Зубных дел мастер (fb2)

- Зубных дел мастер (Зубных дел мастер - 1) 816K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Федорович Дроздов

Зубных дел мастер

Глава 1

События, происходящие в романе, выдуманы автором и не имеют никакого отношения к реальной истории. Имена существовавших исторических лиц с персонажами книги совпали случайно. Все это лишь художественный свист…

Система была незнакомой…

Тому, что Кир не опознал кружево созвездий, не приходилось удивляться — он все же медик-инженер, а не навигатор; но хуже было то, что их не идентифицировал системник, а он на адмиральском спасательном боте стоял продвинутый, как думал Кир. Короче, жопа…

Сначала Киру повезло. Когда залп орудий имперского линкора угодил в их флагман, Кир находился возле отсеков со спасательными ботами — вез на гравиоплатформе дополнительное оборудование в свой медицинский бокс. Бой ожидался трудный, и следовало подготовиться к поступлению большого числа раненых. Услыхав треск сминаемых шпангоутов и зловещий свист покидающей корабль атмосферы, Кир раздумывать не стал. Все это ему было хорошо знакомо — доводилось пережить. Не раздумывая долго, он шмыгнул в ближайший отсек, где заскочил в стоявший там бот, сел в кресло и хлопнул ладонью по горевшей красным светом стартовой панели. Крыша бота опустилась, встав на электронные замки, сдвинулась плита, закрывавшая отсек со стороны пространства — электричество в сети пока что было, и вышибной заряд вынес бот далеко от умирающего флагмана. Рассмотрев картину боя на экране, Кир сообразил, что успел в последнюю минуту: флагман разрушался на глазах. Из сминаемых отсеков вылетали струи пара, верней, льдинок — влага, содержавшаяся в воздухе, замерзала в космосе мгновенно, а вот спасательные боты корабль не покидали — люди, видно, просто не успели их занять. А потом картинка резко исказилось, Кира с силой вжало в спинку кресла, и наступила темнота. Очнулся в этой вот системе…

Что произошло, Кир сообразил, едва сознание вернулось: флагман применил пространственную бомбу — она в эскадре была лишь на этом корабле. Редкое из-за своей дороговизны и очень мощное оружие. Сработав в пустоте, бомба искажала окружавшее пространство и разбрасывало противников далеко от места боя. Последний шанс избежать разгрома. И тем больше была масса корабля, и чем дальше находился он от эпицентра взрыва, тем его зашвыривало ближе от исходной точки. Только даже в этом случае расстояние места боя составляло миллиарды световых единиц, и чего же ожидать от бота, легкого, как перышко, и к тому же находившегося в эпицентре искажения пространства? Так что получи и радуйся…

Первым делом Кир велел системнику определить координаты бота. Получив неутешительный ответ, спросил: есть ли связь с их кораблями или хотя бы сигнал с вражеских? Узнав, что нет — ожидалось, но надежда была — обыскал суденышко. Адмиральский бот оказался просторней тех, которые предназначались для обычных членов экипажа корабля. Здесь имелись даже туалет и умывальник — маленькие, но подобной роскоши в стандартных ботах не водилось. Обнаружил офицерские пайки, запас воды (плюс та, что в умывальнике), а ящик-бар хранил две бутылки элитного каньяса — декаду он продержится. А после выбор небогатый — умереть от жажды, голода или от недостатка кислорода в замкнутом пространстве. Запас его не бесконечен.

Не сказать, чтоб Кир боялся смерти. С ней он сталкивался не однажды, но до сих пор судьба его хранила. Бывало, умирал — и в джунглях Марипозы, где их взвод нарвался на засаду и его подранили. Погибал в разбитом рейдере над вражеской планетой, где его нашли имперцы, дрейфовал в спас-боте без воды и пищи долгие пять суток, но его всегда спасали — помощь приходила. Хоть в последний миг, но успевала. Здесь ее не будет. Даже если вдруг сигнал от бота достигнет Обитаемых миров, ну, а там решат лететь на помощь — бот-то адмиральский (то, что здесь всего лишь медик-инженер вряд ли кто-то знает); ждать придется год, а то и два, сомнительно, что меньше. К тому времени он станет высохшим скелетом — далеко его забросило…

Что ж пришел его черед. Для военного он прожил очень долго — 78 агорнских лет. Все его друзья-товарищи давно погибли или умерли от ран, уйдя со службы. Для обычных офицеров недоступна пересадка выращенных в автоклавах органов — стоит очень дорого, а страховка покрывает лишь расходы на протезы, да и те дешевые, с ограниченными функциями. В 78 ветераны доживают век в маленьких квартирках, выделенных государством для таких как он, случайно уцелевших в многочисленных конфликтах — никому не нужных и забытых. Кир и доживал, не ожидая, что опять понадобится наплевавшей на него стране. Но внезапно началась война… Толстосумы, управлявшие Республикой, положили глаз на Фио — планету, находившуюся под протекторатом Галактической империи. Малозаселенная, но зато богатая ресурсами, Фио вызывала слюноотделение у жаждущих наживы толстосумов — разработка ископаемых планеты сулила прибыль, исчисляемую трилФионами. Алчность перевесила инстинкт самосохранения — Республика напала. Действовала максимально жестко: орбитальные бомбардировки уничтожили города на Фио. Толстосумов не интересовало население планеты — только ее недра. Проявляя беспредельную жестокость, Генеральный штаб Республики рассчитывал добиться важных целей. Для начала подавить возможное сопротивление жителей планеты. И второе — запугать империю, показав ей: вы только дернетесь! Тоже будет с вами.

Если бы кто-нибудь из генералов в Генеральном штабе спросил у Кира, стоит ли Республике закуситься с Галактической империей, он покрутил бы пальцем у виска. Приходилось Киру воевать с имперцами, год провел у них в плену и поэтому прекрасно знал: с этими парнями враждовать себе дороже. Замечательные воины — умелые, отважные и, что главное, не жалеющие жизни за свою империю. Запугать их невозможно, лучше даже не пытаться.

Но у Кира не спросили — да кому он интересен? — и война началась. Планы генералов разлетелись вдребезги почти что сразу. Оказалось, что планировавшая операция не осталась тайной для империи. Перед нападением на Фио эвакуировали население из городов, и, мобилизовав мужчин, вооружили их по имперским стандартам, благо, что оружие на складах было — завезли заранее. Воевать их научили прибывшие из империи инструкторы. Высадившийся на поверхности десант умылся кровью. А потом в систему прибыл флот имперцев, разгромивший наголову эскадру нападавших.

Это привело в неистовство правительство Республики. Как Империя посмела! Мало что не позволила им захватить планету, так еще осмелилась напасть на флот республиканцев! Уничтожила часть кораблей, а другие захватила в качестве трофеев. Тысячи солдат и офицеров угодили в плен. Галактической империи предъявили ультиматум. Возвращает пленных и захваченные корабли, компенсирует Республике стоимость уничтоженных и выплачивает репарации, в часть которых засчитают Фио. Но в ответ на ультиматум император разместил в сети изображение мужского члена…

Стало ясно, что большой войны не избежать. Результат ее казался очевидным: у Республики огромный флот и современное оружие, лучшие солдаты в Обитаемых мирах. Так десятилетиями твердила пропаганда, обосновывая траты на военные расходы и тем самым обеспечивая прибыли для олигархов. А Империя… За тридцать лет до боя на орбите Фио в ней случилась замятня, инспирированная агентами Республики. Попытка свергнуть императора, переросшая в гражданскую войну, существенно ослабила некогда могучее объединение планет, и его списали со счетов. Ликвидировали институты, наблюдавшие за происходящими в Империи процессами — их работа денег стоит! — и занялись тем, чем славилась Республика, — получением доходов от окраинных планет. Так вот не заметили, как новый император для начала быстро и сурово подавил мятеж, а после ликвидировал в империи компрадорскую элиту, выступавшую проводником политики Республики. Их имущество национализировали, предприятия отдали государству и тем самым обеспечили не только лучшие условия для персонала, но заметно сократили цену выпускаемой продукции. В ней теперь отсутствовали бешеная прибыль для владельцев, выплаты для подкупа чиновников. Незаметно для Республики империя перевооружила армию и флот. Если каждый новый образец оружия в Республике демонстрировался публике с помпой и большим информационным шумом — следовало оправдать потраченные миллиарды, то Империя создавала свои в тайне и никак их не пиарила. И поэтому, когда в пространстве в двух прыжках от ставшей яблоком раздора Фио, началось сражение флотов враждующих сторон, Генеральный штаб Республики ждал большой сюрприз.

Все указывало на блестящую победу над имперцами. Кораблей они на битву привели почти что вдвое меньше, чем республиканцы. По линкорам уступали даже втрое, крейсера их были меньше габаритами и опасными не выглядели. То ли дело броненосные суда республиканцев — могучие, массивные, и с грозными батареями торпед, оснащенных варп-приводом. Адмиралы усмехались, наблюдая за маневрами имперцев, растянувших фронт своей эскадры вопреки всем наставлениям, предписавшим создавать бронированный кулак и бить им, разнося врага на клочья. Но такое настроение наблюдалось лишь до первых залпов. Небольшие корабли имперцев, как вскоре выяснилось, оказались грозными противниками. Варп-торпеды, исказив пространство, становились неуправляемыми и, выскакивая в зону поражения, находили цель самостоятельно. Только там имперские капитаны успевали увести свои «скорлупки» в непредсказуемом направлении, оставляя там, где находились прежде, мину, на которой торпеда подрывалась — и ее уже не подобрать, не вернуть для повторного пуска.

Дорогостоящие варп-торпеды, обеспечившие невероятные состояния поставщикам оружия и репутацию абсолютного превосходства линкорам и тяжелым крейсерам, заставили снизить количество орудий ближнего боя. А зачем они, если любой противник уничтожается издалека? Поэтому, когда вооруженная тоннельными пушками мелюзга имперцев выскакивала из зоны искривленного пространства, их снаряды с антипротонами сносили даже мощную защиту у линкоров, а повторный залп превращал корабль в парящие обломки. Сами же имперцы активно маневрировали, избегая попаданий от снарядов уступавшим им в подвижности республиканских кораблей, заходили с самых неожиданных направлений… Через несколько часов огромный флот Республики, верней его остатки, сдались победителю.

Весть о поражении прозвучала похоронным колоколом для правительства Республики, и оно направило Империи предложение о перемирии. Его целью было выиграть время и, восстановив разбитый флот, навалиться с новой силой на противника. Но Империя на хитрость не поддалась и ответила: ее устроит лишь капитуляция. Ну, а дальше будет суд над теми, кто затеял эту бойню — список прилагается. В нем значились фамилии богатейших представителей Республики и ее правительства. Оказаться под судом им не хотелось, и в Республике началась поголовная мобилизация. Призывали всех, кто мог держать оружие, добрались до ветеранов. Так Кир и оказался линкоре, находившемся на консервации, но спешно возвращенном в строй в отчаянной надежде, что эскадра, состоящая из этих старичков, остановит авангард Империи. Не остановила…

Кир вздохнул и почесал затылок лысой головы: подыхать ему, однако, не хотелось.

— Сис, — сказал к системнику, — просчитай вероятность появления в этой системе корабля Империи или Республики.

Ответ последовал спустя короткое время:

— Имперского — мизерная, в течение среднего срока жизни гуманоида, на уровне погрешности вычисления. Республиканского выше — до 40 процентов в ближайшие 20 оборотов вокруг светила третьей планеты. Это потому, что республиканцы активнее исследуют галактику в поисках миров для экстенсивного развития.

Кир только мысленно вздохнул: 20 оборотов он не переживет, ему и одного с избытком хватит, чтобы умереть.

— Есть поблизости планета с населением? С развитой цивилизацией?

— Судя по сигналам, исходящим от одной из них — третьей, считая от звезды, планета обитаема, — последовал ответ, — до нее всего полмиллиона световых единиц.

— Почему ее не видно?

— Заслоняет спутник, вот он.

Оранжевая стрелка указала на заметное пятно в углу экрана монитора.

— Хватит нам топлива, чтоб выйти на ее орбиту?

— Несомненно, медик-инженер второго ранга.

— Приступай, — велел воспрявший духом Кир.

Следующие пять часов он провел в удобном адмиральском ложементе, наблюдая за картинкой на экране. Населенная планета показалась на втором часу полета. Голубое пятнышко росло, пока не заполнило экран. Скоро стали различимы очертания материков, моря и океаны. Часть их закрывали облака, и Кир подумал, что обитателям планеты крупно повезло с водой. На Агорне, где он жил, ее не доставало. Дождь случался редко — раз, два раза в год, и тогда все высыпали из домов, подставляя изнывшие от духоты тела под потоки вожделенной влаги. Воду эту собирали и использовали для питья и умывания — благо дармовая, и ее не нужно покупать. Но ее хватало ненадолго, и агорнцы возвращались к прежней экономии. Душ и ванна на планете были привилегией богатых, остальные обходились влажными салфетками, да и те использовали раз в декаду. Волосы, чтобы не тратить дорогую воду на мытье их, удаляли начисто — как мужчины, так и женщины, в том числе и с головы. Пышными прическами щеголяли только богачи, и определить, кто из агорнцев состоятельный, можно было без проблем.

Когда бот завис над голубой планетой, Кир велел системнику собрать всю информацию о незнакомом мире, сам же провалился в сон. Спал он долго и тревожно и, очнувшись, попросил доклад.

— Уровень цивилизации на планете отстает от Обитаемых миров примерно на два века, — сообщил системник. — Освоение пространства началось совсем недавно. На орбиту запускают спутники, обитаемые станции, только пребывание на них ограничено по времени. Станции довольно тесные, в них нет гравитации, а длительное пребывание в невесомости несет ущерб здоровью гуманоидов.

— Можем мы к какой-нибудь из них пристыковаться?

— Бот не располагает нужным модулем.

— Если мне надеть скафандр и забраться в нем на станцию?

— Их на орбите две, и обе в настоящее время передвигаются без экипажей. Шлюз же открывают изнутри.

— Могу я обратиться к планетарному правительству, попросив прислать спасательную экспедицию?

— Нет такого на планете. Население поделено на сотни государств. Из них лишь два осваивают космос — так здесь называют пустоту. Вероятность отклика двух государств на вашу просьбу оценивается низко. Но даже в этом случае срок подготовки экспедиции займет большое время — здесь нет кораблей, использующих антигравы. Ко времени, как экспедиция прибудет, закончится вода и кислород.

— Бот может опуститься на поверхность? — поинтересовался Кир и затаил дыхание. А вдруг? Бот адмиральский.

— Исключено. Для этого не предназначен. Разрушится, сгорая в атмосфере.

— Задница арахнида! — выругался Кир. Надежда умерла. — Придется подыхать.

— Есть возможность перебраться на планету, — спокойно сообщил системник.

— Как?

— Вживив имплант аборигену. Да, это тело потеряете, но оно довольно старое, больное, с ограниченными функциями. Зато взамен получите другое. Можно выбрать подходящий экземпляр — здоровый, молодой.

От неожиданности Кир икнул. Он знал об опытах о переносе имплантатов. У жителей Республики они имелись поголовно — вживляли сразу грудничкам. Импланты ускоряли обучение, развитие носителя и выполняли роль идентификатора гражданина. С их помощью обменивались информацией, рассчитывались в магазинах, банках и совершали другие операции. Имплант являлся копией личности владельца, теоретически, достав его из головы и переместив в другую, возможно было получить вторую жизнь. Но эксперименты эти провалились — две личности, реципиент и донор, попав в одно тело, не уживались — подопытный сходил с ума. Все это Кир и сообщил системнику.

— Да, было и такое, — сообщил искусственный разум. — Но выход все же есть: имплант вживляется в момент, когда исчезла личность донора.

— То есть, когда он умер?

— Вот именно.

— Сомнительно, что мертвый мозг воспримет мой имплант.

— Вы заблуждаетесь. Как медик вы прекрасно знаете о коме. Исчезла личность пациента, но сам он жив, питаемый приборами. Бывает, личность возвращается, но это очень редко. Обычно, выждав время, приборы отключают. Если такому организму пересадить имплант, он станет новой личностью владельца тела. При этом сохраняется и память донора. Эксперименты это подтвердили.

— А ты откуда знаешь? — удивился Кир.

— А я продвинутый системник, последней разработки, — сказал невидимый собеседник. — С искусственным интеллектом. Меня поставили на бот, определив задачу любым путем спасти его хозяина. И в том числе означенным путем.

— Чтобы извлечь имплант, понадобится медицинский робот.

— На боте есть «Скам эм шестнадцать».

От неожиданности Кир присвистнул. Последняя модификация — с такими он даже не работал. Заботился покойный адмирал о бренном теле.

— Ну, хорошо, достали мы имплант, а дальше? Как переправить робот на планету, найти там донора и сделать пересадку?

— Имеется разведывательный дрон в спускаемом аппарате. Он и доставит робота, и выберет объект.

— Что, вправду?

— Я не умею лгать.

— Прости, — невольно повинился Кир, поймав себя на этой странности — перед системником не извиняются. — Но я хотел бы осмотреть дрон и медицинский робот.

— Получен доступ к технике.

Чуть в стороне от ложемента сдвинулась панель. В открывшейся немалой нише обнаружились спускаемый аппарат и робот в кофре из блестящего металла. В последующий час Кир занимался техникой: тестировал систему и проверял настройки. «Скам» впечатлял: компактный двигатель на изотопах — считай, почти что вечный, продвинутый системник, огромный выбор функций. Любая операция, включая пересадку органов, набор лекарств на первый случай. Овальный корпус на шести ногах-манипуляторах, при этом сам прибор компактный, легкий. В карман, конечно, не положишь, но в небольшую сумку — запросто. И управление дистанционное — через имплант. Не нужно открывать меню на корпусе и отдавать команду голосом. Для эксперимента Кир приказал извлечь его имплант, и робот, выдвинув манипуляторы, метнулся к голове — едва успел остановить.

Дрон походил на птицу с крыльями из композитного материала. Размах их больше, чем расставленные в стороны руки Кира, но при необходимости дрон складывает крылья, передвигаясь как ракета. Опять же изотопный двигатель, но дрон мог отключать питание реактора, используя для передвижения энергию от фотоэлементов. Для этого поверхность крыльев покрывала ячеистая сетка. Имелось маскировочное поле, объемный грузовой отсек… Покойный адмирал предусмотрел, казалось все, но это не спасло его пушек крейсера Империи.

— Согласен с вариантом, — ответил Кир системнику, определив осмотренную технику на положенное ей место. — С чего начнем?

— С изучения планеты, — ответил этот. — Устройство, общество, языки, политика и экономика. Первичных сведений мало для адаптации. Собранную мной и структурированную информацию я буду загружать в имплант. Вы изучаете и корректируете.

— Приступим, — Кир кивнул.

Последующие дни прошли однообразно. Он осваивал представленную информацию и задавал вопросы. Как оказалось, на планете с самоназванием Земля имелось два противостоящих блока государств. Один был во главе с страной с названием в виде аббревиатуры США, другой — с похожей, СССР.США походили на Республику — власть толстосумов, замаскированная под демократические процедуры, а СССР напоминал Империю, но без монарха, зато с диктатом единственной партии. Ее глава и управлял страной вкупе с ближайшим окружением. Все в СССР принадлежало государству, но одновременно, лишая граждан предпринимательской инициативы, им предоставляли социальные гарантии — бесплатное образование, медицину, жилье, работу. Кир выбрал СССР — здесь легче будет адаптироваться. К тому же ему нравилась Империя. Там тоже были социальные гарантии, причем, для всех без исключения. Бесплатное образование и медицина… В Республике ты будешь подыхать на улице — и тебя лечить никто не станет, если нет страховки или достаточной суммы на счету. Подъедет скорая, врач снимет данные импланта — и до свидания… Еще в Империи любили свою армию и флот. Военных очень уважали, им хорошо платили, заботились о вышедших в отставку. Кир мог там жить: когда сидел в плену, ему предлагали остаться. В Империи ценили медиков и инженеров, а он владел обеими профессиями. Тогда он отказался — в Республике его ждала семья, ну, Кир так думал. Вернулся по обмену. И оказалось, что жена ушла к более обеспеченному, детей они не завели, и он остался одиноким — в стране, которую терпеть не мог…

Аборигены голубой планеты с самоназванием Земля говорили на сотнях языков. Нет, их, конечно, можно было закачать в имплант, но системник предложил остановиться на самых популярных, используемых миллионами людей. Сам по себе язык в импланте не означает, что ты на нем заговоришь, едва услышав собеседника. Текст прочитаешь и поймешь, но осваивать произношение придется долго — для речевого аппарата непривычно.

Через декаду Кир закончил с первичным блоком знаний. Остальное, если с пересадкой все получится, он доберет в процессе выживания. С системником связь сохранится, транслируемая через дрон. А если не получится, тогда и жаловаться некому.

Еда с водой закончились, и Кир дал команду роботу извлечь имплант — ждать далее бессмысленно. «Скам» справился легко: вскрыл череп и достал из мозга капсулу. Проделал это быстро и без боли, закрыв гель-пластырем образовавшуюся рану. Кир загрузил «Скам» в отсек разведывательного дрона, а тот — в спускаемый аппарат. Бот находился на рассчитанной орбите — системник позаботился, и капсула спускаемого аппарата стартовала к голубой планете. А через несколько часов пришел доклад от дрона: благополучно приземлился в глухом лесу, аборигенами не обнаружен. Спускаемый аппарат утоплен в большом болоте, которых в этой местности довольно много. Дрон начинает поиск донора.

Кир, выслушав доклад, достал каньяс и, откупорив дорогой напиток, пристроился на ложементе.

— Когда усну, все сделаешь, — велел системнику.

— Понял, — ответил искусственный интеллект.

Прихлебывая из бутылки, Кир вспоминал законченную жизнь, по крайней мере, эту. Он рос в детдоме, отданный туда родителями, у которых не хватало денег, чтоб прокормить ребенка. Там обнаружили у мальчика способности к наукам. Республике нужны были военные — дешевые, но знающие. Их подбирали из таких сирот. Приготовительный корпус и военное училище, чин медика-стажера… Тогда еще не инженера. В ту пору их учили оперировать руками, хирурги-роботы пришли на смену много позже. Кир научился ими управлять и программировать устройства, нередко ремонтировал капризные пока еще машины. Их совершенствовали, но поначалу на военных кораблях его коллеги порою отключали роботы и брали в руки лучевые скальпели. Потом наладилось…

Что было дальше? Служил, участвовал в конфликтах — Республика почти все время с кем-то воевала, завел друзей, которых скоро потерял — погибли парни. Чинов больших не выслужил, поскольку не прогибался перед начальством, держался независимо. Не подличал, не доносил, поэтому не получал наград. Его терпели, поскольку заменить было довольно трудно. И выперли на пенсию по истечении пятидесяти лет службы.

Внезапно Кир подумал, что кончить жизнь — вот так, в забвении от недоступного ему в прежние годы элитного каньяса, совсем не плохо. На Агорне бы не получилось — ему бы не хватило средств купить такой напиток. А здесь — пожалуйста… Спасибо адмиралу, чтоб ему икалось в преисподней. Дерьмо был человек, но Киру жизнь продлил и позволил уйти в небытие приятно.

Допив бутылку, Кир не заметил, как уснул. И тут же щелкнули замки, открылась крыша бота. Остатки атмосферы вылетели в космос, ворвавшийся внутрь холод убил агорнца в один миг и заморозил его тело. Бот дернулся вперед, труп выплыл из кабины, став спутником Земли. Со временем он, увлеченный гравитацией, войдет в слой атмосферы, где и сгорит подобно метеору. Кир, медик-инженер второго ранга, офицер Республики, исчезнет навсегда.

Освободив кабину, бот захлопнул крышу и, пшикнув двигателями, стал забираться на синхронную с Землей орбиту. Связь с дроном лучше обеспечивать оттуда…

* * *

Гроза застала путника на выходе из леса. Раскаты грома он не услыхал, поскольку был глухим с рождения. И только ливень, хлынувший сплошной стеной, сказал ему о непогоде. Испуганно замычав, он ринулся вперед, и спрятался под кроной дуба, стоявшего неподалеку от опушки. Он не знал: в грозу опасно прятаться под одиноким деревом, за что и поплатился. Сверкнула молния, ударив в дуб, и, путник, замычав от нестерпимой боли, рухнул навзничь на влажную траву. Дыхание его остановилось, а вместе с ним — и сердце.

Так он лежал совсем недолго. Внезапно с неба к нему скользнула птица. Довольно странная, почти невидимая глазом, с большими крыльями, которыми не махала. Сев возле тела, птица выпустила из туловища странный аппарат на тонких ножках, который, подскочив к убитому, сел на лицо покойника, а голову как будто бы обнял манипуляторами. И через секунду-две системник, управлявший ботом на орбите, поймал сигнал с Земли:

«Обнаружен подходящий донор. Убит электростатическим разрядом атмосферы. Поддерживаю жизнедеятельность организма. Веду искусственную вентиляцию легких, есть сокращения сердечной мышцы».

«Личность сохранилась?» — пришел вопрос с орбиты.

«Исключено. Прошло немало времени после того, как остановилось сердце».

«Доклад об организме».

«Донор молод и практически здоров. Единственный недостаток — глухота, похоже, что врожденная. Диагностирую дистрофию слухового нерва».

Искусственный интеллект задумался, рассчитывая варианты, после чего отдал команду пересадить имплант, чем робот занялся. Спустя непродолжительное время, он сполз с лица ожившего пациента и, убедившись в том, что тот спокойно дышит, а сердце бьется, скрылся в грузовом отсеке дрона. Тот поднялся с земли и стал выписывать круги над одиноким дубом…

Глава 2

2.

Он слышал шелест — тихий, ласковый, приятный. Как будто ветер шевелит листву на кроне тхара, растущего на Кмаре, окраинной планеты Галактической империи, где содержали пленных из Республики. В его тени Кир с напарниками отдыхали после тяжелого труда на лесопилке — бесплатно их имперцы не кормили…

«Какой тут в жопу тхар? — внезапно проявилась мысль. — Да это было сорок лет назад! Я в боте на орбите. Мне померещилось? Галлюцинация? Каньяс у адмирала слишком крепкий?»

Но шелест продолжался, и Кир открыл глаза. С недоумением увидел над собой крону дерева, закрывшую полнеба. Но это был не тхар — другие листья. Не мелкие, овальные, а фигурные, как будто бы вырезанные на станке из тонкого металла. Они не трепетали, как у тхара, но все же тихо шелестели.

«Дождь, — догадался Кир. — Так это капли, падая на листья, и вызывают этот шелест. Ах, как приятно это слышать!»

«Медик-инженер второго ранга, — раздался в голове знакомый смутно голос. — Вы слышите меня?»

И Кир ответил мысленно: «Да, слышу».

«Что ж, очень хорошо, — продолжил голос. — Имплант прижился».

«Где я нахожусь? — поинтересовался Кир. — И кто ты?»

«Вы на планете с самоназванием Земля, — ответил голос. — А я системник, установленный на боте, в котором вы покинули сначала флагманский корабль, а после — и систему Обитаемых миров».

И Кир внезапно вспомнил. Нахлынувшие валом отголоски прошлого вдруг отозвались резкой болью в голове, но боль спустя мгновение исчезла. Кир застонал.

«Что с вами, медик-инженер?» — спросил невидимый собеседник.

«Боль в голове. Уже прошла».

«Будьте осторожны. Вы перенесли рискованную операцию на мозге. Имплант прижился, но еще не закапсулировался. Вам пока что противопоказаны тяжелые нагрузки и резкие движения».

«Кому ты объясняешь? — хмыкнул Кир. — Медику с пятидесятилетним стажем?»

Он осторожно сел, затем встал ноги. Старался сделать это плавно. Движения дались ему легко, но все же в теле ощущалась слабость.

«Системник, — обратился он к искусственному интеллекту. — Отчего умер мой донор?»

«Атмосферный электрический разряд».

«Понятно, — хмыкнул Кир. — А почему вы выбрали его?»

«Он молод и здоров. Да, он не слышит с детства, но это не проблема — имплант восполнит этот недостаток. Ведь вам доступен слух?»

«Да. Я слышу звуки капель, падающих на листья. Но если донор был с врожденной глухотой или приобретенной в раннем детстве, то он не сможет говорить членораздельно».

«Со временем получится. Так даже лучше. Будь донор полностью здоров, вы не смогли бы говорить, как он, чем выдали б себя. Ведь вам необходимо адаптироваться в новом мире».

«Резонно, — согласился Кир. — Вы специально выбрали такой объект?»

«Случайно получилось. Искали донора почти четыре месяца, считая мерами Земли. Вам, к слову, нужно их запомнить и не использовать другие. Найти никак не удавалось. Страна, которую вы выбрали, давно уж не воюет, поэтому аборигены умирают в зрелом возрасте. Зачем вам тело старика? Дорожные аварии отвергли — тела уродовались, а медицина на планете не в состоянии восстановить их полностью. Неизлечимые болезни опять-таки не подходили — такое тело не смогло б очнуться после пересадки. Я выбрал утопление, но приходилось ждать открытия купального сезона, искать купальщиков-одиночек — здесь почему-то принято ходить к воде компанией. Наш дрон как раз летел к реке, когда внезапно обнаружил погибшего под деревом. Спустился, медицинский робот обследовал тело, и я решил: оно подходит».

«Благодарю, — ответил Кир. — Вы сделали работу хорошо».

«Я выполнил задачу, определенную моей программой. Как самочувствие, медик-инженер второго ранга? Доступна память донора?»

Кир приложил ладони к голове, напрягся, но отклика не получил.

«Нет ничего. Даже не знаю, кто я».

«Найдите документы донора, — посоветовал системник. — Здесь принято носить с собой».

Кир обыскал карманы у одежды. Та представляла легкую рубашку в коричневую клетку и темные штаны. Название предметов подсказал имплант. Он говорил на русском языке, который медик-инженер учил на боте, тем самым помогал ему освоиться в пока что незнакомом мире. В карманах документов не нашлось — лишь небольшой клочок бумаги с цифрой «50» посередине.

«Автобусный билет, — сказал системник. — Здесь, оплатив проезд, получают такую вот бумажку. Поищите в сумке».

Она нашлась неподалеку — коричневая, с ручками, немаленькая, но легкая — почти пустая. Кир, расстегнув застежку «молния», как просветил его системник, нашел внутри белье, носки и клетчатый «пиджак» — так здесь именовали куртку с лацканами и с вырезом под горлом. Ее, как видно, донор снял из-за жары и спрятал в сумку. Во внутреннем кармане пиджака Кир обнаружил серенькую книжицу. Раскрыл, после чего с трудом прочел написанное от руки над фотографией с печатью: «Чернуха Константин Васильевич… 2 мая 1960 г…. Учащийся…» И тут внезапно перед ним вдруг замелькали мыслеобразы — дома и лица, затем — пейзажи, сцены… На некоторое время он затих, осваивая информацию.

«Похоже, пробудилась память донора», — сообщил системнику.

«Отлично. Кто вы теперь?»

«Константин Васильевич Чернуха. Мне двадцать лет, поскольку здесь 1980 год по местному исчислению. Июль… Окончил медицинское училище, где получил диплом по специальности зубного техника. Так здесь называют тех, кто изготавливает протезы вместо утраченных зубов. Направлен на работу в стоматологическую поликлинику в столице Белорусской ССР, там же и учился по специальному набору для глухих. Устроившись, взял отпуск, положенный по праву, поехал к матери в деревню. Так называют поселение из нескольких домов. Оно вон там, — Кир указал рукой. — Немного не дошел, попал в грозу и спрятался под деревом. Остальное знаешь».

«Известно вам, куда идти? Найдете поселение и дом?»

«Конечно».

«Удачи, медик-инженер второго ранга. Мы будем вас сопровождать. Возникнут трудности, вызывайте. Всегда на связи».

Системник отключился. Кир, перед тем как положить пиджак обратно в сумку, проверил содержимое других карманов, и кое-что нашел. Удостоверение инвалида третьей группы и кожаный кошелек прямоугольной формы. В последнем обнаружились бумажки — зеленая и синяя, а также несколько кругляшей из белого и желтого металлов. Рубли, копейки… Здесь виртуальных денег нет и ходят вот такие. Похоже, что немного. Погибший донор заплатил в автобусе 50 копеек, а память говорила, что он проехал 20 километров, или четыре пута. От путов надо отвыкать…

Повесив сумку на плечо, Кир отошел от дерева и зашагал по грунтовой дороге. Шел дождь — несильный, мелкий, и его рубашка напитывалась влагой. Кир только радовался — как хорошо, что здесь идут дожди, бывают грозы, а одна из них и подарила ему донора. Как замечательно, что у него другое тело — здоровое и молодое! Оно такое сильное и подчиняется ему. Да, чувствуется слабость, но та пройдет. Медицинский робот использовал лекарства из своего запаса, иначе Кир бы не добрался до деревни. После удара молнии приходится лечиться и в Обитаемых мирах, что говорить об этом с его отсталой медициной. Это же такая древность — изготавливать протезы вместо утраченных зубов! Их в Обитаемых мирах давно выращивают. Инъекция в челюсть из клеток пациента, и через две декады вырастает новый зуб…

Деревня показалась незаметно. Лес словно расступился, и на открытой местности возникли темные дома, стоявшие вдоль дороги — теперь уж улицы. Горели желтым окна — пока Кир шел, стемнело, но вечер был не беспроглядно черным, как на Агорне — серый полумрак, дома, заборы различались хорошо. Кир отворил калитку у третьего по счету дома, вошел в просторный двор, образованный постройками, и отворил дверь дома…

За столом в передней комнате сидела женщина и что-то зашивала на одежде под тусклой лампочкой, свисавшей с потолка на шнуре. Игла так и мелькала в ее пальцах. Кир встал и сбросил на пол сумку. На звук она подняла голову. Кир рассмотрел усталое лицо и блеклые глаза под светлыми бровями, складки возле рта.

— Костенька! Сынок! Приехав наконец!

Отбросив в сторону шитье, она метнулась к гостю, обняла, расцеловала в щеки, но тут же отстранилась.

— Да ты весь мокры! Шел под дождем? Здымай одежу! Дам табе сухую. Прастынешь…

Кир не успел опомниться, как с него стащили рубашку и штаны, а следом — и носки. Все это бросили на лавку под окном. Мать повернулась к сыну, и брови на ее лице внезапно поползли на лоб.

— Што гэта?

Она указывала пальцем на грудь Кира. Он посмотрел туда же. От шеи до пупка и даже ниже, теряясь под резинкой трусов, на коже был рисунок — багрово-красный, по виду — будто дерево росло. Понятно… Кир пальцем прочертил зигзаг и ткнул им в пол.

— Маланка?[1] Тябе ударыла маланка?

Он мыкнул отрицательно и указал рукой чуть дальше — дескать, не в меня, а рядом.

— Ох, божечки! — воскликнула она и покачала головой. — Магла ж забиць.

Кир улыбнулся и развел руками — ведь убила, видишь? Хотя, конечно, да, но знать об этом женщине не стоит.

— А, ну-ка, повернись!

Он подчинился.

— И на спине застався след, — вздохнула женщина. — Ох, божечки, што гэта робится?..

Она присела и заплакала, закрыв лицо руками. Кир подошел, поколебался и осторожно погладил женщину по голове. Она убрала руки от лица и неловко ткнулась лбом в его живот. Кир вновь погладил зачесанные на затылок волосы, закрученные там узлом.

— Боже! — внезапно спохватилась женщина. — Да ты жа голы. Прастудишься. Чакай, я зараз.[2]

Она вскочила и умчалась в другую комнату. А через несколько минут Кирилл в сухой одежде (трусы он тоже заменил), присев к столу, ел теплую картошку с кислым молоком. Мать повинилась, что другого блюда нет — она не думала, что он приедет в этот день, поэтому сегодня не ничего не приготовила, иначе б постаралась. Кир только мыкнул и махнул рукой — подумаешь беда. К тому ж вареный корнеплод, который приготовили в печи в сосуде странной формы с названьем «чугунок», внезапно оказался очень вкусным. У стен сосуда он слегка припекся до золотистой корочки; такая «бульба», как назвала ее мать, была ну просто восхитительной. Не уступало ей по вкусу молоко — чуть кисловатое, густое, нежное. Все натуральное, как понял Кир. Продукты в магазинах на Агорне не шли в сравнение с едой крестьянина Земли. Безвкусные, с добавками, происхождение которых производители не раскрывали. Лишь уверяли, что они полезны для здоровья. Нет, продавали в Обитаемых мирах и натуральные продукты, но цена их была недоступной для отставного офицера.

Устроившись напротив за столом, мать не сводила с сына глаз, и в этом взоре Кир видел радость и любовь, и чувствовал себя неловко. В Обитаемых мирах он не познал родительской любви, поэтому терялся, не зная, как с этой женщиной ему себя вести. К тому же сын ее погиб, Кир занял его тело и теперь, выходит, обязан этой женщине. Системник просвещал, что в обществе СССР положено чтить и уважать своих родителей, заботиться о них. Ему придется следовать такому. Но это не проблема, он и сам бы это делал, но как отреагировать на ее взгляд? Здесь принято благодарить родителей за вкусный ужин? И если да, то как? Что следует сказать? Как хорошо, что немой…

Закончив есть, Кир отодвинул опустевшую тарелку и кружку из металла, покрытую эмалью. Кивнул и улыбнулся.

— Поев? А можа, дать ящэ? Ёсть сало, хлеб и яйки. Могу яешню сделать на газу.

Он сделал жест — не нужно больше, и в доказательство погладил свой живот, наелся, дескать.

— Что ж, добра, — она взяла тарелку и вдруг поставила обратно. — А як ты разумеешь, што я табе кажу? Чытаешь па губам?

Кир понял, что невольно себя выдал. Глухие в этом мире между собой общались, используя жесты и мимику лица. Мать донора такой язык немного знала — от сына научилась, но в этот раз она всего лишь говорила, и Кир ее прекрасно понимал, несмотря на смесь русских с белорусскими словами. Системник закачал в имплант два этих языка. Кир мысленно пожал плечами — таиться он не собирался: глухонемому в этом обществе в элиту не пробиться — там инвалидов нет. Не для того он умер и возродился в новом теле, чтобы в дальнейшем прозябать. Жить заново прекрасно, но хочется, чтоб лучше, чем в Обитаемых мирах. Кир, улыбнувшись, указал на уши.

— Ты меня чуешь?[3]

Он кивнул.

— Як гэта? — женщина, похоже, растерялась.

Кир пальцем в воздухе изобразил зигзаг.

— Пасля маланки?

Он опять кивнул.

— Святая Богородица!

Она метнулась в угол, где на стене висела темная икона, украшенная полотенцем с вышивкой, упала на колени и стала истово молиться, крестясь и кланяясь до пола. Кир удивленно наблюдал за ней. Религию он не любил. В Республике существовало много культов, и все они боролись за адептов, охмуривая паству обещаниями благ в жизни и в загробном мире. На деле добивались денег и влияния, что Кир прекрасно понимал. А СССР, как сообщил системник, был атеистическим государством, и с верой в Бога здесь боролись, что Киру нравилось. Но выходило, что религия здесь существует, раз женщина так молится.

Мать донора поднялась и повернулась к сыну.

— Приедешь в Минск, сходи в царкву и свечку там поставь, — велела строго. — Скажи спасибо Господу и Богородице за то, что исцелил тебя. Понял?

Кир подтвердил кивком.

— А зараз будем спать, вставать нам рано…

* * *

Его подняли на рассвете. Мать накормила сына яичницей, зажаренной на сале, налила молока и спросила после того, как он поел:

— Як ты? Работать можаш?

«Похоже, что бесплатно здесь не кормят», — подумал Кир и жестами ответил: пока что слаб и тяжело трудиться он не сможет. Импланту нужно время, чтобы окончательно прижиться в голове. Хотя бы пару дней.

— Тады гуляй, — вздохнула мать. — Тут бульбу надо б подкучить, но пачакае[4]. Пилу наточишь? Скоро дровы привязуць, пилить их надо.

Кир подтвердил, что постарается.

— За курами гляди, — велела мать. — Залезуць в огород, павыдзираюць огурцы и помидоры. В обед им дашь зерна — стоит в мешке в кладовке. Там миска, одной им хопить. Кабана я накормила, корову выгнала пастись, сама приду нескоро. Сегодня — бураки, а там барозды длинные, пока окучишь…

На том расстались. Воспользовавшись памятью донора (она не вся, но потихоньку возвращалась), Кир заглянул в сарай напротив дома, где обнаружил небольшую мастерскую: верстак и инструменты — в ящике и на стенах, развешенные на гвоздях. От донора он знал, что все это принадлежало отцу Чернухи, колхозному механизатору, который умер год тому от рака легких — курил Василий много. Здесь Кир нашел двуручную пилу, а после, покопавшись в ящике, — слегка заржавленный напильник на деревянной ручке. Системник подсказал: нужна еще разводка — нехитрый инструмент, которым отгибают зубья в стороны, чтобы пила легко ходила в дереве. Разводку он нашел и выбрался во двор, где сел на табуретку, которую принес из дома, и занялся работой. Пил раньше не точил, но процесс легко освоил — он все же инженер. Зажав пилу между колен, он шоркал по металлу напильником, в два-три движения придавая зубьям остроту. Светило солнце, по двору бродили куры, которые вначале потолкались рядом, но, поняв, что еды им не отвалят, разбрелись по сторонам. Клевали травку, копались у забора, а Кир точил пилу. Покончив с этим, отложил напильник и взял разводку. Очень скоро пила была готова для работы, и Кир отнес ее в сарай. Окинул его взглядом и обнаружил в углу велосипед. Они имелись в Обитаемых мирах — использовались для катания на свежем в воздухе и на спортивных состязаниях. Кир вытащил велосипед во двор и осмотрел. Обод переднего колеса был похож на цифру «8» — скорей всего, что им куда-то врезались. Приподняв велосипед, Кир покрутил педали. Так, скрип в узле и тормоз не работает. Скорей всего из-за него седок и угодил на велосипеде в яму…

Найдя в сарае нужный инструмент, Кир занялся ремонтом. Сняв колесо с восьмеркой, перетянул в нем спицы — одни закручивая, а другие ослабляя. Восьмерка выправилась — пускай не идеально, но ездить можно. С колесом он провозился до полудня. Сходил, поел так полюбившейся ему картошки с кислым молоком, прогнал из огорода кур — они, использовав момент, подрылись под забором и уже бродили между грядок. Взяв хворостину, Кир вернул пернатых во двор и заложил проделанный проход доской, после чего вновь занялся велосипедом. Работал с удовольствием — любил возиться с механизмами, тем более что этот примитивный и починить его труда не составляло. Разобрав каретку, он вычистил ее от старой смазки, добавил свежей, заменил подшипники (они нашлись в сарае) и разобрался с тормозом. Отрегулировал седло и подкачал колеса. Выкатив велосипед на улицу, он не спеша поехал вдоль домов. Педали вращались без усилий, каретка не скрипела, а тормоз схватывал мгновенно. Доехав до опушки, Кир развернулся и покатил обратно.

У дома посреди деревни он увидел несколько мальчишек разных возрастов — от самых маленьких до подростков. Они стояли у забора, во все глаза глядя на приближавшегося на велосипеде Кира.

— Глядзи, глухи катается! — воскликнул вдруг один из старших. — Семеновны сынок. Вчера приехав, бабушка сказала. Яна в окно его заметила.

— Ён, правда, что глухи? — спросил его второй.

— Да як тетеря, — заверил первый. — Ты можешь крикнуть, што захочешь, он не услышит.

Второй воспринял это, как руководство к действию, и завопил:

— Глухи казел! Тетеря!

Мальчишки засмеялись. Кир к тому времени уже проехал мимо — кричали ему в спину, но отреагировал мгновенно. Он рос в детдоме и прекрасно знал, что стоит только раз спустить такое, потом прохода не дадут — задразнят. Он развернулся и помчался на обидчиков.

Мальчишки порскнули по сторонам. Один перескочил через забор, второй последовал его примеру, но зацепился за штакетину рубашкой, повиснув на заборе как сопля. Кир слез с велосипеда, прислонил его к забору и снял огольца со штакетины, поставив на ноги перед собой.

— Не бейте! Я не буду больше, — заверещал его обидчик.

Кир показал ему кулак и шлепнул пальцами по губам — не больно, только для острастки. После чего сел на седло велосипеда и покатил к себе.

К вечеру вернулась мать. Кир в это время совершенствовал забор, чтобы его не подрывали куры. Найдя обрезки досок, вкапывал их в землю под оградой. Зайдя во двор, мать тут же подошла к нему.

— Ты что это устроил, Костик? Ивановна сказала, што внука ее бил.

«Не бил, а шлепнул по губам, — ответил Кир на языке немых. — Дразнился. Кричал, что я глухой козел».

— Вот сучка! — разозлилась мать. — Сама дурная, и внук яе такой же. Ну, я ёй!.. Казали, ты на велосипеде ездив. Што, пачынил?

Кивнув, Кир указал на велосипед, стоявший у сарая. Мать подошла к нему и, взгромоздившись на седло, проехала до дома и обратно.

— Як добра едзе! — сообщила, улыбаясь. — Седло мне только опусти, а то сядеть не добра ёмка.[5] Паеду завтра на работу. А то исци пять километров долга, стамляюся.[6]

Кир взял ключи в сарае и быстро подогнал седло до нужной высоты.

— Яки ты спрытны[7], — оценила мать. — Совсем как батька. Не знала, што умеешь.

«Я техник, — показал руками Кир. — Меня учили».

— И слава богу, — мать перекрестилась. — Пайдзем вячераць[8]…

За ужином она вернулась к происшествию с мальчишками.

— НавЕзли внуков к бабкам, — сказала с осуждением. — Не знаюць, чым заняться и гойсаюць па улице. Дык лучше б в ягоды сходили! Чарники — столько! И сами бы паели и государству б сдали. Па восемьдесят копеек за килограмм дают заготовители. Зарабили б на конфеты.

Кир удивился. Оказывается, что здесь не только можно бесплатно собирать дары лесов, но еще и продавать их государству. В Республике такое невозможно. Леса там частные, а в редких государственных следят, чтоб ничего не брали.

«А можно мне сходить в чернику?» — спросил у матери.

— Сходи, — она кивнула. — Малой ты добра брал грибы и ягоды. Я завтра соберу тебя для леса.

Сказала — сделала. Утром мать облачила сына в сапоги, надела кепку и подвязала спереди ведерко на веревке. Еще одно большое, эмалированное, с крышкой, вложила в покрывало, завернула и, завязав его концы узлом, закинула на спину сыну так, чтоб узел оказался на груди. Кир догадался, что сначала он набирает ягоды в ведерко, висевшее на животе, когда оно наполнится, пересыпает их в большое и продолжает дальше. Он сомневался, что ему удастся собрать черники много, но попробовать хотелось — в той жизни ягод он не собирал.

— Идзи к болоту, — подсказала мать. — Возле деревни все повыбрали, а там чарники много. Возьми с собою палку. Там змеи ёсть, поэтому туда хадзиць — баяцца. Вороши перед собой чарничник, яны и уползуць. Змея баицца чалавека и не укусиць, если не наступишь.

И Кир отправился. Память донора сказала, где это болото. Не слишком далеко — примерно с километр по лесной дороге от околицы деревни. Шагая, Кир пытался говорить — понадобится в будущем, не объяснять ведь со всеми жестами? Немые знают их, а остальные люди? Пока что получалось плохо — язык не слушался. Слова не выговаривались, и выходило сплошь мычание.

Его никто не слышал — безлюдный лес стоял обочь дороги. Светило солнце. Пробиваясь через кроны, оно пятнало светом мокрую траву на полоске посреди колеи — роса еще не высохла. Пахло хвоей и смолой. Вдыхая этот воздух, Кир думал, что ему необыкновенно повезло очнуться в этом мире. Здесь все так просто и понятно, прекрасная природа и натуральная еда. Как хорошо, что бот оказался в Солнечной системе. Республика сюда не доберется… А если, да? Что ожидает жителей Земли? Разбомбленные города, оккупационные войска на территории и принудительный труд для аборигенов. А он один из них. На колонизированных Республикой планетах аборигенам приходилось туго. Кир на мгновение похолодел, но собрался и прогнал из головы открывшуюся перспективу. Весьма сомнительную. Вероятность появления здесь флота из Республики ничтожная, какие бы системник не вычислял проценты. Она разгромлена империей, и ей не до экспансии в чужих мирах, тем более, что очень отдаленных…

Он не заметил, как добрался до болота. Свернув с дороги влево, встал и замычал от удивления. Мать не ошиблась — здесь черники было много. Ну, просто очень. Сплошной ковер из невысоких кустиков по колено осыпан ягодами, крупными и сине-черными. Кир снял с плеча ведро, завернутое в покрывало (мать называла это 'ношкой) и положил его на землю. Затем он наклонился и, сорвав немного ягод, забросил в рот. Какие сладкие и ароматные! Забыв о всем, Кир стал рвать и есть чернику, пока не понял — больше даже ягодки не съест. Тогда он начал собирать в ее ведерко и не заметил, как оно наполнилось. Вернувшись к ношке, Кир пересыпал ягоды в ведро большое, после чего продолжил сбор. Со временем наловчился: приподымая ветку кустика, он пропускал ее между расставленными пальцами и, набирая горсть, ссыпал чернику в малое ведерко. Ладони стали сине-черными от сока ягод, но Кир лишь только улыбнулся. Увлекшись, он, согнувшись, передвигался по черничнику, как вдруг услышал громкое шипение. Кир поднял голову. На пне перед его лицом, свернувшись и приподняв на тонком теле голову, смотрела на него змея. Из раскрытой пасти высовывался раздвоенный язык. Змея шипела и, похоже, злилась.

От неожиданности Кир шлепнулся на задницу, рассыпав из ведерка ягоды. Когда же вновь взглянул на пень, змеи там не было — скрылась. Дурак! Ведь мать советовала быть осторожным у болота, а он увлекся. Сходив к дороге, Кир подобрал сухую ветку, очистил от сучков и прежде, чем согнуться над черничником, стал ворошить его перед собой. Змей больше он не видел…

Через полтора часа наполнилось ведро эмалированное — Кир специально засекал. Часы у донора имелись, а как здесь определяют время, он изучил, болтаясь в боте на орбите. Немного удивился, что в часе шестьдесят минут, не сто. Системник объяснил, что это дань традиции, когда-то люди использовали шестидесятеричную систему исчисления, которая осталась лишь для измерения углов и времени. Наполнив еще малое ведерко, Кир зашагал к деревне. Зайдя во двор, задумался. Он не устал и мог собрать еще немало ягод, тем более, ему понравилось. Вдобавок и полезно. Такая мелкая работа неплохо тренирует пальцы рук, что пригодится в будущей работе. Зубные техники имеют дело с мелкими объектами. И денег заработает.

У сарая он увидел бочку, наполненную до краев водой. Сегодня мать обмолвилась, что в ней солила огурцы. Когда они закончились, налила воду, чтобы клепки не рассохлись. Кир опрокинул бочку, опорожнив ее от застоявшейся воды, взял ведра и сходил к колодцу. Принес воды и вымыл бочку изнутри. Затащив ее в сарай, чтобы не грело солнце, он пересыпал в нее ягоды. Они заполнили ее на четверть — пожалуй, даже меньше. Емкость бочки примерно сотня литров, как понял Кир. В большом ведре — 12, а в малом — два. Чтобы наполнить бочку до краев, придется потрудиться. И он отправился к болоту.

За день ходил туда три раза. Прервался на обед, немного отдохнул и вновь пошел. Когда вернулась с поля мать, показал ей наполненную до половины бочку.

— Што, столько сам набрав? — мать изумилась. — Руками? Дык што я спрашиваю, руки чорные. И рот… Ел там чарницы?

Кир подтвердил кивком.

— Не так их надо есть, — сказала женщина. — Забыл?

Мать набрала черники в миску, залила молоком и дала сыну ложку с ломтем хлеба.

— Ешь!

Кир зачерпнул и бросил ложку в рот. Прожевал — невероятно вкусно! Ягоды со свежим молоком буквально таяли во рту. Он не заметил, как миска опустела.

— Перекусил? — спросила мать. — Добра. А я пока што суп сварю…

Пока она возилась у плиты (та запитывалась от баллона с газом), Кир осмотрелся в доме — как-то раньше не собрался, все мельком, мельком. Три комнаты, большая печь, занимавшая примерно процентов двадцать площади пространства. В зале — телевизор и диван, в столовой — холодильник. Не новые, заметно, а телевизор черно-белый. Не богато. Так откуда деньги? Мать — полевод в колхозе, зарплата небольшая. Пока был жив отец, еще неплохо жили, но после его смерти стало плохо. Нет, мать не бедствует: корова, куры и кабан, своя картошка, огурцы с капустой, но денег мало. Как и у сына, впрочем. Перед получением диплома Чернухе выдали подъемные, как молодому специалисту. Одну стипендию — 35 рублей, но те почти закончились. Обучаясь в медучилище, Чернуха жил в студенческом общежитии, за которое платил копейки. Стипендия (им, инвалидам, ее платили всем, неважно, как учились), мать присылала денег — на еду хватало. Но после получения диплома из общежития пришлось уйти. Снял угол у пенсионерки, причем, в буквальном смысле угол. В однокомнатной квартире хозяйка выделила ему койку за ширмой. Хозяйка оказалась дальней родственницей: ее покойный муж — двоюродный дядя матери. Нет, одолжения она не делала — сдавала прежде этот угол и другим — 15 рублей в месяц, но прежний квартирант уехал поступать в Москву, освободив жилплощадь, тут подвернулся Константин. Люция Мечиславовна сдавала угол исключительно парням, причем, интеллигентным, то есть образованным или студентам вузов. Чернуха по критерию прошел и поселился в однокомнатной квартире, заплатив вперед за месяц. Кир знал, что донор собирался попросить у матери денег, но самому ему претило. Просить он не любил, а тут возможность заработать…

Назавтра он опять пошел к болоту, но, возвращаясь, встретил на дороге двух незнакомых молодых мужчин. Небритые, какие-то помятые, в расхристанной одежде, они, похоже, ждали именно его, поскольку сразу преградили путь.

— Вот что, глухи, — сказал один и сплюнул на дорогу. — Тут наши ягоды растуць, и брать их всяким там приблудам забаронено.[9] Здымай! — он указал на ношку. — Все гэта наше.

От неожиданности Кир опешил, но только на мгновение. Пожав плечами, он снял ношку и поставил на дорогу, затем спокойно отвязал ведерко с живота — там тоже были ягоды. Грабители заухмылялись, но ненадолго. Шагнув вперед, Кир засадил ногой ближайшему в промежность, второму — кулаком пониже мечевидного отростка. Когда второй согнулся, добавил кулаком по шее. Кир рос в детдоме, и драться научился рано. Потом военное училище и десять лет в десантниках. А там не важно кто ты — медик или штурмовик, сражаться должен наравне со всеми. Понятно, что потом он стал пенсионером, а после заселился в молодое тело, но навык, как известно, не пропьешь — так говорили на Земле. Пусть он и трезвенник…

Грабители упали на дорогу, застонав. Кир пнул каждого по разу — с размаху, не жалея, затем принес ведерко с ягодами и высыпал немного перед каждым. Схватив за волосы ближайшего грабителя, стал тыкать его носом в ягоды. Сочтя достаточным, перешел к другому и повторил.

— Ч-ч-черники з-з-захотелось? — мычал при этом. — Ж-ж-жрите!

Мычание его было едва понятным, но грабители прониклись.

— Пацан, прости! — взмолился тот, который и затеял разговор. — Рамсы попутали, не будзем больше.

Кир сплюнул и, отвесив лежавшим на дороге по пинку, закинул ношку на плечо и подобрал ведерко, после чего отправился в деревню. Вечером он рассказал о стычке матери.

— Банцеи это, — возмутилась женщина. — Фамилия у них такая — Банцей, сюда недавно переехали. Эти двое братьев — тюремщики, зерно украли на току, за что и посадили. Недавно воротились. Нигде не робяцть, тольки исчуць, где бы выпить. Забрали б ягоды, сдали бы заготовителю, купили бы чернила и напились. Ну, я им! Участковому пожалуюсь. Совсем мозги пропили — своих же грабить! Но сначала мати их скажу…

Она ушла, но вскорости вернулась с незнакомой Киру женщиной — высокой и худой.

— Ивановна просит нас не жаловаться участковому, — сказала сыну. — Ведь посадят дурней! Взамен они попилят дровы нам. Як ты, согласен?

Подумав, Кир кивнул.

— Спасибо, — обрадовалась мать «тюремщиков». — Не сомневайтесь — отработают.

Кир сомневался, но ошибся. Спустя два дня им привезли дрова, сгрузив стволы деревьев возле дома. Явились сыновья Ивановны. Кир им вручил пилу, «тюремщики» за несколько часов все попилили и даже покололи чурки. Работали старательно, испуганно косясь на Кира. Когда они закончили, Кир дал им сала, хлеба и бутылку самогонки — так наказала мать. «Тюремщики» ушли довольные. Киру осталось только отнести поленья в сарай и сложить их там. Но перед этим к ним в деревню наведался заготовитель на машине и выкупил его чернику в бочке. Дал Киру семьдесят рублей с копейками. Кир предложил их матери, но та только руками замахала:

— Ты собирав, твои и гроши.

Заканчивался отпуск. Кир сделал все, о чем просила мать. Окучил ей картошку, починил забор и даже вычистил трубу от сажи, взобравшись на конек их дома по длинной лестнице. После чего он долго отмывался в бане. У семьи она имелась — отец успел поставить. За это время он постепенно свыкся, что у него есть мать по имени Анастасия и зовут его не Кир, а Константин. Ему все нравилось: и молодое тело, и то, что он не одинок, неторопливость местной жизни и окружавшие его простые люди. Прощаясь, мать протянула ему сто рублей:

— Возьми, там, в Минске, все за деньги.

— Н-н-нет, мама, — покачал он головой. Кир уже немного говорил — пусть сильно заикаясь и не совсем разборчиво, но все-таки понятно. Для этого он слушал радио и телевизор и повторял за диктором слова. Неважно получалось, но пока хоть так. — Т-т-тебе н-н-нужнее.

— Бери! — сказала мать. — Зачем мне гроши? Здесь все свое — есть молоко, картошка, яйца. Кабанчика забьем — и будет сало с мясом. Купи себе одежи, а то один костюм и две рубашки.

— С-с-спасибо, мама, — Кир решил не спорить, и деньги взял. — Н-н-начну р-р-работать, б-б-буду п-п-помогать т-т-тебе.

— Яки сын у мяне! — заулыбалась мать. — Другие тольки грошы тянуть ад батьков. Иди уж, помогальщик!

Они обнялись. Кир подхватил нагруженную мамой сумку и пошел в соседнюю деревню. Автобус останавливался там. Сначала он доедет до райцентра, а оттуда — в Минск…

[1] Маланка — молния (бел.)

[2] Чакай, я зараз — жди, я сейчас (бел.)

[3] Чуешь — слышишь (бел.)

[4] Пачакае — подождет (бел.)

[5] Не добра ёмка — неудобно (бел.)

[6] Стамляюся — устаю (бел.)

[7] Спрытны — здесь умелый, ловкий (бел.)

[8] Вячераць — ужинать (бел.)

[9] Забароненено — запрещено (бел.)

Глава 3

3.

С Центрального вокзала до нужной остановки Кир доехал на троллейбусе. Вышел и зашагал по тротуару вдоль улицы Васнецова. По обеим сторонам ее тянулись невысокие дома в пять этажей, построенные из панелей. Возле них росли деревья — районы здесь озеленяли, а перед домами жильцы разбили цветники. Киру это нравилось. На Агорне, в районе, где он прежде жил, деревьев не высаживали — их нужно поливать, а вода дорогая. Поэтому там было голо, пыльно, жарко, но лучшего жилья для отставника республиканской армии у государства не нашлось.

… Хозяйка оказалась дома. Люция Мечиславовна, услышав звук открываемой двери, встретила его в прихожей.

— Приехал? — затрещала старушка, едва Кир переступил порог. — Ну, как там Настя? Здорова? Как жизнь в деревне? Ходил в грибы и ягоды?

Кир с удивлением смотрел на бойкую пенсионерку. Невысокая, худенькая, она, похоже, радовалась возвращению квартиранта. Ответ она не ожидала — что взять с глухого, а жестовый язык, похоже, что не знала. Болтала просто так. Но Кир вдруг неожиданно ответил:

— Н-н-нормально д-д-дома.

— Вы говорите? — хозяйка изумилась.

— И с-с-слышу.

— Но как?

— М-м-молнией ударило. П-п-после ч-ч-чего с-с-стал с-с-слышать.

— Не может быть!

Кир расстегнул рубашку и показал рисунок на груди. Тот поблек и потерял багрово-красный цвет, став розовато-фиолетовым, но виделся отчетливо.

— Матка Боска! Да вас могло убить! — воскликнула Люция Мечиславовна, всплеснув руками.

Он лишь пожал плечами: дескать, пытались, но не вышло.

— Вам следует поставить свечку в храме и помолиться Пану Езусу, — заключила Люция Мечиславовна. — И Божьей Матери, конечно. Она спасла вас. Вот в воскресенье и поедем. Не возражаете?

Поколебавшись, Кир кивнул — с хозяйкой спорить не хотелось. И мать наказывала в храм сходить.

— Очень хорошо! — старушка искренне воодушевилась. — Еще вы представляете научный интерес, вас нужно показать специалистам. Я договорюсь. Вы помните, где я работала?

Кир молча закивал. Как подсказала память донора, Люция Мечиславовна до выхода на пенсию трудилась секретаршей у министра здравоохранения БССР. Не удивительно, что она договорится об обследовании. Вот только нужно это Киру? Пожалуй, да. Пусть зафиксируют его легенду в документах. Кир не боялся, что медики с Земли найдут его имплант. Даже если просветят голову рентгеном, то не заметят. Имплант не из металла, материал его нельзя увидеть в икс-лучах. Другие методы обнаружения на Земле пока что неизвестны.

Сняв обувь, Кир занес сумку в маленькую кухоньку, где стал выкладывать на стол гостинцы — мать наказала передать хозяйке. Отжатый в марле творог, сметана в поллитровой банке, завернутое в марлю масло.

— В-в-вам, — сообщил, придвинув угощение старушке. — От м-м-мамы.

— Какая прелесть! — восхитилась Люция Станиславовна. — Творожок, сметанка, маслице… Все свойское, конечно, от своей коровки?

Он подтвердил кивком.

— Ох, сырников наделаю! — воскликнула хозяйка. — Я сырники люблю. Особенно, когда на маслице из свеженького творожка.

А Кир тем временем выкладывал на выделенную ему полку в холодильнике провизию, которую ему собрала мать — все то же масло, сало, яйца в картонной упаковке (мать где-то раздобыла — упаковку, а не яйца, разумеется).

— Яички тоже свойские, — прокомментировала наблюдавшая за ним старушка. — Не возражаете, если возьму у вас хотя бы парочку? От курочек в деревне яички вкусные, не то, что магазинные. Желтки оранжевые, а не бледные как в яйцах с птицефабрики.

— Б-б-берите, — согласился Кир.

Покончив с выкладкой продуктов, он взял матерчатую сумку с ручками из бельевой веревки и двинулся в ближайший продуктовый магазин. Тот назывался «Гастроном». Купил там хлеб, батон, вареной колбасы, кусочек сыра и пельмени в картонной пачке. Еще взял чай и сахар. Пока что хватит. Неподалеку есть отличная столовая на улице Народной, там дешево и вкусно кормят.[1] Кир не умел готовить и сомневался, что когда-нибудь научится. На Агорне он покупал готовую еду, которую разогревал и употреблял по назначению. Но в здешних магазинах нет такой, а есть сырое мясо, не считая колбасы и сала, и прочие продукты для варки с жаркой дома. Еще имеются полуфабрикаты, которые, опять-таки, нужно варить и жарить. Да ну их!

Придя в квартиру, Кир сварил себе пельменей по рецепту на коробке, заправил маслом и сметаной и съел их с удовольствием. Нет, вкусно, хотя еда довольно странная — кусочки фарша в тесте. И выглядят не аппетитно, но на вкус приятны.

Хозяйки дома не было — скорей всего отправилась к подругам, с которыми поделится сенсационной новостью о квартиранте, в которого попала молния, после чего глухонемой стал слышать. Кир видел, как старушка впечатлилась его рассказом и понял, что молчать она не будет. Скорей наоборот: хозяйку прямо распирало от желания кому-нибудь немедленно поведать о чрезвычайном происшествии. Помыв посуду, Кир решил сходить в библиотеку — она была неподалеку. Увы, но знаний от системника категорически не хватало — отсутствие сети в отсталом обществе сказывалось. Системник черпал информацию из радио и телепередач, которые он перехватывает на орбите. Но это крохи, основные знания хранятся в книгах — Кир знал это от донора. Да, неудобно постигать их так, но некуда деваться.

Но, прежде чем зайти в библиотеку, Кир наведался в парикмахерскую. Она располагалась напротив остановки, на которой вышел по пути с вокзала. Кир попросил постричь себя короче. Здесь почему-то все носили длинные прически, причем, мужчины тоже. Нет, не до плеч, конечно, но на висках и на затылке растительность заметная. Была она у донора, а Кир такого не любил, дай волю, так постригся б наголо и голову б побрил. Но в этом мире так не принято, он привлечет излишнее внимание.

— Под бокс хотите? — удивился парикмахер, когда он объяснил ему задачу.

— А это к-к-как? — поинтересовался Кир. Такой прически на развешенных на стенах фотографиях с образцами не было.

— С боков и на затылке под машинку, а сверху оставляем длинный волос, который можно зачесать назад. Если хотите, я могу вам сделать сверху «ежик», тем более что волос позволяет — он густой и жесткий.

— Д-д-давайте «ежик», — согласился Кир. На фото с образцами «ежик» был, хотя и с волосами на висках. Но он оставит только сверху.

Мастер зажужжал машинкой, а Кир тем временем рассматривал свое изображение в огромном зеркале напротив — в деревне как-то было не до этого. А что, неплохо. Лицо продолговатое, высокий лоб, каштановые волосы, большие серые глаза под темными бровями. Ресницы длинные, а нос прямой и тонкий с как будто вырезанными ноздрями. Рот небольшой, а губы пухлые, квадратный подбородок с ямочкой. Уши прижаты к голове. Суровый юноша на вид. Похож на мать и на отца одновременно — Кир видел фотографии родителей в деревне. Так получилось, что донор стал единственным ребенком в семье Анастасии и Василия. Мать как-то рассказала, что его рожала тяжело, наверное, поэтому и не беременела больше. Кир понял, что она себя считает виноватой за то, что сын глухонемой, что рос он в интернате, куда его забрали маленьким, как всех глухих с рождения детей, и виделись они не часто. Поэтому мать так радовалась, что слух к нему вернулся, а Костя работящий парень — вон сколько сделал дома в отпуске! И специальность получил хорошую — медик, а не работяга на заводе.

Отдав за стрижку 50 копеек, Кир двинулся в библиотеку. Предъявил там паспорт, заполнил карточку (у донора почерк был красивым и разборчивым), спросил, где полка с книгами по медицине. Библиотекарь отвела. Книг оказалось мало — хирургические справочники, пособия по анатомии, еще «Стоматология» Н. Н. Бажанова 1978 года выпуска.

— Ч-ч-что, это в-в-все? — спросил немало удивленный этим Кир.

— У нас обычная библиотека, а не специализированная медицинская, — услыхал в ответ. — Хотите больший выбор, ищите в Ленинской, но там не всякого записывают. Лиц с высшим образованием или студентов старших курсов институтов. А вы студент?

— З-з-зубной т-т-техник, — ответил Кир.

— Тогда возможно вас запишут в библиотеку при мединституте, — посоветовала библиотекарь. — Попробуйте.

Кир удивился: в СССР, как сообщал системник, образование считалось приоритетом в государственной политике. Оно бесплатное, к тому же для студентов есть стипендии, а тем, кто обучался на заочном или вечернем отделении, оплачивают отпуск, предоставляемый для сдачи сессии. Но в тоже время ограничен допуск к некоторым библиотекам, а нужных книг в обычных мало. Странно…[2]

Кир взял «Стоматологию», отправился домой и остаток дня провел за чтением. Штудировал внимательно. Во-первых, в стоматологии он не слишком разбирался — его ей не учили. Специализированная область знаний, а он военный медик. Во-вторых, учебник позволял понять и оценить уровень здешней медицины хотя бы в этом направлении. Читал даже за чаем. Зашедшая на кухоньку хозяйка, прочитав название учебника, одобрила:

— Приятно видеть тягу к знаниям у молодого человека, — сообщила, сев на табуретку. — До вас здесь жил Сережа, так он от книг не отрывался — готовился к поступлению в МГИМО. Даст Бог, поступит, — Люция Мечиславовна перекрестилась. Упорный парень — в третий раз пытается. Заранее в Москву поехал, чтобы на месте уточнить, как там с экзаменами и поработать с репетитором. А вы, наверное, решили продолжать образование? Пойдете в медицинский институт? Теперь, когда вы слышите, препятствий не имеется — вам справку о здоровье выдадут.

— С-с-сначала п-п-поработаю, — ответил Кир. — Т-т-там б-б-будет в-в-видно.

— И это правильно, — одобрила старушка. — Для тех, кто с медицинским стажем, льготы.

На следующий день, в субботу, Кир отправился покупать себе одежду. Хозяйка посоветовала ГУМ и ЦУМ — большие магазины, где хороший выбор. Кир побывал в обоих и испытал разочарование. Да, одежды много, но та по большей части некрасивая и дорогая. Рубашка — 7 рублей (дешевая), а брюки — 32, опять-таки недорогие. Деваться было некуда, купил он две рубашки — с длинным и коротким рукавом и брюки из вискозы с хлопком — как раз для лета, как сообщила продавец, еще сандалии из кожаных ремешков, а к ним — носки. Мужчины здесь носили большей частью черные, они и составляли основной ассортимент в специализированной секции. Кир выбрал синие, в тон к брюкам и рубашке. Расплачиваясь, он понял правоту слов матери о деньгах в Минске — оставил в кассе 70 рублей, все, что заработал на чернике.

Дома он надел обновки и полюбовался на себя в трюмо, которое имелось у хозяйки. А что, неплохо, он ожидал, что будет хуже.

— У вас хороший вкус, — одобрила хозяйка, присутствовавшая на демонстрации — ей было любопытно. — Все в тон, рубашка с брюками отлично смотрится — солидно и не пестрые, как молодежь сегодня носит. Вот завтра и наденете, когда пойдем в костел, только погладьте. Утюг вам дам.

— К-к-когда п-п-пойдем? — поинтересовался Кир.

— Вставать придется рано, — ответила хозяйка. — В Минске единственный действующий костел на Кальварийском кладбище. Он маленький, внутрь не пробиться. Но мы поедем на электричке до станции Уша. Там, в Красном, есть костел Успения Божьей Матери. Большой, всем прихожанам места хватит. К тому же вам не следует ходить в костел в столице — здесь много разных наблюдателей от коммунистов, а вы ведь комсомолец?

— Н-н-нет, — покачал он головой.

— Ах, да! — старушка хлопнула себя по лбу. — Забыла, что совсем недавно вы были глухонемым. Таких, наверно, в комсомол не брали — у тех собрания, а что неслышащим там делать? Но все равно вам нужно сторожиться. В вуз соберетесь, понадобится характеристика от комсомола — с ней проще поступить. Для этого вам придется стать членом ВЛКСМ, а верующего не возьмут. Расскажу одну историю. У моей подруги внук верующий и захотел учиться на ксендза. Есть семинария в Литве, но, чтобы поступить, нужна рекомендация от священника и справка от райкома комсомола, что ты не член ВЛКСМ. В райкоме такие справки выдавать не любят, поскольку это минус их работе — в районе верующая молодежь. Как парня отговаривали! Предлагали устроить в институт, помочь с экзаменами, с общежитием, но внук не согласился, и справку эту вырвал, пообещав пожаловаться в Москву. Такое дело…

Кир кивнул — да, странно здесь с религией. По конституции в стране свобода совести, но вера в Бога не приветствуется властью. И, спрашивается, почему? Ну, хочет человек молиться, пускай его, тем более что верующие здесь добропорядочные граждане и патриоты Родины. В прошедшую войну отважно воевали, собирали деньги на танки, самолеты. Нет, просто удивительно…

— Еще о чем я попрошу вас, Константин, — продолжила хозяйка. — Там мои подруги будут, и я скажу им, что вы мой внук. Согласны?

Кир пожал плечами и кивнул. Если старушке хочется… Он знал, что внуков у хозяйки нет. Есть внучка, да и та единственная, как мама говорила. Пускай ее…

Рано утром они отправились на вокзал, где купили билеты на электричку на Молодечно до станции Уша. В вагоне Кир наблюдал за проплывавшими в окне пейзажами. Поля, леса, деревни, дачные поселки… Дома в последних были небольшими и теснились плотно. Хозяйка объяснила, что землю под дачи выделяют скудно — четыре сотки на семью. Кир этого не понимал: почему так мало? Земли здесь просто завались. И что плохого в том, люди разбивают огороды, построят дом для отдыха? Тем более что государство декларирует: здесь все для человека? Нет, удивительная страна…

На станции Уша они с хозяйкой вышли и отправились к костелу. Тот находился почти рядом и хорошо был виден. Сложенный из желтого кирпича, храм стоял на возвышении, и от улицы к нему вела крутая лестница. Кир и хозяйка поднялись по ней и вошли в костел. Людей внутри собралось много, и тут Кир понял, что его подвел системник. Он сбросил Киру информацию о богослужениях в храмах распространенных на Земле конфессий. У католиков и протестантов прихожане сидели на скамьях со столиками для молитвенников, стояли лишь у православных. Скамьи в костеле тоже были, но оказались занятыми верующими. Как объяснила Люция Мечиславовна, для того, чтоб слушать службу сидя, нужно приходить в костел заранее. Они же с квартирантом не могли поспеть, поскольку прибыли на электричке. Скамеек в храме не хватает, поскольку власть не разрешает больше ставить. Ссылаются на правила противопожарной безопасности — мол, будет затруднена эвакуация людей. На деле создают препятствия для прихожан, поскольку не желают, чтобы в костел ходило много граждан.

Ряд со скамьями находился в центре храма, по его обеим сторонам хватало места, где уже стояли люди. Пока же Кир занялся тем, зачем сюда приехал. Он приобрел в лавочке у входа короткую, но толстую свечу в жестяном стаканчике. Отдал за это рубль, мысленно скривившись от таких расценок. Перед большой иконой в храме зажег фитиль от уже горевшей здесь свечи (их было много на стоявшем под иконой столике), поставил рядом с остальными. Неловко поклонившись, мысленно сказал: «Спасибо тебе, Богоматерь». На этом счел долг перед Всевышним выполненным, после чего пошел к хозяйке, стоявшей у бокового придела костела.

По пути разглядывал собравшихся на службу. Преобладали пожилые женщины, но молодые девушки встречались. Мужчин же наблюдалось мало. Он подошел к Люции Мечиславовне, а та вдруг подвела его нескольким старушкам, стоявшим в стороне, с которыми и поздоровалась. Кир тоже им кивнул.

— А кто это с тобой, Люция? — полюбопытствовала полная старушка в застегнутом до горла темно-сером платье.

— Внук, Константин, — ответила хозяйка. Как показалось Киру — с гордостью. — Он стоматолог в поликлинике.

— Счастливая ты, Люция, — вздохнула вопрошавшая. — Внук до костела ходит. Моих же палкой не загнать.

Другие бабушки посмотрели на Кира с интересом и, похоже, намеревались тоже кое-что спросить, но тут из боковой двери у алтаря вышли служки в белых одеяниях во главе с ксендзом, одетом в ризу золотого цвета. Все в храме повернулись к алтарю и замерли — и Кир с хозяйкой тоже. Люция Мечиславовна внезапно покопалась в сумке и протянула «внуку» сложенную газету.

— З-з-зачем? — спросил он шепотом.

— Во время службы придется на колени встать, — тихонько объяснила «Бабушка». — Подстелете под брюки на пол.

Кир мысленно выругался: ах, задница арахнида! Заранее нельзя было сказать? Да он бы коврик прикроватный взял. Пол в храме каменный, стоять на нем коленями…

Тем временем служба началась. Вел ее ксендз — мужчина средних лет, с лицом одутловатым и, вдобавок, нездорово красным. «Артериальное давление высокое, — поставил Кир диагноз. — Ест много жирного, еще, возможно, пьет». В происходящем он ничего не понимал и слушал невнимательно. Ксендз говорил по-русски, но с акцентом, и Кир сообразил, что он не местный. Наверно, из Литвы. По словам хозяйки, там с храмами ситуация получше, вон даже семинария имеется.

Потом все стали опускаться на колени, Кир расстелил перед собой газету и тоже встал. Торчать, как дерево, среди коленопреклоненных смотрелось вызовом. Если не хочешь быть как все, зачем сюда пришел? И это оказалось неприятно — стоять суставами на камне. Да, что там — больно! Чтобы отвлечься, он стал разглядывать коленопреклоненных прихожан. Увидел чуть в сторонке девушку — красивую и молодую. Под ее коленями имелась продолговатая подушечка — как раз для этой цели предназначена. Готовилась красавица… В руках она держала маленькую книжечку; раскрыв ее, читала что-то, шевеля губами. Молилась, наверное.

«С такой бы познакомиться», — подумал Кир невольно. Мужчине женщина нужна — хотя бы чтоб унять гормоны. Неплохо бы решить проблему, желательно — с такой красавицей. Его предшественник в теле контактов с женщинами не имел — стеснительным был парень. К тому ж глухонемой, а им с обычной девушкой свести знакомство трудно, если вообще возможно. Глухонемые есть и среди женщин, но их гораздо меньше, чем мужчин. В специальной группе медучилища, в которой обучался донор, девушки имелись, но всем их не хватало, и Константин Чернуха ни с одной из них не подружился.

Тем временем служба продолжалась. Прихожане поднялись с колен, но через небольшое время снова встали — к счастью, в последний раз. А вскорости месса («имша» по-местному) и закончилась. Ксендз обратился к прихожанам с проповедью. Он рассказал о женщине, которая возроптала на Всевышнего, после того как умерла ее маленькая дочь.

— Мне говорит, как это Бог позволил? — возмущался ксендз. — А может его даже нет на небе. Пан Езус есть! — ксендз повысил голос. — Он знает о нас все — сейчас и в будущем. Быть может эта девочка, вырастя большой, стала б проституткой. Легко было б матери знать это? Бог ей помог, забрав невинное дитя, которое теперь при ангелах на небе. Нельзя роптать на Бога, он лучше знает, что нам нужно…

«Ну, аргументы так себе», — подумал Кир, но возражать, естественно, не стал. Ксендз завершил свой спич, и прихожане потянулись к выходу. Пошли и Кир с хозяйкой. У двери многие из выходящих совали деньги в урну для пожертвований, как заметил Кир, рублевые бумажки. Он жертвовать не стал — достаточно им за свечу.

Они спустились вниз по длинной лестнице. Пока шла служба, солнце выбралось почти в зенит и жарило прилично. Кир был в одной рубашке, но взмок почти что сразу. Толпа из верующих растекалась по поселку, вот и старушки, что здоровались с хозяйкой, повернули влево. Внезапно та из них, что была в темно-сером платье, покачнулась и начала оседать, а после рухнула на землю навзничь.

Кир действовал на рефлексах, вбитых долгой службой в армии. Да, в небе дрон, с ним — медицинский робот в грузовом отсеке (дрон следовал за Киром всюду, куда бы тот не направлялся), но засветить его среди толпы аборигенов… Кир все же врач, лечил людей, когда тех роботов в помине не было… Мгновенно подбежав к упавшей, он наклонился и поднял ей веко. Зрачка не видно — без сознания. Он положил на ладонь на шею женщины — пульс редкий, нитевидный. Скорей всего, что тепловой удар или такой же от излучения звезды на небе. Неважно что — они по клинике не слишком различаются. На Агорне с подобным он не раз встречался и знал, что делать. Он поднял голову — вокруг толпились люди.

— В-воды! С-скорей! — велел им Кир, не обратив внимания на то, что меньше заикается. Сам, расстегнув на женщине у горла платье, стал растирать ей щеки, шею, но это лишь для вида. На самом деле воздействовал на точки тела, стимулирующие приток крови к голове. Уверенности не было, что они такие же, как и у жителей в Обитаемых мирах, но что-то делать было нужно. Причиной обморока обычно служит недостаток питания мозга — кислородом, глюкозой и всем, но все это доставляет кровь. Принесли воды. Немолодой мужчина налил ее из уличной колонки прямо в кепку. Кир зачерпнул ладонью влагу и смочил ей лицо, грудь, шею женщины. Она зашевелилась и подняла веки.

— Где я? — прошептала еле слышно. — Что со мной?

— Обморок, ж-жара, — ответил Кир и глянул на мужчину с кепкой, с которой капала вода. — П-помогите. Н-нам н-нужно отвести т-туда, — он указал на дерево, растущее на обочине. — Т-там т-тень.

Мужчина вылил воду на дорогу и, нахлобучив промокший головной убор на темя, склонился над сомлевшей. Вдвоем они подняли женщину с дороги и отвели под дерево, где усадили на траву, прислонив спиной к стволу. Кир наклонился к пациентке. Так, уже спокойно дышит, а кожа на лице уже не бледно-серая. Старушке явно лучше.

— Ее б-бы отвезти в-в б-больницу, — сказал мужчине, который все еще топтался рядом. — Или х-хотя б д-домой, д-дать к-крепкого и с-сладкого ч-чая.

— Сейчас найду машину, — кивнул помощник и куда-то убежал. Тем временем хозяйка и подруги пострадавшей от удара подошли поближе. За ними потянулись и другие — возле упавшей собралась немалая толпа.

— Что там с Юзефой? — спросила Кира квартирная хозяйка.

— Ей л-лучше, — он пожал плечами. — Н-но н-нужно п-показать в-врачу.

— Отвезем, — заверила подруга пострадавшей и указала на дорогу. — Вон и машина подкатила.

Там и вправду стоял кургузый, небольшой автомобиль с зеленым кузовом. Похоже «запорожец» — так здесь звали подобные машинки. К Киру подошел давешний помощник, а с ним — водитель, мужчина лет пятидесяти. Вдвоем они подняли пострадавшую на ноги и под руки отвели к автомобилю, где усадили сзади. Кир следовал за ними, чтобы помочь, если старушка вновь грохнется в обморок. Но этого не случилось, и бабушку спокойно увезли. К Киру подошла хозяйка.

— Идемте, Константин, — сказала громко. — Наша электричка скоро. Вы только брюки отряхните — испачкались в пыли.

Он подчинился, сбив ладонью пыль с колен. Люция Мечиславовна взяла его под руку, и они отправились на станцию. Там, на платформе, уже толпились пассажиры. Подкатила электричка. Они с хозяйкой забрались в вагон, там сели у окна — мест хватало. Закрылись двери, и состав повез их прочь от станции Уша.

— Скажите, Константин, — спросила вдруг Люция Мечиславовна. — Юзефа чуть не умерла?

— Д-да, — согласился Кир, подумав. Могло случиться и такое. — Она н-немолода, а т-тут т-такое с-солнце…

«На Агорне мы не ходили с непокрытой головой, — добавил мысленно. — Еще у каждого была бутылочка с водой, неприкосновенный запас. Там запросто грозило обезвоживание. А если рухнешь в обморок, тебя польют этой водой, напоят ей — свою расходовать не станут».

Люция Мечиславовна в ответ вздохнула и больше спрашивать не стала. В молчании они приехали в столицу, там сели на троллейбус и добрались до улицы Васнецова. Шли тоже молча, рядом, но не под ручку, как к станции в Уше. И это было необычно — хозяйка поболтать любила. Лишь в квартире она спросила Кира:

— У вас там вроде сало было? Нарежьте нам немножко. И хлеба…

Кир молча подчинился. Сало с хлебом разместилось на тарелке. Люция Мечиславовна тем временем порылась в нижнем ящике буфета и извлекла бутылку водки — початую, как Кир заметил. Поставила два маленьких стаканчика — граненых, из прозрачного стекла, наполнила их до краев.

— Выпьем за Юзефу, — сказала, сев на табуретку. — Чтобы скорей поправилась.

Кир тоже сел и взял стаканчик. Чокнувшись, хозяйка лихо опрокинула свой в рот и закусила салом с хлебом. Кир последовал ее примеру и скривился: водка была теплой и отдавала спиртом. Нет, это не каньяс, который выпил на орбите. С тех как очутился в новом теле, спиртного он еще не пробовал.

— Закусывайте! — поощрила квартиранта Люция Мечиславовна. — Под сало водка — это то, что нужно.

Кир бросил ломтик в рот и зажевал кусочком хлеба. Хм, не плохо. Спирт оттенил вкус жирного соленого свиного мяса. Раньше Кир не понимал, зачем его так заготавливают, и неохотно ел в деревне. И брать в Минск не хотел — мать навязала. Сказала: сало — настоящая еда, после него проголодаешься не скоро.

Хозяйка вновь наполнила стаканчики, разлив остатки водки из бутылки.

— М-м-мне з-з-завтра н-н-на р-р-работу, — Кир попытался отказаться.

— К утру вы протрезвитесь, — возразила Люция Мечиславовна. — Каких-то двести грамм для крепкого мужчины…

Они вновь выпили и закусили. Хозяйка вдруг промолвила:

— Юзефа моя давняя подруга, в войну с ней познакомились. Они с отцом возили к нам продукты в лес. Нам, в партизанах, было голодно, они и помогали. Рисковали жизнью — узнали б немцы, расстреляли. Бог миловал, — она перекрестилась всей ладонью, как принято у католиков.

— В-вы в-воевали? — удивился Кир.

— Какое там! — хозяйка отмахнулась. — Стирала партизанам, да еще еду варила. Партизанская жена, нас там таких хватало. А муж мой был врачом в отряде. После войны работал в клинике, а я там — секретаршей главного врача. Я образованная была — 10 классов закончила перед войной. У многих было всего семь. Со временем наш главный врач стал заместителем министра, когда назначили, забрал меня с собой. А там и до министра вырос…

Она немного помолчала, затем продолжила:

— Если бы Юзефа умерла, то попала бы в рай. Она сегодня исповедалась и причастилась. Возможно, это было б правильно, но я безмерно рада тому, что вы ее спасли. Да еще так ловко и уверенно! Вас этому учили?

— Д-да, — ответил Кир, соврав. От донора он знал, что их учили всего лишь оказанию первичной медицинской помощи. Забинтовать, жгут наложить, конечность зафиксировать сломанную. А если кто-то потерял сознание, то дать понюхать нашатырный спирт.

— Учат многих, — не успокоилась хозяйка. — Вы действовали хладнокровно и уверенно. Вы прирожденный врач, вам надобно учиться дальше. Зачем вам эти зубы? Ваше призвание — спасать людей.

— П-подумаю, — ответил Кир. Старушка явно захмелела, и спорить с ней — себе дороже. На этом их разговор и завершился. Хозяйка пошла спать, а Кир сварил себе пельменей, поел и тоже лег. Сегодня встали рано, и он не выспался. К тому же водки выпил. А завтра на работу…

[1] Удивительно, но эта столовая работает и в наше время. Почти что 60 лет с открытия. И кормят так же вкусно и недорого.

[2] Причиной этих ограничений была невозможность обслужить большое число читателей — библиотеки в СССР были популярны. И книг не хватало.

Глава 4

4.

На работу Кир отправился пешком. От дома, где он жил, до поликлиники, куда его распределили из училища, всего лишь пара километров. Лезть в переполненный троллейбус не хотелось, а ходьба полезна для зубного техника — работа у него сидячая. Пройдя по улице Плеханова, он миновал большой пустырь с бегущим посреди его ручьем и выбрался к проспекту Рокоссовского. Пересек его по переходу, повернул налево и двинулся вдоль жилой застройки. По одной стороне проспекта стояли серые пятиэтажки, похожие на ту, в которой он снимал свой угол, на другой же возвышались девятиэтажные строения — куда длинней и с лоджиями вместо балконов, как у пятиэтажек. Дойдя к кинотеатру с названием «Салют», Кир повернул направо и по тротуару вдоль проезда дошагал до поликлиники, в которой и располагалось стоматологическое отделение. Ключ от раздевалки у него имелся. Достав из выделенного ему шкафчика белый халат, надел его поверх рубашки. Бросил взгляд на циферблат часов — до восьми осталось ровно пять минут. Он вовремя.

Покинув раздевалку, Кир прошагал по коридору и толкнул дверь с табличкой «Зуботехническая лаборатория »№ 1′. Встав за порогом, осмотрелся. Большая комната с десятком расставленных в несколько рядов столов. Столешницы пластмассовые со вставкой посредине из нержавейки, снизу — тумбы, у дальней стороны столешниц — полки. Есть выдвижные ящики и вытяжки для пыли и химических паров. Стул возле каждого стола. Его рабочее место посередине в том ряду, что справа.

Кир не остался незамеченным — с десяток любопытных глаз уставились на молодого техника. Кир им кивнул и двинулся к своему столу. Там, сев, стал открывать ключами ящики и тумбы. Их выдали ему еще до отпуска вместе с инструментами.

— Гляди, глухой явился, — послышалось за спиной. — Ну, будет тут теперь мычать.

Кир встал и оглянулся. Мужчина лет двадцати пяти смотрел на него и нагло ухмылялся. Другие техники прятали улыбки.

— Я с-с-слышу, — сообщил им Кир.

— Как? — удивился наглый техник.

— П-п-просто. Т-т-так ч-ч-что п-п-придержи я-я-язык.

— Так ты ж глухонемой! — обидчик явно растерялся.

— Излечился.

— Такого не бывает, — не поверил наглый техник.

Кир лишь пожал плечами. Тут в комнату вошла женщина лет сорока в таком же, как у всех, халате. В руке она держала конверты из серой, плотной, как картон, бумаги. «Старший техник Ковалева, — подсказала память донора. — Главная над всеми нами. Еще имеется заведующий производством, но он за оборудование отвечает и с техниками не работает». Ковалева занималась с донором до отпуска: выделила рабочий стол, снабдила инструментами

— Всем здравствуйте, — сказала старший техник. — Ага! Явился наш молодой специалист. Я вам работу принесла, и в том числе ему. Как только объяснить ему, что делать?

— Людмила Станиславовна, он слышит, — наябедничал наглый техник.

— Не может быть! — воскликнула Ковалева. — Он же глухонемой.

— Мы тоже думали, — развел руками тот же техник. — Он сам сказал, что нет.

— Что, правда? — обратилась к Киру старший техник.

— С-с-слышу, — подтвердил он. — Н-н-но г-г-говорю п-п-пока ч-ч-что п-п-плохо.

— Не могу поверить, — сказала Ковалева. — Прекрасно помню, как ты пальцами перед лицом махал, а я сидела, ничего не понимая. Хорошо, что был с куратором, и та переводила. С чего стал слышать?

— П-п-попал п-п-под м-м-молнию в д-д-деревне.

— Не может быть! Не врешь?

Кир расстегнул халат, затем — рубашку и показал ей «дерево» на коже. Другие техники не удержались: вскочили с мест и подбежали посмотреть. Кир не препятствовал, охотно демонстрируя след от удара молнией. Пусть видят — меньше будет разговоров о том, что донор сильно изменился. Хотя они его не знали толком, но все же

— Ох, не фига себе! — заметил наглый техник. — Могло убить. С другой же стороны — стал слышать и заговорил. Тебя по телевидению надо показать: в программе «Очевидное — невероятное».[1]

— Успокойся, Коновалов! — одернула его старший техник. — Нам только телевидения не хватало. — Как ты, Чернуха? — повернулась к Киру. — Работать можешь?

— Д-д-да, — ответил он.

— Тогда держи, — Ковалева протянула два конверта. Кир взял их. — Здесь слепки пациентов — коронки нужно сделать. Сумеешь?

— Учили.

— Как сделаешь, принесешь их мне. С работой не затягивай. Примерка пациентам назначена на послезавтра. Вопросы?

— Г-г-гильзы?

— В конвертах. Там с запасом. Но в следующий раз за гильзами придешь ко мне. Понятно?

Кир вновь кивнул и отправился за свой рабочий стол. Там вытряхнул из конверта слепки челюстей и прочитал написанную на конверте формулу. Несложная работа, да что там говорить — простейшая. Две коронки на верхней челюсти у одного из пациентов, а у второго — столько же на нижней. Понятно, почему ему такую выделили. Он в поликлинике новичок и что умеет, неизвестно. Придется постараться, чтобы завоевать доверие начальства и стать здесь нужным. Кир был к этому готов. В противном случае ищи себе работу, а где, какую, он не представлял. Малознакомая планета и мир, в который он едва вступил одним шажком. Одно он твердо знал, что в СССР работать обязательно. Здесь даже лозунг есть: «Кто не работает — не ест». Причем, не просто лозунг: тех, кто не хотел трудиться, как сообщил системник, могли и посадить в тюрьму.

Так, зубы. Зачем здесь надевают металлические колпачки на зубы, Кир знал от донора, еще из книги по стоматологии. Так сохраняют пораженные болезнью зубы от окончательного разрушения. Взяв слепки, Кир отправился в гипсовочную, где и отлил по ним из гипса челюсти пациентов, сразу поместив их в окклюдатор.[2] Вернувшись за рабочий стол, проверил их смыкание, отмоделировал, затем взял молоток, сбил слепки с окклюдаторов и вырезал ножом зубы, предназначенные для коронок. Пометил их карандашом, сходил опять в гипсовочную, где на основе получившихся моделей изготовил формы для литья. Провозился долго: гипс смачивал и заливал слоями, как требовала технология. Закончив, наконец, пошел в паяльную, где залил в формы легкоплавкий сплав. Хотя тот плавится легко, но «штампики», как называли здесь готовые отливки, выходят твердые.

На каждый из зубов он изготовил по два «штампика» — так нужно для работы. Увлекшись, Кир не следил за временем и с удивлением заметил, как техники вдруг стали покидать лабораторию.

— Обедать будешь? — спросил его тот самый техник, который обозвал его вначале, а после предлагал показать по телевизору. — Здесь рядом есть хорошая столовая. Нормально кормят.

Подумав, Кир кивнул.

— П-п-пошли!

За дверью поликлиники спутник сообщил смущенно:

— Ты на меня не обижайся. На твоем месте должен был работать мой приятель, и я его почти устроил. Заведующий отделением согласился, а тут тебя прислали по разнарядке от Минздрава поскольку инвалид. Вот я и рассердился. Потом смотрю — нормальный парень, работает старательно. И молнией тебя ударило, — добавил почему-то. — Меня Максим зовут, но можно просто Макс. А ты?

— К-к-константин, н-н-но м-м-можно К-к-костя.

— Мир? — Макс протянул ему ладонь.

Кивнув, Кир пожал ее.

— Смотри! — Макс указал рукой. — Вон, видишь две многоэтажки, что к нам стоят торцами. Заводское общежитие. Соединены между собой двухэтажным вспомогательным строением, на втором и расположена столовая. В нее пускают всех, в жилые корпуса — по документам, и там вахтеры строгие.

Располагалось общежитие почти что рядом с поликлиникой. Через несколько минут два техника вошли в столовую, где взяли по подносу и встали в очередь к раздаче. Людей в ней оказалось мало, и очередь двигалась быстро. Вот и раздача блюд. Кир взял салат из огурцов, куриный суп, бифштекс с яйцом с картофельным пюре, компот и два кусочка хлеба. На кассе заплатил без двух копеек рубль. Макс выбрал борщ, стакан сметаны, говядину с картофельным пюре под кисло-сладким соусом и чай. При этом он отвесил комплимент румяной девушке на раздаче, назвав ту Валечкой и пообещав с ней встретиться на танцах. В результате, как заметил Кир, борща ему налили, не скупясь, сметану положили ложкой с верхом и выбрали кусок говядины побольше.

Сев за свободный столик, техники набросились на пищу — проголодались оба. Все блюда Киру показались вкусными, особенно бифштекс. На плоскую котлету положили жареное яйцо, причем желток его был мягким, и когда Кир тронул его вилкой, он растекся по котлете, придав ей вкус и аромат.

— Нормально здесь готовят, — сказал Максим, расправившись с куском говядины и вылив в рот сметану из стакана. — Девочки стараются. И их начальство проверяет. Чуть что не так — уволят, выгонят из общежития. Они же тут живут. А общежитие хорошее. По двое в комнате, есть лоджия, и туалет. Душ, правда, лишь в подвале, зато большая кухня с электрическими плитами, гладильная, где есть утюг.

— Т-т-ты откуда з-з-знаешь? — Кир удивился.

— Так живу я здесь, — сказал Максим.

Кир поднял бровь.

— Какое отношение имею я к заводу? — Макс, поняв, засмеялся. — Да никакое. Но зубы всем нужны, и в том числе начальству заводскому. Причем, по государственным расценкам и без очереди. Другие по два года ждут. Меня, как я сюда приехал, Ботвинник, заведующий отделением, вывел из поликлиники и, указав на общежитие, пообещал: «Жить будешь здесь». Не обманул. Григорьич — нормальный человек: если сказал, то сделает.

Кир возражать не стал, Ботвинника он все равно не знает — с ним не встречался, только со старшим техником.

— Хочешь расскажу, как в Минск попал? — спросил Максим и, получив кивок, продолжил: — Сам я из Брянской области, училище окончил тоже в Брянске, распределение получил в Клинцы. Город небольшой, поменьше вашего Бобруйска. Работал там три года. А чтоб ты знал, еще недавно ортопедами в стоматологических поликлиниках трудились почти сплошь евреи — причем, врачи и техники. Везде: и в Минске, и в Клинцах, и в прочих городах. Но им вдруг захотелось переехать на историческую родину, они и двинулись. Работать стало некому. С врачами еще так и сяк, поскольку среди терапевтов-стоматологов стать ортопедами желают многие. Но с техниками хуже, их быстро не научишь, да и набор на специальность ограниченный. Ведь техников хватало. Ты, кстати, как к евреям?

— Н-н-никак, — пожал плечами Кир.

— Вот это хорошо, а тут, знаешь, есть антисемиты, — скривился Макс. — А я с евреями в Клинцах дружил — нормальные ребята, с чего их многие не любят? Один из них, врач-ортопед, воевал в Отечественную, вернулся с фронта без ноги. Он покровительствовал мне — подсказывал и помогал в работе. Однажды говорит: «Максим, хотите в Минске жить?» А кто бы отказался? Сравни Клинцы со столицей Белоруссии! Вот он и свел меня с Ботвинником. Они, как оказалось, давно друг друга знают. Так оказался в Минске. Приехал, побеседовал с Ботвинником, он взял меня работать в отделение.

— Б-б-ботвинник — еврей? — поинтересовался Кир. О ситуации с миграцией евреев из СССР он знал — системник просветил. Кир не удивился: национализм имелся и в Республике, там некоторые группировки желали жить в своих общинах. Им не препятствовали: на власть не покушаются, налоги платят? Пускай спокойно молятся своим богам.

— Самый настоящий, — Макс улыбнулся. — Семен Григорьевич, на самом деле Самуил. Он уезжать не хочет, зачем ему? Здесь уважаемый человек, всем нужный. Связи — о-го-го!

— А т-т-твой п-п-приятель? — спросил Кир.

— Он не еврей, — ответил Макс. — Минчанин, белорус. Служили вместе в армии, Витек меня и надоумил учиться на зубного техника. Я собирался поступать в политехнический. Дурак… Пять лет учиться, чтоб в результате зарабатывать копейки. Оклад у молодого инженера — 110. У техника значительно побольше, а если посчитать с халтурой, то пару сотен заработать не проблема. У некоторых триста получается.

— С-с-с х-х-халтурой? — удивился Кир.

— Вам что, в училище не говорили? — Макс засмеялся. — Смотри, у нас здесь очередь на протезирование на пару лет. Не все желают ждать. К тому же есть друзья, знакомые, родственники. Всем хочется без очереди, и чтобы сделали нормально. Поэтому и просят нас помочь. Да не проблема, сделаем, но ты заплатишь денежки не в кассу, которая в регистратуре, а лично нам в карман. По тем же государственным тарифам, к слову. Коронка, скажем, стоит пять рублей. Два из них достанутся врачу, три — технику, поскольку все материалы наши. Пластмасса, гильзы…

— Г-г-где их в-в-взять?

— Купить. Есть люди, у которых все имеется, понадобится — подскажу. Недорого — по государственным расценкам. У многих техников излишки, поскольку те же гильзы выдают с запасом — есть норма на бракованные, ну, вдруг протер коронку при шлифовке. Но у хороших техников бракованных не случается. За литье и напыление ты тоже платишь. Берешь спичечный коробок, кладешь туда модели и денежку в бумажке, а коробок — к другим работам, отправляемым в литейку. 20 копеек за единицу, ерунда.

— И к-к-кто х-х-халтурой з-з-занимается?

— Да все! — Макс снова засмеялся. — Врачи и техники, включая старшего. Спрос превышает предложение, как говорят по телевизору.

— А ч-ч-что Б-б-ботвинник? З-з-знает?

— Конечно! Но ему по барабану. Ты, главное, чтоб сделал план — 154 единицы в месяц. Сдал столько — нет проблем с халтурой. А если не сумел, прижмут. Но в нашем отделении такого не бывает — все планы выполняем и перевыполняем. Я почему хотел сюда Витька забрать — у них с халтуркой напряженно, особо не дают работать. Их главный врач больная на всю голову: может подойти, проверить, что ты делаешь — государственную работу или же левак.

— М-м-милиция в-в-вам н-н-не м-м-мешает?

— ОБХСС?[3] — Макс улыбнулся. — Зачем им? Левак — не преступление, ведь ты у государства не крадешь. Ну, могут приписать административку, но не станут. Мелочь. К тому ж им тоже нужно протезирование, и, если не самим, то родственникам и знакомым. Желательно без очереди, с хорошим качеством. Так что не бойся, делай. Хотя тебе халтуру сразу не дадут — не знают, как и что умеешь. Халтуру нужно делать так, чтобы у пациента не было к тебе вопросов, чтобы доволен был как слон. Вот государственную можно переделать, когда есть жалобы на качество, хотя желательно, чтобы такого не случилось. Ботвинник будет недоволен. Ну, ладно пациент к нам в поликлинику пришел и предъявил претензию, так это не беда — поправим, переделаем, хотя и неприятно. А вдруг напишет в министерство или в горздрав? Они пришлют комиссию, а та здесь все перевернет, проверит, чем мы занимаемся. Найдут халтурку, впишут в акт. Хотя, конечно, вряд ли. Знакомых у Ботвинника полно — и в министерстве, и в горздраве. Предупредят заранее, но лучше, чтобы без комиссий, — Макс глянул на часы. — Пойдем, наверно, перерыв заканчивается.

Вернувшись в поликлинику, Кир взял четыре гильзы, отправился в паяльную, где и отжег их, чтобы металл стал мягким. Когда остыли, принес в лабораторию, и там, поочередно надевая их на «штампики», молоточком придал черновую форму. Затем опять отправился в гипсовочную, где изготовил «паровозики» — формы, предназначенные для заливки легкоплавкого металла, в котором окончательно придаст коронкам нужный вид и облик зуба. Он провозился с этим несколько часов. Да, технология примитивная, хотя для инженера трудности не составляет, но не хватало навыка, который вырабатывается практикой. Дай Киру медицинский робот, и он его бы разобрал и починил куда быстрее, чем изготовил эти металлические колпачки на зубы. Но медицинских роботов здесь нет, появятся не скоро, так что приходиться заниматься тем, что есть. Зато, если Максим был прав, намечается перспектива стать достойным членом общества. Здесь медиков уважают, а зубные техники вдобавок и прилично зарабатывают. Хотя немного странно: если услуги дефицитные, то почему б не разрешить врачам и техникам оказывать их самостоятельно, не только стенах поликлиник? Они б платили за аренду помещений, налоги — и государству выгодно, и людям хорошо — им бы не пришлось ждать два года в очереди, искать знакомых среди протезистов. Но частный бизнес в СССР считается преступлением, так Кира просветил системник, хотя фактически тот процветает в той же поликлинике, пускай и в скрытой форме.

Сформировав коронки окончательно, Кир выплавил из них «штампики» из легкоплавкого металла и остудил. Вернувшись за рабочий стол, обрезал ножницами по металлу края — внимательно и аккуратно. Здесь очень важно соблюсти размер. Край металлической коронки должен скрыться под десной, но войти в нее не слишком глубоко, чтобы не травмировать слизистую. Но если край окажется коротким, слюна со временем вымоет из-под коронки цемент, которым прикрепляют к зубу. В образовавшуюся полость попадут остатки пищи, начнут там гнить, из-за чего у пациента появится неприятный запах изо рта. Но это полбеды, зуб под коронкой станет разрушаться…

За полчаса до окончания трудового дня Кир заглянул в комнату, где находилась старший техник.

— В-в-вот, — он выложил на стол конверты.

— Что, сделал? — удивилась Ковалева. — Быстро. Сейчас посмотрим.

Вытряхнув на стол коронки из конвертов, она начала примерять их к вырезанным из слепков «штампикам» — их Кир предусмотрительно поместил в конверты.

— Нормально, вроде, — заключила старший техник. — Не ожидала, но окончательно врач скажет, когда примерит пациентам. Выходит, ты работу сделал? — она задумалась. — Ты съемными занимался? Делал их в училище?

Кир на мгновение завис, но после понял — речь о протезах, которые не крепятся на зубы на цемент, а легко вставляются и достаются изо рта.

— Д-д-делал, — ответил Ковалевой, нисколько не соврав. Донор этим занимался. На практике, которую он проходил, мастер показал им пакет из полиэтилена, наполненный различными протезами (в том числе и съемными), сказав: «Пока вот это все не повторите, я не зачту вам практику». Они все сделали…

— Тогда держи, — сказала старший техник, протянув ему конверт. — Здесь протез почти что полный. У пациентки сохранились лишь четыре зуба на весь рот. Понадобится сделать кламмеры[4]. Зато 24 единицы[5], что хорошо для плана. На одних коронках ты его не сделаешь.

Кир поблагодарил и, взяв конверт, отправился в лабораторию. Там спрятал его в тумбу, навел порядок на столе и, глянув на часы, отправился домой. Первый рабочий день завершился плодотворно. Кир многое узнал…

* * *

То, что его со съемными протезами немного обманули, Кир услыхал назавтра от Максима, с которым встретился утром перед входом в поликлинику, где Макс курил, щелчком по сигарете сбрасывая пепел в урну. Кир поздоровался и указал на сигарету:

— В-в-вредно.

— Знаю! — Макс сморщился. — В армии пристрастился, там многие курить начали. Теперь отвыкнуть не могу. Ладно, как дела?

Кир, заикаясь, рассказал о разговоре с Ковалевой.

— Лажа! — Макс пыхнул дымом. — Во-первых, ты затрахаешься — это не коронки штамповать. По слепкам нужно сделать валик, по которому врач определит у пациента прикус. Затем модель из воска, и лишь потом, если поправлять ее не нужно, что бывает редко, перейдешь к пластмассе. Во-вторых, протез не полный, а частичный, поэтому помучаешься с кламмерами. Их правильно загнуть, как правило, не сразу получается. С учетом времени на примерку провозишься полмесяца, если не весь. 24 единицы тебе никто не засчитает, там понижающий коэффициент. Считают, что работа легкая: налил пластмассу в форму, натыкал в нее зубы из готовой гарнитуры — и готово. Дебилы! Еще заплатят за протез копейки. Все съемное — дешевое для пациента, поэтому и технику немного достается. Со съемными работать люди не хотят, вот Ковалева и спихнула новичку. Я бы отбоярился, а ты не сможешь, поскольку молодой специалист. Ладно, не тушуйся! — Макс улыбнулся. — Делай потихоньку, а, сдав работу на примерку, проси у Станиславовны другую, хотя бы те ж коронки. Поодиночке их не любят делать, ты с ними наловчишься и перейдешь к мостам. Работы хватит — к нам очередь стоит. Еще записывай, что сделал, тебе придется заполнять наряд на то, что сдал…

Кир так и поступил. За трудовым процессом он почти что не заметил, как закончил свою первую работу. Коронки от врача пришли без замечаний, Кир отбелил их в кислоте (верней, в растворе сразу двух кислот), отшлифовал, отполировал и положил готовую работу в нужный ящик. Оттуда Ковалева их сама возьмет, проверит и отдаст врачу. Он никак не ожидал, что это заурядное событие приведет к значительным последствиям.

… Перед обеденным перерывом в комнату, где трудилась старший техник, зашел немолодой мужчина, грузный и с обширной лысиной на круглой голове. Из выреза его халата виднелась буйная растительность — из-за жары, как видно, рубашку посетитель надевать не стал. Мясистый нос и вывернутые губы говорили о принадлежности гостя к известной всем национальности.

— Михаил Ионович? — удивилась Ковалева. — Здравствуйте. Ко мне? Что-нибудь случилось?

— Да ничего плохого, — ответил посетитель, улыбнувшись. — Спросить хотел. Вот эти две работы кто делал?

Он положил на стол конверты.

— Чернуха, молодой специалист, — сказала старший техник, взяв один конверт. — Есть замечания?

— Наоборот, — ответил врач. — Давно не видел столь прекрасно сделанной работы. Коронки сели идеально, причем, на первой же примерке, что даже у опытных специалистов не всегда бывает. Но не это главное. Ваш молодой специалист их так отшлифовал и заполировал, что хоть на выставку. Пациенты меня так благодарили! — он усмехнулся. — Хотя моей заслуги в этом нет, как сами знаете. Цемент в коронку, посадил на зуб — и вся работа. Что можете сказать о парне?

— Пришел к нам после училища по квоте от горздрава, — сказала Ковалева. — Как инвалид, глухонемой.

— Глухонемой?

— Сейчас стал слышать, — сообщила Ковалева. — И говорить, но сильно заикается. Утверждает: в отпуске в деревне попал под молнию, после чего к нему вернулся слух.

— Что, правда? — удивился врач.

— Показывал нам след на коже, оставшийся после молнии. Как будто дерево на груди растет. Такого сам себе не нанесешь.

— История, конечно, удивительная, — заметил врач. — Но ближе к делу. Что этот парень еще делал?

— Коронки, съемные протезы.

— Есть замечания по качеству?

— Ни одного, старается Чернуха. Возможно потому, что молодой специалист. Как будет дальше, я не поручусь. Бывают, что стараются вначале, а после начинают делать абы как.

— С пластмассой, значит, он уже работал, — задумчиво промолвил врач, не обратив внимания на прозвучавшее предупреждение. — О чем хочу вас попросить, Людмила Станиславовна. Сегодня я снял два слепка у мужчины и у женщины. У пациента простенький протез — мост на четыре единицы с напылением. А вот у пациентки посложнее. Она актриса, ей нельзя на сцене выступать с железными зубами. Мост с облицовкой на коронках и такими же фасетками.[6] Я попрошу, чтоб этим занялся Чернуха.

— Стоит ли такое поручать вчерашнему студенту? — засомневалась Ковалева. — А вдруг не справится?

— Не справится — дадим другому, — заметил врач, — хотя и нежелательно. В другое время попросил бы поручить работу Баханович или же Свидерской. Но обе в отпуске, а дело срочное. Особенно у пациентки. Сентябрь не за горами, открытие сезона в их театре, а ей же зубы удалили в верхней челюсти. Как с этим выступать?

«Вдобавок чья-нибудь жена или любовница, — подумала Ковалева. — Поэтому Кац сам принес работу».

— Все сделаю, Михаил Ионович, — сказала посетителю.

— Благодарю, — сказал ей врач и удалился.

После его ухода старший техник долго хмурилась. Врач, разумеется, сказал не все. Ему, конечно, не откажешь. Кац Михаил Ионович, так звали посетителя, формально врач, как многие другие, но одновременно — ближайший друг Ботвинника, о чем прекрасно знают. При этом он отменный ортопед, работает скрупулезно, придирчив к сделанным протезам. Небрежно сделанный не поставит, вернет на исправление. Часть техников его терпеть не могут, и не любят, когда дают им слепки от пациентов Каца, хотя те слепки идеальные. Но есть другие техники, которые, наоборот, желают с ним работать. В Минске Кац — известный протезист, к которому записываются по протекции. К нему идут начальники и знаменитости. Другие же готовы заплатить, чтобы их принял Кац. Халтурой врач завален выше головы, работать с ним — быть при деньгах, но Кац придирчив к техникам, сотрудничает только с теми, кто делает протезы идеально. Если Чернуха справится с работой, он попадет в команду Каца, а это значит, что работу, от которой все отказываются, на парня больше не повесишь — Кац похлопочет. Он считает, что если руки техника растут из правильного места, то не рационально его использовать на всякой мелочевке. Пусть ею занимаются другие.

«Можно подумать, что евреи-техники, которые работали в отделении перед тем, как смыться в свой Израиль, были отменными специалистами, — подумала Ковалева. — Я видела их протезы — как будто их напильником точили. А как хвалились: дескать, мы такие мастера! Тьфу!»

Она сердилась, но при этом понимала, что Кац не ошибся, распознав задатки парня. Сама же восхитилась, рассмотрев его работу, да и другие он сдавал не хуже первых. Но кому теперь дать съемные протезы?..

[1] «Очевидное — невероятное» — советская научно-популярная телепрограмма, выходившая с 1973 года. Ее бессменным ведущим был советский ученый С. П. Капица.

[2] Окклюдатор для зубов — здесь устройство для слепков челюстей, используется в протезировании. К примеру, служит для определения смыкания зубов с готовыми протезами.

[3] ОБХСС — отделение борьбы с хищениями социалистической собственности в СССР. Занималось экономическими преступлениями.

[4] Кламмер — фиксирующий элемент, охватывающий часть поверхности зуба и способствующий удержанию протеза на челюсти. В то время большей частью представлял собой крючок из нержавеющего сплава, как вариант — из золото-платинового 750 пробы. Крючок защелкивался на уцелевший зуб пациента.

[5] Автор знает, что у человека в норме 32 зуба, поэтому теоретически ГГ должен сделать протез с 28-ю зубами (32 минус 4), но на деле так называемые зубы мудрости или «восьмерки» в полных съемных протезах не ставили. У стоматологов к ним вообще негативное отношение — эти зубы появляются у человека самыми последними и первыми начинают портиться.

[6] Фасетка — стоматологическая конструкция, заменяющая отсутствующий зуб. В описываемое время в связи отсутствием тогда в СССР металлокерамики облицовывалась с наружной стороны пластмассой в цвет зубов, как и коронки на зубах, к которым и крепился мост.

Глава 5

5.

Кир аккуратно стер влагу с изготовленного мостика и принялся его рассматривать. Когда протезы полируешь темно-зеленой пастой ГОИ[1], она чернеет и забивается в уголки моста. Отмыть ее довольно сложно, поскольку паста жирная и липнет ко всему. Сначала Кир кипятил протез в растворе чистящего порошка — не весь, а металлическую часть. Затем он смоделировал из воска пластмассовую облицовку и изготовил гипсовую форму. Залил в нее пластмассу на протез, дождался, пока схватится с металлом и положил в кастрюлю кипятить для полимеризации. Для протезирования применялась пластическая масса двух разновидностей: быстротвердеющая — ее использовали для починки съемного, и вот такая, требующая нагрева для затвердения. Затем он шлифовал и полировал пластмассовые части — сначала специальными кругами, а после — пастой, но не ГОИ. Окончательную красоту навел «пуховкой». В конце отмыл протез, стер с него влагу и вот теперь разглядывал. Мост Киру нравился. Работа сложная: мост состоял из двух коронок и трех фасеток между ними. Коронки с облицовкой из пластмассы с наружной стороны под цвет зубов у пациента, с такими же зубами между ними. Последние отлиты на фасетках. Металл заметен только изнутри протеза. На металлических частях протез покрыт нитрид титаном. Отполированный металл сияет словно золото на ювелирных украшениях. Красиво получилось…

Вдруг чья-то посторонняя рука, протянутая сзади над его плечом, бесцеремонно забрала протез.

— А ну-ка, ну-ка!

Кир обернулся — Макс. Приятель, стоя за спиной, разглядывал его работу, вертя протез перед глазами.

— Класс! — заключил, закончив. Подняв протез над головой, Макс громко объявил: — Гляди, народ, как надобно протезы делать! Не мост — произведение искусства. Вот вам и новичок!

Техники, поднявшись со своих стульев, подошли, сгрудившись возле стула Кира. Протез пошел по их рукам. Его вертели и рассматривали, говоря при этом: «Красиво!.. Это ж надо, как отполировал!.. А облицовка на коронках как эмаль… Отличная работа…»

— По времени ты сколько его делал? — спросил у Кира техник лет пятидесяти, которого в лаборатории все звали просто Коля, и он, что удивительно, не обижался.

— Н-н-не помню, — Кир пожал плечами. — Н-н-но п-п-провозился.

— Если так каждый мост полировать, то ни хрена не заработаешь, — промолвил Коля, возвратив ему протез.

— Кто врач? — спросила женщина лет сорока по имени Тамара.

— К-к-кац, — ответил Кир.

— Тогда понятно, — Тамара хмыкнула. — Плохой протез он завернет. Но сделал мост красиво, молодец! Старайся, юноша — медаль получишь! Годам к шестидесяти…

Техники засмеялись и стали расходиться.

— Пойдем обедать? — предложил Максим. — Двенадцать без одной минуты, — и, наклонившись к уху Кира, прошептал: — Спрячь мостик в ящик и закрой его на ключ.

Кир так и поступил.

— З-з-зачем? — спросил приятеля за дверью поликлиники. — К-к-кому он н-н-нужен?

— Никому, — кивнул Максим, — но могут просто взять и выбросить — из зависти. Да, Костя, тебе многие завидуют. Пришел пацан и делает отличные протезы. Такой, как ты сегодня показал, не каждый сможет изготовить, даже если очень постарается. Вся зависть из-за денег: кому халтурки мало дали, а других врачи не обижают в этом. Вот и сидят, прикидывают, кто сколько заработал. Запомни, Костя, в технической никто ни с кем не дружит.

— А т-т-ты с-с-со м-м-мной?

— Я исключение, — Макс засмеялся. — Поскольку человек не завидущий. С чего завидовать? Такой протез, как ты сегодня показал, мне сделать не вопрос. Халтуру я для Каца делал, но после отказался.

— П-п-почему?

— Да ну его! Зануда… Нет, не подумай плохо — Ионыч нормальный человек, и техников не обижает. И за халтурку платит, но требует, чтоб ты протез буквально вылизал. Вот объясни мне: на хрена мне полировать протез как зеркало с внутренней стороны — там, где его никто не видит? Ну, исключая стоматолога с зеркалом на ручке. Но стоматологу по барабану и пациенту — тоже. Достаточно, чтоб сделал сзади гладко, тогда остатки пищи не цепляются. Кусает и жует нормально — чего еще? А Кац настаивает… Вместо того, чтоб сделать ему мост, какой он хочет, я изготовлю два с другим врачом и получу в два раза больше. Простая арифметика…

Кир промолчал, хотя был не согласен с Максом. Работа с механизмами небрежности не терпит, особенно когда имеешь дело с прецизионными узлами. Там все должно быть точно, аккуратно, а детали — полированными, как требует документация. И неважно, внутри они у робота или снаружи. Понятно, что протез во рту не механизм, а лишь деталь, но он испытывает серьезные нагрузки при работе. Человек, жуя, сжимает челюсти с силой до центнера. Небрежно изготовленный протез может не просто поломаться — это полбеды, но повредить у пациента его собственные зубы — сломать, стереть или отколоть эмаль… Нельзя сознательно халтурить, как говорят здесь, — как только к этому привыкнешь, потом не сможешь сделать как положено.

Внезапно Кир подумал о странности русского языка. Слова в нем многозначные, одним и тем же обозначают разные понятия. Халтурой здесь зовут небрежную работу, но одновременно — дополнительную, которую как раз желательно исполнить аккуратно. В сотху, общем языке Республики, такого нет, там слово означает лишь одно понятие. Нюансы уточняют интонацией. Здесь тоже есть такое, но распространено не слишком широко, насколько Кир заметил. А ведь ему все это нужно знать, поскольку речь со временем улучшится, он станет больше говорить, и может так случиться, что вызовет недоумение у окружающих.

«Системник, — обратился Кир к искусственному интеллекту. — Мне нужно в совершенстве освоить речь аборигенов, узнать все тонкости языка. Ты можешь мне помочь?»

«Да, — отозвалось в голове. — Здесь существует радиопередача „В мире слов“.[2] С тех пор, как бот на орбите, я записываю выпуски. Могу транслировать их вам поочередно, к примеру, перед сном».

«Принято!» — ответил Кир.

«Еще рекомендую обратить внимание на местную литературу. Она обширна и написана великолепным языком».

«А ты откуда знаешь?» — удивился Кир.

«Слежу за радио и телепередачами. К тому же чтение художественной литературы позволит поглубже ознакомиться с историей страны, узнать менталитет живущих здесь народов, их веру и обычаи. Столкнетесь с чем-то непонятным, читая книгу, спрашивайте, я постараюсь объяснить. Мне будет интересно, здесь, на орбите, скучно».

«Займусь», — ответил Кир. Совет хороший, к тому же надоели справочники. Если исключить стоматологию, то нового он в местной медицине не нашел. Не удивительно — аборигены, населяющие Землю, практически ничем не отличались от жителей из Обитаемых миров. Ну, ростом чуть пониже — здесь сила тяготения чуть-чуть побольше. Живут поменьше: в Обитаемых мирах возраст 120 лет встречается нередко. Богатый может дотянуть до 150 — у него есть деньги на замену органов. Другая диагностика болезней и своевременная помощь способствуют долгожительству, имейся это на Земле, то ситуация сложилась бы аналогичной.

После работы Кир отправился в библиотеку, где взял книги из списка, продиктованного ему системником, немало удивив библиотекаря. Молодые люди обычно спрашивали у нее фантастику и приключения, а этот вдруг заинтересовался классикой. Но книги принесла. А дома Кира ожидала новость.

— Я договорилась. Вас примет сам профессор Гуринович, — довольно сообщила квартиранту Люция Мечиславовна. — Он заинтересовался необычным случаем. Записывайте адрес: Розы Люксембург, 110, 4-я больница, после шестнадцати часов. Где Гуринович принимает, подскажут вам в регистратуре.

— Н-н-но я р-р-работаю, — не согласился Кир.

— Отпроситесь, — ответила старушка. — Подумаешь, проблема — уйти с работы чуть пораньше. Это ведь профессор Гуринович! — она подняла палец к потолку. — Светило медицины, лучший в Белорусии оториноларинголог. Не опоздайте…

Хозяйка не ошиблась — Кира отпустили раньше. Ковалевой он сказал, зачем отпрашивается, та возражать не стала. К 4-й клинике, Кир добрался на троллейбусе, в регистратуре показал свой паспорт, ему сказали, где принимает Гуринович. Поднявшись на второй этаж, Кир постучал в дверь с табличкой «Профессор Н. А. Гуринович» и нажал на ручку.

Его, как выяснилось, ждали. В просторной комнате помимо, собственно, Гуриновича — мужчины лет пятидесяти, с живыми, умными глазами, оказалось с полдесятка медиков, облаченных в медицинские халаты. Кир поздоровался, назвал свою фамилию.

— Присаживайтесь, юноша, — профессор указал на стул перед собой. — Посмотрим ваши уши.

Кир подчинился. Профессор занялся осмотром. Засовывал в ушной проход воронки из блестящего металла, смотрел в них сквозь зеркало с отверстием, закрепленное ремнем на голове.

— Внутри без патологии, — сказал, закончив процедуру. — Вы точно раньше ничего не слышали?

Кир показал удостоверение инвалида — его он тоже захватил с собой.

— Гм! — Гуринович, рассмотрев, вернув его владельцу. — Сейчас проверим слух. Шепните ему, Вера.

И Вера пошептала. Кир, заикаясь, повторил услышанные цифры.

— Отличный слух, — заметил Гуринович. — Как полагаю, проблема была в нейросенсорной тугоухости из-за врожденной патологии слухового нерва. Который вдруг восстановился. С подобным я не сталкивался. Как мне сказали, в вас попала молния? — он посмотрел на Кира.

— Д-д-да. Остался с-с-след.

Кир встал и снял с себя рубашку.

— Ох, ни фига себе! — воскликнул молодой мужчина, стоявший за спиной профессора. — Такое вижу в первый раз.

— Я тоже, — улыбнулся Гуринович. — Фигуры Лихтенберга. Видел только на картинках, воочию не наблюдал. Причина появления фигур изучена — расширились капилляры в местах контакта с электричеством. Такие шрамы остаются на всю жизнь. Вас они не беспокоят? — спросил у Кира.

— Н-н-нет.

— Присаживайтесь, Константин Васильевич, — сказал профессор и посмотрел на ассистентов. — Ну, что, товарищи? Как полагаю, мы имеем дело с уникальным случаем. Вследствие разряда молнии у пациента восстановились функции слуховых нервов. Такое в медицине не описано. Полагаю, случай достоин публикации в журнале. В специализированном, конечно, но можно и в «Здоровье», — он улыбнулся. — Его читатели такое любят. Кто возьмется?

— Я! — поднял руку молодой мужчина — тот, что восклицал, увидев след от молнии на теле Кира. — Научная статья, и, разумеется, в соавторстве с вами.

— Принимается, — кивнул профессор. — А Верочка напишет для «Здоровья», — он посмотрел на молодую женщину, стоявшую чуть в стороне от Кира. — Понадобятся фотографии фигуры Лихтенберга. Надеюсь, фотоаппарат найдется?

— Я захватил, — ответил автор будущей статьи. — Как чувствовал. Имеется цветная пленка.

— Займитесь, — приказал ему профессор и повернулся к Киру. — Теперь о вас. Как полагаю, вам понятно, что вы теперь не инвалид. О результате нашего обследования мы сообщим в республиканский ВТЭК,[3] обычный, областной не снимет группу инвалидности — она у вас пожизненная. Возможно, что потребуют пройти обследование в профильном НИИ, но, полагаю, что заключения профессора Гуриновича им хватит. Не сожалеете?

— Н-н-нисколько.

— И правильно. Зачем такому молодцу считаться инвалидом? Здоровым лучше быть.

— Его и в армию теперь возьмут, — сказала Вера.

— Ну, это вряд ли, — не согласился Гуринович. — Речь не восстановилась и восстановится не скоро. Мне даже удивительно, что пациент хоть как-то говорит, пускай и заикаясь. С таким дефектом в армию не призывают…

Все произошло, как говорил профессор. Сначала Кира вызвали во ВТЭК. Там слух проверили и попросили сдать удостоверение инвалида. А вскорости пришла повестка из военкомата. Здесь будущего призывника обследовали тщательно и долго, проверив все: слух, зрение, спирометрию[4], рефлексы и другие показатели. В итоге Кир предстал перед комиссией, выносившей заключение о годности призывника.

— Так, что у нас? — спросил глава комиссии, представительный мужчина в возрасте за пятьдесят. — Чернуха Константин Васильевич, год рождения 1960-й. Практически здоров. Выходит — годен?

— Увы, не так, — заметила немолодая женщина, сидевшая с ним рядом. — Он разговаривает плохо и очень сильно заикается. Был инвалидом по врожденной глухоте. Слух у него восстановился, но с речью плохо. Органический логоневроз.

— Что, правда? — глава комиссии посмотрел на Кира.

— П-п-правда, — запинаясь, ответил призывник.

— Заики в армии не служат, — сказал глава комиссии. — Пока ответит командиру, враг позиции займет. Нестроевой. Кто он на гражданке?

— Зубной техник, — подсказала женщина.

— Есть ВУС[5] такой: зубные техники, — кивнул глава комиссии. — Его впишите в карточку и призывнику в билет. С пометкой: подлежит мобилизации лишь в случае войны. Свободен. Следующий!

Решение комиссии обрадовало Кира — служить он снова не хотел. Чему здесь могут научить офицера вооруженных сил Республики? Его готовили к совсем другой войне, в которой воины не отправляются в атаку с автоматами, а их встречает артиллерия и пулеметы противной стороны. Вместо пехоты в Обитаемых мирах в атаки ходят и летают дроны. И побеждает тот, чьи дроны совершеннее и у кого их больше, а операторы военных роботов обучены получше. Пехота тоже есть — штурмовики в броне из композитного материала, в чью задачу входит зачистка оборонительных узлов противника после того, как их раздолбали с воздуха, а дроны подавили очаги сопротивления. Многомиллионных армий, как у землян, в Республике давно не собирают — невыгодно. Военным нужно жалованье, их надобно учить, лечить, а с выходом в отставку — предоставлять жилье и пенсии. Поэтому армия Республики немногочисленная и состоит из хорошо обученных специалистов. В Империи — аналогично, хотя в ней есть территориальные войска, в чью задачу входит отражать инопланетную агрессию, когда с ней не справляются профессиональные военные или же они запаздывают с помощью. Но территориалы не служат постоянно, их периодически и ненадолго собирают для обучения и слаживания. Ну, и бойцы они, конечно, не чета профессионалам, похуже будут. Хотя на Фио армии Республики они вломили будь здоров. Умылись кровушкой элитные специалисты…

Но все это — вызов в ВТЭК, комиссия в военкомате случилось позже. Прежде с Киром произошло одно событие…

Спустя два дня после того, как он закончил работу над протезом, так восхитившим техников, в лабораторию заглянул Ионыч.

— Константин, вас можно на минуту? — спросил у Кира.

Кивнув в ответ, Кир встал и вышел в коридор. И там, помимо Каца, увидел молодую женщину, красивую и стройную. Спустя мгновение, чуть присмотревшись, Кир понял, что она не слишком молода — лет сорока, а то и больше, о чем свидетельствовали морщинки возле глаз, заметные на загорелой коже. Еще морщинки есть на лбу и шее. Но все равно красива, несомненно. Большие карие глаза под длинными ресницами, высокий лоб, прямой и тонкий нос и чувственные губы. Лицо овальное, с чуть острым, но приятным подбородком, а маленькие ушки украшены сережками в форме сердечек, усыпанные сверкающими камушками. Бриллианты? Одета в легкий, светлый сарафан и босоножки. В руке — миниатюрная сумочка из белой кожи, что удивительно — здесь женщины с куда объемистыми ходят.

— Вот, познакомьтесь, это Константин, — представил Кира врач. — Техник, который выполнил для вас работу.

Кац не сказал «протез», Кир понял, почему. Для многих пациентов это слово неприятно: раз у тебя протез, то, вроде, инвалид.

— Эльвира Николаевна, актриса, — продолжил Кац. — Ей так понравился ваш мост, что захотела поблагодарить вас лично.

— Вот этот мальчик сделал? — актриса удивилась. — Да он совсем молоденький!

— Но руки золотые, — улыбнулся Кац. — Поверьте мне, Эльвира Николаевна, он многим техникам из ветеранов фору даст. Если не загордится, конечно, а то бывает, знаете.

— Надеюсь, не зазнается, — актриса улыбнулась. — Спасибо, Константин! Вы — волшебник! Смотрела в зеркало и видела себя помолодевшей, как будто сбросила лет двадцать. Ну просто голливудская улыбка получилась. И, что не менее приятно, совсем не чувствую протез во рту, он мне нисколько не мешает.

— Это в-в-врач, — Кир указал на Каца. — С-с-слепки с-с-снял отличные.

— А отчего вы заикаетесь так сильно? — полюбопытствовала пациентка.

— Еще недавно он совсем не говорил, — ответил Кац. — Глухонемым родился. А этим летом в отпуске попал под молнию. Чуть не погиб, зато слух к нему вернулся, но говорит пока что, заикаясь.

— Как интересно! — актриса покачала головой. — Чуть не погиб… Бедный, — она погладила его по голове. — Спасибо, Константин, вам, Михаил Ионович! Пойду…

Она ушла по коридору, Кир с Кацем проводили ее взглядами. «Фигура замечательная, — подумал Кир. — И это в ее возрасте…»

— Актриса, — словно вторя его мыслям заметил Кац. — Жена большого человека. Держите, Константин, — он протянул ему конверт со слепками. — Как сделаете, отдадите мне, не Ковалевой. Понятно?

Кир радостно кивнул — вот и халтурка подвалила, как говорит Максим. Что просто замечательно, а то с деньгами у него не очень — и это еще, мягко говоря. На коронках и со съемными протезами не заработаешь прилично — расценки низкие. А вот за мостик для актрисы ему заплатят хорошо — ведь там фасетки, облицовка. Рублей шесть выйдет или даже больше. Но такой работы у него пока что мало…

После работы Кир пошел домой пешком — размяться, ну, и денег сэкономит на проезде. Ведь на работе он почти что целый день сидит. Хорошо б заняться бегом, но нужна особая одежда — тренировочный костюм и кеды. А у него нет денег, чтобы их купить. Когда в квартире нет хозяйки, он разминается в одних трусах, воспроизводя по памяти военный комплекс упражнений. А там не только приседания, наклоны и отжимание от пола, как принято в местной физкультуре. Есть бой руками и ногами, прыжки с переворотом воздухе, изометрические упражнения. Закончив комплекс, Кир проветривает комнату — Люция Мечиславовна не любит запах пота, а после принимает душ. Последнее — с огромным удовольствием. Воды здесь много, и расход ее никто не контролирует — мойся хоть целый день. Хозяйке нравится, что постоялец чистоплотный, а также, что он не только ежедневно принимает душ, но и стирает свои вещи. Она сама такая…

На перекрестке Кир перешел проспект и двинулся вдоль Плеханова. Но тут внезапно у обочины остановилась красная машина — «жигули», как называли здесь такие. Распахнулась дверца с пассажирской стороны, и в проеме Кир увидел лицо Эльвиры Николаевны.

— Садитесь, Константин! — сказала она громко и подкрепила это жестом. — Живей!

Кир удивился, но приглашению последовал. Как только он захлопнул дверцу, «жигули» сорвались с места и покатили по Плеханова. На перекрестке развернулись и поехали обратно.

— К-к-куда м-м-мы? — удивился Кир.

— Ко мне, — ответила актриса. — Хочу вас угостить за отличную работу. Кац прежде, чем поставить мне протез, показывал его другим врачам, они все дружно восхищались.

— Это м-м-моя р-р-работа.

— Работу делают по-разному, — не согласилась с ним актриса. — Не мне вам объяснять — и сами знаете. Не вздумайте отказаться! Я стол уже накрыла.

Кир поднял руки, словно говоря: «Ну, что вы, даже в мыслях не было!» Эльвира Николаевна кивнула и повела машину дальше. Покинув Серебрянку, их «жигули» выкатились на Аранскую, затем в итоге выбрались на Кирова. Здесь, возле стадиона, автомобиль остановился.

— Вот в этом доме я живу, — актриса указала на стоявшее напротив здание. Второй подъезд, второй этаж, квартира 28. Сейчас вы выйдете и погуляете минуток десять, а после поднимайтесь и звоните. Я не хочу, чтобы соседи видели, как я вас привезла во двор, и мы вошли в квартиру вместе. Муж в санатории, начнутся сплетни. Не возражаете?

— Н-н-нет, — ответил Кир и потянул за ручку дверцы.

Он походил у стадиона, поглядывая на часы, как будто бы кого-то ожидая. Спустя назначенное время перешел по переходу улицу, нашел подъезд, поднялся на второй этаж. Дверь ему открыли после первого звонка.

— Заходи, не стой! — актриса за руку втянула его внутрь. Она переоделась, сменив свой легкий сарафан на халат, атласный, розовый, с большими, яркими цветами. — Разувайся, мой руки в ванной и иди на кухню.

Кир так и сделал. Кухня в этом старом доме была довольно тесной, зато с красивой мебелью. Стол, шкафчики и тумбочки из лакированного дерева. Мойка из нержавейки, красивый, явно импортный смеситель. На столе, накрытом скатертью, стояли блюда и хрустальные бокалы, а посреди — бутылка с незнакомой Киру этикеткой. В тарелках — нарезанные сыр и колбаса, салат из свежих овощей и фрукты.

— Садись! — хозяйка ткнула пальцем в стул. — Открой вино и наливай в бокалы. Есть очень хочется.

Штопор обнаружился неподалеку от бутылки. Кир взял его, извлек наружу пробку. Как это сделать, подсказал системник, поскольку Кир это делал в первый раз. Там, где он жил, бутылки закрывали по-другому, и чтобы их открыть, не требовался специальный инструмент. Заодно прочел название на черной этикетке: «Херес, крепкий, марочный. Госагропром Молдавской ССР».

— Не приходилось пить такой? — спросила у него актриса.

— Н-н-нет, — ответил Кир.

— Тебе понравится. Налей мне!

Кир подчинился. Янтарный цвет напитка красиво отразил хрусталь бокалов.

— За знакомство!

Кир чокнулся с актрисой и пригубил. Хм, необычно. Легкий, нежный вкус фруктов с таким же ароматом, немного сладкий, но не приторный.

— З-з-замечательно, — сообщил хозяйке.

— Не приходилось пить такой? — Эльвира Николаевна улыбнулась.

— Н-н-нет.

— В обычном магазине ты его не купишь, — она довольно улыбнулась. — А я люблю. Закусывай, не то довольно быстро опьянеешь — на вкус он легкий, но довольно крепкий.

Кир нацепил на вилку кусочек колбасы, забросил в рот и прожевал. Хм, тоже очень вкусно — такой он на Земле еще не ел. Наверное, из магазина для начальства: что здесь такие существует, он знал. За колбасой пошел и сыр — и опять же очень вкусный. Он ел с огромным удовольствием, но аккуратно, как учил его системник. Использовал столовые приборы. Жевал неспешно, запивая пищу глотками из бокала. Сосредоточившись на этом, он не видел удивления в глазах актрисы.

— Погоди! — она внезапно встала и подошла к плите. Открыв в ней дверцу, достала блюдо и поставила на стол. В нем оказалась жареная птица, но очень странная на вид, как будто бы расплющенная. Какой чудесный запах!

— Цыпленок табака, — похвасталась актриса. — Купила в ресторане. Осталось только подогреть в духовке. Разрежь!

Кир взял протянутые ему нож и вилку и разделал цыпленка на кусочки. Тот поддался легко — при приготовлении кости птицы стали мягкими.

— Мне крылышко, — попросила Эльвира Николаевна. — И подлей вина.

Кир так и поступил. Себе он положил бедро и ножку, ножом и вилкой снял мясо с косточек и забросил в рот кусочек. Необыкновенно! Для цыпленка не пожалели специй, но они не забивали вкус жареного мяса, а находились с ним в гармонии. Подобного Кир на Земле не ел и не заметил, как расправился с обильной порцией. Он вытер рот салфеткой и выпил из бокала.

— С-с-спасибо! Очень в-в-вкусно.

— Закуришь? — актриса протянула пачку сигарет. На белом фоне написано латиницей слово «Marlboro».

— Я н-н-не к-к-курю.

— Даже таких не будешь? — хозяйка удивилась. — Их здесь не купишь.

Кир развел руками.

— Кому-то очень повезет, — актриса улыбнулась. — Не пьет, не курит и замечательный специалист. Красивый, стройный и воспитанный. Немного заикается, но это не проблема — для мужчин не недостаток. Есть девушка?

— П-п-пока ч-ч-что н-н-не з-з-завел.

— Ну, это не ненадолго, — актриса закурила, чиркнув спичкой. — Такого быстро подберут. Завидую я им. О, ты, утраченная младость, прошли года, осталась гадость! — она скривилась. — Знаешь, когда мне вдруг сказали, что зубы нужно удалять, а вместо их поставить мост, я очень испугалась. Как так? Я без зубов? Как бабушка какая? А ведь еще не старая, к тому ж актриса. Мне выступать на сцене! Но делать нечего, подождала, чтобы муж уехал в санаторий — не хотела, чтобы видел без зубов, и занялась. Когда их удалили, я, ожидая, пока десна затянется, сидела дома и выходила только в магазин. С соседями разговаривала, почти не размыкая рта, чтоб дырку не увидели. Не знаю, что они подумали… Ты и Ионович меня спасли, вернули к жизни.

— М-м-мы с-с-сделали с-с-свою р-р-работу, — пожал плечами Кир.

— Не скромничай, вы сотворили чудо. Бог с этим. Лучше расскажи про молнию. Мне до сих пор не верится.

— Я л-л-лучше п-п-покажу.

Кир расстегнул рубашку. Встав, снял ее и примостил на спинку стула. Повернулся, давая рассмотреть себя и спереди, и сзади.

— Ух, ты!

Бросив сигарету в пепельницу, хозяйка тоже встала и, подойдя поближе, легонько провела ладонью по шраму на его груди.

— Не больно?

— Н-н-нет.

— Тогда еще потрогаю. Подобного я никогда не видела.

Она вдруг стала гладить его грудь — ласково, но сильно. Слегка поколебавшись, Кир сунул руки ей в разрез халата. Бюстгальтера под ним не оказалось. Нащупав грудь актрисы, большую и тяжелую, он стал ласкать ее соски, слегка покручивая их. Актриса часто задышала, прикрыв глаза. Ладонь его скользнула ниже и обнаружила, что трусиков там тоже нет. Чем Кир, немедля, и воспользовался, принявшись ласкать уже другое.

Константин Чернуха, в чье тело заселился Кир, мужчиной был неопытным, но Кир — наоборот. Как с женщинами обращаться, он прекрасно знал. Еще увидев Эльвиру Николаевну в халате, он сразу понял, зачем его сюда позвали. Чтоб просто угостить? Смешно. Для этой цели выбирают ресторан. Поэтому Кир действовал смело и напористо. Актриса застонала и обняла его за шею.

— Не здесь, — сказала сдавленным от страсти голосом. — Пойдем.

В зале она сбросила халат и, разложив диван, принялась застилать его простынкой. Кир снял с себя одежду и посмотрел на аппетитный зад — актриса, наклонившись, расправляла простынь. Не удержавшись, он подошел к ней и сделал то, чего давно хотел.

— Ох! Что ты? — вскрикнула она, почувствовав его внутри себя. — Какой нетерпеливый! Ладно… Не останавливайся!

Остановить его, пожалуй, было невозможно. Кир не спешил излиться, растягивая удовольствие — это он умел. И двигался ритмично, взяв женщину за бедра, она в ответ легонько поддавалась на него, слегка вращая задом. Постанывала, но внезапно вдруг ускорилась и закричала. В ответ он увеличил темп и, тоже закричав, излился внутрь. После чего сел на застеленный диван.

— Какой нетерпеливый мальчик! — актриса погрозила ему пальцем. — И врун. Нет девушки сказал, а сам такой умелый. Я думала, придется соблазнять.

Кир улыбнулся. Она толкнула его в грудь, заставив лечь, а после растянулась рядом и примостила голову ему на руку.

— Рассказывай! С кем ты до меня и как?

— Н-н-не б-б-буду.

— Противный! — она легонько шлепнула его по лбу. — Но поступаешь правильно: не нужно никому и ничего рассказывать. Не думай, я не блядь. Муж у меня хороший, он добрый и заботливый, но намного старше. К тому ж болеет часто, вот и сейчас поехал в санаторий подлечиться. Как мужчина он больше ничего не может, а женщине хочется — хотя бы изредка. Понятно?

— Д-д-да.

— Я как увидела тебя там, в коридоре, так сразу захотела. Подумала: с ним будет не разврат — подарок девственнику, — она хихикнула. — Ошиблась. Ты как? Готов продолжить?

— В-в-всегда г-г-готов, — ответил Кир. Он приподнялся и развел ей ноги в стороны…

В последующие два часа происходило то, о чем друг Кира некогда ему сказал: «Меня моим же членом и имели». Актриса оказалась ненасытной — хотела вновь и вновь, но в этом их желания совпали. Кир быстро понял, что ей нужно. Он был с ней груб, актрисе это нравилась. Она шептала: «Негодяй! Сатир! Скотина!», но охотно принимала озвученную позу и страстно двигалась ему навстречу — подмахивала, как говорили здесь. Не отказалась от минета, заметив, что привыкла это делать мужу, поскольку ничего другого с супругом не получится. Кир сомневался, что это было только с мужем, но сомнения оставил при себе. В конце концов она взмолилась:

— Хватит! Да ты меня совсем затрахал, жеребец! Сейчас же одевайся и иди домой.

Кир подчинился. На прощание она ему сказала:

— О том, что здесь случилось, чтоб забыл. Не вздумай хвастаться друзьям, а то я знаю мужиков. Узнаю — сильно пожалеешь. С работы выгонят, и в Минске не устроишься. Меня чтоб не искал. Не вздумай приходить сюда. Понятно?

— Д-д-да.

— Спасибо, Костик! — она вздохнула и поцеловала его в лоб. — За все: за зубы и за ласку. Ты замечательный мужчина! Кому-то повезет…

На улице Кир мгновенно застегнул пиджак — прохладно. Что сделаешь — лето кончилось, началась осень, но хорошо, что не идут дожди. Он дошагал до улицы Свердлова, где сел в почти пустой троллейбус с номером «16». Дорогой думал о случившемся. Его нисколько не смущало, что занимался сексом с женщиной, которая его в два раза старше, возможно, что и больше. Это для тела донора она такая, но для Кира — в самый раз, считай, молоденькая. Он усмехнулся. В прежней жизни он имел дела с такими дамочками. Удачно выйдя замуж за богатеньких, устроив жизнь, они со временем сталкивались с жестким недотрахом. Мужья-то были много старше и удовлетворить жен не могли. Тогда помощь приходили молодые офицеры, Кир в том числе. Их точно так кормили перед случкой, а после отводили в спальню, где требовали трахать грубо, не жалея. Неверным женам почему-то нравилось вот так, наверно, нежности хватало дома. Их просьбы выполняли, поскольку сами офицеры к таким партнершам относились с трудом скрываемым презрением и воспринимали их как шлюх. Богатых в армии не любили, поскольку в ней служили представители низов Республики…

Троллейбус шел по Партизанскому проспекту, в домах горели окна, и Кир подумал, что, в СССР совсем не так. Здесь армию ценили и любили. Молоденький офицер, едва окончивший училище, получает больше, чем хороший врач, ну, исключая ортопедов-стоматологов. После 25 лет службы офицер получит пенсию, сравнимую с зарплатой у врачей. При этом отставникам не запрещается работать, чем они охотно пользуются. К ним в поликлинику являлся специалист по так называемой гражданской обороне из бывших офицеров и читал им лекцию, как следует себя вести при нападении противника. Хорошая работа…

На нужной остановке Кир вышел, зашагал по Васнецова, сопровождаемый парящим в небе дроном. Тот наблюдал за одиноким человеком, готовясь в нужный миг прийти ему на помощь. Оружия у дрона не имелось, но он мог парализовать двуногих обитателей планеты разрядом электричества. Такой приказ он получил с орбиты — любой ценой спасти хозяина от смерти или возможных неприятностей. Но, если тот погибнет, то медицинский робот извлечет из головы хозяина имплант, после чего искусственный интеллект подберет ему другое тело. Но это крайне нежелательно — хозяину придется начинать сначала, к тому же операция рискованная, поэтому лучше защитить.

Никто на охраняемого не напал. Тот беспрепятственно дошел до дома, вошел в подъезд, по лестнице поднялся до квартиры, как сообщил его имплант. Дрон плавно сел на крышу дома, где замер, никому невидимый под маскировкой. Здесь он пребудет до утра — хозяин сообщил по мыслесвязи через имплант: с ним все в порядке, он ложится спать.

[1] ГОИ — Государственный оптический институт. Разработанные им в 1930-е годы пасты для шлифовки и полировки активно применяются и в наше время.

[2] Передача «В мире слов» выходила с 1962 по 1996 год.

[3] ВТЭК — врачебно-трудовая экспертная комиссия в СССР. Устанавливала инвалидность гражданам и, соответственно, ее снимала по наступившим показаниям.

[4] Спирометрия — здесь проверка жизненного объема легких.

[5] ВУС — военно-учетная специальность.

Глава 6

6.

После истории с актрисой халтурой Кира завалили. Не только Кац, но и другие ортопеды. Что понятно: мостик с облицовкой, показанный врачам, им приглянулся. Не каждый техник может так красиво сделать, а пациенту, платящему мимо кассы, зубы ставить нужно так, чтобы он был доволен и не жаловался.

Сначала Кир обрадовался: он заработает немало денег. Но скоро понял, что не успевает выполнить работы. От изготовления протезов для очередников его никто не освобождал. Остаться после окончания работы не получалось — ровно в семнадцать старший техник выгоняла их из лаборатории и запирала двери, опечатывая их. Таков порядок — ведь это многопрофильная поликлиника, работающая до двадцати часов. По коридорам бродят пациенты, заглянет кто-нибудь в техническую и что-нибудь сопрет. Да, на дверях прикреплена табличка «Вход посторонним запрещен», но где, когда, кого-то вот это останавливало в СССР?

Кир пробовал работать дома — хотя бы с моделированием воском. Зажег спиртовку (он приобрел ее в аптеке), согрел на пламени блестящий кончик скальпеля, и стал им наносить воск на штампики, восстанавливая анатомическую форму зуба. Но возразила Люция Мечиславовна.

— Зачем вы это носите домой? — спросила недовольно.

— Н-н-не успеваю н-н-на р-р-работе.

— Ничего не знаю! — ответила хозяйка. — Я не хочу здесь видеть эти челюсти, пусть даже гипсовые. Меня тошнит от них.

После чего Кир понял: место жительства пора менять, причем, как можно поскорее. Причин скопилось много. Люция Мечиславовна настойчиво пыталась приобщить его к религии. В костел Кир ездить отказался — ему хватило удовольствия стоять коленками на каменном полу, тогда хозяйка предложила сводить его к баптистам, где все сидят, а, если не понравится, то можно в православный храм, но там молиться нужно стоя. Старушка принесла Евангелие, вручила его Киру с настойчивым наказом прочитать. Ведь все равно он вечера проводит с книгой, а ознакомление с Святым писанием полезно для души. Кир пробовал читать, но ничего не понял, и благо что системник объяснил, в чем в этой книге суть, что проповедовал пророк по имени Христос, и почему так поклоняются ему и Божьей Матери. Подумав, Кир решил, что в перечне смертных грехов немало правильного. Красть, убивать, завидовать — тяжелые пороки. А с вот прелюбодеянием не все так просто. Ведь с точки зрения религии то, у него произошло с актрисой — тяжкий грех прелюбодеяния, поскольку она замужем. С другой же стороны никто не пострадал, включая мужа. Кир с женщиной получили удовольствие, а ее супруга по возвращению из санатория встретит довольная жена. К тому же, если женишься на молодой красивой женщине, которой много старше, то нужно отдавать себе отчет, что у вас в семье начнется, когда окажешься беспомощным в постели…

В итоге Кир решил, что проповедник, о деяниях которого шла речь в Евангелии, был большим идеалистом и предлагал своим последователям невозможное. Никто не сможет до конца исполнить заповеди, которые провозглашал Христос. Понятно, почему его казнили, сфальсифицировав доказательства вины: такая проповедь подтачивает власть. Во-первых, властители, по мнению Христа, большие грешники, которым уготован ад. А, во-вторых, как управлять людьми, которые властителей не боятся? Ведь если человек — раб Божий, то и его начальник Бог. А все эти правители, как их не называй: царь, император, президент, премьер-министр — шушера, которых можно далеко послать, плевав на их угрозы. Ведь истинно верующие не боятся смерти — после нее их ожидает воскрешение и рай, что им доходчиво на собственном примере и показал Христос. Теперь Кир понял, почему власть в СССР так не любит верующих…

Вдобавок ко всему хозяйка выпивала. Не каждый день, но Кир подозревал, что это лишь из-за недостатка денег. Хозяйка пила водку, а она немало стоит. Ведь самая дешевая продавалась за три рубля и 62 копейки за бутылку. Но все равно периодически в квартире пахло перегаром, что здорово мешало Киру спать. Ведь у него, как у многих инвалидов, обострены оставшиеся чувства. У Кира это осязание и обоняние. И пусть теперь он слышал хорошо, только чувствительность осталась. Кир, стоя у прилавка, по запаху определял свежа ли взвешиваемая колбаса. Бывало, что отказывался брать. А тут тошнотный перегар…

Снять комнату в квартире? В Минске за нее просили 45 рублей, что дорого для одного. А если поселиться с кем-то незнакомым, то неизвестно, сдружишься ли с ним. Возможно, тоже скажет, что не желает видеть гипсовые челюсти. К тому же это будет общежитие, только за большую цену. Кир вспомнил про историю Максима и поинтересовался у приятеля: берет ли тот работу на дом?

— Конечно! — Макс даже удивился. — Все сделать в поликлинике не успеваю — халтуры много.

— А т-т-твой с-с-сосед п-п-по к-к-комнате н-н-не в-в-возражает?

— Ему по барабану, — Макс засмеялся. — Сосед мой — слесарь-сборщик на конвейере. Всех устремлений — выпить и сходить по бабам. Раз месяц покупаю для него бутылку водки, которую мы вместе распиваем. Сосед доволен.

— М-м-мне м-м-можно б-б-будет п-п-поселиться в-в-в общежитии?

— Сходи к Ботвиннику. Захочет — сделает. Для него это как пальцы обоссать.

И Кир сходил. Заведующий отделением выслушал его историю и удивился:

— Вы молодой специалист. По закону вам обязаны предоставить общежитие, а у горздрава они есть.

— С-с-сказали: н-н-нету м-м-мест. Б-б-большая очередь н-н-на п-п-поселение. М-м-меня т-т-там т-т-только п-п-прописали.

— Вот такое отношение у нас к закону, — Ботвинник укоризненно нахмурился. — Обязаны вне очереди. Ладно. Не переживайте, Константин. Врачи вас хвалят, отчего же не помочь? Горздрав не в состоянии, так мы решим вопрос, — и он довольно усмехнулся.

Через четыре дня в техническую к Киру заглянула медсестра и позвала его к заведующему в кабинет, а тот вручил ему листок бумаги.

— Отнесете это коменданту общежития. Он в курсе — позвонили. Работайте спокойно, Константин.

Поблагодарив, Кир вышел и в коридоре рассмотрел листок. Письмо за подписью главного врача заместителю директора завода с просьбой предоставить место в общежитии по следующему адресу… молодому специалисту К. В. Чернухе. Горздрав такой возможностью не располагает из-за недостатка мест в имеющемся фонде. Над текстом, слева резолюция: «Д. И. Кирееву. Заселить» и неразборчивая подпись снизу с датой.

И Кир немедленно отправился к коменданту. Им оказался молодой мужчина лет тридцати, плотный, с уже заметным животом. Взяв у просителя листок бумаги, он пробежал его глазами и кивнул.

— Звонили… Ты не куришь?

— Н-н-нет, — ответил Кир. — И н-н-не п-п-пью.

— А вот про это не трынди! — Киреев засмеялся. — Пьют все, но, главное, чтоб в меру. Идем, я покажу, где будешь жить.

На лифте они поднялись на шестой этаж, прошли широким коридором и остановили перед дверью с номером «611». Открыв ее ключом, комендант ввел Кира в узкую прихожую перед двумя дверями в комнаты.

— Здесь справа туалет, — он указал на дверь в торце прихожей. — Напротив — умывальник. Общий душ в подвале. Вот видишь, холодильник, — он указал на невысокий, белый шкафчик на тумбочке чуть в стороне от входа с надписью: «Морозко» поверху дверцы. — Ребята сами покупали. Захочешь пользоваться — отдашь им четверть стоимости агрегата. Он стоил 50 рублей.

Кир удивленно посмотрел на коменданта: откуда знает? Общежитие большое, живут здесь сотни человек, а тут такие мелочи известны. Киреев понял.

— Да я здесь жил, — он улыбнулся, и Кир подумал, что комендант — веселый и хороший человек. — Нас четверых распределили на завод после окончания «машинки». Ну, Могилевского машиностроительного института, — добавил, уловил недоумение в глазах зубного техника. — На всех нам дали этот блок, но я со временем женился, ушел, они остались. Меня ребята попросили не селить к ним работягу — желательно кого-нибудь из ИТР, еще некурящего. А ты не куришь и к тому же медик. Сюда! — открыл он дверь в комнату что справа. — Вот койка, тумбочка, настенный шкаф. Есть стол и стул. Белье застелено, распишешься за получение у кастелянши и можешь заселяться. Принесешь мне фото три на четыре сантиметра и получишь пропуск. Снимок можешь оставить у вахтерши.

— С-с-спасибо.

— Не за что, — ответил комендант. — Один вопрос: жене зуб удалили — «шестерку» справа, снизу.[1] Хотела мост поставить, но ей сказали, что очередь на пару лет. Поможешь, чтоб быстрее?

— Б-б-без п-п-проблем, — ответил Кир. — П-п-пускай н-н-найдет м-м-меня в-в-в т-т-технической. З-з-за т-т-три н-н-недели с-с-сделаю.

— И сколько будет стоить?

— П-п-по г-г-государственным р-р-расценкам.

— Спасибо! — Киреев сунул ему ключ от блока. — Живи. Что нужно будет, обращайся.

В тот же вечер Кир объявил хозяйке, что съезжает, и заплатил за прожитые дни.

— Т-т-там б-б-близко от работы, — объяснил пенсионерке. — П-п-пять м-м-минут п-п-пешком.

— Еще платить гораздо меньше, — буркнула хозяйка.

Кир лишь пожал плечами. Собрал все вещи в сумку, куда они прекрасно поместились — он не оброс еще добром, отдал хозяйке ключ от квартиры и поехал на работу. После семнадцати отправился в общежитие. Вахтерша о нем знала и пропустила без проблем. Кир ей оставил фотографию для пропуска — такая у него нашлась, и вместе с сумкой поднялся на лифте на шестой этаж. Соседей еще не было. Кир бросил сумку у кровати, достал другую — холщовую с веревочками вместо ручек, сходил в соседний магазин, купил там водки и закуски. Здесь принято «вливаться в коллектив» — неважно, в трудовой или соседский.

Все трое будущих сожителей явились через час. Молодые инженеры, лет двадцати пяти. Один высокий, худощавый, другие два пониже ростом. Из них один похож на колобок, весь плотненький и круглый, второй — худой, подвижный, с черными глазами.

— К-к-констатин, — представился им Кир. — С-с-сосед в-в-ваш н-н-новый.

— Слыхали, — улыбнулся черноглазый. — Я Михаил.

— Виктор, — сообщил высокий. — Я твой сосед по комнате.

— Владимир, — буркнул «колобок» и протянул ладошку. — Сказали, что ты медик в поликлинике. Врач, что ли?

— Т-т-техник з-з-зубной.

— Хорошая профессия, — заметил «колобок». — Они неплохо зарабатывают.

— Завидовать грешно, — фыркнул Михаил. — Так, Корин, лезь в свою заначку и доставай бутылку — знакомиться с соседом будем.

— С чего вдруг я? — обиделся Владимир. — Сам доставай!

— Я п-п-приготовил, — сообщил им Кир и указал на стол, который он успел накрыть и вытащить к кроватям, чтобы все смогли рассесться. — С-с-садитесь, п-п-парни.

— Наш человек! — Михаил потер ладонями, а Виктор только улыбнулся.

Как говорится, посидели от души. Бутылку водки, купленную Киром, прикончили в один момент. После чего Владимир, без всякого напоминания, принес еще одну — ту самую «заначку», как понял Кир. Прикончили и эту. Шутили, ели и рассказывали анекдоты — не Кир, конечно. Он предпочитал молчать. Но когда все тот же Корин поинтересовался, почему он заикается, Кир кратко рассказал свою историю и показал следы от молнии на теле, тем самым произвел фурор у слушателей. В глазах у них светилось изумление.

— Блин, прямо «Очевидное — невероятное»! — воскликнул Корин. — Тебя по телевизору надо показать.

— З-з-зачем? — Кир усмехнулся.

— Ну, станешь знаменитым, — предположил Владимир.

— А на фига это зубному технику? — хмыкнул Михаил. — Он, что, артист? Вот станут узнавать на улице, потянутся в поликлинику, чтоб посмотреть на чудо, начнут мешать работать. Его начальству это надо?

«Умный парень!» — подумал Кир. Из разговоров он узнал, что Виктор и Владимир работают в КБ[2] завода, а Михаил — технологом на производстве. Им всем по 25, их друг Киреев старше — в институт он поступил, придя из армии. Женился он на женщине с ребенком, которая нашла дорогу к сердцу коменданта через желудок — готовит замечательно, а Киреев больший любитель вкусненько поесть. Став комендантом, Киреев потерял в зарплате, но взамен ему пообещали, что через год дадут квартиру. Пока ему с семьей выделили блок в этом корпусе, хоть это не по правилам — общежитие не предназначено для семейных.

Кир предложил соседям деньги за право пользоваться холодильником, как посоветовал ему Киреев. Те на мгновение задумались, а после дружно покрутили головами.

— Не нужно, — озвучил их решение Михаил. — Пользуйся бесплатно. Мы купили этот холодильник с таким условием, что он достанется последнему, кто здесь останется. Ты в этом просто не участвуешь. Нормально?

— Д-д-да, — ответил Кир.

Назавтра он принес домой работу, поужинал и начал моделировать протезы. Явился Виктор и удивленно глянул на гипсовые челюсти на столе.

— Что это?

— Н-н-не успеваю с-с-сделать н-н-на р-р-работе.

— Понятно, — согласился Виктор. — Пусти меня за стол поужинать, а после занимайся. Идет?

Кир закивал. Чтобы не портить аппетит соседу, прикрыл работу полотенцем. Сосед поел, убрал посуду и сел на койку у стола.

— Могу я посмотреть? Никогда не видел, как зубы делают.

— П-п-пожалуйста, — пожал плечами Кир.

К ним заглянул Владимир — хотел чего-то попросить у Виктора, но увидев Кира с челюстями, присоединился к зрительской аудитории. Пришел и Михаил. Все трое с интересом наблюдали, как Кир разогретым скальпелем наносит воск на штампики и моделирует на них анатомическую форму зуба.

— Ты прямо скульптор! — восхитился «колобок».

— Это вам не на кульмане работать, — откликнулся Михаил. — Линеечка с делениями, угол выставил, после чего нарисовал хреновину. Здесь все на глаз, вручную и нужно соблюсти пропорции. Ведь так? — он обратился к Киру, и тот кивнул. — Что будет, если зуб неправильный получится?

— Если с-с-стальной, т-т-то м-м-может п-п-поломать з-з-здоровый.

— Вот видишь! — Михаил снисходительно посмотрел на «колобка». — Ответственный товарищ, не то, что вы, конструкторы. Придумаете какую-то хрень, а нам технологам мучиться.

— Что, я придумал? — возмутился Корин.

— А кто ж еще? — развел руками Михаил.

— Когда, что именно? — заволновался «колобок». — Нет, ты скажи!

Они вступили в перепалку, в которой Виктор не участвовал — смотрел, улыбался. Кир понял, что у соседей это постоянно: Михаил подзуживает Корина, тот начинает психовать, тем самым вызывая смех у остальных. Насладившись сценой, Михаил внезапно предложил Владимиру:

— Ладно, был не прав — ты замечательный конструктор. Выпьем мировую? Доставай бутылку из заначки!

— Вот тебе заначка! — Корин сунул ему кукиш и гордо удалился. Виктор с Михаилом рассмеялись.

— Вовка — добрый человек, — пояснил для Кира Михаил. — Но он легко ведется на подколки. Не жадный, но, чтоб достал свою бутылку, его сначала нужно угостить. Тогда поставит все, что есть. Ладно, пойду и успокою человека, не то до ночи будет дуться.

И он ушел, а Виктор поставил пластинку на проигрыватель и стал слушать музыку в наушниках, чтобы не мешать соседу делать зубы. Деликатный человек…

Так и пошло: Кир приходил из поликлиники и занимался моделированием, бывало, что до поздней ночи. Сосед ложился спать, Кир гасил верхний свет и работал при настольной лампе. Дело закрутилось. За сентябрь Кир получил на руки 223 рубля — с халтурой вместе, разумеется, а за октябрь — почти что 300. Он приоделся по сезону — в теплый джемпер из овечьей шерсти с горизонтальными голубыми полосами на сером фоне, красивый темно-синий плащ на пуговицах и с поясом. Все импортное, но не дорогое. Макс свел его с директором магазина, которой он недавно сделал зубы, она и помогла с покупками. Кир перестал варить пельмени, а есть ходил в столовую, где завтракал, обедал, ужинал. Молодые поварихи улыбались молодому технику, еду ему накладывали, не жалея. В восемнадцать столовая закрывалась, и в это время на раздаче было пусто, но Киру ужин оставляли: бифштекс с яйцом или говядину с пюре, какой-нибудь салат, компот. На всякий случай в холодильнике была сырокопченая колбаска, сыр. Колбаску Кир не покупал — перепадала от клиентов. Платя по государственным расценкам, к тому ж протезируясь без очереди, пациенты считали нужным принести подарок врачу или зубному технику — в зависимости от того, через кого пришли на протезирование. Нередко, что обоим сразу. Несли спиртное — водку и коньяк, порой — шампанское. Они не знали, что ортопеды за халтуру получают вдвое больше, чем от государства, так что подарки — лишнее. Но стоматологи от них, конечно, не отказывались. Спиртное Кир ставил в шкаф — когда-нибудь да пригодится, колбаску ел, когда засиживался поздно за работой — желудок требовал.

Купил он и спортивную одежду — костюм из синей шерсти с полосками на рукавах и брюках, вдобавок — кеды. Стал бегать по утрам в заброшенном саду напротив общежития, где выполнял разминочный комплекс, используя деревья в качестве снарядов. Бил их стволы ногами и руками (в перчатках, разумеется), подпрыгивая, повисал на ветках и выполнял подъем переворотом. Компании ему никто не составлял — физкультура была не слишком популярна у обитателей «общаги». Заниматься ею в дождь и холод — брр-р-р! Кир же наслаждался, бегая по саду под моросящим дождиком. Такое б на Агорне!

В сентябре Кир съездил к матери в деревню — помог ей выкопать картошку. Пришлось прилично потолкаться в переполненных автобусах — в них ехали к родителям такие ж парни и девчата. Копать картошку в Белоруссии — это как в Бразилии играть в футбол, участвует в процессе каждый. Собрали много — хватит людям и животным. Картошку ели все, включая кур. Поговорил и с матерью, поведал о своих делах. Она порадовалась, что сын освоился в поликлинике, где стал неплохо зарабатывать, а также, что перебрался в общежитие.

— Люция — женщина не кепская,[3] — сказала сыну, — но брать деньги с родственника, у якого мала грошей… У яе же пенсия поболей, чым мая зарплата.

Мать рассуждала по-деревенски — здесь принято помогать родне бесплатно. Хотя сама же говорила сыну, что в городе все дорого. Кир не стал с ней спорить.

В свободные минуты время Кир продолжал читать. При помощи импланта он делал это быстро, буквально загружая книги в память, но вскоре перестал спешить — увлекся русским языком. Тот был красивым и богатым, мог выразить тончайшие оттенки настроения героев. А эти описания природы… Кир просто наслаждался, перечитывая их. Паустовский, Пришвин, Тургенев и Аксаков. Из современных — Солоухин и Астафьев… Такой литературы не существовало в Обитаемых мирах. Там популярны были детективы, мелодрамы и боевики. И главной целью большинства героев было раздобыть побольше денег — неважно как.

Читал Кир и газеты — соседи их выписывали. «Труд», «Комсомолка» — так называли ее здесь, «Литературная газета». Последнюю любили все, особенно последнюю страницу, юмористическую и веселую. Газеты помогали лучше осознать, что происходит в обществе, хотя Кир понимал: о многом в них умалчивают. В стране имеется цензура, не предусмотренная Конституцией, как сообщали западные радиостанции, вещавшие на СССР. Об этом Кира информировал системник. Он, к слову, посоветовал хозяину вслух декламировать стихи — так станет меньше заикаться. Кир попытался — получилось. Теперь в свободные минуты, наедине с собой он декламировал Пушкина, Лермонтова, из современных — Евтушенко и Рождественского, других поэтов, чьи книги брал в библиотеке. И эта его увлеченность сыграла неожиданную роль в его дальнейшей жизни.

В субботу 1 ноября Кир встал довольно поздно — выходной же. Еще вдобавок полежал, наслаждаясь радостью, переполнявшей тело. Та приходила просто так, без видимой причины, лишь от того, что ты молод и здоров. Восхитительное чувство! Встав, наконец, Кир умылся, облачился в тренировочный костюм и кеды и отправился в сад заниматься физкультурой. Вернувшись, с удивлением увидел в своей комнате всех троих соседей. Вытащив на середину ее стол, они расселись на кроватях и занимались чем-то непонятным. Листки бумаги на столе и шариковые ручки, задумчивые лица…

— Физкульт привет! — улыбнулся Киру Михаил. — Как яблоки в саду? Собрал хоть сколько?

Остальные засмеялись. Тренировки Кира служили поводом для шуток. Кир к этому привык и не обращал внимания.

— А в-вы ч-чем з-занимаетесь? — поинтересовался Кир.

— Стихи вот сочиняем, — объяснил Владимир.

— С-стихи? — Кир изумился. — З-зачем?

— Для победителей социалистического соревнования, — подключился Михаил. — Через неделю годовщина Октября. Заводской комитет комсомола подвел итоги, и победителей поздравят — вручат им грамоты и премии. Решили сочинить для каждого четверостишие и поручили это нам.

— А в-вы п-поэты?

— Мы комсомольцы, — рассмеялся Михаил. — К тому же нам пообещали премию.

— И к-как успехи?

— Да всем почти что сочинили, — просветил Владимир и уточнил: — Два дня работали, но вот уткнулись в стерженщицу. Никак не получается, чтоб обыграть профессию и похвалить девчонку.

— Одну лишь строчку сочинили: стержней так много холостых, — добавил Михаил.

Все трое засмеялись. Кир на мгновение задумался. Хотелось есть, столовая в субботу не работает, ему бы сделать бутерброд с колбаской, а тут компания расселась и уходить не собирается.

— А к-кто т-такая с-стерженщица? — спросил соседей.

— Они работают в литейке, — ответил Михаил. — Изготавливают стержни, по которым детали отливают. Работка еще та: пыль, грохот, вонь от формовочной земли. Стержни передают формовщикам, а те закладывают их в опоки и трамбуют для отливок. Тяжелая работа, но платят хорошо.

— К-как д-девушку з-зовут? — продолжил Кир.

— Тамара.

Кир подошел к столу, взял листик и ручку. Склонившись, написал четыре строчки и протянул листок Владимиру. Тот не успел его забрать — Михаил перехватил листок и пробежал его глазами. Хмыкнув, вслух продекламировал:

Пыль, грохот и тяжелые опоки…

Только Тамаре к ним не привыкать.

У стерженщиц нелегкая работа.

Тамара ее делает на «пять».

— Класс! — оценил стихи Владимир и изумленно посмотрел на Кира. — Что, просто, взял и сочинил?

— Нет думал две недели, — съязвил на это Михаил. — Он знал про стерженщицу по имени Тамара? Что скажешь? — он посмотрел на Виктора.

— По-моему, замечательно, — ответил тот.

— И я того же мнения. Ну, что, ребята? — Михаил обвел взглядом сидевших за столом. — Нас Костя выручил — без него мы б долго мучились и неизвестно вымучили бы что. Предлагаю в счет будущей премии… Тем более, суббота. Есть возражения?

Владимир с Виктором закрутили головами.

— Скидываемся, и Володька — в магазин!

— С чего вдруг я? — обиделся на это Корин.

— Нам с Витей водки не дадут — на вид несовершеннолетние, — делано вздохнул его обидчик. — А ты мужчина взрослый и солидный.

— Не пойду! — насупился Владимир.

— Н-не н-нужно н-никуда идти, — вмешался Кир и распахнул дверь шкафа. — В-вот.

— Ох, не фига себе! — воскликнул Михаил. Вскочив, он подошел и стал рассматривать запасы Кира. Следом подтянулись остальные. — Что у нас тут? — он стал перебирать бутылки. — Коньяк: «Арагви», а этот пятизвездочный — армянский Ленинградского разлива, еще молдавский «Нистру». Водка: «Посольская», «Столичная», шампанское… Откуда столько?

— П-пациенты п-подарили.

— Я говорил, что у него работа выгодная! — заявил Владимир.

— Ты б лучше помолчал! — Михаил повысил голос. — Сам придешь с работы, поел — и на кровать. А он сидит и зубы делает, порой до поздней ночи. Кто как работает, тот так и ест, вернее, пьет, — он засмеялся. — Ребята, предлагаю так. В восемнадцать накрываем стол. С нас выпивка, закуска, а Константина раскулачим на бутылочку «Посольской» — давно не пил такую. Ты не возражаешь? — он посмотрел на Кира.

— Н-нет.

— А что коньяк? — поинтересовался Корин.

— Коньяк мы выпьем на 7-е ноября. Нас девушки в гости пригласили. Забыл? Они накроют стол, мы покупаем выпивку. А Костя ничего не покупает, он принесет коньяк, бутылочку шампанского. Того, что у него здесь есть, мы в магазинах не найдем. Согласен? — он посмотрел на Кира.

Тот кивнул.

— Вот и хорошо. А то девчонки спрашивают: где ваш загадочный сосед, который молнией ударенный? Хотим с ним познакомиться. Вот и увидят, — Михаил негромко хохотнул. — Да и тебе пора по бабам, а то сидишь тут, как медведь в берлоге.

На том и порешили. Кир выпил чаю с бутербродом и занялся зубами — сроки по халтуре поджимали. В обед сходил в кафе, поел. Пусть здесь дороже, чем в столовой, но у него есть деньги. В назначенное Михаилом время началось застолье. Выпили, поговорили, после чего соседи отправились на дискотеку — по субботам ее устраивали в помещении столовой. Кир не пошел — ему пока не до развлечений, работа ждать не будет. Соседи пусть танцуют, а он займется моделированием. Пил он немного, рука дрожать не станет…

Работая, он думал о предстоящем праздновании 7 ноября. Общенациональный праздник СССР здесь отмечали широко и шумно — об этом сообщил системник. Парад на Красной площади в Москве, народные гуляния… Соседи приведут его в свою компанию, где будут все нарядные, а он как будет выглядеть? Кир встал и перебрал одежду. Так, джемпер не годится — он хоть и новый, но выглядит буднично. Костюм же старый, он в нем еще в училище ходил. А здесь встречают по одежке, как сообщил системник…

Назавтра Кир поехал к знакомому директору магазина и объяснил задачу.

— Есть для вас замечательный костюмчик — импортный, из шевиота, — обрадовала женщина. — К нему мы подберем рубашечку, платочек для кармашка. В нем будете выглядеть, как артист на сцене.

Что удивительно, не обманула. Костюм и вправду оказался замечательный. Темно-синий, в мелкую полоску, он сел на Кира, словно сшитый на заказ. Рубашка, нежно-голубая, с ним гармонировала идеально, как и носовой платочек, который женщина сложила как-то хитро и поместила в кармашек слева на груди.

— Красавец! — оценила, отступив, директор. — За все с вас сто двадцать пять рублей.

Кир мысленно вздохнул, но расплатился.

— Тут девочкам с зубами нужно разобраться, — продолжила директор. — Посмотрите?

— П-показывайте…

Кир заглянул во рты трех «девочек» лет сорока-пятидесяти, поставил предварительный диагноз и предложил прийти к нему в свободный от работы в магазине день. Очередность пусть определяют сами, но предварительно позвонят в регистратуру и попросят пригласить его для разговора, а он с врачом потом договорится. К слову, этим видом связи в стоматологическом отделении активно пользовались, и регистраторша всех приглашала к телефону — не бесплатно, разумеется, за рубль в месяц с каждого. Для техника с врачом — копейки, а для нее — прибавка к небольшой зарплате. Врачей в стоматологии 11, а техников — 23. Неплохие деньги…

В назначенный день Кир и его соседи по блоку отправились в женский корпус общежития, неся в руках позвякивающие сумки. Их пропустили беспрепятственно, не изымая пропуска, как принято в другие дни — праздник. Парни поднялись на лифте на седьмой этаж, прошли по коридору и ввалились в комнату к девчатам. Там их ждали девушки, сидевшие на койках у уже накрытого стола.

— Всех с праздником! — объявил им Михаил. — С 63-ей годовщиной Октября. Подарок вашему столу от нас. Ребята, выставляйте!

Кир, Корин, Виктор принялись доставать бутылки из сумок и пакетов и водружать на стол. Михаил, чуть шагнув назад, смотрел на это с важным видом: дескать, смотрите, чего мы раздобыли! Чем произвел на девушек впечатление.

— Ого, какой коньяк! — воскликнула одна из них, лет тридцати и крупная. Не то, чтоб толстая, но, как говорится, в теле. Она единственная занимала стул в торце стола. — Армянский, пятизвездочный. Еще «Арагви», «Нистру»… Где достали?

— Там уж нет, — сообщил ей Михаил. — Закрылась лавочка.

— Трепло! — последовал ответ. — Уверена: не сам добыл. Ты можешь только языком. Так… — она уставилась на Кира. — А это кто, такой красивый и нарядный?

— Наш сосед по блоку, — ответил Михаил. — Зубных дел мастер Константин. Прошу любить и жаловать.

— Тот самый, молнией ударенный? — спросила девушка.

— Скорее поцелованный, — заулыбался Михаил. — Она ему оставила следы на теле, как будто дерево растет, но излечила от врожденной глухоты. Теперь он слышит, говорит, хотя и заикается немного. Информация секретная и исключительно для сведения присутствующих за столом.

— А можно посмотреть на дерево? — заинтересовалась девушка.

— Вот это исключительно наедине, — ответил, не замедлив, Михаил. — Отведешь его к себе, закроешь двери в комнату, и он тебе покажет — и дерево, и кое-что другое. Возможно, даст потрогать.

— Пошляк! — скривилась девушка, а Михаил захохотал. Другие засмеялись. Кир понял, что такие пикировки между ними проходят постоянно.

— Знакомься, Костя! — обратился к нему Михаил. — Вот эта язва — Валентина. Не девушка — мечта поэта.

Валентина погрозила кулаком.

— Костя, между прочим, талантливый поэт, — нисколько не смутился Михаил. — Стихи про стерженщицу сочинил, вы помните, как хлопали на собрании, когда их зачитали?

— Лет тебе сколько, Константин? — спросила Валентина.

— Д-двадцать, — ответил Кир.

— Ну, в самый раз мечте поэта.

Все снова засмеялись.

— Вот это — Маша, — Михаил указал на девушку лет двадцати пяти, сидевшую рядом с Валентиной. — Она, как я, технолог. А это Катя, она работает в одном КБ с Витей и Володей. И, наконец, Наташа — единственный гуманитарий в нашем сборище отпетых технарей. Историк по образованию, но трудится в отделе кадров. Так, всех друг с другом познакомили, пора бы приступить к процессу насыщения.

— Садитесь, мальчики! — сказала Валентина. — Девочки, раздвиньтесь, пусть сядут между вами и ухаживают, как им положено.

Все так и поступили. Кир оказался между Катей и Наташей. Первой на вид было 23–24, Наташа выглядела старше. Но симпатичная, в отличие от Кати, тощей и прыщавой. Овальное лицо, высокий лоб и карие глаза под длинными ресницами. Нос тонкий и немного вздернутый, а губки пухлые.

Михаил открыл шампанское и разлил его в бокалы девушек за исключением Валентины. Она решила пить коньяк. Им же Михаил наполнили рюмки для парней.

— За годовщину Октября! — провозгласил Михаил, подняв свою. — Чтобы мы вот так же вкусно встретили и сотый юбилей.

Все дружно выпили и закусили.

— Ч-что в-вам п-положить? — спросил Кир у Наташи, сидевшей справа от него. Ухаживать за Катей предстояло Корину.

— Сама возьму, — ответила она. — Не беспокойся, и давай на «ты». Не нужно лишних церемоний — здесь все друг друга не один год знают. За исключением тебя, конечно. Кстати, про дерево Миша не соврал? Что, вправду, след от молнии остался?

— Охотно п-покажу н-наедине.

Наташа засмеялась и погрозила ему пальцем.

— Шустрый мальчик!

— Я м-молодой м-мужчина, — возразил ей Кир, Наташа ему нравилась. — Л-ласковый и д-добрый.

— Ну, ну, посмотрим, — Наташа хмыкнула и попросила: — Шампанского налей мне, ласковый мужчина.

И Кир его налил…

[1] В описываемое время порядковый номер у зубов считался от передних и до последних коренных. Зуб мудрости — «восьмерка». Сейчас используют двухзначную классификацию.

[2] КБ — конструкторское бюро.

[3] Не кепская — не плохая (бел.)

Глава 7

7.

Этой ночью Кир заснул не сразу: лежал, перебирая в памяти то, что произошло на праздновании Октября. Они прекрасно посидели за столом, где пили, ели, веселились. Шутил, конечно, Михаил: рассказывал анекдоты, смешные случаи на работе. Потом толпой отправились на дискотеку — пошли все, кроме Валентины, она не захотела. За музыкальную часть вечера, как выяснилось, отвечали Михаил и Виктор с Кориным. Ребята ставили пластинки на проигрыватель, включали записи на магнитофоне, и две тяжелые колонки заполняли зал столовой популярной музыкой. Пришедшие на вечер танцевали. Попробовал и Кир, но оказалось, что не получается плясать по-местному, а память донора ничего не подсказала. Глухонемой не слышит музыки, поэтому предшественник не танцевал. А Киру захотелось сблизиться с Наташей. Он не влюбился, нет, ему не двадцать лет, как донору, — в четыре раза больше. В таких годах безумствовать смешно. Наташа — женщина красивая: помимо вдохновляющего личика, у нее отличная фигура: грудь, попа, талия — все как должно быть у молодой и привлекательной дамы. Плюс у нее имелось важное достоинство. Как Кир узнал у Михаила, Наташа побывала замужем, но развелась — у пары не было детей. Она обследовалась у врачей, те вынесли диагноз — неизлечимое бесплодие. Муж от нее ушел…

Для Кира это означало, что Наташа — идеальная кандидатура ему в подруги. Здесь нравы строгие: спишь с женщиной, а она забеременеет, ты будешь вынужден на ней жениться. Откажешься — и тебя все станут осуждать, даже мужчины. Студента могут исключить из института, а на работе будут неприятности. Там существует профсоюз (Кир в нем состоял — наследовал от донора), пожалуется женщина — и соберут собрание, где будут «прорабатывать», как говорили здесь. Ему такое надо?

Такое отношение к женщине назвали б потребительским, но Кир прибыл из другого мира. Там все кого-то потребляли: мужчины — женщин и наоборот. Прикидывали, что получит каждый: деньги, вес в обществе, удовольствие. Бывала и любовь, но, Кир, обжегшись раз, не собирался это повторять. У него есть потребность в сексе, и у Наташи — тоже. От Михаила Кир узнал, что у Наташи нет любовника.

Увы, она к его ухаживаниям отнеслась прохладно. Кир понял почему. Танцует кое-как, заика, к тому слишком молодой для взрослой женщины. Тут Кир обиделся и решил продемонстрировать, что зря в нем видят пацана, как говорили здесь. Среди мелодий, которые Виктор слушал в комнате, ему понравилась одна — удивительно похожая на ту, которую он помнил с юности. Тогда молоденький медик-инженер служил в оккупационной армии на Трисе. Аборигены к республиканцам относились без симпатии, но Кир смог с ними подружиться. Лечил их бескорыстно (молодой был), сумел довольно быстро выучить язык таранцев — так звали себя горцы, и этим пробудил у них почтение. На Трисе гор больше, чем равнин, и многие живут в гористой местности, занимаясь скотоводством и добычей минералов. Таранцы приглашали Кира в гости, он пил с ними местное вино и сирк — напиток, получаемый из перегнанной в дистилляторе браги из отжимок ягод. Беседовали, танцевали, его чуть даже не женили на дочери вождя — красавице Агдель. Обстоятельства сложились так, что отказаться, не обидев местных, Кир не смог бы. К счастью, их перебросили на Сойю, где начался мятеж против Республики, Агдель забылась, но свои танцы с горцами Кир вспоминал неоднократно. Их пляски требовали от мужчин недюжинных умений и прекрасной физической подготовки. У Кира они есть.

Нет, если бы он не выпил за столом, то не решился бы, но тут Остапа понесло, как написали в одной книге. Кир подошел к ребятам и попросил поставить нужную мелодию.

— Зачем тебе? — поразился Михаил.

— С-станцую.

— Это⁈ Ты серьезно?

— Увидишь.

— Как знаешь, — Михаил пожал плечами и попросил у Виктора: — Дай мне пластинку с избранной классикой.

Кир снял с себя пиджак и, примостив его на спинку стула, встал между колонками. Тем временем закончилась звучавшая до этого мелодия, танцующие пары разошлись по сторонам, освободив пространство в центре зала. Михаил поставил на проигрыватель пластинку и наклонился к микрофону:

— Танец с саблями. Исполняет Константин Чернуха.

Не удержавшись, он хихикнул. В динамиках прозвучали четыре такта, ударил ксилофон, и Кир раскинул руки в стороны. Вертясь волчком, он заскользил по кругу мимо удивленных зрителей. В этом движении главное не потерять точку привязки в зале, не то закружится голова — и упадешь. На роль привязки подошла колонна чуть в стороне от центра зала. Молодое, тренированное тело не подвело, и Кир легко закончил круг. Затем он вылетел на середину зала и под замедлившийся темп мелодии стал отбивать чечетку, прижав ладони к бедрам. Зрители зааплодировали, им явно нравилось. Мелодия ускорилась, Кир колесом пошел по кругу, перемещаясь боком — спиной к зрителям, лицом — к колонне. Мелькали в воздухе его ботинки, руки, по мозаичному полу из гранитной крошки как бы катился круг из человека. Приблизившись к колонкам, Кир встал и, перекатываясь с рук на ноги, помчался по центру зала, но теперь не боком — прямо. Разогнавшись, взмыл в воздух, сделал сальто и, опустившись на ноги, сел на шпагат, раскинув руки в стороны — прямо перед ошеломленной увиденным Наташей. Это движение совпало с окончанием мелодии.

— Ух, не фига себе! — воскликнули в колонках, но, спохватившись, Михаил добавил голосом спортивного комментатора: — Приветствуем танцора! Константин Чернуха, СССР!

Аудитория зааплодировала. Кир встал и поклонился, чем вызвал новую волну оваций. Но слава преходяща, зазвучала новая мелодия, и о нем забыли. Зал вновь заполнился танцующими парами.

— Идем! — Наташа протянула Киру руку. — Потанцуем.

— И-извини, н-но н-не с-сейчас, — ответил он. — М-мне н-нужно отлучиться.

— В туалет? — Наташа прыснула.

— Б-брюки т-треснули п-по ш-шву, — признался Кир. — В-в п-промежности. Н-не р-рассчитал, к-когда с-садился н-на ш-шпагат.

Она захохотала.

— Ой, умора! Идем! — она взяла его за руку. — Зашью.

Они отправились в женский корпус. Кир шел бочком, стараясь не поворачиваться задом к встречным людям. Такой конфуз! Что называется, выпендрился.

В комнате Наташи он снял ботинки, брюки и присел на койку. Ее он не стеснялся. Женщина взяла иголку с ниткой и, поглядывая на него с улыбкой, принялась зашивать прореху в брюках.

— Держи! — произнесла, закончив. — Здесь лучше б прострочить, но у меня машинки нет. Есть у одной девчонки, но она сейчас на дискотеке. Я с ней поговорю и сообщу ребятам, когда к ней можно подойти. Заплатишь рубль, возможно, сделает бесплатно для такого молодца, — она хихикнула. — Так танцевал!

Кир взял брюки, но надевать не стал, а просто положил их рядом.

— Т-тебе п-понравился м-мой т-танец? — поинтересовался.

— Очень, — она кивнула. — Никогда не видела подобного. С чего ты вдруг раздухарился?

— Х-хотел, ч-чтоб т-ты обратила н-на м-меня в-внимание.

— Зачем?

— З-за э-этим. Т-ты м-мне очень н-нравишься.

Он стал расстегивать рубашку.

— Эй, что ты делаешь⁈ — воскликнула Наташа.

— П-продемонстрирую т-тебе с-след от м-молнии, р-раз в-все р-равно п-пришел.

— Показывай! — согласилась женщина.

А дальше все случилось так, как Кир и рассчитал. Она, конечно, захотела след потрогать. Воспользовавшись этим, Кир ее обнял, стал целовать и гладить. Она пыталась вырываться, но довольно вяло, потом обмякла, перестав сопротивляться. А дальше было хорошо — обоим. Она стонала, вскрикивала и, прижимаясь к Киру, требовала: «Еще! Еще, пожалуйста!» И он старался. Каким же стало удивление, когда затем он услыхал:

— Уйди! И больше, чтоб тебя не видела. Ты понял⁈

В голосе ее звучала злоба. Деваться было некуда, Кир натянул одежду и ушел. Заглянул на дискотеку — там продолжали танцевать, забрал пиджак, после чего отправился к себе. Переоделся, сбегал в душ и лег под одеяло. Хоть завтра выходной, но он набрал халтуры, поэтому нужно отдохнуть перед работой. Но сон не шел. Кир слышал, как пришли соседи, он притворился спящим, и его будить не стали. Закрылись в комнате у Михаила, наверно, выпивали, но после тоже расползлись по койкам. А он лежал и думал о случившемся. Почему Наташа прогнала его? Ведь ей понравилось. Загадка. Странные здесь женщины…

* * *

Наташа постучала в дверь и просочилась в комнату. Валентина лежала на кровати и читала книгу. Увидев гостью, отложила ее в сторону.

— Привет, Наташа! Рада тебя видеть. Присядь, рассказывай, как вы вчера повеселились. Мне тут такое говорили! — она хихикнула.

— Что, например? — встревожилась Наташа, присев напротив на пустой кровати.

— Как зубных дел мастер плясал и прыгал для тебя.

— Для всех он прыгал, — насупилась Наташа.

— После чего он взял тебя за ручку, и вы ушли в наш корпус, — Валентина хмыкнула. — Колись, подруга! Что там было дальше?

— Так просто не расскажешь…

— Понятно, — Валентина встала, извлекла из шкафа початую бутылку коньяка, поставила на стол две рюмки и плеснула в них из горлышка. Комнату заполнил приятный аромат ванили и немного — сухофруктов. — Давай, подруга, выпьем! Коньяк хороший, настоящий.

— От ребят остался? — Наташа взяла рюмку.

— От них. Бывай здорова!

Валентина отхлебнула и зажмурилась от удовольствия.

— Мягкий, ароматный, даже закусывать не надо. Пей!

Наташа выпила. Коньяк скользнул по пищеводу, в желудке сразу потеплело.

— Что, хорошо? — спросила Валентина.

Она в ответ кивнула.

— То-то. В отличие от шипучки, которую шампанским называют, это напиток! Кстати, мне Михаил признался, что коньяк добыл твой ухажер. У парня неплохие связи. Продолжаем. На чем остановились? Ты повела его к себе. Не устояла перед плясуном?

— У Кости брюки лопнули по шву в промежности. Я предложила их зашить.

— Что, правда? — Валентина засмеялась. — Ну, парень! Так старался… И как, зашила?

— Да.

— И все?

— Нет, — Наташа покраснела.

— Еще по рюмочке!

Валентина разлила коньяк и, чокнувшись с подругой, выпила. Наташа — тоже.

— Захорошело? Продолжай! — поторопила Валентина.

— Он показал мне след от молнии на теле.

— Он, правду, есть?

— Еще какой! И на груди, и на спине как будто папоротник вырос. Я не удержалась и потрогала.

— А он?

— Схватил меня и начал целовать.

— Шустрый мальчик! — оценила Валентина. — А дальше? Было?

— Да…

— Орел! — подруга восхитилась. — И как он, как мужчина?

Наташа на мгновение задумалась. Об этом не хотелось говорить, но коньяк подействовал, и она не утерпела:

— Волшебно, Валя! Я никогда такого с мужем не испытывала — как будто воспаряла в небеса.

— Везет же некоторым! — Валентина плеснула себе в рюмку и сразу выпила. — Не продолжай, не то умру от зависти. И вы, конечно, с ним договорились продолжать встречаться?

— Нет, я его прогнала.

— Ты, что, больная? — Валентина покрутила пальцем у виска. — Красивый парень, молодой, умелый. Не бедный и при связях. Ну, заикается слегка, но для мужчины это не беда. Чего тебе не так?

— Он никогда на мне не женится.

— Ах, вот что! — Валентина хмыкнула. — И как у нас с женихами? Есть кандидаты?

В ответ Наташа лишь вздохнула.

— Ты, вроде, взрослая, а думаешь, как эти мокрощелки, которые тут в корпусе живут. Ну, им простительно, пацанки. Ведь все прекрасно знают, из-за чего с тобой развелся муж. А кто не знает, так тому расскажут. У Веры, которая живет на нашем этаже, такое было. Начала встречаться с парнем, а тому немедленно и сообщили, что, дескать, девка непорядочная — к ней ночью приезжали офицеры и в комнату рвались. Ну, точно блядь! На самом деле, это был брат Веры и его друзья. Проездом оказались в Минске, их поезд уходил под утро, и брат решил сестру проведать. Товарищи следом потянулись — им интересно было. А, может, думали прорваться к девушкам, но в корпус их, конечно, не пустили. Приехали на такси, поспорили с вахтершей, но Веру все-таки позвали. Брат с ней поговорил, после чего уехал с офицерами. И все. А сколько навернули!

— А парень Веры?

— На счастье оказался умным и поверил ей. Она выходит замуж, а вот тебе не светит. Нет, девка ты красивая, конечно, но мужикам нужна семья и дети. Так что ты мучаешься? Живи и радуйся, пока мужчины любят. Еще лет пять, ну, десять, и никто не подойдет. Такое в голову не приходило?

— Приходило, — ответила Наташа. — Но я его намного старше. Что люди скажут? Опутала и окрутила?

— Насрать на то, что скажут! Ты для людей живешь? Пускай идут все в жопу! Эх, Натка, Натка… Ты знаешь, почему я не хожу на дискотеки? Не приглашают танцевать — никому не нужная старуха, — она вдруг всхлипнула. — Хотя бы кто пришел и трахнул. Одна надежда — скоро получу квартиру, тогда, возможно, и найдутся. На жилплощадь клюнут.

— Не плачь! — Наташа села рядом и обняла ее за плечи. — Найдется обязательно. Ты женщина красивая и добрая.

— Твои слова да б Богу в уши, — сказала Валентина и поцеловала ее в щеку. — Давай продолжим о тебе. Что будешь делать?

— Не знаю. Я ведь прогнала его. А он обиделся, наверное.

— Тогда сходи и попроси прощения — корона с головы не свалится.

— Вдруг не простит? Мне будет стыдно.

— Простит, куда он денется, — сказала Валентина. — Он на тебя запал конкретно. Я видела, как клеился, когда сидели за столом. А как плясал на дискотеке? Новых брюк не пожалел, — они хихикнула. — Вот интересно: он случайно их порвал или умышленно? Если умышленно, то я им восхищаюсь.

— Нет, он стеснялся.

— Ну, да, конечно, — усмехнулась Валентина. — Поэтому плясал так, что все открыли рты. Пошел к тебе, снял брюки, а потом — и остальное. Парень он, конечно, нагловатый, зато не жадный. Вон сколько коньяка принес! Я тут прикинула — рублей на 20.

— Так он его не покупал: пациенты принесли в подарок. Мне Витя рассказал.

«Поинтересовалась, — усмехнулась Валентина мысленно, — заметила и оценила». Но вслух сказала:

— Он мог его продать, и у него купили бы — коньяк хороший, но он его не пожалел.

Они не знали, что местное спиртное не имело ценности для Кира. Для чувства радости молодому телу не требовался допинг. А продавать спиртное означало нарушать закон — у государства монополия. Перепродажа купленного в магазине считалась спекуляцией, а она каралась лишением свободы. Кир слишком мало жил в этом обществе, чтобы настолько рисковать. Максим ему бы разъяснил, что строгость местных правил компенсируется необязательностью их соблюдения, но Кир его об этом не спросил.

— Пойду, — Наташа встала. — Спасибо тебе, Валя!

— Иди, — одобрила Валентина. — Приоденься и накрасься — тогда не устоит.

Когда подруга вышла, она плеснула в рюмку остатки из бутылки и, смакуя, выпила. «Хоть что-то мне досталось», — подумала и усмехнулась.

* * *

Кир моделировал, когда в дверь в комнату приоткрылась, и в образовавшейся щели показалась чья-то голова.

— Чернуха! Там к тебе пришли.

Голова исчезла, не сообщив подробностей. Кир удивился: за все время, что прожил в общежитии, к нему никто не приходил. По установленному здесь порядку гостей не пропускали сразу в комнаты. Вахтер их останавливал, после чего дежурный из жильцов шел вызывать того, к кому они пришли. Вызванный спускался и оставлял на вахте документ, гость — тоже, после чего обоим позволяли пройти. За порядком здесь следили строго.

Кир взял пропуск и спустился к вахте, где с удивлением увидел у стены Наташу.

— Здравствуй! — она несмело улыбнулась. — Пригласишь к себе?

— З-здравствуй. П-проходи.

Он положил перед вахтером пропуск, Наташа — свой. Они поднялись в лифте на шестой этаж. В нем и по пути к дверям 611-го блока молчали. Кир исподтишка разглядывал Наташу. Кремовая блузка с кружевами, коричневая юбка, на маленьких ступнях — такие же коричневые туфли. Выглядит нарядно, подкрасилась и надушилась. У духов цветочный, но не резкий запах. Здесь женщины нередко злоупотребляли парфюмерией, Кир, обоняя, морщился — зачем же столько лить? Любопытно, зачем она пришла? Сама ж сказала, что не хочет видеть.

Соседей в блоке не было — ушли куда-то погулять, оставив Кира одного, что к лучшему. Увидят, что пришла Наташа, и после понесется… И без того достали утром. С чего он так плясал вчера? Зачем и для чего ушел с Наташей? Пристал, конечно, Михаил — он сплетник еще тот, но и другие грели уши. Здесь принято хвастаться мужскими подвигами, но Кир такого не терпел. Не нужно посторонним знать о том, что происходит в спальне у двоих. Поэтому сообщил о катастрофе с брюками и даже показал их недоверчивому Мише. Наташа предложила их зашить, Кир согласился, и это все, что было. А тут она сама пришла к нему…

В комнате Наташа немедленно рассмотрела стоявший на столешнице окклюдатор с гипсовыми челюстями.

— Что это?

— З-зубы п-пациентов, — ответил Кир.

— Ты делаешь их дома? Почему?

— З-зарабатываю д-деньги.

— Надо же! Теперь понятно, почему тебя не видели на дискотеке раньше.

Она смутилась и умолкла. Кир глянул на нее: да говори же, для чего пришла!

— Костя… — она вздохнула. — Прости меня. Понимаешь, все случилось неожиданно. Мне стало стыдно: не успела познакомиться с мужчиной, как оказалась с ним в постели. Что он обо мне подумает? Другим расскажет?

— Н-не р-расскажу, н-не б-беспокойся.

— Ты на меня не сердишься?

— Н-нет.

— Мир, дружба?

— Д-да.

— Спасибо, — Наташа подошла и обняла его шею. — Мне было очень хорошо с тобой.

— И м-мне с-с т-тобой, — признался Кир.

— Будем встречаться дальше?

— Д-да.

Она поцеловала его в губы, Кир с удовольствием ответил. Нет, странные здесь женщины, но с ними хорошо и сладко.

— Присядем?

Они устроились на койке Кира. Наташа прислонилась к нему боком и обняла за талию.

— У тебя какие планы на сегодня? — поинтересовалась.

— Р-работаю.

— Весь день?

— Н-не обязательно, м-могу п-прерваться.

— Давай пойдем в кино? В «Салюте» — фильм «Москва слезам не верит». Я видела уже, но с удовольствием посмотрю еще. Отличная картина! А ты ее смотрел?

— Н-нет, — ответил Кир. Здесь он не ходил в кино — все было как-то недосуг, хотя системник и советовал смотреть. Полезно для познания менталитета аборигенов.

— Тебе понравится. Фильм очень жизненный. Сеанс в семнадцать тридцать, как раз после семи закончится, а здесь начнется дискотека. Моя соседка будет танцевать, пока не кончится, а мы поднимемся ко мне, где нам никто не помешает. Поужинаем, немножко выпьем и поговорим…

Она вдруг застеснялась, Кир понял, почему: у них опять случится близость. Он встал, достал из шкафа бутылку с светлой этикеткой. Это вино ему досталось от «девочки» из магазина, где он покупал одежду — приходила делать зубы. Он протянул бутылку гостье.

— Н-на с-стол. С-сгодится?

— Ого! «Токай», венгерский. Где достал? Хотя кого я спрашиваю? Зубного техника? — Наташа улыбнулась. — Конечно же сгодится. Я приготовлю ужин. Еще бы было хорошо, чтоб ты сходил, купил билеты — и прямо счас. Сегодня выходной, к началу может не остаться.

— С-схожу.

— Тогда встречаемся в семнадцать в холле.

Кир проводил ее до вахты, где забрал свой пропуск, а Наташа — свой. Для бутылки Кир дал ей сумку с веревочными ручками — не прилично женщине нести в руках вино. Она ж не алкоголик…

Кинотеатр и вправду был заполнен до отказа — Наташа не соврала. Если бы не купил билеты загодя, то точно б не попали на просмотр. В буфете Кир купил Наташе два пирожных, сок — все, что выбрала, себе взял пару бутербродов — проголодается до ужина.

Фильм Кира впечатлил. Системник оказался прав: представление о жизни в СССР он давал объемное, подробное. История трех женщин из низов, переехавших в столицу и попытавшихся устроиться в огромном городе, ему была понятна и близка. Люди здесь, как оказалось, были такие же, как в Обитаемых мирах, но добрее и сердечнее — ну, если верить фильму. Корысти в их отношениях гораздо меньше, чем, к примеру, на Агорне, и дружат здесь по-настоящему.

— Понравилось? — поинтересовалась у него Наташа по дороге к общежитию.

— Т-трогательно, — ответил Кир.

— Надеюсь, ты не плакал? — Наташа улыбнулась.

— Н-нет.

— А я, когда смотрела в первый раз, не удержалась. Катерине — ну, той, которую Алентова играет, конечно, повезло встретить Гошу. Такого умного, красивого и доброго, к тому же неженатого. Так в жизни не бывает.

Она вздохнула. Похоже, впала в меланхолию, а это плохо.

— В-в ж-жизни в-все б-бывает, — не согласился Кир. — В-возьми м-меня. Б-был г-глухонемым, п-попал п-под м-молнию и н-начал с-слышать.

— Ты у меня неповторимый, — Наташа засмеялась. — Как вспомню этот танец… Где научился?

— Н-на д-другой п-планете.

— Так ты еще и фантазер! — она взяла его под руку. — Придумал же! С чего вдруг?

— Ч-читаю м-много.

— Стругацких, наверное, Лема? Хорошие писатели…

В комнате Наташи они поужинали и выпили «Токай». Киру он пришелся по душе: медовые оттенки с ароматом сухофруктов. Напоминает херес, которым угощался у актрисы, но заметно слаще. И ужин замечательный. Наташа приготовила котлеты с картофельным пюре, салат из овощей, нарезала колбаски, сыра. Еда простая, но очень вкусная; Кир искренне похвалил хозяйку. Она зарделась и довольно улыбнулась. А после была ночь любви, точнее, два часа, поскольку в десять вечера должна была вернуться с танцев соседка женщины. Кир был с Наташей нежен — догадался, что ей такое больше по душе. Она стонала, вскрикивала и прижималась к нему так, как будто бы хотела слиться воедино.

— П-продолжим з-завтра? — поинтересовался Кир, когда настало время расставаться.

— Нет, завтра мы идем в театр, — ответила Наташа. — Начало в девятнадцать, пока домой вернемся, будет двадцать три, и в корпус не пропустят. Да и соседка будет в комнате.

— В-в т-театр? — Кир удивился. — К-какой?

— Русский,[1] на «Трехгрошовую оперу» Брехта. Спектакль очень хвалят, давно хотела посмотреть, и тут вдруг получилось взять два билета через профсоюз. Хотела предложить один подруге, но тут ты нарисовался, — она хихикнула. — Так что оденься поприличнее, у нас места в партере.

— Р-раз это опера, т-так в-в н-ней п-поют? — поинтересовался Кир.

— Не так, как в оперном, — ответила Наташа, — но говорят, что да.

Спектакль Кира поразил: веселый, эксцентричный, с песнями и танцами, он был поставлен мастерски, с отменным вкусом. Великолепные актеры… Среди актрис Кир разглядел Эльвиру Николаевну, игравшую одну из проституток. Он даже не поверил и попросил бинокль у Наташи. Его он взял за 50 копеек в гардеробе, поскольку их места располагались далеко от сцены.

— Кого ты так разглядываешь? — не удержалась от вопроса спутница.

— З-знакомую актрису, я ей з-зубы д-делал.

— Которую?

Кир показал.

— Красивая, — нахмурилась Наташа.

— Ей с-сорок с-с х-хвостиком, а м-муж б-большой н-начальник.

— А ты откуда знаешь? Она сама тебе сказала?

— В-врач ортопед. Она с-сказала м-мне с-спасибо — и в-все.

— Коньяк не подарила?

— Т-такие н-ничего н-не д-дарят.

Наташа засмеялась, на том непонимание закончилось. «Ревнует», — понял Кир. В антракте они выпили шампанского в буфете и закусили шоколадом. «Титанов мысли и гигантов духа до гибели доводит потаскуха, — крутился в голове у Кира песенный куплет из пьесы по дороге в общежитие. — Смеются над несчастными. И что же? Насмешника хоронят шлюхи тоже».

С тех пор и завертелось — театры, выставки, музеи. Кино, само собой. Наташа оказалась непоседливой и любопытной и активно знакомила любовника с культурной жизнью Минска. Кир только радовался: во-первых, интересно, а, во-вторых, он многое узнал о жизни в СССР. Стал меньше брать работы у врачей — всех денег ведь не заработаешь, не так ли? — и больше развлекаться. Вдобавок близость с женщиной — красивой, молодой и страстной — вдохновляла. Все происходило в комнате Наташи — заниматься этим у себя Кир не желал, поскольку в блоке слишком много любопытных. Соседка у Наташи работала посменно, когда шла во вторую, весь вечер комната была в распоряжении любовников. Когда же в первую, Наташа покупала ей билет в кино, пока Светлана, так звали эту девушку, наблюдала за любовью на экране, в их комнате творилась настоящая. Светлана все, конечно, понимала, но не противилась — в их корпусе подобное встречалось сплошь и рядом.

Их отношения не остались незамеченными в общежитии, что и понятно. И Кир столкнулся с неприятностями: в столовой молодые поварихи не улыбались ему больше и перестали выбирать кусочки повкуснее. И ужин более не оставляли — дескать, еда вся кончилась, шагай отсюда парень! Кир не удержался и рассказал Наташе.

— А ты чего хотел? — Наташа хмыкнула. — Пока без девушки — жених, завел себе подругу — все, не нужен.

— Н-но я и-им н-ничего н-не обещал.

— Без разницы. Они тебя считали женихом — потенциальным, разумеется. Красивый, молодой, к тому же медик, не рабочий. Тут многие к тебе присматривались. Одна и на меня шипела: дескать, ты чего, старуха, отбиваешь женихов у нас? Назвала яловкой,[2] — Наташа всхлипнула.

— Н-ну, ч-что т-ты, м-милая? — Кир обнял женщину, поцеловал. — Т-ты с-самая к-красивая и умная. Н-не обращай в-внимания н-на д-дур.

— Хочешь, я буду готовить тебе ужин? Мне не трудно. Вот, скажем, жарю я котлеты. Две для себя, а две — тебе. Принесу их, а макароны к ним или картошку сам сваришь.

— С-согласен, — Кир кивнул. — Я д-денег д-дам.

— Не нужно, — Наташа покрутила головой. — Хочу спросить: тебе спиртное часто дарят?

— П-примерно п-пару р-раз в н-неделю, — прикинул Кир.

— И что с ним делаешь?

— С-ставлю в-в ш-шкаф.

— Мне отдавай.

— З-зачем?

— Ты как вчера родился, — Наташа засмеялась. — Крепкое спиртное продают до 19 часов, а в 20 магазины закрываются. Но многим выпить хочется и после. Где взять? Есть у таксистов, но у них бутылка водки стоит вдвое больше, бывает, что червонец требуют. А ты еще поди найди этих таксистов. У нас почти что каждый вечер девушки заглядывают в блок и спрашивают, есть ли у кого бутылка? К кому-то гость пришел нежданно, кому-то не хватило. Вот и продам желающим. Восемь бутылок водки в месяц — это почти что 33 рубля,[3] а, если коньяк, то и за 40 перевалит. Знаешь, сколько мяса для котлет можно купить за эти деньги?

— З-за с-спекуляцию н-накажут.

— Какая спекуляция! — Наташа хмыкнула. — Восемь бутылок в месяц? Свои милиции не скажут — да им за это рожи расцарапают. Зачем палить такой источник? Ну, продала одну бутылку, так их у меня не ящик. Заначка, для себя держала. Не бойся, Костя, ничего не будет.

О чем Наташа умолчала, так то, что по государственным ценам спиртное в этих случаях не продают — за исключением подруг, конечно. Бутылку водки за пятерку возьмут охотно и спасибо скажут. Коньяк трехзвездочный — за 6 рублей.[4] Любовнику бутылки ничего не стоят, а ей деньги пригодятся.

На том и порешили. Раз два-три дня Наташа приносила Киру судок с котлетами или с отбивными, что не укрылось от соседей. Ведь он хранил судок в их общем холодильнике.

— Тут кто-то ест домашние котлетки, — сказал однажды Михаил со вздохом. — Он хорошо устроился.

— В-в ж-женском к-корпусе п-полно ж-желающих м-мужчин к-кормить, — ответил Кир.

— Ага! — не согласился Михаил. — Суд посчитает это за совместное ведение хозяйства и удовлетворит иск о признании отцовства. И не важно: ребенок от тебя или от кого другого.[5]

Кир лишь развел руками — дескать, сочувствую, но вкусные котлетки добывайте сами. Он не догадывался, что очень скоро ему придется вмешаться в жизнь аборигенов, использовав инопланетные ресурсы. Случайно получилось…

[1] Театр имени М. Горького в Минске, в обиходе назывался Русским, поскольку все спектакли шли на русском языке. Ныне — Национальный академический драматический имени М. Горького. В описываемое время главным режиссером в нем был Борис Луценко, великолепный постановщик.

[2] Яловка — яловая (не телившаяся) корова. В то время так называли замужних женщин без детей, когда хотели их обидеть.

[3] Автор исходит из цены водки за бутылку («Русская», «Столичная») в 1980 году — 4 рубля 12 копеек. В 1981 году цены крепкое спиртное в СССР значительно выросли, и самая дешевая («Андроповка») стала стоить 4 рубля 70 копеек.

[4] Ординарный трехзвездочный коньяк в то время стоил 4,50 за бутылку независимо от марки. Цена второго пояса.

[5] Так и было. Ведение совместного хозяйства мужчиной и женщиной считалось в СССР основным доказательством при установлении отцовства. Генетической экспертизы в то время не существовало, но применяли анализ на группу крови у ребенка и возможного отца. Но он мог исключить отцовство в редких обстоятельствах.

Глава 8

8.

Наташу Кир застал в слезах…

В женский корпус он прошел без затруднений — оставил пропуск у вахтера и направился к лифтам. Наташу вызывать сюда не стали — привыкли, что к одной и той же ходит. Кир, предвкушая вкусный ужин и вечер с женщиной, поднялся на седьмой этаж, толкнул дверь в нужный блок, а после — в комнату. А тут такое… Наташа лежала на кровати и тихо всхлипывала.

— Ч-что с-случилось? К-то обидел?

Кир, подбежав, склонился над подругой. Ладонью стер с ее лица слезинки. И тут Наташа огорошила:

— Светлану изнасиловали.

— К-кто, г-где, к-когда? — Кир выпрямился и нахмурился.

— Кто — неизвестно, — Наташа села на кровати и вздохнула. — Завелся в заводском поселке гад. Это уже не первый случай. С восточной стороны за заводским забором есть лес, вернее лесопарк, и люди после смены идут через него на остановку — ну те, которым ехать в Серебрянку или в Чижовку.[1] С той стороны есть заводская проходная — одна из нескольких, завод громадный. А тропок в лесопарке натоптали много. Вот эта сволочь и высматривает одиноких женщин, идущих в лесопарке по окончанию второй смены. Наскакивает, избивает и, угрожая им ножом, затаскивает за деревья, где и насилует. В этот раз ему попалась Света. Она сейчас в больнице: сопротивлялась, и этот гад ее избил. Ну, и анализы берут. Может сволочуга трипперный какой, или сифилитик. За что ей это наказание? Такая девочка хорошая! Воспитанная, добрая, мы с ней, считай, как сестры…

Наташа вновь заплакала. Сев рядом, Кир обнял ее за плечи и снова вытер слезы со щеки.

— И ведь что самое противное, — продолжила Наташа. — Дурная слава о девочке пойдет. Она же здесь ни с кем и никогда, девственницей была. Все парни отвернутся — кому охота с изнасилованной встречаться? Начнут указывать на Свету пальцами…

— С-скажи С-светлане, к-как в-вернется, ч-чтоб г-говорила: изнасилования н-не с-случилось. Т-тот г-гад п-пытался, н-но у н-него н-не п-получилось. П-поэтому и-избил т-так с-сильно.

— Что это поменяет? — Наташа удивилась.

— З-зауважают и н-начнут с-сочувствовать. Отбилась д-девочка от г-гада.

— Хм, а ты, пожалуй, прав, — подумав, согласилась с ним Наташа.

— И х-хорошо б-бы, ч-чтоб в-врачи т-такое п-подтвердили.

— Они не могут, — покачала головой Наташа, — им запрещено рассказывать о пациентах. Но я проконтролирую, чтобы в бюллетене Светы не написали чего лишнего. Скажу начальнику отдела и попрошу, чтоб позвонил в больницу. Она хотя и городская, но наш завод там уважают.

— А ч-что м-милиция? — продолжил Кир. — Н-не м-может отыскать п-преступника? С-сама ж-же г-говорила, ч-что н-не п-первый с-случай.

— Искала, но пока что безрезультатно. У заводских проходных ставили наряды и патрулировали лесопарк, но никого не задержали. Лесопарк большой, после вечерней смены по нему народу много ходит. У гада не написано на лбу, что он насильник. Как распознаешь? Пока наряды патрулируют, насильник никого не трогает — боится. Но милиционеры не могут ходить по лесу постоянно — забот у них хватает. Наряды снимут — и он опять кого-то изнасилует. Как будто издевается, сволочь.

— П-понятно, — Кир кивнул.

— Не обижайся, Костя, но сегодня ничего не будет, — добавила Наташа. — Нет настроения. Я даже ужин не готовила.

— П-понимаю, — Кир чмокнул ее в щеку. — К-крепись! И в-выпей р-рюмку к-коньяка. П-поможет. Я п-пойду.

И он ушел. Наташа же, подумав, взяла бутылку коньяка и отправилась к Валентине. Там рассказала о случившемся и о разговоре с Константином.

— Умный парень, — оценила Валентина, разлив коньяк по рюмкам. — Хорошо придумал. В такой интерпретации Светлана из жертвы превратится в героиню. Давай, Наташа, за ее здоровье!

Подруги выпили и закусили.

— Но все равно уже не девственница, — заметила Наташа. — Как парню объяснить, когда до этого дойдет?

— Ой, я вас умоляю! — подруга хмыкнула. — Есть сотни способов. Ну, скажем, в детстве напоролась на сучок вот этим местом. Или врачи по неосторожности задели при обследовании. Мужчины ведь не знают, что девственниц не обследуют, как нас с тобой, у гинеколога? Или такою родилась — случается нередко. Или большая и подвижная плева, которая не рвется под напором члена, что, к слову, не такая редкость. Ее потом при родах удаляют. Пришлешь ко мне Светлану, я ей расскажу.

— А парень ей поверит?

— Почему б и нет? У девочки репутация порядочной, никто плохого слова здесь о ней не скажет. Так что поможем ей — ведь натерпелась, бедная. Такого даже тем, кого на дух переносить не можешь, не пожелаешь.

— Да чтоб у этого насильника хрен отвалился! — воскликнула Наташа.

— Но лучше б — голова, — поправила подруга. — Давай за это выпьем!..

Кир разозлился не на шутку — его не покормили и близости с Наташей не случилось, но более взбесило происшествие с Светланой. Молоденькая девушка, тихая и скромная, а тут какой-то гад… Кир не терпел насильников, их даже в армии Республики не привечали. Не из соображений чести, все гораздо проще — изнасилование аборигенки могло стать поводом для бунта населения, а подавлять его довольно хлопотно, затратно. Последнее особо не любили командиры — из-за какого-то придурка несет расходы войсковая касса. Что, хочется тебе? Хватает проституток. Заплати им и получи, чего желаешь. Насильников судили, при этом допуская в зал суда аборигенов, и приговаривали к выплате компенсации пострадавшей, порой, значительной. И это считалось тяжким наказанием — нередко выходило, что за такие деньги виновный мог снять бордель со всеми обитательницами на месяц. Вот пусть и посчитает, идиот! Но нередко такие приговоры не нравились аборигенам, и они требовали казнить виновного. На такое в Республике не шли. Еще чего!

Вернувшись к себе в комнату, Кир начал разговор с системником.

«Какое наказание насильникам определяет местный Уголовный Кодекс?» — спросил он.

«Лишение свободы на срок от трех до семи лет, — получил ответ. — Изнасилование несовершеннолетней или совершенное группой лиц — до десяти. Повлекшее тяжкие последствия для потерпевшей или совершенное особо опасным рецидивистом наказывается лишением свободы на срок от семи до 15 лет».

«А выплата компенсации потерпевшей?»

«Законодательством не предусмотрена».

Кир на мгновение задумался: от местного законодательства он ждал другого. Что значит три или четыре года заключения?[2] При надлежащем поведении гад выйдет из колонии досрочно. Там будет получать зарплату и даже стаж ему зачтут для пенсии.[3] А ведь серийные насильники не исправляются и, выйдя на свободу, принимаются за прежнее. Это как болезнь, которая не лечится. Поэтому в Республике серийных приговаривают к пожизненной каторге на астероидах. Здесь почему-то к ним гуманное отношение. Хорошей девочке Светлане гад искалечил жизнь. Неизвестно, чем обернутся для нее побои, и, если даже обойдется, психическая травма у девчонки может остаться на всю жизнь. Начнет мужчин бояться, не выйдет замуж… Кир ощутил, как накатила ярость.

«С юго-восточной стороны завода есть лесопарк, — сообщил он искусственному интеллекту. — Там действует преступник. Поджидает женщин, идущих после смены к остановке, избивает и, угрожая им ножом, насилует. Приказ: найти и уничтожить!»

«Извините, медик-инженер, — раздалось в голове, — но такое действие противоречит установке, заложенной в меня при программировании. Моя задача — спасать и охранять вас, но никак не заниматься наведением порядка на планете».

«Раз так, то нахрена ты мне нужен! — разъярился Кир. — Себя я защитить и без тебя сумею. Тем более что ничего не угрожает. Я столько времени хожу по улицам Минска в ночное время и ни разу не столкнулся с криминалом. Какой мне толк от дрона, который сопровождает меня в воздухе? А ночью он сидит на крыше, считая там ворон. Ловко устроились, бездельники! Все, больше знать тебя не знаю! Сиди там в боте и смотри за звездами!»

Дав отповедь системнику, Кир достал из шкафа бутылку водки. Он принес ее сегодня и не успел отдать Наташе. Достал из холодильника колбасу и несколько картофелин, которые сварил вчера, но не доел. Наполнил рюмку, опрокинул водку в рот и зажевал куском холодной колбасы. Соседей не было — ушли на дискотеку, и ел он в одиночестве. Не самый лучший ужин — он на другой рассчитывал, только деваться некуда. Еще этот системник… И тот, как будто бы услышал.

«Извините, медик-инженер второго ранга, — раздалось в голове. — Могу я уточнить?»

«Попробуй!» — буркнул Кир.

«Ваша эмоциональная реакция на сообщение продемонстрировала, что эти преступления задели лично вас. Я не ошибся?»

«Нет, — сообразив, ответил Кир. — Жертвой преступления стала знакомая мне женщина. А моя подруга, с которой я поддерживаю отношения, из-за этого находится в психическом расстройстве и отказалась накормить меня и отказала в близости».

«Тогда это другое дело, — сообщил системник. — Все, что препятствует нормальной жизнедеятельности охраняемого мной объекта, подлежит искоренению. Прошу вас уточнить задание. В какое время совершаются преступления?»

«Около полуночи, после окончания второй смены на заводе».

«Вы в это время находитесь в помещении общежития?»

«Да, сплю в своей комнате».

«Следовательно, находитесь в безопасности, — сообщил системник. — Анализ обстановки показал, что в общежитии в ночное время вам ничего не угрожает. Вы подтверждаете приказ о ликвидации насильника?»

«Подтверждаю».

«Приступаю к исполнению…»

* * *

Тамара миновала проходную, через которую народ валил на улицу, и посмотрела на толпу, заполнившую остановку. В автобус ей не влезть, и в следующий — тоже. Пока придет очередной автобус — замерзнет. Декабрь выдался холодным, ночами подмораживало, а Тамара после душа. В литейке, даже если ты всего лишь стерженщица, а не формовщик, без него не обойтись — к концу работы вспотеешь и покроешься грязью. Простудится… Но, если пройти сквозь лесопарк и выйти на улицу Козлова к остановке, то на автобусе, что идет в Серебрянку, можно доехать прямо к общежитию. Так многие поступают, вот только женщины боятся ходить сквозь лесопарк. Завелся здесь какой-то гад, хватает девушек, бьет их и насилует. На днях напал на девочку из их литейки и вволю покуражился над ней, скотина: избил и изнасиловал. Милиция его который месяц ищет, вот только поймать никак не получается. Вон, милицейский «уазик» стоит у остановки, наверное, привез наряд, который патрулирует в лесопарке. А это значит, что насильника в нем нет — когда здесь есть милиция, он не решается напасть. Можно не бояться. Она не знала, что лесопарк милиция не патрулирует уже который день — сотрудников забрали для других задач, а УАЗ на остановке выставлен для успокоения рабочих, чтобы те видели и думали: милиция не дремлет, охраняя их покой. К тому же в уголовном розыске решили: насильник работает на заводе. Так что пусть видит и трепещет.

Тамара перешла дорогу и углубилась в лесопарк. Натоптанная тропка петляла меж деревьев. Летом здесь вылезают корни из земли, об которые легко споткнуться, особенно ночью, когда плохо видно. Поэтому парк в обиходе называется «Корчи», хотя официальное название — «Имени 50-летия Великого Октября». В этом году декабрь принес большие снегопады, «корчи» засыпало, шагать по тропке было быстро и приятно. Поскрипывает снег под сапогами, легкий морозец обжигает щеки, но не холодно — ходьба разогревает.

…Темная фигура отделилась от ствола сосны, застывшей у тропинки, и преградила ей дорогу. От неожиданности девушка вскрикнула и замерла в испуге. Однако собралась и рассмотрела незнакомца. Полная луна, светившая на ясном небе, позволила заметить: он невысок и худощав, одежда темная, лицо закрыто лыжным шлемом. Из щели под коротким козырьком виднеются одни глаза.

— Куда спешишь, красавица? — хмыкнул незнакомец. — Побудь со мной немного.

— Отойдите! — нахмурилась Тамара. — Я закричу.

— Только попробуй, пискни, блядь! — он сделал быстрое движение рукой, и перед лицом Тамары возник клинок ножа, нацеленный ей прямо в глаз. Лунный свет блеснул на отполированном металле. — Глаз выколю и рожу распишу — родная мама не узнает. Понятно, сучка⁈ Но если будешь себя хорошо вести, не стану резать. Сейчас мы отойдем в сторонку, и ты там сделаешь, что прикажу. Тебе понравится, — он хохотнул.

«Насильник!» — поняла Тамара и неожиданно для себя самой что было силы двумя руками пихнула в грудь мерзавца. А силы было много — у стерженщиц тяжелая работа. Насильник отлетел назад и грохнулся навзничь. Тамара развернулась и побежала по тропинке обратно к походной.

— Стой, сука! — закричали за спиной. — Зарежу падлу!

Позади раздался топот. Он приближался, и Тамара наддала. Она летела изо всех сил, но топот приближался, Тамара впала в панику. Да этот гад ее убьет! Или изрежет ей лицо, как и грозился, сволочь. Боже, помоги!

И Бог помог, хотя, возможно, гад просто передумал гнаться. Топот стих. Тамаре показалось, что она услышала звук падающего тела — наверно, гад поскользнулся и упал. Но оборачиваться, чтоб убедиться в этом, она не стала. Страх гнал ее по лесопарку и вывел к улице, где находилась проходная. Она пересекла ее и подбежала к милицейскому «уазику», взялась за ручку двери, распахнула.

— Насильник! На меня! Напал! — выпалила в лица сидевшим там милиционерам.

— Где? — мгновенно среагировал ближний с погонами сержанта.

— Там! — Тамара вытянула руку к лесопарку.

— Веди! Покажешь.

Он выскочил из машины, а следом — и другой, без лычек на погонах. Трусцой они пересекли дорогу и углубились в лесопарк. Тамара поспешала впереди. Сейчас она нисколько не боялась. Вместо страха накатила злость. Сейчас они ему покажут! Милиция задержит гада, и его посадят. В тюрьме, как говорили ей, насильников не любят, над ними зэки издеваются. И правильно! Так им и надо!

…Тело на тропинке они заметили одновременно. Насильник растянулся на снегу ничком, разбросив руки в стороны. Нож валялся перед ним, поблескивая сталью полированного лезвия.

— Стой здесь! — сказал сержант Тамаре и, обойдя ее, приблизился к насильнику. Следом подошел и рядовой. Носком ботинка он отбросил нож подальше от лежавшего.

— Встать! — приказал сержант. — Милиция.

Насильник не пошевелился.

— Семен! Страхуй! — велел сержант напарнику.

Тот молча вынул пистолет из кобуры и передернул в нем затвор. Сержант, склонившись, перевернул насильника на спину. Склонился и ощупал. Затем он удивленно хмыкнул и, сняв с руки перчатку, пощупал пульс на запястье у лежавшего.

— Похоже, мертв, — он выпрямился и глянул на Тамару. — Чем ты его?

— Ничем! — она заторопилась. — Он выскочил из-за дерева, приставил к глазу нож, сказал, что выколет, лицо изрежет, если не сделаю, чего захочет. Я его толкнула, он упал, я побежала. А он за мной погнался, чуть-чуть бы — и догнал.

— Тогда с чего он дохлый? — задумчиво спросил сержант.

— А может он не тот, кого мы ищем? — засомневался рядовой.

— Сейчас проверим, — сержант опять склонился над лежавшим и сдернул с него лыжный шлем. Достав фонарик из кармана, посветил в лицо. — Так, царапины на роже — последняя девчонка сопротивлялась. Левая рука… — он снял перчатку с трупа. — Отсутствует фаланга на безымянном пальце, а на других наколки — сидел по малолетке. Приметы совпадают, но окончательное заключение за следствием. Вот что, Семен! Останься здесь и охраняй, а я вернусь к машине и вызову по рации дежурного. Пусть присылает прокурорских — дело по их ведомству. Идем со мной, красавица! Тебе придется задержаться…

Тамару отпустили только утром. В милиции ее сначала допросили, настойчиво спрашивая, чем и как она ударила насильника. Допрашивал следователь из прокуратуры — заспанный и хмурый. Она все отрицала. Проверили содержимое сумочки, а молодая женщина в мундире отвела ее в пустую комнату, где тщательно обыскала, но ничего не обнаружила, конечно. В этой комнате ее оставили, заперев на ключ. Хотелось спать. Тамара сдвинула обнаруженные здесь стулья, соорудив из них топчан, и прилегла. Уснула сразу — так, что еле разбудил пришедший в комнату майор милиции.

— Сразу видно человека с чистой совестью, — пошутил он, когда Тамара, потянувшись, села. — Спит как ангелочек. Значит так, Тамара Николаевна, мы разобрались. Судмедэксперт подтвердил, что смерть напавшего на вас мужчины наступила без внешнего воздействия. Скорей всего, не выдержало сердце, но окончательный диагноз даст патологоанатом. Извините, что пришлось вас задержать, но больно случай необычный. Не обижаетесь?

— Нет, — ответила Тамара. — Понимаю: так было нужно.

— Умница! — майор ей улыбнулся. — Вы комсомолка?

— Да. И победитель соцсоревнования в честь годовщины Октября, — сказала она с гордостью.

— Тогда и вовсе молодец, — он снова улыбнулся. — Мы направим на завод письмо, в котором сообщим о вашей помощи в разоблачении опасного преступника. Попросим поощрить. И сами наградим вас грамотой.

— А это точно он? — спросила девушка. — Тот самый, что насиловал?

— Окончательное заключение даст экспертиза, — сообщил майор, — но лично я не сомневаюсь. Приметы совпадают. Он опознан. Рецидивист, сидел за аналогичные преступления. Мы всех таких проверили, но этот не минчанин и жил здесь без прописки, поэтому и ускользнул от нашего внимания. Так что вы нам крепко помогли. Вас подвезти до общежития?

Тамара замотала головой.

— Увидят, что приехала с милицией, еще не то подумают. Сама доеду.

— Что ж, до свидания. Спасибо!

Он протянул ей руку, и она ее пожала…

* * *

«Объект был обнаружен в лесополосе, — докладывал системник Киру. — Мужчина, один, в ночное время, что выглядело подозрительно. Дрон стал за ним следить. Мы не ошиблись: когда на дорожке в лесопарке показалась женщина, подозреваемый к ней вышел и стал угрожать ножом. Я дал команду дрону на атаку. Но, пока он огибал деревья — там сосны с кронами, и сверху нападать довольно сложно, женщина толкнула напавшего и стала убегать, а он за ней погнался. Тут дрон его настиг и парализовал разрядом. Затем сел на мужчину и вторым разрядом ударил прямо в сердце. Оно остановилось. Медицинский робот, выпущенный дроном, смерть подтвердил, после чего дрон с ним вернулся к общежитию. Приказ исполнен».

«Их никто не видел?» — поинтересовался Кир.

«Исключено — там не было других людей, а женщина убежала далеко. К тому же дрон в ночном лесу под маскировкой разглядеть практически невозможно».

«Следов на трупе не останется?»

«Нет. Контакта с кожей не было, разряд дистанционный. При уровне местной медицины определить реальную причину смерти затруднительно. Сочтут сердечной недостаточностью».

«Вы отлично поработали, — заметил Кир. — Благодарю».

«Мы выполняли ваш приказ, — спокойным голосом сообщил системник, но Киру показалось, что в нем скользнула нотка радости. — Но я доволен: это было интересное задание».

Кир на мгновение задумался.

«Какова криминогенная обстановка в БССР?» — поинтересовался.

«Если судить по перехваченным сообщениям правоохранительных органов, переданным по закрытой связи, довольно сложная. Со внешними проявлениями, то есть уличной преступностью, кражами и грабежами власть пока справляется. Поэтому на улицах относительно спокойно, хотя и в Минске есть районы, где поздним вечером ходить опасно. Это неприятно, но терпимо. Есть худшая опасность. Здесь начали формироваться преступные сообщества, что в будущем может обернуться большой проблемой для страны. Власть, к сожалению, не предпринимает нужных мер, хотя сигналы от правоохранительных органов поступают. Но на официальном уровне считается, что организованной преступности в СССР не существует, ее давно искоренили, что не соответствует действительности. Она была всегда и никуда не исчезала. В определенные периоды существования СССР удавалось загнать ее в подполье, но сейчас она выходит из него, чему причиной нежелание властей признать проблему и предпринять меры. Особенно тяжелая обстановка в южных регионах СССР, где власть срослась с преступностью, образовав единое сообщество. В Белоруссии пока такого нет, но кризис зреет».

«Интересно, — подумал Кир. — Никогда бы не подумал». Системник не бездельничал и занимался изучением страны, в которой оказался медик-инженер. Причем, дотошно, обстоятельно. А Кир черпал информацию из газет, хотя и понимал, что она неполная, расслабленно считая, что в СССР все хорошо. И не случись беды с Светланой, и не подумал бы поинтересоваться у системника, как тут обстоят дела с преступностью. Ему вдруг стало стыдно. Он наслаждается жизнью в новом теле, а у страны, в которой он живет, проблема. Да, Кир ей ничего не должен — он прибыл из другого мира, и даже за тело, предоставленное Константином, смешно благодарить — если бы не Кир с системником, его бы закопали. Но не замечать грядущую опасность неразумно. Кир помнил бунт на Сойе, организованный преступными сообществами. Их главари надумали прибрать к рукам планету, чтобы не делиться с метрополией доходами. По мнению руководителей Республики — немыслимое преступление, а тут еще начались нападения на гарнизоны и полицейские участки. Пролились реки крови. Накаченная наркотиками молодежь бросалась на солдат республики, как стая диких псов — с ножами, палками, нередко с огнестрелом, пусть с устаревшим, но вполне опасным. Преступники смогли разоружить территориальные войска и местную полицию. У них имелись даже дроны, но, к счастью, они не знали, как ими пользоваться. Но все равно потери у высадившей на планету армии случились впечатляющие. Осатаневшие от них штурмовики прокатились по планете, как каток, не отделяя виноватых от законопослушных граждан. На взбунтовавшиеся города бросали с дронов бомбы, стирая их с лица земли. Погибли сотни тысяч. Кир получил ранение, угодив под бомбардировку дронов. Их батальон очистил от мятежников квартал, но информация об этом запоздала, и авиация ударила по своим. Треть батальона словно испарилась, треть была ранена. Кир уцелел лишь потому, что он с другими медиками находился в арьергарде наступавших. Ему что, пережить такое снова?

«Мы можем как-нибудь помочь властям? — поинтересовался у системника. — Ну, скажем, уничтожив главарей преступников?»

На Сойе это помогло. Изловленных главарей преступных кланов показательно казнили, после чего мятеж затих.

«Как это сделать, не привлекая внимания правоохранительных органов? — спросил системник. — Рискованно. Считаете, что это нужно?»

«В моем импланте есть информация о мятеже на Сойе. Надеюсь, ты ее считал. Ведь если в СССР начнется что-нибудь подобное, жизнь моя окажется в опасности, и может статься так, что дрон и робот не помогут».

«Понял, — после небольшой заминки сообщил системник, — но хочу заметить: способ, который был использован для ликвидации насильника, при повторении встревожит власть. Преступники, а их немало, вдруг станут умирать от остановки сердца. Начнутся поиски причины. Нельзя недооценивать умов аборигенов. У них технические средства примитивные, но это компенсируется способностью к анализу, в чем я имел возможность убедиться».

«А ты придумай новый способ! — хмыкнул Кир. — Возможно, не один. Сам говорил, что ты продвинутый интеллект. Спешить не надо, сделай так, чтобы у властей даже не возникло мысли об убийстве, а случилась смерть без криминального воздействия. Когда ты подбирал мне тело, то, наверное, изучал, какая она может быть. Вот и воспользуйся полученными знаниями».

«Спасибо за подсказку, медик-инженер второго ранга, — отрапортовал системник. — Но напомню, что заниматься поручением смогу, когда находитесь в общежитии. В противном случае программа не позволит».

«Принято, — ответил Кир. — Я буду сообщать тебе о планах. Годится?»

«Да».

* * *

Автомобиль прокуратуры остановился возле небольшого дома, стоявшего в переулке всем известного в столице района Грушевки[4], пристроившись за УАЗом с надписью «Милиция» на дверцах. Кислицин вышел и направился к калитке. Следом поспешали сотрудники оперативной группы. Во дворе их встретил молодой мужчина в милицейской форме.

— Здравия желаю, — он козырнул Кислицыну и поздоровался с ним за руку. — Оперуполномоченный уголовного розыска Московского района, старший лейтенант Батура. Это я вас вызвал.

— Что здесь? — спросил Кислицын, в свою очередь представившись.

— Четыре трупа.

За спиной Кислицина негромко выругался медэксперт.

— Убиты?

— Не похоже, но мы пока поверхностно осмотрели обстановку в доме. Убедились в смерти фигурантов и позвонили вам.

— Кто их обнаружил?

— Соседка, — Батура указал на немолодую женщину, стоявшую в сторонке. — Она тут убиралась у жильцов. Зашла, увидела и побежала к телефону-автомату. Сначала позвонила в «скорую», та прибыла и, убедившись, что фигуранты мертвые, позвонила нам. А мы — дежурному прокуратуры. Троих покойников я знаю — проходят по учетам в уголовном розыске. Двое признаны особо опасными рецидивистами. Четвертый — незнакомый, но у него в кармане нашлась справка об освобождении. Куница Тимофей Сергеевич, сидел по сотой в УЖ пятнадцать дробь тринадцать.[5] Позавчера откинулся, и, похоже, что они здесь это отмечали. Вот и допраздновались…

Кислицын сморщился: в доме побывало с десяток человек. Следы, конечно, затоптали, покойных трогали, тем самым затрудняя следствие. Но, что поделаешь?

— Показывай! — велел Батуре.

Вслед за старшим лейтенантом он вошел в распахнутую дверь. Миновав веранду, вступил в переднюю комнату дома, где и увидел первый труп. Мужчина лет примерно тридцати лежал на лавке на спине, свесив руку к полу.

— Шнырь, — указал на труп Батура. — То есть Шарендо Виктор Николаевич тысяча пятьдесят второго года рождения. У Сивого ходил в шестерках.

— У Сивого?

— Садовский Анатолий Викторович, тысяча тридцать второго года. Рецидивист. У уголовников считался паханом. Прошу сюда!

В зале дома следователь увидел остальные трупы. Они сидели за столом. Двое уронили головы на столешницу, третий откинулся на спинку стула, запрокинув голову. Челюсть отвалилась, открыв щербатый рот. На подбородке — след от рвоты и на рубашке — тоже. Стол заставлен бутылками и блюдами с закуской.

— Тела вы трогали? — спросил Кислицын.

— Мы — нет, — сказал Батура, — но врач — наверное. Мы лишь поверхностно осмотрели этого, — он указал на труп с открытым ртом. — Нашли в кармане справку.

— Соседку допросили?

— Первоначально.

— Возьмите показания, поручение вам будет.

Кивнув, Батура удалился. Кислицын повернулся к группе.

— Работаем, товарищи!

Спустя примерно полчаса, медэксперт появился во дворе и подошел к курившему Кислицыну.

— Отравление угарным газом, — сообщил насторожившемуся следователю.

— Уверены?

— Как будто я таких не видел! — медэксперт хмыкнул. — Нет, окончательный вывод за патологоанатомом, но картина характерная. Следы от рвотных масс на теле и на полу, другие признаки.

— Их не могли умышленно отравить?

— Сомневаюсь. Во-первых, чем? Яд так просто в СССР не купишь. Нет, мы проверим содержимое желудков и состояние внутренних органов, проведем анализ еды и выпивки, но, полагаю, ничего не обнаружим. Я не поленился и проверил топку в печке. Угли в ней крупные. Когда дрова сгорают полностью, они там маленькие плюс пепел. А если вьюшку перекрыть до этого, то выделяется угарный газ. Окись углерода сначала убивает все живое, а потом преобразуется в углекислый газ, который гасит угли в топке. Приходилось видеть.

— Что ж, версия нормальная, — кивнул Кислицын, почувствовав облегчение. Если несчастный случай, то разбирательство на этом завершится отказным материалом, и не придется озадачивать поручениями уголовный розыск. Тем тоже в радость — работы меньше, заодно избавились от рецидивистов. Бед те могли бы натворить немало…

Медэксперт не ошибся: патологоанатом подтвердил его суждение. А через две недели на Северном поселке Минска произошел пожар в кирпичном, двухэтажном доме. Он не сгорел совсем, отнюдь. Внутри расплавилась проводка, от искр затлел ковер и шторы на окне. Пожарные, прибывшие на вызов, их погасили, но без жертв не обошлось. Двое обитавших в доме — по странному совпадению рецидивисты — умерли в больнице от отравления синильной кислотой. Откуда она взялась? От тления синтетики ковра и штор. Красивые, импортные они, как оказалось, несли в себе смертельную опасность. А между этими событиями погиб известный в уголовном мире авторитет по кличке Князь. Поскользнулся на заснеженной тропинке, упал навзничь и очень неудачно — затылком прямо на бетонную ступеньку. Бывает…

В течение двух месяцев в разных городах республики скончались 27 рецидивистов — все от несчастных случаев, что подтвердила экспертиза. В милиции недоумевали, не понимая, что за странный мор напал на уголовников. Единственный человек, который знал, как все случилось, сидел в технической лаборатории ортопедического отделения и делал зубы. Получая доклады от системника, он только хмыкал, поражаясь изобретательности искусственного интеллекта. К примеру, в дом, где обнаружили четыре трупа, дрон залетел в дверь, открытую одним из уголовников — тот выбежал в уборную. Внутри дрон угнездился на печи, дождался нужного момента, и задвинул вьюшку, зависнув перед ней и подтолкнув вперед. Обратно выбрался следом за вышедшим отлить. Все просто и изящно. А уронить кого-то затылком на ступеньку и вовсе не проблема: снизился, подсек лодыжку в нужный миг — и получай готовенького!

Но Кир не знал, что эти необычные события не остались без внимания людей при власти…

[1] Серебрянка, Чижовка — микрорайоны Минске, получившие свое название от располагавшихся на этом месте деревень.

[2] Примерно такие сроки наказания насильникам и выносили в СССР, редко больше.

[3] Работа в колонии в трудовой стаж осужденным засчитывалась не автоматически, а по ходатайству администрации в определенных случаях. Но такая норма в законодательстве имелась.

[4] Грушевка в то время — район бараков и частных домов. Имел дурную криминальную славу.

[5] Статья 100 УК БССР — умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами, учреждение УЖ 15/13 — колония в БССР и в современной Беларуси, где содержатся осужденные за особо тяжкие преступления.

Глава 9

9.

Министр встретил гостя в центре кабинета — в знак уважения к вошедшему. Не каждый день к тебе заходит председатель КГБ республики. Да что там день! На памяти министра первый случай. С руководителем комитета он мельком пару раз встречался — на профильных совещаниях и заседаниях бюро ЦК. Председатель в Белоруссии был человеком новым — прислали из Москвы. А вот министр здесь родился, вырос и получил образование, а после поднимался по служебной лестнице. Возглавлял белорусский комсомол, работал в аппарате ЦК КПБ, а в 1978 году его назначили министром внутренних дел республики.

— Рад видеть вас, Вениамин Григорьевич! — министр обменялся рукопожатием с гостем.

— Аналогично, Геннадий Николаевич, — улыбнулся председатель КГБ. — Здравия желаю. Не помешал, не оторвал вас от работы?

— Что вы? — министр тоже улыбнулся. — Для вас всегда найдется время. Присаживайтесь, — он указал на стол, приставленный к его рабочему.

Оба генерала разместились друг против друга на мягких стульях импортного гарнитура.

— Хотите чаю? Или чего покрепче? — министр подмигнул. — Есть марочный коньяк. А адъютант нарежет нам лимончик.

— Спасибо, но не нужно, — ответил председатель, едва сдержав улыбку. То, что министр — любитель заложить за воротник, он знал. — Я ненадолго. Хотел бы обсудить один вопрос.

— Слушаю, — министр насторожился.

— В последние два месяца на территории республики от травм и отравлений скончались 27 преступников, большинство которых признаны судом особо опасными рецидивистами. Так называемые уголовные авторитеты.

— А-а, это, — сморщился министр. — Следствие вела прокуратура. Насколько знаю, криминальной составляющей там нет.

— И вас не удивили эти смерти? Чтоб столько и в короткий срок?

— Удивили, — министр кивнул. — Мы это обсуждали с подчиненными, но, признаюсь, без особого старания. Раз смерть не криминальная, милицию она не интересует. Убийства бы раскрыть. А эти… — он махнул рукой. — Туда им и дорога! Нам заботы меньше.

— Вот именно! — поддакнул председатель. — Нет человека — нет проблемы, как говорили в недалеком прошлом.

— На что вы намекаете? — нахмурился министр.

— Признаюсь честно, Геннадий Николаевич, — ответил председатель. — О том, что происходит в Белоруссии, я сообщил в Москву, а там заинтересовались. Ситуация в стране тревожная — организованная преступность поднимает голову. Если не предпримем мер, она срастется с властью, а кое-где уже срослась, и уничтожит государство. Но по вполне понятным вам причинам действовать так, как в недалеком прошлом, мы не можем. Масштабные репрессии не применимы — их не поймут: ни здесь, в советском обществе, ни за границей. Нас станут обвинять, что возвращаемся к сталинским порядкам, — он сморщился. — А тут все просто и изящно — умер уголовник не криминальной смертью, что экспертиза подтвердила. Власть ни причем. Зато какой эффект! Мне доложили, что Белоруссию покинули рецидивисты — из тех, кто оставался жив. Преступники — люд нервный, суеверный, и жить хотят, — он усмехнулся. — Сбежали даже те, кто находился под надзором правоохранительных органов. Их объявили в розыск и, разумеется, задержат, но, как мне сообщили: их это не пугает. В колонии не умирают от отравления угарным газом или споткнувшись на заснеженной тропинке. Признаюсь, восхищен. Так ловко разобраться с угрозой государству!

— Вениамин Григорьевич! — министр побагровел. — Вы обвиняете меня в нарушении социалистической законности? В организации милицией убийств?

— Что вы, Геннадий Николаевич! — председатель поднял руки, словно демонстрируя, что он не говорил такого. — Никто ни в чем не обвиняет и не собирается. Но ваш новаторский подход мое начальство оценило. Вас просят поделиться опытом.

— Да меня за это… — министр пытал возмутиться, но его прервали.

— Наградят, повысят в звании и переведут служить начальником особой группы комитета. Так попросили передать. Геннадий Николаевич, давайте откровенно. В стране грядут большие перемены. Год или два — и они начнутся. Я не могу вам сообщить подробности, но они, поверьте, будут. И тогда тот, кто проявил инициативу, помог своей стране, окажется востребованным ею.

Министр вздохнул.

— Нет, все же нужно выпить.

Он встал, достал из шкафа бутылку коньяка и два бокала. Поставил их на стол, наполнил и один придвинул гостю. Затем взял свой.

— За взаимопонимание!

Он чокнулся с емкостью гостя и осушил бокал. Крякнул и опустил его на стол.

— Вениамин Григорьевич, как на духу, — продолжил разговор. — Мои тут не замешаны — они такого не умеют. Признаюсь, мы на вас грешили. У комитета, вроде, есть специалисты.

— Когда-то были, — ответил председатель и вздохнул. — Но при Хрущеве их репрессировали и многих расстреляли. И не подумали, что могут пригодится. Кукурузник дров много наломал. Вы точно не причем? — он глянул на министра.

— Клянусь!

— Но кто-то это ж сделал!

— Возможно, ГРУ?

— «Соседи»[1] таким не занимаются, — ответил председатель. — Военная разведка, работает за границей. И мы бы знали, если бы попробовали здесь. Загадка. Ладно, разберемся. Геннадий Николаевич, я прошу вас, чтобы об этом разговоре…

— Не мальчик, — поспешил министр, — и все прекрасно понимаю. Здесь все останется.

— Тогда — успехов! Рад был побеседовать.

Председатель встал, пожал министру руку и удалился. К бокалу с коньяком он даже не притронулся. Министр взял его, вздохнул и осушил.

«Доложить о разговоре руководству?» — мелькнула мысль. Подумав, он ее отверг. У Щелокова с Андроповым вражда, и Николай Анисимович не преминет при случае уязвить соперника попыткой завербовать руководителя МВД БССР. А крайним станет кто? Геннадий Николаевич! Контора ему это не забудет. А если, как заверил гость, начнутся перемены, министру вспомнят этот разговор. И повезет, если все закончится отставкой. Руководителю республики знать о состоявшейся беседе с председателем не нужно. Как опытный аппаратчик в прошлом, министр прекрасно понимал: стоит только зарониться сомнению… А вдруг милиция и вправду занимается убийствами? Начали с уголовников, а после доберутся до партийных деятелей? Да, ну их на хрен! Чур нас, чур! Об этом лучше не думать! Пусть остается в тайне.

Министр плеснул себе немного коньяку и, уже смакуя, выпил…

* * *

Кир ничего не знал об этом разговоре. Разведывательный дрон мог его подслушать, но с этой целью его пришлось бы отправлять на Урицкого, где размещалось здание республиканского МВД. Системник бы такого не позволил: днем дрон следовал за подопечным. О том, что их лихая эскапада по ликвидации рецидивистов привлекала внимание властей, они не знали и не слишком беспокоились. Поверить, что какой-то скромный техник причастен к массовым убийствам? Ну, ну, самим-то не смешно?

Кир жил уже привычной жизнью. С Наташей отношения наладились, а со Светланой, которая вернулась в общежитие подавленной и замкнутой, Кир провел сеанс психотерапии. Чего, чего, а это умел. В военно-медицинской академии, где он учился, их обучали методам по приведению солдат и офицеров в нормальное психологическое состояние, а служба показала, насколько это нужный навык. Когда в бою ты видишь сослуживцев, разорванных на куски, и убиваешь сам, потому что и тебя хотят убить, ты сатанеешь от стремления крошить противника, мозг закипает, и его владелец становится опасным. Тут или лекарство, которое в большинстве случаев психоз только отложит, или воздействие обученного врача. У Кира получалось…

Улучив момент, когда Наташа отлучилась в магазин, он сел перед Светланой и стал делать пассы у ее лица.

— С-смотри, с-счас б-будет ф-фокус.

Девушка вздохнула, но глаз не отвела. Кир уловил момент, как взгляд ее застыл.

— Т-тебе с-спокойно, х-хорошо. В-ведь т-так, С-светлана?

— Да.

— З-запомни: изнасилования н-не б-было. Т-тебе п-пригрезилось. З-забудь. П-понятно?

— Да.

— С-сейчас я у-уберу л-ладони, а т-ты о-очнешься и б-будешь ч-чувствовать с-себя с-счастливой.

Опустив ладони, он громко хлопнул ими. Взгляд девушки стал осмысленным, и, посмотрев на Кира, он вдруг засмеялась.

— Ой, ты такой смешной! Сидишь и смотришь на меня, как баран на новые ворота.

— Л-любуюсь.

— Смотри! — Светлана погрозила пальцем. — Вот расскажу Наташе, она тебе устроит!

— Н-не б-буду б-больше! — Кир сделал умилительную рожу.

Светлана снова засмеялась. Пришла Наташа. Втроем они немного выпили, поели, поболтали. Интима в этот вечер не случилось — у Наташи начались женские дела, поэтому Светлана оставалась с ними. Она вела себя расковано, смеялась и шутила, чем здорово Наташу удивила.

— Что ты с ней сделал? — спросила Кира, выйдя проводить его до вахты. — С чего она такая?

— Н-ничего н-не с-сделал, т-только в-вошел, — ответил он цитатой из комедии. — К-клянусь.

— Смотри, Чернуха! — Наташа погрозила кулаком. — Узнаю: закрутил любовь со Светой — кастрирую!

— К-кому я н-нужен? — Кир прикинулся непонимающим.

— В том-то и дело, что многим, — она вздохнула. — Да тут полкорпуса… Ладно, промолчу, не то нос станешь задирать.

На том расстались. А Кир, вернувшись в свою комнату, занялся моделированием. Если с интимом не срослось, то хотя бы денег заработать. С тех пор, как он завел себе любовницу, расходы сильно подросли. Нет, он не бедствовал и не считал копейки, как некогда, но деньги утекали. Кино, театры, новая одежда… К зиме Кир приоделся в импортную куртку с искусственным мехом и намертво пришитым капюшоном. Купил шапку-ушанку из мутона, перчатки, теплые ботинки. Все это стоило немало. Хорошо, что за халтуру деньги отдавали сразу, и не приходилось ждать получки и аванса, чтобы свести концы с концами.

Однажды Кир, пролистывая «Литературную газету», увидел небольшое объявление. «Литературный институт имени А. М. Горького при Союзе писателей СССР объявляет творческий конкурс для поступления на очное и заочное отделения…» Кир прочитал его и глубоко задумался. Да, у него пока все хорошо, и вряд ли будет хуже. Профессию освоил, неплохо зарабатывает, но дальше… При его характере, сложившейся привычке к переменам, он неизбежно заскучает. Карьерная вершина при его профессии — старший техник или заведующий производством. Младший офицер, если судить по меркам Обитаемых миров. А он медик-инженер второго ранга, что по земным раскладам — подполковник. Не генерал, но все же… И служба в армии Республики, несмотря отрицательные ее стороны, была интересной. И что же? Стать и здесь врачом? Для этого придется окончить курс медицинского института. Поступит без проблем — системник на экзаменах подскажет, но затем учиться шесть лет плюс год интернатуры. Жить на стипендию… Конечно, мать поможет сыну, но она немолода и зарабатывает мало. Опять считать копейки… И, главное, зачем? Выпускников института здесь распределяют на работу, а в Минске Кира не оставят — найдутся чьи-то дети и племянники. Кир больше не питал иллюзий по отношению к общественному устройству в СССР. На словах здесь равные права, в реальности же существует блат — так называют кумовство. Для родственников и друзей начальства есть привилегии, для прочих же — распределение в деревню или, в лучшем случае — в райцентр. А Кир прижился в Минске, и ему здесь нравилось. В столице есть театры, выставки, музеи, кафе и рестораны. (В последних Кир с Наташей побывали — поели вкусно, выпили, потанцевали, ему понравилось.) В провинции — Кир знал это от приятелей по общежитию, тоска. Не распределяют лишь заочников и выпускников вечерних отделений вузов. Но в медицинском институте только дневное обучение.

«Сис, — обратился он к системнику, — какой здесь статус у писателей?»

«Высокий, — получил ответ. — Считаются элитной частью общества. В случае вступления в Союз писателей СССР приобретают значительные привилегии. Работать им не нужно, а трудовой стаж к пенсии идет. Много всяких выплат, свои пансионаты, санатории. За произведения им платят очень хорошо по местным меркам. Писателей уважают в обществе».

Подумав, Кир вырезал объявление из газеты, и написал письмо на адрес института. В объявлении он встретил фразу, что для поступления абитуриенту необходимо иметь два года трудового стажа. А у него и года нет. Правда, здесь засчитывают в стаж время обучения в училищах и вузах, но неизвестно, как с этим в институте. Задав вопрос, он рассказал немного о себе, упомянув, что учиться собирается заочно. И через две недели получил ответ — примут, но необходимо пройти творческий конкурс и сдать экзамены, набрав необходимый балл. Два года стажа — для абитуриентов, поступающих на дневное отделение. Кир вновь задумался. Литинститут производил набор поэтов и прозаиков, драматургов и литературных критиков. Соответственно прислать на конкурс следовало стихи или прозу, пьесу или статью. Что выбрать? Поэт из Кира никакой. Драматург и критик? Еще смешнее. Но с прозой можно попытаться. В прежней жизни Кир прозы не писал за исключением отчетов о проделанной работе, которые надиктовывал системнику. Но попробовать ведь можно? Благо не роман: на конкурс следовало присылать рассказ (рассказы) в объеме от 25 страниц машинописи. Кир пересчитал это на знаки, и заключил, что справится.

А рассказать решил историю, случившуюся с ним в далеком прошлом. Произошло это на Сокре, планете-льдинке, как называли ее все, хотя несправедливо. Здесь даже было лето — два месяца в году, когда температура воздуха намного превышала точку замерзания воды. Снег таял и росла трава, которую охотно поедали карги — животные, похожие на земных оленей. В остальное время года карги ели мох, который добывали из-под снега, разгребая его огромными копытами. А каргов ели вулхи — медведоволки, если сравнивать его с земными хищниками. Вулх телом походил на волка, но лапы были как медвежьи, с огромными когтями. Размером с добрую собаку — мастифа или дога. Такая фауна… Аборигенов на Сокре не было — они бы здесь не выжили, планету населяли немногочисленные колонисты. В недрах Сокры имелись ценные минералы, их добывали и перерабатывали, чтобы не возить руду на материнскую планету. Еще здесь находилась небольшая воинская часть, охранявшая рудники и поселения, и Кир, тогда совсем молоденький офицер, проходил в ней службу.

В тот день их атмосферник вылетел в далекое селение для оказания помощи внезапно заболевшему солдату — там располагался пост космической разведки. У солдата оказался банальный аппендицит. Кир прооперировал его, оставив в расположении поста — везти больного в госпиталь не имело смысла. Через пару дней он встанет и сядет у экранов, куда с развешенных над Сокрой спутников шла информация об окружающем пространстве. Пусть отрабатывает денежное содержание! Военное начальство не любило, когда здесь кто-нибудь болел.

При возвращении их атмосферник угодил в буран, пилот, неопытный, такой же молодой, как Кир, не сообразил подняться выше облаков, и их машина врезалась в скалу. Кир уцелел, а вот пилота крепко приложило. Кир зафиксировал ему поломанные ноги и обработал раны, после чего перед обоими встал вопрос: что делать дальше? Буран затих, но связи с базой не имелось — разбилось оборудование, включая аварийный маячок. На Сокре буран сопровождается магнитной бурей, и вероятно, что системы контроля маршрут их отследили только до поста космической разведки. При упорном поиске найдут, конечно, но к тому времени в атмосфернике останутся лишь ледяные трупы.

И Кир решил идти пешком. До базы где-то сотня километров, как сообщил пилот. Дойдет. Скрутил у атмосферника посадочные лыжи — нужный инструмент нашелся, и соорудил из них сани-волокушу — он все же инженер. Переместил на них пилота, небольшой запас продуктов — все, что обнаружилось в машине, и двинулся на базу. Ступая снегоступами по снегу, Кир влек за собою сани, периодически сверяясь с компасом — тот, к счастью, уцелел. Полярный день стоял над этой частью Сокры, что помогало им выдерживать направление и уберегло от нападения медведоволка — ночью он бы их сожрал, подкравшись незаметно. А так Кир разглядел его издалека и, подпустив, убил из лучевого пистолета. В тот день они поели мяса, сварив его в кастрюльке с химическим подогревом, входившей в спасательный комплект машины. Кир взял ее с собой, хотя и сомневался: нужно ли? Продукты, взятые в атмосфернике, варить не требовалось — их разогревал химический заряд. Пайки закончились на третий день, так что кастрюлька очень пригодилась. Мяса Кир наварил с запасом — пока кипел растопленный в кастрюльке снег, после чего и выбросил ее в сугроб — химический заряд закончился.

…К базе они дошли спустя пять суток после встречи с вулхом. Голодные, замерзшие, зато живые. На базе Кир узнал, что их не очень-то искали. Послали атмосферник, тот покружил над местностью, где пролегал предполагаемый маршрут разбившейся машины; не уловил ее сигналов, включая аварийный маячок, после чего вернулся, доложив начальству, что пилот и медик скорей всего погибли. На том спасательная операция завершилась…

Историю Кир изменил. У него на Сокре работали геологи из СССР — Земля осваивала дальний космос. Армии здесь не было, Кир стал Кириллом, а пилотом — девушка по имени Светлана, красивая и недоступная. Кирилл в нее влюбился, но без взаимности. Он вез ее к селению на самодельных санках, понимая, что только так спасет любимую от верной смерти. Нет их, конечно же искали, но далеко от базы, не предполагая, что атмосферник потерпел аварию гораздо ближе. Ориентиром им служила далекая звезда, висевшая в белесом небе постоянно. Светлана сообщила, что править нужно ровно на нее, тогда они и выйдут к базе. Все остальное из случившегося Кир оставил, включая нападение медведоволка. Но в рассказе у Кирилла не имелось лучевого пистолета, всего лишь нож.

«…Зверь встал в одном прыжке от человека и зарычал. Из пасти с желтыми клыками закапала слюна. Зверь будто говорил: 'Брось падаль, которую ты тащишь за собой. Я съем ее и лягу в спячку, а ты уйдешь нетронутым. Мне хватит одного двуного…»

— Нет! — ответил ему Кирилл и потянул клинок из ножен. Зверь прыгнул…'

Кирилл сумел зарезать вулха, но был изранен острыми когтями. Заклеив раны медицинским гелем, он разделал тушу, сварил в кастрюльке мясо и накормил им Свету. Дал ей попить бульона.

'– Спасибо, — она откинулась на тюк с палаткой, которую Кирилл ставил на местах ночевки, укрывая их от вьюги. — Я здорово перепугалась. Знаешь, умереть не страшно, но быть сожранной медведоволком…

— Сожрали мы его, — ответил ей Кирилл. Обветренные губы, потрескавшиеся от мороза, раздвинулись в улыбке. — Теперь нам голод не грозит — тут столько мяса! Которое само пришло.

— Тебя он сильно ранил?

— Ерунда! — сказал Кирилл и, не подумав, ляпнул: — До нашей свадьбы заживет.

— Я запомню, — ответила Светлана и странно посмотрела на Кирилла…

Он не дошел до базы пару километров — не хватило сил. Но возвышавшийся над заснеженной равниной купол Кирилл успел заметить. Упав спиной на снег, он обмороженными пальцами достал из кобуры ракетницу и выстрелил в зенит. В белесом небе вспыхнула и, рассыпая искры, повисла красная звезда. Ракету он берег как раз на этот случай — она была единственной в спасательном комплекте. Он даже в зверя не стрелял, чтобы не утратить этот шанс. И их заметили…'

Кир сочинял рассказ неспешно, не торопясь свести сюжет к развязке. Описывал природу Сокры — ледяные пустоши, седые скалы и обжигающий морозом ветер, каргов и медведоволков. Так делали писатели, чьи книги он читал, он следовал хорошему примеру. К тому же нужно набирать страницы… Через неделю он добрался до финала.

'В больнице выяснилось, что Кирилл храбрился зря. Раны, нанесенные когтями вулха, воспалились, к тому же обнаружилась и пневмония. Врачи отправили его в искусственную кому, и занимались пациентом, пока не убедились: выживет. Через неделю он очнулся и начал есть, затем вставать с кровати. Тогда его и посетили…

Медицинская коляска с автономным двигателем вкатила в дверь палаты. Светлана, лихо управляя джойстиком на ручке самодвижущегося кресла, подъехала к кровати, на которой возлежал Кирилл, и остановилась рядом. Он сел и со смущением уставился на гостью. Девушка выглядела похудевшей, на примороженных щеках остались небольшие пятна, и кончик носа тоже пострадал — сейчас он шелушился. Но для Кирилла это все не важно. Со временем пятна исчезнут, срастутся кости на ногах, и Светлана снова станет недоступной, как та далекая звезда в белесом небе.

— Привет, спаситель! — гостья улыбнулась. — Как чувствуешь себя?

— Неплохо, — сообщил Кирилл.

— Мне сообщили, что ты пролежал без сознания целую неделю.

— Искусственная кома, — Кирилл пожал плечами. — Так было нужно для лечения.

— Мог же умереть!

— Ну, это вряд ли, — он улыбнулся. — Не для того я шел сюда по снегу, чтобы скончаться в госпитале.

— И мимоходом спас меня, — Светлана тоже улыбнулась. — Кормил, поил и согревал ночами. Не дал сожрать меня медведоволку. Ты, кстати, лихо управляешься с ножом.

— Хирург, — Кирилл развел руками. — Нас этому учили.

— Ага! — Светлана хмыкнула. — Вулхов убивать. Разделывать, варить их мясо. Знаешь, что, Кирилл, все эти дни я много думала — заняться больше было нечем. Все вспоминала наш поход, как ты тащил меня на самодельных санках. И кое-что надумала.

Кирилл промолчал.

— Меня на Сокре часто звали замуж, но я всем отказала. Знаешь, почему?

— Не знаю, — покачал он головой.

— Мне было десять лет, когда отец нас бросил — нашел себе другую женщину. Я очень плакала, не понимая, как он мог так поступить, и дала себе клятву, что выйду замуж за мужчину, который никогда меня не бросит. И, кажется, нашла его.

Надежда, которую Кирилл питал до этих слов, растаяла, как снег под жарким солнцем.

— Кто он? — спросил осевшим голосом. — Я его знаю?

— И даже очень хорошо, — Светлана снова улыбнулась. — Я обещала, что запомню твои слова. Надеюсь, что и ты их не забыл. Так что ты говорил о нашей свадьбе?..'

Поставив точку, Кир написал название — «Далекая звезда», собрал листки и отнес их секретарше главного врача, чтобы перепечатала. Все знали, что она так подрабатывает. Он заказал четыре копии, и через пару дней забрал готовую работу.

— Читала с удовольствием, — сказала секретарша после того, как он рассчитался с ней. — Вы это сами сочинили?

— С-сам, — ответил Кир.

— Такая интересная история! Не ожидала, что в нашей поликлинике работает писатель…

Два экземпляра Кир отправил в институт, оставив себе парочку на всякий случай. Больших надежд он не питал. Для секретарши он писатель, но для Москвы навряд ли. Страна огромная, талантов много, и вряд ли он пробьется сквозь сито творческого конкурса. Но попытаться стоило…

Кир не знал, что рукописи, пришедшие на творческий конкурс, в Литинституте отдают читать студентам старших курсов дневного отделения — двоим одну и ту же. Задача их — отсеять графоманию. Студенты ставили на рукописи «минус», когда с ней сталкивались, и «плюс», если рассказ или стихи того заслуживали. Два «минуса» — и рукопись летела в корзину для бумаг. «Плюс», даже единственный, отправлял ее к руководителю семинара, который набирал студентов. Тот ставил рукописи оценку, которая приплюсовывалась к тем, которые абитуриент получит на экзаменах. Итоговая сумма баллов участвовала в общем конкурсе. Кир не подозревал, что в этот год на творческий конкурс в институте прислали сотни рукописей, так что в итоге претендентов набралось десятки на одно студенческое место. И хорошо, что этого не знал, иначе даже б не пытался поступать.

«Далекая звезда» получила от студентов старших курсов оба «плюса», а руководитель будущего семинара поставил ей оценку «пять». Не потому, что счел рассказ шедевром — тот просто очень выделялся среди прочих рукописей, и, главным образом, детально прорисованным в нем необычным миром. Руководитель посчитал: пусть будет в семинаре и такой студент. Его оценка повышала шансы Кира на поступление в Литературный институт, поскольку на заочное шли люди в возрасте — лет тридцати, а то и старше. Они не блещут знаниями на экзаменах, поскольку свои школы окончили давно, и многое забыли. Но это все случилось позже…

А в Минск тем временем пришла весна, в начале марта Кира позвала к себе Людмила Станиславовна, их старший техник.

— Такое дело, Константин, — сказала, усадив его перед собой. — Увольняется наш техник, работавший на золоте, и его срочно нужно заменить. Работа там ответственная, не каждый справится. Но ты хорошо себя зарекомендовал, врачи тобой довольны, и пациенты — тоже. Собираюсь предложить заведующему отделением твою кандидатуру. Согласен? Учти, работать с золотом желают многие.

Кир на мгновение задумался. Что-то в этом предложении его смущало. Если там такая сладкая работа, то почему уходит прежний техник? Почему освобождающееся место предлагают именно ему? Кир не замечал, чтобы старший техник благоволила к нему. Он помнил, как она подсунула работу с съемными протезами, соврав, что так будет легче выполнить план по единицам.

— П-подумаю, Л-людмила С-станиславовна, — сказал начальнице.

— Думай, — она скривилась. — Но недолго.

Спросить совета Кир решил у Каца. С Максимом отношения разладились, верней, приятель отдалился от него. Максиму все же удалось перетащить к ним в отделение армейского дружка. Теперь он с ним ходил в столовую и на перекуры, а Кир просто выпал из поля его зрения.

Врача Кир вызвал в коридор, где рассказал о предложении Людмилы Станиславовны.

— Я не советую вам соглашаться, — ответил Кац. — Во-первых, потеряете в зарплате, а, во-вторых, столкнетесь с неприятностями — и это еще мягко сказано.

— К-какими?

— Серьезными, — Кац пожал плечами. — Начнем сначала. Диски для золотых протезов[2] поставляет государство по государственным ценам. Они намного ниже, чем на золото в ювелирных украшениях, поэтому расход их строго контролируется. Желающих поставить золотые зубы много, что и понятно,[3] поэтому на очередь их ставят по решению комиссии по медицинским показаниям.[4] Ждать нужно долго, но можно очередь ускорить, предоставив для протезов собственное золото. Подходят старые протезы советского изготовления,[5] царские пятерки и десятки. Государство в этом случае может добавить даже грамм золота, если материала не хватает на протез. Но весь этот процесс под государственным контролем, в нем техник не участвует. Понятно?

— С-с х-халтурой б-будет п-плохо?

— Вот именно. Это гильзы для коронок приобрести не трудно, а золотые диски где? Даже если монету купишь — уголовная статья, и наказание тяжелое — вплоть до смертной казни. И если свяжетесь с расхитителями золота на приисках, то расстреляют гарантировано. Как заработать технику? Тут кое-кто химичит. Готовый золотой протез показывают пациенту и взвешивают на его глазах, чтобы он знал, за сколько платит. Но если мост с фасетками и облицовками, то он снова поступает к технику для нанесения пластмассы. Тут есть возможность отщипнуть кусочек. Знаю случай, когда один вот этим занимался. ОБХСС его проверило: обратилось к пациентам, которым он протезы делал, и предложило снять мосты и взвесить заново. И ведь никто не отказался, хоть это означало переделать всю работу. Недостачу обнаружили, и техник получил приличный срок.

Кир почесал в затылке.

— ОБХСС над теми, кто с золотом работает, как воронье кружится, — добавил Кац почти стихами. — А вы ведь не удержитесь. Человек вы молодой, к большим деньгам привыкли. Там девушку в ресторан сводить, там приодеться…

— П-понял, — ответил Кир. — Отказываюсь.

— Молодец! — одобрил Кац. — Забудьте вы о золотых протезах, они вчерашний день. На Западе давно работают с металлокерамикой, вот это золотое дно. Голливудские улыбки у их актеров вы, наверно, видели в кино. Сказка, а не зубы, но стоят дорого. У нас одна коронка — 25 рублей![6] Даже за вычетом стоимости материалов, на долю техника придется вдвое больше, чем за простой металл. Скажу вам по секрету: с металлокерамикой мы тоже начинаем. В апреле нам поставят оборудование: материалы, печи, инструменты. Но для того, чтобы с металлокерамикой работать, необходимо обучиться. Курс двухнедельный и организован в Вильнюсе. В Прибалтике есть специалисты по керамике. Но официально вам на курсы не попасть — там сплошь блатные, в том числе из нашего отделения. Поедут двое.

— И ч-что ж-же д-делать?

— Пройти там обучение самостоятельно. Возьмете отпуск за свой счет, а Вильнюсе придется заплатить за проживание и обучение нужным людям. Если хотите, я договорюсь.

— С-сколько н-нужно?

— Я уточню, но триста минимум. Могу вам одолжить, а на керамике вы их быстро отобьете и отдадите долг работой.

— С-согласен, — Кир кивнул. Он понял, почему Кац так заинтересован, чтоб Кир учился и даже деньги предлагает. Два техника по керамике на отделение мало. Желающих обзавестись улыбкой Голливуда найдется много, несмотря на цену. Два техника не справятся с потоком пациентов — в том числе с халтурой, которая, конечно, будет. Чем больше техников — тем больше денег у врачей.

— Я вам сообщу, когда, куда и как, — ответил Кац. — Но попрошу: об этом никому! Чтоб ни одна душа не знала!

— П-понял, — Кир вновь кивнул.

На этом и расстались…

1 «Соседи» — офицеры ПГУ, «дальние соседи» — офицеры ГРУ. Из сленга комитетчиков.

[2] Материалом для изготовления золотых зубных протезов в СССР служили диски диаметров от 18 до 25 мм, толщиной 0,28–0,31 мм 900-й пробы. Для кламмеров использовалась золотая проволока 750-й пробы различного диаметра.

[3] Вот полный список достоинств золотых протезов:

Биосовместимы, не вызывают отторжения и аллергии,

Похожи на собственную эмаль по твёрдости, не повреждают противоположные зубы,

Не вступают во взаимодействие с продуктами питания и слюной, не темнеют со временем,

Обладают противовоспалительным эффектом, защищают зубы от кариеса,

Хорошо выдерживают жевательные нагрузки,

Имеют срок службы от 15 до 20–25 лет,

С ними легко работать врачам,

Они не могут треснуть или отколоться.

[4] Например, заболевания желудочно-кишечного тракта.

[5] Золотые протезы, изготовленные за границей, не принимали, поскольку там зачастую проба была ниже, чем у советских.

[6] Автор знает, что металлокерамические протезы на территории СССР появились позже, но это АИ. Поэтому цена взята с потолка, она соотнесена со стоимостью золотых протезов.

Глава 10

10.

Наташа Кира бросила…

Случилось это тоже в марте. Они отправились смотреть балет — давали «Спящую красавицу». В антракте Кир с Наташей прогуливались в коридоре вокруг зрительного зала (идти в буфет Наташа отказалась), любуясь мраморной отделкой стен и лестниц, как вдруг внезапно услыхали:

— Наталья Николаевна?

Они остановились. К ним подходил мужчина лет сорока пяти, высокий, представительный, в отглаженном костюме и в рубашке с галстуком. В густых, каштановых волосах — седые нити. Лицо приятное, красивое.

— Здравствуйте, Сергей Андреевич, — ответила Наташа, улыбнувшись.

— Вам тоже добрый вечер, — он вернул улыбку. — А я смотрю: навроде Кузьменкова. Поближе подошел — она. Нарядная, красивая, — он снова улыбнулся. — Прекрасно выглядите, Наталья Николаевна. Кто это с вами?

— Двоюродный братик Константин, — ответила Наташа. — Приобщаю его к столичной жизни, вожу в театры и музеи. Он из деревни.

— Похвально. Раз познакомиться, — мужчина пожал Киру руку. — Работаете на заводе?

— Н-нет, — ответил Кир, решив не сообщать подробностей. Откуда взялся этот тип? С чего подруга вдруг заулыбалась?

— Костя — зубной техник, — сказала за него Наташа. — Работает в поликлинике. Молодой специалист, окончил медицинское училище.

— Хорошая профессия, — кивнул Сергей Андреевич. — О, слышите звонок? Третий. Нас приглашают в зал. Увидимся!

Он повернулся и ушел.

— С-с ч-чего я б-братик? — поинтересовался у Наташи Кир.

— А ты хотел, чтоб я сказала, что любовник? — сердито прошипела женщина. — Он мой начальник. Мало нас обсуждают в общежитии? Мне не хватало, чтоб еще и на работе. Идем, сейчас балет начнется!

После спектакля они направились к остановке, и по пути Наташа разъяснила Киру:

— Сергей Андреевич — хороший человек, его у нас все очень уважают. Вдовец. Давно похоронил жену — у нее было больное сердце. Осталась дочь. Но он не стал жениться снова, хотя желающих охомутать нашлось немало. Красивый и порядочный, квартира есть и зарабатывает неплохо. Всем объяснял, что не желает брать мачеху для дочери. Сам воспитал ее и дал образование, недавно выдал замуж за молодого лейтенанта, выпускника ВИЗРУ.[1] Девчонке очень повезло.

— П-почему? — поинтересовался Кир.

— У лейтенанта денежное содержание 240 рублей. В военном городке семье дадут жилье. Части ПВО располагаются, как правило, у крупных городов, жена легко найдет работу. Она окончила педагогический институт, профессия востребованная. Дочь с мужем уехали, Сергей Андреевич живет один. В театры стал ходить, — Наташа хмыкнула.

А через две недели она пришла к нему без приглашения. Кир был в комнате один — соседи отправились играть в футбол в спортивном зале, а он работал. Появлению подруги Кир удивился — не ожидал. К тому ж Наташа выглядела необычно: похоже, очень волновалась.

— Нам надобно поговорить, — сказала, войдя в комнату.

— П-присядь! — Кир указал на койку.

— Не стоит, — она вздохнула и, помедлив, выпалила: — Я замуж выхожу!

Кир на мгновение завис, но тут же догадался:

— С-сергей А-андреевич?

— Да, — ответила она. — Он сделал предложение. Не обижайся, Костя, но наши отношения не имели перспективы. Ты никогда на мне не женишься, а я хочу семью, пусть даже без детей. Сергей Андреевич — добрый, понимающий мужчина. Сказал: давно заглядывался на меня, но не решался предложить. Смущала разница в годах, он старше на пятнадцать лет. Но увидал в театре и решился. А я, подумав, согласилась.

— П-пятнадцать л-лет? Т-тебя т-такое н-не с-смущает?

— Нисколько. Ровесники замуж не зовут, к тому же они или женаты, или их жены выгнали за пьянство. Мне алкоголики не нужны. Я тебя расстроила? Ты злишься?

— Н-неприятно, — признался Кир. — Н-но т-ты, н-наверное, п-права. М-мне р-рано з-заводить с-семью, т-ты п-правильно р-решила. Д-да, м-мне обидно, н-но я м-мешать т-тебе н-не б-буду. Т-ты з-заслуживаешь с-счастья.

— Костя! — Наташа обняла его и расцеловала в щеки. — Какой же ты хороший!

— В-выпьем н-на п-прощанье? П-по р-рюмочке к-коньяка?

— Давай! — она кивнула. — Но только рюмочку, не больше.

Она устроилась на койке у стола. Кир сдвинул окклюдаторы к стене, накрыл их полотенцем. Принес бутылку, рюмки и наполнил их янтарной жидкостью. Присел на стул, поднял свою.

— Б-будь с-счастлива, л-любимая!

Наташа лихо выпила коньяк и поперхнулась. Кир подскочил и хлопнул ей ладонью по спине. Затем его рука скользнула к шее женщины, а указательный палец надавил на намеченную точку. Она обмякла, провалившись в сон. Кир уложил ее на койку и вышел в лоджию. Через несколько мгновений на парапет сел дрон и выпустил робота из отсека. Кир взял его, вернулся в комнату и положил в промежность женщины.

«Сканирование на фертильность», — отдал команду.

Медицинский робот немного пожужжал и выдал результат:

«Фертильность отрицательная, яичники недоразвиты и не способны воспроизвести здоровую яйцеклетку».

«Поправить можно?»

«Да. Инъекции модифицированными стволовыми клетками, и функции яичников восстановятся».

«Приступай!»

«Медик-инженер второго ранга, — вмешался вдруг системник. — Напоминаю, что запас лекарства ограничен, и, может так сложиться, что вам его не хватит».

«Я настаиваю!»

«Но почему? — спросил системник. — Ведь эта женщина от вас уходит. Вы ей не обязаны».

«Ты хоть и интеллект, но многое не понимаешь, — ответил Кир. — Мне с ней было хорошо, и я хочу ее отблагодарить. Это нормально для людей. Понятно?»

«Не совсем, — раздалось в голове, — но признаю за вами право поступать, как хочется. Прошу вас ограничиться одной инъекцией. Ее достаточно для получения потомства. Робот подтвердит».

«Подтверждаю, — последовало сообщение от робота. — Прошу освободить пространство для инъекции».

Он отполз в сторонку. Кир задрал вверх юбку женщины, слегка стащил к ногам колготки и трусы. Робот выдвинул манипулятор с иглой на кончике и воткнул ее наискосок в расслабленное тело женщины. Она даже не вздрогнула — сработал анестетик, который робот ввел перед инъекцией. Закончив, робот замер рядом с телом. Кир подтянул Наташе колготки и трусы, оправил юбку. После чего взял робота и вышел в лоджию, где и возвратил его в контейнер дрона. Вернувшись в комнату, достал из шкафа пузырек и водрузил его на стол. Затем склонился над Наташей и коснулся нужной точки. Она подняла веки.

— Что со мной? — спросила заторможенно.

— Упала в-в обморок, — ответил Кир. — М-мы в-выпили, т-ты п-поперхнулась к-коньяком и в-вдруг с-свалилась. Х-хорошо, ч-что оказалась н-на к-кровати, а т-так б-бы х-хлопнулась н-на п-пол. Я д-дал т-тебе п-понюхать н-нашатырь, и т-ты о-очнулась, — он указал на пузырек.

— Обморок? — Наташа села на кровати. — Никогда такого прежде не было.

— П-переволновалась, — Кир пожал плечами. — С-случается.

— Не следовало пить! — Наташа встала. — Спасибо тебе, Костя! За все…

Она ушла, а Кир вздохнул и сел на стул. То, что он сегодня сделал, случилось неожиданно для него. На Агорне он бы так не поступил: ушла — и скатертью дорога, как говорили на Земле. Но здесь вдруг что-то дрогнуло в его душе… Наташа очень волновалась, и было видно, что она переживает их разрыв. Хотя могла не приходить, послав к нему Светлану с этой новостью.

«Ладно, — подумал Кир. — Что сделано, то сделано».

Он снял полотенце с окклюдаторов…

В апреле Кир поехал в Вильнюс. Он сел в электричку, в Молодечно перебрался в дизель-поезд, и тот его доставил в столицу Литовской ССР. От вокзала он доехал до Вильнюсского университета, где разыскал отдел повышения квалификации врачей, а в нем, в отдельном кабинете, человека по имени Альгирдас Вальдемарович.

— Я из М-минска, — сообщил литовцу. — От К-каца

— На курсы зубных техников? — уточнил Альгирдас. Он говорил по-русски чисто, без акцента, чуть-чуть растягивая гласные.

— Д-да.

— Давайте деньги.

Кир протянул ему конверт. Альгирдас взял его и вытащил десятки. Пересчитал и сунул их в карман. Конверт отдал обратно.

— Диплом и паспорт?

Взяв документы, он перенес оттуда данные в какой-то список, затем вписал фамилию и инициалы гостя в листок с коротким типографским текстом.

— Направление на поселение, — сказал, отдав его Чернухе. — Жить будете в студенческом общежитии в Саулетикисе.[2] За проживание заплатите на месте, а это вам талоны на питание, — он достал из папки еще листки. — В любой студенческой столовой примут. Расписание занятий найдете в общежитии на доске объявлений.

Назавтра началась учеба. Сначала им читали лекции, затем настала очередь практических занятий. Изготовление протезов из керамики по технологии заметно отличалась от привычной Киру. Сначала — металлическое основание по типу тех коронок и зубов, которые он раньше делал. На этом совпадение кончалось. На металлическое основание кисточкой наносился тонкий слой керамики из порошка, разведенного в химическом растворе. Затем протез спекали в специальной печке. Керамика усаживалась, трескалась. Поверх нее все той же кисточкой накладывали новый слой и вновь спекали. И так — три или четыре раза. Опытный техник, как им сказали, мог ограничиться двумя, но у курсантов по первости не получалось. Добившись правильного слоя из керамики, техник доводил его на бормашине шлифовальными головками и твердыми кругами. После чего на мост или коронку наносился слой глазури, протезы отправлялись в печку, но по другой программе нагревания. Протезы получали блеск и твердый верхний слой. Оставалось очистить их от окалины внутри на специальной пескоструйке, отмыть и передать для пациента.

Коронка выходила толстой, зуб под нее врач спиливал в пенек. Снимал эмаль и часть дентина. Такой не выдержал бы протез (керамика тяжелая), поэтому зуб укрепляли. Сначала депульпировали, удаляя нервы из каналов корня, затем в один из них вставляли штифт из прочного металла — так называемую «вкладку». Но этим дело не заканчивалось. По технологии для пациента изготавливали временный пластмассовый протез, по форме повторявший керамический. Его предназначением было дать возможность пациенту нормально есть, пока идет работа над керамикой, и сохранить десну в том виде, какой образовался после обработки зуба. Врач спиливал его ниже шейки, а слизистая могла затянуть освобожденное пространство. Еще на зубном пеньке мог образоваться камень… Короче, долго, канительно, но зубы получались прочные, красивые. Хотя кусать протезом твердое не рекомендовалось — керамика колется…

После получения свидетельства о повышении квалификации к Киру подошел Альгирдас.

— Не желаете ли приобрести материалы? — поинтересовался, отведя его в сторонку. — Порошок, растворы, кисточки?

— Ж-желаю, — согласился Кир.

Перед поездкой в Вильнюс он скопил шестьсот рублей. Три сотни заплатил за обучение, а остальные сохранил — как чувствовал. В кафе и рестораны Вильнюса, как многие курсанты, он не ходил, и в магазины — тоже. Чего он там не видел? Поэтому набрал материалов много, растратив почти все деньги. Но не жалел, прекрасно понимая, что в Минске он материалов не найдет. А чем халтуру делать?

Альгирдас выглядел довольным, что и понятно. Материалы спишет как израсходованные на обучение курсантов, а сам положит денежки в карман. Хорошо устроились литовцы! Гребут за все…

— Если ваши знакомые захотят учиться — пусть обращаются, — сказал Альгирдас. — Вот телефон, — он протянул бумажку с номером. — Пускай звонят, договоримся…

Вернувшись в Минск, Кир первым делом встретился с Кацем, которому и сообщил о купленных материалах.

— И много взяли? — взволновался врач.

— П-пятнадцать б-банок п-порошка, р-растворы… — Кир почесал в затылке. — Н-на т-триста е-единиц, в-возможно.

— На триста? — Кац едва не подскочил на месте. — Вы умница, Константин! На металлокерамику пациенты валят валом, а материалов мало — поставки ограниченные. Халтуру вовсе делать невозможно — не все такие умные, как вы, купить не догадались. Потратились сильно?

— О-осталось п-пять р-рублей, — ответил Кир.

— Ерунда! — махнул рукою Кац. — Держите! — достав из брючного кармана стопку денег, он отсчитал ему пять червонцев. — Это аванс, не хватит — дам еще. Но чтобы халтура вся со мной. Договорились?

— Да, — ответил Кир.

— Отдайте мне свидетельство о повышении квалификации, я отнесу его заведующему отделением и сам поговорю с Ботвинником, чтобы вас освободили от других работ. Керамика нужна вот так! — он провел ладонью возле горла.

Кац не подвел — другой работы Киры больше не давали, и он почти не выходил из керамической. Другие техники косились, но первым подошел Максим.

— С чего ты делаешь керамику? — спросил, нахмурившись. — Тебя не обучали, как других.

— С-сам с-съездил в-в В-вильнюс, — ответил Кир. — З-заплатил — и обучили. Отпуск б-брал.

— А что так можно было? — удивился Макс. — Во сколько обошлось?

— З-за обучение — т-триста. М-материалов в-взял н-на д-двести п-пятьдесят.

— За месяц отобьешь, — кивнул Максим. — Ты хоть пацан еще, но умный — догадался. Подскажешь, как и мне туда попасть?

— Д-держи, — Кир протянул ему листок Альгирдаса. — С-сначала п-позвони. С-скажи, ч-что от м-меня.

— Спасибо, Костя! — Макс буквально выхватил листок и убежал.

Кир лишь пожал плечами. Пусть учится. Чем больше техников будут работать на керамике, тем меньше завидущих взглядов в спину. Халтуры хватит всем — спрос на керамику огромный.

Работа отвлекла его от грустных мыслей. Расставание с Наташей не прошло бесследно, и он его переживал. Сам не заметил, как сблизился с женщиной, прилип к ней сердцем, а его вдруг оторвали. Наверное, следовало предложить ей выйти замуж. Неважно, что им пришлось бы снять квартиру и долго ждать своей — так многие поступают и не жалуются. И денег им хватило бы. Да только что теперь? Ушла подруга…

Был в этой ситуации и положительный момент. Ему вновь стали улыбаться поварихи в столовой общежития и выбирать кусочки повкуснее. Откуда-то узнали, что у него с Наташей все. Кир снова превратился в жениха, и с ужином опять наладилось. А денег стало неприлично много. За металлокерамическую единицу Кир получал 15 рублей, а в первый месяц, после возвращения из Вильнюса, он только халтурой занимался. Как это все решил заведующий отделением, Кир не знал, но старший техник его не беспокоила, лишь только попросила взять пару пациентов из своих знакомых. Часть металлокерамики Кир сделал для Ботвинника — тот тоже откусил от пирога повышенного спроса, но основной поток желающих обзавестись улыбкой Голливуда шел от Ионыча. Подкатывались к Киру и другие ортопеды, но он в ответ просил снабдить его материалами, намекая, что ему их поставляет Кац. Врачи скучнели и откатывались.

За первый месяц после возвращения из Вильнюса Кир заработал две тысячи рублей, за второй — чуть меньше. Ажиотаж… Потом каналы для поставки порошка, растворов для керамики наладились, проблема потихоньку рассосалась, Кир стал делать и обычные протезы — план следовало выполнять. Носил их в общежитие, где занимался моделированием. Керамику он делал в отделении — работать с ней в общежитии не позволяла технология. В конце июня Кир отнес в сберкассу четыре тысячи рублей и положил их на текущий счет. Большие деньги в СССР! Автомобиль за них купить не сможет, но на первый взнос за кооперативную квартиру с избытком хватит. Еще останется на мебель…

К исходу мая Кир получил письмо из Литинститута. Забрал его на вахте и отправился к себе, удивляясь толщине конверта. Чтоб сообщить, что конкурс он не выдержал, достаточно листка бумаги, а Кир почему-то был уверен, что конкурс не прошел. И каково же было удивление, когда нашел в конверте вызов на экзамены для поступления в институт. Еще там была справка для отдела кадров, в которой сообщалось, что специальным постановлением правительства СССР заочникам Литинститута для сдачи сессий предоставляется оплачиваемый отпуск продолжительностью в 50 дней в году. Плюс для вступительных экзаменов десять дней, и тоже с сохранением зарплаты. Зато на преддипломный отпуск выпускникам отводится один месяц, а не четыре, как по прочим специальностям.

Сдавать экзамены предстояло в августе. При этом, если он поступит, то остается на установочную сессию, поэтому и документов прислали много. Придя в себя, Кир обсудил ситуацию с системником. Сдать предстояло три экзамена устно плюс сочинение. За устные Кир не волновался — подскажут, но сочинения он прежде не писал. Системник посоветовал отправиться на курсы для абитуриентов — такие были в Минске. Кир съездил в БГУ, где заплатил за обучение, и две недели слушал лекции, как эти сочинения писать. Они подробно разбирали не только темы по русской и советской классике, но еще свободные.

— Кого-нибудь из этих классиков вам обязательно дадут, — заверила преподаватель. — А брать свободную не рекомендую. Непросто будет вам ее раскрыть, а преподаватель, который будет проверять работы, легко сочтет, что вы не справились с заданием, и снизит вам оценку даже, если в тексте не найдет ошибок.

Вызов на экзамены и справку Кир отнес заведующему отделением вместе с заявлением о предоставлении отпуска.

— Литературный институт? — Ботвинник удивился. — Почему не в медицинский? На стоматолога?

— Н-не п-пройду п-по к-конкурсу.

— Да, конкурс там не детский, — кивнул заведующий отделением. — Но могли поработать годик и поступать, как льготник с стажем.

— В-все р-равно н-не п-поступлю, — не согласился Кир.

— Да, там блатных хватает, — вздохнул заведующий отделением и черкнул на заявлении: «Не возражаю». — Удачи, Константин! Скорее возвращайтесь — работы очень много…

Их разговор случился в августе, а в конце июля Кир взял две недели отпуска и съездил к матери в деревню. Помог ей по хозяйству, дал денег.

— Навошто? — удивилась мать. — Я зарабляю.

— Н-на д-дрова, — ответил Кир. — Найдешь еще к-кого к-картошку в-выбрать. Я н-не с-смогу п-помочь — в М-москву уеду.

— Табе нужней — на кааперативную кватэру.

— У м-меня ч-четыре т-тысячи н-на к-книжке.

— Ты стольки зарабляешь?

Он кивнул.

— Святая Богородица! — перекрестилась мать. — Спасибо за твою милость. Дажыла — сын мати пасабляе.[3] Другие с маток грошы тянуть, а мой дае.

Мать всхлипнула, Кир молча обнял женщину, стал гладить по спине. Ему было тепло и радостно. Ведь эта женщина его любила — искренне и без корысти. В прошлой жизни с ним такого не случалось.

В Москву Кир поехал одетым по последней моде. Ну, для начала в джинсы «Милтонс». Их шили в Индии, купить их в СССР было не просто, но у него имелся блат — работники торговли хотели зубы, как у голливудских звезд. Плюс джинсовая куртка из той же Индии, так называемая «джуда». Две рубашки с коротким рукавом в тон куртке, две футболки, спортивные штаны, кроссовки… Еще коричневые туфли с прорезями, чтоб в жару дышали ступни ног. Все импортное, новое. Вещи Кир сложил в такой же новый чемодан, с которым и отправился в столицу СССР. От Белорусского вокзала до Бульварного кольца он шел пешком по Горького, рассматривая здания вдоль улицы. Массивные, монументальные, они немного походили на застройку центра Минска, но все же были не такими.

И город был другой — немного грязноватый, шумный, суетливый. Здесь все спешили по делам. Свернув направо на бульвар, Кир подошел к кованной ограде, за которой наблюдался скверик, а дальше — здание с колоннами. Как подсказал ему повстречавшийся пенсионер, здесь и находился Литературный институт.

Приемная комиссия располагалась не в здании с колоннами, а в двухэтажном флигеле слева. Кир предъявил там паспорт, вызов на экзамены и получил направление для поселения в общежитие.

— Заплатите в кассу рубль тридцать, — сообщила секретарь, — чек вместе направлением отдадите коменданту. Доехать можно на троллейбусе…

Кир и доехал. Семиэтажное здание по улице Добролюбова впечатляло своей монументальностью. Не бедная организация — Союз писателей, такое общежитие отгрохали! Зайдя, он отыскал в нем коменданта, немолодую, сухонькую женщину.

— Куда ж вас поселить? — она задумалась. — Вы прибыли немного рано: абитуриенты, которые на дневное поступали, пока что не разъехались. Ладно, есть комната. Но там поэт, не поступивший в институт пока что задержался — запил. Но вы беспокойтесь — он не буйный.

«Попал», — подумал Кир, но делать нечего — отправился за комендантшей. На лифте они поднялись на шестой этаж, широким коридором прошли до нужной комнаты.

— Здесь кухня, — объясняла по дороге комендантша. — Там дальше — туалеты. Душ в цоколе. У нас тут все красиво — отремонтировали к Олимпиаде.[4] Все поменяли, даже койки.

Открыв дверь в комнату, она впустила первым Кира.

— Вон он, лежит, — сказала, указав на койку, где на матрасе без постельного белья и одеяла спал молодой мужчина. — Талантливый поэт, но сильно пьющий. Проходит конкурс третий год подряд, но сдать экзамены не успевает — в запой срывается. Ректорат решил, что больше вызывать его не будут.[5] Уехать — денег нет. Друзья ему билет купили, он сдал его обратно в кассу, а деньги пропил. Мне обещали, что вечером его посадят в поезд, отдав билет проводнику. Тогда уж не пропьет. Вы случаем не поэт?

— П-прозаик.

— Такой молоденький и пишет прозу? — удивилась комендантша. — А дневное почему не поступали?

— Н-на с-стипендию н-не п-проживу.

— Родители разве не помогут?

— Я с-сирота, — ответил Кир.

— А кем работаете?

— З-зубной т-техник.

— Тогда понятно, — женщина кивнула. — Смотрю, одетый модно и явно при деньгах. Зубные техники не бедные. Я к вам подселю прозаиков, а то поэты беспокойные и шумные. Напьются — и давай читать свои стихи. Им ночь, не ночь…

Кровать Кир выбрал у окна. Засунув чемодан под койку, принес постельное белье и одеяло, взяв их у кастелянши. Застелил кровать и стал рассматривать комнату. Просторная, большая, с высоким потолком. У входа встроены шкафы в простенке. Тот, что слева, для одежды, а справа — для посуды и продуктов. В последнем обнаружилась сковорода на ручке, кастрюля, чайник, ложки, вилки и тарелки. Еще эмалированные кружки… Приборы алюминиевые, посуда — из дешевых, которую воровать никто не станет. Но хоть такая есть. В комнате — четыре койки. Перед окном — стол со стульями, последних было два. Стол больше, чем в общежитии в Минске. Кир подошел к нему и заметил с краю флакон с какой-то темной жидкостью. Взяв, посмотрел на этикетку. Ополаскиватель для волос — хна на спиртовом растворе. Забыли, что ли?

Пожав плечами, он вернул флакон на место и отошел к своей кровати. Из чемодана вытащил колбасу и хлеб, нарезал складничком на бутерброды. Открыл бутылку с газированной водой и, не спеша, перекусил. Тем временем очнулся алкоголик. Чуть приподнявшись, он рукой пошарил по столу и взял с него флакон. Поднес его к глазам.

— А ты… — он посмотрел на Кира и осклабился. — Хороший человек — не выпил…

Дальнейшее повергло Кира в ужас. Поэт скрутил с флакона пробку и вылил содержимое в рот. Как можно это пить⁈ Но алкоголик только крякнул, встал и, пошатываясь, вышел. Кир выпил газировки, взял сумку для продуктов и двинул следом. Дверь комнаты закрыл на ключ, который получил от комендантши. Поэт пусть отправляется на хрен! Такой сосед ему не нужен. Есть у него друзья? Вот пусть и привечают алкоголика.

Выйдя из общежития, Кир полюбовался на Останкинскую башню, которая возвышалась неподалеку, и отправился осматривать окрестности. Ему тут месяц жить. Он не сомневался, что поступит в институт. В приемной комиссии он поинтересовался конкурсом, услышал, что всего лишь полтора человека на место (на творческий было 32), и успокоился. Такое он преодолеет.

Рядом с общежитием нашелся винный магазин. Водкой в нем не торговали — вином и коньяком. Странно…[6] На улице Руставели Кир обнаружил магазин Останкинского молочного комбината. Купил там плавленых сырков, кусочек твердого, кефир в пакете странной, треугольной формы. В Минске он таких не видел. В булочной взял хлеба, а в овощном — картошки. Вернувшись в общежитие, надел футболку и спортивные штаны. Затем почистил и сварил картошки и съел ее с кефиром. Вкусно! Хотя у матери вкуснее, но там картошка в чугунке из печки…

Его никто не беспокоил. Поэт исчез, и хорошо если совсем. Поев, Кир вновь прошелся возле общежития, определив маршрут для утренней пробежки. Поддерживать форму нужно. Это очень полезно для здоровья, и хорошо стимулирует работу мозга. А он ему понадобится. Вернувшись в комнату, связался с дроном и системником. Все без проблем. Дрон прибыл с ним в Москву, преодолев весь путь на крыше пассажирского вагона. Зачем лететь, когда везут? Тем более, что поезд едет ночью, его никто на крыше не заметит. Невидимым дрон становился лишь на станциях, где много света. Сейчас он пребывал на крыше общежития.

Помывшись в душе и почистив зубы, Кир завалился спать. Он завтра встанет в шесть. Пробежка, душ и ранний завтрак. Экзамены начнутся послезавтра, и первым будет сочинение. Пока же Кир пройдется по Москве, побывает на Красной площади и в Мавзолее. Там мумия вождя, которому здесь поклоняются почти как богу. Что ж, любопытно будет посмотреть…

[1] ВИЗРУ — Минское высшее инженерное зенитное ракетное училище противовоздушной обороны.

[2] Саулетикис — микрорайон в Вильнюсе.

[3] Пасабляе — помогает (бел.)

[4] Речь об Олимпиаде 1980 года в Москве. Тогда многие гостиницы и общежития в столице отремонтировали для проживания иностранных и не только иностранных туристов.

[5] Реальная история. Алкоголизм среди поэтов встречается нередко — пьют только в путь. Прозаики пьют меньше.

[6] В Москве тех лет купить водку можно было не в каждом винном магазине. С чего такое — автору не известно.

Глава 11

11.

Обратно в общежитие Кир вернулся к вечеру. Он, выстояв немаленькую очередь, спустился в Мавзолей. Мельком увидел мумию — подробней разглядеть не получалось, их поторапливали люди в штатском, пожал плечами и поднялся на поверхность. Довольно странный способ привлекать адептов государственной идеологии. Она живет, пока оправдана на практике, забальзамированное тело не поможет, если идеи не сбываются. А с этим в СССР проблема. Здесь общество не монолитно, есть разделение людей на категории. Одним доступно все, другим приходиться корячиться, чтобы пробиться к благам. Но все равно здесь лучше, чем в Республике. Там выходцу из низов пробраться к власти невозможно — элита рьяно охраняет полученные по наследству привилегии. А здесь пока что достижимо рабочему со временем возглавить СССР, стать выдающимся представителем культуры. Образование доступно всем, в чем Кир имел возможность убедиться на собственном примере.

После мавзолея Кир погулял по Красной площади, зашел в собор Василия Блаженного, затем прошелся по Москве, разглядывая здания, машины и людей. Нет, все же шумный, беспокойный город, жить в нем не хочется, хотя мысль перебраться в столицу СССР перед поездкой у него мелькала. Перекусил в пельменной — в Москве их было много, поел мороженного, и отправился обратно.

На вахте ключа от его комнаты не оказалось.

— Забрали, — сообщила немолодая женщина-вахтер. — К вам в комнату заселились — сразу трое.

Пожав плечами, Кир поднялся на шестой этаж. Лифт в общежитии имелся, но у него толпились люди, и он отправился пешком, хотя устал. За дверью комнаты на него уставились три пары глаз. Соседи, видно, только начали располагаться и разбирали вещи, вешая их в шкаф.

— Д-добрый в-вечер, — поприветствовал их Кир. — Я К-константин Ч-чернуха, в-ваш с-сосед. П-прозаик.

— Здесь все прозаики, — хмыкнул худощавый парень лет тридцати, узкоглазый, с лицом, как у китайца. — С поэтами жить замучаешься. Стихи свои читают день и ночь. Я специально попросил, чтоб с ними не селили.

— Д-доводилось в-вместе ж-жить? — поинтересовался Кир.

— В прошлом году, второй раз поступаю, — ответил парень. — Тогда по конкурсу не прошел. Олег Кувайцев, — протянул он Киру руку. — Я из Красноярска, врач-реаниматолог.

Кир обменялся с ним рукопожатием.

— Я т-тоже м-медик, — сообщил Олегу. — З-зубной т-техник, ж-живу в-в М-минске.

— Я тоже в Минске, — обрадовался невысокий, коренастый парень лет двадцати пяти и подошел поближе.– Сергей Кострица, слесарь. Работаю на заводе. Рад встретить земляка.

— А я Косиньский Виктор, — сказал им третий парень, высокий и заметно лысоватый. — Приехал из Тернополя на Украине. По образованию актер, но работаю в отделе культуры исполкома. Я не прозаик — драматург.

— Но главное, что не поэт, — Кувайцев хмыкнул, остальные засмеялись.

— Что так достали? — спросил его Косиньский.

— Не представляешь, как! — вздохнул Кувайцев. — Тогда по дурости дверь в комнату не закрыл. Спать лег, вдруг кто-то будит: «Мужик, послушай, гениальные стихи!» Ну, думаю, сейчас прочтет стишок, скажу ему, что гениально, и снова лягу. Спать хочется! А он вытаскивает из кармана во-от такую стопку листов и объявляет: «Поэма „Родина“, часть первая».

— А т-ты? — поинтересовался Кир.

— Выставил его из комнаты и запер дверь.

Все снова засмеялись.

— Ну, что, прозаики, — спросил Косиньский, хитро улыбнувшись. — За знакомство? У меня есть бимбер, его бандеры классно гонят. Напиток мягкий, ароматный.

— А почему бандеры? — Кувайцев удивился.

— Потому что он для них икона. Это же Тернополь! Сам я из Полтавской области, учился в Киеве, распределение получил в Тернополь. Там и женился.

— Жена — бандера тоже? — Кувайцев улыбнулся.

— Еще какая![1]

Все захохотали, Косиньский — тоже.

— Так как? — спросил соседей.

— У нас же завтра сочинение, — вздохнул Кострица.

— Немного можно, — Кувайцев улыбнулся. — Стресс снимем, спать будем крепче. Перед экзаменом полезно.

— Вот!

Виктор достал из чемодана и выставил на стол бутылку из-под пива с воткнутой в горло пробкой.

— У меня нет ничего, — Сергей смутился.

— А я свою дорогой выпил, — сообщил Кувайцев. — Компания хорошая попалась.

— Одной нам маловато будет, — сказал Косиньский. — Придется в магазин идти. Тут есть неподалеку, но водку там не продают — вино, коньяк.

— У м-меня есть в-водка, — сообщил им Кир. — «П-посольская». С-сгодится?

— Богато техники живут! — Косиньский хмыкнул.

— Так, мужики! — объявил Кувайцев. — Готовим ужин. Я тут в шкафу картошку видел. Кто ее почистит и пожарит?

— Я! — вызвался Сергей. — Но лучше отварить.

— Годится, — согласился врач-реаниматолог.

— А я порежу сало, — вызвался Косиньский. — Привез с собой немного. С картошечкой варенной — объеденье.

— Есть к-колбаса и сыр, — добавил Кир.

— И килечка в томате, — сказал Кувайцев. — Под водочку — прекрасная закуска. За дело, мужики!

Они прекрасно посидели: выпили, поели, поболтали. Кир убедился, что соседи ему достались замечательные. Веселые, открытые, без гнили.

А завтра было сочинение. Преподаватель курсов не ошиблась — каких им обещала классиков, такие и попались. Обрадовавшись, Кир выбрал Маяковского. Системник подсказал цитаты, затем проверил текст на ошибки, Кир сдал свои страницы довольный донельзя. И очень удивился, когда на следующий день узнал, что получил «четыре». Отправился в приемную комиссию.

— П-почему ч-четыре? — спросил у секретаря. — Т-там н-нет ошибок.

— Тема не раскрыта полностью, — сказала та, глянув в какие-то листки с пометками. Как видно, и другие спрашивали. — Преподаватель так решил. Будете обжаловать?

Кир лишь махнул рукой — да ну вас! На устных компенсирует. Поговорив с соседями, он понял, что ребята не блещут знаниями — давно учились. Кувайцев в прошлый раз сдал экзамены на тройки, и для поступления не хватило единственного балла. У заочников, как Киру рассказали, проходные баллы намного ниже, чем у дневного отделения, но конкурс все же есть.

Четверки получили все его соседи, чему немало радовались, но отмечать не стали — готовились к другим экзаменам. Учебники, которые привезли с собой, листали добросовестно. Но это всем надоедало, и Кувайцев вдруг спросил у Кира.

— Есть, что почитать? Из твоего?

— Р-рассказ, к-который п-присылал н-на к-конкурс.

— Давай!

Рассказ он прочитал, не отрываясь.

— Сильно, — сказал, отдав ему листки. — Мужская проза, без соплей. Не верится, что написал пацан. Не обижайся, Костя, но среди нас ты словно белая ворона. Двадцать один годок всего. Сергею двадцать пять, и он почти что самый молодой из поступающих, мне тридцать два, а Виктору двадцать девять. Тут есть и мужики за сорок.

— Мне можно почитать? — спросил Кострица.

Кир дал ему рассказ. Затем его прочел Косиньский — и оба похвалили, хотя, как Киру показалось, Сергей хвалил не искренне. Почему, он понял, ознакомившись с повестью Кострицы. Написана талантливо, но тяжеловато и цветисто. Кострица явно подражал столпам советской прозы, так называемым «деревенщикам».

Экзамены продолжись. Историю СССР Кир сдал на «пять» — ответы подсказал системник. Он написал их на листках и, сев напротив экзаменатора, заикаясь, стал пересказывать, но тот остановил абитуриента, забрал листки и пробежал глазами текст.

— Отлично!..

Такое повторилось и на других экзаменах. Кир начинал рассказывать, его немедленно останавливали — заику не хотели слушать, и проверяли, что он написал. В итоге в ведомости ставили отличную оценку. Лишь на экзамене по литературе, преподаватель, взяв его билет, поинтересовался:

— Что вы читали из Аксакова?

— «З-записки об уженье р-рыбы».

— Вот даже как? — экзаменатор поднял бровь. — Обычно вспоминают «Аленький цветочек», да и то довольно редко. Аксакова сейчас читают мало, хотя он в прошлом веке популярным был — переиздавали часто. Понравились «Записки»?

— Очень, — искренне ответил Кир. — Язык в-великолепный.

— Рад, что у нас будет учиться, такой начитанный студент, — сказал экзаменатор. — Пять!

Кир поступил, его соседи — тоже. Найдя свои фамилии в списке, вывешенном на доске объявлений, все четверо решили событие отметить. Купили водки и закуски, нагруженные сумками, поднялись на шестой этаж. И тут же увидали суету возле одной из комнат. У дверей ее толпились люди, внутри кто-то кричал.

— Что тут происходит? — спросил Кувайцев, подойдя поближе.

— Лера… — вздохнула девушка, стоявшая у входа в комнату. — Она не поступила. Окно открыла, на подоконник влезла и кричит, что прыгнет вниз. Напилась, дура, и психует.

— А н-ну-ка!

Кир оттер ее плечом и просочился внутрь. Следом проскользнул Олег. Картина, открывшаяся их взорам, впечатляла. Растрепанная, расхристанная девчушка стояла на подоконнике возле открытого окна спиной к нему. Одной рукой цепляясь за откос, она безумными глазами смотрела на столпившихся у входа. Лицо заплаканное, некрасивое.

— Не подходите! — закричала, увидав Олега с Киром. — Я спрыгну!

В подтверждение угрозы, она убрала руку от откоса и покачнулась, с трудом удерживая равновесие. У входа ахнули.

«Дрон, атакуй! Толкай ее внутрь комнаты! Но мягко».

Не различимая для глаза тень сорвалась с крыши и, разогнавшись, толкнула потенциальную самоубийцу внутрь. Девчонка отшатнулась от окна и засеменила по широкому подоконнику. Она упала б на пол, не подхвати ее на руки Кир. Сжав худенькое тело, он усадил ее на койку и, не отпуская, обернулся к зрителям.

— В-всем в-выйти! Она н-нуждается в-в осмотре.

— Мы медики, товарищи! — поддержал его Олег.

Зеваки рассосались, дверь в комнату закрылась. Олег, вскочив на подоконник, закрыл окно на шпингалеты и спрыгнул на пол. Кир отпустил девчонку, взял стул и сел напротив.

— Т-тебя з-зовут В-валерия? — спросил несостоявшуюся самоубийцу.

— Да! — всхлипнула девчонка.

— Я К-константин. С-смотри с-сюда, с-сейчас увидишь ф-фокус.

Он начал делать пассы перед ее взором. Девчонка удивилась, но глаз не отвела. Через минуту взгляд ее застыл.

— Т-ты с-слышишь м-меня, Л-лера?

— Слышу, — ответила она.

— Т-тебе с-спокойно и п-приятно, т-тревоги в-все ушли. Т-так, Л-лера?

— Да.

— З-замечательно. В-все б-будет х-хорошо. Н-на этот р-раз н-не п-поступила, з-зато п-поступишь в б-будущем г-году. Т-ты умная, т-талантливая и к-красивая. С-согласна?

— Да.

— С-сейчас уснешь, п-проснешься ч-через ч-час и з-забудешь в-все, ч-что б-было в-в этой к-комнате н-недавно. С-спи!

Глаза у девушки закрылись, Кир подхватил ее на руки и уложил на койку.

— П-пойдем! — сказал Олегу. В коридоре он спросил толпившихся зевак: — К-кто с-с н-ней ж-живет?

К нему приблизились три девушки.

— Она уснула, н-не б-будите, — сказал им Кир. — К-когда п-проснется, н-не в-вспоминайте ей с-случившего.

— Проявите деликатность, — поддержал его Кувайцев. — Валерия пережила стресс, пусть успокоится. Понятно?

Соседки Леры закивали.

— Все, расходитесь! — сказал собравшейся толпе Олег. — С девчонкой все в порядке. Жить будет. Как врач-реаниматолог гарантирую, — он усмехнулся.

Зеваки разошлись, а четверо новоиспеченных студентов направились к себе, где принялись готовить праздничный обед. Кувайцев, улучив момент, когда Сергей и Виктор вышли в кухню, спросил у Кира:

— Ты ее загипнотизировал?

— Д-да, — ответил Кир.

— Как ловко! Глазом не успел моргнуть.

— Она ж-же истеричка, — пожал плечами Кир. — Т-такие б-быстро п-подаются.

— Поэтесса, — Олег презрительно скривился. — Где научился? Ты техник, а не врач.

— П-преподаватель б-был х-хороший, — расплывчато ответил Кир, нисколько не соврав. Преподаватель вправду был хорошим. А то, что на другой планете, не так уж важно.

— Меня научишь? Я так не умею, хотя лечу руками. Все женщины нашей клиники об этом знают, — Кувайцев усмехнулся. — Взамен я покажу тебе воздействие на точки тела. Так можно снять боль, к примеру, или помочь больному излечиться. Нас в институте обучали.

— Д-договорились, — Кир кивнул. Говорить Олегу, что в этом разбирается не хуже, не стал. И без того немного прокололся, как говорят здесь. Откуда у зубного техника умение гипнотизировать?

Спустя каких-то полчаса стол был накрыт. Олег разлил по кружкам водку и взял свою.

— Ну что, товарищи студенты Литературного института? — спросил, окинув взглядом стол. — Чего тут с вами видим? Картошечка отварная, селедка с луком, котлеты из кулинарии, колбаска «Докторская» и лучшая закуска в мире — сыр плавленный «Дружба». За дружбу я и предлагаю выпить, затем все это подмести. Как там у Гоголя? «После чего все это немедленно было приносимо и…»

— «Как водится, съедаемо»[2], — закончили студенты хором и дружно рассмеялись…

* * *

На следующий день началась установочная сессия и состоялись творческие семинары. У заочников их было шесть: по два поэзии и прозы, по одному для драматургов и литературных критиков. Кир и Кувайцев попали в семинар Амлинского Владимира Ильича, Кострицу творческому мастерству должен был учить Лобанов Михаил Петрович. Семинар Косиньского вел драматург и сценарист Виктор Сергеевич Розов.[3]

— По склонностям студентов отбирали, — сказал Кувайцев Киру. — Лобанов — деревенщик, Сергей такую прозу пишет, поэтому к нему попал. А мы с тобой — фантасты, их Амлинский любит.

Олег и вправду сочинял фантастику. Кир прочитал его рассказы и поразился воображению врача-реаниматолога. Если его «Далекая звезда» являлась научно-фантастическим рассказом, то Олег писал совсем другую прозу. Классификации она не поддавалась — смесь мистики с сюрреализмом и гротеском. Написано талантливо и необычно.

— Амлинский — секретарь правления Союза писателей СССР по работе с молодыми авторами, — сообщил Олег.

— Откуда з-знаешь? — удивился Кир.

— Поинтересовался у знакомых, — Кувайцев улыбнулся. — Обзавелся ими в прошлом году, когда не поступил. Ну что, пошли на семинар?

В аудитории, которую им выделили, собралось 15 будущих писателей, сейчас пока еще студентов. Кир и Кувайцев сели с краю у прохода и стали ждать преподавателя. Он запаздывал. Наконец в аудиторию вошел мужчина лет сорока пяти, в очках и невысокий. Лицо красивое, интеллигентное, густые волосы слегка волнистые. В руках руководитель держал увесистую папку. Он положил ее на стол и сел на стул лицом к аудитории.

— Прошу простить меня за опоздание. Давайте познакомимся. Ваш руководитель семинара Владимир Ильич Амлинский. Прошу и вас представиться. Пусть каждый встанет, назовет свою фамилию и имя, плюс сообщит, откуда он и кем работает. Начнем, пожалуй, с вас, — он указал на Кира…

Представление не затянулось: 15 человек в аудитории довольно быстро рассказали о себе. Слушая студентов, Амлинский что-то помечал в блокноте.

— Теперь послушаем и разберем рассказ кого-нибудь из вас, — и он на миг задумался. — Раз так сложилось, то начнем с Чернухи, как самого молодого в семинаре, — Амлинский улыбнулся. — Как я заметил, Константин, вы сильно заикаетесь. Нужно, чтобы ваш рассказ прочел кто-то другой. Желающие есть?

— Позвольте мне? — Кувайцев встал. — Тем более, что я рассказ уже читал.

— Пожалуйста, — кивнул Амлинский. Он покопался в папке и достал оттуда рукопись Чернухи…

После того, как чтение закончилось, Амлинский обратился к аудитории:

— Что скажете? Прошу.

Из-за стола поднялся мужчина лет сорока.

— Рассказ мне не понравился, — сказал брезгливо. — Это не проза. Герои неприятные, картонные. Мне не понятно, как Чернуха вообще поступил в Литературный институт…

В последующие полчаса Кир с удивлением услышал, что писать он не умеет, лишен таланта и, похоже, скрытый графоман. Узнать об этом было неприятно. Душа его кипела, хотелось этих критиков назвать «баранами», для которых литература как новые ворота. Но он сдержался, понимая: не они решают, кто в семинаре гений или графоман. За него вступился лишь Кувайцев, который выступил последним.

— Рассказ профессиональный, крепкий, — заявил аудитории. — Не знаю, что пишут те, которые тут выступали до меня, но сомневаюсь, что на таком же уровне. Просто завидуют, наверное.

В ответ раздались крики возмущения. Амлинский хлопнул ладонью по столу, и аудитория притихла.

— Я тоже не согласен с критикой рассказа, — сказал взъерошенным студентам. — Да, у него есть недостатки, впрочем, как в любом произведении. Достоинств больше. И первое — отлично прорисованный мир на планете-льдинке. Константин как будто видел его сам. Скажу, что сочинить такое очень трудно. То, что мы наблюдаем здесь, довольно просто описать, но придумать необычное дано не каждому. Язык у автора скупой, но очень точный, что очень важно для рассказа. Это не роман, не повесть, при сочинении которых позволителен не обязательный абзац или страница. В рассказе это сразу выпирает, как булыжник на дороге. У Чернухи каждый камушек на месте. Достоинство второе. Взаимоотношения героев прописаны как будто акварелью, тонко и изящно, без пафоса и придыхания. Что вообще-то для молодежной прозы не характерно. Когда прочел рассказ впервые, то подумал, что автор зрелый человек, довольно много повидавший. И очень удивился, узнав, что Константину чуть за двадцать. Он явно одаренный человек с большим потенциалом, осталось лишь его реализовать. Последнее. Как член редколлегии журнала «Юность» я буду рекомендовать рассказ «Далекая звезда» для публикации в журнале.

В аудитории повисла тишина. На Кира устремились взгляды одногруппников. В них он видел зависть, злость и удивление.[4]

— Хочу предупредить, — продолжал Амлинский. — Не обращайтесь ко мне с просьбой помочь вам что-то напечатать. Сам сделаю, если увижу рукопись достойную для публикации. Сегодня все. Чернуха и Кувайцев, задержитесь.

Когда они остались в аудитории втроем, Амлинский поинтересовался у Олега:

— Как ваши дела с издательством?

— Обещали, что поставят сборник в план будущего года, — сказал Кувайцев.

— Держите меня в курсе. Возникнут затруднения, сообщите. Редактору скажите, что напишу для книги предисловие.

— Спасибо, — поблагодарил Олег.

— И с вами, Константин. Понадобится краткая биография и фото для журнала. Принесите их на следующий семинар.

— П-понял, — ответил Кир и внезапно для себя поинтересовался: — А м-мне м-можно издать к-книгу, к-как Олегу?

— Если напишите хотя бы пять таких рассказов, — Амлинский улыбнулся. — Или большую повесть. Можно небольшую и несколько рассказов, но уровнем не ниже. Присылайте мне на адрес института. Понятно?

— Д-да, — ответил Кир…

За стенами аудитории он поинтересовался у Олега:

— Р-руководители в-всем п-помогают издаваться?

— Как кто, — Олег пожал плечами, — но в целом — да. Им нужно показать: не зря работают. Чем больше публикаций у студентов, тем почетнее для руководителя. Помочь труда не составляет, поскольку семинары поручают не простым писателям. Руководители, как правило, при должностях в писательской организации или члены редколлегий журналов.

— Амлинский п-помогал т-тебе с-с издательством?

— Нет, конечно, — Кувайцев улыбнулся. — Сам занимался. Я рукопись книги прислал на конкурс и сообщил, что она принята издательством. К таким абитуриентам отношение другое. Вот он и обратил внимание.

— П-понятно, — Кир кивнул. — С-с ч-чего т-так н-на м-меня н-набросились н-на с-семинаре?

— Традиция, — Кувайцев рассмеялся. — Со всеми так. Ведь мы же конкуренты. Это врачей в больницах не хватает, желающих стать писателями — море. Если тебя опубликуют в «Юности», то это означает, что занял чье-то место. Они так думают. Второе. Рассказ ты написал хороший, не все так могут, а лет тебе-то сколько? 21 всего. В таких годах и я не думал о литературе, как многие из нашего семинара. А ты, считай, уже печатаешься. Тебе завидуют, Костя.

— А ты?

— Мне похер, — Олег пожал плечами. — В писатели я не стремлюсь и уходить из клиники не собираюсь.

— Т-тогда з-зачем т-ты з-здесь?

— Интересно, — Кувайцев снова улыбнулся. — Работа в клинике надоедает — одно и тоже каждый день. Нет, случаи разные, бывает, что таких больных вытаскиваешь, что сам себе потом не веришь. Но это Красноярск, и жить там скучно. А тут возможность побывать в столице СССР, учиться в элитарном вузе и познакомиться со известными на всю страну людьми… Ты на портреты, которые висят на стенах в этом здании, смотрел?[5]

— К-конечно.

— Считай, что вся советская литература отсюда вышла. Кого из знаменитостей не вспомнишь — окончил Литературный институт или хотя бы в нем учился, не получив диплом, как Евтушенко. И если не студентом был, то слушателем Высших литературных курсов. Есть здесь такие, двухгодичные, куда берут членов Союза писателей СССР по направлениям писательских организаций. Стипендии им платят о-го-го какие, у каждого отдельная комната в общежитии. Только учись! Хотя они по большей части пьют, — Кувайцев засмеялся.

За ужином друзья делились впечатлениями о творческих семинарах. Кир не удержался, рассказал о похвале Амлинского, о том, что напечатают его рассказ в журнале «Юность».

— Подумаешь! — Кострица хмыкнул. — Меня Лобанов тоже похвалил, сказал, что я большой талант. А мою повесть «Цветы зла» напечатают в журнале «Неман».[6] В одиннадцатом номере.

— Почему не говорил? — спросил Косиньский.

— А вы не спрашивали, — Кострица хитро улыбнулся.

— Тихушник! — Виктор шутливо погрозил ему пальцем.

Все засмеялись. Внезапно дверь открылась, и в комнату заглянул мужчина лет тридцати пяти, невысокий, худощавый и с ранней лысиной на темени.

— Привет, ребята, — поздоровался со всеми. — Хотите новые стихи послушать? Сегодня сочинил.

— Женя, отвали! — насупился Кувайцев.

— Вот, он всегда такой, — нисколько не смутившись, продолжил гость. — Не любит нас, поэтов. А, между прочим, стихотворение про него сочинено.

— Да ну? — Косиньский не поверил.

— Так слушайте! — Евгений принял позу и начал декламировать:

Толпа шумела и кричала,

Махал рукой какой-то льстец.

Москва Кувайцева встречала —

И он приехал, наконец!

На Шереметьевском вокзале

Стоит Почетный караул…

Его в Москве веками ждали,

А он лишь на день заглянул!.. [7]

Он смолк, и слушатели засмеялись.

— Не слушайте его! — Олег скривился. — Про себя он это написал, мою фамилию только сейчас подставил. От скромности Женя не умрет.

— Злой ты человек, — сказал Евгений. — Раз так, то вот тебе финал:

А если все начать сначала,

То это просто хвастовство:

Москва такого не встречала,

Москве совсем не до него…

Он подмигнул компании и вышел. Все снова засмеялись.

— Хороший парень, — пробурчал Олег, — но шебутной и хвастунишка, как многие поэты. Он с КАМАЗа, их группу приняли на курс по спецнабору по рекомендации ЦК ВЛКСМ. Рабочие поэты, ёпть!

— А ч-что, т-так т-тоже п-принимают? — удивился Кир.

— А ты как думал? — Кувайцев усмехнулся. — Вот ты приехал сам и честно сдал экзамены, как я, Сергей и Виктор. Теперь представь себе какого-то поэта из Якутии, к примеру. Или из Грузии. Единственный из республики приехал поступать. Да за него национальная писательская организация горою встанет, в Союз писателей СССР письмо пришлет, а то — и ходоков. И он поступит обязательно, хотя, быть может, сочинение напишет, как Расул Гамзатов — по две ошибки в каждом слове.

— Гамзатов — замечательный поэт, — сказал Косиньский.

— Он-то да, — Кувайцев согласился. — Но таких, как он, среди поэтов единицы. А в институт запихивают многих, нередко чьих-то родственников или детей начальства из республик. В Литинституте с зачислением такой бардак, что без бутылки не поймешь. Вот, скажем, знаете, что для москвичей при поступлении особый конкурс, не общий, как для нас? Им выделена квота мест, вот в ее рамках они между собой и конкурируют.

— П-почему? — Кир удивился.

— Так будь иначе, в Литинституте учились только москвичи. У них и базовое образование получше, и есть возможность нанять репетиторов… Проходной балл по сумме четырех экзаменов и аттестата у москвичей в этом году был 23, в то время как у нас всего лишь 20. Вот и сравни.

На следующий день, в субботу, после занятий к Киру подошел Кострица:

— Идем, с хорошим человеком познакомлю, — сказал, довольно улыбнувшись.

— К-кто он?

— Преподаватель, наш земляк.

В скверике у здания института Сергей подвел приятеля к сидевшему на лавочке мужчине лет шестидесяти.

— Вот, Тимофей Никитич, Костя, еще один белорус на нашем курсе.

— Белорусик? — мужчина встал и пожал Киру руку. Высокий и с заметным животом он возвышался над студентом примерно на пол головы. — Откуда родом?

— Из М-минской области.

— А я из Могилевской, — сообщил Никитич, — из Кричева. Слыхал?

— К-конечно, — Кир пожал плечами.

— Ну что, ребята? — Никитич потер руки. — Отметим нашу встречу?

— Отметим, Тимофей Никитич! — Сергей угодливо заулыбался.

— Тогда — вперед! — сказал преподаватель и зашагал к калитке.

Студенты устремились следом, как корабли за ледоколом. Спустя каких-то пять минут они сидели за столиком кафе «Лира»,[8] располагавшегося рядом с институтом. Никитич заказал бутылку коньяка, колбасную нарезку и салаты. Все трое пили, ели, студенты слушали Никитича. А тот глаголил в полный голос:

— Преподаватель по истории КПСС вам расскажет о репрессиях при Сталине, но все это херня. Я перед войной учился в Литературном институте. Мы жили весело и интересно, и про репрессии никто не думал. Я старостой курса был. Бывало, приходишь на занятия — кого-то нет в аудитории. Куда девался? Отвечают, что арестовали. Но мы учились и любили, плевать нам было репрессии. Арестовали — значит, нужно…

Говорил Никитич громко и махал руками, на них оглядывались от соседних столиков. В конце концов к ним подошла официантка:

— Товарищи, ведите себя тише, — сказала строго. — Мешаете людям отдыхать.

— Ты кто такая, чтобы нам указывать? — внезапно вызверился Тимофей Никитич. — Встать смирно! Кругом и шагом марш!

— Сейчас покажут вам, кому тут шагом марш! — пообещала им официантка и убежала.

— Тимофей Никитич? — Сергей встревоженно посмотрел на преподавателя.

— Ерунда! — тот хмыкнул. — Приведет наряд милиции, у них тут есть прикормленный. Ничего у них не выйдет. Допьем коньяк и рассчитаемся — мне тут не нравится. Официантка наглая.

Кир думал несколько иначе, но промолчал. Буквально через несколько минут к ним подошла официантка, с ней — два милиционера.

— С чего порядок нарушаем, граждане? — спросил один из них с погонами сержанта. — Ваши документы?

Никитич протянул удостоверение в красной обложке. Кир разглядел на ней надпись золотыми буквами: «Союз писателей СССР. Литературный фонд». Сержант взял удостоверение, открыл, прочел, после чего вернул обратно.

— Ну, что ж вы так, товарищи писатели? — спросил с налетом укоризны в голосе. — Шумите, другим мешаете отдыхать.

— Мы уже уходим, — сообщил Никитич и достал бумажник. — Сколько с нас?..

На улице он заявил студентам:

— Говенное кафе. Хрен с ним! Неподалеку есть хороший ресторанчик. За мною, белорусики!..

В ресторане они вновь пили и закусывали, Никитич разглагольствовал, Сергей поддакивал, заглядывая в рот преподавателю, а Кир молчал. Он чувствовал, что опьянел, и это состояние ему не нравилось. В ресторане они не засиделись. Никитич снова рассчитался, пресек вальяжно их попытку участвовать в оплате и вывел «белорусиков» наружу.

— Теперь в «Арагви», — сообщил студентам. — Меня там знают и найдут свободный столик.

— Я н-не п-пойду, — сказал им Кир. — Н-напился, х-хватит. С-спасибо, Т-тимофей Н-никитич. П-поеду в-в общежитие.

— Слабак! — нахмурился Никитич. — Какой ты белорус? Ладно. Не хочешь — хрен с тобой!

— Слабак, — нетрезвым голосом поддержал Кострица. — Идемте, Тимофей Никитич.

Они ушли. Кир сориентировался и направился к троллейбусной остановке на улице Чехова. По переходу стал пересекать Страстной бульвар, когда внезапно в голове буквально взвыло:

«Опасность!»

Кир посмотрел налево: на него летел автомобиль. От неожиданности он замер посреди дороги, не в силах двинуться вперед или назад. Его как будто бы парализовало. С испугом он смотрел на приближавшийся автомобиль, отчетливо сознавая, что через мгновение его собьют…

В воздухе мелькнула тень, дрон будто прилип на лобовом стекле автомобиля. Став видимым, он перекрыл обзор водителю. Отчаянно завизжали тормоза, автомобиль резко свернул и вылетел на тротуар, где остановился. Прохожих в это время было мало, так что под него никто не угодил. Дрон вернул невидимость и скрылся в темном небе. Кир встрепенулся и быстро перешел бульвар.

«Спасибо, сис, — сказал системнику. — Ты спас меня».

«Это моя обязанность, — ответил искусственный интеллект. — Но я вас попрошу впредь быть осторожным с алкоголем. Сегодня вы могли погибнуть».

«Виноват, исправлюсь», — раскаялся медик-инженер.

Олег и Виктор еще не спали, когда Кир заявился в комнату.

— А где Сергей? — спросил его Кувайцев.

— В «Арагви» с земляком-преподавателем, — ответил Кир. — Я с ними не пошел. И без того в кафе и ресторане перед этим посидели. Мне хватит.

— Виктор, ты ничего не замечаешь? — спросил Олег Косиньского, усмехнувшись.

— Он более не заикается, — ответил тот.

— Вот именно, — кивнул Кувайцев. — С чего вдруг, Костя, а?

Подумав, Кир рассказал им об автомобиле, естественно, умолчав про помощь дрона. В изложенной версии водитель сам одумался, свернув на тротуар.

— Ты сильно испугался? — спросил Кувайцев.

— Да чуть в штаны не наложил!

— Вот и разгадка, — сообщил Олег. — После удара молнией ты начал заикаться, испуг снял торможение с центра речи. Нередкий случай. Этому водителю налить бы за такое надо, но только хрен ему — едва не сбил на переходе. Но хоть какая-то польза от придурка.

Кир лишь кивнул. Соседям он не говорил, что был глухонемым, но про молнию поведал. Следы на теле они видели и, естественно, спросили, где он обзавелся этим украшением? Пусть так и думают. А то, он что теперь не заикается, отлично!

— Завтра узнаем от Сергея, как погулял в «Арагви», — сказал Косиньский, улыбнувшись. — Вернется очень поздно. Короче, дверь не закрываем. Не то начнет ломиться и разбудит.

Все засмеялись…

[1] В свете текущих политических событий этот диалог может вызвать у кого-то неприятие, но он из жизни. Автор слышал его лично в стенах общежития Литинститута.

[2] Цитата из повести «Старосветские помещики» Гоголя.

[3] Здесь автор допустил анахронизм: эти писатели набирали студентов на семинары в другое время, а Розов вообще в Литинституте не преподавал. Но это АИ.

[4] Для справки. В то время публикация в центральном литературном журнале означала заявку на вступление в Союз писателей, о чем мечтали авторы.

[5] Не знаю, как сейчас, но в то время стены учебного корпуса Литературного института были увешаны портретами знаменитых выпускников. Весь цвет советской литературы.

[6] «Неман» — русскоязычный литературный журнал Союза писателей БССР. В то время главным образом публиковал произведения белорусских писателей, переведенные на русский язык, но и оригинальные русскоязычные тоже.

[7] Стихи Евгения Кувайцева, однокурсника автора этой книги, хорошего человека и поэта.

[8] То самое кафе, в помещении которого откроется первый в СССР «Макдональдс».

Глава 12

12.

Молодой человек постучал в дверь и, услышав: «Да», вошел в кабинет, как называл эту комнату отец. Хозяин ее сидел в кресле и читал газету. Немолодой, уже немного располневший, но еще довольно крепкий, он выглядел солидно и внушительно. Увидев сына, он вопросительно глянул на гостя поверх очков.

— С добрым утром, папа! — поздоровался вошедший.

— Здравствуй, Саша! — хозяин кабинета улыбнулся сыну. — Встал, позавтракал?

— Так точно, товарищ генерал! — вытянулся сын.

— Но, но! — отец не принял шутки. — Это я на службе генерал, здесь я дома. Зачем пожаловал?

— Хотел поговорить.

— Присаживайся, — генерал кивнул на кресло напротив столика и отложил газету. — Что, денег нужно?

— Нет, папа, — сын опустился в кресло и вздохнул. — Со мной беда случилась. Верней, могла произойти.

— Рассказывай! — голос генерала посуровел.

— Вчера едва не сбил прохожего на переходе.

— Едва?

— Все обошлось, никто не пострадал, но я перепугался, и ночь почти не спал.

— Подробности?

— Я возвращался от друзей. Ну, ездил к Славику. Обычная компания, немного посидели.

— Пил?

— Совсем немного, — сын потупился. — Ну, пару рюмок коньяка.

— И сел за руль? Ах, ты паршивец! Ключи на стол! — скомандовал отец.

— Вот! — Александр выложил на столик ключи от зажигания машины. — Я сам теперь за руль не сяду. Как вспомню, так всего трясет.

— Как все произошло? — спросил отец, прибрав ключи.

— Я ехал по Бульварному кольцу и Страстном увидел пешехода на дороге. Решил не тормозить — тот успевал спокойно перейти. Но он вдруг встал на середине и глянул в мою сторону, после чего застыл как изваяние.

— А ты?

— А на меня как ступор снизошел. Ни тормозить, ни повернуть, чтобы его объехать — ничего получается. Какой-то паралич.

— Пить меньше нужно было, — пробурчал отец. — Эх, Саша, Саша! И что потом?

— На лобовое стекло сел самолет.

— Самолет? Ты бредишь? Привиделось, наверное. Да ты не пару рюмок выпил!

— Нет, не привиделось, — крутнул сын головой. — Прекрасно разглядел. Он был небольшим, как авиамодель, но не похож на них нисколько. Я выпускник МАИ,[1] и в самолетах разбираюсь. Модель ударила б в стекло и отлетела, вполне возможно, что разбила б лобовик. А это сел и словно бы прилип, закрыв обзор. И, главное, что взялся ниоткуда. Как будто бы спикировал сверху.

— А дальше?

— Я вмиг очнулся: затормозил и повернул руль вправо. Машина въехала на тротуар, он там почти что вровень с проезжей частью, но никого не зацепила — прохожих не было. Суббота, поздний вечер. Остановился, вышел, осмотрелся. Нет никого — ни самолета, ни прохожего, они как будто бы исчезли. Сел в автомобиль, отправился домой, а здесь меня и затрясло. Просто представил, что могло б произойти…

— Вот именно! — нахмурился отец. — Испортил б жизнь себе, и мне б досталось. Но, главное, убил бы человека или б покалечил. Эх, Саша, Саша… Выводы хоть сделал?

— За руль теперь не сяду. Продам машину, — решительно ответил сын.

— Не торопись, — отец задумался. — Продать не трудно, а вот купить ее проблема. Я хоть и генерал, но не всесилен, и эти «жигули» еле выбил. Это был подарок тебе за окончание с отличием МАИ. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Теперь об этом самолете. Он точно был?

— Конечно. Я его зарисовал. Встал утром, взял листок бумаги. Смотри! — он протянул рисунок генералу, достав тот из кармана.

Отец взял сложенный листок и, развернув, стал тщательно рассматривать.

— Довольно странная конструкция, — заметил, положив листок на столик.

— Еще какая! — сын кивнул. — Широкий корпус, короткое крыло и нет винта — ни спереди, ни сзади. Как он вообще летает! На реактивной тяге? Такой малыш? Но я не видел воздухозаборников и сопла. И, главное, на брюхе есть присоски, которыми он и держался на стекле. Я их отлично рассмотрел. Понимаю, скажешь, что привиделось спьяну. Но утром я спустился к «жигулям» и на стекле обнаружил следы от присосок.

— Ты их стер? — отец внезапно взволновался.

— Нет, — ответил сын. — Решил сначала рассказать тебе.

— Не трогай! Вот что, Саша. Сейчас пойдешь к себе и все, что рассказал мне здесь, напишешь на бумаге — с подробностями. Вспомни даже мельчайшие детали об этом самолете и о прохожем на дороге. Его ты, кстати, рассмотрел?

— Только в свете фар, — Александр пожал плечами. — Темно же было. Лица не разглядел. Он невысокий, худощавый и, похоже, молодой.

— С чего решил, что молод?

— Одет был в джинсовый костюм, мужчины в возрасте таких не носят.

— Неплохо, — одобрил генерал, — об этом тоже напиши.

— Зачем?

— Так нужно, Саша, — генерал прищурился. — Сам знаешь, где служу. Так что не задавай вопросов, на которые я не смогу ответить.

— Все понял, сделаю.

Сын встал и вышел. А генерал придвинул ближе телефонный аппарат, стоявший у него на столике, снял трубку и набрал короткий номер.

— Генерал-майор Самойлов, — сказал откликнувшемуся офицеру. — Пришлите мне домой фотографа с аппаратурой и эксперта-трассолога. Есть свободные? Отлично, буду ждать.

Закончив разговор, он откинулся на спинку кресла и задумался. В том, что сын нисколько не соврал, генерал не сомневался. Саша — мальчик честный. Он мог бы вовсе промолчать, и генерал о происшествии бы не узнал, но сын пришел и поделился. К тому ж подробности, которых не придумать, верней, придумать сложно. Да и зачем это ему? Нет, сын у него хороший и правильно воспитанный. Да, совершил проступок, сев выпившим за руль, но одновременно добыл ценнейшую информацию. За это можно многое простить.

В Конторе — так называли место службы генерала отдельные товарищи, наслушавшиеся «голосов» из-за границы, Самойлов отвечал за изучение необъяснимых фактов и явлений. Необъяснимых с точки зрения науки. Контора занималась этим с давних пор, еще с 30-х. В НКВД был Спецотдел, который среди множества занятий, интересовался необычным, включая оккультизм. В конце 30-х его сотрудников расстреляли, включая и главу отдела, и направление заглохло. В 70-х службу возродили, поскольку факты множились, о них писала пресса — как зарубежная, так и советская. Поэтому следовало разобраться, что это — пустышка, придуманная журналистами, или имеет под собой основу? В последнем случае понять: как это угрожает СССР? Или же совсем не угрожает.

Исследование шло ни шатко и ни валко. Сенсации в прессе при тщательной проверке или никак не подтверждались, или объяснялись обычными природными явлениями, чуть приукрашенными журналистами. Контакты с инопланетянами, о которых сообщали в письмах, отправленных в Контору, оказывались бредом сумасшедших. Все чаще генерал задумывался, что он, похоже, получил от руководства невыполнимое задание — исследовать то, чего не существует. Так было до тех пор, пока в столице Белоруссии не случилась череда загадочных смертей среди рецидивистов. Сначала их сочли инициативой МВД республики, но эта версия не подтвердилась — провернуть такую операцию непосильно даже для самых ушлых оперов. Дела подняли и перепроверили. Каждый погибший умер некриминальной смертью — сомнений в этом не возникло. Но факты говорили об ином. Первое — погибли не просто рецидивисты, а уголовники с воровским авторитетом; второе — локальность происшествий, в соседних республиках такого не случилось; и третье — малый временной промежуток между смертями. Эти факты перечеркивают версию некриминальной составляющей. Тогда вопрос: кто и как это мог организовать? Если эти неизвестные могут осуществлять подобные операции, то представляют потенциальную угрозу руководству СССР. Начали с уголовников — продолжат на начальниках. В Конторе сильно напряглись и прошерстили все связи погибших уголовников, но ни на кого не вышли. К тому ж рецидивисты перестали умирать, и зацепиться дальше было не за что. И тут такой подарок от собственного сына… Ведь если Саша не ошибся, а это вряд ли, то есть странный самолет, верней, летательный аппарат, который обладает необычными техническими возможностями. Не будучи инженером, генерал отлично понимал, что стремительно спикировать к автомобилю и присосаться к лобовому стеклу перед водителем во время движения не каждое устройство сможет. Вернее, никакое из имеющихся в СССР. Мог этот странный летательный аппарат участвовать в расправе над рецидивистами? Вполне, особенно, если таких устройств немало. Шпионское оборудование с Запада? Тогда смерть уголовников в Минске и в белорусских городах бессмысленна. Проверка технологии в полевых условиях? На Западе своих преступников хватает. Московское же событие вполне понятно — летательный аппарат спасал агента от наезда. Скорее резидента, обычного агента никто не стал бы защищать столь необычным способом. Хотя агент бывает ценным… Но в этом случае выходит: шпион был не один. Ведь должен же кто-то управлять летательным аппаратом? Вопросы, множество вопросов, но он найдет на них ответы. Такая служба…

* * *

Кир не знал, когда вернулся Сергей, поскольку крепко спал, как и соседи по комнате. Встали поздно — воскресенье, и в институте нет занятий, но Сергей продолжал лежать на койке, укрывшись одеялом с головой. Друзья переглянулись, улыбнулись, после чего отправились умываться. Когда вернулись, то обнаружили соседа проснувшимся. Он не вставал, но сняв одеяло с головы, мрачным взором разглядывал потолок. Лицо помятое и бледное.

— Ну как, в «Арагви» погуляли? — спросил его Кувайцев. — Девочек снимали? Плясали на столах?

— Не издевайся! — сморщился Кострица. — И без того погано на душе.

— Что так? — Кувайцев улыбнулся. — Девочки вас бросили?

— Все деньги просадил, — осипшим голосом сказал Сергей.

— Но почему? — Кир удивился. — За нас же Никитич платил.

— Он к тому времени уже не соображал, — вздохнул Кострица. — Сидел остекленевший. А официантка подошла и требует: плати! Я дал ей две десятки, она сказала: «Мало! Цыпленок табака, сациви, марочный коньяк. Салаты всякие…»

— Неплохо гульнули! — Кувайцев аж присвистнул. — А дальше?

— Я разозлился и стал бросать десятки на стол. Одну, другую, третью… Она их подбирала, пока не кончились, после чего сказала: «Хватит!»

— И много набросал?

— Да все, что было — семьдесят рублей.

— Там и тридцатки бы хватило, — сказал Олег Сергею. — Развела, как дурака.

Кострица вновь вздохнул и сморщился.

— А что потом? — поинтересовался Кир.

— Поднял Никитича и вывел из ресторана. На воздухе он очунял, поймал такси и укатил домой. А я приехал на троллейбусе в общежитие.

Кувайцев засмеялся, а следом — остальные.

— Вам тут смешно, а у меня осталось три рубля, — обиделся Кострица. — В Москве еще две недели жить. На что?

— У борова потребуй компенсацию, — посоветовал Кувайцев. — Втравил в историю — пускай заплатит. Он не бедный — доцент, преподаватель, рублей четыреста получает. Плюс зарабатывает на статьях и книжках. Литературный критик, ёпть.

— А ты откуда знаешь? — удивился Кир.

— В Литинституте все неплохо зарабатывают, — пояснил Олег. — А этот ваш Никитич — клоун, так о нем студенты говорят. До старости дожил, а ум как у ребенка. Такое выкинуть!

— Он воевал, — вступился вдруг Кострица. — Отправился добровольцем в сорок первом, а после в плен попал, сидел в концлагере в Германии и в СССР вернулся в сорок пятом. Он сам рассказывал. Мне стыдно у него просить.

— Тогда жене телеграфируй — пусть вышлет денег, — сказал Кувайцев.

— Нет у нее, — в который раз вздохнул Кострица. — Она в декретном отпуске, за дочкой смотрит, а той всего лишь десять месяцев. Я им оставил денег, а остальные взял в Москву. И все спустил… — он пригорюнился.

— Родители? — спросил Кувайцев.

— Они пенсионеры, я у них родился поздно. Отец пришел с войны, и здесь узнал, что вся семья его погибла — жена и дочки. Ему уже за тридцать было. Со временем нашел вдову, она ему детей родила. Я младший. Нет, деньги они вышлют, разумеется, но стыдно с этим обращаться.

— Не надо никого просить, — вмешался Кир. Достал из куртки кошелек и вытащил из толстой пачки семь десяток. В Москву он взял четыреста рублей, здесь не истратил даже половины. — Держи! — он положил их на кровать Кострицы.

— Спасибо, Костя! — Сергей заулыбался. — Я отдам. За повесть гонорар заплатят, приеду — отпускные получу.

— Отдашь, конечно, — сообщил Кувайцев. — Ладно, поднимайся и приводи себя в порядок. Садись за стол. Снимем твое похмелье… кружечкой чая.

Он снова засмеялся…

* * *

Все на земле когда-нибудь кончается, закончилась и установочная сессия. Студенты-первокурсники простились и разъехались. Кир и Сергей отправились в свой Минск.

— Чтоб обязательно приехал в воскресенье! — сказал ему Сергей, прощаясь на вокзале. — Мы с Машей будем ждать. С женою познакомлю, только это… — он смутился. — Не говори ей, как с Никитичем гуляли, про деньги — тоже.

— Ругаться будет? — улыбнулся Кир.

— Расстроится, — Сергей вздохнул. — Она меня в Москву с тревогой провожала. Огромный город: как я в нем устроюсь, где буду жить, не украдут ли деньги… А тут такое, — он махнул рукой.

— Приеду, — Кир кивнул и в следующее воскресенье отправился к однокурснику. Он взял с собой вино, коньяк, конфеты — все из подарков пациентов. С тех пор как от него ушла Наташа, он складывал их в шкаф, где накопились. Иногда спиртное покупали у него ребята в блоке — по государственной цене, естественно, но запас его практически не уменьшался. Вернувшись в Минск, Кир угостил соседей и рассказал об институте: чему и как там учат — ребятам было интересно. Про публикацию в журнале говорить не стал — а вдруг не напечатают? Получится, что балабол. Парни, естественно, заметили, что он теперь не заикается, Кир рассказал об автомобиле, который чуть его не сбил.

— Везет же тебе, Костя, — заметил Корин. — Под молнию попал — остался жив и даже слышать стал. Машина чуть не сбила — и ты не заикаешься. Как будто кто-то ворожит тебе.

— А ты, когда гроза начнется, выйди в поле и встань под молнию, — сказал на это Михаил. — Как шандарахнет — сразу поумнеешь. В начальники пробьешься.

— Да ну тебя! — обиделся Владимир. Все засмеялись…

Сергей с семьей жил в небольшой квартире в старом, двухэтажном доме в поселке у автозавода. Снимал там крохотную комнату в восемь метров. Платил хозяйке 45 рублей и радовался, что хоть такая есть, поскольку семьям с маленькими детьми жилье сдавали неохотно.

Жена Сергея красотой не впечатляла. Невысокая, приземистая, с простым лицом крестьянки. Что неудивительно — из деревни родом. Семья ее большая, многодетная — семеро детей. Работала Маша в гастрономе продавцом. Все это выяснилось в ходе разговора за столом.

— Вы вправду зубным техником работаете? — спросила Маша, когда коньяк был выпит, а закуска уничтожена.

— Вправду, — улыбнулся Кир.

— Могу я попросить, чтоб посмотрели мои зубы?

— С чего ты с ним на «вы»? — вмешался в разговор подвыпивший Сергей. — Костя нас моложе.

— Зато он медик, — сообщила Маша. — А ты рабочий.

— И года не пройдет, как вступлю в Союз писателей, — пообещал ей муж. — Вот выйдет книга…

— Вот вступишь — будешь заноситься, — осадила его Маша. — Пока что слесарь на заводе. А Константин работает в поликлинике, понятно? Пускай не врач, но медик.

«Ясно, кто у них тут главный», — подумал Кир. Он встал и попросил подняться Машу. Велел открыть ей рот и встать возле окна. Осмотр не затянулся — зубы у жены Сергея оказались никакие. Во-первых, мелкие и редкие, а, во-вторых, заметно порченные. Что было удивительно, учитывая ее возраст — они ровесники с Сергеем. К тому же у нее обратный прикус.

— Могу вам сделать голливудскую улыбку, — сказал ей Кир. — Керамику поставить. Без очереди. Но это дорого и долго.

— Насколько дорого? — поинтересовалась Маша.

— По государственным расценкам 25 рублей за единицу, а вам придется их поставить десятка два, если не больше. Вот и прикиньте.

— 500 рублей, пускай 600, — мгновенно посчитала Маша и повернулась к мужу: — Сколько тебе пообещали за повесть в «Немане»?

— Две тысячи рублей.

— Вот и заплатишь за мои зубы, — сказала Маша. — Понятно?

— Да, — кивнул Сергей.

— Ребенок вам не помешает в поликлинику ходить? — поинтересовался Кир и указал на детскую кроватку, где спала дочка друга.

— Ну, Олечка уже большая, — сказала Маша. — Сестре оставлю присмотреть — она живет неподалеку. Скажите, эта вот керамика… Она красивая?

— Вас в гастрономе не узнают, — Кир улыбнулся. — Там просто обалдеют. Вот увидите…

Маша оказалась идеальной пациенткой и скрупулезно выполнила все рекомендации. В своей стоматологической поликлинике по месту жительства депульпировала и залечила зубы, тем самым подготовив рот для протезирования. Затем Кац обработал ее зубы, снял оттиски и передал их Киру. Тот сделал временный, пластмассовый протез и занялся металлокерамическим. Все это растянулось на два месяца. И перед Новым Годом в техническую к Киру заглянула жена друга.

— Можно тебя, Костя? — спросила непривычным голосом.

Он вышел в коридор.

— Вот деньги, — она протянула ему стопку красненьких банкнот. — Как договаривались.

Кир, не пересчитывая, взял и сунул их в карман халата.

— А ну-ка улыбнись! — велел жене Сергея. — Пошире.

Та подчинилась. Он пальцами приподнял ей губы и рассмотрел мосты со всех сторон.

— Отлично! — заключил, убрав ладони от ее лица. — Ионыч — мастер, как родные сели. Как ощущения?

— Хочется их выдрать изо рта и выбросить куда подальше, — сообщила Маша. — С пластмассовыми было легче.

— Металлокерамика тяжелая, — Кир улыбнулся. — К тому же изменили прикус, поэтому и непривычно. Кажется, что зубы давят и мешают, но через неделю ты о них забудешь — организм освоится. Зато теперь — красавица. Ты в зеркало себя видела?

— Нет.

— Идем!

У гардероба на стене висело большое зеркало. Пациенты поликлиники, сняв верхнюю одежду или одевшись, обычно прихорашивались перед ним.

— Стань перед ним и улыбнись, — велел Кир Маше, подведя ее поближе.

Через мгновение раздалось «Ах!», затем другие восклицания. Залипнув перед зеркалом, Маша растягивала губы, любуясь на свою улыбку. Кир только хмыкнул — такую сцену он наблюдал уже не раз. Красивые зубы меняют облик человека радикально. Что, не согласны? Представьте лучшую красавицу без зуба спереди — всего лишь одного. Вам станет плохо от ее улыбки. А если их отсутствует немало, или они кривые, порченные? С такой «красавицей» вам точно не захочется знакомиться поближе, пусть даже остальное у нее в порядке. Все женщины об этом знают, поэтому у ортопедов их можно встретить чаще, чем мужчин. К тому же правильный зубной протез, если природными зубами вам не повезло, это здоровый организм — любой врач подтвердит. Наблюдая за ужимками Маши, Кир чувствовал гордость за свою профессию.

— Спасибо, Костя! — Маша, насмотревшись, обняла его и чмокнула в щеку. — Сама себя не узнаю. Раньше я стеснялась улыбаться, теперь рта не закрою. Пусть видят! А ты чтоб в воскресенье был у нас! Накрою стол, замочим повесть мужа и зубы, разумеется.

И Кир, конечно же приехал. С Сергеем и его супругой он крепко подружился. Ему было приятно приходить к ним в гости. Его признала даже Олечка — охотно шла на ручки к дяде Косте, по-детски с ним кокетничая. Ну, все же женщина, пускай и маленькая…

— Ты прав был, Костя, в гастрономе просто обалдели, — рассказывала Маша. — Даже решили, что зубы мне поставили за границей, — она хихикнула. — Все не могли поверить, что это в Минске. Слушай, Костя, моя заведующая тоже хочет голливудскую улыбку. Что ей ответить?

— Пусть обращается, — пожал плечами Кир. — Номер телефона в регистратуре знаешь. Но обязательно скажи ей, что это долго, дорого, и муторно.

— Ну, денег у нее хватает, — Маша хмыкнула. — А остальное вытерпит. Скажи мне, Костя, у тебя есть девушка?

— Нет, — ответил Кир.

— Но почему? Парень ты красивый и порядочный. Специалист хороший, неплохо зарабатываешь. Мне ваш Кац тебя хвалил. Сказал: Чернуха — это мастер, его протезы хоть на выставку. Да за такого каждая пойдет!

— Не каждая, — крутнул Кир головой. — Встречался я с одной, но она ушла к начальнику. Меня сочла неподходящим.

— Как и у нас с тобою, Маша, — вдруг вставил реплику Сергей.

Кир удивленно глянул на него.

— Такое было, — Маша подтвердила. — Сергей встречался с девушкой, библиотекарем. Она ему со временем и говорит: да ты, простой рабочий, без высшего образования, а я окончила институт культуры. Не пара мы. Он отвечает: я писатель, со временем прославлюсь и буду много зарабатывать. Она в ответ лишь только фыркнула: мол, станешь им, тогда и приходи. Короче, вышла замуж за военного, он прапорщик вроде.

— А Машу бросил парень, решив продавец ему в невесты не годится, — подхватил ее рассказ Сергей. — Мы с ней на свадьбе познакомились. Оба горевали, и на этой почве и сошлись.

— Как у Шекспира, — улыбнулся Кир. — Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним.

— Да я тогда Сережу не любила, — возразила Маша, — но замуж вышла. И только позже разглядела, какой он замечательный мужчина. Теперь люблю всем сердцем. А ты меня, Сережа?

— Пока что думаю над этим, — сказал Сергей и хитро улыбнулся.

— Ах, ты, скотина! — шутливо замахнулась Маша. Муж с деланным испугом отшатнулся. — Не слушай его, Костя. Прикидывается. Наедине он мне такое говорит, что просто таю. Ладно, будет с этим. Послушай, в нашем гастрономе есть замечательные девушки. Порядочные, симпатичные. Хочешь, познакомлю?

— В общежитии, где я живу, их целый корпус, — Кир усмехнулся. — Не нужно, Маша, мне сейчас не до любовей — работы много.

Он не врал: работы вправду было много. Не в поликлинике, а дома. Контрольные работы, курсовая… Но это еще семечки. Слова руководителя семинара Кир запомнил, поэтому все вечера писал. Поразмыслив, он решил, что это будет повесть о враче из будущего, тем более что материала для будущей книги имелось просто завались. Случаи из практики он адаптировал под мир, который сочинил в рассказе, и воплощал их на бумаге. По его задумке повесть состояла из рассказов о враче Кирилле Бойко, талантливом молодом хирурге, который, кроме собственно лечебных навыков, владел профессией инженера, поэтому мог починить почти любую технику. Образ главного героя, Кир, разумеется, списал с себя, но сделал своего Бойко почти лишенным недостатков в отличие от прототипа. Кирилл стал отзывчивым и добрым, решительным и смелым, к тому же бессеребренником — как это и бывает в книгах. Рассказ «Далекая звезда» стал в повести финальным, что и логично. В традициях отечественной прозы заканчивать книгу свадьбой.

Перепечатанную на пишущей машинке рукопись Кир отослал Амлинскому. Понравится руководителю семинара — он поспособствует ее изданию. А нет — зачтет, как курсовую. Будущим прозаикам предписывалось написать раз в год рассказ или же повесть — у кого, что выйдет. Иначе не зачтут учебу и не переведут на следующий курс. В Литинституте существовала странная традиция: не сдавшего экзамены студента как в школе оставляли на второй год. Порой неоднократно. Как рассказали Киру, рекордом стало 18 лет, потраченных одним из разгильдяев на учебу в вузе. Диплом он, к слову, получил.

Амлинский ответил телеграммой, короткой: «Рассказ опубликуют в третьем номере журнала». Кир почесал в затылке и отправился к Кацу.

— У вас есть знакомые в «Союзпечати»? — поинтересовался у Ионовича.

— Зачем тебе? — спросил еврей.

— В журнале «Юность» в третьем номере опубликуют мой рассказ. Хотел приобрести хотя бы пару экземпляров.

— Какая пара? — Кац всплеснул руками. — Давайте посчитаем, Костя. Мне экземплярчик с дарственной подписью, второй — Ботвиннику. Полагаю, что и главный врач захочет, вполне возможно, что и в горздравотделе. Вы думаете, что писателей среди врачей и техников в Минске много? Ой, что-то мне подсказывает, что вы такой единственный. Людям будет приятно сознавать, что под их чутким руководством есть молодой писатель, к тому же замечательный техник и передовик соревнования. Таким не стыдно похвалиться. Десяток экземпляров нужно минимум.

— И где их взять?

— Поговорю с Ботвинником. Как полагаю, он поможет. Это не порошок для металлокерамики достать.

Кац говорил о наболевшем: с порошком для керамических протезов в ортопедическом отделении было сложно. Если для очередников его хоть как-то выделяли, то для халтуры каждый доставал как мог. Тот порошок, который Кир притащил из Вильнюса, закончился довольно быстро. Не весь, а ходовых цветов. Тут нужно пояснить. Если протез не полный — мостик или два, то цвет искусственных зубов подбирают под те, что есть у пациента, иначе будет выглядеть как белая заплата на красной кофточке. Так было и с пластмассовыми облицовками, которые Кир делал прежде. Но если с пластмассой не было проблем — огромный выбор, то с керамикой ситуация сложилась хуже. Литовец в Вильнюсе продал Киру порошок и неходовых цветов, соврав, что он понадобится тоже. А Кир тогда не разбирался… Теперь же выяснилось: порошок-то, вроде, есть, но годится лишь в отдельных случаях. Когда, к примеру, пациенту нужно сделать полный рот, как той же Маше. Нередко пациенты у него просили, чтоб зубы были белые, как докторский халат. Плевать, что будет видно, что они вставные, зато получится красиво. Хотите — получите! Но как быть с отдельными мостами?

Подумав, Кир позвонил Альгирдасу Вальдемаровичу. Номер телефона он запомнил.

— Я Константин Чернуха, — сообщил литовцу. — Минчанин. Приезжал от Каца к вам на курсы и покупал у вас материал. Тогда я сильно заикался.

— Помню, — раздалось в наушнике. — Сейчас не заикаетесь?

— Излечился, — ответил Кир. — Нашел в Москве специалиста.

Эту версию он сообщил и в поликлинике — рассказывать об автомобиле на бульваре было в лом. Зашло отлично: в Москве, как в Греции, все есть, включая и врачей, излечивающих заикание.

— Что вы хотели, Константин? — спросил литовец.

— Порошок для металлокерамики, но только цвет «дэ три».

— Есть немного, — слегка растягивая гласные сказал Альгирдас Вальдемарович. — Сто граммов я найду. По три рубля за грамм.

— А почему так дорого? — Кир возмутился.

— Из-за границы возят, где покупают за валюту. Недешево выходит. Но если дорого для вас, то поищите у других.

— Ладно, — согласился Кир. — Беру. Когда приехать?

— В воскресенье на Вильнюсском вокзале я буду ждать вас в полдень у билетных касс.

— Договорились…

Кир съездил в Вильнюс, купил пять баночек по 20 граммов в каждой вожделенного «дэ три». Товар проверил. Литовец наблюдал за ним индифферентно, взял деньги и спокойно удалился. Ценой Кир более не возмущался. Из грамма порошка выходит зуб или коронка. Ему за каждую пациент заплатит 15 рублей. Ну, будет чистыми 12, в итоге за сто граммов получится 1200. Годовая зарплата советского инженера…

Однако же вернемся к публикации. Задействовав связи, Ботвинник раздобыл для Кира десяток экземпляров «Юности», которые почти все сразу разлетелись на подарки. Ботвинник, Кац и главный врач… Экземпляр журнала пожелала получить и старший техник, как ей откажешь? Киру с ней работать… Руководитель профсоюзной организации организовала выступление писателя перед коллективом поликлиники. Автора засыпали вопросами. С чего он вдруг ударился в прозаики? Почему фантастика? Ведь мог бы написать о славном коллективе поликлиники или хотя бы о работе ортопедического отделения? От этого вопроса Кир даже вздрогнул: что вышло бы, вздумай он поведать о том, как в отделении халтурку гонят? Наверное, такая ж мысль пришла к Ботвиннику: Кир видел, как нахмурилось его лицо. Кир кое-как отговорился, сказав, что о зубах ему писать не интересно. Ботвинник в зале одобрительно кивнул. Рассказал Кир и о Литературном институте.

— Вы там единственный медик? — спросила его главный врач.

— Со мной на курсе учится врач-реаниматолог из Красноярска, — ответил Кир. — Полагаю, что и другие есть. Мой руководитель семинара говорит, что лучшие писатели выходят из врачей и офицеров, что подтверждается на практике. Врачами были Чехов, Вересаев, Булгаков, Даль. У англичан аналогично — Моэм и всем известный Конан Дойль. Таких примеров очень много. Объяснить это довольно просто: наша профессия дает обширный материал для познания людей и отношений между ними. Истории болезни, которые врач пишет, это уже сюжет для книги.

Зал зааплодировал.

— А у вас есть невеста, Константин? — поинтересовалась молоденькая медсестра.

В зале засмеялись.

— Пока что нет, — ответил Кир. — Не до невест пока: работаю, учусь. Рано мне заводить семью. Квартиры нет, живу я общежитии. Вот выучусь, вступлю в Союз писателей, обзаведусь квартирой, тогда и обращайтесь.

— Это долго, — сказала медсестра. — Я буду старая.

Зал снова засмеялся.

— Неправильно вы думаете, Константин, — поднялась главный врач. — По-вашему ведь как выходит: жених с дипломом и квартирой, к тому уже писатель. На готовое слетятся многие — тем более что парень вы видный и порядочный. Но найдется ли среди таких желающих девушка, которая вас искренне полюбит? Сомневаюсь. А вот вдвоем пройти сквозь испытания и закалиться в трудностях с жильем, с безденежьем, тяжелою работой… Если ваша избранница такое выдержит, то будет с вами до конца. Подумайте об этом.

«А ведь она права, — подумал Кир. — Взять Машу и Сергея. Не богаты, живут в какой-то конуре, но явно счастливы и друг друга любят».

— Подумаю, Татьяна Алексеевна, — ответил главному врачу. — Спасибо.

Эта встреча привела к нечаянным последствиям — Кир перебрался жить на съемную квартиру…

[1] МАИ — Московский авиационный институт. Очень серьезный ВУЗ.

Глава 13

13.

Через неделю после творческой встречи с коллективом поликлиники в техническую заглянула секретарша главного врача.

— Чернуха! — объявила Киру. — Татьяна Алексеевна желает вас видеть.

Кир удивился, но отправился к начальнице.

— Присаживайтесь, Константин, — сказала главный врач, когда он вошел в кабинет и поздоровался. — Есть разговор, неофициальный.

Кир сел на стул и приготовился слушать.

— Мои друзья по институту уезжают в длительную командировку за границу, — сказала главный врач. — На год, возможно, что и больше. У них двухкомнатная квартира в Минске, и они хотели б сдать ее на это время. Просили подыскать им квартиранта, у них самих не получилось. Вам это интересно?

— Да, — ответил Кир.

— Я так и думала, — она кивнула. — Ведь вы писатель, и вам нужны условия для творчества. Друзьям подходите: они просили найти интеллигентного мужчину, если возможно, медика. Но там есть пара обстоятельств. Во-первых, в распоряжении квартиранта будет маленькая комната. В большую снесут вещи, и ее закроют на замок.[1] Второе, заплатить придется за целый год вперед — 600 рублей. Желающих снять отдельную квартиру много, но сумма многих останавливает. Не у каждого найдется столько, тем более, у медика.

— Найду, — сказал ей Кир.

— Я почему-то так и думала, — Татьяна Алексеевна улыбнулась. — В ортопедическом отделении неплохо зарабатывают. Вот номер телефона, — она придвинула листок бумаги. — Звоните после девятнадцати, они домой приходят поздно.

«В квартире есть телефон, — обрадовался Кир. — Да это просто праздник!» Он сам подумывал найти квартиру и жить спокойно, без соседей, но сделать это оказалось трудно. Сдавали комнаты, но чтоб отдельная квартира без хозяев — попробуй поищи! А тут сама свалилась…

Кир созвонился и отправился знакомиться с хозяевами. Ими оказалась пара лет сорока пяти на вид. Открыла дверь хозяйка и сразу его провела на кухню, где отыскался муж.

— Вадим, — представился мужчина, заметно лысоватый и с небольшим животиком. — Моя жена Елена.

Его супруга оказалась симпатичной, круглолицей, с большими карими глазами. Уже заметная полнота ее ничуть не портила.

— Константин Чернуха, — сказал им Кир, после чего достал из сумки и выставил на стол бутылку коньяка. — Для лучшего взаимопонимания.

— А нам сказали, что непьющий, — хмыкнула Елена.

— Еще не курящий, — нисколько не смутился Кир. — Но, если вам не нравится, могу коньяк забрать.

— Э-э, нет! — хозяин скоренько прибрал бутылку к себе ближе. — На стол попала — здесь и останется.

— Вадик! — возмутилась женщина.

— Что, Вадик? — не смутился муж. — Разве не ясно, что Константин не алкоголик? Достаточно увидеть парня. К тому же алкоголик не смог работать и учиться в институте. Еще писать рассказы… У выпивох другие интересы. Ты лучше дай нам рюмки и подрежь колбаски на закуску.

— Тогда и я немного выпью, — ответила Елена. — Не все же вам одним.

— Вот это правильно! — кивнул хозяин.

Они душевно пообщались. Кир рассказал немного о себе, в ответ услышал, что Вадим с Еленой уедут в Сирию лечить арабских детей. Супруги педиатры: Вадим — хирург, Елена — терапевт. Квартира у них есть, теперь хотят купить машину. Их сын — военный медик, окончил ВМОЛКА[2] в Ленинграде и теперь проходит службу в госпитале. Живут они одни, вот и решили заработать — благо возможность подвернулась.

— Жить будете в комнате Андрюши, — сказала раскрасневшаяся от коньяка хозяйка. — Идемте покажу.

Сходили, посмотрели. Комната и вправду небольшая — примерно девять метров.

— Есть платяной шкаф, диван-кровать, стол письменный, стул, — перечислила Елена. — Внутри дивана — одеяло и подушка, постельное белье. На нем пришиты метки прачечной. Она неподалеку, мы расскажем, как найти. Стиральная машина в ванной.

— Понятно, — Кир кивнул.

— Что вам оставить из посуды?

— Да самый минимум, — пожал плечами Кир. — Кастрюлю, сковородку, кружку, две тарелки, столовые приборы для холостяка. Жениться я пока не собираюсь, даже невесты нет.

— Нам об этом рассказали, — Елена улыбнулась, и Кир понял, кто. Конечно, главный врач поликлиники. — Только одной кастрюли мало, я вам оставлю две. Тарелок, кружек тоже больше, как вилок с ложками — вдруг пригласите кого в гости. Теперь про деньги. Мы квартиру оформим, как уезжающие в длительную командировку, чтобы не взимали плату. Но за потребленную электроэнергию придется заплатить, квитанции я вам оставлю. За телефон — аналогично. Но это небольшие деньги. Если хотите, я схожу на АТС, оставлю заявление, и телефон отключат.

— Не нужно, пригодится, — ответил Кир. — У вас не будет неприятностей? Квартира вроде как пустая, но в ней кто-то потребляет электричество, по телефону говорит.

— На АТС, в электросетях не будут знать, что мы уехали, — Елена улыбнулась. — А ЖЭКу наплевать. Им принесли бумагу, чтобы не брали плату за квартиру, они ее подшили папку и дали поручение бухгалтеру. Жилье ведь государственное, а не их личное. Соседям скажете, что мой племянник, пустили вас пожить, пока в командировке.

— Когда мне деньги принести? — поинтересовался Кир.

— Мы улетаем первого июня. Звоните в конце мая. Принесете деньги, получите ключи — и заселяйтесь.

Так все и получилось. Впервые на Земле Кир жил один в квартире — без родственников и соседей, и это ему нравилось. Не требовалось ни под кого подстраиваться, таиться, пряча устремления и мысли, — живи, как хочешь. И до работы близко — дом расположен на проспекте Рокоссовского неподалеку от Восточного вокзала, пешком можно дойти. Но эти прелести он ощутил потом — в июне началась экзаменационная сессия в Литинституте, и Кир отправился в Москву вдвоем с Сергеем.

На первом творческом семинаре Амлинский вновь попросил его остаться и огорошил новостью:

— Издательство «Молодая гвардия» включило вашу книгу в план и собирается издать еще в этом году.

— Так быстро? — изумился Кир. Он знал, что авторы ждут выхода их книг годами.

— Случайно получилось, — сообщил Амлинский. — У них из плана вылетела рукопись. Автор запил и не представил ее в срок, а это производство — редакторы, наборщики, печатники; всех нужно загрузить работой. В своем портфеле подходящей по размеру и тематике рукописи в издательстве не нашли и позвонили мне, как секретарю правления Союза по работе с молодыми авторами. Я им ответил: есть подходящая, и предисловие к ней я напишу. Отдал ее курьеру, а через пару дней мне позвонили и сообщили, что подходит идеально. Короче, повезло вам.

— Без вас бы не случилось, — ответил Кир. — Спасибо!

— Не за что, — Амлинский улыбнулся. — Талантам помогать приятно. Вы меня в молодости напоминаете. Я первый рассказ напечатал в «Юности» в 23 года, а после — повесть. Я дам вам телефон, вы съездите в издательство и заключите договор. Получите аванс. В редакцию журнала загляните, там тоже ждет вас гонорар. Еще вам посоветую: не слишком хвастайтесь изданием. Вам и без того завидуют…

Кир так поступил. Сказал только друзьям по комнате, попросив их не делиться новостью с однокурсниками. Просьбу восприняли нормально, тем более что и у них с изданием все обстояло хорошо. У Олега и Сергея выходили книги, а у Косиньского пьесу принял к постановке областной театр.

— Похоже, что мы самые успешные на курсе, — заметил по этому поводу Олег Кувайцев. — Такое не мешало бы отметить.

— Приглашаю в ресторан, — сказал им Кир, успевший побывать в издательстве, еще редакции журнала и получивший в общей сложности от них почти две тысячи рублей.

— В «Арагви», — подхватил Кувайцев. — Сергей нас отведет — у него там знакомая официантка.

Он, Кир и Виктор засмеялись.

— Да будет вам! — обиделся Кострица. — До выпуска из института мне будете напоминать?

— Так есть что вспомнить, — Олег пожал плечами. — Хорошо, молчу. Предлагаю посидеть в «Пекине», у меня там есть знакомство.

«С таким лицом — наверняка», — подумал Кир. Откуда у Кувайцева раскосые глаза и лунный лик, друг им не говорил, а спрашивать они стеснялись. Не обязательно, что кто-то из его родителей китаец — в СССР немало есть народностей с похожей внешностью.

В «Пекине» им понравилось — готовили здесь вкусно. Попробовали экзотические блюда, к примеру, маринованные яйца, утку по-пекински, пельмени на пару. Медуз, змей и лягушек в «Пекине» не готовили. Пили водку; коньяк, как объяснил Олег, с китайской кухней плохо сочетается. Кир заплатил за ужин шестьдесят рублей, включая чаевые — вполне нормально для четырех здоровых мужиков с отменным аппетитом.

Экзаменационная сессия пролетела быстро, и Кир вернулся в Минск, где вышел на работу и был немедленно вызван к заведующему отделением.

— Наконец-то вы приехали! — сказал ему Ботвинник.

— А что случилось? — удивился Кир.

— Нужно поставить металлокерамику высокому начальнику.

— Так есть другие техники, — пожал плечами Кир.

— Другие так не сделают — тут нужно идеально, чтоб сели сразу без коррекций. У вас так получается, они не смогут. Начальники не любят ездить на коррекции, поэтому нельзя опростоволоситься. Зачем нам неприятности, понятно?

Ботвинник выглядел встревоженным.

— Что за начальник? — не сдержался Кир.

— Секретарь ЦК компартии Белоруссии.

— А с какого боку он к нашей поликлинике? — Кир изумился. — У них же лечкомиссия.

— Не знаете вы, Константин… — поморщился Ботвинник. — Врачи и техники из лечкомиссии не лучшие в стране. Скажу вам больше, как бы не худшие. Условия работы там хорошие: им платят больше, а нагрузка меньше, жилье дают быстрее, чем обычным медикам. Поэтому большей частью там сидят блатные, — он махнул рукой. — Их пациенты это знают, и те из них, кто поумнее, если серьезно заболеет, у них не лечится. Идут к врачам обычных клиник, понятно — к самым знающим. Чтоб вы знали, — Ботвинник приосанился, — наше ортопедическое отделение — лучшее в республике. Поэтому и обратились.

— Понятно, сделаю, — заверил его Кир.

Обещание он выполнил. Работа оказалось сложной, но не настолько, чтоб не справиться. Отдав ее Ионовичу (его назначили быть ортопедом у секретаря ЦК, что и понятно), Кир о ней забыл — с ним не случалось получить протез на переделку. Приобретенное за десятилетия службы в прошлой жизни мастерство врача и инженера прижилось в новом теле идеально и позволяло выполнить работу без малейшего изъяна. Нередко помогал системник, присылая Киру объемные картинки челюстей — он их выстраивал мгновенно. Поэтому, взяв слепок, Кир безошибочно определял, где могут быть проблемы при изготовлении протеза. Случалось, добивался, чтоб слепок сняли заново. Врачи ворчали, но шли навстречу технику — в противном случае работать с этим пациентом он отказывался. На него пытались жаловаться заведующему отделением, но тот вставал на сторону Чернухи.

— Некачественный слепок, — объяснял обиженному ортопеду, — приведет к изготовлению моста с дефектом. Его придется переделать, а это лишняя работа для техника и ортопеда, плюс незапланированный расход материалов. Желаете все это оплатить из собственной зарплаты?

Желающих не находилось. В итоге у Чернухи в отделении сложилась репутация, как у Ионовича. Отличные специалисты, только зануды еще те. Врачи, косячившие с слепками, просили Людмилу Станиславовну не отдавать их Киру. Он это знал и только радовался, поскольку не любил скандалить.

Но о работе для начальника ему напомнили. Через неделю в техническую заглянула медсестра и объявила Киру:

— Семен Григорьевич велел зайти к нему.

Кир удивился, но отправился в кабинет заведующего отделением. Тот оказался не один: на стуле рядом с ним сидел мужчина — немолодой, лет эдак шестидесяти, с лицом крестьянина. Кир поздоровался.

— Вот, Александр Трифонович, техник, который делал зубы, — сообщил Ботвинник. — Константин Чернуха.

— Такой молоденький? — гость удивился.

— Но он лучший наш специалист, — поспешил его заверить заведующий отделением.

— Лет тебе сколько, Константин? — поинтересовался гость.

— 22, — ответил Кир.

— Молодец! Я Александр Трифонович Кузьмин, секретарь ЦК по идеологии. Приятно познакомиться.

Он подал Киру руку, и тот ее пожал.

— Сейчас вам расскажу историю, — Кузьмин заулыбался. — На днях заехал в лечкомиссию — мне спину прихватило, дай, думаю, заодно зайду к заведующему стоматологией, похвастаюсь зубами. Зашел, продемонстрировал, так он их разве не ощупал — рассматривал во все глаза. А после спрашивает: «Где делали? В Москве?» «Нет, — отвечаю, — в Минске, в обычной поликлинике». Он говорит: «Не может быть! Великолепная работа — хоть на выставку! Сколько коррекций было?» Отвечаю: «Ни одной, как посадили, так и ношу. Привык почти что сразу». А он опять: «Не может быть! Такого не бывает…» Я посоветовал ему у вас учиться, Семен Григорьевич. А то поставят человеку зубы, тот после мучается, к ним бегая на коррекции. Поэтому решил заехать в поликлинику и рассказать вам, а заодно и похвалить. Приятно, что у нас в республике работают такие замечательные люди.

— Спасибо, Александр Трифонович! — Ботвинник просто засиял. — Заверю вас, что и другие пациенты на нас не жалуются. А Константин наш — просто самородок, такие зубы делает, что и за границей не стыдно показать. Мне пациент один рассказывал. Был он в ФРГ, и у него спросили немцы: у кого он зубы делал и сколько заплатил? Он им ответил: в Минске, в обычной поликлинике и назвал им цену. Так не поверили: сказали, что не может быть, чтобы так качественно и дешево.

— Талантливую молодежь мы вырастили, — заключил Кузьмин.

— А Константин у нас еще писатель, — поспешил Ботвинник. — Заочно учится в Литературном институте, в Москве печатается. Вот! — он вытащил из ящика стола журнал, раскрыл на нужном месте и протянул секретарю ЦК журнал. Тот взял, взглянул на фотографию в нем, затем — на Кира.

— «Далекая звезда»… О чем рассказ?

— О враче-хирурге в далеком будущем.

— А почему не в нашем времени? — удивился секретарь ЦК.

— О них я мало знаю — все же техник, а не врач.

— А о тех, что в будущем, выходит, много? — сощурился Кузьмин.

— О них никто не знает, поэтому писать намного проще.

— Хитрец! — Кузьмин захохотал. — Но умный. Надумаете книгу издавать, обращайтесь. Поможем.

— Спасибо, но не нужно, — ответил Кир. — В издательстве «Молодая гвардия» в этом году выходит моя книга.

— И тут успел! — Кузьмин развел руками. — Талантливый человек во всем талантлив. В Союз писателей вступать планируете?

— Конечно, — Кир кивнул.

— Если возникнут сложности, обращайтесь, я дам вам телефон помощника.[3] А вы взамен подарите мне вашу книгу с автографом. Договорились? — он улыбнулся.

— Обязательно! — заверил Кир.

— Спасибо, до свидания.

Кузьмин встал и направился к дверям. Ботвинник устремился следом — проводить секретаря ЦК, а Кир отправился к себе в техническую.

* * *

Летели дни… Кир съездил в отпуск к матери, затем — на установочную сессию в Литинститут. Она закончилась в октябре, и в это время вышла его книга. Кир побывал в издательстве, забрал вторую часть гонорара и авторские экземпляры повести «Далекая звезда». Еще с десяток прикупил в издательстве, заранее их заказав. Книг нужно было много — Олегу, Виктору, Сергею и Амлинскому, само собой. Всем с дарственными надписями. Экземпляр для библиотеки института… В Минске своих подарков ожидали Ботвинник, Кац и главный врач Татьяна Алексеевна. И мать, конечно. Его журнал с рассказом она носила по соседям, рассказывая им с гордостью, что сын ее — писатель. И Кузьмину он обещал… Но, главное, представить свою книгу в Союз писателей БССР, чтобы вступить в него. Ведь это было целью Кира, ради которой он затеял эту бодягу с Литинститутом и повестью. Пребывание в Союзе несло высокий статус в местном обществе и позволяло в будущем заняться чем-нибудь другим. Чем, Кир пока не определился, но делать зубы всю оставшуюся жизнь он не собирался.

Вступлением в Союз Кир занялся по возвращении в столицу в Беларуси. Для этого следовало предоставить рекомендации от трех писателей, уже в Союзе состоящих, причем, не менее трех лет. Здесь здорово помог ему Сергей. Как оказалось, он ранее участвовал в семинарах для молодых писателей республики и многих знал в СП БССР. У Кострицы нашлись и адреса, и телефоны, еще он подсказал, к кому конкретно можно обратиться с фантастической повестью. Писатели-«деревенщики» рекомендацию бы Киру ни за что б не дали. Пришлось искать других. Кострица посоветовал для начала обратиться к Владимиру Короткевичу — живому классику национальной литературы.

Кир так и сделал: созвонился и приехал. Повез с собой коньяк, конфеты для жены писателя. Тот жил на улице Карла Маркса в «писательском» доме. Дверь посетителю открыл сам Короткевич. Одет он был в куртку от пижамы и семейные трусы. Живот огурцом, ноги непропорционально тонкие для такого тела. Лицо круглое с двойным подбородком, но приятное, без одутловатости как у алкоголиков. Кир знал, что классик много пьет, как прочие писатели в Союзе, но по нему не скажешь. На посетителя смотрели живые, ясные глаза. Кир поздоровался, назвал себя.

— А, молодой талант, — кивнул писатель и посторонился. — Заходи.

В кабинете Кир выставил на столик бутылку коньяка, выложил конфеты в цветной коробке и свою книжку. Писатель хмыкнул, но первым делом взял «Далекую звезду». Сначала заглянул в конец издания, где размещались выходные данные, затем открыл посередине и стал читать страницу. Перевернул ее, затем — другую, третью… Кир, сидя в кресле, предложенным ему писателем, следил за ним, волнуясь. Что скажет классик? Обругает и прогонит? Кир отдавал себе отчет, что по сравнению с произведения Короткевича его книжонка — жалкая поделка. Так продолжалось где-то с полчаса. Писатель наконец вздохнул и отложил издание.

— Интересно, — заключил и посмотрел на Кира. — А почему не на белорусском языке?

— Так после вас писать на нем мне стыдно. Вы задали такую планку, — Кир указал на потолок, — что не допрыгнуть.

— Вот как? — писатель удивился. — Не говорили мне такого. Какое из моих произведений понравилось?

— Все замечательные, — отозвался Кир. — Но, если выбирать среди шедевров, то ближе всех «Сивая[4] легенда».

— Почему? — вновь удивился Короткевич.

— Язык великолепный — сочный, поэтичный. Вся повесть как поэма. Мне не понятно, как вам удалось всего лишь в четырех главах раскрыть эпоху. Герои яркие, живые. У вас даже наемник из Швейцарии в душе поэт.

— Гм! — Короткевич улыбнулся. — Молодой я был, когда ее писал. Ладно, дам тебе рекомендацию. Талант заметен в книжке, талантам нужно помогать.

От Короткевича Кир вышел захмелевшим, зато с рекомендацией от классика. С двумя другими вышло проще: Кир предъявлял писателям рекомендацию от Короткевича, и те немедленно соглашались написать свою. Авторитет живого классика довлел над рядовыми членами Союза. Хотя коньяк им тоже нравился…

Кир съездил в Дом литератора на Фрунзе, 5, в приемной председателя Союза оставил свои книги, заявление и собранные им рекомендации. Их приняли и наказали ждать рассмотрения на секции прозы, которое состоялось через две недели. Идя на заседание, Кир не тревожился — не может быть, чтобы прозаики не согласились с рекомендацией живого классика. Но он ошибся…

Обсуждение произведения молодого кандидата на вступление в Союз писателей по духу и характеру выступлений напоминало первый семинар Амлинского. Чего Кир там только не услышал! Что проза у него незрелая, идеологически не выдержанная, а тема вообще отстой. Какая-то фантастика, происходящая в далеком будущем, в то время как в республике ждет отображения в литературе труд рабочих и колхозников, ученых, инженеров… Что жалкие потуги соискателя на место уважаемом Союзе безмерно далеки от традиций славной белорусской прозы. Особенно неистовствовала дама с фамилией Космач.

— Фантастыка наогул[5] не литаратура, — шипела, брызгая слюнями. — Яе прыдумали на Западе, каб падмануть людзей, увесци их ад акружающей действительности. Наш прынцып — реализм.

Кир не сдержался:

— А как же Гоголь, Салтыков-Щедрин, наш Короткевич, наконец? — спросил у разъяренной дамы. — Они фантастику писали.

— Брехня!

— Неужели? — Кир усмехнулся. — Кузнец Вакула Гоголя летает верхом на черте. У Салтыкова-Щедрина в «Истории одного города» в голове чиновника присутствует органчик, играющий мелодии. У Короткевича Гервасий Выливаха[6] играет в шахматы с Смертью. И это реализм?

— Какой, глянь, грамотный! — скривилась Космач.

— Студент Литературного института.

— Что этот институт! — махнула рукой дама. — Куда похуже будет, чем наш филфак в БГУ.

— Неужели? — Кир не сдержался. — Элитарный вуз, где лучшие преподаватели Советского Союза, хуже, чем ваш занюханный филфак?

Его слова взорвали обсуждение, поскольку большинство на нем присутствовавших этот филфак как раз закончили, чем и гордились.

— Хам! Не давать яму рекомендацию! Пускай в своей Москве в союз вступает! — неслось со всех сторон.

— Тым больш, што на расейскай мове пиша, — добавила Космач. — Такие нам в Союзе не патрэбны.[7]

Кир плюнул и ушел. День он переживал, а после вспомнил Кузьмина и позвонил его помощнику, которому и рассказал об обсуждении на секции прозы.

— Что так сказала? — переспросил помощник. — Что авторы русскоязычной прозы в Союзе не нужны?

— Сам это слышал, — заверил Кир. — Да и другие тоже… Еще кричали, чтобы в Москву я убирался и там в Союз писателей вступал.

— Я понял вас, — сказал помощник. — Не переживайте, Константин Васильевич. Как полагаю, ситуацию поправят…

* * *

Звонок по телефону правительственной связи.

— Здравствуйте, Евгений Иванович. Узнали?

— Конечно, Александр Трифонович! Приветствую сердечно! Рад слышать вас.

— А я не радуюсь, Евгений Иванович. Мне тут такое сообщили… Хоть стой, хоть падай.

— Что конкретно, Александр Трифонович? — Скурко[8] насторожился.

— На секции прозы Союза обсуждали книгу Чернухи Константина и отказали молодому автору в рекомендации для вступления. Причиной стало то, что пишет он на русском языке.

— Не может быть! Русскоязычных мы тоже принимаем.

— Жаль, что вы не знаете подробностей, а следовало бы. Ему кричали, чтоб уезжал в Москву и там вступал в Союз, мол, в Белоруссии такие не нужны. Тон в этом шабаше задавала писательница по фамилии Космач. Я, честно говоря, такой не знаю и никогда о ней не слышал. Как это согласуется с политикой партии о равенстве национальностей в стране? Или у вас там правят бал нацмены?

— Обещаю, Александр Тихонович, что разберусь немедленно! — поспешил Скурко. — Мы все поправим, а виновную накажем.

— Что ж, действуйте. И, кстати, о Чернухе. Читал я его книгу — человек талантливый. Работает зубным техником в поликлинике, где его очень хвалят. Он труженик, передовик соревнования, мастер своего дела. Заочно учится в Литературном институте, в Москве печатается. Если уж таких не принимать в Союз писателей…

— Примем непременно! — пообещал Скурко.

— Рад это слышать. До свидания…

Скурко немедленно собрал на совещание секретарей правления. Тут нужно сделать отступление. В своем кругу секретари общались на русском языке. Так требовал Скурко. Мовой он владел отменно и не терпел, когда ее коверкали другие. У секретарей же это было сплошь и рядом, в разговорах они болтали на трасянке.[9]

— Кузьмин мне позвонил, — сказал Скурко собравшимся, — и сделал выволочку. Так стыдно было! Да что вы тут творите? Микола, — он посмотрел на секретаря по работе с молодыми авторами, — книгу Чернухи вы на секции прозы обсуждали?

— Было, — тот кивнул. — Не рекомендовали для вступления.

— По какой причине?

— Ну… — секретарь замялся. — Незрелый автор, фантастику какую-то пишет.

— Еще на русском языке, — насупился Скурко. — И вы ему об этом заявили в присутствии свидетелей. Дескать, такие не нужны. Пусть отправляется в Москву и там в Союз вступает. Было?

— Так это Космач, — секретарь вздохнул. — Она же дура и не следит за языком.

— А почему она участвует в работе секции? Кто пригласил?

— Я, — секретарь понурился. — Надо было этого Чернуху завалить на обсуждении. Зачем нам здесь русскоязычный, да еще фантаст? Не знал, что он знакомый Кузьмина.

— А пусть бы не был! Соображать же надо, что можно говорить. Он написал бы жалобу в ЦК, они б устроили проверку и нашли б в Союзе сборище нацменов. Мне так Кузьмин и заявил. Хорошо, что обошлось его звонком, иначе б стало кисло. После проверки сделали б оргвыводы. Вы потеряли б свои должности, да и меня могли б турнуть. Пусть даже отбрехались, но, если бы в Москве узнали… Срезали б нам квоту на переводы, и плакали бы наши гонорары.[10] Понятно?

— Да, — ответили секретари почти что хором. — Что сделать нужно?

— Чернуху принимаем в Союз писателей решением правления — немедленно. В Литфонд, естественно. Надеюсь, возражений нет?

Все закрутили головами.

— Космач вывести из состава комиссии по приему новых членов за высказывания, идущие вразрез с политикой партии. И впредь чтоб духу ее не было на обсуждениях! Уразумели?

Секретари кивнули. Скурко же мысленно вздохнул: в Правлении она останется и будет гадить, голосуя против всех решений. Злопамятная дама.

— Микола, свяжешься с Чернухой. Извинишься перед ним и сообщишь: правление разобралось и приняло его в Союз писателей. Удостоверение вручу я лично.

— Сделаю, — ответил секретарь…

* * *

Кир не подозревал, какие говны забурлили в писательской верхушке после того, как он позвонил помощнику секретаря ЦК, но то, что тот вмешался, догадался. Чернуху вызвали на Фрунзе, 5, где председатель, фальшиво улыбаясь, вручил ему удостоверение члена Союза писателей БССР. Кир навестил Литфонд и, получив письмо в горисполком с просьбой помочь ему с квартирой, отнес его начальнице жилищного управления. Та написала резолюцию на документе, после чего отправила просителя к сотруднице рангом ниже. Той Кир сказал, кем он работает, привычно заглянул в пасть дамы и пообещал керамику — без очереди и по государственным тарифам. Был ею понят.

— Государственной квартиры придется долго ждать, — сказал ему дама. — Не меньше пары лет. Тут я помочь вам не смогу, поскольку очередь для льготников большая. Но, если нужно поскорее, можем включить в кооператив — заселитесь хоть завтра.

— Включайте, — согласился Кир. Деньги были — гонорары он отнес в сберкассу, где накопилось свыше шести тысячи рублей.

— Если не спешите, то есть хороший вариант — кооператив от оборонного завода в микрорайоне Серебрянка, неподалеку от поликлиники, где вы работаете. Рекомендую. Квартиры там улучшенной планировки, богатая отделка — паркет и плитка в ванной и на кухне. Десять процентов жилья кооператив отдаст горисполкому, как принято. Из этой квоты выделим вам двушку, поскольку как писатель имеете право на дополнительную комнату. Дом только заложили, сдадут в апреле. Потерпите?

— Потерплю, — ответил Кир.

А почему б и нет? Съемная квартира оплачена вперед, аренда завершается в июне. Как раз успеет перебраться в собственную двушку.

— Тогда выписываю документы…

Кир побывал в сберкассе, где предъявил квитанцию от исполкома и внес вступительный взнос в кооператив — 2200 рублей. После чего решил отметить событие в ресторане, собрав там тех, с кем свел тесное знакомство в Минске — ребят из общежития, Ботвинника и Каца, Сергея с Машей, разумеется. Занятый всем этим, он не обращал внимания на происходившие в стране события. В ноябре скончался Брежнев, его сменил Андропов. В поликлинике говорили, что вновь назначенный генсек закручивает гайки, усиливая дисциплину. В кинотеатрах на дневных сеансах вдруг появляются дружинники с милицией и требуют от зрителей объяснить, почему они не на работе. Могут явиться в ресторан, поинтересоваться у гуляющей компании, с чего они там выпивают днем. Никто этих дружинников не видел, но говорили много. Кир, слушая, лишь пожимал плечами. Его это нисколько не касалось — в кино он днем не ходит, компанию в ресторане он собирает вечером. Уже и столик заказал. Он не представлял, насколько ошибается…

[1] Распространенная практика в то время.

[2] ВМОЛКА — Военно-медицинская ордена Ленина Краснознаменная академия им. С. М. Кирова.

[3] Возможно, эта сцена кому-то покажется неправдоподобной, но А. Т. Кузьмин, секретарь по идеологии ЦК КПБ в то время, реально много помогал писателям республики и не давал их в обиду. Был человеком либеральных (в лучшем смысле этого слова) взглядов, открытым и доступным. Писатели его боготворили. К слову, фронтовик, в войну командовал звеном бомбардировщиков.

[4] Сивая — седая (бел.)

[5] Наогул — вообще (бел.)

[6] Гервасий Выливаха — главный герой повести Короткевича «Ладья Отчаянья».

[7] Не патрэбны — не нужны (бел.)

[8] Скурко Евгений Иванович (Максим Танк) в то время возглавлял Союз писателей БССР.

[9] Трасянка — жаргон из смеси белорусского и русского языков.

[10] В СССР существовали квоты на публикацию переводов книг писателей из республик, чем активно пользовались местные литературные начальники для зарабатывания гонораров.

Глава 14

14.

Банкет Кир заказал в ресторане «Папараць-кветка».[1] Стол попросил накрыть подальше от эстрады, иначе музыка не даст поговорить. Они же не плясать сюда придут, хотя, если желающие найдутся, то флаг им в руки. Богатое меню, которое он выбрал, и обещание щедрых чаевых позволили уговорить администратора ресторана накрыть стол в ближайшую субботу — считай, что самый популярный день у жаждущих культурно отдохнуть.

Гостям Кир предложил прийти с супругами, а тем, кто не успел еще жениться, взять в ресторан с собой подруг. Последнее касалось друзей по общежитию, пока еще холостяков. Друзья не отказались и явились с девушками. Подруги или нет — без разницы. Возможно, просто пригласили знакомых в ресторан — кто из девчат откажется от халявы? Среди их спутниц Кир с удивлением рассмотрел Светлану, бывшую соседку Наташи в общежитии. Ту самую, которую лечил гипнозом. Ее привел Володя Корин.

Пока все гости собирались в холле ресторана, чтобы потом всем вместе отправиться к банкетному столу, Светлана попросила Кира отойти в сторонку.

— Я видела Наташу, — сказала тихим голосом. — К нам в общежитие приходила. Она беременна.

— Давно? — поинтересовался Кир.

— На пятом месяце.

— Рад за нее.

— А как Наташа рада, ты не представляешь, — Светлана улыбнулась. — А муж ее в восторге. Он даже не мечтал, что станет вновь отцом, а тут жена такой подарок подкатила. Наташа говорила, что муж над ней трясется, как наседка над цыпленком. Не позволяет ей стирать и убирать квартиру, ну, только ужин приготовить и помыть посуду. Наташа счастлива. Она просила передать тебе, что очень благодарна.

— За что? — пожал плечами Кир.

— Я, честно говоря, не поняла. Дословно передала так: «Не знаю, как и что ты сделал, но я уверена, что без тебя не обошлось. Спасибо тебе, Костя, ты волшебник!»

— Гм! — Кир почесал в затылке.

— Что это означает, объясни?

— Спроси Наташу, — предложил ей Кир.

— Ох, Костя! — Светлана погрозила ему пальцем. — Прикидываешься. Сама прекрасно знаю, что человек ты непростой. Я не забыла, как ты мне помог когда-то.

— Что у тебя с Володей? — поинтересовался Кир, сбивая ее с мысли.

— Встречаемся. Ему я нравлюсь.

— А он тебе?

— Хороший парень, добрый и порядочный. Хотя не ты, конечно. У тебя есть девушка?

— Не обзавелся.

— Скучаешь по Наташе?

— Не лезь мне в душу, Света! — Кир сморщился. — Идем к гостям, не то Володя будет ревновать…

Тем временем гости собирались. Явились Кац с Ботвинником в компании своих супруг, увешанных драгоценностями. Серьги с бриллиантами в ушах, на толстых пальцах — кольца с камешками, на жирных шеях — золотые цепочки с подвешенными к ним медальонами. Величественные дамы, и сразу видно, что замужем за стоматологами. Сергей пришел последним и один.

— Дочка приболела, и Маша с ней осталась, — со вздохом объяснил приятелю. — Жалела очень, что не смогла прийти.

— Ну, что поделаешь, — развел руками Кир. — Идемте праздновать.

Администратор отвела компанию к столу.

— Ого! — воскликнул Михаил, разглядев стоявшие там блюда и бутылки. — Коньяк, шампанское, икра, колбаска с ветчиной… Красиво жить не запретишь. И почему я не писатель? Или хотя бы не зубной техник?

— Потому что балабол, — ответил ему Виктор. — Работать нужно, а не языком чесать.

Все засмеялись.

— Друзья, присаживайтесь! — предложил им Кир. — Кому, где нравится. Банкет не официальный, места не резервировали.

Все скоренько расселись. Мужчины стали открывать шампанское и наполнять бокалы — себе и женщинам.

— Семен Григорьевич, — обратился Кир к Ботвиннику. — Скажите слово.

— С удовольствием, — Ботвинник взял бокал и встал. — Товарищи! Сегодня мы отмечаем важное событие — одним писателем в республике стало больше. Константин, прошу вас предъявить удостоверение!

Кир подчинился. Раскрытое удостоверение он показал гостям, дав им возможность рассмотреть.

— Скажу вам искренне, — продолжал Ботвинник. — Был удивлен не меньше вас. Я знал Чернуху, как отличного зубного техника, в чем он без всякой лести мастер. Его протезы носят важные начальники и очень хвалят за работу. Но, оказалось, что Константин еще писатель, причем талантливый. В Москве печатается, успешно учится в Литературном институте, на днях вступил в Союз писателей. А лет-то ему сколько? Всего-то 22. Вот как такое может быть?

Ботвинник сделал удивленное лицо. Все засмеялись и зааплодировали.

— Раскрою вам один секрет, — Ботвинник хитро улыбнулся. — На днях Чернуха попросил в отделе кадров справку для жилищного управления Мингорисполкома. И для чего она ему понадобилась? Признайтесь, Константин!

— Вступил в кооператив, — пожал плечами Кир. — В апреле будущего года получу квартиру, двухкомнатную. Мне, как писателю положена такая.

— Ого! — раздалось за столом.

— Вот так, товарищи! — заведующий отделением принял сокрушенный вид. — Тут, понимаешь ли, работаешь, сил не жалея, годами ждешь отдельное жилье, вдруг появляется юноша с горящими глазами и обходит вас на повороте. И ничего не сделаешь — все по закону. Но знаете, как мы накажем торопыгу?

— Нет! — загомонили за столом.

— Мы не позволим Чернухе жить одному в двух комнатах, поэтому найдем ему жену — серьезную и положительную. Чтобы взяла его в руки и объяснила: жить нужно для семьи, а не порхать мотыльком. В поликлинике у нас такие дамы есть, они уже записываются в очередь. От них Чернухе не уйти!

Все снова засмеялись.

— А если говорить без шуток, — завершил свой Ботвинник. — Я горд, что в ортопедическом отделении нашей поликлиники трудится такой талантливый, порядочный и честный человек. За Константина! — он поднял свой бокал повыше. — Пускай сопутствует ему удача! Пьем стоя!

Гости поднялись и стали чокаться. Выпили, опять присели и навалились на закуску. Икра на бутербродах, нарезка и салаты стали исчезать из блюд. Но насладиться им едой не дали — Ботвинник, принявший роль тамады, велел мужчинам наполнять бокалы, лить в них вино или коньяк — кому что нравится, и предоставил слово Кацу. И понеслось… Тост под горячее (антрекот и фирменные котлеты «папараць-кветка»), тост от друзей, за женщин, разумеется… Кир чувствовал себя счастливым. Все складывалось просто замечательно. Он выполнил намеченный им план, попав в элиту общества, и в скором времени станет жить в своей квартире. Здесь ожидают их годами, а у него все быстро получилось. Он много зарабатывает — на уровне местных генералов. И у него есть верные друзья, которые всегда помогут и подскажут. Они так искренне поздравляют…

Заиграл ансамбль, и парни с девушками встали и отправились на танцевальную площадку перед сценой. Остались Кац с Ботвинником и их супруги, Кир и Сергей. За столом шел вялый разговор. Обсуждали драконовские меры по укреплению дисциплины, которые насаждались новым руководством СССР. Кир крепко выпил, поэтому не удержался:

— Все это ерунда, — сказал, пожав плечами, — нисколько не поможет.

— Почему? — Ботвинник удивился. — По-моему своевременно. Давно пора приструнить разгильдяев.

— А откуда они взялись? — поинтересовался Кир. — Почему на производстве работают ни шатко и ни валко, выпуская брак, сотрудники контор днем ходят в магазины или в кинотеатры?

— Потому что отсутствует дисциплина в их организациях, — сказал Ботвинник, — а руководство распустило подчиненных. Теперь прижмут.

— Политика кнута бывает эффективной ненадолго. Все возвратится на круги своя.

— И что вы предлагаете? — Ботвинник улыбнулся.

— Личную заинтересованность. Работник должен захотеть работать качественно и добиваться результата. Про дисциплину вообще молчу — он сам ее не станет нарушать.

— Как это сделать? — поднял бровь Ботвинник.

— Семен Григорьевич, в нашем ортопедическом отделении есть нарушители дисциплины? Или, скажем, отъявленные бракоделы?

— Нет! — заявил Ботвинник.

— А почему? Да потому что вздумай кто из техников или врачей работать абы как или гулять по магазинам, наплевав на пациентов, как вы с таким немедленно расстанетесь. Я не ошибся?

— Нет.

— В результате разгильдяй потеряет отличную работу и вновь такую не найдет. Придет в другую поликлинику, там спросят: почему уволился? Ну, скажем, он чего-нибудь соврет, но их руководитель перезвонит вам и поинтересуется причиной. Ведь так?

— Само собой, — Ботвинник согласился. — В Минске все руководители отделений друг друга знают, и подводить коллегу, рекомендуя разгильдяя, я не стану.

— Вот именно. Об этом в отделении известно, как и то, что желающих занять их место толпы. Стать ортопедами желают многие.

— Все так и есть, — Ботвинник согласился. — Но это в наших отделениях. В обычных поликлиниках врачей и медсестер нехватка.

— Да потому что платят им копейки, а спрашивают много.

— У государства не хватает денег для больших зарплат.

— Не нужно содержать бездельников, тогда найдутся деньги для тех, кто трудится отлично. Сейчас ведь лодырь и ударник получают одинаково. Ну, типа, мы за равенство. Хреновая идеология. Равенство должно быть в предоставлении возможностей, а вот в зарплате или льготах — никогда. Так, между прочим, записано в руководящих документах партии. От каждого по способностям, а остальное — по труду. Кто не работает — не ест.

— Ну, это слишком радикально, — подключился Кац. — Если ввести такие правила, появятся безработные.

— И что с того? — не согласился Кир. — Поголодают, поживут на улице, и в следующий раз будут держаться за свою работу.

— В социалистическом государстве безработных и бездомных нет, — нахмурился Ботвинник.

— Вот потому и боремся за дисциплину, — Кир усмехнулся. — Да только все без толку. Менять систему нужно! Решительно и радикально.

— Я этого не слышал, Константин, — встревоженно сказал Ботвинник. — И вас прошу не говорить так больше. Здесь, за столом, свои, но, если скажете такое посторонним — те звякнут куда надо. А вам пришьют антисоветчину. Вам надо эти неприятности?

— Молчу! — развел руками Кир…

* * *

Сергей Кострица мрачно напивался — ему все было не по сердцу. И то Маша не пришла с ним в ресторан, а он хотел ее порадовать, и многочисленные славословия в адрес Константина. Все у приятеля легко и просто. Работает в поликлинике — в халате, за столом, а не в замасленной спецовке в цеху под грохот прессов, как Сергей. И получает много больше. За зубы Маша отдала Чернухе четверть гонорара за повесть в «Немане», а эти деньги им бы очень пригодились — живут-то на квартире, хозяйке платят 45 рублей. Они за зубы заплатили по государственным расценкам, но Сергей подозревал, что существенная часть из этих денег перепала Константину. Рвач… Для друга мог бы и бесплатно сделать. Но, главное, что, будучи его моложе, Константин уже вступил в Союз писателей, а вскорости получит и отдельную квартиру. А он с семьей ютится в конуре, снимая крохотную комнату у алкоголички. Срок выхода его повести отдельной книгой уже переносили дважды, несмотря на водку, которую он пил с редактором. Тот только обещает… Теперь сказали: в феврале. Издания книги Кострица алкал как жаждущий воды в пустыне. Тогда все будет: вступление в Союз писателей, отдельная квартира и работа редактором в журнале. Он обо всем уже договорился, немало водки выпив с нужными людьми, и они пообещали.

Если Сергею все давалось тяжело, то Чернухе как будто дьявол ворожил. Едва приятель накропал какую-то фантастическую повестушку, как ее издали. И где? В Москве! И Короткевич дал ему рекомендацию в Союз писателей… Отправив Константина к классику, Сергей надеялся, что тот не станет разговаривать с выскочкой, но вышло все наоборот. Да что ж это такое!..

Когда какой-то важный стоматолог предоставил Сергею слово, он буркнул, что очень рад за друга, с которым познакомился в Литинституте, желает ему счастья, после чего забросил в рот коньяк из рюмки. Его невнятный тост не вызвал за столом недоумения — ну, не оратор человек. Зато талантливый писатель, как сообщил гостям Чернуха. Несмотря на выпитое, Сергей внимательно прослушал спор Константина с врачами-ортопедами и изумился смелости приятеля. И ведь нисколько не боится говорить такое, выскочка!..

С танцплощадки вернулись девушки с парнями, банкет продолжился, и очень скоро Сергей увидел, как в глазах двоится. Ему, пожалуй, хватит. Улучив момент, он встал из-за стола и потихоньку удалился — ему пора домой. Одевшись в гардеробе, Кострица выбрался наружу и побрел по тротуару. Его пошатывало, вечерний город расплывался перед взором, но это не пугало — не раз он возвращался к Маше в подобном состоянии после посиделок с редактором или писателями. Она хоть ругалась, но относилась с пониманием: так мир вокруг устроен. Не выпьешь с нужным человеком — ничего и не добьешься.

Внезапно пусть Сергею преградили двое в милицейской форме.

— Сержант Петкевич, — представился один. — Ваши документы, гражданин!

— Не-ету, — заплетающим языком проговорил Сергей.

— Вы пили?

— На-а ба-анкете в ре-есторане. Друг при-игласил.

— В нетрезвом виде в общественном месте шататься гражданам запрещено. Мы вас доставим в вытрезвитель.

— Да ка-ак вы сме-ете! — Кострица возмутился. — Я пи-исатель!

— Вы член Союза? Есть удостоверение?[2] — спросил Петкевич.

— По-ока что не всту-упил. Но это бу-удет скоро.

— После того как вступите, тогда и станете писателем, — сказал Петкевич. — Пока же просто гражданин. Валера, взяли!

Милиционеры подхватили нарушителя под руки и отвели к «уазику», стоявшему у тротуара, где запихнули в отсек без окон, так называемый «собачник». Сергей не помнил, как его доставили в какое-то помещение, где для начала он был осмотрен фельдшером, после чего в журнал со слов задержанного вписали его данные. Затем Сергея отвели в уставленную койками большую комнату и велели отдыхать. Он кое-как разделся, хотя носки стащить не смог — так и заснул в них, укрывшись одеялом.

Проснулся он от чьих-то голосов. Неподалеку разговаривали двое.

— Культурно тут у них, — делился впечатлением один. — На койках чистое белье и одеяла шерстяные.

— За культуру эту ты хорошо заплатишь, — сообщил второй. — Пятерка за обслуживание в вытрезвителе и 10 рублей штрафа за появление в общественном месте в нетрезвом виде.[3] И на работу сообщат. Лишишься премии, тринадцатой зарплаты.

— Что, правда? — первый не поверил.

— Еще какая! Я тут не в первый раз…

Кострица сразу вспомнил вчерашний вечер и едва не застонал. Не повезло ему. Беда… И все из-за Чернухи! Устроил, сволочь, свой банкет, из-за чего Сергей и пострадал. Скотина…

Тем временем в комнате, где отдыхали пьяницы, вспыхнула вторая лампочка под потолком, добавив света. У входа встал сержант милиции.

— Вставайте, граждане! — объявил он громко. — Одевайтесь и по одному идем к дежурному. Там вручат вам квитанции на плату за пребывание в вытрезвителе и штраф.

Пришлось вставать и одеваться, пристраиваться в очередь, тянувшуюся в коридоре к кабинету дежурного офицера. Как рассмотрел Сергей, его товарищи по несчастью не выглядели опустившимися алкоголиками. Одеты хорошо, а лица, хоть и помятые с похмелья, но пропитыми не смотрятся.[4] Из кабинета мужчины выходили с квитанцией в руках и шли с ней в кассу учреждения. За пребывание в вытрезвители взимали плату прямо в этих стенах — ну, с тех, кто не пропился до последнего рубля.

Если бы начинающий писатель прислушивался к телефонному разговору в дежурке, то наверняка догадался бы, что неприятности этим не исчерпываются.

— Иван Михайлович! Задержан тип из интересующей вас категории. Да, документов нет, но личность проверили по адресной справке. Понял, задержу насколько надо. Надеюсь, ко мне больше нет претензий? Спасибо.

Милиционер с облегчением положил телефонную трубку, снял фуражку и вытер лоб. Служить стало трудно…

С приходом на должность Генерального секретаря ЦК КПСС Андропова, до этого возглавлявшего Комитет госбезопасности, комитетчикам предписывалось каленым железом выжигать все негативные явления в милиции, которых накопилось много. Опера КГБ ловили «коллег» из параллельного ведомства на мелком компромате и заставляли трудиться информаторами, не оформляя их как официальную агентуру — сотрудник госбезопасности, даже внештатный, должен быть кристально чист, чего никак не скажешь о бывшем участковом, попавшемся на пьянстве и переведенном в заместители помощника дежурного по медвытрезвителю.

Поэтому Сергей квитанции не получил. Хмурый старлей сказал расстроенному литератору:

— Обождите. С вами побеседуют.

Кострица удивился, но не посмел протестовать. Сидеть в коридоре пришлось около часа, потом сержант провел его в отдельный кабинет. Там за столом сидел мужчина в штатском, лет тридцати пяти, с невыразительным лицом.

— Здравствуйте, — сказал Сергей. — Моя фамилия Кострица.

— Присаживайтесь, гражданин, — мужчина указал на стул, дождался, пока Сергей устроится на нем, после чего продолжил. — Меня зовут Иван Михайлович, я оперуполномоченный Управления КГБ по городу Минску и Минской области. Хотел бы с вами побеседовать. Не возражаете?

— Нет, — сказал Кострица. Куда уж возражать…

— Милиционерам, задержавших вас на улице, говорили, что вы писатель. Это правда?

— В Союз писателей пока что не вступил, — сказал Сергей, — но собираюсь. В феврале в издательстве «Мастацкая литаратура» выходит моя книга. В прошлом году в журнале «Неман» опубликовали мою повесть.

— Приятно познакомиться с талантом, — кивнул Иван Михайлович. — Жаль только, что при таких печальных обстоятельствах. Ну, что ж вы так неосторожно повели себя, Сергей Степанович? Напились, угодили в вытрезвитель. Теперь вас оштрафуют, направят сообщение на работу. Лишитесь премии, тринадцатой зарплаты. Вы коммунист?

— Член партии, — кивнул Кострица.

В КПСС Сергей вступил без затруднений — туда рабочих зазывали. Не пьяница, работаешь старательно — подходишь в коммунисты. Но работяги в партию не рвались — зачем им? Платить ей взносы — до трех процентов от заплаты,[5] еще нагрузят поручением. В КПСС стремились ИТР,[6] поскольку беспартийному карьера не светила. Но на заводах соблюдали квоту: три члена партии из рабочих на одного из ИТР, поэтому нередко сами инженеры уговаривали станочников и слесарей вступить в передовой отряд социалистического общества. Сергей же рассудил, что членство в партии ему поможет в будущей писательской карьере, поэтому стал коммунистом.

— Исключат из КПСС, — «обрадовал» Иван Михайлович. — Такой проступок коммуниста позорит партию. Как представляется, с вступлением в Союз писателей проблема тоже будет. Не исключено, что и с издательством –им не нужны такие авторы.

— И что же делать? — пригорюнился Кострица. Картина, нарисованная кагэбистом, рвала душу. Все планы рушились, а то, к чему он так стремился, уплывало в заоблачную даль.

— Мы можем вам помочь, — сказал Иван Михайлович. — Не будет сообщения из вытрезвителя и штрафа — тоже. И в партии останетесь. Поскольку за вами других серьезных нарушений не замечено, готов поверить, что вы наш человек и заслуживаете шанса исправить положение.

— Конечно! — с готовностью подтвердил Сергей, догадываясь, куда клонит опер.

— В Союзе писателей БССР, по нашим сведениям, царит нездоровая атмосфера. Некоторые литераторы, считающие себя белорусскими патриотами, а на самом деле — обыкновенные националисты, притесняют русскоязычных, сеют межнациональную вражду. Знаете, кто у них самый культовый поэт из умерших?

— Янка Купала? Максим Богданович?

— Нет. Владимир Сырокомля, написавший: «Лягчэй будзе сэрцу, як згінець маскаль»[7]. Вы как коммунист понимаете, что мириться с подобным абсолютно невозможно?

На секунду зажмурившись, Кострица принял решение. Далось оно ему легко.

— Согласен на сотрудничество. Все, что в моих силах. Не только ради вашей помощи в связи вот этим, — он глазами указал на стены милицейского учреждения, куда попал по собственной дурости. И добавил в голос пафоса: — А как советский человек и патриот.

— Прекрасно! Вижу, что не ошибся в вас, — кивнул Иван Михайлович. — Мы оформим с документы о привлечении вас к работе КГБ в качестве нештатного сотрудника. Как только вступите в Союз писателей, жду от вас подробную информацию.

Тут у Сергея словно прорвало какую-то внутреннюю плотину. Быть стукачом у «конторы» считалось не слишком благородным делом, но раз уж Рубикон прошел, терять-то нечего.

— Я уже сейчас готов кое-что сообщить, наверняка вас интересующее.

Он рассказал о разговоре в ресторане, приписав Чернухе часть слов, которых тот не говорил. Мол, порочил меры партии по укреплению дисциплины, заявляя, что это ерунда и делу не поможет, поскольку проводимая КПСС политика неправильная в корне. Пример нужно брать с капиталистических государств. Пусть будут в СССР бездомные и безработные — так даже лучше, поскольку остальные станут держаться за работу.

Солгав о «патриотических» причинах настучать, Сергей больше всего желал, чтобы комитетчик не передумал и выполнил обещание, поэтому буквально пел. В конце концов, из-за Чернухи случилась неприятность с ним. Пускай и он получит, выскочка! Тем более, что, как заверил комитетчик, Чернуха не узнает, кто сообщил о разговоре за столом. Инкогнито агента не раскроют. Распалившись, Сергей поведал и о махинациях Чернухи на работе. Он исполняет левые заказы, изготавливая зубы пациентам не из очереди, а денежки кладет себе в карман.

— Напишите нам об этом, — сказал Иван Михайлович и протянул ему листки бумаги…

* * *

Начальник отдела достал из папки рапорт подчиненного и положил его перед собой. Прочитал, затем взглянул на капитана, сидевшего перед ним на стуле.

— Хорошая работа, Иван Михайлович, — промолвил одобрительно. — Завербовали ценного агента, который сходу дал нужную информацию. Как удалось?

— Работаю с вытрезвителями, — пожал плечами капитан. — В каждом на крючке имеются дежурные офицеры. Среди клиентов этих учреждений нередко попадаются довольно интересные фигуры. Мне позвонил один из милиционеров, я съездил к ним и побеседовал с задержанным. Все подтвердилось: он действительно писатель, хотя не член Союза, но собирается туда вступить в ближайшем времени. А остальное просто. Стандартная вербовка на компромате.

— Писательская сфера интересна, — кивнул начальник управления. — Там недовольных много, хотя, казалось бы, чего им не хватает? Такие льготы… Ладно, как предлагаете реализовать материал на этого Чернуху?

— На 67-ю[8] он наговорил.

— Исключено, Иван Михайлович. Раскроете агента.

— Там были и другие свидетели разговора. Начну прессовать их по одному, ссылаясь на якобы подслушанное официантами, и с ними заодно — Кострицу. Пусть тоже подтвердит, но последним — на очной ставке с зубными врачами.

— Два стоматолога-еврея с женами? Забудьте. Я знаю эту публику: они заявят, что ничего не помнят, поскольку крепко выпили. Остается единственный свидетель — наш агент. Чернуха нам заявит, что у него сложились неприязненные отношения с приятелем, и тот его оговорил. Не забывайте: фигурант — писатель, процесс над ним не скроешь от общественности и западных «голосов», и шуму будет много. Я многократно вас предупреждал: в ЦК КПБ гордятся, что в БССР нет диссидентов. Нет, если бы мы раскопали настоящий антисоветский заговор, другое дело. Но 67-я на основании единственного доноса… Несерьезно. Иначе в «американке» давно уже сидели бы и Быков, и Короткевич, и Бородулин. А с ними за компанию — и сам Скурко, который Максим Танк.

— Но оставить без последствий выходку Чернухи мы тоже не имеем права.

— Совершенно, верно, Иван Михайлович. Но действуйте тоньше. Как явствует из сообщения агента, Чернуха изготовил зубной протез его супруге, получив за это 500 рублей. Однако! По мелочи мальчик не работает. Вот за это и нужно зацепиться. Скормите его ОБХСС. А то они сидят, не зная, откуда накопать дела для их отчетности. И тут такой подарок от Комитета. Если Чернуха украл материалы для зубов, налицо растрата государственного имущества, вверенного фигуранту, с целью наживы, статья 91-я, особо любимая меньшими братьями по разуму из ОБХСС. Если докажут повторность, а нет сомнений, что это не единственный эпизод, а золотой протез или металлокерамический, не суть, все это встанет фигуранту в семь лет лишения свободы.

— Спасибо за подсказку. Тут даже если нет хищения, и фигурант брал материалы для левака на черном рынке, то взял с Кострицы денег больше. Как минимум, это спекуляция.

— Согласен. Проследите, чтоб в официальных бумагах не осталось никаких следов вмешательства с нашей стороны. Как только Чернуха по суду получит срок, я вас представлю к поощрению. Это не только антисоветская агитация и спекуляция. Частное предпринимательство подрывает саму основу социалистической экономики, внося к нам нездоровый дух капитализма. Мы боремся за сохранение советского государства в целом, а не против какого-то зубного техника с длинным языком. И делаем это совершенно незаметно для враждебных сил.

— Все исполню, — ответил капитан, догадавшись, что начальник цитирует строки еще ненаписанного приказа о награде.

[1] Цветок папоротника.

[2] Членов Союза писателей в нетрезвом виде милиция не задерживала, могла даже подвезти домой. Такая была установка от партийных органов.

[3] С 1985 года штраф за пребывание в нетрезвом виде в общественном месте в СССР был увеличен и составил от 20 до 30 рублей.

[4] В плановом хозяйстве СССР вытрезвителям тоже доводился план, поэтому милиционеры собирали с улиц главным образом приличных граждан, поскольку бомж услуги не оплатит, и у вытрезвителя появится проблема.

[5] Членские взносы в КПСС в зависимости от зарплаты коммуниста составляли от 1,5 до 3 %.

[6] ИТР — инженерно-технические работники.

[7] Легче будет сердцу, как сгинет москаль (бел). Из стихотворения «Добрыя весці».

[8] Статья 67 УК БССР 1960 года: Антисоветская агитация и пропаганда.

Глава 15

15.

Кир возвращался из столовой, когда вдруг в голове заговорил системник: «Внимание! Опасность! У поликлиники вас ждут милиционеры».

«Меня?» — Кир удивился.

«Вас, медик-инженер второго ранга. Пока вы насыщались, дрон патрулировал над местностью, оценивая безопасность вашего пути, и обратил внимание на автомобиль у поликлиники, в котором находилось двое, которые кого-то ожидали. Мне показалось это подозрительным, я приказал сканировать их разговор. И выяснилось, что эти двое — сотрудники милиции и ожидают вас. Собрались обыскать ваш стол и шкафчик в гардеробе для обнаружения неучтенных материалов, используемых для изготовления зубных протезов, и еще — уже готовых. Они считают, что найдут их, что послужит основанием для привлечения вас к ответственности за частное предпринимательство, возможно, спекуляцию. Они не рассчитали время — приехали в обеденный перерыв и ожидают, пока вернетесь вы и прочие зубные техники. Из числа последних назначат понятых. Вас могут посадить в тюрьму. Мне провести атаку?»

«Ни в коем случае! Наблюдай за ними. Предупреди, если направятся к технической или за мной».

«Вас понял, медик-инженер».

Не доходя до поликлиники, Кир повернул направо и по тропинке, протоптанной в снегу, прошел к проезду. Стоявшую у входа «волгу» он разглядел издалека. На вид обычная машина, цвет белый, а за стеклами просматриваются двое, но кто они не различить. С беззаботным видом Кир вышел на проезд, направившись к кинотеатру. За поликлиникой, когда его не видели из «волги», скользнул в проход и обогнул ее, пробравшись к задней стороне строения. Здесь был служебный вход, которым пользовались санитарки, поскольку тут же, на огороженной площадке, стояли мусорные баки. Ну, не таскать же мусор через вестибюль мимо гардероба и регистратуры, где собираются пациенты!

Дверь оказалось незакрытой, как и обычно в это время, Кир проскользнул в нее и зашагал к технической. Она не пустовала: за столами кое-где сидели техники, носившие с собой обеды на работу — в столовую ходили далеко не все. Сейчас в технической жевали и пили чай из кружек, беседуя между собой. На Кира даже не взглянули, вот и отлично. Подойдя к столу, за которым он работал, Кир сел на корточки и отпер дверцу правой тумбочки. Здесь у него лежали «левые» материалы. Приученный к аккуратности в прошлой жизни, он их хранил отдельно, чтобы не путать с теми, которые выдавала старший техник. Кир взял матерчатую сумку, лежавшую здесь же, и побросал в нее банки с порошком для керамических протезов, коробки с гильзами и гарнитуры с готовыми зубами из пластмассы — все, что приобрел за собственные деньги. Набралось немало, но в сумку поместилось. Протезов левых нет, недавно сдал Ионычу последний. Он запер дверцу, встал и вышел с сумкой из технической, опять-таки не обратив внимания присутствующих. Ну, мало ли, что вынес в сумке человек! Вот если бы принес, тогда б заинтересовались. Пройдя через служебный ход, Кир бросил сумку в почти что полный бак и загреб ее обломками от гипса — как видно санитарка недавно выносила мусор. Внезапно вспомнив, вызвал дрон. Рискуя быть замеченным, забросил в него сберегательную книжку, которую носил с собой. Вернувшись в поликлинику, Кир вымыл руки в туалете, переоделся в гардеробе, где оставил куртку с шапкой и надел халат. После чего направился в техническую. Там было многолюдно: коллеги, возвратившись из столовой, а кое-кто — из магазина, рассаживались за столами. Кир тоже сел и начал ждать. Сейчас закончится обеденный перерыв…

Дверь в комнату распахнулась, в технической возникли двое незнакомцев в сопровождении встревоженной Людмилы Станиславовны. Мужчины были штатском — один лет сорока, высокий, плотный, второй поменьше ростом, худощавый, и явно помоложе.

— Коллеги! — сказала старший техник. — Прошу внимания. К нам прибыли товарищи из милиции. Зачем, сейчас объявят.

— Начальник отделения БХСС Ленинского РОВД майор Пальчевский, — представился нежданный гость годами старше. Затем кивнул на молодого: — Оперуполномоченный БХСС лейтенант Яскевич.

В технический все замерли: такой визит добром не кончится — носы в пушку у всех. Ходили между ними разговоры об обыске в технической в одной из поликлиник Минска. Бэхэссесники там все перевернули и даже отрывали плинтусы — искали золото, но ничего не обнаружили. Одна из техников сообразила: услышав про милицию, схватила из кюветы еще горячие протезы («левые», конечно), после чего забросила их в сливной бачок над унитазом. У них в технической был туалет с бачком под потолком, а техник оказалась женщиной высокой, так что достала, встав на унитаз. В бачок милиция не заглянула — не догадалась, что там можно что-то спрятать. Протезы повредились, часть помялась, на некоторых треснула пластмассовая облицовка, но это ерунда — легко исправить. Вот если б их нашли… Протезы были золотые, так что присели б техники надолго.

— Кто из вас Чернуха Константин Васильевич? — спросил майор.

— Я, — поднял руку Кир.

Милиционеры со старшим техником направились к нему.

— Есть документ, удостоверяющий вашу личность? — спросил Пальчевский.

Кир вытащил из кармана паспорт и протянул майору. Бэхэссесник рассмотрел его и спрятал в свой карман.

— Есть сведения, что занимаетесь нелегальным изготовлением зубных протезов гражданам, не состоящих в очереди, — продолжал Пальчевский. — Предлагаю вам сознаться. Следствием зачтется, как и судом.

— Меня оклеветали, — пожал плечами Кир. — Ничего такого нет.

— Ну, что ж, — майор пожал плечами и достал из папки листок бумаги. — Ознакомьтесь! Постановление о производстве обыска по месту работы и по месту жительства, санкционированное прокурором.

Кир пробежал глазами текст — все правильно, есть подпись и печать.

— Пока не поздно, предлагаю добровольно выдать незаконные протезы и материалы для их изготовления: драгоценные металлы, порошки и гильзы.

— Такого не имею.

— Тогда займемся обыском, — сказал майор. — Понадобятся понятые. Вот вы, — он указал на Макса, — и вы, гражданка. Яскевич, запиши их данные для протокола.

Когда формальности закончились, начался обыск. Производил его Яскевич, Пальчевский только наблюдал. Работал лейтенант умело, и в ходе обыска достал фонарик, которым подсветил столешницу снизу — вдруг что приклеили. Обнаруженные материалы и протезы оперуполномоченный выкладывал на стол. Закончил скоро — предметов оказалось мало.

— Что это, объясните? — спросил Пальчевский, указав на стол.

— Протезы для очередников и материалы, чтоб их сделать, — ответил Кир.

— Кто это может подтвердить?

— Людмила Станиславовна.

— Подтверждаю, — сказала старший техник. — Вот, видите, конверты. На каждом есть фамилия пациента, их можно сверить с записью в регистратуре. Выданные техникам материалы записываю тоже. Имеется журнал.

— Принесите! — велел майор. — Яскевич — ты возьми журнал в регистратуре.

Проверка заняла почти что час. Не удовлетворившись записями в журналах, майор пересчитал все гильзы для протезов, велел, чтоб принесли весы и взвесили порошок для керамических протезов. Но все совпало. На лице Пальчевского читалось удивление, смешанное с разочарованием.

— Убедились, что я не вру? — поинтересовался Кир.

— Не торопитесь, — сказал ему майор. — Мы не закончили. Идемте в гардероб, покажете свой шкафчик. Понятые, вы с нами!

И шкафчике ничего крамольного не обнаружили.

— Куда выбрасываете мусор? — спросил майор Людмилу Станиславовну, которая от них не отставала.

— Мы — в урны, а санитарки позже — в бак.

— Показывайте!

Обэхэссесники заглянули в урны, затем — и в бак. Копаться в гипсовых обломках все ж не стали — побрезговали. Кир похвалил себя, что не погнушался засыпать ими сумку — иначе бы не отвертелся. Приметной была сумочка, в технической ее бы опознали.

— Осталось место жительства, — сказал майор и посмотрел на Кира: — Ведите в общежитие.

— Я там прописан, но проживаю у знакомых, — покрутил он головой. — Они уехали в заграничную командировку и попросили за квартирой присмотреть.

— Где это?

— Тут неподалеку, буквально рядом с вашим РОВД.

— Поехали!

— Понятых отпустим? — спросил Яскевич у майора.

— Раз неподалеку, то не стоит, — ответил тот. — Пока других найдем… Ведь будний день, и люди на работе. Подпишут общий протокол. Надеюсь, граждане не возражают?

Те, может быть, хотели возразить, но побоялись. Оделись, загрузились в «волгу» и поехали. Людмилу Станиславовну не взяли, она и не просилась. Пальчевский лично вел автомобиль. Припарковался у подъезда, указанного Киром, и поднялись по лестнице к квартире. Там обыск вновь не затянулся — проверили шкафы, одежду в них и шкафчики на кухне. Произвели и личный обыск Кира. Яскевич заглянул в сливной бачок на унитазе, но ничего нигде не обнаружили.

— Что в этой комнате? — спросил майор, толкнувшись в запертую дверь зала.

— Знакомые оставили здесь вещи, а дверь закрыли, — ответил Кир. — У меня нет от нее ключей.

— Придется взламывать замок.

— Ломайте! — разозлился Кир. — Но укажите это в протоколе, чтобы потом, когда вдруг что-то пропадет, ко мне претензий не было. Пусть обращаются в ОБХСС.

Майор набычился, но тут помог Яскевич.

— Разрешите я проверю? — спросил Пальчевского и, получив кивок, достал свой небольшой фонарик. Включил его, прилег на пол и посветил им в щель под дверью. — Пыль на полу, — сказал поднявшись. — Слой толстый, ровный и никем не тронутый. Сюда не заходили много месяцев.

— Ладно, — сморщился майор. — Займемся протоколом.

Его составили на кухне. Кир прочитал его и подписал, а вместе с ним и понятые. Майор их отпустил, а Киру заявил:

— Поедете с нами в РОВД.

— Зачем? — он удивился. — Ведь ничего не обнаружили.

— Там скажем. Мы с вами не закончили.

Ну, делать нечего — поехали. В РОВД Кира сдали под присмотр дежурному, а тот определил задержанного в так называемый «обезьянник» — помещение, отгороженное решеткой от потолка от пола. Перед этим Кира обыскали, забрав все вещи, оставив только носовой платок. Изъятое вписали в протокол. Кир не возмущался — глупо, к тому ж был занят. Дрон, сев на дерево, напротив кабинета начальника отделения БХСС, транслировал звучавшие там разговоры, а это было интересно. Пальчевский, отпустив Яскевича, снял трубку телефона и набрал на диске номер. Порядок цифр дрон зафиксировал и сообщил задержанному.

— Иван Михайлович, — говорил начальник отделения, — Пальчевский беспокоит. Провели мы обыск у Чернухи и ничего не обнаружили — как в поликлинике, так и по месту проживания. Нет ни одной зацепки.

— Смотрели хорошо? — спросил невидимый собеседник.

— Да, все прощупали, не сомневайтесь. Мой опер — ас в подобных делах: такое находил, причем, в местах, где не подумаешь искать. Чернуха чистый. Возможно, что его предупредили о предстоящем обыске, но кто? Ручаюсь за своих, к тому же никому не говорил об операции и даже оперу сказал в машине, когда поехали в поликлинику. У нас не протекло.

— У нас тем более, — ответил собеседник.

— Тогда в чем дело? Чернуха не похож на деловара — при обыске совсем не волновался. Живет довольно скромно — мы не нашли ни денег, ни драгоценностей, ни дорогих вещей. Нет телевизора, магнитофона, даже транзистора, что для пацана довольно странно. Сберкнижки тоже нет.

— Возможно, деньги пропивает.

— Не похоже. В квартире прибрано, пустых бутылок мы не видели, хотя он нас не ждал. Есть пара полных с коньяком, но они не тронуты. Скорей всего, что подношения от пациентов, но за такое не зацепишься. Одежда у него хорошая, но не сказать, чтоб очень дорогая — вполне бы мог купить и на зарплату. Сам Чернуха утверждает: его оклеветали, что вполне возможно. Я задержал его на три часа, но по истечении их придется отпустить, поскольку нет оснований отправить в ИВС на трое суток. Мне нужно прокурору сообщить о задержании, а что я напишу? Голяк!

— Не торопитесь отпускать, Вилор Владленович, — заволновался собеседник. — Я к вам сейчас приеду. Поговорим без телефона.

Оставалось ждать — похоже, скоро разъяснится, с чего им вдруг заинтересовался ОБХСС. В «обезьяннике» помимо Кира сидели двое пьяных хулиганов с разбитыми физиономиями, они бухтели, что-то выясняя, и грязно матерились. Кир морщился, но не встревал — да ну их, алкоголиков! — и думал о своем. Его, конечно, кто-то сдал — материалы и протезы искали только у него. Доносчик из ортопедического отделения? Сомнительно. Ему завидуют, но не до такой же степени, чтоб навести на техника милицию. В халтуре все замазаны без исключения. Проговорился кто-нибудь из пациентов? Возможно, но почему Пальчевский промолчал о нем? Такое впечатление, что майору приказали наехать на Чернуху. Но кто?

Загадка разъяснилась скоро. В дежурку РОВД зашел мужчина лет тридцати пяти на вид, одетый в штатское (Кир видел это сквозь решетку, отделявшую их камеру от помещения, где за столом сидел дежурный офицер) и предъявил дежурному раскрытое удостоверение. Тот рассмотрел его и встал.

— Вас слушаю, товарищ капитан!

— К Пальчевскому, — сказал вошедший. — Он у себя?

— Так точно!

«А капитан не из милиции, — подумал Кир. — Перед Пальчевским так дежурный не тянулся. Из Комитета, что ли?»

Тем временем незнакомец добрался к кабинету начальника ОБХСС, и дрон стал транслировать их разговор.

— Какие затруднения, Вилор Владленович?

— Как говорил по телефону, при обыске у фигуранта ничего не обнаружили, — отвечал Пальчевский. — Нет оснований к задержанию на трое суток.

— Будут, — пообещал таинственный капитан. — Есть у меня свидетель, который подтвердит железную улику. Чернуха сделал для его жены металлокерамический протез на 24 зуба, за что взял с женщины 500 рублей. Понятно, положил себе в карман.

Кир на мгновение застыл. Благодаря импланту он прекрасно помнил все свои работы — халтурные и для очередников. 24 единицы он поставил только Маше, жене Сергея, но денег взял с нее за 20 — они же не чужие люди. Считай, что подарил им сотню. Выходит, так его отблагодарили? Эх, жизнь прожил, а разбираться в людях так не научился…

— Но почему вы сразу не сказали о свидетеле? — спросил Пальчевский. — Мне было б проще разговаривать с Чернухой.

— Свидетель — мой осведомитель, и не хотелось раскрывать его инкогнито, — продолжил капитан. — Вам, думаю, не надо сообщать о правилах работы с агентурой. Но раз пошла такая пьянка — откроем его имя. Чернуху нужно посадить, поскольку он преступник. Желательно надолго. Болтает много. Поэтому задерживайте смело — свидетель будет. Ломайте пацана, вы это хорошо умеете.

«А сами почему не захотели? — поморщился Пальчевский мысленно. — К Чернухе есть претензии у Комитета — козе понятно, но разбираться с ним спихнули на милицию. Нет „палка“[1] нам не помешает, но зачем так сложно?» Но спорить с комитетчиком — себе дороже, поэтому майор кивнул:

— Займусь, Иван Михайлович.

— Удачи!

За комитетчиком закрылась дверь, и в голове у Кира заговорил системник:

«Этот служитель из политической полиции опасен. Прикажете ликвидировать?»

«Нет, только вывести из строя, — после секундной паузы ответил Кир. — Надолго, но не убивать».

«Вас понял!» — сообщил системник.

Тем временем капитан прошел мимо дежурного, который, увидев комитетчика, опять поднялся. Не глядя в его сторону, Иван Михайлович выбрался наружу к бетонному крыльцу. Шел снег, и он припорошил ступеньки. Спускаться следовало осторожно, поскольку у ботинок капитана подошва была кожаной, которая, как всем известно, скользит по снегу. Но раздосадованный разговором с чрезмерно осторожным начальником ОБХСС, Иван Михайлович забыл об этом. Ступил на верхнюю ступеньку, поскользнулся, взмахнул рукой, чтоб удержаться, и у него бы это получилось, но тут его как будто подтолкнули в спину, и капитан скатился вниз, ломая руки, ноги, а напоследок приложился головой к холодному бетону, после чего застыл недвижимо.

Свидетелем его падения стал экипаж из ППС[2] — его УАЗ как раз подъехал к РОВД. Милиционеры выскочили из салона и подбежали к капитану. Увидев, что он жив, но без сознания и сильно поломался, позвонили по «03». Приехавшая «скорая» забрала капитана и увезла его под вой сирены. Пока его грузили в «рафик», наружу высыпали считай, что все, кто находился в РОВД, и в том числе — майор Пальчевский. Новость, что на ступеньках их крыльца разбился капитан из КГБ, мгновенно стала всем известна. Начальство выглядело мрачным — их обязательно накажут за такое. Пусть комитетчик просто поскользнулся, но проверяющие спросят: почему ступеньки не очистили от снега и не посыпали песком? Кто виноват? Представьте список!

Был недоволен и Пальчевский. Конечно, он не при делах и не отвечает за ступеньки, но было очевидно, что со свидетелем преступной деятельности фигуранта образовалась полная засада. Комитетчик поправится не скоро, если вообще не двинет коней, а без него Чернуху не прижать. Майор не долго колебался: идет он на хер этот капитан с его претензиями к технику! Пусть сами разбираются. Ведь парень не простой — писатель, член Союза. Они же грамотные, суки! Нажалуется — и огребешь по полной.

Зайдя в дежурку, он сказал взъерошенному офицеру:

— Чернуху отпускай. Давай, где расписаться…

* * *

В тот вечер Кир напился — впервые в одиночку как пробудился в этом теле. Достал из шкафчика бутылку коньяка, стакан, нарезал колбасы и хлеба (другой закуски в доме не имелось) и начал наливаться. На душе было погано. Все планы рухнули. Не стать ему элитой в местном обществе, не жить красиво и богато. Милиция не отстанет. Сегодня он отбился, но это ненадолго. Поправится комитетчик, Сергей даст показания, притащат Машу в суд — и Кир поедет по этапу. Для местной власти он преступник, хотя не сделал ничего плохого — такие здесь законы. Дрон и системник не помогут — они не справятся с машиной власти, и та его спокойно перемелет. Он на чужой планете, и, по сути, беззащитен. И что же делать? Кир пил, закусывал и думал. Внезапно в голове мелькнула мысль. Бывает, что в сражении приходится отступить, отдав врагу позиции, которые давно готовил. Обидно, но лучше отойти, чем упереться и погибнуть.

Назавтра Кир явился на работу и был немедленно препровожден к Ботвиннику.

— Как там с БХСС? — спросил заведующий отделением.

— Отпустили, — пожал плечами Кир.

— С подпиской о невыезде?

— Нет, просто так. Ведь ничего же не нашли.

— И как вам удалось?

— Меня предупредили, и я выбросил улики.

— Понятно, — Семен Григорьевич задумался. — Но почему у вас искали?

— Один из пациентов проболтался. Там керамический протез.

— Хреново, — сморщился Ботвинник. — Он даст свидетельские показания. Не отстанут.

— Следователь заболел — серьезно и надолго. Поэтому и отпустили.

— Но он поправится… — Ботвинник вновь задумался. — Послушайте совета, Константин. Вам нужно скрыться и, желательно, скорее. Искать не будут — вы ведь не убийца и не грабитель. Ну, есть у БХСС один свидетель, но этого недостаточно, чтоб осудить. Вы скажете: да, делал ему зубы из керамического порошка, который приготовил для себя. Купил его в Литве. Но человек так попросил, что я пошел ему навстречу. Ведь это ваш знакомый?

— И даже друг, — ответил Кир, вздохнув. Был другом…

— Хм… Тогда тем более. Скажете, что денег я с него не брал, и не понимаю, почему он говорит обратное. Грамотный адвокат развалит это дело мигом. К тому же вы писатель, хорошая характеристика с работы… В милиции это понимают, в БХСС работают не дураки. Нет человека, нет и дела. А через год они о вас забудут. Что скажете?

— Меня уволят, не заставив отрабатывать?

— Не сомневайтесь — главный врач пойдет навстречу. Ей тоже неприятно, что к работнику пришла милиция. Я с ней поговорю.

— Тогда я в отдел кадров.

— Не спешите, Константин. Успеете уволиться. У меня хорошие знакомые в России и на Украине. Вы техник замечательный, с моей рекомендацией устроитесь прекрасно.

— Я не хочу работать техником.

— Куда же вы поедете?

— Куда-нибудь в деревню и буду жить там на природе. Как Лев Толстой ходить по лугу босиком и писать романы.

— Вы серьезно?

— Ну, я не Лев Толстой, но все-таки писатель, — Кир улыбнулся. — К слову, гонорары у писателей не меньше заработков техников. Давно мечтал отдаться творчеству.

— Как знаете… — Ботвинник похоже, что обиделся, но Киру было наплевать. Циничный деловар! Ведь есть знакомые в милиции, но он не почесался, чтобы помочь работнику отделения, а просто выкинул паршивую овцу из стада. А говорил, что им гордится…

Уволили Кира в тот же день. Он сдал Людмиле Станиславовне конверты с недоделанной работой, полученные от нее материалы и инструменты. Вопросов не последовало — все принимала молча. Из техников никто не посочувствовал коллеге — посматривали, но не заговаривали. Лишь Макс, поймав приятеля в коридоре, поинтересовался, остался ли у Кира порошок для керамических протезов.

— Все выбросил, — ответил Кир.

— И много было?

— На три десятка единиц.

— Блядь! — Макс выругался. — Я у тебя купил бы.

— Но ты же видел, как милиция искала, — пожал плечами Кир. — Нашли бы — посадили. Ну на хрен это удовольствие.

— Не повезло, — вздохнул Максим. — Ведь кто-то заложил. Не знаешь, кто? Из наших?

— Нет, — ответил Кир, — один из пациентов. Работайте спокойно.

Назавтра ему выдали расчет и трудовую книжку. Кир заглянул в сберкассу и снял со счета деньги — все, сколько было. Наличных столько не нашлось, часть денег Кир взял облигациями трехпроцентного займа. Их можно сдать по номиналу в любой сберкассе, по сути, те же деньги. Собрал все вещи — на удивление их набралось немало. Чемодан, две сумки… Тяжелые. Кир обзавелся пишущей машинкой — наткнулся на нее в универмаге. Компактный Unis, мэйд ин Югославия, красивый и удобный агрегат. Отдал 230 рублей и ничуть не пожалел — работать просто удовольствие. Писать рукой его задрало.

Подумав, Кир заказал такси по телефону, сказав диспетчеру, что ехать нужно за город за сотню с лишним километров. Та стала было говорить, что это невозможно, спрос на такси огромный даже в городе, но Кир добавил:

— Водителя не обижу, два счетчика.

— Ожидайте, — ответила диспетчер.

Такси приехало к обеду. Водитель уточнил маршрут и почесал в затылке:

— Там хоть нормальная дорога? Доедем до деревни? Не сядем в снег? У меня не вездеход, а «волга».

— Доедем, — успокоил Кир. — Там автобус ходит, поэтому дороги чистят. Два счетчика.

— Поехали! — кивнул водитель и взял одну из сумок.

По Партизанскому проспекту машина выбралась на Могилевское шоссе и покатила к Червеню. После него — Березино, а за райцентром повернут направо у Погоста. Дорогой Кир молчал, катая в голове непрошенные мысли. Отстанет от него БХСС или объявит в розыск? Не затаит ли злобу капитан из КГБ? Пока Кир наливался коньяком, дрон полетел к госпиталю и уточнил диагноз пациента. Три перелома, один из них открытый со смещением обломков. Закрытая ЧМТ[3] с ушибом мозга. Прогноз благоприятный, но на службу недруг Кира не скоро возвратится, если вообще не уволят из органов по состоянию здоровья, что было б кстати. Сочувствия к нему Кир не испытывал, поскольку комитетчик поступил по отношению к нему не по закону. Кир догадался, что причиной недовольства КГБ стало его высказывание на банкете. Кострица заложил, вот Комитет и возбудился. Ну, вызвали б его и допросили, зачем натравливать ОБХСС? И если б дрон не устранил угрозу, его б сейчас ломали, как требовал от майора комитетчик. Устроили бы очную ставку с Машей и Сергеем…

Кир не хотел их видеть — предателей он не терпел ни в той, ни в этой жизни. Ну, ладно бы Сергей донес о разговоре за столом, но про зубы он почему наплел? Какое дело Комитету до его работы техником, у них другое направление. Скотина… Чтобы не видеть его больше, Кир решил взять в Литинституте академический отпуск на год по семейным обстоятельствам, тем более что это не проблема — его дают легко. На установочные и экзаменационные сессии в Литинституте вызывают по два курса, но не смежных: к примеру, первый — с третьим, второй — с четвертым. Так делают специально, чтобы старшекурсники не отдавали младшим свои контрольные работы по предметам. К сожалению, придется сменить руководителя семинара, и неизвестно, как сложатся отношения с другим, но это лучше, чем видеть в общежитии Сергея. Кир не удержится, начистит ему рожу, и драчуна отчислят…

«А, может, ну его, Литинститут?» — подумал Кир. Все, что он хотел от вуза, считай, что приобрел. Вступил в Союз писателей и получил квартиру. Диплом? Он собирается работать в издательстве или в редакции газеты? Да на хрен нужно! Он медик-инженер с объемом знаний, которые не снились местным академиком. Жаль, что их использовать проблематично: зубного техника к операционной и близко не подпустят. А он бы смог даже без робота спасать людей от верной смерти. Увы…

Такси свернуло с асфальта на грунтовку, и Кир приник к окну. Знакомые места… Автомобиль катил легко — дорогу здесь недавно чистили, водитель не ругался, Кир мог не отвлекаться от созерцания окрестностей. Вот дуб, где он очнулся после смерти на орбите, сосновый лес, куда ходил за ягодами… Автомобиль вкатил в деревню.

— Остановите возле того дома, — Кир указал рукой.

«Волга» встала у ворот. Кир посмотрел на счетчик и протянул водителю банкноту в пятьдесят рублей.

— Спасибо.

— Вам спасибо!

Водитель спрятал деньги и выскочил наружу. Открыл багажник и вытащил две сумки с чемоданом, поставив их на снег. После чего закрыл багажник, сел в «волгу» и уехал. Кир проводил машину взглядом.

— Костенька, сыночак!

От калитки к нему спешила мать в наброшенном на плечи ватнике — наверняка увидела его в окно. Единственная женщина в этом мире, которая его любит бескорыстно. Такая не предаст, не выдаст, и не пожалеет ничего для сына. А он ничего не пожалеет для нее…

Кир бросился навстречу женщине и обнял, затем, чуть отстранившись, чмокнул в обе щеки.

— Здравствуй, мама! Я приехал…

[1] «Палкой» на милицейском жаргоне называлось раскрытое преступление.

[2] ППС — патрульно-постовая служба.

[3] ЧМТ — черепно-мозговая травма.

Эпилог

Эпилог

Корабль ушел в прыжок, и Стиг выбрался из ложемента навигатора. Необходимости в его присутствии здесь больше не было — пусть дальше управляется системник. Покинув рубку, он перешел в кают-компанию, и вытащил из бара бутылку элитного каньяса. Налил в бокал до половины и примостился на диване у столика из дорогого дерева с планеты Кмар. На этой яхте, некогда принадлежавшей олигарху, вся мебель была дорогущей — ну, та, которая осталась после переоборудования судна.

Отхлебывая из бокала, Стиг смаковал напиток и вспоминал события предшествовавших полету месяцев. Разгром имперцами второго флота принудил Республику к капитуляции. На Агорне высадился оккупационный корпус извечного врага, взяв под контроль столицу и другие города планеты. Ее правительство и олигархов имперцы задержали и осудили к каторге на астероидах, после чего, не торопясь, обчистили планету в счет репараций за понесенные Империей убытки. Нет, все не забирали, оставив гражданам Республики их личное имущество и деньги, за исключением принадлежавшего осужденным олигархам. Конфисковали жалкие остатки флота, забрав вооруженные корабли, включая дальние разведчики. Одним из них и управлял когда-то Стиг. Изъяв, что захотели, имперцы улетели, напоследок пригрозив Республике, что пусть только посмеет опять позариться на их планету Обитаемых мирах.

Республика скатилась в прозябание — жить стало холодно и голодно. Привыкшая существовать за счет колонизированных планет, государство не только потеряло накопившийся жирок, но еле выживало в новых обстоятельствах. Нормировалось все: вода, продукты, одежда, обувь и предметы гигиены. И нормы эти были скудными. Агорнцы бунтовали, но эти выступления купировала армия — ее имперцы в отличие от флота почти не тронули, изъяв лишь часть новейшего оружия. И новому правительству Республики приходилось туго: оно прекрасно понимало, что рано или поздно случится революция, которая сметет власть представителей элиты, хотя и потерпевшей поражение, но сохранившей рычаги влияния в верхних эшелонах государства. Тогда и родилась идея приступить к экспансии в мирах доселе не разведанных — в тех секторах Галактики, куда Империя еще не забиралась и не интересовалась ими. Ведь там могли найтись пригодные для эксплуатации планеты.

Их следовало отыскать, и на Агорне начали готовить экспедиции. Из-за отсутствия разведывательных кораблей под них переоборудовали яхты, принадлежавшие прежде олигархам. Имперцы их забирать не стали, сочтя ненужными для государства. Зачем им эта роскошь, к тому же дорогая в содержании? Продать их невозможно: в Империи никто не купит — не принято в ней иметь такие корабли, в Республике же у богатых отобрали деньги. А вот для дальних перелетов яхты подходили — после модернизации, конечно.

Средств на нее не пожалели. На яхтах заменили двигатели, вооружили так, что в трудных обстоятельств корабль мог отбиться от нападения судов пиратов и даже от эсминца, после чего уйти, поскольку двигательная установка разгоняла небронированные яхты до сумасшедшей скорости. У корабля имелся мощный, но неразличимый до приближения к нему щит, а также сенсоры новейших поколений, позволявшие разведчику заблаговременно обнаружить вражеский корабль. Навигационное оборудование под управлением системника позволяло найти в Галактике планеты, пригодные для проживания, отсеяв те из них, что не годились для колонизации. Для высадки на поверхность имелся атмосферник, опять-так вооруженный и обладавший маскировкой, исключавшей его обнаружение, как сканерами, так и визуально. В комплекте оснащения — разведывательные и боевые дроны последних версий, которые имперцы не нашли, поэтому и не изъяли.

Поскольку продолжительность разведывательной экспедиции предполагалась длительной — на несколько агорнских лет, одну из спален яхты олигарха переоборудовали под медицинский центр. Стационарный робот, размещенный в нем, мог провести любую операцию, включая пересадку органов, выращенных из клеток пациента. Уж больно ценной представлялась информация, которую мог привезти пилот разведчика. Была объявлена награда нашедшему планету: чин адмирала, миллиард наличными и дом на побережье единственного на Агорне океана. Желающих набралось много, поскольку навигаторов, оставшихся не у дел, в Республике хватало, но Стиг прошел отбор — с его-то стажем службы! Да он не молод, но зато имеет огромный опыт разведывательных полетов в системах Обитаемых миров. Здоровье тоже позволяло находиться в Пустоте в течение ряда лет. А после возвращения он уйдет на пенсию и будет жить, не зная горя, в особняке на побережье. Но это в случае удачи, в которой, впрочем, Стиг не сомневался. Не может быть, чтоб в Неизведанных мирах не обнаружилась пригодная планета! Галактика огромна, и вероятность обнаружить звездную систему с планетами довольно высока.

Единственным недостатком путешествия для многих представлялось одиночество, в котором он пребудет в течении всей экспедиции. Живому человеку нужны вода, еда и кислород. Как выяснилось, даже на огромной яхте олигарха не так уж много места для запасов, хотя для них освободили ненужное для навигатора пространство. Убрали мебель из кают, служебных помещений, забив их до предела контейнерами и емкостями. Но все равно не хватит, поэтому существенную часть пути Стиг проведет в анабиозе, когда потребности тела станут минимальными. Для этого есть капсула, куда он и заляжет, пока отсутствует необходимость в управлении разведчиком. А в случае внештатной ситуации системник разбудит человека.

Стиг не пугался одиночества, поскольку по натуре был человеком нелюдимым и не особенно стремился к общению с людьми, сводя его лишь к обязательным контактам. Зато он обожал сидеть вот так, с бокалом алкоголя, прихлебывать его и ощущать, как мозг окутывает сладкое забвение. Стиг разбирался в выпивке, поэтому, осматривая яхту перед началом модернизации, потребовал, чтобы весь бар от бывшего владельца оставили нетронутым. Ему пошли навстречу — такая мелочь в сравнении с целью экспедиции! — закрыв кают-компанию замком, запрограммированным на генный код назначенного на разведчика навигатора. Она и рубка для пилота единственные не подверглись перестройке в отличие от прочих помещений яхты.

Стиг медленно допил каньяс, но больше наливать не стал — хотя запас напитков у прежнего владельца яхты был внушительным, но, если много пить, закончится довольно скоро. Лететь ему придется долго, поэтому нужно экономить. Он встал и перешел в каюту — медицинский центр. Там снял с себя одежду и, сдвинув крышку, разместился в медицинской капсуле, в которой будет пребывать в анабиозе. Забулькал, наполняя ее гель, и тело Стига чуть подвсплыло, чтобы не касаться дна и стенок капсулы, и, следовательно, не повредить плоть навигатора от длительного нахождения в недвижимости. И прежде, чем закрылась крышка, Стиг подумал, что, пробудившись, он опять глотнет отличного каньяса. И с этой мыслью он уснул…

Конец первой книги. Продолжение планируется.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Зубных дел мастер

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Эпилог

Nota bene