Контролер (ПВ-3) (fb2)

- Контролер (ПВ-3) (Переломный век - 3) 752K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Никита Васильевич Семин

Контролер (ПВ-3)

Глава 1

Октябрь 1930 года

Иду по коридорам Бутырской тюрьмы. Кто бы знал, что так закончится мой разговор с товарищем Сталиным? Передо мной идет уполномоченный ОГПУ товарищ Фролов. Так он мне представился. Сзади следует надзиратель. Длинный коридоры из кирпича, потолки высокие, стук шагов эхом разносится вокруг. Пустовато тут.

Все молчат, что навевает тоску и безысходность. Хочется думать о хорошем, но сама атмосфера этого места словно стирает все позитивные эмоции и заставляет чувствовать себя виноватым. Априори. Просто потому, что ты здесь очутился.

Наконец мы останавливаемся перед дверью, на которой висит табличка с надписью: начальник следственной части, Попейчук В. Г. Фролов останавливается перед дверью и стучится. Оттуда доносится «войдите» и уполномоченный тут же распахивает дверь и машет мне рукой внутрь.

— Проходите, — добавляет он, увидев, что я не тороплюсь делать шаг.

Глубоко вздохнув, я все же зашел в кабинет. Просторная комната, один стол по центру сбоку. Напротив стола большой шкаф почти во всю стену. Окно зарешечено и прикрыто прозрачной шторой. Но есть и еще одна штора, гораздо более плотная, сейчас отдернутая в сторону. За столом сидит мужчина лет сорока, не особо высокий, в круглых очках и гладко выбритым лицом. В глаза бросается лысина, а уже после обращаешься внимание на цепкий взгляд «хищника». За спиной на стене висит два портрета — один товарища Сталина, а второй — какого-то мужика опять же в круглых очках, при довольно густых усах и с шикарной шевелюрой.

— Товарищ Огнев? — скрипучим голосом уточняет хозяин кабинета. И тут же указывает на стоящий перед столом табурет. — Присаживайтесь.

Я молча прохожу к указанному месту и сажусь. Дверь закрывается, оставляя нас наедине со следователем.

— Ну, я вас слушаю, — говорит Попейчук. — Что конкретно вы хотите узнать о нашей работе?

Его слова словно выводят меня из оцепенения, возвращая мыслями в кабинет товарища Сталина, и перед глазами встает наш разговор.

— Что вы имеете в виду, товарищ Огнев? — задает вопрос Иосиф Виссарионович.

Я пару минут собираюсь с мыслями и отвечаю.

— Когда я писал статью для журнала «За рубежом», мне нужны были сведения с промышленных предприятий — для сравнения, как дела идут в нашей стране, и что происходит в Америке. У меня дома с недавнего времени есть телефон, — тут генсек непроизвольно кивнул, подтверждая, что ему это известно, — с которого я звонил на заводы. И меня сильно удивляло, когда мне отвечали, что-либо не имеют информации, которую я прошу, так как они стали руководителем недавно. Либо же вели себя так, словно обязаны мне дать отчет, причем самый лучший. Люди БОЯЛИСЬ, — выделил я последнее слово.

— И к какому выводу вы пришли? — спросил Сталин, когда я замолчал.

— Тогда — ни к какому. Просто порадовался, что удалось получить материалы для статьи. Но вот недавно я участвовал в совещании по перспективам развития авиации в нашей стране. И там же узнал причину такого поведения людей, которых я обзванивал. По большинству предприятий идет «чистка». Ищут саботажников и контрреволюционеров. Это так?

— Допустим, — кивнул Сталин. — И что дальше?

— А дальше то, что под этим лозунгом ОГПУ хватает руководителей и главных инженеров предприятий. И если бы следствие велось, как положено — с поиском доказательств, расследованием тяжести вины и сбором неопровержимых улик, я бы не задал вам вопрос про МЕТОДЫ этого управления. Но мне сказали, что ничего подобного нет. Признания просто ВЫБИВАЮТ из людей. Кулаками. По доносу. И если это так, то…

— То что? — жестко спросил Иосиф Виссарионович. — Не тяните, товарищ Огнев, договаривайте.

— То ОГПУ не помогает стране искать врагов народа, а наносит ей огромный вред! Больше, чем смог бы любой саботажник или контрреволюционер!

Все. Слова сказаны. И они не понравились товарищу Сталину. Очень не понравились, по лицу его вижу. Все его благодушное настроение как ветром сдуло.

— Получается, по-вашему товарищ Огнев, всё ОГПУ — это вредительская организация? Предлагаете избавиться от нее? Так? И дать врагам народа жить спокойно? Пускай саботажники и дальше устраивают разгул, а контрреволюционеры распространяют свои идеи. Все правильно? Ведь они наносят ущерб нашей стране гораздо меньше! Это вы хотите мне сказать?

Нифига себе как вывернул мои слова Иосиф Виссарионович.

— Да нет же, — поспешно замотал я головой. — Я предлагаю не избавляться от ОГПУ, а проверить их методы работы. И устранить те вредительские приемы, что сейчас дискредитируют ОГПУ и по большому счету идут во вред в первую очередь нам всем, помогая настоящим врагам народа.

— Так поясните свою мысль более четко, — процедил товарищ Сталин. — Каким образом методы ОГПУ наносят вред?

Ну, Серега, пан или пропал!

— Первое — тем, что забирают людей просто из-за доноса. Не имея на руках серьезных улик. И ладно бы просто задерживали, чтобы изолировать человека на время следствия, и не дать ему сбежать, если он окажется настоящим врагом народа. Но ведь следующим шагом становится то, что человека заставляют признаться в том, что он мог и не совершать! Силой! Не собирая факты и улики, как это делает милиция. В итоге ОГПУ боятся не только враги народа, но и абсолютно честные и ответственные граждане нашей страны. Боятся и ненавидят.

Я сглотнул. В горле пересохло, но мысль свою еще и не закончил, поэтому продолжил, пока товарищ Сталин снова меня не перебил.

— Второе — в большинстве случаев, как я понял, под обвинение вредительства подпадает обычная ошибка человека. Мы же не механизм какой-то. Бывает, и забыть что-то можем. Тот же рабочий смену отпахал за станком, а перед уходом выключить его забыл. Или деталь уронил, она в механизм попала, а как другой заступил и включил станок, он сломался. Виноват рабочий, уронивший деталь? Безусловно. Но сделал ли он это нарочно? Вот здесь и нужно разбираться! Очень может быть, что он даже не заметил, как это произошло. Ошибся. А его уже к саботажникам причисляют и под расстрел. Разве так можно?

— Один получит наказание, другие впредь ответственнее будут, — заявил мрачно Сталин.

— Врать они будут! — не согласился я с ним. — Если у человека не будет права на ошибку, он будет бояться. Все мы ошибаемся. Этого не отменить. Но если люди будут знать, что за любую ошибку их могут под расстрел подвести, они из страха будут врать, когда ошибутся. И вот это-то и станет наносить огромный вред стране!

— Можете привести пример? — тут спросил Иосиф Виссарионович.

— Да легко! У нас вот станки на заводах появляются. Многие рабочие только учатся, как их эксплуатировать. Ошибки здесь неизбежны. И вот рабочий допустим в не правильной последовательности включил станок, из-за чего он задымился и перестал работать. Человек испугался, что его обвинят в саботаже, после чего заберет ОГПУ и отдаст под расстрел. И тогда он начинает врать! Что он может соврать? Да к примеру, что это электрик не правильно подключил станок. И тогда уже электрика, честного и ответственного работника, мастера своего дела, забирает ОГПУ. И если там все также будут «выбивать» показания, то честного гражданина ЗАСТАВЯТ признаться в том, что он не совершал. Как итог — минус хороший честный и ответственный работяга, а истинный виновник, кто по ошибке сломал станок, на свободе. Он вполне может быть ничему не научился, снова повторит свою ошибку и опять скинет ее на другого. Ведь один раз ему уже это сошло с рук. Его еще и похвалить могут, что выявил «саботажника и контрреволюционера»! И уже из просто ошибшегося человека он постепенно сам станет саботажником. Из-за своего не профессионализма и страха. Ведь никто его дополнительно обучать не будет, посчитав, что он и так уже обучен и компетентен. Другие люди тоже не слепые. Увидев, как их «товарищ» уходит от ответственности, при своих ошибках тоже начнут обвинять других. Как итог — на заводе останутся работать не самые обученные, а умеющие уверенно и убедительно врать. При этом завод качество своей продукции не повысит. Количество — может быть, но брак при таком подходе будет очень высоким. У людей, получающих продукцию завода, сложится мнение, что мы не умеем создавать качественные вещи. А если они еще и могут сравнить, как такой же продукт выполнен на иностранном предприятии, то у народа может сложиться ложное впечатление, что у иностранцев все лучше, а мы, извиняюсь за выражение, все рукожопые!

Товарищ Сталин всю мою довольно длинную речь молчал и не перебивал. А под конец задал всего один вопрос:

— И что вы предлагаете?

— Ввести «формулу»: ошибаться — можно, врать — нельзя! — а самого на этом моменте кольнуло воспоминание о Кате. И мельком подумал, что стоит все же ей сказать правду, что соврал тогда о своих отношениях с Женей. Конечно, снова вместе мы не будем, даже если Катя захочет этого, но очистить свою совесть необходимо. А то лицемерно требовать от других говорить правду, а самому лгать. Но сейчас не до Кати, поэтому я продолжил. — Если у человека будет право на ошибку, а из задержанных не будут выбивать показания, а станут разбираться, стараясь выявить истинного виновника происшествия, это пойдет лишь на пользу стране.

Я не знал, что будет дальше. Но, как и сказал отец, решил пойти «до конца», раз уж вообще затронул эту тему. И сейчас я узнаю, получилось ли у меня донести свою мысль до генерального секретаря, или же я окажусь в числе «контрреволюционеров». Иосиф Виссарионович молчал. Довольно долго. Даже трубку свою набивать начал, что говорило о его серьезной задумчивости. Наконец он заговорил.

— Пока что все строится на ваших предположениях, как работают следователи ОГПУ, так? — задал он мне неожиданный вопрос. — Я правильно понял, что это вам СКАЗАЛИ?

— Да, — осторожно кивнул я.

— А не думаете ли вы, что сами оказались в ситуации, когда из-за лжи другого человека, вы наговариваете на целую организацию?

Ответить на это мне было нечего. Со стороны-то именно так и выглядит. И товарищ Сталин понял это, удовлетворенно хмыкнув и сделав первую затяжку.

— Вот что, — выпустил он колечко дыма. — Вы отправитесь в Бутырскую тюрьму, — мое сердце пропустило удар, — посмотрите, как НА САМОМ ДЕЛЕ работает ОГПУ, — после этих слов я еле удержал облегченный выдох, — а уже после мы снова вернемся к этому разговору.

Вот так я и очутился в кабинете Попейчука.

— Так что вас интересует, товарищ Огнев? — перефразировал свой вопрос начальник следственной части, видя, что я молчу.

Я окончательно собрался с мыслями, сбросив с себя накатившее от здешней атмосферы оцепенение, и ответил.

— Я хотел бы видеть, как вы проводите задержание, в каких условиях потом содержится задержанный гражданин, как проводится следствие. Все этапы. В какой момент и на каком основании следствие считается завершенным и какой приговор в каких случаях выносится.

— Хорошо. Тогда мы прикрепим к вам сотрудника на это время. Он заедет за вами, когда будет следующее задержание. Еще что-то?

— Пока на этом все.

После чего Попейчук попрощался со мной, даже не назвав своего имени. Ну и ладно, позже сам узнаю. Теперь же нужно смотреть «в оба глаза». Похоже, следователь в курсе, для чего меня отправили, и вполне может начать действовать не так, как привык, а соблюдая хоть какую-то видимость закона. Уже чтобы я не доложил о нем что-то нехорошее товарищу Сталину. А мне нужна реальная картина. С такими мыслями я и вернулся домой.

* * *

Давно уже у Сталина не было чувства, что его нагло обманывают. Стремятся урвать что-то ради себя — это он понимал. Пытаются подставить другого — тоже не ново. Но вот цинично врут, творя за спиной все что заблагорассудится — такого в последнее время не было. Так он думал. Но если Огнев прав… А ведь какие отчеты ему Менжинский приносит! Их почитать, так враги народа только и ждут, когда ты ослабишь хватку. Зато он — борется с ними аки лев. И Сталин верил. Свежо еще было в памяти недавнее предательство собственного секретаря, да переход в оппозицию старого товарища. Да и как не поверить, когда сам еще до гражданской войны пользовался любой возможностью, чтобы сковырнуть проклятую дворянскую власть!

И вот — ему в лицо говорят, что ближайшие соратники и подчиненные настолько старательно ищут заговоры и борются с саботажем, что в своем рвении перешли все границы, даже банальной логики. Нет, Сталин помнил «шахтинское дело». Тогда пришлось воспользоваться такими методами, чтобы выпнуть иностранцев из советской промышленности. Свою миссию они выполнили, а уходить «по-хорошему» не хотели. Но это была разовая акция!

Нет, не зря он мальчишку к себе приблизил. Именно ведь для такого он и «поднимал» Огнева, ограждая его от других партийцев. Чтобы он в лицо не боялся сказать, какие проблемы есть в стране. Для того и в ЦКК протащил. Правда парень что-то не спешит проверять членов партии. Но ведь и повода у него не было? А вот если подтолкнуть…

— Посмотрим, что он там в ОГПУ найдет, — решил Иосиф Виссарионович. — Если покажет себя и шею не свернет, тогда можно и напомнить ему, что не просто так он удостоверение члена контрольной комиссии носит.

Придя к такому выводу, генеральный секретарь выбил прогоревший табак из трубки и продолжил разбирать накопившиеся отчеты. Руку на пульсе следует держать постоянно!

Глава 2

Октябрь 1930 года

— Сереж, — крикнула мама из коридора, пока я умывался. — Тут к тебе пришли!

— Я сейчас!

Быстро ополаскиваю голову и тут же вытираю ее полотенцем. Нормально помоюсь позже, когда Семен Игоревич общедомовую котельную раскочегарит. Тогда уж и в трубах вода горячая будет, но лишь вечером. Вот так, с полотенцем в руках, я и встретился с Катей. Именно она пришла к нам этим ранним утром.

— Сереж, — тихим голосом начала девушка. — Мы можем поговорить?

После разговора со Сталиным я сам хотел с ней встретиться, поэтому молча кивнул. Она облегченно выдохнула и стала разуваться. Родители о чем-то разговаривали на кухне, а я пригласил Катю к себе в комнату. Та зашла и растерянно огляделась. После чего аккуратно присела на край моей кровати.

— Сережа… я хотела извиниться…

Я вздохнул, чувствуя себя сволочью. «Ошибаться — можно, врать — нельзя», гремело в моей голове. Так я сказал товарищу Сталину. И раз уж я настаивал на применении этой формулировки, нужно и самому соответствовать.

— Я тоже хочу… извиниться, — выдавил я из себя.

Признавать ошибки тяжело. Признаваться во лжи — еще сложнее. Но если уж я что-то решал, то потом всегда шло действие.

— Кать, — начал я, — я тебе соврал.

Девушка удивленно посмотрела на меня.

— У меня с Женей… было, — вот все и сказано. — У нас не было любви. Да и сейчас нет. Но я чувствую свою вину, что тогда соврал тебе.

— Часто? — тихо спросила девушка.

— Пару раз. Скажу лишь, что когда я начал за тобой ухаживать, эти отношения прекратились. Остались чисто деловые, тут я тебе не врал.

— Почему ты соврал? — прошептала Катя.

— Боялся, что ты начнешь меня обвинять. Начнешь высказывать мне претензии.

— А сейчас не боишься? — подняла она свой взгляд.

— Не боюсь. У нас все равно теперь ничего не будет.

— Почему⁈ — вскинулась девушка. — Я могу простить!..

— Что? — перебил я ее, хмыкнув. — Я тебе не изменял. Так что ты собралась прощать?

— Ложь, — чуть подумав, сказала Катя.

Я помолчал.

— Может и простишь. Вот только — скажи честно, ты и правда ЗНАЛА о том, что было между мной и Женей?

— Нет.

Короткий ответ, но как много он мне сказал.

— Вот поэтому у нас и не может быть будущего, — девушка с удивлением посмотрела на меня. — Ты попыталась меня обмануть. Попыталась манипулировать мной и играть на наших отношениях. Для меня это не приемлемо. Поэтому Кать, давай останемся друзьями.

Глаза Кати покраснели. Она с трудом сдерживала слезы. Но для меня все было кончено. Да, я был неправ, когда соврал ей. Но девушка, способная на манипуляции, мне точно не нужна.

— Я… больше не буду так поступать, — прошептала она, еле сдерживая слезы. — Обещаю!

— Может быть. Но я не хочу жить, постоянно думая, что ты СПОСОБНА на это.

Катя ничего не ответила. Лишь посидела еще минуту и ушла. Больше она ко мне не приходила.

Работу по перевозкам я был вынужден передать Жене. Просто так получилось, что Попейчук прислал своего человека как раз в тот день, когда я собирался заняться этим поручением товарища Сталина. Он-то с меня его не снимал. Раз сказано — довести до конца, кровь из носу должен это сделать! А тут наложилось — и звонок от Попейчука, и мое желание разобраться в этом вопросе — насколько Поликарпов был прав или сгущал краски, и почти ежедневные напоминания Васюриной, что ей нужно «дело». Благо ничего сложного там не было. Прийти, объяснить, как нужно проводить загрузку товара в ящики и заполнять сопроводительный документ. Ну и о пломбах не забыть. После чего проверить — в каком виде дошел продукт. Все это я смог Жене и по телефону объяснить. А через час после этого разговора за мной прибыли.

— Агент первого разряда, Лагушкин, — представился молодой парень лет двадцати пяти. Рыжий, конопатый, ладони как лопаты. Про такого веришь — мог «дедушку убить», чисто одним ударом кулака по голове. — Мне сказано, вы приставлены наблюдателем.

— Все верно, — кивнул я, мысленно поморщившись.

Ну вот, моя деятельность ни для кого не секрет. Наверное, ничего противозаконного я не увижу. Может, это и к лучшему?

— И еще вот, сказано — передать, — протянул он мне какие-то корочки.

Я с удивлением взял протянутый документ и прочитал его. «Сотрудник особых поручений» — было вписано в графе должность и моя фамилия. Следом Лагушкин протянул мне бумагу, в которой было написано о присвоении мне временно полномочий сотрудника ОГПУ, но с прямым подчинением товарищу Сталину. Из-под юрисдикции главы ОГПУ меня эта бумажка вывела, при этом наделив правом вникать в дела структуры. Вообще отлично!

Только после этого мы спустились вниз и сели в автомобиль. Машина была рассчитана на четыре человека, и в ней нас ждал водитель. Меня усадили на переднее сидение, а сам Лагушкин уселся сзади. Думаю, подозреваемый, на чье задержание мы едем, сядет рядом с ним.

Так и получилось. Проехав полгорода, мы остановились около трехэтажного дома, бывшего доходника, и я вместе с агентом поднялся на второй этаж. Парень уверенно забарабанил в дверь, сверившись с бумажкой, которая лежала в его нагрудном кармане.

— Кто там? — раздался испуганный детский голосок.

— Откройте, ОГПУ! — напористо сказал Лагушкин.

С той стороны ойкнули, и я услышал топот детских ног. Через пару минут дверь открылась и на нас посмотрела испуганная женщина лет сорока.

— Смолин Петр Фомич здесь проживает? — не дай ей и рта раскрыть Лагушкин.

— З-здесь, — запнувшись, кивнула женщина.

— Где он?

— Так… на работе, — со страхом в голосе прошептала она.

Лагушкин видимо ей не поверил и уверенно зашел в квартиру, отодвинув женщину плечом. За ней стоял мальчик лет семи, в глазах испуг, судорожно мнет в руках какой-то листок. Присмотревшись, я понял, что когда-то это был «самолетик».

Смолин нашелся в квартире. Прятался в шкафу. Лагушкин нашел его, бесцеремонно обшаривая весь дом, а когда нашел — вытащил и заломил ему руки за спину.

— Вы задержаны, — заявил он ему и потянул на выход.

— За что? — только и сумел пропищать от боли в конечностях мужчина.

На фоне ОГПУшника он сам выглядел ребенком — не высокого роста, даже ниже меня, интеллигентное лицо, впалая грудь.

— За распространение контрреволюционных идей, — веско заявил Лагушкин и, больше не слушая мужика, потащил его на выход.

Я пока не вмешивался, лишь молча записал себе в чистую тетрадь, что никакого документа, где было бы написано — по какой статье и на каком основании проведено задержание, у сотрудника ОГПУ не было. Или было, но он ее не предъявил, несмотря на просьбу задержанного.

Приехали мы в Бутырскую тюрьму. На всем пути Смолин трясся от страха. Его колотила нервная дрожь, а взгляд метался от Лагушкина ко мне, а после на водителя. Он даже попытался заговорить со мной, но получил тычок от агента в бок и больше попыток начать диалог не делал.

В тюрьме мы дошли до кабинета, на котором висела табличка «Уполномоченный Егоров С. С.» Постучавшись, Лагушкин получил разрешение на вход, и буквально втолкнул задержанного внутрь.

Потом зашел сам и лишь за ним внутрь попал я.

Уполномоченный, мужчина лет тридцати, блондин, довольно крепко сложен, посмотрел на меня удивленно. Его взгляд меня порадовал — значит не «постанова» сейчас будет, а я увижу, как реально работают в ОГПУ.

— Распоряжение товарища Попейчука, — ответил на немое удивление Егорова Лагушкин, после чего отошел к двери, перегородив выход, и замер как статуя.

Я прошел к окну и встал к нему спиной, достав свою тетрадь. Кроме стула, на котором сидел сам уполномоченный, и одного табурета для задержанного, больше мест для сидения не было.

Хмыкнув, Егоров указал Смолину на табурет.

— Садитесь, гражданин.

О как! Интересное обращение. Смотрим дальше. Смолин на гнущихся ногах дошел до табурета, как-то беспомощно оглянулся в поисках поддержки и все же сел.

— Итак, Смолин Петр Фомич? — открыв взятую с угла стола папку, уточнил уполномоченный.

— Д-д-да, — испуганный кивок. — Эт-то я.

— Вы работали бухгалтером на заводе «Моторист», занимающегося выпуском моторов для автомобильной промышленности, так?

— П-почему работал? — затрясся мужик.

Егоров молча ждал, пока тот ответит на вопрос.

— Н-ну, я там работаю, да, — под томительным молчанием следователя, кивнул Смолин.

— Когда и как вы вступили в сговор с гражданином Лопухиным?

— К-как-кой сговор? — дал петуха мужик.

— По созданию новой партии, — как само собой разумеющееся заявил Егоров. — Промышленная партия. Вот тут у меня и ваш устав есть, — потряс листком, извлеченным из папки, мужчина. — Ваш бывший директор, гражданин Лопухин, во всем сознался. Про создание новой партии, которая должна была очернять идеи коммунизма и роль руководящей партии в этом деле. Вы собирались набрать сторонников из числа рабочих, пообещав им улучшение труда, которое и так обязаны были делать, а после — через профсоюз подбить их на бунт. На лицо контрреволюционная деятельность. Скажете, не было такого?

— Не было! — вскинулся мужик. — Чем хотите клянусь, никогда ничего такого не делал и даже не слышал!

Лагушкин возле двери нахмурился и сделал шаг в сторону Смолина, бросив взгляд на следователя. Тот отрицательно покачал головой, и парень вернулся обратно. Ну точно цербер какой!

— Если это так, почему же гражданин Лопухин пишет иное?

— Но Геннадий Степанович не мог ничего такого написать. Этого просто не было, — затрясся еще сильнее мужик.

— А вы почитайте, — достал очередной листок из папки следователь и протянул его Смолину.

Тот взял листок и вчитался. Через пару минут он поднял затравленный взгляд на Егорова.

— Это почерк Геннадия Степановича. Но это ложь! Я не знаю, почему он это написал. Но не было такого!

— А что было?

— Ну, зарплату задерживали, — ежась под взглядом мужчины, сказал Смолин. — Так не собственному желанию! Металл-то нужно закупать, а на что? Нам выделили определенную сумму, и крутись, как хочешь. Еще и план надо выполнять, а вы знаете, сколько брака идет? Больше половины выработки — брак! И сколько не штрафуй — не помогает. У нас же больше половины — только недавно свои деревни покинули. Ничего еще не умеют. Так еще и в профсоюзы жалуются на штрафы, те давить начинают. Мы в Госплан обращались, а там нам заявили, что не их проблема. Деньги выделены, металл мы получили, работайте. А как? Вот и приходилось из зарплат металл докупать, чтобы хотя бы в план уложиться. После уже рассчитывались конечно с рабочими, но ведь денег больше не становится. Снова металл нужен и брака меньше не стало! Не хотят учиться! Об этом мы говорили — что нужно курсы открывать, внедрять принудительное обучение.

— Через новую партию? — тут же спросил Егоров.

— Да какую партию? — чуть не взвыл Смолин.

— Промышленную, — невозмутимо ответил следователь. — Вот, гражданин Лопухин отмечает, что не верит в способность руководящей партии решить проблемы предприятия. Для чего и нужна новая партия.

«Эк он как свою линию гнет!» — удивился я.

— Да все решили бы, если бы не секретарь горкома Одинцов! Мы же и к нему ходили, объясняли ситуацию. А что толку-то?

— Поэтому, разочаровавшись в одном члене партии, решили свою создать?

— Да не хотели мы свою партию создавать! — чуть не плача в сердцах воскликнул Смолин.

Примерно в таком духе и шел допрос. Бухгалтер рассказывал о проблемах на заводе. Как пытались их решить. Почему не получалось. А уполномоченный давил на одну точку — что была попытка контрреволюции через создание новой партии.

Так продолжалось около часа, после чего Егоров зло поджал губы. Видимо это был какой-то условный сигнал для Лагушкина, так как стоило спокойно стоящему агенту увидеть выражение лица начальства, он тут же шагнул к сидящему мужику и одним ударом сбил того на пол. Простая оплеуха, но тому и ее хватило. Сразу пара зубов полетела по полу, а с губ Смолина потекла кровь. Егоров кинул на меня быстрый взгляд и досадливо поморщился. Я постарался сделать вид, что все нормально. Даже в тетрадь в этот момент ничего не писал. Специально, чтобы показать себя «деталью мебели», и тот расслабился. Похоже, получилось.

Мужика мне было жалко. Но главное сейчас — выявить методы ведения следствия. Если мне устроят театральное представление, то ничего я не увижу и не докажу. А того, что я заметил, уже достаточно, чтобы понять — Поликарпов не нагнетал. Так что стиснем зубы и смотрим дальше.

Усадив Петра Фомича обратно на табурет, Лагушкин вернулся к двери.

— Гражданин Смолин, поймите, — доверительно заговорил Егоров. — Мы все равно докопаемся до правды, как бы вы здесь не отпирались. Но если пойдете на сотрудничество, то вам грозит лишь от пяти до десяти лет. Если мы все узнаем сами — то расстрел. Так зачем упираться? Ведь это бессмысленно.

Мужик сидел и утирал кровавую юшку, размазывая по лицу сопли с кровью. Взгляд его уперся в пол.

— Ну чего вы молчите⁈ — гаркнул Егоров.

— Мне нечего больше добавить, — прошепелявил тихим и потухшим голосом мужик.

Уполномоченный с брезгливостью посмотрел на Смолина, после чего мотнул на него головой.

— Иван, уведи его.

Лагушкин снова отлип от дверей и вздернул мужика на ноги. После чего тычком повернул его к выходу.

— Вперед.

Я тоже покинул подоконник и хотел двинуться следом…

— Товарищ…

— Огнев.

— Товарищ Огнев, — остановил меня Егоров. — А вы по какому вопросу?

— Знакомлюсь с работой вашего ведомства. Ну и с делом заодно.

— Так разве не хотите ознакомиться с ним сейчас? — потряс он папочкой.

— Обязательно. Но сначала хочу увидеть, где содержатся задержанные, — ответил я. — Скоро вернусь.

С Лагушкиным мы дошли до коридора, вдоль которого были расположен ряд зарешеченных дверей. Камеры судя по размеру были общего типа. В одну из них и втолкнули бухгалтера. Там уже находилась пара человек, на них я тоже заметил синяки, да общий помятый вид. После этого мы вернулись в кабинет следователя.

— Видите, Сергей Федорович, — обратился ко мне Егоров, когда Лагушкин оставил нас наедине. — С кем приходится работать. Врут, как дышат. Им в лицо факты тычешь, а толку? Приходится иногда быть жестким.

Было видно, что он не понимал, как со мной себя вести, вот и пытался «прощупать». Да и похоже его вообще не предупредили обо мне. Но сейчас, пока я ходил с Лагушкиным, он наверняка сбегал до начальства и узнал, в каком я качестве здесь оказался.

— Понимаю, — кивнул я в ответ. — Покажите его дело?

— Да, конечно.

Ознакомившись с материалами, я сделал себе в тетрадь несколько пометок, что не осталось без внимания следователя. Но никак комментировать это он не стал. После чего мы попрощались, договорившись, что я буду присутствовать на допросе и других фигурантов дела, да и вердикт по Смолину чтобы без меня не выносили, и я покинул столь «приятное» заведение.

Вернувшись домой, я испытал облегчение. Атмосфера тюрьмы и допроса навевала безысходность и тоску. Пусть я там и как наблюдатель, а все равно — ощущения самые мерзкие остались.

Вечером пришла Женя. Нахохлившаяся и недовольная. И с порога «наехала» на меня.

— Зачем ты даешь мне задание, с которым я не могу справиться?

Я аж рот открыл от удивления. Что там справляться-то? Я искренне думал, что добыть мне телефон для нее было в разы сложнее, чем провести простую проверку, как выполняется погрузка-разгрузка. О чем ее и спросил.

— Да меня туда даже не пустили! — возмущению Жени не было предела. — Сказали: а кто ты девочка? А что я им отвечу? Что твоя помощница? Так от меня тут же бумагу потребовали! Естественно, что предъявить я им ничего не смогла. Только опозорилась!

Мне ответить на это было нечего. И правда, почему я не подумал, что Женю могут попросить предъявить документ, что она имеет право там вообще находиться? Меня вот подобными корочками снабдили по самое «не балуй». Даже вот, не забыли новое удостоверение выдать для новой задачи. И что мне теперь делать? С таким же вопросом на лице на меня смотрела Женя. Пора мне определиться — послать ее окончательно, или все же довериться чуть больше.

Глава 3

Октябрь — начало ноября 1930 года

— Ну чего молчишь? — не выдержала девушка. — Какой ты руководитель, если даже о такой мелочи подумать не можешь?

Я же в этот момент как раз размышлял, как мне организовать для Жени допуск. Но стоило мне услышать ее тон и слова, как все желание и дальше работать с девушкой у меня пропало. Уже не первый «звоночек» для меня, что с ней работать не стоит.

— Такой, которому не нужна столь дерзкая и наглая подчиненная, — огрызнулся я в ответ. — Спасибо, больше твоя помощь не требуется.

— Что? — не поверила Васюрина. — Но у нас же договор!

— О чем?

— Я выполняю твое «невыполнимое» задание, а ты в ответ даешь мне возможность проявить себя. Я свою часть честно выполнила!

— И тебя упомянули в популярном журнале, как соавтора статьи, — заметил я. — Но это не дает тебе права разговаривать со мной в таком тоне.

— Ну прости, — тут же сменила она свое поведение. — Этого больше не повторится. Но пойми меня — я прихожу такая, уверенная в себе, что сейчас смогу помочь в важном задании, а меня, как несмышленую девчонку пинком под зад! И из-за чего? Потому что ты забыл даже простейшую бумажку, что я твое доверительное лицо, написать! Конечно мне очень обидно. Комсорг целого института — а смотрели как на пустое место!

С одной стороны она права. Моя ошибка. Но с другой… Я поставил себя на ее место. Вот стал бы я так тому же товарищу Сталину заявлять? Обвинять его в чем-то? Верится с трудом. И если бы у Жени было ко мне уважение, она тоже не повела бы себя так. Поэтому…

— Да, я ошибся, — Женя довольно улыбнулась, услышав эти мои слова. — Особенно, когда поверил, что у нас могут быть спокойные ДОВЕРИТЕЛЬНЫЕ рабочие отношения. Увы, ты показала, как ты ко мне относишься.

— Сереж, ты чего? — напряглась Васюрина, почувствовал холод в моих словах и куда я клоню.

— Все, Жень. Тебя упомянули в статье. Причем, как соавтора, что можно было посчитать даже авансом. Все же ты для статьи не написала ни строчки — только отсортировала материал, какой я просил. Это — достаточная плата за твою помощь с телефоном. Ты правильно тогда заметила, мне гораздо проще было бы обратиться к товарищу Сталину. Он бы мне не отказал. На этом наше сотрудничество закончено.

Женя с возмущением и негодованием смотрела на меня.

— Ах так? — вскинулась она. — Ну и ладно! Еще посмотрим, как ты запоешь, когда у тебя закончится твоя «белая полоса». Приползешь, будешь просить о помощи — фига тебе!

И развернувшись, она выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.

Я стоял посреди комнаты и думал, правильно ли я поступил? Так-то девушка соблюдала наше соглашение. Но учитывая ее поведение, и особенно последнюю реплику — в будущем от нее будут только проблемы. Факт. Такая и подставить может. Не раз же об этом думал.

Постаравшись выкинуть мысли о Жене из головы, я вернулся к текущим проблемам. А они на лицо — контроль погрузки я не провел, и что из этого получится, непонятно. Надо срочно исправлять ситуацию!

Уже на следующий день сразу после пар я отправился на предприятие, указанное в списке Иосифа Виссарионовича. Как и говорила Женя, пускать меня туда не хотели. Лишь удостоверение члена ЦКК помогло. После чего меня «обрадовали» тем, что вся продукция уже погружена и отправлена адресату.

— Ну хоть адрес, куда вы ее отправили, вы дать можете? — раздраженно спросил я.

— Это можем, — кивнул мне директор.

Хоть в моем документе я упор делал на колхозы, первым предприятием в списке товарища Сталина значился завод по производству деталей для станков. Вот директор завода и дал мне целый список адресов — оказывается, отгрузка производилась сразу на несколько других предприятий и даже в машинно-тракторные станции.

Покряхтев, отправился по ближайшим адресам. Там вновь понадобилось мое удостоверение члена ЦКК. Смотрю, все больше порядка становится на местах. Уже каждому встречному узнать ничего не светит, корочка нужна.

Мне показали сами ящики, сорванные пломбы, отметки в ведомости приема продукции. Вроде все как положено. Сами детали тоже показали. Уже парочку успели в станки установить на замену.

Убедившись, что все идет-ка запланировано, я облегченно выдохнул.

До конца месяца ничего нового не произошло. Лагушкин приезжал за мной еще два раза. Один раз он меня не застал — я производил на проверку погрузки мяса в одном из колхозов. В обоих случаях мы ездили на допрос участников «контрреволюционной деятельности». Ее уже успели ОГПУшники окрестить между собой делом о «промпартии». Дополнительно я попросил дать мне материалы по предыдущим допросам. Хоть и с неохотой, это было видно по лицу Егорова, но мне их дали.

Все дела, особенно те, что были заведены до меня, объединяло одно — почти полное отсутствие описательной части. Она была, но очень краткая и не информативная. В ней не указывалось, по какому поводу возбуждено дело. Анонимка это была, или кто-то конкретно сделал донос. На каком основании вообще задержали человека. Только общая формулировка: по подозрению в контрреволюционной деятельности. Не было указания, как проверялись данные, получения как «со стороны», так и от обвиняемого. Проводилась ли вообще эта проверка. Просто запись: такой-то — такой-то задержан по подозрению. При допросе сознался (или нет). Следствие велось тем-то — тем-то. Это… у меня просто нет слов! Прав был Николай Николаевич, тут словно про закон и не слышали. А где конкретика? Как проверить — ложный донос был или нет? Оговорил себя человек, или реально его совесть замучила? Почему вообще он попал в поле зрения ОГПУ⁈

Короче, чем больше я вникал в деятельность этой организации, тем больше у меня было вопросов, как у будущего юриста. А когда ко мне пришло осознание, что по вот таким бумажкам людей РАССТРЕЛИВАЮТ… У меня чуть волосы дыбом не встали.

Информация копилась, и смысла ждать следующего месяца я не видел. Только вот еще стоит разобраться с вопросом о своем «секретаре». Все же слова Сталина о том, что он может «помочь» в решении и этой проблемы я не забыл. А показаться совсем уж беспомощным даже в возможности подбора кадров перед человеком, который с этого начинал — хреновая «рекомендация». Но на кого я могу положиться в этом вопросе? Проблема очень серьезная на самом деле. Уж точно не на Женю. Эта карьеристка под себя все подомнет, как это сделал сам Иосиф Виссарионович, получив контроль над подбором кадров в партию. Кто еще? Борис? Точно нет. Он — конструктор до мозга костей. Ему и у Поликарпова хорошо. Катя? Не лучший вариант вмешивать в рабочий процесс человека, у которого есть романтические чувства к тебе. По той же причине отпадает Люда. И из знакомых у меня остались… только однокурсники. Все. Как-то грустно.

Но других кандидатур все равно нет. Я считаю, что на этом посту должен быть человек, которого я хоть немного знаю. Слишком ответственная должность.

Вот так я и оказался перед Андреем Кондрашевым.

— Привет, есть разговор, — сказал я, стоя перед партой, за которой сидел Андрей.

Серьезный, в круглых очках брюнет. На первом курсе выдвигал свою кандидатуру на пост комсорга, но его тогда пододвинул более харизматичный Рябинцев. Но Андрей не расстроился, а продолжил работать. Половина инициатив по линии комсомола — его. К тому же отличник, на хорошем счету у преподавателей и очень ответственный человек. Его мне порекомендовал наш декан, когда я подошел к Александру Александровичу посоветоваться, к кому из одногруппников можно подойти с «интересным и перспективным предложением».

— Слушаю тебя, — поправил очки Андрей и внимательно посмотрел на меня.

— Наедине.

— Хорошо.

Мы вышли из аудитории и отошли подальше от студентов, остановившись в полупустом коридоре.

— Итак? — поторопил меня Андрей.

— Ты знаешь, что я выполняю поручения товарища Сталина? — спросил я в лоб.

— Слышал, — осторожно ответил он.

— Нагрузка у меня увеличилась. Многое не успеваю и даже иногда забываю. Это становится проблемой. Мне нужен секретарь. Согласен стать им? Пока — неофициально.

Да, «в лоб». Зато никакой недосказанности и неправильно понятых слов. Либо «да», либо «нет».

— Что я с этого получу? — через минуту размышлений, спросил Кондрашев.

Вот! Как проще с парнями.

— Если себя хорошо покажешь, тебя обязательно заметят. Товарищ Сталин следит, что я делаю. Кто в моем окружении. И мимо тебя точно не пройдет.

Говорил это «наобум», но вряд ли я далек от истины.

— Кроме этого ты получишь новые знакомства. Тебя станут узнавать, как моего секретаря. Мне приходится много взаимодействовать с директорами разных заводов. Будешь хорошо работать, даже после окончания нашего сотрудничества без работы не останешься.

— Что нужно делать? — почти сразу спросил Андрей.

— Да как и большинство секретарей, — пожал я плечами, — вести мой ежедневник. Что запланировано, что выполнено. Договариваться о встречах, планировать мой день. Напоминать, какие у меня задачи и какие встречи назначены.

— Как это выполнить? — продолжил допытываться Кондрашев.

И что характерно — никаких взбрыков, просто деловой подход. То, что я хотел от Жени!

— У меня дома есть телефон. В определенные часы ты можешь быть у меня. Понимаю, пока это не очень удобно, но как есть. О звонках и планах уведомлять меня в конце дня или утром перед парами. Также, утром, напоминать, какие встречи у меня назначены. Платить тебе пока я не смогу, — признался я, — но этот вопрос решаем. Опять же, запишешь его в планы и напомнишь, перед моим визитом к товарищу Сталину. Ну как? Согласен?

Андрей погрузился в размышления, но ненадолго. Уже через минуту он согласно кивнул, и мы пожали руки. Уф! Неужели я и правда нашел себе секретаря? Конечно, к Андрею еще предстоит присмотреться, однако я никогда не замечал за ним подлости по отношению к кому-либо в группе. Да и со мной он всегда общался ровно. Даже в моменты, когда меня хотели из комсомола исключить и даже на пару дней добились этого. Тогда Кондрашев все равно со мной здоровался и ни словом, ни делом не показал мне, что это решение повлияло на наше общение.

После пар мы уже вместе пошли ко мне домой. Показал ему, где я живу, продиктовал свой номер телефона и ввел в курс моих текущих дел. Заодно написал бумагу от руки, что Андрею можно оставлять письма для передачи мне или через него передавать устные сообщения. На случай, если кто-то придет, пока меня нет, и упрется рогом — мол только мне лично может передать и все тут.

Андрей остался сидеть у меня до вечера. Нужно было его еще с родителями познакомить, да за это время он набросал черновой план моего дня, заодно найдя «узкие места». Такие как внеплановый звонок от Егорова — надо как-то с ним согласовать время моего посещения Бутырской тюрьмы. Сразу записал, что необходимо созвониться с Кольцовым и Алкснисом — уточнить, когда я в следующий раз им понадоблюсь. Короче, Андрей тут же включился в работу. Вообще замечательно!

С появлением Андрея мой рабочий день устаканился. Пропало чувство, что я всегда не успеваю. И до начала ноября все вошло в накатанную колею. Пусть товарищ Сталин в этом месяце обещал меня не вызывать, но тут уже я сам собирался его навестить. Обсудить зарплату для Кондрашева, да рассказать о первых впечатлениях и выводах по методам работы ОГПУ. Ну и за ввод в жизнь новой системы перевозок отчитаться. Первые результаты уже есть и они радуют. Удалось «на горячем» поймать трех воров, вскрывших ящики во время транспортировки.

Родители отнеслись к Андрею спокойно-настороженно. Все-таки новый человек будет каждый день по полдня находится в доме. Однако с отцом он вскоре нашел общий язык, а маме просто было не до этого — надо за Настей следить, да попробуй наготовь еды для такой оравы с нынешними-то печками! Я всерьез задумался о том, где бы достать газовую плиту с баллоном, чтобы облегчить ее труд.

К товарищу Сталину я записался на прием второго ноября. Но до этого момента произошло еще одно событие, виновником которого являлась моя деятельность.

Тридцать первого октября, когда я вернулся из Бутырской тюрьмы, Андрей сообщил мне о звонке от Говорина. Я сначала даже не сразу вспомнил, что это фамилия отца Люды.

— И что он сказал? — спросил я Андрея.

— Просил встречи. Сказал, что это касается его просьбы и того, что вышло в итоге.

Я удивленно покрутил головой. Вышло в итоге? То есть, товарищ Сталин все же как-то применил те мои измышления по цензуре, которые забрал себе? Вроде и в этом месяце это было, а кажется, будто год прошел. Вообще у меня октябрь очень насыщенный на события выдался.

— Хорошо. Когда у меня там «окно» есть?

— У нас завтра нет последней пары, — посмотрел в мой ежедневник Андрей. — Если сразу к нему поедешь, можешь успеть. Потом у тебя посещение соболевского колхоза. Это в двух часах от Москвы на паровозе.

— Ага. Ну хорошо, попробую успеть, — протяжно выдохнул я.

Ехать особо не хотелось. Замотался я, надо бы выделить денек на отдых. Но интересно же, о чем мне Илья Романович скажет.

В доме Говориных меня уже ждали. Не иначе Андрей предупредил о моем визите. Илья Романович проводил меня к себе в кабинет, пару минут развлекал разговором «ни о чем», а когда заметил, что мне это не особо интересно, наконец перешел к делу.

— Я тут одну статью прочитал, — взял он со своего стола газету. — Скажи, ты что-то об этом слышал?

Я взял протянутую газету и вчитался в текст. Там говорилось о назначении Жданова Андрея Александровича на пост руководителя Главлита. Отмечались заслуги Жданова при работе в Нижегородском крайкоме партии, его содействии автомобильной промышленности в области. Также упоминалось, что Андрей Александрович уже имеет опыт работы в писательской отрасли — тут и его работа преподавателем политграмоты в РККА, и редакция газеты «Вестник коммунизма» в Тверской области, и заведование агитационно-пропагандистским отделом в Нижегородской тогда еще губернии. Короче, человека расписывали как профессионала, способного навести порядок в такой структуре, как Главное управление по делам литературы и издательства.

— Вижу, не слышал, — заметил мое выражение лица Илья Романович.

— И что? Разве это не хорошо? Погодите-ка, — вспомнил я наш последний разговор. — Получается, структура по цензуре уже существует? А вы мне говорили, что еще ничего не создано и только ожидается, что партия начнет вмешиваться в дела писателей! — я с возмущением посмотрел на прячущего глаза Говорина.

— Я не врал, когда сказал, что партия начала вмешиваться в дела писателей, — все же начал доказывать свою правоту Илья Романович. — Просто Главлит раньше занимался этим не системно. К тому же там люди сами не знают толком, на что обращать внимание, а что нужно зарубить и не допустить к печати.

— Но вы то мне говорили, что нужно создавать новый орган регулирования, — заметил я. — Про уже имеющийся даже не упомянули!

— Потому что в любой среде должна быть конкуренция, — упрямо заявил мужчина. — Монополия до добра не доводит. А я знал, как у нас власть любит монополии, вот и не стал тебе говорить о Главлите. Иначе бы ты даже думать не стал в этом направлении.

Понятно. Илья Романович же как-то заикался, что союз писателей — это серпентарий. И он похоже набрался там их «уловок и привычек» по манипулированию. Стало противно. Почему нельзя было прямо и честно все рассказать? А сейчас он чего от меня ждет? Примерно это я у него и спросил. На что получил обескураживший меня ответ.

— Ты можешь помочь мне вступить в эту организацию?

Глава 4

Ноябрь 1930 года

— И зачем мне это? — спросил я Илью Романовича. — Вы попытались меня обмануть. А когда не получилось, как вы хотели, просите вам помочь?

Илья Романович тяжело вздохнул, словно приходится объяснять прописные истины ребенку.

— За то, что ввел тебя в заблуждение, приношу свои извинения. А насчет того, зачем это тебе — тут все просто. Я буду тебе обязан. Лично. И вспомни тот наш разговор — если я буду состоять в такой организации, тебе будет проще влиять на нее, если у тебя появится такое желание. Да и ты сам сможешь без проблем издать свою книгу, если у тебя возникнет желание написать еще одну. Я ведь правильно понимаю, что к назначению Жданова ты не имеешь никакого отношения?

Я лишь машинально кивнул, задумавшись над его словами. Вот вроде он все и верно говорит. Но в который раз я сталкиваюсь с тем, что меня хотят использовать, часто «втемную», и даже не стесняются этого! Неужели со мной что-то не так, что я воспринимаю такие действия столь болезненно?

Обдумав эту мысль, я понял, что дело не в том, что меня «хотят использовать». Меня коробило, что это делали тайком, исподволь. Не прямо говорили: давай ты сделаешь для меня то, а я взамен — это. Хотя вот Илья Романович-то как раз почти в таком стиле и «работает» со мной. С той лишь оговоркой, что умолчал о Главлите. Ну и его «взамен» расплывчатое. Захочешь — получишь, не понадобиться — ну и ладно. И откуда у меня может быть уверенность, что он меня не «кинет», когда мне реально потребуется от него помощь на этом посту? Снова все упирается в вопрос доверия! Как я сейчас понимаю товарища Сталина. И даже зауважал его еще больше. Возле него-то подобных «Говориных» и «Жень» крутится на порядок больше. И ему приходится им поручать дела, потому что кто-то все равно должен их выполнять.

И вот что мне делать? Принять его предложение или послать? Эх, как просто и легко было, когда я был младше и не имел тех возможностей, что сейчас. Ко мне никто и не обращался с подобными просьбами, воспринимая как положено — обычным подростком.

— Я подумаю, — так и не смог я дать четкого ответа.

— Как долго? — нахмурился Илья Романович. — Я готов подождать, но хотелось бы конкретики.

— Два дня, — сказал я.

Как раз встречусь с товарищем Сталиным, если не забуду, спрошу и про этого Жданова. Нужны ли ему помощники из писательской среды. А то может там уже все решено, а тут я — с предложением взять в эту структуру Илью Романовича.

Мужчина кивнул, после чего мы попрощались. Мне еще в колхоз ехать надо, время итак поджимало.

Так как к товарищу Сталину на прием я записался сам, то и Савинков за мной не заезжал. Но мне до Кремля и идти — всего ничего. Еще бы не университет, в котором пришлось отучиться полдня. Но ничего, еще два года осталось и уже в тридцать втором году получу диплом! Однако успел я к назначенному времени вовремя.

Иосиф Виссарионович встретил меня как обычно, сидя за столом с кипой документов перед ним. Я его в этом кабинете уже другим и не представляю.

— Здравствуйте, товарищ Огнев. Что-то случилось?

— Хотел отчитаться об уже проведенной работе. Есть кое-какие моменты, что желательно рассказать сразу.

— Вот как? Что ж, я вас слушаю.

Сталин откинулся на спинку стула и достал свою трубку. Похоже, ничего хорошего от моего отчета он не ждет. Или у меня мнительность разыгралась?

— Начну с перевозок, — решил я порадовать для начала Иосифа Виссарионовича. — По вашему списку мной проверено семнадцать маршрутов. Какие выводы можно сделать предварительно: скорость доставки увеличилась в среднем на десять-пятнадцать процентов. При более длительных маршрутах, где предполагается частая перекладка груза с одного транспорта на другой, скорость доставки должна увеличиться еще на какой-то процент — тут будет зависеть от маршрута и частоты смены транспорта.

Товарищ Сталин довольно кивнул, и принялся разжигать трубку.

— При перевозке было три случая попыток кражи. Во всех трех случаях воры пойманы по горячим следам буквально в течение суток. В одном из них был вооруженный грабеж с запугиванием. Как выяснила милиция — уже не в первый раз грабители такое практикуют. Вот только раньше скрыть пропажу части продукции перевозчику было легко, а сейчас — невозможно. Вот он и оказался меж двух огней: или продолжить покрывать грабителей, которые были с ним из одной деревни и угрожали расправой над его семьей, и самому сесть в тюрьму. Или же сдать их, надеясь, что наша милиция сработает быстро. Он выбрал второй вариант. В остальных случаях был сговор воров с перевозчиком. Попытались просто перерезать веревки, не трогая пломбу, а затем завязать разрезанную часть и списать на нерадивость проводивших укладку груза. Не получилось.

Я прервался, ожидая каких-либо комментариев со стороны Иосифа Виссарионовича. Но он пока молчал, лишь трубкой попыхивал. Тогда я перешел к другой, уже не столь радужной и оптимистичной теме.

— Начал работать с сотрудниками ОГПУ в качестве наблюдателя. Тут порадовать мне вас нечем.

— Вот как? — сделал вид, что удивился, товарищ Сталин. — Ну так вы не радовать меня туда отправились, а узнать, как ведутся дела. Так что не стесняйтесь, товарищ Огнев, продолжайте.

— Выводы пока делать рано, только промежуточные, — медленно начал я. — Однако и они говорят о том, что сотрудники ОГПУ — не компетентны в качестве следователей. Как аппарат принуждения или запугивания — да, они работают на «отлично». Но вот как таковых расследований они не ведут. Я поднял материалы по ранее возбужденным делам и даже не понял, за что и на каком основании задерживаются люди. Точнее, за что — это есть. Как под копирку. Либо контрреволюцию, либо воровство, либо саботаж им вменяют. Но откуда были получены сведения? Этого нет. Как проводилось следствие? Кого, кроме обвиняемого, опрашивали? Обычно таких или нет, или они тут же присоединяются к делу, как новые подозреваемые. Вы знаете, я учусь на юридическом, и как будущий юрист просто в шоке от этого. По сути получается, что людей просто хватают и заставляют признаваться в том, чего они может даже не совершали!

— Ну, это вы перегибаете, товарищ Огнев, — впервые не удержался от реплики Сталин.

— Если бы! При мне опрашивали четырех подозреваемых в контрреволюционной деятельности. Из того, что я услышал на допросе, имеет место быть неразбериха на местах, самоуправство, даже воровство было. Но вот именно контрреволюционной деятельности — нет. При этом на моих глазах следователь давит только на это. Чтобы человек признался в том, чего не совершал. Не ловит на не состыковках. Не приводит неопровержимых улик. Лишь упоминает показания свидетелей, при этом даже не устраивая им очной ставки. Не делает НИ-ЧЕ-ГО, что можно было бы отнести к ведению следствия!

— Хорошо, — хмуро кивнул Иосиф Виссарионович. — Я вас услышал, товарищ Огнев. Продолжайте наблюдать. Не все же в ОГПУ так ведут дела? Найдется хоть один, кто делает это ПРАВИЛЬНО?

Намек был более чем понятным, и я кивнул, принимая к сведению новое указание.

— Еще что-то?

— Да, товарищ Сталин, — я вздохнул. — Я вам уже упоминал, что из-за большой нагрузки мне нужен секретарь…

— Да, помню. Вы так его и не нашли? — хмыкнул генсек.

— Нашел, — удивил я его. — Но ведь человеку нужно платить. Да и его должность как-то оформить. А то он и время тратит и свои силы.

Я замолчал, ожидая ответа.

— Хорошо. Передайте товарищу Агапенко, — назвал он фамилию своего нового секретаря, — чтобы он подготовил документы на…

— Андрей Кондрашев.

— … на товарища Кондрашева. Это все?

Можно было бы подумать, что Иосиф Виссарионович меня поторапливает, но вопрос был задан спокойно, без недовольных ноток в голосе. Поэтому я все же решился спросить еще об одном деле.

— Я тут в газете статью прочитал о назначении товарища Жданова главой Главлита. Можно узнать — это реакция на то, что я вам рассказал о положении дел в литературе?

Иосиф Виссарионович добродушно хмыкнул.

— Да. Только не загордитесь, товарищ Огнев.

— С чего бы? — удивился я.

— Ну как же. Ваши слова влияют на смену людей на важных должностях в стране.

— Мне важно иное. Что товарищ Жданов планирует предпринять на этом посту? Закрутит «гайки», или подойдет к вопросу взвешено, учитывая всю сложность работы с творческими людьми?

— Вот вы о чем, — выпустил колечко дыма Сталин. — Не переживайте. Андрей Александрович печатное дело знает. Дров не наломает.

— Может ему кого консультантом дать? Из писателей?

Да, я все же решил попробовать протолкнуть Илью Романовича в Главлит. Те мои размышления по поводу дел товарища Сталина и что необходимо учиться доверять хоть в какой-то степени людям не прошли для меня даром. А то я уже каким-то параноиком становлюсь.

— И у вас есть на примете кто-то конкретный? — с понимающей улыбкой спросил генеральный секретарь.

— Скорее человек, который и поднял изначально эту тему. Я подумал, раз уж он так радеет за нее, то пусть и дальше помогает по мере сил.

— Это правильно, — неожиданно согласился со мной Иосиф Виссарионович. — И как его зовут?

— Говорин Илья Романович.

— Я передам товарищу Жданову, чтобы он встретился с этим писателем. Это же писатель, я верно понял?

— Да, все верно.

— Хорошо.

На этом собственно вопросы и отчеты у меня закончились, и товарищ Сталин меня отпустил. В приемной я передал секретарю генсека данные на Кондрашева и получил заверение, что в течение двух дней его оформят. Ну и отлично! Полностью довольный прошедшей встречей, я отправился домой.

* * *

После ухода Сергея, Иосиф Виссарионович сделал еще одну глубокую затяжку и задумался. В прошлый раз, когда парень только поднял эту тему, Сталин затребовал все материалы по поводу работы ОГПУ. Проблемы в этом ведомстве ему были известны, особенно прокуратура старалась, всячески очерняя ведомство Менжинского. Но их разногласия были понятны. Вопрос подчинения: прокуратуре не нравилось, что ОГПУ лично проводит суды, а не отдает дела им. Поэтому генеральный секретарь смотрел на доклады Винокурова через призму этой борьбы. Но когда примерно с тем же к нему пришел Огнев, вот тут Иосиф Виссарионович, что называется «сделал стойку».

Все, что сказал сейчас Сергей, подтверждали и доклады прокуратуры. Да и Сталин лично почитал некоторые материалы, поданные ему Ягодой. К сожалению, Вячеслав Рудольфович не мог держать руку на пульсе своей службы и за него все чаще ходил на доклад его заместитель.

Сейчас, после разговора с Огневым, генеральный секретарь понял, что материалы ему дали изрядно «причесанные». И уж если молодой парень, которого пока все эти подковерные игры не задели, говорит то же, что и доклады прокуратуры, то есть смысл серьезно вникнуть в дела ОГПУ. Конечно роль «пугала» для такой структуры очень важна. Но пугать она должна в первую очередь истинных врагов революции и страны, а не простой народ.

— Сергей Леонидович, — вызвал Сталин своего секретаря. — А назначьте мне встречу с товарищами Менжинским и Ягодой. В ближайшее время.

* * *

Неделя пролетела незаметно. Я все же попросил Андрея выделить в моем графике мне выходной. А то даже в воскресенье катаюсь на проверки погрузки-разгрузки. Проблемы там возникают редко. Хотя и бывают курьезные случаи. Например, в один из ящиков уложили выловленную рыбу, перед этим не укрыв ее даже бумагой. В итоге на месте выгрузки из щелей ящика сочилась вода, и вокруг него стояло сильное амбре подтухшей рыбы. Это один «умник» решил себя проявить и вместо положенной для транспортировки цистерны, использовал «новейший и передовой метод». Я на момент укладки не попал, зато нанюхался этой его «инициативы» во время выгрузки по самое не балуй. В итоге сделал себе пометку, четче прописать — какие товары и в каком виде необходимо транспортировать. А также прописать меры наказания в случае отхождения от порядка укладки товара в не подходящую тару.

Но это мелочи. Зато наконец-то у меня свободный день! Можно выдохнуть. Да и Андрей уже с непривычки уставать начал. Он хоть и не ноет и после получения корочек о том, что теперь он состоит в аппарате ЦК на должности секретаря референта (прямо как я) и ему положен оклад, вообще ведет себя как примерный работник. Но уж лучше и ему давать отдыхать. Хотя бы чтобы на работе не сказалось, а то и вообще — зло затаит. Сатрапом и деспотом еще меня посчитает. Хотя и вряд ли. Сейчас в этом времени переработка не считается чем-то плохим, если по собственному желанию. Наоборот, соцсоревнования в чести. Да и начинает появляться такое понятие, как «ударник». То есть человек, отдающий себя работе со всем напряжением сил. Никакого звания еще нет, но словечко уже периодически ходит в народе, запущенное через какую-то статью.

Кроме этого в это воскресенье у меня назначена встреча. Увы, не с девушкой.

— Привет, Сергей, — махнул мне рукой Илья Романович.

— Здравствуйте, — подошел я к нему и пожал руку.

— Спасибо, — с широкой улыбкой на лице сказал он.

— Приняли?

— Да, — кивнул мужчина и достал из портфеля, который нес в руке, бумажный сверток.

В нос сразу ударил запах копченого мяса. Ммм… Шашлычок! Большая редкость для нынешнего времени. Все же мясо сейчас дорого, а тут еще не поленились и закоптили.

— Вот, — протянул он мне сверток. — Не знал, чем отдариться, и решил хоть такой презент сделать.

— Но ведь остальной уговор в силе? — уточнил я, принимая подарок.

— Конечно!

Да, Говорина все же приняли в Главлит. На должность специалиста по проверке художественной ценности литературных произведений. Как я понял, в случае спорного мнения он должен дать оценку — является ли книга или статья ценной в «духовном» плане и обогатит ли она список советской литературы новым шедевром. Оценивать литературу на наличие антисоветской пропаганды будут другие люди. И только когда у них возникнут сомнения, можно ли считать тот или иной отрывок или предложение антисоветской пропагандой, они могут «скинуть ответственность» на Илью Романовича. Ага, «козлом отпущения» если что он будет. Но как я понял, Говорин был искренне рад даже такому назначению.

И сегодня он как раз и позвал меня в парк культуры и отдыха на встречу. Как вижу — показать, что ценит мои старания и не забывает, кому обязан новой должностью.

— Заходи как-нибудь в гости. Расскажу, что у нас творится, — сказал он мне на прощание.

Сначала хотел отказаться, все же с Людой встречаться мне не хотелось. А с другой стороны — в последние разы, когда был у Говориных, ее или вообще не было, или она особо не стремилась со мной заговорить. Да и что это такое — бояться встречи с бывшей девушкой? Мужик я или нет? Поэтому в итоге ответил ему, что если появится время, обязательно зайду.

С шашлыком особо не погуляешь, поэтому домой я вернулся раньше, чем планировал. Но ничуть не пожалел об этом. Родители и Настя очень обрадовались нежданному подарку к столу. Отец даже достал бутылку и мне хотел налить немного. Но я отказался. Еще не стерлось из памяти, как я из-за пьянки оказался в этом времени. А ну как повторится? И закинет меня еще дальше в прошлое? Ну нафиг такие эксперименты!

Посмотрев, как мама снова тратит время на растопку печи для того, чтобы вскипятить чайник, я пошел и записал себе в запланированные дела обзвонить предприятия города. Узнать, на каком из них производят газовые плитки. Хватит откладывать!

На следующий день я озадачил Андрея обзвонить наши предприятия и найти, где производят нужную мне плитку. Заодно узнать стоимость и возможность покупки баллона с газом. Результат парень мне выдал лишь под конец дня и итог меня не порадовал.

Глава 5

Ноябрь 1930 года

— То есть, у нас такие плитки не производят? — с удивлением посмотрел я на парня.

А где же я тогда видел упоминание о них?

— Промышленно — нет. Пока только в Ленинграде на одном заводе пара энтузиастов пытаются на основе французской газовой плиты сделать аналог, — ответил мне Андрей.

Так вот где я мог прочитать о плитах — в материалах Кольцова! И что мне делать? Отказаться от идеи приобрести такую плиту нам в дом?

— Узнай, можно ли приобрести иностранную газовую плиту, — подумав, сказал я. — А также сделай заметку, чтобы включить этот момент в мой следующий доклад товарищу Сталину. Мне нужна информация о том, где приобретаются плиты, что там за энтузиасты и что у нас с газификацией города. Чтобы было, что сказать на докладе. Глядишь, потом и наши, отечественные, плитки появятся.

Глаза Кондрашева загорелись. Ему явно понравилось, что он может поучаствовать в деле, направленном на благо страны, причем таком — чисто бытовом.

Новый поход в Бутырскую тюрьму обещал стать таким же, как в прошлые разы. Если бы я не потребовал отвести меня к другому следователю. Егоров очень удивился этому и тут же поинтересовался, в чем дело.

— Вашу работу я уже увидел, — объяснил я ему. — Теперь хочу узнать, как работают другие ваши коллеги. Вы же не забыли, что я только наблюдатель?

— Да, конечно, — с удивлением и настороженностью кивнул мне ОГПУшник.

А все дело в намеке товарища Сталина. Он же мне сказал — не все следователи в ОГПУ столь не компетентны, как я описал ему Егорова. Значит, нужно найти «компетентного». Для чего и посмотреть на работу других людей. Что в целом выглядит логично. Я и сам бы отправился к ним, но может чуть позже.

После этого я стал уделять один день на одного следователя. Кто как себя ведет на допросе. Что спрашивает у подозреваемого. Как строит сам допрос — упирает на эмоции задержанного, или давит уликами. Даже на работу за контролем перевозок почти «забил». Лишь дважды за неделю отправлялся посмотреть, как происходит отгрузка товара и его прием и лишь по тому списку, что мне выдал товарищ Сталин. Однако пока что следователя, который бы показался мне достаточно компетентным или хотя бы вел допрос без упора на контрреволюцию, а стараясь «вывести задержанного на чистую воду», я не встретил. Что и огорчало и удивляло безмерно. Словно таких или не было, или их тщательно вычистили из рядов ОГПУ.

Мой напряженный график сильно беспокоил маму. Да и тот факт, что я разорвал все отношения с девушками и перестал уделять им внимание, ее напряг.

— Сынок, ну нельзя же так, — причитала она. — Ну не сложилось у тебя ни с Людой, ни с Катей. Не ставить же на себе крест из-за этого?

— Я не ставлю, — вздыхал я. — Просто сейчас у меня серьезное дело, которое требует полной отдачи.

— Серьезные дела всегда будут. Это не повод отказываться от отдыха и встречи с девушками, — не соглашалась она со мной.

Отец лишь посмеивался над переживаниями мамы. А когда она хмуро смотрела на него, отшучивался:

— Природа все равно свое возьмет. Успеет еще Сергуня девок потискать.

На этом фоне приглашение Ильи Романовича к себе я воспринял как отдушину — и отвлекусь от работы, а то и правда что-то замотался, и мама успокоится. Так в принципе и получилось. Правда мама восприняла это, как мою попытку помириться с Людой. И даже «благословила» меня на успешный исход дела. Настя карикатурно повторила за ней, за что тут же получила шлепок полотенцем по руке от испуганной матери. А ну как на людях повторит?

Когда я пришел к Говориным, дверь мне открыла Люда.

— Привет, — улыбнулась мне девушка. — Ты к папе? А он в магазин вышел. Подождешь его?

— Привет. Да, хорошо.

Люда провела меня на кухню, и засуетилась — стала наливать чай и расставлять на столе тарелочки со свежей выпечкой. На ней было легкое ситцевое платье с глубоким вырезом. Я невольно залюбовался девушкой. Когда она ставила кружки и тарелки на стол, то сильно наклонялась, позволяя мне увидеть, что под платьем у нее ничего нет. Мои мысли сразу приняли вполне характерное направление. Только усилием воли сдерживал себя и тут же уткнулся в кружку, стоило Люде наполнить ее. Когда девушка закончила, то уселась за другой край стола и, подперев голову рукой, стала наблюдать за мной. Воцарилась неловкая тишина.

— Скоро он придет? — попробовал я развеять повисшее молчание.

— Должен быстро, если очереди нет, — пожала она плечиком.

Чуть помолчали, после чего заговорила уже Люда.

— Знаешь, а я ведь все твои статьи читаю. Ты так интересно пишешь. Жаль, что мало.

— Работы много, — односложно ответил я, не зная, как себя вести.

— Да, папа говорил.

Нам обоим было неловко. И где Илью Романовича носит? Еще и мамы Люды нет дома. Мы одни. Снова разыгралась моя паранойя, что это девушка попросила отца уйти на время, чтобы мы побыли наедине, но Люда не предпринимала никаких действий. Ни признавалась в любви, ни пыталась оказать какой-то знак внимания. Вела себя, как с обычным гостем, которого нужно чем-то занять, пока отец не вернется. Лишь то, что она одета уж больно красиво, словно на выход, да эти провокационные позы, когда она ставила на стол угощение, меня смущали. Куда-то собралась, а тут я пришел? А позы… может это моя неудовлетворенность такие выверты подсознания выдает? Мама не зря говорила, что у меня давно девушки не было.

Затянувшееся молчание прервал звук открывающейся двери — из магазина вернулся Илья Романович.

— О, Сергей, уже пришел? — весело сказал он, заметив меня в коридоре. — Извини, думал, успею, а там очередь.

Илья Романович передал сетку с продуктами Люде, после чего увел меня в свой кабинет.

— Хотел с тобой посоветоваться, — начал он. — Тут один фильм интересный Владимир Вайншток снял. В целом его одобрили, но хотят несколько сцен в самом начале вырезать. А я вот думаю, что они наоборот нужны. Для показа контраста между западным бытом и нашим. Так-то в этом случае последнее слово за мной, но если в прокате граждане начнут гневные письма писать про эти сцены, то сам понимаешь… — сделал выразительную паузу мужчина. — А мне подставлять тебя не хочется. Все же в Главлите знают, благодаря кому я туда попал. Сам вылечу — то ладно. Но тень на тебя наводить не хочу. Посмотришь фильм? Я организую тебе предварительный показ. Если тебе, как зрителю, ничего там такого уж мерзкого не покажется, то я продавлю одобрение этих сцен. Естественно вся ответственность на мне будет.

Я задумался. Просьба Ильи Романовича понятна, и грело то, что обо мне он то же думает. Поэтому я дал ему свое согласие. Говорин тут же повеселел.

— Хорошо. Когда тебе удобнее? Подберем дату, чтобы это не в ущерб твоим интересам было.

— Созвонитесь с моим секретарем. У него точнее можно это узнать.

— Ого! Уже и личным секретарем обзавелся, — уважительно посмотрел на меня мужчина. — И вот еще что — я хочу еще несколько человек на этот показ позвать. Несколько мнений — это точнее будет. Но последнее слово за тобой.

Я лишь пожал плечами. Понятно, что ему сейчас проявить себя надо и с самой лучшей стороны, вот и старается человек. Хотя о таком можно было и по телефону договориться. Но видимо Илья Романович из тех, кто любит на личной встрече подобные «щекотливые» на его взгляд моменты обсуждать.

Он еще немного расспросил меня, как у меня дела, поделился, как приняли его в организации и как к его новой должности отнеслись его старые коллеги и друзья, после чего мы расстались. Перед тем как уйти, я вновь столкнулся в коридоре с Людой. Она никуда не ушла. Видно ошибся я, когда подумал, что она на выход собралась. Улыбнувшись мне на прощание, девушка пожелала мне успехов в работе и скрылась в своей комнате. Покидал я Говориных в смешанных чувствах.

* * *

Сергей уже давно ушел, а сердце Люды продолжало бешено колотиться. Наконец он не смотрел на нее, как на предательницу, а снова с желанием! И папа выполнил свое обещание — позвал Сережу и подстроил так, чтобы они остались наедине. Люда в это время постоянно боялась что-то сделать не так, спугнуть свою удачу, поэтому и получилось весьма неловко. Но ничего, папа сказал, что убедил Сережу прийти на предварительный показ нового фильма. И там они снова встретятся! Это ведь их так объединяло — просмотр фильмов в кинотеатре! Люда была уверена, парень обязательно вспомнит те хорошие моменты их жизни, когда они снова вместе окажутся перед полотном киноэкрана, и его сердце оттает. Только бы не спугнуть! Только бы снова из-за своей импульсивности чего-нибудь не наговорить! А там — Люда была уверена, они с Сережей снова будут вместе. Даже мама уже не против. Не после того, как Сергей помог их отцу устроиться на серьезную должность в Главлите.

* * *

Новый вызов к товарищу Сталину стал для меня полной неожиданностью. Мы с Андреем только пришли с пар ко мне домой, Кондрашев тут же начал разбирать письма, что пришли к нам на почту, а я заглянул в свой ежедневник, уточняя, что у меня по плану, как раздался звонок телефона. Я на это не отреагировал — отвечать теперь задача Андрея, но уже через минуту он буквально ворвался в мою комнату.

— Сергей, только что звонил секретарь товарища Сталина! Тебе срочно нужно прибыть в Кремль!

— Эт что там за спешка такая? — не притворно удивился я.

Андрей лишь руками беспомощно развел.

— Мне не сказали. Лишь велели тебя поторопить, вроде как ждут прямо сейчас.

Естественно затягивать я не стал и тут же кинулся на выход. От дома до Кремля — десять минут неспешной ходьбы. Я преодолел их за пять. Вспотел, но на такие мелочи не обращал внимания.

Агапенко встретил меня молча, тут же заглянув в кабинет Иосифа Виссарионовича и доложив о моем прибытии. После чего махнул рукой на дверь.

Когда я зашел внутрь, товарищ Сталин был в кабинете не один. Сам он стоял у окна и попыхивал трубкой, о чем-то размышляя. А перед его столом стояло двое мужчин. Одного я знал — это был Андрей Януарьевич. А вот второго видел в первый раз. Коротко стриженый почти «под ноль», гладко выбритый старик лет пятидесяти пяти, может даже больше. Оба кинули на меня мимолетный взгляд и вновь вернулись к «созерцанию» размышляющего генерального секретаря. Но продлилось это недолго.

— Рад, что вы пришли, товарищ Огнев, — Сталин отошел от окна и сел за свой стол. — С товарищем Вышинским вы уже знакомы, а рядом с ним стоит товарищ Винокуров, председатель Верховного суда нашей страны. Он разделяет ваши взгляды по поводу работы ОГПУ, даже начал бить тревогу гораздо раньше. Увы, он был не столь убедителен в своих доводах, как вы.

При этих словах Винокуров посмотрел на меня неприязненно, но промолчал. Похоже, здесь и до меня состоялся серьезный разговор, правда мне пока непонятно о чем. Да и к чему товарищ Сталин так демонстративно «опускает» столь серьезного человека передо мной, сущим сопляком, я тоже не понимал. И это меня напрягало.

— Итак, товарищи, — продолжил Иосиф Виссарионович, — все мы в курсе, как далеко зашло ведомство товарища Менжинского в своем рвении по поиску врагов нашей страны. Конечно, их выявление и наказание — очень важно для страны и находится в приоритете. Но и перегибать с этим не стоит. Товарищ Огнев уже имеет опыт создания законодательной базы для пресечения подобного безнаказанного рвения. Я оцениваю его как крайне положительный. Поэтому разработку нормативной документации ведения следствия поручаю ему, — огорошил меня, да и Винокурова, генеральный секретарь.

А вот Андрей Януарьевич остался невозмутим. Стоял спокойненько и слушал, что еще скажет товарищ Сталин.

— Товарищ Вышинский, — обратился тем временем генсек к нему. — Вы уже работали с товарищем Огневым, да и имеете опыт работы в прокуратуре. Считаю, что ваша связка и в этом деле пойдет лишь на пользу. Поможете молодому поколению, у вас это отлично получается.

Вышинский молча и спокойно кивнул.

— Вам, товарищ Винокуров, необходимо передать товарищам Огневу и Вышинскому все собранные вами материалы по чрезмерному усердию ведомства товарища Менжинского. Также передайте товарищам ваши наработки в области подчинения ОГПУ в рамках конституции и их правах, обязанностях и взаимодействия с органами прокуратуры, — внезапно расширил Иосиф Виссарионович круг материалов по ОГПУ.

— Товарищ Сталин, — впервые при мне подал голос Винокуров, — но мы и сами можем все это сделать. Без вмешательства… — быстрый и недовольный взгляд в мою сторону, — сторонних лиц. К тому же, товарищ Огнев наверняка не понимает в силу возраста и опыта всей нашей специфики…

— Это вопрос решенный, — перебил его Иосиф Виссарионович. — Для понимания вашей специфики, как вы выразились, товарищу Огневу поможет товарищ Вышинский.

— Но я все еще не понимаю, почему это дело не поручить Верховному суду? — возмутился Винокуров. — У нас же есть для того все полномочия!

— Александр Николаевич, — впервые обратился к мужчине по имени-отчеству генсек, — мне напомнить вам, сколько времени и споров заняла разработка постановления о «реорганизации местных органов юстиции»? Вопрос должен быть решен оперативно!

Винокуров упрямо поджал губы, не соглашаясь с товарищем Сталиным.

— К тому же в первую очередь товарищи займутся созданием методички для следователей ОГПУ, — продолжил Иосиф Виссарионович. — Как до́лжно вести следствие. Вы же будете оценивать и утверждать подготовленные Огневым и Вышинским постановления перед тем, как они вступят в силу.

Только последнее уточнение примирило председателя Верховного суда с тем, что ему не дали поучаствовать в создании законов для ОГПУ. После этого Иосиф Виссарионович отпустил Винокурова, и уже оставшись с нами двоими разъяснил, что он конкретно от нас хочет.

— Врагов советской власти в стране еще полно, поэтому ОГПУ должно реагировать на их устранение быстро. В связи с чем сильно уж по рукам и ногам вы их не сковывайте. Но и контроль, как показала практика, и присмотр за этой службой необходим. Разумный. Главная задача — найти баланс между контролем и их полномочиями и подчинением. Срок вам — месяц. Тянуть с этим смерти подобно. Товарищ Винокуров этого не понимает, поэтому и поручаю это дело вам. И про методичку для следователей — задача еще более острая, чем вопрос с постановлениями. К сожалению, многие работники ОГПУ не имеют достаточной квалификации для ведения следствия. Но других нам взять неоткуда. Вот и нужно этих людей научить, причем в кратчайшие сроки. Через неделю жду черновик методички. Чтобы вы осознавали всю серьезность задачи — на время написания методички все дела будут приостановлены, а задержанные продолжат находиться под стражей. И их набралось уже приличное количество. Товарищ Огнев, отложите все остальные дела, — посмотрел Сталин на меня. — На неделю даже учеба ваша подождет. Вам выделят кабинет в Кремле. Можете и своего секретаря туда привести. Товарищ Вышинский, вас это тоже касается.

— Я понял, товарищ Сталин, — спокойно и с достоинством ответил Андрей Януарьевич.

— Тогда можете готовиться.

Первым на выход двинулся Вышинский. Я пропустил его вперед, все еще пребывая в замешательстве от внезапно свалившейся на меня работы. Что-то круто Иосиф Виссарионович стал мне ее подкидывать. Не много ли для всё еще студента? Ведь Винокуров прав, раз это входит в полномочия Верховного суда, пусть те этим и занимаются. Но нет, меня припрягли. Как бы не переломиться под этой тяжестью.

Уже делая шаг за порог кабинета, меня остановил голос Сталина:

— А вас, товарищ Огнев, я попрошу остаться.

Глава 6

Конец ноября 1930 года

— А вас, товарищ Огнев, я попрошу остаться.

Знакомая почему-то фраза, пробирающая до мурашек, словно я шпион какой-то в стане врага. Где я ее мог слышать?

Молча поворачиваюсь и с ожиданием смотрю на товарища Сталина. Дверь за Вышинским закрывается, и лишь тогда Иосиф Виссарионович продолжает.

— Товарищ Огнев, как у вас продвигаются дела по наблюдению за ведением следствия сотрудниками ОГПУ? Есть какие-то результаты, или ничего не поменялось?

— Увы, товарищ Сталин, все также, — пожал я плечами. — Я посмотрел на работу как минимум десятка уполномоченных, но их методы не сильно разнятся. Да и документацию они все ведут кое-как. У кого-то данных по задержанным больше, у кого-то меньше, но четкой и полной картины ведения дела не заполняет никто.

— Вот как, — нахмурился генеральный секретарь. — И что вы по этому поводу думаете?

— Либо так получилось, что это мне пока что попались только такие специалисты, — с легкой иронией в голосе, сказал я, — либо такие люди в ОГПУ не задерживаются. Что их совсем нет — не верю.

— Я вас услышал, — медленно кивнул товарищ Сталин. — Продолжайте работать.

Вот теперь и я покинул кабинет вождя. И, лишь выйдя из Кремля, вспомнил, где я слышал подобную фразу, которой меня остановил Сталин. В моей прошлой жизни мой дед любил подкалывать окружающих ей! «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Так вроде она звучала. Как раз из кинофильма про нашего шпиона во Второй Мировой. Уж анекдотов про этого «Штирлица» я слышал кучу. И не только от деда. Забавное совпадение получилось. Ведь такого фильма в этом времени точно еще нет.

Выкинув это из головы, я поспешил домой. А то из-за срочного вызова в Кремль даже поесть не успел. Пора восполнять силы!

* * *

Сталин посмотрел на закрывшуюся за Сергеем дверь, после чего вернулся к своим мыслям о нынешнем руководстве ОГПУ. Вячеслав совсем сдал. Здоровье все сильнее сказывается на его работе. Пора найти ему замену на столь ответственный пост. Но кого? Раньше самым логичным шагом стало бы назначить на это место его заместителя. Проблема была в том, что Генрих и так уже давно в значительной степени подменяет своего начальника. То есть не может быть не в курсе дел службы и тем более мог бы хоть что-то сделать для улучшения дел. Но нет. Наоборот, судя по тем документам, что изучил Сталин, именно при Ягоде и стал развиваться курс на ужесточение работы с задержанными и ускоренным выполнением судопроизводства. Была у Иосифа Виссарионовича слабая надежда на то, что Огнев найдет опытного следока среди службы. Для поста руководителя он может и не подошел бы, но на роль заместителя — почему нет? А на пост главы ОГПУ Сталин бы поставил верного партийца, которому с грамотным замом не обязательно быть профессионалом своего дела. Не срослось.

— Ладно, — прошептал себе под нос генеральный секретарь, — совсем уж спешить не стоит. Пускай Огнев с Вышинским снова проявят себя.

Заодно будет время присмотреться к другим членам ОГПУ из руководящего состава, — про себя закончил свою мысль Сталин.

* * *

На следующее утро я «переезжал» в Кремль. Андрей обрадовался этому. Его даже не смущало, что нам придется пропустить неделю занятий. А ведь на четвертом курсе большинство предметов — профильные!

— Теория без практики мертва или бесплодна, — весело ответил мне Кондрашев, когда я спросил его, почему он так рад. — А уж такая практика не у каждого юриста бывает! Что уж про нас, студентов, говорить.

Тут он прав. Это я «зажрался» после работы с Жижиленко и Вышинским над законами по коллективизации.

Вопреки моим ожиданиям, кабинет нам выделили не маленький. Квадратов двадцать. Но как оказалось, это было помещение «на троих». В дверях я столкнулся с Андреем Януарьевичем, который руководил двумя рабочими, заносящими мебель.

— Сергей, здравствуй, — протянул он мне руку, после чего перевел взгляд на Кондрашева.

Тот не растерялся и, как только Вышинский отпустил мою руку, представился сам.

— Андрей, — протянул он первым руку. — Работаю под началом Сергея.

— Тезка значит, — хмыкнул Вышинский и представился сам. — Андрей Януарьевич.

— Очень рад познакомиться.

— Чтож, сейчас нам расставят мебель, после чего нужно будет сходить за материалами к Александру Николаевичу, — продолжил Вышинский руководить процессом на правах старшего. — Вот ты, Андрей, и сходишь. А мы с Сергеем пока обсудим, как приняться за это дело.

Кондрашев кривиться не стал, лишь молча кивнув, после чего мы дождались, когда нам расставят столы, стулья и шкафы. Даже телефонный провод принесли с самим аппаратом. Правда лишь один на всех. Его Вышинский тут же определил на стол Андрея — раз уж он выполняет обязанности секретаря, то ему и отвечать на звонки.

Сами столы по распоряжению Андрея Януарьевича были поставлены буквой «П». Во главе оказался стол самого Вышинского, прямо у окна, справа от него мой стол, а слева — стол для Кондрашева. Получилось, что если позвонят, то ответить сможет любой из Андреев, а вот мне для звонка придется уже подниматься из-за стола и обходить его. Но спорить я не стал. Вряд ли такая ситуация будет возникать очень уж часто, если вообще произойдет.

— Итак, — Вышинский уселся за стол и дождался, когда я усядусь за свой, после чего продолжил, — расскажи, в чем ты видишь проблемы в ведении следствия сотрудниками ОГПУ. Своими словами.

Андрея сейчас в кабинете не было — убежал за материалами, которые должен передать Винокуров.

Я коротко пересказал мужчине примерно то же, что сказал и товарищу Сталину.

— Если я правильно понимаю, первоочередная проблема — не компетентная регистрация задержанного и причин, по которым вообще возник к человеку интерес этой службы, так?

— Получается так, — кивнул я.

— Хорошо. Идем дальше. Ты вот сказал, что уполномоченные не ловят задержанных на противоречиях в показаниях. Но это ведь не так? Разве не было, что кто-то из следователей не ловил задержанных на противоречивых показаниях, когда дело касалось работы против государства? Создания той же партии?

— Ну, — задумался я, — было что-то подобное.

— Вот! — стукнул пальцем по столу Вышинский. — Получается, что ловить на противоречиях они умеют. Но почти не делают. Почему?

Он вел себя словно экзаменатор перед сдающим студентом. Наверное в его глазах я таким и был. Да и его наводящие вопросы позволяли мне самому взглянуть на дело под иным углом. Вот как сейчас.

— У них не стоит такая задача? — догадался я.

— Именно. Уверен, среди сотрудников ОГПУ достаточно людей, способных грамотно докопаться до сути дела. Из-за чего был получен донос, и кто виноват. Однако их задача — найти и покарать врагов нашей страны. И как я понимаю, они настолько на ней сконцентрировались, что отметают любые другие версии. Вот в этом и нужен за ними контроль.

— И как это сделать? — невольно вырвался у меня вопрос.

— Очень просто, — скупо улыбнулся Андрей Януарьевич. — Для этого существует прокуратура.

Я не очень понимал, что он имеет в виду и как видит такую проверку, поэтому Вышинскому пришлось пояснять свою мысль.

— Смотри: сотрудник ОГПУ получает сигнал о ведении кем-то из граждан контрреволюционной деятельности или намеренного саботажа. Этот человек задерживается, и составляется подробная описательная часть, как раз та, чего им очень не хватает. Откуда был получен донос, кто его совершил, подробно описан сам донос, а лучше — приложен к делу. Если донос устный, обязательно сделать его письменную запись. После чего сотрудники ОГПУ задерживают подозреваемого и проводят первичный допрос. Как было проведено задержание, слова самого задержанного, его характеристика с рабочего места и из организаций, где он состоит — все должно быть приложено к делу. Дальше — опрос его ближайшего окружения, и это тоже должно быть приложено к делу. После чего все это передается на оценку в прокуратуру. И уже там компетентный следователь делает вывод — причастен задержанный к выдвинутым против него обвинениям, или нет. Если будет дана положительная резолюция, то задержанного возвращают в ОГПУ, и там уже пусть сотрудники ведомства выполняют свою работу. Если же нет, то дело или переквалифицируется или вообще закрывается. Но это уже будет не проблема ОГПУ. Понимаешь меня?

Я медленно кивнул. Андрей Януарьевич предлагал не менять структуру ОГПУ. Вообще ее почти не касался. По его словам — пускай они работают так же, как сейчас. Лишь «крутят» своими методами тех, кто по мнению уже прокуратуры будет подходить под приписываемую задержанным статью.

— Но правильно ли это? — спросил я. — Я уже пару недель наблюдаю за работой уполномоченных ОГПУ. И их методы… довольно жесткие, можно их даже назвать жестокими.

— А ты думаешь, истинный враг государства сам сознается? — лязгнул голосом Вышинский. — Нет! Он будет отпираться до последнего. Юлить, обвинять всех вокруг, лишь бы уйти от ответственности. Мягкость здесь недопустима.

Может, он и прав. Тут мне оспорить его мнение было трудно. Аргументов просто не нашлось. Поэтому, когда вернулся Кондрашев с материалами, мы уже пришли к первичной договоренности, на что направить наши силы.

Спустя неделю я стоял в приемной товарища Сталина с папочкой в руках. «Защищать» наш труд отправили меня, так как Иосиф Виссарионович поручил дело в первую очередь мне. Вышинский же хоть и взял все бразды правления над нашей работой, от доклада открестился.

— Товарищ Сталин вас ждет, — сказал мне Агапенко, после чего я прошел в кабинет генсека.

Иосиф Виссарионович впервые на моей памяти встретил меня молча. Дождался, когда я передам ему папочку, и тут же принялся за ее изучение. Лишь когда дочитал ее до конца, он наконец задал первый вопрос.

— Кто автор идеи о передаче дел для оценки прокуратуре?

— Товарищ Вышинский.

Кивнув каким-то своим мыслям, он продолжил.

— А вы сами что об этом думаете?

— Идея хорошая. Тут и контроль, пусть неявный, за ОГПУ будет, и квалифицировать преступления будут люди, которые этому учились. Ведь в прокуратуре работают выпускники ЮрФаков?

— В основном, — кивнул товарищ Сталин. — Хорошо. А как вы видите внедрение вашей «методички», — положил он руку на папочку, — в жизнь?

— Сделать тираж, раздать уполномоченным для изучения, после чего провести экзамен — кто ее освоил, тот подтвердил квалификацию и остается на своем посту. Кто нет — снимается с должности.

— А если многие не пройдут? — вкрадчиво спросил генеральный секретарь.

— Так там все максимально просто описано, — удивился я. — Ее же только запомнить надо, она в основном из типовых бланков для заполнения состоит. Это уж совсем тупым нужно быть, чтобы не пройти такой экзамен. А зачем нам глупые люди в столь важной организации?

— И все же. Если многие не пройдут? Тогда как быть? — продолжил настаивать на своем товарищ Сталин.

— Пускай ее тогда не только уполномоченные заучивают, но и агенты, — пожал я плечами. — Они же занимаются задержанием. Все равно должны знать хотя бы бланки первичного опроса доносчика и бланк процесса задержания. Тех, кто сможет усвоить всю методичку — повысить взамен не справившихся уполномоченных. Уж агентов-то у ОГПУ явно больше, чем следователей. Заодно будет стимул по ее изучению и применению.

Вот тут Иосиф Виссарионович был удовлетворен моим ответом. Идея, которая пришла ко мне на ходу, пришлась ему по вкусу.

— Хорошо, продолжайте работу.

— В том же темпе? — уточнил я.

— Если успеете в срок, то можете вернуться к учебе, — сразу понял, что меня беспокоит, товарищ Сталин.

На этом я покинул его кабинет. А уже на следующий день вновь отправился в университет на занятия. Даже успел соскучиться по ним. Тогда я еще не знал, что надо мной уже сгущаются тучи, грозящие разрушить всю мою устоявшуюся жизнь.

* * *

Генрих Григорьевич далеко не сразу понял, что земля под его ногами начинает гореть. Перспективы казались радужными. Собственное начальство на работе показывается редко. Прекрасный шанс проявить себя, чтобы в подходящий момент подхватить «знамя борца с врагами народа» у окончательно ослабевшей руки. И Генрих Григорьевич старался. Всего себя отдавал работе!

Из главных препятствий заместитель главы ОГПУ видел лишь Винокурова, так и норовившего перетянуть Главное Политическое Управление в свое подчинение. Терять же те полномочия, что были у организации в данный момент, Генрих Григорьевич не хотел категорически. Это же стоит лишь начать процесс и его будет уже не остановить! И влиятельнейшая должность превратится в придаток прокуратуры и Верховного суда.

Когда мужчине доложили о появлении в управлении студента, направленного товарищем Сталиным, Генрих Григорьевич поначалу не придал этому значения. Узнал только, что парня продвигает генеральный секретарь лично, учится тот в МГУ на факультете советского права, и мужчина даже порадовался. Значит, товарищ Сталин заметил его усилия! Вон, своего протеже к нему приставил. Не иначе ума набраться, на реальную работу чтобы посмотрел. Генрих даже думал сойтись с парнем. Устроить случайную встречу, да пообщаться. Но тут некстати навалились дела о вызревании целого заговора на промышленных предприятиях. Такое упустить никак нельзя! Если пусть и на словах будет создана альтернативная партия, Иосиф Виссарионович тут же с него, Генриха, голову снимет! И вовсе не фигурально.

Кто же знал, что парень приставлен контролером⁈ Да еще изначально негативно настроенным к его службе.

Об этом Генрих Григорьевич узнал от самого товарища Сталина, когда его «вызвали на ковер» вместе с собственным начальником. Старания Ягоды, его труд, вменили ему же в вину! Не такого ожидал мужчина, когда с усердием принялся за очищение страны от вредителей и предателей.

Тогда, после выволочки от генерального секретаря, Генрих Григорьевич вернулся в свой кабинет и тут же вызвал к себе начальника следственной части. Приказав тщательно следить, с кем общается в управлении парень, что его интересует и как реагирует на работу сотрудников, но не мешать при этом, Генрих Григорьевич отпустил подчиненного. А сам задумался, что ему делать. Весь его опыт говорил — надо надавить на парня. Найти рычаг влияния, а еще лучше очернить и устранить. Но только для этого необходимо собрать информацию, причем желательно втайне от парня, чтобы он не побежал к товарищу Сталину жаловаться.

И тут как на удачу Винокуров перестал давить, освободив время мужчины. Что позволило лично найти исполнителей для слежки и не привлекающего внимания опроса окружения студента.

Первые результаты были неутешительны. Парень — отличник учебы, комсомолец, состоит в партии, член ЦКК. Серьезно продвинулся. Кроме того знаком с начальником ВВС Барановым, написал несколько книг для популяризации советской промышленности и просветительской деятельности касательно идей коммунизма. Понятно, почему его заметил генеральный секретарь. К тому же в хулиганстве, бандитизме или участии в сомнительных инициативах не замечен. Вообще со сверстниками почти не общается. У кого не спросишь — положительный аж до тошноты. Нет, есть и те, кто парня не любит, но лишь из зависти. Улик против него нет.

Генрих Григорьевич уже совсем было отчаялся и хотел всерьез ухватиться за ложные доносы завистников, хоть это и очень опасно — если вскроется, Ягода потеряет все и в том числе жизнь. Но тут его люди перешли к изучению прошлого близких парню людей, и тут же вскрылось, что отец студента сочувствовал правым идеям! Более того, покинул партию, когда начали давить оппозицию. Не иначе, чтобы уйти от справедливого правосудия! Да еще и о товарище Сталине высказывался крайне не лестно. Пусть это было давно, и сейчас Огнев-старший держит язык за зубами, но назад в партию-то не вернулся! И с парторгом завода отношения у него натянутые. А вот отношения между отцом и сыном — самые теплые. Ну и как не ухватиться за это? Ведь получается, что студент-то — скрытый враг. Втирается в доверие к товарищу Сталину, чтобы добившись большого влияния ударить в спину!

— Ну, теперь ты у меня уже не отвертишься, — потер довольно руки Генрих Григорьевич, подписывая документ об аресте Федора Огнева. — Начнем с твоего отца, а там уже и до тебя, щенок, доберусь.

Глава 7

Начало декабря 1930 года

Трагедия случилась через день после моего похода к товарищу Сталину.

Я только вернулся из Кремля и собирался поужинать, как в дверь громко забарабанили. Открывать пошел отец. Мама встревоженно выглянула из кухни, прижимая к себе любопытную Настю.

— Кто там? — спросил батя.

— Откройте, ОГПУ! — раздался требовательный голос.

Уже приученные к тому, что обычно из этой организации приходят ко мне, отец спокойно открыл дверь. Я же торопливо прожевал кашу и поспешил в коридор. Как и родители, посчитал, что что-то срочно понадобилось или товарищу Сталину или тому же Вышинскому. Хотя можно ведь было и позвонить. Но опять же, я тоже думал, что нежданные гости пришли ко мне.

— Федор Иванович Огнев? — спросил рослый парень с угрюмым лицом и сбитыми костяшками на руках.

— Он самый, — удивленно ответил батя.

— Вы арестованы, — как гром среди ясного неба прозвучал голос ОГПУшника.

Он тут же стал крутить отцу руки, но тут подоспел я.

— Предъявите ваши документы, — перехватил я его за кисть, привлекая внимание.

Тот попытался отмахнуться от меня, но занятия в секции не прошли для меня даром. Пусть он и выше и сильнее, однако мастерство бьет голую силу. Что я тут же и доказал, заломив вторженцу руку за спину. Тот зашипел от боли и принялся угрожать.

— Вы оказываете сопротивление агенту ОГПУ! Я вас арестую за пособничество преступнику!

— До вынесения решения суда мой отец не может считаться преступником. Предъявите документы! Откуда мне знать, что вы нам не врете?

— Тсс… В кармане… Нагрудном, — процедил парень.

Отпустив его, я дождался, пока тот достанет корочки и покажет мне их в развернутом виде. После чего задал новый вопрос.

— За что вы хотите арестовать моего отца? Вы обязаны озвучивать причину!

— Участие в оппозиционной деятельности и подготовка контрреволюции, — буркнул агент, после чего сунул руку под шинель и тут же достал револьвер. — Руки вверх! Не сопротивляться. Иначе открою огонь на поражение!

Я нахмурился, но спорить не стал. Сзади ахнула сдавленно мама.

— Огнев, вы идете со мной. А ты… — тут парень посмотрел со злостью на меня. — Пока живи. И за тобой придем.

— Хоть одеться дай, — пробурчал отец.

— Так дойдешь. Не растаешь.

Я посмотрел ему в глаза и понял, этот стрельнет. И сомневаться не будет. Батя понял то же самое, потому больше спорить не стал. Когда они ушли, я первым делом бросился к телефону и набрал номер секретаря товарища Сталина, мысленно молясь всем богам, чтобы тот еще был на месте. Мои молитвы были услышаны, и товарищ Агапенко даже подтвердил, что и Иосиф Виссарионович еще работает. Не теряя времени, я оделся и кинулся обратно в Кремль. Действовать нужно быстро!

Казалось так, как я бежал сейчас, я не бегал никогда. Моего отца могли взять лишь из-за одного — как месть за мою деятельность. Иных причин я не вижу. А раз так, то кто мог отдать подобный приказ? Лишь кто-то из верхушки ОГПУ, под которым «закачалось кресло». И этот неизвестный может действовать очень жестко и даже жестоко. Сейчас отца отвезут в Бутырскую тюрьму и просто выбьют из него необходимые показания. После чего и мое вмешательство в процесс задержания припомнят, выставив как пособника. Уверен, тот агент действовал по самому жесткому сценарию задержания не просто так. Хотел спровоцировать меня, и у него получилось! И ведь взяли отца не где-нибудь, а дома у меня на глазах. Лишь если я сейчас первым доберусь до Иосифа Виссарионовича и все расскажу, есть шанс, что все обойдется.

Не успел. Когда я забежал в приемную Сталина, Агапенко сказал, что у него посетитель. И после доклада о моем визите Иосиф Виссарионович далеко не сразу меня принял. А когда я все же получил разрешение войти, внутри уже стоял какой-то мужчина. В возрасте, лет сорока, ушастый и худой, с короткими усиками и простоватым лицом, больше подходящим какому-нибудь деревенскому пастуху, чем государственному деятелю.

Я успел заметить в его глазах искру превосходства и самодовольства, которую он постарался тут же погасить.

— Товарищ Огнев, — протянул Иосиф Виссарионович, смотря на меня нечитаемым взглядом. — Вы что-то хотели срочно доложить? Так внезапно практически ворвались в мой кабинет…

Я снова посмотрел на незнакомца, и собравшись с мыслями, кивнул.

— Да, товарищ Сталин. Только что сотрудник ОГПУ в грубой форме арестовал моего отца. Он не показал своего удостоверения, пока мне не пришлось применить силу. Затем под угрозой револьвера забрал его с собой. В чем бы его ни обвиняли, такие действия недопустимы.

— В действиях сотрудника ОГПУ действительно придется разобраться, — бросил взгляд на незнакомца Иосиф Виссарионович. — И это будет произведено, — надавил голосом Сталин. — Однако, само по себе сопротивление сотруднику ОГПУ недопустимо.

— Никто и не сопротивлялся, — возразил я. — Как я и сказал — он не показал свое удостоверение. Откуда нам было знать, что он не самозванец?

— Но когда вы узнали, что он не врет, почему ваш отец сразу не пошел с ним? — спросил товарищ Сталин, показав свою осведомленность о задержании моего отца.

Я лишь поразился, как меня смог опередить этот вот ушастый тип. Мне ведь от дома до Кремля бежать пять минут. И оделся я быстро. Но все равно меня опередили! Интересно, что это за прыткий тип?

— По методичке, которая была разработана мной с товарищем Вышинским, сотрудник ОГПУ обязан предъявить свое удостоверение, озвучить обвинение и лишь после этого требовать пройти с ним. И только в случае отказа применять оружие.

— Методичка еще не внедрена в службу, — покачал товарищ Сталин. — Поэтому я возвращаюсь к своему вопросу — почему ваш отец сразу не пошел с сотрудником ОГПУ, когда убедился, что перед ним не самозванец?

— Он попросил одеться. Ему не дали. Задержанию он не сопротивлялся.

Помолчав какое-то время, товарищ Сталин задал мне неожиданный вопрос.

— Товарищ Огнев, вы знали об уходе вашего отца из партии?

— Да.

— А почему он так поступил?

Вот тут я не знал, что ответить. Я ведь и сам не знаю истинных причин. Только то, что отец был сильно расстроен тем, что из партии поперли Троцкого и Зиновьева. Да и вообще высказывался в духе «партия уже не та». Но если так скажу, то лишь подкреплю высказанные агентом обвинения в оппозиционной деятельности бати.

— Доподлинно мне неизвестно. Я был еще мал, и он со мной не делился истинными причинами своего поступка.

— И все же, неужели он ничего не говорил об этом?

— Он… — я замялся.

— Ну же, товарищ Огнев, — подогнал меня Сталин. — Не стесняйтесь.

— Он был огорчен тем, что из партии были исключены Троцкий и Зиновьев.

Этот момент общеизвестный. Отец не делал из этого секрета, и наверняка ОГПУ это уже знает. Иначе с чего бы им вообще хватать и арестовывать отца? А вот если начну открыто лгать, этим только ухудшу его положение. Помочь я ему тогда уж точно не смогу.

— Вы считаете, он был прав?

— В чем?

— Что покинул партию и поддерживал Троцкого и Зиновьева.

— Я не говорил, что он их поддерживал, — тут же закачал я головой. — Я и не слышал этого никогда. Его не устраивало, что старых членов партии из нее исключают несмотря на былые заслуги. Прав ли он был, что ушел? Ответа у меня нет.

— А вы бы как поступили на его месте? — спросил Иосиф Виссарионович.

Незнакомец стоял и наслаждался тем, как меня «допрашивает» Сталин. И молчал. Ни разу голоса не подал, как я вошел.

— Я не стою в стороне, когда меня что-то не устраивает. Вы и сами это могли заметить. Все мои идеи — как раз из-за моего нежелания закрывать глаза на то, что я считаю неправильным или несправедливым.

— Значит, вы остались бы в партии и попробовали изменить то, что вам не нравится? Ушли в оппозицию?

«Вот что интересует Сталина! — дошло до меня. — Он хочет понять, пойду ли я против него, если уже меня что-то не устроит в его политике. Начну утверждать, что это не так — солгу. Уж товарищ Сталин успел меня изучить достаточно, чтобы это понять. К тому же я уже решил, что буду в разговоре максимально честным, по возможности только сглаживая некоторые „углы“. Так что и сейчас нужно отвечать прямо».

— Любому человеку нужна разумная критика. Потому что все мы совершаем ошибки. Я уже говорил вам как-то: ошибаться — можно, врать — нельзя. Если бы я вам врал, то не был бы сейчас здесь. Уйду ли я в оппозицию? Возможно. Но лишь с намерением помочь стране. Помочь вам. Стать тем, кто не боится сказать вам в лицо правду. Я уверен, вы достаточно храбрый человек, чтобы выслушать ее и не отмахиваться от фактов. Уже успел убедиться в этом. И я очень надеюсь, что если даже такое произойдет, то не перерастет в открытую конфронтацию, а приведет к диалогу и нахождению решения возникших разногласий…

— Достаточно, — оборвал меня товарищ Сталин. — Идите домой, гражданин Огнев. До выяснения всех обстоятельств с вашим отцом, вы отстранены от работы.

Незнакомец после слов Сталина еле сдержал победную улыбку. Я же молча кивнул и покинул кабинет.

Прав ли я, что не стал врать или юлить? Не знаю, покажет время. Но во всяком случае подлецом и подонком я быть не хочу. А ведь со лжи и начинается этот путь.

Вот что с отцом будет — теперь совсем непонятно. Да и со мной, если уж честно сказать, тоже. Не понравились Иосифу Виссарионовичу мои слова. Совсем. Остается лишь вопрос — насколько. И от ответа на него будет зависеть вся моя дальнейшая судьба.

* * *

— Вот видите, товарищ Сталин, — заговорил Ягода, когда Сергей покинул кабинет. — Я же говорил! Эти Огневы — скрытые враги нашего народа. Если бы я вовремя не среагировал, они бы втерлись в ваше доверие и…

Сталин остановил мужчину взмахом руки.

— Скажите, товарищ Ягода, а почему задержание Огнева старшего проводилось в такой форме?

— Агент был уведомлен, что возможно сопротивление. И оно было оказано! Вы же только что сами слышали. Потому он и вытащил револьвер…

— Я не про это. Почему ваши сотрудники не представляются? Не показывают свое удостоверение при задержании? Не называют оснований — в чем подозреваются задержанные. Неужели это так трудно?

— Это делается в целях следствия. Очень часто у задержанных есть пособники. Не зная, за что схватили их сообщников, они впадают в панику и выдают себя изменившимся поведением, что сразу видно всем, кто их окружает. Да и потом, на допросе, они не знают, что именно нам сообщили их подельники, и не имеют возможности придумать одинаковую ложь, которой бы мы поверили.

— Впадают в панику и близкие люди, не имеющие к преступным делам своих родных никакого отношения. И что? Их тоже хватаете?

— По настоящему честному человеку бояться нечего, — как можно более убежденно заявил Ягода.

— Я вас услышал. Дело Огневых передадите товарищу Берии. О его ходе он будет отчитываться только передо мной.

Генрих Григорьевич постарался скрыть промелькнувшее раздражение и страх, и согласно кивнул.

— Я вас больше не задерживаю.

Ягода покинул кабинет, а Иосиф Виссарионович мрачно посмотрел в окно. Ему было о чем подумать. Неужели, даже такой вот студент уже с малых лет готовился в один из дней предать его? И как вообще расценивать то, что он здесь наговорил? Никто другой никогда ничего подобного не заявлял Сталину. И это… обескураживало. И заставляло очень серьезно подумать, что теперь делать с Огневым.

Глава 8

Д екабрь 1930 года

Лаврентий волновался. Он уже не первый год добивался встречи с товарищем Сталиным, но все никак не получалось достичь желаемого. А тут — внезапный вызов из Москвы на его имя! Да подписанный не кем иным, как самим генеральным секретарем!

Когда Берия прилетел в Москву, его встретил лично Серго Орджоникидзе. Тепло улыбнувшись, он распахнул объятия, встречая мужчину как дорогого родственника.

— Лаврентий, как я рад тебя видеть!

— Взаимно, Григорий Константинович.

— Ну зачем так официально? — притворно возмутился Орджоникидзе. — Можно просто Серго!

По дороге в гостиницу, нарком Рабоче-крестьянской инспекции рассказывал Берии о Москве, попутно как бы мимоходом упомянув, что Лаврентий может задержаться здесь надолго. Если конечно не забудет о том, кому обязан нынешним прилетом, почти в открытую намекая на себя. Оставил он Берию лишь на пороге гостиницы.

Передохнув с дороги, уже утром Лаврентий был в приемной товарища Сталина, переживая, какое впечатление он произведет на него.

— Товарищ Сталин вас ждет, — сообщил секретарь.

Лаврентий мысленно выдохнул, собрался с духом и уверенно зашел в кабинет.

— Здравствуйте, товарищ Берия, — встал из-за стола генеральный секретарь, что мужчина расценил как очень позитивный знак. — Как добрались?

— Здравствуйте, товарищ Сталин. Благодарю, добрался без происшествий.

— Вас порекомендовали мне, как хорошего специалиста в области расследований. К тому же у вас есть опыт работы в ОГПУ, что очень немаловажно в одном деле, ради которого я вас и вызвал.

Лаврентий обратился в слух, заодно вспомнив намеки Орджоникидзе. Видимо, они были не беспочвенны. И надо учесть это. Наверняка Григорий Константинович попросит за свое содействие ответную услугу.

— Однако, — продолжил Сталин, — хоть вас и порекомендовали мне, решение о вашем привлечении принимал я. И запрос на ваш вызов в Москву тоже оформлен мной. Я хочу, чтобы вы это отчетливо понимали, товарищ Берия, — внимательно посмотрел в глаза Лаврентия генеральный секретарь.

— Я это отлично понимаю, товарищ Сталин, — тут же с готовностью кивнул мужчина.

А что тут не понять? Ему чуть ли не прямым текстом говорят, кому Лаврентий должен быть верен. И принять сторону — Сталина или Орджоникидзе. И пусть Григорий Константинович и посодействовал тому, что Берия оказался в данный момент в этом кабинете, но верность ему мужчина хранить не обязан. Услугу — да, должен, но не больше.

Сталин несколько минут не мигая смотрел на Берию, но тот стойко выдержал этот взгляд. Удовлетворенно кивнув, генеральный секретарь продолжил.

— Возникла одна проблема, которую решить может лишь человек со стороны. Объективно. Беспристрастно. Профессионально, — каждое слово Иосиф Виссарионович чеканил так, словно гвозди забивал. — На вас могут попытаться надавить. Не поддавайтесь. Отчет лично мне. От того, насколько вы сможете его выполнить, будет зависеть — продолжите вы работать здесь или…

Заканчивать фразу Сталин не стал. И так все ясно. Чуть помолчав, он сел за свой стол и протянул папку, которую Берия тут же с готовностью принял в руки.

— Товарищ Агапенко покажет вам ваше рабочее место. Не затягивайте. Результат мне нужен как можно скорее.

— Сделаю, товарищ Сталин, — уверенно заявил Лаврентий и покинул кабинет.

Иосиф Виссарионович задумчиво посмотрел вслед ушедшему молодому человеку. Тридцать лет всего-то. Но первое впечатление он оставил у Сталина положительное.

Изначально генсеку был нужен сотрудник ОГПУ, разбирающийся в ведении следствия. Раз уж надежды на то, что Огнев найдет такого среди московских уполномоченных, не оправдались, требовалось найти человека из глубинки. Сталин даже поделился этой проблемой со своим старым товарищем, Серго Орджоникидзе. И тот с радостью рассказал о подающем надежды и хорошие результаты председателе ГПУ при СНК Грузинской ССР. Пусть Иосифу и не нравилось местничество Серго, однако в кадрах тот разбирался.

Вот только последние события изменили решение Сталина. И вместо того, чтобы показать свой профессионализм и возможно стать преподавателем по новой методичке, разработанной Огневым с Вышинским, теперь Берия должен заняться расследованием дела Огнева-старшего. Для начала. Самого Сергея Сталин приказал не трогать, но приставить наблюдение. По возможности — скрытное. Что будет делать парень? К кому может побежать за помощью? И побежит ли? От этого будет во многом зависеть, как с ним стоит поступить. А пока остается лишь ждать. Но ничего, Сталин умел ждать.

* * *

Когда я пришел, на маме лица не было. Увидев меня, она кинулась ко мне и крепко прижала к себе. Я почувствовал, как на груди расплывается мокрое пятно от ее слез. Настя испуганно стояла в паре шагов и переводила растерянный взгляд с мамы на меня и обратно.

— А папа когда придет? — тихо спросила она, отчего мама еще сильнее разрыдалась.

— Пока не знаю, — выдавил я из себя. — Надеюсь, что скоро.

— Тебе удалось? — оторвалась от моей груди мама и с надеждой взглянула в мои глаза.

Я лишь печально покачал головой. Из нее будто дух выпустили. Она отстранилась и шаркающей походкой пошла в спальню. Настя проводила ее ничего не понимающим взглядом, после чего посмотрела на меня.

— Ты кушала? — со вздохом спросил я.

Та молча закивала.

— А меня покормишь?

Доесть я так и не успел. И пусть сейчас мне кусок в горло не лез, но надо отвлечь сестренку, пока мама приходит в себя. Настя схватила меня за руку и потянула на кухню. Там уже обстоятельно осмотрела стол, убрала все грязные тарелки и протерла его, после чего пододвинула ко мне мою тарелку с начатой кашей. Задумалась на пару мгновений и тут же вскинулась, начав растапливать печь. Та еще не успела остыть, поэтому удалось ей это легко. На печку тут же был водружен чайник, и с чувством выполненного долга сестра обернулась ко мне.

— Молодец, — постарался я улыбнуться ей.

Та робко улыбнулась в ответ. День в итоге закончился на невеселой ноте.

Мама смогла взять себя в руки утром. Мне никто не звонил, ОГПУ за мной не приходило, а в университет мне не запрещали ходить. Поэтому с утра я отправился на учебу. Заодно хоть с Андреем увижусь, надеюсь, его не отстранили. Хоть как-то тогда можно быть в курсе, как идет расследование. И идет ли.

Кондрашев уже был в курсе произошедшего. К нему уже приходили из ОГПУ и провели первичный допрос. Подняли посреди ночи, но хорошо хоть к себе не потащили — опросили сидя на кухне под запись. Ко мне его отношение не поменялось. Поздоровался спокойно, не шарахаясь, а к случившемуся отнесся флегматично:

— С тобой уже однажды случалась неприятность из-за клеветы. Разберутся.

— Тут не мне опасность в первую очередь грозит, а моему отцу.

— И что? Он что-то нарушил? — недоверчиво хмыкнул Андрей. — Твой отец? Не верю.

Ну да, он успел узнать моего батю, пока в нашей квартире со мной работал.

— Это с политикой связано и его членством в партии, — понизив голос, чтобы нас не подслушали, сказал я.

Вот тут Кондрашев задумался. Но потом пожал плечами и сказал, что все равно сейчас ничего сделать мы не можем. Остается лишь ждать.

Так-то он прав, хотя его спокойствие мне не понятно. Или ему все равно, или он что-то знает, о чем я не в курсе. Так мне показалось. Но главное — он не отвернулся от меня. Во всяком случае, пока что. И это меня обнадежило, что в выборе себе секретаря я не ошибся. Если все закончится хорошо, надо не упускать его и тянуть за собой.

На лекциях было очень сложно сосредоточиться. Постоянно думал об отце. Как он там? Бьют ли его, как на моих глазах поступали с другими задержанными? А если да, то сможет ли он выдержать это? Сталин похоже или даст отмашку тому незнакомцу «крутить моего батю», или приставит кого-то другого для расследования. Но просто так это не оставит. А к кому я еще могу обратиться за помощью? Особенно с учетом того, что генеральный секретарь вмешан в это дело.

Вариантов я не находил. Не думаю, что кто-то, кто остался в правительстве, пойдет против Иосифа Виссарионовича. Да и я сам никаких знакомств, даже шапочных, там не имею. Кого я знаю? Алксниса? Так он военный, к тому же заместитель начальника ВВС, а не сам начальник. Да и не пойдет он против Сталина. Кто еще? Баранов? С тем я общался мало, настолько близко мы не знакомы. Говорин? Даже не смешно. Андреев? Опять же — пару раз виделись. К тому же он ставленник Иосифа Виссарионовича. Про конструкторов я и не говорю. Те перед властью беззащитны — Поликарпов тому наглядный пример. Сталин привязал меня к себе плотно и ограничил от любых контактов с другими влиятельными людьми. Лишь те, кто не имеет влияния или верны генеральному секретарю со мной в основном и общались больше всего.

Так и не решив, кто мне может помочь, я попытался переключиться на другие дела. Но какие? Ладно в университете — нужно слушать преподавателя, да делать записи. Плюс — иногда было решение теоретических задач. А дома? От дел-то меня отстранили, а они оказывается занимали 99 процентов моего свободного времени! Пойти в гости к Борису? А если я его таким образом подставлю под более пристальный взгляд ОГПУ? У меня и так паранойя разыгралась, будто за мной следят. То же самое с другими моими немногочисленными знакомыми. В итоге я метался по квартире, как загнанный в угол зверь.

От вынужденного безделья и поиска себе занятия, я непроизвольно огляделся, как мы живем. Газовая печь для мамы пока откладывалась на неопределенный срок, но есть же и другие бытовые мелочи, которые могут облегчить жизнь. Например, тот же утюг. Мы жили в приличной квартире, куда уже было заведено электричество. А мама до сих пор по старинке пользуется тяжелым чугунным утюгом, в который нужно горячие угли закидывать.

Ничего сложного в создании электрического утюга я не видел. Даже более того — они были уже давно изобретены и активно использовались. Но! За границей. Что мешает сделать нам свой утюг? Спираль для нагрева металлической поверхности можно взять из кипятильника. Их уже несколько лет как начали производить в нашей стране в Ачинске. Даже у нас в доме есть один! Быстро накидал на листке схему размещения спирали и как должен выглядеть корпус.

От утюга перешел к чайнику. Тоже ведь ничего сложного! Просто кипятильник встроить в корпус и заизолировать, чтобы не протекало. Все! И пускай он не будет с автоматическим отключением, делов-то! Записал и эту идею.

Дальше начал вспоминать, какие в будущем распространены бытовые приборы и что из них можно создать уже сейчас. Так мои записи дополнились схемой пылесоса. Решив, что раз уж «пошла такая пьянка», накидал, как я сам вижу схему газовой плиты.

Если в первый день я занимался лишь теоретической частью по улучшению нашего быта, то вот на следующий день, я уже отправился на рынок. Про отца пока ничего слышно не было — Кондрашев лишь пожимал плечами, не в силах ничем меня обнадежить или дать хоть какую-то ясность. Других же «информаторов» в Кремле у меня не было.

Первым делом я решил попробовать сделать нам утюг. Прикупил кипятильник, нашел на развале дырявое ведро, из которого решил вырезать пластину. Но сам этим заниматься не стал. Помотавшись по рынку, да пораспрашивав людей, получил адрес одного кузнеца. Жил тот в Подмосковье, но это меня не остановило. В тот же день смотался к нему, получив из ведра сразу три пластины необходимого размера и формы. Да, тонких, но и кипятильник толстый металл не прогреет как следует. Он же мне приковал кипятильник к одной из пластин — просто в основании кипятильника пустил поверх тонкую полосу, которая прижала прибор к пластине.

От кузнеца смотался к столяру, чтобы тот выточил мне деревянный корпус. Вот с ним возникли проблемы. Сначала найденный мастер не хотел браться за столь необычный заказ. Затем все же согласился, но заявил такой срок исполнения, что я просто махнул на него рукой. Но все же мое предложение заинтересовало мастера, однако он себе решил «цену набить», да как увидел, что я ухожу, тут же назвал мне гораздо более короткий срок изготовления — всего два дня запросил, вместо двух недель до этого.

На работу по будущему первому в СССР электрическому утюгу я потратил весь день, зато хоть смог отвлечься от беспокойных мыслей об отце.

Когда вернулся домой, первым делом позвонил Кондрашеву. Тот еще должен был быть на рабочем месте. Так и оказалось. Но порадовать он меня снова ничем не мог.

Неизвестность убивала лучше любой самой изощренной пытки. Я готов был хоть на стенку лезть. Маме было не легче, но ее отвлекала от плохих мыслей Настя. Сестренка скучала по отцу, поначалу часто спрашивала, где он и когда вернется, но видя, что это вызывает у мамы слезы, перестала. Зато принялась с усердием втягивать маму в свои детские игры. Это помогало.

Пошел четвертый день, как отца забрали. Я уже смотался за самодельным утюгом и успел его протестировать. Конечно, образец получился так себе. Нагревалась в основном только центральная часть — где была основная спираль кипятильника, но он хотя бы работал. Но что делать с ним дальше? Мама отнеслась к новинке с настороженностью, а сам я одежду глажу редко. Был смысл отнести утюг на какое-нибудь предприятие, но какое именно? И что мне там сказать? Смотрите, какая хорошая вещь, только немного доработать надо и начинайте производить? Пошлют и будут правы. У всех предприятий сейчас уже есть план. Любую новинку согласовывать надо, а с учетом изменившегося ко мне отношения Сталина, я не знаю, смогу ли самостоятельно убедить директоров внедрить новинку. Корочки члена ЦКК у меня остались, но помогут ли они? Да и утих у меня изобретательский зуд. Волнение за батю лишь нарастало, и все валилось из рук. В таком состоянии идти кого-то убеждать, лишь время терять.

Выручила меня неожиданно Люда. Вечером, как раз когда я собрал утюг и не знал, чем еще себя занять, позвонил Илья Романович.

— Наконец-то дозвонился до тебя, — вместо приветствия сказал он. — Наша договоренность в силе? — тут же спросил он.

Подставлять мне его не хотелось, как и никого из других, с кем общался. Поэтому честно рассказал ему о ситуации с отцом, после чего Говорин надолго замолчал. Я уже хотел положить трубку, когда он все же ответил.

— Ну, что там с твоим отцом выйдет — неизвестно. Да и ты мне изрядно помог. В общем, если ты сам не хочешь, так и скажи. А так — я все еще жду тебя. Группа уже набрана, просмотр через неделю. Как надумаешь чего, позвони. У меня теперь телефон есть, запиши номер, — и он продиктовал мне цифры.

Надо же, какой шустрый! Только недавно в Главлит устроился, а уже собственным телефоном обзавелся.

Попрощавшись, я уж думал, что на этом день и завершиться, но уже через час раздался стук в дверь, изрядно напугав и заставив насторожиться нас всех. Но это была Люда.

— Сереж! — кинулась она мне на шею внезапно, когда я открыл дверь. — Я все знаю, мне папа рассказал. Я так тебе сочувствую. Могу я чем-то помочь?

Я растерялся, не зная, что ответить. Хотел уже отказаться, но вдруг понял — мне нужна хоть какая-то компания. Я сам себя запер в четырех стенах, не желая впутывать никого из знакомых в свои проблемы. Но раз уж она сама вызвалась мне помочь, то пусть. И я дал ей пройти, пригласив в свою спальню.

Никакого интима у нас не было. Я просто рассказал девушке, что случилось. Сначала лишь в общих чертах, но чем больше я говорил, тем больше мне хотелось высказаться. И в итоге я рассказал ей все. И как отца взяли из-за моей деятельности. И что случилось в кабинете Сталина. И как я теперь нахожусь в подвешенном состоянии, не зная, что принесет следующий день. Та выслушала меня молча, лишь изредка охая от волнения или испуга. А после осталась на ночь, звонком предупредив об этом родителей.

С того дня Люда приходила ко мне каждый день. Она делилась, что происходит у нее в жизни, а я говорил, как прошел мой день. Это стало для меня отдушиной, способом отвлечься от переживаний. Может малодушно, но мыслей, как реально я могу помочь отцу, ко мне так и не пришло. Хотя думать об этом я не переставал.

И вот спустя неделю после того трагичного для нашей семьи дня ко мне вновь пришел Савинков.

— Собирайся, Сергей, тебя ждет товарищ Сталин.

Глава 9

Декабрь 1930 года

Облегчение — вот что я испытал, услышав слова Савинкова. Сейчас хоть что-то решится. Даже если все пойдет по самому плохому варианту, это многократно лучше томительной неизвестности.

Ждать я его не заставил и уже через пять минут мы вышли из дома. До Кремля шли не пешком, а ехали в машине. Кроме Савинкова был только водитель, что дало мне надежду на благополучное разрешение всей ситуации — не под конвоем еду.

Привычный путь к кабинету Иосифа Виссарионовича показался мне на этот раз чересчур долгим. Хотелось, чтобы поскорее все закончилось. Агапенко доложил о нас сразу, стоило мне с Савинковым зайти в приемную.

— Вас ждут, — кивнул мне секретарь.

Савинков остался в приемной, что тоже было привычно. И эта обыденность позволила мне собраться с мыслями и уверенно зайти к товарищу Сталину… чтобы сбиться с шага, как только я открыл дверь.

В кабинете кроме самого генерального секретаря были еще двое: неизвестный мужчина в круглых очках и с умным, спокойным лицом, и… мой отец.

Сердце пропустило удар. Жив! Он все же жив! До конца у меня оставались предательские мысли, что его могли по-быстрому расстрелять и попытаться представить врагом народа. Но нет. Стоит, на меня смотрит. Сам хмурый, но одежда не помята. Видно, что чистую и новую выдали. На лице заметен пожелтевший синяк на скуле. Взгляд недовольный, но прямой и в нем нет страха.

Я посмотрел на Иосифа Виссарионовича. А он улыбался! Пусть только глазами, но настроение у него было просто отличное.

— Здравствуй, Сергей, — первым заговорил Сталин. — Чего встал на пороге? Заходи, не стесняйся.

Я подошел к отцу и, наплевав на присутствие Сталина и незнакомца, крепко обнял того. Батя сначала смущенно, а потом уже более уверенно ответил на мои объятия. Лишь после этого я повернулся к товарищу Сталину и поприветствовал его.

— Знакомься, Сергей, это товарищ Берия, — взмахом руки показал на незнакомца Сталин. — Он вел дело твоего отца и не нашел в нем никакого состава преступления. Позже, если захочешь, сможешь ознакомиться с результатом.

— Я и не сомневался в этом, — сказал я.

— Также товарищ Берия хотел бы узнать твое мнение о работе ОГПУ в нашем городе, — продолжил Сталин, на что мужчина молча кивнул. — Поделишься позже своими наблюдениями, — вроде как спросил, но скорее утвердительно Иосиф Виссарионович.

— Конечно, — тем не менее ответил я.

— Товарищ Огнев, надеюсь, вы понимаете, что в партии не все люди такие, с кем вам пришлось столкнуться, — перевел взгляд на моего отца генеральный секретарь.

— Уж это понятно, — пробурчал отец.

Ему было неуютно здесь находиться, однако пока возможности уйти ему никто не давал. Вот он и говорил столь «ершисто». Сталин на это лишь хмыкнул.

— Что касается сотрудников ОГПУ, которые превысили свои полномочия, с ними разберутся. Можете не сомневаться в этом. Больше я вас не задерживаю, можете вернуться к семье. Полагаю, они соскучились по вам.

Отец вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая, пойду ли я с ним.

— Ваш сын присоединится к вам позже, — перехватил этот его взгляд товарищ Сталин.

Бате не хотелось уходить без меня, но и игнорировать столь явный намек покинуть кабинет он не стал.

— Жду тебя, — сказал он, проходя мимо меня.

Когда батя вышел, Сталин усмехнулся.

— Теперь я знаю, в кого ты, Сергей, такой.

— Какой? — вопрос слетел раньше, чем я успел подумать, стоит ли его задавать.

— Честный и прямой, — хмыкнул Сталин. — И это хорошо. Побольше бы таких людей в партии, глядишь и не пришлось бы тебе заниматься методичкой для ОГПУ.

Тут Иосиф Виссарионович стал серьезнее, перейдя на «вы».

— С делом вашего отца мы разобрались, но такой случай не единичный. Тут вы правильно подняли вопрос в свое время. Возвращайтесь к работе с товарищами Вышинским и Кондрашевым.

О как! Он уже и фамилию моего секретаря запомнил.

— Товарищ Берия будет иногда к вам заглядывать, — продолжил генсек. — Ему предстоит внедрять вашу методичку и разработанные вами постановления в жизнь. Держите его в курсе.

На этом разговор со мной Сталин посчитал завершенным и отпустил меня. Перед уходом я все же спросил, а кто именно стоял за арестом отца, и что теперь с ним будет.

— Арест вашего отца инициировал гражданин Ягода, бывший заместитель товарища Менжинского. Сейчас он снят с должности, и проводится проверка его деятельности. По ее итогам и будет принято решение.

Дальше я задерживаться не стал и вышел. Больше волнений было, а вот сам визит к Сталину прошел быстро и… буднично, что ли? Но это и хорошо!

В приемной меня ждал отец и Савинков.

— Подвезете? — спросил я ОГПУшника.

Тот согласно кивнул, а вот батя нахмурился.

— Сергунь, давай лучше пешком пройдемся. Косточки размять хочется, насиделся я что-то в последнюю неделю.

— Ну… хорошо, — запнувшись, кивнул я.

Не, я понимаю, ассоциации у него с ОГПУ теперь самые не радужные. Но уж Савинкова он знает, и тот никогда ничего плохого нам не делал. Однако раз уж так не хочет ехать в машине с ним, то пускай. Пройдемся, не переломлюсь.

По пути на выход я зашел к Вышинскому и Кондрашеву. Был вечер и я не был уверен, что они еще работают, но те были на месте, правда уже собирались по домам.

— О, какие люди, — с улыбкой поприветствовал меня Андрей Януарьевич. — Уже готов снова к работе?

— С завтрашнего дня возвращаюсь, — кивнул я.

— Я же говорил, разберутся, — сказал Кондрашев, заметив моего отца за моей спиной.

Вышинский же, весело насвистывая какую-то мелодию, вдруг мне возразил.

— Не с завтрашнего, а с понедельника. Завтра выходной. Или ты внеурочно решил поработать? Засиделся без дела? Похвальное желание, но без меня. Мы с Андреем не прохлаждались эту неделю.

— Да нет, просто забыл, что завтра выходной, — смущенно почесал я затылок. — И кстати, я не прохлаждался.

— А что делал? — спросил Кондрашев.

Он уже совсем освоился и присутствие Вышинского его не смущало, чтобы общаться со мной не только по работе.

— Да так, вспомнил детство, — и видя вопрос в глазах обоих Андреев, пояснил. — Я тогда изобретательством занимался. Вот и нарисовал пару схем новых бытовых приборов. Вот только кому их показать, чтобы оценили перспективность и может даже внедрили потом на производство, ума не приложу.

— Отправь в журнал «Изобретатель», — как само собой разумеющееся посоветовал Вышинский. — Его все директора заводов выписывают. Мимо них твои изобретения не пройдут. Если что толковое, свяжутся с тобой, только телефон свой под статьей оставь.

— Спасибо, так и сделаю.

Блин, а ведь действительно. Сейчас же чуть ли не каждый год новый журнал появляется. Печатное дело стремительными темпами развивается в стране. Сам мог догадаться, да привычки выписывать себе газеты или журналы нет, вот и не подумал, что другие-то ими активно пользуются.

На этом мы попрощались, и я с отцом покинул Кремль. Пока шли домой, расспросил батю, как он провел время под арестом. Забрали его тогда чуть ли не в исподнем, вон — вся одежда на нем новая, еще слегка мешковато сидит. Видимо одели специально перед тем, как «показать» батю товарищу Сталину. Ну не в подштанниках же его приводить к генеральному секретарю? Иосиф Виссарионович такого перфоманса мог и не понять.

Отец поначалу отмалчивался, но потом все же рассказал.

— Били только в первый день. Когда им мои ответы не нравились.

— Что конкретно от тебя хотели добиться?

— Чтобы соратником Троцкого назвался. Что заговор затевал, — нехотя ответил батя. — Все не верили, что я из партии не из страха ушел, а по собственному желанию. Считали, что я испугался под «чистку» попасть.

— А почему ты ушел-то?

Батя пожевал губами и нехотя ответил.

— Да я говорил уже. Партия не та стала, что раньше. Зажимать идейных начали. Карьеристы в нее полезли. Те, что в рот вышестоящим смотрят и боятся свое мнение высказать. А на тех, кто ниже по должности, смотрят свысока. Мне это царские порядки стало напоминать. Я о том же и товарищ Сталину сказал.

Я от откровенности отца малость ох… удивился сильно. Он что и правда сравнил власть при Сталине с царской? Теперь понятно, почему тот назвал его прямолинейным и честным.

— А он что? — тут же стало мне интересно, как Иосиф Виссарионович отреагировал, услышав подобное.

— Сказал, что я неправ, — буркнул отец. — Про Съезды напомнил, да то, что решения принимает не один человек, а советы. Даже когда Съезды не собирают, работают Президиум, Политбюро, другие органы власти, где совещательным путем принимают решение. Может и так, а все равно — против Сталина открыто никто не пойдет. Фикция теперь эти советы.

— И ты это тоже сказал? — удивился я.

— Я не настолько дурной, — фыркнул батя. — Я бы и про «царские порядки» не говорил, но то на допросе уже из меня вытянули. Думаешь, Сталин не ознакомился с ним? Я просто не побоялся повторить ему в лицо свои же слова.

Тут мы дошли до дома, и отцу стало не до меня. В квартире уже ждала нас мама с Настей и, что меня удивило, Люда. Я думал, она уедет сразу, как меня Савинков забрал, а девушка дождалась моего возвращения. Не скрою, было приятно.

Мама тут же со слезами на глазах кинулась к бате. Настя от нее отстала ненадолго, обняв сразу обоих за ноги. Рост не позволял дотянуться выше. Переживала сестренка, вон, только сейчас позволила себе немного поплакать. А до этого-то делала вид, что ее это не беспокоит. Вроде маленькая, а повзрослее некоторых старших будет.

Люда стояла в стороне, смущенно теребя подол платья и не зная, куда себя деть. Только сейчас, вернувшись домой, пришло осознание, что все закончилось. Все — отец дома, можно расслабиться. Все обошлось. От избытка чувств и желая поделиться своим счастьем и облегчением, я обнял девушку и поцеловал ее. Та засмущалась еще сильнее, но отстраняться не стала. А там уже и мама засуетилась и поспешила на кухню — батю накормить, да бутылку ему выставить.

Больше об аресте отца мы в этот день не говорили. А Люда снова осталась ночевать у нас. И впервые я подумал, может и стоит попробовать возобновить наши отношения.

— Доброе утро, — сказала мне Люда, когда я открыл глаза.

Девушка улыбалась и была довольна, словно кошка. И да, в этот раз я не удержался, и у нас было. Сложно сдерживать себя, когда в кровати лежит красивая девушка, а у тебя давно не было близости, и недавно только пережил сильный стресс.

День за окном обещал быть хоть и морозным, но солнечным. Настроение самое замечательное. Что еще желать?

— Сегодня в два часа предварительный показ фильма, — напомнила мне Люда перед уходом. — Зайдешь за мной?

— Хорошо.

Она поцеловала меня на прощание и убежала домой. Проводив ее, я вздохнул. Вот уж не думал, что эта девушка снова войдет в мою жизнь. Но она поддержала меня в трудный момент, а это дорогого стоит. Конечно, может и Катя меня поддержала бы, тут уже не узнаешь. Я сам не хотел никого впутывать, с Людой так уж сложилось. Но Катю я не видел с того нашего самого последнего разговора.

Выбросив пока мысли о девушках из головы, в оставшееся до показа время я занялся приведением моих схем по бытовым приборам в приличный вид. А то рисовал их как придется, не слишком-то обращая внимания на точность рисунка, не указывая размеров и материала, из чего должен быть изготовлен прибор. Для журнала такое не подойдет. А я решил последовать совету Андрея Януарьевича и отнести схемы в редакцию на печать. И может быть впервые воспользуюсь своим положением, если там не захотят их печатать или будет большая очередь.

За час до назначенного времени я отложил листы бумаги и потянулся. Успел начертить схемы только утюга и чайника. С пылесосом дольше возиться — там деталей гораздо больше и подобрать материал надо для шланга. Или резиновый вписать и не заморачиваться? Пока отложил этот вопрос и кинулся собираться. Надо бы перекусить и одеться, да еще успеть за Людой зайти.

Я все же опоздал, но буквально на пару минут. Меня встретил Илья Романович и сказал, что поедем мы вместе. Он уже и такси заказал.

Показ проводился на фабрике «Союзкино». Так называлась киностудия, где снимаются фильмы. Я сначала решил, что и этот фильм сняли здесь, но нет. Его вообще снимали в Белоруссии, там была своя киностудия.

Нас уже ждали. И не только отобранные Ильей Романовичем люди «тестовой группы», но и сам режиссер. Молодой, всего на три года старше меня, парень, он очень волновался. Все же это была его первая самостоятельная работа. От судьбы фильма во многом зависело его будущее, как режиссера.

Когда мы разделись, нас провели в зал, где будет проведен показ. От обычного кинотеатра он почти ничем не отличался. Разве что размерами — больше двух десятков сидящих зрителей он бы просто не вместил.

И вот начался показ. Илья Романович говорил, что сомневался насчет сцен, которые показаны в начале фильма, и вскоре я понял, почему он переживал. По сюжету главный герой был английским матросом, и действие начиналось в его родной стране. Я увидел кадры порта, кабак, в котором после длительного рейса выпивает герой, а после — девушек фривольного поведения. И вот кадры с ними и были «на грани». Девушки были довольно сильно раздеты, и даже была одна сцена интимного плана. Ничего такого, что бы я не видел в фильмах из моей прошлой жизни, но учитывая курс, который взяла партия на моральное воспитание народа, сцена и правда «на грани».

Я украдкой осмотрелся — как среагировали другие участники показа. Видно в полутемном зале их лица было плохо, но и того, что я рассмотрел, оказалось достаточно. Женщины в основном недовольно морщились, зато мужики смотрели с жадностью. Хотя были и те, кто скривился недовольно, но таких было немного.

Дальше картина ничего подобного не показывала. По сюжету этот матрос оказался «на улице» и в поисках работы нанялся на советский лесовоз. Работая на нем, он проникается советскими условиями труда, которые ему нравятся, а в Ленинграде матрос вообще попадает в интернациональный клуб моряков, будни которого — библиотека, гимнастический зал, выступления физкультурников, концерт артистов эстрады и цирка. В итоге моряк проникается коммунистическими идеями. И когда западный партнер СССР, закупающий советский лес, решает устроить диверсию, чтобы сорвать поставки и получить неустойку, он узнает об этом и срывает коварные планы «делового партнера».

В целом — типичный агитационный и наполненный пропагандой советского образа жизни фильм. Понятно, почему его в целом одобрили.

Когда мы вышли из зала, ко мне тут же подошел Илья Романович. Режиссер стоял в нескольких метрах и с тревогой смотрел на него, заодно поглядывая и на меня. Не иначе думая, кто я такой и почему Говорин первым делом ко мне пошел.

— Ну как тебе?

— Хороший фильм. Патриотичный, — скупо отозвался я.

— А что про сцены в начале скажешь?

— Если их оставить, то мальчишки в прокат очередь выстроят. И будут приходить раз за разом. Но и делиться будут потом не смыслом фильма, а скорее — видел кто ножки актрисы, или кому-то даже повезло заметить, что у той под юбкой мелькнуло.

Да, у меня сложилось именно такое впечатление.

— Значит, вырезаем, — мрачно вздохнул Илья Романович.

Чего это он? Хотел оставить? Я удивленно посмотрел на него.

— Да думал, это какой контраст: там, у них — грязь, бордель и выпивка с пьяными драками, а у нас — библиотеки, спорт и товарищество.

— Ну, кроме сцены, как приятель матроса сношает проститутку в углу кабака, все остальное вполне можно оставить. Как раз нужное впечатление сцены и создают.

Получив мое мнение, Илья Романович поблагодарил меня и отправился к режиссеру. А мы с Людой пошли на прогулку. День еще не закончился, а по прогулкам я и сам успел соскучиться. Черная полоса в моей жизни прошла и пора наслаждаться сменившей ее белой. Ведь прошла же?

Глава 10

Январь 1931 года

— … и в этот день я хочу всех еще раз поздравить с Новым годом, товарищи, — звучал голос Сталина из динамика радиоприемника. — Ура!

— Ура-а-а! — подхватили радостно все за столом, и раздался звук столкнувшихся рюмок и стаканов.

Я с улыбкой посмотрел на свою семью. Рядом со мной сидела Люда. Справа от нее расположился Илья Романович с супругой. Напротив же были мои родители с Настей. Год выдался сложным, и совсем уж неожиданным вышло его окончание. Я невольно вспомнил, как к этому пришло.

Через три дня после полного оправдания отца в кабинет, где работали мы с Вышинским и Кондрашевым, позвонил Агапенко и сообщил, что меня ждет на разговор товарищ Сталин. Я подумал, что речь пойдет снова о работе ОГПУ или о системе перевозок, но Иосиф Виссарионович сумел меня удивить.

— Здравствуйте, товарищ Огнев, — кивнул он, стоило мне зайти в кабинет. — Скажите, вы все еще считаете, что нам необходимо ввести в жизнь такой праздник, как Новый год?

Шок — это по-нашему. Вот что я испытал в первый момент, когда услышал его слова. Потом мысли заметались. «Все еще считаете? То есть, я уже когда-то говорил ему об этом? Но когда я успел?» И лишь спустя несколько секунд память подкинула мне эпизод, произошедший еще летом около Дома Союзов, когда мы прибыли с Иосифом Виссарионовичем на Съезд партии. И правда, тогда я поделился с ним своими воспоминаниями о праздновании Нового года как раз в этом здании. Вижу, Сталин тот наш разговор не забыл. И вопрос не просто так задан — до окончания года всего чуть больше недели осталось.

— Не знаю насчет «необходимо», но было бы здорово. Заодно сместить акцент с христианского Рождества на советский Новый год. Атрибуты сделать похожими, но смысл вложить совсем иной.

— И как вы это видите?

— Ну, вернуть елку на праздник, но назвать «новогодней». Да ей на вершину красную звезду — символ коммунизма — поставить. Раз новый год — это подведение итогов, как я вам говорил, то по радио можно сделать предновогоднее поздравление, в котором кратко описать, что за год было достигнуто рабочими, как партия в этом помогала. Не забыть о трудностях упомянуть, но обязательно с посылом — в следующем году мы их решим. Детям праздники устроить. У меня вот именно елка — самое яркое воспоминание из детства. А представляете, если тысячи и миллионы детей рабочих будут праздновать этот день? С подарками, с конкурсами, с музыкой и вкусной едой на столах? Тут еще подумать надо, так с ходу я вам не могу ответить.

Иосиф Виссарионович задумчиво покивал и сказал:

— Подумайте, товарищ Огнев. Жду вас через три дня с письменным предложением по организации праздника. До окончания года осталось немного. Есть мнение, что заменить Рождество таким праздником — хорошая идея.

Тогда в кабинет я возвращался изрядно озадаченным. Андрей Януарьевич первым спросил, что случилось.

— Похоже, скоро новый праздник в стране будет, — ответил я ему. — А мне работы прибавилось. Я лишь часть дня в ближайшее время смогу работать, — вздохнул я огорченно. — Вот блин, язык мой — враг мой. Столько работы добавляет.

Вроде последнее и прошептал себе под нос, но оба Андрея услышали. Вышинский лишь улыбнулся, а вот Кондрашев не удержался и расхохотался.

Но один я планом проведения Нового года заниматься не стал. Привлек Илью Романовича. Тут же желательно и красочные плакаты подготовить для наглядности, и стихи написать соответствующие, да и программа празднования для детей — тоже по литературной больше части. Вот я и решил, что пускай мне писатель помогает.

Тот отказываться не стал и взялся за дело с энтузиазмом. Я же больше за общую идею отвечал. И то — многое озвучивал по памяти, как Новый год в своей прошлой жизни отмечал, да как его на официальном уровне власти проводили.

И вот результат тех моих летних слов и авральной трехдневной подготовки: моя семья, с Говориными за одним столом, слушает речь товарища Сталина, и мы не боимся, что за празднование Нового года нам грозит статья и суд.

— Потанцуем? — предложила Люда, когда речь генерального секретаря закончилась, и по радио заиграла музыка.

— Конечно, — улыбнулся я ей.

Комната хоть у нас и большая, но сейчас места в ней было не особо много. Большую часть занимал стол в одной стороне и большая елка у противоположной стены. Украсили ее еще старыми дореволюционными и новыми «советскими» игрушками. Последнее — в каком-то смысле «мое» изобретение. При подготовке возник вопрос — где достать большое количество игрушек на елки. Ведь они есть не в каждой семье, а создать их заводы не успеют. Да и игрушечных фабрик не так много, плюс — стоимость тоже не малая. Откуда у людей деньги на незапланированное торжество?

В общем, немного подумав, мне пришла простая мысль — сделать игрушки из бумаги. В прошлой жизни еще в саду я вырезал снежинки, делал бумажную гирлянду, да «китайские» фонарики. Почему сейчас их не ввести в «моду»? Это всяко быстрее будет и дешевле, чем разворачивать производство фарфоровых зверят и «дедов морозов» или стеклянных шариков. Они конечно тоже будут, но уже в следующем году.

Моя идея пришлась Илье Романовичу по вкусу, а там через Жданова он вышел на Косарева, который возглавлял комсомольцев. Молодые парни с девушками с энтузиазмом наделали не только гирлянд с фонариками, но и придумали много иных поделок. Только и успевай их бумагой и клеем обеспечивать.

Единственная «игрушка» из стекла, которую начали массово клепать перед праздником — Красная звезда, которую нужно надевать на макушку елки. На нашей такая тоже теперь стояла.

Плавно покачиваясь в такт музыке, я смотрел в глаза Люды. Та счастливо улыбалась.

— Больше я никогда никого слушать не буду, что бы о тебе ни говорили, — внезапно прошептала она.

— А если тебе мои решения не понравятся? Ты ведь тогда из-за этого от меня ушла. Не из-за чужих слов, — нахмурился я.

— Нет, я наслушалась мнения других о тебе, — вздохнула девушка. — И приняла их как верные. Прости меня. Больше такого никогда не повториться. Обещаю!

Настаивать и спрашивать — что будет, если ей все же не понравиться мое решение — я не стал. Не то время и место. Хочется просто отдохнуть после столь суматошного года.

Работу по постановлениям об ОГПУ мы закончили только сегодня — фактически в последний день уходящего года. Теперь съезжать из кабинета придется обратно в квартиру. Зато Андрей Януарьевич был рад — у него дел накопилось по его ведомству, оставленному временно на заместителя.

Черная полоса в моей жизни похоже и правда закончилась. И сейчас я просто наслаждался танцем, чувством выполненной и завершенной работы и предвкушением одного выходного дня. Замечательные ощущения!

Первого числа я с Людой сходил в гости к Борису. Давно хотел повидать друга, да из-за ситуации с отцом не делал этого. А когда пришел к нему, оказалось что тот чуть ли не ночует на заводе. Мне на него его родители «пожаловались». Маршрут у парня: дом — университет — КБ Поликарпова — дом. Вообще об отдыхе забыл, как с возмущением заявила его мама.

— Хорошо, что сегодня выходной сделали, хоть денек дома не для ночевки побудет. Ты, Сережа, нас тоже забыл, — поджала она губы.

— У меня график от Бориного не сильно отличается, — хохотнул я.

После чего мы ушли в комнату друга.

— Рассказывай, как у тебя там дела? — спросил Борис, начав разрисовывать листок под «морской бой».

Я занялся тем же самым. Люду забрала мама Бориса, чтобы дать нам «пообщаться на мужские темы, девушкам совсем не интересные».

— Да вот, выполнил просьбу Николая Николаевича, и новый геморрой себе заработал. Теперь в Кремль бегаю каждый день, — вздохнул я.

— Как на работу? — хмыкнул друг.

— Почему «как»?

Борис удивленно присвистнул. А я не стал говорить, что уже завтра такое мое хождение закончится.

— И что там по просьбе Поликарпова?

— Дело движется, но чем окончится — сам не знаю. Остается лишь надеяться, что во всем разберутся по справедливости и закону.

Так и общались, азартно начав «перестрелку». Потом Люду «отпустили» и она пришла к нам. Выбрались на каток, полюбовавшись на огромную пушистую елку, поставленную в самый центр. Рядом с ней девушка на коньках и в костюме снегурочки (как я его описал при подготовки документов по празднику) предлагала всем желающим сказать, что им больше всего нравится в нашей стране и чем она лучше, чем дореволюционная Россия. За ответ вручался подарок — конфетка. Мешок с ними стоял под елкой и охранялся милиционером. Вот эта задумка уже принадлежит Илье Романовичу. А что? Тоже идеологический момент. Особенно на детей влияет. Вон их сколько рядом с девушкой собралось — целая стайка. А ответы им родители или старшие братья и сестры подсказывают. Некоторые дети умудряются и сами отвечать, но откуда им знать, как до революции было? Не иначе как наслушались гадостей про царскую Россию и сейчас просто озвучивают их, говоря, что вот в СССР такого нет.

Вдоволь покатавшись, мы разошлись по домам. Праздник закончился, как и выходной, и впереди нас ждали суровые будни.

Второго января после занятий в университете я как обычно пришел в Кремль. Да, здесь никакой десятидневной недели отдыха нет. И первое января только с этого года сделали выходным днем. Но суть не в том. Просто срочное задание товарища Сталина выполнено и было даже немного грустно покидать кабинет. В нем я чувствовал себя настоящим работником партийного аппарата, а не случайно получившим эту должность студентом, выполняющим поручения Иосифа Виссарионовича «на коленке» — в собственной комнате в перерыве между учебой и редким отдыхом. Чувство собственного величия разыгралось? Гордыня? Может быть. Но менее грустно от этого не становилось.

Стол Вышинского уже был пуст. Андрей Януарьевич свои вещи забрал, а все бумаги по нашей работе с его стола давно перекочевали либо в папку, которую я отнес Сталину, либо к нам с Кондрашевым.

— Ну чего вздыхать? — сказал я сам себе. — Надо хотя бы узнать, до скольки освободить помещение нужно.

Подойдя к столу моего секретаря, я взял трубку телефона и набрал номер Агапенко.

— Распоряжения, что вы должны покинуть кабинет, не поступало, — сказал он мне, когда я задал вопрос.

— Может, товарищ Сталин забыл? Или кто этим занимается?

— Товарищ Сталин ничего не забывает, — возразил мне Агапенко. — И распоряжение выдать вам кабинет давал он.

— А-а… — я замешкался. — А вы можете узнать у него, когда мне съезжать?

— Хорошо, я спрошу, — помолчав, ответил Агапенко.

Ждать пришлось не долго, но вот ответил мне не мужчина, а сам Сталин. Пока я ждал ответа Агапенко, трубку телефона я положил. И когда она задребезжала, на другом конце провода я услышал Иосифа Виссарионовича.

— Товарищ Огнев, скажите, вам не нравится ваш кабинет?

— Э-э-э, — растерялся я. — Нравится, товарищ Сталин.

— Тогда может вам привычнее работать дома? Поэтому вы хотите покинуть его?

— Но я не хочу, — даже удивился я такому выводу. — Но ведь работа по постановлениям закончена…

— Разве мы не найдем вам другой? — хмыкнули в трубку. — Не переживайте, товарищ Огнев, уж работа в советском государстве найдется каждому. У нас это и в конституции прописано. Вот кстати, зайдите ко мне после обеда. Есть разговор.

Теряясь в догадках, я положил трубку. И заодно отметил в уме, что можно порадовать Андрея. Он тоже не хотел возвращаться в мою квартиру, хоть и сказал это не прямо. И вот сегодня сюда не пришел по простой причине: вещи свои он уже собрал, а снова грустно смотреть на кабинет, который нужно покинуть, не хотел. Кто же знал, что мы оба окажемся не правы? Ну ничего, завтра его порадую.

Пока же я решил перенести свой невеликий скарб с определенного мне Вышинским стола на его бывшее теперь уже место. Вот так правильно будет! Андрея оставлю там же, где он сидит, а вот мой стол будет для посетителей. Будут же у меня такие? Не на вытяжку же им передо мной стоять? А то мало ли кто может зайти. Вот и стол будет у человека — и для удобства, и если он с какой папкой придет. Нормально, мне нравится.

После обеда я стоял уже в приемной товарища Сталина. Ожиданием меня томить не стали и вскоре я уже ждал, что мне скажет генеральный секретарь.

— Ваша идея с празднованием Нового года нашла живой отклик у нашего народа, — похвалил он меня для начала. — Эффект превзошел все самые смелые ожидания. Даже сейчас, всего день спустя, мне докладывают, что настроение людей и вера в будущее повысились.

Я не смог сдержать довольную улыбку. А заодно порадовался за сестренку. Теперь и у нее в детстве будет своя новогодняя елка и хорошие воспоминания о ней!

— Однако, — всего одним словом и небольшой паузой Иосиф Виссарионович стер все самодовольство с моего лица. — Мне пришлось пообещать в своей предновогодней речи, что быт людей будет улучшаться. А я привык сдерживать свои обещания. И раз уж вы стали тем, кто придумал эту затею с речью, вам и помогать мне с выполнением этого обещания.

Тут он взял со стола журнал, развернул его и показал мне.

— Узнаете?

В журнале была напечатана схема утюга. Моя схема. Да, я успел все же по совету Вышинского сделать их чистовой вариант и отнести в издательство. Даже продавил включение в ближайший тираж. Как и думал, пришлось показывать свое удостоверение члена ЦКК и корочки сотрудника Кремля.

— Да, товарищ Сталин, узнаю.

— Вот это, — потряс он журналом, — должно стать доступно всем жителям нашей страны.

— Станет. Но время нужно.

— Для начала, хотя бы в крупных городах. И чтобы это произошло, будете следить лично.

— Но… — удивился я. — Как? Я же предприятиями не управляю. Да и не смогу, — тут же добавил я. А то еще реально «прикольнется» и поставит во главу какого-нибудь завода. С учетом того, как Иосиф Виссарионович действовал раньше в работе со мной, вполне реальная на мой взгляд перспектива. Лучше сразу это пресечь. — Для управления навыки нужны. Понимать производственные цепочки. С людьми работать. У меня же ничего подобного нет. Меня рабочие на три буквы посылать будут, как…

— Успокойтесь, товарищ Огнев, — рассмеялся Сталин. — Никто от вас управлять заводом и не требует. Нет, речь о другом. Вы забыли, что являетесь членом контрольной комиссии? Почему как член этой комиссии не выполняете свою работу? — вдруг наехал он на меня.

— Но у меня и времени на это нет, — развел я руками.

— Только сегодня жаловались мне, что у вас работа закончилась, — хмыкнул Сталин. И тут же продолжил. — Товарищ Берия расследует дела, заведенные гражданином Ягода. И в половине случаев не находит того состава преступлений, что вменяются подозреваемым. Зато случаев разгильдяйства членов партии и неподобающего поведения столько, что только за голову хвататься приходится. Это недопустимо! Вот как член центральной контрольной комиссии вы и будете обязаны пройтись по предприятиям нашей страны и помочь товарищам исправиться. А кто не захочет… — Сталин сделал многозначительную паузу, после чего все же завершил свою мысль, — … тому не место в наших рядах. Вы меня поняли, товарищ Огнев?

— Вполне, товарищ Сталин, — вздохнул я.

Уже не в первый раз Иосиф Виссарионович мне про мои корочки напоминает. Видимо надоело ему, вот он уже в приказном порядке заставляет работать в этом направлении.

— Вот заодно и посмотрите, как заводы работают для блага народа. Ваши схемы будут включены в план на производство. Работайте, товарищ Огнев.

Глава 11

Март 1931 года

— Тимофей Иванович, он уже здесь! — ворвалась в кабинет парторга стекольного завода его помощница.

Прическа слегка растрепана, высокая грудь ходит ходуном вверх-вниз, натягивая тонкую ткань платья, взгляд растерянно-испуганный. Эдакая лань, застигнутая врасплох. В другой ситуации Тимофей Баженов засмотрелся бы, да может и пригласил Дарью к себе домой чайку попить, она бы не отказала. Но сейчас его мысли были далеки от флирта и ухаживаний. Мужчина судорожно проверял, какие распоряжения им были отданы и зафиксированы в приказах, есть ли отметка об их выполнении или не выполнении. По каким причинам распоряжения не выполнены. Как часто проводилась разъяснительная работа с заводчанами о курсе партии, сколько человек были приняты в партию, а кто отчислен. Короче, Тимофей Иванович усиленно проверял — насколько он готов к проверке со стороны партконтроля. Но перед смертью не надышишься, и вот этот день настал — проверяющий уже здесь!

— Ладно, — одернул сам себя Баженов и посмотрел на помощницу. — Даш, как хоть зовут этого залетного молодца.

— Огнев, — прошептала та, а Баженов побледнел.

По предприятиям уже третий месяц шла молва об этом «выкормыше Сталина». С начала года он ездит по заводам страны. Начал со столицы и Ленинграда, а потом перешел на область. И вот и до них добрался. Неподкупный. Все, кто пытался дать ему взятку, лишились своих постов и даже свободы. Огнева пытались запугать — не получилось. Зато такие деятели узнали, как живется на каторге. Ему давили на жалость. Кто-то говорит, что даже получалось. Однако Баженов в такие слухи не верил. Его давний знакомец, бывший директор тканевой фабрики, был одним из тех, кто жаловался Огневу на тяжелую судьбу, плохих поставщиков сырья и бездельников-рабочих. Не помогло. И вот этот человек сейчас у него на заводе!

Дверь распахнулась, и в кабинет уверенно зашел еще совсем молодой парень. Тимофей Иванович уже хотел возмутиться, тут проверяющий из Москвы приехал, а к нему вваливается кто ни попадя! Но вовремя прикусил язык. Вспомнил, что многие уже обжигались на этом, ведь это и был тот самый Огнев!

— Здравствуйте, товарищ Баженов, — кивнул парторгу парень. — Сергей Огнев, — представился он.

— Здравствуйте, товарищ Огнев, — слегка дрожащим голосом поприветствовал в ответ Тимофей Иванович.

Парень уверенно прошел до стола парторга и мужчина тут же освободил парню свое рабочее место. Куда тот ничуть не сомневаясь и сел.

— Ну, рассказывайте, — хмыкнул проверяющий и выжидательно посмотрел на Баженова.

— Вот, — тут же подсунул Тимофей Иванович только что проверенные им бумаги. — Отчет по работе с рабочими.

Огнев неторопливо придвинул бумаги к себе и бегло их просмотрел. После чего спросил, ошарашив Баженова.

— А чего вы скрываете ваши отношения с помощницей? Дарья Валерьевна — женщина свободная. Вы тоже не женаты. Так что вам мешает оформить ваш союз?

— Простите, но причем здесь… да и как вы узнали? — удивился не на шутку парторг, кинув испуганный взгляд на помощницу.

Та стояла красная от смущения и не знала, куда деть взгляд.

— Как откуда? Земля слухами полниться.

— Ну, уж в этом мы сами разберемся, — набрался смелости возразить Баженов.

— Мда? А что будете делать со слухами, что гуляют по вашему заводу? — строго посмотрел на него Огнев. — А с дисциплиной? Какой пример вы подаете трудящимся, вы подумали? Член партии — это ориентир для людей, что его окружают. И что они видят, глядя на вас? Что можно крутить интрижки на работе? Не создавать семью, не растить детей? Какое общество мы построим тогда? Знаете поговорку: вы либо крестик снимите, либо трусы оденьте? Так она про вас!

Помолчав, ожидая ответа и так его не дождавшись, Огнев продолжил.

— Вы читали «заповеди коммуниста»? Понимаю, недавно написано, но рассылка была по всем предприятиям.

— Читал, — сдавленно кивнул Баженов.

— Что там сказано?

— Эээ. — стал судорожно припоминать Тимофей Иванович.

— Вот вам и «э», — хмыкнул проверяющий. — Перечитайте. Идем дальше, когда последний раз проводилась работа по целям и задачам коммунизма?

— Так в бумагах все написано, — ткнул в папку Баженов.

— На заборе «х. й» написано, а под ним дрова лежат, — раздраженно ответил Огнев. — Что толку от ваших бумаг, если рабочие не знают, какое общество мы строим и для чего? Никто из них не смог дать мне ответа, пока я к вам шел! Вы когда-нибудь пробовали попасть в мишень? — вдруг задал новый вопрос парень.

— Нет, а причем здесь это?

— Да при том, что невозможно в нее попасть, если ты ее не видишь! Только если случайно. Также и с коммунизмом — как мы его построим, если люди не знают, к чему стремиться? Тут одно из двух: или вы не проводили с ними занятий, или они их просто не запомнили. Но в обоих случаях виноваты вы!

Баженов побледнел.

— Идем дальше, — удовлетворенно посмотрев на осознавшего глубину своего «падения» парторга, продолжил Огнев. — Когда было последнее соцсоревнование? Вы вообще в них участвуете?

— Нет, — понимая, что закапывает себя еще глубже, но уже не смея врать или увиливать — что-то больно хорошо осведомлен проверяющий оказался о делах на его заводе, ответил Баженов.

— А надо проводить! Почему у вас нет доски почета? Где будут висеть передовики производства и лучшие работники? Откуда у людей возьмется мотивация, если они не будут видеть, что их ценят, ими гордятся?

— Но она есть…

— Где?

— В комнате досуга.

— Эта вы склад так называете? — хмыкнул парень.

— Нет, склад в другом месте.

— А выглядит как склад, — отрезал Огнев. — Видел я вашу «комнату», какой досуг там провести можно? По виду — туда снесли все, что плохо лежит, чтобы с глаз долой убрать.

Тимофей Иванович не знал, что ответить на это. Ведь это правда. Только снесли туда «все, что плохо лежит» специально перед приездом Огнева, чтобы расчистить другие помещения. Кто же знал, что он туда сунется?

— Доску почета — на проходную, — распорядился парень. — Чтобы люди, приходя на работу, видели ее каждый день. И не забывайте ее обновлять раз в месяц.

Баженов постарался незаметно выдохнуть. Раз уж начали отдавать приказы, об их выполнении обязательно спросят. Но с другой стороны — сейчас его с поста никто не погонит, иначе бы не приказывали.

— Директор у вас не в партии — почему?

— Так не хочет, — беспомощно развел руками парторг. — Но ведь это дело добровольное, разве не так?

— Так-то так, — согласился с ним проверяющий, — но опять же ваша задача — убедить людей вступать в партию. Чтобы это было почетно, а исключение из нее воспринималось как строгое и серьезное наказание. К тому же возвращаемся к вопросу построения коммунизма. Вот как люди будут видеть в этом что-то хорошее, если их начальник отказывается вступать в партию? Народ ведь как думает: если начальник что-то себе приобрел, или куда-то вступил — то это что-то хорошее, либо выгоду приносящее, либо статус. А раз не вступает, то ничего положительного в этом и нет. Понимаете мою мысль?

Баженов закивал, мысленно проклиная упрямого старика, которому он уже раз двадцать предлагал членство и поручительство.

Разнос продолжался еще полчаса, заставив парторга вспотеть как мышь, но по итогу с поста его не сняли. А ведь он слышал, что бывало и такое!

— Вернусь через месяц, — пообещал напоследок Огнев. — Посмотрим, что у вас поменяется.

После ухода парня, Тимофей Иванович обессиленно, словно пробежал марафон, плюхнулся на свой стул. Дрожащей рукой вытер пот и посмотрел на стоящую в дверях помощницу. Что там Огнев говорил? «Начинать надо с себя?»

— Дарья, я приглашаю вас в ресторан. Сегодня.

Та покраснела и уточнила.

— Вы уверены, Тимофей Иванович? Сами ведь слышали, что товарищ говорил…

— Слышал. А потому, буду делать вам предложение!

* * *

Покинув завод, я дошел до машины и сел на заднее сидение, тут же ослабив галстук.

— На новый химкобинат поехали, Михалыч, — сказал я водителю.

— С ветерком, Сергей Федорович?

— Нет, не нужно гонок.

Тот не ответил, но гнать не стал, спокойно тронувшись с места.

Прикрыв глаза, я мысленно прокрутил весь разговор, что прошел только что. И невольно хмыкнул. Это сейчас, спустя три месяца постоянных проверок, я стал столь наглым и уверенным. Костюм вот себе заказал хороший, личного водителя с машиной попросил. И ведь дали! А когда только начинал, все было по-другому.

На первом же заводе, куда я прибыл с проверкой, меня не восприняли всерьез. Их директор тогда даже не показался, а парторг смотрел на меня снисходительно. Как же! Ведь он член партии аж с двадцать третьего года! Весь разговор тогда он повернул так, что не он мне отвечал на мои вопросы, а я ему. Если бы не Савинков, который был ко мне приставлен на первых порах товарищем Сталиным, далеко не факт, что вообще бы со мной разговаривали. Ну, не как с проверяющим уж точно.

Вторая «проверка» прошла почти также. А потом меня вызвал к себе Иосиф Виссарионович и устроил форменный разнос — почему это я веду себя столь неуверенно, с чего не спрашиваю с парторгов как положено и так далее. Короче, Савинков походу меня тогда «сдал». Или изначально был приставлен ко мне с задачей оценить, как я поведу себя в роли проверяющего. И скорее всего второе. Потому что через месяц, когда я стал в разы уверенней себя вести и с порога показывал, кто будет задавать вопросы, а кто отвечать, у него как-то быстро нашлись и иные дела.

Мда. Каким «зеленым» я тогда был. И как все поменялось всего за три месяца!

После первых «рейдов» я вспомнил, что «встречают по одежке» и тогда-то и пошел к портному. Заказал себе хороший костюм, сменил обувь, галстук вот теперь цепляю на себя. А еще через десяток поездок ко мне пришло понимание, что проверяющий, который приехал на такси или автобусе, и тот же проверяющий, но заявившийся на служебном автомобиле — это не одно и то же.

Еще одной моей привычкой в таких наездах на предприятия стал опрос рабочих перед тем, как зайти к парторгу. Поначалу, как я надел новый костюм, думал, что это их будет отпугивать. Но оказалось все наоборот. Отношение у работяг стало более уважительным, а желание пожаловаться на произвол руководства увеличилось. Во мне перестали видеть залетного паренька, вместо этого став воспринимать как серьезного и с полномочиями молодого человека.

Еще легче стало работать через два месяца, когда обо мне уже пошла молва по всем заводам. Еще бы ей не пойти! Я хоть в дела самих предприятий сильно не вникал, это больше по части парторгов — смотреть не только за моральным обликом рабочих и дисциплиной, но и выполнением плана и отсутствием воровства. Но когда по моим докладам сменялись те самые парторги, а новые «наводили шороху», после чего не редко шла смена и руководства завода, а там и статьи заводились уголовные — такое мимо директоров пройти никак не могло. И ведь почти в каждом случае за дело, а не по политическим причинам, как до этого «прошел косой» Ягода!

Рыба гниет с головы — истину этой поговорки я ощутил в полной мере за это время. Там, где парторг выполнял свои обязанности в полном объеме или хотя бы не манкировал ими, и воровства было меньше, и брака, да и с трудовой дисциплиной проблем не заметно. В противном случае… такому парторгу везло, если директор оказывался толковым. Но как правило, толковые директора с безалаберными парторгами не уживались.

Еще одним побочным явлением моей деятельности стал вал почтовых писем на мое имя в Кремль. Вот уж не ожидал, сколько доносов может настрочить наш народ на «любимое начальство»! Андрей чуть не тонул в них. Зато мне в какой-то степени это облегчало работу. Наряду с опросом рабочих, перед каждой поездкой я просил его сделать «подборку жалоб», что пришла с предприятия, на которое я собирался. Это дополнительно давало мне возможность показать парторгам и директорам, что я «все знаю». Стоило мне первому потребовать ответа, а почему у них зарплату задерживают, или внеурочные не платят — самый распространенный донос — как те, оправдываясь, сами выдавали мне всю подноготную их деятельности.

Единственное о чем я сейчас жалел — учебу пришлось отодвинуть на второй план. На лекциях я уже второй месяц не был. Их мне конспектировал все тот же Кондрашев, приходилось читать дома по вечерам. Знания — вот, что мне до этого помогало идти вверх по карьерной лестнице. Сначала обрывки знаний из прошлой жизни, потом — они же, но уже с учетом понимания местных реалий. А потом уже полученные здесь, в университете, знания помогли воплотить в жизнь гигантскую реформу по сельскому хозяйству. Та самая коллективизация. И терять новые знания из-за текущей деятельности — значит зарубить себе будущее. Вот уж чего мне не нужно!

— Приехали, Сергей Федорович, — вывел меня из задумчивости и воспоминаний водитель.

— Хорошо, постараюсь уложиться в час. Далеко не уезжай.

— Как скажете.

Михалыч кивнул. Хороший он мужик. Ко мне с первого дня по имени-отчеству обращается. У самого три дочери, как он как-то поделился. Две уже в возрасте на выданье, а женихов нет. Я уж грешным делом подумал, что он мне их сватать будет, но нет. Просто поделился человек. А мне девушек сейчас не нужно. У меня Люда есть. Она вообще сильно изменилась. Уже чуть ли не живет у нас. Приходит каждый день, маме по дому помогает — и приготовить и убрать. С Настей играет, мне все рвалась помочь, да только чем она сейчас поможет? К тому же, я вот этому Баженову про регистрацию официальных отношений говорил, так и самому показать пример надо. Так что если ничего резко не поменяется, уже думаю сделать Люде предложение.

Покинув автомобиль, я осмотрел здание хикомбината. Стояло оно на отшибе, до жилых домов около трех километров. Трехэтажный в высоту огромный цех, рядом пристроено двухэтажное здание администрации. Отдельно вижу расположен гараж для грузовых автомобилей. Даже железнодорожная ветка подведена, но ее с моей стороны не видно, она за цехом.

На проходной сторож встретил меня настороженно. Мои корочки члена ЦКК чуть ли не обнюхал, а на вопросы об их жизни и работе отвечал неохотно. Но все же пропустил. О своем приезде я как обычно не предупреждал, желая сделать «сюрприз» местному руководству. Ну и чтобы те не помешали мне с рабочими поговорить.

Уверенной походкой я пошел к цеху. Сначала загляну туда, а уж после и в администрацию отправлюсь.

Цех был сложен из красного кирпича. Главный вход располагался где-то с торца, туда я и двинул. На улице народа не видно. Из того, что я успел узнать об этом комбинате — только, что его запустили около месяца назад в работу. Здесь по документам должна производиться лакокрасочная продукция. Все виды красок — и для типографий, и для частного использования теми же школьниками, и для промышленных предприятий — автомобильной промышленности, строительной и так далее. В этом плане комбинат был довольно универсален. А еще здесь же находится лаборатория по изготовлению новых видов красок. Само здание довольно длинное, чтобы дойти до его торца у меня ушло минут пять.

Когда подходил, заметил курилку и пару человек в ней. Вот и первые работники, которых можно опросить! Не сомневаясь, тут же двинулся в их сторону.

Вдруг раздался звук шипения. Я закрутил головой, пытаясь понять, откуда он идет.

— БА-БАХ! — громкий звук взрыва на миг оглушил меня, а на втором этаже вылетели два окна и часть кирпичной кладки.

Я был слишком близко и не заметил, как один кирпичный осколок полетел точно в меня. Миг… и мир для меня потух.

Глава 12

Март — апрель 1931 года

— … колочное… пичом… трясен… — слова до меня доносились обрывочно.

Я не понимал, что происходит. Голова кружилась и болела. Меня куда-то понесли, из-за чего к горлу подкатилась тошнота. Еще несколько мгновений длилась эта непонятная пытка, я наверно несколько раз терял сознание, после чего почувствовал укол, и оно уже окончательно покинуло меня.

Когда сознание все же вернулось ко мне, я сначала не смог понять — где я и как тут оказался. Белый потолок. Сильный запах непонятного вещества, забивавший ноздри. И голоса словно издалека.

Лишь спустя несколько минут ко мне вернулись воспоминания. Звук шипения, взрыв, темнота. После воспоминаний включился мозг. Похоже на комбинате произошел или теракт, или в местной лаборатории «нахимичили». А может и безалаберность сыграла свою роль — все же предприятие только недавно начало свою работу, персонал еще не обтерся. Но мне от того не сильно легче.

Наконец я смог нормально разомкнуть глаза и осмотреться. Белый потолок мне не показался. Я находился в больничной палате. Слева и справа стоят панцирные койки, сейчас пустые. Возле них находятся прикроватные тумбочки, а в ногах к кровати прислонены выкрашенные белой краской табуреты. Голоса доносятся из-за двери, сейчас закрытой. С противоположной стороны находится широкое окно, через которое в палату попадал дневной свет.

В одиночестве я валялся около часа. Хотелось пить, рядом на тумбочке даже кувшин с водой стоял, но любое движение вызывало боль в голове и тошноту. Решил, что если никто в ближайшее время меня не навестит, буду сам добираться до вожделенной влаги, а пока жажда была вполне терпимой.

От безделья пытался понять, что стало причиной взрыва. В том, что он был, я не сомневался. Безалаберность чья-то, или меня намеренно пытались убить? Последнее — не мания величия, а к сожалению реально возможный вариант. Уж больно много шороха я навел среди партийцев на теплых местах в промышленности.

Но все же без присмотра меня не оставили. Наконец в палату заглянула медсестра — девушка в белом халате с такого же цвета шапочкой на голове. Заметила, что я очнулся, и тут же кинулась ко мне.

— Как вы себя чувствуете? Где болит? — присела она на соседнюю койку.

— Пить, — разлепив губы, попросил я ее.

— Да, сейчас, — засуетилась она.

Только напившись, я ответил на ее вопросы.

— Это нормально при сотрясениях. Я позову Евгения Викторовича, он ваш лечащий врач.

— Где я?

— В третьей городской больнице. Не переживайте, тяжелых травм не получено, осколок кирпича прошел по касательной, — коснулась она моего лба.

Только тут я понял, что мою голову охватывает тугая повязка.

Медсестра упорхнула, чтобы через пятнадцать минут вернуться уже с мужчиной лет тридцати. Евгений Викторович быстро провел осмотр, послушал мое дыхание, замерил температуру, после чего вынес свой вердикт.

— Постельный режим в течение недели. Вашим родным уже сообщили о вас, не переживайте. Приемные часы у нас после четырех часов пополудни. Отдыхайте.

— И чем мне заниматься? — спросил я доктора, пока тот не ушел. — Я же здесь со скуки умру. Даже поговорить не с кем.

Действительно, рядом стоящие койки пустовали, что меня удивляло. Врач посмотрел на них и вздохнул.

— Приказ товарищей из ОГПУ — выделить вам отдельную палату. А чем заняться? — он задумался на пару минут, после чего посмотрел на медсестру. — Ольга Александровна, найдите занятие для больного ему по силам и не во вред лечению.

Вот так скинув проблему на девушку, он быстро покинул меня.

— Эм, — растерянно посмотрела на меня Ольга, смущенно улыбнувшись, — может вам книжку принести?

— По предварительным данным, имела место преступная халатность, — говорил Савинков, стоя у моей койки. — В лаборатории был газовый баллон для оперативного розжига и подогрева ингредиентов. У него до конца не закрыли вентиль, к тому же из-за внутреннего давления в баллоне оставленный пропуск увеличил напор газа и концентрация достигла того предела, при котором вспыхивает от любого огня. А тут еще и химикат подогревали, чтобы довести его «до кондиции». В общем — два трупа, разнесенное помещение лаборатории и вы на больничной койке.

— Проходил не в том месте не в то время? — невесело усмехнулся я.

— Да, — просто кивнул Савинков.

— Бывает же. Представляю, как бы обрадовались парторги, которых я еще не проверил.

ОГПУшник лишь скупо улыбнулся на мое замечание.

— Знаешь, — вздохнул я, — похоже, безопасность труда хромает на этом предприятии. А может и не только на нем. Надо бы поднять документы, какие меры предусмотрены, чтобы подобные ситуации не повторялись. И если их нет — написать и разослать по предприятиям с приказом об обязательном применении.

Савинков молча кивнул и тут же сделал запись к себе в командирский планшет.

— Доктор сказал, вам еще два дня лежать, — заметил он.

— Да я мог бы уже и сегодня выписаться, — рассмеялся я. — Перестраховывается Евгений Викторович.

Лежать в больнице было откровенно скучно. Сейчас ни интернета нет, ни телевизора. Даже радио не в каждой палате. Книги — вот единственная отдушина, и то не всем доступная. Не удивительно, что я рвался «на волю». Поработать тоже не удалось. Голова — мой главный «инструмент» в первые дни гудела, и даже думать было больно. Постепенно это прошло, а в последний день я и вовсе чувствовал себя абсолютно здоровым.

Кроме Савинкова меня навещали родители и Люда. Девушка примчалась ко мне в тот же день, как я попал сюда. Родители чуть позже, но только потому, что узнали новости от нее — что я жив и пойду на поправку. Вот и не стали срываться с работы, а пришли в положенные часы приема, заранее договорившись об отгуле.

— Поправляйтесь, спешить сейчас смысла нет, — закруглился Савинков и покинул меня.

Я лишь тяжело вздохнул. Еще два дня безделья. Для меня — это настоящая пытка. Чем бы себя занять?

Через два дня я наконец покинул больницу. Эти дни стали для меня самыми тяжелыми за все время лечения. Я уже и палату покидал, чтобы пообщаться с другими пациентами, да сыграть с ними в те же шахматы. И две книги прочитал, хоть ни жанр, ни сюжет мне в них особо не понравились. Пытался сколотить группу для игры в «героев», но не получилось. Игра завоевала любовь прежде всего среди молодежи, а в больнице лежали люди более зрелого возраста. Я был самым молодым. Ну и когда все же нашел тех, кто согласился попробовать, ничего не вышло. В качестве мастера игры пришлось выступать мне самому, а там выяснилось, что половина высказавших желание поиграть мужиков — сами поучаствовали в империалистической войне и «навыки персонажей» для них казались детским лепетом. Конечно, они были сильно упрощены и условны, это же игра. Но видно мне попались те, кто любит докапываться до мелочей. И казак по их мнению должен не только шашкой уметь махать, но и в рукопашной быть лучше штурмовика, и всадник на скаку из пистоля не попадет, даже если кубик выдал максимальное значение… Да и те же кубики — нашлись только шестигранники, а для героев нужны кубы и с большим числом граней. Короче, попробовал я поиграть с ними и плюнул, нервы дороже.

Из больницы меня забрал приехавший на машине Михалыч. Я его после того случая в первый раз видел. Мужик очень переживал, что никак не смог мне тогда помочь.

— Ты уж прости меня, Сергей Федорович. Я как услышал взрыв, тут же все бросил и к тебе побежал. Охранника того на проходной даже приголубить пришлось, не хотел пускать меня, скотина. Да толку-то? Пока добежал, рядом с тобой уже рабочие, что рядом обретались, столпились. Кирпичи они живо пооткидали, да тряпку к твоей голове приложили, чтобы кровь остановить. За дохтуром уже кто-то побежал. Только и смог, что убедить их тебя в машину донести, и тут же в больницу рванул.

— Все нормально, Михалыч, уже все нормально, — попытался я его успокоить. — Лучше расскажи, что без меня было?

— Да что там могло быть-то? — даже удивился он. — Ну, Савинков меня несколько раз опрашивал. Что видел, где был, когда взорвалось на том комбинате, будь он неладен. Да и все. Я ж в высоких кабинетах не бываю. Что там — ужо не моего ума дело.

Махнув мысленно рукой, решил, что все узнаю от Андрея. От Кондрашева только одна весточка была, которую он через Люду передал. Мол, ждет, когда я поправлюсь, есть какие-то новости от Алксниса. Очень хочет Яков Иванович меня видеть, а зачем — я без понятия. До этого от него ни слуху, ни духу не было.

Дома меня уже ждали. Мама испекла рыбный пирог, запах которого сбивал с ног еще на лестничной площадке, отец тоже пораньше отпросился с работы. А Люда, как я понял, и вовсе сегодня на учебу не ходила — помогала маме и первой кинулась ко мне, стоило пересечь порог родного дома.

— Как я рада, что с тобой все в порядке, — прошептала она, крепко меня обнимая.

Такие слова, такая реакция… было приятно. Всегда бы так встречали! Когда Люда отпустила меня, пришла очередь мамы меня обнять. Но она недолго держала меня, тут же засуетившись, мол, сынок голодный, пора за стол. Отец просто улыбнулся и кивнул. Не к лицу мужикам обниматься.

Уже когда уселись, тот хотел достать бутылку, выпить за мое выздоровление, но когда я отказался, чуть подумал, и убрал ее под одобрительный взгляд мамы.

Через полчаса ахов и охов и короткого рассказа, как они провели эту неделю, батя признался, что снова вступил в партию.

— Посмотрел я, как ты работаешь, да и тот разговор с товарищем Сталиным… — отец тяжело вздохнул. — В общем, я решил, что ты прав, и не дело это — в стороне стоять, если что-то не нравится. Вот и…

Он показал свои корочки члена партии. Я молча пожал ему руку. Слов здесь больше и не надо было.

— Теперь еще и начальником сделали, — как-то смущенно добавил он. — Вырос вроде как я из бригадиров.

— И над кем ты начальник? — тут же спросил я его.

— Да все там же. Над всеми нашими — начальник слесарного цеха.

Еще немного расспросив его, выяснилось, что на его карьерный рост повлияли два обстоятельства: его учеба в институте и вступление в партию. В институте он по вечерам на занятия ходит и у него какой-то укороченный курс, скоро уже и закончить должен. Только дипломная работа осталась. А вот став членом партии он сразу у многих чиновников снял вопросы про одобрение его кандидатуры на должность начальника. А то парторг их предприятия был против такого назначения — и не в последнюю очередь из-за моих проверок. Я ведь часто во время них делал замечания, что руководство предприятий должно своим примером показывать, что партия — это хорошо и в нее не только можно, но и нужно вступать. Правильно ли я поступал? Сколько вот таких как отец — умных работяг, достойных руководящих должностей, не может их получить из-за не желания лезть в политику? А вступление в партию — как ни крути, а и есть то самое вмешательство в политические процессы в стране. Пусть даже косвенно. Но немного подумав, я решил, что правильно. Как известно, если ты не занимаешься политикой, это не значит, что она не займется тобой. Так пусть хотя бы желание получить должность, чтобы наладить работу на родном предприятии будет стимулом не стоять в стороне, а напрямую влиять на политический курс государства.

Вечер закончился обсуждением планов на лето. У мамы с отцом должны были дать отпуск, который они попросили на одно и то же время. Тут я удивился размеру этого отпуска — всего двенадцать дней! Ну, плюс выходные, которые выпадают на отпуск. Но все равно, как это мало по сравнению с тем, что было в моей прошлой жизни. А ведь до революции отпуска, тем более оплачиваемые, не на каждом предприятии давали по словам родителей. И после этого как можно говорить, что СССР не добился больших результатов в деле защиты рабочих и их отдыха? Помню, дед в прошлой жизни рассказывал и про бесплатное лечение в санаториях, и оплачиваемый на сто процентов проезд во время отпуска, да и других «плюшек» хватало. Сейчас в этой жизни СССР только в начале этого пути, но уже виден результат.

Родители летом хотели съездить в Тулу, откуда мы родом. Знакомых повидать, может с какими дальними родственниками встретиться. У меня про отпуск разговора с товарищем Сталиным не было, но наверное мне тоже положен. Может, когда припрет, и попрошу. Сейчас же неделя в больнице лучше всякого отпуска отбила желание бездельничать. Хотелось снова окунуться в работу, что я и сделал уже на следующий день.

Утро началось с посещения университета. Меня здесь успели даже подзабыть, что неудивительно — почти три месяца не ходил. Александр Александрович даже попенял мне на это, но удовлетворился устным опросом по пройденным темам. На них я ответил пусть и не блестяще, зато показал, что знания все же получал. Пусть и через списанные у Андрея лекции. А вот после обеда мы с Кондрашевым уже вместе отправились в Кремль. Михалыч так и остался моим водителем, так что доехали с ветерком, чему особенно был рад Андрей. Еще один любитель быстрой езды, наравне с Михалычем. Благо хоть скорости у автомобилей пока не очень большие, а вот малое количество транспорта на дорогах наоборот располагало к таким «гонкам».

— Эх, вот бы и мне так каждый день кататься, — выходя из машины, с завистью посмотрел на меня Андрей.

— Не все же тебе моим секретарем быть, — философски заметил я. — Когда-нибудь сможешь.

Да, Андрей изначально пошел ко мне с прицелом на дальнейший рост, это я знал, поэтому всегда старался держать в уме.

— Что там с Алкснисом? — спросил я его, когда мы зашли в кабинет.

— Звонил четыре дня назад, хочет личной встречи с тобой. О чем не сказал.

— Ну ладно, позвони ему, договорись тогда, — пожал я плечами.

Дальше мы перешли к текучке. Письма рабочих с заводов на мое имя продолжали поступать, только к ним добавились пожелания здоровья и скорейшего выздоровления. Весть о том, что я попал в больницу, мигом пронеслась по всем ближайшим предприятиям. Андрей скрупулёзно все письма сортировал, и уже появилось семь стопок от семи предприятий, на руководство которых жаловались работяги. С ними я ознакомился в первую очередь, намечая предстоящий маршрут своих проверок. Через пару часов позвонил Агапенко — товарищ Сталин хотел меня увидеть.

Иосиф Виссарионович никаких новых заданий мне не дал, лишь справился о моем здоровье, да слегка пожурил, что не берегу себя, да ему сразу не доложил, что за работу я уже принялся. В целом моей деятельностью он был доволен. Похоже, роль эдакого «пугала» в моем лице его полностью устраивала. О чем он мне вскользь сам проговорился:

— … вы, товарищ Огнев, себя берегите. Иначе кто будет партию от случайных людей в ней и откровенно вредных элементов чистить? ОГПУ-то вы от этого дела отстранили.

— Это когда я успел? — откровенно удивился я такой претензии.

На что Сталин лишь усмехнулся, напомнив, как я возмутился низкой квалификацией сотрудников этой структуры и что теперь не они занимаются выявлением саботажа и воровства на предприятиях, а в основном я. Только другими методами.

— Целую структуру все равно не заменить одному человеку, — резонно заметил я в ответ.

— Этого от вас и не требуется. Но показать пример, как надо работать — вот что ценно. Не переживайте, товарищ Огнев, не вы один такими проверками занимаетесь.

Уходил я от него в легком недоумении. Вроде и похвалили и сопереживание показали, а в то же время — намекнули, что уже и заменить меня можно. Чтобы не зазнался что ли?

Андрей до Алксниса дозвонился и договорился, что мы встретимся на следующий день утром.

Когда я приехал к Якову Ивановичу, тот встретил меня улыбкой, поинтересовался, как мое здоровье, после чего перешел к сути дела, зачем он меня вообще искал.

— Сергей, ты вот на последнем совещании про реактивные самолеты упоминал, так?

— Было дело, — кивнул я.

— Нашли мы специалиста, что этой темой занимается. Но раз уж идея твоя, я подумал, вам вдвоем сподручнее будет это дело обсудить. А то у нас даже не все понимают, что ты конкретно имеешь в виду под такими самолетами. Ты же сейчас свободен?

Я кивнул.

— Тогда поехали. Познакомлю вас.

— Как хоть зовут вашего специалиста? — спросил я, когда Алксниса потянул меня на выход.

— Цандер, Фридрих Артурович.

Глава 13

Апрель 1931 года

Кто такой Цандер, я не знал. Вообще не слышал раньше его фамилию, поэтому многого от встречи не ждал. Но если уж быть честным, я вот так сходу ни одной фамилии наших конструкторов ракетных двигателей не назову, так что определенные надежды на удачное знакомство были.

По пути Яков Иванович вкратце рассказал об этом Фридрихе Артуровиче.

— Он конечно мечтатель и фантазер, — говорил Алкснис, — все о полетах между планетами рассказывает. Даже макеты кораблей для этого делает и идеи у него самые фантастические — представляешь, он предлагал использовать конструкцию корабля в качестве дополнительного топлива!

— Это как? — уточнил я.

— Да чтобы взлетал аппарат как обычный самолет, а когда достигнет границ атмосферы — крылья, пропеллер, даже двигатель — превращались в горючее для дальнейшего полета! — весело с улыбкой рассказал Алкснис. — Он эту идею еще в одиннадцатом году, как я слышал, озвучивал.

Я лишь головой удивленно покрутил. Нет, что необходимо дополнительное топливо для полета за пределами планеты я знал. А вот чтобы кто-то превращал части корабля в топливо — о таком даже не слышал. Действительно фантазер.

— Так это не единственная его подобная идея, — продолжил мужчина. — Он и вовсе предлагал в космосе с помощью парусов перемещаться! Как на обычном корабле!

Ну, это действительно уже фантазии. А нам точно эта встреча нужна? Сможет ли этот Цандер что-то толковое сделать или только фантазировать умеет? Так это я и без него могу.

— Да уж, — хмыкнул я на последнее высказывание Якова Ивановича. — Паруса — это сильно.

— Это точно, — расхохотался военный.

— Где они там ветер-то брать будут?

— Не, тут он на ветер не надеялся, — покачал головой Алкснис. — Бери выше, он захотел, чтобы Солнце их двигало!

А вот тут я уже отбросил свой смех. Просто вспомнил, что идея солнечных парусов для космических кораблей — не такая уж и бредовая. И ее всерьез рассматривали для полетов в дальнем космосе. Хотя бы к тому же Меркурию. Может, не такой он и фантазер. Часто ведь бывает, что дикие поначалу идеи потом оказываются самые правильными и прорывными. А дикими кажутся лишь в силу того, что раньше так не делали.

— Но по твоей теме никого лучше мы не нашли, — продолжил Яков Иванович, заметив, что я не отреагировал на его последнее замечание в сторону Цандера.

— А куда мы едем? — решил поинтересоваться я.

— В Московский авиационный институт. Он там сейчас преподает.

О как! Ну если уж его к такой деятельности допустили, то это не безумный ученый и не «кулибин» с необычными идеями. Знания у него явно имеются, чтобы их ученикам передать. Это обнадежило еще сильнее.

В институте пока шли по коридору все студенты оборачивались, смотря в спину Якову Ивановичу. В своей форме и с кубарями он сильно бросался в глаза. Не удивительно, что за нами оставался «шлейф» шепотков. Дойдя до деканата, узнали, где сейчас находится Фридрих Артурович, и двинулись в аудиторию. Перехватить мужчину удалось по дороге и хорошо еще, что Яков Иванович знал, как тот выглядит.

Цандер очень удивился нашему визиту. Еще не старый около сорока лет мужчина с копной темных волос и узкой щеткой усов. Широкий лоб был открыт, а залысины на висках делали его лицо словно слегка удивленным. И когда тот удивлялся по-настоящему, это ощущение лишь усиливалось.

— Здравствуйте, Фридрих Артурович. Яков Иванович Алкснис, заместитель начальника ВВС, — первым протянул руку военный летчик. — А это Сергей Федорович Огнев, — указали на меня, — член совещательной комиссии по перспективным проектам самолетостроения.

О, как он меня отрекомендовал! Аж самого гордость взяла.

— Очень приятно, товарищи, — по очереди пожал он нам руки. — Чем могу помочь?

— Собственно, можете, — тут же кивнул Алкснис.

И рассказал о моей идее реактивного самолета, а также для чего мы пришли.

— Дальше вы и без меня можете поговорить, — закруглился на этом Яков Иванович, — а у меня, к сожалению, дела.

Он искренне печально вздохнул, глянул на наручные часы и быстро покинул нас.

— Что ж, Сергей, — обернулся ко мне Цандер, — предлагаю пройти в свободную аудиторию. Задача интересная, и мне любопытно, как вы видите ее решение.

— Но почему вы предлагаете совсем отказаться от крыльев? — возражал мне Фридрих. — С ними же на первом этапе будет легче преодолевать атмосферу!

— При той скорости, что развивает ракета, они создадут лишь дополнительное сопротивление, снижая скорость, — пояснял я свою мысль. — Да и зачем они? Все равно никакой пользы в данном концепте корабля не несут. Только лишний вес. Не надо так уж держаться за старое!

Уж так вышло, что первоначальное обсуждение реактивного самолета у нас плавно и незаметно перешло к разговору о космосе и перспективам его освоения. Фридрих Артурович мог говорить на эту тему часами, очень он был ею увлечен. А тут еще и я рассказал ему концепцию космических ракет и почему лучше работать над ними для выхода в космос, а не делать вариации современных, не особо то и продвинутых, самолетов под это дело. Слово за слово, так мы и пришли к текущему спору.

— Да и просто посмотрите — нынешние самолеты никак первой космической скорости не достигнут! — продолжил я настаивать. — Чуть увеличишь скорость, так у них сразу крылья отлетают!

Тут возразить Цандеру было нечего. Кстати да, примерная величина скорости вращающегося вокруг орбиты Земли тела была высчитана еще Ньютоном, так что здесь я никакой «Америки» не открыл. Фридрих Артурович и сам был математиком, поэтому легко принял названное мной значение, и споров об этом у нас не было.

Мужчина на несколько минут «завис», осмысливая мое доказательство своей правоты, а я вспомнил, с чего вообще начался наш разговор.

— Кхм, Фридрих Артурович, — привлек я его внимание.

— А?

— Тему мы конечно интересную подняли, но все же до полетов в космос еще не скоро и начать надо с малого. Хотя бы — с ракетного двигателя для самолетов. Там и скорости пониже и сам принцип их работы можно отработать. Как? Беретесь за это дело?

— Ну конечно! — даже возмутился моему предположению об отказе Цандер.

— Тогда я поговорю с Андреем Николаевичем о проектировании самолета под такой двигатель. А то ведь не каждый планер тут подойдет.

— Тут вы правы, — вздохнул мужчина. — Да и конструкция аппарата претерпит сильные изменения, как мне кажется.

— От винтов, скорее всего, придется отказаться, — заметил я. — Ну и с формой крыла «поиграть». Но это уже не ваша головная боль.

Расстались мы довольные друг другом и прошедшим разговором, и я тут же отправился обратно к Алкснису. Пускай выделяет Цандеру помещение для работы и финансирование. Да и к Туполеву нужно сходить. Узнать, как у него дела, и про планер под новый самолет поговорить. Поликарпов тут не подойдет — биплан для реактивного самолета противопоказан, да к тому же Николай Николаевич все еще работает больше с деревом и перкалью. Знаю, видел его в этом году, он мне еще благодарность выражал, что политические дела свернули в сторону директоров предприятий. А для реактивного самолета металлический планер нужен — за что топит как раз Туполев.

Пока ехал до Якова Ивановича, понял, насколько мне не хватало вот такого общения — с умным интересным человеком от науки. А то все партийцы да директора в последнее время. И ладно это, так ведь я с ними не про науку и будущее развитие техники говорил. И новому знакомству я откровенно рад. Даже удивительно, что такой человек в будущем почти неизвестен. Как так вышло?

Алкснис пообещал найти помещения и деньги на разработку двигателя. Только ему нужно от нас теоретическое обоснование, что он вообще возможен и какие выгоды несет. Это для выделения финансирования, а помещение он хоть сегодня найдет. Ну, с этим проблем не станет, поэтому с легкой душой дал ему обещание такое обоснование дать в ближайшее время.

Вернувшись в Кремль, попросил Андрея договориться о моей встрече с Туполевым, после чего уже все-таки перешел непосредственно к текущей работе. Сегодня успевал съездить на проверку лишь одного предприятия. Много времени ушло на разговор с Цандером. Меня это не расстроило, а даже наоборот — не особо-то и хотелось после разговора с Фридрихом Артуровичем общаться с кем-то еще. Особенно с позиции проверяющего. Но дело есть дело.

Домой я пришел хоть и уставший, но очень довольный. Все еще вспоминал разговор с Цандером. Неужели в космос мы полетим раньше и уже не на «королёвской» ракете?

Родители уже вернулись. Мама гладила белье новым электрическим утюгом. Не моей самоделкой, а вполне себе серийной моделью. Мои схемы не только были воплощены на промышленных предприятиях, но и прошли там существенную доработку, а выпуск новых бытовых приборов включен в пятилетний план. Я же, когда катался по этим предприятиям с проверкой, не поленился купить первые серийные образцы. Так что кроме утюга у нас в доме появился и чайник для быстрого разогрева воды и пылесос — с нормальным гофрированным шлангом, а не резиновым, какой я рисовал на схеме. Даже стиральная машинка была. Хотя последняя и частенько подтекала, что меня нервировало — а ну как в один далеко не прекрасный день током родных ударит? Хорошей изоляции пока не сделали, но работа в этом направлении велась. А сама машинка была с вертикальным барабаном, и закладка происходила сверху, а не сбоку.

Люды дома не было, к чему я успел уже как-то привыкнуть и это меня удивило.

— К экзаменам готовится, — просветила меня мама. — Весенняя сессия у нее. Ты-то сам готов?

— Сдам, куда я денусь, — отшутился я, мысленно сделав зарубку, узнать об этом у Андрея.

Что-то я совсем про экзамены забыл, нехорошо.

С Туполевым удалось встретиться лишь через три дня. До этого Андрея Николаевича просто не было в Москве, улетал по делам в Крым. Так что я успел и по подготовленным Андреем жалобам скататься, в очередной раз наведя шороху и даже одно уголовное дело по моим данным возбудили — о воровстве, и про экзамены узнать. Но последнее уже не от Андрея, а в университете на лекции нам всем преподаватель напомнил. Заодно темы экзаменационных билетов узнал, осталось лишь выучить их.

— Здравствуй, Сергей, — тепло встретил меня Туполев, — давно не виделись.

— Совсем вы меня забыли, — с улыбкой ответил я.

— Это кто еще кого забыл, — вернули мне колкость. — Но ты прав, дел невпроворот. И ты мне наверное еще хочешь подкинуть, да? — проницательно заметил конструктор.

— Есть такое, — с делано виноватым видом «покаялся» я. — Тут один интересный проект намечается — реактивный самолет. Слышали о таких?

— Ну а как же, — кивнул мне Туполев. — По линии Коминтерна пришла информация, что такими в Англии занимаются уже три года. Да и в Германии вроде начали работы. С этим ты пришел?

— Да. Нехорошо нам отставать от Запада в таком важном начинании. Человека, который будет разрабатывать двигатель под новый самолет, уже нашли, а вот кто для него планер будет делать? Тут-то я о вас и подумал.

— Лестно конечно, но не потяну, — со вздохом, отказался Туполев.

Я аж растерялся. Ни разу не припомню, чтобы Андрей Николаевич от интересной задачи отказывался. Да и на совещании — то количество проектов, что он выкатил, было в разы больше, чем у всех остальных конструкторов! Может в этом как раз и дело? Как оказалось — да.

— Ну, раз так, — развел я руками. — Буду искать дальше.

— Да ты не торопись, — остановил меня Туполев, когда я уже собрался на выход. — Тебе обязательно опытный конструктор нужен?

— Желательно, но если человек толковый…

— Толковый, — перебил меня мужчина. — Очень далеко пойдет, я прям чувствую это! Твой тезка кстати, — подмигнул он мне. — Закончил МВТУ, спроектировал планер для фигур высшего пилотажа. В прошлом году на планере его конструкции летчик выполнил тройную мертвую петлю! Да он и сам сдал экзамен как летчик-паритель. Так что в конструировании разбирается не понаслышке. Еще и меня в будущем за пояс заткнет.

— Заинтересовали, — вернулся я обратно. — И как его зовут?

— Сергей Королев.

Как обухом по голове — вот что я испытал, когда услышал знакомую фамилию. Сначала даже не поверил и подумал, может однофамилец? Но уточнив отчество и год рождения, понял — не ошибся. Туполев мне предлагал в конструкторы самого Сергея Павловича!

Уже после я вспомнил, что таки да, Королев работал с Туполевым и начинал как раз с самолетостроения. Просто тема космоса его увлекла сильнее, чем полеты в атмосфере. Естественно, что такой шанс я упускать не собирался!

От того, чтобы прямо сейчас бежать знакомиться с будущей легендой, меня удержало лишь то, что я не знал, где его найти. А потом и Андрей Николаевич, отдав распоряжение связаться с Королевым, отвлекал своими вопросами по поводу будущего самолета. Хоть сам он и отказался им заниматься, но что я думаю по поводу нового типа самолета ему было интересно. Как и то, кто будет разрабатывать двигатель, и под чьим общим руководством будет вестись работа. Получалось, что основным руководителем от армии скорее всего будет Алкснис, а самого конструкторского бюро как такого пока еще и нет. И если его создадут, то там главным будет как раз Королев, как единственный пока авиаконструктор.

За обсуждением подобных деталей организационного характера и пролетело время. После чего Туполеву доложили, что нашли Сергея Павловича и тот подъедет уже сегодня. Повезло, что пока что Королев ни в каких крупных проектах не был задействован.

Будущий «отец» русского космоса предстал мне через пару часов. Еще молодой, всего-то двадцать пять лет, с азартной и теплой улыбкой и готовностью работать над любимым делом. Услышав, что от него ждут, обрадовался неимоверно и тут же выразил горячее желание приняться за дело чуть ли не немедленно. Пришлось его слегка остудить, сказав, что пока нужно организовать процесс. Разговор с Туполевым не прошел для меня даром.

Но все же общий концепт будущего самолета мы обсудили. Королев тут же взял у Андрея Николаевича ватман и схематично нарисовал, как он видит новый аппарат. Где должен располагаться двигатель — тут поспорили, что лучше — один в хвосте или два на крыльях. Решили для начала обойтись одним, хотя Сергей Павлович намеревался прорабатывать сразу оба варианта. От винтов отказались, тут споров не было. Не тот тип двигателя ожидается, где они нужны. Ну и про вооружение не стоит забывать — все же для военных «игрушка» будет.

Расстались мы довольные друг другом, обменявшись адресами, где нас можно найти. Я еще и оба своих номера дал — и кремлевский и домашний, чем изрядно удивил Королева.

Домой вернулся в просто отличнейшем настроении. Тут еще и Настя порадовала всех, что в этом году точно станет «октябренком». До этого она не прошла из-за низкой успеваемости. А тут у нее за год вырисовывались только пятерки. До итоговых результатов еще не меньше месяца, но учеба у нее уже выровнялась, неожиданностей быть не должно.

Когда же вечером в дверь постучалась Люда, я и вовсе хотел занести этот день в самый лучший день в этом году. Вот только на той лица не было. Бледная, с трясущимися руками и растерянным взглядом.

«Неужели экзамен провалила?» мелькнула у меня первая мысль.

Девушка, как меня увидела, тут же кинулась на шею и расплакалась мне в грудь. Успокаивал ее как мог, гладил по голове, шептал ласковые слова. Лишь спустя полчаса она немного пришла в себя и смогла сказать, что так выбило ее из колеи.

— Сережа, я… я беременна.

Глава 14

Апрель — май 1931 года

Люде нездоровилось. Началось больше месяца назад. Боли в низу живота она восприняла за надвигающиеся месячные. Но с чего бы им начаться, если они прошли лишь недавно? Это насторожило ее. Поход к врачу ничего не дал. Принимавшая ее женщина лишь руками развела, сказав, что девушка совершенно здорова.

После боли сами собой ушли, позволив Люде успокоиться. Ненадолго. Вскоре подошел истинный срок месячных, а их все не было! А там и грудь заболела. Все стало казаться мрачным. Советы отца раздражали, а от высказываний мамы о ее отношениях с Сережей хотелось накричать в ответ. Люда еле сдерживала себя.

Тут еще и сам Сергей попал в больницу, заставив Люду сильно понервничать. Когда ей сказали, что с ним все будет хорошо, она облегченно выдохнула. Но непонятное состояние собственного организма напрягало. Неожиданно любимое платье стало слишком тесным в районе груди. И она снова пошла к врачу. На этот раз — удачно. Если можно назвать наконец-то выданный ей диагноз:

— Милая, да ты беременна.

Мир тогда для Люды перевернулся. Она беременна? У них с Сережей будет ребенок? Казалось бы — хорошая новость, но как на нее отреагирует парень? А вдруг он испугается и снова отвергнет Люду? Посчитает, будто она могла ему изменить? Да он даже предложение ей еще не сделал! Как он вообще видит их отношения?

Куча вопросов, которые вызывали настоящую панику. После похода к врачу Люда даже выйти из своей комнаты не могла, настолько ее накрыла новость. В конце концов, первым не выдержал ее отец, и на следующий день чуть ли не ворвался в комнату девушки, требуя ответов.

Долго запираться Люда не смогла. Да и тяжело ей было держать такую новость в себе.

— А я-то себе напридумывал… — облегченно выдохнул Илья Романович, когда дочь поделилась с ним своим «неожиданным» положением.

Не такой реакции она ожидала.

— Ты разве не понимаешь? — закричала она тогда. — Да Сережа меня теперь снова бросит! Он же весь в работе! Карьеру строит. А тут я…

Отец тогда молча прижал к себе Люду, успокоил и чуть ли не приказал ей сходить к Сергею и все рассказать.

— Он должен узнать это от тебя, — заверял ее мужчина. — Иначе точно будет хуже. А так — ты же ему не изменяла?

— Нет конечно! — возмутилась Люда такому абсурдному предположению отца.

— Ну и не переживай. Я Сергея знаю, он от тебя не отвернется.

На следующий день Люда все же набралась смелости и отправилась к Огневым. Правда лишь под вечер, когда Сергей точно будет дома.

Каждый шаг ей давался с трудом. Утихнувшие страхи после разговора с отцом вспыхнули с новой силой и с каждым шагом к давно известному дому лишь усиливались. Как на нее посмотрит мать Сергея? Не посчитает ли приживалкой? Или хуже того — доступной и ветреной девушкой? Что будет, если ее Сережа все же откажется от нее, хоть папа и считает иначе? Институт теперь точно закончить не удастся. И соседи будут смотреть косо.

В итоге, когда она все же пересилила себя и постучалась в дверь Огневых, нервы девушки были на пределе. И стоило маме Сергея открыть ей, она не выдержала и просто разревелась. А тут и сам Сережа выскочил, прижал ее к себе, начал что-то говорить. Когда она все же вслушалась в его слова, сердце стало успокаиваться. Он не бросит. Не предаст. Вон как он ее любит, даже не зная проблемы, утешает, гладит. И она решилась ему во всем признаться.

— Сережа я… — предательский ком снова подступил к горлу, мешая говорить, но удалось его сглотнуть и закончить фразу. — Я беременна.

Вот и все. Она сказала. Теперь — будь что будет!

* * *

Мда, а я ведь только недавно сам хотел ей предложение сделать. Видимо это судьба?

— Выходи за меня, — был мой ответ на ее признание.

Люда почему-то расплакалась. Но сейчас я уже почувствовал, ее слезы были иными. Облегчение, вот что это было.

— Я согласна, — еле слышно прошептала она.

К родителям мы вышли лишь спустя четверть часа. Девушка все никак не могла прийти в себя. Поделилась все же, что ее тревожило, почему она вообще так себя вела, и какие мысли у нее были о будущем. Зато мне пришло в голову, что отсутствие «интимной защиты» — бывает и недостатком вот из-за таких незапланированных последствий. И теперь понятно, откуда была высокая рождаемость в это время и куда она делась в будущем.

Отец с мамой объявлению о свадьбе обрадовались, но поняли, что такое спонтанное решение неспроста. Однако ругать нас не стали, батя так вообще философски заметил, что рад, что я не женат на работе. Вот вообще не ждал от него такой реакции!

В итоге свадьбу наметили на конец мая, чтобы было время и подготовиться и денег на стол для гостей подсобрать. Меня тут же озадачили, кого я хочу видеть в качестве приглашенных. Причем, в процессе обсуждения я с удивлением узнал, что колец покупать не только не нужно, но даже «вредно». Это пережиток буржуазии и церковного засилья! Да и белое платье для невесты — оттуда же. Хотя сама Люда не прочь была бы его надеть. Но свадьбу устроить можно, правда только после официальной регистрации в ЗАГСе, где все проходит очень аскетично. Торжеств никаких там нет. Церемонии тоже. Расписались и на выход. При этом важно было всех уведомить об изменении своего социального статуса — и комсомол, в котором мы с Людой состояли, и партию, и на работе рассказать. У меня слегка голова кругом пошла от этого. Вроде «неважное событие», но рассказать всем обязан. Как так? А вот такой выверт! Создание семьи — это не личное дело двух человек, а важное общественно-политическое событие и никак иначе! Слов нет, одни маты. И ведь в будущем эти перегибы будут убраны, но сейчас только так.

Засыпал я с трудом из-за обилия информации и новых эмоций. Я скоро стану отцом! Пока не верилось. Но вот, Люда рядом лежит, и не думаю, чтобы она стала врать в таком вопросе. Уж точно не так правдоподобно. Успел ее узнать за столько лет.

На следующий день я был малость пришибленный, что и Андрей заметил.

— Что с тобой? Случилось что-то? — спросил он, когда первая пара закончилась.

— Женюсь.

Рассказывать, что «по залету» не стал. Зачем? И так ведь хотел Люде делать предложение, а о наших отношениях Андрей знал.

— Поздравляю. Поверить не можешь, что согласилась? — усмехнулся парень, по-своему поняв мое состояние.

— Наверное, да.

— Она была бы полной дурой, если бы отказала тебе, — фыркнул Андрей и на этом тема как-то сама собой заглохла.

У нас еще три пары впереди было и новый рабочий день.

После университета работать по основному профилю не смог. Сначала позвонил Алкснис, заявив, что нашел место под будущее конструкторское бюро для разработки реактивных самолетов. Тут же пришлось искать Цандера и Королева, радовать их этой новостью. Затем уже лично с ними встретился и познакомил между собой. Заодно и место осмотрели. Военные выделили под КБ пару помещений в невзрачном сером здании, которое они использовали под архив. Озадачил Фридриха Артуровича с Сергеем составлением технического обоснования под разработку будущего самолета, и уже после этого вернулся в Кремль. Но день уже закончился, так что просто забрал подготовленные Андреем папочки на предприятия, чтобы на следующий день с утра поехать по ним с проверкой. Еще и парня предупредил, чтобы тот не терял меня, когда я на учебу не приду. Ну и лекции записал, мне их потом переписывать.

За следующую неделю ничего нового не произошло. Дома тоже будто ничего и не поменялось. Только Люду мама уже начала «дочкой» звать, да по вечерам они обсуждали предстоящее событие. Я же полностью погрузился в поездки по предприятиям. Решил разгрестись с этим делом, чтобы потом плотнее поработать с Королевым и Цандером. Как раз они освоятся и первые эскизы сделают. А там и я подключусь, смогу подсказать, на что лучше обратить внимание, а что — тупиковая ветвь. Надеюсь, моих обрывочных знаний хватит хотя бы для этого. Да и сама работа над самолетом будущего и задел на освоение космоса меня очень привлекала.

Когда я все же смог добраться до будущей легенды покорения космоса, тот что-то жарко обсуждал с Фридрихом Артуровичем, склонившись над тетрадью. Они даже меня не заметили, когда я зашел. Мне стало интересно, о чем ведется спор, и я тихонько прислушался.

— Не согласен, — мотал головой Королев. — С таким удельным импульсом стенки просто разорвет! Подходящего металла-то нет. Нужен меньший импульс.

— Но тогда придется увеличивать количество топлива, — возражал Цандер. — Это какая масса будет у ракеты⁈ Раз нет металла, то может, найдется какой сплав?

— Это годы работы по его разработке! Да быстрее и проще построить гигантскую ракету, чем корпеть над ним. Конечно, такой сплав нужен, но лишь на перспективу. А пока работаем с тем, что есть, — тут он все же заметил меня и замахал рукой. — Сергей, привет! Подойди, пожалуйста, реши наш спор: что лучше…

И он начал мне объяснять, что у них случилось. А случилось то, что эти фанатики космоса забыли про самолет и переключились на создание космической ракеты! Той самой, что я описывал Фридриху Артуровичу при нашем знакомстве. Пришлось срочно им напоминать, для чего вообще их собрали.

— Но Яков Иванович не против этой идеи, — возразил мне Королев.

— М-да? И что вы ему сказали, чтобы он согласился? — со скепсисом посмотрел я на них.

— Пообещали, что ракета способна доставить большую бомбу из любой точки нашей страны до столиц противника, — чуть смущенно признался Сергей Павлович. И тут же перешел в атаку. — Но ведь это реально! Да, не просто, и ракета получится довольно большой, но все расчеты указывают, что такое возможно!

— Тут я спорить не буду, — примирительно поднял я руки, чем успокоил напор Королева. — Однако первоначальная задача была в ином — сделать самолет. Как же вам, товарищи, можно доверять столь большое дело, как создание подобной ракеты, если нет уверенности, что вы ее доведете до конца? А ведь найдется не мало людей, что будут тыкать вас носом — мол, они даже самолет построить не смогли, а нам какие-то сказки про могучие ракеты рассказывают. Скажете, такое невозможно?

Крыть им было нечем.

— Так давайте все же перейдем непосредственно к реактивному самолету. Хоть что-то вы по нему сделали?

Совсем уж на первоначальный план Королев с Цандером не «забили». Предварительный эскиз был сделан, причем в обоих вариантах, как Королев и обещал — с двигателем в хвосте и двумя в крыльях. Однако характеристик двигателя еще не было, как и самого двигателя, из-за чего дальнейшая работа застопорилась. Вот на этом моменте Сергей Павлович и пошел к Цандеру, который и стал ему расписывать свои идеи сначала о конструкции будущего двигателя, а там и на ракеты они перешли.

— Начнем с создания лаборатории по исследованию реактивного движения, — подвел я черту под разговором. — Уже от результатов, что там получим, и будем отталкиваться.

Чуть подумав, ответственность за работу лаборатории возложил на Королева. Он мне показался более ответственным товарищем. Свою-то часть работы он выполнил и не его вина, что дальше эскиза у него работа не пошла. Уже после этой договоренности двинулся к Алкснису. Надо с ним поговорить, что ему наплели эти две увлеченные личности. Ну и насчет лаборатории договориться.

Уже покинув ученых, ко мне вдруг пришло осознание — а ведь со мной никто сейчас не спорил и не сомневался в моем праве командовать. Словно так и должно быть. Задумавшись, отчего так, пришел к выводу, что мои поездки по заводам в качестве проверяющего не прошли даром. У меня появилась внутренняя уверенность и в себе и в своем праве отдавать распоряжения. И люди это чувствуют. Ну и про мои знакомства с высокопоставленными чиновниками как в военном ведомстве (Алкснис), так и в руководстве страны (Сталин) люди не забывают. К тому же и в тех ведомствах ко мне относятся не как к случайному человеку, а вполне уважительно. Это тоже сказывается на отношении незнакомых людей ко мне.

Якова Ивановича я застал вовремя, а то он уже собирался в командировку. Меня он выслушал спокойно, заодно уточнил, что я думаю по поводу задумки наших гениев о ракетах и их применении. Тут я посоветовал ему на быстрый результат не надеяться, но что такое в принципе возможно подтвердил. Заодно вспомнил о такой прогремевшей в моем прошлом мире ракетно-залповой установке «Катюша». О ней тоже рассказал. Глаза Алксниса при описании установки загорелись. Он вообще был падок на новинки и необычные разработки. На месте заместителя начальника авиации он отлично дополнял Петра Ионовича. Алкснис искал и давал дорогу «новинкам», а Баранов выбирал из них самые лучшие по общим показателям, в том числе для ввода в серию. Вот только ракетная тематика к ВВС относится слабо. Это и сам Яков Иванович понимал, о чем меня честно предупредил.

— Разработка интересная, но ее у меня могут «забрать». Кого там поставят тогда как куратора — я не знаю. Но ты, думаю, можешь не беспокоиться. Тебя оттуда только товарищ Сталин может отозвать, — рассмеялся он.

И тут он прав. Хорошо, когда имеешь только одного начальника.

Опасения Алксниса оправдались лишь частично. Королева с Цандером у него не забрали, но тема ракетного вооружения особо дальнего радиуса действия, как обозвали баллистические ракеты, придуманные этим дуэтом, не была забыта и отброшена. В итоге оба конструктора теперь работали параллельно и на ВВС и на Инспекцию артиллерии РККА. Последних особенно заинтересовала «моя» идея залповой ракетной установки, как наиболее понятная и близкая по способу ее применения на поле боя с другими уже известными системами вооружения.

Месяц до свадьбы пролетел незаметно. Казалось бы еще вчера Люда плакала у меня на плече, рассказывая о своей беременности, а уже завтра нам предстояло идти в ЗАГС. Волновался нешуточно. Помня, что событие это в нынешнее время «общественное», заранее предупредил о нем товарища Сталина. Чтобы не получать разнос на ровном месте. Тот поздравил и пожелал хорошей совместной жизни. Даже заикнулся о том, что будет не против как-нибудь познакомить мою жену со своей. Ну это уже был совсем другой уровень доверия. Допустить к общению со своей семьей с его стороны — значит, оказать немалую честь и перевести отношения в более неформальную плоскость. Не ожидал. Честно.

Кроме Иосифа Виссарионовича о будущем изменении моего семейного положения сообщил Жидунову, как главе комсомола нашего университета. К кому идти в партию я не знал и посчитал, что извещение товарища Сталина, как члена партии, вполне достаточно.

Ко дню свадьбы Люда принарядилась. Живот у нее еще не начал расти, поэтому и платье она смогла выбрать себе по вкусу. Было довольно тепло, так что платье было с оголенными руками, юбкой до колен и небольшим вырезом на декольте. И то это было довольно откровенно, все мужики на мою невесту засматривались, пока по улице шли от машины до ЗАГСа.

Сама роспись в ЗАГСе прошла буднично и скучно. Пришли в какое-то полуподвальное помещение. Я даже сначала подумал, что мы ошиблись адресом. Но нет, адрес был правильный. Там поставили свои подписи в книге регистрации браков и покинули столь непрезентабельное заведение.

Уже после этого Михалыч повез нас за город. Точное количество приглашенного народа я не знал, но уже одно то, что пришлось договариваться о проведении праздника в каком-то селе под Москвой вызывало вопросы и настораживало. И как оказалось не зря. Состав гостей меня сильно удивил. Особенно один гость…

Глава 15

Май 1931 года

Следы подготовки к нашей свадьбе были видны еще на подъезде к селу. Вдоль дороги из-за заборов выглядывали местные с лентами в руках. Кто-то не постеснялся прокричать поздравления вслед едущему автомобилю.

Само торжество намечалось в местном Доме культуры. Село было объединено в колхоз, который занимался выращиванием картошки и овощей. Мы с Катей были здесь, когда я еще ездил по колхозам с целью узнать, как проходит коллективизация. Надеюсь, из-за того, что я женюсь не на Кате, а на Люде, никаких казусов не случится.

Про это место родители узнали из газеты. Предприимчивый председатель колхоза не одному мне предлагал проводить торжественные мероприятия в селе. Поэтому и дороги здесь у него уже были отсыпаны мелким галечником с берега ближайшей речки, и сам Дом культуры был новостроем соответствующей площади и с подходящей внутренней планировкой — Большой центральный зал, теплый туалет в одной из комнат — даже со сливным бачком, вода в который поступала из бочки на втором этаже! Это я уже позже узнал. В Доме культуры были и отдельные помещения для занятий, которые использовались в другое время по прямому назначению — там проводили свой досуг местные дети, ходящие в кружки кройки и шитья, фигурной лепки из глины, танцевального искусства и на рисование. Деньги на материалы для этих кружков брались как раз благодаря таким предприятиям, как наше торжество. Поэтому и местный сельсовет на это его начинание смотрел «сквозь пальцы». Да и сам председатель был членом партии, что тоже снимало массу вопросов о подобном доходе.

На пороге здания нас уже встречали родители. Остальные гости были уже внутри — готовились встречать молодоженов.

Мы с Людой вышли из машины и с гордостью показали бумагу, выданную нам в ЗАГСе о заключении брака. У моей мамы тут же выступила слеза умиления. Батя одобрительно кивнул, а Илья Романович не поленился подойти и пожать мне руку и обнять дочь. Мама Люды смотрела на это подчеркнуто спокойно, нейтрально поздравила и тоже обняла дочку. Мне же достался мимолетный кивок.

Затем я махнул Михалычу ставить автомобиль и тоже присоединяться, после чего мы всей толпой вошли в Дом культуры. А там… народу — тьма. Я и не ожидал, что столько человек придет. Не успел я оглядеться, как в уши вонзился гром слитных поздравлений, и нас тут же пригласили к столу.

Расположили нас во главе длинного, сложенного из нескольких больших, стола. Расставлены они были буквой «П», по одну сторону — гости со стороны Люды, а по другую справа — с моей. Началось все сразу с тоста. Но так как я даже на своей свадьбе не собирался пить, несмотря на все уговоры отца, я поднял стакан с клюквенным морсом. По цвету и не сразу поймешь, что это не алкоголь, и никаких вопросов от гостей и возмущений, почему я не пью, не было. Люда тоже из-за беременности была «трезвенницей».

И вот — со своего места встал отец и толкнул короткую, но чувственную речь. Все выпили, после чего его тут же поддержал Илья Романович. Затем раздались крики «Горько!» Эта традиция была давней даже в это время, и широко известна всем присутствующим.

Люда стеснялась целоваться при таком большом скоплении людей и прикрыла наши лица своей ладошкой, чем вызвала веселый смех и пожелание не прятаться.

И только уже когда мы сели на свои места, гости принялись за угощение, жадно набросившись на выставленные блюда. Вроде и разносолов сильных не было, но все равно — выглядел стол для этого времени достаточно богато. Тут и салатики были, заправленные сметаной, и рыбка — как жареная, так и соленая, и мясо жареное и вареное. В качестве алкоголя выступал самогон и домашнее вино из яблок.

Утолив первый голод, я с интересом посмотрел на столы слева от нас. Было любопытно, кто пришел со стороны моей новоиспеченной жены. Сперва узнал Ашота Геворговича — владельца частной газеты и давнего друга семьи Говориных. Не знаю как сейчас он живет, вроде частные газеты запретили, давно мы не общались. Затем взгляд зацепился за жизнерадостную Юлию Анатольевну, которая из хозяйки булочной «выросла» до директора продуктового магазина. Дальше сидела пара девчат, подруг Люды. Имени их я не знал, поэтому пришлось спросить у девушки.

— Это Аня и Лиза, мы в комсомоле состоим вместе, а так на разных факультетах, — тут она нахмурилась и шутливо ударила меня кулачком в бок. — Не засматривайся, у тебя теперь жена есть.

— Не переживай, просто интересно стало, — рассмеялся я.

Нас отвлекли новым тостом и пожеланиями счастья, после чего все вновь вернулись к еде, а я к изучению гостей. Нашлись еще девушки, уже бывшие напарницы Люды по цеху, когда она работа швеей. А вот ее «закадычной» подружки Светы не было. Затем я перешел к просмотру «моих» гостей и их оказалось значительно больше. Поэтому часть даже за стол «друзей невесты» посадили. Там я заметил Андрея, о чем-то перешептывавшегося с соседкой по столу, внезапно — комсорга нашего университета Жидунова и пристроившегося с краю Михалыча.

Взгляд перешел на правый стол. Родители сидели рядом с нами за одним столом, справа с краю расположилась мама с Настей. А вот дальше уже сидел мой друг Борис и не один. Стоило мне заметить, кто находится рядом с ним, внутри все сжалось. Только ее здесь не хватало!

— Бать, — шепотом позвал я отца.

— М-м-м? — тот отвлекся от поедания рыбки и вопросительно посмотрел на меня.

— А что здесь Женя делает?

Отец недовольно скосился в сторону Васюриной.

— Борька с ней под ручку пришел, — также шепотом ответил он, — а прогонять уже ни время не было, да и как-то… друг твой все-таки. Мало ли какие у вас там отношения?

Люда заметила мои перешептывания с отцом и тоже посмотрела в сторону Бориса с сидящей рядом с ним Женей. И тут же нахмурилась, чуть ли не зашипев мне на ухо.

— А она что тут делает?

— Сам не знал, что придет. Вроде Борис привел. С ним она.

Просверлив девушку недовольным взглядом и убедившись, что та и правда воркует с Борькой, Люда поджала губы и больше ничего не сказала. Еще немного посмотрев на Женю, я решил чуть позже поговорить о ней с другом. Так-то они были шапочно знакомы через меня, но вот вместе их я увидеть не ожидал. Вообще не интересовался, есть ли девушка у Бориса, да и в последние месяцы мы очень редко виделись. Работы много навалилось.

За Борисом сидел Туполев с супругой и рядом с ними — Поликарповы. Этих людей я не мог не пригласить, столько они для меня сделали. И очень удивился, когда те дали согласие прийти ко мне на свадьбу. Сейчас оба конструктора обсуждали накрытый стол, указывая то на один салат, то на другой, и тут же его дегустировали. После них расположился Савинков со своей девушкой. Впервые я увидел ОГПУшника не, а форме, а в обычном костюме. Замыкали стол пара знакомых мне мужиков из бывшей бригады отца. Один из них сейчас сам стал бригадиром, сменив батю, а другой просто был рукастым слесарем и другом отца.

Застолье продолжилось. Когда был утолен первый голод, пошли поздравления от каждого из гостей. Кто-то сразу решил и подарок сделать. За первым подарком потянулись и остальные. Через час отец ушел на несколько минут и вернулся уже с председателем, который поздравил нас и позвал группу девчат. Те занимались пением в этом же здании и устроили нам «культурную программу». Они под гармошку и дудочку исполнили несколько песен и даже станцевали три танца. Когда закончился последний, нас с Людой вытащили из-за стола и чуть ли не силком заставили тоже танцевать. Потом девчата ушли, а остались лишь их музыканты — два мужичка с гармошкой и дудочкой. Они стали наигрывать разные мотивы — от веселого и задористого до медленного и печального. Пошли обычные танцы и гости тоже выбрались из-за стола.

В какой-то момент я отошел к стене передохнуть и заметил стоящего у стола Борьку. Тот подошел быстро выпить чего-нибудь, запыхался от быстрого танца. Я тут же двинулся к нему. Хотелось узнать, что у него с Женей и по возможности предупредить о ее характере и прошлом. Но та опередила мое желание, схватив меня внезапно за руку.

— Привет, Сережа, — мило улыбнулась она и проводила взглядом до места, куда я смотрю, тут же увидев Бориса. — Скажешь что-то плохое обо мне Боре, я тебе свадьбу сорву, — елейным голосом не снимая улыбки с лица, пропела она.

— Руку отпусти, люди не так поймут, — процедил я в ответ.

— Конечно-конечно, — тут же отцепилась она от меня и отошла в сторону.

Но взгляда с меня не спускала все время, пока я шел к другу.

— О, Серег, еще раз поздравляю, — улыбнулся мне Борька.

Щеки покраснели — от алкоголя и танцев, с лица не сходит веселая улыбка. Друг был счастлив, и портить ему настроение не хотелось, даже если бы не было угрозы Васюриной. Но хотя бы узнать, насколько серьезно у них все, я был обязан. Не прощу себе, если эта стерва испортит жизнь другу.

— Спасибо. Борь, а у тебя с Женей все серьезно?

— А? — сначала не понял он вопроса, а потом чуть виновато посмотрел на меня. — А, вы же встречались. Я и забыть успел. Извини, что привел ее сюда, тебе наверное не приятно, да?

— Дело не в этом, — вздохнул я. — Просто… — я задумался, что ему сейчас лучше сказать. И решил выдать пока минимум, а серьезный разговор провести потом. Не то время и место. — Мы с Женей не встречались, были просто друзьями, — Борис облегченно выдохнул. — Но ты о ней многого не знаешь. Предлагаю поговорить об этом после. Хорошо?

— Э-э-э, ну ладно, — озадаченно кивнул друг.

Даже если Васюрина посчитает, будто я ее сейчас пытался как-то очернить и попробует воплотить свою угрозу в жизнь, это будет мне лишь на руку. Тогда точно Борис увидит, кого он сюда привел. А с Людой мы и так расписаны и любой «финт» Жени я смогу ей объяснить.

Но до самого конца свадьбы Васюрина так ничего и не сделала, и торжество прошло без проблем. Даже не подрался никто, хотя «под хмельком» оказались все, кроме нас с Людой. Переночевали тут же, в селе. Оказалось, для подобных случаев в Доме культуры было отведено помещение на втором этаже с матрацами на полу. Не первые мы, кто до ночи гуляет и выехать не может.

Утром с Борькой поговорить не удалось — тот с Женей уехал раньше нас. А все из-за Михалыча, перебрал маленько наш водитель и пока я его расталкивал и приводил в чувство, Борис с Женей ушли на первый утренний поезд, как и большинство остальных гостей.

Но с другой стороны хорошо, что мы не на поезде прибыли сюда. Подарки хоть и небольшие по размеру в основном были, но их оказалось достаточно много, чтобы заполнить и весь багажник и половину заднего сидения в автомобиле. Чтобы Люде там не тесниться, сам уселся сзади, а супруга комфортно расположилась на переднем сидении. В руках бы точно мы это не унесли.

— А хорошо погуляли, — подвел итог торжества Михалыч и надавил на педаль газа.

* * *

Борис сидел на жесткой лавке в вагоне паровоза, прижимая к себе Женю, и клевал носом. Жутко хотелось спать, и побаливала голова. Перебрал он вчера на свадьбе у друга. Хоть и пил редко, но он ведь и в принципе малопьющий.

Теплый бок девушки дополнительно согревал Бориса, еще сильнее расслабляя и погружая в пучину сна. Мысли текли вскользь, почти не задерживаясь. С Женей он познакомился у Сергея, когда однажды заскочил позвать друга на игру в «Героев». Удивился тогда, как она обнимала Сергея сзади, словно его девушка. Уже чуть позже Борис узнал, что с Катей друг расстался. Потому и подумал, что Женя его новая пассия. А тут недавно они пересеклись в университете. На курсе проходил медосмотр, и в рамках подготовки молодых кадров к ним пришли студентки из мединститута.

Тогда Женя сама предложила Борису встретиться вечером. Девушка была красивая и понравилась Борису еще в самый первый раз, когда он увидел ее с Сергеем. Идти против друга он не хотел и сначала отказал Жене, и лишь когда та спросила причину отказа и призналась, что с Огневым не встречается, Борис согласился. Так и начался их роман.

Мерно покачиваясь в такт идущему поезду, Борис вспоминал их первый поцелуй. Он был как наяву. И лишь открыв глаза, парень понял, что ему не снится, и Женя не только прильнула к его плечу, но и уже касается его губ.

— Разбудила? Извини, не удержалась, — хитро с озорной улыбкой прошептала девушка.

— Все нормально, это было приятное пробуждение, — улыбнулся Борис.

Он не мог поверить, что такая красавица встречается с ним. Парень никогда не считал себя красавцем и сердцеедом. Лопоухий, не слишком выразительное лицо, вниманием девушки его не баловали. И тем ценнее была та любовь и ласка, что давала ему Женя.

— Скажи, а Сергей что-нибудь говорил тебе обо мне? — вдруг спросила Женя.

Борис сначала удивился вопросу, а потом с трудом вспомнил, что друг о чем-то предупреждал его. Вроде. Хотел что-то рассказать, но не до того им было. Что именно вчера сказал Сергей, Борис не смог дословно вспомнить. Но сам интерес Жени к этой теме неприятно кольнул. Может, она еще любит его друга?

— Нет, не помню ничего такого, — помотал головой Борис. — А что?

— Просто мы с Сережей не очень хорошо расстались, — грустно вздохнула Женя. — И я боюсь, он может разных гадостей тебе обо мне нарассказывать, чтобы сделать мне еще больнее.

— Глупость, — тут же замотал головой парень. — Серега не такой.

— А ты его так хорошо знаешь? Как часто вы общаетесь? Что ты вообще знаешь о его отношениях с девушками?

— Я в его личную жизнь не лезу, — отрезал Борис.

— Тогда ты не знаешь, что он бабник? — удивила парня Женя. — И что эта свадьба из-за беременности его новой девушки?

— Он с Людой давно знаком. Они несколько лет встречались, — не поверил Борис.

— Встречались, но расстались, так? А тут вдруг снова сошлись. Как так? — напирала девушка.

Борис промолчал. Разговор стал ему неприятен.

— Я не хочу сказать что-то плохое про твоего друга, — заметила его состояние Женя, — просто прошу — не верь тем словам, что он может тебе обо мне сказать.

— А что такого он может сказать? И зачем?

— Он бабник, — повторила Женя. — И не умеет хранить верность, — грустно вздохнула она. — Я как-то застала его с другой девушкой, Катей, возможно ты знаешь ее.

Борис машинально кивнул.

— Тогда я накричала на него, — продолжала Женя. — И… и… — она всхлипнула, заставив сердце Бориса сжаться от жалости к девушке. — В общем, я разозлилась и пообещала в отместку ему изменить. Но я не делала этого, а он посчитал все за чистую монету! Злится из-за этого сильно и считает меня доступной девицей. Представляешь?

Борис не представлял. Как там можно-то? И никогда он не замечал за Сергеем тяги к девушкам. Ну, такой чтобы его бабником называть. Но и виделись они не часто, особенно в последнее время. Мало ли как мог измениться друг? Вон какой важный стал. На машине ездит, на заводы с пинка заходит. Николай Николаевич рассказывал, как его директора предприятий бояться стали.

— Не переживай, я тебе верю, — постарался он успокоить Женю.

А сам решил поговорить с другом. Не дело это, девушек обижать. Особенно ту, которую Борис теперь считает своей. И порочить ее нельзя!

* * *

Домой мы с Людой добрались раньше, чем родители. Михалыч помог нам поднять подарки в квартиру и, пожелав дружной и длительной жизни, уехал.

— Теперь я Огнева, — прошептала девушка с удивлением и радостью в голосе.

— Да. И кажется, нам пора искать себе свою собственную квартиру, — вздохнул я.

Моя комната слишком мала будет для нас двоих. И это еще ребенок пока не родился.

— Дадут ли? — запереживала любимая. — У вас вон какая огромная жилплощадь.

— Для пятерых уже не такая и огромная. А потом нас станет шестеро, и вовсе маленькой покажется, — не согласился я с ней. — Но это дело будущего, а по-ока… — протянул я.

— Что? — заинтриговано подалась ко мне Люда.

— Подарки! — выдохнул я. — Посмотрим, что там?

Глава 16

Май — июнь 1931 года

Подарки — приятная часть любого праздника. И нам с Людой этих подарков надарили не мало.

Начали мы с самой большой коробки, которую вручил нам Андрей Николаевич Туполев с супругой. Что там могло быть, я даже предположить не мог, а когда мы ее развернули, то с восхищением уставились на огромный самовар. И не просто самовар, а настоящее произведение искусства! С росписью по боку, чайничком-заварником наверху и витым носиком. Нагревалось это чудо с помощью спирта либо керосина, под который была выделена нижняя часть, отделенная от основного тела устройства пустой прослойкой под язычки пламени.

Люда сразу же умоляюще посмотрела на меня, и мы отправились на кухню — опробовать подарок. И пока он закипал, продолжили разворачивать свертки и открывать коробки.

Родители Люды подарили нам сервиз на двенадцать персон, расписанный в стиле гжель. А вот мои где-то достали мягкое и приятное на ощупь постельное белье. Не иначе ткань мама на рынке или через знакомых нашла, а потом в ателье пошили на заказ. В прямой продаже нигде ничего подобного я не видел.

Почти все подарки были практичными, но при этом достать их в нынешнее время довольно тяжело. Савинков удивил сильно — подарил два револьвера с пачками патронов к каждому. Один был системы Наган с барабаном на семь патронов, это очевидно мне, и второй гораздо меньше по размеру с пяти патронным барабаном марки Галанд.

— Сейф нужен, — задумчиво сказал я, глядя на такой вот подарок. — И узнать, необходимо ли регистрировать их.

Но раз уж Савинков сделал такой подарок, то наверное никаких проблем быть не должно. Однако перестраховаться нужно. Может, меня так проверить решили? Не знаю на что именно, но с такой службой ухо нужно держать востро.

Люда лишь пожала плечами. У нее особого интереса этот подарок не вызвал.

Остальное на фоне револьверов уже не так выделялось. Пеленки и детские игрушки от подруг Люды, эксклюзивный набор для игры в «Героев», но в качестве персонажей созданы фигурки самолетов — от Бориса. Он мне как-то хвастался, что в Осоавиахиме такую инициативу с его подачи подняли. Тут же и брошюрка была, где написаны характеристики, условные конечно игровые, для каждого самолета и даже несколько игровых заданий есть. Поликарпов подарил набор столовых приборов. Было ощущение, что гостям заранее сказали, что лучше дарить молодой семье, чтобы повторений не было.

Тут и родители пришли, как раз успели к только что закипевшему самовару. День закончился замечательно, перейдя в первую брачную ночь. Нормальную, а не ту, что у нас была в Доме культуры.

Свадьбу мы подгадали к выходному дню, так еще и один следующий день отдыхали, что совсем уж «роскошь» по нынешним временам. Так что пришлось с утра окунаться в рабочие будни.

На учебу не пошел, первым делом отправившись по подготовленным Андреем папкам с адресами фабрик. Крупные заводы я уже обошел, перейдя на более мелкие предприятия. А когда приехал после проверки в Кремль, озадачил парня созвониться с КБ Поликарпова, чтобы нашел там Бориса и узнал, когда тот свободен. О своем желании поговорить с ним насчет Жени я не забыл.

— Агапенко звонил, — сказал тем временем Андрей. — Сказал, чтобы ты к товарищу Сталину зашел, как появишься.

— Понял, спасибо.

Откладывать я не стал и тут же отправился к генеральному секретарю. Тот оказался занят, и мне пришлось подождать почти час. Но уходить из приемной я не стал. Вроде от моего кабинета до его и идти всего ничего, но мало ли как Иосиф Виссарионович интерпретирует такой мой финт — сначала пришел, увидел, что тот занят, и ушел — мол, снова звонить мне надо. Тут от его настроения сильно зависит. Может как не обратить внимания, так и по шапке дать.

Наконец Сталин освободился. Из его кабинета вышел Ворошилов, кинул на меня безразличный взгляд, и ушел по своим делам. Климента Ефремовича я знал лишь по статьям из газет, лично работать не приходилось, и представлены мы не были. Агапенко за это время успел сообщить обо мне Сталину, и тот сразу пригласил меня к себе.

— Здравствуй, Сергей, — сразу показал генсек, что разговор пойдет «неформальным». — Поздравляю тебя с созданием семьи.

— Спасибо, Иосиф Виссарионович.

— Я долго думал, что можно подарить тебе в честь такого события. И вот до меня дошли слухи, что ты все еще испытываешь тягу к новинкам и изобретательству, пусть сам теперь напрямую разработками не занимаешься.

— Есть такое, — кивнул я.

Заинтриговал меня товарищ Сталин.

— Тогда как ты отнесешься к такому подарку? — спросил он, махнув рукой на отдельно стоящий журнальный столик.

Я на него уже и внимания не обращаю, привык, что он всегда чуть в стороне стоит. Вот и не заметил, что на этот раз он был не пустой. На нем находился какой-то непонятный тяжелый даже на вид прибор. Не сильно больше утюга, чем-то печатную машинку по виду напоминает. Сбоку ручка, которую нужно крутить, а спереди несколько прорезей с цифрами, как на кодовых механических замках. Ну примерно таких, где эти цифры крутятся в прорезях, чтобы выставить нужное число. И внизу под ними какие-то рычажки и тоже цифры есть.

— Это счетная машина. «Феликс» называется, — пояснил товарищ Сталин. — С ее помощью можно быстро проводить вычисления с большими числами — сложение, вычитание, умножение и деление. Так мне объяснили. Нужная вещь как для конструктора, так и для работы со статистикой.

«Так это же калькулятор! — дошло до меня. — Примитивный, механический, но калькулятор! Правда пока непонятно, как им пользоваться, но я обязательно научусь».

Тут же вспомнились мои детские мечты о собственном компьютере. Надо бы поинтересоваться, как дела идут в этой области. Может, уже хоть какая-то начальная база создана, на чем можно собрать первый, пусть и примитивный, компьютер. Вон, калькулятор-то уже есть.

— Спасибо, товарищ Сталин, — ошарашенно и удивленно ответил я.

Вот честно, не ожидал. Совсем.

— Пользуйся, — добродушно хмыкнул тот. — Но и об остальных делах не забывай.

— Так я не забываю. Только сегодня по фабрикам ездил с проверкой.

Довольно покивав, Иосиф Виссарионович меня отпустил.

Андрей очень удивился новому прибору в моих руках, а когда узнал, что это подарок от самого товарища Сталина, с завистью присвистнул. Но больше комментировать не стал, переключившись на иное.

— Дозвонился я до Поликарпова. Сам твой друг не подошел, но сказали, что он после восьми вечера свободен будет.

Поблагодарив Кондрашева, я переключил свое внимание на подарок. Хотелось разобраться, как им пользоваться и насколько он может ускорить мою работу. Где именно я его буду применять, пока не решил. Но уверен, он мне еще пригодится.

Разобрался я с «Феликсом» довольно быстро. Ничего сложного там не было, лишь кое-какая привычка теперь нужна для быстрой работы. Ну еще и руку я, чувствую, подкачаю — крутить ручку не так-то просто оказалось, а она здесь вместо кнопки «Enter» работала. Не совсем так, но это самая близкая аналогия, какую я могу подобрать.

До вечера с новой «игрушкой» время пролетело быстро и, попрощавшись с Андреем, я поехал на встречу с другом.

Борис встретил меня на проходной. Почему-то встрече он не сильно обрадовался, но я это списал на тяжелый рабочий день. Устал, а тут я вдруг приехал. Решил его надолго не задерживать и предложил пройтись.

— Я хотел насчет Жени тебя предупредить…

— Не надо, — грубо оборвал меня Борис.

Я настолько удивился, что остановился и посмотрел на него.

— Мне плевать, что было у вас в прошлом, но не надо говорить гадости про мою девушку. Иначе мы поссоримся, — с угрозой в голосе сказал он.

— Что на тебя нашло? С чего ты решил, что я собираюсь говорить про нее гадости?

Догадка уже мелькнула в моей голове, но я еще не мог поверить, что опоздал. И Борис тут же подтвердил мои подозрения.

— Женя мне все рассказала. Мне плевать, что у тебя происходит с девушками. Я в твою жизнь не лезу. И ты так не делай.

Он с упрямством во взгляде посмотрел на меня. Я уже знал это выражение его лица. Что бы я сейчас ни сказал, он своего мнения не поменяет.

— Хорошо. Надеюсь, у вас все сложится.

Я развернулся и, не прощаясь, пошел обратно к машине. Все-таки нужно было поговорить с ним еще на свадьбе! А теперь я даже не знаю, что там Женя ему наплела. Как бы из-за нее и ее обиды на меня, наша дружба с Борисом не подошла к концу.

С горечью в сердце я вернулся домой. И лишь увидев счастливое лицо Люды, плохое настроение стало отступать. Теперь я женат и скоро стану отцом. Вот об этом мне и стоит думать. А Борис… не маленький, сам разберется.

— БАХ! БАХ! — в груди неприятеля появляется две дырки, а я тут же перебегаю из-за угла дома, за которым прятался, до соседней стены напротив.

Окно в доме, за которым я прятался до этого, внезапно распахивается, и я едва удерживаю палец на спусковом курке, чтобы не выстрелить. Но это отвлекает меня от выскочившего справа сбоку противника. Тот пролетел прямо сквозь выбитое его же телом стекло окна и, пока я разворачивался, враг успел сделать выстрел!

— С. ка! — взвыл я от боли в животе, падая на землю.

— Уже гораздо лучше, — хмыкнул Савинков, поднимаясь с пола.

Сейчас у нас проходило тренировочное занятие по навыкам отражения нападения в условиях городской среды.

Со дня свадьбы прошло уже две недели. Я все же поговорил с Савинковым насчет его подарка. Оказалось, документы на право ношения мной оружия уже были подготовлены и только дожидались, когда я их заберу. Так что проверка была, но такая — больше на мою ответственность и желание пользоваться подарком. Ну и раз уж у меня появилось оружие, я захотел научиться им пользоваться. И не только в условиях тира. Тут мне пошли навстречу. Сам Савинков подобный вопрос не решал, но помогло распоряжение Берии. Он после того расследования деятельности Ягоды занял его пост и был в некоторой степени мне благодарен. Немного. Все же я стал отправной точкой проверки службы ОГПУ, без чего товарищ Сталин не стал бы искать следователя «на стороне».

Постреляв первые пару дней в тире, тогда я и понял, что хочу большего. Время идет, Вторая Мировая не за горами, оглянуться не успею, как она настанет. Так что надо уметь постоять за себя. Рукопашному бою я худо-бедно обучился, и до сих пор периодически посещаю секцию «Динамо». Уже не так часто, как раньше, но и совсем уж не забрасываю это дело. Теперь настал черед огневой подготовки.

Спросил Люду, хочет ли она обучиться стрелять из подарка, но та лишь отрицательно покачала головой. Ну и ладно. Пока терпит, да и не знаю я, как это занятие на ее состоянии может отразиться. А вот сам я поговорил с Савинковым, есть ли у них помещения по типу страйкбольных из моего прошлого мира. Кое-что и правда нашлось. К тому же существовала «спортивная» версия револьвера. Другое дело, что хоть пуля там и была меньше и легче, чем у боевого «собрата», но все равно стрелять из него в человека довольно опасное занятие. Но и тут пошли мне навстречу, хотя я думаю, решили на мне «обкатать» мою же задумку, чтобы после внедрить уже в обучение собственных сотрудников, если выйдет что путное. А конкретно я предложил на спортивной версии нагана уменьшить насколько возможно навеску пороха в патроне, чтобы тот не мог пробить толстую войлочную подкладку. И вот результат — хоть Савинков и попал мне в живот, но раны нет, только синяк останется.

— Вставай, нечего бока отлеживать, — протянул мне руку Савинков.

— Как же, отлежишь с тобой, — просипел я, но все же поднялся.

И посмотрел в злополучное окно, которое меня отвлекло. Там в проеме виднелся силуэт маленькой девочки, вырезанной из фанеры и с нарисованным лицом на месте головы. Это один из элементов тренировки — не выстрелить на автомате по случайному прохожему.

— Сейчас ребят натаскиваем также, — продолжил ОГПУшник. — Так что жди, скоро у тебя кроме меня и другие противники появятся.

— Попросил на свою голову, — пробурчал я.

Тот лишь усмехнулся.

— Еще заход? — предложил он, когда я отдышался.

— Нет, на сегодня все. Я еще живым до дома дойти хочу. Итак Люда снова ругаться будет на синяки. Сам знаешь, ей сейчас сильно нервничать нельзя.

— Ладно, тогда до завтра.

— Завтра не смогу, — покачал я головой. — Уж лучше до послезавтра.

— Хорошо, — коротко кивнул Савинков.

На этом мы попрощались, и я поплелся в раздевалку. Да уж, учеба идет тяжело. Зато есть надежда, что однажды эти знания спасут мне жизнь.

Как и думал, Люда моим синякам не обрадовалась. С момента свадьбы она полностью переехала к нам, а я думал, что решать с жилищным вопросом. По нынешним законам в связи с серьезной нехваткой жилья для людей введена норма по квадратным метрам на человека. Наша семья и так в нее не вписывалась, и даже резкое прибавление новых членов не даст нам права на изменение жилищных условий. Это если по закону. Тому самому, за который я ратую. И тут есть лишь два варианта — либо наплевать на свои принципы и искать обходные пути. Либо же менять законы. Есть конечно и третий путь — смириться и жить так как есть, но он мне не очень нравится. Второй путь как-то ближе, но и сложнее всего. Как эти законы изменить, чтобы не навлечь на себя всех собак? Простое увеличение метров на человека тут не поможет. Народ обрадуется сначала, а затем найдется куча недовольных — ведь жилищное строительство таким образом не ускоришь, зато сразу выстроиться новая очередь на улучшение своих жилищных условий из тех, кто уже получил хоть какой-то угол. Короче, пока я был в тупике по этому вопросу.

Успокоив жену и быстро поужинав, я принялся за подготовку к экзаменам. Они уже начались, даже парочку успел сдать, но далось это с трудом. Частый пропуск занятий сказался, вот теперь наверстываю.

Утром я испытывал нешуточное волнение. Сегодня экзамен у Жижиленко. Декан за «красивые глаза» мне оценку не поставит. Но волновался я даже не из-за этого. Гораздо больше эмоций вызывало то, что меня ждет после экзамена. А конкретно — поездка к Королеву с Цандером. Сергей с Фридрихом Артуровичем позавчера сообщили, что готов чертеж первого опытного образца реактивного двигателя! Это конечно не его воплощение в металле, но все равно — каждая наша встреча оставляла у меня море позитивных эмоций и надежд на светлое будущее для нашей авиации и космоса. Особенно космоса. Я им даже такой же «Феликс», какой мне товарищ Сталин подарил, купил. Свой «калькулятор» отдавать не стал. Жалко, все же подарок самого Иосифа Виссарионовича.

В университете царила атмосфера нервозности, а у некоторых откровенной паники. Спокойных студентов я не видел вообще. Даже те, кто пытался не показывать своего волнения, все равно выдавали себя либо постукиванием ногой по полу, или сцепленными на груди руками. Эта атмосфера передалась бы и мне, если б я не пошел «на плаху» одним из первых.

Письменную часть я завершил быстро. А вот когда подошел ее сдавать, и Александр Александрович перешел к устному опросу, я весь взмок. Он буквально завалил меня вопросами, а многие из них вообще были не по пройденному материалу! Я это не сразу понял, а как осознал, тут же возмутился.

— У тебя, Сергей, ответственная должность и спрос с тебя выше, — спокойно парировал Жижиленко. — Так что не возмущайся, а ответь на вопрос…

Короче, погонял он меня знатно. Больше, чем всех остальных. Но все же зачел мне сдачу.

Уходил я из аудитории выжатым как лимон. Даже былое волнение от поездки к Королеву с Цандером отошло куда-то даже не на второй, а на тридцать второй план.

Немного отпустило меня только, когда Михалыч меня довез до «КБ» наших «ракетчиков». Ну что ж, пора посмотреть, что они там придумали.

Глава 17

Июнь 1931 года

Когда я добрался до Королева с Цандером встречать меня… никто не вышел. Что и не удивительно. Хоть они меня и ждали, не зря же позвонили и сообщили о первых результатах, но конкретного числа, когда я приду, я им не называл. Поэтому зайдя в помещение, где трудились оба фанатика космоса, я застал их, склонившихся над чертежным столом. Оба конструктора спорили, впрочем как и раньше, и судя по доносившимся до меня обрывкам, были чем-то недовольны.

— А вот и я, а вы меня не ждали, — решил я разрядить обстановку.

На меня тут же обернулись две пары глаз.

— Сергей, — с недовольством в голосе, начала Королев, — когда нам с Фридрихом Артуровичем сказали начать работу над реактивными двигателями, то у нас сложилось впечатление, что мы будем первыми в нашей стране. А тут выясняется, что этой темой уже два года занимаются товарищи из Ленинграда!

Говорил он эмоционально, словно я его в чем-то обманул. А я и сам был удивлен таким новостям.

— Это кто же?

— Некто товарищ Глушко.

— Ну, не стоит так горячиться, — заметил Цандер. — У товарища Глушко идея все же отличается от нашей, — и тут же Фридрих Артурович пояснил мне, что имеет в виду. — По нашей с Сергеем задумке реактивный двигатель должен работать на смеси двух компонентов — бензине и сжатом воздухе с помощью реакции горения. Товарищ Глушко пошел иным путем — в камере сгорания у него используются специальные проводники, которые под воздействием тока разрушаются и выбрасывают в атмосферу водород, создавая тягу. Наши расчеты показали, что КПД нашей разработки все же будет значительно выше.

— Да, но зачем вообще было говорить, что мы в этой области первые в СССР? — все еще был возмущен Королев.

— Может потому, что я сам не знал о работе товарища Глушко? — слегка «осадил» я молодого конструктора.

Сергей Павлович после этого хоть и успокоился немного, но подозрительные взгляды в мою сторону все еще кидал. Видно быть первым в каком-то направлении ему было очень важно. Честолюбив и не скрывает этого.

— Давайте перейдем к тому, что у вас вышло.

— Да, конечно, — тут же кивнул Фридрих Артурович и пододвинулся, освобождая мне место около стола.

Что могу сказать? Двигатель получился, как и ожидалось, довольно примитивный и маленький. Я почему-то подспудно ожидал гораздо больших размеров. Наверное из-за ассоциации с космическими ракетами будущего. А тут — небольшой бак объемом в пару литров, трубопроводы подачи бензина в сопло, манометр для измерения давления, свеча зажигания, само сопло диаметром всего-то в два с половиной сантиметра в самом узком месте с постепенным расширением до пяти сантиметров. Еще кран был предусмотрен для подачи топлива и бензиновая форсунка. Вроде все.

— Мы хотели уже и собрать его, но где это сделать? — развел руками Цандер. — Наше помещение не подойдет. А насколько секретна разработка — не ясно. Так-то в ЦАГИ можно заявку отправить.

— Так и поступим, — почесал я подбородок. — Финансирование на эти цели у вас есть?

— Желательно бы прибавить, — осторожно заметил Цандер, полностью перехватив разговор у Королева. — На один образец нам хватит, но для получения большего количества данных нужно хотя бы на три. Мало ли какие могут выскочить проблемы. И брак никто не отменял.

— Понял, будет, — кивнул я, планируя попутно, когда у меня появится время на встречу с Алкснисом. Или просто позвонить ему?

На этом в целом разговор закончился. Уже когда я хотел покинуть дуэт, Королев все же подал голос.

— Извиняюсь за свою вспышку. Был не прав.

— Ничего, бывает, — спокойно кивнул я в ответ.

— Нам бы еще один человек в группу не помешал.

— Кто?

Я думал, мне сейчас конкретное имя назовут, но меня попросили найти инженера по автоматике и управлению.

— Тот же кран на двигателе, — пояснял свою мысль Королев, — не будет же пилот его вручную открывать. Или механик перед стартом — опасно это. Нужен рычаг какой-то или дистанционный переключатель. Мы конечно можем и сами придумать что-то, но таких моментов будет все больше, и отдельный инженер по этой теме нам бы не помешал.

— Хорошо, я постараюсь такого найти.

— И по электрике, — тут же добавил Цандер. Королев удивленно посмотрел на него, и Фридрих Артурович пояснил. — Ты же сам говорил, что для твоего планера приборов не хватает, чтобы полноценный самолет получился. А за счет чего они запитываться будут?

— Понял, поищем и такого человека.

Озадаченный запросами конструкторов, я наконец отправился в Кремль.

Пока ехал, думал над просьбой Цандера. В принципе, она логична, и такой человек им в любом случае бы понадобился. А то, что Фридрих Артурович заговорил об этом первым, только радует меня. Но кого я могу им предложить? Или обратиться с этой просьбой к кому из знакомых конструкторов? У того же Туполева точно найдутся опытные специалисты. Да и у Поликарпова есть такие люди. Тот же Борис ведь как раз над системами самолетов работает.

Борис. Мда. А ведь он в моем прошлом мире как раз и занимался проблемами автоматизации и управления космических ракет. Вот его бы без проблем можно было посоветовать! И опыт у него уже есть немаленький. Еще бы не эта наша ссора-непонимание из-за одной не в меру прыткой девки…

— Ладно, авось, не прогонит меня, — прошептал я себе под нос. — Михалыч, разворачивай. Едем к Поликарпову.

Надеюсь, друг сможет отделить личное от работы. Ну и Жене не даст сунуть ее нос в дела нового конструкторского бюро. А может через Савинкова Берии на нее «стукануть»? Пусть проверят. Некрасиво? Возможно. Но уж лучше так, чем потом из-за амбиций одной девчонки у нас важное направление пойдет по одному месту. И если уж ОГПУ на нее ничего не найдет, значит, проблема не в Жене, а во мне. В моей предвзятости. И если так… над собой тоже стоит работать. В первую очередь над собой.

* * *

— Николай Николаевич, — в зал проектирования зашел молодой парень, работающий здесь больше как «принеси-подай», попутно набираясь опыта в сложной профессии электромонтера промышленного оборудования. — С проходной звонили, говорят, к вам Сергей Огнев приехал.

Борис только сейчас оторвался от чертежей, услышав имя друга. Но бежать вниз, чтобы поздороваться, не стал. Он и раньше так бы не сделал — раз Сергей приехал, обязательно сам зайдет, а уж после их последней встречи желания и вовсе не было. Они тогда не поругались, но «кошка между ними пробежала».

— Проводи его в мой кабинет, — отозвался Поликарпов и вопросительно посмотрел на даже не дернувшегося Бориса.

— Мне закончить надо, — сказал парень.

Удовлетворившись ответом, мужчина ушел. Чтобы через четверть часа все тот же «принеси-подай» позвал уже самого Бориса в кабинет к начальнику.

Тяжело вздохнув, парень все же отложил дела и отправился в кабинет Поликарпова.

— Привет, — первым кивнул Борису Сергей, сидевший на гостевом стуле.

Сказал он это довольно нейтрально, что неожиданно царапнуло парня. Раньше бы друг хотя бы встал и пожал руку, да и улыбнулся бы радушно. И все это случилось из-за Жени! Какая кошка пробежала между Сергеем и новой девушкой Бориса, что тот так себя ведет? Зачем вообще хотел влезть в жизнь парня, хотя раньше ничего подобного не делал? Наверное, впервые у Бори появились такие вопросы.

— Привет, — ответил он сдержано.

— Не сочтите за грубость, Николай Николаевич, — вдруг обратился Сергей к Поликарпову, — но я сейчас буду нагло пытаться перевербовать вашего сотрудника.

— Ха! — усмехнулся тот, с интересом посмотрев на Огнева. — Ну, попробуй.

Сергей кивнул и повернулся к Борису.

— Как ты смотришь на то, чтобы перейти в совершенно новое КБ, которое работает над уникальным самолетом, который не делали до этого никогда в нашей стране? И не только над ним. Обязанности у тебя будут примерно те же, что сейчас — разработка управления и прокладка электрических схем.

— Это… — не знал что ответить Борис. — Неожиданно.

Парень посмотрел на своего текущего руководителя. Тот и сам удивился озвученному предложению, но в разговор не встревал. А заметив взгляд Бориса, тут же поднял руки в защитном жесте.

— Решай сам, это твоя жизнь, — еще и добавил Николай Николаевич.

— Я могу подумать? — спросил он у Сергея.

— Думай, — пожал плечами тот. — Но не долго. Дня тебе хватит? И если все же откажешься… — тут Огнев повернулся к Поликарпову. — У вас найдутся в этом случае еще специалисты того же профиля?

— Самому мало, — хмыкнул мужчина. — Но если надо, я спрошу.

— Спросите, пожалуйста. Но только, если Борис откажется.

На этом Сергей попрощался и покинул кабинет, оставив Бориса в растерянном состоянии.

— Знаешь, — заговорил Поликарпов, — мне конечно будет очень жаль, если ты уйдешь, но для тебя это — шанс. Новое КБ, где ты будешь первым специалистом — это заявка на становление во главе службы, когда КБ разрастется. Да и уникальный самолет… Не знаю, что там задумал Сергей, но я бы на твоем месте не отказывался. Даже в чем-то завидую тебе. Такого друга иметь!

— Я понял, — кивнул парень. — Я… подумаю.

Да уж. Похоже, все же надо поговорить с Сергеем о Жене. Иначе нет смысла соглашаться. Если они там будут работать вместе, то эта недосказанность, что сейчас как черная кошка пробежала меж ними, сильно осложнит всю работу.

— Да, — прошептал себе под нос Борис, выходя из кабинета, — после разговора и приму решение. Надеюсь, Серега еще не успел уехать…

* * *

Я уже садился в машину, когда из дверей здания конструкторского бюро выбежал Борис и позвал меня. Я тут же тормознул Михалыча и вышел из автомобиля обратно.

— Серег, — начал запыхавшийся друг, — нам надо поговорить.

— Давай, — пожал я плечами. — О чем?

Борис махнул рукой, чтобы мы отошли и уже, когда рядом никого не было, ответил.

— О Жене, — тут он глубоко вздохнул и мрачно продолжил. — Ты мне что-то о ней хотел рассказать.

— Ты уверен? Ты вроде категорически не хотел ничего слышать.

— Без этого разговора я не смогу ответить на твое предложение.

— Вот как? Хотя ты прав. Я в любом случае хотел тебя попросить, чтобы ты ей ничего о своей работе не рассказывал.

— Так что ты мне хотел сказать о ней?

Я видел, что другу не легко дается этот разговор и решил все же уточнить.

— Ты уверен?

— Да. Я слышал только ее версию, но… если хочу, чтобы у нас не было непонимания, должен знать и твою.

Больше я запираться не стал.

— Женя — карьеристка. И ради статуса, власти и продвижения по карьерной лестнице готова на многое. Очень многое.

— На что ты намекаешь? — нахмурился Борис.

— Я тебе прямо говорю. Женя не была моей девушкой, я тебе об этом уже говорил на свадьбе. У нас были «деловые» отношения. И в них входил секс. Тогда я не встречался с Катей и Людой, — добавил я, чтобы у друга не сложилось превратного мнения обо мне. — Зато когда я начал встречаться с Катей, Женя один раз пригрозила, что может рассказать о том, что у нас было и даже вывернуть так, словно я Кате изменяю. Все ради того, чтобы примазаться к моим связям и получить возможность пойти выше. Теперь ты понимаешь, почему я так запереживал, когда узнал о ваших отношениях?

— Считаешь, что она со мной из-за тебя? — нахмурился друг.

— Не обязательно. Я вообще в первую очередь подумал, что она может использовать тебя так же, как хотела поступить со мной. Ну и ничего не знаю о ее верности, тут врать не буду, но и исключать вариант ее измены, если так ей будет выгодно, я бы не стал.

У Бориса, когда я сделал последнее предположение, заиграли желваки на лице.

— Я тебя услышал, — порывисто кивнул он. — Я дам тебе ответ насчет новой работы завтра. Обещаю.

После чего он резко развернулся и дерганным шагом пошел обратно. Я лишь тяжело вздохнул. Но на душе отлегло. Друг меня все же выслушал. Это уже не мало. Как там дальше будет — покажет время. Но теперь я хотя бы спокоен, что он предупрежден.

Когда вернулся на рабочее место, тут же засел за телефон. Сначала позвонил Алкснису — договорился об увеличении финансирования для Королева с Цандером и увеличении штата их КБ до трех человек. Затем уже мне позвонил Кольцов. С Михаилом Ефимовичем я не виделся давненько. Сам я ему не звонил — слишком много работы навалилось, он видимо тоже наученный «горьким опытом ожидания моих дополнений» тоже со мной не связывался. Но сейчас ему потребовалась моя помощь. Журналист хотел написать фельетон о наших предприятиях и просил поделиться какой-нибудь острой историей.

— Хочу высмеять тех рабочих, кто не хочет повышать свою квалификацию, — пояснял мне Михаил Ефимович. — А ты же ездишь по заводам, наверняка не раз сталкивался с такими лично. Что они говорят в свое оправдание? Есть у тебя какая-нибудь яркая история, связанная с этим?

— Подумать надо, так сразу и не вспомню, — сказал я. — Давайте, встретимся… — тут я посмотрел на Кондрашева.

— Через три дня у тебя свободное время точно появится, — подсказал он.

— Через три дня. Вы сможете?

— Да, тогда через три дня. Также ко мне заедешь? Или мне к тебе приехать? — услышал я веселый смех в трубку.

— Да сам скатаюсь, мне не сложно.

Поговорив с Кольцовым, только настроился на работу — прочитать подготовленные Андреем данные на фабрики, которые я еще не проверил, как снова звонок. Снова Алкснис. Яков Иванович сказал, что финансирование будет, но результат нужен через месяц. Раз уж мы дошли до создания прототипов, нужно показать, на что уходят народные деньги. Уверил его, что этого времени хватит для создания и проверки первого двигателя. Заодно вспомнил, как Королев наехал на меня по поводу какого-то Глушко. Спросил про этого человека у Якова Ивановича. Тот обещал узнать, что за человек, заодно возможно его тоже привлечем к работе. Тут попросил его не торопиться. Если этот Глушко делает принципиально иной двигатель, то может имеет смысл вести работы по нему параллельно, а там уже сравнить результаты дуэта Королев-Цандер и солиста Глушко.

Со всеми этими разговорами и рабочее время вскоре закончилось. Ничего по основному профилю так и не сделал. И в ближайшее время не факт, что вернусь к работе в полном объеме. Еще два экзамена впереди.

Три дня до встречи с Михаилом Ефимовичем пролетели незаметно. За это время произошло ровно два события: Борис все-таки принял мое предложение и сейчас осваивался на новом месте. А я наконец сдал все экзамены. Как и думал, поработать и поездить с проверками не удалось. Зато теперь у меня будет целое лето впереди. И хотелось бы его потратить не только на работу. Родители вон в отпуск поедут. Может и мне взять и рвануть с Людой куда-нибудь? Уже не в первый раз приходит такое желание в голову.

К Кольцову я решил отправиться прямо из дома. Заранее с ним созвонился, чтобы тот на рабочем месте был. Вот только до Михаила Ефимовича я так и не доехал…

Глава 18

Июнь — июль 1931 года

— У меня скоро день рождения, Сергей Федорович, — делился Михалыч, не забывая следить за дорогой. — Приглашаю вас с женой. Придете?

— О чем речь, — хмыкнул я, краем глаза заметив, как что-то летит под колеса. — Конеч…

— БА-БАХ!

Меня словно кто-то под зад пнул. Больно стукнувшись головой о крышу автомобиля, я почувствовал, как куда-то лечу. Перед глазами картинка смазалась и превратилась в калейдоскоп: спинка кресла впереди, потолок машины, стекло дверцы, снова спинка кресла… С каждой резкой сменой картинки я натыкался то рукой, то спиной, то бедром о жесткие конструкции внутренностей авто. Последнее, что я увидел перед тем, как отключиться — стремительно приближающееся боковое окно машины. Дальше я рефлекторно зажмурил глаза, раздался звон бьющегося стекла, и моя голова столкнулась с твердой поверхностью вымощенной булыжником мостовой.

* * *

Лаврентий шел по коридору на доклад товарищу Сталину, мысленно перебирая все, что удалось узнать по покушению на Сергея Огнева. Пока что выяснить получилось совсем немного. Хотя и прошло только три дня, однако кто бы ни стоял за подрывом автомобиля, этот человек или группа лиц подготовились очень хорошо.

Тут он дошел до приемной генерального секретаря, и Агапенко тут же махнул ему рукой на дверь. Сталин ожидал его доклад немедленно.

Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, Берия постучался и тут же вошел в кабинет.

Иосиф Виссарионович сидел за своим столом. При появлении Лаврентия он не встал, что было знаком либо плохого настроения, либо негативного отношения к вошедшему. И то и другое для Берии не сулило ничего хорошего.

— Рассказывайте, товарищ Берия, что удалось узнать?

— Итак, — начал мужчина, открывая принесенную с собой папку. — По первым итогам расследования покушения на товарища Огнева: было применено самодельное взрывное устройство. Детонация производилась путем использования бикфордова шнура, подожжённого непосредственно перед взрывом. Найти исполнителя покушения пока не удалось.

Сталин достал свою трубку, начав набивать ее табаком, и пока никак не комментировал услышанное.

— Само покушение проведено в проезде между двумя магистральными улицами. Проезд извилист и, если не знать о нем, можно посчитать просто съездом во дворы. Водитель Огнева, Терентьев Алексей Михайлович, об этом съезде знал и часто им пользовался. Сам Огнев ехал в редакцию газеты «Правда» на встречу с Михаилом Кольцовым. От дома Огнева до редакции можно проехать либо сделав изрядный крюк, либо через этот проезд. Данное обстоятельство позволяет считать, что в покушении замешаны те, кто знал о намерении Сергея Огнева отправиться из дома сразу в редакцию. Также эти люди должны были знать привычки водителя и учитывать его знание местности. Все это сужает круг поисков.

Лаврентий сделал паузу, ожидая возможных вопросов и, не получив их, продолжил.

— На данный момент задержано пять человек. Кольцов Михаил Ефимович, Кондрашев Андрей Юрьевич, Алтуфьева Алла Павловна, Доргин Василий Семенович и Оскомина Мария Викторовна. Все эти люди знали о намерении Огнева посетить редакцию и им было известно время его отправления. Также в курсе была супруга Огнева, Людмила Ильинична, но ее задерживать пока не стали, ограничившись предварительным опросом.

Берия вновь сделал паузу, чтобы посмотреть на реакцию Сталина. Тот лишь чуть наклонил голову, одобряя такое решение. И тогда Лаврентий перешел к самому неприятному моменту доклада.

— Допрос задержанных пока ничего не дал. Мотивов нет ни у кого из задержанных. Прямого мотива, — уточнил Берия. — Предположений, кто мог узнать еще о поездке, также никто из задержанных не назвал. Форсированные методы мы не применяли. Но если потребуется…

— Требуется, — лязгнул голосом Иосиф Виссарионович.

— Принято, — тут же кивнул Берия. — Разрешите тогда идти?

— Что с самим Сергеем? — остановил мужчину Сталин.

— Состояние врачам удалось стабилизировать, но полученная черепно-мозговая травма отправила его в кому. Когда он очнется, и очнется ли — неизвестно.

Закурив, генеральный секретарь жестом отослал Лаврентия, чем тот тут же воспользовался. У мужчины были предположения, кому выгодна смерть Огнева, но раз его не попросили их озвучить, то без прямых доказательств и сам Лаврентий пока промолчит. Вот как те появятся…

Снова Лаврентий пришел на доклад к Сталину через два дня. В этот раз генсек был более спокоен, ну или лучше контролировал свои эмоции. Даже поднялся со своего места, правда руку жать не стал, ограничившись устным приветствием и тут же отойдя к окну. В итоге доклад Берия делал «спине» генерального секретаря.

— После дополнительных допросов с применением спецсредств появились новые данные. Граждане Кондрашев, Доргин и Оскомина не причастны к покушению. Это установлено точно. А вот по гражданам Кольцову и Алтуфьевой появились новые данные. Так гражданка Алтуфьева призналась, что ей были предложены денежные средства в размере трех сотен рублей за информацию о точной дате и времени прибытия в редакцию товарища Огнева. Для чего она пришла на работу гораздо раньше и старалась находиться возле гражданина Кольцова до момента, как тот получил звонок от Огнева. Связался с ней некто Борис Иванов. У нас есть описание внешности, сделана зарисовка для милиции, но пока найти его не удалось. Кто он, с кем связан, пока тоже не установлено. Со слов Алтуфьевой, Иванов искал Огнева «для передачи ценной информации о произволе на предприятии, которую он может рассказать только лично». Но откуда Иванов вообще узнал о приезде Огнева в редакцию, Алтуфьева не знает. Поэтому гражданин Кольцов и остался под подозрением. Форсированные методы допроса, примененные к Кольцову ничего не дали.

— Есть хоть какие-то предположения, кому это выгодно? — впервые задал вопрос товарищ Сталин.

— Ровно три, — тут же отозвался Берия. — Первый и самый очевидный — месть от «проверенных» и снятых с должности Огневым директоров заводов или выгнанных из партии бывших членов. Либо превентивный удар от кого-то из них. Второй менее вероятный, но все же возможный — удар по вашему окружению. И самый невероятный, но имеющий место быть — работа иностранных шпионов.

— Чем устранение Сергея поможет иностранной разведке? — удивился Иосиф Виссарионович.

— Благодаря Огневу предотвращено потенциальное недовольство крестьян, улучшен быт рабочих, повышается эффективность нашей промышленности. Все это вместе показывает, что коммунизм — не эфемерная идея, а конкретные действия, что повышает его привлекательность в глазах рабочих в капиталистических странах. Но самое главное, почему я вообще включил такой вариант, Сергей является инициатором создания группы по работе над перспективным реактивным самолетом, чем сейчас занимаются только две страны в мире — Англия и Германия. Именно деятельность английских шпионов мы заметили вокруг этой группы. А англичане славятся своей любовью к устранению неугодных им фигур. К тому же Кольцов буквально месяц назад посещал Лондон. Это еще одна причина, почему он не исключен из списка подозреваемых.

Лаврентий замолчал, а Сталин впал в глубокую задумчивость. Тишина, повисшая в кабинете, давила, но Берия не решался отвлечь генерального секретаря от его размышлений. Наконец Сталин вздрогнул, выходя из задумчивости, и обернулся к мужчине, посмотрев на того в упор.

— Узнай, Лаврентий, кто это, — процедил Сталин. — Хоть всю Москву переверни, но найди, кто это сделал.

— Выполню, товарищ Сталин, — вытянулся Берия.

— Огнева, надеюсь, охраняют? — напоследок спросил Иосиф Виссарионович.

— Да, я распорядился поставить два поста — возле палаты и на входе в госпиталь. Они сменяются раз в сутки.

— Хорошо. Можете идти. О результатах — доклад сразу. И если Сергей придет в себя, тоже доложить без промедления.

* * *

Я ме-е-едленно разлепил глаза. В теле была тяжесть и слабость. Взгляд долго не мог сфокусироваться ни на чем вокруг, а голова абсолютно не соображала. Сколько прошло времени с момента, как я очнулся, до того как стал хоть что-то осознавать, не знаю.

«Больница? Опять?» было первой моей мыслью.

Затем уже пришли воспоминания о поездке и взрыве.

«И что на этот раз взорвалось? — как-то обреченно подумал я. — Труба газовая? У меня такая судьба что ли — помереть от взрыва?»

Газификация в Москве и Ленинграде началась с этого года во многом с моей подачи. Так-то об этом и раньше думали и даже были планы начать плановую газификацию в следующем году. Но тут из-за моей схемы газовой плиты, которую усовершенствовали и пустили в производство, пусть пока и малой серией, было решено ускорить процесс. Других предположений у меня не появилось. Никаких производств рядом не было, я по той улице не раз и не два проезжал.

«Как там Михалыч?» пришла следующая мысль.

Попытка встать или хотя бы позвать кого-нибудь, тут же провалилась. Я чувствовал свое тело, но не мог им пошевелить! Стала накатывать паника. Я парализован? Неужели взрывом перебило какой-нибудь нерв и я теперь инвалид? Не хочу!!!

Тут я ощутил, как на моей правой ноге шевельнулся палец. Это придало мне сил и я с остервенением принялся пытаться пошевелить еще хоть чем-то. За этим занятием меня и застала вошедшая медсестра.

— Сергей? — удивленно посмотрела она на меня. — Вы очнулись! — тут же удивление сменилось радостью и женщина выглянула из палаты. — Он очнулся! Позовите Льва Ивановича.

Тут же из двери в палату заглянул молодой парень в форме ОГПУ, а следом и полностью зашел внутрь. Медсестра тем временем подошла ко мне и увидев мои попытки пошевелить хоть чем-то, улыбнулась и заговорила.

— Шевелитесь, это хорошо. Не переживайте, что пока плохо получается. Вы почти три недели были в коме — тело затекло. Вскоре это должно пройти, — тут она заметила ОГПУшника и нахмурилась. — Вы почему здесь? Я же попросила позвать доктора!

— Вы и зовите, а у меня приказ — не оставлять товарища Огнева без присмотра, — отрезал парень.

Женщина недовольно поджала губы и быстро выскочила из палаты. ОГПУшник склонился надо мной и спросил:

— Товарищ Огнев, вы меня слышите? Моргните, если не можете говорить, — я моргнул. — Хорошо. Вы помните, что произошло? — новое моргание. — Как только вы сможете говорить, мы возьмем ваши показания. А сейчас отдыхайте.

«А что мне еще делать? Он бы еще сказал, чтобы я никуда не уходил. Шутник, блин».

Нервы у меня из-за ситуации и такого пробуждения были на пределе. Еще и усталость дикая накатила. Поэтому прихода врача я не дождался, вырубился раньше. Новое пробуждение было немногим лучше предыдущего с той лишь разницей, что на этот раз ОГПУшник сидел в палате и сразу среагировал на мое пробуждение. Он крикнул медсестру, а уже там все же прибежала с врачом.

После быстрого осмотра врач прописал разминать мне мышцы и давать еду. До этого я жил лишь за счет внутривенного питания. Отсюда и слабость с почти полной невозможностью контролировать свое тело — у меня просто на это не было сил.

— Лев Иванович, — остановил доктора, когда тот хотел уже покинуть палату, ОГПУшник. — Когда к нему вернется возможность говорить?

— Как силы появятся, так и заговорит, — пожал плечами врач. — Может уже сегодня, а может только через пару дней. Тут все индивидуально.

После этого он все же ушел. Я еще полежал минут пять, пялясь в потолок и осознавая всю глубину той ж. в которую угодил… После чего усталость вновь взяла свое и я уснул.

* * *

— Людочка, Сережа очнулся! — радостный крик мамы Сергея разнесся на всю квартиру.

Люда вскинулась сначала обрадованно, но затем ее взгляд потух. Что она скажет любимому? Что он ответит ей, когда узнает…

— Люда, не время грустить, — забежала в их с Сергеем спальню женщина. — Одевайся, навестим его.

— Идите, Елена Владимировна, а я…

— А ты со мной, — перебила невестку женщина. — Это не обсуждается!

Обычно тихая и редко даже голос повышающая, сейчас она на саму себя не была похожа. Глаза горят, во взгляде решимость. Люда лишь покорно кивнула и стала одеваться. А сама вспоминала, какой кошмар свалился на нее, когда пришла весть о покушении на ее мужа.

В тот день, проводив Сережу, Люда принялась за готовку. Настроение было отличным, и в уме девушка прикидывала, куда можно позвать вечно занятого парня, чтобы тот хоть немного развеялся и отдохнул. Она старалась этого не показывать, но переживала за Сергея. Уж очень много тот работал. Как бы не загнал себя.

Раздавшийся после обеда звонок не сильно удивил Люду. Мало ли кто это может быть. Сергею часто звонят по самым разным вопросам. Но вот когда она ответила на звонок, то сначала даже не поняла, что пытаются до нее донести. А когда поняла… сердце замерло, а в груди поселился страх. С того момента он не отпускал Люду даже во сне. Страх лишь усилился, когда к ней с допросом пришли из ОГПУ. И совсем уж не переносимым стал, когда…

Из заторможенного состояния ее вывел тычок в бок от свекрови.

— Люда, приди в себя, — прошипела женщина. — Не такой ты должна предстать перед Сережей. Ему и так нелегко, а тут еще твой кислый вид.

— Но ведь…

— Потом ему расскажешь, когда он на поправку пойдет. А лучше — когда выпишут, — сурово произнесла Елена Владимировна.

Люда покорно кивнула, попытавшись взбодриться. Получалось не очень. Снова накатили воспоминания.

Вестей о Сереже долго не было. Все, что они знали, что тот в тяжелом состоянии и выживет ли — неизвестно. А через три дня вновь пришли люди из ОГПУ. И на этот раз допрос был гораздо жестче. Нет, никакого рукоприкладства не было, однако то, КАК с ней говорили, и в ЧЕМ ее подозревали… Люда не могла поверить. Чтобы она «сдала» своего мужа кому-то? Какой бред! Неужели они реально думают, что она на такое способна?

Люди в форме приходили к ней каждый день в течение недели. Каждый их приход она ждала со страхом. А вдруг на этот раз ее заберут? А если ее обвинят в покушении? И неважно, что она не причем.

Весь путь от дома до госпиталя прошел для Люды как в тумане. Периодические попытки свекрови ее встряхнуть помогали мало. А когда возле палаты Люда увидела еще одного сотрудника из ОГПУ… ее затрясло. На глазах выступили слезы, а руки непроизвольно обхватили живот.

— Люд, приди в себя! — зашипела на нее Елена Владимировна. — Не только тебе плохо. Но Сережа очнулся, и теперь все будет хорошо! У вас все будет хорошо.

— Не будет, — прошептала девушка, не отрывая испуганного взгляда с молодого парня в форме, который пристально и недоверчиво смотрел на нее в ответ. — Не будет, — повторила она, — ведь я… потеряла нашего ребенка…

Глава 19

Июль 1931 года

Мои близкие пришли меня навестить только через два дня после того, как я очнулся. До этого им о моем приходе в сознание не говорили. Как объяснил врач — мне нужно было набраться сил, чтобы просто быть в сознании при разговоре, а то даже один диалог мог отнять у меня столько сил, что была вероятность моего возвращения к бессознательному состоянию.

Но вот они пришли. Мама и Люда. Отец на работе, но как появится шанс — чтобы и у него было свободное время и я уже окреп, тогда и он придет.

Мама зашла ко мне первой. Тут же улыбнулась и уверенно прошла к моей кровати, присев на соседнюю койку. Ко мне так никого и не подсадили, оставив куковать в гордом одиночестве. Так что места вокруг хватало.

— Ну как ты, сынок? — тут же погладила она меня по щеке.

Говорить я еще не мог, сил не хватало. Лишь слабо улыбнулся. Та растерянно оглянулась и тут же получила объяснения моему молчанию от медсестры.

— Вскоре заговорит. Как силы будут. Может уже и сегодня, но вряд ли. А пока ему даже в сознании быть тяжело.

В этот момент в палату зашла и Люда. Она была подавлена и растеряна. На меня посмотрела с испугом, но гораздо больший страх у нее вызывал Дмитрий — приставленный ко мне от ОГПУ охранник.

— Людочка, дочка, подойди, не стесняйся, — позвала ее мама. — Сережа пока не может говорить, но все слышит, — новый взгляд на медсестру и та согласно кивает. — Давай поддержим его. Чтобы быстрее поправлялся и к нам вернулся.

Люда с опаской подошла к моей кровати. Почему-то она словно боялась меня. Или моей реакции? Что было очень странно. Неужели… она как-то связана с покушением? Ко мне сегодня уже приходил товарищ Берия. Оказалось, что мою машину взорвали. Для Михалыча это оказалось последней поездкой. Я тут же вспомнил, как тот звал меня на свой день рождения. А вот как получилось…

Сейчас велось следствие — кто мог быть причастен к этому событию. Дело на контроле у самого товарища Сталина, как сообщил мне Лаврентий Павлович, но пока подвижек нет. И тут такая странная реакция Люды и ее косые и испуганные взгляды на Диму. Жаль пока ничего спросить напрямую не могу.

— У нас все хорошо, — продолжила мама, а Люда при этих словах как-то странно на нее посмотрела и глаза у нее стали красными, словно сейчас расплачется. — Мы конечно переживаем за тебя, — строго посмотрела та на девушку, — но сейчас ты пошел на поправку. Очень ждем, когда ты вернешься. Настя пообещала тебе целый торт сделать! — улыбнулась она на этом моменте. — Слой из картошки, слой из сахара, еще сметаны добавить хочет и клубникой сверху украсить. Но ты не переживай, я ее научу, как правильно сделать, чтобы торт кушать можно было.

Тут Люда все же взяла себя в руки, подышала, прикрыв глаза, и вымученно улыбнулась.

— Привет, С-сережа. Рада, что ты пришел в себя, — тихо еле слышно прошептала она.

Мои глаза наверное были очень выразительными, раз мама поняла мой не заданный вопрос.

— Люда очень переживала, вот еще и не пришла в себя после новости о том, что ты очнулся. Все глаза выплакала. Но ничего, дай ей время.

Я перевел взгляд на стоящего в дверях Дмитрия и заметил, как Люда сжалась, когда посмотрела на него. Попробовал взглядом показать ему на выход. Вроде тот понял. Вышел и закрыл за собой дверь, после чего девушка с заметным облегчением выдохнула.

— Нас допрашивали после того случая, — правильно оценив всю пантомиму, принялась пояснять мама. — Особенно Люде досталось. Она-то последняя, с кем ты общался до… до взрыва, — только сейчас после запинки я обратил внимание, что маме и самой очень тяжело.

Только в отличие от моей жены она старается бодриться. Более собранная, и ее уверенность — защитная реакция. Как человек собирает все силы в критической ситуации, а после уже растекается амебой, когда все заканчивается. Чувствую, у мамы будет «отходняк», когда я вернусь домой.

Хотелось сказать что-то ободряющее, хотя бы положить руку на ее руку, которой она продолжала гладить меня по щеке… Но не получилось. Сил не было и это начинало меня раздражать. А вот упоминание о том, что мою семью допрашивали любви к ведомству Менжинского (его пока так и не сняли с поста, хотя думаю, Иосиф Виссарионович просто не нашел еще подходящей кандидатуры или дает Берии набраться опыта) мне не добавило.

Люда так и не смогла ничего больше сказать. Я видел, как ей плохо, и теперь хотя бы стало понятно, из-за чего. А я никак ей помочь сейчас не могу! Но как только верну возможность говорить, вопросы будет задавать не Берия.

Мама еще немного посидела, рассказала, что звонил Борис. Спрашивал как я, передавал привет и пожелания поправляться. Еще и из университета звонили. Александр Александрович как узнал о взрыве, тут же поинтересовался, насколько все плохо. Не ожидал от декана, но приятно. Андрей тоже отметился звонком. Однако гораздо позже и по словам мамы, голос у него был «какой-то не такой». Хотя если уж Люду допрашивали, то и его могли взять в оборот. Он-то тоже был в курсе моей поездки и с ним могли не церемониться. Нравы в ОГПУ я лично имел «счастье» наблюдать. Не факт, что они сильно поменялись после прихода туда Лаврентия Павловича. Даже с учетом моего вмешательства.

Надолго женщины задерживаться не стали и вскоре покинули меня, подстегнув мое желание побыстрее вернуться в прежнюю форму. Уже к вечеру я смог и губы разлепить не только для того, чтобы попить, и даже первые слова сказал. А на следующий день и вовсе смог более-менее изъясняться, хоть и не продолжительное время. Об этом тут же доложили Берии и тот примчался ко мне после обеда.

— Сергей, здравствуй, — сел он на соседнюю кровать. — Мне сказали, что ты уже можешь говорить?

— Да, — прошептал я.

— Это замечательно. Я бы хотел узнать…

— Вы допрашивали… — перебил я его, но из-за слабости приходилось делать паузы в разговоре. — Мою семью?

— Проводили их опрос, — подтвердил Берию. — Это было необходимо в интересах следствия.

— Только… опрос? — сил на едкую усмешку уже не хватило, но по моим глазам Лаврентий Павлович сам все понял.

— Только опрос, — подтвердил он.

— Вызывали… беременную женщину… — Берия на этом месте удивленно поднял брови. — Довели ее… до ужаса при взгляде… на ваших сотрудников…

— Мне не докладывали, что Людмила Ильинична беременна, — нахмурился он. — Но тем не менее, никто ее в управление не вызывал. Все опросы проводились в вашей квартире.

— Все… равно… Я видел ее… вчера… Она слова сказать… не может… Кха, кха, — от стольких предложений разом в горле пересохло и я закашлялся.

Берия тут же позвал медсестру и та дала мне попить. После этого показала на кувшин, объяснила, как меня поить, чтобы не захлебнулся, и ушла. После этого наш разговор продолжился.

— Я разберусь, как проходил опрос, — пообещал мне мужчина. — Но сейчас я хотел бы узнать, что вы помните о том дне. Если сможете, расскажите, кто был в курсе о вашей поездке. Может, вы делились этими сведениями с кем-то кроме ваших близких и тех, с кем работаете? Озвучьте, пожалуйста, весь список лиц, кто знал о вашем визите в редакцию. По нашим сведениям, покушение на вас было спланированным, и исполнитель знал заранее ваш маршрут и когда вы будете проезжать тот переулок.

Я расслабился и попытался вспомнить, кому говорил о поездке. Может, кто-то рядом был, когда я обсуждал ее с тем же Андреем? Через пять минут я с перерывами озвучил всех, кого вспомнил.

— Значит, — вдруг задумался Берия, — Алексей Михайлович заранее знал?

— Естественно… он же мой водитель… А что?

— Да тут одна мысль пришла, — пробормотал себе под нос Лаврентий Павлович, но озвучивать ничего не стал.

— Телефонисток опросите, — сказал я.

Мне вдруг вспомнилась такая вещь, как «прослушка». Есть ли она уже в этом мире? И если есть, сотрудников этой прослушки опрашивали? Или посчитали их «деталью механизма»? Вон, Берия меня сначала не понял, пришлось объяснить свою мысль. Тот тут же сделал пометку в свой блокнот, и уже потом все же поделился, как идет расследование.

Никак. Вот какой я пока могу сделать вывод. И это… удручает. А заодно наводит наводит на размышления, что нашим безопасникам остро не хватает технических средств. И бронирования машинам тоже побольше не помешало бы. Ах да, еще и ремень безопасности. Если бы он был и я был пристегнут, то не находился сейчас в таком состоянии. Головой я ударился из-за того, что вылетел в боковое окно. Да и то, как летал по салону, все же осталось в памяти. Надо исправлять. По поводу бронирования и ремней безопасности тоже поделился с Лаврентием Павловичем. Авось в следующей машине он появится.

Михалыча было жалко. Хороший мужик и погиб ни за что. Из-за меня. Но сил для самобичевания не было. Даже горевать особо не получалось. Вскоре после ухода Берии меня снова сморил сон. Организм требовал отдыха даже от обычного разговора.

* * *

Лаврентий быстрым шагом шел по госпиталю, а в голове у него все еще был только что произошедший разговор. Особенно та его часть, где он узнал о беременности жены Огнева. Как это могло пройти мимо него? Да, он не соврал Сергею, что Людмилу только опрашивали. Вот только после того, как товарищ Сталин дал отмашку «действовать жестко», он отправил к ней не кого-нибудь, а самого ценного сотрудника. Специалиста по психологическому воздействию. Прекрасно понимая, что физическими методами выбивать показания с родных Сергея нельзя, Лаврентий тем не менее не отбрасывал вариант, что Огнева могла быть причастна к покушению на мужа. Сколько таких историй он уже видел! Вот и требовалось с одной стороны получить правдивые сведения от нее, а с другой — сделать это максимально «деликатно». То есть — раскачать на эмоции. Но если она была беременна… Как это могло повлиять на ее здоровье? А если предположить самое худшее, что из-за допросов Огнева могла потерять ребенка? Тогда Лаврентий получит врага в лице Сергея. Парень не простит. Единственный вариант в этом случае — спихнуть всю вину на исполнителя. Вот только тот — ценный специалист. Таких под руководством Берии не так чтобы много. По пальцам одной руки можно пересчитать и еще «останется место». Остальные дуболомы. Что же делать?

«Для начала нужно узнать, что там со здоровьем Огневой, — пришел к выводу Лаврентий. — Потом уже исходить из результатов. И товарищу Сталину о ее беременности нужно сказать самому, чтобы тот не от Сергея это узнал. Жаль, что она никак не причастна к покушению. Было бы оправдание действиям Мирона. Но тот заверял, что она не причем. Ладно, сначала — сведения по Огневой, все остальное подождет».

* * *

Следующую неделю я усиленно восстанавливался. Особенно стимулировало меня вновь учиться двигаться невозможность самостоятельно добраться даже до туалета. В первые дни после того, как я пришел в себя, организму это не требовалось. Внутривенное питание не так чтобы давало после себя отходы. А вот только я начал понемногу нормально есть, как потребность сходить в «комнату раздумий» вновь вернулась. Но вот беда, сам я туда попасть не мог. И приходилось делать все под себя. Со стыдом я смотрел тогда на медсестру. Она лишь посмеивалась над моим смущением, но мне от этого было только хуже. Поэтому стимул у меня для самостоятельного передвижения был знатный. И это дало свой результат. Уже через четыре дня после разговора с Берией я наконец-то смог сам добраться до туалета, хоть и под ручку. Помогал мне Дмитрий, ставший вместе с Маратом — вторым ОГПУшником-"сторожем' моим «костылем». Они же развлекали меня разговорами, так как по распоряжению того же Берии никого впускать ко мне было нельзя. Чтобы предотвратить повторную попытку моего устранения.

За это время сам Лаврентий Павлович меня не навещал, зато приходил отец, Борис и мама с Людой снова зашли.

Во второй раз Люда уже была более спокойна, но на себя прежнюю уже не походила. И лишь попросив оставить нас наедине, я смог добиться от нее ответа.

— Я ребенка нашего потеряла, — бесцветным голосом сказала она, заставив по моей спине пройтись табуну мурашек. — Не смогла его сберечь. Не знаю, простишь ли ты меня.

— За что? — с горечью спросил я. — Ты в этом не виновата.

— Нет, виновата, — все тем же голосом сказала она. — Переволновалась. Если бы была спокойнее, ничего бы не случилось.

— Тогда можешь и меня винить. Из-за меня же волновалась.

— Нет, — покачала головой Люда. Она была словно кукла — почти такая же безжизненная и с тусклым взглядом. Даже когда она пришла в первый раз ко мне, в ней было больше эмоций. — Меня допрашивали. Следователь… Он вел себя так, словно это я устроила на тебя покушение. Обвинял. Требовал, чтобы я призналась…

— Он бил тебя? — перебил я любимую, скрипнув зубами.

— А? — оторвала взгляд от кровати Люда, посмотрев на меня. — А, нет, — покачала она головой. — Не бил. Но лучше бы бил. Не так больно было бы. Сережа я…

Тут она не выдержала и все же разрыдалась. Я протянул руку и сжал ладонь Люды. А после и вовсе потянул ее к себе, чтобы обнять. Девушка не сопротивлялась. Она прильнула к моей груди, уткнувшись в меня и плакала. Как же ей досталось! Внутри меня поднялась злость на Берию. Сволочь! А еще нормальным мужиком казался. Кого он там к Люде отправил, что тот ее до истерики довел и нервного срыва? А если Люда вообще лишится возможности рожать? Я слышал, что такое иногда бывает после выкидышей. Но говорить это Люде я сейчас не буду. Она и так натерпелась, зачем еще больше на нее страху наводить? Но вот Лаврентий Павлович у меня получит! Я ему просто так не оставлю потерю моего первенца.

В груди разгоралась злость. Пришлось ее душить, чтобы Люда ничего не почувствовала и не приняла на свой счет. Когда она выплакалась, я постарался еще немного ее успокоить, заверяя, что все еще ее люблю и никогда не брошу.

— Все будет хорошо, — шептал я. — У нас еще куча детишек будет. Только ты больше так не переживай, ладно? Я обязательно скоро вернусь домой. Уже почти выздоровел. Чуть-чуть осталось.

В доказательство своих слов я пусть и с трудом, но поднялся с кровати и проводил ее до дверей. Когда мы попрощались, я вернулся обратно, в голове прокручивая, что я могу сделать Берии за такой косяк с его стороны.

Сам Лаврентий Павлович не приходил ко мне, словно чувствуя, что его ждет. Появился Берия лишь через неделю. Я уже уверенно мог передвигаться не полагаясь на помощь окружающих. В свободное время, чтобы чем-то себя занять, писал свои мысли о технической стороне организации безопасности. Развивал те пришедшие ко мне при разговоре с Берией мысли. Даже попросил соответствующую литературу найти и что удивительно, такая отыскалась и была мне доставлена. Было интересно почитать, что уже сделано в этом направлении и что применяется у нас. Эта работа помогла мне не зацикливаться лишь на мести и я немного успокоился, отошел от шока, что свалился на меня от новости Люды.

Но стоило мне вновь увидеть Лаврентия Павловича, как тот наш разговор с женой снова встал перед глазами. Ее безжизненное и безэмоциональное лицо, а затем слезы и горе, что она в себе держала. Когда Берия шел от двери ко мне, я подскочил с кровати и схватил мужчины за грудки, прижав к стене.

— Какое право вы имели допрашивать Люду и доводить до того, что у нее случился выкидыш? Вы совсем не различаете, как нужно работать с разными людьми? Для вас все едино, что мужика допрашивать, что беременную женщину⁈

— Успокойтесь, товарищ Огнев, — не делая попыток вырваться, сказал Берия. — Лучше приберегите свой гнев на истинных виновников произошедших трагедий, с чего и началась эта история. Мы их нашли.

Глава 20

Июль — август 1931 года

Я смотрел в глаза Берии и внутри все клокотало.

— Истинные виновники, говорите? — процедил я. — Не перекладывайте вину ваших подчиненных на других. Если бы ваши люди не давили в допросе на Люду, то она не потеряла бы ребенка!

— Виновные в чрезмерном старании уже наказаны, — спокойно ответил мне Лаврентий Павлович, делая вид, что все в порядке, и я не припираю его к стене.

Как в переносном, так и в прямом смысле. А вот стоящий неподалеку Марат смотрел на нас с выпученными глазами и похоже не знал, что делать. То ли спасать родное начальство, то ли притвориться, что его здесь нет. Так и застыл с раскрытым ртом. П-профессионал, блин.

— Но если бы не покушение на вас, то ваша жена и вовсе не познакомилась с дознавателем. Поэтому истинные, — выделил он голосом слово, — виновники недавно схвачены. Им и отвечать за все содеянное. Вам интересно, кто это, или так и будете держать меня здесь?

Я нехотя отпустил Берию. А затем все же не сдержался и прописал ему в «солнышко».

— Кхе, — мужчина согнулся пополам, ловя ртом воздух.

Да, пусть я еще полностью не восстановился, но это если сравнить с той формой, что у меня была до покушения. А сейчас я уже вполне нормально двигаюсь, а уж удар мне в «Динамо» поставили правильный.

— Это чтобы запомнили — прежде чем посылать кого-то на допрос, соберите всю информацию по подозреваемому. Особенно, если он член семьи вашего подопечного, — процедил я.

— Я… запомню, — продышавшись, ответил мне Лаврентий Павлович и недобрым взглядом зыркнул на Марата.

Парень тут же сделал вид, что он статуя и деталь интерьера.

— Показывайте ваших «виноватых», — отошел я от Берии и принялся одеваться. — По пути заодно расскажите, кто это и как на них вышли.

Спорить тот не стал, но смотрел на меня теперь не спокойно, а с неприязнью.

— Вообще, я могу вам ничего и не говорить, вы мне не начальник, — начал он, когда мы покинули палату. Но наткнувшись на мой взбешенный взгляд, продолжил. — Однако учитывая, что я все же косвенно виновен в том, что произошло с вашей женой, я отступлю от регламента. Сведения совершенно секретные, имейте это в виду.

Я молча кивнул. На выходе нас остановили — меня еще не выписали, и покидать госпиталь мне было запрещено. Собственно, как я понял, мы никуда и не поедем, просто Лаврентий Павлович захотел мне все рассказать на свежем воздухе, чтобы никто подслушать не мог. Так и сказал дежурной медсестре, что мы просто прогуляемся по территории. Это было не запрещено, и вопросов у нее больше не было.

— Информация о вашей поездке ушла от Алексея Михайловича, — начал меня просвещать Берия. И с первых слов он смог меня шокировать.

— Но ведь он сам подставился. Он погиб в том взрыве! Это ваши слова.

— Это так, — кивнул мужчина. — Поэтому мы и не проверяли его окружение. Вот только после разговора с вами, я понял, что как раз этот момент и не был нами проверен. Но то, что информация о маршруте ушла от вашего бывшего водителя, еще не значит, что он был в курсе. Человеческий фактор — многие любят поговорить и поделиться о том, что у них в жизни происходит. Вот и товарищ Терентьев поделился со своим коллегой, что хочет пригласить вас на свой день рождения. И когда он это сделает, тоже рассказал.

— И что это за коллега? А главное, зачем ему покушаться на меня?

— Не перебивайте и все узнаете, — покачал головой Берия. — Коллега — бывший сотрудник транспортной службы Кремля. Сам он ни при чем, только и виноват, что болтать любит. Он и рассказал своему брату, что кроме него на день рождении Терентьева возможно будешь приглашен ты. А вот уже брат того гражданина и причастен к покушению.

На этот раз я перебивать не стал, хотя очень хотелось. Зачем кому-то вообще меня убивать? В чем мотив?

— Гражданин Орлов был членом Коминтерна. Часто выезжал заграницу по заданиям организации. В частности — в Англию. Там-то и был перевербован.

— Меня что, англичане захотели убить? — не выдержал я.

— Эта версия была в конце списка вероятных, но именно она оказалась верной, — кивнул Лаврентий Павлович.

— Но зачем им это?

— А сами как считаете? — посмотрел на меня мужчина.

— Не имею никакого представления. Что меня вообще с ними может связывать?

— А если подумать?

Я лишь плечами пожал. Но Лаврентий Павлович не торопился с ответом, и пришлось напрячь мозги. Похоже, он хочет сравнить свою версию с тем, что скажу я.

Откуда вообще они обо мне могли узнать? Только из газет. Вот в них благодаря товарищу Сталину я не раз засветился. Второй вариант — журнал Кольцова, в котором я соавтором его статей иду. Буду исходить из этих двух отправных точек. То, что я вхожу в окружение Иосифа Виссарионовича, еще не основание для моего устранения. В это окружение много кто входит, и что-то я не вижу, чтобы на них охотились. Значит, статьи Кольцова? Тем более что и покушение на меня устроили, когда я к нему ехал. А что англичанам там не понравилось-то? Плохо отозвался об их стране? Ну так конкретно об Англии еще статьи не было. А капиталистические страны у нас и так не в чести, плохо о них все отзываются в нашей стране. Можно сказать, это мода такая. Даже не мода, а политика партии. Глупо с их стороны на такое обижаться. Нет, есть что-то еще… Но что?

— Не знаю, — выдохнул я. — Просветите, уж будьте любезны.

Берия поморщился, но больше томить меня не стал.

— Вы были инициатором создания группы по разработке реактивного самолета. И продолжаете курировать это начинание. После удачных опытов по созданию реактивного двигателя и было принято решение о вашем устранении.

— Но работы уже начаты, в чем смысл? — удивился я.

— В том, чтобы затормозить эти работы. К сожалению, у нас многое зависит от человека. Нет еще системы, при которой устранение одного не повлечет за собой негативных последствий. Убрать вас — значит значительно затормозить процесс работы над таким самолетом. Хотя бы потому, что не будет человека, способного оперативно отозваться на нужды разработчиков. Выбить им финансирование, посодействовать переводу нужных людей с одного производства на другое, защитить начинание на высшем уровне. В общем, смысл был.

Я лишь головой покачал. Ну и ну. Не думал, что столкнусь с противодействием иностранной разведки, да еще таким жестким, будучи еще студентом. Ладно бы я пост какой значимый занимал. Или был выдающимся ученым. Но хватило и просто того, что посодействовал более скорому появлению даже не рабочего образца, а группы по созданию нового типа самолетов.

— Исполнителя поймали? — спросил я.

— Да. Как и его куратора, — кивнул Берия.

— Я хочу увидеть его. Исполнителя, — уточнил я для Лаврентия Павловича.

— Зачем?

— Поговорю с ним, — глаза мои недобро сверкнули. — Узнаю, за сколько он меня продал.

— Полторы тысячи рублей, — тут же ответил мужчина. — Столько пообещали перебежчику за вашу смерть.

Я удивленно присвистнул, но желание крепко пожать чью-то шею у меня не ушло. Однако Берия был категорически против этого.

— Не нужно заниматься самосудом, — сказал он мне. — Гражданин получит свое наказание, можете не сомневаться.

— Какое?

— Как только выжмем из него всю информацию, расстреляем, — был мне ответ.

На этом наш разговор как-то сам собой потух. Требовать что-то еще от Берии бесполезно. По глазам вижу. Если хочу лично наказать этого гада, надо идти к товарищу Сталину. Вот кто может дать мне «добро». Следователя, который вел допрос Люды, Лаврентий Павлович тоже мне не выдаст. Вот по поводу этого инициативного «товарища» я точно спрошу еще. Если словам Берии о расстреле перебежчика я верил, то вот что он накажет своего человек не на словах, а на деле — не особо. А прощать не в меру ретивого следака я не собирался.

* * *

Сталин сидел в своем кабинете, обдумывая сложившуюся с Сергеем Огневым ситуацию. В целом он был доволен итогами. И шпиона в ближнем окружении выявили, заодно провели повторную проверку всех, кто работает в Кремле. Новые правила работы добавили, для сохранения секретности и безопасности. Опять же этот интерес англичан показал, что идеи Огнева очень перспективны. Королеву с Цандером уже дали «зеленый свет» их работе. Да даже момент с женой Сергея по итогу пошел на пользу Иосифу Виссарионовичу. А то он уже думал, что Берия может начать «обхаживать» парня, чтобы добиться с ним хороших отношений. Уже в принципе начал. Но тут — Лаврентий сильно подставился. Теперь ни о какой дружбе и хороших отношениях между ними идти не может. И Сергей так и останется верен только Сталину.

Но все же на парня многое свалилось, а он еще молод. Как бы в разнос не пошел. Это беспокоило генерального секретаря. Вон, Огнев уже заходил с просьбой проконтролировать получение наказания следователем, который допрашивал его жену. Да и на расстреле перебежчика хотел поприсутствовать. А ведь Лаврентий прав, такой следак — хороший специалист. Отдавать его на «съедение» Огневу нельзя. Но и совсем уж без наказания оставлять тоже. Сергей более ценен, и если следак не получит никакого наказания, то парень закусит удила.

Сталин нашел, как он считал, хорошее решение. Отослать на год следователя в Сибирь, пообещав тому позже перевести уже в западную часть страны. В ту же Украинскую ССР. В Москве оставлять его в любом случае нельзя, чтобы случайно они с Огневым не пересекались. И сразу на Украину не пошлешь, не поймет Сергей такого финта.

Чуть подумав, Иосиф Виссарионович решил, что и самому Огневу стоит уехать на месяцок из столицы. В Крым, здоровье поправить. Пускай с супругой скатается в санаторий. Им обоим будет полезно. Заодно там и нового младенца могут завести.

— Решено, — кивнул своим мыслям Сталин, взявшись за ручку.

Уж от прямого распоряжения поехать в отпуск Огнев точно отказаться не сможет.

* * *

— Ялта? — удивленно переспросила Люда, когда я ей сказал о поездке в санаторий.

— Да, Ялта, — кивнул я. — Товарищ Сталин отправляет нас в Крым, поправить здоровье. Вот две путевки.

— Хорошо, — слабо улыбнулась девушка. — Он наверное прав. Когда едем?

— Завтра поезд.

— Тогда я начну вещи собирать. Сколько мы там будем?

— Месяц.

— Ого, — уже более оживленно удивилась Люда.

С тех пор как меня выписали, это была первая более-менее сильная положительная эмоция, что меня порадовало. А то ходит как в воду опущенная, тень себя прежней.

Вообще на разговор к Иосифу Виссарионовичу я попал через день после выписки. И прошел он… неоднозначно. Следователя, который довел Люду до выкидыша, я так и не увидел. Но товарищ Сталин показал мне приказ о переводе этого чудака на букву «М» в Улан-Удэ, объяснив, что для него такая ссылка будет хуже любого иного наказания. Ну, если тот следак был карьеристом, то тут он прав. Но морду начистить я этому уроду все равно хочу.

Уже после ответа о судьбе следователя, Иосиф Виссарионович сказал о путевке в Крым. Да еще на месяц! Но тут он объяснил срок тем, что я заработал уже не один отпуск, да и восстановиться после травмы мне необходимо. Короче, меня видно тоже сослали, только в более комфортное место и на определенный срок. Не иначе Берия подсуетился, как мне кажется. А может я и не прав, тут уж я читать мысли людей не умею.

Родители кстати в отпуск в Тулу так и не съездили. Из-за меня — не стали покидать Москву, пока я в госпитале лежал. Мне было перед ними стыдно, хоть прямой моей вины в произошедшем и не было. Вот и пошел я к ним на завод договариваться о еще одной неделе отпуска для них. Хоть и со скрипом, но директор пошел мне навстречу, правда отпустил их в неоплачиваемый отпуск. Но тут уже моих денег, что я получаю как секретарь, и которые никуда особо не трачу, хватит на их поездку. А нам с Людой путевка все закроет — и проезд, и проживание с питанием в нее включены.

Когда родители узнали о нашем отпуске, к сборам тут же подключилась мама, собрав нам целых два чемодана. Каждый из них был в три раза больше моего дипломата, но женщины считали, что там только самое нужное и ничего лишнего нет. Отец лишь хмыкал на это, а перед отъездом пожелал мне попробовать крымского вина, да просил привезти ему бутылочку, если получится.

Сама поездка мне не понравилась. В вагонах по летнему времени было душно, паровоз трясся гораздо сильнее, чем поезда будущего, да еще и ехать пришлось два дня с длинными остановками. Но вот место, где располагался санаторий, компенсировало все мое раздражение.

Санаторий «Узбекистан» был образован на базе бывшей загородной дачи Эмира Бухарского. Одноэтажное белое здание с арочными окнами в турецком стиле и одиночным куполом, возвышающимся по центру. Вокруг санатория был разбит парк с посыпанными песком ровными дорожками около полутора метров шириной. Вдоль них были высажены цветы, составляющие красивые параллельные яркие дорожки. Вдали виднелись горы, создавая непередаваемый живописный вид, которым можно было любоваться, забыв про время. А уж воздух…

— Какая красота! — восхищенно выдохнула Люда.

— Мне тоже нравится, — вдохнул я аромат цветов, оглядываясь по сторонам. — Ну что, пошли заселяться?

— Да, — кивнула девушка, перехватив поудобнее свою сумочку, и решительно пошла ко входу.

Впереди нас ждал месяц отдыха в этом прекрасном месте. Надеюсь, он пойдет нам обоим на пользу.

Глава 21

Август — сентябрь 1931 года

— Как хорошо, — потянулась Люда всем телом.

Мы лежали на пляже на полотенцах. Светило солнце, рядом плюхались в море дети. Сначала девушка с грустью и тоской смотрела в их сторону, а потом просто отвернулась и стала наслаждаться солнечными ваннами. Пока мы решили понежиться на пляже и покупаться. Другие виды отдыха, если они здесь есть, поищем позже.

Я не сильно отставал от жены в желании позагорать, только мысленно давая себе зарок не увлекаться этим делом. Еще сгореть в первые же дни нам не хватало!

Погода была отличная, санаторий, куда мы заселились, отличался неким уютом и простором. Я успел пообщаться с людьми из других санаториев, расположенных в бывших царских дворцах и усадьбах дворян, и сделал вывод — чем больше по размеру было здание, тем теснее в нем «набили» людей. Хотя и скученности все же не было, но отдельной комнаты на семью, какая досталась нам с Людой, могло и не оказаться.

Так и прошли первые два дня — между пляжем и санаторием. Лишь накупавшись, мы наконец решили узнать, есть ли здесь экскурсии и чем еще можно заняться на полуострове.

Экскурсии были. И даже активный отдых имелся: и в горы — пешеходные переходы, и на велосипедах по округе прокатиться можно. Правда с экскурсоводами могла возникнуть проблема. Среди них в этом году проводилась «чистка» — местной ячейке партии не нравилась программа. А все из-за того, что краеведы рассказывали преимущественно про дворян, царей, которые здесь отдыхали, да иных помещиков. Что и не удивительно как по мне, кто еще здесь мог отличиться, чтобы запомниться для истории? Но все эти имена шли в разрез с политическим курсом, так как являлись представителями враждебного класса. И теперь экскурсоводы должны были рассказывать о том, какие бои и где проходили в Крыму во время Гражданской войны, и кто из командиров и бойцов Красной армии отличился на них. А вот этого местные экскурсоводы часто и не знали.

— Я бы и про дворян послушала, — вздыхала Люда.

Подумав, я с ней согласился. Почему нет? Это тоже наша история, которую забывать нельзя.

В итоге нужного экскурсовода мы нашли, а в моем блокноте, который я завел, чтобы делать пометки при возникновении новых мыслей, появилась запись о недопустимости искажения и изменения исторических фактов, даже если они идут в разрез с текущей политикой. Чуть подумал еще и добавил приписку «дополнять эти факты причинами, почему прошлые политики потеряли власть и как теперь живется людям под знаменем СССР». Вот, так будет правильнее. Не знаю, воспримут ли мои идеи «наверху», но как минимум я их озвучу.

Еще одним событием для нас стала встреча с иностранцами. Туризм в Крыму был не только для граждан нашей страны, очень много людей и из-за рубежа приезжало сюда. Благодарить за это нужно было общество «Интурист». Государственная структура, созданная для привлечения иностранной валюты в страну. Об этом я узнал от главы местной ячейки общества, когда наткнувшись в течение недели на семерых граждан Германии, Франции и даже США, не выдержал и пошел удовлетворить свое любопытство. Почему-то раньше мне казалось, что иностранцы не особо охотно едут в нашу страну из-за иного политического строя, а если едут, то лишь по работе — завод построить «под ключ» или оборудование новое и еще нашими рабочими не освоенное поставить и научить им пользоваться.

Любопытство я свое удовлетворил, зато появились новые идеи для повышения качества отдыха и для наших граждан и для популяризации отдыха в СССР для иностранцев. Их тоже старательно записывал в блокнот. Раз уж нам так необходима иностранная валюта, эти идеи точно должны прийтись «ко двору».

Так из первого, что мне пришло в голову, это катание на водных лыжах. А что? Мотор к лодке прицепить — много ума не надо. Главное, чтобы он был. Еще веревка нужна и сами лыжи сделать. Далее можно привлечь ОСОАВИАХИМ для создания «крыла» и опять же — полеты за лодкой устроить на таком «парашюте». Еще можно с нашей резиновой промышленностью связаться, насколько велики их мощности. В мире уже вовсю дирижабли строят, даже у нас начались работы — узнал случайно от Алксниса — так что резина в стране есть. Вот из нее и создать «бананы» для катания за лодкой.

Как подумал про надувные конструкции, вспомнил и детские батуты из резины в виде замков и горок. А ведь их не только в Крыму можно разместить! Тут и нужно-то две вещи: сшитый резиновый батут и мощные вентиляторы для его накачки воздухом. Зато для детей такой аттракцион зайдет «на ура».

От чисто развлекательных идей перешел к бытовым. Понятие «все включено» тут еще не существовало, зато как оно политически благоприятно ложится! Заплатил один раз — и пользуешься всеми благами курорта. Во время проведения отдыха может даже возникнуть ощущение, будто все вокруг бесплатно. Чем не «коммунизм», если оставить за скобками первый платеж? Сам сервис тоже необходимо повысить — не дело, когда тебе с мрачным и уставшим лицом подают еду на раздаче в столовой. В общем, пока отдыхал, мой блокнот был заполнен уже больше, чем на половину.

Где-то через неделю Люда окончательно отошла от пережитого страха и детские визги и игры уже не вызывали у нее желания отвернуться и не видеть чужое счастье. Зато появилось иное — приобщиться к этой радости. Днем это выражалось в том, что она охотно шла играть с детьми в их игры, иногда и сама что-то придумывала и дурачилась. А по вечерам из меня выжимали все соки, что я еще не потратил за день. Не удивлюсь, если домой мы вернемся в «увеличенном составе».

Но все хорошее рано или поздно кончается. Завершился и наш отдых. Домой мы ехали немного уставшие и полные впечатлений.

Бутылку вина я для отца все же приобрел. И не только для него. В Крыму был совхоз-завод по производству вин, который мы с Людой посетили для этого. Ну и просто было интересно, как здесь людей коллективизация затронула. В целом Ялта оставила у нас впечатление яркого солнца, соленого морского воздуха и детского счастья. Хорошо отдохнули!

И какой контраст получился, когда мы вернулись в Москву. Уже начался сентябрь, так еще и вокзал встретил нас мелким дождем, словно напоминая о приближающихся холодах. Люда зябко поежилась и с тоской посмотрела на поезд, из которого мы вышли.

— Не в последний раз, — понял я ее состояние и поцеловал.

Та лишь кивнула, и мы отправились домой.

На следующий день я уже шел в университет. Последний год учебы остался. Группа встретила меня настороженно-нейтрально. Тут же нашел и Андрея.

— Привет, — сел я рядом с ним.

— Привет, — тот лишь сухо кивнул. — Как отпуск?

— Хорошо. У вас как дела?

Я почувствовал какое-то недовольство с его стороны и отчужденность.

— Нормально. Работаем потихоньку.

— Завидуешь? — решил я прямо спросить, что ему не нравится.

— Не в этом дело, — покачал тот головой, вздохнул и махнул мне выйти с ним в коридор. Уже когда мы оказались вдали от однокурсников, он продолжил. — Понимаешь, когда тебя попытались убить… Тогда ведь всех, кто знал о твоей поездке, задержали. И начались допросы…

Ему было неловко, и я видел, как он подбирал слова.

— Тебя били? — спросил я напрямую, когда пауза затянулась.

— Было такое, — нехотя кивнул Кондрашев. — В общем… я понял, что большая политика — не для меня. Извини.

Он хотел уже вернуться назад в аудиторию, но я его остановил.

— Поясни. Ты испугался? Чего?

— Да, испугался, — процедил Андрей раздраженно. — Чего? А того, что меня ни за что трое суток держали в тюрьме. Того, что я уже с жизнью прощался, хотя ни в чем не был виноват. Того, что меня снова могут вот так — как котенка, взять за шкирку и носом по столу! Нет уж. Пусть я и не буду работать в Кремле, но хоть таких резких поворотов не будет.

— Это ты зря так думаешь, — криво усмехнулся я. Он тут же напрягся. — Такие «резкие повороты», как ты говоришь, у нас в стране из-за того, что многие посты занимают не профессионалы. И так будет продолжаться, пока они либо опыта не наберутся, либо их не сменят более компетентные люди. Зато одно я могу сказать тебе уже сейчас: будучи в Кремле и большой политике, ты хоть как-то сможешь повлиять на то, чтобы ускорить этот процесс. А если отойдешь в сторону, то уж точно никак ни на что не повлияешь. А вот снова попасть в тюрьму — это раз плюнуть. Уверен, что хочешь уйти? Отступить?

Андрей замолчал. Признаться, меня его решение выбило из колеи. Да, я сам виноват, что толком не поинтересовался, как он, когда вышел из госпиталя. Больше тогда за Люду переживал, да был зол на Берию. А после уже меня чуть ли не выпнули из Москвы в Крым, выдав путевку, и об Андрее и остальных я вспомнил уже на полуострове. Созвонился тогда с Кольцовым, тот сказал, что все понимает и ко мне у него вопросов нет. Есть ли у него вопросы к ОГПУ, я спрашивать не стал. И так понятно, что он не в восторге от встречи с ними. На свой рабочий номер тоже звонил, но мне никто не ответил и я решил, что Андрею тоже дали отпуск. Кто же знал, что это не так?

Кондрашев замялся, но однозначно отказываться уже не спешил.

— Дай мне подумать, хорошо? — наконец сказал он.

— Думай. Только недолго. Надеюсь, пару дней тебе хватит. И может, все же расскажешь, что с тобой было за этот месяц?

— После пар. Занятие начинается, — согласно кивнул он головой.

Как и договорились с Андреем, после окончания лекций мы не отправились в Кремль, а неторопливо пошли по территории университета, делясь своими историями о проведенном месяце. Кондрашева отпустили, как он и сказал, через три дня после задержания. Следствие еще тогда шло, а я все еще был в коме. В итоге от работы его тоже отстранили. Отпуска ему никто не давал, да еще и расписку о не выезде за пределы Москвы взяли. Что делать, парень не знал. На работу не устроиться, даже временно, учебы нет — каникулы, друзья тоже или заняты, или уехали на лето из города. Вот ему ничего иного и не оставалось, как думать над своей дальнейшей судьбой.

— И чем же ты занимался? Не только ведь думы думал, — хмыкнул я.

— Мелким ремонтом по дому, — ответил Андрей. — Не только в нашей квартире, — тут же уточнил он, стоило мне открыть рот. — У нас соседей много. То бабе Клаве надо помочь ножку у койки заменить, то деду Пахому петли у двери смазать. Тетя Инна часто просила воды натаскать. Летом водопровод отключали, а у нее трое малых, один еще грудничок совсем. Там стирки — море. Ну и остальные не отказывались от моей помощи. Лишь когда ты очнулся, да следствие закончилось, меня обратно в Кремль взяли.

Следом пришла моя очередь рассказывать. Поделился и впечатлениями об отдыхе и мыслями, как его улучшить можно. Тут же пришла идея, как Андрею отплатить за то, что он испытал пусть и не по моей вине.

— Я хочу с этими аттракционами пойти к товарищу Сталину, — сказал я. — Предложить внедрить их на всесоюзном уровне. Если он даст добро, то надо будет и по производствам поездить, и на сами курорты возможно заглянуть — посмотреть, что у них внедрить возможно. К тому же у нас не только летний, но и зимний отдых возможен. Короче, частые командировки понадобятся. Что если я твою кандидатуру предложу?

— А как же учеба? — тут же с сомнением спросил Андрей.

Но по взгляду вижу, сама идея ему понравилась.

— Часть лекций я и сам запишу, потом у меня перепишешь. Часть можно будет у других взять. Думаю, не откажут. Ну а к зачетам и экзаменам ты возвращаться будешь.

— В этом году у нас дипломная работа.

— Вот и тема тебе уже есть — советское законодательство в туристической деятельности, — тут же предложил я.

Терять парня, который уже почти год верно работал со мной и мы друг к другу «притерлись» мне не хотелось. Как и быть неблагодарным. Еще немного посомневавшись, Андрей все же согласился. Теперь главное уговорить товарища Сталина. В самой идее я не сомневался, что ее примут. Но вот отдадут ли ее реализацию Кондрашеву? Тут-то у меня и были сомнения.

Как оказалось, мои сомнения оказались не напрасными.

— И как вы себе это представляете, товарищ Огнев? — спросил меня Иосиф Виссарионович, когда на первой же встрече с ним я озвучил свою идею. — Товарищ Кондрашев не является членом контрольной комиссии, как вы. Что уже станет для него препятствием при выполнении вашей задумки. На каком основании его будут пускать на завод? И как это не прискорбно осознавать, но даже то, что он выполняет прямое поручение, не является гарантией, что его воспримут всерьез. Так он еще и не является членом партии. И единолично ввести его в партию не могу даже я. Да и в комиссию просто так не попадешь. Или забыли, как вас туда принимали?

— Совсем ничего нельзя сделать? — спросил я. Судя по настроению Сталина, в целом он не против, но мешают «обстоятельства», как говорится.

— Можно, — обрадовал меня генеральный секретарь. — Отправить вас обоих в такую командировку. Идея ведь все равно ваша, товарищ Огнев, вам ее и воплощать в жизнь.

— А как же проверка предприятий? — тут же спросил я.

— Я уже вам говорил, что не один вы этим занимаетесь, — напомнил мне Сталин. — К тому же есть мнение, что в рамках этой работы вам уже «тесно», — хмыкнул он. — И покушение на вас из-за вашей «побочной деятельности» говорит о том же. Стране вы принесете не меньше и даже больше пользы, если возьметесь за реализацию отдыха для наших граждан. Хороший отдых — залог плодотворной работы. На вас смотрю и лишь убеждаюсь в этом.

— Так что мне Андрею сказать?

— Пусть подает заявку на вступление в партию и готовится в командировку. Предписание получите оба. Вы же станете поручителем у Кондрашева?

— Конечно, — тут же согласился я.

Андрей вполне заслужил моего доверия, чтобы написать поручительство для него на вступление в партию.

— Вот и хорошо, — подвел черту под разговором Иосиф Виссарионович. — Как вернетесь, жду от вас развернутого отчета. Поездить теперь по стране вам придется много.

* * *

Стоило Огневу покинуть кабинет, как с лица Сталина тут же сошла благожелательная улыбка.

«Вот и этот начал протаскивать наверх своих сторонников, — мысленно поморщился генеральный секретарь. — Однако проверку Кондрашев прошел и свежие кадры нам нужны. Пускай поездит, а после нужно будет его аккуратно от Огнева перевести куда-нибудь. Смотря как себя покажет. Не дело это, когда личный порученец „свитой“ обзаводится».

Глава 22

Сентябрь 1931 года

С Андреем о новом направлении нашей деятельности я поговорил сразу после того, как покинул кабинет Сталина.

Кондрашев как обычно занимался сортировкой жалоб рабочих и данных по заводам. У него уже несколько папок скопилось за то время, пока меня не было. Но теперь придется передать их кому-то другому. О чем я и сообщил парню.

— Получается, твою идею одобрили? — тут же обрадовался он.

— Да, но с поправками, — вздохнул я. — Поедем вместе. Товарищ Сталин считает, что тебя не будут воспринимать так же, как меня, из-за отсутствия удостоверения члена центральной контрольной комиссии. Да и в партии ты еще не состоишь. Вот кстати, у тебя есть образец рекомендательного письма для вступления?

— Нет, но найти не сложно, — уже с меньшим энтузиазмом ответил Андрей.

— Найди тогда. Я от себя тебе рекомендацию дам и тебе придется найти еще двух поручителей.

— Я понял, — кивнул парень, тут же погрузившись в раздумья. Полагаю о том, кого можно еще попросить дать рекомендацию. Ну и по ситуации в целом.

— Прежде чем ехать куда-то, надо подготовиться, — стал я размышлять вслух. — Для начала узнать, какие санатории и курорты вообще есть в нашей стране. Как до них добраться. Как идет распределение людей по ним. Вообще всю информацию найти, что существует по этому вопросу.

— Мне заняться этим? — тут же уточнил Андрей, выйдя из своих мыслей.

— Вместе займемся, — решил я не скидывать всю подготовку на парня. — Давай подумаем, кто какую информацию искать будет. Ну а потом уже объединим все, что нашли. Все равно нам эти данные нужны — для составления командировочного предписания.

Туризмом вообще и курортами в частности в СССР на данный момент занималось три организации: уже знакомая мне по Крыму «Интурист», Государственное туристическое агентство «Отель» и Всесоюзное добровольное общество пролетарского туризма и экскурсий (ОПТЭ). Путевку мы с Людой получили именно через последних. Агентство «Отель» занималось отдыхом граждан в крупных городах, ну а «Интурист», как я выяснил ранее, отвечало за иностранцев. Андрея я отправил собрать информацию в агентство, а сам снова решил посетить местное руководство «Интуриста». В ОПТЭ мы с Кондрашевым пойдем уже вместе.

Посещение «Интуриста» оставило у меня двоякое ощущение. Люди, что там работали, гордились собой и считали, что не просто оказывают услуги иностранцам по отдыху в нашей стране, а являются чуть ли не бойцами идеологического фронта в борьбе за умы этих самых иностранцев. Чтобы, значит, они прониклись нашими красотами и уровнем обслуживания и полные новых позитивных впечатлений возвращались в свою страну, рассказывая, как у нас все замечательно. И вроде бы мысль правильная, если бы не одно жирное «НО». Точно такого же сервиса у простых граждан СССР не было! То есть, для иностранцев у нас все самое лучшее, а своим — шиш. Конечно, мне еще нужно проехаться по всем этим гостиницам для иностранцев и сравнить их с нашими санаториями, но я и так помню, что видел в Крыму, так что полагаю, я не далек от истины. И вот это мне казалось чем-то… неправильным. Даже паскудным по отношению к своим. Не удивительно, что в конце своего существования СССР развалился, а люди смотрели на Запад, как на место, где гораздо лучше живется. Вот же один из кирпичиков такого отношения!

В таком настроении и размышлениях я и вернулся домой.

Меня встретила Люда, тут же кинувшись на шею и буквально с порога зацеловав меня.

— Любимый, у меня для тебя есть новость.

— У меня для тебя тоже, — на автомате ответил я.

— Какая?

— Ты первая, — тут же перевел я стрелки, уже догадываясь, что услышу.

А то моя новость может ей не понравиться. Уж лучше пускай сразу мне скажет, что хочет.

— Я беременна! — взвизгнула она, снова кинувшись мне на шею. — У нас будет малыш. Я так счастлива!

Ответил я долгим поцелуем, что Люде вполне понравилось. Через пару минут, отпустив меня и дав раздеться, она все же поинтересовалась:

— А что у тебя за новость?

— Меня отправляют в командировку.

Как и думал, весть расстроила девушку.

— Надолго? И куда?

— Уезжаю не завтра, — тут же успокоил я жену. — Пока нужно подготовиться, собрать информацию. А куда… мне поручили провести проверку всех курортов и санаториев страны. Сколько это займет времени, я не знаю. Еду вместе с Кондрашевым.

Вот тут Люда уже натурально скуксилась. Но потом взяла себя в руки и грустно кивнула.

— Ты там главное обо мне не забывай.

— Ну что ты такое говоришь, — улыбнулся я. — Как такое возможно? Да и поеду я не скоро. Может, через неделю. Говорю же, подготовиться надо. Маршрут наметить, чтобы быстрее все прошло. Данные собрать, чтобы знать, на что обратить внимание при проверке. Лучше покорми меня, голодный как волк, — перевел я тему, увидев, что мои слова не особо успокаивают девушку.

Родители новости о моей скорой командировке особого значения не придали. Все затмило известие Люды о новой беременности. Только поздно вечером меня мама позвала и попросила:

— Ты уж постарайся хотя бы звонить почаще, чтобы Люда не так волновалась. Не хотелось бы, чтобы у нее новый выкидыш случился.

— Обязательно, — заверил я ее.

Я и сам об этом подумал, а тут лишь подтверждение своим мыслям получил.

Как и предполагал, подготовка к командировке заняла много времени. Недели даже не хватило. Пока мы с Андреем собрали всю информацию — а это не только расположение курортов и санаториев, но и время их работы, сколько тратится финансов на каждый комплекс, какие категории граждан отдыхают в них, есть ли вообще такое деление (есть, чему я не удивился, а вот для Андрея это стало не очень приятным «открытием»). Плюс — необходимо было заранее узнать расписание поездов, стоимость проезда, чтобы занести эти данные в командировочную ведомость. Короче, подготовительной работы оказалось с избытком. Особенно много времени мы потратили на посещение ОПТЭ.

И лишь когда вся информация была собрана, а деньги в бухгалтерии получены мы… нет, никуда мы сначала не поехали. Первой точкой нашей проверки стали гостиницы Москвы. «Октябрьская», «Гранд-отель», «Националь» — все эти гостиницы оказались четырех этажными зданиями. «Националь» в этом году еще и на ремонт закрылся, при этом это самый популярный и дорогой отель современной Москвы. Да еще и с историей — в нем когда-то сам Владимир Ильич жил, как с гордостью нам поведал директор гостиницы.

Были здания и поменьше и «пожиже». Все три предыдущих были направлены на проживание или иностранцев, либо же для видных деятелей нашей страны. Не только членов партии, хотя они были в приоритете, но и просто ценных специалистов, приезжающих из дальних уголков нашей родины.

Мы с Андреем записывали цены за проживание, какие услуги входят в стоимость (где-то подавали завтраки в ресторане на первом этаже, а где-то ничего кроме жилплощади отель не предоставлял). Отдельно я помечал, сколько персонала работает в гостиницах, разговаривал с ними, интересуясь мнением об условиях труда, что нравится или нет, что можно добавить или наоборот — исключить из списка их обязанностей. Ну и тому подобное.

Не забыл я заглянуть и в финансовую отчетность каждой гостиницы. Было интересно, на что идут народные деньги, где закупается инвентарь (те же столы, стулья и столовые приборы), как выбирается поставщик и кому чаще передают заказ. В общем, я решил сделать полный аудит по всем направлениям. Уж слишком меня видно зацепил тот разговор с представителем «Интуриста» и хотелось проверить — насколько обслуживание иностранцев отличается от предоставления отдыха нашим гражданам. И в чем это выражается — только в сервисе, или еще и в качестве номеров и том же разнообразии меню, если есть столовая или ресторан при гостинице. Собрать все воедино и потом сравнить. Для наглядности.

Андрей занимался почти тем же, особенно разговорами с персоналом. Со мной обычные работники общались менее охотно, чем с ним, хоть возраст у нас одинаковый. Но сейчас мой опыт работы в качестве проверяющего и набранные там привычки давить морально и сразу ставить себя выше, чем все директора и начальники, которых я проверял, работал против меня. Параллельно Кондрашев занимался сопоставлением того, что у нас есть в законодательстве по туризму и насколько выполняются изданные положения, а чего не хватает и какие статьи следовало бы добавить. Готовит материал для своей дипломной работы.

Мне так-то тоже надо над темой подумать, но пока ничего в голову не пришло. На крайний случай можно использовать мои предыдущие работы по законодательству в области коллективизации. Дополнить их новыми статьями с учетом изменившихся финансовых возможностей людей, да и просто много уже что в стране поменялось. Все равно будем ездить по большей части СССР. Внесение корректировок в уже созданные законы — процесс не менее важный, чем создание законодательной базы с нуля. Иначе старые статьи устареют и войдут в конфликт с новыми возможностями граждан, вызывая уже не положительный, а строго отрицательный эффект.

В итоге в Москве мы задержались еще на три дня. И больше от того, что у нас с Андреем пока не была «отработана схема взаимодействия». Так бы и в два дня могли уложиться. Но ничего, у нас впереди еще много работы, успеем сработаться. Казалось бы, мы и до этого в тандеме уже трудились, но новое направление вносит свои коррективы.

После Москвы настал черед Ленинграда. Я всего второй раз в этом городе. Первый был в детстве и воспоминания успели стереться, так что было интересно посмотреть на его архитектуру, самому оценить построенные дворцы и дома и составить впечатление уже в более взрослом возрасте. Ну и кроме того было у меня здесь еще одно дело, помимо проверки местных гостиниц, но также связанное с туризмом.

Завод «Каучук» располагался именно здесь. Построен лишь в этом году, я узнал о нем, когда во время подготовки к командировке связался с Алкснисом и расспросил того про дирижабли. Яков Иванович дал мне номер директора пока еще строящегося завода «Дирижаблестрой», который должен был располагаться в Долгопрудном. И уже от него я узнал, что собственно резина в дирижаблях используется по минимуму. Каркас собирают из дюралюминия, обшивая его тканью. Резина же — дефицитный продукт. Но наводку на новый завод, причем уникальный не только для СССР, но и для всего мира он мне дал. А уникален завод был тем, что на нем создавался искусственный каучук! До этого никто в мире не смог добиться создания резины не из сока Гевеи, которая произрастает лишь в южных широтах — на просторах Бразилии и Юго-восточной Азии, хотя работы в этом направлении шли давно. А вот советскому химику Лебедеву это удалось! Пять лет назад был «брошен клич» — объявлен конкурс на создание синтетического каучука с огромным призом — аж сто тысяч рублей. И через два года на подведении итогов его выиграл как раз Сергей Васильевич Лебедев, трудящийся в Ленинградском университете. Собственно поэтому первый завод и построен в городе на Неве. Но кроме него уже заложена в пятилетку постройка как минимум трех таких заводов в иных городах.

Мне же было интересно, возможно ли из такого каучука создать детские батуты и насколько это сложно. Вот об этом я и собирался поговорить с Сергеем Васильевичем.

Вообще когда я знакомился с информацией по гостиницам «Северной столицы», был удивлен количеством закрытых заведений после революции. Для сравнения — до 1917 года в Ленинграде, тогда еще Санкт-Петербурге, было аж сто двадцать гостиниц! А сейчас всего ВОСЕМЬ! И еще шесть «домов ночлега», как в нынешнее время называют хостелы. И это количество еще увеличилось благодаря недавней постройке гостиницы «Приморской», до этого их и вовсе было семь. Правда уже строится еще одна гостиница — «Интурист», но все равно для такого крупного города это очень мало.

Собственно в «Приморской» мы с Андреем и остановились.

— Зябко тут, — шмыгнул носом Кондрашев, когда мы заселились. — Как бы не простыть.

— Одевайся потеплее, — пожал я плечами.

Но в целом с Андреем был согласен. После мягкой осени в Москве Ленинград встретил нас пасмурным днем с затянутым тучами небом и мелким противным дождем. Если тут такая погода часто бывает, для туризма это не очень хорошо. Спасает лишь одно — действительно уникальная архитектура города, в чем я успел убедиться, пока мы добирались от вокзала до гостиницы.

— Отдохнем с дороги? Или сразу к делу? — спросил он меня, усевшись на новенький стул.

Тут все было новым. Казалось, еще даже краска до конца не выветрилась, хотя это было фантомное ощущение. Все же уже два года гостиница работает.

— Сначала домой позвоню, поедим, а потом можно и за работу, — задумчиво сказал я, косясь за окно.

Дождь не прекращался, отбивая всякое желание покидать теплое и сухое помещение.

— Ну, тогда я пока поваляюсь, — решил Андрей, тут же исполнив свое желание.

Администратор гостиницы охотно дала мне телефон, и я тут же через телефонистку заказал межгород. К счастью, Люда была дома, так что поговорить и успокоить ее проблем не было. Гораздо больший дискомфорт доставляло качество связи. Постоянное шипение и иногда пропадающие слова, из-за чего приходилось часто переспрашивать, что мне сказала любимая. Да, это вам не внутригородские сети.

Администратор тактично отошла на пару метров, не мешая моего разговору, но приватности помогло это не сильно. Мне все равно приходилось повышать голос, чтобы меня услышали на том конце провода, так что общее содержание разговора было известно чуть ли не всем, кто находился в вестибюле.

Уже положив трубку, я поблагодарил женщину и уточнил насчет погоды за окном. Как часто такое бывает, а то может стоит и правда перенести проверку? Или начать с этой гостиницы? Так-то хотел оставить ее «на потом», чтобы для начала самому оценить качество обслуживания и как ведут себя работники. Увы, меня ждало разочарование. Мерзкая сентябрьская погода для города — норма, и дождь здесь может начаться в любой момент, как и быстро закончиться. Да еще и дующий с моря ветер не добавляет настроения и здоровья.

— М-да, — протянул я, возвращаясь в номер. — И правда бы не заболеть.

Я с грустью подумал, что антибиотиков еще не изобрели и когда произойдет это эпохальное событие и где, я не знаю. А так мог бы поспособствовать. Наверное.

Уже взявшись за ручку двери в номер, я услышал посторонние голоса. Насторожившись, я медленно распахнул дверь, готовясь в случае опасности выскочить обратно в коридор. В памяти все еще были свежи воспоминания о покушении. И кто сказал, что меня оставят в покое? Даже когда мы с Людой были в Крыму я нет-нет, а замечал за собой слежку. Но там она была ненавязчивая, и как позже я узнал, это были сотрудники Кремлевской службы безопасности, приставленные охранять меня по приказу Иосифа Виссарионовича. Тут же никого из них я в упор не видел, и возможно охрану уже сняли. В любом случае береженого бог бережет.

Увиденное меня обескуражило.

Глава 23

Сентябрь — октябрь 1931 года

— О, Серег, знакомься — это Вика, — с улыбкой от уха до уха сказал мне Андрей.

Я же смотрел на открывшуюся мне картину и тихо выпадал в осадок. Кондрашев сидел на кровати, а у него на коленях сидела молодая девчонка лет восемнадцати. Одета в форму горничной, сама тоже улыбается и при этом без стеснения обнимает Андрея за шею. Губы чуть припухли у обоих — целовались.

— Привет, — протянул я, соображая, что это за девушка, и откуда ее знает Андрей.

Ну, так-то понятно — работница гостиницы. Но что-то Кондрашев не говорил мне, что у него есть подруга в Ленинграде. Как вскоре оказалось, никакой подруги у парня и не было. Вика зашла в номер по распоряжению администратора — спросить, что мы будем на завтрак. Тут у постояльцев заранее спрашивают о вкусовых предпочтениях, перед этим оглашая меню. А Андрей не только ответил, но и как-то быстро чисто деловой разговор у парочки перешел во флирт и вот уже Вика сидит на коленях Кондрашева самозабвенно целуясь, попутно обсуждая, куда можно сходить в городе и когда это сделать лучше всего.

— Кхм, ну это… — растерялся я немного, — извините, что помешал.

— Ничего страшного, — улыбнулась мне девушка, покидая колени Андрея. — Продолжим позже, — это уже Кондрашеву, — Ленинград — очень красивый и большой город. Здесь есть на что… посмотреть, — многообещающе закончила она и наконец покинула наш номер.

— М-да, — прокомментировал я ситуацию, проводив Вику задумчивым взглядом.

— Что? — вскинулся Андрей, почувствовав мое недовольство.

— Ты главное в любовном пылу поменьше трепи языком, — сказал я. — А то уже чуть ли не всю подноготную нашего приезда ей выдал. Слышал я твои последние слова, когда вы прервались на минуту. А если ее специально для этого и подослали? И как нам быть потом уверенными в результатах проверки местных гостиниц, если их директора будут в курсе, что мы ищем и для чего, подсовывая нужные ИМ данные?

Андрей слегка пристыженно опустил голову, но все равно до конца со мной не был согласен.

Ладно, чего уж теперь. Надо было заранее о подобной возможности подумать. Да и не факт, что девушка кем-то подослана. Может просто ей Кондрашев понравился. Он не урод, да еще и приехал из столицы и заселился в элитную для нашей страны гостиницу, что тоже показатель. Может девушка захотеть свою личную жизнь так устроить? Вполне. Так что «будем посмотреть», как говорится. Это я уже женатик, а вот у парня вроде даже постоянной подруги нет.

— Ладно, проехали. Как я узнал, погодка за окном — явление не временное. Так что хотим мы или нет, а придется работать в таких условиях.

Андрей тяжело и горестно вздохнул, снова шмыгнув носом.

— Вот что, герой-любовник, — посмотрел я на него, — сегодня мы никуда не идем. Попроси у этой Вики горячего чая, да может у них мёд есть или иные народные средства найдутся для повышения иммунитета. Не хватало нам еще разболеться. А вот завтра с утра отправимся по местным гостиницам. Нашу оставим напоследок. Пока присматриваемся к работе этого заведения, да составляем свое мнение. Вопросы? Пожелания?

— Никаких, товарищ командир, — тут же повеселел Кондрашев и шустро покинул номер.

Андрей выполнил мое поручение не только с энтузиазмом, но и довольно оперативно. Кроме собственно чая с медом, он нашел малиновое варенье, лук с чесноком и горлодер. Не забыл еще и ужин достать — чтобы «прием профилактических средств» был хоть сколько-нибудь приятен. Подозреваю, не без помощи своей новой нежданной подружки. Как бы то ни было, но утром он уже носом почти не шмыгал, да и я чувствовал себя хорошо.

Отдохнувшие и бодрые мы взяли такси и отправились собирать сведения. Наши действия ничем не отличались от того, как мы работали в Москве, да еще и некий опыт появился, поэтому была надежда управиться со сбором информации дня за два.

Вернулись назад мы к вечеру, посетив три гостиницы, уставшие, но довольные. Андрей тут же покинул меня, а я снова воспользовался телефоном администратора, созвонившись с Людой. Та немного была недовольна, что позвонил я поздно, а она от телефона не отходила, но недовольство это было напускным. Даже сквозь хрипы я понял, что она очень рада меня слышать и очень скучает. Это грело.

Второй день прошел почти полным повторением первого с той лишь разницей, что вечером Андрей сразу после возвращения в гостиницу убежал с Викой в театр. Ну а я решил позвонить на завод «Каучук» и договориться о встрече с директором. По некоторому размышлению от встречи с создателем синтетического каучука профессором Лебедевым я отказался. Да, как ученый он великолепен, и поговорить с ним было бы занимательно, но меня больше интересует прикладное применение его разработки. А с этим мне ответ может дать лишь руководитель завода. Какие свойства есть у синтетического каучука, подходят они под мою задумку или нет, есть ли у завода вообще мощности на изготовление хотя бы пробного образца.

Дозвониться не получилось. Видимо слишком поздно позвонил, и рабочий день у директора уже закончился. Пришлось отложить это дело до утра.

Андрей вернулся только в середине ночи с мечтательной улыбкой на губах и легким амбре, витающим вокруг него. Похоже, у кого-то налаживается личная жизнь. Ну или это будет лишь мимолетная интрижка, время покажет.

Утром я все же дозвонился до директора завода — Льва Михайловича Самойлова. Тот сначала не понял, кто я и что от него хочу. Когда я представился, не забыв упомянуть о своем членстве в центральной контрольной комиссии, он удивился и незамедлительно согласился на встречу. А вот увидев меня вживую через пару часов, удивился еще раз.

— Признаться, Сергей Федорович, я вас представлял немного… кхм… постарше.

— Ничего, не вы первый, кто мне это говорит, — улыбнулся я.

— Но почему вы так настаивали на встрече со мной, а не с нашим парторгом? Я хоть и член партии, но все же…

— Потому что дело мое касается продукта, который производит ваш завод. Давайте присядем, и я расскажу вам чуть подробнее, что привело меня сюда.

Рассказ много времени не занял, и вскоре Лев Михайлович задумчиво поглаживал подбородок, размышляя над моей просьбой.

— Ну что я могу сказать, Сергей Федорович, — вздохнул он. — Тема интересная, но мы ее не потянем. План у нас довольно жесткий и всю изготавливаемую резину сразу забирают военные и автомобильная промышленность. Излишков у нас просто нет.

— Но хоть на один образец найти, может, что-то удастся? — попробовал я все же надавить на него. — Ваша помощь в этом вопросе не будет забыта, — тут же добавил я. — К тому же задача это — государственной важности, поручена самим товарищем Сталиным! — видя все еще сомнения на лице Самойлова, добавил я. — Никто не будет включать в план вашего завода новый продукт. Если образец покажет работоспособность, его производство будет развернуто на ином предприятии. Сейчас строятся заводы по типу вашего «Каучука» в других городах нашей страны, вот к ним в план и пойдут такие надувные батуты.

— Ну, хорошо, — наконец сдался Лев Михайлович. — Пожалуй, на один образец можно найти резины. Но нам необходимо техническое задание. Как должен выглядеть этот батут? Какого размера? Как его сшивать?

— У вас найдется главный инженер? Или технолог? Идея у меня есть, чертеж тоже могу сделать, но такой человек лучше подскажет, что можно сделать на вашем заводе.

— Да, Валентин Юрьевич был занят в основном пуско-наладкой оборудования. Сейчас этот этап завершен, и у него найдется время.

— Вот и отлично. Познакомите нас?

С главным инженером, относительно молодым чуть младше сорока лет мужчиной мы быстро нашли общий язык. Он оказался человеком не только с техническим складом ума, но и достаточно любопытным и открытым к новым идеям. Мне хватило эскиза и трехмерного рисунка, чтобы объяснить ему суть моей задумки. Даже на чертеж тратить время не пришлось, Валентин Юрьевич согласился сделать его самостоятельно. Сам образец будет готов не раньше, чем через неделю. К тому же еще следовало найти мощный вентилятор с мотором для наддува, но эти вопросы он обещал взять на себя. Я лишь оставил ему в помощь бумагу за собственной подписью о важности разработки, чтобы главный инженер смог сослаться на нее, когда обратится к своему коллеге на моторном заводе. У меня же времени ждать не было. В целом данные о гостиницах Ленинграда мы с Андреем собрали, и нам необходимо было двигаться дальше.

Номер Льва Михайловича у меня был, и мы договорились, что я позвоню ему через неделю. А там уже решим, как он сможет передать мне материалы об итогах испытаний образца развлекательного детского батута. В успехе я не сомневался. Да и нарисовал я для начала обычную горку высотой в полтора метра. Большего пока и не требуется.

Вернулся в номер я после обеда. Андрей сидел на своей кровати и о чем-то усиленно думал.

— Что-то случилось? — невинный и даже дежурный вопрос словно вызвал у парня приступ зубной боли.

— Да, — спустя минуту кивнул он. — Не знаю, как быть с Викой.

— А что такое?

— Она похоже намечтала себе… многое, а я…

— А ты не готов к семейной жизни? — хмыкнул я.

— Угу, — понуро кивнул он.

— Зачем тогда девушке голову задурил?

— Да не обманывал я ее! — вскинулся Кондрашев. — Я ей ничего не обещал. Мы просто общались. В театр вот сходили, по городу погуляли. И все!

— Совсем все?

— Ну… — отвел он взгляд. — После театра я к ней в гости зашел. На пару часов. Но опять же, никаких обещаний или разговоров о нашем будущем не было! — снова стал он мне горячо что-то доказывать. — А тут, когда она узнала, что мы сегодня скорее всего съезжаем, расплакалась и стала просить не покидать ее. Или с собой взять. Вот как мне быть?

— Не устраивать курортные романы, — хмыкнул я. — Или же сразу обозначать, что никакого будущего в отношениях нет и быть не может. Покувыркались — и все. И говорить об этом ДО… кхм… похода в гости.

— А сейчас? — с тоской спросил он меня.

— Ну, если ты не хочешь с ней продолжать отношений… — я вопросительно посмотрел на Андрея. Тот отрицательно замотал головой. — Тогда у тебя два варианта: или сказать все как есть, или напустить туману, что у тебя беспокойная жизнь, все время в разъездах, очень хотел бы связать с ней свою судьбу, но не сможешь вот так — любить издалека и, чтобы не терзать свое сердце, лучше оставить приятное воспоминание. Кхм… — я осекся. Показалось, что несу что-то не то, о чем и признался. — Тут я не силен. Как-то не было у меня такой ситуации.

— Эх, — тяжело вздохнул Кондрашев.

Он посидел еще немного и ушел разбираться со своей «внезапной любовью».

Покинули гостиницу мы в тот же день. Перед этим я все же собрал про нее все данные, пообщавшись снова с администратором. Приятная женщина, и с документацией у нее все в порядке.

Следующим пунктом нашей командировки стало посещение более «мелких» городов. В моем прошлом мире был такой туристический маршрут — «Золотое кольцо России». Здесь и сейчас ничего подобного не наблюдалось, но раз уж я решил составить полное представление об отдыхе наших граждан, то стоило посетить города, входящие в этот маршрут. Оценить, насколько в них развита гостиничная инфраструктура, как обстоят дела с краеведческими музеями, возможно, есть местные энтузиасты, которые с радостью взялись бы за создание экскурсий по городу и окрестностям.

Начать я хотел с Ярославля, завершить Владимиром и уже оттуда отправиться на Черноморское побережье, где и располагались основные курорты страны. Андрей не особо понимал, что именно я хочу, однако не спорил.

Что могу сказать о своем впечатлении от посещения этих городов? Пожалуй, главная эмоция — разочарование. Не потому что там все было так уж плохо, хотя города совсем не походили на то, какими будут в недалеком будущем. Просто главной «фишкой» и историческим наследием здесь были храмы и монастыри. А это вовсе не то, что будет одобрено советской властью для включения в туристическую программу государства. Во всяком случае сейчас. М-да, а идея изначально казалась мне удачной.

Единственным светлым моментом в это время был мой звонок Льву Михайловичу. Эксперимент с батутом закончился полным успехом. Самойлов сделал фотографии для отчета и даже короткое видео. Задокументирован был расход материала на батут, сколько требуется мощности для примененного лопастного вентилятора, взятого с одного из списанных самолетов, и какой расход горючего у мотора. Как долго идет накачка воздухом, сколько требуется бензина мотору на поддержание конструкции и прочие мелочи, очень важные для эксплуатации новинки. Все это было уложено в папку и отправлено в Кремль на мое имя. Как приеду, тщательно изучу и прикреплю к своему отчету.

За этими поездками незаметно наступил октябрь и на берег Черного моря мы с Кондрашевым прибыли уже в середине осени. Бархатный период уже закончился, и отдыхающих вокруг почти не наблюдалось.

Начали мы с Сочи. Хоть у города и была уже история, но вот свой статус он получил недавно — всего четырнадцать лет назад. Младше меня, зато курортом был еще до присвоения статуса города. В первую очередь Сочи и его окрестности были примечательны своим климатом и минеральными водами. Место само напрашивалось на создание здесь курортно-санаторной зоны. Пока что на это не было времени или сил, но я знал, что в будущем это изменится. И скорее в ближайшем, чем отдаленном. Здесь уже с 1909 года был открыт первый курорт и дальше, даже несмотря на проходившие здесь сражения, это направление не было забыто, а наоборот — местные власти и сами прикладывали усилия для создания условий для комфортного отдыха. Нас с Андреем встретили с воодушевлением, и охотно пошли навстречу, в кратчайшие сроки предоставив всю информацию по развитию Сочи, как города-курорта. Ну и что уже сделано в этом направлении нам показали.

Дальше мы объехали прилегающие к Сочи поселки, дополнив данные о местном курортном потенциале, и отправились вдоль побережья в сторону Украинской ССР.

Последовательно посетив приморские города этой республики, везде мы видели примерно одно и то же. Страна только начинала жить. Только-только оправлялась от последствий сначала империалистической, а потом гражданской войны. Мое внезапное желание внести рацпредложения по курортам, вылившееся в новое задание оказалось вполне своевременным. Потому товарищ Сталин и уцепился за него. Быт постепенно приходил в норму. Первая пятилетка дала хорошие плоды и вселила некую уверенность как в руководство, так и в обычных людей, что жизнь налаживается. И желание после тяжелого труда отдохнуть — вполне естественное для любого человека — является продолжением этого курса.

Где-то люди уже сами начинали создавать артели по типу самостийных гостиных домов с комплексом услуг — сдача комнат с питанием и рассказами о местных красотах. Где-то и власти суетились, от чего начинали строиться гостиницы для приезжих и проводились работы по облагораживанию прибрежной полосы для отдыха. Особенно это было заметно в крупных портовых городах.

Я шел вдоль берега Одессы, с интересом оглядывая самые натуральные автобусы для туристов. От транспорта будущего их отличал вытянутый нос, как у грузовиков, да типичная для современной автомобильной моды угловатость. А так — автобус как автобус. Просторный кузов и ряд сидений в нем. Ну еще дверь не автоматически открывается, а как у легковых машин.

Налюбовавшись видами строящейся набережной, я отправился обратно в гостиницу. Вот только забыл, что портовые города отличаются еще одним неизменным атрибутом.

Внезапно мне показалось, что кто-то задел мое пальто. Рефлекторно дотронувшись до того места, я ничего не почувствовал. Недоуменно оглянувшись, я увидел забегающего за угол мальца. И только тут до меня дошло, что в месте, что я ощупывал, у меня карман, в котором лежала двадцатка. Да меня наглым образом обворовали!

— Стой, гаденыш! — тут же сорвался я с места.

Глава 24

Октябрь — ноябрь 1931 года

Поворот, широкая улица сменяется узким проулком. Еще поворот. Пересекаю небольшой дворик вслед за сорванцом, попутно стараясь запомнить весь наш путь. А то заплутать в незнакомом городе раз плюнуть. Новый поворот и наконец я сумел ухватить засранца за ухо.

— Ай-яй-яй! — завопил он от боли. — Пусти! Пусти, кому говорю, а то хуже будет!

Ничего себе, он мне еще и угрожает! Отвечать я не стал, лишь сильнее сжал пальцы, которыми схватил ухо мальца, вызвав у него новый вопль боли, а другой рукой ловко обшарил его карманы. Есть, нашел.

— Не хорошо чужое брать, — чуть ослабив хватку, сказал я ему.

— А вы докажите, что это ваше, — ощерился он.

Из глаз мальца текли слезы от боли, но губы зло поджаты, а в глазах — злоба и затаенная обида.

— Отпустите, а то хуже будет, — снова повторил он.

— И что ты мне сделаешь? — хмыкнул я, не торопясь выполнять его требование.

— Люди, убивают! — внезапно заорал он во всю мочь своих легких. — СПАСИТЕ! А-А-А!!!

Я чуть не оглох от его крика.

Мы находились в небольшом дворике, окруженным двух этажными домами с кучей деревьев. Сейчас по осеннему времени листва с них облетела, но вот летом тут должно быть очень красиво и уютно. После крика мальца из ближайшего окна высунулась какая-то женщина. Голые ветви деревьев позволили ей увидеть картину, как молодой парень держит за ухо ребенка, а тот верещит дурным голосом. Что сделает нормальный и ответственный человек? Правильно, встанет на защиту слабого. Не удивительно, что я тут же услышал много не лестных слов о себе, приправленных неповторимым одесским говором.

Тут и из других окон стали выглядывать и присоединяться к негодованию женщины. Малец чуть затих, услышав, как бросились люди вокруг на его защиту, но иногда показательно вскрикивал, словно я все еще кручу ему уши.

— Товарищи, этот ребенок, которого вы так яростно защищаете — вор! — постарался я перебить разнесшийся по двору гвалт жителей.

Для убедительности и придания веса своим словам, я достал свободной рукой свое удостоверение члена ЦКК и, не открывая его, поднял над головой. Издалека его вполне можно принять за корочку милиционера или вообще сотрудника ОГПУ. Ну или члена партии, что тоже весьма весомо. Одесситы слегка убавили обвинительный тон, что очень не понравилось мальцу.

— Да врет он все! — запищал он. — Не вор я! Товарищи, вы чего? Да он же насильник!

— Ну все, — сжал я зубы, — мне надоело. Товарищи! — крикнул я погромче, чтобы привлечь внимание. — Вызывайте милицию, пускай они разбираются — кто из нас прав.

— Правильно!

— Вот это дело!

— Таки я вас умоляю, ну что могут эти поцы?

Со всех сторон стали раздаваться в основном одобрительные возгласы, изредка перемежаемые чьим-то брюзжанием. А вот малец затих, а после как-то обреченно обмяк.

Милиция прибыла только через полчаса. Все это время я не отпускал уже не голосящего во все горло пацана, зато вдоволь наслушался местных жителей. Когда те немного успокоились, перешли на обсуждение самой ситуации, затем на то, какая молодежь пошла, и как-то незаметно переключились на простой разговор о собственных проблемах и перемывании косточек знакомых. О нас будто забыли.

Прибывший милиционер ничуть не удивился, когда увидел задержанного мною мальца.

— Что, Фимка, снова попался? — хмыкнул он.

— Вяжи, вертухай, честного фраера, — шмыгнул носом мелкий воришка.

И так это нелепо звучало из его уст, что я не выдержал и рассмеялся. Пальцы у меня давно затекли, а тут еще и расслабился, плюс — смех… короче, я не заметил, как отпустил пацаненка. И тот тут же этим воспользовался, юрко прошмыгнув между ног милиционера, и под улюлюканье жильцов двора и мат служащего сбежал.

— Вот, сорванец! — зло и с неким восхищением в голосе, констатировал страж порядка. — В который раз уходит прямо из-под носа.

Тут он повернулся ко мне.

— Извиняюсь, товарищ, мы его найдем и вернем украденное.

— Да я сам уже вернул. Было время, — разминая затекшие пальцы, ответил я. — Лучше скажите, что с ним будет? Родители то хоть в курсе, чем их сын занимается?

— Нет у него родителей, — угрюмо покачал головой милиционер. — Погибли в гражданскую, под самый конец. До семи лет с бабкой жил, а потом и она умерла.

— А кто за него теперь в ответе?

— Никто. Бродяжничает паренек, — цыкнул зубом мужик. — Обычно приезжих обкрадывает. Не раз уже я пытался пристроить его в приют для сирот, да сбегает, шельмец. Эх, — с досадой махнул он рукой, — доиграется ведь, а сделать ничего нельзя.

— Почему?

— Да пойди, найди его еще, — развел руками беспомощно милиционер. — По заброшенным домам ныкается, да в подвалах каких. В розыск его не поставишь — малолетка и ничего серьезного не совершил. «Работает» лишь в порту, и попадается не часто. Да и крадет он не так, чтобы много. Лишь то, что в карманах плохо лежит. Щипач, не удивлюсь, если как подрастет, еще и в авторитет среди воров войдет. Эх-ма… — махнул он безнадежно рукой.

М-да, действительно ситуация. А мне напоминание — что на курортах не только отдохнуть можно, но и вот с таким столкнуться. Пацана вроде и жаль, но он сам выбрал себе судьбу. Раз сбегал из приюта, и работу никакую не ищет, то ничего ты с ним не сделаешь. Прав служивый.

Вернулся в гостиницу я с испорченным настроением. Сделал пометку в блокноте — продумать методы предотвращения краж у туристов и иного разбоя, не нужно, чтобы люди возвращались с отдыха, плюясь на местные правоохранительные органы. А из головы еще долго не выходил этот малец Фимка. В итоге заснул, так и не придя ни к какому выводу, как стоит мне относиться к нему и ситуации в целом.

Утром поделился рассказом о своем «приключении» с Андреем. Кондрашев лишь вздохнул огорченно.

— Много таких, кто после гражданской сиротами стал, — сказал он. — У меня два приятеля есть — оба родителей лишились. Но у одного хотя бы тетка с мужем осталась, приютила, а вот второго на поруки взяли. Отец у Витьки до войны кочегаром на паровозе работал. Потом их паровоз нашу армию перебрасывал по всем республикам. Белые тот поезд и пустили под откос. Выжил лишь машинист того паровоза, уж не знаю, каким чудом. Он-то Витьку и пристроил к своим друзьям в наш барак. А приют… — тут Андрей снова вздохнул. — Плохо в тех приютах, о которых я слышал. Не удивительно, что этот Фимка из них сбегает.

— И ничего сделать нельзя? — спросил я его.

— А сам как думаешь? — усмехнулся парень.

А что тут думать? Смотреть надо, что там за приюты. Сомневаюсь, чтобы во всех них было плохо. Вот только как бы не было мне жаль мальца, а не до него сейчас. Да и взваливать на себя разборки в этом направлении, когда еще с текущим делом не разобрался, не хочется. Зная же товарища Сталина, стоит мне об этом заикнуться, тут же на меня и повесит и проверку приютов и выработку мер по улучшению жизни сирот.

На этом тема как-то сама собой сошла на нет.

Посещение побережья Украины стало последним пунктом в нашей командировке, и в начале ноября мы вернулись в Москву. Конечно, в будущем санатории одними побережьями Черного и Азовского морей не ограничиваются, но сейчас я посчитал, что и того, что мы уже с Кондрашевым объездили, и какую собрали информацию, достаточно. Общее представление об отдыхе наших и иностранных граждан есть, спектр услуг мы теперь знаем, качество обслуживания тоже, и уже можно делать обобщенные выводы.

Как и предполагал, иностранцев у нас чуть ли не «облизывали», а вот во многих санаториях к собственным гражданам относились или наплевательски или даже откровенно по-хамски. Не везде, но само такое отношение имело место быть. Когда я спрашивал, от чего же так, то обычно не получал ответа. Либо же мне говорили, что работа выполняется, а какое должно быть настроение при этом в инструкции не прописано. «Убила» меня фраза одной поварихи из санатория в Мариуполе:

— У нас равные права, в конституции написано, так с чего я должна перед всеми тут на цыпочках ходить? Пусть радуются, что вообще я им варю, а не сами себе готовят!

Вот тогда я и понял, что дело не в том, что начальство санаториев плохо организовало досуг граждан, хотя и это имеет место быть, а в психологии самих людей. Ведь подобное отношение я замечал и у продавцов в магазине, которые тоже относятся к сфере услуг. Такого понятия, как «клиент всегда прав» тут не было и в помине. «У нас равные права» — вот это было на первом месте. И угодить посетителям курорта, санатория, магазина (нужное подчеркнуть) для многих граждан было — «прогнуться перед равным». А за что тогда в гражданскую воевали? И ладно «прогнуться» перед начальником. Это просто и понятно. Перед иностранцем тоже почему-то не зазорно. А перед обычным работягой — уже «моветон-с», хоть работники санаториев и такого слова то не знали, но придерживались его неукоснительно.

Когда мы вернулись, было уже пятое ноября. Через день ожидался праздник и поэтому с подготовкой отчета я не стал торопиться. С Андреем договорились начать его писать уже после дня Великой Октябрьской Революции, а до этого момента просто отдохнуть.

Из родных особенно была рада моему возвращению Люда. Два месяца с лишним не виделись и успели друг по другу соскучиться. Животик у нее только начал округляться, но даже в обычном платье еще был незаметен. А вот страсти в ней накопилось много, что она мне и показала в первую же ночь. Я даже испугался, что мы можем родителей или Настю разбудить. Родители ладно, а вот показывать малолетней сестре, чем по ночам иногда занимаются взрослые, мне не хотелось. Снова вспомнилось мое желание отселиться в отдельную квартиру. Как бы еще это сделать. Кое-какие мысли у меня появились, но стоит их чуть получше обдумать, посмотреть, не противоречат ли они текущим законам и, если нет, будет у нас с Людой свое жилье!

Праздник прошел торжественно и весело. Сначала был парад и массовое шествие. Мы шли вместе с Говориными по Красной площади мимо Кремля. Я впервые смотрел на товарища Сталина из толпы и, если бы не знал, что он стоит на специальном балконе вместе с другими членами Политбюро, то мог бы и не узнать его. Издалека его фигура была маленькой, и спутать с кем-то похожим было довольно легко.

Неожиданно встретился с Борей там же на площади. Учитывая количество народа, это было настоящим чудом. Давно я друга не видел. Тут же договорились встретиться с ним — Борис хотел что-то обсудить по ракетам. Как я понял, им в КБ сказали, что допуск у меня есть и в случае каких-либо затруднений они могут обращаться ко мне напрямую. Что именно вызвало проблему, Боря не сказал, слишком было много вокруг людей, но судя по намекам — что-то у них не ладилось в конструкции. Уж не знаю, чем я смогу помочь, не иначе уповают на меня только из-за того, что я «автор» и инициатор их группы.

Друг пришел ко мне домой на следующий день.

— Привет, — скидывая пальто, сказал Борис. — Ты один?

— Нет, с женой, — ответил я, закрывая за ним дверь. — А что?

— Вопрос есть, без лишних ушей.

— Я мог бы и в ваше КБ подъехать.

— Не, — замотал тот головой. — Нам Александр Анатольевич сказал, чтобы мы тебя к себе не звали. Если возникают сложности и вопросы, на которые ты можешь ответить — я к тебе домой должен идти.

Я удивленно посмотрел на него, ожидая пояснений.

— Александр Анатольевич — это сотрудник военной контрразведки, — пояснил Борис. — После того случая, с покушением на тебя, было принято решение не «светить» твое участие в группе. А мы с тобой друзья и встреча на дому не вызовет ажиотажа. Мало ли о чем мы могли говорить. Пока что, официально, ты к группе больше никакого отношения не имеешь.

Ага. Вот оно как. Ну да, людей на постоянной основе ко мне приставлять для охраны видимо не стали. Убедились, что больше за мной никто не следит, и сняли «наружку». То-то никакой слежки я в поездке не замечал, не то что когда в отпуске был. Наверное еще и информацию о моем «отстранении от разработки» врагам слили, чтобы уж точно накладок не было. Ну, мне же лучше.

— Так что у тебя за вопрос? — спросил я, когда мы прошли в мою комнату и остались наедине.

— Ты же в курсе, что кроме нас ракетами занимается еще и Глушко? — я кивнул. — Так вот, он тоже перешел на жидкое топливо, хотя изначально у него двигатели были от электрической реакции. Но Глушко использует ядовитые и опасные вещества. У нас более безопасный бензин применяется. Однако дело даже не в этом. Ракетный двигатель мы создали и успешно испытали. Сейчас идет работа сразу в двух направлениях — над самолетом и установкой залпового огня. С самолетом мы разберемся, а вот для установки надежность ракет совершенно недостаточна. Как нам сказали, идея там твоя — сделать пакет из нескольких ракет с нашим двигателем, поставить на грузовое шасси и при необходимости такая установка может атаковать противника, выпуская сразу залп ракет, так? — пытливо посмотрел Борис на меня.

— Все верно, говорил я такое.

— И тут возникает проблема, — заявил мне друг. — Ракеты-то на жидком топливе. Заранее их заправить можно, но установка-то должна ездить, в том числе по бездорожью. И как показали испытания, в этом случае часто происходят мелкие поломки двигателя. То шланг подачи топлива ослабнет и даст течь. А потом старт — и вся установка горит. Если же двигатель Глушко используется — вообще труба, отравится расчет. То при заправке меньше бензина зальют, и при тряске образуются пары, которые при старте ракеты взрываются, уничтожая установку. Короче, нам сказали повысить надежность. Но конструкционно в двигателе у нас и так все сделано максимально надежно. Проблема в исполнении. Может, ты сможешь донести до наших военных эту мысль?

Я лишь озадаченно почесал макушку.

— Неужто они сами этого не понимают?

— Я не знаю, что они понимают или нет, — раздраженно сказал Боря, — но крови нам они попили немало.

— Поговорить могу, а с кем?

Борис назвал мне несколько имен, которые я тут же записал себе в блокнот. Даже не знаю, как это назвать. Тугоумие? Или скрытый саботаж? Не зря же англичане так нервно среагировали на то, что у нас начали над этой темой работать. Может, подкупили кого, чтобы сорвать работы в этом направлении.

Уже провожая Бориса, я вспомнил о твердотопливных ракетных двигателях. В космических программах их почти не использовали, а вот для военных целей это может быть выход. Сказал Боре подумать в этом направлении, вроде как они должны быть более надежными. Пришло время озадаченно чесать макушку уже другу. Он обещал подумать, и на этом мы и попрощались.

Сразу же после его ухода никому я звонить не стал. Раз уж меня «шифруют», то не стоит давать столь явный след ни для кого. А то сложить два плюс два: приход ко мне Бориса и тут же мой звонок, много ума не надо. Да и стоит ли звонить именно тем военным, кто недовольство высказывает? Если там реально саботаж, то это дело ОГПУ. Вот только обращаться к Берии мне не хочется. Ну, не напрямую уж точно. А вот передать письмо через того же Савинкова можно. Это я и сделал на следующий день к вечеру.

Время отдыха прошло, пора было садиться за отчет. Но сперва — я отправился в Кремль за материалами по батуту, которые мне передал Лев Михайлович. Очень уж мне хотелось посмотреть на фотографии и видеосъемку, что у него получилось из моей идеи. Последнее я от него и вовсе не ждал — ведь для того, чтобы снять даже короткий ролик, тут нужна не просто камера, а оператора найти сначала, который умеет с ней обращаться. Кинохронику уже снимают, военные вовсю используют кинооператоров для фиксации испытаний новой техники — самолетов, бронемашин и иных новинок.

Придя в свой кабинет, который никто в мое отсутствие не занимал, чего я втайне опасался, я нашел лежащий на столе пакет и большую бобину с пленкой рядом с ним. Подойдя ближе, я поднял бобину и взвесил в руке.

— Блин, — вырвалось у меня, — и куда мне с тобой идти, чтобы посмотреть?

Простое ознакомление с результатами испытаний батута грозило вылиться в целый квест.

Глава 25

Ноябрь — декабрь 1931 года

К счастью все оказалось не столь сложно, как я опасался. Все-таки подобные бобины с кинопленкой не впервые приносят в Кремль для отчетности. Не идти же видным членам партии, тому же товарищу Сталину, в кинотеатр или на киностудию для их просмотра?

Как только мне пришла в голову эта мысль, хватило одного звонка Агапенко, который подтвердил, что в Кремле есть специальная комната для просмотра кинопленок и даже маршрут подробно описал. Ну а там уже я спокойно дошел до нужного места, познакомился с его «хозяином» — Кондратием Митяевым и, с удобством расположившись в кресле, посмотрел снятое видео.

Батут получился небольшим — чуть выше плеча взрослого человека в высоту, и кроме самой горки ничего собой не представлял. Ну, еще для безопасности были сделаны небольшие бортики, примерно сантиметров сорок высотой. Самойлов даже детей для наглядности привлек и в отснятом материале можно было наблюдать, как двое ребятишек лет семи — восьми с удовольствием залезают на надувную горку и немного попрыгав скатываются вниз. Теперь увеличить эту горку раза в два, может добавить еще каких элементов, и можно пускать в производство, успех обеспечен. Но в этом я и не сомневался, зато благодаря кинопленке убедить в своей правоте окружающих будет гораздо проще.

Разобравшись с документами Самойлова, я перешел к составлению отчета по командировке.

Сам отчет я разделил на несколько разделов: статистический, где указывались общие данные — сколько у нас есть гостиниц, курортов, санаториев. Дальше шел раздел плановый — так я назвал сведенные в единое целое данные, сколько было построено инфраструктуры для отдыха и сколько запланировано на ближайшую пятилетку. Затем выделил раздел «инноваций», куда впихнул уже свои идеи по техническому улучшению и обеспечению отдыха трудящихся. После «инновационного» шел социальный раздел. Вот тут я уже описывал свои впечатления о работе сотрудников санаториев и гостиниц, а также указывал на необходимость повысить качество обслуживания, сделав упор на том, что отдых для наших граждан не должен быть ниже по качеству, чем для иностранцев. Вспомнил о беспризорнике Фимке и добавил в этот раздел пункт о создании отдельного подразделения милиции, отвечающего за курортные места. Еще и дополнительно обсудил этот пункт с Кондрашевым.

По нашей предварительной договоренности, законы о «туристическом отделе милиции», его взаимодействии с другими отделами, подчиненностью, правами и обязанностями пропишет Андрей в рамках своей дипломной работы. А то ведь ситуации разные могут на курорте случиться. Тут и конфликт приезжих с местными возможен, и кража или драка с иностранцами, и воровство, как у меня в Одессе было. Да просто человек может документы потерять, перебрав с алкоголем, и что ему делать? Электронного документооборота нет, как ему восстанавливать потерянный паспорт или доказывать, что он «не верблюд»?

Ну и отдельно шли общие выводы по всем разделам — для наглядности, чтобы сразу было видно общую картину. Я не поленился и оформил многие моменты в виде графиков.

На всю работу у нас с Кондрашевым ушло аж четыре дня. При составлении статистического и планового разделов очень выручил подарок Сталина. Без этого «калькулятора» на составление отчета ушло бы на пару дней больше.

Ну а как работа была завершена, я с чистой совестью отнес отчет Иосифу Виссарионовичу. Не знаю, когда он его посмотрит, а мне нужно браться за свой диплом. На это время тоже необходимо, а у меня там еще конь не валялся. Даже тему толком не выбрал.

* * *

— Олег Петрович, присаживайтесь, — указал на стул перед собой Лаврентий Берия.

Мужчина в звании полковника молча прошел от дверей кабинета к столу и с достоинством уселся на предложенное место.

— Вы знаете, по какому делу вас пригласили на эту встречу?

— Не имею ни малейшего представления, — фыркнул бывший офицер царской армии, после победы большевиков перешедший на их сторону.

Так как активного участия в войне на стороне противника он не принимал, а после были нужны толковые офицеры на высшие командующие должности — «пока свои не подрастут» — его приняли. А после и оставили, так как показал он себя вполне грамотным командиром и управленцем.

— Что ж, тогда я сначала задам вам несколько вопросов. Вы отвечали за оценку перспективности применения новой установки залпового огня ракетным вооружением. Так?

— Все верно.

Берия удовлетворенно кивнул.

— В своем отчете вы указали на то, что данная установка хоть и является чрезвычайно мощным оружием, но слишком ненадежна и для боевого применения требуется исправить этот недостаток. Я не ошибаюсь?

— Да, именно это я и написал, — спокойно кивнул полковник.

— Хорошо. Скажите, вам известна гражданка Аверчук? Лидия Серафимовна? — вдруг перескочил на иную тему Лаврентий Павлович.

— Да, — насторожился военный. — А какое это имеет отношение к прошлым вопросам?

— Никакого, — улыбнулся Берия. — Просто проверяю, насколько мои подчиненные компетентны. Вот например они мне доложили, что недавно вы подарили гражданке Аверчук, которая является вашей любовницей, соболью шубу.

— Лидия мне не любовница, — вспылил полковник, — а только хорошая подруга. И да, я подарил ей шубу. А что, это запрещено законом⁈ — с вызовом посмотрел он на безопасника.

— Конечно нет, — благожелательно улыбнулся Берия. — Дарить красивым женщинам подарки никто не запрещает. Вот только… шуба довольно дорогой подарок. И мне стало интересно, откуда у полковника нашей армии взялись такие деньги на нее?

— Я в прошлом офицер императорской армии, — процедил мужчина. — И дворянин. У меня остались по наследству кое-какие драгоценности. Я сдал часть в ломбард, а взамен получил эту шубу. Но к чему этот допрос?

— Просто любопытство, — продолжил улыбаться Лаврентий Павлович. — Мне вот еще стало любопытно, как в ваше наследство попало изумрудное колье графини Воронцовой, которое было изъято во время войны, а затем обменяно нашим посольством в Лондоне на фунты стерлингов?

Полковник замолчал, а Берия мысленно лишь усмехнулся.

Получив письмо от Огнева, Лаврентий Павлович сначала хотел отмахнуться от него. Ну или потомить неизвестностью парня. Уж слишком свежи были воспоминания от удара в больнице. Не столько было больно, сколько обидно. Какой-то пацан, а ведет себя заносчиво и самовлюбленно. Да, в какой-то степени Лаврентий его понимал, но ведь и контролировать свои эмоции нужно! Однако Берия ни за что бы не оказался на своем новом посту, если бы сам поддавался своему настроению и мелочно мстил. Если предположение Огнева о вмешательстве англичан в испытания и продвижение нового оружия окажется верно, а Лаврентий проигнорирует это, то надолго на должности заместителя наркома он не задержится. И вот стоило чуть копнуть, как выяснилось, что подозрения парня-то не на пустом месте взялись! Труднее было выяснить, что у полковника Булаева есть любовница, а потом пройти по цепочке не составило труда. Кто именно дал колье полковнику еще предстоит узнать, но что оно уж точно не является наследством, Берия не сомневался. Да и уши Лондона торчат из этого дела уж очень явственно. Даже удивительно, как господа с острова так глупо подставились. Но это уже не важно. Факт предательства на лицо. Как и то, что новая установка сильно напугала англичан, а значит, должна в обязательном порядке появиться в войсках. О чем Берия и доложит Сталину лично.

* * *

После некоторого размышления я все же нашел, о чем написать дипломную работу. Я уже и раньше думал об этом, а сейчас окончательно определился. Название моего диплома будет «Редактирование законодательства в связи с меняющимися условиями жизни». Может позже назначенный мне куратор и поменяет название, но суть от этого не изменится. А в качестве наполнения диплома у меня будут рекомендации по внесению изменений в законы о «седьмом часе» и «коллективизации». Над обоими проектами я уже работал — это раз. С момента их разработки и внедрения прошло уже определенное время и условия жизни людей пусть пока и немного, но поменялись — это два. Ну и то, что я поездил и по заводам в качестве проверяющего, лично наблюдал, как применяется тот же «закон седьмого часа» в различных производствах, да и по колхозам поколесил, дает мне представление, как люди смогли приспособиться к новому законодательству, что их устраивает, а что бы они хотели изменить.

С «седьмым часом» все было проще. Там правки почти не требовались, единственное — мне пришла мысль ввести почасовую оплату для промышленных производств. Уж слишком часто на заводах, где оборудование в силу различных причин используется чуть ли не круглосуточно, люди задерживаются на работе и у бухгалтеров возникает настоящая головная боль, как провести им оплату дополнительных часов, при этом уложившись в выделенный бюджет. По текущему законодательству сверхурочные часы должны оплачиваться в двойном размере. Некоторые директора выкручиваются тем, что вводят смены, набирая дополнительный персонал. Но это получается только там, где заводы реально работают круглосуточно. А вот на тех предприятиях, где работа идет по десять-двенадцать часов в день так уже не особо получается. Да и иногда завод укладывается в часовой дневной норматив, а в иные дни приходится рабочим выкладываться на полную, обеспечивая тот же срочный заказ для наших военных к примеру.

Но если по закону «седьмого часа» дополнений хватило на одну главу, то вот с колхозами я развернулся. Когда только начинали-то какая перед нами задача стояла? Прописать, что это такое и «с чем едят». Сделать основу, чтобы было понятно, как людям организовываться. Подчиненность прописать, методы наказания и за что можно это самое наказание получить. Ну и так далее. А сейчас уже все эти вопросы почти решены. Первоначальной неразберихи нет, зато появилась необходимость наметить, как колхозам дальше развиваться. Для меня и моей дипломной работы лучше примера и не придумаешь.

Первое, на чем я решил заострить внимание — возможность колхозам строить жилье для входящих в него работников за счет оставляемой колхозу части прибыли. Далее — возможность расширения номенклатуры производимой продукции, на что государство должно оставлять в колхозе дополнительную часть прибыли. То есть забирать не семьдесят процентов, как происходит сейчас, а пятьдесят, а двадцать процентов как раз и пускать на то самое «расширение». Ну и далее, как и в первоначальном варианте, этот процент должен сдвигаться в пользу колхоза. Еще один пункт — оставлять колхозу часть средств либо на постройку своих санаториев, либо для оплаты путевок в них.

Вообще пунктов по передаче колхозам вырученных ими самими средств для того, чтобы сами колхозники могли ими распоряжаться для улучшения своей жизни, я прописал много. Пришлось из-за этого вводить «ограничители» — право на что и в какой момент может колхоз получить, исходя из его показателей.

Тема получилась обширная, «пилить» я ее буду как раз до конца зимы, если не до лета. Это в том случае, если меня снова чем-то озадачат. Так-то мне на написание диплома месяца полтора «чистого» времени достаточно.

На третий день после моего возвращения мне на глаза попался журнал «За рубежом», тут же напомнивший мне о Михаиле Ефимовиче. Так мы и не встретились, не рассказал я ему историй для фельетона. Мне в какой-то степени было неудобно перед ним, что его на допросы из-за меня вызывали. Уж как там с ним обращались, могу только догадываться. Я хоть и позвонил ему после выписки и Михаил Ефимович сказал, что никаких претензий у него ко мне нет, но все же… все же… Думаю, стоит съездить, если все еще ему нужны истории для фельетона, хоть так загладить свою косвенную вину за доставленные неудобства.

Помня, что в редакции в прошлый раз нашелся человек, которого смогли подкупить, я решил ехать без предварительного звонка. Сюрприз устрою, заодно пойму точно по его реакции, продолжится ли наше общение или оно потеряно безвозвратно. Главное, чтобы он на рабочем месте был, а не в какой-нибудь командировке.

Мне повезло, Кольцов был в редакции. Увидев меня, обрадовался и с чувством пожал руку.

— Рад тебя видеть, — сказал он, когда мы разместились в его кабинете. — Как ты? После такой травмы ничего не осталось? Боли редкие или еще что?

— Повезло, никаких последствий пока не обнаружил, — широко улыбнулся я.

На душе отлегло. Не затаил зла Михаил Ефимович. Расспросил его, как дела. Шутя посоветовал в следующий раз за границей никого случайно «не подцепить». Тот сразу на этих словах поскучнел.

— Не будет следующего раза, — вздохнул он. — Запретили мне выезд.

— С чего это? — удивился я.

— Да кто их знает. Вроде и ничего не нашли, а запрет на выезд в самом начале расследования наложили. И до сих пор не сняли. Даже город покинуть не могу.

— А вы не спрашивали их, когда снимут?

— Да толку, — махнул он рукой. — Спрашивать-то спрашивал, но в ответ ничего не добился. Те, кто поменьше чином, руками разводят и кивают на начальство, а те будто сговорились — заняты, или нет на месте.

Вот это дела. Что это ОГПУ так к Кольцову прицепились то?

Поплевавшись на самоуправство сотрудников политической безопасности, да поделившись, как остальные дела идут, мы перешли собственно к тому, с чем я изначально ехал к Кольцову. От мысли написать фельетон он не отказался, а когда узнал о моем отпуске и командировке, тут же попросил рассказать мои впечатления от этих поездок. Чтобы и по поводу советского отдыха фельетон написать. Я согласился, но попросил его обсмеять то, что иностранцев у нас принимают и обслуживают лучше, чем собственных граждан. И нашел полное согласие и взаимопонимание у Михаила Ефимовича.

Расстались мы довольные друг другом, с чувством хорошо проведенного времени. Я еще себе в уме и заметку сделал — при первой возможности узнать, когда Михаилу Ефимовичу «вольную дадут».

А вот товарищ Сталин про меня будто забыл. До самого Нового года от него вестей не было. Если и после нового года не вспомнит, придется мне самому к нему на прием записываться. Оставлять тему отдыха в нашей стране на самотек я был не намерен. Еще немного тревожило, что Андрей не придавал этому значения. Но после я узнал, что ему-то задание какое-то дали, но рассказывать о нем запретили. Ага, моему секретарю в обход меня! Это напрягло уже сильнее. Однако сразу ломиться в кабинет Иосифа Виссарионовича и спрашивать, что за дела, я не стал. Уже достаточно повзрослел, чтобы понять, чем такая наглость может закончиться. И если раньше мне могли подобное нахальство простить и списать в силу возраста и отсутствия как раз того самого опыта взрослой жизни, то сейчас уже это не пройдет.

Зато смог сосредоточиться на своем дипломе. Да и про Люду не забывал, чтобы поменьше волновалась. Ей это лишнее, второго выкидыша она может и не пережить. И я не хочу подобной статистики.

Так и закончился 1931 год — в каком-то подвешенном состоянии, но при этом с минимумом тревог и с предвкушением скорого окончания университета.

Глава 26

Декабрь 1931 — январь 1932 года

Иосиф Виссарионович сидел как обычно в своем кабинете и неторопливо сравнивал два отчета по одной и той же теме.

Когда Огнев месяц назад вернулся из своей командировки и предоставил данные по ней, Сталин с удовольствием тут же ознакомился с его работой. Сергей всегда умел его приятно удивлять. Мало того, он еще и смотрел на проблемы не так, как окружающие, благодаря чему получилось сгладить многие острые углы.

Вот только ознакомившись с отчетом Огнева, генеральный секретарь стал изрядно озадаченным. Во-первых, сам отчет был составлен не так, как большинство иных, что почти каждый день получал Сталин по всем направлениям деятельности молодого советского государства. Но это и понятно, Сергей и раньше канцеляризмом не страдал, да и словесные обороты у него специфические, несмотря на обучение в университете. И где только набрался их? Однако новый отчет Огнева сильно отличался от его собственных предыдущих работ. Иосиф Виссарионович даже на мгновение заподозрил, что написан отчет не самим Сергеем, а кем-то другим.

Но главное было все же не сам отчет, а уровень его составления. То, насколько подробно в нем и максимально доступно излагалась проблематика отдыха в СССР. Все сильные и слабые стороны. Динамика развития, как обозвал процесс улучшения инфраструктуры и услуг Сергей. Как социальный аспект будет влиять на жизнь не только людей, но и на государство в целом. Идеологический аспект. И как вишенка на торте — комплексный вывод в конце с путями решения проблемных мест и улучшения того, что и так хорошо работает.

После первого ознакомления Сталин решил взять паузу. Осмыслить все, что прочитал, и даже дал Берии задание проверить — с кем общался Огнев в поездке и не появились ли в его окружении новые люди. Иначе откуда такое изменение в привычном докладе? А помимо этого Иосиф Виссарионович поручил главам «Интуриста», агентства «Отель» и общества ОПТЭ составить собственные отчеты об их деятельности. Генеральный секретарь хотел посмотреть, как они видят свое собственное будущее и что считают проблемой и трудностями в своей работе. А затем сравнить с тем, что дал ему Огнев.

На работу Берии и ответственных за туризм товарищей и ушел прошедший месяц. Лаврентий Павлович отчитался, что никто новый в окружении Сергея не появился, так что версию о стороннем влиянии можно скидывать со счетов. Получается, парень после комы сам поменял свой стиль работы. Бывает. А вот материалы, что предоставили Курц и Крыленко, заставляли задуматься. Задуматься о профпригодности этих людей на занимаемом ими посту.

Нет, если сравнивать их доклады с такими же от иных наркоматов и просто ответственных лиц — то придраться не к чему. Все составлено грамотно, в полном соответствии с постепенно сформированными циркулярами документооборота. Сухо, казенно, даже в какой-то степени кратко. Иосиф Виссарионович уже привык к такому типу докладов и дискомфорта от их вида не испытывал. Дело в другом. В отчетах Курца и Крыленко не было прорывных или просто свежих идей о развитии отрасли. Нарастить количество санаториев и курортов? Пожалуйста. Повысить качество продуктов, подаваемых в ресторанах и кафе при них? Тоже есть. Снизить стоимость путевок за счет увеличения людского потока? И это имеется. Но все это может предложить любой чиновник даже рангом поменьше.

— Что ж мне теперь Огнева на их место ставить? — усмехнулся в усы генеральный секретарь.

Впрочем, ничего подобного он делать не собирался. Хотя поставить кого-то иного на эти должности может и не совсем плохая мысль. Крыленко — комиссар юстиции, а до недавнего времени был прокурором. ОПТЭ возглавляет на общественных началах, не профильная для него это деятельность. Курц — австриец по национальности. Это не плохо, и на пост главы «Интуриста» его поставили как раз потому, что он лучше знает иностранный менталитет и сможет наилучшим образом организовать отдых для своих бывших соотечественников и других европейцев. И ведь какие дифирамбы пели о том, как он наладил работу «Интуриста» и насколько важно это направление для привлечения иностранной валюты, а так же продвижения коммунистических идей по всему миру. А вот об опасности внутренней, которая может создастся в долгосрочной перспективе, кроме Огнева ни одна сволочь не упомянула!

Если бы не заметка Огнева о контрасте в качестве обслуживания иностранцев и советских людей и как это может повлиять на мораль общества, то и сам Сталин не обратил бы внимания на это. И ведь аргументы Сергей привел достаточно весомые, даже несколько случаев, которые видел в командировке, описал в качестве примера и доказательства своих мыслей.

— М-да, перерос парень должность обычного, пусть и особо доверенного, порученца. Перерос, — мрачно констатировал Иосиф Виссарионович.

И в этом была проблема. Да, можно подержать Огнева в роли порученца еще пару лет, но парень на месте не стоит. Вон уже какие отчеты пишет! Дальше будет больше, он уже показал все задатки к этому. А там к нему придет и осознание, что на посту «цепного пса» ему тесно. Или доброхоты постараются, нашепчут ему такую мысль. Этого допускать категорически нельзя!

— Но и в наркоматы засовывать не хочется, — продолжал размышлять вслух генеральный секретарь. — Что же с тобой, таким талантливым, делать-то?

Вопрос пока оставался без ответа.

* * *

Новый год… как много в этом празднике для меня из будущего. В этом времени именно Новый год еще не стал национальным или просто общественно-значимым праздником. Да, его начали отмечать с прошлого года, но пока что Рождество людям было ближе и понятнее. Однако советская машина пропаганды набирала обороты и уже к этому году состоялись новые «утренники» для детей, провели концерты, появилось еще больше информации, чем Новый год отличается от Рождества. Работа по «перековыванию» общественного сознания только усиливалась.

В полночь по радио и единственному, начавшему вещание в этом году, телеканалу показали обращение товарища Сталина. Мы слушали обращение генерального секретаря по радио, как и подавляющее большинство граждан страны. Телевизоры только начали выпускать, и смотреть их мог лишь один человек — размер экрана три на четыре сантиметра не позволял насладиться видео просмотром большему числу зрителей. Вот бы сделали хотя бы проектор с возможностью приема сигнала — тогда «телевизор» превратился бы в некий домашний кинотеатр. Стоит такая тумба, на которую приходит сигнал, включается проектор, и изображение выводится на натянутую простынь. Подкинуть что ли идею нашим инженерам? *

* — в РИ подобный телевизор был создан и выпускался с 1957 года

Дослушав речь Сталина, мы подняли свои кружки и поздравили друг друга с праздником. Снова в нашей квартире присутствовали Говорины. Даже мама Люды пришла, хотя накануне моя жена и сомневалась, что та к нам присоединиться. Да и сейчас вроде и была весела, но нет-нет, а нотка грусти мелькала в ее глазах. На ее фоне Илья Романович прямо светился оптимизмом и верой в будущее. Он полностью освоился в новой должности и по редким обмолвкам уже начал думать даже о создании новой киностудии. Конечно, сам он ее возглавлять не планировал, но вот поспособствовать ее возникновению и полному протекторату над ней — это проскальзывало в его амбициях. Смысл новой киностудии был в том, чтобы дать возможность «новаторам» показать себя. Дать им площадку, где они смогут воплотить свои шедевры в жизнь, а там уж если пройдут цензуру, то и выход «в свет». Пока же таким «молодым да ранним» просто негде было работать. Все киностудии заняты уже проверенными товарищами на годы вперед.

Кроме Ильи Романовича удивила всех моя мама. Работа на кухне завода ей надоела, и она искала варианты, куда уйти. И каково же было мое изумление, когда она во всеуслышание объявила, что после нового года она покидает завод. На мой вопрос, а где она будет работать, мама ответила, что теперь займется преподавательской деятельностью.

— В техникум кулинарный перейду, — сказала мама с улыбкой на лице. — Там девочкам передам свои знания.

Вот уж чего я действительно не ожидал. Мама — и учитель? Но готовит она вкусно, у нее есть чему поучиться.

Возник вопрос и ко мне — чем я хочу заниматься после окончания университета. Тут я затруднился с ответом. Как-то после начала работы секретарем под началом Иосифа Виссарионовича я все по его заданиям носился. А сейчас, когда он будто забыл обо мне, я даже растерялся. Даже не ожидал, что настолько стал зависим от него. И мне это не понравилось. Поэтому отшутился, что буду рад любой работе, что пойдет на пользу нашей стране. Илья Романович похоже один понял, что у меня возникли трудности. Подошел ко мне, когда остальные отвлеклись на разговоры между собой, и спросил, нет ли у меня проблем, может помощь его нужна. Поблагодарил его за заботу и сказал, что если не найду, чем заняться, обязательно пойду под его начало.

Новый год закончился для меня на грустной ноте. Вроде и все хорошо, семья вся вместе, пополнение с Людой ждем, по учебе проблем нет, а все равно осадочек от неопределенности моего будущего присутствует.

После нового года первым делом отправился в университет. Диплом по большей части уже написан. Теперь необходимо показать куратору, получить его замечания и доработать проект согласно ним. Я наверное буду одним из первых, кто так рано с дипломом справился. Вон, нам даже кураторов собирались лишь после нового года назначать.

Придя в деканат, тут же стал искать Александра Александровича. Секретарь сказала, что он пока не появлялся, и пришлось мне его подождать. Декан подошел лишь спустя полчаса. Опоздал из-за гололеда и связанной с ней аварии — автомобиль, в котором он ехал, занесло и выбросило в сугроб на обочине. К счастью, никто не пострадал, однако время на то, чтобы выбраться обратно на дорогу, потребовалось не мало. Да и потом двигаться он стал сильно медленнее, чтобы вновь не слететь в кювет.

Жижиленко, ознакомившись с моей работой, тут же сам вызвался быть моим куратором.

— Мы с тобой вместе над этими темами работали, — пояснил он мне свое решение, — да и поднятая тобой тема интересна сразу с двух точек зрения: как яркий пример развития и постепенной эволюции законодательной базы и тем, что скорее всего материалы из твоего диплома пойдут в жизнь.

Ну, я и сам надеюсь, что так и будет. Обязательно покажу свой диплом товарищу Сталину, когда его защищу. А через него уже и Президиуму показать можно и потом внести корректировки в законы.

Домой я вернулся в гораздо лучшем настроении, чем уходил. И твердо решил все-таки съездить в Кремль и узнать у Агапенко, может ли меня Иосиф Виссарионович принять. Новый год прошел, если у него были какие-то дела, которые необходимо завершить до его окончания, то это уже должно быть не актуально. Да и просто нужно узнать, что там с моим отчетом. Надоела эта неизвестность. Заодно провентилирую вопрос с уходом Кондрашева. Задело меня все же, что его у меня забрали.

Но вот чего я не ожидал, так это скандала с Людой.

— Как ты мог⁈ — со слезами на глазах встретила она меня.

Я опешил в первое мгновение, а затем спросил, что случилось.

— Что случилось? — губы девушки дрожали. — Случилось то, что мой муж — кобель. Как ты мог мне изменить?

Я от такого заявления малость… да не малость. Я просто охренел.

— С чего ты взяла, что я тебе изменял?

Я задавался вопросом, что на нее нашло? Говорят, при беременности девушки иногда становятся мнительными, истеричными, совершают нелогичные поступки, а при «легкой форме» меняют свои вкусовые предпочтения. Неужели и меня подобное ждет?

— А с того! — зло процедила Люда, с красным от слез и гнева лицом. — На вот, почитай. Об этом вся страна теперь знает!

Мне в лицо прилетела газета «Труд». Теряясь в догадках, что на нее нашло, я все же раскрыл газету и бегло стал просматривать статьи. И вскоре нашел то, о чем говорила моя жена. И второй раз за день словил ощущение шока.

В статье с заголовком «Кто такой гражданин Огнев» описывался кратко мой путь от обычного школьника до члена центральной контрольной комиссии. Причем многие пункты, из-за чего я так быстро взлетел, были или упомянуты кратко или вообще подавались так, будто я «примазался» к старшим товарищам — это о работе над законами по коллективизации. Далее автор статьи расписывал, что я «втерся в доверие к товарищу Сталину» и получил широкие полномочия по проверке предприятий. Вот только стоило мне получить власть, и я «пошел в разнос». Многие ответственные товарищи по «безрассудству и самоуправству недавнего школьника» лишились должностей. Управление этих предприятий якобы «пошло в разнос без толковых руководителей», что поставило под угрозу срыва пятилетнего плана. Но такой вот нехороший я, все вывернул так, словно без моей проверки все было бы гораздо хуже. Товарищ Сталин оказался таким доверчивым, что не только не остановил меня, но и дал новое задание — проверить, как отдыхают наши граждане. Но вот только покинув Москву, я вообще «потерял тормоза». Это не цитата, а общий смысл. И в качестве доказательств автор статьи приводил слова некой Виктории Толмачевой, горничной гостиницы «Приморская», которую я склонил к интимной связи, и слова жителей Одессы, в красках описавшие, как я «издевался над бедным голодным ребенком» — поймал его за руку, просто потому что тот случайно меня толкнул и хотел сдать милиции как злостного преступника. На лицо — падение нравов одного юноши, которому от свалившейся на него власти и безнаказанности снесло крышу.

— О-хре-неть, — только и выдавил я из себя.

Как? Вот как могла выйти такая статья⁈ Кто ее заказал? Почему она вообще получила свет? Неужели… Сталин по какой-то причине «списал» меня, а этим тут же воспользовались нажитые мной за время проверок враги? Я отдавал себе отчет в том, что недовольных мной после посещения заводов будет много. Знал, что на меня пишут анонимки. До того как на меня было совершено покушение, Лаврентий Павлович пару раз показывал мне их. Но вот такого я совсем не ожидал.

Люда ушла к нам в комнату и до меня донеслись ее рыдания. Ну конечно, раз написано в газете, то это абсолютная правда. Там не врут. Вот и поверила, что я мог ей изменить. Для нее этот пункт затмил все остальные. Мои же мысли перескочили на другое — откуда журналист мог узнать о Виктории, с которой вообще-то спал Андрей, и о Фимке? Ведь явно намек на «бедного мальчика» про него. На ум приходило лишь одно имя — Кондрашев. Есть вариант, что из моего отчета, где я упомянул эту историю в качестве примера развивающейся «курортной» преступности, но вряд ли.

Я не понимал, зачем это Андрею, однако без него явно не обошлось. Ладно Вика — могла ведь девушка оскорбиться и обидеться на Кондрашева и кому-нибудь пожаловаться. А там либо спутали двух молодых людей, что приехали с проверкой, либо журналист специально «обознался». Но вот так исковеркать историю с Фимкой? В отчет черным по белому все написано. Есть даже имя того милиционера, с которым я общался. Проверить мои слова легко. Но если история получена из третьих рук…

Стало горько и обидно. Я так переживал, что та же Женя пойдет по головам, если я ее начну двигать вверх, и первым под каток ее амбиций попаду я. Был уверен, что Кондрашев не поступит подобным образом, а оказалось…

Додумать мысль мне не дал раздавшийся стук в дверь. Открыв ее, я увидел стоящего в коридоре Савинкова.

— Привет, Сергей. Заждался, наверное? — хмыкнул он. — Одевайся, товарищ Сталин ждет.

Продолжение здесь — https://author.today/reader/398767/3688217

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Контролер (ПВ-3)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Nota bene