Снег, путь и приворот (fb2)

- Снег, путь и приворот 602K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Елизавета Владимировна Соболянская

Елизавета Соболянская
Снег, путь и приворот

Пролог

Велика и богата Тулея, столица княжества Велейского. Крепок стол князя Вадислава Златомировича. Дружина его могуча, под охраной славных воев не боятся купцы по княжеству разъезжать, товары заморские продавать. Всем довольны жители княжества, песни поют, хороводы водят с утра до вечера!

Только князь Вадислав с утра брови насупил, ни в блюдо, ни в чашу не глядит, а все на сына своего Волемира поглядывает. Ежится сын под тяжелым отцовским взором, но спину держит прямо и улыбку в блюдо не роняет.

А князь не просто так хмурится – думу думает! Добрый у него сын вырос – высок, в плечах широк, волос русый медом золотится, глаза голубые, как небо летнее, и с мечом ловок, и на коне ладно сидит, и умом боги не обидели – и по-свейски и по-ромейски разумеет, карты читает, латинянский язык разбирать пытается.

Вот только девки дворовые жалуются – больно лаком княжич! Того гляди не одна, так другая понесет! А байстрюки княжескому роду не урон лишь тогда, когда законные наследники есть!

Что и говорить, коли княжич и за столом умудряется с подавальщицей перемигиваться. Девка из рабынь, у вотягов взятых, чернявая, мелкая, да шустрая. И княжичу в ответ зенки бесстыжие лупит! Знает, паршивка, что затяжелеет и свободной станет, а княжич кормить будет ее с дитем до возраста. Нет уж, не надо князю чернявых внуков!

Пристукнул Вадислав Златомирович по столу так, что ендовы подпрыгнули, да и объявил:

– Сына женю! Велю по всем крепостям и весям гонцов разослать! Пусть воеводы первых своих красавиц в Тулею шлют! Как санный путь станет, с каждого погоста по девице жду!

Ахнула матушка княгиня! Нахмурился княжич. Сестренки его младшие захихикали радостно – им-то сватов еще долго ждать, а веселья хочется! Братцы меньшие ничего не поняли. Воины же переглянулись – силен князь, младшему сынку только пять годков исполнилось, а уж о внуках задумался!

Однако воля княжья есть воля княжья. В тот же вечер сели писцы грамотки писать, а после старший над воями пошел гонцов выкликать. В дальний путь абы кого не отправишь – княжескую грамоту довезти нужно, а в дороге что только не случается – и зверь хищный, и люд разбойный, и всякое-разное. Но и дружину столичную ослаблять нельзя. Подумал воевода, поразмышлял, да отправил на ближние погосты шустрых новиков – будет юнцам испытание. А на дальние – тех, кто при дружинной избе свой век доживает. Поломанные, потоптанные, кривые да косые. На коня сесть могут, сулицу али меч удержат – значит, в путь! Княжьи грамоты развозить!

И уже на следующий день выехали из княжьих ворот новики. А еще дня через три – пожилые, опытные воины, собранные в дальнюю дорогу.

А по селам слух побежал, что собирают в Тулею красавиц, дабы смотр им учинить и самую лучшую княжичу в жены взять!

Глава 1

Много зим пожил на белом свете Бус Доброгорович. Немало добра нажил. А любил всего только двух людей на всем белом свете. Жену свою покойную Светозару Ингваровну, да дочь единственную выжившую – Радомиру Бусовну. И хоть крепок еще воевода, а начал задумываться о том, что будет с его дочерью, когда настанет время покинуть этот мир?

Хороша собой Радомира – звонкая, как свирель, быстрая, как ласка, нежна и румяна, как малина в саду. Да только все чаще задумывался старый воевода – кому отдать это сокровище? Желающих-то много было, почитай, каждую осень кто-то из воинов, купцов или ловких охотников сватов засылал. Но Радомира о браке пока не думала, а воевода на другое смотрел – воеводство, оно выслужено в княжьей дружине. Потом, кровью, железом боевым отвоевано.

Это ныне Ставгород разросся. Городком стал! Три трактира да два постоялых двора! Церковь, часовни аж три да пять лавок разных! А начиналось все с кучки воев княжеских, отправленных за шумность да строптивость дикие земли осваивать.

Дошли. Зацепились за крутой берег холодной и быстрой реки. Острог поставили. Десять лет тут в крепостице за земляным валом жили, пока не убедили окружающие племена охотников да рыболовов, что встали крепко.

Потом вкруг острога тын поставили. С запасом – чтобы и купцам было где обоз разместить, и пришлым да погорельцам избы поставить. Мало-помалу к двадцатой зиме своего пребывания в этих краях стал Бус не просто воеводою, а градоначальником. Выйдет на улицу – всяк ему поклониться норовит. Сядет в судный день на крылечке терема своего – спешат к нему дела разобрать, соболем али куницей поклониться, чтобы дозволил в Ставгороде еще двор пристроить, а то и мастерскую открыть.

Сыто стали люди жить, довольно. Уж лет пять ни набегов лихих не случалось, ни пожарищ лесных, ни голодного мора. Мелкие напасти, как всегда и везде, но на то они и есть, чтобы люди сноровку не теряли.

Вот и начал года два назад примечать Бус Доброгорович, что многим его место лакомым показалось. Пока мечом городок защищали да огнем пашни расчищали, не было желающих ночей не спать да за всем приглядывать. А теперь нашлись любители красных сапог, плаща, медвежьим мехом подбитого, да грамоты с гербом княжеским. Чуял старый воин, что норовят его сместить и не только воеводство его к рукам прибрать, но и дочь-красавицу, и богатство, для нее накопленное.

Вот и думал думу старый богатырь – как дочь единственную уберечь. Не будет ей спокойной жизни в Ставгороде. Помянут не раз, чья дочь. Да и нет здесь человека, способного с ее характером справиться. Отослал бы он золотинку свою в Тулею или еще куда, да не осталось у него в живых никого из родни. А супругу он мечом у свенов брал и не ведал, есть там кто у нее или нет.

Вот с такой тяжкой думой шел Бус Доброгорович по стене – укрепления осматривал. Осень время сытое, богатое, как бы не нашлись желающие на это богатство!

Вдруг шум у ворот раздался. Прищурил старый воин один глаз, всмотрелся, да и поспешил к ближайшему сходу вниз – не каждый день в Ставгород гонцы с княжьим вымпелом на копье прибывают! Видно, важную весть он принес!

Гонца стражи у ворот встретили да отправили с ним мальчишку – до палат воеводских проводить.

К тому времени, как Бус Доброгорович до палаты гостевой добрался, у гонца уже и коня приняли, и самому чашу меду горячего поднесли.

Вышел воевода, и гонец вскочил:

– Здрав буди, воеводо! Грамотку княжескую привез! – и протянул запечатанный княжескими малыми печатями берестяной тубус. Воевода ухоронку взял, но к гонцу присмотрелся. Видно, что муж крепкий, справный. Голова, правда, седая уже, но плечи широкие. Тубус протянул левой рукой, а правая… видно, что бережет, и под рукавом рубахи кончик повязки выглядывает. А на бересте чего только нет – и вода, и крови брызги, и отметины, словно искры от костра летели. А ведь гонец послание из сумы достал, из той, что на груди возят!

Сломал Бус Доброгорович печати княжеские, снял крышку с ухоронки, а под ней чехол из полотна вощеного и еще печати. А уж под ними свиток с указом княжеским. Прочел грамотку воевода. На лавку сел, призадумался. На гонца глянул:

– Знаешь, о чем весть привез?

– Знаю, воевода!

– Иди отдыхай, да не болтай об этом. Обдумать мне сие надобно!

Поклонился гонец, и увели его в поварню – кормить, поить да новости столичные выспрашивать. А воевода к себе пошел.

В его комнате, служащей сразу всем – казной, кабинетом, спальней и последним узлом обороны, было довольно тесно. Низкий потолок, никаких полок, крынок, вышитых рушников или подушек. Лавка, накрытая шкурой и парой одеял за полотняной занавесью, стол, накинутый все же скатертью – не для красы, а потому, что под полотном удобно было хранить бумаги. Сундук с казной в углу, сундук с бумагами. Оружие на стенах и скромная икона в углу, прикрытая от пыли и копоти женским платком.

Сел воевода на единственный в комнате стул и задумался. Гонец привез известие об отборе невест для княжича. Помнится, нынешний князь сам себе жену выбирал, а вот отец его красавиц собирал со всего княжества и нашел себе любушку по сердцу.

Краше Радомиры в здешних лесах девицы нет – хотя бы потому, что девиц боярских тут и нет совсем. А воевода – он как раз боярин и есть. Не думный, а боевой.

Почесал Бус Доброгорович седую макушку, да и решил дочку в Тулею отправить. Там женихов больше, да только они ленивее. Не каждый решится в глушь отправиться, чтобы тестя знаменитого подсидеть. А уж мехов, золота да прочего припаса седой воевода за дочерью не пожалеет. Вот только кого бы послать с кровиночкой? Чтобы в пути никто не обидел?

Глава 2

Хорошо в Старгороде гонцов кормили да привечали! Златан Удалович в первый же день и горячего поел досыта, и в баню сходил, и белье ему свежее дали, а его пропотевшие в пути тряпки бабам отдали – варить и полоскать.

Разморило гонца и от настоечки ягодной, с почтением поднесенной. Однако старый воин свою меру знал и одной чарочкой ограничился. Места тут дикие, люди незнакомые, так что оружие он под рукой держал – только не явно. Потому, наверное, и не удивился, когда в отведенный ему угол пришел сам воевода. Оценил и длинный кинжал, прикрытый мокрым полотном, и лук с колчаном у стены. Помолчал, а потом спросил:

– Ты ведь, гонец, девиц в Тулею повезешь?

– Дорогу указать могу, – сказал Златан, подбираясь.

– Из боярских девиц тут у нас только дочь моя, остальные девки – дочери воев простых да охотников. Я, конечно, соберу отряд, чтобы проводить ее до Тулеи. Заодно князю дань отвезут. Но боязно мне единственное дитя в столицу отпускать без присмотра. Надобен человек, который девицу до столицы побережет, да в случае чего мне письмо черкнет с голубем али с гонцом.

Понял Златан, о чем воевода речь ведет, и нахмурился:

– Я, воевода, в Тулее человек маленький. Простой воин. Чем твоей дочери смогу помочь?

– Не верю я, – сказал воевода, – что Радомира моя княгиней станет. Без матери она росла, на теремных девиц совсем не похожа. Стала бы славной женой охотнику либо воину, но тут ей оставаться нельзя. Стар я. Вот и прошу тебя помочь ей в Тулее мужа найти. Воина крепкого, спокойного. Приданое за ней я доброе дам, да мне надо, чтобы муж моей Раде по сердцу был, и она ему что порошинка в глазу!

Задумался Златан. Знал он, что, отправляя его гонцом, не надеялись, что он до места доберется и обратно вернется. Красавиц и поближе к Тулее полно. Ворохнулась в груди обида – столько лет служил верой и правдой, а теперь…

– Позволь мне, воевода дочь твою увидеть будто ненароком, тогда и решу, – сказал Златан.

– Добро! – ответил Бус и вышел.

На другой день гонца никто не трогал – дали ему выспаться досыта, завтрак принесли и рядом оставили. Златан оценил вежество теремных, оделся, умылся, подпоясался, съел то, что было оставлено, и вышел на воздух – поглядеть, чем живет крепость.

К его удивлению, воевода был тут же, во дворе. Сидел на высоком крыльце и принимал прошения и жалобы от людишек, живущих близ Ставгорода.

Прислонившись к резному столбу на галерейке, гонец начал незаметно наблюдать за происходящим. И чем больше смотрел, тем больше ему нравился и сам воевода Бус, и его люди. Все дела велись чинно, без суеты. Рядом с воеводой стояли ближники, а чуть в стороне сидели два писца. Один заносил все прошения на бумагу для отчета и контроля, второй занимался тем, что выписывал просителям нужные им бумаги – разрешения на лов рыбы, постройку дома или покупку земли. Иногда прибегали заполошные бабы с жалобами на мужей, свекров или деверей. Иногда приходили старики – жаловаться на детей и внуков. Все жалобы воевода разбирал дельно и внимательно. Если же не был уверен в свидетелях или обстоятельствах дела, отдавал жалобу кому-нибудь из ближних и говорил коротко:

– Проверь!

Ближник обычно тут же на коня садился да ехал разбираться. Причем кони поседланные заранее стояли, и сумы переметные на них были. Видать, далеко Ставгород свои крылья раскинул, раз люди к нему издалека стекались.

В общем, смотрел Златан Удалович, слушал, да на ус мотал. Силен воевода и мудр. И прав, что дочь отослать желает. Трудно из его рук власть и силу забрать, но Старость и Дряхлость не дремлют – за всяким придут в свой час.

Подмерз Златан и уже собрался в натопленный покойчик вернуться, а то и на кухню за кружкой сбитня заглянуть, как у ворот лихой посвист раздался, и все, кто был во дворе, оживились. Передумал гонец уходить. На месте остался да глаза прищурил – чтобы лучше разглядеть, что там у ворот такое творится.

Да ничего особенного не творилось. Влетел конь тонконогий, изящный, да злой. На дыбы встал, всхрапнул да к самому крыльцу подобрался. Если б на княжьем дворе такое случилось во время княжьего суда – и коня, и всадника уже б стрелой сняли. А тут стоят все, смотрят да улыбаются.

Всадник маленький, легонький, в ярко-красной бурке^[1], подбитой черной лисой, да в полушубке, крытом алым же сукном. Штаны синие, бархатные, да сапоги алого сафьяна. Всем бы ладный молодец, да когда спешился – ахнул едва слышно Златан Удалович – коса русая поверх плеча легла!

– Батюшка! – радостной птицей вскрикнула девица и бросилась к воеводе обниматься.

А вокруг никто девице не указывает, все ею любуются да одобряют. И воевода сам встал, приобнял дочь да спросил чего-то. Выпуталась девица из объятий отцовых, метнулась к жеребцу, сняла суму, вытряхнула, и опять Златан удивился – рябчиков да тетеревов девица набила. И как только в таком ярком наряде в лесу скрыться умудрилась?

Между тем добычу по жесту воеводы унесли на кухню, коня увели в конюшню, а девицу Бус Доброгорович рядом посадил – ей креслице малое вынесли. Тут уж гонцу любопытно стало, и он совсем близко подобрался, чтобы послушать.

Рядились два брата за отцовское наследство – удобное место для рыбного лова.

Это только посадскому человеку кажется, будто реки да леса сами по себе живут. Не так. Всюду, где люди – все поделено. Бабы ягодники да грибные поляны берегут, мужики – ловы да тропы звериные, на которых удобно силки ставить.

Вот и не поделили два родных брата отцовскую деляну. Отец застарел, заслабел, на реку сам не выходит.

– Живете вместе ли? – спросил воевода двух справных мужичков в тулупах, кой-где промазанных рыбной слизью, да чешуей присохшей сверкающих.

– На одном дворе, – ответил старший. – Моему семейству домок поставили, а брательник отца досматривает в его доме.

– А дети есть ли? Помогают?

Златан прищурился – мужикам-то уж к тридцати, значит, детям лет десять-двенадцать, а то и побольше, коли в родительский дом жен вели.

– У меня девки одни, – прогудел старший. – Пятерых бог дал! А у меньшого три сына! Большие уже! Помогают!

Тут-то и ясно стало, почему поделить не могут. Старший большую семью кормит один, младший вчетвером угодья вычерпывает быстро. Вот и получается: одному густо, другому – пусто. А кормят равное количество ртов.

Задумался воевода. Свободных ловов нет, но коли уж у братьев до суда у воеводы дошло, значит, дело совсем плохо.

– Как часто на лов выходите? – спросил он наконец.

– Так через день, воевода-батюшка. Сети поставим, потом соберем, рыбу разделать надо. А меж сетями, если время есть, удочкой балуемся. У брательника-то мальцы, бывает, по ведру пескарей на уху притаскивают али раков ловят. А мои девки чего? Разделывают, правда, хорошо, солят, коптят, да только много ли я один наловлю?

Тут дочь воеводы батюшку легонько так по руке погладила. Склонил Бус Доброгорович седую голову, пошептала ему дочь на ухо чего-то, усмехнулся он в ответ, да и спрашивает братьев:

– А рыбу только сами едите или еще на сторону продаете?

– Продаем, батюшка, как не продавать? Хлеб у нас, сам знаешь, худо растет, на одной огородной зелени долго не протянешь. Вот и везем на торжище – соленую, копченую да вяленую.

– И добра ли рыба?

– Так вот, батюшка, оцени сам! Девки мои коптили, жинка солила да вялила.

Посмотрел воевода на поднесенный короб, выбрал рыбку поаппетитнее, да другую дочери протянул. Отведали оба, переглянулись да улыбнулись.

– Ну слушайте, братовья, приговор мой воеводский. Ловить вам назначаю, как прежде!

Мужиков перекосило. Глянули друг на друга чуть не зверями. А воевода продолжил:

– Ты, меньшой, с сыновьями лови, а ты, старшой, соли, копти да ко двору моему вези. Рыба у вас добрая. Доход будете пополам делить. Сколь меньшой наловит, столько старший заготовит. Коли кто поленится, и рыбы будет мало или пропадет – оба внакладе будете. Вот и смотрите друг за другом, да помогайте. А коли что другое надумаете мирно, я не препятствую!

Мужики посмотрели друг на друга иначе и, уже не гневаясь, поклонились воеводе и пошли прочь.

Короб с «поклонной» рыбой унесли на кухню, и к воеводе подошла семья погорельцев, просясь переждать долгую зиму на подворье, пока не станет теплее, чтобы поставить новую избу.

Воевода хотел уж было позволить, да дочь опять тронула его за рукав. Нахмурился Бус Доброгорович да спросил:

– Отчего погорели?

Замялся худой и длинный мужик, приведший семью на широкий воеводский двор. Не хотел говорить. Да только воевода умел ответы получать. Быстро вызнал, что дом мужику пожгли. Больно лаком был. По чужим спальням шнырял, девок портил, баб смущал. А дома жена да полдюжины ребятишек мал-мала-меньше!

Нахмурился воевода и дальше спрошал:

– Ремесло у тебя какое? Чем живешь?

Оказалось – ничем. Поет, пляшет, дудочки режет да мелочевку разную. То лапти плетет, то короба. Все дело нужное, да мелочное. Больших денег не заработать. То-то и жена, и детишки в рванье стоят!

Опять дочь с воеводой пошепталась, и сказал Бус Доброгорович:

– Семью твою на двор примем. Кут найдем. А ты… иди на новый дом зарабатывай! Как дом поставишь для семьи – так придешь. Вернем твоих. Не поставишь – не являйся даже!

Растерялся мужик. Бобылем жить тяжко. Ни щей в горшке, ни в избе порядка, ни в постели тепла.

– Где же жить мне, воевода?

– А где хочешь. Не берег своего гнезда, по чужим бегал, значит, не надо оно тебе, – припечатал старик. – А коли надо – иди и докажи, что достоин!

Ушел мужик со двора побитой собакой, а бабу его и детей управитель увел угол теплый показывать да кашей кормить.

Больше прошений в этот день не было, и воевода, велев глашатаю еще раз объявить с крыльца его решения, ушёл в терем. И дочь с ним ушла. А гонец задумчиво посмотрел вслед Радомире Бусовне да пообещал сам себе, что лучшего жениха Тулеи для девицы раздобудет!

Глава 3

Сборы в дорогу выдались долгими. Бус Доброгорович абы с кем дочь отправить не мог, да и припас для князя требовал внимательных и аккуратных рук. Дорога долгая, и на санном пути всякое-разное встретиться может. Потому собирали обоз хитро – дань для князя, как обычно, упаковали, положили в возки, подобрали дружину, навесили бирки деревянные с выжженным клеймом – княжеским соколом.

С данью ехал опытный, немолодой уже воин Зорко Военежич. Опытный, неторопливый, знающий эти места. Дружина с ним ехала справная – все молодые, ловкие, охотники да умельцы. Ехали не просто так – дань князю отвезти, на большой город полюбоваться да жен себе подыскать.

Вторая часть обоза невелика собиралась. Возок крепкий – для Радомиры да няньки ее Лады Волеговны. Еще один возок с дорожным припасом – шатер, запас еды, одеяла и шкуры на всех. Третий возок должен был везти приданое Бусовны, а четвертый – подарки от всего Ставгорода будущей княжеской невесте.

Подарков, надо сказать, набралось немало. Златан Удалович только диву давался, глядя на то, как самые малые деревушки несут на двор воеводы кто шкуру медвежью, кто связку соболей, кто туес речного жемчуга, нежно блестящего серебристым перламутром. А еще были резные гребни из рыбьей кости и рога, подвески и запоны заморского литья, рулоны тонкого лощеного льна на сарафаны и мягкая шерсть для душегрей и летников. Не было у местных жителей дорогих тканей, тканных золотом и серебром, зато в избытке были меха, рыбья и оленья кожа, береста, кость и рог. Вот и полнился возок туесами, шкатулицами, гребнями, браслетами из костяных бусин и яркими камушками из местных рек.

Несли, конечно, местные и мясо, и рыбу, и сушеные ягоды, и прочий дорожный припас, и все это воевода тщательно перебирал и лучшее складывал дочери в дорогу. А остальное велел приберечь на пир прощальный.

Так незаметно пролетели три недели. Санный путь встал, и тянуть уже было нельзя. Малый обоз разросся до пяти возков, большой и вовсе в двадцать пять крытых саней встал, и наконец в назначенный яркий и звонкий день обняла Радомира отца, завернулась в покрывало и села в возок.

Заплакали, зарыдали ей вслед дворовые бабы. Закричали ребятишки. Даже мужики, стражники да охотники, скупую слезу утерли. Каждый ведь вспомнил, как дочь воеводскую на коне возил али копье метать учил, а то из лука стрелять, вот и туманили взор воспоминания. Или снег залетал.

В городе тоже нашлось немало желающих проводить невесту княжескую, помахать расшитым полотенцем, желая доброго пути и легкой дороги. Бравые отроки на конях держали на стременах копья с вымпелами и улыбались посадским красоткам, потряхивая бубенцами в нарядной сбруе.

Но едва обоз покинул город и скрылся из виду, как копья отправились в телегу вместе с яркими кафтанами. Молодые воины пусть неохотно, но натянули тяжелые тулупы и приготовили мечи да луки. Копье – оно на медведя да кабана хорошо ходить, а от татей в лесу лучше мечом отбиваться, а еще лучше – издалека всех перестрелять!

Радомира Бусовна тоже не усидела в возке – натянула свой привычный охотничий костюм, да и села на коня, не желая трястись в душной темной коробке. Лада Волеговна даже ворчать не стала – нешто удержишь синицу в руке, а девицу в тереме? Пусть уж погуляет, пока не приехали в Тулею. Там придется строго себя вести, верхом не скакать, из лука не стрелять, выдюжит ли то ее воспитанница? Как знать!

Златан Удалович сопровождал малый обоз и думал. Крепко думал. В Ставгороде он не только бока отлеживал да щи хлебал – он по городу ходил, с людьми на торгу говорил, все закоулки-окраины обошел, везде нос сунул. Воевода видел это, но велел своим воинам не мешать гонцу. Сам понимал, что в далекой Тулее он дочь не защитит. Золотом можно купить кого-то ненадолго. Вернее же всего, если человек сам пожелает помочь.

Бродил Златан почти все время, лишь за два дня до отъезда своим припасом озаботился да оружия поболе прихватил. А еще к воеводе потолковать подошел. И уговорился с ним, чтобы Радомира, чуть что, к гонцу мчалась и за его спиной пряталась. Вроде как родич он ей. А чтобы то правдой было – вышли Бус Доброгорович да Златан Удалович к реке и на берегу, под ветлой раскидистой, смешали свою кровь, став побратимами. Радомира же старым бойцам поднесла с поклоном ковш медовухи и Златана вторым отцом назвала, чтобы лес, путь и река слышали.

После они в крепостицу вернулись, оставив обряд сей в тайне. Незачем никому знать о том, что девица не одна едет. Спокойнее так.

Между тем обоз мирно катился по дороге. Точнее, по торной тропе, которая вела вдоль реки. Спокойная северная вода текла мирно, не виляла, но вот через три дня придется свернуть в сторону и ехать к Водницам. Там тоже девичий обоз собирают, и Златан очень надеялся к нему присоединиться.

Пока же воин внимательно смотрел вокруг. Обоз с данью – сладкая добыча. Целое племя прокормить можно зиму, а то и две. Вблизи Ставгорода дураков нет – все знают Буса-воеводу и его крепких воинов. А вот подальше чуток…

Ехали весь день, а к ночи остановились в деревеньке рыбацкой. Здесь под рукой воеводы рыбаки жили спокойно, так что приняли обоз с почтением. Староста открыл общинный дом, и туда обозники ввалились, тут же взявшись топить печи и развешивать на деревянные гвозди заледеневшие в пути полушубки.

Княжью невесту староста к себе в дом пригласил – благо у него две дочери в возраст невест вошли, и светелка была протоплена и устроена.

Радомира не возражала. Пусть в возке она тряслась лишь первую часть пути – потом настояла и на коня села, а все же притомилась. Хозяйские дочери свели ее в баню, напарили, напоили душистым ягодным взваром, накормили густым рыбным супом и рыбным же пирогом, а потом уложили спать на широкую лавку, крытую периной из «речного пуха».

Сладко выспавшись, Радомира потолковала с хозяйкой, да немного с хозяином, и, пока ее спутники завтракали яичницей из гусиных яиц да рыбной юшкой, написала батюшке письмецо, как уговаривались, и попросила сына старосты при оказии в Ставгород доставить.

Здоровенный парень, изумленный тем, как воеводская дочь легко и быстро выводит буквицы гусиным пером на бересте, пообещал доставить грамотку в самое ближайшее время.

Радомира Бусовна улыбнулась рыбаку и убежала собираться. Златан же Удалович погладил короткую густую бороду, подумал о том, что воевода хорошо воспитал свою дочь. И ловкая, и быстрая, и явно приучена к управлению хозяйством. И с людьми ладить умеет, и писать, и считать, и «Правду» княжескую знает. А то, что резка порой, да любит верхом скакать да охотиться, так то для девки не грех – замуж выйдет, остепенится. А пока глаз радуется. Князю такая женка неудобна, а вот вою справному, а то и воеводе – в самый раз!

Следующий день опять ехали вдоль реки и ночевали в рыбацкой деревушке. Эта деревенька была победнее, так что обозников разобрали по хатам, а Радомиру с нянькой опять староста приветил. Отсюда письмо подлиннее улетело. И отвезти его должны были рыбаки, которые по первопутку рыбу на торг повезут. Дочь воеводская за столом восхитилась отлично разделанной рыбкой, да и посоветовала аккуратно хозяйке на торг не целую рыбу везти – рыбарей под Ставгородом хватает, а вот такую – уже очищенную, нарезанную и уложенную в горшочки с пряным рассолом. Везти легче, и купят быстрее.

Так и ехали вдоль реки еще почти неделю, а потом настало время поворачивать к Водницам – другому городу, стоящему поближе к обжитым местам. Там Златан хотел потихоньку присоединиться к обозу других невест. Водницы город покрупнее Ставгорода, наверняка и там красавица сыщется, да не одна.

В пути гонец присматривался к отрокам и воям, выделенным воеводой, и одобрял. Однако ж в пути все притомились, и когда показались высокие стены, укрепленные земляным валом, Златан Удалович объявил, что задержатся они в городе минимум на три дня.

Зорко Военежич – тот, что управлял обозом с княжеской данью, нахмурился и сказал, что княжий обоз и суток не простоит – заночуют и дальше помчатся, чтобы в Тулее побольше времени провести. Его шустрые молодые отроки согласились с ним, и Златан потихоньку одобрительно выдохнул. На княжью дань желающих много. Воины отобьются, а ну как невесту зацепят? Или она сама в сечу полезет? Как Златану перед побратимом стоять? Нет уж, пусть дань скорехонько в Тулею везут! Авось князь добрее будет, когда Ставгородская невеста ко двору прибудет!

Ворота Водниц охраняли крепко – городок большой, людей да товаров много. Не уследишь – вынесут. Так что обоз встретили суровые стражи с копьями наперевес. Расспросили, кто такие, а услышав про княжью невесту, заулыбались:

– Так Услада, дочь нашего воеводы, тоже в Тулею едет! Уже возки собрали. Через день-другой отправляться хотели.

Златан мысленно поблагодарил Пресветлых богов, приведших их в городок так своевременно.

– Княжой-то обоз лучше у воеводы поставить, – почесал макушку один из стражей, – да и невесту княжью лучше тама поселить. Вот что, Хвост, побегай вперед, проводи гостей!

Самый невысокий и худощавый стражник поморщился, видно, прозвище ему не нравилось, и важно пошел впереди Зорко Военежича, указывая путь.

Глава 4

Городок Водницы стоял на пересечении двух рек. По легенде, путь сюда нынешнему воеводе указали водяные девы, обещающие справному воину честь, славу и богатство. Да только ведал Златан Удалович, как Светомир Драганович в этих краях объявился. Еще накануне няньке Радомиры Бусовны все, что знал, поведал.

В молодости Светомир всем хорош был. И красив, и силен, и удачлив. Жил при княжьем дворе, в ближниках Вадислава Златомировича ходил. Да и то сказать – с малых лет они вместе, почитай, жили, потому как матушка Светомира боярыней при княгине была и, бывало, князя Вадислава грудью кормила, когда княгиня прихварывала. А еще шепотки по княжьему двору ходили, что не зря княгиня хворает, а князь ее покои навещает. Мол, потому и похожи Светомир да Вадислав, а что матери их сестры двухродные – так на то и внимания болтуны не брали.

В общем, так или иначе болтали, да только Светомир ни в чем от князя не отставал. И в стрельбе из лука, и в метании копья, и в мечном бое, и на пиру за чашей. Учился Светомир не хуже, да еще и на гуслях звонких играл.

Как княжич молодой жениться задумал, так и Светомир сватов заслал. Взяли княжич и боярин сестер родных замуж. Княгиня понесла быстро, и боярская жена затяжелела. Разродились обе сыновьями, да только боярыня чуть раньше поспела. Опять злые языки болтать начали, что боярин то шустрее да ловчее.

Потом сшибка была на реке Лее. Старый князь в той сшибке погиб, а княжича да боярина обоих пораненых в терема привезли. А как встали князь да боярин, то и выяснилось, что жены их опять тяжелые. У князя дочь родилась, у боярина – сын. А потом так и пошло – у князя дочь, у боярина – сын.

Тут уж совсем сплетни пошли великие. Светомир-то из старинного рода был. С князьями тот род часто роднился, и крови, богами освященной, в его жилах не меньше, чем в княжеских, текло. Едва-едва не перехватил Светомир престол у Вадимира. Да тот устоял и… сослал друга и родича в самую дальнюю даль. А старшего сына Светомира – Милорада Светомировича – в столице оставил. «У тетушки погостить». Да объяснил родичу простыми словами, что коли выедет он из глуши этой в сторону столицы хоть на версту – враз Милорад в погребице окажется. А то и на погосте!

Детей своих Светомир любил, потому собрался единым днем и уехал. А уже тут, в изгнании, дочь у него родилась. А у князя в Тулее – младший сын.

Не видались князь и боярин лет пятнадцать, а то и поболе. А тут вот какой шанс. Ни минуты Златан не сомневался, что боярин дочь свою отправит в столицу. И сыновей к ней приставит – чтобы старые связи подняли да при князе и княжиче пообтерлись.

– Саму Усладу Светомировну не видал я, но слухи ходят, что она истинно боярская дочь. Бела, светла, полнотела. Живет в терему и все женские дела да рукоделья освоила с приличным девице усердием. И пусть Радомира ей не соперница, да кто знает, что родня Услады задумает?

Лада Волеговна хоть и немолода уже была, а все ж вдова воина, да и при воеводе всю свою жизнь прожила. Всякого навидалась. Потому от души поблагодарила гонца за подсказку. Когда знаешь, чего ждать можно – все легче. Придержит воспитанницу, где надо, научит, что и как говорить, а может, и от беды отведет.

Так что, как въехал обоз в Водницы, старая нянька себе места не находила – как-то в дому воеводы соперницу встретят? Не начнут ли козни строить?

Между тем стражники времени не теряли. Пока Хвост неторопливо сопровождал обоз по запруженным людьми и телегами центральным улицам, шустрый мальчишка помчался переулками к дому воеводы – предупредить.

Поэтому Радомиру встретили, как и положено – воевода, его жена и сыновья вышли на крыльцо, чтобы поприветствовать княжью невесту. Под причитания Лады Волеговны Радомиру быстро увели на женскую половину, а Златана и Зорко Военежича воевода Светомир пригласил в горницу – потрапезничать и узнать новости Ставгородские.

Гонец, впрочем, больше слушал. Сказал, что из Тулеи прибыл и туда невесту сопровождает, а в Ставгороде был недолго и больше спал. Поверил ли тому Светомир, Златан не понял, но беседу воевода больше с Зорко вел. Впрочем, разговоры были обычные – про торговлю, охоту да рыбную ловлю. Про невесту мельком упомянули, что отдохнет девка с дороги, а княжой обоз дальше пойдет. Златан не обольщался – зачем воеводе самому про девицу вызнавать? Жена и дочь гостью встретят да приветят, все, что надо, вызнают. А ночью жена поделится. Однако тут хозяин дома был в своем праве, поэтому гонец молча цедил медовуху да закусывал ароматными копчеными ребрышками. Охотнее он с дороги отведал бы щей да каши – солонины в обозе и без того хватало, но внезапных гостей вечером ждал пир, а пока так, закуска да разговоры.

Но все же старый воин слушал внимательно – вдруг мелькнет что-то интересное? И мелькнуло. Оказывается, Светомир отправляет в сопровождение дочери троих своих сыновей. Зареслав, Красибор и Окомир тихо сидели на дальнем конце стола, осторожно прислушиваясь к беседе.

Старшие сыновья воеводы выглядели совсем уж взрослыми, однако, судя по вышивке на рубахах – все еще ходили холостыми. Златан спрятал понимающий прищур в тарелке с огурцами.

Женить сыновей недолго. Мужи бравые. Да только в этой глухомани воевода самый первый изо всех. Девиц даже равных его сыновьям по знатности нет. Вот разве что Радомира – тоже дочь воеводы и второму-третьему сыну вполне бы в жены сгодилась. Еще и наследство от батюшки – целый городок, пусть и в глуши. Да то ли Бус Доброгорович дочь хорошо так прятал, то ли не интересовался Светомир Драганович соседями. О Тулее мечтал. Вот и проморгал. Думается, старый Бус не отказал бы соседу в браке, коли бы один из его сыновей дочери по сердцу пришелся. А теперь поздно – княжья невеста. Если и дозволит Вадислав Златомирович кому-то из Светомировичей к Бусовне присвататься, так уж после отбора и на своих условиях.

Однако свои размышления Златан благоразумно оставил при себе. Пожевал закусок, хлебнул меду, а как прилично стало, вышел, будто до ветру, и послал дворового мальчишку к Ладе Волеговне. Нянька вышла быстро. Огляделась и к саням засеменила, будто взять чего понадобилось. Гонец же подошел к с другой стороны и начал помогать ворочать тяжелые сундуки, потихоньку спрашивая:

– Как боярышню приветили?

– Встретили хорошо, грех жаловаться, – призналась Лада, – сразу к боярышне и поселили. Лавку застелили чисто да мягко, баньку топят. Только вот… боярыня сперва и носа не казала, все на няньку боярышни свалила, а как Радомира батюшку своего упомянула, так и боярыня пришла, почетом и лаской приветила.

Гонец кивнул, понимая, в чем подвох, и коротко пересказал няньке то, что знал сам.

– Так что гляди уж за боярышней, как бы не окрутили ее тайно. И так не все невесты до столицы доедут! – припугнул няньку Златан.

– Что, и на смертоубийство пойдут? – ахнула женщина, прижимая к губам пальцы.

– Здесь-то не тронут. Здесь боярышня живой да здоровой нужна. А поближе к столице – там за кусок земли княжьей горло порвут!

– Спать не стану, пока взамуж нашу горлинку не отдам! – поклялась нянька и, вынув из сундука большую теплую шаль, засеменила в терем.

Гонец еще немного покрутился у саней, вынул из своего мешка пару грязных рубах – пусть уж чернавки воеводские постирают! Потом незаметно вынул скляницу с бодрящим отваром. Его всем гонцам вручали – вдруг такое будет дело, что надо не спать, не пить, не есть, мчать изо всех сил? Три глотка сделал – и сутки не уснешь! А ежели только малый глоточек – так усталость отступит, но подремать можно будет. Сделал Златан крохотный глоток – едва губы омочил, да и пошел в терем. Скоро баня и пир, надо бы взбодриться, чтобы не уснуть.

Ни баня, ни пир ничем гонца не удивили. Разносолов, конечно, подали немало, да на княжьих пирах он и не такую снедь видал. В баню гостя дорогого сам Светомир Драганович повел, а сыновья его гонцу да посланнику воеводы служили – воду подавали, веничком охаживали да квасом ржаным на каменку плескали.

Зорко Военежичу очень по душе такая забота пришлась – долгая служба немало на нем следов оставила, рубцами да шрамами тело перекрутила. Ему чистый пар да венички из целебных трав весьма помогли после долгой дороги тело расслабить. А Светомир Драганович прищурился хитро, да и сказал:

– А что, гости дорогие, коли не побрезгуете, еще одной редкостью вас угощу!

Златан и Зорко переглянулись – неужто воевода девок сенных гостям прислать велит?

– Э-э-э-э, – засмеялся воевода, – не о том думаете, гости дорогие. Калмык у меня есть. Старый уже, вида пугающего, зато лекарь, каких поискать! Пальцами тело распаренное так мнет, что обо всем на свете забываешь! Коли интересно, велю позвать. Сам-то каждую седмицу его в баню кликнуть велю, а то после седла боярыню порадовать нечем.

Гости переглянулись и согласились.

Сыновья Светомира застелили в предбаннике простыней широкую лавку, и вскоре вошел к ним низенький кривоногий старик с подточенными зубами. Златан содрогнулся. Слыхал он про племена, где вот эдак зубы точили. Мало хорошего про них баяли.

Однако калмык тот закатал рукава темной рубахи, плеснул на ладони масла льняного, да и взялся сперва за Зорко Военежича. Ох, стонал старый воин! Ох, кричал да ругался! Кабы Златан рядом не сидел на скамье, поверил бы, что пытают кого! Зато как закончил калмык свои издевательства, да велел мятому да ломаному воину медовухи чарочку поднести – вскочил Военежич, будто молоденький! Пришлось и Златану на лавку лечь да орать непотребно, когда пальцы калмыка, словно гвозди, начали в тело втыкаться. Зато уж потом чувствовал себя гонец так, словно на коне и не сиживал, зад свой о деревяшку не отбивал!

После уж окатили гостей еще разок, чтобы масло смыть, да чистые рубахи натянуть помогли и в горницу к столу проводили.

Что уж говорить – посидели славно. И выпили сладкой медовухи, и томленой с брусникой оленины отведали, и пирожков с зайчатиной, и щей густых, с головизною, и пирога с визигой – сытых и довольных гостей в отдельный покой проводили да спать уложили. Зорко Военежич враз захрапел – караулы он еще до бани проверил и расставил. Да и мало ему тревоги было на воеводском-то дворе. Никто не посмеет печати взломать на возках с данью. А Златану Удаловичу не спалось. Сладко и расслабленно ныло размятое тело, придавая бодрости мыслям.

На пиру гонец постарался присмотреться к сыновьям Светомира и сделал для себя кое-какие выводы. Окомир отрок еще, чуть старше Услады, но парень неплохой. Не так красив, как старшие братья, зато в женщинах явно разбирается лучше. И девки сенные к нему с любезностью, без заигрываний, и сама боярыня, что вынесла по обычаю дорогим гостям напиток, на младшего сына любезнее глядела, чем на старших.

За чарочкой Златан выяснил, что парень сестру любит, бережет и ждет, пока она замуж выйдет – раньше его из дому не отпускают, а ему хотелось бы не мечом махать, а товарами заморскими торговать. Пока же он артелку вдовиц да старых девок собрал, кои ему платки шерстяные маками да васильками расшивают. Так что к обозу еще возок с шитьем прибавится, чтобы было чем в Тулее расторговаться.

Красибор постарше Окомира, покрепче и на лицо покраше будет. Но прост и прям. Жизнью своей доволен, мечтает служить в княжьей дружине и воин, судя по всему, ладный. Воеводой, может, и не станет, а до сотника точно дослужится. Присмотрелся к нему Златан и головой покачал – не его в женихи Радомире будут прочить. Парень рвется в Тулею, под княжью руку, а в Ставгороде воевода помудрее да похитрее нужен.

А вот Зареслав вызвал у гонца подозрения. Всем хорош – молод, весел, удачлив. И мечом не дурак помахать, и казну счесть может, да и Правду княжескую наизусть знает. Лучший кандидат в женихи еще и потому, что сам готов на знатной, богатой да пригожей девице жениться, чтобы обзавестись своим домом и делом.

Еще раз покрутив в голове сыновей опального воеводы, Златан Удалович все же погрузился в сон с мыслью – отыскать Ладу Волеговну да предупредить, чтобы близко Зареслава к боярышне не подпускала! А там уж сохранят Род и Лада!

Глава 5

Не только в Водницах да Ставгороде невест княжичу собирали – каждый городок старался красавицу подобрать, да такую, чтобы не стыдно было показать. Если же красавица была не так уж красива – справляли ей наряды, каменьями да жемчугом шитые, чтобы не красоту, так богатство явить.

Между тем к свадебным поездам княжьих невест и другие караваны присоединялись – где с данью, как в Ставгороде, где купеческие возки, как в Водницах. Окомир свой возок пристроил и другие купцы – кто пушнину, кто дичь везти собрались. Под воеводской-то рукой спокойнее. Посему задержался караван Радомиры в городке, и от скуки невеста княжья с Усладой задружилась.

Первые-то дни одна девица с дороги была – больше спала или в бане парилась, да еще нянька вокруг ходила – снадобья для красоты готовила, дорожные меха сушила, да бельишко стирать отдавала. Обычные хлопоты дорожные. Потом дела все переделали, сундуки собрали, а караван с места не сдвигается – то Усладе забыли полотна в дорогу отмерить, то купчишки позадержались со своими возками, то соболей на шубу не хватило.

Радомира в тереме истомилась совсем. Она у батюшки и седьмицы дома не сиживала просто так. День-два – и в поле умчится, али в лес, али на реку – мяса, рыбы или мехов раздобыть. Тело потешить, коня погонять… А тут ее пухом обложили и чихнуть лишний раз не дают! Еще и нянька Услады укоризненно глядит да усаживает боярышень за рукоделие!

Нет, руки у Радомиры из нужного места росли, но расшивать она любила колчаны да чехлы для луков, али уж ножны для клинков, али пояса кожаные. А больше того любила тетивы плесть, уздечки да поводья или сумки охотничьи. Не цветами расшивала – птицами хищными, конями бьющимися или волками серыми. А нянька все им ширинки притаскивала шелковые – чтобы ме-е-еленькими стежками цветы да травы выводить. Над этакой работой Радомира зевать начинала с первой минуты, а Услада часами сидеть могла!

Измучившись, послала Радомира свою няньку Златана Военежича отыскать и пристала к нему:

– Пусти, дядька Златан, коня погонять! Сил моих нет уже в терему сидеть, да за вышиваньем глаза портить, и бабские разговоры про летники да душегреи слушать! Из терема только в церковь выпускают, да и там за решеткой стоим, сверху на всех глядючи!

Присмотрелся гонец – и впрямь девица с лица спала. Эдак не румяное яблочко в столицу привезешь, а грушу сушеную! Пришлось идти к Светомиру, договариваться.

Не понравилось воеводе девичье своеволие – где это видано, чтобы боярская дочь верхом по лесам гоняла?! А с другой стороны – голову пробьет или руку сломает, и вот уже не княжья невеста, а калека хромоногая, кою могут сыну опального боярина не глядя отдать. Вместе с воеводством! А если и уцелеет девица – так слух о ее дурости все равно поползет. Княжичу жена нужна нраву твердого да спокойного, а не это шило в седле!

«Размять коней» пожелали многие. Кое-кто из свиты Радомиры, кое-кто с воеводского двора. Златан тоже поехал, но в возке, и Ладу Волеговну с собой прихватил, велев ей с собой бинтов набрать, и мазей, и разного такого нужного. Нянька перепугалась, но гонец ей на ухо кое-что поведал. Успокоил, подготовил и указал взглядом на Зареслава.

Тот был одет всем на зависть – белый короткий полушубок с красными вошвами, белые же валеные сапоги с алой строчкой, и конь под ним красовался такой, что и княжичу сесть не стыдно. Два других брата одеты были в привычную обмятую по телу охотничью одежду. Как и Радомира. Воеводская дочь нервно косилась на веселого и нарядного Светомировича, отворачивалась, вздыхала.

Ей хотелось погонять коня по полю, может, пару зайцев плетью сбить или куропаток стрелой достать. А тут – нарядная толпа, Услада в расписном возке, няньки, парни, охрана, холопы… В такой компании на ярмарку ездить, а не в поле!

Однако денек выдался славным – легкий морозец, солнце, скрипящий под копытами коня снег – постепенно, отдаваясь скачке, Радомира расслабилась, заулыбалась и наконец, гикнув, понеслась вперед.

Ее конь был невысок, но легконог и весьма вынослив. Разумный отец подбирал дочери такого друга, чтобы мог унести от опасности, а уж внешние данные интересовали его в последнюю очередь. Поэтому понимающие люди на лошадку боярышни смотрели одобрительно, а непонимающие морщили нос – мелкий, невидный конек, неужто Бус Доброгорович лучше для дочери не нашел?

Между тем воеводская дочь с радостью неслась вперед, аккуратно обходя препятствия и овраги. Охрана стелилась следом. Возки совсем отстали – но Златан встал за спиной возницы и отслеживал перемещения подопечной. Вот Радомира свесилась с седла, вот стегнула плетью, свесилась сильнее, подбирая тушку, закинула ее на круп своего конька и понеслась дальше.

Гонялись охотники и просто прихлебалы часа два. Наконец, когда уже и кони, и люди начали уставать, Радомира Бусовна устроила лихую забаву – снятие с ветки дерева узорного платочка, да не ее, а Услады Светомировны. Сначала боярышня хохотала над попытками бояричей и простых витязей, потом поскакала к трофею сама, сдернула его и… свалилась с лошади! Очень аккуратно свалилась в снег, так, чтобы не попасть под копыта чужих коней.

Тут же все сбилось, всадники остановились, возки рванули вперед, и Зареслав первым спрыгнул с жеребца, чтобы вынуть плачущую девицу из снега и на руках донести до возка, в котором нянька принялась хлопотать над боярышней, громко причитая.

Возница немедля развернул в детинец, следом потянулись остальные. Испуганная боярыня, упрежденная гонцом, сама встретила гостью на крыльце. Мамки-няньки с криком утащили девиц в терем, и до самого заката по двору слышался шум, плач и гром тазов. К ужину Радомира не вышла. Спустилась бледная Услада и сообщила, что гостья подвернула ногу и теперь лежит с компрессами, но готова ехать в Тулею хоть завтра – просто в возке, а не верхом.

Весть быстро разнеслась по столу, и Златан спрятал усмешку в ковше с темным летним медом. Он все рассчитал правильно.

Видел он темную мысль, мелькнувшую к глазах Светомира Драгановича. Да и Лада Волеговна жаловалась, что нарочно ее подопечную усаживают за рукоделие или чтение псалтыри. Так то девки сенные ей проболтались, что Услада Светомировна и в саду гуляла прежде каждый день, и в игры играла с ними – бегала и веселилась. Засидевшуюся птичку выпустили погулять, да и… Седло Златан сам поменял. Коня доверил ближнику. И с Радомирой поговорил. Боярышня девка неглупая – все поняла. Кивнула серьезно и выполнила уговор. Теперь она лежит, а Зареслав рядом кружит. То изюма мешочек зашлет, то о здоровье осведомится. Но уж сказать, что невеста княжья покалечилась, никто не сможет. Цела, ушиблась слегка и поедет в Тулею, как назначено. Теперь только следить, чтобы не опоили чем, но тут уж нянька присмотрит.

Помянув про себя и Ладу, и Лелю, и Макошь – заступниц женских, гонец взялся за ложку – когда еще каши с дичиной поест доброй такой? Да с кореньями и орешками. Боярышне юшку жиденькую в покои отнесли – да знал гонец, что юшку нянка собакам вылила, а воеводиной дочери миску каши из котла общего принесла – для безопасности.

Пока за столами обсуждали прогулку и неудачное ее окончание, боярыня Красимира наполнила миску лакомыми кусочками и тихо вышла из горницы. Миновала челядинную, пересекла двор, свернула за угол и вышла к реке. Там стояла старая банька, которой перестали пользоваться, когда на берегу выстроили сразу две новых – одну нарядную, как игрушка, «боярскую», вторую попроще – для остальных обитателей терема.

Боярыня неспешно подошла к ушедшему в землю строению и носком вырезного сапожка ткнула в ставень окна. Мелькнул огонек, и низенькая дверь отворилась. Склоняться пришлось низко – давно просевшие ступени вели вниз, но Красимира не гнушалась – склонилась и, чтобы не уронить подношение, взяла миску двумя руками.

Ее встретил на удивление чистый морозный воздух, пахнущий травами. После вселения в старую баньку утекшей с пожарища ведьмы печь ей переложили «по-белому» и подмазывать да белить не забывали.

Старуха Волмянка сидела у стола, разбирала мешочки с травами. Своего занятия она не прервала, только кивнула приветственно припозднившейся гостье. Боярыня молча поставила миску с едой на шесток и села. Знала уже, что ведьма не любит спешки и многое поймет сама, если просто помолчать рядом с ней.

Запах трав окутывал, приносил успокоение, и понемногу тревоги Красимиры улеглись. Она смотрела на морщинистые руки ведьмы и удивлялась их ловкости и проворству. А та что-то смешивала, пересыпала, отмеряла в маленький горшочек. Наконец залила травы и ягоды кипятком из котла и убрала горшочек в печь. Потом собрала все со стола, протерла его пучком соломы, которую кинула в огонь, и накрыла выскобленную столешницу полотняной скатерью:

– Говори, боярыня, что за кручина тебя точит?

Красимира вздохнула. Для всего городка она была красивой, властной, надменной боярыней, железной рукой держащей хозяйство. Да, возраст оставил следы на ее лице, но правильно подобранные платы и украшения позволяли сохранять иллюзию и безупречность облика. Бабка же Волмянка видела боярыню рыдающей от боли, извивающейся на вот этом самом полке и воющей от ощущения уходящей жизни. Последние роды едва не унесли жизнь Красимиры. Только ведьма из деревушки погорельцев осмелилась растолкать воющих баб и прийти боярыне на помощь. Сделала что надо, спасла и мать, и дитя, а потом еще три месяца почти выхаживала лежащую пластом боярыню, не отдавая дитя кормилице. Да еще и боярина каждый день притаскивала, совала дочь в руки, вещая что-то про необходимость не только материнского, но и отцовского тепла.

В итоге болезнь жены Светомира не оттолкнула, а дочь он полюбил больше, чем сыновей. Даже имя ей дал нежное, ласковое. Ждал от жены еще дочку, но боярыня, напуганная близостью смертной тени, брала у той же ведьмы зелье, не дающее зачать, так что стала единственная дочка для Светомира Драгановича золотинкой в сердце, порошинкой в глазу – вечной заботой и радостью.

Теперь же боярыня пришла не за тем, чтобы Усладе красоты прибавить или удачи – сама все одежды дочери расшивала с добрыми словами, сама наузы плела да обереги нашивала. Пришла, чтобы о сыне позаботиться.

Милорад при княжьем дворе, сказывают, не заложником живет, а княжичу побратимом. Окомир в купцы податься решил – коли уж наследство ему не светит. Красибор – воин справный, в дружину княжью рвется, а вот Зареслав… Обойти старшего брата в наследстве не сможет – все равно Милораду все достанется. Воин он неплохой, но нет той настойчивости в битве, что у Красибора. И думает востро, да не так, как Окомир. Добрый бы стал воевода – отцу помогает в делах и Правду знает, да где ему городок взять? Вот если невесту у князя отбить, да потом к ее отцу в Ставгород утечь…

Старуха покивала, прищурилась и сказала:

– Зелье дам приворотное. У Зареслава два пути будет, а потом еще два. Коли верно выберет – не пожалеет. А коли неверно – не о чем жалеть будет!

Боярыня замерла, сердце так и ворохнулось – помочь, подсказать, направить… Да только сдержалась. Знала уже – судьбу об колено не сломаешь. Приходит час, и человек сам выбирать должен среди дорог, проложенных богами. Сам!

Между тем Волмянка подошла к печи, вынула тот самый маленький горшочек, перелила из него отвар в кривоватую бутыль и плотно заткнула деревянной пробкой:

– Вот, сыну отдай. Пусть меду добавит да в любое питье нальет. На вкус только вяжет слегка… Пить пополам надо с той, что привораживать будет!

Боярыня поклонилась – и спрятала бутылек в широком рукаве.

– И не бойся, лебедь белая, – улыбнулась, сверкнув неожиданно крепкими зубами, старуха, – княжич сам выбор делать будет. Никто ему не указ! На род княжецкий давний науз наложен – должны они по любви жениться, и никак иначе. Кнез то знает и неволить сына не будет. А дочь твоя пташка весенняя, не княжич, так боярин добрый найдется!

Вроде и простые слова Волмянка сказала, а легче стало у боярыни на душе. Поклонилась она еще раз и вышла. Побежала скорее в комнату сына Зареслава – зелье передать да упредить, что выбор за ним!

Глава 6

После неудачной прогулки Светомир Драганович больше гостей тяготить не стал – быстро собрал обоз и отправил.

Провожать высыпал весь городок. Услада, нарядно и тепло одетая, ехала в женском седле, похожем на стульчик с высокой спинкой. Ее посадили в это седло отец и братья и уже в версте от ворот должны были пересадить в возок, поставленный на полозья. Чтобы горожане могли гордиться невестой, девушку всю украсили их подарками – подвесками, бусами, зарукавьями и платками. Чувствуя ответственность и легкий страх, княжья невеста сидела в седле, как статуя, а Радомира с огромным облегчением пряталась в расписном возке. Ей вовсе не хотелось ехать по улице под сотнями взглядов, балансируя в неудобном «женском» седле. Да еще украшения эти – зацепишь неловко повод и свалишься коню под ноги. Нет уж, лучше тут с нянькой отсидеться, листая одолженную Златомиром книгу о соколиной охоте. Хорошие у Светомировны братья – один платок подарил, мастерицами его вышитый, другой вот книгу дал почитать, когда узнал, что Бусовна и грамоте обучена, а третий – самый сильный и здоровенный – колол для нее пальцами орешки, навещая сестру и больную гостью. Орешки, конечно, приятно, но книга интереснее!

С такими мыслями Радомира даже в окно не особенно смотрела – Водницы городок небольшой, мало чем от Ставгорода отличается, чего она тут не видела? За несколько дней уже все обсмотрела. А в книге было показано, как скользящий узел правильно завязывать! И другой – такой, чтобы сдергивать его с ноги птицы, если надо быстро ее спустить. Вот это интересно! Хорошо, няня догадалась шнурочек взять – потренироваться!

Вдова воина сидела рядом, поглядывая в окно, и молчала. Лада Волеговна знала – гонец княжий бдит, чтобы ее детку не обидели, а остальное уж как-нибудь. Незачем княжьей невесте в чужом городке красоваться – еще сглазит кто! Пусть вот книгу листает, а она, нянька, приглядит, чтобы никто чужой рядом не крутился. Уж больно пристально на Радомиру Зареслав поглядывает! Не к добру!

Златан, как и полагалось княжьему вестнику, ехал подле невесты, но на него не обращали внимания – воин и воин. Не молод, не красив. То ли дело воеводовы сыны! Красавцы, одеты нарядно, и сестру сберегут, и городок не посрамят! Гонец же не на бояричей смотрел, а на прочих воинов – справных ли Светомир подобрал? Радеет ли о дочери или… Слыхивал он, как один боярин вместо дочери любимой на смотрины чернавку послал да отряд с ней худенький. Через пару дней тати напали – всех почти порубали, а дочь вроде как погибла. А на деле отец ее под другим именем замуж выдал, за кого сам хотел. Вот и всматривался Златан в лица воев – крепки ли? Молоды ли? Сумеют ли защитить богатый обоз? И не находил в них изъяна.

Немного успокоившись, гонец поторопил коня – через версту от городка Усладу пересадят в повозку, а Радомира с радостью сядет на коня – нога ее цела, и упала она нарочно, чтобы не вызывать раздражения и ревности у родных Услады. Соперничество за княжича начинается не в светлицах княжеского терема, а еще в пути. Сколько девиц не доедут до Тулеи? Скольких изведут уже там? Эх-х-х, стиснув оберег на шее, гонец прошептал прошение к высшим силам и поскакал в голову обоза – досмотреть, чтобы дозоры отправили вовремя!

* * *

Как ни волновался гонец, а обоз все ехал. И все, кто был в том обозе, волей или неволей общались между собою.

Вскоре все заметили, что Зареслав ходит задумчивый. Братья шутя спрашивали его, не влюбился ли он в кого, тот отмахивался. Тешить плоть с сенными девками ни отец, ни мать им не запрещали, но жену готовы были признать только ровню, а ровни в Водницах как раз и не было. Может, поэтому Радомира так его удивила – смелостью, задором и полным отсутствием теремных привычек?

Бусовна не опускала ресницы, беседуя с мужчинами, позволяла себе свободные жесты, ела наравне с воинами кашу и мясо, не выпрашивая у нянюшки медовой водички или припасенных лепешек в меду. Да и сарафаны, принятые в северных краях, не носила – предпочитала штаны, лишь прикрытые поверх пестрым полотнищем, а то и платком большим. При этом никто бы не сказал, что девушка ведет себя непочтительно – не было в ней глупой дерзости или надменности.

Волей-неволей Зареслав стал Бусовной любоваться и все чаще подумывать о бутыльке с приворотным зельем.

Любовь многое может оправдать, даже побег со смотрин княжьих. Правда, не видел Зареслав в дочери воеводы ответного интереса. Про охоту соколиную она с ним охотно беседы вела – но всегда чинно и с нянькой под боком. А все попытки наедине остаться или шкурой одной принакрыться от мороза – отвергала. Или Усладу в компанию звала, а то и Красибора с Окомиром приглашала. Вот и поглаживал боярич бутылек и мыслями тяжелыми мучился. Мать ему что-то про выбор толковала, так не пора ли его сделать?

Между тем санный путь споро ложился под ноги. Первую пару дней они останавливались в селах, стоящих недалеко от Водниц, а когда подъехали к Граничке – крупной деревне, стоящей на гранитном лбу, там к ним присоединился еще один купец с большим семейством и обозом.

Звали купца Горыня. Жил он в столице, а дела вел по многим городам и весям. Потому и детей нередко возил с собой. Сыновей брал, чтобы к делу приучались, дочерей – чтобы найти им добрых мужей подальше от столицы. Мудр был Горыня и все яйца в одну корзину не складывал.

Жена же его, Доброгнева, оставалась присматривать за столичными лавками, и все приказчики знали, что до приезда Горыни хозяйство в железной руке его женушки. Сам купец мог и недостачу малую простить или порчу товара, а то и премию выписать «просто так», от широты души. Доброгнева же Милославна была из воинской семьи и тяжелой своей рукой могла разве что виски надрать за лень и безделье.

На этот раз купец вез с собой любимую младшую дочь – Заряну. Брал он ее с собой, чтобы девица присмотрелась к сыну его партнера в Граничках, да парень себя полным дураком показал – выпил на пиру с отцом и его партнером и пошел буянить! Посуду побил, лавку поломал, да еще орал дурниной, что не хочет жениться на купеческой дочке, ему местная дочь старосты люба.

Обиженная Заряна плакала полночи, а утром Горыня велел своим спутникам собираться и уезжать. Проспавшийся буян виновато кланялся из-за широкой отцовой спины, но на него никто уже не смотрел. Яр и Ставр – племянники Горыни – вечор срамословца скрутили да попинали в удовольствие, мстя за двухродную сестру.

На прощание Горыня с партнером своим ссориться не стал, но сказал, что в Граничку не вернется, пока Заряну замуж не выдаст. После такого сорома девку и с приданым отдать трудно будет – ославил, шельмец, на всю округу!

Третьяк – купец, с которым Горыня дела вел, понятливо чесал в затылке – сам не знал, как быть? К старосте сватов засылать? Так буйный пьяница ни одному доброму отцу в зятья не нужен. Не засылать? Так сын с пьяных глаз проболтался, что уж сговорился с девкой, и к лету она в подоле принесет, коли не окрутят их… Куда ни кинь – всюду клин!

Горыня же с купеческой расчетливостью радовался сему происшествию. Ни дочь, ни богатство свое отдавать в глупые руки да пустые мозги он не хотел. Однако и в столицу возвращаться с таким «хвостом» сплетен нежелательно. Там-то найдутся злые языки – приплетут такое, что Зарянке до смерти придется в девках сидеть. Нет уж, он свою дочь в обиду не даст! Присмотрит ей жениха по дороге, благо до Тулеи еще недели две добрым путем ехать. А худо станет – так и месяц целый сложится.

Встрече с обозом невест Горыня обрадовался – воинов много молодых да справных, и небогатых среди них полно. Поди, найдется желающий либо на румяную красоту Заряны, либо на сундуки ее с приданым? Главное – присмотреться как следует да медом сладким будущего зятя испытать!

Глава 7

В Граничке обоз остановился дня на три. Тут и кузня добрая была, и общинная изба нашлась, и трактир с добрым хмельным медом и горячими пирогами. Горыня успел и с Зорко Военежичем переговорить, и со Златаном Удаловичем, и даже к Зареславу подойти – чтобы воеводские воины и его обоз берегли, а он уж не откажет в помощи на привалах, да и припасов в дорогу успел закупить изрядно.

Воины не сильно возражали. У купца всего четыре телеги да возок с дочерью и ее нянькой. А бойцов добрых дюжина – хватит и свои возы прикрыть, и чужим помочь. Радостный Горыня в последний вечер созвал всех в общинную избу и накрыл роскошный стол, заставив старосту потрясти запасы. Тут была и рыба, томленая в сливках с кедровыми орешками, и печеная вепрятина, и хрустящие побеги папоротника, соленая черемша, оленина пареная с грибами – в общем, все, чем могли похвалиться местные добытчики. А ко всему этому выставил Горыня преизрядно меду да пива, а сам примечал, кто как пьет.

В общем-то, воины понимали, что завтра в путь, и лишнего себе не позволяли. Да и караулы даже в деревне выставляли надежные – не только девиц везут, но и дань! Не дай боги печать поломает кто!

Между тем девицы, коих в обозе собралось уже три, тоже решили немножко отдохнуть и повеселиться перед дальнейшим путешествием.

Старостина велела сыновьям натопить малую «женскую» баню, в которой обычно купали младенцев да стирали всякое женское. Няньки принесли в предбанник пирогов, оленины, малины в меду и даже пряников, напеченных женой старосты к грядущему перелому зимы. Конечно, сладости стоили дорого, но Горыня не поскупился – все оплатил! Хотелось ему, чтобы Заряна подружилась с Усладой и Радомирой – невесты княжеские будут женами боярскими, станут покупать товары разные да с вотчины своей продавать что-то, а тут и знакомство с купеческой дочерью кстати.

Так что девы сперва намылись хорошенько, напарились, а после, закутавшись в шали, в одних сорочках сели в предбаннике да сначала поели доброй еды – мяса, каши да пирогов рыбных. Услада на Радомиру да Заряну с изумлением смотрела – обе ели так, что за ушами трещало.

– Ты на меня не смотри так, – хмыкнула Бусовна, отламывая добрый кусок икры, жаренной в молоке и яйцах, – я за день в седле так намаюсь, что к вечеру и ложку до рта не донесу. Ладушка моя юшкой напоит, и все. Так что сегодня сытно поем, а завтра в пути растрясу.

– Мне матушка с батюшкой велят досыта есть, – пожала плечами Заряна, – коли голодная из-за стола встаешь, силы не будет в лавке стоять. С рассвету до закату торговля идет. Зимой-то ладно, недолог день, а летом измаешься!

– Так ты в лавке сама стоишь? – ахнула Услада. – А как же приказчики?

– Приказчики тоже стоят, а я для догляду нужна. А еще коли в лавку девица или почтенная госпожа зайдет, да пожелает купить что-то женское, деликатное, то приказчиков к ней и близко пускать нельзя – распугают. Вот тут уж я выхожу или маменька.

Тут к девицам нянька заглянула и, подмигнув, налила им по рюмочке сладкой наливочки – на глоток всего, малиновой, сладкой, да много ли девицам после бани надо? Чуть губы смочили, и болтовня сразу интереснее пошла.

– А что такое женское и деликатное купить надо бывает? – вытаращились на купеческую дочь боярышни.

– Ой, то ли сами не знаете? – всплеснула руками Заряна.

Девицы помотали головами, а на лицах их появилось выражение изумленного нетерпения.

Заряна замялась, но решила, что вреда от ее болтовни не будет:

– Косы накладные у нас в лавке купить можно, – призналась она, – из конского волоса плетенные, крашеные, на любой вкус. Есть такие, что лентой подвязываются к затылку, а есть такие, что как шапка надеваются!

Боярышни хором ахнули. Выросшей без матери Радомире о таких ухищрениях никто не рассказывал, а Усладу боярыня от женских забот берегла. Да и зачем бы Бусовне и Светомировне накладные косы? Боги их волосами щедро одарили!

– Краски папенька с юга привез – белилы, румяны, сурьму для бровей, – продолжила удивлять новых знакомиц купеческая дочь. – Столичные боярыни замужние любят лица красить!

– Зачем? – не удержала любопытства Радомира.

– Так замуж выйдут, понесут, дитя матерью питается, тут-то и волосы, бывает, лезут, и краски все с лица сползают. Ни румянца, ни бровей тонких не остается, – со знанием дела поведала Заряна. – Тогда и рисуют себе и белизну, и румянец. Главное – лишка не положить, чтобы не сыпались белила, как штукатурка со стены!

Девицы от таких разговоров пришли в изумление, но интереса не потеряли.

– Еще тонкого шелку на сорочки исподние. У нас ткани разные есть – и тоненькие такие, что руку напросвет видать! Коли сорочку из такой ткани шьют, значит, девица замуж собралась!

Тут Услада и Радомира зарделись, и Светомировна призналась:

– Мне такую сорочку матушка велела в сундук положить да в баню в Тулее только в ней ходить!

– Это, видать, на смотрины, – покивала Заряна.

– Как на смотрины? – ахнули боярышни.

– А так! Мне маменька сказывала, ее на смотрины часто зовут, потому что она добрая хозяйка, жена и мать. Как задумает какой купец молодой жениться, просит он родственниц своих – теток или сестер двухродных – к невесте присмотреться. Те и напросятся в баню в гости. А невеста в баню с чужими не голая идет, а в такой вот прозрачной сорочке – и видно все, и скромность на месте.

Услада и Радомира покраснели. Они-то в бане тут плескались, как были, а сорочки уж на чистое тело надели.

– А еще, – тут Заряна понизила голос, – бывает, и жениха в бане прячут, чтобы он на невесту посмотрел да решил, будет ли в жены ее брать!

– Ох, стыдоба! – вспыхнула Услада.

– А при княжьем дворе точно смотреть будут, – напугала ее Заряна, – там уж все боярыни и сама княгиня будут в баню с невестами ходить, чтобы не утаили болезнь или немощь телесную!

Радомира только хмыкнула – она в княжьи невесты не рвалась, потому и осмотров не боялась, а Услада покраснела, для нее такой осмотр представлялся испытанием. Очень уж привыкла она к теремным обычаям все обсмотреть и обсудить, и от себя прибавить.

Заметив, что спутница сникла, Радомира перевела разговор на другие товары – стала спрашивать, чем торгует Горыня и далеко ли ездить приходится.

– Далеко и долго, – призналась Заряна, – зато и диковинки папенька привозит разные, и ткани, каких у нас не ткут, и сладости такие, каких не попробуешь.

Девушки повздыхали, но болтать больше не хотелось, поэтому взялись они друг другу волосы чесать да плести, а чтобы не скучать, разбирая длинные пряди частыми гребнями, завели песню про Струг-реку и добра молодца, ищущего судьбу свою.

Пели долго – уж и косы доплели, и пряники отведали с горячим взваром, а расходиться не хотелось. Вот только понадобилось девицам до ветру сбегать – видать, брусники во взвар не пожалели, так что разом они из предбанника вышли, оставив свои чашки на столе. Няньки вслед за ними понеслись – в шубки кутать да проследить, чтобы не свернули куда оберегаемые невесты. Вернувшись, девушки решили сорочки сменить – пропотевшие, да окатиться еще раз настоем травным для красоты и здоровья. Нырнули в баньку, побрызгались, посмеялись, обтерлись, сорочки сменили, а как к столу сели, Радомира и Заряна чашки попутали. Вроде и невелика беда, переглянулись, хмыкнули, да Лада Волеговна на страже стояла, увидела и головой покачала:

– Судьбой обменялись девоньки! Чтобы вреда не было, посестритесь!

Радомира и Заряна заулыбались – они друг другу нравились, да и делить им было нечего. Потому Рада с готовностью сняла с руки серебряный браслет из скачущих лошадок, а Заря, поразмыслив, подвески – тоже с лошадками и с лучиками солнца.

Обменявшись дарами, девушки выпили по чарочке меду, чтобы спалось лучше, и, трижды обнявшись и расцеловавшись, пошли наконец спать.

Глава 8

Боярышням отвели светелку в доме старосты, а купеческая дочь спала с отцом и братьями в горенке в трактире, но после бани девицы решили лечь все вместе – у старосты. Сдвинули две широкие лавки и улеглись втроем, шепчась и хихикая. Строгая нянюшка Лада Волеговна шикнула на болтушек и загасила светец, оставив только маленькую плошку с маслом у иконы – отгонять зло, да угол с горшком найти, если приспичит.

Распаренные баней девицы спали крепко, утром встали рано и очень удивились бледному виду нянек. Те молча собирали вынутые из сундуков вещи, хмуро проводили девушек до возков. Даже Радомира из селения уезжала в повозке, чтобы не смущать селян и не вызывать слухов.

Только усадив подопечных и укутав их медвежьими полостями, няньки отошли в сторону и выразительно посмотрели на собравшийся караван. Они не спали всю ночь, потому что под окнами светелки кто-то бродил осторожным охотничьим шагом. Лада Волеговна не только вдовой воина была – она и сама в молодости охотничала, так что слух имела тонкий. Нянька Услады – Плава Юрковна – такими статями не отличалась, но за боярышней следила в оба глаза и приметила тень на тонком промасленном пузыре. Нянькой Заряны была совсем старушка, и звали ее «баба Муша». Она выглядела сущей доходягой, но была шустра и проворна, умея без масла пролезть туда, куда ее «ласточке» надобно было.

Все три женщины мрачно смотрели на обоз, понимая, что никто из местных к дому с невестами не сунулся бы ни за какие деньги. Зорко Военежич, а с ним братья Услады и братья же Заряны посты ставили надежные и проверять их не ленились. Да и псы на подворье у старосты Гранички были добрые – из тех, с которыми на медведя ходят. Просто так они бы чужого не пустили. А собаки молчали. Из всех доказательств остался разметенный след под окнами да очищенный от снежного наноса подоконник. Кто-то пытался выманить одну из девиц на улицу. Вот только зачем? Княжьи невесты – они неприкосновенны. За них на месте убить могут, и виру платить не заставят, ежели брат или отец дотянется. Купеческую дочь хотели сманить? Так она в Граничках первый раз была, из возка вынули – в дом завели, после обратно в возок посадили. Значит, тать неведомый в обозе едет! И следить за невестами пуще прежнего надо!

Постояли няньки да разошлись.

Лада Волеговна в возок к боярышням села, Плава Юрковна да баба Муша возок Услады заняли. А в купеческий пустой сам Златан Удалович сел – подремать после долгого пира. Так и вышло, что не заметил никто пристальных взглядов, которые на возки Зареслав бросал.

Это он бродил под окнами светлицы. Все надеялся, что сестра выглянет и подругу новую позовет – братом похвалиться. К баньке он второй раз сунуться не посмел – там Зорко Военежич сам всех разогнал да стариков беречь девичью честь поставил, а вот под окнами светелки бродил, делая вид, что дозоры проверяет. Не дождался – быстро боярышни спать легли, а Зареслав так себя растревожил, что мнилось ему – зовет его кто-то ласково да любить обещает нежно. Еле-еле в себя пришел! Снегом умылся и в избу ушел. А поутру еле в седло сел – все взгляда от возка отвести не мог! Даже дорога долгая из него этой томной сладости не выбила. Ехал Зареслав, трясся в седле и думал… Как бы залучить Радомиру на сеновал? Закружить, заласкать, зацеловать до дурной головы, а утром повиниться перед гонцом и охраной, да увезти Бусовну к ее отцу – с вирой «за косу» и в женском платье.

На привале не удержался Зареслав – залез в короб с вещами, что матушка в дорогу собрала, полюбовался на шелковый платок, бисером шитый, на колты-подвески, для будущей жены припасенные, да и решил – в ближайшую же ночь все так устроить, чтобы Радомира его стала!

Остаток дня брат Услады строил планы – как ему встать на сторожу рядом с девичьей светелкой, куда услать нянек, как выманить Радомиру за двери и где расстелить свою теплую бекешу, чтобы белокожая красавица не замерзла, пока он будет ее уговаривать. И к кому сперва пойдет с повинной.

Однако планам Зареслава не суждено было сбыться в эту ночь – к сумеркам поднялась метель, видимость упала до нуля, кони храпели и не желали идти вперед, так что обозу пришлось встать на ночевку в поле. Правила безопасности соблюдали жестко – девиц рассадили по своим возкам, добавили один возок с княжеской данью, тот, что больше других походил на девичий, и внутри круга из возков развели костер. По внешнему кругу «девичьих спален» выставили телеги и возки так, чтобы максимально заслонять дорожные домики невест от снега и ветра. Еще внешний круг очертили приготовленными, но не горящими пока факелами – на всякий случай. Зимний лес, он такой – может и зверь набежать, и тать лесной пожаловать, лучше быть готовым.

Кашу варили сразу в четырех огромных котлах – с запасом. Воды с собой не брали почти, но снегу натопили довольно. В котел с ароматным ягодным взваром Зорко Военежич сам флягу крепкой настойки влил – для сугреву. Но пить дозволил только тем, кто с караулов сменился и спать лег.

Чувствуя волнение охраны, девушки вышли к огню – взяли свои миски и ели со всеми, высказывая благодарность охраняющим воинам. Потом няньки утащили девиц в повозки, налив им ягодного взвару с настойкой. Непривычные к хмельному девицы уснули, а уж после полуночи Заряна вдруг проснулась. Что-то ворочалось в ее груди. Манило, звало куда-то.

Решив по неопытности, что каша оказалась слишком крутой, и лучше выйти сейчас из душного тепла возка, подышать свежим ветром да сунуть два пальца в рот, избавляясь от ненужной тяжести, девушка неслышно поднялась.

Одежду на ночь с нее сняли – очень уж тяжело было целый день носить и рубаху, и сарафан, и душегрею, и опашень… Взамен нянька укутала ее, как младенца, в одеяла, так что Заряна не мерзла, но вот как и в чем ей выйти на улицу? Сапожки стояли у двери, в них легко шагнуть, а на плечах только нижняя рубаха! И шали рядом никакой нет, а на улице же сторожа стоят!

Оглядевшись почти в отчаянии, Заряна вдруг увидела висящий на крючке опашень – не ее, Радомиры. Воеводова дочь длинные да пышные одежды не любила, но надевала, коли нужда была. Пока до возка шла да в возке сидела. А как отъехали от Гранички – прыгнула в седло в коротком тулупе, а роскошный, подбитый куницей плащ оставила в повозке у подруги, почти сестры…

Радостно накинув на себя просторную одежку, Заряна выскользнула из возка и отошла в сторону, собираясь испачкать снег. Она уже склонилась, прячась от ветра, над симпатичным сугробом, как вдруг сзади ее обняли чьи-то крепкие руки:

– Ты вышла! Любимая, желанная, свет очей моих!

Заряна испуганно пискнула, а невидимый в темноте мужчина стиснул ее еще сильнее и принялся мять и тискать, бормоча что-то невразумительное. Заряна хрупкой неженкой никогда не была, поэтому собралась решительно двинуть наглецу в глаз, но для этого надо было повернуться, а незнакомец крепко держал ее, словно ждал, что она начнет брыкаться, и при этом жадно целовал ее висок, щеку, подбираясь к шее, да еще успевал сунуть руку под плащ и погладить то, что гладить нельзя никому, кроме мужа!

Купеческая дочь дергалась, рычала, но в какой-то момент поняла, что кричать бесполезно – ветер относил звуки, а застань ее в таком виде кто-нибудь из сторожей – и репутации конец! Тогда отважная девушка решила подождать немного, развернуться к мужчине и ударить так, как учили отец и братья – либо под дых, либо по мужской части, а если не получится, так хоть по ноге каблуком!

Этот план тоже провалился.

Ощутив, что «добыча» не дергается, Зареслав позволил себе немного развернуть девицу, при этом плотно спеленав ей руки ее же плащом. А чтобы не дай боги не закричала – впился в губы горячим поцелуем!

Ах, если бы он знал! Если бы помнил слова матери! Не зря приворотное зелье пополам делится, да двоими сразу пьется! Стоило Зареславу коснуться губ девушки, выпившей приворотное зелье, как в голове его не осталось ни одной мысли! Она поначалу жалобно вскрикнула, когда он яростно набросился на ее рот, но зелье в ней разжигало то же пламя – пусть непонятное и потому пугающее. Заряна поначалу пыталась отпрянуть от мужчины, но потом поняла, что его губы унимают ту странную тяжесть внутри нее, а его руки, сминая и оглаживая ее поверх опашня, дарят странную истому. Словно она придремала на летнем солнышке в жаркий день, и надо бы перейти в тень, но так не хочется!

Между тем в окутанной страстью голове Зареслава возникла здравая мысль – не в снегу же ему брать любимую? Бекеша его коротка, а сеновала тут не предвидится… Но рядом есть повозка с мягкой рухлядью! Меха, которые везут к княжьему двору! Связки соболей, лисиц, куниц – выделанные шкурки вязками по сорок штук зашиты в полотняные мешки и лежат в санях огромной мягкой горою. Иногда, иззябнув, охранники прятались в эти мешки, дыша звериным духом и полынью, оберегающей мех от моли.

Вот к этой телеге и потянул Зареслав Заряну. Правда, он думал, что тянет за собой Радомиру, и не замечал ни богатой рыжей косы, ни общей округлости фигуры. Любимая казалась ему безупречной, прекрасной и желанной. А уж необходимость сделать ее своей до рассвета и вовсе туманила голову.

Уложив Заряну в «гнездо», свитое из мешков с мехами, Зареслав решительно распахнул ее плащ и со стоном приник к груди. Сорочка из тонкого льна – мягкая, чуть влажная от пота, с бесстыжей откровенностью обрисовала высокую грудь, тонкую талию и пышные бедра девушки.

Целуя и поглаживая желанное тело прямо сквозь сорочку, Зареслав купался в теплом девичьем аромате, утыкался носом ей в шею, стонал и торопился, как подросток, впервые увидевший женщину на ложе. Наконец не выдержал – рванул вырез в стороны и под испуганное: «Ах!» Заряны раскрыл ее для себя, как спелый плод. Приник губами, отбросил мешающую ему одежду, рванул завязки портков и замер, нависнув над сжавшейся девушкой. Ах, вот если бы его отец подумал об этом раньше! Узнал, что у старого Буса есть дочь! Послал сватов, сыграли бы веселую свадьбу, и тогда он брал бы любимую на постели, укрытой пышными перинами, среди ароматов пшеничных колосьев, меда и овчины…

– Прости, прости! – он склонился ниже, ловя губами губы и толкнулся вперед, почти ослепнув от накрывшего его желания.

Ох, какой же горячей, узкой и желанной была его Радомира! Он ловил губами ее слезинки, шептал слова утешения и млел от счастья быть с ней! Жаль, женщины не часто получают удовольствие в первый раз! И все же он старался – был осторожным, целовал и постарался побыстрее выплеснуться в горячее желанное тепло, чтобы не мучить любимую, не растравлять ее рану.

Потом она хотела бежать, но Зареслав удержал. Целовал, утешал, обещал жениться и стать самым лучшим мужем на свете. Вскоре девушка немного успокоилась, затихла, и Зареслав укутал ее в остатки окровавленной сорочки и плащ, накрыл бекешей, прижал к себе и задремал в ожидании утра. Чтобы все получилось, их должны застать вдвоем!

Глава 9

Утром шум подняла баба Муша – пропала ее воспитанница! Двоюродные братья Заряны хотели бежать в лес, искать заблудившуюся сестру, но к возку подошел Зорко Военежич. Старый воин не зря носил такое имя. Он быстро велел Ставру и Яру успокоиться, уткнулся взглядом в землю, покрутился у возка и… пошел туда, где высились телеги с княжеской данью. Обошел один возок, второй, остановился, нахмурился, потянул носом и вздохнул:

– Купца позовите, – сказал он, – да быстро зовите, чтобы меч схватить не успел!

Отроки побежали к той части каравана, где стояли повозки Горыни, и вскоре притащили купца, едва успевшего накинуть шубу поверх исподнего.

– Дочь твоя нашлась, – откашлявшись, сказал Зорко, – только… сам глянь!

Предчувствуя недоброе, Горыня подошел к телеге и приподнял полог из пропитанной воском ткани. Застыл на секунду, а потом с рыком кинулся вперед.

– Держите его! – крикнул Зорко отрокам, с ловкостью бывалого воина отскакивая в сторону.

Как он и думал, девица на телеге оказалась не одна. Следы востроносых сапог он приметил сразу. Только вот не думал Военежич, что купец будет рваться к телеге, скрючив пальцы, раз за разом отбрасывая отроков назад. Силен мужик! И яростен! За дочь любого убить готов.

Ну ладно, пошумели – и хватит. Надо глянуть, кто там в телеге, да брачный обряд вершить. В дороге неудобно, конечно, но ключик найдут или речку, а коли не найдут – у доброго дерева окрутят, а в церковь уж в Тулее сходят…

Зорко осторожно подобрался к телеге и заглянул под полог. Первым ему попалось на глаза заплаканное личико Заряны. Не виноватое, а именно заплаканное и несчастное. Рядом с ней полусидел боярич Зареслав. Сидел странно – то ли к девке тянулся, то ли от нее шарахался. И смотрел так… словно не ее хотел рядом видеть – или все же ее, да не так?

– Вставай, боярич, – суровым тоном сказал Зорко, – девицу спортил – женись!

Зареслав дернулся вставать, но, услышав про брак, вернулся к заплаканной Заряне и уставился на ее лицо со смесью вины и страха. Девица шарахнулась от него, прижимая к груди рваную сорочку, и Военежич снова уверился, что дело тут нечисто. Он прожил долгую жизнь и повидал всякое – если девица шарахается от того, с кем ночь провела, значит, не хотела!

Между тем купец все же вырвался из рук молодых бойцов, кинулся к телеге и на бегу зарядил Зареславу в челюсть так, что рослый боярич кувыркнулся в мешки с меховой рухлядью, как котенок в мамкину шкуру. Потом Горыня обхватил руками дочь, вытянул ее из телеги, как младенца, и прижал к себе, прикрывая наготу полами шубы. Заряна расплакалась еще горше.

– Чадо мое, чадо, как же так? Что тебе этот охальник сделал?

– Горыня, – тронул его за рукав Зорко, – пошли-ка в шатер мой. Нечего девицу морозить, да и поговорить надо, узнать, что произошло.

Голос разума достиг сознания купца, а пуще тому способствовал тяжелый воинский плащ, легший на плечи Заряны.

Кутая дочь в чужую тканину, Горыня быстро донес ее до шатра, разумно решив, что здесь, в лесу, Зареслав никуда не денется, а решать все придется со старшим воином в пестром отряде.

В шатре Зорко кивнул гостю на крепкий дорожный сундук с казной, понимая, что хлипкие складные стульчики просто развалятся под кряжистым купцом, не выпускающим из рук дочь. Горыня сел, и старый воин тут же вручил ему большой кубок с подогретым ягодным взваром. Военежича зимой мучили боли в застуженных когда-то суставах, поэтому отроки припасали ему теплое питье, облегчающее его муки.

Купец сам пить не стал – поднес сосуд к губам дочери и велел:

– Пей! И рассказывай!

Заряна, икая и утирая слезы, одолела половину кубка и, к удивлению Военежича, действительно успокоилась и более-менее связно поведала, что произошло прошлым вечером. Как ей стало нехорошо, как решила пойти в сторону от возков, чтобы не беспокоить спящих нехорошим запахом и звуками, и как из темноты появился некто и спеленал ее опашнем.

– Опашнем? – вяло удивился Горыня, а Зорко насторожился.

– Боярышня Радомира в моем возке оставила, а мне так плохо было… Что ближе лежало, то и накинула. Я ненадолго ж вышла и аккуратно… Да не было сил свой плащ искать.

Мужчины синхронно кивнули – ситуация понятная. Им и самим доводилось в чужих опорках до ветру выскакивать или чужой охабень на плечи накидывать. Однако опашень боярышни приметный, яркий, его в лунную ночь перепутать с другой одежей трудно. Мужчины переглянулись, и Горыня уточнил:

– Заря, а ты в шапке была?

– В шапке, – всхлипывая, ответила девушка.

– А плохо тебе стало, как луна взошла? – вдруг спросил Зорко. У него вдруг зашевелились подозрения. Он-то, в отличие от купца, смотрел больше на боярича, прикидывая, какие могут быть последствия от такой ночи. Купец – не селянин безродный, за сором дочери может до князя дойти. Да и сын воеводы упрется – виру платить откажется. Столкнутся два рода – один деньгами силен, второй оружием и славой, только щепки полетят. Как бы не стать той щепкой.

– Вечор все хорошо было, – припомнила Заряна, – ела я все то же самое, что и другие. Из одного котла.

– Сладости, может, нянька принесла? – допытывался старик под подозрительным взглядом купца.

– Нет, – мотнула головой девица, – баба Муша притомилась, спать легла и меня увела. Я сперва задремала, а потом так плохо стало, вот и вышла, чтобы возок не пачкать…

Зорко задумался.

Подозрительно все это. Очень похоже, что боярича приворотом опоили. Будь это где-то в городе, Военежич и не сомневался бы. Девиц он всяких повидал. Были и такие, что подливали приворот парням или куколку наговоренную прятали, а потом картинно рыдали. Но все те девицы не просто рыдали – они требовали! Обязательно требовали жениться или виру огромную «за сором», а то и в примаки парня себе хотели. Заряна же плакала, жалась к отцу, как обиженное дитя, и ничего не просила, не требовала и вообще, кажется, хотела, чтобы этой ночи не было в ее жизни. Если бы сама приворот подлила или куколку смастерила – не так бы себя вела. Да к тому же воины в пути все из одного котла едят, а вот девиц няньки сластями подкармливают. Получается, купеческой дочери приворот легче подлить – взваром медовым угостить али вот ягодным. От костра донести кружечку да вручить той же няньке с добрым словом – и не подкопаешься. А девицы-невесты по лагерю не шастают, кубки никому не подносят – знатны больно или вот как Заряна – богаты.

Потерев лоб, изборожденный морщинами, Зорко Военежич спросил купца:

– Горыня, ты с этого щегла боярского виру просить будешь или женитьбу?

– Да чтобы этот щелкопер к моей девочке еще раз подошел! – взвился купец так искренне, что чуть дочь не уронил.

Зорко медленно кивнул. Видел он, что купец действительно такого жениха не желает.

– Ну, посидите тут пока, я схожу, все там посмотрю да по Правде виру назначу. Чтобы шума не было.

Горыня кивнул и еще крепче обнял дочь, утешающе покачивая ее на коленях, как маленькую.

Глава 10

Между тем Зорко вышел из шатра и дошел до телеги. По его приказу там ничего не трогали, так что он сразу увидел и яркий опашень, и бекешу боярича, и лоскуты рубашки, измазанные кровью. Сам Зареслав стоял рядом с телегой, обвязанный ремнями, как жертвенный конь.

– За что его так? – удивился Военежич.

– Так за девицей рвался, – пожал плечами немолодой уже десятник. – Обезумел словно. Уговоры не слышит, оружие ищет… Мы побоялись его такого отпускать.

Сотник нахмурился. Подошел ближе, всмотрелся в глаза боярича, оценил и вид запаленный, и зрачки расширенные, и то, что стоял Зареслав на морозе в рубахе одной, и аж пар от него шел, как от воина, из сечи выпавшего.

– Она в безопасности, – весомо сказал Зорко, – с ней все в порядке.

Губы боярича шевельнулись и сложились в имя… Военежич отшатнулся, помянул едва слышно злых духов и велел позвать Ладу Волеговну.

Нянька пришла быстро – слышала переполох и понимала, что посылали за ней не зря.

– Скажи мне, нянька, – хмуро спросил Зорко, – боярич часто ли возле боярышни твоей бродил?

Вдова воина повела бровью и ответила:

– Бродил. Близко не подпускала.

– Угощал ли боярышню чем?

– Нет, – отмахнулась нянька и пояснила: – Боярышня моя в строгости воспитана, у чужих ничего не берет. А если берет, сперва коня или пса угощает. Но в пути все из одного котла едим, а к лакомству Радомира не приучена.

– Добро. А не менялась ли она миской или кубком с Заряной Горыновной? – наугад спросил старик. Знал он, что у женщин свои обычаи есть – и посестриться могут, и покумиться. Летом – через березоньку али иву плакучую, зимой – кубками можно обменяться или украшением.

Нахмурилась нянька и призналась:

– В Граничке в баньке девки засиделись. В парную бегали, хихикали, наливку пробовали, вот с веселья кубки и попутали. Чтобы беду отвести – посестрились.

Крякнул от неожиданности Военежич – надо ж, как угадал!

– Видно, светлые боги твоей боярышне ворожат, – сказал только.

Нянька вскинулась, а Зорко ей знак подал – обожди, мол, и велел отрокам все собрать и в холстину завернуть, да в его шатер отнести. И Зареслава туда же вести, вот прямо такого – связанного. И сам туда пошел, и няньку с собой позвал.

В шатре между тем стало немного спокойнее. Нарыдавшаяся Заряна уверилась, что отец ее ни в чем не винит, и утихла. Как бы дальше ни сложилось – семья ее не бросит, а это главное.

В Горыне гнев тоже поутих, и стал он думать, что дальше делать и как быть. Купеческая дочь – не княжья невеста. Выйдет замуж и не девицей. Только мужа ей надо справного подыскать. Чтобы жену за чужую вину не корил, и делу купеческому польза была. Мысленно стал уже купчина перебирать родичей дальних да приказчиков, но тут отвернулась пола шатра, и вошел задумчиво-хмурый Зорко.

– Сиди, сиди, Горыня. Осмотрел я там все, узнал кое-что и сказать могу твердо – дочь твоя в том, что случилось, не виновата. Боги так ворожили.

Вскинулся купец. Он всегда вовремя на капище ходил, жертвы приносил, оберегами не брезговал, но чтобы вот так?

– Боярич этот, Зареслав, брат одной из невест княжьих. Сестру свою в Тулею сопровождает не просто так, а с умыслом. Семью от княжьей опалы освободить да жену себе познатнее и побогаче присмотреть.

Горыня свел брови и насупился.

– Обоз наш в Водницах несколько дней стоял. Где уж он взял волосы второй княжьей невесты, не ведаю…

Лада Волеговна вскинулась и прижала ладонь ко рту. В боярском-то тереме всякое могло быть. Она обычно все, что с гребня собирала, в печь кидала, но ее порой к боярышням и не допускали – спят, мол, или болтают. Сама Радомира о таких вещах не задумывается – молода, а служанки-чернавки, гребешки прибирая, могли снять волосок-другой или с одежды собрать…

– И кто помог ему, не знаю. Только сварили ему зелье приворотное на боярышню Радомиру. Сильное зелье, из тех, что пополам пьют.

Горыня нахмурился еще сильнее. Он, как купец, тоже многое повидал и про зелья такие слыхал.

– Вот Лада Волеговна сказала мне, что в Граничке девицы все в баню ходили, плескались и бегали туда-сюда. И дочь твоя с боярышней чаши попутали…

Купец встрепенулся. Приподнял дочь, уткнувшуюся ему в плечо, и заглянул в глаза, хрипло спрашивая:

– Верно ли, Заря?

– Верно, батюшка! Случайно мы. Даже не заметили сперва. Лада Волеговна вот сказала, что надо нам посестриться, чтобы недолю отвести. Мы с боярышней обменялись. Я ей подвески с лошадками отдала, а она мне браслет серебряный.

Нянька кивнула, подтверждая:

– Было такое! Я свидетельница и боярышня Услада, и прочие няньки. Мы все из баньки выходили на время, а как вернулись, так чашки и попутали.

– Видно, тогда Зареслав зелье-то и подлил, – вздохнул Зорко, – и сам выпил. Теперь, Горыня, беда у меня. Про Светомира Драгановича слыхал? Воеводу Водницкого?

– Слышал, – осторожно ответил купец.

– Зареслав его сын. Весь обоз боярышни под мою руку отдали. Я за него отвечаю и должен под княжью руку без ущерба передать. А он дурак дураком. Потому что неправильный приворот привязал его к твоей дочери. Не веришь? Смотри.

Зорко подошел к выходу из шатра и отдал приказ.

Через минуту отроки затащили в тепло Зареслава. Тот был связан и выглядел сущим безумцем, пока не увидел Заряну. Бояричу хватило одного взгляда, чтобы рухнуть на колени и подползти к испуганно дернувшейся девушке. Он даже не говорил ничего – смотрел, да выглядел при этом сущим дурачком.

Рыжие брови Горыни взлетели к аккуратно обрезанным волосам:

– Он такой и будет теперь?

– Нет, – успокоил его Зорко, – сейчас на Заряну Горыновну налюбуется и в себя придет.

Действительно, постояв немного на коленях рядом с Зарей, Светомирович потихоньку пришел в себя и огляделся. Потом всмотрелся в девушку. Открыл рот, чтобы возмутиться – рыжая коса Заряны сильно отличалась от пепельной косы Радомиры, но Зорко тут же больно наступил ему на ногу:

– Что, боярич, пришел в себя? Рассказывай, зачем ты приворот подлил, и что теперь делать будем!

К чести Зареслава – про мать он не сказал ни слова. Да, приворот подлил в бане, да, увидел знакомый опашень и решил соблазнить девицу, зная, что зелье вызовет ответную страсть. Виноват, готов выплатить виру.

Горыня вскинулся, собираясь наговорить бояричу много нехороших слов, но Военежич поднял руку, останавливая купца:

– Ты, видно, боярич, не понял. Ты теперь с этой девицей связан на всю жизнь. Ну-ка, отойди вон за полог да постой там минуточку. Отойди, отойди. Не смотри на Заряну Горыновну, не слушай, как звучит ее имя, даже запаха ее не чуй!

С высокомерным видом Зареслав отошел за занавеску, принял скучающую позу, постоял. Потом сменил ногу. Почесал нос. Подбоченился. Нервно потоптался на месте, покрутил головой и уставился сквозь полог туда, где Заряна сидела на руках у отца. Постоял, борясь с мыслями и желаниями, попытался отойти к двери и… упал на пол, застеленный потертым походным ковром. Он понял!

Зорко Военежич выглянул из-за полога и кивнул сам себе:

– Вижу, не дурак боярич, сообразил. Теперь у тебя не так много путей. Или в услужение к Заряне Горыновне идти, чтобы видеть ее постоянно, или в прорубь нырять, или… в жены ее взять, коли батюшка ее согласится. Тут уж я тебе не помощник. Сам дело сотворил, сам разгребай. И отцу отпиши правду, как дело было. А мы пойдем.

Тут старик подхватил под ручку тихо стоявшую в углу няньку Радомиры и увел ее прочь. Сватовство – дело долгое, особенно если девицу успели уже в постель заманить. Да и не хотел Зорко сватом быть – перед князем придется ответ держать и перед боярином тоже. Лучше уж в стороне побыть.

Глава 11

Купец просто так с Зареслава не слез. То, что дочь боярыней станет – то ему невелик доход. А жить где станут? А муж чем займется? Князю служить пойдет? И в поход жену за собой потащит? А без жены он уже через час дурак-дураком будет! А долго ли тот эффект от зелья держаться будет, кто знает? Зелье-то, поди, «до смерти» делалось? Вернуться с молодой женой в Водницы? А ну как новые родственники проверить решат, как зелье действует, да и загубят молодую жену?

Заряна замучилась вся, сидя голой в чужом плаще. Ей помыться хотелось, одеться, да и живот уж подвело, а Горыня все с Зареславом ругался.

Благо Зорко Военежич сообразил – через часок прислал в шатер бабу Мушу с ведром воды теплой, с чистой одеждой и полотенцами. А еще через часок отрока с едой из котла заслал.

Укрывшись в боковой части шатра, Заряна с помощью няни быстро обтерлась куском полотна, оделась, как достоило, и павой выплыла в центральную часть неторопливо и с достоинством. Зареслав уже искрутился весь, как уж на сковородке, но увидев Заряну, поуспокоился и продолжил прерванный разговор.

Внутри у купеческой дочки все дрожало и болело – не думала она так быстро покидать отцовский дом, да и все, что с Зареславом произошло, рвало ей сердце и подгоняло слезы к ресницам. Однако Зарю с малых лет приучали купеческим переговорам не мешать, вести себя строго и сдержанно, слушать внимательно да помогать отцу, коли партнер упорный попадется. Вот и сидела она с отрешенным видом, рассматривала вышитую ширинку в своих руках да думала – что же батюшка предпримет, чтобы жизнь ей скрасить?

Горыня на дочь поглядывал и тоже мучился. Не так он свою старшую дочь замуж отдать хотел. Знал, что девица она толковая – грамоте обучена, в торговых делах разбирается, да еще умеет так товар преподнести, что каждая покупательница похвалиться готова и соседку привести.

Жена, мать и бабка у Горыни такие же были – пока сам купец по стране ездит, товар закупает да продает, жены лавку да дом в крепких руках держат. Потому искал отец для дочери мужа симпатичного, приятного, тихого да спокойного. Такого, который за товаром уедет спокойно, жене доверит, и она доверие оправдает охоткой. А вышло вот как! Кто ж боярыне позволит лавку иметь? Да товаром торговать? А боярич хоть и гонорист, а гол как сокол! Ни дома, ни денег, ни должности приличной. Куда жену приведет? В казарму при княжьем тереме?

В общем, покрутил все это Горыня так и сяк и поставил бояричу условие – в примаки идти.

Тот, конечно, вскинулся, заскрипел зубами, заотнекивался, да купец ему весь расклад сразу и выложил – и про родню его, которой купеческая дочь неровня, и про казарму, и про то, что жену в поход только дураки таскают, которым жизнь ее не дорога.

Понурился Зареслав, да и тоже с плеча рубанул:

– Весь я в твоей власти, купец! Сам свою жизнь сгубил или предки рода надо мной посмеялись, только прошу тебя, устрой венчание в церкви! Чтобы ни отец, ни мать, ни князь не могли от меня дочь твою оторвать!

Задумался купец. Так-то, все князья да бояре крещеные были. И купцы, и крестьяне обрядом не брезговали. На каждом погосте церквушка али часовенка стояла. Княжьи сборщики дани частенько у церкви народ и собирали – новости объявить, указы зачитать.

Сами князья на церковь жертвовали, венчались непременно, храмы да монастыри строили на свои средства. Но… простой народ не так охотно расставался с верой предков, потому те же князья по два имени носили. Вадислав Златомирович, к примеру, на причастие подходил как Василий, а сын его Волемир – как Георгий. Вообще, Горыня был крещен Гавриилом, а Заряну в церкви именовали Златой, но дома звали друг друга мирскими именами или прозвищами. Крестильное имя было чем-то вроде оберега, тайным словом, не каждому ведомым.

Потер Горыня окладистую бороду и кивнул:

– Сейчас прямо тут вас окрутим, а как церковь на пути попадется, я договорюсь. В примаки пойдешь ли?

– Пойду, – сник боярич.

– А коли приворот с тебя спадет, что делать будешь?

– Коли смогу без Заряны день прожить, пойду на службу князю. Ему не только воины нужны. Батюшка меня учил переговоры вести, бумаги писать, карты составлять…

– То доброе дело! Карты всем нужны. Вот и найдем тебе заделье!

Потом купец и боярский сын быстро обсудили приданое да выкуп за невесту. Выкупать Зареславу нечем было. Батюшка дал в дорогу серебра, но без лихвы. Светомир считал, что воин при обозе завсегда прокормится, а коли не нашел службы – сам дурак. Так что в качестве выкупа за невесту описали все имущество Зареслава – коня, оружие, доспех, составили договор и подписали его. После чего Горыня кликнул сына, велел принести чашу, чистое полотенце вино и хлеб.

Ставр и Яр принесли все и вместе с Зареславом, Заряной и Горыней пошли в лес выбирать дерево, у которого можно «окрутиться».

Дерево нашлось не сразу – пришлось по лесу побродить. Могучая сосна неохватных размеров, упирающаяся макушкой в низкое небо, княгиней стояла в центре полянки. Горыня и Заряна сразу ощутили – она!

Новобрачные поклонились могучему дереву, положили у корней хлеб, обвязали ствол ширинкой с вышитыми парными конями, разделили на двоих чашу вина, в которую щедро лились слезы Заряны.

После того, как Зареслав и Заря, запинаясь, произнесли клятву, Горыня обнял дочь и увел ее обратно в лагерь. Ставр и Яр шли позади, прикрывая сестру от Зареслава. Боярич шел, кусая губы, проваливаясь в наметы снега так, словно шел, не разбирая дороги, мало что видя перед собой.

Однако, когда впереди показались возки, купец остановился и дочь придержал. Подождал, пока подойдет Зареслав, и подтолкнул Зарю к нему:

– Береги и не соромь! Взял в жены, обращайся как с женой!

Боярич понял.

Остановился, утер девушке слезы, нежно поцеловал в лоб:

– Не плачь, я всегда буду рядом. Боги посмеялись над нами, но я постараюсь сделать так, чтобы ты ни о чем не пожалела. Прости за эту ночь, я был не в себе. Но теперь все мои мысли только о тебе!

Заряна всхлипнула и спросила:

– А если через час зелье выветрится? Бросишь?

Зареслав задумался.

Он вырос при родителях, в маленькой крепости, большого мира не видел, потому долго считал, что все люди живут, как его отец и мать. Потом подрос, стал примечать, что бывает по-разному. Где-то слышал болтовню воинов в казарме, разговоры женщин в матушкином тереме – и замечал, что счастливо живет тот, кто прикладывает к этому усилия. Даже если выдали замуж, чтобы закрыть долг, или женились ради приданого – в итоге бережное отношение друг к другу сохраняли те, кто друг другом дорожил.

– Не брошу! – решил он, чувствуя, что проходит ту самую развилку, о которой осторожно говорила мать. – Пойду князю служить, как собирался, глядишь – на дом заработаю и уже не примаком стану, а хозяином в доме! Ты же пусть и не боярышня, а девица честная и пригожая. Может, и сложится у нас!

Заряна еще раз всхлипнула и протянула новоиспеченному мужу руку, делая первый шаг в совместную жизнь.

Глава 12

Новости по обозу разлетелись быстро. Молодоженов усадили в возок Заряны, подали им туда жбан меда, каравай хлеба, вареную курицу – и оставили одних устраивать свои отношения. Горыня бурчал и ворчал, но Зорко Военежич поднес ему жбан меду «за молодых», купец его жахнул «до дна», а потом племянники уложили отца молодой жены в сани с товаром, укутали парой тулупов и присматривали, чтобы не поплохело с устатку.

Шатры и палатки свернули, угли из костров засыпали в пузатые горшки с дырочками – чтобы греться в дороге. Варево из котлов тоже по горшкам разлили, чтобы ехать весь день без остановки – путь изрядно замело, так что коней вели под уздцы, молясь, чтобы не случилось ямы. Запасных коней мало, а взять негде, зима быстро катилась к перелому, вот-вот должны были ударить морозы, и хищники все чаше обращали внимание на обоз.

По настоянию опытного гонца вперед пустили шустрых парней на лыжах, чтобы они вешками отмечали дорогу, по которой обоз безопасно выйдет на заметенный тракт. Тропить путь – дело нелегкое, так что выбрали на это дело три пары новиков – умается первая пара и падает в обоз растирать ноги, пить горячий взвар и отдыхать. Вперед бежит вторая пара. А уж как и они утомились, их сменили третьи. Так потихоньку и выбрались на тракт, и по нему не спеша поехали, даже не планируя добраться до жилья. Даже санный путь после метели дело непростое!

Радомире на коня сесть не позволили – нечего воинов отвлекать, перегон и так сложный! Потому со скуки села боярышня в возок к Усладе, желая обсудить странный шум в обозе. Княжьим невестам о конфузе ничего не сказали, но зоркая Радомира видела общую суету и тревогу, обратила внимание на то, что Заряну нес ее отец, да и на беготню отроков туда-сюда внимание обратила. Однако с боярышней сидела ее нянька, а вслед за Радомирой забралась и Лада Волеговна, так что обсудить животрепещущую тему не получилось.

Насупившись, Радомира не знала, чем себя занять – возок трясло на снеговых заносах так, что их порой кидало друг на друга, и тогда Лада Волеговна принялась рассказывать девицам сказки. Рассказчицей она была знатной – умела и на разные голоса говорить, знала много историй, но в этот день тянуло няньку на страшные истории про привороты и их последствия:

– Выпил Плавун-богатырь пива хмельного с зельем страшным и убил всю свою родню! Один остался! А Моравка-девица, что окрутила богатыря, позвенела браслетами да колокольцами на них и сказала: – Не люб ты мне, богатырь! Извернулась, как змея, и пропала! Очнулся Плавун один как перст! Ни жены, ни родни, да еще и грех на душу взял!

Услада ахала и прятала лицо за широким рукавом, Радомира же подозрительно косилась на вторую няньку – та, похоже, знала, откуда у Лады Волеговны такие сказки.

Обедали «на ходу» – просто остановились, чтобы перестало трясти, и конник развез по саням хлеб с салом, соленые огурцы да теплый взвар, что держали в закутанных флягах. Боярышням вместо лука и огурцов подали припасенные пироги с капустой, с кашей, с рыбой.

Девушки поели, а когда выбрались из возка в кустики, увидели пунцовую Заряну. Дочь купца тоже воспользовалась остановкой, и Радомира сразу обратила внимание на то, что коса больше не лежала поверх уютной шубки. Да и шапка плотно сидела на голове, прикрывая все, кроме лица. Что это с ней? Ох, наряд-то не девичий! Женский! Точно замуж вышла! Но за кого?

Между тем няньки боярышень к дочери купца и близко не пустили – увели в другую сторону. Радомира напряженно думала, да и Услада не отставала. Еще вчера няньки дочь купеческую привечали – она отлично развлекала боярышень в пути, да и сметкой житейской делилась. А сегодня прячут своих подопечных от Заряны, словно от прокаженной! Что же все-таки случилось?

Увидев Зареслава, топчущего для Заряну дорожку из леса, Радомира ощутила что-то вроде удивления. Боярич и дочь купца? Однако идут рядом, и главное – все, кто их видит, улыбаются! Еще и поздравляют! Значит, все-таки брак?

Не удержавшись, Радомира спросила няньку:

– А когда Заряна замуж выйти успела? Уж не потому ли утром так задержались?

Лада Волеговна нахмурилась, глянула на няньку Услады, но скрывать не стала:

– Вышла. Батюшка ее с Зареславом Светомировичем по рукам ударил.

Услышав это, встрепенулась Услада:

– Братец женился?

– Женился, – сокрушенно сказала ее нянька. – Как до храма доедем, так и повенчают их. Потому вам теперь с нею общаться нельзя. Ни болтать, ни рядом стоять, пока венцы на них не возложат. А лучше вообще в стороне держаться. Неровня.

– Так она теперь жена боярича, – уперлась Радомира, – Зареслав Усладе братец родной – как же не общаться с его женой? Да и при дворе княжьем хочешь не хочешь встречаться будем!

Няньки уперлись, но боярышни на своем настоять умели.

На другом привале, пока Радомира отвлекала обеих тетушек, Услада метнулась к брату и поздравила его с женитьбой, а после и смущенную Заряну облобызала и заявила, что очень рада такой невестке.

Тут уж нянькам пришлось смириться и позволить девушкам общение на привалах, но ехали они все равно в разных возках – Заря теперь проводила все свое время с молодым мужем или с отцом.

Горыня хоть не сильно рад был такому родичу, однако беседы с Зареславом вел. Сам же боярич целые дни возился с листами бумаги, который выдал ему из своих запасов купец. Что-то чертил, стирал хлебным мякишем и снова чертил. Иногда к вечерним беседам у костра присоединялся и Зорко Военежич, и другие воины постарше – они рассматривали рисунки Зареслава, давали советы и подсказки. Тот внимательно слушал, но чертил все равно по-своему.

Через пять дней добрались до большого села, в котором была церковь. Называлось селище Большой погост и было действительно большим. С интересом разглядывая красивую деревянную церковь со множеством маленьких куполов, Радомира с некоторым запозданием поняла, что Зорко Военежич намеренно приказал объезжать хутора и малые деревушки – чтобы не привлекать к обозу лишнего внимания.

В первый день устраивались на ночлег, мылись в бане, штопали износившуюся одежду, ели горячие, из печи, пироги да кашу.

На второй день купец Горыня повел свою дочь в церковь, чтобы соединить ее законным обрядом с бояричем Зареславом.

Услада и Радомира обиделись на нянек за то, что не пустили их в баню с Заряной, но няньки стояли насмерть, а в деревне нашлось довольно девиц, желающих приготовить невесту. Правда, княжьих невест все же допустили в храм посмотреть на венчание, но при этом закутали и занавесили их так, что обе боярышни еле стояли и почти ничего не видели.

Потом все собрались в общинном доме за накрытыми столами, поздравляя молодых, а девицам и тут неприлично за общим столом сидеть! Накрыли им малый столик в горнице в доме старосты, так что через приоткрытое оконце можно было слышать, как поют песни, да видеть, как провожали молодых уже в настоящую клеть, к постели, устланной по обычаю снопами.

Услада и Радомира на нянек своих обиделись – Усладе случалось прежде собирать подружек на свадьбу и пировать в «женском кругу», а Радомиру любой поселянин Ставгорода рад был на свадьбе увидать – боярышню любили, подарки ее ценили, а за широкой спиной отца она за столом восседала где угодно. Но…

Поругавшись, княжьи невесты отведали лакомств, да и спать уж собрались, но услышали какой-то шум за дверью. Няньки пошли проведать, что за шум, и пропали. Девицы подождали чуток, вооружились кочергой и выглянули за дверь.

Оказалось, в Большом погосте водились кошки!

Одна из них, должно быть, предчувствуя большой мороз, привела в дом свой выводок, что и вызвало большой переполох.

Няньки, вышедшие посмотреть, в чем дело, с интересом разглядывали диковинных зверей. Радомира, видевшая кошек только на смешной картинке, привезенной отцом в Ставгород еще до ее рождения, с интересом рассматривала котят, похожих на маленьких рысей – только не пятнистых, а полосатых и без кисточек на ушах.

Хозяйке дома льстил интерес боярышень, и она рассказала, что их Большой погост когда-то посетил сам князь с семьей. В тот год мыши одолевали так, что даже в гостевых покоях шуршали. Ни ежи не помогали, ни совы прикормленные. Тогда княгиня и оставила на Погосте двух котят, а уж от них кошки расплодились по всей деревне. Правда, не все хорошо мышей ловят, да и не балуют тут заморского зверя, но вот эта кошка и умница, и красавица. Ее детишек точно всех разберут.

Под такие разговоры боярышни и сами не заметили, как под благосклонным взглядом кошки обзавелись мурчащими колобками. Дочки старосты научили их гонять котят яркой тряпочкой на нитке, чесать круглое надутое пузико и тыкать мокрый носик в плошку с молоком. Когда же все угомонились, котята уснули на кроватях вместе с девицами, а утром так сладко мурчали и терлись мордочками, что обе боярышни тряхнули мошной и купили себе по котенку. Хитрая старостиха поглаживала кошель, в котором зазвенели монетки, и прятала улыбку.

Глава 13

Конечно, наутро после брачного пира никто и никуда ехать не мог, поэтому в Большом погосте задержались еще на сутки, но боярышни не скучали – играли с котятами, а Радомира даже пыталась нарисовать кошку на покрытой воском дощечке.

Дальше ехать стало и легче, и сложнее. Дни стали еще короче, так что часть пути проводили с факелами. Ночевать старались в деревнях и обязательно брали проводников из одной деревеньки в другую. На всякий случай.

В городке Жадицы к обозу присоединилась еще одна девица. Звали ее Несмеяна.

Красоты девица неописанной – черная коса спускалась до колен, собольи брови над карими, точно спелые вишни, глазами, тонкий нос, алые улыбчивые губы и ровная, чуть смуглая кожа, подчеркнутая алыми лентами и жемчугами.

Отец ее, боярин Крох, сопровождать дочь не мог – слишком большой удел находился под его управлением. Провожала Несмеяну мать – очень красивая моложавая боярыня, одетая с роскошью столичной жительницы. Даже Услада смотрела на нее во все глаза. Сопровождали еще одну княжью невесту, как и Радомиру, простые воины. И даже возки с данью следовали рядом.

Во время остановки девицы разговорились, и Услада спросила, почему Несмеяну сопровождают не родичи?

– Так нет никого, – развела руками Несмеяна. – Братья все младшие, им еще рано в столицу. Отец мой осиротел, когда еще отроком был, вырос при княжьем дворе, а как на маме женился, так сюда и поехал служилым боярином. Уже осьмнадцатый годок тут живет.

– А матушка твоя неужели тоже сирота? – удивилась Радомира. Она-то знала, что ее мать не была сиротой, просто родня далеко.

– Матушка была дальней родственницей прежней княгине, матушке князя нынешнего, – вздохнула Несмеяна, – а княгиня из дальних земель родом была. Матушку мою она с собой младенчиком привезла, совсем крохой. Вот и не помнит мама, есть у нее родня или нет. Выросла-то в Тулее, при дворе княжьем, там и учили всему, там и замуж выдали.

Услада и Радомира понимающе покачали головами – действительно, может, и есть родня, да где ее искать?

– Но я рада, что не одна поеду, – улыбнулась Несмеяна, и от ее улыбки растаяла даже суровая Лада Волеговна. Очень уж искренне и светло улыбалась боярышня.

Обоз стал еще длиннее и невольно замедлился.

Зорко Военежич, принявший под свою руку еще дюжину возков и саней, кряхтел, недовольно поглаживая усы. Оберегая санный поезд, он посылала новиков и вперед, и в стороны, и позади прикрывать велел, но чуял старый воин, какая легкая добыча столь длинный обоз, потому на ближайшем привале собрал старших воинов и постановил обоз разделить натрое. В каждую часть возок поставить, а девиц-невест пересаживать каждый день. И боярышням веселее, и татю непонятно, где их везут.

После разделения двигаться стали шустрее. К тому же Зорко каждый день выставлял вперед иную часть длинного обоза, чтобы каждый раз другие возницы первыми в тепло попадали. Замерзнув в пути, все спешили в тепло и коней погоняли споро.

Замелькали города и веси – в этой части княжества деревеньки плотнее стояли, да и города чаще встречались. И в каждом городке, встречая караван, местный боярин сообщал, что свою-то дочь, племянницу или внучку он уже в Тулею отправил. Припозднились вы что-то! А узнав, из какой дали везут девиц, удивлялся и не скупился на гостеприимство – то ли станет девица княгиней, то ли нет, а боярыней уж точно будет. Пусть запомнит, как хорошо ее принимали в каких-нибудь Малых Горках или Великих Луках.

Когда до Тулеи оставалось не более дня пути, Зорко Военежич отправил вперед юнца – уведомить княгиню и княжеских ключниц о новых гостях, а сам велел сделать остановку в большом селе, натопить баню и привести все в порядок – одежду, упряжь, коней, сани и возки, а пуще всего – девиц-невест.

Няньки все поняли правильно – баню истопили, трав запарили невиданное количество и повели Радомиру, Усладу и Несмеяну не просто смывать усталость и дорожный пот, а делать припарки для рук и ног, натирать тело душистыми маслами, полоскать волосы в отварах ромашки, крапивы и лопуха, отбеливать кожу всеми доступными средствами, чтобы девицы выглядели истинными сокровищами – белыми, румяными, красивыми и здоровыми.

Возчики, стражники и братья Услады тоже не дремали – чистили все металлическое мелом, квасной гущей и углем, доставали из дорожных мешков чистые не обтрепанные рубахи, свежие кафтаны и щегольские полушубки, крытые доброй крашениной, а то и чем получше.

Приведя в порядок лошадей, сбрую, оружие и одежду, все дружно пошли в баню и уж там кто во что горазд наводили красоту. За долгий путь все успели обрасти, так что один из возничих ловко щелкал овечьими ножницами, ровняя волосы «в кружок». А дальше уж кто во что горазд – кто маслом бороды умащивал, кто воском усы правил, а кто и свечкой кончики ровнял, делая бороду более окладистой.

На другой день рано поутру обоз был готов ко въезду в Тулею.

Впереди ехал Златан Удалович – со значком гонца на шапке, седле и коротком копье. Рядом с ним – Зорко Военежич в ярко-синем кафтане с куньей опушкой. За ними ехали братья Услады и немолодой воин из сопровождения Несмеяны, а уж дальше тянулись три возка с боярышнями. Их плотно окружала охрана, оттеснив купеческую часть обоза в самый конец. Впрочем, Горыня и не помышлял явиться ко двору княжескому вместе с невестами – купец просто спешил домой.

Глава 14

Княжий двор размером был практически как весь Ставгород с выселками. Высокие белокаменные стены отделяли его от городища. Тяжелые ворота по случаю приезда невест были открыты, и возле них гомонила любопытная толпа.

Радомире нельзя было выглядывать в окно, однако девушка прекрасно слышала, как шумят зеваки, и удивлялась – сколько же тут народу, если праздных гуляк собралось столько?

Возки проехали через ворота, осененные иконой, и по гладкой, наезженной колее свернули к женскому терему. Радомира по привычке хотела выпрыгнуть на утоптанный снег, размять ноги, но Лада Волеговна ее удержала:

– Сиди! Сейчас дорожку раскатают, мамок пришлют, тогда выходи, да смотри, постанывай слегка, словно умаялась с дороги, и больше ничего не говори! Вас сейчас со всех сторон разглядывать да оценивать будут!

С этими словами нянька накинула на голову боярышни плотное покрывало, расшитое птицами и травами. В извивах листьев и крыльев прятались обреженые солнечные колеса, а по краю шли фигурки Лады и Лели, отгоняющие зло. Пусть венчание проходило в церкви, но крепко засели в народе прежние верования, и невесту изо всех сил оберегали от дурного глаза, злого слова и колдовского навета.

Все случилось так, как рассказала Радомире нянька – с высокого крыльца с белокаменными балясинами сбежали сенные девки и раскатали суконную червленую дорожку. Сбоку спустились мамушки – нарядно одетые боярыни из мелких родов. Молодые, румяные, позвякивающие подвесами, колтами да зарукавьями, они вышли встречать невест с еще не погасшим интересом.

Первой вынули из возка Усладу – ее возок подъехал к высокому крыльцу первым.

Радомира тихонько смотрела в щелочку между тяжелыми занавесками. Боярышню, накрытую огромным невестиным платом, подхватили под руки и с воркованием потянули на крыльцо. Всего-то с полдюжины шагов до крыши и балясин, ан кто-то успел присвистнуть, оценив легкий шаг, кто-то закричал: «Ух, бога-а-а-атое платье!», а кто-то потише вякнул: «Никак Светомировна пожаловала?»

Бусовна поежилась. Ее отца в столице, поди, не знали-не помнили, но как знать?

– Не трясись, – строго сказала Лада Волеговна, заметив напряжение подопечной, – тут княжий двор – все видят, все знают, почище, чем у нас в Ставгороде. Слабость проявишь – сожрут!

– А как же Услада? – Радомира кивнула в сторону крыльца – боярышню уже увели в терем, а сенные девки старательно сматывали суконную дорожку обратно, чтобы торжественно встретить новую гостью.

– Услада в тереме росла, с матерью и тетками. Она в этих делах лучше тебя разбирается. Где надо – слабенькой притворится, где надо – силу духа покажет. Тебе же, ласточка моя, надо сразу решить – будешь ли ты за княжича бороться или тишком в углу просидишь да волю княжескую примешь.

Радомира застыла. Няньке и прежде случалось с ней строго разговаривать – предупреждать, оберегать, но на сей раз голос ее звучал так, что где-то в глубине что-то екнуло. Верно ведь – или за княжича бороться, превосходя соперниц, или тихо сидеть, да потом уехать из терема в дом мужа, а то и в монастырь.

Долго размышлять боярышне не дали – девки снова размотали червленую дорожку, боярыни горохом высыпали навстречу, подхватили под руки, потянули на крыльцо… Вырезные сапожки неслышно ступали по сукну. Крыльцо тоже оказалось укрыто дорожкой. Потом просторные сени, пахнущие ладаном, сухими травами и совсем чуть-чуть выделанным мехом.

Через сени невесту повели по длинному переходу-галерее с прикрытыми ставнями. Тут горели масляные светильники, и вдоль стен толпилась вся женская теремная прислуга – от девчоночек-чернавушек до чопорных старух в черных полумонашеских одеяниях. Все они жадно смотрели на Радомиру, хотя что там можно было увидеть под огромным платом? Разве что ноги в сапожках да юбки парадного платья, расшитые по краю теми же оберегами.

Лада Волеговна шла за воспитанницей вслед, по крупинке роняя из широкого рукава соль – чтобы не сглазили. Целый мешочек ей воевода с собой положил – запаса своего не пожалел, чтобы дочь оберечь. Соль та не простая была – каменная. Толченая крупно с обережными травами да крупинками серебра. Чтобы ни зло людское, ни духи не навредили княжьей невесте.

Проводили Радомиру в покойчик малый. Окошечко косящатое, ставенем закрытое, уголок печи беленый, по краю плинфой узорной обложенный, занавесочка между печью и стеной – уголок для умывания скрывает. Лавки вдоль стены, скамья под окном и столик в углу, а над ним образ на полочке да лампадка малая.

Боярыни разоблачать невесту не стали – на то нянька есть. Только поприветствовали новенькую да сказали, что вечерять матушка-княгиня всех невест к себе за стол зовет, и надобно являться туда скромно да красиво.

Пока с ней беседы вели, Радомира столпом в центре комнаты стояла, а как ушли, чуть не рухнула от напряжения. Только Лада Волеговна на нее прикрикнула:

– Стой смирно! Сейчас я тут все обойду, обсмотрю, а потом только велю сундуки нести. А ты и близко к стенам не подходи!

Ох, шуршала нянька!

Под каждую лавку заглянула да веником полынным там пошуровала. Свечу запалила и над окном и дверью кресты нарисовала. Все уголки-щелки святой водой покропила да окурила дымником из целебных трав – только после этого позволила внести сундуки дорожные, ларцы да шкатулицы, корзины с рухлядью мягкой и мешки кожаные с припасом. Весь угол до потолка сундуками заставили, остальное нянька рачительно под лавки попрятала и, только вытолкав прочь носильщиков да обметя заново пол полынным веником, дозволила Радомире на лавку сесть и покрывало скинуть.

– Прости, Радушка, что измучила тебя, – вздохнула вдова воина, – только я путем-дорогою наслушалась историй про нравы да порядки на подворье княжеском, теперь и тени боюсь. Да ты и сама ведаешь, как люди бывают злы, а бог милостив. Вспомни Заряну…

Радомира зябко передернула плечами у теплой печи, вспомнив свою недолгую подружку. Задумалась – увидятся ли еще? Заряна купеческая дочь, и пусть муж ее боярич, это не значит, что будет она при дворе княжьем появляться. А сама Радомира… не та у нее стать, чтобы княгиней быть. Ей милее чистое поле, снег в лицо да честная схватка со зверем. Не вышиванье у печи, не разговоры под прикрытием расшитых покрывал да кокошников жемчужных. В этом она разбиралась слабо и чувствовала себя уязвимой. Значит, на княжича и смотреть не стоит? Лучше сначала показать себя дикаркой из далеких северных лесов, чуждой теремной спокойной жизни?

Задумавшись, Радомира не сразу поняла, что к покойчику уже прислали свободных чернавок – выбрать парочку в услужение, и Лада Волеговна рассматривает их, строго вздев к повойнику подсурьмленные брови. Чернавки были присланы с умыслом – две пожилые, степенные, в теплых шушунах. Две средних лет, в простых душегреях. Две молодые девушки в сарафанах и свитах, да две девчонки еще, и первую кровь не уронившие – смешливые и шебутные.

Поглядела Лада Волеговна на них, руки показать велела, спросила, давно ли на княжьем дворе служат, да и выбрала одну девчоночку шуструю да молодицу, у которой на переднике знаки были вышиты, что дите у нее есть.

Радомира выбору няньки удивилась – аж язык зачесался узнать, почему Лада Волеговна такой выбор сделала. Однако вежество соблюдать боярышню строго учили, так что она дождалась, пока нянька отвергнутым чернавкам подарочки малые вручит – по плитке орехов, в меду вареных, и отпустит. Пока новеньким задание даст – водицы теплой принести да узнать, сколько уже невест приехало и сколько еще ожидается. Вот как разошлись все, так Радомира свой вопрос и задала.

– Нам с тобой, Радушка, тут никто не друг, – вздохнула Лада Волеговна, – Ледоставу я выбрала, потому как мать молодая больше о своем ребенке думает, в чужие дела не лезет. А девчонка Морошка сирота. Приветим – будет нам верно служить. Старые же чернавки при дворе княжеском давно, всех знают, обо всем свое мнение имеют. Могут нас в чужую свару затянуть и не заметить. Девицы молодые да бойкие, небось, сами на княжича поглядывают, о любви его мечтают. Они нам не помощницы. Еще хуже будут на все смотреть да болтать. Нет в тереме страшнее оружия, чем сплетни!

Боярышня в ответ только вздохнула.

Глава 15

Вся суета с устройством на новом месте протянулась чуть не до темноты.

Все это время Радомира просидела у стола, разглядывая суетящихся служанок и няньку. Шубку и шапочку она сняла, ставни Ладостава приоткрыла, чтобы слегка разогнать дым от курений, так что боярышне было вполне комфортно. Хотя она считалась в Ставгороде девушкой бойкой, подвижной, как вода, но умела Рада и в засаде сидеть, и зверя скрадывать, потому представила она себя в засаде и практически не шевелилась, только зевки прятала за широкими рукавами.

Увидев алый луч солнца, скользнувший сквозь щель в ставне, Лада Волеговна всплеснула руками и приказала собирать боярышню к столу. Первым делом затворили ставни, потом принесли теплую воду, и Радомира разделась в темном углу за печью. Умылась, обтерлась куском полотна, надела чистую короткую сорочку тонкого льна да подвязала ее тонким пояском – привязала душу к телу. Поверх этой коротенькой сорочки Лада Волеговна подала рубаху-шуршаницу из дорогого заморского шелка. Длинные-предлинные рукава спрятала в тяжелые створы запястий. Поверх рубахи надели на боярышню летник из камки на тафтяном подкладе да с меховой опушкой. Начистили сапожки из красноватой кожи, чулки теплые не забыли, да усадили боярышню косу плесть.

Тут уж нянька сама за гребень взялась, никому не доверила – расчесала длинные светлые волосы, сплела, затянула алой лентой с тяжелым косником – чтобы голова боярышни сама собой назад отклонялась, а после увенчала голову Радомиры шитой жемчугом девичьей повязкой. Поскольку мать Рады принадлежала к далекому северному роду, и обычаи в ее семье были другие, по наследству боярышне повязки не досталось. Так что широкую ленту расшивала Лада Волеговна, а жемчуг для любимой дочери воеводы добывали отроки из воинов воеводы Буса. Может, и не шибко высока и богата повязка была, да очень уж Радомира ее любила, а по мнению няньки, на первую встречу с княгиней лучше убора и нет. Будут там девицы знатнее, богаче и красивее. Раде надо себя только не хуже других показать, а уж вперед прочих лезть ей без надобности.

Как суета завершилась, и Лада Волеговна сама шушун праздничный приодела, прибежала девочка в ярком суконном сарафане со словами:

– Боярышню княгиня-матушка к столу зовет!

– А проводи нас, красавица, – нянька поймала девчонку за рукав, – пряника дадим!

Посланница согласилась, да и чернавки следом пошли, так что Радомира в трапезную шла со свитой.

У самых уже дверей столкнулись они с Несмеяной. Радомира невольно залюбовалась красивой соперницей и уступила ей дорогу.

– Верно все делаешь, Радушка, – прошептала в спину нянька, – не надо нам вперед лезть!

Между тем зашли они в богатую палату, расписанную по всем стенам красивым травным узором. В центре стоял длинный стол, и у дальнего его конца виднелись резные шишечки высокого стула княгини. Поближе к ней стояли несколько креслиц пониже – для дочерей и ближних боярынь, а дальше уж совсем простые стояли табуреты – для гостей и невест.

Радомира вошла спокойно, осмотрелась неторопливо и двинулась к началу стола – поклониться княгине. Перед ней уже стояли несколько богато одетых девушек, и последней была Несмеяна.

Каждая девица подходила к матушке-княгине, кланялась поясно, называла свое имя и откуда она прибыла. Радомира старалась прислушиваться, но в трапезной стоял гул, и слышно было плохо. Зато видно – хорошо.

Княгиня Мирослава была в той поре, когда по женщине и не скажешь, сколько ей лет. Наряд ее был богатым, достойным, но не праздничным. Фиолетовый с алой искрой летник поверх голубой шелковой рубахи да оплечье простое, жемчугом, топазами да золотой нитью шитое. Венец княжеский с лалами поверх фаты бухарской надет, и подвесы жемчужные с него свисают у лица на грудь, а косы под фатой просто на спину отброшены. Жемчужные же понизи на руках и груди да вышивка по краю рукавов богатая, а больше и нет ничего.

Подле княгини боярыни стояли – вот эти уж все свое богатство разом показывали. В шубках, шелком да тафтой крытых, в шапках с собольей опушкой, в шушунах да летниках богатых выглядели боярыни статно и дорого. Смотрели же на девиц строго и внимательно – выискивали недостатки да промеж собой тихонько обсуждали – кто как одет, у кого коса тоща или румянец несвеж.

Между тем настала очередь Несмеяны. Девица подошла к Мирославе, поклонилась и представилась:

– Несмеяна, дочь боярина Кроха!

Чуть повернулась Несмеяна, плечом повела, а княгиня вдруг замерла, словно что-то страшное увидела. Боярыни перепугались, кинулись водички подать, ширинкой обмахнуть, да княгиня их отодвинула:

– Все со мной ладно! Душно тут стало! Приветствую тебя, девица, ступай, с другими боярышнями познакомься, скоро за стол сядем.

Несмеяна отошла, настал черед Радомиры. Бусовна такого впечатления на княгиню не произвела. Та лишь уточнила:

– Воеводы Ставгорода дочь? Добрый воин отец твой и дочь породил красавицу! Ступай, с девицами познакомься, скоро трапезничать будем.

После Радомиры появились еще две боярышни, и вскоре княгиня приказала подавать на стол. Боярыни тотчас расселись по креслицам, боярышням достались табуретки, а няньки-мамки да служанки разместились на скамьях в самом конце стола.

Кормили при княжьем дворе сытно. Слуги внесли юшку куриную, сдобренную кореньями и травами, пироги с зайчатиной, кислую капусту, огурцы, моченые яблоки да брусничную водицу. Посуда на столе стояла разная – и деревянная, и глиняная, только у княгини и ее боярынь стояли серебряные тарелки и кубки. Боярышни не возражали – многие сообразили, что уже начались испытания, в том числе и на вежество.

Радомира ела аккуратно, понемногу. Просидев целый день в своем покойчике, аппетита она не нагуляла, да и еда имела незнакомый ей вкус – в Тулее добавляли иные травы, и потому каждое блюдо она пробовала с осторожностью, а вот брусничная вода ей понравилась, и пила ее Рада с удовольствием, пока не сообразила, что боярыни и боярышни на ароматный кисловатый напиток не налегают. Девушка задумалась и охнула. Трапеза только началась, выйти сразу не получится, да и неприлично это, а она водицы этой полкорчаги выпила! Что ж делать, терпеть придется!

Чтобы отвлечься, Рада принялась потихоньку разглядывать других княжьих невест. Так уж вышло, что прямо напротив нее сидела Несмеяна, а чуть сбоку от нее – Услада. Но разговаривать через стол неудобно было, а рядом с Радомирой сидели две девицы незнакомые и по виду очень чванные, так что Бусовна невольно все на Несмеяну и глядела, любовалась ее красотой и так дотерпела до того времени, как княгиня всех отпустила и велела назавтра поутру всем быть готовыми в церковь пойти, дабы день воскресный не пропустить.

Из трапезной палаты Радомира в свой покойчик чуть не бегом бежала, а за ней Лада Волеговна. Опытная женщина быстро поняла, что не просто так девиц брусничной водой угощали, да предупредить воспитанницу не могла – отсадили всех нянек подальше, чтобы поглядеть, чего сами девицы стоят.

После трапезы умаявшаяся бездельем Радомира легла спать, но заснуть долго не могла, вслушивалась в непривычные звуки княжьего двора. Нянька тоже легла, но сперва приготовила на утро два наряда – один с шубкой, другой с опашнем, накрыла их платками и легла спать на соседней лавке – чтобы охранять одеяние боярышни всю ночь.

Глава 16

Поутру девиц разбудил колокольный перезвон. Их быстро подняли, умыли, приодели и, не дав и куска хлеба, повели на службу в малую, «домашнюю», церковь. Поскольку церковь эта была малой, второго яруса, отделенного решеткой, тут не было. Девиц под присмотром нянек завели в церковь и выстроили рядами с левой стороны.

Впереди встала княгиня со знатнейшими боярынями. Их пышные, многослойные одежды сверкали и переливались в солнечном свете, падающем из узких стрельчатых окон. Горели свечи, пахло ладаном и немного сыростью от нанесенного ногами снега.

Сразу за боярынями стояли боярышни.

В первом ряду родственницы князя и княгини. Не особо близкие, все же церковь запрещала венчать до четвертой степени родства, но именно девицы, имеющие в родстве княжью семью, считались самыми знатными.

Дальше стояли боярышни менее знатные. Услада угодила в первый ряд девиц и стояла там, потупив очи. Радомира стояла в предпоследнем ряду. За ней стояли уж совсем худородные девушки из дальних селений. Они еще и зябли, поскольку прибыли с юга, и лютая многоснежная зима стала для них неприятным сюрпризом.

Несмеяна стояла рядом с Радомирой. Отец ее был не слишком знатен и богат, при княжьем дворе покровителей не нажил, вот и поставили рослую и статную красавицу чуть не к дверям. Несмеяна на это и внимания не обратила, лишь пошептала Радомире, что отсюда еще лучше княжича видно будет.

Как только девицы утихли под суровыми взорами боярынь, будто по сигналу в церковь начали заходить мужчины.

Первым шел князь. По случаю ясной погоды он шел в легкой распахнутой шубе, крытой заморским шелком с крупными золотыми цветами. За князем шли думные бояре в высоких шапках, в богатых шубах до земли с длинными откидными рукавами, крытыми тафтой.

За боярами шел княжич – молодой, веселый, дерзкий. Он шел в бекеше, отделанной по краю коротким мягким мехом. Его карие глаза, аккуратная мягкая бородка и довольно длинные волосы, падающие на воротник, делали его весьма привлекательным для любования. Рядом с княжичем толпилась его свита – такие же молодые бояричи, одетые ярко, пестро и нарочито небрежно.

Волемир Вадиславович окинул ряд боярышень ласковым взглядом, но увидел лишь до хруста накрахмаленные камковые фаты, накинутые поверх девичьих повязок. Вообще, со спины можно было увидеть только рост девиц да длину кос, если у какой фата была коротковата и закрывала боярышню не до колен, а только до кончиков пальцев.

Друзья его и приятели зашушукались, обсуждая приезд невест и то, что им сообщили их матери и бабушки, живущие в женском тереме при княгине. Одного строгого взгляда князя хватило, чтобы навести порядок, а там и служба началась.

Пока шли возгласы, девицы стояли как статуи.

Бояричам быстро прискучило любоваться затылками, но тут вышли из алтаря два священника в темных ризах и встали с двух сторон у маленьких аналоев, чтобы принимать исповеди. Чинные ряды тотчас смешались, превращаясь в две очереди, и вот уж теперь можно было разглядеть потупленные очи боярышен, их руки, прикрытые ширинками, и богатые оплечья. Среди бояричей началось обсуждение девиц и нарядов, но тихо, едва слышно, чтобы не нарушать благоговейности таинства.

Между тем князь и княгиня исповедались тихо и быстро. Боярыни и бояре тоже затягивать не стали, а вот девиц священник взялся допрашивать строго.

Радомира стояла в череде других девушек и с некоторым ужасом вспоминала, наступил уже рождественский пост или нет? Фиолетовые и черные одеяния на священниках подсказывали, что наступил. А она в пути ела мясо чуть не каждый день – другого припаса и не было. Правда, «путешествующим» прощается, но ведь приехали уже! А какой вообще сегодня день недели?

Боярышня даже ахнула – совсем она потерялась в долгом пути, ни день седмицы не помнит, ни дня месяца! В этом она и покаялась первым делом. Священник – немолодой, очень худой и сдержанный, выслушал, мягко кивая, а потом открыл свой требник и начал задавать вопросы, половина которых не укладывалась у Радомиры в голове: какое еще «вытравила дитя»? Покраснев, как маков цвет, девушка так отчаянно замотала головой, что батюшка смилостивился и сократил список вопросов, перечислив более общие грехи.

После исповеди Рада отошла в сторону, наблюдая за тем, как под епитрахиль подходили другие девушки. Как только была принята последняя исповедь, царские врата распахнулись, вышел священник с чашей, и диакон возгласил:

– Со страхом Божиим и верою приступите!

Причащались все – князь, княжич, бояре, бояричи, за ними княгиня, боярыни и боярышни. Успевшие запить причастие теплотой, бояричи жадно смотрели на хорошенькие личики у чаши. Тут хочешь не хочешь, а лицо открыть придется даже самой записной скромнице.

Брюнетка с томными глазами, блондинка с нежным румянцем, темно-русая с искрой коса, цвета зимней лисы – и снова светлая, будто припорошенная пеплом…

Девицы все были красивы, пусть и по-разному. От некоторых дух занимался – сотворил же Бог такую красоту! Некоторые, вероятно, почитались пригожими только в своем околотке, но знатность и богатство отца сделали из них первых красавиц.

Впрочем, и спутники княжича не все отличались красотой или благолепием облика. Был там боярич Ляшко – со свернутым набок носом. Был боярич Квашня, названный так за огромный рост и некоторую рыхлость тела. Был и совсем невысокий боярич, который телом походил на ребенка лет двенадцати, но смотрел серьезным взрослым взглядом из-под ровно стриженой челки.

Радомира краешком глаза поглядывала на спутников княжича. Она, конечно, полюбовалась и самим Волемиром, но прекрасно понимала, что рядом с родовитыми и богатыми девицами она тут серая утица, а значит, в мужья надо присматривать себе ровню. Незамужней с княжьего двора никого не отпустят, если только в монастырь, но обителей было мало, и жили они бедно, такой путь Радомиру совсем не прельщал.

Однако взгляд ни за кого не зацепился. Парни и парни. Молодые, здоровые, богато одетые, но таких и в Ставгороде хватало. Пусть не боярских сынов, но крепких охотников, удачливых рыбаков и крепких бортников. Рада поглядывала и все ниже опускала голову – никто ей не приглянулся. Может, не все еще здесь? Или придется искать жениха среди воинов постарше?

В задумчивости Рада глянула вбок и внезапно столкнулась взглядом с тем бояричем, что был ростом ей по плечо. Несколько бесконечно-долгих секунд они смотрели друг на друга, потом боярышня отвела взгляд и опустила голову еще ниже.

Глава 17

Выслушав молитвы после причастия, княгиня первая покинула церковь, причем боярышни должны были идти вслед за боярынями и, следуя за ними, сделали по храму большой круг, пройдя мимо княжича одна за одной.

Конечно, девицы смотрели в пол, не смея поднять глаза, да и трудно было это сделать под таким количеством пристальных взглядов, тем не менее каждая постаралась выпрямиться и пройти мимо глазеющих бояричей как можно плавнее и ровнее.

Молодые дворяне пристально рассматривали девиц – и наряды, и узоры, и украшения. Все это говорило о девушке больше, чем слухи и сплетни.

Вот девица с южного края княжества – алтабас, парча, тафта – все драгоценные южные ткани, которые везли в Тулею из Персии, сияли и сверкали на платье девицы. Да хитро так. Сам-то сарафан из добротной синей шерсти пошит, как девице и пристало, а вот каемки, полоски, отделки – все из тех самых драгоценных тканей. И пояс у девицы наособицу – долгий полосатый шарф вместо плетенного из нитей оберега повязан. Да ловко так, что и стать девицы видна, и концы этого шарфа до пола ниспадают и блестят, как вода.

Вот девица идет в жемчугах вся – небось, отец на северных реках «сидит» али на торговом пути из варяг в греки. И зарукавья у нее жемчужные, и очелок весь крупными перлами усажен, и ожерелья на груди лежат ворохом!

А эта, видать, из мест, дичью богатых – ткани на девице простые, зато меха – всем на зависть! Сплошь соболя!

А эта одета бедненько, словно красок в доме не хватило, зато каменьями сверкает, а среди монист еще и самородки поблескивают!

А та чуть не в холстинке, зато узоры по сукну простому вышиты – глаз не оторвешь!

Всех девиц со всех сторон обсмотрели-обсудили и тому удивились, что ни одна в обморок не рухнула, ни одна бежать не взялась. Видать, все и телом, и головою крепки!

Девушки же, дойдя чинно до терема, кинулись к нянькам – кто плача, кто смеясь, кто ширинкой узорной обмахиваясь. Опытные теремные служанки уж и водички припасли, и отвару мятного да валерьянового, и щедро те отвары разливали, только бы крик да плач поскорее прекратить.

Несмеяна прошла к себе задумчивая. Услада совсем притихла, а Радомира хмурила брови, но молчала. Вот как закрылась за нею дверь в покойчик, да Лада Волеговна еще и ковер от любопытных глаз да ушей приспустила с косяка, так она и вздохнула.

– Тяжело пришлось, моя ласточка? – ласково спросила нянька, выкладывая на блюдце горсточку орехов, да бруснику сушеную, да взвар ромашковый в глубокой чашке.

– Смотрели на нас, как на товар на базаре, – дернула плечом Радомира. – Неприятно, но потерпеть можно.

– А княжич тебе как показался? – шепотом уточнила Лада Волеговна, склонясь к самому уху воспитанницы.

Боязливо оглядываться нянька не стала, просто сняла с головы Радомиры тяжелую повязку и распустила косу, чтобы голове стало легче.

– Княжич и есть, – пожала плечами девушка, не желая делиться впечатлениями.

Лада Волеговная кивнула – и так ясно, что не поглянулся старший сын князя ее девочке.

– А кто там еще в свите был, не приметила?

– Да много там молодцев стояло, – нехотя ответила Рада, – яркие все, как щеглы по весне, звякают, брякают, притопывают, жеребцы стоялые!

Вот тут нянька заволновалась.

Конечно, дочь воеводы, выросшая практически при боевом отряде, к мужчинам особого пиетета не испытывала – всякими их видала. И ранеными, и пьяными, и битыми. Но так просто отмахнуться от целой группы бояричей? Ни глазом не мигнуть, ни улыбнуться? Или она, старая, не доглядела, и в обозе кто-то похитил сердечко девичье?

– Да уж приоделись боярские сыны, – поддержала разговор Волеговна, берясь за гребень, – хотели на невест произвести впечатление. А девы хороши ли были?

– Да тоже приоделись, только подвески да монисты брякали, – кивнула Радомира задумчиво, разглядывая себя в чашке с отваром. А потом вдруг спросила: – Няня, а я… красивая?

Вот тут уж Лада Волеговна чуть гребень не выронила! Еле удержалась! Видно, и впрямь кто-то Радомире в сердечко запал, коли такие вопросы задает!

– Красивая! – твердо ответила нянька, а потом пояснила: – Красота для каждого разная. Селезню – утица, лебедю – лебедица.

Радомира вздохнула. Не было у нее такой косы до самой земли, как у боярышни в золотых монистах. Не было синих глаз и золотых локонов, как у Услады. Не было и каменьев самоцветных. А того, что было – хватит ли, чтобы… Нет, даже в мыслях девушка боялась произнести то, что жгло ей сердце. Допив отвар, Бусовна подошла к иконе и, встав на колени, долго молилась. Она и сама не знала, чего просила. Ей отчаянно хотелось сейчас, как в детстве, уткнуться в колени родителя, поплакать вволю, а потом рассказать свой большой секрет и получить утешение. Поэтому, когда на глаза набежали слезы, она уткнулась лбом в пол, представляя отцовские колени, и предала себя на волю Отца Небесного.

Лада Волеговна стояла позади воспитанницы и тоже молилась, прося у высших сил доброй семейной жизни Радомире, тепла близкого человека рядом и здоровых детей, а вовсе не венца княжеского. Но соглядатаи, что через тайно просверленные отверстия наблюдали за всеми невестами, решили, что дочь воеводы Буса так хочет замуж за княжича, что едва из церкви прибежала – так снова Богу стала молиться. Разговоров же няньки и княжеской невесты они не слышали.

– Оно, может, и неплохо – набожная жена, – гудел один из думных бояр, когда соглядатаи рассказали, чем занимались невесты после встречи с княжичем.

– Порой и хорошо, – присоединялся другой, – писание жен послушанию да смирению учит!

– Только бы красоту для мужа наводить не забывала, да посты в постели лишка не блюла, – возразил третий, – Тулее наследники нужны!

– Вот-вот, запостится до сухостоя, княжичу наскучит быстро!

– Да все ж девка ладная, – возражал другой, – конечно, еще лекарь смотреть будет и повитуха, но я тут сопровождающих поспрашивал, говорят – верхом ехала, без капризов и выкрутасов!

– А вот про боярышню Милолику бают, что всю дорогу ныла и в мамку свою кидалась чем под руку попадет! Даже кошелем с рукоделием однажды кинула! – вмешался еще один княжий советник.

– Милолика молода еще, едва пятнадцать стукнуло, – отмахнулся другой, – а вот Верея, сказывают, и не девица уже! Больно много стражам своим улыбалась, да и вообще…

– Верея девка честная! – стукнул посохом другой боярин. – А вот Радка эта дичь лесная! На что она княжичу? Ворон с тына сшибать?

К ужину бояре так разругались, что успели раза три подраться, постучать посохами и потаскать друг друга за бороды. Каждый норовил продвинуть вперед свою родню и замарать имя чужой.

Князь сидел, зевал, делал вид, что не слушает, а сам на писца поглядывал – тот все слова боярские записывал, да пометы в списке невест ставил.

Назавтра должен был в терем явиться лекарь и осмотреть всех невест. А за ним и бабка повивальная. Пусть все боярышни выглядели невинными цветочками, да только князь и сам молод был, сам девкам головы кружил. Знал, что кровь кипящую ни забор, ни псы, ни суровые родичи не остановят.

Однако вежество князь блюл – девиц опозоренных должны были по его указу отвезти не в монастырь – зачем Богу порченные невесты? Нет, их ждали с нетерпением в дальних острогах. Там невест нехватка всегда, а уж на красивую да богатую девицу всегда охотники найдутся. А вот тем, кто себя соблюл, но княжичу не приглянется, тем уж будет забота в Тулее мужей подобрать. Чтобы и молоды, и не бедны, и собой хороши. Иначе начнет народ болтать, что скуп князь на ласку. Но это дело завтрашнего дня…

Пристукнул князь кулаком по столу, да и сказал:

– Все, други, обсудили, что могли! Завтра в терем повитуха придет. А пока… ужинать пора! Более о невестах и слышать ничего не желаю!

Бояре понятливо умолкли. Знали уж, что князь молчит-молчит, да притопнет, и потом уж лучше не болтать.

Встали все, поклонились да и пошли – кто в трапезную, кто во двор, к возку своему, чтобы на паужну домой ехать. А как разошлись, из покойчика, спрятанного за престолом княжеским, вышел сам княжич Волемир.

– Что, сын, все ли слышал? – спросил его отец.

– Слышал, отец, да так и не понял, есть ли среди девиц хоть одна девица, – хмыкнул жених.

– Есть, – успокоил его князь, – сейчас с наскоку постарались все друг дружку в грязи перемазать, да не вышло. Надо смотреть, чтобы девиц не попортили, порчу не навели, да бабок-шептуний не натащили. Ты уж Белослава да Горазда поставь в присмотр.

– Поставлю, – кивнул княжич.

– А что, – прищурился вдруг князь, – приглянулась тебе какая из девиц?

– Приглянулась, – осторожно кивнул Волемир, – только я пока спешить не стану, отец. Присмотрюсь еще.

– Добро! Ну, ступай, вечеряй со всеми, да слушай хорошо, а я к матери загляну!

Князь отпустил сына, а сам через тот потайной покойчик прошел на галерею, а оттуда уже спустился в мыльню – там стояла кадушка с отваром тысячелистника, полыни да мяты. Споро скинув одежду, князь опрокинул на себя теплый отвар, смывая все худое, что налипло на него за долгий день, потом взял со скамьи чистые порты, рубаху, кафтан, причесал волосы и в домашнем виде отправился в покои княгини – ужинать, разговаривать, целовать дочерей и младшего сына, да размышлять – будет ли у старшего такое место, куда он не захочет тянуть тяжесть сложного дня?

Глава 18

На другой день в тереме, отведенном для невест, царила страшная суета – мамки и няньки омывали девиц святой водой, обряжали в особые тонкие рубашки с большим запахом, поверх накидывали длинные епанчи и, накрыв покрывалом от дурного глаза, по одной вели в баню.

В бане, в просторном предбаннике ждали потеющие от избыточного тепла боярыни, повивальные бабки и лекарь-иноземец. Девицу ставили в круг строгих взоров, снимали покрывало и епанчу, а потом велели и завязки на «поглядной» рубахе развязать, и смотрели на нее, голую, со всех сторон, ища некрасивые родимые пятна, шрамы или другие дурные меты.

Потом осматривал заморский дохтур. Касаться до княжьей невесты руками ему запрещалось, поэтому он размахивал серебряными палочками. Заглядывал в рот, под мышки, легонько касался напряженных спин и выносил вердикт. Большей части девиц сказал «здорова», но все же отправил прочь тощенькую южанку с хрипами в груди и двух девиц с кривой спиной.

Боярыни изгнали куда больше – им не понравились сразу семь девушек, но без разрешения княгини никто никуда никого не гнал – просто делали пометки в списке.

После осмотра доктора девицы заходили в баню, и там их уже осматривала повитуха с тремя помощницами.

Невест было много, все одевания-раздевания, причитания и нелестные слова боярынь требовали много времени, так что «в баню» девицы ходили до вечера. А вечером княгине-матушке подали три списка. В одном боярыни отметили тех, кто, по их мнению, недостоин быть невестой княжича, во втором – лекарь иноземный, а в третьем повитуха отметилась.

Всю ночь в тереме слышались шепотки, стуки и какая-то суета, а утром части девиц не досчитались. Не было их вещей, нянек, служанок и обозов. Оставшимся невестам сказали, что девицы уехали на богомолье, но Лада Волеговна, расчесывая Радомире волосы, пошептала, что девиц, чем-то не угодивших боярыням или лекарю, отправили в северные крепостицы – замуж выходить. А тех, кто успел невинность потерять – родителям вернули. Но – тайно. Чтобы чести княжеской и родительской урону не было.

– Няня, что с ними будет? – взволновалась Рада. Ей было жаль худенькую южаночку, с которой пришлось рядом стоять в церкви. Она, кажется, на княжича и не смотрела – о своем думала.

– А что будет? Ну вот приедет такая краля из княжьего двора хоть к нам в Ставгород, неужто жених ей не найдется?

Радомира задумалась. Богато одетая, красивая девка, да из самой столицы – с руками оторвут! Еще и хвалиться будут, что боярышню в жены взяли! Князю выгода – нужным людям красивых жен даст, да, поди, с грамотой жалованной, с приданым каким-никаким. И сироте-то польза будет, а коли девица из доброго старого рода – ее и в сибирской глуши поддержат. Вот и связи торговые укрепятся, и городкам сибирским полегче будет. Все польза!

– Видишь, как ты ладно рассудила, – улыбнулась нянька.

– А как же те, кого родителям вернут?

– А и те не пропадут. Думается, у них уже женихи есть. Не успеют за околицу выехать, как в церковь помчат. А если и нет жениха – в пути сыщут. Не зря же каждой невесте два-три боярских сына в сопровождение даны.

Рада улыбнулась и выдохнула – не пропадут княжьи невесты.

Потом поежилась, вспоминая – очень уж неприятным был осмотр боярынь. Лекарь был куда деликатнее, но ведь мужчина! Рада краснела, как маков цвет. А вот повитуха была осторожна. Спросила про крови, подавила живот, погладила как-то неприлично и отпустила, сделав пометку в большом листе. И раз Радомира осталась в княжеском тереме, значит, в княжьи невесты годится? Только вот не хочет!

Вздохнув, боярышня поправила косу, очелье и широкое оплечье, надетое поверх морозного цвета летника, глянула на себя последний раз в крохотное зеркальце и пошла в трапезную – на завтрак с княгиней.

За столом было нервно и шумно. Девушки переглядывались, стараясь припомнить, кого же недостает. Рада увидела Усладу и Несмеяну и успокоилась – знакомые здесь, а с остальными она и словом перемолвиться не успела.

Между тем княгиня призвала всех к порядку, чередной боярыней была прочитана молитва, и служанки понесли жидкую кашицу, хлеб, взвар и по случаю скоромного дня немного молока и пахты для желающих.

За столом чинно молчали, а когда миски опустели, княгиня Мирослава сказала, что сегодня девицам можно погулять в саду с няньками и мамками, а уж потом будут гостевания.

Рада еле дождалась разрешения выйти из-за стола, а как позволение дали, сразу кинулась к няньке:

– Ладушка Волеговна, что за гостевания еще?

Нянька боярышню успокоила:

– Это как вечерки у нас. Соберутся все с рукоделием в большой горнице, будут сказки сказывать, песни петь да рукодельничать. Придут боярыни разные почетные да будут с вами беседовать, смотреть, как вы себя держать умеете. А княжич со товарищи, может, тоже заглянут, как уж князь позволит!

– Ох, как неладно! – Рада схватилась за румяные щеки. – Я ни шить, ни вышивать путем не умею!

– Да за два часа и не научишься, – покачала головой Лада. – Возьми то, что умеешь хорошо – шнур плести позатейливей али сетку вязать!

Рада задумчиво кивнула. Ей не хотелось показать себя криворукой простушкой, да вот не давались ей изящные женские рукоделия!

* * *

Получив разрешение на прогулку, девицы быстро закутались в шубки и высыпали яркими птахами в заснеженный сад.

Дорожки были расчищены, деревья с облетевшей листвой выглядели грустно, но девушкам после перенесенных потрясений так хотелось глотнуть свежего воздуха и размять сведенные паникой руки и ноги, что они не обращали внимания на унылый облик княжеского сада. Разбившись на пары и тройки, они бродили по дорожкам и болтали обо всем, шумностью и яркостью оживляя огороженный стенами садик.

Радомира сразу нашла Усладу и Несмеяну – подбежала, обняла и сказала:

– Я так рада, что вы здесь!

Несмеяна сразу обняла охотницу в ответ – она обрадовалась знакомому лицу. Радомира же сначала оглянулась, а потом притянула к себе и Усладу и прошептала на ухо подругам:

– За нами наблюдают!

– Где? – спросила насторожившаяся Несмеяна.

– Не оборачивайся! – предупредила Радомира. – На стене между зубцами притаился кто-то!

Услада на миг потупилась, бросила будто случайный взгляд на стену, а потом ответила, прикрываясь рукавом:

– Княжич там со свитой! Я его терлик^[2] узнала!

Радомира огорчилась, Несмеяна осталась равнодушной, а вот Услада размякла и предложила прогуляться по широкой дорожке, которую лучше всего было видно со стены.

– Нет уж! – фыркнула Радомира. – Красная дичь сама на копье не бежит! – и решительно увлекла подруг в сторону.

Княжич недолго оставался незаметным – глазастые няньки быстро его обнаружили и предупредили подопечных.

Боярышни, делая вид, что совсем-совсем не смотрят на стену, принялись прохаживаться по центральной дорожке. Кто-то прятал лицо широким рукавом опашня или летника, кто-то перекидывал на грудь тяжелую косу, а кто и смеялся легко и звонко, прикрывая лицо камчатой фатой. В общем, девушки красовались, а княжич и его свита любовались.

Только Радомира и ее подруги ушли в дальний конец сада и присели на очищенную от снега скамью. Им было о чем пошептаться – и о княжиче, и о свите – няньки уже почти всех бояричей по именам разузнали и рассказали, кто чем славен.

– Все в свите у Волемира Вадиславича хороши собой, и семьи имеют знатные, и деньгами не обижены, – сказала Несмеяна, – только боярич Горазд ростом не вышел. Говорят, его нянька в детстве уронила, а кто болтает, что мать в окно выбросила… Правды уж и не узнать. Только он как вырос в отрока, так и не растет больше. Еще говорят, что он умный очень, и князь сам его в свиту княжича назначил – за разумение его.

– Только бы он жену не искал, – прошептала Услада, пугливо прижимая ладони к щекам.

– Я нянюшку спросила, – сказала Несмеяна, – этот Горазд богаче многих. Он и с мечом упражняется, и верхом скачет… Потом, говорят, отлеживается, правда, долго, а если может – едет в возке, но смел и решителен. А вот Ратибор горяч очень! Лезет ко всем, задирается, его за глаза «кочетом» кличут.

– Мне няня про Жадислава и Даромира рассказала, – вмешалась в беседу Радомира, старательно делая вид, что ей неинтересно слушать про Горазда. – Они братья-погодки. Один хорош с мечом, второй очень красивый, нарядный, в делах торговых разбирается, все цены на торгу знает. Княжич обоих ценит, и говорят, им дозволит первым невест выбирать.

Девушки невольно повернулись к стене. Им сбоку было гораздо лучше видно и княжича, и его друзей.

– Кто из них Жадислав, а кто Даромир? – задумчиво спросила Услада.

– Вон тот, в ферязи фиалковой с серебром – Жадислав, – старательно отворачиваясь, сказала Рада, – а рядом с ним в терлике парчовом Даромир.

– Красивые молодцы и статные, – одобрительно оценила боярышня. – Но в зеленом опашне боярич поздоровее будет… А вон тот, в шапке с малиновым верхом, мой брат Милорад, – вздохнула вдруг Услада.

– Как так? – чуть не хором спросили боярышни.

– Я и сама не знала, – вздохнула девушка, – нянюшка подсказала. Говорит, очень он на мою матушку в молодости похож. Я-то в отца пошла. Предупредила, чтобы не засматривалась на него, родич мой. А я его и не видела никогда! Когда отец с матушкой уехали в Водницы, Милорада в Тулее оставили, при княгине. Он меня тоже не знает, – в голосе Услады прорезались слезы.

– Да ты чего! – бросились утешать подруги. – Погоди, княгиня вечерку устроит, наговоришься со своим Милорадом. Брату, поди, уж разрешат рядом сесть!

– А если нет?

– А если нет, потом все равно увидитесь! – решительно заверила подругу Радомира. – Боярыни при дворе бывают, на входе в церковь можно и записочку передать, и поговорить немного – из вежливости будто.

Несмеяна просто обняла Усладу. Она рассталась и с родителями, и с братьями и порой чувствовала себя в княжьем тереме очень одинокой.

Девушки беседовали и не ведали, что их в этот момент тоже обсуждали. И княжич, и его соратники давно заметили тех, кто отошел в сторонку. Сначала добры молодцы решили, что там спрятались дурнушки, но княжич, покрутив головой, вдруг спросил:

– А где рослая такая девица с черной косой? В зеленом летнике с малахитовым зарукавьем?

Бояричи закрутили головами и, к собственному удивлению, нашли запомнившуюся многим статную девицу в тихом углу.

– О, а рядом с ней та охотница! – брякнул Дарислав.

– Охотница? – заинтересовался княжич.

– Да на конюшне отроки баяли, что конь – злой такой, под красным седлом – девице принадлежит. Дочери воеводы Буса. Она, мол, весь путь верхом ехала, и на зайцев охотилась, и тетеревов в котел била…

– Неужто? – заинтересовались другие боярские дети, чуть не свешиваясь со стены, чтобы разглядеть девушку.

– А которая из двух охотница?

– В алом летнике, – ответил Дарислав, – у нее коса пепельная, конюх смеялся, что кобыла и хозяйка одной масти.

– А третья кто? – прищурился княжич, разглядывая девушку в золотистой тафте.

Бояричи неуверенно переглянулись – девиц было много, и всех запомнить они не успели.

– Горазд, может, ты знаешь? – чуть насмешливо окликнул боярского сына Красимир.

Одетый по последней моде в кафтан с высоким козырем^[3], в сапоги из алой кожи с вырезными голенищами, в светло-серую епанчу с яркими алыми узорами по краю, рослый красавец-боярич почему-то всегда ощущал неловкость рядом с Гораздом и оттого старался его чем-нибудь зацепить. В ответ невысокий, как отрок, боярский сын пристально смотрел на Красимира, но ничего против него не говорил, не жаловался и не пытался зацепить в ответ. От этого бояричу становилось еще гаже, но своих дурных шуток он не оставлял.

– Услада Светомировна, – ровным тоном сказал Горазд, – дочь воеводы Светомира Драгановича. Ее мать княжичу теткой приходится.

Тут бояричи зашумели. Кто-то стал говорить, что Горазд, как всегда, все лучше всех знает, а кто-то обернулся к Милораду.

– Сестра моя, видно, – прищурился статный молодой мужчина в темной ферязи без узоров. – Я ее не видал никогда. Братья с ней приехали. Один у князя вчера был, на службу просился, тот его в отроки взял, а два других в городе поселились, не знаю где.

Боярские дети притихли.

Милорад был не единственный заложник при княжеском дворе. Жили тут дети и других знатных родов, пытающихся шатать княжескую власть. В княгинином тереме бегал светловолосый мальчик лет пяти – сын конунга, взятый в заложники с корабля. Была пара девчоночек – якобы подружки княжон, никогда не видавшие своих близких даже издалека.

Многие могли если не ощутить, то понять боль этого молодого мужчины.

Неловкую тишину разбил княжич. Он хлопнул друга по плечу:

– Вот устроит матушка вечерку, наговоришься с сестрицей. А так приглянулась ли какая девица?

Милорад повел плечом:

– Раньше тебя, княжич, мне выбирать невместно, но есть тут парочка девиц покраше остальных. Коли ты не выберешь – себе возьму!

Парни захохотали, и, услышав этот звук, няньки коршунами налетели на невест, загоняя их в терем. Последними шли Радомира, Услада и Несмеяна. Им и достались самые пристальные взгляды княжича и его свиты.

Глава 19

Вечерку княгиня устроила в этот же день.

Из большой горницы вынесли все лишнее – оставили только скамьи, устланные коврами, да светильники и дорогие византийские масляные лампы. Сами-то лампады и в Тулее ремесленники хорошо делали, а вот разноцветные нарядные колпаки из цветного прозрачного стекла – не умели. Впрочем, нашелся мастеровой, который не колпак тонкий из стекла лить стал, а саму лампаду из оного сработал. Огонек получался не такой яркий, но цветной, что очень украшало горницу, убранную для тепла и уюта темными коврами с яркими узорами.

Княгиня и пара ближних боярынь восседали за узким столом, накрытом браной скатертью. На столе стояли узкогорлые кувшины нерусской работы, серебряные блюда с финиками, орехами, изюмом и мочеными яблоками. Отдельной горкой высились печатные пряники, мед в сотах и пирожки с разными начинками. Если бы затворили в эту горницу двери, то с этаким припасом можно было и дня три просидеть.

Вскоре чинно вошли невесты, сели по лавкам и достали свое рукоделие. Многие пришли с большими пялами на ножках либо с корзинками, полными ниток, иголок и прочих девичьих радостей.

Мамки и няньки их расположились у самой двери, поглядывая оттуда за воспитанницами, тихонечко шушукаясь, взялись за прялки – вечерки вечерками, а ниток лишних не бывает, да и приличнее в гостях не сложа руки сидеть.

Поначалу девицы работали молча, каждая занималась своим рукоделием да на других поглядывала. Услада сидела за пяльцами, вышивая роскошную многоцветную кайму на куске червленого сукна. Рядом с ней пристроилась Несмеяна. Эта боярышня прихватила с собой ширинку и низала ее края жемчугом по бели.

Дальше устроилась Радомира. Дочь воеводы долго сомневалась насчет своего рукоделия, потом все же махнула рукой – княгиней она становиться не собиралась и взяла с собой кнут, которому красиво оплетала рукоятку полосками разноцветной кожи.

Такое рукоделие, конечно, привлекало внимание, и даже княгиня боярыню послала узнать, чем же занимается невеста. Радомира спокойно объяснила, что женскому рукоделию она научена, но не любит портить нитки и ткань. А вот с кожей у нее хорошо получается. Боярыня потаращила на нее сильно подведенные сурьмою глаза, да и отошла.

Не успели девушки расслабиться, как через дверку за стольцом княгини вошел княжич, а с ним и вся свита:

– Ах, матушка, какой у тебя тут цветник, – сказал Волемир Вадиславович, обводя довольным взором застывших за пяльцами боярышень.

Девицы покраснели. Посыпались на пол мотки драгоценных шелковых ниток, серебряные наперстки и даже золотые иголки! Боярышни смущались, прятались за пяльцами и все же жарко поглядывали на княжича. Только Радомире прятаться было не за что – ни ширинки, ни пялец. Потому она продолжила плести свою работу. Пальцы ее дрожали, а щеки алели, но никто ничего дурного в том не заметил. Напротив, такое явное смущение для девицы считалось добрым делом – результатом правильного воспитания.

Между тем княжич махнул рукой своим соратникам, и начали парни ходить по горнице да к девицам подсаживаться. Сам княжич сидел подле матери, держал для нее пасму, которую княгиня перематывала. Вроде и делом занят, и ничто не мешает на девиц поглядывать да за друзьями смотреть.

К Усладе первой подошел статный молодец из княжьих. Он был одет нарядно и с большим вкусом – клюквенный полукафтан поверх сорочки, а на сорочке красовались кожаные наручи с тисненым узором – словно только со стрельбища пришел.

– Тебя ли, боярышня, Усладой кличут? – спросил он, глядя на макушку девушки, окруженную скромным венчиком из мелкого жемчуга и хрусталин.

– Меня, а ты кто будешь, добрый молодец? – тихо спросила Услада.

– Милорадом кличут, сыном Светомира! – ответил молодец.

Боярышня недоверчиво вскинула глаза:

– Брат?

– Я, – Милорад всмотрелся в лицо сестры, – а ты на отца так похожа… Думал, больше в матушку пойдешь!

– В матушку Окомир у нас, – улыбнулась девушка, – Красибор – тот, говорят, в деда пошел, здоров, яко медведь. А Зареслав в батюшку, но потоньше будет. Женился он недавно, в пути еще.

Как-то потихонечку они разговорились, привлекая к беседе соседок. Милораду хотелось больше узнать о семье, а Усладе не лень было поделиться новостями. Иногда она обращалась к подругам, чтобы они что-то подсказали или подтвердили.

Радомира отвечала коротко. Брат Услады ей казался слишком глубоким, словно омут в полдень. Глянет лучик солнечный в глубину, играет на поверхности, и кажется, что вот оно дно, неглубоко. И вода светла и прозрачна. А на деле это ил со дна поднялся, и кажется только, что дно близко. И глубину, бывает, в таком омуте не измерить.

Несмеяна же на красавца-парня поглядывала, но вскользь. Ей больше нравился княжич. Потому сидела боярышня, чинно нанизывая жемчужинки на толстую нить, да больше смотрела туда, где княжич зубами блестел.

Друзья княжича на месте не сидели – только Милорад никуда не уходил, не желая оставлять сестру. Остальные пересаживались. Поболтают с одной девицей, угостят орехом или пряником, а то горсточкой изюма или фиником, и к другой пересядут.

И так весь вечер.

Долго задерживаться возле одной девицы было нельзя – княжич ведь еще не сделал свой выбор, вот и нечего боярышням головы кружить!

Когда же боярыни и княгиня-матушка зевать начали, встала княгиня и княжича со свитой прогнала, а потом уж и невесты разошлись по своим покойчикам.

Радомира шла к себе в задумчивости. Горазд, тот удивительный княжий ближник с детским лицом и фигурой, присел рядом с ней ненадолго, полюбовался ее работой, похвалил, а потом попросил подарить ему кнут, когда он будет закончен.

– Мечом я владею, но только коротким, из лука стреляю недурно, а вот кнут – для меня удобно.

Рада согласилась и, немного смутившись, пообещала подарить бояричу кнут, как закончит его плести.

Потом Горазда со смешком заменил другой боярич, назвался он Ляшко. Ему кнут в руках боярышни не понравился – высказался он в том духе, что Рада для своей спины кнут плетет, и Бусовна смерила его таким взглядом, что насмешник моментально сбежал, забыв даже угостить девушку или спросить, как ее зовут.

Услада шла с вечерки довольная – повидала брата, наговорилась с ним от души. Ей про брата-заложника рассказывали мало, так что пришлось составлять свое мнение. Внешне Милорад походил на всех ее братьев, хотя повадки, манеры были совсем другими. Но это боярышню не тревожило. Она радовалась тому, что брат вхож в ближний круг княжича – даже если самому Волемиру она не приглянется, можно будет присмотреться к другим его приятелям, а от брата разузнать подробнее, кто и чем знаменит.

Несмеяна шла осторожно – ей показалось, что княгиня и боярыни как-то уж очень пристально на нее глядят, да и, было дело, нянюшку ее к себе подозвали и расспрашивали об отце, матери и прочих родственниках. Неужели княжичу она приглянулась? По правде сказать, Волемир Вадиславович и собой хорош, и удал, и неглуп… Есть в нем все, что привлекает женщин, но – боязно. Княгиней стать – как на жердочке тонкой сидеть все время. Мужу надо опорой быть, и боярынь в руках держать, и детей исправно рожать… У обычной девицы те же дела в жизни, да плетень пониже и юшка пожиже. И все же…

Задумчиво вошла Несмеяна в свой покойчик, быстро убрала рукоделие, разделась, обтерлась мокрым полотенцем и легла на лавку. Подумать надобно, стоит ли княжичу взоры дарить!

Глава 20

Терем затих, а княгине не спалось. На вечерке она вновь увидела красивейшую девицу с черной косой чуть не до пят. И напомнила ей эта коса…

Восемнадцать лет назад княгиня родила дочь. Роды были тяжелые, ребенок крупный, и не все ладно пошло, так что повивальной бабке пришлось потрудиться и даже швы наложить. Потому запретила она княгине с мужем спать, да не седмицу или две, а полгода почти. Но бабка была умелая и опытная, ее слушались, да и князь не возражал – наследник уже был, а то, что после дочка, тоже неплохо – можно и породниться с кем-нибудь.

Однако дни шли за днями, и затосковал князь без женской ласки. Виду не подавал, конечно, но провожал порой девок сенных тоскливым взглядом.

По совету опытной боярыни Мирослава всех смазливых девок тогда услала лен теребить, потом еще какие-то работы нашла подальше от терема. А про воспитанницу старой княгини забыла.

Красава всюду ходила за матерью Вадислава Златомировича и с молодой княгиней почти не встречалась – мать князя в отдельном тереме жила, поближе к церкви. Да и кто мог ожидать худого от воспитанницы? Она была на пару лет постарше князя, считалась перестарком и нечасто появлялась за пределами терема.

А вот князь в терем матушки зачастил…

Молодая княгиня не подозревала ничего, пока свекровь вдруг не решила выдавать свою наперсницу замуж. За такого же принятого в терем сироту. Ладно бы кого из вдовых бояр выбрала – знатных да богатых, но нет, скромного сироту, который не женился, потому что некуда было жену привести и жить не на что.

Приданое старая княгиня дала, не поскупилась, да и князь мошной тряхнул. Провожая невесту в церковь, молодая княгиня впервые хорошенько разглядела Красаву и мысленно ахнула – такой красоты она и не видала! Соболиные брови, глаза-вишни, коса с одной алой лентой до земли стелилась… А уж стать, а грудь! Вот за грудь взор молодой княгини и зацепился. Потом добавилась бледность невесты и то, что она едва стояла в церкви, задыхаясь от аромата ладана и дыма свечей.

А потом Мирослава увидела, как на чужую молодую жену смотрит князь, гоняя желваки по скулам. Прикрыла на миг глаза и застыла, боясь сделать вдох, чтобы не сорваться в крик.

После венчания, когда все повалили за столы, матушка Вадислава дернула Мирославу за рукав:

– Проводи меня в терем, невестка. Поговорить нам надо.

Князь одобрительно посмотрел на жену, когда та пошла провожать мать, и не видел, как, войдя в свою горницу, княгиня Ливена затворила дверь и обняла Мирославу:

– Поплачь тут. Я никому не скажу. Поздно я узнала. А на Красаву не гневись, – Ливена тяжело села на лавку. – Она очень знатного рода. Я ее сюда привезла, как замуж вышла, от кровной мести уберегла. Они с Вадиславом вместе росли, она к нему как к брату относилась…

Мирослава зло фыркнула:

– От братьев живот не растет!

– Растет, если братец дурень беспросветный, – вздохнула Ливена. – Пьяный он был. Девок ты разогнала, вот и стал с воями бражничать. Они ему наболтали ерунды, но Вадислав тебя бережет и ценит, в опочивальню не полез. Пришел ко мне, лыка не вязал. Я его на скамье тут и положила. А Красава утром вошла, когда он еще хмельной был, соображал плохо, вот и попалась под руку.

Мирослава зажмурилась, удерживая слезы.

– Да ты плачь, – махнула рукой старая княгиня, – думаешь, мой муж мне верность хранил? В каждом походе по девице выбирал да победу отмечал или поражение умасливал. Я боялась, что детей начнет в терем свозить, но обошлось. А Красава тебе не соперница, она теперь Вадислава ненавидит. Да и доля у нее… Муж всю жизнь, небось, попрекать будет, что с дитем взял.

Тогда Мирослава все же нарыдалась у Ливены и просидела в горнице до темноты, чтобы никто не сказал, что видел княгиню заплаканную.

А утром молодые уезжали в новую вотчину, выделенную князем за верное служение.

Боярыня вышла из терема, опираясь на руку мужа. Она была страшно бледна, губы искусаны, на лице следы слез, но все скрывала камчатая фата. Почти все. Княгиня успела увидеть ее без покрывала и даже испугалась – не избил ли Красаву ночью муж? Слышала она, что такое иногда творили мужья, чтобы припугнуть молодых жен, а то и заставить скинуть «чужой» плод, если знали, что берут за себя не девицу. Однако боярин Крох ровно вел жену к возку, и по его некрасивому лицу ничего нельзя было понять.

Княгиня долго потом вспоминала Красаву, но боярин и боярыня при княжьем дворе не появлялись, так что скоро о них позабыли. Теперь вот черная коса красивой девицы напомнила Мирославе Красаву. А допрос няньки подтвердил – Несмеяна дочь Красавы, а значит – сестра по отцу Волемира!

Поначалу, когда подозрения только зародились, княгиню мучил вопрос – почему же Красава отправила дочь в Тулею? Но нянька Несмеяны рассказала, что у Красавы и Кроха больше нет дочерей. Только сыновья. И, очевидно, никто в их вотчине не знает, что Красава вышла замуж непраздной и доносила княжье дитя. А значит, и причин не пускать на отбор невест дочь у боярина не было. Но неужели даже не предупредил? Или решил, что небогатый удел и малознатный род уберегут дочь от встречи с единокровным братом?

Больше всего княгиню волновало, как все рассказать сыну? Как поведать ему о том, что среди красавиц, собранных в тереме, есть его единокровная сестра?

Между тем молодой княжич собрал свиту в своем покое, приказал подать сбитня, мясных пирогов и солений.

– Ну, други, как вам мои невесты? – спросил он словно шутя.

Боярские сыны подобрались. Одно дело шутить про охоту, воинские умения или коней, другое дело – про будущую жену князя. Ляпнешь что-нибудь, а потом навек в опале окажешься!

Выручил всех Горазд. Смущенно улыбнувшись – он всегда улыбался так, словно извиняясь за свой детский облик, боярич сказал:

– Княжич, глаза от красоты и достоинств разбежались! Столько красавиц в одном месте первый раз увидел! А тебе кто больше других приглянулся?

– Хитер, – хмыкнул Волемир, но признался: – Приглянулась мне одна девица, завтра-послезавтра попрошу матушку о ней побольше разузнать, да отцу показать. Но пока не скажу какую, а то напугаете мне девку.

Боярские дети засмеялись.

Тут кто-то помянул Зареслава, вернее, пересказал ходящую по городу байку о бояриче, который на купеческой дочке женился. Притом Заряна стала в этой байке страшной, как смертный грех, Горыня – пронырливым купцом, желающим сбыть залежалый товар, а боярский сын – сосунком-несмышленышем, которого подловили на девке и заставили жениться, угрожая мечом.

Милорад нахмурился:

– Брешут все! Не так все было!

– А ты почем знаешь? Сам свечку держал? – подколол его Смышляк, бойкий и верткий парень, весьма острый на язык.

– Мне сестра рассказала, – мрачнея, ответил ему Милорад. – Брат ее сопровождал, а купеческий обоз к санному поезду пристал. Зимой, сами знаете, в лесах неспокойно. Девица там красивая и добрая, и отец ее не хотел за боярича отдавать, да только…

Не хотел Милорад про приворот говорить, но княжич настоял. А услыхав, как могло для Зареслава дело кончиться, все замолчали и поежились. Уж лучше свадьба с купеческой дочерью, чем холопство вечное или безумие и смерть от любовной муки.

Впрочем, скоро все снова разговорились – обсуждали и девушек, но осторожно. Это бояре в палате князя могли кричать о худородности или бедности какой-нибудь невесты, отстаивая свою родственницу или дочь знакомых. Боярские дети старались девиц хвалить, но с подковыркою – так, чтобы и похвалить, и ничего особенного не сказать.

Долго сидеть, впрочем, не стали – князь не считал отбор невест делом, способным помешать управлению государством. Княжич наравне с отцом принимал дань, каждый день тренировался с оружием и часто ездил в различные крепости, проверяя, как содержатся остроги, хватает ли оружия, и в порядке ли дорожный припас на случай похода.

Уже скинув сапоги и кафтан, Волемир подошел к окну и аккуратно приоткрыл ставень. Из его спальни был виден терем княгини. Там уже погасили огни, и все было тихо. Темные деревянные стены скрадывала ночная мгла, только наличники поблескивали светлой краской.

Княжич задумался и не сразу понял, что заставило его насторожиться. Вздрогнул, присмотрелся и понял – кто-то изнутри приоткрыл ставень, и к нему снизу поднимается темная фигура!

В один миг натянув сапоги и кафтан, Волемир схватил саблю и ринулся из опочивальни.

По давней традиции его ближники спали в соседнем покое. Там вдоль стен стояли лавки, и четверо проводили ночь рядом с княжичем, не убирая далеко оружия – на всякий случай.

В этот покой и влетел княжич:

– За мной! С оружием! Кто-то в терем лезет!

Ближники, успевшие улечься, тотчас вскочили, запрыгнули в сапоги и помчались за княжичем.

Женский терем стоял слева от ворот и в самой глубине подворья. Задняя стена, окружающая княжий двор, высилась тут над речным обрывом, так что стражи было немного. Терем княжича располагался справа, так что бежать бы молодым дружинникам и бежать – через двор, потом через садик, отделяющий женский терем от шумного княжьего двора. Но княжич знал короткий путь – нырнул с крыльца в закоулок между бревенчатыми стенами, протолкнулся между бочек, пригнулся под лесиной, на которой сушили седла и попоны, перепрыгнул ряд кадушек и наконец вырвался на дорожку, по которой чернавки ходили в женский терем.

Свита не отставала.

– Сюда! – княжич указал на открытый ставень. – Ляшко, подкинь!

Здоровенный боярич со свернутым носом слегка присел, так, чтобы Волемир сумел встать ему на колено, потом на сомкнутые ладони и уже оттуда с толчка влетел в открытое окно. Следом за Волемиром отправился Милорад, а затем и легкий Горазд. Сам Ляшко в терем не полез – заглянул за угол, увидел крыльцо и остался стоять с обнаженным мечом в руках, деля внимание между открытым ставнем и крылечком – вдруг кто решит сбежать?

Глава 21

Княжич после привычного толчка мягким кубарем вкатился в комнату, вскочил и огляделся. Это была не комната, а кусок коридора, заставленный сундуками. В них держали недорогую зимнюю одежду, которую княгиня порой милостиво дарила тем, кто ей служил.

Сразу отскочив в сторону, Волемир дождался появления Милорада и знаком приказал ему соблюдать тишину. Потому что в тереме было тихо. Все спали или делали вид, что спали. Когда в окне появился Горазд, Милорад просто снял легкого боярича с подоконника, как ребенка. Тот даже не обиделся – привык, что его не считают ни сильным, ни ловким, зато ценят ум и сообразительность.

Горазд прислушался и вдруг решительно толкнул княжича в сторону. Тот удивился, но послушно отступил, и… один из малых сундучков, стоящий на полке, вдруг слетел, чиркнув княжича по виску металлическим уголком!

Оценив тяжелую дубовую коробку с железным прибором, Волемир сощурил глаза – кто-то покушался на него? Где этот покойник? Меч в руке не дрогнул, когда княжич развернулся к выходу из закутка, но Горазд и тут его перехватил – придержал, приложив палец к губам, а потом издал мучительный стон. Тотчас справа, а не слева, раздался быстрый топот ног. Волемир понял – малый сундучок был ловушкой, приготовленной на всякий случай. Его уронили, дернув за снурок или как-то еще. И теперь тот, кто все это устроил, легко и почти беззвучно убегал по коридору в поварню. Там и ночью кто-нибудь дежурил, подтапливая печи, замешивая тесто или обдирая вынутую с ледника дичь, а значит, неизвестный сумеет спрятаться среди дежурных!

Княжич чуть было не рванул по галерейке с мечом наперевес, но Горазд опять его остановил:

– Найдем, княжич, не торопись.

После этого боярич выглянул в окно и сказал стоящему на страже Ляшко:

– С поварни побежать могут, лови.

Потом аккуратно выглянул в коридор – падение сундучка и быстрый бег неизвестного никого не разбудил.

На цыпочках княжич и его ближники добрались до поварни и прислушались. Потрескивал в печи огонь, кто-то всхрапывал за перегородкой, а из дальнего угла у двери доносилось тяжелое быстрое дыхание. Вот туда Волемир и направился, обнажив меч.

На полу под свисающими полами плащей и полушубков сидел… мальчишка. На вид ему было лет семь, но уж больно тощий и оборванный он был.

– Ты кто? – сурово, но негромко спросил княжич, направляя на него клинок.

Он сглотнул, крепче обхватил себя худыми грязными руками и выдавил:

– Совенок я!

– Что ты тут делаешь, Совенок? – Волемир на всякий случай к мальцу не приближался. Полоснуть коротким, но острым ножом ни особого ума, ни ловкости не надо, а мальчишка больно уж похож на зажатого в угол щенка, готового кинуться на любого, кто протянет руку.

– Мамку ищу! – огрызнулся мальчишка.

– А кто твоя мамка? – мягко спросил Горазд, тоже держась на расстоянии.

Он не верил в то, что этот мальчишка полез в терем через окно сам. Бояричи знали, что в терем княгини можно войти через поварню. Тут всегда кто-то есть, и дверь не закрывается. Если человек имеет право войти – его пропустят.

– Не знаю, – потупился мальчишка.

Боярские сыны переглянулись.

Сирот в столице хватало, но по княжьему приказу сирот забирали себе родственники. Если же ребенок оставался совсем один – его принимали на княжий двор, под надзор княгини. Из таких мальчишек и девчонок потом вырастали верные, преданные слуги, проводящие рядом с княжеской семьей всю жизнь. Бродяжек постарше собирали и отправляли в монастырь – на послушание. Этот же мальчишка выглядел бедным, голодным и грязным, при этом уверяя, что имеет родительницу. Да зимой в такие отрепья даже нищие не одевались!

Пока молодые воины стояли в недоумении, где-то на грани слышимости скрипнула половица. Милорад тотчас развернулся и хищным прыжком заскочил в клетушку, скрытую грубой холщовой занавеской. Там обнаружилось волоковое оконце, сейчас открытое, а внизу, в почерневшем от сажи сугробе кто-то возился под тяжелой ногой Ляшко.

Хмыкнув, боярич вернулся в поварню и сказал Волемиру:

– Ляшко там придержал того, кто в окно сиганул.

Княжич ощерился и тотчас выбежал в дверь, Милорад – за ним, а вот Горазд никуда не спешил – придержал мальчонку за плечо и сказал:

– Не спеши, успеем.

Когда они вышли на крыльцо, Ляшко уже держал за шиворот молодого оборванца с вымазанным сажей лицом, а Милорад охлопывал его одежду в поисках оружия. Ничего, кроме ножа с корявой деревянной ручкой, не нашел, зато в поясе незнакомца нашлась фляжка с кровью, мешочек с блестящим порошком, трубочка и наузы – обереги из веревочек и камушков, которыми пользовались ведуны.

– Ведун, похоже, – сделал вывод княжич, – Ляшко, тащи его к отрокам. Допросить надобно, зачем в терем лез и почему мальчонку с собой взял.

– Дите потащил, чтобы внимание отвлечь, – сказал Горазд, крепко держа мальчишку, – княже, я его пока на поварню к нам отведу.

Волемир только рукой махнул. Выловив волхва, который зачем-то сам полез в терем к его невестам, он спешил его допросить, а мальчишка был мелкой неприятной помехой, от которой хотелось скорее избавиться.

Горазд утащил «улов» на поварню отроческого дома. Тут жили молодые парни, «отроки», поступившие в княжью дружину на службу и учение. Дежурная стряпуха уже вымешивала огромную дижу теста, чтобы к утру напечь пирогов, а ее помощница рубила капусту для начинки. Увидев боярича с умурзанным мальчонкой, женщины изумились несказанно. На другого отрока, сунувшегося не вовремя на кухню, могли и накричать, а то и полотенцем по спине огреть, однако Горазда, к удивлению других отроков, женщины любили. Он всегда был вежливым, чистоплотным, не отказывал в помощи, а если в очередь с другими отроками дежурил на кухне – веселил стряпух забавными историями, притом абсолютно приличными.

– Бабоньки, – улыбнулся Горазд, – мы тут с княжичем мальчонку подобрали. Утром княгине покажем, а пока его бы накормить и помыть как-то. Кто ж такое страшило в княжий терем пустит?

Женщины всплеснули руками, и вскоре Совенок сидел на маленькой скамеечке для ног, держа в одной руке ломоть хлеба, щедро политый маслом, а в другой кружку с теплым взваром. Уписывал так, что было понятно – голодный.

Пока Горазд, не чинясь, крошил капусту, приговаривая, что настоящий воин и врага и капусту покрошит любо-дорого, помощница стряпухи выудила из угла корытце, поставила на пол, налила горячей воды из большого горшка, стоящего на печи, добавила холодной из корчаги, плеснула щелоку и усадила туда мальчишку, ободрав его жалкие тряпки.

Тут стало видно, что мальчишка не только худой, но еще изрядно битый и кусанный собаками. Помощница хотела было грязные тряпки в печь пихнуть – от греха. Еще не хватало на поварню блох или вшей занести, но Горазд перехватил их:

– Глянуть надо, – сказал он, и пока молодая женщина отмывала мальчишку, боярич осмотрел каждую драную тряпку. Он искал знаки рода, обереги, хоть вышитую тесемку, чтобы понять, откуда мальчишка.

Не найдя абсолютно ничего, Горазд нахмурился, а потом понял, что это и есть ответ. Видно, волхв подобрал изгоя или выброшенного младенца, а то и купил холопа, чтобы таскать его за собой, как щенка. С детских лет ограниченный в движениях Горазд привык наблюдать, потому замечал порой больше других. Теперь же он обратил внимание на тонкие полоски на спине мальчишки – похоже, его пороли кнутом, а еще на шее есть след от веревки. Сидел на привязи, как цепной пес или беглый холоп. Тогда почему сказал, что ищет мать?

Кажется, Горазд спросил это вслух, потому что мальчишка в корыте повернулся, взглянул на боярича недетскими желтоватыми глазами и сказал:

– Потому что она живет здесь. Я ее видел.

– Видел? А кто она? Чернавка? Или холопка?

– У нее красная шапка, шитая серебром, – ответил Совенок, не обращая внимания на то, что его энергично натирают тряпочкой, пытаясь смыть въевшуюся грязь, – волчий плащ, крытый рытым бархатом, и рясны на шее как капельки крови…

Горазд вздрогнул.

Наблюдая за прогулкой княжьих невест, он отметил одну деталь – у всех девиц плащи, опашни и летники были опушены мехом куниц, лисиц, белок, а у дочери воеводы Буса плащ был из волчьих шкур. Тяжелый, наверное, но девушка несла его на плечах легко и свободно. А нянька, помнится, хвасталась на вечерке, что ее воспитанница охотница и сама добывала меха, которые привезла в приданое.

И бусы, похожие на капельки крови – такие не всем идут. Девицы чаще носили жемчуга. А вот Радомира надела на прогулку рясны из мелких гранатов. Редкий камушек, издалека везут, но, говорят, кровавик и кровь бережет, и настоящие чувства пробуждает.

– Какая же она тебе мать? – забыв, где находится, сказал Горазд. – В тереме княгини сейчас девицы живут, незамужние…

– Мать! – сказал Совенок и отвернулся.

Боярич покачал головой – роды ни повитухи, ни лекари пропустить не могли. Тело женщины, выносившей новую жизнь, сильно отличается от девичьего. А значит…

– Ведун! – сообразил Горазд и тут же порадовался, что сказал это шепотом.

Вот почему мальца где-то купили, а может, и украли! Он может предвидеть будущее! Но зачем его потащили в терем княгини? Чтобы отвлечь стражу? Чтобы навредить кому-то из невест? Сколько вопросов!

Между тем мальца отмыли до скрипа, завернули в потертую скатерку, и встал вопрос – во что его одевать? Тряпки все же швырнули в огонь при полном равнодушии Совенка.

– Схожу я в рухольню, – наконец решила стряпуха, – там есть сундук с рубашками мальчишек, которых челядинки народили. Подберем что-нибудь.

Между тем помощница стряпухи достала овечьи ножницы, собираясь остричь мальчишку, но Совенок вдруг отпрыгнул в сторону:

– Нельзя!

– Да как же так? А если вши есть?

– Нету! – буркнул мальчишка, прикрывая руками голову.

– Да ладно тебе, Славушка, не тронь его! – попросил Горазд. – Завтра погляжу, если что – сам постригу.

Помощница неохотно спрятала ножницы, а тут и стряпуха пришла с парой рубашек, штанами и вязаными носками.

– Сапог валяных нету, зима, все разобрали, – сказала она.

– На сегодня и того хватит, матушка Добрана, а завтра уж княгиня решит. Этого мальца до терема даже я донесу.

– Спать-то к себе унесешь? – спросила стряпуха, помогая парнишке затянуть тесемки на рукавах и подвязывая рубашку простеньким пояском из крученых шерстяных нитей.

– Унесу. Спасибо вам, бабоньки! – Горазд от души поклонился добрым женщинам и, подхватив мальчонку на руки, вышел из теплой кухни, прошел через холодный коридор и осторожно вошел в просторную горницу, уставленную широкими скамьями. Почти на всех спали отроки, набранные из простых жителей Тулеи и окрестностей. А вот в глубине горницы лавки были устроены по скандскому обычаю – так, что каждую лавку отделяла от общего зала резная скамьевая доска, образуя малый покойчик – постель постелить да сундучок с одеждой поставить. Оружие на стену повесить. Тут ночевали боярские сыны, призванные на службу. За ближниками княжича были закреплены свои лавки. Вот в такой покойчик Горазд и занес Совенка. Опустил на постель и спросил:

– До ветру надо?

– Нет!

– Если надо будет, ведро у двери, за занавеской. Только не греми и не буди никого. Ложись и спи. Утром до княгини пойдем.

Мальчишка тут же нырнул под тяжелое лоскутное одеяло – матушкин подарок, и затих. А Горазд, убедившись, что до оружия малец не доберется, задернул занавеску и пошел искать княжича и его ближников. Надо же вызнать, зачем волхв полез в девичий терем?

Глава 22

Волхва княжич утащил в каморку отрочьего дома. Была там в подполе комнатушка, предназначенная специально для пленников. Не тюрьма, а просто холодный угол, куда запирали наказанных отроков. Тут была скамья, ведро для нужды и прочная дверь. Ни окон, ни даже продуха – выбраться из этого угла подвала было чрезвычайно сложно.

Впрочем, княжич не полагался только на дверь – в узком коридоре его ждали Милорад и Ляшко. Вскоре к ним присоединился Горазд.

Волхв молчал. На вопросы не отвечал, смотрел в пол. Княжич попытался разговорить, а когда не получилось, просто сел на лавку:

– Горазда подождем. Сдается мне, он больше знает.

И правда, скоро явился Горазд, взглянул на волхва и кивнул княжичу на дверь, показывая, что говорить при пленнике не будет. Больше того, боярич вывел княжича на улицу, в глубокую тень крыльца, где их с трудом могли заметить даже караульные.

Два молодых воина постояли, помолчали, дыша морозом и любуясь звездным небом, потом Горазд едва слышно сказал:

– Княже, мальчишка, которого я забрал – ведун. Одежда вся без оберегов и знаков рода, а на спине следы плети. Этот, похоже, его не просто так притащил…

– Без оберегов? – княжич нахмурился.

Даже последний холоп носил на шее крест или языческий символ, если не было кусочка дерева или меди – сплетали волокна шерсти в простейшие наузы. А мальчишка – чист.

– Княже, – Горазд был серьезен, как никогда, – парнишку зарезать собирались – прямо в покоях княгини. После такого ни одну невесту тебе бы не оставили. Годика через два-три только решились бы снова девиц собирать, да уж не родовитых боярышень, а кого не жалко. Да и терем монахи сжечь повелели бы… После человеческой жертвы…

Волемир стиснул зубы.

Горазд озвучил его смутные подозрения.

Не всем люб этот отбор невест для княжича. Мрачные северные конунги хотели бы видеть на престоле Тулеи своих дочерей. То же и сладкоголосые южные ханы. Да и прочим соседям не по нраву, что князь ищет старшему сыну жену среди своих.

Жена – самый близкий человек, по крайней мере в первые годы брака. Она проводит рядом с князем ночи, делится сокровенными мыслями, рожает детей. Может выпросить милость своему роду, а может капризами навредить чужому… Многое держит в своих руках княгиня, если князь ей позволяет.

Вот отец Волемира отдал матери на откуп и поварни, и рухольни, и мастерские, в которых под надзором княгини день и ночь холопки пряли, ткали, шили и вышивали. Да делали все мастерски. Многие за честь почитали получить в дар одежду из княжьей мастерской. Княжич сам видел, как дважды в месяц матушка проверяла запасы и шла к отцу – рассказать про то, что есть и что нужно. А уж дальше князь сам решал – кого и чем одарить, что на торг к знакомому купцу отправить, а что припасти к зиме для своих домочадцев.

Иногда Волемир задумывался о будущей жене, и хотелось ему такую же разумную, толковую, как матушка. А потом заглядится на очередную молодую чернавку, и думается – была бы княжна будущая повеселее, да побойчее. Хороводы чтобы любила, смеялась звонко, пела…

Мелькнул в его голове образ, но княжич постарался его отогнать – не время.

– Волхва этого допрашивать бесполезно, – сказал Горазд, – видел у него под волосами линии?

Княжич ничего такого не заметил, но кивнул.

– Из дреговичей. Язык себе откусит и умрет, истекая кровью, но не проговорится. Его пока стеречь надо крепко, а утром князю по-тихому показать. Мальчонку же я хотел княгине представить. У нее сирот много, пусть станет крестной, да под крыло возьмет.

– Если мальчишка – ведун, в купель не пойдет, – мотнул головой княжич, – да и мать расстроится. Ты его у себя положил?

– У себя, – подтвердил Горазд.

– Вот пусть пока там и поживет. А как немного потише станет, мы ему место найдем.

Боярич возражать не стал. Княжич велел Ляшко сторожить волхва до утра и пошел к себе – досыпать.

Утром никакого шума в терему не сделалось. Чернавкам сказали, что мальчонка-сирота приблудился. Мамку искал. То же и княгине поведали. Она сироту велела к себе привести, но Горазд отговорился тем, что парнишка умаялся и спит. Да и лекарю его показать надо, прежде чем к самой княгине вести. А вдруг заразный? Или блох на себе притащит. В общем, боярыня, присланная княгиней, сама перепугалась и ушла, уверенная, что Совенок чуть ли не в помойной яме взят, и перед светлыми очами госпожи делать ему нечего.

Горазд усмехнулся и потрепал мальчонку по голове:

– Ну, пошли тебя кормить, а потом учить.

– Учить? – изумился тот.

– А неужто ты неучем жить хочешь? – встречь изумился Горазд.

В горнице для отроков уже накрыли столы, так что Горазд подвел парнишку к дальнему концу, усадил на скамью, выдал ложку и подтолкнул к большой миске. Тут ели десятками – из одной большой расписной посудины, парнишку пустили без возражений – не объест. Князь на харчи не скупился. Совенок споро заработал ложкой, забыв об очередности, но Горазд остановил:

– По череду таскай! Да жуй медленнее, бугры по спине идут!

Парнишка встрепенулся, попытался взглянуть себе на спину, чем рассмешил других отроков. Уяснил порядок и ел уже спокойнее. После миски с горячей кашей стряпухи выставили пироги, те самые, для которых Горазд крошил капусту. Принесли кувшины с горячим взваром, кружки, а для тех, кто шел в дозор – большие ломти хлеба с салом. Дозорные разобрали приварок, завернули в чистые тряпицы и спрятали за пазуху, потом подналегли на пироги – зимой чем плотнее поешь, тем теплее будет на стене стоять под порывами ледяного ветра.

Совенок слопал целый пирог размером в две его ладони, а второй схватил и печально на него смотрел – уже и не лезет, и оставить никак!

– Бери пирог с собой, – разрешил ему Горазд – и пойдем учить буквы!

Боярские дети при княжьем дворе жили не так, как отроки. Те учились воинской науке, учились грамоте, уходу за боевым железом и конями. Боярские дети все это уже умели, и каждый учил отроков. Для удобства учебу делили – Ляшко учил щиты держать. Белян – верхом ездить. Зорко – из лука стрелять, а Горазд – буквы читать и писать.

Для учебы особую горницу не выделяли – просто стол поставили в уголку, и там боярич отроков по десятку каждый день гонял. К очередному десятку и Совенка усадил. Сперва буквы просто повторили, которая как называется да как выглядит, потом начали склады повторять:

– Буки-аз – будет «ба»!

Совенок сидел и слушал, Горазд его с отроками отвечать не заставлял. Пусть пока так сидит. А как урок закончился, прибежал мальчишка посыльный – боярича к князю зовут и мальчонку с ним.

Пришлось Горазду Совенка на руки брать. Валяных сапог не нашлось, в носках по снегу прыгать зазорно, да и промокнут быстро. А мальчишечка прижался к нему будто птенец, пригрелся, притих. А как боярич из отрочьей избы в княжий терем перешел, да по галерейке со своей ношей двинулся, шепнул вдруг ему мальчишечка:

– Маму я нашел, а давай ты будешь моим папой? Я поворожу!

– Тс! – шикнул на него Горазд. – Потом поговорим!

А у самого где-то внутри что-то глупо трепыхнулось. А вдруг?

В сами покои боярич Совенка все же не взял – оставил рядом со стражей, пусть присмотрят. Незачем постреленку знать о том, что его ждало. Избежал муки смертной – и ладно.

Между тем князь и княжич нашлись в малой горнице. Там князь обычно бумаги разбирал, да писцу поручения давал, да иногда с глазу на глаз с сыном беседовал. А тут и Горазда позвали.

– Одежку парню стряпухи подобрали, из общего ларя, – пояснил боярич, заканчивая рассказ о ночном шуме в тереме княгини. – А его тряпки я на всякий случай сжег. Только там даже нитки с узором не было! Бабы подтвердят. Ни оберега на шее, ни запястья или косоплетки в волосах…

Князь слушал молча.

– А еще… – тут Горазд повторил все, что сказал княжичу про жертвоприношение. – Нож у того волхва был особый, кривой. Таким сердце вырезают. И еще кровь бычья в кувшине, и порошок – знаки рисовать, чтобы в темноте светились. Что бы он на стенах ни начертил – бабы да девки с перепугу сатанинской ересью обзовут, а монахи поддержат, и тогда всех девиц в лучшем случае с позором домой вернут, а то и в монастырь – грехи отмаливать. Две дюжины умниц и красавиц?

– Да понял я, не трудись, – князь задумался. – Сделаем вот что. Волхва того тайно в монастырь отправим под пригляд. Мальчонку пока под твоим присмотром оставим, Горазд. А ты, – Вадислав Златомирович строго глянул на сына, – скажи уж матери, которая приглянулась, да пусть готовит все, что надо для смотрин!

Волемир потупился и кивнул:

– Скажу! Сейчас вот матушке чернавку отправлю, позову в сад погулять.

– Вот и добро! И не болтайте! – напутствовал сына и его ближника старый князь.

Глава 23

Волемир едва от князя вышел – сразу послал дворовую девку в терем, а там уж через мамок-нянек и боярынь весть до княгини дошла. Матушка медлить не стала – быстро накинула шубку на плечи, платком теплым повойник жемчужный прикрыла, да спустилась в укрытый от ветра и чужих глаз садик.

Княжич уже дожидался. Топтал выпавший за ночь снежок красными сапогами, епанча на плечах едва накинута. Вот ведь дитятко неразумное, а как простынет? Княгиня тихонько вздохнула и спрятала материнскую заботливость поглубже. Не зря сын так волнуется, никак невесту избрал?

– Матушка, – княжич радостно шагнул навстречу.

Княгиня мягко улыбнулась и протянула сыну руку:

– Идем, Волемир, погуляем, расскажешь, что тебя тревожит.

– Отец попросил побыстрее определиться с невестой, – признался сын, – не нравится кое-кому, что мы среди своих жену мне ищем.

Княгиня Мирослава понятливо нахмурила брови. Она сама была из дальних краев и помнила, как поначалу ее осаждали желающие подобраться поближе к молодому князю. И с гостинцами подходили, и с угрозами… Непросто боярышне княгиней стать…

– Раз отец велел поспешить, поспешим. Скажи, которые приглянулись, завтра приглашу их к себе чайку попить…

– Одна мне в сердце запала, – признался Волемир, – Несмеяна, дочь Кроха…

Не понял княжич, отчего матушка его так побледнела, а потом и вовсе тяжело навалилась на его руку.

– Сядем, сын…

Волемир даже немного испугался и поспешил смахнуть снежок с прикрытой кустами скамьи. Усадил, встревоженно заглянул в лицо, а мать будто окаменела. Потом провела рукой по глазам и глухо сказала:

– Ты не можешь взять в жены Несмеяну… Она твоя единокровная сестра!

Княжич застыл в недоумении, а Мирослава, осторожно подбирая слова, рассказала все. Как Вадислав перебрал с заморским вином, как рыдающая Красава пришла в окровавленной рубашке к старой княгине, и как та прятала воспитанницу, пока не нашла ей мужа.

– Не знал никто, что непраздна Красава. Уехали они с Крохом в новую вотчину, что князь им подарил. В Тулею не возвращались. Я бы и не догадалась, может, но Несмеяна копия матери своей, от боярина и нет в ней ничего, а от отца твоего есть. И родилась она через девять месяцев после свадьбы.

Княжич катнул желваки по скулам. Знал он, что отец не сдерживается в походах – попадется смазливая селяночка на ночлеге, так отблагодарит за приют, но всегда полюбовно. И сына учил женщин не обижать. Говорил, что обиженная женщина страшнее дюжины врагов-мужчин. Найдет слабое место – и не ударит, а отравит… А сам! Обида взметнулась в сердце княжича и утихла. Стало горько. Однако закаменевшая на скамье княгиня тоже нуждалась в утешении.

– Я понял, мать, подыщу сестре доброго мужа… – выдавил Волемир, старательно изгоняя из памяти потрясающую красоту Несмеяны. – Но кого назвать княжной, пока не решил… Устрой, мать, снова вечерку, присмотрюсь к красавицам… Только… не сегодня…

Мирослава кивнула, оттаивая:

– Все сделаю, сын. Отцу только… не знаю, как сказать.

– Сам скажу, – отмахнулся Волемир, – не печалься, матушка, я все понял!

После княжич еще немного поводил мать по расчищенным дорожкам, давая ей время прийти в себя, и проводил в терем. А сам… помчался на конюшню, велел седлать коня и кликнуть свиту.

Бояричи моментально примчались, расхватали своих скакунов, и через четверть часа княжич с присными вылетел через речные ворота на речной лед. На улицу выезжать Волемир опасался. Ему хотелось скачки, бешеного ветра в лицо, а на мощеных лиственницей улицах Тулеи ехать можно было только чинным шагом. А тут, на засыпанной снегом реке, простор и яростное зимнее солнце выжигали в нем ростки обиды. Сестра! Как же так? Самая красивая девица изо всех, что прибыли на отбор невест – сестра!

Погоняв коней до пены, Волемир уже шагом направился к детинцу. Ветер выдул из головы глупые, жестокие мысли. Несмеяна сестра. Что ж, такой сестрой можно гордиться. Он бы, конечно, предпочел гордиться женой, но даже у язычников существовал запрет брать в жены близкую родственницу, а уж теперь, когда на Русь пришло христианство, священники строго смотрели, чтобы до четвертой степени родства браки не совершались! По своим церковным книгам смотрели и считали – не дай Бог где-то у бабок али прабабок общее родство будет – прогонят!

Значит, в невесты надо другую девицу избирать. А Несмеяне… Несмеяне надо найти мужа. Только вот какого?

Если из ближников кого взять – так она будет вынуждена при княжьем дворе появляться. Хоть два-три раза в год, а все же. А если она еще с его женой дружна будет? Или войдет в ближний круг стольных боярынь? Готов ли он видеть эту потрясающую красоту каждый день и знать, что никогда не сможет к ней прикоснуться?

Княжич задумался.

Соратники держались позади. Знали они за Волемиром такое – разгневается, но держит все в себе, пока не появится возможность погонять коня или помахать тяжелым палашом в дружеской сшибке. А как развеется – думает. Бывает, долго, бывает, быстро все решит. И уж тогда только поворачивайся – всех озадачит!

Вскоре княжич придержал коня и жестом подозвал к себе друзей:

– Скажите-ка мне, други, все себе невест присмотрели?

Боярские дети замялись.

– Да ладно уж, – понял их сомнения княжич, – отец просит поторопиться с выбором. Завтра к матушке на вечерку идем, там я уж объявлю, которая приглянулась, да и вы не теряйтесь. Девицы справные, красивые, лучше в Тулее не найдете!

Свита покивала, и уже неспешным шагом все вернулись в детинец.

* * *

На другой день еще по свету княжич явился в терем к матери. Невесты – нарядные, взволнованные – скромно стояли вдоль стен. Слева от княгини толпились боярыни, справа – музыканты.

Пусть зима, на луг хороводы водить не выйдешь, зато в тереме большая горница есть и полы дубовые – в самый раз сапогами топать!

Княжич немного не ожидал такого, однако тут же лихо подбоченился и с поклоном пригласил на первый танец матушку – дабы все невесты увидели, как он ценит родительницу. Благо музыканты сообразили и первым вместо плясовой заиграли наигрыш, в котором пары просто ходили, взявшись за руку, ныряя под руки других пар, закруживая сложные узоры.

Княгиня-матушка в молодости пляски любила, так что сына не подвела – прошлась с улыбкой, не теряя стати, а за ней и боярыни в пляс пошли – кто с сыновьями, кто с племянниками. Любо-дорого было посмотреть!

Усадив матушку в ее кресло, княжич подмигнул друзьям и, чуть запыхавшись, подошел к ряду невест. Все они были хороши, но взгляд Волемира невольно искал Несмеяну. Девушка выделялась и ростом, и статью, и красотой. Эх-х-х! Поведя плечом, княжич пригласил на танец блондинку, стоящую рядом с сестрой. Их там, вообще-то, две стояло – справа и слева. Своей мягкой красотой они оттеняли и подчеркивали яркость Несмеяны. Волемир даже усмехнулся – а ведь они с сестрой похожи, оба яркие. Может, выбрать в жены светленькую девицу для контраста?

Под эти мысли княжич, подбоченясь, затопал вокруг Радомиры. Ловкая охотница танцевать умела и двигалась обычно хорошо, однако сейчас чувствовала себя скованно под пристальным вниманием княжича. Она видела взгляд, который Волемир бросил на Несмеяну. Да будь Радомира мужчиной – сама бы взора от подруги не отводила. Очень уж хороша была Кроховна. Почему же княжич пригласил не первую красавицу, а ее подругу?

Увы, поразмыслить обо всем как следует Волемир Радомире не дал – танец был быстрым, и он ловко скакал вокруг девушки, да и боярские сыны не отставали. Тяжелые дубовые плахи княжьего терема ходуном ходили от лихих притопов и прыжков.

Поначалу княжич поглядывал на девушку – выдержит ли быстрый темп? Потом увидел, что Рада даже не раскраснелась и дышит ровно, лишь чуть ускоренно, прибавил жару, надеясь, что девица с пепельной косой запросит пощады. Но Радомира лишь свела темные брови, повела плечом и продолжила плясать как ни в чем не бывало, выбивая частую дробь подковками на красных сапогах.

Между тем уже и боярыни, и музыканты стали поглядывать на эту пару – прочие девицы давно запросили пощады и были отведены кавалерами к стеночке – охолонуть, медовой водицы испить, платочком вышитым обмахнуться. А княжич и Радомира все плясали и плясали. Измотать выносливую охотницу было непросто, да и Волемир был отличным воином, тренированным и сильным. Так что в какой-то момент окружающим стало понятно – оба упрямы, уперты и выносливы. Дело кончится тем, что упадут оба, и пойдут по столице слухи гулять – что княжич девице проиграл или девица до смерти уплясалась.

Уж княгиня-матушка начала со своего кресла вставать, чтобы прервать бесконечную плясовую, но выручил всех Горазд. Он вдруг высвистал охотничий сигнал «замри» – и девица и княжич застыли, тяжело дыша, потом осознали и оба с нехорошими усмешками повернулись к боярскому сыну.

– Ой, княжич, прости, девицу позабавить хотел, – развел руками Горазд, кивая головой на пожилую боярыню во вдовьем платье, рядом с которой стоял. Старушка была уже глуха, так что кроме резкого свиста ничего не слышала, но вот остальные боярские дети грохнули смехом, разряжая обстановку.

Княжич неохотно улыбнулся, взглянул на мрачную, недовольную Радомиру и понял, что, пожалуй, друг его спас от некрасивого провала. С глузду он, что ли, съехал – с девкой соревноваться?

– Позабавил, – уже веселым тоном сказал Волемир, – а теперь поднеси боярышне медовой водицы, запыхалась! – подвел Радомиру к Горазду и передал ладонь в ладонь. Словно птицу пересадил.

Хрупкий, невысокий боярский сын смутился, да и Радомира запунцовела словно еще сильнее. Впрочем, княжич приказал – исполнять надобно. Так что боярич повел девушку к столу, сам налил медовой воды в удобную круглую чашу и подал. Рада взяла, поднесла к губам, а сама все смотрела на Горазда – тепло, внимательно, нежно. Он поймал этот взгляд и застыл, не веря себе. На него смотрят без жалости? Без опасения? Без презрения? Не пронизывают взором? Не переводят взгляд на других бойцов из свиты? Впервые за долгое время Горазд растерялся. Они стояли вдвоем у стола в шумной горнице, но были словно одни в своем мире. Радомира сделала пару глотков и вдруг двумя руками протянула чашу Горазду – древний брачный обряд, творимый на Руси еще до того, как пришло христианство. Очарованный простотой этого жеста, боярский сын обхватил узкие ладони своими, поднес чашу к губам и допил… А потом понял, что сотворил! Вскинулся, всмотрелся в безмятежные серебряные глаза Рады и… улыбнулся:

– Пойдешь ли за меня, девица? – спросил едва слышно.

– Пойду, – так же тихо, одними губами ответила Радомира.

– Жди сватов, – с трудом удерживаясь от счастливого крика, шепнул Горазд и отошел, пряча чашу в рукав своего кафтана.

Между тем Волемир танцевал уже с Усладой. Несмеяну кружил Милорад, Ляшко выбрал статную, белокожую и пышнотелую Милаву, а здоровенный Квашня, к удивлению многих, выводил кренделя возле меленькой темнокосой южанки, которую при желании мог на ладонь посадить.

Княгиня со своего места смотрела на сына одобрительно – сын чуть не сорвался, но удержал себя. Позволил другу помочь, пусть и почти наказал Горазда строптивицей. Ну да сам вмешался, сам и расхлебывает пусть. Принял руку девицы из руки княжича – считай, посватался. Если уж совсем не поглянутся друг другу, Волемир толкового ближника неволить не будет. Найдет Горазду девицу по сердцу.

А княжичу девица, готовая соревноваться с мужчиной, не пара. Сильна духом и телом, конечно, но князя каждый день противники и соратники через колено ломают, еще и в спальне соревноваться? В собственном доме ждать вызова? Незачем.

Благо есть из кого выбрать невесту поскромнее, потише. Такую, что будет встречать с улыбкой и теплом, не помышляя о состязаниях. Еще бы вот сильная была и род хороший…

Мирослава обвела взором невест. Хороши, да все разные. На ком же Волемир взор остановит? Вот сейчас танцует с ладной девкой. И собой красива, и не дура… Чья же будет? Княгиня жестом позвала ближнюю боярыню и взором указала на Усладу. Та тут же поняла и зашептала на ухо княгине:

– Дочь воеводы Светомира. Рядом брат ее пляшет, Милорад. Говорят, и другие братья в город приехали, один даже жениться успел на купцовой дочери!

Мирослава нахмурилась. Светомира и его жену она помнила. Вздохнула. У этой девицы тоже изъян существенный – родня! Да и Вадиславу будет неприятно узнать, что сыну его полюбилась дочь его старого соперника. Не начнет ли молодая жена петь по ночам княжичу про свою родню? Милорад и так к Волемиру очень близок…

Вернув Усладу к стенке, Волемир выбрал другую девицу – рыжую, зеленоглазую, тонкую и звонкую, как тростинка. Тут уж и боярыни нахмурились – больно тонка девица, сумеет ли сына родить?

Княгиня же позвала другую ближницу и узнала, что девица-то красива, да вот мать у нее очень нехороша. Взята была замуж за хорошее приданое, но дети все рыжие, конопатые, да похожи как один на мать. Только Злата пошла лицом в отца, хоть и рыжая в маменьку.

Мирослава и тут головой покачала – внуков хотелось бы сильных и красивых.

Потом Волемир выбрал в танце мелкую южанку, потом нищую боярышню, у которой всего приданого – три ковра, саморучно сотканных…

К полуночи поняла княгиня-матушка, что ни одна невеста ей не нравится, и расстроенная приказала музыкантам уходить. Нечего полуночничать – спать пора! К этому времени боярские дети вдоволь наплясались, наелись орехов в меду, пряников и пирогов, да так и не поняли, кто из девиц нравится князю. Догадались только, что Радомира ему не по душе пришлась, да только дочь воеводы уже Горазд в уголок утащил и что-то там девице на ухо шептал, пользуясь укрытием из широкой спины глухой боярыни. Вот как тут себе жену выбирать, если неясно, кто княжичу полюбился?

Глава 24

Горница вскоре опустела. Девиц увели строгие няньки, а свита княжича высыпала на крыльцо, все еще бурно притопывая и делясь впечатлениями. Сам Волемир задумчиво молчал. Молчал и Горазд. Неспешно все дошли до княжьего терема, и княжич сам назвал четверых, кто будет спать рядом с его спальней:

– Горазд, Ляшко, Милорад, Квашня, вы сегодня у меня. Остальные отдыхайте, завтра уже имя назову, будете невест разбирать.

Боярские дети притихли и свернули к отрочьему дому. Княжич в молчании дошел до своих покоев и, вспомнив, остановился на пороге:

– Горазд, отец что сказал про… – Волемир жестом показал невысокого ребенка.

– Совенок в отрочьем доме, под присмотром, – отозвался Горазд, бросив короткий взгляд на Ляшко. Здоровяк был с ними, когда в терем княгини пытались залезть, так что сразу понял, о ком шла речь. – А… второй тоже под присмотром, – и боярич жестом изобразил клобук, давая понять княжичу, куда сослали вохва.

– То добро, – кивнул княжич. – Отдыхайте, други, – и закрыл за собой дверь.

Волемиру хотелось побыть одному и подумать.

Не зря он перетанцевал со всеми невестами. В движении человек раскрывается. Вот Радомира себя сразу показала, а Злата – нет. Однако под конец танца рыжая красавица устала, на лице появились красные пятна, а потом она очень подозрительно закашляла. Похоже, не так она здорова, как определил заморский лекарь.

Присев на подоконник, княжич уставился в окно и задумался. Его хорошо учили. Он умел видеть в людях задатки, умел замечать недоброе. И мать, и отец показывали ему пример, приближая людей толковых и способных, находя занятие ослабевшим. Благотворя, но не позволяя сесть себе на шею. Князь и княгиня всегда действовали сообща и в полном согласии.

Иногда князь Вадислав отдавал княгине какой-нибудь странный приказ, а Мирослава выполняла его с полным усердием. Бывало, и подсмеивались над княгиней боярыни помоложе, а то и девки дворовые возмущались, что засаживали их чешую рыбную собирать да сушить, или из травы веревки плесть, или еще что-то такое же бессмысленное делать. А потом оказывалось, что всему причина есть и польза. А начни княгиня норов показывать, спорить да возражать – и мог большой убыток случиться, да не деньгами, а людьми.

Волемир привык именно к таким отношениям в семье, но вот Радомира заставила его задуматься, а Злата даже испугала.

Рыженькая невеста отчаянно хотела стать княгиней, не понимая, что это может значить. Она всего лишь мечтала избавить свою семью от нищеты, в которую их погрузила череда несчастий. Когда ее тонкие руки вцепились в рукав княжича, Волемир дрогнул – с такой надеждой смотрели на него зеленые глаза.

Покачав ногой, княжич дал себе ответ на вопрос – что будет, если он действительно выберет Злату и позволит ей притащить многочисленный рыжий клан в столицу? Да ничего хорошего. Благодарят только за первый кусок. Второй воспринимают как должное, а на третий уже покрикивать начинают, что не так даешь. Нет уж, как бы ни хотелось Волемиру видеть в глазах жены вечную благодарность, княжич уже знал – ничего вечного не бывает.

Тогда кто сумеет встать рядом с ним? Кто будет матерью его детей, теплом сердца, радостью и утехой долгих зимних ночей? Прикрыв глаза, княжич перебрал всех невест, благо осталось их не так много. Радомиру он сам отдал Горазду. Думал поднасолить слегка слишком толковому ближнику, а получается – угадал. Тот не отходил от Бусовны весь вечер. Злата… ей, пожалуй, Ляшко подойдет. Боярский сын спокойный, здоровенный, сильный. Род его крепок, а главное – его дядя, получивший тяжелое ранение, ушел в монахи и молится за весь род. Даже если на семью Златы пытались навести порчу, отмолит.

Еще вопрос, кому можно доверить Несмеяну? Сестра князя, пусть и не знающая о том – ценность. Кто из ближников достоин? Оставлять ли Несмеяну в столице или подобрать ей мужа где-нибудь подальше? Рассказать ли отцу? Или?..

Княжич просидел у окна больше часа. Потом все же улегся в постель, накинул на плечо лоскутное одеяло, любовно сшитое матушкой-княгиней, и задремал. А утром встал, имея в голове четкое решение. И первым делом пошел к отцу – обсуждать кандидатуру будущей княгини и заодно утрясать прочие мелкие вопросы. Коли уж князь обещал всех невест замуж выдать, так свадьбу нужно устроить добрую и женихов и невест не обидеть!

Князь принял сына охотно – пригласил к столу, выслал ближников. Иногда отцу и сыну нужно было поговорить без посторонних.

– Выбрал девицу по сердцу? – спросил Вадислав, когда сын утолил первый голод.

– Выбрал, княже. Не по сердцу, а по уму, но выбрал.

– Отчего ж не по сердцу? – удивился князь.

Волемир помолчал, а потом внезапно спросил:

– А ты знал, отец, что Несмеяна Кроховна сестра мне? По отцу?

В руке князя треснула чашка.

– Не знал, вижу. Вот и я не знал. Хорошо, не успел объявить, которая мне по сердцу пришлась.

Князь схватил кувшин с травяным взваром, сделал, обжигаясь, несколько глотков, потом просипел:

– Это точно?

– Мать ее Красавой зовут, – с ноткой сочувствия сказал княжич.

Вадислав опустил голову, рассматривая вытканные на скатерти узоры. Сын не торопил отца. У него самого была целая ночь на то, чтобы понять и принять, князю тоже нужно время.

Княжич потихоньку жевал пирог, запивал взваром из кружки и ждал. Князь посидел немного, потом размял шею, вздохнул и сказал глухо:

– Не знал я!

– Мать знала, что Красава непраздная уехала, но… не думала, что так сложится. Несмеяна сама не знает. Мать догадалась, няньку спросила… Да и похожи вы слегка.

Вадислав потер глубокую складку между бровей и сжал кулаки:

– Что делать будем, сын?

– Замуж Несмеяну надо отдать с пользой, – рассудил Волемир, – только решить надо, при дворе оставить или подальше услать? Она сама ничего не знает, так что не проболтается.

Князь посмотрел на сына с уважением:

– Молодец, толково рассуждаешь. По-хорошему ей надобен дом справный и муж надежный. Не гуляка. Да и лучше, чтобы на глазах был, чтобы вотчина поближе…

– Что может быть ближе княжьего двора? – сверкнул очами Волемир.

– Это за кого ты ее хочешь отдать?

– А за Милорада. Неженатым ему ходить невместно уже. Сосватать ему худородную какую девку – обидится. Богатую дать – много думать о себе начнет. А тут… род боярский, дева красоты неописанной, а то, что в приданое рухлядь только, так то не страшно, все равно Несмеяна при княжне молодой будет.

Князь нахмурился:

– Милорад в тереме как заложник живет. Отец его… бунт поднять пытался. Больше того, если бы не княгиня – все бы у него получилось.

– Отец его далеко и ближе от женитьбы сына не станет. Я бы Милорада на дочери воеводы женил да в глушь услал, но успел глупостей наделать…

Княжич повинился в своей дурной шутке на вечерке у княгини, и князь снова насупил брови:

– Мать не жалко? Несмеяна ей одним видом о прошлом напоминать будет. Да и примет ли молодую княгиню, если у нее такая ближница будет? Женщины – они не головой любят и ненавидят, а сердцем. Нешто тебе ссоры в женском тереме нужны?

Княжич задумался. Потом вскочил, прошелся по горнице и вдруг хитро улыбнулся:

– Горазда я в Ставгород не отпущу. Он умен и правдив. Он мне у престола нужен.

Князь одобрительно кивнул. Волемир соратников себе выбрал добрых – и умные есть, и сильные, и храбрые. Под любую нужду найдутся.

– Обидеть боярича – себе навредить, – продолжал между тем княжич. – За золотом он не гонится, своего хватает. Кони и оружие неинтересны – хворь не дает богатырем стать. Раз уж он в эту девку влепился – не отпустит. Но тут дело-то такое… Коли Бусовна при дворе останется, батюшке ее замена нужна. Вот туда Милорада и отправим. И сестрицу с ним. Матушке глаза мозолить не будет. Бунтовать там не с кем. А и помыслит дурное – пока до Тулеи доберется – охолонет.

Князь подумал, поиграл бровями, да и кивнул:

– Добро, сын! Как решил, так и делай. А кого ж ты себе в жены приглядел?

Волемир хитро прищурился:

– Да выбрал девицу, белую лебедицу. И знатна, и добра, и собою хороша. Завтра сватов в терема зашлю!

Глава 25

На другой день разнеслась по всей Тулее весть – выбрал княжич себе невесту! Пока неизвестно которую, но вот уж собирают в княжьем тереме сватов и подарки, чтобы все было чин по чину.

А пока в храме на княжьем дворе литургию служат, и княжич с ближниками стоит на службе, прося милости Божией для себя и будущей невесты. Бояре же и старый князь хлопочут, раскладывая на серебряных подносах дорогие подарки невесте – красные сафьяновые сапоги с золотыми подковками, летник струйчатой объяри красной же, фату бухарскую из тончайшего белого шелка с золотыми канительными звездочками, ожерелье из золотых фигурок коней, лебедей и сплетенных яблонь, украшенных гранатовыми плодами, да зарукавья золотые с такими же узорами.

Князь сам выбрал эти украшения для будущей невестки – чтобы сильна была, верна и плодовита.

Отдельно раскладывались подарки для других девиц – всем одинаковые. Чтобы на князя обид не таили и между собой не ссорились.

Каждой по подносу приготовили – выложили серебряными монетками, а поверх уж гостинцы – штуки шелка яркого, синего да зеленого, подвески серебряные, да чудо из чудес – зеркальца малые в надежной литой оправе, а к зеркальцу прибор серебряный в шкатулке дорожной. Знал князь, что рано или поздно сына женить придется, вот и прикапливал в сокровищнице своей дюжину одинаковых ларчиков.

Еще готовились подарки для женихов – тут уж все традиционно: плеть понаряднее, кушак с пышными кистями да шапку с алым верхом – «жениховскую». Не скупясь, Вадислав и по кошелю добавил – большая часть боярских детей скромно жила, золотишко лишним не будет. Да и жен куда-то привести надо будет. Кто-то и останется при княжьем терему, а большая часть разъедется по вотчинам, чтобы хозяйство вести. Или в городе дом прикупят – на это тоже деньги потребны.

Бояре хоть ворчали на излишнюю щедрость князя, а все ж довольны были – не сын, так племянник у каждого в свите княжича ходил. А княжий подарок – это и семье, и роду польза, благословение будто.

Пока Волемир с ближниками стоял в храме, весь терем княгини гудел от напряжения. Невест наряжали, чесали, румянили, обвешивали украшениями и плели косы, подплетая побольше лент, чтобы уж никто не сомневался – невеста! Да, княжич посватает только одну, да ведь его ближники тут же остальных расхватают! Вот и наряжали всех в лучшее и ждали с трепетом.

Наконец загудели колокола, возвещая об окончании службы. Тяжелая дверь храма отворилась, выпуская свитских. Последним вышел княжич. Рядом с ним шел пожилой седовласый священник в монашеской камилавке. Он благословил Волемира и сказал несколько слов. Лицо княжича на миг словно застыло, а потом расплылось в улыбке. Он поклонился монаху и догнал поджидающих его друзей:

– Идемте! Бог благословляет сегодняшний день! Сейчас в терем за подарками и сватами, а потом к матушке – за невестой!

Ближники загудели и чуть не бегом помчались в княжий терем. У каждого была тайная надежда на то, что ему достанется именно та невеста, которую он себе приглядел – умница, красавица и приданым не обиженная.

В княжьем доме княжича по обычаю переодели во все красное и поставили в круг из сановитых бояр, обвязанных через плечо рушниками. Каждый боярин держал два подноса с гостинцами – для жениха и для невесты. Большие же подносы для княжича и будущей княгини держали по двое отроков, наряженных во все новое, но синее – чтобы отличались от сановитых ближников.

Под громкие крики дворни «Сваты! Сваты идут!» процессия прошла через все дворы к терему княгини.

Главным сватом шел сам князь – ему в отсутствие отцов невест придется вести избранницу сына к алтарю, так что он сразу взял на себя главную роль, чтобы ни один боярин потом не сказал, что его дочери мало почестей оказали!

На крыльце гостей уже ждали ближние боярыни. Расстеленная суконная дорожка тянулась по свежевыпавшему снегу. У изукрашенных балясинами столбов-подпор стояли две березки, увешанные лентами – отгонять зло и подавать добрым людям знак, что в доме невеста.

Завидев сватов, боярыни грянули величальную. Князь остановился, подкрутил ус и дождался, пока на крыльцо выйдет княгиня. А уж дальше Вадислав Златомирович показал, за что его в молодости «Златоустом» прозвали. Каких только прибауток он не выдал, нахваливая и княгиню-матушку, и своего сына, и намекая на то, что «поселилась в тереме белая лебедушка, а у нас и лебедь ей есть в пару»!

Веселились все, кроме княжича. Он уже устал стоять и смотреть на знакомое с детских лет крыльцо. Хотелось побыстрее объявить о своем выборе и вернуться в свои комнаты – чтобы спрятаться от суеты и шума, подумать.

Монах-священник, что выслушал исповедь княжича и благословил его свататься, шепнул будущему правителю Тулеи, что выбор его верный, и брак сей принесет благоденствие княжеству и мир княжьей семье. Но будет ли этот брак счастьем для него самого? Ох, как знать!

Между тем шутки-прибаутки закончились. Княгиня, как опытная сваха, заявила князю, что в тереме ее полно голубиц-красных девиц, и, которая ему нужна, она не знает.

– Так выведи, матушка, девиц по одной. Сокол наш и выберет себе голубицу, – заворковал князь.

– Заплачут мои голубицы, – притопнула княгиня, – вот коли каждой сокол найдется, так выведу!

Князь не возражал. Свита княжича, не ожидавшая, что их прямо тут сватать будут, насторожилась. Княгиня же помахала платочком, и на крыльцо павой выплыла первая девица. Невысокая, чернявая, в простом синем сарафане, но украшения сияли каменьями так, что в ярком солнечном свете аж глазам больно было.

– Вот моя голубица, есть ли для нее сокол ясный? – вопросила княгиня.

Вперед протолкался Белогор – парень светлый настолько, что даже ресницы у него были белые, и загар никогда не лип к его молочной коже.

– Вот и сокол! – возвестил князь.

Девушка покраснела, потупилась, князь, как главный сват, вручил ей поднос, а второй – жениху. Под свадебную песню ближняя боярыня подала княгине красную шерстяную нить, которой та и связала помолвленным руки. После парочка отошла в сторонку, а боярин, освободившийся от своей тяжкой ноши, стал рядом с ними, чтобы доглядывать.

– Вылетела голубица, да не та, – сказал князь, требуя вывести следующую невесту.

Княгиня опять платочком взмахнула, и на крыльцо вышагнула следующая невеста. Ей навстречу протолкались сразу двое, князь строго взглянул на них, и один, тот, что был младше – отступил.

Парочке вручили подарки, и под присмотром боярина они отошли в сторону. Так и пошло – княгиня поднимала руку с ширинкой, и боярыни выпускали на крыльцо невесту. На четвертой или пятой стало понятно, что девушки выходят просто по росту. Ближники переглянулись, ухмыльнулись и тоже выстроились по росту. Но к невесте выходил все же тот, который ее присмотрел. Если же на невесту не было желающих, княжич сам тыкал пальцем в ближника.

Радомира переминалась в сенях, ожидая сигнала боярыни на выход. Она не была особо рослой, но нянюшка обула ее в сапоги с высокими каблуками, да еще вместо скромной девичьей повязки достала венец высотой почти в аршин, так что встала Рада чуть не в конец очереди.

Вот уже вышли мелкие южанки, за ними округлые, румяные девицы, живущие ближе к Тулее, а там и «дикарки» из северных краев. Среди них вышла и Радомира. Поначалу яркий солнечный свет после темных сеней ослепил ее, и она застыла на верхней ступеньке, но ее тут же подтолкнули, чтобы спустилась на пару шагов и не стояла выше княгини.

С крыльца отлично было видно и князя, и княжича, и свиту. Слева и справа возле терема стояли парочки с перевязанными руками. Подносы с подарками кто няньке отдал, кто дядьке, кто на землю поставил, кто в руках продолжил держать. И все стояли румяные, разгоряченные. У Радомиры сердце дрогнуло, когда она увидела среди свиты княжича Горазда. Помнит ли он, как Волемир подвел к нему Раду? Как разделили одну чашу? Как обещал заслать сватов? Шагнет ли вперед? Или?..

Девушка не успела даже побледнеть, как Горазд метнулся к самому крыльцу, чтобы обогнать Милорада и Береста, тоже присмотревших себе миловидную дочь воеводы.

– Ну, матушка, – хохотнул князь, – тут у нас сокол особый, голубицу сразу скогтил!

Княгиня улыбнулась, обвязывая нитью руки жениха и невесты. Видела она общую чашу на вечерке, да и танец с княжичем помнила. Радомира, несмотря на свое упорство, пришлась ей по нраву – девушка резвая, но разумная. А Горазда Мирослава знала чуть не с детских лет и очень ценила его благоразумие. Подружившись с бояричем, княжич стал куда осторожнее и разумнее в делах.

За Радомирой вышла Несмеяна. Вот тут уж многие попытались вперед шагнуть, косясь на княжича. Волемир остался недвижим, а князь подпихнул вперед Милорада:

– Вот, матушка, для твоей голубицы соколик. Всем хорош – и красив, и умен, будет добрым воеводою!

Услышав о воеводстве, Милорад пошел к Несмеяне, как зачарованный. Он и думать не смел об этой девице. Хороша невероятно: и рослая, и красивая, и здоровьем пышет – истинная княжья невеста! Почему же княжич от нее отказался? Мысль мелькнула – и пропала под несмелым взглядом темных глаз Несмеяны. Милорад заглянул в них – и забыл, что надо куда-то идти, что-то делать, говорить… Князь со смешком сунул ему поднос и подтолкнул в сторону. Светомирович отошел с невестой и даже не посмотрел на крыльцо, когда туда вышла его сестра.

Услада в этот день была дивно хороша и так же дивно бледна. Как только разнесся по терему слух, что княжич уже выбрал себе невесту, она почему-то решила, что ею станет Несмеяна, и проплакала всю ночь. Утром нянька щедро нарумянила невесту, но все равно было видно, что девушка напугана и взволнована. Когда она последняя шагнула на крыльцо, и навстречу ей подался княжич, старый князь не успел сказать ни слова – бояре считать умели, сколько невест осталось в тереме, знали, да и вся свита Волемира уже вся стояла у крыльца, воркуя со своими избранницами.

Грянуло громкое:

– Слава!

И после короткого обмена любезностями ей поднесли поднос с подарками – совершенно неподъемный, а потом на крыльцо поднялся княжич, и княгиня, улыбаясь, сквозь набежавшие слезы обвязала их руки алой нитью. Боярыни тотчас вынесли припасенный образ, и мать благословила сына и будущую невестку иконой в тяжелом серебряном окладе.

Глава 26

Традиционно княжеская свадьба требовала долгих приготовлений, церемоний и прочего, но поскольку невесты на отбор ехали долго, и солнышко успело повернуть на весну, княгиня и ее ближницы давно уж все приготовили. Потому тянуть не стали – прямо от княжьего терема Волемир повел бледную Усладу в церковь, а за ними парами потянулись ближники с невестами.

Фата лежала у каждой на подносе с подарками, так что няньки, выскочившие на крыльцо, быстро прикрыли своих подопечных и утащили подносы в их покойчики – прибрать.

Процессия растянулась и под радостные крики жителей терема втянулась в церковь.

Священник ждал их в притворе.

Служки быстро пробежались, зажигая свечи, две ближние боярыни расстелили шитую золотом ширинку на княжьем коврике перед аналоем у открытых Царских врат и отошли в сторонку. Княжич и его невеста встали перед священником и замерли, ожидая. Князь с княгиней переглянулись, и за спинами молодых встали Милорад и Несмеяна – свидетельствовать и держать венцы.

В саму церковь тем временем набились бояре, боярыни, челядинцы и дворня со всего терема. Стало душно. Свечи едва трепыхались от дыхания, и княгиня взглядом велела челядинке отворить дверь и держать ее, чтобы хоть немного освежить воздух. Еще не хватало невесте в обморок упасть!

Под нестройное пение хора начался обряд.

Оценив взглядом толпу ближников с невестами, батюшка пропустил долгую проповедь, сказал только несколько слов о послушании невесты и внимательности жениха и начал обряд обручения. Жениху и невесте подали богато украшенные свечи «ярого воска», т. е. отбеленные до блеска. По свече в руках княжича вилась серебряная канитель, по свече Услады – золотая. Концы свечей были убраны в лоскуты ткани и обвязаны полосками парчи.

В первый миг огонек Услады дрожал – девушка не верила тому, что она стала княжьей невестой. Но воск капнул ей на руку, обжигая, приводя в себя, и, вздрогнув, Услада будто проснулась – ее рука стала твердой, подбородок поднялся, а на лице расцвела легкая улыбка.

Княжич, искоса наблюдающий за бледной невестой, поначалу решил, что ошибся с выбором, и Усладе полюбился кто-то из его свиты. Поэтому он невольно свел брови и окинул строгим взором побратимов и ближников. Но все смотрели на своих невест, и никто не пытался поймать взгляд Услады, чтобы хотя бы так передать ей тайное послание. А потом воск капнул на белую кожу, и девушка словно проснулась – выпрямилась, крепко взялась за свечу, ее голубые глаза засверкали радостью, когда она чуть-чуть, самым краешком позволила себе взглянуть на княжича и даже обласкать его взглядом. Потом порозовела и снова опустила голову, но Волемир уже не сомневался – он по нраву своей невесте, а значит…

Между тем, прочитав положенное наставление, священник сходил в алтарь и вынес кольца – золотое и серебряное. Помолившись и поклонившись, он надел кольца на пальцы обрученных – золотое княжичу, серебряное невесте. Потом переменил их, и золотое осталось на руке Услады, а серебряное – у Волемира.

После этого священник прочел молитву, прося Христа благословить обрученных, и все дружно тянули «Аминь».

Сразу после княжеского обручения два младших служителя вынесли из алтаря кольца на подносах и надели их прочим парочкам. Никто не посмел возразить такому дружному обручению – больше дюжины свадеб! Да тут и князь разорится, столько пар венчать да гулять! Лучше уж всем вместе, с княжичем в один день!

После Волемир и Услада подошли к аналою и встали на расстеленную для них ширинку. Ближние боярыни и няньки раскатали позади княжича рушники для всех остальных. Невесты привезли ширинки с собой, как часть приданого, и шепотом подсказывали женихам, где чья. А гости и челядинцы рассматривали со вниманием – искусна ли девица в рукоделии? Чем шито? Как? Есть ли золото и жемчуг, али шелка заморские? Или по льну крашеной нитью шито и по краю едва обвязано?

Пока вся эта суета шла, батюшка молчал, но как все затихли и встали, он начал с короткого поучения, а потом спросил:

– Имаши ли ты, раб Божий Георгий, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль пояти себе в жену сию Гликерию, юже зде пред тобою видиши?

Княжич впервые услышал крещеное имя Услады и на секунду растерялся, однако Милорад ловко толкнул его в бок, и жених ответил:

– Имам, честный отче!

Батюшка строго на него посмотрел и спросил:

– Не обещался ли еси иной невесте?

Тут уж Волемир-Георгий ответил споро:

– Не обещался, честный отче!

Те же вопросы задал священник и Усладе-Гликерии.

Девушка, пылая щеками, отвечала:

– Имам, честный отче! Не обещалась, честный отче!

Вот тут и настало время возлагать на головы брачащихся венцы. В бедных храмах летом плели обычные венки из цветов, потуже стягивая их лентой, зимой использовали берестяные обручи, обтянутые тканью побогаче или украшенные восковыми цветочками. В княжьем дворе храм был богатым, и венцы тут были нарядные, кованые, позолоченные, украшенные каменьями. Только вот венцов было два, а пар… Но княгиня-матушка из положения вышла, усадив своих девок обтягивать берестяные обручи цветным бархатом, а поверх наматывать канитель и бусины. Так что венцов хватило всем, и никто не был обижен.

После ответов и возложения венцов читали прокимен и Евангелие, и все слушали, чувствуя, что делают важный шаг в своей жизни.

Несмеяна стояла рядом с Милорадом за спиной Услады и не верила, что вот этот красавец, брат подруги, стройный, голубоглазый и сильный – вот-вот станет ее мужем. В голове толклись и другие мысли – где они будут жить? Допустит ли муж ее к хозяйству? И как же быть с ее приданым – ткала и пряла она с малых лет, и сундуки были полны, но такому бояричу нужны ли будут ее холстинки?

Милорад думал о другом. Первый миг изумления прошел. Невероятная «добыча» попала в руки, а что же дальше?

Он живет в отрочьем доме, с другими боярскими детьми. Дома в Тулее у него нет, жену привести некуда… Купить? Кажется, на подносе с подарками был кошелек, но что можно купить в столице на такие деньги? Курную избу на окраине? Его будущая жена молода и красива. Ей захочется украшений, дорогих тканей, мехов… Не прогадал ли он, ринувшись навстречу красивой, но небогатой девице? Может, стоило сдержать порыв и посвататься к богатой южанке?

Как на грех, Ляшко со своей рыжей Златой стоял как раз слева, а Квашня с меленькой черненькой девицей в дорогих тканях – справа. И было понятно, что оба боярских сына своих невест из рук не выпустят – смотрели они на них, как голодный на пряник!

Милорад прикрыл на миг глаза и помолился от души, чтобы Господь устроил его супружескую жизнь так, как ему будет угодно, но… не портил красоту Несмеяны. Конечно, со временем красота поблекнет, но сейчас… Заложник, никогда не имевший чего-то своего, вдруг понял, что жену у него отнять не посмеют! Богом и князем данная, она будет с ним! Он легонько сжал руку Несмеяны, ободряя и даря надежду, а потом вновь уставился на строгие лики, беззвучно шепча молитву.

После молитв брачащимся поднесли общую чашу – каждому по три глотка, намекающих на общую чашу жизни.

Ближники оживились – эта часть венчания напоминала смутно знакомый им языческий брачный ритуал. Некоторые невесты беззвучно заплакали – не все считали выбор князя удачным, к тому же считалось хорошей приметой, если невеста уронит в чашу хоть пару слезинок – потом, в замужней жизни, ей плакать не придется.

Княжича и его невесту водил вокруг аналоя старший священник, остальных по очереди – младшие.

После «Исаие, ликуй» и еще нескольких молитв батюшка снял с княжича и его уже жены венцы и повел их на амвон, чтобы они поцеловали иконы и приняли в руки те образа, которыми их благословляли родители.

Глава 27

Князь и княгиня вздохнули с облегчением, видя, как сын крепко держит за руку молодую жену.

Тут вперед выбралась бойкая ближняя боярыня и поклонилась князю:

– Благослови, князь, чесать да крутить!

Князь с улыбкой махнул рукой.

Пока младшие священники водили к амвону пары ближников, Усладу усадили на табуреточку, сняли фату, венец, расплели косу, щедро украшенную жемчугом и лентами, и переплели в две.

Обычной-то новобрачной косы тут же и под кику убрали бы али под шитый золотом кокошник, но княжне косы накрыли фатой, а поверх водрузили княжий венец, только не высокий, как у княгини, а пониже, зато с длинными жемчужными подвесками.

Княжичу тоже подали его венчик, и вскоре новобрачные вышли из дверей храма и остановились на крыльце, чтобы принять поздравления от высыпавших из церкви бояр и выстроившихся у крыльца отроков.

Позади в храме еще «чесали да крутили» остальных новобрачных, но и они постепенно выходили парами и вслед за Волемиром и Усладой по красно-коричневой суконной дорожке шагали в княжеский терем – на свадебный пир!

Радомиру чесала Лада Волеговна. Опытная нянька, еще утром знающая, что ее подопечной придется выйти замуж, схитрила – закрепила все ленты у основания косы длиннозубым гребнем и оплела алыми лентами пепельную косу Рады. Когда же понадобилось быстро изменить прическу, нянька гребешок вынула, и ленты сами свалились. А уж в две обычные косы их смотать, да под кокошник убрать – дело недолгое.

Кокошник у Радомиры был знатный – однорогий, шитый мелким жемчугом, поболее аршина^[4] высотой! Он достался девушке от матери, а Лада Волеговна перед поездкой лишь поновила кое-где осыпавшийся жемчуг, да протянула через шитье новые вощеные нити. Еще в сундуке пряталась кика, украшенная жемчужными шишечками, но такой головной убор Радомира наденет лишь после рождения первенца и потом будет добавлять на гладкое очелье новую шишечку с рождением каждого следующего ребенка.

В общем, как ни спешила нянька, а выходили Горазд и Радомира из храма последними. Может, и к лучшему – очень уж необычно они смотрелись рядом. Радомира в своем кокошнике и пышном летнике с длинными откидными рукавами выглядела огромной и полной рядом с худеньким и невысоким Гораздом. Однако боярич шел и сиял от гордости, а уж руку Рады сжимал как в последний раз! Если кто и счел эту пару комичной – никто о том не сказал, потому как все устремились к столам.

В самой большой теремной горнице накрыли княжий стол. За узким торцом сидели княжич с молодой женой и князь с княгиней. Дальше сели ближние бояре и боярыни, а между ними пары молодоженов из ближников княжича. Отроки разнесли по столам кубки, разлили сладкое фризское вино, и князь первый поднял здравицу за молодых!

Усталым и взволнованным людям много ли нужно? Вскоре в зале стало шумно, а отроки сновали между столов, принося все новые блюда с пирогами, жареным мясом и рыбой. Однако князь подгадал момент, когда стало чуть потише, поднялся и веско сказал:

– Сыну своему на свадьбу дарю я табун коней и терем в Плесе!

Все громко закричали, поздравляя молодых с добрым подарком.

Плес был, по сути, пригородом Тулеи, добраться туда верхом можно было часа за четыре. Городок стоял на мелкой теплой речушке и был чем-то вроде летнего княжьего поместья. Княгиня выезжала туда с малыми детьми и женской прислугой, чтобы собрать целебные травы, ягоды и грибы в окрестных лесах. Дать княжнам и младшему княжичу побегать босиком по траве, искупаться на отмели, а то и половить рыбу или шустрых головастиков. В общем, место тихое, спокойное, чистое, самое то для молодоженов, желающих провести время друг с другом.

Княжич склонился к смущенной невесте и шепнул на ухо:

– Наш дом там будет. После пиров переедем.

Услада радостно зарделась.

Она думала, что им придется жить в княжьем тереме, и ей, как невестке, надобно будет ходить под рукой княгини Мирославы, перенимая ее обычаи и ухватки. Но старый князь мудро и дальновидно решил отселить молодых, давая им возможность самим выстроить отношения, без присмотра старших.

Не успели гости закусить здравицу старому князю, как Вадислав снова поднялся:

– Милорад, Несмеяна, – позвал он.

Парочка тут же поднялась, и все гости невольно ими залюбовались – ну как же хороши! Золотоволосый красавец боярин с голубыми глазами, в голубом с серебром терлике, и черноглазая боярыня в розовом с серебром летнике. Ее кокошник не имел такой высокой лопасти, как у Радомиры, а, напротив, разбегался в стороны. Густая понизь прикрывала высокий лоб до самых глаз, а тяжелые зарукавья сияли полированными розовыми камушками в тон наряду.

– Вы теперь семья, – серьезно сказал князь, – и семья, близкая моей семье по крови.

Вадислав легонько кивнул на Усладу, и Милорад только теперь понял, что действительно породнился с княжеской семьей – через сестру.

– Потому жалую тебе, Милорад, чин воеводы и отправляю в Ставгород – хранителем тамошних земель и Княжьей Правды!

Ох, какой рев поднялся за столом! Заложник, мальчишка, которого поначалу не пинал только ленивый – и вдруг воевода! Да немалого города! Сразу с брачного пира да на воеводский стол! Ух! За это, конечно, надо было выпить, и ошеломленный Милорад даже потянулся к кубку, но перехватил строгий взгляд князя и только слегка пригубил кисловатое вино, а потом держал кубок в руке и вместе с Несмеяной благодарно кланялся князю и княгине.

Дальше на каждый тост князь раздавал ближникам сына подарки – кому коня доброго в сбруе, кому терем в Тулее, кому вотчину поближе к границе, кому золото или шубу. Никого не обошел Вадислав, разумно распределив ближников сына по разным сторонам. На всякий случай. В памяти старого князя еще жив был бунт, который устроил Светомир, пользуясь тем, что князь доверял ему. Пусть уж Волемир понежится со своей княгиней хоть первый год, не оглядываясь на тех, кто будет уговаривать его сместить отца или выбить себе отдельное княжество.

Княжич за столом не пил – только губы смачивал. Молодая жена не туманила ему голову – недостатка в женской ласке он никогда не знал. Поэтому Волемир быстро заметил, что князь не просто одаривал новобрачных – самым богатым дал в подарок пустошные земли – будут поднимать, деньги вкладывать, некогда будет о бунте думать.

Самым знатным князь сделал подарки дорогие, но хитрые – дома подарил. Новенькие терема, добрые, но на выселках. Молодую жену там селить – охрану надо ставить. А лучше стену. А ещё лучше и то, и другое. И не жить в доме нельзя – княжий подарок. Хоть зиму, хоть две, а пожить надобно!

Худородным да бедным подарил золото, оружие, коней – или вотчины малые, которых только на прокорм хватит. А захочешь со столичными боярами сравняться – заслужи. В общем, видел княжич, как его отец ловко всех наградил, и восхищался, и готов был учиться.

Только с одной парой задумался князь – Горазд и Радомира. Боярский сын происходил из состоятельной и знатной семьи. Образование, деньги, дом – все это у боярича было. Он пошел на службу княжичу, потому что старый князь однажды гостил у его отца и отметил разумность отрока, и заманил его в терем веницейскими книгами о воинском искусстве. А потом Горазд просто подружился с Волемиром и остался на службе.

Князь и княжич дали ближнику жену, которую он хотел, и теперь княжич даже не знал, что отец придумает, чтобы наградить эту пару.

Бусовна не обижена ни красотой, ни приданым.

Теремные болтушки успели донести княжичу, что девица дружна с Усладой и Несмеяной, получает записочки и гостинцы от богатой купеческой дочери, вышедшей замуж за боярского сына, а еще за ее конем и сундуками присматривает один из княжеских воинов – тот, которого посылали в Ставгород с вестью об отборе невест. Воин, конечно, не молод, девице в отцы годится, а то и в деды, но с чего такое внимание и ласка? Ах, обещал ее отцу присмотреть за кровиночкой, как за родной, и потому с воеводой побратался? Вот уж!

В общем, оценив все это, княжич и представить не мог, что князь подарит этим двоим?

Между тем Вадислав Златомирович поднялся неспешно и объявил:

– Горазд Многомысл недавно обратился ко мне с неким прошением… Я даю свое разрешение! – дьяк приказный протянул жениху свиток с печатью. Гости молчали и в недоумении переглядывались – что еще за разрешение? Али выпросил что нужное да важное? Добычу пушнины, отмыв золота или торговлю жемчугом? Но князь и боярич молчали. – А еще дарю вам домик в Тулее, на Княжьей улице! – проговорил Вадислав и усмехнулся.

Вот тут уж поднялся топот да крик – Княжьей называлась улица, ведущая к самому Крому. Дома на ней стояли только каменные, и жить на этой улице могли только самые ближние бояре. У отца Горазда тоже был дом на Княжьей улице, но в самом конце ее, почти у ворот, ведущих из города. А князь подарил новобрачному дом у ворот, ведущих в Кром – чтобы служивый боярин в терем мог прийти пешком, коли по нездоровью на коня сесть не сможет.

Глава 28

Переждав шум и крик, из-за стола поднялась княгиня. Поклонилась мужу чинно да проговорила:

– Благослови, князь-батюшка, молодых по постелям отвести!

– Благословляю! – отозвался князь.

Ближние боярыни тотчас подхватили под руки алеющую маковым цветком Усладу и повели ее под пение дворовых девок в княгинин терем.

На первую брачную ночь княжичу и его жене приготовили просторную комнату с парой окон. Вместо кровати устроили традиционное ложе на снопах, бочонках с зерном и медом, устланных мехами. В углы комнаты воткнули боевые стрелы, навесив на них румяные калачи. А под окнами привязали игривых коней – чтобы подзадорить молодых.

Боярыни суету разводить не стали – быстро невесту раздели, обтерли полотенцами, надели свежую сорочку и усадили на постель, укрыв соболиным одеялом – чтобы не замерзла.

– Не забудь, княгиня, княжича разуть! – напомнила, уходя, одна из боярынь, прихватывая оставленный помощницам кошель.

Услада снова вспыхнула, но глаз не подняла.

Вообще, ей приходилось видеть, как бабы на подворье ловили своих пьяных мужиков и летом укладывали спать прямо на завалинке, предварительно сняв с них сапоги. Это считалось самым важным делом – разуть, укрыть, а вот если жена пренебрегала этим делом, значит, муж ее прогневал, и утро после такого кончалось громкой ссорой.

Боярышне таких сцен, конечно, старались не показывать, но куда денешься, если воеводский дом стоял в самом центре Водниц?

Пока Услада вспоминала то, что знала о супружеской жизни, бояре привели княжича. Волемир бы предпочел веселую свиту из своих друзей, а не чопорных седобородых бояр, но спорить было незачем. Его довели до двери, открыли, подтолкнули, желая страстной ночи, и встали с мечами наголо – охранять покой новобрачных.

Княжич остановился у двери, любуясь невестой.

Боярыни оставили два малых светильника, едва разгоняющих тьму, да еще скрыли их за развешанными шелковыми платками, приготовленными на утро. В полумраке распущенные волосы Услады сияли бледным золотом, а кожа казалась молочной. Губы на бледном лице алели так призывно, что естество Волемира дрогнуло, наливаясь кровью. А хороша все же у него жена! Под тонкой шелковой сорочкой видны манящие округлости, и руки – белые, нежные… Чернавки и холопки, которые порой с радостью согревали постель княжича, много трудились, их руки были мозолистыми, грубыми, а если его приласкает такая ручка…

Волемир шагнул вперед, и тут Услада мягко встала с постели и опустилась на колени. В голове княжича мелькнули очень-очень неприличные мысли, но через миг он вспомнил, что жена должна его разуть, и почти упал на постель, позволяя ей сделать это.

Красные сапоги с расшитыми золотом отворотами смотрелись огромными и грубыми в маленьких нежных ручках. Услада потянула на себя один сапог, но было понятно, что она делает это впервые и просто не знает – как правильно. Волемир склонился к ней, дунул в светлую макушку и подсказал:

– Тяни за пятку, не бойся!

Услада потянула сильнее и… завалилась на спину, открывая пикантный вид на стройные сильные ноги. Княжич хмыкнул, но увидел, что на глаза девушки набегают слезы, и помог ей подняться:

– Не плачь, – он коснулся поцелуем ее глаз и прижал к себе, не давая вырваться. – Это не глупость, просто неопытность. Я не буду смеяться над тобой.

Услада замерла в непривычных теплых объятиях. С той поры, как она повзрослела, ее перестали обнимать отец и братья. Мать, конечно, обнимала, но больше по случаю – на Пасху, например, или вот прощаясь перед отъездом в Тулею… Оказывается, ее муж такой высокий и сильный, когда она стоит рядом с ним босая, в одной сорочке. У него крепкое, сухое тело и горячие ладони. А еще ему неловко стоять в одном сапоге, но он терпит, дожидаясь, пока она перестанет трепетать.

Чуть отстранившись, Услада решительно вновь опустилась на колени, ухватила второй сапог княжича за пятку, так что он едва успел сесть на постель, и стянула сапог! Поставила на ковер и осталась сидеть на пятках, не зная, что делать дальше.

Волемир знал. Он полюбовался женой, потом быстро разделся и, подняв Усладу с пола, уложил на пышную постель, накрыл одеялом – в покое было прохладно. Девушка замерла, как испуганный зверек.

– Не надо меня бояться, я не сделаю тебе плохо, а больно будет совсем недолго и только в первый раз, – княжич старался говорить медленно, плавно, успокаивая жену звучанием своего голоса. Она слегка расслабилась, и тогда Волемир принялся вдумчиво целовать и гладить, прислушиваясь к реакции Услады.

Когда-то еще сопливым юнцом княжич попал в руки одной вдовой боярыни. Та была молода, хороша собой и весьма искусна в любви. Но главное – умела объяснить, что и как нравится женщине. Эту вдовушку отыскала княгиня, она же прислала к ней лекаря – проверить на болезни, а потом отправила княжича с гостинцами.

Волемир и понять ничего не успел, когда оказался лежащим на лавке, а потом мог только стонать от удовольствия. Когда же в голове перестали петь птички, да и кровь, кипящая в жилах, поуспокоилась, боярыня поднесла княжичу кувшин с квасом и стала объяснять ему про женское тело – где что находится, как на что реагирует, и как можно разжечь огонь страсти.

Волемир, растущий в отрочьей избе, возле молодых и старых воинов, частенько похваляющихся удалью в делах постельных, удивился – зачем в женщине что-то разжигать? Если ты молод, богат и силен – и так любая твоей будет.

– Будет, – согласилась боярыня, – да только можно сухой кусок каждый раз жрать, долбясь в дырку, как поршень, а можно лакомиться розовым вареньем!

Княжич спорить не стал, и боярыня научила его и себя слушать, и женщину. Притом больше она с княжичем не спала – приводила челядинок, на них и показывала. С полгода Волемир к ней наезжал, а потом Веселина вышла замуж и уехала с мужем в его вотчину. А княжич начал применять ее науку на сенных девках в княжьем тереме – и ни одна не пожаловалась на его внимание!

Теперь же Волемир старался вспомнить все, что говорила ему Веселина про первый раз для женщины. Аккуратность. Деликатность. Девушка запомнит все, и если мужчина будет груб – в следующий раз будет лежать бревном или сопротивляться. И не спешить!

Услада пахла медом и горькими травами, в которых отполоскали ее сорочку, чтобы отогнать зло. Ее волосы шелком наматывались на пальцы, а на белой шее билась жилка, притягивая своей беззащитностью. Грудь вздымалась под тонкой тканью, и вскоре он заметил, как напряглись маленькие розовые соски. Волемир поцеловал каждую нежную вершинку и заслужил судорожный вздох. О! Кажется, его жена вполне чувствительна, а насколько нежна и сладка ее кожа! Едва удерживаясь от мутившей голову страсти, княжич стянул с жены сорочку и застонал протяжно, любуясь восхитительным женским телом. Хороша! Невероятно хороша! Пятная поцелуями белую кожу, Волемир едва держал себя в руках, но был вознагражден за терпение легким стоном и прогибом в талии. Вот теперь точно пора!

– Потерпи, – шепнул он, целуя Усладу в губы и медленно входя в ее тело.

Вскрик молодой жены был негромким, но однозначно болезненным и звонким. За дверями в ответ звякнули мечи – постельничные стражи оберегали княжью постель.

Ох, как в ней было горячо, сладко и тесно! Как хотелось немедля сорваться в бешеную скачку, а может, и вовсе перевернуться, и усадить Усладу на себя, чтобы ее великолепная грудь нависала над его лицом, но… Стараясь не придавить жену, Волемир медленно и плавно двигался, прислушиваясь к ее дыханию, потом ускорился, прижался, плеснул горячим семенем и прижал к себе Усладу, вжимаясь в мягкие полушария ее груди. Его тотчас потянуло в сон, и он перекатился в сторону, заботливо кутая жену в меха. Спать! Все остальное – утром!

Услада свернулась в клубочек под боком у мужа. Ей не спалось. Она переживала совершенно новое в своей жизни ощущение – спать с кем-то в одной постели!

Сколько она себя помнила – у нее была своя лавка. Конечно, в комнате обязательно спала нянька или чернавка, а то и боярыня прикладывалась на соседнюю лавку, засидевшись допоздна в светелке дочери. Но вот так рядом, близко-близко, кожа к коже с ней не спал никто!

Волемир был горячим, твердым и крепко прижимал ее к себе. Немного выкрутившись из плотных объятий, Услада долго смотрела ему в лицо, а потом осторожно отползла на край ложа и уснула. Вот и стала она мужней женой. Ох, что принесет этот брак им обоим?

Глава 29

После ухода Услады остальных невест разводили по комнатам няньки и прочие боярыни.

Для новобрачных постели устроили в их прежних комнатушках. Дворовые девки шустрили, пока невесты на крыльцо выходили. Даже Усладе для отвода глаз постель постелили в ее покойчике – княгиня-матушка умела хранить секреты.

Несмеяна шла, опираясь на руку няньки. Она дрожала от страха, но шла, старательно глядя под ноги. Споткнуться на пути в брачный покой считалось дурной приметой, поэтому вокруг каждой невесты не только няньки хлопотали, но и девки дворовые шли – поймать, поддержать, не дать убежать…

Несмеяна слышала, что кто-то всхлипывал, но головы не поднимала. Она была наполнена счастьем и боялась его расплескать. Рядом пели, шутили, болтали – простое ли дело дюжину невест до спален проводить? А она словно плыла в горячем воздухе, все еще не веря себе – она замужем? Правда-правда замужем?

Ее завели в комнату, помогли снять летник, сапожки, кокошник, усадили на постель, распустив волосы. Помогая невесте раздеться, боярыня ее хвалила – и косы, и кожу, и стать, пока нянька на нее не прикрикнула:

– Что ты злых духов приманиваешь, злоязыкая? Или думаешь, нам подать тебе нечего? Кроховна не нищая! Я кошель приготовила, но за злой твой язык…

Тут, нехорошо прищурившись, нянька вытряхнула в подставленный боярыней подол уголья из совка, а девкам, устраивающим постель, сыпнула меди и сладких пряников.

Боярыня тут же хотела и отрясти подол – прямо на супружескую постель, но чернавки, получившие щедрую мзду, вытолкали ее в коридор, а там внезапно подняли на смех поджидающие своей очереди бояре.

– Что, Лаза, опять твой язык тебя подвел? – спросил один из них и обидно рассмеялся.

Боярыня стряхнула уголья, гордо выпрямилась и пошла, но краем глаза зацепила других боярынь – каждая несла в руках щедрый «постельный» дар – а значит, угодила не столько самой невесте, сколько строгой няньке или кормилице.

Шипя, как раскаленная сковородка, Лаза вылетела из терема, собираясь бежать жаловаться княгине, да остановилась.

Язык ее и впрямь уж не раз подводил. Потому и не стала она особой ближницей княгини – вечно сболтнет что-то неприличное или не вовремя. Вот и Несмеяну провожать еле выпросилась, а как увидела статную да пригожую девку – яд сам сочиться начал. Знала ведь Лаза – похвалишь что с дурной мыслью, и человек этого лишится! Вот бы эту красотку скрючило! А то ишь, не успела в княжий терем приехать – и замуж за красавца вышла, и воеводство ее мужу подарили! Да еще князь расщедрился – подарил этой Несмеяне такие украшения, что княжне в пору!

С такими мыслями боярыня сошла с крыльца, почистила подол снегом – угольная пыль въедливая, лучше сразу оттереть! Потом постояла, вслушиваясь в веселый гомон – из терема князя уже вели женихов, а дворовые девки выстроились в два ряда, нараспев затянув величальную и ловя занавесками^[5] от хмельных бояричей пряники и монетки.

И опять боярыне ничего не досталось – не вставать же в ряд с чернавками? А потом она увидела, как ее муж, абсолютно пьяный, валится в сугроб, а мимо него с шумом провожают Милорада – и кровь в женщине закипела.

Она, ругая мужа себе под нос, подхватила благоверного под руку, кое-как приподняла из сугроба и огляделась – куда вести? В Кром она приехала в возке, а муж верхом, но поди-ка найди сейчас слуг или возок. Все гуляют на княжьей свадьбе. Даже стражникам на стенах князь велел отнести по чарочке и по пирогу. Кого искать, где?

Но боярыня была языкастая да глазастая – вспомнила, что у терема рядом с поварней есть сторожка. Там доживал свой век вдовый старик, помогающий бабам на кухне. Вот туда боярыня и направилась вместе со своим муженьком.

Старик сидел за столом – пироги, горячая каша с мясом, кувшин с медовухой – он явно собирался тихо повечерять у светца да лечь спать, ведь с утра надо будет все прибирать, варить на всех гостей юшку да выносить сонных бояр к возкам. А тут боярин да боярыня сами к нему пришли.

Сообразив, в чем дело, вдовец уложил храпящего боярина на лавку, а боярыне предложил повечерять «чем Бог послал». Злая на весь белый свет Лаза села к столу, привычно пробормотала молитву на потемневший от копоти образ и взялась за пирог. Ей было горько – казалось, совсем недавно она выходила замуж юной и веселой девушкой. Да, язычок был острый, но в меру. Было и приданое, и добротный дом в Тулее…

Да только муж не блистал ни красотой, ни умом, ни воинской доблестью. Дела вел кое-как, на службе больше ел, пил да балагурил, и вскоре его перестали приглашать на княжеские советы, дети умирали, не достигнув года, и боярин с неблагозвучным прозвищем Блин начал все чаще заглядывать в чарку, проклиная в своих неудачах соперников.

Лаза и не заметила, как озлобилась. Стала завидовать, позволять себе резкие речи и откровенные наветы. Княгиня быстро отодвинула ее в дальний ряд, так что даже гостинцы доставались Лазе по остаточному принципу. Совсем осесть дома она не хотела, но и часто ездить в Кром не могла – муж сердился, если ее звали без него. Вот и болталась, разрывая душу чужими успехами.

А тут свадьба! Да какая! Она-то пристально за невестами наблюдала и радовалась, когда часть их со слезами, а то и с улыбками усадили в сани, да отправили кого куда. Она-то, Лаза, оставалась в столице! При княжьем дворе! А эти глупые девки едут в глушь – пересчитывать курей да прясть долгими зимними ночами. О, как тогда радовалось ее сердце!

А теперь вот это!

Не выдержав, боярыня вздохнула, да и вопросила горячий воздух темной избы:

– И почему князь эту Несмеяну за Милорада выдал? – тут боярыня вспомнила, что не одна, и поправилась: – Не за княжича? Хороша ведь девка, как парсуна!

Старик сторож крякнул, глянул на спящего боярина, да и хмельно ответил:

– Дак сестру за брата выдавать даже древние боги не велели!

Лаза чуть не поперхнулась глотком медовухи. Она была молода и даже не видела старую княгиню, но после слов старика сравнила Несмеяну с князем и… Вот это новость! Только бы не проболтаться!

Забив рот пирожком, женщина кивнула старику, подначивая его продолжать.

– Зато выбрать дочке боярича покраше да познатнее сам Бог велел! – вдовец мелко перекрестился на икону.

У Лазы волосы встали дыбом под кокошником – это она княжну, выходит, сглазить пыталась? Ох, как бы не прознал кто! Перекрестив рот, женщина вздохнула и перевела разговор на подарки новобрачным. Сторож охотно болтовню поддержал, а когда пирог кончился, дал боярыне одеяло, чтобы она заняла скамью подле мужа – покемарить до рассвета. Раньше их коней все равно никто запрягать не будет.

Вытянувшись на узкой жесткой скамье, боярыня не спала – думу думала. Говорили, что новый воевода после свадебного пира в свою новую вотчину поедет. Только пир-то будет целую неделю длиться! Да и время Милораду надобно, чтобы возки собрать, письма в дальние края, припасы… Успеет ли Несмеяна нажаловаться князю? Пожелает ли? Ох, как бы всех отвлечь?

К рассвету Лаза придумала.

Знала она, что девки-челядинки с утра у колодца собираются. Пока каждая почерпнет ведерко-другое из студенца, успевают обменяться сплетнями. Вот туда она перед отъездом и заглянет. Князь же Несмеяну не признал? А ежели слухи пойдут?

Вскочив до свету, боярыня упорхнула «до ветру» и в утренних сумерках встретила у колодца толпу зевающих девок. Пристроилась в сторонке, мол, руки сполоснуть, да и разболталась – каковы невесты все лапушки да белы лебедушки. А Несмеяна – вот прям княжна! И статна, и хороша, и взглянет – рублем подарит. Девки примолкли, но слушали.

– Вот бы княжны, как подрастут, такими же ладами стали, – заявила Лаза, потом ополоснула руки из ближайшего ведра и ушла. Девка с криком выплеснула воду, и все зашумели вслед боярыне. Но мысль о том, что Несмеяна и княжны похожи, уже засела в их головах.

Потом Лаза искала конюхов, требовала возок, грузила туда мужа и везла его домой. А попутно вбивала всем окружающим мыслишку – очень уж хороша Несмеяна, почему же ее князь в жены сыну не выбрал? Может, потому что девка очень уж на князя похожа?

Глава 30

К вечеру по Тулее поползли слухи.

К этому времени молодые уже вышли из своих покоев, а ближние боярыни все постели и рубашки осмотрели – везде нашли, что искали, но вывешивать простыни в окна, как это было принято на далеком Западе, не стали. Традиционно на дверь брачного покоя повесили вышитое алой нитью полотенце, а жениху поднесли чарку вина, которую он и разбил под радостные крики.

Княжич бил посудину первым – да не дешевую керамическую чашку, а дорогой стеклянный сосуд. Зардевшаяся Услада стояла рядом в непривычной женской одежде – от девичьей она отличалась цветом и немного фасоном – рукава были пышнее, а отделка – богаче. Гости радостно поздравили молодых и усадили их на мягко устланную лавку. Как ни осторожен был княжич, а сидеть молодой княгине все еще было неловко.

Остальные молодожены так же быстро выполнили ритуал с разбиванием чашки – сомнений в честности невест ни у кого не было – при княжьем дворе остались лучшие. Подле княжича сели Горазд и Радомира, а Милорад и Несмеяна – подле князя и княгини.

Охотница на этот раз оделась и ярче, и скромнее.

Огромный кокошник с высоченной лопастью надевать не стала – неудобно в нем за столом сидеть. Невест и женихов перед брачной ночью не кормили – давали им с собой узелок с курицей и хлебом, а вот молодых уже кормили от души. Потому явившаяся утром в брачный покой нянька приготовила боярыне шитый золотой нитью повойник-сборник гранатового цвета. Вишневый же летник с гранатовым ожерельем и зарукавьями – жемчуг для девиц хорош, молодкам же можно и нужно носить камни цветные, яркие.

Горазд в бархатном терлике выглядел и немного смущенным, и страшно довольным. Жена была послушна ему в брачную ночь. Не смеялась над его неловкостью, обнимала крепко и жарко, а к рассвету, когда он совсем разомлел, зажгла светильник и рассмотрела все его тело, не смущаясь ни шрамов, ни его худобы и почти детского роста. Она даже предложила погладить его, нежно втирая в кожу душистое масло. Поначалу Горазд хотел отмахнуться, но Радомира его убедила довериться ее сильным рукам, и с утра у боярина ничего не болело! Он сидел за столом, не замечая ни легкой усмешки князя, ни шуток-подколок друзей.

Горазд больше других боялся, что не придется по нраву своей жене. Что красивая и сильная девка скрутит его в постели в бараний рог, и все попытки стать мужем упрутся в ее нежелание понести от больного. Да только Рада была честна с ним. Сказала, что немощи телесной не замечает, а видит силу духа. И… знает место, где ему могут помочь.

В последнее ближник княжича не поверил – его родители много что пытались сделать, чтобы поправить хворого сына. И в монастыри возили, и в проруби купали, и обеты давали… Не помогло. Но Радомира спорить с мужем не стала – улыбнулась, прижалась, и… он сам не заметил, как пообещал ей съездить туда, куда ей захочется, как только княжич с молодой женой уедут в Плес.

Часика через два, когда здравицы позатихли, княгиня увела молодых жен в свой терем – мужчинам нужно было многое обсудить, да и молодым боярыням было о чем поговорить.

Далеко не все они уезжали куда-то. Несколько бояричей получили наделы под столицей и наверняка отправят жен туда – глядеть за хозяйством. Еще несколько знатных сынов имели в столице родительские дома, куда и собирались поселить молодух под пригляд собственных родителей. В княжьем тереме осталась бы Несмеяна – если бы не подаренное Милораду воеводство. Осталась бы Злата – но у Ляшко был дом в городе. А муж Радомиры получил собственный дом в такой близости от Крома, что стыдно на княжьих харчах оставаться.

Княгиня же увела боярынь, чтобы дать им материнские советы – что и как укладывать с собой в дорогу, как в пути обходиться в «женские дни», и сколько нужно будет заплатить повивальной бабке, когда «дни» вдруг прекратятся. Конечно, молодые жены не ожидали такой заботливости, но княгиня Мирослава помнила, как сама приехала молоденькой невестой в чужой город, и пусть с ней были мамки и няньки, матери – не было. А некоторые вещи лучше узнавать от неравнодушной женщины.

Конечно, беседа шла под теплый узвар и пряники, так что вскоре даже несколько молодок с расстроенными или заплаканными лицами успокоились. Тогда-то княгиня позвала детей и в общем шуме переговорила с теми, кому брачная ночь не по нраву пришлась.

Выяснилось, что одной южанке было очень больно, и боярыня доложила, что «вся простыня, матушка, была кровью залита, яко курицу зарубили». Княгиня распорядилась позвать няньку испуганной молодки и выдать ей травы для восстановления крови, а еще наказала кормить боярыню пирогами с потрохами и давать хоть иногда кровяную колбасу. А перед ночью дать молодице чуток медовухи – для снятия страха.

Еще одной молодке с мужем не повезло – перебрал. Вот и навалился на нее, как медведь. Помял да синяков наставил, и, конечно, ничего приятного для девицы не случилось. Мирослава нахмурилась и послала к своему мужу мальчишку – пусть, как князь, беседу с боярином проведет! И от хмельного муженька отворотит!

Синяки боярыне намазали бодягой и велели няньке следить – если опять муженек придет хмельной, тотчас говорить ему, что боярыню к себе княгиня кличет.

Последней плаксой оказалась прежде бойкая Злата. Она, оказывается, плакала не от горя, а от счастья. Ляшко был с ней нежен и пообещал, что они останутся жить в столице – к ее многочисленной родне не поедут и к себе звать не станут. А еще подарил рыжей жене монисто и зарукавья с бубенцами – дома ходить и позвякивать. Княгиня Злату благословила и подарила ей верхнюю зеленую шелковую рубашку – в опочивальне мужа встречать. Тут уж Злата раскраснелась и совсем печалиться перестала.

Вскорости молодухи разошлись по своим покоям – кто за сбором приданого следить, кто просто отдохнуть после волнений предыдущего дня и ночи. Вот тогда к матушке-княгине подошла шутиха – седенькая старушка в пестрой латаной одежке – и нашептала, что девки на поварне болтают…

Мирослава лицо удержала – не зря ж в княгинях два десятка лет ходила.

– Вот тебе пряник, ступай, спасибо, что сказала! – сунув шутихе пряный сладкий хлебец, княгиня подозвала ближнюю боярыню:

– Пошли-ка отрока ко князю. Скажи, княгиня поговорить желает без лишних ушей. О свадьбах.

Ближница помчалась к выходу из терема, где всегда на страже стояли два отрока с бердышами в руках. Выбрав того, что помоложе, отправила его в княжий терем, а сама осталась на крыльце – дожидаться ответа.

А между тем до князя слухи тоже добрались. Подвыпивший боярин, приехавший поздравить княжича да припоздавший, вдруг заговорил о том, что самая красивая девка досталась не Волемиру, а Милораду. И то ли княжич глаза потерял, то ли Несмеяна с изъяном была, а ближник тот изъян прикрыл!

Княжич на этот шепоток только рассмеялся – а вот князь посмурнел лицом. Он куда лучше сына знал, к чему могут привести слухи. Тем временем прибежали посланники от княгини. Один просил Квашню от хмельного отвадить, второй же приглашал князя на важный разговор. Демонстративно поправив пояс – мол, коня привязать выйду, Вадислав Златомирович вышел из горницы и действительно отправился «до ветру», а вот потом свернул к терему княгини. Зашел через заднюю дверку в ее покои и послал дежурную чернавку за женой.

Мирослава вошла быстро и решительно, распахнув дверь. Князь невольно залюбовался супругой – все еще хороша!

– Княже! Кто-то слух пустил по Тулее недобрый!

– Слышал уже, княгинюшка, слышал, – свел черные брови Вадислав. – Говорят, что самая красивая девка Милораду досталась, мол, ближник грех княжича прикрывает!

– А мне донесли другое, – княгиня сжала губы, скрывая давнюю обиду, но рассказала то, что нашептала ей шутиха. О сходстве Несмеяны и княжон.

Вадислав сжал кулаки:

– Знал бы, кто слух пустил – на кол бы посадил!

– Слух уже есть, княже, – княгиня встала у окна и взглянула на заснеженный двор. – Тут хитрее надо. Не мужским наскоком, а бабьим изворотом.

Князь вопросительно уставился на жену. Она обычно в его мужские дела не вмешивалась, но на защиту семьи вставала скалой.

– Ты сейчас на пир пойдешь? Вот и объяви там, будто с пьяных глаз, что Милорад тебе как сын, а значит, и жена его для тебя как дочь! А потому одаришь ты ее, как дочь родную, сорока соболями на шубу, да пообещай княжеский дар, как сына родит. Да погромче Милораду и Волемиру скажи, что, как сыновья родятся, каждому подаришь по вотчине, и… побратай их!

Лицо князя просветлело. А ведь верно! Коли княжич и Милорад станут братьями, слухи о том, кому досталась девка краше, утихнут – братья-то и договориться между собой могут!

– Если же они побратались уже, объяви об этом погромче, да пояса им одинаковые подари, – продолжала княгиня. – Услада и Несмеяна подружились, пока ехали, я им скажу, пусть тоже посестрятся. Тогда все слухи про то, кто чей грех прикрыл, мимо пойдут.

– Ай да княгиня моя! – Вадислав соскочил с лавки, обнял жену, чмокнул в зарумянившуюся щеку. – И мудра, и собой хороша, и лада моя!

Покончив с объятиями, князь вернулся на пир и после пары тостов устроил то, о чем просила княгиня – княжич и ближник побратались и получили в подарок одинаковые пояса, а все присутствующие были уверены, что это все лишь хмельной задор. Однако князь все обставил серьезно – пригласил и священника из церкви стать свидетелем, и сам Милорада обнял, слегка прослезившись – вот, мол, еще сыном семья пополнилась!

На радостях бояре выпили еще и еще, потом явились боярыни забирать мужей по домам или по брачным покоям. Вот тогда-то и выяснилось, что все невесты княжича посестрились и пообещали друг другу стать кумами после рождения детей, ежели случится рядом оказаться.

Княгиня же «посестер» одарила по-матерински, вручив каждой одинаковые зарукавья со стеклянными уточками – намекая на плодовитость молодых жен. Так что слухи и сплетни вспыхнули с новой силой, погребая под собой слушок о порче Несмеяны и родстве ее с Волемиром.

Третий день пира вино уже не подавали – только уху, слабенький мед да разную выпечку, такую, чтобы домой можно было забрать – домочадцев гостинчиком с княжьей свадьбы порадовать.

Тут уж разговоры велись о другом – о дорогах, конях и возках. О санном пути, и поспеет ли новый воевода в Ставгород до распутицы.

Тут же, в горнице, за нижним краем стола сидели Зорко Военежич и Златан Удалович. Оба пили умеренно. Зорко собирался вернуться в Ставгород с доброй вестью о замужестве Радомиры, да и путь проложить для нового воеводы.

Златан же радовался тому, что охотница нашла свое счастье, а что муж невелик ростом да мудр, то, может, и к лучшему. Старый воин собирался уходить на покой, но в княжьей отрочьей избе ему было неуютно. Вот и думал подойти к Горазду да попроситься хоть в сторожа, хоть в истопники – все не даром хлеб есть.

Горазд сидел за столом со всеми, но выглядел задумчивым. Многие заметили, что жена хорошо повлияла на боярина – он сидел прямо и был не таким бледным, как обычно. Нельзя было сказать, что он совсем уж переменился, однако в нем появилось что-то более глубокое и решительное.

Даже князь посматривал на ближника сына одобрительно и видел, что не зря выделил молодому боярину дом возле самого Крома – получив под опеку женщину и ребенка, Горазд Веселович осознал себя защитником, и это осознание прибавило ему сил.

Да и князь теперь был спокоен за мальчишку-волхва, пойманного в тереме княгини. Горазд его усыновил полным чином – получил на то дозволение князя, стал Совенку крестным отцом и Радомиру упросил восприемницей для парнишки стать.

Ко всеобщему удивлению, малец отказываться от святой купели не стал, а Раду сразу обнял со словами:

– Мама, ты нашлась! Не уходи больше, ладно?

Разве можно было после этого ему отказать?

Правда, в Тулее никто не знал, откуда у боярина Горазда взялся мальчонка. Говорили, мол, дикаренок из северных лесов с обозом в Кром притек, сунулся в отрочью избу, а уж там боярин его приметил и в учебу взял. И так ему парнишечка своим разумением полюбился, что решил его Горазд в род принять. Вот и стал мальцу крестным отцом.

Про попытку забраться в терем княгини слухов не ходило – волхва князь быстро в монастырь сослал, а того, кто затеял сорвать отбор невест для княжича, не нашли.

Глава 31

На четвертый день поехали ближники по своим домам. Всем княжич дал роздых до распутицы, а сам с Усладой в Плес отправился. Сначала, правда, Милорада и Несмеяну проводили.

Обоз им Вадислав Златомирович добрый собрал – и оружия, и припасов разных, а пуще – товаров в холодных краях нужных. Чаю, топоров, ножей, тканей ярких, лент да тесемок, да яблок сушеных, груш моченых и разного домашнего припасу. Все это, конечно, не даром, а как подарки молодым «на обзаведение».

Кроме рухляди везли в обозе и почту – Радомира полдня просидела с пером в руках, выписывая отцу деликатное приглашение приехать в Тулею и поселиться на покое в их с Гораздом доме. Молодой боярин знал, что у жены никого кроме отца да няньки нет, и не считал для себя обременительным поселить в хоромах одного пожилого мужчину, тем более князь расщедрился и дом подарил действительно просторный.

Некоторые молодки уезжали с княжеского двора с плачем – мужья везли их под опеку к свекровям, и неизвестно, как часто они смогут их навещать. Но все молодухи обещали писать княгине и не забывать ее милости.

Как только обоз скрылся за воротами, Волемир махнул рукой конюхам, чтобы подавали возок для Услады. Самый теплый, мягкий и нарядный – пусть вся Тулея видит, как любит княжич молодую жену! Впрочем, полюбить Усладу оказалось нетрудно – мужа она слушалась без нареканий, в постели оказалась мягкой, теплой и сладкой, что еще княжичу желать?

Княгиня, правда, поглядывала на сына и невестку с беспокойством – ей ли не знать, как важны в семейной жизни доверие, приязнь и ежедневное желание видеть друг друга? Но Мирослава не лезла к молодым, зная по опыту, что поездка в Плес все расставит по своим местам. Там молодожены будут только вдвоем, княжич займется делами городка, охотой, охраной, торговлей, а жене достанется хозяйство. Там и покажут себя друг другу без посторонних глаз, а если и случится какая размолвка – нянька болтать не станет, а чернавки останутся в Плесе, и болтать им там не с кем будет.

Тут челядинки распахнули дверь терема, и боярыни под руки вывели Усладу.

Молодая княгиня несла себя с достоинством – как полный доверху кувшин. Шагала меленько, руками не размахивала, расшитый жемчугом алый кокошник о семи лепестках с густой бисерной поднизью сиял в утреннем свете, как и шитый серебром летник под белой пушистой шубкой, крытой алым рытым бархатом.

Даже старый князь залюбовался невесткой – хороша, как ангелочек резной посеребренный!

Волемир легко подхватил молодую жену, усадил в возок, закутал ноги медвежьей полостью и махнул рукой, давая команду к отправлению. Сам же вскочил на коня.

В Плес вместе с молодоженами поехали только отроки – охранять, нянька Услады – помогать молодой с одеванием, да несколько чернавок, чтобы помогать молодой хозяйке в устройстве на новом месте. Боярынь не было. Все ближники княжича женились и стремились насладиться семейной жизнью вне Крома, а своих боярынь княгиня с молодухой отправлять не стала – незачем. Пусть молодые сами. Будет нужда – нянька за помощью пришлет, об этом княгиня с Плавой Юрковной успела договориться.

Едва выехал возок Услады, как за ним потянулись телеги с ее приданым. Князь благоразумно подарил сыну новый терем, в котором не было ничего, кроме печей да лавок. Чтобы молодые сами гнездились. Княгиня же подарила невестке кошель серебра «на обзаведение» и на том успокоилась. В свое время матушка Вадислава к молодой невестке лезла чуть не в постель, вот Мирослава и уговорила мужа отделить молодых сразу, не дожидаясь ссоры.

Княжичу и его жене помахали вслед длинными полотенцами, чтобы дорога была гладкой да ровной, а через короткое время из ворот Крома поехали и другие возки – с молодыми женами. Занавески в простых деревянных возках были плотно задернуты – от сглаза. Боярыни сидели тихо и даже в щелочки старались не смотреть – вдруг уже понесли? Беречь себя надо!

Мужья их предпочитали гарцевать верхом, показывая всей Тулее нарядные епанчи, лихо заломленные шапки и выложенные серебром рукояти плетей.

Горожане весело гикали им вслед, обсуждая и наряды, и кто на ком женился, и куда едут – к злой свекрови, к властному свекру, или в свой дом, али в княжий подарок. Шумно было и весело, да еще снежок зарядил – мелкий, но частый.

Радомире в возок садиться не хотелось, ей хотелось в седло, а если честно, то и пешком бы пробежалась – ноги размять после сидения в горницах. Но Горазд уговорил.

Дом был подарен вместе с холопами прежнего хозяина, так что следовало сразу произвести на них впечатление. Тут молодке пришлось согласиться – как дочь воеводы, о правильном впечатлении она знала не понаслышке. Да и Лада Волеговна рядом умостилась, одним своим присутствием ободряя воспитанницу.

За телегами с приданым присматривал Златан Удалович. Старый воин успел на пиру поговорить с Гораздом и был принят молодым боярином в свиту с наказом смотреть за молодой боярыней. Радомира глупостей не делала, еще в девках была толковой, так что бывший гонец легко принял новую обязанность и, переговорив с князем, забрал из отрочьей избы свой походный мешок, оружие и немного скопленного за годы службы серебра. Семью заводить ему уж поздновато, а вот понянчить боярича, коли Рада вскорости родит – может и успеть!

Еще в возок Рады усадили Совенка. Мальчишка был страшно доволен поездкой, подпрыгивал на сиденье, крутил головой и чертил пальчиком крестики на деревянных стенах. Радомира его не останавливала. Муж по большому секрету сказал ей, откуда у него мальчишка и на что он способен. Охотница сочла верным держать мальца поближе, а тот прилип к ней, как к родной матери.

Вообще, прежде Радомира с волхвами не сталкивалась, однако в ее родном Ставгороде очень почитались шаманы. Пусть у отца в горнице висела икона, а на территории воеводского дома была выстроена деревянная часовня, но некое опасение перед силами природы и уважение к чужой вере у воинов сохранялось.

А еще Рада очень ценила отношение к ней мужа. Некоторые молодые боярыни успели уже услышать от молодых бояр что-то вроде «волос долгий – ум короткий», «сиди, баба, и молчи» и прочие неприятные для женского слуха речи.

Горазд же сразу назвал супругу помощницей и соратницей, делился с ней мыслями и рассказывал о том, что видел, объезжая с княжичем города и веси.

В супружеской спальне они не столько спали, сколько разговаривали. Мужу очень нравился ее живой ум и то, что она сама читала Княжью Правду, и другие книги, купленные отцом у заезжих купцов. Он даже пообещал ей дать книги из своей библиотеки, но сначала стоило осмотреть дом, принять хозяйство и устроить все по своему разумению.

Горазд сразу сказал молодой жене, что, как ближник, он всюду сопровождает княжича и даже в обычные дни много времени проводит в Кроме.

– Ежели молодая княгиня тебя в ближницы выберет, и тебе придется в тереме дни проводить. Я, правда, слышал, что боярыни делятся как-то – днем одни, ночью другие, и по дням меняются, чтобы успевать за домами приглядывать.

Рада сомневалась, что Услада позовет ее в ближницы – они в пути, конечно, сдружились, но все же охотница к теремной жизни не приучена, над пялами сидеть да сплетни досужие перебирать ей скучно. Это она и постаралась аккуратно до супруга донести. Бояре нередко просят жен нашептать княгине что-либо к своей пользе и разумению, но Рада такое не умеет, не гибкая она.

Горазд же этому заявлению жены даже обрадовался и сказал, что заставлять ее крутиться возле молодой княгини не будет, если позовут – другое дело, а так… Не нужно. Охотница вздохнула с облегчением и поцеловала мужа.

Глава 32

К подаренному дому подъехали быстро.

Боярин сразу оглядел внимательно ворота – тесовые, тяжелые, в кованой раме, и открываются наружу – это хорошо, просто так во двор тати не вломятся. Он стукнул рукоятью плети в створку, из калитки выглянул старик, охнул и побежал открывать.

– Никак боярин с боярыней пожаловали? А мы уж заждались! Вчера человек от князя прибег, велел всех собрать и все приготовить! – бормотал сторож, отворяя тяжелые створки.

Горазд опять присмотрелся – ага, есть и пазы для тяжелого бревна-запора, и петли ладные да крепкие, можно пока ворота не поновлять.

Возок вкатился во двор и остановился. Совенок дернулся было выскочить, но Рада его придержала:

– Погоди, пока ворота закроют. Незачем людям видеть, кто приехал и зачем. И так узнают, но чем меньше знают, тем лучше.

Парнишка серьезно кивнул и остался на месте, но руку боярыни не выпустил. Вскоре сторож подбежал к возку и раскатил суконную дорожку до крыльца. Вот тогда Радомира и вышла, оглядывая просторный двор.

Доброе хозяйство им князь вручил – дом каменный, двор просторный, стена и та из кирпича выложена и землей подтрамбована, как стена Крома.

Крыльцо с резными каменными столбами – широкое, с удобными низкими ступенями, чтобы и ребенку, и старику комфортно было. А у крыльца на шум стала собираться дворня.

Вот тут Радомира порадовалась тому, что с нею Лада Волеговна. Нянька быстро навела порядок, выстроив всех по ранжиру.

Мужской прислуги в доме было мало – три старика да ребятишки. Причем дети были на одно лицо и жались к матерям, волчатами поглядывая на боярина. Рада же смотрела на женщин. Они делились ровно пополам: женщины с детьми – пригожие, одетые в аккуратную красивую одежду, и женщины в возрасте, облаченные в залатанные обноски. Из молодых чернавок были только девчонки, похожие на мальчишек, как родные сестры. Похоже, прежний боярин ни одной юбки не пропускал!

Под напором вдовы воина прислуга поклонилась новым хозяевам, неприкрыто их рассматривая. Горазд понимал, что сам он для челяди выглядит мелким и хрупким, а значит, авторитет придется зарабатывать с трудом, и его не в первый раз царапнуло недовольство, но Рада под прикрытием широкого рукава взяла его за руку и сжала пальцы. Скупо улыбнувшись, боярин начал отдавать приказы:

– Все по своим местам. Подайте хлеб, соль и сбитень в горницу. Ко мне старшего над поварней, рухольней и амбаром. Конюх кто? Коней принять, и чтобы все было ладно! Сам проверю!

Дворня разошлась, а молодая семья вошла в дом.

Что сказать – со смерти прежнего хозяина прошло, как видно, несколько месяцев, и дворня обленилась. Потолки давно не белены, по углам паутина, и пахнет нежилым, словно печи протопили совсем недавно.

Горазд усадил жену и сына на мягко устланную лавку в горнице и спросил:

– Со мной посидите или на женскую половину пойдете?

– Мне бы на всех сперва посмотреть, – сказала охотница, незаметно проверяя засапожный нож, с которым не расставалась.

Лада Волеговна одобрительно кивнула и, показав на Совенка, напомнила:

– Боярин, батюшку бы пригласить, дом наново освятить. Тут, видать, не просто лентяи жили…

Мальчишка же начал рисовать по углам крестики и дуть, словно отгонял что-то или кого-то.

Горазд прихмурился и кликнул Златана Удаловича. Старый воин вошел степенно, поклонился, спросил – куда телеги разгружать?

– Не тронь пока телеги, – ответил боярин, – под пологами ночь постоят. Пошли лучше мальчишку к батюшке али сам с уважением сходи. Скажи – усадьбу освятить надо. Видать, никто не звал…

Златан заданием проникся и сам отправился в Кром – звать священника с причтом для молебна. Горазд между тем забрал у всех доверенных прежнего хозяина ключи, собираясь устроить полную ревизию хозяйству. Радомира планировала то же самое на женской половине.

Когда пришел священник, совершили молебствие и вместе с дьяконом пошли по всем помещениям в доме, стало ясно, что растащить успели многое – на стенах остались следы от каких-то предметов и занавесов, пустые сундуки и лавки щелкали крышками, и даже в амбарах выяснилась огромная недостача.

– Как вы жить собирались? – ахнула Лада Волеговна, найдя не более двух мешков сорного зерна с мышиными «крупинками».

Дворня отводила глаза. И так было понятно, что наворовали и продавали на базаре вещи из дома, чтобы покупать готовую еду.

По требованию Горазда после молебна батюшка собрал всю дворню и заставил целовать крест на верность новому хозяину. Потом священник и дьячок ушли, получив плату серебром из кошеля нового хозяина, а Горазд и несколько княжьих отроков, приведенных Златаном, пошли вытрясать углы – открывали сундуки и сразу из простецких дерюжных рубах и портов выхватывали веницейские ковры, золоченые шкатулки и серебро.

Если же владелец сундука начинал вопить, что, мол, это хозяином жалованное, Горазд открывал книгу расходов, которую аккуратно вел прежний боярин, и вопрошал – когда был сделан подарок? Ах, летом… Нет тут записи такой! Вот Марье-портомойке отрез шелка на платок записан. Вот Клавдии-ключнице шкурка чернобурая на муфту внесена, а кошеля серебра для истопника – нет!

В общем, суета царила до самой ночи.

Лада Волеговна между тем увела Раду на женскую половину и там девок чихвостила – почему постель хозяйки сыра? Почему щелоком не мыта? Где травы от клопов и прочих насекомых?

В холодной горнице ничего живого не осталось, конечно, но печи-то натопили, не дай Бог на тепло наползут!

В общем, шуршали девки да их матери, а зоркая охотница присматривалась. Та ленива – не трет доски, а едва шоркает. Гнать надо! Эта больна, видно, за бок, чуть что, держится. Значит, в богадельню. Эта вот работает справно, и дети у нее одеты чисто, и сама опрятна – можно и оставить.

Как постель перетряхнули да приготовили, нянька на поварню ушла – там баб кошмарить, а Радомира принялась к ночи готовиться. Устанет боярин, проголодается, придет к ней поделиться заботами. Значит, баньку протопить надобно, да белье чистое приготовить, да квасу побольше, и на ужин что-то простое да сытное, для желудка полезное. Да про Совенка не забыть. Мальчишка долго усидеть смирно не мог – убежал боярину помогать. Надо парню лавку выделить в мужской избе – большой уже с мамкой жить, пусть и приемной. Надо одежду ему пошить да боярину рубаху обновить – женатому человеку узоры полагаются другие.

До темноты боярин и боярыня хлопотали без устали. Потом Рада послала Златана передать боярину приглашение прийти в баню. А уж там, когда муженек разомлел на полке, она снова взялась за масло, выглаживая жесткие, как ремни, мышцы спины, рук и ног, нашептывая на ухо, что есть место, где Горазду помогут, пока молод. Пока еще тело его способно меняться!

Усталый супруг не сопротивлялся и клятвенно обещал выполнить просьбу жены. Вот только порядок в усадьбе наведет!

Следующую неделю от дворни только пух летел. Горазд перенял от древних мудрецов правило – хозяин должен знать, что происходит в его доме, поэтому сам обходил все покои и закуты обширного поместья. Не дал тайно вывезти запас дров, приказал вымести и вычистить амбары, прежде чем привез в них с торга новое зерно. Из мяса на торгу взял только копченое и соленое – солнышко уже припекало так, что порой с крыши капало, а ледник оказался не приготовлен. Благо все ж успели выгрести старую солому и наполнить погреб новым пиленым льдом, щедро пересыпав его свежими вязками ржаной соломы.

Радомире тоже забот хватало – по ее приказу сенные девки перебрали всю одежду в сундуках и ларях. Что-то почистили снегом, что-то отдали мыть портомоям, а что-то сели латать да перешивать.

Сразу после переезда полюбовницы прежнего хозяина попытались подкатить свои прелести к новому. Горазд посмотрел на них с недоумением и велел Златану всех скопом отвести в церковь – на покаяние. Батюшка, удивленный таким визитом, как узнал, зачем к нему прислали толпу воющих баб, быстро навел порядок да выписал каждой епитимью – которой пятьдесят поклонов, которой сто! Да каждый день! С той поры челядинки мимо Горазда тенями проскакивали, глазки не строили, грудями не трясли, про намеки и вовсе позабыли.

Но боярин про баб да детей не забыл – как немного с делами разобрался, так начал их к себе вызывать да спрашивать. По Княжьей Правде, коли холопка от боярина понесла да родила – получает вольную и кормление ей и ребенку до взросления последнего. Если же понесла свободная женщина, но в жены ее не взяли – должен отец дать дочери приданое, а сыну – коня и доспех али плуг. Что пожелает дите.

Тут же боярин помер, не женившись, не оставив законных наследников. По Правде его вотчина отошла обратно князю, и по закону Горазд мог отправить всех баб и детей в Кром – под опеку княгини. Однако две дюжины нахлебников и для князя существенно, да и ссориться с Мирославой боярин не хотел, поэтому с каждой поговорил отдельно. Одна готова была выйти замуж – требовалось лишь приданое. Горазд с готовностью выделил ей кошель серебра, и в тот же день челядинка съехала. Две пожелали остаться на знакомом дворе, упирая на то, что они полезны в хозяйстве, да и дети еще малы. Остальные четверо и рады бы остаться, да Радомира была против. Поразмыслив, боярин предложил им поехать в его имение, обещая выделить землю, избы и коней, как велит Правда.

Три женщины согласились, думая, что боярин про них позабудет, и они останутся при доме, но Горазд в тот же день услал их в свою вотчину с письмом, чтобы в его новый дом прислали что потребно – воску, меду, дров, шерсти и льна для прядения, а также умелых людей для службы на подворье.

Таким образом в Кром отправилась всего одна разбитная бабешка с двумя ребятишками лет десяти. Может, она думала, что затеряется в обширном княжьем хозяйстве и будет жить как раньше – в свое удовольствие, но княгиня Мирослава бездельниц не любила – прочитала записку от Рады и пристроила ее вместе с детьми к чесальщицам шерсти, и строго приглядывала, чтобы они выполняли дневной урок. У княгини не забалуешь!

Глава 33

Так понемногу разобравшись с новым домом, Горазд хотел уже возвращаться на службу, но Радомира напомнила супругу о том, что он обещал ей поехать туда, где его могут исцелить. Немного поворчав, молодой боярин согласился.

К его удивлению, Рада велела просто подать коней, и они вместе выехали за город через ближайшие ворота. Горазда вело любопытство – он ведь знал, что его жена в Тулее не бывала, так откуда она знает местных целителей? Но Радомира молчала.

На самом деле ей нужно было вывезти мужа за пределы городища, чтобы никто не увидел, что она делает. Все нужное боярыня везла с собой.

Когда-то давно в Ставгороде она вынула из реки шамана.

Невысокий кривоногий старик не умел плавать и просто катился по течению, жалобно воя. Девушка въехала в поток на коне, а потом подцепила шамана сулицей за просторную рубаху. Конь ей спасибо не сказал, но вдвоем они вытащили удивительно тяжелое тело в мокрых меховых одеждах на берег. Прячась от ледяного весеннего ветра, Рада развела костер, завернула шамана в собственное шерстяное одеяло, пока его одежда обтекала на ветках ближайшего дерева. Сушить меховые штаны у костра было полной глупостью – намокшая кожа становилась жесткой, коробилась, ломалась, в общем, толку от такой сушки не было совсем.

Чтобы костер не горел зря, охотница приготовила на костре кашу, заварила травяной отвар, накормила старика, а тот, придя в себя, сощурил узкие черные глаза и вдруг сказал:

– Ками прислали тебя, дева. Ты спасла старика и тем спасла много новых жизней. Вот, держи!

Радомире много раз говорили, что принимать у чужих людей ничего нельзя – могут и проклятие передать, и порчу навесить, или с таким злом гостинец поднести, что не отмолить потом. Но блестящий бронзовый гребешок с птичками она почему-то взяла, как завороженная.

– Старый Йогдун будет знать, что вокруг тебя творится, и один раз сможет тебе помочь! – наставительно сказал старик. – Видишь, тут пять птичек на ветке. Одна помощь – одна птичка отвалится. Это мала просьба будет. А если что-то большое понадобится, сделай вот что…

В тот день Радомира просто сунула гребень в подсумок и забыла обо всем. Даже говорить в крепости о том, что она спасла шамана, девушка не стала. Воротилась в крепость до темноты да пожаловалась, что вода в реке шибко поднялась, и во время переправы унесло с седла сумку с одеялом и котелком. Отец да нянька побранились и забыли – цела, не простыла, и ладно. Одеяло и котелок ценность, конечно, но для воеводского кошеля не урон. Главное – сама цела.

Потом гребешок хранился в ее шкатулке с украшениями. Мало ли у девицы из хорошей семьи гребней всяких разных? А то, что один лежит отдельно – тоже не новость. Может, память о матушке-покойнице или вещичка хрупкая?

В ночь, когда Заряна схватила ее кубок в бане, Рада про гребешок вспомнила – выпал он из мешочка. Причесалась даже. Утром, собираясь в путь, заметила, что птичка слева треснула. Тогда и вспомнила слова старого шамана. А теперь вот решила, что можно попытаться супругу помочь… Если выйдет.

Выбранная женой густая роща еще белела нерастаявшим снегом. Охотница завела коней на небольшую полянку, привязала их, сняла с седла свернутую медвежью шкуру. Постелила на снег и попросила:

– Ладо мой… Разденься и на шкуру ложись. Клянусь, ничего дурного не сделаю!

Горазд, с опаской поглядывая на жену, начал потихоньку раздеваться. Он успел уяснить, что жена его правдива, внимательна и его полюбила всем сердцем. Но кто знает, что она задумала?

Рада между тем развела маленький костер – из одного полена и дюжины палочек из разных сортов дерева. А когда Горазд распростерся на шкуре, накрыла ему глаза ладонью и сказала:

– Спи!

Хотел боярин дернуться, вскочить, ан тело отяжелело, веки сами собой опустились, и… словно взлетел он над собой и с ближайшего дерева полянку ту увидел. Вот он сам лежит на шкуре, вот жена в изголовье стоит, тут же костерок малый горит, а чуть подальше кони их стоят, овсом в торбах хрупают.

Обошла Радомира шкуру медвежью да кинула что-то в костерок! Вспыхнул огонь небывало! Увидел вдруг Горазд, что мир вокруг не пуст! Вьются в небесах духи самые разные – и злые, и добрые, и вовсе не похожие на людей, словно кляксы разные. А из огня вышел кривоногий старик в странной одежде и спросил Радомиру:

– Зачем звала, молодка?

– Помоги, Йогдун, мужу моему, – поклонилась низко Рада. – Видишь, тело у него, как у отрока, хилое и слабое? Я-то его и такого люблю, да только больно ему, и мне страшно – долго ли таким проживет?

Глянул старик на тело Горазда, потом голову поднял и в глаза душе его заглянул. Потом и проговорил:

– Совсем изменить не могу, давно дело было. Могу подправить чуть-чуть. А как очнется, ты вот что сделай…

Тут у Горазда в ушах зашумело, и увидел он себя вновь малышом шустрым да вертким. Вот бежит он с крыльца родителей встречать, да цепляется рубашонкой за щепу, падает и спиной о ступеньку прикладывается!

Шум, крики, плач! Да только видит мальчонка, что рядом тот старик кривоногий стоит, трубку курит. И едва протянул отец к мальчонке руки – поднять, стукнул его шаман трубкой по рукам и просипел:

– Сам пусть встает!

Боярин-то руки отдернул, а Горазд и правда сам пошевелился и встал отцу навстречу. Дальше все вроде бы то же самое, что всегда было – и рос плохо, и лечили, да только все целители, как на спину его посмотрят, так и отказываются лечить. Что уж они там такое видели, боярич не понимал, только вся его жизнь перед глазами за мгновения промелькнула, и снова он на поляне лежит, а над ним стоят жена любимая и старик странный.

– Вот теперь давай! – скомандовал шаман.

Они с Радомирой вдвоем перевернули Горазда на живот, Рада сунула боярину в зубы березовую ветку и прошептала на ухо:

– Потерпи, любый мой…

На спину Горазда обрушилась боль! Нет, не так – БОЛЬ! Он орал, но не мог пошевелиться, потому что жена прижимала его к медвежьей шкуре. Крик, почти вой рвался из глотки. Сердце ухало и собиралось остановиться. Глаза готовы были вылезти из орбит, и он крепко сжимал веки.

А потом все кончилось!

Во рту оказалась какая-то труха, и Горазд со стоном сплюнул ее в подтаявший снег. Заплаканная Рада стояла рядом на коленях. Костерок давно погас, и в нем валялись какие-то металлические обломки.

Мужчина полежал немного, прислушиваясь к своему телу, опасаясь – не вернется ли боль, потом оперся на руки, ожидая, что спину снова кольнет натугой, но нет – тело звенело!

Поднялся он легко, подвигал плечами, ногами, прислушался к себе и понял, что хочет есть! Нет, не есть – жрать! Мясо! Горячее! С кровью! И побольше!

Взглянул на жену, утер ее слезы, спросил:

– Вырасту теперь?

– Йогдун сказал, немного подрастешь, время еще не потеряно.

– Тогда поехали домой. Есть хочу!

Радомира счастливо рассмеялась и стала подавать мужу одежду, разумно завернутую в плащ – чтобы не остыла.

Обратно в город они ехали максимально быстро. Живот у Горазда гудел от голода, но он счастливо улыбался, впервые за много лет чувствуя себя здоровым.

Уже дома Рада распорядилась подать горячей мясной ухи из говяжьих костей да вареного в той юшке петуха. Да печеных в золе яиц птичьих, да творогу с медом, и каши с потрохами. Для питья велела сбитень нести, да травяной узвар с яблоками.

Первую миску ухи Горазд через край выхлебал, к ложке не притронувшись – так живот подвело. Вторую уже чинно ел да пирогами с капустой закусывал. Наелся вроде – посидел чуток, и жена его в баню повела – и парила, и разминала, и травы запарила, и поливала его самого, и пить давала. Горазд все принимал, не отмахивался, чуял, как тело просыпается и поет каждой косточкой, каждой жилочкой!

А еще ловил любимую жену, обнимал, целовал, манил в предбанник выйти, где лавка пошире да ковром застелена. А Рада и не отказывалась – гнулась в руках мужа, как лоза, подставляла губы, смеялась, когда он щекотал ее, и охотно выбегала в предбанник – красная, распаренная и счастливая.

После бани Горазд опять захотел есть. Тут уж юшка шла как вода – в прихлебочку. Руки сами тянулись и к пирогу, и к петуху – не заметил, как косточки обсосал и в корчагу пустую кинул. Там и до каши дело дошло.

Осоловел Горазд, на миски страшно глянуть было – прежде он столько съесть не мог, часто животом маялся, а тут…

Потом Рада увела его в опочивальню, помогла надеть чистую сорочку, сильно пахнущую травами, и уложила спать. А утром пришла к мужу в серых сумерках, поднесла чашку юшки горячей и сказала:

– Йогдун просил передать, что для правильного роста надо вновь как бы отроком стать – мечом махать, из лука стрелять, на ветке висеть и подтягивать себя словно на снастях корабельных. Я там велела…

Горазд потер сонно лицо и в сорочке да в нижних портах пошел за женой в пустую горницу. Вернее, это была изба, в которой еще ничего не было. Ее прежний боярин для чего-то построить велел. Сруб давно срубили, и даже крышей накрыли, и даже полы настелили, и рамы-двери вставили. Печь сложить не успели, и вместо лавок одна только скамья стояла. Вот на скамье и лежали – мечи дубовые тренировочные с рукоятями, залитыми свинцом. Там же и плети, и лук тугой со снятой тетивой, и кинжалы, и зачем-то рукавицы сокольничьи, да копья и дротики разные. Кажется, Бусовна по всей усадьбе оружие собрала.

– Здесь можно разминаться и тренироваться, как отрок. Никто не увидит, – сказала жена. – А там я велела мишени поставить. Угол там глухой, белье раньше на просушку вешали, а тебе место есть, где пострелять.

Горазд оценил заботу супруги и улыбнулся:

– Самой, небось, тоже руками-ногами помахать хочется?

– Ой, как хочется! – призналась Рада.

– Так давай вместе?

– Да мне ж переодеться надо!

– Потом! – отмахнулся муж, увлекая жену в центр.

Сперва они помахали мечами – Рада пока была сильнее мужа и выше, зато он с мечом управлялся ловчее. Потом взялись за плети – плашки сбивать или раскалывать надвое большой навык нужен!

Взопрев до того, что сорочки насквозь промокли в холодной избе, заглянули в баню – облились водой, сменили белье, одежду велели подать, да и пошли в тот закоулочек между сараями – стрелять да копья метать. Тут уж прятаться не стали – любой боярин и сам тренируется, и людей своих гоняет, чтобы в любое время были к бою готовы. Даже мальчишки дворовые собрались и стали проситься в воинскую учебу, несмотря на подзатыльники матерей.

Упарившись второй раз, боярин и боярыня отправились трапезничать, а после обеда занялись насущными делами.

Горазд засел разбирать приходные книги да писать грамотки в свои имения. Радомира обошла дом, хозяйским глазом нашла недочеты и велела устранить, а потом собрала свободных девок и усадила кого прясть, кого шить, кого ткать. Лада Волеговна отправила баб белье мыть – сорочек боярину на каждый день две али три чистые надобно! А сама на поварню прошла – проследить, чтобы юшка на говяжьих костях для боярина всегда готова была, да травки нужные заварены. Пошептала ей воспитанница, что исцелился Горазд и расти теперь будет как положено, потому и кормить боярина надобно, как отрока, и травами выпаивать, чтобы тело, непривычное к такой нагрузке, не подвело.

Глава 34

Так незаметно и пролетели недели, отведенные княжичем ближникам на отдых в кругу семьи.

Сам Волемир вернулся из Плеса один – и привез весть о том, что княгиня Услада уже понесла, а потому останется в новом доме, чтобы не трястись по дурной весенней распутице. Княгиня, узнав новости, всплеснула руками и тотчас послала ближнюю боярыню в храм – служить молебен о здравии непраздной Гликерии.

Князь одобрительно хлопнул сына по плечу и повел в терем – обсуждать текущие дела. Выглядел княжич хорошо – довольным, сытым, да еще и рубаха на нем радовала глаз тонкой вышивкой и аккуратным шитьем.

В малой горнице уже собрались те ближники, кто оставался в Тулее, и кое-кто из тех, что получили вотчины недалече – оставили на хозяйстве жен и вернулись.

Волемир окинул всех взглядом и невольно задержался на Горазде. Молодой боярин заметно изменился – на бледном болезненном лице появился румянец. Прежде гладко выбритые щеки покрывала короткая аккуратная бородка. Вообще, все бояре стремились отрастить бороду поокладистее, чтобы выглядеть солиднее, но у Горазда борода и усы прежде были такими хилыми, что он сам решил все сбривать, чтобы не выглядеть смешно и жалко.

Княжич прищурился. Одет ближник был в знакомый терлик, но прежде он в дорогой одежде болтался, как голик в шайке, а теперь кафтан ощутимо облегал окрепшие плечи, да и ладони, лежащие на столе, не выглядели детскими – мозоли от меча и лука любой воин опознавал сразу.

Квашня похудел, да так, что Волемир его едва узнал. Каждый нашел повод пошутить про молодую жену, выпившую все соки из бравого воина, а молодой боярин только краснел и отворачивался. Вотчина ему досталась обширная, но пустая. Зато богатая тайными тропками, по которым пробирались через границу контрабандисты. Так что весь отпуск он носился на коне, передыхая только ночами, подле молоденькой женушки. К тому же Квашне полюбилась крохотная южанка, хозяйственная и голосистая, так что за три избы, собранные в «боярский дом», она взялась с южным темпераментом и быт наладила хорошо. Да только в Тулею боярин возвратился с пониманием, что служить князю и следить за своими землями как положено он не сможет – надо где-то воев брать, а у него две деревеньки малые да три хутора – едва прокормиться. А воев содержать надобно. Это Квашня и собирался с Волемиром обсудить – чтобы княжич дал воинов или уж отпустил со службы охранять надел. Посему всегда спокойный боярин сидел с таким сосредоточенным лицом, что его и другие ближники с трудом узнавали.

Ляшко вот светился, как новенький гривенник – родне Златы он отписал, что живут они в отрочьей избе, потому в гости позвать не могут, а его рыжая жена порты отрокам стирает. Подействовало такое письмецо или нет, но никто в гости к Ляшко не рвался, так что они со Златой вполне мирно ужились с его родителями в отцовском доме.

Рыжая красавица пришлась по душе и отцу, и матери – они все боялись, что достанется сыну горделивая дочка высокого боярского рода, и что с ней делать? Подушками обкладывать да пряники подносить? А выросшая в большой семье Злата и среди домочадцев боярской семьи чувствовала себя как рыба в воде – и работу всякую знала, и пела хорошо, да и рукодельничала искусно. Свекровь же выделила молодым горницу и туда не заглядывала, старательно поминая молодую боярыню в молитвах.

Поделившись новостями, княжич задал ближникам своим вопрос – кто жену к молодой княгине в Плес отпустит? Погостить, послужить или просто проведать, чтобы не заскучала там в одиночестве Услада.

Кто-то с радостью пообещал отправить жену – хоть в услужение, хоть в гости. Другие бояре вежливо отказались – особенно те, у кого кроме жены некому было за хозяйством присмотреть. Волемир взглянул на Горазда. Ближник всегда готов был помочь в делах, не требующих сшибки с оружием наголо, но сейчас окрепший боярин мотнул головой:

– Прости, княже, хозяйка моя дом обживает да за моим здоровьем смотрит. Не могу я ее пока никуда отпустить.

– Видать, добро смотрит, – подколол приятеля Ляшко, ткнув в бок локтем. Обычно даже легкий тычок скрючивал Горазда и вызывал на его лице болезненную бледность, но теперь на лице боярина появилась лукавая улыбка, и он в ответ двинул Ляшко так, что могутный боярин скривился и потер бок. А потом хмыкнул и добавил:

– И кормит хорошо!

Все ближники заржали, и княжич вместе с ними, а потом перешли на дела – весна, скоро пахать да сеять. Да только по просохшим дорогам начнут к городам и весям рваться тати, охочие до чужого добра. Вот и распределял княжич отряды, чтобы охранять и дороги, и деревни. Узнавал, кто сколько за зиму припас дерева на поновление тынов и стен. Как отработала гончарная мастерская – вдосталь ли плинфы для каменных домов, устойчивых к пожарам? И что придумали Тулейские умельцы, чтобы тусклые масляные фонари давали больше света в туманные весенние ночи?

Потом перешли на оружие, сбрую, жеребят… В общем, засиделись до темноты, а потом нехотя разошлись – княжич в терем княгини, ужинать с матерью, рассказывать ей про молодую жену и дом в Плесе. Бояре кто по домам, а то и в отрочью избу на свои прежние лавки – поужинать и заночевать, как и прежде.

Горазд вышел на крыльцо и встал, дожидаясь мальчишку, посланного в конюшню за конем. Неожиданно рядом остановился князь. Смерил ближника сына взглядом и сказал:

– А ты подрос, Горазд Многомысл. Не растерял ли ума своего?

– Испытай, княже, – пожал плечами боярин. Не хотелось ему пустые разговоры вести, хотелось скорее домой, под бок любимой жены. Радомира каждый день вытаскивала мужа на тренировку. Потом приказала застелить пол холодной избы войлоком и валяла по нему супруга, бросая его подножками и хитрыми вывертами. Пока счет у них был равный – охотница, ловкая и сильная, как кошка, проигрывала мужской хитрости – Горазд то хватал ее за грудь, то внезапно целовал, когда жена нависала над ним, а то и просто щекотал, чтобы повалить потом на мягкую подстилку и развязать завязки портов…

– Волхв, сосланный в монастырь, бежал. Куда и к кому – никто не ведает. Мы так и не нашли того, кто хотел сорвать отбор невест.

– Совенок из дому носа не кажет, – тут же отозвался боярин. – Раду никуда не пущу. Дом освятили, ворота велю запереть и собак во двор выпускать, как солнце сядет. Стражу приставлю, люди мои из вотчины прибыли уже. Но чтобы волхва того поймать, слух надо пустить, будто княгиня молодая решила на богомолье поехать да боярыню мою с собой взять.

– Почему твою? – удивился князь.

– Остальные или далеко, или не сдружились. Моя же с Усладой Светомировной в пути вместе была, и многие в терему видели, что они вместе всюду ходят.

– То верно. Думаешь, волхву тому изнутри помогал кто-то?

– А как иначе он до самого терема дошел? – дернул плечом Горазд.

– Тоже верно. Кого же вместо княгини да боярыни на богомолье отправим?

– Отроков пару безусых подберем, помельче кто. В платья оденем. Моя Радомира тут все в красном с серебром ходила, выпрошу у нее шапку, шубку да летник.

– Я же съезжу невестку навестить и отроков с собой захвачу. Через неделю назначим поездку. Бывай, боярин. Вижу, ум твой так же остер!

Князь и боярин простились, и Горазд сел в седло, чтобы скорее увидеть жену и приемного сына, уже разбирающего первые слова в азбуке.

Глава 35

Уже на другой день князь пожелал сам съездить в Плес – повидать невестку, привезти ей икорки соленой да яблок моченых. Княгиня собралась с ним. Там, в тихом семейном доме, князь и переговорил с обеими женщинами. Оставил в клети пару безусых отроков – и вернулся в Тулею.

Княгиня не успела в терем войти – разохалась. Как же, невестка в монастырь собралась! Брюхатая! Оно благочестиво и хорошо, да как же ее одну отпустить? И ближниц-то у нее нет! Боярыни собрались вокруг, сочувствуя и переживая – да и поругивая молодых невесток, которым на месте не сидится.

– Пойду я князю пожалуюсь! – решила наконец княгиня. – Нельзя ж с одной нянькой в монастырь ехать!

Не успела Мирослава выйти, как загудел ее терем, полнясь слухами и домыслами. Через час уж даже дворовые псы знали, что собралась молодая княгиня на богомолье. А еще через час другой слух прошел – отпустил ее князь. Ну блажь бабья, что ж поделаешь? Нельзя брюхатой запрещать! Только велел князь-батюшка жёнку Гораздову с княгиней отправить – она, мол, и разумна, и не брюхата. Поддержит княгиню и сама о дитяти молитву вознесет. А воинов сопровождать баб нету! Так поедут. Есть там в Плесе отроки какие-то, вот их и довольно будет.

Поговорили, да и забыли. Видали любопытные – возок боярыни Радомиры со двора выехал да в сторону Плеса укатил, и все на том.

В назначенный день два возка подали к высокому крыльцу княжеского дома в Плесе – один княгини Услады, другой – боярыни Радомиры.

Вышла Услада и, меленько перебирая ногами, засеменила к возку. Летник на ней любимый – серебряный, да шубка белая, да кокошник жемчужный, и фата бухарская лицо от ветра прикрывает. А с ней и боярыня идет – в красной шубке, в красном летнике, в шапочке бархатной, серебром шитой. Лицо тоже платком прикрыто – чтобы ветром не надуло чего.

Сели в один возок женки, а во второй возок няньки корзины нагрузили с дарами да сами сели. А рядом дюжина отроков на конях – вот и весь княжеский выезд на богомолье.

Поехали в ближайший Богородичный монастырь – всего-то два дня пути по доброй дороге. Первые часа два ехали мирно – да и то сказать, Тулея недалеко, сел да хуторов хватает, кто-то да увидит, что княжий возок едет. А вот потом дорога сворачивала к лесу и дальше уж шла по местам тихим, заповедным… Тут-то и подкараулили обоз, обрушив перед ним заранее подрубленную елку.

– Вали всех! – раздался крик, и в отроков полетели стрелы.

Молодые вои попадали с коней, пятная дорогу кровью, а из леса донесся новый приказ:

– Девок из колымаги вытаскивай! Чтобы ни одна не ушла!

Возки стояли тихо, но когда к ним приблизились косматые мужики в пропитанных солью тегляях, дверцы распахнулись, выпуская злых отроков с мечами и нескольких бояр с арбалетами в руках. Тут же лежащие на земле отроки вскочили и ударили лесным татям в спину.

Разбойников перебили почти мгновенно – во всяком случае, тех, которые выскочили из леса на дорогу. За остальными гнаться не стали. Утерев пот, бояре осмотрели тела и сплюнули:

– Язычники. Опять волхв их привел?

– Похоже, – второй шевельнул мечом, показывая на висящие поверх одежды обереги.

– Нам бы того, кто приказы отдавал…

– Тятя, – подал голос один из отроков, – так я его того… Пришпилил!

– Как пришпилил? – резво обернулся боярин.

– Так я тут, с краешку лежал, видел его, а под рукой только сулица была…

Бояре кинулись к толстенной сосне и увидели приколотого к ней, как жука, долгого тощего старика в черной одежде, украшенной белой вышивкой.

– Надо же! Волхв! А ну, говори, горечь земная, чем тебе княгиня да боярыня насолили?

Старик пытался упираться, но воины немедля соорудили костерок из подрубленной елки, и вскоре пленник «запел», сдавая всех. Не потому что хотел жить – раны в живот практически всегда смертельны, но вымаливая для себя быструю смерть.

Оказалось, Услада и Радомира насолили только тем, что существовали.

При княжьем дворе служили боярин с боярыней из старинного воинского рода, имеющие дочерей-двойняток. Похожих, как две капли воды. Девицы те были еще молоды – едва по пятнадцать исполнилось, но родители их мечтали одну из них увидеть княгиней, а вторую – среди ближниц ее. Но князь вроде не спешил сына женить, так что был у девиц шанс попасть на княжий отбор. Но княжич отца рассердил, и Вадислав велел везти в Кром девиц. Да возраст указал – не моложе шестнадцати! А боярышням только-только пятнадцать стукнуло. Вот и не пустили их на отбор. Молоды еще.

Боярыня же родом была из Мурома, в тамошних густых лесах кое-где капища еще уцелели, вот и обратилась к родне с просьбою – сорвать отбор. Да так, чтобы его на год хотя бы отложили. Заплатили щедро, вот и старались волхвы. А когда не вышло сорвать отбор, да еще слух пошел, что молодая княгиня понесла – вот тогда и решили их просто убить. Траур не меньше года тянуться будет, потом новый отбор, на который боярышни по знатности, красоте и богатству уж точно бы угодили.

Волхва Ляшко добил своей тяжелой рукой. Боярин Некрас, поддерживая раненого сына, затушил костер и велел собираться – князю надо доложить, да тихо и тайно. Пусть уж Вадислав Златомирович сам решает, что с нарушителями клятв делать.

Князь распорядился круто – боярина и боярыню постригли в дальних монастырях, дав повеление содержать их в затворе.

Сыновей боярских допросили без острастки и, узнав, что те ничего не ведали, потому как даже в Тулее не были, а служили в крепостицах у границ, оставили на прежних местах, повелев им разделить отцовское наследство. Дочерей же князь своей волей хотел услать в монастырь, но княгиня за девиц заступилась – отправили их в Ставгород, к Несмеяне, с наказом выдать замуж, как по шестнадцать лет исполнится.

Эпилог

На этом история княжеского отбора, и долгого пути невест в Тулею, и даже приворота – заканчивается.

Княгиня Услада родила сына, и Горазд стал ему крестным отцом, а крестной матерью – рыжая Злата. Ляшко отпустил жену в ближницы молодой княгини, так что никто такому повороту не удивился.

Зареслав и Заряна привыкли друг к другу, а талант боярского сына стал приносить неплохие деньги. С детьми купеческая дочь не тянула, так что в первый же год после замужества родила дочь, а на следующий – сына. Зареслав рисует свои карты в той же горнице, в которой Заряна ведет счетные книги или разбирает товар. Молодая боярыня часто бывает в Кроме – привозит разные женские мелочи в терем княгини и обязательно заглядывает к жене боярина Горазда.

Окомир, как и хотел, открыл лавку и устроил при ней мастерскую по вышивке платков и шалей. Дела его идут хорошо, и сестра-княгиня нередко берет его товар, чтобы одарить своих челядинок, а то и боярынь.

Красибор поступил в княжью дружину и служит в крепостице у теплого моря. Говорят, женился.

Радомира через год после венчания родила девочку – очень похожую на Горазда, и крестной матерью маленькой Лады стала Услада. Воевода Бус был очень рад внучке, но дочери, ворча, сказал, что ждет хоть одного внука, чтобы передать воинские умения. Старый боярин на покое сдружился со Златаном Военежичем, и вдвоем они иногда гоняют выздоровевшего и подросшего молодого зятя по холодной избе, а то и по двору, а с ним и Совенка.

Мальчишка подрос, научился грамоте и высказал большую любовь к живописному делу. Как бы ни ворчали старики, Горазд был таким поворотом дела доволен и усадил приемного сына переписывать Азбуку для подарка юному князю. К тому времени, как Славомир покинет женские покои, Совенок успеет ее переписать и украсить рисунками.

Несмеяна и Милорад добрались до Ставгорода, приняли воеводский стол и стали жить, блюдя Княжью Правду.

Примерно через год Несмеяна получила от княжича письмо, в котором он называл ее «сестрой» и передавал поклон «от батюшки». Молодая боярыня мужу эту грамотку показывать не стала, а убрала в шкатулку с потайным замочком – на всякий случай. Кто знает, вдруг у нее родится красавица дочь и однажды соберется в столицу на отбор невест?

Конец

Примечания

1

Бурк (бурка) – плотно облегающая голову круглая шапка, чаще всего из меха лисицы.

(обратно)

2

Терлик – короткий кафтан.

(обратно)

3

Козырь – высокий пристяжной воротник кафтана. Иногда закрывал шею до лба. Расшивали золотом и каменьями, украшали мехом.

(обратно)

4

Аршин – примерно 71 см.

(обратно)

5

Занавеска – передник, закрывающий одежду от груди до края юбки. Завязывался одной тесемкой под мышками.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Эпилог