Золото (fb2)

- Золото [litres] (пер. Варвара Игоревна Конова) (Золотая пленница - 5) 3537K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Рейвен Кеннеди

Рейвен Кеннеди
Золото

Когда чувствуешь, что тебя поглотил мрак, стань сам себе светом.

Freedom. Золотая пленница

Raven Kennedy

GOLD

Copyright © 2023 by Raven Kennedy

All Rights Reserved

Внутренние иллюстрации Виктории Тимофеевой, Даниила Селеверстова

© Конова В., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Аурен

Я лечу.

Громко, громко лечу в пустоту.

Падаю совсем одна с оглушающим грохотом.

Я не закрываю глаза, чтобы не видеть странной темноты. Печаль во мне громогласно причитает, болезненно отзываясь в груди, а по щекам, словно дождь, стекают одинаковые дорожки слез.

Мир разорвало пополам, и меня оторвали от него.

Все кажется неправильным. Неправильно, что меня разрывает на части. Кажется, будто вокруг моих ребер обвились чьи-то пальцы и опустошили меня.

От сильного ветра облезает кожа. Воздух забивает нос и скапливается на языке. В ушах стоит завывающий грохот. В зияющей темноте меня окружают вспышки молний и звезд.

Сквозь все это я вижу разлом.

Вижу зазубренные края неба, вероломный ореанский воздух, зияющий в темноте, будто рана. Сквозь него просачивается жидкое золото, падая студенистыми каплями, которые, сверкнув, исчезают в темноте. Но портал становится все дальше и дальше, а мое тело с непреодолимой силой глубже погружается в лучистую неизвестность.

Я одна. Оторванная от Слейда, я одна в этой темной пустоте без конца и края.

Я падаю и падаю, удаляясь от разлома.

Удаляясь от него. И, словно мало уже пережила ужасов, внезапно меня лишают чувств.

Зрение. Слух. Осязание. Вкус. Обоняние. Все пропало.

И из горла больше не рвутся крики. Или я просто этого не чувствую. Не слышу, как они пронзают слух.

Без чувств, без малейшего намека, что происходит, моя печаль и страх сгущаются. Время тянется и обрывается.

Я понятия не имею, что ждет меня в этой пустоте и так ли ощущается смерть. Но зато теперь знаю, как ощущается падение.

Глава 2

Сайра Терли

Вначале был мост.

Рассказывали, что этот мост ведет в никуда.

Этот мост существовал в небытие. Мост, пройдя по которому люди назад уже не возвращались.

Там между собой сражались холод и краски. Холод побеждал, а краски становились блеклыми.

И я… я пошла.

Я пошла по мосту, у которого не было конца. Я пробиралась по серой пустыне, продиралась сквозь время, которое перестало существовать, и мои тонкие руки покрылись мурашками.

Я была всего лишь девочкой, но я пошла. Потому что и мой отец был вынужден пройти по мосту, и он так и не вернулся.

Никто не вернулся.

Потому я прокралась к мосту, намереваясь найти отца. Я убеждала себя, что справлюсь. И не собиралась отступать.

А теперь, когда моя история рассказана, люди думают, что я продолжала путь, потому как была смелой. Но в действительности я просто боялась упасть.

Потому я пошла.

Сквозь дни и годы. Сквозь воспоминания и мгновения.

Вскоре я поняла, что это не просто путь. Это всепоглощающее погружение в собственное уныние. Я уверовала, что никогда не дойду до другого конца моста и не осознаю величину горя, поселившегося в моей душе. Они шли рука об руку. Они стали единым целым – путь по мосту и путь моего отчаяния. Потому что моя мать умерла, отец пропал, а мне было очень одиноко еще до того, как я начала этот долгий печальный путь.

На том пути я умирала от голода и жажды, а еще очень устала. Прохладный воздух творил, изображал странные звуки, которые доносились из туманного небытия. Например, отцовский голос, который велел мне продолжать. Или голос матери, которая, плача, призывала вернуться.

Но эта бесцветная почва была вечной и твердой, потому я устало брела все дальше и дальше по земле, которая вела меня сквозь вечность. Потому что мне некуда было возвращаться. И нечего терять, если я продолжу идти. А падение казалось очень-очень долгим.

Потому я продолжала идти.

Пока не обессилела настолько, что подумалось: быть может, в итоге мне все же придется сдаться смерти. Бренное тело и отверженная сила духа вышли на опустошенный путь.

А потом все… закончилось.

Забавно, я шла, поскольку боялась сорваться с обрыва. Но у этого бесконечного моста все же был предел. Неровная дорожка тянулась вперед, пока вдруг не оборвалась.

И в итоге я все равно упала.

Странным было то падение. Я не падала, а проваливалась сквозь землю.

Мои исцарапанные и покрытые волдырями ноги скользили в тени земли, а из горла вырывался крик. Я падала и падала сквозь грязь и камни, сквозь грязь и щебень. Мое дыхание превращалось в пыль, а песок не имел опоры.

Я думала, что падение продлится вечность, но потом меня выплюнули, как горький осадок, и я пролетела сквозь облака в аметистовом небе.

Если земля казалась неосязаемой, то небо – жидким. Оно давило на меня своей плотностью, а похожие на вату облака швыряли из стороны в сторону. Земля была вверху, а небо внизу, и я так часто переворачивалась, что от одежды остались одни лохмотья. За спиной развевались широкие полоски платья, напоминая изодранные крылья, и я беспомощно махала в воздухе руками, пытаясь взлететь, но мне удавалось только падать.

Пока вдруг падение не прекратилось.

Как будто сила притяжения – лишь ветерок, а я была легче травы. Кончики моих пальцев дрогнули, а потом я коснулась ногами земли. Изодранные полоски платья развевались вокруг меня, как крылья, которые хотели снова сложиться.

Встав на твердую землю, я почувствовала, как по ней прокатилась волна, и из почвы выросло целое море сияющих голубых цветков. Теперь земля была такой твердой, какой и должна быть, воздух наполнен ароматом цветов, а небо больше не казалось стремительным потоком, уносившим меня прочь.

Я была… здесь.

Я прошла по мосту в никуда и очутилась в неведанном мне месте. Я мало что знала, поскольку никогда не покидала своего городка в Седьмом королевстве, но знала, что я уже не в Орее.

И не была одинока.

На меня во все глаза смотрели люди, переводя взгляд на облака, сквозь которые я падала. Уже тогда я почувствовала в воздухе магию, хоть и не знала, что это за ощущение. Не знала, кем станут для меня эти безучастные наблюдатели. Не знала, почему их уши с заостренными кончиками.

Но скоро узнаю.

Минуют годы, и этот волшебный мир станет моим домом, но я никогда не забуду то бесконечное шествие по мосту. В свою очередь, фейри никогда не забудут, как я пронеслась по небу, будто птица с перебитыми крыльями. Именно так они всегда меня и называли.

Так что да, я боялась упасть. Но без падения я бы ни за что не приземлилась.

И как же это было прекрасно.

Глава 3

Аурен

Удар.

Ко мне вдруг резко возвращаются чувства.

Они с глухим стуком ударяются о границу моего сознания, как бревно о прибрежный камень. Это гулкий ровный звук, напоминающий о мертвых, выброшенных на берег вещах. Некоторые ощущения кажутся болезненно острыми, а другие притупились размытыми и давно утраченными воспоминаниями.

Удар.

Первое, что с напором врезается в сознание, – вкус. Словно пустота лишила меня чувств только для того, чтобы постепенно снова их вернуть.

Я чувствую на языке сладкий и древесный привкус сахарного тростника. Воображаю, как раздваивается стебель, как раздвигаются его края, чтобы я насладилась таящимся внутри вкусом. Помню, как еще маленькой девочкой клала его в рот и высасывала весь сахар. Ощущения настолько реальны, что я даже чувствую, как солнечный свет согревает тростник. Я будто возвращаюсь в Эннвин и снова его пробую. Рот наполняется слюной, когда вкус сахара становится насыщеннее.

Удар.

И вдруг меня окутывает запах.

Цветок. Но я не помню его названия, даже не помню, как он выглядит. Но стоит этому аромату проникнуть, и я вспоминаю, как прижималась носом к маминому пальто. Это воспоминание становится еще одним фрагментом в разрозненном сознании. Аромат насыщенный и глубокий, пьянящий своей цветочной свежестью, и теперь мне хочется заползти в этот цветок и дышать им вечно. Но не только из-за запаха – из-за мамы. Потому что этот успокаивающий аромат лип к ней, как и я сама.

Почуяв запахи, нос, похоже, снова дышит. Затхлый воздух пустоты заменяет мамин запах на что-то более глубокое и безудержное. Словно я попала в пещеру, которую тысячи лет не тревожили ни свет, ни чужое дыхание.

Удар.

Удар.

Следом чувствую кожей другое ощущение. По рукам и ногам проносится искра, возрождающая возможность снова ощущать прикосновения.

А пробуждает это воспоминание рука, которая держит мою ладонь. Это ощущение такое реалистичное, что я сжимаю пальцы, хотя снова кажется, будто я падаю, а желудок ухает вниз вместе с остальным телом. Но эта ладонь, эта мозолистая теплая хватка… Я не вижу его лица, не слышу голоса, но узнаю отцовскую руку. Сильную и уверенную. Дарящую ощущение безопасности. Держась за нее, я знала, что со мной не случится ни ужасов, ни горестей.

Удар.

Удар.

Затем ко мне неожиданно возвращается слух – в разъем моего сознания вставляют круглый предмет, поворачивающий замок.

– Аурен!

Я слышу, как меня зовет мальчишка.

– А-аурен! – Его голос такой смешливый, от радости он немного заикается. Мое имя звучит как пузырьки, лопающиеся с каждой буквой, а в конце раздается хлопок. Это искреннее, искрометное детское счастье сопровождает единственное слово, отзывающееся эхом. От него сердце сжимается от боли.

Когда голос затихает, я опять слышу, как шелестит ветер, как в пустоте гремит гром.

И потом, как дар, возвращается последнее чувство. Словно в темноте разворачивается бумага. Это воспоминание об утре в Эннвине, о мягких желтых лучах, которые ласкали мир так, словно целовали горизонт.

Я снова резко открываю глаза от этого света, хотя вообще их не закрывала.

Ко мне возвращается возможность видеть, и я, не моргая, смотрю на разлом в небе. Теперь он высоко-высоко надо мной и похож на кусок черной ткани, который порезали кинжалом. Он неподвижен и недостижим, а из него сверкающим водопадом истекает жидкое золото, устилая звезды.

Рядом со мной вспыхивают и гаснут молнии, отчего моя кожа сияет, оставляя в темном эфире полосы. На мгновение я забываю о страхе, потому что этот свет в темноте очень красив.

Но после эти рваные края разрыва начинают медленно смыкаться.

И у меня перехватывает дыхание.

Удар.

Удар.

Сердце учащенно бьется в груди.

Я тщетно смотрю, как срастается эта трещина, как восковые пальцы стискивают меня сильной хваткой. Я погружаюсь в эту пропасть между мирами, а волокнистые челюсти смыкаются.

И тогда я чувствую небывалый страх.

И несмотря на эти детские воспоминания об Эннвине, ужас сковывает меня так, что я оказываюсь им стиснутой. Я продолжаю падать и, возможно, застряну в этой промежуточной пустоте с рваными воспоминаниями – и это все, что у меня останется. Возможно, большего я не достойна.

Портал снова затягивается, а это значит, что Слейд не сможет последовать за мной. От осознания этого сердце раскалывается на части. Разрыв закрывается, а сил у меня нет, и я понятия не имею, как поступить, я одна и падаю…

«Не падай. Лети».

Сквозь калейдоскоп мыслей пробивается голос Слейда. Будто все разрозненные частички спаиваются вместе, снова собирая меня воедино.

Он придает мне уверенности, даже когда подо мной нет ничего, кроме воздуха.

«Ты должна прыгнуть в него, детка. Ты должна. Я не могу до тебя добраться».

Я смотрю, как последние дюймы смыкаются все быстрее и быстрее. Рваные полосы пустоты слипаются, словно чернила, растекающиеся по последнему дюйму бумаги, чтобы впитать портал, который был создан – создан для меня.

Я не хотела в него прыгать. Не хотела отправляться сюда одна.

«Посмотри на меня».

Я смотрю на шов, словно там могу увидеть взгляд Слейда. Словно его уже не скрыли от меня.

«Я найду тебя. Я найду тебя в той жизни».

Теперь мои чувства переполнены им.

Я помню вкус его кожи, когда проводила языком по его шее. Помню запах, когда прижималась щекой к его груди. Помню руки, которыми он держал меня в объятиях – уверенных, крепких, безопасных. Помню стук его сердца, бьющегося ради меня.

Звук его голоса, когда называл меня Золотой пташкой.

Помню, как он спустился с небес, словно видение. Свирепый, неистовый воин, явившийся с целью уничтожить мир, чтобы защитить меня. Эти глаза, меняющие цвет от зеленого к черному, пронзительный взгляд, говорящий мне тысячи фраз одновременно.

«Я найду тебя, Золотая пташка. Клянусь. А теперь лети».

Лети.

Раздается гулкий грохот, словно морские волны сталкиваются друг с другом.

Затем, одним последним стежком, разрыв затягивается.

Полностью. Совсем.

Больше не видно разрыва, сквозь который просачивалось мое золото. Не знаю, был ли он там вообще, поскольку мрачная пустота черной бездны окутывает меня удушающим плащом.

Путь назад отрезан. Орея, мир, который я знала, пропал, и все, что мне осталось, – полная неизвестность.

А я… я продолжаю думать об Энвине и слышать голос Слейда.

Он успокаивает меня. Напоминает.

Не падай. Лети.

Могу ли я?

Я закрываю глаза, чтобы перевести дух. Я заглушаю в себе страх. Подавляю слабость. Снова и снова слышу его сильный, уверенный голос, который придает мне сил. Чтобы, когда снова открою глаза, я могла повернуться и смириться со своим стремительным падением.

Чтобы страх придал мне сил.

Вокруг начинает собираться все золото, что стекало через разрыв вместе со мной. Оно течет вокруг моего тела сияющими ручейками, словно откликаясь на чей-то тихий зов. Даже пустота меняется в соответствии с моим настроем. Молнии сверкают золотыми искорками. Звезды начинают дрожать, испуская золотистый свет, который совпадает с биением моего сердца.

Я улыбаюсь в мерцающей темноте. Потому что, как только заставляю себя перестать бояться, понимаю, что отчего-то все кажется… таким, каким должно быть.

Когда в воздухе появляется очередная вспышка молнии, это привлекает мое внимание, и я замечаю одну звезду, что горит ярче остальных. Я чувствую, как она притягивает меня к себе, пока не начинаю щуриться от ее света.

Пока не оказываюсь так близко, что могу дотронуться до нее рукой.

Я скольжу кончиком пальца по ее ослепительному краю, который обжигает меня своим теплом. Стоит мне прикоснуться к нему, как он распадается в темноте, и из него, как из лопнувшей скорлупы, вырывается сияние. Оно переливается потоком, и я падаю в него, позволяя ему увлечь меня в реку звездного сияния.

И я не боюсь.

Потому что уже не падаю. Я парю навстречу неизвестности, поддавшись течению, и уже не кричу, не борюсь и не боюсь.

Мерцающая река света, которая уносит меня прочь, немного напоминает влюбленность. Быстрая и захватывающая, откровенная и сверкающая. Это великолепное утешение, поскольку оно удерживает меня в течении, потрескивая на моей коже и наполняя меня дрожью.

Я снова погружаюсь в поток этого света, словно плыву по солнечному океану. Не знаю, как долго я пребываю в потоке и отливе, но целую вечность парю по течению вместе с его пульсирующей магией, и она согревает меня изнутри.

Затем погружаюсь в землю.

Каждая искорка превращается в крупицу грязи, плодородной почвы, забивающей мне нос и рот. Я в зыбучем песке, но он не затягивает меня в свои недра, а наоборот – выталкивает наверх, наверх, пока…

Пока я не выплескиваюсь в своенравное небо.

Темноты больше нет. Звездного сияния тоже. Исчезли даже песчинки, царапающие кожу. Их сменяет мягкий как пахта свет и пушистые шелковые облака, яркие от солнечного света, который кажется совсем иным, чем в Орее.

Воздух и нов, и знаком. Стоит мне вдохнуть его, как я чувствую того дикого зверя, эта искрометная фейри во мне открывает глаза. Эта моя часть купается в этом вдохе и напевает в груди.

Потому что вот каково оно – просто дышать.

Широко открыв глаза и поджав губы, я раскидываю руки, охваченная небесным потоком, пробуждающим кровь в венах, и мой зверь высвобождается.

Я чувствую свою фейскую сущность, которая всегда вторила мне, и в том идеальном союзе, в этом насыщенном моменте что-то прорывается наружу.

Так же, как перья прорастают из кожи или на стебле раскрываются лепестки. Как из пустых десен режутся зубы или из-за расколотого горизонта проливается свет.

Боль, сопровождающая это ощущения, затапливает меня и вместе с тем дарит освобождение. Это вихрь ощущений, вызванный потерей и возрожденный переменами.

Я ныряю сквозь губчатые облака, как плывущая по воде рыба, пока внезапно подо мной не появляется манящая земля.

Приветственная.

И когда я сворачиваюсь клубочком в ее открытых объятиях, что-то еще сворачивается вместе со мной – вокруг меня. Боль ушла, и осталось только странное, восторженное утешение, которое исходит из самой глубины моей души.

Перед самым приземлением я чувствую, как что-то течет позади меня. Как будто я действительно перестала падать. Как будто я действительно научилась летать.

Они обвиваются вокруг моего тела, как солнечные нити.

Как стальные полосы.

Как лучи тепла.

Как потоки света.

Как…

Как ленты.

Глава 4

Аурен

Я приземляюсь, как камень, что скользит по воде. Без удара и боли. Я просто опускаюсь на землю, погружаясь в поле, покрытое сияющими голубыми цветами.

В итоге я лежу на спине и смотрю в мягкое небо, устланное облаками, похожими на одуванчики. В ушах стоит звон, словно я нырнула на самую глубину, а потом внезапно всплыла наверх.

Где же я?

Кажется, будто мое тело подхватывает спокойным течением, но вместо воды меня удерживают бархатистые цветы. Повернув голову, я вижу, что магией задела бутоны и вокруг меня образовался круг из позолоченных цветов, которые переливаются изысканным блеском на свету, оседающим в почве.

Цветы перестают покачивать меня, сердце гулко стучит в груди и, вдыхая благоухающий воздух, я сажусь и чувствую, как рук касаются эти золотые цветы.

Но это не все, что ко мне прикасается.

Сперва я его не чувствую. Не улавливаю, что полоски золота, намотанные на мои руки, настоящие. Стоит лишь ветерку пошевелить одну из них, разум соглашается с тем, что видят глаза.

У меня перехватывает дыхание.

А еще замирает сердце.

Я сижу среди ослепительных цветов под лавандовым небом, а в мыслях только одно: я сплю или мертва?

Дрожащими руками я поднимаю ленты. Я чувствую их… Не только кончиками пальцев, но и душой. Когда я подхватываю сразу несколько, глаза тут же наполняются слезами, потому что они шелковистые на ощупь.

Великие боги…

Я пересчитываю их, как только родившая мать пересчитывает пальчики на руках и ногах младенца. Сжимаю кулаками обе дюжины, словно держусь за руки друга. Слегка тяну за них и чувствую отголоски в спине, по обе стороны от позвоночника. Ленты кажутся шелковистыми и солнечными.

С губ срывается всхлип. Из глаз текут слезы.

Мои ленты настоящие.

Они не лежат лохмотьями у моих ног. Они не выдраны из моей кожи. Не выдернуты как перья у птицы и не валяются безжизненным оперением на полу.

Они снова со мной.

Меня накрывают боль и шок от воспоминаний о том, как их у меня отняли, и я дрожу всем телом. Ленты здесь, их вернули мне божественным даром, и я чувствую их потерю, отсутствие и возвращение одним махом.

– Они вернулись, – шепчу я, а по лицу градом льются слезы, падая золотистыми каплями на мягкие шелковистые ленты. – Они вернулись.

Я вернулась.

Без них я не была самой собой.

Я чувствую, что могу плакать вечно, что могу выплакаться от охватившего мою душу мучительного облегчения. Но я лишь снова тяну за ленты. Просто чтобы почувствовать. И они еще здесь. Они настоящие.

Я расплываюсь в улыбке – в искренней, душевной улыбке, хотя слезы продолжают капать из глаз, потому что ленты вернулись.

Но улыбка меркнет, когда я осознаю кое-что еще.

Ленты не двигаются.

Я пытаюсь пошевелить ими, пытаюсь побудить их, но ничего не происходит. Улыбка сменяется хмурым выражением, когда я дергаю опять, словно так могу пробудить их, встряхнуть и расшевелить. Я тяну за каждую ленту, напрягая мышцы спины.

Но безуспешно.

Они здесь, они настоящие, но не шевелятся. Ни на дюйм. Как и волосы на моей голове, они просто неподвижно свисают, я не могу двигать ими по собственному желанию. Они как будто больше меня не слушают.

Они просто… недвижимы.

Сердце в груди екает, и из меня вырывается судорожный вздох. Глаза снова наполняются слезами, но я не плачу. Не позволю себе поддаться панике.

Мои ленты вернулись. Это самое главное – на сим мне и нужно сосредоточиться. Они вернулись ко мне каким-то чудом. Даже если больше не смогу ими пошевелить, я буду благодарна и за этот дар, потому что мне словно вернули утраченную часть самой себя.

Может, спустя какое-то время они снова вернутся к жизни. Может, им просто нужно время.

Я вытираю глаза, собираю ленты и кладу их на колени, чтобы полюбоваться. Они такие… яркие. В них появился новый блеск, которого прежде не было. На ощупь они такие же мягкие, как и раньше, но притом кажутся сильнее. Словно под шелковистой поверхностью они снова окрепли.

Но, возможно, в этом есть смысл. В конце концов, я тоже стала сильнее. Я уже не та женщина, которой была до того, как потеряла их, посему вполне разумно, что и они не те ленты, какими были, когда их отрезали.

Я наматываю одну полоску на руку и отрываю взгляд от них, чтобы осмотреться. Меня окружают высокие цветы. Еще пошатываясь, я поднимаюсь, чтобы оглядеться получше. Но стоит мне это сделать, как я вскрикиваю от боли. Я смотрю на свои обожженные, покрытые пятнами ступни, и дрожу, пытаясь удержаться на ногах.

Ой.

Ну, хотя бы теперь я знаю, что не мертва. Не сомневаюсь, что смерть была бы довольно милосердной и уняла бы мою боль. А значит, все, что случилось на Слиянии, оставило свой след.

Слияние…

Явь и воспоминания пробуждают эмоции, повергая мое тело в непомерный шок. Он давит на меня, сменив радость и неверие болью и невероятной усталостью. Вынужденное подавление моей силы, которое я пережила, дает о себе знать, вгрызаясь в мое тело острыми зубами. Дышать становится сложнее, и я покачиваюсь на ногах, когда меня захлестывает головокружение.

А потом я слышу шепот и удивленный ропот.

Я в удивлении разворачиваюсь, ленты запутываются на талии. В тридцати футах от меня стоят две дюжины людей. За ними простирается поле с цветами, бутоны которых излучают мягкое голубое сияние. Люди взирают на меня с неподдельным восхищением.

Восхищением… и страхом.

Я открываю рот, но вместо того, чтобы что-то сказать, у меня вырывается лишь болезненный стон. Ноги дрожат. Ропот голосов усиливается.

– Она… из золота.

– Ты смотрел на небо? Видел, как она упала с него?

– В точности как птица с перебитыми крыльями!

– Взгляни на ее спину!

– Отойди! Нам нельзя там быть!

– Но взгляни! Она золотая! Как она может быть золотой, если…

Я судорожно осматриваюсь, но перед глазами все расплывается от головокружения.

– Я…

Слова застревают в горле, но я вижу, как ко мне направляется человек. Пока я пытаюсь удержаться на ногах, она преодолевает половину расстояния и останавливается только тогда, когда я пытаюсь отступить назад и чуть не падаю от боли, охватившей обожженные стопы.

Волосы у женщины похожи на нити шелковой паутины, которые она собрала в пучок на макушке. Незнакомка останавливается передо мной, широко распахнув серые глаза, и глядит на меня так, словно увидела призрака.

– Льяри Ульвере, – произносит она и поднимает руку, накрывая ею рот, окруженный морщинками. А потом женщина останавливает полный слез взгляд на лентах, свисающих с моей спины.

– Что? – Мой голос кажется мне чужим, я едва его слышу.

Перешептывания за ней становится громче, они повторяют одни и те же слова. Я чувствую исходящее от них явное удивление.

– Вы явились в точности, как и она – птица с перебитыми крыльями.

Не знаю уж, можно ли считать меня птицей, но я точно чувствую себя немного побитой.

– Вы Льяри Ульвере, – снова произносит она, и ее голос немного срывается.

Как и у меня. В висках стучит, а голова начинает кружиться, путая мысли.

– Не понимаю…

По ее щеке стекает слеза, хотя на тонких губах появляется улыбка.

– Это значит, что все хорошо, леди Аурен. Потому что вы дома.

Потрясение от сказанных ею слов становится последней каплей, которая сбивает меня с ног.

У меня подгибаются коленки, и я падаю на землю, чувствуя, как горят ступни.

Я не могу произнести ни слова. Разум не в силах осознать ее слова. Я истощена. Полностью. Не только лишилась сил, но и самой себя. Я в шоке от случившегося на Слиянии, от долгого одинокого падения и от ее поразительных слов. Меня медленно охватывает парализующая слабость, а перед глазами все меркнет.

Но в голове продолжает кружить ее голос, напоминающий моток ниток, стягивающий мое сердце.

Потому как она сказала, что я дома.

Потому как она произнесла моя имя.

И в темноте подсознания ее слова звучат громко и отчетливо.

Глава 5

Слейд

Я лечу молча.

Ветер оглушительно свистит, в ушах стучит кровь, а под ребрами гремит душераздирающий и нескончаемый гнев.

Но я молчу.

Молчу, сжимая поводья тимбервинга. Молчу, когда под кожей бьются корни гнили, пытаясь прорвать ее яростной дрожью. Молчу, даже когда в самом сердце бьется в агонии какое-то чувство. Странное чувство. Словно из груди у меня вырвали сосуд и по моему телу разливается яд. Потому что у меня отняли ее.

Молчание – единственный способ вынести эту муку.

Поэтому, когда среди облаков появляется брешь и я вижу распростершиеся внизу земли Третьего королевства, я резко пикирую вниз, не издав ни единого звука.

Мы спускаемся наперерез свистящему ветру. Зверь издает резкий звук, и я с немой сосредоточенностью вижу, как перед глазами появляется замок Галленриф. Он гордо возвышается на скалистом утесе высотой сто футов над водой. За ним располагается высокая дамба, каменные плиты которой покрылись пятнами, на протяжении не одного десятка лет защищая замок от приливов и несущих опасность волн.

Но сейчас океан спокоен. Корабли тихонько покачиваются, сине-зеленая чистая вода ярко сверкает, создавая контраст с песочно-белыми стенами замка и коралловыми острыми крышами. Берег у его подножия плавно перетекает в столицу. Она раскинулась среди густой зеленой растительности. Здания в два или три этажа утопают в пышных растениях.

Да, картина живописная. Образец богатого яркого королевства, в котором царит суетливый покой. Покой, который я жажду уничтожить.

Тихая ярость во мне ждет, когда пробьет ее час. В кармане лежит безжизненная и неподвижная отрезанная лента.

Со Слияния минуло две недели. Многие из этих дней затерялись в гонке к Дэдвеллу. Но деревня Дроллард, мое тайное убежище в горах Пятого королевства, теперь пуста, заключена в мерзлую гробницу. Разлом в пещере исчез бесследно, как и все жители деревни.

В том числе и моя мать.

Райатт запаниковал. В метель отправился на поиски матери и остальных жителей. Но мы оба знали, что он никого не отыщет. Оба в глубине души понимали, куда они отправились.

Они вернулись сквозь разлом в Эннвин… или погибли.

Я денно и нощно пытался открыть еще один портал.

И каждый день терпел неудачу.

Райатт в таком же отчаянии, что и я. Я видел на его лице страх и разочарование каждый раз, когда у меня не получалось, хотя он не сказал ни слова. Ему и не нужно было, потому что в моем сердце роились те же чувства.

Сколько бы раз я ни пытался пробить брешь и найти жителей деревни и мою мать, добраться до Аурен, у меня ничего не выходило.

Моя гнилостная сила вернулась в полную мощь, но та грубая сила, с помощью которой я мог создать в мире еще один разлом, не возвратилась.

Я излил ее полностью в тот портал на Слиянии. Впервые я создал разлом самостоятельно, без столкновения наших с отцом сил. А когда это произошло, вся моя магия ушла в разрыв в воздухе, чтобы спасти Аурен, и, похоже, это как-то отразилось на разломе в Дролларде. Наверное, он схлопнулся, поглотив все, что появилось вместе с ним. Один портал открылся, другой закрылся.

Теперь я не в силах открыть новый. Не в силах найти свою мать или отправиться за Аурен.

И в этом виновата королева Кайла.

Я сжимаю поводья.

Все эти байки о том, что Аурен – злодейка, получившая вследствие этого прозвище Леди Обманщица, которая ворует силу и соблазняет королей, распространила королева Кайла. Это она подняла тревогу среди остальных монархов, она инициировала Слияние. Это она отправила своего брата и солдат похитить Аурен из моего же замка, будь он проклят.

Если бы не Кайла, Аурен еще была бы со мной и в безопасности. Но сейчас она в другом мире, и я не могу до нее добраться, черт меня подери.

С каждым днем, с каждой минутой мой гнев становится сильнее.

Он становится чем-то непостижимым и зловещим. Он отравляет и без того зловонную гниль в моих венах. Он превращает все вокруг меня в пугающую тишину. Вынуждает мои фейские инстинкты обостриться до остроты беззвучно режущего ножа.

И я воспользуюсь этим гневом.

Потому что они пытались наказать Аурен. Пытались ее казнить! Королева Кайла выказала мне противодействие – все монархи это сделали. Пора напомнить ей и остальным, почему не нужно связываться со мной и тем, что принадлежит мне.

Найденный мною тимбервинг опускается. Я зову его Гербом, потому что на груди этого молодого звереныша пятно, напоминающее герб знатного дома. Несмотря на то, что эти существа от природы агрессивны и недоверчивы, всегда казалось, что со мной у них есть что-то общее – например, как у посыльных ястребов. Я нашел Герба в Дролларде, и, хотя никогда не летал на нем, у него не возникло со мной проблем. Он даже научился предугадывать мои движения и улавливать настрой. Сейчас, пока мы летим вперед, перья на его голове угрожающе топорщатся.

Замок Третьего королевства отбрасывает тень на песочный внутренний двор. По обе стороны от огромных дверей, украшенных яркими кораллами, возвышается пара башенок, а парадная лестница, ведущая к этим дверям, возвышается из куч мягкого песка, словно ее просто смели с лица земли.

По обе стороны от этих дверей стоят одинаковые статуи символа королевства – изваяние в виде волн, между которыми торчит плавник хищной акулы. У лестницы выстроились демонстрирующие силу стражники, а за их спинами торчат копья. Без сомнения, дозорные уже предупредили их, заметив меня сразу же, как я появился в облаках.

Взметнув взгляд наверх, я вижу на башнях у защитной внешней стены еще пятерых стражников, хотя ни один из них не делает попытки спуститься по лестнице. Их серебряные доспехи блестят, на груди отображен герб. Они держат луки, а туники у них такие же ярко-голубые, что и море. Они опасаются меня, судя по тому, как перетаптываются и пятятся к башням, но не делают попытки побежать к лестнице, как это обязаны сделать стражники, когда к замку приближается чужак.

Тем более, если этот чужак – я.

Мое внимание привлекает мельтешение у окон, и я вижу, что за мной с мрачными лицами из-за стекла наблюдают еще стражники.

Герб приземляется на защитной стене, заскрежетав когтями, и вокруг его лап разлетается песок. Я спрыгиваю, не обращая внимания на стражу, вставшую по стойке смирно, и смотрю только на двери замка. Я подношу руки ко рту и громко кричу:

– КОРОЛЕВА КАЙЛА!

Впервые я нарушил молчание. Впервые во всей этой клокочущей, бурной ярости, которую я сдерживал во время полета из Дэдвелла, проистекает трещина. Хочу, чтобы Кайла вышла ко мне. Хочу, чтобы ей пришлось покинуть свой прелестный замок и предстать перед моей неприглядной яростью.

Уверенной походкой я направляюсь через подворье и поднимаюсь на первую покатую ступеньку, ведущую к дверям. И стоит мне это сделать, как слышу с башен нарочитый звук стрел, которые накладывают на тетиву. Приятно знать, что меня с такой легкостью узнают даже в этой грязной одежде и без короны.

– Стойте, король Ревингер! Изложите цель вашего визита!

Я поворачиваюсь, подняв взгляд на того храбреца, чтобы одернуть его, и нахожу пожилого солдата на правой башне. За ним стоят еще два стражника, и их стрелы направлены точно на меня.

– Только оттяните тетиву, и я сгною вас прежде, чем вы успеете ее отпустить. – Я не кричу, но прекрасно знаю, что они меня слышат, судя по тем встревоженным взглядам, которыми они обмениваются.

Дайте мне один только повод.

Все застыли и не издают ни единого звука. Я отворачиваюсь и снова кричу:

– КОРОЛЕВА КАЙЛА!

Мой голос эхом отражается от стен замка и разлетается по воздуху. Меня сжигают изнутри ненависть, жажда расправы и возмездия. В песок под моими ногами начинает просачиваться гниль. В морском воздухе появляется гнилостное зловоние от толстых черных ветвей гнили.

Напряжение нарастает, смертоносные корни пробиваются сквозь землю, зловеще изгибаясь. Я чувствую, как напряжены стражники, чувствую тревогу, сквозящую в их застывших телах. Но двери замка все равно закрыты. Стражники не двигаются с места.

В третий раз мой призыв звучит еще громче, а Герб за мной издает грохот, подобный грому.

Стража, наблюдающая из окон, смотрит на меня круглыми глазами, положив руки на рукояти мечей. Они полагают, что, если останутся в замке, им ничто не угрожает? Те, кто в башнях, считают, что высота обеспечит им безопасность?

Как же они ошибаются.

Они могут спрятаться за самой толстой стальной решеткой на дне своего драгоценного океана, но я все равно сгною их тела.

Едва я снова начинаю вызывать Кайлу, двери открываются. В затененном проеме появляется фигура, а потом на лестницу выходит круглый мужчина в очках, свисающих с носа-картошки, к его жилету приколот значок.

– Король Ревингер. – Он отвешивает низкий поклон, хотя традиционную форму приветствия портит стража, что шеренгой выстраивается за его спиной, держа копья.

– Соннил, – холодно отвечаю я, заметив на его лице удивление. Если он думает, что я не знаю советников в каждом королевстве, то он жестоко ошибается.

– Мы не ожидали вашего визита.

Я приподнимаю бровь.

– Неужели?

Сомнение простирается перед ним, как тяжелый ковер, о который он может споткнуться. Я вижу, как он корчится, вижу, как по его седеющим усам стекают бисеринки пота. Стоит отдать ему должное – ему хотя бы хватает смелости предстать передо мной, даже если за его спиной стоит дюжина гвардейцев.

– Король Ре…

– Приведи свою королеву, Соннил.

Он шумно сглатывает.

– Ваше Величество, боюсь, я не могу.

Я цокаю языком.

– Неверный ответ.

Из-под моих ног просачивается еще больше гнили, распространяя яд. Она ползет отравляющими полосами, как песчаные змеи, готовые наброситься, вонзить зубы в почву и поразить ее ядом.

Соннил опускает взгляд и резко бледнеет, увидев, как гниль ползет вверх, будто лоза. Каменные ступени постепенно трескаются и крошатся, а песок за мной становится коричневым. Когда корни доползают до его ног, Соннил от неожиданности пошатывается, и у из него вырывается сдавленный звук. Стоящие за ним стражники отступают, с необузданным страхом смотря, как корни подбираются к их ногам.

– Король Ревингер, вы не можете… Это же все равно что объявление войны! – потрясенно выговаривает Соннил и вертится кругом, когда гниль начинает обвивать лестницу.

– Первое объявление войны было спровоцировано твоей королевой. А теперь приведи ее сюда немедленно.

Он делает ошибку, щелкнув пальцем. Подает сигнал, думая, что я не замечу. Я дергаю головой вправо, прислушиваясь к лучникам, готовым пустить стрелы.

Время замедляется.

Я слышу, как щелкает тетива, а стрелы со слабым свистом рассекают воздух. Во мне просыпаются фейские инстинкты.

За долю секунды я разворачиваюсь, выхватив первую стрелу, как перышко, подхваченное ветром. Уворачиваюсь от еще трех, две из них пролетают мимо меня и попадают в одного из стражников, а последняя – в трещину в стене замка.

Когда я поворачиваюсь к Соннилу, стражник со стрелой в груди пошатывается и падает, и под его весом сгнившая ступенька обращается в пыль. Другие стражники ползут назад, а некоторые спотыкаются, поскольку лестница начинает разрушаться.

Я цокаю языком, верчу в руке стрелу.

– Плохая идея.

Соннил вздрагивает, метнув взгляд мне за плечо, и я вижу, как он следит за чем-то, что опускается все ниже, ниже и ниже.

Бум!

Сгнившие тела лучников, что в меня стреляли, теперь лежат у защитной стены замка, в отравленном подворье.

Советник снова переводит взгляд на меня и смотрит, не моргая, только руки у него трясутся. Но этот идиот снова открывает рот:

– Атакуй!

Еще одна плохая идея.

Все стоящие за ним стражники падают, не успев даже подумать, не успев схватиться за рукояти мечей. Гниль обвивает их шеи, как душащий ошейник. Обронив копья, стража корчится на земле, царапая разлагающиеся шеи. Те, кто в башнях, падают с них.

Соннил дергается.

– Прекратите! Прекратите!

– Приведи ее сюда.

Бедный ублюдок начинает рыдать.

– Я не могу!

Я поднимаю стрелу и направляю прямо в его яремную вену. Соннил смотрит на стрелу круглыми глазами, как деревянное древко покрывается гнилью – гнилью, которая направляется прямо к его горлу. Я протыкаю острым концом его кожу, смотрю, как стекает капелька крови.

Он отшатывается, камень под его каблуком трескается, и Соннил, споткнувшись о барахтающихся стражников, падает, а воздух наполняется запахом мочи.

– Пожалуйста!

Я уже готов поразить его кровь гнилью, как замечаю краем глаза какое-то движение – из замка выбегает человек.

– Король Ревингер, остановитесь!

Я сощуриваюсь и вижу, как ко мне спешит брат королевы Кайлы.

Ману Иоана.

С длинными черными волосами, зачесанными назад, в ярко-синем жилете и темных брюках он выглядит таким же элегантным, как и всегда. Точно так же он выглядел, когда прибыл в мой замок. Когда забрал у меня Аурен и сидел на заседании Слияния. Как зритель, наблюдающий за ее казнью в качестве развлечения.

В ярости мои губы кривятся, как концы горящей бумаги, охваченные пламенем.

Я поворачиваюсь к нему, забыв о советнике, а Ману, перешагивая через стражу, выходит ко мне навстречу.

– Ты!

Он поднимает руки, чтобы защититься.

– Я знаю, что вы сердитесь…

– Сержусь?! – У меня вырывается мрачный, злой смешок. – Я не сержусь. Я в ярости. – Когда я делаю шаг вперед, моя гниль сворачивается на ступенях. – Вели ей выйти сейчас же, или я сгною весь ее замок.

Его темные глаза вспыхивают.

– Не могу, – выдавливает он из себя. – Ее здесь нет.

Я останавливаюсь.

– Где она?

Ману не отвечает, и я отвращением качаю головой.

– Она в Шестом царстве?

У него раздуваются ноздри, и я получаю столь нужное мне подтверждение. Я должен был догадаться, что она полетит прямиком в Шестое, чтобы упрочить свою власть и влияние. Но она точно знала, что я потребую возмездия, и все же бросила всех самостоятельно разбираться со мной.

Трусиха.

Я наклоняю голову, окидываю Ману взглядом и замечаю у него под глазами темные круги.

– Что случилось, Ману? Неужели из-за лжи и похищения ты лишился сна?

Я вижу, как он сглатывает, вижу вспышку раскаяния у него на лице, но он тут же ее стирает.

– Я выполнял приказы. Я предан своей сестре. В точности как и вы верны своим людям. Я исполнял свой долг, – выпаливает он.

Я чувствую, как вены у меня на шее вздуваются, словно хотят прорвать кожу и наброситься на него.

– Случившееся на Слиянии…

Я взмахиваю рукой прежде, чем он успевает закончить фразу, и моя хватка заглушает его слова. Из-за моей спины выскальзывает еще больше стражников, окна замка распахиваются, и гвардейцы наставляют стрелы на меня.

Я не обращаю на них внимания.

Все мое внимание сосредоточено на горле Ману и его пульсе, который бьется под большим пальцем, когда я слегка надавливаю.

– Случившееся на Слиянии стало роковой ошибкой твоей сестры.

Он задыхается, лицо багровеет от нехватки воздуха, глаза вылезают из орбит. Было бы так легко вытравить его глаза из черепа, разъесть сердце в груди.

– На твоем месте я бы велел им отойти.

Ману поднимает руку, чтобы остановить стражу, и вынужден отдать ему должное – он даже не пытается отбиться от меня. Он просто позволяет мне душить его, позволяет оторвать его от земли, пока моя фейская сила растет так же сильно, как и моя магия.

Я наклоняюсь ближе, заставляя его вздрогнуть, и цежу сквозь зубы:

– Твоя сестра преследовала Аурен. Распространяла о ней ложь. Приказала забрать ее у меня. И ты выполнил приказ.

Страха в его глазах недостаточно, чтобы утолить мою жажду мести.

В одно мгновение я выпускаю из себя всю свою силу, отчего земля сзади трескается, поглощая выстроившихся в ряд стражников. В воздухе разносятся их изумленные крики, когда отравленная земля сама по себе рушится, засасывая их подобно зыбучим пескам. Лучники в окнах тоже падают, а гниль обвивается вокруг них, как веревки, и тянет к земле. Не выдерживая натиска, они валятся на землю.

Соннил безуспешно пытается подняться, опираясь на руки и ноги, но лестница продолжает разламываться. В воздухе витает зловоние, некогда живописный замок превратился в разрушенное месиво, когда моя сила распространяется по его стенам, проникая в коралловые крыши и разрушая деревянные двери. Шум океана заглушается сдавленными криками.

Какая жалость, что Кайла не видит, как я дарю ей тот замок, которого она достойна.

Все это время я не отпускаю Ману. Пусть видит, пусть слышит. Пусть знает, что я с легкостью могу прикончить его и всех остальных. Я вижу, как в его глазах появляется понимание. Вижу в его темных глазах испуг и обреченность.

Он пытается вырваться, с трудом выдавливая из себя:

– Убей меня… сейчас же, Ревингер. Отомсти.

– Лорд Ману, нет! – кричит Соннил.

Но я мрачно усмехаюсь и опускаюсь к уху Ману, произнося еще тише:

– О, Ману, я тебя не убью.

Я отстраняюсь и вижу, как на его лице вспыхивают недоумение и страх.

– Смерти мне мало. Я хочу, чтобы ты и твоя сестра страдали, – злобно произношу я. – Кайла приказала похитить самого важного для меня человека, поэтому я поступлю так же. Какое счастливое совпадение, что сегодня ко мне вышел ты, Ману, потому что самый важный для Кайлы человек… это ты.

Все, на что ему хватает времени – это вытаращить глаза в тот момент, когда я направляю гниль к его шее, после этого он тут же падает без чувств.

Я закидываю на плечо его бездыханное тело, а потом поворачиваюсь и возвращаюсь тем же путем – по узкой тропинке, которую оставил нетронутой. Каждый мой шаг сопровождают стоны задыхающихся стражников, я прохожу мимо тех, кто пытается выкарабкаться из зараженного песка.

Герб стоит в стороне от разлагающейся земли и скалится на солдат, будто хочет разорвать их на части. Я привязываю потерявшего сознание Ману к седлу, а потом забираюсь на зверя и берусь за поводья.

Я молча осматриваю устроенную мною резню, чувствуя, как внутри все кипит от гнева. Вижу, как разрушаются двери замка, а петли разъедает коррозия. Вижу, как разбиваются окна, как расползается песок, словно зараженная кровь, пока тела мумифицируются в отравленной грязи.

Но этого мало.

Я улетаю, а стражники задыхаются, хватают ртом воздух и смотрят в небо, пытаясь уцепиться за жизнь, пока ее из них высасывает моя сила. А потом вижу, как из замка выбегает Кеон. На его лице отражается ужас, когда он осознает, кого я посадил в седло, но потом он делает еще один шаг, и на него обрушиваются разъеденные двери.

Я натягиваю поводья. Герб расправляет крылья и взлетает. Я покидаю разрушающийся замок и отравленную землю, отворачиваюсь от трупов, которые будут скапливаться на испорченном песке.

Послание.

Я жалею лишь о том, что не увижу лица королевы Кайлы, когда она узнает, что я похитил ее брата, прикончил стражников и сгноил ее замок.

Им стоило помнить мои слова. Я предупреждал не выпускать стрелы. Предупреждал не связываться со мной или Аурен.

Герб издает рык, расправив крылья, и мы поднимаемся все выше и выше, рассекая облака так же быстро, как и в момент спуска. Райатт уже наверняка на пути к Четвертому королевству.

Но я? Я пока не вернусь в Брэкхилл.

Под кожей еще бушует гниль. В ушах неистово шумит ветер, а моя ярость превращается в оглушительный рев.

Потому что я не могу до нее добраться.

И посему я буду вершить возмездие.

Глава 6

Царица Малина

Я смотрю сквозь оконные прутья на тропинку, простирающуюся между изломанными расщелинами в земле. Отсюда, из самой высокой башни замка Кауваль, я вижу, что армия передвигается будто змея, ползущая по снегу. Подлый хищник, прокладывающий путь вражды.

Армия фейри.

Это невозможно. Фейри исчезли сотни лет назад. Связь между нашими мирами была разорвана. Навсегда. Они все ушли. Не захотели иметь ничего общего с Ореей и с нами. Они считали себя выше остальных – и все потому, что внесли в наш мир магию, а без них у нас ничего бы не было. Эта порванная связь должна была положить магии конец.

Это и был конец.

До сих пор.

Я перевожу взгляд влево. Из моего окошка его почти не видно, но все же я вижу начало – мост Лемурии.

Куда продолжает шествовать ватага фейри.

Я сжимаю руки в кулак, но острая боль вынуждает разжать пальцы и взглянуть на порез на обеих ладонях. Кожа не красная и не воспаленная, а посинела вдоль порезов. На незаживающих ранах проступило немного инея.

«Я, царица Малина Кольер из королевского рода Кольеров, охотно отдаю свою кровь, чтобы восстановить утраченное и обрести новое».

Я слышу извне свой же голос и чувствую, как сжимается сердце. События той ночи всплывают в памяти поочередно, давая ясную картину того, что случилось на самом деле, потому как казалось, будто я очнулась от насыщенного красками сна, а кошмар оказался реальностью.

Близнецы-фейри мне солгали. Одурачили. Они манипулировали мной и с помощью магии заставили увидеть то, чего не было вовсе. Пока я не отдала им свою кровь, и этот разрушенный мост не восстановился.

Первые солдаты-фейри, которые пересекли границу, притащили меня в замок Кауваль и заперли здесь по приказу Пруинна. С тех пор я не видела ни его, ни Фассу или Фриано, а прошло уже несколько дней – возможно, даже недель. Точно не знаю. Возможно, ближе к краю света время исчисляется иначе.

Я пылала гневом, металась по комнате и без конца бранилась, но меня не слышали. Не видели. Все это не имело значения.

Так было всегда. Стоит исполнить предназначение ради мужчин, которые во мне нуждаются, о моем существовании забывают, поскольку для них я ценна только в одном.

Своей кровью.

В осколке разбитого стекла, который еще торчит в окне, я вижу свое призрачное отражение. Мои белые волосы спутаны и разметались по плечам. Здесь нет ни масел, ни мыла, чтобы помыть их, а моя грязная одежда совсем помялась. Лицо выглядит почти осунувшимся, а острые скулы под мертвенно-бледной кожей резко контрастируют с темными кругами под льдисто-голубыми глазами.

Я выгляжу разрушенной, в точности как и этот замок.

Его восстановление оказалось фарсом. Эта комната сохранилась, но едва ли. Здесь нет ни обоев, ни краски, ни люстр с теплым свечением, ни ковра на полу. Время и холод все стерли, оставив это место пустым.

Я чувствую себя такой же пустой.

Кровать, которая, как мне казалось, была великолепной и удобной, в действительности покосилась: у нее не хватает двух ножек, а потертое покрывало и матрац все в пятнах. Ванна – всего лишь жестяной таз для стирки, а в воздухе витает пыль, скопившаяся за десятилетия.

Здесь больше не пахнет прозрачными цветами. Не звучит лиричная музыка. Если так подумать, все это время я находилась под заклятием, думая, что замок прекрасен. Уверена, близнецы-фейри славно надо мной потешались.

Я снова сжимаю руки в кулак, и их тут же пронзает холод. Я ахаю и смотрю вниз, увидев, что с ладоней падают белые хлопья. Из порезов выделяется снег, как гной из раны, и оставляет на полу снежинки.

Магия.

Как только близнецы провели свой ритуал, во мне зародилась какая-то холодная и чуждая магия.

«Мы с братом обладаем уникальной магией, моя царица. Она работает только в тандеме. Я могу создать что-то новое».

«А я могу восстановить что-то старое».

«Кровь истинной ореанской знати, охотно отданная для восстановления Ореанского королевства».

«И когда вы это сделаете – предложите ее нам, я верю, что магия моего брата привьет магию вам, давая то, что нужно для правления королевством».

Ложь и правда, сплетенные воедино.

Они не верили в мое право на трон. Им нужна была моя кровь, но только для восстановления этого моста, и я им ее предоставила. Охотно.

Похоже, Фриано был прав. Сила его брата и впрямь взамен подарила мне магию. Из меня неудержимо проистекают лед и снег.

Бесполезная.

Я слышу сзади звон и вздрагиваю. До сих пор я слышала лишь свои мысли да ветер, завывающий за окном, поэтому лишние звуки режут слух.

Я оглядываюсь и понимаю, что на сломанном столе из ниоткуда возник поднос. Он появляется там нерегулярно, но на нем всегда одно и то же. Кусок хлеба. Миска с мясом. И чашка чая.

Рацион пленницы.

С полным равнодушием я отворачиваюсь.

Подняв руки, я хватаюсь за прутья и смотрю в окно. Проникающий с улицы холодный ветер ни капли меня не беспокоит, как и холод в самой комнате. Груда дров в камине так и лежит без дела, потому что мне не нужен огонь. Я его не хочу.

Я смотрю, как прибывающие полки солдат идут по заснеженной земле. Я знаю, что остальная часть замка стала своего рода военной базой, хотя мне лишь мельком удавалось увидеть, как фейри покидают замок, и слышать крики, когда их не уносил прочь ветер.

И все же мне нет нужды подслушивать. Нет нужды видеть, как солдаты и оружие тайком направляются в Орею – я и без того знаю, что они замышляют. Близнецы все ясно мне изложили. Фейри вернулись, чтобы отвоевать Орею. А этот петляющий полк, не имеющий конца, направляется прямиком в Хайбелл.

В мое царство.

Прутья внезапно кажутся ледяными. Я вижу, как по ржавому металлу расползается синеватый иней, поэтому резко отдергиваю руки и смотрю на ладони. На порезы. Иней сходит на нет, и порезы снова становятся голубовато-белыми. Я вновь быстро хватаюсь за прутья и призываю иней вернуться, но он не слушается.

Как и в любой другой раз, когда я пытаюсь возыметь власть над этой силой.

Она подкрадывается без предупреждения, но стоит мне предпринять попытку ею воспользоваться, как она тут же исчезает.

– Какой затейливый фокус.

Услышав голос, я резко разворачиваюсь. Передо мной стоит наемник, тени которого липнут к нему, как пар. Само его присутствие предвещает угрозу, потому как если он меня еще и не прикончил, то я не могу забыть единственную причину, по которой он проследовал за мной сюда. Не могу забыть, как он убил моих стражников и вонзил клинок в грудь Джео.

На нем, как и всегда, черный плащ, а лицо скрыто капюшоном. Я вижу лишь нижнюю половину лица, темно-коричневую кожу, перетекающую в светлое пятно вокруг рта. Он кривит в усмешке губы, и, хотя мне не видны его глаза, я чувствую, как он сверлит меня взглядом.

– Так вот для чего ты это сделала? – спрашивает он, прислонившись к стене и скрестив на груди руки.

Его самоуверенная, спокойная поза задевает меня за живое. Не знаю, как работает его сила, но кажется, он может появляться везде, где захочет. От мысли, что он так запросто может оказываться в моей комнате, я начинаю дрожать от страха.

– Что я сделала?

И хотя его капюшон низко сдвинут, а тени окутывают его чернильным мраком, я вижу, как в его глазах вспыхивает гнев.

– Не строй из себя дуру, Царевна, – говорит он низким, хриплым голосом. В его голосе всегда слышится эта хрипотца, словно он давно не разговаривал. – Всем известно, что Малина Кольер родилась без магической силы. Так вот ради чего ты предала свой мир? Потому что эти фейри-ублюдки пообещали тебе, что после ты сможешь выполнять всякие магические трюки?

Во мне закипает гнев, и я выплевываю:

– Я не предавала свой мир, это фейри предали меня! Они это сделали!

Он так быстро отталкивается от стены, что я неожиданно для самой себя отшатываюсь. Я не имею права забывать, что он убийца, даже на секунду.

– Это сделала ты! – выпаливает он мне в лицо. Тени мечутся от его гнева, клубятся подобно дыму, который поднимается ввысь, как от погребального костра, олицетворяя смерть и разрушение. Но теперь, когда он оказался ближе, я вижу его лицо. Вижу темные глаза, в которых сияет ненависть. – Из-за своего эгоизма. Своего самомнения. Своего самолюбия.

– Да как ты смеешь…

Он хватает меня за горло. Я так потрясена его дерзостью, что не могу вымолвить ни слова. Не потому, что он слишком сильно сдавливает и я не могу дышать. Это из-за его тепла. Я резко, почти с болью осознаю, насколько холодна моя кожа в сравнении с жаром, исходящим от его руки.

– Как смеешь ты! Это из-за тебя фейри сейчас вторгаются в Орею. Приди в себя, черт возьми, и сделай что-нибудь!

Я поднимаю руку и отрываю его кисть, и он не противится.

– А чего ты от меня ждешь?

– Может, для начала возьмешь на себя хоть каплю ответственности? – рычит он.

– Я же тебе уже сказала. Это сделали они. Они манипулировали мной.

– А ты так легко им поверила? Пока они нашептывали тебе обо всем, чего ты якобы достойна. Ты ни разу не усомнилась в их словах, потому что сама так считаешь. Думаешь, весь мир тебе должен, потому что ты гордая избалованная стерва.

Я скрежещу зубами. Между ними хрустят крошечные кусочки льда.

– Не называй меня стервой.

– Тогда и не веди себя, как стерва, – огрызается наемник.

– Во всем виноваты фейри.

– Ну вот, снова заладила, – парирует он, в его глазах сквозит ненависть. – Всегда виновен кто-то другой. И проблема чужая. Но правда в том, что ты сама поспособствовала тому, что сейчас вокруг тебя происходит.

В гневе я резко выпрямляюсь.

– Ты ничего не знаешь.

– А ты, похоже, ничего не чувствуешь. Тебя вообще волнует, что эти солдаты направляются к Шестому царству?

– Конечно! – выпаливаю я.

Он с отвращением окидывает меня взором. Словно я ему омерзительна.

– Не похоже, Холодная царица. Может, люди правы, и у тебя правда нет сердца.

Сердце, будто осколки льда, пронзает гнев.

– Выметайся.

– Вот уж нет, – говорит он и подходит еще ближе, прижимаясь ко мне грудью. Я замираю, не дыша, так меня поражает исходящий от него жар. Он проникает под ребра, словно хочет высечь искру, как кремень о камень. – Пожалуй, останусь здесь, вонжу тебе клинок в грудь и посмотрю, попал он в кусок льда или в плоть.

– Они направляются к моему царству! – кричу я ему в лицо, и мой пронзительный крик разносится по комнате. – Ты понятия не имеешь, что я чувствую.

– Ладно, – говорит он и наклоняет окутанное тенью лицо. Теперь я вижу, как угрожающе сверкают его темные глаза. – Тогда поделись тем, что чувствуешь, Холодная царица. Выложи все. О том, как твое королевство тебя отвергло. Как твой муж поступил так же. Как твой народ восстал против. Как отец едва выносил твое присутствие, потому что ты не владела магией. – Он наклоняется, чтобы произнести последнее мне прямо в ухо: – Как я убил твоего любовника.

Во рту вдруг становится сухо.

Наемник слегка отодвигается, обводя взглядом мое лицо, пока я судорожно пытаюсь сделать вдох. Воздух между нами становится густым, пронизанным тем, что нельзя назвать просто напряжением. Мы словно воюем, дыша. Делаем одновременно вдохи, прижимаясь друг к другу грудью, словно боремся за господство. За пространство. Оба хотим, чтобы другой уступил.

Или, возможно… оба хотим продолжать борьбу.

Хотим чувствовать.

И хотя я уже на протяжении нескольких дней чувствую лишь приятный холод, тепло его тела и жаркое дыхание как будто проникают в меня. Прогоняют оцепенение, в котором я пребывала столь долго, и мне… это не нравится.

Это приводит меня в ярость.

Я вырываюсь из его рук, отхожу назад, избавляясь от тепла, пока мы не перестаем друг друга касаться. Он смотрит на меня, пока его тени свиваются вокруг него.

– Выведи меня отсюда, – внезапно требую я.

Убийца приподнимает черную бровь.

– Повтори?

Я беру себя в руки, прогоняю то ощущение и делаю вид, будто ничего не было вовсе.

– Я знаю, что ты можешь это сделать при помощи своей магии теней. Иначе ты бы сюда не пробрался. Так что выведи меня отсюда.

– И зачем мне это делать?

– Затем что, вопреки всему, во что ты веришь, меня действительно волнует судьба Хайбелла. Они направляются в мое царство, – показав на окно, говорю я. – Мне нужно предупредить свой народ.

– Ты хочешь предупредить их, – невозмутимо повторяет он. – Царство, которое тебя свергло, отказалось от тебя и осудило как правительницу? Ты хочешь предупредить их?

От гнева становится трудно дышать, словно ребра стягивает корсет. Я чувствую, как его слова сжимают меня. Потому что эти болезненные, обидные слова – напоминание о том, сколько раз меня отвергали… слишком острые. Слишком язвительные. Они вырезали из меня куски и оставили истекать кровью.

– Так ты поможешь мне или нет?

Он долго на меня смотрит, и единственное, что нарушает тишину, – ветер, проникающий через окно. Я жду. Не могу даже вдохнуть, пока не услышу его ответ. Но знаю, что это безумие.

Он наемник, которому приказали меня убить, и все же мне больше не к кому обратиться за помощью, потому что во всем мире у меня никого не осталось.

Да никогда и не было.

Наконец он отвечает:

– Нет.

От его отказа у меня отвисает челюсть.

– Нет?

– Нет, – повторяет он.

– Почему?

– Потому что я тебе не верю.

Я в удивлении отшатываюсь назад.

– Не веришь? Почему?

Он поворачивается, и тени плывут вокруг него, как длинный шлейф, свисающий с плаща, ползут по полу, когда он начинает уходить от меня. От моей просьбы.

– Извини! Я задала тебе вопрос! – кричу ему вслед, пытаясь вернуть и удивляясь, зачем мне вообще оно надо.

Он останавливается в дверях и смотрит на меня через плечо.

– И я дал тебе ответ, Царевна. Заставь меня поверить, что ты хочешь выбраться отсюда из благих побуждений, и тогда мы поговорим.

Убийца притягивает к себе тени, словно густой дым, клубящийся вокруг пламени. Все больше и больше, пока они не становятся сгустком темноты и вспышками искаженного света. А потом он исчезает из комнаты, забрав с собой искаженные тени.

Забрав мою надежду.

Опустошение, терзающее меня, скребет когтями по ребрам и вонзается в грудь из-за тех обвинений, которых он бросил в мою сторону… но они были правдой.

И вот я здесь, остаюсь наедине со всей этой правдой. Наедине с холодом. И все же в груди еще тепло. Там, где мы соприкасались.

И… мне это не нравится.

Глава 7

Аурен

Я прихожу в сознание, почувствовав легкое дуновение.

Мои ступни, которые еще горят от боли, хоть уже и не так сильно, овевает странный ветерок. Я хмурюсь, а затем открываю один глаз и вижу, что надо мной, пока я лежу, стоит какая-то женщина. Вытянув губы, она дует на мои пальцы.

Я лежу, не шевелясь, и пытаюсь прийти в себя, а сама посматриваю одним глазком, как она продолжает дуть на мои ступни со всех сторон. И тут меня осеняет, что ее дыхание снимает боль. Оно бальзамом растекается по обожженным ногам и каждому пальчику.

Полностью придя в сознание из тяжелого забытья, я понимаю, что дыхание женщины не просто снимает боль в стопах. Оно исцеляет их.

Я распахиваю глаза и резко сажусь, привстав на локтях. От моего внезапного движения женщина отшатывается и опускает руки на свое желтое платье.

– О, прошу прощения! Я не хотела вас будить, – мягко говорит она. – Я Эстелия.

У нее темно-коричневая кожа и густые черные кудри до плеч. На щеках – ярко-оранжевые полоски, но это не румяна. Словно ее кожа приобрела этот блестящий цвет и от скул поднимается к красиво изогнутым бровям. С ними янтарный цвет ее глаз кажется насыщеннее.

– Но я так рада, что вы проснулись. Вы не против, если я сделаю еще несколько целебных вдохов? Я почти закончила.

Я оглядываю комнату, не совсем понимая, что сказать или как поступить. Женщина принимает мое молчание за согласие и снова склоняется надо мной, вытянув губы. Как только по моей коже проносится ее дыхание, мне приходится сдержать стон от внезапного облегчения.

Сделав еще несколько вдохов, она выпрямляется.

– Готово, – с доброй улыбкой говорит женщина.

Посмотрев вниз, я вижу, что мои обожженные и окровавленные ступни теперь выглядят так, будто прошла неделя и они зажили. Я сажусь и подтягиваю к себе коленки, чтобы рассмотреть получше. С моих измученных стоп больше не капает золотая кровь, на сводах больше нет волдырей. Ожоги с пальцев тоже сошли, и хотя кожа по бокам как будто слезла, уже появился новый слой.

– Как… – Во рту так сухо, что голос срывается. – Как вам удалось?

Эстелия снимает с воротника медную заколку и закалывает выбившийся локон.

– Вам стало лучше? – спрашивает она.

– Намного. – Боль притупилась и стала едва ощутимой, как при солнечном ожоге.

Теперь она уже не такая мучительная, а вполне терпимая.

– Хорошо, – довольно кивнув, отвечает Эстелия и упирает руки в бедра. – Я сделала все, что могла. Ваши ноги были в ужасном состоянии. Но теперь вам должно стать лучше. Я еще начинающий целитель, поэтому, боюсь, не смогу излечить их полностью. – Она поднимает руку, стерев пот, проступивший на лбу. – Вот что бывает, когда не проходишь формальное обучение – не то, чтобы я этого хотела. Если бы они прознали, то увезли бы меня в столицу. Так что нет, спасибо. Тут у меня своя жизнь, не говоря уже о семейном деле, с которым нужно помогать. Я не хочу связываться с монархией. Это не та жизнь, о которой стоит мечтать. В общем, более серьезные раны я исцелить не могу, но мелкие ранки поправить удается. Уж поверьте, в фермерском городке без этого никак не обходится.

Я смотрю на нее, не зная, что ответить, и перевожу взгляд со своих ног на ее лицо. Но не преминула отметить ее слова – она начинающий целитель.

Целитель. Не лекарь.

Я перевожу взгляд на ее уши, торчащие из-под волос. Уши с очень заметными заостренными кончиками.

Я чувствую, с какой силой сердце начинает колотиться в груди.

– О, ну куда это годится, все болтаю и болтаю! Давайте я принесу вам поесть и попить. Просто отдыхайте. И лучше не вставайте на ноги до завтра. А еще я могу принести что-нибудь для умывания. – На мгновение она как будто сомневается, и ее лицо озаряет осторожная, почти робкая улыбка. – Леди Аурен, я так рада, что вы здесь. Для меня большая честь вас исцелить.

Не успеваю я ответить, как Эстелия поворачивается, идет в другой конец комнаты и открывает дверь, вделанную в пол. Она поднимается, и Эстелия спускается, закрыв за собой дощечку так плотно, что та оказывается на одном уровне с деревянным полом.

Оставшись одна, я осматриваюсь. Похоже, я лежу на покрытым паутиной чердаке. Там, где я лежу, из-за формы крыши потолок низкий, но для меня его высоты достаточно, чтобы во весь рост встать посреди комнаты, хотя здесь довольно тесновато.

На чердаке друг на друга сложены ящики с тканями и консервированными продуктами, пара запертых сундуков и сломанный стул без ножки. Я лежу в углу на узкой кровати, но она мягкая и удобная. Спиной опираюсь на подушки, вокруг которых раскиданы пионы.

Справа небольшой столик с фонарем, а в дальней стене круглое окошко, но сквозь него пробиваются лишь малая часть солнечного света, потому как оно заколочено. Мне становится не по себе при виде досок, прибитых к стене. Мне не нравится, что от меня скрыто небо. Оттого, что не вижу солнца, я вспоминаю о Хайбелле.

Где же я?

В тишине воспоминания о случившемся поочередно выстраивают у меня в голове картинку. Я вижу каждый мазок, отображающий, что произошло на Слиянии. Всплеск красок, когда мое золото вытекало из меня насильственными ручейками, черная гниль, уничтожившая сотни людей. Красная кровь, растекшаяся по земле.

Слейд…

Дверь снова распахивается, с грохотом ударившись о пол и прервав мои размышления. Женщина с волосами, похожими на паутину, взбирается в комнату. Когда она поднимается, держа в руках поднос, на ее слегка морщинистом лице появляется улыбка.

– Рада, что вы проснулись, – говорит она, подходя ко мне с подносом, полным тарелок с сыром и хлебом, которые она ставит на прикроватный столик. – Эстелия передала вам еды на перекус.

Я растерянно перевожу взгляд с подноса на нее.

– Вам такое не нравится? Посмотрю, есть ли у нее еще что-нибудь. К сожалению, ужин закончился, потому они пока не пополнили свои запасы, но я могу заглянуть на постоялый двор, вдруг они чем-нибудь поделятся. Но нужно будет не привлекать к себе внимания.

Я понятия не имею, зачем ей нужно быть осторожной, но качаю головой.

– Еда отличная, правда. Я просто… не знаю, где я, или кто вы, или…

– Меня зовут Ненет, – говорит она, приглаживая руками карманы платья. Даже при свете фонаря я вижу, что подол густо испачкан полосками грязи, словно она часто стоит на земле на коленях. Ее бледная кожа с прожилками голубых вен испещрена пигментными пятнами, но Ненет выглядит моложаво.

– Прошу прощения, мне стоило представиться сразу.

– А… – Язык меня не слушается. Я перевожу взгляд на острые кончики ее ушей, выглядывающие из-под шелковистых серебристых волос.

– Где я?

– Вы в Гейзеле.

– А это…

Она наклоняет голову, но я жду продолжения. Когда во взгляде женщины отображается понимание, она наклоняется ко мне.

– Вы в Эннвине.

Эннвин.

Думаю, я и так это подозревала, но моему разуму нужно было подтверждение. Мне нужно было услышать это от другого существа. Если задуматься, то истина проникла мне под кожу сразу же, как я упала на землю среди тех сияющих цветов. Мое тело поняло, что я дома, как только я почувствовала на лице первые лучики солнца.

Меня охватывает какая-то странная меланхолия.

Ненет говорит мягче:

– Теперь вы в порядке, леди Аурен.

У меня мурашки бегут по спине.

– Откуда вы знаете мое имя?

– О, в Гейзеле все знают ваше имя. – Она поднимает руку, словно хочет прикоснуться ко мне, но останавливается, когда я застываю. – Те, кто живут здесь, помнят пропавшую позолоченную девочку. Это могли быть только вы, – говорит она, окинув взором мою кожу, волосы, глаза.

Я хмурюсь.

– Я сразу поняла, что происходит, – с гордостью говорит она. – Вы вспыхнули, как рассвет, пролившийся из трещины, а затем упали с неба на это поле. Точно так же, как давным-давно упала она.

Сглатываю подступивший к горлу ком.

– Кто?

– Сайра Терли, разумеется.

От этого имени по спине ползут мурашки, а в ушах стучит.

В детстве я часто упрашивала маму рассказать историю о Сайре Терли. Я любила слушать об ореанской деве, которая прошла по мосту в никуда и попала в волшебный мир. Любила слушать, как она выросла и завоевала сердце принца фейри. Именно Сайра объединила Эннвин и Орею и проложила между ними мост Лемурию. Это была настоящая сказка.

Ее история лучше других запечатлелась в памяти.

Я прочищаю горло.

– Но я попала сюда иначе. Сайра Терли прошла по мосту и попала в Энвинн. Я же… упала с неба.

– Не просто с неба. С этого неба. Здесь, в Гейзеле, – уверенно произносит она и улыбается, подняв палец к потолку, и тогда морщинки вокруг ее глаз разглаживаются. – Вы пролетели через облака и упали на то же поле, что и она, а за вашей спиной, как солнечные лучи, развевались сломанные крылья.

Мы смотрим на ленты, обернутые вокруг моей талии. Я хватаюсь за них, словно защищая и напоминая себе, что они еще здесь и поддерживают меня на этой неровной земле.

– Это не крылья, это… – Я потрясенно качаю головой. – Я не понимаю.

Ненет делает шаг вперед, ее колени скрипят, когда она опускается на пол рядом с моей кроватью. Ее мозолистые пальцы нежно, но на удивление сильно обхватывают мою скользкую от пота ладонь.

Я с трудом держусь, чтобы не отпрянуть.

Для меня это еще так непривычно – иметь возможность свободно прикасаться к людям. Я всегда боялась этого, всегда была вынуждена закрывать кожу и держаться поодаль. Если бы я только научилась пользоваться своей силой раньше без опасений кого-нибудь случайно позолотить… Если бы только знала, что моя сила не дремлет и по ночам, что я могу призывать любое золото поблизости…

– Вы ведь не знаете, кто вы для нас? – В ее голосе слышно беспокойство, а в глазах появляется печаль. – Мы, лоялисты, называем вас Льяри Ульвере – золотая пропавшая девочка. Позолоченная девочка, которая потерялась среди ночи.

По коже, как муравьишки, разбегаются мурашки.

– Почему?.. – Каждый вопрос я задаю одним-единственным словом.

Почему все меня знают в Гейзеле? Почему она называет себя лоялистом? Почему смотрит на меня с чувством, напоминающим жалостливый восторг?

– Мы очень долго молились богиням, и они наконец ответили нам, – говорит она, сжав мою руку. – Многие убеждали, что вы давно мертвы. Пытались вынудить забыть вас. Но мы помнили, а теперь вы здесь. Вы прибыли сюда, как она, леди Аурен. И взгляните на себя… – Она смотрит на меня сверкающими глазами, задержав взгляд на моей спине, на лентах. – Вы – новая птица со сломанными крыльями, такой же была Сайра Терли. Вы упали как луч света, явившись сюда, чтобы принести нам рассвет и мир.

У меня кружится голова. Сердце неистово бьется в груди.

– Но откуда вы меня знаете?

В ее глазах столько надежды, что серая радужка сверкает как кованое серебро, но от ее следующих слов я чувствую, будто плавлюсь.

– Леди Аурен, мы знаем вас, потому как молились, чтобы однажды вы к нам вернулись. Мы знаем вас, потому что вы последний потомок рода Терли.

Глава 8

Аурен

От заявления Ненет я теряю опору.

Если бы я сейчас стояла, то непременно упала бы.

– Я не… не могу.

Мне не хватает слов, я подхвачена пеной гладкого шума, который бурлит водоворотом посреди моря.

Терли?!

Сидеть теперь тоже не могу. После ее заявления – нет. Тем более, когда Ненет стоит на коленях, словно я – алтарь, а она явилась, чтобы почтить меня.

Я вырываю руки и спешно встаю, но запутываюсь ногами в откинутом одеяле и теряю равновесие. Ненет накреняется, чтобы подхватить меня, но я пячусь назад и протягиваю руки, не подпуская ее к себе. Она резко останавливается и с беспокойством на меня смотрит.

Ноги у меня еще побаливают, но терпимо. Мне приходится немного согнуться, чтобы не удариться о потолок головой. Я окидываю взором тесный чердак и вдруг чувствую, будто мне не хватает воздуха. В голове продолжают бурлить мысли, от пенистого течения ее слов кружится голова, но язык снова слушается меня, и я отвечаю:

– Я не имею никакого отношения к Сайре Терли. Я не связана с ней кровными узами.

Лоб Ненет прорезает морщинка.

– Нет, связаны, без сомнений.

Прервав ее, я качаю головой и принимаюсь мерить комнату шагами.

– Нет. Нет. Я бы знала…

Верно?

Помню, как часто моя мать рассказывала истории о мосте Лемурии. Помню, что эта легенда неизменно хранилась у меня в воспоминаниях, даже когда я забыла остальное. Но лишь потому, что мне нравилась эта история. Это вовсе не означает, что мы родственники. Уверена, многим детям-фейри рассказывали историю Сайры.

– Наверное, это какое-то недоразумение, – говорю я Ненет, пощипывая кончики пальцев; на моей коже до сих пор остались высохшие пятнышки золота.

– Недоразумение? – Она качает головой, словно это полнейшая нелепица. – Вас зовут Аурен?

Я соскребаю большим пальцем золотую чешуйку.

– Да…

– И в ночь, когда вы потерялись, была битва?

Сердце бьется сильнее, пальцы скребут сильнее.

– Да, – шепчу я.

– Значит, это вы. Клянусь вам.

– Но…

– Уверяю вас, здесь больше нет никого с позолоченной кожей, сияющей как солнце, – заливисто рассмеявшись, говорит Ненет. – В ночь, когда вы пропали, даже сочинили песню о той битве, и в одном куплете упоминают вас, хотя поем его только мы.

Я судорожно вдыхаю, когда она прочищает горло. Ненет начинает петь, и низкий тембр ее голоса разносится по комнате, как полуночный сонет, обращенный только к звездам.

Когда в тишине она допела последний куплет, слова песни продолжают звучать в моей голове, а стук гулко бьющегося сердца заполняет пустоту.

– Бриол… – слышу свой голос, но он как будто раздается издалека, словно разносится эхом у меня в мыслях. – В том городе мы жили.

Это был мой дом.

Она кивает, и тонкие пряди ее волос легонько развеваются, словно могут улететь, если бы они не крепились к ее голове.

– Вы были совсем маленькой девочкой, когда разгорелась битва, а потом вы пропали, Льяри. Что вы помните?

– Немногое, – хрипло признаюсь я, продолжая щипать себя. – Но помню это.

Мощеные улицы, запятнанные чернотой ночи. Треск обломков и спотыкающиеся шаги. Разбитые окна и валяющееся на земле стекло, напоминающее сверкающие звезды. Соломенные крыши, охваченные огнем, который перекидывается с соломинки на соломинку и облизывет стены.

Помню крики. Грохот, залпы на улице и обломки, сыпавшиеся с неба искрящимся дождем. Помню, как жалась к другим детям на улице, вкус страха и магии в воздухе, такой ощутимый, что к горлу подступал ком. Он подступает к горлу и сейчас – я даже чувствую вкус дыма и кожи, пропитанной гарью.

В глазах Ненет виднеется та же печаль, когда она нежно говорит:

– Вы и есть та золотая девочка, что пропала… И которая наконец к нам вернулась.

Я вонзаю ногти в ладонь, а затем растираю комки липкого золота и сжимаю их в кулаке, чтобы успокоиться.

– Так… где же вы были? – спрашивает она, и хотя Ненет произносит этот вопрос невзначай, я вижу, как она жаждет узнать правду.

Я опускаю руки по бокам, и золотистые крупинки падают на пол.

– В Орее, – осипшим голосом отвечаю я. – Я была в Орее.

Ее глаза становятся круглыми. На мгновение она просто смотрит на меня с недоверием.

– В Орее? Но… как?

Я качаю головой. Я задавала себе тот же вопрос столько раз, что кажется, на него уже и не найти ответа. Так уж случается с некоторыми вопросами – с той недостижимой истиной. Порой мы спрашиваем и спрашиваем, но ни ответа, ни удовлетворения не получаем. Эти вопросы оставляют в нас зияющие дыры, которые всегда будут истощать неразрешимыми загадками, и на большее рассчитывать не приходится. Остается только спрашивать.

– Не знаю.

– Многие вас искали. Вы исчезли бесследно. Вас объявили мертвой.

Кажется, будто кто-то давит мне на горло, пытаясь задушить.

– А моя семья?..

Я не могу произнести эти слова вслух. Совсем не могу. Но, похоже, Ненет прекрасно понимает, о чем я спрашиваю. Когда на ее лице появляется еще больше жалости, когда она качает головой, я получаю подтверждение того, о чем всегда подозревала, но по какой-то причине все равно чувствую, как глаза наполняются слезами.

Меня объявили мертвой, но на самом деле мертвы они.

В ту ночь в Бриоле мои родители погибли, а все, что у меня от них останется, – лишь жалкие воспоминания и эти выматывающие вопросы, на которые нет ответа.

В глубине души скребется печаль, отдаваясь внутри эхом и наполняя меня этим шумом. Я – сирота, и мне всю жизнь пришлось жить с этим чувством. Но теперь я точно знаю, что у меня нет семьи, что не сбудутся мои фантазии о воссоединении с родителями… Осознание этого заполняет эхом каждую мою частичку разума и души.

Я не слышу ее, но вдруг Ненет хватает меня за руку, и высохшее на моей коже золото остается у нее на ладони.

– Теперь вы здесь, леди Аурен. Наша новая пташка со сломанными крыльями прилетела домой. – Она смотрит на мои ленты, которые свободно ниспадают со спины. – Последняя урожденная Терли вернулась к нам золотым рассветом.

Я не чувствую себя рассветом. Я чувствую, будто мой горизонт стал блеклым.

Меня разлучили со Слейдом. Моя семья умерла. Я в незнакомом месте и окружена незнакомцами.

– Выходит, вы и правда фейри, – говорю я, а голова кружится от необходимости услышать это. – Вы – фейри, а мы и правда в Эннвине?

Она смеется, словно вопроса глупее ей в жизни не задавали.

– Ну разумеется, я фейри, и, конечно, мы в Эннвине. Вы упали с неба. А куда еще, по-вашему, привели бы вас богини?

Я сглатываю подступивший к горлу ком. Недоуменно смотрю на нее. Голова снова начинает кружиться, и меня покачивает.

– Думаю, мне нужно прилечь…

Ненет тут же становится серьезной.

– О, ну куда же это годится. Я всего лишь пожилая фейри, которая так рада разговаривать с самой Льяри. – Она похлопывает меня по руке. – Хорошенько поспите, чтобы прийти в себя. Отдых насыщеннее, если сон глубже, – повторяет она и направляется к выходу. – Когда оправитесь от странствия, вам станет намного лучше. А теперь отдыхайте, леди Аурен.

Она улыбается напоследок, а потом поднимает юбки и принимается спускаться вниз через отверстие в полу. Когда Ненет закрывает за собой люк, я остаюсь одна.

Я падаю навзничь на кровать и, чувствуя головокружение, накрываюсь одеялом, словно оно может меня обуздать. Словно может унять мои неистовствующие мысли.

Я в Эннвине.

Спустя двадцать лет я наконец-то здесь. Я начала получать ответы на вопросы, которые изводили меня десятилетиями, и не знаю, что чувствовать. Как пропустить это через себя. Когда узнаешь от другого кто ты, это приводит в замешательство. Я должна как-то совместить то, кем считала себя, с тем, кто я для них, и выяснить, как свести эти две Аурен воедино.

Если бы рядом был Слейд, я бы не чувствовала себя такой встревоженной. Такой неприкаянной. Он всегда находил способ напомнить мне о моей истинной сущности. Слейд помогал мне сконцентрироваться. Или, может, он и был моим центром. Может, поэтому без него я так неустойчиво себя чувствую.

Разлуку с ним я ощущаю так, словно меня… просеяли. Во мне проделали дыры, и все, чего я, опустошенная, теперь хочу – погрузиться в Слейда. Чтобы его присутствие придавало мне сил.

Я думала, что умру на Слиянии. Думала, что больше никогда его не увижу. А потом он пришел. Пришел за мной, как и обещал всегда, и стал злодеем, в котором я нуждалась. Он убивал ради меня, разрывал Орею на части, всячески пытался меня спасти.

Я просто хочу вернуться к нему. Эннвин взывал ко мне с тех пор, как меня из него выкрали, но теперь, вернувшись, я чувствую себя еще более потерянной. Потому что обрела себя рядом со Слейдом и только с ним по-настоящему буду ощущать себя дома.

Я люблю его неистово и буду страдать от боли, истекать ею и горевать, пока он меня не найдет.

А он обязательно меня найдет.

А потом я закрываю глаза и думаю о нем, тянусь к нему мысленно. Может, где-то в Орее его глаза тоже сейчас закроются. Может, он почувствует меня, и мы встретимся во сне. И там мы сможем немного побыть дома.

Потому как я поняла, что мой новый дом… это Слейд.

* * *

Вновь проснувшись, я вижу в щелях между досками, что уже стемнело. Похоже, я крепко и долго спала, потому что подноса с едой рядом нет, а вместо него на столе стопкой лежит одежда. На полу рядом бадья с водой, на краю которой висят две тряпки, а на полу лежит кусок мыла.

Когда я встаю, ленты волочатся за мной.

Как непривычно их видеть. Словно мне только приснилось, как они вернулись, и я думала, что по пробуждении они снова исчезнут. Но нет, я вновь чувствую спиной приятную и знакомую тяжесть.

Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ним, провести пальцами по шелковистой длине. Может, я и не могу ими двигать, но даже их присутствия и касания мне достаточно. Я никогда не думала, что снова испытаю это чувство.

Когда я вспоминаю, как презирала их раньше, как стыдилась их, меня переполняет боль. Они – часть меня, они и есть я, и теперь, когда у меня снова появился шанс стать с лентами единым целым, я не буду воспринимать их как должное. И кто знает – может, богини наконец-то прислушаются. Может, снова вдохнут в них жизнь, и ленты смогут двигаться, если только я проявлю терпение.

Я снимаю серое платье, радуясь, что могу избавиться от колючего одеяния со Слияния. Затем беру тряпку и мыло и моюсь, дрожа от холодной воды, когда отмываю кожу от грязи и позолоченной крови.

Приведя себя в порядок, я вытираюсь второй тряпкой. Мне оставили платье из ткани мягче, чем я носила в Орее. На ощупь оно кажется и бархатом, и шелком, но сшито не из них. Оно самого простого серого оттенка, по подолу и лифу изящно вышиты узоры голубоватого цвета. Платье слегка поношено и немного коротковато, но свободное и с низким вырезом на спине, позволяющим ткани свободно свисать и скользить по полу. Я этим буквально наслаждаюсь.

Обуви я не вижу, но мне все равно удобнее босиком. Ноги немного побаливают, корочка еще не сошла, но все выглядит намного лучше, чем до этого. Я замечаю на столе расческу и привожу в порядок спутанные локоны, заплетая их в свободную косу.

Но даже эти обыденные движения не могут унять растущую во мне тревогу. Мне не нравится на этом чердаке – с паутиной, беспорядком и заколоченным окошком. Не нравится не знать, где я и с кем. И, что еще хуже, я до сих пор чувствую себя истощенной после Слияния, а моя магия иссякла, отчего я стала уязвимой и вялой.

Тело гудит от желания поторопиться и уйти. Я хочу как можно скорее вернуться на место своего падения. Мне нужно узнать, открыл ли Слейд еще один портал и не явился ли сюда, чтобы найти меня. Я всем естеством рвусь с ним воссоединиться и отчаянно по нему тоскую.

А если он там, в поле, и не знает, где я? Неизвестно, сколько часов прошло с тех пор, как я потеряла сознание. А если он ранен? Если он снова открыл портал, и это отняло у него столько сил, что он нуждается во мне?

Я должна до него добраться.

Стремглав подбежав к люку в полу, я открываю его, затем выглядываю и вижу в тусклом свете лишь узкую лестницу. Я начинаю спускаться, на ощупь отыскивая выход с чердака.

Встав на нижнюю ступеньку, я осматриваюсь и понимаю, что оказалась в небольшой гардеробной, где прямо передо мной висят куртки и плащи. Я отодвигаю их в сторону, чтобы вылезти, и как только это делаю, одежда возвращается на место, снова пряча вход на чердак.

Я спотыкаюсь об огромные сапоги, но успеваю обрести равновесие, ухватившись за дверь. Открыв ее, я оказываюсь в небольшом коридоре и бреду на свет, проникающий из-за угла. Я вхожу в комнату, напоминающую гостиную. Здесь горят бра, погружая помещение в тусклый свет и подчеркивая нежно-голубые стены и уютную мебель вокруг незажженного камина.

Комната небольшая, но чистая, а окна закрыты тяжелыми занавесками. Я замечаю дверь в уборную и несусь к ней. Закончив, я замечаю свое отражение в зеркале и вижу вокруг глаз следы пережитого.

Вернувшись в гостиную, я замираю, когда слышу приглушенные голоса с другого конца. Они доносятся через дверь справа от камина. Подкрадываясь ближе, я обхожу мягкие кресла и стол, а затем осторожно прижимаюсь к двери ухом, пытаясь расслышать, о чем говорят. Но, как бы ни старалась, не могу разобрать ни слова. Я слышу лишь тихий гул женских голосов.

Я мешкаю, но вдруг дверь резко распахивается, обдав меня порывом воздуха. Я отшатываюсь и вижу, как передо мной резко останавливается целительница.

– О! – вскрикивает Эстелия, прижав ладошку к груди. – Леди Аурен! Я не ожидала, что вы проснетесь в такое время.

Я заглядываю ей за плечо и вижу большую кухню. Деревянные шкафчики и полки висят на желтых стенах, возле раковины стопкой сложена посуда, а на столе выстроены банки со всякими травами. Окно над раковиной, как и в гостиной, закрыто плотными цветочными занавесками так, что снаружи не видно ни щелочки.

Середину комнаты занимает широкий стол, который освещает кувшин, полный тех же голубых цветов с поля. Они излучают легкое сияние, наполняя помещение успокаивающим цветом. Рядом с Ненет сидит мужчина, они держат стаканы, от которых поднимаются клубы оранжевого пара.

Завидев меня, Ненет почти подскакивает со стула.

– Миледи, как рано вы проснулись! До рассвета еще полчаса. Вы выспались?

Я останавливаю взгляд на незнакомом мужчине. У него короткие волосы, которые кажутся голубыми из-за этих цветов, но, подозреваю, что на самом деле он блондин. На плече у него лежит кухонное полотенце, а вокруг крепкой талии повязан фартук, но лицо кажется добрым, а в глазах виднеется любопытство.

– Я очень хорошо отдохнула, – сообщаю я Ненет, переведя взор на нее.

Они втроем переглядываются, и у меня складывается впечатление, что та приглушенная беседа имела отношение ко мне.

– Наверное, вы проголодались, – прервав затянувшееся молчание, говорит Эстелия. – Проходите, я вас накормлю.

Мужчина воспринимает это как знак встать, когда я вхожу на кухню.

– Я Турсил. Ненет – моя бабушка, – сообщает он, вытаскивая из-за стола для меня стул. Теперь-то я замечаю легкое семейное сходство. У него такие же серые глаза. – Это огромная честь для меня, леди Аурен.

Я не совсем понимаю, что на это ответить. От их всеобщего благоговения я чувствую себя неловко и держусь настороженно. А еще мне не терпится вернуться на поле, и я буду чувствовать себя куда увереннее, если выйду на незнакомую улицу, когда встанет солнце, и увижу, что моя сила золотого прикосновения оживет.

Кивнув, я сажусь на предложенный стул и мысленно подмечаю завернуться в золото, чтобы оно всегда было при мне. Просто на случай, если понадобится призвать его, когда сядет солнце. Я постукиваю ногой по нижней перекладине стула, пытаясь не показывать своего нетерпения.

– Что я могу вам принести? – спрашивает мужчина-фейри. – Час назад мы снова пополнили запасы, поэтому у нас на кухне есть почти все.

– Турсил, вообще-то это моя кухня, – неспешно произносит Эстелия.

Он с улыбкой ей отвечает:

– Разумеется, любовь моя, но мы оба знаем, что я здесь главнее. Ты печешь и обслуживаешь посетителей, а я стою у плиты и готовлю.

Она закатывает глаза и смотрит на меня.

– Только потому, что однажды ты заявился в мой серветерий^[1] и сказал, что я делаю ужасное рагу и ты можешь приготовить его гораздо лучше. Тогда я заставила тебя это доказать.

– И? – ухмыляясь, допытывается он.

Эстелия хмыкает.

– И оно оказалось… довольно сносным.

Он смотрит на меня и смеется.

– Лучшим. Слово, которое она ищет, – лучшим. Ей пришлось меня нанять.

Несмотря на внутреннее напряжение, я улыбаюсь. Это невозможно не заметить – их подшучивание и очевидная забота друг о друге заразительны.

– А теперь посмотри на нас, – говорит он ей, с ухмылкой приподняв светлые брови. – Я пробрался к тебе на кухню и в твою постель.

Она прищуривает глаза и тычет в его сторону указательным пальцем.

– Следи за языком, Турсил Терн, или я прослежу за тем, чтобы тебе везде был закрыт доступ.

Он добродушно усмехается, и я вижу ямочки на щеках, которые придают ему мальчишеский вид. Турсил целует ее в оранжевую скулу.

– Конечно, любовь моя.

Ненет закатывает глаза и смотрит на меня.

– Вы только послушайте их. Они безумно влюблены. Это даже немного возмутительно.

Я посмеиваюсь, но мне немного грустно. Я скучаю по Слейду так, словно в ребра мне вонзился нож.

– Вам не нравится любовь? – спрашиваю я.

– Я предпочитаю страсть, – как ни в чем не бывало отвечает пожилая фейри.

Я прыскаю со смеху.

– Не обращайте внимания на мою бабушку, – говорит Турсил и хлопает в ладоши. – Что ж, приступим. Давайте хорошенько вас накормим. Что вы предпочитаете, миледи? У меня есть буханка вчерашнего хлеба, или, если хотите, я могу нарезать фруктов или раздобыть пирожное…

Я качаю головой.

– Ценю ваши усилия, но на самом деле мне нужно вернуться на поле… куда я упала.

Все трое смотрят на меня широко раскрытыми глазами, и в них читается тот же страх, который я видела у фейри, собравшихся на поле. Неловкое молчание повисает между нами, словно рваные куски ткани.

Когда никто ничего не говорит, я продолжаю:

– Кто-нибудь из вас может показать мне дорогу?

– О, леди Аурен, вы не понимаете, – говорит Эстелия, качая головой с почти скорбным выражением лица. – То поле – последнее место, куда вам можно идти.

Глава 9

Аурен

Я недоуменно хмурюсь, и меня охватывает волнение. Тело напрягается, словно готовясь к прыжку. Я чувствую себя шатко. Неуверенно. Не понимаю, могу ли я вообще доверять этим людям.

– Почему я не могу пойти на поле? – настороженно спрашиваю я.

– Она не понимает, – шепчет Турсил, бросив взгляд на Ненет. – Она же ничего не знает…

Я резко выпрямляюсь.

– Не знаю чего?

– Вам нельзя выходить из дома, – говорит мне Эстелия. – Это небезопасно.

Выходить нельзя.

Небезопасно.

В голове неожиданно звучат слова Мидаса, и во мне тут же нарастает тревога. Я протягиваю руку за спину, чтобы ухватиться за ленты и переложить их на колени. Так я напоминаю себе, кем теперь являюсь. Я уже не та, что была раньше.

Я жестко смотрю на них.

– Много лет мне твердили точно такие же слова. Держали в клетке ради моей предполагаемой безопасности, когда на самом деле просто держали в узде. Так знайте же: я никогда и никому больше не позволю держать меня взаперти, какой бы ни была причина.

Янтарные глаза Эстелии от удивления становятся круглыми, и в них тут же появляется вина.

– Простите, леди Аурен. Я не собиралась… только хотела, чтобы вы были осторожны. Если они узнают, кто вы, то увезут вас.

Я настораживаюсь.

– О чем вы говорите?

– Гейзел – город Сайры Терли. Впервые она попала сюда и жила здесь до того, как стала принцессой. Вот почему большинство из живущих здесь до сих пор остаются лоялистами, вот почему нам вы можете доверять. Ваше появление здесь – ответ на наши молитвы.

– Ладно…

Она заправляет черный локон за заостренное ухо и с беспокойством на меня смотрит.

– Однако, когда вы упали с неба, оно ярко вспыхнуло. Своего рода разверзлось. Это выглядело странно. Большинство из нас сохранит в тайне правду о вашем прибытии, но, возможно, вас видели не только те, кто собрался на поле. А еще кто-то может заговорить об этом в присутствии того, кто не является лоялистом, – и это будет очень плохо.

– Почему?

Ее янтарные глаза прожигают во мне дыру.

– Потому как, хоть мы и верны Терли, многие в Эннвине… не придерживаются той же веры.

Она произносит это с таким выражением, что у меня возникает ощущение, будто по стенкам желудка скребут тяжелые камни, порождая беспокойство.

– Некоторым фейри не нравятся Терли? – неторопливо произношу я, пытаясь осознать, на что намекает Эстелия.

– Некоторые вас возненавидят. Примут за врага, которого нужно прикончить. Их слишком долго пичкали ложью о вашей семье, а другие совсем о вас позабыли. Монархия постаралась стереть из летописи вашу семью, сделать ваш род малозначимым для нашего королевства. Но Энвинн разделился. – Эстелия скрещивает на груди руки и прислоняется к большой раковине, кран которой украшен хрустальными ручками. – Минули сотни лет с тех пор, как на троне сидели Терли, но мы, лоялисты, помним. Мы верим в тот порядок. В Эннвине тогда царил мир, а наша земля и магия процветали. Сайра своим появлением покончила с войной. Объединила фейри. Многие из нас помнят золотой век, который наступил, когда ее короновали.

Я хмурюсь. Звучит хорошо, и я не понимаю, почему кто-то восстал против Терли. Не понимаю, за что меня можно ненавидеть.

– Но этот порядок наследования изменился в Эннвине несколько веков назад, когда один из Терли не захотел править, – говорит Турсил, и я перевожу взгляд на него. Он сидит напротив меня, положив локти на стол. – Все в Эннвине были потрясены, когда вместо него короновали нового преемника. С тех пор трон занимают Кэррики.

Это имя беспокоит меня так же, как оторвавшаяся нитка на рукаве, которая щекочет кожу.

– И с каждой новой коронацией Кэррика Эннвин все больше теряет тот сложившийся уклад, – с горечью в голосе говорит Ненет, сев рядом со мной и снова беря в руки чашку.

– Хуже всего было, когда правил Тиминнор Кэррик, – говорит Эстелия.

Турсил качает головой.

– Не знаю. Его внук Тайек – чертова угроза.

– Чем же они так плохи? – осторожно спрашиваю я.

– Они обложили всех ужасными налогами, – говорит Турсил. – С каждым годом доят из нас все больше и больше, вынуждая выживать. Они заставляют фейри, наделенных магической силой, служить монархии. Наводнили наши города королевской стражей.

– Но Тимминор поступил хуже всех, – возражает Эстелия. – Это он посеял ненависть к ореанцам. Призвал фейри вернуться в Эннвин, разделил семьи. Вынудил нас ненавидеть их и считать ничтожествами. Но по-настоящему он сгубил Эннвин, когда приказал разрушить мост.

Я округляю глаза.

– Мост Лемурии?

– Он самый, – кивнув, говорит она. – И с той поры Эннвин чахнет.

– Что вы имеете в виду?

– Земля, где находился мост, теперь мертва.

Я хмуро смотрю на нее.

– То есть?

Эстелия пожимает плечом.

– Сама я никогда не видела, но много слышала. Говорят, земля растрескалась и из нее выплеснулась смерть. Там не растет ни травинки. Все покрыто пеплом, сколь бы ни пытался смыть его дождь.

Я знала, что Седьмое королевство оказалось стертым с лица земли, как только уничтожили мост, но понятия не имела, что пострадала и земля Эннвина.

– С каждым годом мертвой земли становится чуточку больше, – говорит она. – И она подбирается к столице нашего царства, из-за чего король начинает опасаться.

– Так Эннвин наказывает нас, – вклинивается Ненет, сделав еще один глоток из дымящейся чашки. – Мы вообще не должны были ломать тот мост. Идиоты. Они все.

От обилия информации кружится голова.

– Кэррики всегда ненавидели ореанцев, но еще сильнее они ненавидели Терли, – продолжает Ненет. – По их мнению, когда Сайра связала мост с Ореей и объединила наши царства, она ослабила нашу землю и кровь. Разбавила ее кровью тех, кто не был наделен магией. Осквернила наш мир их присутствием. Ба! – восклицает она, презрительно взмахнув рукой. – Повторю еще раз: идиоты.

– Но на самом деле, – продолжает Турсил, – Кэррики ненавидят Терли, потому как те представляют угрозу их правлению. Пока жив хоть один представитель рода Терли, истинные наследники трона могут свергнуть Кэрриков. Выходит, вы, леди Аурен, теперь для них самая большая угроза. Теперь, когда вы вернулись, все решат, что вы захотите претендовать на трон. Лоялисты везде поддержат вас и обещание перемен.

Великие боги!

Я в потрясении смотрю на Турсила. Его слова капают на мою голову ледяным дождем и проникают под кожу, даруя невиданный дискомфорт. Мне становится не по себе оттого, что все взирают на меня с надеждой.

– Давайте проясним кое-что сразу, – говорю я. – Я не собираюсь никого свергать. Я здесь не для того, чтобы менять Эннвин или занимать трон. Я не королева.

– Золото на вашей коже утверждает обратное.

От его слов внутри все сжимается от разочарования.

– Я здесь только потому, что упала с неба. И только.

– Как и Сайра, – возражает Ненет. – И вспомните, сколько всего ей удалось сделать. Вы тоже можете принести много добра, Льяри. Вы здесь не просто так.

Я качаю головой, пытаясь освободиться от их надежд.

В их пристальные взгляды закрадывается разочарование.

– Я здесь, потому что в воздухе образовалась брешь.

Я здесь, потому что Слейд спас мне жизнь и придал смелости сделать прыжок.

При одной только мысли о нем глаза начинает щипать. Все тело сжимается, словно пытаясь заполнить пустоту. Я прижимаю руку к центру груди, где что-то ноет. Это ощущение растягивается, как туго натянутая веревка, и мне хочется ухватиться за нее и потянуть. Хочется притянуть его к себе.

Жилы сжимаются от отчаяния, и я комкаю ленты, лежащие на коленях. Они всегда тянулись к нему. Касались, заигрывали и танцевали.

Флиртовали.

Потом их не стало, а теперь нет и его.

Поэтому я вроде бы и ощущаю себя цельной… но и нет.

Я прогоняю прочь гнетущие мысли, когда Эстелия ставит передо мной чашку с чаем.

– Льяри, мы не пытаемся напирать на вас, но хотим показать, как воспримут люди ваше возвращение.

Турсил кивает.

– Это правда. Эннвин нуждается в переменах. Неприкрытая ненависть к ореанцам, поощрение разделения и борьбы между фейри, вознаграждение знати и наказание рабочих… все это планомерно уничтожило то, что когда-то служило добром, – говорит он. – Но мы, фейри, верящие в прежнюю монархию, всячески стараемся помочь оставшимся здесь ореанцам и поддерживаем наших соратников-лоялистов. Когда убили ваших родителей, а вы пропали, для всех нас это стало трагедией. Но Кэррики были счастливы, когда вас не стало.

– Скорее, они этому и способствовали, – бурчит себе под нос Ненет.

Внутри у меня все сжимается, и я стискиваю руками ленты.

– То есть… вы считаете, что моих родителей убили специально из-за политических целей?

– Мы всегда в это верили, – говорит Турсил. – Кэррики прекрасно знали, где жила семья Терли, как бы ни старались делать вид, что ваш род больше их не волнует. Живыми Терли несли для них угрозу. Та битва, что разразилась в Бриоле… она вообще не должна была случиться. Война давно закончилась. И как кстати, что город оказался разграблен. Что вы пропали без вести. В итоге всем быстро объявили о смерти вашей семьи, хотя ваше тело так и не нашли. Многие были убеждены, что вас похитили. Некоторые надеялись, что вас спасли, но время шло, и вера в то, что вы и правда погибли, стала крепнуть.

Сердце сжимается в груди. После стольких лет неведения к горлу подкатывает желчь, когда я слышу подобные слова. Мои родители не невольные жертвы войны, а их убили в результате намеренных политических заговоров, потому что какой-то король почувствовал, что ему угрожает их существование? Мое существование?

– И хотя род Терли оказался уничтожен, возможно, благодаря этому мы, лоялисты, со временем только сильнее сплотились, – говорит Эстелия. – Но еще возросла и ненависть к Терли. Если информация о том, что вы живы и вернулись, попадет не в те руки…

– Тогда вы снова пропали, – заканчивает Турсил. – И на сей раз навсегда.

У меня внутри все сводит.

– Турсил, – резко предупреждает Эстелия.

Он пожимает плечами.

– Что? Она должна знать. – Он устремляет на меня взгляд серых глаз. – Мы чествуем ваше возвращение, миледи, больше, чем вы можете себе представить. Но ваше пребывание здесь сулит для вас опасность.

Я снова и снова наматываю ленту на палец.

– А вы уверены, что я – Терли? Потому как…

– Да! – пылко отвечают все трое.

О великие боги.

Я вздыхаю, опустив взгляд на стол и пытаясь осмыслить услышанное.

Теперь все обретает смысл. То, почему я очутилась в той комнате на чердаке. Почему задернуты все занавески на окнах. Почему некоторые люди на поле смотрели на меня с восхищением… и одновременно с ужасом.

Попав в этот город, полный тайных сторонников Терли, я подвергла их всех опасности одним своим присутствием, и все же на меня смотрят как на ожившего призрака, который сулит им перемены.

– Мы помним каждого Терли, но вас особенно любили за золотую кожу. Однако вы знали, что все Терли рождались с какой-нибудь золотой частичкой?

Я потрясенно таращу глаза и снова перевожу взгляд на Эстелию.

– Правда?

Она кивает.

– О, да. У вашей матери были золотистые глаза, как у вас. У ее матери были золотые губы, которые выглядели так, словно она целовала жидкое золото. И говорят, что у самой Сайры Терли были соломенного цвета волосы с золотистыми прядями, которые блестели на солнце.

– И у вас округлые уши, как у Терли, – говорит Ненет, кивнув на меня.

Я тут же тяну руку к уху, которое торчит из-под волос.

– Хотите сказать, что у всех Терли округлые уши?

Она кивает.

– У всех до единого. Это часть вашего ореанского наследия.

– Здесь опасно иметь округлые уши, – говорит Эстелия. – Не у всех полукровок они такие же, как у Терли, но у тех, у кого округлые… им следует быть осторожными. По счастью, многие научились их скрывать. В Гейзеле живет много фейри с примесью ореанской крови. Некоторым из них не повезло, и округлые уши передались им по наследству, но всегда можно достать фальшивые кончики, если знаешь, к кому обратиться, а я, так уж вышло, знаю, у кого их можно раздобыть. – Эстелия поворачивается и с улыбкой смотрит на Ненет.

– Для вас это, конечно, бессмысленно, – прыснув, говорит Ненет. – Ваша золотая наружность выдаст вас гораздо скорее, чем уши. Не все в Эннвине вспомнят ту золотую девочку, что пропала, но когда слухи разлетятся по городу, они довольно скоро узнают об этом, и тогда все поймут, что вы Терли.

– Потому-то вам и нужно скрываться, – добавляет Эстелия.

Я смотрю на каждого – взгляды у них искренние и добрые. Не знаю, что с этим поделать. Я так привыкла к взглядам, полным подозрения, страха, зависти и гнева. А эти фейри смотрят на меня с надеждой. Это и утешает… и отчасти оглушает.

– Понимаю, что вы хотите до меня донести, и ценю ваши предостережения, но не могу же я прятаться вечность. Я больше не хочу такой жизни. Я благодарна за то, что вы позволили мне тут остаться, но я должна вернуться на поле. Это очень важно.

– Но мы же только что объяснили, как это опасно! – восклицает она.

– Понимаю, но я кое-кого ищу – того, кто помог мне сюда попасть.

Ненет выдыхает, и в ее серых глазах, кожа вокруг которых покрыта морщинками, появляется жалость.

– Сайра Терли тоже явилась сюда, пытаясь отыскать близкого человека. Но так его и не нашла.

По какой-то причине меня это задевает за живое, и я жестко смотрю на нее.

– Я не Сайра.

Я обязательно его найду. Даже если придется самой придумывать, как открыть портал в тот мир.

– Ненет рассказала нам, что вы жили в Орее, – говорит Эстелия с легким недоверием. – Но как вы там очутились?

– Не знаю, – отвечаю я, повторив то же, что сказала Ненет. Я снимаю с пальца ленту и тру виски. Меня захлестывает этот поток информации и сдавливает шею. – Но теперь я внезапно очутилась здесь, а вы говорите мне, что я наследница Терли, что монархи желают моей смерти, а в Эннвине царит хаос, который я как-то должна исправить, но я просто пытаюсь кое-кого найти. Он у меня в приоритете. Потому мне нужно вернуться на то поле и попытаться его отыскать.

– Но вас могут заметить и поймать! – скорбно восклицает Эстелия, теребя руками голубую юбку. – Они могут заточить вас в тюрьму или еще чего похуже.

Я пригвождаю ее уверенным взглядом.

– Пусть только попробуют.

Она отшатывается, словно моя пылкость застала ее врасплох. Даже Турсил выглядит немного шокированным.

Но не Ненет. Она хлопает ладонью по бедру и хихикает.

– А вот и та свирепая Терли, которую я надеялась увидеть! Золотое сердце и храбрые речи, – нараспев произносит она и смотрит на остальных, сверкнув белозубой улыбкой. – Она истинная Терли, не так ли? – Спрыгнув со стула и вдруг как будто оживившись, она говорит: – Тогда решено. Леди Аурен говорит, что ей нужно вернуться на поле, значит, мы должны прислушаться к ней. Возможно, этого желают и богини. Еще даже не рассвело. Я укрою ее в одной из тележек для сбора урожая, как сделала, когда привезла ее сюда, и сама отвезу на поле.

– Это слишком опасно. Она не может… Турсил! – восклицает Эстелия и поворачивается к нему, словно ждет от него помощи. – Скажи что-нибудь.

Он подходит и берет ее за локоть, нежно глядя, и только один этот взгляд показывает мне, как сильно они заботятся друг о друге.

– Любовь моя, теперь она знает об опасности. Мы здесь для того, чтобы помочь Льяри, а не для того, чтобы держать ее взаперти. Бабушка права. Может, этого хотят богини. Если Льяри говорит, что ей нужно попасть на поле, значит, мы должны помочь ей добраться до поля.

Эстелия поджимает губы, и оранжевые полосы на ее щеках становятся темнее, как осенние листья перед тем, как побуреть и осыпаться с веток.

– Хорошо, – вздохнув, смиряется она и переводит взгляд на меня. – Но вам нужно хотя бы поесть. Не могу допустить, чтобы в лучшем серветерии Гейзела гость остался ненакормленным, даже если вы здесь тайно.

Я уже готова возразить, но она смотрит на меня таким настойчивым взглядом, что остается только кивнуть.

– Хорошо. Только что-нибудь простое. Я и так доставила вам немало хлопот.

Турсил усмехается, а Эстелия разворачивается и начинает рыться в кухонных шкафчиках и вытаскивать оттуда продукты.

– Хлопот? Любимое занятие моей Стеллы – готовить еду, которая всем нравится, а я с удовольствием ей в этом помогаю.

– Жаль, что мы не можем обслужить вас в столовой должным образом, – бросает Эстелия через плечо, начиная раскладывать еду. – Но здесь слишком много окон, а серветерий скоро откроется. Вас могут увидеть, когда вы выйдете на улицу.

– Кстати, – начинает Турсил. – Я, пожалуй, лучше выйду на задний двор. Посмотрю, кто там. Если найду Кеффа, попрошу его подогнать телегу прямо к дороге. У него она крытая.

– Хорошая идея, – кивает Ненет. – Я пойду с тобой.

Они исчезают за вращающейся дверью в противоположном конце кухни, а Эстелия подходит с тарелкой и ставит ее передо мной.

– Вот, пожалуйста. Съешьте все до крошки. Вам нужно восстановить силы.

От ее искренней заботы сердце сжимается. Она меня даже не знает, но все равно волнуется за мою безопасность и комфорт.

– Спасибо, Эстелия.

Ее лицо смягчается, но в янтарных глазах сквозит все то же беспокойство.

– Пожалуйста. Для нас честь принимать вас у себя дома. Мы очень рады, что наша Льяри Ульвере наконец-то вернулась. Мы желаем для вас лучшего.

Не знаю, что на это сказать, потому как ничем не заслужила подобной преданности и принятия. Я никогда не встречала на своем пути тех, кто слепо доверился бы мне и поддержал, и до сих пор не знаю, как с этим быть. Как в это поверить.

В ответ на мою улыбку Эстелия показывает на тарелку.

– Ешьте.

Я беру бутерброд с мясом, которое мне незнакомо, хотя в нем много специй. Жуя, я с любопытством смотрю, как Эстелия передвигается по кухне. Мне интересна ее жизнь, ее целительная магия, этот серветерий.

– Давно вы с Турсилом вместе?

Она улыбается, оглянувшись через плечо.

– Нет так долго, как должны.

Я опускаю взгляд на тарелку, чувствуя, что не могу вдруг проглотить ни кусочка, поэтому молча жую, слушая, как Эстелия порхает по кухне и тихонько напевает себе под нос.

Когда я доедаю бутерброд, она снова заговаривает:

– Тот, кого вы ищете… а вы давно вместе?

Я смотрю на нее и печально улыбаюсь.

– Нет так долго, как следовало бы.

– Так я и думала. У вас такой взгляд…

– Какой?

– Тоскливый. Снедаемый любовью. – Она ставит передо мной тарелку с красивыми пирожными. Они четырехслойные, но притом на один укус. На верхушках – глянцевая глазурь и разные сиропы, стекающие по краям. – Надеюсь, вы его отыщете, – тихонько говорит она.

– Обязательно отыщу.

Я протягиваю руку и отправляю шоколадное пирожное в рот. Только это не шоколад. Вкус у него дымчатый и сладкий, какой-то воздушный и плотный одновременно. В центре кусочек, который хрустит на языке.

– Божественно вкусно, – говорю я, едва сдерживая стон. – Они восхитительны.

Она сияет.

– Это мое фирменное блюдо. Слоеные пирожные.

Покончив с едой, я допиваю воду, и в тот момент возвращается Турсил.

– Я поговорил с Кеффом. Он уже приготовил телегу.

– А он точно знает, что нужно быть предельно осторожным? – спрашивает Эстелия.

– Кефф умеет держать язык за зубами, – говорит Ненет, выходя из кладовой. – Его уши не всегда были такими острыми.

Я в удивлении приподнимаю брови.

– Он ореанец?

– На четверть, – отвечает Ненет. – И, честно говоря, немного огорчен этим.

– Уже почти рассвело, – говорит Турсил, глядя на меня. – Если хотите побывать на поле, пора выдвигаться.

– Или вы могли бы отдохнуть денек-другой… – с надеждой предлагает Эстелия.

– Со мной все будет в порядке. Доверься мне.

– Подождите, – говорит она, подняв палец и убежав в гостиную. Через несколько секунд Эстелия возвращается с длинным плащом.

– Вот. – Она набрасывает плотную коричневую ткань мне на плечи и застегивает ее на воротнике. – Хотя бы наденьте его. Может, плащ и не скроет вас полностью, но лучше так, чем ничего. Нельзя, чтобы жители стали болтать.

Я натягиваю на голову огромный капюшон и обматываю ленты вокруг талии, чтобы они не висели. Эстелия кивает, но поджимает губы, опустив взгляд на мои ноги.

– У меня пока нет запасной пары обуви, которая вам бы подошла, но сегодня же ее куплю. Может, наденете носки? Мне не нравится, что вы так быстро встали на ноги после выздоровления. Они болят?

– Боли почти нет, – заверяю я ее. – И босиком тоже хорошо.

Она заламывает руки.

– Как жаль, что силы во мне мало, но моя магия довольно быстро иссякает. Хотела бы я исцелить их до конца…

Турсил бросает на нее предостерегающий взгляд.

– Любовь моя, ты одна из немногих, у кого еще остались крупицы магии. Я бы сказал, что это делает тебя очень могущественной.

Я удивленно моргаю.

– О чем вы?

– Помните, я рассказывала, что земля погибла, когда разрушили мост? – говорит Эстелия. – Ну, вот с этого все и началось. В то же время фейри начали рожать детей, не обладающих магией. С тех пор стало только хуже.

– А король снова возложил вину за это на ореанцев, – говорит Турсил.

– И хотя было много союзов между ореанцами и фейри, в результате родилось немало детей, наделенных силой. Он ни разу не заявлял, что это как-то связано с мостом. Сказал, что наша внезапная потеря силы произошла из-за кровосмешения. И ненависть к ореанцам только усилилась. Некоторые до сих пор верят в эту ложь.

– Землю отравило наше предательство Ореи. Попомните мои слова, – говорит Ненет и тоже надевает плащ, застегнув его на шее.

Турсил обнимает Эстелию одной рукой.

– Вот почему моя Стел такая особенная. Ныне магия – настоящая редкость. Если бы монархи прознали о даре Эстелии, они давным-давно погнали бы ее служить им.

– Еще одна причина, почему нам нужен новый правитель, – многозначительно поглядев в мою сторону, говорит Ненет.

Я отвечаю ей таким же взглядом.

– Повторю: я не хочу иметь ничего общего с троном.

Она вздыхает.

– Как нереволюционно.

– Тише, Ненет, – отчитывает ее Эстелия. – Этим разговором спугнешь ее раньше времени.

– Ба! – говорит пожилая фейри, махнув рукой. – Молодые только впустую тратят молодость. В мои дни я бы прошествовала прям в замок короля и надрала бы ему зад, если бы у меня было золоченое лицо.

Турсил фыркает.

– А мне рассказывали, что ты во времена юности заигрывала с каждым мужчиной, проезжавшим через Гейзел, и надирала им зад совсем иначе.

– Ах, старые добрые деньки, – смеется Ненет, показав острые клыки. Затем она поворачивается ко мне, и в ее серых глазах появляется задорный огонек. – С тех пор я больше не испытывала такого трепета. Так что давайте-ка отведем вас на поле, Льяри, и поможем найти того, кого вы ищете.

Глава 10

Аурен

Перед рассветом темно и свежо, а мир еще не успел прогреться на солнце.

Ненет, которая на голову ниже меня, показывает дорогу. Она быстро выводит меня через заднюю дверь, придерживая юбки. Мы проходим через небольшую огороженную зону, которая, по-видимому, служит местом хранения бочек и запасов продовольствия, потом выходим за ворота и сворачиваем за угол в узкий переулок. Из водосточных труб капает вода, собираясь в лужи. Раскинувшаяся перед нами мощеная улица пахнет мокрым камнем, но в воздухе ощущается свежесть и сладость, которой не ощущалось в Орее.

– Постойте тут, – говорит Ненет и бежит в конец переулка, чтобы осмотреть улицу.

Я вижу, как она кому-то кивает, а через несколько секунд к нам, цокая копытами, идет лошадь, запряженная в телегу. Животное совсем не похоже на тех лошадей, что были в Орее. Этот конь белый со светло-фиолетовыми завитками, которые пробиваются в его шерсти и копытах. Хвост и грива у него такого же лавандового цвета, и в них вплетены тонкие цветочные лозы.

Телега тоже другая – более фейская, чем я привыкла. Ее стены сделаны не из привычного дерева или парусины, а из какого-то металла с голубыми и медными вкраплениями. Даже колеса созданы из того же материала, а гладкие спицы в крапинку блестят. Сверху туго натянута голубая ткань, которая целиком накрывает телегу, заслоняя извозчика, сидящего за лошадью, от света. Телега останавливается, преградив вход в переулок, и я вижу, что створка сзади уже приоткрыта.

Ненет машет мне рукой, потому я спешно иду на ее зов и залезаю в телегу. Она уставлена пустыми ящиками, но нам с Ненет удается протиснуться в самый дальний угол. Устроившись поудобнее, Ненет подтаскивает ящики к нам и стучит, и телега тут же трогается вперед.

Я открываю рот, но Ненет качает головой, приложив палец к губам и метнув взгляд в конец телеги. Там, между металлическим затвором и тканью есть небольшой зазор. Ненет не сводит с него взора. Я тоже смотрю, но почти ничего не вижу. Только мелькающие здания и кареты, мимо которых мы проезжаем. Я слышу, как по дороге цокают копыта и снуют люди, вставшие до восхода солнца.

Только когда колеса начинают ехать по грунту, Ненет как будто успокаиваются. С рассветом грудь наполняется свежим воздухом, а уличный шум стихает. Я вздыхаю, почувствовав покалывание солнечных лучей.

Удостоверившись, что Ненет по-прежнему смотрит на тот небольшой зазор, я исподтишка призываю свою силу. Сначала с опаской, чтобы убедиться, что моя сила восстановилась после столь рискованного истощения. Когда сила с легкостью изливается, меня переполняет облегчение.

Подняв взгляд и спрятав под плащом руки, я на ощупь формирую золотые предметы. Сначала я делаю пояс из чистого золота, а затем оборачиваю его вокруг талии, аккуратно заправляю под него ленты и прячу от постороннего взора. Следом на каждую руку делаю браслеты, своими тонкими завитками напоминающие свернувшихся змеек; в итоге я прячу их под рукавами.

– Теперь можно разговаривать, – говорит Ненет, и я от неожиданности чуть не подскакиваю. Я заставляю силу иссякнуть, дав ей впитаться в ладони, и довольствуюсь тем, что при мне есть хотя бы немного золота. Теперь я готова к наступлению ночи. – Но пока мы в городе, лучше соблюдать осторожность.

– Где мы?

– Эта дорога ведет к полям. Гейзел – часть цветочного района, а на нашей земле собирают больше всего цветов во всем Эннвине. В это время суток здесь только наши фермеры, а фермеры в Гейзеле живут и трудятся на этой земле на протяжении многих поколений. – Она заговорщицки наклоняется и подмигивает. – Мы на вашей стороне, миледи.

– Но для вас это представляет опасность?

– Опасность, – усмехается она. – Что это за жизнь без опасности?

– Не хочу, чтобы вы из-за меня угодили в беду. Я могу справиться сама.

Она кажется оскорбленной.

– Я ни за что не позволю вам саму себя защищать. Можете себе представить? – хихикнув, говорит Ненет. – Выдворить Льяри за дверь, а самой налить себе чашку чая? Ну уж нет.

Я улыбаюсь.

– Не волнуйся, Ненет, я справлюсь.

– Уж в этом я не сомневаюсь. Но сторонники Терли всегда за вас постоят. – Она опускает взгляд на колени. – Или сядут.

Я улыбаюсь еще шире.

– Расскажи мне о Гейзеле. Похоже, ты по-настоящему любишь этот городок.

– О да. Гейзел – одно из последних славных мест. Моя семья живет и трудится на этой земле сотни лет. – Слышу в ее голосе гордость. – Город раньше был намного меньше, но наша земля стала самой плодородной во всем Эннвине и потому еще более желанной, поскольку от моста простираются мертвые земли. Еще мы выращиваем самые редкие и желанные цветы. – Она внимательно глядит на меня серыми глазами. – Они растут только в Гейзеле. Эти цветы проросли, когда появилась Сайра.

Я приподнимаю брови.

– Ты про те сияющие голубые цветы?

– Они самые, – кивает Ненет. – Эти цветы – единственное, что осталось от Терли и что не уничтожили наши монархи. Думаю, цветы представляют для них большую ценность. Разумеется, как только все поняли, насколько важны эти цветы, Гейзел разросся, а с тем и возросло внимание к нам. А к вниманию прилагается и стража. Здесь часто можно наткнуться на Каменных Мечей – из-за полей и истории Терли.

– Каменные Мечи?

– Это королевская гвардия. Она патрулирует города и подчиняется строгим монархическим законам. Каждый полк проходит подготовку в столице Эннвина перед отправкой.

– А эти Каменные Мечи… думаешь, они знают, что я здесь?

Она прищуривается.

– Не знаю, миледи. Но одно скажу точно: даже те, кого в тот день не было на поле, утверждают, что видели в небе нечто странное. Что-то вроде вспышки или…

– Бреши?

Она щелкает слегка скрюченными пальцами.

– В точку. Я услышала шум, а когда подняла взгляд к небу, увидела, что оно разверзлось. Вы летели вниз, как птица на ветру, а за спиной у вас развевались шелковистые крылья, изрезанные на полоски. Я видела, как приветила вас земля, чтобы вы не разбились, а приземлились вы как человек, опустившийся на морскую гладь. Все в поле видели вас, а некоторые жители знают, что в тот день в небе что-то было. Я увезла вас оттуда как можно скорее. Пока не знаю, какие ходят слухи, но люди между собой перешептываются.

Перешептываются. А я на собственном опыте знаю, как это может быть опасно.

– А эти Каменные Мечи… они меня узнают?

– Может, да. Может, нет. Вашу родословную знают не только лоялисты. Кое-кто вспомнит позолоченную девочку, которая исчезла в разгар Битвы Сотен Пламен и была объявлена мертвой. Если они поймут, кто вы…

– То, я так понимаю, теплого приветствия мне не ждать.

– Не такого, как вам бы хотелось.

Я перевожу взгляд на зазор и вижу, как переливается горизонт яркими красками, в то время как в голове у меня роятся мрачные мысли.

Если меня узнают некоторые фейри, значит ли это… что Слейд знал, что я Терли? А если нет, что он подумает, когда узнает? А что думаю я по этому поводу? У меня еще не было времени все обдумать.

– Мне жаль, что вы возвращаетесь домой в неблагоприятной обстановке, – говорит Ненет. – Весь Эннвин должен праздновать. На улицах должны быть парады. А мы не должны красться по Гейзелу тайком.

– Я привыкла красться тайком, – покосившись на нее, отвечаю я. – Забавно, но я очень долго хотела одного – вернуться сюда. В детстве мне снилось, что я снова просыпаюсь в Эннвине, потому как моя жизнь в Орее была… неопределенной. Опасной. И я вообразить не могла, что здесь почувствую то же.

– Есть у людей привычка все портить, – отвечает она, смотря на меня проницательным взглядом. – Но другие умеют это исправлять.

В ответ на ее намек я качаю головой.

– Я даже не знала, что я – Терли.

– Сайра тоже не знала, кем она станет для Эннвина.

– Великие боги, какая же ты настойчивая.

Ненет ухмыляется.

– Уверена, это благословение богинь.

– Ага, – язвительно отвечаю я и решаю сменить тему: – А в Эннвине еще много ореанцев?

– Да, но жизнь у них нелегкая. После того, как мост разрушили, вынужденные остаться тут ореанцы долгие годы жили в угнетении. Их принуждали к тяжелому труду. Наказывали, если в их крови текла хотя бы капля фейской силы. Большинство – слуги в знатных домах. А другие сидят в тюрьме или еще что похуже.

– Какой ужас!

– Мы прячем и защищаем всех, кого можем.

– Вы хорошие люди.

Она мрачно усмехается.

– Некоторые сказали бы, что мы – скверна Эннвина, ослабляющая его своей преступной солидарностью. Идиоты.

– Может, это ты должна бросить вызов королю в борьбе за трон? – смеюсь я. – Не знаю, как бы он смог тебе противостоять.

– Ему это не по силам, – уверенно кивнув, говорит она. – Каменный Король задрожал бы в своих мраморных сапогах.

– Каменный Король?

– Это его сила. Он может управлять камнем и скалами. Поэтому его стражу называют Каменными Мечами. Он вооружает их магическим каменным оружием и доспехами.

– Звучит внушительно.

– Но не так внушительно, как золото, позволю себе заметить, – дерзко замечает она.

Я резко перевожу на нее взгляд и замираю. Рука так и тянется к золотому поясу на талии.

– Ха! – говорит она с понимающей ухмылкой, заметив выражение моего лица. – Так это была ваша магия на поле? Богини и правда приложили к вам руку, леди Аурен.

Может, этой же рукой они снова и снова пихали меня лицом в грязь. Но этого я не говорю.

Повозка резко останавливается, и в стену тихонько стучат. Ненет выглядывает в зазор.

– Мы на месте. Кефф подал сигнал, что можно выходить, но позвольте, на всякий случай я выйду первой.

Я смотрю, как Ненет отодвигает несколько ящиков и идет к выходу. Она открывает затвор и выходит, а потом я слышу приглушенные голоса. Начинаю нервничать, когда минуты тянутся. Наконец, Ненет зовет меня. Я с беспокойством выбираюсь из повозки и ступаю босыми ногами на пышную траву.

Я смотрю вниз, внезапно настигнутая прошлым. Прежде возможность управлять своей силой и ходить босиком по залитой солнцем траве казалась несбыточной мечтой. Как и возможность не страшиться, что при свете дня к чему-то прикоснусь. Я могу есть, пить, прикасаться и жить, когда встает солнце, и мне не нужно прятаться или скрываться, жить в страхе случайно убить любого, кто встретится мне на пути.

Я проделала такой долгий путь.

А теперь оказалась намного дальше, чем представляла возможным.

В Эннвине.

Оглядевшись, я могу только стоять и любоваться. Прежде у меня не было возможности осмотреться тут, но эти поля прекрасны.

– Мы называем это поле Идлет Бир, – говорит Ненет. – В вольном переводе означает «безводная синева». Эти цветы расцвели, когда здесь упала Сайра. А раньше тут были лишь выжженная трава да грязь.

Безводная синева – идеальное название. Пологие склоны напоминают гребни спокойных волн, устланные сияющими голубыми цветами, которые слегка колышутся на утреннем ветру.

– Здесь все голубое. Теперь кроме одного места.

Я тут же перевожу взгляд туда, куда показывает Ненет, и вижу посередине позолоченный круг, где синие цветы теперь отливают золотом.

– Сюда вы и упали, миледи.

Я поворачиваюсь, чтобы ответить, но взгляд падает на фейри, стоящих вокруг поля. Некоторые из них явно работали: их одежда испачкана землей, и они держат инструменты, но есть и те, кто не работает.

Возле золотого круга из цветов собралась группа людей и детей, смотрящих на меня. Все они пристально глядят на меня, навострив заостренные уши, и я нервничаю из-за их внимания.

– Не волнуйтесь, – успокаивающе шепчет Ненет. – Здесь все хранят верность Терли.

Кивнув, я медленно снимаю капюшон и подставляю лицо солнечным лучам. Ноги сами несут меня по мягкой траве, пока я не оказываюсь между аккуратными рядами цветов. Стебли темно-синие, а лепестки светлее. Они раскрываются, как перья, и излучают мягкое сияние. Цветы колышутся на ветру, как будто могут просто раскрыться и улететь.

– Цветы, безусловно, тоже названы в ее честь, – говорит Ненет, когда я провожу пальцами по мягким лепесткам у своей талии. – Хотя даже это было запрещено. Так что теперь их называют не «Море Сайры», а «Синее птичье оперение».

– Они прекрасны, – говорю я, смотря на фермеров, которые продолжают работу, аккуратно подрезая растения и укладывая их в ящики и мешки. – Как вы их используете?

– Это одно из самых сильных лекарственных растений во всем Эннвине. Они помогают даже при самых тяжелых заболеваниях, а еще используются в приготовлении сывороток от травм. Многие используют их и для того, чтобы придать коже сияние, но, когда цветы вянут, оно исчезает. – Она наклоняется и вдыхает. – А еще они очень приятно пахнут.

Ненет выпрямляется и кивает на золотой круг, который выделяется на поле.

– Но сегодня толпа собралась здесь из-за этих золотых цветов.

Я иду вперед вдоль стройного цветочного ряда и останавливаюсь только возле позолоченных цветов. Они напоминают золотой глаз посреди моря, который только и ждет, чтобы моргнуть. Цветы образуют идеальный круг, который блестит на солнце. Я вижу, что часть цветов примята, а в центре, где, видимо, я и упала, трава слиплась.

Затем я поднимаю взгляд к лавандовому небу, к пушистым облакам, которые колышутся, как развевающийся занавес. Воздух сладкий, а ветер умиротворяющий. Когда я делаю глубокий вдох, мне кажется, что я дышу впервые после стольких лет застоя и затхлости. Солнце здесь мягче, окрашивает мир в пастельные тона, а от какого-то знакомого ощущения на меня снисходит умиротворение, и я вздыхаю.

Но, даже ощущая себя дома, я чувствую, что все внутри завязывается узлом, потому что в небе нет разлома. В этой пустоте нет ни единой расселины.

Портал и правда испарился.

Я знала это. Я видела, как он сомкнулся, когда я упала, но надеялась, что он снова откроется – что Слейд придет сюда. Что он найдет меня, как обещал. Откроет разлом заново. Я просто должна набраться терпения.

И все же… тоненький голосок порождает у меня в голове сомнения. Выплескивает чувство тревоги. Внутри сплетается еще больше узлов. Потому что я видела, каким он был обессиленным, видела, сколько магии он истратил. Такое наносит урон даже такому сильному существу, как он.

А если с ним что-то случилось?

Я вытягиваюсь в струнку, терзаемая беспокойством, а грудь пронзает боль. Вдруг он был так ослаблен во время Слияния, что другие монархи с ним что-то сделали? Вдруг та сила, которую он исторг, настолько его истощила, что он…

Я обрываю эту мысль, прежде чем она разовьется.

Нет. С ним все в порядке. Иного не дано.

В груди что-то резко дергается. Я просовываю руки сквозь ленты и сжимаю их, чтобы не расплакаться.

Заставив себя сделать глубокий вдох и подавив огорчение, я спрашиваю:

– А заметили ли в небе что-нибудь еще?

Ненет качает головой.

– Я расспросила жителей, но больше ничего не было. И, поверьте, с тех пор, как вы появились, здесь побывали многие.

Я пытаюсь не показывать той сжимающей боли, что мучает меня изнутри. Оглянувшись, я замечаю, что фейри как будто подошли ближе, словно хотят оказаться рядом со мной, и не сводят взоров с моего лица.

– Но рискну предположить: если кто-то станет вас разыскивать, он поймет, что вы здесь были, – шепчет Ненет, показав на золото, покрывающее лепестки и стекающее по стеблям.

Я могла бы убрать это золото, но Ненет права: я хочу его оставить, чтобы, когда явится Слейд, он понял, где я. И… одного взгляда на этих фейри хватает, чтобы понять: они тоже не хотят, чтобы я убирала золото. Словно для них оно имеет такую же ценность, как и сами цветы.

– Это… настоящее золото? – спрашивает Ненет.

Собравшиеся наклоняются, словно жаждут услышать мой ответ. Даже фермеры останавливают работу.

Я решаю сказать правду:

– Да.

Фейри шепчутся, в их голосах слышится легкое волнение. Одна из них, красивая фейри с длинными черными волосами, выходит вперед и улыбается мне.

– Льяри Ульвере, – говорит она, прижимая большой палец к уху, подбородку и груди, а потом легонько склоняет голову. Она словно побуждает сделать то же самое и остальных: все шепчут «Льяри», все смотрят на меня с восторгом, а у некоторых в глазах даже стоят слезы.

– Ненет… – шепчу я.

– До них дошли слухи, леди Аурен. Они пришли, дабы лично убедиться, что это все правда. Ваше появление – дар, в который они не могут поверить.

– Но разве это не опасно? – спрашиваю я. – Что они пришли сюда? И видят меня?

– Это благословение – видеть вас своими глазами, – откликается юный фейри. – И мы, истинные жители Гейзела, никогда не предадим леди Льяри.

Ненет кивает.

– Может, это и не Бриол, но Гейзел по-прежнему ваш дом.

Я тут же перевожу взгляд на небо, на раскинувшийся простор пастельного света и пучки перистых облаков. Здесь, под этим солнцем, я хочу только одного – вернуться к нему.

Похоже, мой взгляд выдает ход моих мыслей, потому как Ненет говорит:

– Вы искренне верите, что он придет за вами?

– Он придет. Я просто должна набраться терпения, – отвечаю я, стараясь говорить решительно. Хотя, думаю, убеждаю ее в этом не меньше, чем себя.

Она с сомнением смотрит на меня, но решает оставить возражения при себе.

– Хочу кое-что вам показать.

Я следую за ней, осторожно обходя золотые цветы. Мы идем по кругу, минуя фейри, пока не оказываемся на противоположной стороне. Здесь, на земле, почти укрывшись между цветами, стоит корзина, полная перьев всех цветов и размеров.

– Что это?

– Подношения, – отвечает она, выдернув перо и протянув его мне. Оно черное, длиной с мою ладонь, а к его концу привязана желтая нитка. – Раньше мы постоянно оставляли здесь подношения для Сайры, но давно перестали это делать из страха быть пойманными. Но эти подношения мы оставили для вас.

– Да, – разносится по полю чей-то резкий голос. – Потому что вы – та золотая девочка, которую мы все считали потерянной навсегда.

Глава 11

Аурен

Я оборачиваюсь.

Тот фейри, что заговорил со мной, стоит всего в нескольких футах, но кажется, что одним своим присутствием он сокращает это расстояние, если судить по тому, что остальные на поле смотрят на него с почтением и узнаванием.

На нем та же одежда, что и на других фермерах – простая туника с длинными рукавами и шерстяные штаны, заправленные в сапоги. И все же он кажется здесь чужим. Рубаха немного тесновата, а сапоги слишком уж чистые. Я бросаю взгляд на его ногти и вижу, что под ними нет ни грязи, ни земли, но вид у него крепкий, словно он привык к физическому труду. Кожа у него красновато-коричневая, а глаза темные, как почва у нас под ногами.

– Кто вы? – спрашиваю я, пристально на него глядя.

– Леди Аурен, меня зовут Вик.

Я смотрю на Ненет, но и она смотрит на него, как на хорошего знакомого. Вот только в ее взгляде читается легкое волнение.

– Вик! Не знала, что ты вернулся в Гейзел!

– Просто проезжал мимо. Оказался здесь по чистой случайности, – подойдя ближе, говорит он.

Вик останавливается и кладет перо в корзинку у моих ног. Когда выпрямляется во весь рост, то оказывается так близко, что я вижу пару едва заметных шрамов у него на лбу. Посередине гладкие черные волосы зачесаны назад, а остальная часть головы коротко острижена.

Он окидывает меня взором, словно исследует всю мою подноготную. Я хочу отойти назад, оказаться на расстоянии от него, но заставляю себя стоять на месте.

– Вы и правда она, – выдыхает он, словно разговаривает сам с собой. – Вы Аурен Терли.

– Так мне сказали.

Он смотрит на меня карими глазами.

– Вы не знали?

– Что я Терли? – Я перевожу взгляд на Ненет. – Узнала совсем недавно.

– Разве такое возможно? – В выражении его лица и голосе сквозит подозрение. Словно он не совсем мне верит. – Как вы могли не знать, кто вы такая?

От раздражения я резко выпрямляюсь.

– Долго рассказывать.

– А я бы хотел послушать.

Мне становится не по себе от его настойчивости.

– Простите, но я вас не знаю.

– Ну а я вас знаю, леди Аурен, – говорит он и показывает рукой на безучастных наблюдателей, которые молча меня обступили. – Мы все вас знаем.

– Вы знаете обо мне. Это другое.

Мы смотрим друг на друга, и между нами ощущается какая-то неловкая напряженность, которую я не совсем понимаю. Я не так давно знакома с Ненет, но довольно быстро поняла, что ей я доверяю. А еще Эстелии и Турсилу. Но этот фейри вызывает у меня опасения. Чувствуется в нем честолюбие и надменность, которые мне хочется выкорчевать. Толпа смотрит на нас с волнением, потрескивающим, как сухая трава под сапогами.

К счастью, он меняет гнев на милость, выдохнув и развеяв напряжение.

– Вы правы, – говорит он, скинув с себя эту надменность, как уверенные руки разглаживают складки на одеяле. – Прошу прощения. Я не хотел произвести плохое впечатление. Я просто поражен известиями, что Льяри Ульвере вернулась. И хотя до меня доходили слухи, в действительности я не ожидал увидеть вас живой и стоящей на этом поле. Это… немыслимо.

Он смотрит на меня, а я тоже не свожу с него глаз. Он пытается слиться с толпой, казаться таким же, как остальные, но мне чуется, что он отнюдь не фермер.

– Кто вы на самом деле? – спрашиваю я. – Вы тоже живете в Гейзеле?

Вик сомневается, но все же поднимает руку и показывает маленькое золотое кольцо на указательном пальце с выгравированным на металле изображением птицы.

– Знаете, что это?

Я качаю головой.

– Некоторые лоялисты втайне пытаются подорвать положение наших нынешних правителей. Нас называют Вульмин Дируния – птица рассвета. Это символ Терли. А теперь, похоже, и ваш.

– Вульмин Дируния. Выходит, вы мятежники?

– Лоялисты, – повторяет он и показывает на собравшуюся вокруг нас толпу. – Вульмин помогает остальным сторонникам и угнетенным ореанцам, а еще поддерживаем старые принципы и наследие Терли. Мы очень долго находились в тени.

– А вы? Один из лидеров Вульмина?

– Он – их лидер, – говорит мне Ненет.

– Понимаю.

– В этом я сомневаюсь, – возражает он. – Ваше возвращение – знак.

От замешательства и недоумения я хмурюсь.

– Знак для чего?

– Для того, чтобы мы вышли из тени и восстали. Вульмину – сторонникам Терли – пора вернуть Эннвин и исправить то зло, что учинили Кэррики. И нам удастся это сделать с вашей помощью, леди Аурен. Вы…

– Нет.

Он прерывает свою речь, но тут же заводит ее снова с более резкими нотами.

– Что вы хотите этим сказать? Вы даже не собираетесь дослушать то, что я должен сказать?

Я начинаю злиться. Этот мужчина едва успел со мной поговорить, а уже пытается мною воспользоваться.

Как же изнурительно быть золотой.

– Я выслушала вас, – отвечаю ему. – Но меня это не интересует.

На мгновение он переводит взгляд на толпу, словно не хочет, чтобы они это слышали, и говорит тише:

– Вы именно то, что нам нужно, чтобы пустить дело в ход – наконец-то выступить открыто и потребовать изменений. Если вас увидят другие, у всех появится причина принять реальные меры, а именно это и нужно сейчас Эннвину. Вы – Льяри Ульвере, наша пропавшая золотая девочка, и вы вернулись домой. Если вы станете нашим символом, мы побудим примкнуть к нам тысячи людей.

Побудим тысячи людей?

– Я только что вернулась, – говорю я ему, не веря своим ушам. – Только теперь узнала, кто я и кто мои родные. Свои познания о политике Эннвина я почерпнула от других. Я не в состоянии ничего предпринять. Я слишком мало знаю.

– Так позвольте вас обучить. – В выражении его лица и голосе сквозит горячность. – Пойдемте с нами. Примкните к нам. Станьте лицом нашего правого дела, чтобы мы наконец восстали против монархов. В столице королевства назревают проблемы. Солдат призывают на службу, собирается армия – это не сулит ничего хорошего для Эннвина. Мы должны встретиться с ними лицом к лицу, чтобы добиться перемен. Нам нужно, чтобы это произошло.

По-моему, довольно дерзко просить о таком, когда я пробыла в Эннвине всего ничего.

Я оглядываю его, всматриваюсь в непримиримый блеск в глазах, смотрю на руки, сжатые в кулаки, на то, как он настойчиво глядит на меня. Я с пониманием отношусь к тому, о чем говорит он и остальные, но они хотя бы не вынуждают меня чувствовать, будто я им чем-то обязана. А этот фейри ведет себя так, словно цель одного моего существования и появления – помощь его бравому делу.

– Повторюсь: я вас не знаю. Я с уважением отношусь к вашему трудному положению, но я не то лицо, которым можно воспользоваться, – говорю я ему. – Я не символ, я – личность. Меня не было здесь много лет, и мне нужно сориентироваться и понять, как поступить, а не выполнять чужие приказы, только потому что вы так сказали.

В его голосе слышится досада, отчего он становится более хриплым.

– Вы можете нам доверять. Вульмин всегда сражались, чтобы защитить Терли. Это всегда было нашим главным приоритетом.

– Да? Что ж, тогда Вульмин потерпели поражение, когда защищали моих родителей, не так ли? – цежу я, потеряв терпение. – Когда защищали меня. Иначе я бы не исчезла на двадцать лет.

Не уверена, но, по-моему, в его взгляде промелькнул стыд.

– Тогда позвольте нам исправить ошибки. Мы можем защитить вас теперь, если вы к нам присоединитесь.

Я резко опускаю плечи.

– Я сама могу себя защитить.

Если до этого я считала, что зрители чувствуют напряжение между мной и Виком, то теперь это напряжение – ничто. Я хочу уйти. Скрыться от пристальных взглядов и обременительных ожиданий, чтобы все обдумать.

Я поворачиваюсь к Ненет.

– Я бы хотела уехать.

Ненет, кажется, сомневается, но кивает.

– Конечно, миледи.

Мы уходим от золотого венка из цветов, от толпы, от Вика.

Я чувствую, как он буравит меня взглядом.

– А у него какая история? – бурчу я себе под нос.

– Он долгое время возглавляет Вульмин, – говорит она. – Он хороший малый, хотя резковат. Но могу вас заверить, Вик верит в правое дело и в то, что можно исправить ошибки, допущенные монархами.

Я не могу удержаться и украдкой бросаю взгляд через плечо: он по-прежнему смотрит мне вслед, скрестив руки на груди, и в его затуманенных глазах читается разочарование. Я резко отворачиваюсь.

– Удивлена, что он вообще в Гейзеле. Обычно он отправляется на какое-нибудь задание. Интересно, что его сюда привело? – продолжает Ненет, искоса поглядывая на меня. – И впрямь интересно. Некоторые даже бы сказали, что все это… предопределено богинями.

– Или совпадение, – язвительно отвечаю я, когда мы подходим к повозке.

Она фыркает.

– Совпадение – всего лишь отговорка, которую люди используют, когда не хотят примиряться с судьбой.

– Или, может, судьбе просто приписывают эти совпадения.

– Единственные, кто здесь что-то приписывают себе – это монархи, – серьезно отвечает она. – Они украли само сердце Эннвина.

Я тихо вздыхаю.

– Если бы вы знали, что я пережила за последние двадцать лет, вы бы не просили меня об этой услуге. Я была пешкой, разменной монетой, марионеткой. А теперь просто хочу быть собой. Ни больше, ни меньше. И для этого я хочу сама принимать решения, руководствуясь своими же доводами.

С мгновение она смотрит на меня, и я вижу, что Ненет хочет засыпать меня вопросами. Но, к счастью, она не озвучивает их, потому что я слишком вымотана, чтобы на них отвечать.

В повозке я вижу того, кого, должно быть, зовут Кефф. Он сидит, положив на колени книгу. Долговязый угловатый фейри, его каштановые волосы растрепались от езды, а в острых зубах торчит соломинка. Он кивает мне и засовывает книгу под ногу, а потом берется за поводья.

Подняв руку, Ненет достает из волос заколку и передает ее мне. Заколка лежит у меня на ладони и кажется более тяжелой, чем весит на самом деле. Я в удивлении смотрю на нее. На ней точно такой же символ с птицей, какой был выгравирован на кольце Вика. Но я не заметила на его кольце, что крыло птицы перекошено. Сломано.

– Может, одним своим присутствием вы уже начали вносить изменения, уронив первый камень. Может, теперь от нас зависит, пойдет ли волна.

Она переводит взгляд на цветочное поле. Ее безводную синеву.

– В конце концов, из всех мест в Эннвине портал открылся именно здесь, – задумчиво произносит Ненет, поглядев на меня. – Последняя наследница Терли и первая, кто приземлился в воду.

А она настойчива.

Но и я тоже.

Потому оборачиваюсь еще раз, но не к Вику или толпе. Не к золоту или цветам. Нет, я смотрю на небо. На чистое, нетронутое небо пастельных оттенков.

На то место, откуда я упала, а он – нет.

– Вы должны сами принимать решение, – говорит она, и я перевожу взгляд на нее. – Доверьтесь себе, леди Аурен, потому что мы тоже вам доверяем.

Сердце сжимается в груди.

Ненет с улыбкой похлопывает меня по руке.

– Если судьба меня чему-то и научила, так это тому, что никогда не стоит терять надежду.

– Я не буду, – решительно отвечаю я.

Потому что Слейд – единственное в этом мире и в будущем, что поддерживает мою надежду. Потому что он обещал меня найти и, значит, найдет.

Или я найду его сама.

В это я готова поверить. За это правое дело я готова сражаться.

За нашу с ним судьбу.

Глава 12

Слейд

От коричневой пены берег становится темным.

Во время отлива в воздухе разит гнилой рыбой. Жабры распахнуты, а на поверхности плавают блестящие чешуйчатые тела. Утром рыбакам незачем будет забрасывать сети, а морякам – опускать якоря.

Вдали, на большей глубине, виднеются очертания кораблей, но их команды еще не поняли, что медленно идут ко дну. Суда покачиваются на волнах, распадаясь на мокрые щепки, пока их корпусы медленно заполняются водой. Это пустые корабли торговцев плотью, и все они к рассвету сгниют и пойдут ко дну океана.

Я иду по булькающим лужам, испещряющим прибрежную улицу, и кажется, что звук моих шагов разносится эхом. Когда я прибыл сюда несколько часов назад, здесь было шумно и многолюдно, но сейчас все разбежались и попрятались. Уэст-Энд изобиловал всевозможными порочными и извращенными развлечениями, но теперь все смолкло. Такая тишина наступает только от смерти и страха.

Свернув за угол, я вижу справа лавки. Эти здания покрыты пятнами от соленого воздуха, на крышах, с которых стекает вода, пророс мох, а краска на козырьках облупилась.

Мимо пробегает крыса и прячется за бочкой, и я вижу, как впереди кто-то шатающейся походкой выходит из паба, а потом поворачивается и начинает мочиться, совершенно не обращая внимания на кровавую расправу. Когда он смотрит на меня налившимися кровью глазами, держа вялый член, то от удивления отшатывается и чуть не падает.

Но быстро натягивает штаны и приваливается к стене.

– Король Рот.

Кровь бурлит от силы, которая растекается по каждой вене. От соленого воздуха моя кожа кажется стянутой.

Или, может, от гнева, который хочет вырваться из меня.

Я останавливаюсь перед мужчиной и вижу, как он пристально смотрит на черные корни, извивающиеся по моей шее. Потом, переведя остекленевший взгляд мне за спину, замечает отравленный гнилью перекресток. Если бы он прошел туда, то увидел бы сгнившие дома, распухшие трупы, свисающие из окон и застрявшие в дверях. Все они пойманы при попытке бегства.

Но никто не смог убежать. Ни от меня.

Ни от моего гнева.

Пришел конец мужчинам, занимавшимся торговлей плотью и торгом наложницами.

Я узнал, что Мидас давным-давно убил своего соперника и владельца Аурен, Закира Уэста. А еще он прикончил всех его работников, которые вступали с ней в контакт. Так он пытался замести следы и стереть свою прежнюю жизнь, а еще стереть с лица земли само существование Аурен. Он выкупил всех девушек… и создал в Дерфорте Дом разрисованных наложниц. Эти бордели были самыми известными и популярными в Третьем королевстве. Их наложницы были знамениты тем, что красили свою кожу в разные цвета, покрывали различными рисунками, чтобы все позабыли о девушке с золотистой кожей.

Может, Закир Уэст и умер давным-давно, как и Мидас, но это не значит, что здесь больше не царит беззаконие. Довольно скоро ряды преступников пополнили новые лица, и Кайла не знает об этом то ли невзначай, то ли намеренно.

Ради ее брата надеюсь, что первое.

Но эти новые господа востока и запада теперь лежат с отравленной кожей и пухнут как выброшенные на берег киты.

Я наклоняюсь к мужчине, почуяв запах алкоголя и заметив, как спереди на его штанах растекается пятно от мочи. Судя по обожженной коже, он прожил в Дерфорте всю жизнь. Наверное, тоже пользовался услугами наложниц, которые были вынуждены обслуживать этот сброд. Если бы у меня были доказательства, я бы тут же отравил его гнилью.

Но я не делаю этого только потому, что не хочу разрушать весь портовый город, наводнив его тухлой рыбой, ведь знаю, что этого бы не хотела Аурен.

Она попросила бы пощадить невинных. А сейчас я вынужден предположить, что этот мужчина – один из них.

Потому, вместо того, чтобы обрушить на него свою испепеляющую силу, я наклоняюсь и шепчу с жестокой насмешкой:

– Беги.

Отшатнувшись, мужчина давится слюной, а потом поворачивается и бросается наутек, петляя по улицам в безумной спешке убежать от меня. И хотя его инстинкты притуплены от выпивки, он прекрасно осознает исходящую от меня угрозу. Чего нельзя сказать о других. На преступных господ запада и востока работало слишком много глупцов. Чересчур дерзкие, чересчур спокойные, чересчур уверенные – они полагали, что находятся во главе пищевой цепочки.

О, как же они ошибались.

Завтра Дерфорт проснется и увидит, что все кончено. Люди и здания прогнили насквозь и брошены в качестве предупреждения. Если кто-нибудь снова решит торговать людьми, я удостоверюсь, что они тоже встретятся со смертью – от моей руки или с помощью моего Гнева.

К слову, о них…

Я сворачиваю с улицы, увязая в прибрежном песке, и направляюсь к фигурам на берегу. Грудь пронзает резкая боль, и я слегка пошатываюсь, посмотрев на свои руки, на которых пульсируют вены гнили.

Они зачахли.

Я засовываю руку в карман и сжимаю в кулаке золотую ленту.

Подойдя ближе, я спрашиваю:

– Ты разобрался там?

Джадд ловко ловит кинжал, который подбрасывал в воздухе, а затем вкладывает его в ножны и выпрямляется, опираясь на своего тимбервинга. От ветра его блестящие светлые волосы падают на глаза, но он выглядит таким же веселым, как и всегда. Несмотря на то, что Джадд много времени провел в пути, о чем свидетельствует клочковатая щетина на его обычно гладком лице, он в хорошем настроении.

Может, причина кроется в этих истязаниях.

Он окидывает меня проницательным взглядом, пытаясь понять, в каком я настроении.

– Ну конечно, – говорит он. – Я удостоверился, что твое послание донесено четко и ясно до тех, кто находится в нейтральной зоне. Похоже, в ближайшее время никто не захочет захватить восточную или западную сторону.

– Хорошо.

– Но всегда найдутся другие.

Я киваю и подхожу к Гербу. Этот зверь не сравнится с быстротой Арго, и он меньше, но для своего возраста неплохо справляется с большими расстояниями.

– А когда они появятся…

Вижу, как в темноте блестят в улыбке зубы Джадда.

– Я с удовольствием нанесу еще один визит.

Я доволен. Может, Джадд и кажется самым добродушным из всех нас, но он неспроста входит в число моего Гнева.

На обратном пути из Первого королевства он остановился в Третьем королевстве, чтобы его тимбервинг отдохнул, но потом до него дошли известия, как я поступил с Галленрифом. Поэтому он пошел по моему следу, откуда-то узнав, что я направился в Дерфорт, и нашел меня здесь сегодня вечером еще до того, как я сошел на берег.

Если бы меня увидел любой другой человек, помимо моего Гнева, он бы развернулся и улетел в обратном направлении. Но не Джадд. Он увидел бурлящую во мне ярость и сразу спросил «Так кого мы убьем первым?».

Он еще не слышал о Слиянии. Об Аурен. О том, как король Толд, с которым он только что закончил переговоры, прилетел прямиком на Слияние и участвовал в суде над Аурен.

После того, как я все ему рассказал, Джадд был более чем счастлив присоединиться ко мне в свершении возмездия. Он жаждал уничтожить улицы, на которых пользовались Аурен и разрушали ее детство, вынудив поверить, что ее ценность заключается в том, чтобы ублажать других.

От одной только мысли, что она жила тут в страхе и была вынуждена сносить эти ужасы, моя ярость свивается в венах так туго, что каждая жилка в теле сжимается.

Мы садимся на тимбервингов, и Джадд смотрит на меня. Я сжимаю поводья, обхватив зверя бедрами и вздрагивая от непроходящей боли в груди.

– Ты в порядке?

Я стискиваю зубы. Подавляю боль.

– Нет.

И не буду. Пока не доберусь до нее. Пока не найду ее и свою мать.

Он внимательно на меня смотрит.

– Ты же не планируешь возвращаться в Четвертое королевство?

Я качаю головой.

– Ты лети. – Я показываю на тело, ничком лежащее на спине его тимбервинга. – И забери нашу поклажу. Он станет отличным подарком для Оза.

Привязанный к седлу Ману, словно по сигналу, начинает вертеться. Он пытается поднять голову и останавливает на мне злой взгляд карих глаз. Его смуглые щеки покрыты светлым песком, который липнет к распущенным черным волосам, пока сам он висит как мешок с картошкой.

Покинув замок Галленриф, я выдернул гниль, которой отравил его, чтобы она его не убила. За мной никто не гнался. Не знаю, может, Кайла забрала всех своих тимбервингов, поэтому они не могли… или Кеон с солдатами боялись, что я прикончу Ману, если они помчатся за мной.

Не отравленный гнилью или ядом, Ману, придя в сознание, был вынужден проживать каждую секунду своего похищения. Он кричал на меня, пока у него не охрип голос, поэтому я запихнул ему в рот тряпку, обвязав вокруг головы, а еще связал ему руки и ноги. Ману был вынужден смотреть, как я убиваю людей в его же родном королевстве.

Джадд оглядывается на Ману, который пытается докричаться до нас сквозь кляп.

– Не разговаривай с набитым ртом, – цокнув, говорит он.

Ману свирепо смотрит на него.

Джадд поворачивается ко мне и говорит тише:

– А… что насчет разлома?

Я резко качаю головой. Как бы я ни старался, сколько бы усилий ни прикладывал, чтобы исторгнуть хотя бы малость той силы, которая всегда во мне присутствовала, все мои попытки были напрасны.

Я до сих пор пуст.

– Сила вернется, – старается подбодрить Джадд. Райатт пытался сделать то же самое. Да и я пытался так же себя успокоить.

– Разумеется, – отвечаю я.

Интересно, когда это стало казаться ложью.

Кивнув на прощание и щелкнув поводьями, Джадд взмывает в воздух и исчезает в ночном небе, направляясь в сторону Четвертого королевства.

Я оглядываюсь к Дерфорту и снова хмурюсь, задаваясь вопросом, как, черт возьми, они вообще переправили сюда Аурен? Ни один ребенок не должен быть разлучен со своей семьей, но при этом и не должен лишиться привычного мира.

Как они переправили ее из Эннвина в Орею?

Этот вопрос мучил меня с тех пор, как я впервые ее увидел. С тех пор, как впервые услышал ее историю.

Жаль, что Мидас убил Закира Уэста. Если бы этот подонок еще жил, я бы выяснил, у кого он купил Аурен, и тогда у меня была бы какая-нибудь зацепка. Но ее нет. Сколько бы я не пытался узнать, след теряется. Я задал Аурен много вопросов и проверил каждую мелочь, но так ничего и не выяснил.

Гнев пронзает, как нож, и посреди груди сильно жжет. Боль растекается ручейками, как кислота, растворяющая кожу.

Не знаю, как Аурен сюда попала, но знаю, что теперь ее больше нет.

Пока я не смогу открыть еще один портал, чтобы добраться до нее, это все, что у меня есть. Моя миссия заключалась в том, чтобы выследить всех, кто причинил ей боль, всех, кто заставил ее чувствовать себя униженной.

И хотя сегодня вечером я пронесся по улицам, где царила преступность, и уничтожил всех подонков, причастных к торговле плотью, даже это не утолило мою жгучую жажду мести.

Мне нужно еще.

Моя разлука с ней – это тлеющий гнев, который вот-вот прорвется наружу и заставит меня дымиться, пока я не превращусь в отравленный пепел. Джадд сказал бы, что моя сила слишком воздействует на меня, но он не знает и половины. Не знаю, что произошло, когда я почувствовал, как разрыв смыкается. Когда почувствовал, что она покинула меня.

Дернув поводья, я взлетаю, рассекая небо. Пока мы прорываемся сквозь влажные облака, я направляю тимбервинга в нужную сторону и устраиваюсь поудобнее, выпуская шипы, которые прорезают кожу, как болезненные иглы. Кровь пропитывает рубаху и стекает по лбу, но я почти ее не чувствую, потому что меня мучает иная боль – та, что намного сильнее.

Словно мое сердце и моя чертова душа вырваны из груди. Я пустой, во мне нет ничего, кроме эха ее голоса и собственносй ярости. Представляю, что сейчас моя аура – скорее всего черный-пречерный сгусток злобы, потому что этот гнев… он поглотит меня полностью.

И я позволю ему это сделать.

Глава 13

Царица Малина

Я несколько дней не видела наемника.

Он молча оставил меня тут, и, подозреваю, что сделал это специально, мне в отместку, чтобы доказать свою точку зрения.

«Заставь меня поверить, что хочешь выбраться сюда из благих побуждений».

Вот же напыщенный осел! Да кем он себя возомнил? Он всего лишь наемник. Его ремесло – убивать людей, и он еще осмеливается меня судить?

Мой гнев – живое существо, острое и давящее, как толстый кусок льда, застрявший внутри и с каждым днем становящийся все больше, пока я вынуждена сидеть в этой комнате и наблюдать, как фейри вторгаются в мое царство.

Я смотрю в открытое окно, а в лицо мне дует холодный воздух. Солдаты беспрестанно маршируют по зазубренным останкам Седьмого королевства. В Орею. В Хайбелл.

На моих ресницах застывает лед. Тяжелые замерзшие частички собираются на веках, отслаиваясь от каждого движения и осыпаются снегом на мои щеки.

Мой гнев обратился в лед. Он незыблем. Холоден. Застывший в своей леденящей свирепости. Я тоже обратилась в лед. Застряла тут и вынуждена смотреть на вторжение льдистыми глазами.

Сзади что-то звенит, и я, повернувшись, вижу новый поднос с едой. Я смотрю на покореженный металл, и в груди просыпается гнев.

Отлетев от окна, я сердито иду к подносу и сметаю его на пол одним движением руки. Жестяной чайник со звоном падает на каменный пол, хлеб разлетается в стороны, а поднос громыхает. Я тяжело дышу, и клубы выдыхаемого воздуха собираются в облако, когда я подхожу к запертой двери.

Я берусь за ручку и дергаю за нее, но замок, конечно, не проворачивается.

– Выпустите меня! – кричу я на дерево. На замок. На фейри.

На него.

Я снова и снова дергаю за ручку, но она невосприимчива к моему гневу – гневу, который поднимается по горлу и вырывается изо рта яростным криком. Он срывается с губ одновременно с инеем, вырвавшимся из моих ладоней, и тогда дверная ручка вдруг разбивается вдребезги.

Не ломается, не расшатывается. Металлическая ручка так заледенела, что от одного взмаха моей руки ломается и падает на пол, разбиваясь на миллион осколков.

Я смотрю на куски льда, чувствуя, как гулко бьется в груди сердце, пронизанное страхом. Я перевожу взгляд на свою ладонь и льдистую линию, что ее пересекает. Сквозь эти осколки по моей коже струится магическая сила, и каждый из них пульсирует. Будто живой.

Я быстро распахиваю дверь, но тут же резко останавливаюсь.

Напротив стоят Фасса и Фриано. Их густые волосы висят тяжелыми путами, фейри смотрят на меня темными глазами. Они так похожи, что становится жутко. Единственное отличие между ними – родинки на щеках. У Фриано на левой, а у Фассы на правой.

Они бросают оценивающий взгляд на дыру в двери, где раньше была ручка, а потом снова смотрят на меня.

– Ну и хватает же вам наглости! – гаркаю я, встав перед дверью и загородив им вид на остатки ручки. – Заперли меня здесь, как какое-то животное.

– Ореанцы и правда всего лишь на ступень выше животных, – спокойно говорит Фасса и смотрит на своего брата. – А ты как считаешь, Фриано?

– Ты прав. Но хорошие животные знают, что лучше не покидать свою клетку.

Я сжимаю руки в кулак. Чувствую, как между пальцами хрустит снег.

– В любом случае, мы пришли за вами, – невозмутимо продолжает Фасса. – Пойдемте.

Я смотрю на них с негодованием.

Фейри разворачиваются на блестящих каблуках и спускаются по лестнице, рассчитывая, что я безропотно за ними последую. Я разжимаю кулаки, желая покрыть все коркой льда, заморозить их, а потом разбить вдребезги, но ничего не выходит.

В отчаянии мне хочется заорать. Эта магия, наполнившая меня холодом, эта сила, от которой ладони покрываются коркой льда, неполноценна. Ущербна. Или, может… все дело во мне. Я не могу породить жизнь, хотя я женщина. Не могу породить магию, хотя теперь у меня есть сила. Не могу править, хотя носила корону.

С мгновение я мешкаю, но мне остается лишь вернуться в эту комнату, а я понимаю, что, после нескольких дней в ее плену, это последнее место, где я хочу находиться. Потому, повернувшись, начинаю спускаться, хотя идти за ними претит. Я следую за братьями не торопясь, цепляясь за иллюзию, что решила сама за ними идти, а не подчиняюсь их приказу.

Фасса оглядывается и ухмыляется, словно понимая мои намерения, а я жалею, что не могу стереть с его лица это выражение. Мы идем по винтовой лестнице, ступеньки побиты, а в стенах – дыры, через которые видно унылое серое небо. Думаю, стены этой башни уцелели каким-то чудом, потому что большая часть замка разрушена и открыта стихии.

Эта лестница больше не покрыта ковром, и каждый шаг становится скользким, как на льду. Перил тоже больше нет, поэтому, если поскользнешься, то ухватиться будет не за что. Но шаг мой остается уверенным, даже когда братья время от времени пытаются не упасть. Я хочу поднять руки и спихнуть Фассу и Фриано, чтобы их черепушки раскололись на мерзлой лестнице. Может, я бы и осмелилась это сделать, если бы их было не двое.

У основания башни вижу разрушенный коридор, открытый стихии, стены обваливаются прямо у меня над головой, где свистит порывистый ветер. Здесь же старые дверные проемы, ведущие на сотни футов вниз, комнаты разрушены временем, а у порогов скопились кучи снега.

Затем мы выходим на широкую лестницу, каменные ступени которой испещрены кривыми трещинами, похожими на зазубрины. Я резко останавливаюсь на вершине, и у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю вниз.

В разрушенном замке полно фейри.

От когда-то величественного зала остались лишь стены да высокий треснувший потолок, сквозь щели в котором видно небо. Каждый кирпичик покрыт морозным пеплом, отчего замок напоминает выпотрошенный скелет, оставленный разлагаться в морозной могиле.

У еще сохранившихся стен полностью отсутствует декор, кроме пары одиноких канделябров, но и они погнулись и заржавели. В самом дальнем углу виден кусок выцветших обоев и старая колонна, поваленная как треснувший ствол.

И все это покрыто снегом и палатками. Фейри снуют по замку, разместив посты со столами с едой и водрузив на них оружие. Все здесь кажется чуждым – палатки, еда, оружие, но более всего фейри.

Их черты лица резче. Особенно заостренные кончики ушей, при виде которых все мое тело покрывается изнутри льдом. Они двигаются с оточенной грацией, и даже в их голосах слышится мелодичность.

Взгляды у них острые, как у ястребов в небе, а у некоторых волосы странного цвета – слишком яркие и пестрые. Их грудь покрыта бесцветными камушками, похожими на гальку, а за спинами припрятаны тяжелые мечи, сверкающие как мрамор и готовые к нападению.

– Чародеи, за мной!

Услышав выкрик, я подпрыгиваю и резко смотрю на огромного фейри, который стоит перед поваленным главным входом. Дверей тут давно нет, но обломки убраны и можно с легкостью выбраться наружу.

Фейри идут к нему, выстроившись идеальной шеренгой, а он оценивающе обводит их взглядом.

– Фейри земли, вперед. Хочу, чтобы этот снег убрали до прибытия следующего полка. Мы отстаем, – рычит фейри, а потом разворачивается и выводит их в бурю.

– Царица Малина.

Я поворачиваюсь вправо, снова увидев рядом с собой близнецов. В слове «царица» слышится неприкрытый сарказм.

Все фейри внизу оборачиваются, и в воздухе теперь чувствуется враждебность. На меня устремляют резкие взгляды, напоминающие раскаленный металл, и весь замок словно переполняется их ненавистью ко мне. Некоторые поворачиваются всем корпусом, а другие хватаются за мечи в очевидном намерении напугать.

Но я не боюсь.

Близнецы, ухмыляясь, протягивают руки.

– Сюда, Ваше Величество.

Я вздергиваю подбородок, выпрямляю спину и спускаюсь, а затем иду через зал, не обращая внимания на попадающихся по пути фейри. Один плюет на снег у моих ног. Я останавливаюсь, приподняв бровь, и бросаю на него свирепый взор. Он тоже смотрит на меня, явно довольный собой, и покусывает щеку. Чувствую, как в меня проникает холод, отчего нутро коченеет. Мне бы хотелось сломать его кости как кусок льда.

Отвернувшись, я иду по заснеженной дорожке из зала в комнату, в которой вообще нет потолка. В углах скопились кучи снега, а от стен осталась лишь половина. Справа, у одной стены я вижу останки старого камина, а дымоход тянется вверх, как шрам, и вонзается в небо.

Пройдя мимо него, близнецы ведут меня через зияющий проем, и затем я оказываюсь в комнате, которая была полностью отстроена заново.

Крепкие стены выложены аккуратными рядами кирпичей и блестят так, словно кто-то отковырял обломки и отполировал зазубренные края до блеска. Потолок тоже цел и похож на купол, а пол выложен каменными плитами. Воссозданная заново комната надежно защищена от холодного воздуха, но меня все равно пробирает дрожь.

Потому что посреди зала на троне сидит фейри. Этот трон сделан из цельного камня, а его изогнутые края как минимум на фут выше головы фейри. Перед ним стоит каменный стол в форме конуса, вот только острый угол срезан, и фейри опирается на ровный край.

В этом фейри чувствуется мощь. Что-то могущественное и смертельно опасное, отчего по моим рукам бегут мурашки, как и от самого его присутствия. Его глаза похожи на гранит. Вместо зрачков – крапинки, испещренные коричневыми и серыми пятнами по всей радужной оболочке и полностью скрывающие белки глаз. Он моргает, и это все равно что смотреть на ожившую статую.

Он крепок и мускулист, его темно-серая кожа твердая и почти одного цвета с серо-карими глазами. Губы тонкие, нос крупный, а на пальцах растут каменные ногти, похожие на когти. На голове у него серая корона с блестящими зубцами, которую словно подняли из недр каменной глыбы и обтесали, а потом водрузили ему на голову.

Я силюсь сдержать дрожь, но все во мне велит разворачиваться и бежать. Я повидала очень много правителей, наделенных магией, ведь и сама родом из королевской семьи. Но я никогда не испытывала такого страха, как сейчас. Никогда не ощущала такой подспудной угрозы. Он другой. Непохожий на остальных. И эта его непохожесть исходит от него ядовитым удушающим дымом.

Он поднимает взгляд от карты на столе и смотрит на меня, а потом переводит взгляд вправо. Я оборачиваюсь и вижу Пруинна. Чувствую злость, когда замечаю на себе его серебристый взгляд. Я должна была сразу догадаться, что с ним что-то не так. Он слишком притягателен. Слишком странный. Пруинн обещал привести меня к исполнению заветного желания и обманул, как дуру, подкупив свитком из тележки торговца и словами шарлатана.

Я его ненавижу.

Словно прочитав мои мысли, он улыбается, сверкнув зубами. Его светлые волосы коротко подстрижены, лицо чисто выбрито.

– Позвольте, я вас представлю, – вкрадчиво произносит он. – Это король Тайек Кэррик.

Король фейри смотрит на меня так, словно я жалкая букашка, ползающая у него под ногами.

– Хм. Малина, не так ли?

– Царица Малина Кольер, – отвечаю я, радуясь, что мне удалось скрыть дрожь в голосе.

– И правда, – говорит он. Голос у него такой же каменный, как и выражение лица. – Выходит, вы чистокровная правительница Ореи, чья кровь позволила нам восстановить мост. – Он замолкает. – И родилась без силы, да? Пруинн говорит, что по этой причине вам не позволили занять семейный трон. Что ваш народ вас ненавидит.

Я клацаю зубами и скрежещу ими.

– Некоторые правители считают, что их обязаны любить, – продолжает король, встав с трона. Поступь у него тяжелая, словно его сапоги набиты камнями. – Но это ложное представление. Нужна верность, а не любовь. Преданность, а не обожание. Только так можно править.

Я молчу, и он внимательно смотрит на меня, склонив голову.

– Жаль, что вы ореанка. В Эннвине вас можно было бы счесть красавицей, если бы в ваших жилах не текла низшая кровь.

От возмущения у меня холодеют ладони.

– Только благодаря этой низшей крови вы и попали сюда, – огрызаюсь я. – Может, это ваш род ниже нашего.

Он смеется, словно мой выпад его веселит и ни капли не задевает. А потом смех внезапно обрывается, и стол перед ним подпрыгивает. Я едва успеваю понять, что стол летит по воздуху, а потом врезается мне в живот, отчего я валюсь на пол.

Я кричу от резкой боли, но так потрясена, что не сразу замечаю, что каменный стол теперь лежит на мне, придавив своим внушительным весом. Я охаю, открывая и закрывая рот как выброшенная на берег рыба, и не могу пошевелить ни руками, ни ногами.

Король Кэррик неторопливо подходит ко мне. Он смотрит на меня сверху вниз, окинув тяжелым взглядом, полным безразличия.

– Тебя называют Холодной царицей, верно?

Я не могу ответить. Погребенная под тяжестью стола, я едва могу дышать.

– Фасса и Фриано рассказали, что, по их мнению, ритуал восстановления вдохнул в тебя какую-то магию. Это своего рода подарок от их способностей отдавать и принимать силу. – Он говорит так, словно не собирается раздавить меня насмерть.

Своим беспечным взглядом он наблюдает за моими усилиями, гранитные крапинки поблескивают в тусклом свете.

– Пользуйся ей. Пользуйся подаренной силой только потому, что ее тебе предоставил фейри.

Я трясусь и что-то мямлю, чувствуя, что ребра вот-вот треснут, а грудная клетка сожмется. Давление нарастает. Ужасает. С каждой секундой, пока я не могу освободиться, меня берет еще большая оторопь. Кости скованы, ребра стиснуты. Это давление – явная угроза, словно даже одна лишняя песчинка расколет меня на осколки, и я лопну, как виноградина.

Я хочу заморозить этого жуткого фейри, потому как знаю, что он меня убьет. Я вижу это по его лицу. Но ему плевать на мои усилия. Он, не моргнув глазом, даст этой каменной плите измельчить меня в порошок.

Потому я пытаюсь собраться, несмотря на усилившуюся панику, пытаюсь воспользоваться этой неустойчивой магией, которая как будто совсем мне не подчиняется, но ничего не выходит. Перед глазами мелькают черные мушки, я вот-вот потеряю сознание, и кажется, что у меня все же лопнет грудная клетка.

Он смеется, видя мои жалкие попытки, затрудненное дыхание. А потом наклоняется, и я чувствую в его дыхании запах влажного камня.

– Видишь? Жалкая. Не можешь даже воспользоваться магией, которой тебе даровал этот фейри. Еще одно доказательство, что ореанцы не достойны ни магии, ни этого царства, – выплевывает он. – Поэтому мы заберем и то и другое.

Он отворачивается и одним движением пальца снимает эту каменную плиту. Грудь тут же наполняется воздухом, и я переворачиваюсь на бок, кашляя и пытаясь перевести дух. Меня переполняет небывалое унижение, и я дрожу всем телом в ярости от своего же бессилия.

– Отведите ее обратно, – презрительно распоряжается фейри. Стол снова встает на ножки, а король садится и жестоко мне улыбается. – Из той башни открывается лучший вид, не правда ли, Холодная царица?

Фасса и Фриано поднимают меня с пола, но я выворачиваюсь из их хватки и прожигаю короля взглядом. Я больше его не боюсь. Он – агрессор, который пытается унизить меня и подчинить. И неважно, фейри он или ореанец, бог или дьявол. Он просто еще один высокомерный мужчина, надевший на голову корону, а я таких немало повидала за жизнь.

– Знаешь, что холод делает с камнем, король Кэррик? – спрашиваю я.

Он замирает и наклоняет голову, смотря на меня.

Я показываю рукой на дверной проем, на осыпавшиеся каменные стены, истертые и обветшалые.

– В камне есть трещины и щели. Дефекты. Камень может казаться незыблемым и сильным, но холод и это ломает. Влага проникает в трещины, а когда застывает, разрушает и камень. Он не сможет вечно противостоять льду. В итоге холод всегда одерживает победу.

В моих ледяных глазах застывает непроницаемая стужа.

У него дергается нерв на лице, и на миг я задумываюсь: обрушит ли он эту каменную плиту на меня снова, позволит ли ей на сей раз раздавить меня насмерть?

Мне плевать. Я не позволю еще одному жаждущему власти королю говорить мне, что я бесполезна.

Развернувшись, я прохожу мимо Пруинна и покидаю зал с высоко поднятой головой, не сомневаясь, что король прикончит меня.

Но этого не происходит.

И снова я не удостаиваю взглядом ухмыляющихся фейри, снующих в замке, не обращаю внимания на близнецов, которые ведут меня в комнату. Не замечаю новую ручку и замок, которые кто-то установил на двери. Пренебрегаю болью, от которой до сих пор ноет тело.

Я игнорирую все, кроме холода. Он наполняет мои вены, собирается в груди и превращается в ледяные осколки, покрывающие мои потрескавшиеся губы.

Я пренебрегаю всем, пока в комнате не становится темно, а мои ногти не синеют.

Пока не возвращается наемник, как я и предполагала. Он появляется из клубящейся тени и преломленного света.

Я встаю и поворачиваюсь к нему лицом, но вижу из-под капюшона лишь бледную кожу вокруг его губ.

Заставь меня поверить тебе.

– Ты сказал, что мое сердце просто кусок льда, – говорю я, всматриваясь в его лицо, скрытое капюшоном. – И, возможно, это правда.

В ответ он молчит, но я чувствую, что наемник внимает. Почти ощущаю, как он оглядывает каждый дюйм моего лица.

– Но я – Холодная царица, и мое сердце бьется ради моего царства.

Я показываю на окно, за которым солдаты продолжают собираться к Хайбеллу.

– Мне нужно попасть туда раньше этих фейри, иначе ореанцы не получат предупреждения, и их убьют. – Я опускаю руки и стискиваю их перед собой. – И их предупрежу я. Я покину этот замок – с твоей помощью или без нее, наемник.

– Они подняли восстание против тебя, – говорит он хриплым, обрывистым голосом. – Выгнали из собственного замка.

– Меня это не волнует.

– Ты приказала убить своих же подданных.

К горлу подкатывают ледяные глыбы.

– Я ошиблась.

Он долго смотрит на меня. Я шумно дышу, а он стоит, не пошевелив и мускулом. Тишина в комнате становится такой осязаемой, что я чувствую, будто могу сорваться в ожидании его ответа.

Когда он продолжает молчать, я больше не выдерживаю.

– Так что? – спрашиваю я. – Ты мне веришь?

Вижу, как в тени его губы медленно приподнимаются в улыбке.

– Я вполне тебе верю.

Я выдыхаю, хоть и не совсем уверена, что означает его ответ.

Он поворачивается к двери и беззвучно распахивает ее.

– Она же была заперта, – бормочу я.

Он запускает руку в карман тяжелого плаща и достает медный ключ.

В негодовании я округляю глаза.

– Все это время он был у тебя?!

Я слышу, как наемник тихонько хмыкает, но больше ответов не дает. Потом протягивает руку. Я на мгновение замираю, а потом подхожу к нему и берусь за его ладонь. На удивление, его кожа под моими ледяными пальцами теплая, я чувствую мозоли и очертания давних шрамов.

– Если ты попытаешься меня убить…

Он наклоняется и задевает капюшоном мою щеку, сказав хриплым голосом:

– Мне и не нужно. Фейри сделают это за меня. А теперь держись крепко, Царевна.

Я резко охаю, когда нас в ту же секунду окружают тени, а свет начинает искриться на противоестественном ветру. Мы вылетаем через двери, и я уже не чувствую рядом замка.

Вижу только отдельные обломки за роем теней и искр света, что нас окутывают. Когда мы проносимся мимо фейри, будто невидимые клубы дыма, тела искажаются. Никто нас не замечает. Мы как воздух, как тени и ветер. Звуки искажаются, а некоторые голоса звучат как эхо в пещере. Я чувствую дуновение вездесущего порыва ветра.

Я держу наемника за руку, и мы покидаем замок так, что никто нас не замечает. Мы цепляемся за каждую тень, склоняемся к свету, передвигаемся будто призраки. А потом оказываемся на холодной разрушенной земле Седьмого королевства, по которой армия фейри направляется к Орее. Направляется к королевству, которое меня отвергло.

Я вполне тебе верю.

Интересно, а поверят ли мне и жители Ореи?

Глава 14

Озрик

Бывают и правда очень поганые звуки. Такие, что задевают вас побольнее и выводят из себя.

Например, когда жуют. Это бесит, особенно если учитывать, что я не один год провел с солдатами и наемниками. Вяленое мясо жуется очень долго и смачно, и я не раз давал тумаки солдатам за то, что те противно скрежетали зубами.

Есть еще один звук, который ранее мне досаждал.

Хрип.

Когда много лет прослужил убийцей, хрип становится почти таким же обыденным явлением, как удары клинков. После них обычно захлебываются и давятся кровью. Но иногда хрип может длиться часами и даже днями, пока наконец не прекращается и солдат не умирает. Хрип – то же самое, что водить ногтями по фарфоровой тарелке.

Его хватает, чтобы я стремглав вылетел из палатки любого лекаря.

Но сейчас…

Я смотрю на неподвижно лежащего на кровати человека с землистым лицом.

Рисса хрипит. Каждый ее вдох сопровождается хрипом.

Не знаю, это шумит кровь у нее в горле или жидкость в легких, или еще какая-нибудь хрень, в которой я ни черта не разбираюсь, потому как я, черт возьми, не лекарь. Но одно я знаю точно: пока Рисса хрипит, она жива.

Поэтому в последнее время хрипы – мой любимый звук.

Я слышу, как сзади открывается дверь, и внутрь, шаркая, заходит Ходжат.

– Вы снова здесь, капитан?

– Не снова. А до сих пор.

Я не покидал Риссу. Ни одного раза за последние несколько недель.

Он цокает и встает с другой стороны кровати, начиная расставлять на столике свои склянки. Я смотрю, как Ходжат достает чистую салфетку и последовательно выливает на нее настойки.

При таком ракурсе мне полностью видны левая половина его лица и шрамы от ожогов, которые поднимаются к уголку глаза. Я никогда не интересовался, откуда у него ожоги. Это его личное дело. Но сейчас мне нужно на что-то отвлечься.

– Ты убил того ублюдка, который так с тобой поступил?

Ходжат замирает.

– Капитан Озрик, я лекарь, а не убийца.

– Хочешь, убью за тебя? – Во мне скопилось столько гнева, что хочется уже его выплеснуть. И в этом мне поможет чье-нибудь убийство.

– Я сказал, что я не убийца, но это не означает, что тот человек жив.

– О. Рип? – Наверняка он давным-давно разобрался с тем подонком, который изувечил Ходжата, – когда впервые привел его в Дэдвелл.

– Я не спрашивал.

Таким людям, как Ходжат, лучше этого и не делать. Некоторым с подобным не совладать. Но я… Убийство всегда было тем делом, с которым уж я-то точно мог совладать.

– Убийство не для слабонервных.

Ходжат поворачивается к Риссе, держа салфетку.

– Мне снова нужно сменить ей повязку.

Я сжимаю зубы, но жестом велю ему продолжать.

Он смотрит на меня.

– Стоит ли напоминать, что, когда я в последний раз менял ей повязку, вы чуть не проломили стену?

– Ну и что?

Я содрогнулся, когда увидел ее зияющую рану, увидел, сколько из нее сочилось крови. Увидел кинжал, торчащий у нее в груди.

Мне снова и снова хочется прикончить того, кто с ней это сделал. Интересно, сколько ударов кинжалом я могу ему нанести, пока он не задохнется и не помрет?

– Капитан, лечение – зрелище не для слабонервных.

Я скрещиваю на груди руки.

– Я никуда не уйду.

Ходжат вздыхает, и в ту же минуту я слышу:

– Что это ты тут делаешь с нашим скромным лекарем?

Я поворачиваюсь и вижу Джадда.

– Когда ты вернулся? – спрашиваю я.

– Только что… – Он смотрит на Риссу с откровенным беспокойством. Может, я и не покидаю палату лекаря, но Джадд? Он шарахается от них, как от чумы. Не может даже рядом находиться с тяжелораненым. – Рип рассказал, что случилось, – говорит он, переводя взгляд на меня. – Ты в порядке?

– Проклятие, а похоже, что я в порядке?

Он окидывает меня взглядом.

– На самом деле нет. Выглядишь хреново.

Я хмыкаю и замолкаю.

– Погоди, Рип? Черт возьми, когда ты с ним виделся?

Джадд прислоняется к стене, стараясь казаться спокойным, но то и дело переводит взгляд на Риссу.

– На обратном пути из Первого королевства. После того, как заключил новое соглашение с королем, сделал привал в Третьем королевстве, чтобы дать отдых тимбервингу. В столице поднялся переполох после того, как король Рот его покинул.

Я с удивлением приподнимаю брови.

– Он был в Третьем королевстве? Райатт сказал, что Слейд пытался открыть портал в Дролларде.

– Он не смог, – говорит Джадд. – И до сих пор не может.

– Черт.

– Угу. Видимо, это его разозлило, и теперь он жаждет мести.

Услышав, что он отправился в Третье королевство, я почувствовал какое-то извращенное удовлетворение. Это королева Кайла прислала сюда своего брата и стражу. Они с Ману – причина того, что Рисса лежит без сознания в палате лекаря, в груди у нее рана, а дыхание хриплое.

– Что он натворил в Третьем королевстве?

Джадд улыбается. И эта улыбка пугает.

– Кайлы там не обнаружилось, но он сгноил ее замок. И парочку стражников. А потом отправился в Дерфорт. Там-то я его и нагнал. Как чувствовал, что после он отправится туда.

Я молчу, покрутив в мыслях это название, а потом до меня доходит.

– Это место, где Аурен удерживали в плену, когда она была ребенком.

– Да.

Я хмурюсь.

– Но мы же разобрались, когда он впервые поведал нам о Дерфорте. Эта сволочь Мидас уже убил того мужчину, на которого она работала, и всех его приспешников. – Мидас хорошо заметал следы.

Джадд пожимает плечами.

– Думаю, ему этого мало. Он решил отравить улицы Ист-Энда и Уэст-Энда. Стереть их с лица земли.

– Серьезно?

Джадд кивает.

И чего я удивляюсь? Слейд не впервые устраивает такие кровавые расправы. Просто обычно он занимался ими в обличии командира Рипа, а не короля Ревингера. Но теперь, когда Райатт стал новым командиром, похоже, Слейд выпустил на волю свою гниль.

Я горжусь им. Жаль только, не могу заняться этим вместе с ним, но мне важнее находиться здесь.

– Куда он полетит потом?

– Не знаю. Он позволил мне немного повеселиться, а потом улетел. Не захотел компании.

Я оглядываюсь на Риссу. Пока я отвлекался, Ходжат начал менять повязку, с помощью серебряных инструментов снимая старую. Мельком увидев ее красную плоть, я сжимаю зубы.

– Помнишь, ты спрашивал о Третьем королевстве? – спрашивает Джадд, снова привлекая мое внимание к себе.

– Да…

Он отталкивается от стены.

– Пойдем, кое-что покажу.

Я качаю головой.

– Я ее не оставлю.

– Капитан, если позволите… – вмешивается Ходжат. – Скоро явятся мои помощницы, чтобы омыть леди Риссу. Ради ее же блага, вы все равно должны покинуть комнату.

Я открываю было рот, чтобы возразить, но он машет на меня рукой.

– Вам нужно поесть и отдохнуть, – строго выговаривает лекарь. – А еще вам самому не мешало бы помыться.

Джадд ухмыляется.

– По-моему, наш дорогой лекарь только что сказал, что ты воняешь, как грязная задница. Пойдем. Чем скорее уйдешь, тем быстрее вернешься.

Скрепя сердце я встаю со стула, затем, наклонившись над Риссой, осторожно убираю от ее бледного лица светлые волосы.

– Я вернусь, Желтый колокольчик. Ты просто дыши ради меня, – шепчу я, после чего поворачиваюсь и выхожу из комнаты вместе с Джаддом. – Надеюсь, это что-то стоящее.

Вместо того, чтобы пойти направо и подняться по лестнице, мы идем налево по более узкому коридору.

– Поверь, это ты захочешь увидеть.

Заинтригованный, я спускаюсь с ним по лестнице на самый нижний уровень. Туда, где в комнатах холодно, воздух влажный, а окон нет, кроме щелей шириной в несколько дюймов. Мы оказываемся рядом с двумя стражниками. Оба встают и отдают нам честь, когда мы проходим через тяжелую дверь.

– Какого черта мы делаем в подземельях? – спрашиваю я.

Не ответив, Джадд останавливается у первой камеры.

Я заглядываю в тусклое и сырое помещение, и глаза лезут на лоб, когда я замечаю фигуру.

– Я же говорил, – с безумным блеском в глазах говорит Джадд.

Тело на полу шевелится, и я сразу же понимаю, кто это.

Подонок Ману Иоана.

Человек, пытки которого я не раз представлял, когда Рисса хныкала во сне или ее лицо искажалось от боли. Теперь я понимаю, что пережил Слейд, когда Аурен не приходила в себя после событий в Рэнхолде.

Это та еще чертова пытка.

– Слейд полетел в Третье королевство не только для того, чтобы заразить гнилью Галленриф, – рассказывает Джадд, покачиваясь на пятках.

Я чувствую, как мои губы растягиваются в ухмылке, которая, наверное, скорее напоминает оскал волка, смотрящего на свою жертву. В этом я не сомневаюсь: Ману и есть моя жертва, и скоро у меня появится новый любимый звук.

Звук мольбы Ману, когда я выплесну на него гнев.

Я протягиваю руку в ожидании получить ключ, который у Джадда, несомненно, при себе. Он запускает руку в карман и протягивает ключ мне.

– Хочешь, останусь? – спрашивает он, смотря, как я вставляю ключ в замок и открываю дверь камеры.

– Нет.

– Ладно, – зевнув, говорит Джадд. – Он мешал мне всю дорогу.

Я смотрю на бесчувственное тело Ману.

– Ты его вырубил?

Джадд пожимает плечами.

– Может, раз или два.

Я фыркаю.

– Пришлось. После того, как Рип вытащил из него гниль, он превратился в сущий кошмар. Думаю, он не слишком-то обрадовался своему похищению.

– А еще ему, наверное, не понравится, что его заключили в темницу и подвергли пыткам, – говорю я, сев на хлипкий тюфяк.

– Развлекайся. – Джадд хлопает меня по плечу и уходит. Я слышу, как удаляются его шаги, пока не стихают совсем, и в камере раздается только дыхание Ману.

Его ровное нормальное дыхание без единого хрипа, мать его.

Я закипаю от ярости, чувствуя, как по венам растекается гнев. Я пышу злостью, поднимающейся как пар, который можно увидеть только в самые жаркие дни на восходе.

Несколько минут я просто смотрю на него. На его мятую синюю тунику и жилет. Распущенные волосы черного цвета. Сапог на Ману нет – видимо, потерял во время полета. Он выглядит не таким собранным, как в нашу последнюю встречу.

Но когда я с ним покончу, он будет выглядеть еще хуже.

Я просто сижу, пока у меня не начинают подергиваться пальцы. Он шевелит руками и ногами, сжимает веки. А потом я наклоняюсь к двери и со всей дури ею хлопаю. От громкого лязга Ману очухивается и переворачивается.

Он пытается сесть и судорожно озирается. А когда понимает, что находится в темнице, а перед ним сижу я, с его лица пропадают все краски. Лодыжки и запястья у него связаны, поэтому он чуть не падает, пытаясь отползти назад.

– Где я? Что происходит? – кричит Ману. У него перехватывает дыхание от тревоги. – Это противозаконно! Я – советник королевы и ее брат. Она объявит войну!

Я молча смотрю не него, прислонившись к стене и скрестив на груди руки.

– Где он? Где Ревингер? – требовательно спрашивает Ману, лихорадочно озираясь.

Я пристально смотрю на него.

– Вы не можете запереть меня здесь! – Изо рта у него вылетает слюна, а лицо начинает багроветь.

– Не стой столбом! – кричит Ману, еще хватаясь за мысль, что он хоть как-то контролирует ситуацию. – Я заслуживаю суда. Заслуживаю присутствия на нем моей сестры-королевы. Меня нельзя просто взять и запереть в темнице. Я хочу знать, где твой король!

Наверное, он не один день болтал, умолял и требовал. Но меня таким не проймешь.

– Вы не имеете права! – Ману безуспешно пытается разорвать веревки, связывающие его запястья, кожа на которых уже содралась. – Я требую аудиенции у Ревингера!

Выдав свою тираду, он задыхается, а мое затянувшееся молчание совсем лишает его спокойствия. Наверное, Ману голоден. Томится от жажды. Все тело ноет от тягостного путешествия. Но Ману понимает, что это только начало.

Он еще сильнее ерзает под моим взглядом и от моего бездействия. Спустя несколько минут я замечаю, как он сглатывает.

Теперь я полностью завладел его вниманием.

Я медленно опускаю руки на колени, наклоняюсь вперед и смотрю прямо в его чертовы глаза, произнося пугающе тихим голосом:

– Позволь, я расскажу тебе, как все будет происходить.

Его руки дрожат.

– Наверху на больничной койке лежит женщина, которой вонзили в грудь кинжал.

Ману отводит взгляд.

– Она пролежала там несколько недель. И все из-за тебя.

Он мотает головой.

– Это не я ударил ее кинжалом! Это был человек из Второго королевства!

Кинжал летит из моей руки так быстро, что Ману даже не успевает осознать. Он даже не замечает, что я выдернул кинжал из ножен. Ману кричит, когда клинок вонзается ему в плечо, и ударяется спиной о стену. Он потрясенно смотрит на оружие, торчащее из его тела.

– Я не попал тебе в сердце. Точно так же, как тот кинжал не попал в ее сердце.

По лбу Ману стекает капля пота, и он быстро дышит, смотря на меня.

– Теперь твоя судьба неразрывно связана с ее судьбой. Если заколют ее, то и тебя тоже, – даю я мрачное обещание. – Если она истекает кровью, то и ты тоже. Если она не может пить, то ты тоже не можешь.

Он таращит глаза.

– Если она испачкается, потому что смертельно ранена и даже встать не может, тогда ты тоже будешь сидеть в куче своего дерьма.

Теперь у него трясутся не только руки, но и все тело.

Я говорю так тихо, что почти рычу:

– А если она умрет, тогда ты тоже умрешь, ублюдок.

Пот льет с него ручьями.

Ману неловко поднимает локоть, чтобы вытереть подбородок, но шипит от боли, когда клинок еще глубже входит в плечо.

– Чего ты хочешь? – дрожащим голосом спрашивает он. – Моя сестра заплатит любой выкуп. Она заключит с тобой сделку. Ревингер хочет, чтобы сняли запрет на импорт – я могу это осуществить. Он хочет информации – я могу ее предоставить.

Я встаю и подхожу к нему, а потом наклоняюсь и выдергиваю кинжал. Ману кричит от боли, пока Кровь хлещет из раны, быстро пачкая его тунику.

– Я не хотел ранить ту женщину. Правда, не хотел, – хрипло взмолившись, заявляет он. – Я говорил им не трогать ее. Они не послушали!

– Но именно ты провел их сюда.

Я убираю кинжал в ножны, а потом достаю из кармана ключ и отпираю дверь. Выйдя, я снова ее закрываю, а Ману в этот момент пытается подняться на ноги, хотя лодыжки у него связаны. На его лице написано отчаяние, а рубашка пропитана кровью.

– Подожди! Я сказал, что моя сестра даст тебе все, что захочешь! Чего ты хочешь?

Я со скрипом поворачиваю ключ в замке и снова поднимаю на Ману взгляд.

– Я ничего не хочу.

Мои шаги эхом разносятся по коридору, сопровождаемые только криками Ману, который просит меня вернуться.

Однако я солгал. Одного я все же хочу. Но оно у меня уже было. На одну чертову секунду оно у меня было, а потом это отняли. И с каждым днем, пока Рисса лежит в той постели и не просыпается, у меня все меньше шансов вернуть желаемое.

Глава 15

Аурен

В последующие пять дней я возвращаюсь на поле и всматриваюсь в небеса. При виде парящей птахи или просвета в облаках от предвкушения задерживаю дыхание, но снова и снова разочарованно вздыхаю. Я крадусь как вор посреди ночи и всенепременно в сопровождении Ненет. Она прячет меня в повозке Кеффа, и они везут меня под покровом ночи и рассвета.

И с каждым днем со мной на поле приходят все больше фейри и тоже смотрят.

Пока они смотрят на меня, я ищу разлом в небе, который так и не появляется.

Слухи о моем падении перестали распространяться, и Вик больше не приходит, чтобы поговорить. А вот люди приходят. Приносят мне подношения, оставляют корзины, полные перьев, и всячески стараются не наступать на позолоченные цветы, словно это принесет им несчастье.

Тем временем меня спасает одна-единственная мысль.

А если Слейд открыл еще один портал… только не здесь?

Эннвин – огромное царство, и владений в нем теперь гораздо больше, чем я помню. Если Слейд открыл еще один разлом, то нет никаких гарантий, что это произойдет здесь, в Гейзеле. Выходит, он может быть где угодно. Нам могут разделять мили и океаны, и, возможно, мы этого даже не узнаем.

Шансы, что Слейд окажется на этом поле, почти равны нулю.

Эта мысль меня тяготит, но последние несколько недель я пытаюсь ее заглушить. Однако сейчас, уединившись посреди ночи в своей тайной комнате на чердаке, где компанию мне составляет лишь быстро догорающая свеча, эта мысль завладевает мною полностью. Я смотрю на пламя, отбрасывающее оранжевые блики на стены, и терзаюсь размышлениями.

Я не думала, что однажды снова окажусь в Эннвине, и теперь понимаю, насколько оторвана от реальности. Все здесь кажется неизведанным. Словно мне снова пять лет и меня везут в Орею. Мне не по себе, и я чувствую из-за этого вину, словно предаю свое наследие.

Но самое сильное чувство я испытываю, когда вижу разочарованные взгляды фейри. Слышу, как они шепотом обсуждают мой отказ Вику. Отказ Вульвину. Даже дети смотрят на меня так, словно я натворила что-то страшное. Но как я могу возглавить восстание, если ничего о нем не знаю?

Так странно – возвращаться туда, откуда ты родом, и понять, что на самом деле ты скиталица, оторванная от мира и плывущая по течению.

Сон никак не идет, поэтому я сдаюсь, когда до рассвета остается пара часов. На столике у кровати лежит кучка собранных мною камней – по одному за каждый день, проведенный в поле. Каждый из них я обратила в чистое золото.

Не знаю, для чего я это делаю. Может, чтобы оставить видимые отметины о минувших днях. Или чтобы напомнить себе, кто я и на что способна. Мое положение здесь довольно шаткое, но я остаюсь собой, и моя магия всегда при мне.

И хотя днем жидкое золото свободно льется из моих рук, а ночью я по-прежнему управляю любым золотом, что окружает меня, кое-что претерпело изменения.

По моему золоту теперь бегут черные линии. Черные линии гнили.

Я вижу их на камнях. На золоте, которое сделала для себя и ношу каждый день. Гниль проникает в мое волшебство всякий раз, когда я призываю силу. Она неизменно пронизывает расплавленный металл. На Слиянии меня обвинили в краже силы Слейда, но я этого не делала…

И все же.

Я смотрю на камни, на каждую тонкую венку, обвивающую их. Его гниль переплетается с моим золотом, как плывущие по воде нити.

Как это произошло? И почему?

Моя магия словно изменилась. Я чувствую притяжение, которого прежде во мне не было. Не то искушающее притяжение, что раскрывается внутри, а то, что манит извне.

Возможно, это он меня манит.

Странно, но так я чувствую связь с ним, хотя мы находимся в разных мирах. Мне нравится, что его гниль слилась с моей магией. Но стоит мне ее увидеть, в груди болит. Сердце щемит.

«Может, сегодня он будет там… – нашептывает мне тихий голосок. – Может, сегодня он наконец придет».

Эта надежда наполняет теплом, которое я не хочу гасить.

Вынудив себя встать с кровати, я переодеваюсь в простое, но чистое серое платье, завязываю ленты вокруг талии и накидываю на плечи плащ, застегнув его на шее. Потом просовываю ноги в сапоги из мягкой и чуть мятой кожи спереди.

Светлая сторона: теперь мои ноги полностью зажили благодаря Эстелии. Кожа больше не шелушится, а стопы выглядят так, словно и вовсе не были обожжены. Теперь, когда ко мне вернулись магические силы, а тело восстановилось, кажется, будто Слияния и не было. Я снова похожа на себя прежнюю.

Кроме разве что одного… ленты по-прежнему не двигаются. Они похожи на кусочки ткани, которые ниспадают с платья.

Им просто нужно исцелиться, продолжаю я себя убеждать. Им просто нужно время.

Не знаю, правда ли это, но так я себе говорю. Им просто нужно больше времени. Как и мне. Как и Слейду. Чтобы мы смогли друг друга найти.

Смахнув со стола золотые камни, я кладу их в карман и чувствую ногой их тяжесть. Затем расчесываю волосы и заплетаю их в косу, задуваю свечу и спускаюсь по лестнице.

Оказавшись на первом этаже, чувствую долетающий с кухни аромат свежеиспеченного хлеба с сиропом – Турсил и Эстелия уже трудятся не покладая рук, хотя час еще ранний. Когда вхожу на кухню, изо рта текут слюнки при виде мягкого света от огня в печм и мерцающих фонарей, стоящих на столе.

Турсил оглядывается, что-то помешивая в огромной кастрюле на плите, а Эстелия перестает месить.

– Вы встали раньше обычного, – улыбаясь, подмечает она.

Сегодня утром волосы Эстелии повязаны яркой лентой того же оттенка, что и оранжевые полосы у нее на щеках. Но моим вниманием завладевает небольшой медный браслет на ее тонком запястье. Потому что посредине, на белом овале, нарисован символ птицы с переломанными крыльями. Тот самый, что был на кольце Вика. Тот самый, что я видела на заколке Ненет.

Я отвожу взгляд.

– Не могу уснуть, – отвечаю и сажусь на стул.

– Ненет вернется только через час. Может, поедите, если проголодались?

– Конечно, она проголодалась, – вклинивается Турсил и уже достает корзинку. – Я приготовлю вам яичницу.

– Спасибо.

Я смотрю, как слаженно они работают, и улыбаюсь их тихому перешептыванию.

– Ты уже закончила с хлебом, любовь моя? – спрашивает Турсил. – Не стоит сейчас так его мутузить.

Она резко смотрит на него.

– Продолжишь и дальше так себя вести – придется отмутузить тебя. Уж хлеб замешивать я умею. И, смею заметить, получше некоторых.

Он протягивает руку и похлопывает ее по ягодицам.

– Я тоже умею замешивать тесто, – стиснув ее в объятиях, говорит Турсил, но Эстелия шлепает его по руке.

– Следи за манерами, или выкину тебя со своей кухни.

– Мы оба прекрасно знаем, что ты будешь очень по мне скучать.

Она закатывает глаза, а он добродушно усмехается, демонстрируя ямочки на щеках, отчего становится похожим на мальчишку, и целует Эстелию в скулу.

– Ты меня любишь.

– Угу, – отвечает она, но я замечаю улыбку на ее лице, когда Турсил отворачивается.

Турсил быстро готовит яичницу, а затем выкладывает ее на тарелку вместе с фруктами и протягивает мне.

– Ешьте, миледи.

– Выглядит аппетитно.

Я с готовностью принимаюсь за еду, но между делом поглядываю на часы, висящие над раковиной. Они показывают время, перемещая цветную жидкость, которая темнеет в течение дня.

– Вы ведь тоже встали раньше обычного?

– Сегодня мы получили дополнительный заказ с постоялого двора дальше по улице, – отвечает Турсил. – У них заняты все комнаты, так что и еды нужно больше. Мы должны привезти им обед, а потом заняться приготовлением завтрака здесь, чтобы успеть к открытию.

– И обед нужно приготовить за час, чтобы я успела его отнести. Ты же знаешь, как я не люблю опаздывать, – предупреждает Эстелия.

– Мы все успеем.

Я слизываю с губ фруктовый сок.

– Хотите, я вам помогу? – предлагаю я.

Они оборачиваются ко мне.

– О нет, вам не обязательно это делать, миледи, – говорит Эстелия.

– Нет, правда, – говорю я и встаю. – Вы стольким мне помогли. Я бы хотела помочь и вам. И чем-то заняться.

Они переглядываются, а потом Турсил пожимает плечами.

– Тогда идите сюда, леди Аурен. Никогда не помешает дополнительная пара рук в помощь.

Оказывается, лишняя пара рук не всегда в помощь.

Ну, во всяком случае, когда это не мои руки.

Стоит Турсилу увидеть, как я перетираю ломтики картофеля для супа, как он тут же теснит меня в сторону. Я знать не знала, что перетирать можно неправильно. А еще я случайно сожгла деревянную ложку, и немного пепла упало в бульон.

Вряд ли они рассчитывали на такой пикантный вкус.

Потом Эстелия попросила меня нарезать свежие овощи, но в итоге я поранила палец и все заляпала кровью. Ей не только пришлось воспользоваться магией, чтобы нанести на рану целебную эссенцию, но еще она, отвлекшись, чуть не сожгла хлеб, который пекла все утро.

Пока взбудораженная Эстелия бегала на постоялый двор, Турсил попросил меня приготовить тосты для утренней подачи в серветерии. И знаете что? Тосты тоже сложно готовить.

После того, как я сжигаю пятый ломтик, держа его над огнем щипцами, Турсил отодвигает меня в сторону.

– Простите меня за мои слова, но… может, готовка не входит в число ваших навыков? – мягко говорит он, но настойчиво забирает у меня инструмент.

– О да. Я так и не научилась готовить.

К пяти годам я умела читать, когда была еще младше – научилась ездить верхом, а еще я помню, как плавала в Эннвине.

Но готовка… нет.

– Но я точно люблю поесть, – добавляю я, в сотый раз извиняясь за то, что все испортила.

Он усмехается.

– Присаживайтесь, миледи. Я принесу вам один из пышных пирогов Эстелии, пока она не вернулась, а вы разложите чай по пакетикам. С этим, думаю, у вас трудностей не возникнет.

Он ошибается, и я доказываю это тем, что все же случайно роняю все банки с чаем, в результате чего он перемешивается; оставшееся время мне приходится заново все сортировать.

Но пирог просто потрясающий.

Уже почти наступил рассвет, но Ненет еще не вернулась. Она сильно задерживается, из-за чего я начинаю беспокоиться. В итоге я занимаю себя тем, что помогаю Эстелии и Турсилу готовить серветерий к открытию. Я расставляю посуду и столовое серебро, а они несут все это в столовую. И работают они слаженно: вытирают столы, ставят на них красивые хрустальные тарелки и вазы со свежими голубыми цветами с поля Сайры.

– Где ты этому научилась? – спрашиваю я у Эстелии, когда она заканчивает сворачивать салфетки в красивых птиц, которые будут украшать тарелки.

– У мамы. Этот серветерий принадлежал моей семье на протяжении нескольких поколений. Мы коренные жители Гейзела.

– Твоя семья жила здесь, когда в Эннвин прибыла Сайра Терли?

– Да, – тепло улыбаясь, говорит она. – Они рассказывали мне истории о ней. О том, как она встретила принца фейри в нашем городе. О том, как, став принцессой и даже королевой, возвращалась сюда во время наших полевых праздников, чтобы отпраздновать с нами. Все здесь ее любили. Она была хорошим правителем для фейри.

– Похоже, она замечательная.

Эстелия наклоняет голову.

– В ваших жилах течет ее кровь.

Я снова опускаю взгляд на ее браслет.

– Получается, ты тоже из Вульмин Дирунии?

Она опускает взгляд туда же и вертит пальцами браслет.

– Ненет рассказала, что вы познакомились с Виком. Он хороший фейри и давно сражается за наше дело, но он прав. Нам нужен стимул для новых свершений. – Вздохнув, Эстелия отпускает браслет. – Гораздо большее, чем выставление на стол тех голубых цветов и ношение герба Терли.

– И вы искренне верите, что это восстание поможет Эннвину?

– Кэррики стали тиранами. Все началось с ореанцев, но теперь они считают любого фейри ниже себя. Это скользкий путь, и власть, которой они нас притесняют, будет только усиливаться.

– А Вульмину хватит сил их свергнуть?

– Если мы все выступим против, это возможно.

– Думаете, все к этому готовы? – с любопытством спрашиваю я.

– С каждым днем положение дел становится все хуже, – мрачно отвечает Эстелия. – До нас только что дошли слухи, что один город полностью стерли с лица земли, потому что кто-то из его жителей высказался против нового закона. Поговаривают, у фермерских городов полностью отбирают товары, а в обмен фермеры ничего не получают. Если становится известно, что какой-нибудь город… не слишком благоволит нашим правителям, то его народ облагают погибельными налогами. И не говоря уже о том, как относятся к любым ореанцам или фейри, в жилах которых течет ореанская кровь. Они полностью лишены всех прав.

Внутри у меня все бурлит от тревоги, как вода в стоке.

– Так что да, леди Аурен, думаю, Вульмин Дируния готовы к восстанию – нам просто нужен стимул, который побудит наконец это сделать.

– И вы считаете, что этим стимулом должна стать я?

– Думаю, да, и тут не важно, поддержите вы Вульмин или нет, – говорит она. – Одним своим существованием вы напомнили нам о том, какой здесь была жизнь прежде. Нам нужно действовать как можно скорее, потому что в противном случае все станет только хуже.

– Думаю, что кое-что похуже может подстерегать нас уже сейчас, любовь моя.

Услышав мрачные слова Турсила, мы поворачиваемся к нему. Он стоит у окна возле раковины, отодвинув занавеску, и смотрит в зазоры между ставнями.

– Что случилось? – спрашивает Эстелия, а потом вскакивает и идет к нему.

Внезапно кто-то стучит в дверь кладовки, которая находится между столовой и кухней.

Турсил опускает занавеску и смотрит на нас с напряженным лицом.

– Сидите тут.

Эстелия встает рядом со мной, и мы видим, как он исчезает за вращающимися дверями. До нас доносится звук открывающегося замка и приглушенные голоса, а потом Турсил возвращается, ведя за собой встревоженную Ненет.

В отличие от прочих наших встреч, сейчас ее распущенные волосы висят липкими пучками, и серебристые пряди кажутся очень тонкими без обычной прически. Ее лицо, покрытое морщинками, белее снега.

– Что такое? – спрашивает Эстелия.

Сердце бьется сильнее, когда я вижу, как Ненет заламывает руки.

– На улице Каменные Мечи. Я потратила уйму времени, чтобы добраться сюда, потому что старалась не вызвать подозрений. – Она замолкает, глядя на Турсила. – Они обыскивают каждым дом.

Все на кухне напрягаются.

– И что они ищут?

Ненет смотрит на меня серыми глазами.

– Человека, который упал с неба.

Проклятие!

У Эстелии вырывается приглушенный крик.

– Они знают?

– Сомневаюсь, но, похоже, до них дошли слухи, раз они стали задавать вопросы. Гейзельцы не соблюдали необходимую предосторожность.

– Или кто-то кого-то подкупил, – мрачно говорит Турсил.

– Они бы этого не сделали, – упорствует Эстелия.

– Возможно, не все здесь так верны, как раньше, – говорит он. – Люди запутались, ведь монархи много лет постепенно все переиначили и только всех запутали.

– И что же нам делать? – спрашивает Ненет. – Уже скоро они постучат в дверь серветерия.

– Леди Аурен можно спрятать на чердаке, – уверенно говорит Эстелия. – Мы впустим их, дадим поискать. Они ее не найдут.

– Ни в коем случае, – сделав шаг вперед, возражаю я. – Вы все останетесь тут, а я выскользну через заднюю дверь.

– Нельзя! – восклицает Эстелия, и ее оранжевые щеки вспыхивают. – Если улицу патрулируют Каменные Мечи, вам нужно оставаться в доме.

Я качаю головой.

– Я не останусь здесь, так как не хочу навлечь на вас беду.

Эстелия хватает меня за руку и смотрит с отчаянием.

– Мы хотим вас защитить.

Я тепло улыбаюсь ей.

– И вы защитили. Не волнуйтесь за меня. Я могу сама о себе позаботиться.

– Но…

– Вы стольким мне помогли, я благодарна вам – всем вам, – говорю я, глядя и на Ненет с Турсилом. – Но мне пора уходить.

Если из-за меня в Гейзел придет беда, значит, я злоупотребила их гостеприимством. Никто из них не заслуживает такой угрозы.

У Эстелии дрожит подбородок.

– Мне не нравится ваша идея. Я все же считаю, что вам стоит остаться. Они не найдут вас, мы в этом убедимся.

Я сжимаю ее руку, и мое сердце тоже сжимается.

– Я так и не смогла найти того, кого искала. Мне все равно пора продолжать поиски.

Она опускает плечи и все же сдается.

Я отпускаю ее руку.

– Я выскользну через заднюю дверь.

Ненет выходит вперед.

– Я прослежу, чтобы путь был свободен, Льяри.

Не успеваю я ответить, как она испаряется из комнаты, и за ней раздается звук закрывающейся двери.

– Вы понаблюдаете за полем? На всякий случай… – Я замолкаю на полуслове.

– Если кто-нибудь явится, мы об этом узнаем, – заверяет меня Турсил.

– Будем держать ухо востро. Отправьте весточку, когда доберетесь до следующего пункта, и мы сообщим вам вести.

Я с облегчением вздыхаю.

– Спасибо.

– И помните, что за пределами Гейзела не везде вам повстречаются лоялисты. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что так вас мало кто узнает. Но плохо, потому как…

– У меня не будет союзников, – заканчиваю я за него.

Он мрачно кивает.

– А вы уверены в своем решении? – с тревогой спрашивает Эстелия.

– Уверена.

Ее янтарные глаза наполняются слезами, а потом она бросается ко мне и заключает в объятия. На миг я замираю, но все же заставляю себя расслабиться и обнять ее.

– Леди Аурен, для меня было честью повстречаться с вами, – шепчет она мне в волосы. – Я очень благодарна богиням, которые привели вас к нам. – Я обнимаю ее в ответ, и тогда она отстраняется, вытирая глаза рукой. – Не уходите, пока я не соберу вам немного еды в дорогу, – быстро говорит она и спешит в кладовую.

Турсил тоже подходит ко мне с мрачным лицом.

– Мы можем выгадать вам время.

Я качаю головой.

– Нет. Вы и так уже много для меня сделали.

Он смотрит на меня так, словно не удивлен моим ответом, а затем лезет в карман и достает карманные часы. Серебряные часы с символом в виде птицы со сломанными крыльями.

– Сохраните их, – говорит он, протянув мне часы. – И помните: где бы вы ни были, есть те, кто всегда вас поддержат.

От чувств у меня перехватывает дыхание, и я провожу большим пальцем по украшению.

– Не знаю, что и сказать.

– Вам никогда и не было необходимости говорить, – с улыбкой говорит он. – Одно ваше присутствие здесь все изменит. Я это чувствую.

Эстелия возвращается и со слезами на глазах сует мне в руки полную сумку.

– Возьмите ее.

Я беру ее в руки и накидываю на плечо ремешок.

– Это уже слишком.

Она прищуривается и строго грозит мне пальцем.

– Этого едва ли хватит.

– Мешок почти одного веса со мной.

– Не спорьте, – говорит Турсил, поцеловав Эстелию в макушку. – Вам ее не победить.

Покачав головой, я улыбаюсь и кладу часы в карман платья, решив в обмен тоже им кое-что оставить.

– Спасибо вам обоим, – говорю я и незаметно вкладываю все пять камней из чистого золота в руку Турсила. Он поднимает брови, но, встретив мой многозначительный взгляд, молча убирает их в карман.

– Возвращайтесь сюда в любое время, слышите? – Эстелия снова вытирает слезы. – У нас вы всегда найдете пристанище, пока не обретете опору.

– Благодаря вам моя опора тверда как никогда, – говорю я, подняв зажившую ногу.

По щеке Эстелии катится еще одна слеза, и Турсил обнимает ее за талию, прижимая к себе.

– Берегите себя, миледи.

– Не волнуйтесь за меня. Я крепче, чем кажусь.

Он кивает.

– В этом я ни капли не сомневаюсь.

И я наконец-то тоже.

Глава 16

Слейд

Я сижу в темноте и смотрю.

Через открытое окно сюда проникает лунный свет. В этом здании много окон без стекол, арок без дверей. Ни единой преграды с внешним миром, ведь этому замку нужно каждое дуновение воздуха, которое способен восполнить сухой бриз.

Ночь ясна, небо усыпано звездами, как лицо – веснушками. Но у лежащего в постели человека их нет. На ее коже ни единого пятнышка. Да и кожи-то особо не видно – ее почти полностью скрывает скромное платье, в котором наверняка душно спать.

Интересно, не потому ли она просыпается? Не из-за удушающей ли жары ворочается и приходит в себя? Или, быть может, инстинктивно она понимает, что за ее сном наблюдает злодей.

Знает, что к ней пожаловала смерть.

Каковы бы ни были причины, королева Изольта резко садится в кровати и прижимает к груди руку. Ее голова покрыта простой серой шапочкой, которая завязана под подбородком.

Сначала она меня не видит. Луч лунного света не достигает меня, а ее глаза пока не привыкли к темноте. Но стоит ее взгляду наконец упасть на мою затемненную фигуру, сидящую на ее жестком деревянном стуле, как Изольта издает пронзительный крик, который может посоперничать с цикадами.

Я встаю в ответ на ее приветствие. Она резко отодвигается и уже кричит во все горло.

– Можешь шуметь, сколько хочешь. Никто не придет.

Ее крик резко обрывается, а тело трясется.

Когда я подхожу к ее кровати, она ударяется спиной о изголовье и широко раскрывает глаза. Шипы, торчащие из моих рук, изгибаются, а чешуя на моих щеках поблескивает в темноте.

– Т-ты командир Рип, – говорит она, придерживая руками простыню, как будто беспокоится о своем целомудрии.

– Ты разве не слышала? Я уже не командир, – тихо говорю я, опустив голову, а затем останавливаюсь в изножье ее кровати и поднимаю руки, показывая кровь. – Теперь у меня полностью развязаны руки.

Ее лицо искажается от ужаса, и я вижу, как она касается указательным пальцем большого и сжимает его. И в следующий миг наступает то, чего я так долго ждал. Она обрушивает на меня свою магию, как делала это на Слиянии.

Так же, видимо, она поступила и с Аурен.

Но ей неведомо, что я был сыном Разрушителя. Ей неведомо, что с тех пор, как прибыл в Орею, моя жизнь оказалась расколота надвое, а когда я разорвал мир пополам, то разорвал и себя самого. Смена обличий – физическое следствие того мгновения, когда отцовская сила схлестнулась с моей.

Впервые очутившись в Орее, я чувствовал себя разбитым. Я был в смятении. Пережил мучительный переход из одного обличия в другое, пока не научился себя сдерживать. Я не знал, какой облик принимать, и боролся с этим… пока не понял, что могу пользоваться обеими формами ради своей выгоды. Но это всегда сопровождалось болью. Так же, как тогда с гнилью, когда отец приказывал мне по несколько бесконечных часов пользоваться силой.

Сила Изольты, которой она насылала боль, на Слиянии была всего лишь помехой, и, возможно, отчасти это связано с гнилью, что течет по моим венам. Ведь что такое боль в сравнении со смертью?

Но сейчас? Сейчас я почти не ощущаю ее силы. Я даже не вздрагиваю. Потому что, когда Аурен так далеко от меня, я и так испытываю агонию. Сердце болит и неистово бьется в груди.

Увидев, что я не упал, трясясь всем телом, Изольта впадает в неистовство. Она пытается снова, снова и снова сжимать пальцы. Пытается раздавить меня, как букашку, и стереть в порошок мои внутренности.

– Не прекращай попыток, – бросаю я ей вызов. – Со мной это не сработает.

От ее лица отливает кровь, а рука опускается.

– Вставай.

Она дрожит так сильно, что запутывается в простынях, но все же ей удается выбраться из кровати.

– Иди.

Я понимаю, что она не желает поворачиваться ко мне спиной, но подчиняется. Изольта выходит из спальни и идет по коридору, выложенному плиткой. Однако, когда видит окровавленные тела двух своих стражников, грудой сваленных у стены, и лежащие на полу отрубленные головы, из нее снова вырывается крик.

– Т-ты убил их…

– Они мне мешали.

Она пошатывается, но я хватаю ее за подол и волоку за собой. Изольта обмякает в моих руках, поскальзываясь босыми ногами на лужах крови и оставляя за собой тонкую дорожку.

Она снова пытается применить ко мне силу, наслав боль. И снова я не откликаюсь на ее попытки.

– Да что тебе от меня нужно?! – кричит она.

Ее худощавое тело раскачивается, словно от нее остались лишь кожа да кости.

– Сколько раз ты применяла к ней силу? – спрашиваю я, проигнорировав ее вопрос.

– К кому?

Я сжимаю зубы, и мы заворачиваем за угол.

– К Аурен. Сколько раз ты применяла к ней силу боли?

Изольта начинает рыдать.

– Сколько?! – требую я ответа и ставлю ее на ноги, но она поскальзывается, оставив на полу еще больше красных следов.

– Раз! – кричит она. – Всего раз!

– В этом я сомневаюсь.

Она так сильно трясется, что у нее стучат зубы.

– К-куда мы идем?

Я не отвечаю на ее вопрос, а держу за ворот и толкаю вперед.

– Я увидел, как молятся Матроны Воздержанности и какому строгому расписанию ты заставляешь их подчиняться. Заставляешь монахинь находиться в храме до полуночи, где они сидят, прижавшись лбами к плитке, а потом встают и снова молятся до рассвета.

Она безуспешно пытается затормозить, но силы в ногах не осталось, чтобы сопротивляться мне.

– Хранители Сдержанности очень преданы своему делу, – бормочет она.

Я хмыкаю:

– А ты тем временем крепко спала в своей постельке.

Ее плечи напряжены, хотя, возможно, причина тому – третий по счету обезглавленный стражник, попавшийся нам на пути.

Сложно сказать.

– Видишь ли, если принуждать Матрон к набожности или раздавать из праведных чувств наказания… однажды твои последователи поймут, что их принуждают к терпимости вовсе не ради богов. Твои преданные Матроны полны негодования, горечи и ненависти. Им всего-навсего нужен повод, и они непременно воспользуются возможностью сбежать.

Я втаскиваю ее в дверной проем и говорю на ухо, волоча на улицу:

– Поэтому я им его предоставлю.

Воздух в пустыне влажный, ночь начинает отступать. Сияющая в небе луна напоминает отслаивающийся ноготь, царапающий звезды. Я веду Изольту мимо пальм по плитке, погруженной в мягкий песок, а потом мы входим в еще одну арку.

Изольта скользит ногами по полу и замирает, как только мы оказываемся в круглой комнате. Окон тут нет, стоит удушающая жара, а в железном котелке горит огонь.

Увидев выстроившуюся вдоль стены дюжину Матрон, Изольта замирает. На головах у них белые платки, а на их серых одеяниях – полоски, обозначающие количество их мнимых грехов.

– Сестры, помогите!

Матроны и с места не двигаются.

Я тащу Изольту вперед.

– Твои сестры Воздержанности поведали мне, как обращались с Аурен по твоему приказу.

Королева взволнованно осматривается в темной комнате, пока мы не останавливаемся перед деревянной ванной.

– Залезай.

В ее глазах вспыхивает гнев, и она стискивает руками платье.

– Не буду.

– Будешь.

От моего мрачного обещания ее сотрясает дрожь ужаса. Изольта смотрит на остальных Матрон, но они не горят желанием ей помочь. Они сжимают руки перед собой и безучастно смотрят на ее унижение, застыв как вкопанные.

Потому что сейчас с ней произойдет то же самое, что она устроила Аурен.

Королева Изольта опускает взгляд на испачканные кровью стопы, а затем на подкашивающихся ногах залезает и садится. Она сконфуженно сутулится и закидывает одну ногу на другую, пытаясь поместиться в тесной ванне.

Вода чуть теплая, но не настолько, чтобы ей было комфортно, и не настолько прохладная, чтобы освежить. Ткань белого одеяния колышется и приподнимается, когда она погружается в воду. Я киваю, и ее окружают Матроны. Они начинают тереть ее кожу прямо поверх одежды жесткими щетками и едким мылом. Одна из них выливает ей на голову ведро воды.

На удивление приятно видеть, как она плюется и кашляет.

– Как следует Очистите свою королеву, – говорю я им. – Ее жестокие деяния осквернили ее душу.

Матроны кивают и трут ее кожу сильнее. Все эти женщины охотно поделились со мной информацией, когда сегодня вечером я вошел в храм. Они с готовностью рассказали, как она обошлась с Аурен, и еще быстрее подчинились моему приказу подвергнуть Изольту обряду Очищения.

Похоже, королева не заручилась их преданностью.

Изольта дергается и шипит, крича на женщин, а когда одна из них вскрикивает и падает, я подхожу к ванне и толкаю голову королевы под воду.

Она тут же начинает сопротивляться, извиваясь всем телом. Вода хлещет в разные стороны, и сила перестает действовать на Матрону. Женщина с красным лицом тяжело дышит и переводит на королеву взгляд, полный ненависти и злости.

Я вытаскиваю Изольту из воды, держа ее за шею. Похожая на мокрую крысу, она кашляет, а ее шапочка сдвигается набок.

– Ну что, не очень-то приятно, да? А ведь твоя соратница Матрона просто Очищает твою душу. Ты не имеешь права наказывать ее своей силой.

– Моя душа не нуждается в Очищении! – кричит она.

Я цокаю.

– Ложь – это грех, королева Изольта.

И снова толкаю ее голову под воду.

Под водой раздаются крики, пока она мечется. Изольта снова пытается применить ко мне магическую силу, и ей это удается. Боль наступает так резко, что я чувствую, как сжимается все в груди, словно она пытается выдавить из нее воздух. Но моя извращенная, затаенная натура отчасти наслаждается этой болью. Она вызывает у меня только большее желание поквитаться с Изольтой.

Я держу ее под водой, пока она не слабеет, пока ее сила не прекращает на меня действовать. Когда я снова вытаскиваю Изольту из воды, ее шапочка полностью слетает с лысой головы.

Она падает на спину в ванной и по ее глазам и тонким губам начинает стекать вода. Я еще раз киваю Матронам, и женщины снова принимаются за дело, от шеи до пят натирая щетками свою королеву, отчего ее кожа мгновенно становится красной.

Когда они заканчивают, я вытаскиваю ее из воды за шею. Изольта, дрожа, встает, с ее одеяния стекает вода, а в глазах столько ненависти, что я даже поражаюсь.

– Пора прогуляться.

Матроны молча окружают ее, когда мы выходим на улицу, и показывают путь. Ярко-оранжевое солнце уже поднимается над горизонтом, освещая песчаные дюны вдалеке. Женщины идут по открытой дорожке, которая огибает обширное пространство замка Воллмонт. Мы проходим мимо растений и гниющих апельсинов; к мокрым ногам Изольты и подолу ее одеяния липнет песок.

Только когда мы поднимаемся по глиняной лестнице, она резко останавливается. Изольта прекрасно осознает, куда ее ведут.

Прямиком на Слияние. По той же тропинке, по которой она вела Аурен.

– Или идешь сама, или я поволоку тебя силой, – угрожаю я, стоя за ней.

На миг она медлит, но вынуждает себя продолжить путь, несколько раз поскальзываясь. Ни одна Матрона не пытается ей помочь. Ни одна не помогает ей обрести равновесие. Она свирепо смотрит на них, а когда я вижу, как подергивается ее рука, предупреждаю:

– Если используешь против них силу, пожалеешь.

Ее рука безвольно повисает.

Когда мы спускаемся по лестнице, я вижу перед собой разрушенное здание Слияния. Оно покрыто трещинами, и от него до сих пор разит гнилью, которой я его отравил. Мертвых тел больше нет, но я чувствую, как в воздухе витает запах смерти. Чувствую притяжение гнили, въевшейся в землю. Ядовитые корни извиваются при моем появлении, как пробудившиеся змеи, готовые вылезти и укусить.

Это открытое здание представляет собой теперь багровое месиво – оно разрушено так же сильно, как и земля, на которой стоят наблюдатели. Куполообразная крыша повреждена, помост расколот, а из крошащегося камня еще выступают корни гнили.

Но мой взгляд падает на тесную круглую клетку, стоящую на помосте, на ее тонкие прутья, которые, подобно дряхлым костям, сломались от прорвавшегося разрыва в воздухе. Возле клетки я вижу затвердевшую лужицу золота. Она сверкает на солнце, и в ней видны тоненькие черные вены.

Золото и гниль переплелись.

Это последнее место, где я видел Аурен. Напуганную и замурованную, лишенную сил и окруженную врагами.

Приговоренную к смертной казни.

Когда я сюда прибыл и Аурен меня заметила, она не испугалась моей жестокой силы. Не порицала гниль, которую я посеял, уничтожая всех и вся на своем пути. В ее глазах появилось облегчение. И любовь.

Но тогда я не смог до нее добраться.

Так же, как не могу и сейчас.

Услышав сдавленный вскрик Изольты, я возвращаюсь в настоящее. Смотрю на промокшую до нитки женщину, застывшую на месте. Матроны перед ней расходятся, дав ей увидеть мужа, которого я обездвижил.

Король Меревен сидит на разрушенном помосте, на одном из тронов, установленных для Слияния. Его голова опущена, седые волосы прилипли ко лбу, ночная рубашка промокла от пота. Над ним возвышается мой тимбервинг Герб, обнажив клыки, и тихонько рычит. У задней стены стоят еще несколько Матрон и настороженно наблюдают за происходящим. Рядом с королем пустой трон.

Изольта поворачивается ко мне.

– Где мой сын? Где он? – Впервые я вижу, как она проявляет хоть какую-то тревогу за кого-то, кроме себя.

Я уверенно смотрю ей в глаза.

– Он в своей комнате, ему ничто не угрожает, – отвечаю я. – В отличие от тебя, я не наказываю невинных.

Ее бледная шея вздрагивает.

Я киваю на помост.

– Вперед, королева Изольта, – говорю я ей. – Займи свой трон.

Она не хочет. Особенно, заметив нож, торчащий из живота ее мужа.

– Нил? – визгливым и дрожащим голосом зовет она сына. – Нил!

– Да сядь ты уже, женщина! – Меревен стискивает челюсти, пытаясь заглушить боль.

В ответ на его возглас тимбервинг издает рев, и король вздрагивает, отчего боль становится только сильнее.

Как жаль.

Изольта бросается к трону и шлепается на зад.

Впереди, на разрушенной площади, под поваленными колоннами и порванными тентами начали собираться люди, которые с нескрываемым ужасом наблюдают за этим зрелищем. Торговцы и рабочие уже проснулись, чтобы дать отпор жаркому солнцу, и пришли улицезреть суд. Тот, на котором остается в силе только мой вердикт.

Я подхожу к Гербу и провожу рукой по его покрытой перьями шее. Зверь перестает рычать и успокаивается под моим прикосновением.

– Ну же, гребаный бешеный демон, – огрызается на меня король Меревен. – Передай нам послание короля Рота и отправляйся своей дорогой! – По его виску стекает пот, собираясь на его пожелтевших усах и губах.

Я наклоняю голову.

– С чего ты взял, что я прибыл передать послание?

– Но для этого ты и нужен, – выпаливает он. – Твой король отправляет тебя как охотничьего пса. – Каждое его слово продлевает агонию, судя по тому, как искажается его лицо. – Можешь передать Ревингеру, что мы квиты – он уничтожил мой город. А ты пырнул меня ножом в моей же постели.

Во мне вспыхивает неистовый, безудержный гнев.

– О, нет, мы еще не квиты.

Шипы на моих руках подрагивают. Я хочу напасть на короля и проткнуть его ими насквозь, но вместо того я скидываю личину Рипа: острые клыки и чешуя исчезают, шипы оседают под кожей неровными, колеблющимися движениями. Я заставляю себя сменить облик, пока перед ними не предстает король Рот, а по его рукам и челюсти не ползут черные вены.

Король Меревен бледнеет.

– Это… это правда. Я знал, что в тот день видел шипы, – заикается он от страха. – Ты – это он. Он – это ты. Как?

В разговор вмешивается его супруга.

– У тебя две личности, – выдыхает она, глядя на меня с благоговением. – Как у одного из древних богов. Две ипостаси сливаются в одну.

– Радуйся, что я не твой бог, потому что от меня пощады не жди.

Она с трудом сглатывает ком в горле и, дрожа от страха, прислоняется лысой головой к трону. Когда я перевожу взгляд на короля Меревена, с его лица пропадают все краски. Теперь, зная, что король – это я, он понимает, что ему грозит. Его водянистые глаза бегают по сторонам, как будто он ищет способ сбежать.

Но пусть даже не надеется.

Даже если бы он не был привязан к этому трону. Даже если бы у него не было кинжала в животе, а над ним не возвышался тимбервинг, готовый разорвать на части. Даже если бы за его спиной была тысяча солдат.

Он в моей власти, и, как я уже говорил, пощады ему не видать.

Им всем.

Я выплескиваю из себя ярость, и из глубин моей души вырывается громкая песнь ненависти.

Я делаю шаг вперед.

– Я предупреждал вас оставить Аурен в покое, – мрачно говорю я. – Но вы этого не сделали.

Делаю еще один шаг.

– Вы держали ее здесь.

Еще шаг.

– Насильно лишили ее силы.

Еще шаг.

– Посадили в чертову клетку.

Еще шаг.

– И пытались ее казнить, – я рычу, произнося эти слова, едва слышимые из-за клокочущей в груди ярости, от которой сжимается каждая кость, мускул и вена в теле.

Я останавливаюсь прямо перед королем и обхватываю рукоять кинжала. Его руки напрягаются под ремнями, взгляд устремляется вниз. Он думает, что я сейчас выдерну кинжал и заставлю его истекать кровью.

Но вместо того я прокручиваю кинжал.

Король Меревен кричит.

– Зря ты не сбежал, – говорю я и наклоняюсь, оказавшись к нему нос к носу, чтобы видеть каждую вспышку боли, которую причиняю ему, продолжая медленно проворачивать кинжал. – Зря не спрятался. Нет, ты остался здесь, думая, что тебе ничто не угрожает. Думая, что тебе хватит пятидесяти стражников.

Он шумно охает и содрогается всем телом.

Мой тон становится мрачнее тучи.

– Зря ты не подумал.

Кинжал проворачивается по кругу, и король захлебывается слезами.

Я наклоняюсь к его уху, чтобы он услышал, в какой опасности оказался.

– Я оставлю кинжал у тебя в животе. Знаешь, почему?

Он хнычет.

– Потому что этот клинок перекрыл приток крови к твоим внутренностям. Если бы это произошло во время настоящей битвы, ты бы заболел гангреной и умер медленной, мучительной смертью. Но я хочу увидеть твою смерть, а особым терпением не обладаю. Потому я ускорю процесс.

Я снова поворачиваю кинжал, и Меревен воет от боли.

– Вот почему теперь я стал отравлять тебя изнутри гнилью. Ты это чувствуешь, да? – тихо спрашиваю я и отстраняюсь, чтобы взглянуть ему в лицо. – Твои ткани отмирают. Без притока крови сгниют и твои внутренние органы. Уверен, кое-где кожа уже начала чернеть и зеленеть. – Я поворачиваюсь к Изольте. – Хочешь посмотреть?

Она ни слова не произносит, дрожа так сильно, что под ее мокрым одеянием друг о друга стучат коленки.

– Кровь в его венах сворачивается и сгущается. Это будет происходить до тех пор, пока они не лопнут одна за другой.

Во время моей речи лицо короля покрывается пятнами, по груди расползаются синяки. Я сжимаю его живот, и покрывшаяся волдырями кожа лопается от скопившегося под ней воздуха.

– Остановись, остановись! – хрипит король, пытаясь закричать, но у него получается лишь жалобно хныкать.

– Но муки Аурен ты ведь не остановил? – спрашиваю его я. – Так почему должен остановиться я?

– Что угодно… что угодно, – взмаливается он.

Наверное, потому что это все, что ему удается произнести.

– Мы сделаем все, что захочешь, – говорит Изольта, подхватив речь супруга, и сползает с трона, встав на колени в мольбе. – Пожалуйста! Это все королева Кайла! Именно она убедила нас, что мы должны это сделать. Это она рассказала, что Леди Обм… Аурен нужно признать виновной! Молю, пощади нас!

Я все же отпускаю кинжал и выпрямляюсь, смотря на нее.

– Ты умоляешь меня сохранить вам жизнь?

– Да!

Она так сильно сжимает руки, что кажется, вот-вот сломает палец.

Задумавшись, я наклоняю голову.

– А если я попрошу тебя использовать силу на твоем муже, пока он не умрет? Ты бы пошла на это, чтобы сохранить себе жизнь?

– Изольта… – начинает Меревен.

– Да, – мгновенно отвечает она, подняв на меня взгляд, а ее лысая голова краснеет под лучами солнца.

Я приподнимаю бровь.

– Правда? – спрашиваю я и киваю на Меревена. – Тогда сделай это. Используй на нем свою силу.

Она опускает дрожащие руки и, не теряя времени зря, прижимает друг к другу большой и указательный пальцы, насылая боль.

Меревен кричит.

Изольда продолжает щипать.

Она продолжает. Не раздумывает. Не прекращает. Как бы ни кричал ее муж. Люди на площади с ужасом взирают на нас. Матроны застыли на месте.

Наконец, я велю ей остановиться:

– Хватит.

Меревен обмякает, уже не в силах вымолвить ни слова. От него воняет моей гнилью. Он скоро умрет. Лихорадка, пятнистая кожа, волдыри, сочащиеся гнилостными выделениями, невыносимая боль… вот как оборвется его жизнь. Вот что его ждет в ближайшие минуты.

Королева так и стоит на коленях у моих ног. Без бровей, ресниц и волос на голове она выглядит моложе своих лет. Но чистый и невинный облик, который она пытается внушить, не в силах скрыть скрывающуюся за ним тьму.

Порочные души умеют распознать ее друг в друге.

Я смотрю на Матрон.

– Идите.

Они бросаются наутек с помоста.

Когда они уходят, я присаживаюсь перед королевой на корточки. Ее ноздри раздуваются, словно ей не хватает воздуха. Она отшатывается от меня и трясется как осиновый лист.

– Долго тебя убеждать не понадобилось, да? – спрашиваю я. – Я приказал тебе подвергнуть пыткам твоего мужа, и ты не раздумывая сделала это. Даже не стала молить, просить его пощадить.

– Ты с-сам мне сказал это сделать, – заикаясь, говорит она. – Ты как древний бог…

– Я тут ни при чем – просто ты хочешь спасти свою шкуру. Если бы ты хоть немного любила своего мужа, то усомнилась бы в своих действиях.

Вся гниль, что выступает из-под осыпающегося помоста, начинает медленно передвигаться, сливаясь в зловещие ручейки. Корни ползут по камню, проникая в него, а земля начинает сотрясаться.

Изольта судорожно оглядывается по сторонам, и на ее лице появляется ужас.

– Что ты делаешь? Что это?

– Ты пытала Аурен. Причинила ей боль, – мрачно говорю я, а корни постепенно проникают глубже. – Загнала ее в угол. Потому это и станет твоим наказанием.

Она резко вскидывает голову.

– Ты сказал, что пощадишь меня! Сказал, если я воспользуюсь своей силой, ты меня отпустишь!

Я пожимаю плечами.

– На самом деле я не давал такого обещания.

– Ты меня обманул!

– Уверен, с этим грехом ты прекрасно знакома. – Я спокойно поднимаюсь и смотрю на королеву, сидящую на коленях у моих ног. – А теперь молись, королева Изольта, – насмешливо говорю я. – Посмотрим, пощадит ли тебя один из этих богов.

Она падает, захлебываясь слезами, когда вокруг нее рушится камень. Гниль разлетается по помосту, вонзается в пол, ползет по стенам. Под Изольтой образуется трещина, а потом пол, на котором она стоит на коленях, внезапно проваливается.

Изольда рыдает. Цепляется за камень. Пытается выбраться, но в прогнившем полу не за что ухватиться. По ее щекам бегут слезы, заливая рот, а по лбу стекает пот. Она вся трясется от страха.

– Помоги мне! – кричит она.

Единственное, что я могу, – это помочь ей примириться со своей судьбой.

– Ты будешь замурована под грудой гнилых обломков, – спокойно говорю я, пока вокруг нас осыпаются земля и каменные глыбы.

– Ты будешь такой же беспомощной, какой вынудила чувствовать себя ее. Но, в отличие от Аурен, никто тебя не спасет. Ты умрешь под гнетом Слияния, которое похоронит тебя заживо, а моя гниль испепелит каждую твою вену. И, на мой взгляд, это справедливо.

Я поворачиваюсь и ухожу, а за моей спиной тем временем падают стены Слияния. В сводчатом потолке появляются трещины, и по площади разносится жуткий треск, отчего зрители охают и пятятся.

Я подхожу к тимбервингу, который встревоженно взмахивает крыльями. Небо пожелтело, а зараза этого королевства просачивается в облака, как гной.

Ухватившись за поводья, я забираюсь в седло. Герб спрыгивает с помоста и приземляется на площади. Крыша продолжает обрушаться. На землю падает тяжелая плита, и этого хватает, чтобы оставшаяся часть помоста рухнула, похоронив под собой королевскую чету.

Через несколько секунд королева и король остаются погребенными под помостом: видны лишь верхушка трона Меревена и бледная рука Изольты, которая торчит, как сорняк. Она сдавленно и приглушенно кричит. Корни гнили продолжают ползти по кирпичной кладке, неся с собой угрозу, но теперь они проникают и в Изольту, наполняя ее вены отравленной болью.

В воздухе повисает пыль от обрушения, но когда она осядет, когда люди начнут очищать площадь, они найдут двух мертвых правителей и ясное послание о последствиях, которые их ждут, если они выступят против меня.

Герб рычит и щелкает зубами, а я смотрю вниз и вижу, как он обнажает клыки на толпу, которая в ужасе смотрит на разрушенный помост. Похоже, Матроны тоже наконец поняли значимость моих деяний и какую они сыграли в этом роль. Возможно, они попробуют молиться об искуплении грехов. А может наконец снимут с себя робу Воздержанности и покинут это богами забытое королевство.

У всех зрителей постепенно подкашиваются ноги. Они наклоняются, становясь передо мной на колени, кто-то прижимается лбом к изъеденной ржавчиной земле. Не так давно эти люди стояли на этой же площади и падали в грязь, потому что я отравил их гнилью.

Теперь они падают, чтобы я этого не делал.

Вены под моей кожей вздуваются и перекручиваются. Я слышу шипение, манящее убивать. Я хочу мстить, пока не прольется вся кровь до последней капли. Хочу разорвать этот мир на части и оставить его гнить в руинах.

Но я этого не сделаю.

Потому что она бы этого не хотела.

Как по команде, в груди возникает такая сильная боль, что я едва могу устоять на ногах. Она проникает глубже, а черные вены на моей коже начинают вздуваться. Сердце колотится в груди, как в пьяном угаре.

Я делаю вдох, заставляя себя не обращать внимания на боль. Зрители продолжают кланяться. Трепетать от страха. Когда я появился во время Слияния, они кричали: «Виновна! Виновна! Виновна!». Орали, требуя смерти Аурен.

Дернув за поводья, я разворачиваю тимбервинга к ним, и над толпой разносится мой голос:

– Та золотая женщина, которую вы все так скоро осудили, та, смертью которой вы пришли полюбоваться… Она – единственная причина, по которой я не буду сейчас вас убивать. Она – единственная причина, по которой я не сгною все это королевство со всеми людьми, животными и растениями. Поэтому, когда вы целуете эту землю, вам лучше благодарить ее. Потому как, если бы все зависело от меня, вы были бы уже мертвы!

Я сжимаю ногами бока Герба, и тимбервинг взмывает вверх, прорываясь через порванные тенты и устремляясь в пропитанное гноем небо.

Я отомстил Кайле, гавани Дерфорт, Второму королевству. Я оставляю за собой кровь и смерть.

Но я еще не закончил.

Потому я обращаю свой гнев на Пятое королевство.

Глава 17

Аурен

Я незаметно выхожу из серветерия через заднюю дверь, а затем смотрю по сторонам и иду по узкому переулку сбоку от здания. Стоит мне завернуть за угол, как передо мной выскакивает Ненет, и мы чуть не влетаем друг в друга.

– Ненет! – шепчу я, прижав к груди ладошку и чувствуя, как часто бьется сердце.

– Извините, миледи, не хотела вас напугать. Пойдемте сюда. Нигде не могу найти Кеффа, но я нашла другого фейри. Он вывезет вас из города.

– Не хочу, чтобы он попал в беду…

– И не попадет, – заверяет она и машет рукой, позвав меня за собой. – Но Каменные Мечи уже рядом. Это единственная дорога из Гейзела, а значит, пока мы не можем выбраться из города. Нам придется отправиться в поля, чтобы не вызвать подозрений. В этот час город не может покинуть пустая фермерская повозка.

Сердце екает в груди. Я снова окажусь на поле. Взгляну на него в последний раз перед тем, как придет время открыть новые земли.

Ненет замечает в моем лице облегчение.

– Я решила, вам это придется по душе, – улыбаясь, говорит она. – Мы сразу же отправимся туда.

Я останавливаюсь в конце переулка, не дойдя до повозки, и тяжелая сумка с припасами ударяет по бедру.

– Подожди. Мы? Нет, ты должна остаться здесь с Турсилом и Эстелией. Тебе нельзя со мной.

Она отмахивается от меня.

– Ба, ерунда. Не хочу оставлять одну нашу Льяри Ульвере. Я еду с вами.

– Ненет, я покидаю Гейзел, а это твой дом. Нельзя же просто все бросить ради меня.

– Я буду поступать так, как хочу, – парирует она, не сводя с меня уверенного взора. – А мне вдруг захотелось отправиться в странствие.

Я вздыхаю.

– Ненет, это опасно.

– Тсс, леди Аурен. Дайте повеселиться пожилой фейри.

Я поджимаю губы, подавив возражения на ее упрямство. Может, удастся отговорить Ненет от этой затеи, когда мы покинем Гейзел, и я выясню, куда мне нужно отправиться.

Она выглядывает из-за угла и с минуту смотрит, а потом хватает меня за руку и тянет за собой. Я заскакиваю в повозку, снимаю сумку с провизией и кладу ее в угол. Когда я сажусь, пригнувшись у борта, Ненет залезает следом и задергивает люк. Здесь лежат лишь куча мешков и три пустых ящика. Металл холодит ноги, а сквозь светло-голубую ткань я вижу, что небо уже светлеет.

– Давайте-ка вас укроем.

Я ложусь, и Ненет начинает наваливать на меня пустые мешки, полностью спрятав под ними.

– Не шевелитесь, – шепчет она, а потом я слышу, как Ненет стучит по повозке. Мгновение спустя та трогается.

Я напрягаю слух, пытаясь уловить малейшую подсказку, что происходит на улице. Но все звуки заглушает грохот колес и стук копыт. Время тянется бесконечно, пока я лежу, с трудом дыша под кучей мешков.

Наступает рассвет, и мне становится жарко и липко под мешковиной.

Еще несколько минут – и я задохнусь. Я убираю мешки с лица, и Ненет сердито смотрит на меня, спрятавшись за узкими ящиками, которые не сильно-то ее скрывают.

Но она не успевает что-то сказать, потому как повозка резко останавливается, и у меня внутри все переворачивается. Я поднимаю голову, пытаясь что-то разглядеть сквозь свисающую ткань, но она такая плотная, что видны только нечеткие тени. Через небольшой зазор я вижу, что на обочине дороги собралось несколько фейри и все смотрят в одну сторону.

Спустя пару мгновений понимаю причину.

По городу строем идут солдаты, и теперь становится ясно, почему их называют Каменными Мечами. У каждого стражника по мечу, который словно вырезали из камня: он либо закреплен за спиной ремнями, либо висит у бедра. Королевская стража не облачена в металлические доспехи. На предплечьях у них каменные рукавицы, а вместо кольчуги грудь и спина закрыта жилетами из смыкающихся камней тускло-серого и кремового цветов.

Вдоль дороги их выстроился не один десяток. Некоторые останавливаются, чтобы допросить фейри, а другие толкутся у лавок и громко стучат кулаками, требуя, чтобы их впустили. Я, навострив уши, наблюдаю за ними и пытаюсь расслышать, о чем они говорят. Чаще всего я улавливаю лишь неразборчивые выкрики и синхронный топот. Но и этого мне хватает.

Хватает увидеть напряженные лица людей, услышать, как они кричат на Каменных Мечей, которые распихивают их и вышибают двери. Хватает увидеть, как дрожат у Ненет руки.

Приготовившись к худшему, я берусь за ленты, обмотанные вокруг талии, и заставляю золото заскользить по ладоням, но повозка снова трогается, и Ненет с облегчением выдыхает. Спустя несколько секунд напряжение покидает и мое тело, а золото твердеет.

Мы молчим, пока не доезжаем до поля, и тогда Ненет протягивает руку и снимает с меня остальные мешки.

– С Турсилом и Эстелией все будет в порядке?

– Не волнуйтесь за них, – уверенно заявляет она. – Может, королевской стражи и многовато, но и умом они не наделены. Они обрыщут округу, поколотят кого-нибудь из горожан забавы ради, а потом уползут обратно в кабаки, чтобы пропустить по стаканчику. Бояться нечего.

Я косо смотрю на нее.

– Ты подслащиваешь пилюлю.

– А я всегда была сладкоежкой.

Не могу сдержаться и улыбаюсь ей в ответ.

– Пойдемте. Должно пройти еще немного времени, после чего мы вывезем вас тайком из города. Каменные Мечи закончат к тому времени поиски, и все утихнет.

Она поднимает руку и приглаживает растрепанные волосы, заплетая пряди в плотные завитки, которые она закручивает вокруг головы.

– Посмотрим, вдруг сегодня найдем ваш разлом?

От ее слов сердце как будто сжимается в кулак, но, разумеется, когда я выхожу, портала нет. Ни разлома в небе, ни Слейда, гуляющего по полю. В точности, как и в любой другой раз, когда я сюда приходила.

С губ срывается вздох, оставляя после себя жгучее разочарование.

– Ну вот, – бормочу под нос я и перевожу взгляд на Ненет. – Наверное, с моей стороны было глупо приходить сюда снова и снова. Я просто надеялась…

– Нет ничего глупого в надеждах. Просто оглянитесь, Льяри. Прислушайтесь.

Я тут же поворачиваю голову. На одной из повозок, полной цветов, сидят двое фейри, свесив ноги, их брючины закатаны до икр. В руках они держат одинаковые многоствольные флейты. Деревянные цилиндры блестят, инструменты потерты и погнуты. Фейри прижимают губы к флейтам, наигрывая приветственную мелодию. В самом поле другие фейри танцуют вокруг позолоченных цветов, кружатся и улыбаются, словно беды города и опасность, что исходит от Каменных Мечей, здесь их не потревожат.

– Это безопасно? – с нарастающим волнением спрашиваю я.

– Это наше поле, – отвечает Ненет, и в ее голосе слышна уверенность. – Это ее безводная синева. Это ваш золотой круг. Правители могут лишить нас традиций, усложнить нам жизнь и обыскать наши дома, но этого им не отнять. Потому как вы обе оказались здесь, чтобы привнести перемены, и так будет всегда, кто бы ни занимал трон. Так что мы будем сюда приходить и праздновать, миледи, пока в Гейзеле есть хоть один лоялист.

Сердце наполняется каким-то непонятным мне чувством.

– Спасибо, Ненет, – говорю я, и у меня перехватывает дыхание. – Я рада, что ты была здесь, когда я упала.

Она улыбается.

– И что это было за падение!

– Льяри! Льяри!

Услышав крик, я вздрагиваю. Ко мне подбегает маленькая девочка, на ее веснушчатом личике сияет улыбка. По ее векам пробегают крошечные голубые линии, которые тянутся к вискам, пока цвет ее кожи не сливается с черными прядями волос.

– Батиеллу, Льяри Улвере, – говорит она, протянув мне коричневое перо. – Это вам, Золотая.

Я опускаюсь перед ней на колени и осторожно принимаю подношение.

– Большое тебе спасибо.

Она протягивает руку к моему плащу, который распахнулся и из-под него торчит одна лента. Девочка зачарованно смотрит на нее.

– Говорят, вы птица со сломанными крыльями, но, по-моему, они совсем не выглядят сломанными. – Она берется за ленту, нежно потирает ее пальцами и смотрит на меня. – Если мы принесем вам еще перья, это их исцелит?

Внутри меня что-то сжимается. Я теряюсь с ответом, но сердце тает от ее наивности, поэтому я говорю:

– Не знаю.

Не знаю, как удалось их вернуть. Не знаю, сломаны ли они.

Не знаю, смогут ли снова двигаться.

Она задумчиво хмурится.

– Надеюсь, да. – Помахав рукой, девочка поворачивается и убегает к танцующим фейри, а я встаю и крепко сжимаю небольшое перо.

Ее поступок как будто пробудил остальных фейри, потому что спустя пару мгновений они меня окружают. Подходя и даруя перья, они снова и снова шепчут «Льяри Ульвере» и нежно водят пальцами по моим лентам. По моим волосам. По моим рукам и спине. Я еле сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть, не отстраниться или напрячься от каждого прикосновения.

У большинства фейри я вижу эмблему Вульмин Дирунии. На булавке, в вышивке на носовом платке, на ожерелье, поясе, нашивке, в сережках и даже в пряжке для обуви. Птица со сломанными крыльями, символ рассвета, незаметно вплелась в каждого из них, как безмолвный знак.

Как тихое заявление.

Они смотрят мне в глаза, их взгляды полны обожания, а прикосновения – благоговения.

Они смотрят на меня так, словно я достойна их доверия.

И когда каждый подходит, чтобы посмотреть на меня, улыбнуться, прикоснуться или заговорить, я понемногу расслабляюсь. Уплотненный грунт моей неуверенности вспахан, и мои зачахшие корни оживают и крепнут. Потому что я больше не чувствую себя чужой.

Когда все дарят мне по перу, их оказывается так много, что они не помещаются у меня в руках. Я чуть не разражаюсь слезами, стоя с полными руками перьев и полным чувств сердцем.

Потому что… я всегда этого хотела – признания.

– Видите? – спрашивает Ненет. – Понимаете, что они видят, когда смотрят на вас, Льяри Ульвере? Вы – их надежда.

У меня не находится слов, чтобы ответить на их признание, но очень хочется, чтобы они нашлись. Хочется выразить, как я польщена тем, что они для меня делают… и что я вовсе не заслуживаю такой преданности.

Но, возможно, я смогу.

Я смотрю, как они танцуют вокруг позолоченного кольца из цветов, задевая юбками и брюками лепестки Сайры, и с улыбкой смотрят в пастельное небо.

В то самое небо, с которого упала Сайра. На то поле, которое расцвело для нее, а теперь цветет для меня. Намеренно или нет, но мое возвращение отразилось на всем Эннвине, и перемены пошли отсюда. Прямо сейчас.

Может, этот портал действительно открылся здесь не просто так.

И, возможно, Слейд не сможет меня найти… пока я не найду себя.

Глава 18

Аурен

Гейзел можно покинуть только одним путем.

Мы уезжаем с поля с полной повозкой цветов и теперь можем повернуть на единственную дорогу, которая ведет из города. Во время сбора урожая это обычное явление, когда по ухабистой дороге проезжают переполненные повозки, везущие душистые цветы на продажу в соседние города. Мы оставались в повозке почти весь день, чтобы не вызывать подозрений, будто это еще одна фермерская телега, покидающая Гейзел.

Когда я в последний раз ухожу с поля, у меня остаются корзины, полные перьев, и сердце, полное надежд. Мы с Ненет сидим рядышком и легонько покачиваемся в такт движению колес, а вокруг нас нагромождено большое количество цветов Сайры. Наша закрытая повозка наполнена ароматом цветов, пахнущих, как самое сладкое море.

Воистину – ее безводная синева.

Наступает вечер, и солнце скрывается за облаками, которые отливают голубизной, оставляя синяки на лавандовом небе. Воздух наполняется влагой надвигающегося дождя, вдалеке слышен гром, грохочущий как волны.

Когда мы подъезжаем к главной дороге Гейзела, с крыши капают крупные капли, хотя толстая парусина не пропускает влагу. Вскоре начинается ливень, и из-под копыт лошади, ступающей по лужам, в разные стороны летят брызги.

Здесь шумно – возможно, поэтому я ничего не слышу сразу. Но повозка внезапно останавливается, и наш извозчик громко произносит что-то. Рядом ходят люди, и сквозь бурю удается расслышать голоса.

Ненет резко переводит на меня серые глаза.

– Ваш капюшон! – шипит она и надевает свой.

Я натягиваю капюшон на голову, и в ту же секунду люк в задней части тележки со скрежетом опускается, и мы видим изможденное лицо нашего кучера.

– Быстрее! Они досматривают повозки!

Стиснув мою руку, Ненет тащит меня к выходу, раскидывая цветы. Я едва успеваю вспомнить о сумке с припасами, которую мне дала Эстелия, и выпрыгиваю из повозки, увязнув сапогами в луже. Мы оказываемся под дождем посреди людной улицы, с обеих сторон нас окружают лавки. Я перекидываю ремешок сумки через плечо, крепко прижимая ее к себе.

Ненет оглядывается по сторонам и тянет меня за собой. Я чуть не поскальзываюсь на влажной и неровной брусчатке. Лавировать становится еще сложнее, потому как на дороге полным-полно телег и карет из-за ведущихся впереди обысков. Оставшееся пространство занято фейри, поэтому приходится протискиваться мимо них, и пару раз нас почти разделяют.

Даже накинув капюшон, я чувствую, как дождь заливает лицо и пропитывает насквозь мою одежду. Это тот самый дождь, который хлещет со всех сторон и слепит глаза.

На пешеходной дорожке под козырьками грудятся люди. Они скорбно смотрят вперед. Но когда меня замечают фейри, толпа перестает так напирать. Через мгновение все начинают расступаться и шептать «Льяри». Теперь мы не пробиваем себе путь, а люди сами передвигают нас, как прилив, плавно уводя от дождя и помогая меня спрятать, пока мы не оказываемся у одной лавки. Меня переполняет благодарность.

– Сюда, Льяри, – шепчет женщина.

Она достает ключ, распахивает дверь и влетает внутрь. Закрыв и заперев дверь, она начинает задергивать ставни.

Когда нас окутывает темнота, я снимаю капюшон, и женщина изумленно смотрит на меня.

– О, горе богини. Это правда, – шепчет она, приложив ладошку к груди. – Золотая.

У женщины вишнево-красная коса, перекинутая через плечо и свисающая до колен. На ней брюки длиной до икр, в щеке пирсинг с шипами, и она смотрит на меня, даже не моргая.

– Рилло, тебя обыскивали утром?

От вопроса Ненет фейри подпрыгивает, отводит от меня взгляд и кивает.

– Да, и они были не особо приветливы, – с горечью говорит она.

Я пользуюсь случаем и решаю осмотреться. Замечаю погром, который учинили Каменные Мечи почти в каждом уголке ее лавки. Вдоль пола висят полки, но три их них перевернуты. На полу валяются осколки от разбитого стекла всех цветов радуги, разные жидкости и порошки.

Настенные полки тоже перевернуты, и в воздухе стоит запах кедра и сосны с легким намеком на жженую бумагу. Теперь, когда ставни закрыты, свет проникает сюда только через окошко в потолке, но и он искажен из-за пузырящегося стекла, залитого дождем.

Рилло обходит разбитый флакон и направляется к стойке в углу. Вернувшись, она протягивает нам носовые платки.

– Держите. Извините, что у меня нет чего-то побольше.

– Все прекрасно, спасибо, – отвечаю я и вытираю лицо. Ненет же вытирает платком капли дождя, которые налипли к ее волосам, как роса.

– Ты знаешь, что происходит?

В ответ лавочница вздыхает и понуро поджимает губы.

– Они весь день проводили обыски. Еще не рассвело, а они уже заявились сюда, колошматя в дверь. Разбудили меня. Я спустилась, чтобы открыть им, и они тут же ворвались в лавку. Все обыскали. Даже у меня наверху. Даже под моей чертовой кроватью. И, видимо, почуяли необходимость порыться и на моих полках, раскупорив почти половину настоек в моей лавке, – сердито говорит она.

– Они сказали, что ищут?

– Прямо нет. Но задавали много вопросов. Хотели узнать, где я была неделю назад. Слышала ли что-нибудь о повстанцах. Слышала ли когда-нибудь имя Вик. – Рилло замолкает и бросает на меня взгляд. – Знаю ли я что-нибудь о незнакомке, появившейся в Гейзеле, или отметине в небе.

Ненет тихонько чертыхается.

– Мой внук был прав. Похоже, кто-то проболтался.

– Или Каменные Мечи научились подслушивать.

– Выходит, теперь они останавливают всех, кто едет по той дороге? – спрашиваю я, питая отвращение к тому, что из-за меня в Гейзеле учинили такие беспорядки. Питая отвращение к тому, что мое присутствие навлекло на горожан такие последствия. Мне нужно уехать отсюда, пока не пострадал кто-нибудь еще.

Рилло кивает.

– И они продолжают обыскивать все дома. Возвращаются и обыскивают снова, даже если уже там побывали.

Ненет быстро смотрит на меня, и между нами искрой проскакивает понимание.

– Нам нужно выбраться из города, но сомневаюсь, что мы сможем это сделать на повозке. – Она протягивает руку назад и снова надевает капюшон. – Но ничего – мне всегда нравилось гулять под дождем.

– Выходите через боковую дверь. Там никого нет, – говорит Рилло и ведет нас по своему раскуроченному магазинчику. Мы стараемся не наступать на разбитое стекло.

Мы идем по темному коридору мимо скрытой лестницы, а потом Рилло открывает дверь, осматривается и кивает нам.

– Спасибо, – говорю я, протянув лавочнице носовой платок.

Она грустно улыбается мне.

– Оставьте его себе, леди Льяри. И будьте осторожны.

Когда мы выходим на улицу, Ненет не теряет времени даром.

– Идемте.

Поскальзываясь, мы идем по узкой тропинке, а дождь как будто то затихает, то начинается заново. Но наша тропинка ведет к поломанной и покосившейся карете, которая занимает весь переулок.

Мы идем обратным путем, а потом поворачиваем не направо, а налево, но только Ненет хочет свернуть за угол, как я хватаю ее за рукав и тащу назад. Я показываю пальцем, и она охает, заметив пятерых солдат, стоящих к нам спиной. Перед ними собрались люди, лица у них напряженные и недовольные, и они препираются, споря, можно ли им проехать.

– Вам нужно выехать на главную дорогу! Поворачивайте назад! – кричит стражник.

Они никого не пропускают, подталкивая к главной улице.

Мы с Ненет встревоженно переглядываемся и тихонько поворачиваем назад. Пытаемся свернуть в еще два переулка, ответвляющихся от главной улицы, но один перегорожен лошадьми, а другой ведет в тупик.

Проклятие.

Мы останавливаемся у черного хода, прячась от дождя под низким карнизом.

– Мы совсем рядом с площадью, – с нескрываемым расстройством говорит Ненет. – Все лавки расположены там по кругу. Нам не выбраться. Придется вернуться к дороге.

Голова кружится, и я вся сжимаюсь. Не люблю чувствовать, будто угодила в ловушку.

– Сколько потребуется времени, чтобы выбраться из города?

– Обычно минут двадцать. Но в такой толпе, наверное, дольше.

Она смахивает с носа воду.

– Будем осторожны. На улице полно людей, среди которых можно затеряться, и Гейзел вам поможет. – Она протягивает руку и заправляет прядь моих волос под плащ, натянув капюшон мне на лицо. – Так лучше. Готовы?

Я смотрю на небо, пытаясь угадать, сколько сейчас времени. Из-за грозы трудно сказать наверняка, но у меня должен быть еще час дневного света.

– Тебе нужно остаться здесь, – говорю я Ненет. – Я могу выбраться из города сама. Я их не боюсь.

Она качает головой.

– Нет.

– Это опасно, – убеждаю я ее. – Или нам хотя бы стоит разделиться…

Она бросает на меня свирепый взгляд.

– Довольно об этом. У вас сломаны крылья или повредился слух? Я уже сказала, что иду с вами.

– Какая же ты упрямая, – бурчу я.

– А у вас проблемы со слухом – вы слишком молода, чтобы страдать этим недугом. Стоит поменьше говорить и побольше слушать.

На моих губах появляется улыбка. От ее слов я вспоминаю Дигби.

А ее прямолинейность наводит меня на мысль о Милли.

– Знаешь, ты мне кое-кого напоминаешь.

Она приподнимает бровь.

– Вы слушали этого кое-кого? Или больше болтали?

У меня вырывается смешок.

– Точно болтала.

– Хм. Плохая привычка.

– Наверное.

И хотя я улыбаюсь, мне хочется плакать, потому что я по всем скучаю – по всей моей дружной семье, которая сейчас находится в другом мире.

– Я вас не оставлю, Льяри. И точка.

– Но мы с тобой только познакомились, – говорю я, пытаясь вразумить ее, заставить вернуться. – Зачем подвергать себя риску?

Она хихикает, словно я выдала отличную шутку.

– Все эти «зачем» нужны лишь для видимости. Чтобы что-то знать, необязательно это показывать..

Я недоуменно смотрю на нее.

– Что?

Ненет вздыхает и постукивает по уху.

– Слушайте вдумчиво.

– Ах да, конечно. Я… просто… так и сделаю.

– Хорошо.

Она резко разворачивается и идет вперед, а мне приходится кинуться за ней, чтобы не отстать. Ненет ведет нас по переулкам, резко переходящим друг в друга, пока мы не находим проем между зданиями. Путь на главную дорогу преграждает толпа, но Ненет удается протолкнуться и потащить меня за собой.

На главной дороге полно повозок и карет, а людей стало еще больше. Я вижу, как под проливным дождем Каменные Мечи последовательно все обыскивают. Они вскрывают повозки, заглядывают в телеги, протыкают оружием бочки и мешки. Разбивают витрины лавок или вышибают двери.

Ровно перед нами один Каменный Меч распахивает повозку, и на мокрую землю вываливаются сотни мешков. Они лопаются, как нагноившаяся рана, и по дороге рассыпается зерно. Еще пара стражников теснит к столбу мужчину-фейри, издеваясь над ним и ударяя его в живот.

Похоже, они не просто ищут меня или мятежников. Королевская гвардия решили рушить все на своем пути. Вести себя как тираны. Мне это не нравится.

Ненет тянет меня за собой, но кое-что на дороге привлекает мое внимание, и я обхожу собравшихся людей. Прищурившись в завесе дождя, я пытаюсь разглядеть, а когда вижу открывшуюся передо мной картину, душа уходит в пятки.

Прямо посреди улицы стоит Эстелия. Ее одежда промокла насквозь, платье цвета заката прилипло к коже. Ее волосы распущены и теперь свисают мокрыми прядями. Я вижу, как она кричит, но не слышу ее слов.

Я вырываюсь из рук Ненет, а когда она оборачивается ко мне, тихонько говорю ей на ухо:

– Там Эстелия! – Высвободившись, я бросаюсь вперед, устремляясь к единственной цели.

Когда я расталкиваю толпу, гремит гром. Я стараюсь добраться до Эстелии как можно быстрее, юркаю между людьми, пока не оказываюсь впереди, где все стоят так, словно через улицу провели невидимую черту, которую никто не хочет переходить.

И понимаю причину.

Справа, где находится серветерий, над дверью висит мокрая от дождя элегантная вывеска с надписью, выведенной рукой. Здание украшено цветами, и оно выглядит таким же жизнерадостным и гостеприимным, как и соседние дома, кроме одного отличия: окна разбиты, ставни покосились, а входная дверь выбита.

Сердце стучит в груди, как сигнальный колокол.

Я сразу же понимаю, почему кричит Эстелия, почему Каменный Меч сейчас держит ее за руки.

Турсила повалили на землю и заставили встать на колени посреди улицы. Он стоит прямо в луже, в окружении королевской стражи. Он промок насквозь, его удерживают за плечи два стражника, но Турсил свирепо смотрит на фейри, который удерживает Эстелию. Он почти не обращает внимания на мужчину, что кружит вокруг него.

Но я обращаю внимание.

Меня захлестывает гнев, медленно поднимаясь по телу, пока не сжимает сердце. Я вижу, как он, будто змея, открывает глаза и высовывает язык, пробуя воздух на вкус.

Мужчина, ходящий вокруг Турсила, снимает шлем и держит его под мышкой, но дождь его не касается. На него не падает ни капли.

Магия воды. Или, возможно, какая-то защитная способность. Я прищуриваюсь и… вижу, что прямо над его головой парит едва заметный контур диска, с которого стекает дождь. Видимо, это своего рода щит, но мне интересно, насколько он надежен.

Его черные волосы с зеленоватым оттенком, напоминающим водоросли, зачесаны назад за острые уши. У него широкий квадратный подбородок, выдающий его высокомерие, а уголки рта подернуты морщинами.

Он останавливается, и я вижу, как шевелятся его губы, когда он что-то говорит Турсилу.

Я пытаюсь расслышать его слова, но стою слишком далеко. Однако замечаю, как напряжена челюсть Турсила, вижу его каменное лицо и непреклонное, упрямое покачивание головой.

Мужчина с волосами-водорослями ухмыляется, а потом обращается к толпе, говоря зычным голосом:

– Этот фейри обвиняется в укрывательстве врага короны!

Все с угрюмым волнением наблюдают за ними, но один из зевак кричит в ответ:

– А где доказательства?

Каменный Меч пытается понять, кто это сказал, но голос теряется в толпе.

– Королевская гвардия не обязана предоставлять доказательства народу. Мы отчитываемся только перед нашим королем! – кричит он промокшим от дождя фейри.

– Он не наш король! – выкрикивает кто-то другой.

Все тут же замирают оттого, что кто-то осмелился высказать такое вслух.

Я быстро оглядываюсь по сторонам, но снова не нахожу этого смельчака, и стражник тоже. Он явно гневается, судя по поджатым губам. Остальные стражники смотрят исподлобья на толпу, рыская глазами, напряжение нарастает. Свидетели происходящего тоже сердито смотрят на стражу.

Между ними ненависть. Она пронизывает и королевскую гвардию, и людей, пропитывая их насквозь хлеще дождя.

Высвободив из рукава плаща руку, я собираю крошечную каплю золота. Она падает на землю и, легонько поблескивая, чего никто не замечает, катится к фейри с волосами-водорослями. Небольшой шарик подползает к нему, брызжет, как дождь, и попадает ему на брючину.

Значит, этот щит закрывает его неполностью. Принято к сведению.

– Государственная измена и тайный сговор в Гейзеле продолжаются слишком долго! – кричит стражник. Затем засовывает в карман руку и что-то достает.

Золотые камни.

Все пять, с маленькими черными линиями. К горлу подступает желчь, а на лице Турсила отражается ужас.

– Вот твоя цена за то, что ты восстал против короны! Золото из рук предателей! – Он кружит по улице, смотря на собравшихся. – Отдайте нам позолоченную, или мы уничтожим ваш любимый город.

Страх в толпе нарастает.

– Выдайте ту, кого прячете, или мы всех вас убьем.

Дождь падает острыми каплями, но пронзает меня насквозь лишь угроза фейри.

Я жду, что они выдадут меня. И ни в коей мере не стала бы их винить. Я, как и говорила Ненет и Эстелии, не боюсь Каменных Мечей.

Но никто не толкает меня к нему. Никто не показывает пальцем. И оглянувшись по сторонам, кое-что замечаю.

Сквозь пелену дождя что-то поблескивает. Мелькает среди мрачной мглы.

Десятки, а может, и сотни символов птицы со сломанными крыльями, прячутся у всех на виду.

Это крошечная нарисованная эмблема в витрине магазина. Она вырезана на карнизе. Она выбита на дверной ручке. Пуговица, пришитая к чьему-то плащу. Татуировка на шее. Символ, вырезанный на фонарном столбе. Свисающая с мочки уха серьга.

Этот символ повсюду. Он меня окружает. Он наводнил город, и впервые я понимаю, что означает птица со сломанными крыльями. Это не только потрепанное платье, которое развевалось при падении Сайры Терли. Это не только мои ленты, которые развевались за моей спиной, когда я падала с неба.

Это они.

Эти фейри чувствуют себя растоптанными. Подрезанными. Их лишили привычного уклада жизни, а потом забыли и бросили на произвол судьбы.

Я понимаю это сильнее других.

Они верят: если птица со сломанными крыльями может летать, то и Эннвин, вероятно, тоже сможет. Вероятно, начавшееся восстание вернет их царству прежний порядок.

Дело не во мне. И не в Сайре Терли.

Как уже пыталась объяснить мне Ненет, дело в надежде, с которой они смотрят на меня. Их символ ожил. И их вера тоже придает мне смелости – совсем как тогда, когда Слейд впервые поверил в меня. Эта вера помогает мне вспомнить, кто я – и в этом мире, и в другом.

Лицо Каменного Меча мрачнеет от гнева. Ему не нравится, что никто не сжимается от страха перед его угрозами, никто не выдает меня. Он поворачивается и идет прямиком к Турсилу.

– Ладно, – гаркает он и хватает Турсила за светлые волосы. – Начну с тебя.

Эстелия кричит.

Фейри выхватывает их ножен меч и замахивается, целясь прямо в горло Турсила.

А с кончиков моих пальцев срывается золото.

Глава 19

Аурен

Лязг такой громкий, что не уступает раскату грома.

Его каменный клинок схлестывается с моим золотом, которым я управляю зажатым кулаком. Моя магия обвивается вокруг его клинка и останавливает в дюйме от шеи Турсила.

Королевский стражник резко поворачивается, бросив на меня гневный взгляд, а его волосы, похожие на водоросли, падают ему на глаза.

– Кто осмелился помешать королевскому правосудию?

– Я, будь ты проклят.

Я выхожу вперед и скидываю капюшон, не отпуская золото и сжимая его как туго натянутую веревку. Мной завладевает решимость. Я не позволю ему навредить Турсилу и любому другому жителю этой улицы.

Он окидывает меня взглядом от макушки до самых пят, словно поверить не может в свою удачу. Словно наша встреча хорошо для него кончится.

Каков идиот.

– Назови свое имя, золотая, чтобы свершилось королевское правосудие.

Я открываю рот, чтобы ответить, но меня перебивает другой голос.

– Это Льяри Ульвере, – со злостью говорит Ненет, тут же подскочив ко мне. – И в ней больше истинного королевского правосудия, чем могло бы быть в тебе.

– Очень скрытно, – шепчу я, снимая с плеча сумку с припасами и роняя ее на землю.

– Иногда нужно проявить скрытность, а иногда пора хорошенько им наподдать, – шепчет она в ответ. – Сейчас дело за последним.

– И правда.

Следуя ее указаниям и воспользовавшись тем, что все от удивления затихли, я дергаю за золотой шнур, и из рук мужчины вылетает меч. Он с грохотом падает на землю, но в отличие от обычного камня не трескается и не крошится. Он приземляется с тяжелым стуком и остается цел, хоть и падает слишком далеко, чтобы фейри смог до него дотянуться.

Моя золотая плеть плавится на земле и начинает метко кружить вокруг фейри. Он смотрит вниз, а потом снова переводит взгляд на меня, словно хочет прикинуть угрозу. Хочет оценить. На мгновение на его лице появляется неверие, и я думаю, что сейчас он сделает разумный вывод.

Какая же я глупая. Очень немногие мужчины так поступают, когда предстают перед разъяренной женщиной.

– Арестуйте ее!

Каменные Мечи налетают на меня, как мухи на мясную тушу.

Я подпускаю их, но всего на несколько футов. Потом поднимаю руки и выпускаю золотые ручейки, которые твердеют и, изогнувшись дугой, ударяются об их каменные жилеты, опрокидывая стражников навзничь. Толпа издает одобрительные возгласы, крича «Льяри» как победный гимн.

Тот стражник с волосами-водорослями, на котором по-прежнему ни капли дождя, ухмыляется мне.

– Ты за это поплатишься.

Я пожимаю плечами.

– Я сделана из золота, могу себе позволить.

Краем глаза я замечаю, что Турсил и Эстелия снова рядом и сжимают друг друга в объятиях. Им ничто не угрожает.

– Хватит терроризировать Гейзел, – говорю я королевскому стражнику. – Вам пора уходить.

На лице стражника появляется злоба.

– Если не подчинишься, я сожгу Гейзел дотла и заставлю тебя смотреть.

Моя свирепая фейская натура рычит.

– Я никому не стану подчиняться.

Услышав мой ответ, он резко взмахивает рукой. Тот почти невидимый диск, висевший у него над головой, двигается так быстро, что я даже глазом моргнуть не успеваю, когда щит внезапно бьет меня по щеке. Голова резко запрокидывается влево, и меня охватывает гнев.

Видимо, своей щитовой магией он может манипулировать не только ради защиты, но и для нападения.

Забавно, что и моя магия может быть крайне агрессивной.

Золото с черными прожилками, кружащее вокруг его ног, взлетает как кулак и сбивает его с ног, роняя в грязную лужу.

Ненет хохочет во всю глотку.

– Уже не такой сухой, да?

У меня подергиваются губы. Вынуждена признать: это немного… забавно.

Я пережила в своей жизни много всего: научилась пользоваться своей силой, понимать ее недостатки и овладевать контролем. Тот факт, что я выступила против стольких фейри и полностью уверена в своих силах, меня воодушевляет. Хочется воспарить выше и выше.

Толпа одобрительно кричит, а фейский зверь внутри меня ревет вместе с ними.

– Арестуйте ее, идиоты! – кричит Водоросль и в гневе указывает на меня.

Королевские гвардейцы пытаются подняться, но каждый раз я снова сбиваю их с ног густым клейким золотом.

Снова.

И снова.

Золото брызжет на их лица, доспехи, ноги. Липнет к ним застывшими струйками и со звоном в них врезается.

– Какое жалкое зрелище, – говорит Ненет, и в ее голосе слышится искренний восторг, когда она скрещивает руки на груди и улыбается.

Но стражнику с волосами, похожими на водоросли, совсем не весело. На сей раз он вскидывает руки вверх, словно бьет наотмашь, и его магия ударяет меня в грудь, отчего я растягиваюсь на земле. Если бы меня не подхватили фейри, я бы упала прямиком в грязную лужу.

Прохожие стряхивают с меня грязь, поднимают и подбадривают криками, но, несмотря на их воодушевление, не хочется, чтобы кто-то из них попал под перекрестный огонь. Потому я иду вперед мимо той невидимой линии, за которой все стоят. Золото капает с моих рук, фонтаном падая на землю, и в нем пульсируют прожилки гнили.

Они подстегивают меня.

Легонько взмахнув запястьями, я побуждаю потоки расплавленного металла катиться вперед, как пряжу, размотанную с катушки. С каждым моим движением сферы становятся больше и тяжелее, пока на булыжную мостовую не падают десятки шаров, быстро устремляющихся к стражникам.

В мгновение ока шары врезаются в солдат. Те, что побольше, прокатываются прямо по стражникам, с яростным треском превращая их распростертые тела в пыль. Кровь хлещет, кости вываливаются, являя собой жуткое зрелище.

Шары поменьше сбивают с ног Каменных Мечей, и как только они падают на землю, я набрасываюсь на них. Закаленный металл снова мгновенно тает и толстым слоем пригвождает их к земле, превращая в вязкую, похожую на смолу массу. Золото слепляет их конечности, и они начинают биться на земле, пытаясь вырваться.

Я прохожу мимо них, из меня сочатся золото и ярость. Я перешагиваю через мертвых стражников и иду, видя, как металлические ручейки расступаются передо мной, пока не оказываюсь прямо перед стражником с волосами-водорослями. Пока не вижу страх в его мерзких глазенках.

– Забирай своих Каменных Мечей и покиньте Гейзел.

Собравшиеся вокруг фейри запальчиво кричат, проклиная солдат, плюются в них. Их крики становятся громче, а ярость растет – и все это благодаря моему присутствию.

Мужчина усмехается.

– Мы уйдем. И заберем тебя в кандалах.

Из толпы раздаются возмущенные крики, и внезапно кто-то хватает меня за волосы и швыряет на землю. Это происходит так неожиданно, что я даже не успеваю приготовиться к удару. Я ударяюсь головой о брусчатку и изумленно моргаю, чувствуя сильную боль. Дождь заливает мое лицо.

Значит, одного я упустила.

Зарычав, я переворачиваюсь и встаю. Подкравшийся ко мне Каменный Меч возится с мечом, но у него не хватает времени его вытащить. Я бью стражника рукой в грудь, чувствуя, как горит от гнева моя кожа. Магия вырывается из меня, тут же пропитав его одежду и покрывая доспехи, пока они не становятся такими тяжелыми, что он не может выдержать их груза.

Он падает на землю, размахивая руками и вертя головой, как перевернутая черепаха. На его лице отражается паника, когда он понимает, что ему не подняться. Когда понимает, как знатно он облажался.

Повернувшись, я смахиваю с лица капли дождя, оставляя на щеке золотистое пятно. Из моих ладоней, словно виноградные лозы, вырастают новые побеги, и я запускаю их в сторону стражника с волосами-водорослями. Он выставляет перед собой щит, и мое золото отскакивает от него, но его барьер не закрывает его полностью. Золотые лозы обвиваются вокруг его лодыжек и ползут вверх, склеивая ноги и удерживая его на месте.

В меня попадает еще один удар его магии – теперь по рукам. Мое золото, скопившееся в ладонях, тут же смещается. Жидкость падает на землю, а мои запястья ноют от удара.

Я снова поднимаю золото, затвердевая его и тоже создавая себе щит, но его барьер просто проходит насквозь, снова ударив по моим запястьям. И снова, и снова.

Я стискиваю зубы, когда он бьет в то же самое место. Возникает ощущение, будто по запястьям ударяют тупым концом молотка, и мой золотой щит падает от этой отвлекающей боли. Я готова приказать лозам выволочь стражника из Гейзела, но что-то в его лице вынуждает меня передумать. Он не так напуган, как должен быть.

– Если не пойдешь с нами, будут последствия.

– Я и есть твое чертово последствие, – рычу я.

Он смотрит мне за плечо.

– Сделай это.

Я резко поворачиваю голову и вижу, как кто-то – не Каменный Меч, а просто кто-то в толпе – подбирается к Ненет. Я даже не замечаю кинжал, который тот человек держит в руках, пока его не вонзают ей в живот.

Перед глазами все меркнет. Накреняется. Сердце останавливается одним-единственным ударом.

Нет…

Я моргаю и вижу ее, снова моргаю – и вижу Сэйла. Снова – и теперь Дигби. Снова – и Рисса. Все повторяется опять и опять мучительными вспышками.

Клинок, боль, наказание – все из-за их связи со мной.

Этого не может быть…

Но все происходит взаправду, потому что Ненет смотрит на кинжал так, словно ей противно и досадно, что он вдруг в ней оказался. А потом падает на землю. Люди кричат. Кто-то хватает мужчину, что ее заколол, и в толпе начинается драка.

Я порываюсь побежать к ней, но магия Водоросля ударяет меня в спину, и я растягиваюсь на земле. Я пытаюсь предотвратить падение, но мокрыми ладонями ударяюсь о брусчатку, и от удара ноют ушибленные запястья.

У меня перехватывает дыхание. Я поднимаю взгляд и, выкидывая руку вперед, выпускаю в напавшего на Ненет струю золота. Оно огибает людей, которые его избивают, и они отшатываются, когда золото ударяет мужчину в рот, проникая ему в горло.

Он захлебывается, бьется в конвульсиях, хватается за шею и давится, но вязкая жидкость закупоривает ему дыхательные пути и проникает в грудь. Ему все сложнее делать вдохи. Когда он сопротивляется, с его лица падает капюшон, и я вижу Кеффа! Молчаливого долговязого кучера, который каждый день возил меня с Ненет на поле… кроме сегодняшнего.

– Ах ты чертов ублюдок! – вырывается с шипением у меня.

Я не испытываю ни малейшего сожаления, когда он падает на землю.

Встав, я жадно глотаю воздух, но толпа замирает. Умолкает. Повернувшись, чтобы понять причину, я вижу, что Водоросль стоит за Эстелией и держит у ее горла нож. А Турсил лежит на земле без сознания.

От гулкой тревоги сердце екает в груди.

Меня отвлекли. Наверное, золото ослабило хватку, пока я расправлялась с напавшим на Ненет. Похоже, Водоросль применил магию, чтобы освободиться.

– Я могу так целый день забавляться, – угрожает он, и на его лице появляется злобное самодовольство.

У меня вырываются проклятия, но их заглушает топот копыт. Я поворачиваю голову и вижу сидящего верхом Вика, который проносится мимо расступившейся толпы, перепрыгивая через лежащие на дороге позолоченные тела.

Он останавливает лошадь и обозревает все вокруг темными глазами.

– Остановитесь, Каменные Мечи! Оставьте в покое этих людей! – Вик спрыгивает и показывает огромное ожерелье с изображением птицы с перебитыми крыльями. – Я тот, кого ты ищешь.

Взгляд Водоросля становится суровым, и он взмахивает рукой, магией сбив Вика с ног.

– Мерзкий мятежник! – злобно гаркает он, но все же не отпускает Эстелию. – Вы все предатели! – кричит он толпе, а потом переводит взгляд на меня. – Отзови свою силу и сдавайся. И тогда я ее не убью.

Лжец.

Он понимает по выражению моего лица, что я ему не верю. А еще знает, что моя магия намного превосходит его. Вот почему, когда я делаю шаг вперед, он снова накладывает щит. Он ударяет меня в голову так, словно по моей черепушке и правда бьют настоящим щитом. Голова резко дергается в сторону, а в виске пульсирует, но это только сильнее меня злит. Наверное, он пытается вырубить меня, как поступил с Турсилом.

Увидев, как морщится Эстелия, когда Водоросль сильнее прижимает клинок, я теряю самообладание.

Зарычав, я собираю все золото с дороги и обрушиваю его на него. Он возводит вокруг себя барьер, но тот слишком хлипкий и не может противостоять моей магии.

На него обрушивается волна вязкого металла, сбивая с ног. У Водоросля от удивления вырывается крик. Эстелия тоже падает, но откатывается в сторону. Волна выплескивается на него, пуская ростки и пригвождая к земле. Золото колышется яростной волной, брызжа и нападая на него, липнет к его телу, как густая патока. Его магия растворяется в потоке моей.

Я чувствую коварное удовлетворение.

Из моих рук снова льется золото, растекаясь по дороге. Я выливаю его как из ведра, затопив улицу, пока его не становится так много, что я не пойму: это дождь идет или золото.

И не останавливаюсь.

Даже когда с криками в золоте тонет последний Каменный Меч. Даже когда дома заливает блестящий ливень. Даже когда руки и ноги Водоросля дергаются и замирают, а глаза вылезают из орбит, как только золото просачивается в глазницы и растекается по его внутренностям.

Я в ярости. Я одичала.

А Эннвин… воздух, сама земля словно гулко отбивают во мне ритм. Словно они говорят: «Вот и ты».

Я чувствую, как по моим венам разливается сила и наполняет меня отрывистым трепетом, готовым подпитать мою ярость и направить магию на то, чтобы эта земля очистилась от порочных, извращенных фейри.

Это приводит меня в восторг. Дает прочувствовать то, от чего я была отрезана столько лет. И с этим восторгом я понимаю, что мою ярость выманивает что-то темное и тлетворное – черные прожилки, струящиеся по моему золоту.

Они напирают, жаждут все опустошить. Жаждут убивать.

– Аурен! – кто-то кричит, но я не замечаю его. Не обращаю на него внимания. Я слишком поглощена наказанием.

По улице течет гнилое золото, заливая глотки Каменных Мечей и заглушая их крики. Оно обволакивает их конечности, придавливая к земле, и разлагает, хоть и не лишает блеска.

Я устилаю улицу золотом. Оно ползет по стенам, разливается по брусчатке, брызжет на повозки. Капли попадают на толпу. Эта гниль, эта земля, эта магия, моя фейская натура манит меня так же, как песня сирены, призывающая уничтожать все вокруг.

Сердце гулко бьется в груди, и отчасти я понимаю, что должна прийти в ужас. Но моя фейская сторона это любит. Она жаждет большего.

Потому что они ранили Ненет. Они угрожали Турсилу и Эстелии.

Они пытались меня запугать. Хотели, чтобы я подчинилась.

Магия требует, изливается из меня потоком, и люди в толпе начинают кричать. Они больше не подбадривают меня, а выкрикивают предупреждения, визжат от страха и убегают прочь…

Совсем как в ту ночь в Карните.

В Карните, где я убила первую женщину, которая отнеслась ко мне с добром и приняла. Где моя магия впервые изверглась из меня, и я затопила ею целый город, убивая всех, кто попадался мне на пути.

Тогда я не умела управлять своей силой. И после не умела еще десять лет. Но теперь я умею себя усмирять. Я уж точно не хочу, чтобы этот город стал жертвой моего золота, как это произошло с Карнитом. Я должна это прекратить.

Я крепко зажмуриваюсь и сосредотачиваюсь, вынуждая остановить этот свирепый зов. Напоминаю себе, что я пытаюсь защитить Гейзел, а не уничтожить его.

Я сжимаю кулаки. Руки трясутся, пока я пытаюсь остановить поток, остановить позолоченную гниль. Но понимаю, что магия не желает слушаться, а магия Слейда заманивает в сети порочным искушением, которое хочет меня поглотить. Меня соблазняет эта сладкая сила, манит эта связь с Эннвином. Блеск моего же золота может меня ослепить, и я должна взять себя в руки.

– Хватит, – шепчу я себе.

Гнилое золото как будто огрызается в ответ.

Я сжимаю челюсти, скрежеща зубами. От усилия дрожу всем телом.

Это моя магия. Моя. Я умею с ней обращаться.

– Хватит!

Крик вырывается из меня, подобно огромной силе воли, которую я ощущаю всем своим существом.

Я уже не чувствую в себе этой дикости.

Она начинает отступать вместе с огорчением, оседая во мне. Сердце гулко стучит, а я опускаю взгляд на свои руки и вижу, как из них вытекает последняя капля.

Развернувшись, я оглядываю улицу.

Каменные Мечи мертвы, по их металлическим трупам расползлись черные линии. Блестящая жидкость разлилась по всей улице, забрызгав витрины лавок и покрывая прохожих, попавшихся ей на пути.

Они перестали бежать, но людей стало в два раза меньше, и все они смотрят на меня. Не с восторгом. Не с надеждой.

Со страхом.

Раздается тихий свист, и я вижу, что рядом стоит Вик и смотрит на меня с непонятным выражением на лице. Он молчит, но к моему горлу подкатывает стыд и душит меня.

– Льяри…

Услышав этот голос, я вздрагиваю, а сердце подскакивает к горлу. Развернувшись, я бегу к Ненет, которая привалилась к колесу телеги. Я опускаюсь рядом на колени, и мое платье тут же становится мокрым от дождя, крови и золота. Меня охватывает жуткое, тошнотворное чувство, когда я вижу, в каком она состоянии. Как сильно я подвела ее, не сумев защитить.

Ненет смотрит на кинжал, торчащий у нее из живота, и закатывает глаза.

– Как обычно. Все только стало… интересным. А потом… это.

У меня вырывается то ли всхлип, то ли смешок.

Слышу сзади шелест и, обернувшись, вижу, что Турсил держит Эстелию за плечи, пока она помогает ему дойти к нам. Они садятся рядом с пожилой фейри и задумчиво, ошарашенно смотрят на нее.

Турсил водит вокруг Ненет руками, словно не знает, как поступить.

– Стел… – умоляет он.

Янтарные глаза Эстелии наполняются слезами.

– Я не знаю, Турсил. Я не знаю. – Оранжевые полосы на ее щеках побледнели. Как будто шелуха слезла на солнце.

Ненет бросает на нее взгляд.

– Ты прекрасно знаешь, что твоя магия не сможет меня исцелить.

У Эстелии дрожит подбородок.

– Мы должны попытаться, – говорю я в отчаянии, глядя на Эстелию. – Ты исцелила мои ноги.

– То было другое дело. Просто ожоги. Это… – Она опускает взгляд на живот Ненет. – Но да, я попробую. Сначала мне нужно вытащить кинжал.

На лице Турсила появляется паника.

– Я вытащу. – Потому как знаю, что он не сможет вытащить клинок из живота своей бабушки, не сможет причинить ей больше боли.

Я осторожно берусь за рукоятку и поднимаю взгляд.

– Готова?

Ненет кивает.

Как можно скорее я выдергиваю кинжал. Ненет вскрикивает и отшатывается, но Турсил тут же ее подхватывает. Эстелия наклоняется и начинает дуть, пытаясь исцелить кровоточащую рану.

Снова, снова и снова.

Стоя на коленях, я сжимаю ее холодную, влажную ладошку, а вокруг нас собираются остальные фейри. Настрой у них мрачный, никто не говорит ни слова. Спустя несколько минут Эстелия снова садится от усталости, а оранжевые полосы на ее щеках почти пропадают.

– Это все, что у меня есть, – тяжело дыша, говорит она. – Моя магия может залечить только поверхностные раны. Не такие. Я не могу… Эта рана… она…

– Смертельна, – хрипло проговаривает Ненет.

Эстелия прижимается головой к шее Турсила.

– Ты сделала все, что могла, любовь моя, – шепчет он ей, но мы не сводим взгляда с раны, из которой продолжает вытекать кровь.

Из зияющей раны.

В глазах жжет.

– Ненет… – По моим щекам текут слезы, смешиваясь с дождем. – Мне так жаль. Это я виновата.

– Ба, – сдавленно кряхтит она.

Ненет на удивление сильно сжимает мою руку, учитывая, сколько крови пропитало ее плащ.

– Не нужно. Вините границы на земле, – говорит она мне. Ее волосы прилипли к голове, напоминая таяющую сахарную пудру. – Вы – Терли. Помните это. Помните, что… что значит в Эннвине имя Терли. Помните, что в ваших венах течет золото… и это хорошо.

Я хочу сказать, что мы с моим золотом только что чуть не уничтожили этот город и всех, кто в нем живет, но держу язык за зубами.

Она кашляет, и на ее тонких губах тут же появляется кровь, но уже через секунду ее смывает дождь. Ненет опускает руку, нащупывает одну из моих промокших лент.

– Пташка со сломанными крыльями, – шепчет она и смотрит на меня серыми глазами. – Извините, Льяри. Похоже, я не смогу… пойти с вами… теперь…

– Перестань так говорить, – говорю я ей, вытирая слезы, которые продолжают течь по лицу. – С тобой все будет в порядке.

Ненет пытается хихикнуть, но выходит с трудом, поэтому лишь морщится.

– Для такой… болтушки лгунья из вас ужасная, – еле проговаривает она. – Помните… важно слушать.

У меня перехватывает дыхание.

– Обещаю.

Я буду слушать.

И потому я слушаю, как над головой гремит гром. Слушаю, как капает дождь, падая на землю металлическим лязгом. Слушаю, как плачут и прощаются Эстелия и Турсил. Слушаю, как она говорит им, что любит их. Слушаю, как вокруг нас с печалью собирается больше фейри.

Слушаю, когда Ненет испускает последний вдох.

Слушаю мучительную тишину, которая следует после.

Когда я наконец встаю на подкашивающихся ногах, когда оглядываю толпу, я вижу, что они, похоже, тоже слушают. Слушают и ждут.

Меня.

Я сгибаю пальцы, глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться, и потом призываю золото. Потому что не собираюсь бояться своей магии… или магии Слейда. Это я ее контролирую, и пора мне этим заняться.

На сей раз я не поддаюсь жажде крови. Не позволяю петь искушению все уничтожить. Я укрощаю зверя и побуждаю его двигаться осторожно, чтобы исправить все, что учинила.

Взяв себя в руки, я снова делаю золото жидким.

Призываю его стечь с трупов и стен, собираю перед собой. Все смотрят, шепчутся, подходят ближе вместо того, чтобы бежать прочь. Они снова доверяются мне, видя, как я собираю золото.

А потом я направляю его легким потоком.

Золото разливается по брусчатке. Оно простирается у всех под ногами – кто-то подпрыгивает или вскрикивает от удивления. Но оно не причиняет горожанам вреда. Не липнет к ним и не ползет вверх по ногам. Золото просто растекается, пока не становится гладким и блестящим, пока не исчезает последняя рябь. Пока вся улица Гейзела не покрывается позолотой и мраморными завитками черной гнили.

Думаю, Ненет бы понравилось. А судя по восторгу, с которым фейри наблюдают за этим, думаю, им зрелище тоже нравится.

На закате дня я позволяю последним каплям золота капать с кончиков пальцев, рассыпая по земле груду золотых комочков, чтобы их могли собрать люди. И воспользоваться ими. А последними каплями я золочу их эмблемы птицы со сломанными крыльями, пока они не покрываются блеском.

Толпа бормочет «Льяри» и тянет ко мне руки. Сердце в груди сжимается от их благоговения, и я выпрямляюсь.

Потому что Гейзел не заслуживал террора со стороны Каменных Мечей, а Ненет не заслуживала смерти.

Становится ясно, что за мной будет вестись охота, а в этой погоне могут пострадать ни в чем неповинные люди. Но я не жертва, поэтому мне просто нужно бежать вместе с хищниками.

Вот почему я поворачиваюсь к Вику и говорю:

– Я поеду с вами.

Глава 20

Слейд

Как же легко просочиться в теневой мир Пятого королевства теперь, когда мне на все наплевать.

Без Аурен, без тревог о мире и политике, я направился прямиком в Рэнхолд, где угрозами выпытал у стражников и работников в замке информацию, как отыскать запасы росы.

А потом я всю ее сгноил.

На нового правителя Рэнхолда без слез не взглянешь, хотя не особо-то я его и разглядывал. Он жался за спинами стражников, когда я ворвался в замок. Круглое лицо короля побледнело от страха, голубые глаза наполнились слезами от ужаса, а светлые волосы примялись с одной стороны, словно, когда я ворвался в замок, он вскочил с кровати с намерениями бежать.

Наверное, он до смерти испугался, что я убью его из-за присутствия на Слиянии. Но с ним у меня нет никаких разногласий. Он всего лишь марионетка, которому отдали королевство, но править им у него нет полномочий. Он просто удобная пешка для Кайлы.

Нет, поводом для моего недовольства служит роса.

Не знаю, когда именно опоили Аурен, но Дигби предоставил мне достаточно информации, да и мой Гнев восполнил пробелы в рассказах Аурен. И кажется, что именно этим я сейчас и занимаюсь – восполняю пробелы. Заполняю все темные уголки, которые оскверняли ее жизнь.

Я пообещал ей, что ради нее стану злодеем.

Именно им я и собираюсь быть, чтоб меня.

Пятое королевство снабжает росой всю Орею. Почивший король Фульк заправлял этим процессом, который приобрел гораздо большие масштабы, чем я осознавал. Но теперь этим растениям будет трудно вырасти снова, поскольку я сгноил их все, включая семена.

Благодаря очень разговорчивому работнику в теплицах я многое узнал. На лице этого крепкого мужчины множество белых угрей, похожих на белоснежные пики Хайбелла, а голос гнусавый. Работник сообщил, что они только что отправили караван, полный дурманящих лепестков. То была последняя и единственная партия, которая сейчас находилась в пути.

И теперь я лечу над пустошью за этой партией. Она направляется в порт Брейквотер, и я задумываюсь, не посмотреть ли мне, в какое королевство следует товар. Но эта мысль быстро улетучивается, когда я вдруг вижу корабль Красных бандитов, который появляется из морозного тумана, будто призрак, проникающий через завесу.

Я опускаюсь ниже и вижу, как снежные пираты с легкостью перегораживают путь каравану. Впереди корабля огненные когти шипят, пугая лошадей, и повозки переворачиваются от заноса на льду.

Красные бандиты выбегают из корабля, без труда нагнав извозчиков, и спустя несколько минут караван лишается товара. Пираты перетаскивают добычу на свое судно, оставляя извозчиков с пустыми повозками и перепуганными лошадьми.

Выходит, теперь у Красных бандитов полно росы? Мне это только на руку.

Меня переполняет зловещее предвкушение.

Я лечу над ними, наблюдая за бегущими огненными когтями. Звери привязаны к кораблю и с легкостью маневрируют на скользком льду, пересекая его с поразительной скоростью.

Начищенные белые борта блестят, как зеркальное стекло. Корабль скользит по Пустоши так, словно рассекает воду. А потом, сквозь туман и утрамбованный снег, я вижу бухту.

Тайную пиратскую бухту.

Но Красные бандиты не знают, что мне уже известно о ее местонахождении. Джадд давным-давно поделился этим со мной, когда я впервые попросил его примкнуть к моему войску. А теперь я могу найти этой информации хорошее применение.

Их тайное убежище находится прямо здесь, у всех на виду. Легко пропустить огромный край замерзшей земли прямо за пустошью, скрытый от посторонних глаз, но он отчетливо виден, если знать, где искать.

Бухта небольшая и уединенная, к ней ведет узкий пролив, который выходит в широкое ледовое море. Этот пролив укрывает бухту, но самой ее ценной частью является выпуклая арка, простирающаяся над берегом. Арка высокая и широкая настолько, что под ней мог бы уместиться сухопутный корабль, укрывшись от воды и неба. Здесь бандиты выгружают награбленное добро, либо перетаскивая добытое в другие пещеры, либо на свои морские суда, пришвартованные у берега.

Сейчас в бухте стоят три корабля с парусами белыми, как и укрывающие их снежные скалы. Корабли покачиваются на бирюзовой воде вместе с глыбами льда. Ни на одном из них нет королевского герба, но зато на самых высоких парусах вышиты красные полосы. Все корабли большие, в хорошем состоянии – лучшем, чем военно-морской флот королевства.

Видимо, морское разбойничество процветает.

Какая жалость, что они тратят время на воровство и ведут себя как последние отбросы.

У Красных бандитов сложилась печальная слава во всей Орее. Они с выгодой пользуются северным пейзажем, используя свои уникальные сухопутные корабли в Пустоши. Так они и терроризируют океаны и порты в каждом королевстве.

Кроме моего.

Четвертое королевство заключило сделку с пиратами. Связанную с оружием, поскольку я всегда полностью укомплектовываю свою армию, и пиратам хватает мозгов не связываться со мной. Так что чаще всего я их не трогаю. До сегодняшнего дня. Они угодили в мой список с тех пор, как я нашел Аурен, потому мне сыграло на руку то, что они украли росу.

Порт Брейквотер находится всего в нескольких милях от берега, до нелепости близко к этой бухте. В этом порту и ведется основная торговля Пятого и Шестого королевств. Порт впадает в верхнее море, где корабли остальных государств торгуют с королевствами севера. И хотя для защиты товаров сюда прибывает немало военных кораблей, именно на этот порт чаще всего нападают Красные бандиты.

Удобно. Они могут подобраться к порту по берегу, а потом проникнуть в этот залив с награбленными товарами и укрыться в своем убежище.

Я натягиваю поводья, стараясь не обращать внимание на боль в груди. Она не ослабевает уже на протяжении нескольких часов, но наконец притупляется.

Я смотрю, как внизу огненные когти тащат корабль к арке. Теперь, покинув скользкую землю ледяной пустоши, они двигаются медленнее, а на носу корабля щелкают кнуты. Когда корабль исчезает за снежной аркой, мы с Гербом парим в небе. Я выжидаю среди облаков удобного случая и приземляюсь только после захода солнца, забравшего с собой тепло. Потом принимаю облик Рипа, выпуская шипы.

Пора узнать, такая же кровь у бандитов: такая же, как их маски или нет.

Герб приземляется за дугой, где соленая морская вода разрушила прибрежные скалы, оставив на них выбоины от времени и силы. Я вижу под аркой, напоминающей зияющую пасть, корабль, на котором осталось двое пиратов. Они вытаскивают ящики и бочки, пряча их в убежище.

Огненных когтей спустили с поводьев, и я прохожу мимо выделенной для них пещеры, вход в которую перегорожен воротами из необработанного железа. Белые кошки рычат и щелкают на меня зубами, наблюдая желтоватыми глазами. Кажется, будто они выжидают подходящего случая, чтобы сожрать меня.

Эти звери громадные: высотой футов десять, с длинными клыками, которыми они разгребают снег и лед, чтобы добраться до добычи, прячущейся под белым покровом. Лапы тех, что расхаживают у ворот, облизывают языки пламени, горя красным и опаляя расплавившуюся землю. Огонь шипит так же громко, как и сами кошки.

Я прохожу мимо них, и сияние от их лап меркнет, когда огибаю пещеру. Впереди находится главный берег бухты. Морская пещера пиратов выступает вперед, как острый птичий клюв, покусывающий прилив. Здесь же небольшая полоска суши, идеально подходящая для причала, а маленькие пустые лодки покачиваются на волнах на фоне снежного покрова.

Сейчас вода потеряла свою яркую синеву и выглядит так, словно кто-то вылил в нее бутылку чернил, отчего она стала темной, как ночное небо. Плавающие куски ледников на его фоне почти светятся белым.

Эта картина напоминает мне другую – другое северное побережье недалеко отсюда. Там, где мы с Аурен стояли на берегу и смотрели на скорбящую луну. Где она впервые разглядела меня, но была еще слишком слепа, чтобы разглядеть себя.

Даже тогда я видел ее.

Чувствовал ее силу, переполнявшую яркость, и просто ждал, когда она вырвется наружу. И неважно, что мир постоянно пытался погасить ее блеск.

Она все равно сияла.

Так я ее и нашел. Ее аура сияла на фоне самой черной из ночей, освещала небо и побуждала сиять корабль без парусов. Эта ее аура манила меня, как маяк. Словно путь мне указывала сама судьба. Она напоминала (впервые за долгое время) не только о том, что я разорван пополам и лишен привычного мира, но и о том, что я тоже фейри.

В точности как Аурен.

С тех пор она стала моим светом. Для существа с такой черной душой, как моя, которое совершало самые жуткие поступки и обладало самой гнусной силой, ее свет стал тем, от чего я ни за что не откажусь. Без нее я – тьма и смерть, и таким буду, пока ее не верну.

А если все же не верну, тогда тьма поглотит меня сполна. Как и эта боль, что рвется из груди. Потому что дикий фейри во мне истекает кровью.

Под ногами хрустит снег, когда я спускаюсь по клюву, пробираясь к обмороженному берегу в тайной морской пещере. У входа в нее на мелководье плещется вода, набегающая на камни и покрывающая землю снежной коркой; это явление придает ей сходство с потрепанной бородой.

К каменной стене прибиты железные факелы, языки пламени хаотично пляшут под порывами морского бриза. Я слышу голоса, эхом отражающиеся от покрытых ледяной коркой валунов, и вижу в пещере тот же мерцающий свет.

Я прохожу в их убежище и оказываюсь на каком-то празднестве. Вокруг костра собралось человек пятьдесят, но в темных углах, видимо, их еще больше.

Почти все сняли красные повязки, которые они всегда носят во время своих грабежей. Повязки висят у них на шее или засунуты в передние карманы, или завязаны на голове как банданы. Эту красную ткань носят в качестве предупреждения, она служит для того, чтобы вызывать страх. Предостерегает о предстоящем кровопролитии.

Я вижу, все они неплохо набрались, передавая по кругу бутылку, и даже открыли ящик с генадом. Они жарят на костре рыбу, а на коленях снежных пиратов сидят женщины. Наверное, это наложницы, и почти все они наги.

Когда меня замечает один бандит, по пещере разносятся крики. Затем я слышу возню и ругань, и из них выплескивается внезапное напряжение, будто рвота. Разглядев меня, они вскакивают, угрожающе размахивая мечами с ехидными лицами. Пьяные пираты покачиваются, пытаясь встать в боевую позу.

Один из них смотрит на меня круглыми глазами и выходит вперед.

– Командир Рип?

Как только он произносит мое имя, пещера наполняется беспокойством.

– Это вы были на том корабле, который напал на посланника Мидаса? – спрашиваю я.

Застигнутый врасплох моим вопросом, он мнется.

– Да. Пока не явился ты и не выкупил их всех.

– Хм. – Я оглядываю мужчин. – Мне нужна та партия росы, которую вы только что забрали.

Я вижу на их лицах замешательство, удивление, а потом и настороженность. Мужчина, что первым заговорил со мной, теребит золотое кольцо в мочке уха. Штанины у него закатаны, к поношенным сапогам прилип снег, а за пояс заткнут меч.

Он во всех отношениях, вплоть до красной маски, свисающей с шеи, похож на путающегося без дела пирата.

– Не знал, что твоему королю Роту нужна роса, – говорит мужчина, даже не подозревая, что говорит с этим самым королем. – Обычно все происходит иначе.

– У нас уже есть покупатель, – говорит стоящий у него за спиной. – И он заплатил.

– Куда повезете росу?

– Не говори ему, – произносит тот, что стоит сзади.

Пират с кольцом в ухе пожимает плечами и кладет ладонь на рукоять меча.

– Это тебе знать не положено, – ухмыляясь, говорит он.

– Ну а тебе положено узнать, что, если ты не скажешь мне, где роса, я убью тебя и всех пиратов в этой пещере, – любезно сообщаю я, словно не пригрозил ему только что смертью. Словно силы не расставлены пятьдесят против одного.

По правде, я надеюсь, что все эти пятьдесят человек накинутся на меня. Я приосаниваюсь, чувствуя, как все в груди сжимается, ребра – как острые зубы, готовые вонзиться, чтобы заполнить пустоту в моей душе.

Если до этого напряжение ощущалось сильно, то теперь оно становится таким осязаемым, что кажется туго натянутой веревкой, которая вот-вот лопнет.

– Говори, где роса.

То, что они внимают моим словам, подтверждает сложившуюся обо мне репутацию. Я вижу это по их лицам: они хотят швырнуть в меня росой и убежать как можно дальше. Да, мозги у них есть.

Но не все пираты такие умные.

– Ой, отвали, командир, – говорит пират с кольцом в ухе. – Здесь у тебя нет никаких полномочий. Если твой король хочет дурман, потому что не может без него потрахаться, это его проблема. Ему придется вести дело с Красными бандитами, как и остальным.

– Не будет больше никаких дел, – отвечаю я. – Вы больше никогда не будете воровать или распространять росу в Орее.

Некоторые переглядываются и смеются.

– Слыхал? Что за хрень он несет?

– Роса – самый продаваемый товар. Мы не успеваем его заполучить, как он уже заканчивается. Думаешь, Красные бандиты перестанут ею торговать? – издевательски смеясь, говорит пират.

– Придется, потому что ее больше нет.

Снова смех. Они не верят, но ничего.

Монстрам и не нужно, чтобы им верили. Они все равно нападут.

Но одному пирату, который настороженно на меня глядит, хватает ума сказать:

– Красные… может, нам стоит…

Они его перебивают:

– Твой король прислал тебя одного?

– Не, наверное, он пригнал сюда целую армию.

– Вряд ли. Думаю, командир явился один.

– Да, – подтверждаю я и вижу, что они удивлены.

Пираты переглядываются.

Бандит с кольцом пожимает плечами.

– Боюсь, мы не можем оказать вам услугу, командир. Так и передайте своему королю.

– Досадно, что ты принял такое решение, – отвечаю я. – Но у меня есть еще один вопрос: где квартирмейстер, который раньше служил под началом капитана Фейна?

Пират вздергивает подбородок.

– Теперь его зовут капитан Квотер. Он захватил корабль Фейна. Он в Брейквотере.

– Благодарю, – говорю я непринужденным тоном. Затем выхватываю кинжал из-за пояса, подбрасываю его в воздухе, и он с тошнотворным звуком попадает пирату между глаз.

В пещере становится тихо. Все смотрят, как он падает, погибнув прежде, чем его тело осядет на землю.

– Какого черта?!

Я пожимаю плечами.

– Я же предупреждал.

Полдюжины пиратов бросаются на меня. Наложницы взвизгивают и убегают вглубь пещеры. Меня переполняет садисткое удовольствие, когда мужчины нападают на меня, разжигая ярость, которая бурлит под моей кожей.

У меня нет клинка, поэтому я пользуюсь шипами.

Ко мне с поднятым мечом подбегает мужчина, но он количества выпитого у него подкашиваются ноги. Я бью его по плечу, и его рука отлетает назад, а потом вонзаю ему в грудь шипы. Они вытягиваются на полную длину и втыкаются пирату между ребер. По его рукаву бежит кровь.

Я отпихиваю его, а в тот же миг меня окружает трое пиратов, но одного я сбиваю с ног, второго бью в живот, а третий спотыкается о мужчину, которого я заколол. Я выдергиваю из его руки меч и бью им в его бок. Из раны хлещет кровь, а у пирата вырывается крик, эхом разносимый по пещере.

Тот, кого я ударил по коленям, не может встать, но второй смелеет, когда к нему присоединяется еще пара человек. Они втроем окружают меня, наставив клинки, от толстой стали которых отражаются языки пламени.

Я ухмыляюсь, чувствуя дикое упоение.

Они разом накидываются на меня, но я быстрее. Я пригибаюсь, и те двое, что стояли друг напротив друга, замахиваются; их мечи схлестываются с громким лязгом. Я набрасываюсь на третьего пирата, ударяю его в живот и бросаю навзничь, отчего он громко стонет.

Я чувствую, как те двое приближаются ко мне сзади: у меня покалывает в шее от интуиции, приобретенной за годы сражений, и врожденного чутья фейри. Мужчины готовы проткнуть меня насквозь, поэтому я пинаю одного, и он падает.

Последний из нападавших совершает роковую ошибку, подняв меч над головой, и бросается ко мне, не защищая грудь. Я отвожу плечи назад, и шипы, тянущиеся вдоль моего позвоночника, вонзаются в него от горла до паха.

Его крик сменяется бульканьем.

Я чувствую возле уха, как он удивленно вздыхает в последний раз, а потом его меч опускается, и рукоять падает мне на грудь – ровно в том месте, где мучает самая сильная боль. Я злобно рычу и отталкиваю пирата, втягивая шипы. Он, стеная, падает на землю окровавленной кучей.

Больше никто на меня не нападает, а те, кто еще жив, не сходят с места. Все, кто только что стал свидетелем моей жестокости, настороженно на меня смотрят. Наконец-то они показывают страх, который должны чувствовать.

В груди больно, в ушах стучит, пока два моих облика ведут друг с другом войну. Рип хочет сражаться, утолив жажду насилия и притупив ее кровью. А другая моя личина терзается, гниль пульсирует, в груди ощущается мучительная боль. Я подавляю ее. Прогоняю прочь.

– Полагаю, мы закончили? – насмешливо спрашиваю я. – А я-то рассчитывал еще потягаться.

Все молчат, и в пещере становится тихо. Только ветер колышет пламя в факелах, и на заснеженный берег накатывают волны. А еще слышны клокочущие звуки от того пирата, что умирает у меня за спиной.

– Ты, – я указываю на пирата, который пытался со мной заговорить. Он бледнеет, когда его окликают, и дрожит как осиновый лист, почесывая язвы на руках. Он долговязый, с пожелтевшими зубами и порослью жестких волос на рябом подбородке. – Как тебя зовут?

– Скаб^[2], сир.

– Не повезло.

Он пожимает плечами, и на его щеках появляется румянец такого же цвета, что и ткань, заткнутая за воротник.

– Что здесь произошло?

Он бегает по сторонам глазами.

– Э-э-э, что случилось, командир?

– Когда у тебя спросят, что произошло в этой бухте, как ты ответишь? – уточняю я.

– О, да. Я ничего не скажу. – Он замолкает, оценив мою реакцию, а затем быстро исправляется: – То есть… Я скажу им не связываться с командиром Рипом. Скажу им, что мы больше не продаем росу… верно?

– Так-то лучше.

Он с облегчением выдыхает.

– Итак, те женщины, которые сбежали отсюда, – наложницы? – спрашиваю я.

Я вижу, как он сглатывает, и кадык на его горле выступает, как яблоко, которое можно сорвать с дерева.

– Д-да.

– Вы украли их? Забрали силой?

Скаб опускает взгляд в землю, а другие пираты тоже молчат, что уже само по себе ответ.

– Вы заберете этих наложниц на один из кораблей и вернете их домой, но больше не будете к ним прикасаться. Я ясно выразился?

– Конечно, командир. Все, что скажете.

Я киваю.

– Давно ты в Красных бандитах, Скаб?

– Принял повязку двадцать лет назад, командир.

– Поздравляю. Тебя только что повысили до капитана. – Я смотрю на остальных. – Кто-нибудь хочет высказаться по этому поводу?

Все молчат.

Я смотрю на Скаба.

– Если я узнаю, что вы снова продолжаете похищать людей, вернусь и ты примкнешь к ним, – угрожаю я, показав на мертвые тела. – Все понятно, капитан?

Скаб так быстро кивает, что я слышу, как у него хрустит шея.

– Кристально, командир.

– Хорошо. А теперь ответь на вопрос: где роса?

– Мы ее еще не разгрузили, – быстро признается он. – Она еще на снежном корабле.

Ладно. Разберусь с этим на обратном пути.

– Кому вы собирались ее продать?

Он мешкает..

– Скаб!

– Второму королевству, – выпаливает он.

Похоже, Джадду все-таки доведется там побывать.

– А тот, кто называет себя капитаном Квотером, и в самом деле в Брейквотере?

Скаб смотрит на остальных пиратов и пожимает плечами.

– Не знаю. Наверное. Обычно вне рейдов он там. В Сфере у него есть друзья, у которых он может остаться и не говорить, что он Красный бандит.

Это сужает круг поисков.

– Не вынуждай меня пожалеть о том, что я оставил тебя в живых, – предупреждаю я. – Сделай с наложницами то, что я велел. – Я замолкаю. – И относись к огненным когтям с чертовым уважением.

– Конечно, командир. Спасибо, командир. – Он складывает покрытые струпьями ладони перед собой, как будто собирается произнести молитву. – Так мы и сделаем. Вы можете на нас положиться. Верно, Красные?

Они быстро бормочут согласие, а другой пират говорит:

– Красные бандиты всегда рады дружбе с Четвертым королевством. Передай королю Роту, что мы очень сговорчивы.

Я сдерживаю смешок.

– Непременно.

Повернувшись, направляюсь к Гербу. Пришла пора нанести визит капитану Квотеру.

Глава 21

Слейд

Порт Брейквотер – неусыпный пересадочный узел. Из-за коротких дней и вечного холода жизнь продолжает кипеть в нем и после захода солнца, и с наступлением бури, потому что жители тут привыкли трудиться, невзирая на непогоду. И хотя условия их жизни крайне неблагоприятны, работа кипит еще пуще прежнего.

Я вижу на воде лодки с мальчиками и девочками, пытающимися заработать пару монет. Они гребут веслами в темной жиже, колют лед гарпунами, который пытается собраться в льдины возле кораблей.

Пролетая над ними, я смотрю на корабли, пришвартованные у стального причала. Матросы выгружают ящики и катят их в гавань. Их лица освещают факелы, расстояние между которыми не больше пары футов, и по металлическому пирсу разносится звон от колес. На берегу из обледеневшей земли торчат напоминающие водоросли валуны, на которые набегают волны.

Я насчитал минимум три десятка человек. Они ходят по небольшому склону, ведущему от воды к суше. Большинство направляется к прибрежной улице и зданиям вдоль нее. Самые крупные дома – это упаковочные цеха, где работают почти все местные жители. Они круглыми сутками упаковывают товары, отправляя их или вскрывая посылки, чтобы проверить содержимое перед отправкой.

Пролетая в последний раз, я смотрю на таверны, пабы и многочисленные рыбные лавки. Северной рыбе здесь всегда найдут применение. Из каждого улова готовят рагу или жарят рыбу целиком, даже с головой, и она входит в постоянный рацион порта.

Теперь, осмотревшись, я лечу обратно к пустой части берега и оставляю Герба за валунами, где он начинает принюхиваться к чему-то в воде. Я же направляюсь к портовому городу, но суетливая толпа меня не замечает. Я еще одно тело в темноте. К счастью, я быстро нахожу дом Сферы, о котором упомянул Скаб. Точнее Арку Сферы. Этот дом не трудно найти, потому что так и гласит его название.

Это большое каменное здание без окон. Его крыша укрыта толстым снежным покровом, а к каменному фасаду примыкает арка из блестящих сфер разных размеров. Черные и серые сферы покрыты инеем. На самом верху висят сосульки и, словно обвиняя, указывают на тех, кто проходит под аркой к входной двери.

Оказавшись внутри, я сразу же понимаю, что это не бордель и не паб, как я предполагал, а игорное заведение. Но меня не удивляет, что пират проводит здесь ночи.

В комнате с низким потолком воняет алкоголем и дымом. Стены, обшитые деревянными панелями, еле вмещают людей, собравшихся вокруг окутанных дымкой карточных столов. Всюду лежат стопки монет, и игроки, склонившись, сидят над своими ставками и кружками пива, прельстившись возможным выигрышем. В глубине зала находится длинная стойка, за которой виночерпий разливает напитки, а в центре зала два наложника.

Они сидят на качелях, подвешенных к потолку, и широкие бархатистые подвесы словно сделаны из медвежьего меха. На качелях сидит мужчина и раскачивает их, а рядом стоит женщина. Одну ногу она поставила ему на бедро, а другую задирает, обхватив ею канат, и танцует под музыку, доносимую от пьяного барда, напевающего в углу.

Я осматриваю комнату, но не помню, как выглядит Квотер, поскольку видел его только мельком, да и то его лицо закрывала красная повязка.

И у меня не хватает терпения его вычислить.

Потому я подхожу к игорному столу, что ближе ко входу. Здесь, похоже, ведут карточную игру. Я хватаю сдающего за ворот, отчего он вздрагивает от неожиданности, – и поворачиваю к себе лицом.

– Я ищу Красного бандита.

Все вскакивают из-за стола, а мужчина размахивает руками, пытаясь по наитию меня ударить, но замирает, разглядев, кто стоит перед ним. Я вижу, как у него дергается мускул на подбородке, когда он обводит взглядом серую чешую на моих скулах и шипы на руках.

– Командир Рип?

В игорном зале воцаряется тишина. Последнее, что слышно – скрип каната, когда наложники останавливают качели.

– Красный бандит, захвативший корабль капитана Фейна. Где он?

Сдающий карты позволяет мне подвесить себя за шею и качает головой.

– Ни о каких пиратах ничего не знаю. Им здесь не место. Это приличное заведение.

Я стискиваю ткань вокруг его шеи, пока она не врезается ему в горло, и поднимаю так высоко, что пола касаются только носки его сапог. Он пытается вырваться, ухватиться. Но я крепко держу его и оглядываю комнату.

Может, я и не знаю владельца, но раздающие карты в таких заведениях в курсе всех подробностей. Если Квотер сюда заявится, им станет это известно.

– Больше я спрашивать не собираюсь. Я хочу знать, где пират. Его зовут капитан Квотер.

Сдающий, что сидит через три стола от меня, встает, выпячивает подбородок и испепеляет меня взглядом. На его бочкообразной груди висят подтяжки.

– Мы не хотим с вами ссориться, командир. Я покажу вам Красного.

– Разумное решение.

Я отпускаю мужчину, слыша шлепок его сапог о пол, и плавно иду через зал. Все сворачивают шеи, глядя мне вслед. Сдающий карты ведет меня мимо наложников, игорных столов и бара.

Мы проходим через арку, миниатюрные шары которой освещают путь, и оказываемся в коридоре, отгороженном занавеской. В самом конце тусклого коридора у двери сидит здоровяк, а перед ним висит тяжелая звериная шкура.

Услышав шаги, он смотрит на нас, оторвав взгляд от толстой книги. По его глазам понимаю, что он меня узнал.

– Командир Рип хочет посмотреть на ямы, – говорит сдающий карты.

На лице охранника вижу подозрение.

– А за него кто-нибудь поручился?

– Я, – заверяет его сдающий карты, а потом, порывшись в кармане, кладет на ладонь охранника несколько монет.

Мужчина нехотя встает и с грохотом отодвигает стул, а потом отодвигает и шкуру, пропуская нас внутрь. Он внимательно на меня смотрит, когда я прохожу мимо него, и не сводит взгляда, пока за нами не закрывается дверь.

Внутри здание становится шире, намного превосходя по размерам игорный зал. Стены здесь сделаны не из дерева, а из толстого камня, пол представляет собой утрамбованную грязь, а потолок простирается в высоту не менее пятнадцати футов. И все же из-за количества присутствующих зал как будто кажется меньше.

Ямы, как их назвал карточный дилер, именно их и представляют. В центре комнаты вырыта большая яма, а по периметру видны ямы поменьше.

Бойцовские ямы.

На нижних уровнях царит буйство. За деревянными ограждениями стоит толпа, а за ними находятся ступени, чтобы больше людей могли лицезреть битву. Зрители кричат и кидают в воздух деньги в безудержном задоре.

По залу слоняются работники. На них ярко-зеленые пояса, за которые они запихивают бумагу и перья, а на бедрах висят мешочки с собранными монетами. Остальные работники разносят подносы с напитками или связки засушенных листьев, чтобы люди набивали ими курительные трубки, но в остальном все помещение заполнено игроками.

Я прохожу вперед и смотрю на ямы, что рядом со мной. В одной окровавленными руками дерутся двое мужчин, голые по пояс. В другой сражаются три женщины, набрасываясь друг на друга кнутами. В третьей – собаки, из пастей которых капает слюна, а шерсть стоит дыбом. Но у самой крупной ямы зрителей больше всего, хоть она и пустует.

– Тот, кто называет себя капитаном Квотером, там, – показывает сдающий.

Я смотрю, куда он указывает, и вижу человека, который опирается локтями на деревянный забор, отделяющий зрителей от бойцов. Он болтает с теми, кто стоит рядом, и показывает на пустую арену.

– Благодарю.

Сдающий кивает, но не торопится уходить.

– Всегда рад помочь командиру короля Рота.

– Хорошо.

Все равно мешкает.

– Всегда рад, когда командир оказывает ответную помощь…

Я вздыхаю, но запускаю руку в карман и кидаю ему монеты. Он мигом ловит их в воздухе.

– Премного благодарен, – улыбаясь, говорит он, а потом поворачивается и уходит тем же путем, которым мы пришли.

Я начинаю пробираться через толпу, понимая, что мои шипы сослужили отличную службу – люди научились освобождать мне гребаный путь.

В мгновение ока я оказываюсь у забора рядом с Квотером. Он стоит ко мне спиной и продолжает болтать, но когда его собеседники замечают меня, то быстро расходятся, исчезнув в толпе, и хмуро смотрят на него через плечо.

– Что… – Он оборачивается и, заметив, что я стою к нему слишком близко, вздрагивает и отступает назад.

Ростом он мне до подбородка, а когда смотрит в мое лицо своими мелкими глазенками, они тут же становятся круглыми.

– Командир Рип?

– Капитан Квотер.

Он оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что меня кто-нибудь услышит.

– Здесь я просто Квори.

– Мне плевать, даже если тебя будут называть Бестолочью. Ты ответишь передо мной.

Он напрягается, и на его лице появляется гнев.

Меня так и тянет спровоцировать его, поэтому я говорю:

– Теперь понимаю, почему ты стал пиратом. Хотел скрыть свое уродливое лицо маской Красных бандитов. Разумно.

Он поджимает обветренные губы, а на его покрытом шрамами лице появляется оскал.

– Да пошел ты, – шипит он.

Я ухмыляюсь. Это было очень просто.

– За живое задел?

– Чего тебе надо? – нетерпеливо спрашивает он. – Сейчас бой начнется.

– Забавно. Недавно мне сообщили об ошибке.

Он приподнимает густую черную бровь.

– Ошибке?

Я киваю.

– Во время нашего последнего обмена я отдал Красным бандитам целый сундук драгоценностей. И ты при этом присутствовал.

Он хмурится.

– Да…

– Ты водил меня осмотреть лошадей, которых я купил после вашего налета на караван Мидаса, помнишь?

– Да.

– Видишь ли, у нас возникла проблема, – продолжаю я, наклонившись к нему так, что шипы почти вонзаются ему в живот. Квотер старается не отпрянуть, но по его бегающим глазенкам вижу, как сильно он нервничает.

Вот теперь я его узнаю – он так же вел себя, когда я поднялся на борт пиратского корабля. И хотя мне была видна только верхняя половина лица, его бегающий взгляд и тонкий голос не изменились. Помню, как он пытался спрятать от меня Аурен, как чертовски напугана она была, когда сжималась перед ним от страха. От этих воспоминаний хочется вмазать ему по лицу, но я сдерживаюсь.

– Похоже, при обмене ты допустил ошибку. Мне сообщили, что я получил не всех лошадей, за которых заплатил.

Он мнется, но на его лице появляется растерянность.

– О чем ты?

Мне неинтересно слушать, как он разыгрывает из себя дурака.

– Ты обманул меня, Квотер.

– Нет, – заявляет он, решительно покачав головой. Слишком быстро ответил. Слишком, мать его, быстро. Если бы я не знал, что он лжец, такой быстрый ответ выдал бы его с потрохами.

– Обычно пираты лгут более искусно.

– Я не лгу!

Я быстро хватаю его за клок жирных темных волос и ударяю лицом о свое согнутое колено. Его нос с хрустом ударяется о кость, но все происходит так быстро, что он начинает выть, когда я резко запрокидываю ему голову; из его обеих ноздрей льется кровь.

Он зажимает нос, дрожа всем телом.

– Проклятье, ты об этом пожалеешь!

– Не раздавай угрозы, если не в состоянии их исполнить, – спокойно сообщаю я, сжимая его волосы.

– Подожди! – говорит он, морщась и пытаясь вырваться из моей хватки. – Так не должно быть. Хочешь заключить пари?

– А похоже, что я пришел сюда, чтобы заключить гребаное пари?

– Я могу помочь, – продолжает он. – Я всегда знаю, кто победит.

– Мне начхать. Я хочу получить лошадей, которых ты у меня увел. А одного коня – в особенности. И ты скажешь, где я могу их найти.

Прикрыв нос ладонью, чтобы остановить капающую кровь, он говорит:

– Я не обманывал тебя насчет лошадей!

Я вздыхаю. А потом бью его в грудину с такой силой, что у него перехватывает дыхание, и он пошатывается, не в силах устоять. Люди вокруг нас не вмешиваются в наш спор. Да и с чего бы? Они пришли посмотреть на бои. Вряд ли их волнует, в яме это происходит или нет.

– Я устал от твоей лжи, – говорю я, а Квотер хватается за забор, пытаясь подняться. – Говори, где!

Он сплевывает на мои сапоги, заляпав их кровью. Я с безразличием приподнимаю бровь.

– По дороге сюда я наступил в дерьмо, но твоя кровь еще омерзительнее. – Я поднимаю ногу и наступаю на его стопу. Он кривится от боли. – Лошадь, Квотер.

Он не дает ответа сию же секунду, и у меня кончается терпение. Хотя у меня его с самого начала-то не было.

Решив покончить с этим, я поднимаю руку, собираясь нанести удар, но он наконец сдается.

– Ладно, ладно! – кричит Квотер, выставив перед собой руки, чтобы защититься. – Ты делаешь все это из-за гребаной лошади?

Да. Аурен проговорилась, что ее лошадь похитили пираты, и сказала, что его звали Крисп. Той ночью Красные бандиты должны были передать Криспа мне, но Квотер решил нажиться на сделке. Обокрав меня, он обокрал и Аурен. А я, черт возьми, этого не потерплю. Ее и без того слишком многого лишили.

Я свирепо смотрю на него и придвигаю шипы ближе.

– Хорошо! – Он вытирает кровь, стекающую ему в рот. – Нескольких я оставил себе. Знал, что ледорубам нужны новые лошади, а те были породистыми. Мне предложили за них хорошую цену.

– Где. – Это не вопрос, а требование.

– Берг-Шитс. Недалеко отсюда. Они поставляют ледяные глыбы на корабли. Им были нужны ломовые лошади.

Я наклоняюсь, чтобы он был вынужден смотреть мне в глаза, и вижу в его взгляде страх.

– Ты вернешься в Берг-Шитс. Заберешь лошадей, которых украл, и доставишь их в Четвертое королевство в идеальном состоянии, или я расскажу об этом своему королю, и он испепелит тебя и высушит твой член. Ты меня понял?

Он сглатывает и трусливо кивает.

– Д-да.

Я прижимаю шипы на предплечье к его груди.

– Точно?

– Да, да! – поморщившись, восклицает он. – Позволь мне загладить вину – в этом бою будут самые крупные выплаты. Я скажу тебе, кто победит.

– Мне не интересно делать ставки на нечестных боях.

– Никакого жульничества, – убеждает Квотер и тычет в висок пальцем, а потом принимается невнятно шептать: – Я просто знаю. Про любую игру, любую ставку. Вижу конкурентов и понимаю, на кого они поставят.

Я переключаю свое внимание на него.

– Побочная магия?

Он кивает, но оглядывается по сторонам, убедившись, что никто не обращает на него внимания. Неудивительно, что капитан Фейн держал его при себе. За эту маленькую хитрость ему, наверное, немало перепадало.

– А что, согласно твоей магии, произойдет, если ты попытаешься снова меня обмануть? Хочешь поспорить на результат? – угрюмо спрашиваю я.

Квотер сглатывает, и его мутный взгляд наполняется тревогой. Я холодно улыбаюсь.

– Всех твоих лошадей вернут в Четвертое королевство. Я позабочусь об этом, – обещает он.

– Уж надеюсь, а иначе…

Я отпускаю его, перестав давить ему на ногу и угрожать шипами.

Успокоившись, он выдыхает.

– Не надо было разбивать мне нос из-за гребаной лошади, – ворчит он.

– Тебе повезло, что я сломал только его.

Но не повезло, что я оставил в его легких немного гнили, которая со временем начнет расползаться по телу и прикончит его.

– Ноги в руки, – дернув головой, говорю я.

Пират бросает на меня мрачный взгляд, но поворачивается и уходит.

Быстро.

Да пусть катится на все четыре стороны.

Внезапно вокруг ямы раздается шум, который привлекает мое внимание. Я смотрю вниз и вижу, как раззадорены зрители, потому что наконец-то появляются бойцы. Внизу, по разные стороны боевой арены, стоят зарешеченные вольеры, и из каждой клетки что-то поднимается по ступеням. На шеях у двух крупных животных толстые ошейники, к которым прикреплены жесткие металлические прутья. С их помощью дрессировщики загоняют их в клетки и захлопывают двери.

Увидев, кто там стоит и с кем будет вестись бой, я чувствую горячий и всепоглощающий гнев. В одном конце ямы стоит огненный коготь, а в другом – тимбервинг.

Судя по всему, оба зверя дикие.

А еще они все в шрамах.

Огненный коготь – самка, и на ее густой белой шерсти видны длинные отметины. Все ее тело покрыто шрамами, даже хвост и усатая морда, отчего ее хищный оскал кажется еще более заметным.

На тимбервинге тоже следы жестого обращения. Кто-то как будто выдернул из него перья, или, может, зверь сам это сделал из-за душевной травмы. Из его пасти течет слюна, а к лодыжке прикреплен металлический зажим с крюком, за который его, наверное, приковывают к цепи.

Повернув голову, тимбервинг рычит на зрителей рядом со мной, и я вижу на его голове цвета коры две белые полоски. Это тоже самка.

Дрессировщики, находящиеся по другую сторону ограждений, снимают с животных поводки. Как только огненный коготь оказывается на свободе, она поворачивается и пытается напасть на дрессировщика через прутья, но тот быстро отскакивает. В толпе слышны смех и улюлюканье. Краснолицый дрессировщик в отместку берет тупую раскаленную кочергу. Он ударяет ее концом по клетке, и животное рычит, когда клеймо впивается ей в бок.

Мои шипы расширяются и смещаются от гнева.

Затем дверцы клетки поднимаются, и дрессировщики тычут кочергами в обоих животных, выгоняя их в яму. Тимбервинг рычит, широко раскрыв пасть и показывая острые как бритва зубы. Огненный коготь выскакивает из загона и сразу же разворачивается, снова направившись к своему укротителю. Но мужчину защищает клетка, и он успевает отскочить до того, как зверь сомкнет зубы на прутьях.

Поняв, что ей не добраться до мужчины, кошка поворачивается и рычит на кричащую толпу, обнажая длинные изогнутые клыки, которые свисают ниже челюсти. Тимбервинг тоже расхаживает взад-вперед, рыча на зрителей и подняв перья. Сверху на них кричат десятки людей.

На мгновение я задаюсь вопросом, почему тимбервинг просто не взлетит и не нападет, но ответ очевиден – ее крылья были жестоко подрезаны.

Я скрежещу зубами.

Дрессировщики снова тычут в животных кочергами, пытаясь подтолкнуть их вперед и разозлить настолько, чтобы те набросились друг на друга. Но, как ни странно, хоть они и заперты в одном вольере, звери не нападают друг на друга.

Это злит толпу, что в свою очередь злит и дрессировщиков.

С другой стороны забора подходит компания мужчин. Вместе они швыряют в яму мертвого горного козла, и его туша падает в центре.

Звери впадают в буйство.

Животные накидываются на тушу и только после этого начинают драться. Я понимаю, что их не просто держат в неволе и избивают, но и морят голодом, заставляя драться за пищу.

Они начинают яростно нападать на тушу. Коготь рычит, замахиваясь огненной лапой на тимбервинга. Зверь-птица рычит в ответ, расправляя крылья, когда они обе пытаются урвать свежее мясо. Изо рта у них течет слюна, они сталкиваются когтями и зубами, и толпа ликует от тошнотворного возбуждения.

Огненный коготь яростно взмахивает пылающими когтями, отчего воздух наполняется запахом горелых перьев и плоти. Тимбервинг ревет в ответ, злобно клацая зубами и пытаясь цапнуть кошку. Ни одна не хочет отказываться от еды, но и вцепляться друг другу в глотки они тоже не собираются.

Видимо, дрессировщикам это не особо нравится, потому что один из них тычет кочергой прямо в бок тимбервингу и смеется.

С меня довольно.

Положив руку на перила, я перелезаю через забор и плавно приземляюсь в яму. Я выпрямляюсь и поднимаю взгляд в ту же секунду, как огненный коготь снова поворачивается к своему дрессировщику и щелкает на него огромными клыками. Трус пятится назад, чтобы зверь не смог до него дотянуться.

Поэтому я ей помогаю.

Через мгновение я выдергиваю штыри и срываю дверцу с петель клетки. Мужчина в том загоне даже не успевает отбиться от меня. Я протягиваю руку и хватаю его за загривок, а затем швыряю в яму, прихватив кочергу.

И теперь зверя не нужно поощрять, она не сомневается. Огненный коготь нападает на дрессировщика. Мужчина кричит, толпа орет, а я отворачиваюсь, направившись к тимбервингу.

Она упала на тушу козла и рвет ее на части. Когда я подхожу, самка вскидывает голову и начинает рычать, но, увидев меня, резко замолкает. Я продолжаю идти вперед, пока не добираюсь до небольшого загона, в котором от страха трясется ее дрессировщик. Мое тело дрожит от неистовой силы фейри, подпитываемой гневом, и я срываю дверь с петель и кидаю себе за спину. Теперь прятавшийся за ней мужчина беззащитен и смотрит на меня, вжимаясь в угол.

– Что ты делаешь?! – кричит он.

Я вырываю у него кочергу и вонзаю раскаленный металл ему в живот. Он падает, взвыв от боли, а от его тела, как от углей, поднимается пар. Я кидаю кочергу на землю, а он хватается за живот.

– Неприятно, не правда ли?

Я отворачиваюсь от него и возвращаюсь в яму, но вижу, что несколько человек в защитных кожаных жилетах направляются ко мне, и двое из них вооружены копьями. Думаю, это стражники, работающие в зале. Наверное, обычно им приходится усмирять толпу да буйных пьяниц, разозлившихся из-за проигранной ставки. Но им точно не приходилось иметь дело с таким, как я.

– Лучше поворачивайте и уходите, – предупреждаю я, когда они приближаются ко мне, нахмурившись и сжав кулаки.

– Ты идешь с нами, – говорит мужчина, стоящий спереди, и пытается меня схватить.

Но я быстрее.

Один удар в висок – и он падает. Затем на меня с копьями бросаются двое мужчин, но я до смешного проворно выхватываю у них оружия. Схватив оба копья, я разламываю их ударом о колено и откидываю. На долю секунды мужчины мешкают, но, подпитываемые гневом, снова набрасываются.

Я не обращаю внимания на саднящие костяшки пальцев и сбиваю первого мужчину, одновременно врезавшись плечом в другого. Он переворачивается в воздухе, словно ничего не весит, и падает на спину, хватая ртом воздух. На меня нападает третий мужчина, нанося удары, и я ухмыляюсь, когда одному удается попасть по щеке. Вкус крови раззадоривает меня еще сильнее.

Я начинаю колошматить его, нанося удары по лицу, ребрам, животу. Все вокруг кричат, отчего моя ярость только становится сильнее, но мужчина падает слишком быстро.

Оставшиеся три человека кидаются на меня разом, перепрыгнув через павших соратников, и я встречаю их с тем же злобным ликованием. Я наслаждаюсь боем, чертовски красивым видом того, как один кулак врезается в другой. Ни клинков, ни магии – только старая добрая расправа.

Каждый удар, что я наношу, и каждый выпад в мою сторону – освобождение. Потребность. Я начал с Красных бандитов, но теперь могу дать волю этому извращенному, беспорядочному смятению, которое чувствовал с того клятого дня, как Аурен меня покинула. Поэтому все мои сдерживаемые чувства, эта бурлящая во мне вина выплескиваются в виде разнузданной жестокости.

Я сражаюсь с ними, но на самом деле сражаюсь с собой. Со своим провалом.

Сейчас я даже не здесь, не в этой яме. Я чувствую, как по моим ребрам скребут неконтролируемая ярость и страх, оставляя после себя осколки. Беспомощность вырывается из меня ударами кулаков, пульсирует в шипах, бурлит в венах, пока я полностью поглощен дракой.

Я нарочно замедляюсь, чтобы они могли нанести удар. Снова. Снова. Снова.

Я получаю от этой расправы удовольствие.

Мне нравится, что к драке присоединяются. Я смеюсь, когда на меня разом накидывается целая дюжина. Меня бьют в плечо, по ребрам, в челюсть. Кто-то ударяет по коленной чашечке, и я чувствую, как она немного смещается. Ногу простреливает боль, но это пустяк. Это не идет ни в какое сравнение с болью в груди, так что какая разница? Удовольствие от этого помешательства – всего лишь повязка на зияющую рану, которая никак не затягивается. От меня ничего не остается, кроме желания драться.

Кроме желания учинить насилие.

Потому что я не могу добраться до нее. Моя необузданная сила, которая позволила разорвать мир, исчезла. В Дролларде нет портала. Все жители деревни исчезли.

Моя мать исчезла.

Аурен тоже исчезла, черт побери.

И я не могу добраться до нее.

Не могу.

Поэтому я сражаюсь. Истекаю кровью и испытываю непреодолимую, необузданную печаль, словно пытаюсь пробить путь к ней, пробиться сквозь этот мир, побороть себя за то, что подвел ее. Вся эта тихая, бурлящая, удушающая паника прорывается наружу в грубой жестокой драке.

Я настолько погружен в свои мысли, что не замечаю человека, который наставил на мою грудь кинжал. Дерущиеся со мной люди расступаются перед ним, а затем он наносит удар, который я не успеваю осознать.

Клинок вонзился бы в тело, если бы у него за спиной не появился тимбервинг. Зверь нависает над ним на добрых пять футов и гневно сверкает золотистыми глазами, расправляя подрезанные крылья. Она открывает пасть, обнажая острые зубы, и смыкает их на голове мужчины, затем отрывает ее и откидывает его тело еще до того, как он успевает нанести удар. Кровь брызжет во все стороны.

Оставшиеся мужчины оборачиваются при виде новой угрозы и даже крикнуть не успевают. Рядом оказывается огненный коготь и сбивает их ударом лап. Из царапин на их теле хлещет кровь, а языки пламени охватывают одежду и волосы.

Я тяжело дышу и наконец прихожу в себя. Быстро понимаю, сколько ударов получил, потому что на меня накатывает сильная боль, помечая каждый ушиб. А еще ко мне возвращается бдительность, выходя за пределы потребности сражаться и возвращая мыслями в яму.

Зрители исступленно кричат. Люди перегибаются через забор, делают новые ставки, с ликованием наблюдая за бойней. Шум толпы нарастает, и кажется, что у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки.

И все это приводит меня в бешенство. Они жаждут крови, наслаждаются резней, поддерживают эксплуатацию этих животных, и все ради удовольствия, азарта и желания набить карманы.

Хочу, чтобы они поплатились за это.

Испепеляя их взглядом, я меняю облик, шипы снова погружаются под кожу. Руки и шея покрываются жухлыми черными венами, и я сжимаю кулаки, исторгая силу.

Моя магия вырывается из-под земли, взбирается по стенам ямы и разлагает забор. Плевать, если кто-то увидит, как я превращаюсь из Рипа в Рота. Желание убивать и наказывать сильнее.

Я слышу, как сверху люди кричат – но теперь не от ликования, а от страха. Трое мужчин летят в яму, когда перед ними обрушивается барьер. Они размахивают руками, как развевающимися на ветру знаменами, пока не падают в грязь с глухим стуком.

С бесчеловечным довольством я смотрю, как животные набрасываются на них с безудержной злобой. В воздух взлетают оторванные конечности, а на землю хлещет кровь. Спустя несколько секунд звери разрывают людей на части. Как и всех, кто еще упал в яму.

Я оглядываюсь, кого бы еще мог уничтожить, но животные и сами отлично справились. В яме лежит груда тел, земля пропитана кровью и пеплом, а куски человеческих тел горят от ударов огненных когтей.

Поразительное зрелище.

Я вхожу в теперь уже пустой загон, приседаю на корточки и хватаюсь пальцами за железные прутья. По ним мгновенно распространяется гниль, и я отклоняюсь, а потом выбиваю дверь ногой. Внутри я вижу дорожку мочи животных, которая ведет под яму. Не задумываясь, я спускаюсь по туннелю, желая узнать, что скрывается под этим клятым игорным залом.

Я оказываюсь в просторном подземном помещении с железными балками и каменными стенами. Внутри множество клеток, в углах которых валяются обрывки ткани, пустые миски, в которых когда-то была вода или еда. В полу каждой из них установлены стоки, чтобы смывать мочу и кровь.

Вонь здесь стоит просто ужасная.

Некоторые клетки пусты, но некоторые заняты. В двух из них я вижу собак, что дрались до этого, они зализывают раны. В другой – дикие горные коты небольшого размера, а в следующей – шипящие снежные змеи. Чешуя у них совершенно белая, а глаза кроваво-красные. Волк. Две лисы. Кабан. Сбившиеся в угол петухи. Какая-то обезьяна, которую, видимо, привезли из Первого королевства. Все животные выглядят одичавшими и напряженными, словно в любой момент готовы напасть в ожесточенном желании вырваться на свободу.

По каждой клетке, следуя за мной, расползается гниль. Металлические прутья разрушаются, и животные садятся, рыча и наблюдая за мной.

Оказавшись в конце комнаты, я оказываюсь перед двойными дверями. Я кладу руки посередине и с грохотом их распахиваю.

В комнату врывается уличный ветер, и в ту же секунду от прутьев клетки остается лишь ржавая пыль.

Поняв, что их больше не удерживают в плену, животные рычат, лают, воют и шипят. Все до одного проносятся к выходу мимо меня и разбегаются в разные стороны.

За этими дверями находится рощица скудных сосен на холмах, верхушки которых светятся под ночным небом. Животные выскакивают из помещения и растворяются в снежной прерии как можно скорее.

Я выхожу, но, услышав сзади шум, отхожу в сторону, и в ту же секунду на улицу выходят тимбервинг и снежный коготь. Кошка неуверенно обнюхивает землю, а потом ступает по пушистому снегу. Из-под лап у нее вырывается пар, а огненные когти искрят и шипят, утопая в белом бархатистом покрове. Кошка вздыхает, словно снег облегчает боль в ее горящих лапах, и мне становится интересно, а когда она была в последний раз на воле? Нет ни тени сомнений, что этому животному с льдистыми глазами и белой шкурой место на снегу и холоде. Это ее владения.

Тимбервинг стоит за кошкой, дышит широкой грудью, расправив крылья и словно впервые пробуя свежий ветер. Не знаю, сможет ли она теперь летать, но по выражению ее морды, понимаю, что она счастлива снова оказаться на свежем воздухе.

Я снимаю с них ошейники, и ржавый металл падает на землю. Потом делаю то же самое с тяжелым браслетом на лапе тимбервинга. Клыками она сдергивает кольцо полностью и отшвыривает его в сторону. Затем смотрит на меня, моргая переливающимися глазами, и слизывает с зубов запекшуюся кровь.

Что ж, она хотя бы накормлена.

Тимбервинг трется головой о мою руку, а потом разворачивается. Тихо заурчав, кошка идет за ней и проводит хвостом по моей ноге.

Я наклоняю голову, смотря, как обе самки выходят на волю. В отличие от остальных животных, они не убегают. Не расходятся по разным сторонам. Нет, тимбервинг и огненный коготь медленно и осторожно уходят вместе, не покидая друг друга. Снежная кошка и бескрылая птица бредут по холодной пустоши. К свободе.

Я отворачиваюсь и выхожу из игорного зала. Желание чинить расправу медленно меня покидает, а раны напоминают о себе пульсирующей болью.

Когда я возвращаюсь к Гербу на пустынном пляже, он питается рыбой, которую выловил в море. Услышав мои шаги, пернатый зверь поднимает голову, и я вижу, как из его пасти торчат рыбьи кости и внутренности. Он проглатывает рыбу, а я забираюсь в седло и хватаюсь за поводья.

Я опускаю взгляд на окровавленные костяшки пальцев, сжимающие поводья. Герб взмывает в воздух, почуяв мой тычок.

Чувствуя, как сходит напряжение вместе с вырвавшимся вздохом, я немного опускаю плечи и погружаюсь в тихие мысли, полностью осознавая силу своего опустошения.

Я один из самых могущественных фейри на свете, но чувствую себя совершенно немощным.

Мой список возмездия теперь сократился до нуля. Раньше мне помогал сосредоточиться этот перечень. Помогал мне двигаться вперед. Помогал дышать.

Монархи из рода Меревен. Кайла и Ману. Дерфорт. Роса. Красные бандиты.

Все вычеркнуты, и теперь мне придется примириться с тем, что Аурен в другом мире, а я застрял здесь и у меня нет возможности к ней попасть.

Я должен вернуться в Четвертое королевство и посмотреть в лицо правде.

Правде о том, что не знаю, сколько у меня осталось времени, прежде чем я окончательно сойду с ума от терзающей душу разлуки. Сколько пройдет времени, прежде чем боль в груди не поглотит меня сполна. Сколько пройдет времени, когда я снова открою портал…

И смогу ли вообще.

Сколько пройдет времени…

До того, как я больше не смогу держаться.

Глава 22

Царица Малина

И хотя за фейри остается численное преимущество, армия передвигается намного медленнее двух человек. Тем более, если мы перемещаемся сквозь тени.

Мы не упускаем из виду петляющий полк, но держимся поодаль, чтобы фейри нас не раскрыли. Несколько дней мы следуем по снегу и скалам, обходя надломленную, изрезанную ущельями землю Седьмого королевства. Когда-то давным-давно это королевство было усеяно городами и деревушками. Теперь тут ничего не осталось. Все уничтожили время и холод.

С помощью своей магии наемник быстро переносит нас по земле. Мы словно растворяемся в тенях, порхая с места на место, преломляемся вместе с лучами света и кружимся на ветру, всегда поглощенные тьмой. Это вносит смуту и вызывает тошноту, и я не совсем понимаю, как так выходит, но с каждым днем мы все сильнее удаляемся от моста и руинов замка Кауваль, пока наконец не покидаем Седьмое королевство.

Голова кружится, и я чувствую себя выжатой как лимон, когда мы останавливаемся на ночлег, но мое самочувствие не сравнится с бременем, возложенным на наемника. Мы передвигались на протяжении нескольких часов, пока он не рухнул от усталости. Налившимися свинцом руками наемник, не снимая с головы капюшона, раскапывает снег, соорудив нам надежное укрытие, где можно поспать.

Теперь я смотрю на него, закутанного в несколько слоев одежды, и дрожу в сугробе, похожем на нору. Кажется, наемника согревают его преломляющийся свет и вьющиеся тени, но я не понимаю, как.

Мне и не нужно понимать.

Холод на улице не сравнится с холодом, что я ощущаю внутри. Я не дрожу, не стучу зубами. Руки не покрываются мурашками. Я лежу на снегу в нашей небольшой берлоге, и холод не доставляет мне никакого неудобства.

Но мне не по себе оттого, что наемник не хочет разговаривать.

От прыжков в тени в ушах и громко, и тихо, и я ничего не слышу за порывами бурного ветра, поэтому в пути говорить невозможно. Но когда мы устраиваем привал, наемник все равно не говорит мне ни слова, а вскоре проваливается в сон.

Он просто смотрит на меня. День за днем. Ночь за ночью.

Мне это не нравится.

И не… не нравится.

Эти чувства приводят меня в замешательство и бесят, и все же я терзаюсь из-за его молчания. Оно такое громкое. Как и оглушительная тишина его магии.

Я поняла, что в этой громкой тишине мне приходится думать. Приходится вспоминать. Чувствовать. Размышлять о том, чего я обычно не замечала или заглушала в себе. Размышлять о том, чего я обычно избегала.

Но теперь мне не убежать от этих мыслей.

Я вынуждена созерцать и изучать саму себя, и мне это ни капли не нравится. Мне не нравится то, что я вижу. Возможно, наемнику тоже, и поэтому он так пялится.

Почему от этой мысли становится больно?

Его молчание действует на нервы. Во мне копятся все эти слова, раздражение и чувства, и кажется, что я вот-вот взорвусь.

Я не хочу расклеиться, застряв в этой одинокой тишине.

Я смотрю тайком на наемника. Мы близко. Очень близко. Если бы при дворе меня застукали с мужчиной в такой близости, то разразился бы скандал. Но здесь, в этом холодном небытии, нормы приличия теряют значение. Тем более, когда каждую ночь ты вынужден отдыхать в снежной яме.

Что мы сейчас и делаем. После беспокойного сна мы сидим в яме, которую он выкопал на склоне холма. В этом он хорош: яма такая глубокая, что мы помещаемся в нее вдвоем, и расположена так, что в нее не задувает суровый ветер.

Так, что мы сидим и лежим, тесно прижимаясь друг к другу.

Мы едим вяленое мясо, которое не замерзло только потому, что наемник держал его под плащом в нагрудном кармане. Я заталкиваю еду в рот и заставляю себя жевать, но чувствую на себе пристальный взгляд, от которого спустя столько дней устаю. Я давлюсь куском жесткого мяса, но заставляю себя его проглотить, хотя меня тошнит.

Наемник насмешливо фыркает, чем застает меня врасплох, и я подпрыгиваю от неожиданности, потому что за последние два дня это единственное, что он из себя выдавил.

– Что? – огрызаюсь я. – Подавиться нельзя?

Наемник молчит. Он все так же прячется под капюшоном, но его подбородок и скулы теперь заросли щетиной.

– Знаешь, можно и поучтивее быть.

Он молча сидит, прислонившись к стене снежной пещеры, согнув колени и скрестив руки под плащом.

– Вяленое мясо очень сухое.

Снова ничего.

– Кто угодно бы подавился, – оправдываюсь я, пытаясь вызвать у него какой-нибудь отклик.

– Нет, не кто угодно.

Я так удивлена его ответом, что просто смотрю на наемника. А потом понимаю, что он возражает. И тогда тоже начинаю спорить.

– Нет, все бы стали давиться.

Он прочищает горло, и этот звук напоминает шум передвигающихся камней.

– Ты никогда не голодала, иначе была бы благодарна и за этот кусок мяса, которым давишься, – тихо говорит наемник. – Тебе не приходилось целыми днями обходиться без еды или планировать все на недели вперед, волнуясь, а хватит ли продуктов на зиму. Тебе не приходилось обходиться без них.

– В Седьмом королевстве я была пленницей, а проделала туда путь в открытой повозке с человеком, который втайне оказался фейри! Полагаешь, мне каждый вечер подавали ужин из пяти блюд? Нет! Он тоже кормил меня вяленым мясом.

– Но все же тебя кормили? – парирует он, ехидно изогнув губы. – Тебе не приходилось самой добывать себе еду. Ты не сидела голодной. Ты всего лишь капризное дитя. Не умеешь быть благодарной за кусок мяса, потому что родилась высокомерной принцессой.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – выпаливаю я. – И не делай вид, что это не так.

– Ах, да. Бедная маленькая царица. Родилась в царской семье, где ей все преподносили на блюдечке.

У меня вырывается невеселый смешок.

– Все? По-твоему женщина, родившаяся без магии, получает все, если она родом из царской семьи? Наемник, тогда ты кретин.

– А ты по-прежнему считаешь себя жертвой, Царевна.

Я испепеляю его взглядом. Он отвечает тем же.

На самом деле лучше бы он все-таки молчал.

– Сколько нам нужно времени, чтобы добраться до Хайбелла? – спрашиваю я. Хочу избавиться от его общества – если это вообще можно назвать обществом. Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.

– Сколько понадобится, – дает он расплывчатый ответ.

– То есть?

Наемник отламывает кусочек вяленого мяса и жует его с открытым ртом, а потом запрокидывает голову и делает большой глоток из фляжки. Я стараюсь не смотреть на его кадык, на то, как напрягается темная кожа на горле, когда он шумно сглатывает. А еще стараюсь не обращать внимания, что он намеренно так долго не отвечает.

Мы уже несколько дней ходим вокруг да около. Мы оказались слишком близко друг к другу, и все же между нами немалое расстояние.

Закончив, он кладет руку на колено, и фляжка свободно свисает с его ладони.

– То есть я трачу уйму чертовых сил, чтобы нас скрывали тени, а это не так-то легко делать на таком огромном расстоянии – тем более, когда ты всю дорогу цепляешься за меня.

Цепляюсь за него? Словно я глупый ребенок, дергающий мать за юбки? Вот же наглец!

– Ты же сам сказал держаться за тебя, – огрызаюсь я в ответ.

– Может, я уже пожалел об этом, – ворчит он. – Может, пожалел, что согласился взять тебя с собой.

Не могу объяснить, почему от его слов становится так обидно. В его словах нет ничего такого, но все же меня они задевают. На ладонях тут же образуются комочки льда, свернувшиеся из незаживающих порезов. Я крепко стискиваю негнущиеся от холода пальцы и впиваюсь в ладони ногтями.

– Ладно, – выпаливаю я. – Тогда уходи. Я сама доберусь до Хайбелла.

Мы оба понимаем, что я заблужусь или умру раньше, чем перейду эти горы, но от своих слов не отказываюсь, потому что этот мужчина приводит меня в бешенство.

Он фыркает.

– Чтобы ты не успела предупредить Орею? Ну уж нет. Ты приняла решение и должна исполнить его, хочешь ты того или нет.

Я усмехаюсь.

– О, правда?

Да кем он себя возомнил? С чего решил, что может мне указывать?

Он отодвигает фляжку и напрягает челюсть.

– Да.

– Или что? – возражаю я.

В мгновение ока наемник оказывается напротив. Наклоняется ко мне, прижимаясь всем телом к моим согнутым коленям. У меня перехватывает дыхание, и я инстинктивно хватаюсь за его плащ, словно могу его оттолкнуть. Но остаюсь в той же позе, стискивая холодными руками толстую ткань и чувствуя на лице его жаркое дыхание.

– Ты сдержишь свое слово, Царевна, или я закончу начатое.

Я замираю. Все вокруг тоже замирает, а воздух как будто сгущается.

Наступает долгая пауза. Мы просто смотрим друг на друга. Но с каждой секундой что-то между нами как будто меняется. Становится гуще.

С такого близкого расстояния я вижу, как в его темных глазах блестят искорки, а в радужке, как и в коже, есть светлые пятнышки. Блики бесцветного света, такие крошечные, что их плохо видно, и они почти поглощены чернотой. Мне хочется продолжить поиски, понять, что еще я могу в них найти.

Но он тоже изучает меня. Обводит взглядом мое лицо. Скользит им по моей щеке. Опускается на губы.

– Ты бы этого хотела? Чтобы я прикончил тебя? – спрашивает он, и у меня перехватывает дыхание.

Его голос стал тише, и в нем появилось больше хрипотцы. Больше голода. Может, он просто жаждет свернуть мне шею или перерезать глотку.

А может, он жаждет чего-то иного.

От этой мысли перехватывает дыхание. Это темная мысль. Запретная.

По спине ползут мурашки от порочных намеков. Сквозь пальцы струится снег и падает на наемника комками. Внутри что-то сжимается, и я задаюсь вопросом: что, во имя царства, со мной не так?

Я обхватываю его обеими руками и отталкиваю.

Он приваливается спиной к стене, а я выбираюсь из узкой ямы. Стоит мне выпрямиться, как меня тут же откидывает в сторону от сильного ветра. Я не обращаю внимания на то, как бешено бьется сердце. Не обращаю внимания на дрожь, пробежавшую по шее, когда он заговорил. Я глубоко дышу, пока жар не спадает, и снова чувствую блаженный отупляющий холод.

Наемник вылезает из ямы, стряхивает снег и приседает на корточки.

– Пошли, – с досадой говорю я ему.

В ответ на мою просьбу он останавливается, набивает снегом бурдюк и смотрит на меня.

– Не терпится снова оказаться в моих объятиях? – потешается он.

При мысли об этом к моим холодным щекам приливает кровь. Как же это все меня раздражает.

– Не терпится добраться до Хайбелла и избавиться от тебя.

Наемник смеется и выпрямляется в полный рост, а потом направляется ко мне, подойдя слишком близко. Этот мужчина явно не понимает, что такое личные границы.

– Может, тебе никогда от меня не избавиться, – говорит он мне на ухо, проходя мимо. – Может, я буду преследовать тебя в тенях всю оставшуюся жизнь, а однажды, когда ты меньше всего будешь этого ожидать, выйду из мрака и наконец воткну кинжал тебе в грудь.

Это угроза.

Снова.

Но все же…

Я мысленно кричу на свое сердце, чтобы оно перестало так лихорадочно биться. Пытаюсь всеми силами подавить ощущения, которые возникают в теле рядом с ним. Меньше всего я хочу показывать, как сильно он меня волнует.

Потому что наемник и правда меня волнует, пусть я и хочу это отрицать.

Я прочищаю горло и отвожу взгляд.

– Фейри уже в пути, – говорю я, показав на петляющие полки. Вижу, как они маршируют вдалеке, на другой стороне холма. – Мы пересекли границу Шестого царства, значит, столица уже недалеко.

Он поворачивает голову в сторону армии.

– Да, недалеко, – соглашается наемник.

К горлу подступает ком от волнения и смятения. Мне нужно предупредить жителей Хайбелла до того, как к столице подойдет армия.

– Тогда нам пора. Чем скорее туда доберемся, тем быстрее избавимся от общества друг друга, – резко говорю я, но по какой-то причине мои слова звучат лживо.

Убийца поворачивается ко мне, сверкнув белоснежной злобной улыбкой.

– А меня вполне устраивает твое общество.

Сердце в груди пускается рысью. Я хочу вырвать его из груди и хорошенько встряхнуть.

– Перестань пытаться меня разозлить, – огрызаюсь я. – Я всю свою жизнь вертелась в обществе королей, политиков и аристократов. Думаешь, что можешь меня запугать? Я имела дело с мужчинами намного коварнее и могущественнее тебя.

– Твоя правда.

Его ответ – не вопрос, а вызов. Наемник кружит вокруг меня, как акула в воде. Я замираю, не собираясь поворачиваться, потому как не хочу, чтобы он решил, будто я боюсь стоять к нему спиной.

Это ошибка.

Оказавшись у меня за спиной, он протягивает руку и обхватывает мою шею. Он заставляет меня запрокинуть голову назад, чтобы я смотрела ему в лицо.

– А теперь? – шепчет он убийственно тихим голосом, нависая надо мной. – Теперь тебе страшнее, чем в обществе этих коварных и могущественных мужчин?

Я сглатываю ком, и в животе разливается тепло, спускаясь все ниже и ниже.

– Нет, – дрожащим голосом говорю я. Но голос дрожит не от страха. Или, точнее, не только от страха. Острые ощущения и чувство опасности словно слились воедино и полностью мной овладели.

Наемник впивается пальцами в мою плоть так сильно, что я понимаю: когда он отпустит, на коже останутся следы.

Если он вообще меня отпустит.

Я вдруг понимаю, что не хочу этого, поэтому с трудом сдерживаюсь, чтобы не накрыть его руку своей и не подсказать, чтобы он сжал еще крепче.

Да что со мной творится?

– Если бы это было правдой, ты бы так не дрожала, Холодная царица, – говорит он, лаская мою шею своим голосом. – В конце концов, я не король, не политик, не аристократ.

– Всего лишь наемный убийца, – бью его же оружием.

Он улыбается, сверкнув зубами, и легонько задевает щетиной мое ухо.

– Да, всего лишь наемный убийца.

Убийца, который обращается со мной так, как не обращался ни один мужчина – поистине грубо. Никто бы не осмелился так прикасаться к царице. Я чувствую себя беспомощной рядом с ним. Словно я в его власти. Словно лишена самообладания.

Тогда почему мне это так нравится?

Почему, когда он продолжает держать меня в своих крепких объятиях, я ловлю себя на мысли, сколько людей погибло от его руки? Как же волнительно – стоять так близко к опасности. Я должна броситься от него наутек, а не заглядывать за край, желая увидеть больше.

Но я продолжаю наклоняться и смотреть.

Наемник резко меня отпускает, и я чудом не падаю на землю. Но вовремя подхватываюсь, прижимаю ладонь к шее и чувствую там, где он держал меня, иллюзорную пульсацию. Он снова присаживается на корточки, собирая в бурдюк воду, а потом выпрямляется и отходит на несколько метров.

Я смотрю на его гибкие мощные ноги, смотрю на сильные плечи под плащом. Не знаю, почему, но мне отчего-то жутко хочется скинуть этот капюшон и заставить посмотреть на меня. Я так увлечена, представляя это, что даже не замечаю, как он останавливается и расстегивает ремень, а затем встает, широко расставив ноги, и начинает мочиться на снег.

– Великие боги! – Я отшатываюсь и быстро отворачиваюсь от него. – Обязательно делать это здесь?

Я слышу, как он смеется.

– А с чего это я буду уходить, чтобы помочиться? Да и, думаю, рядом с этими коварными мужчинами ты не раз видала член. Или твой мертвый любовник был только для красоты?

Разозлившись, я круто разворачиваюсь.

– Заткнись!

Он оглядывается через плечо, словно хочет посмотреть на меня.

– Не очень-то вежливо так разговаривать.

Я с жаром произношу:

– Ты справляешь нужду у меня на глазах и еще смеешь говорить о вежливости?

Его руки заметно дрожат, когда он натягивает штаны.

– А тебя легко спровоцировать, да?

– Нет!

Наемник поворачивается ко мне лицом, и я замечаю блеск кинжалов у бедра, когда он застегивает ремень.

– Ну разумеется.

– Я хочу уйти, – говорю я, разозлившись так, что в моем тоне слышно раздражение. Ну, хотя бы мне не придется смотреть на него, когда мы будем перелетать в тенях. Его тени и свет скрывают нас не только от глаз посторонних, но еще и друг от друга.

– К списку твоих пороков добавим нетерпеливость, – отвечает наемник, но все же подходит и протягивает руку. Ту самую руку, которой… прикасался к себе. Он даже перчатки не надел!

Я смотрю ему в глаза, но надменная улыбка наемника вынуждает меня схватить его за руку. Он ухмыляется еще наглее. Не успеваю я отдернуть руку, как он оборачивается, смотря, куда направляется войско, и немного поворачивает влево.

Он начинает надвигать на нас свои тени, но я его останавливаю.

– Подожди. Зачем ты поворачиваешь нас туда? Там же фейри.

– Да, но еще и солнечный свет. Сегодня малооблачно. Мне нужны тени.

– Но, если не ошибаюсь, одна из деревень на границе находится в той стороне.

– Я знаю, где находится деревня.

– Хорошо. Тогда ты знаешь дорогу. Можно сегодня переночевать в постели, а не в норе под землей.

– Нет.

– Нет?! То есть как?

– Мы не пойдем в деревню.

Я резко выпрямляюсь.

– А я говорю, что пойдем.

Он до боли впивается пальцами в мою руку.

– Не ты тут командуешь.

– Я царица, – говорю я, вздернув подбородок.

– Ты не царица, пока кто-нибудь не преклонит перед тобой колено по собственному желанию.

– Тогда встань на колени, наемник, и поклонись.

Его губы расплываются в самой жестокой и порочной улыбке, что я видела.

– Если я и встану на колени, то только ради совсем иного поклонения, и оно никак не связано с тем, что ты царица.

От смущения я вспыхиваю, но внутри все трепещет. Ком в горле такой плотный, что я не могу его сглотнуть.

– Ты… ты не имеешь права так со мной разговаривать.

– Почему же?

– Это неприлично. – Не помню, была ли я когда-нибудь так возбуждена, а учитывая мой недавний опыт, это о многом говорит.

Он смеется.

– Ну, вот и первая твоя ошибка. Я не соблюдаю приличий вовсе.

– Оно и видно, – огрызаюсь я и вырываю руку из его хватки. – Повторю: ты всего лишь наемный убийца. Я бы никогда не позволила тебе мной овладеть.

С его лица слетает веселое выражение. Он поджимает губы и опускает плечи.

– Вот и она. Царица, которая ставит себя выше других.

Я свирепею.

– Я так не думаю.

– Правда? Значит, ты не ставишь себя выше своего народа?

– Они мои подданные.

– Подданные, – глумится он и качает головой. – Нужно было догадаться, что все эти разговоры о спасении своего народ – всего лишь бахвальство. Ты все делаешь ради себя, не так ли? Ради себя и великого наследия Кольеров.

Я открываю рот, но не могу вымолвить ни слова.

Он пользуется паузой и показывает на мое лицо пальцем. На его исчерченной линиями коже видны пятна цвета слоновой кости.

– Вот. Вот в чем твоя проблема. Вот почему твой же народ тебя изгнал. Потому что ты хотела быть их царицей не из благих побуждений, как я и говорил.

Я отворачиваюсь, презирая себя за чувство стыда, которое копится внутри, как камни, оставляя во мне пустоту.

– Тогда зачем ты взял меня с собой? Почему выпустил из замка?

Почему не убил?

– А с чего бы тебе отсиживаться в замке, пока умирает твой народ? Ты должна их предупредить, потому что это твоих рук дело. Ты виновна в том, что на нас напали. Пора нести ответственность за последствия своих деяний.

Каждое слово бьет меня, как еще один камень. Словно меня приговорили быть забитой камнями и каждый удар попадает в цель, ведь наемник прав. Я заключила сделку с фейри ради собственной выгоды. Так наивно поддалась искушению получить корону и право на трон. Но… чем это все обернулось?

Понимание случившегося наваливается на меня грузом, но я не знаю, как справиться с этой ношей.

Не знаю, что он увидел в моем лице, но на долю секунды мне показалось, что наемник смягчил гнев на милость. Но, скорее всего, это всего лишь игра света, потому как, внимательнее всмотревшись в его лицо, я вижу там привычную суровость.

Он снова протягивает руку. Я не берусь за нее.

– Пойдем, Царевна.

Я не хочу отправляться в путь, но и не хочу показывать, что он задел меня за живое. Потому берусь за руку и позволяю ему окутать нас тенями. Я принимаю предложенную им отсрочку приговора и погружаюсь в громкий оглушающий ветер из света и тьмы, где меня удерживают лишь руки наемника. Я пользуюсь возможностью дышать, пока он меня не видит. Не осуждает.

До конца дня это все, что у меня есть. Я могу отдохнуть от осуждающего взгляда и язвительных замечаний, а внутри все переворачивается всякий раз, когда мы перелетаем из тени в тень. Вслух я бы ни за что не призналась, но я и правда цепляюсь за его руку. По какой-то дурацкой, нелепой причине касание его руки меня успокаивает, хотя своими словами он резко опускает меня на землю, а от всей той жуткой правды я съеживаюсь со стыдом.

Эта правда гораздо сокрушительнее камня, которым меня пригвоздил король фейри.

Все это мне очень не нравится.

Я привыкла злиться, но не привыкла к чувству стыда и вины. Оно засело у меня в груди кубиком льда, который причиняет неудобства всякий раз, как я вспоминаю слова наемника. Всякий раз, когда вспоминаю свои поступки.

Что значит – быть истинной правительницей Шестого царства? Какое это имеет значение, если мой народ хотел моей смерти, если они отвергли меня и мне пришлось бежать? Какое имеет значение, если я вернусь туда сейчас после всего, что натворила?

Что значу я… если не буду царицей Хайбелла?

У меня не было иной роли в жизни. Это единственное, что у меня есть.

И без нее…

Эмоции захлестывают меня сильнее, чем этот магический ветер. Моя же тень заволакивает меня сильнее, чем тени убийцы.

Потому что я… не справилась.

И, думаю, так было очень долго. Я не справилась не с тем, в чем меня обвиняли мужчины, а в том, кем я стала.

Спустя несколько часов, когда я готова свалиться от усталости из-за долгого полета в воздухе, тени рассеиваются. Я чувствую, как рука наемника подрагивает, после чего мы резко останавливаемся. Думается, это все равно что несколько недель плыть на корабле в открытом море, а потом внезапно оказаться на твердой земле. Даже стоя на месте, я все равно чувствую, будто перемещаюсь.

Я оглядываюсь и вижу, что мы стоим у холма, вокруг которого больше ничего нет, и снега так много, что мы в него проваливаемся.

– Где мы?

Наемник не отвечает, а я оборачиваюсь – в ту же секунду налетает ветер и откидывает его капюшон. Впервые за несколько дней я вижу его лицо и замечаю усталость и темные круги под глазами. Я не обратила внимание на его слова, когда он сказал, что тратит много сил, но теперь вижу истину. Я опускаю взгляд на его дрожащие руки.

Он замечает и сжимает их в кулаки, а потом прячет под плащом.

– Чего уставилась? – рычит наемник.

Брови у меня взлетают на лоб.

– Наболевшая тема? Не терпишь, когда люди на тебя смотрят?

– Никто и не хочет смотреть на меня, потому что я выгляжу иначе, – зло проговаривает он, и в его тоне сквозят горечь и пылкое осуждение. – Не прикидывайся, что не чувствуешь того же.

Я хочу тоже выплеснуть на него раздражение. Так бы я и поступила, если бы не чувствовала, как он напряжен. Как… уязвим. Впервые мне становится интересно, почему. Неужели в детстве над ним потешались из-за светлых пятен на темной коже? А во взрослом возрасте люди тоже были к нему жестоки? В животе колет, и я понимаю: мне не нравится думать, как издевались над ним люди. Как пялились.

И все же я знаю, что в моей жалости он не нуждается. Потому говорю:

– Смотреть на тебя? Нет, это мне даже нравится. Но мне претит тебя слушать.

Он удивленно хмыкает и смотрит на меня с недоверием. А потом качает головой, словно пытаясь прийти в себя.

– Тебе нравится смотреть на меня?

Вопрос звучит тихо.

Вкрадчиво.

Резко.

Я приоткрываю рот, желая дать колкий ответ. Такой, чтобы в моих словах отсутствовала нежность.

Но говорю правду:

– Да.

Он резко выдыхает от напряжения. Я чувствую, как его выдох проходится по мне опасным и заточенным клинком.

– Мне тоже нравится на тебя смотреть, Царевна.

Ладони покалывает. Раны покрываются свежим снегом.

– Почему? – тихо спрашиваю у него. У себя.

Наемник просто пожимает плечами.

– Не знаю.

Вот и я не знаю.

Я отворачиваюсь от него, от этого мгновения, потому что должна отрезать себя от него, пока не истекла кровью.

– Где мы? – прочистив горло, спрашиваю я. Я пытаюсь сбавить напряжение между нами, которое с каждым днем становится только сильнее.

Он задумывается, а потом отвечает.

– Деревня с другой стороны холма, – кивнув, говорит наемник. – Но мне нужно отдохнуть. Дай мне час.

Я удивленно смотрю на него.

– Ты перенес нас в деревню?

– Почти.

Оглядевшись, я прикидываю высоту холма. Он не очень широкий, и перейти его было бы несложно, если бы не густо падающий снег.

Мне нужно оказаться подальше от наемника.

Вот почему я начинаю медленно брести по снегу. Платье и чулки уже промокли до икр, поскольку мы весь день перелетали из сугроба в сугроб, но это неважно. Попав в деревню, я могу согреться у огня, разогреть еду, спать в удобной постели…

– Что ты делаешь? – спрашивает наемник.

– Оставшийся путь пройду пешком.

– Вернись, – говорит он. – Я же сказал, что мне нужен всего час.

Я оборачиваюсь.

– Да, но зачем ждать целый час на таком ветру, когда я могу просто обойти этот холм?

Я продолжаю путь, ноги поскальзываются, а мышцы горят от усилий. Я проваливаюсь в снег, который иногда доходит до колен, а еще приходится поднимать юбки и придерживать их на бедрах.

Наемник чертыхается, а потом я слышу, как он приближается ко мне, тяжело ступая по снегу. Поэтому я стараюсь ускориться. Подхватив повыше юбки и тяжело дыша, проваливаюсь в снег и пробираюсь по нему как можно скорее.

– Проклятие, да подожди ты.

– Отдохни, – отвечаю ему.

– Это ты отдохни, черт возьми, – слышу я его рык и понимаю, что он меня догоняет.

Я пытаюсь ускориться. Возможно, я пытаюсь сбежать от наших признаний. От наших игр в кошки-мышки.

– Сам сказал: тут недалеко. Отдохну, когда доберусь.

Внезапно он хватает меня за руку и останавливает. Я почти чувствую вину из-за того, как тяжело он дышит.

– Хватит заставлять меня бегать за тобой, женщина, – цедит он сквозь зубы.

– Я ни к чему тебя не принуждаю, мужлан, – парирую я.

– Мне нужно время, чтобы восстановить силы. Не хочу заявиться туда таким уставшим на случай, если жители деревни создадут нам лишние проблемы.

Я вырываю руку из его хватки. Она потеплела, хотя я пытаюсь не обращать на это внимания.

– Это деревня Шестого царства. Никто не будет создавать нам проблем. Может, Хайбелл и отверг меня, но здесь, на окраине, жизнь совсем другая. Не удивлюсь, если они даже не слышали о случившемся в столице. Я их царица.

– И все же я думаю…

– Да, я прекрасно понимаю, о чем ты думаешь, наемник, – беспечно говорю я и снова иду вперед, но пытаюсь не показывать, как тяжело мне это дается. – Возможно, тебе лучше оставить свои мысли при себе.

Он что-то кряхтит, словно хочет выдрать себе волосы.

– Ладно, упрямая женщина! Иди. Может, мне вообще плевать, если ты попадешь в беду!

Я раздраженно поджимаю губы.

– Ладно, – тоже огрызаюсь я. – Иного я и не жду!

Я шагаю вперед, не обращая внимания на ругательства, которые сыплются с его губ, и сама бормочу то же самое. Я спотыкаюсь, а у него хватает наглости рассмеяться. Настоящий ублюдок!

Хорошо. Во всяком случае, с презрением я знаю, как справляться… в отличие от других эмоций, которые мы начали проявлять.

– Мне тоже нравится на тебя смотреть? – передразниваю я. – Самые нелепые, глупые слова…

Почему он так сказал? Он лжет. Наверняка. Во имя богов, он ведь убивает людей ради заработка. Ему ничего не стоит солгать. Он играет со мной в какие-то извращенные игры.

И все же… он смотрел так, словно эти слова – правда.

Когда я снова спотыкаюсь и падаю на снег, белые комья прилипают к рукам.

Я слышу, как наемник надо мной посмеивается.

– Просто вернись, Царевна, – зовет он. – Ты все равно устанешь и не дойдешь.

Он уже списал меня со счетов. И ждет, что я потерплю неудачу.

Ну уж нет!

Сжав зубы, я продолжаю пробираться по снегу, радуясь, что изнутри мне так холодно, и снег высотой в два фута меня не остановит. Ноги болят, тело устало, но я продолжаю идти.

Мне до смерти надоело терпеть неудачу за неудачей. Поэтому мне плевать, что затея дойти туда пешком кажется глупой – я доберусь, чтобы доказать, как он ошибался. И меня подстегивает понимание, что он за мной наблюдает.

– Это всего лишь снег, – убеждаю я себя, увязая икрами в сугробе. Коленки подгибаются на каждом шагу. – Ты Кольер. У нас на коже – снег, в наших венах – лед, в крови – холод. Просто продолжай идти, – тяжело дыша, уговариваю себя.

Я снова спотыкаюсь и на сей раз падаю лицом прямо в снег. Я застреваю, пытаюсь выбраться, но крепкие руки хватают меня за плечи, вытаскивают и ставят на ноги.

Отплевываясь от снега, я поднимаю взгляд на наемника. Из-за тени капюшона кажется, что его глаза блестят. Он не отпускает меня, а я, хоть зла и смущена из-за того, что он поднял меня, не вырываюсь.

Я убеждаю себя, что причина тому – мое нежелание упасть снова.

Я не могу удержаться от того, чтобы не провести взглядом по его лицу, которое он всегда прячет. У него красивое лицо. Опасное. Пятна на темной коже подчеркивают природное обаяние, идеально скрывая магию тьмы и света, которой он управляет. Это делает его уникальной личностью, а блеск в глазах придает ему порочности.

А какие у него соблазнительные губы.

Небрежная черная щетина на подбородке так непохожа на идеально выбритые бороды и расчесанные усы, которые я всегда видела при дворе. Да он полностью отличается от мужчин при дворе. Есть в нем суровость. Он не такой красивый, каким был Джео. И не такой грациозный. Разумеется, он не обладает таким красноречием, как Тиндалл. Наемник – мужчина жесткий и прямолинейный. Никаких притворных любезностей с его стороны.

При дворе его возненавидели бы.

Я чувствую, что к щеке прилипло немного снега, и вода стекает по лицу, падая на землю. Убийца протягивает руку, и я инстинктивно отшатываюсь. Он замирает, приподняв бровь, но просто вытирает мне лицо краем плаща. Я стою, остолбенев и чувствуя, как в мыслях царит хаос.

– Чертовски упрямая женщина.

Наконец я прихожу в себя и отскакиваю, оттолкнув его руку.

– Не зря убийца рифмуется со словом задница.

– Теперь ты говоришь о моей заднице, Царевна?

Я выхожу из себя:

– Я говорю о том, что ты из себя представляешь.

Он ухмыляется.

– Не сомневаюсь.

Я снова начинаю пробираться по холму, но теперь наемник идет впереди. Он принимает на себя основную тяжесть снега, и поэтому остальной путь проходит не в таких муках. И все же ноги у меня дрожат от напряжения, а по лбу стекает пот, когда мы добираемся до ворот, ведущих в деревню. Наемник был прав – деревня как раз за холмом, но он не говорил, каким большим окажется этот холм.

Но я добралась.

Когда мы наконец выбираемся из снега и оказываемся на протоптанной тропинке, ведущей к воротам, я почти шатаюсь на подкашивающихся ногах. Скользкая тропинка – чудесная передышка от тяжелого перехода по замерзшей жиже.

Ворота распахнуты настежь, деревянный забор, что окружает деревню, похож на заостренные пики, вздымающиеся к небу.

– Ну вот, – говорю я, отряхнув юбки. – Сегодня вечером сможем наконец нормально отдохнуть.

Наемник не отвечает, а останавливается посреди тропинки, отчего я чуть в него не влетаю.

– Наемник? – с раздражением спрашиваю я.

– Тихо.

Я обиженно отступаю назад.

– Что ты сказал?

Он молчит, поэтому я качаю головой и обхожу его. Я и впрямь готова избавиться от него на эту ночь. Не знаю, о чем я думала, когда позволила ему вытереть мне лицо и сказала те слова. Я должна…

Он вдруг оказывается рядом, выбросив руку вперед и схватив меня за живот, и я, споткнувшись, останавливаюсь.

– Какого…

– Стой, – почти шепотом шипит он.

Я резко поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, и открываю рот, намереваясь отчитать за то, что он отдает мне приказы, но меня останавливает его напряженное лицо.

– Что случилось?

– Медь.

Я хмурюсь.

– Что за чушь ты несешь?

– Я чувствую запах меди.

Я хмурюсь еще сильнее, но решаю уступить этому мужчине и принюхиваюсь. Но ничего не чувствую. Только холод и снег.

– Медь? Что за глупости? Как можно унюхать этот запах?

Он переводит взгляд на меня.

– Кровь, Царевна. Я чувствую запах крови.

– О чем ты толкуешь? Нельзя почувствовать запах крови.

– Черт побери, я наемник! – рычит он. – Думаешь, я не знаю, как пахнет кровь? Мы возвращаемся. Сейчас же.

Опустив руку, он разворачивается, но я направляюсь к воротам деревни. Дерево покрыто извечным слоем инея, а за воротами я вижу несколько крыш.

– Царевна, – рычит он у меня за спиной.

Я упрямо иду вперед.

– Если в воздухе пахнет кровью, нужно выяснить причину.

– Малина.

Я игнорирую его.

Лучше бы я этого не делала.

Проскочив через открытые ворота, я замираю как вкопанная. Я бледнею, когда всюду вижу кровь.

Зрелище, открывшееся мне, ужасает. Я не хочу смотреть, но не могу даже моргнуть.

Ворота сзади поскрипывают, и я подскакиваю, но вижу наемника, который снова встает рядом. Он окидывает взором деревню и чертыхается под нос.

– Пойдем, – говорит он.

– Нет.

Я прохожу дальше, а мой отказ эхом разносится вокруг меня. Потому что нет, этого не может быть. Нет, это не может быть тем, что я вижу.

И все же это так.

В этой небольшой деревушке, наверное, проживает несколько сотен людей. Жизнь здесь суровая, но они предпочли жить тут, а не в столице или большом городе. Зато у них больше простора и уединения, чем в трущобах Хайбелла. Здесь мы разместили дюжину солдат. Не больше, потому что это и не нужно.

Так мы считали.

По обеим сторонам улицы стоят простые каменные дома, смотрящие друг на друга. Между ними, от одного дома к другому, натянуты веревки для стирки белья. На ветру развеваются рубахи и брюки, к ним липнут иней и сосульки. Но сейчас на этих веревках висит не только одежда. Веревки провисают под тяжестью тел.

Недвижимых, безжизненных тел.

Мужчины, женщины, дети висят на веревках вместе с их одеждой.

Веревки загибаются вниз, напоминая жуткие улыбки. Кровь стекает с тел в замерзшие лужи на земле. Теперь я чувствую запах крови. Даже с этого расстояния я ощущаю запах металла.

Всю деревню безжалостно вырезали.

На веревке за веревкой висят люди, и на их телах видны небольшие надрезы. Надрезы на шее размером с монету. По одному на каждом запястье и бедре. Разрезы на артериях, чтобы жизнь вытекала из них, пока они сохнут вместе с одеждой.

Почти вся кровь замерзла, но часть ее еще медленно капает на дорогу, приземляясь с ледяным звоном. Над головой кружат падальщики, со свистом рассекая воздух крыльями. Некоторые из них уже приземлились, цепляясь чешуйчатыми лапками за веревки, а их белые клювы долбят, долбят и долбят.

Что-то во мне надламывается. Я чувствую эту трещину, отчего подскакиваю на месте и прижимаю руку к груди. Сердце неистово бьется.

В глазах щиплет.

Меня охватывают ненависть и ужас.

– Фейри убили тут всех.

Голос наемника звучит тихо и безжизненно. Думаю, ему не привыкать к виду такой жуткой смерти, поэтому он может притупить оцепенение, когда видит подобную картину.

– Зачем? – спрашиваю я, во рту сухо. – Эта деревня даже не лежит на пути к Хайбеллу. Здесь нет ничего ценного.

– Разве не ясно? Они пришли сюда не для того, чтобы напасть на одно королевство. Они пришли сюда убивать.

Меня тошнит.

– Мне скорее интересно, откуда они узнали об этой деревне? – спрашивает он. – Ты сама сказала, что она не по пути. Они нарочно отправили сюда солдат, чтобы стереть деревню с лица земли.

– Пруинн, – цежу сквозь зубы.

Моя ненависть просачивается сквозь порезы на ладонях, а на зубах собираются кубики льда.

Краем глаза я вижу, как капюшон наемника поворачивается в мою сторону.

– Лот Пруинн – тот, кто привел меня в Седьмое королевство. Он жил в Хайбелле, выдавал себя за торговца. Он собирал информацию обо мне, но, видимо, собирал информацию о поселениях по всему Шестому царству. Возможно, даже по всей Орее.

Я не могу отвести взгляда от тел. Фейри не просто их убили. Они превратили их смерти в насмешку. Обошлись с телами неуважительно и с презрением – лишь бы показать, как мало мы для них значим. Эта смерть – демонстрация непостижимого оскорбления.

– Мы должны их снять.

Убийца замирает.

– Хочешь их снять?

Гнев во мне растет, как ледник.

– Конечно, хочу! Мы не можем их так оставить, – выдавливаю я, измельчая лед на мелкие кусочки, которые впиваются в десны. – Я их так не оставлю.

Чувствую на себе его взгляд.

– Почему?

– Потому что они этого не заслуживают, – хрипло отвечаю я. – Это мой народ. Я – их царица.

Их царица.

Никогда не думала, что во времена своего правления столкнусь с таким. Я ждала процветающего Хайбелла, подданных, которые меня уважали, роскошную жизнь, политические интриги.

Не этого.

И все же я не могу отвернуться от Шестого царства. От столицы, в которой проживают тысячи людей, и от поселений, что ее окружают.

– Ты же никого из них не знаешь. Может, они тебя ненавидели, – говорит он, и во мне закипает гнев, выплескивая стылую воду. – Зачем вообще тратить время и силы?

– Потому что ты был прав! – кричу я и резко разворачиваюсь, глядя на него с укоризной и чувствуя в горле ком.

– Прав в чем?

– Что я всегда хотела править не из благих побуждений. Что я избалованная. Что я бессердечная сука. Что я не нужна своему народу. И своему супругу. И своему отцу.

К моему ужасу, у меня срывается голос, становясь выше от эмоций, которые я так долго сдерживала. Вряд ли я позволяла себе раньше испытывать подобные чувства. Даже не уверена, что смогла бы.

– Я перевела фейри через мост, – говорю я глухим голосом, с болью в сердце. – Это моя вина, что все здесь мертвы. Та же участь постигнет Хайбелл и даже Орею, если мы не сможем их остановить.

Я была рождена, чтобы носить корону. Но без магии меня всегда было мало. Что бы я ни делала, чему бы ни училась, что бы ни дарила, за кого бы не вышла. Я была неудачницей, потому что у меня не было силы, необходимой для того, чтобы удержать трон. Потому что я не смогла исполнить свою роль – родить наследника и продолжить род.

Если мой гнев – это твердый лед, то моя печаль – это талый снег.

– Ты говоришь, что я хотела править не из благих побуждений, – тихо произношу я, а на щеках собираются холодные слезы. – Всю жизнь меня хотели только из дурных побуждений. Никогда ради меня самой. Только ради короны или моего тела. Так что да, это моя вина. Мне предложили исполнить мое сокровенное желание. Мне предложили право править. Меня заманили магией, и я ее приняла. Я перевела фейри через мост. Это я виновата, что все здесь мертвы. А все потому, что я хотела стать значимой. Хотела получить то, чего была лишена. А теперь я обрекла на гибель то же царство, которым всегда хотела править.

Услышав бренчащий звук, я опускаю взгляд и вижу, как из моих рук падают осколки льда и разбиваются о землю.

Наемник молча смотрит, как я переворачиваю ладони. Он ничего не говорит, когда я снимаю слой льда, покрывший каждый дюйм моей кожи, как высохший клей. На кончиках пальцев остаются кусочки инея, еще больше собирается в ранках. Мои же искушения и слабость навеки оставили на мне шрамы. Вечное доказательство моей вины.

Между нами повисает молчание, и в этой затянувшейся напряженной паузе остается лишь холодная царица без короны, наемный убийца в капюшоне и признания, с которыми я не знаю, как быть.

Смерти, вину за которые я не могу искупить.

Наконец, когда у моих ног разбивается еще больше осколков, наемник говорит:

– Магия отзывается на настроение.

Я вздрагиваю, когда наемник шагает ко мне, но он наклоняется и берет меня за руку. Я тут же замираю. Никак не пойму, почему у него такая теплая ладонь и почему она меня так обжигает. По коже бегут мурашки, словно мое тело забыло, сколько утешения может дарить тепло, а его присутствие напоминает об этом.

С нежностью, которую я и вообразить себе не могла, он переворачивает мою ладонь и проводит пальцем по ране. От его прикосновения крошечные сосульки взлетают вверх, словно он прогоняет с моей кожи холод, развеивая его на ветру.

– Вот почему она то появляется, то исчезает, – тихо говорит наемник, продолжая водить теплым пальцем по синеватому разрезу. Продолжая проникать в талый снег. Я не свожу глаз с его медленных, осторожных прикосновений и на миг задерживаю дыхание. – С моей магией было так же, пока я не научился ее контролировать. Тебе придется научиться, как справляться со своими эмоциями.

Я резко смотрю ему в глаза.

– Я не умею проявлять чувства.

Еще маленькой девочкой я научилась соблюдать приличия. Стирать эмоции с лица и сохранять самообладание вопреки всему. Всегда носить маску и держать мысли и чувства при себе, потому что они все равно не имели значения. Если какая-нибудь женщина проявляла даже намек на эмоции, ее принижали. Сурово осуждали. Хулили. Высмеивали.

– Ты не так меня поняла, Холодная царица, – говорит он, наконец отпустив мою руку. Мне приходится бороться с внезапным и досадным желанием снова почувствовать его тепло. – Я хочу сказать, что тебе нужно научиться контролировать свои эмоции и использовать их. Перестань подавлять себя. Что ты сейчас чувствуешь? В это мгновение, когда у тебя на руках образовался лед?

– Гнев, – признаюсь я. – Гнев и…

– И что?

– Печаль. – Сглатываю ком в горле. – Вину.

Признание срывается с губ, как первые капли дождя. Неожиданно. Удивительно. Заставляя меня оглядываться и гадать, что теперь делать. Высушить их или все в них утопить?

– Знаешь что, Холодная царица?

– Что?

Он слегка кривит губы в улыбке.

– Возможно, у тебя все же есть сердце.

Я судорожно вздыхаю.

– Сомневаюсь, что это можно счесть комплиментом.

– Но все равно сочтешь.

Он высокомерен.

Но он прав.

Наемник вытаскивает из ножен кинжал и протягивает мне. Я мешкаю и поднимаю на него взгляд.

– Пора помочь своему народу, Малина.

Да, пора.

Я робко беру клинок и, хотя он кажется чужим и громоздким, я чувствую, что должна его принять.

Мы заходим в оскверненную деревню, заглядываем в окна домов. Затем молча начинаем резать бельевые веревки, избавляясь от оскорблений фейри и помогая усопшим упокоиться с миром.

Но я не уверена, что кому-то из нас светит мир.

Ни мертвым, ни живым.

Глава 23

Царица Малина

Это последний ряд.

Я уже перерезала не один десяток, но теперь застываю в нерешительности. Сжимаю одной рукой веревку, а другой – кинжал, но смотрю прямо перед собой. На одну из женщин, висящих на бельевой веревке, на ее поникшую голову, на то, как бессердечно подвесили ее фейри, будто марионетку.

На ее немного выпуклый живот.

Напротив, через дорогу, у такого же окна стоит наемник. И хотя мне не видны его глаза, я знаю, что он на меня смотрит.

Я сглатываю ком в горле и поднимаю кинжал. Начинаю пилить веревку. Обтрепанные волокна расходятся, но не так легко, когда мы только начали. Смерть не может пройти бесследно для клинка и для человека тоже. Я чувствую, будто утратила остроту восприятия, словно моя бдительность притупилась перед таким кошмаром.

Сжав в кулаке рукоять, я снова и снова пилю, а когда веревка наконец лопается, тела падают друг за другом, и тяжесть последнего тела обрушивается на землю.

И тогда я смотрю в окно.

Когда я покончила с первым рядом, меня охватило оцепенение, но на сей раз я не стала ему поддаваться. Я заставила себя смотреть. Видеть. Запечатлела в памяти каждое лицо.

Ряд за рядом, тело за телом. Я вынудила себя быть в настоящем и позволила чувствовать. Чувствовать ужас. Отвращение. Вину. Гнев. Я прочувствовала все, эти эмоции бурлят во мне и привносят чувство разбитости, словно меня измельчили в месиво.

Я не вздрагиваю, стоит из клубящихся теней возникнуть наемнику. Но все же я немного дергаюсь, когда он подходит с небывалой учтивостью, к которой я не привыкла, и, беря меня за руку, снимает мои пальцы с кинжала. Я не осознаю, с какой силой сжимаю рукоять, пока наемник не забирает клинок. Теперь моя рука пустая и ноет от боли.

– Дело сделано, Малина, – тихо произносит он, и оттого, как наемник произносит мое имя, сердце ноет с той же силой, что и рука.

Я смотрю на тела, устилающие улицы, словно щебень. Кажется, что дело еще далеко не закончено. И никому не по силам его завершить.

– Нельзя оставить ее в таком виде.

– Ее?

По сердцу расползается трещина. Лицо жжет, словно эта трещина рассекла и щеку.

– Их, – исправляю я себя, отводя взгляд от женщины.

Но от внимания наемника ничто не ускользает.

– Она была беременна.

Еще одна трещина, которая сотрясает меня изнутри.

– Да. – Мой голос звучит странно даже для меня. Интересно, для него тоже?

Наемник молчит, и я этому рада. Его молчание – некое признание, которое и не нужно произносить вслух. Все и так понятно.

– У тебя волдыри на руке.

Я смотрю вниз. Какой же неженкой я была, если всего каких-то пару часов держала кинжал и резала веревку, и это так отразилось на моей руке. И все же так и должно быть. Я заслуживаю всего, что еще может случиться. Теперь рядом с голубоватыми ранами у меня на ладонях будут волдыри. Все это отметины моей вины.

– Я соберу нам в путь немного еды. А ты пока найди чистую одежду и переоденься.

Наемник уходит, плавно ступая по половицам, а я выполняю его просьбу, хотя сама сгораю от стыда. Умом я понимаю, что это необходимо, но меня поглощает чувство вины оттого, что я надену одежду мертвой женщины и буду рыться в кладовых.

Я натягиваю толстые шерстяные чулки и юбку, свитер на пуговицах и пальто. Вся одежда цвета грязи. Приевшейся грязи. Может, пока мы направляемся к Хайбеллу, я буду считать одежду своей броней. В любом случае, она послужит напоминанием.

Нахожу наемника на первом этаже. На нем новая одежда немного не по размеру. В доме как будто пусто. Просевшие кресла, занавески все еще задернуты, на столе тарелка с недоеденной едой, от вида которой сводит желудок, на полу валяется фонарь.

– Нельзя оставаться тут на ночь, – говорю я.

Не могу спать в месте, где все погибли из-за меня. Из-за того, что я натравила на них врагов.

– И нам нужно… – Я с трудом сглатываю ком в горле, пытаясь подавить желчь. – Сжечь деревню. Здесь очень много тел, а земля слишком твердая и промерзшая, чтобы копать могилы.

Он кивает, и мы выходим на улицу смерти, обходя замерзшие пятна крови. Фейри даже скот не пощадили, забив его прямо в стойлах.

Они пришли сюда убивать.

Я стараюсь не смотреть на самые страшные сцены побоища, пока мы последовательно собираем солому и обкладываем ею тела тонким погребальным костром. Потом расстилаем солому на улице вплоть до деревянных дверей скромных домов. Я стою у ворот, а наемник поджигает деревушку, с помощью пепла и дыма возвращая людей богам. Он уничтожает оставшийся запах меди и отгоняет птиц, норовивших клюнуть тела.

А потом все исчезает. Остается лишь пепел и сожаление. Никто и не вспомнит об этих людях, кроме нас.

А я буду помнить всегда.

С наступлением ночи мы выходим из поселения и укрываемся в снежной яме как можно дальше, чтобы не дышать гарью.

Как я и думала, уснуть не получается. Сегодня я позволила себе пережить слишком многое, а лица ореанцев возникают перед глазами всякий раз, когда я их закрываю.

Утром наемник смотрит на меня внимательно и протягивает свою фляжку. Взяв ее, я приподнимаю бровь.

– Сегодня тебе это нужно. Уж поверь.

Не поспоришь.

Запрокинув голову, я чувствую, как алкоголь обжигает глотку. Облизываю губы и возвращаю флягу.

– К ночи мы должны добраться до Хайбелла, – говорит он и, порывшись в сумке с провиантом, протягивает мне немного еды. Соленая свинина. Холодный сыр. Черствый хлеб.

Еда из той деревни.

Я медленно забираю ее и начинаю жевать, но желудок сводит, хотя это никак не связано с алкоголем. На протяжении нескольких дней я хотела избавиться от вяленого мяса, но эта еда кажется чужой. Словно мы ее забрали, хотя должны были оставить.

Будто прочитав мои мысли, наемник говорит:

– Мертвым в этом мире она больше не нужна.

– Но миру очень нужны мертвые.

Мертвые подстегивают нас жить. Мстить. Чтить. Скорбеть. Мы живем благодаря мертвым.

Я проглатываю липкий комок в горле.

– Я ни разу не спрашивала, но почему мой дражайший супруг хочет меня убить?

Он молчит, а потом отламывает еще кусок.

– А мой ответ тебе что-то даст?

Я задумываюсь.

– Нет.

– Тогда, возможно, вопрос не так важен.

Возможно. Возможно, отчасти я всегда ждала чего-то подобного от Тиндалла. В конце концов, свою роль я исполнила. Мертвой я принесу ему больше ценности.

– А ты? – спрашиваю я. – Он дал тебе задание. И не потерпит, если ты его не завершишь. Или ты все же заколешь меня, как часто любишь угрожать?

Он жует, и я не могу отвести взгляда от его мускул на подбородке.

– Нам нужно разобраться с другими проблемами.

Я тяжко вздыхаю.

– Да, нужно.

Закончив, мы покидаем наше убежище, оставив выжженную деревню, и продолжаем путь. Но сегодня наемник устает намного быстрее обычного. Солнце почти заходит за горизонт, когда мы останавливаемся. Я с трудом подхватываюсь, чтобы не упасть в снег, потому что наемник резко замирает, споткнувшись и сдернув тени.

Он опирается на валун у подножия горы, на которой мы остановились. Эта заснеженная гора хорошо мне знакома – на другой ее стороне располагается замок Хайбелл.

Я уже почти дома.

Наемник тяжело дышит и хватается дрожащей рукой за мерзлый камень.

– Наемник? – с опаской спрашиваю я и делаю к нему шаг.

– Я в порядке, – гаркает он.

От его тона я едва не выхожу из себя. В прошлом я бы ушла или сказала в ответ что-то грубое, но за последние дни научилась примериваться к его словам и понимать, почему у него меняется настроение.

Я подхожу ближе, слышу, как тяжело он дышит, вижу, как дрожит его спина. Лица мне не видно – да я почти никогда его не вижу. Я медленно, очень медленно протягиваю руку, словно собираюсь погладить дикого пса, и начинаю стягивать капюшон.

И этот дикий пес чудом не становится на дыбы и не кусает.

Он позволяет мне снять капюшон.

Его кожа покрыта потом. Черные брови насуплены от напряжения, между ними залегла складка, а губы плотно сжаты. Я вижу в каждой черточке его лица усталость, вижу, как она устилает его плечи и повисшие в бессилии руки.

Он устремляет на меня темные глаза с этими искорками света, удерживая мой взгляд в плену.

– Нагляделась? – зло бросает он мне, словно больше не может выдерживать мой взор, и меня задевают его слова. Я думала, мы уже миновали это, но укоренившаяся в нем уязвимость никуда не делась. – Вот почему я ношу капюшон, вот почему люди зовут меня Худом^[3]. Им не хватает оригинальности.

Я поджимаю губы и парирую:

– Ой, да замолкни. Я уже сказала, что мне нравится на тебя смотреть. Я не пялилась, я… созерцала.

Он хмыкает, хотя злобное выражение пропало у него с лица.

– Созерцала?

– Да, – язвительно отвечаю я. – Так поступают те, кому нравится смотреть на другого человека. И я точно не буду звать тебя Худом, потому что мне претит, когда ты закрываешь лицо. Давай я буду называть тебя по имени? Или мне и дальше называть тебя наемником?

Он замирает, удивленно на меня взирая. А потом тихо отвечает:

– Меня зовут Доммик.

То, как он произносит свое имя, наводит меня на мысли, что он очень-очень давно его не называл.

И все же он сказал его мне.

Мы смотрим друг на друга, и мое сердце громко бьет по ребрам; я чувствую, как оно подпрыгивает и рвется наружу.

– Теперь, когда ты услышала мое имя, увидела мое лицо и знаешь, что я ослабел, я никогда еще не был таким уязвимым, – тихо говорит он. Многозначительно.

– И что?

– И… ты знаешь, где кинжал. Ты могла бы просто выхватить клинок у меня из-за пояса и перерезать мне глотку.

Я боязливо посмеиваюсь.

– Ты переносишься с помощью света и тени. Можешь появляться из ниоткуда, и никто об этом не узнает. Я буду круглой дурой, даже если просто предприму такую попытку.

Он легонько поворачивается, поправив плащ, и я невольно опускаю взгляд на кинжал. У меня учащается пульс.

– Ну же, Царевна, – хрипло произносит он. – Давай.

Моя рука, словно подчиняясь собственной воле, поднимается, и я обхватываю покрытыми волдырями пальцами кожаную рукоять. Доммик не пытается мне помешать. По какой-то причине по моей спине пробегает дрожь.

– Ты чувствуешь это, да? – спрашивает он. – Насилие – власть иного рода, и тебе не нужна магия, чтобы ею овладеть.

Я крепче сжимаю рукоять и на дюйм вытаскиваю клинок из ножен. Когда я случайно касаюсь бедра Доммика, он выпрямляется, немного сместившись так, что его мощное бедро оказывается между моими ногами. Из меня вырывается тихий возглас.

Но я не отхожу.

– Во многом, что не требует магии, таится сила, – шепчет он.

Я сглатываю ком в горле и вытаскиваю кинжал.

Металл блестит в лучах заходящего солнца, и на его острые края падают снежинки, когда я прижимаю оружие к шее Доммика. Он по-прежнему не пытается меня обезоружить, и я теряюсь в догадках.

Хочет ли умереть человек, который промышляет убийством?

При этой мысли у меня внутри все почему-то переворачивается. Я быстро опускаю кинжал, резко засунув его обратно в ножны. Эта провокация уже не вызывает такого трепета, как пару мгновений назад.

– Думаю, вчера я и без того долго держала его в руках, – говорю я. – Перед тем, как воспользоваться им против тебя, сначала должны зажить волдыри на ладонях.

У него вырывается сухой, хриплый смешок, но он кладет руки на мои бедра, и я застываю, резко посмотрев ему в лицо.

– А я думал, ты примешь мое предложение, – говорит он, впиваясь пальцами в мою плоть.

У меня пересыхает во рту. На миг мысли путаются, и я представляю, что он говорит о чем-то другом. О предложении другого рода. Я полностью сосредоточена на его теплых руках, словно он пламя, противопоставленное льду.

Я чувствую, как он меня растапливает.

– Может, в другой раз, – отвечаю я, хотя мне не удается говорить так же бойко, как хотелось бы. А это меня раздражает. Я всегда неплохо разыгрывала из себя ледышку. – Теперь ты сядешь наконец или будешь и дальше корчиться, пока не упадешь в обморок?

Доммик фыркает.

– Я не упаду. К тому же, – добавляет он, приблизив свое лицо к моему, – мне сейчас есть за что ухватиться.

Его прикосновение меня обжигает. Мне не должно это нравиться. Но я точно не испытываю к этому неприязни.

– Я царица, а не поручень. Так что, если ты не против…

Доммик ухмыляется, и сердце по дурости совершает сальто.

– Конечно, Царевна.

– Малина, – настойчиво говорю я, поняв, что мне нравится, как звучит мое имя из его уст.

– Малина, – повторяет он, и, о великие боги, по моим рукам пробегают мурашки.

Доммик водит большими пальцами вверх-вниз по моей талии, и в этот головокружительный, одурманивающий момент я понимаю, что мне грозит…

Опасность.

Его бедро по-прежнему находится между моими ногами, а еще Доммик такой высокий, что я почти сижу на его колене. Как просто было бы прижаться к его ноге и распалить пламя, которое он начал разжигать. Но в действительности это было бы очень сложно.

Наверное, он замечает, какие мысли кружат у меня в голове, потому как говорит:

– Если и правда не хочешь быть моим поручнем, почему не отойдешь?

– Это ты должен отойти, ведь первым ко мне прикоснулся.

Он не отпускает меня. Нет, Доммик поднимает бедро, всего чуть-чуть. Но от этого дюйма я вздрагиваю. Его крепкое тело прямо там, где…

Он впивается в меня взглядом темных опасных глаз с искорками света. Меня так и подмывает протянуть руку и провести по темной коже вокруг его губ. Запустить руку под его одежду и приложить к обнаженной груди, чтобы впитать в себя больше его тепла.

Это неправильно. Совершенно, бесповоротно неправильно. Он должен был убить меня. Может, так и поступит в итоге, но эта опасность делает все только слаще.

Он опускает взгляд на мои губы, и у меня перехватывает дыхание.

Доводы против и желание пронзают меня, как удары в дверь по разные стороны. С какой стороны она распахнется?

Предоставив мне довольно много времени, чтобы решиться, Доммик медленно опускает голову. Его уже не трясет. Усталость, похоже, сменилась жгучим голодом, который что-то пробуждает и во мне. Оттого еще один ледяной осколок в груди раскалывается.

За мгновение до того, как он прижмется своими губами к моим, я резко поворачиваю голову, чувствуя, как по ребрам течет паника и пропитывает легкие.

– Я… я еще замужем перед лицом богов.

Он замирает.

Меня захлестывают стыд и сожаление. Не знаю, почему я так сказала. Я хотела, чтобы Доммик меня поцеловал. Хотела отчаянно, и в том проблема, потому что это отчаяние меня ужасает. И все же я бы хотела взять свои слова обратно, засунуть их себе в рот и стереть в порошок.

– Замужем? – зло произносит Доммик. – Да он же нанял меня убить тебя!

– Да, у нас не самый счастливый брак.

Он фыркает.

– Не нужно теперь быть такой холодной по отношению ко мне, Царевна. Просто признайся: тебе это нравится.

– В таком я точно не признаюсь, – отрезаю я, стараясь отвести взгляд к горам.

– Какой интересный выбор слов. Но ты не ответила на вопрос.

От меня не ускользнуло, что он до сих пор держится за меня, а я не пытаюсь отстраниться. Мои ноги слегка раздвинуты, а бедра по-прежнему повернуты к нему. Если бы я сделала один-единственный шаг, мы оказались бы прижаты друг к другу…

– Признайся… – Его слова звучат прямо у моего уха, горячее дыхание ерошит мои белые волосы. – Не сомневаюсь: если бы сейчас я просунул руку под твою юбку, то узнал бы, что между бедер Холодной царицы не так уж и холодно.

Он резко притягивает меня к себе, и из моего рта вырывается стон. Я запрокидываю голову, от удивления приоткрыв губы. От удивления… и волны желания.

Доммик опускает руку и внезапно обхватывает меня между ног, а от его прикосновения задирается моя юбка. С губ непроизвольно срывается стон, и Доммик хищно ухмыляется.

– Признайся, что ощущаешь эту отчаянную пульсацию между ног, что это лоно горит от желания почувствовать мои пальцы.

Я вызывающе поднимаю подбородок, хотя тяжело дышу.

– Не чувствую, наемник.

Он коварно смеется, отчего я трепещу, ощущая телом именно то, что Доммик обозначил.

– Люблю, когда ты снова становишься надменной и показываешь коготки. Оттого мне хочется нагнуть тебя и преподать урок.

У меня в голове сразу же всплывает эта картинка, и к горлу подкатывает стон.

– Тебе все это нравится, да?

– Нет.

– Продолжай лгать, – говорит он, воодушевленно сверкнув зубами. – Мне это чертовски нравится. Напоминает погоню за одной из моих жертв. А знаешь, почему мне нравится погоня? – Он прижимается губами к моей шее, и я знаю, что его жесткая борода оставит на моей нежной коже следы, но, оказывается, это мне тоже нравится. – Это распаляет мою кровь. Хочется еще сильнее спровоцировать свою жертву. Хочется тянуть с охотой еще сильнее… пока мой клинок не вонзится в нее. – Он подчеркивает слово «клинок», впившись в меня двумя пальцами.

Я ахаю. Желание становится сильнее, бедра дрожат, и я подаюсь вперед, жаждая прикосновений, тянусь к чему-то, что мне неподвластно.

Доммик резко меня отпускает, а я пошатываюсь и тяжело дышу, в удивлении смотря ему вслед.

– Что ты делаешь? – задыхаясь, спрашиваю я.

Он уходит, но бросает через плечо:

– Ты же еще замужем, верно?

Я молча открываю рот.

– Теперь ты сядешь наконец или будешь и дальше корчиться, пока не упадешь в обморок?

Этот наемник просто невыносим!

Но происходит нечто странное.

Я улыбаюсь.

И, по-моему, я не улыбалась уже очень-очень давно.

Глава 24

Озрик

Утро я провожу в казармах в бойцовском круге, чтобы выплеснуть к чертям собачьим немного гнева. Избивая людей, я чувствовал, что напряжение немного сходит, а потом отчасти помогла и тренировка с солдатами.

Но все возвращается на круги свои, как только я прихожу в замок, чтобы помыться и переодеться. Когда иду по коридору в лазарет, меня снова сковывает напряжение.

Я уже готов войти в комнату Риссы, как вдруг слышу громкие голоса. Резко распахиваю дверь и вижу, как она мечется в постели. Рисса вертит головой вправо-влево, выгнув спину. Ее одежда мокрая от пота, и ее удерживают три новоиспеченных помощницы, пока Ходжат пытается разрезать швы.

– Перестаньте! Вы делаете ей больно! – рычу я.

– Капитан Озрик, подождите в коридоре! – говорит Ходжат.

К черту все.

Я проталкиваюсь мимо помощниц и отпихиваю их, чтобы они отпустили Риссу. Обхватываю ее лицо руками.

– Желтый колокольчик, замри.

Она с такой силой сжала челюсти, что боюсь, как бы не сломала себе челюсть.

– Проклятье, почему она такая горячая?

– У нее жар, – говорит Ходжат. – Ее рана…

Я выпрямляюсь и опускаю руки. Рисса откидывается на спину, постанывая во сне.

– Дайте посмотреть.

Лекарь мнется.

– Капитан…

– Дайте. Посмотреть.

Ходжат на миг замирает, но протягивает руку и сдвигает ее ночную рубашку, показывая рану. У меня с шипением вырывается воздух. Кожа вокруг швов опухла и покраснела. Из нее сочится гной, а швы, еще соединяющие рваную кожу, покрыты кровавой коркой.

– У нее заражение, – хрипло говорю я.

– Да.

Я перевожу взгляд на него.

– Черт возьми, как это могло произойти?

Ходжат мрачнеет.

– Я был очень бдителен, капитан, но у нее очень глубокая и серьезная рана. Повезло, что нам так долго удавалось предотвращать заражение.

– Рана должна зажить!

Он смотрит на своих помощниц, и я наблюдаю, как они молча ретируются из комнаты. Когда мы остаемся одни, Ходжат говорит:

– Капитан, мне нужно, чтобы вы подготовились.

Пытаясь защититься от его слов, я опускаю плечи.

– К чему?

– К смерти леди Риссы.

Я смотрю на него с огнем в глазах, который прожигает меня насквозь.

– Нет. Я с этим не смирюсь.

– Значит, вы отрицаете, а это еще хуже.

Не выношу выражения его лица. Он смотрит с добродушным сочувствием, которое мне, черт подери, не нужно. Я скрежещу зубами, гнев, теплящийся внутри, вот-вот из меня прорвется.

– Вылечи ее!

– Я пытаюсь…

– Ты наш лекарь, так вылечи ее!

Рисса снова стонет.

– Не все так просто, – тихо говорит Ходжат, словно решил, что если он понизит голос, то и я буду говорить тише. Что если он будет соблюдать спокойствия, то и я тоже.

Но как я могу быть спокоен, когда по ее телу распространяется инфекция, и Рисса уже несколько недель не приходит в сознание?

– Я делаю все, что в моих силах. И буду продолжать. А сейчас для этого мне нужно промыть рану леди Риссы и снять швы, чтобы попытаться сбить ей температуру и что-нибудь в нее влить. И нужно, чтобы вы позволили мне это сделать.

Я начинаю метаться по комнате, как дикий зверь, пойманный в клетку, и, запустив руки в волосы, почти рву их на себе.

– Она не может умереть.

– Мы не способны противостоять смерти, капитан.

Я хочу разнести эту комнату по камешку и обрушить ее на гребаную гору. Но поворачиваюсь и выхожу, правда, случайно налетаю на женщину. Она точно не лекарь, ведь они одеты в лекарские мантии, а наряжена как наложница.

Женщина делает шаг назад и заправляет за ухо светлые волосы.

– Я ищу Риссу, она здесь?

– А ты кто такая? – гаркаю я.

Она прищуривает голубые глаза.

– Я Полли. Услышала, что ее ранили, от одного из солдат в доме наложниц.

Точно. Полли. Наложница, за которой ухаживала Рисса, пока та сходила с чертовой росы. Полли, которая обращалась с Риссой как с отребьем.

Она порывается войти в комнату, но я преграждаю ей путь.

– В тебе тут не нуждаются. О Риссе позаботятся.

Полли с вызовом скрещивает руки на груди.

– Я ее подруга и хочу ее видеть.

Я окидываю ее взором.

– Как понимаю, ты уже не торчишь от росы?

Она вспыхивает от гнева.

– Да кем ты себя возомнил?

– Ее другом, черт возьми. И без моего разрешения тебе к ней нельзя.

Полли испепеляет меня суровым взглядом.

– Просто спроси у нее! Она захочет меня увидеть.

– Твою мать, да не могу я спросить у нее, потому что она не просыпается! Проклятие!

Полли таращит глаза, и гнев выплескивается из нее, словно я вытащил пробку из водостока. Потом ее глаза наполняются слезами.

– Все… настолько плохо? – робко спрашивает она, опустив руки.

– Черт, да она умереть может. Вот как обстоят дела. Ты это хотела услышать? – рычу я.

Она вздрагивает.

– Пожалуйста, – теперь Полли просит тихим и умоляющим голосом. – Разреши мне ее увидеть. Мне нужно.

Заметив, что я хочу отказать, Полли хватает меня за руку.

– Пожалуйста, – снова взмаливается она. – Я знаю, что не была… – Она быстро стирает слезы. – Она сидела со мной, когда я болела. Просто позволь мне отплатить ей тем же.

Я хочу отказать. Может, потому что жажду наказать Полли за ужасное отношение к Риссе, пока мы направлялись сюда. Или, может, потому что я ублюдок. Но дело-то не только во мне.

– Ладно, – бурчу я и вижу, как на ее лице появляется облегчение. – Но не потому что ты это заслужила. А потому что заслуживает она.

– Спасибо, – кивает Полли.

Я отхожу, и она, не теряя времени даром, шмыгает в комнату. Я стою и вижу, как помощницы возвращаются по коридору с какими-то предметами для Риссы, поэтому останавливаю одну из них.

– Мне нужны иголка с ниткой.

Женщина с любопытством смотрит на меня, но протягивает иголку и нить. Тогда я поворачиваюсь и ухожу.

Пора осмотреть подземелья.

Когда я спускаюсь в камеру, Ману лежит на тюфяке и смотрит в потолок. На полу стоят пустая миска и кувшин с водой. Вчера лекарям удалось влить немного жидкости в Риссу – потому и Ману получил воду.

Везунчик.

Как только я закрываю за собой дверь, Ману резко садится. У него расстегнут жилет, туника болтается. Одежда грязная, волосы засалились, глаза налились кровью. Я не спускался сюда с нашей первой встречи. Хотел, чтобы он погряз в страхе. Хотел, чтобы он чувствовал себя беспомощным.

Потому что именно так себя чувствую я.

Я не могу помочь Риссе. Сколько бы ни приказывал, Ходжату, ей не становится лучше. Она даже глаза не открывает.

А теперь…

Я сжимаю кулаки и смотрю на человека, виновного в том, что тайком провел сюда людей из Второго королевства. Он – тот человек, что вонзил Риссе клинок в грудь. Из-за него она лежит наверху с лихорадкой и зараженной кровью.

– Ложись.

Он настороженно смотрит на меня.

– Удивлен, что пришлось так долго ждать вашего возвращения, капитан. – Ману замолкает. – Как она?

– Надеешься, что она умерла, и я могу свернуть тебе шею и избавить от страданий? – рычу я.

– Нет. Я… – По его лицу пробегает тень. – Я не хотел, чтобы она пострадала. Моя сестра велела мне доставить Аурен на Слияние. Вторая дама просто оказалась не в том месте и не в то время.

– Рисса. Вторую даму зовут Рисса.

– Рисса, – произносит он так, словно пытается распробовать ее имя на вкус, и меня это злит еще сильнее.

– Не смей произносить ее имени!

– Ты не хочешь, чтобы я называл ее дамой. И не хочешь, чтобы я называл ее по имени. Чего же ты хочешь, капитан?

– Я не хочу, чтобы она умерла! – признание вырывается из меня громким ревом. Меня это чертовски бесит.

Я его ненавижу.

Мой гнев – все равно что труп, который я волоку за собой. Он давит на меня. Я задыхаюсь от его зловония. Смерть меня окружает.

– А это так? Она умирает? – осторожно спрашивает Ману.

От его вопроса хочется ударить кулаком по стене. Но вместо того я пинаю ножку кровати, отчего Ману почти с нее падает.

– На спину.

Я немного удивлен, когда он послушно переворачивается.

И немного разочарован. Я надеялся на драку, потому что едва сдерживаю гнев и хочу выместить его на Ману.

Когда он ложится, я достаю из мешочка в кармане иглу с ниткой.

– У тебя удачно сложился день. Риссе накладывают новые швы. Значит, и ты свои получишь.

Ману молчит, но вздрагивает, когда я оттягиваю его воротник. А потом разъяренно перевожу взгляд с его раны на лицо.

Он лежит в луже мочи и дерьма, в мокрой камере с тусклым светом. Ест объедки с пола, как крыса. Здесь некому позаботиться о его ране, но она почему-то заживает. Без лекарств и мазей. Ему даже не наложили чистую повязку.

А Рисса тем временем лежит наверху, получая помощь от лучшего лекаря в Четвертом королевстве. Она получает уход днем и ночью, ей дают самые сильные лекарства, очищают раны, а она все равно умирает.

Черт подери, разве это честно? Разве справедливо?

Я протыкаю иглой его покрытую струпьями кожу. С силой. Затем продеваю нитку, пуская кровь, тяну за толстую нить тугими петлями и резкими движениями. У Ману идет кровь, кожа натягивается, а я, по идее, должен ощущать себя отмщенным каждый раз, когда он от боли издает стон, но я ничего не чувствую.

Ничего, кроме тщетной ярости.

Мне не нравится чувствовать себя беспомощным. Это я должен внушать такое чувство другим. Черт возьми, я же гребаный наемник. От одного моего присутствия мужчины дрожали. Я не должен быть беспомощным.

Я продолжаю накладывать на рану грубые швы крест-накрест, причиняя Ману боль. Прокалываю его кожу и затягиваю как можно туже, отчего из швов течет кровь.

– Тебе от этого лучше? – спрашивает подонок.

– Конечно, чтоб меня, – вру я.

Еще один стежок. Еще одна дрожь от боли.

– Нет, не лучше, – тихо говорит Ману, и мне хочется врезать по его гребаной морде, чтобы он больше не болтал всякую хрень.

Я чувствую на себе его взгляд, пока продолжаю делать стежки и тянуть за нить.

От боли стиснув зубы, он говорит:

– Прости. За то, что с ней случилось. Я это заслужил. Все это.

Я замираю. Не свожу взгляда с сочащейся крови.

– Я не куплюсь на эту мученическую чушь.

Он горько смеется.

– Капитан, но я не мученик. Я всего лишь человек, который признает свою ошибку, а я ошибался.

Я снова прокалываю его кожу. Довольно близко к другому проколу, чтобы повредить шов.

– Это тебя не спасет.

– Я знаю, – решительно говорит он.

– Тогда к чему утруждаться?

Он пожимает другим плечом.

– Моя сестра – единственная родня, которая обо мне заботилась. Я родился без магии. Это моя первая оплошность, по мнению семьи. Вторая ошибка – запретная любовь. Моему отцу это не очень понравилось, потому как он хотел, чтобы я связал себя узами брака с женщиной, которая родит наследников. Третью ошибку совершил, когда Кайлу отдавали замуж за омерзительного жениха, а я не вмешался.

– Думаешь, меня это волнует?

– Нет, но это всегда волновало Кайлу. Став королевой, она продолжала обо мне заботиться. Доверяла мне, даже когда я ее подводил. Я поклялся, что больше подобного не повторится. Что всегда буду ей доверять и выполнять ее поручения.

– Да, вроде похищения Аурен, когда послал ее на верную смерть.

Его передергивает.

– Я поклялся своей сестре в слепой верности. Ничего личного.

– Если во имя верности ты настолько слеп, значит, ты не достоин смотреть вовсе.

Ману замолкает.

Я знаю, что такое верность. Я предан Гневу. Я предан Рипу. Мы все совершали хреновые поступки. Но я никогда не отворачивался, не закрывал глаза. Я всегда смотрел прямо. Если планируешь совершить преступление, лучше смотреть правде в глаза. Потому как, если не можешь, тогда ты ни черта не сделаешь.

– Ты бы снова так поступил, – говорю я, ведь мы оба понимаем, что это правда. – И не нужно этого отрицать.

Ему хватает честности пожать плечами.

– Мне нравится Аурен. Но я люблю свою сестру. Ей нужно было так поступить, поэтому я так поступил.

– А теперь из-за вас умирает невинная женщина. Аурен тоже чуть не погибла у тебя на глазах, черт возьми!

Его лицо становится землистого оттенка.

– Я сожалею об этом больше, чем ты можешь себе представить.

Я качаю головой и поднимаю иглу, чтобы снова проткнуть Ману, но останавливаюсь. Мне вдруг перехотелось. Я не хочу тут быть. Не хочу его слушать. Рыкнув, я выдергиваю иглу, оставив нитку болтаться в одной из струек крови. Затем засовываю иглу обратно в мешочек и иду к дверям камеры.

– Аурен, – внезапно произносит Ману. – С ней все в порядке?

– Пошел ты! На нее тебе тоже плевать, – огрызаюсь я, чувствуя, что снова завожусь.

– К сожалению, наоборот, – скорбно улыбаясь, отвечает Ману. – В этом-то и проблема. Было бы намного проще, если бы мне было плевать. Думаю, ты, как никто другой, это понимаешь, капитан.

Я смотрю на него и молчу. А потом поворачиваюсь и, пнув поднос с едой, направляюсь к дверям. Заперев ее, я ухожу, чувствуя себя ничуть не лучше, чем когда пришел сюда. Нет, мне стало только хуже.

Потому что Ману прав. Было бы намного проще, если бы я тоже на все наплевал.

Но я нашел Желтый колокольчик в самых жутких условиях, а когда решил, что хочу забрать его с собой и сохранить, оказался уничтожен. Я привязался к ней.

И теперь не могу остановить эти чувства.

Я не могу остановиться, а она не может жить.

Так в чем, черт возьми, смысл?

Глава 25

Аурен

– Замри, – приказ, который Вик озвучил, просто двигая губами, кажется громким, хотя он молчит. Он сжимает мою руку, словно боится, что я пошевелюсь, но я понимаю, что нам нужно лежать смирно.

Лес окутан плотным серым туманом, сквозь который почти ничего не видно. Земля влажная и укрыта густыми зарослями. Я лежу на животе, положив руки на грязь и траву, и вглядываюсь в этот туман.

Перед нами марширует сотня Каменных Мечей.

Каждый их шаг отзывается дрожью в моих уставших руках. Их разговоры приглушает влажность, да и солдаты шепчутся так, что невозможно разобрать ни слова. Они продолжают петлять по дороге, которая мало отличается от звериной тропы, а я с опаской наблюдаю за их размытыми фигурами.

Остроконечная трава вокруг нас безмолвно сияет светящимися точками, покрывая все вокруг голубым светом, в котором тени солдат кажутся еще более зловещими.

Растущие здесь деревья без веток своей формой напоминают загогулины, словно ребенок взял перо и водил им по бумаге, накреняя растения мягкими изгибами до самой земли. Солнечный свет сюда почти не проникает, потому что на верхушке каждого дерева растет огромный лист. Он раскрывается как раковина и удерживает жемчужные цветы, на которые постоянно прилетают птицы и букашки.

Я никогда не видывала такого чудного леса, а в зарослях вокруг меня прячутся в засаде остальные члены Вульмина. Нас двенадцать человек, и мы лежим в этом дымчатом сумраке, настороженно молча.

Я рада, что нас заволакивает туман, но если мы пошевелимся или издадим хотя бы звук, то нас сразу же засекут. Потому я стараюсь дышать спокойно, вынуждаю себя не двигаться.

Вик рядом со мной словно сливается с природой. Будто он научился прятаться, привык быть таким же недвижимым, как деревья. На его красновато-коричневой коже блестят капельки, он сосредоточенно хмурится, а его дымчатые глаза смотрят куда-то в траву.

Мы начали не с той ноты, но теперь отношения между нами наладились.

За неделю пути я смогла за ним понаблюдать. Лидер повстанцев оказался хорош в своем деле. Он знает Эннвин как свои пять пальцев, не бросается очертя голову в драку и не совершает беспечных убийств. Нет, он обдумывает каждый шаг и, похоже, ставит жизнь каждого вульмина выше собственной.

Покинув Гейзел, мы встретились с остальными мятежниками. И с тех пор постоянно находимся в пути, спим под открытым небом и каждый день едем на лошадях к одному из убежищ.

Но нас все чаще сдерживает появление на дороге Каменных Мечей. Не сложно догадаться, что повсюду разлетелись слухи о случившемся в Гейзеле и королевская гвардия меня ищет.

Эта группа солдат почти подкралась к нам.

К счастью, когда наш разведчик их заприметил, мы остановились, чтобы дать лошадям отдых. У нас было всего несколько минут, чтобы увести животных с дороги, а потом мы спрятались и стали наблюдать. Стали смотреть, но не вмешиваться. Нас не должны заметить – таков приказ Вика.

Я смотрю на него и еле заметно показываю на солдат, но он непреклонно качает головой и губами произносит: «Никакой магии».

Он хочет оставаться незамеченным, хочет, чтобы мы добрались до пункта назначения, поэтому я понимаю необходимость скрываться. И все же меня расстраивает, что я ничего не могу сделать, когда угроза так близко. Мне приходится прятаться тут и наблюдать за врагами, которые, возможно, ищут меня, ступая сапогами по грязи.

Я чувствую, как в крови бурлит разочарование.

Видимо, такова моя судьба. Короли и королевы из любого мира видят во мне угрозу.

А я просто хочу найти Слейда.

Тут не должно быть ничего сложного. У меня есть возможность побывать во всем Эннвине, искать в небе портал. У меня есть возможность поспрашивать у жителей и попытаться узнать, как вернуться к Слейду. С такой магией, как в Эннвине, должен же быть какой-то способ. Кто-то уже так делал, даже если я этого не помню. Ведь как-то я оказалась в Орее, поэтому полна решимости осуществить это снова. Но переменившиеся обстоятельства только все усложнили.

Светлая сторона: хоть здешняя политика и Каменные Мечи все усложняют, я продолжаю путь и могу исследовать местность. Так что мои поиски не стоят на месте. Я не позволю этим солдатам или кому-то еще помешать мне в достижении моей цели.

Я знаю Слейда и знаю, что он сходит с ума, пытаясь найти меня. Знаю, что он чувствует то же беспокойство, ту же разрушительную тревогу и неистовую решимость.

Пока мы не воссоединимся, ничто в нашей жизни не наладится.

Я смотрю на золото, текущее по ладоням, на линии гнили. Мы найдем друг друга. Он уже стал частью меня во многих отношениях.

Когда Вик вдруг сжимает мою руку, я отвлекаюсь от своих мыслей и поднимаю взгляд – и тут же замечаю источник его беспокойства. Один из Каменных Мечей сошел с тропы.

И направляется в нашу сторону.

Я вижу его громоздкие доспехи, очертания меча, пристегнутого к спине. У меня перехватывает дыхание, и я еще сильнее вжимаюсь в землю. Чувствую, что напряжение среди нас сгущается сильнее, чем воздух.

Стражник продолжает идти к нам, увязая в грязи, трава колышется у его коленей. Сердце подскакивает к горлу, и сквозь туман я не свожу взгляда с солдата. На ладонях выступает золото, корни гнили готовы впиться в землю.

Он подходит ближе.

И еще ближе.

Я быстро смотрю на Вика, но он снова мотает головой, веля мне ждать. Все вульмины, наверное, готовы действовать, нервы у каждого на пределе.

Ему до нас шагов десять. Если подойдет поближе, то увидит нас.

Семь шагов.

Пять.

Он резко останавливается.

Я не дышу и не моргаю. Если ему что-то привиделось, и он подошел, чтобы понять, что же это, мне придется применить к нему силу. Это неизбежно.

Пальцы Вика еще сильнее впиваются в мою руку, но я бросаю на него взгляд. Золото собирается под руками, застывая лужицей, готовясь…

Внезапно на землю перед нами падает струя мочи.

Оу.

Напряжение мигом меня покидает, а Вик отпускает мою руку. Я морщусь, почуяв запах мочи. Он такой сильный, что у меня слезятся глаза. Если бы стражник сделал еще три шага вперед, то наверняка помочился бы прямо Вику на голову.

Может, это было бы даже забавно.

От этой мысли у меня чуть не вылетает смешок, но я кусаю губу и сдерживаюсь. Наверное, для веселья сейчас не самое подходящее время.

Каменный Меч мочится очень долго. Так долго, что это почти впечатляет. Хотя, если на меня попадет хотя бы капля, это наверняка испортит мне настроение.

Наконец он заканчивает, а я, к своей радости, остаюсь чистой. Я смотрю на его сапоги, пока он застегивает штаны и отворачивается. Стражник возвращается к солдатам, и его фигура снова скрывается за туманом.

У меня вырывается вдох облегчения, и мы с Виком переглядываемся.

Чуть не попались!

Гнилое золото на земле продолжает поджидать, пока я наблюдаю за королевской гвардией. Сила шепотом взывает ко мне, как тихая мелодия, которую слышу лишь я одна.

Мне нравится этот звук. Но я не позволю ему захватить меня, как это произошло в Гейзеле.

Спустя несколько минут мимо нас проходит последний солдат, и все снова стихает. Но Вик пока не дает нам указаний, что можно вставать. Мое тело затекло и сводит судорогой, одежда насквозь промокла, но мы ждем, пока он не издает тихо птичий крик, подав знак, что можно вставать.

Я поднимаюсь и потягиваюсь, пытаясь расслабить напряженные мышцы. Вытираю золото, впитав его в кожу, а потом мы все вместе начинаем пробираться через лес.

Остальные вульмины кивают мне, пропуская нас с Виком вперед. Они держатся на расстоянии. Вообще-то они почти всегда держатся на расстоянии.

И смотрят на меня с тем же восторгом, что и люди в поле. Относятся ко мне с каким-то почтением, которое дает прочувствовать разницу между нами. Похоже, они считают меня еще одним лидером, как и Вика.

Понятия не имею, что чувствовать по этому поводу. Не знаю, как к этому относится сам Вик.

Я поглядываю на него краем глаза, пытаясь понять, волнует ли его то, как смотрят на меня его люди. Пока ничего не заметила, но я еще плохо его знаю, чтобы читать выражение его лица, поэтому и сама держусь настороже.

Потому как обычно единственное, что пугает мужчину, – это мысль, что его заменит женщина.

Нет, я не хочу становиться лидером повстанцев и королевством править не хочу, но, похоже, это не остановит правителей-фейри от попыток меня убить.

Было бы славно, если бы монархи перестали желать мне смерти.

Но на моей стороне самый могущественный король. Когда мы со Слейдом найдем друг друга, он очень разозлится на этого короля Кэррика.

Хотела бы я посмотреть, как Каменный король попытается посоперничать с моим королем Ротом. У Кэррика нет шансов.

Меня переполняет гордость.

Я найду тебя, молча обещаю я.

Плевать, сколько городов мне придется посетить, со сколькими фейри нужно поговорить – я выясню, как вернуться к Слейду.

Чтобы чем-то себя занять, я выпускаю свою магию, и она обвивается вокруг запястий. Я управляю ручейками, заставляя их оплести мою руку. Эти движения занимают меня, помогают сосредоточиться.

Прошла неделя с происшествий в Гейзеле, неделя с тех пор, как убили Ненет. И за весь этот бесконечный путь я пыталась разобраться не только в Эннвине, Вульмине или Вике, но и с самой собой.

И делала то, что наказала мне Ненет.

Я слушаю.

Слушаю Вульмин днем и ночью, собирая любую информацию. Я как будто пробираюсь на ощупь в темном доме, потому что все вокруг мне незнакомо. Потому стараюсь запомнить каждый подслушанный разговор, новое место, которое мы минуем, и стараюсь познать Эннвин и Вульмин.

А если не слушаю их, то слушаю себя.

Когда мне представляется возможность побыть одной, я пользуюсь своей магией. Слушаю новый манящий зов, который вкрадчиво доносится из гнили. Я поняла: дело не в том, что моя магия тяготеет к разрушению. Если уж я смогла обрести контроль над своей прежней магией, то и над этой смогу. Я часто тренируюсь выпускать и обратно поглощать золото. В Гейзеле я снова усвоила один урок – либо я повелеваю своей силой, либо она повелевает мной.

А я больше не позволю никому и ничему мной повелевать.

Я не совсем понимаю, как же так вышло, что моя магия объединилась с магией Слейда, но подозреваю, это как-то связано с той гнилью, которая осталась во мне. Эта сила убийственная и безрассудная, и я должна держать ее в узде. Обе магии как-то слились воедино, и гниль появляется всякий раз, когда я призываю свою силу. Они переплетены, словно мое золото и его гниль стали единым целым.

Мне нравится, что даже в разлуке со мной остается его частичка. Приятно ощущать, как его магия сплетается с моей, будто напоминая, что нас ни за что не разлучить.

Запрокинув голову, я смотрю в просвет между деревьями на небо. Это стало моей неизменной привычкой – я всегда смотрю наверх. Всегда ищу портал.

Всегда надеюсь, что увижу его.

Вик смотрит на меня, наверное, удивляясь, почему я продолжаю это делать, но не задает вопросов, а я предпочитаю не делиться.

Мы тихо пробираемся по извилистой роще на случай, если где-то рядом еще есть Каменные Мечи, но без проблем возвращаемся назад. Наши лошади стоят там, где мы их и оставили – у неглубокого оврага. Своей мастью они выделяются на фоне белых стволов деревьев и даже видны в тумане. Когда я вижу их, то всегда с удивлением вспоминаю, что нахожусь не в Орее, а в Эннвине, потому что здесь лошади красочнее, и единственные в своем роде.

Блаш, моя лошадь, светло-серая с опаловыми полосками по бокам. В ее гриву и хвост вплетены ленты, которые красиво блестят ночью.

Конь Вика выглядит самым смелым. Никаких завитков, полос или крапинок, как у других лошадей, он трехцветный, с яркими вкраплениями. Сзади он коричневый, посередине черный, а спереди красный. Морда и грива тоже красные, как свежая кровь.

Это немного отталкивает.

Когда мы собираемся вокруг лошадей, к нам подходит Лудогар, правая рука Вика. У него проницательные бирюзовые глаза и волосы цвета морской волны, на макушке белое пятно. Прическа в том же стиле, что и у Вика, с коротко выбритыми висками и длинной прядью посередине, которая свисает над правым ухом.

Я редко его вижу. Чаще он едет впереди или патрулирует округу, пока мы отдыхаем. Похоже, он такой же деловой и серьезный, как наш лидер, и всегда чем-то занят.

Я похлопываю свою лошадь, а Лудогар останавливается рядом с Виком.

– Это вторая группа, которая движется в том же направлении, что и мы, – говорит он, понизив голос. – Как думаешь, куда они направляются?

Вик оттирает испачканную рубашку.

– Наверное, в столицу.

Я выглядываю из-за лошади и вижу, что Лудогар хмурится.

– Но почему? Кэррик отправил много посланий страже с требованием возвращаться. Для чего он призвал столько солдат за последние пару месяцев? На черта они ему там?

– Узнаем, когда туда доберемся, – отвечает Вик, и я чувствую, что он переводит взгляд на меня. Я делаю вид, что не слушаю их и забираюсь в седло.

– Мне это не нравится, – говорит Лудогар. – Что-то назревает, и мы должны выяснить, что именно.

– Выясним.

Похоже, решительный ответ Вика удовлетворил Лудогара, потому что мужчина кивает и уходит к своей лошади. Спустя несколько минут все рассаживаются по седлам, а Вик идет впереди, уводя нас немного в сторону от солдат, но не слишком отклоняясь от курса.

Я еду рядом с ним, лавируя между деревьями, по густой светящейся траве, вглядываясь сквозь густой туман. Моя рубашка испачкана грязью и, высыхая, противно липнет к коже. Я вытираю ее, но только сильнее размазываю грязь.

Вик оглядывается и прочищает горло.

– К вечеру мы доберемся до убежища, – заверяет он меня, сочувствующе глядя. – Понимаю: неделя пути до Уэррита была тяжелой.

– Путь меня не волнует, – отвечаю я, и это правда. Потому что так вижу больше Эннвина, и он… волшебный. Даже когда кажется, что туман пытается меня задушить, когда я покрыта грязью, я все равно восхищаюсь его красотой. Цвета здесь живые, воздух слаще, ветер мягче. Земля наполнена жизнью и силой. Этот мир очень отличается от Ореи.

Вик кивает, и мы замолкаем, чем обычно все и заканчивается. И хотя наши отношения стали мирными, чувствуется какая-то неловкость, словно он не совсем понимает, как со мной общаться.

Его поведение отличается от остальных вульминов – они держатся в стороне из почтения. А Вик как будто осмотрителен. Он наблюдает за мной, я наблюдаю за ним, и кажется, будто мы ходим вокруг да около, пытаясь понять друг друга.

Я не чувствую, что у него есть какой-то злой умысел, но все же пока ему не доверяю. Потому продолжаю слушать. Пытаюсь узнать о нем все. Однако, думаю, у лидера народного восстания есть все причины держаться настороже.

И у меня тоже.

Но он верен своему слову, потому что к вечеру мы добираемся до убежища.

Когда туман наконец рассеивается, я чувствую, что насквозь промокла, даже через плащ. Лес переменился, уступив место раскинувшим ветки деревьям. Они больше похожи на те, что я видела в Орее: у них острые зеленые листья и грубая кора, а земля усеяна мхом, сквозь который пробиваются побеги фиолетовых цветов.

Наши лошади топчут низкую траву, которая уже не светится, и тут у меня в животе начинает урчать от голода. Я жду возможности поесть и помыться, а потом и поспать на любой горизонтальной поверхности, помимо грязной земли.

Прямо посреди небольшого леса мы оказываемся перед широким тайным домом. Дом имеет форму подковы, и кажется, будто его построили только для того, чтобы жилище окружало огромные зеленые валуны того же цвета, что и мох под нашими ногами.

Дом одноэтажный, крыша у него низкая, словно он не хочет соперничать с высокими деревьями. Он отделан серыми досками, окна тут узкие, как моя рука, чтобы внутрь нельзя было заглянуть.

Наверное, для дома мятежников самое то.

Мы оставляем лошадей в загоне и примыкающей к нему конюшне с ребристой крышей, усыпанной опавшими листьями. В стойлах уже стоят другие лошади, а в их поилках – корм и вода.

Когда мы направляемся к дому, я вижу свет в узких окнах и слышу доносящиеся изнутри звуки.

Вульмины уже расположились в убежище.

Я вопросительно смотрю на Вика, но он лишь загадочно глядит на меня, а потом его взор падает на мой плащ.

– Накинь капюшон.

Я тут же столбенею.

– Зачем?

– Просто пока так нужно.

Он отворачивается и уходит прежде, чем я успеваю задать следующий вопрос. По спине ползут мурашки, словно по ней пробегают маленькие ножки. Я невольно тяну за ленты, обмотанные вокруг талии, и задумываюсь, не остаться ли мне тут, но потом все же накидываю капюшон и иду к дому.

В уме я подсчитываю все золото, которое у меня есть. Нарукавные манжеты. Толстый ремень. Заколка, которой заколола косу. На запястьях браслеты. Всем этим золотом я смогу воспользоваться ночью – просто на всякий случай. Чтобы не чувствовать себя беспомощной, когда солнце зайдет, и я не смогу призвать новое золото.

Эта мысль меня утешает, потому что мне не нравится происходящее. Не нравится этот жутковатый приказ накинуть капюшон и скрыться. Я думала, что буду в безопасности в этом убежище. Меня охватывает раздражение, и, следуя за Виком, я смотрю ему в затылок.

Когда мы направляемся к изогнутому входу, я смотрю в оба. Верчу головой и почти готова к тому, что из-за дерева кто-нибудь выпрыгнет и нападет, но мои опасения напрасны.

Мы проходим мимо огромных валунов, и в их нефритовой поверхности видны наши отражения. В землю воткнуты пики, на которых висят светящиеся фонари, пламя в них дрожит на ветру. Дверь в дом находится прямо в центре изгиба, а над низким карнизом вырезан символ птицы со сломанными крыльями.

Но я не свожу взгляда с фейри, стоящего у входа и ожидающего нас.

Я держусь позади всех и вижу, как мужчина улыбается, когда мы оказываемся ближе. Его волосы похожи на кочан брокколи, украшенный гроздьями изумрудных соцветий, а глаза точно такого же оттенка.

– Отрадно видеть вас так скоро, – говорит он в качестве приветствия.

Вик пожимает ему руку.

– Не успел предупредить, так что приношу извинения, Дрен.

– В этом нет нужды. В доме и так всегда полно народу, так чем нам помешают еще несколько человек? – весело спрашивает он, а потом поворачивается и открывает дверь.

Я хмурюсь. Почему Вик заставил меня прятаться, если этот фейри кажется таким приветливым?

Он идет впереди, и мы заходим в просторную комнату, где оказывается не меньше дюжины человек. Кто-то из них ест, устроившись на длинных скамейках, кто-то сидит, прислонившись к стене, некоторые спят на полу. И лишь одна компания играет в карты и выпивает.

Оказавшись в изогнутой комнате, я чувствую, будто стою посреди извилистой реки, но тут горит камин и несколько бра на стенах, отчего создается ощущение теплого полумрака. Еще здесь много мебели: стулья и диваны разных размеров, коврики и подушки, скамьи и столы. Мебель разной формы, цветов и материалов. Словно они собрали все, что нашли, и запихнули сюда, чтобы вместить как можно больше людей.

Когда мы подходим к фейри, некоторые из них выкрикивают приветствия, явно будучи знакомыми друг с другом. Я стою позади всех, прижавшись спиной к стене, и держусь настороже. Но на всякий случай я расплавляю золотые браслеты, отчего мои ладони наполняются золотом, а по коже начинают ползти тоненькие линии гнили.

– Нас тут собралось больше, чем обычно. Мы восстановили деревню Бритон, как ты просил. Потребовалось много рук. Каменные Мечи сильно там накуролесили, – покачав головой, говорит Дрен. – Но комнат у нас все равно много. На кухне еда, и можете выбрать любое свободное место для ночлега. Оставайтесь, сколько нужно.

Вик кивает, но отвечает:

– Нам хватит и одной ночи. И, надеюсь, когда мы уедем, вы все последуете с нами.

Дрен оборачивается и в замешательстве хмурится.

– Последуем с вами? Зачем?

– Потому что мы получили знак от богинь, что пришло время для большего.

В каждом углу комнаты воцаряется тихое замешательство.

– Что за знак?

Вик демонстративно отодвигается в сторону и поворачивается ко мне лицом, остальная часть нашего отряда тоже расходится.

– Аурен? – шепчет он.

Я удивленно смотрю на него, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство. Но Вик продолжает выжидающе смотреть на меня, и тогда я сдаюсь и скидываю капюшон.

И в ту же секунду все устремляют на меня взгляды. Я даже слышу, что несколько людей охнули.

Глаза у Дрена становятся круглыми как блюдца. Он смотрит, заметно побледнев.

– Что… она золотая… У нее… золотая кожа как…

– Как у Льяри Ульвере, – заканчивает Вик.

Кто-то что-то с грохотом роняет на пол. Кажется, что потрясение всех собравшихся тут разлетается на тысячи осколков.

Не веря своим глазам, Дрен качает головой.

– Но она мертва. Маленькая золотая девочка пропала. Это какая-то уловка?

– Никаких уловок, и она жива. – Вик смотрит на меня, и в его глазах появляется какой-то непонятный огонек. – Она нашла дорогу домой.

Взгляды всех прикованы ко мне, к моему лицу. Даже тех фейри, что уже спали, разбудили пинками, так что я и правда завладела всеобщим вниманием.

Под этими испытующими взглядами раздражение становится сильнее. Плечи сковывает от напряжения, и я смотрю на Вика. Он заставил меня надеть капюшон не для того, чтобы я скрывалась ради безопасности, а ради этого волнующего зрелища.

Гнев царапает спину, и я закипаю от злости.

– Аурен Терли, – шепчет Дрен. – Как это возможно?

– Судьба, – отвечает Вик важным тоном. – Ты же понимаешь, что это значит?

Все ждут и, замерев, смотрят.

Вик окидывает взглядом каждого.

– Нам пора начать борьбу.

Несколько фейри взволнованно переглядываются. Кто-то кивает в знак согласия. Дрен бледнеет.

– Начать борьбу? Но мы действуем втайне, Вик. Ты же знаешь, что Вульмин делает все возможное, но то, о чем ты просишь…

Вик показывает рукой на меня.

– Посмотри на нее, Дрен. Это Льяри Ульвере. Она вернулась, и она здесь неспроста. Наше время пришло, – пылко говорит он. – С ней мы наконец можем противостоять. Больше никаких теней. Она принесла с собой рассвет. Все вульмины знают ее историю. Она поможет нам сплотиться и продолжить путь.

Я сжимаю зубы, чтобы не заорать от злости. Я знала: Вик надеялся, что я присоединилась к нему, но я ясно дала понять, что не хочу, чтобы ко мне относились как к средству для достижения цели. Я думала, он меня понимает.

Видимо, нет.

Одно дело – согласиться помочь, и совсем другое – когда тебя эксплуатируют без твоего согласия. Золото в руке становится горячее, распаляясь от моего гнева.

– Мы готовы, – уверенно продолжает Вик, широко расставив ноги и расправив плечи. – Пришло время сражаться. Пришло время вернуть Эннвин. Нам нужно, чтобы теперь все сплотились. Кто присоединится к нам? Кто выйдет из тени и последует за новым рассветом Эннвина?

Фейри молчат. Они меняются в лице, выдавая свои самые сокровенные мысли, и не сводят с меня взглядов. Я вижу их удивление, признательность, предвкушение – все эти чувства наполняют комнату. Я чувствую исходящее от Вика еле сдерживаемое упование; оно подобно удару молнии, готовому вонзиться в землю.

Кто-то выходит вперед, держа игральные карты.

– Я выйду из тени.

– Я тоже, – говорит кто-то еще.

– И я.

– Я тоже.

– Я примкну к Льяри.

Все поочередно дают клятвы. Обещания льются рекой, напитывая всю нашу группу и вдохновляя их. А для меня эти обещания кажутся бременем, из-за которого трудно держать голову над водой.

Дрен кивает.

– Ладно, – степенно говорит он. – Вульмины из Веррита с вами.

* * *

Я стою перед домом мятежников, прислонившись к гладким валунам и скрестив на груди руки. Втиснувшись между двумя небольшими камнями, я смотрю в узкое окно. Вижу кухню, вижу затылок Вика. Он сидит за столом вместе с соратниками, его черные волосы заплетены в тугую косу и завязаны на затылке.

Мы провели в пути неделю. Целую неделю, и ни разу он не соизволил поведать мне о своем плане подговорить других вульминов присоединиться к нам.

Я чувствую себя использованной.

Использованной и очень-очень злой.

Увидев, как Вик встает из-за стола и выходит из кухни, я остаюсь на своем месте, поскольку знаю, что он идет ко мне.

Так и есть. Спустя пару минут слышу, как открывается и закрывается дверь. Слышу тяжелую поступь. И вот он встает передо мной. В ночном воздухе повисает неловкое молчание, пока мы смотрим друг на друга.

– Ты так и не поела.

– Слишком сыта представлением, которое ты устроил, – парирую я.

У него на скулах ходят желваки, но я вижу, что он не удивлен моим гневом. Вик того и ждал.

– Было нужно, чтобы они тебя увидели.

– Для начала нужно было спросить у меня, – цежу сквозь зубы. – Я не довольна твоим поступком.

На его лице появляется раздражение.

– Ты примкнула к нам, Аурен. Я думал, ты знаешь, во что себя вовлекаешь.

Я подскакиваю, оттолкнувшись от камня, чтобы сцепиться с ним.

– Я ясно дала понять: я не заинтересована в том, чтобы быть символом. И не хочу, чтобы меня использовали, а именно это я и почувствовала сегодня вечером благодаря тебе, – негодую я. – Ты целую неделю мог обсудить со мной свои планы!

– Я не обсуждаю планы с новыми членами Вульмина, – спокойно говорит он, словно это я веду себя безрассудно. – И не могу поделиться с тобой информацией. Тем более после твоего первого отказа примкнуть к нам.

Я прищуриваюсь.

– Выходит, из-за того, что я не ухватилась за возможность примкнуть к Вульмину, ты теперь ведешь себя как осел?

От гнева на его щеках появляется румянец.

– Ты должна заслужить мое доверие. Как и все, кто к нам присоединился.

– Доверие должно быть взаимным. И если еще хоть раз воспользуешься мной без моего ведома, пожалеешь.

Он пристально смотрит на меня.

– Забавно. Прозвучало как угроза.

– О, прекрасно. Значит, проблем со слухом у тебя нет.

Напряжение между нами становится ощутимее, оно сплетается так же густо, как и его волосы. Я скрещиваю руки, вонзив ногти в кожу, и смотрю на него.

Вик расстроенно вздыхает, а в его глазах отражается пламя от фонарей, установленных на дорожке.

– Может, ты и Льяри, но я возглавляю Вульмин и должен действовать в их интересах. А сейчас я просто знаю, что пора нанести удар. Ты здесь неспроста, и все это поймут. Когда разлетятся слухи о твоем возвращении – а они уже разлетаются, – я наконец смогу всех сплотить. Мы не тайно, а открыто выступим против монархии.

В каждой черточке его лица я вижу, как пылко он верит в свои же слова.

– Я уважаю твое лидерство. Но не уважаю, когда меня используют, не посоветовавшись со мной. Я не средство для достижения цели, Вик. Я не буду стоять рядом и поражать всех своей золотой внешностью, чтобы все члены Вульмина выстроились за тобой. Если тебе нужна моя помощь, просто попроси, черт подери.

После шокирующих событий в Гейзеле я хочу помочь его делу, но не так. А еще я не глупа и прекрасно понимаю, что лучше продолжать путь с ним, пока ищу в Эннвине Слейда. Я не хочу странствовать в одиночку, но сделаю это, если придется.

Мы не сводим взглядов друг с друга, и эта битва характеров становится безмолвной стычкой.

– Просто прояви уважение и обсуждай со мной то, что касается непосредственно меня. Это все, о чем я прошу. Я тебе не враг, Вик.

Похоже, мои слова его обезоруживают, и он наконец перестает грозно на меня смотреть.

– Я знаю, что ты мне не враг.

– Тогда веди себя соответствующе.

Он выдыхает, и морщинка на его лбу разглаживается.

– Ты права. Извини, Аурен.

Его извинение застает врасплох, и я опускаю руки, переминаясь с ноги на ногу.

Он устало вздыхает и проводит рукой по волосам.

– Хочешь узнать план?

– Да.

– Согласно плану, мы должны показаться во всех домах, где заседает Вульмин. Избегать городов, где численное преимущество за Каменными Мечами, пока нас не станет столько, что разница больше не будет иметь значения. Мы должны собрать как можно больше наших людей, пока не доберемся до Лидии – это столица королевства. А потом бросим вызов Каменному королю, – рассказывает Вик, и его взгляд горит решимостью. – Мы покажем Кэррикам, чтобы больше не поддерживаем их режим. Что мы возвращаем Эннвин себе.

Он говорит о полноценной войне. Поход на столицу – дело серьезное.

Вик выжидающе смотрит мне в глаза, но я не раскрываю рта. Откуда-то из леса доносится тихий щебет, хотя в голове у меня звучит эхо его надежд.

Я продолжаю молчать, и плечи Вика немного поникают. Я вижу, как он успокаивается, позволяя мне увидеть не просто лидера, а человека. Дает мне представление о том, кем он является за своим решительным характером, и позволяет увидеть уязвимость и отчаяние.

Его тон становится тише, а глаза горят пылкой искренностью.

– Они убивают нас. Сторонников Терли, ореанцев и фейри, которые осмеливаются пойти против них. При первом проявлении магии наших детей отбирают у родителей и заставляют трудиться на благо монархии. Несогласных они морят голодом и облагают непомерными налогами. Наступают нам на горло, лишая воздуха. С каждым годом умирает все больше фейри и ореанцев. А еще умирает наша земля и магия. Мы обязаны что-то предпринять, – говорит он, и в его голосе звучат настойчивость и скорбь. – Мы обязаны противостоять этому. И кто покажет всем, как вознестись, если не птица со сломленными крыльями? Кто напомнит им, что тьма не может остановить рассвет, если не Льяри Ульвере? – Он не сводит с меня глаз. – Нам нужна твоя помощь, Аурен. Это можешь быть только ты.

Его слова наваливаются на меня, как кирпичи обрушившейся стены, и каждый кирпичик накладывается на мое разочарование и неуверенность, пока не падает под тяжестью его мольбы.

Я делаю глубокий вдох, и гнев во мне рассыпается, как камешки.

– Хорошо, я помогу вам. Потому как знаю, каково это – жить под гнетом властного, деспотичного правителя, – начинаю я. – Но я кое-кого ищу, и он – мой приоритет. Не могу обещать, что останусь тут навсегда. Не могу даже обещать, что буду рядом с тобой, когда ты доберешься до Лидии. Но я помогу тебе в попытке объединить вульминов. Это мне по силам.

Вик вздыхает, и в его глазах появляется удивление и разгоревшаяся с новой силой вера в успех.

– Хорошо.

– Но с этого момента больше никаких сюрпризов, – резко говорю я. – Если у тебя появляется план с моим участием, сначала обсуди его со мной.

– Договорились, – говорит Вик и протягивает руку.

Мы соприкасаемся ладонями и киваем друг другу, осознавая важность нашего перемирия.

– Договорились.

Глава 26

Слейд

Я пролетаю над бесчисленными реками Четвертого королевства, извивающимися по сверкающему городу, и гладкими озерами. Направляю Герба к темной огромной Полосатой горе, что возвышается за Брэкхиллом. Она нависает над замком, как тенистый страж.

Замок окружает глубокая траншея, и кажется, будто ров истекает чернотой. Брэкхилл сам по себе напоминает чернила: его высокие гладкие стены переливаются в ночи, а башни с пиками острыми, как кончик пера, пишут на темном небе недоброе предупреждение.

Я подлетаю к шпилям с обратной стороны, к плоской крыше, где расположен мой личный вход в замок. Герб приземляется, и к нам немедленно подходят стражники. Они кланяются:

– Ваше Величество.

Я отвечаю им кивком и начинаю слезать с тимбервинга, но едва успеваю опустить ноги на землю, как передо мной возникает хмурый и очень злой мужчина. Седые волосы и борода взъерошены, а карие глаза испещряют прожилки, налитые кровью.

– Дигби.

– Где она? – вопрошает он. – Где Аурен?

Сейчас он выглядит намного лучше. Побои, которые он получил от рук Мидаса, сказались на его теле, но с тех пор он оправился.

Во всяком случае, внешне.

Я вижу на его лице ярость и отчаяние, которые схожи с чувствами, что переживаю и я сам.

– Она пропала.

Вижу, как в лицо мне летит кулак, но даже не пытаюсь уклониться. Я радушно принимаю удар, который попадает мне прямо в челюсть. Голова резко дергается вбок, и по лицу расползается боль, но я отношусь к ней с одобрением, поскольку этого и заслуживаю. Потому что Аурен заслуживает верности и любви того, кто осмелился врезать по морде королю Роту.

Когда Дигби снова поднимает кулак, чтобы ударить меня, рядом появляется еще одна рука и перехватывает ладонь Дигби прежде, чем он успевает замахнуться.

– Довольно, – приказывает Райатт. – Один удар еще позволителен, но нельзя избивать моего брата. – Он смотрит на меня темно-зелеными глазами. – Правда, похоже, кто-то уже успел это сделать. Что с тобой случилось?

– Ничего.

Брат усмехается, но оставляет этот вопрос. Я весь в синяках и ссадинах после драки в Брейквотере, но боль притупилась, а кровоподтеки немного поблекли.

Дигби вырывается из хватки Райатта и отпихивает его. Мужчина отходит, слегка прихрамывая, но пытается это скрыть.

– Это ты виноват, – бросает он в мою сторону обвинение, как еще один попавший в цель удар.

– Нет, – возражает Райатт. – Я рассказывал тебе, что случилось. Слейд ее спас. Больше он ничего не мог сделать.

– Но она пропала. И рядом никого не было, кто мог бы подтвердить, что он и впрямь ее спас. А я не смог ее защитить. Так что это его вина. Ее похитили из его замка, из-под его носа, а вместо того, чтобы вернуть Аурен, он запихнул ее невесть куда! Кто защитит ее там? Кто убедится, что она жива? – у него срывается голос.

Он сам срывается.

Дигби резко дышит, и, кажется, не может остановиться. И за этим прерывистым дыханием я вижу непреодолимое горе и страх за Аурен. Вижу, как много она для него значит.

Хотел бы я, чтобы он снова меня ударил.

– Хватит, Дигби, – говорит Райатт.

– Нет, он прав, – отвечаю я. – Его гнев направлен верно.

Брат кидает в мою сторону колкий взгляд, но Дигби смотрит с сомнением.

– Что? – спрашиваю я. – Думаешь, я не согласен? Думаешь, я не понимал, как сильно ее подвел? О, я прекрасно знаю, – говорю ему я, и в моем голосе отчетливо слышится ненависть к самому себе. – Я знаю, что подвел ее. И никогда не прощу себя за то, что позволил этому случиться, а еще я не оставлю попыток добраться до нее.

Он поджимает губы, окинув взором мое лицо.

– Хорошо, – гаркает Дигби, а потом поворачивается и проносится по крыше к винтовой лестнице.

Мы смотрим ему вслед, и Райатт вздыхает.

– Он места себе не находит с тех пор, как я ему рассказал.

– Этого и следовало ожидать.

Райатт смотрит на меня, и я понимаю, что он сбрил волосы. Подбородок тоже гладко выбрит. Так он меньше похож на меня и больше похож на себя.

Брат подходит к Гербу, но зверь клацает зубами, отчего Райатт останавливается и закатывает глаза.

– Вот же злюка, да? Но, похоже, он неплохо для тебя потрудился.

Герб фыркает и поворачивает голову в мою сторону. Он наклоняется и подталкивает меня носом, пока я не поднимаю руку и не глажу его. Райатт усмехается.

– Чертовы тимбервинги смотрят на тебя так, словно ты срешь свежим мясом.

Я пожимаю плечами и похлопываю зверя по боку.

– Отправляйся на охоту, а потом отдохни на Насесте. Ты хорошо потрудился.

Герб еще раз подталкивает меня, а затем разворачивается и взмывает в воздух, расправив покрытые перьями крылья и, наверное, уже высматривая добычу.

Я чувствую на себе взгляд брата.

– Ты позволил ему хорошенько тебя взгреть, – говорит он, показав на синяк на моем подбородке.

Я пожимаю плечами.

– Заслужил.

– И, похоже, позволил еще кому-то очень хорошо тебя взгреть.

– Это было несколько дней назад.

Райатт замирает.

– Помогло?

– Да, немного.

Я перевожу взор к горе, очертания которой окутаны ночной пеленой.

– Ты не виноват, – наконец повторяет Райатт. – Аурен, Дроллард, наша мать… ты не виноват.

Я не отвечаю.

Хочется признавать или нет, но вина присутствует.

Ну, хотя бы Твига не было в Дролларде, когда портал закрылся. Парнишка жив и здоров, а вот сказать того же о его семье я не могу.

– Слейд.

Я смотрю на брата.

Райатт задумывается над вопросом, а потом выпаливает:

– Ты можешь открыть новый портал?

Я скрежещу зубами и резко дергаю головой.

– Еще нет.

Я пока не вернул ту силу. Пока не могу открыть портал. Пока не получается.

И скоро ли исчезнет это «пока»?

Я запускаю руку в карман и сжимаю пальцами кусочек ленты.

– Ты спас ей жизнь. Вот на чем тебе сейчас нужно сосредоточиться. Сила восстановится, и тогда мы сразу же вернем Аурен и нашу мать, – воодушевленно заявляет он. – Да и Дигби предпочел бы, чтобы Аурен была жива и находилась в другом месте. Лучше так, чем оказаться мертвой. Он изменит свое мнение.

– У нее не должно было быть два варианта.

Райатт вздыхает.

– Ты такой же упрямый, как Дигби.

Я вытаскиваю руку из кармана и обреченно ее опускаю.

– Я иду спать.

Он не пытается меня остановить, когда я прохожу мимо него. Стук моих сапог эхом разносится по винтовой лестнице. Спустившись, я прохожу мимо моего седовласого стражника Маркула. Поза у него уверенная, а на лице заслуживающая доверие фамильярность.

– Сир, – приветствует он, когда я вхожу в коридор. – Рад, что вы вернулись.

Я не чувствую, будто вернулся домой. Я чувствую, будто половина меня находится где-то очень далеко, и я вот-вот надорвусь.

Я иду широким шагом по темным коридорам, и замок кажется опустевшим, хотя по пути мне встречается немало стражников.

Или, может, это я стал пустым.

Закрывшись в спальне, я падаю на кровать прямо в одежде и пытаюсь уснуть. Но постель еще пахнет Аурен, и от отголоска тепла мне становится холодно. Я тут же засовываю руку в карман, теребя ту ленточку. Если бы это была обычная ткань, она бы уже истрепалась.

В груди колет. Гниль разъедает вены, как зубы, вгрызаясь в мышцы и сухожилия. У меня есть ее аромат, ее лента, но нет ее самой. А здесь я видел и чувствовал ее в последний раз.

Я вскакиваю с кровати. Иду в гардеробную, переодеваюсь в чистую одежду и замираю, увидев пальто с перьями – пальто, которое было на ней в нашу первую встречу. Когда ее золотистая аура перестала сиять маяком в небе и немного смягчилась.

И призвала меня.

Закрыв глаза, я вижу только золотое сияние Аурен. Чувствую только этот приевшийся мучительный яд, который растекается в груди. Слышу лишь материнский голос, который говорит мне всего одно слово. Ее самое последнее слово до того, как она замолчала навеки. Оно отражается во мне эхом, пригрозив свести с ума.

Богини очень жестоки.

Все эти годы Аурен была здесь. Здесь, в Орее. Мысль, что все это время нас разделяла пара королевств, а я даже не подозревал, убивает меня сильнее всего.

Теперь она оказалась без меня в царстве фейри.

Плечи сковывает напряжение, вены раздуваются на подбородке. Я чувствую удушливую пустоту из-за ее отсутствия. Шипы протыкают позвоночник, в назидание впившись в кожу, а комната качается перед глазами. Только когда гниль проникает сквозь половицы, отчего они скрипят и прогибаются, мне удается собраться с силами, стиснув зубы, и вытащить гниль наружу.

Я могу постоянно быть в движении. Могу определять меру наказания. Могу обходиться без сна. Но больше ни минуты не могу сидеть тут, томясь в этом тихом презрении.

Потому, несмотря на усталость, растекшуюся по мне как смола, я решительно выхожу из комнаты. Я не могу остановиться. И не буду. Я продолжу путь. Продолжу попытки. Я обязательно открою портал в тот проклятый мир, чтобы добраться до нее…

Или погибну, в этих попытках.

* * *

Я с жадностью ищу в себе силы, как зверь, шарю в ожесточенной спешке. Каждое замахивающееся движение – агония, но я продолжаю попытки извлечь ту грубую силу. Жажду, чтобы она выплеснулась из моего скрытого нутра.

Но ее нет. Она иссякла.

И каждый раз, когда я обращаюсь к своей грязной душе, меня встречает лишь бесплодная пустота. Пустота, в которой я когда-то ощущал себя наполненным. Из горла вырывается разъяренный вопль, и этот полный страдания звук отражается от гор, и его эхо в насмешку возвращается ко мне.

В этом месте разит дерьмом, пометом и кровью. Это все, что я чувствую последние три дня, когда сюда прихожу.

Здесь, на темной стороне Полосатой горы, откуда не видно замка Брэкхилл, а вдали все заросло густым лесом, тимбервинги любят охотиться больше всего. Это место, идеальное для зверей, защищающих свою добычу, расположено у подножия горы, где земля устлана валунами, покрытыми мхом, и поваленными деревьями. В тени всегда скрывается по меньшей мере один тимбервинг, который дочиста обгладывает тушу, вгрызаясь зубами в плоть и хрящи добычи, пока от нее не остаются одни только кости.

Сейчас, когда уже на подходе сумерки, здесь два зверя. Один обосновался за валунами, острыми зубами разрывая пишу. Я слышу, как другой тимбервинг выслеживает добычу в густых зарослях или летит над деревьями, рассекая воздух крыльями. Герб улетел раньше, держа в пасти оленя.

Услышав взмах крыльев, я всякий раз жду, что из-за деревьев выскочит Арго и приземлится передо мной. Но он, наверное, еще на том корабле посреди долбаного океана, и я не знаю, сможет ли его выходить животный лекарь.

Еще одна проблема, над которой я не властен.

Вернувшись, я каждый день пытался исторгнуть силу, но все безрезультатно. В венах закипает гниль, подпитываемая моей яростью, но грубой силе взяться неоткуда.

От этого я прихожу в еще большее бешенство.

Я чувствую, как усталость бесконечно одолевает меня так же, как и несправедливая разлука с Аурен. Но не покидаю подножие горы, терпя неудачу за неудачей. Потому что лучше потерпеть неудачу, чем сдаться. Неудача означает, что я хотя бы пытаюсь.

Здесь хотя бы никто этого не видит – не видит мои жалкие попытки. Сюда больше никто не приходит. Этого не допустят тимбервинги – они не пустят даже своих любимых дрессировщиков или наездников. Эти звери слишком ревностно относятся к своей территории и никого здесь не потерпят. Видимо, я – исключение.

Вот почему я чувствую себя чертовски глупо, услышав, что сзади приземляется тимбервинг, а потом мой брат кричит:

– Тебе нужно отдохнуть.

Я вздыхаю и опускаю руки.

– А тебе сюда нельзя.

Самка за валунами издает гортанный рык в знак предупреждения. Зверь моего брата отвечает тем же, у обоих шерсть встает дымом. Ну, у Райатта хотя бы хватает мозгов не слезать с тимбервинга. Но ему не хватает мозгов понять, что не стоит мне досаждать.

– Судя по мокрой рубахе и раздраженному выражению лица, смею предположить, что ты здесь торчишь уже несколько часов. Опять.

– Знаешь, что мне нравится на этом склоне горы? – говорю я. – Обычно сюда никто не приходит, чтобы ляпнуть подобную глупость.

Слышу, как он вздыхает у меня за спиной, а затем его тимбервинг идет вперед, царапая когтями камни, и его тень падает на меня.

– Как успехи? – с опаской спрашивает Райатт.

Я резко разворачиваюсь и недовольно смотрю на него.

– Черт возьми, а ты как думаешь?

Он угрюмо поджимает губы, держа в руках поводья.

– Я пытался оставить тебя в покое с тех пор, как ты вернулся, но твой отказ от сна и еды, твое постоянное присутствие здесь, твоя кампания по отмщению… Ты убил Меревенов. Сгноил половину Третьего королевства. Накуролесил в Пятом, а легче тебе не стало. Ты даже запер в темнице брата королевы Кайлы.

– Он это заслужил! – рычу я. – Он похитил ее.

Райатт миролюбиво поднимает руки.

– Понимаю. Правда. Но все в панике. Монархи в Орее мрут как мухи, на каждом углу царят беспорядки. Ты весь мир перевернул с ног на голову.

– Тогда пусть все рухнет. – Мои слова мрачные и черные, как и моя гнилая душа.

В глазах брата вспыхивает огонь.

– Ты же не всерьез.

Я мрачно усмехаюсь.

– Думаешь? Ничто – вообще ничто – не имеет значения, если я не могу вернуться к ней.

– А как же твой народ, твой Гнев?

Он до сих пор не понимает. Поэтому я задираю рубашку, обнажая торс.

Даю ему увидеть.

Я слышу, как Райатт втягивает воздух, смотрю, как он разглядывает черную массу, окружающую орган в груди. Больное, отравленное сердце, из которого, словно чернила, исходят вены. При дневном свете выглядит еще хуже.

– Что это такое?

– Моя гниль, – хрипло отвечаю я и опускаю рубаху. – Она снова разлагает меня изнутри. Мое гребаное сердце разлагается.

– Такое уже бывало?

Я качаю головой.

– Тогда… почему?

– Та частичка гнили, которая осталась внутри Аурен… частичка, которую я не смог вытащить… Думаю, она как-то использует ее в своей магии. На Слиянии я видел эту частичку в ее золоте.

Он изумленно смотрит на меня.

– Она использует твою гниль?

– Я и прежде чувствовал ее в Аурен, но когда она прошла через портал… я почувствовал, будто кто-то залез ко мне в грудь и что-то из нее вытащил. Словно у меня вырвали кусок сердца. Я истекаю гнилью. Она заражает меня, мою магию. Черт возьми, иногда это так больно, что я почти чувствую Аурен. И все это – просто физическое проявление того, что я уже знал.

– Что ты знал?

– Что я не могу без нее жить. Я этого не выдержу, и моя гниль тоже. Разлука убивает меня, Рай. И не только этим.

Он белеет как полотно.

Райатт молчит, и тогда я поворачиваюсь, размяв шею, а потом снова вытягиваю руки и в тысячный раз за сегодня пытаюсь призвать грубую силу, которая меня покинула.

Я сжимаю зубы, прищуриваюсь. От напряжения руки дрожат. Я чувствую, как чешуйки на скулах царапают кожу, словно хотят вырваться наружу. Но я сосредоточенно пытаюсь обнаружить магию, которая несколько недель от меня ускользала. Я тяну за невидимую силу, но это все равно что тянуть веревку из пустого колодца. Сколько бы раз я ни опускал ведро и не пытался что-то вытащить, там ничего нет.

Внезапно у меня кружится голова, и перед глазами появляются черные точки. Я чувствую, что заваливаюсь вправо, и уже готовлюсь упасть, как поваленные деревья, что лежат тут. Но в мгновение ока Райатт оказывается рядом и подхватывает меня под руки прежде, чем я успеваю рухнуть. Обхватив меня за плечи, он помогает мне выпрямиться, а затем тащит к своему тимбервингу. Другой зверь, до сих пор защищая свою добычу, предупреждающе рычит, и этот звук сотрясается в воздухе.

Тяжело дыша, я кладу руку на грудь его тимбервинга.

– Нет. Я остаюсь.

– Черта с два! А теперь залезай, упрямый подонок, пока сюда не подошел тот тимбервинг.

– Она не подойдет, – говорю я, но с трудом произношу эти слова, потому что в горле пересохло, а язык заплетается.

– Да-да-да, тебя обожают все крылатые существа. Но это не значит, что она не выгрызет кусок из меня.

Он почти втаскивает меня в седло, и я вспоминаю, как Райатт сделал точно так же на Слиянии. Сейчас я чувствую себя таким же опустошенным, как и тогда. Даже сильнее.

Он заталкивает меня на седло и садится впереди. Но сейчас не пристегивает меня и не держит руками, а подает знак тимбервингу, и тот взлетает в воздух так быстро, что я заваливаюсь назад, размахивая руками, и чуть не падаю. В последнюю секунду я успеваю ухватиться за ремень, крепко сжать его и залезть обратно в седло, чувствуя при этом, как в лицо бьет ветер.

– Ну ты и ублюдок! – рыкнув, кричу я на Райатта.

– Если бы ты не был так чертовски измотан и не изводил себя здесь – смею добавить, своим гниющим сердцем, – то не пришлось бы волноваться из-за того, что у тебя не хватит сил держаться в гребаном седле, – бросает он в ответ.

Но я оставляю остроумный ответ при себе, поскольку тимбервинг набирает скорость, продираясь сквозь деревья, и мы со свистом летим по воздуху.

Однако мы оба понимаем, что я не могу не изводить себя.

Я обмякаю, пока мы летим, но стараюсь держаться за ремень, хотя череп раскалывается от боли, и перед глазами вспыхивают одни черные точки. Я подскакиваю, когда мы садимся на крышу Брэкхилла, и Райатт снова тащит меня за воротник, чтобы я не упал.

Я отталкиваю его, презирая себя за слабость.

– Я в порядке.

– Тогда ладно. Иди, – бросает он мне вызов.

Не теряя времени, Райатт ведет меня по винтовой лестнице и зорко бдит, готовый меня подхватить. Я сжимаю перила влажной ладонью, и с каждой секундой моя поступь становится еще более неуверенной, но я держусь прямо.

Стражники, не нарушая правил, кивают, когда мы проходим мимо, хотя я, наверное, выгляжу хреново.

В коридоре Райатт останавливается и ждет, когда я отдышусь.

– Тебе нужно поспать.

– Не могу, – выдыхаю я.

Он двигает челюстями, и в его глазах появляется разочарование.

– Ладно. Но поешь хотя бы, черт возьми.

Я сонно бреду за ним, потому что сил на спор у меня не осталось. Брат ведет меня по коридору, по еще одной лестнице, а потом открывает дверь в гостиную, которую мы используем в качестве нашей личной столовой.

Но в комнате пусто: здесь нет ни Лу, которая обычно отправляет в рот фрукт, ни Джадда, который сидит, положив ноги на стол, ни даже Озрика, уместившегося в кресле и изучающего отчеты от войска.

Лу залегла на дно где-то в Шестом царстве, собирает для меня информацию о протестах и королеве Кайле. Джадд, скорее всего, в казармах, а Озрик…

Черт. Нужно с ним увидеться. Нужно проведать леди Риссу.

– Сядь, – приказывает Райатт, но в этом нет необходимости, потому что я почти заваливаюсь на диван, прямо на подушки.

Я откидываю голову на подлокотник, намереваясь закрыть глаза всего на секунду, чтобы утихла головная боль. Но, видимо, прошло больше времени, потому что Райатт вдруг пихает мне в грудь тарелку, хотя я даже не слышал, как он накладывал еду.

– Ешь.

– Я не хочу есть.

Райатт сердито на меня смотрит.

– Лу здесь нет, и отчитать тебя она не может, поэтому это сделаю я. Ты пролетел по всему королевству, заразил все гнилью и напропалую убивал, а с тех пор, как вернулся сюда, только и делаешь, что истощаешь себя. Тебе нужно что-то съесть. Выглядишь ты хреново, да и пахнешь тоже.

Я поворачиваюсь и принюхиваюсь. Пожимаю плечами. От меня пахло и похуже.

И намного лучше.

Он смотрит на меня такими же зелеными глазами, что у меня, только в его радужках сквозит разочарование.

– Ты убиваешь себя, пытаясь создать портал.

Я снова пожимаю плечами.

У него дергается мускул на подбородке.

– Скорее всего твоя сила не восстановится, потому что ты себя изнуряешь. Хотя бы на неделю перестань отравлять все гнилью и убивать. Ешь. Спи. И не пытайся создать разрыв в небе еще несколько дней.

Несколько дней? Он свихнулся?

– Ждешь, что я буду просто сидеть сложа руки? – При одной только мысли об этом моя фейская сущность сходит с ума, кипит от ярости и рычит мне, чтобы я быстрее добрался до Аурен.

Райатт опускает взгляд на мои руки, и, сделав то же самое, я вижу, что на запястьях у меня отрывисто дергаются гнилые вены. Я опускаю рукава и хватаю тарелку. Райатт смотрит, как я беру бутерброд и яростно откусываю.

До меня доходит, насколько я был голоден, и Райатт тоже это понимает, поскольку стоит мне доесть, как он ставит вторую тарелку и приносит чашу с водой.

Когда я наедаюсь и выпиваю три чаши, руки перестают трястись, а головная боль – быть такой мучительной, и мне уже не кажется, что я вот-вот свалюсь на пол. Не могу припомнить, когда ел в последний раз.

– Тебе лучше? – спрашивает брат.

В ответ я что-то рычу.

– Хорошо. – Райатт наклоняется, сидя в кресле и сцепив руки между коленями, и смотрит на меня. Я понимаю, что он пытается настроиться на командный режим, потому что точно такое же выражение было у меня каждый раз, когда я пытался подавить эмоции и решить проблемы.

– Тебе нужно отдохнуть. Возьми три дня, Слейд. А потом вернешься к делу. Однажды ты уже создал для Аурен портал – сможешь сделать это снова.

– Может, я не смогу, – отвечаю я, озвучив свой страх. – Я сделал это не один. В первый раз я создал разлом с помощью не только своей магии.

Райатт сжимает челюсти, в его глазах вспыхивает гнев. Мы не произносим имени отца вслух. Никогда. Думаю, мой брат ненавидит его сильнее, чем я, если такое вообще возможно.

У меня вырывается досадное признание:

– Я привел нас в этот мир, а потом вырвал из него Аурен. Мне плевать, сколько понадобится сил. Она в Эннвине. Одна. Мы не произносим это вслух, но оба понимаем, куда делись наша мать и деревня. – Я встречаюсь взглядом с братом. – Они вернулись туда.

Райатт впивается ногтями в подлокотник кресла, словно и сам еле сдерживается, чтобы не упасть.

– Не нужно.

Он, как и я, не может вынести мысли, что наша мать вернулась в поместье моего отца. Но если портал в Дролларде закрылся из-за того, что я открыл другой, то резонно предположить, что все вернулись туда, где мы жили прежде.

Вернулись в тот кошмар.

– Это моя вина, – говорю я. – Поэтому мне ее и исправлять.

Он вздыхает, потирая рукой затылок, словно пытаясь стряхнуть напряжение. Я знаю, что ему тоже тяжело. Вся деревня его любит, а он ревностно оберегал ее жителей. Его связь с нашей матерью не имеет себе равных.

Мне невыносимо видеть его огорчение. Лучше бы он дрался со мной. Спорил.

– Где мой брат, который всегда соглашается, когда я говорю, что облажался, и подкалывает меня по поводу каждой оплошности?

Он переводит на меня тяжелый взгляд и смотрит, как я разъяренно вышагиваю по ковру.

– Думаю, мы уже достаточно спорили в жизни. Сейчас это точно не поможет делу. Я хочу все исправить. И исправить тебя, – показав на мою грудь, говорит Райатт. – Хочу вернуть нашу мать. И помочь тебе найти Аурен.

Я останавливаюсь и провожу руками по лицу.

– Портал в месте Слияния? – спрашивает он.

– Закрыт.

– Я мог бы еще раз проверить в Дролларде…

– Все пропало, Райатт, – говорю я. – Все пропало.

Он вздыхает.

– Ладно. Тогда продолжай попытки, но не доводи себя до изнеможения. Делу не поможешь, если у тебя не останется сил. Твоей магии может понадобится время, чтобы накопиться.

Если только…

Он опускает взгляд.

– Ты покрыл гнилью обивку.

Я отдергиваю руку от почерневшего дивана, ткань распадается, а дерево прогибается, пока я не возвращаю гниль на место.

– Тебе нужно отдохнуть. Никогда не видел тебя в таком состоянии.

Он прав, но мне удалось лишь создать только несколько обрывов. В основном на месте тимбервингов, где я несколько раз терял сознание, упав на валуны и кости.

Но это я сохраню при себе.

Знаю, что все равно не смогу уснуть, даже если попытаюсь. Сердце чертовски болит. Голова кружится. Две мои личности словно враждуют друг с другом, и я чувствую себя опустошенным. Совсем одиноким.

– Не могу, – выдавливаю я из себя, но смотрю на брата, и в голову приходит идея. – Может, я смогу… если скину тревогу.

Райатт прищуривается.

– Хочешь устроить спарринг сейчас? Да ты вот-вот рухнешь замертво.

Я пожимаю плечами.

– Драка помогает.

– Ох ты черт, ладно, – говорит он и встает. – У тебя недостаток сна и болит сердце, так что я уложу тебя на лопатки ровно через десять секунд.

Я фыркаю.

– Ну конечно. Продолжай себя убеждать.

Я вывожу его из комнаты и веду вниз по лестнице.

– После спарринга тебе лучше поспать, или я сам тебя вырублю и заставлю отдохнуть, – ворчит Райатт.

Говорит как самый настоящий брат.

Глава 27

Аурен

На границе дня и ночи небо становится фиолетовым.

Теперь я уже далеко от Гейзела, и мы только что прибыли в еще одну точку, отмеченную в маршруте Вика. Его план сработал безупречно.

Каждый раз, когда мы добираемся до очередного убежища, к нам примыкает около десятка мятежников. Но сегодня у нас самое большое пополнение – к движению готовы присоединиться пятьдесят человек. Они согласились пойти с нами благодаря речи Вика и моему присутствию.

Большая часть членов Вульмина придерживаются его взглядов и готовы бросить вызов монархам. Другие немного сомневаются, стоит ли рисковать жизнью и не лучше ли продолжать тайное сопротивление? Но стоит им взглянуть на меня, и они присоединяются к остальным.

С каждым днем Вульмин Дируния становится больше.

Как и моя осознанность и сила. Я пользуюсь ею все чаще, управляю с возрастающей уверенностью и заставляю себя делать более сложные вещи или расширять возможности, раздвинуть границы.

К слову, о границах…

Вульмины, что примкнули к нам, уже не помещаются в убежищах. Сегодня многие мятежники спят на улице, потому что их так много, что в дом им всем не влезть. Вик сказал, что скоро нас станет столько, что больше не получится оставаться незамеченными.

По счастливой случайности на заднем дворе есть большая беседка и скамейки вдоль садовой дорожки, которыми мы и воспользовались. Некоторые фейри даже заняли амбар. Когда мы останавливаемся в доме, Вик всегда следит, чтобы мне досталась кровать, но сегодня я решила ее уступить и настояла, что буду спать на полу.

Все отдыхают после тяжелого дня, проведенного в пути по густой грязи в затопленном ущелье. Вик сидит на кухне за стойкой, держа стакан, и слушает Лудогара, наклонив голову.

– Привет.

Я резко поднимаю голову и недоуменно смотрю на фейри, стоящую надо мной. В сумрачной комнате я заняла место у стены и рассматривала новых членов Вульмина, но ее почему-то не заметила. В нашем отряде не было других женщин, поэтому ее появление для меня приятный сюрприз.

Она смотрит на меня, улыбаясь, а цвет ее глаз напоминает магму. Ее черные зрачки окружает вихрь темно-красного и горело-оранжевого цвета. На коже возле глаз три красных точки, расположенные ровной линией и доходящие до висков. Волосы у нее темно-рыжие с оранжевым отливом на кончиках. Они короткие, завиваются у подбородка и аккуратно заправлены за уши. Кончики заостренных ушей проколоты, и в мочки вставлены цепочки. На одной из них, как талисман, висит символ птицы с переломанными крыльями.

– Привет, – отвечаю я.

– Не возражаешь, если я присяду?

Я показываю на место рядом со мной, и она садится, скрестив стройные ноги. Несколько человек, включая Вика, оборачиваются, словно удивившись, зачем она ко мне подошла.

Девушка не обращает на них внимания.

– Я Эмони.

– Аурен.

– Знаю, – лукаво улыбаясь, говорит она. – Поверить не могу, что ты настоящая. В детстве моя сестра больше всего любила играть в позолоченную девочку из семьи Терли. Она притворялась, будто скрывается на острове посреди моря и ждет своего часа, чтобы вернуться, свергнуть злого короля и влюбиться в принца-воина из королевства по другую сторону океана.

В действительности я оказалась на разрушенной земле и не знала, что скоро встречу фейри, вооруженного шипами, но правда не так уж далека от вымысла.

– Вот это воображение, – с улыбкой отвечаю я.

– Но такого никто не мог себе вообразить, – окинув меня взглядом, говорит Эмони, словно не может поверить в то, что я настоящая. – Никто и представить не мог, что ты будешь здесь, с Вульмином, и поведешь нас в столицу, как золотая покровительница. – Она смотрит на мой грязный плащ, на мои спутанные и растрепанные волосы. – Хм, так не пойдет. Нашей золотой покровительнице нужен уход. Не удивлена, ведь ты столько времени провела в дороге с этими мужланами. Пойдем, – говорит она и вскакивает на ноги.

– Куда?

– У тебя даже не было возможности помыться.

– Умывальни переполнены.

– Но я случайно узнала, что здесь есть кое-что получше. Доверься мне.

Мне и правда нужно помыться. Странствие и ночевка в новом доме каждый вечер, а иногда и на улице, дались мне нелегко.

В следующий миг я иду за Эмони через забитую людьми комнату. Кто-то провожает нас взглядом, но большинство мятежников лежат, свернувшись калачиком на ковриках, диванах и креслах, сидят, прислонившись к стенам, или лежат на столе, подложив рюкзаки под голову в качестве подушки. Они отдыхают, спят или едят, заполнив собой все пространство.

Эмони проводит меня по дому и выходит через заднюю дверь на кухне в серых тонах. Улицу освещает полумесяц. Он висит в небе, словно изливая густое прокисшее молоко на подсвеченные облака. На крыльце храпят двое мужчин, развалившись на скамейке-качалке, а в беседке я вижу еще несколько силуэтов.

– Куда мы?

– В купальню, – отвечает Эмони. – Я пытаюсь с тобой сдружиться.

Я в удивлении приподнимаю брови.

– Погоди, тут есть купальня?

Она усмехается, сверкнув острыми клыками.

– Ага.

Я замираю от мысли, что и правда смогу искупаться вместо того, чтобы пользоваться тряпкой и ведром. В домах были ванные, но нас слишком много, а воды слишком мало.

– Купальня – отличный способ со мной подружиться.

– Так я и думала. – Она опускает руку в карман брюк и достает стеклянную бутылочку. – И вот еще.

– Пожалуйста, скажи, что это дорожная бутылка вина.

Эмони хихикает, и ее смех так непохож на смех мятежников, что меня и саму тянет засмеяться.

– Еще лучше. Это душистое мыло, – говорит она, приподняв рыжие брови.

Великие боги, купальня и мыло?

Я улыбаюсь.

– А ты хороша.

– Знаю, – беззаботно отвечает она. – Все, кто знал о купальне, уже побывали там, так что нам никто не помешает. К тому же никто не посмеет зайти, пока там ты. Можем отмокать, сколько захотим.

Она уводит нас от дома по темной каменной дорожке. Миновав курятник, мы подходим к деревьям с листами лилового цвета и корой серой, как грозовые тучи. Уже через пару минут мы спускаемся по небольшому склону, и я замечаю купальню, построенную из камня.

У нее четыре стены, но крыша похожа на перевернутый конус, который освещает луна. Его верхушка направлена в центр большой круглой ванны, и в ее водах отражаются звезды. Тут могло бы уместиться минимум пять человек. Ванна, к которой ведут ступеньки, выполнена из гладкого камня, и из нее идет пар.

– Горячая вода? – Похоже, у меня даже голос сорвался. – Почему ты не сказала, что здесь есть горячая вода?

Эмони радостно улыбается и начинает раздеваться. Обычно я бы застеснялась, но… это же горячая вода.

И вот мы уже обе срываем с себя одежду. Все свое золото я аккуратно складываю рядом и забираюсь внутрь. Сев на небольшой выступ, погружаюсь с головой в воду. Меня обволакивает восхитительное тепло, и я с наслаждением выдыхаю. Из моего носа, как дым из трубы, вырываются пузырьки.

Вынырнув, я прислоняюсь спиной к стенке и запрокидываю голову. Посмотрев наверх, я вижу, как с кончика конусообразной крыши стекают капли, и каждая приземляется прямо по центру.

– Красиво, да?

Я хмыкаю, соглашаясь с ней, а затем распускаю ленты, и они изящными завитками парят в воде.

– Лови.

Я едва успеваю поднять руку, чтобы поймать флакон, который она мне кидает. После чего тут же его открываю и выливаю на ладони шелковистое мыло. Тщательно намыливаю тело и волосы, пока они не начинают блестеть. Закончив, чувствую себя так, словно нахожусь в раю, потому что снова стала чистой и блестящей.

Сидящая напротив Эмони откидывается к стене и выглядит такой же расслабленной, какой чувствую себя я.

– Итак, я кое-что слышала. О случившемся в Гейзеле.

– Да. – Я ожидала, что она спросит про мою магию. Спросит, что я умею. Может, даже спросит о золоте. Потому я озадачена, когда Эмони говорит: – Мне жаль. Я о твоей подруге, которая погибла.

Голос у нее нежный, она спокойно на меня смотрит. Многим часто становится не по себе, когда они говорят о чужом горе. Им трудно смотреть в глаза. Потому что, по сути, мы все боимся, что однажды и в наших глазах появится горе, и мы не сможем его пережить. Но к такому нельзя быть готовым.

Однако Эмони, не растерявшись, смело смотрит на меня, словно не боится быть запятнанной моим горем, не боится его увидеть. И кажется мне, причина в том, что она и сама познала скорбь.

Я глотаю ком в горле.

– Спасибо.

– Ты давно ее знала?

Вспоминаю смех Ненет, и от грусти к глазам подступают слезы.

– Нет, не очень давно.

Другие могли бы меня порицать. Они могли бы посчитать, что горе должно определяться временем, которое ты провел с тем человеком, но, по правде, все происходит иначе. Сила скорби не зависит оттого, насколько долго этот человек присутствовал в твоей жизни. Зависит только от горя, которое ты чувствуешь, когда теряешь близкого.

Эмони смотрит мне в глаза, и мне кажется, что она видит меня, а не Льяри Ульвере.

– Некоторые люди появляются в жизни всего на мгновение, словно падающая звезда. Быстро и непродолжительно, но они озаряют своим светом, и их блеск остается с тобой даже после того, как они покидают твою жизнь.

Я киваю, но мне приходится моргнуть, чтобы подавить эмоции, которые могут меня поглотить.

– Говоришь так, словно и сама это познала.

Эмони загадочно улыбается.

– О, думаю, у многих членов Вульми есть подобные истории. Каменные Мечи известны своей жестокостью, а монархи – публичными казнями. Так они преподают нам, заговорщикам, урок.

Я чувствую, что она больше не хочет это обсуждать, поэтому перехожу к следующей теме.

– Ты сказала «Вульми»?

– Вульмин Дируния – очень длинно, а я всегда считала, что «Вульмин» звучит немного сурово. Поэтому сократила до Вульми. Так гораздо приятнее, да?

У меня вырывается смешок.

– Разве мятежники должны стремиться к тому, чтобы их название звучало приятнее?

Она пожимает плечами и дует на мыльный пузырь.

– Знаешь, ты не похожа на мятежницу, – говорю я.

Эмони улыбается.

– Из-за дружелюбного, задорного характера?

– Да. Остальные немного…

– Скучные.

Я смеюсь, проводя ладонью по одной из лент и ощущая ее шелковистость.

– Я хотела сказать: сдержанные.

– Мои родители были Вульми.

Я отмечаю, что она говорит в прошедшем времени, и задаюсь вопросом, имеет ли к этому отношение те публичные казни, о которых упоминала Эмони, но не хочу показаться излишне любопытной.

– Я здесь выросла, так что привыкла к ним, а они привыкли ко мне. Просто со мной намного веселее, потому что жизнь слишком коротка, чтобы не получать удовольствие, пока есть такая возможность, – бесхитростно рассказывает она, пока вокруг нее вьется пар. – Тебе повезло, что я здесь и стала тебе другом. Похоже, друг тебе не помешает.

– Правда?

Она кивает.

– Кажешься грустной. Даже когда улыбаешься.

Ох!

Как по заказу, сердце сжимается от свирепой боли.

– Я… скучаю по кое-кому, – признаюсь я, пытаясь не поддаваться эмоциями. – Я ищу его, а он ищет меня.

– Мне жаль.

– Ничего. Мы найдем друг друга.

Она набирает в ладонь воду и медленно выливает ее. В теплой купальне мое тело расслабилось, а от тихого ночного воздуха я стала сонной и задумчивой. Мне взгрустнулось, к тому же появилось время отдохнуть от людей, от странствия. А в тиши я всегда думаю о нем.

– Какой он? – спрашивает Эмони.

– Чудесный. Пылкий. И немного… испорченный, – ухмыльнувшись, говорю я.

– О, опасный мужчина. Мне тоже такие нравятся.

– Когда я впервые его увидела, его черная аура привела меня в ужас.

Эмони округляет глаза, и в них бурлит магма.

– Ты можешь видеть его ауру?

– Да, а он может видеть мою.

Она тоскливо вздыхает, и из ее руки вытекает вода.

– Немногим фейри это удается. Неудивительно, что вы так стремитесь вернуться друг к другу. Даже если он немного испорченный, как ты сказала.

Я улыбаюсь, но улыбка грустная от тоски и печали по Слейду.

– Я люблю его за эту испорченность, но у него золотое сердце, которое он показывает только мне.

– Думаю, ты всем даришь свое золотое сердце. Все же тобой очарованы. Ты буквально восприняла всю эту историю с позолоченной Терли, да? – показав на меня, добавляет она. – Вместо того, чтобы иметь при себе золото, ты сама из золота. Броско. Мне нравится.

Я смеюсь, а Эмони встает, ничуть не стесняясь своей наготы. Она вылезает из ванны и вытирается одним из полотенец, стопкой лежащих у стены.

– Пойдем. Завтра рано вставать, а нам лучше выспаться.

Я вожу ладонью по поверхности воды, не желая вылезать из теплой ванны.

– А здесь поспать нельзя?

Она ухмыляется, вытирая мокрые рыжие волосы, оранжевые кончики которых от воды кажутся темнее.

– А потом мне придется объяснять Вику, что я позволила нашей знаменитой Льяри утонуть посреди ночи, потому что она любила горячую воду? Нет уж, спасибо.

– Я не утону, – вяло возражаю я, потому что меня и правда клонит в сон.

Эмони одевается, ухмыляясь.

– Ты сделана из золота. Плавать-то вообще умеешь? Разве тебя не утянет на дно?

– Ха-ха.

Я вылезаю из воды, и Эмони кидает в меня полотенцем и стопкой одежды.

– Это мое, и одежда чистая. Я немного пониже тебя, и, к сожалению, у меня нет таких форм, но думаю, тебе подойдет.

– Спасибо. – С собой у меня только одно платье от Эстелии да та одежда, что была на мне, поэтому брюки и рубашка от Эмони очень даже пригодятся. Я быстро вытираюсь, выжимая воду из лент и волос.

– Так… что это за ткань приклеена к твоей спине? Историю о пташке с переломанными крыльями тоже восприняла так буквально? Очень драматично вышло.

Я усмехаюсь, глядя на нее через плечо, надеваю золотые манжеты, а потом через голову натягиваю коричневую рубашку.

– Они не приклеены.

– Странно, – смотря на них, говорит Эмони. А потом как будто спохватывается и спешно добавляет: – Я хотела сказать красиво. Очень красиво. И необычно.

Фыркнув, я натягиваю брюки и чистые толстые носки, а потом просовываю ноги в сапоги. Ленты спускаются ниже кромки рубашки. Им нужно больше времени, чтобы высохнуть, но я обматываю их вокруг талии поясом, чтобы они не испачкались.

– Готова.

Она собирает нашу одежду.

– Утром ее постираю.

– Это необязательно. Я могу…

– Будем заниматься этим по очереди, – заверяет она.

Мы возвращаемся к дому, и я плавлю ремень, держа на ладони податливый металл. После нескольких попыток у меня получается превратить его в расческу. Она простая, но пригодная, и я не могу сдержать улыбку оттого, что намного лучше получается использовать свою силу. Напевая себе под нос, я начинаю расчесывать волосы.

Эмони восторженно щебечет:

– А вот это и правда впечатляет.

Я протягиваю ей расческу, и она со вздохом проводит ею по своим коротким волосам, кончики которых вскоре снова начинают завиваться. Эмони возвращает расческу, и я снова ее расплавляю, а золото собирается под лентами поясом вокруг талии.

По пути к дому Эмони порхает по тропинке и собирает какие-то листья, грибы и ягоды. Она складывает их в мешок, висящий в петле на поясе брюк, и с каждым найденным предметом ее охватывает новая радость.

– Любишь собирать?

– Угу.

Она застегивает сумку и протягивает мне несколько ягод. Я беру их, и мы закидываем в рот по одной. На языке растекается приятно покалывающий кисло-сладкий вкус.

– Родители учили меня, что всегда нужно искать то, что пригодно в качестве еды или лекарства. Что-нибудь полезное. С Вульми приходится часто менять города, и не всегда удается поспать в доме или иметь при себе еду. А еще у нас никогда не бывает возможности обратиться к целителю. Мне нравится собирать то, что может принести пользу.

Я улавливаю скрытый смысл. Эмони не понаслышке знает, что такое голод. Она познала боль. Сон на холоде. Я не могу не проникнуться к ней теплыми чувствами, и, если честно, отрадно, что наконец-то можно с кем-то поговорить.

В Орее сложно было найти друга, но я чувствую, что с Эмони у нас мгновенно возникает связь. Ее душе и моей тепло друг с другом. Это ощущение что-то возрождает во мне, заставляя снова почувствовать себя самой собой. Заставляя чувствовать себя не такой одинокой.

– О, смотри! – Эмони наклоняется и поднимает что-то с земли. Она гордо держит кусок бечевки. – Отличная находка.

Я хмуро смотрю, когда она кладет его в мешок.

– Как ты вообще ее заметила?

– Я всегда знаю, где искать, – подмигнув, отвечает она.

Когда мы возвращаемся в темный дом, вульмины уже спят, кроме тех, кто стоит на дозоре и обходит территорию. Мы пробираемся мимо спящих тел, а потом занимаем свободное место наверху лестницы рядом с голубыми перилами.

– Ну конечно, я подружилась с Льяри в ту ночь, когда она решила спать на полу, – ворчит Эмони.

Я тихо посмеиваюсь и вижу, как она заскакивает в одну комнату. Вернувшись, Эмони держит два одеяла и две подушки.

– Где ты их нашла? Я думала, что все уже разобрали.

– Просто сказала, что это для Льяри, – отвечает она, пожав плечами и вручая мне подушку. – Знаешь, тебе и правда пора начинать пользоваться своим положением. Хорошо, что с тобой я.

Покачав головой, я скидываю сапоги и опускаюсь на пол. Усталость все же меня одолела. Я опираюсь спиной о перила и кладу под голову подушку, а Эмони накрывает меня одеялом от подбородка до самых пят.

Она ложится рядышком, кладет голову на свою подушку и заворачивается во второе одеяло, а потом громко зевает. Пол жесткий, хотя мы лежим на коврике. Но бывало и хуже.

Несколько минут я просто лежу и смотрю в обшитый досками потолок, слушаю храп десятков людей, которые дышат и шевелятся во сне.

– Спасибо. За ванну, подушку и… за то, что поболтала со мной, – смущенно шепчу я. – Поболтала не со Льяри, а просто со мной.

Эмони сверкает в темноте улыбкой.

– Только взгляни на нас. Уже подруги, потому что мой план удался. Я понравилась тебе из-за мыла, да?

Я улыбаюсь и поудобнее устраиваюсь на подушке.

– Нет, потому что отвела меня к горячей воде.

Глава 28

Аурен

Лес – это один сплошной терновник, низко нависающие ветки и желтые листья, что сладко пахнут и усыпаны розовой пыльцой. Этим утром солнце светит ярко. Я сижу возле дерева и, прислонившись спиной к нему, зарываюсь пальцами в грязь.

Позолоченную, покрытую гнилью грязь.

Теперь с этой силой, сочетающей в себе мою магию и магию Слейда, легче справиться. Легче контролировать. Я слышу, но не позволяю ей оглушать меня. Я чувствую гниль так, словно она прибавляет моей силе новую грань, как кристалл из стекла, который подносят к свету.

А еще моя сила теперь обретает новую связь с землей. Похоже, Эннвин жаждет золота. Он словно впитывает его и с облегчением вздыхает.

Но моя магия – не единственное, с чем я пытаюсь сладить.

Все двадцать четыре ленты лежат вокруг меня на земле, напоминая солнечные лучи. Я чувствую, как под ними пульсирует земля, чувствую исходящее от травы тепло. Но сколько бы я ни пыталась пошевелить лентами, они не сдвигаются ни на дюйм. Безжизненно лежат. Каждая по раздельности. Даже не поигрывают, загибая кончики.

Мне их не хватает.

Глаза щиплет от слез, но я с нежностью обматываю ленты вокруг талии, прижимая к себе, и убеждаю себя, что им просто нужно время.

С этой мыслью я поднимаю голову и определяю время по утреннему солнцу.

Пора уходить.

Я собираю золото, призвав его к себе. Собираю его в шарик, перекатывая металл между ладонями, пока он не становится твердым, и засовываю в карман.

Слейд был прав в том, что золото всегда должно находиться при мне. Мне стоило быть более подготовленной. Если бы в ту ночь в замке Брэкхилл у меня было больше золота, возможно, меня бы не похитили. Возможно, я смогла бы остановить тех мужчин, что убили Риссу.

Сожаление бренчит в моем сердце.

На миг я вспоминаю ее упрямое лицо. Ее резкие слова. Осторожную попытку стать мне настоящим другом. Рисса будто по-прежнему опасалась стать цветком без шипов.

Мне нравился ее сложный характер. Нравилась нежность, что проклевывалась под колючей внешностью. И хотя в Хайбелле она не очень хорошо ко мне относилась, я всегда восхищалась ею. К тому же Рисса – единственная, кто понимал, каково это – столько лет жить в Хайбелле в качестве наложницы. Несмотря ни на что, в прошлом у нас была связь.

А теперь ее нет. Потому что я плохо подготовилась. Потому что потеряла бдительность.

Больше я этого не позволю.

Вытерев руки о штаны, я возвращаюсь в лагерь, зевая на ходу. Вчера нам не довелось переночевать в уютном доме. Мы столпились в полуразвалившемся сарае с прогнившими досками и обугленной крышей. Нас теперь больше сотни, поэтому пришлось спать на траве и соломе.

Я уже хочу выйти из леса, как вдруг слышу хруст ветки, и рядом со мной внезапно появляется Эмони. Ее рыжие волосы немного растрепаны, а с оранжевого завитка возле уха свисает лист.

– Великие боги! – восклицаю я, прижав ладошку к гулко бьющемуся сердцу. – Откуда ты взялась?

– Смотри, – щебечет она и сует мне в нос ветку с листьями. – Я нашла лизунец! Хочешь попробовать?

Я морщу нос, глядя на ветку цвета грязи.

– Нет, спасибо.

А вчера она радовалась старому ботинку без шнурков и с оторванной подметкой. Понятия не имею, как она им распорядится, но Эмони улыбнулась и засунула его в мешок.

– Дело твое, – говорит она, и мы продолжаем путь. Эмони отрывает листочек и запихивает его в рот, а потом крутит пальцами стебель. – М-м-м, сладко.

– Я так понимаю, это доброе утро ты провела в поисках добычи?

– Да. – Она аккуратно обрывает оставшиеся листья и кладет в сумку. – А ты? Провела это доброе утро за магией?

Я удивленно смотрю на нее.

– Что? Ты же не думаешь, что я поверила, будто ты всегда уходишь по нужде?

– Ты следила за мной?

– Пару раз, – беззаботно пожав плечами, признается Эмони. – Ничего личного, я за всеми шпионю.

– Вот теперь ты больше похожа на мятежницу.

– На Вульми, – поправляет она. – И спасибо.

Я смеюсь, но потом замечаю, что в ней что-то изменилось.

– Погоди. Твои глаза. Они… другого цвета.

Она поворачивается ко мне и хлопает глазами.

– Да, тебе нравится? Я получила их у фейри, в доме которого мы на днях останавливались. Этот розовый цвет такой красивый. А тебе как? Романтично, правда?

Я и сама начинаю хлопать глазами.

– Пожалуйста… скажи, что ты не забирала чужие глазные яблоки.

Ее восторженный смешок пугает птицу на дереве.

– Нет, глупышка. Я владею магией чар.

Меня охватывает удивление.

– Оу.

Она протягивает руку и крутит пальцем мои волосы.

– Прикасаясь к кому-то, я могу что-нибудь у него забрать и воспользоваться этим, чтобы наложить чары. – Я вижу, как ее короткие рыжие волосы становятся золотыми.

У меня чуть не отпадает челюсть. Как-то жутко видеть другую девушку со своими волосами.

– Ого.

Она качает головой, и в ту же секунду ее волосы возвращают свой цвет.

– Я могу заколдовать и других, не только себя, но для этого нужно больше сил и концентрации.

– Ничего себе. Поразительно!

– Спасибо, – радостно говорит Эмони.

Когда мы подходим к амбару, я замечаю какое-то движение на поле, заросшем травой. Люди ходят туда-сюда, собирая вещи, заталкивают в рот еду и седлают лошадей. Все готовятся к отъезду.

Я иду к Блаш, моей милой кобыле с опаловыми кудрями, и вижу, как ее ремни застегивает Лудогар, правая рука Вика. Его волосы цвета морской волны зачесаны назад, а с кончиков капает вода, словно он вылил на себя целое ведро. Мы редко оказываемся рядом, даже спустя столько времени совместных странствий. Есть у меня ощущение, что ему нравится находиться в тени.

– Ты не обязан этого делать, я сама могу ее седлать, – говорю ему я.

Он проводит рукой по округлой щеке Блаш, и я замечаю бледно-розовый румянец, отчего кажется, что она краснеет.

– О, понимаешь, Блаш – моя первая любовь.

Я удивленно смотрю на него.

– Я не знала, что это твоя лошадь.

– Да, – говорит он, когда она обнюхивает его руку. – Мы с этой старушкой давно знакомы.

– Я не хотела забирать у тебя лошадь.

– Не волнуйся, у меня есть еще одна. Блаш не в восторге от сомнительных прогулок верхом, которые я иногда совершаю. А еще она любит внимание, так что, думаю, ей нравится быть твоей лошадью. Это полезно для ее самолюбия.

Я улыбаюсь.

– Что ж, буду хорошо о ней заботиться и хвастать ею как можно чаще.

– Отлично, – говорит он и слегка поджимает губы, но мне кажется, что он меня оценивает, пытается заглянуть мне в душу бирюзовыми глазами. – Кстати, я Лудо. Не было возможности представиться лично.

– Не принимай это на свой счет. Лудо не очень дружелюбный, – заявляет Эмони.

– Эм, – предупреждаю я.

– Что? Это правда. – Она смотрит на него зачарованными розовыми глазами. – Разве я не права?

Мужчина пожимает плечами.

– Я заметила, что обычно ты разведываешь обстановку или выполняешь еще какие-то поручения, – говорю я.

– Я всегда занят, – кивает он.

Он смотрит за мою спину, и, обернувшись, я вижу, что к нам подходит Вик. Его длинные волосы свисают с левой стороны, а правая сторона выбрита полностью. Он останавливается передо мной, хмуря черные брови.

– Можем поговорить?

Я киваю. Он уводит меня за угол амбара подальше от всех. Мы идем вдоль стены, усеянной гвоздями и щепками. Когда доходим почти до середины, Вик останавливается и поворачивается ко мне, и я смотрю в его напряженное лицо.

– Я хотел поговорить о наших следующих действиях.

Я замираю.

– Хорошо.

Он был верен своему слову: всегда обсуждал со мной, чего ждать в каждом убежище. Но сейчас его тон и неуверенное выражение лица вынуждают меня волноваться.

Я опускаю руку на талию, поддев большим пальцем ленту.

– К нам должен примкнуть еще один отряд Вульмина, но это не займет много времени. Им нужно просто взглянуть на тебя, и они без единого слова будут готовы приступить к новой миссии.

– Но это ведь хорошо?

– Да. Для Вульмина. Но боюсь, тебе придется трудно.

– Почему? – хмурюсь я.

Вик замолкает, слегка сутулясь, и на его лице появляется что-то похожее на… беспокойство.

Я крепко сжимаю ленты, словно они могут меня подбодрить. И рада, что держусь за них, потому что его ответ меня потрясает.

– Потому что следом мы отправимся в Бриол.

От сильного удивления я отступаю назад.

Бриол.

Земля уходит из-под ног от одного этого слова. Бриол – дом моего детства.

Мы и в самом деле едем ко мне домой.

Не знаю, рада ли я… или преисполнена страха.

Возвращение туда, где я жила с родителями, вызывает столько разных эмоций, что я не знаю, как устоять на земле, потому что она словно сотрясается под ногами, а черепушка раскалывается от боли.

Я поднимаю руку, опираясь на полуразвалившуюся стену. Золото течет по моим пальцам и медленно пропитывает дерево.

– Я хотел тебя подготовить, – тихо говорит Вик, и я поднимаю взгляд на него, хотя перед глазами все расплывается.

– Спасибо, – еле слышно благодарю я.

Вик мнется, ковыряя носком ботинка какой-то уже давно заржавевший фермерский инструмент, покрытый грязью.

– Если не хочешь ехать…

Я резко поднимаю голову.

– Я хочу, – уверенно говорю я. – Просто я…

Просто мне нужно снова найти опору и успокоиться.

– Я не думала, что однажды вернусь туда.

Вик кивает, словно понимая меня, но все еще внимательно смотрит.

– Хорошо. Тогда нам пора выезжать. К сумеркам будем там.

К сумеркам.

Так скоро. Всего несколько часов.

Почти всю мою жизнь Бриол был далеким, недосягаемым местом, а теперь я прибуду туда к сумеркам.

– Если передумаешь…

– Не передумаю, – заверяю я.

После того, как он уходит, я решаю задержаться тут, чтобы немного побыть одной. Я опускаю руку, оставив на деревянных досках золотую полоску. Знаю, мои родители умерли, знаю, но, услышав, что я направляюсь в Бриол, чувствую, будто возвращаюсь к ним.

Подышав пару минут, чтобы успокоиться и все обдумать, я поворачиваюсь и иду к отряду. Завернув за угол, вижу, что все вульмины уже седлали лошадей.

Я чувствую на себе взгляды всех, когда подхожу к Блаш и залезаю в седло. Смотрю вперед, крепко сжимая поводья, и пытаюсь казаться сильной и уверенной. Вик и Лудогар едут впереди, я – за ними, а рядом со мной Эмони.

Когда мы отправляемся в путь, я пытаюсь сосредоточиться на живописном пейзаже, чтобы успокоить свое неистово бьющееся сердце. Над равнинами клубится туман, будто пар над чашкой, а между бескрайними зарослями травы тянется пыльная дорожка, по которой мы и идем и где не видно ни одного здания.

Эмони молчит, но я не выношу тишины.

– Итак, – начинаю я, пытаясь зацепиться за любую тему, – ты упоминала о сестре. Она тоже в Вульмине?

Эмони, кажется, удивлена моим вопросом, а ее глаза снова вернули прежний цвет, переливаясь красным и оранжевым.

– Нет, точно нет. – Она смеется, но смех невеселый. Это скорее вынужденный смех. – Она не из тех, кто примкнула бы к Вульми.

У меня закрадывается подозрение, что не стоило задавать этот вопрос.

– Откуда вы родом?

– Отовсюду. Мои родители колесили по всему Эннвину. Мы не имели постоянного дома, к которому бы все были привязаны, поэтому я привязалась к другим вещам, – рассказывает она и наклоняется, чтобы погладить коня по его белой в крапинку шести. У него мягкая грива голубого цвета, и с помощью найденной нитки Эмони заплела ее в мелкие косички. – Тисл со мной с раннего детства. Пожалуй, он единственное, что у меня осталось.

Сердце болит, печалясь за нее. Может, в детстве я и прожила в одном месте больше десяти лет и не могла покинуть гавань Дерфорт, но знаю, каково это – чувствовать, что тебе ничто не принадлежит. Чувствовать, что в твоей жизни нет постоянства или чего-то знакомого.

– Чем ты занималась для Вульмина до того, как примкнула к нам? – спрашиваю я в надежде, что выбрала тему получше.

Она лукаво улыбается, и сегодня ее рыжие волосы с завитыми кончиками кажутся ярко-оранжевыми.

– Воровала у Каменных Мечей.

Я смотрю на нее вытаращенными глазами.

– Что воровала?

– В основном, послания. Приходилось часто зависать в тавернах и флиртовать.

– В основном?

Она ведет плечом.

– Возможно, иногда я что-то у них тащила.

– Например?

– Монеты. Очень опасный портрет, который лежал в кармане одного из капитанов – его самого, – хихикает она. – А еще красивую трубку с резьбой. Вкусную жевательную живицу, по вкусу напоминающую джем. И… один меч.

Я удивленно хихикаю.

– Ты забрала меч? Они же огромные. А не тяжело было?

– Не совсем. Каменный король изготавливает их своей магией. Они сильные, но на удивление легкие. Но очень длинные, а мне больше нравятся короткие клинки.

– Как же тебе удалось его украсть?

– Сказала солдату, что хочу его потрогать, – поиграв бровями, говорит Эмони. – Он был крайне разочарован, поняв, что я говорю о его мече, а не о твердой штуковине у него в брюках. Но, должна признать, она тоже была внушительной. Но я никогда не связывалась с Каменными Мечами. – В отвращении она морщит носик от этой мысли.

– А другие мятежники? С ними ты связываешься?

Она качает головой.

– Бывает. Но мужчины так утомляют. Всегда требуют обязательств, когда им это на руку.

– Часто сталкивалась с такой проблемой?

– Конечно, – тоскливо вздохнув, отвечает она. – Многие до безумия в меня влюбляются. Но я живу коварной жизнью Вульми. Меня невозможно приручить, Льяри.

Я перестаю смеяться.

– Да и не стоит.

Эмони кидает в мою сторону взгляд.

– А что насчет твоего… опасного возлюбленного? Он тебя приручил?

Я печально улыбаюсь, а сердце в тоске сжимается.

– Наоборот. Он меня освободил.

Я чувствую ее пристальный взгляд, но смотрю прямо. А потом поднимаю взор к небу.

Глядя на него, я всегда думаю о Слейде, глядя на землю, думаю о родителях, а сейчас я парю на горизонте.

– Слыхала, мы направляемся в Бриол, – тихо говорит Эмони.

– Да, – с трудом произношу я, чувствуя ком в горле.

– Если передумаешь, я засяду с тобой в подполье.

Чувствую, как меня переполняет благодарность.

– Если передумаю, скажу тебе. Спасибо за предложение.

– Не вопрос. Друзья должны держаться вместе.

Не знаю, как мне так повезло, что я очутилась в Эннвине. Сперва познакомилась с Ненет, потом с Эстелией и Турсилом, а теперь с Эмони. Все это напоминает, что я не одинока.

– К тому же, – продолжает она, – ты можешь придавать вещам блеск. Вообрази, сколько всего я могу у тебя выудить.

– Это воровством зовется, – хмыкаю я.

– Коллекционированием, – беззаботно поправляет она. – Да и нормально делиться с друзьями. Это даже разумно.

– Конечно.

– Я поделилась мылом. И одеждой.

– А я позолотила твой символ, – отвечаю я, кивнув на ее проколотое ухо и красивые цепочки, что свисают с заостренного кончика. – Он подчеркивает твое яркое обаяние.

Она касается его указательным пальцем.

– Знаю. Ты так хорошо меня понимаешь.

На протяжении всего дня Эмони помогает мне отвлечься от грустных мыслей. Мы болтаем, обсуждая все и ничего.

И все это время меня снедают дурные предчувствия. Наш отряд медленно бредет до места назначения, и время тянется час за часом.

А потом, незадолго до наступления сумерек, мы добираемся до Бриола, и мне трудно это пережить.

Глава 29

Аурен

От города остались одни руины. Лоскутное одеяло из обломков.

Бриол вырисовывается на горизонте как шрам. Он пузырится щербатыми застройками, а обожженный камень еще испачкан чернильно-черным цветом. Все здесь усеяно щебнем и обломками.

Кажется, словно весь город сгорел при сильном пожаре, а потом по нему протоптался великан, снося своими мощными ножищами все дома до единого.

Среди всего этого хаоса сохранилась одна-единственная улица. Она напоминает шов на потрепанной ткани. Думается, когда-то здесь кипела и процветала жизнь.

– Великие боги… – Сидя на лошади, я окидываю взором город, словно пытаюсь найти хоть одно уцелевшее место.

Но не могу.

Это уже не город. Это пустошь.

Рядом со мной Вик, а остальные уехали вперед.

– Что именно произошло той ночью? – спрашиваю я.

Голос у меня охрип, но слез в глазах еще больше.

– Война длилась недолго – всего несколько месяцев. Так монархия решила легко и быстро приструнить недовольное отребье, задавить фейри, которые посмели оказать сопротивление или высказаться против. Когда среди народа возникает слишком громкий раздор, король всегда быстро с нами расправляется. – В голосе Вика звучит горечь, переходящая в бурлящий гнев. – Но необязательно было устраивать битву здесь. Беспорядки происходили возле столицы. В Бриоле проживало не так уж много вульминов.

– Они напали из-за моей семьи.

Вик не отрывает от меня пристального взгляда.

– Да. Им не понравилось, что в сопротивлении ходили слухи о поддержке Терли, они хотели, чтобы трон заняла твоя семья. Потому Кэррики пригнали сюда солдат… и устранили самую главную угрозу. Но они так в этом и не признались.

У меня в животе все скручивается и пускает острые корни.

– Почему город не восстановили?

– Монархия сказала, что не допустит этого, – с ожесточением говорит Вик. – Да и, по правде, никто не хотел. Теперь это кладбище. Все равно без Терли Бриол мертв.

Все здесь и правда похоже на кладбище. Дома вдоль улиц выступают вверх как надгробия. Проблески растительности на искривленной земле напоминают цветы, оставленные возлюбленными.

– Но это твой дом. Тебе нужно было его увидеть.

Я киваю с грузом на сердце. Вик злится.

– Вот как поступили Кэррики. Они убили тысячи людей. Разрушили целый город. А все потому, что спустя сотни лет, имя Терли по-прежнему представляет для них угрозу, а они этого не потерпят. Когда на троне сидели Терли, высказывающиеся против фейри ни разу не подвергались неоправданным казням. Не было ни непомерных налогов, ни арестов за то, что ты ореанец, ни одного фейри не считали ниже по положению, – он выплевывает последние слова, а потом скрежещет зубами и кривит губы. Небольшие шрамы у него на лбу выступают из-за того, что Вик краснеет от гнева. – Это уже не монархия, а тирания. И пока будем сидеть сложа руки и не восстанем против нее, подобное будет продолжаться и впредь, – говорит он, ткнув пальцем в сторону города. – С твоей помощью Вульмин свергнет короля Кэррика… а потом ты сможешь занять его место.

Я резко поворачиваю к нему голову.

– Я не желаю занимать трон. Я поддерживаю Вульмин в том, чтобы монархия перестала терроризировать фейри. И все.

Его черные брови сходятся на переносице, и он пристально смотрит на меня.

– Но ты Аурен Терли. Ты жива и упала на поле Сайры. Не будь слепа и пойми, что теперь, когда ты здесь, Вульмин захочет, чтобы ты села на трон.

Слепа?

Я снова перевожу взгляд на город, задумываясь над его словами и вспоминая, как что-то похожее говорил Турсил. Сначала Ненет обвинила меня в том, что я не слушала. Теперь Вик обвиняет меня в том, что я не вижу. Но я вижу. Просто у меня нет желания смотреть в зеркало и видеть себя тем, кем я не хочу становиться.

На пару минут вокруг нас воцаряется тишина, и Вик смотрит на меня так, словно не совсем верит. Он вздыхает.

– Возможно, ты испытаешь другие чувства, если проведешь здесь больше времени. Если узнаешь больше, – тихо говорит он. – Ты готова отправиться в город?

Я киваю, хотя не уверена, смогу ли, готова ли вообще туда ехать.

Цокнув, Вик едет на лошади к Бриолу, оставив меня одну на этом холме.

Оставив меня внимать.

И видеть.

* * *

Улицы Бриола – это неровная морская панорама из вспененной пыли, оставшейся от разрушенных зданий, и волн мусора, растекшегося по городу. Это протест против насилия, гнев, который в разрозненной тишине еще прорывается в каменной кладке.

Но в моей поступи… в моей поступи еле сдерживается прилив сожаления. Руки и плечи сковывает грусть, и я не удивлюсь, если она тоже разольется по улице. Этот город буквально обхватил меня и вонзил в грудь кинжал боли.

– Куда ты?

Услышав Вика, я не оборачиваюсь. Мое внимание, мое сердце переполнено увиденным.

Я оставляю лошадь в разрушенном здании вместе с остальными. Возле него растут высокие деревья и бахромчатые кустарники. Каменную стену по диагонали пересекает трещина – такая большая, что через нее с легкостью пройдут наши лошади. Внутри уместились бы мы все. Но мы должны дожидаться тут, пока один из вульминов не сверится с отрядом, с которым мы встречаемся в небольшой деревушке за развалинами города.

Я успеваю сделать всего три шага, как Вик оказывается рядом и кладет на мое плечо руку.

– Аурен, не стоит бродить тут одной.

Он произносит мое имя здесь, где его произносили мои родители. Меня снова захлестывает волна отчаяния.

– Со мной все будет в порядке.

Наступает тишина. Наверное, Вик вспоминает, что я натворила в Гейзеле.

– И все же это место тебе незнакомо.

Вот тут он ошибается.

Потому что, несмотря на разрушительный дождь, затопивший Бриол… это место мне знакомо. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как я была здесь в последний раз, но я знаю этот город от и до. Земля слегка гудит под ногами, как будто тоже меня узнает.

– Я пойду с тобой.

– И я, – говорит Эмони, встав с другой стороны от меня.

– И я, – добавляет Лудогар.

Из дома выходят вульмины и собираются вокруг меня. От их молчания исходит тихая поддержка.

В груди всплывает благодарность, как мыльные пузыри, поддерживая мое отягощенное горем сердце.

Вульмин в полном составе идет за мной, и мы начинаем брести по Бриолу.

Наши сапоги хрустят по пыльной пене из пепла и грязи. Каждый так и норовит подвернуть лодыжку из-за обломков под ногами. Больше всего обломков раскидано по краям, где лежат самые руины. Но на этих руинах из пепла снова пробивается растительность – они прорастают сквозь самые мелкие щели, прорываются в проломленных потолках, свисают с покосившихся стен.

Несмотря на разрушения и заросли, мои ноги как будто знают, куда идти. Что-то тянет меня вперед. Возможно, какое-то давно укоренившееся воспоминание. Или, может, что-то иное влечет меня к упокоившемуся сердцу города.

Вульмины молчат. И когда мы пролезаем через особо трудные места, и когда приходится растаскивать деревянные шпили, преградившие путь. И когда мы пробираемся через здания и помогаем друг другу переступать через огромные обломки. Все они просто следуют за мной без колебаний. Позволяют мне увести их в мое прошлое.

Пока, наконец, ноги не приводят меня сюда.

Это место когда-то было живописной улицей. Передо мной двухэтажный дом, превратившийся в лачугу из сваленных в кучу плит. Каменные глыбы, стиснутые ржавчиной и пеплом, пробитая обуглившаяся крыша. Дом моего детства превратился в груду скелетов – одни только кости да зубы.

Воспоминания вдруг обрушиваются на меня, словно, придя сюда, я открыла замок, который их сдерживал.

На этой вымощенной кирпичом улице раньше аккуратными рядами стояли дома. Я бегала туда-сюда, играя с детьми, а смех и крики звенели, как колокольчики.

Здесь росли деревья, которые напевали летом, с лозами, которые ниспадали до обнаженных корней перистым пухом. Мы прятались под их кронами, а в волосах звучала их песнь. Утром я бегала наперегонки с отцом до рынка, где он покупал мне теплые засахаренные ягоды, нанизанные на деревянную шпажку.

Я плавала в кристально чистом озере и без седла каталась на маминой лошади. Наблюдала за светоглотателями, когда они проезжали мимо, устраивая в ночном небе такие представления, что их видел весь город.

И этот дом.

Сюда я возвращалась каждый день. У нашего дома была ярко-желтая дверь с декоративным карнизом, а внутри – лестница с перилами, украшенными бусинами. На потолке в моей спальне были нарисованы солнышки и звезды, которые помогали засыпать по ночам. Рядом с камином висела верба на удачу. В воде из одуванчиков плавали желтовато-зеленые листья, чтобы под крышей нашего дома всегда царила гармония.

Здесь я научилась ходить, говорить, играть, смеяться, любить.

В останках этого дома хранится частичка моего сердца.

Сейчас от него остались лишь угли. Его покосившийся фасад испещрен трещинами, напоминающими морщины, которые прорезаются на коже от слез. Вся улица разрушена, но мой дом… принял на себя основной удар от пожара. Словно он сгорел первым. Словно с него все и началось.

«Вы – последняя из рода Терли».

«Этого не должно было случиться».

«Затем на Бриол опустилась тьма».

«Чтобы устранить угрозу».

Мой дом. Моя семья. Мой город. Тысячи людей – и все это произошло потому, что здесь жили Терли. Потому что здесь жила я.

Глаза щиплет от слез, таких же жгучих, как огонь, спаливший эти стены.

Вульмины наблюдают за мной, держась сзади.

Интересно, помнят ли они, каким раньше был Бриол? Интересно, о чем они думают, видя, как Терли стоит перед своим обугленным домом и плачет золотыми слезами?

Может, мои слезы развеивают завесу между прошлым и настоящим, потому что внезапно я слышу отдаленный голос матери.

«Мое маленькое солнышко, где же твое сияние?»

«Здесь, мама», – отвечала я ей, даже когда плакала. Потому что в чем бы ни таилась причина моей печали, мама все могла исправить. Она всегда так делала.

«Хорошо, моя девочка. Потому что больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива. В тебе есть свой собственный свет, маленькое солнышко. Потому ты должна хранить его, когда стемнеет. Но ты справишься. Ведь мы сильные, да?»

Я скорее чувствую, чем слышу, как ко мне подходит Вик. Он смотрит туда же, куда и я.

– Вот почему мы сражаемся, – тихо говорит он. – Потому что так не должно быть. Случившееся здесь не должно повториться вновь.

Он поворачивает ко мне голову, и я смотрю ему в глаза, даже не пытаясь стереть слезы, бегущие по щекам.

– Аурен, тебя не должны были похищать. Твоих родителей не должны были убивать.

У меня вырывается сдавленный всхлип.

– Но я хочу, чтобы ты кое-что помнила, Льяри.

– Что?

Он проникновенно смотрит мне в глаза, добираясь до моей растоптанной души.

– Той ночью Кэррики не победили. Не до конца. Потому что они не забрали тебя.

Вик удивляет меня, взяв за руки и нежно их сжав. Удивляет, когда я вижу на его обычно невозмутимом лице глубокую печаль.

– Ты жива, Аурен.

Тогда отчего же кажется, будто мое сердце мертво?

– Той ночью они пытались, но не смогли погасить свет Терли. Ты была маяком в темноте, даже не будучи здесь. А теперь, вернувшись, озарила Эннвин как солнце.

Сердце пульсирует, как открытая рана, по щекам снова текут слезы. Скорбь пуще прежнего вонзает свои когти, пуская кровь.

Оставляя шрам.

Сколько времени прошло с тех пор, как родители вытащили меня той ночью из постели? Сколько времени прошло с тех пор, как они вывели меня на улицу вместе с остальными детьми, пытаясь укрыть в безопасности? Сколько прошло минут с тех пор, как мы прошагали по улице с нашими стражами? Насилие свершилось в моем доме еще до того, как остыла моя постель?

Сражались ли мои родители, пытались ли они сбежать, найти меня? Они погибли на улице или сгорели в нашем доме? Они уже были мертвы, когда меня похитили?

Я не могу найти в себе смелость задать эти вопросы.

Но надеюсь, они погибли, думая, что мне ничто не грозит. Думая, что их смерть не была напрасной. Надеюсь, они испустили последний вздох, веря, что я жива.

Я встаю на колени, поднимаю голову и чувствую на щеках слезы.

Той ночью меня не убили, но часть меня все равно умерла.

Рядом встает Эмони. Она наклоняется и кладет на пепел свой амулет в виде птицы со сломанными крыльями. А потом отходит и садится рядом со мной. Ее место по очереди занимают вульмины, каждый кладет свой амулет. И вскоре перед моим домом лежит сотня амулетов, сверкающих среди пепла и щебня. Вскоре все опускаются на колени на этой священной улице.

Безмолвная дань уважения.

Тихое обязательство.

Которое значит для меня больше, чем я могу выразить словами.

Я прижимаю кончики пальцев к губам, а потом прикладываю руку к земле. Выпускаю на волю золото.

Я слышу, как несколько вульминов в удивлении ахают. Многие вскакивают, чтобы отойти, но все смотрят, как на пепле вырастает дерево. Оно вытягивается, становится шире и выше, раскинув ветки, распуская листья и цветы.

Пока дерево не становится выше любой разрушенной стены на этой улице. Пока кора не начинает переливаться, а листья с черными прожилками не пропускают последние лучи солнца.

Дерево из чистого золота, корни которого уходят в землю, где были отрублены мои. Золото Терли. Оно выросло там, где нас пытались убить.

Когда я встаю, вульмины поднимаются вместе со мной.

А вместе с ветром я слышу и голос матери.

«Мы ведь сильные, да?»

Да.

Глава 30

Аурен

Отряд вульминов, с которыми мы встретились, в действительности оказался целой деревней. Она располагается за Бриолом и за полями, где склоны холмов покрыты лавандовым мхом, а хлебные злаки сверкают искорками.

Деревня называется Наонос Эрит. Шум пламени.

Если Бриол покоится в тишине с тех пор, как его постигла смерть во время Битвы Сотен Пламен, то местные люди живут посреди шума. С безутешным грохотом в груди. В неблагозвучии тихого ропота. С гомоном протестных слез. В каждом доме, что покрыт рубцами, но сумел выстоять, слышен этот громкий разлад.

Жители деревни построили ее из обломков Бриола. Дома близко расположены друг к другу кругом. Одна лавка. Одна конюшня. Один общий сад. Один колодец с заржавевшей водокачкой. И одна сотня фейри.

Столько осталось от тысячного населения, которое раньше жило припеваючи за городскими стенами.

Когда мы подъезжаем, я вижу, что все жители деревни вышли нас встретить.

В ожидании.

Когда они видят меня рядом с Виком, как только их осеняет, я вижу, как они меняются в лице. Вытаращив глаза и открыв рты, они поднимают пальцы и что-то шепчут. А когда понимают, кто перед ними, раздается всеобщий гомон.

– Золотая, что пропала!

– Льяри Ульвере! Позолоченная девочка вернулась!

– Льяри, Льяри, Льяри, Льяри!

Меня переполняет их трубящий гвалт, а потом окружают и они сами.

Фейри тянут ко мне руки, улыбаясь. Кто-то громко стенает. Все пытаются стать ко мне ближе, пока я сижу на лошади. Это немыслимо. Я крепче сжимаю поводья. Даже Блаш не знает, как быть с таким интересом. Она явно нервничает, ударяя копытом о землю и навострив уши.

– Аурен Терли вернулась в Бриол! – кричит Вик. – Мы пришли, чтобы собрать всех вульминов отсюда и до самой Лидии. Чтобы выступить против монархии и принести нам новый рассвет. Пришла пора выйти из темноты. – Жители деревни с горящими глазами внимательно его слушают. – Кто присоединится к нам?

В воздухе слышен такой громкий рев, что я вздрагиваю, а потом меня почти стаскивают с седла. Все вульмины слезают с лошадей, а меня словно подхватывает волной. Люди потоком собираются вокруг, и мне приходится двигаться вместе с ними. Меня несут в центр деревни, а еще через несколько минут они разжигают костер, отбрасывающий искры в темнеющее небо, и жарят на нем большое животное, готовясь праздновать.

– Сюда, леди Аурен, – говорит мужчина-фейри, усадив меня у костра на кучу меха.

Стоит мне сесть, как люди собираются вокруг толпой. Они улыбаются, приветствуют, называют свои имена. Я стараюсь уделить внимание всем, но все еще поражена таким интересом.

Они смотрят на меня, потому что я не просто их символ, но и их спасительница.

– Леди Аурен вернулась домой! – кричит кто-то с другой стороны костра. Это высокий и дюжий мужчина с двумя крупными кольцами в ушах. Все поворачиваются и слушают его. Шум стихает, и я предполагаю, что он какой-то деревенский старейшина. – Льяри Ульвере возвращается в Бриол. Вульмин Дируния готова к протесту. Шум готов выступить вместе с ними!

Я слышу одобрительные крики, у всех жителях бурлит задор.

– Да устроим пир и отпразднуем возвращение нашей Льяри! А завтра поднимемся с Рассветом!

Раздается еще один хриплый возглас.

А потом жители начинают танцевать, играть музыку и петь, а светоглотатели исполняют представление в ночном небе. В воздух поднимаются завитки света, рассказывая историю о мосте Сайры Терли. О девушке, которая не сдалась. О девушке, которая нашла свой путь.

Меня угощают едой и напитками, а потом напитков становится все больше и больше.

По вкусу напоминает копченую ваниль, послевкусие теплое, а от похрустывающей пенки у меня идет кругом голова.

Восхитительно.

Как и жареное мясо. И хлебные коржи, смазанные сливочным маслом. И засахаренные ягоды, нанизанные на шпажку.

Я танцую с Виком. С Эмони. С Лудогаром. Со всеми вульминами. Плавлю золото с браслетов и делаю из них нити. Они колышутся вокруг нас, подобно высокой траве, и сверкают в свете костра под небом, которое поет о доме.

Я распускаю ленты и, хотя не могу двигать ими, они движутся вместе со мной. Кружатся в воздухе и волочатся по земле, и на мгновение я представляю, что они снова стали такими, как прежде. Хотела бы я, чтобы Слейд, Гнев, Дигби, Рисса, Ненет, Эстелия, Турсил, Сэйл и мои родители… тоже были здесь. Со мной.

Но, возможно, у моего одиночества есть причина.

И, возможно… на самом деле я вовсе не одинока.

* * *

Я просыпаюсь с ужасной головной болью.

Эти напитки с копченой ванилью оказались слишком вкусными. Не знаю, сколько я выпила, но чувствуется, что много.

Светлая сторона?

Сейчас намного лучше, чем в те времена, когда я впадала в уныние в Хайбелле, пила слишком много вина и просыпалась с такой же головной болью.

Стоит мне открыть глаза, как череп простреливает боль, и я издаю стон. В животе бурлит, и мне хочется натянуть на себя одеяло и спрятаться под ним. Но не могу, потому как Эмони лежит на одеяле и угрожающе ворчит на меня, когда я пытаюсь его стащить.

– Только сдвинь меня с места. Я найду чей-нибудь ботинок и брошу его в твое красивое лицо, – ворчит она, не открывая глаз.

– А я позолочу твои волосы, и ты не сможешь оторвать голову от подушки, – бормочу я в ответ.

Эмони хрипло хмыкает.

– А мне нравится. Тогда вообще не нужно будет вставать.

Она права.

– Ну же. – Я пихаю ее локтем в бок. – Если я не сплю, то и ты тоже.

С ее поджатых губ срывается недовольный смешок.

– Злая ты какая-то после деревенского праздника.

– Да ты всю ночь храпела.

Эмони садится. Волосы у нее торчат в разные стороны, а оранжевые кончики спутались, и она пытается расчесать их пальцами.

– Соберу что-нибудь, чтобы ты вставила себе в уши.

Я фыркаю и свешиваю ноги с кровати, прикрыв один глаз.

– Не знаю, что мы вчера пили ночью, но было…

– Восхитительно?

– Да, правда. – Когда я встаю, меня качает в сторону, и я прижимаю руку ко рту. – Великие боги, кажется, меня сейчас вырвет, – говорю я сквозь пальцы.

– Правда? – Эмони оглядывается по сторонам. – Тогда сделай себе золотую чашу.

Я вздрагиваю и делаю глубокий вдох, заставляя себя выдохнуть.

– Нельзя, чтобы меня стошнило в чужом доме.

– Хм, было бы немного неуместно, ведь они весь вечер пели песни в твою честь, – говорит Эмони, а потом подходит и вытаскивает из моих волос веточку. – Вставай. Пойдем, найдем пруд и нырнем туда с головой.

Может, это притупит головную боль.

Но, подходя к двери, я думаю, что на самом деле лучше упасть на кровать и спрятаться под одеялом. К счастью, мне приходят на помощь.

Элизабет, красивая фейри, которая вчера вечером одолжила мне свою кровать, еще и божество во плоти и самая прекрасная душа на свете, потому что, когда мы, пошатываясь, выходим из комнаты, я вижу в ее руках лекарство.

Ее светлые локоны рассыпаны по плечам, она бросает на меня всего один взгляд и вкладывает мне в руки чашу, а потом и Эмони.

– Что это? – с опаской спрашиваю я, глядя на комочки, плавающие наверху.

– Лучше не спрашивайте, леди Аурен, – зловеще произносит она.

Эмони чокается со мной деревянной чашей и тут же опрокидывает ее содержимое. Я наклоняю чашу и залпом выпиваю жидкость, пытаясь не думать об этих комочках. На вкус как соленый шоколад с землистым привкусом, но стоит жидкости опустится в желудок, как наступает облегчение.

– Ничего себе, – выдохнув, говорю я.

– Лучше? – спрашивает Элизабет.

– Намного, спасибо.

Она улыбается и забирает чаши, а потом уходит, шурша платьем. Я оглядываюсь и вижу Вика, Лудогара и других вульминов, которые тоже заночевали здесь. Они собирают спальные мешки и приводят себя в порядок.

Все, кроме Вика и Лудо, конечно, выглядят так, словно им тоже нужно целебное варево.

– Повеселилась вчера? – спрашивает Вик.

– Да, хотя, наверное, мне не стоило…

К моему удивлению, он качает головой.

– Ты должна отпраздновать свое возвращение в Бриол. Не чувствуй себя виноватой. Здесь твои корни. Это радостное событие.

– Но ты не праздновал?

Вик дарит мне нечастую улыбку, и я, не удержавшись, тоже ему улыбаюсь.

– Просто у меня желудок крепче твоего.

– У меня очень крепкий желудок.

– Правда? Но мне-то, в отличие от тебя, не понадобился мутный сок Элизабет.

Я пожимаю плечами.

– Тогда ты упустил все веселье.

Он усмехается.

– Иди позавтракай. Набей свой слабый желудок.

Я закатываю глаза, но… я и правда голодна.

Элизабет, благослови ее душу, накрывает на стол: большая миска густых сливок с обвалянными в них ягодами, ломтики солонины и хлеб, обмакнутый в какой-то сироп.

– Я припасла специально для вас свежую буханку, – подмигнув, говорит она.

– Ты лучшая фейри на свете, – в полусне говорит Эмони и быстро хватает кусок.

Я делаю то же самое, и мы макаем хлеб в сливки, пока тарелки не становятся кристально чистыми.

Потом я умываюсь из ведра, которое кто-то наполнил водой из колодца. Выхожу из дома, одетая в коричневую тунику и брюки, которые мне дала Элизабет, и вижу Вика и остальных вульминов с серьезными лицами. Они собрались вокруг какой-то девушки, которая стоит рядом с Лудогаром, и их семейное сходство видно невооруженным глазом.

У нее такие же волосы бирюзового цвета, такая же белая пена на голове, которая делает их похожими на волны, набегающие на берег. У нее ярко-бирюзовые глаза, и ростом она повыше – кажется, что девушка приходится Лудо старшей сестрой. Если на нем туника и жилет, то на ней простая серая блузка с накидкой и белый фартук с оборками по краям.

– Сколько? – спрашивает Вик.

Она пожимает плечами.

– Этого я не знаю.

Он переводит взгляд на Лудо, и фейри задумчиво наклоняет голову.

– Хочешь поучаствовать в спасательной миссии?

Вик ухмыляется и оглядывает остальных.

– Что скажете, Вульмин?

Все одобрительно хмыкают, а я тем временем незаметно подбираюсь к Эмони, которая стоит, прислонившись к стене.

– Что происходит? – тихо спрашиваю я.

– Лерана – сестра Лудо. Она шпионка в доме одного аристократа из Риффалта. У нее есть новости об ореанцах, которых мы, возможно, встретим по пути.

Я в удивлении приподнимаю брови.

– Одна из наших обыденных миссий, – говорит Эмони. – Мы пытаемся отыскать ореанцев, которым нужна наша помощь. Иногда они вынуждены служить ужасным фейри, а мы тайком забираем их с собой и даем новую жизнь в деревне Вульми, где они могут существовать в мире и покое. Иногда ореанцы сами к нам обращаются, тогда мы помогаем им придать их ушам заостренную форму и даем новые свидетельства, в которых указано, что они чистокровные фейри. В общем, всячески им помогаем.

– Значит, это правда. – Услышав голос фейри, я перевожу взгляд на Лерану, которая смотрит на меня бирюзовыми глазами. – Мой брат рассказывал о вас, но увидеть воочию…

– Приятно познакомиться.

– Это большая честь для меня, леди Льяри, – говорит она, с улыбкой прижав руку к груди. – До нас дошли слухи о вашем возвращении. Я считаю, что вы появились как нельзя кстати.

Очень на это надеюсь.

Она поворачивается к Вику.

– Я должна возвращаться. Буду вас ждать.

Он кивает, и они поднимаются, остальные вульмины делают то же самое.

– Я составлю план. Передай Бреннару, чтобы ждал нас в течение часа.

Она кивает и выходит из дома, а ее брат идет за ней.

– Пойду собираться, – говорит Эмони и уходит сразу же, как подходит Вик.

Он кивает головой на дверь, и я иду за ним. В утреннем воздухе еще витает слабый запах дыма от вчерашнего костра, а жители деревни оглядываются, приветствуя меня и улыбаясь.

– Ты услышала заключительную часть, но Лерана – один из самых ценных шпионов в Риффалте. Она работает служанкой и передает нам важную информацию из дома одного аристократа. Он – большой сторонник Кэрриков.

– И в его доме живут ореанцы?

– Не в его, а в соседнем. Судя по всему, они оказались там не по своей воле. Обычно я без колебаний послал бы отряд, чтобы вызволить их, но отправлять его в те владения очень рискованно. Мне нужно отправиться туда самому.

– И ты думаешь, как поступить со мной, – догадываюсь я.

Он кивает.

– Город наводнили Каменные Мечи. Не хочу оставлять тебя с остальными вульминами, пока они продолжают путь к королевству, но и в поместье, куда я направляюсь, будет опасно.

– Я сама опасна.

У него подергиваются уголки губ.

– О да. Поэтому я думаю, что тебе стоит пойти со мной, но решать тебе. У меня есть план, как обеспечить тебе безопасность, но нужно изменить облик, если ты не против. Думаю, вульминам важнее знать, что ты помогаешь спасти тех ореанцев, чем оставаться в стороне. Они увидят, как ты сильна, что ты желаешь сражаться. Теперь, когда нас стало намного больше, мы должны как можно чаще заниматься подобными миссиями, пока направляемся в королевство. Что вести о тебе разлетелись по всему Эннвину, а не только среди вульминов.

– Я хочу помочь, – искренне говорю я. – Если эти ореанцы попали в беду, хочу их вызволить. Меня не волнует, что нужно изменить облик.

– Хорошо. Выезжаем в течение часа, так что готовься.

Я преисполнена решимости – эта благородная миссия именно то, что мне нужно. Именно то, что я хочу сделать. Я чувствую себя не просто золотым символом, а той, кто и правда поможет нуждающимся. Кто принимает активное участие, чтобы помочь их делу.

Мне не нужно готовиться, как сказал Вик.

Потому что я уже готова.

Глава 31

Царица Малина

Думаю, Доммик был не так опасен, когда пытался меня убить. В наших отношениях с наемником произошли какие-то перемены. Теперь, когда он прикоснулся ко мне, когда чуть не поцеловал, я уже не совсем понимаю, как себя вести.

Прошлой ночью мы должны были добраться до Хайбелла, но поскольку Доммик слишком устал, чтобы продолжать путь, мы сделали привал в небольшой пещере, которую он нашел на склоне горы.

Мы могли бы отправиться в убежище, где я скрывалась, когда сбежала из замка, но я не стала этого предлагать, да и он тоже. Там он убил моих стражников. И Джео. А еще пытался убить и меня.

Если бы мы туда вернулись, это было бы неправильно. С тех пор, как я убежала из того дома, кажется, прошла целая вечность, и я чувствую себя совсем другим человеком.

Возможно, так оно и есть.

Возможно, наемник тоже изменился.

Я не могу не задаваться вопросом, как бы все сложилось, если в тот день он успешно завершил свою миссию. Если бы вонзил мне в грудь клинок. Если бы он убил меня, ничего бы из этого не произошло. Фейри не вторглись бы в Орею. А мы бы с ним не чувствовали… этого странного притяжения.

Отчасти мне хочется ненавидеть Доммика за то, что он убил Джео и остальных, но теперь эту ненависть я обратила на себя. Безусловно, это моя вина. Я использовала Джео в качестве эдакого протеста. Столько лет видя, как мой супруг хвастает своим гаремом наложников, я захотела поступить так же. Джео был славным. Простым. Мне нравилось его общество, и я получала наслаждение от свободы, которую чувствовала с ним. Его убили только потому, что он остался предан мне, а я бросила его лежащим на снегу.

Доммик прав. У меня и правда ледяное сердце.

Но я пытаюсь сделать так, чтобы оно оттаяло.

– Думаешь так громко, что я отсюда слышу твои мысли.

Я смотрю на Доммика, который возвращается в пещеру. Ну, теперь для того, чтобы справить нужду, он хотя бы уходит. Наемник останавливается напротив и протягивает мне бурдюк с водой и хлеб, в который завернут кусок твердого сыра.

– Не хочешь поделиться, о чем ты так крепко призадумалась?

Я отдираю корку.

– О Джео.

Он задумывается.

– А, о любовнике.

В его тоне не звучит вопрос, но я киваю.

– Любовник – это слишком громко сказано. Можно ли назвать мужчину любовником, если платишь ему?

– Я и не думал, что у Холодной царицы может быть наложник.

– Да, когда состоишь в браке без любви и не можешь родить наследника, что является единственной целью в жизни и единственным долгом перед королевством… тогда супруг быстро покидает брачную постель, – с горечью произношу я.

Доммик смотрит на меня, а я откусываю от хлеба.

– Вряд ли я сильно осведомлен о долге перед королевством, но знаю людей, а твой муж кажется скользким подонком.

Мы переглядываемся.

– Думаю, описание подходящее.

Мы погружаемся в молчание и едим, а потом он говорит:

– Ты готова вернуться в Хайбелл?

Вряд ли имеет значение, готова я или нет. Как бы то ни было, я обязана.

– Ты должна заставить их поверить тебе, – предостерегает Доммик.

– Знаю.

– Нелегко придется.

И это тоже знаю.

Мы заканчиваем с трапезой, и Доммик тенью уносит нас прочь. Как только мы окажемся в Хайбелле, мне больше не доведется так перемещаться, поэтому сейчас мне хочется этим насладиться. Рассеянный свет и клубящиеся тени стали напоминать утешающие объятия. Я не вижу его тела или своего, не слышу его голоса, не вижу окружающий нас мир, но чувствую его руку. Горячую, крепкую мозолистую ладонь, которая ни разу не дрогнула.

Что можно сказать обо мне, если самая надежная рука, за которую я держалась, принадлежит наемному убийце?

В полдень мы останавливаемся на дороге, ведущей в город. Я вижу Раскидистые сосны вдалеке, эти непостижимо высокие деревья, которые защищают нас от самых сильных метелей.

На горе возвышается замок Хайбелл. Сейчас он переливается в сером дневном свете, пробивающемся сквозь облака. Его башни укрыты снегом, а со стен колокольни свисают сосульки, но эта позолоченная громадина никогда не бывала тусклой.

– Я должен спросить… – начинает Доммик, вместе со мной смотря на замок. – Он пытается что-то компенсировать?

Я ухмыляюсь.

– Думаю, очень многое.

– Золотить целый замок – это смело.

– В этом весь Тиндалл, – отвечаю я. – Смелые поступки и льстивое очарование.

– Но ты еще замужем за ним перед лицом богов? – подначивает Доммик.

– Пока. – Я отвожу взгляд. – Возможно, мне стоит воспользоваться твоими услугами. Можешь убить его вместо меня.

Он поворачивается, и на его скрытом капюшоном лице появляется ухмылка.

– А я тебе по карману? Мои услуги дорого стоят.

Я показываю на замок.

– В качестве оплаты можешь забрать столько золота, сколько удастся отсечь.

На его лице появляется веселое выражение. Доммик открывает рот, чтобы ответить, но вдруг переводит взгляд мне за спину, и его лицо мигом становится суровым. Он отталкивает меня за мгновение до того, как ему в грудь прилетает стрела. Но она не успевает пронзить его сердце, потому что от наемника остается клубящаяся тень.

Я падаю на жесткий снег, и у меня перехватывает дыхание. Поворачиваюсь и пытаюсь встать, но кто-то хватает меня за волосы и задирает голову. Я кричу, когда к горлу приставляют клинок.

Но тут появляется тень, и мне в лицо брызжет кровь.

Я в изумлении смотрю, как солдат-фейри падает на колени, и спустя мгновение понимаю, что Доммик просто перерезал ему горло своим кинжалом. Голова фейри падает, и заостренные уши вонзаются в снег.

К горлу поднимается желчь. Изнутри рвется крик, но я, задыхаясь, смотрю на отрубленную голову. Отползаю назад, поскальзываясь на окровавленном снегу, и встаю, когда оказываюсь как можно дальше от брызг.

Наемник стоит над телом фейри, низко натянув капюшон. Он держит в опущенной напряженной руке кинжал. Кровь впитывается в снег, от нее поднимается пар. Мраморный клинок фейри лежит у его тела, а длинные светлые волосы теперь испачканы красным.

Я чуть не погибла.

Еще секунда – и он перерезал бы мне горло.

Я непроизвольно поднимаю руку к шее, словно защищая ее, и просто смотрю. Перед глазами все застилают черные пятна.

– Эй.

Он хотел меня убить. Кожу головы еще саднит оттого, с какой силой он схватил за волосы. Еще чуть-чуть, и я почти бы…

– Царевна.

Передо мной встает Доммик, загородив вид. Он обхватывает обжигающими руками мои холодные, как лед, щеки.

– Посмотри на меня.

Мое тело словно слушается его. Подчиняется. Я встречаюсь с наемником глазами.

– Ты в шоке. Вдохни и выдохни.

Я делаю, как он говорит, и понимаю, что черные пятна от нехватки воздуха медленно пропадают, пока я глубоко дышу.

– Хорошо, – хрипло произносит он. Доммик проводит большими пальцами по моим покрытым инеем щекам, смахнув снежинки. – Хорошо, – повторяет он. А потом опускает руки, и я зачарованно смотрю, как он опускает край плаща в снег и начинает стирать с моего лица кровь.

– Ты спас мне жизнь.

Он молчит, в последний раз проводя тканью по щеке.

– Ты должен был убить меня, но вместо этого спас. – На ладонях застывает лед и впивается в кожу.

– Не могу же я позволить фейри забрать мою награду.

Хочется фыркнуть, но получается только поморщиться.

– Да брось. Холодную царицу разве напугаешь обычным покушением на жизнь? – шутит он.

Мне хочется рассмеяться. Хочется заплакать.

Вместо этого я шмыгаю носом и вздергиваю подбородок.

– Конечно, нет.

Наемник ухмыляется.

– А вот и она. Стойкая и холодная.

Он отряхивает меня, но, когда я снова опускаю взгляд на фейри, разворачивает лицом к городу.

– Не оглядывайся назад. Смотри вперед.

Смотреть вперед еще страшнее. Но, как он и сказал, я должна быть стойкой и холодной.

Пару минут я слышу, как он чем-то шаркает. Когда Доммик подходит ко мне, вижу, что он прикрыл снегом тело, голову и всю кровь. Земля неровная, и никто не узнает, что скрывается под снегом, пока не пройдет по нему.

Доммик отряхивает руки.

– Судя по тому, как здесь рыскал этот разведчик, не думаю, что у нас есть время прогуливаться по городу и подводить итоги. Когда я проверял в последний раз, разведчики опережали армию на несколько дней. Мы должны перескочить тенью в замок.

Я киваю, но меня переполняет тревога. Я надеялась, что у нас будет время прокрасться тайком в город и разузнать, что произошло с моего бегства. Понятия не имею, вернулся ли Тиндалл и считают ли меня по-прежнему мертвой.

– Готова?

Я мужаюсь, воспользовавшись льдом в груди, замораживаю слой за слоем, пока не чувствую, что обретаю уверенность. Расправив плечи, беру Доммика за руку.

– Да.

Мы летим с помощью его магии, но, кажется, спустя несколько мгновений его приятные тени снова меня покидают. Слишком скоро мы оказываемся перед замком Хайбелл, под тенистым навесом конюшни.

Перед нами растянулась дорожка, которая ведет прямо к парадному входу. Главная дверь выглядит так, словно ее выломали. Как и стены, которые когда-то были покрыты идеальным блеском.

Я молча взираю на это, в удивлении открыв рот.

Позолоченные кирпичи вырублены, от стекол в окнах отколоты куски золота, на стенах следы топора. И помимо урона, нанесенного замку, есть еще одно поразительное отличие.

Дорога должна быть открытой и безлюдной, если только Тиндаллу не понадобится лошадь или карета. Но перед замком полно людей. Их так много, что мы протискиваемся в самую гущу толпы. Я пробираюсь дальше, почти прижимаясь к Доммику, но никто не обращает на нас внимания. Все смотрят на замок.

– Что, черт возьми… – Я умолкаю, когда толпа согласно шумит, а потом кто-то начинает речь. Я устремляю взгляд вверх на высокий балкон.

Там стоит женщина и обращается к собравшимся внизу людям, и она разительно отличается от меня. Кожа у нее бронзовая, объемные черные волосы ниспадают до талии гладкими волнами. Ее тело так непохоже на мою хрупкую фигуру, а бирюзовое платье подчеркивает пышную грудь сильнее допустимого. Она излучает столько женской привлекательности, что большая половина собравшихся, похоже, охвачена желанием, а другая смотрит на нее так, словно готова на все, чтобы доставить ей удовольствие.

Но внутри у меня все сжимается при виде сверкающей короны у нее на голове. Я сразу же понимаю, кто она такая. Морские ракушки и лазурные драгоценные камни в короне подтверждают мои подозрения. Королева Кайла Иоана, правительница Третьего королевства.

Почему она в Шестом царстве, в моем замке и стоит на моем балконе?

– Похоже, в твоем замке уже есть королева, – шепчет Доммик у меня за спиной.

– Что здесь забыла королева Кайла? – шиплю я.

– Третье королевство? – с легким удивлением спрашивает Доммик. – Что-то она далековато от своего берега.

Ее голос разлетается по воздуху, когда она обращается к присутствующим.

– Как никогда понимаю тяготы вашего королевства и готова все исправить.

Она прибыла сюда, чтобы все исправить?

Речь Кайлы звучит так отчетливо, что ей даже нет нужды кричать. Ее хрипловатый голос разносится над толпой, и кажется, что она говорит совсем рядом со мной. Возможно, такова особенность ее голоса? Или она использует свою магию?

– В последних словах царь Мидас умолял меня вмешаться и позаботиться о его народе. Потому я и прибыла в Шестое царство и благодарна богам, что появилась здесь так вовремя. Могу лишь попросить прощения, что не смогла появиться тут раньше. – Она прижимает руку к груди. – Я, будучи его невестой, невероятно скорблю. Я исполню его последнюю просьбу. Ведь именно этого он и хотел.

Я чувствую, что Доммик смотрит на меня.

Слова Кайлы громким эхом отзываются во мне.

Последняя просьба.

Скорбящая невеста.

Именно этого он и хотел.

– Он не мог, – качая головой, шепчу я. – Он не мог быть… – Перед глазами все расплывается, мысли путаются. – Разве он мог умереть? Она лжет.

Доммик молчит, но я чувствую, что он тоже напряжен. Он производит на меня впечатление человека, которому не нравится, когда его застают врасплох. Видимо, учитывая род его деятельности, это не самое полезное качество.

– Он не мог умереть, – повторяю я, слыша свой же голос, как эхо.

– Каждый день я лично буду присутствовать в тронном зале, открывая двери Хайбелла, чтобы услышать ваши опасения, – продолжает королева Кайла.

Я отвожу взгляд от балкона, и ее слова тонут от шума в ушах. Я шарю взглядом по толпе, словно ожидая увидеть среди них Тиндалла.

Но не вижу.

Зато замечаю женщину, которая удивленно смотрит на меня карими глазами. Я замираю, насторожившись. Она хрупкая, но держится так, что ее сила видна невооруженным глазом. Она не похожа ни на крестьянку, ни на аристократку. Она совсем другая. У нее темно-коричневая кожа, на ней черная кожаная одежда, как у воина, а волосы коротко сбриты. Кажется, что на волосах у нее вырезаны очертания чего-то. Чего-то, напоминающего…

Она отворачивается, и я отвлекаюсь, посмотрев на солдат, стоящих у дверей замка. Увидев их, я хмурюсь, тут же позабыв о женщине.

У входа в замок солдаты Третьего королевства стоят плечом к плечу со стражей Хайбелла. Серебро и золото объединились в присутствии другой королевы. Мы, разумеется, союзники Третьего королевства, но это совсем другое. Это демонстрация единства и всего лишь демонстрация.

– Она пытается отнять у меня королевство, – сквозь зубы проговариваю я.

Безусловно, именно это она и делает. Она четко и ясно дала это понять. Не только словами, но и всей этой фальшивой мишурой, в которой она выступила прекрасной благодетельницей, что явилась милостиво спасти Шестое царство по доброте душевной.

Руки у меня становятся еще холоднее, я впиваюсь ногтями в ладони, царапая замерзшую кожу.

Тиндалл прислал убийцу, чтобы убить меня, а потом жениться на ней? Чтобы править не только Шестым и Пятым королевствами, но и Третьим? Он хотел получить власть над половиной Ореи, а потом вдруг… погиб ни с того ни с сего?

У меня кружится голова.

А гнев кружит еще сильнее.

Словно кто-то вертит веревкой сильнее и сильнее, и она так пронзительно свистит в воздухе, что мне хочется съежиться.

Как эта женщина посмела подумать, что может прибыть сюда и заявить права на мое королевство?

Я начинаю идти вперед.

– Царевна, – шикает мне в спину Доммик. – Какого хрена ты делаешь?

Я не обращаю на него внимания и расталкиваю толпу. Необходимость протискиваться среди людей усиливает мою решимость пробраться сквозь народ, чтобы они узнали меня. Чтобы увидели, что я жива, а эта другая королева не может просто стоять на моем балконе и пытаться притязать на то, что ей не принадлежит.

Скорбящая невеста. Какая невиданная дерзость!

Она продолжает речь, которая гулко бьет по моим ушам.

– Я безмерно горжусь тем, что стою перед вами и выступаю в качестве регента Шестого царства, помогая Хайбеллу снова обрести славу и мощь. – Она красиво улыбается, любящим взглядом обводя толпу, словно перед ней ватага ее обожаемых детишек. – Я родом из Третьего королевства и побывала на многих кораблях и пересекла множество морей. Могу с уверенностью заявить, что всегда стану для вас опорой.

Толпа дружно смеется.

Я проталкиваюсь вперед.

Я оказываюсь в самой гуще, мне приходится сильнее расталкивать людей, и тогда они начинают оглядываться на меня. Тогда начинают замечать.

Люди показывают на меня пальцами, кричат, отходя в сторону, и внимание переключается на меня.

– Это Холодная царица!

– Это царица Малина!

– Холодная царица жива!

Они даже не подозревают, насколько точно сейчас это прозвище.

Я останавливаюсь, когда люди передо мной расступаются до самых парадных ступеней замка.

Я смотрю на королеву-захватчицу.

– Я царица Малина Кольер Мидас, правительница Шестого царства. Мой трон не нуждается в регенте.

Вокруг все стихает. На лице королевы Кайлы появляется изумление, но она быстро его прячет. Она что-то шепчет своим стражникам, а потом, нахмурившись, смотрит на меня сверху вниз.

– Царица Малина погибла. Ее убили те же самые люди, рядом с которыми вы стоите.

Внутри меня сотрясает дрожь, но я этого не показываю. Толпа смотрит на меня, и я повышаю голос, заставляя его звучать ровно и сильно:

– Меня не убили. И вы не могли обручиться с царем Мидасом, потому что он был моим супругом.

Все просто смотрят на меня, но не так, как на нее. На меня они смотрят с подозрением. Словно это я захватчица.

Кайла поджимает пухлые губы.

Ей не нравится, что я порчу ее продуманное выступление. Я вижу в ее суровых темных глазах досаду, пока она смотрит на меня свысока. Я прекрасно понимаю, как выгляжу. Неумытая, непричесанная. Скромная одежда сидит на мне плохо, подол измят и весь в складках. Пряди белых волос выбились из косы, а еще я задаюсь вопросом, всю ли кровь стер с моего лица Доммик, или на моей бледной коже остались ее следы.

Но мне на все это плевать. Она не может выжить меня, когда я стою здесь, во внутреннем дворе замка.

– Если вы и правда царица Малина, то где же вы были?

Я мешкаю с ответом.

А потом чувствую его присутствие за спиной. Не знаю как, но знаю, что это он. Возможно, из-за запаха дыма, исходящего от его плаща. Или тепла, которое чувствую спиной. Но знаю, что Доммик молча и незыблемо стоит, закрыв лицо капюшоном, и придает мне уверенности.

Времени на сомнения нет. Тем более, когда фейри уже дышат нам в спину. И сам факт того, что большая часть жителей здесь, в Хайбелле, и слышит правду из моих уст – благословение самих богов.

Поэтому я расправляю плечи и говорю:

– Я была в Седьмом королевстве.

Удивление распространяется по толпе, как пропасть. Она простирается между мной и ними, расширяясь, как их разинутые рты.

– Седьмое королевство, – невыразительно повторяет королева Кайла. – Этого королевства больше не существует. Там ничего нет. Границы того мира обрушились сотни лет назад.

– Я тоже так думала. Пока не побывала там.

Она пристально смотрит на меня. Я чувствую, как все ждут, а пропасть медленно становится больше.

– Ладно… И зачем вы отправились в Седьмое королевство? – осторожно спрашивает она.

– Меня… туда привели. Кое-кто. Но это было ошибкой. Уловкой. Они воспользовались моим положением, моим замешательством и моей кровью. А теперь на Орею надвигается война.

На сей раз прекрасная королева не в силах скрыть удивления.

– Война? С Седьмым королевством? Седьмого королевства не существует. К чему такая нелепая ложь?

– Не с Седьмым королевством, – отвечаю я, стараясь перекричать людей, которые начинают возмущаться. Я замолкаю, понимая, что должна рассказать все. Рассказать, какое принимала в этом участие. – Я поделилась своей кровью с фейри, а они воспользовались ею и своей магией, чтобы восстановить мост Лемурии. А теперь они идут сюда, чтобы захватить Орею.

Во дворе воцаряется жуткая тишина. Между мной и людьми больше нет пропасти – нас разделяет целый каньон. Каньон, в который я падаю вместе со своим признанием.

От их тяжелых взглядов у меня напрягаются плечи. В их глазах я вижу ненависть, удивление, недоверие и… выражение, с которым смотрят на тебя, когда ты совершенно никому не нужен.

Я стою и терплю их недоверие и ненависть. Между нами сейчас такая пропасть, что сомневаюсь, смогу ли я ее однажды сократить.

Словно этого было мало – королева Кайла запрокидывает голову и смеется. Звук такой же хриплый и порочный, как я и ожидала, и он разносится по воздуху, мгновенно снимая напряжение с толпы, заставляя ее тоже разразиться смехом.

У меня горят уши. Все окружают меня и смеются надо мной.

Смеются!

Их издевательства бьют по лицу, ранят мне душу. Я хочу спрятаться от их насмешек, но не схожу с места.

– Это правда! – заявляю я, стараясь перекричать их смех. – Мост восстановлен! Фейри отправили сюда войско, и они наступают на Хайбелл!

Смех становится еще неистовее.

Я никогда не чувствовала такого унижения, такой злости, такого разочарования.

Королева Кайла перестает смеяться и смотрит на меня с упоительной жалостью.

– Сотни лет в Орее не было фейри.

– Это неправда. Некоторые были – я знаю минимум троих. Возможно, их больше. И они нашли возможность починить мост, а теперь наступают на нас, чтобы всех перебить.

Толпа глумится надо мной.

Кайла ухмыляется.

Даже стражники Хайбелла и то смотрят с насмешкой.

Все это длится целую вечность, и я скорее чувствую, чем слышу, как от ярости Доммик дрожит всем телом.

– Только скажи, и я вытащу тебя отсюда, – рычит он мне в спину.

Заманчиво.

Но я молчу.

– Довольно, – заявляет королева Кайла, словно за ней тут сила, а я всего лишь досаждающее насекомое, на которое она случайно наступила. – Нельзя смеяться над царицей, какой бы безумной она ни казалась.

Руки у меня становятся такими холодными, что я волнуюсь, как бы не треснули кости, если я согну пальцы хоть на дюйм.

– Царица Малина явно пережила тяжелое испытание, – объявляет она людям. – Ну же, помогите ей войти в замок.

Вперед выходят стражники: один из ее королевства, один из Хайбелла. Я вырываю руки из хватки людей и поворачиваюсь к ним.

– Я знаю, что в это трудно поверить! Знаю, что у фейри не было пути назад в Орею – их так долго тут не было, что сейчас их существование кажется легендой. Но это правда! Я видела их собственными глазами, и скоро они будут в Хайбелле.

Кто-то хмурится, но большинство словно жалеют, что у них нет гнилых фруктов, чтобы можно было меня закидать. На сей раз стражники хватают меня за руки и волочат к замку, а я не могу вырваться.

– Вы должны меня выслушать! – в отчаянии кричу я, верчу головой. Снег сыплется с моих рук и тщетно оседает на ногах. – Вы должны подготовиться!

Я понимаю, что они видят. Безумная и грязная – я совсем не похожа на хладнокровную царицу, к которой они привыкли. Но дело уже не в том, какой я перед ними предстала. Мне нужно, чтобы они поверили. Нужно, чтобы подготовились.

Перед глазами стоит та вырезанная деревня. И все же, даже когда меня волокут как пленницу в мой же замок, а в спину летят проклятия и издевки, я знаю, что за мной следует тень.

Потому держу голову высоко поднятой и собираюсь с духом, когда мы входим в замок.

Прямо в брюхо позолоченного монстра.

Глава 32

Царица Малина

Королева Кайла получает от этого удовольствие.

Легкая ухмылка на ее лице кажется совершенным украшением – таким же, как блестящие серьги, свисающие с мочек.

Мы сидим за столом для официальных приемов, но стул во главе демонстративно пустует. Мы обе смотрим на него, злясь друг на друга, а потом садимся напротив.

Но даже если она не сидит во главе стола, ее молчаливое заявление очевидно: Кайла тут главная.

Ей нравится, что в этой комнате выстроились ее стражники. Салфетки, столовое серебро и сервировочные приборы украшены цветами ее королевства – серебристым и голубым. В центре стола даже стоит ваза, наполненная голубоватой водой, и в ней плавают свечи. Кайла уже внесла небольшие штрихи в этот замок, а атрибуты Кольеров были убраны еще несколько лет назад.

Кайла наслаждается тем, что сидит тут такая собранная, а я тем временем выгляжу обессиленной и измученной. Вместо того, чтобы отвести меня наверх, где я бы искупалась и переоделась, она привела меня сюда. Словно принимает меня в своем замке.

Какая дерзость.

При других обстоятельствах я бы сопротивлялась такой изворотливости, но сейчас меня волнуют более насущные вопросы, чем уязвленное самолюбие. К тому же она может попытаться запугать меня своими цветами, стражниками и самим присутствием, как ей угодно.

Я не одна.

Невольно я перевожу взгляд в дальний угол, окутанный тенью. Он кажется пустым, если не считать позолоченных обоев, которые уже отошли.

Но этот угол не пустует.

Там Доммик. Я чувствую его. Всем остальным этот угол, наверное, кажется обычной тенью, но я вижу разницу. Может, потому что целыми днями переносилась в его тени и обрела с ними какое-то единство.

Или, возможно, просто обрела единство с ним.

В любом случае, я немного успокаиваюсь, зная, что он рядом.

Не желая себя выдать, я оглядываюсь по сторонам и замечаю, что комната перевернута вверх дном. И этого не могут скрыть даже цвета ее королевства.

Прежде на высоких окнах висели занавески с золотистой нитью, но их сорвали, оставив наверху только несколько обрывков. Позолоченный ковер исчез, кто-то даже вырвал плинтуса. Стены покрыты царапинами и сколами, бра тоже больше нет. Стулья, на которых мы сидим, не те, что когда-то тут стояли. Они простые и сделаны из обычной древесины. Не сомневаюсь, что стол не смогли украсть только потому, что он оказался слишком тяжелым.

Интересно, сколько человек проникло в замок и разграбило его? Интересно, помогло ли это остудить их гнев?

– Вы опрометчиво поступили, сделав то заявление, – говорит королева Кайла, первой прервав молчание. Похоже, я здорово ее разозлила, так что это можно счесть некой уступкой.

Сейчас ее лицо лишено того очарования, с которым она обращалась к толпе. Напротив сидит совсем другая королева.

– Перед лицом надвигающейся угрозы я не считаю, что поступила опрометчиво.

Она постукивает ногтем по хрустальному бокалу.

– Вы хотите вернуть свое царство, понимаю. А еще понимаю, что для этого вам нужно разыграть представление. Как еще заручиться поддержкой своего народа, если не надвигающейся угрозой, как вы ее назвали? – Кайла водит рукой по столу. – Но вы зашли слишком далеко, солгав насчет фейри.

– Я не лгу, – сквозь зубы цежу я. – Возле города на снегу лежит мертвый разведчик-фейри. Целую деревню стерли с лица земли, убили всех ее жителей. Пусть кто-нибудь из ваших солдат в этом убедится.

Кайла пренебрежительно машет рукой с идеальным маникюром. Я опускаю руки на колени, спрятав обломанные неухоженные ногти.

– Малина… могу я называть вас Малиной?

Я застываю на месте.

– Можете называть меня царицей, как и гласит мой титул.

В ее глазах появляется огонек, словно мой ответ – вызов, который ей нравится.

– Ваше Величество, убеждена, что мы можем прийти к соглашению.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Воображаю, о каком соглашении она говорит, но меня оно не интересует.

– Когда он сказал вам, что я мертва?

Она недоуменно смотрит на меня, застигнутая врасплох сменой темы.

– Простите?

– Тиндалл. Когда именно он рассказал вам, что я погибла, и как скоро после этого вы решили пожениться?

– Теперь все эти детали уже не важны, – беспечно отвечает она. – Ведь и без того ясно, что ему преподнесли ложную информацию.

Кайла ведет себя так, словно все это не имеет для нее никакого значения, но не понимает, как сильно она ошибается.

– Ему не предоставляли никакой информации. Ему доложили, что я мертва, потому что он сам об этом позаботился.

Она приподнимает бровь и, покачав головой, бросает взгляд на своих стражников.

– Ведь вы же не замышляете измену покойному правителю?

Я коварно улыбаюсь.

– Убеждена, что вам не стоит произносить слово «измена», когда пытаетесь занять чужой трон.

В ответ Кайла язвительно улыбается.

На несколько секунд между нами остается только колкость и холодное презрение.

– О вашей смерти объявили во всеуслышанье, царица Малина, – говорит она так, словно на этом все и должно закончиться. – В книгах вычеркнуто упоминание о наследии Кольеров, а без наследников… – Она не заканчивает фразу.

Ее намек обвивается вокруг моей шеи, стягивая ее петлей. Тени в углу слегка дрожат, напоминая, что я должна дышать.

– Когда я прибыла в Хайбелл, тут царил переполох. На улицах были беспорядки, в замке – мародерство. Я положила им конец. Вы должны быть мне благодарны.

Не веря своим ушам, я смотрю на нее.

– Благодарна?

– Да, – уверенно говорит Кайла, приглаживая свои блестящие черные локоны. – Ваш народ ненавидит вас. Они рады, что вы погибли. Я побудила их перестать мародерствовать, чинить в городе беспорядки и безнаказанно совершать преступления. Я привнесла сюда мир. Они доверяют мне. Обожают. В отличие от вас, я умею нравиться людям.

О, в этом я не сомневаюсь.

Все в ее внешности говорит о том, что Кайла привыкла нравиться людям. Она юная, красивая, соблазнительная, обаятельная… добросердечная. Всем своим видом она являет образ истинной королевы.

В отличие от меня.

Улыбка слетает с моих губ. Голову застилает туман. С ладони падает немного снега мне на колени.

Возможно… возможно, она права. Возможно, Хайбеллу будет с ней лучше.

В горле застревает что-то твердое, колючее и горькое. Ему вторит ужасная пронзительная боль, от которой сжимается сердце.

То есть Хайбеллу лучше без меня?

Мне не нравится ответ, который шепотом откликается у меня в голове. Не нравится, что этот ответ потрясает меня так, словно я стою на зыбком песке.

Кто я, если не царица?

Но взгляд снова устремляется в тот угол. Я замечаю отблеск света. Боль немного ослабевает, совсем чуть-чуть. Но я могу дышать, хотя это дается мне с трудом. Я устала. Но эта усталость ощущается не телом, а в глубине души.

У меня больше нет желания сидеть тут и строить политические интриги с женщиной, сидящей напротив. Потому что, по большому счету… все это неважно. Возможно, Хайбелл вообще перестанет существовать, если мы не помешаем фейри.

Я тру лоб, чувствуя, как усиливается боль.

– Королева Кайла, дело не в политике. Меня не волнует, верну ли я Шестое царство.

– Правда? – с сомнением спрашивает она. – Значит, вы не станете возражать, если я взойду на трон и упрочу власть в Хайбелле?

– Да, – отвечаю я, позволяя ей увидеть правду.

Она в удивлении отшатывается. Думаю, я и сама удивлена.

Кайла смотрит на меня карими глазами.

– Почему?

– Потому что, если это необходимо ради спасения Хайбелла, ради спасения Шестого царства и Ореи, так тому и быть, – искренне отвечаю я. – Фейри уже здесь, и нам нужно подготовить Хайбелл и защитить людей. Если не сделаем этого, всех убьют, а город будет захвачен.

Между нами дождем сыплется молчание. Грозовая туча словно вырывается на свободу, разворачивая туман, чтобы утопить нас тишиной. Я жду под этим проливным дождем, внимательно изучая выражение лица Кайлы и показывая ей, что совершенно искренна с ней.

– Оставим в стороне личные разногласия. Хайбеллу нужна правительница, – говорю я безо всякого высокомерия. – Сейчас они мне не верят, потому что я их подвела, но вам они поверят. Помогите мне, – умоляю я. – Подготовьте Хайбелл к нападению и защитите город вместе со мной.

Кайла внимательно смотрит на меня, а я представляю кошку, которая наблюдает за мышью. Но не пытаюсь конфликтовать с хищником. Я пытаюсь убедиться, что Хайбелл – не беззащитная добыча.

Я жду, затаив дыхание, пытаясь показать ей, насколько серьезна. Надеюсь, в трещинах моего обычно холодного выражения она увидит, какая нам грозит опасность.

Наконец она заканчивает с молчанием и кивает.

– Хорошо, царица Малина, я вам верю.

Меня охватывает облегчение, но тело ноет.

– Правда?

– Да.

Кайла грациозно поднимается, и я тоже отодвигаю стул и встаю. Столько всего нужно сделать. Столько всего нужно обсудить и распланировать.

– Отправляйтесь наверх и приводите себя в порядок, – говорит Кайла. – А я тем временем соберу оставшуюся стражу. Когда я прибыла сюда, их было немного, потому что большинство оставило пост, но я это исправила.

Мы идем к дверям.

– Нам понадобятся солдаты, готовые к сражению, – говорю я. – А еще нужно дать сигнал в колокол, чтобы горожане укрылись в замке. Люди должны как можно скорее оказаться за этими стенами. А еще сюда нужно доставить провизию и животных.

Кайла задумчиво смотрит на меня.

– Хорошо. Когда будете готовы, мы обсудим все с советниками.

Я перевожу взгляд на тень, протянувшуюся по полу.

– Постараюсь побыстрее. Медлить нельзя.

– Так и поступим, – кивает она.

Я выхожу из столовой и направляюсь через главный зал. Но замедляю шаг, увидев, как служащие замка счищают со стен остатки белой краски.

Краску, которой я приказала покрыть золото.

Мужчины слой за слоем отдирают краску скребками, а потом тряпкой стирают свернувшуюся белизну, кучками пыли рассеявшуюся по полу.

Или кучками снега.

Я сжимаю перила, а потом заставляю себя отвернуться и начинаю подниматься по ступеням. Дворец разграблен, краска содрана, а Хайбелл стоит пустой и золотой – без правителя и другой королевы.

И я не про Кайлу.

Поднимаясь на верхние этажи, я замечаю урон, нанесенный людьми, когда они грабили замок. Замечаю каждый пропавший предмет. Люди унесли с собой все, что могли. Ковры с золотыми нитями, лежащие на лестницах, занавески, позолоченные рамы, канделябры – все исчезло. Когда-то этот замок отличался безвкусным блеском. Теперь он выглядит оскверненным.

Поднявшись, я направляюсь по коридору в свои покои, но вижу женщину, которая направляется ко мне в сопровождении двух стражников Кайлы. У нее длинные черные волосы, которые свободно ниспадают на плечо. Под глазами круги, губы сухие и шелушатся. Но самое заметное в ней – круглый живот. Он выпирает из-под простого белого платья, а лента, завязанная под грудью, еще сильнее подчеркивает ее беременность.

Заметив меня, она таращит карие глаза.

– Царица Малина! – восклицает она, бросившись ко мне. – Вы должны мне помочь! Это…

Один из стражников хватает ее за руку, и она вздрагивает, глядя на него снизу вверх.

– Пойдемте, мисс. Не досаждайте Ее Величеству.

Стражники уводят ее, мужчина слегка кивает мне, проходя мимо. Нахмурившись, я оглядываюсь назад и вижу, что они направляются к лестнице. Ее лицо мне знакомо, но как…

– Малина.

Я замираю, услышав шепот, и подбираюсь. Сердце стучит так сильно, что оглушает.

Я что-то слышу. Так и должно быть. Всего лишь трюк…

– Малина.

Я поворачиваю голову, откуда доносится голос.

Тиндалл?

Прищуриваюсь и едва успеваю заметить, как кто-то торопливыми шагами исчезает за углом в конце коридора.

Это он.

Эмоции так меня захлестывают, что я не успеваю их осознать. Даже не понимаю, что я вообще чувствую. Ладони холодеют, и я застываю на месте.

Великие боги, разве это может быть он? Кайла сказала, что он мертв – она прилюдно заявила об этом. Если только… не солгала. Если только она придумала что-то – или они вместе. Может, они что-то замышляют, а он вовсе не мертв.

Я поворачиваюсь и торопливо иду за ним, пытаясь догнать. Но, завернув за угол, не вижу Тиндалла. В этом коридоре сорвали все канделябры, и путь освещает только одно-единственное окно.

– Тиндалл, – тихо зову я.

Слышу удаляющиеся шаги на лестнице.

Подхватив грязную юбку, я спешу за ним, чуть не поскользнувшись на ступеньках. На лестничном пролете так же темно, и я, запыхавшись, прислоняюсь к позолоченным перилам, пытаясь отдышаться и прислушаться.

– Тиндалл, что происходит? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, куда он пошел. Ему нужно прятаться от Кайлы и ее людей?

– Сюда, – зовет он.

Повернувшись, я переступаю порог и вхожу в темную комнату. Здесь нет света, кроме единственной свечи, стоящей на столе.

– Малина, иди сюда.

Странный тон его голоса на мгновение побуждает меня остановиться, но, услышав что-то сзади, бросаюсь вперед и между делом ударяюсь локтем.

– Ой! – шикаю я и тру ушибленное место, а потом поворачиваюсь и прищуриваюсь. – Тиндалл, что случилось? Что происходит?

Он молчит, а когда я подхожу ближе, то чуть не спотыкаюсь. Я успеваю устоять, но сзади раздается громкий лязг. Я вздрагиваю и оборачиваюсь, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу.

– Тиндалл?

А потом в комнате вспыхивает свет, и я, прищурившись, смотрю на того, кто посмел сюда вторгнуться. Привыкнув к свету, я чувствую, как внутри все переворачивается. Передо мной стоит Кайла, а рядом с ней стражники, держащие ярко горящие фонари.

Но у нее в руках ключ.

И когда я его вижу, то сразу же понимаю, где нахожусь.

В позолоченной клетке.

В клетке на вершине замка, куда дозволялось заходить только Тиндаллу и нескольким доверенным стражникам, потому что именно здесь он и держал ее. Своего любимого питомца. Свою золотую Драгоценность.

– Что происходит? – говорю я, кинувшись вперед и хватаясь за запертую дверь. И тут я понимаю, что тот звук раздался, когда кто-то захлопнул за мной решетку и запер внутри. Я трясу ее, переводя взгляд на Кайлу, которая в свете фонаря выглядит теплой и нежной, хотя отбрасываемые на ее лицо тени придают ей зловещий вид. – Что ты делаешь? Где Тиндалл?

Она наклоняет голову.

– Мертв. Как я и говорила.

Я оглядываюсь.

– Нет, я слышала…

Она выдыхает, и с ее пухлых губ срывается струйка тумана, похожая на дым от трубки. Только вместо запаха табака в воздух проникает голос моего супруга.

– Малина, идем! Сюда. Малина!

Осознав правду, я округляю глаза от ужаса.

– Твоя магия, – шепчу я. – Ты обманула меня.

У нее хватает наглости улыбаться, и Кайла снова говорит своим голосом.

– Ты появилась в очень неподходящее для меня время, – произносит она с упреком в хрипловатом голосе. – Я наконец-то упрочила здесь свое положение, а твое появление чуть все не разрушило. Но это не важно, – покачав головой, продолжает она. – Как я уже говорила, тебя не очень-то любят. Я что-нибудь придумаю и устраню вызванные тобой сложности.

Я шумно дышу, воздух вырывается холодным белым облаком.

– Ты… фейри наступают, Кайла! У нас нет на это времени.

Она закатывает глаза.

– Ложь тебе не поможет. Думаешь, Тиндалл не предупреждал меня насчет тебя? Он рассказал мне все о твоей коварной попытке взять под контроль Хайбелл. – На ее губах появляется жестокая ухмылка. – Но твои планы не очень-то удались, да?

Я скрежещу зубами от злости.

– Ты покинула город во время восстания, но я все исправила. Ты не можешь заявляться сюда сейчас и пытаться все повернуть вспять. Теперь Хайбелл мой. Но тебе ничто не грозит. Пока я не придумаю, как тобой воспользоваться.

Она поворачивается, дав знак страже, и они уходят, унося с собой фонарь.

– Нет! – Я стучу по прутьям, сжимая их так сильно, что становится больно. – Ты совершаешь ошибку! Мы должны подготовиться!

Кайла поворачивается, рядом с ней только два стражника.

– А я готовлюсь, царица Малина. Вот что приходится делать королевам. Мы планируем. Играем. Строим козни. Только так можно сохранить корону. Мужчины ленивы. Они получают все, что им дают, но не мы. – Она качает головой, и ее блестящие черные волосы блестят в свете огня. – Мы, королевы, всегда должны планировать заранее и манипулировать обстоятельствами в свою пользу. Возьмем, к примеру, Мист.

Мист…

– Думаю, она скоро родит. Немного рановато, но лекари говорят, что ребенок должен выжить. Он будет маленьким, что мне и на руку.

Она кладет ладонь на живот. Платье, собранное под грудью, свободно ниспадает до самого пола. Такое платье носят беременные женщины.

Или те женщины, что притворяются беременными.

Меня мигом осеняет, на что она намекает. Я вспоминаю беременную женщину в коридоре.

Кайла качает головой.

– Знаешь, тебе и правда стоило принять его предложение. Если бы ты просто согласилась признать ребенка наложницы своим наследником, Мидас, возможно, не нанял бы того убийцу. Может, он бы не согласился заключить со мной брак. А теперь у меня будет не только клятва жениться на мне, данная им перед смертью, но еще и его единственный наследник. Выходит, Шестое царство по праву мое.

По моим венам течет лед, который никак не связан с магией. Я часто дышу, во рту становится сухо.

Глаза Кайлы блестят.

– Когда король падает, королева может подняться. Но только та, кто знает, какой сделать шаг.

– Это ты его убила? – выпаливаю я.

Она улыбается, сверкнув белоснежными зубами.

– Мне и не пришлось. Но очень кстати с его стороны.

Гордое выражение ее лица так мне знакомо, потому что точно такое же всегда было и на моем.

– Не понимаю. У тебя же есть Третье королевство.

Она передергивает плечами.

– Я хочу не просто королевство – я хочу империю.

В груди сражаются гнев и беспокойство, отбиваясь каждым ударом сердца.

– Если откажешься слушать меня, у тебя вообще ничего не останется, потому что нас всех убьют. Больше не будет той Ореи, которую мы знаем.

Она не обращает внимания на мои слова и оглядывает комнату, словно оценивая клетку, в которую меня заперла. Ее явное безразличие к моим словам заставляет меня дрожать от гнева.

– Иронично, не правда ли?

– Что именно? – огрызаюсь я.

– Ты здесь. Заперта в той же клетке.

Я цепенею.

Она смотрит на меня карими глазами. Ее лицо мягко подсвечивает свеча, горящая на столе.

– Ты позволяла своему супругу запирать здесь его позолоченного питомца.

– Позволяла?! Тиндалл всегда поступал так, как ему заблагорассудится. Я тут ни при чем.

Она задумчиво хмыкает и постукивает пальцем по нижней губе.

– По-моему, это не правда. Довольно жестоко держать ее здесь, и все же ты это делала. А теперь заняла ее место.

– Да не держала я ее здесь, – возражаю я. – Она сама согласилась быть его золотой шлюхой. Ее каждый день окружали заботой, роскошью и…

Кайла наклоняет голову и перебивает меня:

– А ты ее спрашивала?

– Я… что?!

– Спрашивала ли ты у нее? Или так изнывала от ревности, что тебе было все равно?

У меня нет ответа на ее вопрос. Кайла выходит вперед, пока мы не оказываемся нос к носу.

– Признайся. Тебе нравилось, что ее держат тут взаперти. Так ты чувствовала, что она получила заслуженное наказание за то, что завладела вниманием твоего супруга.

Чувствую, как в ребра мне впиваются осколки льда. Сжимают легкие и мешают дышать.

– Лично я бы немного с ней поиграла – свела бы ее с ума голосами, пока она не сорвалась бы. – Кайла замолкает, словно задумалась об этом. – Или попросту убила бы. Но каждому свое. Ты вела свою игру, но проиграла.

Я поджимаю губы, и холод пробирается под кожу.

– Я не вела никаких игр.

Она снисходительно улыбается и прячет ключ от клетки в карман. Потом наклоняется и берет со стола подсвечник.

– Отвечая на твой вопрос… я не убивала Мидаса, – говорит она. – Это сделала его позолоченный питомец.

Глаза у меня лезут на лоб.

От шока я замираю.

Кайла лучезарно улыбается.

– Какой скандал, да? Что ты там сказала? Ах, да. – Поджав губы, она выпускает магией струйку моего голоса: – Она сама согласилась быть его золотой шлюхой.

Когда мой голос затихает, Кайла ухмыляется.

– Похоже, ты ошибалась, потому что эта золотая шлюшка его и убила.

Я качаю головой.

– Ты лжешь.

– Неужели? – провоцирует она. – Полагаю, я могла бы солгать, но в данном случае правда намного интереснее. Скажи, ты знала, что он был обманщиком?

Я застываю.

– Что?

Ее улыбка становится еще ярче, и она с нескрываемой радостью оглядывает мое лицо.

– Нет, не думаю.

Кайла поворачивается и начинает уходить.

– Кайла! – кричу я. – Выслушай меня! Сюда идут фейри! Немедленно отопри! Ты не можешь держать меня здесь!

Встав у двери, она оглядывается через плечо.

– Скажу как королева королеве: я открою тебе маленький секрет. Эта позолоченная шлюха намного больше, чем кажется. И я тоже. А ты что из себя представляешь, Малина?

С этим неотступно преследующим вопросом она выходит из комнаты, унося с собой свет.

А ты что из себя представляешь?

Я была дочерью. Принцессой. Наследницей Кольеров.

Я была женой царя Мидаса, правителя Хайбелла и Шестого царства Ореи. Люди стаями слетались посмотреть на его блестящий замок, стоивший дороже всех богатств королевства.

А ты что из себя представляешь?

Я смотрю на свои руки, полные снега.

Я – Холодная царица, запертая в чужой клетке.

В этой ужасной тюрьме!

Глава 33

Царица Малина

Я снова и снова бродила по клетке. Спальня, уборная, библиотека, атриум. Смотрела в покрытые льдом окна и кипела от злости. Все, что находится в клетке, не разграбили мародеры – наверное, потому, что она была заперта.

И хотя за окном еще день, в спальне стоит кромешная тьма – единственное окно завалено густым снегом. Я никогда не думала, что здесь может быть так темно. Помимо атриума, в каждой комнате-клетке в лучшем случае тускло, и это наводит ощущение мрачного одиночества.

Я рада, что здесь мало света и увидеть я могу мало.

Все ее вещи остались тут совершенно нетронутыми. Кровать не заправлена, а гардеробе висит одежда и разложены перчатки, на туалетном столике лежат расчески, но зеркало разбито. Интересно, это она сделала? А еще мне интересно, для чего в углу комнаты столько бочонков с вином.

«А ты ее спрашивала? Или так изнывала от ревности, что тебе было все равно?»

Слова Кайлы не покидают меня, словно она до сих пор применяет ко мне свою магию, но к магии это не имеет никакого отношения – только к чувству вины, которое засело в груди.

Всю свою жизнь я провела без этой эмоции, а теперь она с каждым днем становится сильнее.

Я не хочу чувствовать вину. Не хочу жалеть питомца, который так часто согревал постель моего супруга. Не хочу смотреть на замок ее глазами, хотя, оказавшись в клетке, понимаю, что это трудно.

Я часто замечала, как он смотрит на нее. Видела в его глазах одержимость. Ненавидела это.

Если Кайла сказала правду, и Аурен действительно убила Тиндалла… то я не могу увязать это с тем, что видела в прошлом.

И все же…

Я не свожу взгляда с позолоченных прутьев. Я всегда думала, что для моего мужа это было очередной пафосной демонстрацией. Думала, что она важна ему и достаточно дорога, раз ему нужно было держать ее под замком. Думала, ей нравится внимание, нравится быть его позолоченным питомцем. Возможно, я ошибалась. Возможно, она не хотела, чтобы ее здесь держали.

Она ненавидела его, как и я? Или ненавидела еще сильнее?

Эти вопросы меня мучают, но я не успеваю взглянуть на них другими глазами, потому что в комнате сгущаются тени. Знакомые тени.

Я бросаюсь к ним, с облегчением обхватываю прутья.

– Почему так долго? – спрашиваю я требовательно, но голос выдает мою тревогу.

– Проклятие, не мог тебя найти, – говорит Доммик, и я слышу в его голосе огорчение и волнение. Он скидывает капюшон и оглядывает комнату, решетки, меня. – Они заперли тебя тут? – Его вопрос напоминает рык, и боль от моего заточения смягчается его гневом и попыткой меня защитить.

– Где ты был?

– Когда вы с Кайлой ушли, я следил за стражниками. Хотел узнать, что могу от них услышать. У меня было дурное предчувствие. Но клянусь, всего на миг. Я не сводил с тебя глаз, а потом отвлекся. – Он раздраженно трет заросший подбородок. – Я всюду тебя искал, Царевна. Не думал, что найду здесь.

– Можешь меня вытащить?

Он засовывает руку в карман и достает пару металлических отмычек. Опустившись на колени, мужчина начинает сосредоточенно возиться с замком.

– Не можешь просто вытащить меня тенью?

– Я не могу проходить сквозь твердые предметы.

– А в Седьмом королевстве ты зашел в мою комнату…

– У меня был ключ, помнишь?

– Но я не слышала, чтобы дверь открывалась.

Он поднимает на меня взгляд.

– Я умею быть тихим.

Я сглатываю ком в горле.

– И… часто ты прокрадывался в мою комнату без моего ведома?

– Часто, – с намеком произносит он еще более хриплым голосом, чем обычно.

Внутри все трепещет.

– И… когда я мылась…

Он улыбается, перестав возиться с замком, и поворачивает ко мне свое красивое лицо.

– Думаешь, я наблюдал за тобой? – тихо и порочно спрашивает он. – Думаешь, я прятался в тени, пока ты снимала платье и погружалась в холодную воду? Что я смотрел, как твердеют твои соски?

Щеки заливает румянец, но я прочищаю горло.

– С твоей стороны это было бы очень бестактно.

Мысль, что он наблюдал за мной, желал меня, когда я даже не знала, что он рядом, когда мы ненавидели друг друга, наполняет меня таким извращенным трепетом, какой бы мог вызвать только Доммик.

– Ну… я не смотрел, – заканчивает он обычным тоном.

Я уязвлена.

– Но меня тянуло, – добавляет он, снова занявшись замком.

Меня чуть покачивает, и я хватаюсь за прутья.

– Что ж, я рада, что ты не поддался развратным и аморальным порывам, наемник.

Он усмехается и качает головой.

– А ты хороша.

– В чем?

– Во лжи.

Замок щелкает, и он встает, распахнув дверцу клетки. Доммик протягивает мне руку.

– Ваше Величество.

Я выскакиваю из клетки так, словно сбрасываю с себя груз. Представить не могу, как возможно просидеть тут взаперти несколько часов или дней. Недель, месяцев, лет…

Как она выдержала?

– Правильно понимаю: королева Кайла не будет помогать?

– Нет, – качаю головой.

Он оглядывает комнату, а потом останавливает взгляд на мне. Ждет.

Я перевожу дух и вытираю руки о юбку.

– Пойдем, наемник. Если захватчица не поймет причину и не начнет готовиться к нападению фейри, тогда дело остается за нами.

– Правда? – спрашивает он. – Все еще хочешь помочь Хайбеллу, хотя они смеялись над тобой? Даже когда поддержали Кайлу?

Я решительно смотрю на него.

– Хайбелл – мой дом. Я не буду стоять в стороне и смотреть, как его уничтожают. Защищать его – мой долг, хотят они того или нет.

У него на лице появляется что-то напоминающее тихую гордость. Наемник берет меня за руку, даруя тепло каждым пальцем.

– Сейчас ты говоришь как истинная царица, и побуждения у тебя благие. – Он замолкает на секунду. – Большего и не нужно.

Большего и не нужно?

От недоумения я хмурюсь.

– Что? Ты несешь чушь.

– Там, в Седьмом царстве, я говорил, что вполне тебе верю, – объясняет он. – Теперь все изменилось. Я просто тебе верю, Царевна. Верю в тебя.

В уголках глаз как будто собираются снежинки.

– Правда? – дрожащим голосом спрашиваю я, словно предлагая ему что-то хрупкое в надежде, что он это примет. В надежде, что он позаботится об этом.

Доммик кивает, а затем так нежно, будто боясь, что у меня треснет кожа, прижимается губами к моему лбу, чем снова меня поражает. В мгновение ока он отстраняется, и я могла бы подумать, что мне померещилось, если бы не тепло, которое покалывает кожу головы.

– Правда.

С губ срывается вздох.

Как же так вышло, что человек, который должен был меня убить, стал тем, кто в итоге меня спас?

– Готова? – спрашивает он.

Я обязана.

С помощью магии Доммика несложно рыскать тайком по Хайбеллу. Мы спускаемся на этаж ниже, проходим мимо сломанной мебели, разграбленных комнат, кусков, отвалившихся от стен и расшатанных позолоченных перил.

Покинув замок, Доммик тенью переносит нас в казармы. Это продуваемое сквозняками громоздкое здание, в котором пахнет потом и металлом, возведено за замком, недалеко от конюшен. Одно здание занимает большую часть пространства, отведенного под тренировочную площадку. Остальные здания – пристройки, в которых располагаются жилые помещения и столовая. Эти бараки – единственное место, которое не золотили, но их много-много лет назад возвели из камня по приказу моей семьи.

Доммик переносит нас на тренировочную площадку, опуская в укромный уголок. В последний раз я была здесь еще маленькой девочкой, которая стала интересоваться мальчишками. Я кралась сюда тайком и пряталась под скамьей, где были разложены мишени для боя на мечах, а потом наблюдала за происходящим, и ни одна живая душа не знала, что я здесь.

Я наблюдала за мужчинами, по голой груди которых стекал пот, несмотря на холод. Смотрела, как они плевались и чертыхались так, что у меня горели уши. А потом убегала, не осмеливаясь рассказать отцу, где была, потому что меня бы за такое выпороли. А на следующий день просто приходила сюда снова, пряталась и смотрела.

Но сей раз, вместо того чтобы прятаться от солдат, я должна выйти и встретиться с ними лицом к лицу.

Доммик убирает почти все свои тени, позволяя мне видеть. Слышать.

– Уверена?

– Да, – киваю я.

Он полностью прячет магию, и тогда я выхожу из темного угла и перешагиваю через песчаную яму. Потолок тут такой высокий, что помещение кажется еще больше. К носу липнут запах металла и пота.

Когда я прохожу вперед, солдаты резко замирают. Некоторые получают удар, потому что перевели все внимание на меня. Все присутствующие удивлены и смотрят на меня.

Остановившись по центру, я оглядываю каждого солдата. За высокими окнами, расположенными на каждой из четырех стен, свистит ветер.

– Что вы тут делаете? – спрашивает мужчина с мокрыми от пота волосами мышиного цвета. На воротнике его куртки насечка, указывающая на то, что он один из генералов, и это подтверждает высокомерное выражение его лица.

– Это мой дом, генерал, и на Хайбелл надвигается угроза. Я думала, мое присутствие оправдано.

Он смеряет меня взглядом и кладет руку на пояс.

– Мы считали вас мертвой.

Мужчины смотрят на меня так, словно хотят, чтобы я извинилась за то, что это не так.

– Вас ввели в заблуждение, – просто говорю я.

– Но это не объясняет, что вы делаете здесь, в моих казармах.

Я возмущена. Формально это мои казармы, но спорить бесполезно.

– Повторюсь: на город надвигается угроза. Уверена, вы слышали, что я говорила перед замком.

Он улыбается, и я вижу сломанные зубы, словно его часто били по морде.

– О да, мы слышали. И хорошенько над этим посмеялись, – усмехается генерал, и его веселье подхватывают не меньше дюжины солдат.

Я никак не реагирую. Сегодня надо мной уже достаточно потешались, поэтому я успела стать невозмутимой к насмешкам.

– Фейри приближаются к городу, генерал. Я отдаю вам приказ собирать людей и готовиться к нападению.

Он наклоняет голову, внимательно смотря на меня. Остальные молчат, ждут, что он скажет, переводя взгляды с него на меня.

– Теперь мы исполняем приказы королевы Кайлы.

– Вы не присягали на верность королеве Кайле.

Он прикусывает щеку, словно собираясь с мыслями. Не сомневаюсь, он один из тех солдат, кто покинул пост во время беспорядков.

– Хайбеллу лучше с королевой Кайлой, чем слушать безумную женщину, которая приказывает нам убивать горожан.

Стыд обрушивается на меня, как ведро воды, и обвиняющие взгляды мужчин становятся более резкими. Но я понимаю. Я в самом деле приказала им убивать во время бунта, но думала, что имею на то право. Вместо того, чтобы выслушать их, как подобает истинной правительнице, я вспылила и только все усугубила.

Доммик смотрит мне в спину таким же пронзительным взглядом, как обычно. Мне не нравится, что он видит и слышит о том, как я вела себя прежде.

Генерал, похоже, чует мою уязвимость, поэтому продолжает:

– А теперь вы здесь и приказываете снова за вас сражаться? – Он качает головой и оглядывает солдат, вынуждая их присоединиться к его протесту. – Нет, мы не станем этого делать. Довольно с нас ваших приказов.

– Я была неправа. – Слова липнут к языку, и я с трудом их произношу. Ни разу в жизни я не признавалась в подобном, но признаю свои ошибки теперь.

Я жду, что они удивятся. И выслушают меня теперь, когда я признала вину.

Но напрасно.

– Да, а вот королева Кайла, похоже, права. Мы хотим, чтобы нашей королевой стала она. Не вы.

Его заявление все равно что пощечина, но я не отворачиваюсь. Нет, даже чувствуя, что каждый мужчина в этом помещении солидарен с его хлесткими словами.

Я сжимаю руки перед собой, впиваясь пальцами в израненные ладони.

– Если пожелаете, она может стать вашей королевой. Возможно, она и правда лучше меня. Но Хайбелл всегда был и остается моим домом. – Я уверенно смотрю ему в глаза, показывая правду, которая видна в моих белых волосах и льдисто-голубых глазах. – Моя семьи жила и правила здесь на протяжении многих поколений, и мы, Кольеры, всегда были верны Хайбеллу. Хотя бы в этом вы можете быть уверены, – решительно заявляю я. – Фейри наступают, генерал, и по численности они значительно превышают нас. Мы должны подготовиться к нападению.

Солдаты смотрят на меня, обдумывая мои слова, и на миг кажется, что генерал прислушался ко мне. В моей груди вспыхивает надежда.

Но она улетучивается в ту же секунду, как генерал качает головой.

– С нас довольно. Будет лучше, если вы снова вернетесь к мертвым, Холодная царица.

Проявив дерзкое неуважение, он поворачивается ко мне спиной и уходит. А я стою на площадке и смотрю, как вместе с ним уходят все до единого солдаты.

Глаза застилает пелена от опустошения и отчаяния. В уголке глаза появляется слеза и застывает, не успев упасть на щеку.

Чувствуя, как меня начинает трясти, я поворачиваюсь и медленно бреду к двери. Выйдя на улицу и прижавшись спиной к стене, я закрываю глаза и судорожно вздыхаю.

– Малина.

Я резко открываю глаза и вижу перед собой Доммика.

Он окидывает меня взглядом, и я жду от него вопроса, все ли со мной в порядке, но наемник спрашивает:

– Хочешь, я убью этого человека? – И он совершенно серьезен.

Из горла вырывается хриплый смешок, напряжение меня покидает.

Я качаю головой.

– Нет, наемник. Держи свой кинжал при себе.

– А что насчет королевы Кайлы?

– Нет, – говорю я, как бы ни соблазняло меня его предложение. – Несмотря на случившееся, люди слушают ее и доверяют ей. Когда придут фейри, думаю, городу понадобится ее присутствие, чтобы сплотиться.

Он кажется разочарованным. Но мне становится немного лучше, ведь я знаю, что Доммик убил бы ее, если бы я попросила. Ну, хотя бы один человек на моей стороне.

Этим мужчинам не понять. Они не видели. Если бы они видели, то знали бы, что к Хайбеллу приближается смерть. Я не могу допустить, чтобы этот город постигла та же участь, что и деревню на окраине, но не знаю, как предотвратить опасность. Знаю лишь, что не хочу видеть, как его ровняют с землей.

Я иду вперед, смотря с горы на распростертый внизу город. Мой город. Не только из-за моего королевского происхождения, но и потому что я прожила тут всю жизнь. Здесь жила и моя семья.

– Ты пыталась, Малина, – говорит Доммик, встав рядом со мной на утоптанный сотнями солдат снег. За нами – казармы, а еще дальше – пустынный горный склон. Мы окутаны тенью. Вокруг нас хлещет ветер, и мои распущенные волосы падают мне на лицо. – Только скажи – и я вытащу нас отсюда. Найдем себе укромное место.

Я завожу руку за спину и заплетаю волосы в косу, стягивая белые пряди как можно туже и завязывая их на концах. Затем расправляю плечи, не отрывая взгляда от города.

– Я не покину Хайбелл.

Доммик замирает от резкости моего заявления.

– Тогда как же нам поступить?

Никто раньше у меня такого не спрашивал.

Это вопрос я сама всю жизнь задавала другим людям. Своему отцу, супругу и советникам.

Мужчинам.

Когда нужно было принимать решение, мне приходилось спрашивать. Приходилось ждать, когда мужчины решат. Никто не спрашивал и не интересовался моим мнением. Никто не ждал, как Доммик, когда я предложу план. Никто не доверял мне в таких вопросах. Мне приходилось высказывать непрошенное мнение или задавать конкретные вопросы, помогая им прийти к заключению и создавая впечатление, что это с самого начала было их идеей.

Наконец-то этот вопрос задали мне, и у меня есть на него ответ.

– Мы отправляемся в город, – говорю я и разворачиваюсь, шлепая по снегу к конюшням. – И мне понадобится лошадь.

Глава 34

Царица Малина

И хотя наездница из меня превосходная, Доммик настаивает, чтобы мы ехали вместе на чертовой лошади. Сейчас мы стоим в конюшне: животные заперты в загонах, укрытые от снежной бури, которая как будто вот-вот обрушится на Хайбелл. Когда мы резко появились в углу, конюх от испуга даже подпрыгнул, но, бросив на меня один только взгляд, молча сбежал.

Или, возможно, он испугался сопровождающего меня наемника в капюшоне.

– Я начала брать уроки верховой езды, когда мне было два года, – многозначительно сообщаю Доммику, смотря, как он седлает лошадь. У нее крепкое тело, длинная белая шерсть, грива подстрижена и заплетена в затейливую косу.

– А я без седла катался на жеребцах с тех пор, как у меня член впервые встал. Ты едешь со мной, Царевна.

Он заканчивает затягивать ремни и подходит ко мне. Без предупреждения хватает за талию, отчего у меня перехватывает дыхание, и усаживает на лошадь, словно я легче перышка. Затем залезает сзади и плавно садится.

Я ерзаю в седле – юбка не предназначена для такой езды, но Доммик просто задирает ее до бедер. Если бы не толстые чулки, мои ноги были бы неприлично выставлены напоказ.

– Не думаю…

– Хорошо. Вот и не надо, – перебивает он.

Он протягивает вперед руки, и я жду, что сейчас Доммик возьмет поводья, но он поднимает их и передает мне. Я крепко стискиваю их, а он сдвигает руки и обхватывает ими меня. Одну руку кладет на мою задранную юбку, а другую прижимает к животу.

– Я могу поехать одна, – говорю я, но голос мой звучит хрипло.

По всему телу разливается тепло, несмотря на то, что я в одежде. Но это ничто в сравнении с тем жаром, что охватывает меня, когда наемник вдруг притягивает меня к себе, прижимая задом к своему паху.

Я втягиваю воздух.

Он наклоняет голову, поднеся губы к моему уху, и говорит восхитительно хриплым голосом:

– Ты поедешь со мной.

Все мои возражения тут же отпадают. Они не идут мне в голову, когда его тело оказывается так близко, и я понимаю, что не хочу.

– Признайся, – сипло произносит он, – тебе это нравится.

– Мне не… не нравится.

Он смеется, и у меня по спине пробегают мурашки.

Откашлявшись, я пытаюсь не обращать внимания на его крепкое тело и натягиваю поводья. Мы вылетаем из конюшни, пересекаем ровный заснеженный двор, минуя солдат. Они смотрят на меня, разинув рты, но не пытаются остановить.

Мы добираемся до дороги и начинаем спуск по горе. Я пытаюсь придумать какой-нибудь план и в то же время полностью поглощена мыслями о Доммике, присутствие которого так остро ощущаю.

Похоже, в последнее время я часто о нем думаю. Трудно не думать о нем, особенно когда он выводит пальцами круги у меня на животе и опускает их ниже.

Но даже это не может отвлечь меня от ужаса, который я ощущаю всякий раз, когда мне приходится ехать по этой дороге. Спуск с горы опасен, но я не поддамся унынию. Потому я отвлекаюсь с помощью прикосновения Доммика, сосредоточившись на нем, а не на извилистом склоне.

Каждый раз, когда мы наступаем на скользкий участок, он крепче прижимает меня к своему паху. Раньше я ездила в карете с задернутыми шторами, чтобы не видеть высоты. Но когда мы едем верхом, такие уязвимые, я больше размышляю о твердости, которая ко мне прижимается.

Доммик опускает руку ниже, отвлекая меня, и медленно кружит пальцами. Между ног у меня разгорается жар, и я невольно закрываю глаза, представляя, что бы произошло, если бы его пальцы спустились еще ниже.

Мне жутко хочется поерзать, и я почти приподнимаюсь, чтобы прижаться ближе…

Лошадь дергается, пронзительно заржав, и поскальзывается на льду, а я в ужасе открываю глаза. Животное спотыкается, пытаясь обрести равновесие, а я кричу, уверенная, что вот сейчас мы сорвемся с горы. Страх высоты подступает так быстро, что у меня кружится голова.

Но Доммик хватает поводья и, умело маневрируя, успокаивает лошадь, помогая ей найти равновесие. Я тяжело дышу, когда мы резко останавливаемся, и не свожу глаз с края, от которого нас отделяет всего два фута. Я сжимаю руками седло так сильно, что белеют костяшки пальцев, и вся дрожу.

– Великие боги, это было…

– Страшно? – приходит он на подмогу.

– Это ты виноват! – огрызаюсь я.

У него хватает наглости рассмеяться. Словно это не мы чуть не погибли, сорвавшись с горы.

– Немного отвлеклась, Царевна?

Я стискиваю зубы, но пока тяжело дышу.

– Вот почему нам не стоило ехать вместе!

– О, я не согласен. Нам следует чаще кататься верхом, – порочно намекая говорит он.

В животе порхают бабочки-сосульки. Потому я ударяю его локтем в живот, чтобы тоже немного вывести из себя.

Он кряхтит, и я довольна.

– Продолжай в том же духе, Малина, – загадочно и лукаво говорит он.

Я оглядываюсь, и наши взгляды встречаются.

– Это я и намерена делать.

Доммик усмехается.

– Хорошо.

Цокнув языком, Доммик медленно, уверенно ведет лошадь с горы, но теперь держит руки при себе. Мое тело постепенно успокаивается, и я снова могу притвориться, что мной не овладевают ни желание, ни страх.

Когда мы спускаемся и оказываемся у моста, который раскинулся над пропастью и ведет в город, я с облегчением выдыхаю, радуясь снова оказаться на ровной земле. Но мое облегчение длится недолго, потому что теперь я должна встретиться с людьми.

С людьми, которые меня презирают.

Перейдя через мост, мы оказываемся у входа в город. Позади нас по всей длине пропасти тянется низкая стена, но впереди простирается широкая дорога, мощеная камнем и припорошенная снегом. В городе есть несколько улиц, ведущих в разные стороны, и эти узкие улочки переполнены магазинами и людьми.

Я забираю у Доммика поводья и веду лошадь в самую оживленную часть города – на площадь.

Никто особо не обращает на нас внимания – возможно, отчасти из-за Доммика, который сидит у меня за спиной и закрывает своей крупной фигурой. Когда мы подъезжаем к площади, на рынке еще идет торговля. Перед павильоном стоят тележки под тентами, люди забивают корзины покупками, обмениваясь монетами. Но видно, как они поглядывают на небо, а некоторые уже убирают товары и закрывают ставни на телегах.

Когда я была здесь в последний раз, то пыталась завоевать расположение своего народа, но они отвергли меня, швырялись дарами, ненавидели. И все это происходило в сопровождении стражников и в полностью закрытой карете. А теперь у меня только Доммик и лошадь.

Я беззащитна.

Но напоминаю себе, что люди беззащитнее, чем я. Просто они пока мне не верят. Мой долг – убедить их.

Я направляюсь на середину площади, и торговцы с покупателями расступаются, как только я резко останавливаюсь. Я привстаю, а потом перекидываю ногу и спрыгиваю.

Люди на рынке в удивлении оборачиваются ко мне, поняв кто я.

Доммик спрыгивает и встает сзади, держа поводья, пока я иду сквозь толпу, стараясь привлечь внимание каждого. Стараясь убедиться, что они видят меня – мои белые волосы Кольеров, мое лицо, мои глаза.

Когда они понимают, кто перед ними, я начинаю чувствовать их удивление и недоумение. Их гнев и отвращение. И без того ясно, что все здесь, как и стражники в Хайбелле, предпочли, чтобы я оставалась мертвой.

Но это уже неважно.

Я здесь не ради себя. Не ради того, чтобы склонить их на свою сторону или завоевать расположение. Я останавливаюсь и поворачиваюсь по кругу. Пусть видят, в каком я потрепанном виде, пусть лицезреют отчаяние на моем лице. Я говорю громким голосом, чтобы все меня слышали.

– Жители Хайбелла, как вижу, вы знаете меня и понимаете, что вам солгали о моей смерти. Я пришла вас предупредить. На нас надвигается враг!

В воздухе чувствуется неверие, когда они опасливо собираются вокруг меня и смотрят с таким отвращением, словно я оскорбила их своими словами.

– Я побывала на краю нашего мира. Воочию повидала руины Седьмого королевства. Мост Лемурии теперь восстановлен, и фейри вернулись в Орею, чтобы напасть на нас.

Мой голос заглушает порывистый ветер, и я продолжаю поворачиваться, удостоверяясь, что все меня видят и слышат. Они стараются держаться подальше – и знать, и нищие.

– Когда-то я была вашей царицей. Теперь я просто хочу защитить Хайбелл.

– Ложь! – выкрикивает из толпы мужчина в рваной и многослойной одежде, голова у него обмотана тканью, чтобы защититься от холода. – Теперь Хайбелл защищает королева Кайла. Нам не нужна ты и твоя ложь!

Ему вторят гневные крики и возражения.

– Но я говорю правду! – в отчаянии кричу я, рыская взглядом по толпе и пытаясь найти хоть одного человека, который мог бы воспринять мое предупреждение всерьез.

Но не нахожу.

– Фейри уже здесь! Вам нужно укрыться в замке, или бежать, или готовиться к битве. Потому что они идут за нами, верите вы мне или нет.

Люди поворачиваются и уходят. Отворачиваются от меня, словно я для них – ничто. Словно мои слова не имеют никакого значения. Я еле дышу и чувствую себя совершенно беспомощной, когда в лицо мне дует холодный ветер.

Я никчемная.

Горло сдавливает от отчаяния, но все равно я кричу сквозь шторм, чувствуя, будто пытаюсь уцепиться за воздух, но не выходит – у меня не получается вызвать у них интерес или привлечь внимание.

– Подождите! Я знаю, что подвела вас. Знаю, что вы отвергли меня. Но это не имеет отношения ко мне. Вы должны подготовиться! – с волнением кричу я.

Люди расходятся, оставив меня одну посреди площади наедине с пронизывающим ветром. Торговцы привязывают телеги, продавцы закрывают прилавки. Лавочники запирают двери, а покупатели и попрошайки отворачиваются.

Они повернулись ко мне спиной.

Меня переполняет паника, как зверь, который терзает меня изнутри.

Никто не хочет меня слушать.

Всю свою жизнь я была членом царской семьи. Слуги, стражники, аристократы, советники – все были вынуждены меня слушать. Но теперь, когда наступила необходимость, когда царица умоляет свой народ спасти жизнь себе, своим соседям, детям, сохранить свои дома… мои слова остаются неуслышанными.

Когда от меня отмахнулась королева Кайла – это совсем иное. У нее нет истинной связи с этим городом. Совсем другое дело, что стражники тоже не придали значения моим словам, потому как воочию видели, какие чудовищные приказы я отдавала. Но люди отворачиваются, даже не задумываясь, что я могу говорить правду…

Выходит, я подвела их по-настоящему.

Я стою посреди пустеющей площади и смотрю, как они уходят. Смотрю, как мои люди снова меня отвергают. Мои руки горят от холода. Я не могу и дальше терпеть неудачи. Особенно сейчас, когда все поставлено на карту.

Возможно, Кайла права. Возможно, я никому не нужна.

Но я нужна.

Эта мысль меня подстегивает. Придает сил. Наполняет решимостью, какой я не чувствовала ни разу в жизни. Я нужна Хайбеллу. Они этого не знают, а я знаю, и больше я их не подведу.

Повернувшись, я возвращаюсь тем же путем. Не жду, когда Доммик поднимет меня. Я ставлю ногу в стремя и сажусь на лошадь, поправляю юбки и хватаюсь за седло. Доммик устраивается сзади, снова схватив меня за талию, и ни слова не говорит, когда я подгоняю лошадь.

Надвигается снежная буря, и ветер усиливается, когда мы скачем из города. Мои белые волосы выбиваются из косы и лезут в глаза. Доммик закутывает нас в свой плащ, но ему ни к чему утруждаться – холод мне по вкусу. С каждым моим вдохом он меня подпитывает.

Снегопад начинается, когда я останавливаю лошадь у моста. Я спрыгиваю и прохаживаюсь перед мостом, прикинув его протяженность, смотря на другую сторону, ведущую к горе. К замку, который тесно притулился к ней, как ребенок, которого держит на бедре мать. Между нами зияет ледяная пропасть, с хрипом втягивая ветер надвигающегося шторма.

Здесь только одна дорога.

Из Седьмого королевства ведет только одна заснеженная дорога. Здесь и пройдет войско фейри. Они поднимутся с холма и начнут спуск, а потом либо повернут налево к замку, либо перейдут мост и проникнут в город.

Я не могу заставить Кайлу или гвардию прислушаться ко мне. Не могу построить укрепления на дороге, так как она слишком открыта. И не могу заставить людей бежать из города и укрыться в стенах замка. Потому мне придется защитить город своей стеной.

Я спрыгиваю у начала моста, где небольшая стена огораживает пропасть. Упершись коленями в каменные плиты, я смотрю на свои ладони.

– Что ты делаешь?

Я не отвечаю Доммику. Сосредотачиваю все внимание на своих руках. На порезах и прилипших к ним острых осколках льда. И я умоляю.

В отчаянии я умоляю, стоя на коленях.

Я не молю богов – разве высшие силы хоть раз мне помогли? Нет, я молю магию. Магию, которой у меня не должно было быть. Я отчаянно молю ее сделать что-нибудь – что угодно, – чтобы она помогла мне спасти город, который я поставила под удар.

Пожалуйста…

Завывает ветер.

Начинает моросить мокрый снег.

А я молю, упрашиваю и заклинаю.

Доммик наблюдает за мной. Царица, стоящая на коленях, и молчаливый наемник – сложно найти более неподходящую пару. Но у нас больше общего, чем у многих. Мы оба приносили другим смерть. Только он в этом честен. Он орудует клинком и проливает чужую кровь. А я позволила другим пролить мою кровь, и теперь враг направит клинки против моего народа.

Мои деяния намного-намного хуже.

Пожалуйста…

Я крепко зажмуриваюсь, чувствуя, как дрожат руки, и вся сжимаюсь от отчаяния, которое кажется сильнее самой жизни.

Потому что я сожалею.

Сожалею, что позволила бессильной жизни сформировать мой характер. Сожалею, что не противостояла отцу. Сожалею, что вышла за Мидаса. Сожалею, что позволила ему держать женщину в клетке. Сожалею, что смотрела свысока на тех же людей, которым обязана была служить.

Сожалею, что стала такой озлобленной, холодной женщиной, и хочу выпустить этот холод. Сделать что-то хорошее.

Пожалуйста…

Я продолжаю молиться этой силе, продолжаю умолять эту переменчивую магию, и вдруг зубы начинают скрежетать от холода. На моих плотно сжатых губах собирается лед и трескается на языке.

И отчего-то, словно вняв моим просьбам, магия начинает нарастать. Пробиваться из плоти и крови, наконец-то ответив на мой призыв.

Я ахаю, увидев, что лед на руках срастается. Шершавые осколки, которые всегда липли к ранам, раздуваются как облака. Они вытягиваются, соприкасаясь друг с другом, и два осколка сливаются воедино и тут же начинают расти. Они растут, становятся толще, как иней на окнах, и вскоре превращаются в такую большую и объемную ледяную глыбу, что я, замычав, роняю ее на землю, не в силах удержать на весу.

Я смотрю на глыбу. На этот идеально ровный куб из цельного льда, слегка покрытый инеем, таким же белым, как мои волосы, с голубым оттенком, как мои глаза. И, наконец, у меня появляется ответ на вопрос Доммика, который он задал мне возле казармы.

Так что же мы будем делать?

Раз уж никто не хочет меня слушать, придется защищать Хайбелл своими силами.

Выстраивая кирпичик за кирпичиком.

Глава 35

Аурен

Мы идем не вдоль журчащего ручья, а вдоль того, который вздыхает. Кажется, будто его тихий напев замирает между вдохами, а потом он с облегчением выдыхает, как человек, вернувшийся домой после трудного дня. Я вижу в воде продолжение скал, отчего она приобретает зеленоватый оттенок.

Точно такого же цвета глаза у Слейда в солнечный день.

Я еду верхом на Блаш и тереблю воротник туники, вожу большим пальцем по груди, в которой так остро ощущается тоска. Мне хочется снова посмотреть в глаза Слейда. Хочется сказать ему все то, что должна была сказать с самого начала. Когда я была слишком напугана и сломлена, чтобы понимать, что ждет меня в будущем. Когда была преисполнена сомнений, горестей и не доверяла себе и своему сердцу.

Я была так уверена, что совершу те же ошибки, что и с Мидасом. Думала, что не смогу испытать настоящей любви со Слейдом. Думала, что он не сможет полюбить такую, как я.

«Любовь возникает по-разному».

В этом он был прав. Любовь и правда возникает по-разному. Но нашла возникла как рассвет.

Рассвет, который расцвел сам по себе. Просто так.

Слейд уверенно ворвался в мою жизнь, и с той поры ночь стала угасать.

Я так долго была заточена в одинокой тьме, что не поняла, когда мир озарил свет – не сразу. Я столько лет была слепа, что попыталась отвернуться, когда на горизонте забрезжил свет. Я щурилась, зажмуривалась, думая, что не могу его обрести. Что навсегда останусь во тьме.

Но все вышло иначе.

Слейд научил меня стоять напротив солнца и не бояться. Позволил мне приблизиться к свету так, что он не слепил меня.

Слейд предоставил мне выбор.

С ним я купаюсь в лучах этого света, греюсь его теплом, и даже наша разлука не может лишить меня этого. Потому что, где бы мы ни были, всегда светит солнце. Где бы ни находился Слейд, я его люблю.

– Мы почти на месте.

Я прихожу в себя и отвожу от ручья взгляд, переведя его на Вика. Они с Лудогаром едут впереди, Эмони рядом со мной, а за нами еще два вульмина по имени Марокс и Огиф. Вик решил, что мы вшестером отправимся на миссию по спасению ореанцев. Остальные вульмины остались в деревне. Мы едем уже несколько часов на встречу с фейри, который приведет нас в Риффалт, где удерживают ореанцев.

Я выпрямляюсь в седле, пытаясь размять спину, а Эмони копается в сумке и протягивает мне руку.

– Держи.

Она предлагает мне хлеб, политый сиропом. Закинув его в рот, я тут же чувствую на языке сладость, после которой остается цитрусовая кислинка, отчего у меня щиплет губы.

– М-м-м, спасибо.

Уж что-что, а голодной за эти несколько дней пути с Эмони я ни разу не оставалась. Она всегда щедро угощает меня едой и всяким перекусом. И сейчас я не прочь отвлечься, потому что очень переживаю из-за своей первой настоящей миссии мятежников. Но еще я воодушевлена. Рада, что могу сделать что-то значимое.

– Леди Льяри, – окликает сзади Марокс. – Если вы голодны, у меня тоже есть еда.

– И у меня, – поддакивает Огиф.

Я оглядываюсь на них через плечо. Марокс с его густой рыжей бородой хмуро смотрит на Огифа, словно ему не нравится, что тот повторил за ним. Огиф же глядит на меня. Его черные волосы развеваются на ветру, а покрытое веснушками лицо искреннее. Они очень внимательны – уже предлагали мне воду и плащи, когда сегодня утром пошел дождь.

– Я не голодна, но спасибо.

Бледно-голубые глаза Огифа становятся немного печальными, но Марокс выпрямляется в седле.

– Мы предоставим все, что вам понадобится, Льяри.

– Очень любезно с вашей стороны, но не волнуйтесь так за меня, – говорю я и отворачиваюсь.

– Вот именно. У нее есть я, – щебечет Эмони.

Я хмыкаю, а Вик уводит нас от тихого ручья, углубляясь в густые заросли. Стволы деревьев тут покрыты черным мхом, напоминая крупное тело, завернутое в плащ. Ярко-зеленые листы в форме слезы защищают нас от солнца, а земля заросла кустарниками. Мы едем друг за другом по узкой дороге. Лудогар впереди пробирается сквозь колючие ветви, загораживающие путь.

Мы преодолеваем очень густые заросли, и кажется, что перед нами открывается целый мир. Мы слезаем, оставив лошадей пастись и обнюхивать окрестности возле небольшого пруда, а сами идем к месту встречи, которое само по себе кажется царством.

Здесь стоят огромные колонны высотой с деревья из полупрозрачного камня темно-фиолетового цвета. Он такой древний, что отчасти осыпался, отчасти потрескался. Колонны обвивают виноградные лозы, пробиваясь сквозь трещины и переплетаясь с небольшими белыми тростинками, такими же пушистыми, как облака.

Чем бы ни было раньше это здание, оно явно было величественным. А теперь природа словно одержала над ним верх, а время его поизносило. К нему ведут пологие ступени, а вместо крыши – открытое небо.

Мы идем за Виком между разрушившимися стенами, но я смотрю под ноги. Пол выложен тем же прозрачным камнем, что и колонны, но под ним, прямо по центру, протекает подземная река, отчего кажется, что мы бредем по фиолетовой воде. Иногда там проплывает рыбка, бледная чешуя которой похожа на отблеск пролетевшей мимо звезды.

– Что это за место? – тихо спрашиваю я. Не знаю почему, но это место побуждает меня говорить шепотом.

– Старый храм, – отвечает Вик, и ему на лицо падают тонкие полоски солнечного света. Он ведет нас к расколовшейся стене, где фиолетовый камень свален в кучу, а поверх него растут вьющиеся лианы. – Скоро сюда придет фейри, с которым мы должны встретиться. А пока можем отдохнуть.

Я киваю, и мы собираемся все вместе. Я сажусь на каменный обломок. Эмони идет к стене и постукивает ногтем по фиолетовому камню, а потом тихонько присвистывает, завозившись со своей сумкой.

Лудогар косится на нее.

– Даже не думай.

Она оглядывается через плечо, продолжая идти вдоль стены.

– Что такое? – с невинным видом спрашивает она, но продолжает рыскать по сторонам.

Но Лудогар упорно не сводит с нее взгляда.

– Отсюда ни при каких обстоятельствах нельзя ничего красть.

Она останавливается и поднимает палец.

– Во-первых, это называется добывание. А во‑вторых… – Поднимает еще палец и замирает. – Эм… а почему бы и нет?

Он фыркает и смотрит на нас, но Вик садится и отпивает из бурдюка с водой, а Марокс с Огифом старательно избегают его взгляда.

– Это священное место, – говорит Лудо, словно это и так должно быть ясно. – Его построили для богинь.

Эмони задумчиво хмыкает.

– И каких?

Он хмурится.

– А это важно?

– Важно ли? – усмехается она. – Конечно! А если это храм Дронидилис? Она была богиней благосклонности и воровства. Она была бы рада, если бы кто-то украл из ее храма. Это доставило бы ей огромное удовольствие.

Я улыбаюсь и вижу, что Вик сам еле сдерживает улыбку, пряча ее за бурдюком. Даже Огиф и Марокс весело переглядываются.

– Это не храм Дронидилис, – раздраженно говорит Лудогар.

Она постукивает по другой части стены.

– Откуда такая уверенность?

У него не хватает слов, но он хмурится еще сильнее.

– Просто… ничего не кради! Это принесет нам несчастье.

– Ты разве меня не слышал? Благосклонность и воровство, – парирует Эмони. – А я бы возразила, что нам повезет. – Она смотрит на меня. – Дрони – моя любимая богиня.

Неудивительно.

Лудогар вздыхает, покачав головой, и глядит на высокие деревья, словно пытаясь увидеть в небе богиню, которая вразумит Эмони.

Эмони же невозмутимо плюхается на пол, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене, а потом принимается обрывать висящие рядом растения.

Когда я прислоняюсь спиной к стене, чтобы в ожидании было удобнее, то слышу сзади какой-то звук. Вик вскакивает, а я быстро поворачиваюсь и вижу, как к нам, прихрамывая, идет пожилой фейри.

– Отлично, вы здесь, – в качестве приветствия говорит он.

У него каштановые с сединой волосы до плеч и короткая борода идеальной квадратной формы. Кожа у него бледная и сероватая, как затянутая облаками луна. На нем черный кожаный жилет поверх туники и брюки с красным поясом на талии. Он постукивает деревянной клюкой по полу, отчего по разрушенному храму разносится эхо.

– Бреннар, – говорит Вик и идет ему навстречу, пока остальные держатся поодаль. – Благодарю за то, что согласился вернуться за нами.

Слегка сгорбленный фейри быстро кивает.

– Не стану говорить, что это было легко. – Он смотрит на Лудо. – Лерана утверждала, что это срочно, когда я привез ее обратно.

– Да, – отвечает Вик. – Мы благодарны, что ты смог привезти ее и вернуться за нами.

Бреннар останавливается и устало вздыхает, опираясь на клюку.

– Да-да. Ты же знаешь, что ради Вульмина я сделаю все. Но зачем вам в Риффалт?

– Там могут быть ореанцы, которым нужна наша помощь.

Бреннар приподнимает тонкие брови.

– Нам понадобится твоя помощь, – завершает Вик.

На лице пожилого фейри появляется сомнение.

– Но это очень опасно…

– Ты получишь щедрое вознаграждение.

– Ты же знаешь, что на это мне плевать, – махнув рукой, говорит Бреннар. – Но тайком вывозить ореанцев из Риффалта – огромный риск.

Вик загадочно улыбается.

– Все, что достойно риска, достойно и исполнения.

– Да, да. Отлично. Конечно, если этого требует миссия Вульмина, вы знаете, что я к вашим услугам, – говорит Бреннар, обводя взглядом остальных. – А теперь давайте посмотрим, сколько я смогу…

Остановив на мне взгляд, он широко распахивает глаза. Бреннар от удивления замолкает и отшатывается как от удара, а потом с трудом произносит:

– Т-ты. Ты Аурен Терли.

Я вежливо улыбаюсь.

– Да.

Его лицо становится мертвенно-бледным, а после он резко поворачивается к Вику.

– Как она здесь оказалась? Как это возможно? Она же мертва!

– Так заявили монархи, – говорит Лудо.

– А мы прекрасно знаем, как часто они лгут, – добавляет Вик. – Льяри Ульвере жива и здорова, и она вернулась.

Рука Бреннара дрожит на клюке.

– Как это возможно? – Он снова переводит взгляд на меня и смотрит глазами цвета глины.

– Богини вернули ее домой, – говорит Вик.

– Может, даже Дронидилис, – бурчит под нос Эмони, и я улыбаюсь.

– Что она тут делает? – спрашивает Бреннар.

Я шагаю вперед и отвечаю сама, потому как устала оттого, что они разговаривают так, будто меня тут нет:

– Я направляюсь в Риффалт, чтобы помочь ореанцам.

Он ошарашен моими словами и немного испуганно переводит взгляд на Вика.

– Ты ждешь, что я отведу ее в Риффалт? Ты с ума сошел?

– Аурен может о себе позаботиться, – отвечает Вик, и меня охватывает гордость, после чего я киваю пожилому фейри.

Но он качает головой, отчего его квадратная борода трясется.

– Ни за что. Я никуда не смогу ее отвести, а туда тем более. Меня не должны с ней увидеть! Никого из вас! Вы знаете, что произойдет, если просекут, кто она? В таких городах, как Риффалт, о Терли, может, и не говорят, но они сразу же поймут, кто она. А если лорд Калл и другие дворяне прослышат об этом…

– Он не узнает. Никто ее не увидит. Нам просто нужно, чтобы ты отвел нас в Риффалт. Остальное за мной, Бреннар. Поверь, я знаю, что делаю это в интересах Вульминов.

Он крепко поджимает губы, отчего они становятся еще тоньше.

– Мне это не нравится…

– Ты присягнул Вульмину, – говорит Вик. – И я тоже. Я не стал бы подвергать тебя неоправданному риску, но подобные миссии всегда представляют опасность. Мы должны туда попасть.

Все смотрят на Бреннара и ждут, пока он обдумывает сказанное Виком. Его раздирают противоречия, а между бровей залегли морщины.

Наконец он соглашается, процедив сквозь зубы:

– Хорошо.

– Спасибо, Бреннар. – Вик хлопает его по плечу, и тот слегка покачивается. – Показывай дорогу.

Бреннар снова бросает на меня взгляд, а потом поворачивается и уходит, постукивая по полу тростью. Я медленно иду за ним, а Эмони держится рядом. Я так близко к нему, что чувствую запах кожаного жилета – это землистый запах с еле уловимыми нотками, от которых я морщусь, поскольку они напоминают мне влажную кору.

Нашему отряду не пришлось долго за ним идти. Мы покидаем развалины храма, и Вик жестом показывает остальным остановиться и ждать. Жаль, что я понятия не имею, чего мы ждем. Бреннар начинает ходить по кругу, упершись взглядом в землю, словно что-то ищет.

– Что он делает? – тихо спрашиваю я.

– На лошади до Риффалта слишком долго, – поясняет Вик. – Мы преодолеем путь более быстрым способом.

Я жду дальнейших объяснений, но он снова смотрит на Бреннара.

Все смотрят, как он продолжает расхаживать по кругу. Похоже, он находит искомое, потому что стучит тростью о землю и что-то бормочет под нос. Он снимает сандалии и переворачивает трость, подцепив ею ремешки, затем молча протягивает ее, словно давая знак. Лудогар подходит и забирает обувь, а Бреннар снова взмахивает тростью и решительно идет вперед.

Во имя богов, что происходит?

Он останавливается за старыми ступенями перед фиолетовой колонной. Глядя вниз, начинает сосредоточенно ходить по кругу, ступая босыми ногами по растрескавшейся земле.

Я вообще ничего не понимаю.

– Что…

Он ходит по кругу снова и снова, и снова. На десятом разе тропинка под его ногами начинает прорастать травой, образуя идеально ровный круг. Сначала трава короткая. Сквозь щебень пробиваются корявые ростки ярко-зеленого цвета, как первые весенние побеги. В удивлении я приподнимаю брови.

Магия.

Он продолжает расхаживать, и петля становится шире и смелее. Я вижу, как распускаются белые и фиолетовые цветы с небольшими лепестками, которые раскрываются как крылья бабочки. Трава становится гуще и зеленее, а еще появляются камушки, блестящие светло-голубым цветом, как капли росы после дождя. Под ногами раздается тихий гул, а мою кожу покалывает оттого, что Бреннар пользуется какой-то силой.

Наконец, когда трава вырастает ему до лодыжек, а цветы распускаются полностью, Бреннар останавливается и задумчиво окидывает взглядом круг размером в три фута. После чего выходит из него и смотрит на Вика.

– Готово.

Марокс делает шаг вперед.

– Я пойду первым и удостоверюсь, что Льяри ничто не угрожает.

Пойду первым?..

– Идите вдвоем с Огифом, – говорит Вик.

– Возможно, лучше перенестись по одному, – говорит Бреннар, показав на круг. – Черта здесь не очень большая.

Но Вик качает головой.

– Мы поместимся вдвоем. Так безопаснее, даже если будет тесновато. Зато быстрее и для тебя тоже, чтобы ты не уставал.

Бреннар кивает, и тогда Марокс и Огиф выходят вперед. Я смотрю, как они ступают в заросший травой круг и встают в центре. Они еле помещаются в круге, встав спина к спине, и земля начинает гудеть. Травянистое кольцо колышется на ветру, цветы накреняются, листья шелестят.

А потом они исчезают. В один миг.

У меня отвисает челюсть.

– Подождите. Это…

– Круг фейри, – говорит Эмони, почти подпрыгивая на носочках. – Я просто обожаю проходить через круги фейри. – Лудогар фыркает, и она смотрит на него. – Не прикидывайся, я знаю, что тебе тоже нравится.

– Почему? – спрашиваю я.

– Сама увидишь, – усмехнувшись, говорит она.

– Эмони, ты пойдешь с Лудо, – говорит Вик. – А потом я с Аурен.

Эмони и Лудо тоже входят в круг. Эмони подмигивает мне.

– Увидимся на другой стороне.

Через несколько секунд они тоже исчезают.

– Готова? – спрашивает Вик, глядя на меня.

Готова ли я?

– Было бы неплохо сообщить: «Эй, сегодня мы перенесемся по кругу фейри», – бурчу под нос.

Он удивленно смотрит на меня.

– Прошу прощения, я подумал… – Вик качает головой. – Я забыл, как мало ты знаешь про Эннвин. Нужно было раньше тебе рассказать.

Ладно, теперь, когда он извинился, не могу злиться на него.

– Ладно. Спасибо. И… что мы будем делать? – О круге фейри я знаю только одно: когда в Орее жили фейри, таких кругов было очень много. Я никогда ими не пользовалась, посему понятия не имею, чего ждать.

– Мы войдем в круг вместе. У круга есть двойник. Это кольцо находится здесь, а его двойник в Риффалте, откуда прибыл Бреннар. Когда мы войдем в круг, его магия притянет нас туда. Потом Бреннар последует за нами, замкнув оба кольца, чтобы никто не смог отправиться вслед за нами.

Я сомневаюсь.

– В круге тебе совершенно ничего не угрожает, клянусь.

Напряженно кивнув, я иду вместе с Виком к кругу. Мы входим в него спина к спине, я стою лицом к Бреннару. Пожилой фейри смотрит на меня и ободряюще кивает, а у меня по спине пробегают странные мурашки. Затем по ногам ползет волна жара, мигом окутав все мое тело. Золото приливает к ладоням, пробуждаясь, а мир вокруг меня искажается.

Не успеваю и глазом моргнуть, как воздух словно сжимается вокруг меня, как бумажный шарик в руке. Перед глазами все расплывается и становится серым. Все краски будто смешиваются в один тусклый оттенок.

В ушах трещит, словно я широко зевнула, а кровь насыщается чем-то живительным, словно сила этого круга меня подпитывает. А потом жар, разлившийся по телу, превращается в освежающий ветерок. И он освежает меня так же, как и сила кольца.

Вот только желудок скручивается узлом. Я не могу пошевелить рукой от тревоги. Я покрываюсь холодным потом, и все это мне не нравится. Совсем. Я хочу выйти.

Я открываю рот, чтобы заорать, но в этом странном водовороте голоса не слышно, отчего я паникую еще сильнее.

Я хочу выбраться отсюда, выбраться, выбраться…

Скомканный мир внезапно расправляется, словно чья-то уверенная ладонь разглаживает складки.

А потом все заканчивается.

Все становится прежним, а я оказываюсь в точно таком же круге, но совершенно в другом месте. Разрушенного храма больше нет, а на его месте простая спальня. Все здесь обычное, кроме круга из травы и цветов, растущих прямо из начищенного деревянного пола.

Эмони подходит ко мне и вытягивает из круга.

– Ну, как тебе? – радостно улыбаясь, спрашивает она. Ее бурное волнение противоречит панике, которая меня охватила.

Оглянувшись на круг, я с трудом сдерживаю дрожь:

– Это было… странно.

Видимо, мое падение в разлом сказалось на мне сильнее, чем я думала.

– Но это приятно, да? – На ее красивом лице широкая улыбка, а взгляд устремлен куда-то вдаль. – Я всегда чувствую себя такой… живой после прохождения круга.

– Это очень оживляет, – говорит Огиф. – Ощущаешь связь с Эннвином. Волшебный круг создается из связи с ядром земли. Словно проникаешь в самое нутро мира. Когда проходишь сквозь него, чувствуешь, как бьется сердце Эннвина.

Эмони улыбается ему.

– А ты много знаешь о кольцах фейри.

Он краснеет, и веснушчатые щеки становятся пунцовыми.

– Моя прабабушка была творцом врат.

– Редкая магия. Особенно в наши дни, – бросает Марокс через плечо, стоя у двери спальни и выглядывая в маленькое окошко.

– Да теперь любая магия – редкость, – бормочет Лудогар.

– Вот почему Вульминам повезло, что у них есть Бреннар, – говорит Вик, шагая по деревянному полу. Спальня кажется совсем тесной для нас шестерых. – Он помогал нам со многими миссиями.

– Все ради нашего общего дела, – отвечает фейри, появившись в круге.

– Все чисто, – объявляет Марокс, не отводя взгляда от пузырчатого стекла в двери.

Лудогар смотрит на Вика, и они о чем-то тихо переговариваются. Лудо передает сандалии Бреннара Огифу, чтобы тот подержал их, и выходит за дверь.

Я слышу шарканье и, обернувшись, вижу, как Бреннар начинает медленно ходить босыми ногами по травяному кольцу, сминая цветы. Зелень начинает тускнеть, цветы увядают, лепестки опадают, а трава становится коричневой и сухой.

Он ходит по кругу, и он с каждым шагом становится меньше, пока наконец не остается ничего, кроме редких травинок и мертвых стеблей, торчащих из пола и рассыпавшихся, как пыль. Затем, споткнувшись, он направляется к кровати и с усталым вздохом садится. Его поникшие плечи опускаются еще сильнее. Эмони и остальные, видимо, чувствуют прилив сил, перенесясь по кольцу фейри, но он выглядит изможденным.

Огиф подходит и надевает на него сандалии, посмотрев с беспокойством.

– Сир Бреннар, все в порядке?

– Нормально, – отвечает он, пренебрежительно махнув рукой.

Дверь открывается, и входит Лудогар.

– У нас все чисто.

У меня внутри все сжимается от тревожного ожидания.

Бреннар встает, поджав пальцы.

– Пора. Мне нельзя пропадать, иначе все хватятся.

– Да, иди, – кивает Вик. – Увидимся на месте через несколько часов. Марокс, Огиф, оставайтесь с ним. Вы знаете, что делать. Держите ухо востро и защищайте его любой ценой. Помните: в Риффалте у нас нет друзей.

Меня сковывает напряжение. Впервые с тех пор, как я попала в Эннвин, я оказываюсь в городе, настроенном против Вульминов, и окружена теми, кто не хранит верность Терли.

Вульмины кивают, их лица полны решимости. Они выходят за стариком, а Лудогар закрывает за ними дверь.

Когда мы остаемся вчетвером, Вик оглядывается с мрачной решимостью.

– Хорошо. Путь в Риффалт – самое легкое. Теперь все будет намного сложнее.

Глава 36

Аурен

Заявление Вика меня не отпугивает. Я понимаю, что миссия будет трудной, но, несмотря на волнение, с нетерпением жду возможности проявить себя. Мысль, что ореанцы ненавистны тут так же, как фейри в Орее, мне претит.

– У тебя есть план? – спрашиваю я Вика.

– Да. По пути сюда мы с Лудо определились с планом, но нужно спешить на встречу с Лераной, так что буду краток, – говорит он, смотря на нас с Эмони. – Сестра Лудо узнала, что в поместье лорда Калла, очень влиятельного аристократа, пользующегося недоброй славой, удерживают ореанцев. Она работает служанкой в соседнем поместье и поможет нам пробраться в дом. Вы, обе, только наблюдаете и слушаете. От вас требуется лишь узнать все, что получится, пока будете там. Но ни при каких обстоятельствах не подвергайте себя риску. Это не миссия по спасению – мы просто хотим сопоставить факты. Спасением займусь я, как только мы убедимся, что в доме действительно есть ореанцы и они нуждаются в нашей помощи.

– Хорошо, – киваю я.

– Помните, что в Риффалте и особенно там, куда мы направляемся, опасно. Поэтому важно не выходить из роли. Вот почему я говорил, Аурен, что тебе нужно изменить внешность.

Меня озаряет, и я смотрю на Эмони.

– Твоя чарующая сила.

Она ухмыляется.

– Ага. Если ты не против, конечно.

– Эта миссия требует осмотрительности, – говорит мне Вик. – Мы знаем, что ты сильна, но ты не единственная, кто владеет магией. Здесь много Каменных Мечей, а капитанов отбирали по магическим способностям. Даже у некоторых рядовых солдат есть сила – вот почему король лично производит отбор. Тот аристократ, лорд Калл – могущественный ублюдок и доверенное лицо короля. К счастью, Лерана сказала, что сейчас он отсутствует в городе. Потому наша задача – проникнуть в дом, оценить обстановку и выбраться. Осторожность и ваша безопасность имеют первостепенное значение.

Я киваю, прекрасно его понимая, и перевожу взгляд на Эмони.

– Что мне нужно сделать?

– Ничего. Я уже кое-что собрала у других.

– И под кое-чем ты имеешь в виду…

– Глаза, волосы – все такое.

Эмони говорит так, словно отрезала их и засунула в свою сумку.

– Точно.

– Готова?

Я киваю, и тогда она протягивает руку и прижимает ладошку к моей груди, прикоснувшись пальцами к ключице.

– Задержи ненадолго дыхание.

Я втягиваю воздух и задерживаю его, а в следующее мгновение чувствую пульсацию под ее рукой. Она опускает ее ниже, и эта дрожь переходит на мои руки и шею. По коже как будто стекает вода, и я вижу, как меняется моя золотистая кожа, приобретая унылый серый оттенок, который я видела у одного Вульмина в деревне.

Она ведет ладонью по моей руке, потом касается щеки, и мои губы становятся влажными, а уши – холодными. Эмони подмигивает, а потом проводит пальцем по векам. Мои глаза вдруг наполняются влагой, словно кто-то вылил на них стакан воды.

Я моргаю сквозь слезы, но это ощущение исчезает так же быстро, как и появилось, а глаза высыхают. Потом она касается моих волос. Эмони накручивает пряди золотистых локонов на пальцы, и цвет медленно тускнеет, становясь черным как смоль, но длина не меняется.

– Готово. – Она убирает руку, и мы втроем оцениваем мою внешность. – Ой, подожди, чуть не забыла. – Эмони протягивает руку и похлопывает меня по ушам, а я охаю, ощутив покалывание, и чувствую, что кончики стали острыми.

Я провожу пальцем под глазами и облизываю губы, оглядывая себя. Жутковато видеть, что мои руки изменили цвет.

– Ну? – спрашиваю я.

Эмони кивает.

– Ты осталась такой, какой и была, я не меняла форму твоего лица. Просто теперь ты не такая… блестящая.

Я хмыкаю.

– А как быть с ними?

Услышав вопрос Лудогара, мы опускаем взгляд на золотые ленты, повязанные вокруг талии.

– С ними ничего не получится сделать, – говорит Эмони.

Я оттягиваю вниз рубашку, чтобы спрятать их, а те, что все же выглядывают, могут сойти за ремень.

– А так?

Вик окидывает меня взором.

– Пойдет.

– Блистательный комплимент.

– Вот нам как раз и не нужно, чтобы ты блистала в этом городе.

Эмони успокаивающе похлопывает меня по руке.

– Но внутри ты по-прежнему такая же блистательная.

У меня вырывается смешок.

– Ты вроде говорила, что сложно использовать свою магию на других?

– Это отнимает много сил, – признает она, вытерев пот со лба.

– Нам нужно всего несколько часов, – говорит Вик. – Туда и обратно.

Огненные глаза Эмони светятся решимостью.

– Я справлюсь.

Если она так говорит, то я ей верю.

– Ладно, – говорю я, оглядев присутствующих. – Тогда давайте спасать ореанцев.

* * *

Мы вчетвером выходим из комнаты и, спустившись по лестнице, оказываемся на первом этаже шумной таверны. Она раз в пять больше серветерия Эстелии, но здесь нет ни изысканного декора, ни красивых цветов. Обеденный зал заставлен скамейками и длинными грязными столами, а в воздухе висит дым.

Здесь шумно. Фейри ходят туда-сюда, кто-то расплескивает воду или заливает в себя алкоголь. Вик уверенно идет мимо них, высоко подняв голову, и уводит нас к двери.

Когда мы оказываемся на улице, Лудогар выходит вперед и резко сворачивает направо. Рядом со мной идет Эмони, а Вик прикрывает нас сзади. Мы идем довольно далеко друг от друга, и между нами вклиниваются другие, но между тем не теряем друг друга из виду на оживленной улице.

А она и впрямь оживленная – правда, в отличие от Гейзела, где по улицам ездили телеги с цветами и сновали люди между лавками, здесь полно солдат. Грозные Каменные Мечи повсюду. Большая их часть марширует строем с суровыми лицами.

Я быстро смотрю на Эмони, пытаясь понять, стоит ли волноваться, но она кажется абсолютно спокойной… и помахивает корзинкой.

– Где ты ее взяла? – еле шевеля губами, спрашиваю я.

Она лишь подмигивает.

Великие боги!

– Просто предлагаю. Эм… Но, может, не стоит воровать в опасном городе, кишащем Каменными Мечами, – бормочу я.

Ее губы дрожат, но я почти слышу, как из ее горла вырывается смешок. Хорошо хоть Лудо идет впереди, а то устроил бы целую сцену, увидев ее.

Мы продолжаем идти, и я внимательно смотрю по сторонам на случай, если нас поджидает какая-нибудь неприятность. Улица вымощена черным камнем, а здания простые и аскетичные. Ни украшений, ни смешения цветов и дерева. Все выполнено из серого камня, фасады гладкие, а двери и окна – в черных рамах одного размера.

Когда мы проходим мимо еще одного строя солдат, я наклоняюсь к Эмони.

– Почему их так много?

– Риффалт – это форпост. У них здесь тренировочный лагерь.

Неудивительно, что Вульминам тут небезопасно.

– Но… – продолжает она, оглядывая улицу. – Похоже, их и правда больше обычного.

– Эй ты!

Мы с Эмони подскакиваем и переводим взгляд на стоящего перед нами Каменного Меча. У него желтые волосы, заплетенные в косу, и коротко стриженная борода вокруг хмурого лица. Фейри, с которым он разговаривал, быстро ретировался, словно обрадовавшись, что солдат переключил внимание на других.

У меня внутри все переворачивается, когда он идет к нам, размахивая руками. Кожа на костяшках его пальцев красная, будто он только что вернулся с кулачного боя.

Вот черт. Чего он от нас хочет?

Он останавливается и окидывает нас взглядом.

– Куда направляетесь?

Стражник стоит напротив и окидывает нас оценивающим, зорким взглядом. Я вижу впереди, что Лудо остановился и заглядывает в окна одного дома, будто раздумывая, заходить ему или нет.

– Сир, мы просто вышли за покупками, – бодро отвечает Эмони. – К вечеру нам нужно найти много всего. Видите ли, у нашего кузена день рождения, а он очень придирчив в еде. Значит, нам нужно сходить к мяснику и купить его любимую нарезку, а потом к цветочнику, чтобы украсить стол цветами, а потом надо найти свежие специи, поскольку он любит мясо с насыщенным вкусом, а потом мы…

– Молчать! – обрывает он ее щебет и таким взглядом обшаривает мое тело, что мне хочется зарядить ему коленом в пах. – Как тебя зовут?

– Ненет, – без запинки отвечаю я.

– Ненет. Как зовут твоего кузена?

– Лудо.

Тем временем настоящий Лудо бросает взгляд в нашу сторону, а потом снова продолжает разглядывать витрины. Краем глаза я замечаю, что мимо проходит Вик и останавливается справа возле пары фейри. Он очаровательно улыбается им и заводит разговор, чтобы держаться рядом.

У меня на шее выступает испарина, но я не выдаю своего волнения. Эмони переминается с ноги на ногу, слегка нервничая. Мы стоим на многолюдной улице, кишащей Каменными Мечами, и, если мне придется применить магию, план Вика соблюдать осторожность пойдет насмарку.

Стражник продолжает разглядывать нас. Сердце гулко бьется в груди, ладони вспотели, а сила прилегает к коже, желая вырваться на свободу.

Солдат наклоняется к нам, кичась тем, что он тут господин, словно хочет, чтобы мы почувствовали себя ничтожными букашками.

– Знаешь, Ненет, думаю, я тебе не верю.

Вижу, как Эмони смотрит на меня, и сердце громко отбивает ритм.

– Вы идете со мной.

Он протягивает руку, желая схватить меня за локоть, но я замираю на долю секунды, а потом беру его за запястье. Стражник удивленно смотрит на меня, но я мило ему улыбаюсь.

– Сир, думаю, произошла ошибка, – говорю я. – Мы просто выполняем поручения.

– Немедленно отпусти! – гаркает он. – Ты не имеешь права прикасаться к Каменному Мечу, а если сейчас же не пойдешь со мной, я поволоку тебя силой.

От его угрозы я лишь сильнее сжимаю руку.

Он так возмущен тем, что я осмелилась ему перечить, что не заметил, как гнилое золото просачивается в трещинки на его разбитых пальцах.

Одним богам известно, как он поступит с нами, когда мы уйдем с многолюдной улицы. Я видела Каменных Мечей в Гейзеле, видела, как они тиранили город, готовые убить Турсила сию же минуту. Я не позволю стражнику вселить в нас страх.

– По-моему, вы не расслышали мою кузину, – говорю я ему. – У нас много дел. Так что мы никуда не сможем с вами пойти.

Он открывает рот, чтобы возразить, но у него вырывается сдавленный звук.

– С вами все хорошо? – спрашиваю я, нахмурившись.

Он отшатывается от меня и смотрит на руку, но ничего не находит. Золото уже проникло ему в кровь, мышцы и кости и теперь направляется к легким.

Я чувствую, мысленно почти вижу, как оно заражает его тело. Золото присасывается к его легким, наполняет их, утяжеляет. Гниль ползет как змеи, вонзая клыки и мешая ему сделать вдох.

Семя гнили у меня в груди теплеет. Мой фейский зверь ухмыляется.

Стражник охает, вытаращив глаза, и пытается что-то произнести, но его дыхание становится зловонным.

– О боже. – Нахмурившись, Эмони берет его за руку и ведет за одну из карет. – Вы неважно выглядите, сир.

– Нет, – покачав головой, говорю я и помогаю ей прислонить его к дереву. – Он выглядит откровенно плохо. Лучше пусть отдохнет тут.

В панике стражник качает головой и сгибается, схватившись за ребра и пытаясь дышать. Скоро он не сможет дышать вообще.

Вик подходит к нам и улыбается.

– А вот и вы.

– Кузен! – восклицает Эмони и берет его под руку. – Пойдем. Похоже, этому несчастному Каменному Мечу нездоровится.

Вик отводит взгляд от задыхающегося стражника и быстро утаскивает нас. Мы обходим карету и возвращаемся на людную улицу. За нами раздается крик, но мы не осмеливаемся повернуться или остановиться.

Сердце стучит все быстрее и быстрее. Я чувствую, как рука Вика становится еще напряженнее.

Мы продолжаем идти, и Эмони радостно болтает, словно ее ничто не волнует. Я вижу впереди Лудо, пробирающегося через толпу. Вик остается таким же напряженным, но разговаривает с Эмони так, будто ничего не случилось. Они идут неторопливо и спокойно.

Когда сзади снова раздаются крики, у меня внутри все сжимается. Я оглядываюсь, но Вик меня останавливает.

– Не нужно, – шикает он. – Просто иди вперед.

Мимо нас пробегают Каменные Мечи, и нас охватывает такая тревога, что даже Эмони стихает. С каждой секундой я все сильнее убеждаюсь, что нас вот-вот окружат Каменные Мечи. Я пытаюсь расслышать, не приближается ли кто-то сзади.

А потом мы сворачиваем к развилке, которая уводит нас с оживленной улицы на дорогу, усыпанную мелкой белой галькой. Она петляет, удаляясь от города, и ведет к пологому холму. Я наконец с облегчением выдыхаю, когда шум толпы стихает. Мы с Эмони переглядываемся.

Тело Вика тоже покидает напряжение.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Думаю, он расспрашивал людей на улице. Что-то его насторожило. Он хотел отвести нас куда-то, чтобы допросить.

– Что ты с ним сделала?

– Позолотила ему легкие.

Эмони присвистывает:

– Поразительно!

Вик вздыхает.

– Ну, теперь я хотя бы знаю, что ты можешь себя защитишь.

– Она была великолепна. – Эмони радостно мне улыбается.

– Я только что убила человека, – напоминаю я.

Вик замечает мое волнение.

– А он бы убил тебя. Каменные Мечи допрашивают не ради ответов. Они допрашивают, чтобы запугать, пытать и убивать. Не вини себя за то, что защищалась.

Я киваю. Хоть я и не убиваю людей просто так, не раздумывая, но сделаю это, чтобы защитить себя и тех, кто мне дорог.

– Я на всякий случай отойду назад. Буду держать ухо востро, – говорит Вик и отстает от нас.

Мы с Эмони снова остаемся вдвоем, а Лудо уходит вперед.

Теперь, покинув главную улицу с ее одинаковыми зданиями, мы оказываемся среди зеленых насаждений. Трава подстрижена так коротко, что кажется, будто по ней запрещено ходить даже животным. Вдоль дороги на одинаковом расстоянии друг от друга высажены деревья с голубыми листьями. Они в совершенстве подрезаны и образуют над головой арку.

Мы бредем в тени и лишь иногда отходим в сторону, пропуская проезжающие мимо изысканные кареты. Эмони покачивает корзинкой и что-то напевает себе под нос. Ветер развевает ее янтарные волосы, и оранжевые кончики падают ей на подбородок.

– У тебя и правда такого цвета волосы или глаза, или ты наложила на них чары? – спрашиваю я.

– О, правда. Зачарованная магия отнимает много сил. Мне удавалось сохранять другой цвет глаз не более двух дней.

– У тебя полезная сила.

– Когда я была моложе и впервые обрела силу, мы с сестрой постоянно менялись цветом волос и глаз, если я нарушала какие-то правила. А она выслушала очень много нотаций за то, чего не делала, – весело смеясь, рассказывает Эмони. – Весьма кстати.

– Где сейчас твоя сестра?

Ее улыбка меркнет.

– Она уехала и стала знатной женщиной. Теперь у нее нет на меня времени.

Я слышу печаль в ее голосе, хоть она и пытается ее скрыть.

– Мне жаль.

– У всех нас разный путь. Возьмем, к примеру, этот. Он очень… аккуратный, – говорит Эмони, оглядывая ровную дорогу, и морщит носик. – Даже хочется его немного испортить. Скинуть немного камней на дорогу, пригнуть ветки…

– Давай сегодня больше не будем привлекать к себе внимание.

Она с досадой вздыхает.

– Хорошо. – Помахивая корзинкой, смотрит на меня. – Расскажи мне, что из себя представляет Орея?

– Ну… там шесть разных королевств. Я очень долго прожила в самом холодном из них. Но побывала почти во всех. Там есть снег, пустыни, болота и джунгли… Есть некрасивые места, а есть красивые. Добрые люди и злые.

– Очень похоже на наше королевство.

– Небо другое. Деревья и солнце тоже. И воздух в Эннвине слаще.

Эмони что-то бормочет под нос.

– Погоди, вот доберемся мы до Лидии. Могу поспорить, что воздух там пахнет хуже, чем в Орее. Там гибнет наша земля и ужасно воняет.

– Из-за моста?

– Мы так считаем, – пожав плечами, говорит она. – Это тянется с тех пор, как его разрушили. Похоже, Эннвин наказывает нас за разрыв связи с Ореей.

Мы замолкаем, когда мимо проходит небольшой отряд Каменных Мечей, а я задаюсь вопросом, что это за связь между двумя царствами. Что будет с Эннвином и его жителями, если земля и дальше продолжит гибнуть?

Немного свернув с дороги, мы видим впереди Лудогара. Он остановился возле фейри с лошадью. Они общаются, а потом мужчина передает Лудо поводья и быстро уходит.

Я вижу, как Лудо плавно ведет лошадь вперед. Эмони хмыкает:

– Видишь? Я взяла всего лишь старую корзинку, а он – целую лошадь. Это заметнее.

Она права.

Теперь дорога переходит в тропинки, которые ведут к большим аккуратным поместьям. Вдоль дорог у большинства из них растут зеленые изгороди, каждая из которых подрезана так, что кажется, будто можно порезать о нее палец.

Стоит мне подумать, что поместья не могут выглядеть еще роскошнее, как мы оказываемся перед самым большим. Длинная дорога, ведущая к нему, обрамлена безукоризненными деревьями, а вдалеке виднеется озеро квадратной формы.

За озером располагается поместье, а за ним – зеленые холмы. Отпугивающие железные ворота распахнуты настежь, будто разинутая пасть, и именно за ними и исчезает Лудо.

Меня охватывает волнение, но я прогоняю его, переглянувшись с Эмони, и мы идем за Лудо.

Забор, окружающий поместье, скрывает дорогу от посторонних глаз. Ворота и каменные столбы выше меня на целую голову. Слева от дороги мы замечаем что-то похожее на крошечную сторожку. В него влезет лишь один человек, но сейчас через квадратное отверстие в стене понимаем, что она пуста.

Сразу за этим небольшим зданием мы видим Лудо, который разговаривает со своей сестрой Лераной, а лошадь тем временем нюхает траву. Когда мы подходим, Лерана просовывает руку в дверной проем и протягивает нам с Эмони смятую одежду.

– Наденьте ее, – говорит она, и я, встряхнув сверток, понимаю, что Лерана дала нам по длинной серой юбке и переднику.

Эмони относит свою корзинку в сторожку, и мы надеваем юбки. Моя достаточно длинная и скрывает брюки, а подол касается носков сапог. Я развязываю ленты и продеваю их в петли для ремня, а поверх повязываю фартук, после чего убеждаюсь, что все неброское золото, что есть при мне, не видно.

Меж тем Вик и Лудогар получают от Лераны по плоской шапочке и надевают их на частично обритые головы. Буйные кудри, свисающие с левой стороны, едва туда помещаются. В передние карманы на куртках, застегнутых до шеи, они засунули красные тряпки.

Теперь мы все выглядим так, будто имеем полное право разгуливать по поместью знатного фейри. Надеюсь, у нас все получится, но волнение с каждой минутой становится сильнее. Шея и плечи напряжены, я с трудом могу делать вдох. Не хочу подвести Вульмин или ореанцев. А еще не хочу оставлять за собой гору трупов, если придется защищать себя и остальных.

– Так, слушайте внимательно, потому что мне уже надо возвращаться, – деловым тоном говорит Лерана. Ее волосы цвета морской волны заплетены в тугую косу и уложены вокруг головы. Она смотрит бирюзовыми глазами на меня и Эмони. – Согласно легенде, вы работаете со мной служанками в поместье моего господина, которое соседствует с этим. Я привела вас сюда, чтобы вы помогли здесь сегодня, потому что им не хватает рук. Видимо, появление ореанцев сказалось на ведении домашнего хозяйства в поместье Калла.

Мы с Эмони киваем.

Она смотрит на своего брата и Вика.

– Вы отправляетесь на конюшню. Конюх заказал новую лошадь, и вы ее доставите, – говорит она, показав на лошадь, стоящую рядом с Лудо. – Если покажете ее в выгодном свете, они ее купят. Но конюх очень требовательный, так что это займет пару часов. Он заставит вас показать ее со всех сторон, так что, надеюсь, вы привыкли друг к другу за время прогулки.

Лудогар гладит животное.

– Мы справимся.

– Вы осмотритесь с улицы, а леди Аурен и Эмони осмотрятся в доме. Жаль, что я не могу предоставить вам больше информации, но у меня ее нет, а лучшего способа пробраться в поместье не найти.

– Лерана, это идеальный способ, – заверяет ее Вик. – Спасибо.

Она улыбается, и ее бирюзовые глаза теплеют. Она вздыхает.

– Ладно. Готовы? – спрашивает Лерана, серьезно посмотрев на меня и Эмони. – Справитесь с ролью служанок?

– Я много ролей сыграла в жизни. Служанка проще простого, – говорю я, пытаясь успокоить себя, но внутри все сжимается от волнения.

Я не могу их подвести.

Вик делает шаг и мрачно на меня смотрит.

– Если что-то пойдет не так, если появится малейший намек, будто кто-то заподозрил, что вы не те, за кого себя выдаете, хочу, чтобы вы сразу же покинули дом и нашли нас в конюшне. Неважно, найдете вы информацию об ореанцах или нет. Аристократ, которому принадлежит это поместье, – злобный ублюдок. Его сейчас нет в доме, но там останутся стражники. Помните: никому нельзя доверять, даже другим слугам. Мы ввязались в крайне опасное дело, так что будьте начеку. И если что-то вам покажется подозрительным, сразу же уходите. Любой ценой.

Мне не нужно просить его пояснять, что он имеет в виду.

– Поняла, – говорит Эмони.

Видимо, у нее тоже нет такой необходимости.

Вик смотрит на меня, как будто хочет что-то добавить, но просто кивает и говорит:

– Удачи.

Мы с Эмони поворачиваемся и идем за Лераной к поместью лорда Калла. Золотые браслеты на моих руках покалывают от предвкушения. Спеша по заросшей травой дорожке и разглядывая зловещее поместье, я делаю глубокий вдох. Я готовлюсь и напоминаю себе, кем являюсь и на что способна.

Я смогу.

Я оглядываюсь на Вика, и он кивает мне. Я киваю в ответ. Это придает мне уверенности, и, снова посмотрев прямо перед собой, я собираюсь с духом и откидываю волнение прочь.

Впервые с тех пор, как присоединилась к ним, я наконец-то чувствую себя Вульмином.

Пришла пора вести себя соответствующе и спасти ореанцев.

Глава 37

Слейд

Под тяжелыми доспехами с меня льется пот, а дышать во влажном шлеме становится сложно. Я стою напротив трех солдат в бойцовском круге, сжимая в каждой руке по мечу. Рядом со мной Райатт дает отпор трем своим товарищам.

Вот, чем мы теперь занимаемся. Только так мне удается поспать пару часов. В первый раз мы хорошенько отметелили друг друга, и эта весть быстро разлетелась по замку – Рип и Райатт ведут спарринг. Бывший командир и действующий командир. Смена командующего отлично подняла боевой дух в армии и выделила Райатта как самостоятельную единицу. Но для меня дело скорее в самих боях.

Теперь каждый раз, когда мы сюда приходим, круг быстро заполняется солдатами, и энергия тут буквально клокочет. Я нашел отличный способ отвлечься. Озрик тоже принимает в этом участие, потому что ему и самому нужно проветрить голову.

Мышцы приятно ноют, когда я двигаюсь навстречу солдатам, отражая их атаки и побуждая действовать быстрее и агрессивнее. Сквозь плотные облака, заливающие нас дождем, пробивается солнце. Земля покрывается лужами, и доспехи каждого из нас забрызганы грязью.

Те трое солдат, с которыми я сражаюсь, отлично обучены: твердая опора, умелые приемы. Этот бой – именно то, что мне нужно. Они нападают слаженно, пытаясь меня одолеть. Не сводят глаз с моих шипов, но и не шарахаются от них. Поскольку они давно видели меня в бою, то шипы их не пугают, но все же солдаты мудро уворачиваются от острых концов. А значит, им не раз удается наносить серьезные удары.

Я все равно укладываю их на лопатки, но металлический привкус во рту наполняет меня гордостью.

Солдаты, наблюдающие за боем, громко кричат, а я готов вызвать еще конкурентов, но Райатт вдруг объявляет о завершении поединка.

Я грозно смотрю на него, когда он встает рядом.

– Мы можем продолжить, – говорю я.

Его лицо, влажное от дождя, но теперь, когда он обрил голову, ему не приходится иметь дело с мокрыми волосами. А еще на нем нет влажного шлема.

– Нет. Мы закончили.

Он наклоняется и помогает встать одному из солдат, которых я уложил. Мужчина улыбается мне окровавленным ртом и выходит вместе с остальными из круга.

– Вы слышали командира Райатта! – кричит сзади Джадд. – Возвращайтесь к тренировкам!

Толпа расходится, а я поворачиваюсь и иду за братом к навесу на краю круга. Он кидает тренировочный меч, и я следую его примеру, но мои вены пульсируют от раздражения.

– Я хотел продолжать.

Туника липнет к телу Райатта от пота и дождя – в отличие от меня он не надел доспехи. Еще один пример, как отличаются друг от друга Рип и Райатт. Он даже больше не носит черную одежду: туника на нем белая, а брюки коричневые.

– Да ты взгляни на себя, – говорит он, смотря на меня так, словно замечает мой свирепый взгляд в прорезях шлема. – Проклятие, да тебя уже шатает.

Я смотрю вниз. Да, земля и правда немного накренилась.

Он резко кивает.

– Пойдем.

Я еле сдерживаю колкий выпад и иду за ним. Джадд стоит у забора вместе с Кегом. У повара в волосы вплетены деревяшки, а на лице сияет улыбка.

– Привет, бывший командир, – весело здоровается он. – Проголодались? Могу что-нибудь сварганить.

– Нет, спасибо, Кег. – Качаю я головой.

Он нерешительно смотрит на меня.

– Уверены? Думаю, даже я бы сейчас вас вырубил. Один быстрый пинок под зад – и вы ляжете.

Я сдерживаю смешок и приподнимаю бровь.

– Хочешь проверить эту теорию?

Кег задумывается, но быстро качает головой.

– Нет. На самом деле, я не против. Но мне нужно накормить солдат, так что… много дел. Лучше я пойду. – Он хлопает Джадда по плечу, для проформы кивает нам и уходит с солдатами.

– Знаешь, думаю, он и правда мог тебя вырубить, – говорит Джадд, когда мы втроем возвращаемся в замок. – Хило выглядишь.

– Не начинай, а.

– Сколько ты спал вчера после боя? – спрашивает Райатт.

Один час. Но ему необязательно это знать.

– Достаточно.

Он качает головой.

– Ну да, конечно.

Мне отрадно видеть, как солдаты уступают Райатту дорогу. Они расступаются, наклоняют головы, встают по стойке смирно, отдают честь. Некоторых он приветствует по имени, проходя мимо них с уверенностью, которой я прежде в нем не замечал – во всяком случае, когда он прикидывался мной.

Я слышу их разговор с Джаддом, но они правы. Мне конец. Теперь, когда меня покидает боевой дух, голова кажется тяжелой, мышцы сводит судорога. Я все утро пытался открыть портал, а потом пошел к бойцовскому кругу. Теперь моя гнилая грудь чертовски болит, и у меня едва хватает сил пройти мимо конюшен к деревьям, где я оставил Герба.

С помощью Райатта снимаю доспехи и прячу шлем, втягиваю шипы и чешую, а потом надеваю рубашку, которую храню в седельной сумке.

– Теперь попытайся поспать больше гребаного часа, или клянусь, я реально тебя вырублю, – ворчит он, когда я забираюсь в седло.

Похоже, брат осведомлен о моем графике сна лучше, чем я думал.

Я бурчу что-то в ответ, а потом Герб взмывает в воздух и летит к Брэкхиллу. Когда мы садимся на крыше, силы полностью меня покидают.

Но не отравленная пустота в груди.

Я спотыкаюсь, идя по крыше, и спускаюсь по лестнице, не в силах ступать прямо. В попытке добраться до своих покоев, я натыкаюсь на стены. А уже там, не снимая сапог, я падаю на кровать и, поморщившись, переворачиваюсь на спину, затем запускаю руку в карман и вытаскиваю ленту Аурен.

Она такого же золотого цвета, как и ее глаза по ночам.

Я крепко сжимаю ее в кулаке, и на меня внезапно накатываю дни – нет, недели, – изнеможения. Они все же меня настигают. Стучат по черепушке и сковывают ноги так, что я понимаю: на сей раз я просплю больше часа. Тело как будто отключается.

Мое черное сердце бьется, отдаваясь болью и распространяя яд по всему телу. Я закрываю глаза, чувствуя, как меня начинает затягивать темнота.

Простыни еще хранят аромат Аурен, и я цепляюсь за эти воспоминания о ней. Гниль в груди поднимается все выше и выше, словно тянется к ней.

И я наконец – наконец – засыпаю.

И мне снится она.

* * *

Она окутана солнечным светом.

Я вижу только сияние и ощущаю тепло, словно она сама меня окружает. Аурен всегда была лучезарной. Всегда пылала жаром.

Как само солнце.

Я протягиваю руку к золотистому эфиру, и она протягивает ее в ответ с таким взглядом, что у меня сжимается сердце.

Когда наши руки соприкасаются, она льнет ко мне, прижавшись к груди. Затем поворачивает голову и касается губами того изнывающего, гнилого и отравленного места в груди, заставляя меня вздрогнуть.

Всего одним прикосновением она убирает боль, которая неотступно меня преследовала и высасывала последние жизненные силы.

С моих губ срывается прерывистый вздох.

Услышав его, она проводит кончиками пальцев по моим хмурым бровям, затем опускает их на мой подбородок. Гниль под щетиной извивается, словно хочет до нее дотянуться. Я чувствую, что в ответ в груди Аурен тоже зарождается семя гнили.

Я беру ее за руку и смотрю на нее с тоской.

– Где ты?

Мой голос отзывается эхом.

Она улыбается, и эта улыбка отражается в ее сияющих глазах. А потом она опускает другую руку на мое сердце, и я ощущаю тяжесть во всем теле. Веки закрываются, мысли путаются. Я падаю, погружаюсь в темноту.

Но слышу шепот ее прекрасного голоса перед тем, как свет меркнет.

– Я здесь.

* * *

– Получается?

– Да, он пошевелился, командир.

Меня будят голоса и резкий запах. Но полностью из сна меня вырывают, когда в грудь что-то ударяет. Я шиплю от резкой боли и вскидываю кулак прежде, чем успеваю открыть глаза.

Но руку перехватывает кто-то более сильный и опускает ее. Резко распахнув веки, я вижу Озрика, который удерживает мою руку. Он хитро усмехается.

– Вот так ты со мной здороваешься?

– Оз, – сквозь зубы проговариваю я, – свали, пожалуйста, на хрен.

Хохотнув, он отпускает меня.

– Ох уж эти королевские манеры.

Как только он меня отпускает, я оглядываюсь, пытаясь понять, что происходит. Я в своей комнате, а надо мной вьются Райатт, Джадд, Оз и Ходжат. Последний раскладывает нюхательные соли.

– Чего вы все тут столпились надо мной, как будто я труп в гробу?

– Недалеко от истины, – замечает Джадд, показав кивком на мою грудь.

Я смотрю вниз и тут же морщусь. Я лежу без рубашки, и моя грудь представляет собой чертову катастрофу. Мое черное гнилое сердце просвечивает сквозь кожу, словно орган начал набухать, пытаясь вырваться из груди. Черные корни вокруг него удлинились, стали толще и тоже упираются в кожу, которая… шелушится. Я словно слишком долго пролежал на солнце. Только кожа не обгорела, а омертвела и осыпается пепельными хлопьями.

– Сир, вы позволите нанести целебную мазь? – спрашивает Ходжат.

Я смотрю на густое месиво, которое он уже набрал кончиками пальцев.

– Это одно из твоих зелий?

– Конечно.

Вот чего я боялся. Ходжат постоянно придумывает смеси, но от их составов выворачивает даже самого выносливого человека. Но обычно они и правда дают нужный результат.

– Только не говори мне, что в ней, – цежу я.

Покрытое шрамами лицо Ходжата кривится, одна щека приподнимается, когда он улыбается.

– Как пожелаете, сир.

Быстрыми, умелыми движениями он размазывает эту гадость по моей груди, что чертовски больно, но запах…

– О боги, Ходжат, какая мерзость.

Джадд хихикает.

Похоже, вонь дошла и до Райатта, потому что он делает шаг назад.

– Сомневаюсь, что местное лекарство поможет, – говорю я лекарю.

– Может, и нет, – соглашается он. – Но оно в любом случае успокоит раздраженную кожу.

– Раздраженную? – со скепсисом в голосе говорит Озрик. – Она не раздражена – она, черт возьми, разлагается. Выглядит хреново.

– Спасибо, Оз, – бормочу я.

Он не отвечает.

– Когда мы были в Дерфорте, мог бы упомянуть, что гниешь изнутри, – говорит Джадд, сидя в моем кресле и скрестив ноги в лодыжках. – Может, ради исключения об этом стоит рассказывать близким друзьям.

– Некогда было.

– Настучать бы тебе по башке.

Я закатываю глаза, но снова шиплю, когда Ходжат касается особенного болезненного места по центру.

– Тебе не по зубам, Джадд.

– Ладно. Оз, стукни его за меня.

Озрик с такой силой бьет меня по голове, что я аж подпрыгиваю.

– Черт!

Ходжат и бровью не ведет, продолжая наносить мазь.

Я свирепо смотрю на Оза.

– Гребаный ты говнюк, я гнию!

Он скрещивает на груди огромные руки и пожимает плечами.

– Расскажешь в следующий раз.

– Я сказал Райатту!

– Да, но с тех пор ты не говорил, что тебе стало хуже. А еще ты проспал три гребаных дня, – огрызается брат.

– Я… Погоди. Три дня? – Я оглядываю спальню, вижу, как сквозь окна проникает дневной свет, и понимаю, что не чувствую себя таким измотанным, как раньше. – Я проспал три дня?

– Да. Мы уже начали волноваться, – говорит Джадд. – И целый час пытались тебя разбудить.

– Я в порядке.

– Видишь, в каком состоянии твоя грудь? – шипит Райатт. – Мы должны были удостовериться, что ты еще жив.

– Я же сказал, что со мной все в порядке.

Ходжат хмыкает.

– Не думаю, сир.

Когда так говорит военный лекарь, то дела, наверное, и правда плохи. Но… три дня! Может, моя магия успела восстановиться? Может, я наконец-то смогу открыть портал?

Я смотрю на грудь, когда Ходжат заканчивает. Над сердцем участок кожи не такой черный, как вокруг – теперь он коричневатого цвета.

Я порываюсь сесть, но Райатт удерживает меня за плечо.

– Ты что делаешь?

– Мне нужно спуститься на кормовую площадку.

Он таращит глаза.

– Что? Нет. Ни в коем случае, черт возьми, нет.

– Я знаю, что хреново выгляжу, но чувствую себя лучше, – говорю я. – И три дня… может, за это время моя сила восстановилась. Ты же понимаешь, что я должен проверить. Должен попробовать. Ради Аурен. Ради нашей матери.

Он свирепо смотрит на меня, пока остальные молча за нами наблюдают.

– Хорошо, – нехотя говорит он. – Но сперва нужно поесть, а потом я пойду с тобой. Сегодня ты попробуешь всего час. И точка.

Я хочу было начать спор, но вмешивается Ходжат:

– Он прав. Вы должны поесть. Важно поддерживать силы, иначе поймете, что у вас их не осталось.

Я скрежещу зубами, но коротко киваю. Ходжат накрывает грудь прозрачной тканью, а закончив, берет меня за запястье и хмуро смотрит, как гниль под кожей извивается толстыми струйками. Он прижимает палец к вене и хмурится еще сильнее.

– У вас очень неровный пульс.

– Ну, лекарь, у него гниет сердце, так что, думаю, это оправданно, – сухо говорит Джадд.

– Выглядит так, словно кто-то высыпал ему на грудь угли, – ухмыльнувшись, добавляет Озрик.

Джадд разражается смехом.

– Так оно и есть, черт возьми!

Я вздыхаю и падаю головой на подушку.

– Мне нужен новый Гнев.

– Ты бы так не говорил, если бы видел меня в действии в Дерфорте, – говорит Джадд. – Я излил столько Гнева, что об этом можно слагать поэмы.

Оз закатывает глаза.

– Я гневливее тебя.

– Да, но ты мерзкий угрюмый великан. От тебя все этого и ждут. А я их удивляю.

– И что?

– И то… я дружелюбный и симпатичный, поэтому мой гнев становится для людей неожиданностью. Что делает меня еще более пугающим.

– Отвали, я все равно страшнее тебя, – скрестив руки, говорит Озрик.

Джадд выглядит глубоко оскорбленным.

– Какого хрена? Райатт, скажи ему.

– Ни черта я не буду ему говорить.

– Ходжат! – подскакивает к нему Джадд. – А ты как думаешь?

– Не втягивай нашего бедного лекаря в этот бред. Ему хватает всякой фигни, – говорю я Джадду.

Ходжат с благодарностью смотрит на меня и убирает свои вещи.

– Если это все, сир, то я должен возвращаться к леди Риссе.

Я перевожу взгляд с него на Оза и снова на Ходжата.

– Как она?

Лекарь мешкает с ответом.

– Ей не становится лучше.

Проклятие.

Я смотрю на Оза.

– Оз…

Его лицо становится суровым.

– Нет.

Понял. Он не готов это обсуждать.

Внезапно из соседней комнаты раздается стук, и мы все оборачиваемся. Райатт выходит из моей спальни, и я слышу, как он с кем-то разговаривает. Я спускаю ноги с кровати и заставляю себя подняться. И на этот раз меня даже не шатает.

Отмахнувшись от Ходжата, я разминаю шею и, покачиваясь, иду в гардеробную. Я слегка морщусь, надевая чистую рубашку, но боль немного притупилась от мази, нанесенной лекарем.

Когда я, переодевшись, выхожу, возвращается Райатт.

– Что случилось? – спрашиваю я.

На лице брата застыло удивление.

– Это король Юден Толд из Первого королевства.

Мы с Джаддом переглядываемся.

– А что с ним?

– Он здесь.

* * *

Я всячески стараюсь делать вид, будто у меня в груди не гниет сердце, а потом напяливаю на голову корону из витого дерева. Я спускаюсь по лестнице в сопровождении Райатта, Оза и Джадда, но когда мы подходим к обеденному залу, он пуст. К нам приближается стражник и сообщает, что правитель Первого королевства гуляет в саду с моими министрами.

Мы вчетвером выходим на улицу, но, ступив за порог, Озрик останавливается со странным выражением.

– Оз?

Он медленно переводит взгляд на меня и прочищает горло.

– Встретимся позже, – говорит он. А потом поворачивается и уходит обратно в замок.

– В саду ведь Риссу и… – Райатт замолкает и показывает на сад.

Черт.

Здесь и закололи Риссу. Здесь похитили Аурен. На меня накатывает новая волна гнева, и плечи сковывает напряжение.

– Слейд… – напоминает Райатт.

– Да. – Я заставляю себя идти вперед, идя на голоса.

Когда мы подходим к фонтану из оникса, я вижу рядом с королем своих министров, Уоркена и Исали. Одетый во все черное, Уоркен стоит, заложив руки за спину, а его серебристые, коротко остриженные волосы слегка поблескивают на солнце. Исали рядом со своим мужем вежливо улыбаясь, кивает в ответ королю. Ее черное платье идеально и без единой складки, а волосы зачесаны и заколоты спиральками.

– А, вот и он, – заметив меня, говорит Уоркен.

Когда я подхожу, то вижу, что у него напряженное выражение лица, отчего сразу же свирепею. Если Толд прибыл поиздеваться над моими министрами, то у нас будут проблемы.

– Король Толд, – подходя к нему, говорю я.

И тут же понимаю причину гримасы Уоркена. У короля змей на шее висит ярко-зеленая гадюка, ее длинное тело обвивается вокруг его плеча, и через каждые несколько секунд она попеременно бьет по нему хвостом.

На Слиянии я не уделил внимания королю Толду. А до того не видел его несколько лет. Но теперь становится ясно, что с нашей последней встречи минуло много времени.

В его черных волосах появились седые пряди, которых прежде не было, а между бровями пролегла складка, но в остальном на темно-коричневой коже морщин нет. Он одет в серую тунику без рукавов, отороченную темно-зеленым и расшитую от воротника до манжет. Он держится с королевским достоинством: спина прямая, на голове корона в виде змеи. За ним стоят трое стражников, к их доспехам прикреплены плетеные черные и зеленые веревки, напоминающие змей цветов его королевства.

– Мы вас не ждали, – остановившись перед ним, говорю я.

– Я так и предполагал. – Змея поворачивает голову, смотря на меня, и высовывает язык. – Я уже принес извинения вашим министрам за столь внезапное появление, но после случившегося на Слиянии счел необходимым явиться лично.

– Вы про то, что принимали участие в казни, которой вообще не должно было быть? – в моем голосе слышен гнев такой же колкий, как и клыки его гадюки.

Он выдерживает мой взгляд, но я замечаю, что вена у него на шее пульсирует чаще.

– Я прибыл к вам с добрыми намерениями, король Ревингер.

– Мне плевать, можете являться и с недобрыми. Эта притворная искренность ни к чему не приведет.

Словно поняв мой отказ слушать, гадюка шипит на меня, обнажив клыки и уставившись красными глазами. Уоркен и Исали немного отступают, но я не схожу с места. Король Толд наклоняет голову, видя мое бесстрашие.

– Король Ревингер, вы не боитесь змей?

– С чего мне их бояться, если я могу сгноить им клыки?

Он задумчиво хмыкает и касается пальцем змеи, чтобы успокоить ее.

– Таковы ваши намерения, король Ревингер? Отравить гнилью всех, кто поступил с вами несправедливо?

– Выходит, вы прослышали о моем… путешествии по Орее.

Я испытываю извращенное чувство гордости от того, что королю, видимо, доложили о том, что я натворил в других королевствах, и он незамедлительно вылетел в Брэкхилл, чтобы попытаться договориться, пока его не постигла та же участь.

– Слышал, вы отравили гнилью замок Галленриф и всех стражников, в том числе и одного из советников.

– Только его горло, – передергиваю я плечом.

Король Толд поджимает губы.

– Слышал… что вы забрали что-то у королевы Кайлы.

– Она забрала у меня первая, – почти рычу я. – А вы лучше бы обратили внимание, что все эти месяцы творила королева Кайла.

– Ее происки власти не остались незамеченными, – говорит он. – И мне докладывают о ее успехах в Пятом королевстве и о попытках закрепиться в Шестом царстве.

– Король Ревингер имел полное право принять ответные меры, – вмешивается Уоркен. – Как и в отношении Второго королевства.

Толд опускает голову, но продолжает пристально на меня смотреть.

– Я не удивился известию, что король и королева Меревены мертвы. И я здесь не для того, чтобы оспаривать ваше право на месть.

– Тогда для чего же? – спрашиваю я, хотя мы оба знаем причину.

– Я прибыл сюда лично, дабы убедиться, что возмездие не постигнет Первое королевство. – Он делает паузу. – Или меня.

– Наверное, вам стоило об этом подумать до того, как вы пошли против меня.

Мускул у него на щеке от досады дергается.

– Я напомню вам, что перед тем, как отправиться на Слияние, вы отправили своего посланника на переговоры со мной, и я согласился возобновить союз. Пока мы разговариваем, товары из моего королевства находятся уже на пути к вашим берегам, как я и обещал сиру Джадду, – говорит он, показав на мой Гнев.

– Товар в любом случае должен был отправиться к моим берегам, но вы перекрыли импорт из-за королевы Кайлы и ее противоречивой лжи. Вы нарушили соглашения со мной. Так что этот возобновленный союз, как вы его назвали, мне не мил.

Змея обвивается вокруг руки Толда, пока он обводит взглядом остальных и снова переводит его на меня.

– Я не должен был нарушать наши договоренности.

Я удивляюсь его признанию, но не показываю этого.

– Да. А теперь вы здесь и хотите заручиться обещанием, что я не стану искать возмездия за ваше участие в Слиянии.

Его лицо становится суровым.

– На самом деле я не принимал участия в Слиянии. Активное участие принимали правители Второго и Третьего королевства, с которыми вы уже разобрались

– Но вы были его участником, – возражаю я. – Вы сидели за тем ограждением вместе с остальными.

От раздражения его плечи напрягаются, а в карих глазах вспыхивает огонь. В ответ его змея шипит на меня.

– Меня позвали на Слияние королей, и я отправился туда. Будучи монархом Ореи, я не смог отказать в этой просьбе, и вы прекрасно это знаете. Мы должны подчиняться закону Слияния.

Я чувствую, как гниль скребет под кожей.

– Да, и вы, как и остальные правители, приговорили к смерти невиновную, хотя законы четко гласят, что при вынесении такого вердикта должны присутствовать все монархи.

Король Толд отводит взгляд от моих почерневших вен.

– Это правда… если только монарх, о котором идет речь, не может принимать взвешенные решения или физически не может присутствовать. Судя по рассказам королевы Изольты, золотая женщина околдовала вас.

Я смотрю на него суровым, ледяным взглядом.

– Королева Изольта ошиблась.

Мы глядим друг на друга, и я чувствую, как растет напряжение.

К счастью, в нашу стычку вмешивается Исали, заговорив плавным и уверенным тоном:

– Нам всем прекрасно известно, что королева Изольта во многом руководствовалась своими религиозными убеждениями. Отмечу, что религия часто осуждает женщин. Эту доктрину мы в Четвертом королевстве не одобряем.

Толд медлит с ответом.

– Не знаком с их доктриной, но собственными глазами видел, что леди Аурен в самом деле пользовалась силой золотого прикосновения… а еще из нее струилось что-то похожее на гниль. Что вы на это скажете?

Я не отвечаю, и тогда Толд задает вопрос, на который и правда хочет знать ответ:

– Ревингер, это правда или нет? Эта женщина украла у вас магию? И у Мидаса? Нам всем грозит опасность?

Я чувствую на себе взгляд министров. Чувствую, как напряжен мой брат.

– Нет, – уверенно и решительно заявляю я. – Она ничего не крала. Как считаете, почему Мидас столько лет держал ее в клетке?

Лицо Толда принимает скорбное выражение.

– О чем вы?

– Сила золотого прикосновения никогда не принадлежала Мидасу. Эта сила всегда была ее.

Он резко начинает расхаживать из стороны в сторону, отчего у гадюки мотается голова.

– Вы утверждаете, что все эти годы трон занимал человек, лишенный магической силы?

– Да.

Он останавливается передо мной.

– Если это правда…

– Это правда. Никаких «если».

– Вы должны понимать последствия, – говорит Толд, переводя взгляд с меня на остальных. – Если эта информация разнесется… вся Орея будет потрясена. Люди взбунтуются, а те, у кого нет силы, попробуют посягнуть на трон.

– Именно поэтому я и не объявлял об этом во всеуслышание, – отвечаю я. – Пока меня не вынудили это сделать на Слиянии. Однако мне не поверили из-за россказней королевы Кайлы и Изольты.

– Но это не объясняет появление гнили. Почему она была в ее золоте?

Я отмахиваюсь от него.

– То была моя гниль, – с легкостью вру я. – Я воспользовался силой издалека. Пытался сгноить пол, чтобы добраться до нее.

Он хмурит темные брови.

– Но…

– Король Толд, я ответил на ваши вопросы и больше ничем вам не обязан. Леди Аурен не представляет угрозы. Она не может украсть чью-то магию. Уверяю, вам и вашим змеям ничего не грозит.

Он внимательно смотрит на меня и, протянув руку, гладит хвост гадюки.

– В тот день произошло странное волшебство. На мгновение мне показалось, что я увидел, как из ваших рук торчат шипы. И в тот же миг подумал, что леди Аурен воспользовалась гнилью. – Он замолкает, словно раздумывая, продолжать или нет. – Магия, которой вы воспользовались, тоже не была гнилью. Вы каким-то образом разорвали воздух, как пергамент, а потом в нем исчезла леди Аурен.

Я молчу.

– Что вы сделали, Ревингер? – спрашивает он. – Куда она отправилась?

Моему и без того едва сдерживаемому терпению пришел конец.

– Толд, вы не имеете права на эти ответы. Это вы прекратили торговлю с Четвертым королевством. Это вы нарушили наше соглашение. Это вы стояли с остальными на Слиянии. Этих причин уже достаточно, чтобы вершить возмездие, если я сочту нужным, и вам это прекрасно известно.

Его лицо становится напряженным, а стражники чуть подаются вперед, услышав мою угрозу.

– Поэтому я прибыл сюда лично. Думаю, вы понимаете, Ревингер, что защита наших королевств стоит превыше всего. Теперь я понимаю, что на Слиянии меня ввели в заблуждение. Я бы предпочел иметь вас в качестве союзника.

Не сомневаюсь.

– Прошу прощения, король Толд, – вклинивается Уоркен. – Но, как отметил мой король, вы нарушили договор. Подорвали доверие. Сыграли свою роль в казни человека, который находился под его защитой. Так для чего Четвертому королевству снова заключать с вами союз?

– Вам нужен импорт, – немедля отвечает Толд. – Ваша земля и на десятую часть не пригодна, как моя. И вам это прекрасно известно, ведь сира Джадда прислали ко мне отговорить от торгового соглашения.

Я засовываю руки в карманы и внимательно смотрю на него.

– Но откуда у вас такая уверенность, что я не сгною ваше королевство и не отберу ваш экспорт силой?

Впервые за время нашего разговора Толд выходит из себя, и его сердце в тревоге стучит сильнее.

– Я не хочу войны, но и угроз не потерплю, – сквозь зубы цедит он. – Нашим королевствам лучше сохранить взаимовыгодные отношения, чем враждовать. Мы оба знаем, что у Первого королевства самый большой экспорт продовольствия. Мои земли богаты сельскохозяйственными угодьями, а поскольку остальная часть Ореи по-прежнему отказывается вести с вами торговлю, особенно сейчас, ваше королевство нуждается в том, что могу предоставить я.

Нам и правда нужен его экспорт, но ни я, ни министры и бровью не ведем.

– Мы оба понимаем: если вы попытаетесь отнять его силой, то и вы, и я потеряем людей и гектары земли. В наших общих же интересах избежать этого и восстановить наш союз. Я не допущу, чтобы Первое королевство страдало из-за неверной информации и непонимания, – говорит он суровым голосом, решительно глядя на меня.

Нет, пусть еще понервничает. Пусть помучается. Мне только на руку, что он прибыл сюда и пытается заключить сделку. А еще мне на руку его беспокойство.

Потому что он и должен нервничать, черт побери.

Толд вздыхает.

– Вы останетесь в своем королевстве, я – в своем, и наши отношения возродятся вновь. Вы можете уничтожать мою землю, но ваши люди не смогут питаться гнилью. На гнили вам не выжить. Хотите вы того или нет, но вам нужно, чтобы мое королевство процветало, и не думаю, что вам нужны хлопоты из-за убийства еще одного короля. Сейчас вам проще принять этот союз.

Я смотрю на него еще несколько мгновений, а потом перевожу взгляд на Уоркена и Исали и понимаю, что мы думаем об одном и том же.

– Мне придется обсудить ваше предложение с моими министрами.

Он недоволен, но сдержанно кивает.

– Хорошо.

Я вытаскиваю руки из карманов и оборачиваюсь.

– Джадд, не мог бы ты сопроводить короля Толда в замок и убедиться, что о нем позаботятся?

Он кивает.

– Сюда, Ваше Величество.

Напоследок поглядев на меня, Толд идет за Джаддом в замок, а за ними по пятам следуют его стражники. Когда мы с Райаттом остаемся наедине с министрами, я вздыхаю и расслабляю плечи.

Уоркен косится на меня.

– Долго заставишь его ждать?

Я задумчиво хмыкаю и поворачиваюсь к Исали.

– А ты что думаешь?

– Три дня, – незамедлительно отвечает она. – Если больше, он начнет придумывать всякие подлые варианты. Если меньше, то мало понервничает.

Я ухмыляюсь.

– Как безжалостно.

– Мы же Четвертое королевство, – пожав плечами, говорит она. – К тому же он сам потребует ответа. Я в этом уверена.

Ее супруг кивает.

– Но Толд прав. Нам нужен его товар, а его согласие отказаться от запрета на торговлю до Слияния говорит о его добросовестности.

– Мне все равно хочется отравить его гнилью во сне.

– По поводу этого… – Исали пристально смотрит на меня темно-карими глазами. – Предупреждай заранее, когда в следующий раз захочешь казнить монархов. Знаешь, сколько ястребов прилетело? Когда мы закончим отвечать на послания, у меня все руки будут в мозолях.

Я легонько вздрагиваю.

– Прошу прощения.

– И правильно, – не отстает она. – Нам с Уоркеном пришлось разбираться с последствиями в каждом королевстве.

Она запускает руку в карман платья и вытаскивает свиток за свитком, словно запихнула их туда только для того, чтобы при случае швырнуть мне их в лицо. Действенно.

– Пятое королевство, Третье королевство, Второе королевство, – перечисляет Исали, пока я пробегаю взглядом по сломанным печатям.

– Это было необходимо.

Она машет на меня рукой.

– Спорно. Мы должны были обсудить все вместе, – говорит она. – Но король – ты.

– Мы все прекрасно знаем, что вы правите этим королевством чаще меня.

– У нас нет власти, а у тебя не хватает терпения заниматься политикой. У нас хорошие партнерские отношения, пока это так, но партнерство требует коммуникации.

– Ты права. Каюсь.

– Хорошо, – решительно кивнув, говорит она и смотрит на мои волосы. – Тебя пора постричь.

Я фыркаю.

– Как обстоят дела с последствиями?

– Справляемся. Получая должность министров короля Рота, мы знали, что порой придется разрешать общественные вопросы, связанные с твоим своеобразным темпераментом и силой, – дипломатично заявляет она. – Держимся на высоте.

Я улыбаюсь ей.

– Вот почему я считаю вас лучшими министрами.

– В целом, нашего короля вновь все стали бояться – особенно в Третьем королевстве, – говорит Уоркен. – Во Втором королевстве полный бардак, и они спешно короновали наследника Меревенов, хотя мальчик еще слишком мал.

Принц, чей барьер удерживал меня от монархов – удерживал меня от Аурен. Будем надеяться, что он станет лучшим правителем, чем были его родители.

– Его первое распоряжение – объявить Четвертое королевство врагом.

– Ожидаемо. У меня много врагов.

– И правда. – Уоркен наклоняет голову. – А почему ты отправился в порт Брейквотер?

– Красные бандиты, – отвечаю я. – Нашел игорный зал, где проводили бои между животными. Мне это не пришлось по вкусу.

У Исали вырывается брезгливый возглас.

– Уверена, что животным тоже.

– Мы должны еще о чем-нибудь знать? – спрашивает Уоркен.

Я чувствую на себе взгляд Райатта. Я мешкаю, и тогда он прочищает горло. Министры переводят взгляд то на него, то на меня.

– О, великие боги, – восклицает Исали. – А теперь-то что?

Райатт явно не позволит мне увильнуть, поэтому я вынужден сообщить им правду. Да и он прав – моим министрам нужно знать.

Потому я без обиняков выкладываю все подчистую.

– Ну… похоже, мое сердце гниет в груди.

Они с изумлением смотрят на меня, раскрыв рты.

– Что? – спрашивает Исали.

– Не самая лучшая ситуация…

– Лучшая? И давно это продолжается?

– Со Слияния. Нам стоит продумать план на случай непредвиденных обстоятельств.

Она трет переносицу.

– Из-за тебя я поседела раньше времени.

– Ты прекрасно выглядишь.

Мой комплимент ее не удерживает.

– Из-за тебя у Четвертого королевства куча проблем. Тебе нельзя умирать, понял? – строго говорит она и смотрит на меня как мать, отчитывающая свое дитя.

У меня подергиваются уголки губ.

– Понял, министр.

– Во всяком случае, пока мы не поймем, как сладить с откликом народа на то, что ты натворил, пока не восстановим безопасность нашего королевства и не убедимся, что оно получит необходимое на случай торговой блокады. – Она вздыхает. – А потом можешь умирать. А мы уйдем на покой.

– Тебе будет слишком скучно без королевства.

Она хмыкает.

– Возможно, я отправлюсь во Второе королевство и помогу юному Меревену.

– Тебе же не нравится жара в пустыне.

– Ладно, – уступает она. – Но если мне придется отвечать на письма, то и тебе тоже. Пойдем, поможешь мне разобраться с последствиями твоих действий, король Рот.

– Вообще-то мне нужно идти… – Я осекаюсь, увидев ее злой взгляд. – Забудь. Уделю тебе несколько часов.

– То-то же, – приторно улыбаясь, говорит она, а Райатт кидает в мою сторону ехидную ухмылку. Но Исали тут же переводит взгляд на него. – И вы тоже, командир.

Все его веселье как рукой снимает.

– Я?

– Да, вы. Вы – командующий армией, и я нуждаюсь в вашем совете, а вам необходимо знать о наших планах.

– А, точно. Конечно.

Теперь наступает моя очередь ехидно ему улыбнуться.

Исали поворачивается, и они с Уоркеном уходят. Райатт сердито смотрит на меня.

– Отвали, – ворчит он.

Ну, ему придется потерпеть несколько часов, занимаясь со мной бумажной волокитой и политикой. А когда я закончу, то снова пойду на место кормежки тимбервингов и узнаю, вернулась ли моя магия. Но отчасти я страшусь этого.

Потому что если после трех дней отдыха ничего не выйдет…

Тогда я не уверен, получится ли вообще.

Глава 38

Озрик

В полдень ярко светит солнце, а на улицах полно народу. Словно все со своими мамашами отправились за всякой хренью в город или порыбачить на реке. Я привязываю лошадь к коновязи на обочине под тенью деревьев, а сам перехожу на другую сторону улицы.

Заметив меня, люди расступаются. Я не похож на Джадда. Они не улыбаются и не машут мне рукой в надежде привлечь внимание. Обычно этого люди желают от меня меньше всего, и меня все чертовски устраивает. Мне тоже не нужно ничье внимание.

Кроме внимания одного-единственного человека, но она по-прежнему не открыла глаза.

Лавка, к которой я направлюсь, располагается напротив реки. Деревянная вывеска раскачивается на ветру, на ней изображен лист, который уже выгорел.

Я резко распахиваю дверь, и небольшой колокольчик над входом извещает о моем прибытии. Внутри все заставлено растениями в горшках самых разных размеров: они стоят на полу на полках и даже свисают с крючков, подвешенных к потолку. Сделав три шага, я случайно врезаюсь головой в глиняный горшок, и земля высыпается мне на плечо.

– О, осторожнее, сир! – Из-за прилавка выскакивает сухопарая женщина и идет мне навстречу. Ее каштановые волосы взъерошены и перевязаны зеленой лентой. – Капитан Озрик! Какой приятный сюрприз – видеть вас в моем магазине.

Сюрприз? Бесспорно. Приятный? Черт, а вот это уже сомнительно.

– Вы пришли сделать заказ на растения для медицинских нужд армии?

– Нет, – отвечаю я, оглядывая магазин, и замечаю в углу пару женщин, которые возятся с какими-то листьями.

– О, хорошо, – отвечает лавочница и, подойдя к стене, протягивает руку к полке с вывеской «Травы». – Может, вам пригодятся какие-нибудь сушеные специи, чтобы приправить вашу провизию? Они почти закончились, но у меня есть отличный…

– Это мне тоже не нужно, – грубо отвечаю я.

Она останавливается и смотрит на меня, вытирая руки о передник. А потом подходит ближе и говорит тише:

– Вам нужны те грибы? Знаю, что некоторые солдаты любят с их помощью снять напряжение…

К дьяволу.

– Нет. Мне просто нужны гребаные цветы.

– Вам нужны… цветы? – переспрашивает она, как будто неверно меня поняла.

Другие женщины поворачиваются и смотрят на меня.

Я переминаюсь с ноги на ногу.

– Да. Цветы. У вас есть?

Она задумчиво кивает.

– Конечно, у меня есть все. В саду на заднем дворе.

Когда я жестом прошу пройти туда, она идет за прилавок к открытой двери. Мы оказываемся в саду, который раза в три больше самой лавки. Здесь везде ряды цветущих растений.

– У нас, конечно, есть самые излюбленные, – говорит она, шагая по грязной дорожке. – Розы, маргаритки, жасмины, пионы, лилии… Вы ищете что-то особенное?

Я откашливаюсь, случайно наступив на растение с маленькими голубыми цветочками.

– Желтые колокольчики, – бурчу я.

Она останавливается и оборачивается, хмуро на меня глядя.

– Хм. Прошу прощения, капитан Озрик, но их у меня нет.

Я чувствую, как напряжение сковывает плечи, и обвожу взглядом сад.

– У вас много желтых цветов, уверен, колокольчик тоже найдется.

– Я знаю все растения, которые выращиваю, – отвечает она, постучав пальцем по виску. – Желтых колокольчиков у меня нет. Их никто не покупает. А еще они ядовитые.

Я очень разочарован.

– У вас же цветочный магазин, черт подери. Мне нужен цветок.

Почему это так сложно, твою мать?

Она мешкает.

– А этот цветок просто не пользуется здесь спросом. Думаю, он мало кому нравится.

– А мне он охренеть как нравится, – огрызаюсь я.

В ответ на мой резкий тон женщина удивленно отшатывается, а я от раздражения скрежещу зубами, пытаясь унять гнев. Лавочница тут совершенно ни при чем.

– Просто проверьте. Пожалуйста.

Настороженно кивнув, она поворачивается и идет по дорожке к желтым цветам, проверяя каждый.

Я просто хочу положить этот гребаный желтый колокольчик на столик у постели Риссы. Нет, раньше я не дарил цветы женщинам, но мне показалось, что ей бы это понравилось. А теперь я на взводе, расстроен и помню, как плохо она выглядела сегодня утром. Какой была бледной и изнуренной.

Невыносимо!

Женщина возвращается с пустыми руками и с сожалением качает головой.

– Прошу прощения. Все же у меня их нет. Но есть другие, не менее красивые желтые цветы. Вот…

– Забудьте, – бормочу я и разворачиваюсь.

Я возвращаюсь в магазин, ступая так громко, что женщины пялятся на меня и перешептываются, когда я прохожу мимо. Я резко открываю дверь, и колокольчик над ней срывается, ударяется о мою голову и с грохотом падает на пол.

Я смотрю на него и изо всех сил стараюсь не видеть в этом дурного предзнаменования.

* * *

Вернувшись, я чуть не налетаю на Полли, когда она выходит из комнаты Риссы. Лицо у нее покрыто красными пятнами, глаза припухли, и она прижимает к ним носовой платок, словно так сможет остановить слезы

– Я больше не могу видеть ее в таком состоянии. Больше не могу приходить сюда и смотреть. – Она качает головой и смотрит на меня блестящими глазами. – Спасибо за то, что позволили мне навестить ее, но я больше не могу.

Не успеваю я ответить, как Полли поворачивается и мчится по коридору, а я смотрю ей вслед и хмурюсь.

Я не прочь потащить ее обратно в комнату Риссы, заставить сидеть у кровати и помогать ухаживать за ней. Как делала Рисса для нее каждый день, черт возьми.

Но не стану этого делать. Рисса в ней не нуждается. У нее есть я. И, в отличие от Полли, я ее не брошу.

Я вхожу в комнату и вижу Ходжата. Он встает со стула, стоящего у кровати, и от его мрачного лица у меня сводит все тело.

– Уже скоро, капитан, – тихо говорит он.

Меня охватывает холодный, липкий страх.

– Нет, – резко качаю я головой.

Он останавливает меня, мягко взяв за руку, когда я хочу проскочить мимо него. Мне не нравится его взгляд.

– Да, – говорит он так, будто пытается меня утешить. – Мне жаль.

Я перевожу взгляд на спящую Риссу. Одна из помощниц отходит от нее, сжав руки и склонив голову. Она расчесывала волосы Риссы. Они такие красивые. Мягкие и светлые. А еще ее переодели в чистую ночную рубашку. Розовую, как румянец на ее щеках, который появлялся всякий раз, как я говорил что-нибудь скабрезное. Но сейчас на ее щеках нет стыдливого румянца, а в глазах не горит огонь.

Она спит. Не мечется и не кричит в бреду. Просто лежит.

Хрипит.

Дышит так медленно, что я зажмуриваюсь.

– Оставлю вас с ней наедине, чтобы вы попрощались, – тихо говорит Ходжат, а я с трудом сглатываю ком в горле.

Отрицание рвется наружу, но оно просто… вытекает из меня. Я не отрываю взгляда от Риссы, пока Ходжат с помощницей выходят из комнаты и закрывают дверь.

Когда мы остаемся вдвоем, я делаю шаг вперед почти на цыпочках, словно не хочу потревожить покой Риссы. Не хочу нарушать тишину, не хочу ее напугать. Я плюхаюсь на стоящий рядом с ней стул и кладу на столик небольшой медный колокольчик из цветочной лавки. Наверное, не стоило его брать, но не хотелось возвращаться ни с чем.

Я беру ее за руку. У Риссы жар, но хуже всего, что рука безжизненно обмякает.

– Я кое-что принес тебе, Желтый колокольчик, – говорю я хриплым голосом. Моя рука кажется огромной в сравнении с ее. Она такая хрупкая. Утонченная. Я боюсь, что сожму слишком сильно и сломаю ей пальцы. – У них не оказалось твоих цветов. И это в цветочной-то лавке! Можешь поверить в эту хрень?

Рисса не отвечает. У нее даже веки не дрожат.

Паузы между ее и без того затрудненными вдохами жутко пугают.

– Поэтому я принес тебе колокольчик. Если честно, его звон бесит. Он не похож на твой голос. У тебя он такой… милый.

Я морщусь. В этой ерунде я плох. Я почти рад, что Рисса меня не слышит. Я не силен в словах, в комплиментах. Но сейчас хотелось бы, чтобы все было наоборот. Потому что тогда я мог бы ее задарить ими.

Я бы отдал ей все, о чем бы она ни попросила.

– Как бы я хотел, чтобы ты проснулась и поговорила со мной, Желтый колокольчик, – шепчу я, проводя мозолистым большим пальцем по тыльной стороне ее нежной ладони. Ее кожа мягче перьев. Напоминает шелк. Она слишком нежная для такого, как я. Мои руки покрыты шрамами, кутикула ободрана, а кожа на них огрубела за те годы, что я держал в руках меч.

Рисса делает еще один медленный, хриплый вдох, и между нами воцаряется тишина.

Что произойдет, когда она просто… перестанет дышать? Когда это затянувшееся молчание превратится в обычную тишину?

К горлу быстро и стремительно подступает ком, голова идет кругом. Я пытался метать гром и молнии. Пытал. Спорил. Отрицал. Но сейчас, в этой тишине, которую наполняют только хрипы Риссы, правда осуждающе смотрит мне прямо в лицо.

Она умирает.

Да, она умирает. С тех пор, как ей в грудь вонзили тот кинжал. С тех пор, как я отнес ее в лазарет. Она его уже не покинет. А я больше никогда не подержу ее в объятиях.

Каждый раз, когда я сидел у постели Риссы, смерть накрывала ее все больше и больше, как саван.

Я не хотел этого видеть, но нельзя отрицать, что инфекция из ее раны распространилась по всему телу. Будь она моим солдатом, я бы уже сообщил эту весть ее семье, отправил бы послание, чтобы они готовились к худшему.

Но Рисса не солдат. Она не поступала на военную службу, чтобы вершить насилие, и не планировала умереть от клинка. Она должна была умереть в преклонном возрасте и после того, как заполучит желаемое. То, чего она хотела сильнее всего.

Независимость.

Она хотела уехать. Уехать как можно дальше, чтобы убежать от своего прошлого, жить и не быть никому обязанной. Без необходимости обслуживать, лелеять или ублажать всяких тупиц, чтобы заработать денег, как ей приходилось делать годами. Я был эгоистичным ублюдком, который попросил ее остаться. И вот к чему это привело.

К клинку, который пронзил ее сердце, и инфекции, пожирающей заживо.

– Я даже гребаного желтого колокольчика не смог тебе принести…

Она назвала меня своей ошибкой. Сказала, что между нами ничего не может быть. Может, это правда, поскольку в моей жизни и не было правых поступков. Но когда Рисса меня поцеловала, это показалось мне чертовски правильным.

В мире, полном ошибок, я хотел одного.

Я прижимаю палец к ее запястью, чувствую слабый пульс, и это меня чертовски злит. Я перевожу взгляд на чистое окно, как будто могу взглянуть на богов.

– Только не она, – рычу я на них. – Еще нет.

Эта молитва яростная, но я, черт подери, вообще не молюсь. Даже не знаю, верю ли я в богов. Но если эти самодовольные боги есть там, на своем простом небе, тогда меньшее, что они могут, – это спуститься сюда и помочь этой удивительной женщине, которая не заслуживает смерти.

– Ей нужно больше времени, – говорю я им. – Нам нужно больше времени.

Я думал, времени у нас предостаточно.

– Просто дайте его, – рявкаю я. – Я в жизни ни о чем не просил. Просто дайте нам время.

Я жду и слушаю. Смотрю в окно. Но ничего не происходит. Ни вспышки молнии, ни раската грома. Рисса не открывает глаза.

Холжат хочет, чтобы я подготовился. Попрощался.

Но как смотреть на ее кончину, когда мы едва только начали налаживать отношения?

Я перевожу взгляд на ее потрескавшиеся и бледные губы. Между светлыми бровями залегла складка, словно каждый вдох причиняет ей боль.

Я чувствую ту же боль в груди.

Они проникает в самое нутро. Пронзает вместе со следующим затрудненным хрипом. Услышав, как замедляется ее дыхание, словно Рисса готова сдаться, я чувствую, что эмоции рвутся из меня, как набивка из лопнувшего шва.

Я никогда не был склонен к слезам. Никогда не давал выплеснуться чувствам. Даже на поле боя, когда бок о бок со мной гибли мои солдаты. Но сейчас, в эту минуту, у меня из горла рвется яростный, полный горя всхлип, а глаза застилают слезы.

Я наклоняюсь и целую ее в горячий лоб, а потом прижимаюсь головой к ее голове и в муках закрываю глаза.

– Ты должна проснуться, – убеждаю я, чувствуя муку в своих словах. Доказательство моих страданий капает на ее розовую рубашку. – У нас должно быть время, чтобы совершать ту ошибку снова и снова, пока ты бы не поняла наконец, как это правильно.

Но время, как и боги, ни хрена меня не слушает.

Потому вместо них слушаю я, ведь это единственное, что я могу. Я слушаю каждый ее вдох, который дается все труднее и труднее. Слушаю все, что так и не смог сказать.

И слушаю, как прощаюсь с ней, чему она, черт подери, так никогда уже не внемлет.

Глава 39

Царица Малина

– Малина, сядь прямо. Право, неужели это так сложно? – одергивает меня отец.

Поразительно, как ему удается говорить, едва шевеля губами.

Поразительно, как удается выразить словами гнев с совершенно невозмутимым лицом.

Выпрямляясь, я расправляю плечи. Я сижу в тронном зале уже несколько часов, слушаю, как люди подходят к нам и выражают соболезнования.

Потому что моя мать мертва.

Это так странно, и все кажется ненастоящим. Но это не так.

Моя мать мертва, а ее тело сейчас находится в атриуме, где совершаются погребальные обряды. Вот, где я должна находиться. Там, наверху, рядом с ней, где в окна атриума могут заглянуть боги и принять вознесение ее души. Я хочу быть с ней, когда ее душа покинет нас. Может, ее бестелесный дух вспомнит обо мне, когда она отправится на небеса.

Но отец не разрешает, потому я сижу в тронном зале. Обычно белые стены и голубой ковер, устилающий лестницу, создают ощущение холода и простора, но из-за черных траурных драпировок и многочисленной толпы возникает ощущение замкнутого пространства.

К нам подходят и подходят люди, оставляя на нижней ступени ветки раскидистых сосен, а мы тем временем занимаем два трона из трех, потому что место, где сидела моя мать, пустует.

Я с головы до ног одета в черное, траурная вуаль ниспадает с тиары и закрывает лицо. Хорошо, что прозрачная ткань довольно темная, и люди не видят, как по моим щекам тихо стекают слезы.

Только спустя несколько часов, когда подданные наконец расходятся, отец разрешает мне встать с трона. Его советник сообщает, что тело матери уже завернули и унесли. Я не могу сдержать всхлипов, которые рвутся из горла, и мое горе эхом разносится по пустому залу. Когда советник кланяется и уходит, отец переводит взгляд на мое закрытое вуалью лицо.

Мне безумно хочется спросить, скучает ли он по ней так же сильно, как я. Кажется ли и ему, что все происходит не наяву. Но он не оценит такие вопросы.

Потому я молчу.

И все же, когда он смотрит на меня, я на миг вижу, как его взгляд немного смягчается. Он поднимает руки и сжимает мои плечи, и я почти вздрагиваю. Отец не гладит меня с любовью, не обнимает, потому его прикосновения кажутся чужими, и я деревенею.

– Почему ты плачешь? – спрашивает он.

Я в недоумении смотрю на него, задаваясь вопросом: может, я неверно его расслышала?

– Потому что… матушка.

«Почему я не имею права плакать? Она же мертва!» – хочется закричать на отца.

Но, безусловно, молчу.

– Малина, очень важно не показывать своих слабостей людям.

От его осуждающих слов я склоняю голову.

– Да, отец, но я… – Я спохватываюсь в ужасе оттого, что чуть не ляпнула.

– Но что? – вопрошает он.

Я раздумываю над ответом, но знаю, что в том нет смысла. Я должна ему ответить.

– Я хотела присутствовать во время обряда, – тихо говорю я, и в моем голосе слышно отчаяние.

Ее тело уже завернули и унесли.

Я больше никогда ее не вижу.

От этой мысли перехватывает дыхание и хочется упасть на колени и разрыдаться. Но я не могу.

Отец сжимает мое плечо, а я думаю, что он в виде исключения проявил нежность, и поднимаю взгляд к его лицу.

– Вот что значит быть членом царской семьи, Малина, – говорит он. – Да, твоя мать и моя супруга умерла. Но еще она – их царица, и мы обязаны сидеть здесь и позволить им выразить почтение. Скорбеть.

А как же мои почтения? Как же моя скорбь?

– Правитель обязан идти на жертву ради своего царства, – говорит он, встряхнув меня, словно хочет выбить из меня всю печаль – как камешки из банки. – Твои чувства на втором месте. Ты слушаешь подданных, представляешь их интересы – даже в ущерб себе. Царство превыше всего.

Отец опускает руки и напоследок бросает на меня взгляд.

– Вытри лицо и иди в постель. На рассвете зазвенит колокол, а утром состоятся ее похороны.

Я склоняю голову и ухожу, измотанная печалью. Измотанная его словами.

Но больше не плачу.

* * *

В Хайбелле небо постоянно затянуто облаками, отчего солнце сюда почти не проникает. Если солнце и излучает тепло, то оно не чувствуется и по нему невозможно определить время. Вместо того время я определяю по снегу.

Шторм бушует непреклонно и непреодолимо. Резкий ветер срывает с ледяных облаков корку. Вдоль короткой стены, ограждающей пропасть, уже образовались густые сугробы, снег копится у начала моста и начинает собираться вокруг меня.

Я продолжаю сидеть на том же месте, стоя коленями на камне. Я давно уже не чувствую этого резкого холода. Не знаю, куда ускакала наша лошадь, и никто нас не видит, поскольку все жители Хайбелла, похоже, попрятались по домам, спасаясь от бури. Тут только мы с Доммиком.

От этого становится не по себе.

Сжав зубы, я провожу ладонями по ледяному кубу, а руки горят, когда я поднимаю его. Доммик забирает у меня сразу же, как я заканчиваю его создавать, а потом со свистом исчезает в тени и появляется на несколько футов выше. Я прищуриваюсь, глядя на него сквозь снег и ветер, и вижу, как он укладывает тяжелый кирпич на стену, которую мы построили. Вдоль въезда на мост выложены кирпичи толщиной около фута, и стена уже довольно высокая.

Доммик неутомимо укладывает их друг на друга в ряд. А когда стена становится высотой в добрых десять футов, мы начинаем удваивать ее. Потом утраивать. Делаем ее как можно толще.

Мы неустанно трудимся всю ночь.

Невзирая на звон колоколов в полночь. Невзирая на сильнейшую бурю, во время которой тучи обрушивают на землю горы снега. Меня это ничуть не останавливает. Напротив, буря как будто помогает – снег ложится на землю, где я стою на коленях, и увлажняет пересохшие губы.

Я тружусь почти в забытьи, сосредоточившись лишь на холодной силе, которая течет по моим венам. Из порезов на руках стекает лед и продолжает источать морозную магию – магию, что позволяет мне создавать плиту за плитой.

Мой народ меня ненавидит. На моем троне сидит другая женщина. На нас наступают фейри. Возможно, я не знаю, как еще применить свою новообретенную силу… но я смогу.

Смогу.

Доммик не заговаривает со мной – просто трудится сообща, безмолвно меня поощряя. Нам отчего-то не нужны слова. Он прекрасно понимает, чем помочь, и делает это без единого упрека. Даже когда ветер треплет его капюшон, а кожа на руках трескается. Даже когда на плечах у него оседает снег, вытягивая из его горячего тела тепло. Я создаю плиты, он собирает их и не пытается руководить мной, спорить или говорить, что соображает лучше меня.

Когда наступает утро, буря, наконец, стихает, и на землю ложатся последние снежные хлопья. И с наступлением бледно-серого утра просыпаются и люди.

Сперва они бормочут себе под нос и продолжают идти, но вскоре начинают собираться вокруг нас. Сначала их было немного, но толпа неукоснительно растет, а вместе с тем люди становятся смелее.

Когда они видят, что я пользуюсь магией, то их охватывает неверие, удивление, недоумение и гнев, и с каждой минутой эти чувства становятся сильнее. Люди начинают высказывать жалобы на то, что мост перекрыт, а путь к замку отрезан.

– Что ты делаешь?

– Она решила нас замуровать!

– Холодная ведьма! Ты не наша царица!

– Она использует магию против нас!

– Убери сейчас же!

– Королева Кайла этого не потерпит!

Они высмеивают меня. Проклинают. Ненавидят. Но я продолжаю.

Доммик вырастает у меня за спиной и свирепо рычит, когда толпа подбирается ближе. Он сжимает в каждой руке по кинжалу и угрожающе смотрит на них, ухмыляясь, а свет вокруг него преломляется.

Его угрозы действенны, и никто не выказывает свою ненависть агрессией, не пытается причинить мне вред или утащить отсюда. Но они не прекращают бросать в меня ядовитые упреки, а я слышу все. Тело мое, может, и онемело от холода, но разум не защищен от их пылкой словесной атаки, которая продолжает изливаться и, вырвавшись паром, вынуждает меня вздрагивать от каждого обжигающего слова.

– Холодная царица лгала о том, что не имеет силу.

– Холодная сука.

– Убирайся с чертовой дороги.

– Она заблокировала мост.

– Она свихнулась.

– Возвращайся в могилу.

– Тебе стоило оставаться мертвой.

Я продолжаю и не остановлюсь, пока не выложу последний кирпич на двадцатифутовую стену. Мне плевать, что у меня дрожат руки. Плевать, что на лбу выступил пот и застыл прежде, чем успел стечь.

Эта ненависть, сомнения, оскорбления – я позволяю им бить в спину и продолжаю.

– Она заманила нас в ловушку.

– Она пытается удержать нас от новой королевы.

– Ты нам тут не нужна.

– Ты не наша королева.

– Остановите ее.

– Разрушьте эту стену.

Услышав эти угрозы, я останавливаюсь.

Я не могу позволить, чтобы они разрушили то, что я построила с таким трудом. Только эта стена может защитить их от фейри, которые уже наступают на наш мост и город.

Я столько часов потратила, чтобы создать эти ледяные кубы, но на сей раз поворачиваюсь и прижимаю ладони к земле.

Подпитываемая потребностью защитить стену от своего же народа, чтобы уберечь их, я молча направляю магию и надеюсь, что она прислушается ко мне, опустится в землю, разверзнет ее, утолщит.

Пока между нами не образуется идеально ровный и скользкий лед.

Толпа охает и отступает, но несколько человек впереди отодвигаются не так быстро, в результате чего поскальзываются и падают. Теперь они не могут приблизиться ни к стене, ни ко мне.

Идеально.

Я порываюсь встать, но слегка пошатываюсь. Доммик мгновенно оказывается рядом и хватает меня за локоть.

– Царевна? – шепчет он.

– Я в порядке, – заверяю я его, стряхнув снег со спины и со спутанных волос.

– Ты используешь слишком много магии. Ты всю ночь трудилась, – тихо говорит он. – Тебе нужно отдохнуть.

Я сурово смотрю на него.

– Некогда мне отдыхать.

Он не возражает, зная, что я права.

Я подхожу ближе, оценивая созданный нами барьер. Раз уж я смогла покрыть землю льдом, может, моя магия способна на большее? Положив ладони на стену, я сосредотачиваюсь, сматываю лед как рыболовную леску и направляю наверх ледяных кирпичей. Затем отхожу назад и вижу, как наполовину сформировавшийся лед растекается по вершине, а потом застывает, образуя остроконечную ограду.

Меня переполняет гордость. Моя магия прислушивается ко мне.

Повернувшись, я обращаюсь к сердитой толпе.

– Эта стена замедлит фейри, но не остановит их.

– Нет никаких фейри! – кричит кто-то.

– Есть, – отвечаю я, и мой голос прорывается сквозь свист ветра. – И я бы хотела, чтобы вы оставались за стенами замка, но, зная, что вы не уйдете, буду защищать всеми силами.

– Ты лжешь нам, чтобы заманить в западню!

Остальные соглашаются с ним, а другие изрыгают в мою сторону проклятия.

Меня снедает разочарование, словно в кожу впиваются тупые зубы. Но внутри все сжимается, а по спине от сомнений ползут мурашки. Ужасный ли я продумала план? Не знаю. Меня никогда не обучали военной стратегии. Единственные уроки о войнах и битвах преподавали мне с исторической точки зрения. А вчера я еще даже не могла управлять своей силой.

Стена казалась мне чем-то досягаемым, тем, что я могу создать постепенно. Теперь остается только надеяться, что это поможет нам выиграть немного времени.

– Она не лжет! – огрызается на людей Доммик, и таких громко сказанных слов я от него еще не слышала. – Она же ваша царица! Прислушайтесь к ней! – в отчаянии кричит он.

Люди проклинают и его.

– Укройтесь! – говорю я им. – Укрепите дома, соберите оружие, если оно у вас есть, или бегите в сосновый лес, но я не могу обещать, что здесь будет безопасно.

Впервые у некоторых на лицах появляется беспокойство. Они оглядываются, словно начинают сомневаться. Начинают думать, что, возможно, я говорю правду. Мне остается надеяться, что эта толика беспокойства перерастет в ливень. Если не смогу завоевать их доверие, вдруг удастся подтолкнуть их к действиям, основанным на чистом страхе.

– Бегите. Прячьтесь. Боритесь. Готовьтесь к войне, потому что она нагрянет, верите вы мне или нет!

Толпа стихает. Между нами свистит ветер.

Я поворачиваюсь к Доммику и протягиваю ему руку, а он вопросительно приподнимает бровь.

– Мне нужно быть по другую сторону стены, – говорю я.

Мне предстоит еще много работы.

Его рука накрывает мою, нас окружают тени, и у меня сводит живот, когда мы прыгаем на стену. Я едва успеваю почувствовать, как скольжу по ней ногами, а Доммик уже снова прыгает и приземляется на другой стороне моста под удивленные крики толпы.

Я поворачиваюсь и смотрю на стену с этого ракурса, оценив, какой солидной она выглядит. Стена толстая и высокая, а шипы наверху неприступны. Но это не продлится вечно. В лучшем случае, это только задержит фейри.

Потому мне нужно постараться.

Повторяя прежние движения, я встаю на колени и прижимаю руки к земле. Сосредоточившись, разбрызгиваю лед по дуге моста. Лед медленно ползет по булыжникам, но у меня вырывается прерывистый вдох, как только я покрываю мостовую скользким слоем. Когда я встаю, меня так сильно качает, что я чуть не падаю. И я бы упала, если бы меня не подхватил Доммик.

– Царевна… – предупреждает он резким тоном. Другому человеку его голос мог бы показаться сердитым, но я знаю, что он волнуется.

Волнуется за меня.

– Хватит беспокоиться за меня, – говорю я. – Мне нужно, чтобы ты разведал обстановку. Узнай, где они, и дай знать, сколько у нас осталось времени.

– Думаешь, я тебя оставлю? – со скепсисом цедит он сквозь зубы. – Когда ты едва держишься на ногах, а люди хотят сбросить тебя с моста?

– Ну, до меня ведь им не добраться? – спрашиваю я, показав на стену.

Если честно, не стоило мне упоминать об этом.

Он недовольно ворчит себе под нос.

– Иди, – говорю я ему. – Нам нужно узнать, как близко они подошли.

– Ладно, – гаркает Доммик. – Но если я вернусь и увижу, что ты валяешься без сознания, то убью тебя к чертовой матери.

Я невозмутимо приподнимаю бровь.

– Если этой угрозой ты хотел меня напугать, то, может, в следующий раз, сделаешь это с помощью своего ножа?

Он сокращает расстояние между нами, отчего я тут же теряю эту свою невозмутимость и резко втягиваю воздух. Встав передо мной, Доммик наклоняется и прижимается своей грудью к моей. Я даже не замечаю, как он достает кинжал, пока острый край не оказывается у моей шеи.

А потом он ведет его вниз.

Проводит по моей ключице, по груди, почти царапая ткань платья, но не разрезая ее. Я охаю, когда кинжал спускается по моему пупку и кружит там, и вообще перестаю дышать, почувствовав лезвие на бедре.

Доммик подносит губы к моему уху.

– Если мысль о том, как я играю с тобой своим кинжалом, тебя заводит, то так и скажи, – вкрадчиво произносит он.

В моих глазах вспыхивает огонь, щеки пылают, а когда Доммик отстраняется и убирает клинок, мне приходится сдержаться, чтобы не застонать от досады. Ну, нас хотя бы не видит толпа.

Я провожу руками по платью, словно могу стереть покалывание, которое осталось в теле после его действий.

– Меня это не заводит ни капли.

В ответ на мою ложь Доммик ухмыляется.

– Может, задрать твою юбку и убедиться лично?

– Нет! – огрызаюсь я и отпихиваю его, но он только громко смеется.

Я сошла с ума… и очевидно, мое тело тоже, потому как же он прав. Я возбуждена и мне жарко, особенно там.

– Нам нужно подготовиться к битве.

Он пожимает плечами.

– О, так ты не знаешь? Все солдаты перед боем занимаются сексом. Ох и бурлит у них тогда кровь, напоминая, чего они лишатся, если потерпят поражение.

– Вот еще один довод в пользу того, почему женщины выше мужчин, – бормочу я.

Его смех становится еще громче.

– От меня ты не услышишь возражений.

– Какая неожиданность!

– Осторожнее, Царевна, – сверкнув зубами, говорит Доммик. – Я могу решить, что ты заигрываешь со мной.

Этим я сейчас занимаюсь? Заигрываю с ним?

Я прочищаю горло и вынуждаю себя вернуться к первостепенной проблеме.

– Иди, наемник.

– Хорошо, но помни, что я сказал.

– Да, да, угрозы и требования. А теперь уходи.

Я слышу его смешок даже после того, как он исчезает в скоплении теней. И вот я остаюсь одна перед скользким мостом: ветер развевает мои волосы, а за спиной на горе возвышается сверкающий замок. Может, золото Хайбелла так искусит фейри, что сперва они отправятся туда.

Остается только надеяться.

Без неусыпного надзора Доммика я позволяю себе расслабиться. Я не осмеливалась сделать это ни перед ним, ни перед остальными, потому что должна быть сильной, но я устала, так как слишком долго использовала магию. Однако это неважно, потому что мне предстоит еще немало трудов.

Я опускаюсь на мост на колени и раскрываю ладони, собирая больше льда. Руки дрожат, а глаза горят от усталости, но магия откликается на мой зов.

Постепенно я понимаю, что хочу выстроить и как. Я представляю длинный шип, похожий на копье, и он начинает формироваться между моими ладонями холодной водой, которая медленно покрывается льдом. Я вытягиваю его и леплю, на моих ресницах появляется иней, а кончики волос начинают подрагивать. Я втыкаю шип в землю и наклоняю к себе в острой угрозе.

Идеально.

Я делаю так снова и снова. Удлиняю ледяные столбы, укрепляю их, создаю острые копья, которые кого угодно могут проткнуть насквозь. Я создаю их столько, что они протягиваются по всему всходу на мост. Еще одно препятствие, пока войско не подойдет к стене и не станет брать город штурмом.

Закончив, я падаю вперед, выставив перед собой руки и едва устояв. Я дрожу всем телом, к рукам налип снег – с ободранных ладоней сыплются хлопья белой кожи. Щеки тоже обветрились, и я чувствую, что они покрыты инеем, за который цепляются мои волосы.

Я пытаюсь отдышаться, встряхнуться и смотрю на ледяную землю перед баррикадой. Шумно дышу, а перед глазами все расплывается. Но я заставляю себя встать, потому что мне еще многое предстоит сделать.

Я должна, пусть и хочу просто заползти в постель и уснуть. Пусть все во мне кричит бежать. Даже когда я вспоминаю, что изнуряю себя, чтобы защитить город, который меня ненавидит.

Потому что царство превыше всего.

Глава 40

Царица Малина

– Царевна.

Я в карете, которую швыряет из стороны в сторону. Это происходит так резко, что я чувствую тошноту, а с губ срывается стон. Ненавижу ездить по этой дороге. Наверное, вот почему я и не могу ее вспомнить – не могу даже смотреть в окно, потому закрываю глаза и не раздвигаю занавесок. Видимо, я задремала на ходу, но кажется, что оттого тошнота только стала сильнее.

– Царевна!

Я резко распахиваю глаза и вижу наемника. Я не в карете, а в его объятиях, и он трясет с меня такой силой, что я чувствую, как трещит в голове. Я окрываю рот, чтобы наорать на него с требованием прекратить, но кашляю. На языке скапливаются кусочки льда, царапающие горло.

Доммик хлопает меня рукой по спине, и я ударяю его локтем в живот с такой силой, что он останавливается.

– Я не подавилась!

В ответ он фыркает, но хотя бы ограничивается тем, что хватает меня за руки вместо того, чтобы выбить из моего тела внутренности. Потом он поворачивает меня к себе, держа на своих коленях. Клянусь, я проткну его сосулькой, если он и дальше продолжит так со мной обращаться.

Мы оказываемся с ним лицом к лицу, и Доммик брюзжит на меня:

– Чего я говорил тебе не делать?

Я замечаю его обезумевший взор и развевающиеся на ветру волосы, к которым налип снег. Капюшон откинут, что явно свидетельствует о его бурном волнении.

Я высокомерно хмыкаю.

– Не припомню.

– Я говорил тебе не падать в обморок!

– А, это. – Силком отрываю от него взгляд, зачерпываю немного снега и запихиваю его в рот, чтобы смочить пересохший язык и саднящее горло.

– Да, это.

Встаю на трясущихся ногах и, чувствуя головокружение, с наслаждением глотаю талый снег.

– Ну, не припомню, чтобы падала в обморок, так что с чего такая уверенность?

По-моему, наемника сейчас хватит удар. У него дергается глаз, а из груди вырывается не совсем здоровый рык.

– Малина!

– Ты нашел фейри? – перебиваю его я.

Но его не остановить.

– Значит, я ухожу, как ты велела, а когда возвращаюсь, то вижу, что ты воспользовалась магией с такой силой, что от усталости свалилась в обморок.

– Ты талдычишь одно и то же, и это уже порядком мне надоело.

– Да это ты мне надоела!

– Тогда оставь меня, наемник!

Он кидается ко мне и снова хватает за руки.

– Я не могу оставить тебя, несносная, холодная женщина, потому что, по какой-то чертовой причине, ты так сильно меня зацепила, что теперь я страстно желаю твоих ледяных прикосновений!

У меня перехватывает дыхание, и я смотрю в его темные глаза, заметив плавающие в них искорки света.

– Ты… ты страстно меня желаешь?

– Да, – рычит Доммик, и в его голосе слышна хрипотца. – Я не могу спать, потому что постоянно слежу, дышишь ли ты. Не могу думать, потому что мыслями возвращаюсь к тебе. А когда должен был просто сотни раз перерезать тебе глотку в Седьмом королевстве, не смог этого сделать, потому как хотел наблюдать за тобой и понять, правда ли ты настолько холодна.

У меня спирает дыхание, а от его рук, которыми он меня держит, исходит жар, который проникает под кожу. Его близость, его голос, его прикосновение – все в нем от опасности до красивых черт – притягивает меня. Вызывает во мне трепет и обостряет чувства.

Мужчина, который должен был принести мне гибель, вынуждает чувствовать себя живой как никогда прежде.

– И? – шепотом вырывается вопрос. – Холодна ли я?

Сейчас я не чувствую холода вовсе. Я ощущаю лишь его жар. Чувствую его своей грудью, чувствую через рукава, за которые хватается Доммик, чувствую его обжигающее дыхание, когда он тяжело дышит.

– Твой холод я чувствую нутром, – хрипло говорит он, но его прикосновения становятся мягче. – Но знаешь, что я выяснил, Царевна?

Во рту становится сухо, несмотря на комок снега, который я только что проглотила.

– Что?

– Твоя кожа обжигает сильнее огня.

Доммик притягивает меня к себе и целует.

Он прижимается к моим ледяным губам своими горячими, и разная температура наших тел состязается друг с другом. У меня снова подкашиваются коленки, но теперь это не имеет никакого отношения к усталости, а связано лишь с упоительным желанием.

Он целует меня так упрямо, словно требует, чтобы я открыла рот, и я хочу это сделать, но что-то меня останавливает. Не желая отступать, Доммик хватает меня за подбородок, заставляя разжать челюсти. Я не подчиняюсь, и тогда он проводит зубами по моей нижнее губе и кусает.

– Ой! – вырывается у меня, но приглушенно от его напора.

– Впусти меня.

Я изо всех сил качаю головой, желая вырваться, но и желая, чтобы он прижал меня еще ближе.

Отстранившись, наемник смотрит мне в глаза, и я теряюсь, много ли он видит. Выражение его лица вдруг смягчается, а хватка ослабевает, и он гладит большими пальцами мои щеки.

– Открой, Царевна.

Мы оба знаем, что речь идет не только о поцелуе.

Я дрожу, потому что и так еле сдерживаю желание…

И невероятный ужас.

Мужчины, которым я открывалась, всегда давили на меня. Сжигали мое сердце дотла и оставляли меня соскребать остатки. Возможно, мое сердце и сделано изо льда, но лишь потому, что мне пришлось заморозить его, чтобы оно уцелело. Я стала такой же холодной, какой все меня видели, а холод меня защищал.

Ведь ожог не может причинить вреда, если ты уже оцепенела?

– Впусти меня, – шепчет он в третий раз. Он просит. Ждет. Не требует, а на самом деле просит его впустить и дать шанс.

Дать шанс нам.

Доммик впивается в меня взглядом, дожидаясь моего решения.

Возможно, я наступаю на те же грабли. Возможно, перед лицом грядущей битвы мои желания усилились, поскольку я знаю, что легко могу умереть. Или, быть может, дело просто в Доммике – в том, что он каким-то образом нашел способ меня растопить.

Какой бы ни была причина, я наклоняюсь вперед, прижимаюсь губами к его губам и… впускаю его.

Этот поцелуй – схватка жара и холода, похоти и страха, отчаянного желания и разрушительных сомнений.

Этот поцелуй – судьбоносный.

И он сейчас совершенно не к месту, ведь, возможно, уже не за горами наша смерть.

Нам вообще не стоило встречаться, но мы встретились. Я никогда не чувствовала такой связи ни с одним мужчиной и, когда мы сливаемся воедино, хочу, чтобы поцелуй никогда не прекращался. Не хочу, чтобы мы останавливались. Потому что Доммик бросил мне вызов стать лучше. Стать более достойной правительницей. Но еще он наполнил меня таким неистовым желанием, что я не хочу его подавлять.

Я хочу его распалить.

Самое прекрасное в этом поцелуе то, что мы не командуем друг другом. Нет ни состязания, ни борьбы. Это обоюдная ласка губами и языком, равный обмен, танец, в котором мы ведем и следуем друг за другом поочередно.

Доммик отстраняется, еще держа меня в объятиях, как и тени, которые всегда кружат вокруг его тела, словно желая обвиться. Я оторопело смотрю на него, а он – на меня, и это напряжение между нами как будто стихает.

– Вот, – говорит он, и в его тоне звучит что-то похожее на обещание. – Вот чего я буду с нетерпением ждать после битвы.

Я мрачно посмеиваюсь, все еще чувствуя на щеках его обжигающие ладони.

– Может, не будет никаких «после», наемник.

Его взгляд темнеет – темнеют даже те искорки света, что прячутся в глубине радужек.

– Убедись, что оно будет, Царевна.

Меня потрясает его вера в меня. В прошлом в меня никогда не верили, и понимание этого мигом возвращает в настоящее. Возвращает к суровой правде о грядущем.

Я отхожу на шаг, чтобы прийти в себя.

– Ты нашел их?

На его лице появляется серьезное выражение.

– У нас есть несколько часов. До наступления темноты – самое большее.

Внутри у меня екает, но я киваю. Еще столько всего предстоит сделать.

– Симпатичное дополнение, – говорит наемник, кивнув на укрепленный мост. – Неудивительно, что ты рухнула в обморок.

Я пытаюсь стряхнуть снег с платья, но оно промокло насквозь.

– Мне нужно, чтобы ты отвел меня в город.

– Зачем?

– Еще нужно кое-что сделать.

Его глаза вспыхивают от гнева и неверия.

– Малина, ты только что упала в обморок…

Опять это слово!

Я пригвождаю его резким взглядом.

– Да, и знаешь, весьма неплохо отдохнула. Теперь я готова воспользоваться магией снова.

– Ну какая же ты заноза, – ворчит он.

– Ты меня поцеловал, но теперь я заноза?

– Никак не можешь перестать думать об этом поцелуе, да? – язвит он. – Может, он приснится тебе, когда ты снова рухнешь в обморок?

– Тогда меня точно стошнит, когда я очнусь.

Доммик смеется, и я тоже не могу сдержать легкой улыбки. Он засовывает руку в карман и что-то мне пихает.

Я хмуро смотрю вниз.

– Зачем ты даешь мне этот отвратительный кусок мяса?

– Хочешь снова применить силу? – кивает он на мои руки. – Тогда сперва поешь.

Я морщу нос.

– Вот от этого меня и правда стошнит.

– Завязывай с этой королевской избалованностью. Ешь, чтобы я мог хотя бы притвориться, будто ты восстановила силы перед тем, что собираешься сделать, упрямая женщина.

Вижу, что он не собирается уступать, потому съедаю вяленое мясо как можно быстрее, хотя оно очень жесткое, а на вкус ничуть не лучше, чем в прошлые разы. Когда я проглатываю последний кусок, Доммик проверяет, не прячу ли я мясо в руках, а потом протягивает мне воду.

Я выпиваю ее.

– Вот. А теперь пошли.

* * *

Небо темнеет, а холод становится ощутимее с каждым вдохом. Доммик провел меня по нескольким местам в Хайбелле, и стратегически важные улицы теперь тоже перегорожены ледяными барьерами и стенами. Они и близко не стоят по величине с теми, что я построила на мосту, но помогут защитить особо уязвимые части города. Никаких кирпичей – только слой толстого льда, устилающий дороги.

Мне пришлось торопиться, потому как люди либо разбегались, увидев, как я пользуюсь магией… либо проклинали и нападали на меня, думая, что я замуровываю их.

Переводя дыхание, я смотрю на крепкий ледяной барьер, руки дрожат от холода. За этим барьером расположены лачуги, грязная улица и обшарпанные дома.

У жителей там нет ни ворот, ни замков, ни крепких стен. Если фейри пройдут этой дорогой, то уничтожат все на своем пути. В отличие от знатных домов со стражниками и заборами – возможно, даже с убежищами, – у этих людей тут нет ничего, кроме их разваливающихся лачуг.

Мои стены – еще одно препятствие на пути фейри. Надеюсь, они решат вообще не заходить на эти улицы, но стены хотя бы замедлят их продвижение.

Я соврала Доммику, сказав, что чувствую себя отдохнувшей. Сейчас мне кажется, что я умираю. Ноги и руки налились свинцом, порезы на ладонях болят постоянно, кожа на них содрана и кровоточит.

– Довольно, – говорит он, когда я приваливаюсь к очередной стене.

Я вижу на другой стороне детей. Они подходят и прижимаются лицами ко льду, как к витрине кондитерской лавки. При виде них у меня сжимается сердце. Сколько же жизней поставлено на карту.

– Я в порядке.

– Неправда, – рявкает он, закинув мою руку себе на плечо, а потом обнимает, обхватив за талию, чтобы удержать.

– Может, это вообще не поможет. Эти стены слабее, а кто знает, какой магией владеют фейри. Может, они просто прорвутся и…

– Ты и так стараешься. Вот что важно.

Сомневаюсь, что он прав.

Отец говорил мне: самое важное то, что в конечном итоге впишут в исторические книги, а всем известно, кто пишет историю. Победители.

– Отведи меня снова на мост – только теперь в сам город, – говорю ему я.

– Малина…

– Я знаю, – резко говорю я. – Но я должна попытаться еще раз до прибытия фейри. Если хотя бы часть людей мне поверит…

Он вздыхает.

– Нужно спешить.

Доммик переносит нас через город, а я готовлюсь к тому, что на мои слова снова не обратят внимания. Но пытаюсь продумать речь, которой смогу убедить их, и готовлюсь к неизбежному отказу. Спустя несколько минут мы оказываемся на твердой земле, а тени рядом потухают.

Я моргаю, пытаясь рассмотреть въезд в город, но глаза у меня тут же расширяются от ужаса.

Дорога перед мостом кишит людьми, а у въезда, где я кропотливо возводила ледяную стену, стоит королева Кайла, за ее спиной на снегу возвышаются четыре тимбервинга. Рядом с ней ее солдаты в сине-серебристой форме и десятки стражников из Хайбелла, все они рушат стену.

Уничтожают ее.

Отсюда не видно, как они прорвались через усеянную шипами баррикаду на другой стороне или пересекли скользкую дугу моста, но я вижу, как солдаты разбирают мою стену по кирпичику.

– Нет!

Я кидаюсь вперед, но Доммик хватает меня за руку и тенью переносит мимо толпы. Он подводит нас к самому эпицентру зрелища, которое устроила Кайла. Ее ярко-бирюзовое платье блестит, а улыбка ослепительна. Я понимаю, что она сидит на груде ледяных кирпичей, которые они уже сняли. На них накинут чей-то плащ, а Кайла сидит тут как на троне. Вокруг нее лежат какие-то предметы и ветки, которые люди оставляют ей в качестве даров.

Она сидит на моих кирпичах. На кирпичах, которые я создавала всю ночь. Я всю ночь создавала стену, которую они сейчас разрушают до основания. И все для того, чтобы она просто… сидела в городе, а люди клали к ее ногам дары в знак почитания, словно это какой-то клятый праздник?

Мне хочется плакать.

Хочет заорать. Именно это я и делаю где-то в потаенных уголках сознания, и мой крик разносится эхом, но слышу его только я.

Я никогда еще не испытывала такого разочарования.

– Почему?! – кричу я, бросившись к ней. – Зачем ты это делаешь?!

Кайла поворачивается и смотрит на меня так, словно удивлена моим появлением. Неужели она думает, что я до сих пор сижу в той клетке в замке? Она настолько безразлична ко мне, чтобы даже забыла проверить?

– Ты, – прищурившись, говорит она.

– Положите их обратно! – кричу я стражникам. – Положите их на место сейчас же!

– Так это и правда твоих рук дело? – спрашивает она, показав на лед. – Я думала, ты не владеешь магией.

– Она отгородила нас стеной! – выкрикивает кто-то из толпы.

– Откуда у тебя магия? – спрашивает Кайла.

Она тратит время, подозревая меня в чем-то, когда должна бы чинить чертову стену, которая сама же и разрушила.

– Сюда идут фейри, а ты уничтожаешь нашу единственную защиту!

– Довольно! – зло приказывает она. – Стража! Уведите безумную королеву!

Стражники перестают разбирать кирпичи и идут ко мне. Домик в один миг оказывается рядом, держа кинжал, а тени сгущаются, но я хватаю его за предплечье, чувствуя, как от лица отлила кровь.

– Подожди.

– Подожди? Чего?! – гаркает он. – Я не позволю им тебя увести!

– Смотри.

В моем голосе слышится ужас, и Доммик поворачивает голову, тут же поджав губы.

– Вот черт.

Стражники набрасываются на нас, хватая за руки, но я этого даже не чувствую. Все мое внимание устремлено вперед, к подножию горы.

К приближающейся армии фейри.

По извилистой дороге у подножия горы нога в ногу идут солдаты, облаченные в каменные доспехи, и их синхронные шаги эхом разносятся по разделяющей нас пропасти.

Заметив, что мы не убегаем от стражи, Кайла поворачивается и округляет глаза, заметив фейри.

Толпа тоже их видит.

Все дружно охают, а потом от ужаса и потрясения наступает оглушающая тишина.

Стражники Кайла окружают ее, но она вскакивает и делает глубокий вдох. Но это не просто вдох. Вместе с ним в воздухе разносится крик фейри, отдающего приказы:

– Фейри, давайте поприветствуем это ореанское отребье. Вперед на город! Никого не оставляйте в живых! Главные чародеи, атакуйте!

Голос, который мы услышали с помощью магии Кайлы, – единственное предупреждение.

Посреди толпы, слева от меня, вспыхивает огромная молния. На мгновение вспышка ослепляет меня странным фиолетовым отблеском, который обжигает глаза. В воздухе разносятся крики, а в яме, куда ударила молния, остаются обугленные мертвые тела.

В воздухе разит фейской магией, от которой у меня покалывает кожу.

Вдалеке в землю ударяет еще одна молния, поразив одно из зданий и расколов его надвое. Стены начинают рушиться, а по земле проходит волна, сбивающая всех с ног.

Я растягиваюсь на земле, упав на Доммика, но он смягчает мое падение, а вот удерживавших нас стражников откидывает ударом.

Толпа настолько плотная, что все падают друг на друга, в итоге превратившись в комок паники и переполоха.

Люди за нами кричат и карабкаются, топча друг друга, а потом, как животные в панике, начинают разбегаться в разные стороны.

– Фейри! Фейри напали!

– Здесь армия!

Доммик рывком поднимает меня, и мы бежим к Кайле, обходя треснутый лед. Она смотрит на дорогу, на направляющихся к нам фейри, а ее стражники и тимбервинги в тревоге собираются вокруг нее.

Она словно оцепенела от потрясения. Кайла не моргает, не двигается, только судорожно дышит. Я начинаю сомневаться, осознает ли она, что говорят вытягиваемые ею голос десятков фейри. Они подстрекают друг друга, отдают приказы, говорят о своем нападении; все голоса звучат вперемешку, и разобрать почти невозможно.

– Кайла! – кричу я, карабкаясь по ледяным глыбам, чтобы дотянуться до нее и хорошенько встряхнуть.

Она резко поворачивает голову и оторопело смотрит на меня. Ее красивое лицо утратило привычный цвет, руки дрожат.

– Я попробую починить стену, а ты прикажи стражникам выстроиться в шеренгу! Воспользуйся магией и призови королевскую гвардию Хайбелла!

Королева голосов просто смотрит на меня, снова переводя взгляд на армию.

– Но это невозможно, – шепчет она. – Фейри больше не существует.

Меня охватывает отчаяние, потому что у нас нет времени на ее отрицание очевидного.

– Они существуют. А вот этот город прекратит свое существование, если ты не поможешь мне защитить его!

Она снова смотрит на шеренги солдат и решительно кивает. Я с облегчением выдыхаю. С помощью ее магии голоса мы слышим приказы фейри, а значит можем предвидеть их атаки, что поможет нам выиграть заветные секунды и спланировать контратаку.

– Воспользуйся магией голоса и скажи людям, чтобы перестали паниковать, пока не поубивали друг друга! – кричу я, показав на убегающую толпу. – А потом объяви о случившемся на улицах и перенаправь их в безопасное место! Я скажу тебе, куда их увести!

Сверкает еще одна молния, отчего Кайла вскрикивает и закрывает уши руками. Спустя миг земля снова трясется, но сейчас Доммик меня удерживает. Кайла почти падает, но тимбервинг подхватывает ее крылом.

Она хватается за его перья и залезает на зверя, обводя взглядом кричащую толпу. Кто-то кричит Кайле, спрашивая, что делать, кто-то убегает, другие ранены или мертвы. Люди плачут, зовут близких или пытаются оттащить тела, в которые ударила молния.

Безумие.

– Скажи всем, чтобы направлялись к Пиллар-Роу! – кричу я ей. – Ты должна заставить их тебя услышать!

Она сжимает поводья, а потом смотрит на стражу. Они в замешательстве и не понимают, как поступить. Некоторые начинают судорожно запихивать ледяные кубы обратно, но уже слишком поздно.

В центре стены не хватает блоков, отчего образуется большая щель, а справа из трясущейся земли выбито несколько глыб. Еще несколько кирпичей падают, чуть не уронив другие, а землю снова сотрясает дрожь.

Я упираюсь ногами в землю и прижимаюсь к Доммику. Земля качается, а в опасной близости к нам снова вспыхивает молния да так сильно, что у меня волосы на затылке встают дыбом.

– Нам нужно идти! – кричит на ухо Доммик, не отпуская мою руку, как будто в любой момент готов унести нас отсюда.

– Кайла! Поспеши! – окликаю ее.

Она смотрит на меня, и в этот момент мы понимаем, что поставлено на карту. Осознаем последствия того, что грядет в Хайбелле. В Орее.

Кайла поворачивается и, натянув поводья, взмывает на тимбервинге в небо. Я жду, зная, что она попытается остановить беспорядочную толпу и погасит исступление с помощью магии.

Но… она этого не делает.

Она летит дальше и дальше. Минует толпу и взмывает в небо все выше.

Люди в отчаянии выкрикивают ее имя, видя, как она бросает их.

– Королева Кайла!

– Не покидайте нас!

В ужасе я смотрю, как именно это она и делает.

Она улетает.

Я знала, что она не поверит мне, пока не увидит все собственными глазами. Знала, что ее интересуют лишь игры за власть и политика. Но и представить себе не могла, что, оказавшись перед лицом угрозы, Кайла бросит нас.

Она исчезает за облаками и даже не оглядывается назад.

Увидев, как она сбегает, несколько стражников подбегают и в безумной спешке хватаются за поводья других тимбервингов. Двое садятся на одного, а на другого пытаются вскарабкаться четверо. Один мужчина падает, не в силах удержаться, когда зверь взлетает, и хрипло умоляет товарищей не оставлять его здесь.

Рядом с последним оставшимся тимбервингом дерутся пятеро стражников, каждый пытается первым забраться ему на спину. Троим это удается, а четвертый хватается за лапу, когда зверь прыгает в воздух. Мужчина яростно цепляется за него, но тимбервингу это явно не по душе. Зверь рычит и скидывает стражника. Мужчина с криком падает окровавленной кучей на толпу; от этого удара у меня в ушах звенит, и я вздрагиваю.

Еще один удар молнии. Опаляет. Убивает.

Армия фейри приближается, пробираясь по заснеженной тропе, не обращая внимания на извилистую дорогу слева, которая ведет к замку, и направляется прямиком в город.

Через несколько минут они будут у моста.

Вокруг меня на месте ударов молнии образуются черные ямы, а от запаха обгоревших тел к горлу подкатывает желчь. А этот звук…

Ореанцы с криками убегают, умирают… от этого звука в груди что-то трескается, и я преисполняюсь решимостью.

– Нужно выбираться отсюда! – кричит Доммик.

Но я качаю головой.

– Нет.

Я вырываюсь из его рук и бегу к мосту. Я не поскальзываюсь, хотя земля устлана льдом. Люди за моей спиной продолжают звать Кайлу, прося ее вернуться. Мольбы звучат многоголосием в этом столпотворении, а я останавливаюсь у стены и ударяю ладонями по кирпичам.

Потому что я не уйду.

Даже несмотря на сильный страх, от которого почти падаю. Даже когда передо мной стоит армия фейри, жаждущих крови. Даже когда меня ненавидят люди за моей спиной.

Может, я и не та царица, которую они хотят, но у них есть только я.

И я не уйду.

Глава 41

Царица Малина

Из порванного облака начинает сыпаться снег.

Земля приподнимается и покрывается рябью, словно кто-то встряхивает одеяло, сбивая людей с ног. В небе сияют зигзагообразные молнии, избрав своей мишенью людей, пытающихся спастись бегством. Слышу, как где-то в городе за моей спиной падает здание, и по улицам эхом разносится грохот.

Может, я и царица, но здесь царит хаос.

На ватных ногах я наконец добираюсь до раскуроченной стены и ударяю ладонями по льду, покрытому инеем. Кожа срастается с холодом, и я призываю магию, заставляя лед закрыть щель как можно плотнее. Лед постепенно нарастает, пузырится, и противоположная сторона деформируется.

Когда я опускаю руки, лед, которым я заполнила щель, оказывается тоньше кирпичей, но теперь хотя бы не зияет. Чего нельзя сказать обо мне. Я чувствую, словно внутри меня что-то разорвалось – пронзило мое тело и высасывает из меня жизнь.

Но у меня нет иного выхода. У меня есть лишь эта запретная магия. Магия, которой у меня не должно быть, но магия, которой я воспользуюсь по полной, чтобы исправить свои ошибки.

Рядом появляется Доммик. Он поджимает губы, видя мое состояние, но ничего не говорит. Я судорожно озираюсь, а мысли в голове путаются. Я пытаюсь обдумать, как быть среди этих жутких криков, бегства и ударов с неба.

Справа между собой дерутся оставшиеся стражники Кайлы. Они впали в панику оттого, что их бросили, и явно не понимают, как быть.

– Соберитесь! – кричу я им.

Они поворачивают ко мне головы.

– Преградите путь разбегающейся толпе. Прикажите всем направляться к Пиллар-Роу.

– Ты не наша царица, – огрызается один из них. – Мы не подчиняемся твоим приказам.

– Вы правы, но ваша королева только бросила вас тут умирать. И именно это и случится, если вы не станете меня слушать! – кричу в ответ.

К моему удивлению, один из стражников Хайбелла выходит вперед.

– Я это сделаю, – говорит он, затягивая ремешки на позолоченной грудной пластине. Наверное, проснувшись сегодня утром, он решил, что ему надо обязательно надеть эту форму ради показухи, чтобы она сияла при дневном свете, пока он стоит рядом с Кайлой. – Я сделаю все, что вам нужно, – заявляет он.

Остальные стражники Хайбелла тоже кивают.

– Хорошо, – отвечаю я, но на самом деле мне хочется рухнуть от облегчения. – Передайте людям, чтобы они шли спокойнее. Отведете их к раскидистым соснам, поняли?

– Да, моя царица, – говорит он, а потом они все разбегаются в разные стороны. Стражники, облаченные в золото, оказываются среди толпы. Они пытаются перекричать людей в надежде, что кто-нибудь услышит их указания.

Внезапно слева от нас ударяет молния, и мы с Доммиком падаем навзничь. От удара волосы у меня встают дыбом, а перед глазами внезапно все меркнет от лавандового света. Поднявшись с земли, вижу, что подол моей юбки опален черным.

Слишком близко.

Я прижимаюсь к стене и, заглянув в щель между ледяными кирпичами, вижу другую сторону моста. Там, перед войском, стоит фейри, чьи руки опутаны крошечными молниями, которые искрят и вьются вокруг его пальцев.

Ни один фейри не свернул на извилистую дорогу, ведущую к замку. Нет, они все направились к мосту.

Войско собирается за фейри с молниями, и топот стихает, когда они останавливаются у входа на мост. Созданные мной колья частично разгромлены людьми Кайлы, но с остальными быстро расправляются фейри. Целая ватага воинов выходит и с лязгом начинает рубить острые пики.

Через несколько минут они сносят преграды, и мост оказывается свободным. Полки встают ровно друг за другом.

Я глотаю ком в горле, чувствуя тошноту от такого страха, что даже мыслить приходится с трудом.

Это выше моих сил. Меня готовили к роли принцессы, к замужеству с королем. Обучали политике и танцам, говорить, как сидеть, есть, одеваться, говорить и шить. Но не обучали вести битвы. Даже с магией я чувствую себя совершенно беспомощной перед стоящей передо мной армией.

Но если не я, то кто?

Я слышу голос отца, и в тот же миг в громком предупреждении звонит колокол. Мой страх не имеет значения. Моя жизнь не имеет значения.

Царство превыше всего.

Воин с молниями отходит, и у меня округляются глаза, когда я вижу лучников, которые выстраиваются с обеих сторон моста. Они поочередно опускаются на колено, а потом наставляют стрелы в воздух.

Я делаю глубокий вдох, но выдох прерывается в тот же момент, когда натягивается тетива.

– Стрелы! – кричит Доммик, но шум вокруг такой громкий, что никто его не слышит.

В нашу сторону над пропастью пролетают стрелы.

Прожив всю свою жизнь в Шестом царстве, я видела самые разные снежные бури. Когда падают стрелы, этот звук напоминает град, от которого иногда трескались окна в атриуме и оставались пробоины в крыше. Вот только сейчас последствия гораздо хуже.

Доммик бросается ко мне и, схватив за руку, тут же окутывает нас тенью.

Время тянется, но мне все это кажется вечностью и вместе с тем мгновением.

Когда Доммик сдергивает тени, сняв с нас призрачную защиту, я смотрю вниз и вижу, что в землю у наших ног вонзились три стрелы. Они бы проткнули нас насквозь.

Я поднимаю взгляд, слыша гвалт новых криков. За мной лежат раненые ореанцы: кто-то получил смертельную рану, и стрелы торчат из их тел, как перья, сочащиеся красными чернилами.

Фейри нападают на беззащитных горожан, которые спасаются бегством, на людей, которые даже не могут нанести ответный удар. То же самое произошло и в той деревне, где фейри убили всех ее жителей. Они здесь только для того, чтобы убивать без зазрения совести.

Фейри не дают нам ни секунды, чтобы оправиться от первой волны. Я слышу приказ лучникам снова пускать стрелы, и вместе с тем из меня рвется ярость.

Я реагирую, повинуясь исключительно инстинктам, вскинув руки на головой, и из моих ладоней вырывается ледяная дуга. Она растягивается над стеной и загибается, как приливная волна в замерзшем море. Дуга простирается над нами на сотню футов, прикрывая толпу.

В ней раздаются удивленные вздохи, приглушенные этим голубоватым сводом, и сотни стрел ударяются о созданную мной преграду. Некоторые почти пронзают ее насквозь, и в дуге появляются трещины, похожие на паутину.

Но… она выдерживает. Больше никто не пострадал.

– Царица! Царица!

Мое внимание привлекает девочка, которая цепляется за мою юбку. Ее каштановые волосы растрепались, и она вся дрожит от слез. Они текут по ее испуганному личику, а из крошечной ножки торчит стрела. Единственное, что утешает, – похоже, стрела не прошла насквозь, но лохмотья, в которые она одета, пропитаны кровью.

Я опускаюсь перед ней на колени, и она падает мне на руки.

– Я не могу найти маму! Я не могу ее найти! – в панике хнычет она.

Великие боги.

Ей не больше пяти лет. Я быстро оглядываюсь на тех, кто удаляется в город, но, похоже, ни одна женщина не ищет эту маленькую девочку.

– Мне нужно домой! Помоги мне вернуться домой и найти маму, пожалуйста! Мне больно! – всхлипывает она, прижимаясь ко мне.

– Все в порядке, – говорю я, пытаясь успокоить ее, хотя ни разу в жизни не успокаивала детей. Я глажу ее по спине и смотрю на стрелу в ноге.

Ее нужно вытащить.

– Мы поможем тебе найти маму, – говорю я и опускаю руку на стрелу. Увидев, куда я тянусь, девочка начинает паниковать, но я хватаюсь за стрелу и как можно быстрее, увереннее выдергиваю ее.

Она кричит и пытается оттолкнуть меня.

– Все в порядке, – повторяю я, но девочка задыхается от плача.

– Доммик. Забери ее. Отведи ее домой и постарайся найти ее маму.

Он мешкает, его явно раздирают противоречия.

– Мы должны ей помочь.

Доммик наклоняется и берет девочку на руки, а она прижимается головой к его шее и плачет.

– Ты знаешь, где живешь? – спрашивает он, и она кивает.

– Иди, – настаиваю я и встаю. – Поспеши.

Его лицо становится напряженным, и он делает шаг ко мне.

– Уходи отсюда, как только эти фейри начнут переходить мост. Понимаешь? Дай мне обещание, черт возьми, или я никуда не пойду.

Из-за плача девочки от моего сердца откалываются осколки, разрывая мышцу на кровавые лоскуты.

– Я уйду. Только забери малышку отсюда и найди ее мать!

Бросив на меня последний взгляд, он исчезает.

Без Доммика я чувствую себя более уязвимой. К счастью, люди вышли за городские ворота, и последние из них исчезли на тесных улицах.

Я едва успеваю почувствовать облегчение, когда внезапно слышу звук рога, призывающий фейри к атаке. Затем на мосту слышен шум сотен шагов. Я пробираюсь вперед, заглядывая в щели между кирпичами.

Идущие впереди фейри бросаются к стене, но камни скользкие ото льда. Солдаты падают, увлекая соратников за собой, пока из них не образуется куча.

Улицы за моей спиной пустеют, большинство жителей уже скрылись из виду. Чем дальше они смогут уйти, чем больше времени у них будет, тем больше шансов выжить.

Фейри карабкаются на мосту, пытаясь встать. Меня переполняет гордость, когда я вижу, как они отступают назад и покидают мост. Мои усилия не напрасны. Когда фейри снова выстраиваются на снегу, я вижу, что войско расступается, и один солдат выходит вперед.

Это фейри с черными как смоль волосами и бледной кожей, и на его каменных доспехах видна красная полоска. Он идет к мосту, дойдя до мощеного кирпича. Остановившись, фейри смотрит себе под ноги, затем поднимает взгляд и смотрит на ледяную стену.

Что он делает?

Спустя миг я получаю ответ, увидев, как он открывает рот и выдыхает огонь.

Тот с грохотом вырывается из него красным потоком и гневно искрится, как кремень, ударившись о мост. Огонь раскидывается по камням, пока фейри уверенно идет вперед. Лед вспыхивает и тает под его ногами. С каждым шагом он растапливает лед, снедая огнем снег и оставляя за собой лишь один обожженный камень.

Когда он оказывается на середине моста, войско начинает идти за ним идеально ровным строем. Грохот их одновременно звучащих шагов кажется громче удара молнии.

Армия надвигается на нас, предвещая смерть.

Когда фейри подходит ближе, его огонь разгорается еще ярче. Красная угроза против моей голубой ледяной ограды.

Я дрожу и оглядываюсь назад. Я одна, если не считать обугленных тел, от которых поднимается дым, и трупов, изрешеченных стрелами. Все люди убежали в Хайбелл и, надеюсь, направились к соснам.

Им нужно больше времени, чтобы добежать до укрытия.

Столько, сколько я смогу им дать. Повернувшись, я прижимаю руки к стене. Из моих ладоней вытекает лед, и я укрепляю стену в самом уязвимом месте – впрочем, я и сама сейчас уязвима.

Я наблюдаю через щели за слегка искаженным силуэтом фейри. Он идет вперед, как демон, а его искрящийся огонь такой яркий, что я вынуждена сощуриться. Он подбирается все ближе и ближе, и мое сердце от ужаса громко стучит.

Я стискиваю зубы и направляю на него свою силу, представляя, как она пролетает за стену и нападает на огненного фейри острыми осколками, которые пронзают его насквозь. Но в действительности образуются лишь кусочки льда, и он с легкостью их откидывает.

Бесполезно.

Он смеется, и этот звук эхом разносится по пропасти, потешаясь надо мной.

Войско, стоящее за ним, – мой оживший страх. Я чувствую дрожь от их синхронных шагов и с неумолимой уверенностью понимаю, что одной стены мало. Слишком мало.

Я поражена, теряюсь, дрожу.

Я опускаю взгляд на ноги. Возможно, я смогу разрушить мост.

Я смотрю на гору, на которой притулился Хайбелл. Мы будем полностью отрезаны от замка, но я обязана предпринять эту последнюю попытку.

Я сжимаю руки в кулак и закрываю глаза, борясь с невероятной, противоестественной усталостью, которая лишает меня сил. Я придаю льду форму, леплю и толкаю, а потом выпускаю как можно больше магии, направляя ее высоко-высоко.

Вверх взлетает огромный ледяной молот, ныряя за стену, а потом с грохотом обрушивается вниз. Огненный фейри останавливается и с вызовом смотрит на него, но отступает, пока молот его не расплющил. Он разбивает кирпичи, и у меня зарождается надежда, потому что молот довольно большой и крепкий, чтобы…

Он разбивается вдребезги.

Разбивается о мост на миллион мелких осколков.

Все те разъяренные слова, которыми я бросалась в их короля – ничто. Я проиграла.

Мой лед ничто против камня.

Я не могу их остановить. Не могу остановить его.

Я стою, понуро опустив плечи, и тяжело дышу. Снег царапает мне щеки и оседает на губах и ресницах. Я прижимаю кровоточащую ладонь к стене, чтобы не упасть, и смотрю на огненного фейри, который злобно улыбается, а потом начинает сокращать оставшееся между нами расстояние.

Интуиция велит мне бежать. Все чувства обостряются, когда приближается его смертельная магия. Но я сдерживаюсь. Беру себя в руки. Обращаю свою тревогу в силу и не схожу с места.

Искры вспыхивают, когда он подходит к стене с другой стороны. Остановившись, фейри гасит огонь. Я скорее чувствую, чем вижу, как он смотрит на меня. И целого царства между нами было бы мало. Но у меня есть лишь эта стена толщиной в три кирпича.

Он встает передо мной, и я вижу, как по его лицу расплывается ухмылка. Фейри выдувает огонь в мою сторону, окутав огненным туманом. Я инстинктивно вздрагиваю, хоть и не чувствую его жара.

Пока.

Я сжимаю зубы, пропитывая стену льдом, и не опускаю руки. Ни за что не отступлю. Потому что, если я смогу задержать их хотя бы на минуту, это предоставит моим людям больше времени.

А время – это все, что я могу им дать.

Сила продолжает изливаться из моих рук, укрепляя стену, но от его огня отскакивают искры, которые шипят и выплевывают пар. Я удерживаю лед, изливая его, укрепляю, но пламя фейри неумолимо. Оно разъедает лед, расплавляет, ослабляет.

Стена тает, и по ней стекает вода.

Но я не опускаю руки.

Даже когда стена надо мной начинает прогибаться и растворяться. Даже когда вода стекает к моим ногам. Даже когда из моих ладоней сочится замерзшая кровь. И даже когда руки начинают гореть от пламени с другой стороны.

Теперь я вижу огненного фейри так же ясно, как если бы смотрела в окно. Вижу армию за его спиной, поджидающую с мечами в руках.

Моя последняя защита, на создание которой ушла целая ночь, тает, а я смогла замедлить их наступление всего на несколько минут. Все усилия, усталость, задор едва ли важны. Я почти ничего не изменила.

Холодные слезы стекают по моему лицу и падают на землю.

Истончающаяся стена рушится, не в силах противостоять пламени. Когда барьер между нами становится таким тонким, что вот-вот треснет, фейри останавливает огонь и усмехается мне. У него острые длинные клыки, а на лице виден восторг.

Наклонившись вперед, он поднимает палец и стучит.

Лед между нами трескается.

Он разлетается на мелкие осколки, оставляя такой большой зазор, что фейри с легкостью пройдет через него. Стена разрушена и от нее больше нет толка. Я отшатываюсь и вынуждена запрокинуть голову, чтобы взглянуть в темные радостные глаза.

Страх. Единственное, что я чувствую, – парализующий, всепоглощающий страх.

– Ледяная ореанка думает, что сможет победить огненного фейри? – спрашивает он, а потом переводит взгляд мне за спину и вдыхает через нос. – О, какой сильный запах страха. – Фейри снова насмешливо ухмыляется и наклоняется так близко, что я отшатываюсь. – С каким же удовольствием я сожгу всех ореанцев в этом городе, пока мое пламя не спляшет на их костях.

Я вижу картину, которую он обрисовывает. Картину пылающей ненависти и сверкающей смерти. Картину пепла и отчаяния.

Фейри опускает голову, и я отворачиваю лицо, когда он проводит по моей щеке горячим, мерзким языком, слизывая иней и слезы.

– М-м-м. А начну я с тебя.

Он отодвигается, и я с ужасом смотрю, как открывается его рот. Вижу в его глотке ужасающее раскаленное пламя, которое вот-вот вырвется на свободу.

Оно готово спалить меня на месте.

Я закрываю глаза, чтобы не смотреть в лицо Смерти.

Но у теней другие планы.

Он возникает, как дым, явившийся погасить пламя.

Рядом вдруг оказывается Доммик. Одним быстрым движением он проводит клинком по горлу фейри. И теперь из солдата изливается не красный огонь, а красная кровь.

На его лице появляется удивление, а потом он падает к моим ногам, захлебываясь кровью. Когда огненный фейри оказывается на земле, по стоящей за ним армии проходит волна удивления и ярости.

А потом они разом бросаются в атаку.

Последние драгоценные секунды, которые я пыталась подарить Хайбеллу, только что истекли.

Глава 42

Царица Малина

Я замираю, чувствуя, как кружится голова, когда к нам мчится армия.

– Ты должна была уйти! – орет на меня Доммик, а потом перепрыгивает через мертвого огненного фейри и хватает за руку.

Как только первый солдат перескакивает через разрушенную стену, из Доммика вырываются тени и он уносит нас прочь. У меня перехватывает дыхание от скорости его передвижения, когда он переносит нас с места на место так быстро и резко, что я почти теряю сознание.

Когда Доммик наконец останавливается, я заваливаюсь, но удерживаюсь на ногах только потому, что он подхватывает меня руками.

– Чертовски упрямая женщина!

Мы оказываемся посреди пустого переулка, и я прислоняюсь к холодной каменной стене, прижавшись к ней лбом. Я до сих пор чувствую жар на коже от пламени фейри. До сих пор чувствую, как оно обжигает мои ладони.

Теперь, когда я неподвижно стою, когда мы оказались далеко, голова кружится, а тело сотрясает дрожь. В крови и груди бурлит сила, а перед глазами появляются черные точки.

– Дыши, Царевна.

– Это ты дыши! – выпаливаю я.

Доммик разворачивает меня лицом к себе. Его черные волосы зачесаны назад, на щеке снег и пятна крови.

– Хоть раз в своей клятой жизни ты, черт возьми, будешь меня слушаться?

Я толкаю его в грудь, и тогда он рычит и отпускает меня. Я тычу ему в лицо пальцем.

– Это ты виноват!

– Я? – недоуменно спрашивает он. – С чего бы?

Я дергаю за воротник, словно он мешает мне дышать. Но на меня давит разом совсем другое – меня душит горе.

И я позволяю ему выплеснуться.

– Потому что ты должен был просто убить меня! – кричу на Доммика.

Он округляет глаза, а мои слова словно разносятся по всему переулку, повиснув в воздухе. Словно их ловит омерзительная, запутанная сеть, из которой мне ни за что не выбраться.

Чем дольше он молчит, тем сильнее моя боль.

– Ты должен был просто убить меня, и тогда бы я не натворила столько бед. – Я поднимаю руки, показав ему порезы, которые никогда не заживут, хотя сейчас они кровоточат и шелушатся, а кожа посинела. – Если бы ты исполнил свое чертово задание, тогда я бы вообще не попала в Седьмое королевство. Не отдала бы свою кровь, и Орея бы не истекала сейчас кровью тоже! – хлестко кричу я и, подняв кулаки, начинаю бить Доммика в грудь.

Он не пытается защититься от моих ударов, и это еще сильнее меня злит.

– Ты должен был меня убить! – кричу я, нанося ему удары снова и снова, но мои же слова сокрушают меня – каждое в отдельности ложится тяжким грузом.

Доммик продолжает смотреть на меня, а вокруг нас клубятся его тени. Если бы я могла повернуть время вспять, то встала бы на колени перед ним и с готовностью поприветствовала бы его клинок.

Но правда заключается в том, что моя смерть никого бы не взволновала. Никто не стал бы меня оплакивать.

Из уголков глаз скатываются кристаллики слез, царапая кожу.

– Сделай это, – выплевываю я, а затем, наклонившись, выхватываю его клинок из ножен и вкладываю ему в руки. Доммик отказывается его брать, и тогда я пихаю ему кинжал, заставляя обхватить пальцами рукоять. – Ну же, давай!

Я требую этого.

Умоляю.

Умоляю, чтобы он нанес мне удар, который я заслужила.

Доммик замирает, а я не могу дышать от слез, от которых меня выворачивает наизнанку.

– Ну же, убийца. Сделай то, что должен, – подначиваю я.

Глаза Доммика вспыхивают, и он меняется в лице, скривив рот и исторгнув:

– Нет.

Сердце бешено бьется в груди, и я сжимаю кулаки, отчего израненные ладони горят от боли.

– Почему?

Он неожиданно выкидывает руку вперед и хватает меня за горло. От удивления я втягиваю воздух, когда Доммик прижимает меня к стене, придавив к ней своим телом.

– Ты не хочешь умирать.

Я презрительно усмехаюсь ему в лицо.

– Нет, хочу.

Он окидывает меня взглядом, словно желая отыскать чувства, которые я старалась спрятать.

– Малина, ты пыталась их предупредить. Пыталась защитить. Ты сделала все, что могла!

– И потерпела неудачу! – гаркаю я в ответ. – Потому просто хочу, чтобы ты убил меня и покончил с этим!

Он еще сильнее хватает меня за горло, а его тени беспорядочно мерцают вокруг нас, когда Доммик наваливается на меня с таким гневом, что внутри у меня все сжимается.

– В жизни не всегда получаешь то, что хочешь.

– Я не хочу ничего, кроме смерти.

На его губах появляется жестокая ухмылка.

– Правда?

Внизу живота разливается жар, но мне удается кивнуть.

– Да.

Доммик надавливает большим пальцем, затрудняя мое дыхание, отчего голова кружится, и просто удерживает меня на месте.

– Хочешь смерти? – цедит он сквозь зубы. Его вызов бьет в лицо, и каждый удар меня распаляет. – Я и есть твоя чертова смерть. Я буду пожирать тебя так сильно, что тебе не захочется смерти, поскольку никакая смерть не освободит тебя из моей власти.

У меня замирает сердце. В мыслях пустота от его мрачной клятвы.

Когда он наклоняется еще ближе, я дрожу от желания, всем телом ощущая его близость. Вместо жгучей паники, вместо ледяного горя чувствую только всеобъемлющее тепло.

– Ты моя, Малина, – грохочет Доммик, и его заявление дождем пропитывает меня насквозь. Разливается по моему телу неумолимым жаром.

– Правда? – с вызовом спрашиваю я, надеясь – нет, умоляя, – что он его примет.

Доммик сжимает руку на моей шее и запрокидывает мою голову, а потом проводит губами по подбородку.

– Да. Так что можешь желать гребаной смерти сколько угодно, но ты ее не получишь. А сейчас я покажу тебе, каково это – жить.

Услышав его слова, я вспыхиваю, а он прижимается губами к моим губам.

Кинжал со звоном падает на землю.

Я с отчаянием отвечаю на его поцелуй, приоткрыв губы и неистово сплетаясь с ним языком. Его поцелуй резкий, почти жестокий. Словно Доммик наказывает меня за те слова и доказывает, что я действительно принадлежу ему.

Он и доказывает это, покусывая острыми зубами и лаская языком, крепко хватаясь за мою шею и впиваясь в нее с такой силой, что на моей бледной коже останутся синяки. Действиями показывает мне, что я не должна сдаваться. Что каждое мое ощущение принадлежит ему. И мне.

Нам.

И я трепещу от этих ощущений, потому что Доммик прав. Они напоминают мне о том, что я жива. Они пробуждают во мне желание жить.

– Еще, – приказываю я.

Он поднимает мою ногу, закинув ее себе на бедро, и прижимает спиной к стене, опустив руку.

– Ты уже влажная для меня?

Я поворачиваю голову, хватая ртом воздух и чувствуя, как горит лицо.

– Да.

Он прижимает руку между моих ног, и хотя нас разделяет не один слой одежды, у меня перехватывает дыхание. Он гладит меня ладонью, заставляя дрожать от желания, а не от усталости, и растапливает голодным взглядом.

– Мне это нужно, – выдыхаю я. – Ты нужен мне.

– Хочешь трахнуться со смертью? Хочешь доказать, что тоже заявляешь на меня права и оживаешь от моих прикосновений?

Доммик продолжает поглаживать меня, разжигая угольки, которые давно уже тлели между нами.

– Да! – пылко вырывается у меня.

Довольно рыкнув, он прикусывает мою нижнюю губу.

– Я твой убийца. А это значит, что я главный и отвечаю за твою смерть. Ты это понимаешь?

Я стону и киваю, пытаясь прижаться к его руке, но он удерживает меня на месте.

– Ответь мне, Царевна.

Я смотрю на него, и наши взгляды скрещиваются.

– Ты главный. Ты мой убийца.

– Верно, – говорит он, царапая бородой мою щеку, и касается ее губами, отчего по лицу разливается все то же неизменное тепло. – А ты моя королева. Поэтому я встану на колени и поклонюсь.

Вытаращив глаза, я смотрю, как Доммик опускается передо мной на колени и ныряет головой под юбку. Я хватаюсь за ткань, пытаясь оттолкнуть его и вместе с тем притянуть. Я еле держусь на ногах от неуверенности и предвкушения.

Когда Доммик стягивает с меня белье и проводит горячим языком по моему лону, я издаю пронзительные звуки. Я вздрагиваю и ударяюсь головой о стену, когда чувствую, как он ласкает языком мой клитор и покусывает его, отчего меня пронзает волна болезненного удовольствия.

Он лижет и ласкает меня все быстрее и быстрее, а я трепещу от возбуждения. Мой клитор набух, груди налились, а в мыслях, которые разбирают только безграничное блаженство, царит хаос.

Доммик вводит в меня два пальца, и я слышу его довольный рык. Если бы я еще контролировала ситуацию, мне стало бы стыдно за то, что я так возбуждена, но я вне власти, и как же хорошо, когда Доммик выжимает из меня удовольствие. Он обхватывает губами клитор и посасывает его, и тогда я понимаю, что навсегда подсяду на эту его властвующую страсть.

Может, он и стоит на коленях, но я полностью подчиняюсь ему.

Кажется, будто я вот-вот рухну в пропасть, но Доммик резко отстраняется и встает.

У меня вырывается мучительный стон.

– Я почти кончила, – зло говорю я.

Он усмехается и кажется еще более диким, когда его борода покрыта моей влагой.

– Я главный, помнишь? Так что ты либо кончишь, когда я в тебе, либо этому вообще не бывать.

Он опускает руку и достает член, несколько раз проводит по нему ладонью, отчего я возбуждаюсь еще сильнее. Доммик грубо поднимает мои юбки, задрав их до талии, но мне плевать. Мне нравится эта резкая боль, нравится, что он снова хватает меня за горло.

Потому что я теряюсь, путаюсь, но меня успокаивает властность Доммика. Его приказ – это высвобождение. Его господство позволяет мне расслабиться. Поэтому я с радостью отказываюсь от контроля и передаю ему, ведь именно это мне и нужно. И я верю, что Доммик примет на себя этот контроль. Подчинит мои мысли и чувства себе и удержит в своих крепких объятиях, чтобы я не распалась на осколки.

Когда я снова закидываю ногу ему на пояс, он прижимается ко мне твердым горячим членом и проводит им по моему пульсирующему клитору.

– Доммик…

– Смотри на меня.

Наши взгляды встречаются. Мы замираем. Кажется, будто он единственный, у кого был ключ к моему удовольствию.

Доммик прижимает член к моему лону и начинает постепенно входить в меня. Он словно наслаждается этой неспешностью и тем, как мое тело пытается его принять.

– Дыши, Царевна.

Я не понимала, что перестала дышать, но как только он озвучивает этот приказ, хватаю ртом воздух. И тот же миг Доммик входит в меня с такой силой, что я вздрагиваю.

И вот теперь он покончил с медленным темпом.

Он входит и выходит из меня на полную мощь, а я не могу сдержать стон, когда меня вдавливают в стену. Он обжигает меня своим жаром. Распаляет изнутри, заполняя не только мое тело.

– Ты такая влажная, – шепчет он на ухо, не останавливаясь и двигая бедрами. Его член входит в меня с такой силой, что я хватаюсь за его плащ, пытаясь разорвать ногтями. – Черт возьми, ты же таешь, я прав?

– Не останавливайся, – умоляю я, цепляясь за него мокрыми ладошками, на щеках тоже влага. Потому что если он остановится, тогда мне придется думать. Придется вспомнить, что происходит вокруг нас. – Не останавливайся.

– Никогда. – Он хватает меня за ягодицы и начинает насаживать на член, входя так глубоко, что я вскрикиваю. – Рядом с тобой я ни за что не смогу остановиться. Теперь ты со мной навсегда.

Душа поет от его яростного собственничества, и я впиваюсь зубами ему в шею. Вздрогнув, он рычит и трахает меня еще сильнее, и по моему телу разливается тепло. Я облизываю темную кожу на его шее, просто пробуя его на вкус, просто принимая его притязания и утоляя свою самую сильную жажду.

– Заставь меня кончить, – говорю я ему, когда мои снежные хлопья падают ему на плечи, оседая белыми комками на плаще. – И сильно.

У него вырывается грубый смешок.

– Как пожелает моя королева.

Он отрывает меня от себя, разворачивает и толкает к стене. Я прижимаюсь грудью к грубым кирпичам, упираюсь в них руками, а Доммик оголяет мой зад. Я едва успеваю перевести дыхание, как он хватает меня за бедра и снова входит сзади.

Я издаю стон от жесткого удара, когда Доммик вонзается в меня под таким углом, что у меня глаза закатываются.

– Боги…

Он обхватывает одной рукой мое горло и приподнимает мою голову.

– Я твой бог.

Доммик опускает руку и с такой силой щиплет клитор, что я подскакиваю, хоть и ограничена его жесткой хваткой. Эта грубость, необузданность, сила, с коей он берет меня, словно одержим желанием обладать… еще сильнее меня распаляют, пробуждают самое дикое желание, которое я испытывала в жизни.

Он умело ласкает пальцами клитор и двигается в идеально быстром темпе, безжалостно входя в меня.

– Прими свое удовольствие, Малина, – шепчет он мне на ухо. – Прими его и помни: мы живы, потому что я так хочу.

Он вонзается в меня с такой силой, что я ударяюсь щекой о стену и кончаю. Оживаю.

Удовольствие ослепляет меня своей силой, как вспышка молнии, ударившая в озеро и рассеявшаяся по водной поверхности. У меня вырывается гортанный стон, а блаженство такое всепоглощающее, такое полное, какого я за всю жизнь не испытывала.

Доммик входит в меня до самого основания и кончает, и по моему бедру стекает обжигающе горячая сперма. Его толчки замирают, но я чувствую восторг и усталость.

Мы прижимаемся друг к другу, тяжело дыша, и медленно возвращаемся в настоящее. Я оглядываюсь через плечо и вижу, что он уже смотрит на меня.

– Ты моя, – нежно произносит он, а мне хватает только сил кивнуть и проглотить ком, подступивший к горлу.

Доммик осторожно выходит, полами плаща вытирает меня между ног. Я поворачиваюсь и поправляю платье, а потом приподнимаю бровь, увидев, что Доммик не собирается чистить свой плащ.

Он ухмыляется.

– В следующий раз вотру в твою кожу.

Я хмыкаю.

– Ничего подобного ты точно не сделаешь.

Он наклоняется и быстро дарит мне жгучий поцелуй.

– В вопросе интима я главный и буду делать с твоим телом все известные мне непотребства, но ты получишь удовольствие от каждого.

По моей спине пробегает дрожь, и, смотря друг на друга, мы наслаждаемся этими последними секундами. Стоим здесь, в нашем собственном мирке, где не существует ничего, кроме нас.

Пока я не вздыхаю, посмотрев в переулок. От сложившегося положения дел темнеет перед глазами, а плечи напрягаются.

Реальность словно обрушивается на меня разом. Где-то вдалеке с ужасающим грохотом вспыхивает молния. Я слышу разразившиеся в воздухе крики.

У меня трясутся руки.

– Фейри вторглись в город, – шепчу я от необходимости произнести это вслух.

Доммик наклоняет голову.

– Да.

Меня охватывает чувство вины.

– Не стоило сейчас это делать.

Но он качает головой и проводит пальцем по моей нижней губе, смахнув налипший иней.

– Нет, мы должны были это сделать. Потому что, если умрем, то умрем живыми.

Я сглатываю ком в горле, жалея, что не могу заглушить раздающиеся вдалеке крики. Жалею, что он не может контролировать и это.

– Я… я не знаю, как быть.

Я смотрю на свои шелушащиеся, покрытые волдырями руки. Порезы выглядят раздраженными, покрытыми сине-белой коркой. Я слышу еще один взрыв, и в небе сверкают молнии непривычного оттенка. Кто знает, какой еще магией владеют фейри? Кто знает, сколько магии осталось во мне?

– Как та девочка? – спрашиваю я, взглянув на Доммика.

– Я отвел ее домой.

Хотелось бы, чтобы тем самым она оказалась в безопасности, но увы.

– Хорошо, – говорю я, опустив руки, и вздыхаю, чтобы успокоиться. – Я должна как-то им помешать. Замедлить. Мне нужно, чтобы ты отвел меня обратно в трущобы.

– Малина…

– Просто сделай это. Пожалуйста.

Он втягивает воздух сквозь зубы, но хватает меня за руку и переносит нас.

В одну секунду мы окружены его тенями. В другую – криками.

И здесь царит полный хаос.

Посреди трущоб, где над нами возвышаются покосившиеся дома, улица полна убегающих людей. Мне хватает и доли секунды, чтобы собраться с мыслями, как в здание слева ударяет молния, и оно вспыхивает фиолетовым пламенем. Камень и дерево разлетаются в разные стороны, падая на толпу.

Я не думаю, а просто действую.

Я вскидываю руки, и лед обволакивает камни, заморозив их прежде, чем те успевают упасть на землю. Люди под этими камнями опускают руки и с благоговением смотрят наверх, после чего переводят взгляды на меня.

– Бегите к Пиллар-Роу! – кричу я.

Они бросаются наутек, с надеждой следуя моим указаниям, и тащат за собой по грязной улице упавших родственников.

Мы с Доммиком бежим в другую сторону навстречу опасности. В конце улицы из-за угла выходит отряд фейри и, заметив нас, поднимает лук и стрелы.

Я обрушиваю на них свою магию, и в них врезается твердый молот. От сокрушительного удара они отлетают назад и рассыпаются дождем острых осколков. Меня переполняет гордость, и я чувствую, как во мне растет уверенность.

Доммик подскакивает к оставшимся в живых, двигаясь размытыми тенями. Почти невидимый, он атакует одного фейри за другим, оставляя за собой кровавую дорожку из тел убитых.

Увидев, как из-за того же угла снова выбегают фейри, я резко возвожу стену. Она появляется так внезапно, что разрезает пополам одного фейри. По стене стекает кровь, а мертвый фейри пригвожден к месту. Доммик подлетает к последнему фейри, оставшемуся на нашей стороне, и перерезает ему горло.

Фейри, заблокированные стеной, начинает рубить ее клинками, но улица, к счастью, уже опустела. Я поворачиваюсь и бегу тем же путем, которым мы пришли.

Нам нужно догнать жителей, нужно защитить их.

– Доммик! – бросаю через плечо. – Нам нужно догнать…

Я в кого-то влетаю.

От резкого толчка я поворачиваю голову и вижу стоящего надо мной огромного фейри. Он улыбается, сверкнув острыми клыками, а его светлые волосы слиплись от крови. Он поднимает кулак, и в тот же миг я слышу, как мое имя кричит Доммик. Мою голову пронзает боль, а потом меня окутывают тени. Я падаю в небытие, а может и умираю, но понимаю, что Доммик был прав.

Я не хочу умирать.

Но если умру, лучше погибну, сражаясь.

Лучше погибну живой.

Глава 43

Аурен

Поместье лорда Калла появляется перед нами, как серое солнце, поднимающееся на горизонте.

Оно высотой в три этажа и сооружено из гладкого камня. Окна, обшитые металлом, чуть выступают вперед. Дорожка, ведущая к поместью, покрыта черным гравием, который хрустит под ногами, когда мы проходим мимо пруда с четкими краями. На нем нет ряби от проплывающих рыбок, на поверхности не плавают кувшинки. Вода спокойная и темная, как и сам дом.

Немного жутковато, хоть и не так жутко, как мои руки, которые в тусклом сером свете кажутся совершенно чужими. Как и черные пряди, совсем не похожие на мои золотистые локоны. Магия чар, которую наложила на меня Эмони, непривычна.

Лерана уводит нас от дома. Мы идем по подстриженной траве мимо изгороди и деревьев и подходим к стене дома.

– Как сказал Вик, лорда Калла нет в поместье, а это нам на руку, потому что иначе мы не смогли бы отправиться на такую опасную миссию, – тихо говорит Лерана нам с Эмони.

– Мне удалось узнать лишь, что здесь появились новые ореанцы. Это все, что я знаю. Но ореанцам в этом поместье приходится несладко. У тех, что служат Каллу, есть одна общая черта.

– Какая? – спрашиваю я.

Она поворачивается ко мне, и выражение ее бирюзовых глаз становится угрюмым.

– У них вырезаны языки.

Меня сковывает от потрясения и гнева.

– Вот же подонок, – еле слышно цедит Эмони.

У меня вдруг появляется желание, чтобы он был здесь. Чтобы я позолотила ему язык, лишив его возможности говорить. Это известие подстегивает меня и вынуждает еще сильнее сосредоточиться на цели.

Мы идем вдоль поместья, но, оказавшись позади него, я хмуро смотрю на стоящее за ним здание, потому что… это второе поместье. Это не просто еще одно крыло – нет, дом стоит отдельно и кажется очень старым.

Он был бы таким же аскетичным, как и новое здание, если бы не нанесенный ему ущерб. Кое-где камни опалены и поцарапаны, крыша, похоже, скоро обвалится, а окна заколочены. Даже земля вокруг дома выглядит так, словно к нему вела дорожка, но она заросла травой.

– Два поместья? – с любопытством спрашиваю я.

Лерана кивает и поправляет несколько выбившихся прядок, засунув их в косу.

– Да, он построил новое, но сохранил старое. Не спрашивай почему, потому что я знать не знаю. У него свои странности, как и у любого другого дворянина, которого я встречала.

Позади главного поместья поновее есть навес, прикрывающий узкую заднюю дверь. Она наполовину погружена в землю, и к ней ведут ступеньки.

– Вход для прислуги, – сообщает Лерана, подводя нас к нему. – А теперь я определю вас на работу, но как только вы окажетесь в доме, то будете предоставлены сами себе. Не высовывайтесь, но смотрите в оба. Как сказал Вик, мы просто собираем информацию, помните? – резко спрашивает она.

– Помним, – шепчем мы с Эмони.

– Вот вы где!

Я подскакиваю, услышав голос из крошечного окна, вырезанного в двери. Спустя миг она распахивается, и на пороге показывается пухлая фейри с красными щеками и кудрявыми седыми волосами, завязанными в пучок.

– Ты должна была прислать их на рассвете! – шипит она Леране.

– Прошу прощения, Велида, – отвечает Лерана как можно тише и с покорным выражением лица – она выглядит теперь совсем иначе, чем когда разговаривала с нами. – Милорд не отпускал нас, пока не подали обед. Мы пришли сразу же, как смогли.

Фейри ведется на эту ложь.

– Ничего не поделаешь, – говорит она и шумно вздыхает, а потом смотрит на нас с Эмони ониксовыми глазами. – Так это ваши лучшие работницы? Зеленые какие-то.

– Заверяю вас, они знают свое дело.

– Ладно. – Велида жестом показывает нам заходить. – Не будем терять времени. Лорд Калл возвращается.

Лерана тут же застывает. Эмони тоже. Я оглядываюсь, словно в ожидании, что он в любую секунду появится перед нами.

– О… – Лерана приходит в чувство. – Уже? Я думала, он вернется через несколько дней.

Велида пожимает плечами и вытирает руку о передник.

– Мы получили известие, что он прибудет к ужину. Вот почему нам нужна дополнительная помощь. Половина слуг… занята другими делами.

Быть может, они заняты теми новыми ореанцами?

Вик выжил из ума, если знал, что Калл возвращается, но уже слишком поздно отступать. Только вызовем подозрения. Лерана тоже это понимает, поскольку, немного помешкав, отходит в сторону.

– Ну конечно, – кивнув, говорит она. – Просто они понадобятся моему милорду к ужину.

– Да, пойдет, – с нетерпением отвечает Велида.

Лерана поворачивается и смотрит на нас со всей серьезностью.

– Удачной работы, – тихо говорит она и уходит.

Мы с Эмони переглядываемся.

А потом бредем за Велидой к двери для прислуги и попадаем в уборную. Здесь стоит невыносимая жара, слева – огромная железная печь с раскаленными углями, а от нее к потолку ведут трубы. Помещение заполнено паром и дымом, отчего мне сразу же становится жарко.

У дальней стены – большая раковина, в которой две фейри быстро моют тарелки и складывают их на подставку. Они не оборачиваются, когда мы проходим мимо еще одной длинной раковины справа. Велида ведет нас в соседнюю комнату, которая оказывается огромной кухней. Здесь немного прохладнее, но всего чуть-чуть.

Несмотря на размеры, кухня кажется тесной из-за обилия столов и плит, занимающих слишком много места. Я вижу двух поварих, одна из которых не удостаивает нас вниманием, нарезая овощи. Вторая на мгновение рассеянно оглядывает нас, а потом продолжает что-то помешивать в большой кастрюле, но я с удивлением отмечаю, что у нее округлые уши.

У них обеих. Это ореанские слуги Калла.

Я подхожу к ним ближе.

– Здравствуйте, – здороваюсь я.

Они с удивлением смотрят на меня, но молчат и быстро отводят взгляды.

– Не разговаривай с ними. Они не могут ответить, – говорит Велида, и я не понимаю, это жалость звучит в ее голосе или что-то иное.

Похоже, Лерана была права насчет их языков.

Велида подходит к большому шкафу, висящему на стене рядом с полками для столовых приборов, и рывком открывает его, показывая стопки тканного столового набора.

– Дел очень много. Штатная прислуга занята другими делами, а поместье должно быть в идеальном порядке к возвращению лорда Калла. – Она выхватывает скатерти и начинает нагружать ими Эмони. – Ему не понравится, если он увидит беспорядок.

Нагрузив Эмони так, что ее лица теперь не видно за горой скатертей, Велида закрывает шкаф и быстро идет к небольшой раковине. Она открывает кран, чтобы наполнить ведро. Я снова украдкой смотрю на поварих. Понимаю, что наша цель – узнать, где держат новых ореанцев, но интересно, не нужна ли помощь и этим двоим?

Я прихожу в себя, когда Велида резко толкает ко мне ведро, полное мыльной воды. Я едва успеваю схватить ручку, как она кидает в ведро щетку и вода брызжет мне в лицо.

Я моргаю, несколько черных прядей прилипают ко лбу. Эмони смеется, но прячет смех за кашлем.

Велида зыркает на меня, словно ждет, что я начну жаловаться. Я лишь натягиваю вымученную улыбку.

– Спасибо.

Она хмыкает и разворачивается.

– Идем, времени у меня в обрез. И повнимательнее, – рявкает она через плечо. – Повторять не буду.

Ого, ну ладно. Велида немного резковата.

Эмони прикрывает рот, сдерживая смех, а я вытираю воду с лица. Светлая сторона: она хотя бы немного меня остудила.

Мы идем по тесному коридору, поднимаемся по узкой лестнице и с черного входа попадаем в столовую. Дверь занавешена темной тканью, и Велида отодвигает ее в сторону.

Полы тут выложены черным мрамором с красными вкраплениями, отчего кажется, что по ним тащили окровавленное тело. Посредине стоит обеденный стол из темно-серого дерева. Люстра как будто сделана из огромных когтей – больше, чем у тимбервинга. Они черные, гладкие и загибаются к столу, словно какое-то невидимое существо вот-вот схватит того, кто сядет под ним. В когти вставлены незажженные свечи.

Одна капля падает на пол с моего подбородка. Велида смотрит на нее с нескрываемым раздражением.

– Ты моешь полы, – говорит она мне, а потом обращается к Эмони: – А ты накрываешь на стол. Позже вернусь и проверю. И ничего тут не испортите. – Снова переводит взгляд на меня. – Особенно ты.

Выдав это милое напутствие, она уходит, оставив нас одних в комнате.

Эмони тихонько хихикает, а ее глаза цвета магмы весело блестят.

– Похоже, я ей не нравлюсь. – Я хмуро смотрю на ведро и перевожу взгляд на ее стопку скатертей. – Почему тебе поручают подготовить стол, а мне – оттирать полы?

– Из-за моей превосходной внимательности и яркой индивидуальности.

– Наверное. – Я снова оглядываюсь и, убедившись, что мы одни, тихо говорю: – Эти поварихи – ореанки. Думаешь, им нужна наша помощь?

– Не знаю, – покусывая нижнюю губу, отвечает Эмони. – Но я сообщу Вику и узнаем его мнение.

– Ладно. Раз уж остались одни, давай воспользуемся возможностью.

Она кивает.

– Может, сначала займемся столом, а потом мытьем полов? Отличный повод осмотреть другие комнаты.

– Мне нравится план.

Мы накрываем на длинный стол. В комплект входит около пятидесяти маленьких салфеток разного размера, с которыми нам нужно… что-то сделать.

Я просто складываю их по диагонали. Эмони начинает делать из салфеток какие-то странные цветы.

– Сомневаюсь, что лорд Калл оценит салфетки в виде цветов.

– А почему бы и нет? – отвечает она, быстро сворачивая ткань в лепестки.

– Люстра из когтей как бы на это намекает, не думаешь?

Она поднимает взгляд.

– Хм. Да, ты права. – Эмони вздыхает, встряхивает салфетку и начинает складывать по новой в виде полумесяца. – Лорд Калл все равно не заслуживает салфетки в виде цветов.

Истинная правда.

Мы проворно раскладываем салфетки вокруг тарелок, а затем украшаем стол темно-красной дорожкой посередине. Закончив, принимаемся за полы. Эмони пробирается обратно в уборную за дополнительными ведром и щеткой, и мы вместе быстро отмываем пол в столовой.

Закончив, мы заходим в большой зал, пол которого покрыт тем же кроваво-черным мрамором. В этом огромном зале множество скульптур, выстроившихся вдоль стен как колонны, а еще несколько стоят в ряд посередине. Но среди них нет простых бюстов. Все они минимум с меня ростом, если не выше, и отбрасывают на пол длинные тени.

Одна из статуй представляет собой целый замок. Каждая его башенка и окно высечены из белого камня, который отбрасывает собственную тень. Еще мы видим скульптуру дракона, который злобно разинул пасть, полную острых как бритва зубов. Взбешенного скалящегося волка. Луки и стрелы, направленные на меня и готовые пронзить насквозь. Огромную пятнистую кошку, открывшую пасть. Женщину с округлыми ушами и слезами на лице. Завернутого в саван демона с рогами.

И фейри. Многочисленные скульптуры фейри с ужасом на лицах.

Одна из них вызывает особое беспокойство. На лице мужчины застыла гротескная гримаса, а из его спины вырывается другой фейри, сжимающий в кулаке кинжал, словно он собирается пронзить им соперника и прорваться сквозь его кожу.

– Гляжу, эта комната чудесно украшена, – бурчу я и смотрю на Эмони. Замечаю ее напряженное лицо и бисеринки пота на лбу. – Эй, ты в порядке?

Она переводит на меня растерянный взгляд, пытаясь скрыть его за улыбкой.

– О, да.

– Чары. Они тебя изнуряют, – говорю я с волнением в голосе. Если Эмони уже устала, то как она выдержит дальше?

– Со мной все будет в порядке, – легкомысленно заявляет она и смахивает пот со лба. – Может, разделимся? Я обыщу комнаты с этой стороны, а ты – с другой? Можем вести себя так, словно здесь уже все вымыли.

– Эмони, если ты не можешь удерживать магию…

– Я могу, – уверенно обещает она.

– Если тебе нужно снять чары, обязательно скажи, ладно? Не хочу, чтобы ты измотала себя, а если мои чары пропадут, это доставит неприятности нам обеим.

– Знаю, – говорит она, посмотрев мне в глаза. – Обещаю, я справлюсь.

– Но…

– Если почувствую, что сил не хватает, скажу, – перебивает она.

Я внимательно смотрю на нее.

– Хорошо, – с сомнением говорю я. – Просто… не рискуй. Если нам нужно будет уйти, так и сделаем.

– Я – закаленная Вульми, – задорно улыбаясь, говорит она. – Это я должна о тебе переживать, а не наоборот.

Я качаю головой.

– Друзья всегда переживают друг за друга.

Ее лицо смягчается, делается нежнее, и Эмони искренне улыбается.

– Да, ты права. – Она вздыхает и прячет за ухо прядь. – Ладно, пойдем. Чем скорее соберем информацию, тем быстрее отсюда выберемся. А нам правда нужно уйти.

– Из-за твоей магии или из-за возвращения Калла?

– Ни того, ни другого. Я просто хотела поскорее убраться от этого внутреннего убранства, – задумчиво произносит она и презрительно оглядывает скульптуру без головы. – Ужасно!

Я фыркаю, но не успеваю сказать про ее магию, как она убегает. Потому тащу ведро в другой конец коридора, волнуясь, что нужно торопиться, пока она совсем не ослабла.

Я вхожу в дверь, но вижу только пустую библиотеку, хотя на самом деле карт на стенах здесь больше, чем самих книг. Потом вхожу в другую комнату, но и в ней не нахожу ничего сносного, кроме бара, полного алкоголя.

Выхожу и вижу, как Эмони выскальзывает из комнаты напротив. Мы пожимаем плечами и поворачиваемся, смотря на лестницу.

Пора продолжить поиски.

Мы направляемся к лестнице и встречаемся у ее подножия. Лестница такая широкая, что я могла бы лечь поперек нее, а кованые железные перила выполнены с причудливыми узорами.

Я смотрю на лестницу, чувствуя, как от волнения сердце бьется быстрее. Надеюсь, никто не станет задавать нам вопросов.

Мы стараемся не расплескать воду, поднимаясь быстро, но легко, и оглядываем коридоры по обе стороны от нас.

– Я пойду налево, а ты направо? – шепчу я, и Эмони быстро кивает.

Мы тащим тяжелые ведра из комнаты в комнату в поисках чего-нибудь – чего угодно, – что могло бы помочь выяснить, где держат ореанцев. Каждый раз, когда я открываю дверь, мое сердце замирает, но я продолжаю натыкаться на пустые спальни.

Странно, но, несмотря на масштабы поместья, я вижу только одну служанку, и она не обращает на меня никакого внимания, выбегая из спальни с ведром, полным золы, и щеткой для камина.

Мне отчаянно хочется найти ореанцев, хочется преуспеть в миссии, но, обыскивая комнату за комнатой, я ничего не нахожу. Меня охватывает разочарование.

Я возвращаюсь назад и снова встречаюсь с Эмони на лестнице.

Она качает головой, заметив меня, и у нее тоже расстроенное лицо.

– Здесь мы ничего не найдем. Может, попробуем разговорить какую-нибудь служанку?

При мысли о болтовне с Велидой, меня бросает в дрожь.

– Думаю, нам нужно осмотреть второе поместье, – говорю я. Эта мысль не давала мне покоя с тех пор, как я увидела тот дом. – Подумай об этом. Калл кажется очень щепетильным. В этом доме ни пятнышка. Зачем фейри вроде него содержать старое разваливающееся поместье? Что-то тут нечисто.

Эмони слегка округляет глаза.

– Ты права.

– Как твоя магия?

– Нормально. Честно, – говорит она. – Часок еще продержусь. Может, два. Пока не хочу сдаваться.

В ее взгляде отражается та же решимость, какую чувствую я.

– Ладно. – Я поворачиваю к лестнице. – Нужно выбраться на улицу. А потом быстро и…

– Что это вы тут делаете?

Я чуть не подпрыгиваю, услышав голос Велиды снизу. Она с раздражением смотрит на нас через узоры на железном ограждении, уперев кулаки в бока.

– Черт, – бормочу я, и мы с Эмони скатываемся с лестницы.

– Вы должны были убрать в столовой, а не подниматься выше! – выговаривает нам Велида.

– Простите, – запыхавшись, говорит Эмони.

В спешке я чуть не пролила на себя воду.

– Мы закончили в столовой и зале. И поднялись наверх, чтобы посмотреть, нужно ли прибрать и в других комнатах, – сообщаю я.

– Я не велела вам этого делать, – гаркает Велида, смотря на пол, словно надеется найти пятнышко грязи и доказать, что мы соврали. Но, ничего не обнаружив, говорит Эмони: – Ты идешь со мной. Нам нужно выбить пыль из занавесок. – Останавливает взгляд на мне. – А ты возвращаешься в уборную. Там куча ночных горшков, которые нужно вымыть.

От ужаса в горле застревает комок, но я киваю.

– Конечно.

Она выхватывает у Эмони ведро и пихает его мне, а потом уводит ее. Эмони сочувственно смотрит на меня через плечо и исчезает из виду.

Вздохнув, я медленно, чтобы не разлить воду, потому что руки дрожат от тяжести, возвращаюсь в уборную. Проходя через кухню, останавливаюсь, увидев у плиты одну из поварих-ореанок.

Я оглядываюсь по сторонам и, убедившись, что рядом никого, решаюсь подойти.

– Привет, – говорю я с улыбкой.

На голове у нее кружевная шапочка, из-за которой волосы не падают на глаза. Еще у женщины светлые брови и веснушки на переносице. Она замирает, воткнув нож в кусок мяса, и настороженно смотрит на меня.

Я мешкаю, не зная, что сказать.

– Ты давно здесь работаешь?

Она медленно кивает.

– Я не могла не заметить, что ты ореанка.

Женщина замирает, и нож со звоном падает на стол. Она начинает пятиться.

Я делаю шаг вперед, ужаснувшись, что мое безобидное замечание вызвало у нее такой страх.

– Нет, все в порядке! Прости, я не пыталась…

Но она выбегает из комнаты прежде, чем я успеваю закончить. И среди двух других служащих, стоящих по локоть в мыльной воде, ореанок нет.

Проклятие.

Надеюсь, она не побежала к Велиде, но еще больше волнуюсь из-за того, как она испугалась, когда я указала на то, что она ореанка.

Неудивительно, что Вик захотел заняться этой миссией.

Я оглядываюсь в клубах пара и дыма, в уборной стало еще жарче. Ставлю ведра на пол, чувствуя, как ноют руки, а на сведенных судорогой пальцах остаются небольшие мозоли. Фейри смотрят на меня, прекращая лихорадочно намывать.

Я прочищаю горло и стараюсь говорить обычным голосом:

– Вы случайно не видели, проходили ли здесь другие слуги?

Они непонимающе смотрят на меня, а затем та, что стоит ближе, говорит:

– Нет.

Вот так. Просто «нет» и все. Женщина отворачивается и возвращается к мытью посуды.

Ладно, не очень-то она мне помогла.

Вторая пристально смотрит на меня, и таких ярко-голубых глаз, как у нее, я никогда не видела. Она приподнимает бровь, видя, что я просто стою тут без дела.

– Велида велела мне сложить для тебя ночные горшки, – говорит она и показывает назад.

Я оглядываюсь через плечо и… да. Здесь действительно целая башня из ночных горшков.

Я невольно морщу нос.

– Я думала, в этом поместье есть канализация.

– В этом поместье есть, – многозначительно говорит она.

И продолжает смотреть на меня, приподняв бровь.

Теперь я точно не смогу пойти за поварихой-ореанкой.

– Лучше приступай к работе. – Она откидывает черную косу за спину, легонько ухмыляется, а затем возвращается к мытью посуды. – И не пропусти ни пятнышка.

Вторая фейри тихо смеется.

Грубо.

Я быстро отметаю идею Эмони «поболтать с другими слугами», потому что и без того ясно, что с этими двумя ничего не выйдет.

Но есть ли у меня вообще варианты…

Я снова смотрю на ночные горшки.

Она сказала, что в этом поместье есть канализация. В старом доме ее нет или, по крайней мере, больше нет – а это значит, что горшки принесли оттуда. И, выходит, там есть люди, которым приходится ими пользоваться.

Я прекрасно понимаю, что лорд Калл не сидит на корточках над горшком.

Значит, те новые ореанцы, которых лорд Калл держит здесь, сейчас в другом поместье. Я уверена в этом. И идеальный повод попасть туда сам упал мне в руки. Не в буквальном смысле, хвала богам, но все же.

Я делаю глубокий-глубокий вдох, подхожу к умывальнику и смотрю на покачивающуюся стопку и пару кожаных перчаток, лежащих на краю раковины. Я не успеваю зажать нос и тут же чувствую вонь, а еще вижу… оставшиеся следы.

– Вот гадость, – бурчу я.

Фейри снова надо мной смеются. Но я лишь откидываю за спину свои зачарованные волосы, натягиваю перчатки и принимаюсь за работу.

Не совсем так я представляла первую свою миссию в Вульмине, но могло быть и хуже. Если эта гора ночных горшков – единственное, что мешает мне найти ореанцев, тогда я отполирую их до чертова блеска.

Как там мне говорила Лу?

«Возьми ответственность за свою жизнь».

Думаю, мне представилась одна из возможностей это сделать.

Глава 44

Аурен

В комнате так жарко, что когда я заканчиваю, с меня течет пот, а пальцы не разгибаются, с такой силой я сжимала тряпку. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь позабыть эту вонь… но все ночные горшки чистые.

Я одна, потому, воспользовавшись возможностью, незаметно шмыгаю из комнаты в надежде найти Эмони. Но, заглянув в столовую, вижу, что она сидит на табурете-лестнице и под надзором Велиды выбивает лопаткой занавески.

У меня не хватает духу вмешаться.

Я разворачиваюсь и быстро ретируюсь. Придется одной идти в старый особняк, но я хотя бы знаю, что Велида сейчас занята.

В умывальной достаю из бельевого шкафа скатерть и складываю в нее чистые ночные горшки. Быстро собираю все в кучку и выхожу с этим импровизированным мешком. Поднявшись по ступеням, я быстро поворачиваю налево к старому особняку. Я иду вдоль живой изгороди, сохраняя бдительность, а металлические горшки позвякивают на каждом моем шагу.

Я не могу удержаться и смотрю на старый дом, цепляясь взглядом за трещины в сером камне, из-за которых крыша выглядит так, словно по ее черепице провели рифленым ножом.

Может, тут случился пожар, и с той поры поместье стало разрушаться, но у меня возникают в этом сомнения от одного только взгляда на него. По спине то и дело бегут мурашки, но я пытаюсь не обращать на них внимания, как и на ощущение, будто в сосуды мне вставили невидимую пробку, которая перекрыла ток крови.

Подойдя к входной двери, я оглядываюсь назад, но никого не вижу. Надо мной нависает лишь старый особняк, заколоченные окна которого так и смотрят на меня с подозрением. Вблизи опалины в стене больше напоминают вмятины, которые словно разрывают это поместье надвое.

Одной рукой я придерживаю края мешка, а другую протягиваю к дверной ручке, но дверь, разумеется, заперта. Снова оглянувшись, раздумываю, как поступить, но вдруг слышу, как по ту сторону кто-то бурчит. Я застываю, решая, не дать ли мне деру, но, бросив взгляд на собранный тюк, поднимаю руку и стучу кулаком в дверь.

Шепот прекращается, а мое сердце пропускает один удар, второй, третий…

Замок громко щелкает, дверь распахивается, и на пороге появляются двое стражников в красно-черной форме. Ну, я думаю, что это стражники, ведь на поясе у них висит по мечу, а вид у них по обыкновению раздраженный.

Тот, что открыл дверь, с белыми прядями в волосах, окидывает взглядом мой передник и взъерошенные волосы.

– Что?! – гаркает он.

Я приседаю в реверансе, решив, что, наверное, здесь так делают все слуги, и узелок громко бренчит.

– Я пришла передать вам это. Мне сказали прийти сюда.

У второго стражника, стоящего за его спиной, довольно длинная рыжая коса. Он с подозрением косится на меня.

– Ты новенькая.

Я всеми силами пытаюсь выглядеть простодушной служанкой и успокоить свое сердце.

– Меня прислали в помощь на один день. Я получила инструкции от Велиды.

Он опускает взгляд на мешок.

– Дай сюда, – говорит стражник и подходит, протянув руку.

Я с такой силой сжимаю тюк, что белеют костяшки.

– О, мне велели отнести самой.

На его лице появляется раздражение.

– Особняк только для служебного пользования. Отдай.

Я прикидываюсь равнодушной и передаю ему мешок.

– Конечно.

– Что там? – спрашивает другой.

Я вежливо улыбаюсь.

– Ночные горшки.

Тот, что с косой, отдергивает руку так быстро, что я удивлена, как у него не треснул локоть.

– Я не буду трогать это дерьмо. – Он смотрит на товарища.

Второй стражник качает головой.

– Не смотри на меня. Скоро пересменка.

Они хмуро смотрят друг на друга, а потом стражник с косой открывает дверь шире и кивает.

– Заходи, – рявкает он мне.

Меня охватывает облегчение, но я наклоняю голову с невозмутимым видом.

– Как вы сочтете нужным.

Я вхожу в дом, и он тут же захлопывает за мной дверь и показывает пальцем.

– Тебе прямо. Поторопись.

На всякий случай я снова приседаю в реверансе.

– Да, сир.

Я быстро иду вперед, ощущая на спине их взгляды, от которых в душе появляется дурное предчувствие. Я оказываюсь в тусклой прихожей, стены которой обиты панелями. Здесь так темно, что мое волнение только усиливается.

Стараясь не торопиться, я иду туда, куда указывал стражник, и гремлю металлическими горшками. Выйдя за дверь, оказываюсь в узком коридоре, где наконец-то исчезаю из поля зрения стражи, и выдыхаю.

Я пробралась в дом. Теперь просто нужно найти ореанцев.

Дверь справа заколочена, поэтому я иду налево. Я останавливаю взгляд на черной ручке, которая загибается, напоминая зловещую ухмылку. По какой-то причине это сдавленное ощущение в венах становится сильнее и начинает неистово пульсировать.

– Это всего лишь жуткая дверь, – бормочу под нос, но как бы хотелось, чтобы рядом была Эмони, чтобы она развеяла это мерзкое ощущение шуткой о внутреннем убранстве.

Одной рукой схватившись за уголки скатерти, я побуждаю себя повернуть ручку и войти в комнату. Дверь тут же с щелчком закрывается за мной, и сердце подскакивает к горлу.

Я остаюсь в темной и узкой комнате перед зловещей стеной.

Она не сразу была построена в этом доме, потому как громоздко крепится к потолку и плохо прилегает к примыкающим стенам. Она построена из толстых каменных кирпичей, которые должны быть снаружи дома, а не внутри. А еще по всему ее периметру тянутся крест-накрест железные скобы, напоминая железные клетки, которые так часто привинчивают к могилам, чтобы помешать грабителям.

Смотря на стену, я чувствую, как потеют ладони. Сердце все так же гулко бьется в груди, запутавшись в клубке тревоги и страха, но меня все равно что-то тянет вперед.

Я оказываюсь прямо напротив стены. Руки покрываются мурашками, в ушах звенит, но я провожу пальцем по кирпичу, поняв, что ладони у меня мокрые не от пота. Это по ладоням скользит золото, вырвавшееся наружу.

Я оставляю на камне золотую полоску, похожую на капающий воск, но она почти вся испещрена линиями гнили. Они растягиваются и хаотично дрожат под жидким золотом, а мои вены отбивают ритм в ответ.

Что-то тут не так. Странно.

Я хмурюсь, увидев, как в щели кирпича проникает гнилое золото, словно ищет там что-то, пытается проникнуть сквозь стены и добраться до противоположной стороны.

Я быстро призываю силу к себе, но она откликается неспешно. Золото как будто нехотя отрывается от камня нитями, а потом оборачивается вокруг моего запястья тонкими, несгибаемыми браслетами. Мне приходится закалить жидкость, которая продолжает стекать по ладоням, но гниль расползается по ним, как стебли, тянущиеся к солнцу.

Сжав руки в кулак, я стискиваю их с силой, и они от усилия начинают дрожать.

Магия не желает уходить.

Она хочет вырваться на свободу, просочиться сквозь стену и кирпичи. Я могу запихнуть ее обратно, потому что часто в этом упражнялась, научилась не поддаваться ее пленительному зову.

Но это непросто.

Вряд ли я хочу знать, что скрывается по ту сторону.

Я лишь хочу найти ореанцев и убраться отсюда к чертовой матери, а потом рассказать обо всем Вику.

Еще какое-то время я смотрю на стену и отворачиваюсь.

Слева замечаю лестницу и быстро иду к ней. Почти бесшумно поднимаюсь по ступеням, устланным ковром, и понимаю, что дорожка стала грязно-серого цвета.

Поднявшись, я оказываюсь в коридоре. Окна здесь наполовину заколочены, отчего все вокруг погружено в полумрак, липнущий к стенам. Передо мной не меньше полудюжины дверей, а в конце коридора вижу поворот.

У меня уйдет очень много времени на то, чтобы одной обыскать этот дом, а время уже на исходе. Скоро меня начнет искать Велида, если уже не начала. Эмони нужно снять с меня чары, а вечером на ужин прибудет лорд Калл.

Пора спешить.

Все комнаты, что я осматриваю, оказываются пустыми спальнями, как и в другом доме. Но здесь в них стоит затхлый запах, в воздухе висит пыль. Комнаты заброшены, в некоторых нет ни матрацев, ни мебели. Я замечаю, как тут тихо, и от этой напряженной тишины волнение усиливается.

Но чем дальше я ухожу от той стены, тем сильнее успокаивается моя магия, что вызывает у меня еще большее недоумение и тревогу.

Я хочу повернуть ручку очередной двери, когда вдруг из-за угла доносятся шаги. Я даже не успеваю подумать, как поступить, как передо мной появляется служанка. Заметив меня, она чуть пошатывается, держа в руках тяжелый поднос.

– Привет, – улыбаясь, здороваюсь я и поднимаю мешок. – Мне нужно отнести этот тюк, но я не знаю, куда идти. Сюда? – спрашиваю я, показав на коридор, из которого она вышла.

Она смотрит темными глазами на мой трофей и кивает. А потом быстро проходит мимо, украдкой бросив взгляд через плечо и удалившись по лестнице. Служанка кажется такой же дерганой, как я.

Это успокаивает.

Собравшись с духом, я поворачиваю направо и вижу вместо дверей гостиную. Когда-то величавые окна теперь заколочены досками. Ковер украшен черно-серым орнаментом, а вокруг холодного камина стоят диваны и кресла.

В одном из кресел сидит стражник, закинув ноги на скамейку, и со скучающим видом ковыряет зубочисткой в зубах. Он сразу же меня замечает и раздраженно вздыхает.

– Разве ты не ушла только что?

Я в недоумении замираю.

– Это была другая служанка, сир.

Снова вздох.

– Чего тебе?

Я поднимаю мешок, и он бренчит.

– Ночные горшки. Мне сказали их отнести… если вы не против?

Он презрительно усмехается.

– Хитрый ход. Черт побери, я не служанка. Сама этим и занимайся.

Я чувствую радость от победы, но смиренно опускаю голову.

– Как скажете.

Предлог с ночными горшками действует безотказно.

Еще раз раздраженно вздохнув, он опускает ноги на пол и встает с кресла. Я иду за ним через гостиную и личную приемную. Мы останавливаемся перед дверью, и стражник достает ключ, болтающийся у него в петле на поясе. Он тут же вставляет его в замок, и я от предвкушения сжимаюсь.

Пожалуйста, пожалуйста, окажитесь тут…

Он распахивает дверь.

– Давай по-быстрому.

Я успеваю лишь кивнуть ему, а после этого внезапно погружаюсь в темноту. Он сразу же захлопывает за мной дверь и поворачивает ключ.

Когда-то это ввергло бы меня в панику, но не сейчас. Потому что теперь у меня есть сила и контроль. Я уже не в клетке и не в плену.

Но… в плену другие.

Десятки людей.

И у всех них уши с округлыми кончиками.

Я нашла ореанцев.

Глава 45

Аурен

Наверное, однажды тут находилась самая большая спальня. Возможно, здесь даже спал сам лорд Калл. Думаю, именно из-за размеров комнаты тут и держат ореанцев – они все помещаются за одной запертой дверью.

Теперь я понимаю, почему в некоторых спальнях нет матрацев – все они здесь. А прежнюю мебель отсюда, похоже, вынесли. Здесь нет ни шкафов, ни стульев, ни столиков – только матрацы, скомканные одеяла да пустые подносы из-под еды.

И хотя комната большая, она сильно повреждена. Справа в стене к потолку тянется трещина, собирающаяся в углу как паутина. Кусочки стены лежат на полу, как рассыпанные из карманов монеты.

Сюда почти не проникает свет, помимо слабых солнечных лучей, пытающихся пробиться сквозь одно-единственное окно, закрытое деревянными досками. И все же, несмотря на полумрак, я вижу свернувшихся в клубок ореанцев. Большинство из них спит, прижавшись друг к дружке, опустив головы и выставив округлые уши.

Кровь стучит в голове, как молоток.

А потом до меня доносится запах – он намного хуже спертого воздуха. Это запах тел, втиснутых в одну комнату и вынужденных справлять нужду без права на уединение. Справа уборная, но ее стена частично обрушилась, а дверной проем перегорожен балками.

Я осмеливаюсь пройти дальше, чувствуя, будто шею покалывают маленькие иголки. Обвожу взглядом комнату и пытаюсь сосчитать людей, но их здесь множество. Семь сгрудились на матраце, на другом их восемь, а на трех матрацах лежит еще больше тел. У стены я насчитала десять человек и еще больше на деревянном полу под мятыми одеялами. Их здесь по меньшей мере сорок – нет, пятьдесят.

Я смотрю на человека, что сидит ближе ко мне, затем осторожно ставлю мешок с ночными горшками, и они с громким стуком падают на пол, отчего шевелится лишь несколько человек. Я быстро иду к мужчине, забившемуся в угол. Он смотрит в щель в досках, закрывающих окно. У мужчины седые волосы и дряблая кожа, которая висит на шее, как бородка у петуха, но его тело накрыто густыми мехами, словно раньше он жил на холоде.

Я встаю перед ним на колени и смотрю на его округлые уши.

– Вы в порядке? – тихо спрашиваю я, не желая его тревожить.

Он не отводит взгляда от окна, и тогда я осторожно трясу его за руку.

Голова мужчины резко падает на плечо, а потом накреняется и все его тело. Я отшатываюсь, когда он кучей падает на пол, и чувствую, как потрясение проносится по мне бурной рекой, разливающейся по венам.

Я ужасе смотрю на него. Его взгляд так же устремлен в то окно. Шея согнута. Тело обмякло. Взгляд невидящий.

Он мертв.

Я отползаю назад, судорожно оглядываю комнату и задаюсь вопросом, но нет. Вижу, как кто-то шевелится. Слышу, как кашляет другой человек. Не все мертвы. Но…

Возможно, они и не живы.

Снова встав на колени, я осматриваю мужчину и не вижу на его теле никаких следов. Ни ран, ни явных причин для смерти.

Так какого черта с ним случилось?

Я встаю, намереваясь проверить остальных, и быстро иду к спящим, но, подобравшись ближе, вижу, как какой-то мужчина поворачивает голову, устремив на меня взгляд, и у меня появляется странное ощущение. Что-то в нем кажется мне странным.

– Все хорошо, – говорю я. – Я…

Я подпрыгиваю от громкого стука в дверь.

– Выходи! – кричит стражник.

Проклятие!

Я снова смотрю на ореанца, на его сальные волосы и одежду, подбитую мехом.

– Мне очень жаль, – торопливо говорю я. – Я попробую вытащить вас отсюда. Вы не скажете, когда Калл привез вас сюда? Он принуждает вас стать его слугами? Сколько…

– Девка! Не заставляй меня туда заходить! – кричит стражник.

От досады я скрежещу зубами, но знаю, что должна идти.

Замечаю, как несколько ореанцев приподнимаются и смотрят на меня.

– Мы вытащим вас отсюда, – тихо говорю я, а потом заставляю себя отвернуться и быстро направляюсь к двери. Нельзя медлить и нельзя рисковать.

Я стучу костяшками пальцев по дереву, и стражник сразу же распахивает дверь. Он захлопывает ее, как только я выхожу, и поворачивает в замке ключ.

– Чего-то ты долго, – недовольно говорит он. – Хорошенько разглядела предателей?

Я хочу было нахмуриться, но вовремя спохватываюсь.

– Предателей?

– Ты разве не слыхивала? – спрашивает он, ковыряя зубочисткой острый клык. – Они сбежали. А теперь лорд Калл их вернул. Он их сломает. – Стражник довольно скалится, посасывая деревяшку.

Перед глазами вспыхивает воспоминание. О капитане Красных бандитов, который стоит на снегу с жестоким взглядом, и с его языка сыплются угрозы: «Я ее отымею. Сломаю».

Меня охватывает неистовый гнев, и от него покалывает в лентах.

– Надеюсь, я смогу посмотреть, – тихо ржет стражник, жуя палку. – Люблю, когда ореанцам напоминают, что они ниже нас по положению.

Я не осмеливаюсь ответить, не осмеливаюсь говорить притворным подобострастным тоном. Потому заставляю себя присесть в реверансе. Перед тем как уйти, я задеваю ладонью его рукав и оставляю этого омерзительного фейри наслаждаться своей жестокостью.

Но я тоже могу получить удовольствие от жестокости.

Я буду упиваться маленькой толикой своей магии, которая сейчас скользит по нитям его рубахи. Когда я иду через приемную, эта капля стекает с воротника и ползет по его коже, как капелька пота. Тоненькая, малюсенькая капелька бежит по подбородку, скользит по зубочистке и проникает в рот.

Я оглядываюсь, увидев, как он проводит толстым пальцем по языку, словно пытаясь стереть металлический привкус, который вдруг ощущает. Но капля уже скользит по его горлу, уже оседает в его желудке. На сей раз золотистая гниль медленно растекается по его телу, разъедая слизистую толстыми корнями, которые в нее впиваются.

Перед тем, как я сворачиваю за угол, стражник резко опускает руку на живот – наверное, чувствует первый укол боли, – а потом я исчезаю из виду.

И из его памяти.

Но моя магия нескоро покинет его тело.

Она будет действовать медленно.

Причинять боль.

И ему не удастся посмотреть, как сломят дух другого человека, потому что он будет видеть, как гниет его тело изнутри.

Возможно, мне стоит пожалеть о своем поступке, но я не жалею. Ни о силе золотого прикосновения, ни о гнили, ни о фейри, ни об ореанском наследии – все это доставляет мне чудовищное удовольствие.

Но это удовольствие быстро исчезает, когда я внезапно слышу торопливые шаги. Много шагов, и все они направляются сюда. Я быстро несусь по коридору, открываю первую попавшуюся дверь и заскакиваю в комнату.

Оставляю дверь приоткрытой и выглядываю в коридор, увидев, как по нему идут стражники.

– Быстрее! – гаркает один из них.

Четверо стражников проходят тем же путем, откуда пришла я. Я не дышу, слушая приглушенные голоса, но, поняв, что не могу разобрать ни слова, осторожно выскальзываю из спальни и, подойдя к углу, наклоняю голову.

Я слышу слова, сказанные стражником, которому отравила гнилью глотку.

– Должен остаться тут?

Кто-то отвечает ему:

– Да. Мы не знаем, что он захочет с ними сделать, так что пока оставайся на посту.

– Когда он приедет?

– Только что вошел в другой дом. Хочет собрать их здесь.

Сердце подскакивает к горлу.

Он вернулся. Лорд Калл уже здесь.

Слышу шорох, потому бросаюсь обратно в спальню и выглядываю сквозь приоткрытую дверь. Сердце гулко стучит. Я жду несколько секунд.

Минут.

Мне невмоготу стоять тут и ждать, когда все во мне кричит, что нужно торопиться. Нужно бежать.

А потом звук становится громче, заглушив мое грохочущее волнение, и я замираю, увидев, как из-за угла выходят двое стражников и идут в моем направлении.

За ними по двое бредут ореанцы, сгорбившись и шаркая ногами.

Черт.

Я вспоминаю слова стражника: он их сломает.

Мне нужно их вызволить. Нужно помочь им, пока не станет слишком поздно.

Я жалею, что не догадалась поинтересоваться, какой магией владеет Калл, но уже поздно. Так я хотя бы могла контролировать ситуацию. Но может, я смогу сладить со стражниками. Может, смогу вытащить ореанцев до того, как в это поместье войдет Калл.

Я собираюсь с духом, и каждый мой мускул вытягивается в предвкушении, как перед прыжком.

Я вижу двух стражников, замыкающих цепочку, и один из них толкает ореанца в спину.

– Быстрее!

Второй стражник смеется, увидев, как спотыкается мужчина.

Поджав губы, я выскакиваю из комнаты и бегу за ними, а потом призываю магию.

Она более чем готова к ответу.

Я протягиваю руки к головам стражников, и из моих ладоней вырываются золотые нити, обвивая их шеи. Металл затвердевает и так туго стягивает, что они успевают лишь судорожно охнуть.

Веревки дергают их назад, лишая воздуха и голоса.

Один падает на колени, и его падение смягчает потертый ковер. Стражник хватается за веревку, но она уже стала твердой и натягивается.

Моя сила поет.

Второй стражник отлетает к стене и вот-вот врежется в нее, но звук будет очень громким, а я не хочу поднимать тревогу среди остальных.

Я дергаю петлю на себя, и в мгновение ока свисающий за стражником конец веревки успевает его подхватить. Позолоченная веревка бесшумно и медленно опускает его на пол.

Я стою над стражниками. Их взгляд мутнеет от паники, из сдавленного горла вырываются хрипы, лица багровеют.

Те, что впереди, продолжают идти, не ведая, что происходит за их спинами.

Я тихонько открываю дверь ближайшей спальни. Потом направляю еще один виток золота, обхватив лодыжки задушенных стражников, и затаскиваю их в комнату. Как можно быстрее я закрываю дверь, оставляя их дергаться в агонии.

Минус два стражника.

Ореанцы, идущие в конце, даже не подозревают, что сзади их никто не прикрывает. Но они ушли далеко вперед, потому я быстро догоняю их, стараясь бесшумно ступать по коридору.

Но они сворачивают вместо того чтобы спуститься по главной лестнице проходят сквозь ширму в стене, которую я прежде не заметила.

Потайная дверь.

Все проходят через нее и спускаются по тесной лестнице, которая, наверное, когда-то служила проходом для прислуги.

Я медлю, но быстро принимаю решение. Сдернув передник, я выкидываю его в коридор и иду за ореанцами по огороженной лестнице, спиралью уходящей вниз.

Поравнявшись с остальными, я замедляю шаг и быстро ерошу волосы, чтобы прикрыть зачарованные острые уши и создать впечатление, что я так же истерзана, как и остальные.

Но с каждым шагом я чувствую, как в венах возвращается тот же гул, чувствую, как сердце наполняется кровью и бьется в груди. Слышу в ушах пронзительный звон.

Что происходит?

Спустившись, я оказываюсь в узком коридоре и смотрю на мокрые ладони. Гниль почти полностью поглотила мое золото. Обычно тонкие прожилки теперь скорее напоминают переплетение древесных корней. Они поднимаются, вздымаясь над моей ладонью, тянутся, вытягиваются…

– Где остальные?

Я подскакиваю, вскинув голову, и едва успеваю затормозить, чтобы не врезаться в идущих передо мной ореанцев. Мы останавливаемся в тесном коридоре, а двое стражников впереди смотрят на меня, устремляя взгляд за плечо – видимо, ищут пропавших товарищей. Я демонстративно ежусь, прижав подбородок к груди. Стражники переглядываются, но открывают дверь и начинают впихивать ореанцев.

Я чуть не спотыкаюсь на ходу, руки дрожат, пока я пытаюсь удержать извивающуюся между пальцами гниль. Кровь стучит в венах так быстро, что я боюсь, как бы она не вырвалась на свободу и не залила пол.

Стражник захлопывает за мной дверь, а потом толкает к стене, но я почти не чувствую удара. Потому что сила растет под ладонями, корни вздымаются, обхватив пальцы как кольца. Я всем телом чувствую наполненность.

Гниль изгибается, и я чувствую в ней оживление и потребность, которые проникают ко мне в грудь. Гниль шипит и колет, словно хочет пронзить мое тело.

Поглядев вправо, вижу ту стену – ту каменную стену, заключенную в железо.

Но теперь я на другой стороне.

Я оглядываюсь в большом вестибюле, а паника расправляет крылья и взлетает, оставив меня на растерзание. Потому что притяжение искаженности пронизывает меня, а истинность зовет идти вперед.

Искаженное, истинное.

Искаженное, истинное.

Искаженное, истинное…

Обои красные, как кровь. Не такие яркие, как мраморный пол в новом поместье, но темного насыщенного цвета, как тайное убийство, совершенное в темноте. Но мое внимание привлекает трещина в полу, которая поделила комнату, и сломанная крыша, словно устремившаяся к небу.

Куски стен валяются на полу, а заколоченные окна разбиты. Стекло до сих пор устилает пятнистый мрамор. Но… нет. Это не пятна. Это…

Я провожу по ним взглядом, остановившись на большой трещине в полу, которая становится шире и шире.

Она гудит, грохочет. Или, может, этот звук только у меня в ушах. Перед глазами появляются тени, но я вижу… вижу…

От потрясения я поднимаю взгляд и вижу, как из другого конца комнаты кто-то выходит.

А потом у меня перехватывает дыхание. Словно чьи-то руки хватают меня за волосы и выдирают их.

Я подношу руку ко рту, чувствуя приторный привкус гнили.

– Слейд… – шепотом слетает с моих губ.

Он проходит мимо колонны, а из дверного проема за его спиной льется тусклый свет, отчего я прищуриваюсь. Он одет во все черное, кроме красной повязки, заправленной за воротник и напоминающей кровь, вытекающую из перерезанного горла.

Я иду вперед, желая поскорее добраться до него, открываю рот, чтобы окликнуть по имени, потому как он здесь. Он здесь. Он нашел меня и поможет мне, и…

И.

Один удар сердца – и я взлетаю.

А со следующим падаю оземь.

Или, может, это мир рушится вокруг меня. Потому как, когда он предстает передо мной, все меняется.

Рост у него такой же, но…

У него немного иная походка. Иное телосложение. Черные волосы подстрижены слишком коротко, а борода густая. Угрожающее выражение лица мне знакомо… но у мужчины только один глаз.

Другая глазница прикрыта. Кожаный ремешок со лба переходит на заостренное ухо, а в то место, где должен быть глаз, вставлен ониксовый камень. Морщины на его бледном лице спрятаны повязкой, а кожа вокруг нее тускло-серого цвета.

Не Слейд, не Слейд, не Слейд…

Облегчение, что я почувствовала, сменяется жуткими муками.

Потому что все встает на свои места от головокружительного и ужасающего осознания.

Эта комната. Сломанный пол. Грохот. Искаженность всего этого и…

– Лорд Калл, – приветствует его стражник.

Остальные ореанцы выстраиваются вдоль разбитой стены рядом со мной, а стражники встают по стойке смирно, заходя в комнату.

Во мне что-то кричит, когда осколки этого осознания кружат вокруг как ураган.

Я не могу дышать. Не могу смотреть.

Я смотрю на треснутый пол, который мгновенно смыкается под ним. Он проходит по нему, и его шаги эхом отзываются в этой раскуроченной комнате, которая как будто собирается воедино в его присутствии.

Но одно место не смыкается.

Не соединяется.

Самая широкая трещина в полу, над которой как будто нависли тени.

Я резко перевожу взгляд на него, но он смотрит на ореанца, а когда я вижу, кто перед ним, у меня подкашиваются колени.

Там, рядом с остальными истерзанными ореанцами, стоит женщина.

У нее распущенные черные волосы, перекинутые через плечо. Бледная кожа. Испуганные зеленые глаза. Хрупкая фигурка дрожит у стены, к которой она прижимается.

Я сразу же ее узнаю, и это ощущается, как удар молота.

Нет.

Нет!

Я перевожу взгляд на других ореанцев, одетых в меха и тяжелые плащи. Они дрожат в своей зимней одежде.

Мне хочется повалиться на пол. Хочется кричать.

Они все здесь. Все.

Великие боги…

Все жители деревни, которые должны находиться сейчас в Дролларде, прятаться в мерзлой деревушке, – они здесь, в Эннвине.

А эта трещина в полу, этот грохот, что доносится из нее, тени, которые парят над ней…

Это разлом.

Разлом, который появился, когда схлестнулись магия Слейда и магия его отца. Разлом, в который всех засосало.

Мы пришли спасать из Ореи жителей деревни. А женщина, к которой идет лорд Калл…

Мать Слейда.

Потому что… я в доме не обычного аристократа.

И пришла спасать не случайных ореанцев.

Мое внимание приковано к человеку, направляющемуся к Элоре. По горлу поднимается желчь.

Я думала, это Слейд.

Но это не он.

Отнюдь.

Лорд Калл – отец Слейда.

Глава 46

Слейд

Яркие солнечные лучи проникают сквозь в окно, и в них видны пылинки. Я расположился за столом, а Исали с Уоркеном сидят посреди кабинета друг напротив друга и обсуждают финансы. Я откидываю доклад об обрушении шахты и тру ноющую грудь.

Проклятие, как больно.

Даже через рубашку чувствую, как вздуваются вены гнили, как разрастается щит вокруг моего почерневшего сердца.

Наверное, это чертовски плохо.

Подняв взгляд, я замечаю, как Исали смотрит на меня, и быстро опускаю руку.

– Я в порядке, – заверяю я прежде, чем она начнет хлопотать, но между ее бровями появляется морщинка, которая уже не исчезает.

У меня тоже вечно хмурое лицо.

Несмотря на то, что я выспался, открыть портал не удается. Я пытался, вашу мать. Несколько часов, вопреки возражениям Райатта. А теперь посреди моего сердца пятно тошнотворно-коричневого цвета начинает расползаться и отслаиваться омертвевшими чешуйками.

«Я не смогу это излечить, Ваше Величество».

Стук в дверь вырывает меня из моих мыслей.

– Входите.

В кабинет широким шагом входит король Толд. Зеленая змея свернулась вокруг его шеи, а ее хвост свисает ему на грудь как шарф. Сегодня на нем нет короны, но это и не нужно. Всей своей манерой держаться он выражает властность. Он окидывает взором комнату, а за его спиной маячат два стражника.

– А вас сложно найти, – говорит он.

– Король Толд, как вы? – вежливо здоровается Уоркен, когда они с Исали встают.

– Ревингер, прошло три дня, – замечает Толд, проигнорировав Уоркена, и сверлит меня взглядом. – Долго вы собираетесь томить меня в ожидании ответа?

Краем глаза вижу, как ухмыляется Исали, вспомнив свои слова о том, что это даст результат. Умная женщина.

Я встаю и обхожу стол.

– Мы как раз заканчивали обсуждение.

Он нетерпеливо смотрит на нас.

– И?

– Мы решили возобновить наш союз, – сообщаю ему и вижу на его лице облегчение. – Но… у нас есть условия.

Змея высовывает язык.

– Какие? – сквозь зубы цедит он.

– Нефть в обмен на ввозимые вами продукты питания, – вмешивается Уоркен. – Эту часть сделки мы исключаем.

В глазах Толда вспыхивает гнев.

– Это неприемлемо. Это было частью нашего соглашения.

– А теперь нет, – пожав плечами, говорю я.

Он сжимает челюсти.

– Я хочу нефть по новой цене, обозначенной сиром Джаддом.

– Вы ее не получите.

Я не говорю ему, что причина в обрушившейся шахте и в том, что у нас попросту нет для него нефти.

– Ревингер, это безумие, – мотнув головой, говорит он. – Вашему королевству нужна моя еда.

– Да, и вашему королевству тоже, – парирую я. – Считайте это моим великодушным поступком. Я не тревожу ваш покой, несмотря на то, что вы уже нарушали наши соглашения и на ваше участие в Слиянии. Напомню, что я принимал ответные меры против всех королевств, участвовавших в этом мероприятии.

Толд сжимает руки, словно хочет свернуть мне шею. Его змея шипит, будто хочет вонзить в меня клыки. Если бы не моя магия, он бы наверняка уже ей позволил.

– Вот такую альтернативу мы предлагаем, – говорит Исали, и он обращает внимание на нее. – Нам всем известно, что король Ревингер вполне мог бы заправлять Первым королевством. И все же, несмотря на нарушенные вами договоренности и участие в Слиянии, он просит только одного: чтобы вы, в доказательство своей верности союзу, отправляли товары в Четвертое королевство, как уже условлено в изначальном соглашении. Король Толд, доверие было подорвано, – сурово сообщает она. – И чтобы его восстановить, понадобится время. К вопросу о нефти можно вернуться, когда нам удастся уладить разногласия между королевствами.

Он молчит, обдумывая наше предложение. Уверен, ему горько с этим соглашаться, но Толд все же это делает.

– Хорошо. Но я хочу, чтобы вся следующая партия нефти была отправлена в Первое королевство.

Я все равно не собираюсь отправлять ее в другие королевства. Даже когда мы снова запустим шахту.

Я смотрю на министров, сделав вид, что задумался. Уоркен делает то же самое, а потом они с Исали кивают мне.

– Договорились, – отвечаю я и протягиваю руку.

Толд смотрит на нее, а змея шипит.

– Думаю, вы простите меня, если я не стану пожимать вам руку, король Рот.

Я ухмыляюсь и засовываю руки в карманы.

– Тогда давайте отужинаем вместе, – приглашаю я. – Пока вы назавтра не покинули Четвертое королевство.

Это и приглашение, и стимул поскорее убраться из моих владений. Но я уверен, что Толд все равно не захочет тут оставаться.

– Конечно. – Он кивает министрам и выходит в сопровождении стражи.

Когда дверь закрывается, Исали вздыхает.

– Что ж, получилось. С его грузом и дополнительными рабочими, которые начнут производить продукты питания, мы компенсируем потери, пока не сможем обходиться собственными ресурсами.

– Какое-то время еще придется соблюдать суточные нормы, – добавляет Уоркен, снова садясь. – Барли курирует этот вопрос, но сейчас мы в гораздо лучшем положении, чем раньше. Даже без дальнейшего сотрудничества с остальными королевствами у нас все получится, если с нами Первое королевство.

– Скоро починят шахту? – спрашивает Исали, показав на отчет, лежащий на столе.

– Пока они оценивают масштаб обрушения, – говорю я. Я не могу доказать, что это дело рук Кайлы, но есть у меня такое чертово подозрение. – Как моральное состояние рабочих? – спрашиваю Уоркена, поскольку он просматривал отчеты от бригадира.

– Лучше. Им выдали большое жалованье, а еще пообещали процент от прибыли, как только шахта снова заработает. Благодаря этому стимулу они стараются как можно скорее восстановить шахту, притом обеспечив всем безопасность.

– Хорошо. – Я смотрю на министров. – Вы все безупречно уладили. Назначить вас управляющими этим королевством – лучшее решение, которое я принимал, став королем.

– Нет, – возражает Исали, и взгляд у нее такой же резкий, как и тон. – Ты не умрешь, так что не заводи речь на прощание, выражая благодарность.

– Но…

– Да, да, – говорит она, величаво махнув на меня рукой. – Мы с Уоркеном прекрасно осведомлены о твоей возможной кончине. Мы продумали план действий на случай непредвиденных обстоятельств, который ты можешь найти в отчете, лежащем на столе, и на этом все.

Я едва сдерживаю смешок.

В кабинет входит Джадд и, ухмыляясь, прислоняется к дверному косяку. Он продолжает весело пялиться на меня, и я закатываю глаза.

– Расскажешь, в чем дело, или так и будешь стоять?

– Третий вариант, – отвечает он. – Иди и взгляни сам. Я смотрю на остальных, но Уоркен пожимает плечами. Джадд поворачивается, и мы выходим из кабинета вслед за ним. Он спускается по лестнице и идет к парадным дверям замка. Стуча сапогами по мощеной дорожке, Джадд проходит мимо обелиска. Но на мосту, раскинувшимся над рвом, я вижу скопление людей. А потом…

Я резко останавливаюсь, услышав громкий рев.

Арго.

Люди бросаются врассыпную, чтобы огромный тимбервинг не растоптал их, пытаясь добраться до меня. В мгновение ока он оказывается напротив и прижимается пастью к моему боку, тычется носом в руку, заставляя погладить его, и в итоге чуть не сбивает меня с ног. Я смеюсь, а грудь тут же наполняется облегчением и счастьем.

Он подталкивает мою руку, и я почесываю его любимое место.

– Ах ты, чертова обросшая птица, я рад тебя видеть. Что ты тут делаешь? – шепчу я. – Дай-ка я на тебя посмотрю. – Я провожу руками по его перьям в поисках ран. Мне было чертовски плохо, когда я оставил его в той пустыне, павшего и в крови. Похоже, теперь ему намного лучше, чего я не понимаю, учитывая серьезность его ран.

Райатт, до этого стоявший вместе с людьми на мосту, подходит ко мне. Он облачился в военную форму, а лицо его мокрое, и я понимаю, что он, видимо, проводил очередную тренировку в казармах. Но сейчас он сопровождает девочку-подростка и девочку помладше, которая держится за ее руку.

У них короткие черные волосы и коричневая кожа. У обеих лица в форме сердечка, волосы растут треугольные выступом на лбу. Они взволнованно осматриваются во дворе, одетые в длинные серые одеяния, которые очень похожи на те, что были на королеве Исольте во время Слияния, и это меня настораживает.

Брат замечает выражение моего лица и еле заметно качает головой.

– Король Ревингер, – начинает он, – я бы хотел представить вам Шей и Винн, сестер из Второго королевства.

Я киваю, но замечаю, что у старшей дрожат руки и она слишком напугана, чтобы смотреть на меня. Она низко кланяется, а потом дергает сестру за руку, и та тоже повторяет за ней.

– Когда Арго доставили на корабль, Шей была в доках вместе с младшей сестрой. Они увидели его травмы и предложили свои услуги в обмен на переправу, – сообщает Райатт, когда девочки выпрямляются.

Маленькая девочка протягивает ручку и проводит ею по перьям Арго, а я с удивлением смотрю, как он, тихонько заурчав, толкает ее носом. Обычно людей он не выносит – даже детей. Единственный человек, к которому он испытывал теплые чувства, кроме меня, – это Аурен.

– Что за услуги? – с любопытством спрашиваю я.

Девочка смотрит на сестру, и Шей мнется, а потом отвечает:

– Ваше Величество, моя младшая сестра владеет магией исцеления. Она может лечить раны животных.

Брови у меня взлетают на лоб, и я тут же перевожу взгляд на толстую повязку на крыле Арго. Давненько я не слышал, чтобы в Орее кто-то владел настоящей магией исцеления.

– Теперь ему уже лучше, – говорит маленькая Винн. – Я лечила его на корабле каждый день. Каждый раз, когда ко мне возвращалась магия. – Она хлопает в ладоши, словно собирается сыграть в детскую игру, но когда раскрывает ладони, они покрыты каким-то порошком. Он почти похож на песок, если бы не ярко-голубой цвет.

– Можно ей?.. – тихо спрашивает Шей.

Я киваю, и она осторожно разворачивает повязку на крыле Арго. Я вижу, что его рана почти затянулась. На коже виден лишь покрасневший участок, вокруг которого недостает перьев.

Арго, словно уже привыкший к такому распорядку, протягивает крыло Винн и легонько опускает его, чтобы она дотянулась. Девочка трет ладошки, посыпая рану голубым порошком. Как только он падает на его кожу, порошок сияет и впитывается в рану так, как растение поглощает воду. Спустя секунду краснота полностью сходит.

Вокруг все охают от изумления. Невероятное зрелище. Винн такая юная, а уже владеет настолько сильной магией, и это впечатляет.

Арго выводит трель, а девочка хихикает и гладит его по голове, ничуть не испугавшись его огромных клыков, нависающих в нескольких дюймах над ее тоненькой ручкой.

– Ну вот, его крылу стало лучше, – улыбаясь, говорит она. – Сначала на том корабле я лечила ему лапу. Понемногу каждый день. Потом приступила к крылу. Оставшийся путь сюда мы пролетели на нем. Шей подумала, что будет лучше, если я покажу вам завершение его лечения.

– Это никак не отразилось на его полете, – с тревогой дополняет Шей. – Просто лучше видеть исцеление воочию. Теперь его лапа полностью зажила.

Это стало ясно в то же мгновение, когда он чуть не сбил меня с ног, пытаясь как можно быстрее добраться до меня.

– Я перед вами в долгу, – отвечаю я, когда Арго снова тычется в меня носом. – Говорите моим министрам обо всем, что пожелаете, и они предоставят это вам.

Шей кусает губу, а потом говорит:

– Ваше Величество, нам не нужны деньги, но нужно разрешение остаться.

Я удивляюсь.

– Остаться в Четвертом королевстве?

Она кивает и заламывает руки.

– Мы… не сторонники строгого воспитания согласно вере Второго королевства. Мы хотели бы получить разрешение остаться в Четвертом. И хотя моя сестра обладает такой магией и готова помогать остальным, мы просим не злоупотреблять ее силой и не заявлять о ней во всеуслышанье. Хочу, чтобы она в полной мере насладилась оставшимся детством.

Мне не нравится подтекст ее слов.

– Она может исцелять только животных? – спрашиваю я.

Шей переминается с ноги на ногу и кивает, но Винн решает вмешаться.

– Нет, – невозмутимо заявляет она. – Я могу исцелять и людей.

Шей сурово смотрит на сестру, и я понимаю: она не хотела, чтобы Винн в этом признавалась. Видно, что им пришлось пережить немало трудностей, а магией Винн пользовались и, наверное, даже принуждали применять ее.

Я знаю, каково это.

– Я удовлетворю обе просьбы, а еще прослежу, чтобы вас хорошо вознаградили, – обещаю я, подметив облегчение на лицах обеих сестер. – Однако у меня тоже есть просьба, но это именно просьба, а не приказ. – Я встаю на колени перед маленькой девочкой, и она смотрит на меня темно-карими глазами. – Ты можешь отказаться, и тебе за это ничего не будет. Ты все равно здесь желанная гостья, хорошо?

Она застенчиво кивает.

– Есть одна женщина, она в очень плохом состоянии. Она была ранена и ее выздоровление протекает плохо. Не могла бы ты ее осмотреть? Узнать, сможешь ли помочь?

Винн смотрит на сестру, и они переглядываются. Не знаю, что они говорят друг другу взглядами, но, посмотрев на меня, девочка кивает.

Меня охватывает облегчение, хотя я стараюсь не давить на нее и просто улыбаюсь.

– Спасибо. – Я встаю и поворачиваюсь к министрам. – Проследите, чтобы о них позаботились. Пусть подготовят для них комнаты в замке, и отведите Винн в покои леди Риссы.

Надеюсь, еще не слишком поздно. Надеюсь, этой маленькой девочке хватит магии, чтобы помочь, но не знаю, сможет ли это нежданное чудо спасти Риссу. Судя по последним мрачным докладам Ходжата, ясно одно: она при смерти.

Кто-то дергает меня за рукав, и я перевожу взгляд на Винн. Она смотрит на меня круглыми глазами, которые вдруг кажутся печальными. Когда она снова дергает меня за рукав, я понимаю намек и опускаюсь перед ней.

– Я чувствую и твою боль, – шепчет она, поднимая руку к моей груди, и я замираю. Прикоснувшись там, где таится мое раздувшееся сердце, она округляет глаза и отстраняется. – Это я не смогу исцелить, Ваше Величество. Здесь нечего лечить.

Нечего лечить, потому что мое сердце уже мертво? Я уже не смогу вернуться в прежнее состояние?

Гниль приникает к шее, словно прося прощения.

Вокруг нас все притихли. Это напряжение сдавливает меня изнутри, как мышца, которая вот-вот лопнет, но я этого не показываю.

Я прочищаю горло и выпрямляюсь.

– Не волнуйся за меня, – говорю я, одарив ее улыбкой, которая не отражается в моих глазах. – Меня зовут королем Ротом, помнишь? Гниль не нуждается в исцелении.

Винн с сомнением смотрит на меня, и я чувствую на себе взгляд окружающих, но качаю головой, давая понять, что тема закрыта.

Я вздергиваю подбородок, глядя на девочку.

– Можешь выбрать любую из свободных комнат. Выбери лучшую.

Она мешкает, но сестра берет ее за руку.

– Спасибо, Ваше Величество, – говорит Шей, приседая в реверансе, а потом уводит сестру, отправившись за министрами.

Винн машет Арго, и он что-то напевает ей вслед, напоминая несчастного потерявшегося щеночка, который смотрит, как девочка уходит в замок.

– Вы посмотрите-ка. – Я в насмешку качаю головой. – Одна презренная стрела – а ты уже размяк.

Арго фыркает в мою сторону, испачкав рукав соплями.

Джадд усмехается.

– Ха! Хороший мальчик! – Он подходит, чтобы погладить Арго по плечу, но мой тимбервинг резко отшатывается и свирепо рычит на него. Джадд отскакивает, чуть не шлепнувшись на задницу.

Я ухмыляюсь, а Арго самодовольно смотрит на меня и облизывается, словно воображает, как кусает Джадда.

– Грубо, – ворчит Джадд.

– Ладно, зверь, – говорю Арго, похлопав его по боку. – Лети к насесту и хорошенько отдохни.

Он высовывает язык, а потом отходит и взмывает в небо. Я смотрю, как он облетает черный замок, широко расправив крылья, огибает остроконечную башню, а потом исчезает за ней, направившись к подножию горы.

– Никогда прежде не слышал о такой мощной целительной магии, – задумчиво произносит Райатт, хмуро смотря на дверь замка.

– Мне чуется, они не просто так оказались в порту, – говорит Джадд. – Может, пытались сбежать из Второго королевства? Наверное, кто-то прознал о способностях девочки и воспользовался ею.

Я киваю, соглашаясь с ними. На Слиянии король Меревен заставил своего сына возвести между нами барьер несмотря на то, что это могло стоить жизни мальчику. Каждый раз, когда взрослый принуждает ребенка пользоваться своей силой, я вспоминаю Эннвин и своего отца, который заставлял меня тренироваться до тех пор, пока от меня не оставались лишь боль и изнеможение.

В гневе я скрежещу зубами.

– Мы проследим, чтобы никто не заставлял ее пользоваться силой, – говорю я и чувствую на себе взгляд Райатта. – А когда она освоится, надо выведать имена. Хочу знать, кто ее использовал.

Джадд с радостью смотрит на меня.

– Я этим займусь.

– Оз сейчас с Риссой? – спрашиваю я.

– Да. Он не выходил.

Кивнув, я поворачиваюсь и направляюсь к замку. Я должен быть рядом с Озриком, если вдруг ничего не получится.

– Мы тоже пойдем, – говорит Райатт, догнав меня вместе с Джаддом.

– Если не выйдет… – Джадд замолкает, и в его тоне появляются свирепые нотки.

Я поджимаю губы.

– Знаю.

Знаю, черт подери.

Я вижу это в те редкие мгновения, когда Озрик выходит из ее комнаты. Каждый раз, оставляя ее, он оставляет и еще одну частичку себя.

– Нам нужно…

Внезапно меня перебивает сокрушительный шум. Он разносится в воздухе и пронзает меня насквозь.

Я слышу хор голосов, словно оказываюсь посреди бунта, когда сотни людей кричат одновременно. Я быстро озираюсь, брат и Джадд делают то же самое. Стражники и служащие замка у конюшен и моста реагируют точно так же, но я ничего не вижу и не понимаю, откуда исходят эти звуки.

В городе мятеж?

– Что это за хрень?! – орет Райатт, опустив руку на рукоять меча.

Он как будто хочет рвануть к казармам и поднять войско. Джадд смотрит на меня широко раскрытыми глазами. На мосту кто-то встает на колени, скорчившись, и в отчаянии зажимает уши.

А потом звук становится еще громче, и я вижу, как вздрагивают Райатт и Джадд. Служащие тоже прижимают руки к ушам, пытаясь заглушить грохот, весь двор в смятении. Но здесь никого нет – непонятно, откуда доносятся звуки, да и люди не штурмуют замок.

А потом среди остальных прорезается один-единственный голос:

– Пожалуйста!

У меня кровь стынет в жилах.

Это кричит – нет, умоляет – Аурен. Она так молит, что меня покачивает. Земля уходит из-под ног.

– Пожалуйста!

Я круто разворачиваюсь, неистово ищу ее взглядом. Открылся портал? Неужели мне удалось открыть еще один, но я не заметил? Может, крошечная прореха в воздухе, на которую я не обратил внимания, медленно разверзлась?

При мысли о том, что она кричит и зовет меня с той стороны, я верчусь, смотря по сторонам. Сердце гулко бьется в груди, а кровь и гниль бурлят в венах, наполняя меня тревогой.

– Пожалуйста!

– Аурен! – кричу я в ответ, ищу, смотрю. В ее голосе столько боли, столько страха.

Проклятие, да где же она?

Я резко поднимаю голову, заметив движение наверху, и в ту же секунду сквозь облака прорываются фигуры. Они устремляются прямиком на нас, и все вдруг встает на свои места.

Королева Кайла.

Она использует свою магию. Использует голос Аурен со Слияния. Использует звуки спасающейся толпы.

От гнева каждый мой мускул сковывает, а лицо искажается в неприкрытой угрозе, когда я смотрю, как она спускается с неба.

Тимбервинг Кайлы приземляется на черный обелиск, широко раскинув крылья и вонзив когти в статую, отчего от той откалываются куски. Служащие замка разбегаются в стороны, когда за Кайлом опускаются еще семь тимбервингов, создавая защитный барьер вокруг своей королевы. Зверь Кайлы спрыгивает и, оскалив зубы, рычит мне в лицо.

Я даже бровью не веду.

Кайла в ярости вскакивает, а ее магия становится вихрем голосов, которые кружат вокруг нее, развевая ее черные волосы, отчего кажется, будто она потеряла рассудок.

– Где он? – рычит она, но своей магией разносит одновременно тысячи голосов. Все отшатываются, а у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки.

Моя магия отвечает ей тем же.

Гниль вырывается из меня и растекается по ее ногам, словно пуская корни. Кайла пошатывается, смотря, как гниль поднимается по ее рукам, плечам, шее.

Ее стражники спрыгивают с тимбервингов, но я ставлю их на колени, как только их ноги касаются мостовой. Они корчатся от моей магии, которая обволакивает их тела и проникает в вены.

Черно-коричневые линии ползут ко рту Кайлы и проникают внутрь, оставляя пятна на ее губах и языке. Ее сила тут же обрывается, а вместе с тем стихают и магические голоса.

Во дворе наступает блаженная тишина. Кайла взволнованно хватается за горло, упав на землю. Я подхожу к ней, чувствуя, как меня переполняет ярость.

– Как ты посмела!

Мой голос напоминает гром. Перед глазами стоит туман от злости, готовой нанести удар.

Она царапает пальцами шею, изо рта у нее вырывается гортанный хрип, а карие глаза широко раскрыты.

– Где… он? – кажется, будто ободранное горло царапают острые камни.

– Твой брат? – спрашиваю я, в злобе наклоняясь над ней. – Он гниет в моей темнице, пока мы разговариваем. Его тело разлагается, источает смрад, пока мухи лакомятся его плотью – в точности как он того и заслуживает.

Ее глаза непокорно вспыхивают, а я резко хватаю ее за шею. Вены на лице Кайлы темнеют, в белках глаз проступают черные линии, пока моя неистовая магия отравляет ее изнутри. Наказывает.

– Ты распространила лживые слухи об Аурен. Разожгла пламя ненависти и недоверия. Устроила ее похищение. Привела на казнь. – Я сжимаю пальцы, и ее тело дергается, она судорожно пытается сделать вдох. – Ты забрала ее у меня, потому я забираю его у тебя.

Я наклоняюсь, чтобы она ощутила исходящий от меня гнев.

– Я брошу тебя рядом с ним, чтобы вы умирали вместе, и заставлю мучиться от чертовой агонии.

На ее лице отражается ужас.

– Но оставлю тебе глаза и уши, чтобы ты видела, как он медленно умирает. Чтобы слышала его жалкие крики.

С одним отчаянным вдохом из нее вырывается волшебная сила. Голос Аурен звучит так громко, что я чувствую, как из ушей сочится струйка крови, стекая по шее.

Я подкидываю Кайлу высоко в воздух, выбив из нее дух. От стражников остаются лужи плоти и пузырящейся крови. Земля перед тимбервингами разрушается, и они в тревоге кричат, а двое взмывают в небо под рев тимбервинга Кайлы.

Я ее убью.

Я это знаю. Она знает.

Кайла, похоже, безрассудная женщина, раз вот так сюда заявилась. Если бы я не презирал ее так люто, то мог бы уважать за смелость, ведь она пошла на это, чтобы вызволить брата.

Моя магия просачивается все ниже и ниже, уже готовясь поразить ее самым медленным и болезненным ядом.

Но тут рядом со мной приземляется тимбервинг.

От неожиданности я резко оборачиваюсь, оборвав линию гнили, и вижу, как со зверя спрыгивает Лу.

Лу? Какого хрена она тут делает?

Она вся в крови. Растрепана. Испачкана грязью. Темная кожа на ее щеках обветрилась и шелушится.

Но ее взгляд наполняет меня холодом.

Потому что за все то время, что мы знакомы, я никогда не видел в ее глазах столько страха.

Она бежит ко мне, не обращая внимания на переполох, на Кайлу. Лу останавливается и пытается отдышаться.

– Они здесь! Они здесь, и они безжалостно убивают всех, кто попадается им на пути.

Я разжимаю руку, и Кайла падает на землю. Я поворачиваюсь к Лу и хмуро смотрю на нее.

– Кто? – спрашиваю я.

Сердце громко стучит в груди, в ушах свистит, словно воздух полон магии Кайлы, но следующие слова Лу потрясают еще сильнее.

– Фейри, – с отчаянием выпаливает она. – Фейри вторглись в Орею.

Глава 47

Озрик

Они зажгли свечу на столике у ее кровати. Словно проводят траурную службу, хотя она, черт возьми, даже не умерла.

Пока.

Так они продолжают говорить. Это слово – пока. Она пока не умерла, но скоро. Она не испустила последний вздох – пока. Говорят о ее смерти так беспрекословно, словно больше нет надежды, что она выживет. Все просто ждут, когда придет время.

Сюда постоянно приходят послушницы: вытирают мокрыми тряпками ее горячий лоб и прижимают их к ее потрескавшимся губам, чтобы вода стекала в рот. Я даже не знаю, сколько сейчас времени. Я еще несколько часов назад задернул занавески, отгородившись от гребаных богов. Если они не хотят спасти ей жизнь, то и не заслуживают видеть ее смерть.

Рисса глухо стонет, и я сжимаю ее хрупкую ладошку, содрогнувшись от ужаса.

– Ты в порядке, Желтый колокольчик, – шепчу я.

Я – чертов лгун.

Она прерывисто дышит, словно на ее легких оставлены глубокие раны.

– Ты только дыши, – говорю я.

Может, не стоит. Послушницы косятся на меня, но какого хрена им от меня надо? Я не позволю ей просто… сдаться. Не позволю умереть.

– Дыши.

Она с трудом делает еще один вдох, который отзывается у нее хрипом.

Ко мне подходит Ходжат.

– Капитан, порой нашим любимым нужно услышать, что мы отпускаем их в иной мир…

– Это ненормально, – отвечаю я ему.

Отвечаю ей.

Я хочу, чтобы она продолжала бороться. Даже если это делает меня эгоистом, хотя я ни хрена не утверждал обратного.

Мы с ней спорили при жизни, можем спорить и после смерти.

До самого горького финала.

Пока Ходжат не сжимает мое плечо, я даже не замечаю, что не поправил его, когда он назвал Риссу моей любимой. Не поправил, потому что это и не нужно.

Я люблю эту женщину.

И это признание станет звучать в прошедшем времени еще до того, как успею ей сказать в настоящем.

Потому я, разумеется, не стану ей говорить, что уходить в иной мир нормально. Нет тут ничего нормального.

– Ты поняла, Желтый колокольчик? – шепчу я. – Я не разрешаю тебе умирать.

Я встаю со стула и склоняюсь над ней, презирая свет свечей, презирая тени, которые они отбрасывают на ее лицо. Я обхватываю ее щеки руками и провожу по ним большими пальцами. Она еще горячая, но лучше уж так, чем она станет холодной.

– Продолжай сражаться, – упрямо говорю я. – Сражайся со мной.

Но я капитан армии. Я знаю, что происходит, когда кого-то покидает боевой дух.

Горе цепляется, как пиявка, высасывая из меня жизнь.

– Ну же, колокольчик Рисса. Поборись еще немного. Еще чуть-чуть.

Я думал, у нас будет гораздо больше времени, но соглашусь и на это. Черт возьми, я соглашусь на что угодно, только не на смерть. Потому что это хуже пыток.

– Капитан Озрик? – тихо произносит Ходжат.

Я смотрю на него и вижу, как одна из послушниц протягивает ему пузырек. Он берет его и с жалостью на меня смотрит.

Я тут же замираю.

– Что это?

Его покрытое шрамами лицо искажается от сострадания.

– Это поможет облегчить ее уход. Ей больно.

Я резко выпрямляюсь, опустив руки.

– Нет.

– Капитан…

– Я сказал «нет»! – Я загораживаю телом кровать, словно так могу ее защитить от него. И сделаю это, если придется. – Черта с два ты ей это дашь, – рычу я. – Она жива.

– От дыхания и боли, – говорит он, подходя ближе, и на его лице появляется решимость. – Ей не станет лучше, капитан Озрик. Она умрет. Потому мы либо позволим ей мучиться еще несколько часов, либо прекратим ее страдания и поможем упокоиться с миром.

Ходжат наклоняется, и я вижу, как он вкладывает пузырек мне в руку.

– Так будет правильно.

Правильно.

Я смотрю на пузырек. На бурлящее зелье, которое мы вливали солдатам на поле боя, чтобы избавить их от страданий.

Пузырек в моей руке крошечный, но тяжелее любой вещи, которую мне приходилось держать.

Я хочу разбить его вдребезги. Но не делаю это только потому, что у нее вырывается еще один хрип.

Потому что ей больно. Потому что она еще борется. Потому что я продолжаю ей это твердить.

Черт.

Я смыкаю пальцы вокруг стеклянной бутылочки и смотрю в напряженное лицо Риссы. Глаза жжет, словно я встал слишком близко к огню. От ее мучительного выражения в комнате будто кончается воздух.

Кажется, будто кто-то резко выдернул пробку, лишив меня силы воли. Лишив эгоистичного упрямства.

Я осторожно сажусь на край кровати. Убираю прядь ее золотистых волос и заправляю за ухо. Пламя в моих глазах продолжает тлеть.

Свеча на столике тоже горит.

Грудь Риссы поднимается и опускается, на лице – хмурая гримаса от этого прерывистого дыхания. Ее страдальческие стоны становятся громче.

У меня перехватывает дыхание, перед глазами все расплывается, но я моргаю, прогоняя пелену, чтобы увидеть Риссу.

Потому что больше не смогу ее видеть.

Она издает еще стон, а я закрываю глаза, опустив голову и чувствуя, что деваться некуда. Потому что слышу Ходжата и понимаю, что он прав. Я слышу Риссу и понимаю, что пора. Я знаю, что должен… помочь ей уйти.

Огонь в глазах опускается в грудь, и я знаю, что после обращусь в пепел. Но дело не во мне. Дело в ней. И мне нужно позволить ей перестать бороться.

Я говорю едва слышно:

– Хорошо, Желтый колокольчик.

Хорошо.

Опустив взгляд, я большим пальцем откручиваю пробку, открывая горлышко пузырька. Смотрю на жидкость. Рука дрожит. Желудок словно налит свинцом.

Но я поднимаю руку и прижимаю флакон к ее мягким губам, а затем наклоняю его.

Смотрю, как к ее губам начинает стекать жидкость.

Это чертова пытка.

Внезапно дверь распахивается, и я отдергиваю пузырек и оборачиваюсь.

В комнату входит несколько человек, и я хмурюсь.

– Исали? – в замешательстве спрашиваю я.

Министр кивает, сцепив перед собой руки.

– Капитан Озрик. Ходжат, – говорит она и переводит взгляд на лекаря. – Я бы хотела кое с кем вас познакомить.

Я хмурюсь еще сильнее, когда она поворачивается и показывает на двух девочек. Одна из них постарше, лет семнадцати, а другой, наверное, нет и десяти.

– Это Винн и ее старшая сестра Шей.

Я вижу, как бледнеет Ходжат, разглядывая их одеяния. Только в одном королевстве носят такую одежду – именно в нем он и получил эти ожоги.

Исали смотрит на младшую девочку.

– Винн, это лекарь Ходжат, а тот мужчина – капитан Озрик.

– Он солдат? – спрашивает Винн.

– Да.

Я просто стою, сбитый с толку. На кой черт Исали привела ребенка в палату умирающей женщины?

Девочка отпускает руку сестры и подходит ближе. Она останавливается передо мной и выжидающе смотрит на меня.

– Извините.

Я перевожу взгляд на Исали, но она кивает, и я медленно отхожу. Девочка подходит к Риссе и внимательно смотрит на нее.

– Она очень красивая. Мне нравятся ее золотистые волосы. – Она поворачивается и смотрит на меня. – Как ее зовут?

Я прочищаю пересохшее горло.

– Рисса.

– Что с ней случилось?

– Ее ударили кинжалом.

Лицо Винн становится печальным.

– О.

Нужно было солгать? Черт, я не знаю. Я редко общаюсь с детьми.

– Что думаешь, Винн? – спрашивает Исали. Девочка оглядывается и смотрит на нее. – Помни, решать тебе. Никаких обязательств. Никто тебя не принуждает. Решай сама.

– Что решать? – спрашиваю я, переводя взгляд с одной на другую. – Что происходит?

Старшая, Шей, смотрит на сестру.

– Что думаешь, Винни?

Девочка накручивает на палец черную прядь и прикусывает губу. Затем медленно кивает.

– Я хочу.

На лице Исали появляется облегчение, и она улыбается.

– Спасибо, Винн.

– Что происходит? – снова спрашиваю я с нарастающей досадой.

Исали что-то шепчет на ухо Ходжату, и у лекаря округляются глаза. Он быстро подходит к кровати Риссы и встает с другой стороны.

– Мисс Винн, вам нужно осмотреть рану?

Девочка кивает, и Ходжат расстегивает верхнюю пуговицу на рубашке Риссы.

– Кто-нибудь, скажите, что, черт возьми, происходит, – требую я.

– Моя сестра может помочь, – говорит Шей.

– Помочь? – Я совершенно растерян. – Как?

– Я лечу раны, – отвечает Винн, а Ходжат снимает с Риссы ночную рубашку и повязку, обнажая рану, будь она проклята. На ней скопилась зараженная кровь, а воспаленная ярко-красная кожа покрыта гноем.

Я слышу, как старшая сестра охает, но Винн протягивает руку, прикрыв маленькой ладошкой самое страшное. Я так, черт возьми, растерян, что могу лишь стоять и смотреть.

Девочка сводит на переносице черные брови, а потом поднимает руку, сосредоточенно высунув язык. Она трет ладони друг о дружку, и с них вдруг начинает сыпаться синий порошок, оседая на ране Риссы.

Рана шипит, и от воспаленной кожи поднимается пар. Он потрескивает, впитываясь в зашитую рану. Я напрягаюсь всем телом, а Ходжат завороженно наблюдает за девочкой. Я вот-вот потеряю самообладание, но у меня на глазах рана начинает заживать.

Она. Начинает. Заживать. Черт возьми.

Я отшатываюсь. Пузырек выпадает из руки и разбивается на мелкие осколки.

Этот резкий звук не пугает девочку. Она продолжает тереть ладони. Порошок продолжает сыпаться. А ужасная рана и покраснение вокруг нее… начинают уменьшаться. Краснота сходит. Припухлость спадает. Рана начинает затягиваться.

Я так потрясен, что не могу оторвать взгляда от раны и не замечаю, как девочка падает, чуть не ударившись о пол. К счастью, Ходжат успевает ее подхватить, а оставшийся синий порошок попадает на грудь Риссы.

Старшая сестра бросается к Винн, приподнимает ее и прижимает маленькую головку к своему плечу.

– О, Винн, я же говорила тебе, не перестарайся.

Девочка запрокидывает голову, закрыв глаза, но я слышу ее ответ:

– Все хорошо. Хотела помочь. Она красивая.

Я просто смотрю на сестер.

Моргаю. Наступаю сапогом на осколки стекла.

Как.

Как, как, как, как…

Я слышу голоса, но не могу разобрать ни слова. Почти не замечаю, что Исали выводит девочек из комнаты. Я слишком потрясен, чтобы обращать на них внимание. И не могу отвести взгляда от раны, которая уже почти зажила. От нее осталась лишь зарубцевавшаяся плоть и швы.

И…

Рисса дышит. Дышит и не хрипит. Хмурое выражение на ее лице тоже смягчается и становится почти безмятежным.

Я перевожу взгляд на Ходжата. У меня срывается голос. Все кажется ненастоящим. Черт, я чуть не влил ей то зелье, чтобы остановить сердце. Еще несколько секунд – и я бы это сделал.

– Как?

Ходжат качает головой, словно он точно в такой же растерянности, что и я.

– Магия.

Но он прав.

Потому как, когда Рисса вдруг смотрит на меня своими голубыми глазами, именно это и происходит.

Чертова магия.

Глава 48

Царица Малина

Я прихожу в себя в окружении теней и преломляющегося света. На меня тотчас же снисходит спокойствие, ведь я знаю, что в объятиях моего убийцы мне ничто не угрожает. Он отводит магию, но всего чуть-чуть. Только для того, чтобы я его видела.

Скинув капюшон, Доммик смотрит на меня сверху вниз, и я понимаю, что лежу у него на коленях. Он… бережно прижимает меня к груди. Словно я ему дорога. Но, увидев выражение его лица, замечаю круги под глазами и морщинки вокруг рта, выдающие его напряжение, и тогда меня охватывает беспокойство.

– Что случилось? – Горло саднит, словно я потеряла сознание от крика.

Я хмурюсь, пытаясь собрать воспоминания воедино, а когда они разом обрушиваются на меня, замираю, не дыша.

Доммик медлит, а тени и свет по-прежнему парят вокруг него.

– Доммик, что случилось?

– Ты сильно ударилась головой, – говорит он и, подняв руку, проводит пальцем по болезненному месту у левого виска. – И находилась без сознания несколько часов.

– Часов? – В голове все перемешалось, а страх внутри растекается как лужица дегтя. – А что Хайбелл? – хриплым голосом спрашиваю я.

На его лице появляется страдальческое выражение, но сердцу становится больно от того, как он качает головой.

– Мне жаль.

– Дай посмотреть, – прошу я.

– Малина, они везде. Я даже не знал, куда идти. Сейчас мы на крыше одного из домов на окраине, но они уже вихрем пронеслись тут.

Я приподнимаюсь с его колен и хочу было встать, но немедля кружится голова. Доммик поддерживает меня, сжимая руку, но не убирает оставшиеся тени.

– Дай взглянуть, Доммик.

– Ты не думала, что, возможно, уже достаточно насмотрелась? – Он с досадой вздыхает, встав передо мной и сжимая руки. – Позволь увести тебя. Я смогу перенести нас, куда бы ты ни пожелала. Если понадобится, я могу прятать нас вечность.

От его серьезного настроя у меня разбивается сердце, поскольку я понимаю, что он абсолютно искренен. Доммик сию же минуту унесет меня отсюда. Спрячет все эти жуткие виды и укроет нас в безопасном месте, окружив тенями, где нас никто не сможет отыскать.

Заманчивая мечта о затворничестве, и отчасти мне хочется принять его предложение.

Но я – Кольер. Я всегда была и навсегда останусь Кольер. Капитан погибает вместе со своим кораблем, а царица – со своим царством.

Я поднимаю руку и глажу Доммика по теплой щеке, и крошечные осколки льда на моей ладони тают. Когда я провожу пальцами по его коже, мои ногти кажутся поразительно голубыми.

– Спасибо.

Он с удивлением смотрит на меня.

– За что?

Горло сжимается от чувств.

– За то, что спас меня. – Я сглатываю ком, подступивший к горлу. – За то, что спас меня по-настоящему.

Доммик спас мне не только жизнь. Не только телом. У меня есть и очень омерзительные, очень некрасивые стороны, и я думала, что это никогда не изменится и что я вообще никогда не захочу меняться. В моей жизни было множество притязаний и горечи, разочарований и боли. Я не думала, что смогу от них когда-нибудь избавиться. Что смогу стать… лучше.

Он накрывает ладонью мою руку.

– Обычно люди не благодарят своих убийц.

На моих губах появляется легкая улыбка.

– Сомневаюсь, что нас можно назвать обычными людьми.

Он, соглашаясь, кивает, а потом опускает голову и смотрит на меня пронзительным взглядом.

– Уверена, что хочешь увидеть Хайбелл? Не лучше ли запомнить все таким, каким оно было прежде?

Отец говорил то же самое о моей матери. Что лучше помнить ее при жизни, чем при смерти.

Я качаю головой.

– Разве мы достойны видеть отраду, если всегда закрываем глаза, чтобы не лицезреть ужасов?

Он поднимает руку и заправляет прядь моих белых волос за ухо.

– Хорошо, Царевна.

Я втягиваю в грудь воздух, пытаясь подготовиться, а Доммик отводит тени. На мгновение мне кажется, что мы по-прежнему в них, но это всего лишь пыль и дым, висящие в воздухе.

Я моргаю в этом мраке, но сердце сжимается от такого неприглядного зрелища.

Опустошение.

Слово, всплывающее в мыслях и сердце, когда я, стоя на крыше, смотрю на самый край города. В Хайбелл пришло опустошение. Оно разрушило все до основания и принесло сюда смерть. Все это время я пролежала без чувств. Я даже не была в сознании, пока убивали мой народ.

Город утопает в кровавых руинах. Сверху я вижу дороги и здания, которые должны быть полны людей, занимающихся привычными рутинными делами. Но вместо того все здесь усеяно телами, а улицы залиты кровью.

Могу насчитать вдалеке не менее шести пожаров. В некоторые дома ударила молния, и каменные опаленные стены обвалились. Дороги искривлены, словно магия земли расколола центр города и накренила его.

Я вижу, что фейри взбираются по горе к замку, и представляю, как они входят в мой зал. Сидят за моим столом. Кто-то обыскивает мои покои. В этом замке жило и умерло несколько поколений Кольеров, а теперь его захватил враг.

Меня переполняет гнев.

Я вижу мост в город, дугой раскинувшийся над пропастью. От моей стены остались лишь глыбы льда, растоптанные тысячами. Если я последую за войском, то увижу, как они петляли по улицам Хайбелла, проходя мимо лачуг в нескольких кварталах отсюда. Они идут строем прямиком из Хайбелла.

Они направляются в Пятое королевство.

Меня окутывает густой страх, сковав так, что кажется, будто я в нем увязла. Потому что фейри будут делать это снова и снова. В каждом городе, в каждом королевстве, к которому подойдут.

Я поворачиваюсь к Доммику.

– Мы должны предупредить остальную Орею.

– Надеюсь, Кайла хотя бы это сделает, – злобно произносит он.

– Не стоит на это рассчитывать. Нужно пробраться в город, когда фейри не будут его прочесывать. Вдруг удастся найти посыльную лавку. Если там остались ястребы, нужно разослать по одному в каждый уголок Ореи.

Доммик неспешно кивает, но я знаю, о чем мы оба думаем. Даже если Орея получит предупреждение, изменится ли хоть что-то? Поверят ли они мне?

На нас налетает ветер, треплет мою одежду и плащ Доммика, завывая, как вдова, или, быть может, это сам Хайбелл плачет от боли. С моих ресниц падают слезы, стекая по щекам.

– Нужно найти выживших.

– Они зачистили весь город, Малина.

– Возможно, они вошли не во все дома.

– Во все, – говорит он. – Я видел. Уверяю тебя, они были очень внимательны.

На зубах собирается лед, и я с хрустом разгрызаю его, чувствуя, будто мое сердце обратилось в пыль. Но внезапно меня осеняет, и я поворачиваюсь к лесу на границе с городом. Туда, где растут огромные высокие деревья, ограждающие нас от холодного ветра и окружающие Хайбелл. Похоже, лес – единственный уголок царства, куда не ступало войско фейри.

– Раскидистые сосны, – в отчаянии шепчу я. – В сосновый лес кто-нибудь сбежал?

– Сомневаюсь.

Надежда начинает угасать.

– Нужно проверить.

– Возможно, там никого нет, – осторожно говорит Доммик, словно желая, чтобы я умерила свои ожидания.

– Знаю, – отвечаю я. – Но мы должны проверить. Даже если один человек успел туда добраться, мы обязаны это узнать.

– Ладно. Просто… приготовься. Возможно, там мы никого и не найдем. – Он вздыхает и переводят взгляд на деревья. – Лес такой огромный. Не знаю, с чего начать.

– К нему ведет одна дорога, в стороне от проторенных маршрутов. Местные знают о ней. Я скажу тебе, куда идти.

Я осматриваюсь на местности и подробно описываю Доммику, в какую часть леса хочу попасть – сразу за Пиллар-Роу.

Доммик уносит нас с крыши, и я покачиваюсь в его тени, с каждым вдохом вдыхая запах крови и огня. Я рада, что его магия прячет нас во мраке. Одно дело – смотреть с крыши, и совсем иное – увидеть с близкого расстояния. От картины перед глазами даже в искаженном виде все внутри меня сжимается, а подбородок дрожит. Обгоревшие здания, взорванные стены, реки крови и мертвые тела. То и дело мелькающие перед глазами мертвые тела.

Они всюду.

Привалившиеся к стенам. Лежащие лицом вниз. Покрытые снегом, согнутые, обугленные, окровавленные, наваленные друг на друга. Тела, рядом с которыми никого больше нет.

Когда мы перестаем перепрыгивать с места на место, я понимаю, что дрожь исходит не от магии Доммика. А от меня.

Сколько смертей.

– Эй, Царевна.

Я пытаюсь отмахнуться от него, но Доммик хватает меня за локоть и вынуждает повернуться к нему лицом. Его магия своими темными глубинами окутывает нас защитным коконом.

– Они все мертвы, – шепотом произношу я, смотря невидящим взглядом под ноги. – Весь город просто… исчез. – Поднимаю взгляд на него. – Они всех убили, Доммик.

Он поджимает губы, угрюмо смотря на меня.

– Не всех.

– Я не в счет.

Он подносит к моим губам палец, словно приказывая молчать.

– Ты очень даже в счет, Малина. Ты всегда в счет.

Я глотаю ком слез, подступивших от его на удивление нежных слов.

– Перестань, – шепчу я, чувствуя себя несчастной и в то же время благодарной. – Не будь со мной так мил.

Он ухмыляется мне.

– Но тебе это нравится.

– Ну, меня это не отталкивает, – бурчу я.

Он поглаживает подушечкой большого пальца мою нижнюю губу, словно воздавая должное, а потом опускает руку и поворачивается.

– Готова к поискам?

Я киваю, и Доммик тут же рассеивает тень. Я оглядываюсь. Сразу же за нами вход в сосновый лес – первые деревья, растущие вокруг города. Я вижу на границе здания, от которых в небо поднимаются клубы дыма. Но передо мной располагаются огромные деревья, и кажется, будто они создали свой собственный мир.

Приподняв юбки, я начинаю пробираться по снегу, хотя здесь нет таких высоких сугробов. Большая часть снега лежит на ветвях. Чем дальше мы углубляемся в лес и удаляемся от города, тем больше умиротворения тут видим. Запах сосны и сладкого сока перебивает запах дыма и крови. На смену обгоревшим и разрушенным зданиям приходит вид испещренной бурыми пятнами коры.

В отличие от разрушенного Хайбелла, здесь все… осталось незыблемым. Природа все такая же тихая и незатронутая ужасами, учиненными за ее пределами.

Я поднимаю взгляд и вижу сосновые иголки, свисающие, как голубые и белые сосульки. Когда дует ветер, они звенят, напоминая мне о колокольчиках. А когда тяжелеют под снегом, то наклоняются вниз, вонзаясь в белый покров.

Мы углубляемся в лес, и деревья становятся выше. Совсем скоро они оказываются в два, в три и даже в четыре раза шире. Они тянутся так высоко, что невозможно увидеть их верхушки, поднимающиеся далеко за пределы облаков.

Здесь тихо и безмятежно. Словно ничего и не было, ничего не случилось. Словно не существует остального мира. Вот какую соблазнительную завесу забвения создает природа.

Мы с Доммиком бредем мимо деревьев, и я начинаю терять надежду, потому что в этом безмятежном лесу ничего нет. Мы не видим ни единого следа, который мог бы оставить человек.

А потом Доммик вдруг так быстро останавливается, что я почти влетаю в него. Он резко сворачивает, и я спешу за ним, увидев, как он присел на корточки. Доммик показывает на углубления в снегу.

– Следы, – посмотрев на меня, говорит он.

Меня переполняет вновь возродившаяся надежда.

– Нужно идти по ним.

Он кивает, и мы мчим по этим следам. Доммик идет впереди, я – за ним.

Пожалуйста, умоляю я магию. Умоляю небо.

Пожалуйста.

Искать на местности, где земля всегда укрыта снегом, значительно проще. Доммик идет четко по следам и, к счастью, ни разу не упускает их из виду. Мы молчим, а надежда и радость становятся все сильнее и сильнее. Потому что один след от шагов становится множеством.

Спустя несколько томительных минут Доммик заходит за огромную сосну – и вот они, все здесь.

Сгрудились вокруг раскидистой сосны, сломанной у основания и давным-давно упавшей на травяной покров. На поваленном стволе сидит не меньше сорока-пятидесяти человек. Завидев нас, они от удивления вздрагивают, но, как только понимают, что мы не фейри, с их лиц исчезает страх.

А потом…

– Это царица Малина.

– Это Холодная Царица!

Все, обернувшись, вскакивают, и я собираюсь с духом, готовая к их ненависти…

Одна женщина начинает рыдать. Она падает с дерева и приземляется коленями на снег. На рукаве ее платья брызги крови, а на лице их еще больше. Тушь теперь стекает по ее пепельным щекам. Но я чувствую облегчение, увидев девочку, которую она сжимает в объятиях. Именно ее Доммик отвел домой. Нога у нее перебинтована, и девочка цепляется за мать так, словно больше уже никогда ее не отпустит.

– Спасибо вам! – плачет женщина, смотря на меня со слезами, а потом переводит взгляд на Доммика. – Вы оба ее спасли. Спасли нас. И вы пришли. Наша царица пришла! – кричит она остальным.

Я резко выдыхаю.

Все, кому удалось выжить, принимаются тихо радоваться. Шептать мне слова благодарности. Благодарить за присутствие.

– Наша царица пришла!

– Да благословят вас боги, царица Малина!

– Спасибо!

– Вы спасли нас!

Все это так неожиданно, так непривычно, что я стою, застыв на месте, и не знаю, как поступить. Мой народ никогда не ликовал при моем появлении. Ни разу со времен моего детства. И уж точно не тогда, когда я стала царицей. И все же они благодарны, хотя их город разграблен, а родные мертвы.

Я чувствую, будто недостойна их признания.

– Встаньте, пожалуйста, – быстро говорю я, вырвавшись из оцепенения. Я протягиваю руку, чтобы помочь женщине встать, но останавливаюсь, увидев, как она от удивления округляет глаза. Я в тревоге сжимаю руки перед собой, а с кончиков моих пальцев сыплется снег. – По моей вине фейри и оказались здесь. – Я оглядываю всех, кто встал и повернулся ко мне. – Я не заслуживаю вашей преданности.

Я думала, что своим признанием отверну их от себя. Но та женщина встает и говорит:

– Вы спасли нас. Построили ту стену своей холодной магией. Пытались нас предостеречь. – Она оглядывается через плечо на остальных и показывает на них рукой. – Если бы не ваши приказы отступать, мы бы погибли вместе с остальными.

Но моя помощь им кажется прискорбно ничтожной.

– Я не смогла им помешать, – слова падают, как сосновые иголки, похожие на сосульки.

Но женщина, заляпанная кровью, лишь качает головой.

– А кто бы смог, моя царица? – тихо спрашивает она и приподнимает порванное и окровавленное платье, как белый флаг поражения. – Что мы в сравнении с фейри?

Я думала о том же, когда впервые их увидела, когда воочию улицезрела их магию. Когда наблюдала за их могуществом. Я понимаю, о чем думают эти люди. Как нам вообще выстоять против такой силы?

Но все же они выстояли.

Выстояла и я.

Оглядевшись по сторонам, я понимаю, что им нужно. В ком они нуждаются.

Они нуждаются во мне.

Потому я не могу их подвести.

Я выпрямляюсь, надеясь, что у меня удастся вселить в них уверенность. Что они смогут найти в себе силы пережить предстоящие трудные времена.

– Что мы в сравнении с фейри? – неистово повторяю я. – Мы – ореанцы. Вот кто мы.

– И как же ореанцы смогут устоять перед фейри? – в отчаянии восклицает мужчина.

Я смотрю ему в глаза.

– Мы сумеем выжить. Если сделаем это, фейри проиграют. Неважно, сколько городов они разграбят, сколько королевств захватят. Пока мы живы, их ждет поражение.

Они настороженно переглядываются… но вместе с тем с надеждой чуть приосаниваются. Потому я продолжаю стоять с той же уверенной маской на лице – с той, которую они хотели бы видеть. Они считают, что я сильная, решительная, непобедимая. Потому что если увидят на мне эту маску, то поверят, что они тоже такие.

– Что нам теперь делать, моя царица?

«Моя царица».

От чувств у меня пощипывает в глазах.

Я обвожу рукой могучие деревья, которые нас укрывают.

– Я отведу нас в безопасное место. – Окидываю взором их лица, чтобы они увидели искренность в моих глазах. – Я буду вас оберегать.

Этот сосновый лес хорошо хранит секреты, держит мир на расстоянии. И я тоже буду держать фейри на расстоянии. Больше я никому не позволю умереть. Сделаю все, что потребуется, дабы в Хайбелле отныне не проливалась ореанская кровь.

Но если чья-то кровь и прольется, то я удостоверюсь, что это либо кровь фейри…

Либо моя.

Глава 49

Слейд

– Невозможно. – Отрицание Джадда противоречит тому, как он проводит пальцами по волосам, откинув их от лица.

– Говорю же тебе, нет.

Он смотрит на Лу так, словно ждет, что она улыбнется и закричит: «Ха! Попался!»

Но она этого не делает.

Взгляд у нее серьезный и уставший, а ее манера держаться пробирает нас до самого нутра. Я чувствую, как у меня сжимается все внутри и сводит мышцы.

Мы собрались в нашей комнате для завтраков, но Озрик еще с Риссой. Дигби сидит с Райаттом на диване. После заявления Лу я приказал солдатам утащить потерявшую сознание Кайлу в темницу. В свете полученной от Лу информации значимость королевы померкла.

Мы смотрим на Лу, пытаясь осмыслить то, чему она стала свидетелем в Шестом царстве. Она сидит на стуле, откинувшись на спинку, рядом с обеденным столом, и смотрит в пол.

– Но… фейри? – продолжает Джадд. – Здесь? Фейри сотни лет не могли попасть в Орею. – Он переводит взгляд на меня. – За исключением присутствующих.

– Я думала, она лжет, – задумчиво бормочет Лу. – Если бы я поверила ей, то оказалась бы здесь намного раньше и, возможно, смогла бы помешать кровопролитию.

Я хмурюсь. Лу никогда не была такой рассеянной во время докладов. Вот еще одно доказательство ее потрясения.

– О ком ты?

Она кладет руки на колени и смотрит на меня.

– О царице Малине.

Мы с Райаттом непонимающе переглядываемся.

– Но Малина… – Райатт замолкает.

– Мертва, – заканчивает за него Лу. – Да, так нам сообщили. Но это неправда. Я видела ее.

– Она где-то скрывалась?

– Она была в Седьмом королевстве.

Я вытаращиваю глаза от потрясения.

– В Седьмом? Но его давным-давно уничтожили. Те земли исчезли в пустоте.

Я был у Седьмого королевства. Пролетал над ним несколько лет назад. От него остались лишь пропасти, трещины и зияющий край.

Лу качает головой.

– Я лишь передаю то, что слышала. Малина четко и ясно заявила об этом, вернувшись в Хайбелл. Никто ей не поверил, и я тоже. Я думала, она просто отчаянно пытается вернуть себе трон. Но она говорила правду.

От измученного выражения ее лица внутри все бурлит.

– Что случилось?

– Малина сошла с ума. Начала возводить ледяные стены по всему Хайбеллу.

Райатт хмурится.

– Ледяные стены?

– С помощью магии.

– Но у Малины нет волшебной силы и никогда не было. Это всем известно, – говорит он, смотря на меня, и я киваю.

– Знаю, – расстроившись и стукнув по столу кулаком, резко произносит Лу. – Но говорю вам: у нее есть сила. Я собственными глазами видела. Я думала, она решила обнести стеной Хайбелл – так решили все. Но потом явились фейри. – Лу испуганно смотрит на меня. – И все встало на свои места – Малина не пыталась обнести всех стеной, она пыталась отгородиться от фейри.

– Получилось?

– Ненадолго. Удалось выгадать всего несколько минут. Но этого оказалось мало.

– А Кайла?

Лу мотает головой.

– Сбежала. Как только увидела фейри, тут же бросила Хайбелл на произвол судьбы.

– Потому что ей плевать на Шестое царство, – говорю я. – Ну, точнее не так. Пока ей было это выгодно, она пыталась удержать там власть. Но я не удивлен, что она с такой легкостью его бросила.

Лу поджимает губы.

– Меня это тоже не удивляет, но еще и чертовски бесит.

Могу лишь представить, как быстро разнеслась смерть по городу. Могу только гадать, какой магией обладают те фейри. Кайла могла помочь, но решила сбежать.

– Как ты поступила? – спрашивает Джадд.

Лу сгибает пальцы, рассерженно постукивая костяшками пальцев.

– Черт возьми, пыталась помочь, – говорит она, но в ее голосе слышна печаль – та печаль, которую испытываешь, только когда сам познаешь неудачу. – Но резня не прекращалась. Она как будто длилась вечно, но фейри уничтожили Хайбелл за считанные часы. – Она поднимает на меня мрачный взгляд, и я чувствую ее муку. – Мужчины, женщины, дети. Мирные жители, у которых не было ни оружия, ни навыков вести бой. Они убили всех – либо мечом, либо магией. Просто вырубили их, как стебли пшеницы, оставив лежать на обледенелых дорогах. Я пыталась убить как можно больше этих подонков, но серьезного урона нанести все равно не смогла. Мало было стражи. Никто не был готов.

Райетт громко выдыхает, а Джадд смотрит на Лу так, словно хочет услышать, что все это какая-то жестокая шутка.

У Дигби кровь отливает от лица.

– Все? – хрипло спрашивает он.

Лу резко кивает.

– Все. Я не нашла ни одной живой души.

Он с силой падает на спинку стула, словно потрясение навалилось на него, как удар кулаком. Дигби единственный из нас понимает истинный масштаб произошедшего. Он жил и служил в Хайбелле. Наверняка у него было много знакомых, а может, даже родственники и друзья.

А теперь все они мертвы.

Я сжимаю руки в кулак. Я прекрасно осведомлен о безжалостности фейри и их предубеждениях против ореанцев. Прекрасно осведомлен, сколько ненависти породили монархи-фейри.

И ореанцы тоже ненавидят фейри.

Благодаря времени мне удалось прожить тут, прячась у всех на виду. Минуло немало лет, и люди здесь не верили, что среди них до сих пор могут жить фейри. По прошествии сотен лет фейри стали для ореанцев сродни мифическим созданиям, даже если они лично видели и заостренные уши, и силу, и шипы. Удивительно, на что люди могут закрывать глаза из-за времени и непоколебимой уверенности.

– Когда стало понятно, что ничем помочь больше нельзя, я сразу же полетела сюда. Потеряла времени из-за снежной бури, но увидела, что фейри направляются к Пятому королевству. И быстро.

Я охаю:

– Они еще наступают? Они не остались в Хайбелле?

Лу проводит рукой по лицу, словно пытаясь стереть следы усталости.

– Они не собираются останавливаться.

У меня в животе словно нож проворачивается.

Райатт начинает паниковать:

– Если они доберутся до столицы Пятого королевства, то с легкостью дойдут и до нашей границы. Направятся к порту и захватят корабли, чтобы добраться и до других королевств. Если они доберутся до Рэнхолда, нам крышка.

– Не понимаю, – с огорчением говорит Джадд, не в силах усидеть на месте и постукивая ногой по полу. – Как вообще фейри здесь оказались?

Этот вопрос.

От него отравленный, почерневший орган у меня в груди резко дергается.

Лу пристально смотрит на меня.

– Они прошли по мосту Лемурии.

Ребра стискивают легкие. Сердце начинает стучать чаще, гулко и сбивчиво.

Мост.

Мост!

Мысли кружат и кружат в голове.

Дигби смотрит на меня, и его голос прорывается сквозь грохот. Он произносит вслух то, от чего у меня голова идет кругом. То, что я должен был понять в тот момент, когда Лу сказала, что сюда пришли фейри.

– Если мост восстановлен, значит…

Меня резко осеняет, и из ужаса рождается надежда.

Если мост восстановлен, то мне не нужен портал. Если мост восстановлен, я смогу попасть в Эннвин. Смогу найти свою мать и жителей деревни.

Я смогу найти Аурен.

За все то время, что прожил в Орее, я всегда вел войну с самим собой. Разрывался надвое, каждая из сущностей хотела проявить себя, хотела доминировать и властвовать. Возможность менять сущности стала для меня облегчением. Я был и Рипом, и Ротом. Во-первых, мог быть воинственным фейри, который научился защищать себя и своих близких силой и гневом. Во-вторых, научился защищаться иначе – политикой. И волшебством.

Я смог быть и командиром, и королем. Солдатом и правителем. Мог утолять жажду крови на поле боя, а жажду власти – в тронном зале. Я защитил Дроллард, заполучил преданность всего королевства и посеял страх во всем царстве.

У каждой монеты две стороны, но суть есть только одна, и я теперь с ней в полном согласии.

Аурен.

В слиянии обеих форм находится ее семя. Золотая лоза, которая выросла из моей силы, сеющей смерть и разложение, и расцвела блестящим цветком. Когда я нашел ее, то сразу понял, что все изменилось.

Важна лишь она.

Если фейри здесь, если они и правда восстановили мост, то я могу попасть в Эннвин. Могу направиться к ней.

Голова кружится. Сердце громко стучит, побуждая идти. Идти сейчас же.

Все переводят взгляд на меня, но брат вскакивает и подлетает ко мне, словно уже знает, что я готов подорваться с места.

– Я знаю, о чем ты думаешь, но подожди. Нужно обсудить. Нужно сперва составить план, – запальчиво произносит он.

– Ты и составляй. Ты же командир.

– Слейд, – в отчаянии шипит он. – Просто… ты не можешь бросить Орею. Подумай о своем королевстве. Мы должны помочь, должны…

– Я отправляюсь к ней.

Его зеленые глаза вспыхивают.

– Ты не можешь бросить Орею на произвол судьбы! Ты король и обязан ее защищать! Ты нужен нам. Именно по этой причине и создавали древние законы Ореи, гарантируя, что здесь всегда будет монарх, который с помощью магии сможет защитить царство от фейри, если они однажды вернутся. И они вернулись, Слейд.

– Я дал Аурен обещание и не хочу подводить ее, – огрызаюсь я. – А если я смогу добраться до нее, то доберусь и до нашей матери.

У него перехватывает дыхание.

– До нашей матери, Райатт. До Аурен. До жителей деревни.

Он открывает рот, пытаясь ерошить волосы, но они слишком короткие. По одному взгляду на Райатта понимаю, какие противоречия его одолевают.

– Я знаю, что нам нужно добраться до них. Но Орея в опасности. Я дал клятву, Слейд. И ты тоже. Мы несем ответственность за каждого жителя, а у Четвертого королевства самая сильная армия. Ты – самый сильный во всей Орее. Ты не можешь их бросить.

– Мой приоритет – Аурен. И наша мать.

– Не уходи пока, – испуганно умоляет он.

– Я должен.

– Возможно, только твоя сила сможет им помешать. Ты нужен этому миру.

Райатт не понимает.

– Если встанет выбор между ней и всем миром, я всегда выберу ее.

Он поражен моими словами, но такой уж он, мой брат. Он предан этому миру. Этому королевству, армии, Орее. Орея стала его домом, как только мы сюда попали.

А мой дом рядом с Аурен.

Я мысленно уже составляю планы, что полечу на Арго, так будет быстрее. Но мольбы Райатта продолжают вторгаться в мои мысли, разбивая их вдребезги.

– Я не прошу тебя не отправляться к ней и не искать остальных, – тихо говорит он, сверля меня взглядом. – Разумеется, я хочу этого. И знаю, как сильно тебе это нужно, – добавляет он, посмотрев на мою грудь, словно видит через рубашку гнилое сердце. – Я лишь прошу тебя дать нам шанс. И только, Слейд. Шанс для Ореи. Пожалуйста.

Меня сковывает напряжение. Тягучее, липкое и вязкое молчание окутывает комнату. Оно удерживает нас тут, пока все ждут моего ответа. Ждут моего решения.

Я продолжаю молчать, и тогда Райатт обводит мое лицо внимательным взглядом.

– Фейри здесь, и только фейри сможет их остановить.

Его слова грузно оседают на моих плечах. Проникают под кожу.

Мы молча смотрим друг на друга.

«Только фейри сможет их остановить».

Проклятие!

Я молча поворачиваюсь и иду к двери.

– Куда ты? – кричит он вслед.

Я хочу подумать вдали от любопытных глаз и его неумолимых доводов. Я составлю план. Я остановлю мучительную боль в груди, которая высасывает из меня силы и пытается прорваться сквозь вены, пока моя фейская сущность побуждает меня идти, идти, идти. Побуждает спешить и найти Аурен.

Но им я просто отвечаю:

– Собираться в путь.

* * *

Спустя два часа все собираются в столовой для парадных приемов. На мне кожаная форма, на голове – корона, на ногах – высокие сапоги со шнуровкой. Справа сидят мои министры и Гнев, а слева расположился Толд. Я не стал уточнять цель собрания, но мы все смотрим на женщину, сидящую на другом конце стола с поникшими плечами.

Губы и глаза королевы Кайлы больше не приправлены гнилью.

Мне с огромным трудом удалось снять магические чары, потому что я меньше всего хотел это делать, черт побери.

Она приходит в себя, резко вскинув голову, и оглядывается по сторонам. Заметив стоящих за ней двух стражников, Кайла пытается встать, но они удерживают ее на месте, положив руки ей на плечи.

Кайла устремляет взгляд на меня, ее лицо искажено от гнева и страха. Она облизывает губы и прикусывает нижнюю, словно хочет убедиться, что та не сгнила.

– Это правда? – Мой вопрос звучит тихо. И резко. Как будто в безмолвном лесу внезапно треснула ветка.

Она резко выпрямляется.

– О чем ты? – Ее голос стал еще более хриплым. Потому что я хоть и убрал гниль, но на ее горле еще остался отпечаток моей руки.

– О том, что ты сбежала из Шестого царства и бросила всех на растерзание.

Я знаю, что так оно и было, но хочу, чтобы Кайла сама во всем призналась. Я хотя бы не скрываю, кому предан. А Кайла прикидывается идеальной ореанской королевой, но все же сбежала из королевства, как только возникла угроза.

Она нервно стреляет глазами по сторонам, но не находит помощи у короля Толда. Он смотрит на нее, не поменявшись в лице. А вот его змея свернулась на столе кольцом и, подняв голову, наблюдает за королевой.

Она переводит взгляд на меня.

– Город подвергся нападению. Я ничего не могла поделать, – говорит она, вздернув подбородок.

– Ничего? – спрашивает Толд. – Ты же наделена волшебной силой.

– Голосами, – резко отвечает Кайла. – Что это перед лицом целого войска? Я королева, а не солдат, и у меня нет такой цепкой магии, как гниль, – добавляет она, испепеляя меня взглядом.

– Ты довольно цепко использовала магию своего голоса, когда прибыла сюда, – напоминаю я.

– Хайбелл не моя ответственность, – выпаливает она.

– Не твоя ответственность? – Услышав резкий, сердитый голос, Кайла переводит внимание на человека, которого наверняка не заметила. Дигби стоит у стены, и его вопрос обрушивается на нее, как самые острые осколки. – Ты хотела править Шестым царством. Ты приняла на себя ответственность, как только взяла правление в свои руки.

Она усмехается.

– Тебя это не касается.

– Вообще-то, – спокойно вмешиваюсь я, – касается. Дигби много лет служил стражником в Хайбелле. Так что он имеет полное право злиться из-за того, что ты бросила город в беде.

Она воздерживается от ответа, который явно хотела выпалить.

– Выходит, все это правда? Ты в самом деле видела фейри? – спрашивает Толд.

Она сдержанно кивает.

– У них были заостренные уши. И магия. Они были… другими. Вы бы тоже это почувствовали. – Ее передергивает. – Это были не ореанцы.

Я вижу, что Толд воспринимает ее ответ так, словно проглотил заостренный кусок металла.

– Расскажи нам все, что знаешь о нападении.

– Я знаю лишь, что они направлялись из Седьмого королевства. Я сбежала прежде, чем они вошли в город. И ничего не видела.

– А еще пыталась улететь в свое королевство, – с издевкой говорит он. – Когда поняла, что следом они направятся к твоим берегам.

– Они не пойдут на Третье королевство, – покачав головой, возражает Кайла. – Они просто хотели завоевать Шестое царство. Я могу с ними договориться. Я умею убеждать. Третьему королевству ничего не грозит.

Я фыркаю.

– Не обманывай себя, – говорит ей Толд с резкими нотками в голосе. – Они пришли сюда не для того, чтобы договариваться. Если все сказанное тобой и капитаном короля Ревингера – правда, тогда все становится ясно. Фейри пришли сюда убивать и хотят отвоевать Орею.

Кайла трясет головой, но и ее саму всю трясет.

– Нет. Нет, этого не произойдет.

– Так и будет.

В ее глазах появляется изрядная доля отрицания.

Она выпрямляется и смотрит на меня.

– Я хочу видеть брата. Где он?

Озрик подается вперед, положив огромные руки на стол.

– О, не волнуйся. Он со мной.

Кайла бледнеет, заметив выражение его лица, огромный рост, интонацию. Озрик не тот человек, которого хотелось бы видеть с плохой стороны, но ей он именно такую и демонстрирует.

– Что ты с ним сделал? – спрашивает она, уже не в силах сдержать дрожь в голосе и слезы, проступившие в уголках глаз.

Единственное, что искупает грехи Кайлы – ее искренняя любовь и преданность Ману.

– Я хочу видеть брата! – кричит она и наклоняется, тяжело дыша, а змея Толда шипит на королеву.

Мы с Озриком переглядываемся. А потом я перевожу взор на стражника, стоящего у стены, и еле заметно ему киваю. Он открывает дверь, и входят еще двое стражей. Между ними Ману.

Кайла прижимает ко рту руку, вытаращив глаза.

– Ману!

Она вскакивает, а я подаю страже знак отпустить ее. Кайла бежит через комнату и опускается на колени перед обмякшим братом. Она переворачивает его и обмирает, увидев, в каком он состоянии.

Гниль пятнами просочилась в его кожу. На щеках, носу, шее, руках кожа почернела и покрылась коркой. От него ужасно пахнет.

– Ты чудовище! – кричит она мне, по ее щекам текут слезы. – Он ни в чем не виноват! Он выполнял мой приказ!

– Забавно: ты упомянула, что он не виноват, но ведь и леди Аурен тоже ни в чем не виновна, – говорю я. Да, я жестокий подонок, потому что получаю удовольствие от страданий Кайлы. – Ману выполнял твой приказ, а значит, не так уж он и невиновен. Он был соучастником. Похитил Аурен. По его приказу ударили кинжалом одну из наших дам. – Кайла моргает, и я понимаю, что она об этом не знала. Озрик свирепо смотрит на нее. – Ману заслужил все, что ему пришлось пережить. А ты заслуживаешь гораздо больших страданий.

Она скалится на меня, тяжело дыша.

– Надеюсь, Аурен мертва. Жаль, что я сама ее не прикончила! – кричит Кайла, а ее щеки возвращают цвет.

– Осторожнее, – рычу я и медленно встаю, опираясь кулаками о стол, чтобы она видела, как по моей коже ползет гниль.

Кайла глотает ком в горле.

Мы смотрим друг на друга, преисполнившись друг к другу пылкой ненавистью и горькой яростью.

Пусть помучается.

А потом я взмахиваю рукой, и она вздрагивает. Но ничего не происходит. Во всяком случае, не с ней.

Кайла опускает взгляд и так громко ахает, что этот звук эхом разносится по комнате. Она с искренним неверием смотрит, как гниль на лице Ману тускнеет.

Кайла вскидывает голову.

– Что это?

Все остальные тоже поднимаются из-за стола. Я оттягиваю воротник, показывая извивающиеся линии на шее, и злюсь на себя за то, что собираюсь сделать.

– Это выбор.

Она замирает.

– Я верну его тебе, – говорю я.

Кайла в потрясении приподнимает черные брови, переводя взгляд с брата на меня.

– Почему? – с недоумением спрашивает она.

Она и должна недоумевать. Потому как ни при каких иных обстоятельствах я бы ни за что ее не отпустил. Все тоже удивлены и не сводят с меня глаз.

– Потому что есть только одна возможность остановить кровопролитие, – говорю я, подняв палец. – Мы должны отправиться в Пятое королевство и собрать войско. Отрезать путь фейри, пока они не захватили Рэнхолд, как сделали это с Хайбеллом. Остановить до того, как они доберутся до берегов. Я позволю тебе и твоему брату жить, а в ответ ты подготовишь свою армию. А еще как можно скорее отправишься в Пятое королевство с лучшими воинами.

Дрожащими руками она сжимает брата, положив его голову себе на колени.

– Все безнадежно, нам не выстоять против них, – возражает Кайла. – Может, у нас троих и есть магия, как и у других ореанцев, разбросанных по королевствам, но это ничто в сравнении со способностями и численностью фейри.

– Мы не станем отступать и не сдадимся врагу! – кричит на нее Толд, и Кайла вздрагивает от его гнева. – Мы обнажим зубы и укусим в ответ!

– Если только не погибнем от их укуса раньше, – выпаливает она и пристально смотрит на меня. – К тому же ты убил короля и королеву Меревен. Ты распространил гниль по всему Третьему королевству и всюду сеешь страх. Ты сделал нас слабыми, когда нам нужно быть сильными и сплоченными! Ты не герой.

Отрицать не стану. Кайла права.

Я не герой.

Но ведь именно последствия ее действий подтолкнули меня к тому, что я стал злодеем, о чем всегда предупреждал.

– И кто в этом виноват? – убийственно спокойным тоном спрашиваю я.

Она бледнеет.

Так я и думал, черт возьми.

– Время на исходе, Кайла, – говорит Толд. – Единственная возможность Ореи противостоять этой угрозе – объединиться сейчас, пока не стало слишком поздно.

Вот почему она еще дышит.

Потому что ее королевство предано ей, как и войско. Орее нужна эта армия.

Если Кайла поможет, тогда я отложу возмездие. Подожду своего часа.

Если она сбежит, у меня появится полное право выследить ее. И я не почувствую ни капли вины.

Это противоречит всем моим инстинктам – позволить ей и Ману избежать наказания, но если оставлю ее в живых, позволю собрать армию и объединю четыре королевства, тогда, возможно, у Ореи появится шанс.

Именно о том и просил брат. Шанс.

Потому, как бы трудно мне ни было, я предлагаю именно это.

– Если фейри действительно хотят захватить Орею, то неважно, объединимся мы или нет, – с горечью возражает она. – Нам конец. – Кайла окидывает всех взором. – Вы глупцы, если считаете, что сможете выстоять против фейри.

– А ты еще глупее, если думаешь, что лучше смириться, – с негодованием рявкает Райатт.

Она прищуривается, но воздерживается от ответа.

– Выбор, – повторяю я, смотря ей в глаза. – Единственное, что ты получишь, и большее, чем ты заслуживаешь.

Лицо Кайлы искажается от отвращения.

Она пытается сохранять спокойствие под моим взглядом, но не может унять дрожь в руках. Я хочу убить ее. Хочу сгноить заживо и насадить голову на пику на одной из моих башен, чтобы ее склевали ястребы. По ее щеке стекает слеза, и Кайла крепче стискивает Ману, словно слыша мои мысли.

Гниль щиплет руки, желая вырваться, но я сдерживаю ее.

Даю нам шанс.

– И что же ты решишь? – мрачно интересуюсь я.

Напряжение нарастает между нами.

– Умереть здесь и сейчас… Или собрать свою армию. Как можно скорее привести самых свирепых и сильных воинов в Рэнхолд. Вот твой выбор.

Кайла сглатывает ком в горле, и напряжение в тишине становится еще ощутимее, словно лишая королеву воздуха, отчего она съеживается.

– Хорошо, – наконец говорит она. – Третье королевство будет сражаться. А теперь вытащи свою отвратительную магию из моего брата, – требует она сквозь зубы.

Я приподнимаю бровь.

– Скажи «пожалуйста».

В ее глазах вспыхивает ярость. Я вижу, как она мучается, но все же цедит сквозь зубы просьбу, уничтожившую ее гордость:

– Пожалуйста.

Я ухмыляюсь, потому как знаю, что это ее взбесит. И в этой ухмылке сквозит насмешливая угроза.

Взмахнув рукой, я удаляю из тела Ману гниль. Спустя несколько секунд он кашляет и давится. Кайла переворачивает брата на бок, когда его начинает рвать густым черным ядом, вытекающим вонючей лужей.

– Ману! – кричит она.

Вывернув содержимое желудка на пол, он обмякает и переводит дыхание. Его кожа уже приобретает более здоровый цвет, а дыхание выравнивается.

Увидев нас, он охает и судорожно оглядывается. Я вижу, как вздрагивает Ману, когда замечает Озрика. Кайла отвлекает его, обхватив руками за шею и обняв.

Когда она отстраняется, он смотрит на ее заплаканное лицо, словно еще пытается понять, как она сюда попала.

– Кайла, что происходит?

– Твоя сестра только что спасла тебе жизнь, – спокойно говорю я ему и перевожу взгляд на Кайлу. – А теперь забирай его и сваливай на хрен из моего королевства.

Она не мешкает. Кайла быстро встает и поднимает Ману на ноги. Он слегка покачивается, но она тут же подставляет ему плечо, чтобы он не упал.

Утаскивая его из комнаты, Кайла останавливается и смотрит на меня.

– Откуда мне знать, что твоя магия не пустила в нем корни? Что ты не обманываешь меня?

– Ниоткуда, – пожав плечами, отвечаю я. – Так что лучше бы тебе отправиться в Рэнхолд.

Миг она стоит и смотрит на меня, а потом поворачивается и уводит Ману.

Все молчат, но я знаю, что они думают о том же, о чем и Толд, когда он наконец прерывает молчание.

– Она явится? – спрашивает он, и змея повисает у него на плече.

– Возможно, – говорю я.

– Или, возможно, нет, – вторит он.

И я киваю, потому что он прав. Кайла может и не появиться.

Сердце Кайлы бьется не ради Ореи, а ради ее брата. И как бы сильно я ее не презирал, как бы не хотел прикончить их с Ману, в этом мы похожи.

Потому что мое сердце тоже бьется не ради Ореи.

– Она нужна нам, – говорит Толд. – Но мы все равно будем сражаться.

Из него король намного лучше, чем из меня.

– Я могу отправить свое лучшее войско в Рэнхолд в течение недели. В чем заключается твой план, Ревингер?

В чем заключается мой план?

Все ждут моего ответа, я чувствую это. Чувствую Райатта.

«Дай нам шанс».

– Мы отправимся с первыми лучами солнца, – говорю я ему и слышу, как мой брат выдыхает.

Глядя на меня, Толд протягивает руку. Меня охватывает удивление, но я пожимаю ее.

– Ради Ореи, – громко заявляет он.

Он – король лучше меня, намного.

После того, как Толд и его стражники уходят, Райатт встает рядом со мной.

– Спасибо, – шепчет он.

Я поворачиваюсь к нему.

– У нас есть Толд и его солдаты, а когда доберемся до Рэнхолда, к нам присоединится и войско Пятого королевства. И если Кайла и правда прибудет, с нами будет и ее армия, – перечисляю я. – Ты просил дать Орее шанс, и вот он. Я постарался объединить четыре королевства. Но знай одно: я отправлюсь в Рэнхолд, потому что он лежит на пути к Седьмому королевству. Я помогу создать защиту против фейри и воспользуюсь своей силой по максимуму, но потом уйду, – предупреждаю я. – Мой приоритет – Аурен.

Кайла права: я не герой.

Теперь, зная, что есть способ добраться до Аурен, ничто не встанет у меня на пути. Потому я дам им этот шанс, но если его не хватит, то пусть так.

Я пройду по тому мосту, невзирая на то, выстоит ли Орея…

Или падет.

Глава 50

Аурен

Лорд Калл.

Отец Слейда.

Ореанцы.

Элора.

Когда все становится на свои места, я вижу истину.

Почему поместий два… Почему лорд Калл сохранил старый дом и возвел каменную стену. Почему эта комната выглядит именно так. Почему ореанцы в теплой зимней одежде.

Почему у меня было такое дурное предчувствие с той минуты, как я сюда вошла.

Трещина в полу – не просто дефект. Над ней возвышаются не просто тени. Это портал. Тот, который создали Слейд с отцом, когда их магические силы схлестнулись.

Разве что, в отличие от тех порталов в Дэдвелле или даже на Слиянии, этот разлом наполняет воздух свойственной ему искаженностью. Он совсем не похож на те. Этот разлом… выцветший. Словно вспыхнул и утратил цвет, а теперь от него осталось лишь клубящееся облако мелких теней. Что бы ни произошло с этим порталом, ясно одно: на другой стороне нет ничего.

Он сломан.

Я замечаю какое-то движение и смотрю вниз, поняв, что предполагаемые пятна на полу – на самом деле старые линии гнили, проступающие в мраморе.

Я отвлекаюсь, вдруг почувствовав, как по мне будто что-то стекает.

Будто меня окатили водой.

Я задыхаюсь, не в силах сделать вдох, и смотрю на ладони. На свои серые под чарами ладони, на которых теперь проступает моя золотистая кожа.

Черт. Эмони.

Услышав шаги, я вскидываю голову и сжимаю руки в кулак, словно пытаясь задержать исчезающие чары и скрученную гниль.

Ко мне идет отец Слейда.

Стэнтон Калл.

Калл, а не Ревингер, как я предполагала, потому что Слейд, должно быть, взял…

Я смотрю на Элору. Калл направляется к ней, как демон, жаждущий утащить за собой в ад. По спине от ужаса ползет холодок, но невероятный гнев скребет сильнее.

Проклятие, я не позволю ему и пальцем ее коснуться.

Я делаю шаг вперед, но увидев, что рядом стоящий стражник резко наклоняется, словно хочет меня отпихнуть, повинуюсь исключительно инстинкту.

Я взмахиваю рукой, и из нее вылетает золотой хлыст, ударяя его в грудь, отчего он отлетает в другой конец комнаты. Стражник с грохотом падает на пол, и я чувствую, как все сразу же переводят взгляды на меня.

Потом раздается скрежет обнажившихся мечей, и стражники бросаются ко мне. Магия фонтанирует из моих ладоней, заливая сапоги и пол.

– Какого черта? – раздается голос Калла, который резко останавливается, не дойдя до Элоры.

Но мне известна его репутация. Я знаю, что он сделал. Знаю, как его называют.

Разрушитель.

Потому знаю, что мне нужно увести отсюда Элору и других ореанцев – увести от него. Они не должны пострадать, нельзя подвергать мать Слейда опасности. Меньше всего мне хочется, что кто-нибудь из этих людей оказался между мной и Каллом.

Я действую быстро.

Золото, собравшееся у моих ног, устремляется вперед как можно скорее. У Калла перехватывает дыхание, когда он понимает, что грядет, поэтому поднимает руку и щелкает пальцами. От пола отламывается кусок и взлетает вверх, а мое золото ударяется о каменную преграду, разбивая ее вдребезги. Калл отлетает назад от осколков и громко ударяется головой о плитку.

Стражники бросаются в мою сторону, но я направляю на них еще одну волну. Расплавленное золото выплескивается из меня и кулаками врезается в гвардейцев, отчего они отлетают назад.

Но не успевают они упасть, земля уходит из-под ног, словно из ее недр вылезает зверь с острыми мраморными зубами и хочет схватить меня.

Но я не впадаю в панику и не боюсь – тело реагирует машинально, повинуясь исключительно фейскому инстинкту. Я отскакиваю прежде, чем трещина успевает поглотить меня и, падая, толкаю двух ореанцев.

Приземлившись на пол, я поднимаю руку и быстро направляю оставшееся жидкое золото на Калла.

Вокруг его пояса обвивается веревка, и я чувствую злобное довольство. Веревка дергается, пытаясь снова его повалить, но стражники уже поднимаются и идут за мной. Другой рукой я направляю в них еще больше золота, чтобы придавить к…

Калл щелкает пальцами.

И мою руку пронзает боль.

От муки я не могу дышать, двигаться.

Сломана. Моя рука сломана. Она повисает под странным углом. Кость в предплечье треснула, рука беспомощна, а тело пронзает боль.

Перед глазами все мутнеет, но я замечаю, что золото расплывается на моей коже, как чернила. Чары утекают разрастающимися пятнами.

Калл снова щелкает пальцами.

Я вздрагиваю, готовясь к тому, что он сломает еще одну кость или свернет мне шею, или убьет, но вместо того рушится крыша. Меня охватывает удивление, но приходится собраться с силами, когда щель становится шире и на меня падают куски потолка.

Я откатываюсь в сторону, и от этого движения из горла вырывается крик, но он тонет в оглушительном грохоте падающих обломков. Куски потолка падают на то место, где секундой ранее стояла я, а ореанцы визжат от страха и отползают, чтобы не оказаться раздавленными обломками. Я вижу, как Элора, накрыв голову руками, приседает под падающими на нее мелкими кусками, а сверху сыплется пыль.

Страх и тревога набрасываются на меня, как хищник, придавив своим весом.

Мне нужно вытащить Элору. Нужно всех отсюда вывести.

Глаза застилают слезы, но я сжимаю зубы и пытаюсь справиться со своей магией. Я чувствую, что она наполняет мою грудь, как при полном вдохе. Магия извивается и бурлит от моей ярости, но колеблется, когда я поднимаю здоровую руку, чтобы исторгнуть силу.

От боли золото останавливается, а я встаю только для того, чтобы снова упасть, как человек, пошатывающийся от усталости или опьянения. Я словно опять подвергаюсь пыткам королевы Изольты.

– Черт, – шикаю я, с трудом поднимаясь с пола. – Давай же, Аурен.

Дрожа всем телом, я снова пытаюсь, а сердце бьется так неистово, что я волнуюсь, как бы оно не выскочило из ребер и не покатилось по полу. Но этот стук в груди стихает, когда полоток снова рушится.

Мне удается направить на Калла золотой хлыст, но стоит золотой веревке обвиться вокруг его кулака, как он резко замирает. Калл смотрит на руку. Возможно, впервые он заметил золото. Он обводит оставшимся глазом черные прожилки, извивающиеся в жидком металле… а потом опускает взгляд на пол.

Я тоже смотрю вниз.

Широко раскрытыми глазами я вижу, как многолетняя гниль просачивается в плитку, словно снова оживает.

И движется ко мне.

Корни медленно прорастают в полу, плитка трещит и стонет, окружая меня защитным кольцом. Гниль в моих ладонях прорастает, тянется к гнили в полу, словно хочет воссоединиться.

Все мое тело покрывается мурашками, я задыхаюсь, чувствуя, как от прилива холода отступает золото. Глаза наполняются слезами, в ушах звенит, а когда я смотрю вниз, то вижу, что чары полностью сняты, как приливом стираются буквы на песке. Кисти, предплечья, волосы – весь фальшивый цвет исчезает, и теперь блестит моя истинная кожа.

Молю, пусть с Эмони все будет хорошо…

Когда открывается моя истинная сущность, ореанцы изумленно смотрят на меня. Я встречаюсь взглядом с Элорой, и она с ужасом смотрит на меня, прикрыв немой рот ладошкой.

Калл тоже круглыми глазами смотрит на мое обличье.

Воспользовавшись его удивлением, я стискиваю зубы от боли и затягиваю кольцо вокруг его руки. Но прежде чем оно успевает закрепиться, Калл разламывает его пополам и высвобождается.

Проклятие.

Тяжело дыша и прижав руку к груди, мне удается соединить обе части, образуя веревку. Она обвивает лодыжку Калла, и одним рывком я заставляю его рухнуть на пол.

Я тут же пытаюсь выпустить золото из руки, но оно медленно капает. Порываюсь бросить на Калла небольшие осколки золота, чтобы они попали ему в рот, глаза или нос, но золото слишком неповоротливое.

Остальным золотом мне пока удается удержать стражников, но с трудом. Оно обхватывает их, прижимая к стене. Потому я призываю гниль в полу, пытаясь заставить ее атаковать Калла, отравить, но оно не откликается. По лбу стекает пот, пока я призываю гниль двигаться и стараюсь не обращать внимания на боль в руке.

Ну же.

Вместо того, чтобы напасть на Калла, гниль разрушает пол под ним. Может, она и не разлагает его, но он проваливается в обваливающуюся плитку, когда она резко разламывается.

Вскинув руками, он успевает удержаться до того, как земля поглотит его с головой. Золото нескладно выплескивается из моих ладоней, но я собираю его воедино и бросаю в Калла. Тонкая струйка твердеет и заостряется в воздухе, готовая пронзить его грудь, и я задерживаю дыхание…

Но его сила разбивает мою вдребезги.

Крошечное копье, которое я собрала, взрывается как звезда, и осколки разлетаются по комнате. Удар настолько силен, что я покачиваюсь, словно меня саму ударили в грудь.

Калл поднимается, пока я снова плавлю золото. Я целюсь ублюдку в глотку, но он успевает отскочить. Калл поворачивается и щелкает пальцами, и стена рядом со мной издает сильный треск.

Резко повернув голову, я вижу, что стена накреняется, и реагирую.

Я призываю золото с браслетов, ремня, пряжек – все, что приберегла на крайний случай. Потому что, пока вытягиваю из себя золото, это сильно сказывается на мне, а боль лишает сил еще быстрее.

В мгновение ока каждая крупица золота расплавляется и вытекает из меня. Я вскидываю руки, и в ту же секунду стена рушится. Но золото разлетается сетью и ловит обломок, мешая ему раздавить меня.

Голова кружится от усилий, но я держусь. По спине льется пот, впитываясь в ленты, а руки трясутся.

Нужно вывести отсюда ореанцев.

– Бегите! – кричу я им.

Теперь, когда в обрушившейся стене образовался просвет, у них есть шанс. Я хватаю здоровой рукой первого попавшегося ореанца и тяну его к себе.

– Уходите!

Все бросаются ко мне, стараясь бежать как можно быстрее, но некоторые двигаются медленно, поскольку ослаблены.

Калл щелкает пальцами, пытаясь заделать брешь в стене, пока они не сбежали.

– О нет, черта с два, – рычу я.

Я бросаю вперед сетку, как рогатку, и швыряю в него обломком стены, чтобы отвлечь внимание на себя. Довольная, я наблюдаю за тем, как обломки попадают в плечо нерасторопного Калла. Оставшиеся куски стены с грохотом падают на пол, но я, воспользовавшись возможностью, призываю золото к себе и швыряю его в пролом в стене.

Я создаю в нем арку, похожую на защитный, укрепленный дверной проем. Арка колышется, сдерживая стонущие стены, которые пытаются срастись. Я дрожу, чувствуя, как напряжены все мускулы, но не сдаюсь.

Ореанцы пробегают через арку, удаляясь от поместья. Я вижу на траве Эмони, которая резко останавливается и круглыми глазами смотрит, как первый ореанец чуть не падает к ее ногам.

Хвала богам.

Стены смыкаются над созданной мной аркой, и я физически чувствую, как они давят на меня. Я с такой силой стискиваю зубы, что трещит челюсть, но не отпускаю. Краем глаза вижу, как напрягается Калл, яростно пытаясь меня сломить.

Один из ореанцев по пути к арке случайно спотыкается и задевает мою руку. В горле застревает сдавленный крик, и от боли на миг перед глазами появляется пелена. Я почти теряю контроль над магией, и арка опускается на фут, но я успеваю ее подхватить.

Я силюсь и подавляю чертову слабость.

Меня тошнит, но я глотаю желчь и стараюсь не упасть в обморок, выстоять.

Давление на арку внезапно ослабевает, да так быстро, что я вздрагиваю от внезапной легкости. Сквозь пелену вижу, как двое ореанцев выбегают на улицу, а потом не остается никого, кроме…

Элоры.

Кровь стынет в жилах, когда я, повернувшись, вижу, что Калл сжимает ей горло. Ее лицо становится красным от нехватки воздуха.

Я тоже не могу дышать.

Он сжимает еще сильнее, и она таращит глаза, царапая его руку.

У меня в ладони собирается гнилое золото.

– Воспользуешься магией – и я сверну ей шею, – злобно угрожает он.

Однажды я уже видела подобную сцену, только тогда на кону была моя шея. Другой властный и жестокий мужчина тоже пытался угрозами управлять ситуацией. Заставить меня подчиниться.

Пошло оно все к черту!

Калл смотрит на Элору с гнусным торжеством, а по ее щекам текут слезы.

Моя боль отступает на второй план. Ярость пересиливает ее, пронзая меня так же, как молния, сверкнувшая в тумане.

– Оставь ее в покое!

Я взмахиваю рукой, и небольшая лужица расплавленного золота превращается в тысячу капель, а они в свою очередь – в тонкие иглы.

Все внимание Калла поглощено Элорой: он что-то шепчет ей на ухо и не замечает, пока не получает удар в шею. Все иглы вонзаются ему в кожу. Он отшатывается, и они с Элорой падают на пол.

Калл откатывается в сторону. Золотые окровавленные осколки торчат из его шеи, как сосновые иголки. Алая жидкость стекает за воротник и исчезает за красной тканью.

Оставшееся золото я направляю потоком к Элоре. Оно обвивается вокруг ее спины, помогая встать, и тянет ко мне.

Тем временем я сгибаю иголки в шее Калла, заставляя их срастись, чтобы его придушить, но он ломает их своей силой и откидывает в сторону.

Дрожа, я сжимаю зубы и побуждаю острые осколки вонзиться в открытые раны на его горле, проникнуть глубже. Я уже хочу направить их ему в кровь и сердце, пронзить ими каждый орган, хочу его убить, черт…

Как вдруг сломанные кости в моей руке скрипят.

В комнате раздается мой крик.

Я теряю хватку над магией так же быстро, как затухает свеча. Золото снова становится жидким и вытекает из Калла. Оно беспомощно расплескивается, отчего Элора пошатывается, когда густое золото течет к ее ногам.

Во рту появляется привкус желчи, а от одного взгляда на руку боль становится в сотню раз сильнее. Я ее вижу. Вижу, как Калл пользуется своей разрушительной силой, растирая друг о друга обломки кости. От мучительной боли перед глазами темнеет, и меня начинает пошатывать.

Коленки подгибаются, но кто-то обхватывает меня за спину прежде, чем я падаю на пол. Я пытаюсь вырваться, но, подняв взгляд, вижу Вика.

Он тут же тащит меня из поместья, ведя к арке. Калл, схватив Элору за руку, тоже ведет ее туда. Я вижу, как ореанцы бегут к деревьям.

Когда Калл пробивает брешь в стене, Вик подхватывает меня на руки и тащит из поместья, отчего боль становится только сильнее. Перед глазами все расплывается, и я понимаю, что вот-вот потеряю сознание, но пытаюсь держаться.

Не засыпай.

Не обращай внимания на боль.

Не. Засыпай. Черт. Возьми.

Скрип, скрип, скрип…

– Сюда! Бегите сюда!

Ореанцы бегут на крик Лудо. Наверное, они доверяют ему, увидев, что он и сам отбивается от двух стражников Калла. Эмони рядом с ним тоже сражается, держа в руке кинжал и крутясь на месте. Она отражает удары стражника, не подпуская его к убегающим ореанцам. За ними стоит Бреннар, а у его ног – пышное волшебное кольцо. Цветы и трава образуют идеальный круг – намного больше того, которым мы пользовались до этого.

Трое ореанцев входят в круг и тут же исчезают. Потом в него проходит еще несколько человек, и еще, и еще, и я чувствую отчаянную надежду.

Мы можем сбежать. Мы можем вывести всех в целости и сохранности.

Лудо и Эмони продолжают отбиваться, но боковым зрением я вижу, как к ним спешат еще несколько стражников. От каждого шага Вика, пока мы несемся к кругу, рука трясется, и я не могу ни думать, ни говорить.

– Подожди, – хриплым голосом говорю я, но не думаю, что Вик вообще меня слышит.

Оглянувшись, я вижу, что Калл, следуя за нами, осматривает двор. Он замечает Бреннара и круг, видит, как его стражники сражаются с Лудо и Эмони, а затем переводит взгляд на меня. Он не бежит, не торопится. Просто шагает за нами, предвещая взглядом смерть, и тащит за собой Элору.

Я должна добраться до нее.

– Подожди! – Я толкаю Вика, и на сей раз он меня слышит. Вик наклоняет голову, смотря на меня, пока я пытаюсь выпутаться из его рук. Он отпускает меня, и мы пошатываемся. Я падаю, чуть не вывихнув лодыжку.

– Что ты делаешь? – кричит он, снова протягивая ко мне руки.

Я вырываюсь.

– Я не могу уйти без нее!

– Аурен… – Внезапно он переводит взгляд мне за плечо, а потом с силой отталкивает.

Я спотыкаюсь, и в тот же миг меч, который был направлен на меня, со свистом опускается на Вика. Я громко охаю, когда лезвие вонзается ему в плечо, и Вик кричит от боли.

Его рукав разрезан, а из раны хлещет кровь.

Но я смотрю на нее с удивлением, потому что кровь… не красная.

Она золотая.

Глава 51

Аурен

Меня берет оторопь. Все мысли замирают.

Я смотрю круглыми глазами, чувствуя, как сбивается с ритма сердце. Мой взгляд прикован к золотой крови, которая хлещет из раны Вика.

Слышу голос Эстелии: «Все Терли рождались с какой-нибудь золотой частичкой».

В памяти всплывает лицо Вика, как он смотрел на меня, когда мы впервые встретились на поле.

«Вы и правда она…»

Невероятная правда сносит меня, обрушившись оглушающим зарядом. Удивление, неверие и негодование рассеиваются, увлекая меня в разные стороны. Возникает ощущение, будто кто-то выбил из меня дух и снова, и снова наносит удары, пока я пытаюсь отдышаться.

На долю секунды мы встречаемся взглядами. Его золотая кровь разливается между нами, наполняя меня новым открытием.

Выражение его лица…

Полное сожаления.

Преисполненное чувства вины.

Пропитанное скупым признанием, которое орошает нас, проливаясь дождем прошлого и настоящего.

Вик – Терли.

Я слышу лишь это. И думаю только об этом.

Пока наша связь не прерывается, когда Вик поворачивается к стражнику, пытавшемуся на меня напасть. Время вырывается из паузы, как резко распахнувшаяся дверь.

Вик двигается с поразительной скоростью. Одной рукой он хватает стражника за лицо и дует.

Из него вдруг вырывается облако золотистого пепла. Густой и липкий, он влетает стражнику в рот, оседает на его губах, языке. Стражник давится, но блестящий пепел продолжает собираться, окутывая густым облаком пыли его голову и мешая видеть.

Он машет руками, пытаясь вычерпать пепел изо рта, чтобы дышать, но не выходит. Стражник падает на землю, а Вик разворачивается и выхватывает спрятанный кинжал в тот же миг, как на него нападает другой гвардеец.

Краем глаза я замечаю какое-то движение и резко оборачиваюсь. На меня бросается стражник, замахнувшись клинком. Но он не успевает нанести удар, потому что позвоночник у него ломается пополам, как ствол дерева. Он падает вперед и умирает до того, как ударяется о землю, смотря невидящим взглядом.

– Ее не трогать! – кричит Калл, спеша ко мне. Он тащит за собой Элору, и ее ноги волочатся по траве.

Я прижимаю к груди ноющую руку и поворачиваюсь к нему, чувствуя, как путаются мысли.

Последние ореанцы пытаются добраться до круга. Лудо сражается. Эмони сражается. Вик сражается. К нам бегут еще стражники и окружают со всех сторон.

– Отступаем! – кричит Вик. – К кругу! Быстрее!

Я смотрю на Элору, видя на ее лице ужас. Видя годы насилия и унижения. Все это из-за мужчины, который крепко ее держит.

– Аурен! – кричит сзади Вик. – Нужно уходить!

– Я ее не оставлю! – бросаю я через плечо.

Превозмогая боль, я выталкиваю из себя магию, пропускаю ее по ладоням. На траву падают вязкие сгустки.

Калл насмехается над моими жалкими потугами.

– Почему гниль перешла к тебе?

Я не отвечаю ему, и он крепче сжимает кулак; его магия усиливается.

Сжимает, сжимает, сжимает.

Я трясусь всем телом. От гнева. От решимости. Пытаюсь сосредоточиться на магии даже сквозь изнуряющую боль.

– Пошел ты!

Я направляю вперед свернувшееся золото. Заостряю его. Оно вонзается в руку, которой он стискивает Элору, и ему приходится ее отпустить. Из раны сочится кровь, но он поднимает эту руку и щелкает пальцами.

Меня пронзает невыносимая агония.

Я смотрю вниз, на ребро, которое он мне только что сломал.

Попытка вдохнуть – настоящая пытка.

Ноги подкашиваются, и я грузно оседаю на землю. Наклоняюсь вперед, выставив здоровую руку и едва удержавшись от падения. Рука дрожит, когда я пытаюсь удержаться на ногах и не упасть лицом в землю. Из меня вот-вот польются пот, желчь и слезы. Трава кружится перед глазами. Дышать все труднее.

Но в груди, там, где осталось зернышко гнили…

Кипит.

– Почему гниль перешла к тебе?

Я прикусываю язык, чтобы не закричать.

Золото застывает на траве.

– Говори!

Я поднимаю голову, глядя на него с вызовом. С яростью. С угрозой.

Взгляд у него становится еще жестче. Он поднимает руку.

Разрушитель продолжает ломать. Но не меня.

Щелчок.

Слышу, как сзади вопит Лудо.

Щелчок.

Кричит Эмони.

Щелчок.

У Вика вырывается вскрик.

Внутри у меня все сводит, шея деревенеет, и я не могу оглянуться, не могу увидеть их распростертыми на земле, зажимающими переломанные кости. Меня захлестывают паника, ненависть и отчаяние. Я должна что-то сделать. Должна его остановить. Должна всех спасти.

– Я и дальше буду ломать им кости, пока ты не скажешь, – кричит Калл. – Почему магия гнили перешла к тебе? Почему она ищет тебя?

Так вот почему он не убивает меня. Он хочет получить ответы.

– Не знаю.

Мой голос звучит как шепот. Золото сворачивается и застывает. Но гниль, которая пронизывает его, корчится. Моя грудь горит.

Гудит.

В ушах стучит, но не от боли, а от гнили. Не только от гнили, которая переплетена с моей магией, но и от гнили внутри дома.

Его гнили. Его магии.

Она стучит. Пульсирует. Как вены, идущие от сердца. Гниль бьется во мне так, как я никогда прежде не чувствовала.

Я стискиваю пальцами траву.

И бужу своего фейского зверя, заставляю открыть глаза.

Магия Слейда напевает соблазнительную песнь, завывая, как волк на луну.

Песня его силы призывает моего зверя.

Потому я высвобождаю его из клетки за ребрами.

И позволяю петь в ответ.

И стоит мне сделать это, как гниль в груди становится горячее.

Горячее.

– Говори, что связывает тебя с моим сыном! – требует ответа Калл громогласным голосом.

Его сын.

Я поднимаю голову и с яростью смотрю на него.

– Он тебе никто, – рычу я.

Он – мое все.

Внутри вспыхивает оберегающий собственнический инстинкт. Слейд мой. Не его.

Мой.

Я заявляю на него права. Мое сердце, разум, тело, зверь, моя душа заявляют на него права.

В глазах Калла горит жажда.

– Выходит, ты все же с ним знакома. Он здесь? Это он прислал тебя? Говори!

Я чувствую, как внутри все сжимается, как желчь обжигает горло и покрывает язык.

Я зарываюсь рукой в траву. В почву. Зверь вскакивает, впиваясь когтями в мое тело и смыкает пасть вокруг семени гнили.

Я делаю глубокий вдох.

А потом зверь глотает это семя силы целиком, и все мое тело дрожит. Весь мой мир переворачивается. Что-то в глубине моей души меняется.

С чем-то сливается.

Калл не видит. Не видит, что происходит у него за спиной. Не чувствует того, что чувствую я. Он не ведает, что под его ногами кружит магия Слейда, тянется ко мне – тянется к моей гнили.

Словно сам Слейд протягивает ко мне руку, и я тянусь в ответ.

Мы почти соприкасаемся.

Я чувствую его так же уверенно, как и свою кожу. Ощущаю саму его душу, словно она переплетена с моей.

Она вьется, вьется и вьется…

Я молчу, и каштановые брови Калла сходятся на переносице. Он не слышит, как громко грохочет моя песнь. Не слышит, как в корнях в земле кричит жажда применить силу.

– Я сломаю всех, пока ты не скажешь то, что я хочу знать, – угрожает он, притягивая Элору к себе за волосы. – И ее тоже.

Ее.

Мы встречаемся взглядами.

Мои золотые глаза.

И ее зеленые.

Точно такого же оттенка, как у Слейда – словно он сам смотрит на меня.

Земля дрожит – я дрожу.

Ярость горячая. Она дикая. Она звериная.

Это гниль.

Калл поднимает руку. Соединяет пальцы, готовясь щелкнуть. Готовясь ломать.

Но тогда… надламываюсь я.

Гниль Слейда влетает в мою, и меня прорывает.

Время меняется.

Расстояние сокращается.

И что-то… сталкивается.

АУРЕН

Я задыхаюсь.

Дышу.

Воздух Эннвина. Воздух Ореи.

Я отступаю назад.

Зверь и семя вырываются наружу.

Сливаются.

Спину обжигает жар.

Гниль проникает глубже. Не со смертью, а с возрождением. Жизнь вырывается на свободу.

Две души тянутся друг к другу. Сливаются. Я слышу два биения сердца.

Вместе с общей песней.

Моя аура вспыхивает.

Меняется.

Я чувствую его.

СЛЕЙД

Я задыхаюсь.

Я чувствую ее запах.

Ее тепло. Оно поглощает меня.

У меня подгибаются колени.

Гнилое сердце внезапно разбухает.

Что-то внутри надламывается.

Что-то меняется.

Мои два облика… они склеиваются. И на свободу вырывается что-то еще.

По груди расползается чешуя, вырвавшись из моего умирающего, как я думал, сердца.

В ушах стоит рев. Души переплетаются.

Моя аура пульсирует.

Меняется.

Я чувствую ее.

Глава 52

Аурен

Время возвращается на круги своя.

Калл стоит, замерев, и с изумлением на меня смотрит. Элора вытаращила глаза.

Ощущение, будто из меня вырывается звезда – такая же яркая и горячая, как солнце, и пускает корни – такие же темные и отравленные, как смерть.

Замешательство, бурный восторг и чувство, у которого нет названия, но оно кажется таким уместным, когда захлестывает меня. Я смотрю вниз, содрогаясь всем телом, и из горла у меня вырывается всхлип.

В прошлом я видела всего одну ауру – ауру Слейда, когда он был в облике Рипа. Темная, вьющаяся чернота исходила из него дымом и тенью. Аура, которая пульсировала вместе с его сущностью.

Он говорил, что моя аура сияет, как яркое солнце.

Именно это я и вижу.

Свет разливается по моему телу ярким теплом. Но… теперь в нем вьются черные тени.

Словно наши ауры объединились.

Внутри все дрожит от прилива тепла и прохлады, света и тьмы, жизни и смерти.

Черноты и золота.

Я не могу объяснить эту связь, но отчего-то понимаю ее суть. Словно два сердца бьются как одно.

Затаив дыхание, я смотрю, как сверкающее золото и черная дымка медленно оседают под моей кожей, пока блеск не исчезает. Но, больше не видя этого блеска, я все равно его чувствую. Чувствую присутствие Слейда. Мягко. Приглушенно. Будто тихие мгновения перед пробуждением, когда я ощущала, как он лежит рядом со мной. Или когда входил в комнату, а я, даже не оборачиваясь, понимала, что это пришел он.

Меня пугает жестокий раскатистый смех, вырывающий из раздумий. Я поднимаю голову и вижу, как блестит глаз Калла, как сверкают его зубы в зловещей ухмылке.

– Ну, это все объясняет, – говорит он, его взгляд полон жестокой насмешки. – Päyur.

Я хмурюсь.

Это слово… произнесенное с напевом древних фейри. Я узнаю это слово… Но откуда?

А потом вспоминаю.

Вспоминаю себя в Рэнхолде. Темную библиотеку. Обложку из бузины, обшитую красной кожей. Запрещенную книгу о фейри, которую засунула себе в карман.

Вспоминаю, как открыла ее и увидела рисунок.

Рисунок женщины со светло-желтыми волосами, отливающими золотом. И мужчины-фейри с крыльями. Они обнимались, и их окутывало какой-то дымкой. Почти как…

Объединившиеся ауры.

И то слово, написанное прямо под рисунком.

Päyur^[4].

Сердце бешено бьется в груди. Отзывается эхом.

– Теперь понятно, откуда взялась гниль, – высокомерно говорит Калл. Даже с восторгом. – Скажи, давно ты видишь ауру моего сына? Давно знаешь, что вам суждено стать связанной парой?

Связанной парой…

Перед глазами все расплывается.

И вдруг выступает яркое воспоминание. Это происходит резко, словно оно ждало все это время.

Я вижу это воспоминание очень ясно. Холодная ночь на балконе под снегом и звездами. Невероятное желание и изнурительное противостояние.

Взгляд черных глаз.

Я смотрю в небо, не стряхивая упавший на ресницы снег, а когда поворачиваюсь к Рипу, то вижу, что он тоже на меня смотрит.

– Ну, еще злишься на меня? – спрашивает он с насмешливыми нотками. Я с жадностью слушаю его голос, радуясь, что молчание прервалось, что забылись споры на лестнице.

– Я в ярости.

Рип склоняет голову, словно ничего иного не ждал.

– А ты? – спрашиваю я.

– Я вне себя от гнева.

Уголки наших губ одновременно приподнимаются в похожих ухмылках.

Он отклоняется назад, и шипы на спине исчезают под кожаной одеждой.

– Мы с тобой та еще пара.

От его слов бегут мурашки по рукам, несмотря на то, что я завернута в одеяло.

– Ты о чем?

У него загадочное выражение лица, и Рип открывает рот, чтобы ответить, но, задумавшись, снова смолкает. Снежинки падают на его темные волосы, исчезая в черных как смоль прядях, и Рип рассматривает меня с пылом, к которому я уже начала привыкать.

– Знаешь, это удивительно.

– Что именно? – спрашиваю я.

– Возможно, мы последние фейри в этом мире, и той ночью наши пути по какой-то причине пересеклись.

От сказанных им слов, что моя аура была маяком, на свет которого он последовал, в горле встает ком.

– Судьба иногда любит пошутить.

– Да.

Да.

Мой разум – разрушительный ураган. Все крутится и крутится. Мои чувства в полном беспорядке.

А его слова до сих пор откликаются эхом.

«Мы с тобой та еще пара».

Та еще пара, ты и я.

Päyur, ты и я.

Глава 53

Аурен

Он знал.

От этой мысли горло сжимают тиски. Я чувствую на кончике языка привкус правды. У меня всегда было очень смутное понимание, что такое аура. Я неосознанно помнила о них еще с детства. Потому, когда впервые увидела Рипа той ночью в Пустоши, сразу поняла, что он – фейри. Прежде я никогда не видела у ореанцев магию, поэтому по той черной дымке, которая всегда его окутывала и напоминала тени, да и по слегка заостренным ушам, скрытым волосами и шлемом, сразу поняла, кто он такой. Я чувствовала в нем непохожесть.

Но я не знала, что ауру могут видеть только связанные судьбой пары. Не знала, что это вообще значит. Да и откуда? Мне было пять, когда я покинула Эннвин.

Но Слейд знал.

Я вспоминаю слова Эмони: «Ты можешь видеть его ауру? Немногим фейри это удается. Неудивительно, что вы так стремитесь вернуться друг к другу».

Я не задумывалась об этом. Не стала размышлять, почему, вернувшись в Эннвин, больше ни у кого не видела ауру. Я думала только о том, как бы поскорее его найти, о попытках управлять своей силой…

И его силой.

Я смотрю на ладони и вижу, как на них извиваются линии.

– Где он?

Я резко поднимаю взгляд. Калл подошел ближе. Элора тоже.

Он замечает, что я смотрю на нее, и еще крепче стискивает ее шею.

– Смотри, Элора. Истинная Päyur среди нас. Но тебя это не сильно волнует, да? Ведь ты не одна из тех редких ореанцев, которые могут образовать связь с фейри. Но вот она, перед нами. Связана с нашим сыном. – Он снова переводит взгляд на меня. – А моего сына нигде не видно. – На его лице отражается желание причинить боль. – Но у меня есть ты.

– Нет, – рычу я. – Нет.

Я сжимаю руку в кулак, и теперь магия Слейда откликается на мой призыв. Скопившаяся гниль вырывается из земли, взмывая вверх яростным потоком, от которого трескается земля.

Она поднимается извилистыми корнями – прочными, зловещими и высокими.

Вдох. А потом она обрушивается на стражников и отбрасывает их в стороны.

Я удивляю их своим внезапным порывом, и потому самый большой корень врезается в Калла. Внезапно появление магической силы сына застало его врасплох. Он отлетает в сторону.

– Аурен! – кричит Вик.

Пора уходить.

Здоровой рукой я хватаю Элору. Мы бежим к кольцу фейри, где уже собрались Вик, Эмони и Лудогар. Похоже, у Вика сломано плечо. Эмони прижимает к себе руку, а Лудогару приходится ползти к кольцу, потому что у него сломана нога. Мои же кости мучительно ноют, и я едва дышу, но справляюсь.

Чудо, что никто из стражников не добрался до Бреннара. Никто не отрезал нам единственный путь к отступлению.

Отравленные корни за моей спиной продолжают расти, нависая над землей и утолщаясь, подобно терновнику. А потом я слышу, как корни начинают хрустеть. Ломаться.

– Бегом!

Мы все разом влезаем в круг, прижавшись друг к другу. Я стою на цыпочках, прижимая к себе Элору, Вик рядом со мной истекает кровью и тяжело дышит. Эмони поддерживает Лудогара, чтобы он не упал.

И мы исчезаем.

Мир комкается, как бумага, разлетается, увлекая нас за собой. Меня переполняет неверие, а удивление медленно сменяется радостью. Мы выбрались. Мы сбежали.

Однако, когда мы переносимся с помощью магии Бреннара, внутри все сжимается от гадливого ощущения. Не знаю, почему я так ненавижу круг фейри, не знаю, почему испытываю к нему такое отвращение, но это так. На коже выступает холодный пот, и я хочу выбраться.

Мы приземляемся. Все разглаживается.

Я сжимаю руку Элоры и чувствую, как по щекам от облегчения текут слезы.

– Получилось! Все в порядке, мы…

Перед глазами появляется место, куда мы попали, и я тут же понимаю, как сильно ошиблась. Не получилось.

На самом деле ничего не получилось.

Кольцо фейри, в котором мы стоим, располагается у входа в замок.

Белое здание, украшенное камнем и витражами, возвышается над нами. Оно переливается в лучах заходящего солнца. Мы оказались у парадного входа, откуда из огромных дверей ведет короткая широкая лестница, словно язык, который только что выплюнул нас во внутренний двор.

А вокруг не меньше сотни Каменных Мечей.

У меня стынет кровь в жилах. Сердце замирает. Потому что все жители Ореи, которые, как я думала, избежали опасности, стоят тут на коленях, на их лицах ужас, а к шеям приставлены кинжалы.

Перед ними стоит король. Он весь в сером, на нем королевская мантия, подбитая мехом. У него темно-серая кожа и суровое выражение лица, а на голове серая корона с острыми зубцами, высеченными из камня.

Король Кэррик.

От тревоги в ушах стучит кровь, отдаваясь в ногах, и я начинаю дрожать.

– Что происходит? – шепчу я, лихорадочно оглядываясь и пытаясь понять. – Где мы?

– Мы в Лидии, но должны быть не тут, – с недоумением говорит Вик. – Мы должны…

Круг фейри внезапно выталкивает нас.

Мы впятером вылетаем из него. Вик едва успевает удержать Лудогара. Эмони спотыкается, но у нее получается устоять. Она прижимается ко мне, а Элора так крепко стискивает мою руку, что на коже остаются следы ее ногтей.

Как только мы оказываемся за пределами круга, слышится яростный вой ветра. Трава и цветы колышутся в круге, но я не чувствую ветра. Едва успеваю оглянуться и вижу, как люди начинают появляться в кольце, а потом…

Скрежет, скрежет, скрежет.

От мучительной боли в руке и ребрах у меня подкашиваются колени. В ушах так громко звенит, что я даже не понимаю, что кричат и остальные. Я нахожу в себе силы оглянуться: Эмони, Вик и Лудогар лежат на земле, испытывая ту же ломающую кости агонию, что и я.

Их боль убивает меня. Наводняет паникой.

Элора приседает, бледными руками обхватив мои щеки. У нее на лице исступление и ужас. И мне хочется плакать оттого, что даже в такой жуткий миг мать Слейда пытается меня утешить.

Разрушитель возвышается над нами, смотря так, будто мы грызуны, угодившие в ловушку. Но я смотрю не на него. Я смотрю на Бреннара. Как и Вик, который стоит рядом со мной.

– Какого хрена ты натворил?! – охрипшим голосом кричит на него Вик. – Какого хрена?

Пожилой фейри отводит взгляд в сторону. Его щеки покрыты сероватыми пятнами.

Нас предали. Предали.

Бреннар открыл кольцо фейри не в нашем убежище, а здесь. Здесь, в столице Эннвина…

Меня захлестывает ярость, но тело и разум оцепенели.

Вик лежит на земле, сжимая плечо. Его рубашка пропитывается кровью, и кажется, будто я испачкала его золотом. Но даже так он пытается воспользоваться своей магией пепла, пытается ее развеять. Пепел разлетается, как пыль, слабым облачком, а потом Вик кричит и падает навзничь.

Скрежет, скрежет, скрежет.

Кажется, я вот-вот упаду в обморок. Возможно, так бы и случилось, но Бреннар вдруг придвигается ко мне, и я снова ощущаю запах его кожаного жилета. Эту нотку, словно жилет пропитан… корой.

Корой дуба.

В голове у меня пустота. И в сердце тоже.

Я не здесь, не в замке фейри. Я там, в Бриоле, и мне снова пять лет. Когда в рот мне засунули кожаный кляп, пропитанный вкусом коры дуба. Когда меня похитили у моих стражников, разлучили с остальными детьми и увезли в Орею.

В Орею… где по земле были разбросаны старые круги, ведь раньше там жили фейри.

К горлу подступает желчь и выплескивается изо рта, а сломанное ребро пронзает сильнейшая боль. Во рту жжет, но глаза жжет еще сильнее.

– Ты! – шепчу я, смотря на Бреннара и вытирая рот рукавом. – Это был ты, да? Ты увез меня…

Я даже не успеваю заметить его трость, как она бьет меня по лицу.

Щеку пронзает боль, у меня пропадает зрение, а тело снова растягивается на земле. Думаю, я потеряла сознание на несколько секунд, потому что, когда прихожу в себя, королевская стража ставит Элору, Вика, Эмони и Лудо на колени и наставляет на них мечи.

У меня внутри все плавится от ненависти и ярости.

Король фейри возвышается надо мной вместе с Каллом. Они стоят бок о бок, за ними ярко сияет замок, а на их лицах чудовищные выражения. Торжествующие.

– Так это правда. Аурен Терли, – хриплым голосом проговаривает мое имя король. В его гранитных глазах столько ненависти, что у меня волосы встают дыбом. – Ты должна быть мертвой.

– Проклятие, нет, это ты должен быть мертвым! – выплевываю я.

Золото и гниль вырываются из ладоней и ударяют короля, Калла, Бреннара, откинув их назад и чуть не сбив с ног стражников…

Разрушитель ломает еще одно ребро.

Агония ослабляет мои силы. Жидкий металл тщетно падает на землю, как ветер, вырвавшийся из паруса.

– Довольно, – слышу издалека голос короля. Вик и Эмони тоже кричат мое имя. Я не вижу их сквозь слезы, застилающие глаза.

– Она нужна мне живой и полезной, – говорит Калл.

– Полезная Терли? – смеется король Кэррик, но задумчиво трет подбородок, а потом переводит на кого-то взгляд. – Приведи Уну.

Я стону, лежа на траве. На мне сказалась битва с Каллом, потому что я применила свою силу и силу Слейда с большей мощью. Последствия этого обрушиваются на меня снова и снова, как удар топора по стволу дерева. Боль, которую причиняет Калл каждым переломом, напоминает последний удар перед падением дерева.

Король смотрит на меня, видит на моем мокром от пота лице неповиновение. Он приподнимает бровь и переводит взгляд на стражников.

– Начинайте убивать ореанцев.

– Нет! – подрываюсь я, но перед глазами мелькают черные мушки. Я вижу, как падает первый ореанец и из его горла хлещет кровь.

Потом другой.

И еще один.

Скрежет, скрежет.

Ореанцы продолжают падать замертво.

– Прекратите! – снова и снова кричу я, пытаясь добраться до них и пачкая золотом траву.

Прекратите, прекратите, прекратите.

Эта боль, смерть, ужасное осознание – мне нужно, чтобы это все прекратилось.

– Я оказываю им услугу, – провозглашает король. – Здесь, в моем замке, смерть наступает быстрее, чем для тех, кто умирает в Орее.

Что?

Я перевожу взгляд на жестокое лицо короля.

– О, ты не знала? – спрашивает он, а потом смотрит на Вика и остальных. – Я наконец-то осуществил задуманное. Мост Лемурии восстановлен. Пока мы беседуем, мое войско наступает на Орею и убивает всех, кто попадается им на пути. Скоро все ореанцы будут мертвы.

Вик кричит. Сопротивляется. Жители деревни плачут от скорби.

Но я уловила только одно.

Мост Лемурии восстановлен.

Слейд.

Я могу вернуться к Слейду.

Одной это мысли хватает, чтобы преодолеть мучительную боль, бессилие и беззащитность.

Король просчитался. Он думал, что своими словами только доведет меня до отчаяния и страха, и я действительно их чувствую… но еще ощущаю и яростную, непреодолимую надежду.

Я не жду. Воспользовавшись приливом сил, я бросаюсь всем, что во мне осталось, в Калла и короля. Лужа на траве внезапно сливается и поднимается как толстая ветвь. Кряхтя, я направляю ее на двух фейри, намереваясь их позолотить, убить, черт возьми, потому что наконец-то могу вернуться к Слейду…

Но сзади вдруг кто-то накрывает руками мои уши.

Я тут же чувствую сильное давление, словно меня опустили на дно океана. Я слишком быстро погружаюсь на самую глубину.

Меня резко лишают магии.

Кажется, будто вот-вот лопнут барабанные перепонки, а глаза выскочат из орбит. Я кричу и пытаюсь скинуть эти руки, но потом в меня что-то впивается.

Оно проникает в уши, заставляя кричать еще громче, но я не слышу своего крика. Потом все звуки перекрывает щелчок. Мое золото падает на землю, а тело обмякает.

Что-то вгрызается.

Вгрызается мне в ухо, в мозг.

Как гусеницы, грызущие лист, как мышь, прокладывающая себе туннель в грязи. Я замираю, когда это нечто задевает у меня что-то в сознании. Проникает внутрь.

Проникает глубже.

Желание бороться, страх, гнев – все это просто прекращается. Вычерпывается, оставив после себя дыры и ямы.

А я…

Я?

Я недоуменно смотрю.

Голова кажется такой легкой. В ушах стоят пустые звуки. Что-то хрустит…

– Сколько времени это займет? – слышу я чей-то вопрос.

Кто это?

Что?

Я очень далеко. Или очень близко. Я отрешенно наблюдаю за собой сверху, будто нахожусь во сне.

Но подождите… мне нужно было что-то сделать… мне нужно было к кому-то вернуться.

Ко мне подходит незнакомка, вытирая руки, и задумчиво смотрит на меня голубыми глазами, внутри которых кто-то словно прорисовал полосы.

– Немного, – улыбается она.

Люди кричат. Я оглядываюсь, и столько лиц с ужасом на меня смотрят. С отчаянием.

– Что ты с ней сделала? – кричит фейри с раной на руке.

Я хмурюсь…

Но чья-то рука тащит меня прочь.

Я чувствую, как мои воспоминания и меня саму уводят прочь.

Прочь.

Прочь.

Прочь…

Потому что именно это происходит…

Когда забываешь.

Благодарности

Писать эту книгу после родов и с младенцем на руках – нелегко. Я вложила все силы, создавая этот текст, и сомневаюсь, что когда-нибудь смогу адекватно описать все чувства, которые в тот момент испытывала. Но единственная причина, по которой я смогла написать даже одно предложение в этом году, – моя семья и друзья.

Я благодарна своему мужу за то, что помогал пережить каждый темный день. Моей старшей дочери, ты всегда была моим маленьким солнышком. И моей новорожденной дочурке за то, что привнесла в нашу жизнь столько новой любви.

Моим родителям и сестре. Иногда мне кажется, что без вас я не могу дышать. Вы снова исцелили меня изнутри, а также помогли в послеродовом периоде и во время дедлайна. Вы находились рядом несколько недель, помогали всем, чем могли, и я очень благодарна вам за то, что ободрили меня и помогли прочувствовать, что мне это по силам. Спасибо моей племяннице за то, что все бросила и примчалась на помощь.

Благодарю богинь за послеродовых доул. Без их помощи моя тревога была бы намного сильнее, а выздоровление протекало бы медленнее. Пока я писала эту книгу, моя жизнь претерпела значительные перемены, и изменилось и само «Золото».

К лучшему.

В начальном периоде были трудности, но я никогда не работала так усердно и долго над одной книгой. Теперь она написана, и я очень счастлива за то, какой она стала.

Единственная причина, благодаря которой эта книга стала стоящей, и единственная причина, почему я смогла закончить этот роман, – замечательные люди, которые помогали мне с каждой главой.

Сара Паркер, Айви Ашер и Энн Дентон, даже не знаю, сколькими сообщениями мы обменялись за время работы над этой книгой. Наверное, тысячами. Я всегда говорю, что не смогла бы написать книгу без вас, но на этот раз говорю совершенно серьезно. Потому что, пытаясь найти общий язык с новорожденной дочкой, я пыталась и понять своих персонажей. У меня никогда еще не было такого стресса, давления и эмоций. Но вы помогли мне пережить каждый день, помогли улучшить каждое предложение. Вы погружались в текст снова и снова, бросали все, чтобы прочитать или подбодрить меня на продолжение. Вы мои лучшие друзья, вы восхитительные женщины, невероятно талантливые писательницы, и я чертовски вам благодарна. Спасибо за то, что провели меня до финала и помогли преодолеть все препятствия. Вы не только Аурен сделали сильнее – вы сделали сильнее и меня.

Спасибо Хелайне. Ты – неотъемлемая часть рабочего процесса, и без тебя я бы давным-давно растерялась. Спасибо за то, что была рядом во время застоя и спешки, и за все то время, которое ты потратила на совершенствование этой книги, вплоть до мельчайших деталей.

Моему агенту Ким, спасибо за то, что подбадривала меня, за всю поддержку и неустанную работу над этой серией. Она превзошла все, о чем я могла мечтать. Ты просто суперзвезда.

Спасибо Ребекке и всей команде «Золотой пленницы» в Penguin Michael Joseph, огромное спасибо за то, что взялись за эту серию и поверили в меня и в путешествие Аурен. Спасибо, что помогли мне понять, каким стало «Золото», а еще за терпение и советы.

Обри, спасибо тебе за такие великолепные обложки. Обожаю твой великолепный ум.

Спасибо С. Р. Джейн, Рейчел и Кэндис за то, что нашли время прочитать, и за ваши отзывы. А еще спасибо Рейчел за то, что отвечала за меня в соцсетях, особенно в то время, когда у меня просто не было возможности. Ты потрясающая, у тебя идеальный глазомер, и я очень благодарна тебе за помощь.

Спасибо Эми, моему редактору, за то, что помогла «Золоту» засиять по-настоящему.

И БОЛЬШОЕ, ОГРОМНОЕ, БЕЗМЕРНОЕ спасибо вам, читатели.

Я в восторге от вашей неизменной поддержки. Я вижу все ваши посты, упоминания, видео с Буктока, косплеи, иллюстрации и комментарии. Просто хочу, чтобы вы знали, как я вам благодарна. Когда я пишу, у меня всегда возникает ощущение, будто я делюсь частичкой себя, но ваши добрые слова и интерес снова наполняют меня силой. Без вас у меня ничего бы не вышло. Спасибо за то, что любите эту серию и нашли время окунуться в этот мир вместе со мной.

А всем, кто переживает нелегкие времена, хочу напомнить, что всегда наступает новый рассвет. День за днем. Шаг за шагом. Вы сильные, как и Аурен, и сияете так же ярко, как и она.

Примечания

1

Помещение в ресторанах, кафе и других заведениях общественного питания, предназначенное для обслуживания посетителей.

(обратно)

2

В пер. с англ. – чесотка.

(обратно)

3

В пер. с англ. – капюшон.

(обратно)

4

Päyur – слово, по задумке автора означающее пару.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Три королевы

Благодарности