Вечный Рим. Первый свиток. Император (fb2)

- Вечный Рим. Первый свиток. Император (Roma Aeterna (Вечный Рим) - 1) 1830K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анатолий Анатольевич Логинов

Вечный Рим. Первый свиток. Император

Первый свиток. Император

Первый свиток. Император

Пролог

К I веку до нашей эры Рим становится практически самым могущественным государством Средиземноморья, контролирующим огромные территории: всю Италию, Балканский полуостров, большую часть Малой Азии, Испании, Галлии, Северную Африку. Одновременно нарастают кризисные явления в системе управления, не справляющейся с новыми реалиями, а также между сторонниками и противниками правления аристократических родов. Это была захватывающая эпоха гражданских войн и великих реформ, в которой доминировали сильные люди, такие как Марий, Сулла, Помпей Великий, Юлий Цезарь и Август (Октавиан) Цезарь…

Первым фактически единоличным правителем стал Марий, полководец, семь раз, вопреки обычаям, ставший консулом. Его соперник и противник Сулла смог после смерти Мария разбить его последователей и установил в Риме режим личной диктатуры. Отказавшись от власти незадолго до своей смерти, он оставил республику во взвешенном состоянии. К битве за власть готовились полководцы Помпей Великий, самый богатый человек Рима Марк Красс и великий понтифик (главный жрец) и хитрый политик Юлий Цезарь…

Император — древнеримский почетный воинский титул, наиболее распространённый в период Поздней республики. Слово произошло от латинского глагола «impero», значившего «командую», «повелеваю», «властвую». Соответственно, «imperator» — «командующий», «повелитель» или «властитель».

Справка для заклепочников:

На карте — раздел провинций между триумвирами в 56 году до н.э.

(завоевания Цезаря не показаны):

Цезарь: Цизальпийская Галлия, Нарбонская Галлия, Иллирик

Помпей: Ближняя Испания, Дальняя Испания Красс: Сирия

Серый цвет — другие провинции Римской республики и Италия

Последний тайм Спартака. 682 г. от основания Рима (ab Urbe condita)

Последний тайм Спартака.

682 г. от основания Рима (ab Urbe condita)

Горе одного — возможность для другого

Марк Красс

Утомленное творящимся внизу кровопролитием Солнце клонилось к закату, словно прощаясь с Землей. Мрачная тишина, воцарившаяся на поле битвы, озаряемом последними лучами заходящего светила, нарушалась стонами раненых и умирающих, лежавших вперемежку с мертвецами. Иногда в эту почти умиротворяющую картину врывался предсмертный вопль какого-нибудь неудачливого мятежника, которого не слишком опытный легионер не смог добить с первого удара. Цепь новобранцев, подгоняемая деканами и центурионами, неторопливо двигалась по полю битвы, добивая недобитых и собирая в кучи любые трофеи, от оружия до драгоценностей. Которые потом их товарищи и лагерные рабы относили в специально отведенные палатки. Работали легионеры с энтузиазмом, подкрепленным обещанием командующего войсками Марка Лициния Красса, богатейшего человека Рима, выдать воинам две трети стоимости от положенной ему доли трофеев…

Военный трибун ангустиклавий Луций Кассий Лонгин стоял у преторских ворот лагеря, наблюдая за тем, как работают легионеры. Одновременно размышляя о том, или он забыл, чему их учили на уроках истории совершенно, или все что он помнит — ложные воспоминания. Но все размышления приводили его к одному итогу. Наиболее вероятным вариантом, объясняющим все нестыковки и анахронизмы, могло быть только присутствие в свите Красса еще одного попаданца. Которого он очень хотел бы вычислить, а заодно попытаться понять, чего же этот попаданец добивается. И стоит ли им действовать вместе, или все-таки лучше продолжить выполнение пунктов своего первоначального плана. Тем более, что с деньгами на выполнение первых шагов плана после раздела трофеев станет немного полегче. Мысль о деньгах снова заставила вернуться к Крассу, а потом и к прошедшему сражению…

Длившееся уже второй год восстание рабов и гладиаторов под руководством фракийца Спартака вместе с действиями киликийских пиратов поставило Рим на грань голода. Пираты перекрыли пути поступления зерна из-за моря, а восставшие рабы разоряли сельскую местность в самой Италии. Дошло до того, что Сенат римский готов был отправить на борьбу с восставшими рабами консулов этого года. Но отзывать ведущие тяжелые бои в Испании и Малой Азии закаленные войной легионы под руководством лучших римских полководцев Гнея Помпея и Луция Лициния Лукулла Сенат не решился. Но и предложения сенаторов, как, по слухам, предлагали отправить на войну против рабов консульские армии, тоже не стали слушать. Вместо них сенатор Гней Амфидий Орест предложил снова отправить против восставших проконсула с диктаторскими полномочиями. И назвал имя этого полководца, как рассказывали, заставив изумиться сенаторов. Так как выдвинутого им в качестве военачальника Марка Лициния Красса весь Рим знал как расчетливого богача — торговца и ростовщика, и неплохого адвоката, а не воина. Но Орест напомнил об участии Красса в гражданской войне на стороне Суллы. И об успехе подчиненных ему войск в битве у Коллинских ворот Рима, результатом которого стала победа сулланцев. К немалому удивлению большинства сенаторов, Красс, приглашенный на заседание Сената, согласился принять назначение. В результате ему и поручили набрать войско и покончить, наконец, с восстанием. Красс не только справился с набором и организацией войска, он впервые достиг крупного успеха в этой позорной войне. С двумя легионами и личной вексилляцией*, состоящей из конников, он быстро выдвинулся в Апулию и уничтожил там десятитысячную армию под командованием Крикса, ближайшего соратника Спартака.

*вексилляция ( vexillatio ) — обычно:

отряд, выделенный из состава легиона (когорты)

для участия в боевых действиях либо патрульной службы,

когда часть выполняет другие задачи.

Первое упоминание о вексилляциях в значении

самостоятельных кавалерийских частей относится к 293 г.

Автор допустил сознательный анахронизм

В это время легат Красса Квинт Титурий Сабин закончил набор еще двух легионов и вспомогательных войск. С ними в армию Красса отправился и поступивший в военные трибуны Луций. Эти части подошли к городу Аскулу почти одновременно с армией гладиаторов. Красс, прибывший туда же вместе с авангардом своего победоносного войска, хотел атаковать войска Спартака немедленно. Но тут взбунтовалась часть легионов Сабина, набранная практически из бродяг городского дна. Они сказались утомленными непривычными пешими маршами и строительством лагерей, и требовали отдыха. Квинт Титурий оказался в затруднительном положении и готов был уступить, учитывая приближение войск восставших. Выслушав Титурия, Красс приказал становиться лагерем и отдыхать, выделив бунтующим когортам отдельную площадку внутри лагеря. Признаться, тогда Луций решил, что Красс совсем не военный. Какой полководец решится стать на виду вражеского войска и начать устраиваться на отдых, несмотря на опасность вражеской атаки. Но тут подошел авангард армии Красса, несколько кавалерийских ал. А за ними и вся вексилляция во главе с легатом Красса, прикрывшая стоянку войск конной завесой. Но, к удивлению Луция, Спартак зеркально повторил действия Красса, не решившись атаковать. Похоже, Спартак так рвался на помощь Криксу, что его войска не менее римлян были утомлены быстрыми переходами. Решающее сражение, таким образом, отложили на день.

Утром же, когда обе армии строились для боя, Красс приказал поставить «бунтовщиков» в первые ряды и обязательно в центре построения. А за центром на удобном холме, с которого обозревалось все поле битвы, расположилась ставка Красса. Которая, если вспомнить предыдущие бои Спартака, должна была притянуть его главный удар.

Две огромные армии, численностью около тридцати трех тысяч в войсках восставших рабов и двадцать пять тысяч римлян, построились на равнине друг против друга, похожие, словно близнецы-братья. Только вместо орлов сигниферы* восставших несли на древках изображения фригийского колпака. А еще разнообразие щитов у восставших делало их строй более пестрым.

* сигнифер — римский знаменосец,

несший эмблему когорты, манипула, центурии.

По статусу соответствует примерно

современному младшему офицеру

Битва началась с традиционной перестрелки вышедшей перед линиями войск легкой пехоты — лучников и пращников. Но вместо обычного длительного обмена залпами лучники успели выпустить не более пары — тройки стрел, пращники вообще по одной, редко — второй пуле. После чего легковооруженные воины были смяты, разбросаны и растоптаны атакующими бешеной лавиной гладиаторскими легионами. В нескольких десятках шагов рабы, идущие быстрым шагом, на ходу дружно взмахнули руками. Навстречу друг другу полетели метаемые твердой рукой пилумы. Они ударили в строй стремящихся уплотнить ряды римлян и бегущих в атаку рабов. Некоторые попадали в неудачливых бойцов, раня и убивая, другие застревали в щитах. Но даже скинуть их времени не хватило, с громкими боевыми кличами и грохотом передовые шеренги столкнулись. На землю, обильно поливая ее кровью, рухнули убитые и раненые. Римский строй не смог сдержать яростного натиска восставших и начал медленно отступать. Тяжелее всего пришлось центру, в который ударил отборный, хорошо вооруженный легион восставших. Здесь рабы пробили брешь в первых рядах римских войск. И сразу в этот разрыв устремилась конница восставших во главе со Спартаком, которая теперь вместе с тяжелой пехотой раскалывала римский фронт на две части. Спартак, сметая и круша все на своем пути, стремился к знамени Красса, желая лично сразиться с командующим римлян. Второй ряд когорт также не смог сдержать атакующего порыва восставших. Под ударами фракийца уже пали два центуриона, а сам он оказался совсем рядом с со стоящим на холме серебряным орлом Красса. Казалось, еще небольшое усилие и атакующие окончательно прорвут фронт римских легионов. А затем обратят их в бегство и добьют.

Но тут Красс ввел в бой свои резервы. Заревели, перекрыв на время шум боя огромные трубы — тубы и в атаку устремилась римская конница. На правом фланге, отбрасывая слабый конный отряд восставших, ударил сводный отряд легионной конницы, под руководством легата Марка Муммия. На левом фланге вступили в бой основные силы конной вексилляции под командой военного трибуна Квинта Марция Руфа. Всадники быстро смяли слабые отряды конницы, оставленные Спартаком для прикрытия флангов, и принялись постепенно окружать пехоту восставших рабов. Но самый неожиданный и сильный удар Красс нанес прямо по атакующим центр римского войска главным силам Спартака. Заслышав рев туб, легионеры перед строем спартаковской конницы стали разбегаться в стороны. Обрадованные восставшие рванули вперед, к заветному орлу. Но на встречу им уже мчались две алы* отборных кавалеристов в доспехах, на могучих конях, также прикрытых защитой из кольчужной брони и кожи, и с длинными копьями — контосами**.

* ала — отряд конницы,

состоящий из 10 турм по 30–32 человека,

придававшийся в то время легиону.

**Контос — кавалерийское копье.

В данном случае —

не обычное для того времени копье,

а нечто вроде

копья польских «крылатых гусар»

Без обычных боевых кличей, молча, опустив копья наперевес и непривычно прямо сидя в высоких седлах, они таранили строй врага. До крайности скученные сотни восставших, в которых перемешались пешие и конные бойцы, вздрогнули от удара, словно крепостная стена от попадания камня из могучей баллисты. Под треск ломающихся копий, опрокидываясь на спину, громко, дико и страшно ржали кони и не менее громко орали люди, пронзенные копьями и растаптываемые копытами коней римских катафрактов. Одним из первых пал пронзенный копьем всадника Спартак. Бросившиеся назад ряды рабского войска послали впереди себя волну давки и криков о гибели Спартака и паники. Только что храбро бившиеся бойцы поддались панике. Тысячи и тысячи восставших разбегались в тщетной надежде спастись, бросая щиты и мечи, подгоняемые страхом и громким победоносным боевым кличем легионов похожим на рев урагана. Но практически всюду их встречали беспощадные мечи и копья преследующей конницы. Однако не все оказались столь нестойки и неблагоразумны. Почти треть войска, стоявшая в центре и на правом фланге, сумела пробить ряды легионной конницы и отступить к ближайшим холмам. Разделившись на четыре отряда, они отбивали атаки конницы и одновременно пытались пробить в кружащих вокруг холмов кавалерийских алах проход к горам. Там они, понимая, что гибель их ждет в любом случае, продержались до вечера. Но были атакованы подошедшими легионами и в жестокой схватке погибли. За исключением нескольких небольших отрядов, сумевших ускользнуть к горам в наступающих сумерках. Захватить в плен удалось не более трех тысяч…

Красс приказал отправить погоню с утра, для чего из лагеря ушла вся конница и наименее пострадавший Первый легион. Остальные же части начали сбор трофеев и тел на поле сражения. Чем сейчас и занимались под командой своих военных трибунов.

Благодаря этому молодой военный трибун Луций Кассий Лонгин получил возможность в спокойной обстановке обдумать все отмеченные им несоответствия с теми знаниями, что имелись у него об этом времени. Например, вспоминая о восстании Спартака, он был почему-то уверен, что рабы должны были разбить еще и войска каких-то консулов. Но консулы этого года, Луций Геллий Попликола и Гней Корнелий Лентул, спокойно пребывали в Риме и отнюдь не спешили возглавить армию. Причем, что характерно, армию, состоящую из четырех легионов под номерами с первого по четвертый, хотя и возглавляемую проконсулом. Номерами, которые обычно носили только легионы, возглавляемые консулами. К этому следует добавить необычную для римской армии сводную кавалерийскую часть. Главное же, что удалось заметить Луцию, кавалеристы ездили не как все остальные конники, охлюпкой*. Нет, они пользовались седлами и стременами.

*охлюпкой — посадка на лошади при езде без стремян

Но ведь стремена появились, как ему казалось, только через несколько веков вперед после этой эпохи. Или все, чему его учили неверно, или он в этой эпохе точно не один. Потому что все остальные известные ему исторические факты точно совпадают с увиденным. Лучшие полководцы Рима воюют в Испании и Малой Азии, два разбитых восставшими рабами претора носят отдаленно знакомые имена Клавдий Пульхр и Публий Вариний. Рим практически точно соответствует запомнившимся со школы описаниям. Конечно, как и до остальных римлян, до него доходили слухи о странных торговых делах Марка Красса с покупкой коней и организацией конефермы. Но он не слишком об этом задумывался, как большинство граждан города привыкнув к некой экстравагантности олигарха. Ну, чем эти слухи отличались от слухов о покупке серебрянных рудников в Испании. В той самой Испании, где вовсю хозяйничали марианцы* под командованием Сертория. Которых никак не могли разбить уже несколько отправленных туда полководцев, включая недавно назначенного прославленного Гнея Помпея.

* Марианцы — участники римской гражданской войны

83−82 г. г. до н.э., сторонники умершего Гая Мария

и его последователей.

Противники сулланцев.

К 72 г. до н.э. (682 г. a . U . c .) проигравшие войну марианцы

продолжали удерживать Испанию

Так что эти рудники никак не могли попасть под управление Красса и их покупка, по мнению большинства, была лишь выкидыванием денег на ветер. Улыбнувшись, Луций вспомнил произошедший шесть лет назад случай. Соперники Красса, через некоего Плотина, как говорили — скрытого марианца, обвинили его и весталку* Лицинию в преступной связи. Действительно, Марк часто с ней встречался в городе, да и она не раз гостила у него в доме.

*Весталки — жрицы богини очага Весты.

Они должны были отказаться от брака

и соблюдать целомудрие,

в течение 30 лет выполняя

религиозные обряды в храме.

Считалось, что их служение является

залогом безопасности и благополучия Рима

Потеря невинности весталкой в Риме считалась ужасным святотатством и настоящей катастрофой, грозящей гражданам неисчислимыми бедствиями. Чтобы умилостивить богов, виновницу живой закапывали в землю. А ее любовника засекали насмерть розгами. Казалось, еще немного, и карьера самого богатого человека Рима закончиться, вместе с жизнью, самым печальным образом. Однако Марк Красс, который сам был неплохим адвокатом и не раз побеждал в судах, сумел себя защитить. Не нашлось ни одного свидетеля, показавшего, что Лициния и Красс оставались хотя бы недолгое время наедине. К тому же, Красс предъявил купчую на имение, принадлежавшее весталке, которое он сумел купить всего за двести тысяч сестерциев. При реальной цене как минимум втрое выше. Таким образом, он оправдал свои встречи со жрицей всего лишь корыстным стремлением. И выиграл дело. Его и Лицинию оправдали… а имение… И тут Луций Кассий Лонгин едва не повторил деяние знаменитого ученого Архимеда. Который, как известно, совершив открытие, потом бегал с криком: «Эврика*!» по Сиракузам. Но Лонгин сумел удержаться от столь бурных проявлений чувств, хотя и с трудом.

* Я нашел, греч.

А все потому, что он неожиданно вспомнил. Имение это, весьма неплохое, но расположенное в Кампании, в которой зародился мятеж рабов, Красс успел продать за несколько недель до разорения войсками Спартака. Причем продал за триста тысяч сестерциев, хотя при обычных условиях мог получить и больше. Словно Марк Лициний уверенно знал, пусть примерно, когда восставшие разобьют войска претора Клавдия Пульхра и начнут грабить окрестности. При этом, как помнил Луций, никто из ближнего круга Красса ничего подобного сделать не успел или не смог. Следовательно, решил Луций, вероятнее всего Красс и есть разыскиваемый им попаданец. Осталось только посмотреть, что он прикажет сделать с пленными рабами. Которых истинный Красс приказал распять на крестах вдоль дорог…

Смерть — только начало

Смерть — только начало.

675 год ab Urbe condita

Прошлое не изменить,

настоящее полно разочарований и утрат,

только в грядущем

мы можем найти утешение.

Марк Красс

В неведомых пространствах и временах. Диалог

— Я говорил тебе не трогать дельта-пентакварк-мюонный транслюкатор? Или не говорил?

— Говорил. А я что? Я ничего и не трогал…

— Ну да. Только включил. При этом переключатель стоял в положении «удаленный перенос».

— И ничего не случилось же. Никого и ничего не перенесло… Или (испуганно) все же перенесло?

— Не обнаружено. Зато детекторы в Службе Контроля сработали и сирены выли так, что все охранители на уши встали.

— Буквально встали? (похлопал ушами)

— Нет, конечно. В переносном смысле. Но нам с тобой от этого не легче. Готовься –на разговор с охранителями идем. Удалось только и выпросить, что самому за тобой съездить. Иначе тебя сейчас целая бригада с жезлами вязала. И не в переносном, а в прямом смысле.

— Ой…

— Вот тебе и ой. Пошли, флайер ждет.

Chi lascia la strada vecchia

per la nuova sa quel che lascia,

ma non sa quel che trova*

* Ит. пословица:

Покидая старые улицы, знаешь,

что теряешь,

но не знаешь, что найдёшь

Пожилой, потрепанный жизнью старик сидел за столиком в своем родовом поместье в Граццано-Монферрато и пил граппу. Ему уже некуда было спешить. Жизнь прошла. Мечта раздавлена вместе со страной. А мир так и не перевернулся. Жизнь текла своим чередом, абсолютно наплевав на переживания одного, пусть и заслуженного ранее человека. Дважды его пытались посадить на скамью подсудимых: сначала он был приговорен заочно к смертной казни по решению военного трибунала, созванного в Вероне Муссолини в конце 1943 года, а затем уже после войны — по обвинению международного трибунала. От тюрьмы его спасло только личное вмешательство знаменитого английского политика, сэра Уинстона.

Он укрылся в своем поместье. И все забыли о некогда гремевшем на весь мир имени маршала.

Теперь бывшему маршалу и бывшему первому премьер-министру первого антифашистского итальянского правительства оставалось только пить граппу и вспоминать. А еще с горечью размышлять о том, почему его страна стремительно скатывается на положение вассала заокеанской державы, для того чтобы не стать вассалом дикарей с востока. Эх, если бы можно было все переменить. И он понемногу, день за днем вспоминал всю свою жизнь. Лейтенантские погоны, первая поездка в Африку и страшная битва при Адуа. Итальянский экспедиционный корпус сражался в ней против орд эфиопов и погиб почти весь. Но его артиллеристы сражались достойно. Сумели спасти орудие и вынести тяжелораненого Пьетро из боя. А потом и отступить в месте с небольшим отрядом уцелевших войск. Потом была Ливийская война, не слишком удачная, но позволившая ему стать майором, а Италии получить еще одну африканскую колонию. И Первая мировая. Не менее страшные, чем битва при Адуа, но более масштабные и кровавые битвы. Два ранения во время кровопролитного наступления на Горицу и потрясающий успех его сводной бригады во время наступления на горный массив Саббатини. Потом он стал чисто штабным работником, но навсегда сохранил в сердце, как ему казалось тот самый фронтовой дух. Пьетро вспомнил, перекосились лица присутствующих, когда он, во время «похода» Муссолини на Рим, предложил устранить угрозу для страны огнем из пулеметов по фашистам. Он оставался убежденным противником фашистов и фашизма, но продолжал служить Италии. Впрочем, он же возглавил итальянское правительство, когда Муссолини был низложен. Но никто этого не оценил… Никто… Оставалось только пить граппу и вспоминать былое.

Он умер утром следующего дня — 31 октября 1956 года. Нервы, граппа и плохая погода оказались непосильным сочетанием для потрепанного сердца старого солдата. Пьетро Бадольо мирно отошел во сне, но переполняющие его эмоции не дали душе упокоиться с миром. Провидение или, вероятнее всего, боги Древнего Рима пошли ей навстречу, давая второй шанс…

Ночная тьма укрыла своим покровом огромный город. Покрылись тьмой холмы, включая Палатин и Капитолийский, базилики храмов и домусы, инсулы* и улицы, статуи знаменитых римлян на Форуме и даже сам Форум. Даже Селена-Луна скрылась с неба словно не желая видеть происходящего. На темных пустынных улицах одинокими звездочками мигали редкие факела, освещавшие путь случайным прохожим и повозкам золотарей.

* Домус — дом-особняк одного рода.

Инсула — многоэтажный дом,

в котором живет много семей

Дом Марка Лициния Красса располагался на Палатине, в районе, застроенным особняками богатейших и известнейших родов Рима. На фоне великолепных, украшенных барельефами и колоннами патрицианских домусов он выглядел достаточно скромно -небольшой, классических форм особняк. Но в этом небольшом скромно выглядевшем особняке все соответствовало канонам построенного по древним традициям римского домуса. Марк Красс, курульный эдил*, один из близких соратников бывшего диктатора Суллы, один из богатейших людей Города, любимчик судьбы и просто хороший римлянин, проснулся в холодном поту. Привстав с ложа, медленно оглядел темное помещение расположенной на первом этаже дома кубикулы (спальни). Кругом царила обычная ночная тишина…

* низшая магистратура (выборная чиновничья должность) в Риме.

Эдилы следили за снабжением города продовольствием и водой,

торговлей на рынках,

организацией общественных праздников, в т.ч. религиозных.

Курульные эдилы имели специальные полномочия

в разрешении хозяйственных споров и носили сенаторскую тогу.

Непонятный страх никак не уходил, заставляя сжиматься сердце. Так страшно нему не было ни разу, ни во время битвы при Адуа, ни во время бегства в Испанию от происков сторонников Мария или в битвах c марианцами…

'Боги, какая еще битва при Адуа? — недоуменно спросил он сам себя, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать от нахлынувших непонятно откуда воспоминаний. Красс снова упал на ложе и застыл на нем, словно скованный невидимыми цепями.

Заглянувший на шум раб, лежавший в отведенном ему закутке на входе в кубикулу, присмотрелся, понял, что Красс лежит спокойно и, кажется, снова заснул. Решил не беспокоить господина и бесшумно ступая босыми ногами по каменному полу, вернулся к себе на подстилку. Поворочался немного и заснул…

Спали в большинстве своем и горожане, населявшие великий город, столицу великой республики Средиземноморья. Спали порядочные граждане и рабы, мимы и обитательницы лупанария, гладиаторы и их наставники. В общем все, кроме тех, кто работал ночью.

Однако не спал еще один римлянин. Луций Кассий Лонгин, к удивлению семьи и домашних рабов, засел в триклинии. Пил, подобно варвару, неразбавленное хиосское. Как последний пролетарий, заедая его простыми лепешками с оливковым маслом и сыром. Причем время от времени начинал ругаться на непонятном языке. Принесенные кухонным рабом Галлом изысканные закуски отправил назад на кукину (кухню). А кувшин с чистейшей водой для разбавления вина отставил в сторону, приказав второму рабу, Непору, «оставить эту водичку на утренний opohmel». Раб, не понявший, для чего нужна эта вода, возражать молодому господину не стал и поспешно унес кувшин. Вошедший в триклиний отец семейства Гай Кассий Лонгин, пропустив Непора, встал прямо молча встал напротив ложа. Не возлежавший, а сидевший на нем, вопреки обычаю, Луций не сразу заметил отца, продолжая с руганью на двух языках наливать вино в чашу.

— Ты что творишь, сын? — грозно, насколько смог, спросил Гай. Действительно, пытающийся усидеть на ложе и неуклюже наливающий из кувшина в чашу вино сын выглядел смешно, словно мим на представлении в театре. Если бы только он, нарушая все обычаи не пил вино, да еще и неразбавленное. — Желаешь попасть в гладиаторы? — пока грозить младшему сыну Гай не собирался. Хотелось понять, что стало с мальчиком, еще недавно тихим и послушным, ничем не огорчавшим отца. — Или иного наказания ждешь?

До уже явно опьяневшего Луция слова отца дошли не сразу. Но дошли. Он преувеличенно осторожно поставил на стол кувшин и чашу. Попытался привстать, но его качнуло и он снова сел на ложе.

— Ой, я кажется напился, — непритворно удивился он. Посидел, старательно дыша через широко открытый рот. И с недоумением, как отметил Гай, словно впервые увидев, рассматривая обстановку триклиния.

— Прости, отец, — к удивлению Гая Кассия, Луций держался неплохо и говорил внятно. Разве что несколько медленнее обычного. — Но я испугался… Сон приснился такой… вещий, наверное. Но страшный, отец. Очень страшный…

Сообразив Гай дал знак рабам покинуть помещение.

— Не подслушивать, убью, — добавил он негромко, но таким тоном, что выходящий последним Галл даже споткнулся. — Рассказывай, — повернулся он к сыну.

— Сейчас, — Луций откашлялся, — Отец, я видел… падение Рима…

— Что? Кто? Когда? — надо признать, за несколько лет мирной жизни воинских навыков отец Луция не утратил. Быстро справился с неожиданным известием и вычленил главное, как хороший центурион, оценивающий обстановку перед боем. — Рассказывай…

На утро Марк Красс поднялся как обычно, с рассветом. Принесший ему воду раб помог умыться над тазиком. Спустившись в перистиль*, принял традиционное утреннее приветствие фамилии** и рабов. После чего приказал подать завтрак в экседру*.

* Перистиль — открытый внутренний двор домуса

используемый для личной жизни семьи.

Экседра — гостиная,

помещение по главной оси дома,

продолжавшее перистиль.

Зал для приема гостей и

столовая в летний сезон.

** Имеется в виду familia —

два или три поколения семьи:

отец с матерью, их дети и дети детей,

живущие в одном домусе.

Завтракал он необычно долго и все время о чем-то напряженно думал. Как и во время утреннего приема клиентов, тоже заметивших его необычно задумчивое состояние. Даже Тертулла, жена, обычно старавшаяся не вникать в дела Красса, не выдержала и спросила.

— Ты не болен, муж мой? Прости мою дерзость, но печать непонятных мне тревог на твоем лице тревожит не только меня, но и всю фамилию.

— Не стоит тревожится, жена. Ни тебе, ни фамилии нашей. Я просто продумываю новое дело, сулящее нам в случае успеха еще большее богатство, чем у нас уже есть, — усмехнувшись ответил он. — А пока прикажи приготовить мне выходную тогу, отправлюсь выполнять свои обязанности…

Почти также провел свое утро и Луций Кассий Лонгин. Почти — потому что как всего лишь сын, причем даже не старший, не участвовал в утренней встрече с клиентами. А как наказанный отцом, он сегодня еще и пропустил занятия в школе. Сидел дома, в галерее перистиля и о чем-то разговаривал сам с собой. Тут же рисовал на восковой табличке стилусом, стирал, о чем-то задумывался и снова болтал с невидимым собеседником.

А Луцию было интересно. Иметь волей богов у себя в голове собеседника, причем рассказывающего такие ужасно интересные, хотя и странные вещи. Кто из мальчишек откажется от такого? Признаться, когда ночью случилось это неожиданное происшествие, Луций сначала испугался и поселившийся в голове новичок смог на некоторое время полностью управлять телом. Из-за чего они чуть было не попали под жестокую отцовскую расправу. Хорошо, что он успел сговориться с поселившимся в его голове голосом. Они вместе сумели заговорить отца, выложив ему часть из того, что знал голос. Точнее, как потом догадался Луций, это оказался его личный гений*. Как бы гений не отрицал своей сущности, Луций был в этом абсолютно уверен.

* Гений — в римской мифологии

дух-хранитель, преданный человеку,

предмету или местности,

ведающий появлением своего «подопечного»

Луцию даже стало интересно, каждому ли из римлян удалось узнать, кто его гений и кем этот гений был в прошлом воплощении. Но голос в голове об этом не говорил. Шутил или просто отмалчивался. Зато рассказывал много интересного о своей жизни. Оказывается, он участвовал в гражданской войне, вроде той, что не так давно была в Республике. А до этого успел повоевать на фронте с германцами, которые и в его жизни тоже нападали на всех соседей. Почти как кимвры и тевтоны, которых разбил Марий. Как же интересно голос в голове рассказывал о войне в его сказочном мире! Особенно интересно — про оружие. Невиданные метательные орудия, ездящие, плавающие и даже летающие махины. Война на суше, море и в воздухе… Битвы и войны, по сравнению с которыми сражения Кимврской и Гражданской войн казались мелкими стычками. Морские сражения, в которых волшебные самодвижущиеся корабли, носящие броню подобно гоплитам, обстреливали друг друга из странных метательных машин магическими снарядами, взрывающимися подобно извержения вулкана. Настоящая магия, которую «гений» называл слово «наука». А истории о разных неведомых морях и странах…

Оказывается, Серес (Китай) — это хотя и очень далеко, но вполне достижимо по морю. Вот только корабли нужны не такие, как строят сейчас. И «гений» обещал, что когда Луций подрастет, он обязательно научится строить такие. Тогда можно будет плавать не только в Серес, а и к неведомому Туле, расположенному за морем-океаном. Земля, которую гений, иногда называл странным именем Амрика. В общем, сидеть и разговаривать в голове с гением оказалось куда интереснее, чем сидеть в школе ритора Квитиллиана. Надо признать, многое для Луция оставалось непонятным, но голос в голове обещал, что рано или поздно он все поймет.

Луций перестал поэтому обижался на отца. А вечером, после терм и перед обедом, поблагодарил его за наказание, помогающее лучше понять, в чем он виноват. Отец похвалил его и строго-настрого приказал ни с кем полученным от богов пророчеством не делиться.

Исторические справки (можно не читать)

В год 675 от основания Рима (79 год до нашей эры) в Городе правил диктатор Луций Корнелий Сулла Феликс (Счастливый или точнее — Любимец Судьбы). В этот же год он неожиданно для всех отказался от поста диктатора.

Сулла родился в бедной семье, принадлежавшей к знатному римскому роду. Родители умерли рано, оставив ему долги вместо наследства. Сулла начал вести разгульный образ жизни, не стесняясь жить на содержании у стареющих матрон. Две из которых оставили ему наследство. В 31 год он начал делать карьеру, вступив квестором в армию Гая Мария и отправился на Югуртинскую войну. Гай Марий сумел закончить эту войну, но решающий вклад в победу внес Сулла, пленивший царя нумидийцев. Далее он сумел отличиться и в Кимврской войне (104−102 г. г. до н.э.), в которой также участвовал под командованием Мария. Так возникло соперничество между Марием и Суллой, обострившееся из-за разных политических взглядов. Сулла был сторонником аристократической республики, в отличие от Мария. В Союзнической войне (90−88 г. г. до н.э.), возникшей из-за требований италиков предоставить им римское гражданство, Сулла также командовал частью войск. Римляне победили, уничтожив тех, кто не желал сложить оружие, в то же время сдавшиеся мятежники получили свободу и требуемые ими гражданство. Успехи Суллы в войне позволили ему стать консулом и получить главнокомандование в войне с царем Понта Митридатом, напавшим на греческие владения Рима.

Гай Марий, воспользовавшись отъездом Суллы и большей части его сторонников к армии, силой захватил власть в Риме и получил решение Сената предать командование ему. Но Сулла, еще находившийся с армией в Италии, повернул войска на Рим и захватил город. Марий бежал в Карфаген. Победив в Первой Митридатовой (89–94 г. г. до н.э.) и гражданской войне (88−82 г. г. до н.э.), в 672 г. (82 г. до н.э.) он, впервые в римской истории, получил от Сената права бессрочного диктатора. Проводил политику жестокого террора и установления господства аристократов. Отказавшись от своих полномочий, Сулла до самой смерти сохранял влияние на политическую жизнь Рима. Умер в 78 г. до н.э. от хронической болезни.

Бадольо, Пьетро (1871–1956 г. г.) — итальянский военный и государственный деятель, маршал (1926). Придерживался консервативных взглядов. Участник двух итало-эфиопских, 1-й и 2-й мировых войн. В 1919−21 г. г. начальник итальянского Генштаба. В 1924−25 посол в Бразилии. С 1925 вновь был назначен начальником Генштаба, одновременно являлся в 1928−33 генерал-губернатором Ливии. В 1935−36 годах главнокомандующий итальянскими войсками в войне с Эфиопией, а после ее захвата — вице-король Эфиопии (1936−37 г. г.) Ушел в отставку с поста начальника Генштаба (1940 г.) Принял участие в государственном перевороте 25 июля 1943, приведшим к падению фашистской диктатуры Муссолини, после чего был назначен премьер-министром. 3 сентября 1943 правительство Бадольо заключило перемирие со странами антигитлеровской коалиции, а 13 октября объявило войну нацистской Германии. 9 июня 1944 г. вышел в отставку.

Павел Алексеевич Трайнин (Файвель Аронович Трайнин) (1895 — 1956 г. г.) — русский и советский военачальник, контр-адмирал (04.06.1940), участник 1-й мировой, Гражданской, Финской и Великой Отечественной войн. После окончания двух курсов Петроградского политехнического института в 1916 году был призван в русскую армию. В августе 1917 г. окончил Петергофскую школу прапорщиков. Демобилизовавшись из русской армии, в 1919 г. вступил в Красную Армию. В Гражданскую войну и сразу после нее — артиллерист, затем командир корабля на флоте. В 1929 г. принимал участие в вооруженном конфликте на КВЖД, после которого стал начальником штаба Дальневосточной флотилии. В 1939−1940 г. г. командовал Ладожской военной флотилией. В ходе войны командовал военно-морскими базами, Ладожской военной флотилией и был начштаба Волжской военной флотилии в период Сталинградской битвы. В 1944 г. — помощник начальника Главного Штаба ВМФ С 1947 г. — на преподавательской работе.

Aliquid incipit, aliquid desinit

Aliquid incipit, aliquid desinit*

676 г. ab Urbe condita

Пришла к ним смерть и просвистела

Своим безжалостным булатом.

И, выбирая, не глядела,

Кто бедным был, а кто богатым.

Она во всем равняет смертных

И любомудра, и профана.

Сокровищ не берет несметных

У господина и тирана

П. Буди

* Что-то начинается,

что-то кончается (лат.)

Паровозы надо давить,

пока они чайники

Из анекдота

Смерть Суллы Марк Лициний Красс ожидал с тревогой, потому что кончина самого авторитетного человека Рима грозила началом новой гражданской войны. Из полученных от своего внутреннего собрата пророчеств он знал, что Сулла уйдет из жизни примерно через год после отречения от власти. Однако его внутренний напарник никак не мог припомнить каких-либо грандиозных потрясений или серьезных гражданских войн после ухода диктатора. Только смутные намеки на какого-то консула, то пытавшегося поднять восстание, то ли устроившего очередную резню в Риме. Но Красс решил не игнорировать даже такие предупреждения. Поэтому готовился к будущему событию, набирая дополнительную охрану и делая запасы в городском доме, а заодно и в принадлежащих ему поместьях.

Но все равно, вольноотпущенник Каллист, подъехавший к дому на взмыленном коне и в пропыленной одежде, привез эту печальную весть совершенно неожиданно. Красс, стоит заметить, раздумывал недолго. Раздав приказания усилить оборону усадьбы и отправить с такими же указаниями посыльных по поместьям, он разослал доверенных рабов наблюдать за обстановкой в городе. После чего вышел к клиентам, которым и сообщил печальную весть. Тут же часть из них, вооружившись, отправилась вместе с Крассом, сопровождаемым двумя телохранителями из бывших гладиаторов, на Форум. Остальные же разошлись по домам, рассказывая по пути знакомым о случившемся печальном событии.

В это же время в Рим прибыл и официальный гонец с сообщением о кончине бывшего диктатора. К тому же за виллой под Кумами следил не один только Красс. И гонцы примчались не только к нему. Поэтому большинство собиравшихся в сенакуле* перед курией Гостилия сенаторов уже было осведомлено о смерти Суллы.

* сенакул — приемная в древнеримском Сенате.

Был ли сенакул

открытым огороженным пространством

или представлял из себя портик или здание

— точно не известно.

Автор считает сенакул открытым.

Красс прибыл одним из первых, но сначала прошелся по Форуму, окруженный толпой клиентов. Телохранители, идущие впереди и сзади, с внушительного вида палками-дубинками в руках, придавали этой прогулке торжественно-зловещий вид. Собравшиеся на Форуме зеваки расступались перед этой процессией. Причем многие приветствовали Марка Красса, вспоминая его подвиги во время Гражданской войны. Даже появившегося первым консула Квинта Лутация Катула многие квириты, засмотревшись на Красса, не заметили. Впрочем, Катул не стал задерживаться на Форуме, а сразу прошел в курию, где собравшиеся гаруспики* уже готовились к гаданию. Выйдя из курии, консул присел на кресло, установленное в сенакуле у входа в курию, ожидая завершения гадания.

* гаруспики — жрецы, гадавшие по внутренностям жертвенных животных.

Заимствованы римлянами у этрусков.

Гадание гаруспиков стало обязательной частью

принятия государственных решений.

Гадали, например, накануне закладки храмов и дворцов,

перед вступлением в войну и

перед началом очередного заседания Сената.

К нему подошли еще несколько сенаторов, принцепс сената* Луций Валерий Флакк, а потом и появившийся только что консул Марк Эмилий Лепид.

* принцепс сената — в эпоху республики —

первый и старейший в списке сенаторов.

Обычно это звание давали

старейшему из бывших цензоров

Красс, вошедший в сенакулу вслед за ним, заметил, что Лепид напряжен и при этом подозрительно весел. Словно получил не известие о смерти, а какую-то радостную новость. Крассу Лепид казался самым главным кандидатом на вождя нового мятежа. Поскольку Марк Эмилий был легко предсказуем — всегда готов вонзить кинжал в спину любого соратника, если это будет ему выгодно. Начав политическую карьеру марианцем, Лепид быстро перешел на сторону Суллы и даже отличился, взяв с помощью изменника последний оплот сопротивления его власти, город Норбу, с помощью измены. Разбогатев во время проскрипций*, Марк Эмилий не остановился на этом. Будучи пропретором Сицилии, он так ее ограбил, что, возвратившись в Рим построил роскошный особняк, отделанный нумидийским мрамором и восстановил Эмилиеву базилику. Жалобы на Лепида разгневали Суллу и его даже пытались привлечь к суду. Спасло его только заступничество Гнея Помпея Великого. После этого, как узнал из разговоров своих клиентов Красс, Лепид неоднократно высказывался критически о Сулле и его сторонниках.

* проскрипции — буквально это списки лиц,

объявленных вне закона во время террора Суллы

против своих противников.

Имущество проскрибированных конфисковывалось

и продавалось на торгах

Пробираясь мимо стоящих группами сенаторов, Красс высматривал среди них Помпея. И не сразу нашел его. Как ни странно, сегодня Гней Помпей Великий, вопреки своим привычкам, молча стоял в стороне, среди обычных граждан, а не находился в центре группы молодых сенаторов. И не вещал им с видом оракула очередные, по мнению Марка, у кого-то подслушанные мысли. Надо признать, Красс завидовал Помпею и недолюбливал его. Завидовал его военной славе и прозвищу Великий полученному от Суллы, его удачливости. Его незаслуженному, по мнению Марка, влиянию в Риме. Влиянию, позволившему Помпею, даже не входившему в Сенат, протолкнуть на выборах консула Марка Эмилия Лепида вопреки противодействию Суллы. Недолюбливал за самонадеянность, отсутствие мудрости и жажду власти. Особенно за последнее, так как, если честно признаться, сам Марк тоже стремился к власти над Римом. Но в отличие от Помпея, желавшего власти единоличной, полной, превосходящей даже власть покойного Суллы, Красс мог согласится даже на воссоздании комиссии децемвиров*, несмотря на закон Валерия-Горация. Поэтому полученные от «напарника» сведения о провалах попытки создания триумвирата его первоначально расстроили. Укрепив при этом во мнении о необходимости единоличной власти, прикрытой внешним сохранением республиканских обычаев.

* децемвиры — коллегия из 10 человек,

созданная для исполнения духовных или светских обязанностей.

Наиболее известна комиссия децемвиров с консульской властью,

образованная для написания законов в середине V в. до н.э.

На период действия этих комиссий

все остальные магистратуры были отстранены от власти.

Второй состав комиссии попытался узурпировать власть,

продержался 2 года вместо 1, но был низложен.

Консулы Валерий и Гораций предложили закон,

запрещающий создание таких комиссий.

Разработанные децемвирами «законы 12 таблиц»

оставались основой римского публичного права до II в. н.э.

Пока Красс добирался до кресла консулов, жертвоприношение закончилось, и вышедший в сенакулу гаруспик громко объявил, что гадания благоприятны. Тотчас Катул, встав с кресла, торжественно объявил о начале заседания Сената.

Красс вошел в курию одним из первых, сразу за Лепидом. Пока сенаторы занимали места на скамьях, Марк внимательно смотрел за усевшимися в курульные кресла консулами. Те о чем-то оживленно спорили, но в результате, похоже, пришли к согласию. Сразу же Лепид, поднявшись, подошел к креслу принцепса и переговорил с Флакком. Тот тоже согласился, судя по мимике. Лепид вернулся на место, а Катул встал и объявил, что заседание Сената посвящается чрезвычайному событию в жизни Города — смерти многоуважаемого и почетного гражданина Луция Корнелия Суллы.

— … Известного всем добродетельного мужа, сделавшего много для того, чтобы Рим, Италия, вся римская держава, потрясенная междоусобными распрями и войнами, укрепилась… Проведенные им реформы, мудро ограничив самовластье отдельных магистратур, способствовали сему.… Как истинно благородный и добродетельный римлянин, достигнув целей своей деятельности, Луций Корнелий Сулла сложил полномочия диктатора, дарованные ему Сената вопреки обычаю, бессрочно. Сложив полномочия, он удалился на свою виллу, где проводил время, диктуя мемуары и живя добродетельной жизнью простого квирита… Поэтому, сенаторы, я считаю необходимым отметить прижизненные заслуги Луция Корнелия Суллы торжественными похоронами за государственный счет…

Поднявшийся вслед за ним Флакк отказался от речи, сказав, что предлагает выслушать вместо него консула Марка Эмилия Лепида.

— Сенаторы! Сограждане! Что вижу и слышу я в сих стенах, которые помнят слова наших свободолюбивых прадедов и дедов? Нам, квириты, предлагают чествовать умершего тирана, свирепого Ромула, который все свои деяния сопровождал вероломством и преступлениями против народа римского! — в отличие от спартански короткой речи Катула, Лепид обстоятельно описывал преступления времен проскрипций, требовал отказаться от публичных похорон. А вконец речи потребовал даже damnatiomemoriae Суллы*.

* дамнацио мемориэ — проклятие памяти,

особая форма посмертного наказания,

применявшаяся к узурпаторам власти и участникам заговоров.

Уничтожались статуи, любые письменные свидетельства,

в т.ч. настенные и надгробные надписи,

чтобы стереть память об умершем.

Часть сенаторов выступила против, часть поддержала Лепида, но главный его сторонник сенатор Марк Эмилий Скавр, дальний родственник и друг Помпея, молчал, внимательно наблюдая за ходом споров. Молчал и Красс, поглядывая на веревку, перегораживающую, согласно обычаю, вход в курию, и на толпившихся за ней квиритов. Толпа которых, по мере нарастания споров среди сенаторов, начала грозно волноваться и шуметь, поддерживая сулланцев. Стало настолько шумно, что Катул даже распорядился отправить ко входу пару ликторов, чтобы навести порядок. Наконец высказались все и сенаторы, разбившись на группы стали обсуждать вынесенные ораторами предложения. Впрочем, учитывая нарастающий гул недовольства, доносящийся от входа, дискуссии закончились быстро. И вновь Красс отметил, что Помпей постарался избежать любого участия в спорах, наблюдая за ними со стороны. В результате этих двух причин часть сенаторов, первоначально явно настроенных на поддержку Лепида, во время голосования перешли на сторону Катула. Так, под восторженные крики собравшейся толпы, большинство из которой составляли клиенты видных сулланцев, ветераны и вольноотпущенники бывшего диктатора, Сенат утвердил решение о торжественных похоронах за государственный счет.

Конечно, такое решение понравилось не всем, но возмущения и беспорядки были быстро подавлены отрядами вооруженных телохранителей видных сулланцев, включая и Красса. То, что при этом случайно сгорело несколько инсул и даже небольшой храм в районе рядом с акведуком Аква Марсия, никого не удивило. Как и то, что скупил эти участки, как обычно, представитель Марка Красса.

Пока тело Суллы везли из Кум, в Риме в знак траура остановилась вся деловая и государственная деятельность. По дороге к печальной процессии целыми отрядами присоединялись собиравшиеся со всех районов Италии ветераны. Тысячи бывших легионеров Суллы, получивших после победы в гражданской войне наделы на конфискованных у противников власти диктатора землях, явились, чтобы проводить в последний путь своего покровителя. Когда колесница с телом прибыла к воротам Рима, за ней шло около сотни тысяч человек, в основном ветеранов. Последние по пути сбивались в центурии и манипулы и когорты. Так что в город входило практически готовое войско, разве что почти без центурионов и вооруженное лишь кинжалами. Сами похороны по своей пышности превзошли все, ранее виденное квиритами. Усопшему воздавались поистине царские почести. К шествию в полном составе присоединился Сенат, жрецы и практически все население города. Тысячи трубачей наигрывали печальные мелодии, всюду раздавался женский плач и стенания. Даже небо, затянутое готовыми разразиться дождем черными тучами, словно разделяло траурное настроение. В качестве дара от городов и легионов, служивших под его командованием, перед процессией несли две тысячи золотых венков. Среди них был и заранее подготовленный венок и от Марка Красса. Процессия остановилась на форуме и перед толпой, заполнившей площадь и все соседние улицы, выступил с речью в честь покойного лично консул Катул. По обычаю он упомянул всех благородных предков усопшего, но большая часть речи посвящалась перечислению заслуг самого Суллы. Присутствующие с удивлением слушали звуки речи, разносившиеся окрест с неослабевающей громкостью из необычной металлической трубы. Как говорили, такую интересную и полезную вещь придумал умнейший сын Гая Кассия Лонгина.

От форума до Марсова поля тело перенесли на руках сенаторы, которые и возложили его на погребальный костер. Многие опасались, что пойдет дождь и помешает церемонии. Но ливень, не прекращавшийся до самой ночи, хлынул только после того, как костер догорел. Прах захоронили неподалеку от могил древних римских царей…

Известие о смерти Суллы патриций и изгнанник Гай Юлий Цезарь получил в Тарсе. В гавани которого стоял флот под командованием Публия Сервия Ватика, только что вернувшийся из очередного похода против киликийских пиратов. Как обычно, не слишком успешного, пираты либо скрывались в секретных укрытиях, либо просто игнорировали небольшой флот римлян, имея в несколько раз больше кораблей. Такая борьба с пиратством, по мнению Цезаря, больше походила на театральную постановку. Но кого могло интересовать мнение находящегося под подозрением в нелояльности к власти Суллы. Попавшему в проскрипционный список и уцелевшему только благодаря заступничеству влиятельных родственников. Принятому на службу претором Марком Термом, правителем провинции Азия, по их же просьбе. Несмотря на воинские подвиги и успешную службу контуберналом* у самого Терма, Цезарь не мог надеяться ни на карьеру, ни на возвращение в Рим при жизни диктатора, даже сложившего свои полномочия.

* контубернал — знатный юноша,

нечто вроде адъютанта

при полководце или наместнике

Полученное известие о смерти Суллы обрадовало Цезаря настолько, что он немедленно отправился в дом, занятый Ватиком под жилье. Откуда и вышел через пару часов с разрешением отправиться в Рим. Несколько дней ушло на сборы. Наконец актуария, небольшая торгово-военная галера, носящая гордое имя «Звезда Афродиты», отчалила от причала. Название корабля особенно понравилось Цезарю, так как его род Юлиев вел свою родословную от богини Венеры. Любой же образованный римлянин знал, что Афродитой греки называют именно Венеру. Цезарь решил, что само название корабля является счастливым предзнаменованием.

Когда корабль вышел в море и распустил свой большой квадратный парус, Юлий Цезарь оперся о борт и устремил взор на Тарс. В этой позе он простоял, пока город и окрестности не стали плохо различимы в синеве небес, переходящей в синеву моря. Впрочем, далеко от берега корабль не отходил, так что при желании можно было его рассматривать его очертания. Капитан корабля, старый, просоленный морем афинян по имени Антиох, пояснил, что ближе плыть опасно из-за возможного нападения пиратов на небольших лодках.

— Но они столь далеко от берега не отплывают, — добавил он. — А больших кораблей мы пока можем не опасаться, после похода ваших бирем они будут еще долго сидеть в своих убежищах. Главное — проскочить мимо берегов Ликии.

Несколько дней ничего не происходило. Корабль заходил на ночь в известные капитану бухты или порты и утром отправлялся дальше. Без происшествий, если не считать изредка появлявшиеся на горизонте, похожие на облачка, паруса они проскочили мимо берегов Ликии.

Стоял замечательный день, легкий бриз гонял волны по морю и надувал большой льняной парус, давая возможность гребцам отдохнуть. И до Книда, как уверял Цезаря капитан, они должны были дойти уже к вечеру. Актуария огибала небольшой остров, когда из почти невидимой на таком расстоянии бухты вынырнула низкая, узкая и быстрая боевая унирема. А вслед за ней мчались еще два миопарона.

— Пираты! — выкрикнул капитан с побелевшим лицом. — Окружают…

Цезарь повернул голову, оглядел горизонт и кивнул.

— Да, и еще паруса на горизонте. Сможем мы уйти? — спросил он.

— Гребцы отдохнули, да и ветерок попутный, — ответил Антиох. — Попробуем.

— Ты ведь не собираешься сопротивляться, если нас догонят? — уточнил Цезарь.

— О боги, мой господин, конечно же нет! У них шпионы в каждом порту. Я думаю, они давно уже следят за нами. А капитана пиратов уже имеется описание моего корабля и известием, что на нем плывет римский патриций, за которого можно получить хороший выкуп. Значит и мы можем надеяться на выкуп, а не на рабскую долю. Но сдаваться первым я не намерен.

Отчаянная гонка длилась несколько часов. Но пиратские корабли, легкие и стремительные, оказались быстрее. К тому же к ним присоединились еще три миопарона, причем два из них отсекали «Звезду Афродиты» от берега. Цезарь спокойно смотрел, как пираты быстро сближаются с их кораблем. Уже можно было различить вооруженных людей, толпившихся у бортов, и расслышал их крики. Позвав своего личного слугу, Гай Юлий спокойно приказал ему принести тогу. Перепуганный слуга притащил кипу немного запыленного почти белого полотна. Нервно поглядывая на сближающиеся с их актуарией унирему и миопароны, он трясущимися руками начал помогать Цезарю облачится в тогу. Ни слова не говоря, Гай Юлий спокойно дождался, когда слуга расправит все складки. За это время пираты сблизились с ними настолько, что пришлось убрать весла внутрь. Пираты смогли перебросить на борт «Звезды Венеры» несколько канатов с кошками. Подтянули к одному борту унирему, а к другому миопарон, и начали перебираться на борт «Звезды Афродиты».

— Я не ошибаюсь и это их вождь? — спросил Цезарь у капитана, кивком головы указав на высокого атлетически сложенного человека, одетого в очень дорогую тунику, крашенную пурпуром и щедро вышитую золотом, и вооруженного висевшей на боку махайрой в роскошно отделанных ножнах. Капитан молча кивнул, подтверждая догадку Гая Юлия.

Вождь пиратов прошел через толпу, собравшуюся на палубе, и подошел по к Цезарю не обнажая оружия и сохраняя спокойный вид, словно на прогулке.

— Хайрете (радуйтесь), — поприветствовал он Гая Юлия и Антиоха по-гречески.

— Здравствуй, — вежливо поздоровался в ответ Цезарь.

— Я не ошибаюсь, предположив, что ты и есть римский гражданин Гай Юлий Цезарь? — уточнил он. — А ты, капитан, иди к команде, — жестко приказал пират

— Нет, ты не ошибаешься.

Глаза вождя сузились. Взгляд его был настолько холоден, что невольно напомнил Цезарю змеиный.

— Клянусь Митрой, это была славная охота. А ты, как я вижу, очень выдержан и спокоен, римлянин, — сказал вождь пиратов. Акцент выдавал в нем малоазиатского эллина.

— Не вижу причины быть другим, — отозвался Цезарь, удивленно подняв брови. — Я думаю, ты позволишь мне выкупить себя и моих людей, поэтому мне нечего бояться.

— Вот как… Но остальные мои пленники уже, наверное, обделались от страха.

— Только не этот пленник, — спокойно ответил Гай Юлий.

— Ну да, ты же у нас герой войны и истинный римлянин, — улыбнулся одними губами пират. Взгляд его при этом нисколько не изменился.

— И что теперь?.. э-э, я не разобрал твоего имени? — сохраняя спокойствие, спросил Цезарь.

— Таркондимот, — спокойно ответил пират. Он обернулся, чтобы посмотреть на своих пиратов, которые уже собрали команду торгового судна в одну группу, а двадцать людей Цезаря в другую. После чего произнес тем же нейтральным тоном.

— А теперь ты умрешь вместе со своими людьми, — и пояснил, заметив недоумение Цезаря. — Извини, но мне за это заплатили…

Гай Юлий не успел до конца поверить в услышанное, как Таркондимот одним красивым слитным движением выхватил махайру из ножен и нанес удар по шее римлянина…

Остров невезения

Остров невезения

680 г. ab Urbe condita

Весь покрытый зеленью,

Абсолютно весь,

Остров Невезения

В океане есть.

Там живут несчастные

Люди — дикари

На лицо ужасные

Добрые внутри…

Л. Дербенев

— Остров есть Крит посреди винноцветного моря прекрасный

Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный

Там девяносто они городов населяют великих*…

Строки бессмертной поэмы, произносимые на великолепном, почти без акцента, койне**, казались всем, понимающим этот язык, насмешкой над увиденном на берегу.

*Гомер «Одиссея»

**Койне — «общий язык»,

классический вариант

греческого языка

эллинистической эпохи.

Действительно, небольшой и гористый, с развалинами домов и храмов зияющими среди целых построек как выбитые зубы во время улыбки, островок совершено не походил на описанный древним поэтом могучий Крит. Если же обладатель острого зрения внимательно вглядывался в целые здания, то мог внезапно обнаружить, что и они часто выглядят обшарпанными и изрядно поврежденными. Хотя и не все. Но все же «остров Аполлона», священный Делос, некогда самый большой свободный рынок Средиземья, до сих пор не мог оправиться после вторжения на него флота Митридата, поддержанного пиратами. Тогда многие дома и храмы были не просто ограблены, а разрушены и сожжены. А все двадцать тысяч жителей острова отправились на рынки рабов по всей Азии. Продаваемые на рынках острова рабы также сменили хозяев и иногда даже к лучшему для себя. С тех пор некоторые купеческие и жреческие братства пытались восстановить былую славу Делоса, на остров даже переселилась немного людей из Афин, других городов Эллады, а также Египта и Сирии. Но, если судить по виду города и порта, пока ничего у них не получалось. Внутренний голос подсказал Луцию, что скорее всего ничем их усилия и закончатся, так как он ничего о возвышении Делоса не помнит…

Наконец тройка либурн пришвартовалась у причала. Первой — «Диана», за ней «Морской конь» и «Бродяга морей». С кораблей первыми, позвякивая кольчугами и держа руки на рукоятях мечей, сошли телохранители. Распугнув своим угрюмым видом зевак собравшихся поглазеть на неожиданных гостей. За ними неторопливо и важно спустились одетые в тоги юноши и в сопровождении слуг. Один из них что-то приказал телохранителю и тот, отпустив рукоять меча, двинулся к зевакам. Подойдя поближе, он остановился, сунул руку в кошель и громко спросил на койне с небольшим акцентом.

— Кто из вас можэт проводить нас к дом уважаемый Корд Сутория Макрона?

Первым сообразил невысокий подвижный черноволосый парень в потрепанной, но чистой тунике. Выскочил и поклонившись, ответил на том же языке, причем даже более грамотно.

— Прошу идти за мной, уважаемые господа. Пуммаирам проводит вас к дому уважаемого купца Макрона.

Получив в качестве задатка медный квадранс Пуммаирам ловко спрятал его куда-то под тунику, после чего взмахом руки указал направление. И гордо пошел во главе процессии, игнорируя завистливые взгляды своих менее быстрых и потому менее удачливых соперников.

Усадьба купца Корда Сутория Макрона оказался типичным римским домусом, стоявшем на улочке среди пятерки целых и почти полдюжины разрушенных домов. Внешне он выглядел неважно — стены покрыты оспинами и грязными потеками, словно не ремонтировались уже несколько лет. Впрочем, большинство из уцелевших домов на этой улице, в отличие от усадьбы Макрона, построены были в греческом стиле, выглядели немногим лучше. Поэтому размышлять на тему, туда ли их завел проводник, римляне раздумывали недолго. Один из сопровождавших слуг переговорил с привратником, а от же телохранитель рассчитался с Пуммаирамом, дав ему еще квадранс и семис*.

* Асс — медная монета,

равна 2 семисам

или 4 квадрансам.

На 12 ассов тогда можно было

купить модий зерна,

из которого выпекалось

около 20 буханок хлеба

весом в фунт,

что считалось нормой на 10 дней

для взрослого мужчины.

Пришлось подождать еще примерно с четверть часа, пока слуги о чем-то договаривались. Затем в вестибюле появился прокуратор– домоправитель и с поклонами, на хорошей классической латыни пригласил гостей пройти в дом. Римляне прошли сквозь столь же невзрачно выглядевшие вестибюль и коридор. И оказались перед массивной, оббитой бронзой дверью, вопреки обычному устройству домуса перекрывавшей вход в атриум.

— Прошу, — прокуратор взмахнул рукой, дюжий раб — нубиец распахнул дверь. Гости оказались в атриуме, освещенном ярким солнечным светом из комплювия* и горящими в углах светильниками. Контрастом к потрепанному состоянию входных покоев атриуме цари ла торжественно-парадная роскошь. Римляне увидели украшенные росписью и лепниной стены, пеструю мозаику на полу, коринфского типа колонны вокруг имплювия, поддерживающие потолок. У имплювия их ждал невысокий плотный толстяк, одетый в парадную тогу, и женщина, явно его жена, в красивой столе.

* Комплювий — отверстие в крыше,

световой колодец.

Имплювий — бассейн под комплювием

в который собирались дождевые воды,

стекающие через отверстие в крыше

— Корд Суторий Макрон и его жена Флавия рады приветствовать вас в своем доме, уважаемые квириты! — как только раб-номенклатор объявил имена прибывших, заявил толстяк. — Прошу в триклиний, подкрепиться с дороги. Потом предлагаю посетить термы и отдохнуть в отведенных для вас комнатах до обеда…

Во время завтрака Корд деликатно не стал расспрашивать их о новостях, зато сам много рассказывал гостям об острове.

— … эмпорий — свободный порт с правом беспошлинной торговли для иностранцев. Ах, какое это было время! Остров Аполлона стал истинной столицей международной торговли в Эгейском море и Восточном Средиземноморье. В период афинского господства и статуса свободного порта на Делосе стали селиться иностранные купцы. Богатые торговцы и судовладельцы стали стекаться на остров из Греции и Италии, из Египта и Палестины, из Сирии и Малой Азии, можно сказать — со всего Средиземноморья… Буквально тысячи кораблей в гавани, на всех улицах столпотворение… Торговали благовониями, специями, слоновой костью, египетским зерном, а так же рабами. А какие были доходы! — он смущенно замолчал, поняв, что слишком увлекся, и римские гости слушают его чисто из вежливости. — Полагаю, вы сами посмотрите на останки былого благополучия, еще сохранившиеся после варварского нападения Митридата…

Позавтракав, Луций и его друзья отправились сначала по отведенным им комнатам, немного отдохнули. Потом, переодевшись в простые туники, отправились в термы. Оказалось, что здание бань построено сразу за домом, рядом с небольшой казармой для охраны. Участок, принадлежащий Макрону, как смогли рассмотреть гости, оказался укреплен не хуже крепости где-нибудь на границе с Косматой Галлией. Заметивший интерес римлян сопровождавший их раб пояснил, что укрепления пришлось построить вместе с ремонтом дома для защиты от пиратских набегов.

— … Нападать при свете дня и большими группами они не могут или не хотят. А набежать ночью и пограбить дом, заодно прихватив в рабство всех обитателей способны, — на хорошей латыни объяснил раб, оказавшийся уроженцем Калабрии, попавшим в рабство после набега пиратов на побережье возле Брундизия. Он же рассказал, что пираты, несмотря на победы Публия Сервилия Ватия Исаврика в Киликии, продолжают набеги даже на берега Италии, не говоря уже о Греции и азиатских берегах.

Термы Макрона оказались отделаны не хуже, чем дом. Небольшого размера, но очень аккуратно построенные, со всеми положенными помещениями, от предбанника-аподитерия до самого горячего помещения — кальдария. Все, конечно, крошечное, поэтому пятеро римлян размещались с трудом. Но разместились и воды хватило всем. Как потом выяснил у того же раба, который их сопровождал до терм и обратно, Марк Красс-младший, на территории усадьбы Макрона имелся источник. Поэтому никаких проблем с водой в его доме не было, в отличие от соседей.

Вечером, за обедом, Макрон и его супруга, а также несколько приглашенных ими знакомых, не только расспрашивали гостей об их путешествии, не забывая пить вино, вкусно есть и рассказывать истории, смешные и не очень…

— … ну и рассказал значит этот Мардоний, что неподалеку от Оловянных островов наткнулся на маленький островок, названный им островом Невезения, — улыбаясь, рассказывал Корд, — ибо там жили всяческие всех племен изгои, невезучие охотники и рыболовы, и прочие неудачники. Выслушав его рассказа, Андрокл, известный в то время своей ученостью и здравомыслием, заявил, что все это от того, что родились эти неудачники в последние, несчастливые дни месяца. На что Мардоний ответил, что календаря у этих дикарей нет, тем более греческого. На что Андрокл тотчас и ответил, что это лишь подтверждает его утверждение, ибо не зная календаря они и совершают нарушение божественных заповедей. На что его соперник и вечный спорщик Кратипп заявил, что поскольку календаря у этих варваров нет и богам Олимпа они не поклоняются, то и не могут ничего нарушить, так как богам они безразличны. А причина невезения туземцев скорее всего заключается в проклятьи, наложенном на сам остров его гением… — переждав веселый смех и выкрики с лож, Макрон продолжал. — Так они и спорили несколько часов, но никто не мог одержать победы в словесных поединках. Поэтому Андрокл, который был сильнее Кратиппа, решил закончить спор самым простым аргументом — ударом. Но Кратипп от удара увернулся и успел спрятаться за защитниками. На помощь Андроклу бросились его сторонники. Оказалось, что их меньше, чем сторонников Кратиппа, но в большинстве своем они сильнее. Поэтому и дракой спор решить никак не удавалось… — Макрон снова переждал взрыв смеха и продолжил, отхлебнув из кубка, — и не удалось. Появились скифы* и разогнали развоевавшихся философов ударами дубинок. Так и тогда и осталось неясным, кто виноват и что делать варварам с несчастного острова, — под дружный смех присутствующих закончил он свой рассказ.

* скифами в Афинах, по некоторым данным,

называли полицию,

первоначально комплектовавшуюся

государственными рабами — скифами

Пиршество продолжалось, один из спутников Луция, Луций Марций Филлипп-младший, после очередного возлияния начал рассказывать о восстании Лепида.

— … Лепид став пропретором управлял этой провинцией столь для себя выгодно, что после возвращения в Город* построил самый роскошный дом, впервые их всех домусов украшенный нумидийским мрамором…

— Да, это так, — перебил его Красс-младший. — Бедным он вступил в богатую страну, а вернулся богатым из бедной.

* Рим часто назвали просто Городом (Urbs).

Поэтому в римских указах, з

законах и официальных обращениях

первая фраза звучала как:

Urbi et orbi (Городу и миру)

Все посмеялись, выпив за благосклонность богов и даруемое ими богатство. Затем Марций продолжил рассказ, который внимательно слушали как хозяева, так и гости — жители острова и с меньшим энтузиазмом — знакомые с этими событиями римляне.

— Обнаружив, что стал богат, Марк Эмилий почувствовал в себе силы противостоять самому Сулле Счастливому и сразу после смерти последнего потребовал запретить торжественные похороны. Потом неожиданно вспомнил, что некогда был марианцем и популяром, потребовав публично вернуть хлебные выдачи гражданам и конфискованные Суллой земли италикам. Отчего в Этрурии, где сулланские ветераны получили большие участки, восстали местные жители… — отпив из кубка, он продолжил рассказ. — Мой отец предлагал на заседании Сената отправить на подавление восстания Помпея… Но сенаторы решили, что консулы могут справится сами. Каждый из них получил по два легиона и отправился в Этрурию. Вот только если Катул двинулся со своей армией прямо на главный город мятежников Фезулы, вступая в бои с отрядами восставших. То Лепид с частью легионеров скрылся в горах, бросив остальную часть войска на произвол Судьбы. Там же он вновь объявил о своих намерениях вернуть всех изгнанников и проскрибированных в Рим, земли, розданные Суллой отдать старым владельцам либо их наследникам, а законы римские возвратить к исконному образцу. Демагогия эта имела немалый успех и к Марку Эмилию присоединились уцелевшие сторонники Мария. Среди которых своим авторитетом выделялись Марк Юний Брут и Марк Переперна. Выборы консулов на следующий год провести оказалось невозможно. Лепид отказался возвращаться в Город, даже несмотря на предложенную ему и его сторонникам амнистию. Поэтому пришлось назначать интеррексов*. При этом вопреки обычаю избирали их не на пять дней, а на три месяца и не жребием, а голосованием. Первым из них стал консуляр* Аппий Клавдий Пульхр, привлекший в качестве своего легата* для командования армией Гнея Помпея.

* Интеррекс — временный правитель в Риме,

избираемый жребием из десятка старших сенаторов

при невозможности выбора консулов

и чрезвычайных ситуациях на срок в пять дней.

Консуляр — почетнейшее звание бывшего консула

Легат — вопреки общепринятому мнению

легат — не командир легиона, а посол Рима

в иностранном государстве

или личный представитель сената

либо высшего магистрата.

Командовать легионами

стали первоначально легаты Цезаря .

Опытный полководец, Помпей Великий от командования не отказался, но начал борьбу с восстанием с уничтожения армий Перперны и Брута. Перперну он разбил так основательно, что тот бежал лишь с малым числом сторонников к армии Лепида. Но Марк Юний Брут показал себя более искусным полководцем. Даже потерпев поражение в поле, Брут сумел сохранить большую часть армии и отступить в Мутину. Пока же Помпей осаждал Мутину, опасность нависла над самим городом. Мятежные войска Лепида устремились к Риму. Интеррексом в это время был избран отец нашего друга, Марк Лициний Красс. Второй раз ему пришлось участвовать в битве у Коллинских ворот и второй раз руководимые им войска одержали победу. После же отступления Лепида его войска настиг взявший за это время Мутину Помпей и нанес им повторное поражение. Лепид, раненый, бежал с остатком войск на Сардинию вместе с Перперной. Они, как говорят, рассчитывали поднять против Сентат и Народа Рима местные войска. Но пропретор Сардинии Гай Валерий Триарий сумел со своим немногочисленным войском и вспомогательными отрядами из местных жителей разбить деморализованные войска мятежников. Лепид умер от раны, а Перперна и часть войск бежали в Испанию, к Серторию. Так и закончилось для Города и мира это нелепое предприятие, — завершив рассказ, Луций Марций Филлипп-младший поднял кубок и предложил выпить за богов, охраняющих Рим от всяческих бед. Все дружно выпили, после чего Марк Красс-младший начал рассказывать шутки о современных спорах философов в Афинах.

Пока гости отвлеклись, Кассий Лонгин и Корд Макрон, переглянувшись, удалились из триклиния, под предлогом посещения всем известного помещения. Однако, справив свои дела, гость и хозяин не вернулись сразу в триклиний, а зашли в таблинум. В этом кабинете хозяина дома они устроились на принесенные заранее два кресла, стоящие в углу рядом друг с другом. Переглянулись, улыбнулись и первым заговорил Макрон.

— Прошу прощения, уважаемый Луций, но мне непонятна причина… — намекнул он на обстоятельства появления гостей у него в доме.

— Не стоит волноваться, уважаемый Корд. Мой отец не собирается ни лишать вас патронажа, ни как-то ограничивать или контролировать ваши дела и торговые сделки, ни забирать вложенные нами деньги. Сейчас меня интересует только поручение, о котором писал отец, — серьезно ответил Лонгин.

— Конечно, мы его выполнили. Как мы и договаривались — шесть лучших работников верфей Киликии и Сирии уже ждут вас в гостевом домике. С ними семьи, поэтому я надеюсь вы предусмотрели свободные помещения на корабле, — заверил сына своего патрона в своей надежной работе Макрон. — Кроме того имеется десяток корабельных плотников — рабов. Возьмете?

— Конечно, — согласился Луций. — Подготовьте купчие. Оплату получите немедленно и сверх вложенных нами денег, — успокоил он купца. — Но это еще не все…

Макрон напрягся, услышав последнее предложение и даже невольно облизнул губы. Лонгин мысленно усмехнулся, представляя, как могут использовать конкуренты и продавцы такие моменты.

«Как же он торгуется, столь явно показывая свои желания?» — мысленно удивился он. И продолжил разговор, уже аккуратно выбирая выражения. — Есть… как бы это точнее выразить… некие мнения и размышления… А также результаты гаданий… Которые показывают что настоящий остров невезения отнюдь не тот, что нашел где-то в море корабль Мардония. Увы, но похоже Аполлон перестал покровительствовать своему острову и ожидать возрождения былой славы Делоса не стоит. Пиратство, несмотря на все усилия по борьбе с ним, пока не уничтожено. К тому же очень трудно бороться с ним здесь, в Эгейском море, среди всех этих островов, островков и скал. Поэтому надежды на возрождение старых торговых путей нет. Но есть возможность, что милостью богов Египет согласится добровольно перейти под римскую руку. И тогда место Делоса займет Александрия Египетская.

— Гадания. Насколько они могут быть точными? — спросил Корд.

— Полной уверенности нет. Но полагаю, лет через десять все сбудется. Поэтому прошу, уважаемый Корд, постепенно начать перевод основных торговых сделок на порт Александрии.

— Хорошо, — вспомнив о том, что Рим не признал действующего царя Египта, согласился Макрон. — Начну постепенно переводить главную контору туда. Кого можно еще предупредить?

— Только членов вашего братства и то осторожно, намеками, — разрешил Луций.

А в триклинии продолжался пир. Гости любовались танцами рабынь и никто не заметил длительного отсутствия хозяина и одного из главных гостей…

Спартак против…

Спартак против… Spartacus versus…

681–682 г. г. ab Urbe condita

Простая истина

Мятеж не может кончиться удачей, —

В противном случае его зовут иначе.

С. Маршак

Мальчик, скорее беги за венками,

Дай нам елея, вина, что при марсах созрело

Если от полчищ бродящих спартаковских что уцелело

Г. Флакк

Две либурны неторопливо и аккуратно притирались к деревянному причалу порта.

— Остия, — радостно улыбаясь, констатировал Красс-младший. — Мы уже дома…

— И дым отечества нам сладок и приятен, — заметил Луций Кассий Лонгин. Отчего все, стоящие рядом, даже не засмеялись, а заржали. Отсмеявшись, Марций Филлип- младший заявил, показывая на воду. На которой среди мусора покачивались тушки мертвых птиц и животных, отравляя воздух миазмами разложения.

— Дыма отечества пока не чувствую, а вот вонь…

Все опять засмеялись и начали демонстративно зажимать носы, так как ветер, слегка переменившись, донес до борта корабля не менее неприятные запахи, которыми тянуло от Тибра, несшего в Тирренское море нечистоты Города, расположенного всего в двадцати милях выше по течению. Впрочем, ветер быстро переменился и очередной его порыв донес до носов друзей приятные ароматы жарящихся на углях колбасок или, скорее, мяса из ближайшей к пристани таверны. Ушлые хозяева специально поставили ее поближе к пристани, чтобы привлечь одуревших от сухомятки и кислого вина матросов запахами свежеприготовленной еды. Что оказалось вполне действенно, даже всегда молчаливый Гай Антоний не выдержал и предложил сразу зайти в таверну и съесть что-нибудь погорячее. Его поддержал Марций. Но тут Красс-младший наконец увидел встречающих и всем стало не до еды. Спустившись по сходням на причал, приятели оказались среди толпы моряков, портовых грузчиков, рабов, вольноотпущенников-управляющих и купцов. Запряженные в груженные повозки лошади и мулы, роняя на ходу навоз, пробивались сквозь эту толпу, словно слоны сквозь строй войск во время битвы. Со всех сторон доносились обрывки разговоров и крики на разных языках. А кроме свежего навоза, пахло тухлой рыбой и мясом, потом, душистыми приправами и свежим хлебом, пылью и сушенными травами, засыхающей мочой, конопляными канатами, деревом. Вся эта невообразимая какофония звуков и запахов била по голове спустившегося с борта корабля путешественника не хуже удара меча по шлему. Ошеломленные этой вакханалией друзья первое время с трудом пробирались вперед, даже несмотря на то, что дорогу расчищали охранники. Но, наконец оправившись от первого потрясения и к тому же добравшись до лошадей и повозок они наконец заметили главное. Столпотворение в порту и прилегающих к нему улицах, да и количество пришвартованных у причалов кораблей оказалось не столь большим, как им показалось вначале.

— Клянусь Юпитером Капитолийским, — высказал свое удивление Луций Лонгин, — когда я с отцом посещал Остию, здесь было куда оживленнее…

— Да, и кораблей, с которых разгружают зерно, как я вижу, совсем немного, — добавил Красс, успевший осмотреться вокруг.

— Увы, мои господа, Рим переживает не самые лучшие дни — ответил встречающий их управитель дома Кассиев Лонгинов, вольноотпущенник Кассий Лентул. Как самый старший, он заодно командовал и прибывшими встречать остальных спутников Луция рабами. — Набеги пиратов и восстание гладиаторов привели к тому, что все меньше кораблей появляется в Остии. А из Кампании доставляют все меньше зерна и оливок. Поэтому в самом Риме все сложнее купить не только роскошные вещи, но даже простой хлеб.

— Восстание гладиаторов? Когда? Где? — обрушились с вопросами удивленные друзья. И только Луций Кассий молчал, словно в этой новости для него не было ничего необычного.

— Сейчас, господа, я только отдам указания и расскажу вам все новости, — Лентул, отправив повозки к кораблю вместе с рабами, сопровождавшими путешественников, отвел друзей в сторону, под тень одинокого дерева. — Здесь будет удобнее дожидаться ваших вещей, господа. А сейчас я вам поведаю новости…

И он поведал внимательно слушающим его друзьям и их охранникам удивительную и печальную историю восстания гладиаторов из школы ланисты Лентула Батиата, что в Капуе. Возглавляемые неким Спартаком, который, по слухам, по происхождению был фракийским вождем. Он и стал главой заговора, в котором участвовали почти все гладиаторы школы — целых две сотни человек.

— … Однако среди заговорщиков нашелся благоразумный человек и рассказал все самому Батиату. Тот попытался схватить заговорщиков с помощью местного ополчения и охраны школы. Но гладиаторы. Но восставшие не сдались. Они сражались неистово, голыми руками, захваченным у погибших охранников оружием и даже, говорят, кухонной утварью. Множество из них было убить или тяжело ранено, а остальные, около семи десятков, вырвались из города, прорвавшись сквозь строй ополченцев… — Лентула перебил Луций Лонгин.

— Они, конечно, гладиаторы и мятежники, но надо признать, не лишены храбрости. Клянусь Юпитером Капитолийским, чтобы атаковать с голыми руками воинский строй надо иметь немалое мужество. И что с ними было дальше?

— Фортуна оказалась благосклонна к ним. Беглецы перехватили обоз со снаряжением гладиаторов, которое дополнительно закупил для своей школы Батиат, — продолжил рассказ Лентул. — Потом они дошли до Везувия. Уже у подножия Везувия беглых гладиаторов настиг римский отряд, посланный из Капуи. Восставшие рабы разгромили его и получили дополнительное оружие и доспехи. После этого отряд восставших поднялся на гору и разбил лагерь прямо возле кратера потухшего вулкана. Засев в хорошо укрытом месте, они начали грабить окрестности и к ним потянулись беглые рабы, преступники и воры. Силы шайки росли и капуанские магистраты, понимая, что своими силами справится не способны, отправили сообщение о ней в Рим. На подавление восстания отправили пять когорт, собранных в городе для пополнения войск в Испании и Азии, во главе с претором Гаем Клавдием Глабром. Он решил заблокировать повстанцев на Везувие, тем самым лишить их воды, пищи и вынудить сдаться. Легионеры перекрыли все спуски с вулкана. Но гладиаторы, как говорят, сплели лестницы из лоз дикого винограда и спустились вниз по отвесным стенам. После этого они внезапно напали на лагерь и разгромили наши когорты наголову. Поэтому сейчас против мятежных рабов, чьи силы после этого поражения еще более увеличились, отправили два полных легиона под командованием претора Публия Вариния.

— Зная, по рассказам отца, и Глабра, и Вариния, — заметил Луций Кассий Лонгин, — не уверен, что даже эти два легиона справятся с мятежниками.

— Ставлю два сестерция на победу Публия Вариния, — азартно заявил Гай Антоний.

— Поддержу ставку еще двумя, — усмехнувшись, поддержал его Марк Красс.

— Ставлю три против ваших четырех, что Вариний не сможет победить, — вступил в спор Луций Лонгин. — Не тот полководец… да и войска у него — сплошные, как я понимаю новобранцы.

— Откуда же взяться ветеранам, когда Рим ведет сразу две тяжелые войны? — ответил вопросом Марций Филлип. — Но я спорить не буду, останусь свидетелем.

— Спорим, — согласился Марк Красс-младший.

— Согласен, — подтвердил Гай Антоний.

На этом серьезные разговоры закончились, потому что подъехали уже загруженные повозки с вещами. Путешественники сели на лошадей и неторопливо тронулись в путь. Колонна получилась внушительной. Шли пешком рабы, катились, поскрипывая, груженные повозки, неторопливо, шагом, двигались кони. Поэтому к дому Луций подъезжал уже в сумерках. Мать и братья встретили его на входе в атриум. Отец, как оказалось, еще не приехал из курии Гостилия. Трудно быть консулом в тяжелые для Республики годы. Тем более, что ни отец Луция Гай Кассий Лонгин, ни его напарник Марк Теренций Варрон Лукулл не имели достаточного авторитета, чтобы их предложения принимались сенаторами без разногласий и возражений. А где возражения, там и споры и решать их приходилось не только на заседаниях Сената, но и переговорами с главами отдельных группировок. И такие переговоры могли тянуться до самого традиционного вечернего обеда, а иногда и позднее. Сегодня Кассиям повезло. Отец приехал как раз к обеду, после которого смог уделить внимание сыну. После обеда они проговорили в таблинуме целых полтора ночных часа*. Обсудили мятеж Спартака, положение на стройке в Мизинуме, необходимость усиления там охраны и возможности постройки новых кораблей в следующем году. Семья Кассиев и Рим жили своей жизнью, с семейными делами, интригами группировок перед предстоящими выборами магистратов, обсуждением подорожания продуктов, войн в Испании и Азии, постройкой гигантских и, невиданное дело, общественных терм Красса. Жили, ожидая известий о победе легионов, отправленных против восставших рабов. И только Луций и еще один человек в Риме знали, что все не так однозначно…

* Римляне делили сутки на 12 дневных

и 12 ночных часов, начинающихся в сумерки.

Причем последние еще делились на 4 стражи.

При этом дневной час мог

длиться от 46 до 76 наших минут,

а ночной — от 44 до 76

Один из высланных вперед дозоров, отправленных Фурием, легатом Вариния, для проверки боковых дорог, заметил впереди, на стоящей среди полей и виноградников вилле, подозрительный дым. Насторожившись, старый, опытный декурион Марк Декумий, один из немногих ветеранов, попавший в легионы Вариния после излечения от болезни, отправил вперед двоих самых опытных разведчиков. А заодно и посыльного к идущей сзади центурии. Разведчики вернулись как раз тогда, когда к стоящим в тени деревьев всадникам подошла, пыля, звеня оружием и громко топая, вся центурия. Центурион Тит Минуций, молодой, еще не разу не участвовавший в боях, относился к ветерану Декумию с подобающим уважением. И потому первым делом уточнил у декуриона, что он предлагает делать дальше. Поскольку разведчики уже доложили, что захватившие виллу мятежники охранения не выставили и, похоже, просто пьянствуют, Марк Декумий предложил атаковать. К вилле подбирались осторожно, стараясь поменьше шуметь. Но все предосторожности оказались излишними. Взявшим «на меч» усадьбу беглым рабам было не до наблюдения за полями. Те кто оставался во дворе, собрались у пары больших костров. На огне жарились куски мяса и даже пара целых баранов. Туши зарезанных ради куска мяса животных валялись на земле по всему двору вперемешку с трупами людей. Несколько дюжин ворон клевали внутренности. Птицы часто, испугавшись резких движений кого-нибудь из пьяных мятежников, взвивались к небу с карканьем. Ветви фруктовых деревьев были обломаны, валявшиеся на земле плоды и гроздья винограда растоптаны. Все статуи украшавшие двор восставшие побили, обломав руки и головы. Которые теперь валялись вперемешку со всем остальным мусором, а также головами и руками, отрубленными у убитых защитников виллы. Когда из-за кипарисов и раскидистых сосен внезапно появилась горстка римских всадников в сопровождении центурии, то беглые рабы и пастухи быстро превратились в трупы, даже не успев ничего понять и оказать сопротивление атакующим. Сопротивление римляне встретили только в доме, где оказалось несколько более трезвых и успевших вооружиться мятежников. Двое из них, похоже были гладиаторами, хорошо владевшими оружием. Они смогли даже убить пару пехотинцев и еще троих ранить. Но и их искусство фехтования не помогло справится с целой сотней противников. Перебив всех бандитов, римляне собрали все ценное, найденное в доме и на телах рабов. После чего ушли, бросив трупы рабов на поживу волкам. Дом, освобожденный от всего ценного и трупов явных мятежников, сожгли, устроив огненное погребение защитникам усадьбы…

Несколько случаев разгрома подобных шаек убедили Фурия, что перед ним всего лишь шайка бандитов, грозная только своей численностью. Бросив своих немногочисленных конников выслеживать мелкие шайки и защищать виллы от грабежей, легат Вариния с четырьмя когортами устремился вслед за отступающим на юг, в Луканию Спартаком. Но растянулись когорты новобранцев, устали непривычные к таим переходам бойцы. И попало войско легата в хорошо организованную засаду. Потерял Фурий не только почти всех своих бойцов, но и собственную жизнь. Немногим повезло, они сумели добежать до Вариния. Таких оказалось немного, даже среди конников. Потому что внезапно выяснилось, что у Спартака уже есть своя конница. Превосходящая и численностью и умением все, что имелось в отряде Фурия.

Казалось бы, после этого разгрома к восставшим и их возможностям должны были относится серьезно. Но ничего не изменилось. И сам Вариний, и большинство его военных трибунов решили, что в поражении виноват только неправильно командовавший Фурий. В Риме большинство сенаторов разделяло это мнение. Но несколько сенаторов, включая Марка Красса пытались доказать, что не стоит недооценивать восставших и, особенно, их предводителя Спартака. Но к ним никто не прислушивался. Римских граждан (квиритов) больше интересовали предстоящие выборы консулов и сообщения из Азии и Испании. Впрочем, претору Варинию отправили подкрепление из вновь набранных ополченцев, чтобы компенсировать потери. Теперь у него снова было два неполных легиона, причем практически без конницы. Восставшие рабы, однако никуда не спешат, продолжая оставаться в Кампании около места их последней победы. Вариний, решив запереть Спартака в Кампании, окружив его с двух сторон, послал претора Кассиния с одним из легионов перекрыть в Салинах, что недалеко от Помпей, единственную дорогу в Луканию. Кассиний двигался быстро и успел появиться у Салин первым. Вот только Спартак никуда не торопился. Вариний тоже не спешил атаковать его. А стоявшие у Салин легионеры за это время расслабились и, как потом рассказывали свидетели, несли службу небрежно. А командовавший ими Кассиний, говорят, даже вообще уехал из лагеря на ближайшую виллу, принять ванну. Спартак очередной раз показал, что он не просто вожак шайки разбойников. Его разведка непрерывно следила за лагерем Кассиния. И как только римсие воины расслабились, последовала внезапная и жестокая атака. Римляне потеряли множество солдат, лагерь и обоз. Погиб и Кассиний.

После этого разгрома Вариний ожила атаки на свой легион. Но мятежники неожиданно для него продолжили отступать в Луканию. Армия восставших рабов, уходя от Вариния и пополняемая по дороге освободившимися и сбежавшими рабами, прошла по Лукании, как по вражеской земле. Оставляя после себя только пожарища и взятые штурмом, разграбленные и опустошенные города Нолу, Нуцерию и Метапонт. Армия Спартака все время в походе, через Луканию, спускается в Бруттию и опять возвращается в Луканию, преследуемая войсками Вариния. Спартак мудро использует марш по стране для обучения дисциплине и строю своей разношерстной армии. Кроме того, поход сопровождается постоянными стычками с римлянами, в которых восставшие получают навыки боя. Сенат, учитывая слабость сил Вариния отправляет ему подкрепление, включающее набранную в Галлии конницу. Очевидно получив сведения о подходящих к противнику подкреплениях, Спартак останавливается на подходящей для боя равнине. Подошедший легион Вариния строит лагерь и готовится к бою. Мятежники ему не препятствуют и даже смаи строят такой же лагерь напротив. На следующий день войска строятся друг против друга. Неожиданно для римлян и вопреки общепринятой в армиях цивилизованных стран тактике, Спартак атакует центр построения своей конницей. Прорыв центра вынуждает Вариния бежать, а вслед за ним бежит и вся армия. Спартаковцы, разбив войска Вариния и направив часть конницы для преследования беглецов, не теряли времени даром и быстро выдвинулись навстречу идущим для усиления Вариния войскам во главе с квестором Гаем Торанием. Захваченные врасплох в своем лагере, окруженные римляне и галлы дрались с отчаянием обреченных и почти все погибли.

Разбив войска Вариния и Торания, Спартак ушел на зимние квартиры в Бруттий, к городу Фурии. Там его войска, по сообщениям, полученным в Риме, готовятся к будущим боям. Отмечается, что Спартаку удалось превратить восставших в настоящее войско, дисциплинированное и обученное. К тому же восстание и набеги пиратов поставили Рим на грань голода. Все это вызвало озабоченность сенаторов. Войска из Испании и Азии отозвать было невозможно, новый набор мог дать к лету не более четырех новых легионов из новобранцев и совсем уже откровенно старых ветеранов. Еще хуже обстояло дело с конницей. Галлы, после разгрома Ториния, наниматься не спешили, а своей конницы у римлян всегда было мало. К этим трудностям добавлялось и то, что избранные на следующий год консулы Гней Корнелий Лентул Клодиан и Луций Геллий Публикола, которые могли бы возглавить направленную против мятежников армию, военными талантами известны не были. Поэтому Сенат никак не мог принять окончательное решение. Выдвигаемые раз за разом предложения отправить на войну консулов отвергались частью сенаторов. Но и противники этого предложения ничего лучше, как отозвать Помпея из Испании с частью войск, предложить не могли. Казалось, выхода из этой ситуации найти просто невозможно. Тем более неожиданным прозвучало предложение сенатора Гнея Амфидия Ореста отправить против восставших командующего с диктаторскими полномочиями, дав ему звание проконсула. Причем вопреки обычаю вне зависимости от того, был ли он ранее консулом.

— Стоит ли нам, почтенные сенаторы, нарушать обычаи и постановления предков и назначать проконсулом человека, не прошедшего магистратуру? — возразил сенатор Квинт Цецилий Метелл. — Стоит ли придавать столь важное значение восстанию презренных гладиаторов и рабов, чтобы признавать борьбу с ними настоящей войной*, а не подавлением мятежа? Подумайте, уважаемые сенаторы!

* Римляне различали 2 вида войны:

bellum iustum — настоящую,

юридически объявленную войну,

как правило с другими государствами

или народами

и bellumservile — войну с рабами

т. е подавление восстаний рабов или мятежей

— Уважаемый Квинт Цецилий Метелл и вы, почтенные сенаторы! — немедленно ответил Амфидий Орест. — К моему величайшему сожалению, война с восставшими рабами уже без нашего на то согласия переросла из обычной войны с восстанием в настоящую войну. Напомню, что вчера сам Квинт Аврелий предлагал направить на борьбу с мятежниками консульские армии. Чем юридически признавал положение «настоящей войны». Но мы с вами, уважаемые сенаторы, не согласились с отправкой на войну наших верховных магистратов. Ибо признаем сами себе, их военные таланты не настолько глубоки чтобы сражаться против столь умного и коварного противника, каким показал себя доблестный предводитель презренных гладиаторов и восставших рабов, известный нам под именем Спартака. Но раз мы признаем, что вопрос этот требует разрешения и не может быть решен простыми путями, мы вынуждены признать и необходимость экстраординарных мер. Таковой я считаю именно назначение проконсула главнокомандующим армии. Только так мы можем дать будущему полководцу весь империум*, необходимый для ведения столь тяжелой войны. Поэтому я предлагаю голосовать до обсуждения вопроса о назначении главнокомандующего.

* см. пролог

— Поддерживаю и предлагаю голосовать, — высказался принцепс сената Луций Валерий Флакк. Поддержка старейшего из сенаторов оказалась решающей и предложение Амфидия Ореста приняли большинством голосов. А потом начались дискуссии о личности главнокомандующего. Обсуждали возможность отозвать кого-либо из войск в Испании или в Азии. Снова попросил слова сенатор Орест и назвал имя этого полководца, заставив изумиться сенаторов. Никто сразу не поверил, что предложен именно Марк Красс, богач, владелец почти половины инсул в Риме, расчетливый делец, ростовщик, строитель общественных терм и адвокат. Но полководца в нем не видел никто. Даже Флакк, обычно старающийся держаться невозмутимо, не выдержал и с удивлением уточнил у Ореста, не ослышался ли он.

— Почтенный принцепс и уважаемые сенаторы! — Амфидий Орест нисколько не смутился. — Разрешите напомнить вам, что сей благородный муж во время гражданской войны, оказавшись в Испании сумел организовать свою армию, не имея ни одного манипула под рукой, а потом взять штурмом город Малакку. Он же прекрасно воевал на стороне Суллы Счастливого и отличился в битве у Коллинских ворот. Напомню вам, почтенные сенаторы, что это было одно из решающих и кровопролитных сражений войны. Красс, командуя Испанским и Марсийским легионами покончил сначала с остатками консульских армий Каррины, Брута и Цензорина. Разогнав их, он нанес удар по самнитам, которые к этому времени теснили силы под командованием Суллы Счастливого. Благодаря этому удару самниты были разбиты. Напомню также, что в и во второй битве у Коллинских ворот ополчение Рима под командованием Марка Красса разбили войска восставшего против порядка и закона врага народа Лепида… Поэтому я считаю, что именно такой человек, способный из ничего создать боеспособную армию и победить, должен командовать войсками республики в этот трудный час. Dixi (я сказал).

К еще большему удивлению большинства сенаторов, Красс, приглашенный на принцепсом Сената выступить, согласился принять назначение. Впрочем, и недоброжелатели, и сторонники решили одновременно, что лучше всего поручить такое неблагодарное и чреватое гибелью занятие, как война со Спартаком, именно Марку Лицинию Крассу. Победит — хорошо, а потерпит неудачу…

В результате его единогласно поставили главнокомандующим в ранге проконсула, поручили набрать войско и покончить, наконец, с восстанием. И Красс не только справился с набором и организацией войска, он сумел закончить эту позорную и разорительную войну. Едва войска Спартак промаршировали из Бруттия на север, чтобы, по донесениям разведчиков, перейти Альпы и поднять против Рима галлов, как Красс двинулся из лагеря неподалеку от Тибура ему наперерез. Когда недовольная решением уйти из Италии часть восставших под командованием Крикса отделилась и осталась в Апулии. Красс, узнав, что расположились они вблизи горы Гаргана, не задумываясь атаковал и уничтожил этот отряд. Хотя в нем было десять тысяч хорошо вооруженных мятежников, а у него была одна конная вексилляция и два неполных легиона, не более восьми тысяч человек.

В это время легат Красса Квинт Титурий Сабин заканчивал набор еще двух легионов и вспомогательных войск для пополнения армии. Луций Кассий Лонгин, получив еще ранее разрешение отца, поступил в военные трибуны Шестого легиона. Вместе с легионом он дошел до города Аскула и участвовал в решающей битве с восставшими. А потом наблюдал, как захваченных в плен мятежников развешивают на крестах вдоль дорог…

Проконсулы и триумвиры

Проконсулы и триумвиры

685 г. ab Urbe condita

Понт дороже денег.

Митридат, царь понтийский

Люди, лишенные вследствие войны средств к жизни,

оторвавшиеся от родины и впавшие в жестокую нужду,

стали искать себе пропитания не на суше, а на море,

вначале на легких разбойничьих судах и полуторках,

а затем стали плавать уже на биремах и триерах…

Они нападали на неукрепленные города,… и разграбляли…

они сами себе строили корабли и производили оружие.

Аппиан о пиратах

Вся Галлия разделена на три части.

В одной живут белги, в другой- аквитаны,

в третьей те племена, которые

на их… языке называются кельтами…

Ю. Цезарь

Гней Помпей Великий никак не мог понять, почему его так раздражает этот участник их триумвирата — молодой Кассий Лонгин. Если честно признаться, как перед богами, то Помпея раздражал и Красс. Торговец и строитель, почему-то решивший, что ему удастся посоревноваться в полководческих и воинских умениях с ним, Гнеем Помпеем, прозванным Великим самим Суллой. Но с Крассом все было понятно. А вот с этим молодчиком… Непонятно каким путем втершийся в доверие Марку Крассу юноша, только недавно получивший тогу гражданина, фактически отстранивший своего отца от власти в фамилии, сумевший отличиться в боях против уцелевших шаек спартаковских бандитов, придумавший «громкоговорящую трубу», на самом вызывал у него неосознанное и не признаваемое даже перед самим собой чувство ревности и зависти. Просто потому, что он твердо знал, что никто за возвышением Лонгина не стоит. В отличие от его, Помпея, карьеры, которая просто не могла состоятся без поддержки Суллы. А Лонгины поднялись сами, хотя и воспользовались вначале кредитом от Красса. Но на всех переговорах, начатых, кстати и по предложению его отца, Гая Кассия Лонгина, Луций держался подчеркнуто нейтрально, не поддерживая ни Красса, ни Помпея. И не поддавался ни на какие попытки Помпея Великого склонить его на свою сторону, что тоже, надо признать немало раздражало Гнея.

Да и вид на постройки Мизенума хорошего настроения Помпею не прибавил. Некогда небольшой городок, окруженный виллами, куда приезжали отдыхать богатые квириты и кампанцы, ныне превратился в город-порт. Причем порт не торговый, вроде Остии или Неаполя, а военный. Во внутренней гавани, отделенной от внешней акватории узким проливом, стояло около двух дюжин явно военных унирем необычного вида. Еще примерно столько же кораблей, но больше похожих на торговые, стояло во внешней гавани. С обоих берегов внешней бухты велась постройка молов, которые, судя по всему, должны были по завершению строительства прикрыть внешнюю гавань от буйства стихий. Причем, как с интересом отметил для себя Помпей, строилось стразу два параллельных друг другу мола. Флот, вопреки опасениям Гнея, выглядел очень внушительным. Вот только флот этот содержала в основном не республика, посылавшая до принятия постановления Сената о борьбе с пиратами недостаточные для поддержания готовности такого флота суммы, а Кассии Лонгины. Откуда у них такие деньги, никто Помпею точно доложить не смог. Или, как подозревал сам Гней, они все же получают помощь от Красса. Или имеются еще какие-то неизвестные источники, кроме известных ему доходов от продажи труб и нового, весьма дорогого развлечения для самых богатых — огненной потехи. В общем, деньги у Кассиев Лонгинов были, а откуда, Гнея интересовало только с точки зрения их союза с Крассом. Договоренности договоренностями, но Помпей давно уже решил, что рано или поздно во главе Рима останется только один. Как Сулла. И этого человека будут звать Гнеем Помпеем Великим, воистину великим, не только по когномену-прозвищу, но и по положению. Надо только окончательно разбить Митридата, взять добычу и стать богаче Красса, сохранив славу великого полководца. Перед мысленным взором задумавшегося Помпея уже появились первые повозки с богатейшей добычей, едущие в триумфальном шествии по римским улицам… Но тут откуда-то из-за рощи вынырнул строй легионеров и командовавший ими центурион громко приказал.

— Песню запевай!

Помпей натянул поводья, останавливая коня. Несколько сопровождающих вырвались вперед, но оружие и щиты пока оставались в походном положении. И все остальные конники сопровождавшей его турмы настороженно замерли сзади, готовые в любой момент вступить в бой. Не надо думать, чтобы Гней не доверял своим соратникам по триумвирату и поэтому взял с собой охрану. Просто дороги, несмотря на подавление восстания гладиаторов и борьбу с пиратами, оставались опасными. Поговаривали, что даже в окрестностях Рима неудачники могли наткнуться на шайку беглых рабов или ничем не отличающихся от них бандитов. Вот и приходилось путешествовать с охраной.

Между тем, бойцы запели, старательно шагая в ногу и выдерживая темп.

— Кто первым выдумал кровавый меч,

Был истинно железным и свирепым!

С тех пор резня людей и льется в битвах кровь,

И краток путь к ужасной этой смерти!

* Quis fuit, horrendos primus qui protulit enses?

Quam ferus et vere ferreus ille fuit!

Tum caedes hominum generi, tum proelia nata,

Tum brevior dirae mortis aperta via est!

Пер. с латинского — автора

Помпей, оценив про себя обученность манипуляриев*, даже покачал головой. Отряд морской пехоты держал строй и маршировал не хуже триариев* Суллы. Такой противник мог оказаться опасным даже на земле, не говоря уже о палубе боевого корабля. К тому же, в строю среди явных перегринов* Гней Помпей заметил и римлян. Это было удивительно и вновь вызвало раздражение Гнея своей необычностью. Римляне в одном строю с иностранцами в столь непрестижном роде войск — воистину чудо, посильнее явления Юпитера народу.

* манипулярии, позднее либурнарии

— морская пехота Древнего Рима.

Считались, наряду с ауксилариями,

вспомогательными частями римской армии.

Триарии — в описываемую эпоху, после реформ Мария

разделение на гастатов, принципов и триариев

утратило прежний смысл

т. к. они все получили универсальное вооружение

По некоторым сведениям, деление сохранялось,

но под триариями, например, имелись в виду самые

подготовленные старослужащие легионеры.

Перегрин — иностранец,

подданый другого государства.

Наконец, морпехи прошли, и Помпей вновь тронул коня. На вилле его ждали остальные триумвиры и сильно задерживаться Гней не хотел.

Совещание трех самых значительных лиц республики прошло быстро. Собственно, они собрались для того, чтобы подтвердить прежние договоренности по разделению ответственности. Заодно обменяться сведениями об оставленных в Риме доверенных лицах и их поручениям на время отсутствия триумвиров. Проконсулы Красс и Помпей спешили, им пора было отправляться в свои провинции, управление которыми они должны были пять лет, до шестисот восемьдесят восьмого года. А самый младший из них, как и его отец, готовились выйти в море, так как проконсул Гай Кассий Лонгин, а также его легат и сын Луций получили от Сената назначение за те же пять лет покончить с пиратством.

— … Значит год или два? — подвел итог Помпей. — Что же, к этому времени у меня все будет готово. Авл Габиний будет с вами взаимодействовать в Киликии. Повторю еще раз, чтобы не было никаких недосказанности — как только начнется война с Митридатом, войска из Киликии я заберу.

— Думаю, мы успеем раньше, — спокойно ответил Луций Лонгин.

— Не опасаетесь, что пока вы будете заниматься Западом, полыхнет на Востоке? — решил уточнить, скорее для Помпея, чем для себя Красс.

— Думаю, что этого не случится, — усмехнулся Луций. — Если только боги не помешают.

— А они не помешают? — с опаской спросил Помпей.

— Пока все гадания благоприятны, — успокоил его Красс.

Лонгин добавил.

— Боги Рима — за римский народ.

— Ну, раз боги за нас, то никто против не устоит, — согласился Помпей.

— Начнем и да поможет нам Фортуна, — оставил за собой последнее слово Красс…

Пока шло совещание уже несколько кораблей покинуло гавань. А со следующего дня начали выходить в море и оставшиеся силы флота. Проконсул Гай Кассий Лонгин отправился с одной из эскадр на запад, к берегам Корсики, а его легат Луций — на Восток, в Египет. Консулы же прошлого года, Марк Красс и Гней Помпей отправились к своим, полученным на целых пять лет провинциям. Гней Помпей получил в управление провинции Азию и Киликию, и к ним пять легионов войск дополнительно к расквартированным там. А Марк Красс должен был управлять обоими Галлиями, и Цизальпинской и Нарбонской.

И, конечно, всеми расквартированными там легионами. Кроме того — и своей личной вексилляцией. Которую после разгрома Спартака он вместо того, чтобы просто распустить, перебросил в район города Патавии. Там у Марка имелось несколько обширных латифундий, там он готовил свою конницу перед спартаковским восстанием. Теперь там «разоруженные» кавалеристы ждали, когда их снова призовут в строй. И дождались. Еще до поездки в Мизенум Красс отправил своего легата собрать кавалеристов и привести собранный отряд в Геную. Поэтому, прибыв в главный город Цизальпинской Галлии Мутину и разместившись в доме наместника, он сразу встретил вестника от Квинта Марция Руфа. Молодой декурион привез тубу с сообщением, что вексилляция встала на постой в окрестностях Генуи.

— Успел отдохнуть до моего приезда? — уточнил Марк у декуриона, одновременно вызывая звонком в таблинум секретаря.

— Успел, император, — коротко ответил декурион. — И лошади, и люди тоже…

— Отлично. В таком случае сейчас получишь приказ и сразу скачи обратно.

Заглянувшему в таблинум секретарю Красс приказал найти тубу номер три и отдать декуриону.

Отправив вестника с приказом к Руфу, Марк Красс опять вызвал секретаря.

— Газета* еще не пришла, Клодий? — сразу спросил Красс у секретаря и получив отрицательный ответ, приказал. — Тогда становись за конторку и пиши, — подумав очередной раз, что упустил такое, как оказалось, выгодное дело. Но Кассии Лонгины были первыми, а подражать им, создавая вторую газету, Марк не решился. Зато придумал, точнее вспомнил из будущего, прототип журнала. Примерно так, как делал Цезарь, посылая в Рим свитки с «Записками о Галльской войне».

* Первый ежедневный прообраз газеты

называемый ' Acta diurna populi Romani '

т.е. «Ежедневные дела народа Рима»,

публиковавшийся в виде вывешиваемых

на форумах и прочих людных местах

табличек с новостями

появился в период консульства Ю. Цезаря.

— Галлия, как известно, делится на пять частей. Первая и самая ближняя к Риму часть, в консульство… ставшая провинцией под названием Цизальпинская Галлия. Вторая часть Галлии, расположенная сразу за Альпами и протянувшаяся вдоль побережья Лигурийского моря, также ныне является провинцией под названием Галлии Трансальпийской или Нашей Провинции. Эта провинция граничит на западе с третьей частью Галлии, Аквитанией, а с севера с племенами, называющими себя кельтами. Племена отделяет от Аквитании река Гарумна. Еще севернее их, за реками Матрона и Секвана расположена последняя часть Галлии, Бельгика, заселенная племенами бельгов. Все эти части отличаются друг от друга языками и законами населяющих их племен…

Диктовку прервал появившийся в дверях раб-номенклатор.

— Господин, прибыл гонец из Генуи.

— Откуда? — удивился Красс. — Давай его сюда. А ты жди… — бросил он секретарю. — Додиктую потом и отдашь переписчикам.

Гонец оказался вередарием, конным курьером почты, присланным одним из правящих дуумвиров Генуи со срочным докладом о действиях проконсула Гая Кассия Лонгина с жалобами на его же самоуправство в порту Генуи. Наградив и отпустив гонца, Красс лично открыл тубус и достал свиток с донесением. Прочитав, Красс усмехнулся и отдал его секретарю с приказом зарегистрировать и убрать в архив. Препятствовать Лонгинам он не собирался, как и специально помогать. Но то, как решительно они действовали, ему понравилось. Тем более, что с Гаем и Луцием Лонгинами он договорился еще до образования триумвирата. Напрямую, тайно от всех, включая и сами фамилии Лонгинов и Крассов. Да и некогда ему заниматься этими делами, надо готовить легионы и быстрее отправляться за Альпы. Пока сенаторы не сообразили, что у него вместо двух легионов армия включает уже фактически четыре. Поскольку Гай Кассиний, управляя провинцией и готовясь отражать наступление Спартака набрал из местных галлов несколько вспомогательных отрядов. И не распускал их, под предлогом наличия недобитых банд восставших.

В то время, когда Марк Красс читал донесения о деяниях Гая Кассиния, манипулярии «Западной эскадры» грузились на корабли сразу с нескольких пляжей на побережье Корсики. Оставляя за собой горящие дома, корабли, лодки и кресты с распятыми на них телами. Несколько набитых захваченными в рабство кораблями уже плыли к Массилии и Генуе. А впереди были Балеарские острова и Сицилия…

Пока «круглые» купеческие корабли обосновывались и грузились в порту Александрии, часть унирем-галер продолжала кружить около порта. Охранение на всякий случай, а заодно напоминание местным властям, что прибыли не просто покупатели-купчишки, а римляне. Корабль «Орел», у борта которого стоял Луций Кассий Лонгин, снова сменил галс. Легкий ветерок приятно холодил кожу, негромко отбивал такт барабан, задавая гребцам темп. А Луций в очередной раз любовался на Фаросский маяк. Огромная, высотой в четыре сотни футов трехъярусная башня казалась творением богов, а не рукотворным сооружением. Глядя на него, не верилось, что такое можно построить всего за семнадцать лет. Его гений говорил, что некоторые люди в том, его будущем, не верили в этот маяк. А он — вот он, перед глазами. Квадратный нижний ярус, смотрящий углами по всем четырем сторонам света. Над ним восьмиугольный. Украшенный статуями второй ярус. Кстати, часть статуй исполняет роль флюгеров, показывая направление ветра. И наконец, третий, главный ярус, цилиндрический, с восемью колоннами, держащими купол. В нем и горит ночами огонь маяка, показывая мореплавателям вход в гавань. Купол же украшен огромной статуей Посейдона*, покровителя моряков.

* По другим сведениям, не Посейдона,

а Исиды-Фарии,

богини — покровительницы мореплавания

Очередной раз полюбовавшись маяком и дождавшись, когда «Орел» сменит курс, Луций отправился на корму. В отличие от старых унирем и триер на «Орле», как и на всех галерах новой конструкции, вместо рулевых весел на корме стоял руль, закрепленный на ахтерштевне. Там же, на юте, располагался командующий кораблем триерарх и губернаторы-кормчие, управлявшие рулем с помощью румпеля. Командир абордажников, центурион, стоял во время боя на баке. Откуда сейчас и шел Луций. Думая о том, как быстро удастся загрузить корабли зерном и добраться до Рима. И успеет ли к этому времени отец разбить пиратов на западе. Вообще-то план действий Луцию Лонгину помогли составить воспоминания его гения о том, что в его прошлом почти такой же удачно выполнил Помпей. Но Луций уже не был тем восторженным мальчиком, что впервые услышал в голове слова своего гения. И понимал, что ни один план не выдерживает столкновения с действительностью, которая может измениться самым неожиданным образом. Хотя бы из-за того, что в отличие от известных ему данных о войне Помпея против пиратов им выделили намного меньше сил. Но это было ожидаемо и потому готовилась эта война задолго до первого заседания Сената, посвященного этой проблеме. Например, верфи и новая конструкция галеры, относящаяся к веку к пятнадцатому от рождества Христова, а не к античности. А еще разведка. Через купцов или специально подготовленных и засланных вольноопределяющихся, клиентов и даже рабов, которым пообещали вольную после выполнения задания. Потери шпионов… были, конечно, но куда меньше, чем ожидалось. Зато теперь у Лонгинов был на руках почти полный расклад по практически всем пиратским базам, численности корабельных отрядов и даже имена покровителей пиратов в римских провинциях. С которыми тоже придется разбираться, но потом. Уже после того, как будут разгромлены прикрываемые ими банды. Сейчас же для его эскадры главное — довезти до Рима зерно…

Помпей ехал к своим провинциям не торопясь. Спешить все равно некуда. Четыре из пяти легионов начали марш раньше, но еще не дошли до отведенных им лагерей. Помпей же двигался вместе с привычным еще с Испании Шестым легионом, прозванным там же Железным. Шли спокойным, размеренным маршем мирного времени. Поэтому гонец из Рима догнал их колонну быстрее, чем ожидал. Привезенные же им вести оказались столь неожиданными, что Помпей приказал сделать срочный привал. Потому что надо было основательно подумать, прежде чем идти дальше. Потому что вередарий привез ошеломляющие и меняющие все прежние расклады. Заболел царь Вифинии Никомед. А о том, что он завещал свое царство Риму не знал, наверное, только какой-нибудь пролетарий*, интересующийся только очередной раздачей хлеба да возможностью бесплатно выпить.

* В Риме пролетариями называли самых бедных граждан,

простонародье практически не имеющее имущества

Никомед IV Филопатор был бездетен и очень хорошо относился к римлянам, не раз ссужавшим ему деньги на различные личные нужды и развлечения. Поговаривали даже, что покойный Цезарь имея греческие наклонности, не раз разделял ложе с этим старым последователем учения Эпикура. Его страна, которой принадлежала азиатские берега пролива Босфор и часть берега Понта Эвксинского граничила и с римскими провинциями, и с владениями Понтийского царства. Царь Понта Митридат VI Эвпатор, уже дважды воевавший с Римом, никак не мог допустить перехода Вифинии под власть римлян. Значит следовало готовится к близкой и неожиданной войне.

Dux classis

Dux classis*

685 г. ab Urbe condita

Никто не спросит: 'Чье богатство?

Где взято и какой ценой?'

Война, торговля и пиратство —

Три вида сущности одной.

Гете «Фауст»

И оставив мечтанья о мести,

Умолкают смущенно пираты

И несут, раболепные, вместе

И вино, и цветы, и гранаты

Н. Гумилев

* Морской вождь,

буквально — морской военный вождь.

Медленно — медленно корабль «Орел» скользил по морю. Гребцы аккуратно ворочали веслами сами считая такт, стараясь не сбиться, так как барабан комита (начальника гребцов) звучал совсем тихо. Луций Кассий Лонгин, стоя на мостике, прислушивался к малейшим звукам, доносящимся из тумана. Триерарх Архилох на этот раз стоял на баке, вместе с центурионом Гаем Кассинием. Оба они делали тоже самое, что Луций — вслушивались в туман. На самой галере царила возможная в этом положении тишина. Звуки, как знает любой, в тумане слышен очень далеко. А «Орел» после внезапно налетевшего шквала остался в полном одиночестве, да к тому же попал в полосу этого неожиданного тумана. Который с одной стороны прикрывал «Орла», но с другой нес опасность внезапной встречи с неприятельскими кораблями. А пираты, как докладывала разведка, все же вышли в море отрядами от трех до десятка кораблей, чтобы потрепать римские эскадры до появления основных сил. Они не учли только одного — новые галеры имели куда большую скорость и лучшую мореходность и появились в восточных водах Средиземноморья совершенно неожиданно. Если бы не шутки Нептуна* и Эола, то сейчас «Орел» не прятался, а сам искал встречи с пиратскими кораблями, возглавляя эскадру в почти полсотни вымпелов. Но Парки судили иначе и теперь Луцию оставалось только жалеть об отсутствии того, что его гений называл в рассказах «радио». Как славно было бы сейчас связаться по невидимому и неслышимому никем лучу, которому не страшны ни туман, ни ночь, ни расстояние.

* Нептуна (у греков — Посейдона) бога морей знают все.

Эол — это греческий и римский владыка ветров,

полубог, сын бога и смертной матери.

Парки (греч. Мойры) — три богини судьбы.

Но никаких волшебных махин в распоряжении Луция не имелось. И потому сейчас один из двух дуумвиров флота* напряженно вслушивался в туман, опасаясь столкнуться с превосходящими силами пиратов.

* Первоначально римским флотом командовали

2 duoviri navales (ддумвиры навалес).

Позднее их сменил 1 d ux classis (дукс классис).

В данном случае возрождение дуумивров

связано с тем, что флотом командуют

Гай и Луций Кассии Лонгины, как равные по рангу

Ветер вдруг резко переменился и разогнал туман, словно отдернув театральный занавес и заставив стоящего на баке рядом с ним матроса громко выругаться. Впереди, на расстоянии не более чем полутора лиг, две биремы и миопарона входили в поворот, отворачивая от курса «Орла». Однако не заметить одинокую галеру, практически выскочившую на них из тумана, их команды никак не могли. А так как на мачтах этих кораблей Лонгин никаких вымпелов, то сразу стало ясно, что это не корабли союзного флота Родоса или Афин. Никаких сомнений в том, что пираты, заметив одинокий римский корабль, бросятся в погоню, ни у кого из команды не было. Поэтому триерарх торопливо пошагал на мостик, а его место на баке занял впередсмотрящий.

Луций подождал, пока триерарх доберется до мостика, после чего приказал.

— Архилох, будем уходить.

Сиракузец Архилох, служивший на флоте республики уже несколько лет, получивший латинское гражданство, опытный и немало повидавший на своем веку капитан, сработался с молодым римским флотоводцем отлично. Поэтому скрытый смысл приказа уловил сразу — уходить, это не убегать. И даже позволил себе засмеяться вслух. После чего приказал.

— Разворот на обратный курс! — и повернувшись к Луцию негромко добавил. — Горации против Куриациев, — вспомнив легенду о поединке между тремя братьями Куриациями из враждебного Риму городка Альба-Лонга против трех братьев Горациев. Когда двое Горациев погибли, третий бросился в притворное бегство, после чего убил бежавших с разной скоростью из-за ранений врагов по одному.

Гай Кассий, не дожидаясь дополнительных команд, отправил на корму всех стрелков с гастрафетами*, а заодно десяток манипуляриев для помощи расчету установленных там баллист. Заодно и сам перебрался на мостик, поближе к месту возможного абордажа.

Между тем пираты, обнаружив одиночный римский корабль, начали разворот на него. Трое против одного. Что позволяло надеяться на победу даже над военным кораблем и римской морской пехотой. Так что гребцы пиратских кораблей начали понемногу набирать темп. Тем более, что ветер, унесший туман, неожиданно ослаб до легкого дуновения и паруса им помочь не могли. Под грохот барабанов, задающий темп гребли, они мчались вслед за римлянами. Более скоростная миопарона впереди и две биремы, одна из которой обгоняла другую, мателотами за ней.

Посмотрев в сторону пиратов, Архилох крикнул в «тубу Луция». — Парни, вам придется отработать каждый выплаченный вам асс! — вызвав смешки и одобрительный свист гребцов*.

*1. Гастрафет — арбалет античного времени.

В данном случае — более продвинутая

«промежуточная» по сравнению

с более совершенными образцами

модель с натяжением тетивы с помощью крюка.

2. Вопреки распространенному мнению,

гребные суда той эпохи комплектовались

наемными экипажами. В том числе и гребцами.

Рабы-гребцы появились во времена Возрождения.

Римская галера, более широкая и с виду менее скоростная, чем пиратские, все же пыталась уйти от погони. К немалому удивлению капитанов пиратских кораблей ей это почти удавалось. Расстояние между убегающим кораблем и погоней практически не сокращалось, хотя пираты уже и подменили уставших гребцов на свежих. Только похоже, на этом корабле гребли и римские солдаты, обычно не умеющие работать на веслах. К тому же римлянин оказался довольно зубастым и когда миопарона «Быстроногая» приблизилась на перестрел* к корме беглеца, с нее в сторону пиратов прилетели не только стрелы, но и несколько камней. Парочка из которых попали в цель вместе со стрелами, выпущенными из гастрафетов.

*Перестрел — дистанция стрельбы из лука,

в среднем примерно 70–80 м

Потеря трех лучников убитыми и несколько ранеными пиратов только разозлила. Но, кроме лучников, один из камней влетел прямо в голову одному из гребцов. Естественно, безголовый гребец весло выронил, подбив соседнее и сбив ритм гребли с одного борта. В результате миопарона резко свернула в сторону, едва не попав под таран идущей следом биремы. Пока на миопароне наводили порядок, следующая мателотом бирема «Гнев Митры» приблизилась на пару перестрелов к римлянам. И тут же получила «в подарок» пару камней, обмотанных горящими тряпками. В корабль они не попали, так что пираты, радостно заорав, рванули вперед… и получили еще один из двух горящих «приветов» прямо на бак. При этом оказалось, что камень не просто обмотан тряпками, а еще и обвязан дорогущей металлической проволокой с крючками и иглами. Да и тряпки оказались хорошо пропитаны маслом. Сразу отковырять горящий комок от палубы не удалось, поэтому она начала обугливаться. Пока на борту «Гнева Митры» пытались потушить первый камень, с римской униремы прилетело еще два. Один ударился в борт, не зацепился, а второй попал между скамейками гребцов и на биреме стало на некоторое время не до погони. К тому же поднялся ветер, а римляне поставили паруса на двух своих мачтах и начали так резво набирать скорость, что пираты решили отказаться от погони. Тут то и настигла их неожиданная усмешка Судьбы. На пиратских кораблях обнаружили, что пока они увлеченно гонялись за одной римской униремой, к ним довольно близко подобрался целый флот в полсотни кораблей. Причем они шли неторопливо и понятно было, что гребцы на этих римских кораблях еще не уставшие, как у морских разбойников.

— Вот это удача, клянусь Зевсом! — мгновенно оценил ситуацию Лонгин. — Оборот! Держи на первую бирему! — крикнул он Архилоху. Который передал команды рулевому и комиту.

Пираты на «Гневе Митры» в это время уже успели справиться с разгорающимся пожаром. Не успев начать разворот, они вдруг обнаружили, что римская унирема развернулась и нацелилась на их корабль. Капитан «Гнева», киликиец Зеникет, не ожидал, что убегающие римляне так быстро вступят в бой. Но среагировал мгновенно, приказав идти на таран. Таранить и бежать, а если не удастся утопить проклятых римлян, то идти на абордаж. На биреме людей явно больше, чем на униреме противника. А захватив римский корабль, как оказалось, более быстрый, чем их бирема, можно попытаться удрать от остального флота. В крайнем случае оставалось погибнуть, сражаясь.

— Приготовится, — приказал Архилох кормчему. — Сейчас они попытаются сманеврировать, чтобы пойти на абордаж. Готов?

— Готов, — ответил кормчий.

Пиратский корабль довернул, нацеливаясь пройти сбоку от правого борта «Орла». Триерах знал, что они попытаются сблизиться с кораблем, сбивая весла и сцепившись бортами для абордажа. При неудаче этого маневра пираты могут резко повернуть и протаранить центральную часть галеры. Поэтому в ответ на вражеский маневр он приказал повернуть «Орла», удерживая корабль на перехватывающем курсе.

Гай Кассиний в это время готовился к отражению абордажа, оттянув с кормы бойцов с гастрафетами и манипуляриев. Оставшиеся у баллист расчеты неторопливо готовили орудия к стрельбе. Но Архилох, не советуясь с Луцием, который, кажется, просто наблюдал за его действиями, приказал. — Кормчий полрумба вправо! — и, через пару ударов барабана, добавил- Правый борт, суши весла! — Одновременно баллисты на баке и юте дали залп мелкими камнями, а стрелки разрядили в толпу стоящих на центральной палубе пиратов свои гастрафеты. Неожиданный маневр римской униремы застал пиратов врасплох. Большинство не успело втянуть весла. Надвигающаяся махина римской галеры частью поломала, частью отбросила весла, покалечив гребцов.

Когда же корабли сблизились бортами почти вплотную, Гай Кассиний проорал.

— Крючья! — и тут же скомандовал легионерам. — Бросай!

В собравшихся отражать абордаж пиратов полетели пилумы, пронзая щиты, втыкаясь в борта и тела. А корабли уже притерлись бортами, подтянутые за канаты матросами и гребцами. Римские морские пехотинцы сразу полезли, цепляясь за леера, на палубу пиратской биремы. Борт биремы возвышался над палубой галеры, что нисколько не помешало натренированным манипуляриям. Пока ошеломленные столкновением и обстрелом пираты сообразили навалиться толпой, на палубе уже выстроились несколько десятков римских воинов. С дружным криком «Ура» они устремились на опешивших от такого оборота дел пиратов. И началась резня. Киликийцы, надо признать, были умелыми бойцами. Но одиночными. Манипулярии, как выяснилось, даже на узкой палубе ухитряясь поддерживать некое подобие строя, поддерживать товарищей и давить противника стеной щитов. НО резня была страшная, к палубной команде непрерывным потоком подходило подкрепление из поспешно вооружавшихся гребцов. Но и римские матросы и гребцы не отставали от своих противников, поддерживая манипуляриев. Бой, тяжелый, жестокий и кровопролитный, прервало появление еще одной римской галеры, чьи манипулярии ударили по пиратам с тыла. После этого бой перешел в простую резню тех разбойников, которые еще пытались сопротивляться. А потом центурион пришедшей на помощь «Орлу» галеры «Мизенум» Публий Сервилий Руф Рулл с удивлением обнаружил среди уставших и потрепанных боем манипуляриев самого дуумвира флота Луция Кассия Лонгина. Такого же усталого, со щитом, покрытым следами вражеских ударов, в шлеме со срезанным наполовину гребнем, но держащегося с достоинством бывалого ветерана.

— Благодарю, центурион, — ответив на воинское приветствие, негромко произнес Луций. — Ты и твои люди заслужили награду. Как и остальной экипаж.

— Стоило ли так рисковать, дуумвир? — так же негромко посетовал Публий, оглядывая заваленную телами убитых и раненых бирему. Его поддержал подошедший к ним Гай Кассиний.

— Стоило, — серьезно ответил Луций. — Мы показали пиратам, что сильнее их. Потому что можем сражаться на равных против вчетверо большего экипажа. Гай и Публий — наводите здесь порядок. Я на «Орла». Архилох пришлет людей в помощь.

— Возьмем бирему себе? — уточнил Гай.

— Полагаю, на одном из «круглых судов»* найдется достаточно матросов и манипуляриев, чтобы организовать новую команду, — ответил Луций.

* Круглыми судами римляне называли

транспортные и торговые корабли,

отличавшиеся от военных

большей шириной корпуса

Миопарона ушла. Точнее, заранее проинструктированные капитаны дали ей сбежать. Луций со слов своего гения знал, как действуют рассказы о превосходящей силе противника на вражеские войска. Тем более, что в скором времени уцелевшие пираты готовились дать решающее сражение римскому флоту. По донесениям разведки, они собирали флот у города Корацезиум*, в который свозили свои семьи и сокровища.

* Корацезиум, Коракесий — современная Анталья.

Основной центр пиратства Киликии в то время

В целом же все шло так же, как в истории, рассказанной гением. Только вместо Помпея командовали Лонгины, а если быть честным — младший Лонгин. Впрочем, и старый неплохо справился со своей работой. Дуумвиры разделили море на чертову дюжину округов. Поручив каждый одному или двум из набранных ими легатов, отправили их заранее в главные порты этих округов, чтобы снаряжать там корабли и вооружать отряды и эскадры. Обговорив с ними заранее детали операции, Лонгины скрытно расставили эскадры по своим местам. В каждом секторе находилось примерно по три десятка кораблей, которые должны были охранять берега, очищать от мелких отрядов пиратов побережья и острова, контролировать торговые пути и перехватывать бегущего от эскадр дуумвиров противника. В условленный день и час началось общее наступление на главные пиратские базы. Сам Луций вышел в море с лучшей частью сосредоточенных в Мизенуме военных кораблей и отправился с караваном хлеботорговцев в Египет. Прибытие огромного каравана с зерном резко снизило цены на хлеб. Снижение цен на рынках высоко подняло престиж Луция, что, надо признать честно, входило в его планы.

Эскадра старшего Лонгина очистила за сорок дней западные районы моря. После этого, базируясь на Сицилию, Мелит (Мальту) и порты провинции Африка, Гай Кассий Лонгин перекрыл путь пиратам на запад. Одновременно он контролировал свободу поставок зерна из этих провинций. Луций в это время, вместе с союзными эскадрами Родоса и Афин, начал чистить восточные воды Средиземного моря, в том числе у берегов Крита и Азии. Последующее восстановление торговли и поставок в столицу вызвало восхищение дуумвирами флота, как у бедноты, уже готовой поднять мятеж из-за высоких и постоянно до того возраставших цен на продукты, так и у римской знати, оценившей изящество и скорость решения проблем.

Теперь оставался последний и решающий шаг в борьбе за «наше море». Если Луцию удастся окончательно зачистить остатки киликийских и критских пиратов, то на какое-то время проблема пиратства будет решена. Конечно, Луций Лонгин не думал, что ее удастся решить полностью и навсегда. Плесень, заводящуюся в доме, надо убирать постоянно, иначе она затянет все вокруг. Имелась у него надежда, что удастся избежать длительной гражданской войны между Помпеем и Крассом. Тогда флот будет вовлечен в войну минимально и сохранит контроль над морем, продолжая уничтожать возникающие пиратские шайки. Тогда все будет, как с преступниками, которых постоянно отлавливают милиционеры, не давая бандитам и грабителям терроризировать граждан… Только бы сенаторы не вмешались, посчитав, что пиратской опасности больше нет и флот можно распустить.

Эскадра Луция Кассия Лонгина, усиленная отрядом родосских кораблей, двигалась к побережью Киликии. Навстречу ей в море вышла огромная армада пиратских кораблей — от нескольких трирем, до бирем, миопарон и даже крупных лодок. Флот пиратов превосходил римский по численности как минимум вчетверо, но основные их корабли были намного меньше и слабее даже римских либурн, не говоря уже о галерах. Но в стане «киликийцев», среди которых коренных киликийцев было около половины, царило воодушевление. При таком превосходстве в силах они просто обязаны победить римлян и отомстить за все поражения.

Огромный пиратский флот, выстроившийся полумесяцем, с «рогами» направленными в сторону римлян, медленно, сберегая силы гребцов, двинулся в атаку. Римляне шли несколькими колоннами, пользуясь попутным ветром, на парусах. Родосцы стояли в центре, а на левом фланге расположился отряд во главе самим дуумвиром. Первыми вступили в бой фланги. На которых пираты сосредоточили все миопароны, рассчитывая за счет их скорости и маневренности охватить фланги римлян. Но оказалось, что римские униремы не только превосходят миопароны в скорости, но и нисколько не уступают в маневренности. К тому же за счет большего водоизмещения на них удалось разместить метательные машины и намного больше солдат. На атакующие кораблики пиратов обрушился град камней, стрел и болтов гастрафетов, их забрасывали огненными зарядами из баллист или били в борт таранами маневрирующие даже под парусами римские галеры. Если же им удавалось сцепиться в абордаже, то пиратов встречали не наемники и слабо вооруженные матросы купеческих судов, а профессионально подготовленные морские пехотинцы. Тем временем в центре пиратские биремы и триеры, и родосцы маневрировали, стараясь таранить друг друга или сцепились в абордажных схватках. Казалось. Еще немного, еще усилие — и греки побегут. Но тут в схватку вступили фланговые отряды римлян, разбившие фланги пиратского войска…

Разгром был такой, что из всего флота спаслось не более трети из самых скоростных кораблей, либо корабли самых хитрых капитанов, поспешивших выйти из боя сразу. А при появлении погони поднявших сигналы сдачи…

Коракесий, неприступная крепость на высокой скале, лишился почти всего своего гарнизона, ушедшего в бой на кораблях в качестве морской пехоты. Поэтому, когда в гавань вошли корабли римлян, киликийцы сдались без боя…

Всего, по позднейшим подсчетам, было уничтожено до двенадцати тысяч пиратов и почти тысяча триста их корабле. Чуть больше пятисот кораблей захвачено, а почти двадцать тысяч пиратов сдалось в плен. Их руководителей казнили. А пленных расселили в опустевших во время войны с Арменией городах Киликии и в Греции.

Луцию Кассию Лонгину Сенат вынужден был разрешить триумф. После чего ему присвоили звание дукс классис и назначили постоянным командующим флотом Республики…

Третья Митридатова Война. Начало

Третья Митридатова Война. Начало

685 г. — 686 г. ab Urbe condita

Понт — это мое

Митридат VI Эвпатор

Митридат, царь Понта,

человек, которого нельзя ни обойти молчанием,

ни говорить о нем без внимания,

в войне изощренный,

славный доблестью, а подчас и воинским счастьем,

всегда великий духом,

вождь в замыслах, воин в бою,

в ненависти к римлянам — Ганнибал…

Веллей Патеркул, римский историк

Как и ожидал Помпей, стоило Никомеду умереть, как началось повторение истории Первой Митридатовой войны. Митридат быстро собрал армию. Понтийские полчища вторглись в Вифинию и пошли на Запад. Снова жители Анатолии ждали их, как освободителей. Как доносили Помпею доброжелатели: «всю малую Азию охватил приступ прежнего недуга, ибо то, что она терпела от римских ростовщиков и сборщиков податей, переносить было невозможно».* А с юга союзной римлянам Каппадокии и недавно подчиненной Киликии угрожали войска Великой Армении и надеяться на вспомогательные контингенты этих стран не стоило.

* Цитата из историка Аппиана

Но уже переправившийся в Вифинию из Византия с несколькими римскими когортами и ауксилариями, поддерживаемый эскадрой под командованием наварха Рутилия Нудона, претор Котта, рассчитывая стать правителем новой и весьма богатой провинции, решил выступить против Митридата. Его армию, неоднократно битую римскими войсками, Котта считал небоеспособной толпой варваров, хотя сам никакого военного опыта не имел. Первоначально, устроив несколько укрепленных лагерей, он попытался задержать понтийские войска на подступах к столице Вифинии Никомедии. Однако войска Митридата, хотя и походили на прочие азиатские армии пестротой состава, кроме численности отличались еще крепкой дисциплиной и отличной подготовленностью. Кроме того, бежавшие в Понт римляне — марианцы помогли до войны изучить римскую тактику и подготовить войска к борьбе с легионерами. Так что ни эти укрепления, ни попытка использовать в решающей битве у города Халкидона манипуляриев эскадры Рутилия Нудона, римлянам не помогли. Войска Котты потерпели страшное поражение, остатки укрылись за стенами Халкидона. Одновременно в Босфор вошел флот Митридата, который разбил до этого небольшой отряд «антипиратских сил» легата Гая Теренция Варрона. Подошедший к Халкидону флот напал на оставшуюся без командования эскадру Нудона, который в это время командовал манипуляриями на суше. И разбил ее, частью затопив, а большей частью взяв корабли римлян на абордаж.

Когда до него дошла весть о катастрофе под Халкидоном, Помпей стоял лагерем в долине реки Сангария, ожидая прибытия из Киликии Второго легиона во главе с легатом Авлом Габинием. Дальше Помпей планировал двинуться на восток, в центральные провинции Понта, обеспечивая оборону Вифинии частями Котты. Но теперь надо было срочно менять весь план кампании. Еще и боевой дух части воинов упал, когда они узнали об итогах сражения, закончившегося эпическим разгромом. В основном это касалось бойцов местных, давно дислоцировавшихся в Азии легионов и ауксилариев. Которые составляли примерно треть армии. Но как такие настроения легко передаются всему войску, Гней Помпей хорошо помнил по Испании. Поэтому он речами и дисциплинарными методами начал наводил порядок в армии. В это время поступили новые сведения.

Митридат, оставив осаждать Халкидон часть войск и флот, двинулся с большей частью армии вдоль побережья, последовательно захватив Никомедию, Никею и Прусу. Судя по всему, целью этого похода был большой город-порт Кизик на берегу Пропонтиды. Кроме того, пришли известия из Каппадокии. В царство римского союзника Ариобазана Первого вторглись сразу две армии понтийцев. Одна из них, под командованием Диофанта, сына Митара, отправилась, если судить по его действиям, в очередной раз подчинять Каппадокию. Этим вторжением Митридат не только снова присоединял к своим владениям Каппадокию, но и прикрывал свой тыл, если римляне попытаются вторгнуться из Киликии в Понт. Вторая, стратега Эвмаха, двигаясь через земли каппадокийского царства, должна была действовать в отрыве от главных сил и нацелилась на города Фригии, одновременно угрожая галатам и заставляя их не вмешиваться в войну. При дальнейшем продвижении воины этой армии могли дойти до Киликии. В этой недавно усмиренной области после ухода Габиния оставались только гарнизоны манипуляриев Лонгина, которые понтийцы могли разбить за счет численного превосходства. Захват Киликии грозил возобновлением войны с пиратами.

Получив такие известия, Помпей на следующий день созвал своих легатов и военных трибунов, командовавших легионами. Собравшимся командирам он объявил все последние новости. После небольшого, но бурного обсуждения полученных ими известий, заявил.

— Спокойно!– дождавшись, пока в палатке наступит относительная тишина, приказал он командирам. — Я решил… Полученные сведения требуют оставить легион Габиния для действий во Фригии и Каппадокии. Так сил Габиния явно будет недостаточно, начальник конницы Квинт Цецилий организует вексилляцию из части легионной конницы и фессалийских ауксилариев. С этой вексиляцией ему надлежит отправиться к Габинию и принять командование над объединенными силами и вытеснить понтийцев из Фригии. После чего оказать помощь войскам союзника нашего, царя Ариобазана. Также Квинту Цецилию следует вступить в переговоры с галатами, чтобы предложить им сосместное выступление против понтийцев, — Помпей дождался, пока поднявшийся с места Квинта Цецилий Метелл Непот заверит императора в том, что полностью понял задачу и готов ее выполнить. После чего продолжил. — Известия также позволяют твердо надеяться, что Котта сможет удержать Халкидон самостоятельно. Поэтому на помощь ему мы не пойдем, а отправимся навстречу главным силам Митридата… — он переждал перешептывания командиров и продолжил. — Армия царя понтийского ослаблена выделением осадного отряда и отрядов для гарнизонов занятых понтийцами городов. Если будут благосклонны к нам боги, то у нас появляется хорошая возможность в битве разбить, силы Митридата. Проведенные по моей просьбе гадания дают благоприятный прогноз, — добавил Гней и присутствовавший в палатке авгур подтвердил его слова. После чего все командиры дружно поддержали командующего и совет перерос в дружескую пирушку…

Митридат осаждал Кизик. Его войска отделили гавань от остального города, прикрыв позиции прорвавшихся войск двумя стенами. Осажденные наблюдали, как войска противника готовятся штурмовать стены города. Города, который защищало местное ополчение под руководством стратега Писистрата. Города, который в отличие от остальных городов Азии не собирался уходить из-под власти римлян под руку понтийского царя. Царю же нужен был этот город, как гавань для флота и как опорный пункт для войны в Мисии и Лидии. Поэтому воины царя строили осадные башни и «черепахи» с таранами внутри, собирали метательные машины — баллисты, скорпионы и онагры. Посланные к ближайшим лесам и горам рабочие команды валили деревья, рубили камни. И все это непрерывным потоком текло в лагерь понтийцев вместе с обозами с зерном, прочими припасами и стадами животных, бредущих на корм воинам.

Потом начался обстрел города. Камни, бревна и тяжелые стрелы со свистом летели к стенам. От страшных ударов каменных глыб и бревен сотрясались стены города, а стрелы и камни сбивали с них защитников. Под прикрытием бомбардировки к городским воротам поползли «черепахи» — защищенные навесами тараны, и осадные башни. Но кизикцы отвечали, стреляя в ответ из своих онагров и баллист, поливая подобравшиеся «черепахи», башни и атакующую пехоту маслом и кипятком, обстреливая врагов обычными и зажигательными стрелами и обмотанными тряпками камнями. Перестрелка продолжалось. Поняв, что со стороны суши его войска успеха пока не имеют, Митридат распорядился атаковать с моря. Для штурма понтийцы построили осадный катармаран* — громадную осадную башню, которая стояла на двух соединенных между собой кораблях. Понтийские моряки попытались подвести ее к стенам. Это было очень сложно, сильное волнение моря или неправильный действия рулевых грозили опрокинуть башню и развалить всю эту сложную конструкцию. Но понтийские моряки справились и подвели катамаран и стоящую на нем осадную башню вплотную к городской стене. Ополченцы, увидев появившуюся под стенами башню, запаниковали. Чем и воспользовались понтийцы, обстреляв их из легких онагров и луков, а потом опустив на вершину стены штурмовой мост. Но командиры ополченцев смогли остановить панику. Часть гоплитов схватилась за копья и луки, часть бросилась к метательным машинам, сменяя убитые расчеты. По мостику на стену успело пробежать не более полудюжины бойцов. Остальных обстреляли из луков и онагров, сбросив с мостика вниз. Перебили добежавших до стены храбрецов и начали обстреливать корабли и башню зажигательными снарядами и лить на них смолу. Опасаясь пожаров, понтийские моряки медленно отводили корабли назад. Одновременно все свободные матросы и бойцы тушили разгорающиеся пожары. Отход оказался еще более трудным, ведь пришлось уходить кормой вперед и только мастерство понтийских моряков позволило сохранить осадный катамаран.

* Сознательный анахронизм автора,

для упрощения описания осадного «чуда»

Обороняющиеся отразили атаку с моря, но тут начался новый приступ на суше. Понтийские командиры усилили бомбардировку стен и бросили на штурм все осадные башни. Приступ отбили, но понтийцы попробовали повторить его снова. Яростные бои кипели на стенах до вечера. Воины Митридата отчаянно старались закрепиться на укреплениях город, но это им не удавалось. Ополченцы сражались храбро и отбили все атаки. В городе, обстреливаемом зажигательными снарядами, то и дело вспыхивали пожары. Огромные камни, падая на дома и улицы, проламывали крыши и убивали людей. Но горожане, невзирая на несущуюся с неба смерть, тушили огонь, стараясь не дать ему распространиться. Под вечер понтийцам удалось разрушить участок стены, но Писистрат бросил против рвущихся в город врагов вой последний резерв — три сотни гоплитов в полном вооружении. Возглавляемые лично стратегом воины выбили понтийцев из пролома, дошли до рва и подожгли переброшенный через него мостик…

Возможно, прикажи Митридат атаковать этой же ночью или на следующий день, его войска взяли бы Кизик. Но впечатленный большими потерями царь приказал приступить к правильной осаде, рассчитывая, что лишенные подвоза горожане не станут ждать наступления голода и сдадутся. Царь не учел только действий Помпея, считая, что тот побоится приблизится к его армии, имея всего четыре или пять легионов. Но неожиданно сначала прервались поставки продовольствия, а потом неподалеку от лагеря царской армии за полдня вырос укрепленный лагерь римских легионов. Которые сразу же начали выманивать армию Митридата на бой. Несколько дней продолжались стычки и перестрелки разведывательных отрядов и дозоров, а потом, в благоприятный день, оба войска одновременно вышли из лагерей и построились друг против друга.

Перестреливались лучники, закидывали друг друга дротиками и свинцовыми пульками дротикометатели и пращники. Скифская конница пыталась засыпать стрелами фланги римлян, прикрытые небольшими отрядами конницы ауксилариев.

Главные силы двинулись вперед одновременно, словно по сигналу. Гремели трубы, грохотали барабаны и орали нечто воинственное варвары и ауксиларии. И только римляне молчали почти до последнего, закричав только перед первым броском пилумов. Надо отметить — несколько запоздавшим. Первыми перешли на бег, под рев боевых рогов, стоявшие в первых рядах понтийского войска наемники из племени бастарнов. Рослые и широкоплечие, словно братья близнецы, в кольчугах и бронзовых фракийских шлемах, они бежали быстро, словно атлеты на Олимпиаде. Впереди бежали щитоносцы, а за ними мчались меченосцы без щитов, поскольку они несли на плече громадные двуручные фальксы*. Не обращая внимания на летящие в них пилумы, теряя людей ранеными и убитыми, варвары с разбега врезались в строй Седьмого и Восьмого легионов. Сойдясь вплотную, бастарны начали рубить своими фальксами легионеров, разбивая тяжелые прямоугольные щиты, с одного удара отсекая руки, ноги, головы. Легионеры некоторое время держались, но затем дрогнули, заколебались и, сломав строй когорт, попытались бежать. Казалось, еще усилие и войска Митридата вновь разобьют римлян.

* Остро отточенные серповидные фракийские мечи,

с заточкой по внутренней дуге.

Двуручный вариант меча достигал полутора метров.

Рубящим ударом такого меча можно было пробить скутум

или железную кольчугу — лорику,

разрубить голову вместе со шлемом.

Но Помпей, увидев происходящее в центре, бросил закрывать прорыв стоящий в резерве Шестой легион. И одновременно приказал атаковать флангам, на которых стояли ауксиларии. Для прикрытия их от скифов, он выдвинул на фланги оставшиеся алы конницы, усиленные отрядами наемных лучников. Гоплиты на одном фланге и дакийские меченосцы на другом, столкнулись с отрядами вооруженных на римский манер понтийцев. Жаркая схватка закончилась отступлением воинов Митридата. В тоже время Шестой легион, первые шеренги когорот которого вопреки обычной тактике были вооружены и активно били батарнов гастами*, сумел остановить их порыв.

Бой продолжался несколько часов, но ни одна сторона так и не смогла добиться успеха. Обе армии понесли серьезные потери и разошлись. Однако отступили первыми именно понтийцы, что позволило Помпею в своем донесении Сенату назвать себя победителем.

* Гаста — пехотное копье римлян,

после реформ Мария снято с вооружения.

Казалось бы, теперь Митридат должен бросить осаду и попытаться увести армию от Кизика. Но вместо того, чтобы попытаться вырваться из ловушки, в которую загнал его Помпей, Митридат продолжал осаждать Кизик. Похоже, он решил, что именно взятие города и поможет ему вырваться из окружения. Наступала зима и соратники Митридата настойчиво пытались уговорить его бросить безнадежную осаду. И прорываться на юг, чтобы обойти Помпея, прикрывшись с фланга озерами и реками. Но царь упрямо требовал продолжать осаду и штурмы…

Пока Помпей и Митридат сражались друг с другом, а потом сидели в лагерях, сторожа противника, галаты пришли на помощь римлянам. С их поддержкой Квинт Цецилий и Авл Габиний разбили армию Эвмаха. После чего отправились в Каппадокию, в которой бесчинствовали войска Диофанта.

Наступившая зима, плохое снабжение и начавшийся голод заставили Митридата отправить всех лошадей, а также основной обоз и наименее боеспособные части пехоты по предложенному советниками пути. Так он надеялся сохранить свою кавалерию, от которой при осаде мало толку и избавиться от лишних небоеспособных нахлебников. Наконец-то царь понял, что столь удачно начавшийся поход заканчивается неудачно, и теперь пытался сгладить плохие последствия. Но разведка Помпея сумела проследить выход и маршрут отряда. Помпей, получив сведения об уходе части понтийцев, незаметно для Митридата вывел из лагеря Шестой Железный легион и большую часть конницы. С этим отрядом он настиг врага у переправы через реку Риндак, недалеко от городка Аполлония. Понтийцы переправляли через реку лошадей и обоз, когда их внезапно атаковали легионеры и спешенные конники. Разгром был полным. Понтийцы только пленными потеряли десять тысяч человек. Кроме того, римляне захватили практически всех лошадей и обоз.

Но и этот разгром оказался не последней неудачей, преследующей Митридата. Во время подготовки к очередному штурму налетел страшный зимний ураган, поваливший осадные башни и потопивший, кроме всего прочего, несколько кораблей, включая и осадный катамаран. С суеверным ужасом смотрели понтийские воины на разрушения, в тайне от командиров обмениваясь слухами о божественном гневе, обрушившимся на их царя. А «друзья советовали Митридату удалиться, так как город явно под божеским покровительством*» Но царь упрямо считал, что ни боги, ни люди не могут помешать ему взять город…

* Цитата из Аппиана

Галльская война. Дебют

Галльская война. Дебют

686 г. ab Urbe condita

Галльская война была логическим продолжением

общей политики Рима

по отношению к другим народам…

Дуров В. С.

И опять несется вскачь

Полусонная эпоха.

Что ей крики, что ей плач?

Лишь бы вдаль вела дорога…

И опять горит земля

Под ногами, под ногами,

И растоптаны поля

Сапогами, сапогами.

Алькор

Марк Лициний Красс отпил сильно разбавленного фалернского и, поставив кубок на стол, откинулся на спинку стула. Посмотрел на лежащие на столике свитки и восковые таблички, тяжело вздохнул, а потом улыбнулся. Обратная сторона власти, настоящей власти и заключается в постоянной работе с людьми и настоящим наводнением из документов и сведений. И никак иначе, если хочешь управлять, а не изображать правителя. Марк же хотел именно править. Править к вящей славе Рима… Красс еще раз поднял кубок и отпил глоток. Сегодня, когда по расчетам все должно начаться, ждать внезапно оказалось сложно. Пожалуй, сложнее, чем ждать в испанской пещере, скрываясь от марианских убийц. Он успел поставить опустевший кубок на стол, когда негромко загудел гонг, установленный у входа в таблинум.

— Войди! — приказал Марк.

Отодвинув занавес, в таблинум вошел дежуривший сегодня контубернал Марк Эмилий Лепид*. Сделав два шага вперед, он остановился напротив стола, отсалютовал и доложил Крассу.

* Контубернал — молодой человек знатной фамилии,

поступивший на службу к военачальнику

для обучения военному делу.

Примерно соответствует современному адъютанту.

М. Эмилий Лепид — старший сын консула М. Эмилия Лепида,

поднявшего восстание в 679 году (см. ранее)

— Проконсул, прибыли послы эдуев.

— Неужели? — деланно удивился Красс. — И что они хотят?

— Просят встречи с тобой, причем срочно.

— Срочно? — опять с удивлением переспросил Марк Красс. — Что такого могло случиться в Косматой Галлии*, что требуется наше срочное внимание? — улыбнувшись, уточнил он.

— Не могу знать, — улыбнувшись в ответ, доложил Лепид.

— Хорошо. Надеюсь, послов уже встретили как должно.

— Ваш управляющий препроводил их на твою виллу у стен Нарбо*, отдохнуть с дороги.

— Правильно, пусть немного отдохнут… Вызови ко мне Марка Антония и пусть найдут этого… Луэрна. Галл сюда не впускать, пусть ждет Антония, — приказал Красс.

* Gallia Comata — название трех незавоеванных к этому времени частей Галлии.

Город Нарбо- Марцис — основанная в 118 г до н.э. римская колония,

столица провинции Нарбонская Галлия, современный Нарбонн

Марк Антоний появился в таблинуме очень быстро, словно дежурил в атриуме. В легком парадном доспехе, с мечом у пояса, он выглядел настоящим воином без страха и упрека. Посмотришь и сразу станет ясно, что все слухи о его пьянстве и распутном поведении в Риме придуманы врагами. Но внешне он выглядел достаточно внушительно, а учитывая его опыт в пьянках, подходил для задуманного Крассом.

— Садись, — после обмена приветствиями предложил Антонию Красс. — У меня для тебя задание. Сейчас подойдет Луэрн. Берешь его и идешь в казарму. Выберешь десятка два солдат из нового… Галльского легиона. Возьми самых представительных. Затем находишь ключника Требония и получишь у него три… нет, лучше пять амфор цекубского. Едешь с ними на мою виллу. Там сейчас гостят послы эдуев. Знаешь? — Антоний утвердительно кивнул головой. — Молодец, не теряешься. Значит и задачу поймешь…

— Разреши, император? — перебил его Антоний. — По-моему тебе надо точно узнать, что эти галлы хотят. Учитывая, что цекубское крепкое, а галлы предпочитают пить по-скифски*, мне останется только присмотреть, чтобы им наливали полнее. А заодно, чтобы солдаты и Геликон внимательно слушали, о чем эти галлы проговорятся в пьяном виде.

* Римляне и греки пили вино, разбавленное водой.

Употребление неразбавленного вина считалось

варварской привычкой, особенно присущей скифам

— Отлично, ты все правильно понял, — усмехнулся Красс. — Иди, Марк Антоний и делай.

Антоний поднялся, отсалютовал и четко, словно на учениях, развернувшись на месте, пошел, бурча на ходу.

— Почаще бы такие задания, чтоб за чужой счет выпить вина, тем более цекубского, и побольше…

Красс, усмехнувшись, потянулся, после чего лежавшую справа восковую табличку и стило. Открыл табличку, нанес на нее какую-то отметку, отложил и задумался. Что хотят предложить послы эдуев, он мог предсказать точнее, чем гаруспик во время гадания по печени ягненка. Это весьма могущественное племя боролось уже несколько лет с племенами секванов и авернов за господство над Центральной Галлией. Эдуи, ополчением которых обычно командовал лично Дивитиак, вергобрет* племени и друид, успешно били ополчение секванов и арвернов уже несколько лет. Но те упорно не хотели подчиняться. Стоило только ополчению эдуев, побив очередной отряд секванов или арвернов, ограбив парочку городков и все окрестные деревни, вернуться к себе домой, как упорные противники начинали собирать новое ополчение… Но понемногу силы арвернов и секванов истощались, а знать племени эдуев надеялась рано или поздно заставить их признать подчиненное положение.

* Вергобрет — букв. «Муж суда», т.е. главный судья

— название главы эдуев.

Друид — кельтский жрец

В отличие от современных сказок о них,

представляли собой корпорацию,

не уступающую по своей власти среди галлов

католической церкви средних веков

Понимали это и секваны. Не желая покоряться эдуям, вожди арвернов Битуит и секванов Кастикс решили нанять дружину германского вождя Ариовиста из племени свевов. Тот согласился и, взяв золото, привел не целую армию из пятнадцати тысяч воинов. Германцы, по сведениям разведки, уже несколько раз разбили отдельные большие отряды эдуев. Вот тут-то Дивиатик и сенаторы эдуев решили воспользоваться статусом «друзей и союзников римского народа». О, это была тонкая и наглая игра, намного более изощренная, чем придуманный германцами «инцидент в Гляйвице». Всего пара вольноотпущенников из галлов да несколько тысяч сестерциев, потраченных на подарки. И в головах у собиравшихся самим воевать эдуев поселяется мысль призвать на помощь легион союзников, расквартированный в Провинции. Привыкшие нанимать для участия во внутренних междоусобицах дружины германских вождей, галлы легко приняли новую идею. К тому же им очень понравилась мысль, что союзникам можно будет и не платить. Они же союзники, а не наемники, обойдутся поставками зерна. Вот так и появились в Нарбо-Марциусе послы эдуев. С них и должен был начаться очередной шаг на пути к власти в Риме…

На следующий день послы выглядели изрядно помятыми, но так и не побежденными Либером. Поэтому Красс не стал затягивать переговоры и выслушав краткие речи послов, ответил им так же кратко. После чего пригласил их и выглядевшего свежим, словно вчера ничего не было, Антония на небольшой пир. На следующий день послы уже отправились обратно. А в лагерях римских легионов началась обычная предпоходная суета. Через несколько дней три легиона и вексилляция кавалерии отправилась на границу Провинции и племени секванов. Еще один легион, Седьмой, отправился в область, граничащую с арвернами.

Армия Красса успела дойти до столичного городка аллоброгов под названием Виенна, когда один из передовых дозоров наткнулся на небольшой отряд галлов. До схватки дело не дошло, хотя по флажкам и одежде в них сразу опознали секванов. Как оказалось, слухи о римлянах, идущих на помощь эдуям, дошли до сенаторов секванов и они отправили посольство к Крассу. Глава посольства Амбаррос потребовал немедленной встречи с «вождем римского войска». Пока легионы строили лагерь неподалеку от Виенны, послов провели в специально установленный шатер.

Трое послов вошли в богато украшенный шатер, в котором успели установить даже статуи Юпитера и Марса, стараясь делать вид, что их ничего не удивляет. Сидевший на раскладном стуле Красс, окруженный контуберналами и центурионами, не поднялся даже когда послы, приблизившись к нему на три шага, отвесили поклоны. Красс ответил на это милостивым, поистине царским, наклоном головы. Лица Амбарроса и его двоих сопровождающих его посланников покраснели. Стоявший справа посланник даже приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать по поводу нанесенного оскорбления. Но Амбаррос как-то искоса глянул на вправо и посланник резко захлопнул рот, скривившись, словно проглотил пчелу.

— Приветствую послов народа секванов, — первым заговорил Красс.

— Привет и тебе, проконсул Марк Лициний Красс, от народа секванов и него тоса, — ответил Амбаррос. Его речь переводили сразу двое — стоявший за стулом Красса Луэрн и собственный переводчик посольства, укрывавшийся за спинами тройки галлов.

После обмена приветствиями послам предложили присесть на такие же раскладные стулья, как то, на котором сидел Красс. Послы расселись и начали разговор с вежливых расспросов о здоровье самого Красса, его супруги и детей, а также о новостях Рима. Красс вежливо, но коротко отвечал, а потом сам спросил о здоровье тоса Кастикса и его жен, а затем о новостях. Что позволило послам наконец-то перейти от предварительных речей к сути.

— Дошли до нас слухи, проконсул, что собранное тобой войско римское готовится вмешаться в спор нашего народа с эдуями, — начал Амбаррос. — Мой тос и почтенные старейшины моего народа удивлены этими известиями и хотели бы узнать правда эти слухи или ложь.

— Эдуи наши союзники и друзья, — дипломатично ушел от прямого ответа Красс.

— Они наши противники и мы с ними соперничаем давно. Поэтому просим тебя не вмешиваться в этот противостояние. Что вас возмущает? Это старый спор кельтов меж собою, домашний, давний спор. Его не разрешите вы ни своим словом, ни своим мечом. — спросил Амбаррос. — И вообще… Какое дело римскому народу до происходящего в далекой от Рима Галлии?

— Где бы ни находился обиженный народ, Рим придет и защитит его*, — ответил Красс.

* Знаменитый ответ Красса парфянским послам

— В таком случае я, Амбаррос, сын Аналонакса, как голос моего тоса и по поручению старейшин народа моего, объявляю, — Амбаррос встал и одновременно с ним вскочили его сопровождающие, — что пересечение римскими воинами границы с землями секванов ли, эдуев ли, либо иного племени галлов, будет считаться объявлением войны народу секванов.

— Вы хотите войны⁈ — громогласно спросил разъяренный Красс, поднявшись и выпрямившись во весь рост. — Клянусь Юпитером всемогущим и Марсом всесокрушающим, если вы хотите войны, вы ее получите! Идите и передайте вождю, Сенату и народу секванов, что я Марк Лициний Красс, император и проконсул римский, объявляю им войну волею сената и народа римского, даровавшего мне право войны и мира! Передайте также, что скоро я приду со своими легионами к ним и подавлю любое сопротивление огнем и мечом. И тогда живые позавидуют мертвым и не помогут вам никакие банды наемных германских разбойников. Вы хотели войны — вы ее получили! Идите же прочь!

Выглядел Марк Красс в этот момент столь грозно и величественно, что послы секванов ничего не ответив, словно по команде развернулись и молча вышли из шатра.

Посольство секванов быстро собралось и умчалось к границе. Но войска римские уходить от Виенны не спешило. Ждали подкреплений из Нарбо-Марция, в котором остался один из преторов, собиравший последних добровольцев. Заодно подтягивали обозы.

Как только запоздавший отряд, на две третьих состоявший из конников-галлов из Италии, прибыл, Красс приказал выдвигаться. Колонны легионов, прикрытые конными дозорами, устремились вперед, к столице эдуев Бибракте.

Но на третий день вместо марша Красс собрал войска на специально подобранном ровном поле. Накануне вечером гаруспики провели в лагере обряд гадания по печени жертвенного быка. И объявили, что все гадания благоприятны для задуманного императором.

Армия Красса почти в полном составе, всего двадцать две тысячи человек, выстроились на поле неподалеку от лагеря. Три легиона — Восьмой, Девятый и Галльский, с ауксиллариями и вспомогательными частями, плюс вексиляция кавалерии. В каждом легионе до трех тысяч шестисот строевых солдат и до тысячи шестисот ауксилариев, велитов (легковооруженных стрелков) — балеарских пращников, критских и италийских лучников, и тяжелой пехоты, чаще всего — галльских меченосцев. Вексилляция конницы после прибытия италийских галлов насчитывала три тысячи с небольшим всадников или шесть ал. Еще примерно шестьсот галльских конников из ауксилариев легионов, преторская когорта командующего и обозники охраняли построение и лагерь.

Из преторских ворот лагеря к строю подскакала небольшая группа всадников во главе с императором, сопровождаемая двумя повозками. Кавалькада остановилась строго напротив построения и один из контуберналов подал Крассу «луциеву тубу».

— Воины! — разнесся усиленный рупором голос Красса. — С нами благословение богов римских, ибо мы вступаем в войну за правое дело. Защищая от разорения земли союзников римского народа, а самих союзников, их жен и детей от угона в рабство… Но не только ради защиты своих союзников идем мы в бой. Совсем недавно на этой же земле наши легионы отражали натиск германских варваров, желавших разорить и поработить не только Провинцию, но и нашу Италию, и сам Рим, — Красс кратко описал войну с кимврами, старательно не упоминая ни одного из командующих римскими войсками. Не стал он напоминать и захвате галлами Рима, чтобы не вносить рознь в ряды войска, один легион и часть конницы которого состояла из галлов. Заканчивая речь, он на несколько ударов сердца замолчал, а потом последовало неожиданное продолжение. — … Теперь же, воины, мы принимаем в ряды легионов Рима еще один легион, волею моей получающий имя Пятый, ранее именуемый Галльским! — и вызвал к себе военного трибуна Гая Сентия Сатурнина, командовавшего Галльским легионом. С ним к полководцу подошла еще пятерка бойцов. Перед строем остальных легионов Сатурнин получил из рук Красса и передал в руки самого высокого из пятерки воинов легионного орла. А подскочившие к знаменосцу рабы одели на него плащ из шкуры медведя. Под громкие крики «Аве! Урра! Хурра!», знаменная группа вернулась к строю своего, отныне Пятого легиона. Но тут Красс поднял руку и через несколько мгновений в строю легионеров воцарилась тишина.

— Так как наша славная конница из вексилляции, что по численности, что по боевому духу и возможностям ничем ныне не уступает пешим легионам, своей императорской волей и властью данной мне Сенатом и Народом Римским объявляю, что вексилляция конницы отныне именуется Десятым Конным легионом!

Командовавшему вексилляцией легату Гаю Кассию Лонгину (младшему) и его знаменной группе вручили орла, а сигнифер получил плащ из львиной шкуры.

Праздник продолжался в лагере до вечера, но на утро следующего дня все стояли в строю и походные колонны римлян устремились к Эдуану, городу-порту на реке Арар (Сона). Куда, по поступившим от разведки сведениям, подошли германские дружины Ариовиста, усиленные отрядами секванов и амбаррактов.

Двигались неторопливо, поэтому переправлявшиеся на плотах и лодках германцы и галлы успели полностью переправиться через реку. Где и остановились, наткнувшись на передовые дозоры римлян. Всего у Ариовиста было около пятнадцати тысяч германцев и столько же галлов.

Три легиона Красса построились обычным порядком в три линии когорт недалеко от берега, перерывая дорогу варварам в земли эдуев. Десятый конный оставался в резерве, а фланги прикрывали галльские конники и ауксиларии.

Германцы и галлы построились по родам и племенам, тремя большими отрядами, слева секваны, в центре германцы и на правом фланге амбарракты. Впереди стояли клинья пехоты, за ними такими же клиньями строились конники. Зазвучали боевые рога и с дикими криками варвары атаковали римлян, засыпая дротиками стоящих впереди строя легионов велитов. Те отвечали им стрелами и камнями из пращей. Но недолго, быстро отступив за строй тяжелой пехоты. Варвары, очевидно приняв отступление велитов за паническое бегство римлян, с воодушевленным ревом устремились вперед. Некоторых неудачников быстроногие германцы даже успели настигнуть и заколоть своими копьями — фрамеями с узкими и короткими листовидными наконечниками. Вперед, на смену пехоте, рванули конники. И тут же всю эта атакующую массу накрыла туча пилумов, пробивавших легкие щиты, вонзавшихся в тела людей и лошадей. Но даже второй залп пилумов, вновь сильно проредивший ряды атакующих, не остановил атаку разгоряченных и разогнавшихся германцев и галлов. Легионеры, не дрогнув, уплотнили строй и встретили первый, самый страшный натиск варваров стеной щитов и ударами гладиусов. Некоторое время шла ожесточенная схватка, в тесноте вместо копий в ход пошли мечи, кинжалы и длинные ножи. Строй стоявшего в центре Пятого Галльского легиона, на который обрушился основной удар германцев, начал подаваться назад. Казалось еще немного… В этот момент с правого, наиболее удобного для удара конницы, фланга во фланг и тыл амбаррактам ударил Десятый Конный легион. Одновременно с левого фланга Публий Красс атаковал, выведя на фланг когорты третьей линии, поддержанные ауксилариями. Германцы и галлы, для которых отступление во время боя считалось делом вполне обычным, попытались оторваться от римлян. Но центр оказался сильно увязшим в схватке с легионерами. Конники римлян, сидевшие в необычных высоких седлах, обгоняли любого конного германца или галла. И рубили, приподнявшись в седле и опираясь на стремена. Варвары бросились в паническое бегство, но у реки их уже ждали легкие турмы Десятого, а сзади неумолимой стеной щитов теснили перешедшие на быстрый шаг легионеры.

Спастись удалось не более чем паре тысяч самых удачливых и самых хорошо вооруженных, которые сумели добыть лодки и переправиться через речку. Среди спасших оказался и вождь германцев Ариовист. Около двенадцати тысяч варваров попало в плен, в большинстве случаев ранеными или сбитыми и потоптанными лошадьми. Остальных варваров легионеры убили в битве или во время преследования, а многие из уцелевших в битве утонули, пытаясь переплыть реку под стрелами римских лучников.

После победы над германцами у Арара Красс дал армии день отдыха. А затем направился к столице эдуев Бибракте, которую осаждало ополчение секванов.

Римские календы

Римские календы

687 г. ab Urbe condita

Особенности обозначения дней

в римском календаре

объясняются для любопытных

в примечаниях 1 в конце главы

Мы уходили воевать,

А за стеной стояла знать

И ставила —

на тех, кто победит

Алькор

Каждый парламент считает,

что он прекрасно бы правил страной,

если бы граждане ему не мешали.

В. Швебель

Третьего января гуляния в честь праздника Январских календ достигли апогея. Римляне веселились и их нисколько не смущало небо, покрытое серыми, мрачными тучами и холодный, пронизывающий ветер. Защищаясь от него, некоторые из граждан натянули на головы капюшоны плащей, другие надели широкополые шляпы или теплые войлочные шапки. Мужчины старались закутаться поплотнее в зимние плащи и тоги, а женщины — в длинные просторные столы и паллии.

Вездесущие стайки веселых, почувствовавших свободу от надзора учителей, детей, неимущие пролетарии и оставившие на время праздника свои мастерские ремесленники, уличные торговцы, вольноотпущенники и плебеи из древних, но небогатых родов, покрытые шрамами ветераны, шуты и танцовщицы, мимы и приезжие провинциалы заполнили улицы Рима. Вся эта пестрая и шумливая толпа наполняла Город громкими шутками и радостными криками, сливавшимися в веселый гул, сравнимый с шумом моря во время грозы. Никто из этих толп веселых полупьяных людей, заполнивших улицы, не обратил особого внимания на семерых всадников, осторожно пробиравшихся по центру улицы к Квириналу. Судя по состоянию их лошадей, сбруи, калиг и плащей, приехали путешественники в Рим откуда-то издалека, по пути явно попав под дождь. Заинтересованный прохожий мог бы также заметить, что конники пользовались новомодными stimulis (стременами) и удобными седлами нового образца.

— Римляне слишком любят праздники, для того чтобы завоевать мир, — проворчал один путешественников, говоривший с греческим акцентом. Второй, ехавший на полкорпуса впереди от него, даже в уличном шуме расслышал говорившего и ответил, слегка повернув голову и продолжая коситься вперед, чтобы не задавить кого-нибудь особо веселого прохожего.

— Народ, неспособный отдыхать, не сможет и работать во всю силу.

Грек, наверное, что-нибудь ответил, но спор так и не начался. Всадники наконец-то выбрались на свободную от толпы улицу и сразу, не сговариваясь, пустили коней в галоп. А примерно через четверть часа они подъехали к домусу Лонгинов.

Как только первый всадник слез с коня и сбросил прикрывавший лицо капюшон плаща, привратник сразу узнал его. Через несколько ударов сердца двери домуса приветственно распахнулись, набежавшие рабы приняли у путешественников коней и поклажу. Коней увели куда-то в сторону к хозяйственным воротам, а гостей пригласили пройти внутрь домуса. В атриуме их встретил отец Луция, после приветствий предложивший им устраиваться с дороги. Гости быстро помылись в термах, легко поужинали и легли отдыхать.

Луций проснулся по привычке рано. Недоуменно осмотрелся и вскочил радостно улыбаясь. Знакомая с детства до последней трещинки на потолке и последнего рисунка на стенах обстановка кубикулы, знакомые и родные запахи. Нет ничего лучше родного дома, решил для себя Луций под ободрительно-добродушное ворчание своего гения. Потом в дверях кубикулы появился домашний раб и начались утренние процедуры, завтрак и прочие привычные всем повседневные дела. После чего Луций раздал всем своим спутникам деньги и отправил прогуляться по улицам Рима и отдохнуть. А сам отправился в таблинум отца.

— Готов, как ты говоришь, к труду и обороне? — с улыбкой спросил его Гай Кассий.

— Конечно, — вернул ему улыбку Луций Кассий.

— Тогда письма от Гая почитаешь позже, — ответил отец. — Давай поговорим про дела. Как у тебя с новыми кораблями?

— Один будет готов к марту. Второй пока остался на прежнем уровне — нужны деньги.

— Вот с деньгами как раз все сложно, — нахмурился Гай. — Сенаторы очень хотят избавиться от расходов на флот. Катон, Фавоний и этот homo novus* Цицерон на каждом заседании Сената пытаются этот вопрос поднять. Учитывая разгром пиратов и потери флота Митридата по донесениям Помпея, они уверяют, что имеющийся флот слишком велик и дорого обходится республике, и что для борьбы флотом Понта хватит эскадр Родоса и греков. А Риму отныне флот не нужен, нет для него задач подобных борьбе с пиратами или с флотом Карфагена.

— На это ответ у меня есть, — оскалился Луций. — Со мной приехал Гай Требоний, у него с собой сведения о флоте Митридата. Несмотря на потери во время боев и от зимних штормов царь понтийский может выставить не менее двух сотен кораблей. Командует его флотом Марк Манлий.

* Букв. «новый человек» — человек незнатного происхождения,

достигший высокого положения,

выскочка, нувориш

— Серторианец, — задумчиво заметил Гай Кассий. — Опасный враг. Неплохой полководец, по слухам. Неплохой аргумент, но только на время текущей войны. На время, полагаю, утихомирить наших противников удастся. А что потом? Что ты думаешь делать потом?

— Потом у флота тоже будет работа, — успокоил Луций отца. — Пираты уничтожены на время. Но даже не это главное. Впереди еще война с галльскими пиратами, за Геркулесовыми столбами, в Океане, в Германском и Свевском морях.

— Аргументы хороши. Пожалуй, попробуй применить их во время следующего заседания, — согласился Гай. — Дождешься и поприсутствуешь?

— Да, пожалуй, — согласился Луций. — Давненько я не был в курии Гостилия и не рассказывал сенаторам о владениях Нептуна.

— Только не так, как ты рассказывал о победах флота в год триумфа, — засмеялся Гай. — Сейчас все утихло и стало не модно приводить на Форум вооруженные отряды.

— Как скажешь, отец, — ответил Луций. — Как я, послушный сын, могу пойти против твоей воли.

— Послушный? — снова засмеялся Гай. — О боги! Послушный… ты таким перестал быть, еще нося претексту*! Нет, ты сегодня шутишь смешнее мима Метробия…

— Значит, день сегодня удачливый, — рассмеялся в ответ Луций. — Какие новости от Гая?

* Тога претекста — официальная одежда мальчиков

из знатных семей до совершеннолетия

Старший брат Гай, командующий Десятым Конным легионом в армии Красса, писал письма и домой, и младшему брату. Что еще делать на зимних квартирах в диких варварских землях, когда даже у командующего легионом появляется много свободного времени. Это не лето и осень прошлого года, когда войска Красса молнией носились по Галлии, покоряя разрозненные племена одно за другим. После битвы при Бибракте Десятый Конный отправился вместе с посаженными на коней несколькими когортами Пятого Галльского в земли секванов. А вслед за ними двигались и остальные легионы. Приведя секванов к покорности, пленив правителя племени и десяток знатных секванов, о чьих антиримских настроениях Красс знал, он отправил Дестяый легион к амбратам. Там Гай Кассий Лонгин наводил порядок уже самостоятельно. Потом конники нагнали войска Красса, идущие через земли лигонов и вместе с ними участвовали в битве под Агединком. В ней римляне разбили ополчения сенонов, трикассов, парисиев и карнутов. Оттуда,вновь пройдя машем через земли эдуев, войска вышли на земли равернов и разгромили ополчение этого враждебного Риму племени под Герговией. Все эти земли Красс фактически сделал владениями римского народа, поставив во главе племен согласных с подчинением Риму вождей и оставив гарнизоны в крупных городах. В результате земли эдуев оказались со всех сторон охвачены римскими вассалами и землями. Но Красс вел себя с ними уважительно и даже предложил созвать в Бибракте съезд правителей галльских племен. Таким образом эдуи становились, на первый взгляд, гегемонами Галлии…

— Ты еще не получил его новое письмо? — уточнил отец.

— Нет, они приходит в Мизенум, а сюда их пока не привезли, — ответил Луций.

— Тогда почитаешь подробности сам, вон та табличка, справа на столе. Кратко же — Гай пишет, что пока все спокойно, но из земель секванов приходят известия о возможном вторжении свеов во главе с уцелевшим Ариовистом. Причем одновременно с севера, по сведениям из Лютеции готовятся напасть племена белгов, — развел руками отец. — Красс же уехал в Нарбо-Марцис и, по слухам, набирает там еще два легиона.

— Сенаторы молчат? — удивился Луций. — Это же насколько разрешенное количество легионов превышает. Втрое?

— Втрое. Но пока молчат, — подтвердил отец. — Либо не знают, либо рассчитывают использовать… Полагаю, вероятнее всего, что от Катона скрывают. Остальные, я считаю, раздумывают, как эти новости подать, чтобы разрушить триумвират.

— Посмотрим, посмотрим… — задумался Луций.

— Потом будешь придумывать, — прервал его отец.

— Что-то срочное? — удивился Луций.

— Можно сказать и так, — улыбнулся Гай. — Мы тебе невесту нашли. А то пропадаешь в море постоянно, некогда и пожить нормально.

— Плавать необходимо, жить необязательно, — улыбнулся Луций.

— Не стоит искушать Парок, сын, — строго ответил ему отец. — Но ты не ускользай от разговора.

— Невеста… — ответил задумчиво Луций. — Я помню. Кто же она?

— Лициния, дочь Гая Лициния Макра Кальва*, — ответил отец

* Авторский произвол. О его потомках данных нет.

— Лициния, Лициния, — попытался вспомнить Гай. — Нет, не видел и не помню.

— Она в Город недавно вернулась, а до этого несколько лет на вилле в Кампании жила с матерью. Ты и не мог с ней встретиться. Но мать уже ее посмотрела и одобрила.

— Так тому и быть, — согласился Луций. — А теперь все же вернемся к нашим баранам… то есть я хотел сказать к сенаторам. Кто из них может поддержать законы о финансировании флота?..

На следующий день, в ноны января, праздники Январских календ заканчивались. Для развлечения граждан эдил Марк Помпоний устроил по всему городу выступления нанятых им групп мимов и акробатов. Для более почтенной публики на Марсовом поле возвели трибуны и установили орхестру, в подражание греческим образцам. На сцене этого временного театра приглашенная эдилом труппа греческих актеров из Афин собиралась поставить комедию Аристофана «Лягушки»*. Поскольку тессеры* на это представление получали только сенаторы, всадники и самые богатые плебеи, на представление собирались те, кого именовали «лучшими людьми Города».

* Комедия «Лягушки» — самое знаменитое произведение

афинского комедиографа Аристофана

В то время любое произведение ставилось в театре 1 раз,

а «Лягушки» имели такой успех,

что ее поставили вторично в том же году.

Содержание — см. Примечания 2.

Тессера — входной билет или жетон,

а также игральная кость

Несмотря на прохладную зимнюю погоду и дувший с равнин Лация сильный ветер, трибуны театра постепенно заполнились народом. Каждая фамилия, получившая тессеры на спектакль, явилась, чтобы показать себя и посмотреть на других избранных. Чьи списки, если верить слухам, составлялись не один день совместно цензорами и консулами, отвлекшимися на это важнейшее дело от мелких забот по руководству республикой. Отцов фамилий, облеченных в лучшие тоги, чьи уложенные с деланной небрежностью складки долго и тщательно выкладывались специально обученными рабами, сопровождали не менее тщательно и одетые почтенные матроны, сыновья и дочери.

— Ну что, сын, готов увидеть свою будущую жену? — едва заняв отведенное его фамилии место негромко спросил Гай Кассий. Пожалуй, даже если бы он прокричал свой вопрос, в царящем вокруг шуме, создаваемым болтающими и занимающими свои места зрителями, мало кто смог бы расслышать его слова. Однако привычный к шуму моря слух Луция помог вычленить из общего фона заданный ему отцом вопрос.

— Я всегда готов, — спокойно ответил он. Тогда Гай легким, почти незаметным со стороны жестом, якобы поправляя тогу, указал ярус вниз. Там рядом со знаменитым оратором и поэтом Гаем Лицинием Макром Кальвой и его женой сидела закутанная в плащ-паллу девушка. Луций посмотрел осторожно, скосив глаза, стараясь не показать свой интерес ни ей, ни окружающим. Взгляды любопытных буквально жгли ему спину, а давать такой прекрасный повод для новых слухов не хотелось совершенно. Вот когда отец сам объявит, тогда пусть и обсуждают… В этот момент Лициния, словно желая показать себя Луцию, повернулась на несколько мгновений к соседке, с которой о чем-то разговаривала, и он смог рассмотреть ее лицо. Луций успел рассмотреть высокий лоб, тонкий красивый нос, маленький рот и большие черные живые глаза. Черные, густые и мягкие кудри падали ей на плечи и были скреплены надо лбом красивым серебряным обручем. Все увиденное вдруг показалось Луцию исполненным неизъяснимого очарования. Он даже на несколько ударов сердца закрыл глаза и мысленно воззвал ко всем богам, упрашивая их быть милостивым к нему. Потому что Луцию Кассию очень хотелось, чтобы характер его будущей жены был таким же милым и очаровательным, как ее внешний вид. Открыв глаза, он посмотрел на отца. Который с настороженным видом следил за Луцием, не отвлекаясь на происходящее на сцене.

— Отлично, отец. Я доволен твоим выбором, — успокоил его Луций. — Вот только спектакль явно не для моих грубых морских ушей.

Собственно, самому Луцию спектакль показался бы интересным, если бы не комментарии гения и очень плохая акустика. Из-за которой половина слов вообще невозможно было расслышать, а остальное различалось с трудом из-за порывов ветра. Но актеры на высокой обуви, в масках на лицах, чаще переговаривающиеся с хором, чем между собой и застывавшие в вычурных позах под комментарии в голове действительно заслуживали едких высказываний, которые выдавал внутренний голос. Благодаря этим комментариям Луций провел время намного лучше, чем большинство из зрителей, расходившихся со спектакля разочарованными. Причем настолько заметно разочарованными, что видно было с первого взгляда. Луций даже подумал, что на месте Помпония он несколько лет даже не пытался ставить свою кандидатуру на любых выборах…

За пять дней до январских ид Сенат наконец собрался на заседание. Началось оно с разбора жалобы посольства эдуев на самоуправство Красса, который ввел налоги на землях секванов и амбаррактов. Но Красс, втайне от Сената, успел поделиться частью добычи с казной Города и поддерживающими его сенаторами, просто приказав выплатить деньги своему управляющему в Риме из имевшихся у него средств. Поэтому речи Фламиния и Лициния Мурены в защиту галлов выслушали спокойно, но с явным неодобрением. Катон и Цицерон, уловив настроение большинства сенаторов, не поддержали своих единомышленников, не выступив с речами. Многие выступавшие после этого сенаторы, начиная с Аппия Клавдия Пульхра и заканчивая Гаем Децимом Юнием Брутом, особо отмечали, что поддерживают действий Красса, подчинившего власти римлян новые народы. Последним выступил с речью Гай Лициний Макр Кальв. В полной изящества и сравнении исторических событий речи, он напомнил сенатором о войне, объявленной секванами и их союзниками амбаррактами Риму, о давнем вторжении, захвате и ограблении Рима галлами под предводительством Бренна, за которое фактически отомстил Красс и похвалил полководца, ограничившего месть разгромом войска и наложением дани вместо поголовного уничтожения. Закончив свою речь под приветственные возгласы сенаторов словами того самого Бренна, — Vae victis (Горе побежденным)!

На волне энтузиазма сенат одобрил все действия Красса и даже внес в постановление разрешение проконсулу учреждать новые провинции на завоеванных землях.

После столь оглушительного поражения сенаторская партия решила взять реванш, согласившись с постановлением по второму вопросу, об одобрении действий Помпея и выставив первым на обсуждение третьего, заключительного вопроса о выделении денег на флот, своего лучшего оратора, Марка Туллия Цицерона. Но выступил он не первым. Первым на место оратора вышел Клодий, который в грубоватой, нарочито простонародной речи, потребовал экономить деньги, выделяя их на самые важные для Рима и его народа дела.

Вторым выступил Цицерон.

— Доколе мы, уважаемые сенаторы, будем испытывать терпения народа римского, выделяя столь тяжко достающиеся республике нашей деньги на игрушки людей, не видящих разницы между своими увлечениями и нуждами народа? — начал он свою обвинительную речь против выделения финансирования флоту. Речь его ни в чем не уступала по красоте и изяществу стиля речи Макра Кальва. Марк Туллий завораживал красивыми периодами и разил логикой, взывал к богам и патриотизму. Доказывал и пояснял логичность отсутствия необходимости во флоте у государства, владеющего всеми берегами Нашего (Средиземного) моря и способного при необходимости использовать флот союзников и зависимых народов. Казалось, после такой завораживающей речи никто не станет возражать против предложений Цицерона, и партия сената одержит небольшую победу над сторонниками триумвиров. А за Цицероном готовился выступить Катон, которого многие сенаторы уважали за честность и приверженность исконным римским традициям. Готовился, но не успел. Неожиданно его опередил Луций Кассий Лонгин. И принцепс сената Ватий Исаврик позволил ему выступить.

— Сенаторы, уважаемые отцы фамилий! Я редко бываю в Риме, ибо заботы мои вынуждают чаще бывать среди владений Нептуна, чем на берегах земли, на благословенных улицах нашего Города и в стенах этого почтенного собрания. Потому, возможно, я что-то не знаю или пропустил какое-то важное событие, которое изменило наши римские порядки и обычаи? Ибо смотрю я на то, что происходит сегодня в Сенате и никак не могу понять одного. Почему нас, сынов Квирина, учат любви к Риму и нашим богам люди, получившие римское гражданство на наших глазах? Почему они считают, что лучше нас знают, что угодно богам Рима и что пойдет на пользу народу римскому? Почему, не слушая ваши выступления и поучения, почтенные мужи, и не зная и не изучая подлинные нужды и заботы республики, они навязывают нам свое провинциальное понимание этих забот? Думаю, что вы, почтенные и многоопытные отцы фамилий, позднее легко сможете объяснить это мне и другим слабо разбирающимся в таких вещах квиритам. Я же, чтобы не тратить время почтенного собрания на эти мелочи, вернусь к теме, которая стала причиной моего выступления перед вами, — затем Луций напомнил о войнах с пунами, победа в которых без флота оказалась невозможна и о понесенных при этом потерях из-за отсутствия опыта действий на море. Рассказал о пиратах, которые еще недавно терроризировали римлян даже на побережье Италии и о том, как их поддерживал Митридат. О флоте Митридата, который необходимо разбить. Напомнил Лонгин и о том, что даже после разгрома Митридата враги у Рима не исчезнут и никто не может уверенно подтвердить, что они не будут дейтсовать как Митридат. — Рим, не имеющий флота, напоминает мне однорукого бойца, неспособного отбиться от опытного врага. А с флотом он будет нормальным обоеруким воином, — закончил свою речь Луций Кассий. Выступавшие после него Фламиния и Брута сенаторы уже практически не слушали и постановление о выделении денег флоту на постройку кораблей и подготовку экипажей приняли большинством голосов.

А в иды января Луций встретился с Лицинией в доме Макра Кальва…

* * *

Примечания (для любопытных)

Числа месяца римляне, отсчитывали от трех дней, первоначально связанных с лунным календарем:

Календы — первый день месяца, который приходился на новолуние, ноны — день первой четверти луны, а иды — середина месяца, полнолуние. В марте, мае, июле и октябре иды приходились на 15-е, ноны на 7-е число, а в остальные месяцы — иды на 13-е, а ноны на 5-е число.

От календ, нон и ид дни отсчитывались назад, например: «Это было в пятый день перед июньскими календами». Календы считались днями Януса, бога всех начинаний, а иды — днем, посвященным Юпитеру

По тексту пьесы бог театра Дионис отправляется в подземное царство, чтобы вернуть в город трагика: все великие трагики умерли, а чтобы город победил в войне, нужен великий поэт. В подземном царстве соперничают два великих трагика — Эсхил и Еврипид, и выбор определяется тем, кто из них даст лучший совет городу. И хотя Дионис изначально отправился в подземное царство за Еврипидом, обратно он приводит Эсхила, потому что тот дает самый замечательный совет: с одной стороны, вернуть изгнанников в город, а с другой — уповать на флот.

Галльская война. Миттельшпиль. Бельгика

Галльская война. Миттельшпиль. Бельгика.

688 г. ab Urbe condita

Будил набат грядущих вдов

Тревожной нотой

Змея ползла среди холмов

Змея пехоты…

И, чуя будущую кровь,

Храпели кони…

Змея из стали и щитов

Змею узнала.

Пылала ненависть в душе,

Страна пылала.

Р. Киплинг

Красс, придерживая норовистого жеребца с говорящей, для тех, кто понимает намеки, кличкой Букефал, прервал диктовку письма на несколько мгновений. После чего вновь продолжил, неторопливо, подбирая подходящие слова. Конечно, и секретарь успевал все записать. На привале он еще раз проверит записанный текст и разрешит перебелить его на папирус. После чего свиток запечатают в тубус, и гонец в сопровождении десятка конников повезет его к ближайшей станции почтовой службы, что расположена в Лугудуне. Оттуда письмо переправят в Рим, а потом квириты прочтут новости о событиях в далекой северной стране. Событиях не менее важных и более интересных, чем продолжающаяся война Помпея с Митридатом и его зятем, армянским царем Тиграном. Интересных потому, что новости с войны, называемой квиритами Галльской, приходили в Город не реже чем раз три или четыре дня. Сведения из-за Альп, публикуемые в табличках и папирусах Acta Diurna* обычно оказывались совершенно сенсационными…

* «Ежедневные события…» — название

газеты/официальных публикаций

в Риме при Цезаре и в альтернативе

В прошлом году весь Рим с вниманием следил и обсуждал на улицах и форуме действия отдельной армии легата Публия Красса и начальника конницы Гая Кассия Лонгина (младшего), отправленной на покорение Аквитании. Всего два легиона, которые, стоило закончиться весенней распутице, двинулись из своих лагерей около городов Лугудун и Герговия через земли кадурков. Стремительный рейд шеститысячного конного легиона, который на ходу разбивал и рассеивал не успевшие собраться вместе отряды ополчения. И не менее быстрое продвижение вслед за кавалерией пехоты Девятого легиона, добивавшего остатки сопротивления и приводившего племена к покорности. Кадурик были завоеваны стремительно. Затем пали ауски и произошла грандиозная битва у главного города племени сепгатов Элоза. Десятый конный разбил отряды ополчения и дружины властителей сепгатов, которые успели собраться к Элозе. Заодно была почти полностью уничтожена и присланная в помощь сепгатам дружина царя тарбеллов. Закончив рейд покорением тарбелов и выйдя на побережье Кантабрийского моря, Десятый конный, обмыв копыта коней и калиги в море, отправился на помощь основной армии Марка Красса. По пути захватив с помощью подошедшей когорты Девятого легиона город Бурдигалу и подчинив тем самым власти Рима племена вивисков и битуригов. Этот поход и стремительное завоевание фактически одной конницей большинство обсуждавших эти новости признавали не имеющим прецедентов и величайшим событием в истории. Попадались, надо признать, некоторые любители греков, которые пытались очернить славные деяния Публий Красса и Гая Кассия, намекая, что подобное, но куда в больших масштабах совершал в свое время Александр Македонский. Но изх оказалось немного, к тому же на их речи мало кто обращал внимания. В результате Публий Красс и Гай Кассий стали популярны среди квиритов не меньше, чем триумвиры. Победа вождя флота Луция Кассия над флотом Митридата у островов Пропонтиды, как ни странно, повысила популярность не только самого Луция, но и его старшего брата и, почему-то, сына Красса.

Не успели квириты закончить детальное обсуждение деяний Лонгинов и младшего Красса, как пришли новости из армии Марка Красса. Проконсул Галлии выдвинулся с вновь набранными легионами на север, где в городе Лютеция, что на реке Секвана, Пятый Галльский легион отбился от объединенных войск белгов и восставших парисиев. Вести оттуда вообще напоминали древние сказания. Якобы легат Красса Публий Габиний Капитон, оставленный командовать легионом и править землей парисиев на время зимы, сумел узнать о готовящемся восстании и вторжении белгов до мельчайших подробностей. Тайно подготовив легион, он поднял его рано, до пения жаворонков, и быстрым маршем провел его к расположенному на острове городку. На заранее подготовленных лодках и плотах легион преодолел реку и захватил Лютецию вместе с запасами продуктов, сделанными парисиями. После чего засел в городке, заставив подошедшее войско белгов и ополчение парисиев пытаться форсировать реку и высадиться на острове под огнем скорпионов и баллист. Уйти от острова вожди галлов не могли, опасаясь получить удар Пятого легиона в спину. Пока галлы осаждали Лютецию, Марк Красс с тремя набранными в провинциях легионами и новой вексилляцией прошел через земли эдуев и сенонов, зайдя в тыл отрядам галлов, осаждавшим Пятый легион с левого берега. Устрашенные появлением римского войска, галлы начали переправляться через Секвану. Марк Красс бросил вперед вексилляцию конницы и легкую пехоту ауксиллариев. Вслед за ними поспешали построенные в три колонны легионы. Победа была полной. Пытавшиеся сопротивляться коннице и легкой пехоте отряды галлов, уже потрепанные в стычках, не выдержали удара тяжелой пехоты и начали разбегаться. Кавалеристы преследовали их и рубили, так что уйти за реку удалось немногим. После этого наступило затишье и две армии стояли на берегах реки, словно заговоренные. И римляне, и галлы разослали во все стороны дозоры, которые должны были прислать весть о переправе неприятеля. Но как Красс, так и предводители белгов предпочитали выжидать, когда начнет действовать противник, чтобы поймать его в самый уязвимый момент переправы. Пока шло это соревнование нервов и логистики, ведь две армии надо было чем-то кормить, к Крассу приближался Десятый Конный легион. Его перехватили в трех дня пути от лагеря посланцы Красса. Десятый получил особое задание и, переправившись через Секвану вдали от дозоров галлов, отправился разорять их тылы. Пройдясь рейдом по землям белловаков, оставляя за собой разгромленные селения и разоренные поля, Гай Кассий вернулся к Лютеции. Возвращался Конный легион через земли суессионов и мельдов, разорив их не меньше, чем земли белловаков.

Белги, надо заметить, оказались не только воинственными, но и лучше подготовленными к войне, чем прочие галлы. Поэтому появление в тылу римской конницы не осталось незамеченным их дозорами. Глава армии белгов Гальбикс, царь суээсионов, правильно оценил ситуацию, собрал вождей и уговорил начать отступление. Белги считали, что римляне не смогут быстро переправить основные силы через Секвану. А от небольших римских передовых отрядов отобьются оставшиеся отряды парисиев, не желающих покидать землю и могилы своих предков. Но Красс не стал затягивать переправу. Заранее подготовленный и быстро наведенный понтонный мост позволил всей римской армии оказаться на правом берегу реки быстрее, чем парисии успели организовать сильное сопротивление. Тем более, что с тыла по ним ударил частью сил Десятый конный легион. Уничтожив отряды парисиев, от которых уцелело не более четырехсот пленных, Красс, дав небольшую передышку войскам, устремился в погоню за белгами. Настигнув их растянувшееся на марше войско на землях ремов, у городка Бибракте, он разбил арьергард белгов. Когда же галлы остановились, чтобы дать бой, легионы Красса заняли оборонительные позиции, укрепив их рогатками. И грянул бой, кровавый бой у Бибракте. Белги, понимая, что уйти от римлян не удастся, да еще обнаружив конницу, вновь обошедшую их с фланга, бросались в атаки на линию легионов несколько раз. Но каждый раз отступали, встреченные градом плюмбат и стрел, в том числе из метательных машин -скорпионов. Впервые использованные в массовом количестве, плюмбаты, названные в отчете для Рима туманно «короткими дротиками», оказались очень эффективным оружием. Избежать рукопашной полностью, конечно оказалось невозможно, но понесшие потери во время атаки, в большинстве потерявшие щиты, белги стали для римлян сравнительно легким противником. Потрясенные потерями и стойкостью римлян, атаками конницы во фланг, белги не выдержали и побежали…

Разгром объединенных войск белловаков, суессионов, амбианов, виромадуев и мельдов, привел к тому, что ремы, а за ними и нервии, добровольно признали власть римлян. Затем войска Красса прошлись по землям белгов, приводя к покорности племена, как входившие в коалицию, так и просто не желавшие признать власть Рима. После чего Марк Красс отправил легиона назад, а сам с Десятым Конным, получившим дополнительное прозвище «Железного», Двенадцатым «Стойким», Четырнадцатым и Пятнадцатым легионами остался зимовать, поставив главный лагерь около Бибракты, на земле ремов.

Пятый Галльский, прозванный за дело у Лютеции «Жавронки», вернулся в свой лагерь на землях парисиев. Восьмой легион отправился знакомыми ему дорогами к Весонтиону, зимовать на землях секванов. Вновь набранный в Провинции Тринадцатый легион должен был зимовать около Аварика, контролируя земли карнутов и арвернов. Вексилляция конницы, под командой легата Марка Антония, отправилась к Публию Крассу, стоявшему в Бургале с основными силами Девятого, прозванного «Молниеносным», легиона. А в Провинции оставался новый, пока неполный, Шестнадцатый легион легата Гая Корнелия Цетега, который вместе набранными ауксилариями и либурнариями Гая Кассия Лонгина, должен был следить за порядком на границах Нарбонской Галлии.

Зима прошла спокойно, но в календы марта в лагерь Красса под Бибрактом добрались одновременно посланники от Публия Красса, Капитона и Цетега. Известия, привезенные ими, оказались тревожными. У эдуев сменился вождь, вергобрета Дивитака сменил его брат Думнорикс. О его негативном отношении к римлянам Красс знал и ранее, из своей «будущей памяти», несмотря на всю скрытность Думнорикса. Но как сообщал Публий Габиний Капитон, сейчас, став главой эдуев, Думнорикс перестал скрывать свои взгляды и теперь говорит о римлянах, как захватчиках и призывает к борьбе с римской властью. Еще тревожнее были сообщения от Гая Корнелия. Цетег сообщал о волнениях у гельветов и плохих новостях из Рима. У гельветов Оргеторикс, богатейший из знатных мужей племени, предложил в союзе с эдуями захватить власть над Галлией. А затем переселиться на богатые, к тому же избавленные от набегов германцев, земли в центре Галлии. Из Рима же пришли известия, что партия республиканцев, точнее богачей оптиматов, не только сумела протолкнуть в консулы одного из своих кандидатов, но и начал агитацию в Сенате против Красса и Лонгинов. Сенаторы пока не спешили поддержать вождей оптиматов-республиканцев Катона, Цицерона и принцепса Сената Мамерка Эмилия Лепида Ливиана. Но один из консулов и принцепс на стороне оптиматов делали позицию этой партии очень сильной. Можно было ожидать любых неприятностей вплоть до отзыва Красса и Луция Лонгина со всех постов и суда…

Красс собрал легатов и трибунов и довел до них полученные известия. На военном совете было решено отправляться в поход на юг. Решено было оставить в лагере пару ал конницы и часть галльских ауксиллариев, которые в случае непредвиденных опасностей или набега германцев должны поддержать ополчения ремов. Вот только на следующий день в лагерь вместе с очередным обозом продовольствия, практически инкогнито, приехали вожди ремов Икций и Андерброгий. Они сообщили, что нервии отказались принимать римский протекторат и прислали послов к ремам, требуя отозвать ушедших в римские ауксилларии воинов и сразу после этого вместе с нервиями напасть на римлян. Красс в этот же день собрал три пеших легиона и всех ауксиллариев и в сопровождении вождей ремов, призвавших свои дружины, отправился в поход на нервиев. Поскольку земли этого племени покрывали многочисленные густые леса, конницу, за исключением легионной, Марк оставил в лагере. Приказав, однако, Гаю Кассию пройти рейдом по остальным покоренным землям белгов частью сил, чтобы устрашить недовольных и устранить возможность восстания в тылу

Следует заметить, что у белгов, как и у других галльских племен, низшие классы населения находились в зависимости от аристократии и жрецов-друидов. И жили едва ли не хуже, чем жители покоренных Римом провинций. Ситуация эта очень напоминала Крассу положение в будущей Франции накануне Великой Французской Революции, о котором он «читал» в своей «прошлой будущей жизни». Только с возможностью для самых решительных и смелых стать дружинником у какого-нибудь аристократа. Чем Красс воспользовался, объявив набор в ауксиларии. Не прогадал, учитывая, что в ауксилларии брали практически всех, распределяя менее годных к строю во вспомогательные части или обоз, желающих оказалось много. Особенно у ремов, которые после нескольких войн с окружающими племенами потеряли много аристократов и не могли содержать большие дружины. Поэтому отправившаяся на нервиев армия по силам оказалась практически вдвое больше по численности, чем армия просто из трех легионов, даже с учетом их ауксиллариев.

Первые отряды нервиев под предводительством вождей Вартисса и Турнея. Царь нервиев Бодуогнат учел уроки первых боев и уговорил своих воинов, а также воинов атребатов и виромадуев, подошедших ему на помощь, дождаться удобного момента и напасть из засады на римлян во время марша. Принятию этого плана помогли также полученные от перебежчиков из числа галльских ауксилариев сведения что каждый легион идет отдельной колонной, за которой следует обоз. Так что если белги разобьют первый легион где-нибудь в лесу, на узкой дороге и захватят обоз, то следующему легиону будет трудно прийти на помощь разбитым соратникам. Но Красс подготовился и к такой ситуации. После исчезновения нескольких бойцов ауксиллариям объявили, что все воины манипулы, которые не задержат сами потенциальных предателей, считаются изменниками и будут казнены. Когорта же, в которой обнаружат убежавших, будет лишена доли в добыче и наград, причитающихся по итогам боев. В результате воины сами убили парочку готовящихся дезертировать соплеменников, а для готовящих засаду нервиев были приготовлены неожиданные сюрпризы…

Поэтому сейчас, диктуя секретарю, Красс с нетерпением ждал новостей от разведки. Заметив скачущего к нему и его сопровождающим Эмилия Лепида, Марк обрадовался тому, что его воспоминания о будущем ему пригодились вновь. Потому что появление Лепида означало, что авангард обнаружил засаду. А засада расположилась в лесу на берегу реки Сибис. Той самой, которую в своих ненаписанных «Записках о Галльской войне» упоминал покойный ныне Цезарь. Даже местность оказалась точно соответствующей запомненному Крассом описанию. Два холма с отлогими склонами, дальний из них, на противоположном берегу реки, покрыт густыми зарослями. В них, похоже и скрывались отряды нервиев, готовые атаковать римлян, как только они поднимутся на холм. Река неширокая и не слишком глубокая, серьезным препятствием для атаки стать не должна…

Красс, выслушав доклад Лепида, приказал собрать и бросить вперед конницу двух легионов, усиленную легкой пехотой.

— Коннице оттеснить дозоры белгов как можно дальше. Четырнадцатому и Пятнадцатому легионам оставить обоз и подготовиться к бою. Затем двигаться вперед и занять Лысый холм! Ложному обозу с ауксиллариями следовать за легионами! Оставшимся когортам Двенадцатого находиться в резерве вместе с собственными ауксиллариями и дружинами ремов, — приказал он и, отправив посыльных, сам начал одеваться в броню.

Пока конники и легкая пехота авангарда отбросила конные дозоры белгов через реку, к лесу, два передовых легиона и не уступающие им по численности отряды ауксиллариев приготовились к бою и начали подниматься на холм. Нервии выжидали, только конные дозоры, усиленные небольшими отрядами атребатов, то скрываясь в чаще, то неожиданно выскакивая из нее, продолжали атаковать авангард римлян. Впрочем, римские конники и легкая пехота, легко отбивая налеты бегов, преследовали их только до опушки леса.

Наконец головные части легионов забрались на вершину холма, а следующий за ними «обоз» приблизился к его склону. Нервии и их союзники, заранее приготовившиеся к этому моменту, выскочили из леса, уже построившись в привычный боевой порядок, клиньями по родам. Одним стремительным натиском они отбросили авангард римлян и быстро форсировали речку. Они атаковали римлян снизу вверх по склону холма, полагая, что те не готовы к бою. Тем неожиданнее для белгов оказался рой пилумов и плюмбат, несущийся на встречу из прикрывшегося щитами римского строя. Атребаты, атаковавшие на левом фланге когорты Чеырнадцатого легиона, утомленные бегом вверх по склону и ранами, едва переводили дух. Поэтому атака их оазалось слабой и римляне,отбив ее, сами бросились в атаку. Сбросив смешавшие ряды войска атребатов в реку, четыре когорты Четырнадцатого легиона, поражая бегущих белгов ударами мечей в спину, в азарте погони переправились через реку и при этом зашли на невыгодную для себя позицию. Но когда отступавшие атребаты повернулись и снова попытались их атаковать, римляне вновь отбили атаку и обратили их в бегство. Точно так же и на правом фланге когорты Пятнадцатого легиона в рукопашном бою сбили с возвышенности веромандуев, усиленных небольшим отрядом нервиев, и теперь сражались уже у самого берега реки. Но в результате почти весь центр и на левый фланг удерживали лишь пара когорт Четрынадцатого легиона и несколько отрядов ауксиллариев. А за ним на склоне холма нервии видели только «обоз» и медленно двигавшиеся, как полагали белги, в походных колоннах, когорты еще одного (Двенадцатого) легиона. Увидев это, нервии густейшими рядами, под предводительством своего главнокомандующего царя Бодуогната, устремились в атаку. Часть из них стала обходить фланги бьющихся легионов, а другая двинулась на холм, на котором стояли, как они полагали, всего лишь пара тысяч обороняющихся и обоз. Тем большим потрясением для них оказалось появление из-за повозок обоза новых римских когорт и отрядов ауксиллариев. Вот только пока они дошли до державших оборону римских воинов, тех осталось в живых не более сотни. Но атака нервиев захлебнулась, а потом и вообще все войско белгов бросилось назад. Потому что вслед за первыми когортами на холм поднимались и атаковали поредевший строй нервиев свежие когорты Двенадцатого легиона и дружины ремов.

— Вперед! За Рим! Смерть варварам! — командовал Марк Красс в «луциеву тубу», громовым голосом, перекрывающим даже грохот сражения поражая белгов и сея панику в их душах.

Отброшенные в начале битвы и, казалось бы, обреченные отряды авангарда теперь собрались вместе и пытались помешать переправлявшимся через реку нервиям спрятаться в лесу. Бодуогнат погиб, со своими дружинниками пытаясь остановить бегство нервиев. Подошедшая к месту схватки царского отряда с ауксилариями дружина вождя ремов Икция атаковала дружинников нервиев с фланга и помогла добить царский отряд. Икций, участвовавший в бою в первых рядах, хвастался потом, что лично убил Бодуогната. Впрочем, претендующих на этот подвиг было несколько, но Красс мудро наградил всех.

Скрыться удалось немногим из беглецов, потому что вслед за ними устремились дружинники ненавидящих их ремов и манипулы ауксиллариев из набранных в землях Галлии пехотинцев, умевших драться в лесных чащах. А регулярные войска тем временем шли от одного городка и поселка к другому, добивая остатки племени и уводя всех выживших в рабство. И все они не забывали заглянуть в священные рощи племени, в которых находились целые склады пожертвованных друидам золотых и серебряных вещей, статуэток из драгоценных камней и дерева, оружия и керамики…

Фактически уничтожив племя нервиев, Красс двинулся на земли не успевших прийти им на помощь адуатуков. Которые, узнав о поражении своих союзников, собрались всем племенем в главном и самом защищенном своем городе. Город этот практически со всех сторон окружали высокие обрывистые скалы, и только с одной стороны имелся не слишком широкий подход к стенам. Окруженная двойным рядом высоких каменных стен, крепость эта считалась неприступной и на предложения Красса о сдаче адуатуки отвечали насмешливыми криками и оскорблениями. Марк Красс, помня о тревожных новостях с юга и раздосадованный очередной задержкой, пока легионеры возводили укрепления, перекрывая выход из города, вызвал к себе начальника саперов Двенадцатого легиона.

— Приветствую тебя, император! — вошедший в палатку центурион выглядел не слишком представительно. Но был одним из давних приближенных лиц Красса, о чем, надо заметить, знали немногие.

— Садись, Квинт, — предложил Красс, покзывая на стоящий коло стола с расстеллеными на нем картами, несколькими кубками, чашкой с орехами и небольшим стеклянным кувшином, походный раздвижной стул. — Угощайся. Отстатки былой роскоши.

Квинт не стал отказываться и, налив из кувшина, выпил вина.

— Фалернское, — с видом знатока определил он, после чего забросил в рот несколько орехов и начал неторопливо жевать.

— Оно, — согласился Красс. — Но я позвал тебя не за этим. Пора применить твое оружие…

— «Греческий огонь»? — удивился Квинт.

— Его, — ответил Красс и пояснил. — Нам нельзя надолго задерживаться, а осада займет много времени. Кроме стен, все остальное внутри крепости из дерева. Достойная цель для твоих баллистариев. А добыча… не думаю, что у этих дикарей есть что-то дорогое. Слухи же отсюда до моих врагов дойдут столь поздно и с такими искажениями, что никто и не поверит… — добавил он, прервав возможные возражения собеседника

— Понял, император, — согласился Квинт…

Через пару дней насмешки адуатуков над римлянами, занимавшимися какой-то ерундой, вместо честной схватки, закончились неожиданно. Десятка два собранных из местного дерева баллист и требушетов плюнули в сторону крепости камнями. Несколько раз, для определения дистанции. А потом начался настоящий огненный дождь. Метательные машины забрасывали в крепость керамические снаряды, которые, разбившись разбрасывали вокруг черное вонючее содержимое. Вспыхивающее на воздухе, оно горело жарким, негасимым пламенем, от которого загорелась все вокруг. Пара дней такого обстрела, перемежающегося с обстрелом камнями, и оставшиеся в живых адуатуки сдались на милость победителя. Красс приказал перебить всех воинов, аристократов и друидов, а крестьян, ремесленников, жен и детей продать в рабство…

Галльская война. Миттельшпиль. Море-океан

Галльская война. Миттельшпиль. Море-океан

688 г. ab Urbe condita

Наша эскадра идет на войну.

Неустрашимо вступаем мы в бой

Боже, храни нас! Вверяем тебе

Править нашей судьбой…

Трудная служба, но манит она

Смелых бойцов, чье призванье война,

Синий простор, со штормами борьба

Вера, надежда и наша судьба…

А. Подкурков

К удивлению Луция, Кантабрийское море, которое его гений называл Бискайским заливом и «Мешком бурь», встретил объединенный римский флот отличной погодой. К тому же и ветер все время дул попутный, хотя и дул не всегда строго по курсу. Кораблям вполне хватало, чтобы двигаться на одних парусах, сберегая силы гребцов для решающего сражения. Сражение, которое должно решить многое, как в судьбе Луция Кассия Лонгина, так и в судьбе мира…

Многое из того, что увидел Луций в этой стране и на этой войне полностью противоречило не только известным из книг и разговоров с учителями, но и из рассказов гения, описаниям. Гений, что удивительно, оказался совсем не всезнающим и честно признался, что о кельтах, как он называл галлов, помнит совсем немного. Хотя кое-что из рассказанного им помогло Луцию лучше подготовить флот к боям. Потому что как оказалось корабли галлов, точнее основного племени их мореплавателей, венетов, ничуть не уступают римским. Точнее, даже превосходят, так как лучше приспособлены к плаванию в бурых водах Кантабрийского моря и даже, судя по всему, Океана. Высокобортные, палубные лодьи* с неплохим парусным вооружением. Единственной уязвимой особенностью которых, с точки зрения Луция, оказалось использование весел только как вспомогательного двигателя.

* Авторский произвол. Корабль венетов,

который можно посмотреть на рисунке,

очень напоминает именно лодью.

Так что при встречном ветре или при штиле, галльские кораблики становились малоподвижными мишенями. Но в остальном они были очень сложным противником, несмотря на то что являлись скорее транспортными, чем боевыми кораблями. Тарана в их конструкции не предусматривалось, метательных машин на них не ставили. Вот только потопить тараном крепко сбитый из толстых дубовых досок корабль для стандартной римской триремы или униремы оказалось практически невозможно. При ударе, скорее всего, развалился нос римского корабля, чем борт галльского. Даже для новейших галер, которых во флоте Луция было уже много, такой удар вождь флота посчитал очень рискованным. Оставалось всего две возможности вести бой — обстрел зажигательными снарядами из метательных машин или абордаж. Но для абордажа требовалось сначала добраться до борта противника, а потом карабкаться вверх по борту с более низкой галеры на палубу галльской лодьи. Луций предпочел бы обстрел зажигательными снарядами. Луций вспомнил, как с этими снарядами намучились купленные и нанятые алхимики, пытавшиеся разгадать известную до того только родосцам тайну «греческого огня». Возились почти семь лет. А перед этим Луцию больше двух лет пришлось уговаривать отца и искать людей, способных заняться такими изысканиями. Несколько раз эти горе-исследователи устраивали пожары, но в итоге создали более- менее приемлемую конструкцию зажигательного снаряда. Дорогую и трудоемкую, но надежную. Однако Красс забрал большую часть из них и даже ухитрился почти все израсходовать. А новые, выделываемые в поместье Кассиев в Калабрии из закупленной в Сирии нафты, надо было ждать еще как минимум год. Кстати, корпуса большинства римских либурн, галер и галеасов были окрашены в темно-красный цвет за счет специальной, придуманного теми же алхимиками противопожарного покрытия. Теперь можно было не опасаться зажигательных стрел галльских лучников. Даже «греческий огонь» не мог сразу поджечь пропитанные таким составом доски.

Раз с зажигательными снарядами ничего не получалось, оставалась надеяться, что сработает придуманный на эскадре префекта моря Децима Юния Брута Альбина прием. Поскольку корабли галлов без парусов становились малоподвижны, то после первых столкновений на кораблях этой эскадры появились специальные серпы на длинных шестах. Сблизившись вплотную, римляне этими шестами подрезали ванты венетских кораблей. Мачта, лишившаяся креплений с одного или даже с двух бортов (если атаковали две римские галеры), из-за качки корабля рано или поздно вываливалась из гнезда. Дрейфующий корабль окружали несколько римских, обстреливали с маневрирующих галер, пока ответный обстрел галлов не слабел и брали на абордаж.

Вообще Луций неожиданно для себя и, как он заметил, даже для своего гения обнаружил, что галлы оказались совсем не теми дикарями, которые некогда заявились в Рим. Они превосходили Рим не только в кораблестроении. Несмотря на более тяжелый северный климат, их крестьяне могли прокормить своих соплеменников и даже производить излишки на продажу. Их ремесленники делали такие вещи, которые не всегда способны были выпускать даже считавшиеся искусными мастерами ремесленники стран Востока. Непревзойденные кузнецы, галлы умели изготовлять мечи и даже плуги и серпы из отличной стали. Некоторые виденные Луцием трофейные клинки относились по своим параметрам к настоящим булатным мечам. Местная керамика, стекло, дерево, драгоценности в большинстве своем были выполнены столь изящно, что итальянским и азиатским ремесленникам оставалось только зарезаться от зависти… Луций невольно улыбнулся, припомнив те красивые браслеты и кубки, которые послал домой, Лицинии. И тут же нахмурился, вспомнив, что он тут, на корабле, а жена в Риме. И на совместную семейную жизнь за прошедший год он смог выделить всего чуть больше полсотни дней. Конечно, моряку «плавать необходимо, а жить не обязательно», но Луцию хотелось и плавать, и жить… Жаль только даже боги на могли ему этого обещать. Особенно с жизнью…. Учитывая, что впереди их ждал непростой бой с главным флотом венетов.

От размышлений Луция отвлек триерах Архилох. Его Лонгин забрал с «Орла» на свой новый флагманский корабль. Конечно, эллин предпочел бы остаться на своем знакомом до последнего гвоздика «Орле», но против приказа командующего флотом не поспоришь. Так на галеасе «Гнев Рима» появился не только знакомый вождю флота капитан, но и большая часть команды и даже глава либурнариев.

— Вождь, «Палица Геркулеса» отстает. Сообщили, что оборвались ванты фок-мачты. Парус они опустили, мачту убрали, — доложил он Луцию. Лонгин мысленно улыбнулся. Конечно, никто из его контуберналов не решился доложить плохую новость лично, уговорили триерарха. Знают про его хорошее отношение к Архилоху.

— Отправить сигнал «Палице Геркулеса» в сопровождении «Чайки» идти к берегу и заниматься ремонтом, — приказал Луций и добавил. — Что, Гай Требоний отправил тебя вместо того, чтобы самому доложить?

— Нет, — попытался защитить дежурного контубернала Архилох. — Я просто первым услышал доклад наблюдателя.

— Понима-аю, — с иронией протянул Луций. — Что еще делать командиру корабля в походе, как бегать с донесениями вместо вестовых и контуберналов. Ладно, с «Палицей» и ее строителями разберемся после похода. Ты иди на мостик, по дороге прикажи прислать к мне Планка.

— Что прикажешь делать капитану сейчас? Когда спокойно справляются кормчий с помощником? — ответил Архилох. — Нечего мне на мостике делать, пойду в каюту.

— Тебе виднее, можешь отдыхать если делать нечего, — отмахнулся Луций, — но Планка вызови…

Старший из контуберналов, Луций Мунаций Планк, был всего на четыре года младше Луция Лонгина. Но в отличие от него, только начал проходить «путь чести*». А поскольку контуберналы Лонгина представляли собой не адъютантов, как на суше, а скорее штабных офицеров, он предпочел начать свою карьеру со службы у вождя флота.

* cursus honorum — последовательность должностей

военных и политических магистратур,

через которые обязана была

проходить карьера римского политика,

чтобы достичь сенаторского ранга.

Последние годы существования республики

Планк появился быстро, словно ожидал вызова. Не один. С вестовыми, несшими небольшой столик, ящик, подставку и футляры со свитками.

— Сам догадался, — заметил Луций Лонгин. — Молодец. Где остальные?

— Все сейчас подойдут, — доложил Планк.

Действительно, пока матросы раскрыли и укрепили столик, разложили свитки на специальной подставке свитки и установили ящик, на ют подтянулись остальные контуберналы, включая дежурного Гая Требония. Заодно подошел и Тиберий Клавдий Нерон, исполнявший при Луции обязанности, как называл эту должность гений Лонгина, «начальника штаба». Еще полтора часа ушло на отыгрывание разных вариантов сражения в отсутствие одного из семи галеасов. Спорили и тут же проигрывали на растянутой на столике карте, кидая кости и двигая маленькие фигурки, изображающие кораблики. Хорошо, что качка почти не чувствовалась. Пусть у моделек к днищу иголочка приделана. и они на коже карты должны держаться даже при шторме, но разыгрывать варианты приятней в хорошую погоду. Как сейчас…

После окончания «командно-штабной игры» контуберналы сели за переписывание и пересылку указаний Луция, которые он приказал отправить командовавшим эскадрами префектам флота. Указания отправляли на лодках, вызванных с флагманов эскадр. Такая игра накануне битвы и рассылка приказов, придуманная Лонгином и опробованная в битвах с флотом Митридата, позволяла управлять эскадрами короткими кодовыми сигналами. До берегов Арморики (Бретани) оставалось немного, поэтому проигрыш возможных вариантов пришлось выполнять только с контуберналами, без участия префектов. Но на войну с галлами он взял самых опытных командиров, получивших опыт войн с пиратами и понтийским флотом. Поэтому Луций не переживал. Учитывая опыт, им достаточно будет описанного в свитках.

Ветер понемногу стих, а потом внезапно поменял направление. Паруса пришлось спустить и перейти на весла, отчего скорость движения резко упала и Луций уже начал обдумывать смену курса. Все-таки они уже давно не высаживались на берег и для античных моряков такое плавание казалось невыносимо трудным. Но берег, к которому приближался флот, принадлежал галлам и высадка могла обернуться полноценной десантной операцией. Луций вместе с гением напряженно всматривались в очертания берега, потом сверяли их с картой. Скверной, напоминающей скорее кроки, чем полноценную карту, но, как надеялся Луций, достаточно информативной. По ней получалось, что если обогнуть два маленьких островка, виднеющиеся на горизонте, то немногим дальше расположен остров побольше, называемый Виндилис. Высадка на остров, учитывая отсутствие сведений о том, что происходит на берегу материка и где сейчас армия Красса, показалась Лонгину более предпочтительной. Он уже собирался отдать команду на поворот, когда пришло сообщение, что сторожевой корабль «Глаз Нептуна» обнаружил венетский флот. Огромный флот, больше сотни, а возможно — двух сотен кораблей, которые движутся навстречу римлянам.

— Передать на корабли — построение «четыре»! — крикнул Лонгин Гаю Требонию.

Огромная армада венетских лодий, больших и малых, растянувшись в две линии, надвигалась на тонкую красную линию римских кораблей. Хотя ветер венетским кораблям дул попутный, а их моряки имели неплохой опыт, но флот из двухсот с лишним кораблей и корабликов, редко ходивших вместе, поневоле двигался медленно. Луций, посмотрев и полюбовавшись на это зрелище несколько мгновений, приказал.

— Гай, срочно. Передать всем — порядок «пять»!

Требоний умчался на мостик, а на ют, к Луцию, прибежали остальные контуберналы, уже облаченные в доспехи и с оружием. Двое принесли доспех и оружие Лонгина.

Пока Луций готовился, флоты сблизились на расстояние, позволяющее ввести в дело катапульты и скорпионы. Полетели в сторону галлов первые камни. Как успел заметить Луций, одной из лодок, шедших в первой линии, не повезло. Крупный камень из катапульты попал точно в середину корпуса, пробил палубу и дно корпуса. Лодка начала погружаться носом вперед, внезапно затормозила и в нее врезалась лодья из второй линии. Что случилось с экипажем, Лонгин уже не видел…

Флоты сблизились и началась битва, сразу распавшаяся на поединки. Галеасы, менее маневренные, чем обычные галеры и, тем более, либруны, использовались как своеобразные «артиллерийские платформы», забрасывая корабли галлов из катапульт камнями и зажигательными снарядами, а также тяжелыми стрелами скорпионов. Несколько лодий венетов загорелись практически сразу. Но часть лодей, видимо имевших опыт схваток с римлянами, продолжала атаки на большие и неманевренные корабли. Остальные пытались ускользнуть от схватки с галеасами и атаковать более легкие цели, какими представлялись им галеры и либурны. Но ветер, дувший в корму, начал менять направление и скорость вынужденных идти галсами венетских кораблей падала. Галеры, а тем более либурны оказывались быстрее и маневреннее. Ускользнув от прямой атаки, римляне сближались и пускали в ход «серпы Брута». Оружие оказалось очень эффективным. Подрезанный рангоут ронял мачты или паруса, венеты лишались хода. Если ему на помощь не приходили другие лодьи, то римляне методично забрасывали дрейфующий корабль стрелами и дротиками и брали на абордаж…

Галеас «Рим» оказался в центре вражеского строя практически сразу. Флагманский корабль атаковало сразу три крупных лодьи.

— Бей! — скомандовал в «луциеву трубу» начальник баллистариев Тит Октавий и в сторону вражеских кораблей полетело полдюжины зажигательных снарядов. Два из них попали в борт и на палубу одной из лодий. Остальные снаряды, как заметил Луций, пропали даром. Пара упала в воду. Один стукнулся о ванты второй лодьи, но не разбился, а отрикошетировал и загорелся уже на воде. Еще один ударился о борт третьего корабля, разгорелся, скатываясь вниз по воде. Но пламя за дерево бортов так и не зацепилось. Снаряд, продолжая гореть, скрылся в волнах, стремясь донести свет цивилизации рыбам. Капитан и кормчие лодьи обстрела не испугались и удержали корабль на курсе, пытаясь подойти с левого борта галеаса. Не повезло. Венетов перехватила римская галера «Орел». Та самая, бывший флагманский корабль Лонгина. Капитаном ее стал бывший помощник Архилоха, сиракузец Диомид. Оказавшийся весьма неплохим командиром, сумевшим отличиться в нескольких столкновениях с венетами. Вот и сейчас он вовремя пришел на помощь своему флагману.

Между тем галеас и крупная венетская лодья неумолимо сближались друг с другом. Галлы стреляли из луков и пытались бросать дротики. С римского корабля отвечали редко и только из гастрафетов. Редко, но точно, выбивая тяжелыми болтами самых метких лучников. Длилось это действо относительно недолго. Корабли сблизились…

— Крюки бро-сай! — выкрикнули почти одновременно Архилох и Гай Кассиний. Причем Луций отметил, что на вражеском корабле тоже что-то кричали. Абордажные крюки полетели с обеих сторон почти одновременно. Корабли с резким стуком соприкоснулись правыми бортами.

Манипулярии, скрывавшиеся до этого за фальшбортом, вскочив, бросили пилумы и плюмбаты в столпившихся на палубе врагов. Вообще, центурион Гай Кассиний постоянно гонял своих морских пехотинцев, приучая правильно выбирать момент, даже если декурионы не успевают или не смогут подать нужную команду. Скрыться или построиться, подготовить дротики и метнуть их в правильный момент, после чего или отражать атаку или атаковать с мечами в руках. Теперь они это умели. Еще умели драться тройками и парами, между мачт, палуб, скамеек гребцов, канатов рангоута, валяющихся на дне канатных бухт, амфор и прочего хлама. А также могли по команде собраться в единый отряд, чтобы штурмовать укрепленный мостик или стрелковую башню.

Вот и сейчас сразу после обстрела манипулярии с громовым кличем «Ур-ра!» обрушились на слегка растерявшихся от неожиданного обстрела галлов. Первый ряд манипуляриев оттеснили сопротивляющихся венетов от борта. А вслед за первой на вражескую палубу устремилась вторая волна морских пехотинцев. Луций Лонгин пошел на абордаж вместе с парой своих контуберналов во второй волне. Все равно, ни командовать флотом, ни командовать свалкой, в которую превратился абордаж, было невозможно. А лишний меч никогда не помешает. К тому же и самому боевой опыт не лишний.

Первого галла Луций заколол походя. Тот слишком увлекся, пытаясь добить упавшего на палубу манипулярия и был смертельно удивлен вошедшим ему в бок на половину длины лезвия гладиусом. Но затем таких простаков их тройке уже не попадалось. Они отбивали встречные удары щитами и даже клинками, стараясь прикрыть друг друга и кололи, кололи, кололи. Но несмотря на все тренировки, удержаться вместе не смогли. Поэтому на богатыря галла Луций неожиданно наткнулся в одиночку, если так можно сказать про бой на палубе, набитой сражающимися людьми как селедками в бочке. Богатырь, на две головы выше ростом, чем Лонгин, к тому же шире в плечах раза в полтора, весьма умело орудовал чем-то вроде секиры. От первого удара Луций уклонился. Приготовился колоть, когда варвар начнет замахиваться. Но тот неожиданно ударил своим топором, как копьем. Луций едва успел прикрыться щитом от острия, которым заканчивалось железко топора. Удар был так силен, что он едва устоял на ногах. А по щиту пошла трещина. Причем варвар успел за эти мгновения замахнуться и вновь ударить сверху вниз. Лонгин принял удар на щит и едва удержался от крика. Руку от удара отсушило, щит упал. Галл радостно осклабился, уверенный в победе. Взмахнул топором… и застыл, опустив голову и смотря на торчащий в груди клинок. Луций увернулся от медленно падающего, словно сквозь внезапно ставший упругим воздух, топора. Довернул клинок в ране, дернул гладиус к себе… и понял, что не успевает ни отбить, ни уклониться от удара появившегося из-за спины богатыря нового варвара. Который уже замахнулся чем-то вроде фалькаты… и тоже упал, сраженный со спины римским манипулярием. Который отсалютовал Логнгину мечом. И неторопливо развернулся, чтобы пойти и встать в строй. Поскольку, как оказалось, зачистка корабля от врагов закончилась. Луций неторопливо, обходя завалы из раненых и убитых, вернулся на палубу своего корабля. Вслед за ним, оставив на захваченном корабле небольшую команду вернулись манипулярии и участвовавшие в абордаже матросы.

А бой продолжался… На видимой с мостика ближней части моря застыли с пару дюжин лодей и десяток римских кораблей. Некоторые горели, другие просто беспомощно дрейфовали. Вдали виднелись корабли, продолжавшие схватку. Исход которой по-прежнему был неясен. А на берегу дымил сигнальный костер, извещая о подходе легионов Красса.

— Как у нас дела? — уточнил Луций у Архилоха.

— Справляемся, вождь, — ответил он. — Пока вы развлекались, изображая простого мечника, мы сожгли еще один вражеский кораблик. Можем идти в бой, как только расцепимся с захваченным судном.

— Раз можем, значит идем, — ответил Луций. — Впереди еще много врагов…

Пока расцеплялись с жертвой абордажа, рассаживали га места гребцов и выдвигали весла, ветер внезапно стих полностью. Наступивший штиль* сделал корабли галлов совершенно беспомощными. К вечеру все уцелевшие корабли и кораблики, может кроме пары — тройки самых удачливых, сумевших даже на веслах ускользнуть от не заметивших их преследователей, стали трофеями римлян. А к ночи весь флот собрался в бухте Морбиане. На берегу горели костры, рекой лилось вино, и моряки с манипуляриями и баллистариями отъедались и отпивались после своего длительного путешествия по волнам. Заодно празднуя победу над галлами и встречу с легионами Красса.

Триумф и интриги

Триумф и интриги

690 г. ab Urbe condita

Помпей Великий трижды триумфатор

и, конечно, великий полководец.

Но это же не повод ломать мебель?

Фурманов. Из ненаписанного

Триумф — торжественное вступление в Рим

полководца — победителя в войне и его войск.

Считался высшей наградой главнокомандующему.

Подчиненные ему полководцы

триумф получить не могли.

Идущие шествием легионеры, по обычаю,

пели куплеты, высмеивающие триумфатора

— Горожане, прячьте жен

Наш красавчик возбужден…

Остальные слова песенки потонули в свисте, каким в борделях подзывают жриц любви, и веселых выкриках солдат и зрителей.

— Публиканов* деньги взял,

Им он прибыль обещал!

А квиритам ничего,

Не голосуйте за него!

* публиканы — откупщики.

Граждане, бравшие в откуп с торгов

в управление

государственное имущество,

право на сбор налогов и

подряды на общественные постройки

или снабжение.

Новый куплет горожане дослушали в тишине, после чего разразились оглушительным хохотом. В котором потонул диалог двух клиентов сенатора Клодия.

— Слышал, Алексий? Беги и немедленно расскажи об этом Публию Сергию.

— Конечно, Гай! Уже бегу, — не слишком довольно отозвался вынужденный оторваться от занимательного зрелища второй собеседник. Ослушаться напарника он, надо заметить, не посмел. Тяжело вздохнув, начал выбираться из толпы зрителей.

Между тем триумфальное шествие Гнея Помпея Великого, победителя Митридата и Тиграна, завоевателя Понта и Сирии, покорителя Армении и Иудеи, продолжало двигаться по улицам Рима. Во главе колонны шли сенаторы и магистраты. За ними двигались трубачи, время от времени перекрывавшие шум собравшейся толпы зрителей громким ревом труб. За музыкантами следовали ликторы с фасциями, неторопливо ехала запряженная четверкой белых коней колесница-квадрига. Правил ей победитель прошлогодних гонок колесниц Марк Манлий. На колеснице столя одетый в триумфальные одежды сам Гней Помпей. Стоящий за ним раб, держа над головой Великого почетный венок, время от времени громко восклицал:

— Мементо мори (помни о смерти)!

За ехавшими вслед за колесницей верхами контуберналами, легатами и военными трибунами вышагивали, стараясь удерживать равнение, легионеры. В ярко начищенных доспехах, без щитов и оружия, но шлемах на головах и со всеми полученными наградами. Время от времени они восклицали: — 'Io triumphe (я торжествую)! — и пели куплеты, один из которых и вызвал волнение у клиентов сенатора Клодия.

Перед длинной колонной трофеев легионные рабы несли таблицы с изображениями стран и народов, которых победили римские войска под командованием Помпея. На таблицах зрители могли различить Понт, Армению, Каппадокию, Пафлагонию, Мидию, Колхиду, Сирию, Иудею и даже Аравию. За табличками шли в сопровождении охранников с обнаженными мечами взятые в боях пленники. Среди знатных пленников вели жену царя Армении Тиграна, и его сына с женой и дочерью, царя иудеев Аристобула, сестру Митридата, пятерых детей и многочисленных жен царя Понта. За ними волы тянули повозки с добычей. Колонна с трофеями растянулась на многие мили. По слухам, проносящимся в толпе зрителей, только в государственную казну Помпей внес чеканной монеты, серебряных и золотых сосудов на двадцать тысяч талантов. Сопровождавшие поезд охранники и рабы-номенклаторы сообщали, что это только половина трофеев, а вторая будет показана завтра.

Идущие в начале шествия сенаторы обменивались впечатлениями, пользуясь шумом, из-за которого сложно было расслышать их беседы.

— Римские плебеи слишком откровенно радуются успехам своего любимца, проворчал Марк Юний Брут, — и Помпей, как я слышал, полагает, что без особого труда вновь получит вторичное консульство.

— Не думаю, что это ему удастся. Против него ополчился весь сенат, — ответил ему Публий Аврелий Кота. — Как я слышал, Цицерон призывает исполнить один из законов Суллы и запретить ему выставлять свою кандидатуру ранее обозначенного в законе срока. Все его распоряжения и назначения на Востоке скорее всего не будут утверждены.

— Поделом ему, — согласился Брут. — Незачем входить в союз с людьми, готовыми разрушить нашу республику ради личной власти. Полагаю, Цицерон и Катон смогут уговорить сенаторов отменить распоряжения этого… «триумфатора», — он произнес это слово с такой интонацией, что не заметить иронии мог только глухой.

— Мы поддержим? — прямо спросил Аврелий Кота.

— Полагаю, нам следует держаться мнения большинства, — ответил Брут. — Приходи завтра на обед, там поговорим.

Голова колонны вышла на форум и разговор прервался. Больше сенаторы друг с другом не беседовали, ни пока процессия поднималась с форума на Капитолий, ни во время жертвоприношений, ни на устроенном триумфатором торжественном обеде.

На следующий день гости неторопливо собирались в доме Брута. В ожидании обеда гости прогуливались по атрию. Причем Брут не просто встретил гостей, но и прошел с каждым, улыбаясь и находя для гостя приветливое слово. Гости, поговорив с хозяином и, разбившись на группы, негромко обсуждали последние новости.

Основной темой разговоров, так как о прошедшем триумфе все старательно молчали, стали новости из Галлии. С тех пор, как Красс разбил восставших галлов, а Лонгин совершил рейд на Оловянные острова, новости из тех мест перестали интересовать большинство квиритов. Даже сенаторы, с негодованием кричавшие о самоуправстве Красса, с некоторых пор перестали обсуждать приходившие от него донесения. Но вчера в «Acta Diurna (Ежедневнике)» появилось сообщение, что проконсул Марк Лициний Красс закончил раздел Галлии на провинции и назначение легатов. Всего было создано четыре новые провинции — Аквитания, Лугдунская Галлия, Бельгика и Арморика.

— Представьте себе, он утвердил это разделение, даже не посоветовавшись с Сенатом, — негодующе заявил своему собеседнику Кота.

— Зато сейчас мы имеем право отменить все его решения и снять всех его легатов, — успокоил его сенатор Бибул. И пояснил, глядя на откровенно недоумевающего Коту. — Война в Галлии закончилась, правильно? Раз так — империум, выданный ему на время войны уже недействителен. Сенат вправе принять решение об отзыве Марка Красса из Галлии и вправе отменить все его незаконные постановления.

— А… легионы? — спросил удивленно Котта, намекнув на возможное возмущение армии, подчиненной Крассу. Учитывая кровавые прецеденты Мария и Суллы, такая возможность была более чем серьезной.

— Вот для этого нам и нужен Помпей, — туманно намекнул Бибул, заставив Котту задуматься.

Эту беседу, как и разговоры других сенаторов прервало объявление раба-номенклатора, громогласно объявившего о прибытии сенатора Марка Туллия Цицерона. Встретив почетного гостя, Брут приказал рабам приглашать гостей в триклиний. Как только гости устроились на ложах, рабы омыли им руки, поливая водой с лепестками розы и вытирая изящными полотенцами из льняного полотна с кружевной отделкой. Пока гости лакомились закусками, рабы начали разносить у расставлять на столах яства. Поскольку гостей Брут пригласил просто пообедать, перемен блюд оказалось совсем немного. Блюда были тоже самые простые. На закуску гостям предложили икру из оливок, свиное вымя, фаршированное морскими ежами, и салат из свежих овощей с вареными яйцами. На первое подали суп из свеклы и капусты со шкварками*. Жаркое тоже не отличалось особым разнообразием. Подали окорок с гарумом, осетра под соусом и овощи, запеченные на огне.

* К удивлению автора, борщ и щи оказались

одними из любимых супов древних римлян.

Шкварки — жареное свиное сало.

А после десерта из фруктов и сладостей, Марк Юний Брут, беседовавший о чем-то с Цицероном, поднялся и взмахом руки отправил большинство рабов, прислуживавших за столом, вон из триклиния. После чего, выйдя перед столом, заявил.

— Уважаемые гости. Прошу извинить меня, но вместо отдыха и развлечений вынужден напомнить вам о делах республики нашей. Но я думаю, никто не обидится, если я дам слово оратору, превосходящему по своему искусству мои скромные дарования. И попрошу его объяснить нам, какие несчастья ждут нас. Еще попросим у него совета о том, что мы можем сделать, чтобы их избежать, да помогут нам боги Рима.

Цицерон поднялся с ложа и медленно, словно нехотя, вышел и встал рядом с Брутом. Осмотрелся, словно стараясь разглядеть каждого из гостей и заговорил.

— Сенаторы. Все мы хотим мира, покоя и молим богов о добром согласии среди наших сограждан, которого смогли достичь наши предки. Но этим нашим желаниям угрожают происки людей, мечтающих о владычестве. Они стремятся завладеть верховной властью и уже смогли путем сговора достичь почетных должностей, на получение которых при нормальном ходе событий они не могли и надеяться. Для достижения своих целей они применяют обман, подкуп и коварство, используя доверие честных мужей, желающих славы и подвигов. Некоторые из них, если смотреть по делам их, рвутся не просто к власти, а к власти полной и безоговорочной, к власти царской… — Цицерон сделал паузу, пережидая поднявшийся после столь тяжелого обвинения шум. — Им, как и всем остальным к ним присоединившимся, очевидно, придется дать одно и то же наставление: пусть они бросят надежду получить то, к чему стремятся. пусть затвердят себе, что прежде всего сенаторы не дремлют, неотлучно находясь на своем посту и не спускают глаз с республики. Что, кроме того, велико одушевление благонамеренных граждан, крепко их согласие и многочисленна их партия, к тому же значительны военные силы. Что, наконец, бессмертные боги непосредственно сами окажут помощь нашему непобедимому народу, славнейшей державе и процветающему городу в борьбе против чудовищного, преступного насилия, — он снова переждал шум. — Тем же, кто присоединился к ним, хочу также сказать — предположим, что они уже достигли того, к чему они стремятся в своем диком безумии; неужели они надеются, что в городе, покрытом грудами пепла, залитом потоками крови своих сограждан, они действительно сделаются консулами, диктаторами или даже царями? Они не понимают, что и при осуществлении их заветного желания им пришлось бы подчиниться одному, самому жестокому, наглому и беспринципному. Потому считаю нужным обратиться к ним с предостережением бросить свои безумные помыслы и оставить бесплодные мечты о проскрипциях и диктатурах. Ибо такое грустное воспоминание запечатлелось у общества о тех временах, что не только мы, люди, но даже и животные не смирятся с их возвращением. Если вы обещаете мне свою поддержку в моей борьбе за достоинство нашей страны, я осуществлю величайшую мечту республики: чтобы государство вновь, после долгого перерыва, обрело мощь и влияние, завоеванные нашими предками.

Взмахом руки оборвав начинающиеся аплодисменты, Цицерон, явно польщенный, уступил место хозяину и отправился к обеденному ложу.

— Достопочтенные сенаторы, — подняв руку, чтобы привлечь внимание гостей, объявил Брут. — Я рад от вашего имени поблагодарить столь выдающегося оратора нашего времени и выразить надежду, что мы услышим эту речь еще раз, но уже в стенах курии. Пока же я предлагаю обсудить те меры, которые мы можем предпринять чтобы не допустить такого несчастья для нашей республики…

Гости разошлись поздно. Еще через день, на заседании Сената, Помпей внезапно обнаружил, что никто из отцов отечества, кроме Гай Кассия Лонгина, нескольких популяров и пары преданных ему клиентов, не желает утверждения ни одного из принятых им после побед над Митридатом и Тиграном распоряжений, назначений и договоров.

Даже весьма выгодный для Рима договор с Тиграном, превращавший Армению в вассальное республике государство, подвергся сокрушительной критике. Демагог Клодий, выступая, объявил его нарушающим интересы государства.

— Почему, — требовательно спрашивал он, — Помпей не присоединил Армению к нашим завоеваниям и не превратил ее в одну из провинций? На каком основании он дал побежденным возможность не только оставаться независимыми, пусть и признав наше покровительство, но и возможность готовить реванш? Не скрыто ли за этим, так называемым договором нечто?..

Помпей от возмущения никак не мог придумать ответ, но ему даже не пришлось защищаться. Неожиданно для него слово в его защиту произнес Цицерон. Описав сложившееся положение в Азии так, словно состоял при Помпее в легатах. Красноречие «оратора из Арпина» привело к тому, что сенаторы признали договор действующим, а семью Тиграна не пленными, а «гостями римского народа». Причем жену решили вернуть царю и отправили назад в Армению в сопровождении почетной стражи.

Но успех в решении одного вопроса, как показалось Помпею, сделал сенаторов еще более неуступчивыми в остальных. Самым обидным для трижды триумфатора стал отказ в земельных наделах для ветеранов его азиатской кампании. Каждый военачальник считал своей обязанностью позаботиться об отслуживших срок легионерах, предоставив им надел земли в Италии. Сенаторы же заявили, что свободных территорий нет. Помпей, заваливший золотом римскую казну, не мог исполнить свое обещание собственным воинам. К тому же и уменьшать откупные выплаты публиканам никто из сенаторов не хотел. Даже несмотря на то, что все признавали разорение восточных провинций и невозможность собрать с них прежний объем налогов.

Помпей. После неудач в Сенате Помпей находился в угнетенном состоянии и даже начал жалеть, что, добиваясь триумфа и следуя обычаю, распустил свои легионы. Он понял, что триумвират не пользуется популярностью. Даже плебеи, презиравшие демократов, враждебно относились к действиям трех мужей. А ведь совсем недавно, пока он был на войне, все его пожелания исполнялись беспрекословно. Вообще одного выступления Гая Лонгина в то время было достаточно, чтобы любое мнение каждого триумвира воплощалось в постановление Сената. Теперь же в народ и Сенат римский словно вселился дух противоречия. Привыкшей к войне, Гней никак не мог решить, как ему вести себя в политике. Он даже послал гонца к Луцию Лонгину, с которым был в лучших отношениях, чем с Крассом. С сообщением о ситуации в Риме, действиях Сената и просьбой о помощи ему и Гаю Лонгину.

Явившиеся к нему домой после очередного заседания Сената его бывшие легаты Квинт Цецилий Метелл и Авл Габиний предложили кликнуть клич и собрать ветеранов, чтобы припугнуть сенаторов. Но Гней Помпей никак не мог решиться на шаг, ведущий фактически к возобновлению гражданской войны без согласия других триумвиров. Но соратники уговорили его нанять хотя бы отряд вооруженных телохранителей. Полученная в азиатском походе добыча позволяла легко набрать даже легион. Но пока Помпей ограничился пятью дюжинами бывших легионеров и гладиаторов. На следующее заседание Сената Помпей явился в сопровождении половины вновь нанятых телохранителей. Появление его на форуме в сопровождении внушительного отряда похоже произвело сильное впечатление на сенаторов. По крайней мере, на этом заседании приняли наконец решение о снижении откупной платы публиканам азиатских провинций. Оставалась только одна неразрешимая проблема. Сенаторы никак не желали выделять ни клочка земли ветеранам Помпея в Италии, ссылаясь на отсутствие свободной земли.

Когда заседание закончилось, Помпея остановил Цицерон и попросил уделить ему время для беседы. Они вдвоем шли по форуму, сопровождаемые секретарем Цицерона Тироном и отрядом телохранителей.

— Вижу я, — начал разговор Марк Туллий, — что величайший воин Рима собирает вооруженную силу. Дозволено ли мне будет узнать, вызвано это опасением каких-либо событий?

— Красс хвастался, что может считать себя богатым, пока в состоянии на годовой доход содержать легион*, — ответил неожиданно остроумно Помпей. — Я, конечно, не столь богат, но содержать когорту могу себе позволить. Чтобы считать себя достаточно богатым.

Цицерон весело рассмеялся.

— Оказывается, словом ты владеешь не хуже меча. Извини, но мне жаль, что ты не используешь свое красноречие во время выступлений в Сенате, — заметив, как Помпей начинает злиться, Цицерон поспешил сменить тему.

* Годовое содержание легиона —

4 миллиона сестерциев.

Плиний Старший утверждал,

что общая сумма состояния Красса

достигает 200 миллионов сестерциев.

— Красс, — задумчиво произнес он. — Он сказочно богат. Если верить тому, что ему принадлежит половина инсул Рима, серебряные рудники и множество имений… он, наверное, богаче знаменитого Креза. Вот только при всем его богатстве, не он является самым лучшим и великим гражданином Рима.

— Неужели? — удивился Гней Помпей.

— Конечно. Посмотри, — они вышли с форума на улицу. Телохранители вышли вперед, отделив пару собеседников от толпы и прокладывая в ней свободный путь, — внимательно посмотри на его деяния и ты это поймешь. Получив от Сената две провинции, он тотчас спровоцировал войну с признанным другом римского народа Ариовистом и его галльскими союзниками. Вопреки разрешениям Сената он, разбив германцев и их союзников, увеличил войска и начал войну на захват всей Галлии. Войну за территории, населенные варварами, которые, несмотря на прежние «недоразумения», до этого времени были вполне дружелюбно настроены к нашему государству. И мы получили войну, не сулившую особой прибыли, враждебность германских племен, даже тех, кто ранее относился к Риму лояльно. И огромную территорию. Которую надо будет осваивать и которой надо будет управлять. То есть вместо доходов, какие принес твой поход, его завовеания принесли народу римскому одни расходы. А это вызывает негодование у всех квиритов. Сенаторы же вынуждены следовать желаниям народа. Поэтому твои дела и пошли столь тяжело…

— Вот уж не подумал бы, — честно признал Помпей.

— Да, так и есть, — подтвердил Цицерон. — А вашему триумвирату придется еще сложнее… Особенно Крассу. Но зато у тебя появится возможность наградить ветеранов земельными участками…

— Как это? — искренне удивился Помпей

— Проскрипции и конфискации, — прямо высказался Цицерон, явно намекая на обширные поместья Красса.

— Ох ты! Юпитер всеблагой и всемогущий, — потрясенно выдохнул Помпей…

— Я подумаю, — после десятка шагов, пройденных в полном молчании, заявил он.

— Только недолго, — ответил Цицерон. — Заседание по Галли назначено на послезавтра.

— Хорошо, — согласился со сроком Помпей, подумав заодно, что даже сообщить не то, что Луцию Лонгину, Крассу вряд ли успеет. Разве что попытаться передать новость Гаю Лонгину.

Но войдя в дом, Гней Помпей решил не рисковать. Если Гай Кассий не может сам узнать о настроениях среди сенаторов, с которыми общается каждый день, то все бесполезно. А если знает… то и смысла его оповещать нет.

Как оказалось, сенатор Гай Лонгин думал несколько иначе. И один из рабов вечером принес Помпею церу(восковую табличку), которую принесли в корзине зеленщика. В ней Гай Лонгин сообщал известным Помпею шифром, что ему все известно про Сенат. И что Помпею нужно лишь дождаться прибытия в Рим Красса и Луция Лонгина, ни с кем, кроме триумвиров, не вступая в коалиции.

Помпей задумался…

Галльская война. Эндшпиль

Галльская война. Эндшпиль

690 г. ab Urbe condita

Finis coronat opus

( Конец — делу венец )

…вся Галлия наполнена негоциантами из римских граждан,

ни один сестерций в Галлии не может шевельнуться,

не оставляя следа в кассовых книгах римских граждан…

Цицерон. Речь за Марка Фонтея

Единственно правильный… лозунг есть превращение

современной… войны в гражданскую войну.

В. И. Ленин. ПСС, т 26

Красс сидел, молча рассматривая стоящего перед ним на коленях гельвета. Закованного в кандалы здоровяка удерживали в этой позе два легионера, уступавшие ему по габаритам только по высоте. Как и большинство римлян, легионеры по сравнению с большинством галлов выглядели более коренастыми. Ничуть при этом не уступая своему пленнику ни в выносливости, ни в силе.

— Вот ты какой, гельветский Ринальдо Ринальдини*, — произнес непонятно Красс, усмехнувшись. После чего обвел взглядом стоявших и сидевших легатов, контуберналов, трибунов и центурионов и объявил. — Оргеторига отправить на крест, для триумфа хватит вождей племен, — после чего, не обращая внимания на пытающего сопротивляться пленника, которого тащили из палатки уже четверо легионеров, встал и объявил. — Квестор, выдайте каждому из этих мужей по двести сестерциев. А писцу повелеваю написать и отправить в Рим послание о том, что Галльская война окончена в виду полного уничтожения неприятеля.

* благородный атаман разбойников —

герой популярного романа

немецкого писателя Х.-А. Вульпиуса,

переведенного на все языки

Европы, включая итальянский и русский

Десяток стоявших у самого входа галлов, поняв, что вместо обещанного общего вознаграждения в тысячу сестерциев за выдачу вожака непримиримых повстанцев, они получат вдвое больше, радостно зашумели. Но их выкрики перекрыл дружный рев римлян: «Vivat Imperator (Да здравствует Император)!», подхваченный тысячами глоток по всему лагерю. Новость о том, что гельветы выдали местоположение и пленили предводителя одного из последних и самого активного отряда галлов, недовольных установлением римской власти, быстро разошлась по лагерю.

Все уже знали, что предводителя пленившие его галлы привезли императору лично. Отряд, скрывавшийся в небольшом городке, лишенный вождя, ауксиларии Десятого легиона разбили в тот же день. Уцелевших галлов развесили на крестах вдоль дороги, а теперь к ним присоединился и их вожак. Война с галлами наконец закончилась.

«Потому что как ни назначай своих легатов начальниками вновь организованных провинций, как ни успокаивай мнение народа и сената Рима своими донесениями о полном покорении Галлии… Пока твои легионеры вынуждены воевать, даже против мелких отрядов, война продолжается, — размышлял Красс, одновременно изучая реакцию своих соратников. В целом, все вели себя так, как он ожидал. Даже Марк Антоний, недовольно смотревший на то, как квестор… под шумок раздает гельветам мешочки с сестерциями. — Вольно же было литераторам придумать сказку о казни предателей и заявление: „Рим предателям не платит“. На самом то деле Квинт Серпилий Цепион спокойно заплатил трем лузитанам, убившим вождя восставших Вириата, и даже помог им переехать в Рим со всеми родственниками. Кто же виноват, что эти варвары не смогли воспользоваться шансом и прижиться в Городе, — усмехнулся Красс. — Зато Цепион закончил войну и даже получил овацию. Для триумфа у нищих горцев-пастухов оказалось слишком мало богатств».

Как только отгремели победные крики и десятка довольных полученным вознаграждением галлов вышла из шатра, Марк Красс неторопливо присел на кресло. Дождался пока установится полная тишина, он негромко, но так, чтобы услышали все, произнес.

— Сегодня и завтра отдыхаем. Послезавтра сбираемся и затем выдвигаемся к Нарбо-Марциусу. В Гельветии, как и говорил раньше, остается Тринадцатый легион. А сейчас приглашаю всех на небольшой праздничный обед.

Обед, по меркам Города, на пир действительно претендовать не мог, к тому же получился очень ранним. Но вина было вдоволь, причем самых тонких сортов, блюда, несмотря на некоторую простоту приготовления, тоже невкусными никто назвать не мог. Так что пир, несомненно, удался. И только одно тревожило всех присутствующих — явная задумчивость императора. Марк Красс внешне выглядел веселым. Но даже сидевшие вдали от него замечали, что Красс напряжен и постоянно смотрит на вход в шатер, словно ожидая гонца с неприятными известиями. Отчего все чувствовали какую-то неловкость и даже пили умереннее обычного. Но постепенно все развеселились и встретили появление галльских танцовщиц дружным одобрительным криком. В конце концов развеселился даже Красс. Так что отдых на следующий день, предусмотрительно им назначенный, оказался отнюдь не лишним.

Следующие сутки прошли хлопотно. Сервий Руф, остававшийся с Тринадцатым легионом на месте, приказал разобрать частокол вокруг лагеря, слишком большого для остающегося гарнизона. Его воины огородили площадку, достаточную для размещения одного легиона. Довольный, что опорный пункт в Гельвеции остается хорошо укрепленным, Красс наградил Руфа денежным подарком в тысячу сестерциев и еще две тысячи раздал его легионерам.

На следующий день легионы собрались и по одному. походными колоннами, направились по дороге в Нарбонскую Галлию. Оставшиеся в лагере бойцы уже прозванного остряками «Горными козлами» легиона, не состоявшие в нарядах или на работах, провожали друзей веселыми, но с явно отличимым оттенком зависти, прощальными выкриками. Они, конечно же, завидовали Десятому, Девятому и Пятому легионам, которые уходили в относительно цивилизованную Провинцию. Им же предстояло как минимум пару лет провести здесь, среди еще не усвоивших плоды римской цивилизации варваров.

Хотя даже здесь, среди полудиких горцев, как только закончились бои, появились первые небольшие караваны римских купцов. Вообще, по поступающим со всех земель новостям, Галлия постепенно возвращалась к мирной жизни. В том числе начала вновь оживать торговля, особенно с Римом. Еще до войны Цицерон в одной из своих речей напоминал на обширные торговые связи римских купцов в Галлии. Как обычно бывает с плохо знающими суть проблемы людьми, оратор тогда немного преувеличил. Но совсем немного. Красс, часть богатств которого была вложена в торговые товарищества, знал об этом намного больше. И, надо заметить, во время войны воспользовался возможностью потеснить соперников. Так что теперь почти во всех провинциях оптовая торговля попала в руки всего двух купеческих товариществ. По странному совпадению, в обоих имелись денежные вклады Марка Лициния. Причем если в «Морском обществе Меркурия» у него были только должники, то в «Обществе Негоциантов» кроме вклада, имелся и личный представитель. Поэтому кроме военной добычи, теперь Марк мог рассчитывать и на постоянную и немалую прибыль от оптовой торговли товарами галльского производства. Поэтому сообщения дозоров о встречающиеся время от времени торговые караваны радовали Красса. Деньги никогда не бывают лишними, особенно если собираешься взять и у держать власть в таком городе, как Рим.

«Как там выразился Югурта? — провожая взглядом очередной встреченный караван, лениво подумал Красс. — Рим весь можно было бы купить, если бы нашелся покупатель? Так, кажется, он сказал, когда удалось подкупить часть Сената и стать царем… Ошибся он, причем фатально. В результате умер в римской тюрьме… Не все вопросы решает серебро, хотя и облегчает решение многих вопросов. Также не все вопросы решает и железо. Мечом можно взять власть, но сидеть на клинках неудобно, — он усмехнулся. — Пожалуй это стоит запомнить для речи в Сенате или на Форуме. Эффектно получится…»

Остальная дорога до Нарбо-Марциуса запомнилась Марку Крассу только неожиданно навалившейся скукой. Похоже, за пять полных опасностей и приключений лет войны Марк привык к постоянной работе и наступившее вдруг спокойствие ему совсем не нравилось. Тем более, что Красс помнил своей «памятью будущего», что у ныне покойного Цезаря открытое противостояние с Помпеем и Сенатом началось именно после окончания Галльской войны. Поэтому Красс скучал, рассматривая дорожные виды или диктуя секретарю очередную главу «Записок». Скучал и ждал новостей из Рима. А их все не было…

Прибытие победоносных легионов в Нарбо-Марциус напоминало триумф. Сбежавшиеся горожане встречали едущего во главе колонны Красса и его контуберналов приветственными криками. Они обменивались с идущими следом легионерами шутками и с удивлением пялились на бредущих под охраной пленных кельтов и тяжело груженные повозки обоза. Как еще раз отметил для себя Марк Красс, галлы из Провинции галлов-кельтов соплеменниками не считали. Он, конечно, помнил, что все галлы впоследствии романизировались полностью. Но всегда стремился получить еще одно подтверждение, что его «воспоминания» не навеянные демонами галлюцинации. Да простят его боги, но доверчивые богачи бывают только в сказках. Просто потому, что в жизни они быстро превращаются в бедняков, если только не вмешается кто-нибудь из богов и не совершит чудо. Которого за всю прожитую жизнь Красс ни разу не видел, если не считать свалившейся на него «памяти будущего» и неожиданных прозрений его младшего напарника по триумвирату Луция Лонгина.

Размышления Красса прервались, когда возглавляемая им колонна войск вошла на форум. Где их встречали магистраты города и весь местный совет. Дуумвиры, Тарутений Патерн и Гораций Фигул, по очереди произнесли короткие поздравительные речи. Пришлось ответить и Крассу. После чего Марк Красс отправился отдохнуть в дом, отведенный для проконсула провинции, легионеры отправились в лагерь на отдых. А на форуме и улицах города началась подготовка к празднику — ставили столы и скамейки, во всех тавернах на деньги, выделенные магистратом и Крассом, жарили, варили и парили закуски. Торговцы вином, получившие неплохую прибыль, весело переговариваясь с работниками, опустошали винные склады.

Вечером почти весь город, за исключением разве что детей и совсем дряхлых стариков был пьян. Пили, с разрешения императора, даже легионеры в лагерях, за исключением караулов. Пожалуй, если бы сейчас город и войска атаковало тысяч пять… семь галлов, то столица Провинции пала. Но атаковать оказалось некому ни в этот день, ни в следующие сутки, когда весь город и войска отдыхали после праздника. Все, кроме Красса.

Марк, проснувшись по военной привычке, одним из первых, после завтрака сидел в таблинуме и вместе с секретарем и разбирал накопившиеся документы. Остававшийся за него «на хозяйстве» Марк Красс-младший некоторые вопросы решить просто не мог, а в начале года вообще вынужден был отправиться в Цизальпинскую Галлию. Где появились несколько довольно крупных банд, с которыми местные власти никак не могли справиться. Поскольку они угрожали в том числе и конезаводам Крассов, пришлось ехать туда старшему сыну лично. Так что первый час работы пришлось посвятить делам провинциального управления. Хотелось, конечно, почитать новости из Рима, но последние письма и сообщения были двадцатидневной давности и спешить с ними знакомиться Марк смысла не видел. Скорее всего, ничего неожиданного в них нет. Новости за последние шесть дней, именно столько идет из Рима государственная почта, интересовали Красса куда больше. Но их не было, как не прибыли из Города номера привычной уже газеты «Акта диурна…». Такое отсутствие новостей само по себе показывало, что в Риме скорее всего произошел переворот и власть захватили противники триумвиров. Вероятнее всего против двух из них, Красса и Лонгина. Потому что по всем донесениям соглядатаев Помпей ссорится с Сенатом не хотел и скорее попробует договориться с сенаторами, чем станет защищать остальных триумвиров. Поэтому остается только ждать донесений и наводить порядок в делах.

Ждать пришлось совсем недолго. Первым прибыл гонец от Гая Кассия Лонгина, успевшего укрыться от захвата сторонниками оптиматов в Мизенуме. Вслед за ним появился гонец из Рима. Который выехал раньше добравшегося морем гонца из Мизенума, но вынужденно прибыл позднее. Причем прибыл один из четырех, выехавших из Рима. Последним, сразу после того, как Марк ознакомился с посланиями Лонгина и остававшегося в Риме управляющим вольноотпущенника Каллиста, прибыл дуумвир Тарутений Патерн.

— Здравствуй, Марк Красс, — дуумвир выглядел сильно озабоченным.

— И тебе здравствовать, Тарутений Патерн, — спокойно ответил Красс. — Что за тревожное событие привело тебя ко мне?

— Я… — замялся дуумвир, — действительно встревожен, проконсул. Пойми, Марк Красс, я не человек меча… я мирный купец и очень не хотел бы повторения ужасов гражданской войны времен Мария и Суллы. Но…

— Но ее не избежать, не так ли, — улыбка Красса была скорее похожа на оскал. Но расстроенный новостями Тарутений этого даже не заметил.

— Полученные мной от моих… друзей, — продолжил он, — сведения говорят о том, что Сенат решил лишить власти триумвиров. Тебя собираются отозвать в Рим и… — он замялся, — скорее всего осудят на изгнание, а земли и имущество конфискуют. Земли собираются отдать ветеранам Помпея, — он с видимым испугом посмотрел на Красса. Марк смотрел спокойно и Патерн неожиданно для себя перестал волноваться — «Похоже, проконсул уже знает, что происходит и ничуть не удивлен моим новостям» — подумал он, глубоко вздохнул и продолжил. — Раз столкновение неизбежно, мы… наша провинция и город становимся заложниками сложившейся ситуации…

— Это неизбежно, — подтвердил Красс. — Понимаю, что вы предпочли бы остаться в стороне. Но я здесь и значит все уже предопределено Судьбой. Здесь стояли, стоят и будут стоять мои легионы. Но могу заверить вас, дуумвир, что никаких дополнительных налогов или поборов вводится не будет… — он помолчал пару ударов сердца и добавил. — Полагаю, что особо преданные мои сторонники могут получить торговые преференции на тех же условиях, что и «Общество Негоциантов», — посмотрев на ошеломленно-обрадованное свалившейся новостью лицо дуумвира. Теперь у того не осталось никаких сомнений, кого поддерживать в предстоящем конфликте. Узнав про свою выгоду, Тарутений Патерн постарался как можно быстрее закруглить разговор и удалиться. Считать возможную прибыль, скорее всего.

Красс уже хотел вызвать секретаря, когда тот заглянул в таблинум.

— Пришел Публий Габилий Капитон, — доложил он.

— Пусть идет сюда, немедленно. Подать в таблинум вина и фруктов, — приказал он.

Пока слуги расставляли на отдельном столике вино и закуски, Публий Капитон поздоровался с Крассом и уселся в кресло рядом с рабочим столом.

— Я уже хотел вызвать тебя, — дождавшись, когда слуги и секретарь покинут таблинум, недовольным тоном заметил Красс. — Отведай фалернского. Говорят, лучшее, из того что мне поставили.

— Не стоило переживать, император, — усмехнулся Капитон, беря в руки кубок. Сделал пару глотков. Изобразил восхищение и продолжил. — Я не спешил, чтобы ты сам мог ознакомиться с новостями. Собирал вместе все сведения и новости, полученные от эксплораторов (разведчиков)

— Неужели? — деланно удивился Красс. — Тогда докладывай…

Начальник личной Ministerium Secretum(Секретной Службы) императора, известный в мире как доверенное лицо Красса в торговых сообществах, молча достал из тубуса карту, изображавшую Галлию и Италию с окрестностями, покрытую метками в виде кружочков и треугольничков. Разложив ее на столе и придавив углы грузиками, он взял лежащий на столе стилус и показывая на значки начал доклад.

— Начну с провинции Бельгика, — обведя границы провинции, заявил Капитон. — Внутри провинции спокойно… — Красс молча выслушал обзор дел в пограничной провинции и лишь печально вздохнул, когда Капитон перешел к описанию дел за Ренусом. Откуда снова грозили набегами германские племена узипетов и тенктеров.

— Мало мы их проучили, — нахмурился Марк Красс. — Придется легионы оставить в провинции.

— Можно вызвать оттуда конные ауксиларии ремов, — предложил Каптитон.

— Нет, — возразил Марк. — Конница пригодится Публию для борьбы с набегами германцев. Оставим галлов на месте.

После этого Публий Капитон последовательно описал ситуацию в каждой. из трансальпийских провинций. Исходя из имеющихся сведений, Красс мог вызвать к себе максимум Четырнадцатый легион из Аквитании. А новости из Рима, озвученные Капитоном, совпадали с полученными Крассом и отнюдь не радовали. Помпей, договорившись с Сенатом, начал набирать четыре легиона и получил разрешение вызвать из Азии еще не менее двух. А у Марка Красса имелись сейчас всего четыре — Пятый, Девятый, Десятый и состоящий из новобранцев Двадцатый. Учитывая, что Помпей мог рассчитывать на своих ветеранов, его легионы могли закончить формирование за месяц. Конечно, Красса в любом случае поддержал бы флот, возглавляемый Луцием Кассием Лонгиным. Но флот в Мизенуме пока находился не в лучшем состоянии, так как основные силы оказались в Кантабрийском море и на Оловянных островах (Британии), вместе с большей частью либурнариев и самим Луцием Лонгиным. Так что оставшиеся в Италии силы флота сейчас могли защитить только сами себя. Следовательно, на первое время Красс мог в полной мере рассчитывать только на три легиона, лично преданные ему и закаленные войной в Галлии.

— Значит, говоришь, уже минимум семь дней они собирают войска, — заметил недовольно Красс. — Почему я узнал об этом только сейчас?

— Я не решился делиться в тобой слухами, — ответил Капитон. — Голуби с последними известиями прилетели только вчера. Обращу также твое внимание на донесение Торговца. Римляне неохотно идут к Помпею и он вынужден набирать бойцов в других городах. Что задержит формирование легионов…

— Я его услышал, но предпочитаю думать о более плохом варианте, — отмел возражения Капитона Красс. — Пока нет точных сведений, будем считать, что все четыре легиона собираются в Риме и будут в строю через две дюжины дней. Подумаю… Ты можешь идти, Публий. Но учти, любые новости из Рима нужно доводить мне в первую очередь. Просто указывай, где сведения точные, а где твои осведомители опираются просто на слухи… Иди и скажи секретарю, пусть зайдет.

— Понял и выполню, император, — вставая с кресла, подтвердил Капитон. Отдал легионное приветствие и вышел.

Вошедший секретарь уже на ходу раскладывал таблички. Встал за конторку, взял стилус и приготовился записывать указания.

— Пиши, — Красс начал диктовать, расхаживая по кабинету. — Легатам Пятого, Девятого и Десятого легионов собраться сегодня в девятом часу дня. К этому времени они должны отдать необходимые приказы для подготовки к маршу…

Предчувствие гражданской войны

Предчувствие гражданской войны

690 г. ab Urbe condita

Коль преступить закон — то ради царства,

А в остальном его ты должен чтить

Еврипид

Дело одного полководца казалось

более справедливым,

другого — более надежным;

здесь все блистательно, там — прочно;

Помпея вооружил авторитет сената…

Веллей Патеркул, историк

Тревожное ожидание накрыло Город. Пусть внешне все выглядело как обычно, квириты по-прежнему фланировали по улицам, собирались на форуме и ходили по лавкам. Но разговоры и споры почему-то заканчивались быстрее чем обычно, с незнакомцами горожане старались не разговаривать. Да и выступления уличных мимов почти никто не смотрел. К тому же начали расти цены на хлеб, муку и другие продукты. А выдачи зерна, возобновленные после смерти Суллы почти прекратились.

Ходили слухи, что еще не распущенный Помпеем Шестой легион взял в осаду Мизенум. Флот в ответ на это перекрыл путь зерновозам из Сицилии и Египта, пропуская не более одного из дюжины кораблей. Слухи вообще ходили во множестве. Особенно после того, как перестала выходить ежедневная газета. Помнившие еще времена Суллы, а кое-кто даже и Мария, квириты предсказывали еще более тяжелые времена. Особенно после слухов о решении Сената отозвать Красса из Галлии. Гостивший в это время в Риме галикарнасский писатель и философ Александр, отец знаменитого впоследствии историка Дионисия Галикарнасского оставил в своих воспоминаниях описание своих размышлений о происходившем в то время:

'Из неудач Гракхов честолюбивые римляне сделали свои выводы. Вот главное, что они поняли — ничтожных нищих плебеев можно использовать, чтобы добиться высшего положения в государстве, и вовсе не обязательно к заветному консульству идти путем, определенным древними законами и римским правом. С этой поры замечательная римская республика начала неудержимо катиться к гибели. По иронии судьбы, в наибольшей степени способствовали этому процессу те, кто был призван защищать государственность и закон, то есть консулы, военачальники, первые лица Рима. Лица, домогавшиеся должностей, сидели на площади за своими столиками с деньгами и бесстыдно подкупали чернь, а нанятый народ приходил в собрание, чтобы бороться за того, кто дал ему денег, бороться не с помощью голосования, а луками, пращами и мечами. Нередко собравшиеся расходились лишь после того, как осквернят возвышение для оратора трупами и запятнают его кровью.

Увы! Непомерному римскому честолюбию стало тесно в рамках закона и традиций. Государство долгое время поощряло в гражданах стремление к славе, почестям и такая политика приносила хорошие плоды и вывела Рим на первое место в мире; она же его ввергла в бездну произвола… Государство погружалось в пучину анархии, подобно судну, несущемуся без управления, так что здравомыслящие люди считали счастливым исходом, если после таких безумств и бедствий течение событий приведет к единовластию, а не к чему-либо еще худшему. Многие уже осмеливались говорить открыто, что государство не может быть исцелено ничем, кроме единовластия, и нужно принять это лекарство из рук наиболее кроткого врача, под каковым они подразумевали Помпея.

Красс давно уже решил низвергнуть Помпея, так же, конечно, как и Помпей его. После того как Луций Кассий Лонгин, которого любой из них в случае победы имел бы своим противником, показал, что готов принять высшую власть любого, кто оставит ему флот, Крассу, если он хотел быть первым, не оставалось ничего иного, как уничтожить того, кому первенство уже принадлежало. А Помпей, чтобы не допустить такого исхода, должен был своевременно устранить того, кого страшился. Но Помпей лишь недавно начал опасаться Красса, а прежде относился к нему с пренебрежением… Красс же в галльских войнах упражнял и себя и войско, и подвигами своими настолько увеличил свою славу, что она сравнялась со славой побед Помпея'*

* См. примечание в конце главы

Некоторое время все оставалось на уровне слухов и глухого недовольного ворчания одних совместно с веселым говором их оппонентов. Даже до драк между спорщиками не доходило. Однако против Красса и Лонгинов сплотились все ненавистники, от защитника старины и республики консерватора Катона до желающего самому стать диктатором Помпея, от противника триумвиров оратора Цицерона до орды мелких завистников. Они распускали слухи, что Красс не покорил галлов, а сам куплен ими и скоро приведет их, как Бренн, на Рим. Другие слухи гласили, что этот слух про галлов распускают приверженцы олигархов. Сенаторы, говорили сторонники этих слухов, завидуют покорителю Галлии, отомстившему за старинные римские обиды. Да еще и захватившим немалую добычу. Поэтому, говорили и Помпей перешел на сторону Сената. Ходили и вообще невероятные слухи. Говорили, что Рим падет во время очередного вторжения германцев. Защитить от которого может только войско, возглавляемое Помпеем, утверждали одни. Другие говорили, что Крассом. Но этот слух большинство граждан посчитало недостоверным, потому что где те германцы и причем тут эти два из трех триумвиров. Третьего из которых проклинал каждый пятый, не считая каждого третьего квирита. Потому что зерно в Рим не пропускал его флот. При этом проклинающий обычно не вспоминал о том, что, находясь в Британии, вождь флота лично этим руководить никак не мог. Как не вспоминал и о когортах Шестого легиона, осадивших главную базу флота. Что, надо заметить, вспоминали их оппоненты в первую очередь. Объявление о наборе в легионы первоначально ничего не изменило, разве что споры стали ожесточеннее, а слухи злее. Но когда стало известно, что сообщение с Галлией прервано по решению консулов, самым тупым и ленивым гражданам стало ясно, что войны не избежать.

Самыми же ярыми сторонниками новой войны оказались сенаторы. Открытые сторонники триумвира давно не посещали Сенат, скрываясь на своих виллах или в Мизенуме. Если же учесть, что из оставшихся сенаторов многие занимали у первого богача Рима деньги, то их энтузиазм становится куда более понятным. Долги теперь можно будет не отдавать, к тому же появился шанс поделить невиданные богатства Красса между победителями. Возможность поделить такие богатства, пусть даже не в монетах, но в римских домах, виллах, конезаводах и серебряных рудниках, вскружила не одну сенаторскую голову. О возможности неудачи почти никто не думал. Несмотря на успехи в Галльской войне, многие продолжали считать, что Красс намного уступает Помпею в полководческих талантах.

В отличие от патрициев и сенаторов-оптиматов, среди всадников сразу появилось несколько партий. «Старые» всадники, римское торгово-промышленное сословие, почти все оказались на стороне Красса, который имел деловые отношения либо с ними, либо с их партнерами или товариществами, и часто защищал интересы всадников в Сенате. Небольшая часть, конкурировавшая с Крассом либо его партнерами, поддержала оптиматов. Влившиеся в сословие после Союзнической войны италики — торговцы и промышленники в большинстве своем оказались солидарны со своими римскими коллегами, опасаясь власти оптиматов. А вот италики-землевладельцы, попавшие во всадники по имущественному цензу, распались на две почти одинаковые части. Одни поддержали оптиматов, из солидарности землевладельцев. Вторые предпочли остаться нейтральными. В общем, в сословии всадников царили разброд и шатания.

Зато среди римского небогатого римского плебса и пролетариев сторонников оптиматов, за исключением их клиентов, найти оказалось сложнее. Они-то хорошо помнили, кто предложил и добился принятия в Сенате законов о возвращении упраздненных при Сулле народных трибунов и возобновлении выдач хлеба беднейшим гражданам. Были, конечно, недовольные Крассом из-за его инсул, в которых им приходилось жить. Были и завидовавшие богатству, которое, как обычно считают такие люди, боги дали не тому и слишком уж много. Но даже противники триумвиров в ряды легионеров встать не спешили. Конечно, Помпей великий полководец, но ведь и Красс не прост. Побить галлов и германцев, да еще и захватить всю Галлию не проще, чем разбить Митридата. Понтийцы, конечно, не варвары и воевать умели, но германцы воюют не хуже, пусть и по-варварски. Рассказы о закаленные в боях с варварами — германцами воинах Красса быстро отбивали у многих квиритов, желавших записаться в воины Помпея, эти стремления. Впрочем, Рим большой и потому желающие заработать лишний сестерций нелегким воинским трудом встречались. Но добровольцев оказалось мало, а прибегать к принудительному набору ни Сенат, ни Помпей не решились.

Поэтому Помпей отправился в провинции, рассчитывая набрать латинян и успевших уехать из Рима ветеранов. В его отсутствие часть сенаторов пыталась добиться примирения Сената и Помпея с Крассом. В ответ на выступление сенатора Сульпиция Гальбы на эту тему высказался сам Марк Порций Катон.

— … попытка примирить обоих государственных деятелей — дело само по себе прекрасное, мудрое и как бы отвечающее интересам государства. Но на самом затеянное с дурным намерением и проведенное с тонким коварством. До появления триумвирата разделенные на две части авторитет и могущество, как правильно размещенный на корабле груз, выравнивали крен и поддерживали равновесие в государстве. С образованием триумвирата же авторитет и могущество сосредоточились в одном пункте и сделались настолько неодолимым, что способно опрокинуть и разрушить весь существующий от наших прадедов порядок вещей. Поэтому, сенаторы, не раздоры, не вражда этих государственных деятелей, а их объединение и дружба принесли республике первейшее и величайшее несчастье.* И разрушение этого порядка вещей есть благо, сотворенное богами для пользы и процветания республики… — дождавшись прекращения криков и оваций сенаторов, Катон продолжил. — Предлагаю назначить искреннего и верного сторонника Сената и народа римского Гнея Помпея Великого единственным консулом без коллеги с момента издания senatusconsultum (указа Сената)…

Окончание речи утонуло в сенаторов, принявших сказанное Катоном с радостью. Еще бы, в зале остались в основном те, кто Красса ненавидел или боялся. Предложенный же Катоном выход показался им наилучшим. Никто при этом и не вспоминал, что «верный и искренний сторонник народа римского» вместе с Суллой истреблял этот народ и гонял сенаторов, словно овец.

Известие об утверждении его консулом без коллеги Помпей получил в Кампании. Эта новость оказалась очень кстати, обрадовав Помпея, недовольного малым числом завербованных в Кампании рекрутов. Впрочем, особого успеха именно в Кампании он и не ждал. Он помнил, что в 411 году от основания Города Капуя, окруженная враждебными племенами, вынуждена была просить защиты у Рима. Римляне по достоинству оценили их добровольное присоединение и скоро кампанцы получили римское гражданство. Но, они не оценили столь высокой чести, продолжала считать римлян как на варварами и тяготилась вынужденной зависимостью от Рима. Едва в Кампании появился Ганнибал, Капуя перешла на его сторону. В благодарность за это пуниец пообещал после победы над Римом сделать город столицей Италии. И кампанцы поверили ему. За что после поражения Ганнибала были наказаны, а город заселен вольноотпущенниками и римскими колонистами. Но, как ни странно, новое население города переняло привычки прежних жителей и старалось как можно меньше участвовать в римской политике. Так что надолго задерживаться в Капуе Помпей не собирался. Проверил состояние осаждавших Мизенум когорт Шестого легиона и дождался новостей из Рима. Которые его порадовали.

Помпей давно стремился стать первым среди граждан Рима, лучшим и самым авторитетным. Он ревностно следил за успехами остальных триумвиров, готовясь перехватить у них любое дело, удачное выполнение которого может принести славу и почести. Однако настоящей решимости Помпею все же не хватало. Он хотел власти диктаторской и в тоже время боялся ее. Но ситуация сложилась так, что власть сама шла ему в руки, но власть ограниченная. Помпей, конечно, добивался именно того, чтобы его провозгласили диктатором. Ему хотелось править, как Сулле. Но Катон и его соратники поняли его заветную цель. Поэтому и провели в сенате предложение избрать Помпея единственным консулом, чтобы тот, удовольствовавшись таким более или менее законным единовластием, не добивался диктатуры. Решение это, в равной мере не устраивавшее до конца обе стороны, и сенаторов, и Помпея, позволило на время сохранить согласие между ними. Которое еще более сплачивали общие враги, основным из которых был Красс. И Помпей продолжил сколачивать армию, собравшись из Капуи в Брундизий, в который также должны были прибыть первые корабли с войсками из Азии.

Вечером последнего дня пребывания в Капуе к сидевшему в таблинуме Помпею пришел отвечавший за прием добровольцев на службу трибун Луций Гелий Попликола.

— Приветствую, император, — поздоровался трибун с Помпеем.

— И тебе здравствовать, Гелий Попликола, — ответил ему Помпей. — Пообедаешь со мной? Заодно расскажешь, что за заботы привели тебя ко мне.

— С удовольствием отобедаю, мой император. — обрадовался трибун. — Дело же у меня… необычное. Уже второй день в твой легион просится древний старик.

— Старик? — удивился Помпей. — Ветеран? — уточнил он.

— Ты как всегда прозорлив, император. Старик утверждает, что воевал с тобой в Испании и хочет вернуться в строй, — невозмутимо продолжил Луций Гелий. — Я несколько раз пытался объяснить ему, что он уже достаточно послужил Риму. Жаль обижать ветерана, поэтому не мог бы ты сам объяснить ему нелепость его просьб? Он здесь, ждет в атриуме, — пояснил трибун.

— Ладно, позови, — махнул рукой Помпей.

Вошедший человек действительно оказался немолод, что явно доказывали глубокие морщины, избороздившие лицо, шею и руки. Однако спину ветеран держал прямо и вошел в таблинум нормальным бодрым шагом воина, а не шаркающей походкой старца.

Консул несколько мгновений всматривался в старика, пытаясь припомнить, где он его видел.

— Не думаю, что ты сможешь узнать меня, Помпей Великий. Честно признаюсь ты тоже сильно изменился. Похоже, жизнь в Риме никому не идет на пользу.

— Не угадал, — засмеялся Помпей, — настоящий герой не забывается. Я тебя помню. Ты Квинт Дорабелла, центурион принцип из Шестого легиона, награжденный стенным венком** во время взятия Клунии в Испании.

— У тебя отличная память, император. А ведь меня не узнали даже старые боевые товарищи, с которыми мы вместе сражались еще у Клузия против марианцев. Теперь я вижу, что не зря сам Сулла назвал тебя Великим.

** Стенной венок (corona muralis) — римская награда

для тех, кто первым взошел на стену

и ворвался во вражеский город

— Сколько же тебе лет, Квинт? — еще раз осмотрев стоявшего перед ним ветерана, спросил Помпей.

— Шестьдесят, император, но моя рука еще тверда, как и в сорок лет. Я еще могу сразиться на мечах не только с тобой. Но если пожелаешь, и с твоим трибуном тоже, — Квинт кивнул в сторону Кассия.

— Но все же в твои годы…

— Годы изрядно потрудились над всеми нами. Ты достиг многого и мог бы, получив невиданные почести от граждан, мирно доживать свой век на одной из роскошных вилл. Но ты продолжаешь бороться, несмотря на достигнутое богатство, — заметил Квинт Дорабелла. — У меня также есть неплохой дом, земля, виноградник, рабы и все необходимое, чтобы в достатке и без забот встретить смерть. Сулла позаботился о своих ветеранах. Но, видят боги, чем дольше я живу такой жизнью, тем неспокойнее и тревожнее мне становится…

— В чем же причина твоей тревоги? — удивился Помпей.

— За долгие годы службы Риму ни один мужчина нашего рода не окончил свои дни в постели, все полегли на полях сражений с оружием в руке. Негоже мне нарушать славную традицию предков. Лары фамилии*** зовут меня разделить их судьбу. Я лишился сна, утратил всякий интерес к жизни. Если ты, Помпей Великий, откажешь мне в праве умереть в рядах легиона, я пойду в обозе за твоим войском.

Слова старика растрогали Помпея.

— Твое место не в обозе, доблестный ветеран. Принимаю тебя эвокатом*** в мое войско с двойным жалованием центуриона примипила. Я дам тебе центурию новобранцев, и прошу сделать из них легионеров, хотя бы немного похожих на тебя.

* * *

Лары фамилии — разновидность

божеств-покровителей

— ларов,

покровители семьи.

Эвокат — ветеран,

добровольно вернувшийся на службу

Первые мили пути в Брундизий Помпей пребывал в хорошем настроении. Случай с ветераном, совпавший с решением Сената, показался ему предзнаменованием грядущих успехов в комплектовании легионов и грядущем противостоянии с Крассом. Чтобы там не писали о его успехах в Галлии, он прежде всего купец, а не воин считал Помпей. Красс, был уверен Гней, не решится воевать с Римом и с ним, прославленным полководцем, самим Суллой названным Великим.

И тем неожиданней оказались привезенные гонцом из Рима новости о появившимися перед воротами Города войсками Красса…

Примечание (необязательное, для тех, кому интересно):

В главе использованы слегка отредактированные автором с учетом альтернативной исторической ситуации цитаты из Плутарха и книги Г. М. Левицкого «Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие». В нашей реальности похожее противостояние между Цезарем и Помпеем развернулось после смерти Красса. В происходящих событиях авторитет Луция Кассия Лонгина не столь велик, как авторитет Цезаря, к тому же римляне традиционно не учитывают флот, как военную силу. Поэтому триумвират фактически можно считать дуумвиратом, а противостояние между основными авторитетами может начаться в любой момент.

Alea jacta est (Жребий брошен)

Alea jacta est*

690 г. ab Urbe condita

Пора! Кто знает время сей поры?

Но вот она воистину близка…

В. Высоцкий

На переправах

Нам не расседлывать коней.

Пускай направо

Клубит дорога, а за ней…

Родные хаты,

Где сеют хлеб и платья шьют

Где нас давно уже не ждут

А. Щербина

* Жребий брошен

Юлий Цезарь

Конь под Крассом нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Марк, слегка наклонившись в седле, ласково похлопал Капуттаури* по шее. Жеребец, обычно ласково называемый Марком Каппи, всхрапнул, дернул головой, но встал спокойно.

* Лат. Caput tauri — Бычья голова.

По-гречески — Букефал.

Намек такой…

А огромная, невиданная ранее в этих землях, колонна кавалерии, стуча по камням подковами на тысячах лошадиных ног, продолжала переправляться вброд через реку Боэтес Шел Десятый Конный, Legio X EquestrisFerrata, Железный, закаленный в боях и походах, с заводными лошадьми и легкими двухколесными повозками-арбами вместо обычного обоза. По пятеро в ряд, стройными колоннами, всадники турма за турмой скакали за своими декурионами и префектами. Пока, в походе, тяжелые доспехи и оружие сложено на повозки или навьючено на заводных коней. Но стоит прозвучать тревожному сигналу труб и не более чем за два оборота склянок (песочных часов) каждый конь и каждый воин тяжелой вексилляции оденется в доспех, к висящему на боку мечу-спате добавятся длинные копья — контосы и булавы или клевцы, а на головах вместо легких кожаных имитаций -боевые, украшенные перьями, шлемы.

Проезжая мимо пригорка, на котором сидел на коне Красс, окруженный конными же контуберналами, кавалеристы Десятого салютовали оружием и дружно кричали.

— Ave, Imperator, ad proelium ientes te salutant! (Славься, Император, идущие в бой приветствуют тебя!)

Красс в ответ салютовал правой рукой, на что воины реагировали громким боевым кличем «Ура», заставлявшим вновь нервничать Каппи. Так продолжалось до тех пор, пока в колонне не появился просвет, означающий что через некоторое время сюда подойдет хвост колонны из нескольких десятков легких и быстрых повозок полевой интендантской службы, а за ними и тыловое охранение из легкой конницы. Поэтому Красс сразу послал Каппи вперед. И через пару мгновений его полевой штаб уже двигался в общей колонне.

Несмотря на то, что войска шли под прикрытием головных дозоров и никаких войск помпеянцев рядом просто не могло быть, порядок, утвержденный лично императором, исполнялся неукоснительно. Авангардные и арьергардные турмы и аларии шли в полном снаряжении, готовые вступить в бой. Поэтому в Луне, ближайшем городе на дороге, ведущей в Рим, утром все завершилось быстро. Полусотню нанятых сенатором Клодием бывших гладиаторов, ушедших из легионов дезертиров и просто наемных пролетариев, изображающих заставу на пути в Галлию, частью перебили, а частью похватали в плен. Префект аларии Тит Пулион приказал своему опциону вызнать у пленников, где неподалеку стоят отправленные этим отрядом заставы, после чего доложить. Сам Пулион вызвал к себе декурионов первой и второй турм, Авла Валента и Мамерка Стаберния. Мамерк получил приказ навести порядок в городе, а заодно найти местных магистратов и привести их к Крассу, как только тот прибудет в город.

— А ты, Авл, возьми с собой тройку эксплораторов Квинта и выдвигайся вперед со своей турмой. Разведаешь положение на дороге на дневной переход, а Квинт пусть двигается дальше. Ты же организуй передовой сторожевой пост и дожидайся нас.

— Слушаюсь, — просто ответил Валент. — Если встречу дозоры… «помпеянцев», имею право вступить в бой?

— Не стоит, — подумав, ответил Пулион. — Если не будут атаковать и преследовать, конечно. От тебя жду только сведений о наличии таковых. Остальным займутся эксплораторы…

Легион появился в Луне быстро. Не успели десятки Стаберния объехать и трети улиц небольшого городка, как в воротах появились первые всадники тяжелой вексилляции. Немногочисленные зеваки, да вездесущие стайки мальчишек смотрели, как проходят в правильном порядке конники, турма за турмой. Столько лошадей в этом городе не видели с момента его основания и, возможно не увидят больше уже никогда…

Красс, выслушав доклад Пулиона, приказал собрать легион в поле у стен города и привести туда самого разговорчивого из пленных.

— Молодец, префект. Все сделал правильно, — добавил он. — Наградить тебя могу только деньгами, но ты получишь тройное жалование за этот год, а все твои воины — двойное.

— Рад стараться, мой император, — ответил радостный Пулион.

— Я хорошо помню твои успехи в Галльской войне, Тит, — добавил Красс. — И рад, что ты опять отличился, — после чего отпустил префекта и отправился разговаривать с магистратами. Которых уверил в том, что никаких грабежей, экспроприаций и насилия над горожанами не будет.

К вечеру же построенный в пешем порядке легион и собравшиеся в большем, чем с утра, количестве зеваки увидели, как подъехал император в сопровождении свиты и пары пленников. Горожане, узнавшие в пленниках участников банды, державшей в страхе весь город, заволновались. Но Красс уже взял в руки «луциеву тубу» и на поле воцарилась относительная тишина.

— Воины! Мои славные легионеры! — обратился к бойцам Красс. — Я вел вас через дикие леса и высокие горы, по дорогам и бездорожью, через бои с варварами и через посланные богами испытания и трудности. ВЫ шли за мной и побеждали врагов и захватывали земли, размером своим превосходящие всякое воображение. Мы покоряли племена и приводили их под власть Рима. А в это время некоторые люди в Риме завидовали нашей добыче и нашим успехам, и делали все, чтобы успехи эти опорочить. Они обманывали Сенат и народ, объявив покоренные нами нами враждебные народы союзными Риму, а вождей, воевавших с нами, «друзьями римского народа». По этому поводу приведу вам, мои воины, слова одного мудреца, заявившего: «Спасите меня боги от таких друзей, а с врагами я справлюсь сам». — переждав громкий смех легионеров, Красс продолжил. — Используя эти ложные доводы и распуская обо мне обманные слухи, эти люди решили не просто лишить меня власти и заслуженного триумфа. Нет, они решили назвать меня врагом римского народа, отнять имущества и казнить. Вас же, как моих соучастников, пусть и невольных, лишили бы наград, поощрений и добычи, — подняв руку, Красс остановил поднявшийся среди легионеров ропот. — Я сам не сразу поверил в подобное низкое коварство и злодейские замыслы. Но вот перед вами двое из взятых с оружием наемников, которые должны были задерживать людей, едущих из Галлии и в Галлию. Любых людей, купцов и гонцов, людей, просто едущих по делам или навестить родственников. Зачем, удивитесь вы? Затем, чтобы никто в Галлии, не мог узнать, что происходит в Риме и не мог рассказать мне или любому из вас, что нас ждет по возвращении домой. Но мои враги не только постарались лишить меня и вас новостей о приготовленной ими расправе над нами. Эти же люди поссорили меня с моим соперником Помпеем, заявляя ему, что я хочу лишить его власти и славы. Помпей, как вы все знаете, молод и горяч, к тому же, как настоящий военный не привык к хитрости и лести политиканов. Он поверил им, принял должность консула без соратника и теперь фактически является единоличным владыкой Рима, собирающим легионы. Легионы, которые должны покарать меня и лишить вас всего. Клянусь всеми богами, я не никогда не собирался брать власть в Риме, нарушая закон. Никогда я не хотел и самой верховной власти над квиритами, мне вполне хватало достигнутого мною авторитета. Не хотел я начинать новую междуусобицу в нашем государстве, только недавно начавшем забывать о печальных событиях прежних лет. Но эти люди сами нарушили первыми закон и сами первыми сделали все, чтобы ввергнуть республику нашу в очередную смуту. Кроме предпринятых против меня шагов, они заставили бежать из Рима всех добродетельных и честных политиков, пытавшихся предотвратить их черные замыслы. Они осадили наших флотских соратников в Мизенуме, требуя сдаться на милость и выдать на расправу укрышихся там сенаторов. Поэтому, мои легионеры, я просто вынужден ответить и предпринять все усилия, чтобы погасить междуусобицу и вернуть спокойствие государству, а также строгое исполнение законов и защиту законных прав моих, ваших и всех граждан Рима и подданных нашей державы. Наше дело правое, боги на нашей стороне!

Окончание речи легионеры встретили дружным боевым кличем «Ура». Их поддержали даже некоторые горожане. Все-таки пришедшие легионеры вели себя как защитники, а не как завоеватели. Да и разгром терроризировавшей обывателей шайки вооруженного сброда, запрещавшей даже рыбацким лодкам выходить в море, им понравился. Что же касается перемен во власти — пусть дерутся где-нибудь подальше да побыстрее, чтобы опять все вернулось к размеренной жизни. Вот только к размеренной жизни вернуться городку пока было не суждено. Утром конные ушли, оставив обоз. К вечеру в гавани появился корабль, настоящая боевая унирема, а на следующий день в город вошли новые войска. Затем подтянулся еще один легион…

Основные силы Десятого конного шли налегке, только с заводными лошадьми. Двигались дорогой вдоль берега, Красс договорился с прибывшим в Луну флотским и по пути, на стоянках их встречали либурнарии с запасами. Впрочем, двигались теперь не слишком быстро, не так, как маршировали по Галлии. Красс решит теперь не спешить и дать время противникам либо собраться и дать бой под стенами Города, либо сбежать. Лучше всего, конечно, последнее. Подраться можно и потом, но лучше подальше от Рима и глаз квиритов. Он-то не забыл, как припомнили сограждане Сулле истребление пленных после битвы под стенами Города и вторжение в пределы померия* с оружием. После смерти Счастливого, это да. Но так еще хуже, поскольку теперь все эти деяния записаны в истории, как злодейства. И потомки будут помнить не Суллу — спасителя Рима от анархии, а Суллу — диктатора и кровожадного убийцу. Крассу очень хотелось этого избежать.

* священная граница территории Рима,

в пределах которой полководец и его воины

могли появляться только во время триумфа

Поэтому вексилляции Десятого легиона двигались укороченными маршами, почти как пехота. Внезапность достигнута, конники появились в Италии неожиданно быстро. Так что пусть в Риме узнают, что Красс уже рядом. Легион Помпея, Первый, который его сторонники набрали в Риме пока насчитывал, по сообщениям разведки, всего около двух с половиной тысяч мечей в шести когортах. Причем единственной серьезной силой была набранная из ветеранов первая. Да и легат, Секст Квинтилий Вар, поставленный командовать Первым, был не из ветеранов Помпея, а ставленником Сената. И как было известно Крассу, особой догадливостью и храбростью в принятии решений не отличался. С учетом того, что основная часть легкой вексилляции по приказу Красса двигалась по разным дорогам завесой, создавая у обывателей и эксплораторов Вара впечатление вторжения целой конной армии.

Хитрость вполне удалась. Большинство сенаторов-оптиматов уехало из Рима, а точнее — поспешно бежало, едва первые конные разъезды появились невдалеке от Рима. Вслед за ними отступил по Аппиевой дороге и легион Вара. Впрочем, даже если бы Вар знал, что у Красса всего один легион, да еще и без ауксилариев, он все равно вынужден был отступить. Ни по численности, ни по обученности его недавно сформированный Первый легион никак не мог соперничать с ветеранами Красса, прошедшими все бои Галльской войны.

К Ратуменновым воротам притихшего и покорно ожидавшего своей участи Рима Марк Красс, император и победитель галлов, подъехал с восходом солнца и в сопровождении турмы невооруженных, по крайней мере внешне, солдат. Зато на Марсовом поле, на виду смотревших со стены Сервия Туллия квиритов, разворачивали палатки тысячи конников.

У ворот его встретили сенаторы Марк Марцелл и Сципион Метелл.

— Привет тебе, доблестный Марк Лициний Красс, — дружно поздоровались они.

— Привет и вам. — ответил, изображая удивление, император — Не ожидал встретить вас прямо на въезде в Рим. Признаться, я уже подумал, что вы отправились в путь, чтобы проследить и за разведением капусты или цветов на своей вилле, — пошутил он. Стоявшие за его спиной воины заулыбались.

— До покоя ли нам, когда Рим охвачен тревогой? — ответил Марк Марцелл.

— В чем же ее причина, если все внешние враги побеждены? — вновь деланно удивился Красс.

— Марк Красс, зачем ты держишь легионеров в походных палатках? Они неплохо сделали свое дело и заслужили отдых. Пора твоим ветеранам вернуться домой, обнять жен и заняться мирными делами, — добавил Сципион Метелл.

— Я жду триумфа. Рим должен увидеть храбрых воинов, поставивших под его власть всю Галлию и разбивших новое вторжение германских варваров.

— Сенат наградит тебя триумфом, но не забывай, Марк, что обычай требует для этого распустить войска, — ответил Метелл. Марк Марцелл промолчал.

— А что Помпей тоже распустит войска? — жестко спросил Красс. — Нет? Еще мне хотелось бы не разговора на улице, а услышать все эти заверения на заседании Сената и получить на руки текст сенатусконсульта.

— К сожалению, в ближайшее время собрать Сенат мы не сможем, — заявил Сципион Метелл. — Сейчас в Риме нет принцепса Сената и части сенаторов…

— Нет, уважаемые сенаторы, так мы ни о чем не договоримся, — резко ответил Красс. — Сейчас я еду домой, а через два часа ожидаю встречи с сенаторами в курии. Чтобы они не пропустили эту встречу, мои бойцы их навестят и передадут приглашение лично. Без оружия, — добавил он, взмахом руки прервав попытку сенаторов возразить ему. — На этом наш разговор окончен. Септимий, — повернувшись приказал Красс декуриону. Пошли вестника в лагерь, передай мой приказ Гаю Кассию. А вам, уважаемые сенаторы, я тоже советую съездить домой и подготовиться к встрече. А чтобы вас не задерживали на улице прохожие, я отправлю с вами по пятерке моих лучших бойцов. Септимий, распорядись…

Если у кого-то из оптиматов и были надежды, что Красс надолго застрянет в Риме, пытаясь укрепится в Городе и обставить узурпацию власти видимостью законных решений, то они оказались напрасными. Собрав в первый же день прибытия в Рим всех оставшихся сенаторов, Красс попросту объявил, что обратится непосредственно к римскому народу. И к, удивлению всех, организовал всего лишь за пару дней народное собрание. Которое своим решением утвердило его в должности принцепса Сената и пожизненного цензора и народного трибуна, с присвоением почетного звания отца народа. Одновременно были выбраны новые народные трибуны, эдилы и цензоры. Еще через день цензоры объявили, что все сенаторы, которые «вопреки воле народа» покинули Рим и не принимали участие в поспешно собранном заседании Сената, объявляются исключенными. В результате оставшиеся сенаторы утвердили решение народного собрания и призвали Помпея распустить войска. В случае неповиновения «решениям народа и Сената римского» Помпея Великого угрожали назвать «врагом народа»…

Несколько дней Первый легион и отступившие от Мизенума когорты Шестого легиона, собравшись под командованием Вара, стояли в Капуе, в ожидании приказов от Помпея. Получаемые каждый день из Рима новости не радовали Секста Квинитилия. Но еще больше его пугали явно враждебные настроения кампанцев и постоянно кружащиеся вокруг лагеря кавалеристы Красса. Поэтому получив от Помпея приказ двигаться к нему на соединение, Вар испытал настоящее облегчение. Наконец-то у него появилась задача, которую надо было выполнять. Причем выполнять проверенным и привычным уже способом, маршируя по дороге. Встречу с главными силами Помпея, насчитывавшими уже три полных легиона, он планировал в Апулии, около города Аускула.

Как раз туда должен был выдвинуться и Помпей и прибыть доставленный морем легион из Греции. Часть военного флота, контролирующая Адриатическое море перешла на сторону Помпея, что позволило помпеянцам наладить перевозки морем из Греции в Италию. Помпей, получивший в подкрепление легион, прибывший прямо в Брундизий, приказал высадить второй в небольшом городке Барум, в Апулии. А точкой сбора всех сил назначил Аускул.

Собрав легионы в походную колонну и прикрывшись от конницы Красса сильными заставами, Вар двинулся в Самний. Но пройти по Аппиевой дороге туда не смог, наткнувшись на пехоту Красса. Не решившись вступить в бой с пехотой впереди при возможном ударе конницей с тыла, Вар повернул на дорогу ведущую к городу Нола в Кампании. Но и тут ему не повезло. Следившие за его передвижениями кавалеристы Красса неожиданным нападением отбили большую часть обоза, а город Нола закрыл перед ним ворота. Не решившись ни штурмовать, ни осаждать город, Вар обошел его и двинулся с войсками дальше. У его солдат после всех этих маневров и маршировок остались только продукты, которые легионеры несли на себе, то есть не более чем на пару дней. К тому же маршу постоянно мешали налеты конницы противника. Кавалеристы Красса наскакивали на шагающие колонны когорт, обстреливая их из луков и арбалетов, метая плюмбаты и дротики, и угрожая атакой. Легионерам Вара приходилось сбрасывать «мулы Мария» и готовится к бою. А всадники, покружившись неподалеку, убегали прочь, чтобы вновь появиться через некоторое время. Поэтому, когда с тыловой заставы колонны Вара передали о появлении катафрактов противника, он решил дать коннице Красса бой. Противник дал время построиться войскам помпеянцев. А потом вступил в бой, причем, к удивлению Вара, у Красса на поле оказались не только легкая и тяжелая конница, но и пехота. Битва началась без традиционной перестрелки легкой пехоты. У Вара ее не было, а Красс не стал рисковать потерями в легкой коннице.

Строя свои войска, Красс ослабил центр, поставив туда вновь набранные когорты. Вар, заметив, что превосходит противника в численности пехоты, решил вести бой от обороны. Войска Красса, постояв несколько мгновений, дружно пошли в атаку. Обменявшись залпами пилумов и плюмбат, первые шеренги столкнулись с мечами в руках. На флангах же каре войск атаковала многочисленная кавалерия. И если легкие конники смогли только слегка проредить строй пехоты, таранный удар бронированной конницы с правого фланга развалил строй нескольких когорт. Заставив бросить на затыкание прорыва все свои резервы.

В результате слегка продавив внутрь центр построения крассовцев, помпеянцы оказались в полуокружении. Которое с вводом в бой резервов Красса стало почти полным. Новобранцы, которых у Вара было большинство, запаниковали. И бой окончательно превратился в бойню. Четыре когорты Шестого и ветеранская когорта Первого дрались храбро и держались до конца, даже оказавшись в полном окружении. Бежавшие же в сторону бреши в окружении новобранцы на самом деле попали в хитрую ловушку. Потому что убежать человеку на своих двоих от четырех лошадиных ног практически невозможно. И убегавший мог только радоваться, если его вместо удара копьем или мечом просто сбивали с ног и захватывали в плен. Удивительно, но сам полководец и часть его контуберналов сумели избежать плена и гибели и добраться до ставки Помпея. Получивший известие о полном разгроме войск в битве у Пицентии, Помпей, как говорили, смог только сказать:

— Квинтилий Вар, верни мне легионы!

Время мечей

Время мечей

690–691 г. г. ab Urbe condita

Клубится за окном пожара едкий чад.

Не жаворонки в нем, а вороны кричат

Голодная страна огнем обожжена, —

Гражданская война, гражданская война…

Где жизни грош цена и Богу грош цена

Пылает за межой неубранная рожь,

Где свой, а где чужой, никак не разберешь

А. Градский

Страшных времен мы дождались,

ибо гражданская война изо всего плохого —

самое наихудшее.

Уголка не найдется для мирных людей.

Г. Сенкевич

После битвы при Пицентии, Красс двинул Десятый и Девятый легионы, вместе с вновь прибывшими Четырнадцатым и новым Первым, набранном в Риме, через Самнию прямо в Апулию. Марк Лициний рассчитывал поймать Помпея около Аускула или Каннусии и разбить в полевом бою. Учитывая разницу в подготовке легионеров, такой исход был вполне вероятен.

Но Помпей оказался умнее, несмотря на превосходство в численности собственных войск, он не стал ждать прибытия армии Красса и отступил на юг, к Брундизию. Оставив при этом в Аускуле достаточно сильный гарнизон в составе всего Четвертого легиона под командой Луция Домиция Ангенобарба. На своего легата Помпей мог положиться, как ему казалось, абсолютно. Он давно стал самым непримиримым противником Красса, очень завидовавшим победам императора в Галлии. Семьдесят лет назад дед Домиция разбил арвернов и аллоброгов, поэтому Агенобарб считал земли этих племен своими наследственными владениями. Недавно избранный квестором республики, Домиций Агенобарб планировал на следующий год получить, вопреки всяким обычаям, под управление всю Галлию. Он уже договорился об этом с большинством сенаторов и видел себя на месте Красса. Поэтому и согласился остаться в городе, который перекрывал пути войскам Красса. Легион, пусть из новобранцев, но в городе, под защитой стен, к тому же усиленный местным ополчением, должен был задержать армию противника у крепости надолго и дать Помпею время для собирания войск в Италии.

Первоначально получилось так, как задумал Помпей. Красс, подойдя с легионами к Аускулу, вынужденно приказал начать приготовления к осаде города. Десятый легион, окружив частью сил крепость, выдвинул во все стороны сильные конные дозоры. Легионы, оставив дозоры со стороны города, начали строить лагерь и готовить осадные машины. Пока осаждающие копали землю, пилили, собирали, ставили и сколачивали осадные приспособления, осажденные наблюдали за ними со стен города. Молодые, ни разу не бывавшие в боях, новобранцы с тоской смотрели на приготовления воинов Красс. Когда же к осаждающим пришло подкрепление, многие совсем упали духом. Начались разговоры, что их бросили, Помпей на помощь не придет и надо как-то договариваться с Крассом. Домиций был достаточно опытным военачальником, чтобы сразу все понять, что он и его легионеры обречены. Тем не менее он собрал на городской площади сходку и нацелил солдат на защиту города, объявив о полученном им сообщении о скором приходе Помпея. На самом деле Помпей никаких гонцов не присылал. Но даже если бы отправил, скорее всего послание оказалось в руках Красса, учитывая разосланные Марком по всем направлениям конные дозоры. Но ни сдаваться, ни вырваться из окружения Домиций, его трибуны и большинство центурионов не собирались. Все хорошо помнили, что Красс был одним из сподвижников Суллы. Оказаться в роли сдавшихся и перебитых по приказу Суллы италиков не хотел никто. В успешный прорыв через осаждающие город войска, особенно с учетом у Красса многочисленной конницы, тем более не верил никто, включая самого Агенобарба. Оставалась мизерная надежда отсидеться до прибытия Помпея с войсками…

Пришедшее к Крассу подкрепление под командованием сына Публия включало легион, набранный в Риме и окрестностях, который получил Шестой номер и трофейного орла, захваченного в битве при Пицентии. Кроме этого легиона, Публий Красс привел Пятнадцатый легион, прибывший из Галлии. Причем привел он эти легионы вместе со вспомогательными отрядами из нескольких тысяч галлов и тремястами всадниками, которых прислал правитель кельтов Норика, царства в Восточных Альпах.

Дело в том, что во время триумвирата Красс сумел поставить на место наместника Иллирики своего клиента, пропретора Публия Авторония Пету. Происходящий из незнатного плебейского рода, Пет оказался куда лучшим правителем, чем предыдущий наместник. Благодаря ему царь Норика Воккио согласился принять статус «друга римского народа», а римляне получили стабильные поставки отличной железной руды. Взаимовыгодная торговля, как известно, очень способствует укреплению дружеских отношений. Поэтому Воккио, получив известия о гражданской войне, решил поддержать патрона столь дружественного и выгодного ему наместника провинции.

Получив подкрепления, Красс, решил отправить сына с большей часть войск в сторону Брундизия. Марк вовсе не горел желанием осаждать Брундизий до следующего года и планировал спровоцировать Помпея на отплытие в Грецию. Но и оставлять осаду Аускула на кого-то он не собирался. Красс хотел, чтобы его воспринимали не как злобного, неспособного пойти на компромисс, диктатора. Ему хотелось показать себя вождем, уважающего если не формальный закон, то взаимные договоренности и порядок. Сын же пока не наработал достаточно авторитета, чтобы удержать воинов от эксцессов в случае каких-нибудь неожиданностей, например, при добровольной сдаче Аускула. Красс ожидал, что осада города скорее всего ей и закончится. И не ошибся…

То, что часть войск ушла куда-то скорее всего в сторону Брундизия, наблюдатели в крепости разглядели. Вот только они же заметили появление в лагере кроме легионеров, нескольких тысяч галлов, в том числе конных. Отчего прорыв гарнизона без помощи извне вновь становился трудновыполним и, по мнению Домиция и опытных трибунов, закончилась бы неудачей. Да и гадания жрецов местного храма раз за разом оказывались не самыми благоприятными. Несмотря на приказания Агенобарба не рассказывать о знамениях, полученных при гаданиях, слухи о них расходились по гарнизону и среди жителей. Что, конечно, влияло на настроение солдат не в лучшую сторону. Причем среди рядовых легионеров бродили неизвестно откуда появившиеся рассказы о том, что Красс обещал не наказывать простых бойцов и ополченцев. Слухи эти ходили внизу, не поднимаясь даже на уровень центурионов. Поэтому, когда легионеры устроили вечером сходку, она оказалась неожиданностью для всех. На сходке легионеры, покричав и даже подравшись, решили, что им нет никакого резона сражаться с Крассом. Приняв такое решение, солдаты ночью ворвались в дом Домиция Агенобарба, взяли его под стражу, а потом захватили и всех военных трибунов и желающих воевать центурионов. После чего отправили к Крассу своих представителей с заявлением, что они готовы открыть ворота и выдать ему на расправу все командование. Красс, выслушав представителей и дав положительный ответ на их вопросы, приказал отправить вместе с ними к воротам города личную преторианскую аларию. Марк опасался, что галлы и легионеры начнут грабить город, поэтому заняв укрепления и перекрыв входы в город, конники до утра никого не впускали и не выпускали. Утром Красс во главе небольшого отряда торжественно вступил в город.

Домиций и его соратники провели бессонную ночь, ожидая встречи с Крассом и назначенной им расправы. Некоторые даже предлагали покончить жизнь самоубийством, но под наблюдением стражников это оказалось совершенно невозможно. Утром, их вывели на городской форум. Куда через некоторое время прибыл и Красс в сопровождении конной охраны. Помпеянцы полагали, что пришел их последний час. Поэтому с удивлением выслушали его спокойную речь. Красс сухо перечислил нанесенные ему оптиматами оскорбления. Потом заявил, что никогда не стал бы рваться к власти, нарушая закон. Если бы не противозаконные методы, к которым прибегли оптиматы. И не опасения за свою жизнь, жизнь своих близких и не ущемление прав находившихся под его властью легионеров, он никогда не поднял бы оружия против сограждан. Окончание речи еще больше ошеломило Домиция и его спутников. Красс приказал отпустить их на свободу. Причем, увидев, что они недоверчиво переглядываются друг с другом, повторил это несколько раз. Добавив, что они могут забрать свое личное имущество и ехать куда угодно, даже в ставку Помпея в Брундизии. Отправив конуберналов с отпущенными на волю командирами — помпеянцами, Красс приказал построить Четвертый легион и принести на форум деньги, выданные Помпеем Домицию для выплаты легионерам. Он, конечно, мог их конфисковать. Но не взял из этой казны ни асса, выплатив жалование бойцам и оставшимся в строю центурионам. После чего предложил всему легиону перейти под его командование, на что легионеры охотно согласились. Включив бойцов Домиция в свое войско, Красс повел армию к Брундизию.

Помпей, отойдя в Брундизий, ждал там результатов призыва в «армию Сената», а точнее — в войска партии оптиматов. Первые итоги Гнея разочаровывали, но были вполне объяснимы. Народ еще очень хорошо помнил войну марианцев с сулланцами и лезть в новую не спешил, предпочитая держать нейтралитет. Те же, кто хотел сражаться за деньги, предпочитали идти в армию Красса. Его богатств вполне хватало, чтобы платить усиленное жалование не одному легиону. Гней Помпей Великий, несмотря на огромнейшую добычу, захваченную в Митридатовой войне, был беднее признанного первого богача Рима в несколько раз. И позволить себе такие расходы не мог. Соратники тоже не спешили развязать свои кошельки. Поэтому Помпей все больше склонялся к отъезду в Грецию. Там и в Азии располагались легионы, которые он водил против понтийских войск. Они, по полученным сообщениям, полностью поддерживали своего полководца, которого в честь победы над Митридатом сами провозгласили императором. Еще одним аргументом в пользу Греции стало то, что в путь в Испанию, где также стояли верные ему легионы, перекрывал флот из Мизенума. Африку Помпей вообще не рассматривал как основной плацдарм для своих войск. Колонистов там немного, войск тоже, а на помощь вассальных царьков с их армиями Гнею полагаться не хотелось. У кого больше войск, тот фактически и командует, всегда считал Помпей. В Африке же войск будет больше у царьков. Так что оставался только один вариант — Греция и только Греция. Помпей был уверен, что возьмет верх над Крассом и освободит Италию от мятежников, как только получит в свои руки армию превосходящей численностью войска Красса.

Поэтому, когда к стенам Брундизия подошла армия Красса, которую, как впоследствии узнал Помпей, возглавлял его сын, половина войск Гнея уже переправилась в Грецию. Помпей же готовился отбивать штурм крепости с оставшимися силами. Но крассовцы не спешили со штурмом, приступив к планомерной осаде. Сообразив, что Красс ждет появления флота, чтобы блокировать все пути отхода, Помпей начал эвакуацию оставшихся войск. Поэтому, когда после взятия Аускула Красс привел остальные легионы к Брундизию, на стенах крепости стояло не более двух когорт добровольцев. Они не только изображали войска Помпея. Но и охраняли все пути выхода из города, чтобы никто из перебежчиков не сообщил Крассу о бегстве Помпея. Удивительно, но добровольцы смогли спокойно уйти со стен и отплыть в Аполлонию, порт в Греции.

Но если Помпей рассчитывал, что Красс бросится вслед за ним, стремясь поскорее разбить именно его войска, то он ошибся. Предоставив Помпею и его азиатским войскам возможность укрепиться в Греции, Красс вернулся в Рим.

Но Девятый легион вместе с галльской конницей из Норика он отправил в Сицилию. В это время островом управлял Марк Катон. Он полагал, что Помпей Великий разобьет войска Красса, и чрезвычайно возмутился его отплытием в Грецию. Тем более что Помпей до этого уверенно ему обещал в своих письмах, что его войска наготове и им по силам одолеть «мятежников». Но когда к Сицилии подошел флот, возглавлявшийся легатом Красса Цетегом, с войсками на борту, Катон бежал с острова, проклиная Помпея. «Великий обманщик», — эти два слова оказались самыми запомнившимися всем свидетелям отплытия Катона в Африку.

Храбрый и решительный Гай Корнелий Цетег и его Молниеносный легион огнем и мечом прошлись по острову, подавив все очаги недовольства. Эффектно и быстро установи порядок на Сицилии Цетег попросил у Красса разрешения переправиться в Африку. Но Марк Красс приказал зимовать на острове.

Кроме Девятого легиона, Красс задействовал в боях часть когорт Четвертого легиона. Вместе с либурнариями флота Мизенума и прибывшей эскадры Луция Лонгина они прошлись по Корсике и Сардинии, устанавливая там власть сторонников Красса. Там тоже не обошлось без кровопролития. Особенно на Корсике, где часть местных старшин решила, что в беспорядке гражданской войны никто не обратит внимания на их небольшой пиратский бизнес.

Красс, продолжая оставаться в Риме, отправил на север Италии Четырнадцатый легион, а Десятый легион, разбив на несколько отрядов — на юг. На севере, в Аримине, в это время засел большой отряд помпеянцев во главе с Луцием Домицием Ангенобарбом. Выпущенный из Аускулума враг Красса к Помпею присоединяться не стал. Набрав по дороге довольно большое войско из пелигнов и марсиев, он двинулся на север и захватил Аримин. Плату своим наемникам он взял в казначействе города и обещал, что после захвата Галлии они получат еще больше. Но ни укрепиться в Аримине, ни двинуться дальше в Галлию он не успел. Дозоры обнаружили приближающийся к городу авангард Четырнадцатого легиона. Две сотни всадников легионной конницы шли, надо признать, очень беспечно. Командовавший ими префект считал, что впереди союзный Крассу город и не стал выдвигать разведку. В результате кавалеристы попали в засаду, ждущую их в посаде у стен города и поголовно погибли в бою. Раненых добили, не теряя времени. Но происходящее видел один из деревенских жителей и, добравшись до колонны легиона, поведал обо всем эксплораторам легата Марка Антония. Легат не стал терять времени. У него в ауксилариях были в основном алы легкой галльской конницы. Бросив их вперед, он перекрыл путь все пути отхода из города. Основные же силы легиона нескольким форсированными маршами подошли к станам Аримимна и взяли его ночным штурмом. После чего началась ужасная резня. Легионеры вырезали большую часть войск помпеянцев, а заодно и попавших под горячую руку горожан. Не всех, конечно. Но узнавший о «кровавом штурме Аримина» Красс направил туда турму под командованием Публия Красса. Несколько десятков легионеров взяли под стражу, двоих показательно казнили на глазах у горожан. Марка Антония Красс отозвал в Рим. Четырнадцатый легион отправился под начало легата Двадцатого легиона в Иллирику.

Отправив легатов в походы, Красс с поздней осени и до весны пробыл в Риме. Проследил за выборами очередных консулов, провел несколько заседаний Сената. На праздник январских календ устроил пышное угощение для всего народа Рима и новое развлечение — театр «по варварскому образцу». В отличие от классического греческого театра, актеры играли без масок, голоса усиливались с помощью нескольких удачно установленных «луциевых туб». Сама же пьеса, к удивлению зрителей, довольно правдиво рассказывала о борьбе Рима с самнитами. Народ угощениям и развлечениям обрадовался, хотя были и недовольные тем, что Красс «пожадничал» и не провел гладиаторских боев.

На одном из февральских заседаний по предложению сенатора получил дополнительно права «диктатора для укрепления республики» сроком на год. Чем весьма удивил множество людей, как противников, так и сторонников. О том, что Сулла, захватив власть в Риме, получил права бессрочного «диктатора для написания законов и укрепления республики*», помнили все. И все ожидали что Красс повторит действия своего патрона и кумира. Ожидания их не сбылись…

* на латыни красиво:

Dictator

legibus scribundis et

rei publicae constituendae

Став диктатором, Красс назначил сына Публия своим помощником — начальником конницы и начал открыто готовится к военной экспедиции в Испанию. Но в конце февраля — начале марта ему пришлось отвлечься еще на одно внезапно возникшее дело. Скончался великий понтифик Квинт Цецилий Метелл Пий. Смерть его никого не удивила, Квинт Цецилий был уже очень стар. Но Метелл Пий, как давний и стойкий сулланец, Красса поддерживал, несмотря на их старую ссору в Африке во время гражданской войны. Но внешне он проявлял видимость нейтрального отношения ко всем сторонам конфликта и сдерживал политические амбиции жреческой коллегии. Кандидатур на эту должность было несколько, но Красс сумел, как говорили подкупом, настоять на избрании верховным жрецом своего старшего сына Марка Лициния Красс. Получившего после избрания прозвище Пий (Благочестивый).

Решив большую часть внутренних проблем и дополнительно укрепив власть в Риме, Красс отправился в Испанию. Там, после войны с Серторием, стояли гарнизонами три легиона — Четвертый, Пятый и Девятый Испанские. Ранее входившие в армию Помпея в Испании, они продолжали оставаться под командованием сторонников Помпея Великого — Луция Афрания и Марка Петрея, опытных и талантливых военачальников. Но и Красс был неплохо знаком с этой провинцией и даже имел там многочисленных клиентов еще со времен отрочества, когда его отец был наместником в Дальней Испании. К тому же во время гражданской войны Красс скрывался от посланцев Мария недалеко от Малаки (Малаге) и позднее смог возглавить войска восставших против марианцев провинциалов. Остальные провинции он знал немногим хуже, так как почти в каждой из них у Марка имелись либо деловые партнеры, либо купленные им серебряные рудники. Основываясь на своих знаниях, он придумал план решительных боевых действий. Марк Красс отправил три легиона, включая Десятый конный по дорогам через Галлию под командой Публия.

Позднее, погрузив еще два легиона на корабли, он лично вместе с этим флотом отправился в Испанию. Эскадру флота под командованием Децима Брута по пути Луций Лонгин выделил для захвата Балеарских островов.

Два легиона, Пятый и Девятый, с помощью десанта либурнариев флота Луция Логина, внезапно высадились в Тарраконе. Организовав там основную базу и призвав в ряды ауксилариев местных испанцев, Красс отправил основные силы флота к Малаке. Сам же, дождавшись прибытия из Рима еще одного конвоя с вексилляцией конницы, а затем и эскадры Брута с либурнариями и балеарскими наемниками на борту, двинулся к городу Илерда (неподалеку от нынешней Барселоны, ныне Лерида). Неподалеку от него находился лагерь Афрания и Петрея, располагавших тремя легионами и ауксилариями из местных жителей. Получившие сообщения о марше помпеянцев по Нарбоннской Галлии, Афраний и Петрей решили встретить их неподалеку от перевала через Пиренеи.

Красс незначительно уступал войскам помпеянцев по числу пехотинцев, но в кавалерии имел некоторое преимущество. Причем не только в численности. Его кавалерия превосходила конницу неприятеля и за счет использования стремян.

Подойдя к реке, Красс разбил свой лагерь неподалеку от лагеря помпеянцев. Посокольку от местных проводников ему было известно, что прокормить в этих местах лошадей будет сложно, Марк привел с собой большой обоз. Который показался легионерам Афрания и Петрея очень хорошей добычей. Так как они посчитали, что Красс возит с собой захваченные в Тарраконе богатства. К тому же Красс распорядился овладеть высоким холмом, стратегически важным пунктом, расположенным между городом и неприятельским лагерем. Как только войска Красса двинулись вперед их атаковали легионы помпеянцев. Местность затрудняла действия конницы, а пехоты у Афрания и Петрея было больше. Но после ожесточенного пятичасового сражения войска помпеянцев отступили в свой лагерь. Обе армии понесли большие потери, но войска Красса фактически отрезали помпеянцев от дорог. Поэтому стало невозможно подвезти в лагерь войск Афрания и Петрея ни фуража для лошадей, ни еды для людей. А через несколько дней к Крассу подошли первые подкрепления — привезенные из Дальней Испании ауксиларии. Попытка прорыва, которую помпеянцы предприняли в тот же день, оказалась неудачной. Вйоска Красс ее отбили, даже не вступив в рукопашную. Всего лишь засыпали наступающих стрелами из луков, арбалетными болтами, свинцовыми пулями из пращей. Понеся потери и увидев, что их собирается атаковать кавалерия Красса, помпеянцы отступили.

Капитуляция войск Афрания и Петрея теперь стала неизбежной, с учетом скорого прихода войск Публия. Но Красс не хотел лишней крови и не собирался истреблять таких же римлян, как и его собственные воины, без особой необходимости. Он рассчитывал, что, проявив к легионерам Помпея милосердие, он добьется повышения авторитета среди простого народа.

Однако основным противником такого решения оказались его собственные бойцы. Они, узнав о намерениях Красса, посчитали, что его действия лишат их причитавшейся им военной добычи. Некоторые легионеры даже ворчали и передавали друг другу, что если Красс не поведет их в бой сейчас, то они не станут сражаться даже тогда, когда он отдаст приказ.

Однако вскоре ситуация изменилась. Из Нарбонской Галлии прибыла большая часть Десятого легиона, воины которого поддержали бы Красса в любой ситуации. И это заставило замолчать ворчунов в своем лагере. В это же время легионеры — помпеянцы стали подходить к постам войск Красса и вызывать на разговоры своих знакомых и земляков. В завязавшихся беседах они часто выражали сожаление, что вступили в войско Помпея. Затем и солдаты Красса начали ходить в лагерь противника для дружеских встреч со своими знакомыми. Вскоре стало казаться, что два лагеря стали единым целым. Что возмутило Петрея, приказавшего схватить всех людей противника, находившихся в лагере помпеянцев, и немедленно казнить. Однако легионеры отказались выполнять этот приказ и Петрей, испугавшись возможного бунта своих войск, отменил его.

Красс, узнав о случившемся, посчитал, что неприятель капитулирует. И не ошибся. На следующий день в лагерь Красса прибыл на переговоры явился Афраний. Красс принял капитуляцию его войск и пообещал поступить с командирами также, как в Аускуле. Он сдержал свои обещания. Афраний и Петрей уплыли на ближайшем купеческом корабле в Африку. С ними уплыли все, кто не хотел оставаться в Испании. Красс распустил легионы Афрания и Петрея, а бойцов, пожелавших присоединиться к нему, включил в свою армию.

Ну, а Помпей за то время, что Красс находился в Испании, значительно увеличил численность своего войска в Греции.

На острие меча

На острие меча

692 г. г. ab Urbe condita

Вставало солнце в мутной мрачной дымке.

Терялось время в длительных часах.

Еще секунда — и на битву выйдем!

…

Предав богам судьбы своей решенье…

Поднять мечи! Вперед! Готовься к бою!

Как много будет нас унесено

Сей кровью захлебнувшейся войною?

М. Норд

В каждом сражении наступает момент,

когда обе стороны считают себя побежденными,

тогда побеждает тот, кто продолжает атаку.

генерал Улисс С. Грант.

Марк Красс еще раз обвел взглядом горизонт и опустил трубу. Посмотрел на Публия Красса, который еще рассматривал в такую же трубу что-то на правом фланге помпеянцев, потом отвернулся и осмотрел стоящих рядом с вышкой контуберналов.

— Нерон! — выкрикнул он. — Скачи к Гаю Кассию, передай — тяжелую вексилляцию Десятого на правый фланг, построить за Шестым, как я говорил раньше!

Молодой контубернал, Тиберий Клавдий Нерон, ударив кулаком в грудь и вскинув руку в легионерском приветствии, пришпорил коня и умчался к стоящему у самого лагеря строю тяжелой конницы Десятого легиона.

— Думаешь, Помпей еще не знает о том, что ты собрал здесь всю конницу Десятого легиона? — спросил Публий, дождавшись, пока Красс вновь повернется лицом к фронту.

— Предполагаю, — коротко ответил Марк. — Ты же увидел тоже, что и я? — тут же перепросил он сына.

— Думаю, да. Помпей решил повторить твой прием с «косым ударом» во фланг. Практически вся конница сосредоточена у него на левом фланге. Похоже, там также все армянские катафракты… — Публий посмотрел назад, в сторону лагеря. Повернулся. Подумал, кивнул и ответил на взгляд Красса. — Ты решил остановить его удар легкой вексилляцией и конными ауксилариями. После чего добить ударом тяжелой конницы.

— Правильно догадался, — ответил Марк. — Но ты упустил одну деталь — Помпей поставил ветеранов на свой правый фланг. Если даже его конница не сможет одолеть нашу, его Первый и Тринадцатый легионы могут сломать наш фронт… Твоя задача — удержать левый фланг. Справишься?

— Полагаю, да, — согласился Публий. — Пойду.

— Иди, — согласился Красс. — Неплохо будет, если выдержишь удар. А сможешь перейти в атаку и сбить их правый фланг — вообще отлично. Ну, до победы…

Они крепко пожали друг другу руки. Не как обычно, по-римски — за запястье, а ладонями. Улыбнулись друг другу на прощание и Публий спустился вниз по лестнице.

Войска двух римских армий продолжали строится на равнине у реки Саламбрия, которую, возможно, уже никогда не переименуют в Пинос, невдалеке от греческого города Лариса. Громко перекликались центурионы, временами взревывали сигнальные трубы, носились посыльные и тысячи пехотинцев неторопливо сдвигались на новое место, по пути вытаптывая траву и мелкие кустарник. Стоящий на вышке Красс, время от времени поглядывая в зрительную трубу за действиями противника, одновременно невольно вспоминал происходившее за почти три года гражданской войны…

Для Красса известие, принесенное Публием, что город Массалия* встал на сторону Помпея, неожиданностью не стало. Хотя и обидело, где-то глубоко в глубине души. У торговых обществ, в которых крутились деньги Красса, имелось множество общих торговых дел с этими потомками греческих колонистов и местных галлов. К тому же, как наместник Нарбонской Галлии, Марк Красс оказывал городу покровительство и даже несколько снизил собираемые с города налоги. Поэтому, несмотря даже на конкуренцию между массилийскими купцами и римскими, он надеялся, что его войска встретят вполне гостеприимно. Марк Красс верил, что так и будет поскольку массалийцам это выгодно. Верил, несмотря на присланные Публием Габилием Капитоном сведения, что его конкуренты пытаются воспользоваться ситуацией и возмутить город против его сторонников.

* Массалия — ныне Марсель. Основан эллинами из Фокеи.

Но вместо этого Массалия закрыла ворота, отказавшись впускать легионы Публия Красса. Публий потребовал объяснений. Массалийцы ответили, что хотя они весьма почитают его отца, но не желают вмешиваться во внутренние дела Римского государства. И потому они не собираются помогать ни одной из двух римских партий. Публий не поверил этим объяснениям и посчитал, что горожане просто-напросто полагают, что Крассу не взять верх над Помпеем. Массалия являлась сильно укрепленным городом, осада которого могла затянуться. Но и оставить его у себя в тылу без контроля Публий Красс не мог. Город перекрывал прямую дорогу на Рим, к тому же его безнаказанность могла спровоцировать на подобные же выступления и других сомневающихся в победе Крассов. Но и задерживаться у Массалии, когда отец воюет с легионами Помпея в Испании, Публий не мог. Поэтому, подумав, оставил у города оба легиона и всех пеших ауксилариев, а сам с Десятым конным отправился на помощь Марку Крассу.

Осаждавшими город войсками командовал Публий Гальба, а небольшой эскадрой из состава флота Мизеннума — Манлий Торкват. Торкват попытался атаковать стоявшие в гавани массалийские корабли, но горожане отбили атаку. Затем Публий Гальба попытался взять Массалию штурмом с суши и тоже был отбит. Время шло, но очень долго ничего не менялось. Осажденные сидели за стенами, осаждающие сидели вокруг крепости. Только отряд кораблей Торквата стал еще меньше, так как часть из них отправили на Корсику, где опять подняли восстание несколько местных вождей.

Поэтому, когда из Испании в Массалию приплыл Марк Петрей, ему удалось без боя прорваться в порт Массалии. Правители и совет города устроили ему радушный прием и пир. На котором Петрей, по сообщениям лазутчиков Капитона, подтвердил сообщения о разгроме войск Помпея в Испании. Осознав, что к Массалии вот-вот вернуться все войска Красса, массалийцы разбились на две группы. Одни предлагали сдаваться немедленно, пока римляне еще не ожесточились. Другие продолжали настаивать на сопротивлении, упирая на то, что Помпей победит и тогда городу невозможно будет оправдать свою капитуляцию перед всего лишь двумя легионами противника. Но пока жители по своим эллинским обычаям спорили то на совете, то пытаясь созвать народное собрание, к Гальбе и Торквату прибыло подкрепление из Испании. Ауксилариями и несколькими когортами бывших легионеров Помпея командовал Марк Антоний. С прибытием подкрепления Гальба решил вновь атаковать укрепления Массалии. Антоний пытался отговорить Гальбу и Торквата от штурма. Впоследствии он объяснял, что опасался эксцессов со стороны разгоряченных боем солдат. Но Гальба и Торкват все-таки решились начать штурм…

В результате, когда Красс приплыл к Массалии, кое-где еще дымились пожары. Безоружные и ободранные уцелевшие после взятия массалийцы были собраны в поле за стенами крепости. Их охраняли ауксиларии Антония. А сам Антоний, Гальба и Торкват с сохранившими дисциплину когортами наводили в городе порядок, усмиряя разбуянившихся солдат. Красс боялся, что полное разграбление Массалии, одного из центров средиземноморской торговли, сильно подорвет его репутацию. Поэтому приказал отпустить пленных массалийцев домой, нескольких легионеров даже казнил за разбойные действия и насилия. Но Марк повелел горожанам сдать все оружие, конфисковал все корабли и изъял деньги из местной казны. Оставив в Массалии в качестве гарнизона Первый легион, Красс с остальными войсками ушел обратно в Италию…

А с наступлением весны этого года началось и наступление Помпея в Греции. Гней Помпей Великий хотел, судя по его действиям, захватить Иллирию, пройти через нее и Цизальпинскую Галлию, и, форсировав реку Рубикон, вторгнуться в Италию.

Но все эти замыслы раскрывались при взгляде на любое подобие карты даже без всякого напряжения умственных способностей. А уж когда пришли первые известия о движении войск Помпея, сомнений не осталось у самых недоверчивых. Поэтому, как только колонны войск Помпея двинулись по дорогам Греции на север, по дорогам Италии к портам Адриатического моря отправились колонны войск Красса. В результате армия Помпея не дошла даже до встречающих ее легионов под командованием Публия Красса, расквартированных в Иллирике. Ей пришлось отступать, так как в ее тылу высадились легионы Марка Красса. И вот теперь здесь, на равнинах Фессалии встретились две армии, чтобы в решающей битве определить судьбу Рима. Красс усмехнулся, подумав, что и удирать Помпею и его сторонникам некуда, на море вовсю резвится Луций Лонгин. Его эскадры нанесли поражения флоту Помпея в битвах при острове Мелита, у мыса Акциум, у Крита и Аргинусских островов. Теперь Помпей не мог уплыть в Египет или провинцию Африка. Ему оставалось только сражаться.

«Клянусь Марсом, Помпей, ты зря получил свое прозвище. Пока Фортуна была на твоей стороне, ты походил на великого, — подумал Красс. — Но стоило ей отвернуться от тебя… И оказалось на ничего более, чем подражание выдуманным другим шаблонам ты не способен. Пусть, надо признать, сегодня ты тщательно продумал построение войск и, похоже, ход боя. Но с разведкой у тебя совсем плохо. Не обнаружить подход тяжелой конницы Десятого легиона — это надо совсем без разведки воевать. Даже простую рекогносцировку перед боем провести „Великий“ явно не удосужился. Что и показывает построение его легионов…».

На своем правом фланге, ближе к реке Помпей поставил отряд конницы, численность которой на глаз Красс определил в пятьсот — шестьсот человек. Сам фланг образовывали ветераны войны с Митридатом — Одинадцатый и Тринадцатый легионы. Центр составляли Первый, Третий, Четвертый и Девятнадцатый легионы, набранные в Греции и Азии. Кроме римских граждан в их рядах стояли эллины, киликийцы, галаты и прочие аборигены. Шестой легион, воссозданный из уцелевших когорт разбитого у Пицентии Шестого и новобранцев, а также набранный в Понте Двадцать Пятый легион составляли левый фланг. К ним Помпей присоединил набранный из италийцев Второй легион. Но основную ударную силу составляли собранные на этом фланге до пяти с половиной тысяч конников. Набранная из фессалийцев, знатных римлян и греков, усиленная отрядом присланных армянским царем закованных в броню катафрактов, конница должна была разогнать собранную против нее легкую весилляцию Десятого легиона. Против примерно двадцати семи тысяч бойцов Красса, включая пять тысяч конницы, Помпей смог собрать до сорока тысяч, из них шесть тысяч конницы. Войска Помпея были построены в три линии, по десять рядов в когорте. Красс построил свои шесть легионов в две линии, а когорты стояли в традиционном построении из шести рядов. Легкая пехота обеих армий стояла на флангах, для усиления конницы. Только Помпей, у которого ауксилариев имелось больше, оставил семь когорт вспомогательной пехоты в резерве для охраны лагеря.

Красс остался на наблюдательной башне, лишь дополнительно приказал приготовиться сигнальщикам и контуберналам. Заревели трубы, ударили барабаны и войска двинулись друг на друга. Марк снова взялся за трубу, наблюдая как сближаются друг с другом две линии войск.

Идущие быстрым шагом навстречу пехоте Красса легионы Помпея неожиданно были обстреляны роем плюмбат. Дождь метательных снарядов обрушился на ряды легионеров Помпея.Онии невольно приостановились, прикрываясь щитами от летящих с неба тяжелых «марсовых колючек». Поэтому легионеры Красса смогли на пару мгновений остановиться тоже, выровнять ряды и дружно, по команде, бросить пилумы. После чего первыми ударили с мечами, под громкое «Ура» на стоящих на месте помпеянцев. Ответный обстрел пилумами оказался запоздалым, неорганизованным и почти не нанес потерь крассовцам. С лязгом и грохотом столкнулись отряды пехотинцев в похожих доспехах и с почти одинаковым оружием, под однотипными орлами и вексиллумами. Линия когорт Помпея дрогнула, но устояла. Римские граждане опять и снова с ожесточением начали резать друг друга, добывая власть своим кумирам. Казалось, все дороги, ведущие в Рим, сошлись здесь, на фессалийской равнине, на идущем вдоль берегов реки пыльном торговом тракте. И для обеих сторон конфликта было важно не пропустить по нему противника…

Левый фланг Красса держался стойко, ветераны Галльской кампании, отбросив первоначально помпеянцев на несколько шагов, уперлись и не отходили от завоеванной позиции ни на шаг. Хуже обстояло дело в центре, где всего два легиона Красса сражались против четырех легионов Помпея, ожесточенно отбиваясь и медленно, шаг за шагом отступая назад.

Левый фланг Красса помпеянцы также потеснили, но намного медленнее и меньше чем центр.

Одновременно с атакой пехоты рванули вперед конники Помпея на правом и левом фланге. Правофланговый отряд помпеянцев, скованный труднопроходимой местностью, атаковал неторопливо, смешавшись с легкой пехотой. Конники Красса тоже не спешили поломать ноги коням на бугристом и каменистом, поросшим кустарником, берегу реки. Вот только были они не привычными галлами с их дротиками, а конными лучниками — скифами, нанятыми легатом Помпея еще зимой в Тавриде. Вооруженные мощными составными луками, они начали обстрел помпеянцев на недосягаемом для броска дротика или пули из пращи расстоянии. Их поддержали ауксиларии — критские лучники. Бой на левом фланге армии Красса развивался неторопливо, в пехотном стиле…

Левофланговый отряд помпеянской конницы под командованием давнего соратника Помпея Квинта Цецилия атаковал прикрывающую правый фланг войск Красса легкую вексилляцию Десятого легиона, усиленную ауксилариями. Кавалеристы Красса устремившись было навстречу атакующей их лаве, обстреляли ее из арбалетов или бросили дротик — другой. Но в ближний бой влезать не стали. По сигналу скакавшего рядом с командиром вексилляции и сигнифером — знаменосцем трубача неожиданно развернулись и бросились наутек.

«Вот тут я ошибся», — признался сам себе Помпей, отдавая подзорную трубу стоящему рядом сигнальщику. Тот ее бережно принял и аккуратно убрал в специальный, обитый изнутри несколькими слоями ткани ящик. — Сигнал Гаю Кассию Лонгину! — приказал он вслух и быстро спустился вниз. — «Надо было скифов на правый фланг ставить. Они бы конницу Помпея еще сильнее проредили». Его конь, носящий уже традиционно кличку Быкоголовый, уже в нетерпении тряс головой, поджидая всадника.

— Вперед! — приказал Красс, садясь в седло и принимая от оруженосца небольшой кавалерийский щит. Его преторская когорта, пятьсот всадников в доспехах, устремилась вслед за ним к построению тяжелой вексилляции Десятого легиона.

В этот момент конники Цецилия, порубив неудачников из убегающей конницы Красса, развернулись влево и атаковали прикрывающую правый фланг и тылы армии Красса легкую пехоту. Не все, часть увлеченных погоней помпеянских всадников продолжали преследовать убегающих конников Красса. Легкая пехота геройствовать, пытаясь встретить конницу голой грудью, не стала и принялась разбегаться. Конники Помпея с радостными криками принялись рубить убегавших от них неудачников и вот тут…

Бывает в сражении момент, когда все словно замирает. И даже шум битвы как бы смолкает и бившиеся до этого глаз в глаз противники словно забывают друг о друге. А в воздухе словно проноситься нечто, заставляющее даже тяжело раненых на время забыть о боли и пытаться найти глазами то, что потрясло мир…

Тяжелая кавалерия Лонгина, горя на солнце чешуей доспехов и разбрасывая солнечных зайчиков от умбонов щитов и наконечников длинных копий, двинулась вперед, контратакуя помпеянскую конницу. Несколько мгновений казалось, что над всем полем боя разносится только тяжелый топот идущих карьером тысяч коней. Молча, качая копья, надвигалась лавина кавалерии на конников Цецилия. Только что торжествовавшие победу и рубящие беззащитных разбегающихся пехотинцев помпеянцы дрогнули. Многие начали пытались выбраться из свалки, но разогнавшаяся лавина конников просто не могла так резко остановиться. Даже отвернуть в сторону оказалось трудно… Несколько ударов сердца и две лавы столкнулись. Треск ломающихся копий и лязг железа, страшные крики и дикое ржание коней, человеческие вопли вновь разнеслись, казалось, по всему полю боя. В лобовом столкновении кавалеристы Красса, закованные в броню, на рослых отборных лошадях, прикрытых защитными попонами, сидящие в высоких седлах и опирающиеся при ударе на стремена превосходили даже прославленных армянских катафрактов. Конники Помпея рассыпались от их атаки, как рассыпается глиняный горшок от удара молотком.

Словно получив от богов новые силы, легионы Красса с громовым «Ура» усилили натсик на ряды легионеров Помпея. А левый фланг помпеянцев содрогнулся от совместного удара пехоты с фронта и части тяжелых катафрактов с фланга и с тыла. В рядах этих кавалеристов оказалась и преторская когорта Красса во главе со своим немолодым, но еще не растерявшим силы полководцем. А бежавшую конницу Цецилия преследовали и рубили на полном скаку тяжелыми спатами и кривыми фальксами не только катафракты Лонгина, но и возвратившиеся легкие конники из вексиляции Гая Марция Цензорина. Но конники Помпея еще могли надеятся на спасение, полагаясь на быстроту своих коней. А вот побежавшим пехотинцам укрыться от преследователей было намного сложнее, даже с учетом близости города. Да, часть войска могла успеть укрыться за крепостной стеной Ларисы. Но армия Красса не все равно не оставила бы их в покое.

Красс, убедившись, что армия Помпея побежала, вышел из боя и послал вов се стороны контуберналов с приказами захватить лагерь противника и не преследовать бегущих больше, чем на пару — тройку миль от места боя. Сам же он вернулся к наблюдательной башне, ожидать донесений от командиров. Когда через полчаса ему доложили о взятии лагеря, отправился осмотреть его.

Проскакав через ворота, он осмотрелся и воскликнул.

— Боги Рима! Неужели Помпей оказался настолько самоуверен. Он нисколько не сомневался, что победит?

Все палатки, даже простых легионеров, оказались украшены и чисто прибраны. ПО захваченным припасам можно было понять, что готовился большой праздник. В складких палатках, открытых для обозрения начальников, хранились груды овощей, стояли кадки с оливками, корзины с хлебом и сладостями, круги сыров, тазы свежей рыбы, сотни тушек ягнят, амфоры с вином, несчетное число горшков и кувшинов с самыми разными приправами и соусами.

— Нерон, — приказал Красс своему младшему контуберналу. — Передай командирам, чтобы вели всех сюда. Не будем терять время и перетаскивать это добро наш лагерь. Пусть порадуются угощению, которое приготовил для них Помпей, — Марк рассмеялся — К завтрашнему утру все это испортится. А сейчас мы можем устроить праздничный пир без всяких хлопот для наших фрументариев*.

* Фрументарии — интенданты. Военнослужащие,

занимавшиеся поставками зерна и продуктов

в войска.

Сам Красс на пиру присутствовал недолго. Прихватив своего секретаря, он скрылся в палатке Помпея. Убегающий Помпей оставил практически весь свой архив, который Красс читал и конспектировал всю ночь. После чего, утром, на построении войск приказал его, не читая, сжечь…

Войска, закрывшиеся в городе Лариса, сдались на следующий день.

Подсчитанные потери войск Красса составили около полутора тысяч погибших. Противник потерял намного больше, от восьми до двенадцати тысяч человек. Кроме того, уцелевшие и не попавшие в плен бойцы армии Помпея просто разбежались. Сбежал, как выяснилось позднее, переодевшийся в греческую одежду и сам Помпей и часть его военачальников. Помпея искали усиленно по всем дорогам и на всех морских торговых путях.

Помпей, переодевшись в греческую одежду под видом простого путешествующего купца, вместе с небольшим отрядом преданных ему галлов и италийцев проехал через Ларису неузнанным и выехал по дороге на Фессалонику. По дороге он встретил обоих Лентулов, один из которых, а именно Лентул Спинтер предложил отпустить галлов и италийцев, а самим попытаться втроем добраться до небольшого порта Птелей. Там один из клиентов его семьи обещал оставить небольшое судно, которое должно было ждать Спинтера до конца года. Чудом избежав внимания конных патрулей красовцев, они благополучно добрались до Птелея. В порту которого действительно стояло небольшое судно «Аримин», недавно привезшее груз нута и проса из Цизальпинской Галлии. Капитан его, Марк Петиций, узнав патрона своего хозяина, сразу предложил плыть в Египет или даже в провинцию Африка.

— Пути в Азию перекрыты густыми дозорами Луция Лонгина, — пояснил он. — А на путях в Египет и Африку кораблей намного меньше. И если Парки будут к нам благосклонны, то мы, волей Нептуна, сможем проскочить до самой Александрии…

Помпей согласился и быстро погрузив на борт груз — вяленую рябину, кораблик с названием «Аримин» отправился на юг вдоль побережья Эллады.

Море было спокойным, ни один дозор их судну не встретился до самого порта Мелос, расположенного на одноименном острове. Туда капитан решил зайти, чтобы пополнить запасы воды перед броском через море. Потому что, подумав, Помпей все-таки решил плыть в Африку, куда, как он узнал из слухов, устремились многие из его приверженцев. Судно уже входило в залив, созданный берегами острова, напоминающего в плане искаженный полумесяц, когда из-за мыса показались три быстрых униремы. Наблюдатели на них явно заметили судно и устремились в погоню, расходясь веером и отсекая «Аримину» пути в гавань и назад в море. Как назло, ветер стих.А в штиль имевшее больше гребцов униремы двигались быстрее купеческого суденышка. Капитан вызвал на бак Помпея и обоих Лентулов.

— Что будем делать? — спросил он, перекладывая решение на плечи своих высокопоставленных пассажиров. — У меня всего полтора десятка матросов, из которых меч нормально могут держать всего лишь пятеро, — добавил он.

— Сражаться, — предложил Лентул Крус.

— Сдадимся, — пожал плечами Лентул Спинцер. — Биться мы не можем, убежать, как я вижу тоже…

— Сдавайтесь, — согласился Помпей. — Пойду в каюту.

И ушел в выделенную им капитаном небольшую каюту на корме. Когда через пару ударов сердца за ним пошел Лентул Крус, выяснилось, что Гней Помпей Великий принял яд. И теперь лежал на полу каюты бледный, с характерной пеной на губах. Узнав о самоубийстве Помпея, Петиций приказал прекратить гонку. Через четверть час к дрейфующему судну приблизилась одна из унирем. Прибывшая на борт судна досмотровая команда удостоверилась, что найден «мертвый труп самоубившегося врага народа», если верить словам написанного навархом униремы рапорта.

Но война на этом не кончилась. В Понт вторгся сын Митридата Эвпатора Фарнка, которому Помпей оставил после своей победы Боспорское царство. А в провинции Африка собирались все недобитые помпеянцы…

Африканская война

Африканская война

692 г. ab Urbe condita

…провинция Африка, писал он, погибает,

и его противники разоряют ее вконец;

если не подать союзникам скорой помощи

против преступных и коварных врагов,

то от Африки не уцелеет ничего,

кроме голой земли, не будет даже кровли,

под которой можно укрыться

«Африканская война», неизв. автор

Привыкший сражаться не жнет и не пашет:

Хватает иных забот.

Налейте наемникам полные чаши,

Им завтра снова в поход.

Он щедро сулил, этот вождь иноземный,

Купивший наши мечи.

Он клятвы давал нерушимее кремня,

Верней, чем солнца лучи.

М. Семенова

Таверна выглядела невзрачно. Большая часть зала тонула в полутьме. Только несколько грубо сколоченных столов, стоящих напротив узких окон, или открытой по случаю дня двери, освещались яркими солнечными лучами. Столы и скамьи в зале любой нормальный столяр просто отправил бы в костер, чтобы они не позорили перед людьми и богами его профессию. Но во всей столице Мавретании, туземного королевства на побережье Африки, таверн было всего три, и эта считалась одной из лучших. В прочем, столешницы выглядели чистыми, а сидения скамеек отполированы седалищами посетителей до блеска. Если добавить к этому вкусные запахи, разносившиеся по залу из кухни. И знать о том, что здесь можно было получить не только местное кисловатое пиво и вино. То репутация этого заведения, называвшегося просто «У Тита» была вполне заслужена. Владел этим местом встреч, выпивки и обжираловки потомок римского легионера, попавшего в Мавретанию еще во время Первой Пунической войны. Из рабов он выкупился благодаря своим кулинарным талантам, которые унаследовали и его потомки. Отчего таверна была популярна среди посещавших царство и живущих здесь иностранцев.

Двое из которых как раз заняли один из столиков в углу словно стараясь стать как можно незаметнее. Подавальщица, разбитная мавретанка, толстая, но неожиданно для своих габаритов подвижная принесла им заказ и убежала к следующим посетителям.

— Как думаешь, Плавт, Ситтий уговорит царя? — негромко произнес первый, перейдя на латынь

— Надеюсь, Клодий, — ответил ему Марк. — Я не испанец, поэтому к Марку Крассу отношусь без племенной предвзятости иллергета или кельтибера. Но мне точно не хотелось бы воевать против его войск.

— Неужели ты считаешь, что это так рискованно? — удивился Клодий.

— Воевать с Крассом? Избави меня Марс от такой доли. У него сено на рогах*, — лаконично ответил Плавт.

* Римляне привязывали сено на рога

злобных и бодливых быков.

Клодий, задумчиво отпив вина, промолчал. Некоторое время они усиленно жевали, запивая принесенные блюда вином.

— Знаешь, а я все-таки думаю, что сейчас Красс проиграет. Если верить слухам, он высадился всего с двумя легионами. А у помпеянцев в Африке, как рассказывал сам Ситтий, целых восемь легионов и царь Нумидии. У него только всадников тысяч двадцать, не считая пехоты и слонов.

— Красс проиграет? — переспросил с усмешкой Плавт. — Я бы не был столь уверен, Клодий. Вспомни, когда все началось у него было всего пять или шесть легионов против дюжины у Помпея. И Красс не побоялся с одним легионом двинуться на Рим, выгнать оттуда оптиматов и самого Помпея Великого. А потом заставил Помпея уйти из Италии вообще, разбил его полководцев в Испании, самого «Великого» — он произнес этот эпитет с такой издевкой, что Клодий невольно рассмеялся, — разнес на мелкие части в Греции. И ты думаешь, что он сейчас проиграет?

— О, вот и Салаба пришел, — сменил тему Клодий. И махнул рукой мавру, вошедшему в таверну и подслеповато щурившемуся после солнечного дня.

— Привет! — подошедший к столику мавр поздоровался на латыни. После чего сделал заказ подбежавшей мавретанке и глотнул из налитого ему Клодием кубка немного вина. — Фу, разбавили… — скривился он.

— Ну, мы иначе не пьем, — усмехнулся Плавт.

— Знаю я, как в не пьете, — сверкнул белыми зубами в ответной улыбке мавр. — Так не пьете, что и Вакха перепить можете.

— Ты это… — деланно возмутился Клодий, — выдумки о нас не рассказывай. Мы не такие…

— Да, знаю, — согласился Салаба. — Вы самые вежливые и самые благочестивые наемники на свете…

Все трое негромко посмеялись, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания других посетителей.

— Что слышно…оттуда? — дождавшись, пока расставтвшая на столе заказ Саалабы подавальщица отойдет подальше, спросил Плавт.

— Пока ничего. Синтий еще разговаривает с царем. Но, похоже, сейчас просто обсуждают кто и какими силами куда пойдет. О главном, как мне кажется, уже договорились, — ответил, осмотревшись, Салаба.

— Пойдем на Нумидию? — оживился Плавт.

— Похоже, так и будет, — согласился Салаба.

— Вот это хорошо, — обрадовался Клодий. — Нумидийцы основные силы, надо думать, увели в провинцию… — теперь все трое наемников оскалились одинаковыми улыбками.

— За Фортуну на нашей стороне! — поднял кубок Плавт, плеснув немного вина на пол в качестве жертвы…

Пожалуй, сейчас Красс тоже бы принес немалые жертвы Фортуне, чтоб вернуть ее благосклонность. Потому что положение его войск, высадившихся на африканское побережье, было, мягко сказать, тяжелым. Часть ветеранов, заявляя, что с войной покончено, потребовала распустить их, так как свои обычные сроки они уже выслужили. Некоторых Красс уговорил остаться, а некоторых пришлось отпустить, вознаградив деньгами и пообещав по возвращении в Рим позаботится о наделении землей. Вместо них в ряды легионов пришлось набрать бывших бойцов Помпея и новобранцев. Большую часть войск прямо из Греции пришлось отправить против Фарнака в Понт. А с собой Красс первоначально смог взять всего лишь два легиона из своих надежных ветеранов и пару ал конницы ауксилариев. Но все реорганизации и переброски войск потребовали немало времени, из-за чего самое благоприятное время для плавания по морю было упущено. Некоторые соратники даже предлагали отложить экспедицию в Африку на следующий год. Даже Луций Лонгин сомневался, стоит ли рисковать кораблями, учитывая возможные бури. Но Марк обоснованно опасался, что ветераны, оставшиеся в рядах армии тоже захотят вернуться к мирной жизни. А помпеянцы могут за это время дополнительно увеличить армию. Увеличить же численность войск в Африке можно только рекрутированием местного населения. Отчего провинция, наряду с Сицилией и Египтом служившая житницей римской республики будет окончательно разорена.

Как выяснилось на практике, Луций Лонгин оказался прав. Шторм обрушился на флот почти ввиду африканских берегов, из-за чего большинство арендованных купеческих судов раскидало по всему морю.

Военные корабли, построенные по новому образцу, и транспорты с военной командой легче перенесли шторм. Сохранив строй, караван дошел до берега, оказавшись неподалеку от города Адрумет. Как только волнение утихло, началась высадка. Первыми на берег высадили либурнарии. Привычно разогнав посланные гарнизоном Адрумета отряды обстрелом из арбалетов, затем закидав их плюмбатами, либурнарии освободили плацдарм для высадки основных сил. Красс высадился на землю Африки всего лишь с пятью когортами пехоты и двенадцатью турмами вспомогательной конницы. Гарнизон Адрумета, по сведениям Капитона, состоял из двух легионов. В одном из них из шести когорт четыре состояли из опытных легионеров. Но командующий гарнизоном Адрумета претор Гай Консидий Лонг не решился вывести войска из-за крепостной стены после показательного разгрома его передовых отрядов.

Пока горожане сидели за стенами, Красс, отпустив часть военных корабле на поиски отставших судов, приказал легионером становится лагерем неподалеку от побережья. Когда они приступили к строительству укреплений, у города появился большой отряд нумидийской конницы, не менее двух или трех тысяч всадников. Столкнувшись с дозорами из высланной вперед конницы ауксилариев — скифов, мавры с ходу попытались их атаковать. Скифы, верные своим привычкам, не принимая боя устремились в ложное бегство. При этом умудряясь на скаку стрелять назад, в пытающихся их догнать всадников. Убитых и раненых было немного. Но такое бегство разозлило и раззадорило нумидийцев, которые устремились в погоню, ни на что остальное не обращая внимания. В результате неожиданный фланговый удар всего десяти турм галльских кавалеристов, то есть трехсот всадников, оказался для них совершенно неожиданным. Нумидийцы запаниковали, развернули коней и побежали. Галлы догоняли их и безжалостно рубили. Только нескольких, наиболее богато одетых, захватили в плен. Погоня продолжалась недолго, горожане, заметив прибытие конницы, решились на вылазку. Неожиданное бегство союзной конницы застигло их врасплох. Пока командиры решали, идти дальше или вернуться в город, на них обрушились конные лучники. Затем их сменили успевшие подойти когорты пехоты. Они обрушили на городское ополчение дождь плюмбат и, обнажив мечи, с криком «Ура!» атаковали адруметцев. Городские когорты удара не выдержали и побежали. До стен города их преследовала кавалерия Красса. Пехота крассовцев тем временем спокойно отошла в лагерь.

Утром Красс приказал построить войска.

— Легионеры! — начал он свою речь. — Я с удивлением выслушал вчера полученные от пленных нумидийцев и граждан Адрумета сведения. Теперь же хочу довести их до вас, чтобы вы тоже знали, почему и зачем вынуждены сражаться здесь, в отдаленной от Рима провинции. Провинции, которая выращивает столь необходимый Риму хлеб… Провинции, завоеванной нашими предками в длительной и кровавой борьбе с Карфагеном… Провинции, оставшейся в нашей власти после длительной и кровавой войны с нумидийским царем Югуртой… Как я уже говорил, вчера я с удивлением узнал о том, что захватившие власть в провинции враги римского народа содержат союзную конницу царя Юбы на средства провинции. Вижу, вы удивлены не менее меня. Я поражен величайшему безумию этих людей, которые, вместо того чтобы жить в безопасности и в обладании своим имуществом на родине вместе с своими согражданами, предпочитают быть данниками варварского царя…Воины! Помните, что наши предки смотрят на вас с надеждой. Оправдаем ее! Не отдадим их наследства в чужие руки!

После этой вдохновляющей речи Красс приказал двигаться к Тапсу. Расположенный на уходящем в море мысе и походы к которому со стороны материка почти полностью прикрывало соленое озеро город был практически неприступен. Этот город, по замыслу, должен был стать основной базой для экспедиционных сил Красса. По данным разведки в нем стояла всего когорта помпеянцев, а местные жители не спешили записываться в ополчение. Конечно, после высадки армии Красса у Адрумета гарнизон Тапса усилили. Но Красс рассчитывал, что за время его марша к городу прибудут и потерянные из-за шторма суда. Осада же этого города заставит противников стянуть все свободные силы в этот район. Тогда можно будет решить исход войны одним генеральным сражением.

Войска Красса двигались по идущей вдоль побережья дороге неторопливо, отбивая наскоки нумидийской конницы. Других же сил помпеянцев пока не появлялось, что можно было объяснить рейдом военных кораблей вдоль побережья. Кроме поиска затерявшихся судов, галеры Децима Брута несколько раз совершали набеги на побережье провинции, высаживаясь и атакуя даже поселения неподалеку от Карфагена. Поэтому помпеянцам пришлось оставить большие гарнизоны в портовых городах, а часть конницы бросить на патрулирование берегов.

Красс не спешил, так же как во время кампании в Греции. Впрочем, такой темп передвижения позволял проще отбиваться от атак конницы. Но самое главная причина такого неторопливого марша была совершенно иной. Дойдя до города Руспина на полпути по дороге к Тапсу, Красс наконец получил давно ожидаемые им известия. Вместе с несколькими галерами и тремя дюжинами судов с войсками к нему прибыл лично начальник его секретной службы. Публий Габиний Капитон похудел и загорел, но выглядел бодро.

— Приветствую, император, — в занятом Крассом особняке, построенном в римском стиле, Марк устроил свое рабочее место в таблинуме. В котором сейчас кроме него и Капитона никого не была, а секретарь и пара преданных телохранителей следили чтобы никто не мог подслушать разговор.

— Привет и тебе, Публий Габиний, — ответил Марк. — По твоему довольному лицу вижу, что ты привез хорошие новости.

— Ну вот, — притворно расстроился Капитон. — Клянусь Меркурием, я думал сделать тебе приятный сюрприз, а ты уже догадался сам. Я обо всем договорился и даже сэкономил тебе сто пятьдесят тысяч сестерциев.

— Так дешево купил царя? — удивился Красс.

— Царю вообще достались только подарки. Всего восемьдесят тысяч сестерциев. Еще пятьдесят на подкуп пары вождей, к которым он прислушивается. Еще тридцать тысяч на подарки женам царя. А на оставшиеся двести тысяч я купил тебе войска — наемников царя Соса. Сброд, но хорошо подготовленный, во главе неким Публием Ситтием.

— Кто такой? — уточнил Красс и Публий ответил по памяти.

— Италик, родом из Нуцерии в Кампании. Его семья играла не последнюю роль в жизни города и была связана узами дружбы и гостеприимства с виднейшими римскими семьями. Отец Ситтия, носивший то же имя, оставался сторонником Рима во время Союзнической войны. Ситтий занимался разнообразными финансовыми операциями, предоставлял процентные ссуды италийским и провинциальным общинам.

— А! Вспомнил, — усмехнулся Красс. — Очень рисковый юноша. Среди его должников были даже города Кипра и царь Мавритании Бокх. Несколько рискованных вложений привели его на грань финансового краха, как мне помниться.

— Так и было, — подтвердил Капитон. — Ситтий, спасаясь от кредиторов, выехал в Дальнюю Испанию, где у него были какие-то финансовые дела и клиентелла среди местных племен. После того, как ты разбил Афрания и Петрея он собрал часть помпеянцев, не желающих служить ни тебе, ни Помпею, всяких проходимцев из местных племен. Позднее к нему прибились и недобитые греки из Массилии, а также другие сторонники играть в кости с судьбой. Из числа тех, кто знает, что делать по обе стороны от острия меча. С ними он нанялся к царю Мавретании и помог ему приструнить нескольких вождей, оспаривавших власть Соса. Теперь у него почти два легиона неплохо вооруженных войск, включая даже местную кавалерию. Эти войска с разрешения царя должны двинуться на столицу Юбы Цирту. И пойдут дальше…

— Отлично. Значит следует ожидать скорого ухода армии Нумидии, — сделал вывод Красс. — Пятьдесят тысяч сестерциев заберешь, половину истратишь на содержание службы. Это сверх обычных сумм… Остальные твои. Если Ситтий добьется хороших результатов, получишь наградные еще, но позже.

— Я рад, что смог хорошо послужить тебе, император, — ответил на это Капитон.

— Я тоже рад, что у меня есть такой надежный друг и помощник, — сказал Красс. — Жду от тебя новых успехов.

— Будут, клянусь Меркурием, — пообещал Капитон и распрощался.

Как только он ушел, появился секретарь с сообщением, что все начальники собраны в триклинии. Марк Красс с его помощью облачился в парадный доспех и отправился на военный совет.

Военный совет начался с печального известия от начальника разведки претора Квинта Фабия Максима. Как оказалось, некоторые суда уже прибыли к Тапсу и некоторое время дрейфовали на виду города. Помпеянцам удалось захватить пару кораблей. На захваченных кораблях было несколько центурий новобранцев и ветеранов и два римлянина из сословия всадников. Командующий гарнизоном Тапса Сципион приказал казнить обоих всадников и всех ветеранов, а новобранцев поставил в строй своего легиона. Красс успокоил собравшихся, заявив, что ни одно преступление против его соратников не останется неотомщенным. Продолжая свой доклад, начальник разведки сообщил о силах противника в самом Тапсе и приближающихся к городу Узиты. Кроме набранных в провинции четырех легионов, войска помпеянцев включали нумидийскую армию в составе тридцати тысяч пехоты, пятнадцати тысяч всадников и шестидесяти слонов под командованием самого царя Юбы. Полученные сведения заставили многих соратников заколебаться. Учитывая, что вся армия Красса в настоящее время включала два с половиной легиона, тысячу ауксилариев и тысячу всадников, превосходство противника виделось слишком большим. Некоторые из присутсвующих предлагали остаться в Руспине и здесь дожидаться подкреплений, сидя в обороне за укреплениями города и лагеря. А для сбора подходящих конвоев с войсками отправить несколько галер к Тапсу. Где они, дрейфуя в виду города, будут встречать подкрепления и отправлять их в Руспину.

Но тут выступил сам Красс. Отметив, что его армии удалось захватить только небольшой участок побережья, на котором практически невозможна фуражировка. Рассказал, что городские запасы провианта и фуража малы и с трудом обеспечивают имеющую численность воинов. Добавил, что снабжение по морю практически невозможно из-за надвигающегося сезона бурь на море. Пояснил, что по поступившим к нему сведениям, Юба скоро вынужден будет отправить большую часть армии домой, из-за нападения мавретанских войск.

— … Поэтому я полагаю необходимым выдвигаться к Тапсу, встретить там подошедшее подкрепление. И начать осаду города, а если боги позволят — и его штурм. Кроме получения защищенной базы с большими запасами, это позволит спровоцировать наших противников на решающее сражение.

— Поддерживаю, — заявил присутствующий на совете Децим Брут. И добавил, дождавшись разрешающего кивка Красса. — Флот также примет участие, применив против врагов новейшее оружие.

В этот драматический момент в триклинии появились гаруспик и жрец Марса. Заявившие, что по указанию Красса, они провели жертвоприношение. Оно принято богами с благосклонностью. Гадание же на печени жертвенного животного показывает, что замыслы императора ожидает успех.

Воодушевленные знамениями и речами Красса и Брута легаты и преторы единогласно поддержали Красса. Войска начали готовится к походу и решающей битве…

В это же время до марширующих войск помпеянцев и нумидийцев дошли новости из царства. Царь Юба, узнав о падении столицы, хотел отправится домой со всем совим войскам. С большим трудом Луцию Афранию, Квинту Цецилию Метеллу и Авлу Габинию удалось уговорить его оставить три тысячи конницы, тридцать слонов и десять тысяч пехотинцев под командой его лучшего полководца Сабурры. Остальные войска Юба забрал с собой и отправился воевать с царем Сосом.

Теперь уже помпеянцы сомневались, хватит ли у них сил, чтобы победить ветеранов Красса. Поэтому, дойдя до Узитты они встали неподалеку от города двумя лагерями, отдельно римляне и отдельно нумидийцы. Укрепившись, помпеянцы, избравшие своим полководцем Цецилия Метелла и нумидийцы во главе с Сабуррой отправили к лагерю осаждавшей Тапс армии Красса конницу.

Первые столкновения конных дозоров, к удивлению помпеянцев, закончились в основном победами кавалерии Красса. Несколько дней всадники противника мерялись силами и мужеством, но к концу недели стало ясно, что перевес остался на стороне Красса. Поэтому Сабурра, возмущенный насмешками римлян, отправил в атаку всю конницу, усилив ее легкой пехотой. Кавалеристы Красса, сбитые внезапным натиском всей массы нумидийцев, начали отступать. Нои это нападение кончилось не так, как ожидали помпеянцы. Красс сразу же, развернув свои войска, вышел в полном боевом порядке на помощь своей кавалерии. Большую помощь кавалеристам оказали вышедшие вперед из линии когорт лучники и арбалетчики, обстрелявшие нумидийцев с дальности, недоступной их дротикометателям. Подход легионов приободрил всадников Красса. Они, развернувшись, атаковали нумидийцев, в пылу преследования мчавшихся врассыпную, и погнали их назад вплоть до царского лагеря. Причем конница и особенно легкая пехота противников Красса понесли большие потери. И если бы не наступившая ночь, то нумидийская конница с легковооруженной пехотой была бы вся поголовно уничтожена.

Результат сражения сильно разочаровал командование помпеянцев и на несколько следующих попыток вызова на бой со стороны Красса они попросту не ответили, отсиживаясь в укрепленных лагерях. Но в это время одновременно и Крассу и его противникам пришли сообщения о поражении Юбы от войск Ситтия. Царь засел в Заме, потеряв большую часть войска и несколько крепостей с запасами для ведения войны. Ситтий осадил Заму, а частью войск продолжил набеги на остальные районы Нумидии. Получив это известие, Сабурра собирался уйти на помощь царю. Но Цецилию Метеллу удалось уговорить принять участие в предстоящем сражении. Он логично указал нумидийскому полководцу, что войск у него меньше, чем было у царя. А значит без подкреплений от помпеянцев он будет разбит. Поэтому необходимо сначала разбить Красса, а потом уже бить его союзников.

Решающее сражение войны произошло на равнине неподалеку от Тапса. Метелл вывел свои войска, в составе которых с прибытием подкреплений было пять римских и один нумидийский легион, легионная конница, а также нумидийские конница и легкая пехота. Тяжелая пехота, построенная в три линии, прикрывалась с правого фланга всей легионной конницей и отборным отрядом нумидийцев, усиленным двадцатью слонами. С левого фланга располагалась вся остальная нумидийская конница и десять слонов. Легкую нумидийскую пехоту Сабурра поставил позади строя легионов. Красс, имевший четыре легиона и две когорты либурнариев, построил тяжелую пехоту в три линии, прикрыв фланги конницей, стрелками и либурнариями. Причем часть стрелков стояла в промежутках между когортами первой линии.

Как только закончилось построение, оба войска сразу же перешли в атаку. Причем войска Красса осыпали на сближении строй противников градом плюмбат и арбалетных болтов. Затем последовали залпы Две линии тяжелой пехоты с оглушительным треском столкнулись и началсь резня. Бойцы сражались с неожиданным ожесточением и упорством и временами строй сжимался настолько плотно, что даже гладиусом было сложно поразить противника. Но главные надежды у помпеянцев связаны были с атаками флангов конницей и слонами.

Слонов пустили вперед, а за ними мчались в атаку всадники. Казалось, ничто не способно остановить мчащихся быстрым бегом могучих животных. Но стаяшие на флангах либурнарии уже приготовили достойный ответ на эту атаку. Ряды морских пехотинцев расступились и на бегущих слонов обрушился град горящих снарядов из небольших карробаллист. После залпа либурнарии сейчас же сомкнулись и начали обстреливать слонов из небольших арбалетов. К ним присоединились скифские лучники и легкая пехота. Испугавшиеся огня и обстрела слоны бросились, не слушаясь погонщиков, назад и совершенно расстроили ряды атакующей конницы. Потопатв и перепугав всадников, они разбежались по равнине, причем часть с перепугу снесла ворота лагеря помпеянцев. А тем временем конницу помпеянцев атаковали кавалеристы Красса. Не успевшие отойти от набега слонов, потерявшие всякое подобие порядка и управляемости конники не выдержали удара и побежали. В результате идущие за ними либурнарии и легкая пехота ударили в обход флангов основной линии помпеянцев. Что привело к панике и бегству сначала нумидийцев, а потом и остальной пехоты помпеянцев. Войска Красса немедленно бросились в погоню за беглецами и на их плечах ворвались в оба лагеря. Конники и легкая пехота продолжили погоню еще несколько миль. А тяжелая пехота тем временем добила окруженные и не успевшие убежать отряды противника.

На следующий день воодушевленные победой легионеры взяли Тапс, предварительно обстрелянный с моря и суши зажигательными снарядами, штурмом. В огне и от мечей атакующих погибли практически все легионеры гарнизона и большинство жителей. Судьба командовавшего гарнизоном Сципиона осталась неизвестной. Считается, что он погиб в бою на улицах города.

Тем временем Ситтий взял штурмом Заму и захватил имущество и жен царя Юбы, который покончил жизнь самоубийством. Отправив царскую долю добычи и захваченных пленников Сосу, Ситтий с несколькими когортами и отрядом входивших в его войско кавалеристов отправился в провинцию Африка, навстречу Крассу. Двигаясь со своим небольшим войском к Узитте он случайно наткнулся на направлявшихся в Мавретанию Фавста Суллу и Афрания. В их отряде было полторы тысячи всадников, сумевших сбежать с поля боя при Тапсе. Двигались разбитые помпеянцы и нумидийцы без всякого порядка, даже не озаботившись охранением. Войска Ситтия, оставшиеся ими незамеченными, немедленно затем организовали засаду и внезапно напали на беспечно двигающуюся колонну. Нескольким всадникам удалось ускользнуть, остальные были убиты или попали в плен. Афраний и Сулла были сперва схвачены, а затем, убиты бойцами Ситтия. Некоторые римские историки сообщали позднее, что это Красс приказал убить их без суда, расправившись со своими противниками чужими руками. Но большинство опровергает эту версию, указывая, что первая встреча Красса и Ситтия произошла через несколько дней после этого боя…

После победы Красс некоторое время стоял у Узитты, разбираясь с захваченными пленниками. Все попавшие в плен предводители помпеянцев, включая раненого в бою Авла Габиния, были казнены. Часть воинов из ветеранов-помпеянцев была также казнена за «преступления против римского народа», часть осуждена на изгнание за пределы лимеса*. Через несколько дней Красс двинулся на север, к Карфагену и Утике, отправив отдельные отряды к другим городам провинции.

* Авторский произвол,

В нашей реальности —

укрепленный рубеж

созданный позднее

вдоль границ

Римской Империи

Все сторонники Помпея, попавшие в руки войск Красса во время «наведения порядка в Африке», были казнены после быстрого разбирательства назначенными Крассом «трибуналами». Некоторые, как например Катон, командовавший гарнизоном Утики, покончили жизнь самоубийством. Успели сбежать и скрыться в горах Испании только Секст Помпей и трое его друзей. Рядовых помпеянцев Красс чаще всего отпускал, запретив им появляться в Италии.

Нумидию, лишившуюся царя, Красс разделил на несколько частей. Одна часть превратилась в римскую провинцию Новая Африка. В благодарность за оказанные услуги Красс передал Сосу земли в северо-западной части Нумидии. Ситтию же и его легионерам за помощь Красс отплатил воистину царским подаркам. Ему и его воинам во владение были переданы местность в окресностях четырех городов и сами города Цирта, Русикада, Мила и Чулла. Эти города, получившие статус римских колоний, образовывали самоуправляющуюся автономную область названную «Республикой четырех Циртеанских колоний»* в составе римской провинции. Сам Ситтий поселился здесь же, намереваясь спокойно встретить приближавшуюся старость.

* Respublica IIII coloniarum Cirtensium

— существовала и в нашей реальности

Три толстяка

Три толстяка

695 г. ab Urbe condita

Красс (лат. Crassus ) — толстый, тучный

Неси это гордое Бремя —

Неблагодарный труд, —

Ах, слишком громкие речи

Усталость твою выдают!

Тем, что ты уже сделал

И сделать еще готов,

Молчащий народ измерит

Тебя и твоих Богов.

Р. Киплинг

Велик и прекрасен город на Тибре, столица Римской республики. А судя по многочисленным стройкам, в ближайшие годы должна стать еще прекраснее. Мелкие неудобства, вроде вездесущей строительной пыли, улиц, забитых повозками со строительными материалами и шатающихся по ним же измазанных строителей, одобривших эту стройку сенаторов волновали мало. Те, кому это не нравилось, разъехались по ближним к Городу виллам. Остальные передвигались по улицам в носилках и не месили строительную грязь ногами. Впрочем, даже пролетарии, которых охотно брали на всякие вспомогательные работы и неплохо за них платили, особо не возмущались. Тем более, что всем римским гражданам, принимавшим участие в «общественных» работах, были обещаны квартиры в новых инсулах, оборудованных отхожим местом на этаж, водопроводом и даже общей кухней. Пока такую инсул построили всего три, но народ уже начал надеяться, что вскоре заживет не хуже, чем патриции в своих домусах.

Обо всем этом идущему по улице Рима в охранении трех либурнариев Архилоху рассказывал встреченный им в Остии старый знакомый. Бывший центурион униремы «Орел», а потом и галеаса «Рим», ушел в отставку из-за ранения, полученного в Британии. Поэтому сейчас шел неторопливо и слегка прихрамывая. Архилох тоже никуда не спешил, поэтому спокойно шел рядом, рассматривая прохожих и слушая рассказ сослуживца.

— Проекты императора грандиозны. Он поручил Лабиену и расширить слишком узкие границы Форума и истратил огромную сумму в шестьдесят миллионов сестерциев на покупку старых лачуг, ранее возведенных у подошвы Капитолия. Для новых инсул, которым нужно много воды, строят еще несколько акведуков. А еще император объявил о подготовке новой грандиозной стройки. Ты знаешь, что народ для трибутных комиций собирается на Марсовом поле? — уточнил он у Архилоха и дождавшись утвердительного кивка, продолжил. — Обычно там для голосования возводят временные ограждения, окруженные палисадами и разделенные веревками на столько частей, сколько имеется триб. Однако Красс решил построить для комиций огромный мраморный дворец, достойный римского народа — септу Красса (saepta Crassae). Здание должно будет иметь форму громадного прямоугольника. Пока идет только подготовка к стройке, слишком много всего уже строится. Но я думаю, лет через пять начнут строить и септу, и акведуки и даже большинство новых инсул, — они приблизились к домусу Луция Лонгина и Гай Кассиний закончил разговор. — Ну вот, мы и пришли. Я пойду к себе. Если вождь тебя отпустит — приходи завтра обед. Не сможешь завтра, тогда пришли посыльного и сообщи, когда освободишься. Если сможешь, приходи пораньше, еще побродим по Городу. Покажу тебе много интересного…

— Не хочешь пойти со мной к вождю? — удивился Архилох.

— Извини, но просто некогда. Дела, дела… — отбоярился Гай.

Они распрощались и Архилох отправился в дом Луция. По дороге раздумывая, что же произошло и почему Кассиний не хочет появляться в доме вождя флота. Размышления поневоле пришлось отложить, так как Луций Лонгин встретил его прямо входе, слвоно очень важного гостя. Поздоровавшись, Луций спросил, не сильно ли устал Архилох с дороги. Узнав, что тот чувствует себя хорошо, он явно обрадовался. И попросил сразу после того, как Архилох омоется и переоденется, зайти в экседру. Что наварх и сделал, постаравшись потратить на все свои дела как можно меньше времени. В экседре его уже ждал Луций и приготовленный слугами легкий перекус и кувшин отличного кампанского вина. Лонгин предложил не стеснятся и закусить с дороги. А сам приступил к рассказу о новой, неожиданной и довольно невероятной экспедиции, которую он хотел поручить Архилоху. Обсуждение самой экспедиции и строящихся для нее кораблей, чертежи одного из которых Луций показал наварху, заняло почти все время до обеда. Потом был неплохой обед в компании друзей и нескольких клиентов Луция. Поэтому времени задумываться о постороннем у него было. О загадочном поведении Кассиния он вспомнил только перед сном, но он чувствовал усталость после дороги. Поэтому отправил присланную ему рабыню и лег. Привычно быстро заснул, едва голова коснулась невиданной им ранее мягкой подушки. Успев только решить, что подумает обо всем этом завтра. Спал он крепко, но чутко. И проснулся, как обычно рано. Но, как оказалось, Луций уже встал и ждал его, чтобы позавтракать вместе. За завтраком вождь попросил Архилоха подождать его сегодня дома, так как сейчас начнется заседание Сената. На котором будут решать, среди прочего вопросы оплаты расходов на подготовку экспедиции.

— … Исходя из этого и будем с тобой решать, когда поедем в Мизенум, — добавил Луций. — Пока же воспользуйся моим гостеприимством, посмотри новые книги, почитай новости…

— Я бы хотел погулять по Риму, — осторожно уточнил Архилох.

— Посмотреть на красоты Города сможешь завтра и послезавтра, — ответил Луций. — Сегодня побудь здесь. И твои сопровождающие тоже. Договорились?

— Конечно, — согласился наварх, успев подумать про очередные загадочные явления римской жизни. Поскольку заняться ему было нечем, то сразу после завтрака Архилох отправился в покои для хранения книг и газет, которое в последнее время стало модно называть на эллинский манер вифлиофикой. За ней следил специальный раб, который и помог Луцию выбрать самые интересные впуски «Акта Диурна» за прошедший год.

Подобно Анархасису, этому скифскому философу, Архилох делил людей на живых, мертвых и тех, кто находится в море. Его, как и остальных моряков, новости земли интересовали только в той мере, в какой они могли повлиять на его жизнь и жизнь экипажа его корабля. Поэтому множество новостей и событий пронеслось мимо него, не отложившись в памяти. Но теперь он оказался в самом центре событий, поэтически выражаясь, в самом «глазе бури». Поэтому требовалось посмотреть и изучить все значимые новости, чтобы хотя бы немного ориентироваться в «подводных рифах» современной римской политики.

Читая статьи в газете и расспрашивая раба — вифлиотекаря, Архилох пришел к неожиданному для себя выводу, что Красс создал за это время своеобразный новый «триумвират», только вместо трех фамилий в Риме теперь господствовала своим авторитетом одна — Крассы. При сохранении внешних атрибутов республики, включая выборы магистратов, заседания Сената и борьбу фамилий за почетные должности, все решения фактически утверждал своим авторитетом Марк Лициний Красс. Император с наивысшей властью (imperator majus), принцепс Сената, главный цензор с трибунской неприкосновенностью, Отец Отечества, имеющий право рекомендации своих кандидатов на любые должности, Красс, если судить непредвзятым взглядом, имел власть, не уступающую царской. И при этом власть внешне оставалось той самой республиканской, которую так жаждали квириты. А ведь кроме самого принцепса, у власти оказались и его сыновья. Старший, Марк Лициний Красс Пий (Благочестивый), занимал должность верховного понтифика и главы коллегии жрецов Юпитера, кроме того, главного квестора республики (казначея). Именно как верховный понтифик Пий провел реформу календаря, которая наконец навела порядок в запутанном римском летоисчислении. Младший же сын, Публий Лициний Красс, кроме должности пожизненного цензора с трибунской неприкосновенностью, получил также вновь созданную должность вождя войск, пеших и конных (dux militum, peditumet equitum). Теперь, наконец, Архилох понял глубинный смысл шуток о «трех толстяках» и их власти. А ведь кроме политической власти Крассы владели огромными богатствами еще будучи просто патрицианским родом. Учитывая то, что он слышал от разных собеседников про скромность, скрытность и даже скупость старшего Красса, наварх не мог поручиться за то, что Принцепс не владеет большинством домов Города сам или через посредников. Пожалуй, такая власть не могла не могла не вызывать зависти и недовольства у многих отцов фамилий.

Признаться, недовольных нынешней ситуацией и мечтателей, желающих «вернуться в золотой век республики», он встречал даже среди флотских преторов. Но большинство из них не заходило в своих разговорах дальше робких высказываний о своих мечтаниях. Кроме того, флотская служба сама по себе излечивала от многих иллюзий. Поэтому Архилох эти разговоры всерьез не воспринимал. Но, похоже, зря. Не просто так Луций волнуется. Не из-за простой, в сущности, экспедиции. Явно наверху что-то происходит, и его вождь не хочет, чтобы флотские были в этом замешаны хотя бы краешком.

«Неладно что-то в Римском государстве… Неужели впереди новая гражданская война, — мелькнули тревожные мысли. Но Архилох тут же отбросил их. — Война, так война. Придется вместо экспедиции походить по морю, гоняя мятежников», — он злобно оскалился, заставив вздрогнуть раба, подносившего очередной свиток «Акта Диурна».

Теперь Архилох читал газету, отыскивая в заметках фамилии, которые обязательно поддержат Крассов. И находил фамилии сенаторов, патрициев и плебеев, и даже всадников, выдвинувшихся при новом порядке. Некоторые получили неплохие должности, причем иногда в обход обычной карьерной лестницы или во вновь организованной фискальной системе. Другим, как например публиканам, потерявшим изрядные доходы после отмены системы откупа налогов, принцепс предложил долю в приносящих изрядные доходы предприятиях. Всех, понятное дело, Красс сделать одинаково довольными не мог, но создать большую партию сторонников ему, как решил Архилох, удалось. Теперь наварх окончательно успокоился и, оставив разбираться со прочитанными им свитками раба, отправился полдничать. Вторую половину дня, от короткого дневного сна и до самого обеда, он провел в обычных делах — позанимался с мечами вместе со своими спутниками, помылся в термах… Ни разу не вспоминая ни о том, что сумел выяснить из сообщений газеты, ни о том, кто его всему этому научил.

После обеда Луций пригласил Архилоха в таблинум.

— Все, — весело сказал он, едва двери закрылись. — С экспедицией решено, через неделю поедешь в Мизенум… — что и как необходимо будет сделать для подготовки к экспедиции, Луций рассказал наварху коротко. Зачем много говорить человеку о том, что он и сам знает не хуже тебя. — Можешь погостить у меня всю неделю. Или поедешь к себе на виллу?

— Если разрешишь, то три дня побуду у тебя, посмотрю на Рим, а потом поеду на виллу. Надо проверить, как там дела, — Архилох, отвечая, внимательно посмотрел на Луция. — Есть что-то что мне нужно знать и учитывать?

— Слава богам, нет, — улыбнулся Луций. — Несколько патрициев организовали заговор. Хотели убить императора. Но об этом узнала тайная служба. Все схвачены. И, — он проговорил шепотом, — только тебе скажу, что двоих самых главных заговорщиков схватили благодаря работе разведки флота.

— Вот как. Молодцы наши, клянусь трезубцем Посейдона, — нисколько не удивился Архилох. С эксплораторами флота ему уже приходилось пресекаться во время Галльской войны и рейдов в Британию. Рисковые парни, но знающие свое дело, как он успел заметить. Полученные от них сведения практически всегда соответствовали истине, что не раз помогало его отряду бить британских пиратов и успешно атаковать их поселения на острове. Кто занимался организацией разведки, он, конечно, не знал. Но почему-то был уверен, что без вождя флота в этом деле не обошлось.

— Да, молодцы, — согласился Луций. — Но хватит о делах. Пора и отдохнуть, не так ли?

— Конечно, вождь, — согласился Архилох. Они отправились по спальням, причем сегодня Архилох от услуг рабыни отказываться не стал.

На следующий день Архилох наконец-то смог встретиться с Гаем. Бывший центурион снимал часть первого этажа в одной из новых инсул. Причем не ограничивался одним жильем. Рядом с его комнатами располагалась лавка, в которой бывший раб Кассиния торговал произведенным в принадлежащей Гаю сельской усадьбе оливковым маслом. А заодно разными овощами и фруктами.

— Неплохо живешь, — отметил Архилох, встретившись с бывшим центурионом у дверей лавочки.

— Стараюсь, — искренне ответил Гай. — Пройдешь ко мне или сразу пойдем погуляем, а потом у меня пообедаем?

— Как тебе удобнее, — ответил Архилох.

— Тогда пошли, познакомлю тебя с женой и немного подкрепимся перед прогулкой, — предложил Кассиний. Жена его, невысокая полноватая римлянка по имени Летиция, встретила гостя приветливо. Вместе со служанкой выставила на стол угощение и оставила друзей одних.

— … Так вот и живу, — утолив первый голод, Кассиний немного рассказал о своей жизни после отставки. Оказалось, он неплохо вложил выплаченное ему выходное пособие в хорошую сельскую усадьбу, специализировавшуюся на производстве оливкового масла.

— Учитывая, что порторий* я не плачу, как ветеран, да и за аренду жилья и лавки плачу только половину платы, денег у меня хватает на все, — похвастался Гай.

* Порторий — налог на ввоз товаров в город

— А как ты стал жизнь в Риме? Ты же вроде собирался в деревню, пожить в тишине и покое, — улыбнувшись, спросил Архилох.

— Как быстро выяснилось, такая тихая жизнь не для меня, — расхохотался в ответ Кассиний. И поднял чашу с вином. — Выпьем!

Выпили, зажевали финиками и Гай продолжил.

— Как выяснилось, мне больше нравится жить в Городе.

— Не боишься? Говорят, здесь бывает опасно. Преступники, политические противники…

— Опасно? — опять расхохотался Кассиний. — Безопасней чем на палубе «Орла», стоящего в зимнем доке. Вигилы, после того как Публий Красс отдал под суд прежнего эдила за потворство преступным шайкам, почистили улицы Города от вооруженных банд и просто преступников. Теперь даже в Субуре можно гулять спокойно. Зато как вольно дышится в обновленном Риме! И цены на вино упали вдвое, — он наполнил чаши фалернским. — Выпьем же нашего славного императора Мака Красса и за его верного соратника, нашего не менее славного вождя флота Луция Лонгина!

Они выпили еще, закусили и Кассиний предложил пойти погулять. Но стройки на всех ближних улицах к пешим прогулкам не располагали. Поэтому он предложил направиться на Форум. Та в центре Рима Архилох был всего один раз, лет пять назад и очень недолго.

— Ничего нового там ты не увидишь, — посетовал Гай. — Новый форум пока еще только начал строиться и туда заглядывать нет смысла. Но раз ты так желаешь, пошли посмотрим на Форум. А оттуда уже сходим в Термы. Уверен, ты будешь потрясен ими больше, чем видом Форума и надолго их запомнишь.

Прогулка до Форума запомнилась Архилоху пылью, толпами суетливо бродящего по улицам народу, толкотней и полным отсутствием не только всадников, но даже и носилок. Последнее объяснил Кассиний, рассказав, что Красс особым указом запретил передвижение по городу в носилках всем, кроме весталок и почтенных матрон. А для поездок же квиритов и их жен появились повозки, возимые людьми.

— Возчики — рабы, таскают специальную тележку, маленькую двуколку, только с сидениями для двух человек. Очень удобно, но пока таких повозок мало, — рассказывал он на ходу. Не забывая при этом знакомить Архилоха с местными достопримечательностями, мимо которых они проходили.

По Этрусской улице, пропахшей ароматами благовоний из многочисленных лавок, проталкиваясь через толпящихся у не менее многочисленных лавок торговцев разнообразными тканями, они прошли быстро, не задерживаясь. Потом проскочили пару узеньких, едва освещаемых лучами солнца переулков и вышли на улицу Менял. Как объяснил Кассиний раньше на этой улице торговали мясом, но лет шестьдесят назад все мясные лавки перенесли на Бычий форум. В осободившиеся помещения вселились менялы. По улице Менял они вышли на Форум, который сегодня, освещенный лучами летнего солнца, казался великолепным. Прямо перед вышедшими на площадь друзьями возвышалась громада Семпрониевой базилики, на верхних галереях которой можно было разглядеть прогуливающихся квиритов. Как вспомнил Архилох, когда-то на месте базилики стоял дом Сципиона Старшего, но потом этот дом снесли вместе с находившимися на этом месте лавками. Построенная на этом месте базилика стала самым большим зданием на Форуме. С ней по величине, как тут же не преминул указать с гордостью Гай Кассиний, соперничала лишь построенная позднее базилика Фульвия — Эмилия.

— А теперь в ней выделен таблинум для Принцепса и Императора, — добавил Гай. — Так что у нас есть шанс его увидеть. Но пока они встречали лишь сенаторов, неторопливо прогуливающихся около курии Гостилия, спешивших по своим делам с озабоченным видом посыльных и обычных горожан, пришедших неторопливо прогуляться по площади.

Друзья прошлись вдоль рядов каменных, бронзовых и мраморных статуй богов и героев Рима. И осмотрели растущие за оградами красивых позолоченных решеток, священные растения. Соеди них друзья увидели и знаменитый фикус, под тенью которого, как гласила легенда, часто отдыхали Ромул и Рем и египетский лотос. Который, как рассказал Гай, произрастал еще тогда, когда Рим не был построен. Прогулявшись по Форуму и насмотревшись на его достопримечательности, друзья повернули назад, к храму Сатурна. Возле него, как утверждал Кассиний, находилась стояка тех самых новомодных повозок. На них уставшие от прогулки друзья собирались поехать в Термы., которые Гай расписывал как девятое чудо света.

Но если хочешь рассмешить богов — расскажи им о своих планах. Не успели друзья миновать и половину расстояния до храма, как из базилики Семпрония вышло несколько человек, одетых в парадные кирасы поверх туник, парадные военные плащи палудаментумы и с недавно введенными в легионах парадными кожаными шапками, напоминающими открытый шлем, увенчанный перьями. Один из них осмотрелся и повернувшись, что-то приказал идущему за ним и одетому менее роскошно контуберналу.

Получив приказание, тот осмотрелся и быстрым шагом отправился к остановившися посмотреть на неожиданное зрелище друзьям. Приблизившись, контубернал кивнул друзьям, после чего поприветствовал их воинским приветствием и спросил.

— Я вижу перед собой наварха Архилоха и его друга?

— Вы правы… — ответил Архилох. — Это я. Со мной друг — центурион примипил в отставке Гай Кассиний.

— Рад знакомству. Тиберий Клавдий Нерон, контубернал императора. По поручению императора приглашаю вас присоединится к его гостям, — увидев, что Архилох о чем-то хочет сказать Нерон добавил. — Если вы считаете необходимым предупредить вождя флота, то он тоже будет у императора в гостях, — он окинул взглядом друзей и добавил. — О подготовке к пиру и одежде не волнуйтесь — в доме императора найдется все необходимое…

Поразила Архилоха и организация пира, проходившего не в родном домусе Крассов, явно слишком маленьком для гостей императора. Вместо обычного для знатных римских домусов триклиния в этом, неизвестном ни ему, ни Кассинию, доме имелось большое, наподобие артриума помещение со столом, имеющим короткую поперечную и две длинные, во всю длину помещения столешницы. Гости сидели с одной стороны стола, но не возлежали, как обычно. При этом все одеты были в единообразные туники с коротким рукавом. Сам зал украшали лишь висящие под потолком огромные круглые светильники, утыканные невиданными ранее навархом горящими палочками. Света их однако хватало на то, чтобы полностью осветить весь немаленький зал и светили они намного лучше привычных светильников и факелов. Впрочем, выбор блюд, как и число их перемен оказалось вполне традиционным. Вина тоже подавались самые лучшие и обслуживающий его и сидящего рядом Кассиния слуга ловко и умело разбавлял их водой в точном соответствии с заказанным сортом вина.

Единственное, что мешало Архилоху в полной мере наслаждаться императорской кухней и букетом вина, это недоумение. Он никак не мог понять отчего он оказался здесь и для чего понадобился императору. Компания за столом собралась самая пестрая, от хорошо известных ему императора, вождя флота, некоторых легатов и преторов флота и пары навархов, до абсолютно незнакомых центурионов и даже парочки азиатов.

Марк Красс, сидевший во главе стола, дождался, когда слуги уберут со стола остатки блюд. А затем разнесут всем гостям сладости и небольшие чаши с вином, предупреждая, что следует подождать слова императора.

— Мои гости! — громко сказал он, привычно, словно на заседании суда нпарягая голос. Впрочем, акустика в зале оказалось хорошей, и гости хорошо расслышали произнесенные им слова. — В одной далекой стране, о которой мне недавно довелось прочесть, есть понравившийся мне обычай. Который, как я посчитал, обязательно нужно ввести и в Риме. Наиболее отличившиеся на поле брани воины и матросы составляют почетное сообщество, именуемое, к моему удивлению, почти совершенно по-римски, «Орденом». Слово очень похожее на наше слово «ordo (порядок)» и с моей точки зрения наилучшим образом характеризует главную цель армии и флота — защиту государственного порядка от врагов. Лучшие же воины являются и лучшим защитниками порядка против варварского хаоса. Такое сообщество, подумал я, очень нужно Римской республике, римским легионам и римскому флоту. Я обратился к жреческой коллегии, которая принесла необходимые жертвы, провела гадания и рассмотрели полученные знамения… — гости невольно зашумели, и Красс помолчал несколько мгновений, пережидая, пока все успокоятся. — После получения благословения богов, я созвал заседание Сената и сегодня был принят сенатусконсультум (постановление) об учреждении Ордена Боевого Братства. Теперь я объявляю вам, что с нынешнего дня вы все награждаетесь возможностью вступлением в этот Орден. Каждому из будет вручен знак «орденского братства» одной из трех степеней — брат, старший брат, наставник. Великим наставником ордена по постановлению Сената являюсь лично я и каждый согласившийся вступить в орден приносит мне присягу перед лицом покровителя ордена Марса Сильного! Dixi*, — Красс поднял вверх кубок и все, как один, повторили его жест.

* Magister — учитель, наставник.

Марс Сильный — Mars Valesius.

Dixi — Я сказал, я закончил речь.

Напомню, что время ночью римляне

делили на 12 часов,

с начала ночи и до утра,

и на 4 стражи

по 3 часа в каждой.

Церемония принятия в орден затянулась до конца первой стражи*. Первыми ушли в соседний зал двенадцать наставников, среди которых Архилох с гордостью заметил Луция Лонгина и двух преторов флота — Луция Геллия и Децима Брута. Затем, когда они вернулись, в Зал Принятия Присяги ушли полторы дюжины старших братьев, в числе которых неожиданно для него оказался и сам Архилох. Присягу они зачитали хором.

— Перед лицом Марса Сильного, во имя славы Рима, да храянят его Юпитер и Квирин, я, наварх римского флота Архилох клянусь хранить верность Ордену Боевого Братства и его старшему наставнику Марку Лицинию Крассу, а также тому, кто, если будет на то воля богов, сменит его. Я клянусь хранить доверенные мне тайны, выполнять решения Старшего Наставника Ордена, поддерживать всегда и во всем братьев по Ордену и с гордостью нести звание орденского Брата… Если же я предам эту клятву, да постигнет меня жестокая кара богов на земле, в небесах и на море, в жизни и после смерти!

После присяги каждому из них Красс лично повесил на шею цепь с прикрепленной к ней фалерой. На фалере был изображен лавровый венок, накрытый двумя перекрещенными гладиусами. Когда они выходили из зала стоящий у дверей служитель вручил каждому еще и две фигурные фибулы — заколки для плаща и небольшой бронзовый значок в виде двух перекрещенных мечей, который можно было нацепить на тунику.

После присяги четырех десятков братьев все опять собрались в пиршественном зале. Где часть светильников уже прогорела и воцарилась полутьма. В ней бесшумными тенями скользили слуги, вручая каждому кубок с вином. Красс вошедший последним сделал символическое возлияние, воскликнув.

— Марсу! — и предложил выпить «за благоволение богов к Ордену и Риму»

После чего все выпили и слуги развели гостей по спальням — кубикулам. Наставники ночевали по одному, старшие братья и братья — по двое. Архилох оказался в одной кубикуле с Гаем Кассинием.

Наутро у дома уже стояли человечьи упряжки, которые Луций назвал странным словом «кули». Пояснив удивленно смотрящим на него легатам и Архилоху, что так называют похожие повозки в далеком Сересе. Позавтракав и попрощавшись с Крассом, новоявленные «братья» отправились по своим делам. Луций и Арилох, распрощавшись с Гаем, который отправился домой с одним из братьев, живущим по пути, сели на своего «кули» и поехали к Лонгину домой.

До полдника Луций занимался домашними делами, а после дневного отдыха вызвал Архилоха в таблинум.

— Ну что, брат мой в Ордене, — с легкой усмешкой спросил он, — готов послужить Риму?

— Всегда готов, — ответил, отзеркалив улыбку, Архилох. И спросил. —. Предупредить не мог?

— Не поверишь, сам узнал незадолго до тебя. Успел послать слуг, чтобы разыскали тебя и Кассиния, а тут вы сами на нас вышли.

— Понял, — сказал наварх. — А Кассиний сейчас где? В эксплораторах или во фрументариях*?

— Много будешь знать… — ушел от ответа Лонгин. — Тебе и своих секретов хватит. Ты же на виллу собирался? Вот и езжай, отдохни. А через четыре дня увидимся в Мизенуме…

* Эксплоратор — разведчик, обычно войсковой

Фрументарий — фуражир, закупщик продуктов (зерна)

Так как фрументарии во время боевых действий

закупали продукты у местного населения,

они часто использовались как разведчики.

Во время поздней Империи стали

секретной службой охраны императора.

Еще через два месяца три больших корабля отправились в море из Мизенума, держа курс на Геркулесовы столбы. А в Риме было все спокойно, только говорили, что Египет что-то слишком задрал цены за свое зерно. Ходили также слухи о якобы имевшемся завещании предыдущего фараона, отдавшего Египет под власть римского народа…

Гром победы

Гром победы

697 г. ab Urbe condita

Вот так думаешь, думаешь, думаешь —

И в конце концов выдумываешь порох.

А. и Б. Стругацкие «Трудно быть богом»

Мир напичкан пороховыми бочками

Они всегда где-то взрываются.

О. Петросян

Среди островов Понтия, в Тирренском море неподалеку от Неаполя, небольшой необитаемый остров, который назывался ранее по-гречески Навароне*, с некоторых пор стал источником сплетен и слухов.

* Авторский произвол. Остров Санто-Стефано,

в архиплаге Понцийских островов

название античных времен не сохранилось.

Пандатерия — ныне Вентотене

Что было вполне объяснимо, так как построенное на нем несколько лет назад непонятное укрепление, охраняемое с моря парой легких галер, не могло не привлечь внимания местных жителей. Но если бы дело ограничивалось только крепостью и участием в ее охране флота, сплетни вряд ли продержались так долго. Да, поговорили бы жители Пандатерии о непонятной то ли крепости, то ли тюрьме. Посудачили о том, что на острове расположена сверхтайная тюрьма, созданная либо Помпеем Великим, либо Крассом. И вернулись бы к своим повседневным делам и заботам.

Но приносимые время от времени рыбаками рассказы о прибытии туда купеческого корабля. Или о том, что неподалеку от острова время от времени раздаются непонятные, напоминающие гром среди ясного неба звуки, время от времени будоражили население острова. Надо признать, что дальше островов эти слухи не уходили. Конечно, закупавшие у местных жителей рыбу и привозившие им на продажу прочие товары купцы были в курсе этих слухов. Но вернувшись домой о них особенно и не вспоминали. Очередные местные сказки, которых каждый из купцов выслушивает немало. Некоторые, конечно, такими курьезами делилисб, но никто их всерьез не воспринимал. Поэтому и разведка флота, и тайная служба принцепса, по приказу своих начальников отслеживающая слухи об островах, никаких оснований для тревоги не видели. И вообще, занимавшиеся этим люди оказались очень удивлены, получив от своих агентов сведения о тайном приезде в Неаполь вождя флота Луция Лонгина. Севшего на корабль, всегда ходивший одним и тем же рейсом к Понтийским островам. Корабль «Морской конек» принадлежал к флоту Мизенума, но почти постоянно находился в гавани Неаполя. Минимум дважды в месяц он возил на какой-то из этих островов груз, состоявший, по уверениям портовых надзирателей, из обычных продуктов. И вот теперь на нем отправился в путь с неизвестной целью сам глава всего флота республики. Было отчего волноваться агентам неаполитанского отдела секретной службы.

Луций Лонгин, не думая о том, что его поездка вызвала такой ажиотаж в секретной службе императора, в это время стоял на палубе судна, бодро мчащегося с попутным ветром к острову Стефанос и очередной раз размышлял о сложившейся ситуации. Создание нового оружия позволяет сделать Рим владыкой мира. И даже странно, что Красс не стал заниматься этими разработками. Решил, что всего что есть хватит? Рано он успокоился. Будущее переселение народов им отменить явно не удастся. Значит надо делать все, чтобы к этому времени Рим стал сильнее, чем в истории, показанной ему его гением…

На острове Луция ждал Гай Клавдий Гален, признанный авторитет среди немногих римских любителей алхимии. Ждал с нетерпением, так как опыты с «пылью Вулкана» он давно закончил и теперь ждал от пророка новых интересных откровений о превращениях веществ подаренных Лонгину богами.

— Как у вас дела? — проинспектировав тройку небольших сторожевых галер, охранявших остров и условия жизни моряков и либурнариев, Луций наконец-то добрался до Галена.

— У нас? У нас все хорошо. Вышли на стабильную работу, по фунту «пыли» в день — доложил Гай Клавдий. — Взрывов больше не было, с тех пор как по твоему совету я набрал на работу рабынь из египтянок. Они действительно более аккуратные, чем рабы и спокойные.

— Пообещал свободу? — уточнил Луций.

— Как ты сказал. И плачу им два асса в неделю. Копят деньги на свободнуб жизнь, — усмехнулся Гален.

— Отлично. Продолжай работать также, — подтвердил сои старые распоряжения Луций. — Я тут привез парочку интересных штуковин, завтра опробуем.

— Что-то новое по алхимии? — с надеждой уточнил Гален.

— Нет, это новое оружие с использованием изготовленной тобой «пыли», — ответил Луций. Увидев явное разочарование Галена, он засмеялся. — Не расстраивайся, я тебе еще несколько свитков привез, с новыми заданиями. Но в первую очередь надо будет заняться негорючим составом для пропитки корабельного дерева. То, что используют сейчас, меня нисколько не удовлетворяет. Хотелось бы получить «жидкое стекло».

— Жидкое стекло? Стекло? — застыл в недоумении Гален. — Оно же не бывает жидким…

— Бывает, — засмеялся Луций. — У меня было очередное видение… Ладно, в общем почитаешь потом. А до завтра надо подобрать место, на котором мы сможем испытать новое оружие…

— Оружие, оружие… — проворчал Гален. — Ничего кроме оружия никто и знать не хочет.

— Что поделаешь, Золотой век давно сменился Железным. И значит если хочешь жить в мире — надо готовится к войне, — ответил ему Луций.

— Хм… Хочешь мира — готовься к войне… — попробовал «на вкус» изречение Гален — Отсроумно и метко… Тебе бы лучше пойти в философы, а не в моряки. Давно бы стал знаменитым и жил окруженный всеобщим почетом.

— Плавать необходимо, жить — необязательно, — ответил Луций.

На следующий день на побережье острова собралось пара десятков людей. Несколько рабов приволокли сюда две двуколки с длинными фигурными бронзовыми трубами, закрытыми с обной стороны. Внутренность труб выглядела отполированной, а снаружи на них имелись расположенная сверху пара отлитых заодно с основной трубой рукояток и два круглых прилива внизу, торчашщиъ с разной стороны. Несколько либурнариев под руководством декуриона быстро собрали из дерева и металлических деталей некое подобие ящика с ложем. За рукоятки подняли подняли трубу и закрепили ее за приливы в специально устроенных гнездах ящика. Остальные гости внимательно осмотрели конструкцию и отошли далеко в сторону, укрывшись за небольшой скалой, дополнительно укрепленной построенной перед ней деревянной стенкой.

После чего начали осторожно закладывать в нее принесенный в закрытых кувшинах состав, действительно напоминающий обычную пыль. Только сине-черного цвета и резко пахнущий серой. Набив трубу и аккуратно придавив заложенный в трубе заряд изготовленным из дерева и кожи пыжом, либурнарии отошли в сторону. Декурион неторопливо открыл крышечку сверху трубы, закрывающую проходящую сквозь тело трубы дыру. Воткнул в нее хитрым образом закрепленную на деревяшке веревку. Отбежал, раскручивая за собой веревку, до заранее вырытой неподалеку ямы. В которую и лег. Зажег веревку, которая загорелась неожиданно ярко. Огонек, еле заметный в свете солнца, быстро проскочил до трубы и скрылся в отверстии. Неожиданно раздался сильный грохот и из трубы выскочили тлеющие обрывки пыжа и все постепенно впереди заволокло густым бело-сизым дымом. Когда он развеялся, укрывшиеся за стенкой и скалой наблюдатели быстрым шагом направились к трубе. Пока они шли, из укрытия поднялся декурион, трясущий головой.

— Ты что, уши не заткнул⁈ — спросил его Луций. Но даже крик не сразу пробился сквозь шум в ушах декуриона. Луцию пришлось повторить вопрос еще пару раз.

— Вин…виноват, вождь, — ответил он. — Не заткнул и под…поднял голову, чтобы посмотреть… А тут как загрохочет!

— Теперь понял, что ты дурак⁈ — крикнул Луций. Махнул рукой, отвернулся и двинулся к трубе, бурча себе под нос что-то об «отважных идиотах, способных на любую глупость».

— Ну и что у нас получилось? — подойдя к орудию, спросил он.

Столпившиеся у испытываемого оружия наблюдатели расступились и радостно загомонили, показывая на целую трубу. Либурнарии уже извлекли ее из крепления и поставили вертикально, чтобы можно было осмотреть ее со всех сторон.

— Выдержала, — заявил глава литейщиков Квинт Сервилий.

— Вижу, — подтвердил Луций Лонгин. — Ставьте на место, уменьшайте заряд втрое и вставляйте ядро. Посмотрим, как она бросает камни.

Либурнарии повторили процесс заряжания, только кроме пыжа на это раз в трубу аккуратно вложили круглое, выточенное из камня ядро. Декурион вновь вставил запал и снова выпалил. Только теперь отошедшие в сторону наблюдатели смотрели не орудие, а на море. И успели заметить, как среди волн понялся невысокий всплеск от падения камня.

— Клянусь силой рук Марса, это орудие метнуло камень на вдвое большее расстояние чем самый мощный онагр или катапульта! — не выдержал один из наблюдателей, центурион Тит Минуций.

— Так и есть, — ответил Луций.

— Жаль только, что для двух… хм… испытаний, мы уже потратили продукцию трех дней работы, — проворчал Гален. — Но мощь этого орудия потрясает, признаю. Как и грохот…

— За все надо платить, друг мой Гален, — заметил Луций. — За все…. Полагаю, испытания надо продолжать. Кроме всего прочего, Тит, — обратился он к Минуцию, — попробуйте «отстрелять» из орудия на заранее размеченные дистанции. Только по-прежнему будьте осторожны, неизвестно, как бронза поведет себя при последующих испытаниях. Но стрельбы продолжать до разрыва трубы. Все тщательно записывать и потом подготовить доклад.

Испытания орудий продолжались целый месяц. Вот теперь слухи о громе острова Навароне получили реальное подтверждение и вызвали немалый переполох не только у жителей островов Понтия, но и в Неаполе, а впоследствии даже в Риме.

Но это была уже совсем другая история…

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Вечный Рим. Первый свиток. Император

Оглавление

Первый свиток. Император

Последний тайм Спартака. 682 г. от основания Рима (ab Urbe condita)

Смерть — только начало

Aliquid incipit, aliquid desinit

Остров невезения

Спартак против…

Проконсулы и триумвиры

Dux classis

Третья Митридатова Война. Начало

Галльская война. Дебют

Римские календы

Галльская война. Миттельшпиль. Бельгика

Галльская война. Миттельшпиль. Море-океан

Триумф и интриги

Галльская война. Эндшпиль

Предчувствие гражданской войны

Alea jacta est (Жребий брошен)

Время мечей

На острие меча

Африканская война

Три толстяка

Гром победы

Nota bene