Дуэль с Лордом Вампиром (fb2)

- Дуэль с Лордом Вампиром [ЛП] (пер. lenam books Т/К) (Узы магии - 3) 1738K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Элис Кова

Дуэль с Лордом Вампиром
Элис Кова

Карта Мидскейпа

ПРИМЕЧАНИЕ К КНИГЕ:

В оригинале есть vampire (вампир), но еще присутствует и vampir. Оно тоже переводится как "вампир", но в тексте это разные слова.

vampir — вампир (ударение на А)

vampire — вампир (ударение на И)

для всех любителей книг

с кинжалами и коронами

на своих книжных полках

ГЛАВА 1

— Выходи за меня, и я подарю тебе таких крепких малышей. — Он коверкает слова почти до неразборчивости.

Я сморщилась и толкнула — Уолта? Уолдер? Я даже не могу вспомнить, как его зовут, — и спихиваю руку этого, как его там, с плеч. Он со смехом отступает назад, чуть не столкнувшись с группой женщин, танцующих на улице и воющих на луну. Они в шелковых ночных рубашках, на их коже красная и оранжевая дымка от неестественного лунного света и открытых дверей кузницы.

Они могут кружиться и танцевать. Они могут петь и плакать. Они свободны, как и подолы, перекинутые через бедра. Каково это быть одной из них? Что бы я сделала? Я даже не знаю. Оковы вокруг меня так же крепки, как застежки на прочном кожаном фартуке, который я ношу. Они держат меня застегнутой. Сдерживают.

Тот, как его зовут, снова тянется ко мне.

Я ударила его руку.

— Хватит. — За прикосновение ко мне его могут в лучшем случае побить плетью; выпивка мешает ему соображать. Он даже не может заявить, что не знает, кто я. Все в этой маленькой деревушке знают, кто я. Меня легко узнать по грубым, испачканным сажей рукам. По закатанным рукавам и рукам, испещренным шрамами. Мой долг считается более священным, чем долг многих охотников. Ведь именно я буду вооружать их и делать им доспехи долгие годы. Я знаю секреты кузнечного дела.

Я хранитель стали и серебра.

Он, как и вся Деревня Охотников, знает, что прикасаться ко мне может только тот, кого мастер охоты решит сделать моим мужем. Никаких исключений.

Даже в ту ночь, которая может стать последней ночью нашей жизни.

— Какие-то проблемы?

Насколько я знаю, Дрю был в кузнице и разговаривал с молодой женщиной в углу. Но мой близнец и опекун никогда не бывает далеко. Должно быть, он вышел, когда заметил, что я не вернулась с поручения в задний двор.

— Ничего страшного, просто пьяный. — Я поправляю ведро с углем. Заправщик живет на болотах — он один из немногих, кому разрешено пройти за линию соленой земли и попасть в страну вампиров. Он привез свежую партию сегодня перед началом празднеств. Я уверена, что завтра он остановится у кого-нибудь в городе. В обычные полнолуния он так и делает, а в Кровавую Луну — обязательно. Мы все в деревне присматриваем друг за другом, особенно когда вампиры нападают.

Есть три основные истины о загадочном и кровожадном вампире:

Первая — они питаются человеческой кровью для пропитания и для своей темной магии. Из-за этого война между вампирами и людьми ведется с незапамятных времен. Если бы не крепость с ее толстыми стенами, окружающими всю Деревню Охотников, они бы заполонили весь мир своей жаждой крови и смерти.

Второе — у вампиров есть только одна истинная слабость — серебро. Все остальные средства предназначены лишь для того, чтобы замедлить их или дать их жертвам умереть чистой смертью. Попадание посеребренным лезвием в плоть вампира убивает его мгновенно. Это наша единственная защита, и именно поэтому тех, кто умеет ковать серебро, почитают в Деревне Охотника.

Последняя истина заключается в том, что у вампиров один разум. Чудовища, терзающие нас из месяца в месяц, — не более чем живые големы, исполняющие волю своего лорда. Если лорд вампиров погибнет, за ним последуют остальные его отпрыски. Но его защищает Фэйд, и лишь раз в пятьсот лет он приходит со своими темными рыцарями, чтобы напасть в ночь Кровавой Луны, когда Фэйд слаб и он может вести свои армии во весь опор.

Завтра взойдет полная Кровавая Луна, и охотники попытаются использовать мое оружие, чтобы убить его и спасти человечество. Все может измениться за одну ночь, к лучшему или худшему, и никто за пределами Деревня Охотников об этом не догадывается.

Охотник, который меня доставал, возмущен.

— Я не пьяница, я благородный охотник!

— Ты едва стоишь на ногах, — отвечаю я.

— Хватит, Уоллис. — А, так его зовут. — Тебе не следует оставаться наедине с кузнечной девой, — ругается Дрю.

— Мы, мы не одни. — Уоллис покачивается и икает. — Видите, все наши друзья здесь! — Он прыгает в группу танцующих женщин, которые принимают его с распростертыми объятиями, как будто он действительно танцевал с ними все это время.

В одно мгновение его руки оказываются на брюнетке, пробегают по изгибам ее бедер, поднимаются к выпуклости живота. Даже руки такого опытного убийцы, как Уоллис, могут выглядеть элегантно, разглаживая шелк. Он переливается между пальцами, перетекает, когда он задирает платье.

Я не могу удержаться от того, чтобы не поинтересоваться, что бы я чувствовала на ее месте. Мои бедра покалывают, жар поднимается к сердцу. Я не хочу Уоллиса. Но я хочу узнать, каково это — когда к тебе прикасаются. Быть желанной не только за умение владеть молотом и положение в деревне. Уоллис кусает женщину за шею, как это сделал бы вампир. Она стонет, откидывая голову назад, и я поворачиваюсь к кузнице, пока на моих щеках не появился румянец. По крайней мере, внутри я смогу сказать, что краснота — это от жары.

— Он не сделал ничего плохого, не так ли? — Дрю бросает последний взгляд на Уоллиса, а затем догоняет меня.

— Ничего, кроме того, что он был настолько пьян, что у него пропал здравый смысл. — Я не заинтересован в том, чтобы Уоллис попал в беду. Охотникам и так живется нелегко, а сегодня ночь веселья, безрассудства и поблажек. К тому же он не сделал ничего хуже, чем обхватил меня за плечи. — Сомневаюсь, что он вообще знал, кто я такая.

— Он должен быть очень пьян, чтобы забыть об этом.

— Он выглядел так; ты видел его с другими женщинами. — Я оглянулась через плечо. Уоллис, спотыкаясь, уходит с одной из танцовщиц.

— Спасибо, что не была слишком строга к нему, Флор. — Флор — сокращение от Флориан. Это прозвище используют только мой брат и мама. — Просто так бывает в ночь перед Кровавой Луной.

— Должны ли все охотники быть пьяны до такой степени, чтобы это могло помешать им охотиться завтра? — Я вскидываю брови. Дрю повторяет движение. Мы почти одного роста и схожего телосложения. У нас одинаковые черные волосы и глаза, как у нашей матери. Смотреть на него — все равно что смотреть в зеркало и видеть более мужественную версию себя.

— У нас есть время до заката, чтобы покормить наши головы и желудки, а также эликсир охотника, который нам поможет. Никакая боль второго дня не может быть сильнее эликсира.

— Завтрашний день не похож на обычную охоту.

— Никто не знает этого лучше нас, — говорит он с ноткой суровости.

Я пожимаю плечами, чтобы не спорить дальше. Дрю пропускает это мимо ушей. Мы вошли в кузницу бок о бок.

Кузница — одно из самых больших зданий Деревни Охотников, расположенное немного в стороне от остальных строений, сложенных из булыжника и теснящихся друг к другу, как слишком много зубов во рту вампира. В отличие от других соломенных крыш, крыша этого дома шиферная, как и у крепости. Деревянные навесы закрывают фасад, приветствуя нас внутри. В центре всего — кузница, от нее тянутся деревянные столы. Обычно на них лежат инструменты и клинки. Но сегодня они заставлены едой и флажками.

Это центр Деревни Охотников, ведь работа кузнеца в какой-то момент нужна всем, и сегодняшний вечер — не исключение.

Пивовар принес бочонок эля и откупорил его. Вокруг собрались фермеры, потягивающие плоды своих трудов. Мельник рассказывает сказки детям, которые засиделись допоздна. А под грохот всего этого бьется сердце Деревни Охотников — матрона-кузнец, щит Деревни Охотников. Моя мать.

Молот матери ритмично поднимается и опускается. Ее темные волосы выбились из туго заплетенного на затылке пучка и прилипли к лицу. Даже сейчас, поздней ночью перед Кровавой Луной, мы продолжаем работать. Нам еще многое предстоит сделать.

— Кстати, с кем это ты разговаривал? — спрашиваю я Дрю, когда мы пробираемся сквозь толпу сплетничающих старейшин.

— Когда?

— Раньше. Вон там. — Я жестом показываю в сторону поворота. Кто бы ни была эта девушка, она не стала дожидаться возвращения Дрю.

— Я сегодня разговаривал со многими людьми, тебе придется уточнить. — Он прекрасно понимает, о ком я говорю, но ведет себя тупо.

— Хорошо, храни свои секреты. Но если я видела, то и Мать тоже, и я могу пообещать, что тебе будет труднее уклоняться от ее вопросов.

— Это просто женщина, ничего серьезного. — Дрю потирает затылок.

— Мать в тебя вцепится, если ты будешь продолжать это «ничего серьезного» с каждой дамой в деревне. — Я опускаю ведро в кузницу и подсыпаю немного угля, переходя к работе с мехом, чтобы снять прилив разочарования. Дрю может трогать, танцевать и чувствовать все, что захочет. Но я... Я натягиваю мехи еще сильнее.

Мама бросает на меня оценивающий взгляд и тут же возвращается к разговору с кожевником. Что бы они ни обсуждали, это должно быть важно, потому что выражение лица у нее суровое. Может быть, что-то не так с последней партией кож, которую мы отправили охотникам на завтра? Я мгновенно пытаюсь вспомнить каждую застежку и пряжку, каждый палантин и иглу. Неужели я, сам того не подозревая, вбил в металл какой-то дефект?

— У меня нет жалоб ни от кого из тех, с кем я был. — Дрю пожимает плечами. — Со временем я остепенюсь, когда решу.

— Наверное, здорово просто решать, когда хочешь быть с кем-то или заключить с ним брак, — пробормотала я себе под нос. Я могла бы смириться со своей ролью в Деревне Охотников в окружении всех остальных. Но Дрю — единственный человек, перед которым мне не нужно быть изящной.

— Мне не следовало так выражаться. Прости, Флор.

Я качаю головой и вздыхаю, пытаясь снять напряжение с плеч.

— Это правда.

— Но, возможно, ненадолго.

Мое сердце учащенно забилось.

— Что ты имеешь в виду?

— Я расскажу тебе позже.

— Но...

— В обычное время.

— Ничего нормального в этой ночи нет, — шиплю я. Наши голоса понизились до шепота. Я не могу поверить, что он говорит о нашей полуночной тренировке в присутствии стольких людей. — Посмотри, сколько здесь людей; мы не успеем...

Я не успеваю закончить, потому что узнаю, почему Дрю так уверен, что нам удастся уединиться.

В кузнице наступает тишина. Даже молот Матери умолк, когда она положила его на наковальню и погрузила железо, которое она обрабатывала, в почти белые угли, которые я разожгла в кузнице. Все взгляды обратились к силуэту в дверном проеме, очерченному розоватой, гноящейся луной.

Этот суровый и грозный мужчина — Давос, мастер охоты, человек, без которого наш мир погиб бы.

Его одежда сшита из тончайшего бархата. Редкий материал, который может достать только сам мастер охоты. Его руки сложены на трости, украшенной серебряной головой ворона — такой же, как у большой птицы, сидящей на его плече. При виде ворона у меня по позвоночнику пробегает холодок.

Черные глаза мастера охоты.

Так называют эту птицу горожане. У нее есть имя, Дрю мне его однажды сказал. Но я его быстро забыла. Имя было таким же неуютным, как и взгляд птицы. Подходящее имя, которое звучит как пронзительные крики и острые гвозди по камню.

Старые предания гласят, что ни один мастер охоты, начиная с самой крепости, тысячи лет, не обходился без ворона. Когда умирает мастер охоты, ворон взлетает в небо. А когда приходит время маскировать нового мастера-охотника, ворон снова садится к нему на плечо. Некоторые утверждают, что с момента закладки первых камней кузницы ворон был одним и тем же для каждого мастера охоты. Дрю говорит, что ворон настолько почитаем в крепости, что именно он обычно выбирает следующего мастера охоты из достойных кандидатов. Другие жители деревни считают, что это существо — древний бог в облике зверя, защищающий Деревню Охотников от вампиров.

Если это и правда, то древний бог плохо справляется со своей задачей. Ведь даже если сам лорд вампиров не может пройти сквозь Фэйд, он все равно каждое полнолуние посылает чудовищ, чтобы те нападали, напоминая, что он рядом и ждет. И, по слухам, божество явно не сможет ничего сделать, чтобы предотвратить надвигающуюся Кровавую Луну.

— Приветствую тебя, Деревня Охотников, — говорит Давос в своей усталой манере.

— Веди и защищай нас, — раздается в ответ из зала.

— Похоже, сегодняшние пирушки были просто восхитительны. — Давос улыбается. Думаю, это выражение должно быть отцовским, но для меня оно всегда выглядит злым. В его глазах есть блеск, который меня сильно нервирует. Дрю никогда не находил мое беспокойство удивительным.

Давос крестится в крови наших врагов, говорит он. Он видел больше вампиров, больше своих сородичей, которые живут и умирают, чем любой из нас.

И никому из нас не чуждо кровопролитие в Деревне Охотников. Смерть держит летний дом в этом забытом месте.

— Но ночь становится все короче, — продолжает Давос. — И я должен призвать к себе моих охотников.

Мужчины и женщины медленно, словно в трансе, отходят от толпы. Они охотники, и шрамы, видимые и нет, свидетельствуют об их кровавой работе. Мне хочется схватить Дрю за руку. Спросить, уверен ли он, что сможет вернуться после. Мне не дает покоя мысль о том, что завтра вечером он уйдет, не имея возможности поговорить с ним наедине еще хоть раз. Даже если я еще не знаю, что хочу сказать.

Что можно сказать человеку перед тем, как он отправится на верную смерть? Что я могу сказать ему такого, чего он еще не знает? Каких слов будет достаточно, чтобы вместить все? Он всегда был умным и изящным. Я бесполезна, если не могу решить свою проблему с помощью молотка.

Но я отпустила его.

У меня нет другого выбора.

У него своя роль, у меня своя. Они были даны нам еще до рождения, определялись исключительно фамилией и полом. Как бы мы ни надеялись, ни мечтали, ни противились, никто из нас не сможет избежать проложенного перед нами пути.

— Тебе еще что-нибудь нужно из кузницы? —спрашивает мать у Давоса.

— Нет, вы и так уже сделали более чем достаточно для защиты Деревни Охотников. Без вашего оружия, укреплений стен и помощи с кожаными доспехами охотники выходили бы под Кровавую Луну в плачевном состоянии, — говорит Давос, когда охотники собираются вокруг.

— Для нашей семьи большая честь видеть, как охотники и деревня готовятся к каждой охоте, а к этой — особенно. — Мать с грустной улыбкой переводит взгляд на Дрю; я часто видела, как она смотрит на него — с выражением гордости и беспокойства, страха и радости. Хотя мы знали, что стать охотником — его судьба, так же как моя — кузница, никто из нас не ожидал, что он вступит на этот путь. Такая жизнь недолговечна. Но мы знали, почему он должен был покинуть дом и вступить в крепость. Мы понимали.

Так уж заведено в семье Рунилов: старшая дочь — кузница, а старший сын отправляется в крепость. У каждой семьи свои традиции и своя роль в Деревне Охотников. Безопасно, когда мы все на своем месте. Это обещание и жертва, которую мы все принесли. Поэтому после смерти Отца было лишь вопросом времени, когда Дрю займет свое место в обществе.

С этого момента мы с мамой каждый месяц ждали, что вот-вот приедет Давос и скажет, что вампиры забрали еще одного члена нашей семьи. Но чудесным образом, месяц за месяцем, Дрю возвращался. Может быть, и в этом месяце, даже с учетом Кровавой Луны, все будет иначе. Это глупая надежда, и я знаю это. Но в Деревне Охотников все надежды глупы.

— Кстати, о чести вашей семьи... — Давос переводит взгляд на меня. Его глаза блестят, и в горле у меня поднимается привкус желчи. — После завтрашней охоты будет еще больше поводов для празднования. Пришло время закрепить будущее нашей кузнечной девы, чтобы кузница продолжала работать еще несколько поколений.

— Я сделаю так, как велит мастер охоты. — Я опускаю подбородок и сохраняю лицо таким же пустым, как маски, которые охотники надевают, когда выходят на Фэйдские Болота.

— Пусть колокол звонит о свадьбе на предстоящей неделе. — Давос постукивает тростью, чтобы сделать акцент. Дрю хмурится. Мне кажется, он ненавидит эту тему даже больше, чем я.

Представляю, что он скажет потом. Как смеет Давос говорить о тебе так, словно тебя нет рядом, на глазах у всех. Как он смеет говорить о том, чтобы выдать тебя замуж, как будто ты какая-то ценная кобыла. Но моя судьба — не секрет. Кузнечная дева всегда выходит замуж до двадцати лет. Это просто так, традиция, необходимость, ведь любая из наших жизней может закончиться в следующее полнолуние. Скорее всего, у меня будет ребенок до конца года, и от этой мысли мне становится холодно, даже стоя рядом с кузницей.

Среди подходящих мужчин-охотников раздается возбужденный ропот. Они косятся на меня. Я инстинктивно хватаю один из молотов у кузницы и держу его под рукой.

Может, я и кузнечная дева, но я не нежный цветок. Я холодна, как серебро. Я сильна, как железо. Я согнусь для судьбы, но не для любого мужчины.

ГЛАВА 2

Никто не замечает моих белых костяшек, они слишком заняты аплодисментами. Свадьба кузнечной девы — грандиозное событие в Деревне Охотников. У нас мало что празднуется, поэтому, когда есть повод, деревня предается глубокому веселью.

Я держу свою панику, свое беспокойство в себе. Я не стану разрушать их радость. Не из-за детских представлений о том, что я могу выбрать себе мужа по любви, или желанию, или влечению, или еще по какой-нибудь причине, которая влечет человека к партнеру. У меня есть мой долг. У меня есть обязательство, и все это гораздо важнее, чем то, чего я хотела бы.

— В ночь, — говорит Давос, поворачиваясь.

— Удачной охоты, — отвечают остальные, когда мастер охоты уходит со своими верными солдатами.

— Мехи, Флориан, — говорит мать мягко, но твердо. — А раз уж ты владеешь молотом, помоги мне с несколькими серпами: в крепости их никогда не бывает достаточно. — Ее глаза переходят с инструмента на мое лицо. Ее выражение смягчается и превращается в грустную улыбку. Она слишком хорошо знает, что ждет меня в будущем. Оно было и ее.

И в свое время она полюбила Отца.

Я вижу их вместе в кузнице. Пот блестит на их щеках. Они улыбаются только вдвоем. Отец — проворный и легкий. Мать — сильная и выносливая. Он был ее щитом, она — его мечом. Они были двумя частями одного целого, одной сущностью.

На мгновение образ сменяется оболочкой отца, неестественно шагающего к кузнице без серпа — так мы узнали, что он умер.

Я тряхнула головой, разгоняя мысли, и принялся за работу.

Не успела я оглянуться, как последний пировавший ушел. Остались только мы с Матерью, как всегда в конце долгого дня. Угли становятся оранжево-красными, тени удлиняются.

— На сегодня хватит. — Мать похлопывает по горну наковальни, возвращает молот на место, разминает плечи, а затем разминает запястья. Сколько бы мы ни занимались этой работой, она все равно сопровождается болью. Каждый удар отдается в локтях и плечах. Ядро изнашивается. Болят колени. Кузница требует напряжения всех частей тела.

— Я уберусь.

— Спасибо. — Мать кладет руку мне на плечо. — То, что Давос сказал ранее о твоем браке...

— Я ничего не думала об этом.

Она улыбается. Она знает, что я лгу.

— Я хотела, чтобы ты знала, что я не знала заранее, что он заговорит об этом. Если бы знала, я бы тебе сказала.

— Я понимаю, — тихо говорю я. С тех пор как Отец умер, а Дрю уехал в крепость, мне уже много лет кажется, что есть только она и я. Мы работаем вместе каждый день. Каждый вечер ужинаем вместе. Она единственная, кто по-настоящему понимает мои обстоятельства.

— После того, как мы выживем завтра, если лорд вампиров не будет убит, мы поговорим о твоих бракосочетаниях. Я не пошлю тебя вслепую. И я сделаю все возможное, чтобы найти тебе достойную пару.

— Спасибо, — искренне говорю я.

— Конечно. — Она наклоняется вперед и целует меня в лоб, хотя я знаю, что он покрыт металлической пылью и сажей. — А теперь не торопись. Завтра ночью мы будем сидеть дома, а с рассветом начнутся приготовления, так что наслаждайся этим временем сама.

Мать слишком хорошо меня знает.

После ее ухода я провожу рукой по гладкой поверхности наковальни. Ногти задерживаются на бороздках более мягкого металла горна. Он еще теплый от ее работы.

Дом.

Каждый месяц вампиры приходят, чтобы попытаться забрать все это у нас. Но, согласно старым историям, проникновения из месяца в месяц — это лишь легкие удары. Настоящая битва будет завтра. Последние несколько месяцев Дрю уговаривал меня не задумываться о своей возможной гибели, но как же иначе? Как и предупреждают старые истории, луна становится все более зловещей, тускло-розовой, темнеющей с каждой ночью. Это нельзя игнорировать.

Я приступаю к уборке. Сначала подметаю весы, затем сгребаю угли, складывая их к задней стенке. Странно думать, что мы не будем разжигать их через несколько часов, когда рассветет. Затем я направляюсь к задней стенке.

В задней части кузницы есть хранилище, встроенное в толстые стены. Я проверяю и пересчитываю серебро, убеждаюсь, что все слитки уложены именно так, как любит Мать. Затем я запираю дверь, на лицевой стороне которой выплавлены крутящиеся циферблаты. Циферблатный замок — странное приспособление, придуманное моей прапрабабушкой. Она хранила его устройство в тайне до самой могилы. Каждая кузница оставила свой след — великое произведение. Моя до сих пор остается загадкой.

Возможно, я придумаю, как сделать свой собственный уникальный замок и заменю его. Никто из живущих не знает, как починить тот, что вплавлен в дверь. Но плюс в том, что никто, кроме нашей семьи, не знает, как он работает и как его открыть. Страх сочетается с отчаянием и порождает неверные решения, всегда говорит Мать. Мы должны защитить серебро, ведь это наша единственная защита от вампиров. Защита, которая с каждым днем становится все слабее.

Тем, кто попадает в Деревню Охотников через крепостные ворота и вступает в нашу общину, запрещено покидать ее. Это часть нашей жертвы, чтобы сохранить мир в безопасности от вампиров. Никто не входит и не выходит, в том числе и вампиры. Пространство для прохода людей означает пространство для прохода вампиров. Единственный путь через крепость — это единственная, строго охраняемая связь с внешним миром.

Исключение составляет только мастер охоты. Ему разрешено выходить через внешние ворота, чтобы встретиться с торговцами, которых созывают со стен другие охотники. Есть вещи, которые мы не можем производить сами, а именно железо и серебро.

По словам Дрю, Торговая Компания Эпплгейт, перевозящая редкое необработанное серебро с далекого севера, уже почти год не заходит в портовый город неподалеку от нас. Мы с матерью начали беспокоиться, что они могут никогда не вернуться. Мы не раз за ужином обсуждали, что будем делать, если серебряные жилы в тех далеких шахтах иссякнут. Она уже начала обращаться к старым семейным записям в поисках идей, как эффективнее переплавить имеющееся, но сломанное оружие и переделать его в серпы-полумесяцы, которые носят охотники, не потеряв при этом силу серебра.

Дверь кузницы открывается. Лунный свет танцует с лампами, когда в кузницу проскальзывает фигура в плаще. Я не бью тревогу, потому что знаю этого человека с первого взгляда.

— Все выглядит хорошо, — оценивает Дрю.

— Я рада, что тебе понравилось. — Я запрыгиваю на один из столов. — Я действительно не думала, что ты сможешь прийти сегодня.

— Я должен был. — Он садится рядом со мной, и мы задерживаемся в комфортном молчании на несколько минут. — Слушай, у нас мало времени, так что завтра...

— Не надо. Мне не нравится этот тон.

Он все равно продолжает.

— Завтра тебе придется защищать Мать.

— Я знаю.

— Они все еще у тебя? — Он переходит к делу. Неумолим, мой брат.

— Конечно, есть. Один здесь, — я кивнул в сторону кузнечных инструментов, — и один в доме, как ты мне и говорил. — Я неловко отодвигаюсь. — Но не лучше ли отдать их в крепость? Разве охотникам не пригодится все оружие, которое ты сможешь достать?

— Благодаря тебе и Матери у нас их более чем достаточно. — Он отталкивается от стола и направляется к стеллажам с инструментами. Дерево на боковой стороне стеллажа расшатано в месте примыкания к стене. За ней лежит серп. Дрю велел мне сделать его втайне.

Потом он настоял, чтобы я научилась им пользоваться.

Он протягивает мне рукоять.

— Держи его при себе в ближайшие часы.

— Мать увидит.

— Будет слишком поздно, чтобы она могла что-то сделать.

— Ей понравится, что мы нарушаем закон. — Я закатываю глаза, пальцы смыкаются вокруг прохладного металла. Дрю отпускает знакомый вес серпа в мою ладонь. Интересно, кому-нибудь еще из кузнецов было так комфортно с оружием в руках? Сомневаюсь. Мы должны быть защищены и любой ценой держаться подальше от поля боя. Ресурсы слишком ценны, чтобы у каждого было оружие. У каждого своя роль, и ему дается столько, чтобы он мог выполнять свои обязанности. Ни больше, ни меньше.

— Она будет благодарна, если возникнет необходимость.

— Она расправится с нами обоими, как только увидит это. — Охотники забрали обоих моих детей, слышу я ее слова. Свет фонаря блестит на остром лезвии. Я оттачивала его несколько недель, готовясь к завтрашнему дню. Как будто я могу сделать его настолько острым, чтобы отсечь все свои заботы.

— У меня есть для тебя кое-что еще. — Дрю нависает, выглядя одновременно неловко и напряженно.

— Что?

Он лезет в карман и достает маленький обсидиановый пузырек.

— Вот.

— Что это? — Я переворачиваю странный сосуд в руках, кладу серп на стол рядом с собой.

— Причина, по которой я опоздал, чтобы улизнуть, и причина, по которой я должен был прийти. — Дрю медленно вдыхает, как он всегда делает, когда набирается смелости, чтобы сказать что-то, что, как он знает, мне не понравится. — Если вампиры доберутся до города, значит, все пошло не так. Оставшимся здесь охотникам понадобится любая помощь. И.… и я не могу завтра отправиться на болота, не зная, что ты и Мать будете в безопасности.

— Никто не может быть в безопасности в Деревне Охотников. — Я горько усмехнулся. Наша жизнь проходит в боях, в попытках отбиться от вампиров и собственного страха.

— Вот почему ты тренировалась.

— И я все еще недостаточно хороша, чтобы противостоять вампиру.

— Ты лучше, чем думаешь. А с этим ты будешь неудержима. — Он кивает на пузырек.

Меня осеняет, что это за дар. По моему телу пробегают мурашки, начиная с руки, держащей флакон. Моя кожа покрывается мурашками.

— Нет. — Я подношу ее к нему. Он делает шаг в сторону. — Нет, нет. — Я спрыгиваю со стола, он отступает назад. — Ты не можешь…

— Могу.

— Если ты... если кто-нибудь... если узнают, что ты взял это из крепости и отдал мне, тебя повесят.

— Если тебя и Матери не будет рядом, чтобы я мог вернуться, я все равно буду жалеть, что не умер, — сурово говорит Дрю.

Я смотрю на пузырек в своей ладони и шепчу:

— Эликсир Охотника. — Мне кажется, что это запрещено даже произносить. Это незаконно, что я держу его в руках.

— Мощное варево. — Он смещает свой вес, выглядя на мгновение неуверенным. Но она проходит прежде, чем я успеваю воспользоваться ею, чтобы вернуть флакон. — Давос сказал, что этот эликсир редкий, более сильный, что он бережет его только на завтра. Он был получен из специальной купели глубоко под крепостью. Поэтому я знаю, что он сделает тебя достаточно сильной, чтобы защитить Мать и кузницу.

— А если меня обнаружат с этим в руках или выпившей, меня тоже повесят. — Я качаю головой и бросаю на него взгляд. Он играет с нашими жизнями.

— Никто никогда не повесит кузнечную деву. Да и откуда им знать? Пей его, только если смотришь в мертвые глаза вампира. В противном случае держи его в секрете и верни мне на следующее утро после Кровавой Луны. — Он говорит так, будто это так просто.

— А как же безумие охотника? — спрашиваю я.

— Один глоток эликсира не вызовет безумия. Оно накапливается со временем. — Глаза Дрю стали отрешенными. Он видел, как его братья и сестры по оружию поддаются безумию Эликсира Охотника, жажде крови и жажде битвы, не похожей ни на какую другую.

За эти годы он ожесточился на моих глазах, превратившись в человека, которого я порой с трудом узнаю. Это делает меня еще более отчаянной в желании быть рядом с ним. Отчасти поэтому я согласилась, чтобы он меня тренировал. Я не разделяла его представлений о том, что, став достаточно сильными, мы сможем избежать или даже изменить свою судьбу, какими бы заманчивыми они ни были. Нет, эти ночные тренировки происходили потому, что я скучала по брату.

— Кроме того, — продолжает он, — я подозреваю, что безумие не связано с эликсиром, а скорее с тем, что мы увидим и должны будем сделать на Фэйдских болотах.

Костяшки пальцев побелели, когда я схватилась за флакон. Вся наша боевая практика вдруг показалась такой глупой. Я кузница, а не охотница. Я должна создавать оружие, а не использовать его. Все это зашло слишком далеко.

— Пожалуйста, не уходи завтра. Останься здесь, в городе, и защищай нас. Не заставляй меня использовать его.

— Я уйду, чтобы ты больше никогда не боялась вампиров. — Мой брат-дурак делает шаг вперед и кладет обе руки мне на плечи. — Я иду с авангардом, чтобы вампиры не добрались сюда.

Авангард. Дрю будет на передовой. Мое сердце начинает колотиться.

— Не надо, Дрю, — поспешно говорю я. — Давос любит тебя...

Дрю тихонько фыркает.

— Ты брат кузнечной девы; он позволит тебе остаться в городе, если ты попросишь защищать меня. Тебе не нужно так глубоко заходить в болота.

— Я должен. — Его голос упал до шепота. Несмотря на то, что мы одни, он оглядывается по сторонам. — Давос не позволил мне остаться в городе, потому что он готовил меня к этой ночи с тех пор, как я присоединился к охотникам. Я был избран для особой миссии, Флор. Я могу положить этому конец.

— Покончить с этим?

— Покончить со всем этим. — Дрю крепко обнимает меня. Это похоже на те объятия, которые Отец давал перед полнолунием. Но в этот раз... Я знаю, что вижу брата в последний раз. Он прощается со мной.

— Пожалуйста, не уходи, — умоляю я. В горле першит. Глаза горят. — Мне плевать на все особые миссии и старые истории. Этому никогда не будет конца. За нами всегда будут охотиться. Так что оставайся здесь и живи со мной. — Мои неуверенность и страхи увеличиваются. Я дура, которую всегда предупреждала Мать, и я поддаюсь отчаянию, когда говорю: — Не заставляй меня выходить замуж за того охотника, который понравится Давосу. Как я узнаю, что это достойный человек, если тебя не будет рядом, чтобы вмешаться?

Дрю отпускает меня.

— Я никогда не позволю тебе жить в несчастье.

— Но...

— Завтра, — мягко говорит он. — Когда Кровавая Луна истончит Фэйд и сам лорд вампиров поведет через него свои легионы, я буду готов и буду ждать. Я убью лорда вампиров — разум улья — и положу конец этой бесконечной войне.

Сердце замирает в груди. Горло сжалось, чтобы сказать что-то еще. Я знала, что лорд вампиров придет. Но... я никогда не думала, что мой брат будет тем, кто готов атаковать его в лоб.

— Ты не можешь, — шепчу я.

Дрю грустно улыбается.

— Ни капли уверенности для старшего брата?

— Старше на несколько минут, — инстинктивно отвечаю я. Он хихикает. — Пожалуйста, я...

— Решение принято. Я делаю это ради всей Деревни Охотников. Но также и для тебя. Если лорд вампиров умрет, то тебе больше не нужно будет быть кузнечной девой. Деревня Охотников станет таким же городом, как и все остальные. Тебе не придется работать здесь каждый день. Тебя не будут выдавать замуж. Мы с тобой наконец-то сможем поехать к морю. — Море, символ той всеобъемлющей мечты о мире за стенами.

— У меня здесь есть все, что мне нужно, в море нет необходимости. — Это ложь. Я столько раз повторяла ее себе с детства, что с возрастом верю в нее все больше и больше. Время умеет разрушать мечты. — Мне нужно, чтобы ты с Матерью были в безопасности, а кузница была горячей.

— Ты хотела поехать к морю, когда мы были детьми, — возражает он.

— Нам было семь. Тогда все было проще. — Я качаю головой, удивляясь, как мы можем быть такими похожими и в то же время такими разными. Дрю всегда боролся — боролся за большее, за Деревню Охотников, за мечты, которые мне давно перестали сниться.

— Ты могла бы стать намного важнее, Флориан, — мягко говорит Дрю.

— Все, чего я хочу, — это не видеть, как умирает еще один член нашей семьи.

— Тогда пообещай, что будешь защищать Мать, и единственное, на чем я должен сосредоточиться, — это на том, чтобы остаться в живых и убить лорда вампиров.

Когда он так говорит...

— Хорошо. Но ты должен вернуться.

— Обязательно.

— Поклянись в этом. Поклянись, что в ночь Кровавой Луны, когда солнечный свет упадет на колокольню, ты будешь маршировать домой.

— Клянусь, я вернусь.

Я крепко обнимаю его. Так же крепко, как я держусь за свои эмоции. Он поклялся мне в этом. Он вернется.

Но мое сердце знает правду. Может быть, это потому, что мы близнецы. Может быть, потому что он охотник, как и Отец. А может, я просто знаю, родившись на земле Деревни Охотников, что смерть уже витает в воздухе.

Он может поклясться, что вернется, но...

Он лжет.

ГЛАВА 3

Сегодня первый день в моей жизни, когда кузница не была зажжена.

Обычно каждое утро первой встает мать. Она спускается вниз и ставит чайник для чая, затем направляется в кузницу и начинает будить дремлющие угли в очаге, разжигая их до сильного пламени, чтобы создать нам тепловое ложе для работы. Кузница светится оранжевым цветом, как бы презирая ее за то, что она должна проснуться раньше неба. Когда я спускаюсь вниз, я уже чувствую жар у кухонного окна, а мать уже работает над мехом. Еще до восхода солнца мы готовы расплавить серебро и сталь, чтобы получить особый сплав, который умеем делать только мы.

Но сегодня в доме тихо.

Вся Деревня Охотников наполнена самой жуткой, оглушающей тишиной.

Я встаю раньше Матери. Не то чтобы это было совсем уж неслыханно, но, помимо всего прочего, это еще и напоминание о том, насколько странным является этот день. Я смотрю в окно на тихие улицы. Нет дыма из трубы пекаря. Не видно рабочих, бредущих на поля, которые заполняют промежуток между городом и Фэйдскими Болотами. На улице только люди стоят перед своими дверями и начинают вешать на карнизы изящные серебряные колокольчики, которые мы куем уже несколько месяцев.

Мать и я присоединяемся к ним.

Мы не говорим много. Охотники рассказали нам, что нужно делать, чтобы подготовиться, и это не сильно отличается от любого другого полнолуния. Мы можем многое сделать, чтобы подготовиться к встрече с вампирами, а тем более с самим лордом вампиров. Старые истории не дают четкого представления о том, чего следует ожидать от лорда и объединителя вампиров: одни говорят, что это крылатое чудовище, другие утверждают, что он способен высасывать кровь из всех живых существ, находящихся в поле его зрения, одной лишь мыслью. Я не уверена, чему верю, кроме того, что он, несомненно, является причиной всех бед и потерь в Деревне Охотников.

То, что сказал Дрю, тяготит меня по мере того, как тянутся часы. Его слова — его ложь — были острее, чем серпы, которые я ковала. Острее, чем оружие, которое я спрятала в главной комнате внизу. Я смотрю в сторону крепости, как бы желая увидеть его, но он за высокими толстыми стенами. Уже не в первый раз я задаюсь вопросом, что происходит внутри этого камня.

Но охотничьи дела не для меня. Я не давала клятвы охотника. Сегодня я не надену маску. Я кузнечная дева, и мое место здесь, как и его — на Фэйдских Болотах. Мы не можем поменять свои роли, как бы сильно нам этого ни хотелось.

Колокол звонит.

Колокольня Деревни Охотников тянется вверх от центра главной площади. Она такая же древняя, как и крепость: говорят, что ее построили тысячи лет назад, тогда же, когда и стены, окружающие все земли Деревни Охотников. Один из охотников служит звонарем. Я всегда считала это бессмысленным занятием. Никто из нас не забывает, когда наступает полнолуние. И уж тем более нам не нужен звон, напоминающий о том, что каждый раз в сумерках перед полнолунием мы должны находиться в своих домах. Каждый звон хуже предыдущего.

Я опускаю руки с серебряных колокольчиков, натянутых над нашей дверью, и смотрю на Мать. Она смотрит на колокольню. Трехэтажная, она вторая по высоте в деревне. Самая высокая — крепость в четыре этажа, которая, я уверена, является самым высоким сооружением, когда-либо построенным руками человека. Черты лица Матери тверды, как железо, которое мы бьем молотом, и не выдают никаких эмоций. Я повторяю ее выражение лица. Мы не можем быть деликатными.

— Ты хочешь пойти посмотреть на шествие? — спрашиваю я.

— Конечно. — Она качает головой, как бы пытаясь прогнать тревожные мысли, которые, как я знаю, там есть. Изгнать их не удастся, не сегодня.

Мы присоединяемся к остальным жителям Деревни Охотников, направляясь к главной дороге, проходящей через город. Я никогда не видела, чтобы столько людей в одном месте были так молчаливы. Слышен только стук наших сапог по булыжнику. Я слышу плач, доносящийся из одного из окон, под которым мы проходим. Он не затихает.

Главная дорога тянется от крепости к центральной площади и колокольне, а затем мимо нижней стены Охотничьего хутора. Она пересекает поля фермеров и идет на север по соленой земле. Затем, минуя область моего познания, она попадает в Блеклые болота. Никто не знает, что находится в ее конце. Никто еще не заходил так далеко в земли вампиров и не дожил до наших дней.

Дрю говорил, что дорога эта древняя и ведет к вампирской крепости на дальнем конце Фэйдских Болот, дальше, чем когда-либо уходил и возвращался человек. Он утверждал, что прочитал об этом в одной из книг Давоса — тайном и древнем фолианте, который разрешалось читать только ему. Все те особые привилегии, которые получил мой брат, вдруг обрели смысл, которого мне бы не хотелось. Давос превратил его в то, что мастер охоты считает самым идеальным убийцей вампиров. И именно поэтому он пошлет моего брата напасть на лорда вампиров сегодня ночью.

Когда мы с Матерью останавливаемся на дороге, в животе у меня неспокойно. Я не знаю, хочу ли я видеть своего брата в одежде охотника. Не сегодня. Не в это полнолуние. Все станет реальным, как только я увижу его, и тогда я в последний раз увижу охотника Дрю в его кожаных доспехах, а не того Дрю, которого я знала прошлой ночью.

Но теперь уже слишком поздно возвращаться назад.

Могучие ворота крепости медленно открываются с глубоким лязгом. За ней — мощь Гильдии Охотников. Все охотники одеты в одинаковые доспехи — тяжелые кожаные и тонкие пластины, рассчитанные на быстрое передвижение. Только так можно угнаться за неестественной скоростью вампира. Все они носят глухие маски с тонкой прорезью для глаз и воротами вокруг горла.

Однажды Дрю показал мне внутреннюю часть, когда я спросила, зачем им нужны такие тонкие шипы. Внутри спрятаны острия, пропитанные смертельным ядом. Кончики игл заправлены в кожаные клапаны. Но если охотник правильно ударит себя по горлу, иглы выскочат наружу, и он умрет легкой смертью. Более того, яд сделает их кровь слишком мерзкой, чтобы вампир мог ее употребить. Это рискованная конструкция, но она стоит тех немногих несчастных случаев, которые случаются. Другой вариант — покрыть охотников серебром, а оно слишком ценный ресурс для этого.

Жесткая кожа и высокие вороты, маски, яд — все это призвано помешать вампирам творить их самую темную и редкую магию. С помощью крови они могут украсть лица тех, из кого пьют, и проникнуть в город под видом наших близких.

Как это случилось с Отцом.

Я прогоняю эту мысль в пустоту, оставшуюся после его смерти. Та же пустота увеличилась после ухода Дрю в крепость. Я не позволю себе думать о Дрю в том же духе. Он вернется домой. Я должна верить в это, иначе я слишком быстро поддамся отчаянию.

Проходит процессия, возглавляемая Давосом. Конечно, это означает, что Дрю идет впереди, по правую руку от мастера охоты, помогая вести авангард. Я узнаю его по доспехам, хотя они идентичны всем остальным. Я сделала все застежки, которые украшают его доспехи. Я сделала серебряное кольцо, которое он носит на мизинце правой руки, идентичное моему.

Он поворачивает голову. Наши глаза встречаются. Я чувствую его взгляд сквозь маску.

Меня переполняет желание броситься к нему, схватить его, трясти, удерживать, кричать на него за то, что он делает. Я бесконечно восхищаюсь его жертвами, которые он принес и продолжает приносить, и надеждой, которую он каким-то образом умудряется сохранять, несмотря на них.

Не забывай о своем обещании, говорю я.

Большой палец его правой руки проникает под ладонь и вращает кольцо на мизинце. Это движение, которое все остальные, конечно, пропускают, но я — нет. В этом движении нет никакого явного смысла, просто ощущение — напоминание о том, что мы связаны друг с другом и что между нами есть связь.

Я опускаю подбородок. Он снова смотрит вперед.

Дрю уже нет. Остальная часть процессии идет дальше, закрывая мне обзор на него. Мы с Матерью остаемся со всеми остальными горожанами, застыв на своем месте до тех пор, пока подавляющее большинство охотников не уйдет. Лишь несколько человек остались на нижней стене, опоясывающей город.

Когда мы возвращаемся в свой дом, Мать берет ведро с солью, стоящее перед дверью, и аккуратно высыпает ее толстым слоем на все подоконники и порог двери. Затем мы запираемся в доме, готовые к долгой ночи.

— Пойдем. — Мать спокойно приглашает меня подняться за ней. Я делаю это молча. Я еще не совсем доверяю себе, чтобы говорить. Сердце все еще в смятении, которое хочет вырваться наружу в виде криков или рыданий. — Сюда.

Мать ведет меня в свою спальню. Она открывает сундук, стоящий у изножья ее кровати, достает оттуда одеяла, которые мы используем зимой, и постельное белье, подаренное мельничихой во время их с отцом свадьбы. На самом дне сундука лежит комплект кожаных доспехов, таких же, как у охотников.

— Надень это.

— Откуда у тебя это? — Я смотрю между ней и доспехами. — Нам, горожанам, запрещено иметь орудия охоты. — У каждого в деревне есть свое место, и никому не позволено пользоваться чужими вещами. Но всем всегда обещают достаток. Достойная награда за достойные жертвы — еще одно наставление хутора.

— Твоему брату также не позволено обучать тебя мастерству охотника в полнолуние.

Я замерла. Глаза матери, темные, как угли кузницы, такие же, как ее волосы, такие же, как мои, пронзают меня.

— Ты знала, — шепчу я.

— Я знала с первой ночи. — Она презрительно усмехается. — Вы же не думали, что сможете скрыть от меня что-то подобное, правда?

— Мы не... Мы не... Мы... Почему ты ничего не сказала? — У меня тысяча вопросов, но я не могу сформулировать ни одного.

— Зачем мне мешать своим детям учиться самообороне? — Она положила руки на бедра. — Если бы, не дай боги, на вас напал вампир, я бы хотела, чтобы вы знали все, что можно. Деревне нужна кузница. Я всегда считала, что это глупо, что мы так и не научились правильно пользоваться оружием, которое сделали на всякий случай.

— Это не роль кузнечной девы.

— Иногда роли должны меняться. — Эта мысль противоречит всему нашему образу жизни.

— Даже если... — Нет, я не могу даже подумать о том, чтобы согласиться с ней, хотя и хочу этого. Мои возражения все еще погребены под всеми словами старейшин города, Давоса, даже самой Матери о наших местах. Вместо этого я говорю: — Но я не так хороша, как Дрю. — Я продолжаю неуверенно рассматривать доспехи. Сомневаюсь, что она подойдет, и не только из-за моих изгибов. Это не та жизнь, для которой я создана.

— Конечно, нет. Твои дни прошли в кузнице. Он не может сравниться с тобой в кузнечном деле. — Она ухмыляется. — Но если бы ты пошла в крепость, а не он, я не сомневаюсь, что ты была бы так же хорош, как твой брат. — Я сомневаюсь, но не говорю об этом. Это была не моя судьба. — А теперь позволь мне помочь тебе в этом.

— А ты? — спрашиваю я, когда она протягивает мне доспехи. Хотя я никогда не носила их, но хорошо знаю. Я выковала тысячи таких застежек. Проверяла каждую по нескольку раз.

— Я смогла договориться с кожевником только на один комплект доспехов. Потребовались годы, чтобы собрать все части, достаточные для того, чтобы Гильдия Охотников не заметила неладного. — Кража у гильдии влечет за собой такое же наказание, как и то, что Дрю пронес мне эликсир. Похоже, мы семья, рвущаяся к виселице. — Мы начали работать над соглашением вскоре после того, как Дрю рассказал мне о надвигающейся Кровавой Луне.

— Что ты дала кожевнику взамен?

— Серебряные кинжалы, три штуки, маленькие.

— Где ты взяла серебро? — Я уже знаю ответ. Это решает давнюю загадку, над которой мы с братом гадали много лет. Я знаю, что она скажет, еще до того, как она заговорит.

— Я переплавила серп твоего отца. — Редкий подарок крепости скорбящей вдове и кузнечной деве, отступление от правил, предназначенное исключительно для того, чтобы почтить память умершего.

— Мам...

— Ни на секунду не чувствуй себя виноватой. — Она подкрепляет свои слова рывком за ремешки доспехов. Я вдыхаю, грудь борется с тесной кожаной нагрудной пластиной. — Это был мой выбор, Флориан. — Она использует мое полное имя. Так я узнаю, что она говорит серьезно. — Я полагаю, у тебя все еще есть другой, который ты сумела выковать?

— Да.

— А тот, который подарил тебе твой брат?

Она действительно все знает.

— Да.

— Хорошо. — Мама заканчивает затягивать ремень на моей талии. — Иди и возьми их.

Я в оцепенении спускаюсь вниз. Мы с Дрю были так осторожны, так внимательны. Мы пытались оградить Мать от этого. И все же она знала. Она делала свои приготовления так же, как и мы, — тоже в обход закона для нашей семьи.

Для меня.

Моя грудь сжимается до боли, когда я беру два серпа и вставляю их в крючки на поясе. Они так рисковали ради меня. На мои плечи вдруг наваливается невидимая тяжесть. Мать складывает руки, прислонившись к опорной колонне в главной комнате. Небо за ее спиной стало сердитым, освещая ее черные волосы золотыми полосами, как огонь в очаге.

— Ты выглядишь как настоящий охотник.

— У меня нет ни маски, ни ворота. — Я потираю горло. Я могу выглядеть как Охотник, но я им не являюсь. И никогда им не стану. Я не знаю, смогу ли я покончить с собой, даже когда вампир смотрит на меня сверху вниз, даже не зная, что это будет лучше для Деревни Охотников. Вот почему Дрю был предназначен для гильдии, а я — для кузницы.

— Будем надеяться, что тебе это не понадобится. — Мать сидит за нашим столом и складывает руки. Она закрывает глаза, и я вижу, как шевелятся ее губы в безмолвной молитве. Надеюсь, ее старые боги слушают. Я не могу молиться богам, которые явно забыли о нас.

Я подхожу к окну. Небо становится фиолетовым. Солнце истекает кровью. Я наблюдаю, как оно полностью исчезает, и мы погружаемся в непроглядную тьму, прежде чем луна восстает из пепла своего собрата. Злая и красная.

Кровавая Луна висит над землей, окрашивая все в пунцовый цвет. Это самая большая луна, которую я когда-либо видела, воспаленная, как гнойник. Она ползет по крышам домов и заряжает воздух беспокойной энергией. Я вкладываю руки в серпы, корректируя хватку.

— Тебе надо отойти от окна, — тихо говорит Мать.

— Я сойду с ума, если не смогу увидеть, что происходит. — Я не знаю, что я ожидаю увидеть. Но я уверена, что незнание гораздо хуже.

— Надеюсь, ничего не случится.

— Надеюсь, — повторяю я.

Первую половину вечера мое сердце замирает в горле. Я не могу оторвать взгляд от пустых улиц. Каждая тень призрачна. Каждый угол скрывает тайну вампира, существующую только в моем воображении.

Я ухожу от реальности и возвращаюсь в ту ночь... давным-давно... в ночь смерти отца.

Я помню, как он уходил. Он поцеловал нас обеих на прощание и крепко обнял, как делал это всегда. В отличие от объятий Дрю, они не были окончательными. Интересно, было бы все проще, если бы так и было. Если бы мы знали, что видим его в последний раз и прощаемся, разве было бы так больно? Смогла бы я заранее сформировать внутри себя эту зияющую пустоту, чтобы мое падение в нее не было таким внезапным?

Он ушел, и когда мы увидели его в следующий раз... серпа у него не было. Его лицо украло чудовище.

Крики заполнили мои уши.

Но этот крик не входит в мои воспоминания о том дне, когда ушел отец. Мать тоже слышит его. Она вскакивает со своего места и бросается к окну, игнорируя свое прежнее предупреждение.

— Ты что-нибудь видишь? — шепчет она.

— Нет. — Я пытаюсь избавиться от призраков прошлого.

— Звук был близко...

— Да. — Я крепче сжимаю серп. Если вампиры здесь, значит, авангард пал. Это значит, что Дрю... Я не могу даже думать об этом. Потому что что-то во мне подсказывает, что он не умер. Мой брат жив. Это глупый оптимизм, не более того. И все же я так уверена, что в глубине души знала бы, если бы он умер. — Иди наверх.

— Флор...

— Мама, пожалуйста, — говорю я тихо и твердо, встречаясь с ней взглядом. Я никогда не приказывала ей ничего делать. Возможно, именно доверие Дрю ко мне — единственное, о чем он просил меня, — защитить ее — дает мне силы быть строгой. — Иди наверх и спрячься.

— Если здесь вампир, он найдет меня, даже если я спрячусь.

— Вот почему у нас есть соль. И я не позволю чудовищу подойти даже так близко. — Я качаю головой. — Разве не для этого ты получила эти доспехи? Не для этого ли ты позволила Дрю тренировать меня в тайне? Чтобы защитить тебя?

Ее руки опускаются мне на плечи, и она легонько встряхивает меня.

— Чтобы защитить себя.

— Я могу сделать и то, и другое, если ты мне позволишь. — Дрю тоже, Я могу защитить его, по крайней мере, так говорит мое сердце. Но логически я понимаю лучше. Я никак не могу помочь ему сейчас. И все же, по мере того как крики становятся все ближе и ближе, я все увереннее понимаю, что я ему нужна. Все пошло ужасно не так. Кровавая луна голодна, а мы — добыча. — Иди наверх и спрячься, засыпь порог своей двери солью, не издавай ни звука и не выходи до утра, что бы ни случилось.

Ее глаза блестят, рот сжимается. Она хочет бороться со мной. Я знаю, что хочет. Но она не станет.

Потому что мы такие, какие есть.

Такими мы были всегда.

Каждый в Деревне Охотников одной ногой стоит в могиле, а другой держит серебряное оружие. Мы не падаем без боя. Мы — единственное, что стоит между нашим миром и вампирами, которые хотят его поглотить.

— Будь осторожна. Не делай необдуманных решений, — шепчет она и притягивает меня к себе, крепко обнимая. — Увидимся утром.

— Я просто буду охранять дверь. — Не знаю, почему это звучит как ложь. Это все, что я должна делать, все, чем я могу быть. И все же мое сердце колотится. Мои ноги тоже хотят этого. — Увидимся утром. — Я похлопываю ее по спине, и она отстраняется.

Мама берет ведро с солью и уходит.

Я остаюсь наедине со своими заботами и далекими криками. Я кладу руки на рукояти серпов и иду выкручивать их из крюков. От движения руки затекли от шока. Я чуть не выронила оружие, но быстро опомнилась, прежде чем оно успело упасть на землю.

Одинокая тень прорезает ночь. Это не человек, я поняла это по его движениям. Слишком быстрые, слишком плавные, но при этом какие-то бешеные и неровные. Чудовище останавливается, и его призрачные глаза мечутся слева направо. Они абсолютно черные, только в центре мелькнула золотистая капля. Зубы выстроились вдоль зияющей пасти, заостренные и смертоносные. Одним укусом он может вырезать горло своей жертве и насытиться кровью.

Судя по багровой вспышке на лицевой стороне, он уже это сделал. Он даже не удосужился украсть лица своих жертв. Он знает, что сегодня ему это не нужно.

Медленно потянувшись в карман, я достаю лежащий там обсидиановый флакон. Эликсир Охотника. Мощный древний напиток, дающий силу и скорость, равные вампирам, чтобы мы могли сразиться с ними лицом к лицу. Но он настолько силен, что его запрещено употреблять всем, кроме охотников, потому что это безумие охотника — состояние, в которое впадают старые охотники.

Дрю сказал, что все будет в порядке.

Я оглядываюсь на вампира. Он идет через дорогу к другой двери, нюхая воздух. Его лоб задевает низко висящие колокольчики. Они негромко звенят, но вампир не убегает. Паника и сомнения быстро подружились в моем сердце. Неужели охотники ошиблись? Помогут ли колокольчики или соль?

Открыв пузырек, я смотрю на несколько капель жидкости в нем. Даже в красном лунном свете она черна как смола. Я вдыхаю ее неповторимый аромат, поднося к дрожащим губам. Все тело болит, из глубины души вырывается неведомое доселе желание, вызванное одним только ароматом. Как будто я всю жизнь ждал этой свободы, этой силы вершить свою судьбу, но так и не дождался.

Я выпиваю.

Густая, свернувшаяся жидкость ложится одним комком. Она проникает в меня до самого дна, выстилает горло, падает в желудок, как зажженная бутылка с ликером, разбивающаяся о землю. Внутри вспыхивает огонь, и я падаю на колени.

Перед глазами мелькают образы. Крепость. Глаза, яркие, как солнечный свет. Звездный свет и горные города, нарисованные только в книжках с картинками. Они исчезают в мгновение ока.

Еще больше, мои мышцы кричат. Тяготы, боли и страдания реальности уходят в небытие. Отдай это мне. Пронесись по моим венам и преврати меня в охотника. Преврати меня в того, кто сможет защитить все, что я люблю. Все, что я когда-либо знала. Сделай меня достаточно сильной, чтобы бросить вызов всему, чем, как все думали, я могу быть, хотя бы на одну ночь.

Я отталкиваюсь от земли, стараясь не упасть и не выплеснуть дар силы, которым наделил меня Дрю. Мир расплывается, вибрирует, все быстрее и быстрее, пока все не становится неразборчивым. Никогда еще воздух не был таким сладким и таким острым на вкус. Я никогда так остро не чувствовал запахи — ночной росы, углей в кузнице, мельчайших остатков вчерашнего ужина в котелке — я все это чувствовала. Ощущала все это. Мир вдруг стал больше, чем когда-либо, и я готова принять его весь.

Дверь захлопывается. Вся земля содрогается.

Лунный свет висит над плечами вампира, как кровавый нимб. Существо тихо шипит сквозь вытянутые зубы.

— Умри, — рычу я. Мой голос не похож на мой собственный. Он глубже, с оттенком голода, который грызет мои внутренности. Больше, призывает эликсир, дай мне больше. Дай мне силу и дай мне кровь. Наконец-то покончим с этой долгой ночью.

Я прыгаю, превращаясь в шепот смерти на ветру.

ГЛАВА 4

Вампир издает первобытный вопль и тянется когтями. Я уворачиваюсь от его хватки. Его движения кажутся более медленными и локаничными, чем раньше. Хотя он по-прежнему подвижен и бесшумен, но, похоже, действует исключительно на инстинктах. Это совсем не похоже на моего брата и на дисциплинированные шаги человека, прошедшего боевую подготовку. Я вижу каждый удар еще до его нанесения.

Вампир наклоняется вперед, когда я оказываюсь не там, где он ожидал, и я уклоняюсь в сторону, когда он теряет равновесие. Одним движением, крепко ухватившись, я подцепляю серп между ребер и тяну, распарывая грудную клетку с тошнотворным всплеском черных и сероватых внутренностей. Вампир испускает крик и корчится, когда серебро очищает его пеструю кровь. Жизнь покидает его тело. Ощущение больше, чем от того, что он замирает под моим клинком. Это отчетливое осознание того, что существование внезапно исчезает — пустота там, где когда-то что-то было.

Я рывком освобождаю серп, не выдержав его веса, и тихонько вздыхаю. Я сделала это. Я действительно сделала это. Мои руки дрожат. Несколько шагов, и все было кончено. Я двигалась так, как сказал мне Дрю. Он будет так горд. Если он мне поверит. Я должна буду сказать ему первым делом, когда...

Далеко-далеко в воздухе раздается крик.

Этот звук отличается от всех других, которые я слышала, от всех других, которые я не должна была слышать. Звуки битвы, близкой и далекой, отдаются в моих ушах. Далекие крики и возгласы, приказы, отдаваемые одним отчаявшимся охотником другому. Как будто под действием эликсира весь мир открылся для моих чувств до невыносимости. Деревня Охотников — это шум, стук сердца и бешеные команды. Я чувствую запах крови, пролитой на далеких полях сражений. Каждое ощущение накаляется на моих чувствах, страх и паника всего человечества бьются о мои чувства в эту забытую ночь при зловещем, красном свете луны.

Я пытаюсь отгородиться от всего этого, пока крик снова не прорезает все своим низким резонансом. Я никогда не слышала его раньше. И я надеялась, что никогда не услышу.

Это Дрю.

Я знаю это всей душой. Мой брат в опасности. Я оглядываюсь в сторону лестницы.

— Прости меня, — шепчу я Матери, хотя она не слышит. Я не знаю, сказала бы она мне остаться или уйти. Но это мой брат, и я не позволю ему умереть в одиночестве на Фэйдских Болотах. Не сейчас, когда у меня есть вся эта необузданная власть.

Я бросаюсь в ночь.

Невидимая привязь дергает меня за пупок, как будто меня тянут к чему-то — кому-то вдалеке. Она ведет меня по главной дороге к выходу из города. На поле сражаются охотники и чудовищные вампиры. Ночь окрашивается в багровый цвет от лунного света и крови. Я продолжаю бежать.

Я быстрее любого человека или монстра. Никто не обращает на меня внимания. А если и обращает, то исчезает в мгновение ока.

Ощущение влажной земли под ногами смешивается со свежестью ночного воздуха в легких. Мне кажется, что я уже совершала этот пробег, хотя я знаю, что никогда не делала этого. Мне, как кузнечной деве, вряд ли позволено выходить за пределы города. Вход в Фэйдские Болота строго запрещен.

Поля фермеров резко обрываются у очередной стены. Это настоящий конец Деревни Охотников и начало фронта войны. Дорога идет дальше, прорезая бесплодную землю — за многие годы ее выжгли и посыпали солью, чтобы защитить от вампиров.

Пользы от этого мало.

Земля вокруг дороги становится дерновой. Скелетные деревья тянутся вверх через болота — смутные силуэты в угасающем свете. Туман клубится над водой, вырываясь из туманной преграды, которая тянется за древней каменной аркой до стены охотника в обе стороны.

На вершине арки изображен символ в виде бриллианта с дугой в форме буквы V, по обе стороны которой отражаются два полумесяца. Дрю уже рисовал мне эту фигуру и называл ее знаком вампира — предупреждением, сделанным нашими предками на границе их земель. Туманные болота обнимают меня своими туманными объятиями, когда я прохожу под аркой.

Я нахожусь в их стране, и единственное, что дает мне спокойствие, — это эликсир, бурлящий в моих жилах.

Длинная, извилистая, каменная дорога змеится среди гнилых деревьев и темных вод. Я бегу сквозь туман. Я бегу быстрее, чем мне кажется возможным, следуя за потоками ветра.

Я быстро обнаруживаю, что туман обманывает глаза. Не раз мой взгляд устремлялся в какую-то сторону, когда мне казалось, что я вижу движение. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что там ничего нет. Я несколько раз моргаю, пытаясь прояснить зрение. Я не позволю себе отвлечься на обман зрения.

Снова ворчание. Хрип. Я напрягаю слух, чтобы услышать напряженные звуки, издаваемые моим братом. Держись, прошу я с каждым вздохом. Я чувствую вампира вокруг себя — вокруг него — нарушающего равновесие нашего мира.

Туман внезапно рассеивается, и я оказываюсь на большой круглой площадке. Она похожа на остатки какой-то огромной башни. Осыпающиеся стены не дают болотам переполниться и захватить истертые камни. То, что тянуло меня в эту ночь, оборвалось в тот момент, когда мой взгляд упал на кровавую бойню.

Давос, мастер охоты... мертв.

Его тело изуродовано. Глубокая рана почти насквозь прорезала его шею. Глаза широкие и бездушные. Вокруг — лужи крови, значит, вампир его не осушил. Как будто его смерть была для забавы.

Мои ноздри вспыхивают от запаха крови. Подавляющего, почти невыносимого. Снова возникают образы золотых глаз и пестрой плоти. Я тряхнула головой, пытаясь прогнать их и сосредоточиться на настоящем. Я не позволю безумию охотника захватить меня.

След красных брызг приводит меня к двум другим.

Дрю сильно избит. Он висит, опираясь на стальные когти, пронзившие его плечо и пригвоздившие его к стене развалин. Его черные волосы, такие же, как у меня и у Матери, мокрыми клочьями рассыпались по лицу, подбородок свисает к груди.

Вампир, прижавший его к стене, не похож ни на кого из тех, о ком я когда-либо слышала или видела, даже в самых мрачных кошмарах.

В отличие от других чудовищ, которые бродят в рваной одежде, он одет в пластины из полированного железа. Каждая замысловатая складка выточена с большей тщательностью, чем пошив самого лучшего платья для бала.

Пластина отделана золотом; сплетенные нити покрывают доспехи в форме, которую я не узнаю, но я ценю огромное мастерство, которое потребовалось бы для создания, несмотря на то, что у меня никогда не было ресурсов, чтобы сделать что-то даже вполовину столь же прекрасное. У вампира по обе стороны шлема, как рога, торчат перья ворона, смазанные маслом и сверкающие в красном лунном свете — интересно, это трофеи охотников, которых убили для него разведчики? Охотники носят перья ворона мастера охоты на удачу; от украденных монет у меня сводит живот. За ним в воздухе развевается малиновый плащ, отделанный золотом. Невидимые руки тянутся из тумана, дергают за подол, слегка обрывая его, словно что-то пытается вернуть его в мир, откуда он пришел.

Я крепче сжимаю свой серп. Думаю, что единственное, что помогает мне не ослаблять хватку, — это эликсир во мне.

— Если не он был анкером¹, то ты? Скажи мне, где он. Скажи мне, как его сломать. — Голос похож на погружение раскаленного металла в воду. Конечно, это не может быть голос существа, стоящего передо мной... Этот голос... этот первозданный звук, кажется, исходил отовсюду сразу. Он был не столько произнесен, сколько вызван к жизни. Слова проникают в мои уши и вьются в голове, как змея, устраивающая в черепе свое новое логово. Я почти чувствую, как его грубая сила бьется о спину всех моих сокровенных мыслей.

Вампир наклоняется ближе к Дрю. Его воротник сорван. Чудовище собирается убить его. Я представляю, как вампир пьет кровь моего брата и принимает его облик. Я не смогу убить монстра, если он наденет кожу Дрю.

— Отпустите его! — кричу я, переключая внимание на себя, прежде чем вампир успевает что-то предпринять.

Дрю дергается при звуке моего голоса, но не поднимает головы. Он потерял слишком много крови для этого. Благодаря нашей связи, как близнецов, или эликсиру, я чувствую, что он жив, но только едва.

Вдох воздуха. Развлечение. Вампир издает низкий смешок, больше похожий на далекий рев какого-то давно забытого зверя, бродящего по болотам.

— Еще один охотник, пришедший отомстить за своих погибших друзей?

Значит, этот голос действительно принадлежал вампиру? Они способны говорить? Никогда не слышал о таком. Если он может говорить, значит ли это, что он способен рассуждать? А если он способен к высшему мышлению, тогда... тогда это значит...

Все было выбором.

Они охотятся на нас не как на зверей. Они охотятся на нас, потому что сами так решили. Потому что видят в нас только забаву. Я крепче сжимаю серп и не прошу тварь освободить моего брата во второй раз. Такое существо, как он, знает только две вещи — кровопролитие и смерть. И я дам ему их.

— Теперь я твоя добыча! — Я сокращаю расстояние между мной и вампиром и прыгаю. Он пытается повернуться, но слишком медленно. Стальная перчатка, закрывающая его когтистые руки, слишком глубоко впилась в камень. Я втыкаю один серп в щиток его шлема и дергаю.

Сталь с грохотом сталкивается с железом. Шлем летит, а вместе с ним и мой серп. Он пошатывается, а я теряю равновесие. Я втыкаю острие другого серпа в камень и, используя его, поворачиваюсь, чтобы встать на ноги. Я подворачиваю их под себя, освобождая оружие поворотом. Может, я и не тренировалась с охотниками, но Дрю научил меня тем навыкам, которые передал ему Давос. А днем я оттачивала свое тело, поднимая уголь, молот, железо и серебро.

Вампир вращается, и, встретившись взглядом со впалыми глазами чудовища, я запоздало вспоминаю, что говорил мне Дрю:

Завтра сам лорд вампиров поведет свои легионы через Фэйд... Я убью его.

Это создание кошмара и чистого зла... он источник всей нашей боли. Он может говорить, потому что он разум вампира. Это из-за него люди Деревни Охотников сражались и истекали кровью. Это из-за него мы замурованы в стенах и боремся за выживание ради мира за его пределами.

Из-за него погиб мой отец и умирает мой брат.

Его глаза ввалились на щеки. Под ними провисают складки плоти, обтянутые, должно быть, древней кожей. Глубоко нахмуренные брови нависают над ними, прорезая морщины между ними. То, что для человека было бы белым цветом глаз, для него — черное, отчего глубокие впадины, в которых они сидят на лице, становятся еще более заметными. В центре них — сверкающая желтая радужка, как глаза волка, пойманные в свете фонаря темной ночью.

Нос крючковатый и острый, как будто сделан из воска и слишком плотно прижат к внутренней стороне шлема. Кожа дряблая и серая, безжизненная и изношенная. Два пожелтевших клыка торчат из слегка раздвинутых губ, когда он задыхается.

Лорд вампиров — ходячий труп, приукрашенный каждой страшной историей, переданной в Деревне Охотников.

Монстр. Да. Это слово ему подходит. Он все кошмары и даже больше. Он ветер, который бился в окно, когда я была девочкой. Он тень, которая слишком долго задерживалась в углу моей комнаты. Он то, чего я боялась под своей кроватью. То, что преследовало меня в кошмарах до самой взрослой жизни.

Лорд вампиров замирает, глядя на меня. Его призрачные глаза слегка расширяются, зловеще поблескивая в кровавом лунном свете. Эти голодные глаза изучают меня, словно уже поглощая мою душу.

— Кто ты? — прохрипел он.

Кто я? Странный вопрос от такого зверя, как он. Я дико улыбаюсь.

— Я твоя смерть.

ГЛАВА 5

Я взмахнула серпом вверх и направил его в эти полные ужаса глаза. Достаточно одного толчка, чтобы все закончилось. Мой удар уже почти достиг дряблой плоти, когда вампир превратился в туман. Я падаю сквозь рассеивающиеся тени, держась на ногах.

Шепот движения. Я чувствую, как его сущность вновь сгущается в вихре магии тени и крови. Туман сгущается, и из него появляется лорд вампиров.

— Ты мерзость, — рычит он.

Я ничего не говорю в ответ и делаю выпад вперед, чтобы закрыть брешь. Вампир снова растворяется. Мои чувства покалывает, волосы на правой руке поднимаются. Материализация лорда вампиров похожа на воздух перед ударом молнии. Тенистая дымка собирается, и его красный плащ развевается вокруг него, когда он появляется вновь.

Он хватается за меня, и я падаю на землю. Я кручу серп в руке, поворачивая его так, чтобы можно было нанести удар с оттяжкой. Я стараюсь попасть в небольшое пространство за его коленом. Цепной пояс должен заканчиваться на бедрах. Наголенники заканчиваются чуть ниже колена. Я достаточно разбираюсь в изготовлении доспехов, чтобы понять, что здесь должно быть уязвимое место — мой клинок вонзается, но не находит плоти, прежде чем он дотягивается до меня.

Я бросаю свой серп, все еще застрявший в его доспехах, чтобы схватить его за плечо и использовать его неудобное положение против него. Мы падаем на булыжник. Ногти трещат, когда я вырываю камень и бью им по виску лорда. Он отшатывается назад.

Я бросаюсь за оружием, но слишком поздно. Покрытый пластинами грев наступает на него и отбрасывает назад, заталкивая серп в болотную грязь. Я хватаюсь за другой серп, когда лорд вампиров тянется ко мне, широко расставив руки. Он пытается схватить меня за шею. Я уворачиваюсь. Наши глаза снова встречаются. У меня перехватило дыхание.

— Они сделали из тебя монстра. — В его словах просачиваются неодобрение и ненависть. Это наша общая эмоция.

— Если я должна быть монстром, чтобы убить монстра, значит, так тому и быть! — Я вскакиваю.

Он быстрее. Злобный черный туман следует за его движениями и, когда он останавливается передо мной, излучается от него, обхватывая мое лицо невидимыми руками. Лорд хватает меня за горло, впечатывая в одну из разрушающихся стен. Я хватаюсь рукой за его руку, перехватывая большой палец. Быстрым движением я отдернула его руку.

Обычно я бью коленом в живот, но против его пластины это мало что даст. Падая, снова теряя равновесие, мы сцепились, катаясь по земле. Я замахиваюсь на него, но он снова обезоруживает меня.

Удар за ударом, мы поравнялись друг с другом. Один удар за другим, но ни один из нас не может нанести больше, чем легкие удары. Мои костяшки пальцев ударяются о твердый булыжник, трещат и раскалываются, когда он уклоняется от удара, откидывает меня от себя и прижимает к себе обеими руками.

Надо мной нависает скрюченный живой труп лорда вампиров. Ярко-красная луна обрамляет его искаженное лицо, и он смотрит на меня горящими, неестественными глазами — полностью черными, если не считать ярко-желтой радужки.

— Ты действительно упорный зверь, — рычит он, оскалив острые клыки. Его рот не похож на рот обычного вампира. Большинство его зубов похожи на человеческие. Только клыки удлиненные.

Я пытаюсь придумать, как вырваться из его хватки. Время приближается. Я чувствую это. Он возьмет меня в свои объятия и будет пить из меня, пока я не высохну. Потом он использует мое лицо, чтобы проникнуть в Деревню Охотников.

Мать, прости меня. У меня даже нет воротника, чтобы остановить его.

— Но, черт возьми, Каллос был прав. Ты будешь служить для того, что нам нужно, — провозглашает он.

Прежде чем я успеваю осмыслить его слова, нас окутывает туман.

Я вдыхаю и задыхаюсь, отхаркиваюсь, кашляю. Он разрывает мои легкие, рвется по венам и грозит вырваться из плоти. В одно мгновение я перестаю существовать и преображаюсь.

Мы уже не в развалинах, а снова на главной дороге болота. Мы ближе к городу или дальше от него? Я едва успеваю удивиться, как меня снова разрывает на части. В ушах закладывает уши, ночь обрушивается на меня, сгущаясь под действием магии. Я не более чем мысль в пустоте.

Снова красный свет. Мы снова в другом месте. Мы стоим на гребне предгорья, туман на болотах редеет. Он клубится вокруг нас, как океан. Должно быть, мы находимся на самой высокой точке Фэйдских Болот. Далеко-далеко вдали виднеется одинокая точка света. Это Деревня Охотников, ставшая маленькой из-за того, как далеко мы находимся. Все, что я когда-либо знала, все, что меня когда-либо утешало, о чем я могла даже мечтать, уносится все дальше и дальше под напором этого чудовища.

И снова, как только я сориентировался, мы тронулись. Я стиснула зубы, чтобы не закричать. Каждый раз, когда он тащит меня за собой в пространстве, больнее предыдущего. С каждым разом я все больше выдыхаюсь. Живая магия окружает меня, бесконечный туннель ночи. Мы проходим мимо тускло светящихся каменных знаков, похожих на кладбище, прежде чем все это становится слишком.

Я закрываю глаза. Воздух смещается, и я резко вдыхаю. Лорд оглядывается, когда мы материализуемся у подножия горы, которую я никогда не видел.

Где здесь горы? Я никогда не слышала, чтобы кто-то из охотников говорил о горах. Я кручусь, оглядываясь. Разбитый берег усеивает бушующее море. Волны бьются пеной о зазубренные скалы, усеявшие острова, как ступеньки. Брызги океана смешиваются с низкими облаками, которые режут горизонт, закрывая от глаз все, что находится за ним.

Я на берегу моря. Наконец-то, наконец-то... и все из-за этого монстра.

Одинокий, разрушающийся мост тянется через воды, подвешенный на этих островах, соединяя стену волшебного дыма с тяжелым портупеей, преграждающей туннель передо мной.

Стены Деревни Охотников тянутся к морю, чтобы удержать вампиров в их землях. Увидеть этот океан было лишь мечтой, превратившейся теперь в кошмар. Я оглядываюсь на гору, очерченную багровой луной, которая висит низко.

— Мы уже недалеко, — пробормотал он почти успокаивающе. Его тон резко контрастирует с тоном чудовища, с которым я сражалась.

Недалеко от чего? Я теряюсь в догадках. Неважно, где я нахожусь. Я должна...

Я снова погружаюсь во тьму, проношусь сквозь время и пространство под действием магии лорда вампиров, меня тащат за собой, похищают. Меня затаскивают все глубже в то, что, как я точно знаю, несмотря ни на что, является землей вампиров.

Мир повторно материализуется, и холодный ветер пронизывает меня насквозь, когда мы стоим в снегу почти по колено на горном уступе. Снег, да еще летом. Мы стоим всего секунду, прежде чем снова двинуться в путь. Каждый шаг вампира кажется длиннее предыдущего, а темнота — более постоянной. Мышцы кричат от неведомой доселе муки.

Неужели он потянет меня на край света только для того, чтобы столкнуть с него? Я должна сбежать. В следующий раз, когда мы вновь окунемся в реальность, я вырвусь из его хватки. Лорд вампиров испуганно хмыкает, поворачиваясь ко мне лицом. Мы еще выше в гору. Мои ноги мгновенно онемели и скользят по льду, скрытому под толстым слоем снега.

Он тянется ко мне, но я уворачиваюсь от его хватки. Эликсир все еще находится в моих венах, заглушая, должно быть, мучительную боль. Сохраняя остроту зрения. Лорд поджимает губы, его глаза сверкают гневом, когда я тянусь к сосульке, свисающей с соседнего карниза. Моя кожа горит от жестокого холода и сливается со льдом, когда я срываю ее.

Лорд поднимает на меня бледную бровь.

— Ты думаешь, что сможешь убить меня этим?

Я молча стою на своем. Мое оружие давно исчезло. Он привел меня на арену по своему усмотрению, и у меня нет другого выхода. Но я не собираюсь сдаваться без боя.

— Ты не смога убить меня, когда была вооружена двумя своими драгоценными серебряными серпами. Как ты думаешь, что ты сможешь сделать с этим?

Я поднимаю сосульку в знак молчаливой угрозы.

— Я допускаю, что с кровавым преданием ты сильна. Живучая, конечно. Но сообразительности тебе явно не занимать. — Пусть думает, что хочет; мне нужно, чтобы он сделал еще несколько шагов. Я поднимаю сосульку чуть выше. — Допустим, тебе действительно удастся меня убить, а? Что тогда? Куда ты пойдешь? Без моей помощи тебе отсюда не выбраться. Я собираюсь предоставить тебе уникальную возможность, хватит угрожать...

Лорд делает движение, чтобы вырвать сосульку из моей руки. Я тяну ее к себе, и, благодаря эликсиру, у меня хватает сил потянуть его за собой. Я быстро обхватываю его бронированные плечи и напрягаю мышцы поясницы. Я поднимаю его, как огромный мешок с углем. Мы опрокидываемся назад, и я отталкиваюсь обеими ногами, используя все свои силы.

Зубы впиваются в раковину его уха, и я рычу:

— Я не пыталась сбежать. — Ветер завывает вокруг нас, почти украв мои слова. Теперь для меня нет пути назад. Если я не сойду с ума от эликсира, то точно погибну от рук лорда вампиров. А если мне каким-то образом удастся убить его, то меня заберут его легионы. Теперь у меня нет выхода, тем более когда мы зашли так далеко. — Если мне суждено умереть, я возьму тебя с собой!

Мы падаем на открытый воздух. Я обхватываю его руками, прижимаясь к нему как можно крепче. Луна кружится над головой. Воздух кричит в моих ушах.

С лязгом стали и плоти мы сталкиваемся с неподатливым камнем.

ГЛАВА 6

Из меня выбило все дыхание. В глазах вспыхивают звезды, голова разбивается о твердую землю. Раскалывающаяся головная боль мгновенно пронзает череп, угрожая вызвать рвоту. Лорд вампиров навалился на меня всем весом, в ушах звенит его почта. Это слишком сильно, мои чувства бунтуют.

К счастью, мы с Дрю постоянно занимались борьбой с самого раннего возраста. Еще до того, как он стал охотником. Срабатывает инстинкт.

Я сгибаю колено, чтобы получить рычаг, и выворачиваю вампира из-под себя, ослабляя хватку. Это движение выводит меня из равновесия. Мой желудок сжимается в районе ребер, выворачивая свое содержимое, как будто это поможет мне избавиться от боли. Моя желчь черна, как эликсир, который я выпила, и я думаю, не изгнала ли я только что единственное, что поддерживало во мне жизнь.

Все вокруг начинает болеть. Боль, превосходящая все, что я когда-либо знала. Мышцы дрожат от слабости, на меня наваливается усталость.

Я не буду... Я не могу... Это чудовище...

Я думаю о том, как он прижал Дрю к стене. Я представляю, как мой брат истекает кровью и умирает на земле, глубоко в Фэйдских Болотах, где его никто не найдет. Я не целитель. Но я узнаю, рана ужасна, когда вижу ее. Его жизнь угасала, а этот монстр отнял меня у брата в его последние мгновения. Ярости почти достаточно, чтобы заглушить боль.

— Ты... — Темная усмешка прорезает воздух. — Они определенно сделали из тебя злобного зверя. — Лорд вампиров издал стон. Броня лязгает. Он встает на ноги.

Я отталкиваюсь от земли, чтобы поравняться с ним, и ничто, кроме ненависти и страха, не движет мной. Мир кружится, наконец, оседая в другом, незнакомом месте. Должно быть, он переместил нас, когда мы падали. Черт побери. Он даже может использовать свою магию во время падения.

Мы находимся в глубине комнаты, напоминающей мне большой зал крепости, который Дрю описывал мне после присоединения к охотникам. Потрепанные гобелены и веера с мечами украшают каменные стены. От очага, превосходящего по размерам нашу кузницу, параллельно тянутся два длинных стола. Перпендикулярно к ним, перед темным камином, стоит стол поменьше.

— Ты думала, что сможешь убить меня? — прорычал лорд вампиров, поворачиваясь ко мне лицом. Его красный плащ выглядит еще более рваным, чем раньше. Доспехи помяты. Если я права насчет того, как ковалась броня, то, возможно, мне удастся хорошо поставленным ударом заблокировать некоторые суставы и сильно ограничить его подвижность.

Вместо того чтобы ответить, я бросаюсь в сторону, к одной из стоек с богато украшенным оружием. Их тупые края не были предназначены для чего-то большего, чем просто украшение, но тупой меч лучше, чем никакого. Пальцы сомкнулись на стальной рукояти, как раз в тот момент, когда он оказался у меня за спиной. Лорд вампиров ловит меня за запястье, оттаскивая в сторону. Он поднимает меня в воздух за руку. Плечо задевает, и от быстрого рывка мне снова становится плохо.

— Ты не сможешь убить меня этим. Ты знаешь, что не сможешь, — рычит он, наклоняясь ко мне со своим ужасающим лицом. — Хватит сопротивляться.

Я пытаюсь вырвать руку. Он бросает меня, и я снова сдерживаю боль. Мышцы начинают напрягаться от усилий удержать меня в вертикальном положении. Думаю, что рвота вывела из меня последние остатки эликсира, в котором я так отчаянно нуждалась.

Лорд вампиров смотрит на меня сверху вниз.

— Если бы я хотел убить тебя, ты бы умерла, знаешь ли.

— Если бы ты был умным, я бы уже была мертва, — рычу я, обнажая зубы.

Его губы кривятся в ответ, обнажая два острых клыка, которые я видела раньше.

— Ты даже не хочешь узнать, почему я до сих пор не лишил тебя жизни? Тебе даже не интересно?

— Чтобы служить тебе. — Во второй раз слова на вкус отвратительнее эликсира.

— Есть те, для кого возможность служить мне будет честью.

— Я никогда не буду служить чудовищу. — А если он думает иначе, то я должна пересмотреть свое мнение о его интеллекте.

— Ах, да, я чудовище, когда ты та, кого превратили в подопытного.

Я игнорирую его слова — ложь, которую он придумывает, чтобы отвлечь внимание, — и снова бросаюсь к мечу. Но он снова оказывается быстрее, уже позади меня. Силы мои иссякают, но я все равно бьюсь и извиваюсь, сопротивляясь его хватке, которым он держит меня за талию. Я царапаю и толкаю его руки, но это мало помогает против его перчаток. Мои руки прижаты к бокам, и мне трудно найти рычаг.

— Может, ты послушаешь...

Я подаюсь вперед, готовясь к тому, что это будет мучительно, и отступаю назад. Затылок ударяется о его нос, и он отпускает меня от боли или шока. Я падаю на пол, снова пытаясь достать клинок, но мягкое место в задней части моего черепа звенит. Я ударяюсь об один из столов и бесцеремонно падаю на скамью.

Если вы когда-нибудь встретишься лицом к лицу с вампиром, сражайся! слышу я голос Дрю в глубине своего сознания. Борись всем, что у тебя есть. Сражайся так, будто от этого зависит твоя жизнь.

— Но что, если я не могу? — Я не уверена, произношу ли я эти слова или просто громко думаю о них. Мои глаза горят. Все вокруг болит. Дрю был охотником, а не я. Как это я оказалась здесь? Вот почему всех в Деревне Охотников учат никогда не сомневаться в своем месте. Эликсир закончился, и на его место пришли мои старые сомнения.

Если не можешь убить, забери кровавое чудовище с собой. Так говорил мне Дрю. Так он жил. Я не могу его подвести. Не могу. Не могу. Я поднимаюсь на ноги, снова хватаюсь за оружие, как будто оно мой единственный спасательный круг.

На этот раз лорд вампиров не бросается на меня. Хотя мои движения вялы и неуклюжи. Я отталкиваю клинок от стены, и его острие с глухим звоном падает на пол, едва не вывалившись из моей руки. Мои мышцы сдаются. Я чувствую себя хуже, чем когда кую несколько дней подряд без отдыха.

— Хватит об этом, — говорит лорд вампиров. Его голос смягчился. Я поднимаю глаза. Кровь, почти черная, струится из его носа. Она смешивается с багровым цветом моей собственной крови. Он облизывает губы, и его золотые глаза, кажется, светятся чуть ярче. — Ты не в состоянии бороться со мной, и ты выбрасываешь на ветер жизнь, которую я так щедро позволил тебе сохранить, пытаясь это сделать.

С ворчанием я поднимаю меч. Мышцы на спине вскрикивают. Оружие дрожит в воздухе.

— Я не... умру... не забрав тебя с собой, — удается мне сказать.

— Почему ты защищаешь людей, которые совершили против тебя такие ужасы?

В качестве единственного ответа я хватаюсь обеими руками за меч. Я не стану слушать слова монстра. Источника всех моих бед.

Он вздыхает и делает шаг назад, к гобелену, висящему на стене. Лорд вампиров хватает его и срывает с перекладины. При рывке гобелен наполовину рассыпается в пыль, обнажая зеркало. Отражение бросается мне в глаза, и я не могу отвести взгляд.

Передо мной не чудовище, а обычный человек из плоти и крови. Судя по тому, что я вижу на его щеках, кожа не морщинистая и не обвисшая, а подтянутая на фоне изогнутой челюсти и округлых скул. Волосы, которые в моем отражении выглядят сальными, слипшимися и матовыми, свисают на затылок свободными волнами.

Я гадаю, как может выглядеть его лицо, но все гадания прекращаются, когда я вижу то, что должно быть мной.

— Что это значит? — шепчу я. Монстр, который смотрит на меня в ответ, шевелит ртом в такт моим словам. Но я не могу ее понять. У женщины сумрачные, налитые кровью глаза с золотыми кольцами радужки. Темно-фиолетовые вены проступают на тонкой, как бумага, коже, которая впадает в кости лица.

Она выглядит... я выгляжу... почти как одна из них.

— Что это? — повторяю я, уже громче. Во мне поднимается тошнота, не имеющая ничего общего с моей пульсирующей головой.

— Правда о том, кем ты становишься.

— Ты лжешь! — кричу я и поднимаю меч выше.

— Вот почему я привел тебя сюда. Охотники превращают тебя в одного из нас — в большей или меньшей степени, — чтобы у тебя был шанс убить нас.

— Я не одна из вас и никогда им не стану. — Эликсир. Должно быть, это какая-то его функция. Возможно, побочный эффект. Но Дрю должен был предупредить меня.

Если только он не знал, что такое может случиться. Охотники пьют только тогда, когда находятся в болотах на охоте и надевают маски. Возможно, он не знал. А может быть, это происходит потому, что я не настоящий охотник. Я не должна была принимать эликсир, а напиток каким-то образом узнал об этом.

Лорд вампиров продолжает, как будто я ничего не сказал.

— Они обладают знаниями, которых не должно быть, и с ними...

— Лорд Руван! — прорезал воздух мужской голос. Я смотрю краем глаза, не решаясь отвлечься от лорда более чем на секунду. Конечно, в арке стоит еще один желтоглазый вампир.

И все же он тоже отличается от других вампиров, с которыми я сталкивалась. И не только потому, что, как и Руван, он тоже способен говорить. Этот новый вампир не носит ни пластин, ни кожи, ни рваной одежды, как вампиры, нападающие в обычное полнолуние. Сталь заменена бархатом того же оттенка, что и плащ лорда. От толстых манжет рукавов расходятся оборки, подчеркнутые начищенными латунными пуговицами. Если бы не обветренная кожа и запавшие глаза, он казался бы вполне приличным человеком. Вампир выглядит так же, как и Руван, — переодетый труп.

Его глаза перебегают с лорда вампиров на меня и обратно.

Лорд вампиров собирается с силами и приказывает:

— Квинн, отведи нашу гостью в западную башню, если там еще чисто. Она устала от путешествия сюда и не в состоянии вести полноценную беседу. Я подожду, пока она придет в себя.

— Наша гостья? — Квинн повторяет мои слова. Возможно, это единственный раз, когда я соглашаюсь с вампиром.

— Да, — повторяет Руван, более твердо, чем в прошлый раз. — Проследи, чтобы о ней позаботились. Ее нужно лечение. Она нам понадобится.

Я понадоблюсь? Я представляю, как они привязывают меня к столу для пыток, как вонзают в меня свои клыки. Я почти чувствую, как призрак языка лорда вампиров пробегает по моей груди, воротнику, шее. Я содрогаюсь.

— Да, милорд. — Квинн кланяется и поворачивается ко мне. Я вижу его движения с периферии и чувствую его внимание. Но мое внимание сосредоточено исключительно на лорд вампиров. Клинок, который я сжимаю обеими руками, продолжает колебаться в воздухе, грозя в любой момент упасть. — Будь любезна?

Я не двигаюсь. Лорд Руван поднимает глаза на меня. Я не только чувствую, но и слышу молчаливое приглашение. Убей меня, если можешь. Если осмелишься.

Я крепче сжимаю клинок и слегка смещаю свой вес. Оцениваю свое равновесие и оставшиеся силы. Я достаточно сильна. И отказываюсь верить во что-либо еще.

Все эти годы тайных тренировок. Все, чем рисковали Дрю и Мать, пытаясь уберечь меня. Глупое решение, которое я приняла, участвуя в охоте на Кровавую Луну, хотя это было запрещено.

Если мне суждено умереть, я должна забрать с собой лорда вампиров. Убийство его, возможно, было уделом Дрю, но это работа, которую мой брат не смог закончить, мантия, которую я возьму на себя вместо него. Весь Деревня Охотников зависит от меня в этот момент.

Почему меня не может быть достаточным? Я так старалась. Я так близко подошла к цели. Но этого недостаточно... лорд вампиров все еще дышит.

Меня снова будет тошнить. Кровь капает с моих разбитых, крепко сжатых костяшек пальцев. Она стекает по моей спине. Меня удерживает лишь ненависть и жажда мести.

Одна жизнь.

Все, что мне нужно сделать, это забрать одну жизнь.

Лорд вампиров, стоящий передо мной, — источник всей нашей боли. Всех мучений. Без него Деревня Охотников был бы свободен от своих обязательств, от своих стен. Моя семья была бы целой. Мы с Дрю давно бы ушли в море. Как может один человек быть источником стольких отчаяний и надежд? Как можно так трудно убить одного человека?

Я изнашиваюсь и начинаю рваться. Швы, которые, как я не знала, держат меня вместе, сжимаются и разрываются; я взрываюсь от боли, которую игнорировала всю свою жизнь. Ярость, которую я никогда не позволяла себе чувствовать, выныривает из забытого места глубоко внутри меня и вырывается с неистовой силой. Смерть отца. Уход брата. Каждый тоскливый взгляд, который я не позволяла никому видеть, потому что мне не давали ни минуты счастья, как обычному человеку. Годами копившаяся обида сглаживает разрывы в моей плоти и боль в мышцах. Эта злость придает моим ногам скорость.

Мир расплывается, и я несусь к лорду вампиров. Я смещаю свой вес, выставляя одну ногу вперед, а руки откидываю назад. Я изо всех сил размахиваю клинком, обрушивая его, как кузнечный молот, по дуге надежды.

Он даже не вздрагивает. Лорд поднимает руку и легко ловит меч за лезвие. Оно настолько тупое, что сталь даже не пробивает кожу его перчатки. Руван тяжело вздыхает.

— Ну что ж, тяжелый путь.

Он вырывает меч из моей руки и взмахивает им в воздухе. Сила, наполнявшая меня, испаряется. Я не успеваю уклониться, как острие сталкивается с моим виском.

Мир становится черным.

ГЛАВА 7

Туманные сумерки приглушают багровый цвет окровавленных простыней.

Узкое зрение. Медленное мерцание. Отфильтрованные сцены с исхудавшими лицами вампиров, парящих надо мной. Их призрачные глаза блестят, когда они говорят. Они осматривают мое избитое тело. Я почти вижу себя сквозь их взгляд.

Разбитое, жалкое существо. Убогое. Слова начинаются в глубоком резонансе лорда вампиров, но перерастают в мои собственные. Я не была достаточно сильна.

Я была кузнечной девой. Не боец. Меня вообще не должно было быть здесь. Это стало ясно в конце. Настоящий боец смог бы покончить с этим.

О чем я только думал? Взяв пузырек и выпив, я встала на место Дрю и взяла на себя обязанность убить лорда вампиров.

Где сейчас находится мой брат? Жив ли он? Что-то во мне говорит, что да... но я боюсь, что не могу доверять этому надеющемуся, глупому уголку моего сердца. Я должен бороться за него. Но одного желания недостаточно. Моя воля отделилась от тела, и я стал похож на марионетку, у которой перерезали ниточки. Эликсир забрал все, что у меня было, и даже больше. Я больше не могу двигаться.

Снова темнота.

У моей кровати сидит человек с длинными серебристыми волосами.

— Ты слишком сильно нагрузила себя, — говорит он с некоторым раздражением.

Я? Я хочу сказать. Но вместо этого «Я знаю» срывается с моих губ с почти робким вздохом.

Он наклоняется вперед, и я вижу его лицо яснее, чем что-либо другое. Мне кажется, что я видела его раньше, много раз. И все же я запомнила бы такое красивое лицо. Я запомнила бы мужчину, пахнущего вечнозелеными деревьями, с глазами, похожими на солнечный свет.

— Что мне с тобой делать?

— Любить меня вечно? — Мой рот двигается сам по себе.

— Осторожно, а то я могу.

Я дрейфую сквозь не совсем сознание, странные, мимолетные сны и тяжелое, удушливое небытие. Мое сознание отходит куда-то очень далеко и очень отстраненно от моего тела. Я уже бывала в этом темном, внутреннем кошмаре. Это та самая пустота, в которую я ушла, когда Давос убил вампира, укравшего лицо моего отца, обнажив скрывавшуюся под ним ужасную правду.

Я жила здесь, утопая в этой боли. Боль от осознания того, что отца больше нет. Что больше ничего нельзя сделать ни для него, ни для моей семьи. Но, может быть... может быть, если бы я была достаточно взрослой и сильной, чтобы выковать ему более острый серп... если бы я не хотела, чтобы он был дома на стольких ужинах, что он пропускал тренировки... может быть, он все еще был бы со мной...

Как же я выбралась из этой ямы отчаяния? Как я нашла в себе силы двигаться в эти дни бесконечного горя?

Ах, да... Я задушила все. Мысли. Чувства. Ненужные и опасные. Вместо этого я работала. Я била молотком до тех пор, пока мои руки не стали грубыми. Это то, что я должна сделать снова. Я должен заглушить боль. Я должен выбить разочарование из своих костей. Если я ничего не буду чувствовать и ничем не буду дорожить, то меня нельзя будет ранить. Я буду неуязвим для их ударов. Как только я это сделаю, мой разум прояснится.

Я могу вернуться к работе.

Но над чем я могу работать?

Работа. Бесконечная. Всегда есть над чем работать. Но мы уже близко.

Женщина, идущая по темным коридорам. Проходит как призрак: присутствует, ощущается, но она не видна. В руках три дневника. По одну сторону от нее — вороноволосый мужчина, по другую — золотоглазый.

— Мы должны рассказать им, — говорит вороноволосый.

— Они не примут этого. Пока нет, — возражает другой мужчина.

— Может быть, со временем, — говорит она.

Но пока я работаю...

У меня нет здесь долга. Нет работы. Кузница далеко... так далеко. Я не чувствую ее тепла. Деревня Охотников. Мать. Дрю... Что я могу для вас сделать?

Пожалуйста, скажите мне, что делать.

Еще больше струн оборвалось внутри. Мои привязи рвутся. Я плыву среди множества мыслей — все разные, все подавляющие. Эти эмоции будут душить меня, пока я не перестану дышать. Пока не останется ничего, кроме темноты... и провала.

Прохладные струйки стекают по моему горячему лицу. Горячее от стыда или от лихорадки? Я не знаю. Я впала в бред. К моим ранам прикладывают руки, сильные и уверенные, притупляющие боль почти до терпимости. Снова разговоры, снова этот глубокий голос, грозящий разорвать меня на части. Еще больше серебристоволосого мужчины из моих снов.

Что им нужно от меня?

С помощью правильного ритуала я могу помочь ему, помочь им всем. Цена не должна быть такой высокой.

Мы можем сделать это без лишнего кровопролития.

С каких это пор, брат, мы стали по разные стороны?

Мои глаза наконец открываются и остаются открытыми. В поле зрения попадает спальня.

Над головой — тяжелый бархатный балдахин уже знакомого малинового оттенка. Шторы откинуты и подвязаны вокруг четырех поддерживающих их стоек. Толстое пуховое одеяло укрывает меня, но тело все равно дрожит. Я как кузница зимой — холодная и горячая одновременно. Скорее всего, меня лихорадит.

Садиться гораздо менее больно, чем я ожидала. Я протягиваю руку за голову, и кончики пальцев касаются бинтов. Моя голова все еще болит, но она была обработана. Монстры пытались меня вылечить.

Почему? Потому что им нужна свежая кровь? Дрю бы знал. И от этой мысли меня чуть не стошнило. Мой брат знал бы, что делать. Он бы даже не позволил себе оказаться в таком положении. Он бы убил лорда вампиров.

Мы поменялись судьбами, передав друг другу пузырек, и теперь оба будем страдать за это. Дрю, возможно, уже заплатил самую высокую цену. Грудь сдавило, сердце заколотилось. Нет, кажется, оно говорит.

— Ты выздоравливаешь, как и следовало ожидать.

Я бросаюсь к источнику звука и тут же жалею о быстром движении: зрение на секунду задерживается на нем, и я едва не переворачиваюсь на живот. Лорд вампиров стоит перед единственным окном. Оно больше любого стекла, которое мне доводилось видеть, но все равно кажется маленьким в просторах этой одинокой комнаты.

— Мы сделали для тебя все, что могли. — Вампир поворачивается ко мне лицом, заслоняя силуэт от бледного, обычного лунного света, льющегося через открытое окно. Обычная луна. Значит, сейчас уже не ночь Кровавой Луны. Сколько времени прошло? Луна еще большая — может быть, всего день? Два? Надеюсь, не больше. — Но провести человека через Фэйд — опасное и запретное занятие при обычных обстоятельствах. А когда человек настаивает на том, чтобы ранить себя, это ускоряет естественный распад.

Пока он говорит, я осматриваю комнату. Здесь почти ничего нет. Один стол у моей кровати — пустой. Книжный шкаф окружает очаг напротив кровати, в котором вместо бумаги и кожи — паутина. Кроме символа вампира, высеченного на камне очага, здесь пустота. Бездушная.

— Здесь нет ничего, что ты могла бы использовать для нападения на меня, — говорит он.

— Я не...

— Пощади меня. — Он закатывает глаза. — У меня есть записи с подробным описанием того, как вас, охотников, обучают. Вы можете превратить в оружие все, что угодно. — Он указывает на маленький пустой очаг, расположенный по бокам от книжных шкафов. — Я даже убрал инструменты для камина.

Я сглотнула. Он все еще думает, что я охотник. Это значит... может быть, он меня боится? Я пытаюсь собрать всю храбрость, которую я когда-либо видела в своем брате.

— Что тебе от меня нужно? — Я говорю ровно и спокойно.

— Я хочу поговорить с тобой.

— С чего ты взял, что я хочу с тобой разговаривать? — осмеливаюсь сказать я, хотя мои внутренности все еще разжижаются при одном только его виде. Без эликсира я беспомощна перед ним.

— Тебе есть чем заняться? — В его ярких глазах мелькнул смешок.

— Ладно, давай поговорим, — соглашаюсь я. Он прав, у меня нет выбора. Он сохранил мне жизнь, и провоцировать лорда вампиров дальше, когда у меня больше нет эликсира, чтобы подкрепить свои угрозы, мне кажется плохой идеей.

— Я буду говорить прямо, так как у нас мало времени. Ты умираешь, — серьезно говорит он.

Я смотрю на свои ладони. Меня подлечили. Но руки болят так, как не болели уже много лет, как в первый раз, когда я была в кузнице. Нет, даже хуже. При каждом движении пальцы немеют, руки грозят заблокироваться, отказываясь разжиматься.

— Хорошо, — говорю я, наконец. Я не уверена, готова ли я полностью поверить ему. Но что-то во мне изменилось, до мозга костей. Споры с ним могут помешать ему дать мне дополнительную ценную информацию.

— Тебя это, кажется, не беспокоит.

Он говорит так, будто ему не все равно. Какое дело монстру, охотившемуся за мной и моими сородичами, до моего отношения к смерти? Ему нет. Должно быть, это уловка, чтобы убаюкать меня ложным чувством безопасности.

— Полагаю, тебе трудно понять, что такое эмоции, связанные с собственной смертностью. — В мой голос просачивается ненависть.

— Ты думаешь, я не знаю, что такое смертность? — Он приподнимает бровь, глаза блестят.

— Вечный лорд вампиров?

Он тихонько фыркнул.

— Вечный... если бы, — пробормотал он и отвернулся к окну, морщинистые и потрескавшиеся губы слегка разошлись, чтобы показать ужасающие клыки. Неужели я верю, что вампиры недолговечны?

— Почему я до сих пор жива? — спрашиваю я. — Твой род всегда был очень хорош в убийстве моего.

— Я готов поддерживать твою жизнь достаточно долго, чтобы позволить тебе уйти. — Это заставляет меня задуматься. — Если ты согласишься мне помочь.

— Помочь тебе? — повторяю я. — Для чего вампиру может понадобиться помощь человека?

— Вам-пи-ирр. — Он произносит это слово медленно, повторяя за мной с легкой усмешкой. — Вы, люди, убиваете наш род по имени и телу.

— А вы не вампиры? — Я не знаю, почему я спрашиваю. Его природа так же очевидна, как его пожелтевшие зубы, полностью черные глаза и увядшая плоть.

— Мы вампиры. Ва-м-пиир. — Это слово срывается с его губ с таким шиком, какого я никогда раньше не слышала. Оно более мягкое, более округлое. Как будто звук исходит из задней стенки его горла, а затем плавно сходит с кончика языка. Это более элегантный звук, чем я могла предположить. — Вампир — это человеческое неправильное произношение.

— Ах, но вы все равно остаетесь монстрами, лишающими жизни, независимо от имени.

Он оказывается рядом со мной быстрее, чем я успеваю моргнуть, нависая надо мной.

— Это не мы высасываем жизнь, — рычит он. — Если ты хочешь знать, кто такие монстры, тебе следует обратить внимание на своих драгоценных охотников. Ты видела, что они с тобой сделали.

— Что ты сделал со мной, — настаиваю я.

Он насмехается.

— Я встретил тебя в том состоянии, в котором ты была. Ты видела себя в зеркале. Твои драгоценные охотники превратили тебя в эксперимент. Если уж на то пошло, то, что я предлагаю тебе, —по сравнению это просто доброта.

Я игнорирую его замечания. Он пытается сбить меня с толку, настроить против себя. Зеркало в холле, должно быть, было обмануто вампирской магией. В конце концов, его волосы стали серебристо-белыми, а не жирными и слипшимися, как сейчас.

— Заставлять меня служить тебе — это не доброта, — говорю я.

— Ты будешь служить мне только в одной области.

Как бы то ни было, я не уверена, что хочу это знать. Но я все равно спрашиваю:

— И в чем же?

Он сравнивает свои глаза с моими.

— Помоги мне снять проклятие. Сделай это, и я освобожу тебя.

Проклятие? Я никогда не слышала ничего о проклятиях.

— Придумывание проклятия — довольно изощренный способ убедить меня в своей правоте.

Он насмехается.

— Я удивлен, что ты еще не знаешь. — Он наклонился, глядя на меня сверху вниз. — Я говорю о том же проклятии, которое наложили на нас ваши охотники и которое веками мучило мой народ.

— И ты думаешь, что я могу снять древнее проклятие? — Я решаю подыграть его иллюзиям. Он держит меня в живых, потому что думает, что я могу быть ему полезна. Но если бы охотники действительно обладали способностью наложить проклятие на вампиров, они бы уже давно сделали это, причем с недугом, гораздо более страшным, чем то, что, по его мнению, его беспокоит.

— В глубине этого замка есть дверь, которую могут открыть только человеческие руки. Мне нужно, чтобы ты провела меня внутрь, ибо там находится анкер проклятия.

— Очень хорошо. — Я продолжаю делать вид, что понимаю, о чем он говорит. Почему анкер проклятия должен находиться в замке вампира за дверью, которая открывается только человеческими руками? Как он мог подумать, что после всего, что он сделал с моим народом, я стану ему помогать? У меня нет ответов, но если я позволю этой уловке продолжаться достаточно долго, то, возможно, найду способ убить его или освободиться самой.

— Очень хорошо? — повторил он. — Ты поможешь мне? — Он осторожен и насторожен. Возможно, мне следовало проявить больше невежества. Возможно, мне следовало бы больше колебаться. Я не создана для этого и нахожусь за пределами моих возможностей.

Дрю знает, что делать, сетует мой разум. Дрю... Даже не думай об этом.

— Я очень люблю дышать, и если помощь тебе — единственный способ продолжать это делать, то считай меня своим новым помощником. — Отчасти это правда. Отчасти храброе лицо. Я знала, что я мертва с того момента, как он меня забрал с собой.

— Ты думаете, я поверю тебе на слово? — Он слегка наклоняет подбородок, чтобы лучше посмотреть мне в глаза. Его взгляд затенен, два сверкающих глаза, устремленные в ночное небо. Расслабленный, вне боя, он смотрит на меня глазами гораздо более молодого человека; они даже поражают. Но они болезненно выделяются на его древнем лице. Это глаза мужчины в расцвете сил, исполненного мужественности, запертого в теле ходячего трупа. Я не могу отвести взгляд.

— Ты, должно быть, хочешь этого, иначе не разговаривал бы со мной сейчас. — Я говорю, преодолевая комок в горле.

— Я хочу многого, чего у меня нет, — торжественно произносит он. Слова тяжелы, как камни, опускающиеся на дно колодца, и отдаются тоскливым эхом. — Но я не могу позволить желаниям затуманить мой рассудок, когда судьба моего народа висит на волоске.

— Тогда что ты будешь делать со мной? Если ты не можешь мне доверять, то какой смысл во всем этом?

— Это то, что я обсуждал, пока ты дремала и лечилась. И мне кажется, что я нашел — - так сказать, решил одну проблему с помощью другой. Я не знаю, могу ли я доверять тебе. Скорее, я знаю, что не могу тебе доверять.

Это чувство взаимно.

— И мы возвращаемся к проблеме, что ты тоже умираешь. — Он делает паузу и ненадолго задумывается над своими дальнейшими словами. — Как много ты знаешь о Фэйде?

По правде говоря, очень мало. Фэйд существует в мифах и легендах Деревни Охотников. Он такой же древний, как и крепость, и еще более загадочный. Дрю рассказывал мне истории о нем, но каждая из них казалась более невероятной, чем предыдущая.

— Я знаю, что он берет свое начало от первого охотника — это защита, чтобы не дать вашему роду захватить мой мир. — Может быть, это и есть то «проклятие», о котором он говорит? Если это так, то он никак не может предположить, что я помогу ему снять его.

Он фыркнул и сложил руки за спиной. Лорд вампиров поворачивается и идет к окну.

— Очевидно, ты ничего не знаешь.

— Я знаю достаточно.

— Фэйд не имеет никакого отношения к нашим разборкам, — говорит он.

— Тогда что это такое?

Он пристально смотрит на меня. Похоже, я умею выводить из себя лорда вампиров. Замечательный талант. Поэтому я еще больше удивляюсь, когда он отвечает.

— Чуть более трех тысяч лет назад произошла великая магическая война. Люди оказались втянуты в войну, не в силах противостоять таким существам, как вампиры. Король Эльфов заключил договор с Человеческим Королем. Взяв невесту, он разорвал мир на две части с помощью заклинания Фэйда. С одной стороны жили люди в том мире, который мы называем Миром Природы. С другой стороны, в Мидскейпе, жили остальные.

Эльфы. Остальные? Нет... здесь всегда были только люди и вампиры. Нет... больше. Голова болит, и не только от ран.

— Вскоре после раскола мира было наложено проклятие. — Его голос становится острым, как серп. — И с тех пор мы ослаблены им. — Руки Рувана — лорда вампиров — сжались за его спиной. Трудно представить, что вампиры, с которыми мы столкнулись, ослабли. — Но из всего этого ты должна понять, что люди не созданы для Мидскейпа. Только Человеческая Королева может жить в этом мире. Все остальные люди из Мира Природы чахнут и умирают. Именно эта смерть преследует тебя сейчас. Вот почему наше исцеление в лучшем случае притуплено. Мы можем минимально замедлить его прогресс, но мы не можем остановить твое увядание.

Он может лгать, чтобы довести меня до отчаяния. Я снова уставилась на свои руки.

Я сжимаю пальцы в кулак. Я все еще чувствую неестественную боль, которая была с момента моего пробуждения. Истощение в моем теле глубже, чем мышцы, глубже, чем скелет. Я знаю, что такое травмы и боль. Может, я и не охотник, но на мою долю выпали все тяготы и потери. Я жила в кузнице, пережила все ожоги, царапины, синяки и переломы. Я знаю, как я должна лечиться, и это не то.

Я все еще понимаю, что он может лгать, чтобы довести меня до отчаяния. Но я не могу избавиться от ощущения, что мое тело... другое. Боль и не проходящая усталость.

— Сколько у меня времени? — спрашиваю я наконец. Я все еще не уверена, что полностью верю ему, но все это было бы довольно долгой и затянувшейся уловкой, чтобы быть полной ложью. Если бы ему нужна была только моя кровь, он мог бы ее уже получить. А еще у меня болит все тело.

Это еще не все, должно быть.

— Неделя, максимум две. — Он снова смотрит мне в глаза. Его взгляд переходит с моей головы на одеяло и на мои ноги. — Но через несколько дней ты не сможешь даже поднять голову. Через несколько дней ты потеряешь способность жевать и глотать. Ты еще сможешь дышать, но уже будешь мертва задолго до того, как твои глаза закроются в последний раз.

— Тогда пойдемте сейчас откроем твою дверь. — Я слишком долго отсутствовала в деревне. Я должна вернуться домой, даже если мне придется возвращаться с позором. Мысль о том, что Мать будет искать меня, заставляет грудь заныть от новой боли. Думает ли она, что потеряла обоих своих детей во время охоты на Кровавую Луну?

Он снова смеется, глубоко и звонко. Звук напоминает мне вкус лимона. Горький и резкий... но не совсем неприятный, если у вас есть к нему склонность.

— Если бы все было так просто. Да, нам придется двигаться быстро. Но мы ни за что не сможем за неделю сделать то, что лорды вампиров до меня пытались сделать веками. Дверь находится глубоко в старом замке, и добраться до нее в лучшем случае сложно, в худшем — смертельно опасно. Невозможно, чтобы ты совершила это путешествие, ведь твое состояние все время ухудшается.

— А ты не мог бы перенести нас туда с помощью своего тумана? — спрашиваю я.

Он медленно вдыхает и сжимает переносицу, словно собирая воедино все остатки своего терпения.

— Нет, замок закрыт. Если бы существовал простой способ добраться до этой двери, ты бы уже была там.

— Ну, а если меня нельзя туда перенести, и для того, чтобы попасть туда, мне потребуются огромные усилия — больше времени и сил, чем у меня осталось, — то как ты собираешься туда попасть?

Воздух становится густым и тяжелым от тишины. Мой взгляд возвращается к нему, внимание переключается с оценки моего состояния на его следующие слова. Он выглядит неуверенным.

— Мы обменяемся кровью.

— Обмен... кровью?

— Да, ты будешь пить мою кровь, а я буду пить твою.

Я чувствую, как мои глаза расширяются. Холодная, невидимая рука обхватывает мой позвоночник на шее, отчего по всему телу пробегают мурашки. Каждый позвонок вздрагивает. Мой желудок вздрагивает. Страх и отвращение обливают меня холодным потом.

— Я не вампир. Я не потребляю кровь.

— О? Ты пыталась получить ее силы.

— Это последнее, что я могла бы сделать.

— То состояние, в котором я тебя нашел, говорит об обратном. — Он мрачно усмехается, желтые глаза его ярко блестят, когда я гримасничаю. — Но ты права, ты не вампир. И я никогда не дам тебе обряда благословения. — Его верхняя губа слегка кривится в досаде, которая отражает мою собственную. — Я бы дал тебе достаточно своей крови, чтобы укрепить твое тело, чтобы закрепить тебя в Мидскейпе настолько, что это убережет тебя от увядания.

— А взамен ты будешь потреблять мою кровь?

Его губы растягиваются в почти злобную улыбку. Я стараюсь сохранить самообладание при этом взгляде.

— Да. Чтобы достичь наших целей, мы станем запятнанными кровью — двое, поглотившие кровь друг друга. Мы дадим друг другу клятву, нарушив которую, умрем.

— Ты сможешь украсть мое лицо. — Мой голос затих от шока. В ушах звенят обрывки его слов. Я вижу вампира, который носил облик моего Отца, его труп, испещренный крапинками и горящий в лучах солнца после того, как Давос убил его.

— Да, если бы я захотел, то мог бы принять твой облик, пока в моем теле течет твоя кровь. Но уверяю тебя, я не заинтересован в твоем теле. — Его нос слегка скривился в гримасе отвращения.

Я демонстративно игнорирую это замечание.

— Смогу ли я принять твой образ?

— Ты не вампир и ничего не знаешь о кровавом предании. Так что нет. — Похоже, его это радует. Наверное, это напоминание о том, насколько я беспомощна перед ним.

— Тогда какая мне от этого польза?

— Твоя выгода в том, что лорд вампиров будет связан с твоей кровью. Я не смогу солгать тебе, даже если захочу, как и ты мне. Ни один из нас не сможет нарушить условия соглашения. Как я уже сказал, это лучшее решение, которое я смог придумать и которое решит все наши проблемы. Если ты будешь знать, что я не могу тебя обмануть или причинить вред, то ты будешь знать, что можешь мне доверять, и это будет работать в мою пользу.

Я слегка сузила глаза. В тишине я взвешиваю варианты. Если он говорит правду... то мне осталось недолго до того, как я стану беспомощной и не смогу сопротивляться. Мне уже больно сидеть прямо, каждый вдох дается труднее, чем предыдущий. Он может лгать, продолжаю я скептически. Но если бы он хотел убить меня и украсть мое лицо, он мог бы это сделать уже сейчас — и все еще может, если я откажусь. Хотя я не настолько наивна, чтобы думать, что он рассказывает мне все подробности этого соглашения, я верю, что кое-что из этого должно быть правдой. Это единственное объяснение, которое имеет смысл. Иначе зачем бы он держал меня в живых?

Но пить кровь вампира. Быть поклявшийся на крови, связанной каким-то магическим образом с лордом вампиров... Мой желудок сжимается, словно мое тело физически пытается отвергнуть эту идею. Единственное утешение, которое я могу найти, — это то, что лучше уж я, чем Дрю.

Как бы я ни хотела оказаться где-нибудь в другом месте... Если я обменялась судьбами с Дрю под Кровавой Луной и избавила его от этого, то это будет моим утешением. Пока мой брат жив...

— Я оставлю тебя наедине с решением. — Лорд вампиров прерывает мои мысли, направляясь к двери. — Но выбирай быстро, потому что скоро ты будешь слишком слаба, чтобы принять кровь.

Его шаги раздаются, как торжественный колокольный звон, который разносится по городу в ночь полнолуния. Двенадцать звонов. Двенадцать шагов.

Время для меня истекает.

Но моя жизнь всегда была на волоске от гибели. Все мы в Деревне Охотников. Мы родились в суровом мире выживания. Всю свою жизнь я старалась сделать так, чтобы мои вздохи что-то значили — для моей семьи, для моего города, для всего мира.

Если я смогу убить лорда вампиров, все это закончится, слышу я в голосе Дрю. Вся боль наконец-то закончится.

— Я сделаю это, — громко говорю я, привлекая его внимание к себе.

Он замирает, и воздух снова становится густым. На этот раз я не могу прочитать эмоции, которые он испытывает. Я даже не подозревала, что вампиры способны на такую гамму чувств.

— Ты, охотник, станешь поклявшийся на крови вампира и поможешь мне снять проклятие с моего народа? — Несмотря на то, что это то, чего он хотел, на что рассчитывал, он все еще выглядит удивленным.

— Если это то, что я должна сделать, чтобы остаться в живых, — чтобы избавить свою семью и все последующие поколения от твоего рода, — то да.

Мышцы его горла напряглись, когда он сглотнул, сухожилия и связки напряглись уже от этого глупого соглашения.

— Тогда я начну приготовления и скоро вернусь. До захода луны все будет сделано. Ты будешь моей поклявшийся на крови.

ГЛАВА 8

Ледяной мороз впивается в меня, и по телу пробегает неистовая дрожь страха и отвращения.

После ухода лорда вампиров в комнате становится темнее, холоднее. Каждая тень становится более зловещей. Я никогда не думала, что могу скучать по Кровавой Луне и ее неестественному оттенку. Но почему-то стальной свет обычной луны кажется мне еще хуже. Это напоминание о том, что время прошло, и я снова думаю, Как давно я здесь?

Возможно, я была без сознания несколько дней, и поэтому чувствую себя таким слабым. Но даже если и так... это не могло длиться больше двух дней. Такой незначительный промежуток времени, а все уже изменилось.

Я смотрю на свои руки, на свои руки, на свои ноги, чувствуя глубокую и неоспоримую боль во всех них; это изнеможение, подобного которому я никогда не знала. Я хочу, чтобы это было успокаивающе. Я приняла правильное решение, не так ли? Если я выбирала между смертью от увядания и договором с лордом вампиров, то я выбрала правильно. Пока я жива, я могу что-то сделать; я могу продолжать работать над светлым будущим Деревни Охотников.

Когда Дрю впервые объявил о своем намерении вступить в ряды охотников, Мать сказала, Не разбрасывайся жизнью. Она говорила ему, что если он так решил, если он так хочет провести свою жизнь, то он должен быть уверен, что это что-то значит. Что он отдаст свою жизнь достойному делу.

Именно так мы все поступаем в Деревне Охотников. Я просто думала, что мое дело — ковать серебряное оружие. А не владеть им.

Я хватаюсь за голову и сворачиваюсь в клубок. Слезы пытаются вырваться из глаз, грозя утопить меня, если я дам им волю. Так ли чувствовал себя мой брат, когда присоединился к охотникам? Знал ли он, что это правильное решение, и в то же время разрывался на части от ужаса? Нет, он должен был быть спокоен, значит, и я буду спокойна.

С трудом переводя дыхание, я борюсь за свое самообладание. Лорд вампиров считает тебя охотником, так веди себя как охотник! Я ругаю себя, вспоминая стоическую, непоколебимую силу Дрю. Кажется, его ничто не может поколебать. Он может принять все, что угодно. Если в нем есть эта сила, значит, она есть и во мне. Я подношу руку к груди, кручу на мизинце серебряное кольцо, похожее на его, пока не успокаиваюсь.

Откинув одеяло, я твердо решила не погрязать в заботах и сомнениях. В кузнице я должна наносить уверенные и верные удары, между совершенством и браком — всего лишь секунды и жар. Я стараюсь применить ту же уверенность здесь и сейчас.

Кровь запеклась на моих кожаных доспехах, но не кажется слишком старой. Это еще одно странное утешение — еще одна уверенность в том, что прошло не так уж много времени. Я пробираюсь к окну, с каждым шагом опускаясь на колени, чтобы проверить свои мышцы. Ноги трясутся так, как не должны. Но силы еще есть, их хватит, чтобы еще немного походить.

Из окна открывается вид на страну вампиров.

Как и следовало ожидать, учитывая наш путь сюда, я нахожусь в замке на вершине горы. Матовые пики окружают невысокую кальдеру, вершины которой напоминают острозубые пасти вампира. Котловина плотно застроена зданиями. Это залитый лунным светом город с мостовыми, соединяющими башни со шпилями. Город простирается так высоко, что я не вижу земли. А даже если бы и могла, то нахожусь слишком далеко, чтобы разглядеть какие-либо существа, вампиров или кого-либо еще. А главное, я не вижу никакого пути вниз, в город. Это наводит меня на мысль, что горы полые и в них есть внутренние туннели. Или же единственный путь в этот замок и из него — через туманные ступени вампира.

Разве он не говорил, что замок охраняется? Наверное, он врал. Ведь мы вошли в замок с помощью магии. Вампиры — чистое зло, и я не могу доверять ни одному их слову. Я даже не могу быть уверена в условиях, в которых живут поклявшиеся на крови. Придется все выяснять самой и доверять только своей интуиции. Иначе я могу погибнуть.

Интересно, он поместил меня именно в эту комнату, чтобы я попыталась найти возможный способ сбежать из этого замка и с территории вампира, чтобы оценить свои возможности и не найти их. Наверняка он надеется, что я запаникую при виде своей беспомощности и действительно подчинюсь ему. Он предполагает, что я боюсь, что мной легко манипулировать, что я трушу при мысли о том, что могу оказаться в ловушке или в одиночестве.

Он не понимает, что я всегда была в ловушке для таких, как он. Я родилась в Деревне Охотников и умру там, потому что это моя клятва перед всем человечеством — защитить мир от его бедствий. Материально это не отличается. Просто я нахожусь в более тесном контакте с моим заклятым врагом.

По крайней мере, так я говорю себе. Я не позволю ему сломить меня играми разума и сомнениями.

— Если я убью его, все закончится. — Мое дыхание затуманивает стекло. Дверь открывается, прерывая мои мысли. Я надеюсь, что мои мысли не были услышаны.

Это не лорд вампиров, а человек из зала, в котором мы приземлились. Квинн, так его звали. Странно, я не думала, что у кого-то, кроме лорда вампиров, может быть имя. Хотя я не думала, что все, включая лорда вампиров, достаточно разумны, чтобы говорить. Возможно, если мне удастся спастись и при этом не убить лорда вампиров, я смогу вернуть полезные знания в деревню.

— Я должен отвести тебя к алтарю. — Когда он говорит, я замечаю, что у него всего два удлиненных клыка. Еще одно сходство с лордом вампиров и отличие от знакомых мне вампиров.

— Очень хорошо. — Я благодарна ему за то, что он не пришел раньше. Если бы он пришел сразу после ухода лорда вампиров, то застал бы меня в беспорядке на кровати. К счастью, мне удалось достаточно собраться, чтобы предстать в образе сильного охотника.

Он скептически относится к моему спокойствию. Это видно по тому, как он смотрит на меня краем глаза. Как он задерживается, ожидая, что я скажу или сделаю что-то еще. Я почти слышу недосказанные шепотки, которые обжигают другую сторону его морщинистых губ. Но тот, как послушный слуга своего господина, ничего не говорит, лишь отходит в сторону и жестом приглашает меня следовать за ним.

Интересно, что он не может сказать ничего другого, даже если бы захотел. Из рассказов Дрю, почерпнутых из книг охотников, стало ясно, что все вампиры происходят от одного лорда —они делятся старой кровью первого из своего оставленного рода. Поэтому, если кто-то убьет лорда, остальные умрут. Они станут бездумными монстрами, не способными мыслить без своего предводителя, — скорее бесцельной ордой, чем мыслящим врагом.

Буду ли я, став поклявшийся на крови, его безвольным рабом? Я медленно вдыхаю и держу голову ровно. Нет, не буду. Лорд вампиров, похоже, считает, что я нужна ему как человек. Если этот договор изменит мою человеческую сущность и даст ему возможность контролировать меня, то я сомневаюсь, что он пойдет на это. Более того, как он метко выразился, я не вампир. Скорее всего, последствия этого ритуала не подействуют на меня так же, как на других его сородичей.

Даже если я не могу доверять его словам... я могу доверять своей собственной логике. Или нет? Боль пронзила мои виски, и я слегка потерла их. Все эти размышления, интриги и споры заставляют меня ходить по кругу; я нисколько не создана для этого.

Залы замка — сквозняки, пыль, пустые пустоты. Это огромное и похожее на лабиринт место. Я следую за Квинном через ряд комнат и выхожу на балкон. Снега навалило много. Сквозь белое покрывало пробивается одна дорожка шагов. Следы отходят от края балкона, проходят мимо сломанных перил и продолжаются вдоль контрфорса, поддерживающего это крыло замка. Узкая дорожка тянется через темную бездну скалы и замка, как бледная, развернутая лента.

Я останавливаюсь на краю балкона и тяжело сглатываю. Мир слегка кренится. Квинн на несколько шагов впереди по тропинке, которой он явно намеревался воспользоваться для нас обоих.

— Боишься, человек?

— Нет, — лгу я. Я никогда не видела места так высоко. Но оказаться на самом краю...

Он принюхивается, как будто чует мой обман. Надеюсь, что нет. Утесы под пешеходной дорожкой... Кого я обманываю? Это даже не дорожка. Это в лучшем случае декоративный элемент замка. Почему мы не идем внутрь? Я хочу спросить, но не хочу показаться трусом.

— Неужели мы не используем внутреннюю часть замка по тем же причинам, по которым твой лорд не может провести меня прямо к своей особой двери? — Я пытаюсь сформулировать свой вопрос так, чтобы он звучал так, будто я выпытываю информацию.

— Тебе следует сосредоточиться на том, чтобы не поскользнуться, а не беспокоиться о старом замке. — Старом замке? — Если только ты не боишься, в конце концов?

— Конечно, нет. — Это испытание — не то, чего может бояться охотник.

— Тогда чего же ты ждешь? — Квинн останавливает свою прогулку, как будто узкая ледяная тропинка для него — пустой звук. Вампирская скорость, сила, равновесие, меткость — все то, с чем охотникам трудно конкурировать без эликсиров. Эликсир, которого во мне больше нет.

— Я думаю, будет очень жаль, если новая помощница твоего лорда... — я с трудом соображаю, как себя назвать, — упадет и погибнет. Я хочу убедиться, что он не против того, чтобы ты пошел на такой риск.

— Он знает, какими путями мы должны идти, — загадочно отвечает Квинн. — Кроме того, для такого охотника, как ты, это не должно составить труда. Я читал о том, как вас обучают.

— Что ты читал о таких, как я? — Лорд вампиров тоже что-то упоминал о том, что у него есть записи об обучении охотников. Несомненно, их приносили его приспешники каждое полнолуние.

— Достаточно. — Похоже, быть болезненно тупым — еще одна черта вампиров, которой меня никто не учил. — А теперь поторопись.

Ты справишься, Флориан, говорю я себе. Ты должна быть уверена в себе и уверенно стоять в кузнице. Это ничто. Всего лишь падение навстречу смерти. Все будет хорошо.

Я вдыхаю, задерживаю дыхание и делаю шаг вперед.

Под снегом лежит слой льда, местами более толстый, чем в других местах. Я медленно переставляю ноги, убеждаясь, что подошвы моих ботинок нашли сцепление с поверхностью, прежде чем продолжить путь. Я продолжаю изучать потемневшие окна и арки. Здесь нет ни одного признака жизни, кроме нас. Я ожидала, что по этим коридорам будет бродить целая орда вампиров. Но здесь пусто. Даже одиноко.

Особенно сильный порыв ветра грозит опрокинуть меня. Я вскрикиваю и падаю на колени, цепляясь за лед и камень. Мир подо мной расплывается, становится еще более далеким, сжимается, словно желая поглотить меня. Я зажмуриваю глаза. В глазах темнеет, и я теряю сознание.

— У нас не вся ночь, охотник. — Квинн делает небольшой прыжок с контрфорса в открытое окно башни. Его даже не волнует, умру ли я. Конечно, нет, он же вампир.

Единственный, кто поддерживает во мне жизнь, — это я сама. Ты можешь сделать это.

Держа центр тяжести низко и не обращая внимания на кусачий мороз, я ползу к другому концу дорожки. Оконный карниз кажется таким далеким; он удаляется все дальше, чем дольше я смотрю на него. Я собираю под себя ноги и одновременно мужество. Если я не сдвинусь с места, то навсегда застыну на месте.

Сделай это! кричит та часть Дрю, которая живет внутри меня. Он всегда знал, как сильно надавить на меня во время наших полуночных тренировок.

Я прыгаю и вытягиваю обе руки вперед.

Это плохой прыжок. Я неловко приземляюсь лицом вперед, кувыркаясь. Но все мои конечности оказываются внутри, и я не могу сдержать огромного вздоха облегчения. Надо мной появляется чудовищное лицо Квинна.

— Я ожидал большего от охотника.

— Может быть, я заманиваю тебя в ложное чувство безопасности? — Это звучит нелепо, даже для моих ушей, а судя по ухмылке Квинна, и для него тоже.

— Может, им стоит больше тренировать тебя с высотой, а не позволять твоему виду валяться в грязи? — Он начинает спускаться по лестнице, оставляя меня собирать вещи и бежать за ним, хмуро прикусив язык.

Мы проходим мимо нескольких дверей, каждая из которых заперта на тяжелый висячий замок. Они предназначены для того, чтобы что-то или кто-то не входил? Или войти? После долгого перерыва я начинаю слышать тихий вой. Сначала я думаю, что это ветер. Но потом понимаю, что это слишком близко и слишком... не смею думать, что человек — вампир.

— Что это? — спрашиваю я.

— Тебе не о чем беспокоиться.

Я не могу заставить себя переспросить.

Когда мы достигаем подножия лестницы и входим во внутреннее святилище замка, я вновь встречаюсь взглядом с лордом вампиров. Он стоит в дальнем конце часовни перед полукруглым алтарем. От него, как рябь на полу, расходятся каменные кольца. Через разные промежутки времени канделябры освещают резные фигуры и статуи мужчин и женщин с открытыми в экстазе клыкастыми ртами, которые взбираются на колонны по обе стороны, поддерживающие высокий потолок.

Над алтарем высечена статуя мужчины с вытянутыми руками, держащего книгу. От ее страниц исходят резные и травленые кольца силы, которые кружатся вокруг него. Каменные глаза обращены к небу, губы слегка приоткрыты в молитве. На его челе — корона из черного металла, от которой отходит дуга в виде паутины клыков, а в центре — большой рубин.

— Хорошо, у тебя получилось, — пробормотал лорд вампиров, продолжая возиться с магическими инструментами на алтаре. Он несколько раз перемещает кубок туда-сюда между свечами.

— Никаких проблем, Лорд Руван, — докладывает Квинн. Я смотрю на него уголками глаз. Конечно, я добралась сюда. Но я бы не сказала, что сделала это без проблем. Неужели он проявляет вежливость, не разделяя моего смущения? Нет, это очередная уловка, чтобы заставить меня ослабить бдительность.

— Я рад, что ты все еще сильна и крепко стоишь на ногах. — Лорд вампиров обращает свое внимание на меня.

— Хорошо, что мы не стали ждать еще несколько дней. Тогда я могла бы быть слишком слаба, чтобы воспользоваться наружным проходом, и мне пришлось бы идти через замок. Может быть, мне удалось бы открыть твою дверь по дороге.

Руван мрачно хмыкнул, не поддавшись на мою уловку, и, отказавшись уточнять, почему я не пошла в замок, повернулась обратно к алтарю. Его горькая улыбка несет в себе бесконечные невысказанные слова.

— Вот и хорошо, — говорит он наконец. — Не будем терять времени и приступим к причастию. — Раскрытой ладонью он приглашает меня встать рядом с ним.

Так близко к нему я вижу каждую извилину на его лице. Под глазами нависают мешки, складки опускаются на щеки. Но глаза его, при всей их ужасающей силе, остаются яркими и острыми. Умные. Это глаза голодного ученого... или безжалостного военного стратега.

Они совсем не похожи на невыразительные глаза вампиров, которых я знала.

Лорд вампиров стоит перед алтарем.

— Кровь старых королей, омытая лунным светом, — произносит он, возвращая мое внимание к своим движениям. Он берет в руки кубок, наполненный густой черной жидкостью. Я борюсь с раздражением.

— Свежая кровь потомка, отданная безвозмездно. — Лорд вампиров подносит руку ко рту и прокусывает мягкую плоть у основания большого пальца. В чашу капает такая же чернильная кровь. Он говорит с мягким благоговением и двигается целеустремленно, уверенно и сильно, несмотря на состояние своего тела. — Я приношу древнюю родословную, короля, которому я присягал на верность, и клятву моему народу, на которой я даю свой обет. Я прихожу к месту зарождения кровавого предания, чтобы выразить почтение, выразить благоговение и придать силу моей магии.

Он ставит чашу между нами у края алтаря. С благоговением он протягивает мне серебряный кинжал.

— Кровь должна быть отдана по собственной воле. Клятва, принесенная на крови, не может быть дана по принуждению или под давлением. Ты должна сделать это добровольно, иначе магия не подействует.

— У таких, как ты нет проблем с принятием магии в нормально.

— Мы всегда даем возможность передать ее добровольно, — возражает он. Я разражаюсь смехом, который молотом бьет по холодным стенам этого пещерного зала. Дать нам возможность? Неужели он думает, что я в это поверю? Руван слегка надувается, словно пытается надуть себя, как какая-то хищная птица. — Ты насмехаешься надо мной и моей добротой.

— Ты не знаешь, что такое доброта, — огрызаюсь я. — Как это я могу быть доброй?

— Ты можешь уйти. — Слова твердые, но в его глазах отчаяние и почти... грусть. Это только еще больше злит меня. Как он смеет грустить в такой ситуации, после всего, что он сделал со мной и с моим народом?

— И умереть. — Я качаю головой и жду, когда пройдет тот кислый привкус, который он вызвал у меня во рту. Он, кажется, собирается заговорить, но я прерываю его. — Хорошо, да, я охотно выполню твою кровавую клятву. Что я должна сделать?

Сухожилия на шее Рувана напряглись. Он заставляет себя сквозь стиснутые зубы:

— Принеси свою кровь чаше и скажи, что ты даешь эту клятву по собственной воле.

Я держу предплечье над чашей и провожу лезвием по тыльной стороне руки. Прокалывать кожу ладоней было бы глупо: это помешает мне эффективно удерживать оружие. Кузница научила меня беречь руки.

— Я даю клятву добровольно. — Я едва сдерживаю сарказм в своем голосе, пока кровь капает в чашу внизу.

— Скажи это так, как будто ты это серьезно. Свяжи себя со мной. — Слова прозвучали почти рычанием из глубины его горла.

Я медленно вдыхаю. Мне многое хотелось бы сказать ему. Но торопить события до того, как эта клятва на крови будет завершена, скорее всего, плохая идея.

— Кровью и телом я связываю себя с тобой, Лорд Вампиров. — Мой голос начинает звучать сильно, а затем переходит в шепот. По моему телу пробегает дрожь и покалывает затылок, а грудь вздымается от этого ощущения.

Как только я заканчиваю говорить, от содержимого чашки поднимается ржавый шлейф. Да, пахнет кровью и металлом. Но еще он пахнет как-то... сладко? Как первая утренняя роса перед восходом солнца. Возможно, даже цветочный. Может быть, жимолость? Орхидея? Впервые в жизни я вижу что-то, связанное с вампирской магией, что не вызывает у меня немедленного отвращения.

Руван поднимает чашу и держит ее между нами, продолжая приковывать меня к себе взглядом.

— Положи ладонь на другую сторону.

Я так и делаю. Кончики моих пальцев почти касаются основания его запястья. Прохладная, липкая кровь стекает по чаше между нашими руками. Он все еще не исцелился? Я думала, что вампиры могут исцеляться за считанные секунды. Интересно, смог бы я его убить, стоит ли пытаться? Я быстро осматриваюсь в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия, но ничего нет, а Квинн все еще стоит на страже в торжественной позе. Он настигнет меня, если я сделаю хоть шаг за черту. Всю свою жизнь я прожил в стенах, охотясь на людей, но никогда еще не чувствовал себя в такой ловушке.

Неужели я неправильно оценил риск и выгоду от этой клятвы? Все происходит так быстро.

Что я наделала?

— Я клянусь, что пока ты находишься под моей опекой, ты будешь гостем Замка Темпост. Все виды защиты и гостеприимства будут распространяться на тебя. Никто из подвластных мне людей не сможет причинить тебе вреда на землях, которые я защищаю. — Его слова медленны и глубокомысленны. Они проникают в мой мозг, как будто меня заключают в магическую клятву, которую он скрепляет. — И когда ты выполнишь свою клятву, я верну тебя в мир, где тебе самое место. Ты вернешься тем же путем, каким пришла, не получив вреда.

— И ни ты, ни вампиры, подвластные тебе, никогда не пересекут Фэйд, чтобы снова напасть на людей, — поспешно добавляю я.

Он моргает, трижды. Его рот искривляется в медленной улыбке, скорее угрожающей, чем доброй.

— И ни я, ни кто-либо из подвластных мне существ, после снятия проклятия, больше никогда не придет в ваши земли, чтобы напасть на людей, — добавляет он. — А теперь, твоя клятва мне.

— Я клянусь помочь тебе, чем смогу, снять проклятие с тебя и твоего народа. — Мысли крутятся в голове, пытаясь придумать, что еще я могу сказать. Кажется, он просит так мало. Но это не может быть так просто...

— И, пока ты это делаешь... ты клянешься не причинять вреда ни мне, ни тем, кто мне предан.

Мои мышцы напряглись. Я стараюсь, чтобы мое дыхание было медленным и ровным. Он сказал, что эту клятву, данную однажды, нельзя нарушить — если бы она была нарушена, мы бы умерли. А это значит, что, произнеся эти слова, я не смогу напасть на него, не напав при этом на себя.

Но если я найду способ убить его, я с радостью отдам за это свою жизнь. Я сомневаюсь, что мне удастся выбраться отсюда живой. Эта клятва даст мне время найти серебряное оружие. Это поможет мне изучить его движения и возможности. В худшем случае я пожертвую своей жизнью, чтобы забрать его. В лучшем случае я буду готова к тому моменту, когда проклятие будет снято.

— Я клянусь не причинять вреда ни тебе, ни кому-либо из преданных тебе людей, пока я буду работать над снятием проклятия.

Его глаза вспыхивают. Он знает мои намерения. Он знает, что, стоя здесь и давая ему клятвы в защите и верности, я замышляю его смерть. Он может помешать мне осуществить эти желания, но он не может помешать мне думать о них, и именно так я узнаю, что мой разум все еще принадлежит мне. Чаша дрожит между нами, и мы оба крепко сжимаем ее. Держимся за наши тайные надежды и заговоры со всем отчаянием, на которое способны.

— Я принимаю твою клятву, — наконец произносит он. Лорд вампиров вырывает кубок из моей руки и подносит его к губам. Он глубоко отпивает.

Плоть Рувана наливается кровью, мышцы напрягаются на одежде там, где раньше они висели безвольно. Его кожа из безжизненной превращается в светящуюся. Она сияет под лунным светом, проникающим через массивное круглое окно над статуей. Тьма падает из его глаз в виде непроглядных слез. Он моргает, отгоняя нечистоты, и открывает белые, как у любого нормального человека, глаза. Радужные оболочки глаз по-прежнему желтые, но они приобретают глубокий, вихрящийся, золотистый оттенок. Волосы, которые раньше были сальными и матовыми, теперь блестят, словно только что вымытые и распущенные, а белизна обрамляет ставшее вдруг неземным лицо.

Из чудовища моего самого страшного кошмара он превратился в человека из дневного сна. Смерть, ставшая прекрасной, почему-то гораздо страшнее, гораздо зловещее, чем его первоначальный облик.

Лорд вампиров смотрит на меня сверху вниз, как бы говоря, Вот, посмотри на меня во всей красе. Интересно, чье это лицо... возможно, то, которое он украл давным-давно. Я думала, что вампиры могут красть только лица только что съеденных хозяев, но это может быть так же неправильно, как и многое другое. Но это неважно, ведь я видела его истинный облик. И я знаю, что под этой неожиданно привлекательной внешностью скрывается истинное чудовище, которым он является. Черный туман следует за его движениями, как злая, чувствующая сила, когда он подносит ко мне чашку.

— Теперь ты пей.

— Я принимаю твою клятву, — повторяю я его слова и беру кубок обеими руками. Встретившись с его расплавленным взглядом, я во второй раз напрягаюсь и пью неожиданно нахлынувший на меня разливающуюся манию, заставляя себя не захлебнуться. Как и Эликсир Охотника, который дал мне Дрю, этот обжигает на всем пути. Я задыхаюсь и хватаюсь за грудь, сердце стучит громче молота и быстрее крыльев колибри. Мое дыхание внезапно стало шумным. Никогда еще я так остро не осознавала, какие звуки издает воздух, проходя через меня. Я слышу, как кровь бежит по моим венам, как стонут мои сухожилия, протискиваясь между костями и напрягающимися мышцами.

Я хлопнула рукой по алтарю. Золотые монеты и кинжалы бьются о другие позолоченные чаши. Я не свожу с него глаз, стиснув зубы. Я не позволю этому чудовищу увидеть меня на коленях.

Горло жжет, словно в шею вонзается раскаленный кинжал. Невидимое оружие изгибается и опускается к моей груди. Без предупреждения сердце останавливается. Может быть, это всего лишь секунда, но время существует во впадине моей груди, где должно быть биение. Бьется, я это сделаю.

Дыхание сбивается.

Мир совершает полный оборот и с грохотом останавливается.

— Не забывай дышать, — мягко говорит он.

Вдох. Выдох. Жжение внутри начинает утихать. По мере того, как оно исчезает, на смену ему приходит всплеск силы. Слабость в мышцах исчезает. Я смотрю на тыльную сторону предплечья, завороженно наблюдая, как кожа становится на место. Моя сила вернулась, и еще какая.

Это сила Эликсира Охотника... но глубже. Богаче. Более глубокая и полная. Я поднимаю взгляд на лорда вампиров. Улыбка полумесяцем рассекает его губы в ответ на мое недовольство, его зубы так же бледны, как лунный свет, очерчивающий его плечи. Конечно, из всего, что он украл, он выбрал бы самое мучительно красивое лицо. Но если он думает, что от этого я стану меньше ненавидеть его и убивать, то он сильно ошибается.

Он наклоняется вперед, но не прикасается ко мне. Его дыхание шевелит пряди волос у моего уха и посылает мурашки по шее.

— Моя сила опьяняет, не так ли? — шепчет он. — Ты хочешь большего? Сними проклятие с моего народа, дорогой охотник, и я смогу опьянять тебя своей силой до тех пор, пока твое тело не перестанет меня выдерживать. — Он отстраняется, волосы падают ему на глаза, затеняя их злом, которое, я знаю, реально, ибо он запечатлел его в моей душе.

Трудно удержаться от того, чтобы не броситься на него. Но мое тело восстает от одной только мысли об этом. Я вытесняю эту мысль из головы, не в силах справиться с головокружительным, тошнотворным чувством, которое вызывает у меня одна только мысль о том, чтобы причинить ему вред. Возвращается прежний страх: Что я наделала?

— А теперь пойдемте... Я провожу тебя в твои покои, и после чего можно приступать к настоящей работе.

ГЛАВА 9

Мы втроем выходим из часовни. Я ожидаю, что мы вернемся тем же путем, что и пришли, но мы не возвращаемся. Вместо этого мы направляемся дальше по лестнице с множеством запертых дверей. Руван снимает с крючка на стене массивную связку ключей и прикрепляет ее к поясу, когда мы начинаем спуск.

Я не отвлекаюсь от пути, по которому он меня ведет, пытаюсь сориентироваться в этом замке-лабиринте. Но это безнадежно. Меня постоянно отвлекают самые странные вещи. В ноздри ударяет слабый запах жарящегося мяса. В воздухе витают потоки, овевающие мои лодыжки, путающиеся в пальцах, как будто здесь есть жизнь, которой я раньше не ощущала.

Вампирская магия все еще течет во мне, угрожая головокружением с каждым шагом от переполняющей меня силы. Я готовлюсь к каждой волне, обрушивающейся на меня, чтобы не споткнуться. Я сильна как никогда, словно могу ковать сутки напролет без остановки, и у меня еще остаются силы, чтобы таскать уголь или поднимать оставшееся плавленое железо на склад. И в то же время меня может разорвать на части в любую секунду.

Руван останавливается перед дверью и отпирает ее, прежде чем войти. Я замечаю линию соли, покрывающую дверной косяк с обеих сторон. Он осторожно переступает через нее, и я слежу за этим движением с замиранием сердца.

— Итак, соль ничего не делает для защиты от вампиров. — Она не помогла защитить нас с Матерью от напавшего на нас вампира-изгоя. Интересно, сколько домов в Деревне Охотников подверглись вторжению; хлипкие средства защиты, которые, как мы думали, у нас были, оказались бесполезными. В чем был смысл всего этого? Разве мы вообще что-то знали о вампирах?

Я не ожидала, что к моим унылым размышлениям прислушаются.

— И да, и нет. — Руван закрыл за нами дверь. — Соль притупляет чувства вампира; она мешает нашей врожденной способности выслеживать и искать кровь, даже ту, что еще течет в жилах. — Он замирает, и я думаю, не передумал ли он давать мне эту информацию. Может быть, он и дальше будет совершать подобные ошибки и откроет мне секреты вампиров. Если я когда-нибудь снова увижу Деревню Охотников, я верну его Дрю и крепости. К моему удивлению, Руван продолжает, не обращая внимания на его колебания. — Итак, соль работает в определенной степени — если вампир не знает, что за дверью находится человек, он не почувствует его и не будет искать. Но если они видят людей внутри, то соль мало что делает.

— А почему она у тебя здесь? — спрашиваю я.

Он вздрагивает. Руван умеет сохранять самообладание, надо отдать ему должное, но я не пропустила его короткого вздрагивания. И я замечаю, что его глаза вдруг стали какими-то отстраненными.

— Для защиты.

— Тебе нужна защита от вампиров? — Я недоверчиво вскидываю брови.

— Вампир, и, вопреки твоему мнению, во тьме таятся чудовища куда страшнее нас. — Он показывает на соль. — Соль помогает.

— Понятно. — Что-то не сходится. Он говорит, что соль разбавляет чувства вампира, но это не объясняет, как вампир почувствовал меня, когда я находилась в хорошо просоленном доме; он меня не видел. Он хочет, чтобы я считала его и его союзников слабыми или сочувствовала им. Я снова решаю, что не стану жертвой его игр разума.

— У тебя есть еще вопросы, — тихо говорит он, когда Квинн проходит мимо.

— Я сомневаюсь, что ты мне ответишь, — отвечаю я.

Мы настороженно смотрим друг на друга, пока Квинн открывает вторую дверь, ведущую из этой скудной прихожей. Интересно, занимается ли Руван теми же расчетами, что и я? Клятва на крови якобы не позволяет нам лгать, но я не знаю, предотвратит ли она полуправду. А Квинн уже доказал, что вампиры умеют уклоняться от вопросов.

— Идем, охотник. — Руван проносится мимо меня и входит в открытую Квинном дверь.

Он ведет меня на антресоль, с которой открывается вид на зал собраний внизу. Там собралось несколько вампиров, но они нас не замечают. А если и замечают, то не смотрят в нашу сторону. Руван быстро вводит меня в другую дверь, которую Квинн держит открытой. Но слуга не следует за ним. Он остается по ту сторону двери, пока она закрывается.

— Это мои покои, — объясняет Руван, проводя меня через еще одну дверь в гостиную. — Ты останешься здесь.

— Здесь?

— Да, здесь я смогу присматривать за тобой лично. Неужели ты думаешь, что я упущу тебя из виду?

— О? Беспокоишься, что я нападу на твоих приспешников? Не веришь в свою клятву, данную на крови? — Я задираю подбородок, надеясь, что он клюнет на приманку и скажет, могу ли я как-то навредить этим вампирам.

— Я верю в клятву, остающуюся на твоем клинке. Но это не поможет твоему языку, а я не хочу иметь дело с напряжением, которое может создать такая грубиянка, как ты. — Он слегка хмурится. Я решила проигнорировать оскорбление.

— Тогда почему бы тебе не запереть меня где-нибудь в комнате? Я была бы счастливее не проводить время ни с кем из тебе подобных.

— Очень жаль, охотник. Тебе придется работать со всеми нами, если ты хочешь снова увидеть эту лачугу, которую ты называешь домом. — Он слегка усмехается. Теперь его свежее красивое лицо выглядит гораздо менее устрашающе. Когда его кожа была обветрена, а клыки обнажены, он был похож на древнего зверя. Теперь он выглядит как любой другой человек.

Нет... это не совсем так. Он по-прежнему двигается с невозможной грацией вампира. Его волосы - лунный свет, а глаза — расплавленное золото. И клыки у него все еще есть, хотя и не так ярко выражены. Даже самые тонкие черты его внешности не совсем человеческие: он как живой портрет, слишком изящный, чтобы быть полностью реальным. Слишком очаровательный, чтобы быть обычным.

— Или... — продолжает Руван. — Ты протестуешь потому, что эти апартаменты недостаточно удобны для нежного охотника?

— По правде говоря, все в этой обстановке некомфортно, — говорю я прямо.

— Отлично. Не хотелось бы, чтобы ты устроилась поудобнее и задержалась.

— Ни в коем случае, — заверяю я его тоном, который, надеюсь, передает всю очевидность ситуации. Я выпрямляюсь. Это не так уж и много. Я несколько коренаста, и мышцы, вбитые в меня кузницей, подчеркивают это телосложение. — А как же ты? Не будет ли тебе некомфортно, если рядом с тобой окажется человек?

Он не отступает, а лишь слегка надувает грудь.

— Ты никогда не сможешь сделать ничего такого, что заставило бы меня чувствовать себя неловко.

— Разве это вызов? — Мои губы раздвигаются, я обнажаю зубы, пытаясь говорить с ним на понятном ему языке угроз. Он отражает это выражение. Его клыки выглядят гораздо более устрашающе.

— Конечно, — приглашает он, протягивая руки. — Пусть мне будет неудобно. Я приветствую тебя. — Он делает полшага вперед. Я быстро моргаю и отворачиваюсь. Я не ожидала, что он действительно... Он смеется. Надо мной. — Я так не думал.

Я пытаюсь сохранить самообладание.

— Мне неинтересно играть в игры. Я здесь, чтобы убивать.

— Хорошо. — Руван слегка опускает подбородок. На его глаза падает тень, и выражение лица темнеет, становясь все более напряженным. Мы находимся на расстоянии одного дыхания друг от друга. Он так близко, что я могу разглядеть полоски золота, такие яркие, что они почти платиновые, вспыхивающие звездами вокруг черных радужек его глаз. Он настолько близко, что я могу протянуть руку и задушить его. Но от одной только мысли об этом у меня начинают дрожать руки. — Я знаю, что каждый день этого соглашения ты проведешь, замышляя мою смерть. — Он говорит медленно. Голос низкий, в нем звучит сокрушительная печаль, такая глубокая, что у меня заныли ребра. — Признай, что я дал тебе эту клятву, зная об опасности, зная, что ты собой представляешь, — что я буду держать на поводке очень опасное существо, которое перекусит мне горло в первый же момент, когда я ошибусь.

Кто я... Очень опасное существо, говорит он, как будто я здесь чудовище.

— Я уже видела твою истинную форму. Я знаю, какое ты чудовище, вампир.

Он насмехается и отстраняется. Напряжение, разгоревшееся между нами, немного ослабевает. Хотя обещание смерти все еще звучит шепотом, ожидая, когда один из нас его выполнит.

— Кто я.… — пробормотал лорд вампиров, подходя к стене. Он хватает покрывало, наброшенное на раму, и отдергивает его, открывая зеркало. Прекрасная ложь, которая является его лицом, смотрит на него, я на заднем плане.

Мой взгляд переключается.

Я снова та женщина, которую всегда знала. Моя кожа снова приобрела свой естественный рыжеватый оттенок. Под ней не проступают темные, злые вены. На щеках нет ни румянца, ни бледности. Однако у основания горла, в ложбинке между ключицами, я замечаю черную метку. Это ромбовидная фигура с длинным тонким капелькой под ней. По обе стороны от него изящно изгибаются два стилизованных крыла летучей мыши. Я легонько прикасаюсь к ней.

— Это моя метка. — Он подходит и задумчиво смотрит на нее. — Подпись моей крови, моей магии. Она означает, что ты связана со мной.

Я медленно вдыхаю, наблюдая за тем, как напрягаются мышцы моей шеи против метки. Она движется вместе с моей кожей, как будто была вытатуирована на ней. Он усмехается.

— Не беспокойся. Как только наша сделка завершится и клятва будет соблюдена, она исчезнет из твоей жизни.

— Хорошо. — Я опускаю руку и хмуро смотрю на него.

Он наклоняется вперед, его нос почти касается моего.

— Не бойся, отвращение к ношению чужой метки взаимно. — Он тянется к воротнику, расстегивая верхнюю пуговицу ловко, даже одной рукой. Мой взгляд мгновенно притягивается к этому движению, и, несмотря на это, на моих щеках появляется румянец. Мое восхищение раздевающимся мужчиной мгновенно угасает, когда он откидывает рубашку в сторону, обнажая ромбовидный контур с меньшим ромбом в центре. Два серпа охватывают его с двух сторон, на их концах торчат крючкообразные острия.

— Что это?

— Твоя метка.

Моя...

— Но я не вампир.

— Вампир, — бессмысленно поправляет он. Я никогда не сделаю поправку, особенно от его имени. — И я не говорил, что это метка вампира, это метка крови человека. Твоя кровь хранит в себе силу твоей жизни, которая становится богаче благодаря каждому опыту, который ты когда-либо был или будет у тебя. Нет двух одинаковых меток.

Это моя метка, думаю я, когда он отходит в сторону. Мои глаза прикованы к ней, даже когда он снова застегивает пуговицы на рубашке, вновь возвращая ее на месте. Я в мире вампиров. Я дала клятву на крови лорду вампиров. Но что в конце концов потрясает меня до глубины души, так это:

Моя кровь.

Моя человеческая кровь.

Обладает магией.

— Во мне есть магия? — шепчу я. Я не хотела, чтобы эта мысль вырвалась наружу.

Он поворачивается, полумесяц брови приподнимается.

— Конечно, есть. Другие могли бы считать людей совершенно немагическими, но вампиры знали правду: Сила есть у каждого, если он ее требует.

Силой становятся, а не рождаются, так сказал мне Дрю, когда я спросила его, почему Давос выбрал его в качестве особого ученика. Любой человек может стать могущественным. Все, что для этого нужно, — упорный труд и руководство. Именно поэтому Дрю почти каждую ночь тайком возвращался ко мне. Мы близнецы, говорил он. Если я могу стать сильным, то и ты сможешь. Вместе мы стали больше, чем были, чем когда-либо думали. Интересно, знал ли Давос, что на самом деле он тренирует нас обоих? Скорее всего, нет. Если бы он знал, то никогда бы не продолжил обучать Дрю.

Я перехожу к своему отражению. Лорд вампиров продолжает наблюдать за тем, как я осторожно потираю метку на шее. Выражение его лица остается настороженным и не поддается прочтению. Я не представляю, как я, скромная кузнечная дева, оказалась здесь, отмеченная лордом вампиров и в облике охотника. У меня все еще черные глаза и темные волосы, знакомые шрамы и ожоги на руках, на правой щеке от несчастного случая в кузнице, когда мне было двенадцать лет, но в остальном я себя почти не узнаю.

— Ты хочешь обуздать ее. — Он отрывает меня от моих мыслей.

— Обуздать что?

— Нераскрытую силу в твоей крови, которую не использовали твои предки. — Руван слегка ухмыляется. Он самодоволен. Он так доволен тем, что я могу быть очарована чем-то в его мире. Я подавляю свои размышления. Это касается только меня.

— Конечно, нет. Я не вампир и не хочу иметь с ними ничего общего.

— О? Быть кровно связанной с одним из них — это, конечно, «иметь что-то общее» с вампиром. — Его самодовольство усиливается.

— Это просто договоренность, не более того. — Я отхожу от зеркала, на ходу застегивая доспехи. Хотелось бы мне с такой же эффективностью сковывать свои мечущиеся мысли.

— Да, конечно. — Руван поворачивается к двери. — Теперь, когда ты осмотрела свои покои, я познакомлю тебя с остальными членами моего ковенанта².

— Твой ковенант?

— Да. Мои верные рыцари — те, кто присягнул мне, этой земле и нашему роду. Мой собственный отряд охотников, если хочешь.

— Ты уверен, что хочешь этого? Больше не беспокоишься о моем остром языке? — Я не уверена, что хочу с ними встречаться. Я была бы очень рада спрятаться в этой комнате, пока смогу, пока буду пытаться перевести дух. Так много всего меняется, а я почти не успеваю за этим. — К тому же, что они скажут, когда узнают, что их прославленный лорд вампиров заключил сделку с их заклятым врагом?

— А ты сомневаешься в своем лорде охотников?

Я поджала губы. Я понятия не имею, что происходит в крепости, и это делает ответ опасным, поскольку я до сих пор не знаю, сколько у этих вампиров информации о Деревне Охотников и откуда они ее взяли.

— Я так и думал. — Он открывает дверь. — Теперь идем.

Мы возвращаемся через двери и проходим мимо Квинна, который покорно ждал нас. В зале стало немного шумнее: разговоры множества людей перекликаются со звуками скрипки. Несмотря на то, что бельэтаж комнаты находится высоко, я почти могу разобрать каждое произнесенное слово, чего, я уверена, не смогла бы сделать до того, как стала поклявшейся на крови.

Еще одно напоминание о том, что я сделала и как изменилась. Это было правильное решение, пытаюсь я напомнить себе. Но мой внутренний голос слабее, чем раньше. Ничего не кажется правильным. Мне не по себе, а чувства обманывают меня. Во мне зарождается отвращение к собственной крови. К силе, которая всегда была рядом, но которую я никогда не желала, не просила. Максимум, чего я хотела, — это уберечь свою семью и, может быть, увидеть океан вместе с братом.

Как же я оказалась здесь?

— Они смелее, чем раньше, — ворчит мужчина.

— Смелее. Сильнее. Упрямее раз за разом, — добавляет другой мужчина с мягким, мечтательным голосом.

— По крайней мере, у нас есть их кровь, — негромко говорит женщина. И тут меня пронзает ледяной холод: они говорят о Деревне Охотников. У меня начинает звенеть в ушах, и я едва слышу остальную часть их разговора, словно мое тело физически пытается отгородиться от них.

— Драгоценное мало дается даром, — сетует второй мужчина. — Придется очищать остальных по мере сил.

— Очищать? Кровь насильно — это ерунда, — бормочет женщина.

— Я постараюсь, — говорит мягкий голос.

Выщипывание приостанавливается.

— Достаточно ли этого? — Вторая женщина.

— Придется, — говорит Руван, когда мы спускаемся по лестнице, обвивающей заднюю часть зала и соединяющей бельэтаж с помещением для собраний внизу.

Все они поднимаются на ноги, как только видят меня. Я сглотнула и сосредоточилась на ногах, чтобы не споткнуться. Я сейчас охотник, а не кузнечная дева; я не позволю себе показать свой страх. Мы встречаемся взглядами, и воздух становится густым, как бывает перед началом драки.

ГЛАВА 10

Я сжимаю руки в кулаки. Даже с этой новой силой им понадобится всего двое, не больше, чтобы зажать меня. Они могут сломать меня, как игрушку, если захотят.

Руван, должно быть, тоже это чувствует, потому что он делает шаг вперед, физически становясь между мной и остальными.

— Это новый член нашего ковенанта.

— Мой господин... — начинает человек с глубоким гравием в голосе и тут же теряет дар речи. Он такой же бледный, как заснеженные горы за окном, и такой же массивный. Все его темно-каштановые волосы покинули голову и поселились на подбородке.

— Это охотник, — заканчивает женщина, опуская свою скрипку на стол. Длинные пряди светлых волос перекинулись через ее плечо. Они почти такого же цвета, как ее глаза — как и все их глаза.

— И она стала поклявшейся на крови со мной. — Руван складывает руки на пояснице.

Женщина, смех которой я слышала раньше, недоверчиво хмыкнула. Она откидывает за ухо свою длинную темно-каштановую челку. У нее, как и у меня, короткие волосы с одной стороны. Другая половина головы выбрита и покрыта шрамами, которые тянутся по шее призрачными следами по сепии ее кожи.

— Ты не можешь говорить серьезно.

— Смертельно.

Вот тебе и его окружение, не задающее ему вопросов. Я краем глаза смотрю на лорда вампиров. Его челюсть сжата. Самодовольство захлестывает меня, но я не позволяю ему показать себя. Это было бы глупо.

— Ты... стал поклявшимся на крови с человеком? — Крупный мужчина вздрогнул.

— Да еще и с охотником? — Человек с мягким голосом и темной кожей поправляет свои круглые очки, словно пытаясь разглядеть меня получше. Его черные волосы туго заплетены в косу, а оставшиеся стянуты в пухлый пучок на затылке.

— Да. Она поможет нам избавиться от этого проклятия, раз и навсегда. Мы же не собираемся забирать ее в глубины, пока она будет чахнуть от простого нахождения в Мидскейпе.

— Согласен, это логично, — пробормотал человек с круглыми глазами. — Я просто не рассчитал это.

— Ты что-то не рассчитал? — Блондинка задыхается.

Мягко говоря, мужчина закатывает глаза, смотрит в сторону и быстро возвращается к ней, а затем снова уходит.

— Охотники заботятся только о себе. — Бледный мужчина с гравием в голосе смотрит на меня сверху вниз. Он, конечно, сложен как маленькая гора, мускулы бугрятся, грозя поглотить его шею и уши целиком, но я часто думаю, что такие мускулы — это только видимость. Но в данном случае я не думаю, что хочу это выяснить.

— Она заботится о себе. — Глаза Рувана возвращаются ко мне с почти ожидающим взглядом. Он хочет, чтобы я что-то сказала? Я тонко улыбаюсь и оставляю его барахтаться среди своих рыцарей. Руван хмыкает. — Я поклялся, что если она поможет мне снять проклятие с нас, мы больше никогда не пересечем Фэйд, чтобы охотиться на ее народ.

— Ты собираешься отпустить их без наказания после всего, что они сделали? — Маленькая женщина больше не смеется. Она выглядит так, будто может заплакать или убить. — Руван...

— Дело сделано, — огрызается он. — Я бы пообещал еще больше, если бы это означало, что наш народ будет свободен от этой беды. Мы потеряли слишком многих, и у нас осталось всего несколько циклов, иначе нам конец, всем нам. — Разочарование отражается от его плеч, когда он наполовину поворачивается ко мне лицом. — Это мой ковенант. Ты будешь работать в тесном контакте с ними, поэтому постарайся быть вежливой, если сможешь соблюсти хотя бы основы приличия. Никто из них не причинит тебе вреда, согласно условиям нашей клятвы. — Руван начинает представлять их, ладонью указывая на каждого по очереди.

— Наша сирена, играющая на скрипке, — Винни.

— На четверть сирена, — говорит она несколько жеманно, но глаза у нее такие же твердые, как и золото, на которое они похожи.

— Вентос — наш мускул.

Крепкий мужчина складывает руки на груди, подчеркивая бицепсы.

— Если тебе понадобится что-то из тактики или знаний, то лучше Каллоса никого нет.

Беспечный мужчина поднимает руку к правой груди, низко кланяясь. Каждая складка его одежды тщательно отглажена. Ни одной лишней детали. Он явно ценит форму, а не функцию, и не кажется мне угрожающим... если только это не входит в его планы.

— Лавензия...

— Практичная. — Она широко улыбается, демонстрируя клыки. Женщина ростом пониже - полноватая. Под ее изгибами легко может скрываться несметная сила, и, учитывая ее шрамы, скорее всего, так оно и есть.

— А с Квинном ты знакома.

Он почти не смотрит на меня, пока идет к столу. Он наполняет водой золотую чашу — совсем не похожую на ту, что стояла на алтаре. Затем он доливает в нее три капли из обсидианового пузырька. Пузырек похож на тот, что подарил мне Дрю. Ненавязчиво так...

— Что в пузырьке? — спрашиваю я.

Они все переглядываются. Каллос отвечает:

— Кровь.

Взятая у охотников в ночь Кровавой Луны, без сомнения.

Мои мысли прерываются, когда прямо на моих глазах плоть Квинна наполняется кровью. Его смуглая кожа на тон темнее, чем бледность Рувана и Вентоса. Глаза обретают ясность, темнота стекает по щекам ручейками. Волосы на голове поредели, их сменили ржаво-коричневые локоны — коротко подстриженные и слегка вздернутые спереди. Губы становятся пухлыми, их дополняют грустные, напряженные глаза.

Они пьют человеческую кровь, чтобы скрыть свои чудовищные формы. Наверное, именно поэтому им приходится охотиться на людей в полнолуние, и именно поэтому они выглядят как копошащиеся трупы. Возможно, постоянное питье крови позволяет им говорить и думать — поэтому эти вампиры разумнее тех, что обычно нападают на нас.

— И, мой ковенант, это... это... — Руван делает паузу, несколько раз моргая, глядя на меня. — Я не знаю твоего имени.

Я торжествующе улыбаюсь. Я ждала, когда он это поймет. Может быть, это маленькая, незначительная победа, что я так долго скрывала это от него. Но тем не менее это победа. Теперь у меня есть нечто простое, что можно использовать в качестве проверки клятвы на крови.

— Меня зовут...— Придуманное имя, которое я собиралась назвать, застревает у меня в горле. Я прочистила его кашлем. Значит, то, что он сказал, было правдой. Мы не можем лгать друг другу. Или, по крайней мере, я не могу лгать ему. Мне придется найти способ проверить, что для него это одно и то же, просто для безопасности. — Риана, — удается мне, доказывая, что полуправду можно говорить. Еще одна хорошая информация.

— Сколько вампиров ты убила, Риана? — спрашивает Вентос, поглаживая свою бороду глубокого оттенка умбры.

— Одного, — честно отвечаю я и тут же жалею, что не завысила число, чтобы оно звучало более угрожающе.

— Одного? — насмехается он. — Врешь.

— Думай, что хочешь. — Я пожимаю плечами.

— Она молодая. — Винни садится обратно, прижимая скрипку к груди. Она нежно пощипывает ее, не играя ничего конкретного. Ноты резкие и высокочастотные, они раздражают по сравнению с ее предыдущей мелодией. — Она никак не могла убить много.

— Она говорит правду, — убежденно заявляет Руван, и это усиливает его способность отличать правду от лжи.

— Я полагаю, что тот факт, что ты вообще привел сюда человека, говорит о том, что анкер не был мастером охоты, как ты предполагал. — Каллос переключает тему разговора с меня и обращается непосредственно к Рувану. Остальные затихают. В глазах Каллоса появляется знающий блеск. Руван застывает рядом со мной.

Внезапное, гнетущее ощущение оседает на моих плечах. Сначала я думаю, что это траур по Давосу, но я почти никогда не испытывала любви к старому гризли-охотнику, который охранял наш город и был готов выдать меня замуж, как кобылу. Нет, это совсем другое... Я почти чувствую, как у меня опускается живот, словно это я нахожусь на месте преступления. Я смотрю на Рувана. Его лицо пассивно, но... Мои нервы пылают. Я почти вижу, что скрывается под его выражением. Мне кажется, я чувствую его панику.

— Мастер охоты был убит моей рукой, но проклятие осталось, — нехотя признает Руван.

— Я же тебе говорил. — Каллос вздыхает. — Я прочитал все книги по раннему кровавому преданию, написанные Джонтуном, и уверен, что анкером проклятия должна быть вещь, а не человек. Тем более такое долговременное проклятие, как это. Если бы это был человек, он и проклятие давно бы умерло.

— Тогда мы найдем анкер в комнате, которую ты выявил, — отрывисто сказал Руван.

— Если она сможет туда добраться. — Лавензия смотрит между мной и Руваном.

— Она справится. Она держалась против меня, — торжественно говорит Руван.

— Ты бы попыталась убить человека, который нам нужен. — Винни закатывает глаза.

— Она не собиралась приходить мирно — ни один человек этого не сделает. Более того, как только я ее увидел, я понял, что это должна быть она. Она не была похожа на других охотников.

От слов Рувана у меня в животе зародился маленький шарик тепла. Я тут же попыталась погасить его. Я не собираюсь льстить ему.

— Ты имеешь в виду не только ее боевое мастерство, — спросил Каллос в своей спокойной, знающей манере.

— Они использовали в отношении нее кровавое предание, и за это она могла бы сразиться со мной. — Комната замирает. Тишина легко заполняет пространство, подчеркивая, насколько оно велико и пусто. В этом зале могло бы поместиться пятьдесят человек. Нет, сто. Наверняка у лорда вампиров есть более грозные помощники? Не вернулись ли они из-за Фэйда? Или... возможно... охотники уничтожили остальных?

Во мне разгорается гордость. Может быть, с Деревней Охотников все в порядке? Может быть, Дрю нашли в тумане и спасли другие охотники, отвоевавшие ночь для человечества.

— Невозможно. — Винни приостановила свою игру.

— Я знаю, что я видел. Ее глаза были золотыми кольцами и налиты кровью. Ее вены вздулись. Возможно, ты не знаешь, как выглядят обряды превращения, но я знаю. Я видел старые рисунки и ритуалы, и она выглядела наполовину прошедшей через них, оставаясь при этом полностью человеком, и все же... — Его взгляд возвращается ко мне. Я продолжаю молчать. Все, что я сейчас скажу, может быть использовано против меня или деревни. — Она излучала великую силу нашего рода. Я чувствовал ее приближение так же легко, как и любой из вас.

Чувствовать меня... Может быть, именно так вампир узнал, что я нахожусь в своем доме, несмотря на соль? Если это так, то есть некоторая надежда, что Мать продержалась ночь в безопасности. Но если это правда, то это также означает, что я действительно обладаю какой-то силой. Как я выглядела в зеркале, когда только прибыла... это действительно я?

— Очаровательно. — Каллос подошел ко мне и оглядел меня с ног до головы. Ненавижу ощущение, когда вампир осматривает меня, как будто это я странный. — Как они это сделали?

— Я.… — Что я им скажу? Я должен сделать все, чтобы сохранить эту шараду. Я знаю, что не могу откровенно лгать Рувану, но что делать с остальными? — Я охотник — так я могу солгать остальным — а не знаток. Я не задаю вопросов вышестоящему.

— А, потому что истинное мерило верности — это не задавать вопросов, — саркастически говорит Каллос, закатывает глаза и возвращается к скамье.

— Ты нашел очень полезную вещь, Руван. — Лавензия опускается на свое место.

— Она будет полезна. Она проведет нас к двери. А если не удастся, то она все равно узнает о попытках охотников использовать кровавого предания. Это может дать нам некоторую ясность в том, как они вообще создали проклятие - она может знать что-то, сама того не подозревая.

Я смотрю на Рувана уголками глаз. По тому, как он говорит, можно подумать, что он так же старательно планировал все возможные варианты, как и я. Может быть, он прав, и мы оба нужны друг другу. Но если у нас схожие взгляды, то возникает вопрос, как он собирается убить меня, когда все закончится?

Если он действительно такой же, как я, то он уже придумал несколько способов.

— Ты же знаешь, что Погибшие придут в ярость от ее запаха, — говорит Винни.

— Каллос может найти нам путь наименьшего сопротивления через старый замок, — возражает Руван.

Старый замок? Погибшие? Проклятые анкоры? Я понятия не имею, о чем они говорят, но пытаюсь мысленно принять все это к сведению.

— Думаю, будет забавно наблюдать, как Погибший будет отрывать от нее конечности. — Лавензия откинулась на стуле, глаза сверкают. Она выглядит в десять раз более смертоносной и теперь соперничает с Вентосом за звание самого страшного человека здесь. Возможно, дело в клятве на крови, но Руван занимает твердое третье место, и мне почти хочется сказать ему об этом просто ради укола.

— Теперь она одна из нас. Не надо желать ей смерти, — напоминает Руван.

— Нет. — Вентос встает, стул опрокидывается с силой, с которой он это делает. Он явно вспыльчив. — Она могла присягнуть тебе, и мы обязаны выполнять твои приказы и клятвы, которые ты даешь. Но она не является и никогда не будет одной из нас. Она охотник. Она враг. — Он ткнул в меня пальцем.

Вампиры ведут себя так же, как люди. Эмоциональны. Способны говорить. Вампиры чувствуют. И если они все так преданы Рувану... почему они выступают против него?

Кажется, они думают по-своему, а не как группа, похожая на улей... Но они монстры, я в этом убедилась, только не те, о которых мне всегда говорили. Они чудовища, которые носят человеческую кожу, пьют кровь, чтобы обрести человеческие чувства и эмоции, маскируясь под людей настолько, что это почти сбивает с толку. Они хотят, чтобы я сочувствовала им, чтобы я видела, что они не так уж сильно отличаются от меня. Но меня не проведешь.

— Я бы никогда не хотел быть одним из вас, — тихо говорю я. Все взгляды мгновенно устремляются на меня. — Я выполню эту клятву ради всего человечества и навсегда избавлюсь от этого места и вампиров.

— Хорошо сказано, — оценивает Руван. — Чем скорее мы избавимся от проклятия, тем лучше, в этом мы все согласны.

Вентос неохотно кивает, поправляет кресло и тяжело опускается в него. Удивительно, что оно не треснуло под тяжестью всех этих мышц.

— А это значит, что завтра мы отправляемся в старый замок, — объявляет он.

В их глазах мелькают тревога и опасение. Я вспоминаю темные окна, которых мы с Квинном избегали.

— Что такое старый замок? — осмеливаюсь спросить я. Похоже, никто из них не готов ответить. Несколько человек открывают и закрывают рот. Наконец, заговорил Руван.

— Место, где гниет твое проклятие. Здесь ты увидишь истинный ужас того, что твои дорогие охотники сделали с нами подобными.

ГЛАВА 11

—Чтобы спуститься в старый замок, тебе понадобятся силы, — продолжает Руван. — Поэтому тебе следует поесть, пока есть возможность. — Он смотрит на остальных. — Вы все уже наелись?

— Да, но еще немного осталось, — говорит Лавензия.

— Подождите, я сейчас принесу. — Винни вскакивает и бежит по коридору, быстро возвращаясь с едой — нормальной, человеческой едой, — которую она ставит на стол.

Сколько бы я ни старалась изобразить суровый вид, мой желудок предает меня мощным рычанием. Руван вздрагивает, бросая взгляд в мою сторону. Он единственный, кто, кажется, заметил это и, к моему удивлению, не обратил на это внимания.

Вместо этого он говорит:

— Пожалуйста, угощайтесь.

— Значит, я могу съесть яд? — отвечаю я.

Он тяжело вздыхает.

— Он не отравлен. Я не смог бы убить тебя, даже если бы захотел, помнишь? — Если бы он захотел, как будто это не было главным, о чем он думал все это время.

— Ты, может быть, и не сможешь, но она сможет. — Я указываю на Винни, которая собирает посуду и приборы для еды. Она несколько раз моргает, удивленная тем, что вдруг стала объектом моего внимания. — Я не поклявшейся на крови ей.

— Они сами присягнули мне, а я поклялся, что никто из моих подчиненных не причинит тебе вреда. Никто не причинит тебе вреда. — В голосе Рувана слышатся нотки нетерпения. — А теперь ешь.

— Да, мой господин. — Я заставляю себя произнести эти слова с каждым камнем недовольства, опустившимся в яму моего желудка. Винни, принесшая столовые приборы, подает мне идею.

— Она не сядет с нами, — ворчит Вентос.

— Пусть сидит, — легкомысленно возражает Лавензия. Она кладет руку на большое предплечье Вентоса. — Утром тебе придется сражаться рядом с ней. По-моему, это гораздо хуже, чем делить стол. Лучше привыкнуть к ее присутствию раньше, чем позже.

Вентос бросил взгляд на Рувана, но больше ничего не сказал.

— Я не заинтересован в том, чтобы делить с вами стол, — говорю я прямо. — Мы все ясно дали понять, что это непрочный союз. Я не одна из вас, и у меня нет желания им быть. Я буду есть одна, и мы будем общаться как можно меньше.

— По крайней мере, у тебя есть здравый смысл. — Это должно быть комплиментом, но по тому, как Вентос это произносит, становится ясно, что он не считает, что у людей вообще есть разум. Я не обращаю внимания на обиду и сосредотачиваюсь на скудном ассортименте, лежащем передо мной — соленой свинине и маринованных овощах.

Я знаю, что такое бедность, когда вижу ее. В Деревне Охотников, как правило, всего хватает, благодаря тому, что все живут в таком режиме. Но бывали периоды сильной засухи или проливных дождей, которые ограничивали наши продовольственные запасы до боли в желудке. Почему лорд вампиров ест пищу нищих в пустом, ветхом зале, имея под рукой всего несколько рыцарей?

Это один из многих вопросов, но все, на что я могу решиться, это спросить:

— Вампиры едят обычную пищу?

— А что еще мы могли бы есть? — спрашивает Квинн.

— Кровь? Человеческую плоть? — Я думаю, что это очевидно, но когда стол разражается смехом, я понимаю, что ошибаюсь. Горячий румянец обжигает мне шею, и я сжимаю губы, чтобы не дать ему охватить мое лицо.

— Люди действительно ничего не знают о нас. — Лавензия угощается маринованной брюссельской капустой.

— Мы используем кровь для магии, Риана, а не для пропитания. — Альтернативное имя звучит странно, но я заставляю себя быстро привыкнуть к нему. Я уже дала ему магию, о которой не подозревала, и клятву, которую не хотела давать... Не буду же я давать ему еще и свое имя. Вслед за этим Руван тяжело вздыхает и смотрит на меня задумчивым взглядом, который я не могу расшифровать. Интересно, чувствует ли он каким-то образом мой дискомфорт, как и я его? — По крайней мере, истинные вампиры так делают.

— Истинные вампиры? — спрашиваю я.

— Те, кто не Погибшие проклятию. Завтра увидишь. — В его тоне есть что-то такое, что напоминает мне металлическую опору, которая вот-вот сломается. Ворчание. Ропот. Звук, который ты чувствуешь — который говорит тебе, что если на нее будет положен дополнительный вес, то она расколется.

Посчитав разговор законченным, я беру тарелку и тщательно выбираю себе еду — выбираю самый большой кусок мяса и надеюсь, что он не подозрительного происхождения. Затем беру столовые приборы, не решаясь взглянуть краем глаза, не собираются ли они меня остановить. Не останавливают. Я стараюсь, чтобы движение было плавным и простым, сворачиваю салфетку так, чтобы ее содержимое не было видно. Они не обращают на меня внимания, скорее, снова разговаривают между собой.

— Нужно ли будить еще солдат, если мы идем в старый замок? — спрашивает Лавензия у Рувана.

— Нет, мы и так потеряли слишком много, мы не можем позволить себе пробудить еще больше.

— У Лорда Крепости должно быть семь вассалов, по крайней мере.

— Я не хочу больше никого пробуждать, — настаивает Руван. Интересно, что он имеет в виду под словом «пробудить». Возможно, это другой термин для обозначения ритуала, о котором они говорили, чтобы сделать вампиров. — А даже если бы и пробудил, то мы взяли достаточно крови только для себя и для того, чтобы выдержать долгую ночь. Это было бы слишком много, чтобы поддерживать чужую магию.

— Неужели это действительно тот разговор, который мы должны вести при ней? — Вентос дернул головой в мою сторону.

К счастью, я уже прижала вилку и нож ко дну тарелки.

— Не обращайте внимания, я отнесу это наверх.

— Нет, не отнесешь. — Руван сужает на меня глаза. На секунду я забеспокоилась, что мои намерения раскрыты. — У нас и так достаточно проблем с вредителями. Я не хочу, чтобы что-то привлекало их в мою спальню. — Он снова поворачивается к Вентосу. — Она дала мне клятву на крови. Она тебе не враг.

— А что будет, когда срок действия клятвы истечет? — Вентос хмыкнул после своего вопроса. — Будет ли она тогда нашим врагом?

— Она обеспечит безопасность своему народу; она больше не будет видеть в нас врага. — Слова Рувана прозвучали резко, и мы встретились взглядами, когда он заговорил от моего имени. Я чувствую, как он пытается найти во мне злобу, которую я все еще питаю к нему.

Я сохраняю лицо пустым, как маска охотника.

— Именно так, как ты говоришь. Когда все закончится, у меня не будет причин беспокоиться о вас.

— Охотник однажды, охотник всегда. — Вентос будет проблемой. Он догадывается о моих истинных намерениях и может так же легко заподозрить, что я не совсем тот, за кого себя выдаю; мне придется быть настороже рядом с ним.

Но пока что я пожимаю плечами и направляюсь к одному из дальних столиков, стоя к ним спиной.

Лавензия возвращается к прежней линии вопросов.

— Так мы действительно идем в старый замок впятером?

— Нам придется действовать стратегически, — серьезно говорит Руван.

— Каллос, тебе лучше обратиться ко всем своим книгам и записям, чтобы придумать хороший путь, — пробормотала она.

— Неужели ты сомневаешься в моих способностях? — недоверчиво спрашивает Каллос.

Пока они разговаривают, я заставляю себя есть. Они уже ужинали этой пищей, так что я не думаю, что она отравлена. К тому же я должна быть в безопасности, пока поклявшейся на крови.

Разговор продолжается, как ни странно, нормально. Все шестеро говорят как старые друзья — как люди, а не монстры.

— Ты действительно думаешь, что мы сможем положить конец этой долгой ночи? — Голос Вентоса стал мягче, задумчивее.

— Я бы не стал ставить на это свою жизнь, если бы это было не так. Я бы не привел сюда охотника, если бы это было не так. — Я почти чувствую взгляд Рувана на своей спине. Я чувствую его как никогда раньше. Я продолжаю есть, не обращая внимания на это ощущение. Оно проходит, когда он снова начинает говорить. — Охотники занимаются кровавым преданием, даже до сих пор — наконец-то у нас есть подтверждение этому. Готов поспорить, что они используют его для подпитки проклятия из года в год, поскольку больше не могут добраться до его анкера. С помощью правильных инструментов крови мы, возможно, сможем полностью отменить это проклятие... или, по крайней мере, бороться с ним более эффективно, чем просто кормить гильзы.

Лавензия смеется, но это не радостный звук. В этом чувствуется печаль. Печаль и душевная боль.

— Конец долгой ночи, — тихо размышляет она, ее тон почти песенный. — Я даже не знаю, что бы я сделала в первую очередь. Нет, я знаю. Я бы съела один из знаменитых пирогов Ламира. Я бы съела семь.

— Ты бы довел себя до тошноты, — говорит Вентос.

— И какая это была бы восхитительная тошнота. — Я вижу, что в ее голосе звучит улыбка.

Вампир рассказывает о торте... Мир перевернулся. Вниз - вверх. Кровь - это чернила. Я сижу не на той стороне Потускнения. А вампир говорит о пироге.

— Я бы обменял все пироги на свете, чтобы иметь город, в который Джулия могла бы вернуться. — После слов Вентоса в комнате воцарилась тяжелая тишина.

— Ты навещал ее после нашего возвращения? — тихо спрашивает Лавензия.

Затянувшаяся пауза привлекает мое внимание. Вентос смотрит в пустоту. Он не выглядит грустным, но от него исходит печаль. В нем чувствуется потеря, которая мне слишком хорошо знакома по деревне. Мне хочется упиваться ею. Подумать о том, как это прекрасно — видеть вампира, испытывающего хотя бы часть той боли, которую он причинил нам.

Но... я вижу себя в этом страдальческом выражении. Я вижу, как Мать смотрит на пламя кузницы. Она смотрит в пустоту, погрузившись в нее после смерти нашего Отца. Я вижу свои пустые глаза в зеркале после смерти Отца, после ухода Дрю.

Вентос встает, и в воздухе раздается скрежет стула по каменному полу.

— Уже поздно, я иду спать, — заявляет он, решительно прекращая разговор.

— Ты прав, нам надо отдохнуть, — соглашается Лавензия.

Когда все они уходят спать, я тщательно вытираю нож, который вытащила вместе с остальными столовыми приборами, и засовываю его в рукав. Плоскость лезвия прохладна к моей коже. Успокаивает. Я закрепила его на месте, затянув одной рукой кожаный ремешок на манжете. Одежда и доспехи охотников призваны скрывать оружие везде, где это возможно. Хотя я никогда раньше не носила кожу, я достаточно хорошо знаю ее конструкцию, работая с кожевником над застежками, легкими пластинами и другими модификациями.

Я следую их примеру и тоже встаю, убирая остальные столовые приборы, как я это делала, когда переносила еду на дальний стол. Я ставлю тарелку на место вместе с остатками ужина.

— Я могу об этом позаботиться, — предлагает Лавензия.

— Нет, нет, моя очередь. — Руван отмахивается от нее. Трудно поверить, что все то изящество и элегантность, которые он демонстрирует сейчас, были заключены в жалкой на вид оболочка человека, которого я впервые встретил. — Остальные — спать.

Я покидаю их и возвращаюсь наверх. Какая удача, что лорд вампиров решил остаться. Интересно, о чем это он «заботился» ... Похоже, он остался, чтобы навести порядок. Меня охватило беспокойство. Если он убирает посуду, то не заметит ли он пропажу ножа?

Но, конечно, у лорда вампиров есть помощники для выполнения таких элементарных дел. Даже если я их не видела... они должны быть наготове.

Я качаю головой, входя в каюту, ставшую моим временным домом. Я зря волнуюсь, пытаюсь успокоить я себя.

В покоях пусто, и Квинн на этот раз не стоит у двери. Я одна. Любопытное решение — оставить меня без какого-либо присмотра в его личных покоях. Но я быстро понимаю, что это не так глупо, как кажется на первый взгляд. Все шкафы заперты. Я прохожу по гостиной, исследуя все, что попадается под руку.

Мебель старая, в основном изъеденная молью. То, что осталось, оголилось и обтрепалось. Это не похоже на роскошные покои лорда вампиров, как я ожидала. Не то чтобы я задумывалась о том, как живут вампиры. До сих пор мне казалось, что Фэйдские Болота породили их для того, чтобы они терроризировали нас. Не имело значения, откуда они пришли. Важно было только остановить их.

Из главной комнаты есть три двери — одна, через которую я вошла, вторая заперта, но третья открывается передо мной. Внутри — туалет. Как и все остальное, она имеет вид роскоши, но покрыта густым налетом запустения. Кран над раковиной позеленел от старости, его насадка покрыто кальцием. Я удивляюсь, когда поворачиваю ручку и из нее выплескивается чистая вода. По крайней мере, я не умру от жажды.

Вернувшись в главную комнату, я начинаю оценивать то, что могу контролировать, имеющиеся в моем распоряжении материалы и все, к чему у меня есть доступ. На полу лежит неплотно пригнанная доска, но под ней только камень и жуки. Один из плинтусов рядом тоже расшатан, штукатурка за ним потрескалась и изъедена какими-то грызунами. Я могла бы хранить там еду, чтобы они не могли морить меня голодом, как стимул для выполнения любого нежелательного для меня поручения. Но мне вспомнились слова Рувана за ужином о паразитах. Я не хочу, чтобы то существо, которое проделало эту дыру, съело мой запасной паек раньше, чем я успею это сделать. Однако это может быть место для оружия.

Я подтягиваю подушки на диване. Конечно, швы мягкие, и я могу легко их раскрыть. Это еще один хороший тайник для небольшого оружия. Я кладу туда нож и укладываю подушки на место, прежде чем лечь. Оружие находится в пределах моей досягаемости, зажато между подушкой и спинкой дивана, спрятано в складках разошедшегося шва.

Сон, как и следовало ожидать, обходит меня стороной. Я бодрствую, наблюдая, как серебристое сияние луны начинает слабеть и меркнуть, сменяясь более мягкой, естественной дымкой рассвета. Если бы я была дома, я бы только проснулась, чтобы спуститься вниз и поставить чайник для чая, а затем отправиться в кузницу, к тому времени, как Мать встанет, будет жарко.

Боль утраты оседает в моих костях. Мне хорошо знакомо это ощущение. Причина другая, но прикосновение то же самое. Это то самое ледяное объятие, которое отец дарит мне из Великого Запределья.

Как дела в деревне? Что делает Мать? Где Дрю? Жив ли он вообще?

Если мне удастся убить лорда вампиров и прожить достаточно долго, чтобы вернуться домой, то к чему я вернусь? Если Руван умрет... тогда мы свободны, все, что от нас осталось. Я могу отправиться к морю. Я могу кузнечить металлы, о которых только слышала. Я могу выйти замуж за кого угодно, а может, и вовсе не вступать с брак. Все возможности мира были бы в моем распоряжении.

Это такой восхитительный сон, что становится больно. Жизнь, которая могла бы быть у меня, но которую украли с самого рождения.

Я моргаю, глядя в потолок, пытаясь заменить свою печаль гневом, прежде чем он успеет улетучиться в пустоту небытия, которая находится внутри меня. Вопросы грозят задушить меня. Моя грудная клетка вдруг стала на три размера меньше.

Если бы не вампиры, меня бы здесь не было. Деревня Охотников была бы целая. Мать, Отец, Дрю и я, возможно, уже давно перебрались бы к морю. Это вина вампиров. Я не могу упустить это из виду. Даже когда гадания по дому становятся оглушительно громкими в тишине ночи. Моя ненависть к вампирам может быть моим путеводным маяком.

Дверь открывается перед самым горизонтом.

Лорд вампиров пересекает комнату. Волосы на затылке встают дыбом, когда он проходит мимо меня. Я продолжаю дышать ровно и тихо. Глаза закрыты. Металлические перекладины занавеса скребутся о штангу, когда он погружает комнату в полную темноту. Он закрывает солнце.

Солнечный свет сжигает туши вампиров. Может быть, мне вовсе не нужно серебро. Может быть, мне просто нужно сорвать шторы в нужный момент.

— Я знаю, что ты не спишь.

Я перестаю притворяться и сажусь. Лорд вампиров стоит у окна, спиной ко мне. Руки по-прежнему обхватывают шторы.

— Я знаю, что ты взяла его, — продолжает он. Я молчу, и он поворачивается ко мне лицом, глаза мерцают в слабом свете. — По крайней мере, ты этого не отрицаешь.

— Ты узнал, когда твоя прислуга убирала посуду?

— Прислуга... — Он мягко насмехается. — Не надо меня оскорблять. Я знал, что он окажется у тебя в рукаве с того самого момента, как ты подняла его со стола. — Я сглатываю разочарование в себе. Меня видно насквозь. — Что, по-твоему, может сделать против меня нож для стейка?

Ничего... Я знала это с того момента, как взяла его. Тонкий кусок стали — ничто против вампира. Но я должна была.

— Я не чувствую себя здесь комфортно безоружной.

— А ты и не будешь. — Он сложил руки на груди. — Ты просто не можешь доверять мне настолько, чтобы ждать, пока я дам тебе оружие — или даже попросить об этом.

— Ты дашь мне оружие?

— А почему бы и нет?

Я поднимаю на него глаза. Он знает, почему; мы оба знаем, почему. По той же причине, по которой Вентос никогда не будет мне доверять. Почему Лавензия наблюдает за мной с таким вниманием. Возможно, они все знали, что нож у меня.

— Ах, ты думаешь, я не доверю тебе оружие, потому что ты обратишь его против меня. — Он медленно подходит и останавливается прямо передо мной. Я опускаю ноги на пол, готовая к нападению, если понадобится. Даже если я окажусь беспомощной перед его вампирскими способностями, я не умру без боя. Никогда. Я рождена и воспитана в Деревне Охотников. Мы не умираем мирно в своих постелях. — Тогда сделай это.

Я слегка наклоняю голову, глаза сужаются.

— У тебя есть оружие, обрати его против меня.

— Сталь тебе ничего не сделает тебе.

— И все же ты рисковала тем, что я пытался построить с тобой добрые отношения, забрав его. — Он наклоняется вперед, кладет обе руки на спинку дивана по обе стороны от меня. Я в обрамлении его рук. Я прижата к нему без единого прикосновения. Лицо лорда вампиров так близко, настолько близко, что я чувствую запах мха и кожи на его одежде и ощущаю жар его дыхания. В последний раз, когда он был так близко, я все еще держала серебряное оружие. Он был оболочкой, а не захватывающим дух созданием смерти и лунного света, и у меня еще был шанс покончить с ним. — Так используй его.

Я не двигаюсь. Я просто смотрю на его украденное лицо и лживые глаза.

— Сделай это, — жестко призывает он.

Вся ненависть, которую я ранее сковала в своем сердце, обрывается. Я тянусь к оружию, выхватываю его из тайника. Со всей силы я бросаюсь вперед, к его горлу, словно пытаясь проткнуть его насквозь, и вырезаю метку у основания его шеи. Знак, который якобы принадлежит мне.

Тысячи невидимых рук обвиваются вокруг моих конечностей, удерживая меня на месте. Нож дрожит в воздухе, когда я напрягаюсь, борясь с невидимыми путами. Используя каждый мускул, я подношу левую руку к правой и хватаюсь за нож обеими руками, пытаясь продвинуть его вперед. Сердце колотится так, что кажется, будто оно вот-вот взорвется от этого усилия.

Но нож не двигается.

На волосок от шеи лорда вампиров, а нож больше не движется вперед. Я не могу пошевелиться. Невидимая стена отгораживает меня от него. Нет, она активно отталкивает меня.

С разочарованным ворчанием я падаю назад. Нож шмякается на пол, а мои мышцы разжимаются, изнемогая от усилий. По его лицу скользит ухмылка. Ужасная и чрезвычайно довольная собой. Лорд вампиров тянется вниз и берет нож, поворачивает его в руках, делая вид, что осматривает.

— Теперь ты видишь? Теперь ты понимаешь, почему я вооружил тебя? Почему я не боюсь тебя, как и моих сородичей?

— Клятва. — Никогда еще я не произносила это слово с таким презрением.

— Ты поклялась на своей крови, что не причинишь вреда ни мне, ни верным мне — ты отметила себя клятвой, данной мне.

Пока проклятие не будет снято, мысленно добавляю я. Я нахожусь в этой ловушке только до тех пор, пока существует это проклятие. Как только оно будет снято, я стану свободным, а он — мертвым.

— Итак, кради оружие, сколько хочешь, Риана. Спрячь их, храни в своей одежде, в своей постели. Спрячь их там, где, по твоему мнению, они будут в безопасности. Но знай, что ты не применишь его ни ко мне, ни к моему ковенанту. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Он парит, нависая надо мной, золотые глаза блестят, он ждет, не попытаюсь ли я возразить. Может быть, он ждет, не попытаюсь ли я снова напасть на него. Но я быстро учусь, приспосабливаюсь. Он ясно выразил свою точку зрения, и я не стану снова бросаться на стену.

Мне придется быть умнее. Может быть, если я не могу сделать это своей рукой, я могу заставить руку другого. А может быть, это будет просто случайность: серебряный кинжал, крошечный и незаметный, вонзится в основание его подушки. И когда он положит на нее голову, его уже не будет в живых. Взмах неуклюжей ноги — и шторы отдернуты, он стоит прямо перед освещенным солнцем окном.

Да, мне еще многое предстоит испытать. И если он думает, что я смертоносна только тогда, когда в моей руке оружие, то его жизнь будет ценой недооценки меня.

— А теперь ложись спать. Тебе понадобятся силы. Кошмар начнется на закате.

ГЛАВА 12

Сон остается неуловимым. Я не могу предаться дремоте. Не тогда, когда я нахожусь в логове вампиров.

Я должна дальше изучать свое окружение. Найти возможные пути отступления. Что-то полезное... Но я устала. Желание отступает на второй план перед более практичным осознанием того, что сейчас я в определенной степени в безопасности. Я не могу причинить вреда лорду вампиров или его соплеменникам. А они не могут причинить вред мне. Его демонстрация была достаточно ясным доказательством этого. И мне нужно сохранить силы.

Я не хочу отдыхать. Но я должна. Мне нужно сохранить силы.

Когда я закрываю глаза, меня преследует Кровавая Луна.

Багровый туман вьется вокруг меня. В нем движутся скрытые звери. Готовые наброситься. Я вижу, как мои товарищи-охотники бегут сквозь туман. Дрю исчезает в тумане еще до того, как я успеваю выкрикнуть его имя. Его крик быстро обрывается бульканьем крови.

Глубоко внутри меня закрутилась нить, тянущая меня вперед. Я должна добраться до Дрю. Она тянет меня к моему брату, моему близнецу. Тянет меня к...

Нему.

Лорд вампиров стоит в центре руин, где мы сражались, и кричит, обращаясь к небу. Дрю нигде не видно. Темная сила излучается от вампира волнами, которые разбиваются о туман, соревнуясь с ним. Его бледные, как кость, волосы свисают до середины спины единым полотном. У Рувана не такие уж длинные волосы, восстает мой разум. У Рувана волосы спадают на глаза, но сужаются у шеи, в отличие от этого человека. Хотя, возможно, это просто еще одно лицо, которое Руван может носить.

Все затихает.

— Проклятие мести, — шепчет лорд вампиров. — Проклятие, сотканное на крови...

Проклятие.

Проклятие...

Сны скользят вокруг меня, смещаются, меняются. Я уже не на болотах, а в кузнице. Мы с Матерью разжигаем огонь. Только что рассвело.

— Иди в дом, Флориан, — призывает она.

— Мам?

— В дом, сейчас же.

В ушах звенит звук ударяющихся об землю углей. Он заглушает стон, вырывающийся из уст Отца. Звериное рычание, шипящее между двумя клыками.

Пятно движения.

Вспышка серебра.

Крик.

Мой Отец обмякает, и его кожа погружается в кости. Нет. Когда на него падает солнечный свет, тело вампира, укравшего его лицо, начинает покрываться паром и сгорать. Его крик совпадает с моим собственным.

— Проснись!

Я рывком проснулась. Надо мной навис Руван, его золотые глаза, широко раскрытые и испуганные, почти успокаивают. Почти человек. Пока мое внимание не падает на его слегка приоткрытые губы, и я не вижу его клыки.

Я снова оказываюсь во сне и с силой отталкиваю его. Руван падает назад, перевернувшись на спину. Я смотрю на свои руки, удивляясь силе. Потрясенная ею. Сном. Пальцы дрожат, словно пытаясь высвободить энергию, и я хватаюсь за голову, когда вспышка боли пронзает ее и исчезает так же быстро, как и появилась.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он, взяв себя в руки, как будто он не превратился в живую кучу-малу. Он проводит рукой по взъерошенным волосам и натягивает поношенный бархатный халат, под ним свободные брюки и рубашка. Он выглядит так, словно только что встал с постели.

— Какое тебе дело? — Я пристально смотрю на него.

— Ты мой поклявшийся на крови, я обязан заботиться о тебе, — пытается сказать он, имея наглость выглядеть обеспокоенным.

— Мне не нужна твоя ложь.

— Я не могу тебе лгать. — Руван качает головой, серебристые волосы в слабом свете падают ему на лицо. — Это был кошмар?

— Я в порядке. — Я отворачиваюсь от него.

Он фыркает.

— Ты не выглядишь такой.

— Я сказала, что я в порядке! — Я огрызаюсь, сжимая руки в кулаки, чтобы они не дрожали. Последний человек, которому я позволю утешать себя, — это он.

— Очень хорошо. — Руван снова поднялся, нависнув надо мной. Я не поднимаю на него глаз. Это он виноват в том, что мой отец мертв. Это он виноват... — Тогда я позволю тебе страдать молча.

Я остаюсь на диване еще долгое время после его ухода, а мысли об отце оставляют после себя послесловие.

— Соберись, Флориан. — Я хватаюсь за голову и пытаюсь заставить себя перестать дрожать. Это занимает некоторое время, но мне это удается.

Тряхнув головой, я осматриваюсь и отправляюсь в умывальную комнату, совершаю утреннее омовение и проверяю состояние доспехов. Нужно подтянуть только несколько ремней. Я натягиваю ремни до упора, не оставляя места ни страху, ни трепету.

Осмотр застежек дает мне возможность чем-то заняться. Есть несколько, которые помялись во время моей первой стычки с лордом вампиров. Если я найду возможность починить их до начала боя, это будет хорошей идеей.

Выйдя в главный зал, я сразу же услышала мягкий голос Каллоса.

— Думаю, я полностью справился.

— Хорошо, я не хочу повторения прошлого раза. — Это Руван. Я делаю паузу, ожидая, не услышу ли я еще кого-нибудь. Наступает долгая минута молчания. — Доброе утро, Риана. — Голос Рувана заполняет пространство пещеры. Он говорит так, словно нашего предыдущего общения и не было вовсе. Вряд ли это доброта, скорее, он не хочет, чтобы другие его друзья-вампиры узнали, что я первым делом подставила ему зад. Но я довольна тем, что об этом забыли.

— Разве сейчас не сумерки? — спрашиваю я, спускаясь. Я ожидала, что они проснутся на закате. Но все, что я видела, — это свет, пробивающийся сквозь шторы.

— Не совсем, — отвечает Руван, выпрямляясь из-за стола и глядя на меня. Я подчеркнуто не свожу глаз с его лица, когда замечаю, что завязки на его рубашке в основном расстегнуты. Мне и раньше приходилось видеть обнаженную грудь мужчины — в поле, а иногда даже в кузнице, когда становилось слишком жарко и мы с Матерью нанимали молодых людей в качестве ударников, чтобы хоть как-то снять физическую нагрузку с наших тел, и они снимали рубашки. Но ни один из мужчин в Деревне Охотников не может сравниться с телосложением Рувана. Этот человек практически высечен из мрамора. У меня пересохло в горле. — Добрый день.

— И ты не спишь? — Я стараюсь говорить непринужденно. — Разве вампиры не спят весь день?

— Вампиры могут. Не могу сказать, что много о них знаю. Но вампир — нет, — отвечает Каллос. — Хотя наша группа, учитывая наши обстоятельства, имеет тенденцию к нечетным часам.

Я не могу сообразить, как спросить, жжет ли солнечный свет кожу живого вампира или нет, поэтому пока оставляю эту попытку. Вместо этого я оцениваю журналы и карты, разложенные на столе. На пожелтевшем пергаменте чернилами аккуратно набросаны комнаты. На более свежей бумаге — аналогичные наброски с примечаниями.

— Что это такое?

— Наиболее вероятный путь, который приведет нас к анкеру проклятия, — говорит Руван.

— Приятно слышать, что ты наконец-то со мной согласен, — пробормотал Каллос. Руван не обращает на него внимания.

Повсюду на бумагах нарисованы линии и крестики, красные чернила запятнали черные контуры комнат и коридоров. Отдельные места ничего для меня не значат. Но в целом... он огромен. В дальнем углу находится комната с надписью «мастерская», обведенная красными чернилами — по крайней мере, я надеюсь, что это чернила, а не какая-то магия вампирской крови.

— В мастерскую?

Руван кивает.

— Это наш пункт назначения. — Понятно, почему мы не могли просто пойти туда пешком, когда он впервые заговорил о моей помощи ему. Замок выглядит больше, чем вся Деревня Охотников.

— Если повезет, ты доберешься, — говорит Каллос. Хотелось бы, чтобы его слова звучали более уверенно.

Руван хлопает его по плечу, отчего тот чуть не теряет очки от испуга.

— Если кто и может указать нам лучший путь туда, так это ты.

— Никто не заходил так глубоко уже много веков... — Каллос снимает очки и чистит их о рубашку. — Я работаю со старой информацией, собранной по крупицам из записей Джонтуна с молитвой.

— Джонтуна? — спрашиваю я.

— Он был королевским архивариусом во времена первого короля, когда была построена эта мастерская и начались кровавые предания. Лорд Джонтун был тем, кто сохранил нашу историю того времени. Наш первый король был не слишком большим писателем, — объясняет Каллос.

— Зачем анкеру проклятия находиться в мастерской в самой старой части вампирского замка за дверью, которую может открыть только человек? — Все это не имеет смысла. Конечно, они тоже должны это видеть.

— Я надеялся, что ты мне расскажешь. — Руван складывает руки, и я замечаю, как напрягаются его бицепсы на хлопке простого пальто. Он должен быть сильным, чтобы передвигаться в этой пластине, даже обладая вампирическими способностями. — Может быть, передается секрет охотника?

— Не ищите у меня ответов. Я здесь только для того, чтобы открыть дверь. — Я пожимаю плечами и поворачиваюсь обратно к Каллосу. Я не скажу Рувану больше, чем должна, чтобы не сказать чего-нибудь такого, что может быть использовано против Деревни Охотников. — Что это за мастерская?

— Одна из первоначальных мастерских по изучению кровавого предания, — отвечает Каллос. — Изначально их было две, но одна была уничтожена вскоре после создания Фэйда. Судя по всем записям, которые мы можем найти, эта — единственная оставшаяся.

— Отличается ли первоначальное «кровавое предание» от нынешней?

— И да, и нет. Кровавое предание — это просто акт извлечения магии из крови с помощью предметов и ритуалов. Есть ритуалы, которые может провести каждый вампир, а есть те, которые запечатлены в нашей собственной крови. — Каллос перелистывает журналы. — Другие — уникальны для каждого вампира. Врожденные способности, которые проявляются со временем и позволяют им использовать кровь так, как не могут другие. Кровавое предание, как и любая другая наука, развивалось со временем для всех вампиров и для каждого человека в отдельности.

— Что за врожденные способности? — Мысль о том, что каждый вампир обладает уникальными способностями, удручает. Это означает, что все они опаснее, чем я думала, и их можно отследить.

— У каждого человека они разные. — Он поднимает на меня глаза. — Возьмем, к примеру, Винни. Если на ее кинжале есть капля крови, она никогда не промахнется.

— Понятно. — Я надеялся получить более конкретную информацию о том, с чем мне придется столкнуться. Я всегда считал, что вампир может использовать кровавое предание только для того, чтобы красть лица. Но похоже, что они могут делать с ним почти все, что угодно, помимо этих «врожденных способностей».

Каллос нахмурил брови.

— Тебе действительно интересно, что такое кровавое предание?

— Я скорее пытаюсь убедиться, что вы не берете меня туда, чтобы нарушить клятву и разделать меня на куски, — быстро отвечаю я, чтобы скрыть свое искреннее любопытство. Если я буду задавать слишком много вопросов, они могут стать еще более подозрительными и перестанут давать мне полезную информацию.

— Клятва не будет нарушена до тех пор, пока она не будет выполнена, — устало говорит Руван. — Перестань думать, что угроза таится за каждым углом.

— Всю жизнь за каждым углом таилась угроза, — огрызаюсь я. — Если уж на то пошло, то гораздо приятнее смотреть опасности в глаза, а не набрасываться на нее из тени.

На этих словах я фиксирую свой взгляд с его взглядом. Он слегка опускает подбородок. Эти светящиеся глаза грозят поглотить меня целиком. Я почти чувствую глубину мыслей, проносящихся за этим взглядом. Между нами словно возведен мост, который я никогда не смогу перейти... Но благодаря ему я могу видеть и чувствовать в нем то, чего не должна. Я чувствую приливы и отливы его эмоций. От него исходит сила, ласкающая меня, как шепот опасного сна.

— Не только ты живешь с опасностью, таящейся в тени, — наконец произносит он слова, холодные, как воздух замка. — Не только ты проводишь все свое существование в уязвимости.

Я никогда не считала вампиров «уязвимыми». Но то, как Руван это говорит, заставляет меня задуматься. В них звучит искренняя боль, которая проявляется в виде тупой ломоты в горле.

Руван встает. Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, он продолжает, вероятно, к лучшему.

— Пойдем. Мы должны экипировать тебя как следует для похода в старый замок.

Он ведет меня через двойные двери в передней части зала, ведущие в прихожую, превращенную в оружейную комнату. Как только я вижу стеллаж с доспехами, беспорядочно нагроможденный окровавленными, слишком знакомыми кожами, я прекращаю всякое движение. Я просто смотрю на кожаные доспехи, лишенные хозяев. Она отражает растущую пустоту внутри меня — пустоту, в которую я пытаюсь выбросить все чувства... все мысли о доме, Матери и Дрю... только ради выживания.

— Тебя это злит? — спрашивает он.

Есть только столько, сколько человек может чувствовать, прежде чем эмоции начнут онемевать, и я уже перешагнула этот порог. Но я не собираюсь быть настолько открытой, настолько уязвимой с лордом вампиров. Поэтому я отвечаю:

— Я не думала, что тебя могут волновать мои чувства.

— Ты ранила меня.

— Я нанесла верный удар.

На его губах появляется тонкая улыбка.

— В конце концов, это одна из причин, по которой я выбрал тебя. Быть охотником, наносить быстрые и верные удары, быть беспощадной.

— Я думала, я нужна тебе для того, чтобы получить доступ к этой двери и информацию об охотниках?

— Я целеустремленный. Все и вся вокруг меня имеет множество возможностей. — Руван подходит к стеллажу с доспехами, на который я смотрела. Он показывает открытой ладонью на груду доспехов. — Бери все, что тебе нужно.

— У меня уже есть доспехи.

— А получше здесь ничего нет?

— Нет, каждому охотнику дается одинаковая броня. — За исключением мастера охоты. У Давоса всегда были самые лучшие доспехи во всей крепости... но толку от них было мало. Тем не менее, я подхожу к стеллажам, вторгаясь в пространство Рувана. Легкими движениями провожу кончиками пальцев по кожам. Я вдавливаю их в пряжки и застежки, которые, как я помню, делал сам. Это была небольшая работа, с которой справился бы даже ребенок. Боже, как было легко, когда мои пальцы были меньше и проворнее.

Четверть всех доспехов, что здесь, я делала сама. И все они испачканы кровью, которая выглядит слишком свежей, чтобы мне нравиться. Призрачное тепло кузницы покалывает кончики пальцев, когда я вспоминаю, как работала над доспехами Дрю, которые были такими же окровавленными, как этот, когда я видела его в последний раз.

— Человек, которого ты убивал, когда я впервые увидела тебя в тех руинах... — Слова вырвались у меня шепотом. Я должна держать их в себе. Но эта боль слишком глубока и грозит захлестнуть меня, если я не буду осторожна. — Он... Мы оставили его... — Я сглотнула. Лорд вампиров просто наблюдает за мной. Молча. Ждет. Позволяя мне бороться. Наверняка он наслаждается этой суматохой. Интересно, может ли он ощущать мои чувства через невидимый мост между нами так же остро, как я его. — Он был жив?

Руван ужасно молчалив. Еще хуже, когда он не дает мне прямого ответа.

— Какое это имеет значение для тебя?

— Он... — Слово «близнец» застревает у меня в горле, душит меня. Я не могу говорить о своей семье. Это будет опасно для Дрю, если Руван когда-нибудь решит украсть мое лицо. Я не стану повторять судьбу своего отца. — Тот, кто мне дорог.

— Любимый?

— Нет! — пробурчала я. — Мы были... долгое время мы были... очень близки...

— Член семьи. — Руван складывает руки. Я поджимаю губы, и это все подтверждение, которое ему нужно. — Я не убивал его, и я слышал биение его сердца, когда мы уходили. Но истек ли он кровью до прибытия помощи, я не могу сказать.

Я выдыхаю небольшой вздох облегчения и трогаю кольцо на мизинце. Есть шанс, что Дрю выжил. Это лучше, чем ничего. Дрю сильный. С ним все будет в порядке. Я бы знала, если бы это было не так, пытаюсь я сказать себе.

— Он мой брат, — признаю я, несмотря на себя, по принуждению неведомой силы. Возможно, это потому, что Руван уже догадался, что он член семьи, и, учитывая его возраст, ясно, что Дрю мне не дядя и не отец.

— Мне жаль.

— Не жаль. — Я поднимаю взгляд на лорда. Когда он наклоняется, я поворачиваю к нему лицо, и наши носы почти соприкасаются. Мое сердце колотится, и я чувствую напряжение в воздухе. Я думаю, не собирается ли один из нас поддаться тщетной попытке напасть на другого. Мои внутренности сжимаются от одной мысли о том, что он снова будет кувыркаться с ним на камне. Обменяться ударом за ударом. Прижать его к земле и возвыситься над ним, торжествуя.

— Жаль. — Руван пристально смотрит на меня. Странно... я чувствую в нем искренность. Но почему? — Ты и твой брат — такие же жертвы этого обстоятельства, как я и мой ковенант. Никто из нас не закладывал основу для всего этого кровопролития, для всех этих смертей. Но именно мы должны продолжать проливать за это кровь.

— Ваш народ процветает за счет этого.

— А мы выглядим так, как будто процветаем? —- холодно сказал он, наклоняясь ближе. Я чувствую, как злая сила вибрирует в воздухе вокруг него. — Скажи мне, судя по тому, что ты видела, это та могучая орда вампиров, которую ты ожидала увидеть?

Я открываю рот, чтобы возразить, но не успеваю. Я хочу сказать «да». Но я не знаю, что делать с этим странным миром и теми немногими вампирами, которые в нем обитают. Старые истории, передававшиеся дольше, чем считалось время в Деревне Охотников, рассказывали о кровожадном лорде вампиров и его легионах бездумных носителей смерти, готовых уничтожать человечество каждые пятьсот лет, когда восходит Кровавая Луна, если бы не охотники.

Ни одна из этих историй не разворачивается вокруг небольшой компании друзей в одиноком ветхом замке.

— Скажи мне... — Его внимание возвращается к доспехам, когда он наклоняется, напряжение исчезает. — Что ваши охотники сделали с нашими павшими после Кровавой Луны?

Теперь у меня есть шанс узнать о них.

— Мы оставили их сгорать на солнце.

— А, конечно, это не достойное погребение. — Он морщится.

— Мы не хороним монстров.

— Я кажусь тебе монстром? — Вопрос тихий, наполненный печалью, тоской, даже ожиданием. Но чего? Чего он хочет от меня?

Я изучаю его лицо, высокий изгиб скул, тонкие, но крепкие губы. Острый крючок носа и квадратный подбородок. Он почти... слишком совершенен. Неудобно. На него невыносимо смотреть, и от этого... я не могу отвести взгляд. Я с трудом борюсь с желанием прикоснуться к нему.

— Я видела твою истинную форму. Я знаю, насколько ты чудовищен, — шепчу я.

— Мою истинную форму? Это... это... — Он, похоже, растерялся и покачал головой. — Как ты можешь быть такой тупой? Это не моя истинная форма. Это она и есть. Если бы не проклятие, истощающее мою силу, мою мощь, мое тело, я бы выглядел именно так. — Он проводит рукой по лицу, длинные пальцы зацепляются за расстегнутые шнурки рубашки и распахивают их еще больше. Никогда еще я не была так сосредоточена на длине мужского тела. Никогда еще я не оставалась наедине с мужчиной так долго. В ту же секунду я осознаю это, и мои внутренности сжимаются. — Это проклятие, которое наложил на нас твой род, превратило нас в чудовищ.

— У нас нет такой силы, — удается мне сказать.

— Когда-то у людей она была. И, похоже, твои сородичи украли некоторые из наших кровавых преданий, чтобы сохранить их.

— Я даже не знала, что в моей крови есть магия, — возражаю я. Ошибок в его логике становится все больше, и я не могу молчать, даже если знаю, что, скорее всего, так и должно быть. — Как, по-твоему, вся Деревня Охотников поддерживает какое-то тайное проклятие? И если бы мы обладали этой силой, почему бы нам не использовать ее для борьбы с вами, монстрами?

— Ах, монстры, опять это слово. — Он делает шаг ближе, в мое личное пространство. Это небольшое движение, но его достаточно, чтобы мои чувства обострились. — Те, кто Погибший от проклятия, могут казаться таковыми, поскольку они опустились ниже порога познания и прибегли к базовым инстинктам. Да, они монстры, как ты говоришь. Но они также и жертвы. Твои руки так же окровавлены, как и мои. И мы оба родились в клетках, созданных не нами. — Его брови слегка смягчаются, а губы раздвигаются, едва позволяя мне увидеть его острые клыки. Он выглядел бы почти человеком в этот момент эмоций, если бы не это напоминание о его злобе. Руван продолжает изучать мое лицо. Чего он хочет? Моего сочувствия? Моего прощения за все, что он сделал? — Но мы можем все исправить. Ты и я. Мы можем обрести свободу от этого непреодолимого кошмара. Если только ты сможешь отбросить свою слепую ненависть на время, чтобы увидеть перед собой правду.

Свобода.

Это почти запретное слово, выражающее тоску. О желании. То, чего я так отчаянно жаждала с самого рождения, что мне пришлось приучить себя не делать этого, чтобы не сойти с ума. Может ли такое существовать для меня?

Нет. Нет. Он лжет. Ни для кого из нас нет свободы. Только смерть. Думать о том, что она может быть, — значит разрывать новую рану.

Ничто не режет глубже, чем надежда.

— Тебе нечего сказать? — Он разочарованно качает головой. Меня уносит в океан печали, исходящей от него. — Почему я ожидал от тебя чего-то большего? — Он показывает на стол с серебряными серпами, кинжалами и мечами. — Возьми то, что тебе нужно для защиты. Все, что пожелаешь, — твое. Готовься к битве всей своей жизни, чтобы мы могли покончить друг с другом как можно скорее.

Его слова о битве должны были бы заставить меня испугаться, но я сосредоточился исключительно на оружии. Мечи... Моя семья не ковала мечей уже несколько столетий. Серпы легче и требуют меньше материала. И то, что охотники потеряли в дальности стрельбы с серпами, они получили, и даже больше, в скорости.

Но мне интересно, что бы я могло сделать, если бы мне дали выбор... если бы у меня были все ресурсы мира. Если бы у меня не было города, который нужно защищать. Что бы я сделала? Я никогда не спрашивала себя об этом раньше.

— Оно старое, — шепчу я.

— Старое оружие - все равно хорошее оружие. — Он закатывает глаза.

— Не всегда это так. — Я поднимаю меч, осматриваю кромку. — Возраст сам по себе может затупить клинок. А если ты взял их с поля боя, то они уже были поцарапаны и повреждены изначально. — Я показываю ему едва заметные вмятины на оружии. — Видишь, вот.

Руван, кажется, слегка впечатлен, но эмоции его мимолетны.

— Тупой серебряный меч — это все равно серебряный меч. Все, что ему нужно, — это пробить плоть вампира.

— Он гораздо эффективнее, когда острый. Клинок делает больше работы, поэтому боец не замедляется. К тому же старые, помятые клинки застревают в костях, а не режут их начисто, что открывает возможности для атак. У вас есть кузница?

— Кузница? — Он моргнул, явно удивленный. — Для чего тебе может понадобиться кузница?

Ты сейчас притворяешься охотником, Флориан, а не кузнецом. Сохраняй иллюзию.

— Я.… я могла бы попытаться отточить их, — пробормотала я. Понять, как танцевать с моими словами, с каждым мгновением становится все труднее. — Я видела, как это делается, достаточно. Иногда я сама работала над своими серпами. — Чего охотник никогда бы не сделал. Но я не могу сопротивляться. Я не могу оставить это оружие в том состоянии, в котором оно находится. Это было бы позором для всех кузнецов, которые были до меня.

Руван долго размышляет над этим, и я беспокоюсь, что моя уловка не удалась. Он начинает возвращаться к главным дверям. Я начинаю пытаться найти самое острое оружие, быстро поднимаю серп, который, как мне кажется, будет лучшим вариантом.

— Оставь. Вентос принесет их тебе.

— Прости?

— Он будет рад использовать все свои мускулы, чтобы донести их до кузницы, — поясняет Руван. — Но у нас в замке уже несколько веков не было кузнеца. Так что твое время лучше потратить на разгребание паутины, чем на таскание металла.

— У вас действительно есть кузница... — Я медленно опустила серп. А я-то думала, что все в крови.

— Конечно, есть. Но у тебя есть только день, чтобы сделать все, что тебе нужно. Я не стану задерживать тебя в старом замке дольше этого времени.

ГЛАВА 13

В главном зале за столом сидят остальные пять вампиров, и все десять глаз смотрят на нас сразу же, как только мы входим.

— Вентос, мне нужно, чтобы ты отнес оружие, которым все пользуются, в кузницу.

— Оружие? Кузница? — хмыкнул Вентос, обменявшись взглядами с сидящими за столом. — У нас есть кузница?

— Я полагаю, что она есть в настоящем оружейном зале, — отвечает Квинн. — А вот как туда попасть...

— Все ясно, — говорит Каллос, поправляя очки. — Я уже ходил этим путем в библиотеку.

— Эти коридоры уже много лет замурованы, туда ничего не проникает. — Лавензия ковыряется в своей тарелке. Завтрак так же не вдохновляет, как и ужин. Я скучаю по свежим бисквитам, которые пекарь приносил нам каждое утро — особое угощение для кузнечной девы, как он говорил. — Но зачем тебе кузница? Наше оружие недостаточно хорошо для тебя, человек?

— Ни в коей мере, — прямо говорю я. Лавензия поднимает брови от такой прямоты. — Это оружие было оставлено в запустении и в таком состоянии не стоит того, чтобы им пользоваться.

Стол, кажется, ошеломлен тем, что я сказала что-то подобное. Я слышу, как Руван тихонько хмыкает. Может быть, это развлечение? Но это не может быть так. Конечно, не может, учитывая, что до этого момента наше общение было только спорным. Но, тем не менее, вчера вечером он сказал, что я разбрасываюсь добрыми намерениями, которые он пытался мне оказать. Возможно, следы этой доброжелательности еще остались, восстановившись после наших утренних разговоров. Не то чтобы меня волновала добрая воля вампира.

— Сюда. — Он ведет меня через боковую дверь у основания лестницы, ведущей на антресоль, где расположены его комнаты. Я видела, как члены его ковенанта проходили по этому коридору прошлой ночью. Должно быть, это их покои.

В конце коридора — лестница за зарешеченной дверью. Как и круговая лестница, ведущая в часовню, большинство дверей в этом проходе заперты. Патина на засовах и решетках свидетельствует о том, как давно они были установлены. Эти замки здесь не для того, чтобы я их открывал.

— Что за этими дверями? — спрашиваю я. Руван смотрит в мою сторону, выгнув одну идеальную бровь. Я предполагаю, что это означает, как ты смеешь спрашивать, но я ошибаюсь. И снова он отвечает на мой вопрос.

— Проходы, которые мы больше не используем, не нуждаемся в них и не можем защитить.

— Похоже на множество баррикад, чтобы удержать людей в определенных зонах.

— Не столько для того, чтобы удержать нас внутри, сколько для того, чтобы удержать их снаружи, — торжественно говорит Руван.

— Их?

— Погибшие.

У основания лестницы, как уже говорилось, находится старый оружейный склад. На больших оружейных стеллажах лежат копья и мечи. Но, судя по толстому слою пыли и паутины, их не поднимали уже несколько веков.

— Сталь. — Я провожу кончиком пальца по кольцу одного из мечей. Хороший меч. Или был когда-то. Теперь он так же бесполезен, как декоративный меч, который я пытался использовать против Рувана, когда мы только прибыли.

— Ты можешь так быстро определить это, просто взглянув? — Кажется, он удивлен.

— Я выросла с серебряным оружием; я знаю разницу. — Это просто быстро придуманная отговорка, но потом волнение взяло верх над моим языком. — Ты можешь увидеть это, если присмотришься, вот, видишь? — Руван подходит. Он нависает над моим плечом, когда я указываю на металл меча. — Он, конечно, потускнел и заржавел, время это делает. Но ты видишь, как точильный камень проделал бороздки, чтобы создать такую гладкую поверхность. Если бы в нем было серебро, то были бы тонкие бороздки, волны или цветы. — Как назвала бы их Мать.

— Да, твое серебряное оружие действительно уникально. — Руван наклоняется, осматривая больше меня, чем меч. Я быстро отворачиваюсь от оружия, и он идет дальше. Я отстаю на шаг, ругая себя за тягу ко всему металлическому. — Вот почему мы должны украсть их, вместе с доспехами и другими ресурсами, которые мы сможем найти во время Кровавой Луны. Среди нас был только один кузнец, способный воспроизвести твое серебро, и он давно ушел.

— Я не удивлена, — пробормотала я себе под нос. Если Руван и слышит, то ничего не говорит. Моя семья, несколько поколений назад, была той, кто придумал особый процесс выплавки серебра с железом, чтобы создать сплав, прочный, как сталь, и смертоносный, как серебро. Вся эта работа, все эти кузнечные работы, работа моей матери, моей бабушки... в руках вампиров. Этого почти достаточно, чтобы мне стало плохо. Я продолжаю говорить, пытаясь отвлечься. — Зачем вам вообще нужно серебряное оружие?

— А как ты думаешь, зачем?

Есть только одно объяснение, зачем им нужно именно серебро. Сталь подходит для людей и зверей, серебро —для...

— Вы охотитесь на своих же?

Он останавливается у задней арки, плечи поднимаются к ушам, голова висит.

— Они больше не наши, — торжественно говорит он. — Лучшее, что мы можем для них сделать, — это предложить чистую смерть.

Все дальнейшие мысли покидают меня, когда мы входим в кузницу, вдвое большую, чем та, в которой жила моя семья. Окна закрыты ставнями, но лучи света пробиваются сквозь щели и недостающие планки. По всему помещению расставлены каменные столы. В дальнем углу стоит точильный круг, приводимый в движение педалью, за ним сложено больше сменных камней разной зернистости, чем я видел в своей жизни. Молотки всех размеров и головок аккуратно сложены вдоль стены рядом с щипцами и другими необходимыми инструментами, как будто кто-то собирался вернуться, но так и не вернулся. Теперь они так же забыты, как и оружие в оружейной.

Сама кузница имеет форму могучей, страшной пасти. Почти как у ящерицы. Острые зубы оскалены в арке над местом, где будет гореть кузнечный огонь. Искры от углей очага будут освещать два, пока еще темных, глаза. В пол вмонтированы мощные мехи, предназначенные для того, чтобы качать их силой ног, а не рук.

В центре всего этого, как алтарь перед своим богом, покоится наковальня. Я благоговейно подхожу, дыхание неглубокое. В этом месте, в этой наковальне еще есть жизнь. Здесь еще есть тепло, для тех, кто умеет его чувствовать.

— Здравствуй, — шепчу я, проводя пальцами по ее верхушке и краям. Борозды и углубления не похожи на те, что я знала, это след кузнеца, которого я никогда не встречу.

— Все хорошо? — Руван внезапно оказался рядом со мной. Я не помню, как он подошел. Его длинные пальцы тоже перебирают наковальню. Наши мизинцы соприкоснулись, и мне бросилось в глаза серебряное кольцо на моем.

Я быстро сжимаю руку в кулак. Я вдруг представила, что Дрю видит, как я обмениваюсь рукопожатием с лордом вампиров.

— Это не просто «хорошо», это великолепно. — Я даже не могу соврать. Призраки кузнецов, которые были до меня, все еще витают здесь, безмолвно умоляя о шуме и тепле. О звоне металла и неустанных ударах молота по еще не реализованным творениям. — Почему это не используется?

— Ты слышала Вентоса, большинство из тех, кто просыпается в долгую ночь, даже не подозревают, что у нас есть кузница. Все кузнецы давно умерли. — Руван перевел взгляд на окна, за которыми лежал покрытый льдом город. — Мы пробуждаем так многих за раз, достаточно, чтобы наш народ был жив и защищен. У тех, кто пробуждается, есть своя функция — обычно они сражаются. Или ведут записи. Ковка была признана ненужной.

— Если вы сражаетесь, вам обязательно нужна действующая кузница. — А темная кузница должна быть преступлением, особенно такая красивая.

— У нас просто нет на это средств.

Я не спорю, и вместо этого тянусь к очагу, осматривая уголь, который все еще находится в нем. Его достаточно, чтобы хватило на несколько месяцев работы. Не задумываясь, я начинаю разжигать кузницу, отыскивая ящик для золы. Не успеваю я оглянуться, как разжигаю пламя.

На какое-то мгновение я забываю, где я и с кем я. Есть только тяжелое дыхание мехов. Треск огня, который заливает все знакомым оранжевым свечением. Лязг металла, когда я расставляю свои инструменты так, как мне нужно. Мое сердце полно. Я нахожусь там, где мне место.

Здесь единственное место, где я могу выразить себя — где у меня есть власть. В Деревне Охотников я приз, который должен быть подарен. Я представитель поколений, защищающих от вампиров. Но в кузнице я само творение. Я всемогущественная.

Но только на секунду.

Реальность рушится вокруг меня, когда Руван снова заговорил.

— Ты, кажется... довольно уверенно чувствуешь себя в кузнице. — Он говорит почти скептически.

Я приостанавливаюсь и быстро возобновляю свои приготовления. Охотник не был бы так уверен в себе, не так ли? Я быстро придумываю полуправду и держу свои колебания при себе. Если я хочу, чтобы все было правдоподобно, я должна говорить с максимальной уверенностью.

— Я много времени провела в кузнице, когда работала над оружием. — Я смотрю в его сторону, пытаясь понять, читает ли он между строк, которые я рисую. Его лицо невозможно прочесть, но я не чувствую никаких сомнений, исходящих от него. Насколько мне известно, крепость никогда не была прорвана, поэтому вампир не должен обладать глубокой информацией о том, что происходит внутри, и насколько практично то, что я объясняю. — У нас, конечно, есть кузница. — Я хотела сказать это как легкий укол, но он никак не отреагировал. Молчание возбуждает мои нервы настолько, что побуждает меня говорить чуть быстрее. — В кузнице всегда было тепло. Ярко, даже в самые темные ночи. Огонь никогда не гас полностью. Он всегда горел слишком жарко для этого и слишком скоро снова понадобится, чтобы погасить его полностью. Это было место силы, созидания и жизни. Там люди могли собираться и рассказывать истории. Где мужчины и женщины сплетничали в ожидании починки своих инструментов. Это было сердце всего.

Он складывает руки и прислоняется к столу. Я чувствую на себе его взгляд, он смотрит на меня сверху вниз, оценивая мои слова. Я представляю, что он ищет ложь, но в его взгляде нет... нет ощущения, что он сомневается во мне. В нем есть скрытая мягкость, которая только усиливает мою бдительность.

В вампирах нет и не может быть ничего нежного. Но как только я это подумала, я вспомнила, как он провел пальцем по моей руке. О том, как он смотрел на меня в верхнем оружейном зале, умоляя посмотреть на вещи по-своему, не спрашивая об этом прямо.

Я волнуюсь, наматывая кольцо на мизинец.

— Ты не такая, как я ожидал от охотника.

Я фыркнула.

— А чего ты ожидал? Я сделала все, чтобы попытаться убить тебя.

— Так ты и сделала. И, боже мой, с той магией, которая в тебе бурлила, если кто из охотников и мог убить меня, так это ты. — Он хихикает, как будто это его забавляет. Хотя это только усугубляет камень в моем сердце. Убить лорда вампиров. Если бы Дрю сохранил эликсир, со всеми его тренировками, возможно, он действительно смог бы убить Рувана. Если бы я могла держать себя в руках, Дрю мог бы победить.

Значит ли это, что мы прокляли Деревню Охотников и все человечество, отдав мне эликсир? Что, если эта война могла бы наконец закончиться? В лучшем случае Деревня Охотников убьет лорда вампиров во время следующей Кровавой Луны через пятьсот лет, но... именно поэтому мне было сказано никогда не сходить с места. Смириться со своей участью в жизни. Последствия отказа от должности кузнечной девы не дают мне покоя.

Я должна вернуться домой, тянет один голос. Сначала ты должна убить лорда вампиров, отвечает другой. У меня нет будущего в Деревне Охотников, если Руван будет дышать. Меня разрывает в разные стороны, голова раскалывается.

— В чем дело? — Он замечает, что мои руки замерли.

— Ничего. — Я качаю головой.

— Нет, это было...

— Куда мне это положить? — С шумом появляется Вентос, невольно спасая меня от мучительных мыслей. Различное оружие свалено в его руках. Тяжелый холщовый брезент отделяет серебряные клинки от плоти.

Руван, должно быть, так же, как и я, думает о риске.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — Он бросается к нам, осторожно берет оружие одно за другим, следя за тем, чтобы держать его только за кожу, обмотанную вокруг рукоятей.

— Я делаю то, что ты просил; я несу оружие.

— Я не ожидал, что все будет так. — Руван со вздохом ущипнул себя за переносицу. — Ожидал, что ты возьмешь с собой несколько, чтобы быть в безопасности. Что, если один из них порежет тебя?

— Многократные подходы — это для слабых. — Вентос усмехается.

— Но серебро.

— Я справлюсь. — Вентос надувает грудь.

Из меня вырывается смешок, отвлекая меня от подготовки к открытию кузницы.

— Этот человек смеется надо мной? — Вентос находится где-то между шоком и гневом.

— Я бы и не подумала смеяться над грозным вампиром. — Я закатываю глаза, отворачиваясь от Вентоса. Руван видит, судя по его веселому смеху.

— Ты тоже, милорд? Ты ранишь меня острее серебряного клинка.

— Если бы мои слова были серебряными клинками, ты был бы давно мертв. — Руван прислонился к наковальне. Огонь выделяет резкие линии его челюсти поразительными оранжевыми линиями — как будто он светится изнутри, как раскаленный добела кусок железа. Я отрываю взгляд от его украденного лица и перехожу к оружию, принесенному Вентосом.

Огромная рука накрывает мою, когда я тянусь к мечу.

— Ты действительно собираешься улучшить их?

Я смотрю на Вентоса.

— Отпусти меня.

— Отвечай.

Я стиснула зубы, но сумела сказать:

— Да. Достаточно острый, чтобы отрубить эту руку, если ты не уберешь ее от меня.

Он отпускает меня. Я с оскалом беру меч, возвращаюсь в кузницу и погружаю его в угли. Этот особенно плох: весь меч смещен от рукояти. Я верну ему грубую форму молотком, прежде чем он попадет на шлифовальный круг.

— Я тебе не доверяю, — говорит он мне в спину. Он просто жаждет драки. Я чувствую это. Какая-то часть меня хочет дать ему отпор, хотя я не могу этого сделать, поскольку являюсь поклявшейся на крови Рувана.

— И я никому из вас не доверяю, — говорю я.

— Хорошо, а с чего бы? В конце концов, мы убили десятки таких, как ты, в ночь Кровавой Луны.

— Хватит, — твердо говорит Руван. Мы оба не обращаем на него внимания. Вентос слишком сильно задел меня за живое, чтобы я могла понять его. Я вижу только то же самое красное, что и кровь моего брата.

— Скольких вы убили? — Я кручусь на месте, костяшки пальцев белеют на рукояти меча.

— Очень многих. — Вентос самодовольно откинул голову назад. — И мы не потеряли ни одного из нас.

Я думаю о доспехах, которые я видела ранее, без тел.

— В чем смысл всего этого? Почему вы охотитесь на нас?

— Чтобы выжить.

— Мы не должны умирать, чтобы вы могли жить! — Мой голос эхом отражается от камня и металла.

— Затем, чтобы наказать вас за все, что вы с нами сделали.

— Я сказал, достаточно, — твердо говорит Руван, вставая между нами. — Вы оба.

Вентос продолжает игнорировать его.

— Надеюсь, ты потеряла важных людей. Либо для этой забытой гильдии, либо для тебя лично. Надеюсь, что ты ранена. Надеюсь, ты истечешь кровью. Надеюсь, ты почувствуешь хоть каплю той боли, которую причинили моему роду.

Пока Вентос говорит, он медленно приближается ко мне. Несмотря на то, что Руван все еще зажат между нами, этот человек-гора пытается нависнуть надо мной, отравляя воздух вокруг меня своей ненавистью. Ненавистью, которая отражается во мне и растет.

— Не волнуйтесь, я знаю боль каждый день своей жизни, — заверяю я Вентоса. Мой голос холоднее, чем горные вершины, окружающие нас.

— Твои страдания едва ли можно сравнить с тем, что пережил и переживет наш род. Ты могла бы прожить в муках сотню жизней, и все равно этого было бы недостаточно, чтобы искупить долгую ночь.

— Вентос, остановись. Отчуждая ее, ты ни к чему не приведешь.

— Я никогда не просил ее о помощи! — Вентос бросил взгляд на своего лорда. — Когда ты навязывал нам это соглашение, ты хоть подумал о том, что может почувствовать твой ковенант? Или тебе вообще было все равно?

— Я делаю то, что должно быть сделано для спасения нашего народа. — В словах Рувана звучит отчаяние, слишком знакомое.

— Спасение нашего народа не может исходить из рук охотника! — Вентос хлопнул ладонью по столу, отчего зазвенело оружие.

— Я сделаю все, чтобы спасти вампиров и положить конец долгой ночи.

— Ты дурак, — прорычал Вентос.

— Это мой выбор, хотя я считаю себя скорее идеалистом, чем дураком. — Руван вытягивается во весь рост; хотя он на целую голову ниже Вентоса, держится так, словно он вдвое выше. Лорд вампиров словно заполняет собой все пространство, затмевая другого человека. — Решение о том, как мы будем действовать, пока бодрствуем, принимаю я и только я, как решил совет перед закатом долгой ночи.

— Тогда неудача этого дела и окончательная гибель нашего народа из-за этого зависит только от тебя. — Вентос продолжает сверкать глазами.

— Я знал это задолго до того, как дал клятву охотнику. Я знал это с того самого момента, когда меня пробудили в этом жестоком и далеком будущем. — Слова Рувана тяжелы, они начинают вырисовываться в очертаниях свинцового стержня, который он носит в себе. Горе, о котором я знаю лишь отрывочные сведения, но не всю картину. — Я готов принять на себя ответственность за свой выбор и все, что за ним последует. Хотя я оптимистично настроен на то, что долгая ночь закончится вместе с нами.

Вентос наклоняется, кажется, что он собирается сказать что-то еще. Но в конце концов он отстраняется, бормоча что-то про «академию» под нос, и выбегает из комнаты.

Мы с Руваном стоим неловко, он повернут спиной ко мне. Его слова были смелыми и сильными, но они были фасадом для усталого человека, плечи которого сгорбились, как только Вентос ушел. Я чувствую, как он старается взять себя в руки. Он все еще питает глупую надежду и страсть к защите своего народа. Страсть, которую, как я помню, Давос никогда не проявлял по отношению к нам. Страсть, которую я пыталась одновременно и сохранить, и подавить...

У меня болит грудь. Глаза горят. Я зла, разочарована. Мне хочется кричать. Хочется плакать.

И что-то, что-то заставляет меня протянуть руку, даже если здравый смысл подсказывает мне, что этого делать не следует. Моя рука опускается на плечо Рувана. Его мышцы напрягаются, и он глубоко вдыхает. Я дышу вместе с ним. Кожа у основания моего горла — там, где находится его метка, — слегка дрожит.

Я пытаюсь открыть рот, чтобы заговорить, но не могу найти слов. Его тело горячее, чем кузница под моей ладонью. Он обожжет меня, если я продолжу прикасаться к нему, и все же я не могу остановиться. Я хочу...

— Со мной все в порядке, — наконец говорит он.

Я быстро отдернула руку. Что я делаю? Утешаю вампира? Я поворачиваюсь к кузнице.

— Я сожалею о том, что он сказал. — Я чувствую, как Руван смотрит на меня, когда он говорит.

— Мне не нужно сочувствие вампиров. — Мне не нужно сочувствие ни от кого. У меня была своя доля трудностей, но и другим было гораздо хуже, чем мне.

— Мы не обязаны быть твоими врагами. — В его словах столько же усталости, сколько и злости.

— Это все, чем вы когда-либо были.

— Раз в пять...

— Мой отец умер из-за вас. — Мои руки перестают двигаться, они вяло лежат на боку. Я тупо смотрю на инструменты, лежащие передо мной. Я не знаю, почему я говорю. Я осознаю, что это глупо. Бессмысленно искать сочувствия, которого я не хочу. Но я все равно говорю. Я вижу лицо Отца, когда он укладывает меня в постель, клянясь, что будет оберегать меня от вампиров, которые бродят по ночам. — Вентос был прав, я потеряла кого-то важного. Мы все потеряли. Мой отец был охотником, и хорошим охотником. Деревня Охотников становилась меньше, когда умирал такой человек, как он. Именно этот кошмар приснился мне сегодня утром. Нахождение в этом проклятом месте напоминает мне обо всем, что ваш род сделал со мной, с моим домом, с моей семьей.

— Мне жаль...

— Избавь меня от своих извинений.

— Ты хочешь, чтобы они были искренними?

— Искренние из-за смерти охотника? — Я насмехаюсь. — Я думала, вы все ненавидите нас.

— Многие ненавидят. Многие винят всех людей в проклятии. Но я способен ненавидеть обстоятельства и при этом жалеть людей, попавших в их ловушку. Я знаю, что в проклятии нет твоей вины, и ты тоже должна это понимать. — Он уже второй раз поднимает эту тему, видя в жителях деревни жертв этих обстоятельств. Нам, конечно, пришлось нелегко, и, если бы у меня был выбор, я бы предпочла жить за стенами...

Руван продолжает задерживаться. Наблюдает за мной. Интересно, он чего-то ждет? Ждет, что я скажу что-то еще? Ждет, что я что-то сделаю? Ждет, что я приду к выводу, что мы скорее похожи, чем нет? Его молчание утомляет меня.

— Никто из нас не хочет такой жизни, — тихо говорю я. Это звучит как признание. Но интересно, кому я в этом признаюсь? Ему или себе? — Мы гордимся этим, конечно. Все в Деревне Охотников знают, почему мы жертвуем. Почему родители отдают своих детей в крепость, чтобы тем, кто за нашими стенами, не пришлось делать такой же выбор. Нам это не нравится, но мы принимаем это, а взамен получаем заботу обо всех наших нуждах. Мы есть друг у друга — сообщество. Это больше, чем многие люди когда-либо получают.

Я слышала рассказы о трудностях за стенами от людей, которые присоединяются к деревне. В некоторых городах богатства хватает на всех, но хранится оно у одного. В других местах никогда не бывает достаточно еды. Места, где жестокие мужчины и женщины правят железными кулаками, и жестокость, которая чем-то отличается и хуже вампирской, потому что она от нашего собственного рода.

Он внимательно слушает, а потом наконец говорит:

— Странно.

— Что именно?

— То, что ты видишь себя в ловушке... и в то же время твой народ — тот, кто наложил на нас проклятие. — Он делает шаг вперед, руки раскрыты, как бы умоляя. — Если это так плохо и для людей, то почему охотники не освободили нас?

— Чтобы вампир мог пойти и напасть на весь остальной мир? — Я погружаю меч в очаг.

— Остальной мир? Мы не хотим иметь ничего общего с вашим миром, в этом-то и дело. Мы хотим быть свободными и жить здесь, в Мидскейпе, где нам самое место. — Он смотрит на все еще закрытые окна — смотрит сквозь них на что-то за пределами дома. — Я никогда не бывал за пределами этого города. И в отличие от вашей деревушки, у меня нет всего, что мне нужно. Я хочу гораздо большего. Я хочу увидеть танцы придворных фейри или услышать дуэт сирен на Новый Год. Я хочу увидеть равнины, такие огромные, что горизонт поглощает их. — Его голос стал мягким от удивления и тоски.

Я стараюсь не обращать внимания на то, что он сказал. Во мне тупо пульсирует, словно зов ко всему, что лежит за пределами металла и тепла, — к миру, предназначенному для познания. Мир, о котором я, очевидно, не задумывалась и вполовину меньше, чем он.

— Тебе нужна кровь для твоей магии, — слабо возразила я.

— Мы могли бы найти достаточно крови в Мидскейпе, если бы нас не сковывало проклятие. Конечно, человеческая кровь — самая сильная, но и другой хватило бы. Мы делали это во время наших лунных праздников задолго до того, как дриады создали людей.

Я вглядываюсь в его лицо, желая, чтобы он солгал. Но я чувствую в нем правду так же остро, как жар кузницы... или покалывание у основания моей шеи. Все было бы гораздо проще, если бы я могла списать все на то, что он вводит меня в заблуждение. Ведь если это не так... если это не так...

Тогда он просто одинокий, отчаявшийся человек, стоящий передо мной и умоляющий о нежности, которую Деревня Охотников так и не позволил мне перерасти.

— Мне нужно сосредоточиться на этой работе, — тихо говорю я и становлюсь к нему спиной. — У меня есть всего один день, чтобы внести необходимые коррективы.

Руван задерживается, и на мгновение кажется, что он хочет сказать что-то еще, но не говорит. Вместо этого он говорит:

— Я скажу остальным, чтобы они взяли с собой оружие по выбору; определи их приоритеты.

Он собирается уходить, но колеблется на полпути. Я чувствую это. Я чувствую его. Каждое его движение вызывает у меня мурашки по коже. Я надеялась, что это острое чувство, связанное с ним, будет исчезать по мере того, как будет проходить время после нашей клятвы, но, похоже, оно только усиливается.

— А Риана, ты выглядишь усталой. Тебе нужно обязательно отдохнуть, тебе это понадобится. — На этом он меня покидает.

Лорд вампиров прав, я устала. Но это такая усталость, от которой сон мало что даст. Мне нужно то, что уже лежит передо мной.

ГЛАВА 14

Молот — это медитация.

Удар. Пауза. Осмотр. Выпрямляющий удар. Нагрев. Повторить. Охладить.

Кузница работает в определенном ритме в течение всего года: планирование весной, запасы в конце лета, когда прибывают торговцы, упорная ковка осенью и зимой. Дрю всегда говорил, что ненавидит эти поздние месяцы. Именно в это время мы готовились к следующему году, пока стояла прохладная погода, и в кузнице было тем более приятно находиться.

Долгое время я думала, что это потому, что мой брат ленив. Как он мог не наслаждаться кузницей, когда за окном все завалено снегом? Но потом он стал охотником, а ленивый человек не поднимет серп.

И вот однажды на Йоль, когда я стояла в стороне от городской площади — танцевать, конечно, было запрещено, — а Дрю составлял мне компанию, хотя мог танцевать с любой подходящей дамой, я спросила его, почему он так ненавидит это место. Он ответил, что ненавидит кузницу в те холодные, долгие ночи не потому, что не хочет работать, а потому, что постоянные удары металла больно отдаются в голове — неумолимый шум, сохраняющийся даже после сна и приносящий боль по утрам.

Тогда я не понимала его обиды на этот шум.

И до сих пор не понимаю.

Для меня эти звуки — биение сердца, эхом отдающееся от моих предков. Мы все разделяли его, и еще многие разделят его в ближайшие годы. А может быть, и нет. Возможно, как говорят вампиры, эта долгая ночь наконец-то подойдет к концу. Деревня Охотников проснется от кошмара, в котором он существовала. Мы вновь выйдем в мир людей, с глазами, полными надежды. Мы увидим море, далекие города, а может быть, и травянистые равнины, такие огромные, что горизонт поглощает их целиком.

Вампиры подходят ко мне один за другим. Все, кроме Вентоса.

Лавензия приносит Вентосу меч — единственное, что он не смог унести раньше. Я с удивлением обнаруживаю, что не против ее общества. Она молчит, сидя у окна и глядя на холодные горы, платиновые в лунном свете. Молчаливые собеседники — это самое лучшее, потому что они не отвлекают меня от работы.

Следующей идет Винни с десятком маленьких кинжалов, которых не было в оружейной, когда Вентос собирал вещи, потому что она «не доверяет им надолго». У нее теперь есть смычок для скрипки, и она ловко проводит им по струнам. Мне кажется, что она играет в такт моим ударам, потому что каждый раз, когда я меняю ритм, игра Винни тоже меняется. То легко и быстро, то медленно и проникновенно. Этот дуэт заставляет меня бороться с улыбкой.

Они приходят и уходят, молчаливые стражи или, возможно, тюремщики. Я не обращаю на них внимания. У меня есть работа, которая заставляет мои руки быть занятыми, мышцы напряженными, а лоб — покрытым испариной. Я думаю, что здесь я наиболее близка к счастью.

Но всему приходит конец, как это всегда бывает.

Когда рассветает, я вытираю с рук копоть и металл. Я любуюсь своей работой. И тут я понимаю, как много сделала. Больше, чем можно было. Я и раньше ковала вот так, потерянная для мира. Но даже в самые продуктивные времена, даже в самые сильные, я не могла сделать столько за день и при этом чувствовать себя так хорошо.

Наверное, это из-за магии, пропитанной кровью. Вампирская сила и мощь, которая все еще бурлит во мне. Я коснулась впадины между ключицами. Моя работа кажется мне испорченной...

Он.

Я словно мыслью вызвала Рувана.

Туманный рассвет сияет в лучах, прорезанных железом окон, и бьется в лоскутное одеяло на полу. Я давно открыла ставни, чтобы работать при свете луны, а теперь солнце вошло без приглашения. Лорд вампиров стоит под аркой, ведущей в старую оружейную. Густая ночь, продолжающая дремать в замке, окутывает его, как одеяло.

Его волосы серебристые в слабом свете, такого же цвета, как металл, с которым я работаю уже много часов подряд. Даже я должна признать, что они дополняют золотой оттенок его глаз. Он человек чистой ночи и зимней прохлады, и все же... в этот момент он не кажется холодным.

Что-то в нем обжигает.

Как будто я уже стояла здесь раньше. Как будто он приходил ко мне в эту кузницу много раз. Этот момент, его присутствие, оно до боли знакомо и в то же время настолько отличается, что меня охватило напряженное осознание. Я знаю его в своей крови. Я чувствую его присутствие, грозящее захлестнуть меня, если я не буду осторожна.

— Ты закончила? — Его низкий гул прорезает кузницу, напоминая мне о том, как тихо здесь стало с тех пор, как я перестала работать и начала убираться.

— Да.

Он делает шаг вперед. Я отпрянула от оружия и ошеломленно смотрю, как он входит в серый свет утра. Он не вспыхивает. Его кожу нежно целует солнце. Единственная его реакция на солнечный свет — несколько раз моргнуть.

— Ты склонна пялиться на мужчин?

Мои щеки мгновенно вспыхивают, и я оглядываюсь на стол с оружием.

— Я не пялилась.

— Значит, восхищалась? — Он специально растягивает слова.

— Вряд ли. — Я фыркнула. — Я думала, вампиры горят при солнечном свете.

— Когда проклятие настигает нас, в жизни или смерти, мы горим. Но не раньше, — говорит он. — Вампиры не являются народом ночи по своей природе. Да, наша магия всегда была наиболее сильна в полнолуние. Но именно проклятие охотников привело к тому, что наш народ стал существовать только при свете луны.

— Понятно.

Он останавливается рядом со столом.

— Ты мне не веришь. — Мне не нравится, что это не вопрос. Кажется, он знает мои мысли.

— Я не знаю, во что я могу верить, а во что нет, когда дело касается тебя, — пробормотала я.

— Когда же ты поймешь, что я не могу тебе лгать, даже если бы хотел? И это может быть неожиданностью, но я не хочу. — Он смотрит на меня сквозь ресницы, лицо его по-прежнему опущено к оружию на столе. Его волосы висят между нами, как завеса. Как броня, защищающая нас обоих от чужих взглядов. Старые боги не допускают, что мы можем обнаружить, если заглянем слишком глубоко в эту связь, соединяющую нас.

— Могу я тебе чем-то помочь? — Я указала на оружие, отложив тему солнечного света. Так и подмывает «случайно» сорвать шторы.

— Думаю, очевидно, что я собираюсь осмотреть твою работу. — Руван проверяет кожаные гарды, которые я аккуратно установила на рукояти — дополнительный слой защиты между плотью вампира и серебром. — Я не позволю тебе пытаться найти лазейку в словах нашей клятве на крови. Какой-то способ, при котором не ты наносишь смертельный удар, а неисправное оружие.

— Я могу это сделать? — пробурчала я.

— Нет, так что не стоит так надеяться. — Он усмехается, хотя это звучит несколько грустно. — Вентос снова стал бы меня преследовать, если бы я не перепроверил все. Мне не нужно иметь дело с его придирками — вот моя настоящая мотивация.

Я поджала губы.

— Я не делала ничего, чтобы саботировать кого-то из вас. Ваше оружие в два раза лучше, чем когда вы его сюда принесли. — Я прохожу мимо него, собираясь уходить.

— Я вижу. Спасибо, Риана. — Так странно слышать искреннюю благодарность от вампира.

Я останавливаюсь, оглядываясь на него. Я никогда не проводила столько времени наедине ни с одним мужчиной, кроме Дрю, и время, проведенное с моим братом, сильно отличается от этого. Каждый раз, когда я оказывалась в такой близости с мужчиной, он либо слишком нервничал, чтобы говорить, стремясь поскорее уйти от меня, чтобы не попасть в беду, либо видел во мне завоевателя, того, к кому нужно стремиться. Запретный плод, который они жаждут сорвать. Рувану, похоже, от меня ничего не нужно. И я его нисколько не нервирую.

Может быть, это и есть то самое, что значит быть просто женщиной, с просто мужчиной. Хотя ни в ком из нас нет ничего «просто».

— Если нам предстоит столкнуться с опасностью, то мне также полезно убедиться, что вы все в лучшем виде, — говорю я наконец.

— Это очень верно. Я надеялся, что ты видишь это именно так.

— Я действительно не могла испортить оружие? — спрашиваю я, не встречаясь с ним взглядом. — Не то чтобы я это сделала или даже попыталась. — Чувство вины захлестнуло меня. Я так увлекся кузницей, что даже не подумал о том, чтобы попытаться найти способ убить вампиров на всю ночь.

— Ты могла бы попытаться. Но ты была бы вынуждена рассказать нам о том, что сделала, прежде чем это причинит нам вред. Это требование становилось бы все сильнее и сильнее, становясь невыносимым за мгновение до того, как нам будет причинен вред от твоего поступка.

— Замечательно, — сухо заметила я.

— Будь благодарна за условия нашей клятвы; это означает, что нам обоим гарантирована безопасность.

— Вампиры и безопасность — мне до сих пор трудно даже представить, что они могут быть вместе.

— Вампир, — снова пытается исправить он. Руван делает шаг ближе, но я не отхожу. Мы стоим лицом к лицу. Он обыскивает меня, не прикасаясь. Я почти чувствую, как по моим плечам и рукам пробегает слабая магическая ласка. — Ты действительно думаешь, что рядом со мной ты никогда не будешь в безопасности?

— Ты мой заклятый враг. — Мой голос без моего веления упал до шепота.

— Но что, если бы это было не так?

Вопрос требует ответа, которого у меня нет. Не потому, что я хочу уклониться от него... а потому, что я никогда не задумывалась о том, как бы все выглядело, если бы было по-другому, не ограничиваясь детскими размышлениями. Однако с тех пор, как я здесь, этот вопрос, кажется, постоянно возвращается.

Чего бы я хотела? Думаю, кузницу. Это у меня в крови. Это то, кто я есть. Но что я буду делать, если не серпы и доспехи? Где бы это было, если бы могло быть где угодно?

Что нужно Рувану, кроме его дворов фейри, песен и великих равнин? Хочу ли я знать? Опасно. Запретно. Возможно.

— Почему тебя так волнует, что я о тебе думаю? — Я не могу не спросить. Хотя какая-то часть меня хочет спросить, что он думает обо мне.

Я чувствую, как он слегка отстраняется. Я поставила его в тупик. Его рука дергается, как будто он собирается потянуться ко мне, но не делает этого.

— Я прожил свою жизнь в окружении существ, которые хотят меня убить. — Его голос мягок и находится на грани срыва. — Возможно, в тебе есть странное искупление — надежда, что если я могу превратить охотника в союзника, то снятие этого проклятия должно быть пустяковым делом по сравнению с этим.

— Я никогда не буду твоим союзником.

Он двигается молниеносно. Его пальцы обхватывают мой подбородок, большой палец почти касается моих губ. Я вздрагиваю. Никогда еще я не была так сосредоточена на таком нежном прикосновении. Такое легкое, что его почти нет.

— Потому что ты все еще боишься меня? Вот как? — Губы Рувана разошлись в улыбке, выставив напоказ клыки. Но его свирепость не имеет того укуса, который был раньше, благодаря его затравленным глазам. — Скоро ты встретишь тех, кого тебе следует бояться по-настоящему.

Он отпускает меня и уходит, не сказав больше ни слова. Сердце колотится, я опускаюсь на стол и крепко за него хватаюсь. Моя кожа пылает, и я борюсь за самообладание.

На каждом из моих бедер висит по серпу. К левому бедру пристегнут большой охотничий нож из стали, который используется скорее как инструмент, чем как оружие. К правому прикреплен такой же нож, но отлитый из серебра. В других местах тела спрятаны четыре небольших кинжала. Один на запястье, два на ребрах и один в сапоге. Это практичные места, к которым легко добраться в момент острой необходимости. Надеюсь, их хватит. Должно хватить.

Каждый из вампиров вооружен своим серебряным оружием. Такого зрелища я не могла себе представить, даже работая над их клинками весь день и ночь. Вентос пристегнул свой меч к спине. Я до сих пор не перестаю восхищаться его мастерством. Должно быть, он был выкован давным-давно, когда серебро было дешево и в изобилии.

Лавензия вооружена рапирой. Винни — коротким мечом и десятью метательными кинжалами, которые пристегнуты к поясу, перекинутому через грудь. Руван носит два серпа, как и я. Он вооружен оружием охотников. Интересно, сделал ли он это, чтобы попытаться спровоцировать меня?

Нет... не думаю, что он это сделал бы. Он не... ну, я не могу назвать его добрым. Разве? По крайней мере, он не был жесток по отношению ко мне, когда вполне мог бы быть. Он дал мне в свободное пользование кузницу. Он позволил мне отдыхать по ночам. Он был почти добр, не считая того, что забрал меня из моего дома...

Чем больше я думаю о нем, тем мутнее становятся мои мысли и чувства.

— Вы все знаете дорогу, верно? — спрашивает Каллос. Он и Квинн не вооружены и не имеют доспехов. Они стоят перед дверями, ведущими в главный зал. Они пришли не для того, чтобы увидеть все, что хранит этот старый замок.

— Так и есть. — Руван кивает. — Если мы не вернемся через два дня, ты знаешь, что делать.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет. — Квинн разминает руки. — Год — не такой уж большой срок для лорда вампиров.

Год?

— Ты всего год как лорд вампиров? — пробурчала я. Глаза Рувана, как и всех остальных, обратились ко мне. Я бы побагровела от смущения, если бы не мрачная аура, исходящая от всех них — особенно от Рувана.

— Да, всего год, — с ноткой законченности говорит Руван, еще раз проверяя свои рукоятки. Он снова обращается к Квинну. — Мы сделаем все, что в наших силах, друг.

— Ну что ж, поехали. — Вентос делает шаг вперед и поднимает толстый железный засов, которым были закрыты двери напротив входа в зал.

Мускулы спины Рувана напряглись, когда он немного приоткрыл дверь.

Винни проскальзывает внутрь.

— Чисто, — кричит она в ответ.

Лавензия бесшумно прокрадывается в дверь.

— У вас обоих? — спрашивает Вентос, передавая Каллосу и Квинну массивный железный прут.

— Мы сильнее, чем кажемся. — Каллос улыбается ему.

— Надеюсь, кто-то должен впустить нас обратно. — Вентос искренне смеется и протискивается в дверь.

— Риана, за мной, — приказывает Руван.

Сразу за ним я прохожу на неизведанную территорию. Дверь за мной закрывается, и я слышу звук взводимого затвора. По моему телу, под кожей, пробегает то же неловкое возбуждение, что и в ночь охоты, хотя я не пила никаких эликсиров. Это желание, которое не кажется мне полностью собственным и шепчет с той же силой, что и тогда, когда я стала поклявшейся на крови Рувана.

Дай мне силу. Дай мне кровь.

Я сжимаю оба серпа на бедрах, меняю хватку и снова сжимаю, пытаясь избавиться от этого желания. Я пытаюсь медленно вдыхать, подавляя нарастающее во мне беспокойство.

— Как тихо, — шепчет Лавензия. Ее обычная легкость исчезла. По ее позе я поняла, что она готова в любую секунду выхватить рапиру. У нее такой же острый взгляд, как у Дрю перед тем, как он бросится на меня во время нашего спарринга.

— Хорошо. — Руван тоже излучает дискомфорт. Возможно, это неприятное ощущение исходит от него и от той связи, которую нам навязали как поклявшимся на крови. — Еще рано. Мы должны использовать каждую минуту, пока они находятся под действием успокоительного, чтобы проникнуть как можно глубже.

— Каллос уверен в правильности этого пути, верно? Потому что мы точно не можем пойти тем же путем, что и в прошлый раз, после того как нам пришлось все взорвать, — говорит Вентос. Он явно с трудом сдерживает свой голос.

Взорвать? Это звучит не очень хорошо.

— Он уверен в себе. — Взгляд Рувана падает на меня. — И мы справимся; в конце концов, с нами охотник.

Отлично, они действительно хотят, чтобы я стала охотником. Просто чудесно.

— И на что же я буду охотиться? — спрашиваю я.

— На то, для чего ты создана.

— Но клятва на крови...

— Клятва на крови не позволяет тебе причинить вред мне или кому-либо, кто мне предан. Эти вампиры не верны мне. Они не верны никому. Они чудовища, которых ваша гильдия создала своим проклятием. — Глаза Рувана слегка сужаются.

Я игнорирую его обвиняющий взгляд.

— Как я узнаю разницу между теми, кто предан тебе, и этими «чудовищами»?

— Отличить их будет нетрудно, — отвечает Лавензия.

— У них такие же иссохшие и осунувшиеся лица, как у нас. — Руван смотрит на меня с укором, словно пытаясь подчеркнуть, что то, каким я его видела, было результатом проклятия, а не его собственной чудовищности.

Похоже на вампира, которого я знаю.

— Тогда все просто.

Мы продолжаем путь через замок. Винни бежит за нашей группой, держась впереди. В ее волосах, откинутых назад, видны золотистые полосы.

Когда она скрывается в темноте впереди, я замечаю, что в первой комнате все темно. Здесь нет источников света. Нет свечей. Ни окон.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь. Моргаю.

— Что за...

— Что это? — спрашивает Руван. Они все останавливаются, делая шаг ближе.

— Я вижу. — Мелкие детали уменьшились. Но я вижу каменные стены и осыпающиеся гобелены. Я вижу конденсат, который стекает с провисших балок крыши и капает на пол, как кровь. — Как?

— Это магия поклявшейся на крови, — отвечает Руван, как будто это должно быть очевидно и понятно, хотя для меня это совсем не так. — В тебе есть силы вампира.

— Но я не...

— Вампир, да, мы все знаем. — Он устало вздыхает. — Но наши сущности были связаны, между нами открылся путь. Некоторые мои способности и знания передались тебе, а твои, в свою очередь, мне.

Интересно, что это за «способности и знания», которые я ему передала? Может ли он ковать? Может ли он на самом деле украсть мое лицо? Или он знает что-то более сокровенное? Сейчас не время и не место спрашивать, и я счастлива, что пока избегаю ответа.

— Полезно, — это все, что я говорю, и мы продолжаем идти вперед.

Я снова делаю короткую паузу, когда впервые вижу черную кровь.

Она появляется в виде капель, затем размазанных отпечатков рук на стенах. Затем коридор распахивается. Я вижу танцующие призраки сражающихся, засохшая кровь рисует в этом заросшем паутиной банкетном зале контуры давно закончившейся битвы. Перевернутые столы и разбитые стулья усыпают пол конфетти из обломков.

— Хорошо, все еще чисто, — говорит Винни едва слышно.

— Что ты видишь, Риана? — удивленно спрашивает Руван.

— Здесь произошел бой.

— Очевидно. Я хочу, чтобы ты мне все объяснил.

— Прости? — Я встречаю его взгляд.

— Сколько было врагов?

— Это имеет значение?

Взгляд Рувана становится более пристальным, испытующим. Он разжигает во мне панику. Он подозрителен. Я знала это. Я вдруг стала перечислять все, что говорила и делала. О чем я думала, когда ковала оружие? Охотники не куют. Но, может быть, он этого не знает? Может быть, это всего лишь проверка моих способностей, а не подозрения?

— Я хочу знать, что ты видишь, — настаивает он.

— У нас действительно есть на это время? — Вентос ворчит.

— Это не должно занять у нее много времени. Продолжай, — призывает Руван.

Я отхожу в сторону. Я чувствую, как их глаза следят за мной по комнате. Дрю рассказал мне, как читать знаки битвы... но только в академической манере. Он рассказывал мне о слежении по каплям крови и о том, как следы могут определять ход боя. У нас никогда не было причин практиковаться в этом. Мы никогда не ожидали, что я пойду на охоту. Сделав полный оборот по залу, я остановилась перед Руваном.

— У тебя было много врагов.

—Сколько?

— Я.… я думаю, около тридцати. — Честно говоря, я не уверена. Это не моя сильная сторона.

Руван тонко улыбается.

— Ближе к двадцати.

— Нам действительно нужно идти дальше, — настаивает Винни.

Но Руван неумолим.

— Что еще ты видишь?

— Вентос сражался здесь. — Я указываю на пятно на полу в центре широкой дуги крови. — С таким большим и тяжелым клинком он мог нанести не так много ударов... и рисунок крови подтверждает это.

— Продолжай.

— Лавензия была здесь. — Я указал на другое место. Может, я и не охотник, но я знаю оружие и то, как его используют бойцы. Вся моя жизнь была посвящена этому. Может быть, этого будет достаточно, чтобы с блефом пройти все испытания, которым меня пытается подвергнуть Руван. — Ее рапира требует изящества; рапира полагается на скорость и точность. Однако с таким оружием очень важно контролировать дистанцию. Твоя работа ногами оставляет линии на земле, когда ты проходишь мимо врагов, которых убиваешь.

— А я?

— Ты... — Я на мгновение теряю дар речи, когда мой взгляд возвращается к лорду вампиров. Он единственный, чьи движения я отчетливо вижу в комнате. — Ты сражаешься, как охотник. — Я почти чувствую, куда он наносит удары. Как он двигался. Он двигается в бою как я— как Дрю.

Неудивительно, что в тех руинах на Фэйдских Болотах мы так хорошо уживались. Он знает все мои атаки до того, как я их сделаю. Все мои движения, прежде чем я успею их обдумать. Так же, как я знаю его. Но почему? Неужели он заставил охотников тренировать его? Или у него есть какие-то записи о том, как сражаются охотники? Я подозреваю последнее, учитывая его предыдущие заявления о записях об охотниках.

Он продолжает изучать меня, выражение его лица не поддается прочтению.

— Мы можем идти дальше? — спрашивает Винни. — Нам предстоит проделать большую работу.

— Действительно. — Руван наконец смирился и шагнул вперед. Я опускаюсь по правую руку от него.

Мы продолжаем спускаться в глубины замка. Комнаты начинают сливаться воедино, превращаясь в коллаж из тьмы и засохшей крови. Каждое забытое поле боя — как портрет давно прошедшей битвы. На каждом из них — следы людей, сражающихся с бесформенными врагами-тенью. Но кто эти люди, начинает меняться. Я уже не уверена, что это Руван и его ковенант.

На протяжении многих лет с этими таинственными врагами сражались и другие люди. Я оглядываюсь на остальных, пытаясь найти способ подтвердить свои подозрения, но меня заглушают их напряженные и отстраненные взгляды. Это мужчины и женщины, которых преследуют битвы и кровь. У них такие же глаза, как у охотников, возвращающихся с болот после полнолуния.

Из бесконечной череды брызг крови и перевернутых столов я начинаю улавливать дополнительную информацию. Чудовищные вампиры, на которых мы охотимся, не больше и не меньше по комплекции, чем наша группа. Но они кажутся быстрыми и сильными, судя по глубоким бороздам, похожим на когти. Так много крови, так много битв... и ни одного тела.

Это самое обескураживающее во всем этом.

— Почему нет тел? — шепчу я.

Проходит много времени, прежде чем Руван отвечает:

— Они едят плоть мертвых.

Больше я ничего не спрашиваю.

Винни продолжает метаться вперед и назад. Она делает движения руками и кивает в сторону Рувана. Похоже, только они понимают этот код. И хотя я не знаю их тайного языка, я знаю, что это нехорошо, когда она возвращается, ее обычно загорелая кожа почти полностью побелела.

Все прижимаются друг к другу, чтобы услышать ее шепот.

— Впереди, их не меньше пятнадцати. Там...

Руван зажимает ей рот рукой. Я дергаю подбородком в ту сторону, откуда она пришла, глаза сужаются. Волосы на руках встают дыбом. Воздух наэлектризован.

Лорд вампиров, должно быть, тоже слышит медленное скрежетание ногтей по камню. Есть и более низкий звук. Более тяжелый. Дыхание, понимаю я. Это рваные вздохи, вырывающиеся через сжатые челюсти. Вампиры вокруг меня меняют свои позиции. Мое сердце начинает колотиться, разгоняя по венам предчувствие предстоящей битвы.

Из темноты появляется монстр, которого я ждала.

ГЛАВА 15

Я поняла, что ошибалась во время охоты. Лицо лорда вампиров не было тем чудовищем, которое занимало мое сознание всякий раз, когда я представляла себе образ вампира. Это чудовище.

Это чудовище еще страшнее того, что напало на меня в ту ночь в Деревне Охотников. Его плоть затвердела больше, чем кожа — она похожа на изваянный камень, натянутый на кости и сухожилия, что делает его почти насекомоподобным. Челюсть отвисает, пасть широкая, среди рядов острых зубов обнажены огромные пожелтевшие клыки. Глаза монстра абсолютно черные. Радужной оболочки нет.

Мои руки дрожат.

Какая-то часть меня, которую я не узнаю, жаждет борьбы. Это безрассудное пренебрежение к самосохранению толкает меня вперед. Толкает меня на то, в чем у меня мало опыта — на убийство.

Но другая часть меня, человеческий инстинкт, застывает на месте, когда я смотрю на то, что должно быть лицом Смерти.

Лавензия бросается в атаку.

Зверь быстр.

Он движется отрывистыми, неестественными движениями. Быстрее, чем должно быть, если учесть, что он кажется слабым из-за отсутствия мышц. Он замахивается на нее одной из своих рук, длинные костяные когти вытягиваются в виде когтей за кончики пальцев.

Изящно увернувшись от его руки, она вонзает свой клинок в его плечо. Серебро легко пробивает кожу. Чудовище едва успевает удивленно вздохнуть и падает на землю замертво.

Как только я ослабляю хватку, Руван говорит мне в ухо низким и резким голосом.

— Не расслабляйся. Один не опасен. Тебя убьет количество.

Я оглядываюсь назад краем глаза.

Если Винни была права, то их еще четырнадцать. Я заставляю себя схватиться за серпы. Остальные вампиры движутся вокруг меня, прочь, навстречу опасности. Но я застыла на месте. Руван остается рядом со мной, чуть позади остальных. Я думаю, не остался ли он, чтобы защитить меня, пока я падаю. Он крепкий и надежный, настолько, что мне и в голову не придет оттолкнуть его сейчас. Не тогда, когда мои нервы начинают сдавать. Его дыхание шевелит маленькие волоски на моем затылке.

— Ты боишься, Риана?

Я в ужасе. Наши спутники исчезают в кромешной тьме, за пределами видимости моего магически усиленного зрения. Звуки разгорающейся битвы начинают доноситься до меня.

— Да. — Я не смогу ему солгать, даже если попытаюсь, да и не стану пытаться, когда правда так очевидна.

Он хмыкает. Я дала ему повод сомневаться во мне. Я чувствую это. Я закрываю глаза.

— А как насчет большей силы? — Один только вопрос кажется мне более опасным, чем то, что приближается ко мне. Он искушает меня запретной магией. — Даже если ты не боишься, с ней бой будет легче.

— Что? — Я встречаюсь с ним взглядом, носы почти соприкасаются. Его взгляд напряжен и грозит поглотить меня. Я почти вижу, как оживает тень вокруг него, как от его плеч исходит вышеупомянутая магия.

Он слегка наклоняет голову.

— Думаю, тебе стоит взять ее. Это может быть единственным способом для такого человека, как ты, выжить здесь.

Кто-то вроде меня... Человека? Или мои опасения были верны? Знает ли он правду из моей ковки и неуклюжей оценки битвы? Возможно, он знал это с тех пор, как я колебался вместе с Квинном на той ледяной тропе.

— Ну? — В этом слове звучит срочность. У нас мало времени, кажется, он почти говорит об этом.

Нужна ли мне его сила? Нужна ли мне его кровь? Вот о чем он на самом деле спрашивает. Мне становится противно от своей первой мысли.

Да.

До сих пор я этого не хотела. Но его магия уже во мне, а ужас имеет вкус отчаяния. Я не умру здесь. Не сейчас. Не после всего, через что мне пришлось пройти, и как близко я к тому, чтобы добраться до этой его двери и освободиться.

Но что подумают обо мне Мать, Дрю, мой город?

Они не должны знать, шепчет новый голос из глубины моего сознания. В груди поднимается румянец. Дыхание сбивается.

Они не должны знать.

Здесь нет никого, кто осудил бы меня за то, что я собираюсь сделать. Нет охотников. Нет города. Есть только чудовища во тьме и человек, созданный из лунного света, предлагающий мне спасение. В глубине меня растет потребность в спасении. Желание снова обрести свободу. Желая, чтобы он одновременно создал и разрушил меня. Желая на один благословенный миг стать самой собой. Быть триумфатором. Хоть раз в жизни победить смерть и страх.

— Дай мне силу, — умоляю я и не позволяю себе испытывать стыд.

Он подносит большой палец ко рту и слегка прикусывает его. Маленькая струйка крови, упавшая на тыльную сторону ладони, вызывает у меня слюноотделение. Любое отвращение к реакции моего тела меркнет по сравнению с моей потребностью.

Мне нужна она. Дай мне ее. Еще, с каждой секундой все громче требует внутренний голос.

Кончики пальцев Рувана скользят по моей щеке, обхватывая челюсть. Его большой палец лежит на моей нижней губе.

— Просто прикосновение. Достаточно, чтобы ты прошла через это.

Мои губы раздвигаются. Его палец скользит между ними. Между ними скользит кровь. Я инстинктивно провожу языком по порезу и сглатываю.

Магия перетекает от него ко мне, словно я сосуд, который его сущность жаждет наполнить. Я резко вдыхаю. Руван отдергивает руку, когда мое беспокойство начинает притупляться, а чувства обостряться. Он хмурится, но я не спрашиваю, почему. Я не хочу знать, что вызывает его недовольство, когда это так... восхитительно хорошо.

Я не знала, чего ожидать от эликсира, который дал мне Дрю. Клятва произошла как в тумане. Но теперь я приняла силу с открытыми глазами. Я готова к тому, что она обрушится на меня, и использую ее силу как импульс. Я кручусь и бросаюсь в темноту, пока хватает смелости и сил, преследуя шум битвы.

Вентос и остальные — как в тумане. Я без труда рассекаю первого изверга правым серпом, а левым ловлю запястье второго. Они оба падают с коротким криком агонии, мертвые от серебра, пробившего их кожу. Еще один монстр бросается на меня; я уклоняюсь и переворачиваюсь на спину, перебивая ему позвоночник, в то время как на меня набрасываются еще двое.

Удивительно, но первой меня настигает Винни. Легкое маленькое существо — вихрь клинков и кинжалов. Она бросает два. Пока она достает первый кинжал, наносит еще один удар. Еще два падают от ее клинков, когда она тянется за вторым.

Я сосредоточенно смотрю вперед. Из глубины доносятся стоны — то-то могучее и грозное. К нам идут новые. Я чувствую их. Еще, еще больше. Я распределяю свое внимание между теми, кто вокруг меня, и теми, кто приближается, работая то в хвосте стаи, то впереди следующей волны.

Между ударом одного тела об пол и последующими пятью, врезающимися в меня, есть мгновение, чтобы перевести дыхание. Они налетают все разом, когтистая рука хватает меня за плечо, когда я уничтожаю еще двоих. Пять, десять, двадцать — эти безмозглые изверги не смогут меня уничтожить.

Если сам лорд вампиров был мне ровней, то ничто иное, как он, меня не остановит. Но не так. Не с его силой.

Руван. Я чувствую, как он движется позади меня. Я знаю его так же хорошо, как свою плоть и кровь. Я беззастенчиво высасываю его силу, продолжая пробиваться вперед, отталкиваясь от тела, чтобы зацепиться за два, используя свои серпы в их плечах, чтобы проскочить дальше по коридору.

Ухмылка рассекает мои губы. Эта... эта борьба теперь кажется... почти приятной. Я слишком сильна, чтобы эти монстры могли меня остановить. Их кровь теплеет на моем лице и руках. Я облизываю губы, чувствуя ее жжение на языке. Их кровь кислая по сравнению с кровью Рувана. Но, тем не менее, она подпитывает меня. Более дешевая, более грязная магия. Но все равно сильная. Она поможет.

Еще, кричит голос внутри меня, тот самый голос, который оживил эликсир в ночь Кровавой Луны, дай мне еще!

Я кручусь, замахиваюсь, сбивая сразу четверых. Я едва замечаю, что остальные члены моей группы отстают от меня. Слишком медленно. Они пропускают все самое интересное впереди. Но, пожалуй, я разбавлю их стаю. Тогда им не придется сильно волноваться и бороться.

Коридор заканчивается буквой Т. В груди заклокотало. Дыхание такое неровное и рваное, что больно. Такое ощущение, что я вдыхаю не воздух, а стекло. Но я все равно глотаю его, мышцы кричат, легкие болят. Я почти хочу, чтобы мое тело сломалось.

Сломалось, чтобы его можно было восстановить с помощью этой магии. Я хочу большего — быть чем-то большим.

Справа раздается грохот, возвещающий о том, что врагов не счесть. Я вижу их вдалеке — целая орда, едва способная протиснуться через зал. Они наскакивают друг на друга, продираясь сквозь кожу своих союзников, и все это в спешке, чтобы добраться до меня. Я опускаюсь на ноги и уже собираюсь сделать выпад, когда Руван окликает:

— Налево! — Я мгновенно перестраиваюсь. Мы движемся влево, а эта орда надвигается справа. На полпути между мной и массой есть дверь. Слова вампиров о том, что нужно охранять маршруты и обеспечивать безопасный проход, не дают мне покоя даже в боевой дымке. Я бегу.

— Я сказал, налево! — кричит Руван. Это только еще больше раззадоривает зверей. Со стен доносятся вопли и крики. Такое впечатление, что весь замок построен на фундаменте из этих чудовищ. Теперь я понимаю, что они имели в виду, когда говорили, что мы должны путешествовать днем, пока «они успокоены». Если они успокоились, то что принесет ночь?

Я расправляюсь с первыми тремя и отбрасываю их трупы назад по наклонному коридору, опрокидывая еще четверых. Один бросается на меня, и я убиваю его метким ударом в висок. Я хватаюсь за дверь и наполовину закрываю ее, когда трое пытаются прорваться внутрь. Это игра в нарезку и удары ногами, пока я медленно пытаюсь закрыть дверь. По крайней мере, у меня есть преимущество.

Коготь глубоко вонзается в мягкое место моего кожаного доспеха у локтя. Я сдерживаю крик боли. Кровь вырывается наружу, запах яркий и резкий даже для моего носа. Никогда в жизни я не ощущала так остро запах собственной крови. Кажется, этот аромат еще больше распаляет их.

Прислонившись к двери и упершись ногами, я изо всех сил толкаюсь. Я против, по крайней мере, восьми из них. Я сжимаю челюсти, сдерживая хрип, когда напрягаюсь. Мышцы дрожат, но сил не хватает, пока мне приходится рубить и проталкиваться сквозь всех, кто пытается войти.

— Вентос! — кричу я. Мне нужен этот грубый мужчина. — Вентос!

Грохот, возвещающий о его шагах, — долгожданный звук.

— Я здесь. — Никогда бы не подумала, что почувствую облегчение, услышав от него эти слова. Крепкая рука врезается в дверь, и внезапно усилия, которые я тратила на то, чтобы закрыть ее, полностью исчезают.

Я оставляю мускулы Вентосу, а сама сосредоточиваюсь на том, чтобы не дать монстрам прорваться внутрь. Вместе нам удается закрыть дверь. Я оцениваю состояние замка и петель и вынимаю из сундука три кинжала. Судя по тому, как устроена дверь, я думаю, что пока смогу ее забаррикадировать. Втыкаю стальной кинжал в дерево рамы почти по самую рукоять. Он упирается в дверную ручку, не давая открыть засов. Я всадила еще два кинжала в петли, используя силу, о которой и не подозревала, чтобы сделать их бесполезными.

— Долго это не продержится. — Я прикрываю рану рукой. — В конце концов, они ее опрокинут.

— Она продержится достаточно долго, чтобы мы смогли выбраться отсюда, — говорит Вентос, когда мы присоединяемся к нашим спутникам.

У Лавензии глубокая рана по бокам лица, которая быстро затягивается, в остальном она невредима. Руван настороженно смотрит на меня. Я осторожно улыбаюсь ему в ответ. Я в порядке, даже очень. Так почему же он выглядит таким нерешительным?

— Она тоже ранена. Запах ее крови привлечет еще больше, — говорит Вентос.

— Это ненадолго. — Руван берет мою руку в свою. Хватка удивительно нежная. — Смотрите.

Конечно, моя рана уже затягивается. Я вытираю кровь, и на месте раны остается лишь тонкая красная полоска, да несколько капелек в двух местах, которые закрываются.

— Ее глаза, — хмуро говорит Винни.

— А что с ними?

Вместо того чтобы ответить мне, Винни смотрит на Рувана.

— Ты дал ей кровь.

— Она нужна была ей, чтобы выжить, и я сохраняю ей жизнь любой ценой. Она может справиться с моей силой. — Тон Рувана не терпит сомнений. Он отпускает меня. — Пойдем, нам нужно двигаться дальше. Мы должны добраться до лофта к ночи.

— Мы не были там уже сто лет; как ты думаешь, там все еще безопасно? — спрашивает Лавензия.

— У них обычно не хватает координации, чтобы подниматься по лестницам. Так что даже если это не так, их должно быть так мало, что это легко исправить. — Винни пожимает плечами.

— Или там есть худшие виды, — бормочет Лавензия себе под нос.

— Все будет в порядке. — Руван оглядывается через плечо, когда стук в дверь позади нас становится все громче. — Не будем задерживаться.

Мы идем.

Мое сердце колотится с каждым шагом. Я хочу большего. Больше борьбы. Больше крови. Впервые я чувствую себя охотником... и теперь, когда острота боя угасла, я поняла, что мне это не нравится.

Я смотрю на свои ладони, забрызганные чернильной кровью. Я не создана для смерти. Мои руки чешутся от желания творить. Эта потребность внутри меня... она не моя. Откуда она взялась? Я смотрю на спину Рувана. Он? Нет, я почувствовала это еще в деревне, до того, как встретила его. Эликсир. Это безумие охотника? Страх пытается укорениться во мне, и я пресекаю его в зародыше. Возможно, это безумие, возможно, нет. Но пока у меня есть более важные заботы.

— Должен признать, что ты неплохо держишься в схватке, Риана, — говорит Вентос рядом со мной. Должно быть, я не смогла скрыть своего удивления его заявлением, потому что он пытается подавить смех, и, в основном, ему это не удается. — Хотя, полагаю, вампирская кровь — причина большей части этого.

— Я и без нее достаточно устрашающая, — пытаюсь блефовать я. Руван бросает на меня взгляд, который я не могу расшифровать. А может быть... я и не хочу его расшифровывать.

Он знает, с замиранием сердца уверяю я себя. Он знает о твоем обмане.

Мы проходим мимо зеркала из ртутного стекла, и я медленно останавливаюсь перед ним. Всего на секунду. Достаточно долго, чтобы увидеть свои глаза, окольцованные золотом. Под смуглой кожей проступают черные вены. Я поразительно похож на себя в первом зеркале, которое мне здесь показали.

— Как... — шепчу я. Но, как и причина скептического взгляда Рувана, я знаю ответ и на этот вопрос.

— Это кровавое предание, связанное с поклявшимся на крови. Мы пометили друг друга кровью, мы делимся жизнью и энергией, поэтому я могу отдать тебе часть своей силы, — отвечает Руван. Это побуждает меня снова идти рядом с ним. Вдалеке слышны слабые стоны. Нам предстоит еще не одна битва, прежде чем мы доберемся до вышеупомянутого чердака. — И в связи с этим я буду признателен, если ты сведешь к минимуму бегство навстречу опасности.

— Не знаю, что на меня нашло, — пробормотала я. Я дергаю щекой, осматривая золотое кольцо у глаза. — Я как в ночь Кровавой Луны, не так ли?

— Да.

— Это значит... — Слова душат меня. Но я все равно заставляю себя произнести их. Впервые от Рувана исходит что-то почти успокаивающее, пульсирующее во мне через эту нашу общую связь. — Это значит, что Гильдия Охотников действительно занимается вампирским кровавым преданием, не так ли?

— Да. Человек не должен становиться поклявшимся на крови так легко, как это сделал ты — на твоей крови уже остались отпечатки кровавого предание. Моя магия не должна течь к человеку, не тронутому преданиями, как она течет к тебе. Ты была отмечена искусством вампира до меня и останешься им навсегда. — Он смотрит на меня из уголков своих глаз с неодобрением и беспокойством.

— Отмечена, — повторяю я, потирая ключицы.

— Все, что мы делаем, все, что мы переживаем, отмечает наша кровь. Мы формируемся под влиянием всего, чем мы были, могли бы быть, являемся и не являемся. И у тебя было кровавое предание до того, как ты встретила меня. — Руван поворачивается ко мне лицом. — Твои драгоценные собратья-охотники медленно превращали тебя в одну из нас, чтобы убить нас.

— Ты... ты... — Я не могу этого сказать. Слово липнет к горлу.

— Неправ? — Руван слегка наклоняет голову, губы хмурятся. Он слегка наклоняется вперед. — Ты не можешь этого сказать, да?

Я густо сглатываю и молчу.

— Ты знаешь, почему? — Он понижает голос. — Потому что ты не можешь мне лгать. Я прав, и ты знаешь это так же хорошо, как и наша клятва поклявшихся на крови.

Мои глаза слегка расширяются. Но он не злорадствует. Руван отстраняется и задумчиво смотрит на меня, в то время как тысяча мыслей одновременно проносятся в моей голове.

Если Гильдия Охотников использует кровавое предание — магию вампиров — для создания более сильных охотников, то что это значит для Дрю? Оправдывает ли цель средства? Нужно ли становиться монстром, чтобы убить монстра? Если они могут и хотят сделать это, чтобы создать Эликсир Охотника, то почему я думаю, что они не сделают этого, чтобы проклясть и наших врагов?

Возможно, в этом проклятии есть что-то большее, о чем они говорят. Может быть, оно действительно исходит от Деревни Охотников. Дрю бы знал.

Дрю. У меня болит грудь. Я закрываю глаза, на секунду отдавая предпочтение темноте за веками, а не темноте зала. Что, если они используют вампирское предание, чтобы исцелить его? Станет ли он от этого еще ближе к тому, чтобы стать вампиром? Что, если он — часть одного грандиозного эксперимента, который будет продолжаться, потому что я украла его судьбу, а лорд вампиров жив?

Они никогда бы так не поступили! слышу я в голосе Матери. В голосе Давоса за нашим обеденным столом.

И все же... правда стоит у меня перед глазами. В деревне есть нечто большее, чем я когда-либо знала, и даже если я не хочу этого знать, так как это пугает меня, потому что это угрожает всему, в чем я когда-либо находила утешение, я должна это узнать. Неважно, какой ценой.

Вдалеке послышались звуки монстров. Я издаю звук разочарования и устремляюсь вперед, к пятну серебра и силе. Я хочу, чтобы магия выжгла эти мысли. Я хочу использовать ее, чтобы выжить и не думать о последствиях.

Я хочу игнорировать все то, что размывает простые и аккуратные линии, которые всегда разделяли мой мир.

ГЛАВА 16

Я уже сбилась со счета, скольких я убила. Конечности болят, дыхание короткое. Это была третья волна. Четвертая? Мы уже глубоко в старом замке, и я чувствую камень вокруг себя, как живое существо. Кажется, что каждая стена заполнена все новыми и новыми чудовищами. Понятно, что Руван имел в виду, говоря о численности. Опасность этих чудовищ не в том, что они встречаются один на один, а в том, что их можно перебить в момент, и не хватит выносливости, чтобы справиться с ними всеми. Здесь все гораздо хуже, чем в полнолуние, о котором рассказывал Дрю.

Каким-то образом мне удалось выжить. Если бы мой брат видел меня сейчас, он бы гордился мной. В таком же шоке, как и я, но определенно гордился бы. Его подготовка была лучше, чем мы все думали. Я могу двигаться на инстинктах. Хотя, даже я признаю, что вампирская магия очень помогла. Я не знаю, сколько еще осталось до ее исчезновения, но пока не похоже, что она ослабевает. А даже если бы это было так, я знаю, где я могу получить больше.

Я перевела взгляд на Рувана. Он так же устал и измучен, как и мы все. И все же, по какой-то несправедливости, он выглядит более красивым, когда на нем есть немного грязи. Это приглушает некое невыносимое совершенство и делает его... почти человеком? Меньше похожим на божественное создание, а больше на человека, которого могут коснуться руки смертного.

— Вот. — Руван протягивает Винни большой брелок, который раньше был прикреплен к его поясу. С его помощью она отпирает одну из многочисленных дверей, через которые мы прошли. На другой стороне находится лестница.

Винни взбирается по ней и отвечает:

— Все чисто.

— О, чертовски хорошо. — Лавензия облегченно вздыхает и поднимается по команде Рувана.

— Ты следующая, — говорит он мне.

Я тоже поднимаюсь. Я благодарна каждому из своему году в кузнице. Если бы не каждый час, проведенный за подъемом стали и железа, я не смог бы и сейчас, после всех дневных нагрузок, подтянуться на этих перекладинах.

«Лофт» больше похож на мансарду. Деревянные балки поддерживают крышу над нами. Мы стоим на потолке еще одной большой комнаты внизу. Я почти ослепла от сумерек, проникающих сквозь дыру в крыше вдалеке. После стольких часов, проведенных в полной или почти полной темноте, видеть естественный свет почти больно.

Руван поднимается последним, следуя за звуком закрывающейся внизу двери.

— Ты ведь давно охотишься на этих тварей, верно? И люди до тебя тоже? — спрашиваю я наконец, чтобы подтвердить свои прежние подозрения. — Как же до сих пор так много Погибших?

— Целый мир был потерян. — простонала Лавензия, сидя на одной из стропил деревянного потолка. Дерево старое, но держится. Особенно хорошо, если учесть, что крыша над головой в некоторых местах провалилась.

— Бесчисленное множество людей погибло до того, как наступила дремота. — Руван убирает клинки в ножны.

— Я всегда забываю, сколько времени прошло. — Винни вздыхает. — Кажется, будто это было вчера.

— Для нас это практически так и было, — торжественно говорит Вентос. — Вчера и год.

— Какой мир можно потерять, и в каком можно проснуться... — грустно говорит Лавензия.

— Вот почему я теперь ненавижу находиться в нижних эшелонах города и старого замка. — Винни садится рядом с Лавензией, кладет голову ей на плечо. — А ведь когда-то мне это нравилось.

— Это, конечно, не пикник, — соглашается Вентос.

Пока они говорят, я перебираюсь к отверстию в крыше, перенося большую часть своего веса на основные опорные балки, а не на прогнившие доски, подвешенные между ними. В серых сумерках снег падает серебристыми хлопьями. В проеме виднеется еще более обширный замок, спрятанный между хребтами и пиками вокруг кальдеры.

Как глубоко он расположен?

— Здесь никто не живет уже тысячи лет. Ну, то есть никто из разумных. — Руван стоит рядом со мной. Я услышал его приближение благодаря скрипу пола и разговорам, которые он оставил после себя. Винни, Лавензия и Вентос переговариваются между собой тихими, едва слышными словами. — Из записей, оставленных лордами, вплоть до Джонтуна, я полагаю, что мы первые, кто заглянул в этот участок замка почти за тысячу лет.

— Как это возможно? Разве это не твой замок? — Мое любопытство начинает захлестывать меня. Возможно, это его спокойная манера поведения окончательно выбила меня из колеи. Может быть, между нами зарождается что-то вроде доверия — неохотного, нежеланного, непрошеного... но пробивающегося, как решительные сорняки между мощеными улицами.

— Это ничей замок, больше нет, — торжественно говорит он.

— Но ты же лорд вампиров.

— Лорд вампиров, и да, лорд, а не король. — Он смотрит на замерзшие шпили и крыши. — Я прославленный сопровождающий. Наблюдатель и защитник. Я держу этот замок и присматриваю за всеми, кто спит, пытаясь внести свою лепту в снятие проклятия.

— Звучит заманчиво, — пробормотала я. Интересно, так ли чувствовал себя Давос? Дрю всегда винил в своем отвратительном характере то, что ему довелось увидеть в качестве мастера-охотника. Но, возможно, в какой-то степени это был стресс от заботы о Деревне Охотников.

— Так и есть.

— Значит, из-за проклятия все в замке превратились в этих монстров? — Это место становится все тяжелее, чем дольше я здесь нахожусь. Глубокая печаль, схожая с той горькой и одинокой пустотой, в которой я погряз после смерти отца. Этот замок познал такую огромную утрату.

— Не только замок, — торжественно говорит он. — Он была наложен на наш народ вскоре после окончания великих магических войн три тысячелетия назад. Это медленный, ползучий яд магической природы. Ни один вампир не избежал его, и, пока мы бодрствуем, он медленно превращает нас в чудовищ, с которыми мы сражаемся.

— Проклятие становится для вас тем хуже, чем глубже мы заходим и чем ближе к его анкеру?

Он покачал головой.

— К счастью, нет; проклятие действует на всех вампиров равномерно, по большей части. Это проклятие, наложенное на нашу кровь магией, в которую люди не должны были вмешиваться. Избежать его невозможно, можно только замедлить. Именно поэтому употребление свежей, незапятнанной крови возвращает нам надлежащий облик и силу — даже кровь, взятая силой, как ни оскорбительно это звучит по отношению к преданиям, все же лучше, чем отсутствие крови. Именно поэтому нам нужна Кровавая Луна, чтобы пополнить наши запасы. Мы не настолько сильны, чтобы собирать кровь тех, кто живет в Мидскейпе — тех, кто владеет магией, — в таком ослабленном состоянии. Они будут охотиться на то, что от нас осталось, если увидят, в какую опасность мы превратились.

Руван переводит взгляд на своих спутников. Его брови слегка нахмурились от беспокойства. Я оставляю его наедине с мыслями, а сама иду дальше. Он сказал, что его истинная форма — это не то чудовищный вид, каким я увидела его в первый раз, а почти бесплотный человек, стоящий сейчас передо мной.

— Проклятие ослабляет вашу магию и превращает вас в чудовище, а существа, с которыми мы сражаемся, были превращены им?

Он возвращает свое внимание ко мне, устало кивая.

— Мы называем их Погибшими. Это вторая стадия проклятия. А мы... — Он обводит рукой себя и остальных троих, — мы все еще вампиры. Мы Проклятые, но не теряем рассудка.

— Погибшие стали жертвами проклятия. Они больше не живые, не мыслящие существа и не могут вернуться в прежнее состояние, сколько бы крови они ни потребляли. Они звери инстинкта, охотятся, чтобы вернуть утраченное, хотя и не могут этого сделать.

— Похоже, они должны быть слабыми. — Но я знаю лучше.

— Если бы. Погибшие не лишены магии. В некотором смысле их силы усилились из-за их безумия. Но они тупые инструменты, лишенные какой-либо стратегии или тактики.

— Понятно... — Я оглядываю бескрайние просторы льда и камня. — Вот почему всякий раз, когда они нападали на нас, это было без организации. Нет никакого плана. Всегда один или два — если вообще один — охотятся только на инстинктах. — У вампиров никогда не было «коллективного разума». Мы все время ошибались, во всем, когда дело касалось наших врагов.

— Напали на вас? Но Фэйд достаточно слаб, чтобы пересекать его только во время Кровавой Луны. — Руван искренне удивлен.

— Для тебя он достаточно слаб, но эти проклятые чудовища приходят из болот каждое полнолуние. — Я думаю, стоит ли мне говорить ему об этом? Может ли он воспользоваться этой информацией, чтобы найти свой собственный путь через Фэйд во время полнолуния? Хотя не похоже, чтобы у Рувана была такая армия, как я когда-то думал...

Руван погладил подбородок и пробормотал:

— Это объясняет некоторые вещи, которые лорды вампиров хотели узнать об охотниках. Они всегда были подготовлены гораздо лучше, чем мы ожидаем, поскольку сталкивались с вампирами лишь раз в пятьсот лет. Когда я узнал, что они используют кровавое предание, я подумал, что это объясняет все. Но это гораздо более правдоподобно.

— А что такое кровавое предание? — Наконец-то я достаточно любопытна, чтобы прямо спросить. — Я понимаю, что это связано с кровью и магией. Но как это работает?

— Я не уверен, что человек сможет понять.

— Попробуй. — Я поворачиваюсь к нему лицом.

Он оценивает меня, и я должна как-то соответствовать.

— Хорошо. Как я уже говорил, вся кровь — вся жизнь — таит в себе магию. Кровь рассказывает историю человека, его сильные и слабые стороны, его родословную, совокупность его опыта. Даже их будущее отмечено в крови.

— Ты можешь... видеть чей-то жизненный опыт? — осторожно спрашиваю я. — Их будущее?

— Да. Но, как и все другое кровавое предание, для этого нужен талант и соответствующие инструменты. — По его губам скользит ухмылка, рот слегка приоткрыт в одном углу, клык злобно поблескивает. — Вампир может украсть внешний вид. Почему ты думаешь, что мы не можем украсть и мысль, если захотим?

— Кровавое предание звучит ужасно. — Агрессивно. Навязчиво. И все же... мне ужасно любопытно.

— Ты можешь так думать, но тысячи людей в Мидскейпе так не думали. — Руван смотрит на вершины гор, его голос становится тоскливым. — Они приезжали издалека на наши ежемесячные лунные фестивали. Когда наша сила была наиболее сильна, мы могли читать будущее королей.

— Только королей?

— Любой, кто предлагал свою кровь.

Я на мгновение задумалась.

— Если вампиры могут видеть будущее, то как же они не знали, что будут прокляты?

— Может быть, кто-то и знал, но неправильно понял свое видение. Вампиры не получают полной картины. Мы видим только то, что требует от нас спрашивающий. Так что вполне возможно, что никто не предвидел этого — никто не подумал спросить.

— Ты заглянул в будущее, прежде чем мы решились спуститься сюда? Так Каллос знал дорогу? — спрашиваю я.

— Нет... Проклятие затуманило и ограничило многие наши способности, — отрывисто отвечает он, избегая моего взгляда, словно стыдясь.

Это заставляет меня задуматься о том, насколько могущественно кровавое предание. Поэтому я спрашиваю:

— Что еще может делать кровавое предание?

— Некоторые могут отличить правду от лжи. Другие могут понять истинную сущность человека. Нас почитали и уважали за все наши прозрения о том, что еще не свершилось, и об истинной природе людей.

— Охотники не могут ничего подобного.

— Почему ты так уверена? — Его взгляд начинает ожесточаться. — Так откуда же у тебя знания о кровавом предании в ночь полнолуния?

— Что? — От неуверенности в себе у меня во рту зазвенело слово.

Он берет меня за руку, чуть выше локтя.

— Если бы я не дал тебе свою силу раньше, ты бы погибла, сражаясь с Погибшим.

Я пытаюсь отстраниться, не в силах отрицать этого благодаря кровавому преданию, но он держит меня крепко.

— Это было умно, я признаю. Позволить мне думать, что ты охотник, чтобы ты могла обеспечить себе место здесь — защитить себя от увядания, став моей поклявшейся на крови. Но я показал тебе свое истинное лицо. Думаю, пришло время тебе показать мне свое. — Он наклоняется вперед, и мой мир сужается до него одного.

— Как много ты можешь знать на самом деле? — смело спрашиваю я, танцуя со словами. — Ты даже не знал, что эти монстры охотятся на нас каждое полнолуние.

— Монстры? — возмущенно повторяет он. — Прояви немного уважения. Несмотря на то, что они сейчас представляют собой, когда-то они были моими сородичами, моими предками, мужчинами и женщинами, которым я должен был бы служить, если бы не ваше проклятие охотника, превратившее их в то, чем они являются. Некоторые из них были живы, когда я погрузился в дремоту, и я проснулся, чтобы найти их бездумными врагами.

— Ты думаешь, я хочу видеть, как уничтожают мой народ? Чтобы они сгорели на солнце без достойного погребения? Думаешь, я бы позволил им бродить по твоему миру, как скоту на убой, если бы знал?

Сердце колотится, я в плену у него. Не в силах сделать ничего, кроме как смотреть в страхе и благоговении на боль, переполняющую его. Он чувствует так глубоко. Глубоко, глубже, чем я когда-либо позволяла себе чувствовать.

— Хватит, Руван, — зовет Вентос. — Ты зря тратишь свое дыхание. Ты никогда не заставишь человека, а тем более охотника, сочувствовать нашей трагедии.

А ведь именно это он и пытался сделать. И продолжает пытаться. Глаза Рувана не отрываются от моих. Я чувствую, как он ищет. Умоляет о чем-то, чего я не могу дать. Его магия касается меня легкими невидимыми прикосновениями. Она обволакивает меня.

— Он прав, охотник никогда бы не стал сочувствовать вам, — тихо говорю я, стараясь не отвлекаться, когда он так близко. Словам не хватает привычной остроты. Я не могу приложить к ним силу, даже если бы захотела. А может быть, что самое страшное, я уже и не хочу. Я не могу сказать все те резкие и язвительные вещи, которые хочу, потому что узы не позволяют мне... а значит, они больше не являются правдой.

Но Руван, похоже, этого не замечает.

— И вот я подумал, что, возможно... возможно, поскольку ты не совсем одна из них, ты могла бы просто... — Руван ругается. — Очень хорошо. Обманывай себя. Пытайся обмануть меня своей полуправдой. Еще больше оскорбляй мои попытки проявить доброту и щедрость. Это все, что твой род умеет делать в любом случае.

Он отпускает меня с легким толчком. Достаточно, чтобы дать ему возможность маневрировать вокруг меня. Но я этого не ожидала. Я спотыкаюсь. Моя нога попадает на доску, а не на балку. Она вонзается прямо в мокрую, заснеженную древесину. Я теряю равновесие и пытаюсь поймать себя. Несмотря на злость и оскал, Руван бросается ко мне. Наши пальцы проходят сквозь друг друга. Его глаза слегка расширяются, и я падаю, пробивая пол.

Ветер свистит в моих ушах. Я пытаюсь повернуть свое тело, чтобы упасть на ноги. Я могу раздробить ноги, но колени примут удар на себя, и тогда...

Сверху раздаются крики. Шипение. Две сильные руки обхватывают меня. Руван притягивает меня к себе, в последнюю секунду нас закручивает. Мы падаем на землю, он смягчает удар своим телом.

Мы неловко приземлились. Я распростерлась на нем, ноги спутаны. Броня прижата друг к другу. Я застонала, отстраняясь. Руван все еще обнимает меня за талию. В угасающем свете его волосы почти такие же серебристые, как и доспехи. Его губы слегка приоткрываются.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь встать с гримасой и извинениями, он поворачивается.

— Берегись! — Руван перекатывается и наваливается на меня. По его доспехам раздается лязг, сопровождаемый высоким визгом.

Тень отпрыгивает назад, неестественно цепляясь за угол, где стена переходит в потолок, как лягушка или паук. Когти вытянуты почти до размеров серпов. Пасть постоянно открыта, между четырьмя клыками раздается треск.

— Что за... — потрясенно выдыхаю я.

Как только я произношу звук, голова существа дергается в нашу сторону. Оно издает еще один пронзительный крик. Звук отдается у меня в зубах. Глаза слезятся, в ушах звенит, голова кружится. Мир внезапно приобретает тошнотворный вид.

— Риана, возьми себя в руки! — Руван хватает меня за плечи, легонько встряхивая. — Ты нужна мне с твоим умом. — Он поднимает большой палец к губам, словно намереваясь снова укусить его и передать мне свою силу. Даже при слабом сознании во мне поднимается голод, жажда.

Но он не успевает прорвать кожу, как зверь взмывает в воздух.

— Милорд! — кричит Вентос.

— Это Падший! — Это единственный ответ, который успевает дать Руван, прежде чем чудовище оказывается на нем.

Зверь — тень и ветер — рев когтей и смерти. Руван непоколебимо стоит между мной и чудовищем. Я смотрю, мир замедляется. Я фиксирую каждую деталь, когда Руван поднимает серп. Он нацеливается на горло монстра, тот отшатывается назад, серебро режет его плечо. Чудовище воет и падает. Я думаю, что все кончено.

Но я ошибаюсь.

Я с ужасом наблюдаю, как он медленно поднимается снова. Непрекращающийся кошмар.

— Это... это... это ты разрезал его серебром.

— Серебро — слабость вампира. — Руван оглядывается через плечо, в золотых глазах плещется гнев. Я, честно говоря, не могу понять, направлена она на меня или нет. — Я же говорил тебе, что эти звери — не вампиры. Чем глубже проклятие, тем меньше они похожи на нас. Будь готова.

— Там еще один! — Я вскакиваю на ноги, когда движение отвлекает меня от противоположного угла.

— Что... — Руван не успевает среагировать. Тварь, надвигающаяся на него, вонзает все свои клыки в руку с серпом, пробивая кожу перчатки. Оружие падает на землю, а Руван издает жуткий крик. Взрывается черная кровь. На моих глазах она меняет цвет на тошнотворный зеленый оттенок.

Я хочу убедиться, что с ним все в порядке. Желание странное и непрошеное. К счастью, у меня есть веская причина не задерживаться на этой мысли. Я подхватываю серп и бросаюсь навстречу несущемуся на меня чудовищу.

Походка у него странная. Он ковыляет на двух ногах, спринтерски переваливаясь вперед, и бежит почти как волк на четвереньках. При каждом выпаде вперед когти впиваются в каменный пол, оставляя глубокие борозды. Он рычит и щелкает на меня, нюхая воздух. Это все конечности, кости и грубые мышцы.

Это не похоже на вампира, с которым я сражалась. В этом существе нет ничего человеческого — даже того странного и неземного, чем вампиры, похоже, отражают человеческую сущность.

Все инстинкты самосохранения закричали во мне. Приказывая мне бежать. Исчезнуть. Но я держусь. Дрю всегда говорил, что это признак хорошего охотника: уметь сохранять стойкость даже перед лицом смерти.

Я жду, пока не увижу темные ямы глаз существа. Они больше похожи на шелуху, покрытую струпьями и шрамами, чем на что-то, что можно было бы использовать для зрения. Он бросается на меня.

Я уклоняюсь и наношу удар, попадая существу под ребра. Он воет и скатывается с моего серпа, задевая доспехи. К счастью, я осталась невредима. Монстр оцепенел лишь на секунду, после чего снова бросился на меня.

— Мы спускаемся! — кричит Винни. Веревка разматывается, привлекая одновременно мое и Рувана внимание. Мы видим движение в унисон, потому что оба реагируем.

— Не надо! — кричит он, зажав рукой раненое запястье. Интересно, видели ли они рану? Конечно, они должны ее учуять. Запах гнили, исходящий от предплечья Рувана, — единственное, на чем мой нос может сосредоточиться. — Это гнездо Падших. Продолжайте двигаться, мы встретим вас у старой мастерской.

— Милорд... — начинает говорить Лавензия.

— Это приказ, — рявкает он, жестче, чем я когда-либо слышала. Руван наносит еще один удар по первому монстру, а затем поворачивается, хватая меня за руку. — Мы должны бежать.

Я едва успеваю осмыслить его слова, как моя рука почти вырывается из гнезда под действием силы, с которой он тащит меня за собой. Мы бежим к боковой двери, в которую он с грохотом врезается плечом. Из предплечья хлещет кровь.

— Отойди в сторону. — Я ударяю его плечом, отбрасывая лорда вампиров с дороги.

Руван стоит лицом к лицу с наступающими монстрами. Он держит раненую руку, кровь капает на пол, рот сжался в жесткую линию боли и решимости. Кровь вдруг вытекает из раны и взмывает в воздух, паря, не подчиняясь правилам. Кружась и вращаясь, она летит к чудовищам, накрывая их.

Они визжат и шипят, как будто в них попала кислота, а затем становятся неестественно неподвижными.

Со всей оставшейся силой я толкаю дверь. Мышцы кричат и напрягаются в доспехах. Но ворчание монстров, борющихся с контролем Рувана — это все, что мне нужно. Тяжелая дверь с треском распахивается.

— Идем.

К счастью, он даже не пытается проявить рыцарскую заботу. Руван шагает через щель в двери, транс на монстрах разрушается, когда он опускает руку. Я быстро следую за ним. Мы оба прижимаемся к нему спиной. Последнее, что я вижу, — это три чудовища, несущиеся к нам, четвертый пирует на своем павшем собрате.

ГЛАВА 17

Дерево и металл дребезжат от ударов монстров. Всего четыре удара. Их было даже больше, чем я думала.

— Ничего не говори, — дышит Руван так тихо, что я почти не слышу его. Я не смогла бы говорить, даже если бы попыталась. Сердце колотится в горле.

Спустя, кажется, час, стук, рычание и царапанье постепенно стихают. Я продолжаю прижиматься спиной к дверям, мои ноги дрожат от напряжения, вызванного тем, что существа остаются в ловушке внутри. Ничто уже не пытается прорваться. Но все, что я вижу, — это эти изверги, несущиеся ко мне.

Легкое прикосновение к предплечью заставляет меня открыть глаза. Я даже не помню, как их закрывала. Руван медленно подносит палец к губам. Я четко и ясно понимаю, о чем идет речь.

Мы движемся в напряженном молчании. Ноги волочатся от усталости. Темный проход кажется бесконечным. Слабый шепот ветра вдалеке или скрип древнего фундамента заставляет меня выпрыгивать из кожи.

Я надеюсь, что он знает, куда идет, но не могу найти в себе смелости спросить. Я представляю, как я потеряюсь здесь. Оставят голодать. Забытой. Я с вампиром уже несколько дней, и почему-то после первой схватки с Руваном я впервые по-настоящему почувствовала, что умру.

Кровь вампира — кровь Рувана — наконец-то начала ослабевать в моих жилах. Я начинаю уставать. Нет, изнеможение. Я не смогу сражаться с другой ордой, как раньше, а Руван не выглядит достаточно устойчивым на ногах, чтобы предложить больше сил.

Мы умрем здесь.

Пустота в зевающем, бесконечном зале передо мной живая, надвигающаяся, сжимающаяся внутри и вокруг. Я больше не могу бороться с ней. Она проникает под кожу, опустошая меня изнутри. Серебра моего серпа недостаточно. Его никогда не хватало, чтобы защитить меня от всего того зла, что таится в живых тенях. Паника впивается мне в горло и вырывается наружу в виде хныканья.

Руван поворачивается ко мне, вжимая меня в стену. Он зажимает мне рот рукой. Другой рукой он снова подносит палец к губам. Глаза напряжены, он медленно качает головой.

Молчи, не издавай ни звука, почти неслышно произносит он, резонируя через нашу непрочную связь. Я чувствую, как его магия дрожит от нервного напряжения, которого я никогда раньше от него не ощущала. Он слабеет с каждой секундой. Он тоже боится.

Почему-то это меня успокаивает. Мне кажется, его страх должен заставлять меня дрожать еще сильнее. Он должен быть моим защитником и спасителем в этом лабиринте чудовищ. Его страх должен заставить меня еще глубже погрузиться в безнадежность. Но, как ни странно, он меня успокаивает. Может быть, потому, что в его глазах я вижу человечность, вижу настоящие эмоции, которые отражаются во мне. Я могу понять его.

Может быть, я спокойнее, потому что, видя, как он боится, во мне разгорается инстинкт успокоить его. Быть спокойным за него, если я не могу быть спокойной за себя. Когда я больше беспокоюсь о его состоянии, я меньше боюсь неизвестности, которая таится в тени. Я беспокоюсь о нем, а не о себе, и это похоже на дом.

Мое дыхание замедляется.

Его рука убирается от моего рта, но не покидает меня. Она задерживается на моем плече. Кончики пальцев скользят по моей руке. Легко, неуверенно, он берет меня за руку, как бы говоря, Мы можем сделать это вместе.

Нет. Этого не может быть. Он просто не хочет, чтобы я споткнулась в темноте. Хотя до сих пор он не держал меня за руку. Я слегка сжимаю его пальцы. Он сжимает в ответ, и никто из нас не ослабевает хватку.

После долгих поворотов я слышу, как он выдыхает вздох облегчения. Он слабый, но после того, как я напрягаю слух и ничего не слышу уже, кажется, несколько часов, он кажется мне громким. Руван поворачивается и начинает идти с новой силой. В конце концов, мы останавливаемся перед дверью. Она ведет в фойе, обставленное мебелью, похожей по стилю на его комнату. Несмотря на то, что обстановка значительно обветшала, кажется, что когда-то она была еще более роскошной, чем все, что я видела до сих пор. Мы переходим в зону отдыха, затем в спальню. Он закрывает за нами все двери, мучительно медленно, чтобы не было слышно ни звука, и забаррикадировывает их тем, чем может. Я помогаю ему поднимать тяжести. Его ноги начинают подкашиваться, и я замечаю, что он постоянно хватается за раненое предплечье.

Он обходит спальню, в которой мы оказались, снимает со стен гобелены и проверяет, что за ними. Большинство из них рассыпаются в его руках. Есть еще одна дверь, ведущая в гардеробную, соединенную с фойе. Он забаррикадировал и эти двери.

Пока он это делает, я отдергиваю шторы на окне. Мне нужно увидеть что-то еще, кроме бесконечных, гнетущих стен старого замка, лишенных всякого света. Как и гобелены, ткань распадается под моими руками. Лунный свет заливает комнату, и я вздыхаю с облегчением. Никогда не думала, что луна может быть такой успокаивающей, а вид неба — таким освобождающим.

— Думаю, на сегодня мы в безопасности. — Руван сидит у изножья кровати и осматривает свою раненую руку. Он начинает натягивать перчатку, возится с ремнями пластины.

— Вот, давай я тебе помогу.

— Ты, охотник, хочешь помочь грозному лорду вампиров? — Он говорит «вампиров», как я, чтобы поиздеваться надо мной, я уверена.

— Не хочу быть тем, кто приносит плохие новости, но сейчас ты не выглядишь таким уж грозным.

— Позвольте мне постараться. — Он обнажил клыки. Когда-то это могло бы меня испугать, может быть, даже раньше. Но сейчас я тихонько фыркаю. Это выражение почти рассмешило меня. На его губах тоже проскальзывает ухмылка.

— Все еще не очень, — говорю я легкомысленно.

— Ах, черт. — Не похоже, чтобы он это имел в виду. — Ты какой-то тайный целитель?

— К сожалению, нет. Но я видела много ран. — Прежде чем он успевает возразить, я расстегиваю три застежки.

— У тебя быстрые пальцы. Ты часто снимаешь доспехи с мужчин? — Он вздергивает брови.

Вопрос застает меня врасплох, и я не могу сдержать смех.

— Что-то вроде этого.

— Обычно мне помогает Квинн. — Он заканчивает снимать последний кусок пластину. Хлопчатобумажная одежда, которая была на нем под доспехами, прилипла к его коже, сформованной пластинами. Это оставляет мало шансов для воображения, и я быстро отворачиваюсь, усаживая его на тяжелую подкладку.

Он вздыхает с облегчением. Я представляю себе, как приятно избавиться от тяжелых пластин. Настолько хорошо, что я ненадолго задумалась о том, чтобы снять доспехи. Но я бы не хотела оказаться здесь уязвимой... Не могу понять, чего я больше боюсь — оказаться уязвимым перед Погибшим или перед Руваном.

Мои блуждающие мысли прерываются, когда он показывает рану на своей руке. Два полукруга отверстий, оставленных клыками зверя, пересекают его плоть, все еще уродливую и истекающую кровью оттенка прудовой грязи.

— Почему она не заживает? — Я всегда видела, что вампиры восстанавливаются быстро — до тех пор, пока их не режет серебряный клинок. Но эта рана гноится; плоть вокруг нее пузырится, как будто ее сожгли. — Это из-за магии, которую ты использовал? — Я вспоминаю, как его кровь вихрем проносилась по воздуху, погружаясь в тварей, и как они вдруг затихли.

— Нет, это был мой врожденный дар, связанный с кровавым преданием. Я могу использовать кровь для кратковременного контроля над существами. — Он слегка поморщился. — Правда, из-за проклятия это потребовало больше усилий, чем могло бы быть в противном случае.

— Врожденный дар. Значит, только ты можешь это делать? — Это звучит ужасающе и является еще одним напоминанием о том, насколько смертоносен человек, с которым я нахожусь... и подчеркивает, как много он мог бы сделать со мной, но не сделал. Кража лиц и мыслей, контроль над телом... чего только не может сделать вампир!

Руван кивает.

— Я не могу сделать ничего, кроме самых простых магий кровавого предания, за исключением этого. — Это объяснение возвращает мою память к тому, что говорил Каллос. Кровавое предание — это нечто большее, чем кража жизни и лиц.

— Судя по тому, как ты говоришь, это не так уж и ужасающе невероятно, — пробормотала я, отводя взгляд.

— Вампиры не были бойцами, Риана. Дары, которые почитались больше всего, не были нашими способностями убивать или сражаться.

— Те, которые ты использовал во время своих лунных фестивалей — способность видеть истинную природу человека или его будущее, — вспомнила я.

— Ты была внимательна. — Он слегка улыбается мне, в его улыбке звучит гордость, которая почти вызывает румянец на моих щеках. Мы по-прежнему до боли близки, и впервые я вижу в нем скорее человека, чем вампира.

Я сосредоточиваюсь на его руке.

— Если это не та магия, которую ты использовал, чтобы остановить заживление раны, то что же тогда?

— Проклятие портит кровь. Падшие — эти чудовища — являются следующей стадией проклятия после Погибших. Но инстинкт у них тот же: они охотятся за свежей кровью, чтобы попытаться заменить гниль, живущую в их жилах. — Руван откинулся назад, откинув голову на подножку. Его глаза стеклянные и отрешенные. Я никогда не видела, чтобы он выглядел таким слабым и усталым. — Когда Падшие кусают, они очищают свою проклятую кровь, чтобы освободить место для новой. Думай об этом как о яде.

По мере того как он говорит, я начинаю замечать, насколько впалыми стали его щеки, насколько потеряла блеск его кожа. Даже белки его глаз начинают тускнеть и сереть. Все больше и больше он становится похож на то чудовище, с которым я впервые встретилась. Руван сдвинулся с места, руки упали на бока, одно колено согнуто, другое выпрямлено. Могучий лорд вампиров распростерся передо мной на земле.

Но я не чувствую удовлетворения от этого, как когда-то. На смену этим эмоциям пришло сочувствие.

Я наклоняю голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Что тебе нужно?

— Отдых. — Он медленно моргает; каждый раз его глаза остаются закрытыми дольше, чем в прошлый раз.

— Не лги мне.

— Какая ирония в том, что ты мне это говоришь. — Он напоминает мне о разговоре, который мы вели прямо перед тем, как упасть. О разногласиях, из-за которых мы попали в эту переделку.

Я спорю с самим собой, со своим здравым смыслом, прежде чем наконец сказать:

— Ты прав. Я не охотник, не совсем.

— И за это я буду должен Квинну пузырек крови.

— Что?

Руван усмехается, смех становится тонким, как его кожа.

— Он заподозрил правду задолго до меня. Именно поэтому я пытался проверить тебя, когда мы впервые вошли в старый замок; мне нужно было знать, насколько сильно я должен тебя защищать.

Я поджала губы.

— Почему ты не убил меня за то, что я тебе солгала?

— Ты все еще человек, ты все еще можешь доставить нас к анкеру. Просто мне придется немного потрудиться, чтобы сохранить тебе жизнь.

— Я умею сражаться.

— Да, и спасибо старым богам за это, но ты не охотник. — Он склонил голову набок. — Как же ты научилась сражаться? — Руван заговорил снова, прежде чем я успела ответить, его лицо озарилось ясностью. — Твой брат, охотник. Тот, с кем я сражался в руинах.

— Его зовут Дрю. — Я не знаю, почему я вынуждена рассказать ему правду. Одна правда ускользнула, и теперь я не знаю, смогу ли удержать остальные. Я устала. Страх, который едва не задушил меня раньше, все еще таится в коридорах, из которых мы бежали. Я закрываю глаза. Он прав, я не охотник, я не могу сделать это с той стоической силой, которой обладают охотники. Я должна проложить свой собственный путь, который будет таким же уникальным, как и металл, который я вытаскиваю из кузницы.

— И как тебя зовут, полное имя?

Я медленно открываю глаза и возвращаю свой взгляд к нему. Он держит его. Спокойствие. Ожидание.

— Ты знал?

— Конечно, знал.

— Как? — спрашиваю я, хотя часть меня подозревает, что я уже знаю. Точно так же я знаю, когда он волнуется или боится. Эта углубляющаяся связь, которая живет между нами.

— Я чувствую тебя. — Слова звучат почти знойно, как мягко он их произносит.

— Флориан, — это все, что я говорю. Я не знаю, смогу ли я сказать что-то еще.

— Флориан, — повторяет он со своим плавным акцентом. У меня по позвоночнику пробегает дрожь. — Красивое имя.

— Теперь ты мне просто льстишь.

— Какая у меня причина льстить тебе? — спросил он прямо.

Я несколько раз моргаю.

— Полагаю, что никакой, — говорю я со смехом. И он присоединяется. Но его веселье заканчивается тихим хрипом. — Яд — проклятие — уже становится хуже, не так ли?

— Ощущения не самые приятные, признаюсь честно. — У него жесткое выражение лица; я уже видела его у Дрю. Иногда по ночам Дрю приходил ко мне, чтобы поучить меня, но в итоге я латала его с помощью медицинских средств, которые Мать хранила в кузнице. Теперь я знаю, почему она никогда не спрашивала, почему эти запасы иссякают, и почему мне никогда не приходилось заменять их самому.

— Так вот почему ты не воспользовался туманом, чтобы увести нас?

— Замок охраняется, помнишь? Старое кровавое предание. Единственный путь внутрь и наружу — через приемный зал.

— Верно. — Хотя это все равно не объясняет, как Погибший умудряется забредать в Деревню Охотников в полнолуние... Должен быть другой выход. Может быть, ворота, которые я видела, когда только прибыла? Нет, они были наглухо закрыты. Должно быть, это где-то в другом месте...

Глаза Рувана закрываются, и мои мысли прерываются. Его дыхание становится неглубоким. На протяжении всего нашего разговора его мышцы расслаблялись. Ему нужен не просто отдых, а борьба с ядом, который пытается захватить его с такой скоростью, с какой он ухудшается.

Я собрала всю свою решимость.

— Тебе нужно пить больше моей крови.

Глаза Рувана открываются и не закрываются; жесткая линия рта, сжатая от боли, расслабляется. Он шокирован? Возбужден? Определенно, в воздухе вокруг него, в его магии, во мне бурлит новая энергия.

— Я не могу этого сделать.

— Почему? Ты только что сказал, что свежая кровь может помочь избавиться от проклятия.

— Я не буду этого делать.

— Почему? — повторила я. — Ты без проблем взял кровь у Деревни Охотников.

— Мы взяли только то, что нам нужно для поддержания нашей магии, чтобы мы могли попытаться найти способ уничтожить это проклятие. И любая кровь, которую мы возьмем силой, не будет такой мощной — для того, чтобы кровавое предание было по-настоящему эффективным, нужна кровь, отданная по доброй воле. — Он вздыхает. — Мы не настолько сильны, чтобы вести войну с тебе подобными, и даже в самые мрачные моменты нашей истории с людьми мы никогда не собирались этого делать. Мы просто хотим выжить и покончить с этим кошмаром.

— А Вентос знает, что вампиры не хотят войны?

— Я знаю, что у всех моих соплеменников есть свое мнение, но я — их лорд, и окончательные решения принимаю я. — Он смотрит в угол комнаты, разглядывая что-то, чего я не могу разглядеть. — Меня не волнует, что, не убивая вас и не работая с вами, мы становимся слабыми. Мне все равно, если будущие поколения вампиров будут проклинать мое имя за то, что я не изгнал людей, которые безжалостно охотились на нас и наших предков. Мне все равно, если они сочтут меня предателем за то, что я не стал мстить и расплачиваться за проклятие. Я хочу мира. Я хочу, чтобы закончилась эта долгая ночь. Я хочу быть уверен, что никому больше не придется просыпаться в прогнившем мире.

Я думаю о том, что сказал Вентос в кузнице, о том, что все это, хорошее и плохое, лежит на плечах Рувана. Впервые я искренне стараюсь слушать Рувана и то, что он говорит. Я стараюсь верить каждому слову. Не только потому, что он не может мне лгать, но и потому... потому что в глубине души я знаю, что он говорит правду, потому что хочет этого.

С самого начала он не давал мне покоя. Даже когда я хотела убить, он сдерживался. Он воздерживался. Да, я была ему нужна... нужна... но он мог бы заткнуть мне рот и отнести меня к этой двери. Он мог бы пытками заставить меня подчиниться. Он отвечал на мои вопросы. Он был... добр.

Я начинаю позволять образу монстра, каким я его видел, таять.

— Тебе нужна кровь, чтобы выжить.

— Если я отдохну достаточно долго, то восстановлюсь, — настаивает он.

— Ах ты, упрямец! — Я горько усмехаюсь. Никогда не думала, что буду уговаривать вампира выпить моей крови. Я никогда не думала, что стану тем, кто предложит ее. Но правда в том, что — Ты мне нужен.

Его глаза слегка расширяются, и он тут же разрывает зрительный контакт. Как будто, отведя взгляд от меня, он может меня игнорировать.

— Руван, я не хочу умирать здесь. Я не хочу, чтобы ты умирал. Мы должны продолжать и довести дело до конца. Твой ковенант ждет тебя. Моя семья ждет меня. И судьба обоих наших народов затаила дыхание от того, что мы здесь сделаем.

Он медленно возвращает свой взгляд к моему, ища. Я чувствую, как он тянется ко мне с помощью своей магии. Осознанно или нет, я не знаю. Но я не сопротивляюсь. Я не отталкиваю его.

Я ненавижу то, что я здесь. И все же это место, этот момент, этот человек — не монстр — кажется началом чего-то важного и неотвратимого. Он выпрямляется, отталкиваясь от изножья кровати, и подается вперед. Я остаюсь на месте, добровольно попав в ловушку.

— Я не должен.

— Почему нет? Моя кровь отдана безвозмездно. — Я изучаю его лицо; смягченные края становятся все более жесткими. Он снова становится одним из тех монстров.

— Ты чувствуешь, что у тебя нет выбора.

— Теперь ты понимаешь, что это правда. — Я горько усмехаюсь. Чувство вины немного смягчает его выражение лица, но я не выкручиваю пресловутый нож. Вместо этого я качаю головой. — Все по-другому. На этот раз я действительно хочу этого. Я хочу, чтобы ты поправился, Руван, и я отдам за это свою кровь.

— Я все еще не могу. — И все же, даже когда он говорит это, он поглощает меня своим взглядом. Я задаюсь вопросом, каково это будет, когда он использует свой рот, чтобы поглотить меня, и по моему позвоночнику пробегает возбуждение. Мне до смерти любопытно, что будет, если он продолжит смотреть на меня таким образом. Я хочу узнать, к чему приведет этот новый путь, который я выбираю.

— Почему ты колеблешься?

— Потому что я уже знаю, какая ты на вкус. — Он поднимает руку, медленно проводит кончиками пальцев по моей руке, плечу, шее.

— Это плохо? — Я борюсь с румянцем и понимаю, что проигрываю. Никогда еще мужчина не прикасался ко мне так. Я вообще никогда не была так близка с мужчиной... и мне это нравится. Возможно, в прошлом мои мысли блуждали в более чувственных местах. Но я никогда не считала себя чем-то желанным, помимо своего статуса кузнечной девы.

Но он не знает, что я кузнечная дева. Руван не знает и не заботится ни о дополнительном пайке, который получает кузнечная дева и ее семья в трудные времена, ни о престиже в обществе, ни об уважении среди охотников. Он не видит во мне завоевателя.

Я просто Флориан, женщина, чье имя он узнал совсем недавно. Которая пыталась убить его. И все же он по-прежнему смотрит на меня так, словно я место, где начинается и заканчивается мир. Он все еще прикасается ко мне, как будто моя кожа священна.

— Вовсе нет. — Он медленно вдыхает через нос, как будто одолеваемый воспоминаниями. — Ты... великолепна. Ты на вкус как огонь и лесной дым, как редкая красная орхидея, которая расцветает из старой крови.

Я сглотнула.

— Тогда в чем проблема? — Мой голос слегка дрожит. У меня сердце заколотилось. Даже если ему просто нужна моя кровь и магия, заключенная в ней... Я хочу, чтобы он продолжал смотреть на меня, прикасаться ко мне.

— Боюсь, что, почувствовав твой вкус, я уже не смогу остановиться.

— Ты остановишься, когда я скажу. — Я встречаюсь взглядом с его глазами, отвечая на его пристальный взгляд.

Он наклоняется еще ближе, переполняя меня всю.

— Ты смеешь приказывать мне? Грозному лорду вампиров?

— Да, — отвечаю я с гордостью, без всяких колебаний.

Он мрачно усмехается, и этот звук проносится сквозь меня и приземляется прямо в мой пах, такой горячий, что мне приходится сдвинуться, чтобы снять напряжение. Знает ли он, что делает со мной? Надеюсь, что да... потому что я не хочу, чтобы он останавливался. В этот момент я хочу большего. Я хочу отбросить все это и просто быть Флорианой — не кузнечной девой, не скрытой охотницей. Женщиной.

— Как прикажешь, — пробормотал он.

Кузнечная дева, повелевающая лордом вампиров. Никто на родине в это не поверит. Да они и не узнают... Это будет моей тайной.

Его внимание приковано к моему горлу. Его пальцы обвились вокруг моей шеи. Другой рукой он прослеживает след на впадинке между ключицами. От нежных ласк по позвоночнику пробегают мурашки, а между его пальцем и рисунком вспыхивают искры.

— Ты готова?

— Будет больно? — От волнения и нервов мои слова звучат едва слышно.

— Никогда. — В этом слове заключено так много. — Я никогда не позволю причинить тебе вред.

Я наклоняю голову в сторону, обнажая перед ним шею, и напрягаюсь.

— Тогда сделай это.

ГЛАВА 18

Он наклонился вперед, приоткрывая губы, обнажив клыки, серебрившиеся в лунном свете.

Я не хочу смотреть, но не могу отвести взгляд. Его глаза не отрываются от моих до самой последней секунды, пока его лицо не исчезает из моего поля зрения. Его горячее дыхание обжигает мою кожу, когда его губы скользят по моей плоти. Я прикусываю нижнюю губу и задерживаю дыхание.

Вот и гладкость его клыков. Он пристраивается. Он слегка надавливает на линию боли, но почему-то не переходит ее. А потом...

Потом...

Я медленно выдыхаю, по телу пробегает румянец, когда все напряжение разом уходит. Мои веки тяжелеют, мир расплывается. Невидимые булавки укалывают меня; я дрожу до тех пор, пока мои волосы не встают дыбом. Я осознаю каждый сантиметр себя и его — потребность, растущая в нижней части живота до неудержимости. Мои руки сами собой двигаются, тянутся к нему. Они скользят по его предплечьям, обхватывая локти. Он напрягается, но лишь на мгновение. Руван расслабляется и позволяет мне притянуть его ближе.

Его руки переместились. Одна скользит вниз, касаясь моей груди, когда он обхватывает мою талию. Другая его рука остается на моем затылке, направляя меня с едва заметным давлением, удерживая меня именно там, где он хочет.

Почему это так... хорошо?

Мы на грани того, чтобы стать одним целым. Мне больно. Я притягиваю его еще ближе. Его рука напрягается. Я исследую каждую частичку его напряженных мышц, когда его горячие губы приникают ко мне. Мои собственные губы внезапно становятся холодными. Задыхаюсь в лунном свете. Хочу его. Хочу большего, даже если не знаю до конца, что такое «большее».

Его присутствие, его тело стало вторым осознанием, как фантомная конечность или мой молот в кузнице. Как нечто, что должно быть моим собственным, но не является им. А может быть, и было когда-то давно.

В глубине его горла раздается низкий стон, от которого мышцы моей шеи вздрагивают. Сердце напрягается. Мои глаза закрываются. Он держит меня так крепко, что, клянусь, на коже остаются синяки, но мне все равно.

Я хочу придвинуться ближе, еще ближе. Я хочу сесть к нему на колени. Облокотиться на него. Запутаться пальцами в его волосах, освещенных луной, пока он пьет мою кровь и наслаждается моей плотью.

Магия в нем растет. Моя сила вливается в него. Жизнь и магия вытекают из меня и заполняют его форму. Его хватка перестает дрожать, и он пьет медленно и уверенно, первоначальный пыл пропадает.

Мы — две свечи, но одно пламя. Мы не можем и не хотим позволить другому погаснуть. Пока один из нас еще горит.

Мое сознание кружится, и я поддаюсь восхитительным ощущениям. Моя хватка ослабевает. Тепло... Мне так тепло и безопасно в его объятиях.

И все же он начинает отпускать меня. Он собирается отстраниться. Я не готова к тому, что все закончится. Я хочу еще. Я хочу, чтобы он продолжал прикасаться ко мне, целовать меня, с клыками и без них. Я хочу почувствовать все то, что мне никогда не разрешали или не считали нужным. Я хочу получить все то, в чем мне было отказано, потому что если я не возьму это сейчас, то получу ли я это когда-нибудь?

С моих губ срывается хныканье.

— Это слишком, — бормочет он, голос густой и тяжелый. От этого у меня перехватывает дыхание. — Я не могу больше брать от тебя.

— А тебе хватит? — шепчу я, открывая глаза. Я надеюсь, что он скажет «нет».

Он снова стал самим собой, бесплотным существом, каким его делает моя кровь. Звездный свет благоволит ему, очерчивая его сияющей белизной. Его губы ярко-малиновые. Он облизывает их, закрыв глаза, как будто смакует каждый мой вкус на своем языке.

Мне почти хочется слизать себя с него.

— Ты дала мне более чем достаточно.

— У меня хороший вкус? — не могу не спросить я.

— Флориан, ты на вкус... — Он замолчал. Его глаза сияют ярче, чем солнце на рассвете. Он смотрит на меня так, словно все слова, которые он собирался сказать, написаны на моем лице. — У тебя вкус силы и надежды.

Надежда. То, что я так редко позволяла себе даже приблизиться к ней. Может быть, именно любопытство по поводу того, меняюсь ли я, или как я меняюсь, побудило меня спросить:

— Можешь ли ты увидеть мое будущее?

Он напрягается. Он не хочет мне говорить. Я почти улавливаю, что он не говорит, и вижу свое отражение в его глазах.

— Руван?

— Даже если бы я обладал соответствующими навыками, я бы никогда не стал смотреть без твоего разрешения.

— А я-то надеялась, что ты сможешь рассказать мне, что уготовила мне судьба. — Я наклоняю голову, но мир качается. У меня кружится голова. И дело не только в жаре его прикосновений. Я задаюсь вопросом, сколько крови я потеряла, когда меня начинает осенять ясность.

Руван снова крепко обнимает меня, прижимая к себе. Мой висок прижимается к его плечу. Каким-то образом я оказываюсь у него на коленях. Я действительно оказалась там, как и хотела. Его сердце стучит у меня в ухе, ритм такой же ровный, как у моего молота в кузнице. Каким-то образом его объятия — это все, чего я ожидала, и даже больше. Мне почти хочется плакать от того, как хорошо, когда тебя обнимают. Я так долго была сильной, опорой общества, несла на себе груз серебра и ожиданий... Не помню, когда меня в последний раз так утешали.

— Хватит вопросов. Тебе нужно отдохнуть. — Он подносит большой палец ко рту, слегка прикусывает его и размазывает каплю черной крови по моей нижней губе, изучая меня. Подушечка его пальца задерживается на моей губе, его ноготь царапает мою кожу, прежде чем он отстраняется.

— Но ты...

— Мы можем разделить силу, которая течет между нами. Я забрал слишком много, позволь мне отдать немного.

Я облизываю губы и чувствую, как он приливает к моим венам. Вне битвы магия не так требовательна. Она не требует крови и сражений.

Покрутив его на языке, я пытаюсь вспомнить, каков он на вкус, помимо тяжелой, металлической ноты крови. В нем есть сладость, как в перезрелой сливе. Темнота сродни глубине крепленого вина. Я ощущаю вкус минералов, как в скалах, на которых стоит замок.

Доброта. Странная мысль, но когда мои глаза закрываются, я останавливаюсь именно на ней.

— Ты на вкус как доброта, — пробормотала я.

Он усмехается и заправляет мне за ухо выбившиеся из прически волосы.

— А я-то думал, что жизнь сделала меня слишком горьким для этого.

— Ты вовсе не горький. — Я зеваю. — Ты... невероятно милый.

Пальцы Рувана приостанавливаются на этом, кончики пальцев касаются мочки моего уха, когда он убирает волосы с моего лица.

— Я не такой.

— Ты такая... хотя я ничего не видела о твоем будущем.

Он тихонько хмыкает.

— Хорошо. А теперь отдыхай, Флориан. Завтра мы должны добраться до анкера.

Я послушно опускаюсь в объятия лорда вампиров.

Я снова в залах замка. Но это уже не та полуразрушенная шелуха, которую я видел своими глазами. Эти коридоры освещены позолоченными канделябрами и прерывистым светом полированных люстр. Гобелены новые, цвета яркие. Ковры на полу мягко ложатся под ноги.

Только это не мои ноги.

Я прохожу мимо зеркал — незакрытых — и обнаруживаю, что стала выше и стройнее. Мои короткие черные волосы сменились длинными темно-каштановыми локонами, а черные глаза — глубоким янтарем. Я двигаюсь по коридорам не с опаской, а с уверенностью. Это еще не опасное место. Это дом.

Дорога приводит меня к металлической двери — редкой, сделанной на заказ, свидетельствующей о мастерстве кузнеца. На разработку металла ушли годы; это всего лишь испытание, эксперимент, но все это будет стоить того, когда кинжалы будут сделаны. В центре двери — клеймо, похожее на каплю с бриллиантом в центре, под ним - — кинжальные прорези в форме буквы V.

Я слегка провожу кончиками пальцев по знакомому символу и берусь за рукоятку. Серебряная игла прокалывает мне кожу на стороне ручки, обращенной к двери. Дополнительная мера предосторожности. Я не могу допустить, чтобы кто-то еще знал, чем я здесь занимаюсь. Я не могу допустить, чтобы мои исследования стали известны слишком рано или, что еще хуже, попали в чужие руки. Есть такие, кто захочет использовать мою работу в качестве оружия. Я почти не гримасничаю, когда моя кровь заполняет пазы в двери и позволяет мне войти.

Внутри мастерской я уверенно принялась за дело. Теперь у кузнеца есть нужный сплав. Мы сможем испытать его на новых кинжалах во время следующего полнолуния. Нам нужна кровь разумных существ — тех, кто обладает опытом, чтобы придать ей силу. Они охотно придут и отдадут свою кровь во время фестиваля.

С помощью правильных договоров... мы укрепим вампира настолько, что он больше не будет жить в уединении. Мы...

Кто-то стоит у двери. Я поворачиваюсь, сияя. Есть только один человек, который мог бы навестить меня здесь.

Это человек, которого я видела в руинах.

— Солос, — говорю я не своим голосом. — Подойди и посмотри на этот кинжал; осталось недолго. Мы можем покончить с этими ужасами раз и навсегда.

Я просыпаюсь от солнечного света, согретая его лучами, и от тупой боли, которая медленно отступает от висков. Я раскинулась на полу и томно, почти лениво потянулся. Я чувствую себя одной из тех котов, которые спали на вершине огромной стены, окружавшей Деревню Охотников и крепость, и дремали в лучах солнца, не обращая внимания ни на что на свете.

Предыдущий день возвращается ко мне в спешке. Я резко вдыхаю. Рука двигается к шее. Кожа чувствительна, и от легкого прикосновения к ней по позвоночнику пробегают мурашки. Я выдыхаю с дрожью и облизываю губы, как будто кровь с его большого пальца все еще там. Ко мне возвращается его вкус.

Руван все еще крепко спит. Он свернулся калачиком у стены, сбоку от окна.

Медленно перевернувшись на бок, я подтягиваю под себя колени и подползаю к нему. Его волосы упали на лицо. Дыхание медленное и ровное, он выглядит почти умиротворенным. Один его вид навевает воспоминания о прошлой ночи. Его сильные руки, обхватившие меня, крепко сжимают. Ощущение его растущей, неутолимой потребности во мне. Потребность, которую я хотела удовлетворить.

Я задумчиво потираю шею. Это магия поклявшегося на крови или что-то большее? Я хочу сказать, что это просто вампирская магия, играющая с моим разумом, что я никогда не желала бы таких вещей.

Но я знаю, что лучше. Я еще никогда не была нужна. Не в таком смысле. Хотя я задумывалась, как это может быть.

В Деревне Охотников мало женихов. Некоторые девушки сами охотятся за собой, как могут, при тех возможностях, которые им предоставлены. Я с тоской смотрела на них, когда они одевались для балов и весенних танцев. Да, я завидовала им. Их свободе. Их способности смотреть сквозь призму той жизни, которая нам дана, и видеть в ней что-то, что может стать... надеждой.

Большинство воспринимало Деревню Охотников как убежище от внешнего мира. Даже если мы сталкивались с вампирами каждое полнолуние, это был всего один день в месяц. Все остальные дни были безопасными, сытыми, когда не было неожиданной засухи или ливня, и общиной, где у каждого была своя роль, и каждая роль поддерживала другую.

Для меня Деревня Охотников была всем, что я хотела получить в жизни. Я знала, какое будущее меня ждет в качестве кузнечной девы, каким оно будет всегда. У меня не было выбора, когда речь шла о женихах или собственной семье. У меня были обязательства.

Поэтому никто из мужчин не смел смотреть на меня так, как Руван прошлой ночью. По крайней мере, ни один из тех, кто позволял мне видеть. И, смею заметить, мне это нравилось.

Я тряхнула головой и попыталась прогнать эту мысль. Нет. Мне это не понравилось. Вернее, нравилось... но не от этого вампира, не совсем. Мне определенно не нравился ни шелк его волос, ни изгиб его рта. И уж точно мне совсем не нравились его клыки. Совсем нет... Я прикусила нижнюю губу и зажала ее между зубами. Я все еще чувствую его вкус. Я все еще хочу его больше.

— Если ты будешь смотреть на меня еще дольше, я потребую портрет, — говорит он, не открывая глаз.

Я чуть не падаю назад от удивления.

— И давно ты не спишь?

— Достаточно долго, чтобы понять, что я уже некоторое время являюсь твоим единственным объектом внимания. — Глаза Рувана распахиваются. От одного его взгляда у меня перехватывает дыхание. — Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке.

— Хорошо.

— А ты? — спрашиваю я. Он по-прежнему выглядит сияющим. Щеки сильные, губы полные, хотя они больше не окрашены в пунцовый цвет. Я представляю, как он снова медленно облизывает губы, смакуя каждый вкус. Я быстро пытаюсь прогнать эту мысль. Я должна собраться с мыслями.

— Я в порядке. — Он встает, и я тоже. — Мы должны двигаться, пока на нашей стороне свет и в старом замке тихо.

— Конечно. — Я поправляю доспехи и проверяю, какое оружие у меня осталось. Один серп, несколько кинжалов. Остальное было потеряно во время охоты и падения. Помогая ему вернуться в латы, я спрашиваю: — Ты знаешь, где мы находимся?

— К счастью, да. Прошлой ночью я сориентировался. Мы находимся в одной из старых покоев короля. Предполагаю, что карты Каллоса и моя память верны. — Его оговорка звучит не так уверенно, как мне хотелось бы.

— Есть ли еще какие-нибудь виды монстров, о которых мне следует знать?

Он уже собирался убрать баррикады с двери, как вдруг сделал паузу. Мне совсем не нравится эта нерешительность.

— Только один.

— О, отлично, что-то похуже, чем Погибшие или Падшие? — Я думаю, что горький смех — единственный способ примириться с происходящим.

— Это не то, о чем тебе стоит беспокоиться. — Он продолжает отодвигать вещи от двери. Я подхожу, чтобы помочь ему, и использую возможность бросить на него разочарованный взгляд.

— Я не хочу больше находиться в темноте.

— К сожалению, в этих коридорах очень темно.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь. — Я положила руки на бедра. — Если мы работаем вместе, то давайте работать вместе. По-настоящему и искренне.

— Ты просто болтун. — Слова не такие язвительные, как могли бы быть.

— Я серьезно. Давайте начнем все с самого начала.

— Хорошо, Флориан. — То, что он произносит мое имя, все еще заставляет меня задуматься. Странно видеть, как его рот произносит эти звуки. — Существует только один другой тип проклятых вампиров. О проклятии и о том, как оно действует, известно немного. Люди не дали нам толкового учебника по этому вопросу.

— Если такой и существует, я о нем не знаю. Это правда. — Я отодвигаю каменный комод, который мы поставили перед дверью.

— Прискорбно. — Он ловит мой подбородок, приближая мое лицо к своему. Я втягиваю воздух, задерживая его. Его напряженный взгляд возвращается, эти яркие глаза захватывают меня. — Тебе повезло, что ты такая вкусная, иначе я был бы гораздо более разочарован тобой.

Я пытаюсь заговорить, но у меня получается только открыть рот.

Удовлетворенный. Самодовольный. Он отпускает меня. Он точно знает, что делает со мной, и как бы я ни была расстроена, мне это тоже... нравится. Я так хочу, чтобы он продолжал ласкать меня, что могу взять дело в свои руки, если не буду осторожна. Теперь, когда я дала себе разрешение побаловать себя, у меня нет хорошего ответа на вопрос, почему я не делаю этого постоянно.

— Что бы ни было причиной, проклятие не действует на всех вампиров одинаково, — продолжает он, как будто только что не превратил мои колени в желе. — Некоторые становятся только Погибшим. Другие вампиры — Падший. Последний вид — Потерянный. Я сам никогда не видел ни одного, но в записях лордов вампиров, которые были до меня, есть предположение, что Потерянные — это останки могущественных лордов, давно погибших. Поэтому я предполагаю, что воздействие проклятия как-то связано с врожденной силой вампира, которой он обладал до наложения проклятия, а не со сроком, в течение которого он был проклят.

— Необычно. — Я вздохнула. — Значит, есть более сильный, более могущественный враг, которого следует остерегаться.

— Как я уже сказал, они редки. Первые лорды, возможно, очистили их от всех. Записи об их появлении отсутствуют уже много веков.

— Чем же они отличаются от остальных?

— Как я уже сказал, у меня есть только частичные записи, но другие лорды, которые сталкивались с ними и выжили, отмечают, что это большие крылатые чудовища. Они полностью невосприимчивы к серебру, поэтому их приходится рубить. И, пожалуй, самое опасное — они способны гипнотизировать с помощью звука.

Я жду, что он скажет, что это просто шутка, что все это неправда, но выражение его лица смертельно серьезно.

— Что ж, будем надеяться, что мы никогда не столкнемся с ними и не узнаем, правдивы ли эти легенды.

— Согласен.

В старом замке тихо, так же тихо, как и тогда, когда мы только отправились в путь. Темнота по-прежнему непроглядная, густая. Я чувствую других сущностей, с которыми мы делим эти залы. Мы не в безопасности. Но монстры вокруг нас дремлют. Нет ощущения движения. В неподвижном воздухе нет никаких течений.

Только через полдня я понимаю, что путь, по которому мы идем, мне знаком. Это призрачные очертания гобеленов. Забытые столы, рухнувшие под собственной тяжестью, под люстрами, которые я видела сверкающими во сне всего несколько часов назад.

Я медленно останавливаюсь в большом банкетном зале.

Руван тоже останавливается, заметив, что я больше не иду за ним. Он возвращается ко мне, вторгаясь в мое личное пространство, чтобы прошептать:

— Что это? Что ты слышишь или видишь?

— Я знаю это место.

— Ты хочешь сказать, что оно похоже на то, что ты уже видела?

Я тихонько смеюсь.

— Нет, я не видела ничего похожего на этот замок в своей жизни. В Деревне Охотников нет ничего столь грандиозного, даже крепости.

— Тогда...

— Мне кажется, я видела его... во сне. — Я смотрю на него и поспешно добавляю: — Я понимаю, что это невозможно произнести вслух. Но я обещаю тебе, что я не...

— Ты не можешь лгать. — Он хмурится.

— Как ты думаешь, что это значит? — я шепчу.

Руван оглядывает комнату. Хотела бы я знать, о чем он думает. При всех намеках и проблесках, которые дает мне наша общая магия, я не имею ни малейшего представления о том, что происходит в его голове.

— Посмотрим, — загадочно отвечает он.

Я беру его за руку.

— Расскажи мне.

— Пока нет.

— Ты считаешь, что я не имею права знать?

— Я не думаю, что хочу делиться чем-то, пока не буду уверен в этом, так или иначе. — Он отстраняется от меня, и знание уходит вместе с ним. — Теперь нам нужно продолжать.

— Нет. — Я не двигаюсь.

Руван замедляет шаг и оглядывается через плечо.

— Нет?

— Я сказала «нет», — повторяю я. — Я не буду идти дальше, пока ты мне не скажешь.

— Сейчас не время и не место.

— Тогда говори быстрее.

— Ты неумолима. — Он потирает виски, хотя я не чувствую никакого искреннего волнения по поводу нашей клятвы. Если и есть что-то, то я думаю, что он использует это движение, чтобы скрыть ухмылку.

— Мне говорили, что я бью молотком по чему-то, пока он не подчинится моей воле, — говорю я.

— В это я верю. — Руван вздыхает. — Интересно, действительно ли наша поклявшаяся на крови наделила тебя силой вампира?

Мои руки расслабляются, и я отпускаю все, что, как мне казалось, он собирался сказать. Этого я точно не ожидала.

— Но я не вампир...

— Нет, и обряды, чтобы сделать это, сложны и требуют огромной силы и жертв как со стороны вампира, так и со стороны человека — настолько, что есть только несколько записей об этом от Короля Солоса, и этот процесс был немедленно объявлен вне закона.

Солос. Я слышала это имя в своем сне. По крайней мере, мне так кажется.

— Но ты исследовал это?

— Есть только несколько ограниченных книг по этому искусству, но я всегда был заинтригован запретными вещами. — Он лукаво улыбается. — В любом случае, ритуал для поклявшихся на крови не входит в обряд превращения человека в вампира. Но нет никакой другой информации о том, что произойдет, если человек и вампир станут поклявшимися на крови, поскольку этого никогда не делали раньше. Я мог бы предположить, что, принимая клятву и укрепляя ее ритуалом, который я провел, углубляя ее еще большим количеством своей крови, я передал тебе следы силы вампира. Возможно, в своих снах ты видела, как мы проходим здесь в будущем.

Так ли это было?

— Может быть, — это все, что я могу сказать. Голова раскалывается. Сон, хотя и исчезающий, был другим... но я не могу понять, каким. В моей памяти все туманно, и Руван прав. Сейчас не время и не место обсуждать эти вопросы, и, более того, я больше не хочу этого делать. В ней таятся вопросы, на которые я не хочу отвечать. Мысль о том, что во мне растет новая магия, заставляет меня содрогнуться. — Думаю, со временем мы узнаем больше.

Он понимает намек и больше ничего не говорит.

Комнаты расплываются одна за другой, но я знаю, когда мы приближаемся к цели. Конечно, с одним или двумя отклонениями, связанными с обвалившимися проходами и закрытыми комнатами, мы прошли почти тот же путь, что и женщина в моем сне.

Это не могло быть будущее. Я судорожно сглотнула. Что пробудил во мне это поклявшийся на крови? Боюсь, я призвала магию вампира — и все, что с ней связано, внутрь себя... и теперь она может никогда не уйти.

ГЛАВА 19

Передо мной металлическая дверь. Даже если бы я не видела ее недавно во сне, я бы с первого взгляда поняла, что она важна. Она находится в конце длинного коридора, который открывается прямо перед ней, и отличается от всех остальных дверей, которые мы видели. В отличие от моих снов, она потускнела от старости. Вокруг нее густая паутина, цепляющаяся за потускневший символ на лицевой стороне.

— Похоже, никто еще не добрался, — торжествующе замечает Руван. Им негде спрятаться в этой маленькой прихожей, и они, конечно, не могут открыть дверь по понятным мне теперь причинам.

— Ты ведь не думаешь, что с ними что-то случилось? — Я обнаружила, что больше не хочу видеть их ужасную смерть.

— Надеюсь, что нет. — Ответ не так обнадеживает, как хотелось бы. Я знаю, как много они для него значат. — Но они знали о риске быть пробуждены во время долгой ночи. Мы все знали.

— Ты все время говоришь «пробуждение» ...

— Я объясню больше, когда мы выживем и вернемся в верхний замок. А пока что мы должны сосредоточиться.

Я ловлю его руку, смелее, чем когда-либо, с кем-либо, тем более с мужчиной.

— Ты обещаешь, что расскажешь мне?

Вопрос привлекает его внимание ко мне. В воздухе вокруг него чувствуется... нерешительность. Почти испуг. Но чего он боится? Уж точно не меня. Обещать мне что-то? Мне кажется, мы уже дали друг другу главное обещание, став поклявшимися на крови.

— Да. — Он снова прижимается лицом к двери. Я вижу, как напряжены его плечи, и чувствую его опасение. — Теперь я хочу увидеть, что там внутри. Я готов найти этот проклятый анкер и положить конец всему этому. — Я потянулась к ручке, но он остановил меня, коснувшись моего запястья. — Я должен предупредить тебя, что...

— С другой стороны ручки находится маленькое серебряное лезвие, поэтому вампир не сможет открыть ее, — вмешалась я, чтобы закончить за него.

— Как ты...

— Я уже говорила, я видела это во сне, — говорю я несколько нетерпеливо.

— А еще какие-нибудь странные сны у тебя были? — Он пристально смотрит на меня.

— Несколько, — признаю я.

— И ты не подумала мне рассказать?

Я изогнула брови.

— Мы же не были в лучших отношениях все это время.

Он открывает рот, чтобы возразить, и медленно закрывает его, раздумывая. Затем говорит:

— Расскажите мне о них, когда мы вернемся в безопасное место. А пока давай сосредоточимся на нашей миссии.

Я киваю, обхватываю пальцами рукоять и чувствую знакомый укол на подушечке пальца. К двери приливает поток магии. Она вытягивает из меня кровь и силу так же, как Руван вытягивал из меня прошлой ночью. Символ в центре двери светится слабым малиновым светом, сжигая паутину и возраст. В глубине двери открывается замок. Я достаю и стряхиваю с него пыль, и он становится ярко-серебристым, словно только что выкованным. Когда металл тускнеет, я вновь убеждаюсь в своих подозрениях — это не чистое серебро. Рукоятка — да, но все остальное — другое.

Есть что-то особенное в металле, из которого сделана эта дверь. Я никогда не видела такого металла — гладкий, с тусклым красным налетом, почти как ржавчина.

Руван не двигается. Он стоит в молчаливом благоговении достаточно долго, чтобы я переместилась к нему лицом.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— С тех пор как две тысячи лет назад пробудившаяся Леди обнаружила эту дверь в записях Джонтуна, она остается загадкой. И каждая подсказка, которую с тех пор находил любой лорд или леди, указывает на то, что это место — одно из лучших возможных мест для анкера проклятия. Это один из первоначальных цехов кровавого предания; он был запечатан, вечная тайна... А теперь мы здесь. И... — Его прерывает грохот, доносящийся из коридора.

— Это нехорошо. — Мои слова тонут в желудке.

— Заходи внутрь. — Руван хватает меня за плечо и толкает внутрь, следуя чуть позади. Он встает у двери. Держит ее изнутри, готовый захлопнуть. Он сужает глаза, вглядываясь в темноту позади нас. Я стою рядом с ним, держа руку на серпе.

— Я не понимаю, в чем смысл всего этого! — Высокий голос Винни прорывается сквозь нарастающую какофонию. — Мы сейчас зайдем в тупик.

— Закрой дверь! — кричит в ответ Лавензия. До нас доносится звук раскалывающегося дерева. Раздается скрежет. За ним следует визг. — Отвалите от него!

— Мы здесь, — кричит Руван в коридор. — Бежим!

Винни первой выходит из густой тени и попадает в сферу моего восприятия. Ее глаза расширяются, когда встречаются с моими. Она окликает меня через плечо:

— Лавензия, Вентос, вы должны мне три своих склянки. Она настоящий охотник. — Они действительно подозревали меня. Интересно, обидится ли на меня Винни, когда поймет, что из-за меня она потеряет эти склянки?

Следом идет Лавензия, помогая больному Вентосу идти по коридору.

— Сейчас не время для злорадства, Винни!

Позади них раздается грохот. Я перехожу на другую сторону двери, напротив Рувана, серп наготове.

Винни проносится мимо меня первой. Лавензия, поддерживая Вентоса, затормозила под его весом. Орда Погибших несется за ними по пятам. Один из них бросается на них; Лавензия издает крик, стискивает зубы и наступает.

Я начинаю действовать. Мчась навстречу им, я кружусь вокруг и поднимаю серп. Одним движением я настигаю троих. Их кровь сочится по лезвию. Монстры падают, и я испытываю то же удовлетворение, что и вчера. Может, я и не охотник, но охоту я научилась любить. Особенно когда я сражаюсь за правое дело.

Мы работаем в обратном направлении, к двери. Я отбиваюсь от всех, кого могу, кинжалы Винни проносятся со свистом мимо моей головы. Лавензия и Вентос освобождают дверную раму.

— Флориан! — кричит Руван. Я кувыркаюсь обратно в комнату, уворачиваясь от когтей чудовища. С помощью Винни Руван закрывает дверь. Лавензия ударяет тех, кто пытается прорваться.

На секунду никто не говорит. Наше неровное дыхание наполняет мастерскую. Крики монстров затихают по ту сторону двери, когда они врезаются в серебро с такой силой, что украшения пробивают их кожу. Каким бы ни был этот серебряный сплав, все равно чистого серебра достаточно, чтобы убить вампира — или, по крайней мере, Погибшего.

Смех наполняет комнату. Из-под земли, где лежит Вентос, доносятся глубокие хрипы. Звук переходит в стон.

— Хорошо они меня отделали. — Он ругается.

— Дай мне посмотреть. — Руван подходит к нему.

— Тебе не нужно беспокоиться обо мне. — Вентос пытается оттолкнуть его.

— И тебе не нужно притворяться, что тебе не нужна помощь. — Руван качает головой и подносит руку к губам.

Я знаю, что он собирается сделать, и мой рот наполняется водой; я хочу его для себя. Я хочу снова почувствовать его вкус. Почувствовать тот прилив сил. Чтобы он был в моих объятиях. Если бы я сейчас открыла рот, то не смогла бы сдержать себя, чтобы не умолять его. Потребность настолько сильна, что пугает меня, но я отказываюсь ее отрицать; я всю жизнь отказывала себе во всем, а здесь меня больше не заставляют.

— На, выпей.

— Милорд, я не могу...

— Это совсем немного, а у меня еще есть силы. Пей. — Руван подносит ладонь ко рту Вентоса.

Энергии внутри меня смещаются, тянутся, как приливы и отливы к луне, по мере того как магия меняется в Руване. Сила покидает тело Рувана и перетекает в тело его вассала, словно часть меня исчезает.

Интересно, чувствует ли Вентос разницу между моим присутствием и Руваном? И тут меня осеняет другая мысль: если кровь приобретает силу благодаря опыту, значит, мы с Вентосом теперь связаны так, как не были связаны раньше? Я борюсь с гримасой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Руван у Вентоса, помогая ему подняться.

— Лучше, чем следовало бы, учитывая, через что нам пришлось пройти, чтобы попасть сюда, — отвечает Вентос.

— А вы двое в порядке? — Руван обращается к остальным членам своего ковенанта.

— Мы в порядке, — отвечает Лавензия. — Немного поцарапались и ушиблись, устали, но все в порядке.

— Очень рада тебя видеть, — добавляет Винни.

— Чувства взаимны. — При виде своих рыцарей Руван чувствует облегчение. Нет, его друзей. По тому, как он на них смотрит, я тоже перевела взгляд.

— У вас были еще какие-нибудь неприятности по дороге? — спрашивает Вентос.

— После Падших никаких. — Руван качает головой. — Они преследовали вас?

— Вы держали их занятыми достаточно долго, чтобы нам удалось от них ускользнуть. Хорошо, что охотник успела, а то бы мы сейчас были в затруднительном положении. — Вентос кивает в мою сторону с искренним уважением.

— Насчет этого... — начала я и потеряла дар речи, когда все их взгляды устремились на меня. Я не обязана им ничего говорить. Если Руван хочет, чтобы они знали, он сам им скажет. И все же... я вынуждена что-то сказать. Я должна... хочу работать с этими людьми. Мы зашли так далеко, они продолжают защищать меня, и это не те вампиры, которых я ожидала. Я должна рассказать им правду. Нравится нам это или нет, но теперь нас связывают кровь и опыт. — На самом деле я не охотник.

— Ха! Я так и знала! — Лавензия высунула язык в сторону Винни, которая, надувшись, скрестила руки.

— Винни, ты должна радоваться тому, что она нам солгала, потому что это означает, что ты на самом деле не работала с охотником. — Вентос качает головой, как разочарованный отец. Я не уверена, потому ли, что все изменилось после нашего путешествия в старый замок, или потому, что я позволила себе увидеть их в новом свете, но эти вампиры теперь кажутся другими. Теплее.

— Позволь мне немного расстроиться, это был долгий день, и у меня есть множество причин для недовольства, — говорит Винни.

Руван продолжает смотреть на меня. Я чувствую его любопытство. Чем дольше я нахожусь рядом с ним, тем больше я начинаю улавливать тонкие изменения в его магии. Тем больше я могу его читать.

— Мой брат был — и остается — охотником. Именно он научил меня всему, что я знаю о боях, хотя и не должна была. Я была кузнечной девой в Деревне Охотников.

— Неудивительно, что в кузнице ты выглядела на своем месте. — Винни опустила руки.

— Ты просто в восторге от того факта, что вас обманул человек, милорд? — сухо спросил Вентос.

— Если кому-то из людей и суждено было обмануть меня, то, пожалуй, я рад, что это была Флориан. — Слова Рувана звучат тепло.

— Флориан? — повторила Лавензия. — Твое настоящее имя?

— Да, мое полное имя. Но если вы хотите продолжать называть меня Рианой, оно тоже пойдет. — Никто еще не называл меня Рианой. Мне кажется уместным дать им такое разрешение. По эту сторону Фэйда я действительно чувствую себя другим человеком.

— Рада наконец-то познакомиться с тобой, Флориан. — Она кивает мне головой.

— Рада узнать настоящее имя женщины, с которой я работаю. Хотя время от времени я буду называть ее Риана. — Винни протягивает руку.

Я на мгновение задумываюсь, но в конце концов принимаю ее, крепко сжимая.

— Риана меня вполне устраивает.

— А теперь давайте найдем этот анкер и закончим эту долгую ночь. — Руван поворачивается лицом к комнате.

— Интересно, как какой-то давний человек пробрался на нашу территорию прямо у нас под носом, чтобы наложить это проклятие. Хотя, возможно, теперь я понимаю, как это сделать. — Вентос бросает на меня косой взгляд. Я вздыхаю. Как будто я имею какое-то отношение к этому человеку. Может быть, он не понимает, что у людей не такая большая продолжительность жизни, как у вампиров... Но, с другой стороны, я понимаю, что на самом деле не знаю, какова продолжительность жизни вампира. Охотники называют их вечными существами, но я поняла, что это не так.

Я смотрю на Рувана. То, что он рассказал, натолкнуло меня на мысль, что его существование может быть таким же мимолетным, как и мое. Он рассказывал о предыдущих лордах вампиров на протяжении веков; похоже, что до него было много людей — еще одно отличие от рассказов охотников о том, что один лорд вампиров преследует нас тысячелетиями.

Оставив размышления и вопросы на потом, я переключила свое внимание на комнату. Лавензия зажигает несколько бра, освещая это забытое место слабым оранжевым светом.

С тех пор как мы вошли сюда, воздух здесь осел. Пыль покрывает столы, серебряные сосуды, стеклянные банки, в которых плавают различные сомнительные вещества и предметы. Вампиры расходятся по комнате, стараясь ничего не трогать, беспокоя только взглядом. Интересно, догадаются ли они, что анкер проклятия наложен на зрение и чувство? Поэтому я оставляю их поиски на их усмотрение.

Вместо этого я позволяю своим мыслям вернуться к тому, для чего могла использоваться эта комната — к моим снам. Комната была забыта на целую вечность. В моем сне все было ярким и сияющим. Все было новым.

Это не мог быть взгляд в будущее... Может быть, в прошлое? Возможно ли это вообще? Руван говорил, что для того, чтобы вампир мог творить свою магию, он должен свободно получать кровь. В таком случае, может быть, я вижу прошлое Рувана? Он тот, чью кровь я потребляла. Магия привязана к крови, записана опытом. Но и это объяснение маловероятно. Я пытаюсь заставить женщину из моего сна всплыть в памяти, но от этого болит голова.

Я подхожу к одному из столов. На нем разложены пробирки в подставках с прикрепленными к ним записками. Я не уверена, что они хотят, чтобы я смотрела, но все равно смотрю — трудно не смотреть. В этот момент мне так любопытно. Я боролась и проливала кровь, чтобы оказаться здесь. Я имею такое же право, как и они, знать, ради чего была вся эта борьба.

К тому же никто из них меня не останавливает.

Все они крутятся вокруг оставленных записок, но мое внимание привлекает жетон размером с ладонь, лежащий рядом с пером, покрытым пылью и паутиной. Я поднимаю жетон и переворачиваю его в руках. Конечно, он сделан из того же материала, что и дверь. Это не чистое серебро. Он слишком теплый, чтобы быть серебром. И блеск не тот. Да и разновидность серебра мне не знакома.

Теперь у кузнеца есть нужный сплав. Мы сможем проверить его на новых кинжалах во время следующего полнолуния. Вот что сказала женщина в моем сне.

— Может, это и анкер проклятия? — спрашиваю я кого-то. Все внимание быстро переключается на диск в моей руке.

— Нет, — наконец отвечает Руван. — Но почему ты спрашиваешь? — Он подходит.

— Это странный сплав, и он сделан из того же металла, что и дверь.

— По-моему, похоже на серебро, — говорит Лавензия, тоже подходя поближе.

— Это не серебро, — уверяю я ее.

— Конечно, серебро.

— Нет, не серебро, — говорю я, стараясь не выдать своего волнения.

— Я бы узнала серебро. — Лавензия закатывает глаза.

— По-моему, я должна знать серебро лучше тебя, раз уж я его плавила.

— Она тебя раскусила, — подхватывает Винни.

Вентос выхватывает у меня из рук диск, прежде чем я успеваю среагировать.

— Думаешь, мы не знаем, каково серебро на ощупь? Неуловимое жжение? Ползучий зуд?

Я поджимаю губы и медленно вдыхаю. Старые боги, помогите мне не поставить этого громадного мужчину на место так жестоко, что он будет неделями лечиться от словесных ударов.

— Разумно ли брать серебро голыми руками только для того, чтобы доказать свою правоту? — Руван вскинул брови на Вентоса. Тот вдруг осознает, что натворил, и его рука слабеет.

Я ловлю жетон, прежде чем он падает.

— Есть два вида серебра: чистое и стальной вариант, — пытаюсь объяснить я, вращая монету между пальцами. — Ну, теперь я полагаю, что на самом деле существует три вида серебра. Чистое серебро — это именно то, как звучит. Свежее, только что из шахт и не смешанное ни с какими другими металлами.

— Мы слишком хорошо знаем, что такое чистое серебро, — говорит Вентос с ноткой отвращения.

— Не совсем, — говорю я, но затем быстро добавляю: — Возможно, но я не могу быть уверена. Но если ты говоришь об оружии, которым владеешь, то это стальной вариант. Это видно по едва заметным волнам на оружии, если присмотреться.

— Но если они нас порежут, мы умрем. — Лавензия смотрит на свою рапиру. — Не то же самое можно сказать о стали.

— Чистая сталь — да. Модифицированная сталь — тоже да, — соглашаюсь я. — Но серебро в стальном варианте — это другое. Это... — Я замолчала, подыскивая слова.

— Что? — мягко сказал Руван.

У меня нет причин стыдиться. На самом деле, у меня есть все основания гордиться своей семьей за нашу изобретательность в кузнечном деле; я всегда гордилась этим до сих пор. Я принадлежу к длинному роду прославленных кузнечных девиц. Без нас Деревня Охотников не продержалась бы так долго. Но... оружие, которое мы делали, также убило бесчисленное множество вампиров-жертв проклятия, которое я теперь вижу своими глазами.

Я уже жалею, что не могу игнорировать все увиденное. Я уже не знаю с уверенностью, кто добрый, а кто злой. Все, что я могу сделать, — это продолжать идти вперед с тем, что я знаю, — что я действительно верю, что могу доверять этим людям.

— Это особый сплав, изобретенный моей семьей много лет назад. Из него делают все оружие. Это тайное ремесло, не записанное ни в одной книге, ни в одном дневнике, но передаваемое от матери к дочери на протяжении веков. Чистое серебро, правда, эффективно против вампира — вампира. — Поправка меня удивляет. Я говорю быстрее, надеясь, что они не заметили. Судя по едва заметному изменению в выражении лица Рувана, короткому изгибу его брови, внезапной интенсивности его взгляда, грозящей сжечь все мои попытки притвориться, что ничего не произошло... он услышал это, громко и четко. — Чистое серебро слишком мягкое, чтобы делать из него оружие. Все, что сделано из чистого серебра, мгновенно гнется и тупится. Вы получите один порез, если повезет. Оно не годится для боя.

— Значит, вы, люди, создали нечто, обладающее всеми свойствами серебра, но прочностью стали. — Вентос достал свой меч и посмотрел на лезвие. Интересно, что он думает об оружии, созданном моей семьей, для охотников, против себе подобных? Какие бы мысли ни приходили ему в голову, он корчит гримасу. — Хитрые, мерзкие твари.

— Попридержи язык, — огрызнулся Руван, прежде чем я успела осознать, что сказал Вентос. Лорд вампиров поравнялся с одним из своих самых ярых защитников. Вентос снова начинает говорить, но Руван опережает его. — Флориан — верный член этого договора. Я не позволю тебе продолжать оскорблять ее.

— Я ничего не говорил о ней, только о ее народе. — Вентос передергивает плечами и наклоняет голову из стороны в сторону, словно готовясь к драке.

— Незначительность — это то же самое.

— А что она сказала о нас? О вампирах? О тебе?

— Она учится и преодолевает ошибки своего пути. Мы можем сделать то же самое.

Интересно, не потому ли все это, что Руван уловил мою поправку? Его напор, похоже, не соответствует краткому моменту соблюдения этикета, который я позволила его народу. Тем более что это произошло чисто случайно. Интересно, как много в этом от той ночи, которую мы провели вместе?

— Ты даже не знал ее имени еще несколько часов назад, — насмехается Вентос. — Не позволяй поклявшейся на крови вскружить тебе голову. Она инструмент, чтобы получить то, что нам нужно, и уже выполнила свое предназначение.

— Проклятие еще не снято. — Я сама удивляюсь тому, что заговорила. — Пока оно не снято, я являюсь членом этого ковенанта. Это было обещание, которое я дала. Мое предназначение еще далеко не выполнено, и я на вашей стороне, пока это не произойдет... а может быть, и после, в зависимости от того, как мы все будем действовать.

Вентос выглядит так, словно он удивлен не меньше, чем я. Он слегка краснеет, и бессвязные звуки переходят в насмешку. Он идет прочь.

— Серебро, сталь, сплав — неважно. Что бы это ни было, это не анкер проклятия, и мы должны вернуться к поискам.

Лавензия вздохнула.

— Вентос прав. — Она тоже уходит.

— Ты так и не закончила свое объяснение. — Винни поражает меня ожидающим и нетерпеливым взглядом. — Что это за серебро? Если не чистое и не стальное?

— Я не знаю, — признаюсь я. — Я знаю, что оно другое, я могу это сказать. У него есть цветки, похожие на серебряный вариант, но они красноватые, а не более яркие платиновые. — Я позволяю диску упасть на каменный пол. Он наполняет комнату тусклым металлическим звуком. Вслед за этим я бросаю один из последних оставшихся у меня серебряных кинжалов. Звук, который он издает при ударе о пол, — высокий, чистый тон, который еще долго звучит после того, как я его поднимаю. — Вы ведь слышал разницу?

— Для меня все это звучало как металл. — Винни пожимает плечами.

— Они определенно звучали по-разному, — задумчиво говорит Руван.

— И чистое серебро, и стальной вариант имеют этот резкий звук. Я могла бы сделать и другие вещи, чтобы доказать, что это не чистое серебро и не стальной вариант, но мне понадобится кузница.

— Я верю тебе на слово. — То, как Руван это сказал, создает впечатление, что он говорит за всех них. Судя по выражению лица Винни и даже Лавензии, возможно, он действительно говорит за них двоих. Но мы с Вентосом никогда не будем в хороших отношениях, это ясно по тому, что он даже не оглянулся в мою сторону. — Так что же особенного в этом новом серебре?

— Пока не знаю, — признаюсь я. — Но могу сказать, что дверь в мастерскую — большая ее часть — была сделана из того же материала, что и этот диск. На ручке было немного чистого серебра, но все остальное было из этого металла.

— Похоже, когда ты открывала дверь, она пропускала твою магию крови, — метко подметил Руван.

Я киваю.

— Мне тоже так показалось, и это наводит меня на некоторые мысли о том, что это может быть за металл. — Сомневаюсь, что красноватые линии случайны...

— Тогда у тебя будет время и пространство для исследования этих теорий, когда мы вернемся. Все, что тебе понадобится, будет твоим, — распоряжается он.

Я потрясенно молчу, не зная, что ответить. Лавензия слегка сужает глаза и возвращает свое внимание к охоте. На губах Винни появляется ухмылка. Не знаю, отчего у нее такой самодовольный вид.

— Значит, я могу оставить его себе?

— Можешь. Проводи с ним любые эксперименты — только держи Каллоса в курсе. Он у нас архивариус. Если мы потерпим неудачу, именно он передаст летопись нашей попытки следующей группе, которая будет пробуждена.

— Спасибо. — Я убираю диск в карман. — Однако Вентос прав, вам всем следует продолжать поиски настоящего анкера.

— Не пытайся завоевать меня своими уговорами, человек, — ворчит Вентос, держась ко мне спиной.

— Я вполне способна не пытаться переубедить тебя и при этом признать твою правоту.

— Признание чьей-то правоты не является его сильной стороной, — хмыкает Лавензия, делая вид, что осматривает полку. — Так что ему трудно воспринимать это как нечто, что могут делать другие люди.

На мгновение Вентосу кажется, что он вот-вот повернется и клюнет на приманку, но он остается непробиваемым, как одна из крепостных стен, и продолжает листать различные записи. Остальные тоже возвращаются к нему, охотясь за анкером проклятия, который освободит нас всех.

ГЛАВА 20

Записи и заметки разложены на столах в хронологическом порядке, и, судя по датам в верхних правых углах, они древние. Я хочу поднять одну из них, чтобы рассмотреть поближе, потому что не могу поверить своим глазам, но не делаю этого. Если пергаментам действительно три тысячи лет, то, боюсь, они распадутся в моих руках, и вся информация, которой они обладают, будет потеряна навсегда.

— Как этот пергамент сохранился? — пробормотала я.

Винни удивляет меня ответом.

— Кровавое предание. Именно так большая часть замка продержалась так долго. Ремесленники добавляли в то, что они делали, немного своей магии.

Я с подозрением смотрю на чернила, которыми написаны бумаги. Хотя кузнечная дева во мне задается вопросом, что означают слова о крови для кузнеца замка.

— Кто-нибудь что-нибудь нашел? — спрашивает Руван.

— Это просто заметки о старом кровавом предании. Увлекательный материал. Но не очень полезный, — сообщает Лавензия.

— Я не вижу никакого анкера проклятия под столами. —Винни теперь ползает вокруг. А потом забирается на книжные шкафы.

— А как вообще выглядит проклятый анкер? — спрашиваю я, желая быть более полезной. Но если его до сих пор не нашли... У меня сжимается грудь.

— Каллос говорит, что это может быть что угодно — любой предмет, к которому может привязаться магия, — отвечает она, откашливаясь от пыли, сидя на верхушке книжного шкафа. — Но ты поймешь это, когда почувствуешь. В нем будет та самая необычность старой, сильной магии.

— Милорд, а что если это не... — Вентос даже не успел договорить.

— Нет. Я не стану это обсуждать. Он должен быть здесь, — говорит Руван, его голос слегка растягивается от раздражения.

Должен быть? Или ты не знаешь, что будешь делать, если его не будет? Я хочу спросить, но держу рот на замке.

— Посмотри еще раз, — приказывает он.

И мы смотрим.

И еще раз.

Пока вампиры охотятся, я начинаю читать. Я еще не очень подробно разбираюсь в кровавом предании. Но с каждым мгновением я получаю все больше информации.

Я не ученый, поэтому читаю медленно; в Деревне Охотников на это нет времени. Мы приобретаем практические навыки и обмениваемся практической информацией. Многое даже из нашей собственной истории было утеряно с годами, и ее сочли недостойной передачи через рассказы у очага. Если она не имеет прямого отношения к поддержанию нашей жизни, то какой смысл тратить на нее силы? Единственные известные мне книги по истории хранятся в крепости, предназначенные для глаз мастера охоты.

Я достаточно любопытна, чтобы продолжать медленно продираться сквозь строки текста, и различные записи начинают складываться в картину. Но даже если я понимаю слова, половина смысла для меня нелепая, поскольку я не разбираюсь в тонкостях кровавого предания. Тем не менее, кое-что мне удалось выяснить. Первое — это то, что запись вели два человека. И второе...

— Здесь был человек, — объявляю я, прерывая их поиски. Я могу многое понять из того, что читала. И из моего сна... У женщины, которую я видела прошлой ночью, не было золотых глаз вампира. — Женщина.

— Конечно, была, — ворчит Вентос. Каждый шаг дается ему тяжелее предыдущего, разочарование от отсутствия якоря проклятия тяготит его. — Когда-то давно к нам проник человек, затаился в наших стенах, сделал место, куда могут попасть только люди, с этой проклятой дверью, которая убивала любого вампира, пытавшегося ее открыть, и прокляла нас. И я готов поспорить, что она была в сговоре с первыми охотниками.

Я долго смотрю на него, ожидая, когда до него дойдет идиотизм того, что он только что сказал. Когда этого не происходит, я говорю медленно, чтобы подчеркнуть мысль, которая не давала мне покоя с тех пор, как я впервые услышал об этой комнате.

— Человек проник к вампирам настолько, что они смогли... построить комнату в замке?

— Ну...

Я указала на дверь.

— Эту дверь не так-то просто сделать. Она из цельного металла и массивная. И там есть магический запорный механизм. Чтобы его выковать, а тем более установить, потребовалось немало времени и ресурсов. И ты думаешь, что какой-то человек сделал это так, что ваш Король Вампиров не заметил? Либо человек обладал большей силой, чем вампир, либо ваш король был чрезвычайно неумелым.

— Как ты смеешь...

— Не надо, Вентос, она права, — вмешался Руван. — Что еще ты нашла?

— Она искала какое-то защитное заклинание. Что-то, что можно было бы использовать для укрепления и усиления.

— Больше похоже на то, что ее использовал вампир, который занимался исследованиями. — Лавензия снова смотрит на стол, просматривая записи.

— Ну, тот, кто писал эти заметки, работал непосредственно с королем вампиров.

— Это было три тысячи лет назад. — Руван хмурится, глядя на записки, как будто они каким-то образом предали его. Он переходит ко мне, становясь немного ближе, чем, как мне кажется, было нормально для нас всего лишь день назад. — А что здесь говорится конкретно о короле вампиров?

Я слегка прикусила губу, уставившись на имя. Я узнаю его. По упоминанию Рувана и по моему вчерашнему сну.

— Она работала с королем по имени Солос...

Они все замирают. Перемена в их поведении достаточно внезапна, чтобы я замолчала.

— Вы знаете его?

— Знаете его? — Винни насмехается. — Он легенда.

— Он был последним королем перед долгой ночью. — Руван придвигается ближе, чем обычно считается «уместным» для двух людей в наших обстоятельствах. Странно, но я нахожу его присутствие успокаивающим. В тот момент, когда он пил из меня, была перейдена грань, барьер между нами исчез. Он сосредоточенно щурится, глядя на бумагу, словно пытаясь прочесть ее.

— Не может быть, чтобы человек работал с Королем Солосом. — Вентос скрещивает руки на груди. — Король Вампиров никогда бы не опустился до такого.

— Опустился? — повторяю я тихо. Кажется, никто не слышит, кроме Рувана. Его молчание оглушает. Я пытаюсь списать это на то, что разговор идет слишком быстро.

— Он мог использовать человека ради ее крови, — говорит Винни. — Сделал дверь так, что открыть ее мог только человек, а контролировал их только он.

— Если только этот человек не был тем, кто предал его? Солос создал это место, чтобы держать ее в клетке, проводить свои эксперименты, а она благодаря этому получила знания о кровавом предании. — Лавензия нахмурилась, глядя на один из наборов склянок, стоящих перед ней.

Контролировать? Запереть ее в клетке? С каждой минутой этот Король Солос и ранние вампиры нравятся мне все меньше и меньше.

— Ты же не думаешь, что человек попытается выступить против него? — пробормотала Винни. — Солос был настоящим королем вампиров; он обладал всей мощью нашего народа. Он был изобретателем кровавых преданий и знал их лучше всех. Ни один человек не посмел бы перечить ему. А если учесть, как использовали людей в те давние времена...

— Как их использовали? — спрашиваю я.

Никто из них, кажется, не может на меня смотреть.

— Каллос мог бы рассказать тебе больше, он знает историю, — говорит Винни, слабее, чем обычно.

— Их использовали грубо, — резко отвечает Руван, а затем переключается на другую тему, прежде чем я успеваю задать вопрос, несомненно, намеренно. — Ты упомянула какое-то защитное заклинание? Если она работала над ним, могло ли это быть началом проклятия?

— Защита от вампиров для людей — вот к чему я пришел, — соглашается Вентос.

— Я не думаю, что это оно. — Я задумчиво провожу кончиком пальца по краю записок. Они меня игнорируют. Винни даже отходит в сторону.

— Надо будет спросить у Каллоса, когда вернемся. Лавензия, пометь своей кровью эти записки, чтобы мы могли их сохранить? — говорит Руван.

— Безусловно. — Но Лавензия переводит взгляд на Винни прежде, чем успевает укусить себя за большой палец. Тот сидит в углу комнаты и что-то царапает. — Винни? Что это?

Внимание всех остальных переключается на нее.

— Мне кажется, здесь есть люк.

— И ты пытаешься его открыть? — Лавензия покачала головой. — Разве это хорошая идея — открывать секретные люки в незнакомых местах?

— Мы зашли так далеко... и я точно не хочу возвращаться тем же путем, каким мы пришли. Не после того, как кто-то потревожил целую орду Погибших. — Она пристально смотрит на Вентоса.

— Это была не моя вина, — хмыкнул он.

— И уж точно не наша. — Лавензия улыбается.

Руван вздыхает, снова обращая на себя все взгляды.

— Давайте еще раз обследуем комнату. Если ничего нет, возьмем все, что можно. — Его глаза стали отрешенными, а голос смягчился. — Слишком много прошлых лордов думали, что это все. Мы должны почтить их память, чтобы их жертвы, которые они принесли, чтобы узнать об этой комнате, обезопасить маршруты ценой их жизней, были учтены.

Пока остальные обсуждают, что лучше вернуть Каллосу, Руван делает несколько лишних кругов под предлогом «поискать еще что-нибудь важное» . Но я знаю, что он все еще ищет анкер — надеется, что он где-то спрятан. Его взгляд расфокусирован, призрачен.

Не могу поверить, но... мое сердце болит за лорда вампиров.

— Руван? — Я говорю тихо, достаточно громко, чтобы он услышал, пока остальные трое укладывают дневники и склянки в коробку для Вентоса. — Руван, — повторяю я, когда он продолжает смотреть на пустую книжную полку.

— Я думал, что он здесь, — шепчет он, и голос его тихо дрожит. — Я правда, правда, думал, что он здесь.

— Мне жаль, что это не так. — Печаль поднимается от подошв его ног. Я стою в ней рядом с ним, как будто мы дрейфуем в океане, созданном им самим. Костяшки моих пальцев слегка касаются его костяшек. Это побуждает его повернуться ко мне лицом, но я каким-то образом причиняю ему боль, потому что выражение его лица сминается, и он качает головой, избегая моего взгляда.

— Я должен был знать, что надежды на это слишком велики.

— Может быть, что-то здесь поможет найти его, — оптимистично предлагаю я. Но боль, которую он излучает, слишком велика, чтобы ее игнорировать. В животе заныло, как будто это моя боль.

Магия поклявшегося на крови — опасная штука. Мне нужно начать активно бороться с ней, иначе она может полностью перекрыть мои чувства его. Я могу оказаться слишком глубоко в отношениях с лордом вампиров. Глубже, чем я смогу выбраться, когда придет время.

— Надеюсь. — Выражение его лица искажено и перетянуто грузом разочарования. — Я просто подумал, что, возможно, именно я смогу его сломать. — Он насмехается. — Глупо. Лорды гораздо лучше меня пробудились, а они не смогли.

— Ты прошел дальше, чем они.

— И что из этого вышло?

Я хватаю его за руку и поворачиваю его лицо к себе.

— Каждый шаг — это прогресс, даже если мы не видим его в данный момент.

Он вздыхает, лицо расслабляется. Руван поднимает руку и заправляет прядь волос мне за ухо.

— Ты не поймешь, каково это — ложиться спать с надеждой, а проснувшись, обнаружить, что твой мир разрушен.

— Я знаю, что значит родиться в безнадежной ситуации, — возражаю я. — И я знаю, каково это — работать над чем-то, посвящать этому свою жизнь и знать, что этого никогда не будет достаточно. Смириться с тем, что ты всего лишь сосуд для передачи знаний поколениям — одно звено в цепи. Не более того.

Его пальцы задерживаются на выпуклости моей щеки, после чего его рука возвращается на бок.

— Может быть, ты права.

— Конечно, права. — Я подталкиваю его.

Он осмеливается улыбнуться. Слегка. Но я думаю, что это самое искреннее, что я видела от него. В ней нет ни притворства, ни ненависти, ни того беспорядка, который свел нас вместе и до сих пор лежит вокруг нас, нагроможденный, как скрученная сталь, из фальстартов и полусерьезных попыток.

— Думаю, мы готовы идти, — говорит Винни.

Руван отстраняется от меня, чтобы спросить:

— У нас есть все, что может понадобиться?

— Надеюсь. У нас столько, сколько мы можем унести, — отвечает Лавензия.

— Я могу унести больше. — Вентос, кажется, обиделся на обратный намек.

— Столько, сколько мы можем унести, не слишком обременяя себя. — Лавензия закатывает глаза. — Итак, это будет люк? Или тем путем, которым мы пришли?

— Я за люк. — Винни поднимает руку.

— Я не уверен, что смогу пролезть. — Вентос поправляет рюкзак на спине. На столах осталось несколько пайков — пузырьков с кровью обсидианов, — чтобы освободить место для еще большего количества записей.

— Прими это во внимание, здоровяк. — Лавензия похлопывает его по животу.

— Тебе повезло, что ты мне нравишься. — Вентос бросает на нее взгляд.

— А что думает наш прославленный лорд, охотник, но не охотник? — спрашивает нас Винни.

К моему удивлению, Руван поворачивается ко мне. Я быстро взвешиваю варианты и решаю:

— Люк.

— Правда? У нас нет четкого пути в ту сторону, — предостерегает Руван. — Это неизведанная территория.

— Мы уже наполовину это сделали. — Я пожимаю плечами. — Возможно, если эта комната так заброшена и в нее трудно попасть, мы больше не найдем тех, кто поддался проклятию.

— Ты слишком оптимистична. — Лавензия поправляет клинок на бедре.

— По крайней мере, кто-то еще есть. — Винни открывает люк. — Я снова стану всеобщим живым щитом и разведаю обстановку. Если я вернусь, значит, все в порядке. Если услышите крики, считайте, что это не так. — Она слегка усмехается и погружается в темноту, исчезая.

Я продолжаю перелистывать диск в кармане, пока мы ждем в напряженной тишине. Это такой уникальный металл. Я пытаюсь угадать, из чего он может быть сделан, только по весу и на ощупь. Я легонько царапаю его. Мне нужно снова вернуться в кузницу, чтобы хоть как-то продвинуться в его определении.

— Все ясно. — Появляется Винни. — Я еще не знаю, куда он ведет, но все ясно.

— В таком случае, двигаемся быстро и бесшумно, — приказывает Руван.

Лестница спускается в темноту люка и приводит нас в узкий коридор. Вентосу приходится снять рюкзак и меч, чтобы пройти боком. Лавензия несет ящик за ним. Проход выходит на винтовую лестницу.

Мое улучшенное зрение прорезает черноту настолько, что я могу различить фигуры остальных. Но я больше ориентируюсь на звуки, чем на зрение. Вентос почти не шумит, его массивный меч периодически ударяется о стену. Короткие вздохи Винни, подпрыгивающей вперед и назад.

Но все мое внимание сосредоточено на Руване, на том, как он движется за мной, каждый шаг которого ближе предыдущего. Его руки скользят по каменным стенам по обе стороны от меня, поддерживая, пока я не оказываюсь между ними, а моя спина почти касается его груди.

Без предупреждения его губы касаются раковины моего уха.

— Не бойся. Со мной ты в безопасности, — шепчет он так тихо, что мне кажется, что мне это привиделось.

Я мгновенно переношусь в прошлую ночь. К тому ощущению, когда он схватил меня. Притягивает меня ближе. Его клыки, проникающие в меня.

Дыхание сбивается, и я не успеваю сделать шаг. Руван мгновенно оказывается рядом. Его рука скользит по моему животу. Моя спина прижимается к его спине, и я не могу отдышаться.

— Осторожно, — шепчет он, прежде чем отпустить меня; я почти чувствую, как он усмехается. Как будто это не он заставил меня споткнуться.

Я продолжаю идти, как ни в чем не бывало, и надеюсь, что никто из остальных не заметил. Но мои мысли заняты другим. Я думаю о том, как снова останусь с ним наедине. О его сильном теле, прижатом к моему. Он поглощает меня. Я дрожу и пытаюсь взять под контроль свой бешеный ум.

Мы входим в кабинет. Повсюду разбросаны книги и записи. Лавензия издает тихий свист.

— У Каллоса был бы лучший день в жизни с этим, — говорит она.

— Это все очень старое... Думаешь, это было у Джонтуна? — спрашивает Винни.

— Может быть, — говорит Лавензия.

— У Каллоса уже достаточно того, что мы привезем, чтобы занять его; я больше не понесу никаких книг. — Вентос направляется к противоположной двери. Винни идет следом, Руван и Лавензия — за ним. Но я остаюсь.

— В чем дело? — Руван останавливается, заметив, что меня нет рядом с остальными.

Вместо ответа я достаю из кармана медальон и кладу его в зеркальную выемку на ящике стола. Он идеально подходит. Я нажимаю, и в центре стола открывается небольшой люк.

— Что за... — пробормотала Лавензия.

— Что внутри? — спрашивает Руван, когда я открываю защелку до конца.

— Какие-то письма. — Я осторожно достаю из потайного отделения небольшой сверток.

— Мы откроем их, когда вернемся. Нас и так слишком долго не было. Квинн и Каллос будут волноваться. — Руван выжидающе протягивает руку. Я пересекаю комнату и протягиваю ему письма. — Каллос все проверит и узнает, есть ли здесь вообще что-нибудь полезное.

Это замечание заставляет меня задуматься. Если. Если есть что-то полезное. А что, если нет? Что, если мы не найдем способа снять проклятие? Я буду поклявшаяся на крови с лордом вампиров до конца своих дней? В нашей первоначальной клятве не было ничего, что дало бы мне основание думать, что эта клятва может быть нарушена из-за чего-то столь простого, как ненахождение анкера проклятия, как ожидалось.

Я хочу спросить, но не могу.

Пройдя через ряд смежных комнат, поднявшись по лестнице и пройдя через запертую дверь, которую Вентос выбивает своим мечом, мы оказываемся в западном крыле замка — там, где я впервые оказалась. Вот так я вернулась в начало, но все изменилось.

ГЛАВА 21

Каллос и Квинн потрясены, увидев нас. Восхищены, но очень удивлены. Они даже не скрывают, что уже начали списывать нас со счетов как мертвых, что, похоже, не вызывает у остальных такого же раздражения, как у меня. Видимо, это вполне нормальное явление — зайти в старый замок и больше никогда не быть увиденным и услышанными.

Наше возвращение быстро превращается в маленький праздник. Квинн объявляет, что с радостью залезет в запасы крови, чтобы пополнить силы каждого. Все еще странно видеть, как люди капают кровь из обсидиановых флаконов в кубки с водой, но это уже не пугает меня так, как раньше. Более того, теперь я знаю, как сильно они в этом нуждаются.

Чем дольше мы находились в глубине замка, тем более исхудалыми, чудовищными становились их лица. Интересно, связано ли это с тем, что они находились так далеко от солнца, так близко к другим, поддавшимся проклятию, или с тем, сколько сил и энергии они все затратили. Скорее всего, все это вместе взятое.

Как и в Деревне Охотников, я использую кузницу, чтобы сбежать, когда начинается праздник. Потому что, как и в Деревне Охотников, эти праздники не для меня. Я могу быть в лучших отношениях со всеми, но я все равно не «одна из них». И вряд ли когда-нибудь стану. Поэтому я несу их оружие через главный зал, мимо их покоев, в свое тихое уединение творчества.

Но когда я здесь, мои руки не двигаются. Кузница холодна. Грустно. Как бы я ни старалась, я не могу зажечь искру.

Где мое место? Более того, кем я должна быть? Возможно, Руван скажет мне, заглянув в мою кровь. Может быть, мне не «суждено» быть никем. Я податлива, как раскаленный металл, и жду, когда мне придадут форму. Но какой формы я стану? Метафорический молот всегда был в руках других людей — быть кузнечной девой, защищать Деревню Охотников, снаряжая охотников. Позволить мастеру охоты выбрать мне мужа. Родить ребенка. Передать жизненно важную информацию и ремесло моего рода.

Оставайся в строю и делай все, что тебе говорят. Никогда не думать ни о чем другом, потому что, если задуматься, можно понять, насколько удушающими являются все эти требования и ожидания. Дыхание прерывистое. Мои ноги стучат по полу так же быстро, как сердце колотится в груди.

Впервые я контролирую ситуацию и.… не знаю, чего хочу.

Я пытаюсь заглушить мысли, держась за диск и думая о мечте. В этом есть что-то большее, чем Руван или я знаем. Что-то изменилось во мне. Что-то меняется, и я бессильна остановить это.

Я чувствую его раньше, чем слышу, — его крепкое, непреклонное, обжигающее присутствие.

Мир расступается перед Руваном, как будто это он стоит на месте, а все остальные движутся вокруг него, влекомые его неоспоримой силой. Высказанное ранее Вентосом замечание о поклявшихся на крови подтвердило мои подозрения. Должно быть, именно этот договор меняет меня. Чем дольше я нахожусь в этом соглашении, тем меньше я становлюсь тем, кем была, и больше становлюсь кем-то новым. Тот, кого я еще не знаю. Кем-то, кем я не могла стать даже в самых смелых мечтах.

— Разве ты не должен праздновать вместе с остальными? — спрашиваю я, глядя не на него, а на холодную кузницу. Если я посмотрю на него, то снова уступлю его рукам, его рту... и не буду чувствовать себя ни капли виноватой за это.

— Им нужны победы там, где они могут их найти. Окончание долгой ночи лежит не на их совести, а на моей. Не совсем понимаю, что я должен праздновать, — отвечает он с торжественной ноткой, которая переводит его голос в более низкий регистр. Я крепко сжимаю диск, чтобы руки не покрылись мурашками от более богатого и насыщенного звучания. — Мы еще даже не знаем, приблизились ли мы к снятию проклятия. Мы, конечно, не нашли анкер, и за это я чувствую себя скорее неудачником, чем героем-триумфатором.

— Я хотела спросить тебя кое о чем. — Я все еще не повернулась к нему лицом. Мне не нужно смотреть ему в лицо, чтобы увидеть его своими глазами, которые теперь могут видеть даже самую густую ночь. Вместо этого я создаю его в своем воображении. То, как он держится, выйдя из своих пластинчатых доспехов, вернувшись в бархат и шелк. Брюки, облегающие бедра, заправленные в кожаные сапоги. Мягкий, но в то же время острый. А его снежные волосы, которые постоянно падают ему на глаза.

Снежные волосы, как у человека, который занимал мои сны... Я пытаюсь сосредоточиться на настоящем. Мне давно хотелось задать этот вопрос, и я не могу отвлечься. А Руван не умеет отвлекаться, если не умеет отвлекать меня.

— Да? — спрашивает он, словно совершенно не замечая, как его присутствие действует на меня — мои кости раскалились до бела и обжигают меня изнутри. Интересно, действует ли на него то же самое мое присутствие? Если с каждой минутой этот канал между нами становится все глубже и глубже, пока не станет достаточно большим, чтобы проглотить нас обоих целиком.

— Если мы не снимем проклятие, что будет со мной? Останусь ли я здесь навсегда?

— Ах, — тихо дышит он, и звук превращается в низкий, грохочущий смех. — Мы ведь не предусмотрели такой случай, правда?

— Я поняла, что нет.

Звук каблуков его сапог, ударяющихся о каменный пол, отражается от потолка, когда он медленно приближается. Каждый шаг отдается эхом, как гром на далеком горизонте. Он молния, заставляющая мои волосы вставать дыбом.

— Что ты хочешь, чтобы произошло?

Я медленно вдыхаю в такт его поднимающимся рукам. Они нависают над моими плечами, на расстоянии вдоха от того, чтобы прикоснуться ко мне. Если бы я хоть немного пошевелилась, то могла бы отпрыгнуть в сторону или упасть на него. Я до сих пор не знаю, чего хочу больше, и это пугает меня. Я думаю о том, как он обнимал меня прошлой ночью, но мысли о том, как он прижимал меня к себе, переходят в мысли о том, как он украл меня, как он похитил меня из моего дома и напал на мою семью.

— Я хочу иметь возможность ясно мыслить, — шепчу я.

— Почему ты не можешь?

— Ты знаешь, причину.

— Наверное, да, если ты хоть наполовину так же запуталась, как я. — Он до сих пор не прикоснулся ко мне. Почему он не хочет меня трогать? Воспоминания о той комнате возвращаются с агрессивной ясностью. Бледный лунный свет, такой же, как сейчас в окне кузницы, отливает серебром чище, чем то, с которым я когда-либо работала.

Выдохнув, я снова оказываюсь в его объятиях на том забытом полу. Его клыки впиваются в меня. Я перестаю существовать, он перестает существовать. Мы одно целое.

Я качаю головой и делаю то, что уже должна была сделать. Я бросаюсь вперед. Я спотыкаюсь. Обхватив себя руками, я растираю бицепсы и пытаюсь избавиться от призрачного ощущения его рук на мне. Его рук под подушечками моих пальцев.

Я не могу позволить себе заполучить его. Я не могу...

Горячее напряжение, стремительно нараставшее между нами, начинает испаряться в прохладе ночи. Да, он молния, а я огонь. Одна слишком близкая искра — и мне конец. Я сгорю, и все, что останется, — это неутолимая потребность свести пространство между нами на нет.

— Ну? — требую я, не позволяя себе потерять концентрацию. — Что будет с нами и нашим уговором, если мы не сможем снять проклятие?

— Я не знаю, — признается он.

— Ты не знаешь, потому что не хочешь знать? Или потому, что не понимаешь магию, которая нас связывает? — Я наконец поворачиваюсь к нему лицом и жалею, что сделала это. Если бы я этого не сделала, то не увидела бы краткую вспышку боли на его лице. Я бы не увидела, как он сглотнул. Но я все равно почувствовала бы неуверенность, и этого было бы достаточно. — Ты бы не отпустил меня, — шепчу я.

Он молчит мучительно долго.

— Присутствие здесь кузнечной девы может оказаться полезным.

— Я бы никогда больше ничего для тебя не сделала, — клянусь я.

— Удержать тебя вдали от Деревни Охотников, прервать твою родословную — это может спасти грядущие поколения пробужденных. — Слова прозвучали нехарактерно жестоко. Я вижу по его выражению лица, что он не имел в виду их. Тем не менее, они все равно наносят ощутимый удар.

— Ты ничего не изменишь, если будешь держать меня здесь. Моя Мать научит кого-нибудь другого. Мой род очень длинный. Но мы не настолько горды, чтобы позволить единственному, что удерживает Деревню Охотников от захвата вампирами, умереть вместе с нами. Для этого мы слишком полны решимости выжить.

— Решимость выжить, — повторил он, приближаясь. — Да, ты упрямая, не так ли?

— Я нравлюсь тебе такой. — Я говорю, прежде чем успеваю усомниться в своих словах.

— Нравишься. — Он говорит так быстро, что я понимаю, что он не задумывался над словами, не говоря уже о чувстве, которое за ними стоит. Мое сердце начинает биться. Мир снова сужается, фокусируясь только на нем. На вампире, неторопливо идущем ко мне. Как будто он намеревается поглотить меня целиком.

— Тебе? — Я делаю шаг назад и натыкаюсь на стол; он загнал меня в угол. Его рот слегка приоткрывается. — Почему?

Он наклоняет голову, оценивая меня, как будто сам все еще пытается найти ответ на этот вопрос.

— Ты... — Слово зависает.

— Я?

— Я нахожу тебя... интригующей.

Я не могу сдержать смех.

— Интригующей? — повторяю я. — Я тебя заинтриговала?

— Да, и я хочу узнать тебя получше. Я хочу увидеть все твои частички.

— Я не инструмент, который ты можешь осматривать и использовать, как вздумается. — Я использую слова Вентоса, сказанные ранее. Это одна вещь, которую я знаю, понимаю. Несмотря на всю неопределенность моего будущего, я знаю, что больше никогда не хочу, чтобы меня воспринимали как инструмент или трофей. Что бы ни случилось здесь или в Деревне Охотников, я не позволю этому случиться.

— Я не вижу в тебе инструмента.

— Тогда просто развлечение. — Я выпячиваю подбородок, смотрю на него и стараюсь не замечать волнения внутри себя, когда он останавливается, становясь лицом к лицу. Я ухватилась за каменный стол, чтобы опереться.

— Я сказал «интригующая», — выдавил он из себя, напрягая челюсти.

— Вряд ли это комплимент.

— Это лучший комплимент, который я мог бы сделать, — парирует он. Это заставляет меня замолчать достаточно долго, чтобы он мог продолжить. — Мой мир был однообразен. Это была пытка, день за днем. Моей семьи больше нет. Все, кого я когда-либо знал, умерли или потерялись. — Он смеется с такой горечью, что я почти ощущаю ее вкус на своем языке, и у меня пересыхает во рту. — Даже такая простая вещь, как еда... чего бы я только не отдал за нормальную еду. Не пайки. Еду. Чтобы сидеть и наслаждаться. Самые незначительные вещи — это пытка. Пытка, которую я надеялся никогда не увидеть, но знал, что увижу. Пытка, которую я надеялся — и до сих пор надеюсь — прекратить. Твое присутствие здесь было первым, что нарушило бесконечность этой непреодолимой боли, которую я знал всю свою жизнь. Принесло проблеск тепла, оптимизма. Я уже совершил невозможное, когда ты была рядом со мной. Может быть, я не стану давать эту клятву поклявшегося на крови, потому что хочу увидеть, что еще мы можем сделать вместе. Я бы хотел, чтобы ты тоже этого хотел.

Пока он говорит, по моему телу пробегают мелкие мурашки, словно я погружаюсь в слишком горячую ванну. Она охватывает меня, проникая в голову. Он не сводит с меня глаз, и мир сужается на нас вместе. В том, что он говорит, есть нечто большее, чем просто поклявшийся на крови. Я знаю это. Все, что он говорит, вся эта боль — все это реально.

Я открываю рот, но слова не идут. Звучит так, как будто он обижается на меня и в то же время делает мне комплимент на одном дыхании. Звучит так, будто я — последнее, что ему нужно, но он все равно желает меня. И я знаю, что для меня он все тот же. Он — ничто из того, в чем я нуждалась, чего ожидала или о чем даже просила. И все же...

Он — все, что я могла когда-либо желать. Такой же преданный, как и я, его делу. Яростный защитник. Глубоко несовершенное, умелое, прекрасное создание.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты лжешь. — Это единственное, что я могу сказать. Единственное, о чем я хочу умолять, чтобы это было правдой.

— Я не могу тебе лгать, и никогда бы не стал.

— Я бы хотела, чтобы так и было, — шепчу я.

От моих слов напряжение между нами разрывается. Его руки освобождаются. Они ударяются о стол рядом с моими. Я оказываюсь зажатой между ними, откинувшись на камень.

— Уверяю тебя, чувства взаимны, — почти рычит он. Он пылает, но не яростью, а желанием.

— Я должна тебя ненавидеть. — Во мне поднимается паника, а вместе с ней и растущая потребность, которая отражает его потребность. Я не могу нуждаться в нем. Я не могу хотеть его. Не могу. И я напоминаю себе все причины, почему. — Ты убил мастера охоты. Ты убил — мог убить — убил бы — моего брата!

В его глазах огонь, он смотрит на меня. Я поднимаю подбородок и смотрю в ответ. Наши носы почти соприкасаются. Я думаю о нем в первую ночь, когда мы встретились, он назвал меня чудовищем, вырвал меня из дома. Я вспоминаю его вчерашний вечер, его рот на моем теле, наполняющий меня наслаждением, которое не должно быть возможным. Как все это стало таким сложным?

— Я знаю, что должен ненавидеть тебя, — рычит он, оскалив клыки. Вид их должен был бы вселить в меня страх, но вместо этого... во мне вспыхивает возбуждение. Я отдала ему так много крови, но мое тело готово отдать ему еще больше. Отдать ему все. — Ты была рождена, чтобы убить меня. Ты выковала бесчисленное множество оружия, которым убивали моих сородичей.

— Они были Погибшими; ты убиваешь и их.

Он ненадолго задумывается над этим, но его вердикт — только большее разочарование.

— Ты бы использовала это оружие против меня. Ты пыталась это сделать. Даже когда ты клялась мне в верности, ты думала о том, чтобы всадить серебряный кинжал мне между ребер.

— Ты хотел использовать меня, чтобы получить то, что тебе нужно. Ты видел во мне только инструмент, — парирую я.

— Я хотел быть хорошим с тобой, но ты очень усложнила мне задачу в те первые часы. — Уголки его губ слегка подрагивают. В этом гневе есть какая-то дрожь. Облегчение, которое так же хорошо, как и его клыки во мне.

Почему нам так нравится ненавидеть друг друга?

Нет... это не ненависть. Это отрицание. Желание ненавидеть. И это наше разрешение и наше прощение. Какая-то часть нас думает, что если мы все еще можем ненавидеть друг друга, то это оправдывает все остальное. Это оправдывает вчерашний вечер. Это оправдывает растущие желания, которые собираются разорвать нас на две части и снова сшить в единое целое.

Все можно простить — и эту потребность, и то, как мы собираемся действовать в соответствии с ней, — пока мы продолжаем исполнять свои роли врагов. Даже если это не так. Даже если мы уже давно перестали в них вписываться.

— Я никогда не хотела, чтобы ты был добр ко мне, — шиплю я сквозь стиснутые зубы. — Я хотела, чтобы ты меня ненавидел. Я и сейчас хочу, чтобы ты меня ненавидел.

— Но я не хочу. — Его нос касается моего. Наши губы почти соприкасаются. Я сгораю от его прикосновения. — И это заставляет меня хотеть тебя еще больше.

— Тогда давай ненавидеть друг друга до тех пор, пока мы не сможем этого вынести. — Я встречаю его взгляд. Это момент перед тем, как мы расстанемся. Последний вздох, который мы делаем сами. — Давай ненавидеть друг друга, чтобы простить себя за то, что мы хотим друг друга.

— Все инстинкты говорят мне «да». Но я никогда не смогу возненавидеть свою интригующую кузнечную деву, — шепчет он, опуская глаза к моим губам. — Я и не хочу. Я признал все причины, почему я должен это делать, и теперь я отпущу их. Я отдам их тебе.

В этом есть своя правда. Мы процветаем за счет ненависти, потому что это наше выживание. И все же... все же... что, если есть другой путь? Что, если я смогу найти его, выковать его? Я достаточно сильна, достаточно способна... может быть, только может быть...

— Как бы мне хотелось не обращать на все это внимания, — вздыхаю я.

— Лучше бы я никогда не приводил тебя сюда.

— Лучше бы я никогда не становилась поклявшейся на крови с тобой.

— Лучше бы я никогда не пробовал тебя на вкус. — Он облизывает губы.

— Тебя это тоже гложет? — Мне не нужно говорить, что это такое. Мы оба знаем. Я уверена, что воспоминания о той ночи, которую мы разделили, занимают его мысли почти так же бесконечно, как и мои.

— Каждую минуту бодрствования. Я не отправился в наши покои, чтобы даже попытаться заснуть, потому что знал, что ты будешь преследовать меня и там. Ты преследуешь меня каждый миг, когда я не прикасаюсь к тебе.

Я даже не думала о сне. Эта мысль была самой далекой от моего сознания, и я задаюсь вопросом, не из-за него ли это? Он подбросил мне эту мысль, сам того не осознавая? Или только его энергия привела меня к такому выводу?

— Как освободиться от этой муки?

— Я не знаю, хочу ли я быть свободным. — Его взгляд опускается дальше, к моей шее. — Ты можешь быть воплощением пытки и искушения. Но ты сила и власть. Ты проклятие и спасение, пойманные в ловушку изгибов, которые должны быть запрещены.

Щекотка удовольствия скользит по моему позвоночнику, как невидимый кончик пальца. Я сглатываю. Он снова смотрит на меня своими хищными глазами. И я снова не хочу, чтобы он останавливался.

Я поддаюсь.

— Ты хочешь?

Он издает низкий стон, притягивая меня ближе. Наши бедра соприкасаются. Одна рука обхватывает мои плечи, другая — волосы. Я вся напряжена от восхитительного напряжения. Еще. Еще. А потом отпустить.

— Я хочу этого так сильно, как никогда не хотел ничего. Так сильно, что это меня пугает. — Его клыки — маленькие полумесяцы, полные решимости вгрызться в меня. Я вздрагиваю. Я хочу этого, хотя для этого нет никаких причин. Он больше не ранен. Я не могу использовать оправдание выживания, чтобы объяснить это.

— Ты пил кровь вместе с остальными? — Одна только мысль о том, что к его губам прикоснулась чужая кровь, разжигает во мне отвратительную жилку.

— Я не мог, я думал только о тебе. Мне не нужен никто другой — ни кровь, ни тело. Ничто и никогда не будет так сладко на вкус, как ты.

— Ну, тебе нужно сохранять свою магию, чтобы бороться с проклятием. — Я не узнаю свой голос. Он более глубокий, почти знойный.

— Флориан, — пробормотал он, опустив тяжелые веки.

— Одно условие. — Я приподнимаюсь на носочки, чтобы прошептать ему на ухо. Мои руки раскинулись по его сильной груди, чтобы поддержать. — После этого я попробую тебя на вкус. Дай мне свою силу. Пусть я буду пьяна от нее. — Дай мне эту сладкую дымку магии. Она понадобится мне для того, что я хочу сделать в кузнице. Она нужна мне для собственного насыщения.

— Я буду делать это до тех пор, пока твое тело не выйдет из строя и ты больше не сможешь со мной справиться, — повторяет он слова, сказанные в ночь нашей клятвы, и опускается на меня. Его твердое тело прижимается к моему, приковывая меня к себе. Он прижимает меня к себе, приковывая мускулами и бархатом.

Я до боли закусываю нижнюю губу, когда его клыки вонзаются в мою плоть, и с наслаждением выдыхаю, когда все ощущения исчезают. Ни мышцы не болят, ни синяки, ни царапины от нашего долгого путешествия в глубины замка. Моя телесная форма исчезла, запертая в его объятиях для сохранности, а мое сознание погрузилось в колодец силы между нами.

Эта магия, магия крови, питает нас обоих. Обмен силой — его и моей. Мои пальцы ползут вверх по твердой плоскости рубашки, нащупывая метку у основания его горла. Он рычит, кусает сильнее, когда мои ногти очерчивают на нем кровавый след.

Из меня вырывается стон.

Он обхватывает меня сзади и поднимает на стол. Мои ноги инстинктивно обхватывают его. Руван откидывает меня назад, лучше раскрывая мою шею и грудь для его рта и рук.

Это должно быть больно. Я должна кричать. Но тепло стекает по моему телу, как кровь, и скапливается в глубине живота. Все мысли, метавшиеся до этого, затихли. Это именно то, чего я хотела.

Подарок в виде его укуса и тела закончился слишком быстро. Он отстраняется. Я пытаюсь удержаться, но он не дает мне этого сделать, и я соскальзываю со стола. Руван смотрит мне в глаза. Его волосы упали на лицо, превратившись в лунный беспорядок. Его золотые глаза блестят в тени, которую отбрасывает нахмуренный лоб, контрастируя с резкими движениями кисти художника по бледной плоти — так же поразительно, как и его окровавленные губы. Руван подносит руки к моему лицу. Один из его больших пальцев слишком легко скользит по выпуклости моей щеки. Смазанный кровью.

Он медленно проводит языком по клыкам, вырезая линию в мышцах и наполняя рот собственной кровью. Я понимаю, что он собирается сделать, за секунду до того, как он это делает. С моих губ срывается хныканье. Нужное. Бесстыдное.

Мне это нравится. Заставь меня умолять тебя, Руван. Мои внутренности расплавились. Дай мне силу, дай мне жизнь.

Его губы прижимаются к моим.

Я прижимаюсь к нему крепче, притягивая его ближе, ощущая вкус нас обоих на его языке. Он наклоняет мою голову, я разжимаю челюсти, поцелуй становится глубже. Его клыки касаются моей нижней губы. Больше крови. Больше силы. Больше чистейшего удовольствия, которое никогда не должно было существовать для меня, а теперь я не могу насытиться. Это все то, что было отвергнуто мной в деревне, а теперь все то, чего я хочу. То, что я, возможно, всегда хотела, если бы только позволила себе хотя бы попытаться представить.

И все же, даже когда я потакаю ему, ко мне возвращается хоть капля здравого смысла — мое достоинство как человека из Деревни Охотников. В нижней части моего живота закипает жар от конфликта. Что я делаю? спрашивает в глубине моего сознания женщина, выросшая в деревне. Это лорд вампиров!

Я отпускаю его, отталкивая от себя. Мир слегка кренится; я думаю, сколько крови я потерял. Но благодаря его крови, текущей во мне, я могу стоять на ногах. Мы переплелись еще глубже. Теперь я почти слышу его мысли.

— Ты... — Он не может подобрать слова, облизывая губы.

— Я не могу... Мы не можем... Я не могу, но я также... Я не могу сейчас ясно мыслить... Ты должен уйти. — Я спотыкаюсь о свои слова и поправляю одежду, удивляясь, когда она стала такой перекошенной. Я, конечно, очень хорошо чувствовала, как двигаются его руки... но не думала, что он так уж часто прикасается ко мне. Все превратилось в приятное размытое пятно. — У меня есть работа.

Руван делает шаг вперед; кончики его пальцев касаются моей руки.

— Работа не заставит себя ждать. Пойдем со мной в мою комнату. Останься со мной на ночь. — Его глаза все еще пьяны. Я ненавижу то, что его похоть все еще будоражит меня. Даже когда я только что удовлетворила эту потребность, она грозит вернуться снова. Может быть, именно поэтому мне всегда отказывали в плотских удовольствиях. Это отвлекающий маневр. Вкусный, декадентский отвлекающий маневр.

— Мы получили то, что нам было нужно. Мне нужно побыть наедине со своими мыслями. Пожалуйста, уходи. — Последнее слово я произношу с оттенком приказа. От обиды он отступает. Он смущен моим поведением.

Хорошо, что и я тоже. Я сейчас ходячее противоречие, и его присутствие — напоминание обо всех причинах этого. Я не могу просто стереть или проигнорировать целую жизнь тренировок ради нескольких поцелуев под луной, какими бы хорошими они ни были.

Руван уходит, не сказав больше ни слова. Но я чувствую его — его беспокойную, сворачивающуюся в пальцы ног, огненную энергию — до того момента, когда, как я полагаю, он засыпает. Потому что тогда мир замирает, и я наконец-то могу заняться работой.

ГЛАВА 22

Небо уже окрасилось в мутный янтарный цвет, солнце взойдет через час. Я представляю, что после сегодняшних праздников они все проспят весь день, а значит, у меня будет от восьми до десяти часов непрерывного одиночества.

Пришло время приступить к работе.

Магия Рувана все еще горит во мне, и я зажигаю кузницу, превращая ее из красной в оранжевую и желтую в унисон с небом. Сила во мне горит так же ярко и жарко, как пламя, танцующее в моем очаге. Достав из кармана диск, я кладу его в центр одного из столов и просто смотрю на него. Как книги для ученых, так металл для меня. Я сканирую и ищу на нем любую информацию, которая может быть получена от одного только взгляда.

Когда я заканчиваю, я беру его в руки. Я кусаю его, пробую на вкус, царапаю, роняю и стираю. Я слегка постукиваю по нему молотком. Я делаю все возможное, чтобы пощупать и осмотреть его, не повредив при этом диск. Как бы ни были мне любопытны его секреты, он все же более ценен для меня в целости и сохранности — по крайней мере, до тех пор, пока я не смогу уверенно воссоздать его. Поэтому пока я не могу рисковать ни переплавкой, ни другими более интенсивными исследованиями.

Осмотр подтвердил мои подозрения, что это серебро не похоже ни на одно из тех, с которыми я до сих пор сталкивалась. Волнение покалывает меня. Новый металл, который нужно исследовать. Попробовать воссоздать.

Я закатываю рукава и надеваю один из тяжелых кожаных фартуков, висящих на одном из крючков в кузнице. Затем я начинаю рыться в поисках материалов. К счастью для меня, кузница оказалась хорошо укомплектованной, когда ее забросили. Здесь есть слитки железа, меди, латуни, стали, даже немного золота.

А вот чистое серебро отсутствует. Конечно же, его не хватает. Если бы у них было чистое серебро, то им не пришлось бы воровать оружие у охотников во время Кровавой Луны.

Меня осенила идея.

Я быстро возвращаюсь по коридору в верхнюю оружейную комнату, надеясь, что по пути ни с кем не столкнусь. Там я перебираю самое старое оружие, собранное у охотников за многие века. Судя по тому, что сказал Руван, только Погибшие регулярно забредают в наш мир. Вампиры вроде него появляются лишь раз в пятьсот лет. Но если здесь есть меч, то он должен быть...

Мои пальцы нащупывают маленький, похожий на иглу кинжал. Серебро. Чистое серебро. Я могу определить это на глаз, на ощупь и на звук. Всего их четыре. Я сжимаю оружие в руках. Оно было сделано одним из моих предков, причем более двух тысяч лет назад, когда мы еще не умели делать серебряную сталь.

— Спасибо, — шепчу я той прапрабабушке, которая сделала это для меня, чтобы я нашла и вернула в кузницу.

Я кладу четыре кинжала в тигель. Потребуются все мои усилия, чтобы сделать это правильно, если вообще получится, и лучше не тратить больше, чем нужно. После того как кинжалы расплавились, я выливаю большую часть металла в желоб. Когда серебро почти полностью остынет, я разламываю его на куски, пока оно еще податливо.

Обеспечив себя всем необходимым, я возвращаюсь к тиглю. То, что я собираюсь сделать, не похоже ни на какие другие виды ковки, которыми я когда-либо занималась. Я ничего не знаю ни о магии, ни о кровавом предании... вообще ничего. Но я учусь. И что я знаю, так это то, что кровь — моя кровь — таит в себе силу. И эта сила может оказаться тем, что мне нужно.

Я вонзаю острие одного из серпов, которые наточила перед отъездом, в предплечье около локтя. Порез небольшой, достаточно, чтобы в тигель капнуло пять капель. Кровь пузырится и шипит при соприкосновении с раскаленным металлом, окрашивая его в черный цвет. Я позволила своему телу самому решать, с какого количества крови начинать. Я использовала столько, сколько вытекло, пока рана не затянулась.

Магия в моей крови... Мне все еще трудно осознать эту истину, но сейчас я в нее верю. Однако это неудобно стирает грань между человеком и вампиром. В сказках вампиры всегда обладали магией и охотились на нас исключительно ради еды. У людей не было врожденной силы.

Это была ложь. Люди обладают собственной магией. Был ли обман среди людей Деревни Охотников преднамеренным? Или просто забытая часть нашей истории? Что тот или иной случай означает для нашего будущего?

Я ненадолго задумалась о том, какова моя собственная врожденная способность к кровавому преданию. Если что-то и есть, то это, должно быть, ковка.

Металл остыл до той температуры, которую я ждала, и я прогоняю тревожные мысли из головы, осторожно поднимая щипцами сосуд и переливая жидкость во вторую, маленькую, прямоугольную форму.

Я работаю быстро и уверенно до тех пор, пока металл не остынет и не примет форму нового слитка. Я держу в одной руке маленький слиток, в другой — диск и закрываю глаза. Я проверяю их вес, температуру, гладкость. Как и ожидалось, все не так. Даже близко нет. Но есть еще что попробовать.

Дверь в глубине старого замка была способна пропускать через себя магию. Именно так и был снят замок. Чистое серебро ручки было сделано для защиты от вампиров — любопытно само по себе, но это тема для размышлений в другой раз — но именно через этот металл проходила сила, заключенная в крови.

У него должно быть какое-то особое свойство. Что-то, чего я не вижу. Костяшки пальцев побелели, и я нахмурил брови, глядя на два куска металла в своей руке. Они ничего не делают.

Либо я понятия не имею, что делаю, либо моя теория совершенно неверна. И то, и другое возможно. Я поджала губы и вспомнила о двери. Такой большой кусок... Я роняю слиток, который только что сделала. Он звенит с шагом чистого серебра и так же легко раскалывается. Я ничуть не изменила его свойств своей кровью.

У двери был какой-то другой сплав в металле, чтобы укрепить его. Наверное, так и было. На этот раз я снова положила брусок в тигель вместе с железом, углеродом и известняком. Опять кровь. И снова в жар.

Пока я жду, когда металл нагреется и соединится, я хожу по периметру кузницы, повторяя мысли женщины из моего сна.

— Теперь у кузнеца есть нужный сплав. Мы сможем испытать его на новых кинжалах в следующее полнолуние.

Сложив руки, я прислонилась к одной из стен в дальнем углу, постукивая себя по бицепсам.

— Ладно, Флориан, смирись с тем, что твоя кровь обладает такой же магией, как и их. — Я с силой вбиваю в себя все сомнения. — Хорошо. А теперь, что ты знаешь о магии в крови?

Две вещи: что все вампиры могут видеть будущее с ее помощью, и что некоторые вампиры обладают уникальными способностями помимо этого.

— Но ты не вампир, — продолжаю я над треском очага. Дрю как-то рассказывал мне о хранителях записей в крепости, использующих свои перья для записи и сортировки своих мыслей. Для меня звук собственного голоса гораздо лучше любого пера и пергамента. — Ты не можешь видеть будущее... но, возможно, у тебя есть какие-то врожденные способности? — Я не уверена, но логика кажется здравой, поскольку я поклявшаяся на крови с Руваном. Возможно, это пробудило во мне какую-то силу.

— Если этот сон не был будущим... тогда, возможно, это было прошлое? — Я оттолкнулась от стены.

У кузнеца теперь правильный сплав. Может быть, тот человек имел в виду кузнеца, работавшего в этой кузнице? Я снова начинаю идти, слегка проводя кончиками пальцев по стенам, ощущая любые изменения в камне.

Несколько камней неловко торчат, но это ни к чему не приводит. Прежде чем продолжить поиски, мне нужно вернуться к работе с металлом.

Пробы и ошибки. День проходит в перерывах между работой в кузнице и сканированием стен по мере того, как уменьшается запас серебра. Когда солнце начинает садиться, я вытираю пот со лба. Я уже близко, я слышу шепот моих предков, которые говорят об этом. Я стою на пороге чего-то великого.

Когда у меня заканчивается серебро, мне остается осмотреть лишь небольшой дальний угол комнаты. Я не ожидала многого, когда мои пальцы нащупали замок, вделанный в камень, скрытый тенью. Сердце бешено колотится, я осматриваю его и быстро принимаюсь ломать. Это ничто по сравнению с замком моей бабушки в семейной кузнице.

Скрытая дверь распахивается, открывая узкое помещение, освещенное янтарным светом последних лучей дня, проникающих через пыльное окно в глубине комнаты. Я искала такую же кладовую, как у моей семьи, — где можно было бы хранить лишнее серебро, но это даже лучше. Это кабинет.

В отличие от моей семьи, где все приемы и рецепты передавались из уст в уста, этот прошлый кузнец, похоже, был таким же хранителем записей, как и женщина в мастерской. Пыльные тома сложены на полках над аккуратным столом. Две кожаные книги дремлют бок о бок под тяжелым одеялом пыли.

— А что ты? — шепчу я.

Книга справа — это учет всех металлов, поступающих в кузницу и вывозимых из нее.

А вот слева...

— Записная книжка.

Я медленно листаю страницы. В груди становится тесно. Я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу. Вот оно, вот оно! кричу я внутри себя.

Конечно же, в ней аккуратно изложена серия записей о том, как сделать кровь серебряной - металл, предназначенный для того, чтобы направлять и хранить магию в крови. В общем, я не слишком далеко продвинулся в своих попытках. Только одна или две поправки. Я бы и сам справился, но это сэкономит столько времени.

Я прикусываю губу и осматриваю кабинет, хотя кроме книг там мало что можно найти. Серебра нет. На каждый эксперимент уходило совсем немного металла, но я работал, словно одержимый. Меня беспокоит кольцо на мизинце. Снимая его, я чувствую, что удаляю часть себя. Как будто я предаю свою семью.

— Ты ведь поймешь, правда? — Я шепчу ему, гадая, слышит ли меня Дрю. — Ты бы понял, — успокаиваю я себя, прежде чем вернуться в кузницу, чтобы положить кольцо в тигель и поставить его на огонь, пока я не успела усомниться в своих силах.

У меня защемило в груди, когда я увидела, как плавится кольцо — первое изделие, которое я сделала, подарок для нас с братом. Эмоции переполняют меня и выливаются вместе с кровью из руки. Работая, я оплакиваю свою семью. Каждый удар моего молотка — это беспокойство. Снова и снова они повторяются.

Простит ли меня Дрю за все, что я сделала? Простит ли Мать? Узнают ли они меня, когда я вернусь? Если я вернусь...

Я уже не бью о металл. Я бью о наковальню. Зрение расплывается. Я вытираю глаза и нос, сильно сопя.

Я даже не помню, как сделала кинжал из кровавой стали, когда закончил. Это не самая лучшая моя работа, но она и не нужна. Я не собираюсь тратить время на оттачивание оружия, сделанного исключительно для экспериментов.

Сначала я бросаю кинжал. На нем нет вмятин, он держит форму. Резонанс, который он издает, восхитительно похож на звук диска. Я стараюсь не поддаваться азарту, но трудно удержаться, когда плоды моих трудов обретают форму прямо на моих глазах.

Цвет немного не тот. Диск — более светлое серебро, чуть тусклее чистого серебряного слитка, и линии на нем едва заметны. А вот на моем кинжале — жирный вихрь, похожий на ржавчину. Я поднимаю левую руку, кинжал в правой. Сегодня я порезалась больше раз, чем во время неудачного поединка с Дрю. Но каждая рана стоила того, даже если мое исцеление замедлялось по мере того, как шли часы, и кровь Рувана начала исчезать из моих вен.

Но даже без его крови во мне все еще есть магия. Мне просто нужен подходящий инструмент, чтобы использовать ее. Я прижимаю клинок к предплечью. Я резко вдыхаю, но не от боли.

Сущность Рувана. Она вытекает из меня вместе с кровью. Его магия, его сила. Невидимые руки, такие же по размеру и форме, как и его, пробегают по моему телу. По плечам, по рукам. Вверх от лодыжек к бедрам. Я вздрагиваю.

После того как это ощущение проходит, воздух становится холоднее. Я выдыхаю, и мое дыхание вырвалось паром, как будто температура в комнате — или в моем теле — действительно понизилась. Мое дыхание собирается в смутную фигуру женщины. Она смотрит на кузницу. Но я моргаю, и она исчезает, сменяясь красным цветом.

Кровь покрывает острие оружия, скапливаясь на ржавых линиях, которые я вбила на место. Как будто кинжал сделан не из металла, а из мыльного камня и жадно впитывает жидкость, которую я ему дала. Тусклый цвет кинжала становится румяным. Я медленно провожу им по воздуху, убеждаясь, что увиденное — не просто обман зрения.

Это не так.

Кинжал действительно слабо светится.

У меня вырывается визг, и я слегка подпрыгиваю, давая волю своему восторгу. Мать и Дрю теперь простят меня. Подожди, пока я расскажу им, что я натворила. Что... Я не совсем понимаю, что это такое. Конечно, я понятия не имею, что означает это слабое свечение. Насколько я знаю, для вампира это очевидное явление. Но для меня...

Я ковала магию.

Сила струится по оружию. Я вижу, как она задерживается в воздухе при каждом повороте клинка. Беспокойная. Как будто прося освобождения. Но я понятия не имею, как высвободить магию, хранящуюся в нем. Так что мне ничего не остается делать, как медленно угасать, а клинок тускнеть, становясь таким, каким он был только что с наковальни.

Мне хочется снова порезать руку и увидеть, как она светится. Но я воздерживаюсь. Эти странные ощущения удерживают меня. Я пока не знаю, что делать с этим оружием. Но я разберусь. Возможно, это есть в записях — или в дневнике, который я обнаружила в кабинете.

Позже. Разбираться в последствиях придется подождать. Остальные скоро проснутся. Я убираю в кузнице все следы своих экспериментов, возвращаю оставшиеся слитки в кабинет и плотно закрываю его. Однако кузница остается горячей, и я приступаю к заточке клинков ковенантов, как и обещала им, когда мы только вернулись.

Будет подозрительно, если меня увидят, что я работала всю ночь и ничего не показала. К счастью для меня, заточка оружия занимает ничтожно мало времени, так как оно было отточено совсем недавно. Я уже разложила их на столе и спрятала кинжал, когда услышала приближающиеся шаги.

Я, конечно, расскажу им о кинжале... но сначала я хочу рассказать об этом Рувану. Это будет как предложение мира, учитывая то, как мы расстались в последний раз. Я содрогаюсь, вспоминая ощущение его присутствия во мне и вокруг меня. Мне не терпится увидеть его реакцию. Он будет горд. Он будет...

Я разочаровываюсь в тот момент, когда понимаю, что шаги принадлежат не ему. Я знаю, что он еще не проснулся — я чувствую, что он еще спит, судя по тому, как я спокойна. Нет той беспокойной энергии, пронизывающей мой мир, которая, кажется, разгорается, как разряженная молния, когда он рядом.

Шаги слишком легкие для Вентоса, но слишком тяжелые для Винни. Слишком шумные для Лавензии. Я пытаюсь угадать, кто это, и останавливаюсь на Каллосе. Я ошибаюсь.

— Ты рано встала, — говорит Квинн.

— Я и не спала. — Я отхожу от стола с инструментами. Это не самая лучшая моя работа, но все, что сделано в спешке, будет неполноценным. И они не смогут заметить разницу. Я надеюсь. — Я немного отвлеклась.

— Понятно. — Квинн осматривает оружие. Он смело проводит большим пальцем параллельно одному из клинков.

— Осторожно, они только что наточены. Мне бы не хотелось объяснять Рувану, что случилось с его верным помощником.

— Если бы я хотел убить себя серебряным клинком, я бы давно это сделал. — Квинн убирает руку.

— Квинн, могу я спросить тебя кое о чем?

— Только если я могу попросить тебя о чем-то взамен. Один к одному. — Он смотрит на меня своими затравленными глазами.

— Договорились. Что именно такое «долгая ночь»? — То, как они говорят об этом, заставляет меня думать, что это нечто большее, чем проклятие.

— Долгая ночь началась после того, как было наложено проклятие. — Он подходит к окну и смотрит на заходящее солнце. Я вижу, как он слегка вздрагивает, но все равно стоит в лучах солнца. Как бы бросая вызов. — Проклятие быстро укрепилось в нашей крови. Вампиры покинули другие поселки и города за горами ради Темпоста. Они пришли в поисках лекарства, но нашли только еще больше смертей в нашем главном оплоте.

Я тоже подхожу к окну и встаю рядом с ним. Но он продолжает смотреть мимо своего отражения на город за окном. Кажется, что он смотрит на какую-то точку вдали — большое здание с арочной крышей и четырьмя колокольнями на каждом углу.

— Так много жизней было унесено во время пресловутого заката нашего народа. Лыкины, живущие к северу и северо-западу от нас, безжалостно охотились на наших сородичей, когда те стали Погибшими. По мере того как проклятие усугублялось, лыкины стали более... активными в уничтожении нашего народа, заявляя, что это делается для защиты всего Мидскейпа.

— Все произошло так быстро, что не было времени даже послать просьбу о помощи... Даже если бы мы и послали, вряд ли стаи волков-зверей пропустили бы хоть что-то доброе и полезное. Они видели, во что мы превратились, и были полны решимости не позволить никому из нас спастись.

— Значит, долгая ночь — это метафора того темного времени, с которым сталкиваются вампиры?

— Я думаю, это два вопроса.

Я смотрю на него боковым зрением.

— Это все равно только один. Дополнительные вопросы не считаются, если ты говоришь загадками, а я добиваюсь ясности. Это последующие вопросы.

Он тихонько хихикает, но веселье не проникает в его глаза.

— Долгую ночь назвали так из-за того, что мы отсрочили проклятие. — Теперь он приковывает мое внимание. — Вампир провел кровавый ритуал, подобного которому не видел ни один мир. Высшие лорды и леди, советники, правая и левая руки последнего представителя королевского рода заключили последний договор. Они отдали свои жизни, чтобы создать долгую ночь, великую дрему, куколку, в которой могли бы спрятаться оставшиеся вампиры.

— Куколка... как кокон бабочки?

Он кивает.

— У тебя есть идея.

Я думаю о том, что вампиры сотнями дремлют, перевернувшись, как гусеницы. Ждут пробуждения, когда с них будет снято проклятие.

— Стазис останавливает распространения проклятия. Он не дает нам стать Погибшими или еще хуже. Но он не исцеляет нас. Как только мы пробуждаемся от сна, проклятие распространяется снова. — Наступает долгая пауза. Я не знаю, как долго, пока он не поворачивается ко мне лицом.

Я возвращаюсь в реальность из своих мыслей. Я чувствую выражение своего лица. Мои губы поджаты в недовольной гримасе. Мой лоб нахмурен. Я пытаюсь заставить свое выражение лица расслабиться, но это только усиливает ком в горле.

— Это все так... грустно.

Глаза Квинна устремились ко мне, слегка расширяются, брови нахмуриваются. Он прочищает горло.

— Участь вампира — это трагедия. Мы страдаем тихо, в одиночестве. Наш народ никогда не был далеко идущим, как эльфы или фейри. Мы никогда не обладали врожденной телесной силой наших ближайших собратьев, лыкинов, или глубокой магией сирен далеко на севере. Мы были слабы до того, как узнали о кровавом предании, и лишь в полнолуние могли спокойно общаться с теми, кто находится за пределами наших гор. И как только мы обрели силу, она была у нас украдена. — Он прерывает свои размышления с озадаченным выражением лица. — Я знаю, каким должен быть мой вопрос.

— Да? — Меня поразила его внезапная перемена. Увеличение интенсивности.

— То, что ты сказала о вампирах, что наши страдания принесли тебе горе, ты имела в виду?

Мой рот немедленно начинает формировать слово «нет». Но я останавливаю себя. Чувствую ли я симпатию к вампиру? Инстинкт подсказывает, что нет. Разум говорит, что я никогда не смогу.

Но сердце...

— Я сказала; я говорю. Я знаю, каково это — жить, чувствуя, что нет надежды, нет выхода, нет будущего, кроме мрачного, вымощенного чужими руками. И это судьба, которую никто не должен терпеть. На данный момент вампиры такие же жертвы, как и мы, — повторяю я слова Рувана.

Квинн медленно вдыхает и выдыхает что-то похожее на облегчение. Он проводит рукой по своим пыльным каштановым волосам, которые в солнечном свете окрасились в цвет ржавчины. Он качает головой, как бы выражая недоверие. Полагаю, мы можем разделить это чувство.

— Никогда не думал, что доживу до того дня, когда человек сжалится над нашим народом. Но с другой стороны, я никогда не думал, что увижу день, когда мой лорд, любой вампир, станет поклявшимся на крови с одним таким человеком. — Он опускает руку, протягивая ее как бы в знак мира. — Полагаю, если кому-то из людей суждено ходить среди нас, я рад, что это ты, кузнечная дева.

Я тихонько хихикаю. Наверное, Руван поделился правдой с Квинном и Колосом. Не то чтобы я возражала. Я не могу отрицать, что стала доверять им всем. Сжимая руку Квинна, я говорю:

— Полагаю, если мне суждено ходить среди вампиров, я рада, что это будет с твоим лордом и его ковенантом.

Квинн отпускает мою руку и кладет обе свои в карманы, как бы физически препятствуя тому, чтобы он когда-либо даже подумал о том, чтобы снова предложить мне такое мирное предложение. Я отворачиваюсь к окну, обдумывая, каким будет мой следующий вопрос к нему. Но нас прерывают.

Торопливые шаги Винни становятся все ближе, и она врывается в кузницу.

— Квинн, Риана-Флориан, идите скорее. Это Руван.

Сердце замирает в животе. Ее расширенные глаза, ее бешеный тон...

— Что это? Что случилось? — спрашивает Квинн, бросаясь ей навстречу. Я следую за ним, решив не отставать, влекомый иррациональным страхом, грозящим поглотить меня.

— Это проклятие. Он на грани того, чтобы стать Погибшим.

ГЛАВА 23

Мир был слишком тихим. Все было слишком неподвижно. Руван не просто спал... он был в беде.

Он пришел в кузницу, голодный и нуждающийся, потому что чувствовал, как его опустошает проклятие, вызванное укусом Падшего. Он болел, а я не замечала. В конце концов я оттолкнула его. Что, если ощущение, которое я испытывала от кинжала, вытягивало из него силы? Может быть, это моя вина?

Чувство вины прилипло ко мне плотнее, чем моя мокрая от пота одежда.

Но должна ли я чувствовать себя виноватым? Или это просто клятва поклявшегося на крови играет со мной? Мои мысли теряют форму, становятся жидкими, не в силах удержать вид в огне нарастающей паники. Я не могу понять, что реально, а что нет. Какие чувства мои собственные, а какие навязаны мне этой магической связью с вампиром?

Я знаю только одно: я должна добраться до него. Как только я увижу его, как только он окажется в пределах досягаемости, все снова обретет смысл.

Я думаю.

Я надеюсь.

Мы мчимся вверх и через банкетный зал. На одном дыхании мы оказываемся в покоях Рувана. Остальные — в главной комнате. Вентос расхаживает перед окном. Лавензия сидит на диване, где я должна была быть прошлой ночью, и тревожно сжимает руки между коленями. Я слышу голос Каллоса, доносящийся из комнаты Рувана.

Квинн обходит меня и направляется прямо в спальню. Я следую за ним, но Вентос встает на моем пути, сверкая на меня глазами.

— И что ты думаешь делать?

— Я иду к Рувану. — Я бросила взгляд на гору мужчин.

— Ты не нужна.

— Я могу помочь, — быстро говорю я. — Своей кровью.

Он фыркнул.

— Как будто человек может добровольно отдать свою кровь лорду вампиров.

Они не знают, я понимаю. Руван никогда не рассказывал им, что произошло, как мы выжили после нападения Падших. Почему? Он держал это в секрете как честную ошибку? Это вылетело у него из головы? Хотя, не похоже, чтобы у него было много времени для случайных разговоров с ними. Возможно, такой возможности не было.

А может быть, он стыдится тебя: ты же слышала, как они отзывались о том, что их бывший король работает с человеком.

Я отгоняю эту мысль. Это глупая мысль, потому что, чтобы стыдиться, он должен думать, что между нами произошло что-то значительное. Мы просто выжили, не более и не менее. Я также не обращаю внимания на этот мелочный шепот в глубине моего сознания, потому что... Мне все равно, что он — они думают обо мне. О нас. Об этом. О том, что происходит или не происходит между нами. Потому что ничего не было и нет. Мне все равно. Ни в малейшей степени.

Я тряхнула головой и развеяла суматошные мысли. Все это не имеет значения, когда Руван там, на расстоянии вытянутой руки, страдает от недуга, который я, возможно, смогу облегчить.

— Я свободно отдала свою кровь, чтобы стать его поклявшейся на крови. Я сделала это снова — хотите верьте, хотите нет, — поспешно добавляю я, заметив выражение лица Вентоса, — после того, как мы спаслись от Падших. И сделаю сейчас, если ты позволишь мне пройти.

Вентос не двигается. Он продолжает хмуриться.

— Вентос, пожалуйста.

— Отпусти ее, Вентос, — говорит Лавензия, не поднимаясь. — Она же не собирается причинять ему вред сейчас именно сейчас.

— Но он в ослабленном состоянии, — протестует Вентос. — Клятва поклявшегося на крови может ослабнуть.

— Клятва сильна, — настаиваю я. — И даже если бы это было не так, я клянусь тебе, что не причиню ему вреда. — Я удивляюсь собственной убежденности, и, учитывая изменение выражения его лица, Вентос тоже.

Вентос сдается.

— Хорошо, иди.

Не теряя времени, я впервые вхожу в спальню Рувана.

Это именно то, что я ожидала увидеть, судя по остальной части замка: старая и разрушающаяся. Задний левый угол обвалился. Потолок едва держится на нескольких балках, которые упали в удобном месте. Хотя, возможно, он прочнее, чем я предполагаю, поскольку обломки выглядят старыми, как будто все это упало много лет назад и с тех пор не двигалось. В окне не хватает двух маленьких стекол, и сквозь них проникает ветер. Температура резко падает, когда я переступаю порог двери.

Роскошь — если ее можно так назвать — цепляется за те места, где она есть. Мраморная резьба с орхидеями вокруг очага отполирована. Канделябры, расставленные по периметру комнаты, натерты маслом до блеска и сверкают в свете свечей. На одной из тумбочек стоит поднос с блестящими флаконами духов янтарного цвета и пустыми украшенными драгоценными камнями кубками. Шторы на кровати выглядят почти новыми. Пододеяльник расшит золотом и драгоценными камнями, либо новыми, либо сохраненными с помощью какого-то волшебства.

Мой осмотр спальни прерывается, когда мое внимание привлекает Руван. Его кожа снова загрубела, из полной со здоровым румянцем превратилась в почти каменную. Теперь я вижу, что это не его естественная форма. Когда я только прибыла сюда, я увидела только монстра, которого ожидала — нет, монстра, которого хотела увидеть. Но он не слаб и не увядает. Он не издает неглубоких хрипов через едва раздвинутые губы. Он должен быть сильным и выносливым. Вечным, как сама луна.

Я бросаюсь к его постели, влекомый порывом, которого не испытывал с ночи Кровавой Луны. В ту ночь эликсир тянул меня именно к нему. Я почувствовала его... возможно, так же, как Погибший вампир из Деревни Охотников почувствовал меня в моем доме, несмотря на соль, которой был посыпан дверной косяк.

Взяв в руки липкую руку Рувана, я обхватила ее пальцами. Его глаза почти закрыты, но веки дрожат, как будто его мучают кошмары. Каллос сидит рядом со мной на кровати, Квинн — с другой стороны.

— Почему все так плохо? — спрашиваю я. Я хочу, чтобы у них была причина, кроме меня и моего кинжала. — Всего несколько часов назад он был в порядке. — У него даже была моя кровь, думаю я, но не говорю.

— Это укус Падшего, — торжественно говорит Каллос. — Он разъедает его. Честно говоря, это свидетельство его силы, что он до сих пор не сдался. Но это уже слишком... Он будет продолжать так угасать, пока не умрет тот, кем он является. После этого, когда его глаза откроются в следующий раз, он станет одним из тех чудовищ, которых ты видела в старом замке.

— Я дала ему свою кровь, чтобы предотвратить это, — говорю я. Каллос удивленно смотрит, но, похоже, верит мне. — После этого он был в порядке.

— Даже если и так... его связь с проклятием сильно углубилась после того укуса. Сейчас проклятие действует на него быстрее, чем на всех нас, и каждый день будет хуже предыдущего, — серьезно говорит Квинн.

— Могу я дать ему еще крови? — спрашиваю я, крепче прижимаясь к Рувану. Он даже не шевелится, когда я прикасаюсь к нему или говорю. Он где-то в другом месте, далеко. Там, куда никто из нас не может добраться. Его магия никогда не была такой тонкой и хрупкой, и от этого во мне поднимается паника.

— Свежая кровь поможет, на какое-то время. Больше, чем сохраненная кровь, — признает Каллос.

— Тогда возьми ее. — Я протягиваю руку.

— Это не навсегда. — Каллос поворачивается лицом ко мне, а не к Рувану. Он смотрит на меня поверх оправы своих очков.

— Я знаю, что единственное постоянное средство — снять проклятие, — мягко говорю я. — Но мы должны попытаться; мы должны сделать что-то, чтобы пока остановить проклятие. Мы не можем оставить его в таком состоянии. — Я не позволю ему стать одним из этих чудовищ.

Он вздыхает.

— Я не могу гарантировать, как долго продлится сила, которую ты ему дашь. Через некоторое время это может стать бесполезным усилием.

Я знаю, насколько мимолетной была эта ночь. Но теперь я дам ему столько, сколько нужно.

— Мы могли бы дополнить кровью, которую собрали в ночь Кровавой Луны, — предлагает Квинн.

Каллос качает головой.

— Кровь поклявшейся на крови будет лучше. Она более свежая, а не просто сохраненная с помощью ритуалов и склянок. К тому же нам нужно сохранить кровь с ночи охоты для следующей группы, которая пробудится.

То, как он это говорит, заставляет меня думать, что эта «следующая группа» скоро придет. Хотя я не решаюсь спросить, почему. Подозреваю, что ответ мне не нужен.

— Я с удовольствием дам ее. — От этих слов меня пробирает холодок. Неужели я только что говорила? Или это магия поклявшегося на крови завладела моим разумом? Помоги ему выжить, кричит голос внутри меня, доведи дело до конца. Но откуда этот голос исходит и могу ли я ему доверять?

— Хорошо, мы сделаем это сейчас. Я проведу ритуал, чтобы усилить и укрепить кровь. Надеюсь, это придаст ей дополнительную силу. — Каллос встает. — Жди здесь.

Он уходит, оставляя нас с Квинном в тишине у постели Рувана. Мы оба остались смотреть на хрупкую фигуру лорда вампиров. Подумать только, когда-то я боялась этого мужчину... А теперь он похож не более чем на больного, чудовищного деда.

Я сдерживаю смех, который жжет, как слезы. Меня разрывают на части так, как я никогда не хотела. Не просила. Мне нужна кузница, которая горит так же жарко, как он, и молот, такой же быстрый и уверенный, как все, что я знала в Деревне Охотников, чтобы собрать меня обратно. Мне нужно и то, и другое... и я могу иметь только одно. И я знаю, что я должна выбрать, когда все это закончится.

Я не создана для мира вампиров.

Но, возможно, я смогу помочь ему, пока я здесь, и мы доведем дело до конца. Не только ради магии поклявшегося на крови, которая толкает меня. Но и ради всех наших интересов.

— Ты уверена? — шепчет Квинн, словно читая мои мысли.

Я ловлю, как он смотрит на меня уголками глаз.

— Уверена.

— Ты сохраняешь жизнь лорду вампиров.

— Я знаю, и я не хотела бы, чтобы было иначе, — решительно говорю я.

Каллос возвращается с золотой чашей. На его губе выгравированы последовательности луны, а также завитки и символы, которые для меня ничего не значат. Никто не удосуживается объяснить, что происходит. Поэтому мне остается только наблюдать и предполагать.

Один за другим они подходят к чаше и произносят слова:

— Кровь ковенанта. — Они берут обсидиановый кинжал, не длиннее ладони Каллоса, и пронзают свою плоть, каждый в своем месте. Винни закатывает рукав и делает надрез у локтя; Лавензия откидывает назад волосы и делает надрез за ухом; Вентос делает надрез под коленной чашечкой; Каллос делает надрез у колена; Квинн наполовину расстегивает рубашку, чтобы вонзить острие кинжала в левую грудь.

Все порезы неглубокие. В чашу попадает не более нескольких капель крови, которые переносятся в углубление на острие обсидианового кинжала. Каждый разрез сделан над символом алмаза, под которым находится длинная тонкая капля, а по обе стороны от нее — два стилизованных крыла.

Метка Рувана.

Поэтому, когда кинжал наконец передают мне, я знаю, что делать. Все пятеро протягивают передо мной чашу. Каждый из них поддерживает основание двумя пальцами.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу рубашки и провожу пальцами по впадине горла, где, как я знаю, находится кровавая метка Рувана. Мягко, осторожно я прокалываю кожу. Кровь свободно стекает по кинжалу, по моим пальцам и стекает с костяшек в чашу. Я отдаю больше, чем все остальные. Я изливаю свою силу, пока рана не закрывается. Последняя сила, которую Руван вложил в меня своим поцелуем, покидает мое тело вместе с багровой жидкостью.

— Кровь поклявшегося на крови, — произношу я.

Жидкость в чаше приобретает глубокий цвет, ненадолго излучая свой собственный естественный свет. Свечение похоже на оттенок кинжала в кузнице. Интересно, а как его можно использовать в этих ритуалах? Мне еще так много предстоит узнать о кровавом предании. Я еще многое могу сделать для них, если буду достаточно смела, чтобы учиться, и достаточно храбр, чтобы попробовать.

Свет исчезает, оставляя в кубке лишь густую и чернильную пасту.

— Отдай ему, — благоговейно произносит Каллос.

Я берусь за ножку чаши, и все остальные хватки отпадают. Оставшись одна, я приближаюсь к Рувану. Группа стоит в нескольких шагах от меня у кровати. Осторожно просовываю руку под шею Рувана, у самого затылка, слегка приподнимаю, так что голова его откидывается назад, а рот слегка приоткрывается.

— Выпей, пожалуйста, — шепчу я. Его глаза вздрагивают, как будто он слышит меня. Моя кожа, касающаяся его, слегка теплеет. Он знает, что я здесь. Я в этом уверена.

Поднеся чашу к его губам, я медленно наклоняюсь. Густая жидкость сочится ему в рот. Его горло напрягается, чтобы сглотнуть.

— Вот и все, — бормочу я, продолжая наливать. Я хочу вылить все сразу, чтобы ему сразу стало лучше. Смотреть, как он пьет глоток за глотком, — мука.

Чаша пуста, и я передаю ее обратно Каллосу. Инстинктивно я прижимаю кончики пальцев к основанию его горла, где на нем стоит моя метка. Я пытаюсь влить в него что-то от себя — что-то большее, чем кровь, которую я дала.

Я и так страдаю от отсутствия брата и расстояния до дома, не заставляй меня страдать и от твоей потери.

Глаза Рувана распахиваются, и я вздыхаю с облегчением. Его кожа снова начинает наливаться кровью. Седина уходит. Возвращается его обычная бледность. Даже румяный оттенок щек и сумрак губ вернулся. Его глаза снова стали блестящими лужицами расплавленного золота, но в их выражении — сердечная боль и печаль.

Наши миры сужаются друг к другу, и на секунду мы дышим в унисон. Он вернулся ко мне, а я к нему. Мои пальцы дергаются, и я борюсь с внезапно возникшим неутолимым желанием притянуть его к себе. Прижаться к его рту. Обнимать его до тех пор, пока мы не погрузимся в глубокий и беспробудный сон.

— Как долго я был в отключке? — Он сидит, слегка потирая виски. Я отстраняюсь, чтобы дать ему пространство, пытаясь выдохнуть напряжение.

— Всего несколько часов, — отвечает Квинн. — По крайней мере, я так предполагаю, исходя из того, как ты вел себя прошлой ночью и когда я тебя нашел.

— Несколько часов, и я чувствую себя как смерть.

— И похож на нее тоже, — щебечет Винни, но в ее голосе нет обычного песенного легкомыслия. Она пытается разрядить обстановку, но немного не попадает в цель. Беспокойство поселилось в наших сердцах.

— Становится хуже. — Руван озвучивает то, что мы все только что видели. То, что мы уже знали.

Я открываю рот, чтобы возразить, но Квинн прерывает меня.

— Так и есть, — серьезно говорит он. Никто из остальных не может смотреть на Рувана.

— Я пока не собираюсь сдаваться, мне еще есть над чем работать, — решительно заявляет Руван. — Мы даже не успели просмотреть все записи. Проклятого анкера не было в мастерской, но я уверен, что эти записи приведут нас к нему.

— А что ты будешь делать, если нет? — спрашивает Вентос.

— Я буду продолжать охотиться.

— Пока не станешь Падшим или, что еще хуже, Потерянным?

— Я буду работать до последнего момента, если это потребуется для того, чтобы освободить наш народ от этой долгой ночи! — Несмотря на то, что Руван сидит в постели, он вдруг словно поглотил все пустое пространство в комнате. Кажется, что от его голоса дрожит сам фундамент замка.

— Я не хочу тебя убивать. — Только Лавензия находит в себе мужество заговорить под напором ярости и разочарования Рувана.

— Что? — шепчу я. Никто из них не слышит, хотя я ищу в каждом из них истину, отличную от той, что предстала передо мной.

— Ни один лорд или леди не ожидали этого от своего ковенанта, — торжественно произносит Вентос.

Руван избегает их пристальных взглядов и бормочет:

— Мы так близки, я чувствую это... Я должен продолжать работать.

— Если ты дойдешь до того, что проклятие возьмет верх, ты, скорее всего, станешь Потерянным, а мы не настолько сильны, чтобы убить тебя, — говорит Каллос, протирая очки. — Ты должен знать свои пределы — для всех нас, бодрствующих и дремлющих.

До меня наконец-то доходит, о чем именно они говорят: от него ждут, что он отправится умирать, покончит с собой, прежде чем проклятие сможет покончить с ним. Я думаю об иглах в воротах охотников. Ожидание лишить себя жизни до того, как он превратится в монстра, существует и здесь, и мое сердце сжимается от осознания этого.

Руван ничего не говорит. Он смотрит на свои руки, сгибая и расслабляя пальцы. Он как зеркало отражает то, какой я была, когда только приехала. Я и представить себе не могла, что между нами я буду сильной.

И мне понадобится вся моя сила.

Я вижу его разочарование, неуверенность, необходимость что-то делать, когда все кажется безнадежным. Мне слишком хорошо знакомы боль и разочарование, которые он испытывает, и я никому не пожелаю этого. Но Каллос прав: Руван сейчас ограничен, он должен относиться ко всему проще.

У меня, однако, нет таких ограничений.

— Возможно, есть способ продлить силы Рувана в борьбе с проклятием, — говорю я. Все взгляды устремлены на меня. То, что я собираюсь предложить, — маловероятно, я знаю это. Но это может быть нашим единственным выбором — если кровь — это сила, а кровавое предание — это кровь, ставшая еще более сильной, то Рувану нужна сила через кровавое предание. И нет ничего сильнее, чем — Эликсир Охотника.

Вентос вцепился мне в горло, кулак вцепился в рубашку.

— Ты хочешь, чтобы он выпил то, что сделали охотники?

Он едва успевает сказать, как рука Рувана оказывается на его запястье. Костяшки пальцев Рувана побелели, когда он схватил его и скрутил с огромной силой, которую не показывает его тело. Вентос вздрагивает, и его хватка ослабевает. Я снова свободно дышу. Руван отдергивает руку Вентоса от меня, но удерживает ее и мужчину на месте, говоря почти слишком спокойно:

— Еще раз тронешь ее, и будут последствия.

Комната потрясенно молчит, я в том числе.

Руван ослабляет жесткий взгляд, которым он смотрел на Вентоса, и отпускает крупного мужчину. Вентос отходит, потирая запястье, выглядя скорее растерянным, чем обиженным. Руван поворачивается ко мне с небольшой улыбкой, как будто он только что не угрожал одному из своих.

— Ты говорила?

Я пытаюсь собраться с мыслями после этой вспышки.

— Я знаю, это не идеальный вариант. Но... то, что мы только что сделали, то, что мы только что приготовили в чаше, выглядело почти так же, как Эликсир Охотника.

Винни поднимает руку.

— Что такое Эликсир Охотника?

— Никто не знает, кроме мастера охоты. Именно он отвечает за его приготовление и применение. Рецепт охраняется более тщательно, чем само вещество, а это о многом говорит — кража любого из них карается смертью. — Я потираю затылок, вспоминая ночь перед Кровавой Луной, Дрю сжимает в руке обсидиановый флакон. — Охотники хранят эликсир в обсидиановых флаконах. Точно так же, как вы храните здесь кровь, чтобы сохранить ее свежесть.

— Любопытно, — пробормотал Каллос, поглаживая свой подбородок.

— Это то, что я выпила в ночь Кровавой Луны — то, что заставило тебя сказать, что на мне было использовано кровавое предание. — Я снова смотрю на Рувана. — Мой брат отдал мне свой эликсир и сказал, чтобы я пила его только в случае необходимости. В город пробрался Погибший... и когда я выпила, вампир почувствовал меня даже через соленый порог.

— Точно так же, как я чувствовал тебя на болотах, — мягко говорит Руван, подтверждая мою теорию.

— Я, конечно, не знаю, как они делают эликсир, но думаю, ты прав, это что-то вроде кровавого предания. — Наконец-то я готова признать это вслух. — И он могущественный. Он может сделать человека достаточно сильным, чтобы сражаться с вампиром. Тот глоток, который дал мне брат, был особенным, так он сказал. Но благодаря ему я — кто-то, кто не является охотником, — могу сразиться с самим лордом вампиров. Это также означает, что Дрю должен знать, где можно достать еще больше этого напитка. — Если он еще жив. Но я все еще отказываюсь верить в обратное. — Если мы сможем украсть немного, может быть, это поможет дать тебе силу, чтобы отгонять проклятие так долго, как тебе нужно?

Все молчат, обдумывая эту информацию. Я как на булавках жду их вердикта.

— Это может сработать. — Первым заговорил Руван. Затем и остальные, как будто ждали его разрешения и оценки.

— Это может стать для нее способом сбежать обратно через Фэйд и рассказать своим человеческим товарищам все, что она знает о нас. — Вентос всегда уверен во мне.

— Я не убегу и не предам ваше доверие, — говорю я.

— Откуда мы можем это знать?

— Я поклялась ему — помогать всем вам. Я не могу сделать ничего, что могло бы навредить кому-то из вас, по крайней мере, до тех пор, пока проклятие не будет снято. И я... — Я останавливаюсь.

— Ты что? — требует Вентос.

— Я не сделаю этого даже после того, как проклятие и клятва будут сняты, — тихо заканчиваю я.

Он фыркает.

— Как мы можем ей верить?

— Я верю, — предлагает Винни. Лавензия все еще выглядит неуверенно, но не говорит, что не согласна, что я расцениваю как хороший знак.

— Я тоже верю. И, по крайней мере, этот эликсир стоит изучить, — добавляет Каллос. — Знание того, что есть у охотников, поможет нам — или будущим лордам и леди — в нашей борьбе.

Что я наделала? Я даю людям, готовым убить всех и все, что я когда-либо любила, доступ к одной из немногих имеющихся у нас защитных систем.

Сомнения исчезают, когда я смотрю на Рувана. Я должна помочь ему. И если это означает, что нам удастся снять проклятие, тогда не имеет значения, что знают вампиры. Вампир никогда больше не пересечет границу Фэйда. Руван выполнил бы нашу сделку, даже если бы мы не были поклявшимися на крови.

Это того стоит. Или я прокляла Деревню Охотников, и никто не переживет следующей Кровавой Луны через пятьсот лет и того лорда вампиров или леди, которые придут за нами тогда.

— Позвольте мне вернуться через Фэйд, — говорю я. — Я принесу вам эликсир.

— А как мы узнаем, что тебе можно доверять? — спрашивает Вентос.

Руван отвечает:

— Потому что она пойдет не одна.

ГЛАВА 24

— Но ты... ты не можешь пересечь Фэйд, если сейчас не Кровавая Луна, — поспешно говорю я. Мысль о том, чтобы вернуть вампира в Деревню Охотников, так же неприятна, как удар молотка по слишком холодному металлу, который отскакивает с оглушительным звоном и вибрацией, пробегающей по всей руке.

— Я не могу, — соглашается Руван. — Моя сила, как дальнего потомка одного из первых королей, слишком глубоко укоренилась в Мидскейпе, чтобы проскользнуть незамеченным мимо краеугольных камней, обозначающих Фэйд. Но один из моих соплеменников, возможно, сможет это сделать.

— Сможем ли мы? — Лавензия, похоже, была удивлена этой информацией.

— Погибшие могут сделать это в полнолуние, — говорит Руван.

— Они могут? — Квинн удивлен вместе с остальными.

— Деревня Охотников подвергается нападению в полнолуние, — говорю я, вспоминая наш с Руваном разговор перед тем, как мы провалились под потолок. Руван был удивлен этой информацией; похоже, что и остальные тоже.

— Как они выбираются из замка? — спрашивает Винни.

— Там есть старая подъемная решетка. — Мысли Лавензии устремляются туда же, куда и мои. — Рядом с морем.

Каллос обдумывает это и приходит к тому же выводу, что и я.

— Она всегда казалась наглухо закрытым. Хотя я не уверен, откуда еще они могли бы выбраться. Полнолуние усиливает даже Погибших. Может быть, они чувствуют кровь по ту сторону Фэйда? А может быть, их влекут старые привычки; может быть, они старые вампиры, вернувшиеся в летний замок до того, как земля была разорвана на части. В любом случае, если они могут это сделать, то и мы должны найти способ, наши силы также возросли.

— Это потребует много магии, а значит, много крови. — Лавензия положила руки на бедра.

— У нас есть пайки, — говорит Руван.

— В которые мы не хотим зарываться слишком глубоко. До следующей Кровавой Луны еще много времени, — предостерегает Квинн.

— Достаточно будет, если все пайки достанутся одному человеку. — Остальные все еще не отошли от слов Рувана. — В худшем случае мы оставим поиски анкера проклятия следующему лорду или леди и их ковенанту. Мы будем поддерживать только одного из нас, пока не придет время разбудить следующую группу. Это не первый случай в нашей истории.

Только один из нас... Это значит, что только один из них будет пробужден, а остальные уйдут и покончат с собой раньше, чем проклятие. Этот человек будет ждать в одиночестве, считая дни до пробуждения следующего лорда или леди и их ковенанта. Без сомнения, запертый в каком-нибудь безопасном уголке замка. Не решаясь выйти далеко.

Их жизнь и так тяжела и одинока. Но они, по крайней мере, есть друг у друга. То, что предлагает Руван, звучит слишком душераздирающе. И все же, похоже, все они уверены, что это правильный путь. Они все готовы пойти на эту жертву.

— До этого не дойдет. — Я тоже встаю. — Мы снимем проклятие. Пока я буду добывать эликсир, ты с Каллосом просмотрите информацию, которую мы получили в мастерской. Уверена, там найдется что-нибудь полезное, — говорю я Рувану.

Его губы слегка искривляются в ухмылке.

— Когда это человек нашел в себе смелость отдавать приказы лорду вампиров?

Я закатываю глаза и игнорирую это замечание. Хотя оно не дает мне покоя, даже когда я спрашиваю:

— Кто пойдет со мной в Деревню Охотников?

— Вентос пойдет, — распоряжается Руван.

— Что? — Мы с Вентосом говорим почти в унисон. Он последний человек, которого я хотела бы видеть рядом с собой.

— Ты беспокоился, что она не вернется, — говорит Руван Вентосу. — Что может быть лучше, чем отправиться самому? Кроме того, я не хочу иметь дело с твоим ворчанием и недовольством, если ты останешься здесь. Если ты будешь все время пренебрежительно отзываться о ней, мое терпение очень, очень истощится. — В голосе Рувана прозвучал шепот убийства. Не очень тонкая угроза, которую слышу даже я.

— Значит, ты предпочитаешь, чтобы он унизил меня в лицо? — Я складываю руки и пристально смотрю на Рувана.

— Если да, то скажи мне об этом, когда вернешься, и все будет улажено, — непринужденно говорит Руван. Как будто я не собираюсь терпеть его в это время. Но в его движениях есть изящество, которое обещает насилие, если его явное желание будет отвергнуто или проигнорировано.

— Если я вернусь. — Я краем глаза смотрю на Вентоса. С каждой минутой он выглядит все менее и менее счастливым. Я не уверен, что мне нравятся мои шансы уйти с ним. Насколько я знаю, он найдет первую возможность или предлог, чтобы оставить меня беспомощной, запертой в Фэйде.

— Вентос не посмеет вернуться без тебя. — Руван сжимает мое плечо, возвращая мое внимание исключительно к нему. — Я бы пошел с тобой, если бы мог. Но не могу. Поэтому мы должны разделять и властвовать. Пока ты отправишься в путешествие, мы продолжим поиски любой полезной информации об анкере здесь. Я знаю, что ты меня не подведешь.

Я хочу возразить, но не при всех. Меньше всего мне хочется сказать или сделать что-то, что обидит Вентоса и ухудшит мое путешествие.

— Следующее полнолуние будет только через две недели, — замечает Каллос. — У нас есть время подготовиться.

— Хорошо, мы используем каждую минуту. — Руван говорит так уверенно, так уверенно, но у меня в животе завязываются узлы от тревоги и опасений. Я знаю, что сама предложила этот план наступления... но я уже сомневаюсь. — Каллос, иди и собери всю информацию о Деревне Охотников, которой мы располагаем на данный момент. Остальные пойдут и помогут ему. Мы начнем планирование немедленно.

— Тебе надо отдохнуть, — говорю я, кладя руку на плечо Рувана. Я замечаю, как Лавензия напряженно следит за этим жестом, и сопротивляюсь желанию отстраниться. Я не хочу отступать от Рувана. Я больше не просто кузнечная дева — мне не запрещено прикасаться и быть прикосновенной, — и я не позволю себе чувствовать себя виноватой.

— Я склонен согласиться, — говорит Квинн.

— Не обязательно сегодня, милорд. Мы можем обсудить это в ближайшие недели, — говорит Каллос.

— Идея свежая, и мы ее реализуем — время не терпит. — Руван настойчив. В его плечах и челюсти чувствуется твердая решимость. Никто не собирается отговаривать его от этого решения. — Более того, я хочу, чтобы у меня было время выспаться, оспорить и обсудить наши планы до их окончательного утверждения. Мы не оставим это в покое.

— Очень хорошо. Я сделаю, как ты просишь. — Каллос склоняет голову и выходит из комнаты.

Остальные обмениваются настороженными взглядами, но все неохотно соглашаются. Квинн выходит последним. Я чувствую его вопросы по поводу моего присутствия — моя рука все еще лежит на лице его лорда, — но он их не озвучивает. Интересно, что скажут остальные. Мои уши горят от всего, что я не слышу...

Она остается с ним. Одна. Она прикасалась к нему.

Запретно. Все это так запретно.

Я отдергиваю руку от его плеча, сжимая ее в кулак. Я прижимаю ее к себе, как будто она ранена. Пальцы другой руки обхватывают ее, массируя мою кожу. Моя плоть принадлежит мне, и все же...

— Флориан? — тихо говорит Руван. Кончики его пальцев слегка касаются моего подбородка, возвращая мой взгляд к его глазам. — Что случилось?

— Я боюсь.

— Чего боишься?

— Всего. — Я качаю головой и озвучиваю все противоречивые чувства, которые уже несколько дней вонзают в меня свои колючие колючки. — Что со мной происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели я теперь просто марионетка?

— Почему ты так думаешь?

— Ты мне нужен. Я хочу оттолкнуть тебя. Мне всегда говорили, что я не могу позволить прикасаться к себе, но все, чего я хочу, — это твоих рук. — Мои слова становятся поспешными. — Я видела, как ты лежишь, умираешь, превращаешься в одного из тех монстров, и все, о чем я могла думать, — это спасти тебя. Я должна была увидеть тебя, спасти тебя, быть с тобой.

— Флориан, дыши, — мягко говорит он.

Это предложение только усиливает мое разочарование, заставляя меня еще больше сбивать дыхание.

— Я дышу.

— Ты паникуешь.

— Конечно, паникую! — Я тянусь к нему. Мои руки гладят широкую плоскость его груди, как у любовника, а затем сжимаются в кулаки в его одежде, как у врага. Они дрожат, когда в моей голове впервые за несколько дней проносится мысль о том, чтобы задушить его. Желание быстро сменяется тошнотой от одной только мысли о том, что я могу причинить ему боль. — Все мои мысли словно контролируются тобой. Они постоянно возвращаются к тебе.

Его руки легонько опускаются на мои. Я хочу отбросить их, но меня поглощает его спокойный, непоколебимый взгляд. Руван крепок, как железо.

— Обещаю, ты по-прежнему остаешься самой собой.

— Тогда почему мои мысли больше не похожи на мои собственные? Почему я не могу думать ни о чем, кроме как о помощи тебе? — Я умоляю его дать ответы, которые, как мне кажется, он не сможет дать. Но они мне нужны. Они нужны мне больше, чем каждый вздрагивающий вздох, который я с трудом делаю. — Действительно ли я хочу помочь тебе? Или эта потребность — всего лишь магия поклявшегося на крови, завладевшая моим разумом и проникшая в мои мысли? Действительно ли я искренне забочусь о тебе, Руван? Или я хочу, чтобы ты умер так же яростно, как мне всегда говорили? Как я всегда думала?

Он ничего не говорит. Это молчание хуже, чем все, что он мог бы придумать. Мне хочется закричать.

И все же я шепчу:

— Скажи мне, пожалуйста.

— Я не могу. — Слова мягкие и от этого еще более неприятные. — Я не могу сказать тебе, потому что я не знаю твоего сердца; это можешь знать только ты. — Его руки сжимают мои. — Но я могу сказать тебе, что говорит мое сердце. Оно говорит, что ты не одинока в этом смятении, в этой невыносимой потребности исследовать все, что происходит между нами — все, чем мы могли бы быть, несмотря ни на что.

Я замираю, когда его глаза становятся еще более пристальными. Меня тянет к нему, тянут невидимые руки и непреодолимые потребности.

— Ты тоже это чувствуешь?

— Конечно, чувствую. — Он качает головой. — Я вижу тебя и не знаю, вижу ли я охотника на чудовищ, которого всегда представлял, — кровожадную женщину, которая с серебряным серпом наперевес бросилась на мое горло в ночь Кровавой Луны, — или Флориан... — Его голос становится мягче, нежнее. — Кузнечная дева, вернувшая в замок моих предков, биение сердца, которое я слышу, доносящееся до меня резким металлическим эхом. Женщина, чьи руки могут убивать или создавать. Женщина, которая очаровывает меня с каждым часом все больше и больше, с каждым слоем боли и боли, знаний и силы, добра и тьмы, которые в ней есть.

Я усмехнулась и покачала головой. Он видел во мне монстра. Так же, как и я в нем. Мы оба смотрели друг на друга и видели то, что хотели, и то, что мир велел нам видеть, а не то, что было на самом деле. И теперь, когда мы столкнулись с правдой...

— Я не знаю, что делать, — признаюсь я. Сердце замирает, мысли проясняются благодаря его крепкой, уверенной хватке. — Я не знаю, чему верить. Доверять ли своему обучению и инстинктам, которые оно мне дало? Моему чувству, логике или разуму? Или я доверяю своему сердцу?

— Во что ты хочешь верить?

— Я не знаю, — повторяю я, до боли честный. — Моя подготовка — все, что дала мне Деревня Охотников, — это то, кем я всегда была, это то, что я всегда знала. Когда наступали трудные времена, мне не приходилось сомневаться. Все, что мне было нужно, — это слепая вера, чтобы пройти через это. Мне никогда не приходилось беспокоиться о том, чего я хочу, что мне нужно, потому что у меня никогда не было никакого выбора. А теперь я чувствую, что тону в их море.

— Я вижу тебя, Флориан. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. — Слова глубокие и целенаправленные.

Мои руки расслабляются, и я наклоняюсь к нему. Мой лоб притягивается к его лбу прежде, чем я успеваю подумать об этом. Я отгораживаюсь от мира, закрывая глаза, и просто дышу.

После моего молчания он заговорил.

— Я родился в проклятом и умирающем народе. С первого мгновения, как я вдохнул воздух, я уже находился в далекой преемственной линии, которая определила ход моей жизни. Мне не следовало даже думать о том, чтобы возглавить вампиров, но вот я здесь. Мой ковенант обращается ко мне за помощью и руководством, но я не тот лорд, который им нужен. Я вообще никто.

Я тихонько смеюсь и откидываюсь в сторону.

— Лорд вампиров, называющий себя никем.

— А ведь это правда. — Руван дарит мне усталую улыбку. — Я лорд вампиров только потому, что моему народу пришлось распланировать тысячелетних вождей, когда началась долгая ночь. Я далеко, далеко не первый их выбор. А следующий будет еще хуже. Вот почему я должен покончить с этим проклятием. Я не могу верить, что следующий человек или тот, кто будет после него, сможет это сделать. — Он делает паузу, опускает голову на подушку. Его глаза стекленеют, взгляд мягкий и отстраненный. Руван поворачивает голову и смотрит в окно. — Нет... это нечто большее. Я хочу покончить с проклятием и из эгоистических побуждений. Доказать, что я чего-то стою, что моя жизнь имеет смысл. Что я не был каким-то брошенным лордом в конце списка.

— Я не думаю, что что-то в ком-то является «брошенным» .

— Даже о вампире? — Он снова переводит взгляд на меня.

— Возможно, — говорю я. Но затем заставляю себя сказать то, что я действительно имею в виду. — Да.

Руван мягко улыбается.

— Итак, я рассказал тебе о внутреннем устройстве моего сердца. Скажи мне, Флориан, а каково твое? Что говорит о нас твое сердце? Не инстинкты, вызванные твоим обучением. Твое сердце.

Единственное, к чему я никогда не прислушивалась. То, к чему я почти никогда не прислушивалась. Я всегда знала, что для меня правильно, потому что мне говорили и направляли.

А что говорит мое сердце?

— Что... я испытываю к тебе чувства, — признаюсь я. — Что я хочу продолжать узнавать, кто ты, и узнать тебя.

— И я сочувствую тебе. — Он притягивает меня немного ближе, его руки все еще вокруг моих. — Мне больно за тебя. Я сгораю от любви. Я хочу тебя.

Он хочет меня. Внизу живота разливается тепло. В горле пересохло, во рту мокро. Я с трудом сглатываю.

— Возможно, какая-то часть меня все еще видит в тебе врага, — признаюсь я.

— Я знаю.

— И иногда та часть, которая говорит мне, что я должна ненавидеть тебя, все голоса моей семьи и предков, могут победить мое желание быть нежной с тобой, знать тебя. Я не всегда могу быть тем человеком, которым я хочу быть по отношению к тебе, для тебя.

— И это нормально. — Эти слова — одни из самых приятных, которые я когда-либо слышала. Такое ощущение, что он принял меня такой, какая я есть, и в то же время такой, какой я не являюсь. Как будто он первый человек, который посмотрел на меня и по-настоящему, по-настоящему начал меня знать. Моя Мать видит во мне свою дочь. Мой брат — свою сестру. В деревне меня знают как кузнечную девицу. Все они видят и знают часть меня, но пытался ли кто-нибудь когда-нибудь по-настоящему увидеть всю картину целиком? — Никто из нас не сможет победить свое воспитание за несколько дней, или недель, или даже лет. Нам придется работать, чтобы день за днем учиться чему-то новому. Но... — Руван наклоняется, чтобы коснуться своим носом моего носа, искушая меня почти поцелуем. — Смею думать, что учиться у тебя будет очень приятно.

Я вздрагиваю, когда его теплое дыхание пробегает по моим щекам. Я сознательно отгоняю все сомнения. Все сомнения. И на мгновение это срабатывает. Достаточно долго, чтобы я могла сказать...

— Поцелуй меня.

— Вот ты опять командуешь лордом вампиров.

— И что ты собираешься с этим делать? — Слова стыдливые, чувственные, произнесенные на языке с ухмылкой.

— Я собираюсь поцеловать тебя, как ты и приказала. — Его губы нежно прижимаются к моим. Руван не лезет мне к шее, он вообще не лезет к моей крови, только к губам. Поцелуй приносит облегчение и еще большее напряжение. Это все, что мне было нужно, чтобы освободить свой мозг от этого постоянно сжигающего желания. Разогреть себя до такой степени, чтобы стать достаточно податливой, чтобы все встало на свои места.

Инстинкт подсказывает мне, что я должна ненавидеть все, что связано с этим человеком. Я должна возмущаться этими обстоятельствами. То, что он заставляет меня чувствовать...

Я должна его ненавидеть. Но я не хочу его ненавидеть. Я не могу его ненавидеть...

Я люблю его.

ГЛАВА 25

Я теряюсь в поцелуе на, наверное, позорное время. Его язык проникает в мой рот, прижимаясь к моему. Он просит разрешения. Он поет мне без слов, и мое тело поднимается в гармонии, взлетая высоко над стропилами и шпилями замка.

Его руки обхватывают мое лицо, прижимая меня к нему. Они придают мне структуру, чтобы мой мир не разлетелся на части от того, как хорошо я себя чувствую в этот момент. Деревня Охотников, титул кузнечной девы — все это отпадает, как оковы, о которых я и не подозревала, что они обхватывают меня так крепко, что я не могла сделать полный вдох за всю свою жизнь.

Будь с ним, Флориан.

Просто будь, Флориан.

Я отталкиваю его, и его руки скользят вниз, пробегая по изгибам моей груди. Прикосновение едва заметно, но каждая мышца в моем теле вздрагивает от наслаждения. Возьми меня, заставь меня, сломай меня, беззвучно требует мое тело, когда он сжимает ладонями мои бедра. Я двигаюсь, подчиняясь его прихоти, усаживаясь на него, пока он разминает мышцы моей задней части.

Мы отдаляемся друг от друга и сходимся снова и снова, пока он, наконец, не отстраняется, такой же бездыханный, как и я.

— Мы должны идти, — шепчет он мне в губы.

— Но...

— Они ждут нас, — напомнил он мне.

Я выпрямляюсь, реальность медленно заполняет пробелы, образовавшиеся от удовольствия.

— Они что-то заподозрят.

— Уже подозревают.

— И что же они сказали? — Я отстраняюсь, чтобы он мог встать. Никогда еще я не была так сосредоточена на том, как мужчина поднимается на ноги, на длинной, сильной линии его спины. На изящной округлости его задней части, на которой я слишком, слишком долго задерживаю внимание.

— Пока ничего. Но они узнают.

— Тогда откуда ты знаешь, что они что-то подозревают?

— Они мой ковенант, они все связаны со мной, как и я с ними. — Он делает небольшую паузу, опустив руки на свою ночную рубашку. Его глаза переходят на мои, и я чувствую краткий миг колебания. Который заканчивается тем, что он стягивает ее через голову. — Видишь.

— О. — Это все, что я могу сказать.

Я знаю, что он пытается показать мне — метки, похожие на мои, на его теле. Одна у локтя. Одна под левой грудью. Одна вдавлена в V-образную форму, которая исчезает в передней части его брюк, оставляя у меня зависть к черным чернилам. Но, если честно, я лишь мимолетно обращаю внимание на эти отметины, а вместо этого задерживаюсь на вмятинах его худых мышц — глубоких тенях, вбитых борьбой и голодом. Шрамы подчеркивают его плоть, белые и глубокие, пересекающие его совершенную форму.

— Другие метки. — Мне удается найти слова, несмотря на то, что от его вида у меня почти перехватывает дыхание. — Ты тоже поклявшийся на крови со всеми остальными? — Я увидела похожие метки на его ковенанте.

— Они присягнули мне, скрепив нашу кровь... но это не совсем то же самое, что поклявшийся на крови. Узы поклявшихся на крови иные, более глубокие. — Руван останавливается на полпути, забирая свою рубашку, и встает передо мной. Я слегка откидываюсь назад, пытаясь вникнуть в его слова. Не знаю, чем я заслужила такое проявление, но я не хочу рисковать и делать что-то, что могло бы положить этому конец. — Этот шрам я получил, когда впервые попала в старый замок. А этот — еще до долгой ночи, когда Темпост был городом отчаявшихся людей.

— А отчаяние порождает глупость, — негромко повторила я слова матери.

— Это правда. — Он горько улыбается. — Вот это — когда я только проснулся. А это - когда я был более неуклюж с оружием... — Он перечисляет один за другим все свои шрамы, пока не доходит до предплечья. В отличие от других шрамов, кожа на нем все еще мозолистая и зеленоватая. Гноится. — Ты знаешь этот.

— Он все еще выглядит так плохо.

— Возможно, навсегда. — Он делает паузу. — Он тебе противен?

— Я не думаю, что что-то на тебе может вызвать у меня отвращение.

Он удивлен не меньше меня. Губы Рувана слегка раздвигаются, а затем он ухмыляется.

— Ты в этом уверена? Когда ты только приехала, в твоих глазах было много отвращения ко мне.

Я качаю головой и хмыкаю.

— А сейчас что в моих глазах?

— В них... — Он замолчал, сделал паузу, задумался. Я затаила дыхание, ожидая, что он сейчас скажет — то, что я чувствую, но еще не могу выразить словами. — Не отвращение.

— С тобой все будет в порядке? — спрашиваю я, слегка переводя разговор в другое русло.

— У меня нет выбора.

— Я помогу тебе, — убежденно говорю я.

— Потому что ты моя поклявшаяся на крови? — спросил он с опаской.

— Потому что я этого хочу.

— Хорошо. — Он сжимает мою руку и продолжает одеваться.

Я выскальзываю из комнаты, оставляя его наедине с собой, и беру себя в руки. За окном виднеется горизонт Темпоста, и я останавливаюсь перед ним, глубоко вдыхая и медленно выпуская воздух. Мое дыхание туманит стекло, превращая его в зеркальную поверхность.

Темные короткие волосы. Темные глаза. Загорелая кожа, испещренная моими собственными шрамами. Это все еще я. Так же, как метка Рувана между моими ключицами. Поклявшийся на крови и вампиры теперь часть меня, как и кузница, как и слова матери, и тренировки брата, и старые истории деревни... Все они — я. Но ни один из них не определяет меня.

Я не позволю. Я хочу выбирать каждое мгновение, одно за другим. Я хочу быть своей собственной женщиной.

И я буду ею, впервые в жизни.

— Ты готова? — Появляется Руван, поправляя один из поношенных бархатных халатов, в которых я его уже видела. Высокий воротник ему очень идет, решила я. Он так же привлекателен, как и прежде.

— Да.

Мы уже несколько часов сидим за одним из столов в главном зале. На большой грифельной доске, которая почти полностью заполняет столешницу, мелом выведены контуры моих неуклюжих каракулей из Деревни Охотников.

— А это еще что? — Вентос указывает на затененную полосу земли.

Я бы еще больше расстроилась из-за того, что мне приходится объяснять снова и снова, если бы мои рисунки не были такими ужасными и это не было бы так важно.

— Это соленая земля. С ней не должно возникнуть проблем... но на этом участке негде спрятаться, так что нам придется двигаться быстро, чтобы никто не заметил нас, идущих со стороны болот.

— Соль помешает туману перешагнуть через них. Придется бежать до следующего укрытия. — Винни указывает на один из квадратных фермерских домов. — Сюда, а потом сюда...

Мы повторяем план, сомневаемся в нем, меняем подход. Все тщательно обсуждается. Это утомительно, но необходимо, если мы хотим добиться успеха, чтобы вампир проник в Деревню Охотников и добрался до крепости.

— Давайте пока передохнем, — говорит Руван, зевая. Его глаза уже потеряли часть своего блеска. Не знаю, заметили ли это остальные, но меня это уже беспокоит. — Уже поздно, а мы все еще набираемся сил после нашего похода в старый замок.

— Я думала, ты никогда не предложишь. — Винни вытягивает руки над головой, поднимаясь на носочки. — Всем приятных снов. Увидимся утром, чтобы повторить все это снова, я уверена. — Она зевает и быстро направляется в свою комнату.

Остальные выходят. Но Каллос еще долго сидит, сгорбившись над столом, и становится ясно, что он чего-то ждет.

— Что? — спрашиваю я.

Каллос хмурится.

— Я не уверен...

— Мне знаком этот взгляд. — Руван ставит локти на стол, стараясь не задеть мои рисунки своими предплечьями. — Ты что-то видишь.

— Я не уверен, — повторил Каллос, более твердо, чем в прошлый раз. — Но мне кажется, что-то знакомое. Сначала мне нужно кое-что изучить. — Он откидывает плечи назад, наклоняет голову из стороны в сторону и массирует шею. Он уже несколько часов сидит сгорбившись, глядя на мои рисунки, и цепляется за каждое слово с такой интенсивностью, какой я еще никогда не видела у человека, стремящегося к знаниям. — Я сообщу тебе, милорд, когда — если — я что-нибудь найду.

— Сделай так, чтобы я узнал первым. — Руван сжимает предплечье Каллоса и встает. Не могу не заметить, что Руван все больше и больше опирается на свою неповрежденную руку.

— Я всегда так делаю.

— Спасибо тебе за все твои труды, дорогой друг.

— С удовольствием. — Слова Каллоса верны лишь наполовину. Он действительно наслаждается знаниями и их поиском. Это я могу сказать точно. Но обстоятельства, в которых он вынужден получать эти знания... они лишают его всякой радости, которую он мог бы извлечь из них. Его золотистые глаза обращены ко мне. — Ты не возражаешь, если я буду записывать все, что ты здесь написала, чтобы мы не потеряли?

Я не знала, что у меня есть выбор. Я смотрю на Рувана, подчиняясь лорду вампиров.

Он устало улыбается.

— Не смотри на меня, он спросил тебя. Это твои знания, которыми ты делишься с нами.

Я смотрю на нарисованную мной карту. Даже если мои попытки картографии и плохи... это все равно детальное изображение Деревни Охотников — дома. Он станет домом для кузниц, охотников, кожевников, фермеров, сапожников и людей, противостоящих вампирам, на долгие годы. Я с тоской провожу кончиками пальцев по рамке грифельной доски.

А может быть, и не в ближайшие годы. Если у нас все получится, то это будет такой же город, как и все остальные.

— Можешь, — мягко говорю я, удивляясь самой себе. Я ожидаю, что Каллос придет в восторг от такого разрешения, но этого не случается. Он знает, что я ему разрешаю. Из всех... смею думать, он понимает. Возможно, потому, что он самый начитанный и знает долгую и кровавую историю этого конфликта. — Но у меня есть одна просьба — условие.

— Да?

— Если я попрошу тебя, ты уничтожишь записи.

Он морщится от моего ультиматума.

Но я продолжаю:

— Я знаю, или догадываюсь, что ты не из тех, кто хочет уничтожить какую-то историю или записи. Но у меня нет никаких гарантий, что в случае нашей неудачи со снятием проклятия следующий лорд или леди вампиров будет относиться к людям с таким же пониманием, как Руван.

— Если дело дойдет до этого, я оставлю следующему лорду вампиров слово и дам понять, что все, чего мы добились, будет по-другому. Они попытаются работать с деревней после всего, что я им расскажу, — говорит Руван, слишком оптимистично.

— Если они прислушаются к этим словам, — мягко возражаю я. — А даже если и прислушаются... вряд ли они найдут человека, который поможет им в дальнейшем. На твоей стороне только удача, что ты меня не убил, а я не покончила с собой. Шансы на то, что обстоятельства сложатся в пользу другого лорда или леди, невелики. — И если то, что Руван сказал ранее, правда, то эти будущие лорды и леди, скорее всего, не будут людьми того же уровня, что и Руван.

— Мы видели воротники охотников в ночь Кровавой Луны, — пробормотал Каллос. — Я видел, как один из них использовался.

Я киваю.

— Жителей Деревни Охотников учат умирать, прежде чем мы поможем вампиру или позволим ему взять нашу кровь. Удивительно, что вам вообще удалось собрать кровь для своих запасов.

Чем больше я говорю, тем больше думаю о том, как невозможно, что я здесь. Что я все еще готова работать с Руваном. Более чем готова работать с ним... Я массирую шею, вспоминая, как он обнимает меня. Тепло наших тел, прижатых друг к другу. О потребности, которая поднимается во мне до точки плавления в тот момент, когда его руки и клыки оказываются на мне.

Руван замечает это движение, и я быстро опускаю руку. Эти мысли зажгли хворост, который постоянно подстерегает нас. Я чувствую, как начинается толкание и притяжение. Потребность, которая сведет меня с ума, если ее не удовлетворить.

— Итак, если это не сработает — если не будет похоже, что мы добьемся успеха... — Я заставляю себя не отвлекаться, пока что. Позже я могу побаловать себя. — Тогда я хочу, чтобы эта информация была уничтожена. Потому что, если этого не сделать, следующий лорд или леди вампиров воспользуется ею, чтобы уничтожить все, что я когда-либо любила, а я не могу жить с этим грузом на душе. Это будет слишком невыносимо.

Каллос вздыхает, а затем, к моему удивлению, говорит:

— Очень хорошо.

— Правда?

— Даю тебе слово. Извини, но этого будет достаточно, так как ты не можешь быть поклявшейся на крови с двумя людьми. — Он усмехается. — А я бы не осмелился давать какую-либо клятву с чужим поклявшимся на крови.

Руван делает полшага ко мне при одном только упоминании о другой клятве. Меня окутывает защитная аура. Его отталкивает сама мысль о том, что Каллос может что-то сделать со мной. От этого ощущения в груди поднимается жар, грозящий дойти до щек.

Всю жизнь меня оберегали и защищали. Но с защитой Рувана все иначе. Даже восхитительно. Это потому, что такую защиту я выбираю сама, и поэтому, в отличие от защиты, которую давало звание кузнечной девы, я могу снять ее просьбой.

— Я верю тебе, — говорю я и ободряюще улыбаюсь Каллосу.

— Я ценю твое доверие. — Каллос опускает подбородок. — Я буду доверять тебе так же.

— О?

Его глаза метались между мной и Руваном.

— Чтобы наш лорд был в лучшей форме. — У него есть задатки застенчивой ухмылки. Я слишком ошеломлена, чтобы сказать что-то еще, прежде чем он склоняет голову и спускается по лестнице.

Руван протягивает мне руку, привлекая мое внимание к нему.

— Ты прав, они знают, — шепчу я.

— Пусть знают. — Он пожимает плечами. — Этот мир темен, а ночь непреклонна; самое меньшее, что мы можем сделать, — это наполнить его сладкими, запретными снами.

Я снова потрясенно молчу. Воспользовавшись моментом, Руван наклоняется вперед и поднимает меня на руки. Я хватаюсь за его плечи, чтобы удержаться.

— Куда ты меня ведешь? — спрашиваю я несколько игриво. Я уже знаю, куда — в его спальню, — и впервые готова оказаться там.

— Я, конечно же, украду тебя. — Он ухмыляется, обещая все эти вышеупомянутые запретные мечты. Такая ухмылка, которую мужчины дарят женщинам только перед тем, как погрузиться в ночь, — такая, от которой у меня кружится голова и жар поднимается от пальцев ног до самых кончиков ушей. — Как это делают лорды вампиров.

— Ах, да, и я охотник, так что я должна дать отпор. — Меня на мгновение осенило, что теперь я могу называть себя охотником. Я все еще не могу лгать Рувану, так что это должно быть правдой. Это откровение наполняет меня, волнует меня так же, как и его.

— Я приветствую это. Мне нравятся твои клыки.

— Осторожно, а то узнаешь, как сильно я могу кусаться. — Я вытягиваюсь вверх и захватываю мышцу его шеи между зубами, прикусывая достаточно сильно, чтобы оставить след.

Руван издает низкий рык и поднимается по лестнице по двое. Он не может добраться туда достаточно быстро.

ГЛАВА 26

Мы двигаемся бесшумно, плавно, перетекаем друг в друга с того момента, как он усаживает меня и открывает первую дверь, а я открываю вторую. Наши тела скользят друг по другу, зеркально отражая наши рты. В один момент я оказываюсь в главной комнате, а в другой — прижимаюсь спиной к двери в его спальню. Его руки тянут меня к себе, поднимают. Мои ноги обхватывают его талию.

Я чувствую его. Каждый дюйм великолепных, совершенных мышц. Каждый шрам, полученный тяжелым трудом. Каждую прядь шелковистых волос. Я провожу по нему руками, как будто осматриваю его.

Дыхание Рувана обжигает мое горло. Его губы тянутся к моему подбородку, вызывая дрожь по позвоночнику. Он вырывается из моих губ и снова целует меня с таким голодом, о котором я и не подозревала, но который я разделяю.

— Что тебе нужно? — Я шепчу ему в губы, глаза полузакрыты. Я вижу его сквозь завесу ресниц — его острую челюсть и тени, которые цепляются за его лицо так же плотно, как лунный свет.

— Ты мне нужна, — прохрипел он.

— Моя кровь?

— Твое тело.

Прижав меня к себе, мои ноги обхватывают его талию, он поворачивается от двери. Не успела я опомниться, как оказалась спиной на кровати. Матрас прогибается под мной, и я с приятным удивлением обнаруживаю, что он пахнет не пылью и старостью, а жимолостью и сандаловым деревом.

Он огибает изножье кровати и смотрит на меня сверху вниз. Лунный свет отражается на безупречной линии его челюсти. Он освещает его серебристые волосы. Он выглядит как бог на этом земном плане, а я — его подношение, готовое к поглощению.

Руван опускает колено на кровать. Медленно, как зверь на охоте, он заползает на меня. Его колени становятся между моих бедер, пока моя спина не выгибается, наши бедра не встречаются, дыхание не сбивается. В то же время его рука скользит вверх по моему боку и заканчивается у моей груди.

Из меня вырывается стон, глубокий и горловой. За ним мгновенно последовал румянец. Я поднимаю руку и кусаю костяшки пальцев. Между зубами я говорю:

— Прости. Дело в том, что меня никогда раньше так не трогали.

Он делает паузу, задумчиво глядя на меня. Он обхватывает мое лицо, его большой палец касается моей щеки. Я жду вердикта, о чем бы он ни рассуждал. Но время тянется, а он ничего не говорит.

— Все в порядке? — спрашиваю я наконец.

— Ты идеальна, — шепчет Руван, нежно целуя меня в губы.

— Прости, что у меня мало опыта. — До этого момента меня это никогда особо не беспокоило. У меня никогда не было причин чувствовать себя неуверенно из-за того, что у меня никогда не было любовников, не было поцелуев и прикосновений, потому что это было то, чего от меня ждали. Все в моем мире знали об этом.

Но Руван не из моего мира. Он сам по себе целый мир. Как мне в него вписаться? Могу ли я?

— Я сказал, что ты идеальна, — твердо произносит он. — Горе других людей будет моим благословением и наслаждением. — Руван нежно кусает меня за шею. Он не прорывает кожу. Нежный поцелуй. Облизывание. Вместо стона у меня вырывается хныканье. — Не скрывай этого, Флориан. Не стыдись. Стони, кричи, плачь, лишь бы это было от удовольствия. Дай мне услышать тебя.

— Но другие...

— Они не услышат. Но мне было бы все равно, если бы они услышали. — Он отстраняется, нависая надо мной. По одной руке с обеих сторон от моего лица. Его тело прижато к моему. Мой мир — это он и только он. — Сегодня ночью забудь обо всем остальном, Флориан. Все, что ты должна делать, — это чувствовать. Отбрось все остальные мысли и наслаждайся этим.

Я не успеваю опомниться, как он снова скользит по моему телу и берет в рот одну из моих грудей. С моих губ срывается еще один стон, и еще. Его руки, его рот. Я вся горю.

Теперь я понимаю, почему некоторые молодые женщины только и думали о том, как бы найти себе жениха. Когда такое наслаждение можно получить по собственному желанию, имея партнера... Он снова смещается, и его ладонь ложится на острие моего желания. Я резко вдыхаю, и он почти мурлычет от удовольствия.

Его пальцы двигаются, создавая восхитительное трение. Молния пробегает по мне, превращаясь в мелкие мурашки, которые покрывают мою кожу мурашками, напрягаясь против прохладного ночного воздуха. Моя спина выгибается, грудь напрягается.

Руван, кажется, точно знает, когда слишком много, а когда недостаточно. Мои глаза закрываются, отгораживаясь от света, звуков и мыслей. Есть только он, кажется, везде и сразу. Все чувства переполнены. Пальцы ног подгибаются, давление нарастает, нарастает, нарастает.

Я вот-вот сломаюсь. Этот человек одним только языком и пальцами разобьет меня на тысячи кусочков. У меня перехватывает дыхание, я пытаюсь предупредить его, но удар настигает меня раньше, чем я успеваю подобрать слова.

Дрожь сотрясает мое тело, а с губ срываются крики. Все закончилось за мгновения, которые показались мне славными тысячелетиями. Я застываю на месте, мышцы сжимаются, посылая новые волны наслаждения с каждым усилием. Руван замедляет движения, притягивает меня к себе и в последний момент убирает руку между моих бедер. Мое лицо прижато к его шее, и я одновременно уязвима и защищена.

Он прижимается губами к моему лбу.

— Дыши, Флориан.

— Я.… что... я... — Слова подвели меня. Они исчезли, плывя по блаженному морю, в котором разбросаны и дрейфуют все остальные мысли.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Хорошо. — Этого недостаточно. Одного этого слова недостаточно, чтобы передать то радостное гудение, которое поселилось в моих мышцах. Его недостаточно для того, чтобы выразить то, что я испытываю сейчас. Но этого будет достаточно.

Он тихонько хихикает, как будто знает все эти вещи. Как будто он слышит их в этом единственном, недостаточно хорошем слове.

— Хорошо, — повторяет Руван.

Несмотря на себя, я зеваю. Дрожь утихает, и кровать гораздо удобнее, чем я ожидала. Мое тело становится тяжелым.

— Тебе надо отдохнуть, у тебя был долгий день.

— Здесь? — шепчу я.

— Где же еще?

Вместо того чтобы спорить, я закрываю глаза. Диван в главной комнате — самое далекое, о чем я сейчас думаю. Уйти — слишком большое усилие.

Две сильные руки вокруг меня. Тяжелое пуховое одеяло. Зима за окном, пытающаяся проникнуть внутрь, но огонь не дает ей прорваться.

Я сдвигаюсь, наклоняю голову, чтобы посмотреть на него. В лунном свете на меня смотрят два ярких глаза. Его губы принимают форму тонкого полумесяца.

— Ты не спишь, — говорю я.

— Как я могу спать, когда меня так удивляет потрясающее создание в моей постели? — почти мурлычет он.

Я не могу удержаться от смеха.

— Ты неисправим. — Вряд ли я новое присутствие в его постели, в его жизни. Я почти существую исключительно здесь и сейчас. Его уют стал моим домом... настолько, что я уже даже не думаю покидать горы.

— Как долго это будет продолжаться? — спрашиваю я. Он знает суть моего вопроса, его легкий хмурый взгляд говорит мне об этом.

— Скоро... любовь моя. Скоро они узнают правду. Когда наша работа будет закончена.

Рассвет наступает, а я не двигаюсь с места. Одеяло и меха, должно быть, сделаны из свинца, потому что я никогда в жизни не чувствовала такой тяжести. Послесвечение прошлой ночи осело на мне, как и рука Рувана вокруг моего живота. Его тяжелое дыхание говорит о том, что он все еще дремлет, и я медленно поворачиваюсь, чтобы не потревожить его.

Уже не в первый раз я любуюсь им ранним утром. Но в этот раз я гораздо ближе, чем в прошлый. Я вижу нежный изгиб его губ и каждую длинную ресницу, которая ложится на его щеку, когда он дремлет. У меня странное ощущение, что я уже не первый раз просыпаюсь вот так... Сон?

Попытки вспомнить подробности наталкиваются на вспышку боли в теле. Это боль, вызванная не физической травмой, а жестокостью моего сознания. Я вся липкая, холодная. Стыд пытается овладеть мной.

Что я наделала? Я не могу быть здесь. Я не могу быть ни с одним мужчиной, но особенно с ним. За закрытыми веками я вижу разочарованные глаза матери и ужас брата. Теперь я слышу Дрю: Из всех, кого ты могла выбрать, Флориан...

Я не могу здесь находиться. Мое дыхание учащается. Если я останусь, то потревожу его плачем или криком.

Каким-то образом мне удается вырваться, не разбудив его, и я отступаю в главную комнату. Но это все еще слишком близко к нему. Я чувствую его запах на своей коже.

Я бегу в единственное место, где у меня всегда была стабильность: в кузницу.

К счастью, еще достаточно рано, чтобы никто не остановил меня по пути. Через несколько минут очаг раскален, и в нем уже лежит металл. Здесь я могу двигаться без раздумий, и я позволяю своему разуму стать пустым.

Но моя отсрочка от выбора оказывается недолгой, когда появляется Руван. Я чувствую его присутствие и не отворачиваюсь от наковальни. Он медленно приближается, пока я бью молотом по металлу, не решаясь заговорить, пока я не положу его обратно в кузницу.

— Что ты делаешь?

— Пока не знаю. — Слова прозвучали немного резче, чем я хотел. Ты сама сделала свой выбор прошлой ночью, Флориан, не вини и не сваливай все на него, ругаю я себя.

Он немного колеблется.

— С тобой все в порядке?

Я наконец-то смотрю на него и тут же жалею, что не посмотрела. Я надеялась, что он будет равнодушен. Что нам удастся как-то не говорить о том, что между нами произошло. Или, что еще лучше, его будет мучить неуместное чувство вины, вытравленное в его душе всем тем, чему нас всегда учили.

— Флориан? Он делает шаг вперед.

Я хочу сказать ему, чтобы он ушел. Я хочу сказать ему, что со мной все в порядке, что прошлая ночь ничего для меня не значила и больше никогда не повторится. Но я знаю, что ни то, ни другое неправда. Мое сердце никогда не вырывалось за пределы груди и не вылетало из тела так, как это происходит рядом с ним. Даже если я хочу игнорировать это, даже если я испытываю чувство вины за это, это не то, от чего я могу отмахнуться... и это было бы несправедливо по отношению к нему.

— Я.… я не в порядке, — признаюсь я. Его губы раздвигаются, глаза наполняются паникой, а брови сходятся в печали. Я быстро качаю головой, забыв о своей работе, и делаю шаг к нему. — Дело не в тебе. Не совсем. Я хотела прошлой ночью. Но я.… — Я смотрю на трещину в полу. — Я все еще борюсь с этим, с нами, с тем, что мы с тобой больше, чем враги. Каждый раз, когда я нахожусь рядом с тобой, мое сердце колотится, и я хочу прикоснуться к тебе. Но я слышу, как они — моя мать, брат, отец, весь город — осуждают меня за каждый вздох, который я делаю и не использую, чтобы проклясть твое имя.

— Это было слишком быстро, — мягко говорит он.

— Я знала, что делала, и я стараюсь не делать этого — я не позволю себе стыдиться, — твердо говорю я.

— Хорошо. — Он берет обе мои руки в свои. — Но мы оба уже признали, что на это потребуется время. Никто из нас не может игнорировать все, что было. — Я слегка киваю. — Мы будем идти медленнее.

— Мне жаль.

Руван ловит мой подбородок и поднимает на меня глаза. Я все еще ощущаю слабый запах себя на его пальцах, и это заставляет меня бороться с румянцем. Это напоминает мне о страсти, которой он меня наполнил.

— Тебе не за что извиняться. — Он улыбается, глаза блестят в лучах раннего солнца. — Ты голодна?

Я моргаю от такой перемены разговора, хотя она и нежелательна.

— Вообще-то нет. Что странно. — Я оглянулся на кузницу. Я уже больше часа работаю молотком, а вчера вечером почти ничего не ел.

— Не совсем.

— М?

— Когда Король Солос создавал кровавое предание, он стремился укрепить тела вампиров. Добавляя в нашу кровь раз за разом силу других, пока мы не смогли бы полностью питаться тем немногим, что могли бы выращивать, охотиться и добывать в горах наших земель.

— Но я не...

Он прерывает меня со знающей улыбкой. Мне даже не нужно говорить, что я вампир.

— Твоя кровь была отмечена моей; некоторые из моих укреплений теперь распространяются и на тебя.

Отмечена.

Я отмечена им. Даже спустя долгое время после того, как наше поклявшееся на крови подойдет к концу и проклятие будет снято, все переживания — все, чем мы являемся, — останутся на нашей крови. Но что это будет значить, когда мы покончим с проклятием... Когда. Я впущу это в мир.

Что будет потом для меня и Рувана?

Я не знаю. Это вопрос, на который я не готова искать ответ. Мне и так хватает того, с чем я пытаюсь разобраться.

Руван отпускает мои руки.

— Твой металл светится белым. Я дам тебе немного пространства и оставлю тебя.

— Ты не обязан, — говорю я, прежде чем он успевает уйти.

— Ты уверена? Если тебе нужно время...

— Я скажу, что мне нужно. — Я пытаюсь ободряюще улыбнуться ему. — Предполагаю, что я это знаю.

— Мы оба выясняем это по ходу дела, — соглашается он.

— Кстати, если говорить о том, что я выясняю все на ходу, то я хочу поделиться с тобой кое-чем. Я нашла это вчера — два дня назад? До того, как ты заболел. — Время стирается вместе со всем, что произошло, и как мало мне сейчас нужно сна. — Это здесь... — Открыв дверь в кабинет кузнеца и взяв книгу и кинжал, я рассказываю ему о своем открытии и экспериментах. Когда я заканчиваю, кинжал и бухгалтерская книга лежат на одном из столов между нами.

— Невероятно, — шепчет Руван.

— Ты действительно так думаешь? — неуверенно спрашиваю я. — Даже несмотря на то, что это могло отнять у меня силу и привести тебя в такое состояние?

— Я в порядке, и это открытие более чем стоит любой боли, которую я должен испытать. — Несколькими словами он снимает с меня всю вину.

— А что, по-твоему, он делает? — спрашиваю я.

— Я не знаю... но я знаю кое-кого, кто мог бы. — Руван выпрямляется, отходит от стола и начинает выходить из кузницы. Я уже знаю, кого он собирается найти, поэтому вместо того, чтобы позвать его за собой, я пользуюсь возможностью оценить его уход. Затем, улыбнувшись, с которой я не пытаюсь бороться, я с новой целью возвращаюсь в кузницу.

ГЛАВА 27

Каллос задает чуть ли не тысячу вопросов. Даже после того, как я рассказала ему всю историю о том, как я нашла кабинет, и обо всех своих делах, он все равно продолжает допытываться. Когда он наконец умолкает, то несколько долгих минут пристально смотрит на кинжал и бухгалтерскую книгу. Достаточно долго, чтобы в ожидании я вернулась к нанесению ударов.

— Минутку, — только и успел сказать Каллос, прежде чем выбежать из комнаты.

— Как часто он так себя ведет? — У меня горло болит от ответов на все вопросы Каллоса.

Руван усмехается.

— Часто. По крайней мере, когда что-то захватывает его воображение. Он наш постоянный ученый и архивариус. Как Джонтун был для Солоса, так Каллос — для меня.

— Понятно. — Я проверяю, как плавится металл в кузнице.

— А над чем сейчас работает наш кузнец?

Странно слышать, что меня называют простым кузнецом, а не кузнечной девой. Но мне это не противно. Это еще больше ослабляет давление, которое постоянно давило на мои плечи.

— Попробую выплавить еще один вариант серебра.

— Еще один металлический прорыв за два дня? — Руван складывает руки и прислоняется к одному из столов. В его голосе звучит впечатление, и в моей груди разгорается гордость.

— Посмотрим. — Впервые в жизни у меня есть доступ к практически неограниченным ресурсам. — Это для Вентоса.

— Вентос неравнодушен к своему мечу.

— Он слишком полезен с ним, чтобы мечтать о его замене, — говорю я. — Но он не сможет взять его с собой в мой мир.

— Почему?

— Широкополые мечи не куются для охотников уже несколько поколений. — Я поднимаю на стол форму в виде стержня, в которую буду заливать жидкий металл. — На форму уходило слишком много серебра, и запасы быстро истощились. Серебряные рудники находятся далеко на северо-западе, и торговцы приходят редко; говорят, что на севере моря кишат чудовищами. Поэтому мы должны беречь наши ресурсы как можно лучше. Во времена моей прабабушки широкие мечи переплавляли на более мелкое оружие.

Руван внимательно слушает, глаза блестят, как будто я самое увлекательное существо на свете.

— Значит, ты делаешь для него новое оружие?

Я киваю и беру щипцы, готовясь вынуть тигель из жара.

— И для себя тоже. В Деревне Охотников, если есть какие-то подозрения относительно человека, его часто заставляют пронзить серебряным клинком — просто чтобы убедиться, что это не вампир, укравший чье-то лицо. Очевидно, мы не хотим, чтобы это случилось с Вентосом.

— Очевидно.

— Итак, я пытаюсь сделать что-то, что может сойти за серебро, но не является чистым. Или достаточно модифицированное, чтобы не навредить Вентосу.

Руван на мгновение отвлекается на пламя, которое самопроизвольно разгорается, когда река золотистого жара встречается с более холодной формой. Я возвращаю тигель на край кузницы, чтобы он остыл, меняю щипцы и беру молот.

— Твоя работа завораживает, — пробормотал он. Он не знает этого, но быть с широко раскрытыми глазами и очарованными бесконечными тайнами и возможностями тепла и металла — это самое привлекательное, что он когда-либо мог сделать.

— Я согласна, что процесс увлекателен, но я предвзята.

— Возможно, предвзята. Но это не значит, что ты ошибаешься. — Он переместил свой вес и прочистил горло. — Как ты думаешь, ты могла бы научить меня, как это делается?

— Обычно кузнецы учатся около десяти лет, и это только для того, чтобы сделать самые простые вещи. Пройдет еще пять-десять лет, прежде чем я позволю тебе взять в руки молот и даже посмотреть на работу с серебром или что-нибудь еще сложное. — Это не моя кузница, не совсем, но инстинкты моей семьи слишком укоренились во мне, чтобы их игнорировать. Существует порядок обучения кузнечному делу, и каждый шаг здесь не просто так.

— Пятнадцать лет работы с серебром? Ты начала кузнечное дело, когда родилась?

Я фыркнула.

— Мне так показалось, но нет. Я начала работать в кузнице, когда мне было пять лет.

— Это так рано, — задумчиво говорит Руван.

— Не для Деревни Охотников. — Я смотрю на металл, как он медленно остывает, золотистый цвет переходит в янтарный. — Никто из нас не рассчитывает прожить долгую жизнь, хотя многие и живут. По крайней мере, те из нас, кто не является охотниками. Обещание Деревни Охотников заключается в том, что тебе придется бояться только одного — вампира. В остальном все заботятся обо всех остальных. — Я бросаю взгляд в его сторону. — Так что, хотя большинство людей чувствуют себя комфортно, если не обращать внимания на постоянный страх, мы все знаем, что наши дни могут быть сочтены. Мы знаем, что от смерти нас отделяет всего одно полнолуние. Обычно к тринадцати годам с молодыми людьми обращаются как с полноценными мужчинами и женщинами. Это самый ранний возраст, когда охотник может выйти на охоту.

— Но, да, я начала работать в кузнице с пяти лет. Подметать, приносить воду и другие вещи для матери — все это мелкие работы, которые молодой человек мог делать без опаски. Работа, которая укрепила бы мое тело и помогла бы мне привыкнуть к виду и звукам кузницы. Тогда, когда я начала делать больше, я буду готова.

— И сколько тебе сейчас лет? — спрашивает Руван. Я удивлена, что он не знает. И я чуть не роняю щипцы, когда понимаю, что до сих пор не знаю, сколько ему лет. Я уже давно поняла, что Руван — не такое уж древнее существо, каким я когда-то считала лорда вампиров. Но сколько же ему лет на самом деле?

— Девятнадцать. — Щипцами я вынимаю из формы только что выплавленный слиток металла и несу его к наковальне. Остаточное тепло, все еще излучаемое металлом в виде красного цвета, заставляет его медленно закручиваться вокруг головки наковальни, начиная формировать то, что будет основанием моего серпа. — А тебе?

— Считая дремоту или нет? — кокетливо спрашивает Руван.

— Допустим, и то, и другое.

— Не считая длинной ночи, мне двадцать четыре, — говорит он. — Если считать долгую ночь, то около трех тысяч ста двадцати четырех.

— Что...

— Долгая ночь — это последние три тысячи лет, пока мы дремали в стазисе, чтобы не поддаться проклятию. Но для меня это были лишь мгновения. — В его словах чувствуется какая-то тяжесть, которая не покидает меня, пока я возвращаю железо в кузницу. Я вспоминаю упоминание Квинна о дремоте куколки.

Каллос возвращается прежде, чем мы успеваем поговорить о веках или долгих ночах.

— В записях, которые ты принес, есть упоминание о чем-то подобном. — Он открывает одну из принесенных книг, и я вижу, что она заполнена свободными бумагами, которые я узнала в мастерской в старом замке. Две книги, которые он раскладывает, тоже написаны тем же шрифтом, что и некоторые из этих бумаг. Он кладет их рядом с книгой кузнеца. — Здесь говорится о заключении магии крови в металл — использовании его для сохранения и передачи силы.

Вытерев руки, я подхожу и просматриваю страницу, на которую он указывает. На одной стороне — грубый набросок двери, которую я открыл в старом замке. Он не точен. Но он достаточно близок, чтобы я могла сказать, что это ранняя концепция. На противоположной стороне — несколько заметок, почти как сообщения, передаваемые туда-сюда между двумя разными людьми. Здесь та же рука, которую я узнала в мастерской, а также почерк, совпадающий с почерком кузнечного мастера. Они посвящены спецификациям и деталям, связанным с тем, как на самом деле создается нечто вроде магической двери, пропускающей магию крови.

— Как диск и дверь.

— Именно. Было публичное послание от имени Короля Солоса, написанное Джонтуном, в котором излагалась идея, как вампир мог бы собирать, сохранять и использовать в качестве силы кровь, которую свободно давали покровители со всего Мидскейпа во время наших полнолунных фестивалей в течение месяца. Я совсем забыл об этом, пока не увидел эти заметки. Этот металл и кинжалы, сделанные из него, могут быть тем, что они задумали. — Каллос указывает на одну из своих книг. — Смотри, вот, это запись, сделанная рукой Джонтуна. А вот эти записи, вы видите, что сценарий один и тот же. Я уверен, что мы обнаружили инструмент, который наши предшественники планировали использовать для укрепления вампиров.

Наклонившись, я смотрю на записи. Я вижу схожий почерк, на который указывает Каллос. Но я замечаю и кое-что еще.

— Если вампир мог собирать кровь таким образом, значит, люди были ему не нужны. Это заставило бы человека захотеть работать с ними, чтобы раскрыть эту силу. — отмечаю я. Как я и предполагала в мастерской, записи вели два человека. — Видите? Если это почерк Джонтуна, то это чей-то другой. Он есть и в записях из мастерской, и на полях кузнечного журнала. Должно быть, это она.

— Винни рассказала мне о вашей теории о человеческой женщине, — деликатно говорит Каллос, протирая очки. — Но я думаю, что это, скорее всего, надпись Короля Солоса. Это необыкновенная находка! Этот мужчина был известен тем, что ничего не записывал, все за него делал Джонтун. — Он говорит так, словно пытается меня утешить.

— Я знаю, что это была женщина. — Я обращаюсь за помощью к Рувану. Он знает о моих снах. Сны... У меня был один прошлой ночью, я понимаю. Не так ли? Или это была не более чем фантазия?

Руван хмурится.

— Мы все еще считаем, что человек был для Солоса скорее... экспериментом, чем партнером.

— Я не думаю, что...

— Солос не стал бы работать с человеком. — осуждает Каллос.

Я прикусила язык и не стала его поправлять, продолжая смотреть на Рувана напряженным взглядом. Я думаю, не вспоминает ли он сон из старого замка. Но он ничего не говорит, и мое сердце замирает.

Каллос заговорил, не обращая внимания на наше напряжение.

— Эти открытия поистине невероятны, — шепчет он. — Подумать только, все это время в старых мастерских Короля Солоса пряталось еще больше про кровавое предание. Понадобятся недели, чтобы все перебрать, но это просто кладезь информации. Интересно, может быть, что-то из этого является основой для первых томов по кровавому преданию? Возможно, мы сможем собрать воедино утраченные записи Джонтуна о ранних работах Солоса, поскольку оригинальные журналы были утеряны.

Я провожу пальцами по журналу, вспоминая сон, приснившийся мне в старом замке, с яркими подробностями.

— Но человек...

— Не может быть, чтобы Король Солос действительно работал с человеком. — Каллос явно очень уверен в себе. — Это мастерское владение кровавым преданием может быть только у Короля Солоса.

— Почему?

— Он был изобретателем кровавого предания, — спокойно говорит Руван. — Оно появилось благодаря его работе над первыми людьми, пришедшими в Темпост.

— Я думала, что вампиры всегда могли использовать магию крови?

— Вампиры могли, но только в полнолуние, когда наши силы были наиболее сильны. В другое время кровавое предание усиливала нас. Но цена... — Каллос сделал паузу, обдумывая свои слова.

— Ты закончила? — неожиданно говорит Руван.

Я оглядываюсь через плечо. Кузница еще горячая. Мой металл ждет меня. Если бы это было в Деревни Охотников, Мать отчитывала бы меня до покраснения лица за то, что я собираюсь сделать. Но... мне любопытно, что он скажет дальше.

— Я нахожусь в точке остановки, — говорю я. — Я могу вытащить металл, дать ему остыть и вернуться позже. Это может подождать.

— Хорошо, тогда пойдем вместе. — Руван протягивает руку.

— Подождите, куда вы идете? — Каллос вскакивает со своего места, когда Руван уже тащит меня из кузницы.

Я оставляю все свои инструменты там, где оставила их. Еще одна вещь, на которую Мать, увидев, пришла бы в ужас. Маленький бунт вызывает у меня ухмылку. Теперь это моя кузница, никто не посмеет вмешаться, думаю я, Я могу делать с ней все, что захочу.

— Куда мы идем? — спрашиваю я, когда мы поднимаемся по коридору мимо комнат остальных.

— В музей. Там будет больше информации о том, откуда мы знаем, что Солос не мог работать с человеком.

— Музей? — произношу я. Слово новое и странное для меня.

— Да, он находится в городе, и, поскольку мы не можем наступить на территорию замка, нам придется идти в приемный зал.

Это более серьезная экскурсия, чем я думала, если он говорит о туманном шаге.

— В музей? — подхватывает Каллос. — Ты думаешь, это разумно?

Я не знаю, что это за «музей», но, учитывая нынешнее состояние Рувана, я полагала, что это нечто такое, о чем мне не стоит слишком беспокоиться. Но теперь я думаю, не опасно ли это.

Каллос придерживается того же мнения.

— Мы не зачищали эту часть города уже несколько месяцев.

— Сейчас раннее утро, мы вернемся задолго до захода солнца, — говорит Руван. — Не говоря уже о том, что в прошлый раз, когда мы туда ходили, там было почти пусто.

— Куда мы идем? — Винни встает.

— Отлично, теперь это вечеринка. — Каллос снимает очки и разочарованно вытирает их о рубашку. Я не могу не заметить, как он старается не смотреть на Винни. Возможно, снятие очков — это предлог для того, чтобы не смотреть.

— Мне нравятся вечеринки. — Винни останавливается у подножия лестницы.

— Возьми свои кинжалы, Винни. Мы направляемся в город.

— О! Я позову Лавензию, она...

— В последний раз, когда Лавензия сопровождала меня в музей, она разбила скульптуру, когда подумала, что это Погибший, — говорит Каллос.

— Ты прав... оставим грубиянов позади. — Винни смеется и убегает.

Они готовятся к битве с Погибшими и хотят защитить эти, несомненно волшебные, скульптуры в процессе.

— Может, мне взять серп?

— Это не повредит, — говорит Руван. — И доспехи надень.

Мы готовимся к битве, ненадолго заходя в оружейную. Затем Руван ведет нас вверх по лестнице и обратно через дверь, соединяющую нас с часовней. Когда мы проходим через пещеру, я снова вижу статую короля, парящую над алтарем. Он держит в руках книгу и смотрит в небо.

— Это и есть Король Солос? — спрашиваю я, когда мы начинаем подниматься по лестнице. Его лицо мне знакомо.

— Да, — отвечает Руван. — Это часовня, где впервые было использовано кровавое предание.

— Книга, которую он держит в руках, считается первой записью кровавого предания — книга заклинаний, как ее называют люди, — говорит Каллос. — Я надеялся, что именно ее вы найдете в мастерской, если не анкер с проклятием. Но, увы, и то, и другое не удалось.

— Первая запись кровавого предания пропала?

— Первые три, — печально говорит Каллос. — Никто не знает, что с ними случилось, но их потеря, безусловно, ослабила нашу способность бороться с последствиями проклятия. Если бы они были у нас... — Он замолчал, когда мы подошли к проему в замке. Каллос слегка наклоняется, оглядывая город. — Возможно, все было бы по-другому.

— Нет смысла задумываться о прошлом. — Винни запрыгивает на контрфорс, по которому я прошла в первый день своего пребывания здесь, и идет как ни в чем не бывало. Каллос со вздохом выходит за ней на холод.

Я смотрю в щель, набираясь храбрости.

Руван протягивает руку.

— Хочешь, я проведу тебя?

Я смотрю на него, не понимая, когда он успел подойти так близко.

— Квинн рассказывал мне о твоем первом путешествии... Так будет безопаснее. — Он устало улыбается. — Я не хочу прыгать за тобой во второй раз.

В памяти всплывает воспоминание о том, как он прыгнул за мной в старом замке. Безопасность его рук. Глухой звук ударов его плиты о твердый пол, ветер, выбивающийся из его рук, когда он закрывал меня от сильного удара.

— Я не хочу, чтобы другие считали меня слабой.

— Знать, когда принять помощь, — признак силы, а не слабости.

Они уже знают, что я не охотник. Чем это может навредить?

— Это не слишком утомит тебя?

— Осторожно, Флориан. — Его голос низкий и густой. — Ты заставишь меня думать, что ты действительно заботишься о вампире, говоря так.

— Я думала, вампир? — Я вскидываю брови, не желая быть застигнутой врасплох.

Он хихикает.

— Ты, моя поклявшееся на крови, можешь называть меня так, как тебе заблагорассудится. Можно?

Мне удается только кивнуть. Руван наклоняется вперед и заключает меня в свои объятия. Инстинктивно я обхватываю его за шею и крепко прижимаюсь к нему, чтобы поддержать. Наши глаза встречаются. У меня перехватывает дыхание. Теперь меня постоянно тянет к его губам. Но солнце проливает свет на мой здравый смысл.

Я не могу поцеловать его в их присутствии. Я едва справляюсь с собственным осуждением. А осуждение других — это уже слишком.

Его глаза пробегают по моему лицу, останавливаются на губах, затем опускаются к шее. Мышцы Рувана слегка напрягаются. Его сила пульсирует вокруг меня. Мои мысли блуждают, и я представляю, как он несет меня обратно в наши покои. В моих фантазиях мы добираемся до часовни. Чтобы все боги-вампиры видели, он кладет меня на камень, подстелив под меня бархатный плащ. Он целует меня в шею, медленно, чувственно, разрывая рубашку сильными и контролируемыми движениями. Затем он...

— Нам пора идти, — заставляю я себя сказать, когда щеки становятся горячими. — Они уже почти пришли. — Кажется, что время замедлилось с того момента, как он подхватил меня на руки. То, что было всего лишь минутой, может быть, секундой, показалось мне вечностью.

— Надо, — соглашается он, и в голосе его звучит какая-то... тоска? Но не успеваю я на этом задержаться, как Руван прыгает на балку. Я слегка сжимаю свою хватку. Он хихикает, и этот звук звучит внутри меня так же, как и я его слышу. — Ты мне не доверяешь?

— Конечно, доверяю. Но мне не нравится, что я чувствую себя беспомощной вот так. — До земли очень далеко, и хотя шаги его уверенны, трудно не чувствовать снега и льда, не знать, нахожусь ли я в секунде от падения.

— Может, тебя опустить?

— Не смей. — Я поднимаю на него глаза.

Он ухмыляется, но смотрит вперед. Выражение медленно исчезает, когда мы уже прошли половину пути.

— Я должен извиниться за то, что в первый раз заставил тебя делать это самостоятельно.

— Ты думал, что я охотник.

— Даже если бы ты была охотником, это было слишком рискованно для человека.

— Да. Но я в порядке. Все хорошо, что хорошо кончается.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — повторил он. — Мне нравится это выражение.

— Разве ты не слышал его раньше? — спрашиваю я. Он качает головой. — Это довольно распространенное выражение.

— В твоем мире, возможно.

Я хмыкаю.

— Интересно, как много мы еще не знаем о мирах друг друга

— Думаю, очень многого и замечательного. — Он слегка улыбается.

Наш разговор прерывается, когда мы добираемся до дальнего конца, где нас ждут Винни и Каллос. Руван бережно опускает меня на землю, и мы направляемся внутрь. Мы бродим по коридорам и комнатам, возвращаясь к первому залу, в котором я оказалась. Меч, которым я орудовала против Рувана, все еще лежит на полу, отброшенный. Я не могу не улыбнуться, глядя на него.

— Мы пойдем первыми и все разведаем. Привлеки внимание всех Погибших, — говорит Винни, идя в дальний конец комнаты. Я замечаю небольшой круг из камней, которого раньше не видела. Она встает в центр и исчезает с дымчатым облаком.

— Это щель в барьерах замка? — предположил я.

— Так и есть, — подтверждает Руван, когда Каллос отходит в сторону. — Ты готова? — Руван протягивает мне руку.

— Готова. — Мои пальцы скользят по его пальцам, и он ведет меня в круг.

Через мгновение я дышу тенью и тьмой, готовясь к тому, что таит в себе этот загадочный «музей».

ГЛАВА 28

Я стою в городе из камня и льда. Иней покрывает дверные проемы и пороги, древние сталагмиты цепляются за балконы, угрожая своими опасными остриями. Городские здания, которые я видела из замка, массивнее, чем я могла себе представить. Они возвышаются надо мной на несколько этажей. Крепость в Деревне Охотников всего четыре этажа в самой высокой точке, а я всю жизнь думала, что это самое высокое здание, которое только можно создать.

Повернувшись, я воспринимаю все это. Тишина. Снегопад, сверкающий в лучах солнца, танцующий на моих ресницах и завихряющийся в моем затаенном дыхании.

— Добро пожаловать в город. Темпост, колыбель вампиров. — Руван отпускает мою руку.

— Это... — Сияющие шпили, сверкающие булыжники, железная арматура по бокам зданий... от этой красоты у меня перехватывает дыхание.

— Это не так много, не сейчас. Но раньше...

— Это потрясающе. — Я снова обрела голос.

Удивленное молчание Рувана сменяется легкой улыбкой. За пределами замка он кажется светлее, немного выше ростом.

— Я рад, что тебе нравится.

— А как все было до этой длинной ночи? — спрашиваю я.

Взгляд Рувана становится мягким и отстраненным. Он смотрит на безмолвные улицы.

— По правде говоря, даже я не знаю.

— Не знаешь? — Я оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что Винни и Каллос не находятся поблизости, и только после этого легонько касаюсь его локтя.

— Нет... Я родился уже после того, как было наложено проклятие. Даже будучи мальчиком, я видел лишь тень былой славы Темпоста. Народ уже становился Погибшими, они убивали друг друга, чтобы выжить. Но во времена расцвета город был великолепен. — В его словах звучит тоска, ностальгия по тому, чего он никогда не знал. — Старейшины говорят, что в течение месяца все было тихо, но во время праздников, которые проходили в полнолуние, улицы заполнялись людьми всех мастей. Они...

— Кажется, все чисто. — Винни выбегает из-за большого соседнего здания, прерывая размышления Рувана, и Каллос идет позади. Я быстро опускаю руку, надеясь, что они не заметили.

— Это хорошо. — Руван проводит ладонью по пуговицам своего пальто. Никогда еще железные пуговицы не вызывали у меня такого восхищения. Но то, как они скользят под его длинными изящными пальцами, прежде чем расстегнуться, завораживает. Это почти заставляет меня облизывать губы. Мне хочется медленно провести языком по кончикам зубов. Почувствовать, есть ли у меня...

Мое сознание переполняют мысли.

Клыки.

Именно об этом я и думала.

Я вдруг сосредоточился на архитектуре зданий, на планировке улиц, на чем угодно, только не на нем.

— Ты готова? — говорит Каллос таким тоном, что я думаю, что он спрашивает об этом не в первый раз.

— Да, конечно. — Я опускаю руку на серп, когда мы приближаемся к громадному строению впереди.

Колонны выстроились вдоль его фасада. Вход в здание представляет собой арку, настолько массивную, что в нее может проехать лошадь с телегой. Над ним — герб и гравировка, покрытые толстым слоем инея и снега, что делает их неразборчивыми.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает Руван, когда мы приближаемся. Винни и Каллос идут впереди. Винни я ожидала, но Каллос, идущий в бой во главе отряда, — это нечто такое, чего я не ожидала от этого мужчины.

— Я готова. — Я быстро киваю, держа руку на рукояти серпа.

Руван тихонько хмыкает, похоже, от удовольствия. Он снова недооценивает меня, как и тогда, когда мы только спустились в старый замок. Я ему покажу. Я...

Мои мысли останавливаются во второй раз, ноги зеркально отражают мои шаги, останавливаясь на месте.

Я стою в двухэтажном атриуме. Снег падает через треснувшее стекло купола. Прямо передо мной — каменный стол, обрамленный мрамором. Его кресло давно превратилось в пыль.

Но то, что подвешено под куполом, поглощает все мое внимание. Над головой — массивный скелет крылатого чудовища. Клыки, превосходящие по размерам меч Вентоса, направлены на меня, словно он собирается опуститься и поглотить меня одним укусом. Когти, более острые, чем мой серп, тянутся от четырех ног. Все это держится вместе и подвешено на проволоке, на изготовление которой кузнец, должно быть, потратил несколько часов.

— Что... что это за место? — пробормотала я, расслабляя руку на боку. Как бы ни был страшен скелет, он не собирается оживать и нападать на меня.

— Музей, — повторил Каллос, несколько ошарашенный. От того, как он смотрит на меня, жар смущения обрушивается на меня, соревнуясь с холодом в воздухе, и побеждает.

— Ну, это очевидно, — говорю я решительно. Слишком решительно. Руван вздергивает серебристую бровь.

— Да, но мы направляемся сюда. — Каллос огибает стол и направляется во второй атриум, где статуи стоят на страже.

Мы огибаем боковую лестницу, ведущую на мезонин. Я все время сосредоточена на статуях. Одна из них увенчана короной, похожей на часовню в замке. Две другие грациозно застыли в танце — фейри с крыльями бабочки и человек, смеющиеся, обхватившие друг друга руками. Другая рассказывает о человеке и его враге — горном льве. Четвертая — ужасающий образ вампира, который я представляла себе задолго до приезда в Мидскейп: женщина, сгорбившаяся над обмякшим телом, по подбородку которой застывшими струйками стекает каменистая кровь.

Все, мимо чего мы проходим, покрыто тонким блеском инея и пыли. Безвременье и неизмеримый возраст, застывшие вместе и зависшие в вечности. Я не хочу ни к чему прикасаться. Не хочется дышать.

Эти залы кажутся мне запретными. Они не похожи ни на что, что я когда-либо видел, о чем даже не смел помыслить. Мне не суждено быть здесь. И все же, все же...

Мое сердце бешено колотится.

Каждый поворот, каждый коридор, по которому мы спускаемся, вызывает волнение. Плачущие картины заставляют меня собирать их краски воедино, представляя, какими они могли бы быть, какими могли бы стать. Статуи смотрят на меня безмолвными глазами. Все это не волшебство, как я предполагала вначале, но все это захватило меня, схватило мое воображение за зубы.

Я еще не успела оглянуться на это удивительное место, как Руван говорит:

— Вот мы и пришли.

Мы остановились в длинном узком коридоре. Здесь еще больше скелетов, но они не похожи на огромное чудовище у входа. Они держатся вертикально за счет прочных металлических стержней, проходящих через их сердцевину, а не подвешены к потолку. Между ними стоят статуи, поначалу грубые, но по мере продвижения по залу приобретающие все большую утонченность. Стены вокруг них украшены картинами и гобеленами.

— Сюда, — говорит Каллос, направляясь к одной из ближайших статуй. Он счищает иней и грязь с таблички перед ней. Пока он это делает, я сосредоточиваю внимание на самой статуе. На ней изображены двое мужчин, сцепивших руки под полной луной. — Первый лунный договор.

Я читаю надпись.

— Вампир и.… лыкин?

— Наши небесные братья. Предки лыкинов тоже находили силу в луне. Но наши пути сильно разошлись, когда их вожди заключили договор с древними духами глухих лесов, чтобы получить их силу. Вампиры таких договоров не заключали и отступили в наши горы. — Каллос указывает на череп на постаменте. — Видишь, здесь вампиры изначально не так уж сильно отличались от людей. Мы еще не знали предание о крови, поэтому у нас не было причин для клыков.

Я смотрю на череп вампира без клыков. Каллос прав. Он почти такой же, как у человека. Только вот даже черепа у них более красивые, нежные. Кость идеально гладкая, словно изваянная из цельного куска мрамора.

— Вампиры были физически изменены с помощью кровавого предания?

— Да, это был единственный способ выжить, — торжественно говорит Руван.

— Вампиры были слабы от природы, — говорит Каллос, ведя нас по коридору. Там висит выцветший портрет с изображением рядов кроватей, на которых лежат мужчины и женщины. Служители застыли между рядами.

— У нас была своя сила, — возражает Винни на то, что ее называют слабой.

— Была. Мы могли использовать силу вращающейся луны, чтобы вычерпать глубокую магию, с помощью которой мы могли совершать чудесные магические подвиги, читать по звездам или создавать великие произведения искусства, — соглашается Каллос. — Но только в то время. Это заставляло первых лордов и леди бояться внешнего мира — по сравнению с остальными жителями Мидскейпа и их магией мы были слабы. Поэтому мы укрепились в своих горах и принимали других только в полнолуние.

— И тогда началось кровавое предание, — пробормотал Руван, когда мы остановились перед еще одной статуей Короля Солоса. На нем та же корона, что и в часовне — правда, из камня, а не из железа и рубинов. — С помощью магии крови мы смогли укрепить наш народ не только в полнолуние. К вампирам добавилась новая кровь со всей ее силой и опытом.

— С каждым добавлением мы становились быстрее и сильнее. Мы могли полностью открыть свои границы для торговли и путешествий, как это делали все остальные королевства. Темпост стал оплотом искусства, культуры и музыки. Мы читали по звездам, а фейри пели о нашей способности видеть душу человека через его кровь, — с гордостью говорит Каллос.

— И только посмотрите на нас сейчас... — пробормотала Винни, проводя пальцами по перилам и основаниям статуй. — Как сильно мы пали. Как недолговечно все это было. Как легко та магия, что создала нас, и уничтожила нас же.

Каллос смотрит ей вслед, полный отчаяния. В его глазах светится тоска, от которой у меня болит сердце.

Руван, видимо, тоже это видит, потому что говорит:

— Почему бы тебе не сводить Винни посмотреть гобелены? Я знаю, как она любит шить.

— Ты уверен? Как архивариус, я обязан вести учет истории, — возражает Каллос, неловко сдвигаясь с места. — Есть еще что обсудить о Короле Солосе и первых людях в Темпосте.

— Как нынешний лорд вампиров, я думаю, что вполне могу взять на себя эту ответственность. — Руван наклоняет голову в сторону Винни; она осматривает то, что выглядит как копия города Темпоста в его кальдере.

— Хорошо, кричи, если возникнут проблемы, — говорит Каллос и бросается туда, где бродит Винни. Они обмениваются несколькими словами и вместе исчезают в боковом коридоре.

— Надеюсь, ты не против. — Руван поворачивается ко мне. — Он редко остается с Винни наедине. Я подумал, что это будет приятно для них.

— Каллос и Винни ухаживают друг за другом? — Я медленно соображаю в таких вещах. Зная, что мои ухаживания всегда будут формальными, короткими и в основном организованными семьей, крепостью и городом, я никогда не обращала внимания на их способы. Может быть, если бы все было иначе и я была бы более опытной, я бы не чувствовала себя сейчас вечно холодной и горячей рядом с Руваном.

— Пока нет. Может быть, не будут никогда.

— Никогда?

Руван слегка пожал плечами.

— Ничто не гарантировано.

— Ничто не является таковым, — соглашаюсь я, переплетая свои пальцы с его пальцами. — Возможно, именно поэтому они и должны.

Он тихонько хмыкает и опускает глаза, пытаясь скрыть улыбку. Неужели это призрак румянца на его щеках?

— Возможно, ты права. Если бы не проклятие, они, скорее всего, никогда бы не встретились.

— Почему?

— Винни готовилась стать членом стражи замка. Каллос только что получил должность старшего преподавателя в академии.

— Академия? — Еще одно незнакомое слово.

— Не удивляйся. Вампиры были одними из первых, кто начал записывать историю. Мы считали своей обязанностью записывать настоящее и прошлое, а также будущее, которое мы видели с помощью магии крови. Наши летописи датируются практически временем образования Вэйла — барьера, отделяющего этот мир от Запределья.

— Как давно это было? — Я следую за ним, пока он приближается к миниатюрному городу, который только что осматривала Винни.

— Около шести тысяч лет назад.

Шесть тысяч лет... Я опираюсь руками на край каменного стола, на котором был построен миниатюрный город. Мне нужно что-то прочное. Шесть тысяч. Это такой долгий срок. Дольше, чем существует Деревня Охотников. Дольше, чем все, что я когда-либо знала.

— Интересно, есть ли в моем мире что-нибудь столь же древнее, — шепчу я.

— Я уверен, что есть. Мир Природы и Мидскейп когда-то были единым миром живых. До того, как он был отдан людям, большая часть земли была занята эльфами, фейри, вампирами, мерами, лыкинами и кто знает, какие еще волшебные чудовища и звери бродили по ранним землям, о которых мы сейчас можем только мечтать — дриады или драконы. — Руван переходит на противоположный край стола. Он показывает на высокое здание. Я узнаю в нем то самое, на которое Квинн смотрел из окна моей кузницы. — Здесь находится академия. Здесь музей. И, конечно, ты знаешь замок на горе. Но мое любимое место во всем городе — это башня звезд, вот здесь, на этом хребте. — До моего рождения она была разрушена Погибшими. Но я видел ее изображения в книгах и слышал рассказы о стеклянных дисках, в которых звезды были прямо перед глазами, так близко, что ни один кусочек будущего не мог ускользнуть от тебя.

Пока Руван говорит, он указывает. Я следую за ним, дрейфуя по музею рядом с ним, впитывая столько истории вампиров, сколько может поместиться в моих ушах. Я узнаю больше важного — узнаю о том, как вампиры и лыкины в конце концов разделили территории из-за того, что лыкины были не согласны с тем, как вампиры относились к кровавому преданию. Первые считали, что кровь можно брать только у животных, если вообще можно, а вампиру нужна была кровь, обогащенная опытом, чтобы получить от нее силу. Я узнаю о том, как полгорода было построено после того, как началась история крови, скорость и сила, которые она дала вампирам, позволили им строить в два раза прочнее, в два раза быстрее.

Я узнаю о важных заметках по истории. Его. Моей. Нашей. Что мой дом когда-то находился на территории вампиров. Что крепость, которую охотники сделали своим домом, на самом деле была юго-западными воротами замка, и именно поэтому стена тянется до самого моря, обратно через Фэйд и к замку, частью которого она когда-то была.

У меня, конечно, есть вопросы. В деревне говорят, что крепость и стены были сделаны первым охотником. Но я не противоречу Рувану. Я не хочу делать ничего такого, что заставило бы его замолчать. Его голос восхитителен.

Более того, в последний раз мне было так интересно, когда мать впервые показывала мне, как делать серебряную сталь. Но это были знания, о которых я уже имела некоторое представление. Все, что рассказывает Руван, для меня новое. Я хочу знать все это. Я приняла его с распростертыми объятиями, а теперь хочу попытаться принять и истину наших миров, какой бы она ни была.

— Что там? — спрашиваю я, указывая направо, когда мы доходим до буквы «Т» в конце коридора, по которому мы шли.

— Там... — Он хмыкает. — Думаю, это доспехи древности.

Я резко вдыхаю. Старинные. Доспехи. Вампира. Я должна это увидеть.

— Хочешь посмотреть? — Руван читает мои мысли и протягивает руку с теплой улыбкой. Мое сердце делает скачок.

— Я думала, ты никогда не спросишь! — Я беру его за руку и тяну за собой по коридору.

Он разражается смехом, ярче которого я никогда не слышала. Смех его совпадает с мерцающим золотом его глаз и безупречной платиной его волос.

— Ты хоть знаешь, куда идешь?

— Нет, но я намерен найти по дороге все, что смогу!

— Я выпустил монстра. — Он продолжает смеяться всю дорогу, пока я тащу его за собой, перенося из комнаты в комнату.

— Ты ошибаешься, — говорю я.

— В чем?

Я слегка ухмыляюсь через плечо, глядя на его бесплотное лицо. Тепло его руки вокруг моей. Как же я ошибалась...

— Мы никогда не были монстрами.

Солнце висит низко в небе, и к тому времени, когда мы закончили обследовать все уголки музея, мой желудок уже урчал. Мы с Руваном оказались в саду скульптур на крыше, превратившемся в зимнюю страну чудес. Безмолвные статуи смотрят пустыми глазами сквозь лед, который так стар, что посинел.

Руван прошел вперед и теперь прислонился к перилам, давая мне время и пространство, пока я не буду готова присоединиться к нему.

— Похоже, тебе понравилось. — Он улыбается, но улыбка не достигает его глаз.

— Я никогда раньше не была в подобных местах. Я не знала, что они существуют, — наконец призналась я. Я ожидала, что он будет смеяться надо мной за это признание, но вместо этого он выглядит смущенным. Он действительно собирается заставить меня все объяснить. — В Деревне Охотников нет ничего подобного. Несмотря на то, что мы все еще действующий, живой город, у нас нет ни музеев, ни академий, ни концертных залов, ни... как ты это назвал? То место, которое было у Темпоста давным-давно, с множеством клеток, в которых содержались диковинные звери разных форм и цветов?

— Зоопарк?

— Конечно, в деревне никогда не было зоопарков. — Я тихонько смеюсь и опираюсь локтями на перила. Морозный камень обжигает холодом, и, как ни странно, это приятно. Острота приятна. Благодаря холоду и свежему воздуху голова прояснилась, как никогда за последние годы. — Если бы у нас было много разных зверей, мы бы, наверное, их съели.

Ветер становится третьим спутником, когда он набирает силу, срывается с вершин и бьет меня по лицу, как будто сам мир тянется к моим щекам и шепчет, Все будет хорошо, не плачь.

Я не плачу, хочу ответить я. Но не могу из-за комка, внезапно возникшего в горле.

Его рука легонько ложится на мою.

— Расскажи мне побольше о деревне.

— Ну, мастер охоты контролирует все. При нем есть небольшой городской совет, который помогает вести повседневные дела за пределами крепости. Они...

— Нет, Флориан, расскажи мне о деревне своими глазами. Каково тебе там было?

Я встречаю его взгляд, и комок в горле становится все сильнее. Я с трудом подбираю слова. Кричу. И ослабляю свои голосовые связки горьким смехом.

— Обо мне позаботились. Я была. — Я не совсем понимаю, почему мне так необходимо это подчеркивать. — Я выросла в любви своей семьи... но это единственная любовь, которую я когда-либо знала. Для города я всегда была кузнечной девой, девушкой, которую выдадут замуж вскоре после того, как она достигнет женского возраста. У меня было все, что я хотела, но я никогда не могла просить о большем. И мечтать не могла. — Я смотрю на разрушающийся город. — В кузнице царили шум и жизнь, но даже там я была чужой. Мой молот двигался для других.

— У меня никогда не было искусства. Музыка, но редко, только по особым случаям, и она никогда не была для меня просто развлечением. У меня не было ни истории, ни математики, ни образования за пределами кузницы. Все, что я когда-либо знала, — это выживание. Мои телесные потребности удовлетворялись, в то время как душа голодала. — Никогда еще я так не ненавидела свой дом, как в этот момент. И все же, несмотря на все это, я по-прежнему люблю его. Это все еще дом. — Интересно, а первые охотники наложили проклятие со зла? — тихонько размышляю я вслух. — После того как образовался Фэйд, наш мир стал таким маленьким, и мы были так отрезаны от всех здешних чудес. У нас ничего не было.

Руван молчит довольно долго, и я в конце концов смотрю в его сторону. Он смотрит за горизонт, брови слегка согнуты.

— Или они наложили проклятие из ненависти к тому, что Король Солос мог сделать с теми первыми людьми во время открытия кровавого предания. Музей рисует создание кровавого предания в радужных тонах, потому что это наша история. Оно помогло нам. Но при этом умалчивается о том, какой ценой это далось людям в то время. — Руван качает головой. — Разве я лучше их? Я хладнокровно убил вашего мастера охоты.

— Ты считал его анкером проклятия.

— Я бы убил твоего брата, если бы ты не вмешалась. — Его торжественные слова притягивают мой взгляд к нему. Ветер шепчет между нами, но он звучит как завывание бездны. Впервые за несколько недель я чувствую себя далеко от него. — Я был бы не лучше Солоса, проливая человеческую кровь, потому что мог — потому что в тот момент именно я обладал силой.

— Кстати, о Солосе, — начинаю я и тут же замираю, подыскивая слова. Я знаю, о чем должен спросить, и все же опасаюсь. Все, что они говорили об этом короле, обрывки фраз, упоминания о людях... все это не сулит ничего хорошего для того, что мне нужно знать. — Ты привел меня сюда под предлогом объяснить, почему Солос никогда не будет работать с человеком.

— Наверное, да. — Он колеблется. Я чувствую дискомфорт, сочащийся из каждого его дюйма. Я вижу это по тому, как он смещает свой вес, слегка сгорбив плечи.

— Расскажите мне, я предпочту знать всю правду, а не радужную. — Я встречаю его взгляд и удерживаю его внимание, устраняя все сомнения в том, что я собираюсь оставить этот вопрос.

Он тяжело вздыхает и молчит ненормально долго. Я перекладываю свой вес на перила, пока моя кожа не онемела и не посинела. Наконец, когда Руван заговорил, то медленно и с болью.

— Согласно истории Джонтуна, первыми людьми, пришедшими в Темпост, была небольшая группа путешественников, прибывших на праздник полнолуния. Они хотели изучить магию вампиров. И они получили больше, чем рассчитывали.

— Солос обнаружил, что человеческая кровь обладает большей силой и мощью для нас, чем другие. Возможно, из-за их связи с дриадами, которые впервые создали их. Возможно, из-за ритуалов фейри, которым их обучали. Скорее всего, это комбинация. Но они были слишком ценны для вампира, чтобы просто отпустить их после фестиваля. Они пришли к нам, ожидая тепла и гостеприимства, как фейри... а потом так и не увидели своих домов.

— Они стали пленниками?

Руван слегка кивает.

— Большинство вампиров не знали, что происходит в то время. Даже записи Джонтуна из замка о действиях Солоса кратки. Он укрыл свой народ от тяжести своих преступлений.

— Что же говорится в этих записях? — Мой желудок уже подрагивает, но я все равно спрашиваю. Я должна знать. Я не могу оставить этот вопрос без внимания.

— Человеческая кровь использовалась для раскрытия кровавого предания и усиления вампира. В конце концов, несколько человек были потеряны в результате экспериментов по укреплению тела. — Он повесил голову. — Эти записи были найдены лишь много позже... но, даже если большинство вампиров не знали всего масштаба происходящего, это не оправдывает их. Наша сила была оплачена жизнями невинных.

Я снова смотрю на город, позволяя словам впитаться в меня. Все эти возвышающиеся здания и их великолепие были построены благодаря силе кровавого предания, питающей вампиров. Их красота несколько омрачена непростительной историей.

— Когда это закончилось? — спрашиваю я.

— Незадолго до того, как было наложено проклятие. После смерти оставшиеся люди были уведены одним из своих... и в конце концов оказались по ту сторону Фэйда. Солос не смог переправиться со своими армиями, чтобы вернуть их. Когда он попытался послать туда поисковый отряд, люди вступили в бой.

— Первые охотники, — понимаю я. Эта группа людей, спасаясь от ужасов, стала основателями Деревни Охотников. Наша история с самого начала была пропитана кровью и ненавистью к вампирам. — Вот почему ты решил, что якорь анкер находится по ту сторону Фэйд, и почему именно охотники заложили его.

— Я не могу сказать, что мы не заслужили проклятия. — Его признание поразило меня. О проклятии всегда говорили как о самом ужасном, что случилось с вампиром. Но истинная история гораздо сложнее. — Я не жду, что ты простишь меня за поступки моих предков, но я сожалею о них. И как только проклятие будет снято и сила вампира восстановится в полном объеме, я сделаю все возможное, чтобы загладить свою вину перед жителями Деревни Охотников.

Я молчу. Ветреный воздух Темпоста леденит мои мысли. Я ищу в глубине себя раскаленную ярость, которую когда-то испытывала к вампирам, и ничего не нахожу. Она остыла и превратилась в более твердую решимость — в ту женщину, которой я стараюсь стать. Даже перед лицом этих откровений я все еще не ненавижу этих людей. Проклятие было наложено три тысячи лет назад. За сто лет до рождения самого Рувана.

Руван отходит в сторону. Я хватаю его за руку и за щеку, возвращая его взгляд к своему.

— Я буду держать тебя за это, ты знаешь, — говорю я мягко, но твердо.

— Ты меня ненавидишь? — шепчет он, глаза блестят.

— Опять ненавижу? — Я слабо ухмыляюсь. Он хмыкает от удовольствия. Это самое близкое к легкомыслию, что мы можем сейчас найти. — Не ты накладывал проклятие. Я не виню тебя за это и не виню за то, что ты хочешь спасти свой народ. Это проклятие, оправданное или нет, когда оно было наложено, сейчас вредит всем нам. Я думаю, что основатели деревни хотели бы, чтобы оно закончилось, если бы знали, что их собственный народ пострадает и будет навсегда связан с вампиром. Мы должны двигаться дальше.

Руван смотрит на меня так, словно я источник луны и звезд. Его губы слегка раздвигаются, лицо расслабляется, и на короткую секунду мне кажется, что он вот-вот заплачет. Но потом — смех.

— Можно я тебя поцелую? — спрашивает он. Учитывая наши действия по отношению друг к другу, я удивлена, что он считает нужным спрашивать. И все же, после нашего сегодняшнего разговора, я ценю это — и его за это — еще больше.

— Можно.

Он притягивает меня к себе, целует крепко, но нежно, и на краткий миг мир замирает.

В этом поцелуе нет ничего особенно чувственного. Возможно, именно отсутствие похоти делает его еще более сладким. Это выражение чистой радости и согласия с мужчиной, которого я узнала и о котором забочусь. Сегодняшнее посещение музея было, возможно, одним из лучших дней в моей жизни, и именно этот человек — не лорд вампиров или его предки — подарил мне его.

Я собираюсь сказать ему об этом, пока мы наклоняемся, но тут вдали раздвигаются тучи. На нас падает луч солнца, окрашивая все в золотистый цвет. Это было бы живописно, если бы Руван не поморщился.

— Хочешь зайти внутрь? — мягко спрашиваю я. Я думаю, не стало ли солнце более жгучим с развитием проклятия на нем. Это еще одно напоминание о том, что он исчезает из этого мира. Ему не суждено долго оставаться с нами.

— Нет, я хочу увидеть закат. Я не знаю, сколько мне осталось увидеть. — От того, что он озвучивает мои мысли вслух, становится еще хуже.

— Тебе нужна моя кровь? — спрашиваю я.

— Не здесь, — пробормотал он, внезапно почувствовав дискомфорт. Неужели он не хочет, чтобы Винни или Каллос увидели? Они, конечно, уже знают о нас. — Я не должен... Я слишком многого от тебя требовал, Флориан. Сегодняшний день действительно расставил все по своим местам.

— Все? — повторяю я.

— Моя история. То, что мои предки делали ради собственной выгоды, не зная или не заботясь о том, какой ценой это досталось. Я хотел быть лучше их. Даже когда я стал грубияном и забрал тебя, я поклялся, что не буду таким чудовищем, каким ты меня считаешь.

— О чем ты говоришь?

— У меня не было намерения использовать тебя ради твоей крови. Моей единственной целью было заставить тебя открыть дверь.

— Никогда? — Неужели он хочет сказать, что эта мысль ни разу не приходила ему в голову?

— Ну, возможно, если бы ты стала проблемой, — признается он с несколько застенчивой улыбкой, которая быстро сходит на нет. — Но никогда не было ничего подобного тому, что произошло.

Так много всего произошло за столь короткое время. Трудно сказать, на чем именно он сосредоточился в первую очередь. «То, что произошло» между нами, вряд ли кажется плохим. Но, возможно, ему нужно личное пространство, чтобы разобраться в ситуации. Наш разговор, несомненно, вызвал голоса его прошлого, так же как у меня они всплыли сегодня утром.

— Извини, что не стала проблемой. — Я стараюсь сохранять легкомыслие. Я получила удовольствие от сегодняшнего дня, несмотря ни на что, действительно получил. Я не хочу, чтобы в конце все стало кисло.

— Думаю, ты точно не стала ей, — пробормотал он.

— Тогда это взаимно, — мягко соглашаюсь я. Ты должна пытаться убить его! часть меня все еще ворчит. Не отпускай его руку, шепчет из глубины моей груди другой голос, мягкий, сильный и чуждый всему тому, чем я себя считала. Он доносится эхом из того места, которое раньше было задушено и в основном игнорировалось.

Шаги хрустят по снегу и льду позади нас. Я медленно, неуверенно убираю свою руку с его.

— Вы двое готовы отправиться в обратный путь? — спрашивает Каллос. — Уже поздно.

Руван отталкивается от перил. Я ожидаю, что он скажет «да», но он удивляет меня, когда говорит:

— Пока нет.

— О? — Винни слегка наклоняет голову.

— Я решил взять Флориана в академию.

Винни и Каллос обмениваются взглядами, в которых звучит невысказанный разговор, который, похоже, могут различить только они. Наконец Каллос заговорил.

— Я думаю, это хорошая идея.

— Я тоже. — Винни говорит более неохотно, но ее согласие кажется искренним.

— Вы согласны? Оба? — Руван удивлен.

— Флориан должна продолжать узнавать о нас. И помимо кровавого предания, в нашей истории нет ничего более важного, чем долгая ночь, — говорит Каллос.

— Может быть, нам снова продолжить? — спрашивает Винни.

— Мне кажется, я бы хотел проводить Флориан один.

— Уже поздно, милорд. — Она смотрит на заходящее солнце.

— Мы ненадолго, вернемся задолго до наступления настоящей ночи. — По тону Рувана понятно, что он не хочет, чтобы его снова допрашивали.

Каллос, похоже, уловил это. Он кладет руку на плечо Винни.

— Наш лорд может позаботиться о себе сам, но мне, конечно, не помешает сопровождение.

— Хорошо, — соглашается Винни. — Все равно Вентос хорошо патрулирует академию. Но если вы не вернетесь в течение часа, мы все придем вас искать.

— Я не ожидаю ничего меньшего от своих верных вассалов. — Руван улыбается и протягивает мне руку. — Пойдем?

Я беру ее, и мы уносимся в темноту.

Когда мир рематериализуется, мы стоим перед тем местом, которое, как я точно знаю, является академией. Даже если бы Руван не указал мне ее на миниатюре города, я бы узнала ее архитектуру с первого взгляда. От остроконечной арки над входом до четырех колокольных башен — она была выбита на ландшафте моих снов, привязана к этому невозможному обстоятельству, в которое я попала.

— Сюда. — Движения Рувана, когда мы входим внутрь, отличаются торжественной почтительностью. Я стараюсь следовать его примеру, не совсем понимая, чего ожидать, когда мы поднимаемся по лестнице. Он останавливается без предупреждения. — Это место... Ты ни словом не обмолвишься о нем тем, кто живет в Деревни Охотника?

— Клянусь.

— Что бы ни случилось? — Золотые глаза Рувана пронзительны. Интенсивные. Пронзительные.

— Неважно, что произойдет, — кивнув, отвечаю я. — Каллос обещал уничтожить информацию о Деревни Охотников, которую я ему передала, если мы не справимся с проклятием. Я обещаю то же самое с тем, что ты собираешься мне показать.

Напряженность исчезает с его лица, и он протягивает мне руку, сжимая ее. Это движение знакомо и успокаивает. Оно дружеское, но в то же время какое-то более интимное.

Мы доверяем друг другу, глубоко и искренне. Когда это произошло?

Он ведет меня под главную арку.

Сразу за входом в академию — небольшая комната. Там стоит каменный стол, а за ним на стене начертан символ, которого я никогда раньше не видела. Я могу сказать, что это еще одна метка крови, но не знаю, чья она. Мы продолжаем идти по коридорам академии, направляясь прямо к тому месту, где находятся горы, а затем спускаемся вниз.

Сначала коридор имеет правильную форму, но после еще двух комнат и еще одной двери он становится неровным и неправильной формы. Это не хорошо спланированный проход, от него веет спешкой. Отчаяние. Необъяснимое беспокойство подкатывает к горлу. С трудом сглатываю и пытаюсь прогнать это ощущение, но с небольшим успехом.

Мы останавливаемся перед железной дверью. Я понимаю, что что-то не так, по тому, как Руван резко останавливается, протягивая руку, чтобы удержать меня. Защитить меня. Он глубоко вдыхает, и его поведение меняется. Его мышцы напряжены. Кажется, что воздух вокруг него вибрирует от силы.

Он готовится к битве.

Я беру свой серп и медленно ползу рядом с ним. Руван распахивает дверь, и я готова наброситься на него. Движение почти заставило меня замахнуться, но в последнюю секунду я остановилась.

Тишину прорезает рычащий вопрос.

— Что ты здесь делаешь?

ГЛАВА 29

Я должна была замахнуться, когда у меня был шанс. Я должна была вонзить свой серп прямо в умный рот Вентоса. Я выхожу из положения, Руван тоже.

— Я хотел показать ей пещеру, — отвечает Руван, хотя Вентос смотрит именно на меня.

— У нее здесь нет никаких дел.

— У нее есть дела, если я так говорю.

— Я не против уйти, — вмешиваюсь я. Они оба обратили на меня внимание. — Несмотря на то, что ты думаешь, Вентос, моя цель не в том, чтобы доставить тебе неудобства.

— Нет, твоя цель — убить нас.

— Я не пытаюсь никого из вас убить. — По крайней мере, уже нет. Хотя Вентос продолжает испытывать мою решимость.

— Больше нет. — Руван кладет твердую ладонь на плечо Вентоса и пожимает его. — Она тебе не враг.

Вентос переводит взгляд с Рувана на меня.

— Если ты хоть на палец переступишь черту, я тебя убью. Мне плевать, что ты поклявшаяся на крови нынешнего лорда. Мне все равно, если бы ты была самой королевой вампиров. Я убью тебя. — Это не пустая угроза. Он не пытается заставить меня почувствовать себя сильным или поддержать себя. Это твердое и решительное обещание. Спокойное и уверенное в своей смертоносности.

— Венто...

Прежде чем Руван успевает закончить, Вентос уже идет прочь, его фигура становится туманной среди холода, который вьется в воздухе почти как иней, неестественно освещенный зазубренными точками хрусталя. Лорд вампиров поворачивается ко мне.

— Прости меня.

— За что? Я не осуждаю его скептицизм.

— Не осуждаешь?

Я пожимаю плечами.

— Я планировала найти способ убить тебя, как только закончится клятва.

Руван моргает, шок быстро проходит по его лицу, прежде чем он сдержанно усмехается.

— Эта мысль приходила и мне в голову.

— Приятно знать, что у нас с самого начала было так много общего.

— Ах, да, оба размышляли об убийстве — умная пара. — Руван протягивает локоть. — Если ты все еще хочешь посмотреть, я хотел бы показать тебе свой народ.

Я беру его за локоть и вхожу в пещеру, холоднее смерти.

Все вокруг залито слабым красным светом. Но свет настолько слабый, что не достигает ни потолка над пещерой, ни стен по обе стороны. Пространство настолько огромно, что кажется, будто оно тянется бесконечно. Я моргаю, заставляя глаза адаптироваться, и использую магию, которую дал мне Руван, чтобы видеть. Но даже я не могу заглянуть в самые дальние уголки.

Сияние исходит от зазубренных точек, похожих на рубины размером с человека. Я едва не споткнулась, спускаясь по короткой лестнице на пол комнаты, когда поняла — это люди. Сотни.

Я перехожу к одному из вампиров, застывшему во времени. Это мужчина со сложенными на груди руками. Он подвешен чуть в стороне от земли, кристалл слегка приподнят под его пятками и пальцами ног. Вокруг основания кристалла распускаются маленькие орхидеи, тоже светящиеся и источающие слабый цветочный аромат. Он выглядит спокойным, как будто спит. Я наклоняю голову то в одну, то в другую сторону, чтобы получше рассмотреть зазубренные края и гладкие плоскости куколки.

Руван разрешает мне осмотреть, а затем продолжает вести меня через ряды спящих людей всех форм, размеров и цветов. Я никогда не представляла себе места, где живет столько людей. Но для того, чтобы заполнить улицы выше, потребовалось бы огромное количество людей.

— Это... все?

— Это только треть от того, что было. И это только те, кого мы могли спасти. Те, кого можно было собрать достаточно быстро и кто смог пройти обряд крови, чтобы проспать всю долгую ночь. — Он останавливается перед книгой, стоящей на пьедестале в центре комнаты. Люди пропали в перекладинах из тома — зазубренные кристаллы на полу, больше не светящиеся и темные, как старая кровь, — единственные остатки сотен.

— Неужели магия в какой-то момент дала сбой? — спрашиваю я.

— Нет, это те, кто был пробужден. Лорды и леди и их ковенанты, которые пришли до нас. — Руван вздыхает. — Примерно каждые восемьдесят — сто лет, если все идет правильно, происходит смена хранителей и лидеров. Пробуждается новый лорд или леди вампиров, и семь человек пробуждаются вместе с ним или с ней в качестве их помощников и верных защитников. В конце их жизни, как бы быстро она ни закончилась, если проклятие все еще не снято, они пробуждаются по следующему кругу. — Он кладет ладонь на книгу. — Изначально основатели планировали пять тысяч лет лордов и леди. Кто бы мог подумать, что этого окажется недостаточно?

Каждая зазубренная кристаллическая основа, тусклая без магии вампира внутри, чтобы поддержать ее, представляет человека. Человека с мечтой. Кто-то, у кого была жизнь, которую он оставил, закрыв глаза на долгую ночь.

— Это должно быть неприятно, — шепчу я, опускаясь на колени и проводя пальцами по хрустальным остриям. — Засыпать и просыпаться через тысячи лет.

— Это, конечно, нелегко. На привыкание могут уйти месяцы... Когда нас только восстановили, Каллос несколько дней подряд бродил по академии, а Лавензия сидела в корпусе своей любимой пекарни и молчала, — говорит Руван с опаской. Его взгляд отстраненный и призрачный. — Хранители — не более чем призраки. И с момента пробуждения мы знаем, что шансов увидеть своих близких у нас практически нет.

Он отворачивается от постамента и книги и начинает спускаться по рядам. Я молча следую за ним. Я представляю, как глаза вампира смотрят на меня, когда я прохожу мимо, из-за их век. Обвиняюще.

Неужели ранние охотники действительно так поступали? Даже если это так... даже если Руван прав и Король Солос относился к группе первых людей не более чем к животным, над которыми ставили опыты и убивали ради нашей крови... это были действия одного человека. Сколько еще эти люди должны ждать, пока их долг будет оплачен? Сколько страданий должно быть им причинено, пока этого не станет достаточно?

Кто был настоящими чудовищами тысячи лет назад? Кто они сейчас? Когда-то я была так уверена в ответе на этот вопрос, а теперь не имею ни малейшего представления.

— Вот, — негромко говорит Руван, останавливаясь перед разбитой скорлупой темного рубина. Я встаю рядом с ним. Что-то заставляет меня обхватить его руку. Наши бока оказываются вровень. Я рассматриваю его лицо в профиль, ожидая, когда он будет готов сказать то, что явно держит в себе. — Здесь я был.

— Как давно тебя разбудили? — Я уставилась на пустую оболочку. Разбитый камень, тусклый без его магии, питающей его. Кажется, об этом уже говорилось, но мне кажется, что это было много лет назад, когда я только прибыла. Тогда я была не такой, как сейчас, и по-другому воспринимала — или не воспринимала — происходящее. Мой мир был по-прежнему прост.

— Только около года назад. Последний лорд долго держался, чтобы разбудить нас перед самой Кровавой Луной, чтобы мы были на пике сил. Достаточно времени, чтобы акклиматизироваться, прочитать записи предыдущих ковенантов, отточить навыки и стряхнуть пыль; но не настолько долго, чтобы мы зачахли или, что еще хуже, поддались проклятию.

Я вижу Рувана по-новому. Он родился в другое время. Он, как и все они, вырос в Темпосте, который находился в самом разгаре своего падения. Они заключили себя в рубин, пока их мир рушился, не зная, когда, или если, они когда-нибудь пробудятся... и что они увидят.

— Первое, что я сделал, когда проснулся... это убил последнего лорда. — Рука Рувана слегка дрожит. Он уставился в пустоту, несомненно, вспоминая ту ночь год назад. — Он поддался проклятию, но держался, потому что остальные его вассалы уже пали. Он должен был стать тем, кто нас пробудит. Он довел себя до грани, чтобы сделать это. И я должен был убить его. — Руван закрывает лицо рукой и смотрит вдаль. — И все равно каждую ночь я думаю о нем. Его темные глаза. Залитые его кровью. И я...

— Все в порядке. — Я крепко зажмуриваюсь и переношу свой вес с ноги на ногу. Не задумываясь и не колеблясь, я касаюсь кончиками пальцев его подбородка и поворачиваю его лицо к своему. Его рука отпускается, и он смотрит на меня своими глазами — испуганными и яркими. — Ты сделал то, что должен был.

— Я знаю. Но это... это я вырезал его грудь, а в моей теперь дыра.

Моя рука опускается на центр его груди.

— Здесь нет дыры, — успокаиваю я его. — Просто сильное биение сердца хорошего человека.

Его рука обхватывает мою, прижимая меня к себе. Не оглядываясь по сторонам в поисках Вентоса, Руван наклоняет голову и прижимается лбом к моему. Его глаза закрываются, и мои тоже. На мгновение мы дышим вместе. Мы опираемся друг на друга, и мои мысли улетучиваются.

— Спасибо, — шепчет он.

— За что?

— За то, что ты не такой охотник, каким я тебя считал. – Я слышу улыбку на его губах, не открывая глаз. — За то, что дала мне — всем нам — шанс.

Я тихонько смеюсь.

— Даже самая прочная сталь может согнуться... при достаточном количестве терпения, времени и силы.

Руван отстраняется, слегка усмехаясь. Мгновение медленно рассеивается. Это не разрыв или треск. Оно не обрывается резко. Но оно исчезает. Успокаивается. Теперь между нами новое чувство. Каждая эмоция становится тем глубже, чем больше я понимаю его и чем больше он понимает меня.

— Нам пора возвращаться. — Он отстраняется. Я отпускаю его, но это труднее, чем когда-либо. И не из-за какого-то глубокого желания. Но тихая тоска. Желание быть рядом. — Уже поздно.

— Мы не хотим, чтобы другие нас искали, — соглашаюсь я. Я готова снова лечь с ним в постель и надеяться, что завтра утром мне не придется убегать.

Руван осматривает комнату, прищуривается и начинает двигаться в направлении, отличном от двери. Вентос стоит перед другим вампиром в капсуле. Его рука слегка опирается на кристалл.

— Это будущий страж? Или лорд вампиров? — Я наклоняюсь, чтобы спросить Рувана под дых.

Он замедляет шаг.

— Нет. Она не одна из лидеров и не подписывалась быть хранительницей. Она хотела, но Вентос не позволил ей...

— Кто же она тогда?

— Его поклявшаяся на крови. Его жена.

Я моргаю. Несколько раз.

Поклявшаяся на крови... жена?

ГЛАВА 30

Жена?

Мой разум снова и снова повторяет это слово. Разве в обществе вампиров поклявшаяся на крови и жена — одно и то же?

— Руван... — не успеваю спросить я.

— Вентос, мы возвращаемся в замок.

— Идите вперед, — говорит Вентос.

— Уже поздно, и Лавензия будет ворчать, если ей придется охотиться за тобой, пока Погибшие более активны.

Вентос вздыхает.

— Хорошо, хорошо.

Он отходит от жены и становится в ряд с нами, когда мы пробираемся сквозь других дремлющих вампиров. Я пытаюсь сосредоточиться на чем-нибудь другом, кроме того, что слова «поклявшаяся на крови» и «жена» используются в одном предложении и, возможно, имеют одинаковый смысл. Отчаяние заставляет меня выпрашивать у Вентоса больше личной информации, чем я когда-либо... или хотела.

— Ты часто навещаете ее?

Он смотрит на меня боковым зрением.

— А тебе-то что?

— Мне просто любопытно. Руван сказал, что она твоя... — Я слегка поперхнулся словом и прочистил горло, быстро приходя в себя. — жена.

Вентос бросает взгляд на Рувана, но быстро отказывается от эмоций, тяжело вздохнув.

— Да, это она. И раньше я приходил гораздо чаще. Это было слишком давно.

— Ты и сейчас приходишь, прежде чем сделать что-то, из-за чего тебя могут убить? — спрашивает Руван.

— Каждый раз. — Вентос складывает руки, словно пытаясь оградить себя от этих личных вопросов.

— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы пробудить ее? — Я никогда не видела Вентоса таким ранимым и нежным. Я не могу не задаться вопросом, что за женщина могла бы оказаться рядом с ним. Впервые я думаю о том, что в нем есть часть, которую можно назвать мягкой.

— Каждый день. Но больше, чем просто спутница, я хочу построить мир, в который она сможет вернуться. Я хочу помочь покончить с этим, чтобы она могла проснуться и помочь восстановлению. — Он слабо улыбается, его руки безвольно опускаются по бокам. — Она великолепный целитель и одна из последних. Поколение вампиров, которое вернется в этот мир, будет нуждаться в ней. Она слишком ценна, чтобы тратить ее на нас сейчас.

— Мы создадим для нее хороший мир, — говорю я.

Кажется, он удивлен моей уверенностью. Вентос делает паузу, и я тоже. Он оценивает меня с ног до головы. Впервые мне кажется, что я близка к тому, чтобы соответствовать.

— Смотри, чтобы так и было, Флориан. — Вентос подается вперед.

— Кажется, он впервые использует мое имя, — пробормотала я.

— Осторожнее, — шепчет мне на ухо Руван. Не успеешь оглянуться, как он назовет тебя «другом».

Я размышляла над этим на протяжении всего короткого пути к замку. Пока мы не вышли за пределы академии, тумана не было, так что я предполагаю, что он имеет какую-то такую же защиту, как и замок. Наступившая тишина дает мне возможность разобраться в своих мыслях... в меньшей степени о Вентосе и в большей — о том, что сказал Руван.

Жена.

Это слово в полной мере возвращается на передний план моего сознания, когда он поднимает меня на руки, чтобы отнести обратно через контрфорс, ведущий к винтовой лестнице и часовне. Все, о чем я могу думать, — это недавняя свадьба в Деревне Охотников. Партнеры поднимают своих супругов на руки, чтобы перенести их через порог своего дома. Я переношусь обратно в свой город. Руван там со мной.

Я борюсь с безумным смехом при мысли о том, что в Деревне Охотников лорд вампиров, оскалившись, несет меня в кузницу, чтобы я могла перенести его в дом. Мои мысли крутятся по спирали, пока я не вижу его сидящим за моим столом напротив Дрю и Матери. Я представляю себе домашние дела, ночные привычки и ложась спать рядом с ним — представляю себе больше, гораздо больше, чем мы делали до сих пор. Наша одежда снята. Брак консумирован.

— Все в порядке? — спрашивает Руван, усаживая меня. Вентос остановился на вершине лестницы.

— Нет, — отвечаю я. Глаза Рувана слегка расширяются. — Я думаю, нам с тобой надо поговорить. — Я бросаю на Вентоса пристальный взгляд.

Он быстро соображает.

— Я сообщу всем, что вы вернулись в целости и сохранности. — Вентос не теряет времени и уходит от нарастающего напряжения.

— Что случилось? — Руван тоже уловил это.

— Я собираюсь задать простой вопрос, и мне нужен простой ответ... — Я прервалась, встретившись с его глазами. Ты не должна спрашивать, прошептал тоненький голосок в глубине моего сознания. Ты не должна знать. Потому что то, что Руван скажет дальше, может изменить все. Этот хрупкий мир. Эту привязанность. Все изменится, если... — Для вампира поклявшаяся на крови и жена — одно и то же?

От шока мышцы на лице Рувана расслабляются одна за другой. Его губы слегка дрогнули. Они пытаются сложиться в слово и не могут. Я хочу бежать, бежать от того, что происходит. Я жалею о сделанном выборе.

— Это сложно, — говорит он наконец. Кажется, что связь между нами неуютно гудит. Он уклоняется от моего вопроса. Полуложь.

— На самом деле нет; это простой вопрос. Да или нет?

— Вампир существовал задолго до появления кровавого предания, задолго до того, как стало возможным стать с кем-то поклявшимся на крови... — Руван замолчал, оторвав взгляд от моих глаз. Я делаю небольшой шаг вперед и вновь привлекаю его внимание. Я слегка наклоняю подбородок и набираю всю силу, на которую способна. Руван вздыхает и продолжает. — Но после того, как Король Солос создал кровавое предание, стало принято становится поклявшимися на крови вместо других церемоний, поскольку это более глубокая привязка, чем любой другой обет.

Кровь врывается в уши, подгоняемая колотящимся сердцем, и лишает меня слуха. Кончики пальцев покалывает; руки онемели по бокам. Они тяжелые. Все мое тело стало громоздким. Мой дух хочет улететь, покинуть это место, не слышать его слов.

По мере того, как эти слова доходят до меня, выражение лица Рувана тоже слегка меняется. В его глазах вспыхивает боль, которую он быстро скрывает. Его лицо становится пустым, пассивным. Непреодолимая стена лорда вампиров, с которым я впервые встретила, возвращается.

— Так мы... ты и я.… мы женаты? — Наконец-то мне это удалось.

— Верь во что хочешь. — Он пытается пройти мимо меня.

Я ловлю его за запястье, удерживая его. Мы стоим лицом в разные стороны, руки едва соприкасаются, не видя друг друга в эту секунду.

— Во что ты веришь?

— Это не имеет значения.

— А для меня имеет. — Это единственное, что может иметь значение.

— Флориан...

— Перестань увиливать от нашей связи и просто скажи мне правду, пожалуйста.

— У меня не было выбора. Я вышел в ночь Кровавой Луны, зная, что могу умереть, зная, что могут умереть люди, которые мне дороги, потому что я думал, что анкер проклятия находится в сердце мастера охоты.

Давос, замерший на земле. С широко раскрытыми глазами и в крови. Слова Рувана, сказанные в ту ночь, эхом отдаются во мне. Скажи мне, где он. Слова, которые я еще не поняла. В голове промелькнула мысль о Дрю, боль пронзила грудь. Он все еще жив, он должен быть жив, я отказываюсь верить в обратное. Но если это не так... что это будет означать для нас с Руваном? Еще один вопрос, окружающий нас, на который у меня нет ответа.

— Я поступил глупо, пойдя против своего ковенанта. Каллос говорил мне, что анкер проклятия не может находиться в человеке, но я ему не поверил. А потом ты... В тебе я увидел единственный шанс, который у нас был. Кровавая Луна длится одну ночь, и если я ошибался, а Каллос был прав, то нам нужен был человек. Я взял тебя, потому что у меня не было выбора. Потому что — рука, которую я держу, затекла — каждый вампир надеется, ждет, чтобы кто-то закончил эту долгую ночь. А у нас мало времени. У нас есть только столько крови, чтобы поддерживать чары на всех моих дремлющих сородичах. Каждые пятьсот лет между Кровавыми Лунами истощают наши ресурсы все больше и больше, и мы уже почти на грани срыва.

Голос его стал неровным. Волосы падают на глаза, когда он сгорбился. Моя хватка ослабевает.

— Я должен был сохранить тебе жизнь. Ты знаешь, что я это сделал. Ты ведь понимаешь, правда? — тихо говорит Руван. — Неважно, что сохранить тебе жизнь означало сделать тебя моей поклявшейся на крови или как мой народ воспримет нашу связь — лорд вампиров берет человеческую охотницу как свою поклявшуюся на крови. Мне было все равно, что я чувствовал, а в тот момент, Флориан, мне было все равно, что чувствовала ты. Я решил, что если это означает, что проклятие закончится, то оно того стоит.

— Но тогда проклятие не закончилось, — шепчу я то, что мы оба знаем. Я подталкиваю нас к тому, что здесь и сейчас. К тому, что мы оба игнорировали, не осознавая этого. — Анкер не было ни в Давосе, ни в мастерской. Так где — что — останавливает нас?

Он выпрямляется, снова смотрит на меня, его глаза бегают по моему лицу. Его губы снова разошлись, и он проводит дрожащим большим пальцем по моим. Интересно, осознает ли он это... или действует по собственному желанию. По инстинкту. По потребностям, которые мы одновременно потакали и подавляли ночь за ночью и день за днем.

— Все еще пытаюсь снять проклятие, — шепчет он.

— Я не это имела в виду. — Я медленно качаю головой. Я слышу голоса жителей деревни. Их неодобрительные взгляды становятся слишком сильными для меня. Вдруг я снова становлюсь кузнечной девой. Несу на себе груз их ожиданий. — Я не могу... Я не могу быть замужем за вампиром. — Мой голос стал тоненьким. — Я кузнечная дева; я должна быть замужем за мужчиной, которого выберет мастер охоты.

Его хватка ослабевает. Его рука выпадает из моей, когда он изучает выражение моего лица.

— Даже если ты этого не хочешь?

— Это никогда не было моим выбором, — шепчу я. — Единственная мечта, которой я изредка предаюсь, — это мечта о том, чтобы выбрать свою жизнь и своего партнера. Если бы я выходила замуж, я бы сделала это по любви. — Каждое слово дается труднее, чем предыдущее. — Я думала, что здесь у меня есть выбор. Я говорила себе, что здесь я могу быть такой женщиной, какой хочу, делать то, что хочу. Но я не смогла, не так ли? Ты лишил меня этого так же, как и они.

Его глаза слегка расширяются. Руван торопливо произносит.

— Не то чтобы твои сородичи признавали наших поклявшихся на крови. Им даже не нужно знать.

— Но я знаю. — Я касаюсь метки у основания горла. Она горячая, такая же горячая, как эта потребность — эта неудовлетворенность, — которая сгорает во мне всякий раз, когда я смотрю на это изящное изваяние мужчины. — Я знаю, что я... – Я качаю головой и набираюсь смелости. Мои глаза встречаются с его глазами. — Что я твоя жена!

Выражение лица Рувана по-прежнему совершенно не поддается прочтению. Он приближается медленным шагом, закрывая все пространство между нами. Я резко вдыхаю, и все, что я вдыхаю, — это он: запах огня, потрескивающего в его комнате, мха, растущего на стенах замка, старой кожи и дерева, и дух этого самого замка, проявляющийся в воздухе вокруг него. Это опьяняет. Это мучительно. Голова кружится.

— Если хочешь, можешь быть для меня никем, — грубо шепчет он.

— Но поклявшиеся на крови...

— Ты станешь никем, как только мы снимем проклятие.

— А если мы не сможем снять его?

Серповидная улыбка кривится на его губах. Она горькая. Почти зловещая. Такого я не видела от него с тех пор, как впервые попала в Мидскейп.

— Если тебе так не нравится быть поклявшейся на крови, то тебе лучше бороться изо всех сил, чтобы разорвать ее. — Он отстраняется.

— Не то чтобы я ненавидела…. Я... Я…. — Я просто хотела иметь выбор.

— Тебе не нужно меня успокаивать. — Его плечо задевает мое, когда он проходит мимо. Я осталась стоять на его месте. Остолбеневшая. Ошеломленная.

К тому времени, когда я снова смогла произнести слова, он уже ушел.

В Темпосте выпал обильный снег, который скапливается на карнизах и обочинах улиц. Сотни людей, суетясь, утрамбовывают его, отталкивают с дороги. Я с трепетом пробираюсь сквозь них.

Горячие конфеты пузырятся в котле. Ночь окрашивается в оранжевый цвет от сверкающих палочек, которые несут жаждущие дети. Женщина склонилась над уличным ларьком, пытаясь раздать подвески с изображенными на них созвездиями.

— Со звездами на шее — судьба твоя! — призывает она.

Я делаю паузу.

— Ты же не думаешь купить это, правда? — Ко мне подходит мужчина с таким же оттенком каштановых волос, как у меня, и знакомыми зелеными глазами. — Это не реально, ты же знаешь.

— Я знаю, зачем я сюда пришла. — Я похлопала по мешочку на бедре. Внутри звякнуло несколько монет.

Пришла сюда за...

Передо мной стоит человек. Совсем другой, чем тот, что был рядом со мной раньше. Человек со слишком знакомыми золотыми глазами и длинными белыми волосами, скрытыми под капюшоном.

Человек, пока еще неизвестный.

Человек, который улыбается с тяжестью судьбы.

— Дай мне руку, — говорит он, — у меня есть время еще на один.

Я опускаюсь перед ним на колени, протягиваю ладонь. Вампир берет ее обеими руками и тянет к себе. Он наклоняется, медленно раздвигает губы. Клыки вонзаются в плоть у основания моего большого пальца. Достаточно, чтобы прорвать кожу. Когда кончик его языка проводит по моей кожи, я вздрагиваю.

Его глаза устремлены на меня. Я резко вдыхаю.

— Ты... — шепчет он, — наша судьба.

Прошло уже несколько дней, а мы не произнесли друг другу ни слова после нашей... даже не знаю, как это назвать. Спор? Несогласие? Интенсивный разговор? Дискуссия?

Я опускаю молоток с тяжелым звоном, который очень гармонирует с кипящим во мне разочарованием. За все это время он даже не пил из меня. Я вижу, как впадины на его щеках становятся все глубже. На них залегли тени. Я качаю головой. Я все еще не могу поверить, что хочу, чтобы он пил из меня. Но ему нужны силы.

Как я сюда попала?

Этот вопрос не дает мне покоя. Настойчивый. Ясный. Но ответы на него туманнее, чем сны, которые пытаются убежать от меня с каждым рассветом.

Конечно, я знаю, как я сюда попала, я знаю события, которые привели меня в это место и время. Я помню каждый шаг, который был сделан. Каждое решение, которое было принято. Но в моем сознании существует некий разрыв между этими решениями и тем, где я оказалась. Как... как кузнечная дева могла оказаться в замке вампира. Как я могу работать при свете луны и спать при свете солнца?

Единственное время, когда я могу избежать этих вопросов, — это время, когда я в кузнице. Здесь все остается неизменным. Я знаю, как металл реагирует на тепло. Я знаю звук молота. Мои руки двигаются сами по себе, без всякой мысли. Я могу отключить свой беспокойный ум и просто сосредоточиться на создании того, что мне хочется. И в основном я остаюсь одна... В основном.

Я отвлекаюсь от работы на звук шагов.

В кузницу входит Каллос.

— Извини, что отвлекаю.

— Не помешал, но все в порядке. — Я достаю металл из кузницы и начинаю бить молотом. Каллос и Винни стали чаще навещать меня после музея. Кажется, они ходят по очереди.

— Ты все еще работаешь над серпом для Вентоса? — спрашивает он под стук моего молота.

Я киваю и продолжаю сосредоточиваться. Я могу нанести всего тридцать-сорок ударов, прежде чем металл станет слишком холодным для работы. Каллос ждет, пока я снова заговорю, пока не верну его в кузницу.

— Я видел новые кинжалы иглы, которые ты сделала для Винни. Она была в восторге от того, что заменила то, что было потеряно в старом замке. — Его тон не выдает его мыслей о том, что я проявила к ней благосклонность.

— В восторге — это еще мягко сказано. Она мне спину в нескольких местах проломила своими объятиями. — Не думаю, что меня когда-либо обнимали так крепко. Сила вампиров делает их хорошими обнимателями.

— Мне бы не помешала хороший удар по спине. — Каллос потягивается.

— Тогда Винни — твоя девушка. — Я возвращаюсь к своему металлу. Я не хотела, чтобы кто-то еще узнал, что я ей что-то сделала, чтобы они все не позвонили. Но однажды ночью я была слишком беспокойная, чтобы спать. И я принялась за работу. Постоянно иметь в своем распоряжении кузницу, где Мать не следит за распределением ресурсов и сроков, оказалось просто восхитительно. По крайней мере, здесь и сейчас есть что-то восхитительное.

— Это она, — тихо говорит Каллос, так тихо, что я почти не замечаю этого. От нежных ноток в его голосе у меня щемит сердце, и я старательно не обращаю на это внимания. Но прежде чем я успеваю это сделать, он спрашивает: — Ты уже хочешь рассказать мне, что произошло?

Поначалу мне не очень нравилось его присутствие, но сейчас мы нашли мирное взаимопонимание. Мы радушны, но не слишком дружелюбны. В общении с ним чувствуется тот же профессионализм, что и тогда, когда кожевник приходил поговорить с Матерью о новых эскизах кожаных доспехов для охотников. Правда, сейчас он наглеет.

— Я уже говорила тебе, что не случилось.

— А я ни капельки в это не верю. — Каллос слишком умен для своего собственного блага. Его способность быстро читать и синтезировать информацию — это своего рода магия. Возможно, он самый умный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Но мне больше нравится, когда он направляет свое внимание не на меня, а на другие темы. — За последнюю неделю вы с Руваном совершенно не похожи друг на друга.

— Мы — нет. — Я снова беру в руки молоток.

— А вот вы — да. — Каллос устраивается в своем обычном кресле, вокруг него разбросаны записи и документы. — Вы почти не занимаете одно и то же место подолгу. Вы избегаете смотреть друг другу в глаза. И едва ли вам удастся сказать друг другу хоть слово.

— И в этом есть смысл, потому что мы заклятые враги.

Каллос фыркнул. Я взмахнула молотом. Он закатывает глаза.

— Никто из нас не был заклятым врагом с твоей первой ночи здесь.

Я хмыкаю и снова начинаю кузнечное дело, пытаясь выбить свои мысли.

— Разве ты не должен сосредоточиться на тайнах кровавого серебра?

Он решил узнать побольше о его истории. Я подозреваю, что это временное отвлечение от поисков анкера проклятия. Учитывая недавнюю неудачу, я не могу его винить.

— К счастью для тебя, я обладаю исключительной многозадачностью.

— Повезло. — Я качаю головой и стучу молотком, чтобы прервать дальнейший разговор. Его не должно волновать, что происходит между мной и Руваном. Никто из них не должен. И вообще, наше отдаление должно сделать их счастливее.

Это должно сделать счастливее и меня.

Так почему же я так несчастна?

— Опять здесь? — Винни никогда не задерживается после Каллоса. Я думаю, не слишком ли много Винни понимает в нашем с ним временном общении. Надеюсь, что нет.

Теперь, когда Руван обратил мое внимание на зарождающиеся отношения Каллоса и Винни, я не могу этого не видеть. Как Каллос смотрит на нее из-за очков. Как она решает сесть слишком близко к нему.

— Моя работа находится здесь, — говорит Каллос.

— Ты можешь взять свою работу куда угодно. — Винни выкладывает свои кинжалы на точильный камень. Они были отточены до совершенства несколько дней назад. Но она продолжает работать ими. Мне приходится прикусить язык, чтобы не ругать ее всякий раз, когда она теряет концентрацию и смотрит на Каллоса, пока он не видит.

Если она не будет осторожна, то оторвет себе кончик пальца. Хотя, думаю, все быстро заживет. Все должны как-то учиться, и если в процессе ты потеряешь только кончик пальца, то это не так уж и плохо, если подумать.

— Но у меня больше нигде нет опыта нашей кузнечной девы.

— Ты уже знаешь, что делает кровавое серебро? — спрашивает Винни.

— Мы все еще работаем над этим. — Каллос проводит пальцем по рукояти кинжала. — Это было бы быстрее, если бы у нас была свежая кровь, не принадлежащая вампиру. — Он смотрит в мою сторону.

Я бросаю на него легкий взгляд, полный отчаяния. После того, как я впервые порезалась клинком, мне не хочется делать это снова. Я не хочу снова застать Рувана в постели, наполовину поддавшегося проклятию. Тем более, когда мы почти не разговариваем после разоблачения нашего брака...

— Прежде чем экспериментировать с кровавым серебром, нам следует побольше узнать о его действии — или о том, что они хотели от него получить, — говорю я.

Каллос откинулся в кресле, сложив руки.

— Иногда единственный способ научиться магии — это рискнуть и получить немного крови.

— Кстати, о крови, — я воспользовался открывшейся возможностью сменить тему, — мне нужна ваша помощь.

— В чем? — спросила Винни.

Я поднимаю один из серпов, над которым я работала. Он далек от совершенства. Далеко до серпа охотника. Но я хочу убедиться в правильности своих базовых предпосылок, прежде чем потратить оставшиеся дни на его оттачивание. Луна становится полной, а время поджимает.

— Мы идем в старый замок, — объявляю я.

ГЛАВА 31

— Старый замок? — говорят они в унисон, обмениваясь взглядами.

— Пора применить все твои труды по заточке кинжалов, Винни. – Я начинаю выходить из кузницы.

Она первая догоняет меня. Я рада, что она взяла с собой кинжалы.

— Зачем мы идем в старый замок?

— Это не санкционированная поездка, лорд вампиров...

— Мы не уйдем далеко, — перебиваю я Каллоса. Я не заинтересована в том, чтобы получить одобрение Рувана. Да и ему, похоже, в последнее время не хочется со мной разговаривать. — Нам нужен только один Погибший.

Для чего? — отмахнулся Каллос.

— Мне нужно проверить, убьет ли его это серебро. Если я права, то нет. Вот тут-то ты и пригодишься, — говорю я, кивнув в сторону Винни.

— Почему ты хочешь, чтобы твое серебро не убивало Погибших? — спрашивает она.

— Мне нужно что-то, обладающее всеми свойствами серебряной стали — по крайней мере, невооруженным глазом. Но не настолько, чтобы серебро было смертельно опасно для вампира. — Когда мы с Вентосом вернемся в Деревню Охотников, он вызовет подозрения, если у него не будет серебряного клинка. Но мы не можем дать ему настоящий серебряный клинок, если они заставят его порезаться им. — Мать это не обманет. Но, надеюсь, мы не столкнемся с ней... как бы больно мне ни было.

— Умно. — Похоже, Каллос впечатлен.

— У меня бывают моменты, — с ухмылкой говорю я через плечо, когда мы поднимаемся по лестнице.

— Какие моменты? — спрашивает Руван, останавливая меня на месте.

Я смотрю на него, едва не столкнувшись с ним. У нас разница в дыхании. Его выражение лица в последний раз, когда мы были так близко, запечатлелось в моей памяти. Разочарование. Обида.

Если хочешь, можешь быть для меня никем.

Я не хочу этого. Я знаю, что не хочу. Но я еще не нашла ни слов, ни смелости, чтобы сказать это. Я все еще ранен от того, что он не сказал или не сообщил мне раньше. Все, что он сделал, и его предки сделали, и за что я не знала, что должна простить его — все, с чем я борюсь в спокойные минуты, даже если я кажусь совершенно нормальной, когда я занята. Он был прав, мы так быстро сошлись, и теперь я отскакиваю назад, прочь от него, как молот, бьющий прямо по наковальне.

Может быть, я еще найду для него слова, прежде чем уеду в деревню. Но чем полнее становится луна, чем ближе я к возвращению ко всему, что я знала, тем больше чувство стыда закрадывается в меня, непрошенное. Нежелательное. Но неоспоримое.

— Моменты гениальности, — говорит Каллос, нагнетая напряжение, как будто он его не чувствует, хотя я знаю, что он его чувствует.

— Вряд ли это удивительно, — пробормотал Руван, как будто комплимент дался ему с трудом.

— Спасибо. — Когда я обхожу его, мое плечо задевает его руку.

— Мы идем в старый замок, — сообщает Винни. Я замираю, плечи поднимаются к ушам. Я надеялась избежать этого.

— Старый замок? Зачем? — Позади меня раздаются шаги Рувана.

— Мне нужно кое-что проверить.

Он хватает меня за локоть.

— Ты не можешь пойти в старый замок.

— Почему? — зашипела я.

— А вдруг с тобой что-нибудь случится?

— Придут Винни и Каллос.

Руван нахмурился.

— Каллос вряд ли поможет в битве.

— Спасибо за доверие, милорд, — сухо сказал Каллос.

Его глаза метнулись к рыцарю.

— Прости.

— Мы ненадолго. — Я пытаюсь вырвать руку из хватки Рувана. Он держит крепко. — Отпусти меня.

— Я пойду с тобой, — настаивает он.

— Я могу защитить себя.

— Риана может позаботиться о себе сама. И в любом случае, я не думаю, что твое появление — хорошая идея, милорд. — Винни приходит мне на помощь. — Ты слишком близок к проклятию. Ты не в том положении, чтобы сражаться с Погибшими. Один их укус может погубить тебя.

— Я готов рискнуть, — настаивает он.

— Ради чего? — спрашиваю я.

— Ради тебя. — Его внимание приковано исключительно ко мне, и я тяжело сглатываю.

— Я не хочу этого. — Я снова представляю его в постели, увядающего, но на этот раз мы не можем вернуть его с края пропасти.

Решительное выражение лица Рувана исчезает. Его плечи слегка опускаются. Без лишних слов он отпускает меня и отходит.

Во мне поднимается желание последовать за ним. Яростно обнять его и заверить, что со мной все будет в порядке. Может быть, в нас еще что-то есть, еще тлеет уголек, еще полны решимости. Нам просто нужно защитить это пламя, каким бы маленьким оно ни было.

Я ловлю его руку.

— Руван.

Его глаза снова встретились с моими, вызванными его именем.

— Я не могла стоять в стороне, когда ты поддался проклятию.

И снова он слышит меня, но, похоже, не понимает. Он отстраняется.

— Я знаю. Тебе пришлось бы убить меня, охотник.

— Это не... — Я пытаюсь сказать, но он уже ушел, удалившись в свои покои.

— Не то, что ты имела в виду? — Винни заканчивает за меня с грустной улыбкой.

— Вы говорите на одном языке, но никто из вас не слышит друг друга, — метко замечает Каллос.

— И что мне с этим делать? — Я смотрю между ними, надеясь, что у кого-то из них есть решение моей проблемы.

— Дай ему время, — наконец говорит Каллос. — Руван не тот, кого можно торопить. Думаю, ты похожа в этом плане. Вы оба будете готовы, когда придет время.

Каллос и Винни направляются к огромным дверям, ведущим в старый замок, и пытаются их открыть. Он прав, я еще не готова.

Но что будет, если я никогда не буду готова?

Этот вопрос преследует меня, пока мы спускаемся в пустоту старого замка. Он не дает мне покоя, когда мы наталкиваемся на Погибшего, и мой серп ничего не делает с ним. Серебро безвредно, как обычная сталь.

Ты не поймешь, сказал он. Эти слова звенят у меня в ушах. Я до сих пор вижу его спину, уходящего прочь. Он решительно сжимает кулаки, как делал всегда, с самого детства, когда какая-нибудь задача вызывала у него недовольство.

Я бегу по коридорам и потайным ходам, сердце колотится в горле. Пусть я ошибусь, умоляю я себя. Но я не ошибусь, я знаю, что не ошибусь. Я знаю его лучше, чем кто-либо другой, и все детали встали на свои места.

Я знаю, что он сделал, еще до того, как услышала крики, поднявшиеся до быстрого крещендо, а затем затихшие.

Пошатываясь, я хватаюсь за стену, прижимая к груди рубашку. Тошнота борется за контроль над моим телом, но я не позволяю ей этого. Я должна увидеть все своими глазами. Может быть, возможно, я ошибаюсь. Я могу ошибаться, повторяю я снова и снова, пока не прихожу в первую мастерскую, которую мы создали — его мастерскую.

Ворвавшись внутрь, я снова резко останавливаюсь, когда мне в нос ударяет запах крови. Так много крови... так много тел... Они пришли сюда со мной, из-за меня. Они остались здесь из-за меня. Я подношу руку ко рту, сдерживая собственный крик, когда пара золотистых глаз поворачивается ко мне.

Чудовище.

Я бегу.

Каждый день и ночь я пытаюсь разобраться в своих чувствах.

Молоток. Молоток. Молоток.

Мои мысли так же неумолимы, как и моя работа. Если я наброшусь на эту проблему с достаточной силой, я смогу подчинить ее своей воле. Я смогу сделать из нее что-то полезное. Или, по крайней мере, что-то, что я смогу понять, что-то, что я смогу объяснить, когда неизбежно столкнусь с Дрю или Матерью. О, старые боги, как я вообще смогу посмотреть им в глаза после всего, что произошло?

У меня нет ответа. Ни на один из них. И я чувствую себя еще более далекой от ясности, когда мы с Вентосом стоим вместе в приемном зале замка. Кажется, что я только что была здесь с Руваном, Каллосом и Винни; трудно поверить, что луна уже взошла на полную высоту.

По крайней мере, мне есть что показать за все мои труды. Даже если мое душевное состояние еще хуже от того, что я без устали бьюсь над ситуацией, у Вентоса на бедре новый серп — идеальный во всех отношениях. Ни одна кожа не защищает серебро рукояти от его взгляда.

— Как долго тебя не будет? — спрашивает Квинн.

— Надеюсь, всего несколько часов. — Я поправляю свои кожаные доспехи. Они были вычищены, но на них видны следы износа от испытаний, через которые я прошла, чтобы добраться до этого момента.

— Несколько часов? — Вентос удивлен. Я уже слышу, как в его груди поднимается гул, который выливается в ворчание. — Я не хочу рисковать, находясь в мире людей так долго.

— Я сказала «максимум». — Я бросила на него взгляд и осталась при своем первоначальном мнении о времени. — Надеюсь, мы сможем двигаться быстрее. Чем дольше я там нахожусь, тем больше времени для того, чтобы кто-то меня узнал. А если кто-то меня узнает, он будет задавать вопросы, на которые у меня нет хороших ответов. — Я уже начала размышлять, что я могу сказать, если меня поймают и загонят в угол, но ни одно из обоснований или оправданий не звучит достаточно убедительно, на мой взгляд. Сейчас я буду придумывать ложь на ходу, а это гарантированно плохо кончится. Я много чего умею, но хороший лжец — не один из них.

— Будьте осторожны, вы оба. — Это пожелание и приказ Рувана. Он действительно хочет, чтобы мы были в безопасности, и я в том числе. В этом я уверена. Искренность чувств почему-то усугубляет ситуацию. Если я ему небезразлична, то почему он так отстранился? Если я действительно неравнодушна, то как я ему позволила?

Я поговорю с ним, когда мы вернемся, поклялась я. Мне не нравится, что все осталось незавершенным. И если я теперь его жена — как бы ни было тяжело об этом думать, — то мы должны все уладить между собой.

Но гораздо большее беспокойство, чем наши еще не сложившиеся отношения, вызывает то, как он сейчас выглядит. Руван стал вялым и худым. Как луна растет, так и он увядает. Щеки его исхудали, глаза запали. Я знаю, что он питается немного кровью и, возможно, силой луны. Меня беспокоит, насколько сильно они истощают свои запасы, чтобы поддерживать его. И это делает его решимость не прикасаться ко мне, не пить из меня — еще более непонятной. Он подвергает всех их риску, чтобы не черпать из меня.

Я знаю, что остальные видят его недуги. С каждой ночью они делают для него все больше и больше. Его ковенант старается помочь ему, как может: убирает со стола наши скудные ужины, приносит ему книги и дневники, чтобы он их почитал, а не ходил за ними сам.

Я — тот, кто мог бы помочь ему больше всех, и все же он по-прежнему отказывает мне. Хотя... я не то чтобы пришла и предложила. Как и в случае с охотниками и вампирами, я уже не знаю, кто виноват, и все, чего я хочу, — это чтобы ситуация разрешилась.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — говорю я ему. — Не волнуйтесь, я позабочусь о том, чтобы Вентос был в безопасности, — добавляю я с легким оттенком высокомерия, пытаясь внести хоть каплю легкомыслия в этот тяжелый момент. Я сама удивляюсь тому, насколько мне это удается. Остальные смеются над тем, как изменилось выражение лица Вентоса.

— Мы еще посмотрим, кто за кем присмотрит. — Вентос хмыкает. — Давай покончим с этим. — Он протягивает руку.

Я в последний раз встречаюсь взглядом с Руваном, надеясь передать ему свои мысли. Когда я вернусь, мы поговорим. Мы все исправим. Но у меня все еще не хватает смелости произнести эти слова. Поэтому, взяв Вентоса за руку, я затаила дыхание, пока мы возвращались в деревню.

Тень. Острая для легких. Жестокая для глаз.

Я вдыхаю соленый морской воздух, когда мы останавливаемся на скале. Вентос не ждет, пока я переведу дух. Я не прошу его об этом. Я не хочу замедлять наш путь.

Темнота снова обрушивается на нас с хлопком.

Мы стоим на ночной поляне. Живая тень вьется вокруг нас, принимая очертания призрачных деревьев и оперения того же оттенка. Справа от нас — большая плита, поросшая плющом и мхом. Листва настолько густая, что почти невозможно разобрать, какие слова были когда-то на ней выгравированы.

Мы снова двигаемся.

И еще раз.

И снова.

Наконец я вырываю свою руку из руки Вентоса и кладу обе ладони на колени. Я задыхаюсь. Я поднимаю руку.

— Минутку, пожалуйста.

— Извини, — бормочет он. — Я бы не хотел так прыгать, но в Фэйде трудно что-либо почувствовать, поэтому почти невозможно сориентироваться.

— Все в порядке. Я знаю, что ты стараешься изо всех сил, но это тяжело для моего тела.

— Могу себе представить. — Вентос настороженно вглядывается в темноту. — Но мы должны идти дальше. Мне не нравится это место. Здесь воняет эльфийской магией.

— Неужели так трудно было пройти в ночь Кровавой Луны? — Я выпрямился. — Вентос?

— Нет, — неохотно признает он, вытирая предплечьем лоб. Он тоже устал, а мы еще даже не добрались до Деревни Охотников. Фэйд был тоньше, а наша сила — сильнее. Тогда это было почти как пройти сквозь него.

— Ты ведь знаешь, куда идешь?

— Думаю, да. Это место так отличается от той ночи. Как будто сама земля была перетасована... Но я думаю, что мы почти прошли. — Он протягивает руку. Я беру ее и напрягаюсь.

Каждый мускул и сустав в моем теле кричит. Туманный шаг — это абсолютная агония. Меня то и дело разрывают на части и сшивают обратно. Но я стискиваю зубы и терплю, потому что каждый всплеск боли — это еще один шаг к дому.

Луна уже опустилась на небо, когда мы, наконец, вышли к знакомому месту. Я облегченно вздыхаю и падаю на болотистую землю. Раздавливание и хлюпанье грязи не тревожит меня, как это могло бы быть раньше. Это реальность. Мы прошли через мир живых теней и теперь вернулись в то царство, которое я всегда знал. Я глубоко вдыхаю влажный воздух болот и встаю с новыми силами.

Я дома.

ГЛАВА 32

— Я не могу вести нас дальше, — говорит Вентос, задыхаясь так же, как и я. — Я могу только навести туман туда, где я уже бывал или могу видеть, и это мой предел.

— Все в порядке. — Я смотрю на луну, чтобы она была моим проводником. — Я знаю примерный путь отсюда.

Я веду Вентоса через болота, направляясь то на юг, то на юго-восток, пока мы не наткнемся на главную дорогу, которая змеится через болото. После этого мы двигаемся быстрее. Несмотря на то, что дорога постепенно отвоевывается у природы, на ней можно уверенно стоять.

Мы оба молчим. Сегодня охотники будут искать Погибших. Я знаю, что если мы наткнемся на охотника, Вентос будет вынужден убить его, и никакие уговоры не смогут этому помешать. Охотник увидит вампира с человеком, и их нельзя будет оставить в живых. Поэтому единственная альтернатива — любой ценой избежать противоборства. К счастью, большинство охотников патрулируют более глубокие болота. Подданные стараются не ходить по главной дороге, так что мы остаемся одни.

Я не осознавалf, насколько велика моя сила, полученная как поклявшейся на крови — и, несомненно, от употребления крови Рувана, — пока не оказалась в Мире Природы. В Мидскейпе я слаба по сравнению с вампиром. Но здесь я могу видеть в темноте и ни разу не поскользнуться на скользком камне, мои движения легки и уверенны. Я почти уверена, что даже чую охотников на болотах и знаю, когда нужно замедлить или ускорить шаг.

Волоски на затылке встают дыбом, когда мы проходим мимо руин, в которых мы с Руваном сражались. Я все еще чувствую запах крови, пролитой там.

Я приостанавливаюсь.

— Нам нужно идти дальше, — шепчет Вентос.

— Я знаю. — Сон, приснившийся мне в первую ночь в замке вампиров, возвращается ко мне вместе с тупой болью в глубине моего сознания. Я вижу очертания беловолосой фигуры в развалинах, хотя на самом деле его там нет.

— Флориан.

— Я знаю, — повторяю я и снова начинаю идти вперед.

Примерно за три часа до рассвета вдали виднеется огромная арка.

— И это все? — хмыкает он, глядя через соленую землю на поля, усеянные домами фермеров. Это те смельчаки, которые ставят свою жизнь на карту, живя ближе всего к болотам, чтобы выращивать пищу и держать скот для всего города. Его взгляд останавливается на медленном подъеме, заканчивающемся стеной, опоясывающей город, и силуэте омытой лунным светом крепости.

— Да. Дом.

— Я никогда не забирался так далеко в ночь Кровавой Луны, — признается он. — Весь прошлый год я гадал, как выглядит дом людей, превративших нашу жизнь в вечный кошмар.

— Все ли так, как ты себе представлял? — сухо спрашиваю я.

— Ни в малейшей степени, — признает он. Вентос потирает затылок. — Это почти так же жалко, как Темпост в наши дни.

Мне следовало бы обидеться, но я тихонько смеюсь.

— Не могу не согласиться. Мы оба живем унылой полужизнью, постоянно опасаясь другого... и ради чего? Это одна из причин, почему я так убеждена, что проклятию должен быть положен конец. Неважно, кто его начал, и насколько оправданным оно было или не было, оно больше никому не помогает. — Пока мы разговариваем, я осматриваю фермерские дома в поисках признаков жизни. Мы должны быстро пройти по соленой земле, чтобы нас никто не увидел, ведь Вентос не может перешагнуть через туман.

— Это чертово проклятие никогда никому не помогало, — бормочет он. Я все еще чувствую, что у меня недостаточно информации о тех ранних днях проклятия, чтобы согласиться или не согласиться. И хотя Руван рассказал мне о некоторых ужасах, совершенных Солосом, что-то меня все равно не устраивает. В истории, которую записал Джонтун, слишком много пробелов, когда я начинаю думать об этом слишком пристально.

— Лучшее, что мы можем сделать, — это положить этому конец. И тогда, надеюсь, и вампиры, и люди смогут жить своей жизнью. Мы сможем вернуть себе мир, который, как мы думали, был потерян для нас навсегда. — На луну медленно наползает облако, погружая мир в тень. — Мы должны двигаться.

— Одну секунду. — Вентос подносит к губам маленький пузырек и пьет. Его глаза светятся в темноте, так как их наполняет сила. Они тускнеют, но не до своего обычного желтого оттенка. Они каменные — твердые и туманно-серые. Плоть Вентоса пульсирует от центра лица, как будто она превратилась в жидкость и раздувается. Его губы растягиваются. Борода падает на землю. Его тело содрогается.

Я наблюдаю, как трещат и ломаются его кости. Его мышцы тают, сдуваются и становятся худыми и тонкими. На лысой голове вырастают тонкие пряди темно-каштановых волос. Стоны растягивающихся и стягивающихся сухожилий и хруст суставов стихают. Вентоса больше нет, а вместо него передо мной стоит другой охотник. Даже его одежда превратилась в кожаные доспехи.

Меня пробирает дрожь, а за ней по пятам бежит ползучий ужас. Вот что Погибший сделал с кровью моего отца. Вампиру хватило ума и сообразительности — нет, просто инстинкта — чтобы украсть его облик и лицо. Он питался его телом, а затем, сгорбившись над ним, совершал этот гротескный ритуал, сдирая с него кожу, оставляя тело в виде забытой шелухи.

— Флориан. — Вентос легонько встряхнул меня. — Что случилось? — Даже его голос изменился. Все в нем изменилось, вплоть до голосовых связок.

— Это... это... — Я отталкиваю его и, пошатываясь, иду к стене, отгораживающей болота от соленой земли, и Деревни Охотников, переполняющему почти пустой желудок.

— Это побочный эффект от такого количества тумана?

Я не смотрю на него, пока говорю, ногти впиваются в камень. Один прогибается назад. Один ломается. Боль острая, она удерживает меня в настоящем и помогает сосредоточиться. Она не дает мне провалиться еще глубже в пустоту, которую оставил мой отец.

— Нет. Я в порядке.

— Ты не выглядишь таковой.

— Я сказала, что в порядке, — огрызаюсь я. В человеческих глазах Вентоса появилось удивление. Я вздыхаю. Это не его вина, но с чего мне начать? — У моего отца... украли лицо. Это сделал Погибший. Но... Я... Я... Только что я впервые увидела, как вампир превращается в кого-то другого, и подумала, не так ли это выглядело, когда случилось с моим отцом. Я подумала о том, что Погибший съел его в болотах, чтобы попытаться проникнуть к нам. Или, может быть, чтобы вернуть себе часть себя, которую он потерял.

Вентос кладет руку мне на плечо. Но он не тянет меня к себе. Он не требует, чтобы я повернулась.

— Если уж на то пошло... Вампиры крадут лица не для того, чтобы быть злыми или коварными. Честно говоря, нам это даже не нравится. Мне — точно нет. Это больно и неудобно — быть втиснутым в другое тело. Если бы я мог провести остаток своих дней, никогда не делая этого, я был бы доволен.

Я не ожидала от Вентоса утешения... но это так. Я оглядываюсь через плечо. Странное лицо уже не так настораживает, как раньше. Однако я рада, что не узнаю охотника, которому оно принадлежит. Было бы сложнее, если бы я знала человека, чья кровь была взята для этого.

— Мне уже лучше, — говорю я скорее себе, чем ему. — Мы должны идти дальше. Мы должны вернуться в Мидскейп сегодня вечером. — Мысль о том, каким изможденным выглядел Руван, когда мы уходили, заставляет меня хотеть сделать это в течение часа. Если я ошибаюсь, и Эликсир Охотника не сможет сохранить силы Рувана, нам нужно немедленно начать планировать, что делать с ним дальше. Я не позволю ему погибнуть. Пока я дышу, он тоже будет дышать.

— Ты не услышишь моих аргументов, — говорит Вентос. — Мне не нравится этот мир, и я хочу уйти как можно скорее.

— Каков этот мир?

— Это... я не совсем уверен, как это выразить. Каллос описал бы его лучше. Но этот мир тихий. Он кажется мертвым. Гул магии, существующий в живых существах, здесь тоже есть, но он слабее. Здесь нет шепота высшей силы, как в Мидскейпе.

Я пытаюсь подумать, могу ли я почувствовать разницу между этим миром и Мидскейпом, потянувшись умом и сердцем наружу, ища по мере того, как я иду. Я чувствую разницу, но не могу быть уверена, что она имеет отношение к магии. Возможно, разница в том, что это мой дом.

Наконец-то я дома.

Наши шаги бесшумны по булыжникам главной дороги. Несмотря на то, что мы спешим, мы не жертвуем скрытностью ради скорости. К тому времени, когда луна выходит из-за туч, мы похожи на двух охотников, возвращающихся в крепость после раннего патрулирования. Да нас никто и не видит. Дома наглухо закрыты на время полнолуния.

Интересно, насколько тревожная тишина связана с невидимыми шрамами, оставленными Кровавой Луной? Люди все еще оплакивают потери, и это еще больше усугубляется виной выживших.

Дорога приводит нас в город. Вентос останавливается на главной площади, смотрит на колокольню.

— Она нашего производства. В этом нет никаких сомнений, — пробормотал он.

Я тоже это вижу. До поездки в Мидскейп я никак не могла этого предположить. Но теперь, когда я провела время в Темпосте, архитектура вампиров стала неоспоримой. Она до жути похожа на колокольни академии.

— Это действительно когда-то была ваша земля.

— Далеко на юго-востоке, — соглашается он. — Клянусь, Король Эльфов, высекший Фэйд, не имел ни малейшего представления о географии. Я слышал, что фейри тоже потеряли много земель при раскалывание.

— Интересно, а люди тоже воюют с фейри, — пробормотала я. Серебряные рудники, из которых мы получаем серебро, находятся далеко на севере, как раз там, где, согласно картам, которые я видела в музее, когда-то находились земли фейри. Возможно, именно поэтому поставки серебра прекратились. Я думаю о другом городе, таком же, как Деревня Охотников, только в нем вместо вампиров сражаются фейри. — А фейри тоже ненавидят серебро?

— Насколько я знаю, нет. Но Темпост был закрыт от остального мира до моего рождения в попытке сдержать проклятие, поэтому я никогда не встречал фейри. — Вентос пожимает плечами. — Этот вопрос лучше задать Каллосу.

— Верно. В любом случае, давай продолжим. — Но мысль о серебре заставляет меня широко шагать по городу. Не успеваю я оглянуться, как оказываюсь на месте.

— Где мы? — Вентос смотрит на меня с любопытством, несомненно, потому, что я необъяснимым образом остановился на своем пути.

Дома.

Я стою на том самом месте, где месяц назад стоял Погибший, когда он повернулся в мою сторону, когда я выпила эликсир и навсегда изменила свою жизнь. С карниза над дверью сняты серебряные колокольчики, с порога убрана соль. Вокруг стука повязана черная лента — символ траура, смерти. Они были и на других дверях Деревни Охотников, больше, чем я когда-либо видела, но эта — другая. От этой у меня перехватывает дыхание. Эта лента для моего брата? Для меня? Или для нас обоих?

Но все, кроме этой черной ленты, осталось таким же, каким я его всегда знала. Занавески плотно задернуты над вихрящимися стеклами окон. Окно Матери на втором этаже, рядом с моим, темное. Я уверена, что если бы я зашла внутрь, то услышала бы ее храп.

— Флориан? — шепчет Вентос.

— Моя семья дома, — наконец отвечаю я, отрывая взгляд от ленты на двери.

— У нас нет времени на...

— Я знаю, — признаю я. — Мне жаль... только об одном. — Он хватает меня за запястье, когда я начинаю двигаться в сторону дома. — Только один раз, Вентос, я обещаю. Это все. Пожалуйста.

Наши глаза встречаются. От него исходит неодобрение. Он не хочет, чтобы это произошло, но он уже знает, что у него нет другого выбора, кроме как позволить мне это. Он знает, что я не уйду, не получив разрешения; я вижу это по его выражению лица. Его пальцы медленно разжимаются.

— Минута, не больше, и никто не увидит.

— Не волнуйся, я знаю, как пробраться в свой дом. — Я маневрирую назад и вокруг дома. В стороне от всех остальных плотных построек Деревни Охотников стоит кузница. Слишком шумно. Слишком жарко. Слишком опасна в пожарном отношении, чтобы располагать ее слишком близко к чему-либо еще. Под покровом темноты я проскальзываю внутрь и направляюсь прямо к очагу.

Он теплый.

Я прикрываю рот, чтобы вздох облегчения не вырвался наружу в виде хныканья. Мать продолжила ковку. Я не очень удивлена. Это то, что мы должны были делать, то, для чего нас растили, все, что мы знали. Женщины семьи Рунил куют металл. Мы матери меча и щита для Деревни Охотников.

Но облегчение от осознания того, что она продолжала работать даже без меня, на мгновение ошеломило меня.

Я возвращаюсь к потайной двери за кузницей, переполненный ностальгией. Такое ощущение, что я только что заперла эту дверь, пожелав серебру, хранящемуся в ней, оставаться в безопасности в ночь Кровавой Луны. Я наполовину ожидаю, что Дрю войдет к нам на тренировку, пока я кручу тумблеры на замке-головоломке. Код не изменился, и замок открывается.

Я не решаюсь оставить письменное сообщение. Мне кажется, я даже не знаю, как написать достаточно слов, чтобы рассказать Матери обо всем, что произошло. Но я не могу уйти, не избавив ее от беспокойства. Я беру небольшой слиток серебра и поворачиваю его перпендикулярно остальным, укладывая на самый верх стопки.

Ты должна держать серебро в порядке, Флориан, наставляет Мать. Оно редкое. Священное. Мы бережем его. Мы уважаем его и отдаем ему честь на каждом этапе нашего процесса.

Она вбивала в меня эти уроки снова и снова, пока серебро не стало всегда лежать так, как надо. Но когда она найдет этот брусок не на своем месте, она все поймет. Это послание, которое только она может прочитать за дверью, которую только я смог открыть.

— Я жива, Мам, — шепчу я. — Я вернусь домой, как только смогу.

Я закрываю дверь и ухожу.

— Ты получила то, что тебе было нужно? — Вентос пристроился чуть в стороне от улицы под дверью, в лунном свете.

Я киваю.

— Спасибо.

— Я не скажу Рувану об этом обходе. — Он отталкивается от стены. — Он будет волноваться без необходимости.

— Спасибо. – Мы с ним обмениваемся заговорщическим взглядом. В нем чувствуется... уважение. Почти дружеский.

Мы останавливаемся перед огромной крепостью. Я откидываю голову назад, любуясь ее могучим силуэтом. Я никогда в полной мере не оценивала ее красоту. И я никогда не задавала достаточно вопросов о том, как мы строили такие невероятные сооружения, а потом потеряли все знания об этом для своих собственных домов.

Вентос задает важный вопрос.

— Как мы туда попадем? — Над этим вопросом я ломала голову с момента принятия решения.

— В крепости есть только один вход и выход. — Я указываю на посеребренную дверь слева от тяжелого портупеи.

— А с другой стороны? — Он сканирует стены, даже когда спрашивает. Он не хуже меня знает, что перебраться через отвесные стены, которыми обнесена Деревня Охотников, практически невозможно.

— Да, единственный выход во внешний мир из Деревни Охотников находится на другой стороне, но она еще более укреплена, так как туда почти никто не заходит и не выходит. Хотя серебра, скорее всего, меньше. — Дрю мало что рассказывал мне о внешнем мире. Впрочем, я и не спрашивала, кроме как о торговцах серебром. Из Деревни Охотников никто не уходит. Люди приходят, время от времени присоединяясь к общине. Но о внешнем мире, где едва хватает еды и где немногие властвуют над многими, они говорят только грубые слова. Даже запертые вместе с вампирами, они предпочитают деревню.

Интересно, уйдут ли люди оттуда, когда угроза вампиров исчезнет? Там, конечно, есть суровые места. Такие, как Темпост сейчас. Но должны быть и красивые места, как Темпост в дни своей славы. Возможно, люди будут достаточно смелы, чтобы исследовать, найти эти потаенные уголки мира. Я думаю, что мне бы этого хотелось.

— Как же мы попадем внутрь? — спрашивает Вентос.

— Только одним путем. — Я встаю немного выше. — Нам придется войти пешком.

— А они не будут нас допрашивать?

— Караул сменяется в полночь. Это будет наш лучший шанс избежать лишних расспросов. — Я смотрю на луну. — Приготовься и не высовывайся.

— Хорошо, я последую твоему примеру.

К моему удивлению, Вентос так и делает. Больше никаких вопросов и сомнений. Когда облако проплывает над луной, по ту сторону ворот происходит движение. Я использую наш шанс.

Положив руку на бедро и повторяя все, что Дрю рассказывал мне о своей жизни, я распахиваю дверь в крепость. В глубине души я слышу предостережения старейшин Деревни Охотников — моей Матери.

Никогда не пытайся следовать за своим братом в крепость, Флориан. Он теперь охотник и принадлежит к миру, для которого ты не создана. Наказание за то, что ты пробралась в крепость, даже чтобы просто посмотреть, — смерть.

ГЛАВА 33

Как и ожидалось, стражники, дежурившие в небольшом проходе, ведущем во внутренний двор крепости, уходят. Они оглядываются через плечо усталыми, скучающими глазами и видят двух охотников, мокрых от болотного тумана, в грязи по колено, с повисшими головами. Один из двух ночных стражей останавливается, но ни о чем не спрашивает. Он, без сомнения, просто хочет спать.

Я опускаю руку и провожу большим пальцем по лезвию. Красная капля падает на землю. Вентос делает то же самое. Свет достаточно тусклый, чтобы его кровь выглядела идентично моей.

Мы не обмениваемся ни единым словом.

Мы выходим в пыльный двор крепости. Вонь крови и пота впиталась в твердую землю. Я приостанавливаюсь, вспоминая время, проведенное Дрю здесь, часы тренировок с Давосом. Здесь ли он проливал кровь и сражался? Или эти специальные занятия проводились в другом месте?

Как бы мне ни хотелось остановиться и поразмышлять, вникнуть во все это, я не могу. Я охотник, который видел это место десятки и сотни раз. Вслед за ночной сменой охранников я вхожу в главный зал.

В зале со столами и скамейками больше народу, чем я ожидала для такого позднего вечера. Хотя Дрю как-то упоминал, что многие следят за своей добычей по часам, я надеялась на тихие, темные залы, по которым можно проскользнуть. Некоторые охотники сидят в тихом благоговении, молясь старым богам, чьи имена давно потеряны во времени. Большинство едят и беседуют. Другие в одиночестве и молчании полируют свои серебряные серпы. По крайней мере, они хорошо заботятся о лезвиях, я думаю.

В дальнем конце зала стоит алтарь, освещенный сотней свечей, расставленных на узких полках, сделанных теперь скорее из свечного воска, чем из камня. На алтаре стоит деревянный ларец, запертый в стальную клетку. Эликсир. Дрю сказал, что только Давос владеет ключом от ларца и может наливать эликсир. Он наливает ровно столько, чтобы наполнить золотую чашу, размером едва ли больше наперстка, стоящую под краном.

Я уже начинаю прикидывать, как бы мне раздобыть ключ, как вдруг наш план срывается.

— М-Мардиос? — заикается кто-то позади меня. Я оглядываюсь через плечо. Вентос сохраняет спокойствие, несмотря на бросившегося к нему охотника. Даже если я не узнала охотника, чье лицо украл Вентос, кто-то другой явно узнал. — Мардиос, это... — Он выхватывает серп. — Порежь себя, изверг.

— Я не изверг. Просто охотник, который наконец-то нашел дорогу назад, — отвечает Вентос с измученным вздохом. Охотников становится все больше. Я позволяю Вентосу сосредоточиться, отползая в сторону. Никто не обращает на меня внимания.

— Тогда докажи это порезом своей руки.

— Я уже порезал себе большой палец, чтобы попасть внутрь. — Вентос складывает руки. — Что бы ты хотел дальше? Чтобы я отрезал ухо?

— Хватит тянуть время. — Охотник выставляет вперед свой серп. Это серебро настоящее. И если он заденет подбородок Вентоса, то уловка провалится.

Вентос ударяет боковой стороной запястья по серпу, все еще лежащему на его бедре, и тут же размазывает кровь.

— Вот. Достаточно доказательств?

К моему облегчению второй охотник опускает серп. К счастью, охотники не обратили внимания на оттенок крови Вентоса и не заметили, что его раны уже закрылись под мазком крови. Все, что они искали, — это первоначальный порез.

— Мы никогда не можем быть слишком осторожны, а ты был не совсем похож на себя.

— Это был долгий месяц скитаний по болотам. — Вентос вспомнил истории, которые я рассказывала ему сегодня, перед самым отъездом.

— Как ты выжил? — спрашивает другой охотник.

Вентос рассказывает историю о травме головы и памяти, которая гуще тумана. Он гораздо умнее и красноречивее, чем я могла бы ему поверить. Это огромное облегчение. Я не свожу с него глаз, медленно обходя комнату по периметру, стараясь не выглядеть слишком подозрительно.

Если он сможет удерживать внимание на себе достаточно долго, то, возможно, я смогу получить эликсир. Клетка, конечно, не слишком прочная и выглядит старой. Должно быть, в ковке есть слабое место, которое я могу использовать. Тогда я...

— Что это за шум?

Я застыла на месте. Сердце заколотилось в горле. Уже второй раз за сегодняшний день меня душит шум эмоций. Боли и облегчения.

— Мардиос вернулся, — докладывает первый охотник.

— Правда?

Я медленно поворачиваюсь лицом к говорящему. Голос другой. Более глубокий. Грубее. И все же я бы узнала его где угодно.

У основания лестницы, ведущей в зал с верхних уровней, стоит человек в полном облачении охотника. У него нет серпа, но он ходит с тростью, которую я видел только у Давоса. Глаза его запали и окольцованы тенью. Но взгляд у него такой же острый, как у ворона, сидящего на его плече.

Дрю. Мой брат.

Его выбрали мастером охоты.

Я борюсь с болезнью. При виде этой адской, неестественной птицы, сидящей на его плече, мне хочется крикнуть ей, чтобы она убралась подальше от моего брата. Он не для тебя, хочется сказать мне, ты не можешь его получить.

Вампиры изменили меня больше, чем я думала. Потому что я с негодованием и ужасом смотрю на то, как моему брату оказывают одну из высших почестей Деревни Охотников. Облачение, которое он носит с гордостью, — вот что заставит его теперь видеть во мне врага.

Неужели он будет вынужден охотиться на меня за то, что я сделала? Я потираю впадинку у основания шеи, где спрятана метка Рувана. Даже если Руван расторгнет то, что мы поклявшиеся на крови, есть ли у меня место, куда я могу вернуться?

— Никто не выживает после Кровавой Луны.

— Я пережил, — настаивает Вентос.

— Вот и я вижу. А теперь ты должен сказать мне, как. — Дрю продолжает говорить с неестественным привкусом в голосе, который я никогда не слышала от него раньше, даже в шутку. Это жутко похоже на то, как всегда говорил Давос. Он улыбается той же самой, призрачной улыбкой Давоса. — Пойдем, мы обсудим это наедине.

Я опускаюсь еще дальше за толпу, надеясь, что Дрю не будет смотреть в мою сторону. Я знаю, что если я слишком сосредоточусь на нем, то рискую привлечь его внимание. Мы всегда знали, когда другой искал нас. Но я не могу не смотреть.

Мой брат жив. Он может быть мастером охоты. Он может обидеться на меня за все, что я сделала и что пытаюсь сделать. Но ощущение того, что он все еще существует по ту сторону связывающей нас нити, не было ложью.

И я надеюсь, что аналогичное чувство, когда Руван все еще дышит, — тоже правда.

Дрю ведет Вентоса в заднюю часть комнаты, к острому дверному проему слева от алтаря, почти полностью скрытому. Они исчезают, а остальные охотники отправляются по своим делам. Когда собравшиеся, болтающие друг с другом люди начинают удаляться, я пробираюсь к одной из скамеек, стоящих перед алтарем с бочонком эликсира. Я сижу с серпом на коленях, делая вид, что полирую его.

Получу ли я теперь эликсир? Я оглядываюсь через плечо. Нет, все еще слишком много.

За временем становится трудно уследить. Минуты ускользают, превращаясь в часы. Я чувствую, как ночь редеет, как волосяной покров.

Вентос все еще не вернулся.

Я снова оглядываюсь через плечо. Их осталось только трое, все в глубине зала. Их головы склонились в какой-то молитве. Возможно, за тех охотников, которые еще остались на ночь. Это мой лучший шанс. Я должен пойти за эликсиром.

Но вместо этого я проскальзываю в дверь по другую сторону алтаря, готовя какое-нибудь оправдание или объяснение на тот случай, когда брат, несомненно, узнает меня, и оправдание того, почему мне нужно, чтобы он принес мне эликсир. Ни то, ни другое мне не нужно. В комнате пусто.

По ту сторону стены, которая сейчас находится у меня за спиной, стоит стеллаж с бочонками, похожими на те, что стояли на алтаре. Пшеница в Деревне Охотников настолько ценна, что лишь редкий кусочек приберегается для мастера-пивовара, чтобы сбраживать его для старых богов по большим праздникам. Эти бочки выглядят так же, как и те, что стоят в сарае пивовара, но запах от них смутно металлический. Знакомый. Я понимаю, откуда я его узнала, и вдруг задаюсь вопросом: а не так ли делают Эликсир Охотника? Если эти бочки полны эликсира, значит, у нас есть то, что нам нужно. Но где же Вентос?

Мои размышления прерываются, когда я обнаруживаю проход в дальнем углу комнаты. Стеллажи были сдвинуты в сторону, открывая дверной проем. Я слышу тихий шепот и отдаленные хрипы. В проходе пахнет затхлостью и чем-то... спелым. Почти сладкое? Но в ужасном смысле.

Гнилью.

Падальной гнилью. Вот что это за запах. У меня сводит желудок, когда я стою на обрыве, понимая, что мне придется спуститься в эти глубины и встретиться с ужасами, которые меня ждут.

Я не готова. Но у меня нет выбора. Вентос и Дрю должны быть там, внизу.

Проход становится тем ледянее, чем глубже я прохожу. Плач на стенах превращается в иней. В конце концов, я оказываюсь в комнате, которая почти во всем дублирует главный зал — от сводчатого потолка, поддерживаемого балкой и контрфорсом, до призрачных очертаний алтаря в дальнем конце. Но в отличие от предыдущего зала, это помещение уставлено еще большим количеством рядов бочек. Их, наверное, сотни.

Однако мое внимание приковано не к ферментирующему эликсиру. Скорее, я не могу оторвать взгляд от алтаря в дальнем конце зала. Свечи поддерживают не пламя, а решетку из тяжелых паутинок. Сам алтарь высечен из камня с таким мастерством, что оборки скульптурного алтарного покрывала словно трепещут от легкого дуновения ветерка. Каменные швы выглядят так, будто на ощупь они теплые, как настоящая ткань.

В передней части алтаря ткань расходится, и на ней появляется уже виденный мною герб. Два бриллианта наложены друг на друга, верхний меньше нижнего. Вокруг них — серп. Это тот же символ, что был на серебряной двери в старом замке вампиров.

Это не единственное сходство с домом вампира. Над алтарем возвышается каменная фигура, совсем как Король Солос в часовне, в которой мы с Руваном стали поклявшимися на крови. В одной руке он держит оружие охотников — серебряный серп, на другой ладони — три тома в кожаных переплетах. К широкополой шляпе черной брошью приколото воронье перо. На его теле вырезаны доспехи из гладкой кожи, на плечи опущен плащ. Его лицо трудно разглядеть с высоты своего положения, но мне это и не нужно, чтобы его опознать.

Как и в зале выше, в центре алтаря стоит бочка. Но она не заперта в клетке. Она стоит под открытым небом, скрепленный пластинами железа, которые, судя по всему, были добавлены в течение очень долгого времени, так как некоторые из них покрыты патиной.

Как бы невероятно все это ни было, мое внимание сужается до двух мужчин, стоящих в центре комнаты. Я быстро забегаю за ряд бочек и заглядываю между ними. Вентос стоит на коленях перед алтарем, его лицо в крови. Не лицо, которое он украл. Его лицо. Уловка провалилась.

— Как долго ты прятался? — Вентос рычит на Дрю, который нависает над ним. — Ты действительно думал, что сможешь отменить долгую ночь так, чтобы это послужило тебе?

— Ты расскажешь мне, как ты проник в мою крепость, — зловеще произносит Дрю. — Так или иначе. — Он поднимает трость. На ее рукоятке — серебряная голова ворона с острым клювом. — Я устал от твоих уловок. Это твой последний шанс.

— Я с радостью умру за настоящего лорда вампиров. А не за какого-то труса, бросившего свой народ ради возможности украсть корону, — прохрипел Вентос. Как он стал таким кровожадным? Дрю не смог победить Рувана в ночь Кровавой Луны. Победить одного из правых рук лорда вампиров без единой царапины...

Свист трости с серебряным наконечником, рассекающей воздух, выводит меня из задумчивости. Я выскочила из своего укрытия.

— Дрю, нет!

Ворон взмывает в стропила, осыпая их кровавым дождем. Он откидывает голову назад, словно собираясь заговорить. Как будто одним могучим карканьем он разбудит всю крепость. Но вместо этого резкий голос ударяет меня прямо в виски, заставляя голову запульсировать.

Ты заплатишь кровью, как и все остальные из твоего забытого рода. Я получу трон, который заслужил, и отомщу за Лоретту.

Сделав загадочное сообщение, птица улетает в дальний угол - — я могу судить, в вентиляционную шахту — и исчезает.

ГЛАВА 34

Платить кровью. Трон. Месть.

Лоретта.

Эти слова эхом отдаются в моем сознании, скорее чувствуются, чем слышатся. Их звук наполняет меня неприкрытой ненавистью, которая бурлит во мне, как крик, ждущий своего выхода. Он наполняет меня безумием, подобным тому, что было от эликсира, который я выпила в ночь Кровавой Луны. Бесконечная потребность в большем. Больше боли. Больше крови. Больше...

Силы.

— Флориан, Флориан. — Вентос трясет меня. Я несколько раз моргаю и возвращаюсь к реальности, выходя из оцепенения, в которое меня ввергло это адское крылатое чудовище. — Мы должны уходить, сейчас же.

— Что случилось? — спрашиваю я, переводя взгляд с Вентоса на Дрю. Он неподвижен, как смерть. Мое сердце замирает. — Что...

— Сейчас нет времени, но мы здесь не в безопасности. Мы должны...

— Конечно, мы здесь не в безопасности! — Мы продолжаем перебивать друг друга по очереди. — Мы знали это с того момента, как...

— Мы не в безопасности, потому что здесь есть еще один вампир! — Вентос, наконец, произносит последнее слово.

— Что? — Мир накренился, и меня захлестнули те же ощущения, что и при первом попадании в мир вампиров. Все это не реально. Этого не может быть.

— Эта птица была вампиром, принявшим облик животного.

— Вампиры могут это делать?

— Конечно, могут. Но не делаем этого, потому что уважаем себя. Красть человеческий облик — это одно, но звериный? Мы же не лыкины. — Он слегка насмехается. Но его выражение лица быстро становится серьезным. — Теперь, когда он знает, что мы здесь, мы должны уйти. — Вентос протягивает руку.

Я смотрю между ним, братом и бочонком на алтаре.

— Пока нет.

— Флори….

— Мы проделали этот путь ради эликсира, и мы не уйдем без него. — Покинуть брата — все равно что физически оторвать конечность. Я почти слышу звук разрыва, когда оставляю его на земле и двигаюсь к алтарю. Но его сердце крепнет под моими пальцами, и работа должна быть сделана. Справа от бочонка на алтаре стоит стойка с обсидиановыми флаконами, такими же, как те, что я видела у вампира, и идентичными тому, что Дрю дал мне в ночь Кровавой Луны — слишком близко, чтобы быть случайностью.

Сдвинув отверстие склянки в сторону, я подставляю ее под кран. Густая, чернильная жидкость капает в пузырек с большими, влажными струйками. Достаточно пяти капель, чтобы наполнить флакон до краев. Я протягиваю его Вентосу.

— Вот.

— Нам пора. — Он берет его, несмотря на возражения, и не мешает мне наполнить второй пузырек.

— Нам нужно получить как можно больше. — Я передаю ему второй пузырек и иду за третьим. Я бы взяла всю бочку, если бы она не была прикручена и прикована. Освобождение его в данный момент заняло бы слишком много времени и поставило бы под угрозу целостность всего бочонка.

В груди гулко отдается эхо хлопающей двери. Слышны крики и топот множества шагов. У меня только третья склянка. Рувану понадобится больше. Эликсир так быстро подействовал на меня. Ему понадобится гораздо больше трех, чтобы продержаться, и это наш единственный шанс. Каллос тоже попросил немного, может, он сможет сделать еще, если я возьму достаточно?

Мои мысли прерывает Вентос, схвативший меня. Кровь продолжает капать на пол из открытого крана бочки. Я закрываю третий пузырек и убираю его в карман.

— Мы уходим.

Я вырываю свою руку из его хватки, когда вокруг него вспыхивает магия.

— Не без моего брата.

— Что?

— Мы не можем вернуться с...

— Я не оставлю его! — Мой голос отдается эхом. Мне все равно, кто услышит. Если я оставлю Дрю здесь, они убьют его. Я знаю это. Нет прецедента тому, что произошло, и Ворон бросил его. Охотники предположат, что к этому причастен вампир. — Они убьют Дрю от избытка осторожности. — Я озвучиваю свои мысли. — Однажды я оставила его умирать. Больше я этого делать не буду. Я отказываюсь. Ты можешь перенести нас обоих?

— Ты... — Вентос прерывается, когда появляется свет. Я опускаюсь на колени, хватаю брата и протягиваю руку к Вентосу. Он смотрит между ним и натиском охотников, хлынувших с лестницы.

Мы исчезаем в мгновение ока.

Вокруг нас материализуются главные ворота города. Я вцепляюсь в Вентоса и Дрю смертельной хваткой. Но вампир шатается и спотыкается. Он кашляет кровью, упираясь руками в колени.

— Вентос?

— Ублюдок. — Его безумная ухмылка окрасилась в черный цвет. — Он думал, что эти жалкие барьеры смогут меня остановить?

Мне не хочется давить на него, когда он так явно борется, но...

— Мы не можем здесь оставаться. Мы должны двигаться дальше.

Вентос кивает и снова берет меня за руку. Он смотрит в сторону тумана на болотах, и мир кружится, а затем рушится в тень.

Только для того, чтобы вновь материализоваться с хлопком.

Снова и снова он перемещает нас. На четвертый раз Вентос зашатался. Магия вспыхивает, от него отбрасываются тени, но они рассеиваются на ветру. Он падает на колени, погружаясь в мягкую землю болот. Кровь заливает доспехи, он кашляет и отхаркивается.

— Почему это происходит? Это потому, что ты переносишь двух людей? — Я кладу руку ему на плечо.

— Это достаточно сложно... но нет... в крепости был барьер, не похожий на замковый. Даже плохо сделанный... он... — Он закашлялся кровью. — Его хватило, чтобы ранить меня, когда я пробивался через него.

— Вампир, принявший облик ворона, создал барьер? — спрашиваю я, чтобы уточнить.

Вентос слабо кивает, глаза по-прежнему устремлены вперед, как будто он собирает силы, чтобы двинуть нас еще раз. Но никакой магии не возникает. Воздух неподвижен. Я думаю, не принимает ли он всю тяжесть ран на себя, щадя нас с Дрю.

— Должно быть, это было его логово. Кем бы ни был этот ублюдок, у него хватило ума попытаться отгородиться от других вампиров, которые захотели бы убить его за то, что он обратился против нашего рода. Мне следовало бы догадаться.

Я достаю из кармана пузырек и протягиваю руку.

— Вот.

— Нет, это для...

— Для Рувана не будет иметь значения, если мы умрем здесь. Возьми это и верни нас в безопасное место, — твердо говорю я. Вентос смотрит на меня со спокойным выражением лица. — Слушай, я знаю охотников. Они собираются прочесать эти болота, а солнце уже почти взошло. Твои силы слабеют по мере того, как садится луна. Ты не сможешь скоро вернуть нас в Мидскейп, и я боюсь, что произойдет, если мы попытаемся остаться здесь.

— Но...

— Ты нужен своей жене живым. Что толку создавать для нее новый мир, если ты умрешь здесь? — Я пихаю флакон ему в грудь, и он ошеломленно смотрит на меня. Может быть, это жестоко с моей стороны, что я заговорил о ней. Но у всех нас есть люди, ради которых мы живем и боремся. — Возьми.

— Половина. — Он с ворчанием выхватывает пузырек. Он такой маленький, что Вентосу приходится зажимать его между большим и указательным пальцами. То, как изящно он подносит его к губам, контрастирует с изнеможением этого массивного человека, с черной кровью, которая сочится по его подбородку. Он делает один глоток, и его глаза расширяются.

Мне знакомо это чувство. Что-то во мне, разбуженное эликсиром, поддержанное Руваном, все еще жаждет его. Но я не поддаюсь этим желаниям. Даже сейчас, когда Вентос возвращает мне полупустой флакон. Несмотря на то, что часть меня хочет выпить из него, я плотно закрываю емкость и возвращаю ее в карман.

Вентос стоит, еще более сильный, чем прежде. Его мускулы вздулись, напряглись. Я беру его за руку, и мы продолжаем наш полет к безопасному Мидскейпу.

Солнце только-только зашло за горизонт, когда мы приземлились в приемном зале замка Темпост. Я с тяжелым вздохом опускаюсь на землю. Вентос, конечно же, не пострадал благодаря эликсиру, который все еще продолжает вливаться в него.

— Оставайся здесь, я позову остальных, — говорит он. Прежде чем я успеваю ответить, он уходит, двигаясь с вампирской скоростью, за которой я едва успеваю следить своими человеческими глазами.

Наконец, я медленно отпускаю руку Дрю. Его грудь вздымается и опускается, и я чувствую облегчение. Он все еще без сознания, но, похоже, рана, оставленная той несчастной птицей, наконец-то перестала сочиться кровью.

— Тебе повезло, что ты не знал обо всем этом, — бормочу я. — Это не то, с чем бы ты хотел иметь дело. — Я притягиваю колени к груди, обхватываю их руками и упираюсь щекой в макушку. — Ты будешь очень зол на меня, когда проснешься и увидишь, до чего я тебя довела.

Но он проснется. Я спасла его от верной смерти, приведя в залы вампира. Это кажется таким нелепым, что я сдерживаю смех.

— Флориан. — Мое имя на языке Рувана отвлекает меня от моих мыслей. Он стоит в дверях в окружении Квинна и Каллоса. К моему облегчению он выглядит не хуже, чем когда я уходила. Вентоса нигде не видно. Выражение лица Рувана колеблется между облегченным, радостным и взволнованным. К сожалению для меня, оно заканчивается на последнем, когда его взгляд переходит на Дрю. — Ты что, потеряла все свои лучшие чувства?

Я стою.

— Если бы я оставила его там, охотники бы его убили.

Он вскакивает.

— Теперь его убьет увядание.

— Мы можем вернуть его на другую сторону Фэйда, — спокойно говорю я.

— Мы не настолько сильны, чтобы пересекать Фэйд, когда не полнолуние.

— Ты сказал, что вампиры сильны в три дня после полнолуния. Мы можем вернуть его завтра, когда поисковые отряды утихнут.

— Ты хочешь рискнуть? — Руван нахмурил брови. — А если мы не сможем перейти?

— У нас также есть Эликсир Охотника, который нам поможет.

— Эликсир, который мне нужен, чтобы выжить. — В ярких глазах Рувана вспыхивает обида. Он ищет мое лицо, и неутолимое желание прикоснуться к нему почти овладевает мной. — Эликсир, который ты и Вентос, рискуя жизнью, добыли для меня. — Его голос стал мягче от благодарности.

— Каллос научится делать еще. — Я перевела взгляд на него. — А ты?

Беспечный мужчина выглядит неловко от того, что его поставили в тупик.

— Я, конечно, постараюсь.

— И у тебя все получится. — Я отворачиваюсь, чтобы посмотреть на нависшего надо мной Рувана. — Дрю будет здесь не более одного дня. Завтра луна будет почти полной; тогда мы его и перенесем. — Я не уверена, к чему вернется Дрю... но у меня есть двадцать четыре часа, чтобы решить эту проблему.

Руван поджал губы.

— Кроме того, у него будет полезная для нас информация — информация, которая может помочь Каллосу с изготовлением эликсира. И о другом вампире, который был в крепости охотника.

Судя по тому, что Руван не был шокирован упоминанием о другом вампире, Вентос рассказал ему об этом открытии. Мускулы на его щеках вздулись, и он сжал челюсти. Должно быть, они закрыты, потому что в течение нескольких долгих секунд он не может вымолвить ни слова, хотя я чувствую, как от него исходит недовольство. Недовольство, которое, как я сомневаюсь, направлено исключительно на меня, учитывая недавнее обнаружение непредвиденного врага.

— Квинн, отведи охотника в ту же комнату, где сначала жила Флориан. Каллос, вернись и скажи Вентосу, Винни и Лавензии, чтобы они придумали, как сменить охрану. Затем, Каллос, немедленно приступай к работе по поиску эликсира. — Как только Руван отдает приказ, люди бросаются в бой. Квинн поднимает Дрю, как будто тот почти ничего не весит, хотя я знаю, что мой брат — довольно крупный.

Впервые за несколько недель эти двое смотрят на меня настороженно. Полагаю, я не могу их винить. Я вернула охотника — настоящего охотника. Доверие, которое я к ним питала, подорвано. Надеюсь, что не безвозвратно. Этого не случится, когда я смогу поговорить с Дрю и, надеюсь, получить полезную для всех нас информацию.

По крайней мере, мой брат жив. Этого для меня более чем достаточно.

— Спасибо, — тихо говорю я, когда двое уходят.

— Ты должна благодарить меня. — Руван возвышается. Он так мучительно близок, но не прикасается ко мне. Более того, он отворачивается. — Я позволил тебе привести сюда действительно смертоносного охотника. Я оказал тебе достаточно почтения, чтобы мои люди слушались твоих безумных приказов. — Он проводит рукой по волосам, пряди падают между пальцами, как платина. Руван смотрит на меня между ними. Он как будто разрывается между желанием прикоснуться ко мне и необходимостью быть подальше. — Возможно, я только что проклял судьбу своего народа ради тебя.

— Ты не сделал этого, — пытаюсь я его успокоить.

— Но я мог. Мог, но все равно сделал. — Руван снова подходит целеустремленно. — То, что я делал, делаю, с тобой, может стать концом всего, что я любил.

— Мы почти ничего не сделали. — Я настаиваю на том, что это правда.

— Если мы — почти ничего не делали, — то как же ты стала моим всем?

Я отступаю на шаг назад, сжимая свой живот и сжимая тепло, которое скопилось там от одного только вопроса. Что мне на это ответить?

— Мы можем остановиться. — Мой голос тоже упал до шепота. Я не знаю, почему я это говорю. Я не имею в виду.

— Никто из нас этого не хочет.

— А разве нет? Разве мы не стараемся избегать друг друга с тех пор, как ты признал преступления своих предков и наше семейное положение?

— Я никогда не избегала тебя.

Я закатила глаза.

— Конечно, избегал. А почему бы и нет? Какое тебе дело до этого, когда ты сказал, что я могу быть для тебя никем? — Только когда я заговорила, я полностью признала, насколько глубоко ранили меня эти слова. Если он мог так легко отключить все чувства, которые испытывал ко мне, то насколько они были реальны?

— Ты действительно мне поверила? — Он медленно поднимает руку, вытянув указательный палец. Он проводит костяшкой пальца по моей щеке, подушечкой пальца — по шее. — Когда это мы были «никем»? С первого момента, как я почувствовал тебя... я должен был обладать тобой. С той секунды я понял, что никогда больше не буду удовлетворен, пока не узнаю тебя.

— Убьешь меня.

— Попробовал тебя на вкус. Поговорил с тобой. Имел тебя.

Мои веки тяжелеют. Его прикосновение, простое и медленное, — это сила, которую я не могу игнорировать. Все, на чем я могу сосредоточиться, — это его рот. Внутри меня бурлит жар, заставляя мир медленно вращаться. Я почти ощущаю его вкус на своих губах, когда облизываю их — фантомное воспоминание о его вкусе, которое не дает мне покоя до этой секунды.

— Я все еще знаю, что должен ненавидеть тебя за то, что ты заставила меня сделать. Я должен ненавидеть тебя за то, что ты отвлекаешь меня. Я должен ненавидеть тебя за все, чем ты являешься. Все эти голоса — голоса всех, кого я знал, всех, кто учил меня, — все еще живут во мне.

— И все же? — Я придаю звук словам, оставшимся после его чувства.

— И все же… — повторяет он, так слабо, что я думаю, не привиделось ли мне это. — И все же, с каждым днем я все больше попадаю в плен к тебе. Я нахожу, что с моим воспитанием легче бороться, игнорировать или просто забыть. Я обнаружил, что даже разочарование в тебе — это колючий кустарник, который только сильнее тянет меня к тебе. — Его рука обвивается вокруг моей талии, притягивая меня к себе. Наши тела полностью слились. Он прижимается ко мне. — Флориан, ты огонь, хаос и бесконечные возможности. Ты принесла в эти залы не только тепло и биение сердца, но и мои кости. Я не хочу двигаться дальше без тебя, пока ты будешь со мной, пока ты хочешь исследовать нас.

— Нас? — удается спросить мне. Слова замедляют мир. Время между каждым ударом его сердца, сильного под моими пальцами, становится все длиннее. Это то, чего я так хотела и чего мне так не хватало: он. Его близости. Приближение.

— Вопреки всему, вопреки моим желаниям, страхам и здравому смыслу, вопреки осознанию того, что я не заслуживаю тебя после всего, что я сделал с тобой и твоими близкими, я боюсь, что могу влюбиться в тебя.

Влюбиться.

Как я хотела быть любимой. Я годами представляла себе этот момент, когда мужчина заключит меня в свои объятия и скажет, что я ему нужна. Не ради престижа кузнечной девы, не ради влияния моей семьи в Деревне Охотников, не ради безопасности в окружении серебра. А ради меня.

В меня.

И вот оно. Эта мечта осуществилась. В облике человека, который и забрал, и дал мне все.

— А как же твои люди? — успеваю сказать я, думая о том, на чем мы остановились. О тех обидных словах, с которыми нам еще предстоит разобраться.

— Мир скажет, что я не должен. Но меня все меньше и меньше волнует, что думает мир. Я выбираю тебя. — Он продолжает смотреть на меня с той же силой, что и раньше. Я понимаю, что он обращен внутрь себя.

— Что будет с нами после того, как все закончится? — Я возвращаюсь к вопросу, который висит вокруг нас, как неудобный провожатый.

Его хватка крепнет, как будто кто-то уже сказал ему отпустить меня.

— Если это проклятие удастся снять, то мы сможем жить так, как жили бы двое влюбленных. До тех пор, пока ты хочешь оставаться со мной.

Влюбленные. Живые. Жизнь после проклятия и долгой ночи, в которой я была заперта рядом с ним с самого рождения.

Этому не было конца даже в самых смелых мечтах. В часы бодрствования я только и делала, что продолжала жить и упорствовать, несмотря ни на что. Как бы я хотела, чтобы выглядела моя жизнь по ту сторону?

— Я заснул в другом времени, мечтая о будущем. Я проснулся разочарованным и покинутым. Но будущее, на которое я смел надеяться, — это ты, — пробормотал он, касаясь кончиком носа моего носа. Его глаза пылают, он пытается поразить меня одним лишь взглядом. — Скажи мне, чего ты хочешь, Флориан. Я сожалею, что однажды лишил тебя права выбора; я никогда больше не буду этого делать, клянусь. Скажи слово — и меня не станет, скажи слово — и я твой. Ты выбираешь меня?

Сердце колотится так сильно, что трещат ребра. Голова болит.

— Я хочу...

Лавензия прерывает меня, когда она заходит за угол, и поспешно сообщает:

— Он проснулся.

ГЛАВА 35

Я лечу по коридорам, ноги легкие, сердце колотится совсем по другой причине. Я слышу стук и хрюканье. Это заставляет меня двигаться еще быстрее.

— Отцепись от меня, чудовище! — кричит Дрю. — Больше ты меня не возьмешь!

Раздается сильный стук. Я огибаю дверь и вижу на полу Дрю и Квинна. Дрю борется, пытаясь одержать верх. Квинн сильнее, но гораздо менее тренирован. Дрю поднимает колено; я вижу, что он собирается повернуться, чтобы бросить Квинна.

— Дрю! — Я вмешиваюсь.

Мой брат замирает, как только слышит мой голос. Его голова откидывается назад, а глаза встречаются с моими.

— Флориан... Флориан! — Он двигается почти так же быстро, как вампир, заставая Квинна врасплох и отбрасывая слугу Рувана почти на полкомнаты. Дрю вскакивает на ноги, мчится ко мне и тут же сжимает меня в своих объятиях. — Ты не была сном! Ты была реальностью.

По моей щеке течет влага. Я отстраняюсь от него и смотрю на него в шоке. Он тоже плачет. Мой стоический, жесткий, свирепый брат... плачет. Я никогда не видела его плачущим, даже когда умер отец. Он последовал за мной в ту темную пустоту безэмоционального ничто и заглушил все слезы, которые мог бы там выплакать. Когда он появился... в нем не было ничего, что он чувствовал бы достаточно глубоко, чтобы заставить его плакать.

До сих пор.

— Ты жива, — задыхается он, оглядывая меня с головы до ног и обратно. — Как? Как ты... что они с тобой сделали? Не волнуйся, теперь ты в безопасности. Я вытащу тебя отсюда. — Он встает между мной и Квинном, который только закатывает глаза и вздыхает.

— Что мы с ней сделали? — Руван скользит в дверную коробку так же плавно, как и его голос. — Мы сохранили ей жизнь. Защищали ее. Одевали и кормили ее.

— Вы... вы... — Дрю смотрит между всеми нами, ища ответа. Его замешательство проходит, когда он видит, что я ничуть не расстроена. Я осторожно кладу руку ему на плечо. Он меньше, чем я помню. Он все еще силен, в этом нет сомнений. Но это уже не стальной молот, каким я его когда-то видела. Он увядает, даже не находясь в Мидскейпе. — Не знаю, что они тебе сказали, Флор, но они…

— Вампиры, — заканчиваю я за него.

Почти в то же время Руван говорит:

— Флор? — с оттенком веселья, которое я решительно игнорирую. Я еще не говорила ему о своем прозвище.

— Вампир? — повторяет Дрю. — Вампир?

— Нет, вампир, — поправляю я. — Так правильно говорить. Тысячи лет мы говорили неправильно.

— Они добрались до тебя. Они в твоей голове, как и в моей. — Дрю хватает меня обеими руками и трясет с такой силой, что если моя голова не болела раньше, то теперь точно болит. — Вырвись на свободу! Ты сильнее их!

Легкий ветерок, дующий мне в спину, возвещает о прибытии Рувана. Скорость вампира для преодоления такого маленького промежутка явно не требовалась. Но это произвело тот эффект, которого он, несомненно, добивался, когда Дрю смотрела на него.

Руки Рувана обвились вокруг моих плеч.

— Я знаю, что ты брат Флориан, и только поэтому ты еще дышишь. Но меня все меньше волнуют ваши отношения, чем больше ты с ней возишься.

В голосе Рувана звучит грубоватая, защитная нотка, от которой у меня на щеках появляется румянец. В сочетании с тем, что он говорил ранее о развитии искренней привязанности... Волна жара обрушивается на меня, но быстро проходит, когда брат оттаскивает меня от Рувана, становясь между ним и мной.

— Не смей прикасаться к ней, вампир.

— Вампир, — снова поправляю я. — Брат, это я. Просто посмотри на меня, и у тебя не останется никаких сомнений в том, что мой разум и тело все еще принадлежат мне. – Он медленно отходит от Рувана. Продолжая смотреть между двумя вампирами, он наконец обращает свой взгляд на меня. Я чувствую его испытующий взгляд. Я встречаю его.

— Не может быть... — шепчет он.

— Как я могу доказать тебе, что это действительно я? — Я никогда не думала, что мне придется доказывать, что я не нахожусь под каким-то контролем. Но я была глупа, думая иначе. Дрю до сих пор верит, что вампиры — это единый разум. Все они — бездумные рабы лорда вампиров. Я медленно поднимаю руку.

Дрю повторяет движение. Инстинкт, правда. Мы никогда не пытались выразить словами, что это такое. Другие спрашивали, но мы были безнадежны в объяснениях. Это то, что мы всегда делали. И всегда будем делать. Мать говорила, что найдет нас спящими в кроватке, ладонь к ладони. Как будто эта привязь была единственным и ключевым напоминанием другому, что мы все еще рядом. Поэтому мы носили кольца.

Рука моего близнеца прижалась к моей. Он закрывает глаза и вздыхает. Его плечи расслабляются. И когда он снова смотрит на меня, в его взгляде появляется ясность, которой я еще не видел.

С возвращением, хочу сказать я.

— Это действительно ты. — Он убирает руку, и я делаю то же самое.

— Так и есть.

— Что... — Дрю замолчал, покачав головой. Он настороженно оглядывается на Рувана и Квинна.

— Руван, Квинн, можно мне немного побыть наедине с братом? — Это требование, сформулированное как вопрос. Если эти вампиры не хотят, чтобы в следующий раз, когда они придут ко мне в кузницу, их ударили моим молотом, они дадут мне немного времени.

Квинн смотрит на Рувана, который продолжает настороженно наблюдать за Дрю. Но даже лорд вампиров уступает моей просьбе.

— Очень хорошо. Но мы будем совсем рядом. Так что не пытайся ничего сделать, — говорит он скорее Дрю, чем мне.

С этими словами оба вампира уходят, оставляя нас наедине.

Я перехожу к кровати. Простыни все еще в крови после моего выздоровления. Одеяла откинуты, несомненно, после пробуждения Дрю. Я сажусь на край и приглашаю Дрю присоединиться ко мне. Он неохотно соглашается.

— Я знаю, у тебя много вопросов.

— С тобой все в порядке? — Это первый вопрос, который слетает с его губ, и вызывает у меня усталую улыбку.

— Да. — Я беру обе его руки.

Он переворачивает мою.

— Что случилось с твоим кольцом?

— Я... — Я сглотнула. — Мне пришлось использовать серебро. Мне так жаль...

— Это всего лишь кольцо. Ты можешь сделать другое даже во сне. — Дрю покачал головой с небольшой улыбкой. Мой стоический, непоколебимый брат, всегда сосредоточенный на общей картине. А я боялась, что он расстроится. — Я знаю, что если ты ковала его, то тебе действительно нужна была защита, и я рад, что ты была в безопасности.

— Спасибо за понимание. — Я не говорю ему, что использовал его для экспериментов, и молча клянусь, что сделаю нам обоим новые, более совершенные, как только смогу. — Теперь, у нас мало времени, а мне так много нужно тебе рассказать и так много нужно, чтобы ты рассказал мне. Я начну с самого начала и пойду быстро...

Я рассказываю Дрю обо всем: о том, как Погибший добрался до Деревни Охотников, о том, как его забрал Руван, о проклятии вампира. Выражение его лица темнеет, когда я упоминаю, что стала поклявшейся на крови. Он крепче прижимается ко мне, когда я подробно рассказываю об ужасах проклятия, воплощенного в жизнь в старом замке.

Как ни трудно, я рассказываю ему то, что не хочу говорить. Я признаю, что поделился с вампиром некоторыми процессами производства серебра. Я рассказываю о новой поддельной серебряной стали, которую я создала с помощью Каллоса, расшифровывая записи давних кузнецов-вампиров.

Я заполняю все пробелы между сегодняшним днем и тем, когда мы виделись в последний раз. Единственное, что я опускаю, это кинжал, который я сделала с помощью серебряного кольца — не знаю, как он отнесется к моей ковке с помощью магии крови, — и подробности моих отношений с Руваном. Есть вещи, о которых я все еще не решаюсь рассказать.

Когда я наконец закончила, он уставился в пустоту. Я терпеливо жду, хотя это терпение подвергается испытанию, когда он подходит к окну. Он стоит, как и я, когда впервые очнулась в Мидскейпе, и смотрит на их мир. Только, в отличие от меня, ему за час рассказали все секреты этого места. Я же передала ему информацию, на обработку которой у меня ушли недели, за считанные минуты.

Он упирается предплечьем в стекло, потом в лоб.

— Как это возможно, что мы все так долго ошибались?

— Значит, ты мне веришь? — Я стою, слишком сильно желая сесть. Но я не двигаюсь с кровати, чтобы разочарование не заставило меня сгибаться, как хрупкий металл.

— Я бы всегда тебе верил, Флор.

— Сначала ты не верил.

Он усмехается и качает головой.

— Ты права. Но это был страх, что твой разум не принадлежит тебе. Теперь, когда я знаю, что это так, у меня нет причин не верить тебе.

— Кроме того, что это противоречит всему, чему нас учили. — Я стою рядом с ним, любуясь Темпостом и его покрытыми инеем шпилями. Он выглядит почти как домик из печенья, который пекарь делал и выставлял в своей витрине во время Йоля. Призовое лакомство хутора. В конце праздника каждому всегда доставался маленький кусочек.

— Я знаю, что ты никогда не солжешь мне, и, более того... — Он замолчал, отпрянув от окна. Глаза Дрю стали далекими и неузнаваемыми. — Теперь у меня есть все основания верить тебе.

— Почему?

— Потому что это существо — это чудовище — было в моем сознании. — Ненависть портит черты моего брата, искажая их так, как я никогда раньше не видела. От этого у меня слегка сводит желудок. — Ворон — не птица. И это не новый ворон у каждого мастера-охотника. Это один и тот же, раз за разом, управляющий охотниками неизвестно сколько времени.

Я постукиваю пальцами по подоконнику, быстро взвешивая все «за» и «против» того, о чем, как я знаю, я должна его спросить. Даже если он поверит всему, что я сказала, и будет знать, что этим вампирам можно доверять... трудно, когда твой мир перевернулся в одно мгновение. Мне нужно знать. Тем не менее, я должна продолжать давить на него. У нас не так много времени, прежде чем мы должны будем вернуть его в Мир Природы.

— Дрю, я хочу услышать, что ты скажешь, но я думаю, что вампиры тоже должны послушать.

Он настороженно смотрит на дверь, как будто они могут ворваться в любую секунду.

— А ты не можешь просто передать то, что я скажу?

Я положила руку на его предплечье.

— Я знаю, как это тяжело, должно быть. Прости меня за все, что я на тебя навалила, Дрю. Но если бы я думала, что есть другой путь или лучший путь, я бы уже искала его. — Его глаза встречаются с моими, и я опускаю подбородок, как надеюсь, в качестве ободряющего средства. Я отвечаю на его невысказанный вопрос: — Я доверяю им, правда. И они будут знать гораздо больше, чем я. Мы все выиграем от того, что ты сможешь напрямую рассказать им о том, что знаешь; я не хочу рисковать, забыв хоть одну деталь.

Он вздыхает. Я знаю, что он согласится раньше, чем он это сделает. Я знаю, как звучит отставка в его голосе.

— Хорошо, давай побеседуем с вампи... — Он поймал себя на слове. — Вампирами.

Я ободряюще улыбаюсь.

— Знаешь, ты справляешься со всем этим лучше, чем я, — говорю я, направляясь к двери.

— Как я тебе уже говорил, я несколько недель держал в голове этого мужчину-монстра. — Он потирает виски, глаза временно стали отрешенными. — Я знаю, что здесь происходит гораздо больше. Я знаю, что если бы ты оставила меня в крепости, он убил бы меня следующим человеком, которого выбрал в качестве мастера охоты. Так что спасибо, что ты этого не сделала.

Мои инстинкты оказались верны. Я испытываю одновременно облегчение и ужас. Наш противник смертоносен и хитер так, что я знаю, что еще не понимаю. Но я готова к этому. Чем больше я знаю, тем умнее я могу быть. Я не собираюсь проигрывать сейчас, когда все, что я люблю, поставлено на карту.

— Собери всех в приемном зале, — объявляю я, открывая дверь, на что Руван, Лавензия и Квинн удивленно смотрят. — Нам нужно поговорить.

— О чем? — спросила Лавензия.

— Время дорого, давайте пока сведем вопросы к минимуму. Скоро ты все узнаешь. — Я начинаю спускаться по проходу.

Лавензия смотрит на Рувана, явно не зная, имею ли я право отдавать подобные приказы. Когда он ничего не говорит, она отвесила драматический поклон.

— Хорошо, если так приказывает леди лорда вампиров.

Взгляд Рувана становится суровым и холодным. Лавензия лишь самодовольно ухмыляется, направляясь обратно к нашей крепости. Какими бы полунамеками ни обменивались, я не задерживаюсь на них. Но... леди лорда вампиров, это не так уж плохо звучит.

Через несколько минут мы все собрались в приемном зале. Лавензия вернулась с Вентосом, Каллосом и Винни, и они присоединились к нам за занятым нами столом. Говорили мало. Дрю сосредоточенно смотрит на Рувана, несомненно, потому, что теперь он знает, что человек, сидящий напротив него, — это тот, кто чуть не убил его, вампир, который был меткой Дрю в ночь Кровавой Луны, и тот, кто теперь носит мою.

— Я рассказала своему брату, Дрю, обо всем, что здесь произошло. — Я поднимаюсь со своего места, упираясь кончиками пальцев в стол в позе, которая, как я надеюсь, выглядит внушительно и несколько пугающе. Никто ничего не говорит, что, должно быть, является хорошим знаком. — Он знает о проклятии и о том, что мы пытаемся снять его.

Вентос излучает неодобрение, но ничего не говорит. Я уверена, что несколько недель назад он бы так и сделал. Смею ли я считать его молчание основой настоящего доверия?

— Я собрала нас всех, потому что у Дрю есть информация, которой он хочет поделиться. Как мы с Вентосом выяснили, в облике ворона скрывался вампир. И этот вампир, похоже, управлял умами мастеров охоты, а значит, и Деревня Охотников на протяжении нескольких поколений, причем Дрю — совсем недавно.

— Это возможно? — шепчет Винни. Она смотрит на Рувана, чье лицо ничего не выдает, а затем на Каллоса.

— В личных записях Джонтуна есть записи о том, что когда-то, давным-давно, кровное предание использовалось подобным образом. Правда, она краткая и никогда не публиковалась из-за того, что считалась опасной, — нерешительно признает Каллос. — Некоторые архивариусы предполагают, что таким образом Король Солос мог управлять первоначальными людьми, которых держали ради их крови. Он проникал в их сознание и делал их своими безвольными слугами. Они не знали ничего, кроме того, как угодить вампиру.

Информация тяжела, и я медленно опускаюсь на свое место. Руван сказал, что не будет винить первых людей за то, что они возмутились обращением вампира настолько, что наложили проклятие. Но я не думала о том, что Король Вампиров лишил их полной автономии до такой степени, что даже их разум не принадлежит им. Если это так, то как удалось сбежать? Как тот, кто вывел группу из замка, нарушил правила крови?

Чем больше я узнаю, тем больше вопросов у меня возникает.

— Если они были редкими и являлись частными записями Солоса и Джонтуна, то откуда вампир-изгой знает, как совершить этот трюк? — Руван задает вопрос, который волнует всех нас. Его тон грубый, сердитый.

— Мог ли этот другой вампир быть лордом? — задается вопросом Вентос. — Он знал мощное кровавое предание, чтобы обезоружить меня. Это не отличалось от вашего контроля крови, милорд. Возможно, когда-то у него был доступ к этим старым книгам.

Руван сосредоточился на Дрю.

— Расскажи нам все, что ты знаешь о вампире, который контролировал тебя.

Дрю тяжело сглотнул. Я вижу, как тяжело ему об этом говорить. Я знаю, что как охотник он поклялся хранить свои пути в тайне от всех, кто их ищет. Но это было до того, как мы оба узнали, что охотники давно стали прикрытием для вампира, жаждущего...

Мести. Крови. Лоретты.

— Когда Давос был убит, птица взлетела, — наконец начинает Дрю. Его глаза переходят на Рувана. — Мы сражались. — Руван слегка сдвигается на своем месте рядом со мной, но ничего не говорит. — Все стало туманным, размытым. Я терял сознание... Я чувствовал, что моя жизнь ускользает. Но потом ко мне прилетела птица и заговорила. Я подумал, что у меня галлюцинации от потери крови. Но она спросила, хочу ли я жить, и я, конечно, ответил «да». Она сказала, что ценой будет моя кровь.

— Поклявшийся на крови? — Я направляю вопрос Рувану и Каллосу.

Каллос обдумывает вопрос и спрашивает Дрю:

— У тебя есть где-нибудь на теле метка? Такая же, как эта? — Каллос хватает Винни за руку и тянет ее за рукав, обнажая метку Рувана на ее теле.

— Нет, я так не думаю. — Дрю качает головой. — Не то чтобы я нашел.

Руван хмыкнул.

— У поклявшегося на крови остается метка, которую можно было увидеть и подвергнуть сомнению. Для этого вампира было бы логично не вызывать подозрений. — Он смотрит на меня. — К тому же, я говорил тебе, что становление поклявшимся на крови не дает никакого контроля над другим. Это, несомненно, кровавое предание, но не клятва.

— В тот момент для меня не имело значения, что это было, — продолжает Дрю. — Я сказал твари, чтобы она взяла мою кровь. Я обещал это своей семье, охотникам, пролил ее в болотах — в любом случае, она давно перестала быть моей собственной. Я должен был продолжать жить, чтобы служить.

Желание прикоснуться к брату стало непреодолимым. Я вспоминаю все его улыбки. Радость, которую он получал от того, что был охотником и служил Деревни Охотников. Все это ложь. Все фарс. Он жил для всех, кроме себя.

А я этого не видела.

Я — тот, кто должен был знать его лучше всех, кто должен был понимать, о чем он думает, по одному лишь взгляду. Я не видела, что происходит за его ширмой. Может быть, я не хотела. Может быть, не смогла. Неудивительно, что он так и не расстался с детскими мечтами о побеге из деревни. Он все еще мечтал об этом.

Эта мысль потрясла меня до глубины души, разрушив краеугольный камень моего мира, гораздо более важный, чем сами охотники.

— Потом ворон пил из моих ран. Я почувствовал, как его клюв пронзил мою плоть. Его когти вонзились в меня, и я улетел, потерянный и запертый в своем собственном теле. — Дрю опустил голову на руки, уставившись на поверхность стола. Нет, он смотрит мимо них, назад, в то ужасное место, которое он описывает. — Я видел мир и чувствовал, как я двигаюсь в нем. Когда я смотрелся в зеркало, я видел свои собственные глаза. Но я не видел птицу на своем плече. За моей спиной парил человек.

— Зеркала показывают истину во всех вещах; даже самая сильная магия крови не может ее скрыть. — Теперь я поняла, почему вампиры закрыли все свои зеркала. Не могу представить, как это больно — знать, что ты проклят, но видеть себя только таким, каким ты был раньше. — Опиши этого человека, — приказал Руван.

— У него были выпуклые вены и тонкая кожа. Белки его глаз стали черными. Волосы его были пестро-коричневыми, а выступающие клыки — шишковатыми. Он был похож на саму Смерть.

— Похоже на проклятие, — говорю я.

— Так и есть. — Каллос постукивает пальцами. — Вампир был бы поражен им, как и мы, даже в Мире Природы... Но, возможно, он смог питаться человеческой кровью и другими силами, которые он смог извлечь из этого сотканного им кровавого предания. Вот как он смог продержаться так долго вне стазиса.

— Что он заставил тебя сделать? — Руван по-прежнему сосредоточенно смотрит на Дрю.

— Обычные вещи для мастера охоты. Или я считал их обычными. Задания, которые Давос всегда выполнял. Но я полагаю, что все это будет казаться нормальным... эта птица была и в его мозгу. Этот вампир — вампир — мастер охоты.

— Когда ты говоришь, что этот человек был в твоей голове... — Винни оставила свой вопрос без ответа.

— Он командовал мной. Он контролировал мое тело. Как будто мой разум был полностью уничтожен. И если я пытался прорваться слишком близко к поверхности, он отталкивал меня назад. Он говорил мне, что моя жертва была во благо. Что мне не удалось убить лорда вампиров, но я все еще могу служить охотникам своей покорностью и начать подготовку к следующей Кровавой Луне.

— Зачем вампиру пытаться убить лорда вампиров? — Я обвела взглядом весь стол. Похоже, никто из них не хочет отвечать. Их молчание и затаенная тревога только еще больше подстегивают меня. Мой разум начинает логически выстраивать то, что лежит передо мной. — Он упоминал о троне... А что, если он хочет захватить власть в свои руки?

— Быть лордом разрушающегося замка и проклятого, дремлющего народа. Воистину то, за что можно убить, — сухо сказал Руван.

Я поджала губы.

— Нет... дело не в этом. Ты сказал, что человек может пройти обряд крови и превратиться в вампира.

— Этим кровавым преданием не занимались со времен Короля Солоса, и есть записи только об одном обращенном человеке. Человеческая кровь была слишком ценной, чтобы ее не превращать, и цена была слишком высока.

Они мыслят как вампиры, поэтому и не видят этого. Вот как Человек-Ворон оставался на два шага впереди. Но я догоняю.

— Если только этот вампир не хочет создать свое собственное королевство. — Мои руки почти дрожат. Хотя я не знаю, почему. Тревога? Волнение, вызванное желанием разгадать эту загадку? Страх? — А что, если проклятие наложил Человек-Ворон?

— Что? — вздохнула Лавензия.

— Нет, подумайте сами, — поспешно говорю я, пока никто не успела возразить. — Этот вампир бежит через Фэйд и устанавливает свой контроль в Деревне Охотников, где, как он знает, у него есть постоянный приток крови, власти и добровольных слуг. Вы говорили, что есть сведения о побеге группы людей после тех экспериментов и последующих потерь — что, если этот вампир — тот, кто помог им бежать? Тогда он заслуживает их доверие, накладывая проклятие, зная, что оно затронет его самого, но у него есть целый запас ресурсов, чтобы справиться с этим. Он собирался дать остальным вампирам вымереть, а затем превратить жителей Деревни Охотников в своих новых последователей, причем так, чтобы они даже не поняли этого.

— Но он не учел долгую ночь и глубокую дрему. И теперь он ждал, пытаясь выследить вампира — зная, что лорд в конце концов придет, чтобы попытаться снять проклятие. А когда лорд и его ковенант будут мертвы...

— Некому будет будить следующую группу, — в ужасе шепчет Квинн. — Остальные вампиры будут погружены в вечный сон, и он сможет расправиться с нами в свое удовольствие.

— Ему нужен не только лорд вампиров, — говорит Дрю. — Он шептал мне по ночам и говорил, что вампиры — это только начало. Когда он полностью овладеет кровавым преданием, он использует ее, чтобы сплотить лыкинов, а потом убьет Короля Эльфов.

— Он хочет править всем Мидскейпом. — Руван хмурится, складывая руки. В его глазах читается убийство.

Я наклоняюсь вперед, через стол, и стучу пальцем в центр.

— Вот мужчина, который наложил проклятие. Это мужчина, за которым мы охотимся. Если мы возьмем этого Человека-Ворона, мы освободим не только вампиров, но и охотников.

— Флор, тогда мы окажемся в долгу у вампиров, — с недоверием пробормотал Дрю. Это трудно представить. Но я думаю, что это правда, хотя охотники меньше всего хотели бы это признать.

— Достаточно, по крайней мере, чтобы охотники согласились на перемирие, о котором мы говорили. Ведь вампиры тоже будет у нас в долгу. — Я поворачиваюсь к Рувану. — Это твой ответ. Так мы победим. Убить Человека-Ворона, покончить с проклятием и дать всем нам повод заключить мир.

ГЛАВА 36

Они все молчат в течение раздражающего времени. Я ожидала, что они будут так же взволнованы, как и я. Такие же полные энергии, готовые идти побеждать нашего врага.

Но никто из них не двигается.

Пока Вентос не взорвался.

Он резко поднимается со стула, опрокидывая его. С ревом он хватается за край стола и поднимает его со всей силой своих выпуклых мышц. Винни уже на полпути через всю комнату, но Лавензия, стоящая ближе всех к Вентосу, кажется, ничуть не удивлена и не обеспокоена. Стол падает обратно на пол с грохотом, от которого, кажется, дрожит весь пол. Интересно, если он продолжит, не окажется ли так, что мы провалимся сквозь пол и окажемся в старом замке под нами?

— Нет! — прорычал Вентос. — Нет. Я не услышу больше ни слова об этом предательстве. — Он тычет пальцем в мою сторону. — Ты... Ты была с ним наедине. У тебя была возможность посочувствовать. Ты пытаешься заставить нас выдать себя. Чтобы запутать нас и...

— Этого вполне достаточно. — Руван медленно поднимается.

— Ты же не позволишь ей нести эту чушь на твоих глазах, не так ли? — Вентос отшатнулся. Вот тебе и доверие, которое мы строили. Я вздыхаю. Нет, Вентос — вспыльчивый человек. Я знала это с самого начала. Он быстро придет в норму, если я дам ему достаточно времени и пространства.

По крайней мере, я на это надеюсь.

— Ты видел и слышал, что я сделала, Вентос, — спокойно говорю я.

Он замирает.

— Ты считаешь, что то, что она сказала, неправильно? — требует Руван.

— Не может быть, чтобы кто-то из наших вынашивал столь гнусный план. — Вентос качает головой.

— Сто лет шла борьба за власть, пока проклятие разъедало наш народ, — серьезно говорит Руван. — Мужчины и женщины теряли драгоценное время в погоне за троном. Не так уж трудно поверить, что кто-то из них мог обратить свой взор в другую сторону. И Солос был не без врагов.

— Ты веришь ей только потому, что вы поклявшиеся на крови. Ты сказал нам, что это не изменит тебя. Что ты видишь в ней не истинную поклявшуюся на крови, а средство достижения цели. Необходимость и ничего больше.

Эти слова ранят сильнее, чем я хотела бы. Они повторяют то, как Вентос назвал меня давным-давно — инструментом. У меня нет причин для такой боли. Руван ничем мне не обязан.

Нет, я его жена. Это слово до сих пор странно звучит в моей памяти. Но я все чаще использую его, чтобы успокоить себя.

— Я верю ей, потому что в ее словах больше всего смысла. — Голос Рувана понизился, став опасно тихим. Я вижу тень лорда вампиров, который захватил меня и стал моим поклявшимся на крови. Но теперь эта свирепость обращена на одного из его собственных, защищающего меня. Это почти немыслимо.

— Может быть, это другой вампир, который пересек Фэйд и застрял там? Может быть, в этом нет ничего плохого, и он просто выживает? — оптимистично спрашивает Лавензия.

— Если бы это было так, разве он не отнесся бы к Вентосу как к прибывшему спасителю и не стал бы его истязать? — Я отвечаю залпом.

— Может быть, он боялся, что после долгой работы с людьми мы станем воспринимать его как врага? — Вопрос слабый и выдает неуверенность Лавензии в такой возможности.

— А как же то, что он сказал? — Вентос прекращает свой бешеный шаг, решив остаться, а не выбегать из комнаты.

— Что он сказал? — спрашивает Каллос.

— Перед тем как сбежать от нас, он сказал: Ты заплатишь кровью, как и все остальные из твоего забытого рода. Я получу трон, который заслужил, и отомщу за Лоретту, — повторил Вентос. Я помню эти слова так же отчетливо.

— Кто такая Лоретта? — спрашивает вслух Лавензия, когда слова дошли до всех.

— Красивое имя, похожее на песню, но я его никогда не слышала. — Винни, видимо, считает Вентоса достаточно спокойным, потому что возвращается за стол.

— Я никогда не читал ни о какой Лоретте. — Каллос качает головой.

— Заплати кровью, заплати, как все остальные из твоего забытого рода, — негромко повторяет Руван. Затем, уже громче: — Почему забытый? Почему «твой род»? Разве он не считает себя одним из нас?

— Хорошо, что не видит, если он пытается нас убить, — заявляет Вентос.

— Это может быть один из тех ранних разногласий, о которых ты говорил, — говорит Каллос, слегка кивнув в сторону Рувана. — Возможно, он лидер одной из тех ранних фракций, которые боролись за власть после или даже до смерти Короля Солоса, но до того, как порядок был восстановлен в отчаянии. Это может объяснить, почему он считает трон своим.

— Но то, что сказал Дрю... он мог иметь в виду трон Короля Эльфов. — Винни почесала голову. — Все эти догадки ужасны. — Я не могу с ней не согласиться.

— А может, он когда-то был человеком. — Дрю видит последний кусочек этой головоломки, то, что я упустила из виду. Все взгляды устремляются на него, и мое сердце замирает. Возможно, все не так просто, как я думала. Возможно, мы с Руваном оба были правы, каждый по-своему. — Вы сказали, что люди могут превращаться в вампиров и что группа первых людей сбежала из Мидскейпа, чтобы основать Деревню Охотников вскоре после появления первого человека. Что, если этот человек и был тем экспериментом?

— Это объясняет, что его внешность несколько отличается от вампира, даже пораженного проклятием. — Руван задумчиво поглаживает подбородок.

— И он был бы еще более мотивирован проклясть вампиров, если бы он был тем человеком, о котором писал Джонтун, рассказывая об экспериментах. — Каллос встает и начинает расхаживать по противоположному концу комнаты, где ранее находился Вентос. — Обращенный человек. Лоретта, скорее всего, была потерянной любовью, так же жестоко убитой вампиром. Он один из нас, но не считает себя таковым, потому что его заставили пройти эти обряды. Он хочет мести и нашего королевства в качестве возмездия. Все это имеет смысл.

— Отлично, теперь все эти разговоры приведут к поножовщине? — Лавензия складывает руки. — Мы знаем, где этот ублюдок, почему бы его не схватить?

— Вернуть его будет достаточно сложно. — Вентос указывает на Дрю. — Мы не можем рисковать и предпринимать какие-либо атаки до следующего полнолуния.

— Вы же не думаете, что теперь, когда мы знаем, где он, мы будем сидеть здесь спокойно, — протестует Винни. — Месяц — это целая вечность.

— Ты спала три тысячи лет. Что такое месяц? — Квинн закатывает глаза.

— Я тоже считаю, что мы должны пойти и забрать этого ублюдка, пока он не нашел другую форму и не подставил нас, — говорит Лавензия.

Они впятером спорят. Руван и Дрю молчат. Мой брат смотрит на свои ладони. Мысли Рувана где-то далеко.

— Вот что мы будем делать. — Я хлопнула ладонью по столу. Это в сочетании с громкостью и тоном моего голоса заставляет их всех замолчать. — Дрю, прежде чем уйти, ты расскажешь Каллосу все, что знаешь о том, как изготавливается Эликсир Охотника, а также все, что сможешь вспомнить об этом мужчине. Каллос, ты должен как можно быстрее сварить эликсир для Рувана. Квинн может помочь. Винни, Лавензия, Вентос, вы начнете планировать нашу атаку вместе с Дрю — сколько бы времени у него ни оставалось на этот момент. Если эликсир даст нам достаточно сил для возвращения, Дрю будет нашим наблюдателем на стороне Мира Природы. После того как Дрю уйдет, мы продолжим планировать и готовиться к нападению, разыскивая любую другую информацию о том, кто может быть Человеком-Вороном.

— Я не смогу вернуться, — с опаской говорит Дрю. — Не теперь, когда Человек-Ворон знает, что я свободен.

— Не в самой Деревни Охотников. Ты можешь спрятаться в болотах. — Я тянусь к его руке и сжимаю ее. — Я знаю, что моя просьба трудна, но это всего лишь месяц. — Все остальные принесли свои жертвы, чтобы покончить с этим проклятием. Пришло время и мне принести свою. Как бы я ни хотела, чтобы Дрю остался здесь со мной, я знаю, что он не может. И я не могу вернуться с ним. Пока не могу.

— Человек-Ворон всегда опасался болот. Я должен быть в безопасности. — Я чувствую, что храбрость Дрю — это прикрытие. Она слегка трескается, когда он добавляет: — По крайней мере, в течение месяца.

— А ты... — Я поворачиваюсь лицом к Рувану, но замираю от его выражения. В его глазах появился блеск, отблеск веселья и хорошего настроения, которого я не видела у него уже несколько недель. Я думаю, что этот взгляд предназначен только для меня, так как я никогда не видела, чтобы он смотрел на кого-то еще.

— Ты неутомима, — говорит он мягко, задумчиво. В этих словах должна быть злость или волнение, но он звучит почти... счастливо? Мой желудок сжимается по причине, которую я не могу описать.

— Когда она на что-то нацеливается, то бросается на это со всей свирепостью дикого зверя, — с усмешкой говорит Дрю. Сейчас он тоже улыбается.

— Я не дикий зверь, — протестую я, бросая на брата взгляд.

— Нет, нет, кажется, это так. — Лавензия ухмыляется.

— Простите, я не животное, — повторяю я для убедительности. — Я кузнечная дева. И, да, это значит, что я привыкла бить молотком по предметам, пока не добьюсь своего.

— Она всегда такая? — спросил Руван у Дрю.

— Обычно хуже.

— А я-то думала, что сокрушаюсь, что не могу удержать тебя рядом подольше. — Я наклоняю голову в сторону и сужаю глаза на брата.

— Ты будешь скучать по мне, и ты это знаешь. — Шутка становится мягкой, в нее вкрадываются искренние эмоции.

— Ужасно, — признаю я. Настроение немного портится от моего тона.

Руван прочищает горло.

— Ну, теперь, когда у нас есть план нападения, более или менее, Дрю, не хочешь ли ты посмотреть на кузницу вампира?

— Зависит от того, какой беспорядок там устроила моя сестра.

— Прости? — восклицаю я.

Руван со смехом встает.

— Не могу сказать, кто больше наводит беспорядок в кузнице или она сама после целого дня кузнечного дела.

— Прощайте, я ухожу, рискну пройтись в одиночку, — заявляю я, направляясь к двери. Никогда не думала, что Руван и Дрю вместе могут быть опасны для меня. Опасны друг для друга, но не для меня. Однако эти двое, похоже, готовы дразнить меня бесконечно. Каким образом мой брат вступил в союз с моим случайным мужем еще до того, как узнал об истинном положении вещей?

— О, неужели новая леди вампиров отдала приказ и мы можем вернуться к нашим делам? — резко спрашивает Лавензия. Я игнорирую ее. Но слова запомнились мне так же, как и тогда, когда она произнесла их в первый раз.

Леди вампиров. Только я никогда не смогу ею стать, не совсем. Я человек насквозь, с земли Деревни Охотника. Дочь охотника.

Мои ноги медленно останавливаются. Я слышу их позади себя, но это почти не заметно. Дрю прав, я никогда не умела справляться с проблемами, по которым нельзя было ударить молотком. Я всегда это знала, и мне никогда не приходилось меняться. Но эту ситуацию, в которой я оказалась, нельзя исправить грубой силой и решимостью.

Я — тот, кто я есть. Руван — тот, кто он есть. Мы созданы для разных миров. Присутствие Дрю разрушает все иллюзии, которые я пыталась создать. Никакая сила воли или поклявшийся на крови не изменит того, кем мы являемся в своих сердцах.

Кто-то натыкается на меня. Я оглядываюсь через плечо и вижу Рувана, который стоит слишком близко. Он наклоняется, когда мимо нас проходят остальные. Дрю разговаривает с Лавензией. Похоже, они спорят о том, как лучше переправить его через пропасть. Дрю настаивает на том, чтобы его не несли.

— У тебя громкие мысли, — шепчет Руван.

— М? — Что на это можно ответить?

— Обычно ты тихо пульсируешь по ту сторону моего сознания — мягкое, но твердое напоминание о твоем присутствии. Но сейчас твои мысли бьются.

Как мое сердце, когда он стоит так близко ко мне.

— Я с облегчением вижу своего брата. Волнуюсь из-за того, что нужно сделать. Волнуюсь из-за того, что нужно сделать.

Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, Руван заключает меня в свои объятия. Его движения плавные, легкие. Он снова поднимает меня на руки, как будто я ничего не вешу. Мои руки обвивают его шею, и через мгновение его лицо оказывается в ужасной близости от моего. Я чувствую, как бьется его сердце, как кровь стынет в жилах его горла. Я вспоминаю, как близки мы были раньше и как много мы не сказали и не сделали. Я не могу удержаться от того, чтобы не облизнуть губы. Мне хочется, чтобы нам дали еще немного времени побыть наедине.

— А я-то думал, что это как-то связано со мной.

Я выгибаю брови.

— Почему ты так решил?

— Потому что этот стук усиливается всякий раз, когда я приближаюсь. — Он слегка вытягивает шею, наши носы почти соприкасаются.

Мои худшие страхи воплотились. Я связалась с мужчиной, от которого, казалось бы, ничего нельзя скрыть.

— Мы отстаем, — заставляю я себя сказать. Как и в прошлый раз, все остальные ушли вперед, а мы застыли на месте.

— Так и есть. — Руван делает шаг, выпрыгивает на открытое пространство и легко приземляется на балку, поддерживающую другое крыло замка.

Сначала я боялась этой высоты. Но сейчас, в его объятиях, я чувствую себя в безопасности. Сильной. Руван не позволит причинить мне вреда, и эта уверенность позволяет мне наслаждаться потрясающими видами — арками и колоннами замка во всем их разрушающемся великолепии.

— Это место действительно должно быть удивительным, — бормочу я, в основном про себя. Но ветер доносит мои слова прямо до ушей Рувана.

— Так оно и было. Но даже когда я родился, прошло достаточно много времени после смерти Короля Солоса, и замок пришел в упадок в результате междоусобиц и ослабления проклятия. Потом мы погрузились в сон, а когда проснулись... все изменилось. Это было хуже, чем я мог себе представить.

Я слышу печаль в его голосе. Уже не в первый раз я пытаюсь представить себе, что могло быть с этими вампирами — моими друзьями, — когда они заключили себя в магию и проснулись через три тысячи лет в ветхой оболочке мира, который когда-то знали. Места, которые были свежими и яркими в их памяти, теперь лежат в руинах.

— Когда проклятие будет снято, вампиры восстановятся или уйдут из этого места?

— Мы вернем себе наш дом, и он будет лучше, чем когда-либо. В этом я уверен.

— Надеюсь, я смогу это увидеть, — мягко говорю я.

— Если ты этого желаешь, я позабочусь об этом.

Наша беседа заканчивается, когда мы снова входим в замок. Остальные члены группы уже спустились в часовню. Дрю стоит перед алтарем и смотрит на статую.

— Она так похожа на зал под крепостью. — Несмотря на то, что он говорит тихо, эхо в пещерном пространстве звучит гораздо громче.

— Эту крепость тоже построил король вампиров, — говорит Каллос. — Вполне логично, что они построили зал, посвященный более продвинутым искусствам крови.

— И кто бы мог подумать, что он будет продолжать использоваться и через три тысячи лет после образования Фэйда, — пробормотала Винни.

— Вот только статую Короля Солоса там снесли и заменили этой мерзостью.

— Статуя первого охотника, Терсиуса. Статуя, похожая на Человека-Ворона, — торжественно произносит Дрю.

— Она тоже была древней, — добавляет Вентос. — Выглядела такой же древней, как и эта.

— Значит, Человек-Ворон действительно может быть времен Солоса, — пробормотала Винни.

Ее размышления наводят на вопрос, о котором я раньше не задумывалась.

— Мне казалось, что вампиры не могут жить вечно?

— Естественно, нет. Но кровавое предание было создано для того, чтобы укрепить тело вампира. Ранней целью экспериментов было продление жизни. Однако, как и в случае с превращением человека в вампира, цена оказалась слишком велика, — говорит Каллос.

— Удалось ли кому-нибудь добиться успеха?

— Нет, и это было запрещено после того, как группа испытуемых сбежала. — Каллос качает головой. — Для этого требовалось огромное количество крови... взятой силой. А кровь, взятая силой, — это противоположность истинному преданию. Она не так эффективна и может быть использована только для особых ритуалов без интенсивного очищения.

Кровь, взятая силой, — противоположность истинному преданию... Я уже слышала, как это говорят. Если Солос был основателем кровавого предания, то почему он держал людей в качестве подопытных? Может быть, он на самом деле управлял их разумом и таким образом заставлял их свободно отдавать свою кровь? Это не имеет смысла. Я уставилась на статую, желая, чтобы она ожила и поведала мне секреты человека, в честь которого она была создана.

— Пойдемте дальше. Кузница здесь, — говорит Руван, прежде чем я успеваю высказать свои мысли вслух, и направляется к двери, ведущей в залы, которые мы занимали.

Остальная часть группы задерживается в главном зале, приступая к работе. Руван откланивается, заметив, что устал, и отправляется наверх. Я думаю, не последовать ли за ним, но Дрю ждет, когда я покажу ему кузницу, а у меня с братом есть время только до заката.

Оставшись вдвоем, я провожаю его в оружейную. Он, как и я, удивляется коллекции старинных охотничьих инструментов. А потом с удивлением смотрит на саму кузницу.

В детстве он, кажется, всегда обижался на кузницу. Это был труд. Это была работа, которую он никогда не должен был делать. Но сейчас его глаза блестят, когда он проводит кончиками пальцев по наковальне. Он осторожно осматривает наковальню, как будто сам собирается приступить к работе. Как и я в нашей семейной кузнице, он заканчивает работу у очага, проводит над ним рукой, ощущая его остаточное тепло не только ладонью.

В душе всегда будет запах раскаленного металла, дыма и копоти. Даже если его путь был иным. Мы оба из одной и той же первоначальной отливки.

Осмотр Дрю заканчивается, когда его взгляд наконец останавливается на мне.

— Ты выглядишь здесь как дома. — Слова звучат грустно и с какой-то тоской.

— Это кузница. Я всегда буду чувствовать себя как дома рядом с кузницей. — Я взбираюсь на один из столов, размахивая ногами.

— Нет, это не просто так, тебе комфортно среди них. Ты двигаешься и действуешь, как они. Ты сильнее, быстрее. Твое лицо стало более полным, а брови более спокойными. — После беглого осмотра моей работы Дрю прислонился к столу напротив, сложив руки. — Во всяком случае, ты выглядишь как дома, потому что вы ненадолго покинула нашу кузницу.

— Ты так говоришь, будто я должна был уйти из Деревни Охотников раньше.

— Это было бы хорошо для тебя.

— У меня не было выбора, где быть — в деревне или в кузнице. — Я пытаюсь понять, чего брат хочет добиться этой фразой. — Ты знаешь мои обстоятельства не хуже меня.

— И я на каждом шагу мечтал, чтобы они у нас с тобой были разными. — Он качает головой. — Ты должна знать, что это была одна из причин, по которой я учил тебя драться.

— Ты учил меня, чтобы я могла защитить Мать и себя.

— Верно. Но какая-то часть меня надеялась, что ты увидишь, насколько больше ты можешь быть. В тебе есть что-то большее, Флориан, чем просто талантливый кузнец. Может быть, я хотел, чтобы у тебя хватило сил противостоять обстоятельствам, когда ты будешь готова.

Эта мысль, его слова... такое ощущение, что я проглотила живых червей. Они неуютно копошатся во мне и вызывают тошноту. В его словах нет ничего плохого. Я знаю, что это не так. Более того, то, что он так близок к тем выводам, которые я в итоге сделала, вызывает у меня еще большее разочарование.

— Это была моя судьба. Я не могла ее изменить. Пока... — Мой голос прерывается. Я смотрю на гигантскую пасть кузницы. Я вижу Рувана, прислонившегося к одному из столов возле нее, моего тихого и надежного спутника, пока я работаю. — Пока я наконец не поняла, что судьба подобна металлу — кажется, что ее невозможно согнуть, пока не подвергнешь жару и давлению. Ты можешь выковать ее в ту форму, которую хочешь.

Дрю улыбается, искренне и грустно. Я понимаю его печаль. Впервые наши пути не совпадают. Мы не враги, но мы больше не находимся рядом друг с другом. Плечом к плечу, идем вперед. Каждый из нас стремится к одному и тому же, но теперь уже по-своему.

— И я вижу, что, изменив свою судьбу, ты стала охотнее привлекать к себе внимание поклонников.

Я тяжело сглатываю. Неприятное ощущение в моем нутре усиливается.

— У меня нет поклонника.

— Ты уверена? — Дрю вздергивает брови. Мне удается кивнуть. — Лорд вампиров знает об этом?

— Мы не... я не... не то чтобы... Поклявшиеся на крови — это... – Как мне объяснить то, с чем я едва успела смириться? Сколько бы мне ни удавалось заглушить в себе неуверенность, которая засела во мне, я не готова встретиться с оценкой Дрю.

— Ты всегда была ужасной лгуньей, Флор. — Дрю отталкивается от стола. Он поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. От его неодобрения никуда не деться.

Вдруг я снова стала девочкой.

— Только не говори Матери, — пискнула я.

Дрю разражается таким хохотом, что ему приходится отстраниться. По моим щекам пробегает алый румянец. Я уверена, что сейчас я краснее угля.

— О, Флор, из всех вещей — ты думаешь, что я расскажу Матери? — Он качает головой. — Зачем мне говорить ей, если мне нечего сказать.

— Нечего сказать? — повторяю я мягко.

— Не похоже, чтобы это увлечение куда-то ушло. — Дрю ранит меня сильнее, чем он думает. — Как только проклятие будет снято, ты вернешься в Деревню Охотников. Может быть, мы сможем отправиться в одну из тех поездок к морю, о которых мы всегда говорили в детстве. Наконец-то мы сможем уехать.

Содрогание моих внутренностей прекратилось, и теперь все было мучительно неподвижно. Больно дышать. Пальцы онемели.

Побережье... Когда-нибудь мы поедем на побережье. Обещания, которые мы давали себе в детстве, когда не понимали мира. Но скоро они могут стать реальностью. Я бы раз и навсегда освободился от Деревни Охотников и вампиров. Я смогу пойти куда захочу. Я должна быть счастлива. Почему же я все глубже погружаюсь в пустоту внутри себя?

— В чем дело? — Он чувствует мое недовольство.

— Я думала, что ты больше разочаруешься во мне из-за всего, что я сделала. — Я не могу откровенно лгать Дрю, поэтому останавливаюсь на полуправде. Не знаю, почему мне больно и от мысли, что я что-то значу для Рувана, и от мысли, что я для него ничто.

— Думаю, я должен был. — Он вздыхает и кладет руки на бедра. Движение неловкое. Он ожидал увидеть кобуры с серпами, а их нет. Я обязательно исправлю это, прежде чем он вернется в Мир Природы. — Мне кажется, я должен чувствовать и иметь свое мнение о многих вещах, в которых я сейчас не могу разобраться. Все происходит так быстро. Возможно, это в твою пользу, Флор. Я иду на поводу у всего, что происходит. — Он пожимает плечами. — Мы разберемся с этим, когда все закончится, и Человек-Ворон будет мертв.

Я думаю, не погружается ли он в бездну, позволяя всему остальному уноситься от него в далекое место, где не так больно. Я не высказываю своих подозрений. Некоторые вещи лучше не озвучивать.

— Я не стану грызться за подаренное золото, — говорю я.

— Только пообещай мне одну вещь. — Дрю берет меня за руку. — Будь осторожна.

Я киваю.

— Я стараюсь, насколько это возможно.

— Эти вампиры, возможно, пока на нашей стороне. Но они все еще вампиры, а ты все еще человек. Когда все закончится, приготовь свое серебро. Развлекайся, экспериментируй со своими новыми свободами здесь, учись у них всему, что можешь, но никогда не забывай, что может настать время, когда тебе или им придется перерезать горло.

ГЛАВА 37

К счастью, разговоры, которые мы с Дрю ведем до конца дня, касаются более легких и простых тем. Я никак не могу придумать, что ответить на его слова. Как сказать брату, что он ошибается, если мне потребовались недели, чтобы понять, что вампиры — не то, что мы думали? Какова будет его реакция, когда он узнает правду о моей связи с Руваном?

Клянусь, я никогда не причиню тебе вреда. Слова Рувана застыли в глубине моего сознания, как и гул магии, доносящийся от него ко мне через эфир между нами. Он говорил это серьезно, и не только потому, что он поклявшийся на крови. Что бы ни случилось, даже если мы с ним не будем связаны навеки, он не причинит мне вреда.

Дрю и Каллос работают вместе, и это дает мне время для работы в кузнице. Дрю нужны серпы и доспехи, чтобы защитить себя, если Человек-Ворон придет за ним на болота. Задание дает мне возможность сосредоточиться, и я с головой погружаюсь в него, пока не взойдет луна и мы не вернемся в приемный зал.

Лавензия предложила провести Дрю через Фэйд. Вентос все еще приходит в себя после нашей последней вылазки. Остались только мы с Руваном, чтобы проводить их.

— Счастливого пути, — говорит Руван им обоим.

— Я сделаю все, что в моих силах. — Лавензия открывает обсидиановый пузырек. Это наполовину наполненный флакон, из которого пил Вентос. Один полный флакон был отдан Каллосу, другой — Рувану.

— Если повезет, мы сможем прийти к тебе снова. — Я знаю, что глупо говорить и даже надеяться, но отпускать брата снова уже слишком больно. — Каллос сделает Эликсир Охотника раньше, чем мы узнаем об этом, я уверена.

— Когда он совершит этот подвиг, до полнолуния будет еще далеко, — неуверенно говорит Лавензия. — Пройти через Фэйд и так будет непросто.

— Не волнуйся, со мной все будет в порядке, — говорит мне Дрю. — Мы скоро будем у океана.

— Точно. — Я слабо смеюсь, борясь с желанием взглянуть на Рувана. Слышал ли он? Что он думает? — А до тех пор будь осторожен.

— Буду. — Дрю похлопывает по двум серебряным серпам у себя на бедрах. — У меня лучший кузнец во всей Деревне Охотников, чтобы так думать.

— Луна почти на гребне. Надо идти так, чтобы оказаться у стены Фэйда, когда мои силы будут на максимуме.

Я притягиваю Дрю к себе. Мои руки не разжимаются. Я не хочу его отпускать. Я не могу. Мой брат, мой близнец, я уже думала, что он может быть мертв. Второй раз я не смогу этого пережить. Этот месяц меня сломает.

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал, — быстро шепчу я. Его уход напомнил мне... — Иди к руинам, в которых ты сражался с Руваном. Посмотри там.

— Что мне искать? — шепчет он в ответ.

— Все, что сможешь найти. — Я не знаю, что я хочу, чтобы он искал, я просто знаю, что там что-то есть. Весь день я пыталась восстановить в памяти тот первый сон, который приснился мне в замке Темпост, до сильной боли в задней части головы. То чувство, когда мы с Вентосом проходили через Фэйдские Болота, не покидает меня. Сны... Что-то во всем этом есть, и я была слишком рассеяна и — если честно — слишком труслива, чтобы с этим столкнуться. Но я теряю время, избегая этого.

Дрю — тот, кто в конце концов отталкивает меня.

— Будь здорова, сестра, и оставайся в безопасности тоже. — Помни, что я сказал, осталось невысказанным.

— Буду.

Лавензия берет Дрю за руку.

— Держись... — Они исчезают в клубах черного дыма. — Дыши, — слабо заканчиваю я. Я забыла предупредить его об уловках, чтобы туман лучше стелился. Придется ему догадаться об этом по дороге.

Я смотрю на место, откуда они ушли, на круг из камней на полу, отмечающий разрыв в барьерах замка. Я не знаю точно, сколько времени Руван позволил нам стоять здесь, но думаю, что довольно долго, потому что, когда я двигаюсь, у меня слегка болят ноги. Выйдя из приемного зала, я направляюсь в комнату, в которой лежал Дрю. На кровати все еще видны его очертания. Я все еще вижу наши призраки на ее краю, у окна, говорящие о том, что мир оказался совсем не таким, как нам обещали.

В некоторых отношениях он лучше.

— Так почему же он кажется намного хуже? — шепчу я.

— Что? — Руван напоминает мне о своем присутствии. Я поворачиваюсь и смотрю на него. Он послушно остается рядом со мной, и это причиняет мне боль.

— Все.

Медленно, словно боясь меня испугать, Руван берет меня за руку. Его прикосновение обжигает. Оно пробегает по моей руке и заставляет мои глаза гореть.

— Поговори со мной, Флориан, — мягко призывает он. — Расскажи мне все, что творится у тебя в голове. Мы слишком долго молчали друг с другом.

Я тихонько вздыхаю. Он просит не только о сегодняшнем дне, не только о нашем прерванном разговоре. Он спрашивает обо всем, что я не сказала, но собиралась сказать. Обо всем том, о чем я обещала себе набраться смелости и рассказать, когда вернусь из деревни.

— Мои мысли о том, что мы поклявшиеся на крови — о том, что я замужем за тобой, — все еще остаются туманными и в лучшем случае запутанными. Иногда я нахожу в этом утешение. А иногда меня это гложет, — признаюсь я. Руван переминается с ноги на ногу, как бы устраиваясь поудобнее, чтобы терпеливо слушать. — Я всегда знала, что меня выдадут замуж, как знала и то, что у меня не будет выбора, за кого и когда это будет. — Я тихонько смеюсь. — Если так рассуждать, то это не так уж и отличается от того, что произошло. В конце концов, у меня не было выбора мужа. У мира извращенное чувство юмора, не так ли? Можно быть полностью правым в том, что тебя ждет, и одновременно полностью ошибаться. Может быть, я действительно не могу проложить свой собственный путь в этом мире.

— Это не так. Ты можешь это и делать все, что пожелает твое сердце, — говорит Руван, мягко и твердо. — Даже тот вампир, который может видеть будущее в чьей-то крови, всегда скажет, что выбор все равно остается за бьющимся сердцем человека.

Я отвожу взгляд.

— Я бы хотела, чтобы ты мог заглянуть в мое будущее. Так было бы легче успокоиться.

— Мне не нужно пробовать твою кровь, чтобы увидеть твое будущее. — Его большой палец начинает ласкать мой. — Мне не нужна магия, чтобы увидеть женщину, которая находится в процессе познания того, чего она хочет. Я вижу женщину, чей мир намного больше, чем она думала, и это угрожает ее жесткой структуре. И по мере того, как эта структура будет разрушаться, ей придется впервые в жизни делать все больший и больший собственный выбор, чего она хочет и кем она хочет быть.

— Откуда ты меня так хорошо знаешь? — Я нахожусь где-то между удивлением и разочарованием. Но, в общем, довольна. Приятно, что кто-то по-настоящему видит меня.

— А разве нет? — У него хватает смелости надеть ленивую ухмылку. Но глаза его по-прежнему далеки. Где-то в золотистой глубине скрывается эмоция, похожая на печаль, с оттенком тоски. — Твое будущее будет таким, каким ты его сделаешь. Если оно будет со мной, то я буду помогать тебе бороться за все твои мечты на каждом шагу. Если же ты решишь, что предназначена для кого-то другого, то, несмотря на то, как больно это будет, я отойду в сторону.

— Каждый раз, когда мне кажется, что я знаю, чего хочу, я сомневаюсь в себе. — Я могу быть или делать все, что угодно. И я не могу избавиться от ужаса, который вселяет в меня безграничная возможность. — Все эти варианты переполняют меня, и я боюсь сделать неправильный выбор.

— Ты не ошибешься.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что ты всегда обладала этой силой, она ведь у тебя в крови. — Его руки лежат на моих бедрах, большие пальцы поглаживают. Он держит меня на расстоянии дыхания от себя. Наши носы почти соприкасаются. Его волосы щекочут мне виски, он заглядывает в мои глаза, как ученый в книгу. — Ты только учишься ей пользоваться. Давай проведем небольшой эксперимент. Закрой глаза, загляни в себя и скажи мне, чего ты хочешь.

— Я же сказала, что не знаю. Я все еще разбираюсь с тем бардаком, который устроила мне Деревня Охотников.

— Не в будущем. Не завтра. Прямо сейчас, Флориан.

— Прямо сейчас?

— Да, реши, чего ты хочешь в этот момент, потом в следующий. Не нужно диктовать все свое будущее сразу.

— Чего я хочу... — Я хочу тебя. Я хочу, чтобы он прижал меня к стене. Я хочу, чтобы он укусил меня в шею. Я хочу снова почувствовать вкус его губ. Я хочу забыть обо всем на свете и погрузиться в то тепло и уют, которые, кажется, может дать мне только он. Я хочу, чтобы мы были связаны друг с другом и чтобы все сомнения отпали. Мне нужна не просто похоть, а настоящая дружба.

От одной только мысли о том, что наша магия, наша сущность снова слились воедино, у меня по рукам бегут мурашки. Я подавляю дрожь, пробегающую по позвоночнику. Я так ясно чувствую его и себя.

Он пробудил во мне какую-то плотскую потребность. То, о чем я знала, но никогда не думала. Действия, которые никогда не были мне по силам, вдруг стали доступны благодаря его существованию.

Может быть, я останусь здесь, с ним, и решу стать его женой.

— Ты хочешь? — Он возвращает меня в настоящее.

— Сначала я хочу узнать, что ты чувствуешь. — Я обхватываю его за локти. Мне нужно знать, что у нас есть взаимопонимание.

— Я уже говорил тебе, но буду повторять это снова и снова, так часто, как тебе будет нужно, — медленно произносит Руван. Я замираю от его слов. — Когда я впервые очнулся в этом мире и понял, что мы все еще прокляты, что все, что я когда-либо знал и любил, исчезло, я поклялся, что посвящу свою жизнь спасению вампиров. Это будет моей единственной целью. Каждый вдох. Каждый шаг. Ради моего народа. Я поклялся отказаться от радости. Я поклялся добром. Я был миссией, облеченной в человеческую плоть.

— Но потом... потом... — Его голос прерывается. Он усмехается. — В ночь Кровавой Луны меня чуть не убил охотник. И, о, я хотел убить ее за это. — Я прикусываю губу; его взгляд устремлен на движение. — Я мог бы сделать это в ту ночь. Только моя миссия помешала мне это сделать. Я подумал, Даже если она чудовище, живая она мне дороже.

Мы оба смотрели друг на друга и видели чудовище в той ранней ночи. В чем-то мы были правы. Во многом мы ошибались.

— Потом она заставила меня узнать, что моя добыча — не чудовище. Она была не чудовищем, а женщиной из плоти, крови и тепла. Женщина со вкусом огня и корицы. Чья кровь шепчет о великой цели. — Руван притягивает меня ближе. — Женщина, которую я узнал настолько, что любовь пустила корни.

— И что теперь? — шепчу я.

— Теперь я жду, чтобы узнать, взаимны ли эти чувства, какое лицо она считает моим истинным. Кто я для нее — монстр или мужчина?

Я обвинила его проклятое лицо в том, что оно настоящее. Нет... Я подняла руку и провела по его щеке.

— Это твое настоящее лицо.

По его лицу пробегает облегчение. Его брови сходятся, закручиваясь к центру, глаза закрываются, и Руван прислоняется лбом к моему. Через нашу связь, через его магию и кровь, живущую во мне, я чувствую его радость. Столько счастья от чего-то простого.

От того, что его видят.

Когда мы отстраняемся, я смотрю на него и думаю, не первый ли я человек — первая персона, вампир, человек или кто угодно, — который увидел его таким, какой он есть на самом деле. Узнать его так глубоко. Может быть, я не первая. Может быть, я не последняя. Но сейчас я здесь. Я вижу его... и он видит меня.

Не кузнечную деву. Не охотника. Не мою кровь.

Флориан.

— Сейчас я хочу тебя, — признаюсь я. — Поцелуй меня, — требую я.

— Да, миледи. — Он безропотно подчиняется.

Поцелуй медленный. Он слегка прикасается губами к моим губам раз, два. Затем крепко прижимается к ним. Он целует меня ради меня, а я его ради него. Я целую его, потому что хочу его. Потому что я тоже влюбляюсь в него.

Руван отстраняется, и мои глаза распахиваются.

— Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, — признаюсь я.

— Как?

— Как в нашу первую ночь, и так, как я еще не совсем понимаю, — признаюсь я. Я хватаюсь за него, чтобы он не отстранился, чтобы он знал, что я серьезно отношусь к этой потребности. — Я хочу исследовать тебя. Я хочу, чтобы ты показал мне что-то новое, лучшее, чем то, что у тебя уже есть.

Руван облизывает губы.

— Что, по-твоему, я могу тебе показать?

— Как мужчины и женщины сочетаются друг с другом. — На моих щеках появляется румянец. Я изо всех сил стараюсь сдержать его. Я хочу, чтобы он воспринимал меня всерьез. Чтобы он знал, что, хотя я и дева, я не стыжусь этой потребности.

Его губы в третий раз касаются моих в слабом поцелуе. Я качаю головой.

— Я обязуюсь, моя поклявшаяся на крови. Но не здесь. — Он кружит меня, поднимает.

Мы идем сквозь ночь. Его бесшумные шаги широки и уверенны. Это похоже на сон. Надо мной расстилается небо, миллион звезд освещают призрачную тропу, протянувшуюся через холодную бездну. Мы снова в замке, проходим через часовню. Я слышу слабые голоса Каллоса и Квинна внизу, но если они и слышат нас, то не отзываются.

Входим в его покои, проходим мимо дивана, на котором я вряд ли еще буду спать, и попадаем в его комнату. Ночная прохлада проникает сюда через разбитое стекло окна. Он пробирает меня, когда с меня спадает броня, обостряя мои чувства и усиливая осознание того, что я делаю. Но я не останавливаю его руки, которые движутся по мне. Я позволяю ему помочь мне освободиться от доспехов. Я расстегиваю пуговицы на его пальто.

Мы по-прежнему полностью одеты. Я уже видела его в рубашке и брюках. Он видел меня в том же. Но в этот момент все по-другому. Возможно, потому, что я уже мысленно сбрасываю с себя все остальное. Я знаю, что скоро мы обнажимся друг перед другом, и это заставляет меня дрожать.

— Тебе холодно? — Он обхватывает меня за плечи. Мои руки зажаты между нами и лежат на его груди.

Я чувствую, как колотится его сердце. Возможно, именно это побуждает меня признаться:

— Немного нервничаю.

— Если это слишком, мы можем остановиться. В любой момент. Ты только скажи.

Я вспоминаю, как он впервые пил из меня, предупреждая, что не сможет остановиться. Сейчас это вызывает улыбку на моих губах. С самого начала мы существовали, переступая границы, которые ставил перед нами мир, но чтя свои собственные.

— Это не слишком.

— Ты уверена?

— С каких это пор лорды вампиров такие нежные?

— Это в процессе кровавого предания — мы должны брать только то, что дается свободно. — Он снова подхватывает меня на руки с единственной целью — положить на кровать. Я сразу вспоминаю, как он впервые оказался на мне. Между бедер разливается жар, покалывающий и нестерпимый. Мне нужно, чтобы он снова прикоснулся ко мне, и он не теряет времени. Руван не щадит ни одного сантиметра моего тела своими поцелуями. Моя одежда покрыта мокрыми пятнами от его ласк.

Его руки лежат на подоле моей рубашки и медленно поднимаются.

— Дай мне посмотреть на тебя.

Я киваю, и он сдирает одежду с моей плоти, усеянной холодными бугорками. Он пожирает меня не клыками, а взглядом. Как будто я пир в голод, а у него голод, которого я никогда не видела.

Храбрость овладевает мной. Я не собираюсь быть единственной, кто подвергается опасности. Я сажусь, стягивая через голову его рубашку. Я вижу созвездие шрамов и отметин, которые он послушно указывал мне раньше, рисуя на его плоти картину своей жизни до сегодняшнего дня. Как только мы оказываемся вместе, он притягивает меня к себе. Наша кожа по всей длине груди покрыта румянцем. Он кусает меня за плечо, и я задыхаюсь, впиваясь ногтями в его спину.

Руван быстро отстраняется. На его губах видна слабая красная полоска.

— Я не хотел.

— Руван... — Я глажу его по щеке, большим пальцем раздвигаю губы, провожу по клыкам до острия. — Все в порядке.

— Ты знаешь, что я не мой прародитель?

—Знаю. — Я встречаюсь с его глазами. — Ты никогда не лгал мне. Я знаю, что ты не хочешь причинить мне боль. — Я сдвигаюсь. Мои бедра прижимаются к его бедрам, и из меня вырывается стон. Он прижимает меня к себе крепче. — Так же, как я знаю, как хорошо ты можешь заставить меня чувствовать себя.

Он усмехается, веки тяжелые, глаза почти зловещие, но в самом восхитительном смысле.

— Ты все еще не представляешь, как хорошо я могу заставить тебя чувствовать себя... но я намерен показать тебе это.

Наши поцелуи теплые, влажные, с придыханием. Каждый из них более страстный, чем предыдущий, более глубокий. Чувственный.

Его руки крепко обхватывают меня. Все пространство между нами исчезло. Тела напряженные, горячие и жаждущие.

Я поворачиваюсь, толкая его на кровать. Мои ноги по-прежнему находятся по обе стороны от него, руки лежат на его груди для поддержки. Я изучаю его под собой во всем его великолепии. Руван знает, что он объект моего внимания, и практически преклоняется. Он закладывает руки за голову, мышцы его спины растягиваются по обе стороны груди в виде великолепной V-образной формы.

— Тебе нравится то, что ты видишь? — Он слегка качает головой.

— Очень. — Я покачиваю бедрами, ощущение пульсирующего жара восхитительно. Я хочу повторить это тысячу раз.

— Осторожнее с этим. — Его руки переходят на мои бедра, пальцы обхватывают мою спину. — Ты заставишь меня хотеть большего.

В его словах есть нотки тьмы, которые я с удовольствием слышу. Я мучаю и дразню его — нас — и, старые боги, мне это нравится. Я наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо.

— А что, если я скажу тебе, что это моя цель? — Он пробудил во мне сексуальное существо. Я никогда раньше не встречал эту Флориан, а теперь хочу провести с ней несколько часов.

Руван открывает рот, чтобы заговорить, но я заставляю его замолчать, проводя руками по его груди, еще ниже, по нижней части живота. Мое тело движется вместе с ними, смещаясь назад. Я целую его лицо и начинаю покусывать его шею, так сильно, как только осмеливаюсь. Затем я следую за руками и ртом, кусая и облизывая, вплоть до того, что проникаю между его ног.

Его мышцы напрягаются. Я исследую в свое удовольствие. Я учусь. Руками и ртом я добилась того, что он оказался там, где я хотела. Лорд вампиров — мой добровольный пленник, и я двигаюсь с мучительной медлительностью. Я слушаю его гортанное дыхание, его вздохи. Я побеждаю, когда вызываю стон. То, чего мне не хватает в опыте, я восполняю нетерпением и вниманием. Я помню, как мне было хорошо, когда он гладил меня между бедер, и хочу сделать то же самое для него.

В тот момент, когда его дыхание становится неровным, он садится прямо. С рычанием он скручивает нас, и мы падаем назад. Он движется вниз по моему телу, заканчивая между бедер. Он исследует меня пальцами и языком в тех местах, куда я никогда не проникала.

Внутри меня нарастает жар. Это слишком много. Это далеко за пределами всего, что я когда-либо знала. Это все, но этого недостаточно. Это нарастает и нарастает, пока я не разрыдаюсь.

Руван придвигается, чтобы обнять меня, как в первый раз, когда я разбилась о него.

Когда я перевела дыхание, я осмелилась заговорить.

— Это было потрясающе.

— О, моя дорогая поклявшаяся на крови, — шепчет он мне в губы, когда моя грудь все еще вздымается, а сознание все еще плывет в эйфорической дымке. — Это было только начало. Мне не терпится увидеть, до какого безумия я доведу тебя с остальной частью меня.

Я не успеваю ответить, как он оказывается на мне в одно мгновение, его бедра оказываются между моих ног. Мы смещаемся, находя положение по инстинкту и под руководством его крепких рук. Он склоняется надо мной, глаза его зажмурены, ищут. Наклонив голову, он опускается и проникает в меня телом и клыками.

Мгновенная боль. Он кусает сильнее. Взрыв наслаждения. Мы соединяемся телом, кровью и духом.

Звуки нашей страсти заполняют комнату. Мои пальцы впиваются в его спину, в одеяло, в подушку. Я не могу найти ничего твердого, за что можно было бы ухватиться; я уплываю. Мои глаза закатываются, и я вздрагиваю. Я тону в его удовольствии и силе. Это новые глубины, из которых я никогда не захочу вынырнуть.

Я слегка наклоняюсь вперед. Мои губы смыкаются на его шее, где она переходит в плечо. И я кусаю. Сильно. Он шипит, когда я беру кровь.

Да, отдай ее мне, думаю я. Голос из битвы вернулся, но уже другой. Теперь он мой собственный. Я тот голос, который зовет еще, еще! Дай мне все.

Дай мне наслаждение. Дай мне боль. Сломай меня. Сделай меня.

Руван, я твоя.

ГЛАВА 38

Мы лежим в блаженстве. Наша плоть срослась, но сырая от укусов. Мы впились друг в друга. Тела скользкие, души полные.

Я смотрю в потолок и слушаю его дыхание. Мы еще не произнесли ни слова. Последними звуками, наполнившими комнату, были стоны и движение.

— Флориан. — Он наконец нарушает тишину. — Это было слишком... Ты в порядке?

Я поворачиваюсь к нему лицом. Я обнаружила, что больше не возражаю против того, чтобы он лежал на подушке рядом со мной. Голоса, которые говорили мне, что я должна испытывать стыд за то, что я сделала, наконец-то замолчали, раз и навсегда.

— А почему бы и нет?

— Первый раз для женщины может быть болезненным, и я думаю, что мне следовало быть полегче с тобой.

— Кощунство. — Я слегка ухмыляюсь. — Если бы мне нужно было больше пауз или больше нежности, я бы попросила. Я хотела именно того, что ты дал.

— Хорошо. — Он перекладывается на бок и проводит кончиком пальца по моей руке. Даже несмотря на это, он оставляет после себя покалывание. — Ты довольна?

Да. Но я все равно спрашиваю:

— А что бы ты делал, если бы я отказалась?

— Работал бы до тех пор, пока не согласилась бы. — Он облизывает губы.

— Я могу оценить трудолюбивого работника.

— Как и я. — Движение руки Рувана останавливается на моей. Наши пальцы переплетаются. — Могу я спросить тебя кое о чем?

— Все, что угодно, — говорю я и говорю серьезно.

— Ты сказала, что в Деревне Охотников у тебя не было выбора, с кем заключать брак. Это правда?

— Ты же знаешь, я не могу тебе лгать.

Он усмехается.

— Очень верно. — Выражение его лица становится более серьезным по мере того, как наши тела остывают, а головы проясняются. — Почему у тебя никогда не было выбора?

— В Деревне Охотников все содержится в порядке, и мы все в это верим. По этой причине в деревне почти нет преступности. Никто не голодает, за исключением крайних случаев. Люди одеты и укрыты. Безопасность — это наша награда за те жертвы, которые мы приносим, защищая мир от вампиров.

— Звучит как много жертв. — Он задумчиво проводит клыком по нижней губе. Я даю ему возможность обдумать свои следующие слова. — Если бы за тебя решали, кто бы принял такое решение?

— Для обычных людей в деревне это были бы они сами. Конечно, им нужно одобрение родителей, а может быть, и городского совета, но в сватовстве им редко отказывают. Для кузнечной девы эта честь принадлежит мастеру охоты, поскольку это очень уважаемая должность. Обычно в мужья кузнечной деве выбирают одного из сильнейших охотников, чтобы защитить род и укрепить союз кузницы и крепости.

Руван наблюдает за тем, как я говорю, губы сжаты в жесткую линию, которую я не понимаю.

— В чем дело?

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы сбежать?

— Ни разу. Я смирилась со своей судьбой.

— И какой же будет эта судьба, когда ты станешь свободной? — Он придвигается ближе, поглаживая меня по щеке и шее. Его руки на мне — знакомое, желанное ощущение. — Когда проклятие будет снято и вампиры поклянутся никогда больше не нападать, что ты будешь делать?

Я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Кончики его пальцев рисуют ленивые круги по всему моему телу. Но его прикосновения не отвлекают меня от моих мыслей. Я существую в том месте, которое пока еще только гипотетическое. Не совсем реальное. Еще нет.

— Тебе понадобится время, чтобы полностью избавиться от всех Погибших. Я уверена, что еще некоторое время понадобится Деревня Охотников и горячая кузница, чтобы Погибшие не забредали в Мир Природы.

— Но разве это то, чего ты хочешь?

— Мне нравится кузница. — Я поднимаю на него глаза. — Я люблю тепло, возможности. Для меня это дом, и так будет всегда.

— Моя кузнечная дева — хотя, полагаю, уже не такая дева.

Я смеюсь, а Руван наклоняется вперед и крепко целует меня в губы, после чего со вздохом отстраняется. Он тоже ложится на спину, и его бок выглядит таким пустым, что я вынуждена перевернуться и прижаться к нему. Его рука обхватывает мои плечи, моя голова лежит на его груди.

— И это все? — спрашивает он. — Только кузница для тебя?

— Я не уверена... Возможно, какие-то путешествия, возможно, семья... Думаю, я хочу разобраться в этом по ходу дела. — Я зеваю. — Что ты будешь делать, когда освободишься от проклятия?

— Совет решил три тысячи лет назад, когда началась долгая ночь, что тот лорд или леди вампиров, который снимет проклятие, станет нашим правителем. Все лорды и леди, выбранные в линии престолонаследия, были выбраны в зависимости от того, насколько они были близки по титулу или кровному родству к трону на момент начала ночи. Так что, если — когда — мы снимем проклятие, я стану королем.

Я пытаюсь представить себе это. Мои мысли становятся мутными и мечтательными. Я представляю себе тронный зал, где-то в этом замке, который мне еще предстоит увидеть. Трон железный, как корона, покоящаяся на статуе Солоса в часовне. Он облачен в плащ из малинового бархата, и все вокруг сияет. Мир яркий. В Темпосте тепло.

— Ты будешь хорошим королем, — бормочу я, веки тяжелеют и медленно закрываются.

— Я буду стараться. Ради вампиров... и ради людей Деревни Охотников.

— Ты обещаешь? — спрашиваю я, смутно осознавая, что ни в одном из наших планов не было упоминания о том, какое будущее ждет нас с ним.

— Я клянусь тебе. Пока я дышу, я буду защищать тебя и твой дом.

Рассвет врывается в окно. Я спала совсем недолго. Большую часть ночи я провожу без сна, кувыркаясь между простынями с ним, моей любовью, моим королем, моим поклявшимся на крови.

Длинные изящные пальцы перебирают мои волосы, убирая их с лица. Когда я вздрагиваю, он целует меня в лоб.

— Доброе утро, Лоретта.

Лоретта? Это не мое имя... Осознание охватывает меня настолько, что оттаскивает от кровати. Я больше не чувствую ногтей мужчины на своей коже.

Мужчина и женщина лежат вместе под шелковыми одеялами, меха свалены у их ног. Белые волосы обрамляют его, разметавшись по подушке позади него. Я впервые вижу его лицо четко и ясно. Сбоку от него свернулась калачиком брюнетка, укрытая до подбородка. Они улыбаются друг другу, и тогда я замечаю их глаза — его золотые, ее зеленые. Он вампир, она человек.

Свет сверкает в хрустальных люстрах, отбрасывая радугу на тонкую обивку стен. Замок такой же шикарный, как я себе представляла; я смутно узнаю резьбу на кровати. Я поворачиваюсь лицом к книжным полкам, заставленным безделушками, обрамляющим знакомый камин.

Я резко просыпаюсь, сбрасывая с себя одеяло. Солнечный свет ослепляет. Я дрожу в холодном поту, голова раскалывается от боли.

— Флориан? — простонал Руван, переворачиваясь.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами. Его снежные волосы разметались по подушке. Короче, но такие же шелковистые, как у мужчины из моих снов. У человека, который преследовал меня на каждом шагу, теперь есть возможная личность. Учитывая далекое происхождение Рувана, это было бы логично... но кажется слишком невозможным, чтобы быть реальным.

— Мы должны вернуться в ту комнату, куда ты привел меня в первый раз. — Я встаю, нащупывая свою одежду.

— Что... Что случилось?

— Мои сны. Мне кажется, я знаю, о ком они.

— Они все еще продолжаются? — Он поднимает голову, взгляд становится более ясным и сосредоточенным.

— На самом деле они никогда не прекращались, — признаю я.

— И ты мне не сказала? — Руван слегка хмурится.

— Мы были заняты. — Натягивая рубашку, я бросаю на него пристальный взгляд.

— Справедливо... Но я все равно хочу знать. — Он вздыхает.

— Более того, всякий раз, когда я пытаюсь думать о них, у меня болит голова. — Я потираю затылок. Боль присутствует, но я не позволю ей остановить меня. Не в этот раз. Я пытаюсь вспомнить детали своих снов, слегка морщась. — Мне кажется, я могу знать, кем была Лоретта.

— Как? Кто?

— Все мои сны объединяли две вещи: человеческая женщина и мужчина с длинными белыми волосами. Это был первый раз, когда он назвал ее по имени — он назвал ее Лореттой, и они были в той комнате на окраине старого замка. Я знаю, как это звучит, но мне все время кажется, что что-то — кто-то — зовет меня.

— Что еще ты помнишь о своих снах? — Он поднимается на ноги.

— Я пытаюсь вспомнить. — Я массирую виски. — Но мне больно от этого.

Руван встает, берет мои руки в свои и отводит их от моего лица. Он мягко массирует их вместо меня.

— Использовать врожденное кровавое предание сложно. Борьба — это нормально.

— Как я могу перестать бороться?

— У всех по-разному. — Он ободряюще улыбается. — Но я уверен, что у тебя все получится, когда ты будешь готова.

— Но ты мне веришь?

— Конечно, верю. — Мне удается только кивнуть; я замираю в немом благоговении от того, насколько он мне доверяет. — А теперь давай осмотрим эту комнату и попробуем разгадать, что пытается сказать нам твоя кровь.

Мы вместе одеваемся и быстро выбегаем из своей каюты через бельэтаж. Лавензия, Каллос и Винни ожесточенно обсуждают наш план нападения, но никто из них не окликает нас. Через дверь мы выходим на лестничную площадку, но в тот момент, когда мы входим в часовню, я останавливаюсь. Руван собирается уходить, дергает меня за руку. Но я держусь стойко.

— Что это?

— Мужчина из моих снов... Кажется, я тоже знаю, кто он. — Я иду через часовню, мои шаги отдаются эхом. Я останавливаюсь перед алтарем и статуей мужчина в короне, который держит в руках книгу. — Король Солос.

— Что?

— Они встретились на празднике... он прочитал ее будущее... Руван, я думаю, Лоретта была любимой Короля Солоса.

— У Короля Солоса не было любимых и детей. — Руван переходит ко мне, покачивая головой. — Именно это привело к таким потрясениям после его смерти. Не было никакой четкой, неопровержимой линии престолонаследия — кузены, племянники и племянницы боролись за трон.

— Нет, — твердо говорю я. — У него была любимая, Лоретта. Я видела их вместе. Она работала в тесном контакте с ним — помогала ему. — Все постепенно встает на свои места. — Мастерская в старом замке принадлежала ей, а не Солосу. Солос не порабощал первых людей, он работал с ними.

Руван легонько кладет руки мне на плечи, обнимая их. Глядя мне прямо в глаза, он говорит:

— То, что ты предполагаешь, противоречит всей истории вампиров.

— История может быть ошибочной, — твердо говорю я. — Разве мы оба еще не поняли этого?

— Но это... это Король Солос. — Руван поднимает взгляд на статую человека и его книгу. — Писания Джонтуна были недвусмысленными.

— Разве ты не хочешь, чтобы Джонтун ошибался? — спрашиваю я.

— Но зачем ему лгать? — Глаза Рувана остекленели и стали отрешенными.

— Может быть, потому, что вампиры не были готовы принять помощь от людей, которые, как они считали, обладают «меньшей» магией. — Я вспомнила, как Руван описывал первых людей. — Или, может быть, чтобы защитить их? — Я качаю головой. — Я не знаю. Но я считаю, что история была изменена, намеренно или нет. Возможно, мы не знаем всей истории — настоящей истории. Все, что мы знаем о Солосе, мы узнали через Джонтуна. У нас нет полной картины этого мужчины, и никогда не было его слов. — Я кладу руки ему на бедра и притягиваю его к себе. Прикосновение выводит его из оцепенения. — Я знаю, как тяжело, когда твой мир пошатнулся. Но мы сможем разобраться в этом только в том случае, если откроем в себе способность смотреть на все вокруг не так, как нам хочется, как мы думаем или как нам сказали, а так, как оно есть.

Руван крепко обнимает меня. Прошлой ночью мы обнимались как возлюбленные. Но я думаю, что это первый раз, когда мы обнимаемся чисто по-дружески. Нет кипящего напряжения. Нет неутолимой потребности. Все это наконец-то удовлетворено. Осталась только поддержка.

— Хорошо. — Он наконец отстраняется, глядя решительно. — Итак, у Короля Солоса была любимая, и звали ее Лоретта. И если Человек-Ворон хочет отомстить за нее, то...

— Может быть, он был другим потенциальным женихом?

— Человек, который влюбился в вампира, — мягко, почти печально говорит Руван. — Да еще в любимую короля. Он был отвергнут и использован. Возможно, он даже пытался стать вампиром, чтобы быть достойным ее. — Достойным. Это слово не дает мне покоя, и я стараюсь не обращать на него внимания.

— Она не была вампиром, — настаиваю я. Я знаю, что видела во сне. У Лоретты не было золотых глаз вампира. Надеюсь, Руван готов наконец принять эту истину. — Руван, если мастерская принадлежала ей — мастерская с дверью, которую мог открыть только человек, с записями, указывающими на то, что человек работал с Солосом — значит, Лоретта была человеком.

— Зачем человеку работать с королем вампиров? — Он все еще не верит. Я понимаю, насколько тяжело ему приходится, но от этого мне не хочется кричать на него еще меньше.

— Может быть, она тоже увидела возможность помочь своему народу. О которой мы не знаем или которая была утеряна со временем. Или... может быть, она любила его. — Ее глаза, его глаза, то, как они смотрели друг на друга в моем сне. Как бы мне хотелось показать Рувану то, что я видела. — Возможно, она была поклявшейся на крови Солоса.

— Вампиры никогда не становились поклявшимися на крови с людьми.

— Но ты...

— Я был первым. — Он отпустил меня и зашагал по коридору.

— Ты думаешь, что был. Но ты не знаешь. — Я повторяю: — Если я чему-то и научилась за последние недели, так это тому, что мы знаем не так много, как нам кажется. Если вампиры во времена Солоса считали людей не более чем скотом, которого можно использовать для получения крови, что бы они сделали, узнав, что их король не только работает с человеком, но и стал с ним поклявшимся на крови?

— Они бы никогда не смирились с этим, — шепчет он.

— Именно так! Джонтун, должно быть, упустил Лоретту из своих записей, чтобы защитить и своего короля, и ее. — Я делаю шаг вперед. Он на грани того, чтобы признать это. Я чувствую это. Но тут Руван медленно качает головой, и холодный пот покрывает мое тело от его выражения. Ужас пришел, чтобы составить нам компанию.

— Король Солос мог получить любую женщину из элиты Темпоста. Не может быть, чтобы он выбрал человека.

Я все еще.

— Что ты имеешь в виду?

Руван поднимает на меня глаза, в них противоречие. Мышцы на его шее напрягаются, он тяжело сглатывает. Он не отвечает.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что «не может быть, чтобы Король Солос выбрал человека»?

— Даже если записи Джонтуна не являются полной картиной, в них есть правда. Должна быть... Все, что мы знаем... Король Солос никогда бы не выбрал человека. — Руван заинтересованно смотрит куда-то еще, кроме меня.

— Потому что человек недостаточно хорош?

— Флориан, я не имел в виду...

— Тогда скажи мне, что ты имел в виду. — Я закрываю пропасть между нами. Вся злость, разочарование и обида, которую я почувствовала, когда впервые оказалась в этом месте, возвращается. Только теперь все стало еще хуже. Потому что теперь он мне небезразличен. Теперь я хочу, чтобы он хотел меня, потому что я хочу его — из-за всей этой надежды, которую он настойчиво пытается мне внушить.

Руван встает напротив меня.

— На Солосе было другое время. Люди были молодыми в этом мире, их только недавно создали дриады.

— И что?

— Их магия считалась слабее, чем наша.

— Так ты намекнул. Что мне кажется странным, поскольку вампиры были слабыми и уверенно выходили на улицу только в полнолуние.

Руван слегка нахмурился на мою колкость.

— Я никогда не утверждал, что это справедливо или правильно. Наоборот, если тебя вообще интересует мое мнение. Правда, ты должна быть благодарна Солосу за то, что он не сделал одного из них поклявшимся на крови. Кто знает, что он мог бы с ней сделать, чтобы раскрыть правду о кровавом предании.

— Если только Солос был не тем мужчиной, о котором ты подумал, — настаиваю я.

— Не каждая часть нашей истории является ложью.

— Ну, многое из этого было неправдой. Многое из этого даже не имеет смысла! Почему ты не видишь зияющих дыр в ней? — Я указываю на алтарь. — Ты говоришь, что кровавое предание — настоящее кровавое предание — опирается на кровь, которая дается добровольно. Разве это похоже на волшебное ремесло, которое мог создать мужчина, державший людей как скот?

В глазах Рувана мелькнуло искреннее сомнение, но он быстро его заглушил.

— Если люди с рождения говорят тебе ложь и ты ее принимаешь, это не значит, что мы поступаем так со своими. Возможно, ты находишься в трех тысячах лет от смерти Солоса и Фэйда. Но я родился всего через сто лет после смерти Солоса. Я вырос на рассказах о великом короле от тех, кто его знал. Он был гениальным, необыкновенным человеком, — огрызается Руван.

— Великий, необыкновенный мужчина, который, если верить тебе и драгоценной, идеальной истории, которую ты отказываешься подвергать сомнению, использовал и издевался над людьми, — огрызаюсь я.

— Я не имел в виду, что необыкновенный — это... — Он путается в словах.

— Я не знаю, что ты сейчас имеешь в виду, но это не причина. — Я качаю головой и направляюсь к лестнице.

— Флориан. — Он пытается взять меня за руку, но я отдергиваю ее.

— Не ходи за мной.

— Не будь такой. — Глаза Рувана оскорблены. Думаю, что и мои тоже.

Я останавливаюсь на лестнице и вздыхаю. Последний шанс.

— Руван, если мы покончим с проклятием и ты станешь королем, я все равно останусь твоей поклявшейся на крови?

— Что? — Он пошатнулся. — А ты вообще захочешь?

— Я не об этом спрашивала.

— Но то, что ты хочешь, имеет значение.

— Ладно, считай, что я хочу. — Я смотрю ему прямо в глаза, пригвоздив его к месту. — Если бы все вампиры проснулись. Если бы ты предстал перед всеми их судом за то, что держишь меня — человека — на своей стороне, ты бы все еще был со мной поклявшимся на крови?

— Но твои желания имеют значение. — Он использует мои желания, чтобы спрятаться, и это приводит меня в ярость. Он уклоняется, и он это знает. Он знает, о чем я пытаюсь спросить, и его уклончивость — это действительно весь ответ, который мне нужен.

— Ты все время говоришь мне, чтобы я выбрала свое будущее, теперь я хочу, чтобы ты выбрал свое. Если бы я хотела остаться твоей поклявшейся на крови, даже после того, как ты станешь королем вампиров, ты бы сделал это, потому что любил меня? Ты сказал, что будешь защищать меня и деревню от своего народа, но будешь ли ты защищать нашу любовь?

Он открывает рот, произносит начало слова, которое так и остается висеть. Молчание наступает так же быстро, как сердце замирает в моей груди. Дрю был прав... все это ничего не значит. И никогда не значило.

Какой же я была дурой, что не восприняла это всерьез. Думать о том, что мне может понравиться оставаться его женой. Чтить и любить его.

— Ну ладно. — Я поднимаюсь по лестнице.

— Флориан, все не так просто! — Он мчится за мной.

— Это просто! Ты либо веришь мне, либо нет. Ты либо готов помочь мне найти правду о нашей истории, либо нет. — Я кручусь на ступеньках, нависая над ним. — Ты любишь меня — по-настоящему любишь и хочешь, чтобы я была рядом с тобой, — или не любишь.

— А ты вообще хочешь, чтобы я тебя любил? — Он поднимает руку к груди. — Потому что с тобой я никогда не смогу этого сказать!

— Ты знаешь, как это тяжело, — огрызаюсь я.

— Тяжело для нас обоих! — Он вскидывает руки вверх. — Я родился, чтобы ненавидеть тебя.

— Как и я.

— Но любишь ли ты меня, несмотря на это? Любишь ли ты меня так, как я люблю тебя? Ты требуешь от меня всего этого, но до сих пор не сказала мне, что ты чувствуешь на самом деле.

Я поджала губы и медленно вдохнула. Я слишком зла, чтобы мыслить рационально. Потому что все, о чем я могу думать, это о том, что он оттолкнул меня. Он почитает короля, который, по его мнению, смотрел на людей не более чем на подопытных. Он говорит, что верит в мои сны, а потом своими действиями прямо противоречит этому.

— Значит, это мой ответ? — Он мрачно усмехается и качает головой.

— Руван...

Он говорит надо мной, слова горькие и резкие.

— Какая разница? Ладно, тогда твой ответ — нет, и мой тоже. Ты не станешь моей поклявшейся, потому что вампиры никогда не примут человека в качестве своей королевы. Тем более потомка тех, кто нас проклял.

Мы смотрим друг на друга, слова звенят в ушах. Я все еще чувствую его магию в себе, заполняя пустоту, оставшуюся после его тела. Пустоту, которую уже никогда не заполнить. Кто бы мог подумать, что существует так много способов погрузиться во тьму?

— Ну что ж, хорошо. Рада, что мы смогли прояснить этот вопрос до того, как я убедила себя, что все это реально. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

Он ругается под нос.

— Флориан, куда ты идешь?

— Куда угодно, только не оставаться здесь.

— Не уходи. Мы должны поговорить...

— Нет, — шиплю я, когда он начинает подниматься по лестнице. — Не ходи за мной. Я хочу побыть одна.

— Мы должны все обсудить, — целеустремленно заканчивает он фразу. — Мы оба... — Он потирает виски. — Многое произошло, эмоции накалены, и мы оба ведем себя глупо.

— Ты думаешь, я этого не знаю? — Я смотрю на него. Но мой гнев немного смягчается. Я вздыхаю. Почему все это так сложно? Как я могу так глубоко заботиться о ком-то, и в то же время он ранит меня в равной степени? — Ты прав, нам нужно поговорить. Но сначала мне нужно побыть одной, пожалуйста. Мы поговорим, когда я не буду так подавлен и смогу ясно мыслить.

— Мы должны поговорить сейчас.

— Я не хочу говорить с тобой сейчас, — твердо говорю я. — Дайте мне немного пространства, дайте мне проветрить голову, и мы разберемся с этим позже.

Когда я ухожу в последний раз, за мной не слышно шагов.

ГЛАВА 39

Я стою на обрыве башни, на вершине лестницы, перед разрушенной стеной, ведущей к балке, по которой можно попасть в западное крыло замка. Ветер и снег хлещут меня по лицу, примораживая слезы к ресницам.

Он не имел в виду это. Я не имела в виду это. Мы не имели в виду ничего из этого. Вот что говорит мне мое сердце. Мы оба находимся на пути к чему-то новому и сложному, и никто из нас не знает, как с этим справиться.

Более того, я знаю, как это тяжело, когда истины, которыми ты так дорожишь, что они священны, подвергаются сомнению. Это тяжело. Даже страшно. Руван — хороший человек, и он образумится. Он поверит мне.

Или не поверит. Сейчас говорит более безобразная часть меня. Слабый голос, который, как я думала, я убила, но который был реанимирован действиями Рувана. Все, что происходит между вами, не будет иметь значения, когда проклятие будет снято.

Была ли прошлая ночь для нас обоих исследованием, которое не привело ни к чему большему? Было ли это простое насыщение? Будет ли это что-то значить, когда все закончится?

Или наши занятия любовью были завершением настоящего брака?

Я оглядываюсь назад через плечо и вглядываюсь во мрак, который живет в этих пустых, полных призраков залах. Может быть, он прав. Может быть, мне стоит остаться, и нам стоит поговорить дальше. Но от одной мысли о том, чтобы вернуться туда, у меня в горле поднимается паника. Я представляю, как он будет копать дальше. Ни один из нас сейчас не находится в достаточно хорошем состоянии для продуктивного разговора. Мне понадобятся дополнительные доказательства, если я хочу, чтобы он меня выслушал, а это значит, что мне придется разбираться во всем самой.

Вздохнув, я отворачиваюсь к холодному воздуху, завывающему в ночи.

Дрю может ошибаться насчет будущего Рувана и меня, но он не ошибся в том, что я теперь другая. Во мне есть магия вампира — магия Рувана укрепляет меня, защищает, даже когда он далеко.

Я подпрыгиваю в воздух и уверенно приземляюсь на балку.

Несмотря на то, что снег такой же толстый — толще, — как и в первый раз, а лед такой же опасный, я двигаюсь с легкостью. Порыв ветра пытается опрокинуть меня, я приседаю и стабилизирую себя. Земля внизу пытается подняться и встретить меня, но я не позволяю ей этого сделать. Я не позволю монстру страха поглотить меня.

Оказавшись по другую сторону замка, я выдохнула с облегчением. Пройдя по ледяной тропе, я убедилась, что изменилась. При всем том, что я хочу Рувана, он мне не нужен. Странно, но мне приятно осознавать, что эти чувства проистекают не только из благодарности за защиту, которую он мне предложил.

Я перехожу в комнату, куда меня привели в первый раз, ту самую, в которой день назад находился Дрю, и встаю на то же место, где стояла во сне. Я смотрю через плечо на камин. Я представляю себе книжные полки, заставленные теми же безделушками, которые я видела во сне.

— Эта комната принадлежала тебе, Лоретта, или Солосу? — спрашиваю я у ее призрака. Интересно, ходит ли она еще по этим коридорам? Я почти чувствую, что она здесь, со мной. Я прохожу к кровати и ложусь. Именно здесь я увидела свой первый сон. Я не могу понять, как и почему они мне снятся, но я собираюсь проследить свои шаги, даже если для этого мне придется вернуться в старый замок. — Будем надеяться, что до этого не дойдет, — говорю я призраку. — Если ты хочешь, чтобы я узнала правду, то сейчас самое время.

Я закрываю глаза и жду.

Поначалу я остро ощущаю все вокруг. Небольшие колебания воздуха, то, как дергается мое тело перед тем, как заснуть, нарастающую боль в затылке, которая грозит стать невыносимой в самое ближайшее время. Я почти не устала, но этот призрак не собирается приходить ко мне в мире бодрствования.

Вот только однажды она уже приходила.

Я сажусь и тянусь к бедру, где в кобуре лежит серебряный кинжал. Я прикусываю губу и поворачиваю его в лунном свете. Осмелюсь ли я порезаться им еще раз? Перед глазами мелькает осунувшееся лицо Рувана. Если ему нужна еще кровь, я дам ее ему. У него также есть Эликсир Охотника. Это будет стоить того.

Порез на предплечье небольшой, но он избавляет меня от боли. Я прижимаю кинжал к груди и чувствую, как его сила сосредотачивается во мне. Лежа на спине, я делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь на своих ногах. Я заставляю мышцы пальцев ног расслабиться, затем своды стоп, лодыжки. Я продвигаюсь вверх по телу, по одной мышце за раз. Этому приему меня научила Мать. Кузница неумолима, и иногда болит так сильно, что не можешь даже заснуть, даже если знаешь, что от этого станет легче.

Где-то между животом и руками я задремала.

Я не понимаю, что сплю, пока сон не настигает меня. Я все еще в той спальне. Только все не так, как прежде, я вернулся в то время, когда замок был еще девственно чист.

Здесь тоже ночь, и Лоретта возится. Она бегает между книжными шкафами и письменным столом, стоящим под окном, — стола, которого уже нет в моем времени.

— Их здесь нет. — ругается она под нос. И тут я замечаю, что с полки пропали три книги. — Черт бы его побрал.

Она снова за столом, перо бешено двигается по пергаменту. Я подхожу. Кажется, чем больше я осознаю эти сны, тем больше самостоятельности в них проявляю. А может быть, я просто становлюсь сильнее с каждым разом. Возможно, это магия кинжала, черпающая силу из глубин моего тела.

Она пишет письмо, несколько коротких слов:

Терсиус вернулся даже после того, как ты его изгнал. Он украл нашу работу. Я иду за ним. Не следуй за мной, тебе слишком опасно перемещаться через Фэйд с Терсиусом в его нынешнем состоянии. Он причинит тебе вред, если ты придешь. Но не волнуйся, я буду в безопасности. Я скоро вернусь.

— Я должна была догадаться, — мягко говорит она. — Я должна была увидеть, во что ты превратился, и позволить Солосу убить тебя, когда у нас был шанс. — Лоретта сгорбилась над столом, по ее щекам текли слезы. Вытерев лицо и взяв себя в руки, она возвращается к книжным шкафам. Она поднимает с подставки короткий меч и обнажает его наполовину. На металле проступают красные и черные линии. Почти как мой собственный кинжал.

Она целенаправленно убирает его в ножны и пристегивает к бедру. По тому, как Лоретта двигается, я понимаю, что она не боец. Она собирается умереть. Все признаки указывают на эту трагическую истину.

Женщина, любимая двумя мужчинами, преданная одним, в муках, казалось бы.

Лоретта отходит в угол комнаты и упирается плечом в книжный шкаф. К моему шоку он распахивается. Она спускается в темноту. Я пытаюсь догнать ее, но стоит мне сделать первый шаг, как темнота поглощает меня.

Резко просыпаясь, я подлетаю к книжному шкафу и толкаю его так же, как она. Он отказывается сдвинуться с места. Я продолжаю толкать. Ноги и руки напрягаются. Со стоном древние петли медленно расшатываются, и дверь в потайной ход распахивается. Я продолжаю толкать, пока она не открывается достаточно широко, чтобы я могла протиснуться. Чтобы пролезть, мне нужно втянуть в себя все, и даже тогда мне приходится туго, но я справляюсь. Я молча благодарю Мать за все те разы, когда она подталкивала меня поднимать более тяжелые слитки, уголь и воду. Без той силы, которую она помогла мне набрать, я бы ничего этого не смогла сделать.

Лестница закругляется и открывается в еще одну мастерскую, правда, гораздо менее оснащенную, чем та, что находилась в глубине старого замка. Пройдя еще одну комнату, я вдруг поняла, где нахожусь. Я сориентировалась и направилась направо. Конечно, в конце этого прохода находится кабинет, в котором я нашла письма, — тот самый, который через забытые залы ведет в мастерскую.

Интересно, успел ли Каллос их прочитать? Он так медленно просматривал все, что привез из мастерской. Интересно, если бы он это сделал, нашел бы он более конкретные доказательства отношений между Королем Солосом и Лореттой? Проходя по этим заброшенным залам, по забытому уголку замка-лабиринта, я начинаю утверждаться в своих теориях и расширять их.

Лоретта была человеком. Солос скрывал ее, потому что знал, что его народ не примет ее, а поскольку он говорил только через Джонтуна, это было легко сделать. Это были ее покои и тайные ходы. Она была незримым присутствием в замке. Солос приписывал себе все заслуги за ее работу над кровавым преданием. И все же... она любила его. Несмотря ни на что, она любила; я так ярко ощущаю это чувство в те краткие мгновения, когда вижу историю этого мира ее глазами.

И теперь у меня есть еще один кусочек головоломки.

Терсий, первый охотник, украл первые три книги по кровавому преданию те, — за которыми охотился Каллос. Ее первоначальная работа с Солосом. Это были те книги, которые я видела у статуи в подземном зале крепости. Эти книги позволили Терсиусу наложить проклятие, что он и сделал в отместку. Возможно, если мне удастся выяснить, что было в этих книгах, я смогу найти способ определить анкер проклятия или снять проклятие без него.

Я стою на перекрестке, смотрю вверх по проходу, из которого пришла, и еще дальше — вниз. Лоретта сказала, что идет за Терсиусом. Значит, у нее был какой-то способ покинуть замок и пересечь Фэйд, хотя она и не была вампиром. Может быть, она даже смогла бы переправить и самого Солоса. Она сказала, что для него это слишком опасно, а не то, что он не может.

Возможно, этот же путь используют и Погибшие. Еще одна загадка объяснена. Все становится на свои места, и скоро у меня будут все необходимые доказательства. Тогда Руван послушает меня. Он должен будет.

Вниз. Если есть способ облегчить вампирам переход через Фэйд, он им пригодится. Может, тогда и я смогу перебраться. Если Лоретта была поклявшаяся на крови и смогла перебраться сюда самостоятельно, то и я должна быть в состоянии воспользоваться тем же способом. Если я не найду альтернативных записей о ее первоначальной работе, тогда я сама вернусь в деревню, проберусь внутрь и каким-то образом выкраду их из крепости.

Сердце колотится. Все сходится. Я так близок к истине — к выяснению последних частей, которые нам всем нужны, чтобы раз и навсегда разрушить это проклятие. Я чувствую это до мозга костей, и я сделаю это, независимо от того, поверят мне Руван и остальные или нет.

Я вхожу в большое подземное помещение. Там стоят ряды и ряды небольших бочек. Мне вспоминаются все бочки в потайном зале крепости. Я провожу пальцами по стеллажам, оставляя глубокие линии в густой пыли. Еще одно подтверждение того, что Терсий украл ее работу; он использовал ее для изготовления Эликсира Охотника.

Мой желудок сворачивается от отвращения к тому, как обращались с этой женщиной. Мне больно за нее. Ее вычеркнули из истории, использовали достижения ее жизни против нее и мужчины, которого она любила. Спрятанная тем же самым любимым. Я качаю головой. Если я переживу это, если проклятие будет снято... я воздвигну статую в ее честь в Темпосте, в Деревне Охотников. И то, и другое. Я выкую ее из серебряной стали. И напишу ее имя, чтобы все и всегда видели.

Лоретта. Поклявшаяся на крови Короля Солоса. Женщина, давшая вампирам силу, а Деревне Охотникам — способность защищаться.

Я настолько погружаюсь в свои мысли и гнев, что не замечаю движения, пока не становится почти на секунду слишком поздно. По потолку, выныривая из темноты на периферию, проносится монстр. Оно бросается на меня. Я кувыркаюсь назад, приземляясь, чтобы избежать его когтей.

Падший врезается в стеллажи с бочками. Старая кровь, чернильно-черная, того же оттенка, что и Эликсир Охотника, взрывается, покрывая чудовище. Оно вопит от звериного ликования. По его морде расплывается сморщенный язык. Черные глаза приобретают золотистый оттенок.

Оно замирает.

Оно оглядывается по сторонам, дергая головой вправо-влево, как бы в замешательстве. Падший издает мощный вопль, от которого, кажется, сотрясается само основание замка. Он хватается за голову. Его живот сжимается и выпирает из-под грудной клетки, он тяжело дышит.

Падшие — это просто вампиры, погибшие от проклятия. Кровь, свежая и сохраненная, помогает избавиться от проклятия. Интересно, вернула ли эта ванна с древним эликсиром хоть какое-то подобие сознания этому несчастному существу? Интересно, не запутался ли он в себе, не ищет ли ответа, не ищет ли крупицы сознания, которое когда-то было утрачено?

Медленно, пока он кричит и держит голову, я тянусь вниз. Отстегиваю кинжал от бедра. Провожу им по эликсиру на полу. Он светится так ярко, что мы с Падшим оказываемся в ореоле багрового света, такого же оттенка, как Кровавая Луна.

Это привлекает внимание монстра.

Но вместо того, чтобы броситься на меня, он убегает. Он боится меня? Боится этой силы? Что помнит тот клочок сознания, который еще сохранился в этом древнем чудовище? Жалея тварь, я не даю ей шанса убежать. Это даст ему возможность напасть на кого-нибудь еще в будущем. Я избавляю его от страданий здесь и сейчас.

Я прыгаю. Мой клинок вонзается ему в грудь. Когти тянутся ко мне, но он не успевает нанести удар, как серебро моей крови пронзает его плоть. Падший умирает мгновенно. Я освобождаю клинок из ребер монстра. Металл больше не светится, магия исчезла.

Падшие, с которыми мы с Руваном сражались в старом замке, не терпели серебра. Эта тварь умерла от одного удара. Значит, кровавое серебро и накапливает силу, и высвобождает ее со смертельным эффектом.

Пока я осматриваю оружие, движение отвлекает меня во второй раз. Глубокая сила всколыхнулась во мне.

— Руван, хорошо, прости меня за то, что я сделал раньше. Но я должна сказать тебе, что я...

Я поворачиваюсь и замираю.

Сила исходит не от лорда вампиров, хотя и равна его могуществу.

Из темноты на меня надвигается чудовище, настолько ужасное, что раньше я не могла себе представить даже в самом страшном кошмаре. У него тело человека с серой кожей цвета трупа, натянутой на мощные мышцы. На этом существе, явно созданном самой Смертью, нет ни капли жира.

Его пальцы превратились в когти. Клыки, настолько огромные, что не помещаются во рту, выходят за пределы подбородка. Рога окольцовывают его голову, как корона. Два массивных крыла, похожих на крылья летучей мыши, простираются над его плечами и огибают его тело.

Я никогда не видела ничего подобного, и это наводит меня на мысль, что это существо — третий монстр, о котором мне рассказывал Руван. Самый страшный из них.

Я оказываюсь лицом к лицу с Потерянным.

ГЛАВА 40

Монстр не двигается, как остальные. Кажется, он почти в сознании. Тень мужчины, которым он когда-то был, все еще живет в его исхудалом, призрачном лице. Мой взгляд тянется по его рогам к пустотам, где когда-то были глаза.

Я представляю, как он гонится за Лореттой. Хотя она просила его не приходить. Интересно, поглотило ли его проклятие, пока он находился в этих забытых залах — проходы, в которых он ее спрятал, оказались его могилой. Заброшенной. Оставленной. Брошенный, оставленный умирать, пока он блуждал.

Но кем бы ни было это существо — Солосом или каким-то другим лордом, которому удалось пройти по следу Лоретты так же далеко, как и мне, прежде чем их настигло проклятие, — это неважно. Теперь он все еще Потерянный. И он все еще идет, чтобы убить меня.

Я поправляю рукоять кинжала и медленно наклоняюсь. Мне нужно зарядить его снова. Я могла бы использовать свою кровь, но эликсир сильнее, и я не хочу снова рисковать здоровьем Рувана.

Я сделала ужасный выбор.

Потерянный движется так же быстро, как ветер. Через секунду он уже позади меня. У меня не хватает времени, чтобы подготовить клинок; я дико размахиваюсь, вращаясь. Врезаюсь в его руку, но толку от этого мало. Существо, похоже, скорее любопытно, чем больно. По крайней мере, его любопытство дает мне время уйти.

Я неуклюже падаю на землю и карабкаюсь назад. При этом я провожу кинжалом по камню, покрытому эликсиром. Снова загорается красный свет, но я уже не успеваю.

Существо обрушивается на меня. Зубы и когти. Я пытаюсь вырваться, но не успеваю. Клыки впиваются мне в плечо. Я издаю крик, который эхом разносится по замку, и моя голова бешено кружится. Я поднимаю кинжал и режу его по груди. Он отшатывается назад, издавая звук, похожий на то, как меч волочится по металлу. От этого звука у меня волосы встают дыбом, и я на время застываю на месте.

Кровь льется по боку, пропитывая одежду. Голова уже кружится от потери. Я вытираю кинжал в собственной крови и снова вызываю свет. Жаль, что я не потратила больше времени на изучение кровавого предание, а не только на его применение в металле. Если бы это было так, возможно, я бы раньше овладела своей мечтой; возможно, меня бы сейчас здесь не было. Все эти часы с Каллосом, потраченные впустую. Свет кинжала ничего не делает с Потерянным. Я понимаю, что имел в виду Руван: это существо — нечто иное, не вампир, не человек, даже не одно из других чудовищ проклятия, просто зло и ненависть, сплетенные воедино магией.

— Ну ладно, — рычу я. — Если это будет так, то я заберу тебя с собой. Иди ко мне, изверг!

Как будто он меня понимает, он подчиняется.

Я уворачиваюсь, уклоняюсь от его первого удара и наношу косой удар в грудь. Существо отшатывается, ревет. Пользуясь случаем, я снова вытираю лезвие о рубашку — оно впитывает мою кровь. Я наношу еще один удар по его руке. Если мне удастся как-то обезвредить его руки, я смогу одержать верх.

Существо двигается, доказывая, что у меня не было ни единого шанса, одним могучим взмахом крыльев.

Потерянный бросается вперед, скользит по земле и врезается в меня. Мы врезаемся в бочки с эликсиром. Повсюду летит чернильная кровь. Мой кинжал снова светится, но толку от него мало, когда я прижата к дальней стене.

Это чудовище будет последним, что я увижу. Я облизываю губы, вытягиваю язык, не обращая внимания на мерзкий вкус жидкости, ради той силы, которую может дать мне этот забытый эликсир. Я не собираюсь умирать здесь. Я не позволю себе умереть здесь. Мне еще так много предстоит сделать. Руван промелькнул перед моими глазами. Так много осталось сказать.

Я открываю в себе силы, о которых даже не подозревала. Во мне есть колодец, более глубокий, чем я когда-либо думала или представляла. Я черпаю из него силу. Я поднимаю колени, бью и поворачиваюсь. Как и в схватке с Дрю, я использую тренировки и рычаги, чтобы отбросить зверя от себя. Я вскакиваю на ноги.

Потеря крови — еще одна битва, которую я веду и проигрываю. Я упираюсь рукой в стену для опоры. Монстр уже встает. Зверь не чувствует боли, не знает усталости, все, что он знает — это инстинкт. И этот инстинкт велит ему убить и поглотить меня.

Чудовище дергается. Я держусь.

Могучий рев заполняет пространство. Вслед за этим в Потерянного врезается какой-то предмет. Они падают. Сначала я думаю, что вопреки всему мне на помощь пришел Падший. Я понимаю, что это бессмысленно, и присматриваюсь получше.

Это Руван.

У меня замирает сердце.

Он отступает назад с серебряным серпом, собираясь зацепить шею существа. Оно дергается. Он промахивается. Руван хватается и спускается вниз зубами. Он ловит чудовище, оно корчится.

— Убить тебя, чтобы покончить с твоим кошмаром, — таков мой долг как лорда вампиров. — Руван медленно встает. Он сплевывает кровь. Я ищу на нем рану, пока не понимаю, что это кровь Потерянного. — Но я с удовольствием убью тебя за то, что ты поднял на нее руку.

Руван бросается в атаку. Двое перекатываются, разбегаются. Я на мгновение ошеломлена и ничего не могу сделать. Потом я вспомнила, как эта гнилая кровь наполнила рот Рувана. Проклятие. Он уже стоял на краю.

Паника заставляет меня действовать. Я снова бросаюсь в бой. Потерянные страшны, но на какое-то время кажется, что мы одерживаем верх. Мы с Руваном движемся как одно тело, а не как два отдельных человека. Я чувствую его намерения, его движения еще до того, как он их совершит.

Я погружаю кинжал в живот Потерянного до самой рукояти. Зверь хватается за мои руки, цепляется когтями, когда я отступаю. Я не собираюсь позволить ему забрать мое оружие. Монстр отступает назад, выглядит хуже, но все еще двигается. Все еще смертоносный.

— Как мы собираемся убить эту тварь?

— Придется прибегнуть к кровавому признанию. — Хотя Руван, похоже, ничуть не рад этому. Я вспоминаю, что он сделал с Падшими и сколько энергии это у него отняло.

— Что я могу сделать?

— Просто не выпускай его из этой комнаты; мы не можем оставить его в живых.

— Я и не собирался этого делать.

Руван поворачивается в мою сторону. Он уже собирается что-то сказать, как вдруг от существа исходит тихий гудящий звук. Это не похоже на крики, гортанные звуки или щелчки, которые издавали другие монстры. Это звучит... почти как пение.

— Что он делает? — спрашиваю я, глядя то на монстра, то на Рувана. Последний был совершенно неподвижен. Глаза Рувана остекленели, он слегка покачивается в такт гудению Потерянного. Цвет уходит с его лица. Он становится исхудалым, пепельным, проклятым прямо на моих глазах. Я подбегаю к нему и хватаю его за левую руку. — Руван?

Его правая рука взлетает вверх со скоростью гадюки. Он зажимает мой подбородок между указательным и большим пальцами. Вращаясь, он впечатывает меня в стену. Моя голова ударяется о камень. Это должно быть больнее. Если бы я была еще совсем человеком, сила удара могла бы меня вырубить. Благодаря эликсиру и нашей магии поклявшихся на крови этого не произошло.

Поклявшиеся на крови... Он не должен был причинить мне вреда, даже если бы попытался. Что бы ни делало с ним это чудовище, оно превращает Рувана в нечто иное. Он ближе к Потерянному, чем к тому мужчине, которого я знала.

— Руван, — прохрипела я.

Потерянный напевает свою мучительную и жуткую песню еще громче. Я почти чувствую, как это существо в моем собственном сознании скребет когтями по моему черепу, пытаясь найти вход. Может быть, оно не может, потому что я не вампир. Верно, Руван говорил, что Потерянные могут гипнотизировать звуком.

Я вглядываюсь в глаза Рувана, ища в них того, кого я знала, того, кто утверждал, что влюбился в меня. Его хватка сжимается вокруг моего горла. Я борюсь за дыхание.

— П-Пожалуйста, — задыхаюсь я.

Он не отпускает. Он не успокаивается. В его глазах нет ничего, что заставило бы меня поверить, что Руван, с которым я делила постель всего несколько часов назад, все еще там. Все, что я вижу, — это ненависть и проклятие.

Я крепче сжимаю кинжал.

Если ты когда-нибудь встретишься лицом к лицу с вампиром, сражайся! кричит Дрю из глубин моей памяти. Борись всем, что у тебя есть. Сражайся так, будто от этого зависит твоя жизнь.

Я провожу кинжалом по ноге. Красный свет вспыхивает, освещая безэмоциональное выражение лица Рувана. Это делает его обычно бесплотное лицо еще более зловещим.

Не выбрасывай свою жизнь на ветер. Мать сейчас.

Я вижу, как на моей периферии движется Потерянный. Он приближается к нам обоим. Он собирается заставить Рувана полностью подчиниться проклятию, убить меня, а затем они оба будут пировать мной в свое чудовищное удовольствие. Во что бы то ни стало мы должны были убить Потерянного.

Кинжал дрожит в моей руке. Я не могу позволить Рувану поддаться Потерянному и проклятию. Я не позволю ему превратиться в одно из этих чудовищ. Если мне придется убить его, значит, так тому и быть.

Это судьба, которую я украла у Дрю той ночью — убить лорда вампиров. Судьба, от которой, как мне казалось, я избавилась, возвращается, чтобы преследовать меня так, как я и не ожидала.

Создай свою собственную судьбу, раздается голос Рувана, громче остальных.

Я отвожу кинжал. Закрываю глаза. К моему удивлению, рука двигается. Это не похоже на то, что было раньше: нет никаких невидимых рук, удерживающих меня. Никакой барьер не останавливает меня. Руван больше не тот человек, с которым я поклявшаяся на крови. Я могу ударить его ножом. Но я останавливаюсь.

Он все еще там.

Мой кинжал падает на землю. Руки опускаются по бокам. Я не могу сделать это. Я не могу причинить ему вред. Не потому, что он поклявшийся на крови... а потому, что не могу. Я смотрю на Рувана туннельным зрением, которое с каждой секундой становится все плотнее.

— Ты все еще там, — прохрипела я. — Я знаю, что ты там.

Его хватка еще сильнее сжимается. Я продолжаю смотреть. Я не сопротивляюсь.

— Руван, вернись ко мне. — Если Дрю смог вырваться из хватки Человека-Ворона, то Руван сможет справиться и с этим. Существо приближается. Я поднимаю руку и осторожно кладу ее на щеку Рувана. Даже это простое движение дается с трудом, мои мышцы кричат, требуя воздуха. — Ты поклялся… ты поклялся мне, что никогда не причинишь мне вреда. Не только из-за того, что мы поклявшиеся на крови. А потому, что ты никогда не захочешь этого.

Слова даются с каждой секундой все труднее. Его рука, обхватившая мое горло, начинает дрожать. Я не могу понять, то ли это от напряжения, что он медленно душит меня, то ли это результат того, что мои слова действительно дошли до него.

И тут я замечаю, что по его щекам текут слезы. Несмотря на то, что в его глазах нет эмоций, несмотря на то, что он все еще очень далеко. Он борется.

— Мне... жаль, — прохрипела я. Меня было недостаточно. Кем бы мы ни были или кем бы ни стали, этого было недостаточно, чтобы освободить его. Я закрываю глаза. Боль покидает мое тело. Наступает холод. — Правда в том, что я… я люблю...

Его рука сжимается еще крепче. Я задыхаюсь, потому что больше не могу дышать. Все вокруг кружится. Теперь я вижу только его глаза, исчезающие, все дальше и дальше от меня.

Далекий рев сопровождает край реальности, ускоряющийся назад. За спиной — размытое пятно, не принадлежащее Потерянному. Серебристая вспышка по широкой дуге; меч Вентоса вонзается в грудь монстра. Гудение прекращается.

Руван мгновенно отпускает меня. Я опускаюсь на пол, дрожа и кашляя. Меня почти тошнит, но я останавливаю себя. Рвота была бы сейчас самым худшим вариантом. Мне нужна сила эликсира, чтобы залечить раны и придать сил.

— Ты заплатишь! — кричит Руван из самой глубины своего желудка. Замок содрогается от его ярости. Он сжимает руки в кулаки и запрокидывает голову назад. Эликсир капельками поднимается с пола, как будто мир перевернулся вверх дном, и потолок стал полом. Он начинает кружиться вокруг Рувана, все быстрее и быстрее, буря кровавого предания.

Винни и Лавензия вбегают в комнату и с визгом останавливаются перед дверью. Они в шоке смотрят на происходящее. Вентос, спотыкаясь, отступает назад.

Потерянный поднимается на ноги, чтобы принять вызов Рувана. Но бой уже окончен. Эликсир покрывает чудовище по команде Рувана, погружаясь в его плоть. Оно визжит и воет. Возникает смертельный вихрь, и когда шум прекращается, Потерянный лежит на земле, не шевелясь.

Руван падает.

Несмотря на то, что каждый мускул горит, я подползаю к нему. Я поднимаю Рувана с мокрой земли и заключаю в свои объятия. Его голова запрокидывается назад. Но его кожа покрыта шишками и морщинами. Дыхание неглубокое, а кожа все еще не восстановила свой блеск.

Проклятие теперь владеет им.

ГЛАВА 41

— Мы должны положить этому конец, — Лавензия смотрит между своим мечом и Руваном. — Пока он не стал одним из них.

Я крепче сжимаю Рувана и смотрю на них. — Я не позволю вам причинить ему вред.

— Риана, ты знаешь, что произойдет. — Глаза Лавензии расширились от горя. — Это доброта по отношению к нему. Это то, чего бы он хотел.

— Нет. — Я смотрю вниз на Рувана, размазывая кровь по его щеке и лаская его лицо. — Очнись, пожалуйста, борись с этим.

— Флориан... — начинает Вентос.

— Я дам ему еще своей крови! Я дам ему то, что ему нужно!

— Мы ничего не можем сделать, чтобы остановить развитие проклятия. — Вентос медленно качает головой. Его глаза блестят. Видела ли я когда-нибудь, чтобы он плакал? Я обнаружила, что не могу вынести мысли об этом.

Но его печаль заставляет задуматься. Маловероятная, неправдоподобная возможность.

— Мы можем кое-что сделать.

— Что? — Лавензия обменивается подозрительным взглядом с Вентосом.

— Мы должны отвести его в часовню. — Ни один из них не двигается с места. — Пожалуйста, если вы собираетесь убить его, какая разница, где это сделать — здесь или там. Но мы хотя бы можем попытаться его спасти!

Вентос шевелится.

Кажется, что все происходит медленно. Вентос подхватывает Рувана. Мы бежим к замку. Винни, как обычно, бежит впереди, высматривая врагов. Лавензия наготове.

А я.… я сосредоточилась на самых странных вещах.

Рука Рувана безвольно покачивается, то появляясь, то исчезая из моего поля зрения, заслоненная телом Вентоса. Я сосредоточилась на руке, которая несколько часов назад провела по моим волосам. Ласкала мое тело. Довела меня до таких высот страсти, о которых я до него только мечтала. Его волосы прилипли к лицу, грязные. Но есть и белые пятна, такие же яркие, как лунный свет, проникающий в комнату Лоретты, когда мы снова появляемся.

Звуки отдаляются, заглушаемые колотящимся сердцем и тяжелым дыханием. Каждый глоток воздуха причиняет боль. Но глаза горят не из-за этого.

Видеть его в таком состоянии — как удар топором по моей груди. Ребра расколоты. Сердце сочится наружу. Слышал ли он меня, когда я просила прощения? Понимал ли он, за что я извиняюсь? Слышал ли он, как я пыталась сказать ему о своей любви? Понял ли он меня?

Не уходи, с каждым ударом сердца молило меня сердце, не уходи. Нам еще столько всего предстоит. Мы все еще в процессе, все еще работаем, боремся, учимся... улучшаем себя... Не уходи, Руван.

Ветер и снег возвращают меня к действительности.

Лавензия положила руку мне на плечо.

— Тебе помочь перебраться?

Я борюсь с желанием сказать ей «нет». Сейчас не время гордиться. Не время доказывать себе или кому-то еще, что я могу перебраться через эту ледяную балку самостоятельно. Я сделала это раньше. Сейчас важен только Руван.

— Пожалуйста, — говорю я.

Она опускается передо мной на колени, сгибая руки. Как ребенок, я запрыгиваю к ней на спину, обхватываю руками ее плечи, обхватываю локти. Лавензия стоит и слегка покачивается.

— Не слишком ли я тяжелая? — Я знаю, что я не легкая.

— Со мной все будет в порядке; я не очень-то нагрузилась там. — Лавензия оглядывается через плечо. — Но если я упаду, прыгай от меня. Сосредоточься на своем спасении.

— Не падай, — говорю я бесстрастно.

— Конечно, постараюсь не упасть. — Лавензия мчится вперед с той же грацией, которую я всегда видела у нее. Это подтверждает мое решение рассчитывать на ее помощь.

То, что я могу сделать что-то один, не означает, что это лучший способ. Даже самому великому лорду вампиров нужен ковенант. Даже самому сильному охотнику нужны братья и сестры по оружию.

Мне еще так многому предстоит научиться у тебя... Не уходи.

Мы вернулись в замок. Я спрыгиваю со спины Лавензии и мчусь вперед. Вентос уже спускается по лестнице, Руван все еще в его руках. Они скрылись из виду. Я не могу терпеть, когда Руван находится там, где я его не вижу. Кажется, еще секунда — и он исчезнет из моей жизни навсегда.

Я останавливаюсь в зале кровавого предания.

Рувана положили на алтарь под статуей Солоса. Вентоса нигде не видно, хотя я слышу шум, доносящийся с лестницы, ведущей в главный зал, который мы занимаем. Должно быть, он отправился за Квинном и Каллосом.

Я осторожно беру Рувана за руку.

— Каллос поможет тебе, он знает, как все устроить, — шепчу я. — Ты сам сказал, что Каллос — один из величайших умов, когда дело касается кровавого предания.

Я говорю сейчас не ради Рувана. Я знаю, что он слишком далеко, чтобы услышать меня. Я пытаюсь успокоить себя. Как будто я могу одними словами оттолкнуть реальность, рушащуюся вокруг меня.

Руван выглядит хуже, чем в ночь Кровавой Луны. Его кожа жесткая, пальцы костлявые. Они всегда были длинными, но сейчас кажутся еще длиннее. Я кладу свою руку на его, пытаясь вспомнить, какой большой она была прошлой ночью. Стала ли она больше? У него уже растут когти, как у Потерянных? Сколько еще времени пройдет, пока один из самых преданных ему людей не вонзит клинок ему в грудь?

Винни и Лавензия обходят меня с флангов. Они торжествующе смотрят на меня. Я сглатываю. Мой бок уже поправляется. Вампирская магия, которую мы разделяем, способна исцелить меня, но не его.

— Забери мою магию, — бормочу я. — Забери ее обратно, забери у меня и отдай ему.

— К сожалению, это не поможет развитию проклятия. — Голос Каллоса проникает в комнату, отражаясь от высокого потолка. Его шаги быстро следуют за ним. За ним идет Квинн с коробочкой, которая тихонько позвякивает — подозреваю, это эликсир, над которым он работал. Каллос останавливается у алтаря. Он не просит флаконы с кровью. Он не двигается. Он просто смотрит.

Его неподвижность побуждает меня к движению. Мои руки летят к его воротнику. Руки Винни лежат на моих плечах. Я не шевелюсь, когда она пытается меня оттащить.

— Дай ему эликсир. — Я требую, трясясь.

— Не думаю, что этого будет достаточно. — Каллос отвечает мне, но его глаза по-прежнему устремлены на Рувана. — Не в этот раз.

— Тогда моя кровь. — Я отпускаю Каллоса и отхожу. Я иду за своим волшебным кинжалом, но понимаю, что он остался лежать на полу в комнате. Ничего страшного, это было оружие для убийства и для того, чтобы забирать. Вряд ли он сейчас поможет Рувану. Может быть, Руван оказался в таком положении из-за того, что я уколола себя, чтобы вызвать Лоретту. То, что я делаю, приносит смерть. Я не делаю ничего, что могло бы спасти жизнь. Я достаю кинжал с пояса Винни и режу себе предплечье. — Возьми ее.

— Этого будет недостаточно. — Каллос качает головой.

— Я его поклявшаяся на крови, конечно, этого будет достаточно.

Каллос просто смотрит на меня печальными, блестящими глазами. Он медленно качает головой.

— Эликсир Охотника и моя кровь вместе, значит.

— Он сражался с Потерянным, — мягко говорит Каллос. — Удивительно, что кто-то из вас выбрался оттуда живым. — Он оглядывается на Рувана. — Он слишком сильно напрягся. Проклятие зашло слишком далеко; оно заберет его в любой момент.

— Я не позволю никому из вас прикасаться к нему. — Мой голос повышается от волнения. Никто из них не двигается с места, пока я стою у алтаря, безоружная, но готовая сражаться за того, кто стоит за мной.

— И что, по-твоему, ты можешь сделать, чтобы остановить это? — Вентос рявкнул. — Что, по-твоему, ты можешь сделать как человек, чего не смогли сделать поколения вампиров?

Поколения. Я думаю об академии и сотнях вампиров, которые все еще дремлют. От него исходит неестественный красный свет, такого же оттенка, как мой кинжал, как Кровавая Луна, как все, что я привыкла ассоциировать с силой, когда речь идет о вампирах. Это единственная идея, которая пришла мне в голову, хотя я надеялась, что сработает что-то другое, поскольку уже знаю, что то, что я собираюсь предложить, — маловероятно.

— Мы можем усыпить его? — шепчу я.

— Усыпить? — повторил Куинн.

— Ты же не имеешь в виду... — Лавензия в шоке отказывается от этой мысли.

Я сосредоточена только на Каллосе.

— Стазис замедляет действие проклятия. Как ты думаешь, сработает ли он сейчас?

— Конечно, не сработает. — Вентос всегда первым сбивает меня. Всегда пессимист. — Когда мы вошли в долгую ночь, это было частью великого ритуала, которым мы не руководили. И мы использовали нашу собственную магию — нашу собственную кровь жизни, — чтобы заключить себя в капсулу. Нельзя проводить такой ритуал над другим человеком.

— Это был великий ритуал, потому что так многие были заключены одновременно. Это всего лишь один человек, у нас достаточно сил, — настаиваю я. — А его кровь... Я заменю ее своей. В конце концов, я его поклявшаяся на крови, наши жизни переплетены. Я буду его доверенным лицом.

— Это сработает? — Винни спрашивает Каллоса. Он поглаживает свой подбородок.

— Мы не те великие ученые, которые жили в академии и учились у первых учеников Джонтуна, — ворчит Вентос.

— Говори за себя. — Каллос оглядывается через плечо на Вентоса и бросает на своего собеседника колкий взгляд. — Именно поэтому академия выбрала меня, чтобы разбудить так поздно. Они знали, что защита нашего народа может начать ослабевать. Они выбрали меня, чтобы я проверил, в каком состоянии находится наш народ после долгой ночи, и укрепил его в случае необходимости. Меня посвятили во все подробности ритуала, сверху донизу.

— Так ты думаешь, мы сможем это сделать? — спросила я, стараясь не дать надежде зайти слишком далеко вперед.

Каллос встречает мой взгляд. В нем горит огонь, которого я никогда раньше не видела. Я неделями работала с Каллосом в кузнице и не видела ничего подобного. Это глаза мужчины, принимающего вызов. Подходящего к моменту.

— Я думаю, мы должны попытаться. И если у нас есть хоть какие-то шансы на успех, нужно действовать быстро. — Он берет на себя инициативу и начинает отдавать приказы. — Лавензия, наполни серебряную чашу водой. Винни, Квинн, вы двое начинайте готовить сбор в золотой чаше. Как только все будет готово, Винни, иди в мою комнату и собери багровый саван, над которым я работал. Вентос, возьми из него как можно больше эликсира, мы не хотим, чтобы он разбавил все.

— Багровый саван? Ты готовился к этому? — Винни видит Каллоса насквозь. В конце концов, она знает его лучше, чем все мы.

— Скажем так, человек думает гораздо больше, чем вампир, чем мы думаем. Она так же изобретательна, как и наши предки. — Каллос уважительно кивает мне. Я отвечаю ему тем же. — Я знал, что рано или поздно кто-то из нас попадет под действие проклятия. Я подумал, что не мешало бы попробовать.

Что еще мы можем потерять? Я почти слышу его слова. Я оглядываюсь на Рувана; он уже едва дышит. Он совсем не похож на того мужчину, которого я знала. На того, кого я... Я пытаюсь сосредоточиться на настоящем.

Мы двигаемся как солдаты, как целители, как отчаявшиеся.

Каждый приказ Каллоса выполняется до мелочей. Я делаю все, что он мне говорит, и все же не могу вспомнить ни одного приказа после того, как это произошло. Мое тело движется, но разум далеко. Он там, куда ушел Руван, ищет его.

Наша связь все еще... так ужасно неподвижна. Все остановилось для меня в тот момент, когда он упал.

Вентос старательно вытирает эликсир из старого замка с тела Рувана. Винни накидывает на него саван до самого подбородка. На нем — знакомый знак, который я видела много раз. Это тот же символ, что был на серебряной двери в глубине старого замка.

— Что это за символ? — спрашиваю я Винни, пока остальные продолжают готовиться.

— Символ Солоса.

Я указываю на книгу, которую держит статуя, и которая, как я могу предположить, является первым томиком кровавого предания.

— Он отличается от этого.

— Это метка кровавого предания.

Метка Лоретты, думаю я, но не говорю. Наше внимание сейчас должно быть сосредоточено на Руване.

— Все готовы? — спрашивает Каллос, прерывая мои мысли.

— Что мне нужно делать? — спрашиваю я.

— То, что ты уже делала, — отвечает он мне. — Именно так, как я говорю. — Каллос держит серебряную чашу над Руваном. — Кровь древних королей, чистая, как лунный свет, мы стремимся укрепить, мы стремимся укрепить. — Он опрокидывает чашу и выливает воду на Рувана.

Как раскаленное оружие, вода шипит, пузырится и испаряется. Я бросаюсь вперед.

Вентос хватает меня.

— Не надо.

— Это причиняет ему боль. — Кожа Рувана в некоторых местах обуглилась. От савана продолжает идти пар.

— Это очищает, — говорит Вентос с нотками сочувствия. Он знает, что я не была свидетелем первой великой дремоты. Интересно, видит ли он во мне оттенок себя, наблюдая за тем, как его поклявшаяся на крови заключают ее в свои объятия? — Если он умрет от этого, то не переживет всего остального.

Я хватаюсь за рубашку над сердцем. Я заставляю свое дыхание замедлиться. Где-то Руван все еще там. Если бьется мое сердце, то бьется и его. Я должна быть спокойной и уравновешенной для него. Я должна быть стабильна.

Каллос передает серебряный кубок Квинну левой рукой. Он протягивает правую, чтобы взять золотую чашу у Винни.

— Кровь хранителей, кровь ковенанта, кровь тех, кто будет сторожить долгую ночь, — произносит он, обходя алтарь и выливая кровь в круг вокруг Рувана.

Четверо остальных расходятся вокруг меня, располагаясь в каждой из точек алтаря. Каллос по-прежнему в центре; он машет мне рукой. Он говорит тихо, чтобы я услышала, а не для ритуала.

— Кровь — это пергамент, а жизнь — перо. Все, что мы делаем, все, чем мы являемся, будем и можем стать, — все это написано на нас нашей кровью. Когда ты стала его поклявшейся на крови, вы оба были безвозвратно отмечены. Вы переплелись. Найди ту его часть, которая живет в тебе. Стань сосудом для него в этот момент. — Каллос встречает мой взгляд. — Спаси его.

— Но что мне делать? — судорожно спрашиваю я.

— Ты узнаешь. — Каллос грустно улыбается. — Мы все заключили себя в рамки. Ритуал начали другие, но заканчивали его мы, и для каждого он был свой. Я не могу сказать тебе, что делать, и не могу сделать это за тебя. — Он переходит к алтарю напротив меня.

Все они слегка прикладывают кончики пальцев к кольцу крови вокруг Рувана. Они в унисон закрывают глаза, и магия наполняет воздух. Она сверкает, как красная молния, по крови, поднимаясь, как угли.

Я ошеломленно смотрю на него. Ты должна это сделать, Флориан. Тебе еще так много нужно ему сказать. Возможно, он не будет моим навсегда, но я хочу получить шанс узнать это.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Я думаю о нем. Я думаю о его руках на моем теле. Я думаю о том моменте, когда мы стали поклявшимися на крови, о том, как его магия — вся, что есть, была и будет — проникает в меня.

Возьми ее, хочу я сказать. Возьми все. Я отдам ее, если это будет означать, что я спасу тебя.

Невидимые руки скользят от моих плеч вниз по рукам. Моя кожа покрывается мурашками. Я вздрагиваю. Я вдыхаю. Открываю глаза.

На настоящее накладывается прошлое. Перед глазами мелькают портреты вампиров, собранные в огромной пещере под академией. Я вижу их так, словно я — Руван. Я чувствую его нервы, страх, предвкушение.

В этих его глазах, давным-давно, я вижу вампира, который стоял в круге в центре всего этого. Первые хранители. Тех, кто проложил долгую ночь и простился со всеми, кого когда-либо любил.

Прощай, шепчет он миру, который оставил после себя.

— Прощай, — отвечаю я ему. На данный момент.

Магия, кровь, жизнь и сила обретают форму. Это простой, но четкий приказ. Охраняй меня от мира; пусть не будет другого маркера на моей крови — на его. Здесь нет места проклятию. Только он и я.

Я протягиваю руки и медленно открываю глаза.

Багровые нити расплетаются с моих предплечий, кистей и пальцев. Они обвиваются вокруг Рувана. Сияние ковенанта закрепляет их на месте. Кристаллы начинают образовываться, как лед на боку ведра с водой, забытого возле кузницы. Рубин покрывает его тело, все гуще и гуще.

Когда катушка магии во мне заканчивается, я падаю перед тем, что похоже на гроб из красного стекла. Руван снова стал совершенным, проклятие наложено на него, и он находится в спящем стазисе.

ГЛАВА 42

Никто не двигается.

Мы все в благоговении. В подвешенном состоянии. Так же застыли на месте, как и Руван.

Это сработало. Это мысль, которую мы все разделяем. Я чувствую это в магии, которая все еще висит в воздухе, сверкая, как светлячки, вокруг стеклянного камня, похожего на рубиновый гроб, в который заключен Руван. Я вижу, что это написано на их лицах. Вентос потрясен больше всех; его рот полностью открыт. Он также первым пытается заговорить, но в итоге только пускает слезу.

Каллос проводит руками по гладкому рубину. Видя, как он прикасается к нему, я встаю. Никто не останавливает меня, когда я подхожу. Мои руки, слегка подрагивая, нависают над каменной гробницей Рувана. Подушечки пальцев касаются тускло светящегося кристалла.

Нет... На самом деле это не совсем кристалл. Это не камень, не стекло, не металл, не похоже на любое другое вещество, с которым я когда-либо сталкивалась. Мои пальцы слегка погружаются в магию. Дымка, окружающая Рувана, почти как желе. Через некоторое время я встречаю твердость. Она гладкая, почти шелковистая. Магия теплая, манящая, как лучистое тепло кузницы зимой. Но она не позволяет мне пройти дальше. Я не могу прикоснуться к Рувану.

— Получилось? — шепчу я. Похоже, что да, но я не специалист в магии и хочу быть уверенным. Я должна услышать, что с ним все в порядке, иначе я могу не поверить.

— Так и есть, — говорит Каллос. — Печать надежная. Цвет правильный, а магия сильная. — На его губах появляется слабая улыбка. — Просто посмотри на него.

Я смотрю. Он выглядит точно так же, как до проклятия. Он выглядит лучше.

— Если мы освободим его...

— Проклятие вернется в полной силе. — Каллос уловил мой неудачно сформулированный вопрос. — Этот стазис сохраняет вещи такими, какими они должны быть, но не обязательно такими, какие они есть. Как зеркало, это окно в истинную природу человека, свободную от болезни или проклятия. Но оно не настоящее, оно не отражает истинного состояния его физической или магической сущности, а только то, что находится в его душе.

Заглянуть в душу. У меня сжалось в груди. Он выглядит гораздо совершеннее, чем я когда-либо видел его. Я не могу понять, то ли он действительно изменился, то ли я просто испытываю огромное облегчение, видя его привычную бледность кожи, матовые волосы, расслабленные брови.

Я никогда не видела его таким спокойным. Мои пальцы перебирают барьер. Я хочу видеть его таким спокойным снова и снова. Я хочу подарить ему мир, в котором это будет его реальностью, внутри и снаружи. Где я смогу узнать его таким, каким он должен быть.

И хотя я хочу дать это ему, я хочу этого и для себя. Да, я хочу защитить свою семью, своего брата, Деревню Охотников. Я хочу помочь своим друзьям здесь, по эту сторону Фэйда. Но все это — желания для других.

Руван — это первая вещь — человек, — которого я хочу для себя.

Его люди скажут, что он не должен быть у меня. Они уже говорили это. Если я смогу доказать, что его ковенант не верен, если я смогу победить их, тогда я смогу победить и остальных вампиров, если захочу. А может, и не выберу. Меня никогда особо не волновало, что обо мне думают другие. Даже когда они контролировали мою жизнь, мне было все равно, что они обо мне думают.

Я сам держу молот и иду вперед.

Мои руки сжались в кулаки. Я продолжаю смотреть на его идеальное лицо. Я не знаю, что ждет нас в будущем, и даже не знаю, что может нас ждать, но я намерена это выяснить. И никакое проклятие меня не остановит.

— Нам пора на работу, — объявляю я.

— За работу? — Винни наклоняет голову в сторону. — А что мы должны делать?

— То, что мы и так собирались сделать: снять проклятие.

— Есть правила, — неуверенно начал Квинн. — Всегда должен быть лорд или леди вампиров, чтобы руководить заветом и защищать людей. Без него нам ничего не разрешается делать.

— Наш лорд находится здесь. — Я указываю на Рувана.

Квинн складывает руки перед собой.

— Я не думаю, что таково намерение правил, установленных советом лордов и леди перед долгой ночью.

Мои губы сжимаются в твердую улыбку.

— Квинн, ты принимаешь меня за человека, которого волнует совет лордов и леди и то, что они сказали три тысячи лет назад.

— Для нас этот совет был всего лишь год назад, — говорит Вентос.

— Я понимаю. Но это не меняет фактического хода времени. — Я выпрямляюсь, стараясь ощутить то же присутствие, что и Руван. Его магия и сущность находятся во мне, нет причин, почему я не должна быть способна на это. Я смогла это сделать, когда Дрю был здесь. — Всем вам может показаться, что это произошло совсем недавно. Но это неправда. Те люди давно умерли. Почтите их память, но не привязывайте себя и настоящее к прошлому в ущерб движению вперед.

— Если у нас нет лорда или леди, которые могли бы нас направлять, как мы можем знать, что делать? – Лавензия сложила руки.

— Вы все умны и способны; я видела, сколько свободы дал вам Руван. Он никогда не был заинтересован в том, чтобы диктовать вам каждое действие, и никогда этого не делал. Вам не нужен ни он, ни какой-либо лорд или леди, чтобы говорить вам, что делать правильно.

— Следующий пробудившийся лидер будет недоволен этим. Возможно, мы не избежим наказания, — пробормотал Квинн.

— Что они собираются делать? Убьют нас? Мы все равно все умрем, так что разве это реальная угроза? – Я удивлена, что именно Каллос указывает на эту мрачную истину. Но он всегда был прагматиком, всегда ориентировался на реальность, стоящую перед ним. — Если у нас есть возможность покончить с проклятием, мы обязаны попытаться. На то, чтобы проинформировать очередного лорда или леди и убедить их в наших планах, могут уйти недели.

Я киваю Каллосу и смотрю на Квинна.

— И если ты пробудишь другого лидера, он не будет настроен ко мне дружелюбно.

— Ты не знаешь...

— Ты прав, я не знаю, — прерываю я его протест. — Но подумай об этом. В лучшем случае они отправят меня обратно в Мир Природы. В худшем — они меня убьют. А когда они это сделают, Руван будет мертв. Меня не будет рядом, чтобы помочь напитать магией этот барьер, который держит его в стазисе.

Даже сейчас я чувствую, как из меня уходит энергия. Квинн ничего не говорит, и Каллос тоже не возражает против моей оценки. Я использую их молчание как шанс подняться на новый уровень.

— Дайте нам один месяц, — умоляю я Квинна и всех их. — Дайте себе еще один месяц, чтобы закончить это дело. У нас есть информация о Человеке-Вороне. У нас есть план. Если мы добьемся успеха, проклятие будет снято, и Руван станет королем. Темпост вернется. Если это случится, я уверена, неважно, что другие лорды и леди думают о наших методах — вы станете их спасителями, а их король будет на вашей стороне. Мы зашли так далеко, я знаю, что мы сможем это сделать. А если мы потерпим неудачу в нашей миссии, Квинн, то именно ты останешься в безопасности здесь, в замке. Через месяц ты сможешь пробудить следующего лорда или леди. Цикл начнется снова.

Но мы не потерпим неудачу. Этого я не говорю. Я не собираюсь мириться с неудачей, не тогда, когда мы так близки и так много зависит от нас. Я смотрю на каждого из них. Конфликт написан на их лицах, у всех, кроме Каллоса.

— Вы знаете, на чем я стою, — говорит он. — Я хочу покончить с этим, и я думаю, что Флориан права. Я думаю, мы сможем.

— Если Каллос считает, что мы можем это сделать, то и я тоже, — говорит Винни.

— Я не вижу, как месяц может повредить. — Лавензия опускает руки на бока. — С Квинном в качестве запасного варианта, если с нами что-то случится в этой последней миссии, вампир все равно будет под защитой.

У Вентоса такое же выражение лица, как у каменной стены за его спиной. Его брови нахмурены, руки скрещены, мышцы напряжены. Он качает головой и извиняюще смотрит на Квинна.

— Предполагается, что именно у тебя больше всего ума. — Квинн со вздохом смотрит на Вентоса. — Разве ты не должен быть стражем замка, который выполняет приказы превыше всего?

— Да. Но я не бездумный. Я считаю, что это лучший способ защитить этот замок, наших людей и.…— Взгляд Вентоса смягчается; он смотрит сквозь всех нас. — И если у меня есть шанс для Джулии, дать ей мир, которого она заслуживает, я обязан воспользоваться этим шансом.

Квинн смиряется.

— Очень хорошо. Один месяц. Я отправлюсь в академию и останусь там. Я забаррикадирую двери на случай, если все пойдет совсем плохо и Человек-Ворон сможет прийти за нами.

— До сих пор он этого не делал, — с надеждой говорит Винни.

— Но это все равно разумная идея, — говорю я, кивая Куинну. Я думаю о своем видении Лоретты. Есть еще путь на территорию вампиров и обратно, о котором мы не знаем. Я собираюсь найти его. И если я смогу найти его, то и Человек-Ворон — Терсиус — тоже сможет.

— Очень хорошо. — Мы все смотрим, как Квинн уходит.

— Думаю, он придет в себя, — говорит Каллос. — Я подозреваю, что то, что Руван так близко подошел к полному подчинению проклятию, потрясло его до глубины души.

— Тяжело, когда основы твоего мира, люди, которые являются его краеугольными камнями, находятся под угрозой. — Я должна знать. Со временем они все это сделают. — Тем лучше будет, когда Руван вернется королем. — Я смотрю на каждого из них, все еще окружающих лорда вампиров. Ковенант, частью которого я теперь являюсь, и каким-то образом, несмотря ни на что, похоже, стал его лидером. — Ладно, приступим к работе.

Мы стоим спиной к лестнице, ведущей в глубины старого замка.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спрашивает Вентос.

— Есть выход из замка, более простой, чем туман, проходящий через Фэйд, — настаиваю я. — Если мы найдем его, то нам не придется ждать полнолуния, чтобы напасть на Человека-Ворона. Мы сможем застать его врасплох. К тому же, если мы ошибемся с шагом, то, вернувшись в Мир Природы, будем измотаны. Нам понадобятся все наши силы, чтобы сразиться с ним, так что это может быть лучшей альтернативой и для этого.

Я знаю, что мои доводы обоснованны и что это правильная линия поведения. Поэтому никто из них со мной не спорит. Но я все еще колеблюсь. Я стою на вершине лестницы и смотрю вниз, в тот мрак, из которого я вышел всего несколько часов назад и в котором находился Руван.

Я делаю это ради него, ради себя, ради всех нас. Я сжимаю кулаки, чтобы руки не дрожали, и начинаю спускаться по лестнице. Винни, Лавензия и Вентос — за моей спиной. Даже Каллос пришел. Он расположился рядом со мной, в окружении остальных бойцов.

— Если мы найдем еще одного Потерянного, то ни за что не свалим его, — пробормотал Вентос.

— Ты с каждым днем становишься все веселее, или мне это только кажется? — пробормотала Винни, бросив взгляд в его сторону.

— Я реалист.

— Ты всегда был немного пессимистом, но в последнее время ты хуже, чем обычно, — подхватывает Лавензия.

По какой-то причине Вентос всегда воспринимает ее более серьезно.

— В последнее время у нас не все складывается гладко.

— Подумай обо всей информации, которую ты принес из мастерской, — говорит Каллос. — Мы сделали огромный шаг вперед в нашем понимании кровавого предания.

— Теперь ты узнаешь путь к мастерской, и она станет для нас еще одним надежным местом, и я больше никогда тебя не увижу. — Винни кажется немного обеспокоенной тем, как много времени Каллос проводит с записями и экспериментами.

— За пределами записей у нас есть человек. Это, конечно, то, чего не было ни у одного другого ковенанта, и это сработало довольно хорошо, — замечает Лавензия.

— Бледная луна над головой, вампиры никогда не смогут пережить позора от того, что причиной снятия проклятия стал человек, — ворчит Вентос, хотя в его словах звучит саркастическая нотка, которой раньше не было.

— Я здесь, ты знаешь. — Я бросаю взгляд на Вентоса. У него хватает наглости ухмыляться. Я закатываю глаза. — Кроме того, если проклятие наложил человек, то и снимать его должен человек.

— Ты права.

— Конечно, есть, а теперь нам нужно сосредоточиться. — Мы вернулись к лестнице, ведущей в комнату с бочками. Я чувствую запах эликсира, поднимающегося из глубин. Я напрягаюсь.

Повсюду остатки боя: кровь на полу, осколки полок и бочек. Я смотрю на то место, куда упал Руван. Я ожидала, что это поразит меня сильнее, шокирует и ошеломит так же, как возвращение в Деревню Охотников. Возможно, эта рана слишком свежа, я еще не знаю всех путей, которыми она повредила мою психику. А может быть, я не погружаюсь в пустоту отчаяния, потому что знаю, что у него еще есть шанс, пока я могу держаться.

Я перехожу к тому месту, где уронила свой кинжал. Теперь, когда Руван в стазисе, я думаю, не повредит ли ему его использование. Но, возможно, это не тот риск, на который я готова пойти — привлечение нашей силы может разрушить барьер, защищающий его, поглотив мою магию.

— Старая кровь и орхидеи, — шепчет Каллос, опускаясь на колени рядом с Потерянным.

— Мерзкий монстр, не правда ли? — ворчит Вентос. Вентос ворчит.

— Нет. Да. Но это не... — Каллос осторожно тянется к шее Потерянного, нащупывая тонкую серебряную цепочку, которую я не заметила в предыдущем хаосе.

— Что это? — спрашивает Винни, опускаясь на колени рядом с ним. Каллос ничего не говорит, перебирая в руках маленький потускневший кулон, размазывая большим пальцем копоть и кровь. — Каллос?

— Джонтун.

— Что? — Лавензия шагнула вперед.

— Это... это Джонтун. — Каллос медленно поднимает взгляд. — Это был кулон архивариуса короля. Они сделали по его образцу те, что были в академии.

— Надо идти глубже, — заявляю я, убирая кинжал в ножны на бедре. Это открытие только подтверждает мои прежние теории об этих залах.

— Я отведу тебя в кабинет, который мы нашли. — Винни протягивает Каллосу руку. Он принимает ее с кивком. Она смотрит на остальных. — Мы встретимся с вами позже.

— Будьте начеку, — говорит Вентос, и мы расходимся.

В глубине комнаты есть еще одна лестница. Вентос, Лавензия и я спускаемся по ней, спускаемся дальше, дальше, чем когда-либо прежде. Такое впечатление, что мы идем в самый центр Земли.

В конце концов, наклонный спуск становится менее экстремальным, а затем и вовсе выравнивается. Мы идем, как мне кажется, бесконечно долго по грубому тоннелю, проложенному глубоко под землей. В ушах закладывает, а стены заливает вода, просачивающаяся из неизвестных источников. В некоторых местах вода настолько глубока, что мы переходим ее вброд. Но мы идем дальше.

Единственный плюс тоннеля — в нем невозможно попасть в засаду. Благодаря этому мы идем быстро.

Находим участок прохода, который настолько затянут непроглядными тенями, что глаза не видят сквозь них. Я медленно останавливаюсь, Лавензия идет рядом со мной. Вентос идет сзади.

— Это то, о чем я думаю? — Я знаю эту клубящуюся тьму только по туманным ступеням.

— Это Фэйд, в этом нет сомнений, — говорит Лавензия. — Я разведаю обстановку.

— Будь осторожна, — говорю я.

Она усмехается.

— Ты ведь понимаешь, насколько забавна эта просьба? Учитывая, что сейчас мы ничего не делаем осторожно?

— Постарайся. — Я ухмыляюсь в ответ.

Лавензия бросается вперед. Мы с Вентосом с затаенным дыханием ждем ее возвращения. Кажется, прошла целая вечность. И все же я знаю, что это было всего лишь несколько мгновений.

— Это прямой путь, — говорит она по возвращении. — Никаких сложных маневров с барьером. Не знаю, как тот, кто это устроил, но они определенно нашли слабое место в Фэйде и воспользовались им.

Или сделали это сами. Я думаю о Лоретте и ее силы кровавого предания, когда вместе с ними вхожу в Фэйд. Каменные стены исчезают, хотя я все еще чувствую их по обе стороны от себя, атмосфера становится густой и тяжелой. Это почти то же самое, что пытаться дышать под водой. Я продолжаю двигаться вперед. И вдруг мы оказываемся на другой стороне.

Туннель поднимается вверх и заканчивается платформой на Фэйдских Болотах.

— Что ж, думаю, одно это открытие стоит того, чтобы не будить сразу еще одного лорда или леди, — говорит Лавензия.

Я смотрю на болота, в очередной раз вспоминая, что даю вампиру знания о моем мире, моем доме, облегчаю ему путь туда и обратно. Если я потерплю неудачу, то Деревня Охотников, несомненно, обречена из-за меня. Неважно, какие записки останутся для следующего лорда или леди, особенно если Руван будет недееспособен.

— Пойдемте, — говорю я и начинаю идти вперед. Никто из них не двигается. — Я хочу показать вам арену, на которой нам предстоит сразиться с Человеком-Вороном.

Вентос наклоняет голову к небу.

— Луна сейчас не полная, она даже не вышла. Мы не так сильны. Нам надо возвращаться.

— Ты достаточно силен, в это время охотников нет. Сейчас лучшее время, чтобы уйти. — Они обмениваются неуверенными взглядами. — Поверь мне, охотников не будет, я еще не вводила тебя в заблуждение, не так ли? — Интересно, так ли чувствовал себя Руван, когда я постоянно сомневалась в нем? Надо будет еще извиниться, когда он проснется.

На этот раз, когда я двигаюсь, они следуют за мной.

Инстинкт ведет меня через болота. Одно призрачное дерево значит для меня не больше, чем любое другое. Но меня по-прежнему тянет к руинам, в которых я впервые сражалась с Руваном. Я пришла к мысли, что это эликсир, который был во мне в ночь Кровавой Луны. Я чувствовала великую силу Рувана как лорда вампиров. Теперь мой логический ум хочет думать, что это моя связь с близнецом притягивает меня к этому месту.

Ведь кровь — это метка. История, время, опыт — все это написано на ней.

Туман рассеивается, и мы оказываемся в развалинах старой башни. Дрю устроил себе импровизированный шалаш из припасов, которые принесла ему Лавензия. Он свернулся в клубок, но как только услышал нас, вскинул голову.

— Что за… Флор! — Он вскакивает на ноги и бежит ко мне. Я крепко обнимаю его. — Я не ждал тебя еще несколько недель.

— Планы изменились. — Я отстраняюсь, держась за его плечи. — Мы собираемся напасть на Человека-Ворона — Терсиуса — в течение недели.

— Недели? — удивленно сказала Лавензия. — Тогда будет новолуние; наши силы будут самыми слабыми.

— Именно.

— Терсиус? — вторит мне Дрю. — Человек-Ворон — первый охотник? Правда?

Я киваю.

— Я все еще собираю воедино точную историю, но я почти уверена, что это так. — Я обращаюсь к своему ковенанту. — Когда ваши силы будут слабыми, он тоже станет слабым. Но ничего страшного, на нашей стороне подготовка, численность и внезапность. У нас будет Эликсир Охотника, чтобы укрепить вас всех — надеюсь, он и не подумает его взять. На нас с Дрю луна вообще не повлияет. Напасть тогда будет нашим лучшим шансом.

Все обмениваются взглядами. Наконец, Вентос заговорил.

— Значит, через неделю.

— Хорошо. Потому что с этого момента нам понадобится каждый час, чтобы подготовить ловушку.

ГЛАВА 43

Теперь я почти не сплю. Эти изменения происходят уже давно, я заметила их несколько недель назад. Но никогда еще это не было так очевидно, как в последние дни перед тем, как расставить ловушку. Может, я и не совсем вампир, но и не совсем человек.

Иногда по ночам, когда я не сплю и работаю в кузнице, я пытаюсь разобраться в своих чувствах по этому поводу. Сначала мне кажется, что меня должна больше расстраивать мысль о том, что я больше не буду человеком, как раньше, что это предательство по отношению ко всему, что я когда-либо знала, — стать кем-то другим, стать такой, как они. Но потом я понимаю, что это всего лишь старики из Деревни Охотников и их внушение, говорящее через меня. Те же самые люди, которые научили меня слепо ненавидеть и следовать по пути, который они для меня наметили.

Охотники используют кровавое предание уже несколько поколений; оно часть нас, такая же, как и часть вампиров. Я лишь развитие и продолжение этой долгой истории. Истории, которая с каждым днем приобретает все больший контекст.

Мы с Каллосом часами перебираем старые записи. По моему настоянию, он отдает предпочтение изучению писем. Конечно, он был совершенно потрясен, когда обнаружила связь между Лореттой и Королем Солосом. Я намеренно не сказала ему об этом. После того как Руван справился с моими подозрениями, я поняла, что Каллосу лучше прийти к этому выводу самостоятельно. Тогда открытие придет изнутри вампира. Пусть он справится с шоком и недоверием, которые, несомненно, последуют. Ему будет легче убедить остальных, чем мне.

О том, кем была Лоретта, известно не так много. Насколько мы можем судить, она появилась в жизни Короля Солоса вскоре после последней Кровавой Луны перед созданием Фэйда. Но это не доказывает, что она человек, учитывая, что фестивали во время Кровавой Луны в Темпосте якобы были всемирно известны и собирали участников со всего известного в то время мира.

Несмотря на то, что информация о том, кем была эта женщина, остается неясной, в ее записях содержится множество полезных сведений о кровавом предании, которые дадут нам силы справиться с Терсиусом и его проклятием. Среди записей есть и дополнительная информация о кровавом серебре. Она подтверждает наши предыдущие теории и открытые записи Джонтуна.

— Кузнец собирался сделать сотни таких кинжалов из кровавого серебра, чтобы собрать кровь тех, кто пришел в Темпост, чтобы узнать свое будущее. — Пока я бью молотком, Каллос набрасывает текст, продолжая работать над оружием и доспехами для нашего последнего штурма Терсиуса. — Люди приходили и приносили свою кровь в жертву вампиру. В их пальцы вонзались кинжалы, и кинжалы накапливали силу, чтобы потом выпустить ее, когда она понадобится вампиру. Так как свободно отданная кровь более сильна, чем украденная, это было бы достаточно мощно.

— Если в Темпост на фестивали приезжало столько людей, сколько ты говоришь, то недостатка в крови не было, — соглашаюсь я.

— Я пока не знаю, как они собирались потом извлекать накопленную магию из клинка. — Он встает и подходит к окну, глядя на Темпост. — Но это элегантное решение. Люди свободно предлагали свою кровь, вампир получал свою силу, а люди по-прежнему получали свои знания о будущем.

— Но что-то меня все равно не устраивает. — Я сделала паузу, чтобы вытереть лоб. — Если в кровавом предании речь идет о том, что кровь дается свободно, то не вяжется с тем, что Солос создал магию на основе добровольной крови, экспериментируя на людях, которых он держал в плену. — Иногда трудно не сказать Каллосу прямо. Но выводы он должен сделать сам, постоянно повторяю я себе.

Каллос хмыкает.

— Я и сам всегда задавался этим вопросом. По правде говоря, я полагал, что это самая худшая и уродливая часть его процесса, которая привела его к открытию настоящего кровавого предания.

— Разве что он не ловил людей в ловушку? — предположила я, бросив взгляд в его сторону.

— Ты думаешь, люди помогали ему добровольно? — Он протирает очки.

— В этом было бы больше смысла, — осмеливаюсь сказать я. — Лоретта уже является помощником, о котором мы не знали. — И была человеком, хочется крикнуть мне.

Каллос возвращается к своим записям, просматривает их и журналы.

— Она действительно кажется довольно важной фигурой. Что заставляет задуматься, почему Джонтун никогда не упоминал о ней.

— Действительно, любопытно. — Как такой умный человек может быть таким тупым?

— Еще одна вещь, которая меня интересует, — это группа людей, которая сбежала, — та, в которую, как мы подозреваем, входил Терсиус. Если мы правильно предположили, что он был вампиром, которого они создали... — Каллос сгорбил плечи. Его взгляд по-прежнему отстранен. Хотя он и просматривает страницы, ему не хватает обычного энтузиазма. — Зачем Солосу вообще понадобилось превращать человека в вампира? Я всегда думала, что это часть общих исследований по укреплению тела, но теперь я в этом не уверена.

— Есть ли записи об этом ритуале?

— К сожалению, единственный, кто знает, — это Руван как один из лордов. Некоторые кровавые предания хранятся только для потомков Солоса. Если где-то и есть письменная запись о нем, то мне ее местонахождение никогда не сообщали. — Он смотрит на меня затравленными глазами.

— Мы можем спросить его об этом, когда он проснется. — Я возобновляю работу молотком, но Каллос не возобновляет чтение. Он продолжает безучастно смотреть на записи. Я делаю паузу. — Что еще?

— Ничего.

— Ты такой же плохой лжец, как и я. — Я вздыхаю, кладу металл обратно в кузницу и устанавливаю молот на наковальню. — Расскажи мне.

Он снимает очки, чтобы протереть глаза.

— Я боюсь, что мы все еще что-то упускаем, и все эти приготовления окажутся напрасными.

— Что ты имеешь в виду? — мягко спрашиваю я. Я не могу допустить, чтобы он начал сомневаться. Он все еще нужен нам — все мы должны работать вместе, чтобы осуществить этот план.

— Я всегда говорил, что анкер проклятия не может быть привязан к живому человеку.

Я помню, как Руван отправился за Давосом, решив, что мастер охоты — анкер проклятия, и как Каллос самодовольно улыбался, когда мы вернулись.

— Это не обычный человек... это вампир — или человек, превратившийся в вампира. В любом случае, он имеет доступ к первым трем томам по кровавому преданию и, вполне вероятно, обладает способностями, которые мы даже не можем себе представить. И он прожил тысячи лет. Если кто-то из смертных и может стать анкер для проклятия, то это, конечно, он.

Каллос улыбается. Я думаю, что она должна быть ободряющей. Но она не достигает его глаз. Мне становится тесно в груди.

— Надеюсь, ты права.

— Так и есть. Я должна быть, — пробормотала я и вернулась к своей работе. Я оказалась права насчет Лоретты и Солоса. А мои сны... Анкер проклятия — Терсиус. Он должен быть. А если это не так, то мы заставим его сказать нам, где он находится.

Кто еще может наложить проклятие, кроме него?

День и ночь мы работаем, планируем, тренируемся.

Я хочу проводить больше времени с остальными в часовне — нашей импровизированной тренировочной площадке, но мой долг там, где он всегда лежал: в кузнице. Я представляю, как песня моего молота доносится до Рувана. Интересно, слышит ли он меня за звоном клинков и гулом магии в том далеком месте, где он спит?

Мы делаем все возможное, чтобы подготовиться. И все же, когда время наконец придет, я боюсь, что мы совсем не готовы.

На Фэйдских Болотах стоит непроглядная ночь.

Даже летом я дрожу, когда мы пробираемся через болота. Я несу с собой холод спящего мира Темпоста в то место, которое, надеюсь, станет последней битвой, определяющей его судьбу. Мы вчетвером движемся в доспехах, которые я тщательно разработала для обеспечения прочности и скорости. Этого трудно добиться, используя в основном металл. Но кровавое серебро уникально. Я только начала изучать его возможности. Я могла бы сделать гораздо больше, если бы у меня были месяцы или годы на подготовку к этой ночи.

Мы остановились на краю развалин. Дрю привел в порядок свой лагерь, как я и просила его во время одного из моих визитов на прошлой неделе. Наша арена свободна от препятствий.

— Ты просто загляденье, — говорит он, отталкиваясь от стены, на которую опирался.

— Прошло всего несколько дней с тех пор, как ты видел меня в последний раз. — Мы бегаем туда-сюда между двумя мирами теперь, когда у нас есть легкий проход через границы Фэйда.

— Здесь ужасно скучно. — Он пожимает плечами. — Это для меня? — Дрю указывает на доспехи, которые несет Вентос.

До сегодняшнего вечера я сделала два вида брони. Та, что у нас с Дрю, увеличивает силу. Она будет работать с нашей кровью, чтобы стать сильнее — защитный барьер, который я сделала для Рувана, натолкнула меня на мысль использовать магию крови для создания мощных доспехов. Другой вид — это то, что носит мой ковенант. Я использовал свою кровь — человеческую кровь — в их доспехах, чтобы скрыть их присутствие как вампиров. Если я права, они будут невидимы, или почти невидимы, пока Терсиус не подойдет к нам.

— Да. Должно подойти. — Я помогаю брату облачиться в доспехи. По большей части она подходит. Но его размеры немного изменились с тех пор, как я в последний раз делала для него доспехи. Он похудел. Я напоминаю себе, что когда я отправила его сюда — отправил его подальше от Мидскейпа, но не до самой Деревни Охотников, — я знала, что мы оба идем на жертву. Ему будет нелегко. Но, надеюсь, это была краткосрочная борьба за долгосрочную выгоду. — Вот так.

Он поправляет доспехи и ничего не говорит о тех местах, где они могли бы быть немного плотнее. Мой брат тоже не хочет, чтобы его считали слабым. Упрямая черта, которую мы, безусловно, разделяем.

— У тебя есть эликсир?

Я достаю из кармана небольшой обсидиановый пузырек. Каллос с нами не воюет, но приготовление, которое он нам дал, окажется бесценным.

— Сделан из твоей собственной крови.

— Интересно, будет ли он отличаться по вкусу от свежей? — Дрю принимает пузырек.

— Зная тебя, он будет более горьким с возрастом, — поддразниваю я.

— Ты ведь понимаешь, что у нас одна кровь? Любое оскорбление, которое ты мне дала, касается и вас самих.

— Я знаю, что моя кровь очень сладкая, — отвечаю я и тут же понимаю, что сказала, когда Дрю затихает. Я почти слышу все, что он хочет сказать, но не говорит. Не стоит напоминать ему, что я позволяла вампиру пить из меня. Даже если он сам догадался или предполагает, что это так, это совсем другое дело — преподносить ему информацию так открыто. Я стараюсь поскорее забыть об этом. — У тебя есть вопросы о том, что нужно делать?

— Быть приманкой достаточно просто. — Дрю продолжает смотреть на пузырек в своей ладони. Ему страшно. Даже после всех боев и тренировок, которые он прошел, битва никогда не бывает легкой.

Я кладу руку ему на плечо.

— Эти доспехи защитят тебя. А мы здесь, ждем. Мы превосходим его числом, мы нанесем быстрый и верный удар. Все закончится сегодня ночью, не затяжным сражением, а целенаправленной атакой. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как вернешься на мамину кухню и будешь есть свежие, горячие булочки из пекарни.

Дрю тихонько хмыкает и дарит мне усталую улыбку.

— Знаешь, я всегда знал, что ты невероятно жесткая. Когда ты начала показывать это остальному миру?

— Мне дали хороший совет, что, может быть, я должна сама выбирать свою судьбу.

— Кто тебе это сказал? — Он выглядит довольно самодовольным.

— Некоторые люди, которым я доверяю.

Самодовольство Дрю немного улетучивается при упоминании множественного числа. Я лишь уверенно улыбаюсь ему и больше ничего не говорю. Нам будет что обсудить, когда все это закончится. Это уж точно.

— Мы будем ждать, — ободряюще говорю я.

Мой брат уходит в болота. Я прищуриваюсь, чтобы не потерять его из виду, пока это возможно. Но в конце концов ночь и туман поглощают его.

— Ладно, давайте займем свои места. — Вентос — единственный, кто возвращает нас к реальности. В противном случае мы могли бы продолжать пялиться на охотника, превратившегося в союзника вампира, до тех пор, пока не появился Терсиус.

Мы с тремя другими членами ковенанта расположились вокруг развалин — за осыпающимися стенами и близлежащими деревьями. У каждого в руках по обсидиановой склянке. Ожидание — самое страшное. Мышцы начинают болеть от напряжения. Странное и непреодолимое желание закричать, просто чтобы нарушить тишину, с трудом протискивается в горло.

Но я не двигаюсь. Я жду. И я продолжаю повторять план, над которым мы работали всю неделю. Костяшки пальцев побелели от сжимания флакона, ладони вспотели, когда я наконец почувствовала его.

ГЛАВА 44

Внезапное и резкое жужжание доносится с той стороны, куда ушел Дрю — со стороны Деревни Охотников. Он выпил свой эликсир. Я знаю, что остальные тоже его чувствуют, потому что вижу, как каждый из них открывает свою склянку. И если мы все это чувствуем, то, надеюсь, Терсиус тоже почувствует Дрю. Он придет, соблазненный возможностью завязать все дела.

Терсий никогда не узнает, что его ждет.

Примерно через час появляется Дрю. Он бежит по болотам с бешеной скоростью, эликсир помогает ему двигать ногами. Я поднимаю руку, чтобы остальные члены моего ковенанта могли видеть, и мои глаза встречаются с золотыми глазами каждого из остальных вампиров. Ждите, напоминает им моя ладонь, ждите до последней секунды.

Из тумана появляется Дрю; над головой парит ворон, испуская крик.

Я опускаю руку. Мы все пьем.

Ворон крепко держится. Эликсир, текущий по нашим венам, Терсиус чувствует нас; он попытается бежать. К счастью, было легко предположить, что он это сделает, и мы готовы.

Винни уколола палец и бросила кинжал. Благодаря своему кровавому преданию женщина никогда не промахивается. Оружие пробивает крыло, и птица, издав крик, падает на землю. Лавензия успевает встретить ворона — она пробивает рапирой второе крыло, пригвоздив зверя к земле.

Появляемся и мы с Вентосом. Мои доспехи слабо светятся от крови, которую я намазала на них, активируя магию внутри. Я упираю кинжал в тыльную сторону открытой ладони. Кожа сжимается, но оружие пылает магией. Я направляю его на птицу.

— Хватит бороться. Ты проиграл, Терсиус. Сегодня все закончится.

При его имени воздух наполняется треском и щелканьем. Перья ворона исчезают в тумане, который расплывается, образуя фигуру человека. Он древний, изборожденный, тощий и такой же голый, как в день своего рождения. На его плоти видна вся цена проклятия и времени — ряд зарубцевавшихся шрамов от кровопускания и разрушительного действия магии, которую я не хочу понимать. Рапира Лавензии по-прежнему вонзается ему в руку. В другой — кинжал Винни. Каким бы сильным он ни был, с таким количеством серебра ему не справиться. Но для пущей убедительности Вентос держит его на острие меча.

— Значит, ты знаешь мое имя. — Голос у него тонкий, как кожа, с придыханием от многовекового перерыва. — Но если ты хочешь убить меня, то ты явно не знаешь, почему я сражаюсь.

— Я знаю все, — лгу я. Конечно, есть еще пробелы, но я знаю достаточно.

— Если бы ты знала все, ты бы не мечтала сражаться вместе с ними.

— Я знаю истории о Короле Солосе и первых людях. Но, что, возможно, более важно для тебя, я знаю, что он украл твою возлюбленную, Лоретту.

Терсиус завыл от смеха. Его живот и грудь вздымаются. Мы позволяем ему выплеснуть свое веселье, хотя оно и звучит как удар кинжалом по стеклу.

— Моя возлюбленная? Нет, ты явно ничего не знаешь. — Он широко ухмыляется, демонстрируя клыки. Они несколько отличаются от изогнутых клыков вампира. Они короче, их острия более треугольные. Глаза по-прежнему изумрудные, только окольцованы золотом. Человек, превращенный в вампира, — это совсем другое существо.

Именно цвет его радужки в сочетании с клочьями темных волос заставляет меня заполнять щеки, ямку у глаз, лепить образ молодого человека. Сон возвращается ко мне с укором воспоминаний. Я была дурой.

— Она была твоей сестрой, — понимаю я.

— Она была магическим ученым, лучшим из всех. Это она сказала, что мы должны пойти в горы на праздник Кровавой Луны. Она хотела увидеть магию. Но этого было мало. Как только он прочитал ее будущее, она захотела помочь им, как одержимая. — Он качает головой, слабые вдохи бьются о ребра. — Я был фармацевтом, я знал тело. Без меня она не смогла бы помочь вампирам. Я был истинным основателем кровавого предания. Я был тем, кто открыл его применение и использование, и я пожинал его плоды до того, как они осудили меня за мою гениальность.

— Ты... ты превратил себя в вампира, — шепчу я.

Он лукаво улыбается.

— Я знал цену величия. Я принял эту цену. Но моя сестра была мягкой. Она взяла мою работу и сделала ее более приемлемой. Она снизила цену и сделала ее демократичной. — Все истории о жестоком обращении с людьми имеют смысл — они были, но не Солосом. Не Солосом, а одним из них. Терсиус обратился против своих сородичей, чтобы создать кровавое предание, служащий только ему. Два кровавых предания — одно по принуждению, другое по свободной воле. Терсиус был отцом первого, а его сестра — второго, того, кого узнал бы Солос. — Так кому же Солос отдал должное? Единственной женщине, на которую он положил глаз. Этот ублюдок даже назвал его в ее честь.

— Кровавое предание, — шепчу я. — Лоретта³.

Вампиры, возможно, не были готовы к тому, что их король станет поклявшимся на крови с человеком, но это не помешало Солосу оказать ей честь. Эта информация меняет все мои предположения. Залы замка, хотя и тайные, были огромны. Солос давал ей все, что мог, пытаясь найти как можно больше способов интегрировать ее в общество до тех пор, пока они не примут ее открыто. Он держал ее рядом, где мог защитить. Скорее всего, он начал знакомить ее со своими помощниками и советниками, чтобы сначала склонить их на свою сторону, как, например, Джонтуна. Его архивариус хранил записи о работе Лоретты и старался оформить их как можно лучше... у них просто не хватало времени.

— Так ты взял ее работу...

— Это была моя работа, — настаивает он. — Они просто не смогли осилить затраты. Вампиры были слабы, они всегда будут слабы. Но мы — ты и я, у тебя тоже есть это, я чувствую в тебе магию — мы можем стать сильнее. Мы следующая эволюция вампира и человека. Ты видела это, ты чувствовала это. Вместе наши армии, подпитываемые кровавыми преданиями, будут править не только горами, но и всем Мидскейпом. Мы сможем открыть новую эру.

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Я размахиваю своим оружием. — А теперь скажи мне, как снять проклятие.

Терсиус снова разразился хохотом.

— Я надеялся, что ты мне скажешь.

— Не прикидывайся дурачком.

— Это не мое проклятие. — Он покачал головой. — Я все эти годы пытался выяснить, кто его сделал, чтобы усовершенствовать. Блестящий дизайн, но явно недостаточно хороший, чтобы покончить с вампиром. И недостаточно хороша, чтобы покончить со мной, как я подозревал.

— Ты думал, что вампир наложил проклятие, чтобы напасть на тебя, — шепчу я. Терсиус только шире улыбается.

— Ты лжешь! — Вентос направляет свой меч к шее Терсиуса.

— Кто-то еще ненавидит вас так же, как и я. — Терсиус обводит взглядом каждого из нас. — И этот враг проживет гораздо дольше меня. Кто бы он ни был, он явно очень умен, если никто из нас до сих пор его не нашел.

— Хватит врать, — требует Вентос.

— Я не думаю, что он лжет.

— Все, что вы когда-либо любили, сгорит дотла, — прорычал Терсиус. — Единственное, о чем я буду сожалеть, так это о том, что не смог этого сделать. Вампирский трон должен был быть моим, и я бы правил всем Мидскейпом. Я бы восседал на троне из твоих костей и населял бы мир с помощью ваших женщин.

Вентос издал рык. Он огрызается. И опускает свой клинок.

— Вентос! — Я не могу остановить его.

Через мгновение все кончено. Первый охотник мертв. А с ним и все секреты и мудрость, которые он мог хранить.

— Что с тобой? — кричит Лавензия. — Он был нам нужен!

— Он просто собирался потратить наше время. Он... Он чего-то ждал. Должно быть, приближается нападение. Он пришел не один, — говорит Вентос. Хотя я не уверена, что даже он сам в это верит.

— У него была информация. — Винни смотрит на останки Терсиуса. — Он мог бы помочь.

— Этот мужчина никогда бы тебе не помог, — говорит Дрю.

Как бы мне ни хотелось накричать на Вентоса, но что сделано, то сделано. Я не согласна с его действиями, но я согласна с Дрю — Терсиус ни за что не стал бы нам помогать. Я смотрю на его старое и сморщенное тело. Столько силы и магии, иссушенной и изъеденной временем и ненавистью. Некогда могущественный охотник — нет, гениальный маг крови — теперь превратился в ничто.

Он был силен только потому, что имел преимущество. Он владел секретами. Теперь, когда они были раскрыты, у него не осталось ничего.

— Как вы все себя чувствуете? — Я смотрю на вампира. — Проклятие все еще чувствуется?

— Я не чувствую никакой разницы. — Лавензия поднимает руки и смотрит на свое тело.

— Я тоже, — говорит Винни. Вентос качает головой. — Правда, с меня еще никогда не снимали проклятия, так что я не представляю, каково это.

— Есть один способ узнать это. — Но сначала я обращаюсь к Дрю. — Тебе нужно срочно вернуться Деревню Охотников.

— Что? Зачем?

— Скоро начнутся поиски нового мастера охоты, раз уж ворон улетел. Вернись и скажи, что ты попал в плен к вампиру. Но тебе удалось сбежать, когда на помощь тебе прилетел ворон. К сожалению, вампир убил птицу.

— Сейчас не полнолуние, вампира не было бы...

— Ты собираешься воскреснуть из мертвых, думаю, они растянут свою веру. — Я беру Дрю за руку и притягиваю его к себе. — Мне нужно, чтобы ты сделал это. Чего бы это ни стоило, стань снова мастером охоты. Мне нужно, чтобы ты был на нашей стороне во всем, что будет дальше.

— Хорошо. — Мы отстраняемся друг от друга.

Я обращаюсь к остальным.

— Используйте пустые флаконы и соберите как можно больше его крови. Она может понадобиться Каллосу для изучения. — Я ничего не знаю о проклятиях, но я знаю, что кровь обладает силой, и это наш единственный шанс получить кровь Терсиуса. — Тогда мы возвращаемся в замок. Есть один способ узнать, снялось ли проклятие с его смертью или нет. Надеюсь, Руван ждет нас.

А если нет... мы можем остаться без вариантов.

ГЛАВА 45

Мои ноги тяжелеют с каждым шагом. Я не испытываю никакого волнения, когда мы возвращаемся в замок. Остальные не знают покоя от предвкушения. Я слышу, как гулко бьются их сердца в такт нашим бешеным шагам.

Они надеются. Я их не виню. На их месте я бы тоже надеялась. Но я достаточно далека от всей этой ситуации, чтобы смотреть на нее более объективно.

Все было слишком просто.

Я надеялась, что будет легко. И часть меня хочет думать, что это произошло благодаря нашей подготовке. Это было легко, потому что Терсиус был стариком, усталым и неспособным, который цеплялся за жизнь с помощью украденной магии, пока века съедали его. Он был лишь оболочкой того сильного и умелого мастера, который когда-то владел кровавым преданием.

Он проклял себя собственной ненавистью, и это, я думаю, правда. Но он не проклинал вампиров. Он говорил правду. Я кожей чувствую, что если бы он наложил проклятие, вампиры были бы уже давно мертвы.

Мы возвращаемся в замок и, проскочив его насквозь, бежим к часовне. Я знаю, что ничего не изменилось, по слабому красному свету, который светит нам вслед, когда мы огибаем лестницу. Но они не останавливаются, пока не видят сам гроб.

Они втроем стоят в центре часовни, руки по бокам. Каллос поворачивается с места, где он бдил. Квинн уже в академии; он там уже неделю.

— Ну как? — спрашивает Каллос, когда никто из нас ничего не говорит.

Я хочу ответить, но в горле стоит комок, который я не могу проглотить. В груди жжет. Руван все еще лежит в стазисе, совершенный, как статуя, и холодный, как смерть.

Вентос падает на колени. Он сползает вниз. Я жду, что он будет кричать, вопить, обратит свой гнев на меня. В конце концов, это была моя идея. Но я не ожидаю, что он поднимет свои огромные руки к лицу и заслонится от всего мира. Я не ожидаю, что его плечи будут дрожать от слез, которые он пытается скрыть.

Лавензия поднимает глаза к небу и ничего не говорит, когда Винни бросается в объятия Каллоса. Интересно, пытается ли Лавензия дать нам всем возможность побыть наедине с собой в нашей скорби? В том числе и ей самой.

— Понимаю... — тихо говорит Каллос, поглаживая Винни по спине. — Иногда я ненавижу быть правым, — пробормотал он.

Я подхожу к Лавензии и тоже глажу ее по спине. Она не смотрит на меня. Я встречаюсь взглядом с Каллосом.

— Мы взяли Человека-Ворона — Терсиуса, первого охотника. Он мертв.

— Вентос убил его прежде, чем мы смогли заставить его сказать нам, где находится проклятый анкер! — Винни зарычала, повернувшись лицом к скорбящему мужчине. — Твой характер всегда мешал тебе! Ты никогда не знал, как его обуздать, и теперь мы не можем снять проклятие из-за тебя.

Вентос вздрагивает, но не подает виду.

— Винни, я не думаю, что справедливо винить Вентоса, — мягко говорит Каллос.

Выражение лица Винни становится скомканным, и она прячется обратно в безопасное плечо Каллоса.

— Прости, Вентос, — пробормотала она едва слышно.

— Терсиус все равно не мог сказать нам, где находится анкер; не он наложил проклятие. — Я искренне поверила ему, когда он это сказал.

— Если не он... то кто? — спросил Каллос.

— Не знаю, — признаюсь я, как бы больно это ни было.

— Значит, вот оно что... — вздыхает Каллос. В самом откровенном проявлении привязанности, которое я когда-либо видела от него, он нежно целует Винни в висок. — Все в порядке, мы сделали все, что могли. Следующий лорд или леди выполнит эту задачу. — Каллоса эта мысль нисколько не убеждает.

— Не все в порядке, — пробормотала Лавензия. — Все дороги, все пути, все сведения, которые мы когда-либо имели, привели нас сюда, к нему, к этому. Мы зашли так далеко — дальше, чем кто-либо другой. Если проклятие исходит не от него, то от кого? Если не от Деревни Охотников, то откуда? С чем мы боролись все это время? Был ли вообще смысл во всем этом, или это был просто какой-то забытый, горький человек, который проклял нас всех, потому что мог, и теперь мы никогда не будем свободны?

Голос Лавензии повышается по мере того, как она говорит. Он достигает такой высоты, что эхо разносится по всей часовне, вглубь замка, словно это вопрос ко всем, кто пришел раньше. Молчание — единственный ответ.

По крайней мере, до тех пор, пока Каллос не найдет в себе достаточно смелости, чтобы ответить за всех нас.

— Смысл тот же, что и всегда выжить. Смысл в том, что ты делаешь. Мы отправимся в академию и пробудим следующим лордом, мы передадим все, что знаем. В конце концов, мы успокоимся, зная, что сделали все, что могли. И если повезет, следующий раунд будет лучше.

— Джулия, — тихо прошептал Вентос. Мы все делаем вид, что не слышим.

— У нас есть время до полнолуния, прежде чем Квинн разбудит следующего лорда, — говорю я. — Давайте подождем до тех пор.

— Какой в этом смысл? — Лавензия смотрит на меня с надеждой в глазах. Наверное, это мне в последнюю секунду приходят в голову безумные идеи. Но у меня закончились все невероятные схемы.

— Я не знаю. — У меня нет ответа, который бы ее удовлетворил, и я это знаю. Но я все равно говорю ей правду. — Я еще не готова попрощаться. Я не знаю, что ждет меня в будущем. Я сомневаюсь, что останусь здесь надолго... но я не знаю, куда я пойду и что буду делать дальше. — Я смотрю на Рувана. Он будет держать меня привязанной к Мидскейпу до конца моих земных дней. Неужели мне суждено скитаться по этой земле без дома? Попробую ли я помочь следующему лорду или леди? Или вернусь в Деревню Охотников, опасаясь, что в любой момент кто-то узнает правду? И до конца дней своих буду прятать метку между ключицами? — Дайте мне еще немного времени, пожалуйста.

— Я с ней согласен. — Вентос поднимает голову и встречает мой взгляд. Он слегка кивает мне в знак понимания. Он знает, каково это - тосковать по человеку, который находится прямо перед тобой и в то же время недосягаем для тебя.

— Ладно. Какая разница? — Лавензия пожимает плечами. — Две недели.

Вентос поднимает себя с пола и начинает спускаться в главный зал. Остальные следуют за ним. Но я остаюсь, мои ноги движутся в противоположном направлении, прочь от них.

— Ты идешь? — спрашивает Винни.

— Продолжайте без меня. Я хочу провести здесь еще немного времени.

Они соглашаются, оставляя меня одного. Я подхожу к алтарю, возвышающемуся над землей. Я кладу руку на то место, где находится лицо Рувана.

Если бы это была сказка, я могла бы наклониться вперед и поцеловать его. Он бы проснулся. Это было бы доказательством того, что мы действительно любим друг друга. Наш союз был бы предначертан силой, превосходящей нас.

Но я знаю, что спасти его можно только действием.

— А у меня все идеи кончились, — тихо говорю я. — Мне жаль, Руван. Я пыталась. Я действительно пыталась. Я пыталась спасти не только Деревню Охотников. Я хотела помочь всем, но особенно тебе. Может быть, это то, что я получила за то, что слишком далеко зашла за пределы того, из чего была сделана. — На моих губах появляется горькая улыбка. — Ты прав, что сами куете свою судьбу... Наверное, у меня не было достаточно умелых рук, чтобы все получилось так, как я хотела. И я не думаю, что у меня будет больше тренировок.

Мой голос дрогнул. Слова захлебываются в горле.

— Прости меня за то, что я сказала тебе, когда мы расставались. Я была так напугана. Я была зла и растеряна — на себя, на людей, которые меня вырастили. — Я качаю головой, и слезы льются с моих ресниц на рубиновую шкатулку. Руван продолжает лежать, такой же неподвижный, как и заключенный в него магический камень. — Даже если я знала, что ты — все, что я хотела, я все равно боялась. И этот страх заставлял меня пытаться найти любую причину, чтобы сказать, что ничего не получится, что я ничего не чувствую к тебе или что это неважно. Мне жаль, что я не была лучше, что я не была смелее, сильнее, умнее или красноречивее. Может быть, если бы я была такой, я бы сейчас лучше соображала. Я бы раньше все поняла.

Мои ногти впиваются в магию, как будто я пытаюсь прорваться и дотянуться до него. Не получается.

— Но правда в том, что... Правда в том, Руван... Даже несмотря на то, что я была напугана. Даже если я чувствую, что меня никогда не было достаточно. Я все еще хочу попробовать. Для тебя, меня, нас. Потому что... потому что не только у тебя возникла привязанность — любовь. Я не разбираюсь во всем этом; у меня нет опыта в романтике. Но мне кажется... мне кажется, я бы хотела, если бы это было с тобой. Нет, я знаю, что хотела бы. Потому что, Руван, я люблю тебя.

Слова повисли в воздухе. Я представляю, как они проникают сквозь магию и достигают его ушей. Надеюсь, он меня услышит. Это единственное, на что я сейчас надеюсь. Это мое последнее желание для него и для меня.

— Я люблю тебя, Руван. Я еще только учусь понимать, что это такое, что это значит и как это правильно делать. Но я знаю, что это правда. Поэтому ты должен... Ты должен вернуться ко мне, хорошо? Ты должен проснуться; ты должен не быть проклятым. Ты должен повести за собой вампиров, как, я знаю, можешь сделать только ты. Ты должен спасти их, потому что меня было недостаточно. — Я перевернулась на спину, упираясь лбом в предплечья. Мой нос касается гладкой преграды, на которую быстро наливаются слезы. — Руван, пожалуйста. Ты сказал, что никогда не причинишь мне боли, но это мучение. Так что, пожалуйста, пожалуйста...

Мои слова становятся невнятными. В конце концов они переходят в рыдания. Я плачу обо всем, что могло бы быть. О жизни, которая могла бы быть, но закончилась, не успев начаться.

В течение нескольких дней я продолжаю жить. Мы все так делаем. Мы, как призраки, бродим по знакомым коридорам, делая все по привычке. Мы почти ничего не говорим, потому что нечего сказать, мы обмениваемся лишь унылыми взглядами.

Большую часть времени я провожу либо в часовне, либо в спальне Рувана. Слишком больно лежать там в первую ночь. На простынях еще чувствуется наш запах, поэтому я сплю на диване. Но там так одиноко и холодно. На вторую ночь мои эмоции срываются, и я бегу в уютную постель, которую мы делили в последний раз. Я укутываюсь в одеяла. Я ворочаюсь, борясь за сон. Он не приходит до утра. А когда он наступает...

Его нет рядом.

Я пытаюсь заставить себя заснуть в течение двух полных дней. Я почти не ем. Я хочу ускользнуть в мир снов и воспоминаний. Я пытаюсь вызвать Рувана, как я вызвала Лоретту. И вот, когда я уже потеряла надежду, он приходит ко мне. Я снова и снова переживаю нашу ночь страсти. Я так хорошо научилась вызывать его из глубин своего сознания, что воспоминания приходят, как только я закрываю глаза.

Однажды вечером меня прерывает особенно громкий стук в дверь. Ругаясь, я поднимаюсь с кровати. Там все четверо. Винни держит тарелку с едой.

— Я знаю, что тебе не нужно есть так много, как раньше, но тебе все равно нужно что-нибудь съесть.

— Спасибо. — Я беру ее и иду закрывать дверь.

Каллос останавливает меня.

— Я читал записи Лоретты, и есть несколько вещей, которые я хотел бы обсудить с тобой. У нее есть несколько интересных применений магии крови — ритуал, ну, скорее, теория для извлечения присущих человеку способностей. Руван упоминал, что тебе это интересно, вот я и подумал, что тебе это может быть интересно...

— Меня больше не интересует ни Лоретта, ни кровавое предание. — Я покачала головой. — Спасибо за еду. — И я закрываю за ними дверь. Я ставлю тарелку в главной комнате, рядом с флаконом крови, который мы взяли у Терсиуса.

И тут меня осенило.

Эти сны... видения прошлого... они начались после того, как я выпила эликсир в ночь Кровавой Луны. Сны были вызваны не Руваном, не поклявшимися на крови, не Мидскейпом и не этим замком — они были вызваны эликсиром.

— Кровь — это холст... — шепчу я. — В ней записан весь наш опыт...

Существуют базовые магии кровавого предания, доносится до меня откуда-то издалека голос Рувана. Каждый может вызывать разные способности, делать с их помощью разные вещи, но некоторые по-настоящему талантливы. Некоторые обладают врожденным даром.

Я уже начала думать, что мой — кузнечный. Но что, если мой врожденный дар - это что-то другое? Что, если мои сны не являются каким-то странным побочным действием деятельности поклявшейся на крови? Я использовала кровь, чтобы увидеть полотно чужой жизни... но это была не жизнь Рувана.

Я подхватываю флакон и выбегаю из комнаты.

— Флориан? — Лавензия окликает меня. Игра Винни на скрипке прекращается.

— Я в порядке, не беспокойтесь обо мне. — Я закрываю за собой дверь достаточно громко, чтобы они услышали. Они решат, что я снова собираюсь оплакивать Рувана. Они дадут мне место.

Только я не останавливаюсь в часовне, а продолжаю подниматься по лестнице и пересекать балку. Я прохожу через комнаты и коридоры, которые соединяются со старыми покоями Лоретты, и спускаюсь в ее потайной ход. Я знаю, что идти одной опасно, но у меня с собой кинжал, и это стоит того, чтобы рискнуть.

Это может не получиться. Я не совсем понимаю, что именно я пытаюсь сделать. Но именно сейчас я чувствую себя ближе всего к надежде за последние несколько дней. Я не хочу от нее отказываться. Я должна попытаться. Каллос сказал, что часть кровавого предания — это инстинкт. Магия всегда в нас. Поэтому я доверяю своей интуиции и пытаюсь заявить о своей силе.

По крайней мере, я увижу правду о том, что случилось с Лореттой, Солосом и Терсиусом... их собственными глазами.

Я открываю кран на одном из древних бочонков, и из него выливается эликсир. Я подставляю голову под струйку и набираю в рот три капли. Задерживая их там, я бегу обратно по лестнице в комнату Лоретты. Закрываю потайной ход и встаю на край кровати.

Ну, вот и все. За ваше здоровье. Я поднимаю обсидиановую склянку, которую принесла из комнаты Рувана, в тосте за прошлое и пью.

Кровь Лоретты была основой для Эликсира Охотника. Склянка, которую мы взяли в крепости, скорее всего, была смешана с кровью Терсиуса, когда он продолжал экспериментировать. Я предполагаю, что первоначальный эликсир в старом замке был смешан с кровью Солоса, поскольку она работала с ним. И, даже если это не так, они были поклявшимися на крови.

Если я права, если любая комбинация моих теорий верна, то во мне сейчас должна быть кровь всех троих. Эти метки — эти воспоминания, — я должна быть в состоянии получить к ним доступ во сне, пусть даже фрагментарно.

Взяв кинжал, я легонько провела им по коже между ключицами — как раз над меткой Рувана. Как и прежде, боль, пробирающаяся по шее при одной только мысли о попытке вспомнить свои сны, стихает. Внутри меня открылась дверь, и я прохожу через нее, лежа на кровати.

Как только я закрываю глаза, я переношусь в другое место и время.

Лоретта мчится сквозь ночь, мокрая по колено в Фэйдских Болотах. Я чувствую, как колотится ее сердце, так же остро, как я чувствую гнев, пылающий в ушах Терсиуса. Его глаза, унизанные золотыми кольцами, блестят в слабом свете.

— Не убегай от меня!

— Ты забрал мою работу! — кричит она в ответ.

— Это была моя работа, — прорычал Терсиус.

— Наша работа.

— Ты украла и исказила ее

Она прижимает к груди три книги — три дневника, которые пропали с ее книжной полки в моем предыдущем сне.

— Это было мое! — рычит он. — А теперь вернись сюда. Лоретта! Послушай меня. Я твой брат!

— Ты чудовище. — Лоретта оглядывается через плечо, ее глаза становятся все шире.

— Я будущее вампиров, человечества, всего Мидскейпа. Люди вернутся через Фэйд. Мы больше не будем слабым видом, на который охотятся другие. Я делаю это для нас, для всех нас, Лоретта.

— Мы никогда не были жертвами. — Лоретта качает головой; слезы текут по ее щекам. Она опускает подбородок и смотрит в ночь. — Ты мог бы работать с ними — со мной, — но ты зашел слишком далеко.

— Не притворяйся, будто я все еще занимаю место в твоем сердце! Ты хоть плакала обо мне, сестра, когда твой драгоценный Король Солос изгнал меня?

Лоретта спотыкается, оглядывается. Эта рана еще свежа для нее. Я вижу тоску в ее глазах, чувствую ее в сердце. Она скучает по своему брату. Скучает по брату, по тому, каким он был.

— Иди, беги к нему, сделай его грязную работу по поиску моих украденных открытий. — Его слова смелы, но я чувствую глубокую панику Терсиуса. Он боится Солоса. Интересно, может, он только что обратился, может, его силы не так велики, как он думал? — Что бы ты ни делала, ты знаешь, что он никогда не будет тебя уважать. Джонтун никогда не напишет о тебе, а Солос никогда не прикажет. Ты будешь его тайной шлюхой!

Впереди показался вход в тайный туннель. В это время он защищен стеной и воротами. Я чувствую панику Лоретты. Ее вера в то, что если она сможет добраться туда, то будет в безопасности. Она крепче сжимает книги.

Но она замедляет шаг, чтобы в последний раз взглянуть на брата.

— Когда я стану королевой, я буду просить о справедливости, когда тебя будут судить за твои преступления против людей и вампиров. Но я не буду просить о снисхождении.

Терсиус двигается так же быстро, как вампир. Он хватает ее за запястье и нависает над ней. Книги падают на пол.

— Я не могу позволить тебе сделать это.

— Отпусти меня.

— Он достаточно близок к Королю Эльфов, чтобы получить разрешение на переправу своих армий через Фэйд, если ты расскажешь ему о моих планах. — Лицо Терсиуса слегка расслабляется, голос становится умоляющим. — Разве ты не видишь? Я делаю... я делаю это ради нас. Ради нашего народа. Мы отвоюем Мидскейп, и я стану благосклонным правителем. Ты сможешь сидеть рядом со мной и помогать мне, как ты всегда делала. Почему ты не можешь мне доверять?

— Я больше не знаю, кто ты. — Лоретта вырывает свою руку из его и идет хватать книги.

— Ты не тронешь их! — Терсиус толкает ее. Может быть, это ярость, проникающая в него. Возможно, это его новообретенная сила делает его сильнее, чем он думал, сильнее, чем он может компенсировать.

Он врезается в нее с силой кабана. Лоретта едва успевает вздохнуть, как из нее вырывается весь воздух. Это не рыдание. Это не крик, не вопль агонии, когда ее ребра проваливаются внутрь. Ее глаза слегка расширяются. Она едва осознает, что происходит.

Ее, как тряпичную куклу, швыряют в ворота позади нее. Раздается резкий треск, и на землю выливается кровь. Она подпирает железную конструкцию, голова ее безвольно повисает.

Наступает долгая минута молчания.

— Нет, — шепчет Терсиус. — Нет, нет! — Он бросается к ней, пытаясь поднять ее лицо. Слезы текут по его щекам. Но нежность быстро исчезает, сменяясь яростью. — Я говорил тебе... Я говорил тебе не идти. Но тебе пришлось. Почему ты должна была? — Он трясет ее и вдруг отпускает. Лоретта падает на землю. Терсиус отступает, как будто его обожгло. — Это его вина, — шепчет он. — Король Вампиров... тот, кто направил твое сердце против моего. Это его вина. — Терсиус начинает смеяться.

Мир смещается.

Мы снова в подземном зале крепости охотников. Терсиус благоговейно кладет три книги на статую себя на хранение. Он раскладывает на алтаре ритуальные инструменты.

Он готовит эликсир из крови Лоретты и своей собственной.

Я моргаю, и все снова становится другим.

Терсиус обращается к небольшой толпе под колокольней Деревни Охотников.

— Видите ли вы? Видите ли вы теперь? Король Эльфов солгал, что Фэйд защитит нас от могущественной магии Мидскейпа. Они придут и убьют нас всех, если мы не убьем их первыми. Мы должны защитить нашу землю, иначе погибнем от их руки, как погибла моя дорогая сестра, — кричит Терсиус группе молодых охотников. — Убейте их. Убейте их ради человечества, ради нашего будущего.

Воспоминания становятся туманными, кровь стынет в жилах. Образы расплываются.

Битва огня и серебра.

Солос в меньшинстве. Лоретта была тайной. Он не мог привести армию на защиту своей человеческой возлюбленной. Только небольшой контингент присяжных стражей знал о ней — те немногие, кого он послал через Фэйд — собрать убежавших людей. — Мужчины и женщины, которые унесли с собой в могилу тайну истинного основателя кровавого предания.

Я следую за Терсиусом в туман. Мы мчимся сквозь багровую ночь. Глубоко внутри меня есть нить, которая тянет меня вперед. Она тянет меня к башне, недалеко от тайного входа в замок Темпост, к остановке на дороге, которую раскололо надвое Фэйда.

Солос там, раненый и убегающий.

Терсиус бросается в атаку. Они с Солосом обмениваются ударом за ударом. Вопреки опасениям Терсиуса, они оказались на удивление равны. Его эликсир подействовал. Но не настолько, чтобы победить.

Они оба окровавлены, изранены.

Умирают.

Терсиус выхватывает из болотной грязи тушку ворона. Он вгрызается в нее, и кожа рвется. Кости хрустят. Перья прорастают там, где их не было.

Он улетает.

— Чтоб тебя, будь ты проклят, — рычит Солос в небо. Он обращается к кинжалу в своей ладони — кинжалу, которым он сражался, кинжалу с таким же блеском, как серебро крови Лоретты. — Проклятие над тобой. Проклятие мести, проклятие, наложенное кровью за кровь.

Солос удаляется в башню.

Я резко просыпаюсь. Сердце колотится, но не быстрее, чем ноги несут меня обратно вглубь замка. Вниз, к проходу, ведущему через Фэйд.

Я знаю, кто наложил проклятие... и знаю, где — и что — находится анкер.

ГЛАВА 46

Иногда, заходя в кузницу — котел безграничных возможностей, женщина еще не знает, что она собирается сделать. У нее есть инструменты, материалы, а главное — умение. Перед ней открывается целый мир возможностей.

Иногда то, что она делает в итоге, поражает воображение. Это новое. Другое. Как бабушкин замок. Иногда это вообще ничто, просто беспорядочная практика работы с металлом. А иногда то, что получается, совсем не то, что она задумала. Это что-то другое. Может быть, не хорошее, не плохое, а просто другое.

Это один из первых уроков, которые преподала мне Мать о кузнице.

Создание будет происходить само по себе. Все происходит независимо от нашего намерения, и все, что мы можем сделать, — это судить о результате. Мы бессильны изменить его в процессе.

Я стою перед руинами. Именно сюда меня потянуло в ночь Кровавой Луны. Сюда меня тянуло, когда здесь останавливался Дрю. Каждый раз у меня находилось оправдание, причина, по которой меня тянуло к этому месту. Сначала это была сила вампира, взывающего к Рувану. Потом — связь с братом, тянущая меня к нему после столь долгой разлуки.

Но теперь я понимаю, что все это время меня не покидало затаенное чувство. Что-то еще притягивало меня к этому месту снова и снова. Лоретта, женщина, чью кровь я пила в эликсире, который должен был предназначаться Дрю. Она взывала к поклявшемуся на крови, к мужчине, которого любила. К человеку, с которым ее разлучили на тысячи лет. Независимо от того, снимет ли она проклятие или нет, настало время положить конец их истории.

Я прибываю к развалинам забытой башни. Здесь не так уж много. Я уже видела все это раньше. Но теперь я смотрю новыми глазами. Я помню форму башни, маленькую комнату сбоку.

Я обыскиваю руины сверху донизу. Я часами копаюсь в грязи, пока не нахожу то, что так меня звало. Дверь в подвал полностью проржавела. На то, чтобы открыть ее, у меня уходят все силы. Словно первобытное чудовище, она воскресает из грязи. Вода стекает в землю под ним.

Если бы Король Солос поднялся в башню, его тело давно бы нашли. Были бы какие-то записи от тех, кто патрулирует эту пустошь, какие-то упоминания, переданные в преданиях охотников. Я бы узнала об этом от своего брата. Терсиус ни за что не позволил бы Солосу умереть, не злорадствуя в вечности, что именно он убил могущественного Короля Вампиров.

Нет, Солос одержал верх над Терсиусом. Он победил охотника. Терсиус мог спастись, лишь приняв облик ворона. И Терсиус, похоже, решил, что проклятие могло быть наложено на вампира из-за него. Я полагаю, он думал, что Солос вернулся в Мидскейп.

Поэтому я думаю, что тело Солоса так и не было найдено. Я смеюсь про себя, глядя в разверзшуюся передо мной бездну. Терсиус охотился за королем, который победил его, который ускользнул от него, который, как он думал, постоянно дергал за ниточки, неестественно продлевая свою жизнь, как и Терсиус. Возможно, он даже думал, что Солос сам стоит за проклятием.

Но Терсиус не знал, что, хотя Солоса давно не было, он никогда не уходил.

Я спускаюсь по лестнице и попадаю в подвал. Здесь нет ничего особенного: все, что здесь хранилось, давно сгнило или превратилось в пыль. Стены заросли водорослями и мхом. Болото намерено поглотить это место. Слава богу, что оно просуществовало достаточно долго, чтобы я смог его найти.

В углу лежат увядшие и мумифицированные останки некогда великого короля.

Последнего из истинного рода Королей Вампиров. Мужчины, который влюбился в человека и знал, что его народ не готов принять выбранную им невесту. Мужчина, который пытался почтить ее, как мог, во благо или во вред. Он пытался вписать ее в историю, скрывая от посторонних глаз. Интересно, что бы он подумал о человеке, который раскрыл правду?

Возможно, он предпочел бы, чтобы все было именно так.

Я подхожу к останкам Короля Солоса. Он совсем не похож на мужчину из моих снов. Его длинные, залитые лунным светом волосы исчезли. Его губы изогнуты в сторону от клыков, все еще жемчужных даже спустя столько времени.

В его грудь вонзился кинжал.

Неверное проклятие, порожденное разбитым сердцем.

— Проклятие мести, проклятие, наложенное кровью за кровь, — повторяю я его слова.

Он хотел проклясть Терсиуса. Он хотел разрубить его. Проклясть его кровь за то, что он пролил кровь своей возлюбленной.

Но Солос не учел, что Терсий сам превратился в вампира. Пусть он и отличался от остальных. Он все равно стал вампиром.

И когда Солос наложил проклятие на кровь Терсиуса... он наложил проклятие и на свой народ, на кровь всех вампиров. Проклятие было завершено в этом месте. Заплачено жизнью Солоса. Воспоминания не показали мне условий, но я могу предположить, что это было.

Проклятие увядания. Проклятие смерти. Проклятие, от которого нельзя было избавиться, никогда.

И никто не смог. Даже Терсиус, в конце концов. И не люди Солоса.

Я беру мумифицированную руку короля и сжимаю ее в своих.

— Все в порядке, — бормочу я.— Пора забыть об этом.

Я медленно отпускаю его руку и беру кинжал, пронзивший его грудь. В тот момент, когда мои пальцы касаются металла, меня пронзает толчок. Я вздрагиваю. Холод проникает в мое тело. Это предмет великой магии. Предмет, отмеченный кровью.

Это анкер проклятия.

Я выдергиваю кинжал из его груди. За ушами раздается треск. Я смотрю на оружие в своей ладони, совсем не похожее на то, которое я создала. Интересно, не Лоретта ли по-своему направляла меня в кузнице в те ночи? Если кровь — это метка, то я вписала ее жизнь, жизнь ее брата, ее любовь в свою собственную. Я буду нести их с собой в вечность. Я буду хранить память о них столько, сколько мне осталось.

Я возвращаюсь в замок, но не знаю, как. В голове у меня какое-то оцепенение. Возможно, я потрясена всем, что произошло. А может быть, это глубокая магия, пропитавшая клинок, который я ношу, затуманивает мое сознание.

Не успела я оглянуться, как оказался в главном зале. Все взгляды устремлены на меня, когда я спускаюсь по лестнице с древним кинжалом в руке.

— Флориан? — спрашивает Винни. Они все еще сидят за столом, как будто ничего не произошло, хотя весь мир изменился.

— Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали, — говорю я, останавливаясь у коридора, ведущего в кузницу. — Это потребует от вас всех четверых.

— Все четверо? — удивляется Каллос; он не привык, чтобы его посылали куда-то.

— Да, я хочу, чтобы вы все это увидели, — говорю я загадочно. Они должны сами все узнать. Я уже забрала кинжал из тела Солоса, но они соберут воедино важные части: в его мумифицированной груди все еще есть отверстие, из которого я его достала. Вампир должен быть тем, кто передает истину. Как бы мне этого ни хотелось, это должен быть один из них. Потому что мне никогда не поверят. Солос знал это, как и Джонтун, даже Лоретта.

Люди, застывшие во времени, находятся всего в полутора поколениях от Короля Солоса. Они все еще прямые потомки вампиров, которые не могли даже представить себе, что их король возьмет в любовницы человека. Рувану и так будет нелегко убедить их принять мою роль во всем этом.

— Что увидели? — спрашивает Вентос.

— Правду. Идите к развалинам, где мы поймали Терсиуса в ловушку. Там вы найдете дверь в подвал; я оставила ее открытой. Идите в глубину и найдете правду.

— Я не очень люблю все эти уловки, — пробормотала Лавензия.

— Пожалуйста, сделай это для меня. — Мне нужно, чтобы они ушли. Мне не нужны зрители для того, что я собираюсь сделать.

Они все делают паузу. Не знаю, просила ли я их когда-нибудь о чем-то так искренне, так откровенно.

— Это не повредит, — говорит Винни.

Они нехотя соглашаются, встают и уходят. Я со вздохом облегчения спускаюсь в кузницу.

Кузница раскалена. Не требуется много времени, чтобы раскалить ее до приемлемой температуры. В это время я нависла над кинжалом, который я освободила из груди Солоса. Я смотрю на него, желая, чтобы он раскрыл мне свои секреты. Может быть, у меня два дара, когда речь идет о кровом предании. Один — это врожденный дар, присущий только мне, — видеть прошлое, написанное кровью. Другой, возможно, передался мне от моей семьи через века, и это мой дар понимания союза между металлом и кровью.

Я помещаю тигель в кузницу и даю ему нагреться. Кинжал Солоса — действительно прекрасная вещь. Жаль, что с ним связано столько зла и душевной боли.

Не задумываясь, я бросаю его в горнило.

— Я переделаю тебя в свою форму. — Я держу руку над тиглем, в руке мой собственный кинжал из кровавого серебра. Я провожу им по руке чуть выше локтя и пускаю кровь в расплавленный металл кинжала Солоса. — Я беру на себя ответственность за это проклятие. Пусть оно будет связано с моей волей и моей кровью. Отныне я буду нести его бремя. Достаточно, Солос. Ты можешь отдохнуть.

Я выливаю расплавленный металл в форму. Пока он еще раскален, я поднимаю его щипцами и кладу на наковальню. Удерживая ее в устойчивом положении, я начинаю работать.

Это будет не самое лучшее мое произведение. Да это и не нужно. Оно просто должно быть острым и достаточно прочным для этого последнего действия.

Когда металл закалился и остыл, я взяла его голыми руками. Это обычный кинжал, ничего особенного. Я взяла то, что Солос использовал для создания проклятия, и сделала это по-своему. Я придала ему форму и слила с ним свою кровь. Я обрела контроль... я надеюсь.

Я держу кинжал, глядя на него в лучах раннего рассвета. Такой простой. Такой элегантный. Как много зависит от этого пустяка.

Я направляю кинжал на себя.

— Проклятие, наложенное кровью, проклятие жителей Деревни Охотников и человека, который их возглавил. Проклятие в поисках мести. Проклятие в поисках возмездия, — говорю я кинжалу. Хотя на самом деле я обращаюсь к Солосу. — Я принимаю наказание Терсиуса как потомок его рода. Я принимаю твое проклятие. Я заплачу кровью за несправедливо пролитую кровь. Пусть все закончится со мной.

Я делаю глубокий вдох и погружаю кинжал в свою грудь.

ГЛАВА 47

Волна магии вырывается из меня, когда кинжал вонзается мне в ребра.

Я падаю на колени, а вокруг меня сыпятся стекла из окон. Вдалеке слышится грохот, словно город просыпается от мощного зевка. Над Темпостом встает новое солнце, а осколки из окон кузницы похожи на лед, наконец-то освободившийся после долгой дремоты. Магия продолжает волнами литься из меня, сотрясая тело и разливаясь по городу.

Из глубины души доносится стон, треск, хруст, грохот. Сама земля освобождается от этой долгой ночи. Я перевернулась на спину, кинжал все еще в моей груди, одна рука все еще вокруг него, другая поддерживает меня. Я хриплю и кашляю. Кровь брызжет на землю.

Старые боги, я не хотела, чтобы все так закончилось. Я горько усмехаюсь, впиваясь ногтями в камень кузницы, словно цепляясь за жизнь. Может, я и не хотела, чтобы все так закончилось... но, полагаю, часть меня рада, что так получилось.

Я вернула утраченное — для вампиров, для людей и для себя. И если честно, если мне суждено где-нибудь умереть, то это может быть и на полу кузницы. Я умру так же, как и жила.

Оттолкнувшись от земли, я откидываюсь назад и смотрю на небо. Есть смерти и похуже, менее благородные. Я могу быть довольна этим. Но я хотела бы, чтобы еще хоть раз у меня был шанс...

Движение привлекает мое внимание к дверному проему.

Я несколько раз моргаю, пытаясь сфокусировать взгляд. Я не думаю, что он иллюзия, обман моего умирающего разума. Но если это так... я благодарна.

Руван там. Бездыханный. Ошеломленный. Губы разошлись, брови подняты. С шепотом ветра он оказывается рядом со мной. Его рука обхватывает мои плечи. Другая его рука судорожно движется к кинжалу, он слишком запаниковал, чтобы вырвать его из моей хватки.

Он выглядит так же безупречно, как и в дремоте. Так, так идеально. Он такой, каким я его себе представляла.

— Что... что... что ты сделала? — Он поднимает на меня глаза. Они стекленеют от растерянности, паники и еще сотни других эмоций.

— Я сделала это, — шепчу я, кровь стекает по моей челюсти. — Это было проклятие, связанное с кровью. Проклятие, требующее жизни за жизнь. Мы уже убили Терсиуса. Кто-то... кто-то должен был заплатить за это.

— Нет... Нет. — Руван покачал головой. — Я не приму этого, я отказываюсь, я не понимаю.

— Времени осталось мало. — Я погружаюсь в его руку, позволяя ему притянуть меня к своей груди. — Мне так много нужно тебе сказать. Так много я хочу сказать...

— Я все слышал.

— Что?

Он погладил меня по щеке, и слезы упали на мое лицо.

— Ты моя поклявшаяся на крови, моя избранница, женщина, с которой я связал свою жизнь, ради которой я дышу. Никакое проклятие, даже смерть, не отнимет меня у тебя.

Я слабо улыбаюсь.

— А если смерть отнимет меня у тебя?

— Я не позволю... если ты мне позволишь.

— Эта рана...

— Это слишком глубоко и слишком волшебно, — соглашается он прежде, чем я успеваю это сказать. — Моей крови и моей силы будет недостаточно для этого. И проклятие должно быть снято, оно должно потребовать свою цену. Нет способа спасти тебя, не дав тебе умереть. Однако ты можешь родиться заново. — Его глаза цвета восходящего солнца — красные и золотые — сияют надо мной. — Но я не спасу тебя без твоего разрешения. Я уже однажды забирал тебя из твоего мира. Я сделал это без твоего разрешения или благословения, и я изменил твою жизнь навсегда. Я не изменю твою жизнь снова без твоего согласия.

— Ах... — Все это имеет для меня смысл, то, что он говорит — нет, предлагает. — А больно будет?

Руван нежно улыбается и гладит меня по щеке.

— Моя дорогая, я поклялся, что никогда не причиню тебе боли. Я поклялся в этом как мужчина и как клятва. Я обещаю тебе, что это не причинит ни малейшей боли.

Я закрываю глаза и думаю о доме, о Деревне Охотников, о кузнице моей семьи. Интересно, стемнеет ли вообще? Нет... кузница всегда найдет способ согреться. Мать продолжит работу, а потом за дело возьмется та девушка, которую она уже, без сомнения, начала обучать.

Это будет новая семья кузнецов, в которой не будет кузниц, а будет лишь страсть к теплу и металлу. Девушка будет расти и делать практичные вещи — замки, подковы, петли, гвозди. Ведь серебро и оружие больше не понадобятся. Закончилась долгая ночь.

Война людей и вампиров наконец-то закончилась.

— И еще одно, — говорю я.

— У нас мало времени, — предупреждает он.

— Нам больше ничего не нужно. — Несмотря на то, что мне больно двигаться, я хватаю его за руку. — Если ты сделаешь это — мы сделаем это — я не буду прятаться. Будет трудно, но мы не повторим ошибок наших предков. Мы будем жить вместе, в открытую. Мы попробуем это всерьез или не попробуем вовсе.

Руван усмехается. Его улыбка ярче, чем я когда-либо видела. Это та улыбка, за которую я боролась.

— Не думаю, что мне удалось бы спрятать тебя, даже если бы я попытался. — Конечно, он абсолютно прав.

— Ну что ж. Я готов, железо раскалено. Сделай из меня что-то новое.

— Приготовься. — Он крепко сжимает кинжал. Проводя клыками по нижней губе, он вырезает на ней линии. Кровь капает мне на лицо и губы. Руван наклоняется вперед и прижимается своим ртом к моему.

Я откидываю голову назад, когда он углубляет поцелуй. Его сила вливается в меня, когда он вынимает кинжал. Из раны льется кровь, горячая, как солнечный свет. Жизнь покидает мое тело, мои привязки к этому миру начинают рваться. Все, что я могу сделать, — это держаться за него и надеяться.

Все медленно темнеет. Как будто солнце затмевается. Я не знаю, является ли это угасание частью ритуала, или это ритуал не удался, но в любом случае Руван будет последним, что я увижу и почувствую в этой жизни.

Когда все растворяется в небытии, весь свет исчезает, вспыхивает новая искра. Такая же красная, как Кровавая Луна, с которой все началось, новая искра жизни поднимается во мне из пепла той женщины, которой я когда-то была. Она освещает каждое воспоминание, запечатленное в моей крови. Она горит в моих венах.

Я резко вдыхаю и открываю глаза на мир, окрашенный в багровый цвет. Все вокруг светится, скрепленное нитями, связывающими с давно ушедшими людьми, с кровью тех, кто забыт, но не потерян. Мысленным взором я вижу, как срастается моя грудина. Ткани соединяются невозможными путями.

Удар.

Удар.

Как и тогда, когда мы стали поклявшимися на крови, мое сердце бьется заново. По-другому. Сильнее. Глубже. Я помню, что нужно дышать.

Я перевожу взгляд на Рувана, который все еще держит меня, его рот все еще окровавлен, но уже заживает. Я наклоняюсь и провожу языком по его губам. Вкус его крови теперь другой, более острый, даже более восхитительный, чем я думала. В голове мелькают воспоминания, открываются части его истории, которые я не распаковываю сейчас — и не буду распаковывать никогда, пока он сам не разрешит.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Руван.

— Как будто я могу завоевать весь мир.

— Хорошо. Начнем с покорения сердец вампиров Темпоста. Потом мы обсудим весь мир, моя королева.

ГЛАВА 48

Я по-прежнему доставляю Дрю неудобства своими золотыми кольцами в глазах. Но я полагаю, что этого следовало ожидать, поскольку в большинстве случаев я испытываю определенный дискомфорт, когда прохожу мимо своего отражения. Это происходит не от того, как я двигаюсь, не от того, что я научилась справляться со странными желаниями, не от внезапных магических всплесков... Только от моих глаз. Они единственное, что служит физическим напоминанием о том, что я не такая, как все.

К счастью для меня, Руван, похоже, гораздо более искусен в превращении человека в вампира, чем Терсиус. Но с течением времени кровавое предание развивалось и становилось все более изощренное. Терсиус был первоначальной попыткой. Я же стала процессом после гораздо большей практики.

Дрю вернул три недостающих тома кровавого предания, предоставив Рувану возможность продолжить следить за тем, чтобы мое выздоровление прошло гладко, а Каллосу — возможность собрать воедино большую часть непростой истории первых людей и вампиров. Честно говоря, даже если все не так плохо, как представил Джонтун, это все равно грязно, уродливо и сложно во многих отношениях. Большинство только что пробудившихся вампиров, похоже, не обращают внимания на детали.

Они покинули умирающий мир. Управляемый лишь хаосом и постоянными склоками. Они покинули мир, где было мало ответов и много конфликтов. И они проснулись в месте надежды, где те, кто пережил долгую ночь, могут смотреть в будущее.

Поэтому никто не стремится обсуждать подробности тысячелетней давности. Кто виноват в проклятии, почему оно случилось, как оно случилось — все это уже не кажется никому из них слишком важным. Они готовы двигаться дальше. А вот для Короля Вампиров эти мелочи важны. Руван сделал так, чтобы было ясно, кто снял проклятие. И это, похоже, сдерживает большинство скептиков в отношении меня.

Пока что.

— Похоже, тебе здесь хорошо, — говорит Дрю. Он сидит на одном из столов кузницы, как обычно, как всегда. Он снова в мантии мастера охоты, хотя, похоже, в деревне, среди тех, кто знает хотя бы часть подробностей произошедшего, сложилось мнение, что Гильдия Охотников рано или поздно распадется.

— У меня мало претензий. — Я понимающе улыбаюсь, вытирая руки о тряпку.

— Сестра мастера охоты, королева вампиров, неплохо устроилась. Никто не поверит мне, если я расскажу всю правду.

— По поводу королевы пока ничего официального нет. — Я хлопаю себя по лбу. — Все еще не хватает короны.

— А теперь скажи мне. Это только потому, что ты еще не успела ее сделать?

Я смеюсь и качаю головой.

— Ты невыносим. Напомни мне еще раз, почему я должна так часто провожать тебя через Фэйд?

— Потому что у тебя будет разбито сердце, если ты не сможешь видеть меня, когда захочешь.

— У меня будет разбито сердце, или у тебя?

— И то, и другое?

Мы обмениваемся улыбками. Я кладу тряпку на стол и смотрю в окно. Стекло заменили несколько месяцев назад. Оказывается, Каллос и Руван не преувеличивали, говоря о мастерстве и искусности вампиров.

Подумать только, когда-то мы охотились на них, народ ученых и художников. Нам еще многому предстоит научиться, работая друг с другом. Я могу только надеяться, что такой день наступит при моей жизни.

— Вот. — Я протягиваю ему небольшой круглый стальной кулон, над которым я работал.

Дрю перебирает его в ладонях. С обратной стороны он гладкий, а с лицевой стороны помечен пятью точками.

— Что это?

— Талисман удачи. Каллос учил меня им. Вампир составил каталог звезд, и я узнала, под какой формой мы родились. — Я потянула за кожаный шнурок на шее и показала ему похожий кулон. — Я подумала, что нам нужна замена нашим кольцам. Извини, что на этот раз оно не серебряное.

Дрю смеется.

— Не стоит извиняться. Я бы не хотел, чтобы моя сестра-вампир случайно покончила с собой. — Я ухмыляюсь и начинаю наводить порядок в кузнице. — Что означает наша форма звезды?

— Ты мне не поверишь, если я тебе расскажу.

— Расскажи мне. — Он спрыгивает со стола.

— Кинжал — форма быстрых и необратимых перемен. — Мы смеемся. — А теперь нам пора возвращаться. Рассвет уже наступил, и мы не хотим, чтобы возникло много вопросов.

— Никто не будет спрашивать, я сказал, что собираюсь осмотреть новые ворота и убедиться, что фундамент хорошо оседал.

Тайный ход в Темпост снова охраняется — это последняя обязанность охотников. Дрю заставляет молодых охотников работать круглые сутки, возводя стены и крышу вокруг этого «таинственного места». Ворота и замок выковала Мать. Я помогала ей устанавливать их. Кроме нее и Дрю, остальные члены Деревни Охотников считают, что я мертва и что Дрю действительно убил лорда вампиров, когда его похищали, поэтому нападения в полнолуние прекратились.

Хотя, полагаю, технически я действительно умерла. Так что они не ошиблись. Я усмехаюсь про себя.

— Что это? — спрашивает Дрю.

— Ничего. — Я качаю головой. — Совсем ничего. Пойдем в приемный зал и вернем тебя обратно.

В оружейной комнате теперь порядок, хотя большинство оружия все еще непригодно для использования. Руван твердо решил, что остальным жителям Мидскейпа пока не нужно знать, что вампиры вернулись. Пока мы скрываемся, нам не нужно беспокоиться об оружии для защиты, поэтому он поручил мне сосредоточиться на кузнечных инструментах, которые помогут нам восстановиться.

Он беспокоится, что вампир все еще не в ладах с лыкином. Хотя я пытаюсь напомнить ему, что эти ссоры были три тысячи лет назад и были вызваны проклятием, которое теперь исчезло. Всех, кто в них участвовал или даже помнит, уже давно нет в живых. Руван все еще осторожничает.

По коридору, который теперь освещен полированными бра, мы входим в главный зал, шум отражается от стропил, гармонично сочетаясь с рокочущим голосом Вентоса. Он крепко держит в руках новую стражу замка, и Джулия постоянно занята тем, что латает новобранцев, проходящих через перчатки Вентоса. Несмотря на то, что у нас с ним всегда были не очень хорошие отношения, я никогда не чувствовала себя в большей безопасности, чем с ним во главе моей стражи. Винни по правую руку от него в этом плане тоже не помеха. К тому же Джулия — неожиданная и совершенно желанная радость.

Мы с Дрю не уходим через часовню. Не надо больше балансировать на заснеженных балках.

Вместо этого мы направляемся налево, в то место, где когда-то находился старый замок. Там остались шрамы от долгой ночи. Они шепчут мне, приправленные запахом крови, пролитой давным-давно. Если бы я захотела, я могла бы протянуть руку и вытащить воспоминание из остатков крови лорда, или леди, или вассала, которые пожертвовали собой, чтобы привести нас к этому моменту. Но я воздерживаюсь. Мои силы еще свежи, и я пока только учусь управлять ими. Кроме того, мне кажется навязчивым заглядывать в прошлое людей без их благословения, так что я избегаю этого и по этой причине.

Дрю не снимает капюшон, пока мы идем по замку. Его одежда охотника мало что значит для недавно пробудившихся вампиров. А вот его не золотые глаза — да.

Я ожидаемая аномалия, по крайней мере, в пределах замка. А люди знают о моем существовании за его пределами. Я свободно передвигаюсь, как и хотела. Руван ничуть не скрывал меня.

Мы уже почти дошли до приемной, когда чуть не столкнулись с кем-то. Полуобритая голова, яркие золотистые глаза. Лавензия.

— Простите! А, это ты. — Она улыбается.

— Разговариваешь с Руваном? — спрашиваю я.

— Получаю приказ вернуться в город. — Она похлопывает по фолианту. Лавензия была невероятно достойным руководителем городского планирования. Я никогда не понимала, насколько эта женщина организована, пока ей не поручили руководить восстановлением Темпоста. Она так же ловко и умело обращается с пером и архитектурными чертежами, как и с рапирой в старом замке. — Скоро мы начнем работу над музеем, у меня есть идея нового расширения, где будут храниться реликвии долгой ночи.

— Музей? — повторил Дрю. Я сдерживаю смех, прекрасно понимая его недоумение.

— Ты должен увидеть его, когда он будет закончен, — говорю я.

— Я могу тебя сводить, — предлагает Лавензия. — Если тебе интересно. — Она почти застенчиво заправляет волосы за ухо. Я никогда не видела, чтобы Лавензия выглядела хотя бы отдаленно похожей на ту, которую я бы назвала застенчивой.

— Конечно, когда все будет готово, я с удовольствием посмотрю на это.

— Со мной? — Лавензия нерешительно ищет ясности.

— Я бы с удовольствием. — Мой брат вечно забывчив. Я сдерживаю смех, когда Лавензия ускоряется, борясь с широкой улыбкой и проигрывая. — Что?

— Ничего. — Я качаю головой. Я собираюсь наблюдать за происходящим со стороны. Есть вещи, в которые лучше не вмешиваться. А у нас с Руваном и так хватает забот по сватовству в преддверии скорого предложения Каллоса Винни.

В приемном зале Дрю берет меня за руку, и я делаю шаг между складками мира. Темнота немного напоминает мне Фэйд. Я почти представляю себя бредущим сквозь него каждый раз, когда делаю шаг в туман.

— Что мы здесь делаем?

Я понимаю его замешательство. Обычно я веду его вглубь туннеля, на самый край Фэйда. Это достаточно далеко, чтобы не попасть под барьеры замка. Но в этот раз мы стоим вдоль скалистого берега, за спиной у нас высятся утесы, обнимающие мой новый дом.

— Это море, — тихо говорю я, сжимая его руку.

Он улыбается.

— Как мы и обещали.

Сегодняшний день от меня ускользнул. Вернув Дрю на край Фэйда и обняв, чтобы передать Матери, я вернулась в кузницу. Каллос, как новый глава академии, затребовал для изучения большое количество серебра моей крови.

Оно не дает мне покоя до тех пор, пока солнце не скроется из виду. Но я не единственный, кто работает допоздна.

Я прислонилась к дверному косяку, сложив руки. Руван сидит за столом, лунный свет обрамляет его, как раз так, как мне нравится. Несмотря на то, что вампиры могут существовать при свете дня, ночь гораздо добрее к ним. Как бы он ни противился, мой поклявшийся на крови — существо ночи. Бледный свет ласкает его щеки, отбрасывает резкие тени и подчеркивает волосы, которые сыплются ему на глаза — волосы, которые он постоянно смахивает.

— Если ты и дальше будешь так смотреть, я буду ждать портрет. — Он откладывает перо.

Я улыбаюсь его шутке.

— Я не хотела мешать.

— Да, это так. — Мой король лениво ухмыляется, откинувшись в кресле и оторвавшись от бумаг, которыми завален большой стол в его кабинете. Замок большой, и в нем еще много комнат, которые нужно отвоевать. Большинство жилых помещений сейчас являются временными.

— Может быть, немного. — Я пожимаю плечами и отталкиваюсь от двери, медленно пересекая комнату. — Уже поздно. Может, мне лечь спать без тебя?

— Мне следует согласиться. — Он перебирает бумаги. — В сутках не хватает часов, чтобы все успеть. Я должен больше работать в полночь, если у нас есть надежда успеть провести праздник в честь нашего возвращения в течение двух недель.

— Кто бы мог подумать, что быть королем так чарующе? — Я облокотилась на край стола справа от него и указала на бумаги. — Я представляла себе, что это будет гораздо больше тронов, плащей, корон и командования людьми.

— Я готов часами сидеть за столом, хоть тысячу раз, если это означает, что мой народ в безопасности и я с тобой. — Он берет меня за руку.

— Ты уверен, что я тебе нужна? Я ведь довольно упрямая.

— О, я знаю.

— Невыносимо, правда, только спроси мою семью.

По его лицу медленно расползается соблазнительная улыбка. Он притягивает меня к себе. Я падаю к нему на колени, сдвигаясь, пока не оказываюсь в нужном положении.

— Возможно, но ты для меня просто невыносимая.

— Хорошо. — Я крепко целую его в губы. Руван не упускает возможности углубить его, его рука блуждает по моему торсу. Я знаю, что его мысли блуждают вместе с ним, увлекая за собой и мои. — Ну что, в постель? — Я отстраняюсь, ухмыляясь.

— Ну, когда ты так говоришь, как я могу спорить?

Я встаю и пытаюсь отвести его за руку от стола, но он не двигается.

— В чем дело?

— Для тебя есть одна вещь. — Он берет лист бумаги и протягивает мне. На нем — грубый набросок железных остриев и рубинов. — Это, конечно, только грубая идея. Я хочу сделать то, что тебе больше нравится, чтобы это был твой выбор.

— Ты уверен? — Это произошло раньше, чем я ожидала.

Руван обхватывает меня за талию и подходит ближе. Он проводит пальцами по моей челюсти и наклоняет мою голову назад, чтобы я посмотрела на него.

— Я никогда не был так уверен. Ты та судьба, которую я выбираю.

— Когда это произойдет?

— Если ты согласна сделать это официально, я бы хотел провести твою коронацию перед первым фестивалем зимой. Я хочу представить тебя всему Мидскейпу как королеву вампиров.

Я пытаюсь сдержать улыбку и проигрываю. Многое еще предстоит сделать. Но сейчас, в эти украденные мгновения, которые мы проводим только вдвоем, это не что иное, как чистое блаженство.

Он хнычет, когда я отстраняюсь.

— Ложись, мой король. — Я толкаю его обратно в кресло. — Теперь нам обоим нужно поработать. — Я еще раз дразняще целую его в губы. — Времена года сменяют друг друга, и фестиваль наступит раньше, чем мы успеем оглянуться. Так что бери свою корону и перо, а я возьму свой молоток. Вместе мы создадим нечто прекрасное.

БОНУС

ЗВЕЗДНАЯ БАШНЯ

(от лица Рувана)

Сквозь трещины в стеклах, усеявших купол, залетает снег. Снежные хлопья кружатся и колышутся на вечном горном ветру, проникающем внутрь звездной башни. Они оседают на ее ресницах и волосах, отражаясь в звездном небе.

Постоянный подъем и опускание ее груди подчеркивают ее изгибы. Я описал ее всю, изнутри и снаружи — каждую впадинку мускулов, крепче кованой стали, каждый шрам и отметину, каждый аромат, который течет по ее венам, подслащенный нашими общими переживаниями. Я слегка вздрагиваю, представляя себе, как она сидит на моих бедрах, а над ней простираются звездные небеса.

— Холодно? — пробормотала она, моргая открытыми глазами.

— От мыслей о тебе меня бросает в дрожь. — Я наклоняюсь и провожу кончиком носа по ее губам, а затем легонько целую ее в губы.

Флориан хмыкает и переворачивается на бок. Ее рука нащупывает мою твердость. Это вечная борьба за то, чтобы быть постоянно готовым рядом с ней. Есть королевство, которым нужно управлять, и я стараюсь делать это со всем усердием. Но даже король должен время от времени вешать свою корону. Даже король заслуживает отдыха и снисхождения.

— Я заставляю трепетать могущественного Короля Вампиров? — почти мурлычет она, проводя кончиками пальцев по моей обнаженной груди.

— Ты знаешь, что это так. — Я слегка рычу и приникаю к ее рту. Она отвечает на поцелуй, жадно, но не торопливо. Наши страсти кричали до самого неба, и теперь осталось только блаженство.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она, когда я поднимаюсь подышать свежим воздухом.

— Уже лучше.

— Это все переживания за Квинн и Лавензию? — Она переворачивается на живот, приподнимается на локтях, чтобы посмотреть мне в глаза.

Я со вздохом провожу рукой по волосам.

— Немного, да. — Квинн и Лавензия отправились в королевство эльфов три дня назад, полагаясь на карты трехтысячелетней давности и доверяя маршрутам, которые не обслуживались по крайней мере столько же лет. — Они находчивы, я знаю. И умны. Но я не могу перестать представлять, что может случиться, если их найдут лыкины.

— Лыкины не знают, что вампиры вернулись в этот мир. Они не охотятся на нас.

— Не стоит недооценивать чувства лыкинов. Они намного превосходят чувства любого другого существа.

Флориан в задумчивости наклонила голову, уставившись в пустоту. В конце концов, она говорит:

— Я все еще думаю, что все будет хорошо. Я верю в Лавензию и Квинна. Они встретятся с Королем Эльфов и передадут Совету Королей наши слова о том, что вампиры хотят вернуться. Тогда Король Эльфов и другие убедятся, что лыкины знают, что мы больше не враги им.

Я вздыхаю и сажусь, обхватив ноги руками.

— Я должен был пойти вместо этого. Я король и...

Флориан движется с тихим шепотом ветра. Ее руки обхватывают мои плечи. Я чувствую, как ее обнаженное тело тянется по моей спине. Тепло. Уютное. Сильное и стабильное. Эта женщина стойкая, и это одна из многих причин, по которым я ее люблю.

— Ты король, и поэтому ты остался здесь. Ты нужен Темпосту. — Она легонько целует меня в шею.

Так много нужно сделать. Слишком много. Я один, и я не могу сделать все это... и все же у меня нет другого выбора. Мой народ нуждается в том, чтобы я был непоколебим и уверен в себе. Я легонько беру ее за запястье и целую предплечье.

— И ты мне нужна, — тихо говорю я. Она — моя основа и моего народа — нашего народа.

— Хорошо. А теперь, мы проделали весь этот путь, чтобы спастись от испытаний, связанных с лидерством. Давай не будем приводить их в наше убежище. — Она права. Звездная башня, пусть даже в полуразрушенном виде, — это наше убежище. Постепенно, кирпичик за кирпичиком, мы будем ее ремонтировать. Мы вместе отстроим этот маленький уголок Темпоста и оставим его только для себя. — К тому же ты обещал научить меня видеть будущее.

— Наверное, да.

— Ловлю тебя на слове.

— Лови меня за все, что у тебя есть.

Она фыркает и с ухмылкой отстраняется. Флориан стоит, освещенная лишь лунным светом. Он серебристым каскадом струится по ее черным локонам. Он украшает ее плечи и венчает голову так же идеально, как железная и рубиновая короны во время нашей коронации. Хотя по замыслу это был маленький, общий праздник... он идеально подходил нам.

— Скажи мне, что я должна сделать. — Ее бедра слегка покачиваются — без сомнения, намеренно дразня, — когда она идет к центру комнаты, где стоит пьедестал.

Я тоже встаю, встречая ее в центре расписного пола. Небеса, простирающиеся над нами, были отражены кистью художника. Но в отличие от настоящих звезд, их нарисованные двойники соединены стальными линиями, точками, инкрустированными рубинами. Каждый рисунок рассказывает свою историю и несет в себе смысл.

Давным-давно, еще до появления кровавого предания, в этой башне жили звездные ткачи. Почтенная группа вампиров, доведшая до совершенства искусство заклинаний. Все они погибли от проклятия. Ни один не выжил.

Возможно, если нам повезет, мы сможем создать новую группу преданных предсказателей будущего. Вампирская культура снова будет процветать, чтобы жить дальше, выживая и восстанавливаясь. Хотя идея разделить то, что стало священным местом для меня и Флориана, крайне нежелательна.

— Предсказание будущего трудно описать, — медленно начинаю я. — Это умение, с которым я всегда боролся и никогда не тратил много времени на его освоение...

— Значит, мы можем научиться этому вместе. — Она улыбается, оптимистично. Моя женщина, всегда подходящая к любой проблеме или задаче с той же силой и решимостью, с которой она работает в кузнице. — Я хочу узнать о силах все, что смогу. Возможно, если повезет, мы сможем найти способ укрепить человеческую кровь против увядания, не превращая его в вампира.

В ее голосе звучит тоска, а в улыбке — грусть. Моя семья погибла от проклятия еще до того, как я попал в долгую ночь. Их не было так долго, что кажется, будто это была другая жизнь. В каком-то смысле так оно и было.

Но ее семья по-прежнему живет и процветает по ту сторону Фэйда. Дрю навещает ее по мере возможности, как и ее Мать. Но они никогда не могут остаться надолго. И по мере того, как восстановление Темпоста замедляется, дни ее становятся все менее насыщенными, и тоска входит в ее вкус.

Она скучает по ним, и я не виню ее за это. Хотя я сомневаюсь, что есть способ заставить их остаться в Темпосте надолго, чтобы пережить весь праздник полнолуния... возможно, есть что-то, что мы можем сделать, чтобы любое время, превышающее несколько часов, не превращалось в беспокойство и боль.

— Давай сначала сосредоточимся на будущем, — мягко говорю я. Я не хочу ее разубеждать. Если кто и сможет найти способ, так это моя Флориан. Но Фэйд был создан с помощью древней и могущественной эльфийской магии. Помешать ей будет нелегко. — Мы воспользуемся моей кровью.

— Ты уверен, что не возражаешь против того, чтобы я заглянула в твое будущее?

— Мое будущее уже твое, мне нечего от тебя скрывать. — Я наслаждаюсь легким румянцем, который проступает на ее щеках при этом. Я протягиваю ей свою ладонь.

— Может, мне взять кинжал? — Она оглядывается на небольшую сумку с вещами, который мы взяли с собой в этот маленький побег.

— Используй свои клыки, Флориан, — говорю я спокойно, но твердо. Мышцы на ее шее напрягаются, и она тяжело сглатывает. Использование клыков все еще чуждо ей и напоминает о том, как сильно она изменилась — больше, чем туманный шаг или неестественная скорость.

В такие моменты я все еще вижу ту кузнечную деву, которую я украл из Деревни Охотников. Женщину, которая с таким чистым презрением относилась ко мне и моему народу. Ненависть, впитанная в ее кровь поколениями лжи, травм и жестоких поворотов судьбы.

Эта женщина всегда будет частью ее самой. Я всегда буду улавливать ее проблески. Для этого потребуются годы работы и терпения, как с собой, так и друг с другом. Но мы готовы к этому.

Для нее я терпеливый человек.

Флориан слегка приоткрывает рот. Клыки блестят. Я благодарен столбу между нами за то, что он скрывает волнение, которое во мне непроизвольно поднимается. В то время как этот акт вызывает у нее опасения, он возбуждает меня, и я не хочу, чтобы последнее дало ей повод думать, что я не уважаю первое. Но укус одного вампира другим... употребление крови... это гораздо интимнее, чем соединение тел.

Кончики ее клыков слегка упираются в мою руку. Она хватает меня за запястье, не отпуская. Вдыхает. Ее губы нежно касаются моей плоти, и я чувствую мгновенную вспышку боли, когда кожа пронзается.

Я вливаюсь в нее второй раз за сегодняшний день. Ее глаза закрываются. Ее горло снова сжимается. Она принимает меня в себя, и на мгновение наши сущности становятся единым целым. Я чувствую себя в ней и не могу сдержать восхищенного вздоха.

— Увидь меня в тебе, в моей крови. Разбирай то, что есть, прошлое, и ищи будущее, — Я работаю над тем, чтобы сказать. — Время — это нить, прядущаяся с далекой катушки. Потяни за нить. Иди за ней. Найди то, что там.

Хотелось бы быть лучшим учителем. Во мне промелькнуло сожаление, что в детстве я не уделял больше внимания своим прежним наставлениям. Но тогда были более важные вещи, о которых стоило беспокоиться, например, выживание.

Ты можешь это сделать, Флориан, думаю я. Я заставлю это существовать. Если кто и сможет, так это ты.

Без предупреждения ее глаза распахиваются, и она отстраняется, отпуская меня. Флориан смотрит на звезды, ее губы слегка приоткрыты, и она тихонько посапывает. Я кладу свою руку на ее руку, которая держится за пьедестал.

— Что ты видела? — Я спрашиваю только тогда, когда кажется, что она перевела дыхание.

— Мы были там...

— Где?

— Я не знаю, где. Это был балкон с видом на город — не Темпост. Куда-то в теплое место, с одной стороны поросшее легким лесом, который упирался в болото, с другой — луга. Горы вдали... Это был город на озерах и реках.

Я ищу в памяти, где она могла описывать это место, но ничего не приходит на ум. Когда я замолчал, она продолжила.

— Там были и другие. Женщина со стеклянной короной и мужчина с крыльями, похожими на крылья бабочки.

Крылья стрекозы и стеклянная корона.

— Фейри.

— И люди, — шепчет она. — Вместе с фейри были люди. Здесь, в Мидскейпе. Пожилой мужчина с мерцающей аурой и другая женщина — отец и сестра королевы. — Рука Флорианы поворачивается, и она сжимает мои пальцы с той же силой, с какой только что сжимала пьедестал. — Мы должны встретиться с Королевой Фейри; она знает, как привести людей в Мидскейп. Она может помочь моей семье перебраться на эту сторону Фэйда.

Возможно, дело в слове встреча. А может быть, у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить над местом, которое она описала.

— Аванглон, — шепчу я. — Город королей.

— Что?

— Флориан. — Я возвращаю ее крепкую хватку. — Мне кажется, ты мельком видела заседание Совета Королей.

Notes

[

←1

]

Anchor — анкер, якорь

[

←2

]

Ковенант, от англ. covenant — завет, соглашение, договор.

[

←3

]

Loretta, blood lore: предание

Оглавление

Дуэль с Лордом Вампиром Элис Кова