Город зловещей тишины (fb2)

- Город зловещей тишины (Полковник Гуров – продолжения других авторов) 1206K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Николай Иванович Леонов (писатель) - Алексей Викторович Макеев

Николай Леонов, Алексей Макеев
Город зловещей тишины

* * *

Глава 1

Каждый раз к концу рабочего дня, если уж так получалось, что срочных выездов не было, полковник полиции Лев Иванович Гуров ощущал самую настоящую человеческую усталость. Тяжелую, с эхом внутри головы и, пожалуй, даже с некоторым грузом чувства вины перед теми, кто провел день не как он, а с пользой. Таких дней у Гурова за все время работы в полиции накопилось, дай бог, с месяц-полтора. Не больше. Но привыкнуть к тому, что руки, ноги и мозг вынуждены работать на минимуме, он так и не смог. Ничто и никто не смогли бы убедить Гурова в том, что и в его родном кабинете тоже существует жизнь, только в виде печатных листов, толстых картонных папок с лохматыми уголками и тонны компьютерных файлов, а протирание штанов в течение суток или двух выглядит вовсе не бессмысленно, потому что активность всегда сменяет покой и наоборот. Таков жизненный цикл, такова природа бытия, и с этим ничего не поделаешь. Иными словами, все эти передышки Гуров редко переживал с удовольствием, стараясь побыстрее закончить с документами и вырваться на свободу. В самом начале своей работы в уголовном розыске он даже пытался бунтовать, но, дважды наткнувшись на тяжелый взгляд своего начальника Петра Николаевича Орлова, перестал и думать о том, чтобы просить отправить его по одному из вызовов, в огромном количестве поступавших в дежурную часть ГУВД, – уж больно неважно чувствовала себя после таких просьб Льва Ивановича душа.

– И не проси, – предупреждал Орлов, завидев на пороге своего кабинета бледную тень с лицом Гурова. – Ты с текучкой закончил? Нет? А Крячко? Нет? Так чего вы от меня хотите? Набегаешься еще, а пока что сиди и оформляй документацию. Это тоже, знаешь, важно.

По молодости лет Гуров легко мог не спать ночами, жить на паре бутербродов в день и работать на износ, абсолютно без каких-либо для себя последствий. Но со временем ему пришлось притормозить и поумнеть, экономя силы и не разбрасываясь по мелочам. Правда, возню с бумагами он так и не полюбил.

Вот и сегодня, во вторник, почти в середине трудовой недели, когда делать было совершенно нечего, потому что они со Стасом только что благополучно отчитались перед генерал-майором Орловым, а новых преступлений по их душу пока что не нашлось, Гуров откровенно скучал под мерный шелест бумажных документов. Чая за день было выпито немало, новостная лента, просматриваемая во время перерыва, пестрела всякой ерундой, и даже курить не хотелось.

– Ужас, – поднял Гуров взгляд на Стаса. – И как только наша канцелярия живет во всем этом?

– Первый раз, что ли? – отозвался Стас.

– Да вот уже лет двадцать не могу привыкнуть к этой макулатуре.

– Спроси у Верочки, – посоветовал ему Стас. – Она тебе расскажет в подробностях все секреты канцелярского закулисья.

Секретарь Верочка который год обитала в предбаннике, откуда можно было попасть в кабинет к генерал-майору Орлову, давно уже являлась его неофициальным адъютантом, а еще негласным членом команды своего шефа, в которую, кроме нее, входили Крячко и Гуров. Именно Верочка «подносила патроны», когда сыщикам кровь из носа требовалось что-то важное и моментально: то им нужно было узнать о кадровой движухе в родной прокуратуре, то пробить индекс по месту жительства подозреваемого, то без запроса проникнуть в архив, чтобы поднять пыль с поверхностей толстых картонных папок, скрывающих под своими бежевыми обложками очень много удивительного компромата. Верочка всегда имела под рукой что-то, что приходилось кстати, будь то быстрый перекус, обезболивающее или зарядка для мобильника. Она поддерживала размер своих запасов ровно в том количестве, чтобы хватило на трех взрослых мужиков, включая ее начальника. Кофе, который она готовила в старенькой кофеварке, подаренной ей Орловым на день рождения лет шесть назад, всегда был отменным, в меру обжигающим и имел идеальную абсолютно для всех крепость, за что Гуров уважал Верочку еще больше. Ко всему она умела набирать на клавиатуре текст с пулеметной скоростью и никогда не теряла документы, даже те, о которых ей было велено забыть и уничтожить за ненадобностью. Она хранила в памяти столько гигов информации, сколько Гуров не смог бы запомнить, даже если бы сильно постарался, но ведь этого от него и не требовалось, если рядом была Верочка.

– Мне кажется, Вера нашла свое место в этой жизни, – возразил Гуров. – Не находишь? Секретарями не становятся – ими рождаются.

– Не наоборот?

– Точно нет.

Стас поднял голову и осоловело посмотрел на Гурова. Перед ним на столе лежала растерзанная папка, заваленная протоколами допросов.

– Это тебе до утра сидеть, – поморщился Гуров.

– У меня все под контролем.

– А был бы труп, то не сидели бы здесь, – кивнул Гуров на гору бумажек.

– Накаркаешь, – предупредил Стас.

– Дай-то бог, – мечтательно произнес Гуров. – Мне еще и сегодня вечером мучение предстоит. Умерла Машина наставница. Старейшая актриса театра с кучей званий, при жизни очень красивая женщина. Прощание будет проходить в театре, где она служила. Я, как ты догадываешься, тоже должен засветиться.

– Вечером? – удивился Стас. – Так уже вечер. В это время суток уже после поминок под столом валяются. Почему так поздно?

– Это не поминки, а вечер памяти, – пояснил Гуров. – Банкет и фуршет, прямо на сцене, как пожелала покойная.

– А она точно этого хотела?

– Теперь не спросишь.

– Поминки в зрительном зале? Впервые о таком слышу, – усмехнулся Стас.

– Потом опишу ощущения.

Гуров взглянул на часы и прикинул, что даже если бы и хотел помочь Стасу закончить дела, то все равно не успел бы. До окончания рабочего дня оставалось двадцать минут, а до начала мероприятия в театре нужно было успеть заскочить домой, забрать жену и галопом нестись в театр.

– Закончил, – объявил Стас и вывалился из-за стола. – Люблю свою работу, но после таких дней я чувствую себя как отбивная.

– О том я и говорю, – Гуров закрыл папку и отодвинул ее на край стола.

– А как звали ту актрису? – спросил Стас.

– Екатерина Верховцева. Не пытайся вспомнить, поскольку она чаще блистала на театральной сцене, чем на экране. Но зато дружила с актрисой Целиковской и в одном интервью упоминала о своем тайном романе с маршалом Жуковым.

– Об этих слышал, – согласно кивнул Стас. – Но звучит так, словно ты сплетни собираешь.

– И не говори.

Может быть, Екатерина Верховцева действительно имела связи, о которых Гуров говорил Стасу, но сам он предпочитал иметь на руках твердые доказательства, а таковых у него не было. Все, что Маша успела рассказать ему о наставнице, могло быть кем-то выдумано, после чего разлетелось по закулисью и со временем обрело статус самой настоящей правды. Но наличие большого количества людей уже в вестибюле заставило Гурова удостовериться в том, что покойницу уважали многие из медийных личностей и даже те, кто не имел отношения к искусству. У главного входа в здание театра то и дело останавливались дорогие авто, чтобы выпустить из своих кожаных салонов тех, кто пожелал помянуть усопшую. Автомобили двигались непрерывным потоком, и Гуров сначала попытался рассмотреть новые лица, но после бросил эту бесполезную затею, поскольку мало кого помнил по именам.

Они с Машей оставили свои пальто в раздевалке, и гардеробщик дядя Коля, узнав Гурова, даже пожал ему руку. Не так-то часто Маша приводила в театр мужа, но дядя Коля, как положено, запоминал каждого и причину, по которой тот появился.

– Давно не виделись, – улыбнулся он, протягивая Гурову номерок. – Не помните меня, наверное.

– Отчего же не помню? Очень даже помню, – ответил Гуров. – На премьере в прошлом месяце, а до того пару раз просил вас вызвать по срочному делу супругу с репетиции. В последний раз вы были простужены и пили чай с коньяком из серой керамической кружки.

– Опаньки! Действительно помнит! – радостно воскликнул дядя Коля. – Только коньяк я тогда не пил. Или пил? Не помню.

Гуров поймал хитрый взгляд гардеробщика и рассмеялся.

– Ну хорошо. Может, с коньяком я ошибся.

– Ну и память! – не унимался дядя Коля. – У вас на Петровке все такие?

Гуров что-то не помнил, чтобы говорил дяде Коле о своей работе. Как-то не сложилось. Поэтому он вопросительно посмотрел на Машу.

– А? – очнулась та. – Да, Лева, это я рассказала о том, что ты у меня работаешь в полиции. Все равно все уже знают.

– Ну тогда все в порядке. А то я уж подумал, что покатилась дурная слава…

Со стороны входных дверей послышались громкие голоса. Гуров машинально обернулся, даже не представляя того, что увидит. Между тем приглашенные стали неожиданно резво расходиться в разные стороны, открывая неприглядную картину: один мужик преградил дорогу другому, державшему в руках букет белых роз, и попытался выпихнуть его на улицу, а второй, напротив, рвался в вестибюль всем телом. При этом он старался не уронить цветы, которые ему очень мешали. Он был одет в черный костюм-тройку, выглядел немного старше и тяжелее своего противника, но дело было не в его хорошей спортивной форме, а, наоборот, в ее отсутствии. Лет ему было примерно пятьдесят, и как бы он ни старался занять более выгодную позицию в потасовке, у него ничего не получалось. Достойно отвечать на направленные против него действия ему мешали цветы, а еще он старался сохранить невозмутимый внешний вид, что являлось большой ошибкой с его стороны. В общем, выглядел он довольно комично. Другому же участнику то ли драки, то ли прелюдии к ней было на вид лет тридцать с небольшим, он и вел себя гораздо категоричнее. Ему удалось развернуть старшего лицом к выходу, а потом помочь ему покинуть здание, с силой толкнув в сторону дверей. При этом букет роз выпал из рук проигравшего, и по нему тотчас прошлась пара дорогих кожаных ботинок победителя.

На несколько секунд толпа затихла, наблюдая за неожиданным представлением, но едва стало понятно, что концерт окончен, все снова оживились и вернулись к своим делам. Будто бы и не было ничего. Только несколько человек все еще наблюдали за тем, как исчезает в уличной темноте черная фигура. Гуров подумал, что за все время оба драчуна не произнесли ни слова, что показалось ему довольно странным.

Маша осмотрелась.

– Ну и куда он делся? Это же Андрюха Красников, а вот второго не могу узнать, впервые вижу, – с тревогой в голосе произнесла она, всматриваясь через окна на улицу.

– Кто из них Красников? – спросил Гуров.

– Красников вытолкнул другого, с розами.

– Значит, второго ты не знаешь?

– Нет. Пойдем отсюда, Лева. Если они устроили разборки в такой важный день, то им же хуже. А где охранники? Когда нужны, то никогда рядом нет. Дядь Коль, где охрана-то?

– Да я знать не знаю, – вытянул шею гардеробщик.

Гуров тоже не заметил поблизости никаких охранников. Маша быстрым шагом направилась в сторону лестницы, и он тут же поспешил следом.

– А номерок-то?.. – спохватился дядя Коля, но его уже никто не слышал. Тогда гардеробщик положил его под стол, к другим, про которые тоже кто-то не вспомнил вовремя.

Зрительный зал вопреки ожиданиям был не так уж и заполнен народом. Гуров удивленно обвел взглядом пространство, даже в сторону балкона посмотрел.

– А где все?

– Избранные наверняка собираются в кабинете худрука, – пояснила Маша. – Наши спонсоры, которые приехали только за тем, чтобы посветить фейсами и заодно протолкнуть кого-то из своих наследников либо в театральные вузы или сразу на сцену. Ты не удивляйся, Лева, сейчас искусство хорошо продается.

– Я думал, что у вас все более-менее честно, – признался Гуров.

– Временами так и есть. Кстати, Екатерина Александровна, которую мы будем вспоминать и поминать, ненавидела все это. Взятки, непотизм и прочее. Мне она никогда не говорила, что я здесь не к месту, а ведь мы познакомились еще в те времена, когда я только-только пришла в труппу. Ее мнение много для меня значило.

– Ты действительно талантлива, – подтвердил Гуров и обнял Машу за плечи. – И все-таки не понимаю. Столько людей было у входа… Насколько у вашего худрука большой кабинет?

– Многие вообще заехали на пару минут да за компанию, пожать руку начальству, а не вспомнить покойницу добрым словом. Смотри-ка, розы…

Белого, желтоватого и розоватого оттенков цветы были повсюду. Они лежали вдоль края сцены, от стены до стены, они стояли в высоких золотых вазах, выстроенных вдоль центрального прохода между рядами. И вазы, и черные атласные ленты, обвивающие их длинные вытянутые изгибы, выглядели, скорее, торжественно, нежели печально. Верхний свет в зале был приглушен, зато сцена сияла со всех сторон. Любой, кто сюда приходил, сразу же обращал внимание на стоявший в ее центре длинный стол, заставленный бутылками и блюдами с закусками. Дальнюю часть сцены закрывал темно-серый занавес, напоминавший проход в преисподнюю, если бы не портрет, закрепленный на самом верху. С него прямо в душу каждому смотрела интересная женщина лет шестидесяти с некогда идеальными чертами лица. Она, подобно Моне Лизе, с улыбкой смотрела на каждого входящего, из какого бы угла он ни появился.

Гуров следом за Машей двинулся к сцене. Кое-какие места в зале были уже заняты теми, кто прибыл раньше, и Маша здоровалась практически с каждым, раздавая кивки по обе стороны прохода. Гуров тоже изредка приветственно поднимал руку, поскольку в театре был не впервые и с некоторыми Машиными коллегами тоже уже был знаком.

– Иди одна, – остановил жену Гуров. – Я присяду куда-нибудь, на сцену подниматься не буду. Неудобно.

– Я понимаю. Возьму нам что-нибудь перекусить.

– Я ничего не хочу.

– А я буду. Послушай, Лева, – понизила голос Маша. – Ты тут из-за меня, мы оба это знаем. Но не будешь же ты сидеть с пустыми руками? Или будешь? Или уткнешься в телефон? На самом деле я пришла сюда именно для того, чтобы почтить память хорошего человека. Будь умничкой, возьми себя в руки и постарайся соответствовать. Ради меня.

– Да разве я отказываюсь? Я просто не хочу есть.

– Это после рабочего-то дня, когда ты дома сметаешь половину холодильника?

– Неправда.

Маша приподнялась на цыпочки, клюнула Гурова в щеку и заторопилась на сцену. Там, возле стола, уже начали появляться ее коллеги, некоторые сразу же приступали к делу, наполняя тарелки и разливая спиртное по бокалам.

Гуров, помешкав, выбрал местечко, откуда его будет почти не видно. Пятый ряд, левая сторона, третье от главного прохода место. Остальные, кто расположился в зрительном зале, сидели на почтительном расстоянии. Гуров счел выбранную локацию очень удобной.

Он сел в кресло, машинально вынул из кармана телефон, пробежался по новостям. Не то чтобы он не мог жить без интернета, но в ожидании Маши нужно было убить время. Не найдя ничего значительного и убрав телефон, Гуров принялся рассматривать портрет на занавесе. Как там ее звали? Екатерина Александровна? Красивой была даже в преклонном возрасте. Машка у него тоже красивая. И талантливая, и это уже общепризнанный факт.

Маша живо общалась со своими знакомыми, изредка поглядывая в сторону мужа. Гуров пытался получше рассмотреть тех, кто к ней подходил, но лица этих людей были ему незнакомы. Возможно, и виделись когда-то после спектакля, если он заезжал за женой, или на съемках, куда она его приглашала, или на приемах, куда она его тащила чуть ли не силой. Никто из ее знакомых не стал Гурову приятелем, никто после не передавал ему приветы, и спустя время Маше приходилось заново что-то объяснять о каждом, если вдруг о нем заходила речь.

– Ты же с тем режиссером о чем-то долго болтал, – напоминала она. – Неужели забыл?

– Да времени прошло уж сколько?

– Месяц. Или полтора. Не больше.

– Маш, я лица запоминаю, только когда работаю. А там мы с тобой отдыхали. Я просто старался казаться вежливым.

Но человека, который в данный момент подошел к Маше и приобнял ее за талию, Гуров определенно уже видел раньше. Причем недавно. Им был тот самый Красников, один из двух мужиков, устроивших в вестибюле театра бои без правил. И, кажется, с Машей их связывали близкие отношения. Красников наклонился к ее лицу и что-то прошептал на ухо. Она замерла, слушая его, а потом отрицательно качнула головой и указала на Гурова. Красников посмотрел в его сторону и тут же отвернулся. Гуров заметил, насколько стремительно он отклонился от Маши, но не ушел, а взял тарелку и стал накладывать на нее что-то из еды, но как-то суетливо, словно пытался отвлечь внимание от себя, недавно прикоснувшегося к чужой жене.

Маша не стала задерживаться. Вернулась к мужу с двумя пустыми пластиковыми стаканчиками и бутербродами с соленой рыбой.

– Ты выбрал хорошее место.

– Конечно, у меня же жена актриса. А стаканы для чего?

– Для коньяка.

– А коньяк где?

– Его сейчас принесут. Тот, на которого ты смотрел минуту назад. Очень мне твой взгляд не понравился, Лева, поэтому решила, что вам надо познакомиться.

– Это тот самый, который тебя только что тискал на моих глазах? На кой он мне?

– Будь добр, Гуров, оставайся человеком, – Маша перегнулась через спинку кресла и коснулась губами щеки мужа. – Он был приятелем Екатерины Александровны, а она далеко не многим разрешала заходить в свою гримерку. Андрей из тех, кто тесно с ней общался до самого последнего момента. Он и похороны в одиночку организовал, и деньги собирал, и договаривался о месте на кладбище. И он меня не тискал. Мы знакомы сто лет. Он нормальный парень.

– А со мной он драться не будет? Не знаю, чего от него теперь ожидать.

– А ты не напоминай ему об этом. Захочет – сам расскажет. Я у него ни о чем спрашивать не стала.

Гуров давно уже привык к тому, что если он оказывается рядом с Машей в ее окружении, то к ним непременно присоединится кто-то третий. Далеко не всегда эти люди оказывались приятными хотя бы в чем-то, но из уважения к жене он их терпел. Но на этот раз ему даже стало интересно познакомиться с человеком, который успел устроить потасовку на поминках. Андрей, значит. Ясно. Коньяк принесет, значит. Ну пусть принесет, Гуров не против.

До того как Красников спустился со сцены в зал, подошел к Гурову и пожал ему руку, Лев Иванович успел заметить, что тот после инцидента чувствует себя довольно-таки неплохо. Словно и не махал кулаками полчаса назад. Лицо чистое, никаких ссадин, а выражение на нем самое что ни на есть дружелюбное, но с тонким налетом вины. Легкая кожаная курточка тоже в порядке, нигде не порвана, не испачкана. Но на задиру Красников все же немного смахивал, и всему виной была его совершенно мальчишечья челка, достававшая чуть ли не до кончика носа, которую он то и дело отбрасывал с лица кивком. Челка после такого движения улетала в сторону его правого уха, но надолго там не задерживалась и снова сползала на лицо.

– Лев, – протянул руку Гуров.

– Андрей. Режиссер на свободном выгуле.

– И такие бывают? – делано удивился Гуров.

– Не привязан к одному месту, – объяснил Красников. – Работаю по контракту из любой точки мира. Сегодня я в Москве, завтра в Берлине, а послезавтра в Лондоне.

– Не увозите Марию Строеву в Берлин, – попросил Гуров. – Она немножко замужем все же.

Красников натянуто улыбнулся, но промолчал.

– А ничего, что ты коньяк с общего стола стащил? – шепотом спросила у него Маша. – Так можно?

– А почему ты шепчешь? Сегодня все можно, – ответил Красников. – А мне – тем более. Полный зал сочувствующих и у каждого в руке стакан, а ты мне выговариваешь?

– Не заводись.

Режиссер был на взводе, но старался справиться с собой. Гуров благоразумно сделал вид, что не слышал их с Машей легкую перепалку.

Они с Машей сели на один ряд впереди и устроились вполоборота к Гурову. Красников, не мешкая, деловито разлил коньяк по стаканчикам. Маша заботливо держала на весу тарелку с бутербродами. Выпили, традиционно не чокаясь.

– А я ее в последний год Катей называла, – вспомнила Маша, пристально глядя на огромный портрет Верховцевой. – Она сама меня об этом попросила. Было неудобно, я только два раза так к ней обратилась, а потом снова по имени и отчеству…

– А меня она Андрюшей звала, – добавил Красников. – Еще в институте начала, при всех, будто мы давно знакомы. Я боялся, что это так ко мне и приклеится, что запишут в ряды блатных, но пронесло. А вы, наверное, с ней не были знакомы? – Красников обернулся к Гурову.

– Нет, я только по рассказам жены, – ответил Гуров. – Да и то нечастым.

– Не довелось, да, – подтвердила Маша и вдруг пнула кулаком Красникова в плечо. – Что это ты там устроил на входе?

– А ты видела? Видела, да?! – мгновенно возбудился Красников.

– Все видели, – спокойно ответила Маша. – Кто это был и почему ты его выгонял?

Красников покосился в сторону Гурова, будто раздумывая, достоин ли тот доверия. Маша заметила этот взгляд.

– Здесь все свои, Красников, – заметила она. – Верь мне.

– Ладно, как бы там ни было, но я считаю, что этот мудила виноват в смерти Верховцевой, – понизил голос Красников. – И после этого он приперся сюда, чтобы выразить свои соболезнования, прикинь? Если бы у меня не было других дел, то, поверьте, мало бы ему не показалось. Хорошо, что ноги унес, падла.

– Но он хотя бы принес цветы, – заметил Гуров. – Не то чтобы я упрекал вас в том, что вы пришли с пустыми руками, но ваш противник, мне показалось, не имел в мыслях ничего дурного. И насчет цветов – вся сцена завалена именно розами. Ее любимые? Или просто традиция такая – провожать в последний путь актера, положив на сцену именно розы? А если, например, я принесу сирень или гладиолусы?

– По-моему, вы не понимаете… – начал Красников, но Маша его опередила.

– Мы вот с тобой тоже не принесли, – сказала она, пристально глядя на Гурова. – Но виноватой себя не считаю. Знаю я, куда потом эти цветы денут. Растащат по гримеркам и по домам.

– Именно поэтому и я не стал их покупать, – подхватил Красников. – А тот тип свои цветы пусть себе засунет…

– А почему вы решили, что тот мужчина виноват в смерти Екатерины Александровны? – перебил Гуров и отпил коньяк. – Заявление более чем серьезное. Доказать сможете?

Красников привстал, поднатужился, стянул куртку и бросил ее на спинку соседнего кресла. После выпитого ему явно стало жарко, а тема разговора добавляла определенный градус к возбуждению, и это не могло ускользнуть от внимания Гурова.

– Его имя Леонид Семенович Чернухин. Он адвокат, и довольно известный, – сказал Красников.

– А кто он? Откуда взялся? Что связывало его с Екатериной Александровной? – заинтересовалась Маша и взглянула на Гурова. – Лева, может, ты слышал его имя?

– Нет, но, возможно, вспомню, если наш знакомый продолжит, – Гуров многозначительно посмотрел на Красникова.

– В последнее время я близко общался с Верховцевой, поэтому невольно оказался в числе тех, кто был в курсе ее проблем, – пояснил он. – Если честно, она не со многими делилась, а уж помогали ей и вовсе единицы.

– И вы были в их числе?

– Разумеется.

Назревал конфликт, которого Гуров совсем не желал. Однако высокопарность так и сквозила в словах Красникова, и Гуров почему-то не смог себе отказать в удовольствии поддеть его. Поняв, что перебарщивает, он умолк, тем более что Маша успела бросить на него предупреждающий взгляд.

– Последние несколько месяцев мы редко общались, все больше по телефону, – не сводя взгляда с мужа, произнесла она. – Но съемки же, гастроли. Она все понимала. Сначала во Франции мы были две недели, потом понеслись с премьерой по городам и весям: Владивосток, Казань, Нижний Новгород, Питер. Ты помнишь, Лева, что меня почти два месяца в светлое время суток дома не бывало?

– Плюс три недели, когда ты моталась по бескрайним просторам разных стран, – быстро вставил Гуров. – И это только за последние полгода.

– Ты же все понимаешь! – быстро заморгала Маша. – Все эти приемы, интервью, репетиции. Но я сама ей звонила, верите, мужики? Она всегда была рада меня слышать и просила беречь себя. «Машенька, вас там хорошо кормят? В чемодане всегда должен быть вермишелевый суп в пакетике, чтобы, если не получится поесть нормально, можно было приготовить в номере гостиницы горяченькое!» Ей даже и в голову не приходило, что можно просто сходить в ресторан, ей казалось, что всегда необходимо иметь под рукой какой-то запас. Или вот еще: «Машуль, а в Болгарию случайно не поедешь? Расскажу тебе про пару столичных магазинчиков, где я крем брала. Привезешь мне баночку?» Не привезла я ей ничего. И уже не привезу.

Красников дернулся всем телом в сторону Маши.

– Мать, ну ты чего…

Он протянул руку к Машиному лицу и провел рукой по ее волосам, но только один раз, и сразу же убрал руку. Маша тут же полезла в сумку за бумажной салфеткой, а Красникову дала подержать свой пустой стаканчик. Другой бы на месте Гурова поперхнулся от увиденного и нарисовал в мозге сто постельных сцен, но он, напротив, будто прозрел и увидел в жесте нового знакомого нечто другое. Жест этот был искренним, дружеским, успокаивающим, нисколько не наигранным и даже неловким. Сам же Красников таким образом выражал желание защитить и готовность подставить плечо. Ничего более тонкого и глубокомысленного его движение не скрывало – любовники так друг к другу не прикасаются, они бы, наоборот, постарались при Гурове держаться на расстоянии и демонстративно расселись бы по разным углам. И Гуров в глубине души выдохнул, потому что автоматически уже успел записать Красникова в соперники. Вообще-то Машу он почти ни к кому из ее коллег уже не ревновал, так как повода она не давала и зарекомендовала себя верной женой и отличным другом, поэтому сегодня будто бы снова вернулся в свою глупую юность.

– Верховцева вспоминала о тебе, когда мы встречались. Называла тебя крохотулечкой с большими глазами, – решил насыпать соль на рану Красников. – Да уж… Живешь себе, а потом…

На Машиных глазах выступили слезы.

– Так, хватит себя казнить, – приказал Маше Красников. – Не ты ее мучила, а другой человек.

– Чернухин, полагаю, – подсказал ему Гуров. – Интересно было бы послушать.

– Именно так, – подтвердил Красников. – Вы спрашивали, могу ли я доказать его причастность к ее смерти? Могу.

– Каким же образом он ее довел до могилы?

– Содрал все деньги с ее счетов, дал надежду, а потом еще и пытался к ней подкатить. Но тут уж у него ничего не получилось.

Маша застыла, прижав салфетку к одному глазу.

– Ты шутишь?

Красников осмотрелся с видом великого заговорщика.

– Подставляйте свои стаканы. Я тут единственный, кто знает правду. Все, что вы услышите впоследствии, будет являться грязной сплетней.

Как ни странно, но Гуров даже почувствовал интерес к услышанному.

Коньяк тотчас был разлит снова. Маша наконец справилась со своим моральным самочувствием, и Красников, в очередной раз стряхнув с лица конскую челку, снова обвел тяжелым взглядом зал.

– Людей пришло мно-о-го, – заметил он. – Только далеко не все вернулись сюда, чтобы помянуть Верховцеву. А ведь многим из них она помогла встать на ноги. Устраивала их детей в вузы, занималась с ними дополнительно. Скользкие твари. Ладно, так можно до бесконечности… Теперь про Чернухина.

– Он адвокат, – напомнил Гуров.

– Известный, – уточнил Красников. – Лет десять назад даже вел свою передачу на телевидении, но недолго, и ее быстро прикрыли. Вроде бы не имела высоких рейтингов. Брался за самые сложные дела, выстраивал такие мощнейшие линии защиты, что после каждой его победы все стороны обвинения коллективно уходили в запой. О нем даже статью в каком-то журнале написали, где его назвали «феноменальной личностью».

– Ты про Екатерину Александровну не забудь, – подсказала Маша.

– Так я к этому и веду. С Верховцевой он познакомился не просто так, а по серьезной причине: ее племянник год назад попался на сбыте наркоты. Виталик его имя. Пацану тогда было двадцать три. Из родни осталась только одна тетка, бездетная вдова – наша Екатерина Александровна Верховцева. Она мне рассказывала, что он был единственным и поздним ребенком ее родной старшей сестры, что появился на свет исключительно благодаря сильному желанию женщины в возрасте пятидесяти лет стать матерью. Забеременела та мадам неизвестно от кого и была счастлива в своем безумии. Разумеется, она меньше всего думала о том, что просто не успеет насладиться материнством в полной мере. Так оно и вышло. Верховцева тащила на себе и сестру, и ее сына, а когда сестры не стало, то заменила Виталику и мать, и отца, и спонсора. Он тогда только-только школу окончил. Верховцева помогала ему по мере сил и возможностей. Говорила, какой он хороший, что тоже ей вроде родного сына. Одна же кровь. Гордилась, когда поступил в институт, и переживала, когда бросил учебу и устроился официантом в некий крутой ресторан. Кажется, грузинский. Вообще-то Виталик метил в сторону кухни, вроде бы хорошо готовил и хотел пойти учеником к шеф-повару, но в ресторане об этом и слышать не хотели, потому что талант все-таки нужно подкреплять определенными знаниями, а Виталик учиться на кулинара не хотел. Потому просто подавал клиентам еду, но надежды просочиться на кухню не терял. И вдруг – опаньки! – полиция скручивает его на станции метро «Баррикадная» в тот момент, когда он передает какой-то девушке подозрительный сверток. Оказалось, что в свертке том почти килограмм метадона. А Виталик и ведать не ведал…

– Ну конечно, он не знал, что и кому отдает, – не выдержал Гуров. – Бедный Виталик.

– Лева! – взмолилась Маша. – Тебе-то откуда знать?

– Куда мне… – вздохнул Гуров. – Ладно, послушаем дальше.

Красников даже не взглянул на Гурова, но этого и не требовалось, чтобы понять, что ему тоже не понравилось замечание, брошенное вслед его рассказу.

– Верховцева, разумеется, не хотела, чтобы парень попал за решетку. Тем более что там вообще какая-то темная история была. Он наркотиками не увлекался, это подтвердили его знакомые и экспертиза. Но, как показывает практика, одно другому не мешает. Взяли его не за то, что он употреблял, а за сбыт.

– От восьми до пятнадцати лет, если в свертке действительно обнаружилось кило метадона, – сказал Гуров. – Сколько ему дали?

– Восемь лет и дали, – машинально ответил Красников. – А вы что же, имеете какое-то отношение к юриспруденции?

– Имею. Непосредственное. Уголовный кодекс знаю наизусть и с удовольствием цитирую его при каждом удобном случае. А если серьезно, то работаю следователем. Зря сказал?

Красников усмехнулся, потом зачем-то заглянул в свой стаканчик.

– Вроде бы и не обидели, а рассказывать расхотелось. Поймите правильно, но я родился в восьмидесятых годах прошлого века, а тогда вся страна перекраивалась, мы бунтовали по полной. Я был хулиганом и неплохо знаю вашу братию. Хороших людей там мало.

– Прекратите оба, – попросила Маша.

– Так вот, о племяннике… – продолжил Красников. – Я его лично не знал, но Верховцева была честна со мной. Я не придумываю, мне не показалось. Она могла поругать его, видела его недостатки, но тут… Нет, она так и не поверила в то, что он связался с наркотиками. И я не поверил. Что-то здесь нечисто.

– Жаль парня, – согласился Гуров. – Если чисто по-человечески, то жаль. И его, и Екатерину Александровну. Но насчет количества хороших людей в полиции вы, наверное, неправы. Просто их не видно и не слышно, но они круглосуточно выполняют свою работу и делают это прекрасно. Я старше вас, но если мы живем в одной эпохе, то вынужден согласиться: время тогда было сложное, в наших рядах тоже творилось черт знает что. Поэтому давайте остановимся на том, что я вас понимаю. Пойдет? Повторюсь: парня жаль.

Наверное, меньше всего Красников ожидал услышать слова полицейского о том, что ему жаль преступника, но Гуров совсем не кривил душой, которая за годы его непростой работы, в том числе и в психологическом плане, все еще отказывалась каменеть. Как он ни старался, но так и не смог равнодушно смотреть в глаза родным и близким, которые действительно не знали о том, что происходит. А таких незнающих встретилось Гурову ой как немало. Была среди них и беременная жена серийного убийцы, упавшая перед Гуровым на колени, и вежливый совершенно седой отец избалованной дочери-студентки, которая по пьяни придушила подругу, и простодушный парень с размерами Арнольда Шварценеггера, которого пыталась отравить любимая жена, возжелавшая заполучить его квадратные метры, и еще матери, бабушки, дети и даже старая овчарка, бросившаяся на Стаса Крячко во время задержания ее хозяина, ради выкупа похитившего у своего начальника тринадцатилетнюю дочь. Все эти люди вместе с собакой искренне любили своих родных и, как показывало потом следствие, знать не знали, что сами ходят по краю лезвия. Кто-то, узнав правду, не хотел сначала в это верить, даже пытался отбить задержанного, как та овчарка, но всем им в конечном счете пришлось смириться и жить в новой и довольно страшной реальности. Однако и среди преступников находились те, кто преступил закон не от большого ума, а, наоборот, из-за того, что ум был придавлен величайшими фальшивыми перспективами, ведущими прямиком за решетку. Многие решались пойти на «дело» именно из-за денег, и Гуров примерно представлял себе внука покойной Верховцевой. Обласканный, ни в чем не знающий отказа, зацелованный до смерти, но почему-то не думающий о том, что когда-нибудь его тетя навеки оставит его одного. Вряд ли он начал торговать наркотиками ради прибыли. Скорее, захотелось острых ощущений. Но на девяносто процентов и сам уже был в числе наркоманов или вот-вот был готов начать. Именно таких дураков и жалел Гуров. Правда, недолго.

– Думал, что в полиции живых людей уже не осталось, – Красников потер пальцем правый глаз.

– Приму за комплимент, – слегка поклонился Гуров.

Маша с благодарностью посмотрела на мужа и вдруг вскинула руку, увидев кого-то за спиной Гурова.

– Катя! Катя, сюда!

– О, это Ветрова, что ли? – Тут же вывернул шею Красников. – И правда, она. Совсем не узнать. Кать, иди сюда.

Маша повернулась к мужу.

– Лева, прости, я ее не видела целую вечность, – виновато улыбнулась Маша.

Гуров обернулся. К ним приближалась высокая стройная девушка в черной водолазке. На Гурова она уже издалека смотрела с вопросительной улыбкой.

– А где здесь можно покурить? – резко поднялся Гуров. – Кажется, раньше можно было как-то попасть на улицу не через главный вход. Не укажете дорогу? Я помнил, но забыл.

Курить разрешалось только за пределами здания театра, о чем Гуров вспомнил сразу же после того, как спросил. Он не так часто бывал за кулисами, но запомнил путь к служебному входу. Туда он и отправился в полном одиночестве – ни Маша, ни Красников и не думали о том, чтобы составить ему компанию.

Служебный вход вывел Гурова в узкий переулок, по всей длине уставленный машинами. Очевидно, это был транспорт работников театра. По правую руку гудел плотный транспортный поток, забивший многополосную проезжую часть; изредка мимо проходили люди, которые даже не поворачивали головы в сторону переулка. Местечко это, несмотря на близость туристических троп, казалось надежно скрытым от посторонних глаз, но поклонники, которых в этот час рядом не наблюдалось, наверняка прекрасно знали об этой локации.

Гуров вынул пачку сигарет и замялся в поисках зажигалки, шаря по карманам. При нем ее не оказалось, и он даже расстроился по этому поводу. Выпитый коньяк не давал замерзнуть на нешуточном ветру, но Гуров все же поражался резкому похолоданию.

– Двадцать седьмое ноября, – вслух произнес он. – А такое ощущение, что середина января…

Ему хотелось, чтобы действо поскорее закончилось и можно было убраться домой, спокойно обнять жену и уснуть под теплым одеялом, но было понятно, что в театре и не думают прикрывать поминки. Маша и Красников, будь он неладен, наверняка обсуждают последние сплетни, и отсутствие Гурова им только на руку. Впрочем, он даже с некоторым облегчением оставил их одних. Он все равно не знает их общих знакомых и не варится в их среде.

Слева что-то вспыхнуло и тут же погасло, будто бы зажглась и тут же потухла неяркая лампочка. Но Гуров успел заметить, что свет исходил из салона одной из припаркованных в переулке машин. Из самой первой в стройном ряду. Это был новенький «Фольксваген Поло», с кузовом густого синего цвета, на крыше которого медленно шевелились волны света от уличных фонарей.

Гуров тотчас направился в ту сторону. Он хотел разжиться огоньком и принял свет в салоне машины как знак судьбы. Подойдя к окошку, он нагнулся и заглянул внутрь. В этот момент стекло опустилось, и Гуров увидел бледное мужское лицо. Надо лбом блеснули стекла обычных очков для зрения.

– Вороне бог послал кусочек сыра, – радостно объявил Гуров, ежась на ветру. – Прикурить не найдется?

Глава 2

Водитель отвернулся, потянулся к соседнему сиденью, и Гуров увидел букет цветов в прозрачной хрустящей упаковке. Цветы мужчина аккуратно переложил на заднее сиденье, под ними оказалась черная барсетка. Из нее-то и появилось то, чего так не хватало Гурову для полного счастья, – недорогая зажигалка в сером пластмассовом корпусе, какую можно было приобрести в любом магазине.

Гуров прикурил, но зажигалку возвращать не спешил. Мужчина вопросительно посмотрел на него.

– Вы в порядке? – спросил Гуров, выдохнув сигаретный дым.

– В каком смысле? – глухо спросил мужчина.

– Вам недавно бока намяли. На вашем месте любой другой уехал бы отсюда, а вы вот не стали. Ждете обидчика, чтобы поговорить с ним наедине?

Дверца машины приоткрылась, но Гуров был к этому готов и сделал быстрый шаг назад, так что его не задело. Но резкого ответа на свои слова он не ждал, поскольку уже понял, что человек, с которым он разговаривает, скорее, находится в подавленном состоянии, нежели жаждет возмездия. Вон как спокойно с букетом обращался, будто с какой-то драгоценностью.

Человек, вышедший из салона, теперь стоял напротив Гурова. Они были одного роста и даже, пожалуй, в одном весе. И да, Гуров не обознался. Он запомнил его именно таким, каким видел в вестибюле театра: тот же черный костюм-тройка и уже знакомое лицо. Правда, в первый раз он казался более неповоротливым, чем сейчас, и дело было, скорее всего, в том, что ему пришлось отвечать на неожиданное нападение. Мало кто бы не растерялся в его случае. Да еще этот букет.

– Вы кто? – спокойным тоном поинтересовался мужчина.

– Моя жена здесь работает, – и Гуров кивком указал на стену позади себя. – Так вы в порядке или нет? Чернухин Леонид Семенович, если не ошибаюсь? Адвокат?

После этих слов он протянул мужчине зажигалку. Тот молча сунул ее в карман и внезапно повернулся к машине.

– Всего доброго, – бросил он через плечо.

Что-то зацепило Гурова в этом человеке. Чернухину только что напомнили о его публичном позоре, а он на это вообще никак не отреагировал, хоть и мог бы. «Трусит? Нет, не то, – быстро оценил Гуров. – Нескандальный. Иначе бы ответил на мои слова не молчанием, а как-то иначе. Но он не стал этого делать. Нежелание что-либо объяснять не всегда означает побег от проблем. Иногда это признак хорошего воспитания и наличия стальных нервов».

На дороге просигналила машина, и Чернухин машинально повернул голову на звук. Краем глаза заметил, что Гуров не уходит, и снова развернулся к нему всем корпусом.

– Мы не знакомы, – утвердительно произнес он. – Я бы запомнил.

– Не сомневаюсь, – подтвердил Гуров.

– Не знаю, кто вы и откуда меня знаете, – торопливо заговорил Чернухин и суетливо осмотрелся. – Я приехал почтить память человека, которого неплохо знал, но мне не дали этого сделать.

– Я видел.

– Что ж… У меня просьба.

– Слушаю вас.

– Передайте ей мои цветы. Она любила именно белые розы.

– А сами не хотите это сделать? – спросил Гуров. – Могу показать другую дорогу к сцене.

– Нет, не хочу.

Гуров замешкался. Ситуация складывалась неловкой, но если смотреть на нее со стороны, то ничего предосудительного в просьбе адвоката он не увидел. Тем не менее Красников обвинил Чернухина в смерти актрисы, но можно ли верить словам того, кто решает проблемы кулаками? Такие, как это часто бывает, склонны к принятию быстрых и необдуманных решений, не имеющих под собой веских оснований.

– Давайте ваш букет, – поежился он.

Чернухин нырнул в салон и достал цветы. Оказалось, что стебли цветов сломаны, а через прозрачную оберточную бумагу можно было наблюдать несколько оторванных, видимо, во время перепалки, белых лепестков. Чернухин перевернул букет вверх ногами, слегка потряс им, и лепестки благополучно упали ему под ноги.

– Прямо в таком виде и возложите, – попросил он.

Гуров взял в руку протянутый ему букет. В этот момент мимо переулка по тротуару проходила пожилая женщина. Заметив момент передачи букета, она оторопело остановилась на месте. Гуров, подождав, салютовал ей сигаретой.

– Тьфу! – выругалась женщина.

– И вам добрый вечер, – слегка поклонился Гуров.

Женщина ушла. Гуров на миг закатил глаза.

– Все видят только то, что хотят, – тихо произнес Чернухин. – Со мной вышла та же история.

– А вы не находите странным, что откровенничаете с тем, кого впервые видите? – прищурился Гуров.

– Нет, не нахожу, – все тем же ровным тоном ответил адвокат. – Вы лицо постороннее, в том-то все и дело. Я не хотел приезжать, но пересилил себя. Екатерина Александровна была моим другом. Я помогал ей, защищал ее, но мои действия были не так поняты. И кем?..

– Кем?

– Тот тип, который вдруг решил, что он имеет право решать, кому можно с ней проститься, а кому нет, не так-то и прост.

– Увольте, – попросил Гуров. – Только без сплетен, можно?

– Да какие тут сплетни, – дернул головой Чернухин. – Все уже давно всё за других решили. Жестокие люди в страшном мире. Непонятно только, кто кого испортил: мир людей нагнул или наоборот. Вот и мне досталось. Но, знаете, я буду выше этого. Я не пойду снимать побои, а они есть. Здесь темновато, но у меня разбита губа и, кажется, завтра созреет фингал под глазом. Я мог бы заявить на него в полицию, мог бы вообще весь театр засудить, но я не стану этого делать. А все потому, что Екатерина Александровна меня бы отговорила. Она терпеть не могла склоки и скандалы.

Гуров мог слушать вечно, но сильно замерз. Куртку он оставил в театре. Та исповедь, которая неожиданно обрушилась на него, была сейчас совсем не кстати, но развернуться и уйти он тоже не мог, потому просто надеялся на ее скорейшее завершение.

Чернухин тоже не собирался долго разглагольствовать. Помолчав, он протянул Гурову руку.

– Еще раз благодарю вас за содействие. И за понимание.

Гуров взглянул на букет.

– Положу на сцену, – пообещал он.

– Вы уж не обманите. Всего доброго.

Он сел в машину, а Гуров заторопился прочь. Возле двери он обернулся – Чернухин завел-таки мотор, явно собираясь уезжать.

«Значит, не будет больше тут сидеть и страдать», – решил Гуров и заторопился в тепло.

Компания между тем мило проводила время и без Гурова. Новая знакомая оказалась актрисой из Питера, приехавшей в Москву на съемки. Гурову она понравилась – вся такая мягкая, не напористая, не громкая, какими часто оказываются люди искусства, старающиеся произвести впечатление. С Верховцевой она была знакома мало, но получила незадолго до ее кончины ценный подарок: та отметила качественную игру молодой актрисы и пожелала ей удачи на актерском поприще, причем сказала ей это лично на съемочной площадке, где исполнила свою последнюю роль в кино.

С появлением Кати Красников расцвел. То ли под парами коньяка, то ли от присутствия на горизонте симпатичной молодой женщины, но теперь он неуловимо преобразился во всем, включая манеру речи. Он то выкатывал грудь, то принимал расслабленную позу, всячески себя демонстрируя. Но тем не менее про Верховцеву не забыли. То Маша, то Красников нет-нет, но разворачивали разные темы разговора в сторону воспоминаний о покойной Екатерине Александровне.

Домой засобирались примерно через полчаса. Выходя из зрительного зала, Гуров не удержался и взглянул в сторону сцены, где за столом уже сидели какие-то люди, а высокий худой парень в оранжевой рубашке мялся перед микрофоном, что-то бубня об обещаниях, скромности и преданности. Его слушали вполуха, а сама Верховцева взирала на все так же в самой глубине сцены, совсем близко к занавесу, на складках которого покоился одинокий букет в прозрачной оберточной бумаге. Стебли роз были сломаны, а сами цветы выглядели довольно потрепанными.

Гуров сдержал свое обещание.

Генерал-майор Петр Николаевич Орлов с самого утра чувствовал себя неважно. Он покашливал, иногда ощущал легкий озноб, а головная боль и вовсе не отпускала с прошлого вечера. «Не дай бог, – хмуро подумал Орлов, снимая трубку телефона. – И ведь в прошлом году примерно в то же время заболел, кажется. Да что ж такое…»

– Вера, Гурова ко мне, – приказал он Верочке. – Если Крячко на месте, то и его тоже.

– Сделаю, Петр Николаевич.

– А чайник горячий?

– Кофе или чай?

– Чай, Вера. Спасибо.

Орлов положил трубку и прислушался к себе. Разумеется, никаких перемен к лучшему в своем самочувствии он не ощутил. Мелькнула мысль о том, что, может, если забыть о недомогании и загрузить себя работой, то хворь пройдет сама собой. Он подвинул к себе лист бумаги, полученный в «дежурке». Перечитал, осмыслил. Перечитал снова.

Вера вошла в кабинет вместе с Гуровым и Крячко. Обошла их быстрым шагом и заботливо поставила перед Орловым большую кружку с горячим чаем.

– Больше ничего не нужно?

– Нет-нет. Благодарю.

Вера исчезла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Плохо выглядишь, – констатировал Гуров, бросив на Орлова веселый взгляд.

– И тебя с добрым утром, – тут же отозвался Орлов. – Пришли оба – это хорошо.

Стас и Гуров расселись по обе руки от Орлова.

– Читайте. – Орлов протянул сводку Гурову.

После прочтения первых строчек Гуров напрягся.

– Как интересно, – произнес он, протягивая бумагу Стасу. – Посмотри-ка.

– Как всегда. – Орлов прикоснулся к краю кружки и, обжегшись, тут же убрал руку. – Что там тебе интересно, Лев Иванович?

– Я только вчера с ним беседовал, – ответил Гуров. – Интересное совпадение.

– Знакомый?

– Я бы не сказал. Столкнулись случайно и перебросились парой слов.

– Адвокат Чернухин Леонид Семенович, 1966 года рождения. Знакомое имя, мелькало где-то, но теперь, конечно, уже и не вспомню, – пробормотал Стас. – Ножевое в область сердца. Найдена предсмертная записка.

– Да я бы не сказал, что он собирался покончить с собой, – вспомнил Гуров. – Во всяком случае, никакой обреченности в нем не чувствовалось. Конечно, нельзя быть ни в чем уверенным. Может, после нашей встречи у него еще что-то случилось.

– Ты не мог бы выражаться яснее? – вскинул голову Орлов. – Не говори загадками.

– Извини, Петр Николаевич. Ты прав, – очнулся Гуров. – Вчера мы с женой были в театре на поминках актрисы Верховцевой, и Чернухин тоже хотел присутствовать, но ему не дали этого сделать. Прямо на пороге с ним завязал драку Андрей Красников, который косвенно обвиняет его в смерти Верховцевой. Та еще была картина, признаюсь. Чернухин в итоге с позором удалился, а вот с Красниковым я позже поговорил. Крайне несдержанный кадр. Где-то минут через сорок я вышел покурить на задний двор театра, где заметил в одной из припаркованных машин Чернухина. Он попросил меня отнести на сцену букет цветов, поскольку сам в театре появляться не планировал. Ну я и отнес. До этого мы перебросились парой слов, и мне он показался приличным человеком, не желающим развивать конфликт. Спокойный и вежливый даже после произошедшего. Конечно, он был расстроен, и я его понимаю – когда тебя на глазах у публики мутузит какой-то псих, то на выбор только два варианта развития событий: либо ты даешь отпор, либо уходишь. Так вот, Чернухин предпочел уйти. Кстати, он успел пожаловаться на то, что после инцидента его лицо уже не будет выглядеть прежним. Якобы Красников разбил ему губу и подарил синяк под глазом. Так что эти отметины тоже должны быть на трупе.

Стас хрустнул костяшками пальцев, с интересом глядя на Гурова.

– Какая увлекательная у тебя жизнь, Лев Иванович, – с уважением протянул он.

– Теперь ты понимаешь мое удивление? – бросил через плечо Гуров.

– В следующий раз на поминки пойду вместе с вами.

Генерал-майор шумно отпил чай.

– Отправляйтесь на место происшествия, – отдышавшись, сказал он. – Точный адрес возьмете в дежурной части. В сводке все описано слишком скудно, а ты, Гуров, довольно интересные вещи рассказал. Труп Чернухина обнаружен в его собственной квартире всего полчаса назад. Самое раздолье для вас, пока шумиха в прессе не началась.

– Даже это можно ожидать?

– А что ты хочешь? К нему на прием записывались за несколько недель, – пояснил Орлов. – Знаменитым в наших кругах все же был. О нем в прокуратуре легенды ходят.

– Странно, почему я о нем ничего не слышал, – пожал плечами Гуров.

– Вспомнил! – Хлопнул ладонью по колену Стас. – Дело об убийстве в Измайлове. Этот Чернухин тогда к нам на Петровку приезжал. Ну же, вспоминай, Лева! Давно было, лет восемь или даже больше назад.

Гуров непонимающе захлопал ресницами.

– Не важно, – махнул рукой Стас. – Там убийцей семнадцатилетний пацан оказался… Ох, как он его вытаскивал – любо-дорого было смотреть! Судебный процесс долго обсуждали в интернете. Чернухин действительно был мастером своего дела. Измайлово, Лев! Труп же! Не помнишь? Ай…

Так и не сумев донести мысль, Стас в изумлении уставился на Гурова.

– Это был единственный труп за все время твоей работы в полиции? – невозмутимо поинтересовался Гуров. – Труп! Удивил так удивил.

– Такие чаще всего заканчивают плохо, – вставил Орлов. – А суицид, как мы знаем…

– …понятие растяжимое, – закончил Гуров и встал. – Ну что ж, тогда мы погнали. И ты бы, Петр Николаевич, шел домой. Плохо выглядишь.

– Слышал уже, – ответил Орлов. – Если что, то я на связи.

– И днем, и ночью. Помним.

Ожидалось, что по указанному адресу будет располагаться как минимум элитный жилой комплекс, но на деле оказалось все иначе. Вместо жилья, отделанного с крутизной, сыщики увидели шестнадцатиэтажный блочный дом, каких по стране найдутся тысячи. Сам дом был старым, и жильцы уже не особенно следили за эстетикой наполнения лоджий и балконов, на которых виднелись и старые лыжи, и белье, сушившееся на веревках, и остатки высохшего летнего гербария, свисающие с балконных перил. Возле подъезда никого не было, но неподалеку, рядом с кустами жасмина, торчал паренек с круглой черной собачкой на поводке. На Гурова и Крячко он смотрел очень внимательно, будто бы ждал их появления.

– Орлов боялся, что пресса прибудет, а тут нас даже никто из своих не встретил, – заметил Стас, обходя свою машину, на которой они с Гуровым прибыли на место происшествия.

– В дежурной части предупредили, что нас участковый встретит. Наверное, ждет в квартире. Какой там этаж?

– Второй.

– Низковато проживал наш адвокат.

– Куда ж выше-то? Звезд с неба нахватал, да и хватит.

Они без труда зашли в подъезд, дверь которого удерживал в приоткрытом состоянии увесистый булыжник. Экран домофона отливал чернотой, и Гуров, хмыкнув, несколько раз нажал пальцем на кнопки, проверяя исправность домофона, но тот на его усилия, разумеется, никак не отреагировал.

– Сломан же, – донеслось со стороны жасминовых кустов.

Стас обернулся на голос паренька, выгуливавшего собачку.

– Непорядок, – сказал Стас.

– Дольше двух дней не выдерживает. Ломают, – приближаясь, ответил парень. – Тут рядом алкаши тусят, а в дом по ночам греться приходят. Их никто из жильцов не пускает, вот они и ломают домофон, чтобы можно было проникнуть внутрь.

– А вы для них еще и дверь подъезда отворили, – усмехнулся Гуров.

– А это уже для нас. Она сама по себе захлопывается, и в дом уже не попасть, – пожал плечами парень.

– Вроде бы не край мира, но почему такие проблемы с домофоном в наше-то время?

– Не знаю. Какая-то нелепая фигня. Не ко мне вопрос. Знаю, что кто-то мастера хотел вызвать, но все равно ничего не изменилось.

За разговорами они пешком поднялись на второй этаж. Оказалось, что собеседник жил в левом этажном крыле, а квартира Чернухина располагалась в правом.

– Если что, то участковый со мной уже поговорил, – на прощание сказал парень. – Я в курсе того, что сосед умер.

– Ах вот оно что. То-то ты нас как дорогих гостей встречаешь, – догадался Гуров. – Ну тогда и я спрошу. Как долго ты здесь живешь?

– С рождения, – без запинки ответил парень. – Но соседей знаю только из своего крыла, а тех, что напротив, даже не всех и вспомню.

– Значит, имя Леонид Семенович Чернухин тебе ни о чем не говорит?

– Абсолютно.

– И никого подозрительного ты за последние сутки здесь не видел?

– Не-а. Я дома работаю, только с собакой и выхожу погулять.

Стас оказался прав – дверь сыщикам открыл взволнованный участковый. На вид ему было лет двадцать пять, и, похоже, он впервые оказался на месте преступления.

Однокомнатная квартира, в которой был обнаружен труп адвоката, поражала крошечными размерами. Надвое ее делила всего одна стена, по обе стороны которой располагались комната и кухня. Крошечная прихожая была настолько маленькой, что Гурову и Крячко пришлось заходить в квартиру по одному. Ремонтом в жилище и не пахло, а кухонный гарнитур, впрочем, как и мебель в комнате были куплены еще в восьмидесятые годы прошлого века. Заходя в комнату, Гуров споткнулся о край выцветшего синтетического паласа.

Тело Леонида Семеновича Чернухина располагалось в самом центре комнаты, и оттого она, и без того малометражная, казалась еще меньше. Чернухин лежал на спине, широко раскинув руки и выставив вверх широкий подбородок. Глаза были закрыты, на лице навечно застыло то самое выражение, которое Гурову не раз приходилось видеть у мертвых людей. Никаких эмоций. Ни боли, ни страха, ни удивления. Будто выключили человека. Теперь, при свете, Гуров смог гораздо лучше рассмотреть его лицо с глубокими складками возле рта. И одежда на трупе была та же, что и прошлым вечером, включая черный костюм-тройку, белую рубашку и темно-серый галстук. Из груди Чернухина торчала рукоятка ножа. Самого лезвия не было видно, настолько глубоко оно ушло в грудь жертвы, заставив остановиться его сердце.

Участковый назвал свою фамилию – Петренко. Он нервничал, переступая с ноги на ногу, стоял в дверном проеме и не решался подойти к телу.

– Кто обнаружил труп? – спросил Гуров.

– Его знакомая, – с готовностью ответил Петренко. – Зовут Оксана Мирошникова, прописана в Москве. Работает в обычной больнице, медсестрой в гинекологическом отделении. Приехала к Чернухину сегодня утром, а тут, говорит, такое. Я мимо этого дома как раз на работу шел, она мне навстречу из подъезда и выскочила. Сказала, что случайно увидела из окна человека в форме и решила попросить помощи. Ее контакты я записал, не волнуйтесь.

– Отпустили?

– А что, задерживать? За что? Сказала, что ей тоже надо на работу. Утренняя смена, все дела. Назвала номер больницы и сказала, что будет там до утра следующего дня. Домашний адрес тоже оставила.

– Ничего странного в ее поведении не заметили?

Петренко уставился в потолок, нахмурился.

– Да нет, не заметил. Она быстро взяла себя в руки. Плакала, конечно. Боялась в комнату заходить. Я с ней поговорил, предупредил, что полиция с ней свяжется. Ответила, что все понимает. Не заметил я ничего странного.

– Зачем она приехала к Чернухину рано утром, не сказала?

– Сказала, что привезла ему какую-то еду. Она в холодильнике.

– Какая забота. Какие отношения связывали ее с жертвой?

– Я не спросил.

– А с соседями удалось поговорить?

– Да, но не со всеми. Кого-то попросту не застал. Тут соседка за стенкой, оказывается, Чернухина отлично знала. Вообще-то эта квартира досталась ему в наследство от матери, они здесь жили с ней вдвоем долгое время. После смерти матери Чернухин женился и переехал, а квартира все это время пустовала. Он не продал ее и никому не сдавал. Но примерно три месяца назад вдруг появился здесь с вещами. Соседке сказал, что его семейная жизнь развалилась, поэтому он все оставил жене и сыну, а сам вернулся сюда. Мирошникова сказала, что навещала его иногда.

– Просто навещала?

– Так точно. Хотя ключи у нее были, она ведь дверь сама открыла. Но она здесь не живет. Я бегло осмотрелся и не заметил ни одной женской вещи. Ни тапочек, ни цветастых прихваток на кухне, ни каких-то мелочей типа расчесок или духов, которые любят оставлять девушки. Вы же тоже, наверное, заметили, что это абсолютно холостяцкая берлога. В холодильнике пусто, посуды минимум, а из еды только то, что принесла Мирошникова.

Гуров окинул взглядом комнату. Предметы и милые сердцу безделушки, которыми обычно окружают себя люди, здесь действительно отсутствовали. Из-за застекленных дверей шкафов смотрели пустые книжные полки. Единственное окно закрывал дешевый тюль, а на подоконнике виднелась стопка рекламных газет, которыми обычно забивают почтовые ящики.

Гуров опустился на корточки рядом с трупом, внимательно всмотрелся в его лицо. На нижней губе Чернухина алела свежая ссадина, а под левым глазом расплылось едва заметное темное пятно.

– Стас, помнишь, что вчера в театре между Чернухиным и Красниковым случилась потасовка?

– Конечно.

– Думаю, у нас есть первый подозреваемый.

Петренко шмыгнул носом. Крячко тут же повернулся к нему.

– Следы не затоптал?

– Обижаете, – улыбнулся участковый.

– Ничего, что я на «ты»? – подмигнул ему Стас.

– Так даже лучше.

– Стас, поторопи наших, – попросил Гуров. – Выехали раньше нас, а ни слуху ни духу. На журнальном столике половинка листа, вырванного из блокнота, – это и есть предсмертная записка?

Крячко вышел из комнаты, на ходу вынимая из кармана телефон.

– Да, вот она, – указал на небольшой журнальный столик участковый. – Только сдается мне, что суицидом здесь и не пахнет.

– Почему вы так решили?

– Я не решал. Когда был студеном, то на практике случалось участвовать в осмотре места происшествия. Было в том числе и два случая суицида, тоже с прощальными записками. Так там совсем по-другому писали. Не так отстраненно, как здесь.

Гуров поднялся, подошел к столику, наклонился. Записка лежала на краю столика и сдвинулась от того, что Гуров своим движением создал небольшой сквозняк.

– И то, как она оставлена, тоже кажется странным. Человек в холодном тоне изложил свое решение. Значит, осознавал свои действия. Записка легкая, может улететь. Он должен был ее как-то зафиксировать. Например, прижать сверху чем-то. Да той же ручкой, которой писал. Но ручка лежит на полу.

– Скатилась?

– Она тяжелая, с зажимом на колпачке. Он бы не дал ей укатиться с записки. Кто-то ее просто бросил на пол.

Он указал рукой под журнальный столик. Гуров наклонился и посмотрел туда же. Ручка лежала у самой ножки стола. Металлический корпус отливал бронзой. Гуров поддел кончиком пальца, оценивая возможный вес.

– Если это, конечно, та самая ручка, которой Чернухин написал записку, – с сомнением в голосе произнес он.

– Других я тут не нашел, – сказал Петренко. – Поэтому моя версия очень и очень условная.

– «У меня клиническая депрессия. Я наделал долгов. Не могу так дальше жить. Прошу кремировать мое тело», – распрямившись, прочел Гуров. – Стас, подойди.

Крячко приблизился, на ходу показывая свой мобильный телефон.

– Прочти-ка.

Стас зашевелил губами.

– Долги плюс депрессия кого угодно доведут до ручки, – многозначительно глянул он на Гурова. – По себе знаю. А знаешь, Лев Иванович, лейтенант-то прав насчет того, что адвокат здесь вряд ли жил полноценной жизнью. Такое везде запустение, что даже странно. Из посуды только тарелка да две чашки на полке стоят. В ванной всего одно полотенце да кусок мыла. И еду ему подруга приносит. Человек вполне мог находиться в реальной депрессии… либо же жил в другом месте, а эту квартиру использовал изредка.

Гуров осмотрелся. У дальней стены стоял диван с велюровой обивкой, симметрично перетянутый дерматиновыми ремнями, делящими спинку на три ровные части. Возле одного из подлокотников валялась видавшая виды подушка в ситцевой клетчатой наволочке, в противоположной стороне, касаясь краями пола, лежал тонкий плисовый плед. Такой же точно плед Маша за копейки как-то приобрела в одном известном мебельном магазине, но дома он не прижился, и тогда Гуров с удовольствием устлал им дно багажника.

– Для такого известного и наверняка небедного парня, как Леонид Семенович, слишком уж спартанские условия для отдыха, – заметил Гуров.

– Долги и депрессия, – напомнил Стас. – Не до комфорта было.

Но Гурова диван уже не интересовал. Он искал совсем другое. И увидел за креслом кожаный коричневый портфель. Он открыл его и вытащил растрепанный ежедневник в темно-синей кожаной обложке. Его открывали и закрывали так часто, что переплет держался на соплях, а края листов приобрели желтоватый цвет и постепенно скручивались. Чернухин имел привычку записывать не только номера телефонов и имена, но каждый свой шаг, однако делал это с использованием одному ему понятной системы знаков.

– «Иль бег строй Мясницкая», – прочитал Стас, заглянув в ежедневник. «Мар Ив руб». «12 завтра у каната». Екалэмэнэ…

Гуров шагнул к журнальному столику, потом снова заглянул в ежедневник.

– Почерк сверяете, – понял Петренко.

– Именно так, – подтвердил Гуров. – Разумеется, никаких выводов делать нельзя, все решит экспертиза, но иногда подделку видно невооруженным глазом… Черт, не в этот раз. Оба образца схожи между собой.

Стас взял у него из рук ежедневник, всмотрелся в написанное в нем и сравнил с почерком в записке.

– Записку, кажется, писал он, Лева.

– Вижу.

– И все это теперь нужно будет расшифровывать, – наставительно произнес Стас, указывая на ежедневник.

Гуров поднял голову.

– Ты позвонил? Почему наших так долго нет?

– Вот-вот будут. Поехали другой дорогой, решив, что так будет короче, а водитель только недавно работает и без навигатора шагу ступить не может.

– Тогда не будем терять время.

Квартиру осмотрели быстро, но тщательно. Выводы участкового подтвердились: Чернухин явно проживал в квартире один, никаких следов присутствия другого человека не нашлось. Зато обнаружилась-таки еда, которую принесла Мирошникова.

– Съездим сегодня к ней, послушаем, что скажет, – бросил Гуров Стасу.

В дверь позвонили. Участковый дернулся, ожидая команды открыть дверь, но Крячко остановил его.

– По времени должны быть наши, – сказал он. – Я открою.

Судебно-медицинский эксперт определил время смерти. Оказалось, что она наступила примерно в полночь прошлой ночью.

– Сейчас одиннадцать часов утра. Значит, будем считать, что он скончался примерно одиннадцать часов назад. Смерть предположительно наступила от удара ножом в область сердца. Насчет версии самоубийства ничего сказать не могу – не моя это компетенция.

– Подождем результатов вскрытия, что же делать… – сказал Гуров.

– Вот-вот, подождем, – заключил эксперт. – Постараюсь не задерживаться с этим делом.

Гуров вышел на кухню, подошел к Стасу, который стоял поодаль, но слышал слова, сказанные экспертом.

– То есть ты, получается, мог быть последним, кто видел Чернухина в живых? – спросил Стас у Гурова.

– Мог бы, если только после меня он ни с кем не встречался. Но как я уже сказал в кабинете у Орлова, я не заметил в поведении Чернухина ничего подозрительного. Он был расстроен? Наверное, да. Подавлен? Скорее всего. Но не думаю, чтобы публичная порка заставила его заколоть себя.

Чуть позже им удалось пообщаться с соседкой Чернухина. С той самой, которая помнила Чернухина совсем ребенком и была знакома с его покойной матерью. Глубоко пожилая женщина по имени Светлана Борисовна оказалась весьма словоохотливой и сразу же объяснилась: она не имеет привычки подслушивать и подглядывать за соседями, просто во всем виноваты тонкие стены. У нее были больные ноги, поэтому она пригласила Гурова и Крячко к себе домой, в такую же махонькую квартирку, как и у Чернухина, только с «зеркальным» расположением.

– Дом блочный, а через швы любой чих слышно, – объяснила она. – Да и квартирки у нас тут маленькие. Звукам извне негде разгуляться, вот и знаем, когда соседи с работы приходят. Леня вернулся где-то часов в одиннадцать ночи, я уже спать собиралась, но решила чаю выпить перед сном. И тут слышу, что в общем коридоре, куда выходят все двери квартир в нашем крыле, кто-то бродит. Как бы нормально идет, но вроде бы неравномерно, понимаете?

– Прекрасно понимаем, – кивнул Гуров. – Будто бы спотыкается, да?

– Точно. Ну вот я и выглянула, чтобы посмотреть. А то мало ли, человеку плохо или несет что-то тяжелое. Может, помощь нужна. А это Леня был. Усталый такой, но улыбнулся, поздоровался. Я сказала, что у меня чайник горячий, вдруг захочет составить компанию? Отказался. Махнул рукой, и все. А я ведь с его мамой так частенько вечерами болтала. Ну вот, он пошел к себе, а я к себе. Но, знаете, он, кажется, все-таки позже куда-то уходил, но потом вернулся, потому что дверь хлопнула дважды.

– Как он выглядел, когда вы вышли на звук шагов?

Светлана Борисовна задумалась.

– Ну как? Усталый. Замученный.

– А почему вы решили, что это именно Чернухин позже покидал свою квартиру?

– А по звуку, – скромно улыбнулась соседка. – У каждой двери свой «голос», не замечали?

– Хм, – улыбнулся Стас. – Вы правы, каждая звучит по-своему.

– А еще у нас тут больше некому так поздно гулять-то, – добавила Светлана Борисовна. – В крыле три квартиры: моя, Ленина и Дубровиных, которые практически круглый год живут на даче. Они мне ключи оставляют, вроде бы как запасные. Когда возвращаются, то я ключи им возвращаю. Сейчас они у меня. Вот так-то.

– Да вы просто мисс Марпл, – Гуров старательно изобразил восхищение.

– Агату Кристи очень люблю. Но мой муж работал в КГБ, – опустила взгляд Светлана Борисовна. – Когда вышел на пенсию, то иногда рассказывал о своей работе. Разумеется, далеко не все, а то, что можно. Он всегда говорил, что если тебе что-то кажется странным или подозрительным, то на всякий случай лучше бы запомнить все детали. Даже если впоследствии это никому не понадобится.

Крячко тронул Гурова за плечо.

– А у него была подруга? – спросил Гуров. – Может, новая спутница жизни. Ваш сосед переехал сюда один?

– Да, один. И жил один, – погрустнела соседка. – Я помню его жену, Люду. Красивая, очень красивая. В начале девяностых стала фотомоделью. По ней было видно, что она не из простых смертных. Вышагивала так, что мужики шеи сворачивали. Потом, когда мама Лени умерла, он иногда бывал здесь. То привозил какие-то вещи, то забирал. Рассказывал, что у них с Людой родился сын, что они теперь забыли про отдых, потом он пошел в первый класс, а они снова не успели отдохнуть. Я по образованию психолог, хоть и работала по специальности совсем недолго, но могу сказать абсолютно точно, что когда он вспоминал семью, то делал это беззаботно. Понимаете, о чем я? Не было у него там каких-то серьезных проблем. А примерно три месяца назад я увидела его выходящим из машины около подъезда. И это был совсем другой человек. Раздавленный какой-то. Замученный, словно невыспавшийся. Я спрашиваю: «Надолго?», а он мне: «Не знаю, теть Свет. Время покажет». Разумеется, я его спрашивать больше ни о чем не стала. И так все поняла.

– И что же вы поняли?

– Расставание не красит человека. Это только кажется, что вот она – свобода или воля. Как хотите называйте. По ночам все равно неволю нет-нет да и вспомнишь. Это потом, когда все осознается и принимаются новые решения, становится полегче, но далеко не всем. Я застала Леню в тот период, когда он был в депрессии и еще не понял, что произошло. То есть по факту-то и понимать нечего, а душа протестует. Вот вы спросили насчет подруги… Я никого не видела. Специально не следила. Но раза два или три замечала возле его квартиры посторонних людей. Женщин среди них не было. Полагаю, Леня приглашал кого-то к себе для консультации. Я ведь знала, кем он работал.

И тут Светлана Борисовна сломалась. Она обреченно взмахнула рукой и прижала ее ко рту. Лицо сморщилось, из глаз покатились слезы. Стас шагнул к ней, приобнял за плечи.

– Ну-ну, не надо, не надо, – приговаривал он, пока Гуров наливал в чашку воду из-под крана.

От воды Светлана Борисовна отказалась и быстро пришла в себя.

– Я не могу представить, что прямо за стенкой он это сделал с собой, – призналась она. – Почему не пришел ко мне? Почему вообще он на это решился? Неужели из-за развода?

– А кто вам сказал, что он покончил с собой? – удивился Крячко.

– Так наш участковый и сказал, – удивилась соседка. – Он приходил ко мне, расспрашивал. Но я ему помочь ничем не смогла. Рассказала ему то же, что и вам.

– Понятно. Значит, никаких женщин вы рядом с Леонидом Семеновичем не замечали?

– Нет. Но я, знаете, то в поликлинику, то в собес… Может, кто-то и был, но я ведь специально не подсматриваю…

Петренко, кажется, вообще решил забить на свои прямые обязанности. Пока квартира Чернухина кишела людьми в полицейской форме, он со своими лейтенантскими погонами прекрасно вписывался в «пейзаж». Все свое внимание он уделял действиям судмеда, прям глаз с него не сводил. На просьбу Крячко дать контакты девушки, обнаружившей труп, отреагировал не сразу – настолько был занят своими наблюдениями. Пришлось повысить голос, после чего Петренко смутился и наконец полез в карман за блокнотом.

Глава 3

Маша продиктовала Гурову телефонный номер Красникова, но мучить мужа расспросами не стала. В их семье природа возникновения его внезапного служебного интереса к ее знакомым персонам априори не обсуждалась. И без того было понятно, что Гуров не станет без причины интересоваться номерами их телефонов или графиками приема пищи. Но именно в этот раз Гуров решил сам поделиться с Машей тем, что произошло.

Узнав о самоубийстве Чернухина, она некоторое время молчала, словно старалась прийти в себя. Дав жене немного времени, для того чтобы переварить услышанное, Гуров решил наконец заговорить первым, но Маша тут же его перебила.

– Ты думаешь, что Андрей мог быть к этому причастен, да? Думаешь, что этот адвокат не пережил того, что Андрей с ним сделал на глазах у всех? Это же позор, Лева. Это было… это все видели. Господи, неужели это из-за Красникова?

О том, что версия самоубийства кажется ему довольно слабой, Гуров сообщать жене не стал. Иначе ему пришлось бы углубиться в описание некоторых моментов, о которых Маше вовсе не обязательно было знать. Например, он бы объяснил ей все, что знал, про силу удара ножом в область грудной клетки. Чернухин просто не успел бы засадить в себя нож с такой силой и точностью – он бы в середине процесса загнулся от болевого шока. Стас тоже разделял позицию коллеги, а про Орлова и говорить было нечего. Выслушав отчет Гурова по телефону, он сразу предположил, что Чернухина вполне могли убить. Все-таки не в цветочном магазине работал, а с криминальными элементами общался. К тому же имел в своем адвокатском анамнезе случаи громких проигрышей линии обвинения.

– Если чуете, что пахнет убийством, то действуйте, но и про предварительную версию не забывайте, – благословил Орлов своих подчиненных. – Отправь Крячко на работу к той женщине, которая обнаружила труп, а сам отправляйся к своему Красникову. Или вместе туда и туда. Главное, чтобы не затягивали. А я, знаешь, вообще не понимаю, как можно было эту Мирошникову отпустить?!

Орлов думал, что он говорит грозно, но на самом деле его осиплый голос звучал в этот момент очень комично. Верочка, предусмотрительно спрятав улыбку, поставила перед ним третью чашку с горячим чаем, рядом положила таблетку пенталгина и вышла из кабинета. Вера всегда имела свое мнение, но всегда держала его при себе. Нечего было и думать о том, чтобы шеф благоразумно отправился домой, под одеялко. Какая разница, откуда он будет руководить процессом?

Вере было невдомек, что Орлов не только не думал о больничном, но еще и собирался ускорить процесс расследования. Отодвинув чай в сторону, он попросил его не беспокоить и включил компьютер. Через некоторое время он снова позвонил Гурову и сообщил, что Леонид Семенович Чернухин вот уже десять лет работал как индивидуальный предприниматель и добился таких высот, что приснится не каждому блатному. А рядом с такими гениями, как правило, пасется некоторое количество врагов самых разных профессий и рангов.

С чувством выполненного долга Орлов запил таблетку и с тоской взглянул в окно, на низкое ноябрьское небо, с которого на Москву вот уже который час сыпался не то мокрый снег, не то замерзающие на лету дождевые капли. Было слышно, как за стеной тихо смеется Вера, очевидно, разговаривая с кем-то из своих коллег.

Орлов снова взял в руки мобильный и набрал знакомый номер.

– День добрый, Гена. Спасибо, спасибо, все в ажуре. А ты как? Уволился? Да ты что… И почему?

Пока невидимый Гена объяснял причину своего увольнения, Орлов соображал, как бы сделать так, чтобы то, о чем он собирался сказать, было понято правильно и не улетело бы в никуда. Но Гена, видимо, самостоятельно добрался до сути, потому что в какой-то момент генерал-майор расслабленно выдохнул.

– Тут такое дело, Гена. Кто тогда был твоим адвокатом? Не Чернухин ли? Могу ошибаться. А? Он?.. Слава богу, а то я уж засомневался. Ты говорил, что вы вроде бы общались даже после того, как тебя оправдали. Ну да, понимаю. Никогда не знаешь, согласен. Так вот, друг мой, твоего Чернухина этой ночью убили в своей квартире. Знаю, что ты еще не в курсе – в новостях пока тишина. Держись. Удар ножом в сердце. Дело вроде бы обставлено как суицид, но сейчас там у меня Гуров с Крячко, а их мало кому удавалось обвести вокруг пальца. Даже эксперт склоняется к тому, что самоубийство маловероятно, потому что воткнуть в себя нож с такой силой попросту невозможно. Я с тобой без протокола, понимаешь? Если уж вы поддерживали тесные отношения, то Чернухин, возможно, намекал на какие-то проблемы? Будь ласков, покопайся в памяти. Нужно абсолютно все: угрозы, конфликты, проблемы, о которых он упоминал хотя бы вскользь. Сделаешь? Постарайся. Давай, давай, не отвлекаю. Мне жаль, что тебе пришлось уйти. Поищу что-нибудь для тебя. Жду звонка. Спасибо!

По голосу режиссера Андрея Красникова можно было без труда угадать, что он ожидал услышать кого угодно, но только не Гурова.

– Это вы?! – ошалело спросил он, когда Гуров напомнил о вчерашнем совместном распитии коньяка в зрительном зале театра. – А откуда… А, да, у Маши был мой номер.

О причине желания срочно встретиться Гуров сообщать не стал. Намекнул, что дело срочное, и спросил, куда подъехать. Красников назвал улицу, которая оказалась в получасе езды на машине.

Выйдя из подъезда, Гуров заметил возле дома сильную движуху. Любопытствующих собралось не менее двадцати человек, не считая телевизионщиков. Некоторые из них, видимо, уже закончили свою работу, они отправляли тяжелые видеокамеры в приметные фургоны с обозначенными на них логотипами известных телевизионных компаний. Над головами зевак мелькнул лохматый микрофон на длинной «удочке» и тотчас сгинул, будто его и не было.

– Адвокат-то и впрямь был знаменитым, – заметил Стас.

– Значит, будет с кем поговорить, – ответил на это Гуров. – Главное, чтобы нам выезд не закрыли, а то вон как хаотично все стоят.

Выехать удалось без проблем. Добрались до места быстро. Красников встречал гостей на улице, с сигаретой во рту.

– Так-то я не курю, а только по праздникам, – признался он. – Что за дело?

Гуров известил режиссера о смерти Чернухина. Тот так сильно удивился, что забыл о том, что вышел на улицу без верхней одежды.

– Так уж вышло, что этим делом занимаемся мы с полковником Крячко. Зайдем в дом?

– Да не вопрос… – растерянно выдохнул Красников.

Теперь он вел себя несколько иначе. В нем не осталось ни следа вчерашней бравады, голос стал тише, а уверенный тон превратился в покорный, местами даже заискивающий. Да и внешне Красников изменился. Стильный образ современного денди сменили свалявшийся свитер и мятые тренировочные штаны.

Квартира, куда режиссер привел полицейских, однако, выглядела в разы лучше той, в которой в последнее время проживал Чернухин. Тут, конечно, придраться было не к чему. Современная мебель, хромированные поверхности и освещение, наверняка подобранное дизайнером, указывали на то, что хозяин дома, во-первых, любил удобство и роскошь, а во-вторых, мог себе позволить отвалить за это любые деньги. Комнат было три: гостиная, спальня и рабочий кабинет. В каждой на стене красовались фотографии самого Красникова в компании какой-нибудь известной личности. В уголке каждого фото виднелся непременный автограф знаменитости. Рамки, в которые вставлялись эти снимки, и те по цвету и фактуре подходили к остальному убранству дома.

– Давайте в гостиной, – предложил Красников и первым опустился на диван, указывая гостям в сторону двух огромных белых кожаных кресел. – Могу сделать кофе, могу принести коньяк. Или это лишнее?

Гуров ничего на это не ответил, решив, что молчание скажет больше. Красников тут же с пониманием кивнул.

– Я понял.

Кресло было шикарным. Даже после того, как Гуров в него опустился, оно некоторое время продолжало мягко и незаметно проседать, как бы давая севшему в него человеку бескрайние возможности для выбора удобной позы. «Сколько же стоит эта махина? Может, Орлову на день рождения подогнать?» Мысль мелькнула в голове всего на миг – через секунду Гуров вернулся к работе.

– Не понимаю, при чем здесь я, – неуверенно заговорил режиссер. – И вообще, товарищи, вам не кажется, что творится какой-то сюр? Вчера мы с вами виделись в театре, а сегодня вы приходите ко мне с новостью о самоубийстве Чернухина, – взглянул он на Гурова. – Как так вышло?

– А тут все просто, – встрял Стас. – Даже статья есть за доведение до самоубийства. Мир полон сюрпризов.

– Да мне насрать на Чернухина, – жестко ответил режиссер. – Убил себя – и черт с ним. Туда и дорога. Только меня рядом не было. Меня нигде не было, если вы об этом. Я не звонил ему и не преследовал. А даже если бы я попытался воззвать к его прожженной совести, то вряд ли он стал бы меня слушать. Поэтому… увы. Вы выбрали неверный путь.

– А если речь пойдет не о суициде, а об убийстве?

Красников округлил глаза и упал на спинку дивана, с подозрением поочередно поглядывая то на Крячко, то на Гурова.

– Вы уж определитесь, – тихо проговорил он. – Его что – грохнули?

– Рассматриваем и эту версию. Вернемся к вчерашнему вечеру. Вы утверждали, что можете доказать причастность Чернухина к смерти Верховцевой, – напомнил Гуров.

– Я не говорил о том, что он силой мысли заставил перестать биться ее сердце, – не согласился Красников. – Он, скорее, морально ее довел до печального финала.

– А подробнее?

– Вы видели его, он хлыщ каких мало.

– Я вам больше скажу, – перебил Гуров. – Мы с ним даже пообщались вчера.

– Понятно, – скривился Красников. – Не знаю, как у вас это получилось, но можете быть уверены: свое настоящее лицо он вам не показал. Я и сам в свое время повелся, но потом в голове появились другие мысли. При всем уважении к Екатерине Александровне, я ни черта не поверил в то, что он испытывал к ней искренние чувства. Да и вы бы не поверили. Но она повелась. Расцвела даже. А потом, когда он не сумел вытащить ее племянника из-за решетки, сильно сдала. Знаете, как она умерла? В гримерке. Просто сидя на стуле. Остановка сердца. Я уверен, что не будь рядом Чернухина, то она бы протянула гораздо дольше. Она ведь была крепкой бабкой! Сорри – женщиной. Моднявая вся такая. Пользовалась дорогущими духами, красила губы, укладывала волосы. И все это время, пока Чернухин компостировал ей мозги насчет того, что непременно вытащит ее племянника из-за решетки, он же наверняка выкачивал из ее кошелька неплохие деньги, а еще высасывал из нее жизненные силы. То на машине за ней заедет, то корзину французских сыров передаст. Много ли нужно пожилой актрисе, чтобы вернуть ей веру в себя? Совсем чуть-чуть. Пару комплиментов, мнимая забота, милые подарки. Все это видели, все поражались его наглости и наивности Екатерины Александровны. Короче, так. От своих слов, повторюсь, я не отказываюсь и говорю вам снова: я зол на него и мне совершенно плевать на то, что он умер. Сам или с чьей-то помощью… Насрать.

Заключительные слова своей речи Красников произнес очень эмоционально. Он обвел возбужденным взглядом присутствующих и резко замолчал, ожидая реакции.

Гуров кашлянул.

– Закончили?

– Закончил.

– Очевидно, всего того, о чем вы рассказали, оказалось достаточно для того, чтобы вы затаили на человека обиду, – спокойно продолжил Гуров. – Вчера вы заявили, что если бы не ваша сильная занятость, то вы бы не ограничились подаренной Чернухину парой зуботычин на глазах у всей толпы. Как думаете, можно ли ваши слова считать угрозой?

Красникова вопрос нисколько не смутил. Казалось, он так и ждал, что ему бросят вызов.

– Вам виднее, – ответил он. – Я от своих слов не отказываюсь. Но после вчерашнего я его не видел.

– Может, и так, – произнес Гуров. – Это легко проверить. Как вы закончили вчерашний день? Что делали ночью?

– Некоторое время оставался в театре. Нужно было уладить кое-какие организационные вопросы. Если вы не в курсе, то именно я занимался организацией похорон и проведения вечера памяти. Собирал деньги, заказывал продукты и в погребении принял непосредственное участие, поскольку Екатерину Александровну хоронить, кроме коллег, было некому. Тому есть свидетели. Вчера меня видели много людей. Вы удивитесь, но ночью я тоже был не один.

– Контакты сможете предоставить?

– Да что же это такое?! – взорвался Красников. – Вы что, думаете, что Чернухин действительно зарезался из-за меня? С ума сошли?

– Поспокойнее, – посоветовал Стас. – Чтобы не стать подозреваемым, просто подтвердите свое алиби.

Красников заметно занервничал.

– Ладно, – сдался он. – Ночь я провел с девушкой. Она этим утром ушла.

– Контакты?

– Да замужем она!

– Бывает. Контакты, пожалуйста, – продолжил Стас.

Красников сорвался с места, пошел в кабинет и вскоре вышел оттуда с айфоном в руках.

– Екатерина Ветрова. Записывайте ее номер, – с досадой проговорил он. – Черт, и угораздило же меня… Да от вашего адвоката даже с того света неприятности валятся.

Гуров тут же вспомнил Ветрову. Вчера в театре она присоединилась к их компании, и Красников сразу же стал строить ей глазки. Получается, что они смогли договориться.

– Займись, – Гуров протянул айфон Стасу и снова повернулся к режиссеру. – А теперь мне хотелось бы знать все подробности общения Верховцевой с Чернухиным. Кажется, вы в курсе, не так ли?

– А при чем тут покойница-то? – опешил Красников.

– Просто расскажите про их отношения. Что именно заставило вас подумать, что Чернухин каким-то образом ускорил смерть Екатерины Александровны? Вчера вы утверждали, что знаете об этом больше других. Ну что ж, мы с удовольствием послушаем ваш рассказ.

– Утро доброе, – поздоровался Гуров, вслед за Стасом заходя в кабинет Орлова, но, присмотревшись, сменил тон. – Или не очень доброе?

– Докладывайте, – разрешил Орлов.

Он все еще старался держаться, надеясь, что повторения событий годичной давности не случится. Ровно год назад, в ноябре, то, что поначалу казалось простудой, неожиданно превратилось в пневмонию. Тогда Орлов почти две недели провел на больничной койке, а окончательно вышел на работу и вовсе незадолго до новогодних праздников. Мог бы и раньше, но жена напомнила ему о возрасте и о горькой вдовьей доле, к которой она совершенно не была готова, и убедила Орлова обратиться-таки к врачу. Сейчас же его самочувствие не улучшалось вот уже второй день, но генерал-майор, уже не прислушиваясь к себе, старательно вливал в себя литры горячего чая, которые ему заботливо приносила Вера, и не менее старательно принимал антибиотики, надеясь на лучшее. К тому же он все еще ждал звонка от своего информатора, хоть и понимал, что скорых результатов не будет – человек, который близко знал Чернухина, был немолод и к работе подходил серьезно и основательно. Быстрого ответа ждать не стоило.

Утром Орлов получил предварительные результаты вскрытия трупа, которые пока что отложил во избежание искажения объективной картины происшествия с учетом полученных сегодня новых данных. Он, так же как и Гуров, склонялся к тому, что Чернухина убили, но версия суицида пока что не была окончательно перечеркнута, имея все шансы на существование.

– Поговорили мы вчера с этой Оксаной Мирошниковой, – начал Гуров. – Пришлось ее от работы отрывать. С Чернухиным была в близких отношениях. Познакомились они четыре месяца назад в его офисе, куда Мирошникова пришла за компанию с подругой, которая хотела устроиться к нему уборщицей. Чернухин сразу стал оказывать Оксане знаки внимания, пригласил в кафе сначала обеих подруг, а потом сосредоточился именно на Оксане. Она утверждает, что сильных чувств к Чернухину у нее не было, встречалась с ним больше из-за скуки. Через какое-то время после начала романа Чернухин решил уйти из семьи, к чему Оксана совершенно не была готова. Она состоит в браке и не собиралась разводиться, но сам Чернухин сильно ею увлекся и настаивал на этом. Мирошникова крепко стояла на своем, но и отношений не прекращала. Говорит, что ей было его жалко. Догадывается, что он бросил жену с сыном из-за нее, но божится, что даже не просила его об этом. Чернухин, вернувшись в дом своей покойной матери, предлагал съехаться, но Мирошникова отказалась. Выходит, что после ухода из семьи Чернухин действительно жил один, но девушка его изредка навещала. Скорее всего, не слишком часто, иначе соседка бы ее заметила. Сегодня утром между двумя сменами тоже вот забежала, принесла еду. Говорит, что он совершенно не следил за собой, не соблюдал режим дня и ел на ходу всякую дрянь, поэтому она хоть как-то старалась о нем заботиться. Вероятно, испытывала чувство вины из-за того, что сломала ему жизнь. Еду, кстати, мы нашли. Пирожки с капустой и контейнер с супом она оставила в холодильнике за минуту до того, как обнаружила труп.

– Как она попала в его квартиру? – спросил Орлов.

– Он ей ключ отдал, но она его с собой не носила, а прятала в электрощитке на лестничной площадке в его доме. Говорит, не хотела, чтобы ключ случайно обнаружил муж.

– Что известно про мужа?

– Геолог и альпинист, иногда не бывает дома по полгода. На данный момент вот уже два месяца как отправился в горы Кавказа в качестве руководителя научно-исследовательской экспедиции. Сама же Мирошникова никогда не привлекалась, ни в каком качестве по нашим каналам не проходила, – подытожил Гуров. – Во время нашего с ней разговора не проронила ни слезинки, но было видно, что изо всех сил старается держать себя в руках. Алиби у нее есть, она в ночь работала, ее видело много людей. Последний раз общалась с Чернухиным неделю назад, ничего странного в его поведении не заметила. Он вообще мало ей рассказывал о своей работе, поэтому она даже предположить не может, что именно заставило его покончить с собой. Последний созвон состоялся позавчера днем, Чернухин ей сказал, что как раз собирается посетить вечер памяти актрисы Верховцевой, но мы прекрасно знаем, чем это закончилось. А что насчет отпечатков пальцев, Петр Николаевич? Ты же поторопил экспертов с результатами?

Орлов торжественно протянул Гурову заключение судебно-медицинского эксперта.

– Поторопил, но пока никаких новостей. Ждем. Однако уже известно, что отпечатков и других следов в квартире нашлось крайне мало. Похоже, там все тщательно прибрали. На рукоятке ножа никаких отпечатков тоже нет. А вот предварительные результаты вскрытия пока что косвенно, но подтверждают твои догадки. Похоже, Чернухину помогли умереть.

– Все-таки не сам? – Гуров прищурился, вчитываясь в документы.

– Убийца нанес удар правой рукой и с большой точностью. С такой силой человек сам себя ножом не ударит. А если и смог бы, то нож вошел бы в тело под другим углом. А тут прям четко, будто гвоздь вбили.

– А потом произвели в доме генеральную уборку, – добавил Гуров.

– И перестарались, – вставил Орлов.

– Не впервые с таким сталкиваемся, – сказал Крячко. – Эх, горе-мокрушники, ничему их жизнь не учит.

– На всякий случай мы допросили Красникова, – продолжил Гуров. – Именно с ним у Чернухина произошел конфликт в театре. По моему скромному мнению, Красников вполне мог накачаться спиртным до такой степени, чтобы разобраться с Чернухиным окончательно. Да и настроение у него в тот вечер в театре было слишком уж боевое.

– Но, увы, ночью он геройствовал в другом амплуа. У него подтвержденное алиби, – улыбнулся Стас.

– Тоже любовница? – спросил Орлов.

– Тоже.

– Развели мне тут…

– Надо бы поговорить с окружением жертвы. Навестить бывшую супругу. Ну и в офис съездить, – сказал Гуров. – Раскрываем убийство, Петр Николаевич. Жаль, что дактилоскопия еще не готова, но мы пока и без нее что-нибудь придумаем. Пусть Стас едет в офис, а я отправлюсь к бывшей жене Чернухина. Там же еще и сын имеется. Мало ли, что может прийти в голову парня, чей отец бросил их с матерью ради другой женщины?

Офис Чернухина располагался в самом центре Москвы, на берегу реки Яузы, в районе Китай-города. До Кремля можно было добраться неспешным шагом за полчаса, что, конечно же, заметно отражалось на цене за аренду помещения в таком месте. Несмотря на то что Стас Крячко хорошо знал Москву, он все-таки немного поблуждал, чтобы сориентироваться на местности. Серебряническая набережная, в которую «втекал» Тессинский переулок, где и располагалась конечная точка путешествия, была плотно забита автотранспортом даже в будние дни, и Крячко представил, как непросто было Чернухину добираться до работы, и даже красивые виды за окнами не спасали.

Офис располагался на первом этаже небольшого бизнес-центра с довольно бедной в плане количества оставленных на ней машин парковкой. Свободных парковочных мест от общего количества тут было больше половины, и Стас спокойно оставил свой «Мерседес» именно там, где ему и захотелось, не ожидая, пока кто-нибудь уедет.

Сразу же за дверью Стаса ожидал пожилой охранник. Он не носил очки и долго щурился в его удостоверение, но, кажется, так и не смог прочитать все, что было там написано. Однако фото Стаса в полицейской форме рассмотреть сумел.

– Случилось чего? – спросил он.

– В смысле? – не понял Стас.

– У нас тут что-то случилось? – чуть снизил громкость охранник. – Если вы из полиции, то я обязан узнать. Преступление? В этом здании?

– А, нет-нет. Я по личному вопросу.

Он вынул из кармана визитку Чернухина, найденную в его портфеле.

– По личным вопросам к адвокатам приходят по предварительной записи, – заметил охранник. – А вместо ксивы предъявляют паспорт.

– И требуют объяснить причину визита? – многозначительно улыбнулся Стас.

– Нет, – отвел взгляд охранник.

– Мне без вашей помощи не обойтись, – примирительно сказал Стас. – В какую сторону идти, чтобы попасть к нужному офису, не подскажете?

– До конца коридора, а там направо.

– Благодарю вас.

Стас намеренно не стал спрашивать у охранника о том, принимает ли Чернухин в данный момент. По умолчанию предполагалось, что адвоката сегодня на работе никто не видел. Бдительный охранник не мог не знать об этом, однако Стасу об отсутствии Чернухина не сказал ни слова. Значит, в офисе кто-то был.

Дойдя до двери из красного дерева и заметив на ней металлическую табличку, на которой красовалась знакомая фамилия, Стас тем не менее приготовился к тому, что она окажется запертой, но неожиданно услышал за ней два голоса: мужской и женский. Он вскинул руку и постучал.

Голоса смолкли, внутри послышались шаги, а затем дверь резко распахнулась. На пороге стоял молодой рыжеволосый мужчина в черном свитере и фиолетовых джинсах. Крячко никогда не видел штанов такого цвета, но прикид незнакомца оценил – смотрелось неплохо, а значит, могло вызвать зависть у окружающих.

– Добрый день, – первым поздоровался Стас и шагнул внутрь.

Мужчина уступил ему дорогу.

Стас попал в так называемый предбанник, напоминающий территорию Верочки. Уютное гнездышко, где все под рукой, включая электрический чайник на углу стола, но самым главным украшением, конечно же, является секретарь. Сидящей за столом девушке было не более двадцати пяти, но она явно старалась выглядеть старше и солиднее с помощью строгого делового костюма, низкого пучка из темных волос и очков в стальной оправе. На Стаса она смотрела вопрошающе и немного недовольно.

– Давай, Маш. Пока, – взмахнул рукой рыжий.

– Заходи, Паша, – бросила вслед ему девушка.

Паша напоследок небрежно взглянул на Стаса и вышел, неплотно закрыв за собой дверь. Стас тут же повернулся к столу.

– Маша? – улыбнулся он. – А я Станислав.

– Мария Афанасьевна, – холодно поправила его секретарь. – Могу я чем-то вам помочь?

– Думаю, да.

Стас протянул удостоверение. Во взгляде Маши появилась тревога.

– Вы к Леониду Семеновичу? – слабым голосом спросила она. – А его нет.

– А он вас предупредил о том, что задерживается?

– Нет. Но он редко предупреждает. Обычно сам планирует свой день. Это не очень удобно, ведь ему звонят, а я не знаю, что ответить. О вас он ничего не говорил, а я даже не в курсе, когда он появится. Извините, звонить ему я тоже не буду. У нас… у него не принято, чтобы беспокоили.

Роль того самого гонца, приносящего плохие вести, Стасу очень не нравилась. То ли дело Гуров, который обладал талантом коротко и ясно сообщить родным и близким о смерти их друга или родственника. Понятное дело, что у Стаса тоже не было особого выбора, но каждый раз приходилось делать сильное усилие над собой. Вот и сейчас он тянул, но не потому, что трусил объявить Маше о смерти ее шефа, а потому, что хотел узнать о Чернухине как можно больше. Потом уже спокойно поговорить не получится – рулить беседой будут чужие эмоции.

– Давно вы здесь работаете?

– Уже пять лет. Послушайте… Что происходит? С Леонидом Семеновичем что-то случилось?

– Почему вы так решили?

– А вы бы так не подумали? – У Маши дернулся угол рта. – Ну или что-то еще, о чем я не знаю. Но вы же здесь, и не просто так.

– Ну хорошо, – сдался Стас. – Леонид Семенович Чернухин сегодня утром был найден мертвым в своей квартире.

Маша ойкнула и вытаращила глаза. Именно так – вытаращила. А еще приподняла руки, которые до этого держала на клавиатуре. Будто бы собиралась играть на пианино.

– Маша, вы отложите пока что свои дела, – мягко посоветовал Стас. – Поверьте, вам за это ничего не будет.

Пришлось немного подождать, прежде чем Маша пришла в себя. Собственно, новость она пережила достойно. Медленно встала, медленно вышла из-за стола, налила стакан воды и так же медленно его выпила. Повернувшись к Крячко, провела рукой по волосам.

– И что же вы от меня хотите?

– А хочу я, Машенька, вот чего…

Ордера на обыск у Стаса не было. Впрочем, собственно обыск тоже не планировался. Но полистать архив известного на всю страну адвоката Стас, разумеется, хотел.

Машу даже уговаривать не пришлось. Казалось, девчонка на одной волне с полицией и готова помочь любым способом.

– Как он умер? – спросила она, притягивая к себе маленькую дамскую сумочку.

– Колото-резаное ранение в область грудной клетки.

– Ножевое? – деловито осведомилась девушка, вынув из сумки сигареты и зажигалку в блестящем корпусе. – Его что – зарезали?

– Иногда человек справляется и без посторонней помощи, – ушел от ответа Крячко.

– Суицид?

Стас не ответил. Маша протиснулась между тумбочкой и подоконником и, сильно изогнувшись, дотянулась до оконной ручки. Сделав сильный рывок, открыла окно.

– Я понимаю, зачем вы тут, – сообщила она, встав возле окна с сигаретой в руке, что наверняка было строжайше запрещено. – Черт, надо же…

И повадками, и поведением, и вообще своей реакцией на новость о смерти шефа Маша больше напоминала юношу, чем сотрудницу офиса. Даже при всем убранстве, включающем строгий дресс-код и отсутствие таких милых деталей, как сережки в ушах. Ей оставалось сплюнуть в мусорное ведро, чтобы завершить картину, но, слава богу, этого она делать не собиралась.

– Это ведь не допрос? – обернулась она на Стаса, все еще стоящего в середине комнаты.

– Упаси боже.

– Но вы же о чем-то хотели со мной поговорить?

– Расскажите о Чернухине. О его клиентах, об отношениях с коллегами, если что-то знаете. Обо всем. Внезапная смерть без причины не бывает.

– А как он умер? Его убили, да? Просто самоубийство и Семеныч как-то вместе не смотрятся.

– Вы называли его Семенычем?

– В глаза бы не посмела. А за спиной все можно.

Стас выдвинул на середину комнаты стул, снял куртку и повесил на спинку, а потом сел, забросив ногу на ногу. Маша приняла это как сигнал к действию и уселась на подоконник, упираясь одной ногой в край стола.

– Как я уже сказала, работаю здесь пять лет. Пришла сразу после колледжа, но не с улицы. Просто мои предки, когда разводились, обращались именно к Семенычу. Мать меня с собой постоянно сюда таскала. Они же не могли разойтись как нормальные люди, понимаете? Им понадобилось вусмерть разосраться и поделить квартиру и дачу. Матери понадобился адвокат, и она первой нашла его, а потом и отец приперся, но Семеныч ему отказал. Знаете, почему? Потому что у мамы было больше денег, а отец тогда ушел в запой и потерял работу. Родители у меня – бывшие скрипачи, помотались по всему миру с гастролями, заработали кучу бабла. Только мать не пьет, а отец непомерно увлекался спиртным. В итоге дошло до того, что в дрожащих руках не смог смычок держать. Ладно, это фигня. Пусть будет небольшим введением в дальнейший экскурс.

Она бросила недокуренную сигарету в стакан с недопитой водой, легко спрыгнула с подоконника, взвесила в руке чайник.

– Полный. Кофе?

Стас кивнул.

– Не переживайте, у нас хоть и растворимый, но японский. Крепкий, вкусный. Семенычу кто-то подогнал, а он кофе вообще не пьет. Так что перепало мне.

Чайник потихоньку набирал обороты. Маша защелкала мышкой.

– Не до работы сейчас, – заявила она.

– Это точно, – подтвердил Крячко.

На столе появились две чашки и розовая жестяная банка с кофе, каких Стас в наших магазинах и не видел.

– Ну что я могу сказать, исходя из своих наблюдений? – Маша посмотрела в потолок. – А, вот еще. Семенычем его называла мама. Ну так, знаете, по-свойски.

– Она так лично к нему обращалась?

– Нет, конечно. Но я запомнила. Так вот, перед самым процессом о разделе имущества Семеныч подошел ко мне и предложил работу. У него на тот момент уже долго не было ни помощника, ни менеджера, ни секретаря. Привык все делать один, понимаете? Это удобно, конечно, но со временем туго, как я понимаю, он один уже не справлялся. Мне он предложил поработать секретарем. Я даже не думала – сразу согласилась. Зарплату обещал приличную и не обманул. Если нужно, то отпрашиваюсь. Оформление по договору, запись в трудовую идет. Где-то у него есть свой бухгалтер, но я никогда с ним не общалась. По-моему, Семеныч его сюда никогда и не приводил.

Клиенты… Да всякой швали хватало. Обеспеченные. И знаменитости были, да. И просто умные люди. Сюда обычные люди не приходят, им просто не по карману. А вот те, кто с баблом, то вэлкам. Насчет конфликтов с кем-то ничего не могу сказать. Или могу? Блин, не припомню ни одного… Я не замечала, чтобы у него были какие-то враги или даже неприятности. Во-первых, он редко проигрывал, а проигрыш всегда выглядел так, словно он тоже был победой. Я не особо следила за его делами, но иногда мама рассказывала. Он был ей глубоко симпатичен, – улыбнулась Маша. – Во-вторых, он не был скотиной. Сейчас объясню. Слава окисляет, а наличие денег подогревает процесс. Но Семеныч не скурвился. Я ни разу не наблюдала в нем заносчивости или высокомерия по отношению к людям. Взять, к примеру, меня. Пять лет назад я выглядела как наркоманка, потому что развод родителей истрепал мне все нервы, а парень, с которым мы тогда встречались, как раз уехал учиться в другую страну. Колледж я бросила, ночами смотрела мрачные фильмы и затыкала уши, когда пьяный отец обвинял мать во всех грехах. А Семеныч просто сказал, что как раз ищет секретаря, а тут как раз я и подвернулась. Теперь я понимаю, что он не просто так взял меня на работу. Он помочь мне хотел. Видел, во что я превратилась, и понимал, что именно мне будет нужно. Такую и взял – без маникюра, высшего образования, с кругами под глазами. Вот я сказала, что к нам простые граждане не заглядывают, да? Неточно выразилась. Заходят, но редко. Интересуются расценками и уходят. Самые отчаянные записываются на консультацию, после которой уходят уже окончательно. И эти простые – они ведь все разные. Пришел как-то мужик в рабочем комбинезоне. Весь в кирпичной пыли, какой-то мусор с него валится, лицо обветренное, руки, как лопаты. Но Семеныч даже глазом не моргнул. Отвел его в свой кабинет, попросил принести воды для клиента. И провожал как самого дорогого гостя. Пожал руку, по плечу хлопнул. Я не знаю, к чему они пришли за закрытой дверью, но говорю же – его не заносило на поворотах.

Чайник, фыркнув, выплюнул из носика воду. Маша сделала кофе и протянула Стасу чашку.

– Дела он вел всякие. Брался за самые сложные в своей категории. Некоторые даже довольно активно обсуждались в СМИ.

Стас вспомнил телевизионщиков возле дома Чернухина. Похоже, Маша сегодня новостями еще не интересовалась. Как и охранник. Мельком взглянув на экран монитора, Стас заметил логотип соцсети на странице, которую Маша открыла, свернув рабочие файлы.

– Леонид Семенович недавно ушел из семьи, – сказал Крячко. – Вы знали об этом?

– Да? – неподдельно удивилась Маша. – Вот же… Не знала. Да и откуда?

– На личные темы он с вами не говорил?

– Еще чего. Мы не настолько хорошо знакомы.

Стас вернул чашку на стол и внимательно взглянул на Машу.

– Могу я попросить об одолжении? – спросил он.

Маша закатила глаза.

– Хотите заглянуть в мой компьютер? – догадалась она.

– Если можно.

Девушка вышла из-за стола, освободив кресло.

– Смотрите. Ему было нечего скрывать. И потом, я даже не знаю, кому это теперь будет нужно.

Стас пересел на место Маши и взглянул на экран.

– Я подскажу, – подбодрила она. – За пять лет работы здесь собрался целый архив. Сохраняю все, что можно. Сканы, чеки, электронные письма и фотографии. Только можно, я сначала еще покурю? Я быстро. Просто…

Маша, неловко отвернув голову, принялась суетливо прибираться на столе, хоть там и без этого царил идеальный порядок. Стас промолчал. Вот и еще одна крепкая женщина не выдержала. Казалось бы, всего лишь начальник…

Телефонный звонок от Гурова раздался очень вовремя.

– Что там у тебя? – спросил он.

– Беседуем с милой девушкой Марией, которая только что узнала печальную новость, – ответил Стас, поглядывая на Машу. – Получил доступ к документам. Сейчас закопаемся в них по уши, а я тебе потом перезвоню. Боюсь, я здесь надолго. А твои дела как?

– Загораю возле дома, где живет бывшая жена Чернухина. Созвонились, едет с работы. Значит, пока что новостей нет?

– Пока что нет, Лева. Пока что нет.

Глава 4

Любовь Алексеевна Чернухина представлялась Гурову строгой и почему-то высокой дамой. Обычно заранее он никак не представлял себе тех, с кем ему предстояло встретиться на работе, считая все эти игры воображения бессмысленными и глупыми. Но в этот раз все было иначе. То ли рядом стоящая многоэтажка из белого кирпича вызывала в нем какие-то ассоциации, то ли так сработал голос бывшей супруги Чернухина, который был довольно низким для женщины, то ли ее манера говорить немного свысока и растягивать слова, но образ в голове неумолимо складывался сам по себе. Но кое-какие догадки Гуров все же не отметал. Обеспеченная женщина, жена успешного адвоката, прошедшая с ним огонь, воду и через что они там еще прошли, включая его измену, не могла не нести на своей внешности отпечаток многих значимых событий и периодов, случившихся с ней за всю жизнь.

Гуров позвонил Любови Алексеевне еще с Петровки, после того как Стас уехал в офис Чернухина. Он предполагал, что она уже в курсе того, что ее мужа нет в живых, но ведь могло быть все наоборот. Кто знает, как оно там на самом деле? Единственный телефонный разговор ничего не прояснил, но женщина даже не удивилась, когда Гуров назвал свое ведомство.

Он припарковал свой «Пежо» неподалеку от подъезда, чтобы видеть любого, кто заходит в дом. Адрес Любовь Алексеевна назвала ему сама, и искать его не пришлось. Дом, в котором проживала Чернухина, был новым, и через широкие стеклянные подъездные двери можно было наблюдать, как зевает на своем посту молодой консьерж. На «Пежо» он поглядывал с завидной регулярностью, и Гуров мысленно поторопил Чернухину, которая, кстати, уже опоздала на двадцать минут.

Чтобы размять ноги, Гуров наконец вышел из машины и закурил, не отойдя в сторону. Консьерж тут же среагировал на это, высунулся из дверей и замахал рукой куда-то в сторону. Гуров посмотрел туда и увидел на стене дома знак, запрещающий курение. Табличка терялась на фоне многочисленных рекламных наклеек, поэтому ее сложно было заметить сразу. Пришлось тушить сигарету – правила Гуров старался не нарушать.

В этот момент на парковку заехала белая «Ауди» и, лихо развернувшись, ровнехонько вписалась в один из пустых парковочных «карманов». За рулем была женщина, и Гуров присвистнул, оценив мастерство водителя.

Женщина заглушила мотор и вышла из «Ауди». Пристально посмотрев на Гурова, выбросила вперед руку с ключами от авто.

– Лев Иванович? – спросила она.

Гуров сразу узнал этот голос.

– Любовь Алексеевна? – в тон ей спросил он.

– Извините, пожалуйста, я задержалась.

Она нырнула в багажник, достала из него тяжелую спортивную сумку. Гуров подошел и перехватил багаж.

Вблизи Любовь Алексеевна оказалась почти такой, как он представлял: высокая, с фигурой, знакомой со спортом. И очень красивой. Черты ее лица были слегка вытянутыми, что, впрочем, нисколько ее не портило, а, наоборот, делало женщину более привлекательной. Гурову она напомнила актрису из зарубежного детективного сериала, который крутили по телевизору в конце девяностых. Главной героиней была блондинка, зарабатывающая на жизнь частным детективом, которая на протяжении многих серий пыталась поймать серийного убийцу. Он играл с ней как кошка с мышкой, даже сумел похитить ее маленького сына. За это и огреб окончательно в финале последней серии.

– Вы насчет мужа? – спросила Любовь Алексеевна, закрывая багажник.

– Да, – ответил Гуров.

– Он умер, я знаю, – спокойно произнесла женщина. – Давайте поднимемся в дом, а то я очень устала.

Они пошли к подъезду. Консьерж придержал дверь перед Любовью Алексеевной и на Гурова взглянул с осуждением. «Да пошел ты, – внезапно разозлился Гуров, оставляя за спиной неловкое чувство вины из-за попытки покурить в неположенном месте. – Будешь еще меня тут учить».

Любовь Алексеевна поблагодарила охранника и прошла к лифту. Гуров нес ее сумку, в которую, очевидно, кто-то натолкал кирпичей.

Квартира, в которую Любовь Алексеевна любезно пригласила Гурова, оказалась огромной. Чернухина сразу же описала ее планировку, будто пыталась оправдаться за то, что живет в такой роскоши.

– Пять комнат и две ванные комнаты, – обвела она рукой прихожую. – Леня оставил это мне. Даже не претендовал, как говорится. За это я ему благодарна.

– Вы официально в разводе? – спросил Гуров, наклоняясь, чтобы развязать шнурки на ботинках.

– Не успели, – ответила Любовь Алексеевна. – Хотели, но пока что не занялись этим. Не разувайтесь. Не выношу, когда гости ходят в тапочках. У меня их даже нет. Проходите в комнату, я буду через минуту.

Гуров оставил сумку возле порога и послушно зашел в комнату, размеры которой не просто впечатляли, а заставляли задуматься о том, что именно в своей жизни Гуров делает не так. Здесь мог поместиться небольшой концертный зал, в котором неплохо устроились бы пятьдесят человек, и еще осталось бы свободное место. Темно-красные стены отлично контрастировали с мебелью из массива дерева, породу которого Лев Иванович даже не стал угадывать. Огромный серо-зеленый ковер уходил краями под самые плинтуса, а самая дальняя его сторона терялась под большим окном, за которым едва просматривался широкий балкон. Гуров сел на диван, напоминающий те, которые он видел в фильмах про английских монархов. До носа донесся тонкий и крепкий кофейный аромат, и сыщик подумал, что кухня, куда отправилась хозяйка квартиры, наверняка так же огромна, как и эта комната. Видимо, поэтому он не слышит оттуда ни звука. Интересно, а остальные помещения такие же по площади?

Гуров был ошеломлен увиденным, чего с ним не случалось довольно давно. Он побывал в десятках квартир, все они были абсолютно разными, но с таким масштабом он столкнулся впервые. Не то чтобы его посетило чувство зависти – скорее, он просто не понимал, зачем семье из трех человек понадобилось столько свободного места. «Стареешь, – язвительно подумал про себя Гуров. – Осталось начать ругать молодежь, а там уже и до сбора сплетен на дворовой скамейке недалеко. С другой стороны, сразу видно, что Чернухин заколачивал огромные деньги, а зависть – чувство ой какое мерзкое. Могли ли его убрать конкуренты, позавидовав богатству, славе и в принципе тому, что он многого добился? Вполне. Почему нет? Опять же – со стороны богатство может оказаться липовым. Развод мог сделать его нищим. В предсмертной записке было упоминание о долгах… Да где же, черт побери, экспертиза почерка?»

Он глубоко задумался, перебирая в мыслях те обрывочные улики, которые пока что никак не складывались во что-то более-менее понятное и дельное. Гуров с нетерпением ждал новостей от Орлова, который пообещал поторопить экспертов. Если почерк в предсмертной записке действительно принадлежит Чернухину, значит, не нужно искать врагов, копаться в конфликтах и вскрывать тщательно скрываемые секреты жертвы. А если записку писал не Чернухин, то все равно пока что следствие топталось на месте.

Любовь Алексеевна вошла в комнату с пустыми руками. Гуров не то чтобы сильно хотел угоститься чашечкой кофе, но подспудно ожидал этого, и неспроста: запах готовящегося кофе ему не привиделся. Как только он об этом подумал, то сразу же снова учуял его. И понял, что настал момент чудесных открытий. Автоматический ароматизатор воздуха – вот что это было. Такие вовсю пашут в торговых центрах, чтобы посетители почувствовали умиротворение и охотнее оставляли деньги в магазинах.

Любовь Алексеевна села в кресло, стоявшее напротив дивана. Оно мало напоминало тот предмет мебели, к которому привыкли люди со средним достатком. Во-первых, кресло крепко стояло на изогнутых деревянных ножках и имело такие же деревянные подлокотники. Только вот последние, как сиденье и спинка, были обиты бледно-голубым шелком. Главное, что пока Любовь Алексеевна не заняла кресло, Гуров на него даже не взглянул. Оно «заиграло» только после того, как в него опустился человек.

– О смерти мужа я узнала из новостей, – заговорила Чернухина. – Это было вчера, ближе к обеду. Других источников у меня нет и быть не может. Ровно три месяца назад, в день моего рождения, Леонид решил уйти из семьи к другой женщине, и я его отпустила. Вы знаете, я из тех, чья молодость пришлась на девяностые годы прошлого столетия, а это как прививка. Значит, выживешь и после. Так вот, я – выжила.

Гурову даже не пришлось стараться, чтобы представить эту женщину во времена ее молодости. Что-то неуловимо знакомое читалось в ее скупых жестах, слышалось в интонации. Она и сейчас была красавицей, и Гуров мог только догадываться о том, как она выживала в трудные времена. Сразу и наотмашь начать расспрашивать ее о Чернухине он не хотел, поэтому рассчитывал плавно подвести разговор к интересующей теме, но Любовь Алексеевна сама предугадывала его вопросы.

– В те самые девяностые, которые наверняка застали и вы, в Москве появились модельные агентства. В одно из них я попала прямо с конкурса красоты, который устроили в институте, откуда я скоро ушла. Просто у меня родился Егор, а Леонид тогда активно занимался бизнесом. Денег в семье не хватало, родители нам не помогали, а с ребенком нужно было кому-то сидеть. Но через два года после родов стало полегче, и я вернулась в модельный бизнес. Роды на фигуре никак не отразились, а спорт я всегда любила. Посыпались контракты из-за рубежа, и я некоторое время активно моталась по заграничным показам мод. Егора всегда брала с собой. Мне очень нравилось, когда люди удивлялись, что у меня есть ребенок. В такие моменты я гордилась собой.

Окончательно вернулась в Москву в двухтысячных. Карьера мужа постепенно шла в гору. Понимаете, мы были с ним друзьями. Это очень важный аспект семейной жизни, о котором многие забывают. Посмеяться, приколоться друг над другом или, наоборот, взять за руку в сложный момент мы могли всегда. И поступали так оба, не сговариваясь. Нам завидовали. Мы были красивой парой. Сын тоже получился на зависть всем богам. У нас была дружная семья. По крайней мере, мне так казалось. Мы ни в чем не нуждались, все были при деле, работали. Любые проблемы решались на семейных советах под бокал-другой красного вина. Мы не конфликтовали, понимали друг друга с полуслова. Иногда мне хотелось в шутку стукнуть мужа, чтобы вспомнить, как это бывает, когда люди ссорятся.

– За всю семейную жизнь не случилось ни одного скандала?

– Не поверите, но так и было. Леонид был покладистым. Не тряпкой, а именно с золотым характером. Наши общие друзья всегда это отмечали. Теперь вы понимаете, как на меня подействовала новость о том, что он полюбил другую женщину? Еще три месяца назад все было нормально, я даже планировала с размахом отметить тридцатилетие сына, но тут все резко закончилось. Это сейчас я могу об этом говорить спокойно, а тогда неделю лежала лицом к стене. Спасибо врачам, которых пригласил Егор. Он тоже врач. Терапевт в обычной поликлинике, пациенты его любят.

– Извините, – перебил ее Гуров, вынимая из кармана вибрирующий телефон. – Я должен ответить на звонок.

– Конечно. Я пока отойду.

Любовь Алексеевна встала и вышла из комнаты. Гуров тут же прижал трубку к уху.

– Слушаю, Петр Николаевич.

– Скоро будете?

– А что такое? Стас занят, я тут с женой Чернухина…

– Почерк в предсмертной записке и почерк Чернухина в ежедневнике совпали. Похоже, все-таки суицид.

Известие прозвучало как гром среди ясного неба.

– Но вскрытие показало, что он не мог сам себя… – Гуров замолчал, поняв, что озвучивает слишком много информации.

– В том-то и дело, Лева. В том-то все и дело, – пробормотал Орлов. – Его могли под дулом пистолета заставить написать записку.

– Могли. Но я сейчас пытаюсь исключить суицид, а не подтвердить его вопреки всем законам логики, физики или каким там еще законам. Если он действительно влез в долги, то нужно узнать сумму, и если она оказалась для него неподъемной или кто-то постоянно на него давил, вгоняя в депрессию, то это одно. Пока что мне удалось узнать, что финансовых проблем в семье не было. Во всяком случае, бывшая жена Чернухина их на себе не ощутила. Но мы только в начале пути. Мне нужно время. От Стаса никаких новостей?

– Пока что нет. Значит, ты сейчас в доме Чернухина?

– Да. С женой, которую он бросил.

– Работай, Гуров. Жду тебя на Петровке.

Орлов закашлялся. Связь оборвалась.

В комнату тотчас зашла Любовь Алексеевна. «Неужели подслушивала? – напрягся Гуров. – Да нет, не может быть».

– Я не слышала, о чем вы разговаривали, – снова прочла мысли Гурова Любовь Алексеевна. – Просто заметила, что вы замолчали.

В ее руке Гуров заметил дорогую модель айфона. Заняв все то же кресло, Чернухина положила его на колени.

– Сын звонил, – объяснила она. – Беспокоится.

– Вы хорошо держитесь, если учитывать обстоятельства, – заметил Гуров.

– У меня хороший психотерапевт. – Любовь Алексеевна улыбнулась, но ее взгляд при этом выглядел больным. – Он держит руку на моем пульсе уже третий месяц. Я обратилась к нему сразу после того, как смогла подняться с постели после ухода мужа. Сейчас я принимаю довольно серьезные препараты. Без них я бы вообще не выжила. А еще мне удалось ослабить хватку прошлого.

– Это как? – не понял Гуров.

– Я отношусь к нашей совместной жизни не так, как раньше. Мне удалось упаковать наше с ним общее прошлое и спрятать глубоко в памяти. Теперь он для меня обычный человек. Был. Был таким человеком. Узнав о его смерти, я почувствовала себя плохо, что уж тут скрывать. Но смогла справиться. Сын, психотерапия, работа – вот мой «бункер», в котором я спасаюсь.

– Вы даже не узнали, от чего он умер, – заметил Гуров. – И у меня не спросили.

– А от чего он умер?

– Его нашли в старой квартире с ножом в сердце.

– О. А кто его нашел?

Гуров внимательно следил за женщиной, но у нее даже мизинец не дернулся, когда она услышала про орудие убийства.

На этот вопрос Гуров предпочел не отвечать, поэтому промолчал и принялся растирать пальцы левой руки.

– Она. Она его обнаружила. Я ведь верно истолковала ваше молчание?

Гуров не ответил. Лгать не хотелось, а правда могла привести к окончанию разговора. Он ожидал, что Любовь Алексеевна перестанет играть роль красивой окаменелости и наконец-то покажет свое человеческое лицо. Пустит слезу, выругается, закричит. А то слишком уж гладкой, по ее словам, была ее жизнь с Чернухиным.

– Это было на втором сеансе психотерапии, – заговорила Любовь Алексеевна. – Как я уже сказала, мой врач гениален. Хорош во всем. Он придумал свою методику выведения человека из ступора, и она работает. Смысл такой: то, что причинило тебе боль, можно воспринимать как предмет. Как разбитую чашку, или старую газету, или поношенное пальто. Главное, чтобы эта вещь не была тебе дорога. Я представила Леонида в образе пачки сигарет. Сама я не курила ни разу в жизни, поэтому легко ее «выбросила». Нет, не легко. Но быстро. И теперь, если вдруг меня накрывают воспоминания, то я снова мысленно выбрасываю и выбрасываю…

Ее взгляд опускался все ниже. Сначала она смотрела на свои руки, потом на колени, после принялась рассматривать ковер. «Хорошо, что она на «колесах», – с облегчением подумал Гуров. – Потому что она и сейчас не в порядке. Но держится. Пусть хоть как-то…»

Гуров вспомнил любовницу Чернухина. Ту самую, ради которой он бросил свою красивую и умную жену. Обе, хоть и реагировали на смерть Чернухина, но делали это по-разному. Оксана, встретившись с Гуровым в больничном холле, старалась как можно быстрее закончить разговор. Другая раскладывала по полочкам все свое прошлое. Оксане, наверное, было гораздо легче справиться с эмоциями – все-таки медицинский работник, да и глубоких чувств к Чернухину не испытывала. Людмила же прожила с адвокатом много лет, родила от него сына и считала, что ей очень повезло с мужем. Внезапный анализ-сравнение родился в голове Гурова не просто так – он незаметно следил за каждой из женщин, пытаясь ухватить хоть какой-то намек на то, что Чернухина именно убили.

Любовь Алексеевна имела все шансы стать подозреваемой. У нее был мотив, а с обиженной женщиной лучше дел не иметь. Это сейчас она принимает успокаивающие средства, но что она делала до начала их приема? Неужели и впрямь пластом лежала на кровати и смотрела в одну точку? И новость о том, что ее мужа зарезали, никак ее не взволновала. Снова списать ее спокойствие на действие лекарств? Или это великолепная актерская игра?

– Он оставил предсмертную записку, – закинул удочку Гуров.

– Знаю, – тут же ответила Чернухина. – В новостях и об этом упомянули.

– Ваш бывший муж написал, что у него диагностирована клиническая депрессия. Также упомянул большие долги. И просил его кремировать.

Людмила Алексеевна глубоко вдохнула, приподняв плечи, и медленно выдохнула.

– Насчет долгов я ничего не знаю. Пока мы жили вместе, денег хватало и на это, и на то, и на все остальное. О депрессии впервые слышу. Я запомнила его… другим. Не забывайте, наш сын Егор все-таки медик, он бы заподозрил, если бы с отцом было что-то не так. А вот про кремацию мне непонятно. Леонид не раз упоминал, что хотел быть похороненным по православным законам. С отпеванием и прочими атрибутами, чтобы традиционно. Он не то чтобы сильно веровал, но Рождество и Пасху считал праздниками. Иногда посещал храм, он недалеко отсюда. И рядом с его офисом старинная церковь, туда он тоже заходил, я это точно знаю. Кремацию же Леонид считал неправильной. А, и он как-то сказал, что хотел быть похороненным на одном участке со своими родителями. Они ушли один за другим несколько лет назад. Так что кремировать бывшего мужа я бы не стала. Но его похоронами, скорее всего, займется его двоюродная сестра. Он был близок с ней, а у меня не сложилось. Но если Егор захочет похоронить отца, то я не стану его отговаривать. А я вот на похороны не пойду. Боюсь, что тогда все мое лечение пойдет насмарку, а я еще жить хочу.

«Она не просто обижена на мужа – она выжгла в сердце все, что было с ним связано. Предпочла оставить белые пятна, – понял Гуров. – Вспоминает о нем без эмоций, равнодушно. Неужели так бывает после стольких-то лет, прожитых вместе? А вот про кремацию было очень интересно. Вот и первый звоночек, – обрадовался Гуров. – Человек при жизни не хотел, чтобы его кремировали, а перед самой смертью вдруг передумал. Что же заставило его все переиграть?»

Сидя на диване, Гуров не мог видеть прихожую, поэтому, когда услышал звяканье ключей, вопросительно взглянул на Любовь Алексеевну.

– Сын, – слабо улыбнулась она. – Я попросила его приехать, чтобы вы с ним тоже смогли поговорить. Вы не против?

– Не против, – кивнул Гуров. – Мне бы пришлось в любом случае.

Егор Чернухин, как и говорила его мать, действительно получился на славу. Сразу было видно, что мужчина одновременно похож и на мать, и на отца, причем оба родителя подарили ему самые привлекательные черты своей внешности. Глаза и овал лица у него были отцовскими, а вот нос и линия рта походили на материнские. Когда Гуров стоял напротив Чернухина, то отметил его обычный для мужчины рост – выше среднего, но Егор и тут пошел в Любовь Алексеевну и вымахал в высоту под два метра. Одет он был весьма растрепанно, но очень стильно, в пробитые на коленях джинсы и лохматый черный свитер. Гуров подумал, что если бы эти двое были одного возраста и жили в девяностые, то модельные агентства дрались бы не только за то, чтобы заполучить себе манекенщицу Любу. Фотомодель Егор легко заткнул бы за пояс остальных мужчин на подиуме.

Он сразу шагнул к Гурову, протянул ему руку, представился. Низким голосом спросил у матери про врача, она ответила, что прием перенесла на завтра потому, что сегодня с ней связалась полиция. Тогда Егор притащил из соседней комнаты стул, поставил рядом с креслом, в котором сидела Любовь Алексеевна, и сложил руки на груди, показывая, что готов к разговору.

Теперь перед Гуровым сидели два представителя фамилии из двух поколений. И обоим Леонид Семенович успел причинить много боли.

– Я не знаю, о чем вы тут успели поболтать, но если остались какие-то мутные моменты, то я постараюсь их прояснить, – пояснил Егор.

– В предсмертной записке отец написал, что у него были долги и депрессия, – обратилась к нему Любовь Алексеевна. – Ты слышал что-то об этом?

– Ни разу. Депрессию я диагностировать не смогу, я больше по другой части, но я бы заметил у него ее признаки, – тут же ответил Егор.

– Что я говорила? – посмотрела на Гурова Чернухина. – Сын бы заметил.

– Я помню, – ответил Гуров. – А что насчет его долгов, Егор?

Мать снова посмотрела на сына.

– Про долги он мне говорил, да, – сказал Егор и взглянул на мать.

– А мне ни слова, – удивленно произнесла она.

– Значит, сказал только мне. Там такая ситуация была…

Егор почесал кончик носа.

– В общем, ему заплатили авансом. Он обещал отмазать кого-то от тюрьмы, но у него ничего не получилось. Вот эти деньги он и должен был вернуть.

– Куда он их потратил?

– Он не стал вдаваться в подробности. Просто обозначил, что денег у него нет.

– О какой сумме идет речь?

– Он назвал что-то порядка миллиона рублей, – наморщил лоб Егор.

Любовь Алексеевна пожевала губами и смерила сына тяжелым взглядом.

– И ты молчал.

– Отец сам просил не говорить тебе об этом. Так и сказал: «Матери ни слова, понял? Я сам этот вопрос решу».

Любовь Алексеевна натянуто улыбнулась Гурову.

– Ну вот. Тайны, оказывается, у мужа от меня все-таки были.

– Они у всех есть, – попытался успокоить ее Гуров. – И дело не в том, что вам не доверяли, а в том, чтобы вы лишний раз не волновались.

Егор успокаивающе взял мать за руку. Та не стала ее отнимать.

– А фамилию человека, которому он задолжал, вы случайно не помните? – спросил Гуров у Егора.

– Никаких имен отец не называл. Но помню, что там был парень, который спалился на наркоте, а платила его бабушка.

Гуров понял, что речь идет об актрисе Екатерине Верховцевой. Красников имел все основания подозревать Чернухина в нечестности, когда говорил о том, что он вдруг резко принялся ухаживать за престарелой дивой. Очевидно, адвокат хотел уговорить Верховцеву забыть про то, что он ей должен огромные деньги, и выбрал для этого беспроигрышный способ. Он заваливал ее цветами, работал личным водителем, навещал на глазах других людей, чтобы никто потом не мог сказать, что он сбежал с деньгами. И судьба, похоже, тогда тоже была на его стороне. Верховцева скончалась, и Чернухину не нужно было возвращать долг. Но тогда почему перед смертью он упомянул именно о существующем долге? Или был еще кто-то, с кем он не смог рассчитаться?

Последующий разговор ничего не прояснил. Любовь Алексеевна бесстрастно вещала со своего «трона» о том, что мужа для нее не существует, а Егор, оказавшийся более живым, чем мать, также не смог вспомнить ничего стоящего.

В ночь убийства Егор Чернухин даже не был в Москве. Он показал Гурову электронные билеты на поезд до Алтайского края и в обратную сторону. Он провел там несколько дней в компании коллег и дал адрес трехзвездочного отеля с гордым названием «Горный». Они отмечали день рождения одной девушки и заказывали экскурсии. Егор без лишних просьб скинул Гурову контакты всех, кто был с ним на отдыхе. Любовь Алексеевна заявила, что в это время находилась одна дома, но она в ту ночь никому нож в сердце не вонзала.

Все это выглядело настолько гладко, что Гуров сразу же, как вышел из машины, позвонил Верочке и попросил состряпать официальный запрос в отель «Горный», чтобы уточнить факт проживания Егора Леонидовича Чернухина. Через пять минут Верочка сообщила, что Орлов подписал запрос и она вот-вот сделает скан документа и отправит его в отель по электронной почте.

Гуров пообещал принести торт «Птичье молоко». Верочка отказалась, но намекнула на то, что будет не против отведать пирожное «Картошка». Гуров пообещал подумать.

Позже, уже по дороге на Петровку, Гуров вдруг ощутил мощный приступ головной боли. Не доехав до работы, он бросил машину в каком-то дворе и некоторое время просто лежал в водительском кресле, закрыв глаза. Когда приступ миновал, он дошел до небольшой кофейни, которую успел заметить по дороге, купил там самую большую порцию капучино и некоторое время просто сидел на скамейке напротив небольшого стадиончика, где подростки гоняли мяч. Наблюдая за ними, Гуров думал о том, что Чернухин мог скрывать от жены что-то еще. И от сына тоже. Определенно, во всей этой истории присутствовало что-то, что Гурову пока что не удалось ухватить. Была ли сумма в миллион рублей настолько уж огромной даже для такого известного человека, как Чернухин? Вряд ли. Да и долг перед Верховцевой обнулился с момента ее смерти. Про депрессию вообще темная история, что подтвердили и Любовь Алексеевна, и ее сын.

Что-то определенно произошло за последние три месяца в жизни адвоката Леонида Семеновича Чернухина. И дело было не только в его романе на стороне.

Гуров сел за руль, когда пришло сообщение от Веры: Егор Чернухин действительно проживал в отеле «Горный» целую неделю. Ночь, когда не стало его отца, он провел именно там.

В ожидании Гурова и Крячко генерал-майор Орлов успел навести порядок во всех шкафах своего кабинета, где хранилось столько ерунды, что даже сам Петр Николаевич не мог вспомнить, откуда что взялось. Пока Верочка выметала из самых дальних уголков полинявшие от времени чеки и пыль вперемешку с ворсом от красной ковровой дорожки, разрезавшей кабинет на две части, он перелистывал свои старые записные книжки, куда много лет подряд заносил разные заметки. Они касались абсолютно различных тем и когда-то могли служить отличным пособием любому студенту юрфака, решившему посвятить себя службе в органах внутренних дел. Но времена сильно изменились, и то, что когда-то казалось важным, потеряло всякий смысл – теперь его легко можно было найти в любом поисковике.

Листая один из ежедневников, Орлов наткнулся на знакомое имя и тут же решил напомнить о себе. Именно этого человека он просил поделиться информацией о Чернухине. Звали его Геннадий Васильевич Зощенко. В начале двухтысячных он носил звание подполковника и руководил следственным отделом в одном из московских отделений милиции, но вскоре попал в беду, был вынужден оставить пост, уволиться из органов внутренних дел и зарабатывать на жизнь рядовым юрисконсультом.

Набирая номер, Орлов готовил себя к тому, что услышит недовольный голос, а то и вовсе длинные гудки, но все пошло по другому сценарию. Зощенко оказался в добром расположении духа и как раз сам хотел позвонить.

Гуров заварил чай и только собирался перекусить, как в их со Стасом кабинет зашел Орлов.

– Бездомных принимаете? – спросил он, усаживаясь на скрипучий стул за стол Крячко. – А то у меня там Вера такой шорох с уборкой навела, что я сто раз маму родную вспомнил.

Гуров с сожалением отложил бутерброд. Быстрого перекуса не получится.

– Чайку? – спросил он у Орлова.

– Я его за эти дни столько выпил, что даже колбаса на вкус чай напоминает, – отказался генерал-майор. – Как съездил? И где Крячко?

– Стас только что отзвонился, скоро будет, – ответил Гуров. – А я смог поговорить не только с вдовой Чернухина, но и с ее сыном.

– И как?

– Да никак, – признался Гуров. – Ни туда ни сюда. Чернухина знает себе цену, но предательство мужа ее сильно подкосило. Она принимает сильные транквилизаторы и по кругу твердит одно: супруга для меня больше не существует. Измену ему не простила, из памяти выбросила все, что их связывало. Однако рассказала, что семья у них была идеальной. Позже к разговору присоединился сын Егор, и выяснилось, что красивая картинка на самом деле была только видимостью. Сын вспомнил, что отец задолжал клиентке миллион рублей, но просил скрыть этот факт от жены. Чернухина совсем не ожидала услышать такую правду. Думаю, Петр Николаевич, что наш адвокат мог скрывать еще что-то.

– В предсмертной записке он написал про долги, – Орлов побарабанил пальцами по столу. – И написал ее именно он. Неужели все-таки самоубийство?

– А как же направление раны? Экспертиза же доказала, что вряд ли он сам с собой это сделал.

– Или попросил кого-то ему помочь, – возразил Орлов. – И такие кадры встречаются. Вспомни случай на Варварке, когда одна подруга уговорила другую помочь ей вскрыть вены.

– Да помню я все.

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился растрепанный Крячко с пакетом в руках.

– Беляши заказывали?

Орлов взял из его рук пакет и отставил в сторону.

– Потом поедите. Как дети маленькие, ей-богу. Докладывай, Стас. Стой. Лев, ты узнал у Чернухиных о том, что они делали в ночь убийства?

– Спрашивал. Сын был в отъезде, есть свидетели. Жена была дома, это подтвердил консьерж.

– Ладно. Давай, Стас, что там у тебя?

Крячко с сожалением взглянул в сторону беляшей.

– Просмотрел оцифрованный архив всех дел, которыми занимался Чернухин. Помогла секретарша. Наш человек, честное слово. В кабинет Чернухина попасть не удалось, так как ключи он сдавал на пост охраны и, кроме него, никто не имел права их брать. Так вот, архив. Знаете, сколько у него проигранных дел?

– Я тебе не бабка-отгадка, – нахмурился Орлов.

– Одно! – попытался угадать Гуров.

– Два, – растопырил средний и указательный пальцы Стас. – Первое в самом начале практики, а второе как раз относится к прошлому году. Никита Верховцев был задержан в метро в момент передачи курьеру девятисот семи граммов метадона. Сам по себе парень ничего собой не представлял, но его бабушку в свое время знала вся страна. Актриса театра и кино Екатерина Верховцева.

– Все это мы уже слышали, – нетерпеливо дернул плечом Орлов. – Гуров даже на ее похоронах был.

– Не был я там.

– Да какая разница, – отмахнулся Орлов.

– Чернухин брался за любое дело и всегда выигрывал, причем, как утверждают некоторые, делал это без всякого труда, – продолжил Стас. – Причем брался за все, лишь бы платили. В архиве и «уголовка», и раздел имущества, и карманные кражи – все шло вместе. А теперь самое интересное. За последние три месяца он вел два крупных дела. Взялся защищать генерал-лейтенанта полиции Рукольникова, которого еще летом обвинили в мошенничестве. Сидел в Министерстве внутренних дел, теперь уволен из органов. Помните такого?

– Помним, – посуровел Орлов. – Подозревают в распиле бюджета и недоказанной связи с криминалом.

– Право на защиту имеет каждый, – вставил Гуров.

– Сейчас не об этом, – продолжил Стас. – Ты подожди с выводами, Петр Николаевич. Есть еще одно дело, которое Чернухин не успел довести до конца. В начале года за взятки арестовали директора обувной фабрики Лилию Иваницкую. Тоже громкая история. И Иваницкая, и Рукольников сейчас находятся под стражей. Теперь будут искать себе других адвокатов. Так вот, я снова о секретаре Чернухина. Кстати, Гуров, она тезка твоей жены, тоже Маша. Она вела учет приема посетителей, назначала и переносила встречи, отвечала на многочисленные вопросы, болтала с посетителями в ожидании приема, угощала кофейком, иногда даже приходилось выслушивать их истории. Но два человека запомнились ей больше других. Они хотели поговорить с адвокатом насчет Иваницкой и Рукольникова. Это были полковник полиции Сутулов и коммерческий директор обувной фабрики Шаламова.

– Какой хороший секретарь, – с уважением произнес Гуров. – А я думал, что таких, как Вера у Петра Николаевича, больше нет.

– Маша оказалась весьма наблюдательной, – согласился Крячко. – После встреч с Сутуловым и Шаламовой Чернухин был сам не свой. Злой, растерянный. Однажды даже стакан виски махнул перед другой встречей. Машу это очень удивило – Чернухин практически не пил, а алкоголь держал на полке больше для антуража.

– Думаешь, угрозы и шантаж? – предположил Гуров. – Возможно, именно из-за этого он ушел из семьи. Чтобы отвести от них опасность? А любовница была прикрытием.

– Определенно, там надо разбираться, Лева. Я так думаю: Сутулов и Шаламова, после встречи с которыми Чернухин был мрачнее тучи, вполне могли метить на места Рукольникова и Иваницкой. Если последние окажутся за решеткой, то их кресла освободятся. От Чернухина требовалось не выиграть процесс, а проиграть его линии обвинения. Как вам такая версия?

– А смысл заставлять Чернухина обходить закон и закапывать Рукольникова и Иваницкую? – удивился Гуров, гремя чайной ложечкой в кружке. – Что один, что другая при любом исходе уйдут со своих должностей. Кому нужен мент, который якшается с ворами в законе, и нечистый на руку директор фабрики? Побывавшему под следствием редко удается отмыться. Это пятно на всю жизнь, даже если по закону он будет не виновен.

– Нет, Гуров, Стас дело говорит, – Орлов не сводил глаз с Крячко. – Если люди не побоялись прийти с угрозами к известному адвокату, то могут быть способны на многое другое. Чернухин не пошел против принципов, а неподкупные адвокаты многих раздражают. Его могли и убрать за это.

– А, ну если ты с этой стороны, то нет вопросов, – согласился Гуров. – Стас, твоя новая знакомая наверняка сохранила их контакты. Надо бы проверить этих ходоков.

Стас достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и торжественно положил его перед Гуровым.

– Есть контакты, – объявил он. – Так что у нас там? Рассматриваем суицид или все-таки убийство?

– Чернухина убили, – ответил ему Орлов. – Сегодня наконец пришли заключения нескольких экспертиз. Почерковеды особенно постарались. И не только они.

Глава 5

Гуров пробежался по заключениям и передал их Стасу.

– Значит, почерковеды пришли к выводу, что записку все-таки писал сам Чернухин. Ну ладно, хотя бы подтвердили мои догадки. А! Вот где пряталась правда – в особенностях текста. Даже если человек находится в состоянии депрессии, в предсмертной записке он никогда не будет уточнять свой диагноз словом «клиническая». И эмоции. Стас, обрати внимание. На бумаге Чернухин выразился скупо и безэмоционально. И это перед тем, как покончить с собой.

– Думаешь, писал под диктовку? – поднял голову Стас.

– Вполне вероятно.

– Мыслите в правильном направлении, – сказал Орлов. – Обратите внимание на результаты дактилоскопической экспертизы. На ручке, с помощью которой Чернухин по определению должен был писать записку, его отпечатков нет. А на рукоятке ножа отпечатки пальцев Чернухина присутствуют, но расположены они слишком правильно, не смазаны, как это было бы, если бы он сам ударил себя ножом в грудь.

– Похоже, кто-то прижал его пальцы к рукоятке, когда он уже умер, – заключил Стас.

– Идем дальше, – скомандовал Орлов. – Результаты вскрытия. В крови обнаружены следы алкоголя, но они в очень незначительном количестве.

– От него не пахло спиртным, – поддержал Гуров.

– Тем не менее перед смертью он выпил, но совсем чуть-чуть.

– При осмотре квартиры мы не нашли чего-то похожего, – вспомнил Гуров. – Стас?

– Ни единого намека на то, что он выпивал, – подтвердил Крячко. – Там и посуды-то было так мало, что и на одного не хватит. И тары из-под алкоголя тоже не было.

– Мусорное ведро также было пустым, – подхватил Гуров. – А в квартире царил идеальный порядок, если не считать брошенных пледа и подушки на диване.

– В квартире осталось очень мало отпечатков пальцев, и в основном все они принадлежат одному Чернухину, – сказал Орлов. – На ручке холодильника свои отпечатки оставила, видимо, Мирошникова, поскольку похожих в комнате также не найдено. И порядок в квартире тоже напрягает. Причем особенно тщательно убрано именно в комнате, где был обнаружен труп, но как-то выборочно. Где-то толстым слоем лежит пыль, а где-то поверхности натерты до блеска.

– Ну и слава богу, – Гуров потянулся к пакету с беляшами. – Теперь хотя бы ясно, что к чему. Сегодня уже поздновато ехать к кому-то, а вот завтра мы со Стасом навестим тех, кто приходил к Чернухину от Иваницкой и Рукольникова. Я бы начал с Рукольникова. Он же в министерстве работал? Ну вот и славно. Хотя бы адрес искать не нужно.

Первым, к кому утром следующего дня отправились Гуров и Крячко, был заместитель генерал-лейтенанта Рукольникова, полковник полиции Юрий Валерьевич Сутулов. Он занимал свой небольшой кабинет неподалеку от другого, огромного, с тяжелой мебелью и черными портьерами, который служил рабочим местом опальному Рукольникову.

Сутулов оказался полноватым мужчиной с отекшим красным лицом и редкими рыжими волосами. Непонятно было, что именно так сказалось на его внешности. То ли вредная еда, то ли калорийные напитки, но самого Сутулова это никак не смущало. Он пригласил Гурова и Крячко сесть там, где им удобно, и, подождав, пока они устроятся, спросил о цели визита.

– Вы сейчас исполняете обязанности Олега Петровича Рукольникова? – ответил Гуров.

– Так точно, – качнул овальной головой Сутулов. – Не понимаю, чем могу быть полезен коллегам с Петровки. Я не имею права давать какие-либо показания. В Следственном комитете ответят на все ваши вопросы.

«Ух ты, как попер в оборону, – восхитился Гуров. – Интересно, он в курсе смерти Чернухина?»

– Нет-нет, всего, что связано с незаконной деятельностью Олега Петровича, мы касаться не будем. Речь пойдет о Леониде Семеновиче Чернухине, который взялся защищать его в суде. Вам о чем-нибудь говорит это имя?

– М-м-м… Что-то знакомое, – промычал Сутулов.

«Ложь, – сразу же определил Гуров. – Он знал Чернухина. Он имел с ним какие-то дела».

– Родственники Олега Петровича наняли его для защиты в суде. Обычно такие подробности никак не скроешь.

– Допустим, – согласился Сутулов. – А я при чем?

– Юрий Валерьевич, мы ведь без протокола. Ведомства у нас разные, а цели общие, – мягко проговорил Стас. – Так были вы знакомы с Чернухиным или нет?

– Да, был. Вот теперь вспомнил, – оживился Сутулов. – Совсем из головы…

– Прекрасно. Вы приходили к нему на прием, не так ли?

– А что такое? – забеспокоился Сутулов. – Да, я заходил. По личным вопросам. У меня были проблемы. Да что за ерунду вы спрашиваете?

– У нас другие сведения, – спокойно объявил Гуров. – Вы разговаривали с Чернухиным не о себе, а о своем бывшем начальнике. Хотелось бы знать подробности.

– Да вы с ума сошли… – Сутулов медленно поднялся из своего кресла и застыл, опираясь на вытянутые руки. – Это моя личная территория. Да какое вы имеете право?

– Имеем. И вы прекрасно об этом знаете, – ответил на его негодование Гуров. – Чернухин два дня назад был найден мертвым. Что-то мне подсказывает, что вы уже в курсе случившегося.

– А я здесь при чем?! – лицо Сутулова вытянулось, на подрагивающих щеках проявились фиолетовые ниточки капилляров.

Разговор обрушился в самом начале, но Гуров не терял надежды вернуть его на прежние рельсы. Что-то сразу же пошло не так. Сутулов заранее решил, что его хотят в чем-то обвинить, и нападал первым. Еще минута – и он с криком выставит их из кабинета. Мало того, что об этом узнают здесь, в министерстве, так еще потом и Орлов от них мокрого места не оставит. Попытка Стаса сгладить обстановку ни к чему не привела. Гуров судорожно соображал, как ему разрулить ситуацию. Действовать нужно было быстро.

– Сядьте, Юрий Валерьевич, – приказал он. – Просто ответьте на вопросы. Вас никто ни в чем не обвиняет. С какой целью вы посещали офис Чернухина? Это важная информация, без которой мы не сможем продолжать расследование. В противном случае вы будете приглашены на Петровку в качестве свидетеля, и диалог пойдет по другому сценарию.

Сутулов не садился. Стоял, используя стол как подпорку, и прожигал взглядом Гурова.

– Вы за других не отвечайте, – сменил тактику Стас. – Говорите от своего имени, Юрий Валерьевич. После ареста Рукольникова вас уже допрашивали и сто раз проверили на причастность к мошенническим действиям. Если вы все еще приходите на работу, значит, прошли проверку и ваша совесть чиста. У нас нет намерений выводить вас на чистую воду. Мы здесь абсолютно по другому вопросу.

Гуров выдохнул. Стас всегда был начеку, тонко изучая психологический настрой тех, кто мог знать что-то важное. И если Гурова иногда заносило, то Крячко всегда выступал в роли «отбойника». Иногда срывало крышу и у Крячко, но тогда уже Гуров старательно сглаживал углы. Для удержания баланса всегда требовался кто-то еще, и это получалось у них неплохо.

Сутулов, тяжело дыша, все-таки вернулся в прежнее положение. Опустился в кресло, сложил на столе руки. Как в школе, одна на другую.

– Рукольников давно мухлевал с бюджетом. Об этом знали, но, разумеется, молчали. Не буду выставлять себя в белом цвете, потому что тоже был в курсе его махинаций, но сам не принимал в них никакого участия. В материалах следствия действительно есть результаты проверки моих банковских счетов. Следователи даже документы на дачу запросили: сколько я заплатил за строительство, когда это было, откуда брал деньги? А даче той уже тридцать лет как. Оказалось, что честно заработал – вот сюрприз, да? Что касается Олега Петровича, то его жена наняла Чернухина. Надеялась на то, что мужу дадут условный срок по состоянию здоровья, что, по моему мнению, ему вообще не светит. Чернухин – адвокат не из дешевых. У супруги Олега Петровича быстро кончились деньги. Я приходил к Чернухину из-за нее. Она умоляла меня поговорить с ним.

– Она хотела, чтобы он снизил лично для нее цены на свои услуги? – уточнил Стас.

– Не снизил, а предоставил отсрочку. Она надеялась занять деньги у родственников.

– А зачем жена Рукольникова обратилась именно к вам? С какой целью?

– Ей казалось, что я смогу его уговорить. Я все-таки занимаю определенное положение в полиции. Все-таки не последний я здесь человек.

– Она хотела, чтобы вы его припугнули, что ли? – понизил голос Стас.

– Вы с ума сошли? За кого вы меня вообще держите? – нахмурился Сутулов. – Или каждый человек в окружении обвиняемого для вас выглядит как потенциальный преступник? Я не собирался угрожать адвокату. Я пришел к нему с той же просьбой, что и жена Олега Петровича. Просто на человека в погонах реагируют по-другому, чем на кого-то другого. Скажем так, относятся более… внимательно. Кажется, у людей врожденный страх перед правоохранительными органами.

– Итак, вы попытались обсудить с Чернухиным финансовые вопросы, связанные с оплатой его услуг, верно?

– Он отказал в рассрочке, – глаза Сутулова подернулись злобой. – Заявил, что с удовольствием бы пошел навстречу, но никак не может. Причину не объяснил.

– Значит, речь шла только о гонораре?

– Только об этом. Не об уменьшении суммы гонорара, а именно об отсрочке. Наверное, я все-таки объясню. Мы с Рукольниковым через многое прошли. Наша дружба началась, еще когда в армии служили. В Школу милиции поступили с разницей в год. С тех пор мотались по разным местам, но не теряли друг друга из виду. И когда его перевели в Министерство внутренних дел, он меня сразу же перетащил к себе в качестве заместителя. Звание и выслуга вполне позволяли мне занять эту должность. С семьей Рукольникова я знаком много лет, прекрасно знаю его жену. Вот и пошел за нее просить к Чернухину, больше ведь некому. Черт, как вспомню… Стыдоба. Никогда не козырял своим положением, а тут пришлось. Вот ведь говорят, что зарекаться ни от чего нельзя…

К такому повороту ни Гуров, ни Крячко не были готовы. Сутулов оказался не изворотливым лжецом, а обычным человеком, попытавшимся решить чужие финансовые проблемы.

– Вы говорите, что супруга Рукольникова просила об отсрочке платежей, но получила, как и вы, отказ. Однако Чернухин все-таки не отказался от защиты. Он продолжал работать над делом до самой смерти. Значит, семья Рукольникова продолжала ему платить за услуги? – спросил Гуров.

– Не семья. Это я нашел деньги.

– Вы?

– Я помог ей финансово. Пришлось влезть в долги, но другого выхода я не видел. Оставлять жену друга в бедственном положении не в моих правилах. Все его счета заморожены, имущество конфисковано. Надо было как-то выбираться.

Из-за двери кабинета показалась женская голова. Сильно сощурив глаза, женщина некоторое время всматривалась в Гурова и Крячко, после чего, ни слова не говоря, исчезла.

– Извините, это дознание ко мне просится, – пробормотал Сутулов. – Я им сам назначил на это время, просто не ожидал, что вы придете.

– Исполняете обязанности Олега Петровича Рукольникова? – миролюбиво поинтересовался Гуров. – Справляетесь?

– И своих хоть отбавляй, – ответил Сутулов. – Ничего, справимся. Я же заместитель. Им был, им и остаюсь. У вас еще остались вопросы или я могу приступать?

– Остались, – поднялся со своего стула Гуров. – Что вы делали с двадцати часов вечера двадцать седьмого ноября до восьми утра двадцать восьмого?

– Вот уж не думал, что когда-нибудь придется отвечать на такие вопросы, – раздраженно сказал Сутулов. – Дома я был. С женой и внуком, которого подбросила дочь. Хотите совет? Не спрашивайте у жены, ведь она лицо заинтересованное. А вдруг скажет неправду и я на самом деле убил того адвоката? Лучше узнайте у внука. Ему пять лет, он точно скажет правду.

Гуров шагнул к полковнику, протянул ему руку. Тот ответил вялым рукопожатием. Выглядел он плохо, его голова мелко подрагивала, но лицо заметно разгладилось, словно у человека свалилась с плеч тяжелая гора.

– Вычеркиваем? – спросил Стас спустя пять минут, заходя в лифт.

– Надо позвонить его жене, – ответил Гуров. – Послушаем, что скажет. Кто у нас следующий?

Встретиться с Шаламовой договорились у памятника Достоевскому, за несколько десятков метров до стен Библиотеки имени В. И. Ленина. Припарковаться в этом месте всегда было сложно, поэтому машину оставили возле станции метро, а потом поехали до места встречи своим ходом. Вера Андреевна Шаламова, коллега арестованной за взятки Иваницкой, заранее предупредила Гурова и Крячко о том, что времени у нее будет мало и терять его она не намерена. Поэтому она сама будет выбирать, где и во сколько они должны ждать ее появления.

Когда они вышли из метро, то заметили Веру Андреевну сразу. Возле памятника, прижав телефон к уху, стояла стройная брюнетка сорока с небольшим лет. Красное короткое пальто и такого же цвета берет на волосах смотрелись немного неуместно на фоне черного гранитного постамента.

– Яркая женщина, – заметил Стас. – Красный цвет означает вызов, решительность и агрессию.

– Откуда ты все это выдумал?

– Где-то услышал краем уха, но запомнил на всю жизнь.

– Вот и проверим. Может быть, это не она.

– Конечно не она. Тут же десять красоток возле памятника стоят, выбирай любую.

Женщина заметила направляющихся к ней мужчин и приветливо вскинула руку. Гуров подошел первым. Крячко отстал от него на один шаг.

– Лев Иванович? – улыбнулась она.

– А это Станислав, мой напарник, – обернулся Гуров к Стасу. – Вера Андреевна, если не ошибаюсь?

– Да, это я, – еще шире улыбнулась Шаламова. – Ребята, у меня и правда очень мало времени, но я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Вы не против, если мы поговорим в кафе? Вон вывеска, прямо на углу. И вас я тоже могу угостить.

– Ты голодный, Гуров? – поежился Стас.

Даже если бы Гуров не был голодным, он все равно бы принял приглашение Веры Андреевны. Он очень хорошо чувствовал людей. Вера Андреевна пока что казалась хорошим человеком.

Гуров поднял голову и взглянул на небо. Откуда-то сверху на Москву опускались редкие колючие капли дождя.

– Поторопимся, – согласился Гуров. – Кто же откажется от кофе в такую погоду?

В кафе, куда они пришли, не оказалось свободных мест. Оно и понятно – близость Красной площади со всеми ее красотами, самое сердце Москвы никогда не пустовало. Здесь всегда было людно в любую погоду. Стало быть, любая точка общепита постоянно была оккупирована туристами или теми, кто работает рядом.

Но Веру Андреевну вид занятых столиков не смутил. Она быстро осмотрелась и смело пошла влево, в самый, казалось бы, тупик. Но тупик на самом деле был с секретом, скрывая поворот налево, где также располагались столики, но в гораздо меньшем количестве, чем в большом зале. Один из них был свободен.

Гуров взял в руки меню. Вера Андреевна сняла пальто и небрежно бросила его на спинку стула. К берету даже не прикоснулась. На ней была черная водолазка, и теперь, сидя напротив Гурова, она напоминала ему однажды увиденную где-то картину: девушка в черном платье и алом берете, в одиночестве сидящая за столиком в уличном кафе. За ее спиной угадывались очертания Эйфелевой башни, Париж заливало дождем, и на мокром асфальте отчетливо проглядывались отражения уличных фонарей. Перед той девушкой стоял бокал с красным вином и, наверное, совсем рядом играла музыка, которую можно было только представить, но никак не услышать вживую.

Гуров с удивлением поймал себя на мыслях, родившихся в голове. Нет, Вера Андреевна не вызывала в нем каких-то чувств. Симпатичная, обаятельная. Не более. Но ассоциации, которые вдруг возникли у него в голове, никуда не делись, и Гуров твердо решил непременно вернуться сюда с Машей. А вдруг и она почувствует то, что и он?

– Выбрали? – спросила Вера Андреевна.

– Выбрали, – ответил Стас.

– А вы? – обратилась Шаламова к Гурову.

– Пожалуй, возьму вот это.

– Отлично.

Она мягко вытянула из рук Стаса и Гурова плотные картонки с напечатанными на них меню и изобразила приглашающий жест. К столику тотчас подошел официант.

– Будьте добры, а то у нас очень мало времени.

– Все сделаем, – уверил ее официант.

Стас отошел в туалет. Гуров и Вера Андреевна остались за столиком одни.

– Мотаюсь по работе, – решила объяснить спешку Шаламова. – Послать бы курьера, но он, как назло, на больничном. А жаль, ведь я своим ходом, а у него машина. О чем вы хотели поговорить?

– Вас не удивляет, что мы из полиции? – не выдержал Гуров.

– А что же здесь удивительного? – пожала плечами Вера Андреевна. – Я примерно догадываюсь, о чем вы хотите знать.

– И о чем же?

– Вы хотели поговорить о нашем директоре, – вздохнула Вера Андреевна. – Иваницкая арестована, но нас то и дело проверяют. Все никак не поверят, что другие сотрудники не были с ней в доле. Замучили комиссиями, звонками из полиции, а следователь появляется на пороге раз в две недели точно.

– Пока не состоялся суд над бывшим директором фабрики, проверять будут все и всех, – ответил Гуров. – Если скрывать нечего, то вполне можно потерпеть.

Официант принес чиабатту с ветчиной для Гурова, сырники для Стаса и три огромные чашки с капучино.

– Вы решили ничего не есть? – напомнил Гуров.

– Передумала. И правильно сделала, кофе достаточно. Про Иваницкую стараюсь теперь не вспоминать. На работе ее нет, и для всех это хорошо. Не хочу за глаза обливать ее грязью и не люблю, когда люди так делают, но хочу сказать, что она была очень тяжелым человеком. Очень.

– Кто сейчас исполняет ее обязанности?

– Вообще-то у нее есть заместитель. Хороший такой дядька. Ума не приложу, как ему удавалось с ней ладить до того, как все вскрылось. Но он сам отказался от ее должности. Теперь фабрикой управляю я.

– И как справляетесь?

– Неплохо, – улыбнулась Вера Андреевна. – Я ведь там десять лет начальником производства была, так что в курсе всех тонкостей. И меня там все знают. А главное – у меня ни с кем нет проблем. Я умею общаться с людьми, знаю тонкости многих производственных процессов. Я уважаю людей и получаю от них то же.

– Это чудесно, – нашелся Гуров.

– Иваницкая занимала должность директора фабрики больше пятнадцати лет. Но начинала она в другом месте и про изготовление обуви вообще мало что знала. А если человек не разбирается в чем-то, то что он делает? Правильно, он учится. А Иваницкая не училась. Она предпочла спрашивать с других, не вникая ни во что. За эти пятнадцать лет она сменила трех главбухов и шесть секретарей. Шесть! С ней сложно было ужиться. Она не знала, чем управляет, смотрела на все поверхностно, рубила с плеча и ругала людей за свои же ошибки. Простите, но это был самый настоящий ад.

Вера Андреевна прикоснулась к берету и тут же убрала руку. Шмыгнула носом, вспомнила про свой кофе и наконец-то сделала первый глоток.

– Спасибо за честность, Вера Андреевна, – поблагодарил Гуров. – Я задам пару вопросов, можно?

– Да, конечно. Я что-то не то говорю. Извините.

– Все в порядке.

Гуров не хотел начинать разговор без Крячко, но того до сих пор не было. Помня, что Шаламова сильно занята, Гуров решил начать без него.

– Можете вспомнить, что вы делали в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое ноября?

Вера Андреевна распахнула глаза.

– Вот те на, Лев Иванович! Даже не знаю, как реагировать.

– Наверное, просто ответить? – предположил Гуров.

– Подождите, а это какой день недели? Среда? Со среды на четверг?

– В ночь со вторника на среду.

– На фабрике. Я провела ночь на фабрике.

Заметив непонимающий взгляд Гурова, Вера Андреевна в очередной раз улыбнулась.

– У нас на складе давно искрила проводка. Чинили, меняли – без толку. А во вторник вспыхнуло по-настоящему. Меня вызвали из дома где-то в одиннадцать вечера или чуть позже. Пожар долго не могли потушить, но, слава богу, огонь хотя бы не добрался до помещений с краской. Нашей вины нет, это виновата обслуживающая организация. Халатность и все такое. Тушить закончили где-то в семь утра, а потом нужно было выносить со склада все, что уцелело.

– Большие потери?

– Слава богу, нет. На том складе мы хранили всякую рухлядь типа старой мебели, картона и пластика. Люди тоже не пострадали. Когда все закончилось, я решила уже не возвращаться домой и осталась. А что такое?

– О, нет-нет, вопрос закрыт. Теперь я бы хотел узнать о другом. Не о пожаре. Вы знали, что родственники Иваницкой нашли ей хорошего адвоката?

Вера Андреевна вскинула на Гурова удивленный взгляд.

– Конечно я знала. Все на фабрике знают.

– Вы с ним случайно не встречались?

– Да, – выдержав паузу в несколько секунд, ответила Шаламова.

Гуров не мог не заметить перемен, которые происходили на его глазах. Вера Андреевна все еще оставалась обаятельной и прекрасно смотрелась в том кафе с его уютной обстановкой, тихой музыкой, которой было почти не слышно, настенными фотографиями в белых ажурных рамочках и горьковатым запахом корицы, которым наверняка уже пропиталась их одежда. Однако Гуров задал очень неудобный для нее вопрос, погасивший ее напускное дружелюбие с небольшой примесью панибратства. Она не ожидала, что речь вдруг пойдет о Чернухине, не была готова говорить о нем, но просто так встать и уйти она тоже не могла, ведь это будет означать, что ей есть что скрывать.

– С какой целью вы его посещали?

– По личным вопросам.

– Вера Андреевна, посудите сами. Чернухин работает на человека, от которого вы были рады избавиться, но вы неожиданно решаете нанять Чернухина для решения своих проблем. Удивительное совпадение. Вот если бы вы выбрали любого другого адвоката, то это смотрелось бы намного логичнее. Почему именно Чернухин?

Шаламова прижала пальцы руки к горлу и закрыла глаза, будто силясь сглотнуть.

– Может быть, дело все-таки в Иваницкой? Вы хотели поговорить с адвокатом о ней?

Вера Андреевна отпустила свое горло и обняла ладонями чашку с капучино.

– Я просила его не слишком стараться на суде, – с трудом произнесла она. – Я не хотела, чтобы она возвращалась на фабрику. А она ведь может. Чернухин известная личность, у него высокие рейтинги, имя на слуху у всех, и оно как стопроцентная гарантия того, что все получится. Он сам себе бренд. У Иваницкой были все шансы не только оказаться на свободе, но и засудить любого, кто посмел ее тронуть.

– А что же он? Что вам ответил Чернухин?

– Попросил больше не обращаться к нему с такими просьбами. Сказал, что свою работу выполняет честно, а обо мне такого сказать нельзя. Было стыдно услышать от него такие слова, но я должна была попытаться.

Гуров подался вперед и взял Веру Андреевну за руку.

– Дело ведь не только в том, что Иваницкая плохо относилась к людям, правда? Где она перешла вам дорогу, Вера Андреевна?

– Мне?

– Да. Лично вам.

Вера Андреевна освободила свою руку и спрятала ее под стол.

– Давайте я попробую угадать? – предложил Гуров. – Если у меня получится, то я обещаю вас больше не мучить.

– Попробуйте, – с вызовом посмотрела на Гурова Вера Андреевна.

– Вы давно хотели занять кресло Иваницкой. Всю жизнь посвятили работе, а фабрика стала для вас родным домом. Вас все там знают и, полагаю, теперь и не захотят другого директора. Да и зарплата теперь повыше, верно?

– Верно. Вы меня за это арестуете?

– Да за что же мне вас арестовывать?

Гуров облегченно откинулся на спинку стула и взял в руки чиабатту. В отличие от полковника Сутулова, эта женщина не стала ломать комедию. Слава богу, хоть в этот раз обошлось без концерта.

Стас вернулся, когда Вера Андреевна уже ушла. Он занял ее место и внимательно посмотрел на Гурова.

– Я смотрю, наша дама уже ушла. Как прошло?

– Ты специально в туалете так долго торчал, что ли?

– Да какое долго? Я в туалет зашел, чтобы помыть руки. А потом до меня добрался Орлов, который решил вынести мой больной мозг, – поморщился Стас. – Угадай причину?

– Не буду.

– Ему Сутулов позвонил и сказал, что мы много себе позволяем.

– Да на кой он нам нужен?

– Не выносят, Лева, высокие чины, когда им допросы устраивают.

– Бред какой-то, – не выдержал Гуров. – Что он скажет, когда мы свяжемся с его женой, чтобы проверить его алиби? Или что?

– Кстати, Орлов заявил, что ты недоступен. Проверь свой телефон.

Гуров с тоской взглянул на черный экран мобильного.

– Разрядился.

– Зато у меня сто процентов, – пробурчал Стас.

– И что Орлов? Рвал и метал?

– Пригрозил, что в следующий раз не разрешит нам опрашивать свидетелей и очевидцев без соблюдения нормативных актов. Только по протоколу.

– Вот радость-то. Ну пусть приходят по повестке и сидят на стуле, сложив руки. Думаю, им это больше понравится.

Стас забросил в рот сырник и потянулся за кофе.

– Шаламова просила Чернухина не вытаскивать Иваницкую, – сказал Гуров. – Ей на руку, что та лишилась своего места. Шаламова получила все, что хотела.

– А что Чернухин?

– Отказался. Честность, сказал, превыше всего. Может быть, за это и поплатился.

Гуров посмотрел в окно. На Москву опускался первый снег.

– Кого задержали? – не понял Крячко. – Плохо слышно. Кого?!

Гуров ждал, пока Стас закончит разговор по мобильному. Время до часа пик было упущено, и теперь до Петровки можно было добраться только через множественные автомобильные заторы, которые всегда стихийно возникают именно во время первого снегопада. В этом году он случился довольно поздно, и водители, не особенно торопившиеся со сменой летней резины на зимнюю, все как один почувствовали себя бессмертными. Навигатор сообщил Гурову о трех авариях, которые необходимо было как-то объехать по пути на работу, и он заранее психологически настраивался на путешествие, полное приключений. Свой «Пежо» он подготовил к зиме в прошлые выходные, но душу это грело не особенно сильно.

– Заряди уже свой телефон, – попросил Стас, пряча мобильный в карман. – Иначе Орлов мне будет по ночам сниться. Едем не на Петровку, а в ОВД «Щукино». Задержан сын Чернухина по подозрению в убийстве отца.

– Ты точно ничего не напутал?

– Егор Чернухин, проживает на улице Авиационной, дом номер два, корпус…

– Не продолжай. Да, это он.

В отделе полиции их уже ждали. Начальник дежурной части отвел Гурова и Крячко в пустующий кабинет.

– У нас тут ремонт и со свободными местами туговато, – сообщил он. – Сейчас приведут вашего красавца.

– За что его арестовали? – спросил Гуров, снимая куртку. – Чистосердечное признание?

– Я бы не сказал, – ответил начальник дежурной части. – Сначала позвонила его мать и заявила, что подозревает сына в убийстве отца. Ребята сразу же отреагировали, привезли парня сюда, потом связались с Петровкой, а там уже и с вашим начальством. Убийство все равно на нашей территории, так что поможем чем сможем.

– Понял. Спасибо.

Начальник дежурной части ушел. Стас тотчас занял место за столом возле окна, а Гуров так и остался стоять посреди кабинета.

– Не могу поверить, – пробормотал он. – Я же вчера был у них дома. До появления Егора с женой Чернухина чуть ли не час разговаривал. Она про какие-то подозрения ничего не говорила. И алиби… мы же проверили – был в той гостинице в ночь убийства…

– Сейчас его приведут и узнаем, – сказал Стас. – Ну и денек…

– И не говори.

Егора привели через несколько минут. Теперь он выглядел иначе, чем при вчерашнем разговоре с Гуровым. На его лице застыло удивление, но когда он увидел Гурова, то сразу же шагнул к нему.

– О, это вы? Добрый вечер. Я…

– Садитесь, – Гуров указал на свободный стул. Егор покорно сел.

В кабинет зашла молодая женщина с блокнотом в руках.

– Следователь Замятина, – представилась она. – Будете допрашивать?

Гуров посмотрел на Стаса.

– Дайте нам полчаса, – попросил он.

– А как же протокол допроса? – спросила она. – Существует определенный порядок…

– Я все знаю про порядок, – остановил ее Гуров. – Вы абсолютно правы, все формальности должны быть соблюдены. С подозреваемым мы уже встречались раньше, и я ручаюсь за то, что он никуда от вас не денется. Просто оставьте нас на полчаса. Пожалуйста.

Гуров понимал, что нарушает все мыслимые правила. Следователь имела полное право присутствовать на допросе и вести протокол. Но вместе с этим Гуров понимал, что из Егора вряд ли что-то удастся вытянуть, если кроме них с Крячко здесь будет кто-то еще. Дело было в доверии, которое Гуров, как он надеялся, заслужил еще вчера. Гуров ни в чем его не обвинял, не пытался подловить на слове. Он дал понять, что не несет какой-либо угрозы, и это сыграло ему на руку: Егор пошел навстречу и даже выложил матери отцовский секрет ценой в миллион рублей.

– Ладно, – сдалась Замятина. – Полчаса.

– Не больше, – заверил ее Крячко.

Пока она не ушла, Егор сидел с прямой спиной и ловил каждое слово, сказанное Гуровым. Когда же за следователем закрылась дверь, он уронил плечи и опустил голову на грудь.

– Ну здравствуйте еще раз, – произнес Гуров, присаживаясь на край стола, за которым сидел Стас. – Вот уж не думал, что снова увидимся. Это мой напарник, полковник полиции Станислав Крячко. При нем можно говорить абсолютно все – здесь оно и останется.

Егор поднял голову и тут же прикрыл рукой глаза.

– Какой яркий свет. У меня же линзы.

– Так не смотрите на лампу. Нам сообщили, что ваша мать позвонила в полицию и заявила, что вы причастны к смерти отца.

– Даже звучит бредово! – воскликнул Егор. – В ту ночь, когда его не стало, я был за сотни километров от Москвы. Я же вам вчера все рассказал.

– Помню, – кивнул Гуров. – И я уже все проверил.

– Ну так какого хера?

– А мама-то сейчас где? – спросил Крячко.

Егор посмотрел в его сторону так, будто бы ему бросили спасательный круг.

– Мать не в себе, – устало ответил он. – Она после того, как отец ушел, совсем другая стала. А теперь все еще хуже. Вы же видели ее, – обратился он к Гурову. – Она… странная.

Это было правдой. Гуров заметил, как неестественно ведет себя Любовь Алексеевна, но списал это на действие сильных препаратов, прописанных ей врачом.

– Но почему она решила, что вы имеете какое-то отношение к смерти отца?

– Я вчера, если помните, сказал, что отец задолжал миллион. Она удивилась, ведь ей всегда казалось, что отец ей все рассказывает. А тут – бац! – не все. На фоне того, что случилось, у нее началось обострение. Она, видимо, решила, что я имею к деньгам какое-то отношение или веду двойную жизнь, предаю ее или что-то в таком духе.

– Но у нее нет оснований так думать?

– Вообще-то есть, – ответил Егор. – Я играл когда-то. Ставки, казино. Втянулся лет пять назад по дури и влез в долги. Понял, что отдать не смогу, и обратился к отцу. Отец погасил долг, спасибо ему за это. Но мать каким-то образом обо всем узнала. Лично я ей ничего не говорил, а вот отец мог проболтаться. В итоге у матери сложилась в голове картинка, на которой я лжец. Вот откуда дует ветер.

– Какая-то ерунда, – усмехнулся Стас. – В таком случае вашей маме нужен не психотерапевт, а стационар.

– Не помешало бы, наверное, – чуть слышно произнес Егор. – Не думал, что вот так все выйдет, но, похоже, врач, которого я нашел, тоже ее не раскусил.

– Она сейчас дома?

– Должна быть дома, а так не знаю.

Гуров пристально посмотрел на Егора.

– Вы ведь левша? – спросил он.

– Да, а зачем вам это? – напрягся Егор.

– Стас, на минутку, – скомандовал Гуров.

Они оставили Егора в кабинете и вышли в коридор. В коридоре тут же замаячила фигурка следователя Замятиной, которая ждала в соседнем кабинете, пока выйдет установленное время.

– Надо съездить к ним домой, – сказал Егор Стасу и повернулся к Замятиной. – Отпускайте его. Он никого не убивал, мы проверили. Убийцей его отца был правша, а Егор Чернухин гораздо лучше владеет левой рукой, чем правой. Тут, скорее, с заявительницей проблемы.

– Какие? – недоверчиво спросила следователь.

– Ментальные. Там другая помощь нужна, не наша.

Дом Чернухиных был полон любви и благодати. Любовь Алексеевна пребывала в сильном алкогольном опьянении. На полу, возле кресла с изогнутыми ножками, стояла пустая бутылка из-под виски. Рядом лежала вскрытая упаковка с какими-то таблетками. На всю квартиру играла классическая музыка, а яркий свет слепил глаза. Егор тут же вызвал «Скорую помощь». Гуров и Крячко дождались приезда бригады и помогли Любови Алексеевне спуститься к подъезду. Она цеплялась за сына и просила прощения. И даже в таком состоянии она оставалась очень красивой женщиной.

Глава 6

– Получается, что алиби есть у каждого, с кем вам удалось поговорить?

Новое утро придало генерал-майору сил, несмотря на то что он плохо спал ночью, целый час бродил по квартире в поисках снотворного и тревожил домашних, так что до полноценного отдыха дело так и не дошло. Зато лечение, которое он назначил себе сам, сработало, и простуда, которая могла развиться во что-то очень неприятное, кажется, начинала отступать. Теперь, когда одной проблемой стало меньше, Орлов пытался сосредоточиться на том, что успели раздобыть Гуров и Крячко.

– Да, Петр Николаевич, – подтвердил Гуров. – На, я специально для тебя составил список. В ночь убийства любовница Чернухина была на работе, есть свидетели. Режиссер Красников, который устроил драку с Чернухиным в театре, был с коллегой – она подтвердила. Полковник Сутулов просил Чернухина о переносе выплаты гонорара, но получил отказ. Это не повод для убийства, тем более что проблему Сутулов позже решил. Теперь про обувную фабрику. Нынешний директор фабрики Шаламова тоже обращалась к Чернухину с просьбой ослабить защитную линию во время судебного процесса над Иваницкой, директорство которой только вредило производству. Тут, Петр Николаевич, женские дела. Чернухин, как и в случае с Сутуловым, не стал марать совесть и на подлог не пошел. Шаламова больше не делала попыток с ним договориться. У обоих также имеется алиби. Подходим к семье Чернухина. Жена и сын. У жены на моих глазах случился острый психоз, но до этого она успела доказать свою непричастность к убийству мужа. Там у них консьерж как сторожевая собака, он подтвердил, что она была той ночью дома. Егор Чернухин в момент убийства отца вообще находился на Алтае в компании коллег. Все чисто ангелы во плоти. Даже не знаю, что и делать.

– А меня напрягает небывалая чистота в квартире Чернухина, – задумчиво проговорил Стас. – Из головы не выходит, что ни одного чужого отпечатка пальца там не обнаружилось. Может, плохо смотрели?

– Тоже об этом только что подумал, – подхватил Гуров. – Петр Николаевич, дашь разрешение на повторный осмотр места преступления?

– Эксперты нам спасибо не скажут, – вздохнул Орлов.

– А отпечатки на вещах, которые изъяли? – вспомнил Стас. – Ежедневник, портфель.

– Ничего, – ответил Орлов.

– У него была машина, – вспомнил Гуров. – «Фольксваген Поло» темно-синего цвета. Рядом с его домом я ее не заметил.

– Оставлял в другом месте? – предположил Стас. – Я тоже иногда машину ставлю в соседнем дворе, если там место есть. Оттуда выезд удобнее.

– Сделай-ка запрос в ГИБДД, Стас, – решил Орлов. – Пусть проверят имя владельца и объявят в розыск.

– Сделаем.

Крячко поднялся из-за стола и вышел из кабинета. Гуров напряженно вчитывался в список допрошенных.

Генерал-майор вышел из-за стола, подошел к окну и выглянул на улицу.

– Знаешь, Лев Иванович, о чем я иногда думаю? О том, что старые связи иногда бывают очень полезными.

– О чем это ты? – поднял голову Гуров.

– Есть у меня знакомый, тоже из наших. Еще когда полиция была милицией, работал начальником следственного отдела в одном отделении милиции. Геннадий Васильевич Зощенко, ага. Дослужился до майора, дело свое знал прекрасно. Со своими ребятами прекрасно ладил, а это ведь важно в любом деле, согласен? Ну чтобы коллектив был сплоченным. Однажды случился на их территории инцидент, где в качестве главного героя выступал сын замминистра. Я постарше тебя буду, поэтому застал случаи проявления пристального внимания к таким элементам. Сын замминистра, представь! Зощенко тут же предупредили, что пацана необходимо наказать, но так, чтобы запомнил, а не сел по-настоящему. То есть предлагалось пожурить подозреваемого, а дальше пусть папаша-замминистра разбирается. А там на самом деле было покушение на убийство плюс попытка изнасилования.

– Гремучая смесь, – вставил Гуров. – И что, пожурили бедного ребенка?

– Ему было всего семнадцать, – поднял указательный палец Орлов. – Мы с Зощенко в те времена частенько пересекались по работе, так он, вспоминая о том парне, хватался за сердце. Рассказывал, что ему было море по колено, а горы – по плечо. Сучонок и не сомневался в том, что отец его вытащит, а история будет замята. А Зощенко, как бы поточнее выразиться… Он был прямым и твердым, как дубовая доска. Его отношение к делу всегда базировалось на том, что прежде всего необходимо быть честным к себе. Он и от подчиненных того же требовал. Может быть, поэтому показатели их работы всегда были на высоте. И он, представь, пошел против системы. Сказал, что никак не сможет закрыть дело. Заявил об этом начальству, после был вызван на ковер в районное управление внутренних дел. Везде стоял на своем и четко аргументировал свою позицию. Странно, но с должности его тогда не сняли, а наоборот, оставили в покое. Правда, то дело передали другому следователю.

– Все-таки замяли.

– Все-таки да, – покрутил пятерней Орлов. – Но слушай дальше. Через несколько лет грянула перестройка. Зощенко все так же оставался начальником следственного отдела. На пенсию и не собирался, на здоровье не жаловался. Одним прекрасным летним днем собрался после работы домой и увидел беременную женщину. Держалась за живот, вроде бы ей нехорошо. Он спросил, куда ее отвезти, она назвала адрес. Подвез, высадил и поехал домой. А ночью звонок в дверь. На пороге наши парни, да еще и хорошо ему знакомые. «Нам сообщили, что у вас в машине крупная сумма денег, переданная вам родственниками такого-то обвиняемого». Зощенко сам им дверь машины открыл – ищите! А на заднем сиденье, где раньше сидела та самая беременная, лежит сверток с деньгами, на которые в те времена можно было год жить, не работая.

– Это кто так с ним поступил? – спросил Гуров. – Тот сын замминистра решил отомстить?

– Никто не знает. Искали, но так и не нашли. Так и «повисло» дело. А Зощенко был вынужден уволиться из органов. Народ у нас всякий, так что, думаю, ты понимаешь, что кто-то всерьез тогда подумал, что он получил взятку и тем самым себя выдал. Особенно старательно подогревало слухи новое начальство, которое делало вид, что ничего не происходит. В такой обстановке Зощенко оставаться больше не мог.

– А то, что он эту взятку «забыл» в машине на самом видном месте, сплетникам ни о чем не говорило? – поразился Гуров. – Да, Петр Николаевич, про людей это ты верно сказал. А ты к чему все это вспоминаешь?

Орлов приоткрыл окно, впустив в кабинет свежий воздух, но предусмотрительно отошел в сторону, чтобы не продуло.

– После увольнения он решил вернуть свое честное имя. И помог ему в этом Леонид Семенович Чернухин. Да-да, именно он. Тогда еще начинающий адвокат, который не требовал за свои услуги бешеные деньги, которых у Зощенко попросту не было. Так вот, Чернухин выиграл дело о клевете и выбил ему приличную моральную компенсацию. По тем временам явление небывалое. С тех пор они поддерживали отношения. Зощенко сейчас семьдесят, Чернухину было чуть больше пятидесяти, но даже с такой разницей в возрасте они были на одной волне. И когда обнаружили тело Чернухина, я сразу же сообщил об этом Зощенко. А вдруг Чернухин что-то ему о себе рассказывал? Что-то, о чем не говорил никому.

– И как? Он что-то знает?

– В последний раз они виделись год назад. А последний созвон состоялся около трех месяцев назад. Тогда Чернухин сказал Зощенко, что полюбил другую женщину и не знает, в какую сторону ему идти дальше. Оставаться в семье он не мог, а любовница не желала уходить от мужа. Не то чтобы он плакался в жилетку, но, наверное, не мог в себе это держать. Зощенко говорит, что Чернухин объяснялся нехотя, будто бы через силу, но складывалось впечатление, что он немного выпил, поэтому и разговорился. Это все, что мне удалось узнать. Если честно, я надеялся на большее.

– Что есть, то есть, а больше не имеем, Петр Николаевич.

Орлов обернулся на звук открывающейся двери. Вера была единственной, кто мог себе позволить входить сюда без стука. Иногда Вера все-таки могла постучать, но делала это уже после того, как переступила порог.

– Петр Николаевич, Гурова просят к проходной.

– Меня? – не расслышал Гуров.

– Ну да. Только что позвонили. Какой-то Егор Чернухин.

Орлов и Гуров переглянулись. Генерал-майор моментально подобрался – новость, которую принесла Вера, ошеломляла.

– Я его не вызывал, – сказал Гуров и пошел к двери. – Странно, странно. Спасибо, Вера.

– На ловца и зверь бежит, Лев Иванович, – вслед ему произнес Орлов. – Попробуй узнать у него про отцовскую машину. Тачка-то новенькая. Вдруг сын на ней и приехал?

Егор Чернухин ожидал Гурова сразу за оградой. Увидев Гурова, смущенно улыбнулся.

Они пожали друг другу руки. Гуров предложил Егору сигарету, но тот отказался.

– Я не знал, как вас еще найти, – признался он. – Мать говорила, что вы с Петровки, 38, и я сюда пошел. Как видите, не ошибся.

– И не заблудились, – поддержал его Гуров. – Как себя чувствует Любовь Алексеевна?

– Мать-то? Лучше. Останется пока в клинике, там за ней присмотрят, чтобы отпало желание смешивать алкоголь и антидепрессанты.

Егор был достаточно легко одет для поздней осени. Короткое черное пальто с высоко поднятым воротником, конечно, выглядело стильно, но вряд ли по-настоящему могло спасти от холода молодое крепкое тело. Гуров подумал, что пережить промозглую погоду Егору больше помогает длинный желтый шарф, концы которого болтались почти у пояса. И тем не менее было заметно, что ему довольно холодно.

– Вы не на машине? – как бы между прочим поинтересовался Гуров.

– Не, я на такси приехал, – ответил Егор. – Машины у меня сейчас нет. Старую продал, а на новую денег не хватает. У врачей не такие уж высокие зарплаты. Может, кредит возьму… Не знаю. Еще не решил.

«Поверить на слово? – подумал Гуров. – А вдруг реально говорит правду и не пользуется отцовской машиной?»

– Егор, что вас сюда привело?

– А, да, – очнулся Егор. – Я хотел спросить. Мать хоть и была не в себе, но обвинила меня в убийстве отца. Она не сказала, что винит меня в его смерти или в том, что он покончил с собой. Нет, она выбрала слово «убийство». Я хочу у вас спросить про это. Его правда убили?

– Да, Егор, – прямо ответил Гуров. – И мы активно ищем того, кто это сделал.

Егор запрокинул голову и часто заморгал, глядя в небо. Но когда он наконец взглянул на Гурова, то его глаза были сухими.

– Это все меняет.

– О чем вы, Егор?

– Обо всем. Ладно, я узнал то, что хотел. Но я пришел не только ради этого. Вчера после больницы не спалось, все думал, думал и вот о чем вспомнил. Отец этой весной дал в долг одному знакомому. Сразу скажу, что не знаю, в курсе ли мать, но мне лично отец это рассказал сам. Это наш сосед по даче, я его всю жизнь знаю. Сколько он занял, есть ли расписка или на каких условиях все это было проделано, я не в курсе. Но так как сейчас вы подтвердили мою догадку, то я решил рассказать про этого соседа. Вы же всех проверяете? Всех, кто знал отца, кто с ним общался. Тогда вот вам еще один подозреваемый. Дача у нас недалеко, под Красногорском. Адрес я дам, если нужно. Соседа зовут Виталий, но его фамилия вообще из головы вылетела. Он на даче круглый год живет, поэтому застанете в любое время.

– Спасибо, Егор. Нужная информация.

– Правда? – улыбнулся Егор. – А то я боялся, что отвлекаю вас.

– Нет, не отвлекаете.

– Тогда, что ж… Я пойду?

– Постойте.

Гуров протянул Егору свой мобильный.

– Вбейте свой номер. Пусть у меня будет.

Егор забарабанил пальцами по экрану.

Попрощавшись, Гуров некоторое время смотрел ему вслед. Потом затушил окурок и пошел обратно.

Егор забыл упомянуть о том, что под словом «дача» он имел в виду не летний домик, а двухэтажный коттедж с бетонными стенами, с крышей, покрытой металлочерепицей оттенка бронзы, и балконом, за перилами которого угадывались очертания летних плетеных кресел. Монументальность строения заслоняли многочисленные сосны, а сам участок прятался за высокой кованой оградой, которая, впрочем, и не скрывала его от посторонних глаз, а скорее, подчеркивала высокий статус владельцев. И похожие на этот коттеджи окружали Гурова со всех сторон.

Въезд на территорию коттеджного поселка располагался недалеко от автомобильной трассы. Съехав с нее, Гуров и не ожидал, что доберется так быстро, поскольку навигатор нещадно врал, обещая почему-то не десять минут до точки назначения, а все двадцать.

Охрана подняла шлагбаум без лишних вопросов, и Гуров, убрав в карман удостоверение, спокойно поехал по главной улице. Добравшись до коттеджа Чернухиных, припарковал «Пежо» рядом с воротами и отправился пешком.

Номер дома Виталия ему подсказали на пропускном пункте. Даже фамилию назвали – Чернов.

– Только там не коттедж, – предупредил Гурова охранник. – Там бревенчатый дом за высоким красным забором из профнастила. С дороги сам дом и не видно, поэтому ориентируйтесь именно на цвет ограды.

До красного забора нужно было еще дойти из-за суровой обстановки под ногами. Первый в этом году снег, накануне не очень сильно накрывший Москву, практически засыпал область. Но сегодня было уже теплее, чем вчера, и снег подтаял, превратившись в лужи с неровными рваными краями. Оступившись, Гуров машинально потянулся к забору, чтобы опереться и не упасть, но вместо этого только сильно хлопнул по нему рукой. Найдя баланс, он наконец сумел выйти на сухую часть асфальта и в следующее мгновение увидел высокого мужика лет сорока пяти, показавшегося из-за калитки. Вид у него был таким свирепым, что Гуров тут же заподозрил нехорошее.

– Что, бля, опять? – басом поинтересовался мужик.

– В каком смысле? – спросил Гуров и наклонился, чтобы отряхнуть джинсы.

– Вчера мало тебе было?

Распрямившись, Гуров внимательно осмотрел мужика с головы до ног. Линялая толстовка, спортивные штаны, заправленные в грязные резиновые сапоги, лохматая голова – все выдавало в нем местного жителя, который либо не похмелился, либо со вчерашнего дня пребывал в дурном настроении. Слава богу, что хоть в руках у него ничего не было, но Гуров не мог утверждать это твердо, потому что мужик показался из-за забора не целиком, а двумя третями своего тела.

– Что смотришь? – таким же грозным тоном осведомился он.

– Вы меня с кем-то спутали, – предупредил Гуров. – Я здесь впервые.

– Я и смотрю.

– Лучше бы прислушаться к тому, что я говорю.

Гуров решил сразу же поставить его на место. Ну не было сил с утра доказывать, что он первый раз в жизни идет по этой улице. Будь рядом Стас, который умел успокоить одним взглядом, проблема была бы решена. Но Крячко остался на Петровке мониторить ответ на запрос из ГИБДД, чтобы если что, то сразу выдвинуться к месту обнаружения исчезнувшей машины Чернухина.

– А ты кто? – неожиданно смешно удивился мужик.

– Полиция.

– Полиция? Надо же. И где же ты вчера был, полиция?

Угроза столкновения миновала. Гуров подошел ближе, протянул руку.

– Виталий, – представился новый знакомый.

– Полковник полиции Гуров Лев Иванович. А что было вчера? – заговорщицким тоном спросил Гуров.

– А вчера тут кто-то буянил и в мой забор ломился. Я думал, вернулись.

– Нет, не я.

– Я так и понял.

Все сошлось: участок Виталия, обнесенный красным забором, граничил с территорией Чернухиных. «Ну слава богу, долго искать не пришлось, – подумал Гуров. – И в морду не дали».

Виталий оказался гостеприимным хозяином. Узнав о том, что с ним хотят поговорить о соседе по даче, радушно пригласил Гурова в дом, казавшийся не таким уж крутым, как остальные. Он был одноэтажным, и двор давно не убирался, а до носа доносился специфический запах, говорящий о том, что где-то рядом находилась какая-то живность.

– Кур держу, – угадал мысли Гурова Виталий. – Ко мне весь поселок за яйцами приходит.

– Вот как, – не нашелся что ответить Гуров.

– Прошу.

Он проводил Гурова на неотапливаемую террасу. Ничего необычного здесь не было. Все, что увидел Гуров, можно было наблюдать на каждой даче. Старый пружинный диван, настенный гобелен с оленями, квадратный будильник на столе и непременный половик, о который невозможно было не споткнуться. На столе, однако, стоял дорогой электрический чайник и жестяная банка с английским чаем.

– Только встал, – сообщил Виталий. – Чай даже не выпил. Будете?

– Буду, – не стал отказываться Гуров.

К чаю были печенье и яичница с помидорами прямо в сковороде. Ее Виталий уплетал в одиночестве, так как Гурову хватило одного чая.

– Вы соседа вашего давно видели? – спросил Гуров.

Виталий отставил пустую сковороду и сделал скорбное лицо.

– Новостями интересуюсь, – ответил он. – Знаю, что Леонида больше нет.

– Вот как? И что думаете?

– Смерть за каждым придет, – философски заметил Виталий. – Всех навестит, не переживайте. А что я должен думать? Умер и умер. Жаль, конечно, но я-то при чем? Покончил с собой, да?

– Да, – солгал Гуров.

Вдаваться в подробности он не хотел. Если уж Виталий, как и многие другие, узнал из средств массовой информации о том, что рядом с телом Чернухина нашли предсмертную записку, значит, пусть все так и остается. Имя покойного еще не раз вспомнят и добрым, и недобрым словом, но сам Гуров не собирался никому давать пищу для сплетен.

– Вот не знаю я, – хлопнул рукой по колену Виталий. – Он был нормальным, хоть мы и не стали лучшими друзьями. Конечно, я же не того статуса… Но он был простым, незаносчивым. Когда приезжал сюда с семьей, то всегда приходил за куриными яйцами. Не жена или там сын, а только он. Спрашивал про дела, интересовался разными вопросами. Он все баню хотел поставить, а я его учил, как лучше брус выбирать. Само собой, помог бы ему со строительством. Я же тут за всем слежу. Неофициально, разумеется. Дело в том, что никакого коттеджного поселка здесь десять лет назад не было. На этом месте стояла деревня, у которой не было никаких перспектив. Посудите сами: место красивое, воздух отменный, сосны, ели, недалеко лес. Объявился застройщик, выкупил землю, а потом и дома. Деревня была небольшой, всего семь домов, но только я один здесь жил постоянно, а остальные жители уже наездами, поскольку перебрались в Москву или куда-нибудь еще. Ну я и уперся. Сказал, что дом не отдам, никаких денег мне не нужно, а если застройщик тронет пальцем хоть один метр моей земли, то я на него в суд подам и на телевидение пойду. И отстали ведь. Но пришлось заключить мировое соглашение – меня не трогают, а вокруг все равно будут ставить дома. За десять лет обнесли мой участок этими дворцами. Теперь я здесь и сторож, и снегоочиститель, и вообще помогаю всем, если попросят что-то починить или подправить. Например, лампочку сменить. Думаете, ерунда? Нет, не ерунда, если люстра висит под потолком, а потолок высотой шесть метров. Да-а-а, и такие встречаются.

– Я понял, – улыбнулся Гуров. – Птицеферма тоже процветает?

– Конечно! Летом самое то. Зимой здесь мало кто остается, а когда тепло, то многие за яйцами приезжают. Иногда зимой, на Новый год, приедут, празднуют, а по дороге домой ко мне заходят.

– И что же, дорого берете за свою работу?

– Кто сколько даст, – выставил ладонь Виталий.

– Нормально дают-то?

– Хватает.

– Я смотрю, у вас действительно все капитально устроено, – осмотрелся Гуров. – Но дом ведь тоже требует ухода.

– Этим летом занял у Чернухина, царствие ему небесное, – погрустнел Виталий. – Пришлось. Сгорел старый холодильник, и я попросил у него в долг, чтобы купить новый.

«Наконец-то. И даже расспрашивать не пришлось. Сам признался», – с облегчением подумал Гуров.

– Много заняли?

– Двадцать тысяч рублей, – с гордостью объявил Виталий. – Таких денег у меня на тот момент не было, а жара, если помните, стояла страшная.

– Ужас, – поморщился Гуров. – Мы в городе тоже мучились. И что же, он вам долг простил?

– Почему это простил? Я все вернул.

– Спросил потому, что для обеспеченных граждан двадцать тысяч могут ничего не значить, – ответил Гуров. – Он мог вам подарить этот холодильник.

– Мог. Но не подарил. Деньги я вернул осенью. Он мне еще сказал, чтобы я не торопился, но у меня душа болела. Долги вниз тянут, а мне туда нельзя.

Они еще о многом поговорили. Виталий многое знал про соседей и с удовольствием выкладывал это Гурову. Он рассказал, что иногда Чернухин приезжал сюда не один, а с дамой, которая совсем не походила на Любовь Алексеевну.

– Тоненькая такая, маленькая. Из его машины сразу шмыг в дом, будто бы боялась, что ее увидят. Но я не удивлялся. Он все-таки был богатым парнем, а его жена всегда казалась непростой бабой. Есть такие – себе на уме, свысока смотрят и не здороваются. Вот такой и была Чернухина. Она ему не подходила. Он хоть и адвокат, но какой-то мягкотелый, а она властная. Но красивая, тут не поспоришь. Сам Леонид мне ничего про ту маленькую девчонку не говорил, но он не был обязан. А то, что у него на самом деле, меня никак не касается.

Виталий очень точно описал Любовь Алексеевну. А той, которая выглядела, как девчонка, очевидно, была Оксана Мирошникова. Гуров тоже обратил внимание на ее внешность. В свои тридцать два года она смотрелась максимум на двадцать, но в ней не было ни шарма, ни чего-то еще, на что так часто обращают свое внимание мужчины.

Незаметно пролетели два часа. Странное дело, но Гурову совершенно не хотелось уходить. Старый дом с горячим чаем на столе, бесхитростный хозяин, горделиво расписывающий свои куриные угодья и ценящий свободу больше комфорта, и начинающийся снегопад складывались в единое целое и вызывали желание вообще ничего не делать. Прям вот вообще ничего.

– Пора, – поднялся он с жесткого диванного сиденья. – Спасибо за чай и за разговор. Мне было очень приятно с вами познакомиться.

Виталий громыхнул стулом, вставая, и развел руками:

– Вам спасибо. А зачем приходили-то? Полиция просто так с народом чаи не гоняет.

– Просто хотелось узнать, каким человеком был ваш сосед, – снова солгал он. – Похоже, что неплохим.

– Это так, – подтвердил Виталий. – Да вот только если он был неплохим, то за что же его тогда убили?

Гуров, уже развернувшийся лицом к выходу, остановился.

– Почему вы решили, что его убили?

– Логично же, – ответил Виталий. – Карьера у него сложилась, на личном фронте все было схвачено. Я же говорил, что слежу за новостями? А там иногда упоминалось его имя. И, главное, выигрывал процессы один сложней другого. Клиенты были не такими, как я или вы, а гораздо, гораздо солиднее. Откуда взяться самоубийству при таких-то данных? Нет, я предполагаю, что он мог во что-то вляпаться, совершить ошибку, кому-то перейти дорогу. Это в его положении было бы делом обычным. Но вряд ли он был настолько глуп, чтобы не суметь исправить свои промахи. Деньги у него были – на его участке один только забор стоит бешеных денег.

– Подождите, подождите, – прижал Гуров пальцы ко лбу. – А если у человека депрессия? Или наделал долгов, а расплатиться потом не смог? Да мало ли?

– Может, люди, похожие на него, и впадают в депрессию, но с таким же успехом выпадают обратно, – возразил Виталий. – У вас найдется лишняя сотня тысяч, чтобы регулярно посещать психотерапевта? Во-о-от. А у него нашлись бы две такие сотни. Деньги решают многое. Не было там никакой депрессии. А долги… Допустим, что он запутался и задолжал. Но послушайте, я лично знал Леонида. Он не то чтобы считал каждую копейку, но знал счет деньгам, не разбрасывался ими. Вы видели его коттедж? Ни одной вычурной детали, все исключительно ради функционала. И баньку он хотел построить недорогую. Да он за теми же куриными яйцами ко мне ходил, а не выбирал какие-то там органические, которые ничем не отличаются. Это не жадность – это правильный расчет. Вы из полиции, вам лучше знать, но я бы проверил его клиентов. Или конкурентов. Извините, пожалуйста, за то, что лезу со своими наблюдениями, но мне кажется, что у него могли быть проблемы на работе. Или в семье. Но никак не психологические или финансовые. Извините еще раз за субъективное мышление. Вам, конечно, виднее…

Проезжая на обратном пути мимо коттеджа Чернухина, Гуров заглушил мотор и вышел из машины. С двух сторон его окружали сосны и богатые дома, но теперь, после разговора с наблюдательным Виталием, он и сам обратил внимание на то, чего раньше не заметил. Отделка коттеджа не изобиловала вычурными элементами, на участке не стояли мраморные вазы или фонтаны. Даже летней беседки не было. «Черт его знает. Может, он бабло в сигнализацию вбухивал, – решил Гуров. – Или что-то внутри дома. Посмотреть бы, но без ордера здесь делать нечего».

Он вернулся в машину, завел мотор и вскоре уже выехал на дорогу. Увидел два пропущенных вызова от Стаса и догадался, что перед заездом в поселок поставил телефон на беззвучный режим. Хотел перезвонить, но пока примеривался встать за автобусом, упустил момент. А через минуту ему позвонил Орлов.

– Нашелся «Фольксваген» Чернухина. У нас еще один труп.

Машина Леонида Семеновича Чернухина обнаружилась рядом с его домом. В поисках очень помог участковый Петренко, который «принял» труп Чернухина в его квартире. На месте Гуров был уже через полчаса. Мог бы успеть и раньше, но помешал появившийся откуда ни возьмись караван снегоуборочных машин, создавший мощный автомобильный затор. Пришлось объезжать и от души материться.

Стас встретил Гурова возле дома, где жил адвокат.

– Бросай машину здесь, – посоветовал он. – Дальше не проедешь.

Пешком они добрались до места. «Фольксваген» ждал их между двумя следующими домами. Он был припаркован рядом с подъездом, но стоял под таким углом, что прохожие если и могли хорошо видеть его левую сторону, то совершенно не обращали внимания на то, что находится внутри салона. Гуров перебросился парой слов с экспертом и заглянул внутрь.

Трупу мужчины, лежавшему на заднем сиденье машины, было два-три дня, и это Гуров уже мог определить без посторонней помощи. Он находился в позе человека, не удержавшего равновесие во время крутого поворота – лежал на правом боку лицом вниз, подложив руки под живот, и упирался ногами в пол. Обивка сиденья под ним была покрыта плотным темным слоем засохшей крови. Гуров присел на корточки, пытаясь рассмотреть лицо жертвы, и увидел торчащую из груди рукоятку ножа. Точно такую же рукоятку имел нож, которым убили Чернухина.

– Видел? – коротко поинтересовался Стас.

Гуров дал задний ход и выполз из машины. Осмотревшись, заметил небольшие группы людей, стоявших на ближайшей детской площадке. Некоторые делали вид, что пришли выгулять детей, но при этом никаких детей рядом с ними не наблюдалось.

– Бог знает сколько людей прошло мимо за последние два дня, – сказал Стас. – Тут же дети гуляют, мамаши с колясками ходят.

– Как вы ее нашли? – спросил Гуров.

– Да я, знаешь, пораскинул мозгами и понял, что ГИБДД будет искать где угодно, но только не здесь. На всякий случай позвонил участковому, объяснил ситуацию. Тот пообещал проверить. Ну и вот. А ты как съездил?

– Нормально. Сосед Чернухина вернул ему долг. Там было двадцать тысяч рублей, а не миллион. Вряд ли сосед поперся бы в Москву, чтобы заколоть Чернухина из-за такой суммы.

– Понятно. Снова мимо.

– Пока да.

– Зато здесь сняли богатый урожай, – заметил Стас. – Отпечатки есть, разбросаны по всему салону. Будет у наших экспертов бессонная ночь.

– Дай-то бог. Что думаешь?

– Документы отсутствуют. Карманы пустые. Ни прав, ни паспорта, ни полиса.

– Все обыскал?

– Заднее сиденье не осматривал, там пока судмедэксперт работает. Но все остальное проверил.

Едва труп переместили из салона на носилки, Гуров и Крячко нырнули в машину с обеих сторон. Повезло Гурову – между спинкой и сиденьем его пальцы наткнулись на потрепанное черное портмоне.

– Стас, здесь справка об освобождении. Аязов Денис Валерьевич, девяностого года рождения, отбывал в Челябинской области… – Гуров делал паузы, пытаясь выделить самое важное. – Статья сто пятьдесят восьмая, отсидел пять лет. Справка от конца августа.

– Становится все интереснее и интереснее, – вставил Стас.

Гуров заглянул в другое отделение портмоне и вынул оттуда сложенный вдвое бумажный листок. Стас наклонился к нему, зашевелил губами и медленно распрямился.

– Еще один «самоубийца», Лев Иванович. Мало верится.

Гуров перечитал написанное и вернул записку в портмоне. К машине подошел судмедэксперт и, потянувшись, попросил сигарету.

– Сил моих больше нет, – простонал он, выдохнув дым в небо. – Бедные мои колени.

– А сидя труп осматривать не пробовал? – попытался пошутить Крячко. – Можно с собой возить складную табуреточку. У меня такая есть.

– А ты попробуй, – язвительно бросил ему судмедэксперт. – Посмотрю я на тебя, когда ты разогнуться не сможешь. Позови заранее, я с пивком приду.

– У врача был? – спросил Гуров.

– Был.

– Лечишься?

– От чего? От работы? – скривился судмед. – Где тут эту дрянь затушить можно?

Прихрамывая, он отошел подальше, увидел забитую до отказа урну и кое-как затушил сигарету. Проходя мимо Гурова, покосился на капот машины, где лежало портмоне.

– Опять нас Орлов будет умолять поработать ночью в последний раз? Я уже со счета сбился.

– Не одни вы спать не будете, – напомнил Гуров. – Скажи-ка, есть совпадения с первым трупом вон в том доме?

– Есть, – отрезал тот. – Вскроем – может, найду еще.

– А серьезно?

– Очень похоже. Но я не следователь, Лев Иваныч. Я могу подтвердить или опровергнуть, но правду все равно будешь искать ты. Да, да, да, – посуровел судмедэксперт. – Есть схожие моменты, но глаза могут врать. Дождитесь результатов вскрытия.

Стас примирительно похлопал его по плечу.

– Ясно то, что все запутано, – пробормотал Гуров. – Говоришь, Стас, что машину нашел участковый?

– Ну да. Я его отпустил, у него тоже работа. Он еще и свидетелей попытался найти, но люди как увидели нас, так сразу и попрятались. Обещал позже опросить жителей этого дома.

– Славно, – поежился Гуров и взглянул в сторону детской площадки.

С момента выноса тела из салона «Фольксвагена» зевак там прибавилось. Немногочисленных детей, правда, уже увели от греха подальше. Среди наблюдателей Гуров заметил знакомую фигуру. Но не человеческую, а собачью. Шарикообразная черная собачка, которая встретила полицейских несколько дней назад, когда они приехали на труп Чернухина, проверяла носом мерзлую землю неподалеку от своего хозяина.

Гуров тотчас направился к нему. Парень тоже узнал Гурова.

– Здрасте, – весело произнес он.

– День добрый, – отозвался Гуров и указал на машину. – Ты случайно не видел, как она здесь оказалась?

– А что, должен?

– Просто тут собачье говно разбросано не везде, а в определенном порядке, – с каменным лицом продолжил Гуров. – С той стороны машины, которая не смотрит на тротуар, его особенно много. Значит, именно там постоянно выгуливают собак. Странно, что за последние пару дней никто из собачников ни разу не заглянул внутрь «Фольксвагена».

– Людям удобнее заглядывать в чужие окна, – улыбнулся парень.

– Что смешного? – не понял Гуров. – Тут труп, а у тебя вдруг настроение улучшилось?

– Да просто вы забавно описали ситуацию, – ответил парень, продолжая улыбаться. – У нас тут нет собачьей площадки, поэтому все стараются уйти подальше от домов. Некоторые действительно за своими собаками не убирают. В точку прям. Я вот всегда это делаю. У меня и сейчас дежурный пакетик в кармане.

– Так что у нас с машиной? Что и когда ты видел?

Парень дернул поводок, и собачка подкатилась к его ногам.

– Накануне даты обнаружения трупа моего соседа по этажу.

– Это было двадцать седьмое ноября, – напомнил Гуров.

– Вы путаете, – покачал головой парень. – Это было в ночь на двадцать восьмое. Именно тогда я выгуливал собаку. Что-то около полуночи.

«Все помнит, сволочь, – разозлился Гуров. – Даже меня запутал. Нет, надо выспаться. Обязательно».

Стас окликнул Гурова и постучал пальцем по запястью, напоминая о времени.

– Двадцать восьмого около полуночи я выгуливал собаку, – повторил парень. – Шел я за домами, чтобы она свои дела сделала не на дороге. Ждал, пока закончит, и увидел этот «Фольксваген». В салоне горел свет, я заметил внутри человека и отвернулся.

– А зачем отвернулся?

– А чего мне пялиться на него?

– Ладно, – согласился Гуров. – Ты прав. Что было дальше?

– Потом водитель вышел, захлопнул дверцу и ушел.

– Как он выглядел?

– Худой, невысокий, волосы темные. Про волосы неточно, но не блондин. Темно уже было, я мог не все разглядеть. Во что он был одет? Да не запомнил я. Во что-то неприметное. Как правило, это одежда цвета хаки, черного или серого цвета. Скорее всего, куртка или ветровка и джинсы. В машину я заглянул минут через десять, случайно, меня собака туда привела. Она не ищейка, ей просто по жизни интересно каждый угол обнюхать, вот и поволокла меня в ту сторону. Я случайно о дверное стекло облокотился и увидел, что на заднем сиденье лежит человек, и сразу же отошел. Решил, что он спит.

– Спит, значит, – покачал головой Гуров.

– Ну а что еще я мог подумать? Мало ли, приезжие крышу на ночь не нашли. Всякое в жизни может случиться.

– Действительно.

– Лев Иваныч, ты скоро? – опять позвал Крячко.

Гуров пристально посмотрел на парня.

– Больше тебя ничего не смутило?

– Да меня вообще трудно смутить, – усмехнулся парень. – Характер такой. А что, вы мои показания записывать будете?

– Нет. Дай свой номер телефона, – попросил Гуров. – Если что, то я наберу. Можно?

– Не представляю, зачем я вам, но записывайте, – пожал плечами парень. – Звоните в любое время, хоть ночью. Я живу один, вы никого не потревожите. Меня Александром зовут.

Глава 7

Этим вечером Гуров был дома один. Маша укатила на съемки в подмосковный Сергиев Посад и из-за напряженного графика в ближайшую неделю появляться дома не собиралась. Гуров провел ревизию в холодильнике, поужинал яичницей с помидорами и устроился с бутылкой пива в комнате.

В голове толкались мысли разного толка, выуживая из памяти то красный забор в коттеджном поселке, то черную собачку, которая любила исследовать окрестности, то первый редкий снежок за окном кафе в центре Москвы, где он был с красивой женщиной в красном берете. Все смешалось в одну кучу, и Гурову пришлось немного поднапрячься, чтобы начать думать в одном направлении, а не отсеивать ненужное.

Каким образом труп бывшего заключенного оказался в машине адвоката Чернухина? Почему машина находилась не возле дома адвоката, а в другом месте? С какой целью ее переместили на несколько сот метров? Почему вообще оставили у всех на виду, если внутри находился труп? Почему не избавились от документов убитого? Можно же было сделать проще: спрятать «Фольксваген», разобрать на части или, на худой конец, угнать далеко за город и, например, сжечь, как это часто бывает? Это же удобно – личность того, кому принадлежат обгоревшие останки, будет устанавливаться долго, и за это время убийца смог бы раствориться в толпе.

Камеры видеонаблюдения на улице присутствовали, но все как одна почему-то смотрели в противоположную от домов сторону. Там как раз располагалась детская игровая площадка, а за ней спуск к Москве-реке. Оперативники осмотрели каждый метр, но так ничего и не нашли. Опрос жителей соседних домов закончился неудачей. Никто ничего не видел. Или видел, но не придал значения. Только Александр и поделился с Гуровым своими наблюдениями, да и то лишь потому, что Гуров решил с ним поговорить.

Его размышления прервал звонок от Маши. На заднем фоне Гуров услышал мужской голос.

– Тебе привет, – сказала Маша. – Тут со мной Красников. Интересуется твоей работой.

– И ему привет, – ответил Гуров. – Что он делает в твоем номере?

– Мы в ресторане, Лева. Ужинаем. Нас здесь девять человек.

– У тебя все в порядке?

– В полном. Снег идет вторые сутки. Очень красиво, Лева.

– Ладно, родная. Извини, надо работать.

– Конечно. Обнимаю.

Гуров бросил телефон на диван и закрыл глаза. «Два ножа с одинаковыми рукоятками, – вспомнил он. – Кто-то целенаправленно устраняет людей по одному сценарию. Бывший зэк и адвокат, который брался за любые дела, в том числе и за уголовные. Наверняка есть какая-то связь».

Он взял в руки телефон и увидел на экране время. Половина первого. Поздновато звонить кому бы то ни было. Даже если в твоей голове появились мысли, которые срочно нужно было с кем-то обсудить.

На работу приехали с опозданием из-за Крячко. Его «Мерседес» отказался заводиться, и Гурову пришлось заезжать за напарником. Стас, конечно, мог бы доехать и своим ходом, но потерял бы драгоценное время. Кроме того, Гурову уже позвонила Верочка и попросила срочно зайти к шефу.

– Да мы и так бы это сделали, – сказал ей Гуров.

– Приказы отдаю не я.

– Резонно.

На столе Орлова уже лежали результаты предварительных экспертиз.

– Предсмертная записка, обнаруженная в «Фольксвагене», предположительно была написана рукой Дениса Аязова, чей труп нашли в машине, – объявил Орлов, перебирая документы. – Этой ночью ребята из уголовного розыска сделали запрос в колонию, где он отбывал наказание, и выслали скан объяснительной, написанной им. Оба почерка очень похожи. Но стопроцентной уверенности у экспертов нет, поскольку один из исследуемых образцов не является оригиналом. Нам могут выслать его по запросу почтой.

– Из Челябинской области? – уточнил Гуров.

– Да, из колонии, где он провел шесть лет. То, что у нас есть, не доказано. Работать с этим нельзя, – отрезал Орлов.

– Но можно принять во внимание, – ответил Гуров. – Сколько раз такое уже случалось? Мы раскрыли много преступлений, основываясь исключительно на своих догадках.

– И не поспоришь, – поддержал его Крячко. – Иметь собственную доказательную базу и можно, и нужно. И заводить новые знакомства.

– О чем это ты? – Орлов приоткрыл дверь кабинета и высунул голову в предбанник: – Вера, сделай мне чай, пожалуйста.

Гуров подождал, пока Орлов сядет в свое кресло.

– Аязов и Чернухин могли быть знакомы. Либо же Аязов проходил по какому-либо делу, к которому так или иначе относился Чернухин. Я бы хотел отправить Стаса в его офис. Пусть поищет.

– С секретарем Чернухина мы нашли общий язык, – вспомнил Стас. – Девчонка там шустрая и лишних вопросов не задавала. Я бы съездил, Петр Николаевич. Гуров прав: все материалы из офиса Чернухина вот-вот уйдут в государственный архив, а Маша мне еще в прошлую встречу сказала, что дорабатывает последние дни. Потом будет сложнее что-то найти.

– Да и тянуть нельзя, – закончил Гуров.

– Через пять минут пойдешь, – разрешил Орлов.

Гуров вернулся к бумагам.

– Снова нож в сердце и снова четкие отпечатки пальцев на рукоятке. Оба ножа мало отличаются друг от друга. Наборные ручки из оргстекла. Такие на зоне делают. Заполучить их обычному человеку крайне сложно. Я слышал, что коллекционеры отваливают за эти ножички большие деньги.

– Думаешь, убийца их сделал сам? – предположил Орлов.

– Почти уверен, – продолжил Гуров. – Налицо связь Чернухина с человеком или группой лиц, которые отбывают или отбывали срок в местах лишения свободы. Думаю, Аязов имел к этому непосредственное отношение, но вот за что его убрали? И кто это сделал? А вот сам он вполне мог расправиться с Чернухиным, но нужно найти мотив. Из колонии прислали копию дела Аязова?

Открыв ногой дверь, в кабинет медленно зашла Вера. В ее руках было блюдце с чашкой, которая опасно дребезжала при каждом Верином шаге. Вера пересекала кабинет с черепашьей скоростью, слегка согнув ноги в коленях и старательно выпятив нижнюю губу. Орлов растерянно наблюдал за ее приближением и заранее суетливо отодвинул документы в сторону. Наконец блюдце опустилось на стол перед Орловым и все, включая Гурова и Крячко, поняли, что только что пережили мощнейший стресс.

– Фу ты, – выдохнула Вера. – По самый край налила.

– Спасибо, Вера, – отчеканил Орлов.

– Подуйте, а то горячо.

– Обязательно подую.

Вера ушла.

– Да, материалы дела Аязова пришли вместе с копией его почерка, – вернулся к теме Орлов. – Молодцы сотрудники, не стали с этим тянуть. Родился, кстати, там же, в Челябинской области. В две тысячи шестнадцатом году ночью на оптовом рынке украл у кого-то сумку с запчастями и кошельком, но с места преступления скрылся. На другой день был задержан по месту жительства. Содержимое сумки успел продать, а деньги потратил. Осужден по сто пятьдесят восьмой статье Уголовного кодекса. Получил шесть лет колонии. Был освобожден в августе этого года. Пока сидел, вел себя спокойно, работал усердно, правил не нарушал. Станислав, это я ради тебя наизусть выучил, чтобы ты знал, по каким меткам искать дело Аязова.

– По фамилии было бы проще всего, – заметил Гуров. – Не думаю, что у Чернухина было несколько подзащитных с такой фамилией. Но если у вас своя безотказная система, то я не буду вмешиваться.

– Понятно, – поднялся со стула Стас. – Могу ехать?

– Удачи, – пожелал Орлов. – А Гуров пока что снова свяжется с Челябинской областью и отправит им фотографии двух ножей, изготовленных на зоне. Или узнают, или нет.

Крячко перезвонил через час. Гуров как раз общался по телефону с оперативниками, собиравшимися опрашивать жильцов дома, возле которого был обнаружен «Фольксваген».

– Лев Иванович, ты не поверишь. Если бы не Маша, мы бы еще долго «плавали». Чернухин по своему усмотрению группировал все дела. Вел свою собственную статистику и выстроил огромную информационную базу. Например, у него есть отдельный список клиентов, осужденных по определенной статье. Есть список с разделом имущества, есть даже по году рождения подзащитных. Обалдеть, как он заморочился! Но именно эта система и помогла нам найти то, что нужно.

– Давай, Стас, – попросил Гуров. – Что там? Был у него Аязов или нет?

– Аязова я не нашел, но нашел перечень фамилий тех клиентов, которые отбывают или отбывали наказание в определенном месте. Гуров, я тебя не путаю, я, наоборот, объясняю по-простому. В той же колонии, где куковал Аязов, отбывал срок некий Ильясов Радмир Леонович…

– Чернухин так редко проигрывал линии обвинения, что даже список осужденных завел? – с сарказмом спросил Гуров. – Он же был гением в своем деле.

– А зачем людям знать правду? – резонно заметил Стас. – Ты слушай дальше. Ильясов получил тринадцать лет за убийство и освободился в августе этого года. Как и Аязов. Если они сидели в одном учреждении и выпустились в один день, то могли быть знакомы, Гуров. Могли вместе отправиться в Москву. Я бегло ознакомился с делом Ильясова и не нашел там ничего, что бы меня насторожило. Ничего, за что он мог бы убить адвоката, который его защищал в суде. Никаких «провисов» нет. Мы что-то упускаем, но вот что именно? И где это искать?

– Прежде всего нужно найти Ильясова. Где он проживал до колонии?

– В том-то все и дело, что в Москве. Даже адрес сохранился. Но и это еще не все! Свидетелем по делу Ильясова проходила Оксана Ушакова. Адрес проживания совпадает с адресом Оксаны Мирошниковой. Помнишь такую?

– Та самая любовница Чернухина, которая встречалась с ним из жалости, – ответил Гуров. – Та самая, которая обнаружила его мертвым.

– Та самая, которая принесла ему еду, – закончил Стас. – Слушай, что расскажу. Ильясов убил человека. Произошел конфликт, переросший в драку. Ушакова и Ильясов были в ресторане, и ему не понравилось, как себя ведут посетители за соседним столом. Очевидцы подтверждают, что те парни вели себя нагло, оскорбляли официантов и отпускали неприличные комментарии в адрес всех, кого видели. Не знаю, почему дело не дошло до вызова полиции. Наверное, охранники в ресторане сами пытались как-то урезонить тех ублюдков. В какой-то момент пьяные посетители принялись обсуждать внешность Ушаковой. Вроде бы один из них высмеял ее и даже назвал проституткой. Ильясов никак не отреагировал, но ушел из ресторана вместе с Ушаковой. Позднее, дождавшись, пока обидчики покажутся на улице, он напал на них и раскидал всех до единого – а было их четыре крепких мужика. Всей толпой они на него не накинулись, стали подходить поодиночке. Первый, кого Ильясов ударил кулаком в грудь, тут же рухнул замертво. А тут и полиция подъехала. Вроде бы причинение смерти по неосторожности, да? Однако суд постановил иначе – умышленное убийство, потому что Ильясов был в момент драки практически трезв и, покинув ресторан, запланировал расправу. Получается так. До всего этого он работал тренером по боксу в детской спортивной школе. Его ученики несколько раз занимали призовые места в различных соревнованиях, он и сам находился в прекрасной физической форме. В ресторане пил только сок и кофе. Представь, насколько жестоко должны были сложиться обстоятельства, чтобы мужик одним ударом сломал себе жизнь.

– Приезжай, Стас. Будем думать. Я, если честно, и не надеялся на то, что тебе так повезет, – сказал Гуров.

– Секретарь у Чернухина – во! – В сотый раз умилился Крячко. – Жаль, не с нами работает. Достойная смена у Веры была бы.

– Не влюбись там, – усмехнулся Гуров.

– Ты о чем, Гуров? Я ей в отцы гожусь…

– Ты же привезешь все, что нашел?

– Маша копии сняла. Оригиналы я брать не стал.

– Все правильно сделал. Давай, жду.

По имеющимся данным, Ильясову принадлежала комната в коммунальной квартире дома напротив сверкающего всеми цветами радуги исполина – торгово-развлекательного центра «Европейский», который практически полностью закрывал своей мощью железнодорожный Киевский вокзал. Близость Кутузовского проспекта с одной стороны и улицы Арбат – с другой, а также наличие в пешей доступности реки Москвы, множества точек инфраструктуры и просто шикарный вид на столичные виды как бы намекали на то, что жить в этом районе будет не только удобно, но и престижно. Когда-то Ильясову принадлежала квартира целиком, но как только на его руках защелкнулись наручники, он продал две из трех комнат, оставив себе самую большую. О продаже квадратных метров Гурову и Крячко рассказала очень общительная соседка Ильясова, которую они подловили возле подъезда, где он жил.

Пожилой женщине на вид было лет семьдесят с хвостиком, но она оказалась настолько словоохотливой, что отпускать ее без допроса сыщики посчитали огромной глупостью. Чтобы узнать побольше, им пришлось изображать потенциальных покупателей жилплощади в этом районе.

– Брату нужна квартира, – указал Гуров на Стаса, стоявшего рядом. – Переехал из Питера, а живет пока что у меня. Сами понимаете, это неудобно. Мы обращались в агентства, но, если честно, я побаиваюсь с ними связываться. Вот ехали мимо и решили остановиться, посмотреть. Может, вы в курсе, не продает ли здесь кто-то жилье?

Женщина пристально посмотрела на Стаса.

– Это район дорогой, – сказала она. – А почему из Питера уехали?

– Это личное, – ответил Стас.

– Понятно, – поджала губы женщина. – Ничем не могу помочь вам, ребята.

– Извините, – Гуров демонстративно обернулся и посмотрел на свою машину, но Стас так и остался стоять на месте.

– Или комнату, – произнес он. – Неловко с братом жить. У него семья и трое детей. Нет, мы поищем, конечно.

– Комната была, – вспомнила женщина. – Но она не сдавалась. Просто стояла пустая. Хозяин отбывал срок. Теперь вернулся, но я его только один раз видела. Радмиром зовут. Кажется, он живет в другом месте, а комнату, наверное, будет продавать или сдавать.

– А его контакты как-то можно узнать?

– У меня их нет, – расстроилась женщина. – И мы с ним не общаемся. Просто здороваемся. Он вроде бы хороший человек, но попал в такую вот беду. Работал раньше с детьми. Кажется, что-то, связанное со спортом.

– А за что сидел?

– Говорят разное. Я точно и не знаю. Но то, что он освободился, это факт. Я его видела, но с трудом узнала. Постарел, похудел. Но все равно узнала. Не живет он здесь, иначе я бы его уже несколько раз встретила. С ним еще девушка была. Наверное, он переехал к ней. Не знаю, ребята, не буду врать, а то вдруг решите, что я сплетница.

– Ну что вы…

Следующие несколько минут Гуров старательно выведывал все, что касалось девушки, с которой видели Ильясова. Он обсудил с женщиной ближайшие магазины, спросил про стоматологическую поликлинику и вспомнил, что в детстве ходил в кинотеатр «Пионер» смотреть всякие интересные фильмы. На этом моменте соседка Ильясова внезапно проглотила наживку.

– Ох, я тоже туда бегала, – улыбнулась она. – И кинотеатр «Призыв» рядом работал, помните? Там тоже кино крутили. А теперь без слез на Кутузовский проспект не взглянешь. И люди стали другими, правда? Выглядят иначе и думают иначе. Вот и сосед мой изменился тоже. А ведь та девочка рядом с ним выглядела совсем ребенком. Маленькая и худенькая. И работает врачом. Знаете, как я об этом узнала?

– Не могу представить, – признался Стас.

– Она напомнила Радмиру про давление. Они в этот момент выходили из подъезда, а я заходила в дом. Она спросила про лекарство, а потом отругала его. «Я медик, ты должен меня слушаться, ясно?» Неловко было, ведь они поняли, что я слышала. Но она сказала это с такой заботой в голосе, что я даже позавидовала ему.

– Жаль, что не получится здесь жить, – вздохнул Стас и повернулся к Гурову. – Люди вокруг хорошие, вид из окна был бы прекрасный. Эх, я бы с удовольствием. Буду искать дальше. Потерпи уж меня еще немного, брат.

– Ну что, родственник, поехали к Оксане Мирошниковой? – Стас с трудом пытался застегнуть ремень безопасности из-за мешающейся на животе куртки.

– Сначала навестим другого человека.

Гуров достал мобильный, набрал номер. Спустя целую минуту, полную длинных гудков, ему ответил сонный голос.

– Здравствуй, Александр, – бодро произнес Гуров. – Не разбудил?

– А это кто?

– Мы вчера с твоей собакой немного погуляли.

– Точно, – вздохнул Александр. – Лев Иванович, правильно?

– Правильно. Нужна твоя помощь, Саша.

– Попробуйте, но я не обещаю.

– Я сейчас тебе вышлю фотографию, а ты скажешь, не этот ли мужчина при тебе вышел из «Фольксвагена».

– А… ну… давайте, – согласился парень. – На электронную почту сможете? Я адрес пришлю в эсэмэс.

– Смогу. Жду сообщения, потом созвонимся. Только, Саш, у меня просьба. Посмотри очень внимательно.

Стас с готовностью открыл папку с делом Ильясова. Фотография была приколота скрепкой к обложке. Гуров сфотографировал снимок и отправил его Александру.

– Дам ему пару минут, – сказал он. – Пусть посмотрит получше.

– Зачем Ильясову нужно было убивать Чернухина? – принялся размышлять Стас. – Женщину не поделили?

– Может, и так, – отозвался Гуров, опуская стекло. – Сигареты в бардачке.

Стас протянул ему сигарету. Гуров закурил. Звонить Александру он не торопился.

– Ильясов и Мирошникова встречались. Потом Ильясова осудили на тринадцать лет. Ждать его Оксана не стала, поскольку вышла замуж, пока он сидел. К тому же спуталась с его адвокатом. И что же получается? Он вышел, и они снова вместе? Гуров, ты бы все равно продолжал верить такой девушке, будь ты на месте Ильясова?

– Иногда хрен поймешь этих людей, – ответил Гуров. – Или только мы с тобой такие правильные?

На телефон Гурова пришло новое эсэмэс-сообщение.

– «Похож на 80 %», – прочитал он. – Нет, ты видел, как он отвечает? Даже не перезвонил.

– А зачем? Он написал коротко и ясно. Дал понять, что не уверен, но с большой долей вероятности из тачки Чернухина вышел именно Ильясов. И не просто вышел, а «забыл» в машине труп Аязова.

Гуров выбросил сигарету и попал прямиком в лужу.

– Мусоришь, – упрекнул его Стас.

– Бог простит, – отрезал Гуров и завел мотор. – Оксана живет в Кунцеве. Сейчас развернемся – и по прямой.

Возле дома Оксаны негде было не то что «Пежо» приткнуть, но и самим спрятаться. Парковкой здесь и не пахло, настолько узкими были тротуар и дорожка, идущие вдоль длинного семиэтажного дома. Осмотревшись, Гуров обнаружил лавочку за детской беседкой. С нее открывался отличный обзор на нужный им подъезд. Дожидаться Оксану решили там. Машину оставили в соседнем дворе, где было предостаточно свободного места.

В этот день Оксана не работала. По дороге сюда Стас успел позвонить в больницу и узнать график ее работы. Странно, но ему сразу же дали ответ, не задав никаких вопросов.

Погода не радовала. Осадков не ожидалось, но стылый воздух и некоторое количество льда под ногами напоминали о скорых холодах. Крячко кутался в куртку. Гуров прятал руки в рукава и топал ногами по земле, чтобы согреться.

– Наверное, смотрят на нас и думают, что мы опохмелиться хотим, – решил Стас. – Сидим в пустом дворе в будний день и ежимся от холода.

– Наверняка так и думают, – согласился Гуров. – Только вряд ли кому-то до нас есть дело. Хотя нам даже на руку, чтобы мы были похожи на местных. Долго сидеть не будем. Если через полчаса никто не появится, то попробуем подняться и позвонить в квартиру.

За дверью квартиры Оксаны Мирошниковой стояла тишина. На лестничной площадке пахло выпечкой, и Гуров неожиданно ощутил сильное чувство голода.

Он поднял руку и нажал на кнопку звонка. Ответа не последовало, но сыщики решили немного подождать.

На первом этаже кто-то зашел в лифт и поехал вверх. Стас тут же занял позицию напротив дверей лифта.

– На всякий случай, – одними губами произнес он.

Гуров кивнул. Он тоже был готов ко всему.

Лифт остановился на этом же этаже, но его двери открывались не сразу, а с небольшой задержкой в три или четыре секунды.

Все случилось очень быстро. Двери лифта и дверь квартиры открылись одновременно. Стас встретился взглядом с Ильясовым, а Гуров увидел в дверном проеме Оксану.

Если бы Ильясов бросился на Крячко, то завязалась бы драка. Но он почему-то рванулся обратно, в глубь лифта, будто надеялся, что все-таки сумеет сбежать. Стас шагнул вперед и перехватил его руку, скрывшуюся за пазухой неприметной серой куртки, не сумев уклониться от удара кулаком в лицо. Охнув, Крячко быстрым движением положил руку на шею противника и сжал пальцы. Ильясов тут же начал задыхаться. Свободной рукой Стас нащупал под курткой его запястье и рывком выдернул наружу.

На пол лифта упал нож с рукояткой, украшенной разноцветным оргстеклом.

В то же время Гуров пытался удержать на месте Оксану. Она, правда, не то чтобы рвалась на защиту любимого человека, но сделала попытку ему помочь. Гуров какое-то время сжимал ее плечи, а потом она вырвалась и ушла в квартиру. Стас вытащил из лифта сложившегося вдвое Ильясова, Гуров вынул из кармана наручники и защелкнул их на его запястьях.

– Ну хоть согрелись, – пробурчал Стас, заводя задержанного в квартиру. – Подбери нож в лифте. Быстрее, а то уедет.

Гуров успел в последний момент.

Ильясова доставили в ближайшее отделение полиции. Пока Крячко искал что-то, что спасло бы его лицо от фингала, Гуров курил у входа.

Ильясова отвели в камеру предварительного заключения. Гуров и Крячко пришли туда первыми. Говорить решили через решетку, поскольку уже знали, что Ильясов неплохо владеет приемами самообороны.

С фотографии, взятой из офиса Чернухина, на Гурова смотрел крепкий молодой человек. В КПЗ находился похожий на него, но сильно похудевший, с более резкими чертами лица и изменившимся тревожным взглядом.

– Радмир Леонович Ильясов, – прочитал Гуров и закрыл папку. – Поговорим?

– Где Оксана? – спросил Ильясов. – Ее тоже задержали?

– Оксана ждет своей очереди на допрос, – ответил Гуров.

– Отпустите ее, – устало попросил Ильясов. – Баба дура, она ни при чем.

– Вы так думаете?

– Я не думаю, а знаю. Это все я.

– Что вы имеете в виду?

– Мой адвокат и тот придурок Аязов.

– Двойное признание, надо же, – удивился Гуров. – Чистосердечное? Не будете потом говорить, что вас пытали, насильно заставляли что-то подписывать?

Ильясов одарил Гурова тяжелым взглядом. В нем было столько презрения, что Гурову на миг стало не по себе. Но Ильясов был не первым, кто пытался прожечь в нем дыру. Почему-то задержанные очень любили строить глазки, как бы намекая на то, что они гораздо умнее, чем кажутся на самом деле.

– Если чистосердечное, то можем сразу и оформить, – предложил Гуров.

– Оформляйте.

Гуров подтащил стул, сел, положил на колени папку с чистым листом бумаги и приготовился записывать.

– Разве не я должен это делать? – удивился Ильясов.

– Вы, – согласился Гуров. – Но с учетом того, что вы недавно намеревались зарезать сотрудника полиции, это сделаю я. И свидетель есть, – он посмотрел в сторону Крячко.

– Оксану отпустите, – потребовал Ильясов. – Иначе я ничего не скажу.

– Не надо, Радмир Леонович. Сделки не будет.

– Она ни при чем! – заревел Ильясов и вцепился в прутья решетки.

– Сидеть! – рявкнул Гуров, и Ильясов, с силой взмахнув руками, упал на стул. – Возьмите себя в руки. Вы же мужчина, в конце концов.

Ильясов не поднимал головы.

– Слушаю, – уже спокойнее произнес Гуров. – Начинайте.

– А вы и так все знаете, да? – слабо улыбнулся Ильясов.

– Знаем, – подтвердил Гуров. – Послушайте, если не знаете, с чего начать, то вы можете просто отвечать на мои вопросы.

– Не надо мне ваших вопросов, – отвернул голову Ильясов и, поморщившись, ощупал шею. – С чего мне начать-то? С две тысячи девятого года. Там все и началось. Сел за убийство. Представьте: утром еще все было хорошо, а вечером я уже кого-то убил. Привыкнуть к новой реальности не мог долго. Все казалось, что разыгрывают, поймут, отпустят. Но – убийца.

Чернухина выбрал сам. Просто ткнул пальцем в объявление и прочел его имя. Деньги на адвоката у меня были, я неплохо зарабатывал. Да и сам Леонид Семенович тринадцать лет назад пока еще брал за свои услуги по-божески. Пообещал устроить так, что в суде все будет выглядеть как самооборона. По сути, так оно и было. А за самооборону не так уж и много дали бы.

– Это не было самообороной, – возразил Гуров. – Вы напали на человека первым. Поэтому речь могла идти только об убийстве. А Леонид Семенович Чернухин обещал доказать суду, что вы оборонялись?

– Обещал, да. Говорил о пересмотре решения суда, об апелляционной жалобе, но так ничего и не сделал. Двенадцать лет я только и думал о том, что вернусь и посмотрю в его глаза. Он же за это время знаменитостью стал. Даже было интересно, как он отреагирует на мое появление.

Оксана писала мне первый год. Потом перестала. Написал ей сам и получил ответ: вышла замуж, прости. На самом деле я был готов к этому. По крайней мере, мне так казалось. Просто жил дальше, отключив все чувства, но про то, как поступил со мной Чернухин, забыть не мог.

За полгода до освобождения в какой-то момент осознал, что мне возвращаться не к чему. Я потерял все, что было. Работу, здоровье, любимую женщину, друзей. И веру в лучшее. У меня не было денег, квартиру распродал по частям.

– Тогда и созрел план отомстить своему адвокату?

– До сих пор считаю, что можно было что-то изменить, – тихо ответил Ильясов. – Простите за истерику. Я не в порядке. Дайте воды, пожалуйста.

Стас принес пластиковую бутылку с водой. Ильясов жадно присосался к горлышку. Гуров отвел взгляд.

– Значит, мне скоро выходить, а кому я нужен с пробитой душой-то? – напившись воды, продолжил Ильясов. – Еще я видел, что многих дома все-таки ждут. Кого только мать, а кого и жена с детьми. Людям было куда возвращаться, а меня ждали пустые стены. Мысль о том, что Чернухину на меня было плевать, изматывала. В конце концов решил позвонить Оксане. Замужем она там или нет, не важно. Просто хотел согреться, поговорить. Жуть как боялся, что номер сменила или что-то еще, а она возьми и сними трубку.

Так и началось у нас по новой. Муж у нее геолог, часто уезжал по работе в горы, два раза чуть не погиб. А она окончила медицинский колледж и устроилась медсестрой в больницу. Обычная жизнь. Скучная, никакая.

Я сразу понял, что она чувствует себя нелюбимой. Себя ей не предлагал, но как-то зашел с ней разговор о прошлом. Я поделился мыслями относительно своей обиды на адвоката. Сказал, что хотел бы отомстить.

– Вы имели в виду убить?

– На тот момент уже хотел. Мечтал, скажем так. Рисовал в воображении, пока в какой-то момент не понял, что все может стать реальностью. Просто надо подготовиться.

– И вы решили впутать в это Оксану?

– Она сама предложила помочь. Чувствовала себя виноватой передо мной за то, что не стала ждать, выскочила за другого, а в итоге все равно осталась несчастной.

– И в чем состоял план? – спросил Гуров.

– Оксана должна была запудрить Чернухину мозги и усыпить его бдительность. Потеряв осторожность, он стал бы уязвимым. Она, пожалуй, перестаралась, он ведь даже из семьи ради нее ушел. Но меня его проблемы мало волновали. Я планировал его отравить. Почему-то мне казалось, что это подойдет ему. Но как только дошло до плана, стало ясно, что я сильно рискую.

– И нашли Дениса Аязова, – подсказал Стас.

– Выбрал того, кого отпускали в один день со мной. Простоватый такой, дурачок на выгуле. Его даже в отряде не трогали, потому что жалели. Тем более что возвращаться домой он не хотел. Говорил, что наверняка сопьется. Тогда я позвал его с собой в Москву. Здесь нас встретила Оксана. Сняли квартиру там, где нас никто не знал. Аязов тоже с нами жил, но уже стал надоедать.

Выбрали дату. Чернухин сказал Оксане, что вернется поздно, потому что поедет в театр, чтобы посетить вечер памяти знакомой актрисы. Назвал время, когда попадет домой. Решили, что пора.

Мы с Аязовым ждали его в квартире. Оксана прятала в электрощитке ключ, мы им воспользовались. Когда Чернухин зашел в комнату и включил свет, то увидел нас. Испугался, схватился за телефон. Пришлось силком из пальцев вытаскивать.

Предсмертную записку он написал своей рукой под мою диктовку. Просил опомниться, извинялся. Пытался что-то объяснить… Мы достали водку и выпили. Чернухин решил, что мы договорились, но тут вперед вышел Аязов с ножом. Все прошло быстро. Главное, вовремя подхватить падающего, чтобы соседи снизу не проснулись. Это главное, да.

– Почему в роли убийцы выступил Аязов, а не вы?

– Потому что я его попросил. Обещал заплатить.

– И потом убили его точно так же, как он Чернухина?

Ильясов несколько раз с силой прошелся руками по лицу, будто умывался невидимой водой.

– Вообще-то я не хотел его трогать. Он хорошо помог. Вылизал всю квартиру, выбросил мусор. Вышли из дома, он идет впереди меня с мусорным пакетом, а я вдруг понимаю, что он же все знает. Он все знает! И тут машина Чернухина у обочины, а капот еще теплый.

– И?.. – Гуров в ожидании смотрел на Ильясова.

– Труп Чернухина должна была «найти» Оксана. Значит, убийством займется полиция. Начнутся поиски. Только кого будут искать? Меня или убийцу? Решил, что убийцу. А это у нас кто? Аязов.

Вернулся в квартиру, нашел ключи. Вытер за собой все следы, включая отпечатки. Вышел, сели в машину. Ну не убегать же на ней? Надо было сделать так, чтобы вы ее не сразу нашли, да еще с подарком внутри, и у полиции появилось бы очень много вопросов. Чтобы все ваши версии ломались одна за другой. Чтобы устроить вам вынос мозга, – ласково посмотрел Ильясов на Гурова. – И я убил Аязова. Ой, как он пытался вырваться… ой… Записку пишет, а руки трясутся…

«Аязов понимал, что он его убьет, – представил сцену в «Фольксвагене» Гуров. – Он знал, что Ильясов зарежет его так же, как он сам зарезал Чернухина. Как страшно. Как глупо вот так умирать».

Гуров понял, что его терпение на пределе. Выражение лица Стаса говорило примерно о том же. Ильясов, казавшийся в начале разговора более-менее адекватным человеком, постепенно превратился в маньяка, без тени сомнения и лишних раздумий устранявшего тех, кто был рядом. Особенно пугала его улыбка, не сходившая с лица даже в моменты пауз. При этом взгляд не был отсутствующим, показатель того, что он прекрасно понимает, о чем говорит.

– Оксана была бы следующей? – тихо спросил Гуров.

– Еще не решил, – ответил Ильясов и склонил голову набок. – Возможно, возможно. Но я еще посмотрю и подумаю. Все может измениться в любой момент. Сейчас я сижу здесь, а потом стою там, – и он указал пальцем в потолок.

– Переигрываете, Радмир Леонович, – сказал Гуров и поднялся со стула. – Не буду вас больше отвлекать. Отдыхайте.

Гуров встал и пошел к выходу. Стас Крячко последовал за ним.

– Отпустите Оксану! – крикнул из камеры Ильясов. – Вы обещали! Вы обещали!

– Нет, – обернулся Гуров. – Не обещал.

– Разливай, – скомандовал Орлов, и Гуров капнул в каждую рюмку немного коньяка. Оживленная Вера сновала из предбанника в кабинет и обратно, носила туда-сюда лимон, разделочную доску, мытые помидоры и тарелку с докторской колбасой. Застолье случилось спонтанно, срочных вызовов не было, а Орлов давно считал коньяк королем всех микстур и настоек.

Выпили, закусили. Расселись по своим местам: генерал-майор в своем кресле, а Гуров и Крячко по обе стороны стола. Один справа, другой слева.

– Что касается тех самых ножей с тюремной инкрустацией, то все они были изготовлены Ильясовым, – сообщил Орлов. – За двенадцать лет научился и многим дарил их на память. Ножи, которыми были убиты Чернухин и Аязов, он специально вытачивал для мести. Для него это стало пунктиком, смыслом жизни.

– Его психиатр осматривал? – поинтересовался Гуров. – Конечно осматривал. Мне диагноз интересен.

Орлов подвинул к Гурову пустую рюмку и жестом попросил Стаса сделать то же самое.

– Абсолютно здоровая психика, Лев Иваныч. Никаких отклонений. Ты только представь, а если бы вы его так быстро не нашли? Мирошниковой уже не было бы в живых. А ведь от него еще и друзья отвернулись. Ты только представь!

Бутылочное горлышко звякнуло о край рюмки. Выпили и помолчали.

За окном мягко опускался пушистый снег.

Флибуста

Город зловещей тишины (fb2)

Николай Леонов, Алексей Макеев
Город зловещей тишины

* * *

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Оглавление

Флибуста

Город зловещей тишины (fb2)

Николай Леонов, Алексей Макеев Город зловещей тишины

* * *

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Оглавление

Николай Леонов, Алексей Макеев
Город зловещей тишины