот и пришлось вызвать ветеринара на дом. Конечно же, за бешеные деньги. Я позвонила Василию Васильевичу и попросила, чтобы он его встретил и проводил. К тому же я вспомнила, что забыла назвать врачу свой этаж, но Василий Васильевич пообещал посадить его в лифт и лично проследить, чтобы тот нажал на нужную кнопку. Может быть, это прозвучит для вас странно, но Василий Васильевич всех гостей провожал до лифта, – смутилась женщина. – Многие чувствовали неловкость, но мы-то знали, что он просто… вот такой. Понимаете, он всегда помогал, был предупредительным. Кому сумки донесет, кому с детской коляской поможет. Наверное, кто-то от него и шарахался, но только не мы. Даже ветеринар после встречи с Василием Васильевичем долго умилялся.

– Собаке-то хоть помогли?

– А вы как думаете?

Песик тем временем замер статуэточкой, наблюдая за голубями.

– Я знаю, почему вы про собаку расспрашиваете, – взглянула на Стаса Елена Андреевна.

– И почему же?

– Хотите успокоить меня, наверное.

– Есть такое дело, – ответил ей Стас. – Но, я вижу, вы в порядке. Это очень хорошо.

– Теперь – да, – твердо произнесла Елена Андреевна. – Когда увидела полицейскую машину, то полегчало. А до того сильно трясло. Я никогда с таким не сталкивалась. Не видела так близко убитого человека. Это ведь убийство, да?

– Похоже на то, – ответил Стас.

– Вот и я сразу поняла, что это оно, – горячо произнесла женщина. – Телефон болтается над полом, а провод вокруг шеи. Что же еще это может быть? Но кто мог с ним такое сделать? Кто же на такое способен? Да и зачем? Он много лет нас охранял. Своим был. Практически родня.

Она шмыгнула носом и с болью взглянула на свой подъезд.

– Видите, рядом с дверью урна? Она сейчас пустая и чистая. А возле других подъездов они забиты мусором. А знаете, почему такая разница? Это не дворники нашу урну чистят – это наш консьерж вытряхнул мусор из нашей урны. Умничка и чистюля.

– Я верю, верю, – остановил ее Стас. – Елена Андреевна, получается, после визита ветеринара вы больше не видели Василия Васильевича?

– Нет, не видела, – с горечью произнесла Елена Андреевна. – Я вчера из дома уже не выходила. Но ко мне заскочила соседка и рассказала, что во дворе полно полиции. А в чем причина, она не знает.

– Но после-то вы узнали?

– О чем? Я же вчера никуда не выходила и только сегодня утром выбежала погулять с собакой. Наткнулась на Василия Васильевича. А о чем я должна была узнать?

– Вы знакомы с Лигуновыми с девятого этажа?

– Да, здоровались с ней, если сталкивались в лифте. И Женю знаю, но так, поверхностно. Они под нами живут, стояк общий. А что с ними?

– Лигуновы, слава богу, живы, – быстро ответил Стас и тут же перевел тему: – Значит, если они проживают на девятом этаже, то вы, получается, на восьмом.

– На восьмом, – подтвердила Елена Андреевна. – Логично же.

– Конечно, – поддержал ее Стас. – Вы вчера ночью были дома?

– Дома, – удивилась Елена Андреевна. – А при чем тут…

– Никаких посторонних звуков ночью не слышали?

Елена Андреевна задумалась, наматывая поводок на запястье.

– Не могу вспомнить, – выдохнула она. – Не прислушивалась. Да и окна у меня выходят на Тверскую, а там всегда шумно.

«Передам ее Гурову, – решил Стас. – Пусть расспросит получше».

– А у Василия Васильевича со всеми жильцами были нормальные отношения? – снова «перескочил» Стас.

Елена Андреевна некоторое время молчала, не сводя глаз с собаки.

– Я не слышала, чтобы он с кем-то враждовал, – наконец ответила она. – Да это и невозможно. Он со всеми находил общий язык. Даже с алкашом Никоновым умудрился подружиться, а тот был самой настоящей сволочью.

– В какой квартире проживает Никонов?

– На том свете он теперь проживает. Скоро год как убрался. Весь дом обоссал, под каждой дверью успел переночевать. Василий Васильевич был единственным, к кому Никонов относился с уважением. Своими глазами видела, как они беседовали, не поверила глазам.

Во дворе неожиданно появились дети. Материализовались будто из ниоткуда. Мальчик и девочка лет четырех в одинаковых белых футболках и красных брючках. Они одновременно подлетели к песочнице, загребли ладошками по пригрошне песка и синхронно насыпали его друг другу на головы.

– Аня! Юра! – раздался возмущенный женский крик со стороны угла дома. – Вы чего такое делаете?! Обалдели?

Аня и Юра никого не слышали. Казалось, им море по колено.

Откуда-то появились другие дети. Постепенно за ними потянулись и родители. Собака Елены Андреевны принялась радостно рваться к песочнице. До сих пор тихий двор за минуту превратился в сущий хаос.

– Нам здесь не дадут поговорить, – понял Стас. – Отойдем подальше?

– Пожалуй, – согласилась Елена Андреевна, медленно ступая и поглядывая в сторону детской площадки. – Надо же так орать. Как цыганский табор, ей-богу.

На вынос тела Василия Васильевича вышли посмотреть две пожилые женщины. Обе, несмотря на жару, кутались в толстые вязаные шали.

– Прощай, Васенька, – вслед носилкам произнесла одна.

– Такой молодой был. Жить бы еще да жить, – сокрушалась ее подруга.

– Кого теперь вместо него посадят?

– Ой, и не говори.

Елена Андреевна, Крячко и Гуров наблюдали за процессом издали, но слова старушек расслышали хорошо.

– А сколько ему было лет? – спросил Стас.

– Восемьдесят один, – ответила Елена Андреевна. – На восьмидесятилетие ему в «Жилищнике» почетную грамоту вручили. Он в тот день всех, кого видел, угощал конфетами. Взял трехлитровую банку, насыпал в нее до краев всяких сладостей и пошел вокруг двора. А мы потом скинулись и купили ему вентилятор.

Гуров покосился в сторону Елены Андреевны, в глазах которой застыли крупные слезы. Она моргнула, и слезы упали вниз, оставив на щеках едва заметные следы.

Осмотр квартиры убитого не занял много времени. Василий Васильевич жил так же скромно, как и питался. В холодильнике стояла кастрюлька с жидкой кашей, в хлебнице лежала одинокая половинка белого «Нарезного». Вскрытая упаковка недорогого печенья соседствовала с пачкой рафинада. Чая оставалось на дне жестяной банки, а из полезного нашлись три картофелины.

– Не понимаю, – бормотал Стас, выдвигая кухонные ящики. – Одна вилка, одна ложка, один нож. И половник. И открывалка. И все, Гуров!

– Он сильно на всем экономил, – сообщил Лев Иванович, открыв коробку из-под обуви. – Тут полно лекарств, но все они просрочены.

– Посмотрю, что там в комнате, – решил Стас.

А в комнате все оказалось так же. Мебель в просторной «двушке» была старой, но выглядела довольно ухоженной. Пыль на поверхностях отсутствовала. Внимание Гурова привлек книжный шкаф, целую полку которого занимали всевозможные самоучители игры на гитаре. Белоснежный тюль слегка подрагивал от слабого сквозняка, оконные стекла, казалось, исчезли – настолько чисто они были вымыты. При ходьбе под ногами скрипели коричневые матовые доски паркета, за которыми хозяин квартиры наверняка ухаживал вручную. В спальне обнаружилась односпальная кровать, которую Василий Васильевич в последний раз в своей жизни застелил очень аккуратно. На стене прямо напротив двери висел большой портрет милой дамы лет двадцати пяти. Гладко зачесанные назад темные волосы и карие глаза прекрасно гармонировали между собой, а крупные мазки масляной краски подчеркивали удлиненный овал красивого лица. На шее девушки висела тонкая цепочка с крупным зеленым медальоном.

– «Тамара», – прочитал Стас подпись в нижнем правом углу картины. – «Художник – Репник В. В. Одна тысяча девятьсот семьдесят первый год. Москва». Лева, я что-то не понял. Это сам Василий Васильевич нарисовал?

– Нигде нет ни кистей, ни красок, ни чего-то похожего, – пожал плечами Гуров.

– А какая фамилия у консьержа?

– Репник, – ответил Гуров и вышел из комнаты.

– Сильно, – оценил Стас и коснулся кончиком пальца поверхности картины. – Настоящая. Офигеть. Он еще и рисовал как бог. Слушай, Гуров, мне же теперь жильцов дома сразу о двух соседях придется расспрашивать. За сутки два убийства в одном месте. Я бы после такого съехал отсюда к чертовой матери. А ты?

Опрос соседей занял остаток дня. Лев Иванович по-братски разделил бремя на двоих: Стас начал с первого этажа и «шел» вверх, а Гуров, наоборот, решил двигаться сверху вниз. Тем более что на самых верхних этажах жили люди, заинтересовавшие органы внутренних дел.

Елена Андреевна не удивилась визиту Гурова. Сказала, что об обходе полицией квартир ее предупреждали другие жильцы. Проводила его на кухню, предложила стакан воды.

О том, что ей пришлось пережить, Гуров уже знал от Стаса. Но именно Крячко не успел задать ей один из главных вопросов.

– Слышала ли я что-то прошлой ночью? – округлила глаза Елена Андреевна. – А что я могла услышать? Меня уже об этом спрашивали, ваш коллега как раз.

– Да, он что-то такое упоминал. Вы не торопитесь, подумайте, – попросил Гуров. – Во сколько вы легли спать?

– Рано, около десяти часов вечера. Приняла снотворное. После него я всегда сплю очень крепко.

Гуров не стал задерживаться и вышел из квартиры. Он надеялся на то, что другие соседи, возможно, вспомнят, что прошлой ночью слышали «странный звук, похожий на выстрел» либо «хлопóк». Именно так и должны будут прозвучать их слова, если они действительно прошлой ночью обратили внимание на что-то подобное. «В доме толстые стены, но прекрасная слышимость, – рассуждал Гуров, прислушиваясь к звукам за соседней дверью. – В квартире Лигуновой на полах нет ковров, а стены оклеены тонкими обоями. Мебели в коридоре мало, как и в комнате, из которой она стреляла. Кто-то из соседей непременно должен был обратить внимание на то, что в соседней квартире происходит какая-то фигня. Люди подмечают такие вещи. Не могут не заметить. Особенно если это происходит глубокой ночью и мешает им спать». Драки, скандалы, громкие разговоры, упавшие на пол тяжелые предметы – все это сильно бесит бдительных граждан.

Гуров пытался определить точное время выстрела, чтобы установить, когда наступила смерть Карины Михайлиной. Судебно-медицинский эксперт Дроздов как-то сказал, что погрешности могут прятаться даже в точных расчетах, но все должно быть в рамках разумного, однако если речь идет о смертельном выстреле, то их априори не должно быть. Лев Иванович надеялся на то, что ему удастся соединить две составляющие в один узел, но понимал, что для этого ему потребуются силы, время и долгие часы размышлений. Дело осложнялось тем, что камер наблюдения в самом доме не оказалось. Жильцы попросту проголосовали против их установки, решив, что если у них есть Василий Васильевич, то лучшей охраны и защиты не придумаешь. Дворовая территория была обнесена оградой, въезд на территорию осуществлялся при помощи охранников, которые управляли шлагбаумом. В том, что Василий Васильевич достойно исполнял свои обязанности, Гуров убедился не раз. Практически каждый, кого он опросил, хвалил старика за честность, порядочность и умение держать язык за зубами. Пара молодых людей с пятого этажа открыла Льву Ивановичу свой страшный секрет. В новогоднюю ночь они случайно уронили в лифте сумку с десятком бутылок пива и не стали убирать за собой, поскольку были сильно навеселе. Неизвестно как, но спустя два часа их вычислил именно Василий Васильевич и, вместо того чтобы отругать, рассказал, где именно они могут найти швабру и ведро, чтобы успеть скрыть следы своего преступления.

– Он потом еще и посмеялся вместе с нами, – вспоминала девушка. – Рассказал, что в детстве случайно опрокинул вазу со стола, но обвинил в этом младшую сестру, которой в то время было два года. Только ему и в голову не пришло, что сестра при всем желании не смогла бы дотянуться до вазы. Он запомнил, что его мама, догадавшись обо всем, повела себя очень мудро. Она пообещала поговорить с сестрой и попросила сына помочь убрать осколки. Тогда Вася сильно порезал руку. Он нас не ругал, не пугал полицией, понимаете? А ведь мог бы.

– Мы ему потом килограмм сухарей с маком купили, – добавил парень. – Вспомнили, что он их любит.

Почти в каждой квартире Василия Васильевича поминали добрым словом и отдельно отмечали его педантичность.

– Я спросил как-то: «Зачем вы отмечаете время ухода и прихода каждого человека?» – поделился с Крячко пузатый заросший мужик лет шестидесяти. – А он мне ответил, что делает это на всякий случай, так как никто не знает, когда это может пригодиться. Я потом так свою жену вычислил. Изменяла. А мне врала, что из дома ни ногой.

Одним Василий Васильевич помог погрузить в инвалидную коляску престарелого свекра, для других получал заказы из интернет-магазинов, третьи просили его проводить в квартиру приехавших издалека родственников, пока сами были на работе. Люди по рассеянности могли забыть в лифте вещи или выронить во дворе гаджеты и ключи от дома, но Василий Васильевич находил пропажу и возвращал хозяевам. Верный страж дома на Тверской не мог не прийти на помощь и ничего не требовал взамен.

– Он ни разу не просил о повышении зарплаты, – рассказывал Крячко по пути к дому Гурова. – Жильцы сами увеличивали сумму с каждой квартиры. Раз в полгода, Гуров! Получал он на данный момент, кстати, не так уж и мало. В месяц выходило сорок тысяч плюс пенсия. Народ при мне обсуждал организацию похорон, одного его не оставят. Но жил он один. Интересно, что про его прошлое никто не знает. Даже пожилые не в курсе. Кстати, слово «консьерж» у меня уже в печенках сидит.

– Я думал, что один такой, – хмыкнул Гуров.

– В общем, дедок был положительным со всех сторон. Надо бы его проверить.

– О нем никто не сказал ни одного плохого слова, но по базам непременно пробьем, – согласился Гуров. – Пока что выяснили главное: среди жильцов врагов у него не было.

– Значит, пришел кто-то со стороны, – предположил Стас.

– Получается, что так. – Гуров машинально взглянул на пакет, лежавший на коленях.

– Спер улику. Как тебе не стыдно, – шутливо возмутился Стас.

– Не стыдно, – отвернулся Гуров. – Кроме тебя, Дроздова и его помощника, никто не знает. Дома с этим спокойно поработаю, а протокол изъятия все равно не составляли.

– Рискуешь.

Гуров ничего на это не ответил.

Небо окрасилось в розовый с фиолетовым. Прогноз погоды сообщал о надвигающейся магнитной буре. По тротуару двигались толпы усталых граждан с суровыми лицами. За окном проплывали утонувшие в оранжевом золоте здания. Мерцали стеклянными стенами торговые и бизнес-центры. Солнце прыгало из одного окна в другое, прячась в квартирах и обдавая их желтыми брызгами.

Вечер снова обещал быть душным.

Жена Гурова Мария работала актрисой. Самой настоящей. Снималась в кино, выходила на театральную сцену, раздавала интервью и вообще была прекрасной женщиной. К моменту знакомства с Гуровым ее уже узнавали на улицах, а теперь, спустя годы супружеской жизни, поклонники запомнили и Льва Ивановича. В силу своей профессии и как человек, очень неуютно ощущающий себя в толпе, состоящей из знаменитостей, Гуров редко сопровождал жену на светских мероприятиях. Его нелюбовь к публичности особенно усилилась после того, как их подловили папарацци в тот момент, когда Маша случайно задела Гурова рукой по лицу. Дело было на Сочинском кинофестивале, куда они прибыли всего на два дня. Маша для этого прервала съемки в Болгарии, а Лев Иванович просто воспользовался отгулами. На красной ковровой дорожке Маша споткнулась о ковровую складку, и Гуров поспешил ее подхватить, но жена, спасаясь от падения, замахала руками и влепила мужу пощечину. Вышло очень смешно, неловкость быстро ушла, но позже на одном «желтом» сайте выложили фото, которое кто-то успешно слил в интернет. «Актриса Мария Строева прибыла на открытие фестиваля в сильном подпитии и еле держалась на ногах. Если бы не ее охранник, то мы бы увидели ее нижнее белье». Маша и Гуров не читали подобные издания и не интересовались комментариями, которые оставляли люди под статьями или фотографиями. Но доброхоты есть везде, и вскоре Маша преподнесла супругу роковой снимок.

– Какой такой охранник? – не понял Гуров. – Это я, что ли?

– Ты здесь сам на себя не похож, – сказала Маша.

– Да я вообще спиной к публике стоял.

– О человеке можно многое узнать по его спине.

– И когда ты успела так напиться? – возмутился Гуров. – В баре за углом? Кто тебе наливал, неверная жена?! Расскажешь?

– Конечно. Пойдем ужинать, охранник.

Они с юмором относились ко всему, что выдвигалось против Маши. Гуров многое узнавал о ней именно из прессы. Например, о том, что у нее искусственная грудь, а губы скоро лопнут от силикона. Он обнаружил, что Маша меняет мужиков как перчатки, и самое интересное было в том, что всех ее любовников он знал лично. Маша вообще часто знакомила Льва Ивановича с коллегами. «Расширяй кругозор и круг общения, – наставляла она. – А вдруг в работе пригодится?» – «Это вряд ли», – отвечал ей Гуров, но покорно ехал на очередные шашлыки или на базу отдыха, где часто собирались Машины знакомые. Многие приезжали с семьями, включая маленьких детей, и тот, кто на экране срывал с жены Гурова одежду, мог оказаться скромным отцом троих детей, первым протягивал Гурову руку и со смехом рассказывал, как они с Машей озвучивали совместные постельные сцены.

Поэтому Гуров уже давно провожал Машу на очередные гастроли со спокойной душой. Единственное правило, которое она должна была соблюдать, – это дежурный вечерний звонок мужу. Или СМС-сообщение. Или пара слов в мессенджере. В общем, по обстоятельствам.

Приняв душ, Гуров облачился в свежее белье и долго курил на балконе, наслаждаясь вечерней прохладой. На ужин у него были макароны с сыром и холодное пиво, которым он всегда закупался в отсутствие жены.

Маша позвонила буквально на минуту, сообщив, что у нее все в порядке, а вот партнер по сериалу чем-то отравился. В основном сериал снимали в России, но несколько эпизодов режиссер «увел» в Италию. Маша сообщила, что переводчик уехал по делам до утра и теперь никто не знает, в какой стороне находится ближайшая больница.

– Тут маленький городок, Лева. Почти деревня, – объяснила она. – Мы ничего и никого не знаем. Слава богу, что у каждого есть аптечка. Дали ему все, что смогли найти подходящего, но легче что-то не становится.

– Лучше поищите врача, – посоветовал Гуров. – Если это деревня, то он может жить в соседнем доме. А как зовут этого приболевшего?

– Да Михайлов же. Мы с ним уже работали.

– Это тот, который по сценарию продал тебя соседу за бутылку водки, а потом забрал обратно и убил?

– Это он, – обрадовалась Маша. – Думала, и не вспомнишь.

– Дай бог ему здоровья.

– Передам. А ты там как?

Гуров в этот момент смотрел на журнал, который тайком взял из кабинки убитого Василия Васильевича. Аккуратные графы были заполнены его четким крупным почерком. Кто, когда, во сколько, зачем… При жизни дед Васильич явно имел талант подмечать любую мелочь и запоминать разные подробности. Во всем любил порядок. Даже в своей квартире не терпел грязи и ненужного хлама. И ушел из жизни прямо на своем посту.

– Работаю, Маш, – буднично ответил Гуров, понимая, что предстоящая ночь будет не только душной, но и бессонной. – Работаю. Что мне еще остается, когда тебя нет рядом?

Глянув на часы, Лев Иванович решил, что еще не слишком поздно и вполне можно сделать один звонок. Набрал местного следователя, с которым пару раз пересекался, и попросил сбросить ему на почту протокол допроса консьержа. Сканы прилетели совсем скоро. И что? И ничего. Евгений уехал в 7.15 утра. Елизавета Ильинична накануне событий выходила из дома в 14.30, вернулась в 15.40. Сказала Репнику, что прогулялась до ближайшей аптеки. Карина Михайлина пришла домой в 22.15. Обычно возвращалась позднее. Больше никто в квартиру Лигуновых не приходил – ни сантехники, ни медики.

Разве что временные лакуны вполне могли быть. Василий Васильевич, как говорили соседи, был человеком ответственным и заботливым. Кого до лифта провожал, кому пожитки помогал донести. В принципе, он мог упустить кого-то, вошедшего в подъезд, не вписать в свой журнал. И этот кто-то убил Карину Михайлину. Если, конечно, это не совершила каким-то чудом сама Лигунова. Возможно? Вполне. Только… Кого Елизавета Ильинична взялась защищать? Кого-то из своих, близких. Сына или внука?

Консьерж видел кого-то, кого видеть был не должен? Или здесь вообще нет связи с убийством Михайлиной? Такое тоже возможно, решил Гуров. Конечно, совпадение странное, да и интуиция настойчиво твердит, что между двумя преступлениями есть связь. Но логика подсказывает и иной вариант. Кому-то мог помешать сам Репник.

Гуров потер уставшие глаза и мотнул головой. Сварил себе кофе, устроился в кресле на балконе, наслаждаясь тем, что к вечеру жара несколько утихомирилась и вокруг воцарилась прохлада.

Ночь выдалась бессонной. Гуров листал журнал Василия Васильевича, делал заметки и размышлял. Получалось… а черт его знает, что получалось. Возможно, консьерж кого-то видел в ночь убийства? Но в журнале этих данных не оказалось. Забыл? С его-то привычкой въедливо вносить всех, от почтальона до сантехника? Пришел кто-то из своих? Но и жильцов Васильич исправно вписывал в свой талмуд.

Кто-то из соседей? Соседских гостей? Навскидку никого не было. То, что накануне убийства самого консьержа записей в журнале не оказалось, не удивило. Конец смены, человек устал, тут кто-то входит в дверь. Но… этого кого-то Василий Васильевич должен был знать. Вряд ли иначе впустил бы в свою каморку, да еще и спиной повернулся.

Глава 4

Крячко и Гуров зашли в кабинет генерал-майора и уже приготовились сесть, но Орлов нетерпеливо замахал рукой, указывая на дверь.

– Не закрывайте, – попросил он. – Хоть какой-то воздух будет.

Стас вернулся, чтобы приоткрыть дверь.

– Суд постановил оставить Лигунову под домашним арестом, – сообщил Орлов.

– А как же стационар с охраной? – удивился Стас. – Она ж насквозь больная.

– Пока нет результатов судебно-медицинской экспертизы, суд решил вот так. Дата экспертизы будет назначена позже. А пока что, по мнению судьи, опасности для общества она не представляет.

– Бред какой-то. Самый гуманный суд в мире, – вспомнил Крячко. – Она подозревается в убийстве. Какой тут может быть домашний арест?

– Но нам это на руку, – возразил Гуров. – Не придется таскаться в больницу и дожидаться часов приема. Вчера, когда я обходил соседей и расспрашивал их о консьерже, то и о Елизавете Ильиничне кое-что узнал. Прежде чем стать домоседкой, она активно общалась с людьми, заходила к подруге на чай, вместе с ней ездила на дачу. Ее покойного мужа вспоминают с теплотой и уважением. А некоторые, я бы даже сказал, с исключительным пиететом. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, все сводилось к заискиванию перед этой семьей, ведь супруг Елизаветы Ильиничны занимал высокий пост в МВД, а у нас чем ты главнее, тем чаще тебе будут улыбаться. Помнят и невестку – бывшую жену сына Лигуновых. Приличная, говорят, была женщина. Все изменилось после того, как они развелись. По наблюдениям соседей, именно тогда Елизавета Ильинична и превратилась в Снежную королеву. Целиком сосредоточилась на внуке. Оборвала все связи с подружками вплоть до того, что не отвечала на их телефонные звонки. Будто бы боялась, что ее начнут расспрашивать, лезть в ее жизнь. Будто старалась спрятать то, что уже было всем известно. Отсюда вопрос: а почему мальчишка остался жить с бабушкой? Почему не выбрал отца или мать, которые разъехались в разные стороны? Или сама Елизавета Ильинична так решила? Или они сами воспользовались возможностью спихнуть ребенка на бабушку? Лигуновой эта тема неприятна, она не хочет ее обсуждать. Не касается вообще, а если приходится, то мгновенно «закрывается». Намекнула лишь на то, что сын не смог сохранить свой брак. Тот факт, что она убила девушку своего внука, может указывать на ее нестабильное психическое состояние. Возможно, истоки этого состояния и идут с некоего душевного разлома, случившегося как раз таки в момент развода ее сына с матерью Евгения. Я, как и Стас, не могу уложить в голове то, что подозреваемую в убийстве вдруг отправляют под домашний арест. Это нонсенс, я с таким раньше не сталкивался. Но не нам спорить с судебной системой. Хотелось бы покопаться в ее прошлом, это может привести к событиям в будущем. К убийству Карины.

– Полагаешь, развод сына повлиял на Лигунову именно так? – с сомнением спросил Орлов. – То есть она что, все эти годы взращивала в себе внутреннего маньяка, который среагировал на Карину?

– Я не об этом, – ответил Гуров. – Но в целом ты правильно все понял. Не исключено, что Елизавета Ильинична вообще не доверяет женщинам. Смотрите сами: развод сына из-за неверности снохи повлек за собой отказ от общения с подругами, хотя те были вообще ни при чем. Карина, сама того не понимая, могла разбудить в памяти давние обиды на весь женский род. Соответственно, Лигунова вполне могла выбрать девушку как объект для мести. В результате случилось убийство.

Орлов и Крячко слушали не шелохнувшись. Закончив, Гуров обвел их вопросительным взглядом.

– Ну хорошо, – хлопнул он рукой по колену. – Я хочу использовать Лигунову в интересах следствия. Ее показания помогут раскрыть убийство Василия Васильевича.

– Я так и знал, – ожил генерал-майор. – А то все думаю, к чему ты клонишь?

– Оба преступления могут быть связаны между собой, – убежденно произнес Гуров. – Старик общался с Лигуновой, о чем сам рассказал нам со Стасом. Кроме того, я обнаружил одну интересную деталь. Журнал, в котором он делал пометки о всех посторонних, посещавших жильцов подъезда, просто пестрит записями о том, что Лигунова все-таки принимала гостей, хотя заявила об обратном.

– И часто у нее бывали гости? – спросил Орлов.

– Гостья. Пару раз в неделю с января этого года забегала к ней точно. Думаю, и раньше заходила. Оставалась на пару часов, не больше.

– Может, массажист или сиделка, – предположил Стас.

– Может быть. Ее зовут Людмила. Именно это имя консьерж писал напротив фамилии Елизаветы Ильиничны. Это все, что удалось узнать.

– В день накануне убийства Михайлиной гости у Лигуновой фигурировали? – цепко спросил Орлов.

– Нет, – мотнул головой Гуров. – Меня это несколько озадачило. Тоже ведь надеялся, что в журнале будут данные на кого-то, неизвестного нам пока. Или, на крайний случай, вырванный лист.

Стас хмыкнул:

– В идеале запись типа: «Михайлину убил… некто», да, Левушка?

Гуров пожал плечами.

– Да хоть бы и так. Но нет, листы все целые, ни одна запись не вымарана.

– Вы, господа-товарищи, исключаете человеческий фактор, – включился в разговор генерал-майор. – Старик мог не записать в талмуд – запамятовал, в частности. Или его попросили. Или был занят.

– Петр Николаевич, судя по всему, Репник ответственно относился к своей должности! – отмахнулся Гуров. – Не записать – не мог.

– Подожди, – вклинился Стас. – Старикан помогал всем подряд. Могло быть такое: кому-то сумки подносил к лифту, тут в подъезд вошел… некто давно знакомый, поздоровался и пошел к Лигуновым. Пока то да се, консьерж и запамятовал. Могло так быть?

– Так, господа полковники, считаю этот разговор бессмысленным. Это все допущения, а нам нужны факты, – резко прекратил дискуссию Орлов. – Вперед, носом рыть, искать факты и улики!

– Есть! – в два голоса рявкнули полковники и вышли из кабинета.

Дозвониться до Жени оказалось не так уж и сложно. На просьбу Гурова встретиться он согласился сразу же, что уже само по себе было удивительным. Помня его моральное состояние после убийства Карины, Лев Иванович ожидал от него чего угодно, но только не согласия на сотрудничество. Но на всякий случай заранее готовился услышать надменный тон и хамские высказывания. Но так как подобные ситуации случались с ним не раз, он всегда держал козырь в рукаве: если человек категорически отказывался идти на контакт по-хорошему, то всегда можно было напомнить ему о том, что на Петровке его будет ждать вежливый, но холодный прием. Как правило, это всегда срабатывало.

Встретиться договорились в бизнес-центре рядом со станцией метро «Мякинино». Невысокое, округлой формы здание с прозрачными стеклянными стенами, напичканное офисами в стиле open space, за муравьиной жизнью которых мог наблюдать любой прохожий, располагалось практически в пяти минутах ходьбы от станции метро. Свою машину Гуров предусмотрительно оставил на служебной стоянке и поехал на встречу своим ходом, мудро решив, что лучше потолкаться в прохладном вагоне поезда метро, чем дарить час своей жизни автомобильным пробкам.

Женя ожидал его на улице, стоя у подножия широких бетонных ступеней, ведущих к главному входу. В его руке дымилась самая настоящая, а не электронная сигарета. Приветствие он начал с извинений.

– Я сам не свой был, – объяснил он, потряхивая руку Льва Ивановича. – Это не слабость, а я не быдло. Просто сорвался. Сейчас я тоже не в порядке, но вы не обращайте на это внимания. Я могу говорить и отвечу на все вопросы. Это необходимо. Это важно для меня.

От него исходил букет «ароматов»: сильный запах перегара смешивался с кофейным, к тому же Евгений просто облился туалетной водой.

– Готовы к разговору? – на всякий случай спросил Гуров.

– Давно не пил столько, сколько за эти дни, – попытался улыбнуться Женя.

– Крепкое у вас здоровье.

– Сам удивляюсь. Думал сегодня отпроситься, но утром понял, что больше не могу. Я не знаю, как теперь жить. На работе мне все же легче. Я спросить хотел… про похороны.

– Евгений, идет расследование. Потерпите немного, – попросил Гуров.

– А куда я денусь?

Женя на мгновение отвернулся, провел рукой по лицу, но быстро взял себя в руки.

– У нас тут на первом этаже кафе, – нарочито бодро объявил он. – Можем пойти туда. Есть еще переговорные. Там нам точно никто не помешает, но я бы предпочел кафе.

– Как скажете, – согласился Гуров.

Он не просто так не хотел оставаться с Женей наедине. Любая изоляция могла вызвать в нем совсем не те эмоции, которые хотелось бы видеть, и Женя, скорее всего, сам это понимал. Потому и вышел на работу, а не ушел в запой и не остался дома оплакивать умершую подругу.

– Хорошо. Тогда закажем кофе. – Женя бросил окурок на землю, наступил на него и отшвырнул в сторону урны.

Кафе состояло из небольшой барной стойки, за которой сновали юркие продавцы, и десятка столиков с круглыми столешницами на две персоны. Некоторые столики были заняты, но, в общем, людей здесь было немного.

Они подошли к стойке и заказали по чашке кофе.

– Без сахара, как всегда? – поинтересовался у Жени бариста.

– Да, никакого сахара, – подтвердил Женя.

– Садитесь, я принесу.

Кофе оказался неимоверно горячим. Пить его Гуров не мог. Зато Женя смело сделал большой глоток и поморщился.

– Ваша бабушка… – начал Лев Иванович, но Женя жестом попросил его остановиться.

– Бабушка? Это слово теперь эквивалентно злу, но лицо у него совсем не как у бабушки. Это как удар под дых, когда ты раскинешь руки навстречу тому, кого захочешь обнять. Я все эти дни долго думал, как мне теперь относиться к бабушке, – поспешно, словно боясь, что его перебьют, заговорил парень. – Сначала я ее даже ненавидел, но потом понял, что злюсь не на нее, а на себя. Многое вспомнил, хоть вешайся. Она пыталась до меня достучаться, а я не слышал. Работал, работал, работал! Занимался своими делами, проводил время с Каринкой, а про человека, который заменил мне и мать, и отца, совсем забыл. Теперь ох как много чего всплыло в памяти! То, как бабушка пыталась поговорить со мной, а я отмахивался. Или слушал ее вполуха. Поэтому, знаете что… это я виноват в том, что случилось. Зло – это я. Как так вышло, что она ее застрелила? Не знаю причины, не могу себе представить, но виноват в этом только я. А сядет моя родная бабка. И любимой девушки нет в живых. Вот такие дела. Да.

Выпалив это, он допил свой кофе и поднял руку с чашкой вверх. Это был знак – Гуров увидел, что бариста тут же принялся готовить еще одну порцию кофе.

– Сердце можете посадить, – предупредил Гуров.

– Наплевать.

– По-моему, вы запутались, Евгений, – очень внимательно посмотрел на парня Гуров.

– А я и не спорю.

Женя со стуком вернул пустую чашку на стол.

– Вам удалось позавчера увидеть Елизавету Ильиничну? – спросил Гуров.

– Нет, не удалось. Если честно, то я не особенно и рвался. И отца к ней не пустили, хоть он и просил.

«А вот бабуля не хотела видеть ни тебя, ни твоего папу, – вспомнил Гуров. – Не женщина, а какой-то Железный Феликс».

– Когда отец сообщил о том, что бабушка убила… ну…

На столе появилась еще одна чашка с кофе. Вместе с ней прибыл бокал красного вина. Похоже, Женя заранее подготовился к встрече.

– Я на такси, – предупредил Женя, заметив взгляд Гурова. – Но трезвым сейчас быть не могу. Имею право.

– Вам решать, – отстранился Гуров. – Но замечу, что алкоголь сейчас не ваша тема. Лучше уж болеть на трезвую голову, потому что ясный ум сейчас вам необходим. Это только кажется, что вы нашли спасение.

– Да откуда вы знаете?

– Действительно. Куда уж мне?

– Чушь. Я в порядке.

– Пусть так, – неожиданно легко согласился Гуров и посмотрел на настенные часы, украшавшие стену напротив.

Женя обвел взглядом стол.

– Я действительно не могу находиться в четырех стенах. Но допинг мне необходим.

– Решать вам, Евгений. Вы взрослый человек. Передо мной не нужно оправдываться.

Лев Иванович попробовал отпить кофе и снова отставил чашку. Казалось, он не остыл ни на градус.

– Не могу уложить в голове, – тихо сказал Женя. – Бабуля. Самый близкий человек.

– Евгений, на первом допросе вы утверждали, что между Кариной и Елизаветой Ильиничной не было противоречий. А сейчас говорите, что бабушка хотела с вами чем-то поделиться.

– Да, хотела. Теперь понимаю, что означали ее просьбы прийти пораньше домой, помочь кое в чем. Но мне же, сука, было некогда! У меня здесь офис, в команде три человека. Мы загружены по самые уши. Занимаемся бытовыми райдерами артистов. Вы хоть представляете, что это такое?

Гуров представлял. Его жена была актрисой. Значит, ему сам бог велел быть в курсе.

– Список пожеланий, основанный на личных предпочтениях и зачастую включающий в себя то, чего не существует, – ответил Гуров.

– Именно так, – щелкнул пальцами Женя. – Капризы, изложенные деловым языком. Трансфер, предпочтения в еде, заказ номера в отеле и определенная обстановка в том же номере, обязательное наличие или отсутствие чего-то, включая мебель и ткань для занавесок, определенное освещение, вид из окна, форму оконных рам, цвет стен и чтобы окна выходили непременно на восток или на юг, чтобы в холодильнике было полтора лимона и непременно выращенных на острове Сицилия, а в сортире исключительно черная плитка и фиолетовая туалетная бумага – это далеко не полный список того, чего хотят медийные личности. И все это должна контролировать моя небольшая фирма. Есть и другие, покрупнее и посолиднее, но и мы теперь прочно обосновались в этом сегменте. Бабушка сначала считала дело, которым я занимаюсь, никому не нужной ерундой, приходилось ей все объяснять на пальцах. Потом втянулась и начала с уважением относиться к тому, чем я занимаюсь. Она же мечтала видеть меня юристом и серьезно проела мозги насчет выбора вуза. Ну получил я это гребаное юридическое образование… Потом понял, что не будет лишним и экономическое. Все это сейчас очень помогает продвигать бизнес – я подкован с обеих сторон, нашу контору не так-то просто будет утопить или забраковать, поскольку я на законодательном уровне закопаю конкурентов так глубоко, что они там и останутся. Все документы в порядке, все лицензии действуют, с налогами дружим, отзывы о компании всегда пятизвездочные, а в коллективе не бывает серьезных разногласий потому, что мне повезло собрать в команду единомышленников. Но на работе я провожу очень много времени и дома бываю редко. Даже когда болею, то все равно работаю, хоть и удаленно. Постоянная движуха. Геройства ноль, если вы вдруг подумали об этом. Просто по-другому нельзя. Не получается. Я не умею иначе. Но я был слишком занят и многого не замечал. Страшно…

Гуров вспомнил, с какой неприязнью Лигунова рассказывала ему о том, что Карина могла выдернуть Женю из-за компьютера ради совместного просмотра фильма. Карина отвлекала его, не вникая в важность его работы. Сколько раз она так делала? Наверняка часто. А ссоры, которые описывала бабушка? У Гурова мелькнула мысль о том, что Женя и сам вполне мог знать, где бабушка хранит оружие, а потом и перед Кариной похвастаться. А вдруг Карина первой добралась до пистолета и когда-то уже сама угрожала Елизавете Ильиничне? Могла ли она в этом случае подумать о том, во что это выльется?

Свои подозрения Лев Иванович решил пока что не озвучивать. А вот узнать о внутрисемейной обстановке, с точки зрения Евгения, стоило.

– Вы говорите, что бабушка пыталась поговорить с вами о Карине, – сказал Гуров. – Что именно она рассказывала?

– Я вспомнил несколько таких случаев, – ответил Женя. – Но сначала-то все было хорошо. Вы поймите, я с третьего класса живу с бабушкой. Отец, конечно, никуда не пропал, но заезжал нечасто. Больше звонил. Иногда забирал меня погулять, угощал чем-то в «Макдоналдсе», но в душу не лез. Я сам ему сначала пытался наплести что-то о школе, о друзьях, но ему это не было интересно. Его вопросы сводились только к моим отметкам, а еще он требовал вести себя хорошо, слушаться бабулю и помогать ей. Отличное общение с сыном, который живет на другом конце города. А, он еще пугал зачем-то. Говорил, что если я буду хулиганить, то он в следующий раз не приедет. А если я съеду с хороших оценок в школе, то стану никому не нужен. Не смогу купить машину, отдыхать на море, меня не будут уважать… Список был бесконечным, слушать все это я мог с большим трудом. Быстро понял, что мой отец довольно скучный человек. Бабушка была другой. Она не ругала за двойки, а успокаивала. Говорила, что это фигня, но она не должна часто повторяться. Разрешала смотреть кино до полуночи, торчать целые выходные за компом. Моих друзей постоянно угощала чем-нибудь, если я уходил с ними гулять. «Передай, – говорила, – им вот эти конфеты. И яблоки захвати». Однажды подарила на Новый год крутые наушники, а потом отняла их у меня, чтобы слушать аудиокниги. Но я знал, что ее можно легко разозлить, а в гневе эта женщина становилась очень, очень строгой. В общем, ближе ее никого у меня не было. Отец роль главного воспитателя играл плохо, ему не было до меня дела. Это уже потом, когда я повзрослел, мы как-то потихоньку сошлись.

А когда появилась Карина, то бабушка, конечно, к ней присматривалась. Сначала ведь Карина жила отдельно, снимала комнату, а потом я предложил ей переселиться ко мне. Бабушке ничего не сказал, просто поставил перед фактом. В этом, наверное, и была моя главная ошибка.

Где-то месяца через два после переезда Карины бабушка потащила меня на Дорогомиловский рынок, где она у знакомого продавца покупала мясо. По дороге обронила пару слов о том, что они с Кариной вроде бы немного поругались. Дело было утром, обе одновременно оказались на кухне. Каринка собиралась на работу, спешила, а бабушке по утрам надо было принимать свои таблетки. Аптечка хранится как раз на кухне. Когда бабушка уже уходила, то Карина раздраженно заметила, что кому-то из них двоих стоило бы уважать чужое личное пространство, потому что кое-кто уходит на работу, а таблетки можно принять и потом. А бабушка их принимает по расписанию, это для нее важно. Об этом она и сказала Карине, но та отмахнулась, назвав расписание приема лекарств выдумкой.

Вечером я поговорил с Кариной и услышал другую версию: бабушка специально ходила по кухне и нарочно мешалась под ногами. На этом месте я решил дальше не вникать в ситуацию. Стало понятно, что здесь не только конфликт интересов, но и что-то другое. Женское. В прямом смысле выходило, что в кухне должна быть одна хозяйка, а не две.

Бабулю я успокоил. Карина при мне перед ней извинилась. Я решил, что проблемы больше нет. Но впоследствии, по вечерам, несколько раз видел бабушку мрачной. И Каринка была взвинченной. Обе не хотели объяснять причину своего поведения.

Незадолго до… наверное, неделю назад бабушка позвонила и сказала, что нам необходимо поговорить. Ну я пришел к ней в комнату тем же вечером, а она вдруг заявляет: «Передумала. Иди отсюда». Я такой: «Почему это ты передумала?» И она выдает: «Скажи, я правда вам мешаю?» Кто мог ей внушить такие мысли? Не я, это точно. Получается, что Карина. Больше некому. Спрашиваю бабушку об этом и слышу в ответ примерно следующее: «Она меня изводит. Я чувствую себя лишней. Не знаю, что мне делать, хочу умереть». И плечо потирает. Ни фига себе, думаю. Это что такое? Они подрались, что ли? Бабушку успокоил, про плечо спросил, а она молчит как партизан. Я, само собой, решил выслушать мнение другой стороны, но Каринка спокойно ответила, что не понимает, о чем речь. А что там бабуля лепит – то старческий маразм.

– Сложно, – согласился Гуров.

– Зато теперь у меня никаких вопросов не осталось. Хотите вина? Я и вам закажу. За мой счет.

– Спасибо, мне достаточно чашки кофе, – отказался Гуров.

Столики в кафе то пустели, то заполнялись людьми. Краем уха Лев Иванович слышал обрывки фраз, намекающие на то, что здесь собрались сплошь бизнесмены и бизнесвумены. Слова «коучинг», «эмитент» и «консалтинг» журчали со всех сторон, заставляя Гурова чувствовать себя раскидистым лопухом на пляже в Майами. Со многими терминами Лев Иванович был знаком и предполагал, как и с чем их нужно употреблять, но сейчас окружающие его люди, как будто сговорившись, решили уесть друг друга знанием огромного количества слов, которые так и сыпались со всех сторон. В этом кафе подавали не только кофе и вино – здесь угощали блюдами с крутыми названиями. Такими как «фандрейзинг», «андеррайтинг» и «хеджирование». Создавалось впечатление, что бизнес-центр находится на Пятой авеню в Нью-Йорке, а не на границе Москвы и области. Не прислушиваться к чужим разговорам было сложно, поскольку собеседники, как назло, выбирали столики неподалеку. С другой стороны, наверное, именно этот «белый шум» и помогал Жене отвлечься от тяжелых мыслей.

– Задавайте вопросы, – напомнил он о себе, поднимая голову. – Когда вы нас допрашивали, я был не в лучшей форме. Хотелось всех придушить. Только я не понимаю, зачем вам теперь-то обо всем знать? Какой смысл в том, как и что не поделили бабушка и Карина? Бабуля же во всем призналась. Теперь сядет, и мне с этим жить.

Показалось, что Евгений вот-вот начнет клевать носом. Он смотрел на бокал с вином мутным взглядом, его веки заметно отяжелели. Гуров решил резко сменить тему.

– Вы знали о том, что бабушка хранит в доме оружие? – Лев Иванович прикоснулся к чашке с кофе кончиком пальца. Теперь ее стенки не были такими горячими, как раньше.

– Догадывался, что она может хранить что-то подобное, но никогда не видел, – нехотя ответил Женя. – Если твои дед и бабушка всю жизнь проработали в милиции, то вполне могли что-то прихватить на память.

– Елизавета Ильинична была чемпионом СССР по пулевой стрельбе, – напомнил Гуров. – Она не рассказывала о своих достижениях?

– Нет, я не знал, – обескураженно пробормотал Женя.

– Значит, по какой-то причине решила не говорить, – подвел итог Гуров. – Теперь знаете. Ваша бабушка была во многом талантливым человеком.

– Я и не сомневался.

– Но есть несколько «но». Выбить летящей мухе глаз с расстояния в сто метров, может, и получится не только в том случае, если ты действительно отличный стрелок, но еще и при условии, что ты более-менее здоров. Елизавета Ильинична находится в преклонном возрасте, имеет множество медицинских диагнозов и принимает сильные препараты. У нее слабое зрение и к тому же имеются неврологические проблемы. Один из симптомов вы и сами могли наблюдать.

– О чем вы?

– У нее дрожат руки.

Женя замер и непонимающе уставился на Льва Ивановича.

– То есть она не могла выстрелить в Карину? – догадался он.

– Выстрелить-то могла. Но ей было бы сложно навести пистолет на цель и удержать его в нужном положении. Скорее всего, она бы промахнулась.

Женя непонимающе мотнул головой, пытаясь уложить в голове услышанное.

– Я не знаю, что сказать, – совсем растерялся он. – Вы к чему клоните? Вы меня подозреваете?

– Вы ни разу не усомнились в том, что именно ваша бабушка застрелила Карину, – пояснил Гуров. – Приняли случившееся без сомнений. Почему так?

Женя подался вперед и выпучил глаза. «Не хватало еще, чтобы он полез в драку, – мелькнула мысль у Гурова. – Черт, надо было все же выбрать переговорную».

– Да потому что мне так полиция объяснила, – отчетливо произнес Евгений. – И потому что если бабуля что-то решила, то она так и сделает. Ее никто с места сдвинуть не сможет!

– Поспокойнее, – посоветовал Гуров.

– Охренели…

– Значит, Елизавета Ильинична имела жесткий характер. Так, Евгений?

– У нее были железные нервы.

– Тогда у меня только один вопрос: что же такого могла сделать Карина, если бабушка вышла из себя?

– Да я понятия не имею!

– Ну что-то же определенно было, – заметил Гуров. – Вы даже вспомнили о том, что они не ладили. Либо же провокатором конфликтов являлась сама Елизавета Ильинична. Что скажете на этот счет? Кто из них, по вашему мнению, мог быть зачинщиком?

– Только не бабушка, – ответил Женя. – У нее стальные нервы. По крайней мере, при мне она себе такого не позволяла. Но если это все-таки правда, если вдруг бабуля первой подбрасывала дровишки в топку, то это из-за ревности. А вы как думаете? Она меня все же вырастила, я для нее свет в окошке. Сидела рядом, когда болел. Устраивала в лагерь на каникулы, ходила на родительские собрания. Я понимаю, что это такое – Карину она могла считать «захватчиком», который отжал самое дорогое. Ну то есть меня. Читал я как-то статью на эту тему, просто на глаза попалась. Но не предполагал, что между обеими может начаться настоящая вражда. С любой стороны виноват только я.

Винный бокал опустел. Женя поднял было руку, чтобы заказать новый, но передумал.

– Какой характер был у Карины? – как ни в чем не бывало спросил Гуров.

– Спокойный. Она могла иногда поспорить со мной, но это было очень редко. В семьях это обычное дело. Бабушка ее в чем-то обвиняла, не зная того, что Каринка ее все-таки любила. Покупала ей лекарства, приносила специальные диетические продукты. Я лично видел все это в холодильнике.

– Вы не могли ошибаться? Может быть, Елизавета Ильинична сама ходила за продуктами?

– Она очень редко выходила из дома. Спускалась на улицу лишь для того, чтобы посидеть на лавочке, – покачал головой Женя. – Основные продукты нам привозит доставка, а вот Карина взяла на себя обязанности следить за бабушкиным рационом.

– Это сама Карина рассказала?

– Она ничего не говорила. Я просто делаю выводы. Если бабушка домоседка, а в аптечке периодически появляются новые упаковки, то кто еще будет их приносить, кроме Карины? Я-то этого не делаю.

– А делали?

– Раньше – да. Больше некому.

– Еще вопрос. Карина покупала все это на свои деньги?

– А я даже не знаю, – ответил Женя. – У меня она денег не просила. Может, ей бабушка давала?

– Очень странная вырисовывается картина, – прищурился Гуров. – Внук приводит в семью девушку, но бабушке она не нравится. Тем не менее девушка заботится о ней, покупает еду. Но бабушка утверждает, что на самом деле та издевается над ней, когда рядом никого нет. В итоге бабушка не выдерживает и убивает девушку. Так что же там было на самом деле? Евгений, неужели вы действительно ничего не заподозрили? Неужели настолько были заняты, что не замечали самого главного?

– Клянусь! – вытаращил глаза Евгений. – Хоть пытайте. Я бы и в жизни не подумал.

– А скажите вот что еще, Женя, – поразмыслив несколько секунд, медленно проговорил Гуров. – Не произошло ли что-либо накануне… преступления, что могло бы его спровоцировать?

– В каком смысле? – ошалел Евгений. – Не понимаю вас.

– Объясняю. Допустим, у вашей бабушки были напряженные отношения с Кариной. Предположим, вы решили сделать ей предложение, что и озвучили бабушке. Как бы она отреагировала?

Евгений рвано выдохнул.

– Да, я собирался предложить Карине пожениться, – взмахнул он рукой. – Но ни самой Карине, ни бабушке об этом не говорил.

– А сама Карина? Девушки порой склонны намекать на упрочение отношений, – вскинул бровь Лев Иванович.

– Нет, – покачал головой Евгений. – Мы не сказать чтобы долго вместе жили. Карина не рвалась замуж. Мы если и обсуждали дальнейшее, то очень… осторожно, что ли? В перспективе – да, но Каринка не пыталась меня, что называется, трамбовать. Ее и так все устраивало… по крайней мере, я был в этом уверен.

– Женя, а где ваша мама? – решился спросить Гуров.

Женя откинулся назад. На лице появилась кривая улыбка.

– Маман-то? Не знаю. Наверное, жива.

– Вы не в курсе? – удивился Лев Иванович.

– Она изменила отцу и поплатилась за это. С тех пор я ей ни слова не сказал. Все ее жалкие попытки наладить со мной отношения потерпели неудачу. Мы не общаемся до сих пор. Карина поддержала мое решение. Она видела мать на фотографиях и сказала, что я ни разу на нее не похож.

– А что же отец? Почему не забрал вас к себе?

– Он вроде хотел, но потом передумал. Решил, что с бабушкой мне будет лучше. Сначала мы жили втроем, но потом у отца появилась какая-то Галя. Я даже запомнил, как он говорил, что она хорошая, и спрашивал, не буду ли я против того, чтобы она стала иногда приходить в гости. Ну а потом он резко переехал. Думаю, что бабушка была категорически против его подружки и выперла отца на фиг. Теперь у него своя квартира и своя жизнь.

– Он все еще с Галей?

– Там странные отношения. Они не живут вместе, но и не расходятся вот уже… сколько лет? Давно. Я вообще мало что об этом знаю. Может, у него уже другая.

– Понятно. А как зовут вашу маму?

– Людмила, – неожиданно тихо ответил Евгений. – Люда. Бабушка вообще не называла ее по имени. Но если вспоминала при мне, то говорила: «Твоя мать». Так что да, даже я иногда вспоминал, что она существует.

О родителях и новой пассии отца Женя рассказывал не так, как о родной бабке. Когда речь заходила о других людях, его тон резко становился пренебрежительным, в нем отчетливо сквозили нотки высокомерия и даже презрения. Казалось, он испытывает некое удовольствие, говоря об отсутствии связи с матерью и провальной попытке отца завести новую семью. Казалось, он был рад, что у них так и не получилось устроить свою личную жизнь. Слушая его, Лев Иванович все больше убеждался в том, что отношения в семье Лигуновых были не такими уж и радужными еще до появления Карины. Помня о том, что чаще всего убийца прячется в ближайшем окружении своей жертвы, Гуров, несмотря на чистосердечное признание Лигуновой, пытался найти хотя бы один слабенький намек на то, что Евгений тоже мог расправиться со своей подругой. Однако парень ни разу не дал усомниться в том, что любил Карину и с трудом переживает ее смерть.

Возвращаясь домой, Гуров прокручивал в голове состоявшийся разговор и прекрасно понимал, что внук Лигуновой сообщил ему далеко не все, несмотря на то что алкоголь позволил ему поделиться самым откровенным. «Значит, мать зовут Людмила Артемовна, – вспомнил Гуров. – Изменила мужу, с сыном не общалась. Или свекровь не разрешала? Если так, то Евгений с детства живет с поломанной психикой, и спустя много лет полученная в детстве психологическая травма вполне могла трансформироваться в желание взять реванш. Отомстить родителям, заставить их мучиться так, как мучился в детстве он. Избавиться от ощущения ненужности, с которым он столкнулся, когда исчезли те, кто должен быть рядом с ребенком. Он и работой себя нагружает не просто так, а, скорее всего, чтобы доказать самому себе, что он не пустое место». Но у Жени в момент убийства было крепкое алиби. Правда, лучший друг, который с ним пил в ту ночь, мог сказать неправду.

За всю свою жизнь Лев Иванович не раз успел пожалеть о том, что не обладает хотя бы минимальными знаниями в области психологии. Конечно, специалисты всегда были рядом и помогали разобраться в причинах поведения того или иного человека, но перед этим Гуров все равно пытался докопаться до истины сам. Интуитивно, по-своему. И часто выбирал верное направление. Расследование убийства Карины Михайлиной, поначалу казавшееся обычной бытовухой, неожиданно предстало с другой стороны, но Гуров прекрасно понимал, что без опытного клинического психолога ему не обойтись. А для этого снова нужно будет время.

На Петровку Лев Иванович решил не возвращаться. Поликлиника, в которой трудился педиатром Петр Егорович Лигунов, располагалась на той же ветке метро, по которой ехал Гуров. Он заглянул на сайт и убедился в том, что Петр Егорович сегодня должен принимать пациентов во второй половине дня.

«Поеду без предупреждения, – решил Гуров, убрав телефон. – Застану врасплох. Алиби у него нет. И о нем вообще мало что известно».

Прежде чем зайти в поликлинику, Лев Иванович решил отдышаться и дать отдых голове. Он купил бутылку с водой и присел отдохнуть на автобусной остановке. Чтобы не терять времени, решил позвонить генерал-майору Орлову и узнать последние новости.

– Лигунову забрали на «скорой» в больницу, – сообщил Орлов. – Определили в реанимацию. Сердце. Прогнозы дают очень осторожные.

– Значит, все-таки не домашний арест, – пробормотал Гуров.

– Дома-то она побывать успела, но задержалась там ненадолго.

– Все будет хорошо, Петр Николаевич. Я сейчас хочу побеседовать с ее сыном, а то его алиби мне совсем не нравится.

– Действуй, – одобрил Орлов. – Думаешь, мужик что-то скрывает?

– Да там не семья, а черная дыра. Кстати, помнишь, что убитый смотритель в доме на Тверской фиксировал визиты некоей Людмилы?

– Ну да, она постоянно приходила к Лигуновой.

– Мать Евгения, кстати, тоже зовут Людмилой, – сказал Гуров. – Значит, бывала она в гостях у прежней свекрови. Но сама Лигунова об этом ни слова не сказала. Наоборот, всячески демонстрировала свой уединенный образ жизни. Но сын утверждает, что мать не видел с детства.

– Ты проверь, – остудил пыл Гурова генерал-майор. – Хотя такие совпадения случаются не так уж и часто.

– Если бы к бабушке приходила медсестра или помощница по имени Людмила, то вряд ли Василий Васильевич записывал бы именно ее имя. Скорее профессию или цель визита. Либо фамилию. А тут как-то уж слишком по-свойски – «Людмила». Будто бы давно ее знал.

– И когда она в последний раз навещала Елизавету Ильиничну?

– За неделю до того, как та убила Карину. А потом наступил перерыв. Раньше такого не было, и Людмила приходила в гости регулярно.

На том конце провода зашелестели бумаги.

– Что я могу сказать, Лев Иванович? – вздохнул Орлов. – Сначала надо ее найти.

– В том-то и дело.

– Добрó, Лев Иванович. Сегодня пятница, впереди выходные, так что лови момент. В понедельник жду вас со Стасом у себя. Он, кстати, где?

– Поехал на работу к Михайлиной, чтобы поговорить с коллегами, – вспомнил Гуров.

– Вот пусть и опрашивает, – заключил Орлов. – А то третьи сутки ходим вокруг всего этого – и ничего дельного не раскопали. Если этот детский врач сообщит что-то новое, то сразу же звони.

– Бывай, Петр Николаевич, – попрощался Гуров.

Он взглянул в сторону желтого двухэтажного здания поликлиники. На крыльце стоял охранник в черной форменной одежде и старательно что-то стряхивал с куртки. Гуров легко поднялся на ноги, выбросил пустую бутылку в урну и направился к главным воротам.

Глава 5

Огромный торгово-развлекательный центр на юго-западе Москвы когда-то построили на холме, и любой, кто впервые сворачивал на улицу, ведущую прямиком к зданию, ронял челюсть от одного только вида этого архитектурного шедевра. Издали ТРЦ напоминал огромный белый теплоход, чудом оказавшийся на суше. Создавалось впечатление, что, когда его вытащили из воды, он стал заваливаться на бок, но так и не лег на правый борт окончательно, поскольку что-то подперло его со стороны падения и остановило окончательно. Белоснежные стены с чередой маленький круглых окошек, сильно смахивающих на иллюминаторы, соединенные нарисованной гирляндой из разноцветных треугольных флажков, лишь усиливали сходство новостроя с морским судном, потерпевшим крушение.

Стас Крячко быстро нашел место на парковке. Несмотря на то что последний день рабочей недели подходил к концу, свободных мест для транспорта было полным-полно. «На дачу рванули, – прикинул Крячко. – Или на море. Мне же лучше».

Внутрь здания можно было попасть сразу с парковки. Стас поднялся на третий этаж – именно здесь, в небольшом магазине спортивных товаров, работала Карина Михайлина. Бейдж с ее именем нашли в ее сумочке, и Стас прихватил его с собой.

Об этом спортивном магазине Крячко до этого дня даже не слышал. Пришлось поискать информацию в интернете. Оказалось, что он единственный в своем роде, где можно было купить спорттовары ручной работы. Цены, разумеется, были немаленькими. А вот помещение, которое занимала торговая точка, по площади было чуть больше кабинета генерал-майора Петра Николаевича Орлова.

Уместить в таком крохотном пространстве полки с товарами, кассу и зону с примерочными было делом очень непростым, но тем не менее владельцу удалось пройти этот квест. В магазине было бы тесно, но покупателей Крячко заметил всего двух.

Он подождал, пока от кассы отойдет мужчина с фирменным пакетом, после чего занял его место.

– Слушаю вас, – приветливо улыбнулся невысокий темноволосый парень в белой тенниске.

– Добрый день, – поздоровался Крячко и предъявил служебное удостоверение. – Могу я поговорить с вашим начальством?

На груди у парня болтался такой же бейджик, как и у Карины. Только было указано, что она продавец-консультант. Парень же оказался продавцом-кассиром. Звали его Михаил.

– Минуту, – настороженно протянул парень, выходя из своей зоны. – Я позову директора.

– Может быть, мне лучше сразу пойти с вами? – поинтересовался Крячко.

– Можно, наверное, и так, – неуверенно ответил парень.

Он повел Крячко прямиком к примерочным. Там, слева от них, обнаружилась фанерная дверь, в которую Михаил постучал два раза. И еще два раза. И еще.

– Она, наверное, вышла, а я не увидел, – объяснил он.

– Надеюсь, вернется? – спросил Стас.

– Обязательно, – уверил его парень и быстрым шагом пошел обратно.

Крячко проследовал за ним. За время их отсутствия в магазин не зашел ни один покупатель. Михаил занял свое рабочее место.

– Подождем, – вслух произнес Стас. – А это что?

Перед ним была полка с футбольными мячами. Каждый был украшен необычным орнаментом.

– Я таких еще не видел, – обернулся Стас к кассе. – За тридцать тысяч рублей! Их что, из золотых нитей плетут?

– Конечно, – как нечего делать тут же подхватил сарказм парень. – В Судане. Высокая износостойкость, а рисунок не стирается тысячелетиями. В космос запускать можно, и ничего им не сделается. Таких больше нигде не найдете.

– Найду, – возразил Крячко, взвешивая в руке один из мячей.

– Не найдете, – засмеялся парень.

– Поспорим?

Михаил закатил глаза. Крячко вернул мяч на место и двинулся дальше.

– Шлемы для верховой езды тоже имеются? – восхитился он. – Тоже из Судана?

– Из Франции. Чуть дальше увидите немецкие. Высокая износостойкость…

– …и в космос, – закончил фразу Михаила Крячко и вернулся к кассе. – Похоже, директор магазина не сильно торопится возвращаться.

– Она может вообще не вернуться, – ответил Михаил. – Сегодня она вообще задержалась. Но это моя смена, поэтому магазин буду закрывать я.

– Значит, с вами и поговорим, – решил Стас. – У вас тут перерывы бывают? А то не хочется, чтобы кто-нибудь помешал.

Не успел Гуров подойти к дверям поликлиники, как раздался звонок мобильного.

– Лева, тут у нас новости, – странным тоном проговорил Орлов. Гуров насторожился:

– Что? – и вернулся к лавочке, понимая, что разговор может затянуться. Просто так генерал-майор своих подчиненных не дергал, особенно когда знал, что они занимаются расследованием.

– То, – передразнил Орлов. – Квартиру Лигуновых вскрыли.

– Когда?

– Час назад поступил сигнал от соседей – дверь нараспашку, – рассказал Орлов. – Ребята туда только выдвинулись.

– Так, может, не заперли? – озадачился Гуров. – Такое творилось, немудрено!

– Глупости говоришь, полковник, – фыркнул Орлов. – И двое суток никто не заметил, что дверь не заперта? Тем более парень – тот, что вызывал нас и «скорую» наутро после убийства Михайлиной, – заглянул в прихожую. Тоже подумал, мало ли: дверь хозяева не заперли, а тут сквозняк. Говорит, из шкафов все выкинули…

– Ее же не опечатывали? Квартиру?

– Нет, там внук Лигуновой живет.

– Он на работе или в запое. Говорит, в квартиру и возвращаться не хочет, – машинально проговорил Гуров, размышляя: что и кому могло понадобиться в квартире Лигуновых? Ладно, я сейчас со своими делами закончу и подскочу туда. Евгению пока не звоните – сам наберу. Хочу посмотреть, как парень отреагирует на ситуацию.

– Добро, – согласился Орлов и уточнил: – Ты думаешь, он в этом замешан?

– Петр Николаич, ты же знаешь, думать я могу все что угодно. Фактов пока нет. Но здесь такого намешано, сам видишь…

Отключившись, Гуров тяжело вздохнул. Что-то многовато наслаивается на это на первый взгляд простейшее дело. Бытовое убийство, чистосердечное признание на руках. Только вот не вяжется одно с другим. Лигунова выстрелить не могла, разве что чудом попала бы в цель. Кого она защищает? Репник мог что-то видеть, и его задушили. Чему он стал свидетелем и почему не рассказал об этом следователям, которые с ним общались? Тут еще и вскрытая квартира – кому это понадобилось? Прослышали про убийство и решили пустующую хату обнести? Вариант, но третье совпадение сомнительно.

«Освободишься – подъезжай к Лигуновым», – сбросил Гуров сообщение Стасу и пошел ко входу в поликлинику.

– Обнаружена застреленной в квартире, где проживала со своим парнем и его бабушкой.

– Чего-чего?…

Узнав о смерти Карины, Михаил застыл с открытым ртом. Стасу показалось, что он будто бы даже побледнел, но освещение в торговой зоне было неярким, в отличие от полок и стеллажей, над которыми установили специальную подсветку.

– А я подумал, что вы из налоговой, – с трудом проговорил Михаил.

– Увы, – пожал плечами Крячко. – Хотя тоже люди страшные. Судя по вашей реакции, вы были знакомы с Кариной.

– Я был ее другом, – сказал Михаил.

– Вот как? – заинтересованно произнес Крячко. – Значит, хорошо ее знали?

– Наверное.

– И как проявлялась ваша дружба?

– Ну…

Руки Михаила блуждали по прилавку, натыкаясь то на калькулятор, то на смятые футболки, то на черные пластиковые «плечики» на краю стола.

– Мы болтали о всяком. Когда я устроился сюда, то Карина уже здесь работала. У нас директор – дура. Простите. Знаете, бывают такие люди? Крикливые, властные, с надменными рожами. Вот наша подходит под это описание. Сначала относилась ко мне хорошо, а потом стала покрикивать, приказывать. Часто делала это при посторонних. Карина всегда поддерживала меня в такие моменты. Она была моим куратором и многому научила. Например, как быстро сложить и запихнуть в упаковку тренировочный костюм. Или в каком порядке должна стоять обувь. Здесь все не просто так. Это целое искусство. Только благодаря Карине я не ушел после испытательного срока, а остался работать дальше. Не знаю, что бы я без нее делал.

Михаил наклонился и достал откуда-то снизу бутылку с фантой. Попил, подумал. Вернул бутылку под стол.

– Карина что-нибудь рассказывала о своей личной жизни? – спросил Крячко.

– Иногда, – помолчав секунду, ответил Михаил. – Я знал, что у нее был парень, она жила у него. А с ними проживала его бабушка. Она вроде бы какая-то важная шишка в прошлом.

– Это Карина так сказала?

– Это я так решил. Наличие хаты на Тверской говорит о многом. Карина не москвичка, она приезжая. Сначала я подумал, что ей круто повезло познакомиться с коренным москвичом, имеющим в собственности такие апартаменты. Потом, когда я узнал ее поближе, стало стыдно за такие мысли.

– Почему это? – спросил Стас. – Меркантильный интерес – явление в наше время очень распространенное. Я бы даже сказал, что оно быстро набирает обороты.

– Но она была не такой, – возразил Михаил. – Во-первых, Каринка скучала по дому. Она родилась в Сибири и обожала природу. Родных у нее не осталось. Родители спились, братьев-сестер не было. Остальные родственники поумирали. В живых остался только дед. Но и его не стало вскоре после того, как она окончила школу. В вуз поступать не стала, сразу пошла работать продавцом, выгуливала собак за деньги. Накопила денег, продала дом и рванула с подружкой в Москву.

Крячко успел ознакомиться с биографией Карины. Сухие данные он запросил из городка Игарки в Красноярском крае, и они совпадали с тем, о чем ему рассказывал Михаил. Но о том, насколько сложно пришлось девушке, он мог только догадываться.

Михаил вытянул шею и посмотрел в сторону запертой двери. Перед ней как раз остановились две девушки и старались рассмотреть то, что происходило внутри.

– Я же повесил табличку «Учет», – заметно занервничал Михаил. – В следующий раз украшу ее петардами.

– Ничего себе у вас методы, – покосился в его сторону Крячко.

Девушки ушли. Михаил снова вспомнил о фанте. Крячко заметил его подрагивающие руки. Парень нервничал, и это было понятно. Вряд ли этим утром он ожидал, что его навестят с Петровки, 38, и принесут совсем не радостные вести.

– Вам вообще-то надо знать о ее прошлом? – спросил Михаил.

– Продолжайте, – попросил Крячко.

– Ну вот, приехали они в Москву, но подруга решила вернуться домой. А Каринка осталась. До этого магазина много где успела поработать, но всегда это было что-то, связанное с торговлей. Была она и менеджером по продажам, и на складе дежурила, и заказы выдавала. Больше полугода нигде не задерживалась, а вот здесь прижилась. Наверное, это первый человек в моей жизни, который не ставил перед собой цель покорить столицу любой ценой. Она просто хотела нормально жить и не искала приключений на свою голову. По клубам не ходила, после работы сразу шла домой. Снимала комнату в Ясеневе. Она любила посмеяться и вообще была светлым человеком.

«А вот Елизавете Ильиничне так не показалось, – вспомнил Крячко. – Либо она лгала насчет Карины, либо Мише просто вешали лапшу на уши».

Из-под стола раздалось жужжание. Михаил нагнулся и достал мобильный телефон.

– Это от Жанны, – сказал он.

– А это кто?

– Директор. Прислала сообщение в вотсап, что сегодня ее не будет.

– Непонятно, почему не предупредила вас, – заметил Крячко.

– Она так уже делала, мы привыкли. Уйдет на обед, а потом звонок вечером: «Закройте все, сегодня не вернусь». Такой человек. Пошла она на х… й.

– Ей нужно сообщить невеселые новости о вашей знакомой, – напомнил Крячко.

– Сообщу в понедельник.

«Высокие отношения, – подумал Крячко. – Ну хоть мне повезло с начальством».

Он заметил возле примерочной одинокий стул.

– Можно?

– Да, берите, – разрешил Михаил.

На его лице появилось мученическое выражение. Очевидно, больше всего ему сейчас хотелось остаться в одиночестве.

Стас притащил стул, сел и подставил лицо под поток прохладного воздуха, льющийся из кондиционера.

– Вы говорите, что Карина не искала кого-то, чтобы специально остаться в Москве. Я все верно понял? – как ни в чем не бывало спросил он.

– Она так сказала, – подтвердил Михаил.

– Значит, ей просто повезло встретить мужчину своей мечты и переехать к нему в центр Москвы?

– Получается так, – почему-то виновато ответил Михаил.

– Послушайте, Миша. – Крячко демонстративно поудобнее устроился на стуле. – Похоже, Карина была с вами достаточно откровенной. Она делилась с вами подробностями проживания со своим молодым человеком? Только поймите правильно, я не интересуюсь интимными моментами. Важно другое. Например, планировали ли они пожениться? Часто ли ссорились и по какой причине? Каким человеком был ее парень? Что ее тревожило или не нравилось? В каких отношениях она была с его бабушкой? Ну и так далее. Все, что вспомните, Миша.

– А ее убийцу нашли?

Похоже, это волновало Михаила больше всего. Крячко намеренно не стал ему сообщать о подробностях смерти Карины, надеясь на то, что Миша и сам не станет ими интересоваться. Но выходило, что Стас ошибся – Миша задал-таки тот самый вопрос, ответ на который ему хотелось услышать больше всего.

– Следствие устанавливает картину произошедшего, – вспомнил он формальную отмазку, которая лучше остального работала в подобных случаях. – А пока что давайте попробуем вспомнить все, что вы знаете.

В этот раз Гурову повезло меньше. Несмотря на расписание приема, выложенное на сайте поликлиники, педиатр Петр Егорович Лигунов сегодня не принимал пациентов. Об этом ему вежливо сообщила стройная девушка в синей форменной жилетке, стоявшая в холле.

– А как же мне быть? – изобразил растерянность Лев Иванович. – Он попросил зайти именно сегодня, ближе к вечеру.

– Вы договаривались с ним? – спросила девушка.

– Конечно.

– А даты не перепутали?

– Не думаю.

– Минуточку.

Девушка подошла к регистратуре, перегнулась через стойку и тихо заговорила с коллегой. При этом она совершенно по-детски привстала на мысочки.

Гуров осмотрелся. Вокруг было довольно много людей. Папы, мамы, бабушки и их неблагодарные отпрыски, которые то и дело что-то тянули в рот, ныли или пытались сбежать. Чей-то малыш пристально рассматривал Гурова, приоткрыв рот. Его бабушка в это время пыталась нацепить ему на голову крохотную джинсовую кепочку и умоляла внука поднять голову.

– Посмотри на меня, Саша! Посмотри, что там на потолке! – командовала она, но ребенок ее не слышал. – Не хочешь надевать? А вот нельзя. Без головного убора на улицу не пойдем. Ну как? Помоги бабушке, подними голову!

Кепка наконец заняла свое место. Бабушка шумно выдохнула, распрямилась, взялась за ручку коляски и направилась к выходу. Гуров заметил, что она забыла свою сумку на стуле. Он взял сумку и догнал женщину.

– Спасибо вам огромное, – улыбнулась она. – Саша, не снимай кепку!

– В его возрасте я тоже не слушал взрослых, – в ответ улыбнулся Гуров.

Он развернулся, чтобы уйти, но налетел на кого-то. Этим человеком неожиданно оказался сын Елизаветы Ильиничны. Ничего похожего на одежду врача на нем не было.

– О, – вырвалось у Гурова. – Здравствуйте, доктор.

Петр Егорович удивился не меньше.

– Что вы здесь забыли? – удивился он.

– Вас. По моей просьбе милая девушка из регистратуры как раз пыталась выяснить ваше местонахождение.

Петр Егорович обернулся. Девушка все еще висела на стойке.

– Заняты? – спросил Гуров.

– Еду к маме, – отрезал Лигунов. – Только что узнал, что она попала в больницу. Простите, сейчас не могу вам ничем помочь.

– А мне с вами можно… к маме?

Петр Егорович плохо умел притворяться. Он с трудом попытался скрыть досадливое выражение лица, возникшее после просьбы Гурова.

– Не знаю, насколько это будет уместным, – выдавил он. – Мать в реанимации, и мне не до компаний.

– А я не помешаю, – серьезно ответил Лев Иванович. – Кроме того, к ней вас не пустят. Могут и личные вещи не принять. Я мог бы в этом посодействовать.

К Лигунову подошла совсем юная девушка и неловко прикоснулась к его плечу.

– Извините, Петр Егорович. Я просто хотела вас еще раз поблагодарить за Анечку.

И тут мужчина преобразился. Его лицо просветлело, на губах заиграла легкая улыбка. Похвала была ему приятна, тем более в присутствии постороннего человека.

– Рад, что вы справились, – добродушно ответил он. – А сейчас почему пришли? Снова проблемы?

– Нет, мы сегодня на массаж, – счастливо улыбнулась девушка.

– Дело хорошее, – одобрил Лигунов. – Ну что же, поправляйтесь. Анечке большой привет.

– Непременно передам!

«Даже как врач звезд с неба не хватает», – вспомнил Гуров слова матери о единственном сыне. Лигунова отзывалась о нем с такой небрежностью, что было неловко ее слушать. Да и сам Петр Егорович при первой встрече с Гуровым не произвел впечатления серьезного человека с твердым характером. Но сейчас, глядя на то, как участливо он беседует с мамой маленькой Анечки, Лев Иванович подумал о том, что звезды в профессии Петра Егоровича все-таки присутствуют. У него мать при смерти, за спиной стоит следователь, в семье большие проблемы, а он взял и не прошел мимо, не задрал нос, а поговорил с человеком. Нашел минутку, чтобы поблагодарить, и проявил заинтересованность. И, кажется, ведет себя искренне.

Они вышли на крыльцо. Улыбка тут же слетела с лица Лигунова. Оно посерело, прибавив ему лет пять свыше его лет.

– Подождите, – повернулся Петр Егорович к Гурову. – Я не могу сейчас быть с вами. Понимаю, у вас работа, но я действительно не могу. У меня дела. Не до вас, понимаете?

Гуров понимал. С одной стороны, он знал, что не имеет права настаивать. Петр Егорович находился не в лучшем состоянии и имел полное право раздражаться на любого, кто попадался ему на пути. По совести, Гуров должен был оставить человека в покое, дать ему передышку, тем более что никакой срочности в разговоре не было, он вполне потерпел бы до понедельника. Но существовала и другая сторона, которая пока что оставалась в тени: будучи опытным наблюдателем и в некоторой мере даже стратегом, Лев Иванович понимал, что Лигунов и в дальнейшем будет отказываться сотрудничать. В итоге доказать непричастность его матери к убийству Михайлиной будет очень сложно. Если, конечно, и в самом деле убила возможную будущую невестку не она.

Сам Лигунов мог бы уже уйти, но все еще стоял рядом с Гуровым и ждал реакции на свой отказ. Он мог бы просто обойти Льва Ивановича и удалиться, тем самым дав понять, что его решение твердо и обсуждению не подлежит. Мог бы. Но не делал этого. Был слишком хорошо воспитан, чтобы не позволять себе подобное поведение, и считал, что мужчина должен оставаться мужественным и терпеливым в любой ситуации.

Гуров это понял и оценил. Теперь, понаблюдав за Петром Егоровичем со стороны, он вдруг увидел перед собой совсем не того суетливого человека, жалобно заглядывающего в глаза и пытавшегося схватить следователя за руку, которого увидел в первый раз в квартире его матери. Тогда Лигунов и выглядел, и вел себя иначе. Был взволнован и даже напуган. Но сейчас он все еще пытался оставаться хорошим сыном, несмотря на то что его мать оказалась хладнокровной убийцей. Да и кто, кроме него, мог бы теперь о ней позаботиться? Внук, от которого на километр разит перегаром? Да перестаньте.

– У следствия есть причины полагать, что Елизавета Ильинична не имеет никакого отношения к убийству Карины, – сказал Гуров. – Чтобы это доказать или опровергнуть, мне необходимо еще раз поговорить с вами, Петр Егорович. Может быть, это будет не последний наш разговор.

– Подождите, подождите, – забормотал Петр Николаевич. – Мама ни при чем? Да? Я вас правильно понял?

Гуров увлек Лигунова за собой, подальше от выстроенных возле стены детских колясок и ярких самокатов. Петр Николаевич послушно пошел за ним.

Оказавшись за воротами, Гуров закурил. Это место было в тени, прохожих почти не было.

– Почему вы молчали?

– Потому что это всего лишь версия, – ответил Гуров. – Но я считаю ее довольно правдоподобной.

– На самом деле она не очень много болтала о том, как и что происходит у нее с Женькой, – вспоминал Михаил. – Познакомились они, кстати, здесь. Тогда была не моя смена, поэтому я даже не знаю, как он выглядит. Но Карина сказала, что он выбирал здесь кроссовки для друга. У того был день рождения, Женька хотел преподнести ему что-то эдакое. Он проторчал в магазине целый час, мучил Каринку вопросами и жутко ее раздражал, но после работы нарисовался с букетом цветов. Конечно, она сразу растаяла. А я тогда, как назло, как раз расстался со своей девушкой, поэтому и запомнил эту историю. Потому что когда кому-то хреново, то неприятно смотреть на чужое счастье.

В принципе, Каринка не часто рассказывала про Женьку. Иногда говорила, что вчера они ходили в кино, а завтра он тащит ее на корпоратив. Но с работы она никогда не отпрашивалась, и я сделал вывод, что по ночам она все же высыпается, а не напивается вместе со своим парнем на танцполе.

Про то, что она переехала к Женьке, я узнал уже постфактум. Пришла такая радостная на работу, все мне рассказала. Про Женькину бабушку тоже. Они вроде бы даже поладили. Во всяком случае, она никогда не говорила про нее плохо.

– Может быть, скрывала? – предположил Стас. – Все-таки сор из избы, все такое. Или как?

– Да не-ет, – протянул Михаил. – Она бы точно поделилась. Когда ее Жанна доставала, то я всегда был в курсе. Каринка не могла долго что-то держать в себе. Ей нужны были сочувствующие уши. А иначе как жить? И я такой же.

«И снова один – ноль не в вашу пользу, Елизавета Ильинична, – отметил про себя Крячко. – Кто там говорил, что Карина отравляла вашу жизнь? Не помните?»

– Значит, с бабушкой Жени у нее сложились нормальные отношения, – полуутвердительно произнес Крячко.

– Кажется, да. Не припомню, чтобы Каринка на нее жаловалась. Зато несколько раз проскальзывало, что ей после работы в какую-то окраинную аптеку надо – забрать лекарство для бабушки. Пару раз в обед бегала в ближайший магазин диетпитания, а потом смеялась: вот, мол, экоморковка раза в два дороже обыкновенной, а на деле то же самое, – фыркнул Михаил.

– Получается, она проявляла заботу о бабушке своего парня, – вздохнул Крячко. Версия с девицей-хищницей пока не подтверждалась никем, кроме Лигуновой. – А с Женей у них какие отношения? Понимаю, вы всего знать не можете.

– Не могу, – согласился Михаил. – Но если бы что-то было, то я бы знал. Но не знаю. Есть, правда, один момент… Но это не моя тайна.

– Зачем же тогда вспомнили о ней? – спросил Крячко.

– Само вырвалось, – тут же нашелся Михаил.

– Значит, придется озвучить.

– Ладно. Недавно она познакомилась кое с кем.

– Поклонник? – догадался Крячко.

– Да, – отвернулся Михаил. – И я его видел.

– Карина изменяла Жене?

– Напрямую она не говорила. Может, до этого у них не дошло, – решился Михаил. – Блин, противно-то как. Будто сплетни собираю.

Забывшись, он сплюнул на пол, тут же спохватился, нашел среди всякой канцелярской дребедени пачку влажных салфеток и убрал за собой.

Как и предсказал Гуров, в реанимацию Петра Егоровича не пустили. Сумку с вещами, правда, приняли.

– Ваша мама стабильна, скоро переведут в кардиологическое отделение, – сообщила медицинская сестра из кардиологии. – За ней даже место там сохранили.

– Да, я в курсе, что она сначала попала туда, а потом ей стало хуже, – подтвердил Петр Егорович. – Спасибо за то, что помогаете.

– Куда я денусь, – зыркнула на Гурова медсестра. – Необычная пациентка все-таки.

Лев Иванович выразительно взглянул на медсестру.

– Все будет хорошо, – пообещала она. – Вот увидите.

– Не будет, – отрезал Петр Егорович, развернулся и пошел прочь.

Гуров поспешил за ним.

Оказавшись на улице, Лигунов попросил сигарету.

– Я бросил шесть лет назад, – объяснил он. – Но сейчас мне это очень нужно.

– Точно хотите начать заново? – с сомнением спросил Гуров.

– Давайте уже.

Они закурили, стоя возле урны, вокруг которой прямо на асфальте валялись одноразовые синие бахилы. Возле входа в приемное отделение остановилась машина «скорой», из которой выгрузили каталку с пожилой пациенткой. Следом за ней старался успеть пожилой мужчина, но медбрат не стал его ждать и резво завез каталку в корпус. «Интересно, а Василий Васильевич давно жил один? – возникла неожиданная мысль в голове Гурова. – Лежал ли он когда-нибудь в больнице? И кто его навещал в таком случае? И кто занимал его рабочее место?»

Петр Егорович курил слишком сосредоточенно. Погруженный в свои мысли, он не заметил, что Лев Иванович внимательно его рассматривает.

– Что такое? – нахмурился он, ощутив взгляд Гурова.

– Думаю, – ответил Гуров.

– И о чем же?

– Думаю, что вам необходимо отдохнуть.

Лигунов затушил окурок.

– А вы бы думали об отдыхе, будь вы на моем месте? – спросил он.

– Я не был на вашем месте, Петр Егорович. Но я вижу, что вы сильно устали. На самом деле сегодня неплохой день. Елизавете Ильиничне уже получше. Да и я принес хорошие новости. Отойдем в сторонку? Лучше вообще присесть где-нибудь, чтобы нам никто не мешал.

– И я могу быть свободен?

– Разумеется.

За главным корпусом обнаружился уютный скверик, засаженный березками и осинами, создававшими спасительную тень. Аллея была усыпана мелким гравием, хрустевшим под ногами.

– Туда.

Они сели на скамейку. Лигунов с сожалением осмотрелся.

– Урны здесь нет, – предупредил его Гуров. – Курить тут нельзя.

– Да и черт с ним.

– Петр Егорович, я сегодня был на работе у вашего сына, – начал Гуров. – Интересное место. И дело, которым он занимается.

– Зачем он вам понадобился? Мы же дали показания, когда арестовали маму, – Лигунов не скрывал раздражения. – Сначала пошли к нему, а теперь вот я. Что вы хотите еще знать?

– То, о чем вас никто не спрашивал, – ответил Гуров. – Например, о Людмиле.

– О ком? – вздернул брови Петр Егорович. – А она здесь при чем?

– Она поддерживала отношения с вашей мамой?

– Люда? Не думаю.

– Вы не захотели или она?

Петр Егорович подался вперед и сцепил пальцы рук. Ему не хотелось вспоминать прошлое, и он всем своим видом демонстрировал нежелание продолжать. Гуров же решил хорошенько покопаться во всем, что касалось развода родителей Евгения. Чувствовал, что он может найти в этой истории что-то нужное и важное.

– Против была мама, – сказал Петр Егорович.

– Против чего?

– Мы развелись из-за измены. Не моей, а Людмилы. Об этом мне рассказала мама, а ей донесли «добрые» люди. Вы уж извините за вопрос, но вам когда-нибудь изменяли?

– О да, – ответил Гуров. – У меня жена актриса. Такого понасмотрелся – до сих пор глаз дергается.

Лигунов медленно повернул голову к Гурову.

– Вы издеваетесь? – тихо спросил он.

– Ни в коей мере. – Гуров понял, что перегнул, и постарался быть убедительным. – Актеры отлично изображают неверность. На экране они лгут друг другу, кого-то предают, желают мести, ненавидят. Сейчас я смотрю на такие сцены спокойно, но раньше многое пропускал через себя. Нет, жена мне не изменяла и, надеюсь, не пойдет на такое. Но если бы это случилось, я бы, наверное, испытал целый спектр эмоций.

– Тогда хотя бы представьте мое состояние, – продолжил Петр Егорович. – Была семья – нет семьи. Женьке совсем мало лет тогда было. Как он обо всем узнал, ума не приложу. Обиделся на мать так сильно, что не хотел ее видеть. Никто не мог его переубедить. Сам решил, что общаться с ней не хочет. Прятался, плакал, когда ее видел. Водили его к детскому психиатру, та назначила дорогущий лекарственный препарат и сказала, что мальчишке неплохо было бы полежать в отделении психиатрии. Когда моя мама об этом услышала, то сказала, что отдаст туда внука лишь через свой труп. Люда уехала жить в другое место, чтобы не травмировать Женьку, а я остался, но ненадолго. Познакомился с женщиной, а мама ее не приняла. Уехал к ней. Потом разбежались. Снимал квартиру, пока не выкупил ее у владельца. Женька все это время был с бабушкой. Люду больше не признавал, да и от меня отворачивался. Я звонил домой каждый день, но со временем привык жить на расстоянии. Мама – сильная женщина. Всегда такой была. Я ни разу не сомневался в том, что она воспитает внука лучше меня.

– Женя получил в детстве тяжелую психологическую травму – и все началось с измены вашей жены, так? – осторожно спросил Гуров.

– Поэтому Людмила отлучена от сына, – жестко ответил Лигунов. – То, что она сделала, сломало жизнь не только Женьке, но и мне.

– И ей, полагаю, – добавил Гуров.

– На это мне плевать. Сама виновата.

– Она же мать вашего сына, – напомнил Гуров. – Прошло много времени. Не пробовали с ней поговорить?

– Дорогой Лев Иванович, вы противоречите сами себе, – холодно улыбнулся Лигунов. – О чем мы можем говорить, если прошло столько времени? Когда… если окажетесь на моем месте, то, поверьте, вся ваша добродетель уйдет в нескончаемый запой. Ну если вы не Иисус Христос, конечно. Тогда да, вы отпустите любимого человека и пожелаете ему счастья. Но в жизни так не бывает. Не верьте тем, кто уверяет вас в обратном, и бегите от таких людей подальше. А лучше не верьте слухам. Даже самым правдивым. Целее будете.

– Петр Егорович, извините, что вынужден задавать неприятные вопросы – работа такая, – вздохнул Гуров. – Но давайте подробнее. Значит, ваша бывшая жена не пыталась общаться с сыном?

– Поначалу пыталась, звонила и мне, и маме, приезжала даже, – нехотя проговорил мужчина. – Но Женя, я уже говорил, не хотел ее даже видеть. Мама – человек жесткий, она все Людмиле высказала.

– А с вами Людмила пыталась поговорить? Объяснить происшедшее? Возможно, кто-то что-то не так понял. Ее же не могли видеть… так сказать, в процессе измены, правда?

Не сработало. Петр Егорович отказывался включить логику. Либо обида все еще сидела глубоко в его душе, либо он настолько верил матери и был до такой степени внушаемым, что иного развития событий не мог себе представить.

– Я отказывался с ней общаться. Слишком больно было. Это же… предательство.

Гуров попытался прикинуть на себя боль Петра Егоровича, но не смог. Все это показалось ему очень сложным и чужим. «Осталось прощупать тебя на предмет отношений с будущей женой родного сына, – подумал Гуров. – А потом отпущу».

– Я понял вас, Петр Егорович, – сказал Гуров. – Хотел вас спросить про отношения с Кариной. Во время нашей первой встречи вы назвали ее членом семьи. Хорошо ее знали?

– Сказал на эмоциях, – признался Лигунов. – Но относился к ней нормально. Она ко мне тоже. Если бы Женька решил жениться, то не стал бы спрашивать у меня разрешения. Поэтому я воспринял появление Карины как нечто неизбежное. Мы и виделись-то всего несколько раз. Сначала сын привез ее ко мне в гости познакомиться, потом мы пару раз пересекались, я передавал подарки для мамы. Карина была красивой девушкой, но Женьке она не подходила. Ему бы кого поярче. В ней не было женского шарма, это сразу бросалось в глаза. Умная, красивая, но не обжигает. Но это не мое дело, а сына. Его выбор, его решение. Его жизнь.

– А он собирался жениться? – зацепился за эти слова Гуров.

– Мне он об этом не рассказывал. Да у нас и не настолько доверительные отношения с сыном сложились, – пожал плечами Петр Егорович. – Если бы и решил – скорее всего, я бы об этом узнал ближе к свадьбе.

– Сейчас, спустя несколько дней, что вы можете сказать про отношения Карины с вашей мамой? Все еще убеждены в том, что они жили мирно?

Лигунов уставился на Гурова круглыми глазами.

– Вы снова за старое? – возмутился он. – Какие конфликты? Я звонил маме, она ни слова не говорила. Не было там ничего. Оставьте уже эту тему!

«Да, мужику, похоже, ни мать, ни сын особо не доверяли. Вытеснили его из своей жизни, отношения поддерживали постольку-поскольку», – сделал логичный вывод Гуров. Только вот причастность Петра Лигунова к убийству Карины сомнительна еще более, нежели причастность Евгения. В последнем случае мотивом может быть, допустим, ревность. Ну или скандал какой-нибудь. А здесь… Благодаря жесткому воспитанию Петр Егорович получился довольно-таки бесхребетным типом.

– А вот ваш сын другого мнения, – причмокнул губами Гуров. – По его словам, Елизавета Ильинична и Карина не смогли найти общий язык. Причем сама Карина не видела в этом никакой проблемы, а вот вашей маме приходилось несладко.

– Моя мама, если вы не заметили, находится в преклонном возрасте, – напомнил Лигунов. – Старикам мало нужно для того, чтобы обидеться на что-то, не так понять и придумать то, чего не было. То, о чем говорит мой сын, надо бы делить даже не на два, а на десять. Он в шоке. Он сейчас не совсем трезв, в конце концов! Звонил я ему прошлым вечером. Лучше бы этого не делал. Все мне припомнил, ничего не забыл. Не понимает, что нам только и осталось держаться вместе, иначе пропадем.

– Он что-то может с собой сделать? – напрягся Гуров. – Раньше были прецеденты?

– Да я не про это, – отмахнулся Лигунов. – Я про то, что он видит во мне врага. Зная его характер, можно ожидать всякого дерьма. Перестанет со мной общаться, например. Вот возьмет и вычеркнет из жизни.

– У вас же намечался общий бизнес, – вспомнил Гуров. – Открытие частной клиники – дело очень затратное. Кстати, когда планируете начинать?

Петр Егорович взмахнул рукой, отгоняя от лица невидимую мошку.

– Все сложно. Нужны деньги. У меня столько нет.

– На что же вы тогда рассчитывали?

– На маму. Она обещала помочь.

– Какая сумма требуется?

– Пока что пять миллионов. Дальше – больше.

Лигунов задержал взгляд на лице Гурова, ожидая его реакции.

– У мамы есть сбережения, – нехотя объяснил он. – Она тоже хотела вложиться. Женька обсуждал с ней этот вопрос. Вдвоем с ним мы не потянем, даже если наберем кредитов, а продавать квартиру, чтобы начать бизнес, я не намерен. Мне больше просто некуда будет пойти. Поэтому все пока что застряло на стадии обсуждения. Вы вот что… Вы сказали, что мама, возможно, не стреляла в Карину. А кто тогда это сделал?

– Если бы я мог ответить на этот вопрос, Петр Егорович. Пока что это версия, которую нужно доказать. Для этого потребуется время. Но пока что Елизавета Ильинична находится в статусе подозреваемой. Ее чистосердечное признание что-то да значит, согласитесь?

Петр Егорович потерянно смотрел на Гурова и ждал, что тот скажет что-нибудь еще. Но Гурову нечего было добавить.

– Кому это было нужно? – пробормотал Петр Егорович. – Кому?

«Тому, кто очень сильно не любил вашу семью, – мысленно ответил ему Гуров. – Тому, кто хотел избавиться от Карины или от Елизаветы Ильиничны. Или от обеих сразу».

– И почему мама сказала, что это сделала она? – задал Лигунов еще один вопрос, тревоживший Гурова не меньше. Если она не убивала Карину, то прикрывает убийцу. Значит, она знает, кто это сделал? И дорожит этим человеком? А таковых двое – сын и внук… Впрочем, озвучивать все это Гуров не стал.

Распрощавшись с Лигуновым, он поехал во вскрытую квартиру, по пути набирая Евгения.

– Что?! – воскликнул тот в ответ на новость. – Этого еще не хватало! Сейчас вызову такси и приеду.

Гуров добрался первым. В квартире Лигуновых уже орудовали эксперты. Васильев, знакомый эксперт-криминалист, утомленно заполнял отчет.

– Ну что, Валерий Яковлевич? – поздоровавшись с криминалистом за руку, поинтересовался Гуров.

– Ну что, Лев Иванович, – задумчиво проговорил, оторвавшись от бумажек, криминалист. – Наследили знатно, похоже, наши же. Свежих отпечатков пока не нашли. Работал некто аккуратно, к чему прикасался – протирал. Впрочем, возможно, действовал в перчатках. Но там бумаги валялись, кое-что перспективное ребята изъяли, у себя глянем.

– Дверь? – Гуров устроился рядом с экспертом на стуле. Не хотел мешать осмотру квартиры.

– Вскрыта, – хмыкнул Васильев. – Очень аккуратно вскрыта, полагаю, все тихо прошло. Но не ключами, характерные царапины заметны.

– И что, нам теперь еще и домушника искать? – пробурчал себе под нос Гуров.

– И вам, и нам, – пожал плечами криминалист. – Что еще? В квартире все перевернуто. Что-то определенно искали, а вот нашли или нет – не могу сказать.

Валерий Яковлевич помолчал, постукивая кончиком ручки по столу. После чего проговорил:

– Искали в очевидных местах: шкафы с барахлом, ящики столов, морозильная камера, банки с крупами. Может быть, и профи, но работал неаккуратно.

– Торопился?

– Очевидно. Полный отчет постараемся к вечеру подготовить.

– Валерий Яковлевич, не в службу… Продублируй мне сразу на почту, чтобы я твоих не дергал, хорошо?

– Договорились, – кивнул эксперт.

Тут в квартиру ворвался ошалевший Евгений.

– Да что тут происходит? – выдохнул парень, вцепившись в косяки двери. Выглядел он, мягко говоря, не очень. Видно, что бокалом вина не ограничился. Тем не менее на ногах держался.

– Евгений, – шагнул к нему Гуров, – соберитесь. Подумайте: что могли искать в вашей квартире? Вы или бабушка хранили здесь крупные суммы денег? Возможно, драгоценности? Что-то еще? Пойдемте, вы мне расскажете, а когда криминалисты закончат, посмотрим, пропало ли чтолибо.

Лигунов кивнул и поплелся следом за Гуровым на кухню, уже освобожденную экспертами. Обвел воспаленными глазами опустевшие полки, нервно дернулся от хруста сахара под ботинком.

– Клининг вызывать придется, – пробормотал тяжело. – Только этого еще и не хватало!

– Сочувствую, – кивнул Гуров. – Но давайте к делу. Что могло интересовать человека, проникшего в вашу квартиру?

– Деньги, драгоценности, говорите… – погрузился в задумчивость Евгений. – Бабушка не хранила дома особо крупных сумм, предпочитала банковские счета. И у меня, и у Карины тоже деньги на карточках… были. На хозяйство держали в шкафчике в гостиной тысяч пятьдесят – на всякий случай. Из ценных вещей – кухонная техника недешевая, качественная, телевизор у нас с Кариной в комнате был – бабушка не смотрела, стиральная машинка. Драгоценности у нее были, в основном советские еще, сережки какие-то, колечки, но не безумных денег стоили. Не уверен, что на них бы кто-то позарился до такой степени, чтобы квартиру вскрывать.

– Были дома еще тайники, сейфы? Что-то, где могли храниться ценные вещи? – уточнил Гуров.

– Если и да, я не в курсе. Бабушка… не слишком-то любила делиться своими тайнами, – пожал плечами Евгений. – Можно у нее спросить…

– Только она в кардиологии сейчас, волновать ее не хотелось бы, – покачал головой Гуров. Еще не хватало уморить подозреваемую!

После того как криминалисты завершили работу, Евгений прошелся по квартире и просмотрел, пропало ли что бы то ни было. Техника оказалась на месте. Деньги и золото тоже не пропали.

– Что же искали? – озадачился Евгений, эхом озвучивая мысли самого полковника Гурова. В самом деле, проникнуть в квартиру средь бела дня, устроить тут настоящий разгром – и не вынести ни денег, пусть и в не особо значительном количестве, ни золота, которого на пару сотен тысяч набралось, на дилетантский взгляд сыщика? Это странно. Значит, искали что-то еще. Документы? Крупные суммы денег? Оружие? Неизвестно.

– Лев Иванович, а знаете, больше всего перерыли бабушкину комнату, – задумчиво проговорил Евгений, взглянув на сыщика. – Видите? Здесь даже матрас сбросили. Все ящики открыты, из шкафов вещи вывалили.

«Ага, – отметил про себя Гуров. – Вот и бумаги, часть которых изъяли эксперты». Мельком глянул – банковские выписки на незначительные суммы, квитки по квартплате…

– Да, возможно, искали что-то, принадлежавшее Елизавете Ильиничне. Женя, а что она могла такого ценного у себя хранить?

– Понятия не имею, – пожал плечами внук. – Золото не тронули, видите, все валяется у столика, – кивнул он на небольшой трельяж.

Евгений, выяснив, что следственные действия на месте преступления завершены, вызвал клининговую службу. А Гуров вновь отправился опрашивать жильцов.

И снова с нулевым результатом. Никто и ничего не видел. Не слышал. Не заметил. Большинство были на работе или занимались своими делами.

Андрей Прологов, парень, вызвавший полицию, обреченно вздохнул при виде Гурова:

– И снова здравствуйте.

– Да уж, – кивнул полковник примерно с той же интонацией. – Ну что, расскажете, что произошло?

– Я сегодня выходной. Решил в магазин сходить, закупить продуктов, – обстоятельно рассказывал парень. – Это было часа в два дня, наверное. Выхожу – вижу, дверь нараспашку. Ну, подумал, вдруг просто не заперли – все-таки здесь такое творилось! Думаю, позвоню Евгению, скажу. Заглянул – а там все кувырком. Тогда и понял, что надо вас вызывать. Позвонил в полицию, приехали… Вот, собственно, и все.

– Вчера вечером, сегодня утром вы из квартиры выходили?

– Вчера, когда домой возвращался, все было в порядке, дверь закрыта. Сегодня до обеда не вылезал из дома, – ответил Прологов.

– Какие-то необычные звуки, шумы, шорохи?

– Ничего не слышал, – виновато пожал плечами парень. – Я когда дома, обычно музыку достаточно громко слушаю или ролики смотрю. Так что… извините.

Гуров обреченно кивнул и отправился к выходу из дома, озадачиваясь, что Крячко так и не появился. Набрал номер друга:

– Стас, занят?

– Нет, уже свободен, мчусь к Лигуновым, – бодро ответил друг.

– Да смысла уже нет, езжай домой, – хмыкнул Гуров. Кратко рассказал о произошедшем и сам поехал домой.

Уже вечером пролистал отчет от криминалистов – те не обнаружили ни единой зацепки. Дверь вскрыта аккуратно, можно сказать, профессионально. Квартира буквально перевернута. Но ни единого отпечатка пальцев. Ни единого следа. Ни-че-го.

Глава 6

В понедельник жара ослабла и дышать стало немного легче. На небе наконец-то появились обрывки серых облаков, периодически закрывающих собой солнце. В некоторых районах Москвы прошли короткие дожди, которые не принесли сильного облегчения, но напомнили о скором приходе осени.

Секретарь генерал-майора проветрила его кабинет с самого утра. Орлов оценил ее заботу, поскольку за выходные воздух в помещениях нагревался, как в микроволновке.

Еще в лифте он столкнулся с Дроздовым, который сообщил хорошие новости касательно экспертиз. Петр Николаевич пообещал прислать Веру за документами.

Гуров и Крячко уже ожидали появления Орлова в приемной. Вера скрашивала ожидание, болтая о пустяках. Едва шеф появился на пороге, она предложила ему кофе. Орлов попросил подождать.

– Докладывайте, – приказал Орлов, опускаясь в кресло. – Кто первый?

– Я начну, – решил Гуров. – Удалось поговорить с сыном и внуком Лигуновой. Относительно отношений Карины и Елизаветы Ильиничны оба дали разную информацию: Лигунова жаловалась внуку на Карину, а вот сына в свои проблемы решила не посвящать. Поэтому у каждого своя правда. Вопрос в том, кому мы поверим.

Теперь о наболевшем. Я попытался найти человека, который в ночь на пятое августа слышал звук, похожий на выстрел. Соседка этажом выше ничего не слышала, поскольку приняла снотворное и рано легла спать. Сосед по лестничной площадке – тот самый, который вызвал полицию, – в момент убийства смотрел трансляцию на «Ютьюбе» и, как он утверждает, сделал звук на полную громкость. Остальные из тех, кто, как мне показалось, могли бы заметить что-то подозрительное, либо отсутствовали дома, либо были чертовски сосредоточены на чем-то еще, что полностью занимало их внимание. Но не стоит забывать, что и сам дом стоит в центре Москвы, где очень шумно даже ночью. Люди действительно могли не услышать звука выстрела, если держали окна открытыми.

– Значит, свидетелей у нас нет, – понял Орлов. – И это в подъезде, где проживает около ста человек. Все случилось поздним вечером в будний день, когда большинство соседей уже вернулись с работы. Но никто ничего не слышал, да?

– Это так, – подтвердил Гуров.

– Можно сказать? – Стас поднял руку, как на уроке в школе. – Опрашивали жильцов с Львом Ивановичем вместе, каждый на своем участке. Я тоже надеялся на то, что кто-нибудь расколется, но люди разводят руками.

– Так же было в Измайлове, когда среди бела дня воры обнесли сразу семь квартир, – вспомнил Орлов. – Милиционеры дважды отрабатывали жилой сектор. Половина жильцов были дома, кто-то выгуливал детей во дворе напротив подъезда. Но ни одна собака в упор не увидела грузовик со снятыми номерами, в который загружали чемоданы с украденными вещами. Вернее, видели, но не придали значения. До сих пор зло берет.

– Счастливые люди, – мечтательно произнес Гуров.

– Покойный Василий Васильевич тоже не придал чему-то значения, – сказал Крячко. – Педантичный, внимательный к мелочам. Подпустил кого-то слишком близко и при этом доверял этому человеку.

– Насчет Василия Васильевича, – встрепенулся Гуров. – Его рабочий день начинался в шесть утра. В двадцать три часа он уходил домой. В предпоследний раз его видели вечером пятого августа, в двенадцатом часу ночи. Он уже собирался домой. А. В. Назаров, проживающий на втором этаже, перебросился с ним парой слов. Они обсудили убийство Михайлиной и арест Елизаветы Ильиничны, о котором гудел весь двор. Потом Назаров попрощался и ушел домой. А утром шестого августа Лунева, квартира которой находится на один этаж выше квартиры Лигуновой, обнаружила Василия Васильевича мертвым. Это произошло примерно в половине седьмого утра. Если бы дом был оборудован системой видеонаблюдения, то у нас появилось бы больше возможностей вычислить убийцу. Думаю, теперь жильцы по-другому посмотрят на свой отказ от установки в подъезде видеонаблюдения.

Теперь насчет того, о чем говорит Стас, – убить Василия Васильевича мог кто угодно. И кто-то пришлый, и кто-то свой, кто проживал в этом подъезде. Найдем мотив – выйдем на преступника. Последняя запись в журнале учета передвижений жильцов дома относится к тому самому Назарову – он стал последним, кто застал Василия Васильевича живым. Но у него не было причин убивать старика, он сам в шоке. Они дружили, это подтвердила супруга Назарова. К тому же алиби у Назарова тоже есть – он всю ночь выпивал с соседом, у которого родился внук.

– А что там с ограблением? – поинтересовался Орлов.

– Да то же, что и со всем остальным, – в сердцах махнул рукой Гуров. – Ни-че-го. «Пальчиков» нет, что искали – непонятно, золото и деньги не взяли. Квартиру перевернули и ушли. И никто ничего не видел, не слышал. Лигунову допрашивать, на мой взгляд, преждевременно: ей и без того стрессов достаточно. Единственная зацепка – особенно рьяно обыскивали именно комнату Лигуновой. Что-то, связанное с ней? Или с ее покойным мужем?

– Согласен, – кивнул Орлов. – С Лигуновой подождем. С мужем – попробуй в свободное время в архивах покопаться. Но на первом месте у нас убийства. Стас, у тебя что?

– Ну что ж, у меня тоже новости, – сообщил Крячко. – В пятницу познакомился с хорошим парнем по имени Миша. Он работал с Кариной в магазине. Вообще-то я планировал побеседовать и с директором магазина тоже, но после Миши необходимость в этом отпала сама собой.

– Давай, удиви нас, – приготовился Орлов.

– И есть чем. Миша поведал мне много интересного. Карина, по его словам, жила с Лигуновой душа в душу. С Евгением тоже, несмотря на то что он был не единственным, с кем ей нравилось проводить время.

Гуров отложил протоколы в сторону и потер переносицу.

– Не девушка, а киндер-сюрприз, – сказал он. – Так доставала она Лигунову или нет?

– Миша утверждает, что между ней и Лигуновой все было в рамках приличия. Уверяет, что Карина обязательно бы поделилась, если бы там были проблемы.

– Или все же скрыла, – заметил Гуров. – Надоела ей старуха, а в таком грехе не каждому признаешься. Так называемый конфликт поколений. Опять же, возможно, не Лигунова ее доставала, а она бабку своего парня, – добавил он утомленно. – В таком признаваться не будешь.

– Именно об этом и говорила Елизавета Ильинична, – подал голос Орлов. – Не она ругала – ее ругали. Карина могла ее провоцировать. Но прямых доказательств у нас нет, потому что Евгений, его отец, коллега Карины и сама Елизавета Ильинична никак не договорятся. То девчонка ведет себя нагло, то она сама доброта, то заботится о старушке, то впечатывает ее в стену. Очень бы помог следственный эксперимент, но провести его сейчас невозможно. Остается ждать, когда Лигунова выйдет из больницы, но я сомневаюсь, что это произойдет в ближайшее время. Теперь о нашем привратнике. Я подал запрос в несколько архивов и выяснил, что когда-то Василий Васильевич, которого обожал весь дом на Тверской, служил контролером КГБ и занимался прослушкой. Вышел на пенсию раньше положенного срока по состоянию здоровья. Лечение и восстановление заняло несколько лет. За это время в стране сменились не только власть и понятия, но и лица на портретах, украшавших кабинеты министров. Нашел себя в самом неожиданном месте, заняв скромную должность смотрителя в родном доме. Профессия оставила отпечаток на всем, что он делал. Отсюда привычка фиксировать любой чих, прозвучавший в окружении, а также жить в стиле минимализма. Москвич. Про детей ничего не известно. Дроздов обещал прислать результаты вскрытия и результаты всех экспертиз, которые успел сделать. А пока ждем, Стас, предлагаю вернуться к Михайлиной. Что ты там говорил про ее любовника?

– У него…

На этом моменте Крячко пришлось прерваться. В кабинет зашла Вера, положила перед Орловым папку.

– Дроздов передал.

– Наконец-то.

Генерал-майор быстро перебрал документы.

– Стас, подойди. Ознакомьтесь.

Гуров разложил на столе полученные документы и подвинул вперед один из них.

– Когда я был в «кабинке» консьержа, то обратил внимание на отпечаток следа от подошвы, который заметил на старой газете. Я на эти газеты обратил внимание еще в тот день, когда мы приехали на убийство Михайлиной. Тогда они были сложены в аккуратную стопку. Но после того, как убили Василия Васильевича, газеты были в беспорядке. Будто бы среди них что-то искали, а потом кое-как сложили в прежнем порядке.

– Их мог случайно опрокинуть убийца, – предположил Крячко. – Потом решил все исправить, но поторопился и не заметил, как наступил на одну из них.

– Скорее всего, так и было, – согласился Гуров. – Эксперты установили, что отпечаток подошвы на газете – это след от кроссовка с левой ноги. Смазан, но четко отпечатались две буквы на подошве – «ik».

– Nike, – предположил Крячко. – Это все, что они узнали?

– Предположительно тридцать шестой размер ноги. На отпечатке удалось обнаружить небольшой дефект, который имеется на подошве, ближе к мыску. Это микроскопическая трещина, в которую попали частицы акриловой краски желтого цвета. Такими обычно покрывают стены во время ремонта. Сама краска российского производства, ее можно приобрести в любом строительном магазине.

– Уже что-то. Это единственный подарок, который нам оставили? – нетерпеливо спросил генерал-майор.

– Это был единственный более-менее четкий отпечаток, который я заметил. Эксперты обнаружили частицы такой же краски по всему полу в «кабинке» Василия Васильевича, но следы были очень нечеткими. В холле их уже не оказалось. По дороге к лифту – тоже. Предполагаемый убийца будто бы перемещался по воздуху. Были еще отпечатки пальцев, – Гуров зашелестел бумагами. – Вот, смотрите. Здесь указано, что одни принадлежали Василию Васильевичу, но обнаружились и другие. Их, вероятно, мог оставить убийца. Особенно много их нашлось на дверной ручке и на корпусе телефонного аппарата, проводом от которого и был задушен консьерж.

– Привратник, – поправил его Гуров. – Проверишь по базе данных?

– Посмотрю, – Стас вышел из-за стола. – Больше ничего по базам пробить не нужно?

– Дальше я сам.

– Тогда пойду работать.

– Стас, а что с любовником Карины? – напомнил Орлов. – Твой Миша из спорттоваров хоть что-то о нем знает?

– Ах да, Миша, – очнулся Крячко. – Миша на самом деле сделал нам ценный подарок. Он не только смог описать внешность поклонника Михайлиной, но и запомнил марку и номер его машины.

– Видать, кто-то в его семье тоже когда-то занимался прослушкой, – заметил Гуров. – Такой талант пропадает! И где? Продает коврики для йоги.

– И крутые футбольные мячи, – добавил Крячко. – Ладно, покидаю вас, дети мои. Пойду терзать базы данных.

– Начни с запроса в ГИБДД, – попросил его Гуров. – А я попробую выйти на бывшую жену Петра Егоровича. Интересно, ей кто-нибудь рассказал о том, что случилось с бывшей свекровью?

– И оба ищите следы желтой акриловой краски, – напомнил Орлов. – Упоминания о ремонте, чеки, вскрытые банки – все, что хоть как-то указывает на ее наличие. Вспомните обо всех опрошенных жильцах. Может быть, кто-то теперь покажется вам подозрительным. У нас два трупа в одном подъезде, и до сегодняшнего дня не было ни одной зацепки. Прям праздник какой-то.

Выйти на Людмилу внезапно помог ее бывший муж. Петр Егорович нехотя согласился поискать контакты в старых записных книжках, и через час Лев Иванович уже ехал на северо-запад Москвы, в сторону улицы Авиационной, где в одной из старых блочных многоэтажек жила в изгнании Людмила Артемовна Лигунова.

– Вот адрес и номер телефона. Может быть, она уже переехала – я не в курсе. Я был у нее всего один раз, – предупредил Петр Егорович. – Завез кое-какие личные вещи, которые она не смогла вывезти с Тверской.

Сказал как отрезал.

Прежде чем ехать, Гуров проверил данные и с удивлением обнаружил, что Людмила действительно проживает по этому адресу. Правда, собственником стала всего одиннадцать лет назад, а до этого там был прописан другой человек, которого на данный момент уже не было в живых.

Трубку Людмила сняла сразу. Гуров представился, и тон голоса Людмилы тут же изменился, став тихим и неуверенным. Правда, она, услышав о том, что Гуров из полиции, все же попыталась намекнуть на ошибку.

– Я с полицией никак не связана, – объяснила она. – Не понимаю, зачем я вам нужна. Вы что-то путаете, наверное.

– Это вряд ли, – вздохнул Гуров. – Соглашусь – мы всегда как снег на голову. Но вы на самом деле могли бы помочь следствию.

– Следствию? Я?… – удивилась Людмила.

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов, – обозначил Гуров цель предстоящего визита. – Уделите немного времени?

– Ну если это важно, то найду, конечно, – вконец растерялась Людмила. – Но вы хоть бы намекнули.

– Лучше при встрече. Так будет удобнее и мне, и вам.

– О, – запнулась на том конце провода Людмила, но быстро взяла себя в руки. – Да. Я готова встретиться. Когда вы приедете?

– В течение часа.

– Тогда до свидания.

Она первой положила трубку. Неизвестно почему, но уже по дороге Гуров ощутил непонятное волнение перед встречей. Потом понял – интуитивно он заранее воспринимал Людмилу как ключ к разгадке. Вот так вот, еще ничего о ней не зная, поставил на ее показания и ждал выигрыша. Логически этому не было объяснения. Если верить Жене и его отцу, то женщина давным-давно не появлялась в их жизни, а та Людмила, которая часто посещала Елизавету Ильиничну, могла оказаться посторонним человеком. Но Лев Иванович старался не игнорировать совпадения, потому что каждое нужно было сто раз проверить, измерить и рассмотреть со всех сторон. В какой-то момент он ощутил некое родство душ с Василием Васильевичем, потому что тот наверняка повел бы себя так же – пошел бы исследовать неизвестный объект, привлекший его внимание. «Что же заставило вас задержаться на работе? – мысленно спрашивал его Гуров. – Кто вас навестил в последнюю ночь вашей жизни, чтобы отнять ту самую жизнь? Всем было известно, что красть у вас нечего, а в случае чего вы не полезете на рожон. Кто затоптал старые газеты у стены? Кто оказался настолько крепко больным на всю голову, что задушил вас проводом от телефона, а не, например, удавкой, сделанной из вашего галстука? Что вы натворили, Василий Васильевич? Кому перешли дорогу?»

Ответов не было. Расследование убийства Карины Михайлиной больше напоминало пьяное топтание в чане с виноградом, чем полноценный умственный труд, который дает свои плоды. Гуров устал слышать на допросах одно и то же, потому что ни один человек не сообщил о чем-то, что позволило бы взглянуть на обе смерти под новым углом. Но самое главное, что мучило Льва Ивановича и постоянно сидело в голове, – это то, что он заранее планировал неудачу. Не ждал, что следствие сдвинется с мертвой точки. Подобные «застои» происходили с ним и раньше, но каждый раз это сильно утомляло. Стасу и то везло больше в поисках. Он нашел любовника Михайлиной и задаром получил на него полное досье. А Льву Ивановичу попалась другая публика в виде семейки, где каждый жил в своем собственном измерении и в упор не видел того, что происходит под самым носом. Отсюда и разнящиеся показания, и открещивания от близких людей, и демонстрация собственной независимости. Такое ощущение, что Лигуновы были не одной крови, а соседями в коммуналке, затаившими друг на друга обиды.

Лев Иванович направил машину к съезду на Авиационную. Навигатор тут же сообщил о предстоящем повороте направо.

– Да знаю я, – тихо огрызнулся Гуров. – Был уже здесь, не учи ученого. Ты меня еще домой научи возвращаться. А то ведь поверну не туда и помру на месте.

Людмила вышла ему навстречу. Сначала настороженно проводила взглядом его машину, а потом догадалась, что это к ней. Несмотря на теплую погоду, ее плечи были покрыты длинной белой шалью крупной вязки. Ее концы доставали почти до земли. Сама Людмила оказалась довольно высокой и стройной женщиной. А чертами лица здорово походила на Машу.

– Вы из полиции? – слабым голосом спросила она.

– Полковник Гуров, – напомнил Лев Иванович.

– Это я запомнила.

Кажется, она и не думала приглашать к себе. И ждала довольно давно, а не вышла ровно к назначенному времени.

– Скажите лучше сразу, – попросила она. – Что-то с сыном, да?

– Почему вы так решили?

– Ответьте, – потребовала она.

– Насколько мне известно, он в порядке.

Кажется, она все еще не верила.

– Поговорим в машине? – предложил Гуров. – Там будет удобнее.

– Поднимемся ко мне, – сказала Людмила и поежилась. – Я нездорова, извините.

– Хорошо, – легко согласился Гуров.

Из подъезда вышел пожилой мужчина. Маленький и сухонький, в кургузом пиджачке и белой хлопчатобумажной кепке. Людмила обернулась на звук его шагов и, кажется, узнала. Старичок прошаркал поближе и остановился, пытливо заглядывая в лицо Льва Ивановича.

– Здравствуй, Люсенька, – дружелюбно поприветствовал он.

– Здравствуйте, Ефим Ефимович, – вымученно улыбнулась Людмила. – Снова на набережную собрались?

– А куда еще? – оживился старичок, полез в карман и достал целлофановый пакетик с сухарями. – Птиц своих порадую.

– Передавайте им привет.

Ефим Ефимович покосился на Гурова и потащился прочь. Со спины он напоминал сгорбленного ребенка, и от этого сравнения Льву Ивановичу стало не по себе.

Однокомнатная квартирка на втором этаже оказалась такой крохотной, что уместиться вдвоем в прихожей было делом нелегким. Лев Иванович уже бывал в домах с такой планировкой, и в каждом случае те, кто там жил, пытались разными способами увеличить пространство. Кто-то прорубал в стене дополнительный проход, кто-то обходился минимумом мебели, но если семья увеличивалась, то люди тут же съезжали, ибо полноценно существовать в конуре не представлялось возможным.

– Не разувайтесь, – разрешила Людмила, но сама сменила туфли на пушистые шлепанцы. – Проходите в комнату, там теплее.

«Теплее?! – удивился Гуров, не перестававший потеть с начала мая. – Серьезно?»

В комнате, однако, он заметил под потолком выключенную сплит-систему и решил, что все не так уж и плохо. Людмила сказала, что не очень хорошо себя чувствует. Скорее всего, у нее озноб, а в таком состоянии действительно мерзнешь.

Огромную часть пространства занимали диван, напоминающий подводную лодку, и широкий низкий стол в восточном стиле. Сидеть за ним полагалось исключительно на полу. Для этой цели рядом валялось несколько плоских подушечек в шелковых чехлах.

Людмила загремела на кухне посудой.

– Чай или кофе? – спросила она.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, – ответил Гуров, стоя посреди комнаты. – Я все-таки по делу.

Женщина не ответила и вскоре вернулась, неся в руке стакан с ярко-желтым напитком.

– Витамин С, – объяснила она. – Уже поздно, наверное, принимать его. Но кто знает – а вдруг поможет?

Она подошла к столу и изящно опустилась на пол, сев по-турецки. Концы шали распластались по полу, получился причудливый наряд. Лев Иванович решил, что диван подойдет ему больше.

– Вы знаете, пока я вас ждала, то представила, что вы приедете и убьете меня на месте какой-нибудь страшной новостью о сыне. – Людмила так и держала в руках стакан, но пить не торопилась. – Первая мысль была о нем. Мне никто не расскажет, если с ним что-нибудь случится, а здесь вдруг полиция… Эта мысль вытеснила все другие. Я не ждала от вас чего-то хорошего.

– Прекрасно вас понимаю, – сочувственно произнес Гуров.

– У вас тоже есть дети?

– Не успел обзавестись.

– На самом деле это не имеет значения, – быстро ответила Людмила. – Вы все равно меня понимаете, я знаю.

Гуров решил перейти к делу. Потерянное выражение постепенно исчезало с лица Людмилы. Значит, можно было приступать.

– Вы давно общались со своей бывшей свекровью? – спросил Лев Иванович.

– Достаточно давно, чтобы теперь пожалеть об этом, – ответила Людмила.

Она запрокинула голову и закрыла глаза. Весь ее облик говорил о том, что Гуров подловил ее на чем-то нехорошем, и теперь ей предстоит мучиться, отвечая на его вопросы.

Лев Иванович терпеливо подождал, пока Людмила вернется из астрала и вспомнит о том, что она в доме не одна. На это ушла минута, если не больше.

– Прошу прощения, – смутилась женщина.

– У нас не так много времени, – напомнил Лев Иванович.

– С Елизаветой Ильиничной что-то случилось?

Гуров попытался не вдаваться в подробности. Объяснил коротко, но доходчиво: Елизавета Ильинична застрелила подружку своего внука, призналась в убийстве и на данный момент находится под присмотром полиции в реанимации. А сам Гуров как следователь всего лишь пытается восстановить ход событий, поэтому опрашивает всех членов ее семьи. Даже тех, кто таковым уже не является.

– Какой ужас, – охнула Людмила. – Она убила. Не могу представить.

– Значит, вы давно не поддерживаете отношения?

– Очень давно. Лет двадцать или что-то около того.

«Неужели в течение пяти лет к Лигуновой приходила какая-то другая Людмила? – подумал Гуров. – Неужели действительно совпадение и за неделю до того, как Лигунова убила Карину, ее навещал совсем другой человек?»

– Вы плохо расстались? – спросил Гуров.

– А вам точно необходимо об этом знать? Зачем? Есть же чистосердечное признание. Или я что-то не так поняла?

– Сбор информации – процесс не такой уж и простой, – объяснил Гуров.

– Составляете психологический портрет? – предположила Людмила. – И вышли на меня, чтобы я рассказала о своей свекрови?

– Вы все поняли правильно, – подтвердил Гуров.

– И что же с ней будет дальше?

– Суд. Вынесение приговора.

– О господи.

– Было совершено тяжкое преступление, – сказал Гуров. – Лигунова признала вину. Следствие восстановит картину случившегося в мельчайших деталях, это необходимая формальность в таких случаях.

– Ну тогда я скажу, что запомнила ее жестокой стервой, – голос Людмилы вмиг стал ледяным. – Она забрала у меня единственного ребенка, а ее подкаблучник-сын ничего не сделал, чтобы этому помешать.

– Полагаете, у нее не было причин так с вами поступать?

– Она обвинила меня в измене ее сыну. И сыну это внушила. Только вот никакой измены не было. Она просто выбросила меня на улицу и запретила общаться с сыном. Я пробовала бороться, даже хотела подавать на нее в суд, но заявление не приняли. Хотела нанять адвоката, но после переезда и развода сильно потратилась и не нашла нужной суммы денег. Пыталась откладывать, но цены постоянно росли. Наверное, вы подумаете, что я опустила руки, но это не так. Я попыталась поговорить с бывшим мужем, и мне это удалось. Он убедил меня в том, что Жене будет лучше с бабушкой. Он и без того много времени с ней проводил. Это правда – я много работала. Я переводчик, часто уезжала в командировки и допоздна сидела на работе. Сыном в основном занималась свекровь. Но я не была плохой матерью! И я не изменяла мужу.

– Откуда же тогда пошли эти слухи?

– Они не объяснили. Муж и свекровь решили, что не будут опускаться до такого. Но свекровь намекнула, что меня видел весь дом. Я долго не могла понять, о чем она говорит, а потом вспомнила. Мой начальник. Дело было в нем. Мы вместе учились в вузе, и это именно он пригласил меня поработать в его бюро переводов. Мы просто дружили. Я была знакома с его женой, бывала у них в гостях. Когда она родила, то он позвал меня в ресторан отметить это событие. Напился, лез обниматься, но даже в таком состоянии не хотел чего-то большего. Домой возвращались на такси. Сначала решили забросить домой меня, а потом уже его. Такси остановилось напротив подъезда моего дома. Мой друг и начальник вышел из машины вместе со мной и всего лишь обнял меня на прощание… Вот и вся «измена». Кто уж там это увидел, кто рассказал моим близким – я не знаю. Но им хватило и того, что они услышали.

Самое обидное заключалось в том, что мне не дали права высказаться. Все решили за меня. Муж просто перестал разговаривать и попросил развод. А когда я сказала, что без сына не уйду, то свекровь пригрозила поднять все свои старые связи, и тогда меня вообще могут лишить родительских прав. И вот тогда я поняла, с кем связалась…

С сыном я, конечно, пыталась наладить контакты. Поговорила с его классной руководительницей, попросила разрешения изредка приходить и видеться с Женей, понадеялась на понимание, но она сказала, что не может мне помочь в пределах школы. Ну, то есть общаться с ребенком я могу только за ее пределами, а здесь у них учебный процесс, детей волновать не надо, а то им и без того приходится сложно.

Это был проклятый замкнутый круг. Мой друг, тот самый, с кем меня видели возле подъезда, даже сначала мне не поверил. Рвался встретиться со свекровью и набить морду моему мужу. Но я уже понимала, что этим только сделаю себе хуже.

Про сына я не забывала. Ждала его возле школы, пыталась обнять, поцеловать. Хотелось затащить его в машину и украсть к чертовой матери! Но Женька вдруг стал обходить меня стороной. И я поняла: они промыли ему мозги. Все. Все, понимаете? Это был конец.

Спасла меня работа. Индия, Пакистан, командировки в Европу. Я занялась рисованием, писала стихи, могла проснуться ночью и начать капитальную уборку или двигать мебель. Доводила себя до последнего издыхания, лишь бы не думать о том, что со мной произошло. Иногда спасалась алкоголем. И выжила.

Людмила замолчала и с тоской посмотрела на стакан, который держала в руке.

– Человеческий организм на самом деле удивительная вещь, – грустно улыбнулась она. – Я все выдержала. Меня не разбил инсульт, я не заболела раком и ни разу не думала о самоубийстве. Единственное – стала часто простужаться. Порой читаю новости и понимаю, насколько много тех, кто не справляется с неприятностями. Может быть, это потому, что я не искала смерти, а смиренно приняла ту страшную действительность, в которой оказалась по собственной воле? Как вы думаете, Лев Иванович?

– Я думаю, что вы оказались сильнее, чем вам самой казалось, – просто ответил Гуров. – Смена обстановки, говорят, может заменить полноценный прием у психотерапевта. У вас уютная квартира, Людмила Артемовна. Здесь легко дышится.

Людмила обвела взглядом комнату.

– Нет, – покачала она головой. – Эта квартира стала для меня местом силы, но я прекрасно вижу, что она не в лучшем состоянии. Для меня важно, чтобы здесь все было так, как я хочу. Чтобы не давили чужие стандарты.

– Ремонт? – попробовал угадать Гуров.

– Может быть.

– Людмила, получается, что вы не виделись с сыном со времени его учебы в школе?

– Я была у него на выпускном, – ответила Людмила. – Правда, он об этом не знал. Стояла за спинами других родителей и изображала радость. Я так и не решилась к нему подойти, хоть и могла бы. Просто он мог не захотеть меня видеть. Тогда я четко поняла, что буду для него чужим человеком. А что касается многоуважаемой Елизаветы Ильиничны, то я вполне допускаю, что она могла избавиться от Жениной девушки. Как, вы сказали, ее зовут?

– Карина. Карина Михайлина, – повторил Гуров.

– Редкое имя. Так вот, насчет бывшей свекрови. Даже когда мы жили вместе, всем заправляла именно она. Диктовала, что нам есть на завтрак, покупала мужу одежду, а мне даже тапочки не подарила. Но окончательно ее переклинило, когда я родила. Она сразу же поставила детскую кроватку в свою комнату: «После родов ты должна отдыхать». Дальше – хуже. Она установила режим кормления Жени и отнимала его от моей груди, чтобы он не переел. Мужа подпускала к ребенку в определенные часы. Сама занималась с Женькой, когда он сделал первые шаги. Разработала собственную систему воспитания, в которой мне было отведено последнее место.

– И вы терпели?

– Почему же? – удивилась Людмила. – Я спорила, но каждый раз побеждала она. А муж во всем ее слушался, хоть и пытался меня поддержать, когда мы оставались наедине. Со временем я нашла в этой ситуации свои плюсы. Сын был под надежным присмотром энергичной бабушки, но его мамой все равно оставалась я. О том, что меня попросту подвинули, я старалась не думать, и обратила плохое в хорошую сторону – вышла из декрета пораньше и вернулась на работу. Само собой, в семье меня никто за это не стал упрекать. А вам не приходило в голову, что свекровь могла точно так же относиться и к Карине? Молодежь сейчас не та, какими были мы. Терпеть не будет.

Подобные мысли уже посещали голову Гурова. Он предполагал, что мотивом для убийства Карины мог стать страх оказаться в одиночестве. Лигунова боялась перемен, которые могли бы заставить ее родных перестать обращать на нее внимание. Тогда бы она стала никому не нужна, превратилась в обузу. Поэтому и боролась за свое место под солнцем, считая всех обязанными ей по гроб жизни. Появление внука, вот он, нужный момент, который Елизавета Ильинична не могла упустить. Взяв под свою опеку ребенка, она сразу поняла, что только так сможет удержаться на троне. Профессия, которой она посвятила жизнь, отложила отпечаток на ее и без того сложном характере. Если прибавить к этому годы брака с человеком в погонах, то можно догадаться, что казарменный образ жизни, который Лигунова навязывала близким, был придуман ею не просто так. Это играло ей на руку. С ней считались. Ее слушались и боялись. А когда Людмилу увидели с другим мужчиной, то Лигунова воспользовалась шансом, чтобы избавиться от нее – бесполезной и бестолковой.

Та же ситуация произошла и с Кариной. Но девушка оказалась не так послушна, как Людмила. Стала наводить свои порядки, отвечать на упреки. Могла и руки распустить. Кроме того, она могла выйти замуж за внука, тогда бы у нее появилось полное право распоряжаться жилплощадью, которая принадлежала Лигуновой долгое время. Карина во всем олицетворяла потенциальную угрозу, и Елизавета Ильинична не выдержала. Дождалась момента и выстрелила.

Гуров вспомнил, что Лигунова в ночь убийства так и не сомкнула глаз. Наверное, поняла, что поставила точку не столько в жизни Карины, сколько в своей. Остается только гадать о том, почему она не ушла добровольно из жизни, потому что злодеи, как правило, живыми не сдаются.

– А чья вон там стоит машинка? – поинтересовался Стас Крячко, забирая свое служебное удостоверение из рук охранника подземной парковки. – С владельцем знакомы?

– Так это же Сашки Крылова, – сразу же ответил охранник. – Хороший парень, всегда денежку подкинет. На чем он попался?

– Пойдет как свидетель, – объяснил Крячко.

Они с охранником смотрелись ровесниками. Охранник располагал к себе открытой улыбкой и отсутствием заносчивости. Сразу пошел навстречу, едва увидел ксиву Крячко.

– А то я уже было решил, что он дорос до подозреваемого, – подмигнул охранник. – А ты из уголовного розыска?

– С Петровки.

– Своих сразу видно – двадцать два года был дознавателем, – улыбнулся мужчина.

– Серьезно? И где? – обрадовался Крячко.

– В Северном Измайлове. Ушел на вольные хлеба, когда сменилось начальство.

– Новая метла, – посочувствовал Крячко.

– Что-то типа того.

– Поближе посмотрю? – указал Стас на машину.

– Конечно. Не поцарапай.

Это была новенькая BMW-7, которая стоила бы Стасу голодного существования в течение десятка лет, если бы он решился накопить на это чудо. Не красавица, но все равно величественна и прекрасна в своем кажущемся несовершенстве.

– Серенькая ты моя, – ласково прошептал Стас и отодвинулся подальше, с любовью глядя на автомобиль.

Охранник тоже решил присоединиться. Встал рядом со Стасом, уперев руки в бока.

– Крылова я сегодня еще не видел. Не знаю, когда появится, – сообщил он.

– А по какому графику ты здесь работаешь?

– Сутки через двое.

Стас что-то подсчитал в уме.

– В ночь с пятого на шестое августа была твоя смена?

Охранник ненадолго задумался.

– Моя.

– Не помнишь, во сколько Крылов вернулся домой?

– А он и не уезжал.

– Ты уверен?

– Точно знаю. Он с первого числа на карантине. Ковид. Попросил меня переставить тачку на другое парковочное место.

– То есть он с первого августа машиной не пользовался?

– Нет. Он же дома заперт. Но звонит каждый день, интересуется, как там его машина.

– Телефончик подкинешь? И адрес, если есть? – попросил Стас.

– Адреса нет, – пожал плечами охранник. – А телефон пиши.

Крячко, порадовавшись вменяемости собеседника, забил номер в свой телефон. После чего задумался.

– Слушай, друг, а запасные ключи у тебя, получается, тоже есть? – вкрадчиво произнес Стас.

Охранник отступил в сторону и неуверенно улыбнулся.

– Ну нет, – твердо сказал он. – Нет. Даже не думай.

– А если на минуту отключить камеры? – настаивал Стас.

– Да не пойду я на такое, – отказался охранник. – Мне потом работу искать, что ли? А что еще на меня повесят?

Стас уже пожалел о том, что вообще открыл рот. Но сделать последнюю попытку счел делом чести.

– В одном доме убили двух человек. Меньше чем за сутки. Молодая девчонка и старик, которого обожал весь дом. Улик настолько мало, что легче выдумать новые, чем их искать. Вот… как мент менту: сколько раз мне еще нужно сюда прийти, чтобы застать владельца и уговорить его ответить на мои вопросы?

Охранник твердо покачал головой и пошел прочь. Стас выругался, но уходить не спешил. Он попытался заглянуть в салон через окна, но ему мешало собственное отражение. Вспомнив все чудеса эквилибристики, Крячко как только не изогнулся, чтобы рассмотреть хоть что-то, и, проведя в таком режиме минут пять, устал и отказался от задуманного.

Он развернулся, чтобы уйти, и наткнулся на охранника, стоявшего неподалеку. Крячко тут же поднял руки вверх.

– Сдаюсь, все, – отрапортовал он. – Был не прав.

– У тебя минута, – сказал охранник, протягивая ключи от машины. – А камеры все равно сегодня не работают. У них там какие-то профилактические работы. А люди, между прочим, за это деньги платят.

– Бардак, – поддержал его Стас.

– И я так думаю, – согласился охранник. – Советую начать побыстрее. Время-то идет.

Людмила вызвалась проводить Льва Ивановича до машины. Пока она переобувалась, Гуров ждал за порогом квартиры, на лестничной площадке. Пока Людмила была занята, он внимательно рассматривал обувь, которая аккуратно была расставлена вдоль стены. Кроссовок Nike нигде не было видно. Зато обнаружилась пара ярко-красных кед с салатовыми шнурками, что намекало на неординарный вкус их владелицы.

Людмила сменила шлепанцы на туфли, вышла из квартиры. Пока она закрывала дверь, Гуров пытался угадать место, где краска могла попасть на обувь преступника. Разлилась, а он случайно наступил на пятно и не заметил? Обычно если такое происходит, то где-то на улице, а не дома, потому что дома люди стараются одеться попроще, чтобы не испачкать дорогие вещи. А кроссовки Nike никак нельзя отнести к дешевой обуви. Если только это не подделка, конечно.

Дверь соседней квартиры открылась, и из нее показалась спина в рваной футболке. Какой-то парень пытался вытащить из квартиры мешок со строительным мусором.

– Привет, – поздоровалась Людмила.

Парень совсем не ожидал увидеть здесь кого-то еще. Он вздрогнул и с грохотом отпустил свою ношу.

– Напугала, – засмеялся он. – А я иду задом наперед, ничего не вижу.

– Теперь увидел. Скоро в гости позовешь? – спросила Людмила.

– Да я еще и не начинал.

Футболка и джинсы соседа Людмилы были сильно изношены, но все еще выполняли свою функцию. На коленях зияли рваные дыры, а кроссовки вообще доживали свой век. Однако именно они выглядели самыми чистыми на фоне остальных предметов одежды.

– Удачи тебе, – пожелала Людмила.

– Ага. Спасибо.

– Я ничего не сделала, – отвернулась Людмила.

– Ну да, ну да, – улыбнулся парень. – Отмыла так, что все блестит.

– Не придумывай. – Людмила растянула в улыбке губы. – Не надорвись. Лучше грузчиков вызови.

Они с Гуровым пешком спустились на первый этаж. Неожиданно Людмила остановилась и запахнула на груди шаль.

– Извините, но я лучше домой, – виновато сказала она. – Я, правда, сильно мерзну.

– Людмила Артемовна… – Гуров замялся, не зная, как подобрать слова. – Понимаю, не мое дело, но я вот о чем подумал. Ваша свекровь вряд ли проживет долгое время. Я говорил с врачами, там надежда на выздоровление очень слабая. Не хотите с ней помириться, пока не поздно? Я уверен, она пойдет навстречу. Ну или хотя бы попытаетесь.

– Лев Иванович, не надо, – дернула уголком рта Людмила.

– Дайте секунду, – попросил Гуров. – Больница, в которой она находится, совсем рядом. Минут десять на машине, где-то так.

– Так и представляю ее лежащей на больничной койке в своем любимом розовом костюме, – пробормотала Людмила. – И выражение ее лица сразу перед глазами появляется: «Танцуйте вокруг меня, холопы!»

– Говорят, когда прощаешь своего врага, то и себя тоже прощаешь, – добавил Гуров. – Я считаю, что тот, кто произнес эту фразу, был очень мудрым человеком.

– А кто ее произнес?

– Не знаю, – улыбнулся Гуров. – Какой-нибудь китайский мудрец. Они вечно выдают что-то подобное. Ну так как?

– Я знаю эту больницу, – ответила Людмила. – Когда-то сама провела там несколько дней. Нет. Не поеду. Уж простите.

Лев Иванович отступил на шаг назад.

– Не смею задерживать, – сказал он. – Спасибо за уделенное время. Поправляйтесь.

– Постараюсь.

Людмила опустила голову и побрела к лестнице. Лев Иванович заторопился к машине. Сел за руль, заметил неподалеку мусорные баки. Подъехал к ним и поставил машину так, чтобы был виден подъезд дома.

– Александр Крылов? – едва ответили по телефону, уточнил Крячко. Услышал закономерное:

– Это я, чем могу помочь?

– Полковник Крячко, мне необходимо с вами поговорить, – представился Стас.

– Полковник? – озадаченно откликнулся Крылов. – Ну… я сейчас на карантине, из дома не выхожу. Можем пообщаться по телефону? Вы же расскажете, что произошло и чем я могу вам помочь?

– Да, разумеется, – хмыкнул Крячко.

– И скажите еще, как вас зовут, мое имя вы знаете.

– Станислав, – представился Стас. Ему понравился этот общительный и спокойный, судя по голосу, парень. Да и машина у него роскошная. – А произошло вот что…

Известие о страшной смерти Карины Михайлиной Александра Крылова ошеломило, конечно. Он рассказал, что с девушкой познакомился в спортивном магазине. Она ему приглянулась – симпатичная, неглупая, не производит впечатления особы, падкой на деньги, что по нынешним временам приятно. Они, можно сказать, приятельствовали – не встречались, вовсе нет. Периодически он подвозил ее домой – почему бы и нет, сам работает неподалеку, ему по пути. Несколько раз пересекались в обед, пили кофе в ближайшей забегаловке. Болтали. У них с Кариной было много общего – оба из глубинки, оба добились чего-то в жизни. Да, Саше повезло больше – технического склада мозги и соответствующее образование позволили ему устроиться на работу программистом. Строчил оболочки для платформ онлайн-знакомств, дорабатывал баги, получал хорошие деньги, порой перепадали премии. Брался и за калымы – отсюда и дорогая машина. Последнее Крячко выяснил, руководствуясь исключительно любопытством.

Вот и получилось, что два самостоятельных и деятельных человека с удовольствием общались. Карина практически сразу сказала, что живет с парнем, любит его и не намерена заводить интрижки. Сашу это более чем устроило – он пока не рвался в серьезные отношения.

– Она вам рассказывала, какие отношения у нее были с бабушкой парня? – уточнил Стас. – Может быть, жаловалась?

– Да нет, не жаловалась точно, – хмыкнул его собеседник. – Рассказывать рассказывала, не без этого. Говорила, что бабка очень властная, требует, чтобы все было по ее правилам. Карина большей частью с этим мирилась, скандалов не затевала – смысл спорить со старым человеком? Заботилась по-своему. Как-то возил ее в аптеку за каким-то лекарством, оно в единственном месте было, и то за МКАД. Своим ходом далековато. В общем, как-то так… Станислав, а что все-таки произошло? Кто ее…

– Пока ничего конкретного не могу вам сказать, – вздохнул полковник. – Ведется следствие, сами понимаете… Да, еще вопрос. Александр, вы бывали у Карины дома?

– Нет, конечно, – откликнулся парень. – Не был ни разу. Она говорила, что бабка практически никуда не выходит. Да я и не рвался – говорю же, мы вроде как дружили. Хоть и говорят, что мужчины и женщины не могут находиться в дружеских отношениях…

И под конец беседы по просьбе Крячко Александр рассказал о карантине – сказал, что вынужден регулярно отмечаться в системе, причем с привязкой к геотегу. И так уже чуть не неделю. То есть алиби у него железное…

Глава 7

– Я не могу выслать оперативную группу, не имея на то веских оснований! – гремел в трубку генерал-майор Петр Николаевич Орлов. – Что за выдумки, Гуров? Ты как студентик, который возомнил, что он умнее других.

– Послушай меня, послушай, – Гуров говорил спокойно, прекрасно представляя Орлова в гневе. Никакая логика в таких случаях не работала. Никакие доводы. Вообще ничего.

– Тебе что-то там показалось! Ты хоть слышишь сам себя? – продолжал негодовать Орлов. – Как я без результатов экспертизы смогу предъявить человеку обвинение? На основании чего, мать твою за пазуху?

– Доказательства будут, – уверил его Гуров.

– Крячко вон тоже намутил, – бесновался Орлов. – Если машина стоит на парковке неделю, значит, ее хозяин непременно сидит дома и никуда не выходит. И это подтвержденное алиби?

– Конечно, нет, – согласился Лев Иванович. – Но Стас не настолько глуп, чтобы не проверить все досконально. Не первый год работает. Чего ты так завелся, Петр Николаевич? Можно подумать, в первый раз такое проворачиваем.

Орлов сопел в трубку. Понял, что перегибает. Стаса нельзя было обвинить в халатном отношении к своим обязанностям. Вся Петровка знала его как человека ответственного и крайне внимательного. Тот же Гуров мог поручиться за него в любой ситуации.

– Говори, – уже спокойнее разрешил Орлов.

– Людмила рассказала поистине ужасающие вещи. Ее жизнь на Тверской напоминала ад. Свекровь практически отняла у нее сына и создала невыносимые условия жизни. Неизвестно, кто именно обвинил Людмилу в измене мужу, но свекровь, узнав об этом, будто бы даже обрадовалась. Тебе не кажется это странным?

– Пока нет, – ответил генерал-майор.

– Когда мы беседовали с Елизаветой Лигуновой, она вспомнила сына. С презрением отметила, что не смог, мол, сохранить семью. Получается, не настолько сильно она и ненавидела Людмилу, иначе не перекладывала бы вину на сына. И про саму измену ни слова не сказала. На допросе она больше всего говорила о внуке и о себе, но только не о том, почему ей пришлось взвалить на свои плечи воспитание маленького ребенка. Она упорно не хотела вспоминать невестку.

– Не думаешь, что она просто вычеркнула ее из своей жизни? – спросил Орлов. – Отсюда и нежелание поднимать эту тему.

– Может быть, и так. Слушай дальше. Людмила была верна своему мужу. То, что приняли за ее неверность, оказалось прощанием старых друзей, когда один обнял другого. Но доказать она уже ничего не смогла. Лигунова превращает ее жизнь в еще более жестокий ад, вынуждая женщину бежать из дома. Сына Людмиле так и не отдают. Все ее попытки вернуть его законным путем заканчиваются неудачами. В какой-то момент она опускает руки, но боль не проходит. Все эти годы ей хотелось отомстить. Два вопроса: кому и как?

– Свекрови?

– Предположим. Каким образом? Людмила знает, что просто так к Лигуновой не подобраться. Рядом с ней надежная охрана – Евгений. Ему с детства прививали стойкую ненависть к матери. С отцом у него не сложилось, тот, по сути, тоже его бросил. Бабушка делает его смыслом своей жизни, растит по собственным понятиям, корректируя его взгляды на жизнь. Пацан постепенно превращается во взрослого мужчину, добивается успехов. Все у них хорошо. Но неужели Лигунова так и не пожалела о том, что когда-то не поддержала Людмилу, а выжила ее из дома? Последствия-то были ужасными. Мне кажется, что она так и жила – с чувством вины.

– И к чему ты клонишь?

– Сейчас ты и сам все поймешь. Когда мы прощались с Людмилой в подъезде, то я предложил ей помириться со свекровью. Намекнул на то, что той и жить-то осталось совсем чуть-чуть. Людмила отказалась. Но она даже не подозревала, что отказом себя выдала.

– Хочешь сказать, что она…

– А ты дослушай, Петр Николаевич, – попросил Гуров. – Перед арестом Лигунова была одета в розовый спортивный костюм. Когда я рассказал Людмиле о том, что она в больнице, то Людмила сразу же вслух представила ее именно в розовом спортивном костюме. Скажешь, совпадение? Отвечу сразу – я так не считаю. Обе утверждают, что не виделись много лет. Откуда Людмила может знать про розовый спортивный костюм?

– Это она навещала Лигунову, – понял Орлов.

– Именно так. Я дал понять Людмиле, что уеду после нашего с ней разговора. На самом деле я дожидался ее соседа, которого мы случайно встретили на лестничной площадке. Он носит кроссовки Nike. В его квартире сейчас идет ремонт, и если судить по цвету пятен на его одежде, то краска как раз-таки желтая. Соседа я дождался и поинтересовался ценами на стройматериалы. Краску он купил в хозяйственном магазине на оптовом рынке. Он вообще разговорчивый парень. И очень миниатюрный. Знаешь, бывают такие мелкие и жилистые ребята? Вот он такой. С Людмилой они дружат, помогают друг другу по мелочам, могут вместе выпить пива. У них вообще много общего, включая размер ноги. На днях Людмила спросила, нет ли у него обуви, которую будет не жалко выбросить. Объяснила, что ее пригласили на дачу, но там стройка, а запасных резиновых сапог ни у кого нет. Не покупать же их ради того, чтобы надеть один раз? Сосед с радостью поделился с ней кроссовками, в которых делал ремонт. Людмила вернула их на следующий день отмытыми. Я просто уверен, что именно на подошве левого кроссовка обнаружатся следы той самой желтой краски, крупицы которой были найдены на месте убийства консьержа.

– Все это настолько условно, Лев Иванович, что похоже на происки доморощенного Шерлока Холмса, – засомневался Орлов.

– Я прикинул: зачем ей было убивать консьержа? – продолжил Гуров. – И вспомнил, что Людмила сама навела меня на эти размышления. Она могла предположить, что Карина претендует на квартиру Лигуновой. Карина ведь не москвичка, жизнь в глубинке ее не баловала, да и после переезда в Москву уж точно легче не стала. Люди, которые тяжело добиваются своей цели, нередко идут по головам ради ее достижения. Лигунова просекла, что Карина попросту использует ее внука, чтобы закрепиться в столице. И, воспользовавшись моментом, могла кардинально решить вопрос. Именно это и имела в виду Людмила, намекая на жестокий характер бывшей свекрови. Ей хотелось, чтобы Лигунову воспринимали как хладнокровную убийцу.

Но зачем же Людмила избавилась от Василия Васильевича? Чем он мог ей помешать? Только тем, что фиксировал каждый ее визит к Лигуновой. Но знала ли об этом сама Людмила? Обе скрывали от Евгения и Петра Егоровича свои встречи. И вот здесь, я думаю, начинается самое сложное. Не знаю, прав ли я, Петр Николаевич, но Лигунову и Людмилу объединила именно Карина. Если Лигунова справилась с Людмилой, то молодая девушка была ей уже не по зубам. Давай представим, что Карина действительно могла вести себя по-хамски, а Женя пропускал мимо ушей бабушкины жалобы. Кому бы это понравилось? А если бы Женя женился на Карине? Да это страшный сон для Елизаветы Ильиничны.

Но убийство она не планирует. Ей просто нужна человеческая поддержка. Ни в лице внука, ни тем более сына она ее не найдет. И тогда свекровь вспоминает о той, кого победила. Она понимает, что сломала бывшей невестке жизнь. Значит, пришло время отдавать долги и просить у Людмилы прощения в обмен на участие. Елизавета Ильинична могла по-настоящему раскаяться в том, что натворила в прошлом. Не могу утверждать, Петр Николаевич. Это только мое предположение.

– То-то и оно. Все, что ты мне сейчас говоришь, – просто домыслы. Но продолжай… – с толикой заинтересованности в голосе проговорил Орлов. В самом деле, когда следствие буксует уже третий день, а сверху требуют побыстрее разобраться с убийством – любой бред можно взять в качестве рабочей версии. А вдруг «выстрелит»?

– Я не знаю, как она вышла на Людмилу, – не стал спорить с начальством Гуров. – Может, попросила помощи у бывших коллег. Или воспользовалась интернетом. Или порылась в своих старых записях. Так или иначе, но ей повезло. Представим, что Людмила пошла навстречу Лигуновой. Может быть, не сразу, или ее пришлось как-то задабривать или уговаривать. В итоге женщины все же встретились и решили продолжить общение. Людмила стала навещать свекровь в определенные часы, чтобы не столкнуться с молодежью. Увидеть сына Людмила боится. Он ее почти не помнит, а то, что осталось в его памяти, пахнет совсем не розами. Теперь это взрослый мужик, который может запросто указать ей на дверь. А вот с Кариной дела обстоят иначе. Лигунова могла капать на мозги Людмиле, изображая раскаявшуюся мученицу и выдавая стычки с Кариной за громкие скандалы с оскорблениями и рукоприкладством. Попутно она рассказывает Людмиле о сыне. О том, как он рос, чем занимается, что любит делать. Для матери, которую когда-то заставили отказаться от ребенка, эти рассказы как наркотик. К тому же видеть слезы на глазах человека, сломавшего ей жизнь, тоже своего рода награда за страдания.

На Людмилу все это обрушивается со страшной силой. Она подсаживается на визиты к свекрови, как на иглу. Лигунова кается и хочет устранить Карину. Людмила ее поддерживает. Но вот как им это сделать? Идея избавиться от девушки становится для них идеей фикс. Заметь, Петр Николаевич, я не сказал, что они замышляли убийство. Мне кажется, так далеко в своих фантазиях они не зашли.

Вечером пятого августа Людмила задержалась в гостях у Елизаветы Ильиничны. Женю они не ждали, так как он выпивал со знакомым на другом конце Москвы и предупредил, что будет ночевать не дома. Карина обычно возвращалась с работы поздно, а в последнее время то и дело задерживалась – не забываем про ее поклонника, его алиби как раз установил Стас. Исходя из всего этого, Людмила успела бы уйти незамеченной. Но Карина неожиданно вернулась домой раньше обычного.

По моей версии, она могла узнать Людмилу по старым фото. Кстати, та совершенно не выглядит на свой возраст. Между ними могла вспыхнуть словесная перепалка, а когда женщины выясняют отношения, то это хуже атомной войны. У каждой своя правда, свой характер, свое прошлое, своя боль и собственное мнение. И язык без костей.

Я не знаю, кто первым вспомнил про оружие, но предполагаю, что это была Людмила. Она могла знать, где оно хранится. Либо же в тот момент оно было не в тайнике, а на ночном столике в спальне Елизаветы Ильиничны. Она же говорила, что изредка тренировалась быстро извлекать его и брать врага на мушку. Только вот вряд ли ей удалось бы попасть в Карину. Дрожащие руки, плохое зрение. Да и вряд ли сама Карина стояла ровно, чтобы Лигунова сумела хорошо прицелиться. А вот Людмила смогла бы.

Ну а дальше все просто. Карина мертва. Лигунова воспринимает случившееся как карму. Выпроваживает Людмилу и берет всю вину на себя. Переждав следующий день, Людмила вспоминает, что в доме на Тверской ни по пути к свекрови, ни по дороге обратно ей никто не встретился. Только консьерж, который может выдать ее полиции. Тогда Людмила просит у соседа обувь, в которой и идет на преступление. Допоздна выжидает на улице, пока не закончится поток людей, возвращающихся домой. Последним она видит А. В. Назарова. Тот некоторое время отвлекает старика болтовней, после чего уходит домой. Людмила заходит в подъезд в надежде, что Василий Васильевич все еще на своем рабочем месте. Так и есть – он просто задержался за разговором с Назаровым и не успел уйти.

– Допустим, – вклинился Орлов. – Но почему, по-твоему, консьерж не рассказал о визите Людмилы в квартиру Лигуновых? С ним же общались, верно? И ты изучал протокол наших коллег. Версии?

– Все просто, Петр Николаич. Смотри сам. Василий Васильевич мог не видеть Людмилу, иначе отметил бы в своем талмуде. Но ей-то об этом откуда знать? Думаю, дело было так: Людмила заранее готовилась устранить Василия Васильевича, поэтому все продумала. Про телефон на его столе знали все, он бросался в глаза. Оставалось все сделать быстро. Зашла в подъезд, потом в «кабинку», подтянула телефонный провод и набросила его на шею старика. Он, наверное, даже опомниться не успел… Только она не знала, что каждый ее визит к свекрови был записан. Василий Васильевич очень за этим следил. Правда, почему-то забыл сделать это в тот день, когда была убита Карина. Вероятно, действительно не был на рабочем месте – что-то его отвлекло. Ты еще здесь, Петр Николаевич?

На том конце трубки царила глухая тишина. Лев Иванович чертыхнулся – и кому он все это время зачитывал либретто? Но Орлов не пропал.

– Почему ты думаешь, что Людмила отправится в больницу к Лигуновой? – спросил он.

– Потому что только Елизавета Ильинична знает убийцу в лицо, – ответил Гуров. – Поэтому опасна.

– О господи, – тяжело вздохнул Орлов. – Почему она сразу не грохнула старушку, прости господи? – пробурчал он. – Если, конечно, ты, Левушка, прав со своей версией. И почему сейчас ты уверен, что Елизавете Ильиничне грозит опасность?

– Не уверен, – проговорил Гуров спокойно. – Предполагаю. Причины? Банальная психология. Когда Лигунова взяла вину в убийстве на себя, Людмила успокоилась. Но на время. Потом стала размышлять: а действительно ли бывшая свекровь выдержит всю следственную процедуру? Допросы, суд, заключение? Не передумает ли? Вдруг решит рассказать, что случилось на самом деле? Всяко лучше, чем сидеть за решеткой за убийство, не ощущая за собой вины. А тут еще я к ней пришел. Копаю, расспрашиваю. Любой на ее месте бы насторожился.

– Ну да… И ты сказал, что Елизавета Ильинична в больнице, чувствует себя паршиво, жить ей, по прогнозам, не так уж долго, – подхватил нить рассуждений Орлов.

– Верно, – согласился Гуров. – А на смертном одре может появиться желание во всем чистосердечно признаться. Облегчить душу, так сказать.

– Полковник, коли ты тут меня своими допущениями мучаешь, скажи, в квартиру Лигуновых влезла тоже Людмила?

Гуров помолчал, собираясь с мыслями, после чего неуверенно выдал:

– Не думаю, что она.

– Что так, коли на нее всех собак вешаешь? – полюбопытствовал генерал-майор.

– У нее была возможность, и не одна, завладеть ключами, – проговорил Гуров спокойно, делая вид, что не замечает иронии. – И вряд ли дамочка овладела навыками неплохого взломщика. Приеду – пробью по базам домушников, может, и попадется кто знакомый. Но не она к Лигуновым проникла.

– Людмила еще дома? – тяжело вздохнул Орлов, по всей видимости, убежденный, пусть не до конца.

– Пока да.

– Как только покажется, сразу сообщай. Отправлю в больницу Крячко, пусть распорядится об усилении охраны. Если твоя теория окажется верной, то задерживайте на месте.

– Если мы усилим охрану, она развернется и уйдет, – возразил Гуров. – Надо ей дать возможность подойти поближе, но в реанимации гостей не принимают.

– Сегодня утром Лигунова вернулась в кардиологическое отделение, – сказал Орлов. – Ей стало значительно лучше.

– Тогда договорись, чтобы Людмилу к ней пропустили без вопросов. А Стас пусть будет неподалеку.

Орлов положил трубку. Он не любил, когда ему указывали, что нужно делать.

Едва Гуров отложил телефон, из подъезда показалась знакомая фигура. Теперь она выглядела иначе, чем час назад. Куда-то делась теплая шаль, спасавшая Людмилу от озноба. Теперь на ней были джинсы и майка с открытыми плечами, а на плече болталась спортивная сумка. Сама Людмила, похоже, уже забыла о плохом самочувствии, шла быстрой походкой в сторону дороги и поглядывала в телефон. Гуров завел мотор и неотрывно следил за женщиной.

К обочине подкатило такси. Людмила села на заднее сиденье. Пока таксист разворачивал машину, Гуров медленно приближался с другой стороны. Обе машины одновременно выехали на проезжую часть. Гуров успешно «сел на хвост».

Как он и предполагал, такси двигалось в сторону больницы. Но на половине пути оно сделало остановку. Пассажирка вышла и направилась в хозяйственный магазинчик, расположенный неподалеку. Сумки при ней не было.

Гуров тут же припарковался рядом с автобусной остановкой. Он не думал о том, что нарушает Правила дорожного движения – следуя за такси, он не заметил ни одного автобуса, едущего в том же направлении. Значит, никому мешать не будет.

Людмила вышла из магазина спустя пять минут, неся в руках пакет с каким-то содержимым. Подошла к такси, нырнула внутрь. Гуров приготовился двигаться за машиной.

Таксист высадил Людмилу напротив главного въезда на территорию больницы. Она быстрым шагом пошла к главному корпусу. Именно в нем располагалось кардиологическое отделение.

Бросив машину, Лев Иванович проследовал за ней. Людмила двигалась очень быстро, по-деловому осматривалась, вела себя не как обычный посетитель. Как правило, они выглядят несколько иначе, в отличие от тех, кто здесь работает.

На звонок Стаса он ответил мгновенно.

– Вижу тебя, – доложил тот. – Подними голову, я у окна на третьем этаже.

– Это кардиология? – уточнил Гуров, всматриваясь в окна, залитые солнцем. – Ни черта не видно.

– Третий этаж, – быстро заговорил Стас. – От лестницы сразу направо, там коридор. Я буду возле палаты.

– Она сейчас уже должна быть там, – запыхавшись, ответил Гуров. – Несется как торпеда. Подпусти ее к Лигуновой. Сам будь рядом, но не спускай с нее глаз. Она что-то купила по пути сюда, но я не видел, что именно. Возможно, прихватила орудие убийства. У нее с собой спортивная сумка. Просто будь готов ко всему.

– Понял тебя. Но ее нигде не видно.

– Жди. Вот-вот будет.

Гуров поспешил к входу в главный корпус. Бегом поднялся по ступенькам, сунул охраннику под нос свое удостоверение. Тот с каменным выражением лица уступил дорогу. «И хорошо, и правильно, – думал Гуров, поднимаясь на третий этаж. – Успели. Слава богу, успели».

– Ты еще здесь, Стас?

– На линии.

– Ну что там?

– Никого.

– Не может быть.

– Она могла пойти другой дорогой, – предположил Крячко. – Через второй этаж. А там подняться на грузовом лифте, он в дальнем углу коридора.

– Оставайся на месте, – приказал Гуров, останавливаясь. – В любом случае она не пройдет мимо тебя. Главное, чтобы она ничего не заподозрила. А я проверю другой этаж.

Елизавета Ильинична сидела на краю больничной кровати и смотрела в окно, за которым так близко покачивались под вечерним ветерком усыпанные зеленой листвой ветки осины. Совсем недавно она точно так же сидела у себя дома и смотрела в окно, но на безоблачное бледное небо.

В палату зашел врач. Елизавета Ильинична снова удивилась тому, что такой молодой человек уже берет на себя смелость назначать лечение и ставить диагнозы. На вид ему было не больше тридцати. Почти как внуку Жене.

– С возвращением, – улыбнулся врач, не глядя на Елизавету Ильиничну. Все его внимание занимала ее медицинская карта. – А вы крепкая женщина.

Только теперь он поднял на нее глаза.

– Вы так думаете? – холодно поинтересовалась Елизавета Ильинична.

– Я это вижу, – указал на карту врач. – Как себя чувствуете сейчас?

– Спасибо, неплохо, – ответила Елизавета Ильинична и снова отвернулась к окну.

Врач взялся двумя пальцами за ее запястье, пошевелил губами.

– Отдыхайте, – удовлетворенно сказал он и вышел из палаты. Елизавета Ильинична брезгливо одернула рукав розового тренировочного костюма.

Она решила прилечь, но перед этим посетила туалет. Вымыла руки, вытерла их больничным полотенцем. Ее вещи тоже были здесь, в пакете из супермаркета. Только те, которые полиция разрешила взять с собой.

– Здравствуйте, Елизавета Ильинична, – прозвучал за спиной знакомый голос, и Лигунова вздрогнула, услышав его.

Она обернулась и, все еще не веря своим глазам, опустилась на кровать. Людмила сняла с плеча спортивную сумку и опустила ее на пол.

– Можно закрыть дверь?

– Нельзя, – ответила Елизавета Ильинична. – Здесь стараются держать двери открытыми даже ночью. Чтобы сразу услышать, если кому-то станет плохо.

Людмила села на соседнюю кровать, с сочувствием взглянула на Елизавету Ильиничну.

– Я думала, что мы больше не увидимся, – произнесла Людмила.

– Я тоже так думала.

– А у тебя здесь уютно. И за окном пейзаж красивый.

– Не до красоты, – прямо взглянула на нее Елизавета Ильинична.

– Ты права. Какая уж красота в больнице. Странно, но меня сразу же к тебе пустили. Только паспортные данные записали.

– Зачем ты пришла?

Людмила ткнула кулаком в подушку.

– Смотри-ка, даже белье чистое, – улыбнулась она. – Можно прилечь?

– Зачем ты пришла? – повторила Елизавета Ильинична.

– Пришла узнать, как твои дела.

– Ты знаешь как.

– Хотела убедиться сама, – с удовольствием произнесла Людмила. – Знаешь, а ведь это прекрасное место для того, чтобы здесь и остаться.

– Что?…

Людмила легко поднялась, подошла к двери, выглянула в коридор.

– И охраны нет, – резюмировала она. – С каких пор преступникам предоставляют такие привилегии?

Елизавета Ильинична не ответила. Знала, что ответа от нее никто не ждет.

– Молчишь, – пропела Людмила, снова опускаясь на соседнюю кровать. – И правильно. Я тебе благодарна за это.

– Я буду молчать и дальше, – с напором произнесла Елизавета Ильинична. – Буду, потому что обещала. Потому что виновата перед тобой. А ты цени то, что я для тебя сделала. Заметь – по собственной воле. Посмотрела на тебя, когда ты вся белая над трупом стояла, и поняла, что смогу. А ты бы не смогла поступить так же. Ты и сына себе вернуть не смогла.

Людмила слушала Елизавету Ильиничну, рассматривая свои красные кеды. Шнурки салатового цвета к ним совсем не подходили, но других под рукой не оказалось. Так и ходила.

– Ты думаешь, это я держала пистолет? – посмотрела Людмила на Елизавету Ильиничну. – Нет, дорогая, это не так. Все это было сделано твоими руками. Не надо отрицать очевидного – я не убийца. Все началось с тебя. Остальное – последствия. Подумай сама. Если ты отсюда не выйдешь, то не пойдешь по этапу. Как там раньше у вас в милиции говорили? «По этапу» ведь, да? Дело закроют, а потом забудут. Да и интересно это будет только тем, кто тебя знал. Остальные лишь пожмут плечами. Ты же сама оборвала все связи с людьми, о тебе мало кто помнит. Только Петя, я и Женька. Больше у тебя никого нет.

Елизавета Ильинична сидела, закрыв глаза. Она могла бы сейчас выйти в коридор и позвать на помощь. Могла бы сказать, что в Карину стреляла не она. Но Елизавета Ильинична была вдовой милиционера и когда-то сама работала в милиции. Она многое повидала в своей жизни и, видит бог, многим помогла. Она вырастила сына и внука. У нее железные нервы и до сих пор хорошая осанка. У таких, как она, учатся выживать. Их просто так не сломаешь. Самое сложное для них – проявление слабости и признание своего поражения. Елизавета Ильинична не может себе позволить такую роскошь. Людмила этого не увидит.

– Зачем ты пришла? – в третий раз спросила Елизавета Ильинична.

– Ну я же уже объяснила, – встрепенулась Людмила.

Она открыла сумку и вынула оттуда бутылку с клубничным напитком.

– Всего-то пол-литра. Специально выбрала с таким вкусом, чтобы тебе было легче. У тебя чашка есть? Наверняка найдется. Поищи, я подожду.

Елизавета Ильинична не шелохнулась.

– Мне нужно бежать, – с раздражением произнесла Людмила. – Давай, ищи, из чего выпить. Стакан там какой-нибудь, не знаю. Или я это сама в тебя волью.

Елизавета Ильинична держалась из последних сил. Сердце билось все сильнее. На глазах вопреки ее воле выступили слезы.

– Ой, ну ладно тебе, – примирительно сказала Людмила и подошла ближе. – Давай по-хорошему, а?

Она наклонилась и взяла Елизавету Ильиничну за руку. Но не просто взяла, а с силой стиснула пальцы.

– Я не могу торчать здесь до ночи, – произнесла она. – Выпей уже этот чертов сок.

В больничном коридоре послышался шум. Кто-то торопился, бежал по нему, топоча ногами. Людмила быстро отступила в сторону и спрятала бутылку за спину.

Мимо палаты пробежала девушка в белом халате.

– Напугала, – прошептала Людмила и посмотрела на Елизавету Ильиничну. – Наверное, кому-то стало плохо. Ну что? Попробуем еще раз?

– Не нужно, – прозвучал голос Крячко от порога. – Поставьте бутылку на тумбочку и отойдите в сторону.

Елизавета Ильинична медленно поднесла руки к лицу. Людмила отступила и покорно выполнила все, о чем попросил Стас.

– За что? – спросила она, когда на ее запястьях защелкнулись наручники.

– За чистосердечное признание в убийстве Карины Михайлиной, – ответил Крячко. – Вы также подозреваетесь в убийстве Репника Василия Васильевича.

Елизавета Ильинична, услышав знакомое имя, попыталась встать, но не смогла. Из-за спины Крячко вынырнул молодой врач.

– Теперь можно? – нетерпеливо спросил он.

– Да, конечно.

Врач бросился к заваливающейся на бок женщине.

– Ах да, ты же не знала, – прошептала Людмила, глядя на Елизавету Ильиничну. – Это тоже на твоей совести.

– По результатам следственного эксперимента Лигунова не смогла бы выстрелить из своего ПМ, – сообщил Гуров. – Что и следовало доказать.

– Чайник поставлю, – не выдержал Стас. – Холодно – аж сил нет.

За окном вот уже который день лил сильный дождь.

Когда сильная жара сменилась комфортной прохладой, Гуров задышал полной грудью. Но когда температура воздуха опустилась до октябрьских значений, стало не до веселья.

– «Приманка для крыс», – прочел Крячко надпись на небольшом пакете. – Крысы это едят и умирают. А Людмила подмешала эту дрянь в клубничный напиток для свекрови и чуть было не заставила ту выпить. Я даже не знал, что она может выкинуть подобное.

– А я знал, – ответил Гуров, не отрываясь от чтения протокола. – Она уже убила двоих. С третьим ей было бы легче.

Стас с интересом покрутил пакет в руках.

– Слышал я об этом средстве, но даже в голову не приходило воспользоваться, – недоуменно сказал он.

– Это значит, что вас на даче крысы не донимали. Верни вещественное доказательство в коробку для вещественных доказательств.

– Вернул, – Стас аккуратно опустил пакет в коробку. – Орлов меня чуть не порвал за то, что я быстро установил алиби поклонника Михайлиной. Как его там… Александр Крылов, кажется. По мнению Орлова, я должен был потратить на это гораздо больше времени. Кстати, Лева, я завел новые полезные знакомства. Охранник на подземной стоянке в доме Крылова – мировой мужик. Из наших. Сейчас на пенсии, но бдит так же внимательно, как и во время работы в органах. Без его помощи я бы не справился. А так и салон осмотрел, и под капот залез. Заодно посидел за рулем машины своей мечты.

– Завидую, – признался Гуров.

– Я и сам себе завидовал! – со смехом признался Крячко. – Даже подумал, что надо было в программисты идти, а не в оперативники.

– Я вот тоже хотел спросить, – поднял голову Гуров. – Ты же не поверил Крылову на слово?

– Конечно, нет. Я просмотрел архивные записи с камер видеонаблюдения. Там четко видно, что во время убийства Карины Крылов находился на стоянке рядом с домом. На его машине спустило колесо, и он ждал сервисную службу. Да и не за что ему было убивать Михайлину. Дурила ему мозги. Дома-то ей было несладко. С другой стороны, девица не пыталась его захомутать. По словам Крылова, держала дистанцию: дружба, видите ли. А с Евгением – любовь.

– На тот момент мы уже знали, что Крылов ее не убивал. Но порядок есть порядок. Мало ли, что могло между ними произойти, – заметил Гуров.

– Это ты начальству скажи, – бросил Крячко. – А мне скажи, с чего Людмила пошла на такой риск: убивать бывшую свекровь в больнице. Ведь нашли бы, и быстро – внизу паспортные данные записывают, после визита к нашей подозреваемой та копыта отбросила бы – и все…

– Она и это продумала, – пожал плечами Гуров, который успел побеседовать с подозреваемой. – Не слишком хорошо, но как смогла. Дамочка вообще не сказать чтобы сильно дальновидная, насколько я понял. Она решила устранить опасность в лице бывшей свекрови – вдруг та бы передумала прикрывать Людмилу? Официально – да, пришла навестить в больнице. Помириться. И полагала, что либо крысиный яд в организме не обнаружат – в конце концов, Лигунова – старая больная женщина, только что из реанимации. Либо же решат, что бабка – это я цитирую милейшую Людмилу – побоялась позориться на суде и покончила с собой.

– Ну, это она нашей специфики не знает, – пожал плечами Стас. – Даже если бы все окончилось куда хуже для Елизаветы Ильиничны, первым делом мы бы выяснили, кто ее посещал. А там… узнать, что за вещество, проверить передвижения, того же таксиста отыскать… Беготни не сказать чтобы мало, но в целом достижимо.

– Согласен, – кивнул Гуров и грустно взглянул на мрачный пейзаж за окном. – А самое печальное, Стас, знаешь в чем? – Так получилось, что он, как человек, сыгравший ключевую роль в расследовании, вынужден был общаться с Людмилой Лигуновой. Не сказать чтобы эта беседа доставила ему удовольствие – дамочка вела себя даже несколько нагловато. Зато выяснить удалось много всего интересного. – Людмила считает, что поступила совершенно нормально.

– Два трупа и попытка третьего убийства – это норма? – делано удивился Стас. – С чего она вообще решила девицу своего сына пристрелить?

– Случайно получилось, – пожал плечами Гуров. – Елизавета Ильинична и впрямь бывшую невестку приблизила, ибо жилось ей нелегко. Сына презирает, поскольку тот ничего из себя не представляет. Да и не рвался Петр Егорович с матерью особо общаться. Внука любит, конечно. Пожалуй, его единственного и любит. Поначалу, когда Карина только появилась в их доме, Лигунова-старшая терпела. А потом девица стала потихоньку брать власть в свои руки – она вообще хваткая особа была, судя по всему. Елизавета видела, что внук Карину любит, и понимала, что поссорить их, скорее всего, не выйдет. И ей потребовалась отдушина. А кто на эту роль лучше подойдет, как не бывшая невестка? В жизни та толком так и не устроилась, семью новую не создала…

– Получается, она приблизила к себе Людмилу, чтобы той жаловаться? – хмыкнул Стас. – На Карину?

– Ну да. Заодно рассказывала той о сыне, питалась эмоциями, – пожал плечами Гуров.

– Так что произошло в тот день, когда застрелили Карину? – поинтересовался Стас. – Людмила решила по доброте душевной помочь свекрови? Освободить сына от неправильных, с точки зрения обеих дамочек, отношений?

– Нет, планов таких они не строили. Людмила в очередной раз пришла к Елизавете, посидеть, поболтать, так сказать. И засиделась. Карина возвращается поздно, Евгений планировал заночевать у друга, как, собственно, и сделал, – продолжил Лев Иванович. – Только вот Михайлина внезапно вернулась раньше и застала Женину маму. Она Людмилу узнала – Женя, как выяснилось, немного о ней рассказывал своей девушке. И рассказывал в не слишком-то лицеприятных выражениях, как ты можешь понимать. В общем, Карина, по словам Людмилы, стала на них орать, обвинять в заговоре против сына-внука. Заявила, что не потерпит такого, что обо всем расскажет Евгению. Слово за слово, Людмила обвинила Карину в том, что та спит и видит, чтобы квартиру себе отжать. Карина, в свою очередь, заявила, что она хотя бы рога своему парню не наставляет. У Лигуновой-старшей сердце прихватило, она вышла на кухню подальше от этого ора, собиралась выпить таблетки. Пистолет ее наградной лежал на тумбочке в спальне. Людочка его схватила и в ярости пристрелила Карину.

– А что, она тоже мастер спорта по стрельбе? – удивился Крячко. – Как попала-то?

– Мастер не мастер, а расстояние сравнительно небольшое, зрение у Людмилы отличное, – вздохнул Гуров, – в общем, попала. Тогда и поняла, что натворила.

– Тут Лигунова-старшая вернулась, – предположил Стас.

– Верно. Вернулась, увидела бывшую невестку с пистолетом наперевес и труп Карины. Людмила стоит белая, чуть не в обмороке. Елизавета Ильинична подумала-подумала и решила, что возьмет вину на себя. Жить ей осталось не так уж долго. Скажет, что убила в состоянии аффекта. Большой срок ей не дадут – возраст, целый букет всевозможных болячек. Ну и заодно искупит свою вину перед Людочкой, чью жизнь она разрушила. Развод все-таки случился по вине Лигуновой, и с Евгением Людмила не общалась из-за бабушки. Елизавета аккуратненько выпроводила Людмилу, убедившись, что Василий Васильевич уже не на посту. Стерла лишние отпечатки – все-таки не один год в нашей системе работала, знала, что и как. И под утро позвонила в полицию.

– А Репник?

– С Репником Людочка сама решила подстраховаться. Она была в курсе, что дед всех записывает в свой талмуд. И, по всей видимости, находилась в объяснимо нервозном состоянии. После убийства-то. Паниковала, что никто свекрови не поверит, что ее найдут, посадят и загубят жизнь молодую, – грустно ерничал Гуров, у которого вся эта история уже в печенках сидела. – На следующий день и заглянула к консьержу, когда у того уже рабочий день закончился. А дамочка крепкая, сам видел. Задушила старика и ушла. А тут мы копать стали, на нее вышли. Вот она окончательно и перепугалась. Решила и Елизавету Ильиничну убить, чтобы совсем следы замести.

– Бред, – фыркнул Стас.

– Ну почему? С точки зрения сравнительно молодой женщины, которая так и не смогла справиться со своей обидой на разрушенную жизнь, вовсе и не бред. Все очень даже логично. Избавила сына от юной хищницы – значит, защитила как могла. Свекровь взяла вину на себя – искупление, в конце концов, развелись Людмила с мужем с подачи Елизаветы Лигуновой. К тому же Людочка обмолвилась, что уже после всего случившегося надеялась: Женя, лишившись любимой бабушки таким ужасным образом, все-таки согласится простить мать. Ну и подстраховалась, чтобы ее точно не нашли, – убила консьержа.

– Да уж, целая Санта-Барбара получается, – помотал головой Крячко. – А в квартиру не она случаем влезла?

– Нет, ей незачем было. Я спросил, кстати. Она сказала, что брать там особо нечего, она не стала бы рисковать. А если бы появилась необходимость – взяла бы запасную связку ключей, они вот уже десятки лет в тумбочке в прихожей валяются.

– Между прочим, пока ты тут с дамочками общался, пришли результаты экспертиз по осмотру квартиры.

– Каких? – удивился Гуров. – Я же листал уже.

– Так ребята там еще бумаги забрали из комнаты Лигуновой. Видно же, что в них кто-то рылся. И – не поверишь – помимо «пальчиков» самой Елизаветы Ильиничны, обнаружили чьи-то старые – возможно, ее покойного мужа, и совсем свеженькие.

– Отлично. Посмотри по базе, вдруг найдешь кого-нибудь подходящего, – попросил Лев Иванович. – А у меня остался открытым один вопрос, – задумчиво добавил он. – Кто же сообщил Лигуновой о том, что видел Людмилу в такси с посторонним мужчиной?

– Неспящие соседи? – предположил Стас. – В каждом доме найдется парочка тех, кому трудно уснуть. Кто-то увидел и настучал. Да и какая теперь разница?

– Увидеть – это одно, а разболтать о том, что увидел, – это совсем другое, – наставительным тоном произнес Гуров. – У меня создалось впечатление, что в подъезде живут очень дружные соседи. Помнишь, мы искали свидетелей, которые могли бы слышать звук выстрела? Некоторые помнили Людмилу и хорошо о ней отзывались.

– Ну и что теперь? – удивился Стас. – Зачем тебе искать того, кто запустил сплетню?

– С этой сплетни все началось. А до этого тоже кое-что было. И после – ты о взломе забыл?

Стас внимательно посмотрел на Гурова.

– Думаешь, кто-то специально хотел навредить Лигуновым?

– Не обязательно всей семье. Может быть, кто-то точил зуб на Елизавету Ильиничну или на ее сына.

– Либо на покойного мужа, – подхватил Крячко. – Он же как раз попал в тот коррупционный замес, когда по всей стране аресты происходили каждый день. Мог что-то наворовать, а потом выйти сухим из воды. Ему не простили, затаили обиду. Лигунова рассказывала, что он неспроста сделал тайник в спальне. Он ждал непрошеных гостей.

– Надо покопаться в архивах, – решил Гуров. – Для собственного успокоения.

До архива он добрался не скоро, а в конце сентября. Простых смертных туда не пускали, для этого требовался официальный запрос и специальное разрешение. Гурову неожиданно помогли связи секретаря Орлова Верочки.

– Что, прямо вот так запросто могу туда прийти? – удивился он. – Ты шутишь, Вера.

– У меня там двоюродная сестра работает, – хмыкнула Вера. – Про тебя она слышала. «Неужели наконец увижу вашу легенду?» – сказала. Так что пользуйся моментом. Она проведет экскурсию, все покажет. Ты же не станешь уносить документы домой? Это там под запретом.

– Не планировал.

– Тогда нет проблем. Вот ее номер телефона.

Сестра Веры оказалась на нее совсем не похожа. Назвалась Ольгой и сразу же отвела Льва Ивановича в один из читальных залов.

– Вера объяснила, что именно вам нужно. Посидите, я схожу в хранилище и все принесу.

В архиве Гуров провел почти целый день. Вернуться в прошлое оказалось делом интересным и полезным. Он пересмотрел много документов, изучил несколько журналистских расследований и ознакомился с копиями уголовных дел. То, что сначала казалось незначительным, в итоге стало отправной точкой, положившей начало истории, которая повлияла на жизнь многих людей.

– Егор Иванович Лигунов чудом избежал участи тех, на кого работал, – сказал Гуров. – Ему вообще крупно повезло. То ли они забыли о нем, когда их арестовали, то ли посчитали, что он фигура незначительная и никак не сможет посодействовать их освобождению. Но Лигунова все-таки вызывали на допросы, где он давал показания против своих бывших покровителей. Предполагаю, он понимал, что был не один, кто так поступал. Не думаю, что он был мелкой сошкой в эпоху застоя, но вышло так, как вышло. Его не привлекли.

– Многообещающее начало, – заметил Крячко.

– Он ушел в отставку, лег на дно. Затаился. Работал консультантом на «Мосфильме», неплохо зарабатывал. Это уже во времена перестройки.

– Интересное было время, – мечтательно произнес Стас. – Тогда преступников практически не искали, потому что они всегда выглядели одинаково в своих красных пиджаках. Можно было пачками собирать.

– А были и те, кто не носил красные пиджаки, а действовал тихо, – напомнил Лев Иванович. – Они не состояли в ОПГ, но по ним тоже тюрьма плакала. Егор Иванович понимал, что если вспомнят о нем, то вспомнят, что он тоже брал взятки и в свои лучшие времена не брезговал нагрянуть с проверкой в какое-нибудь злачное место. Все нажитое нечестным путем он тут же прятал, а не демонстрировал достаток, как это делало вышестоящее руководство. Елизавета Ильинична не щеголяла по Москве в песцовом полушубке, а носила шинель, поскольку привыкла приходить на работу в форме. Но это не означало, что она не догадывалась о махинациях супруга.

Егор Иванович так и не дождался, пока к нему придут и потребуют вернуть долги. Скончался в двухтысячном.

Ты знаешь, Стас, на что я обратил внимание, когда разговаривал с сыном Лигуновой? Он сказал, что мать обещала помочь им с сыном финансово, чтобы они смогли открыть частную клинику. Это огромные деньги. Откуда они у милицейской вдовы? Ей за всю жизнь столько не накопить.

Остается одно. Речь о том капитале, который Егор Иванович соорудил на взятках во время сытой и счастливой жизни. После его смерти Лигуновой не пришлось ни голодать, ни обматывать ноги пакетами, чтобы выйти на улицу. У нее не было финансовых проблем. В архиве я наткнулся на очерк, автор которого пытался обнаружить пресловутое «золото партии». Он рассматривал всякие немыслимые версии, разбирал на молекулы теории, предполагал, опровергал, делал смелые выводы. И до него искали, и после него ничего не изменилось. Ищут. Другие утверждают, что никакого «золота партии» не существовало, иначе бы его давно нашли. Но в том очерке прозвучало несколько фамилий, среди которых была фамилия Лигунова. По версии автора очерка, эти люди имели непосредственное отношение к пропавшему «золотому» запасу.

Но меня заинтересовал не Лигунов, а другие. В числе упомянутых мелькнуло имя директора крупного завода по производству вин. Отар Черадзе. Он якобы был одним из тех, кто держал часть «золота партии» на своей родине, где был весьма уважаемым человеком. Он тоже жил припеваючи, пока за ним не пришли. Из мест лишения свободы Черадзе не вышел. Убили. Ходят слухи, что перед этим долго пытали. Виновных, как вы понимаете…

На этом моменте Гуров выразительно развел руками.

– Фамилия Черадзе показалась мне знакомой. Я вспомнил, что один из жильцов дома на Тверской носил такую же фамилию. Проверил – сходится. Соседом Лигуновых был Владлен Отарович Черадзе. Сын того самого Черадзе, о котором я только что рассказывал. Мало того – папаша тоже в свое время проживал в этом доме!

– Гуров, остановись, – попросил из своего угла Орлов, до этого молчаливо наблюдающий за Львом Ивановичем. – На Тверской до сих пор можно встретить потомков известных людей. Толпами ходят. Неужели ты думаешь, что они до сих пор что-то делят и устраивают вендетты? Вот им больше делать нечего.

– В молодости Владлен был осужден за кражу, отсидел в колонии, освободился и через месяц снова попал за решетку. Теперь уже за хранение наркотических веществ. Он прекрасно знал Егора Ивановича Лигунова, тот дружил с его отцом. А потом Отара посадили, а Лигунов остался на свободе. Владлену в это время было двадцать с небольшим. Он уже понимал, что происходит. У него могли возникнуть вопросы к Лигунову, оставшемуся на свободе.

– Стоп, – вмешался Крячко. – За какую именно кражу?

– Вскрыл чью-то квартиру, – пожал плечами Гуров и застыл. – Ты полагаешь…

– Я полагаю, что совпадение уж больно интересное, – хмыкнул Стас. Орлов только переводил взгляд с одного полковника на второго. – Сидел не у нас?

– Нет, под Питером, – откликнулся Гуров.

– Запрошу-ка я его «пальчики», – пробормотал Крячко и потянулся к телефону. С кем-то пообщался почти по-дружески и сказал: – Ну вот, к вечеру обещают раскопать старое дело и выслать по нему все, что можно.

– Господа полковники, объясните, о чем вы сейчас? – вклинился генерал-майор Орлов.

– Владлен Черадзе живет в том же подъезде, что и Лигунова, – пояснил Гуров спокойно. – Некто вскрыл лигуновскую квартиру, пока она в больнице лежала, а Евгений на работе пытался от стресса отойти. Лигунова кого-то всерьез опасалась до такой степени, что хранила в тайнике у кровати оружие. Так что проверить, не Черадзе ли воспользовался удобным случаем и побывал в квартире Лигуновых, стоит.

– А что, раньше он не мог этого сделать? – пожал плечами Орлов.

– По всей видимости, нет. Елизавета Ильинична редко выходила из дома. А тут – ее увезли, квартира свободна. Все жильцы дома были в курсе, сам понимаешь, Петр Николаич, – объяснил Гуров. – Мог и воспользоваться ситуацией. Что искал? Если это он, рано или поздно расскажет.

– Думаешь, именно его боялся муж Елизаветы Ильиничны? – спросил Крячко. – А угрозы были?

– В виде анонимок, подброшенных в почтовый ящик. Во время нашей последней встречи Елизавета Ильинична решилась об этом рассказать. Она волнуется за внука. Боится, что его навестят призраки из прошлого. Из ее прошлого.

– А что этот Владлен? – не понял Крячко. – Стоит к нему присмотреться? Он действительно опасен?

– Он состоит на учете в наркологическом диспансере. Не женат. Агрессивен. Боюсь, что он все еще ищет то самое «золото», которое хранил его отец, и думает, что Лигунов мог его присвоить. Значит, существует вероятность того, что он захочет навестить Евгения.

– Ну с этим вопросом ясность настанет уже к завтрашнему утру, – проговорил Крячко убежденно. – Питерские коллеги сбросят отпечатки пальцев Владлена, наши ребята сравнят их с обнаруженными на бумагах в квартире Лигуновых, а там видно будет.

– И кто же все-таки внушил Елизавете Ильиничне историю о том, что Людмила изменяла мужу? – спросил Орлов.

– А я не знаю, – пожал плечами Гуров. – Этого я выяснить не смог. И кстати, внушить этой даме что бы то ни было нереально. Ей могли подбросить удобный вариант развития событий, за который Елизавета Ильинична и ухватилась.

– Ты ж к этому вел, разве нет? – опешил Крячко.

– Да нет, – ответил Гуров. – Просто надо было от чего-то оттолкнуться.

Генерал-майор скрипнул креслом. Стас и Лев Иванович одновременно повернули головы в его сторону.

– Дроздов звонил. Пришли результаты судебно-психиатрической экспертизы Лигуновой и… Людмилы. Ни у одной, ни у другой нет диагностированных психических расстройств. Обе в этом плане здоровы. Чистой воды самородки. Одна жаждала признания, а другая хотела мести. Сошлись, как звезды.

– А могли бы и подружиться, – заметил Крячко.

– Не дай бог, – ответил ему Гуров.

Следующее утро оказалось не менее дождливым и на редкость богатым новостями. Питерские следователи честно прислали сканы дела Владлена Черадзе и результаты дактилографической экспертизы. Валерий Яковлевич Васильев, криминалист-эксперт, оперативно сверил отпечатки и сказал, что с вероятностью свыше 90 % они совпадают с «пальчиками» из квартиры Лигуновых. И оперативники вдвоем сквозь дождь и лужи отправились к Владлену Черадзе. Повод – задать несколько вопросов по делу Лигуновой. А дальше как пойдет.

Тот открыл дверь сразу же – мощный мрачный брюнет лет сорока пяти, заросший щетиной по самые брови.

– Меня уже допрашивали, – мрачно проговорил он, но в квартиру пропустил. Гуров заметил:

– Владлен Отарович, у нас возникли новые вопросы. Надеюсь, вы сможете нам помочь.

– Какие? – не проявил особого интереса Черадзе.

– Что вы искали в квартире Елизаветы Лигуновой? – жестко спросил кряжистый и более угрожающий даже на вид Крячко. Мужчина застыл, ошалело хлопая глазами. Было заметно, что он ожидал чего угодно, только не этого.

– Да я…

– Да, вы, – подключился Гуров и демонстративно положил руку на кобуру табельного оружия. Он понимал: чем более нагло ты будешь себя вести с людьми подобного типа, тем эффективнее пойдет разговор. – После того как была убита Карина Михайлина, вы вскрыли дверь, проникли в квартиру Лигуновых и перевернули там все, что только можно. Что вы пытались найти? Так называемое «золото партии»?

– Да… – Черадзе сдулся практически сразу. Ему приходилось общаться с представителями правоохранительных органов, и он понимал: перед ним серьезные мужики, которые, если изъясняться его терминологией, на понт брать не будут. Если задают вопросы – значит, есть доказательства его деяний. И уходить в несознанку в данной ситуации невыгодно. Сотрудничество с полицией порой помогает скостить срок. А тут…

– Только я ничего не нашел. И ничего не взял, – буркнул он равнодушно. – Если надо – напишу чистосердечное признание. Может, удастся условным сроком отделаться.

Гуров тяжело вздохнул.

– Возможно, – кивнул он. – Расскажите, что заставило вас проникнуть в квартиру соседей.

И Черадзе рассказал. В смерти отца он и впрямь винил Егора Лигунова.

– Тот, гад, чистеньким остался, а мой на нарах сгнил, – возмущенно проговорил он. – Вообще там вся семейка дурная, – откровенничал Черадзе. – Петькина жена – б…, сам видел, как она с хахалем у машины обжималась. И сказал ее величеству Лизавете, – мрачно добавил он, а полковники многозначительно переглянулись. Вот он, загадочный «доброжелатель», подкинувший столь удачную идею Елизавете Лигуновой. Она, получается, радостно воспользовалась непроверенным слухом и избавилась от неугодной невестки.

Лелеял Владлен Отарович мечты о мести Лигуновым. Но мужа Елизаветы Ильиничны опасался. Когда Елизавета овдовела, решил, что мстить женщине не по-мужски. Но хотел выяснить судьбу «золота партии» – денег, исчезнувших в послеперестроечные мутные времена. Только вот как это сделать? Лигунова не собиралась откровенничать с соседом, она с ним, да и с остальными, не особенно общалась. Черадзе давно бы обыскал соседскую квартирку, только Елизавета из дома выходила очень редко, а рисковать он не хотел.

А тут… весь дом был в курсе преступления.

– Получается, не только у Егора Ивановича рыльце в пушку, а руки в крови по самые плечи, – мрачно говорил Черадзе. – Вдова его недалеко ушла. Ну как ее забрали, я и решил, что вот он – мой шанс. Евгений с утра до ночи на работе, Петька здесь практически не бывает. Народ у нас в подъезде нелюбопытный, никому ни до чего дела нет. Инструменты у меня есть. Ну и залез, – рассказывал он.

– Что найти-то хотели?

– Выписки с банковских счетов, вообще какие-либо бумаги, – с готовностью ответил Владлен.

– Зачем все перевернули? – озадачился Гуров. – Бумаги же нашли в итоге, они были в комнате Лигуновой, правильно?

– Да ничего там полезного не нашлось! – отмахнулся Черадзе. – А перевернул… Посмотрел на эту вылизанную квартирку с дорогим ремонтом и крутой мебелью – и такая злость разобрала! К тому же… надеялся, что спишут все на банальную квартирную кражу.

– Что ж тогда золото не взяли? – подивился бредовости таких надежд Крячко.

– На кой мне ее рыжье? – эмоционально взмахнул руками Владлен Отарович. – Еще не хватало у бабки цацки воровать!

После того как Владлена Черадзе переправили в СИЗО, Гуров с Крячко отправились с отчетом к Орлову. Последнее преступление, связанное с Лигуновыми, раскрыто – их квартиру совершенно глупо вскрыл недалекий мужик, затаивший обиду на эту семью.

За окном все еще шумел дождь. Вера принесла Орлову папку с документами и ушла домой. Гуров посмотрел на часы – Маша наверняка уже вернулась, завалила квартиру своими вещами и приготовила на ужин макароны с сыром. Они всегда так питались, когда им было некогда или кто-то сильно уставал. Полковник задумался о том, как сурова и неумолима карма. Когда-то давно нечистый на руку большой чин в системе МВД сдал подельников, сам же остался ни при чем. Вдова его избавилась от неугодной невестки, воспользовавшись глупой сплетней и не попытавшись выяснить, насколько правдива полученная информация. Итоги неутешительны: обиженная на жизнь мать убивает девушку сына, любимую девушку, между прочим. Душит консьержа, который вообще ни при чем – разве что мог что-то видеть и представлять для нее опасность. Сама старая дама играет со следствием, надеясь искупить грехи. Да уж! Лучше жить с чистой совестью, насколько это возможно…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7