Взлет (fb2)

- Взлет (Гридень - 4) 777K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Денис Старый - Валерий Александрович Гуров

Гридень 4. Взлет.

Глава 1

Апофеоз войны… именно это определение приходило в голову, когда я смотрел на поле боя. Нет, горы черепов, как это было изображено на одноименной картине Василия Верещагина, не было, ходя горки трупов все же образовывались. Но в целом, раскрывавшаяся панорама не давала мне особой причины для радости. Победа? Да еще две таких победы и я останусь без армии, а прозвище мне дадут потомки «царь Пирр».

И ведь никто не упрекнул, все только и нахваливают, причем не столько само ведение и управление боем, командование, сколько прозорливость в деле создания новых родов войск — пикенеров, которых называют «копейщиками», и дешевых, но, как оказалось, вполне эффективных, лучников. Если во главу угла ставить вопрос «цена-качество», то выходит очень выгодное новшество.

Луки из можжевельника и дуба считались больше забавой охотников, не воспринимались всерьез военными. Тут и более внушительные габариты и технические характеристики не на высоте, относительно боевого оружия. Но эти лучники своими заградительными выстрелами смогли в критический момент не допустить массу противника, идущую на прорыв, дать возможностьнеприятелю выстроиться, организоваться. Так что таким лучникам быть!

Что касается пикенеров, то уже сейчас понятно, что они могут находиться на поле боя и эффективно воевать. Да, потери среди них составили в итоге около двадцати процентов. Не все кольчуги и пластины на плечах сдерживали стрелы, или держали их, но плечи получали травмы, которые не позволяли крепко удерживать копье. Были и те, кто растерялся, но не покинул строй только из-за криков и тумаков от десятников. Ну и самая большая Ахиллесова пята — это неумение сражаться без пик.

Случалось так, что сбитый с коня русич-воин подымался внутри нашего построения копейщиков и наводил такого шороху, кромсая всех ближайших моих воинов, что успевал изрубить, и это еще и окольчуженных, до пяти воинов, прежде чем этого конного самого убьют. Так что следует сделать упор и на то, чтобы создать дополнительное оружие для копейщиков, ну и научить их владеть этим оружием.

Мне приходит на ум шпага, или даже рапира. Может последний вид клинкового оружия и более подходит, несмотря на то, что рапира более церемониальное оружие из иной реальности. Но такая «зубочистка» смогла бы проколоть кольчугу, войти в колечко. Нужно думать, и явно не в ближайшие дни, может и недели. Там сложности в изготовлении, так как сталь нужна добрая, иначе тонкие клинки будут больше ломаться, чем использоваться в бою.

Война только началась и мы в ней показали свою силу. Сейчас нужно очень четко определить место, где остановиться, полностью оборудовать позиции, даже запастись травой, для чего отправить воинов с косами. Овса немного, но получилось раздобыть, как и иного зерна. Была и еда, пусть и в ограниченном ассортименте. Сейчас сразу три команды занимается засолкой конины. Да, славяне ее не едят, потому как конь — это товарищ, помощник и все такое. Но голод не тетка, а коней вокруг, все еще умирающих, крайне много.

Погоня, которая была организована как только враг побежал, достигла вражеских обозов и… Не послушалась приказа. Казалось, что тут нужно наказать, примерно покарать, ибо есть единоначалие. Но это было тем проявлением здравого смысла, за который нельзя ругать. Я же не знал, что противник, будучи таким уверенным в своей силе против нас, но ожидавший не скорой, однако, победы, решит подтянуть обоз.

Тут все было логично, так как кони у врага были не свежими, только на одну атаку их бы и хватило. Ну а не получилось бы захватить нас сходу, так можно покушать, отдохнуть, хоть бы и поспать, чтобы с утра и начать приступ. В конце концов сражение произошло уже далеко за полдень. Вот и подтянули обозы.

Не все получилось у врага забрать. Как мне докладывали, если половцы бежали без оглядки вперед, то возле обозов решили дать бой. Так что разделили припасы мятежно-кипчацкого войска примерно пополам с врагом, а остаткам половцев дали благополучно уйти. Пусть несут вести о своем позоре по всей Степи. Проиграть пятью тысячами двум тысячам — это еще ничего, тем более сцепленные повозки использованы, подлые хитрости, греческий огонь. Но проиграть пешцам?.. Позор! Как и то, что сбежать превосходящимчислом.

По трофеям получалось так же все более чем хорошо. Сейчас все еще отлавливали коней, но было понятно, что и здоровых лошадей мы раздобыли не менее тысячи, это без того, что союзным половцам отдадим. Луков половецких полтысячи. Вот и получится еще создавать отряды лучников даже вооружённых сложносоставными луками. Двадцать три вола из обоза, телеги, массу орудия и доспехов. Особенно привлекали брони русичей.

Но пока еще все окончательно не подсчитано, цифры только на вскидку и кроме трофеев, хватает иных дел. Вот я и собрал импровизированный узкий Военный Совет из себя, Геркула и Алексея.

Я кивнул головой и показал жестом, чтобы начали докладывать. Голос все еще не восстановился, а котелок с водой еще не закипел, чтобы я добавил в кипяток сваренную на меду малину и подлечил свое горло. Видя, что Геркул с Алексеем замялись, кому именно докладывать, я указал на Геркула.

Было некоторое чувство вины перед этим воином, который баюкал левую руку, на которые были наложены шины. Все же вагенбург, которым командовал Геркул стал своего рода приманкой для врага, стягивая неприятельские силы и давая возможность для меня не проиграть бой.

— Из пяти сотен, у меня более ста пятнадцатипотерь. Большая часть ранеными, но я не учитывал тех, у кого царапины, или какие ушибы, таких тоже много. Так что временно, но половина воинов не может ни работать, ни воевать, — докладывал витязь-брат Геркул.

Мда… Из двух тысяч в строю условно лишь чуть больше половины воинов. И пусть иные оклемаются, тем более, что им интенсивно оказывается первая помощь, но по моим понятиям — это Пиррова победа.

— Аепа сильно ранен, крови потерял много, у него правая кисть с руки отрублена, — сообщил Алексей, после того, как назвал потери среди воинов первого военбурга.

Больше всего, если соотносить количество воинов и число потерь среди них, пострадали лучники. Имея крайне низкую степень защиты, они, попадая под стрелы врагов, получали раны и увечья, часть из которых в нынешних условиях несовместимы с продолжением жизни.

У нас была организована примитивная, но медицинская служба. В каждом десятке был воин, которых, по крайней мере, мог перевязать рану, знал, где нужно пережать, чтобы раненый не истек кровью. Были четыре травника, которым я постарался вложить в головы понятия военно-полевой хирургии, насколько мне, опытному солдату из будущего, это направление было знакомо.

Тут все сложно: начиная от антисептики, заканчивая перевязочными материалами, инструментами. Так что стрелы, как и порезы от рубящего оружия, они прижигались. То и дело, но я слышал истошный крик — кричали воины, которым прямо сейчас старались либо спасти жизнь, либо ускорить смерть. Много умирало от полученного болевого шока в процессе «лечения», сердце не выдерживало такие муки. Но ничего не делать — это не вариант, это преступление. Нужно дать человеку шанс выжить, ну и сохранить те средства, которые вкладывались в него, когда он обучался.

Что касается союзных половцев, то они потеряли половину от всех своих воинов. Но, что не отнять, сражались они мужественно и сильно помогли, так как существенно ослабили главную ударную силу вражеского войска — мятежных русичей.

— Получается, что нас, тех, кто биться сможет, только тысяча и еще две сотни, в ближайшее время может быть на сотню больше, оклемаются ушибленные, — закончил доклад Геркул.

И в таком случае возникал бы вопрос: а что делать дальше? Но у меня было решение, которое никак нельзя принять за трусость. Пусть оно и не предполагало активных действий, так как у нас большие потери и балласт в виде раненых, умерщвлять которых я не собирался. Вместе с тем, решение соответствовало всем тем задачам, что передо мной поставил великий князь, и которые я дополнил своим разумением.

Я поманил Геркула и Алексея рукой, они нагнулись, и я прошептал, в режиме оберегания связок:

— Ищем удобное место: возвышенность, чтобы с выходом на реку, желательно с одной из сторон болотистая и топкая земля. Место должно быть достаточно, у нас уже большой обоз и много коней, — дал я поручение своим заместителям.

Все так, нужно отступить, занять такую позицию, чтобы нас было нельзя быстро сковырнуть без того, как бы и самому врагу не обломать зубы. Есть еще сюрпризы для тех, кто на нас полезет. Вода нужна, чтобы не чувствовать жажду. Конечно же ее кипятить, даже для коней. Но котлы есть, а еще удалось изрядное количество захватить. Мясо есть, овес имеется. Выдюжим, да еще и с честью.

Что касается вероятности найти такое места, так мы недалеко от Днепра, да и не Степь тут, скорее лесостепь, и пролески присутствуют. Если нам дадут время, хоть бы дня два на подготовку, так будут неприятно удивлены наши противники.

— Расспросите того пленника, что захватили, — прошептал я.

— Князя стародубского? Изяслава Давыдовича? — не без нотки гордыни спросил Алексей.

— Или Козла? — сказал Геркул и рассмеялся. — Козла Сотановича? Вот же варвары степные! Еще бы овцами да баранами назвались!

Мы рассмеялись. Вокруг трупы, прилетели вороны за свежатиной, а мы смеемся, но лучше смех, иначе придется плакать. А мужчине слезы не к чему.

Я показал один палец, что означало позвать первого, русского князя.

Через пять минут передо мной, восседающем на большом пне и вытянувшим больную ногу вперед, предстал парень. Вот как есть, не старше шестнадцати лет. То есть, мы ровесники? Война — дело молодых? Лекарство против морщин? Учитывая, что и Козлу Сотановичу, половцу нет и шестнадцати, так получается, что сегодня состоялась битва отроков. А что? В летописи может так и зазвучать «Битва Отроков в лето…». Прямо, как «Битва бастардов» из многим известного в будущем сериала.

— Ты предатель! — закричал пленник и даже попробовал кинуться на Алексея. — Я знаю тебя, ты служил Игорю Ольговичу.

— Не с того ты, князь, начинаешь разговор, — покачал головой Алексей. — Ну что? Пытать тебя что ли? Сядь, да расскажи, почему ты на нас напал? И что в твоем стане делают враги русские, половцы?

— В твоем стане они так же есть, — выпалил юный князь. — Но как ты стал головой такого войска?

— А он и не голова, — усмехнулся Геркул, встревая в разговор. — Наш голова — вот.

Витязь указал на меня. Я кивнул в знак согласия.

— Говори со мной! — потребовал князь.

Вот мог бы встать без проблем, так сделал бы это, чтобы ударить по наглой морде, но пришлось знаком показать другим. Не Геркул, или Алексей втоптали строптивого князя в кизяк, это сделали воины, которые конвоировали Изяслава Давыдовича. Когда от нескольких ударов Изяслав Давыдович упал, да вымазался в продукты конской жизнедеятельности, я подал знак, чтобы стародубского владетеля подтащили ко мне ближе, дабы я смог прошептать ему и быть услышанным.

— Князь, ты проиграл. Ты пришел убивать моих братьев, ты повел на Русь кипчаков, обещая им рабов-русичей. Ты враг русского народа. Думаешь, что отношение к тебе будет добрым? Нет. Если хочешь продлить свою жизнь и вовсе остаться в живых, то расскажешь и о планах Игоря Ольговича и всех тех, кто пошел за ним, — я шипел, словно змея. — Нет, я не убью тебя, ты будешь убирать за моим конем, ну и за свиньями. Ты моя добыча, а старше меня тут нет.

— То не по правде. Назови выкуп и тебе его привезут! — сплевывая кровь, сказал Изяслав Давидович.

— О том я подумаю, а пока рассказывай, что задумали твои старшие князья, — сказал я, отстраняясь от Изяслава, неприятно он попахивал.

Жестко я с Рюриковичем? Может быть, но для меня он мало отличался от тех людоловов, что будут русичейвязать в рабство. Вырусь!

— Говори, князь, ну не гоже тебе в грязи валяться, да боли терпеть! — голосом участливым, добрым, говорил Алексей. — Знаем мы уже про то, что на Переславль нацелились вы, что уже, должно быть, грабят половцы многострадальную Переславльскую Русь.

— Так, а что добавить тогда мне? — сказал князь, подымаясь и отряхиваясь, зло посматривая на меня. — Так все и есть.

Я махнул рукой Геркулу и тот быстро сообразил позвать кого из представителей великого князя киевского. Пусть слушают доказательства планов врагов, да быстрее скачут к великому князю с новостями.

— Так ты нам и повтори все, чтобы слова прозвучали, — чуть ли не елейным голосом сказал Алексей, когда пришли представители Изяслава Мстиславовича.

Великокняжеские люди услышали, почесали затылки и, несмотря на то, что через пару часов наступит ночь, засобирались в дорогу, ехать к киевскому князю. Может оно и верно. Быстрее информацию донесут, быстрее выдвинется вся военная машина коалиции князей. Жаль только, что полсотни с собой заберут люди Изяслава Киевского, это несколько ослабит наши силы. Но подобное было неизбежно. Степь не спокойная, пусть они и не должны встретить больших отрядов, но на какую разведку нарваться смогут

— С Козлом говорить будешь, тысяцкий брат? — спросил Геркул, которого все никак не оставляло в покое имя сына половецкого хана.

Я кивнул, просто было интересным, как выглядит этот самый Козел. Привели половца… Не та порода козлиная у него, даже бородки нет куцой на бледном лице. Пацан пацаном, ни дать ни взять, школьник. Если стародубский князь еще выглядел, пусть и с натяжкой, молодым мужчиной, то сейчас передо мной предстал мальчик. Обиженный, оскорбленный подросток.

— Я говорю на руси, — первым делом сказал Козел, опуская приветствия и сразу демонстрируя желание разговаривать.

— У тебя крест на груди. Ты христианин? — спросил Геркул.

— Верую в Христа Бога нашего, — протараторил заученную фразу парень.

— Так чего повел на Русь православную воиновсвоих? — спросил Алексей.

— Воля отца мой. Он погиб с битве с вы, с честью. У меня мать руси, — говорил Козел.

— Как же мать допустила такое имя сыну дать, если она русская? — буркнул Геркул, но был услышан и понят половцем.

— Мать умереть по вине меня, когда рожать. Не поминай мать мою! — зло ощерился паренек.

Ему не ответили, но Геркул развел руками, мол, молчу. Половец подтвердил все догадки и практически пересказал то, что говорили ранее Лют и стародубскийкнязь. Сомнений больше не осталось никаких. В данный момент мятежные князья должны штурмовать Переславль, а это войско, с которым мы встретились, было призвано задержать наших союзников, или отойти на Великую Стену и там сдерживать рать киевского князя и тех, кто к нему пришел поддержать. План, как я и раньше думал, у наших врагов был неплохой.

— Отпустить я в Орда! Теперь я хан. За мной пойти. Я приведу три тысяч воин и стану с тобой рядом. Ты же из Братства? Я христианин. Нам вместе быть, — говорил Козел, безошибочно определив во мне командира.

Мне еще козлов не хватало в союзниках!

— Я отдать за тебя своя сестра, она красивый, — пытался умаслить меня половец.

Мало мне баб, так и половецкую ханшу давай в нагрузку. Мне бы такую, чтобы без венца и кольца. И что делать? В процессе допроса, который больше походил на приятельский разговор, выяснилось, что почти четыре сотни половцев, после смерти в бою своего хана, сдались на нашу милость. Верить в то, что эти воины станут сражаться бок-о-бок со мной, не приходилось. И держать у себя таких нукеров нельзя, пусть и в качестве пленников.

Что остается? Под нож? Это, наверное, самый напрашивающийся вариант, если отринуть любые проявления морали и жалости. И я бы так поступил. Но как же интересно парил журавль в небе, когда дохлая синица в руках уже стала попахивать! Насколько же привлекал тот факт, что целая Орда половецкая может стать православной и войти в Братство!

Принять целую Одру, поставить на местах их кочевий остроги… Казалось, что это некая небылица, что нельзя брать в нашу организацию иноплеменный элемент. Но… Тут есть очень жирное «но» — такой прецедент позволит ассимилировать часть кипчаков, сделать их своими, расколоть и без того эфемерное половецкое сообщество. Ну живут же в рамках подчиненности Киеву торки! Пусть и делают это своеобразно и слишком свободно.

— Ты уйдешь, только клятву дашь и слово свое мужское, воинское, что выкуп будет в размере тысячи гривен, а еще твои люди помогут нам нарубить и подготовить дерево для строительства крепости. Если ты обманешь, я, клянусь тебе в этом, приду и вырежу всю твою Орду. Стань там ханом и принеси присягу Братству, тогда мы станем союзниками, — прохрипел-просвистел-прошипел я.

Козел Сатанович артачился, потребовал разъяснить, какие условия у него будут и не заберу ли его людей и не запрещу ли кочевать. Нет, пусть кочуют, пока. А кочевья мне не нужно, может только поля засеять, но в нынешних условиях, это капля в море. Ну не тысячу же гектаров мне разрабатывать? Так что мальчишка согласился и я пообещал его отпустить. Соблазн оставить при себе и иметь дополнительные силы, отринул, ненадежно. Получить же выкуп хотелось. Денег мне нужно много.

Место под крепость нашли. Удачное. Я даже был удивлен, что тут не было ранее русского города. Отличная возвышенность, метров на тридцать в высоту, в одном месте пологий спуск к воде, с другой стороны расположена затока с рядом ручьев и ключей, в целом, там топкое место. Так что нужно будет серьезно укреплять только восточную часть, это я ориентируюсь по сторонам света относительно Днепра и захода солнца.

А что касается компасов, так задание Арону я дал, чтобы он, когда отправится со своими деловыми визитами в Новгород, а после в Псков, поспрашивал у немцев или свеев, которые там обитают, торгуют и даже живут, чтобы магниты продали. Ну а намагнитить иголку сможем. Будет компас, как еще один товар появится, ну и этап в развитии Руси.

Работа кипела и шла не прекращаясь и ночью. Половцы, которых я отпускал, чтобы, видимо, не передумал, спешили срубить все деревья, которые только были в небольшом леску рядом с выбранным нами местом. Так себе с них лесорубы, но при желании, когда мотивирует сам факт возможной свободы, даже степняк полезет в лес с топором.

Частью те же половцы, ну и русичи, как пленные, так и ратные, копали небольшой ров и вкапывали заостренные бревна, создавая своего рода острог, но больше с востока. Часть дерева приготавливалась для костров. Кроме того, были выкопаны ямы, которые после обмазывались глиной. Далее там разжигались костры. Когда глина несколько обожглась, на дно и по бокам укладывались сбитые доски, сделанные из разобранных телег. Эти доски так же вымазывались глиной и после такой резервуар спешно заполнялся ключевой водой. Пусть сейчас и есть доступ к реке, но его могут перекрыть даже двумя-тремя ладьями. Стоит предусмотреть все.

Гости у нас были, отряд половцев появлялся в поле зрения, но, как только Аепа, пришедший в себя, не сломленный, с повышенной температурой и явно болезненный, рванул догонять разведчиков, они быстро ретировались. А сын половецкого хана получил некоторое уважение от меня. Отвага и безумство — вот тот девиз, который может быть написан на его щите. Отлежаться нужно, дождаться, когда заживет зашитая и прижженная культя, а после уже мстить. Я прикажу сделать ему крюк, будет такой себе степной «железный человек».

Наши дозоры так же устремлялись в степь, отслеживали противника. И на третий день, когда у нас закончились основные работы по оборудованию оборонительных сооружений, пришли сведения, что к нам выдвинулось не менее двадцати тысяч воинов, наверное, большая часть войска противника. Уже не страшно, проблески малодушия закончились перед предыдущем боем.

Так просто теперь нас не сковырнуть. А еще были собраны три катапульты и подготовлено много камней для их метания, а так же и десять больших горшков с горючей смесью. Нашу «артиллерию» пристреляли, чтобы понимать, как использовать оружие, метательные машины закрепили и пометили на канате чёрточками силу натяжения и количество шагов, на которые бьет катапульта. Что ж… Готовы.

— И где мы их только хоронить-то будем? — сказал Боброк, глядя на то, как все пространство у наших укреплений, но на расстоянии не ближе чем двести метров, заполняют вражеские воины.

— Иди, и займись теми делами, что тебе поручены! — сказал я, не разделяя юмор сотника.

— Тысяцкий-брат, — обратился ко мне Геркул. — Метательные машины могут добить до врага.

— Пока не нужно, — сказал я, чуть подумав.

Козыри выкладывать нужно постепенно. Может так быть, что мы тут надолго, а может… и навсегда.

Глава 2

Нас обложили по всем статьям. Происходившее более всего напоминало осаду, в том понимании, какое у меня имеется из опыта этого мира, ну и фильмов из будущего. Ни разу не сидел еще в осаде, не приходилось и осаждать. Все когда-то впервые. Проживи две жизни и все равно найдется то, что приходится познавать.

Но мы готовы. Главное, что эта готовность психологическая. Решить стоять до конца — это намного больше, чем сидеть за толстыми, неприступными стенами, и только ждать удобного момента, чтобы сдаться. Да, против нас собралось большое войско. Да, мы не сможем вот так сидеть сиднями долго, несмотря на то, что еще соль есть, воды хватает, еды раздобыли, ну а стрел с арбалетными болтами, особенно стрел, очень много.

И пусть эти метательные орудия частью те, которые затрофеили, не особо подходили, не столь важно. Баллистические данные постольку-поскольку, ибо если наступил момент, когда лучники будут бить прицельно, то пиши пропало, враг у ворот. Впрочем, есть у нас огневые позиции для прицельной стрельбы, ну так и стрел нужного «калибра» на этих стрелков найдется.

Площадка, которая была нами выбрана составляла где-то чуть больше трех гектаров, плюс место у болотистой заводи было отведено для конных. Этого, для такого большого скопления воинов, да с большим обозом, с конями, крайне мало. Так что я себя ощущал шпротиной, которая в банке. И тогда оставался вопрос о том, есть ли у наших противников отпрывашка, или удобный нож, чтобы вскрыть консерву. Не знаю, как у кого, но у меня, если открывать шпроты ножом, редко получалось не обляпаться в масле.

Думаю, что наши противники уже поняли, что вскрыть наши укрепления и не обляпаться, у них не получится. Вряд ли считают пришедшие вражины, что у нас есть шанс выстоять и победить. Тут вопрос стоит только в том, сколько они потеряют воинов перед решающей битвой с войском Изяслава Мстиславовича.

Даже при самых скромных расчетах, потерять в штурме тысячу ратников — это не мало, это очень даже существенно. Тем более, что и травмированных будет много. Особенно, если первый штурм начнется уже сегодня.

Дело в том, что мы срезали верхний грунт склона и залили его водой, успели даже немного глины накидать. Там сейчас такая топка и одновременно скользко, что милости просим. Не придется даже слишком много тратить боеприпасов, можно и камнями забросать, бревнышки скатить.

Ну и это не единственные сюрпризы. Когда, если считать с пленными, почти две тысячи людей работают, то можно горы свернуть при наличии инструмента иправильной организации труда. Мы гору не свернули, напротив, использовали ее рельеф по максимуму, но соорудили и ловушки и препятствия.

Но не все так радужно. Хотя где тут вообще радость и единорожки на радуге? Мы в осаде и не факт, что скоро придет помощь. Пусть и были отправлены русичи-пленные к князю Изяславу Мстиславовичу, да и раньше вестовые ускакали, я не верил, что в ближайшие часы, дни, придет подмога. Писал в грамотке, чтобы прислали хотя бы конные отряды, чтобы те отвлекали врага и не давали сконцентрироваться только на мне. Но как оно будет? Одному Богу известно.

Вот и молились мы, благо были знатоки, как службы ведутся, да какие молитвы прочитать нужно. Иноков-братьев, выходцев из монастырей, хватало. Людям нужно понимать, что они под защитой высших сил, это предает уверенности. Разве викинги не были людьми, не боялись? Еще как! Вот только им с детства внушалось, что после смерти все будет хорошо, если только умереть с достоинством. Верили, как верят и христиане, что в рай попадут. Пусть у викингов специфический рай-вальхалла, где пьют и деруться, но кто к чему стремиться. Потому людям чуть проще идти на смерть.

— Ладьи! Ладьи! — закричали на наших укреплениях.

Я посмотрел на реку и увидел, как из-за излучины выплывают корабли. Сомнений не было, что это вражеские судна. Во-первых, они шли с севера, во-вторых, у Изяслава не было кораблей, он не брал свой флот в поход. Надеяться на то, что придет помощь из Киева, так же не приходится. Так что враг перекрывает нам выход к воде. Вполне грамотно, если бы только не одно «но». Мало того, что мы обезопасили себя, создав резервуары с водой, так и выход к заводи, где бьют два ключа с чистейшей и холодной водой, перекрыть можно только лишь в случае прорыва нашей обороны.

— Может сожжем? — предложил Геркул, стоявший рядом со мной и смотрящий на приближающиеся ладьи.

— Подумаю, — скупо ответил я.

Грекулу все не терпится использовать в бою собранные катапульты. Он так загорелся этими механизмами, собранными, на самом деле, по вполне понятным на Руси технологиям, что хочет хоть в кого-то, но кинуть или камней, или горшок с горючей жидкостью.

— Пять, — констатировал я, когда корабли вышли из-за излучины.

Пять кораблей — это очень даже хорошая цель. Мало того, у меня появились мысли, чтобы частью их спалить, но, а частью, так и завладеть плавательными средствами. Как? Нужно думать. Но кораблики ладные, а еще это возможность перемещаться. Например, даже иметь связь с Изяславом, если он все-таки выдвинулся на помощь. Ну а что ему еще остается делать, как не идти на север, где и сконцентрировался его главный враг?

— Алексей, — обратился я к своему дядьке. — Поставь лучников и покажи, что мы не позволим ладьям приближаться к берегу.

Просто демонстрация, что корабли учтены, как фактор, ну и отдавать полностью реку под их контроль, мы не намерены. Правда, с ладей так же будут стрелять, но показывать зубы уже нужно начинать, только не переводя перестрелки в сражение.

Время… нам нужно выжидать и рассчитывать на то, что придет помощь, а после принять свое участие в сражении, которое неминуемо будет, почему бы не на этом месте. Это самый напрашивающийся план. Но дадут ли нам время?

— Геркул, как учились с тобой. Наладь сон и смены воинов. Питание обязательно должно быть почасовым, два раза в день. Пока еды хватает. Ефрем определит нормы. А еще я жду от вас предложений, как захватить хотя бы два корабля, — сказал я, отправляясь спать.

Предыдущую ночь бодрствовал, лично контролировал не только строительство, но, как это не звучало сюрреалистично, но промыслы. С собой у меня было два бредня, больших, под сорок метров каждый, так что еще до рассвета начали ловить рыбу, понимая, что пока нет врага, этот ресурс вполне можно накопить.

Столько рыбы я не видел за всю свою жизнь не разу. Тонна? Две? Три? Не знаю, не успевал оценить объемы, так как был организован целый конвейер, где двадцать человек тягали бредни, ну а человек пятьдесят сразу же чистили рыбу, другие тут же ее солили. А еще мы добыли три десятка уток и вырезали, вот такие мы «геноцидники», большую семью бобров в заводи.

Так что жить можно, сражаться так же. Даже достаточно питаться и много спать. В этом времени и так заведено днем спать, так что проблем с тем, чтобы уснуть ни у кого не возникало. Ну а правильная организация порядка в осаждаемом объекте — это залог удачного сопротивления.

— Геркул! — выкрикнул я вслед удаляющемуся витязю. — И настой шиповника всем воинам дать, обязательно.

«Витаминчик С не повредит, точно», — подумал я.

Были те воины, кто стал кашлять, выглядели вялыми и уставшими более должного. Усталость ли так подкосила иммунитет бойцов, или же то, что все рвутся напиться ледяной воды в жаркую погоду, но факт налицо. Не хватало какого ротовируса в лагере, но, вроде бы от этой заразы Бог миловал. Однако, поддержать организмы витаминами было бы неплохо. Есть еще мед, шесть бочек, но он на крайний случай, да и перед боем думал раздавать воинам его с овсяной кашей. Пусть у моих ратников будет чуточку больше энергии, чем у врага, может улучшенная реакция и выносливость кому и спасет жизнь.

— Скоро переговорщики будут, — сказал Ефрем, неизменно следующий за мной.

— Будут, не могут не быть, — подтвердил выводы десятника я. — Но тебе пока наказываю посчитать все наши припасы, людей, распределить норму выдачи еды на неделю и на месяц.

— Сделаю, — отвечал, поднаторевший в хозяйственных делах, воин.

Месяц… Не приведи Господь нам столько тут стоять. Но лучше иметь цифры в голове, да и на бумаге, чем дождаться голода. Это сейчас только кажется, что большое количество развешенной на веревках рыбы, как и той, что засаливали в бочках, много. На самом деле, почти девять сотен воинов съедят все запасы меньше чем за неделю, если дать волю, даже с кониной и со всем овсом, с остатками ячменя.

— Тысяцкий, там рынды твои лепешек напекли с доброй рыбкой, икры достали, как ты любишь, поснедай, — сказал Ефрем, удаляясь.

Вот словно мамочкой стал десятник после того, как прочувствовал свою вину, что не уберег ни меня, ни коня Самсона, моего любимчика. Нога моя уже сносно, сильно не болит, ходить могу, все-таки ушиб получил, синяки от попаданий стрел сходят, а гипперопека от Ефрема все не заканчивается. Но нужно быть глупцом, чтобы отказаться от хорошего обеда. А ржаные лепешки со стерлядью и икрой в прикуску — отличный сытный обед, особенно в наших условиях.

Но поесть оказалось недосуг, тем более поспать.

— Переговорщики! — прокричали с передового наблюдательного пункта, которым является одна из трехпостроенных вышек у стены.

Это и обзорные площадки, высотой в метров семь каждая, ну и рабочие места для лучших лучников. На вышке могут расположиться сразу четыре стрелка, что уже немало и дает возможности прицельно стрелять на расстояние до ста метров, с возвышенности пускать стелы вниз более сподручно, чем наоборот. Им то и будут даны с избытком стрелы нашего «калибра».

Через некоторое время ко мне подошли троемужчины, ну а четвертого привели. Геркул, Алексей — это мои, получается, замы, Аепа, все не сидится ему, так же пожелал участвовать в переговорах. А привели Изяслава Стародубского.

— Князь, ты чего хочешь? — обратился я к Изяславу, чтобы решить с ним и перейти к насущным делам.

— Отпусти меня под слово, как это сделал с половцем Козлом Сотановичем, — попросил Изяслав Давидович.

— Но ты же не Козел? А я не баран, чтобы отпускать тебя именно сейчас, когда ты смог рассмотреть все наши укрепления. Так что побудь в яме. Там и безопасно, да и сытно, тебя кормят лучше, чем моих воинов, — отмахнулся я от князя и его, не взирая на возмущения стародубскоговластителя, увели.

Но позже нужно будет обязательно сделать выговор тем, кто охраняет ценного пленника. Если мне нужно поговорить с Изяславом Давидовичем, так я об этом обязательно скажу, ну ежели молчу, так пусть себе и сидит, червякам рассказывает о своих желаниях. Это все пиетет перед князьями. Поддались, видимо, на уговоры отвести ко мне.

— Друг мой, славный воин Аепа, по здорову ли ты, кабы идти с нами на переговоры? — спросил я, мягко намекая, что не особо-то и нужен мне в качестве парламентера ханский сын.

— По здорову. Я иду с тобой! — безапелляционно ответил Аепа.

Я не стал усложнять ситуацию и требовать, приказывать. Хочет? Пусть идет, но пришлось напомнить кипчаку, что я главный и мне говорить прежде всего, как и решение принимать.

— Там… Там… Богояр, — растерянно сказал Алексей, всматривающийся в тех троих воинов, которые выехали из лагеря мятежников и остановились в чуть более, чем ста метрах от подножия холма.

Переговорщиков от противника было трое. Одного я не мог не узнать. Да, это был отец. Опять он появляется в моей жизни и вновь, как встречаемся, так родитель на другой стороне правды находится. Вот как тут быть? Чувств сердечных не питаю, но Богояр, как я посчитал, стал исправляться, проявил заботу обо мне. Та соль, что он прислал мне, до сих пор помогает. К примеру, даже сейчас мы солили рыбу и конину именно отцовской солью. И теперь нам убивать друг друга. А ведь мог родитель и дальше не помогать, выгодный он «папочка».

— Если ты, Алексей, будешь так реагировать на моего отца, который сейчас нам враг и выступает в качестве переговорщика, то лучше останься тут, — сказал я.

— Прости, племянник… тысяцкий-брат, я сдержусь. В бою поквитаюсь, — сжав зубы, сказал Алексей.

Через пять минут мы уже направлялись к парламентерам. Нарочито, с большим и показным трудом, спускались с холма. Нечего знать врагу, что конница имеет выход из-за нашего укрепления. Враг может об этом узнать, но только когда донесут такие сведения те, кто сейчас на ладьях бросили камни и встали на середине реки. Вот им, речникам, должно быть видно.

Все мы, включая и Аепу, восседали на мощных конях с притороченными к седлам перьям. Половец так же пожелал на такой вот «красоте» проехаться. Чувствую, что скоро в степи резко поднимутся цены на перья от крупных птиц, что все и каждый начнет цеплять себе «красоту». Нужно что-то придумать, чтобы такое украшательство, не лишенное и практического смысла, было только у Братства.

Сын половецкого хана был в добротном доспехе, частично пластинчатым с умбоном на груди, но в этом он уступал нам, особенно мне. Панцирь для человека знающего, а тут многие знатоки, будет иметь большую цену, чем любой доспех, который сейчас есть на Руси и у половцев. Так что пусть думают вражины, стоит ли против нас идти, если такие доспехи имеем. Может и не тысячу с собой на тот свет заберем, а все три.

— Ты выглядишь старше своих лет, тысяцкий Владислав Богоярович — как только мы приблизились к парламентерам, начал разговор Игорь Ольгович.

— А ты уже видел меня, князь, когда просил половецкого хана кинуть меня в яму и там сгноить, — отвечал я, припоминая эпизод в Шарукани.

Краем глаза я увидел не до конца мне понятный блеск в глазах Богояра. Будто он злиться. Если так, то на кого? На меня, что позволяю себе так свободно говорить с предводителем войска мятежников и предателей Русской Земли? Или отец разозлился от того, что с его сыном поступили подло и в яме томили?

— Но ты сбежал. Может это я дал тебе такую возможность? Ведь это именно мои люди тебя освободили. Из сотни моего человека… Он рядом с тобой нынче, — усмехнулся новгород-северский князь.

— Смуту внутри моего окружения хочешь посеять? Намекаешь, что родной дядька мой Алексей Святославович твой человек? — Лешко хотел встрять в разговор, но я протянул в его сторону руку с раскрытой ладонью, давая понять, что нечего тут своими эмоциямифонтанировать.

— А что дядька роднее отца стал? Но вот он, твой родитель! — усмехаясь, Игорь Ольгович указал на Богояра. — Не учили слушать отца?

— Учили. И Русь любить учили, не вести дружбу с врагами земли нашей, то же учили. А что до отца моего. Ты прав, князь, нет более прочных скреп, как между отцом и сыном. Ты подумай над этим! — теперь уже была моя очередь усмехаться.

Подставил я Богояра знатно, намекая, что он, если будет выбор, то выберет меня. Но это же око за око. Хотел стравить меня с Алексеем, получил зернышко сомнений начет своего приближения. Хотя, при всех заслугах Богояра и его, вероятного, богатства, он не может быть в команде Игоря Ольговича. Скорее всего, Богояравыискали среди войска, что привел ВладимиркоГаличский, и взяли на переговоры, чтобы показать мне моего же отца и склонить к чему-то. Неплохо все же работают у врага, что узнали, что именно я им противостою.

Игорь Ольгович сделал знак Богояру и тот начал говорить.

— Сын, ты не на правильной стороне. Изяслав Мстиславович не по правде забрал киевский стол, а подло. Так же мы его обвиняем в умышленном убийстве великого князя Вячеслава Ольговича. Так что справедливость на нашей стороне, но ты помни, что я сказал тебе в Киеве, тогда, после Круга, когда я убил Мирона, — сказал Богояр.

Шестеренки в моей голове закрутились и я стал вспоминать, что именно говорил отец. «Влад, ты сын мне, помни!» — последние слова Богояра, те, что он сказал перед расставанием, врезались в сознание. А еще Богоярпередавал в письме, что несмотря ни на что, он будет на моей стороне… несмотря ни на что… Сейчас отец намекает, что может и хочет предать своих хозяев и переметнуться на мою сторону? Или это плод моей фантазии? Хотя, однажды предавший, уже изучил кривизну дороги к новому предательству.

— Отдай тело Изяслава Давидовича! — потребовал Игорь Ольгович.

Я порадовался тому факту, что в моем окружении, да и во всем войске нет предателя, который смог бы слить информацию о положению дел в нашем стане. Если бы таковой был, то мятежники узнали, что их родич живой.

— Он жив… сдался на мою милость, — решил все же я открыть правду.

— Вот как? — без грамма радости, даже скорее наоборот, отреагировал на новость Игорь Ольгович.

— Часть русичей из его дружины… — я запнулся. — Это вам знать не нужно.

Глупо получилось, но в последний момент я подумал, что не стоит знать мятежнику, что более ста русичей были отправлены пленными к Изяславу Мстиславовичу. Может организоваться погоня, а отряд, снаряженный одвуконь, всяко за день может нагнать пленных, которых охраняют всего-то четыре десятка воинов.

— Знаком, что ты готов далее говорить будет то, что ты отпустишь князя Изяслава Давидовича. Но помни, что я милостивый до первой выпущенной стрелы с твоего холма. Сейчас твои люди смогут уйти куда захотят, но только на север, чтобы не к преступнику Изяславу. С Братством я намерен вести добрые отношения, но после присяге мне и мою роду всех братьев. Ты можешь стать во главе Братства, так как мой друг Владимир Галичский не намерен оставлять в живых своего врага Ивана Берладника. Думай! — сказал новгород-северский князь и было дело начал разворачивать своего коня, чтобы уезжать.

— Три дня подумать. Мне нужно поговорить с людьми, — сделал я попытку потянуть время.

— Ха! Ха! — рассмеялся князь. — Ты рассчитываешь на то, что потянешь время и придет Изяслав? Не глупо. Но и я не глупец, чтобы оставлять перед сечей с преступниками у себя под боком твой полк. Так что, я смету тебя, и убивать стану долго, чтобы ты понимал… День. Завтра пополудни я отправлю людей на приступ.

Ничего не отвечая, я развернул коня и отправился к себе, на место или моей гибели, или славы, может и такое быть, что на место славной гибели. К Ящеру такие мысли! Меня ждут лепешки с рыбой и черная икра. Ну и поспать. Думаю, что ночь уже будет огненно-жаркой, а день, так и вовсе адским пеклом. Для наших противников.

Глава 3

Стоян слушал Ефрема с невозмутимым взглядом, даже с показным безразличием. Этот воин был слегка высокомерен, порой и более, чем немного, но, что уже прогресс, не в общении со мной. Тот десятник, что некогда вытянул меня из зиндана в Шарукани знал себе цену, с которой было сложно спорить. Сложно, но можно.

Десятник Стоян прибыл с Алексеем и первоначально так и вовсе скепсиса у воина было немало. Он не принимал Братство, как структуру, достойную и равную, к примеру, княжеской дружине, будь даже князь какой захудалый, как, к примеру Лукомльский.

Но все меняется и пренебрежение нашей организацией уступило место интересу. Стоян со своими воинами приступил к тренировкам, на которых проявился высокий уровень подготовки его бойцов. Несколько специфический, а по нынешним временам, так и чуть ли не уникальный. Навыки бойцов заключались в том, что можно было бы назвать в будущем «спецназ», или группой захвата.

После боя, который с моей легкой руки и меткого слова, окрестили «Битва отроков», Стоян и его десяток, как и еще шесть воинов, примкнувших к этой компании, стали частью общей системы моего воинства. Я хвалил себя за то, что в случае со Стояном и его людей не попер буром, не стал наказывать, требовать безусловного подчинения, остановил и Алексея, проявлявшего рвение навести порядок в своей сотне, а применил психологические приемы.

Выждав время, не реагируя на откровенный саботаж, я показал и Стояну и всем остальным, что они не пупы земли, что тот же Боброк в подлом бое выстоит против матерого воина-десятника, что и случилось, а сотник Боброк даже пару поединков у Стояна выиграл. Ну а после размялся и я. Я тогда не щадил ни Стояна, ни его людей, которые на паре стоянок при переходах и глаз мне подбили в спаррингах и зуб выбили.

Но таков мужской коллектив. Тигр всегда должен доказать, что он главный, если только у этого тигра нет фамилии Рюрикович, которая даже в еще оформляющемся сословном русском обществе играет немаловажную роль. Между тем, князья нынче такие, что тренируются за двоих, чтобы не упасть в грязь лицом.

— Вам понятно? — спросил я у Стояна и его десятка.

— Да, тысяцкий, — задумчиво отвечал Стоян.

— Что тебя смущает? — поняв, что есть сомнения у десятника, спросил я.

— Огонь греческий пригодился бы нам при обороне. Я видел, как он остановил приступ тяжелых ратников. Жалко тратить на корабли это, — признался Стоян в своей жадности.

— Попробуй сохрани! — сказал я.

Через час, когда только-только начал алеть рассвет, к берегу реки, со стороны заводи, где было обильно кустов, подтянули плоты. Всего смастерили двенадцать таких плавательных средств, на каждом из которых размещался десяток воинов, отобранных, кто более остальных демонстрировал хорошие навыки в подлом бою, владел искусством метания ножей, лучники.

Плоты располагались чуть выше по течению, что давало возможность зайти вражеским кораблям с кормы. Это минимизировало возможности противника дистанционно расстреливать приближающуюся для себя опасность. Между тем, на плотах были щиты, которые должны были держать стрелу, ну и палицу.

— Доволен? — спросил я Геркула, когда послышался плеск воды от спускающихся в Днепр плотов.

— Посмотрим, — скупо отвечал витязь.

Довольство Геркула могло быть связано с тем, что уже скоро он опробует катапульты в бою.

Три катапульты были готовы к использованию и Геркул приготовился дать команду обслуге на атаку. В чаши катапульт были загружены камни, булыжники весом в полкилограмма и более. Каждый механизм должен был выпустить от десяти до пятнадцати таких снарядов. На глаз замеряли расстояние, постарались учесть то, что камни полетят с горы, так что можно рассчитывать на частичное накрытие уже с первого залпа.

Вот уже плоты стали выворачивать в направлении вражеских кораблей, выходя из кустов и лавируя между особо заросших водорослями мест, но мы не пускали камни. Не было видно паники, суеты на вражеских кораблях, что давало возможности подойти ближе и получить чуть больше шансов на победу.

Через минуты три после начала выдвижения плотов, на кораблях послышались крики и стали зажигаться факелы, несмотря на то, что сумерки уже вполне позволяли рассмотреть цели.

Я ухмыльнулся, посмотрев в сторону Геркула, предоставляя возможность распорядится именно витязю.

— Отпускай веревки! — истошно заорал грек, что было явно избыточно и хватило бы и менее эмоциональной команды.

Раздался глухой звук, рычаги катапульт резко выровнялись и в небо устремился поток камней. Все завороженно пытались провожать взглядом снаряды, ставшими плохо заметными в предрассветных сумерках.

— Есть! — раньше, чем донесся треск ломающихся корабельных досок, отреагировал Геркул.

Не все, но с десяток камней в разных степенях, ударили по вражеским кораблям. Где-то был сбит припущенный парус, иные ударялись в ладьи по ватерлинии, несколько камней угодили на палубу и явно враг уже понес потери. Но большинство камней, все же угодили в воду, не причиняя вреда неприятелю.

— Поправки! — использовал введенной мной слово Геркул. — Вторая натяжка до третьей отметки и порок налево сдвинуть на полпальца [Порок — общее название катапульт и баллист на Руси].

В свете факелов было более чем отчетливо видно, что враг опешил от такого камнепада, вероятно, сейчас решают, что делать. Тут у них три варианта: самый лучший, для нас, это, конечно, чтобы неприятель сдался; второй — продолжать сопротивление, имея шансы на победу, но так… призрачные. Был и третий вариант — попытаться сбежать.

По последнему сценарию у неприятеля все бы получилось, пусть и не сразу, так как понадобится время сесть за весла, а речные воины только пробуждались, да и весла были сложены внутри кораблей, ну и достать канаты с привязанными к ним большими камнями. Каждый корабль скинул таких по пять-семь штук. Можно отрубить канат, но тогда лишиться весьма даже ценного каната, как и возможности для корабля в дальнейшем становиться «на якорь».

А еще в нашу пользу работало элементарное упрямство и отвага врага. Как известно, сложно найти ту линию, когда заканчивается отвага и начинается безумство.

— Бей! — прокричал Геркул уже через минуту после первого выстрела.

Слаженно работают расчеты порожников. Но мы все действия отрабатывали до автоматизма и пока одни еще только крутили рычаги, создавая натяжение, другие подготовили камни, которые оставалось только вложить в чашу.

Теперь камни полетели чуть лучше и уже было видно, что один корабль, получив пробоину чуть ниже ватерлинии, вот-вот начнет набирать воду. Пара камней влетело в людей, иные ломали щиты, крушили палубы.

— Два с огнем, давай заряжай! — принял я решение, глядя на то, что на некоторых кораблях суеты стало в разы больше.

Может удастся психологически сломить противника и тогда все будет куда как легче закончить с пущей для нас выгодой. Ну а что может больше деморализовать, как вид горящего корабля-систершипа?

Между тем, оставалось еще метров сто двадцать от передового плота до ближайшего корабля. Неприятель уже стал стрелять стрелами навесом по приближающейся для него катастрофы. Наши щиты держали эти стрелы.

— Лучники! — это закричал Алексей, который уже вышел с более чем сотней лучников к самой реке, находясь до поры в укрытии.

Корабли расположились почти на середине реки, чуть смещаясь к противоположному берегу. Это метров двести, двести двадцать. Расстояние для стрелы не то, чтобы и полностью безопасное, однако, зачастую, по такой относительно узкой цели, как ладья, стрелять — это только стрелы тратить. Так обычно, но не сейчас, где, наряду с камнепадом, даже свист стрел может сыграть свою роль, учитывая, что стрелять нам можно почти безопасно. Лучнику на ладье куда как сложнее работать, учитывая еще и узкое пространство и толчею на палубе.

— Мы готовы! Посмотришь, тысяцкий-брат? Нет у меня уверенности, что выставили правильно пороки, — нерешительно говорил Геркул.

Витязь знал, что такие снаряды, как достаточно массивные горшки с зажигательной смесью, это штучный боеприпас. Бить по скоплению врага в полевом сражении — это одно, там порой свободного квадратного метра нет от наступающей неприятельской тьмы. А тут, по кораблям, еще попасть нужно.

Я подошел, прикинул… Был бы миномет, с четкой массой снаряда, с до боли знакомой баллистикой, так еще и ладно, тут же только на глаз.

— Меньше тряпки сделай! — решил я уменьшить время замедлителя.

Учитывая то, что ветер в полете еще более ускорит время сгорания пропитанных тканевых отрезков, есть возможность, что снаряды взорвутся в полете, тогда, по инерции движения, что-то, да попадет на корабли. Учитывая, что дождей не было уже как дней семь, а солнце не прекращало палить, вражеские судна могут вспыхнуть, как спичка в иной реальности. Хотя, бывали такие спички, что исчиркаешь весь коробок, а ни одной не зажжешь.

— Бей! — не так уверенно, как раньше, скомандовал Геркул и снаряды полетели.

Один горшок взорвался в метрах тридцати от ближайшего корабля и это выглядело феерично. Вот так и могут рождаться легенды про магов-волшебников, которые кидаются файерболлами. Огненные росчерки устремились на корабль и тот моментально стал гореть. Смесь такова, что и водой ее не так и легко потушить, если только не залить полностью. А то, что нужно иметь для вот таких нужд на кораблях песок, вряд ли кто-то задумывался раньше.

Второй снаряд перелетел… жаль. У самой воды он разорвался, жидкость попала в воду, но несколько в стороне, так что не повлияет на ход боя, даже продолжая гореть на реке. Но то, что из двух снарядов один попал в цель, пусть и частично, уже успех.

— Перезаряжай огнем с поправками! — принял я решение.

Да, останется только шесть горшков, но враг об этом знать не может, так что будут идти на штурм, осознавая, что в любой момент может прилететь огонь. Человек, особенно в этом времени, когда для борьбы с этой стихией не хватает ни средств, ни организации, боится огня. Недаром поговорка сохранилась: «бояться, как огня».

Тем временем, плоты, большая часть из них, так как три все же не справились с управлением и их сильно отнесло в сторону, ближе к нашему берегу, приблизились к первому вражескому судну. С берега перенесли стрельбу от этого и ближайшего корабля к тем, что находились рядом с горящим плавательным средством, стремительно превращающегося в «неплавательное».

Арбалетчики и лучники, которые находились на плотах, по большей части все же последние, стали более интенсивно работать по противнику, не давая тому и носа показать из-за щитов. На корабле мало того, что было меньше людей, чем на окружающих его плотах, так стрелять было не совсем удобно, потому что плоты заходили с кормы.

Но сейчас, когда наши примитивные доставщики десанта стали обступать корабль, интенсивность ответной стрельбы увеличилась. Вот только, для вражеских лучников все равно было неудобно стрелять, так как для того, чтобы разрядить свой лук, мало того, что нужно подойти вплотную к борту корабля, так и нагнуться. А тут уже можно нарваться и на палицу, летящую в стрелка.

Цепляясь баграми и закидывая веревочные петли даже на вражеских воинов, четыре плота пристыковались к кораблю. Другие, борясь с течением, продолжали выцеливать противника из луков, находясь поодаль. Просто не хватало места возле одной ладьи, но, если того потребует ситуация, иные могли пристыковаться к плотам и так перебраться к врагу. Атаке подвергся только один корабль, так как было принято решение поодиночке выбивать врага, держа остальные судна в напряжении от каменного и огненного обстрела, беспокоя обстрелу с берега.

Быстро перекинув мостики, союзные войны, решительно, не проявляя никакой толики сомнений, устремились на палубу вражеского судна. Я заметил, как на одном из кораблей, том, что стоял недалеко от ныне уже догорающего, стали подымать канаты с камнями, а где их и напрочь рубили. Ничего не сделать, убежит. Или нет?

— Бей! — прокричал Геркул и два кувшина устремились как раз к тому самому, замыкающему рейд вражеских кораблей, судну.

— Хвала тебе Боже наш Исус Христос! — выкрикнул Геркул, опередив всплеск моих эмоций на мгновение.

Я так же закричал от радости под воздействием переполняемого организм адреналина. И было чего. Два кувшина, попали в цель. Один, ударился о борт и моментально поджег его, ну а второй, взорвавшись в воздухе, почти что над кораблем, одарил судно большинством огненных подарков, что устремились вниз, расчерчивая остатки сумерек, приближая ясное солнечное утро.

Горели люди, они кричали звериными голосами, одни стали метаться по палубе, «заражая» огнем и соратников и многие предметы на палубе, другие падали в воду, не соображая, что были облачены в брони, что не оставляло шансов выплыть. Это было страшно, но главное, что большая часть распространяемого в округе страха приходилась на врага.

Уже кипела схватка за арьергардный корабль, Наши воины шли на приступ со щитами, но без доспеха. Наибольшую опасность в таком абордаже представляло падение в воду. Если на воине будет железо, то без шанса. Так что копья, которыми кололи моих соратников частью достигали своей цели и, то и дело, но скидывали воинов, что взбирались на мостики. Сложность абордажу добавляло и неустойчивое положение плотов.

Но вот Стоян, а его силуэт я мог отличить, спрыгивает на палубу корабля и начинает крутиться, с мечом в руках, отваживая врага от себя. В это время на вражеском корабле появляются еще союзные воины. Они колют и режут мечами, оттесняя уже бывших хозяев судна в сторону и, порой и ценой своей жизни, давая возможности взобраться на корабль соратникам. Некоторые враги уже прыгают в воду, до того скинув с себя шлемы и кольчуги.

— Ну зачем? Можно же было добить и без этого позерства, — сказал я в голос, когда Стоян начал поединок с одним из вражеских воинов, который выглядел, как командир, в хорошей кольчуге, с добрым шлемом, с мечом.

Остальные воины, как союзные, так и вражеские, смиренно смотрели на своих лидеров, которые решили выяснить отношения в честном поединке. При этом было очевидно, что команду корабля уже почти что дожали, но на тебе — поединок.

Между тем, воины стоили друг друга, показывали отличное владение оружием, ловкость и силу. Вот вражеский командир наносит сильнейший удар мечом, Стоян успевает подставить клинок, но валится на палубу, перехватывая свой же меч и второй рукой, левой, взявшись за лезвие.

Я не вижу отчетливо, как льется кровь с ладони левой руки десятника, но мое воображение дорисовывает картину. Казалось, что все, мое войско потеряло пусть и строптивого, но сильного и умелого воина и командира, но Стоян, все же не сдавался, не позволял, навалившемуся на его врагу продавить меч до горла десятника.

Вдруг, Стоян убрал леву руку, одновременно чуть сместился вправо, оставляя пространство возле себя, куда и завалился противник, меч которого съехал по клинку десятника. Резко выхватив нож из-за сапога, Стоян нанес один удар засапожником в бок завалившегося врага, после еще… еще… еще. Десятник, будто вошел в состояние аффекта, все ударяя и ударяя ножом в одно и то же место на теле своего поверженного врага. Или он с одного удара не пробил кольчугу?

Чего хотел, осознанно ли, или ведомым животными инстинктами, Стоян добился. Враг повержен и с трудом, опираясь на меч, десятник встал, что-то вещая всем воинам, которые только что стали свидетелями поединка своих лидеров. Вражеские воины, оставшиеся без предводителя, или же по договоренности об итогах поединка, начинали бросать оружие и сдаваться.

— Бей! — прокричал Геркул и три порока-катапульты устремили камни в сторону еще одного корабля, частично его накрывая.

Оставшиеся два судна, командиры кораблей, наверняка уверились, что их участь предрешена. Это понимание, а следом и действия, пришли после того, как камни убили, или сильно ранили с десяток воинов. Потому начали кричать о сдаче. Победа! И первый опыт водных сражений. Не самый плохой. Но есть над чем подумать, есть что изменить.

Нам достались три корабля, один из которых был сильно потрепан, потому я уже решил, что это судно пойдет на разборку. Разберем на доски и будет нам дополнительное прикрытие от вражеских стрел.

Три корабля, а так же кое-что, что успели спасти из одного из догорающих корабля, устремились к берегу. На веслах сидели пленные, ну а воины-победители не прекращали радоваться и восклицать.

— По предрассветному бою доложи! — приказал я Стояну на, собранном через час после сражения на реке, Военном Совете.

Докладывал десятник. Он уже не казался спесивым, но был счастливым. План разрабатывал по большей степени я, видимо, потому десятник и выглядел дисциплинированным военным, уверился, наконец, в моей компетенции. Или даже появилась уверенность в том, что я приношу удачу. При всем христианском мировоззрении, которое постепенно, но завоевывает сознание людей, вера в удачу, «свою звезду», судьбу, благоволение хоть бы и духов воды, не уходит окончательно. Язычество из сознания так просто не выковыривается, оно передается из поколения в поколение.

— Ладьи были набиты снедью, там и рыба и вяленое мясо, овес и пшено, даже гречневая крупа есть, но не много. Видать не выгрузили корабли, а направили сразу нас сторожить. Кольчуги взяли, почитай полсотни луков, да не менее трех тысяч стрел, — докладывал Стоян.

Три тысячи стрел! Вот это более всего полезный бонус. Хотя, и кольчуги нужны, еда… Нет среди трофев того, что не нужно, кроме только что пленных. А что насчет кольчуг, так у нас оставшиеся лучники-однодеревочники без защиты. Или нет? Мы же взяли уже доспехов трофеями из битвы. Впрочем нам бы день простоять, да ночь продержаться, а там найдем и людей для кольчуг и кольчуги для людей.

Еда, это так же, бесспорно, важно, как и сами ладьи. А вот что делать с людьми? С пленными? Я не знал.

— Сколь много полоняных? — спросил я.

Примерное количество было понятным, но было важно, уместятся ли они на одну ладью, или нет.

— Почитай, что шесть десятков будет, — отвечал Стоян.

Много, в одну ладью если и влезли бы, то только, кабы штабелями положить.

— Ладно, пока давайте обсудим дела наши боевые… — сказал я, удобнее усаживаясь на бревно.

— Тревога! — неожиданно закричали вокруг.

Неожиданно? Это как нежданно, ни гадано для коммунальщиков снег пошел в январе. Ну что, повоюем?

Глава 4

Прервав Военный Совет, так и не успев о чем-то посоветоваться, все отправились к склону, который выходил на лагерь противника. Наши враги уже не спали. Впрочем, это кем нужно быть, чтобы давать храпака, пока идет бой на реке? Я еще несколько удивился, что неприятель не произвел попытку быстрого штурма наших укреплений, посчитав, что мы будем сильно заняты вопросом ликвидации их эскадры.

Однако, нужно понимать, что современные войска — это не та дисциплинированная, строго подчиненная армия, что будет в будущем. Тут пока умоешься, сделаешь «потягушечки» и что-нибудь перекусишь, облачишься вкольчугу с иными видами защиты, натянешь тетиву на лук, протрешь оружие, наконец, помолишься, без чего вообще нельзя идти в бой, гляди и время обеденное. И тут бы можно и отобедать, да только на Руси питаются раз, кто по-богаче, два раза в день, так что обеда может не быть.

И в этом ключе было очень даже неожиданно услышать тревогу по нашей крепости. Только элементарные приготовления противника к штурму — это час. Мне просто бы доложили, что вражина изготовливается, суетиться. Ну а решение, что делать дальше — мое решение.

Взобравшись на одну из смотровых вышек, в будущем должных стать своего рода «донжонами на минималках», я первым делом посетовал, что вот таких вышек всего-то три. Можно было поставить и с десяток, так как очень уж выгодные позиции для стрельбы из лука получаются. Нужно дать задание, может сыщутся материалы, прежде всего бревна и жерди, и на холме, у его подножья у заводи, а доска есть, из разбираемого ныне корабля вражеского ее наковырять не составляет проблем.

— Ляпота-то какая! — где-то подражая известному советскому фильму, как управдом стал царем, а царь почитателем творчества Высоцкого, сказал я.

Действительно же было красиво. Как-то один фотограф, зануда, рассказывал из чего состоит красота подобных той, что я сейчас лицезрею, панорам. Мол перспектива, удаление, зрение, второй план… что-то там еще, непонятно, так как я после минут десяти от начала лекции, просто не слушал нудотство товарища. Должно в жизни быть что-то иррациональное, основанное на восприятии и эмоциях, а не на научном подходе.

Вот и у меня такое есть, ибо вижу и любуюсь видами. Даже не сразу обратил внимание на то, что к нашим укрытиям приближается пара сотен всадников. И все было бы понятным — разведка боем. Цель — проверить ловушки, волчьи ямы, степень нашей готовности и реагирования. Вот только меня смещало иное.

— Это они что? Обоз свой обороняют? — удивленно спрашивал Геркул. — Пошли в разведку с обозом?

— Богояр, — прошипел Алексей.

Я присмотрелся и так же в одном из воинов узнал своего отца. У него был шлем, украшенный красной лентой, а еще форма шлема более всего подходила под определение «богатырка». Ну и конь, пегой масти, которую не очень жалуют русские наездники.

Около двух сотен ратников отчаянно обороняли ровно двадцать телег. На них наседали в основном половцы, но я уже видел, что к месту этого сражения устремляется еще один отряд, это уже мятежные русичи.

— Он что, собрался к нам от мятежников перейти? — Геркул высказал вопрос, который мучал всех собравшихся рядом со мной.

— Да, — решительно ответил я.

Все сходится и про «помни мои слова», что сказал Богояр на переговорах вчера, и про то, что было написано в письме, которое отец передавал с обозом соли. Да и в целом, я уже давно предполагал, что Богояр раскаивается в своем предательстве. Может не потому, что предал именно что Ивана Ростиславовича, а из-за самого факта предательства. Преступить клятву должно быть серьезным испытанием для психики. И сейчас он вновь предает, но уже галичского князя Владимирко. Так себе пример подает мне родитель.

Или все более бонально, и мой родитель посчитал, что находится на более слабой стороне? Вряд ли именно сейчас мы можем считаться сильнейшими. Сейчас, но когда подойдет Изяслав?..

— Геркул, готовь выход на помощь Богояру! Возьми три сотни и «ангелов»! — приказал я под испепеляющий взгляд Алексея.

— Не спасай его! — сказал он.

— Не указывай мне, что делать! — сказал я, выдерживая взгляд.

— Он убил твою мать, — продолжал наседать Лешко.

— Знаю, но здесь и сейчас переход Богояра на нашу сторону даст чуть больше шансов на то, чтобы удержаться. Что бы ты не говорил, он мастеровитый воин, да и добрый наставник для ратников, — решил я чуточку сгладить углы и объяснить свою позицию.

— Знай, что после боя, когда выдюжим и выстоим, коли я останусь в живых, да Богояр не сбежит, ну и жив будет, я вызову его на Круг и сам умру, но заберу его с собой в Ад, — сказал Алексей.

— Как скажешь, — почти что без интересаотреагировал на эмоциональный спич родственника.

На самом деле, Алексей мне более полезен. Его люди, к примеру, Стоян, и вовсе могут подниматься выше в иерархии Братства и становиться сотниками, а то и витязями. А Богояр? Он больше нужен потому, что с отцаможно тянуть ресурсы.

— У отца моего будет мало шансов выжить, — шепнул я на ухо Алексею, наблюдая за происходящим на поле в метрах трёхстах от склона холма.

Нет, я не собираюсь убивать своего отца, если он, конечно, не вынудит к этому. Но когда он пробьется в мой лагерь, ни Богояру, ни его людям безусловного доверия, да хоть бы и любого доверия, не будет. Штрафбат! Отряд для участия в мясных штурмах — вот удел Богояра.

— Не будет ловушкой это? Что, если мы лису в курятник пустим? — спросил Стоян, который, как и остальные воины, что были на Военном Совете, отправился посмотреть, что происходит.

Хотел сказал, что мы не курицы, мы боевые петухи, но для моего слуха такая метафора звучала бы столь грубо, что я покорил себя за такие вот сравнения.

— А я и жду, не отдаю приказ Геркулу идти на вылазку, чтобы понять, хитрость ли это. И, похоже, что не ловушка, — сказал я.

Как бы цинично это не звучало, но я ждал смертей в отряде Богояра. Если нам показывают спектакль, а такое могло иметь место, то смертей и самоотверженного боя на подступах к нашему лагерю не происходило бы. Но тут видел и самопожертвование и уже не менее двадцати человек лишился Богояр. Ну не идиоты же стане врага, чтобы вот так, за здорово живешь, уничтожать собственных воинов!

— Ефрем, сигнал Геркулу на атаку! — отдал я приказ я и тихо добавил. — Пусть разомнётся, а то все с порогами возится.

Особой опасности отряду Геркула, чтобы завязнуть в бою, или попасть в засаду, не было, если только быстро навалиться и смести половцев и подоспевших к ним русичей-мятежников, одним ударом. Основные силы противника находились в более чем полуверсте от места локального боя. И, судя по всему, там более никто не спешит, чтобы «вразумить» боярина-предателя Богояра.

Три сотни конных воинов, в том числе с сотней братьев с крыльями из перьев, вынырнули из-за пригорка, построением по десять всадников, чтобы не попасть в свои же ловушки, и клиноподобным построением, как учились, устремились на врага. Половцы не сразу, но порскнули в сторону, а вот русская сотня, которая уже оттирала воинов Богояра, отреагировала быстро и не побежала, а успела даже набрать некоторую скорость для сшибки с моими братьями.

Удар был показательным и, наверняка, должен был заставить задуматься тех, кто наблюдал за событиями из вражеского лагеря. Благодаря тому, что пики моих братьев были длиннее, причем чуть ли не на два метра, прежде чем мятежный воин мог отрабатывать, он уже получал удар, который мог и не убить всадника, но свалить его. А на большой скорости, да в доспехах… Кто-то и от такого удара помрет, ну а кого кони потопчут.

Но был еще один выигрышный момент — братья разряжали свои арбалеты, прежде чем сшибиться. Они не стреляли в воинов-противников, но коней ранили. Животным пришлись не по нраву такие расклады, что еще до боестолкновения, они уже получали болт в свою плоть, потому кони артачились, сбивали строй, а иные и впадали в бешенство и «понесли» своих наездников.

Половцы же попробовали пострелять из почти что безопасного расстояния, но, поняв тщетность своей стрельбы, а так же прочность доспехов братьев, как и конских, которые не давали преимущества степным стрелам, кипчаки бросили это занятие. Шанфрон, критнет, пейтраль, круппер, ну а по русски: брони морды, шеи, груди, крупа, были далеко не у всех наших коней. Но передовые лошади, которые представляли собой ударный кулак, были облачены в доспех, пусть только в кольчужном исполнении.

— Вот же неуемные! Все им мало! — усмехнулся я, когда увидел, что мои воины стали быстро собирать трофеи, выставив заслон от возможных новых атак.

Делали это быстро и, я бы даже сказал, что профессионально. Остатки атакующих моего отца сотен погрызенными собаками оттянулись к своему лагерю, а сам Богояр спешно приближался к холму.

— Лучники товсь! — прокричал я, чуть подумал и добавил. — Пороги товсь!

Если атака неприятеля будет продолжена, или новые силы вступят в бой, то можно пресечь ее заградительными пусками стрел и камней.

Построение в две линии, не меньше чем по тысячи в каждой, стало формироваться впереди лагеря мятежников сразу, как только в бой вступил Геркул. Но это происходило не так быстро, чтобы осаждающие могли надеяться на уничтожение отряда обороняющихся. Ну и Геркул не стал сильно испытывать судьбу, а отдал приказ на отступление. Вот только добытые трофеи несколько отягощали моих братьев.

Мятежники пошли в атаку. За этим можно наблюдать завороженно, если бы только надвигающиеся линии тяжеловооруженных воинов не были опасны для меня и моих союзников.

— Триста шагов! — прокричали в строю уже выстроившихся не меньше чем трех сотен лучников.

Достали луки и изготовились к стрельбе и те воины, чья специализация быть конными ратниками.

Геркул с тремя сотнями братьев стремился уйти от наседающих на него преследователей, но мятежникиначали настегать союзников.

— Двести шагов до врага! — выкрикнули вновь.

— Бей навесом! — кричал Алексей, взявший, что уже обычно, командование лучниками на себя.

Рой стрел устремились в неприятеля в то время, как Геркул колонной повел ратников в место, оставленное без ловушек, ям и рогаток с кольями. Он потратил еще время, чтобы воины выстроились по десять ратников в ряд. Вот и выходило, что мятежники почти нагнали Геркула.

Были бы мы готовы к такому подарку, как оторвавшаяся от основного войска конница врага, так и засаду сладили.

— Ждем, пока дойдут до первой отметки, пороки зарядить, но не отпускать! — выкрикнул я.

Все поле предстоящего сражения было размечено и командиры расчетов катапульт знали взгорок, камень, куст, служащие ориентирами.

Стрелы дали незначительный эффеки, но до двух десятков мятежных воинов были выключены из строя, возможно некоторые из них и навсегда. Сознательно я задержал приказ пустить камни из катапульты. Не хотел, если и без того братья-соратники смогут убежать, показывать возможности наших метательных орудий. Пусть даже противнику и стало известно о применении порогов при атаке на ладьи.

— Корабль! — прокричали наблюдатели, поставленные следить за рекой.

Один? Очень странно. Враг послал бы сюда одинокую ладью только в одном случае, если не знает, что иные его корабли разгромлены или взяты в качестве приза.

— Пошла вода горячая… — ухмыльнулся я и даже облизнул пересохшие губы, когда увидел, что не мнее трех десятков ратников противника попались в ловушки.

Теперь часть мятежных воинов либо лишились коней, что так же в целом ослабляет неприятеля, либо кони лишились наездников, что еще лучше. Две волчьи ямы, глубиной до двух метров, длинной до десяти каждая, приняли своих «посетителей». А еще «сработал» чеснок.

— Сто шагов! — прокричал один из лучников и последовали команды после общего залпа, бить по готовности, причем к этому мероприятию присоединялись и лучники на вышках.

Противник разворачивал, но делал это несколько неправильно, описывая небольшую дугу. Возможно, чтобы рассмотреть наши укрепления, может даже вызывая на себя наших ратников. Нашли дураков биться с такими вояками в чистом поле без хитрости. Да их тут в три раза больше, чем мы можем выставить. Так что пусть уходят.

Еще до шести десятков всадников были выбиты из седел, или же завалились после ранения своего коня. Мятежники оставляли своих соратников, а сами, будто бы вальяжно, неспешно, направились к лагерю. Таковы реалии, ну а нам нужно ими воспользоваться. Вот лучники и били по шевелящимся, подымающимся воинам противника, которые хотели сбежать, но получалигостинцы в виде либо стрелы, либо арбалетного болта. Противник потерял порядка сотни ратников за последний час? А всего, с ночным сражением, так и все три сотни будет? А неплохо так, получается, мы воюем! А еще, по-любому санитарные потери у них больше.

— Богояра взять под стражу и доставить ко мне! — приказал я, наблюдая, как уходят вражеские воины, алагерь неприятеля начинает что-то даже слишком оживать.

— Гой еси, сын! — спросил Богояр, радостный, до безумия.

Чего радуется? Может это такая психологическая зависимость? Предавать? Он кайфует от этого?

— Все с Божиими молитвами, отец. Сразу скажу тебе, чтобы не забыть, да было уместным: спаси Христос за помощь твою. Пригодилась, — сказал я, и сразу растерял дружелюбие. — Теперь вопрос тебе: что ты задумал?

— А так не понятно? Я не могу воевать против сына своего единственного, — отвечал Богояр, но и мимика, и здравое, рациональное мышление говорило о иных подтекстах нахождения рядом со мной отца.

— Мы не сможем договориться с тобой таким образом. Говори правду! Мне придется тебя посадить в яму к Изяславу Давидовичу. Не за ним ли ты пришел? — сказал я, изучая реакцию родителя.

И все равно меня не покидало впечатление, что Богояр засланный казачок, а главная цель — это князь, томившийся у меня в зиндане. Хотелось верить в иное, но другие мотивы требовали более существенных доказательств. Ради князя убить с пару десятков воинов для хорошего спектакля уже не казалось чрезмерной платой.

— Нет, я с тобой… — сказал Богояр и замялся, размышляя, стоит ли продолжать говорить, решил, что стоит. — Не все гладко в Галиче. Ушла дружина и сам Володимирко здесь, городской люд Галича, да и Звенигорода, при поддержке Переславльских торговых гостей, подготовили бунт. Как бы не сложилось, но возвращаться обратно, в Галич, уже нельзя. Проиграет Владимирко, так ослабнет, будет без дружины. Ну а выиграет, так не пустят его обратно. Если что, так галичане мадьяр с ляхами призовут в помощь.

Очень интересная информация. Она важна уже потому, что Русь может лишиться Галича с иными городами княжества. А это ну никак не входило в планы. Сразу же начинать войну против венгров и поляков не с руки, пусть даже первые сейчас вассалы Византии, а вторые переживают период большой междоусобицы.

— И ты подумал, что можешь прийти ко мне и получить земли замест тех, что ты лишишься? Может для этого ты и присылал мне обоз с солью, дабы умилостивить. Хотел заставить почувствовать меня должником? Если так, то мой отец лучший из всех плутливых людей Руси, — усмехнулся я.

— Я могу быть полезным. Ты же не думаешь, что те двадцать телег, что я привез с собой в твои укрепления — это весь мой скарб? Нет, сын, я был готов уходить из Галича, хоть к тебе, хоть куда. И серебра, соли, тканей, всего хватит для доброй жизни. А еще, у меня есть договоренности с мятежниками Галича, я им помог, а они обещали не трогать мои соляные копи и земли, — Богояр пристально посмотрел мне в глаза. — Ты МОЙ сын. Тебе наследовать. Более жениться не желаю, я смерти ищу на поле боя, но хочу, дабы ты все знал и понимал и принял меня.

— Отец, избавь меня от этих слов, в которые я не верю, слишком многое было сделано… ты мать мою убил! — последнюю фразу я выкрикнул нарочито громко, так как понимал, что рядом, за спиной, на небольшом расстоянии, находился Алексей.

Дядя не должен был слышать весь разговор, но главное, что я осуждаю своего отца, он знать должен. А вот что именно делать с Богояром, я уже знаю. Мне нужны люди, которые могли бы продолжать экспансию Братства. Можно послать отца к черемисам, чтобы там, создав острог-базу, собирать с них дань.

Это очень даже вероятно. По сути, как я узнавал, что черемисы, будущие марийцы, давали дань булгарам, но Булгарии сейчас перекрывают наиболее перспективный путь к черемисам, по Волге и ее притокам. Нижний Новгород нужен и для этого. А через леса далеко не к каждым марийским племенам можно будет пройти. Да и придется Ручи либо заключать серьезнейший договор с Булгарией, либо готовиться с ними сражаться за Волгу и право по ней торговать с Хорезмом, как и с другими азиатскими, ближневосточными регионами.

— Ты будешь на передовой, — я сделал вид, что мне тяжело принимать решение и что мой вердикт скорее в пользу Богояра. — Докажи, что ты со мной. Много, отец, очень много, ты предавал. Так что и клятв от тебя я не жду, не ценишь ты их.

— Не забывайся! Ты мой сын и долж… — Богояр’включил' того самого «отца», которого я знаю благодаря доставшейся памяти реципиента.

— Боярин! А ты что раскричался? — перебил я отца. — Тут моя власть. И по правде я могу тебе предъявить и то, что половцам меня сдал и мать убил… молчи! Здесь я говорю!

Я поднял руку уже собираясь отдать приказ увести Богояра, а его людей взять под стражу.

— Я понял, прости, сын, — даже как-то слишком, особенно для моего отца, покорно отвечал Богояр.

— Что там с кораблем? — спросил я, не собираясь отвечать на просьбу о прощении. — Кричали, что корабль подходит к нам.

— Так то Боброк в ночи у ворога скрал, — усмехнулся Ефрем, искренне радуясь за своего удачливого друга-диверсанта.

Я еще с вечера отправил Боброка, а с ним два десятка воинов, чтобы те не только разведали о количестве войск в стане мятежников, но и по возможности, похулиганили. Что-нибудь сожгли, траву подожгли, и я видел уже, что вдали что-то дымилось. Так и подумал, что имела место диверсия.

Нужно было держать противника в напряжении и заняться охраной своих объектов, как и периметра лагеря. Такой подход помогает несколько уменьшить силы неприятеля на передовой. И пусть нам не так уж и важно, двадцать тысяч против нас, или же восемнадцать, но по капле рождается ручей, из которого возникает река.

После я расспрашивал Богояра и тот, вроде бы, говорил мне правду о враге. Да, здесь не все войско мятежников. Часть половцев, во главе с ханом Башкордом, резвилась и грабила русские неукрепленные селения в Переславльском и Киевском княжестве. А еще оставили три тысячи воинов у Переславля, эти ратники держали город в осаде. А двадцати тысяч воинов, в понимании, как я думаю, излишне самоуверенного Игоря Ольговича, хватит, чтобы одержать решительную победу над Изяславом Мстиславовичем.

— Готовься, отец, будет сеча и ты, подчиняясь мне, пойдешь со своими людьми впереди. Если такое устраивает, то оставайся, если, нет, то будешь моим пленником, — выказал я свою волю, и Богояр, после неудачной попытки прожечь меня взглядом, согласился.

— Готовимся! — выкрикнул я, хотя это звучало только как напоминание, кто тут командующий, потому что все мое воинство и без того готовилось к первому штурму.

В этот момент появился радостный Геркул.

— Добро сработал, витязь-брат! Но добычу следует брать в спокойной обстановке, а не когда на тебя летят враги, — похвалил, но, одновременно, и отчитал, я Геркула. — Командуй! Закладывай нечистоты в горшки.

— Ты уверен, брат-тысяцкий? — спросил растерявший веселость, уже озадаченный Геркул.

Я кивнул. Понятно, что витязь опасается того, что мы слишком разозлим противника. Если начнем стрелять из катапульт отходами человеческой и конской жизнедеятельности, пути договориться уже не останется.

Казалось бы, а зачем это делать? Но тут я имел свои мысли. Во-первых, да, я хотел разозлить противника, чтобы враг попер всеми силами. У нас есть большой шанс загнать врага в наши ловушки. Мятежники уже понимают, что есть волчьи ямы, что на отдельных участках перед холмом разбросан чеснок и вырыты ямы. Ну и какой идиот попрет буром на такие вот сюрпризы? Только сильно разозленный идиот, униженный, оскорбленный. В бою нужен холодный ум, которого я хотел лишить своего противника.

Во-вторых нам самим нужно избавиться от нечистот, которые собрали в преизрядном количестве всего за пару дней. А еще едят тут, как будто плохо! Люди ходили по своим нуждам в вырытые ямки и в быстро сделанные деревянные кади. Мух, слепней, всяких оводов стало столько, что это уже ощутимая проблема.

А что, если рой мух возникнет перед вражеским воином? Ущерба, казалось, что и нет. Но пусть попробуют прицельно стрелять, когда мухи лезут в глаза, уши, рот и просто заграждают вектор стрельбы! Насекомых, действительно, ну очень много. Ну и кони… Они более чувствительны к насекомым. А тут и мухи, на удивление, больно кусачие.

В-третьих, я так отрубал любые мысли о сдаче. Человек с оружием, если только допускает мысль о том, что можно сдаться, начинает сильно осторожничать, не выпячиваться, чтобы после сказать, что вообще в сторонке стоял. И я таким вот «воинам» не оставлял шанса. Теперь все будут понимать, что биться нужно всерьез.

Вот потому мы и стали забрасывать фекалии чуть от склона холма, на сам холм, ну и приготовились катапультами «поражать» врага. Не назовут ли эту битву какой-нибудь «говнючей»?

— Тревога! Ворог на приступ идет! — закричали дозорные.

— Приготовься, Геркул! Четыре выстрела нечистотами и переходи на камни! — приказал я.

Глава 5

Мятежники видели, как и куда именно уходил отряд строптивых воинов Братства, когда они помогли скрыться предателю из дружины галичского князя. Южный склон большого холма при приближении, дав себя рассмотреть, так же подсказывал, куда именно нужно бить, чтобы иметь возможность прорваться внутрь укреплений Братства. Тут не было рогаток, вкопанных заостренных кольев, а склон столь пологий, что и верхом на коне вскочить получится. Но проход узкий, максимум, что десять конных в строю пройдут.

С другой стороны от прохода располагался еще холм, он-то и делал дефиле слишком узким. Соседняя возвышенность так и напрашивалась на то, чтобы ее захватил противник. Правда тот холм пониже нашей горы.

Так что, как только вражеская конница начала входить в узкий проход, то сразу стала терпеть неудобства, а еще у них резко увеличилось число потерь. Предсказуемо на самом деле.

Основная часть мятежных всадников несмотря на рой стрел, продолжала входить в дефиле, пусть и делала это уже не на скаку. Но была часть конницы врага, которая захотела закрепиться вдоль периметра холма. Вот они в полной степени ощутили качество и количество тех ловушек, что были им любезно предоставлены. Этот отряд, частью попав то в яму, то напоровшись на колья, стал спешиваться. Именно на них обрушился основной поток стрел и сулиц.

Однако, когда первые пешие начали взбираться по склону, такому скользкому и вонючему, кишащему мухами, осами из-за разлитого меда, как и пчелами, они ощутили полноту нелепости положения. Болезненной, порой и убийственной нелепости. Ну а когда скатилось первое бревно, калеча и убивая не менее десяти ратников, штурм на этом направлении закончился. Но вот конница все еще заходила на холм и там скрывалась. Видимо, противник посчитал, что в этом и есть шанс захватить наш холм, якобы ворваться на плечах всадников-ангелов. Так что ратники, только что вывозившиеся в вонючих субстанциях, покусанные осами, неся с собой рой мух, вновь оседлали своих коней и выстроились в очередь. В другой обстановки, таких вонючек прогнали бы подальше, но все же идет бой, не особо не до запахов, хотя насекомые преизрядно портили боевой дух.

— Бей! Товсь! Бей! — с надрывом командовал Алексей и лучники, навесом через стену, осыпали противника, рвущегося к проходу, где начинался невидимый для глаз врага, удобный, пологий спуск, по который прежде всего оставался для наших вылазок.

Облаченные в добрые брони, противники, не так чтобы и сильно страдали от наших стрел, но количество постепенно переходило с качество. То одна стрела попадет в лицо врагу, впиваясь тому в щеку, то получалось пробить кольчугу бронебойными, с двумя зубцами стрелами, или же страдали кони от царапин и прямых попаданий в ляжки. Тогда они сбрасывали своих наездников, или артачились подчиняться. Чуть более болезненными, чем стрелы, для врага были сулицы. Они, если и не пробивали доспехи, то кинетическая сила удара от пущенного снаряда была чувствительной для рвущегося вперед противника. Можно прямым попаданием выбить из седла наездника, а можно попасть в бочину коню, что так результативно. Промахнуться было сложно, начиналась уже не толкучка, а форменная давка.

— Подать сигнал Богояру на выдвижение! — спокойно приказал я, находясь на достроенной только два часа назад смотровой площадке чуть ли не в середине нашего укрепрайона.

Взяв отрез материи, смоченной в воде, я снял шлем и подшлемник, выжал живительную влагу на голову, после чего протер мокрой льняной тканью лицо и шею. Было очень жарко и этот фактор нужно учитывать. Мы даже приготовили кади с водой, чтобы хоть как-то, пусть временно, но воины могли охладиться. Сознания теряли и мои братья и враги, для всех жара была одинаково неласкова.

Я стал спускаться с вышки, пытаясь проанализировать действия противника. Уже почти что час, как идет сражение и я не переставал думать, что еще может предпринять противник. Нужно нивелировать все потуги неприятеля взять нас на приступ. Вот вроде бы все предусмотрел, распределил силы по направлениям и нигде пока оборона критически не трещит. Этого и не должно быть, если готовится в бою правильно, основательно. Главное оружие воина — лопата! Но нельзя недооценивать врага, поэтому и думал, вспоминая и анализируя бой с самого его начала.

Сражение началось чуть меньше часа назад, почти сразу после того, как мой отец вновь нарушил свою клятву и перебежал ко мне.

Враги оказались достаточно обидчивы, сперва поперли напролом. Надо же… всего-то многих ратников окатило экскрементами. Ну или, чего тут стесняться и не называть вещи своими именами? Говном! Порой и сладким, потому как добавляли немного меда в субстанцию, привлекая не только мух. Мы обнаружили большое количество ос и пчел. В этом времени вообще много и тех и других, и они, как будто, еще более злые, чем те, живущие в иной реальности будущего.

Был порыв в рядах противника, что-то кричали, грозили проклятиями. Отчего только так нервничали? И не понять почему, им не понравился «фекалийный подарок». Как же так? Мы же от чистого сердца и не всегда чистого иного места!

Были те мятежники, которые после такого унижения, рванули к холму и сразу же получили от нас отлуп. Около тысячи воинов мятежников подскакали к месту, гденачинались ловушки, стали спешиваться. Но, ведомые не разумом, а жаждой мести, поперли к склону возвышенности.

Их встречали, как беспорядочный, почти не прекращающийся, дождь из стрел, так и прицельные выстрелы лучших наших лучников, которые били по врагу с вышек. Ответом на поток стрел, стало то, что противник сам стал отстреливаться. Но делать это мятежникам было крайне сложно.

Карабкаясь по склону, враги, наверняка, неожиданно для себя, поняли, что ползут и скользят по тем же фекалиями, которыми ранее одаривали их на подходе. Измазываясь окончательно во все это, да еще и замешанное на глине, «дерьмовые» воины привлекали такое невообразимое количество мух, чуть меньше ос, что, уверен, мои бойцы еще усерднее стали выбивать вонючек, только бы они не взобрались на склон и не принесли вонь и рои насекомых.

И ладно, что насекомые мешали, а некоторые так и залазили под доспех и там уже кусали. Такое можно стерпеть, пусть и потеряв при этом концентрацию, так еще скользко было. Поэтому и не получалось слажено и прицельно отстреливаться, а навстречу все летели и летели болты со стрелами.

Так что, потеряв порядка ста убитыми, и забрав еще до двух сотен своих воинов раненными, мятежники откатились. Мы потеряли только пятерых лучников раненными.

— Я за трофеями не пойду! Они же все в говне! — сказал после того первого нелепого штурма, Геркул, чем рассмешил всех вокруг.

— Потом пленным поручим, — отсмеявшись сказал я.

На самом деле причиной того, что мы даже не спустились, чтобы забрать уцелевшие стрелы, было то, что враг не откатился, а готовил комбинированную атаку.

Враг знал, что его ждет у подножия холма, да и за сто метров до склона, предполагал, что ловушек еще много. «Дерьмовый», первый штурм, так же показал, что и минув сто метров жизнь медовой не становится. Хотя, почему? Мед там есть, правда немного, но есть то, чего не пожалели, а выстоим, так обновим «покрытие».

Так что противник посчитал, что раз достаточно вольготно большой отряд конных Братства скрылся за холмом, значит там и есть проход, туда и бить нужно, ну и не только туда, чтобы растянуть нашу оборону. Не так чтобы и глупо, напротив. Мы могли просто не справиться одновременно защищаться на нескольких направлениях, сил не хватит.

И теперь, когда мятежные конные дружинники, возглавляемые, скорее всего, галичским князем Владимирко, рвутся в оставленное без ловушек дефиле, мы одновременно вступили и в речной бой и обстрел со стороны половцев на северо-западном склоне холма. Там же собираются спешенные ратники для атаки. Что-то мне подсказывает, что и это не все.

С реки враг мог захватить плацдарм на берегу и высадить десант. Сейчас три наши ладьи отбивают атаку шести чужих, выводя противника на пристрелянное одной из катапульт место. В этом противостоянии большую роль играют пока мускулы гребцов. Река достаточно широкая, чтобы маневрировать, пусть и понятно, что долго играть в эти игры не получится и наши ладьи будут зажаты. Но у нас приготовлены те самые плоты, которые готовы рвануть на помощь своим братьям.

Было бы кем только рвануть. Людей катастрофически не хватает, несмотря на то, что в лагере и протолкнуться-то негде. Были бы у врага метательные орудия, могли накрывать холм с уверенностью, что обязательно, с каждым выстрелом, кого-нибудь достанут. Но, как говорил мой первый из врезавшихся в память командир, суровый капитан Потапкин, если бы у бабушки был хер, она бы была дедушкой.

Пока люди Стояна усилили лучников и выбивают вражеских конных, но я уже собрался их оттуда отозвать, чтобы готовились помогать нашим ладьям под общим командованием Боброка. Он как прибыл на украденном корабле, так я и не успел переговорить со своим диверсантом.

Еще одним очагом напряжения стали половцы, которые устроили две «карусели» у северо-восточного склона холма. Конные лучники кружили и пускали по очереди стрелы в нашу сторону, практически без урона для нас. Но это если спрятаться за щитами и стеной и не отсвечиваться. Однако, когда стало понятно, что половцы таким образом нас отвлекают для того, чтобы спешившиеся русичи пошли на приступ, пришлось более активно отстреливаться и переместить и на этот участок дополнительно сотню ратников. Сейчас еще и передислоцируются три катапульты, чтобы начать и камушки к этим скакунам посылать на головы, как и на мятежных ратников, стоящих в метрах двухстах в ожидании приказа на штурм.

— Шаг! Шаг! — кричали с пологого спуска.

— Где Богояр и его люди? — спросил я, понимая, что против рвущейся к нам в тыл вражеской конницы идет пехота.

Да, ранее я отдал такой приказ: закрыть проход копейщиками, но впереди же должны идти воины отца.

— Они в строю пехоты, — сообщил мне Ефрем.

Всем хороша моя дозорная площадка. Видна река, основное поле сражения, но я почти не вижу, что происходит на юго-востоке, там, у пологого спуска.

— Они должны быть впереди! — выкрикнул я, а Ефрем быстро объяснил одному из воинов мой приказ, и тот бегом направился на нужный участок сражения.

Тут всего-то меньше полверсты вестовому бежать.

А тем временем, потеряв динамику, конные ратники врага уже старались отстреливаться от моих лучников, сидя на лошади. Движение застопорилось и многие конные неприятеля оказались внизу склона холма, не имея возможности ни выйти из узкого места, а товарищи подпирали, ни прорваться вперед, так как против них были выставлены заслоны с кольями.

Ранее эта ловушка лежала на земле без дела. Но сейчас, когда нужно не самим выходить на вылазку, а сдержать противника, на веревках колья, вернее щиты с ними, были подняты, бревна и щиты, которые закрывали ямы, сдвинуты.

Понимая, что на реке игра в «кошки-мышки» с перестрелками может продолжаться долго, а в лоб противник не атакует, я направился туда, где должно состояться избиение вражеской конницы. Подскакав к месту, я понял, что был не прав относительно Богояра. Его люди недлинными копьями старались оставаться за щитами и кольями, разя из-за этой преграды врага.

Уже до тридцати воинов, из тех, что привел отец, лежали мертвыми телами. Этим подвигом они заставляли меня чуть больше верить Богояру. Сколько было убито со стороны противника, не понять, многие лежали в грязи и по ним топтались кони мятежных воинов, но много, очень много, не менее сотни.

Была у нас и Ахиллесова пята в этой вот свалке. Дело в том, что узкое дефиле, в которое и были пойманы противники, узким является потому, что рядом расположен похожий холм, как тот, где мы разбили свой лагерь. Сложность рельефа такова, что возвышенность, что рядом, была чуть ниже, почти не имела на вершине площадки и ее склоны были очень крутыми, будто специально отсеченными. Как только не оползают!

Враг понял, что этот холм может стать еще одним плацдармом, расценил так, что можно его занять и оттуда организовать обстрел моих пехотинцев. И это произошло. Я не оставлял самоубийц на соседней возвышенности, потому там достаточно быстро появились враги с луками и стрелами.

— Вжух! — пролетела мимо меня стрела.

Это был знак, что пора что-то делать, иначе противник может стянуть хоть бы и тысячу своих лучников на соседнюю высоту и начать оттуда по нам палить. Даже с учетом нашего преимущества в преобладающих высотах, враг имеет несравнимо большее количество воинов.

— Десятник, поджигай кувшины и спускай канаты! — приказал я, стоявшему неподалеку расчету порока.

Тряпицу, вставленную в горшок с горючей жидкостью, подожгли и почти сразу десятник выдернул конец каната, который начал быстро разматываться, выпрямляя рычаг и посылая на соседний холм горючую смесь.

Мы оставляли там деревья, пусть и не все, некоторые все же срубили. Нисколько не экологии ради, и уж тем более не для красоты, часть деревьев была оставлена. Я предполагал, что соседнюю высоту, пусть и не доминирующую, враг попробует использовать в своих целях, поэтому там остались поваленные сухие деревья, как и те, которые еще не завалились, но высоли. Частью даже некоторые деревья были вымазаны смолой, для пущего горения.

— Приготовить смоченные материи! — прокричал я и мой приказ был подхвачен.

Хоть какое-то, но спасение от дыма, которого сейчас должно быть много. Именно это обстоятельство, чтобы самим не схватить отравление угарным газом, и сдерживало меня отдать приказ раньше. Но сомнения пошли на пользу, и уже не менее пяти сотен вражеских ратников взобрались на соседний холм, где не только поливали нас дождем из стрел, но и готовились спускаться вниз, на помощь своей застрявшей коннице. И это несмотря на крутизну спуска.

Растительность на холме вспыхнула, как спичка. Пожар разгорался с ужасающей скоростью. Сквозь какофонию звуков боя и ржания коней, уже стали доноситься предсмертные крики отчаяния и ужаса со стороны холма. Были те, кто попал в эпицентр разгорающегося пожара, они метались в разные стороны, впадая в панику. Лесной огонь страшен для ратника, намного ужаснее, чем сам бой. Нашлись те, кто прыгал с крутого склона соседнего холма. Они ломали себе ноги, руки, мешали друг другу сгруппироваться, скатываясь и подсекая своих соратников.

— Бревна и колеса! — кричал я.

Вот сделал же себе нечто похожее на рупор из бересты, но забыл приспособление на смотровой вышке. Чтобы только вновь не сорвать голос!

Недалеко от меня стали поджигать колеса от разобранных телег. Их подымали над частоколом и сразу же скидывали на столпившегося противника, внося еще больший хаос. Туда же, минуту спустя, были сброшены больших размеров, тяжеленные бревна. Они быстро катились по склону холма, подпрыгивая, скользя, набирая в себя и вонь экскрементов и глину. И вот, облепленные всем этим, бревна на большой скорости врезались во вражеских конных, круша и ломая ноги коням, вышибая дух их всадников.

— Шаг! Шаг! — правильно расценил обстановку командир пехотинцев и повел пикенеров в решительную атаку.

От автора:

Правильный сиделец очутился в прошлом. СССР в самом расцвете 1978 г. Все бы ничего, вот только он молодой кинолог и служит в милиции! Попал, так попал! На 1-й том скидка! https://author.today/work/353762

Глава 6

К этому моменту ожесточенное противостояние между ратниками Богояра и конными спало почти на «нет», потому как мятежная конница была с смятении и теперь не вперед собиралась прорываться, а сбежать. Отдельные всадники, умудряясь в толчее развернуть своих коней, пробовали протиснуться и сбежать. Но это было сложно. Много коней лежало присмерти, еще больше загромождая дефиле, большое количество ратников противника были либо раненые, убитыми, но и те, что встали на ноги после попадания бревна или горящего колеса, только мешали своим соратникам выбраться из ловушки.

На соседнем холме тем временем все больше разгорался пожар и мне становилось все тяжелее дышать. Но это неудобство я как-нибудь выдержу, а что творилось с вражескими воинами на той адской горе, мог только представлять. Все заволокло дымом, было не видно, как умирали мятежные русские ратники, как и приведенные ими на Русь половцы. Не видно, но отчетливо слышно, несмотря на то, что немало стонов и криков боли, замешанных на отчаянии, доносилось и снизу. Там пехота, ощетинившись пиками, уже отвоевала метра два пространства у сгрудившейся вражеской конницы.

— Шаг! Шаг! — раз в секунд десять командовали в построении пикенеров, а пехотинцы кололи своими длинными копьями, порой на одного всадника приходилось и три и четыре таких укола.

Продолжали лететь стрелы, наши, на этом участке, за редким исключением, отрабатывали наши лучники. Конным мятежным ратникам было уже не до сопротивления, они искали только возможность убежать. Правильно отцы-командиры говорят, что в бою часто возникают ситуации, когда бежать — это более верная смерть, чем продолжать прорываться вперед. У неприятеля был шанс прорваться, но теперь они остаются без шансов выжить.

— Ефрем, готовь не менее двух сотен ратных, бери «ангелов». Возглавишь атаку ты. Сколько сможешь врага покарай, но не гонись за ними далее трехсот метров, и не вступай в бой с половцами, — отдавал я приказы.

— Шаг! Шаг! — продолжали теснить врага мои пехотинцы.

В это время, с оставшимися в его подчинениями пороками, истреблял степняков Геркул. Он пристрелял катапульты и сменил вид снарядов. Теперь камней было до трех десятков в одной чаше, пусть они и оказывались сильно меньшими, чем те, что были использованы против вражеских кораблей, но эта картечь могла убить и всадника, и коня под ним, и всю связку «человек-конь» уничтожить разом.

— Шаг! Шаг! — и грозная поступь русской пехоты, хоть и не так стройно и слаженно, из-за горы препятствий в виде убитых коней и людей, продолжала теснить врага, убивая мятежных русичей.

Пехотинцам приходилось не только переступать, а порой и обходить преграды, но и добивать раненных. Не оставлять же их лежащими и стонавшими в нашем тылу? И вот уже пехота, шаг за шагом, но вышла из-за холма, явив себя тем вражеским конным, кто еще, до конца не понимая, что на скрытом от глаз узком клочке земли их соратников убивают, рвался в бой.

— Рог к наступлению! — приказал я трубить атаку.

Это не значило, что сейчас мои воины рванут по тем же грязно-вонючим склонам на врага. Это был сигнал к началу выдвижения конного резерва, который поведет Ефрем. Сложно ему придется, чтобы пробраться через горы трупов в узком дефиле, но это нужно сделать.

Между тем, я взглянул на реку. Там ситуация была не однозначной. Один из наших кораблей был захвачен врагами, но противник лишился и своей ладьи, которая попала под камнепад. Однако, такие расклады меня не устраивали. Два оставшихся наших судна удирали, ну или совершали тактическое отступление. Они теперь и вовсе не имели шансов на победу. Хорошо, что еще Боброка могу видеть на одной из ладей, его не хотелось терять, я этого сотника вижу в своей команде.

— Сигнал для Стояна, пусть начинает! — скомандовал я, и стоящий рядом вестовой мигом рванул в сторону заводи, где и были сконцентрированы силы, способные перевернуть ход и второго речного сражения.

Плоты уже спущены на воду, а сотня ратников, из тех, что уже бились под утро за право контролировать реку, в нетерпении ожидали своего второго за день выхода.

А тем временем, протиснувшись между преградами из тел людей и коней, вышел на оперативный простор наш конный отряд. Не хватает все же опыта Ефрему. Не увидел он удачный момент ударить и по половцам.

Догоняя улепетывавших прочь мятежных русских тяжелых конников, десятнику бы заметить, как сильно и удачно для нас подставлялись спешившиеся вражеские ратники, которые так и не дождались приказа на штурм, видимо командиры ждали развязки боя за холмом, ну и за соседнюю возвышенность. Впрочем, кое-что Ефрем сделал и до полусотни ратных врага, он и вверенные ему конные сотни, истребили. Мало того, некоторые вражеские ратники начали сдаваться, подымали руки и что-то кричали. Их не убивали, а арьергардные воины Братства брали коней пленников и вели к нам в лагерь.

Я акцентировал внимание на том, чтобы русичей, по возможности, брали в плен, пусть я могу и передумать с этим и умертвить всех пленных, если, к примеру, у нас начнется нехватка еды, даже пространства. Это не проявление жалости, или жестокости, скорее более рациональный подход.

Братство расширяется. У меня планы на продолжение экспансии и они амбициозные. А людей все равно не хватает, тем более с учетом того, что в продолжающейся войне уже потеряно более трехсот братьев или послушников в Братстве. И битва не закончилась. Так что прокормим воинов, а там посмотрим, может кто и сгодиться, чтобы не в Братстве быть, но представлять наши интересы, к примеру, на Урале, или на Дону.

Я завязал мокрую тряпку у себя на лице, все-таки угарного газа много, и вновь направился на смотровую площадку. Бой с конными вражинами закончился. Не знаю даже, что бы я делал на месте врага. Вроде бы они и правильно себя ведут и грамотно обступали, создавали множество очагов сражения, но и мы предполагали такие атаки. Узкое дефиле — оно потому и узкое, чтобы бить можно было супостата. Думаю, что сюда больше не полезут.

А что еще? Холм соседний? Там жуткий пожар и ветер частью гонит на нас дым, но и врагам не комфортно, тем же спешившимся мятежным ратникам. А когда там все выгорит, холм будет лысым и в черноте. Полезут оттуда, так забросаем камнями.

На реке же ситуация была переломлена в нашу сторону, как только до вражеских кораблей добрался отряд Стояна. Уже наученные и получившие опыт абордажных боев, «стояновцы» сразу же захватили инициативу. Развернувшись, в бой вернулся и Боброк, до того командующий моим «флотом». Хотя почему я так скептически? Флот и есть.

В итоге река оставалась за нами. И это может сильно нам помочь в будущих сражениях.

— Подсчитали потери? — усталым голосом говорил я через час после того, как на всех участках противник отступил.

— Не точно, но мы потеряли две полные сотни убитыми. Раненых не много, до пяти десятков, — отвечал Алексей.

Он сам был раненный, правая рука весела на повязке.

— По врагу? Сколько наколотили? — последовал следующий вопрос.

— Сложно сказать, нужно посмотреть еще соседнюю гору, там все еще горит лес. Но конницы до трех сотен, половецких конных лучников до ста шестидесяти, еще речников более ста пятидесяти. Так что может быть и до тысячи человек потеряли наши враги, — доложил Алексей.

— Узнал, кто командовал приступом? Сам Игорь Ольгович, или все же галичский князь Владимирко? — обратился я к Богояру.

— Владимирко и он погиб. Нашли под одним из завалов из мертвых, — отвечал отец.

Я позвал его на Военный Совет, заслужил. И пусть Алексей сколько хочет скрепит зубами и мечет искры из глаз, но главные наши потери пришлись именно на людей Богояра. Это он, и его сотни, первоначально сдержали атаку конных мятежников, дали время, чтобы можно былоподнять щиты и колья, выстроиться пикенерам. Так что… Да ничего. Это мало что меняет, кроме того, что пока, именно, пока, Богояр мне союзник. А завтра? Нужно его отправить куда подальше.

Хотя, зная папулю, он может еще придумать и свое княжество в месте, которое будет контролировать. Нужно и такой вот сепаратизм предусматривать в сложном деле экспансии Братства. Для чего предусмотреть и вертикаль подчинения с жесткими рамками и ротацию в поселениях, выстроить экономику, сопряженную с центральной властью организации.

И, нет, я не собираюсь делать из Братства такую мощную корпорацию, которая могла бы затмить и государство русское. Постепенно, но буду отдавать в личное владение, только верховному правителю, освоенные земли. Если у великого князя будет много земли, то он останется великим и управляемость Руси возрастет. Ну а Братству за это стребую льготы, по необходимости, снабжение и протекция.

Но об этом позже, тут бы еще денек-другой простоять.

В этот раз, несмотря на то, что потери у нас были серьезные, я не мог назвать победу «Пирровой». Мы отбились с большими потерями для врага. А в целом, то, что произошло, сильно ударяет и по боевому духу противника и по его планам. Игорь Ольгович должен понимать, что повторный штурм может быть и закончиться его победой, но потери еще тысячи, а то и двух, воинов, должно предостерегать мятежниковот опрометчивых действий.

Противнику так и не получилось не только взять приступом наше укрепление, но и создать плацдарм для будущего наступления. Река осталась за нами, мало того, так теперь у меня уже четыре вполне добротных ладьи. Сколько осталось зарядов для пороков, враг не знает, как не может и знать достоверно о количестве защитников горы. А впереди маячит скорая решающая битва, вклад в которую я и мои люди сделали такой, что сложно придумать, кто мог бы помочь армии Изяслава Мстиславовича больше.

— Тысяцкий-брат, прошу тебя выслушать меня! — после того, как были отданы необходимые приказы о строительных работах, разбору завалов и мародёрству убитых врагов, сказал Боброк.

— Не расслабляемся. Мы еще не выиграли, лишь пустили кровь вепрю, придет медведь, добьет подранка! А нам нужно держаться, — используя образность, приободрил я соратников.

Все ушли по своим делам, воинов Богояра я направил на уборку тел погибших врагов, а после захоронить их в яме. Сколько еще нам тут находится, одному Богу известно, а уже завтра смрад от трупов будет стоять такой, что, не приведи Господь.

— Говори! — повелел я Боброку, удобнее присаживаясь на бревне.

Нужно будет какие раскладные стулья придумать, а то и «поджопника» мягкого нет, чтобы сидеть с лучшим комфортом. Пусть я и привык к боевым будням, но зачем же усугублять аскетизм, где можно немного, но сделать жизнь удобнее.

— Я отравил воду в ручье, с которого, как было замечено, пьют и сами враги и коней поют, — начал докладывать о своих диверсиях Боброк.

То, что вода отравлена, это хорошо. Смертей многих ждать не стоит, но вот болезней, это да. Еще команде Боброка удалось подпалить один из складов с фуражом, одновременно поджигались поля вокруг. Так что можно учитывать тот фактор, что кони противника будут недоедать.

— Как ладью взял? — спросил я.

— Так стоят они, непуганые вовсе. Ни дозоров, ни охраны. Да будь у меня не десяток, а полсотни, так как увел бы и четыре ладьи, — усмехнулся Боброк.

— Все? — не стал я ни хвалить, ни уточнять подробности.

Вполне мне понятная работа, не героическая. На самом деле, подготовленный диверсант мог бы и больше нагадить врагу, но и на том спасибо. Караулы, секреты, пароли и все такое знакомое, обыденное для меня, в этом мире почти что отсутствует. И это несмотря на то, что летучие отряды степняков, к примеру, могут наскочить, натворить дел, да сбежать. И вот только тогда и начинают выставлять охрану. А раньше зачем?

— Ты должен понимать, что-то, что ты со своими людьми сделал, больше не получится. Теперь от нас подобное будут ждать, — объяснял я ситуацию, когда Боброк стал просится в новый рейд.

— Я понял тебя. Но должен еще одно сказать… — Боброк замялся.

— Ну же! — потребовал я.

— В стане бродников я видел Люта. Ну, того, с кем Алексей бился в Круге, а после ты его лечил, брал с собой во Владово и в последний раз разговаривал в стане войска Изяславово, — сообщил мне преинтересную информацию.

Ранее я поверил в слова Люта, что он хочет взять под свой контроль одно из поселений бродников в среднем течении Днепра. Не соврал он и о планах мятежников. Если бы Лют был за них, то я не вижу смысла ему говорить о планах Игоря Ольговича. Мы же сейчас, из-за Люта, нарушаем отличную стратегию врага. Насколько я разбираюсь в людях, Лют не врал. И что он делает у своих собратьев-бродников, которые вынуждено поддерживают мятежников, но, прежде всего, своих соседей половцев?

— Просто видел? И все? — спросил я, хмуря брови.

— Мне почудилось, что он меня увидел, — неуверенно сказал Боброк.

Сотник знает, как я отношусь ко всем этим «причудилось», да «показалось». Нужно анализировать информацию, быть уверенным, особенно в том, был ли замечен кем-то, или нет.

— Похоже, брат, пойдешь ты обратно в стан врага, и в этот раз разыщешь Люта, — после некоторой паузы, понадобившейся мне для осмысления очередного шага, говорил я. — Скажешь ему, что великий князь рядом, что у нас еще много греческого огня и вообще мы уже начали получать подкрепления с реки. Еды много, стрел несчетное количество. Ну и добавишь, что все, в чем он просил сбудется, если бродники выберут правильную сторону. Но…

Я пристально посмотрел на Боброка.

— Не ты будешь говорить это сам, потому, что я не уверен, что Лют не убьет того, кто будет знать о планах этого бродника, — сказал я.

Есть не лишенное логики предположение, что Лют отправился договариваться с бродниками, чтобы те восстали. Предательство! Оно у них в крови. Если история вернется в ту колею, с которой я ее так активно сдвигаю, то бродники предадут русских князей в битве на Калке, сдав киевского князя монголам Джебе и Субеде.

Через полчаса я наблюдал за тем, как две ладьи уходят, вниз по течению, используя как парус, так и силу течения. Они должны идти и днем и ночью, но найти войско великого князя. И пусть Изяслав Мстиславович не успеет прийти на помощь завтра, послезавтра, слишком медлительным представляется большое войско, даже если оно конное. Но вот прислать по воде подкрепления, прежде всего лучников, это можно сделать за дня два. Уверен, что великий князь гонит сюда свое войско, если, конечно, уже успели дойти люди Изяслава Мстиславовича до своего князя. Должны, они отправлялись одвуконь.

— Готовимся к следующему приступу, — скорее всего сам себе сказал я, наблюдая за лагерем противника.

Наверняка, сейчас в стане врага идут разборки, поиск виноватых. А, может, отмываются от дерьма, во всех смыслах этого выражения. Но нужно быть готовым к новым штурмам. Теперь, ночью, мы будем накидывать по всему периметру от нашего холма в метрах пятидесяти от спуска хворост, чтобы при штурме было достаточно одного горшка с горючей смесью, дабы перед наступающими встала стена огня. А еще, в части сохранившейся непримятой травы, мы будем натягивать веревки, чтобы они не были видны, но кони сломали свои ноги.

Зубы свои обломают об нас. Зубы… Ну как же так? В учебном бою и лишиться зуба! Где тут импланты ставят? Металло-керамику? Эх, нигде! Буду теперь щербатым, благо хоть сломанный зуб не виден, а то пришлось бы еще и хмурым стать, чтобы не улыбаться беззубо.

— Что тоскуешь, Ярл? — спросил я у своего сокола, который томился в клетке. — Нельзя тебе пока на волю, много тут человечины. Но, ничего, скоро мы с тобой вновь поохотимся.

Глава 7

* * *

Изяслав Мстиславович экстренно собрал Военный Совет. Почти что отсутствие боевых действий расслабляло все войско и такая срочность, на фоне начавшейся суеты в стане великого князя киевского, повлекли некоторую нервозность среди командования. Ночью прибыли какие-то две ладьи, всполошили лагерь волынян, которые располагались на берегу Днепра. Так что связать прибытие речных гостей с тем, что собирается Военный Совет, было не трудно.

Русское войско располагалось в трех днях пути от Шарукани. Отойдя севернее и заняв найденные там пролески, Изяслав Мстиславович остановил продвижение. Уже было ясно, что враг на севере, прибыли люди князя, которые отправлялись с тысяцким Владиславом Богояровичем на разведку. Они и принесли доказательства того, что Игорь Ольгович обхитрил Изяслава Мстиславовича.

Казалось, что нужно устремиться на помощь тысяцкому, но… Да записали уже в потери те силы, которыми располагал Владислав Богоярович. А позиции, которые заняло русское войско были выгодны настолько, что Изяслав решил подождать еще три-четыре дня, пока враг сам не придет к нему. Было заманчивым принять бой в удобном месте.

Тут и река была и ручьи, которые можно использовать в сражении. Важнее то, что был лес. Не тот, что начинается севернее Киева, там он густой, непролазный, но и тут деревья относительно плотно росли. Тенек от раскидистых крон деревьев играл немаловажную роль в формировании желания, чтобы никуда не уходить. И это не блажь. При переходах в жару войско Изяслава Мстиславовича теряло санитарными, такими ненужными, потерями по сто-сто пятьдесят человек в сутки. Даже элементарные тепловые удары, и те выкашивали людей, отягощая обоз, где не лечили, а, скорее, просто перевозили больных.

— Не мог он выстоять супротив всего войска Ольговичей и половецких орд, — оправдывался Изяслав Мстиславович за свои решения не спешить на помощь тысяцкому.

Киевский князь был сильным, рациональным, порой жестоким правителем, он редко когда объяснял свои решения. Но тут дело в ином. По сути, из-за того, что войско бездействует, или даже пирует, погибают русские, верные клятвам, люди. Еще такое попустительство можно расценить так, что Изяслав намеренно ослабляет Братство, оставляя под ударом заведомо превосходящих сил врага.

В войске, даже в личной, близкой, дружине великого князя, к Братству относились с уважением, видели, что воины-иноки, даже послушники, все исправно молятся, постоянно тренируются, молятся, вновь тренируются. И такой порядок даже в движении, на редких остановках при переходах. А еще ни одного нарушения дисциплины от воинов Братства нет. При том, что все воины организации в кольчугах, имеют славное оружие и коней. Того и гляди, что после войны многие захотят стать послушниками.

— Воевода, мы с тобой об том говорили, что выбьют тысяцкого мятежники, — обратился Изяслав Мстиславович в воеводе Братства, стараясь распределить ответственность.

— Нужно было, княже, разведку провести, — отвечал Иван Ростиславович, отворачивая глаза.

Воеводе и самому было стыдно. Не то, чтобы преднамеренно, но Иван Ростиславович не стал убеждать князя послать помощь тысяцкому, как-то само вышло, что для себя Иван Берладник списал Влада. Воевода не хотел себе в этом признаваться, что предал тысяцкого, так как среди всех своих качеств, выделял чувство справедливости. С Иваном Ростиславовичем ранее поступили несправедливо, а он, получается, что сейчас нечестен.

Ивану Ростиславовичу было выгодно, чтобы тысяцкого Владислава просто не стало. И лучшим вариантом было бы то, чтобы этот молодой, но многомудрый воин героически погиб. Дело в том, что Изяслав Мстиславович предложил Ивану Ростиславовичу стать князем Галича. Мало того, так еще и иметь за собой Звенигород, Перемышль и Теребовль.

О таком Иван Ростиславович уже не мог и мечтать. Пусть он всецело разделял цели и задачи Братства, считал вполне достойным для себя являться воеводой этой организации, однако быть князем не шло ни в какое сравнение с тем, чтобы руководить Братством. Мало того, после смерти Владислава Богояровича, а также тех, кого он приблизил к себе, можно поставить воеводой Братства Андрея Первозванного, например, тысяцкого Никифора, полностью лояльного Ивану Ростиславовичу человека.

Если подобную схему провернуть, то одномоментно Иван Ростиславович становится почти в один уровень по политической значимости с Андреем Юрьевичем, князем Владимирским, или с Ростиславом Мстиславовичем Смоленским. Младшего воеводу, Боромира, конечно, Иван Ростиславович собрался забирать с собой в Галич.

Вот и получается, что лишь активный и, несмотря на молодость, уважаемый тысяцкий Братства, препятствует осуществлению мечты бывшего Звенигородского князя. Между тем, специально строить козни Владиславу Богояровичу, Иван Ростиславович не собирался. Его даже коробило бездействие в нынешних условиях. Но, раз уже так вышло, то, почему бы не воспользоваться ситуацией. С некоторым сожалением Иван Ростиславович понял, что он не такой уж и честный человек, точно не безгрешен, даже по отношению к тому, кого называл братом. Воеводе было неприятно то, что Владислав Богоярович выжил.

— Прошло почти два дня. Может быть, второй штурм сбил тысяцкого с холма и там нынче никого в живых нет? — задал вполне ожидаемый вопрос Ростислав Мстиславович Смоленский.

Все присутствующие задумались. Так и должно быть, но… Это не случилось ранее, может Господь бережет тысяцкого настолько, что он и по ныне держит ту гору, о которой рассказывали прибывшие на ладьях воины?

— Нынче нужно не сомневаться, не уповать на что-то, а проверить, — нарушил тишину великий князь. — Я склонен оказать поддержку и помощь тысяцкому. Чего, воевода, молчишь? Это твой человек!

Иван Ростиславович встрепенулся, встал, разгладил бороду.

— Братство отправит на выручку своему тысяцкому сотню иноков, — провозгласил он.

— Сотни мало, — задумчиво сказал великий князь.

— Так в две ладьи более не влезут, и так перегружены будут — возразил Святослав Всеволодович, князь Волынский.

— У нас нынче есть четыре ладьи, все и пошлем. А еще конно отправить нужно. Одвуконь идти почитай столько же, как и водой вверх по течению. А ладьи загрузить стрелами, сулицами, снедью. Небось им коней уже нечем кормить, — принял решение великий князь Изяслав Мстиславович и пристально посмотрел на воеводу Ивана Ростиславовича.

Киевский князь прекрасно понимал все расклады и для него было очевидным, что Иван Ростиславович хочет оставить за собой и контроль за Братством, ну и Галичское княжество. В таком случае можно было бы не отдавать Галич с иными городами Берладнику. Но Иван Ростиславович соглашался со всеми условиями, которые выдвигал киевский князь. Князя, столь обязанного лично Изяславу, еще поищи на Руси. Кроме того, Иван Ростиславович знаком с раскладами в Галичском княжестве, а это очень важно.

Не столько Иван Берладник будет галичским князем, сколько пасадником и править от имени великого киевского князя. Он принесет вассальное крестоцелование на верность и будет давать ежегодный выход на нужды всей Руси. Этот налог Изяслав хочет распространить на все русские княжества, чтобы верховная власть становилась сильнее, имела возможность кормить большую великокняжескую дружину. Так что Иван Ростиславович должен был стать князем лишь по именованию титула, но не по полномочиям.

С другой стороны, если Берладник сохраняет все рычаги власти в Братстве, то тут до бунта недалеко, так как недооценивать этот русский Орден было уже нельзя. И тогда фигура тысяцкого Владислава встает в полный рост. Именно он не так, чтобы и подчинен интересам Ивана Ростиславовича. Этот вьюнош весьма активен, смел и мудр и не будет более для него преграды, чтобы стать во главе Братства, если оттуда уйдет Иван Ростиславович. Ну а Изяслав найдет свой способ приручить мальца. Женить его на своей дочери Евдокии, например, которая уже в лета вошла, а доброго жениха так и нет. Тем более, что Владислав Богоярович еще и потомок польской королевской династии Пястов. Мало ли… пригодится когда и это. Жалко Евдокию, ее бы по-лучше пристроить, но и так неплохо.

И получится, мало того, что великий князь киевский имеет выход со всех княжеств, благодаря которому может увеличивать свою дружину в три, а то и более, раза, так еще и Братство, которое численно уже сейчас почти сравнимо с личными гриднями великого киевского князя, будет у Изяслава под рукой.

— Уже сегодня на помощь должны уйти не менее двух тысяч ратных. Пусть проводником для них будет инок-сотник Боброк. Это усилит оборону тысяцкого, если он еще держится, ну и оттянет на себя часть сил ворогов наших. А остальное войско завтра по утру так же выдвигается на север. На том моя воля! — великий князь грозным взглядом обвел всех присутствующих, готовясь противостоять возражениям, но несогласных не было.

— Дозволя, князя, мне идти тако жа! Тамака наш хан, пораненыя, — сказал приглашенный от половецкой орды бек Алтак.

— Дозволяю. И задачей у вас будет делать то, что с нами делали половцы Орды Елтука. Жгите траву, нападайте и убегайте, пусть земля горит под ногами наших врагов! — пафосно заканчивал Военный Совет великий князь.

Иван Ростиславович уже отчетливо в этот момент чувствовал сожаление. Лучше, все же, чтобы Влад погиб. Но будет ли готов воевода преступить заповеди Божие и через свою честь воинскую, если тысяцкий выжил? На этот вопрос и сам будущий князь Галичского княжества не ответит.

* * *

— Последний заряд остался, тысяцкий-брат! Повременим? — спрашивал меня Геркул.

— Приказа не слышал? Витязь? Али ты воеводой стал? — кричал я в сердцах.

Геркул ничего не ответил, посмотрел лишь укоризненно на меня, но пошел исполнять приказ. Я сам виноват. Развел тут демократию. Пока потратим время на пререкания и споры, враг уже начнет метать по нам камни.

Вечер третьего дня обороны. Устали так, что воины не бегают, а плетутся, если есть необходимость их перемещения. Нам просто не дают спать. Так мало еще и этого, так сейчас имеет место быть контрбатарейная борьба. Противник оказался не бесталанным, что следует признать. Они сделали три катапульты. Похуже наших, но в полевых условиях, при почти что отсутствии деревьев, тем более без выбора древесины?.. Мне нужны эти инженеры! Но прежде всего, мне нужно выжить.

— Приступ! Приступ! Они вновь идут! — прокричали наблюдатели с вышек.

— Еще вчера крик был бодрее, — вымученно усмехнулся я.

Новый приступ стоило ожидать примерно за полтора часа до заката. Так нам не дают отдыхать. Бывало, что имитируя атаку, не доходя ста пятидесяти шагов, противник просто разворачивался и уходил. Но такие хитрости мы уже немного начали распознавать.

Если по ротации в спектакле участвуют половцы, а не русичи, то еще ни разу не было штурма. Ночью так же не дают спокойно отдохнуть. Мало того, что подводят ближе свои катапульты и забрасывают нас камнями, так дважды были штурмы и в ночи. Благо нас огонь спасал, когда поджигали подножье холма и закидывали камнями, или стреляли во врага. Вот только, хвороста уже почти не осталось, все сожгли, да и остался всего один горшок со смесью и его я приказал использовать.

— Пошли! — сказал я, обращаясь к Ефрему.

Прервав молитву, десятник встал и посмотрел на меня усталыми и красными от недосыпа глазами.

— Веселее! Умирать идем! — сказал я, улыбаясь.

Так себе мотивация. Однако вылазки нужны, нужно показывать врагу, что есть еще порох в пороховницах. Порох… Как же мне не хватает тебя!

Умирать или не умирать, это все в руках Божьих, а мы должны воевать. У меня уже сложилось мнение, что наутро обязательно состоится серьезный штурм. Сильно долго нас выматывать нет смысла. Три дня без сна при активной работе — это уже немало, чтобы мы ослабли, тем более в условиях жары. Вероятно, противник думает, что у нас некоторый недостаток еды, хотя это не так.

Уже слышались команды десятников и мной, без всякого согласования, назначенных сотников, уже летели стрелы с вышек и, судя по звукам, скинули несколько бревен по ползущем по склону штурмовикам. Значит пора и нам вступить в бой.

— С нами Бог! — прокричал я, вкладывая в голос остатки бодрости.

— С нами Бог! — вяло и вразнобой отвечали воины.

Идти с таким настроением в бой плохо. Однако, опыт подсказывал, что перед сшибкой, благодаря выделяемому адреналину, силы у бойцов появятся. Вот только, если после не поспать, не поесть, то в следующую атаку воины просто не поднимутся.

Мы медленно выплывали из дефиле в колонне по десять воинов. Нас было две сотни ратных, больше уже не найти. Всего оставалось в строю пять сотен бойцов. Кто с температурой валяется, да такой, что встать не могут, иные раненые. Есть те, у кого ранения в конечности, так они занимаются тем, что обеспечивают хоть какой тыл, разносят еду, или воду. При серьезном штурме и они залягут и будут отстреливаться с арбалетов. Хотя на последние осталось критически мало болтов.

— Пора! — прошипел я, становясь на острие построения клином.

Геркул будто услышал меня и огненный снаряд полетел в гущу вражеской конницы, так отлично расположенной на одной из пристрелянных точек. Туда же полетели и камни, окончательно расстраивая боевую формацию готового к сражению врага. После того, как однажды мы сделали вылазку конницей и ударили во фланг спешившимся штурмовикам, каждый приступ холма неприятелем стал сопровождаться поддержкой их конных. Три-четыре сотни конницы стояли чуть поодаль, на случай нашей вылазки.

Теперь же, после обстрела пороками и огнем, часть вражеских конных были убиты, но большинство просто растерялось, сбило построение. Но не они были нашей целью. Нам бы прогнать штурмовиков.

Разогнавшись, переводя коня в галоп, мы смели вражескую пехоту, которая, понадеявшись на свое прикрытие, не прекратила штурмовых действий. Встав в стременах и чуть подавшись вперед я умудрился насадить одного врага на пику, а второго ударить в кольчугу так, что, пусть ее и не пробил, но кинетический удар получился мощным и сбил вражеского воина.

Бой уже кипел не только на краю подошвы холма, но часть штурмовиков смогла преодолеть не сильно-то и высокие стены и теперь рубилась с нашими воинами внутри периметра. Все же я правильно сделал, что рискнул, убрал часть бойцов со стены, но ударил во фланг.

— Домой! Домой! — кричал я, понимая, что свою работу сделал.

Штурм захлебнулся и те дополнительные силы, которые уже изготавливал враг, на случай, если первая волна закрепиться на холме, не пригодятся. Ну а противник внутри нашего лагеря — это дело времени, пока они станут трупами. Сантиментов больше не было, никаких пленных.

— Домой! — кричал я, замечая, что конница противника приходит в себя и худо-бедно, но выстраивается в боевую формацию.

Успели, может только с десяток наших замешкавшихся бойцов враг успел посечь. Это были очередные потери, минус десять лучников, минус конных, минус пехоты. Здесь и сейчас нет специализации, каждый может отрабатывать хоть в пехоте, хоть с луками. Противник не стал преследовать нас, когда мой отряд входил в дефиле.

Память о той мясорубке, что тут была устроена живет. Я потер глаза. Уже не столько дерьмом воняло вокруг, а въедался в нос и щипал глаза запах спекшейся крови.

— Что по потерям? — спросил я Геркула, который оставался внутри лагеря.

— Почитай шесть десятков нынче, — отвечал витязь.

— Если чуда не произойдет, завтра наш последний бой, если не ночью, то утром нужно подороже продать свои жизни, — безразлично сказал я.

Безразлично, потому что эмоции уже ушли, они требовали энергии от организма, а я «включил энергосберегающий режим». Еще бы врубить «режим полета», да полетать в сладких снах. Но много нельзя… Не на кого оставить командование. Геркул не менее моего вымотан.

Алексей ранен, отец так же, у обоих раны начали воспаляться и они в горячке. Стоян отправился со своим ближним десятком на вылазку. На Ефрема?

«Где же бродники?» — думал я, вглядываясь в даль, где в стане врага что-то горело.

Видимо, диверсия очередная. Стоян отрабатывает лучше Боброка в этом направлении боевых действий. Несколько даже обидно. Это же я сам натаскивал своего сотника! Но Стоян опытнее, да и команда у него подобралась достойная. Вон как меня из зиндана вызволили!

И все-таки с бродниками нужно общаться и всегда держать в уме предательство, обман и плутовство. С ними связались, они обещали прибыть на помощь, но еще вчера я ждал этих средневековых казаков. Не пришли, но и не отказались это сделать.

Я не обещал пустить бродников на наш холм. Я предполагал отправить их на плотах на другой берег Днепра и чтобы они посылали нам по две сотни два раза в день для ротации. Но все семь с половиной сотен этих бродяг мне в лагере не нужны, так и нас вырезать можно.

— Всем спать на своих местах у стены, тот десяток, что высыпался во время штурма, в дозор на ночь, — приказывал я, закатывая глаза.

Уже пару раз засыпал сидя, а раз, так и стоя.

— А коли штурм? Нас сонными и возьмут. В потемках не видно, когда подкрадываются к холму, а разжечь костры уже нечем. Не поспеть, — стал возражать Ефрем, рупор моих приказов.

— Тебя снять с десятника? С чего мои приказы обсуждаешь? — вызверился я.

На самом деле, он частью прав. Но для того, чтобы иметь хоть какие шансы отбиться, все на своих позициях спать и будут. Тут же так: или рискнуть и дать воинам отдохнуть, или проиграть, потому что состояние сейчас такое, что мало сравнимое бездействием.

Я когда-то читал некоторых исследователей, которые утверждали, что не столько метательные орудия помогали монголам брать русские города, хотя и без механизмов не обошлось, сколько непрекращающийся штурм при использовании преимущества в численности. День держались русские воины, два, три, но после, вот в таком состоянии, как мы сейчас, просто не могли драться. Так что спать…

— Господи, помоги нам, грешным! — сказал я, вознося руки к небу.

В этом мире нельзя не быть верующим, причем я уже не столько внешне проявляю свою религиозность, но и душой принимаю Бога. При этом, верю в свою судьбу. Ну не может же мой путь закончится здесь, после свершившихся побед и начинаний! У меня еще много планов. И в конце-концов, я еже не оставил потомство! В голову вновь пришла мысль, что было бы неплохо, чтобы Рахиль родила от меня, но… не судьба.

— Господи, коли выстоим, так построю храм тебе каменный, втрое больше, чем… — тут я замялся, мало ли меня слушают, но уже мысленно продолжил свое обещания.

Я обещал, что построю большой храм на Нерли, сильно больший, чем тот, что был в иной реальности построен Андреем Боголюбским.

— Ладьи! Ладьи! — закричали со стороны реки.

При этом голоса кричащих были необычайно бодрыми.

— Наши ладьи и с ними еще четыре со стягами Изяслава! — кричали воины.

Я поднял голову к небу и почти что серьезным тоном сказал:

— Я услышал тебя, Господи. Будет храм.

— На том берегу стяг белый поднят! — закричали вновь.

— Пришли все-таки бродники, — усмехаясь, сказал я и вновь поднял голову к небу. — Два храма! А если наутро придет еще и сам Изяслав Киевский, то и монастырь в кирпиче построю.

Некоторое разочарование случилось, когда стали ладьи разгружать. Корабли заходили по одной в заводь и, выстроив что-то похожее на причал из связанных плотов, там разгружались. На ладьях прибыли только команды. Это чуть более ста воинов, все великокняжеские, если не считать тех, кого отправлял я. А загружены ладьи были оружием, немного фуража и едой. Все нужно, но нужнее люди.

Через час прибыли с другого берега сто пятьдесят бродников. Речников я так же отрядил на стены. Никаких переговоров не было больше. Я лишь обнялся с Лютом и сказал ему спасибо. Ну а он заверил, что с ним самые преданные бродники. Может и так, но дежурные получили указания следить и за этими воинами. Ну а я спать.

— Что? Где? — спросонья я растерялся и не понял почему крики, но никто не трубит тревогу.

Было уже ясно и солнце не только что взошло, а полностью в своих правах и жарило нещадно. Странно, что не проснулся от дискомфорта раньше.

Когда долго полноценно не спишь, сильно устаешь морально и физически, и, вдруг, ложишься спать и не дергают целую ночь… Организм отыгрывается за все предыдущие дни и, несмотря на то, что спишь относительно долго, просыпаешься и чувствуешь себя прескверно. Вот и со мной так. А еще затекли и руки и ноги, спать на земле даже без подстилки, лишь подложив седло под голову, в подобных условиях, конечно, удовольствие, но весьма спорное.

— Ефрем! — кричал я, и через пару минут материализовался мой адъютант.

Понимая, какие именно последуют вопросы, Ефрем сам стал докладывать. Было одно обстоятельство, которое сильно мешало говорить десятнику — это его не сходящая с лица улыбка.

До четырех тысяч конных прибыли с первыми лучами солнца. В лагере уже собирались трубить тревогу, так как дозорные в сумерках рассмотрели вражеские приготовления к новому штурму. Но не стали этого делать, за что и наказать нужно.

Союзная конница сходу атаковала уже привычную для нас и для противника комбинацию, со штурмовиками и конницей прикрытия. Всего у мятежников было четыре сотни конных и до тысячи пеших. На этот штурм враг выставлял силы чуть больше, чем обычно. Тем была более значима победа для прибывших союзников.

Они устремились в бой так, будто несколько дней наблюдали за нашим героизмом, но не вступали в сражение, копя силы. И вот они ударили. Лихо, красиво, свежо. Враг, несмотря на ротации, наверняка тоже устал. Несмотря на то, что у нас уже появились сведения о прибытии к противнику подкреплений, уверен, там царило некоторое уныние и усталость.

Так что враг был сметен, словно, походя.

— Минус человек пятьсот, не больше, — несколько сбил я полет фантазии у Ефрема, который рассказывал о полутора тысячах убитых у противника. — Итого… уже две тысячи шестьсот двадцать.

Да, было такое у меня — подсчитывать потери врага. Причем в расчет я брал только либо тяжелораненых, либо погибших.

Встала проблема, где располагаться такому большому количеству конницы. Пришлось вновь работать, строить преграды, ловушки, причем делать это нарочито открыто, чтобы враг понял масштабы и не осмелился атаковать. Нам позволили это сделать. Наверняка мятежникам нужно было время, чтобы разведать, понять кто именно пришел к нам. Ведь может так быть, что совсем рядом войско Изяслава. Так что ловушек наделали.

Нас стало ощутимо больше, но даже с такими силами давать полевое сражение было нельзя. Да и не горел я желанием еще больше лезть на передовую. Не сейчас, нужно отдохнуть, заняться лечением своих братьев.

Но что? Моя война закончилась? Или нет?

Глава 8

— Во здравие великого князя киевского Изяслава Мстиславовича, владетеля земли русской! — провозгласил здравицу новоиспеченный галицкий князь Иван Ростиславович, прозванный Берладником.

«Сука» — подумал я, но не стал высказываться.

Случился претендент, что из Братства за «здорово живешь» можно просто выйти, который ничего хорошего не сулит. Одним своим отказом быть воеводой организации Иван Ростиславович так ударил по системе Братства, что даже война нанесла менее болезненный удар со всеми боевыми потерями.

Из уже оформившихся в Братстве более трех тысяч воинов, шесть сотен ратных погибли, из иноков и послушников, после демарша Ивана Ростиславовича, ушла почти тысяча человек. И, казалось бы, попутного ветра им меж ягодиц, избавились от менее благонадежных, туда им и дорога, но Братство — это не место, куда можно прийти на годик-другой, перекрутиться и дальше пойти.

Так что, да, я злюсь и еще до конца не определился с моделью поведения. Тем более, что при каждом разводе встает имущественный вопрос. И не только он. Иван Берладник хотел поставить во главе Братства тысяцкого Никифора. И я порадовался, а, может, и злорадствовал, что это не вышло. Тысяцкий Никифор был столь впечатлен, как именно сражались люди под моим командованием, что сработали мои задумки и тактические наработки, но посчитал недостойным вставать у меня на пути. Есть в каждом времени честные и разумные люди. Так что оставался только я на роль воеводы.

Иван Ростиславович, было дело, захотел и Никифора тогда с собой забрать в Галич, как и его людей, но не на того нарвались. Религиозность этого человека была выше всего остального, он остался в Братстве. Ну, а я предложил Никифору стать младшим воеводой, при мне, воеводе христианского Братства Андрея Первозванного.

Спасибо еще нужно сказать митрополиту Клименту, который своим словом многое решал и не довел до прямого конфликта между мной и нынешним галицким князем.

— Ну, и я выпью вина заморского за здравие князя галицкого, моего младшего брата, кто признал власть мою, а я признаю право быть Ивану Ростиславовичу князем в Галиче и иных городах Галицкой Руси, — сказал Изяслав Мстиславович.

Это у купцов есть правило заключать сделки в присутствии других людей через рукопожатие. А у князей можно и так, провозглашая на пиру условия и правила. На что польстился Иван Ростиславович? Быть посадником в Галиче? Как можно было не рассмотреть то, что Братство имеет гораздо больше перспектив, чем важное, но отнюдь не сильнейшее княжество. Там Волынь все больше возвышается. Правда, Галицко-Волынское княжество может и не сложиться, так как нынче Галич, почитай, что и под Киев лег. И это правильно! Нужен один центр объединения Руси, или, на худой конец, два со вторым во Владимире.

Я сидел на пиру за первым столом, то есть за тем, что и сам великий князь и другие князья. Это статусно, даже очень. Но никакого праздника я не ощущал. Можно сказать, что я и в опалу попал. А все почему? Из-за одной симпатичной егозы.

Евдокия Изяславовна, может, наслушавшись героических былин обо мне, таком богатыре Владиславе, что-то там высказала своему отцу. Я не особо понимаю, почему, но многие смотрят на меня косо, будто я заговорщик. Ну, надумала что-то себе девчонка… Я, вон, тоже решил… Вот только великому князю нужно еще «покатать» в голове эту мысль, что я стану его зятем. Часто родители в штыки принимают будущее своих детей. Может и тут похожая ситуация, еще и помноженная на традции?

Ну, а мне необходимо в кротчайшие сроки нивелировать тот кризис в Братстве, который образовался из-за вывертов Ивана Ростиславовича. Нужно же соответствовать званию зятя хозяина Руси!

Но пока князь гневается. Евдокия так же ведет себя несколько вызывающе. К примеру, она была одной из тех, кто встречал гостей на княжий пир, устроенный по поводу победы над мятежниками и половцами. И… поднесла мне сбитень, но… сойдя со ступенек крыльца. Ладно бы просто факт, что княжна подала мне, не князю сбитень, хотя и это несколько вызывающе. Но она сошла со ступенек! Евдокия показала, что я ей ровня, ну а учитывая то, что она подносила сбитень с еле заметным, но поклоном… Да меня казнить нужно, а великий князь только гневается.

Девчонку же можно понять. Ничтоже сумняшеся, я герой. Изяслав Мстиславович не пожалел слов и признательности мне за то, что, по сути, моя тысяча или чуть больше воинов решили исход сражения. Понеслись слухи, которые никто не пресекал, что некий Владислав Богоярович, чуть ли не месяц сдерживал все немыслимо многочисленные силы кипчаков и Ольговичей. Ну, а я не против. Братство теперь — это я! Я — это символ стойкости! Вступай в Братство и приведи друга! Вход сто гривен! Последнее — шутка, остальное лишь доля шутки.

— Встань, воевода! — было видно, что нехотя, словно по принуждению, обращался ко мне великий князь.

Сидящий не далеко от хозяина Руси, купец Горыня, ухмыльнулся. Почувствовал, гад, что я в опале. Сидит тут, смотрит на меня. Если бы выражение «искры из глаз» было не только метафорой, но и правдой, то купец уже давно испепелил бы меня. А так… да хрен с ним. Вот, повоевали, можно и старые обиды вспомнить. Мне же достаточно оставить сотни Боброка и Стояна, чтобы уничтожить торговлю Горыни, разорить его. А для купца потеря капитала — это намного хуже, чем физическая боль и даже смерть.

Убивать его опасно, подозрения на меня посыплются. А так бы болт из-за угла в голову купца, благо голова у него, как у коня, огромная, и все, проблема решена.

— Никто не скажет обо мне, что я не помню заслуг ратных людей перед Русской Землей. Есть на Руси Братство и есть у него молодой, но строптивый воевода. Я доволен ратными подвигами Владислава Богояровича, я не доволен тем, как он ведет себя опосля их, будто вровень стал со мной, с великим князем, — говорил захмелевший Изяслав Мстиславович.

Все молчали и смотрели на меня. Отчетливо я чувствовал и взгляд византийского посланника, который вновь прибыл в Киев и, видимо, с какими-то предложениями, которые пока держатся в тайне. Это взгляд был скользкий, ухмыляющийся, неприятный. Но я раньше несколько вызывающе говорил с ромеем, может припомнил?

Мне нужен свой человек при дворе великого князя, неуютно чувствую себя при недостатке информации.

— Есть то, в чем я серчаю, есть то, за что я благодарю. Будут почести и для тебя воевода, но после пира, — сказал Изяслав и как-то странно, с укором посмотрел на меня, будто «ты сам виноват».

И в чем? В том, что княжна меня выделила?

А благодарить меня было за что. Мой холм стал, на следующий день после прибытия первого подкрепления, опорной базой для всего войска. Не только этот холм, но и пространство на несколько верст было скоро заполнено войсками Изяслава Киевского.

Между тем, я не участвовал в главном сражении. Почти что. Так вышло, что одним из флангов был именно мой укрепрайон. Вот отсюда и началось наступление на мятежников. Как именно происходила главная сшибка основных сил, я мог видеть только издали. Для меня те массы воинов казались тогда муровьями, которые стремятся убить друг друга. Муравейник бился с другим муравейником.

Еще до начала битвы из стана Игоря Ольговича ушел с тремя тысячами кипчаков хан Башкорд. Вроде бы они должны были ударить во фланг силам Изяслава, но хитроумный, или трусливый, хан, повел своих воинов прочь. Стоит ли говорить о том, что оставшиеся кипчаки рвались в бой? Нет. В стане врага царило недоверие и прямая враждебность. В таких условиях Изяслав со своими свежими силами ударил смело и решительно.

С другой же стороны, бродник Лют, усиленный двумя сотнями моих людей, с помощью плотов и всех наших ладей, отошел вверх по течению и обрушился на тыл войск Игоря Ольговича, внося дополнительные факторы для паники и сумятицы. Таким образом, нами, ну вместе с бродниками, была захвачена часть богатых обозов мятежников.

А после еще две недели погонь, уничтожения мелких отрядов, как половцев, так русичей, отправка союзных половцев и бродников в Шарукань. Там, в степи, до сих пор ищутся половецкие Орды, из тех, что участвовал в набеге на Русь и уничтожаются. От Братства в этом деле участвуют поправившийся Алексей, Стоян, Боброк, а вот Богояра я отправил во Владово. Еще, условно за меня, но, скорее, прикрываясь Братством, в степи «гуляет» муромский князь Глеб. Ох, и стонет же сейчас Степь, лишенная большей части своих защитников!

Ну а великий князь, после разгрома своего главного врага, который пал смертью храброго, Игоря Ольговича, решил сперва отпраздновать победу, а после начать наступление на Чернигов, Брянск и другие мятежные города. Тем более, что нужна была перегруппировка. К примеру, младший брат Изяслава прислал из Пскова новый отряд в семь сотен человек, Туров прислал людей, другие города и веси. Андрей Юрьевич прислал почти тысячу ратных. Победителей любят, к ним примыкают. Так что великий князь собирает новую армию, не отзывая большую часть своих сил из степи.

Там свои расклады. Андрей, видимо, собирается войти в коалицию со Псковом и прижать Новгород. Поэтому и проявляет максимальную лояльность общерусским делам.

Так что перегруппируется войско, пополниться, примет Киев награбленное со Степи, и вперед, за новыми победами для установления единовластия на Руси.

— Что же ты молчишь, воевода? Али не по нраву слова мои? Так чего же нам быть плутливыми, я прямо говорю тебе, чем доволен, а чем нет, — сказал Изяслав Мстиславовичем.

Да, я молчал. Делал это, чтобы собраться с мыслями от такой отповеди, и не наговорить много лишнего. Он хочет напрямую? Так и я могу. Мало того, это нужно сделать. Если никак не ответить сейчас князю, то можно сильно уронить не только своей авторитет, но и авторитет Братства. Но и перегибать палку нельзя, я же не мятежник какой и не собираюсь ссориться с властью.

— Когда я, теряя каждый день десятую долю от числа своих воинов, или еще больше, стоял за Русь, за веру нашу православную, за тебя, великий князь киевский, то не думал о наградах, я думал только об одном, чтобы честным оставаться перед долгом своим и перед словом своим. Я ждал помощи, при этом бил врага, три тысячи мятежников и половцев мы убили, а помощь пришла тогда, когда только Господь вразумил… — я не стал говорить кого именно.

— Да как ты смеешь? Ты сам вызвался идти на разведку. Мог и сбежать. Кто знал, что выстоишь столько! — выкрикнул великий князь.

В воздухе повисла напряженная тишина. Внутренне я был готов к любому развитию событий. Краем зрения я нашел Геркула, который так же был приглашен на пир. Как я понял, послу византийского императора захотелось, чтобы за великокняжеским столом сидел еще один грек. Я и не против. Геркул проявил себя хорошо. Плохо было только то, что мы с ним несколько холодно стали относится друг к другу, когда пару раз я указал витязю, который, между прочим, остается в Братстве, на субординацию. Может и чуть грубовато это сделал.

— Остынь, воевода! Выйди на дождь, охладись! И ты великий князь, коли чествуешь ратные подвиги, так и делай это, а иное не выноси на пир! — отчитал меня с Изяславом митрополит.

Больше и некому на Руси сказать такие слова великому князю. Ну а Клемент прав, лучше выйти, остыть, вернуться, а уже все забыли, что произошло. Не забыли, конечно, но я скоро ухожу к себе, во Владово, принимать, так сказать и земли Ивана Ростиславовича. Время сгладит углы, а там и забудется.

— Великий князь! — я поклонился и переступил лавку, выходя из-за стола.

Пир проходил во дворе Брячиславого подворья. Несмотря на то, что уже не накрапывал дождь, а лил, как из ведра, действо происходило на воздухе. Мы располагались под навесом и ощущали лишь свежесть летнего дождя, и почти никакого дискомфорта, кроме что по нужде, в отведенный для этого сарай, нужно переходитьпод дождем.

Всего было три больших стола, которые расположились под навесами, но гулял весь Киев, как и войско, стоявшее большей частью в пригородах. Жарились на вертелах бараны, кабаны, коровы, раздавался хлеб, прямо на улицах, в каждом районе варилось в чанах пиво, выкатывались бочки с медами.

Откуда только скоморохи прознали, что такое гуляние будет в столице, не понять. Но то, что часть горожан сегодня обнесут на деньги и в городе резко увеличиться число преступлений, факт. Скоморохи в этом времени, это своего рода ОПГ, они и повеселят, и пограбят, а после могут еще раз повесить того, кого ограбили. Но и без них праздник, и не праздник вовсе. Это как в будущем День города без музыки, выступлений, сладостей и салюта. То есть, никак.

Встав под струи прохладного дождя, моментально насквозь промокая, я подумал о том, как вот такого ливня не хватало там, на нашем холме. У нас даже кони от жары дохли. А первый дождь прошел сразу после генерального сражения, будто Господь решил смыть следы массового грехопадения.

— Подойти, отрок! — скорее попросил, чем потребовал, назначенный недавно, еще не успевший отбыть в свою епархию, епископ Ростово-Суздальский Ануфрий.

Если учитывать территориальный принцип и что сердцем Братства будут земли во Владимирском княжестве, то он мой пастырь. Ссориться с Ануфрием нет никаких резонов. Так что я, конечно, подошел. Епископ стоял под навесом, а я предпочел продолжить принимать такой вот природный, естественный душ.

Кандидатура Ануфрия была согласована с князем Андреем Юрьевичем, но представлял собой ближний круг митрополита Климента Смолятича. Главный священник Руси создает свою команду? Это хорошо. А еще лучше, что он умеет договариваться, а не прет буром против светской власти князей.

Относительно молодой, для епископа, так и очень, явно до сорока лет, Ануфрий начал убеждать меня, что я не прав и не нужно так вести себя. Делал это со знанием и мудростью старика.

— Владыко, промолчать было нужно, коли я дал бы клятву великому князю, это понимаю, — соглашался я со словами Ануфрия.

Да понял я все. Я хочу, чтобы на Руси установилось что-то похожее на самодержавие? Пусть даже с элементами сословно-представительной монархии? Значит нужно начинать с себя и покориться, или стать во главе всей Руси, что мне видиться крайне сложным… это чтобы не сказать, что невозможным.

— Я не таю злобы на великого князя, владыко, — сказал я, подымая голову к небу, там гремел гром, будто прямо над головой.

Ануфрий перекрестился, я повторил его действия, хотя в пору было вспомнить и о Перуне.

— Владыко, я не буду скрывать, что Евдокия люба мне. И нет моей вины в том, из-за чего гневается великий князь. Но пуще всего я люблю Русь и чту православие наше. По сему поклонюсь князю, — сказал я.

— И это правильно, воевода, — сказал епископ и благословил меня.

Вернувшись к столу, делая вид, что ничего дурного не произошло, я почувствовал, как на мне сомкнулись глаза всех, приглашенных на пир. Великий князь, Иван Ростиславович, купец Горыня, представлявший на пире киевскую общественность, нобилиссим Никифор — их взгляды ощущались более четко, чем остальных.

— Дозволь, великий князь, Изяслав Мстиславович, просить тебя испить со мной вина! Не будет такого, кабы я не поддержал тебя будь в чем. Ты хозяин земли русской и господарь наш. Да будет слава твоя в веках отраженная! — провозгласил я и поклонился.

— Вина моему другу принесите! — выкрикнул великий князь, еще больше пребывая во хмели, чем когда выказывал свое недовольство мной.

— Во, то дело! Выпить — оно первое для примирения! — сказал кто-то за столом, выражая мнение большинства собравшихся. — Выпить оно самое то!

Я не стал обращать внимание на выкрики из-за стола, так как изучал реакцию великого князя. Кто-то поднялся со своих мест и одобрительно похлопал меня по плечу. Я не обратил внимание, как в моей руке материализовался кубок с вином. Именно этот напиток сегодня наиболее предпочитаемый. Греки подвезли.

— Так пей же во славу земли русской! — провозгласил великий князь.

Как только я поднял кубок ко рту, чтобы испить вина, и уже начал делать первые глотки, кто-то сзади толкнул меня в спину, и багряная жидкость пролилась на красный кафтан, который я уже замочил под дождем. Обернувшись, я так и не понял, кто именно меня толкнул. Там стоял и Боромир, и Геркул, и еще три человека.

— Ну, что же ты так неловко? — усмехнулся князь.

— Прости князь, — задумчиво сказал я.

Что-то тут не так, и вино… Ну не знаток я этого напитка, но что-то в нем было не так. Я успел сделать несколько глотков, прежде чем меня толкнули. И это…

Резко обернувшись и встретившись глазами с Боромиром, я даже не сказал, а выкрикнул:

— Что с вином?

— Воевода и вина никогда не пил? Вкуса не знает? — подал голос Горыня.

— Что с вином? — выкрикнул я повторно, уже обшаривая глазами стол в поисках воды.

Начинала кружиться голова, сердце отстукивало дробь так, что и грудная клетка может сломаться, движения давались с замедлением. Все вокруг казалось мутным, искаженным.

— Воды! — кричал я, понимая, что отравлен.

Я нашел силы обвести взглядом всех присутствующих.

— Кто? — прохрипел я, опираясь руками о массивный стол и опрокидывая блюдо с жареным поросенком.

Появлялось жжение во рту и говорить было больно. Тем временем мне подали кувшин с водой, и я жадно стал вливать всю жидкость, что была в емкости, в себя. Пить не хотелось, но жить, очень даже.

Немели ноги, пальцы на руках скручивало в судорогах, но я нашел в себе силы и засунул кисть правой руки в рот. Только это может спасти, если еще не поздно. Что это за яд? Белладонна, Красавка? Я читал о ней.

Попробовав сделать шаг в сторону, чтобы не вырвать содержимое желудка прямо на стол, я не смог этого сделать, тело немело, но все же чуть отвернулся и изверг из себя…

— Делайте что-то! Кто отравил его? Всех стряпух и подавальщиков взять под стражу! — сквозь туман слышал я.

Слышал, а шевельнуться уже не мог. Это все? Или я успел все-таки извергнуть из себя хоть часть яда? И кто толкнул меня? Может так спасали? Вопросов много, но главный из них: выживу ли? В глазах все больше искажалась геометрия фигур, они становились похожи на картины Сальвадора Дали, такие же расплывающиеся. И все поплыло, я закрыл глаза и забылся. Я выживу, а тот, кто это задумал… умрет.

Глава 9

Бред… я бредил

Что это? Пальмира? Сирия? Почему я здесь? Царь, Александр Мартынов, мой командир? Он же погиб!

Я не понимал, что происходит, мозг закипал и не хотел воспринимать то, что видели глаза. Я вроде бы и был тут, но как будто смотрел на происходящее со стороны.

— Что встал? Вперед! — кричал мой командир с позывным «Царь».

— Пошли! — сказал Витек-Кобра, обращаясь ко мне. — Командир, да очнись же ты!

— Ты успел уйти к своим, там, в Мали? — ошарашено спрашивал я и еще больше удивлялся тому, что меня не слышат.

Вот я тут, и тут меня и нету. Какой-то аватар, компьютерный симулятор.

Стрекотали пулеметы и автоматы, прилеты мин разрывали тишину тысячелетних руин некогда славного города Пальмиры, содрогались дорические колонны разрушенного храма, от которого остались камни, фундамент, да и, собственно, вот эти колонны.

— Летуны! — обрадованно прокричал Царь, указывая на небо.

Два «грача» промчались почти что над головами и ударили ракетами куда-то вдаль, за холмами.

— Половцы! — закричали бойцы с шевронами «музыкантов» на плечах.

— Какие, нахрен, половцы? — орал я, но меня никто не слышал.

А я бежал, куда, непонятно, но в сторону, откуда стрекотал пулемет. Вокруг падали соратники, одни умирали, иные залегали и продолжали движение по пластунски. Я бы прокричал, что так не делается, что крупнокалиберный пулемёт всех нас выкосит, но бежал, потому что нужно бежать. Собственно, я не особо и контролировал себя, не мог остановиться.

— Половцы близко! — закричал Кобра, повернулся ко мне, улыбнулся и, прежде, чем упасть замертво, показал на стрелу, которая пробила его бронежилет.

— Да, нет же, стрела не пробьет броник! — сказал я и посмотрел в сторону, откуда прилетела стрела.

Там были половцы… Нет! Это не кипчаки! Я отчего-то знал, что это они, будто эти знания кто-то вложил в голову. Но на меня, оставшегося единственным стоящим на ногах, скакали на черных, как смоль, конях, из ноздрей которых вырывался огонь, воины с белыми крестами на черной одежде. Тевтонцы? Лица… у них не было шлемов, но не было лиц, а на месте голов струилось пламя.

И тут появился вертолет, который отработал ракетами, сметая безликих крестоносцев…

— Да что за хрень происходит? — выкрикнул я и резко поднялся.

— Касатик, ты бы лег, не гоже так резко вставать, — голос старушки выбивался из всей той сюрреалистичной картины, которую я наблюдал.

Был порыв спросить у женщины, что она делает на месте сражения с… Бред… Я бредил.

— Слава тебе, Господи! — сказал я, приходя в сознание.

Сирия, самолеты, вертолеты, всадники… Конечно же, это все бред! И как же не понял это раньше?

— А вот и верно, поминай своего господа, а я кому надо, так и принесу дары за излечение твое, — пробурчала старушка, выходя из комнаты, в которой я лежал.

Скрипнула дверь, такая знакомая, как в большинстве деревянных домов того времени, где я… Воевода Братства Андрея Первозванного, живу и, видимо, все же здравствую. Шкура медвежья, опять же, говорила о том, что не произошло еще какого-то перемещения, я там же, в том времени, где и был отравлен.

Присев, я успел окинуть взглядом горницу, в которой валялся. По ряду признаков, таким, как роспись на штукатурке, сделал вывод, что я в тереме великого князя Изяслава Мстиславовича. Значит, я выжил. Хоть бы не наговорил в бреду чего лишнего. А то вопросов про вертолеты и самолеты будет много. Впрочем, слово самолет в этом времени знают, но оно используется в другом значении.

— Вот твой воевода! Ну, и настырный же ты! Вот такого мужа своей внучке хочу. Чистый ты в помыслах, добрый, но и строгий. Я приведу тебе Милу, поглядишь на нее. Вы сойдетесь, я-то знаю, бабка Ната многое знает, за то ее и при князе держат, — причитала та самая старушка, которая привела в горницу Ефрема.

— Воевода, Владислав Богоярович! Ну, как же так-то? Ты зачем хотел оставить нас? Столько пережили, чтобы от какого яду помереть? Не бывать такому! Мы с тобой еще стариками в последний бой пойдем рядом с правнуками своими, — причитал Ефрем, которого привела бабка.

Хотелось что-то сказать, но во рту было так сухо, да и жгло, что не стал напрягаться. Мало ли, для полного излечения лучше не говорить. Но вот пить хотелось невообразимо, что я и показал жестами. Бабка встрепенулась и быстро принесла деревянный ковш с водой.

Я пил жадно, частью проливая воду, но так, как сейчас, я не страдал жаждой давно, а, может, и никогда в своих уже двух жизнях.

— Рассказывай, — потребовал я.

Оказалось, что достаточно попить воды, для того, чтобы большинство болезненных ощущений ушло.

— Как все всполошились!.. — Ефрем присел на край кровати, допил за мной воду, отдал большой, литра на два, ковш старушке и жестом показал той удалиться. — Ты, как сказал пятерым ко мне, так Боромир, наш младший воевода, бывший… Так вот он забежал в гриденную, где и я пировал с ближними гриднями великого князя. Так побежал и я, и иные братья. Мы стали у твоей головы и обнажили мечи…

Моя догадка о том, кто устроил это отравление еще чуточку, но нашла дополнительные доводы в свою пользу. Все потому, что я почти исключил из списка подозреваемых Ивана Ростиславовича. Князь Галицкий не стал бы осуществлять такую, на самом деле, непростую операцию без содействия Боромира. Описанные действия бывшего младшего воеводы говорят о том, что для него самого случившееся было неожиданным.

И здесь не важно, что именно двигало Боромиром: стремление помочь мне и быстро начать какие-то действия, направленные на лечение; или же он руководствовался желанием вычеркнуть из списка подозреваемых своего патрона. Но действовал Боромир быстро, четко, без оглядки на великого князя.

— Великий князь сразу затребовал схватить всех стряпух, чашников. А также перекрыть выход из Брячиславого Двора, — продолжал свой рассказ Ефрем.

Судя по действиям великого князя, можно подумать, что он был заинтересован в том, чтобы на него не подумали. Однако здесь важно было, чтобы действия и поступки не только были активными и правильными, но и результативными. Как известно, громче всего фраза «держи вора!» звучит от вора. Так что князя окончательно не исключаем из списка подозреваемых, но коэффициент подобного резко уменьшаем.

— Что делал Горыня в то время? — спросил я.

— То не знаю, — ответил Ефрем, но поспешил добавить. — Я ж не сказал, чашник один отравленным был, не поспел ничего рассказать.

Кто? Я более всего склоняюсь к Геркулу. Вот так, казалось, что друг, но… Но почему он меня толкнул, скорее всего это он. Сложно пока.

— Пригласи ко мне Геркула, — как можно спокойнее сказал я.

— Пригласить али приказать от твоего имени? — задал вполне уместный вопрос Ефрем.

Я задумался. То, что Геркул никуда не сбежал уже о многом говорит, может и о том, что зря я на него думаю. Но он знает, точно знает! Не спугнуть бы витязя, это с одной стороны. А с другой — если я сейчас вдруг начну проявлять какие-то благосклонные, даже дружеские отношения к Геркулу, то он быстрее заподозрит неладное.

— Ты, воевода, подозреваешь Геркула? — удивленно, даже шокировано, спросил Ефрем.

— Передай приказ Геркулу! Но сделай это так, будто ты ни о чем не догадываешься, — я даже привстал и пристально посмотрел на Ефрема. — Ты понял?

— Все сделаю, воевода, — лихо отрапортовал Ефрем и быстро вышел из горницы.

И все равно я не хочу верить в то, что это Геркул. В жизни может быть всякое. А во второй жизни так и подавно. Однако, когда с человеком пережил четыре дня почти непрекращающихся боев, находясь в осаде, когда этот человек ранее сделал много полезного и доброго, рациональное мышление уходит в сторону, оставляя место эмоциям.

Вот и я, нехотя, борясь со внутреннимпротестом, но складывал факты. То, что меня толкнули в тот момент, когда я пил отравленное вино, никак не может быть совпадением. Вспоминая, кто был у меня за спиной, когда я обернулся, а это было почти сразу после толчка в спину, только два человека находились ко мне ближе всего, почти вплотную. Еще трое в полутора метрах. И вот те двое — это Боромир и Геркул. Боромира я почти исключил из списка подозреваемых, а вот Геркула — нет.

Здесь еще вопрос мотивации, чтобы решиться на такой шаг, как отравление на великокняжеском пиру. С Иваном Ростиславовичем мы обо всем договорились, пожали друг другу руки, и, случись что, то он уже не стал бы хоть как-то контролировать Братство. А Никифор, младший воевода, показал, что он либо лояльная мне, либо самостоятельная фигура, скорее предан Братству, чем кому-либо.

А что Геркул? Но, не мог же он пойти на преступление из-за того, что просто был недоволен моим тоном⁈ Но здесь еще всплывает один нюанс. Геркул никак не мог быть на пиру и уж тем более сидеть за первым столом. Явная протекция со стороны византийского посла выглядит слишком подозрительной, чтобы ее не учитывать. Значит…

Мои размышления прервал скрип открывающейся двери.

— Живой? — задал самый нелепый вопрос великий князь Изяслав Мстиславович.

— Как видишь, великий князь, — отвечал я. — Сберег меня Господь для чего-то.

Князь молчал. Ходил из стороны в сторону. Было видно, что-то его гложет. Я даже догадывался, что именно.

— Воевода, — крайне необычно для характера Изяслава, нерешительно начал он разговор. — Есть такие случаи, когда лучше, даже, зная о преступлении, смолчать…

Было видно, что князь хотел бы немало чего мне сказать, но решил узнать мою реакцию на уже прозвучавшие слова. Конечно же, я знаю, что нет более грязной девки, чем политика. Если не быть гибким в политических делах, а лишь прямолинейным, узколобым, то нормальных достижений ожидать не приходиться. Несколько льстило, что князь не требует, а просит, пусть просьба еще не прозвучала, чтобы я чего-то не делал, что сделать должен.

— Великий князь, но есть же ситуации и дела, которые прощать просто нельзя, — я привстал, нахмурил брови и посмотрел на Изяслава Мстиславовича. — Великий князь, кто это сделал?

Князь молчал. Что ж, даже в этом молчании были свои плюсы. Чувство вины, если его испытывает великий князь, — большое дело для манипуляций. Или же просто заиметь материальные блага для себя и для Братства.

— Тот, кто хотел тебя убить, два дня назад отбыл из Киева, — уже более решительно сказал великий князь.

— Это нобилиссим Никифор? — спросил я, сложив в голове два плюс два.

Великий князь уже грозными очами взглянул на меня и решительно сказал:

— Частично ты сам в том виноват. Евдокия отказалась идти замуж за византийского императора Мануила, посчитав, что ты ее суженый, — я попробовал что-то сказать, но князь не дал мне этого сделать. — Знаю я, что девка в голову себе вбила не весть что. Но, когда это было, чтобы девица сама свое будущее решила! Разве, не хорошо для Руси будет, если я стану тестем василевсу? Ты мне сам говорил, что нет более великой цели, чем величие Руси и ее единства. Али ты отказываешься от слов своих?

Я ухмыльнулся, не чувствовал бы себя погано, так рассмеялся бы. Вот же манипулятор! Вспомнил мои слова, теперь же их и предъявляет. Конечно, величие Руси — это первая цель. Как бы я не хотел быть с Евдокией, но мое желание породниться с великим князем также завязано на том, чтобы иметь больше возможностей для возвеличивания Руси.

— Великий князь, а у тебя еще одной дочери не найдется? Да, чтобы такая славная, как Евдокия? — спросил я, стараясь перевести ситуацию в шутку, вот только смешного было мало.

Князь развел руками. Действительно, у него было две дочери и одна сейчас замужем за Полоцким князем.

— Я принял решение, воевода, и Евдокия станет женой Мануила василевса ромеев. Это очень серьезный союз. Мой тесть, Германский карл Конрад часто пишет мне, спрашивает о внучке своей. Если Евдокия будет женой василевса, то у нас появятся лучшие сношения и с Германией. Ты же понимаешь, если Новгород станет более покорным, то мы сможем торговать с немецкими и фризскими городами? — объяснял геополитическую обстановку великий князь.

Я все это понимал, но Изяслава не перебивал. Уже не столь притягательной мне казалась Евдокия, наверное, внутри сработал какой-то триггер, запрещающий мне желать неисолнимого. Цель — сильная Русь, сильный я! В данном ключе Евдокия — фактор ослабляющий и то, и другое, если она со мной против воли отца. И Евдокия, — резко усиливающая Русь, если она жена Мануила Византийского.

— Великий князь, а что, если нобилиссим Никифор вдруг умрет? — спросил я практически напрямую.

Изяслав не сразу решил давать мне индульгенцию на убийство моего, отныне, врага.

— Я потому его и отправил в Константинополь, и пока без Евдокии, что не по чести мне будет приказывать тебе не брать виру кровью. Но и посол византийский быть убитым в Киеве не должен, как и на всей земле русской. А в остальном… — великий князь зло ощерился. — Я и сам бы хотел его проучить. Если бы случилось так, что Господь его покарает где-нибудь в Византии или на пути к ней, так я бы и свечку в храме поставил за дело благое — избавление мира от грешника. Не гоже травить моих друзей у меня же дома!

— Я понял тебя, великий князь. А теперь давай договариваться, какую помощь Братству ты предоставишь, — сказал я как ни в чем не бывало, а у самого на душе серьезные такие терзания.

Когда-то, как и многие парни в конце восьмидесятых годов, я увлекался восточными единоборствами, а также, в отличие от многих «Брюсов Ли», изучал восточную философию. Там есть такое, как покорение непреодолимым обстоятельствам. Я не же не столько покоряюсь, сколько расставляю приоритеты.

— Это много, — удивился великий князь, когда я выложит все свои «хотелки». — Ты, как будто с меня виру берешь и больше в разы, чем это записано в Русской правде.

— Я же не для себя, великий князь. Братство не должно зачахнуть. У меня есть соглашение с бродниками, будет свой городок на порогах Днепровских. Мне развивать нужно Выксу, где железо есть, иные места с железом. Потому и прошу у тебя кузнецов и зерно, чтобы их кормить. Я Богу слово дал, что храмы ставить стану каменные. Мне мастера нужны такие, чтобы плинфу делали, ну и зотчие, — объяснял я.

— Если по чести говорить, то зачем мне такое сильное Братство? — прямо спросил великий князь.

— А потому, что остроги, которые я буду ставить, через пять лет отдам твоим посадникам, если только сочту, что они разумники и не загубят начинания. Мне не в досуг всем заниматься. Возьмешь под свою руку, станешь еще сильнее, — сказал я.

Великий князь задумался. Было от чего. Если на том сговоримся, то Братство станет еще более сильным, но и князь обретет больше возможностей.

— И где те остроги ставить? Ну окромя как на Днепре? — спросил князь.

— Нужно быстрее занимать место выхода реки Западная Двина, пока там не появились крестоносцы, — сказал я.

— Ты уже слышал, что папа римский собирается объявить Крестовый поход славянам поганым? — спросил Изяслав.

Из послезнания я знал о том, что это должно случиться где-то в середине этого века. Точных дат не помнил. И да, я хотел в эту авантюру влезть. Мне несколько плевать на то, что те славяне язычники. Можно попробовать договориться и пусть лишь номинально, пока, естественно, но принимают православие. Германский «Натиск на Восток» желательно останавливать далеко от Руси, чтобы не было немецкой Риги, или датского Ревеля. И остается лишь помочь лужицким сорбам, полабским славянам. Они и сами не слабы, но не выдержат натиска рыцарей.

— Я только собираюсь налаживать связи с Германией, а ты… — пожурил меня великий князь.

И тогда я рассказал Изяславу принцип гибридной войны и сопровождающую ее информационной. Великий князь не проникся, но и не стал требовать не думать даже в этом направлении. Значит, можно помыслить, и, по крайней мере, навести мосты с братьями-славянами, которые еще не обрели Бога. Машина Крестового похода такова, что от озвучивания намерений, до реализации проходит года два. А это очень много, чтобы подготовиться и встретить. Били же в иной реальности гуситы рыцарей? Полабские славяне так же могут… с моей помощью.

— Я рад, что мы договорились. Более того, именно ты повезешь Евдокию императору Мануилу. Он отписался мне и выразил желаниеизучить опыт организации православного Братства. Лучше тебя никто не расскажет. А еще он может помощь послать Братству. А я, еще до того, как тебя отравили, послал ему письмо, ты прибудешь, — Изяслав строго посмотрел на меня. — Ты можешь быть благоразумным в отношении дочери моей?

— Я не стану… — я несколько замялся, выискивая формулировки. — Чужая невеста не может быть моей женщиной. На том мое слово.

— Вот и хорошо, выздоравливай, тебе ни в чем не будет отказано. И я еще посмотрю, как сложится, образумится ли девка, чтобы тебя с ней отправлять. Там и митрополит с ней поговорит, — сказал великий князь и вышел.

Но разве на этом меня оставили в покое? Дали отдохнуть, поспать? Несмотря на то, что я, оказывается, проспал три дня, в объятья Морфея хотелось окунуться еще на денек. Только, надеюсь, что не будут больше странные сны сниться.

— Я пришел к тебе, воевода, — сказал Геркул.

Он был разоружен стоял в одной рубахе и не выглядел покорным. Рядом с ним располагались трое воинов из десятка Ефрема, а так же и сам десятник. В горнице было не протолкнуться.

— Рассказывай, почему знал об отравлении, но не предупредил! — потребовал я от Геркула.

Глава 10

* * *

Лис любовался за тем, как Рахиль возиться с ребенком. Он делал это так, как, наверное, истинноверующий христианин мог завораживающе взирать на Богородицу, которая пеленает, играется с тем, кого родила после непорочного зачатия. Парню было плевать на все прошлое этой женщины, да он даже для себя не ставил такой вопрос: проанализировать морально-этическое поведение женщины.

И сама Рахиль знала, она видела эти по щенячьи преданные глаза молодого мужчины. Красивой, опытной женщине, уже давно лишенной мужского внимания, живущей скучной и закрытой жизнью, все это нравилось. Она с игривой улыбкой приняла объяснения Лиса, что, дескать, его главная задача — это быть рядом с Рахиль и охранять ее. Казалось, что не от кого защищать, но потерявшейся и запутавшейся женщине было очень важно просто чувствовать себя под опекой.

Порой, она сама прогоняла парня с улыбкой на лице, чтобы тот отправлялся на тренировки, объезжал земли и проконтролировал, как колоситься рожь, или зреют яблоки. Ну, или на охоту сходил, а то свежего мяса, видите ли, молодой мамаше захотелось. И тогда Лис с двойным усердием исполнял все, что от него требуется. По возвращению во Владово тысяцкому Владиславу Богояровичу следовало бы наградить за усердие в делах не Лиса, а Рахиль, которой было достаточно не сказать, а намекнуть, что оставленный на хозяйстве молодой воин где-то недоработал, и в этом направлении сразу начинала кипеть работа.

Арон, мечущийся по производствам и лично контролирующий сбор меда, а, скорее, воска, чтобы уже скоро отбыть в Новгород на торги, не мог нарадоваться на дочь, которая постепенно возвращалась к жизни. Но в этот раз мужчина не лез в личную жизнь дочки.

Один раз он уже умудрился испортить жизнь Рахиль, потребовав от нее выйти замуж за купца Горыню. И женщина оказалась… да ладно бы в сексуальном рабстве, как для Рахиль, это было бы не самым плохим вариантом, но купец Горыня, имевший проблемы при близком общении с женщинами, словно мстил Рахиль за свою мужскую немощность в кровати. И бил до синяков и трещин женских костей, и морально принижал, мог и просто за волосы потягать, так, развлечения ради. Унижений было много, а доброго слова ни одного.

Потом Ирина-Рахиль влюбилась в другого купца, вернее сына одного из киевских купцов, женщина, сама бывшая еще молодой, отчего-то привлекалась парнями, которые были еще младше ее, а это, дай Бог, чтобы были шестнадцатилетние юноши. Влюбилась, тайком встретилась, а после ни того купца, ни его сына, не стало. Ходили слухи, что они отправились в Юрьев, что в землях эстов, где Горыня уже вряд ли их достанет.

Ну а потом Рахиль, простив отца и ища в нем защиту, разработала план, как приручить Горыню. Нужен был ребенок. Киевский купец должен был показать всему купеческому сообществу, что у него с мужскими силами все в порядке, что, вот и ребенок есть. Это должно было несколько смягчить и жизнь Рахиль и, как надеялись заговорщики, в лице отца с дочерью, умилостивить Горыню.

И тогда подвернулся молодой, но сразу же понравившийся Рахиль, парень. Он был молод, но силен, умен, от него веяло силой, которой женщина жаждала подчиниться. Она была с Владом уже не из-за того, чтобы просто забеременеть от него, а так… По зову сердца и не только этой части организма молодого мужчины.

Рахиль еще недавно побежала бы к Владу, лишь помани тот ее пальцем. Хоть наложницей, лишь для того, чтобы греть его постель и получать за это защиту для себя и сына Ивана, но быть рядом с сильным мужчиной, который не побоялся бросить вызов, казалось, всесильному Горыни. Но… Влад не манил.

А теперь вот этот паренек, Лис. Он забавный, неловкий, но только рядом с ней, а вот со своими подчиненными, суров и принципиален, и не скажешь, что, почитай, отрок. Вот это женщину и пьянило: управлять сильным мужчиной, что она и делала.

— Ну все, иди! Ну не будешь же ты смотреть на грудь кормилицы Ивана! Сегодня у тебя учения, вот и учись, — озорно говорила Рахиль, подталкивая Лиса на выход из дома.

Парень чуть ли не содрогался в судорогах. Любые прикосновения этой манящей его плоть и дурманящей его сознание, женщины, заставляли Лиса становиться истуканом и закатывать глаза. Ему уже говорили соратники, что такое состояние имеет свою терапию. Достаточно всего-то какую девку на сене помять разок-другой в день, оно и проходит. Но не было иной женщины для молодого воина.

Лис даже не догадывался, что прояви он хоть чуточку настойчивости, начни стягивать одежду с Рахиль и та, томно дыша и закатывая глаза, не нашла бы в себе силы сопротивляться, настолько страстная женщина стосковалась по близости с мужчиной.

Но ничего сделать с собой Лис не мог. Он выйдет за дверь, пройдет немного в сторону учебного поля, а там начнет поедать себя за нерешительность, за то, что ведет себя, не как должно мужчине, а словно слабосилок. Новновь придет после тренировки к дому Арона и Рахиль, увидит женщину и все, новое наваждение накрывает парня. И когда уже прибудет тысяцкий? Почему-то Лису казалось, что с приходом Влада, все должно образумиться.

— Тренировку проводит Маска… э… Михаил-кузнец. Мне нужно проверить подготовку… э… к жатве, — говорил Лис, пятясь, под нажимом Рахиль, к выходу из дома.

— Вот и ступай. Пересчитай все косы, обязательно. Одну уже потеряли, может, кто и скрал. А еще проследи за Орестом и его людьми. Девок стращать начали. Оно и понятно, да и девки нынче такие… И еще, он оплетался тут, рядом с нашим с отцом домом, — сказала Рахиль.

Слышал бы такие слова Влад, так мог и самкой собаки назвать женщину. Она же таким образом чуть ли не стравливала Лиса и Ореста. А это чревато серьезными последствиями. Лис хорошо поладил с прибывшим старшим сыном погибшего старосты Крота. Однако, если между мужчинами пробежит черная кошка, такая красивая, как Рахиль, то могут быть проблемы у всего имения Владово.

Орест, такое имя после крещения принял старший сын убитого Крота, прибыл через пару недель, после того, большинство воинов из Владово, как и из иных соседних земель, отправились на войну. Прибыл не один, а с почтичто полусотней воинов.

Тогда всполошились все, и Лис даже поднял по тревоге мастеровых и крестьян. Было создано ополчение, которое помогало полусотне оставшихся во Владововоинов Братства охранять земли. Но Орест прибыл, чтобы, во-первых, поклониться могиле своего отца, попросить у него прощения; во-вторых, договариваться с Братством.

После некоторых событий, связанных с, практически истреблением, как это казалось со стороны, черемисов, на вольных черемисских землях поднялась буря. Многие рода кричали о том, что нужно покарать, наказать русичей. Кричали, но как не старались эмиссары от булгарского эмира разжечь костер войны, не выходило. То посевная, то сбор урожая, или просто некогда.

А на самом деле, черемисы понимали, что с русичамивступать в войну не могут, не выдюжат. Это если поддержать своими отрядами вторжение булгар, но те пока предпочитали сдерживать Русь тайными методами ведения войны.

Однако, если на Русь черемисы не решились наступать, то внутри своих земель начали чистки. Разорению и порабощению подвергались те рода, кто принимал христианство. Мало того, так и русичей там проживало немало. Это были беглые, часто и язычники. И, несмотря на то, что русичи на черемисских землях не принимали Христа, они уже подвергались нападкам по этническому принципу.

Орест принял христианство незадолго до начала этих событий. Его дружина, ну или ватага, последовала за своим предводителем и крестилась, как и их семьи. Ранее он грабил русские купеческие обозы, после стал обживаться на земле, остепенился, женился. И мужчина считал, что теперь каким-либо образом возвыситься может только при помощи Братства. Что и стало одной из причин принятия христианства.

За этим и пришел, посчитав, что раз отец в почете, его род, извергом которого стал Орест, сытно живет, то можно договариваться. Было что предложить Оресту, но и было то, чего он хотел потребовать взамен на свои предложения.

— Брат-сотник! Брат-сотник! — кричал быстро приближающийся всадник.

— Что? — степенно и решительно спрашивал Лис.

Рахиль, приоткрывшая дверцу, тайком подсматривала за молодым сотником. Не сотником еще, но это же дело времени. И женщине нравилось, что, казалось, рохля с ней, Лис преобразился и стал таким… Почувствовав тепло внизу живота, женщина испугано отпрянула от двери.

— Говори! — потребовал Лис.

— Дыма с запада, — сообщил один из послушников, прибывший во Владово буквально две недели назад, но уже поставленный в график дозоров.

Лис лихо запрыгнул в седло и направил коня в сторону учебного поля, где сейчас должен был начинать тренировку третий и четвертый десяток.

— Скачи к Оресту, скажи, что может службу сослужить, я с ним ранее договаривался, — выкрикнул, уже удаляясь, Лис.

На самом деле, такие действия могли показаться и чрезмерными. Во Владово периодически прибывают как иноки-одиночки, так и небольшие отряды для вступления в Братство. Но расслабляться было нельзя, на этом, уходящий в поход Владислав Богоярович, особо настаивал.

Лис и не расслаблялся. Ему было крайне важно сработать так, чтобы по прибытию Влад не только похвалил его, но и обязательно способствовал повышению статуса Лиса. Парень верил, что как только он поднимется в иерархии Братства, Рахиль станет к нему относиться совсем по-другому. Он не видел, что она уже совсем иначе на него смотрела. Да и откуда Лису это видеть? Парню семнадцати лет еще нет, а вся его жизнь — это война и подготовка к войне.

Звуки боя Лис услышал, когда он, во главе трех десятков ратников, вышел на Московскую дорогу, называемую еще пару месяцев назад Кучковской. И это была уже почти что дорога, по крайней мере, на двадцать верст были расчищены леса для удобного прохода. Так что можно было и сражаться в строю, хватало места для десяти конных.

— Вперед! Копья к бою! — прокричал Лис, пришпоривая своего коня.

Если идет бой и все еще держится хлипкий дозор, который тут составлял всего пять человек, то силы врага незначительны.

Выскочив на просеку, где располагался дом для отдыха дозорных, Лис сразу же оценил обстановку. Двое дозорных лежали убитыми, это было понятно по тем позам, в которых замерли воины. Отбивались, или даже отмахивались оглоблей трое. Судя по всему, оставшиеся три воина хотели прорваться к дому, но их оттирали, как будто хотели взять охранников живьем, ну или тянули время.

Пятнадцать пришлых воинов, или, судя по облачению, разбойников, услышали приближение конных, а после и увидели их. Они даже не подумали оказать сопротивление, а сразу же они порскнули в стороны.

«Они отвлекали», — подумал Лис. — «Цель была иной… Рахиль?»

— Десяток! Добить этих! Мои личники, делай, как я! — скомандовал Лис, резво развернул коня и помчался обратно, в селение Беглянку, где и проживала Рахиль.

Парень был убежден, что разбойники прибыли за Рахиль. Нечто подобное предполагалось, потому Лис и защищал лично женщину. Не потому он это делал, но это уже не столь важно.

А еще разбойники не могли пройти большимиотрядами дозоры, обязательно были бы замечены. А что делать малой ватагой разбойников в селении, которое может дать отпор? Только кого-то украсть, или что-то разрушить. Лис пробовал на скаку размышлять, но все мысли концентрировались вокруг одной фразы: «Спасти Рахиль».

— Конные, десяток, уходят в лес! — выкрикнул один из ближних ратников Лиса, заметив убегающих разбойников.

— Вперед! — неестественным голосом заорал Лис, так же заметив убегающих татей, а так же…

Да, точно! Один из всадников вез, словно тюк, переброшенный через коня, Рахиль.

Так быстро конь Лиса еще не скакал. Животное, будто чувствовало настроение хозяина и выжимало из себя все силы. Уже на корпус, на десять шагов, на пятьдесят шагов, стремительно вырвался Лис вперед. Вот они, враги, все ближе и ближе.

Приподняв копье, Лис резко ударил в спину одному разбойнику. С еле слышным, в грохоте стука копыт и ругани разбойника, звуком ломаемых костей, копье вошлов плоть, пробивая кольчугу врага. Лис сразу же, оставляя копье в теле поверженного противника, вытянул из седельной сумки арбалет и выстрелил из него в седалище ближайшего коня. Животному такое посягательство на интимное место не понравилось, конь резко начал останавливаться, скидывая с себя наездника.

Убегающие не могли еще больше ускорить своих коней, кроме того, уже близко был лес, входить в который, когда преследователи на хвосте и уже начали выбивать ватажников, нельзя, придется снижать скорость, после чего получить удар в спину. Так что, сделав небольшой крюк, разбойники решили дать бой. Но не все. Тот, кто вез Рахиль, спрятался за своих подельников.

Лис не заметил, не придал значения стреле, которая ударила в его новейшую бронь. Доспех сдержал стрелу. Он не заметил бы, если стрела и впилась в его тело. Спасти Рахиль! Его Рахиль!

Воин на всех порах ворвался в построение врага, круша и поражая всех, без разбору. Он сам пропустил два рубящих удара, но панцирь с поддоспешником держал удары, может только позже будет синяк, но это не важно, сейчас ничего не важно, кроме как убить врагов, освободить Рахиль. Лис рвался к тому всаднику, который не собирался скидывать женщину, чтобы получить шанс на побег.

Уже вступили в драку ратники Лиса, которым понадобилось двадцать секунд, чтобы изрубить всех.

— Стой, не двигайся, или она умрет! — прокричал разбойник, приставляя нож к горлу Рахиль.

— Вжух, — справа от Лиса пролетела стрела, которая ударила последнего врага в плечо и вышибая его из седла.

Хорошо стреляет из лука Волат. Но Лис был готов изрубить своего заместителя, что тот подверг опасности заложницу.

— Рахиль! Ирина! — закричал Лис, спрыгивая с коня и устремляясь к упавшей девушке.

Он развязывал ее, но одновременно разрезая платье. Наваждение, которое ранее работало только для того, чтобы парень бездействовал, сменило вектор напротивоположный. Он действовал, еще как действовал! Срывая одежду с женщины, он целовал ее, жадно, ненасытно. Вот она уже и обнажена, а он… Стянуть портки было не так сложно, но вот нависать над женщиной в кольчуге…

Вот только Рахиль не чувствовала боли от того, что брони воина кололи ее и царапали тело, которое так соскучилось от мужских ласк. Она помогала Лису, направляла ему, стараясь улучить момент, чтобы самой поцеловать сошедшего с ума парня. И…

Простонав звуки любви и наслаждения, оба любовника, вдруг, остановились, откинулись, отлипли друг от друга, и молча смотрели на проплывающие облака. Наступил момент неловкости. Их видели. Все то, что нельзя, что личное, все это могли видеть воины десятка Лиса.

«К Ящеру!» — сказал Лис, отбрасывая неловкость.

— Стань моей женой! Мне безразлично, что ты еще замужем, Горыни не жить. Будь моей! — не говорил, кричал Лис.

— Да! — со слезами отвечала Рахиль.

Она и сама не понимала чего тут больше: слез радости, или огорчения. Наверное, первое. Лис… Он не Влад, но он надежный и любит ее.

* * *

Нет, я не простил Геркулу, несмотря на то, что его вины в моем отравлении было не так много. Но и доверия уже быть не может, потому и прощаемся. Или говорим друг другу «до свидания». Он отправиться в Византийскую империю и станет там заниматься рекрутингом, наймом ромеев на службу в Братство.

Кого на службу, а кого и в наши ряды. Все, как воевода, ввожу обязательный испытательный срок в два года, с последующим жестким экзаменом. Братьев не может быть много, это элита. А вот послушников, слуг, служителей, наемных отрядов, сколько угодно. Кроме того, пока лежал и высыпался на полгода вперед, в краткие моменты между сном и… сном, я думал о реорганизации Братства. Теперь могу все, что считаю нужным вводить.

Кроме прочего, я хочу ввести такое понятие, как «друзья Братства». Это могут быть, например, бродники, или берладники, допускаю даже отдельные Орды половцев.

Ну а что касается Геркула, то, судя по всему, он узнал о том, что должно произойти и, что кубок отравлен, когда нобилиссим Никифор уже сработал. Вина Геркула в том, что он мог прокричать, предупредить, но захотел сделать так, чтобы и овцы были целы и волки сыты. То есть и я жив, и не выдать византийского купца. Почему? А он шпионил для империи.

Говорил, божился, что ничего не передавал ромеям, под колпаком которых был, но и не отказался же от шпионажа. Так что и убивать незачто, если брать еще в расчет и смягчающие обстоятельства, в виде самоотверженного служения во время войны, но и миловать никак нельзя. Потому, с двумя десятками своих воинов, остальных оставляя под моим началом, с первой же оказией Геркул отправится в империю и станет там проводить набор. Получится? Сработает хорошо? Так и посмотрим, как в дальнейшем выстраивать отношения.

Не справедливо? Ведь он спас-таки мне жизнь? Это с какой стороны посмотреть. Мог бы и не доводить до такого положения, когда я находился при смерти. А так… Скоро встретимся, уже в Константинополе. В середине-конце октября с собираюсь выдвинуться из Смоленска в сторону Царьграда. Там уже собираются ладьи со всего Верхнего Днепра, как и строятся новые. Посольство с невестой для императора должно быть величественным, чтобы показать сильную Русь.

Это будет большое посольство. Не только я поеду, но и разные чиновники Изяслава, наш митрополит, купцы. Я собирался к этому времени выгрести все возможное изВладово, все товары: бумагу, льняные ткани, воск, стеклянные изделия, чтобы расторговаться в Константинополе и привлечь к сотрудничеству итальянские города.

Не хочу я иметь дело с Венецией. Я и в прошлой жизни, читая литературу, сложил свое мнение об этом городе, а в этой реальности, только убедился в том, что венецианцы подленький народец. Не идеализирую я и Геную, Пизу, являющихся сейчас конкурентами Венеции, но иметь дело только с венецианцами, нельзя. Нужна диверсификация торговых отношений. Пусть они сами грызутся за право сотрудничать со мной.

— К тебе, воевода, гость, — смущенно сказал Ефрем, обрывая мои размышления.

— Зови! — сказал я, вставая и оправляясь.

Явно это не великий князь, тот не стал бы ожидать за дверью. Тогда кто?

Я оставался, уже как неделю, в тереме великого князя. Не сказать, что окончательно пришел в себя, некоторая слабость все еще присутствовала, однако уже завтра собирался домой, во Владово. Там еще принимать и делить земли, что достались от прежнего воеводы. Хотя самих земель и не много, но терем себе Иван Ростиславович отгрохал знатный. Там и буду жить, удобно, почти что середина всех земель, что даровал некогда Братству Юрий Долгорукий. Ах, да, за ним так и не закрепилось это прозвище, не успело.

— Я могу войти? — спросила Евдикия Изяславовна.

— Конечно, княжна, — сказал я, опешив.

Такого гостя к себе я не ожидал. Да какой она гость, она тут хозяйка, это я гощу.

— Мне нужно сказать тебе, воевода, что неразумные поступки и слова мои, это все в прошлом. Забудь и не питай надежд ни на что, что связано со мной. Кроме… — Евдокия выдохнула и решительно сказала. — Дружбу, насколько она вообще возможна между воеводой Братства и мужней женой… Верной и любящей своего мужа, как самого Исуса Христа.

— Я понял тебя, княжна, — сказал я, понимая, что этот разговор девчонке многого стоит.

В иной реальности у нас могло получиться склеить отношения, там нет всей этой сословности. Хотя… впрошлой жизни, будь она такой же девочкой, а я тем взрослым детиной, каким покинул иной мир, так и не посмотрел бы в сторону такой девчонки, по крайней мере, не увидел бы в ней женщину.

— И… — княжна прятала глаза, ей было явно тяжело говорить. — Это из-за меня. Не пристало мне просить прощения, но и нельзя не признавать своих ошибок. Я признала.

Слова девчонки звучали несколько заучено. Не обошлось тут без участия митрополита. Что ж… Стоит забыть и выкинуть из своего сердца Евдокию, благо она так и не стала там хозяйкой, а так… арендаторшей.

Пора домой, нужно собрать урожай, направить группы для освоения новых мест силы Братства. Экспансия продолжается, не время для душевных терзаний.

— Княжна, готовьтесь к отъезду! Вы представляете Русь, пусть знают наших! — стараясь как можно веселее, сказал я.

— Я им покажу! — засмеялась Евдокия. — Такие наряды нашью, что и ромейские рядом не лежали.

А вот это — правильный подход.

Я смерил взглядом Евдокию, прикидывая размеры девчонки. Будет от меня подарок русской княжне, готовой стать византийской императрицей, да такой, что и сам император восхитится.

А на следующий день, когда прошел слух, что некая племянница короля Конрада, Берта, прибывает в Галич, чтобы выйти замуж за Ивана Ростиславовича, я отбыл к себе домой. Хотя, нет… Заеду-ка я к Аепе, половецкому хану. Он объявил меня своим братом и звал, а живет в очень интересном месте, пусть и не по дороге, но недалеко, всего-то южнее Рязани. Вот и пообщаюсь с союзным кипчаком. Есть темы для разговора.

Глава 11

Через три недели после того, как очнулся, я отправился в путь. Конечно, не один, а с трофеями, многими покупками. А еще люди… много людей, и не только воины. К нашему каравану примыкали купцы средней руки, или же те, кто только хотел стать торговцем. Им было дорого нанимать сильную охрану, а все дороги, как сухопутные, так и речные, кишели разбойниками. Так что даже вот таким решением, как взять под свое крыло купцов и сопроводить их в другие города, я чуточку, но оживляю торговлю на Руси.

Мое главное преимущество — это использование опыта многих поколений и разных организаций, государств. Когда я понял масштабы разбоя на Русской Земле, то первым порывом было начать отстрел всех разбойников. Казалось, что это верный вариант. К примеру, думал создать летучие отряды, которые по первому же прецеденту будут устремляться к месту промысла ватаги и уничтожать ее.

Я хотел подобными действиями добиться такого результата, чтобы не осталось ни одной банды. Но… Вот сейчас отчетливо понимаю, что это не выход из положения, даже некая утопия. Во-первых, часто в разбойники идут люди сильные, смелые, которые могли бы сослужить Руси добрую службу. Например, начать экспансию за Камень, ну или хотя бы пока что на Урал.

Во-вторых, как тараканов не трави, но если в доме бардак, грязь, немытая посуда, они вновь размножатся.

Нужно бороть саму систему, чтобы оставаться разбойником просто не было выгодно. И тут одним, пусть и не единственным, методом может стать банк. Только не в том понимании будущего, так как до условий, при которых можно создавать банковскую систему, сейчас, как до Теночтитлана ползком. А система, которую использовали тамплиеры.

Хочешь перевезти товар? Братство поможет, за долю от товара. Но сделает это быстро и без проволочек, гарантируя сохранность. Хочешь ехать в другой город Руси налегке, без серебра? Так сдай металл в контору Братства в ближайшем крупном городе, возьми расписку и получи свои деньги там, где хочешь, но… чуточку меньшую сумму. А для этого достаточно, чтобы у Братства было много серебра в каждом городе.

И пусть это по-тоненькому от ростовщичества, которое тут считают преступлением, но никто же денег в рост не берет и не дает, оплата идет только за перемещение товара или денег. Это получилось организовать в иной реальности тамплиерам, ну а в этой… Я еще подумаю и посоветуюсь, прежде чем такое большое дело начинать.

А пока по старинке действуют купцы, или нанимают очень дорогую и не факт, что профессиональную охрану, ну или присоединяются к таким караванам, как мой. Многие ждали отправления большого обоза на Север Руси не одну неделю, или месяц.

Как только мы вышли из Киева, пришлось разделиться. Если бы это не сделали, то наше движение на Северо-Восток Руси могло выглядеть, как переход немалого войска. В принципе, подобное обстоятельство меня мало волновало. Напротив, знай наших! Но задач перед Братством стояло много и решать их можно и нужно не только мне.

Вот и вышло, что вереница телег и колоны воинов, растянувшаяся на чуть ли не двадцать верст, стала истончаться. Сперва в Галич ушел небольшой отряд от Богояра, усиленный полусотней моих воинов, а к ним примкнули купцы, которые за солью поехали.

Те, кого я отправлял в Галич были воинами, которые ранее не запятнали себя предательством Ивана Ростиславовича, теми, кто появился в отряде отца уже позже известных событий. Их задачей было собрать все добро Богояра, загрузить все те запасы соли, и не только ее, которые отец успел выпарить, ну и отвезти все это во Владово. Кроме того, нужно было забрать семьи ратников Богояра, их имущество. Всего, по словам отца, у него богатств скопилось на пару тысяч гривен серебром, правда самого серебра было не так и много, но зато «белого золота», соли, до тридцати полных телег. Это много, очень много.

Жаль, но с таким ресурсом, как солеварни Галича придется расстаться. Я, признаться, надеялся на подобный бонус к развитию, что они мне достанутся в наследство от папеньки. Ведь все пыль: и серебро и древесина, даже железо, если элементарно нечего есть. Вот потому и болела моя голова, как прокормить прорву людей, что сделать без главного консерванта всех времен и народов, соли, невозможно.

Нынче же я собирался принимать ратников под свою руку сотнями. Будут те, кто посчитает за лучшее быть или в Братстве, или рядом с ним. Ну и где сытно, там людно, а люди нужны. Будет хлеб и мясо во Владово, так уже скоро там целый агломерат появится из городов и селений. Но я такого не допущу. Люди в этом времени не избалованы, привыкшие к лишениям и невзгодам, так пусть же при моей поддержке движутся на Восток.

Следующим от каравана откололся младший воевода Никифор. У него была своя задача. Дело в том, во время своего участия в войне, я не только сражался, но и использовал возможности для решения ряда задач, которые стояли перед Братством, перед Русью. Так, получилось добиться согласия Ростислава Мстиславовича Смоленского на то, чтобы хотя бы одна артель корабелов из Смоленска отправиться гастарбайтерами ко мне, под Москву, на земли погибшего Кучки. Дежавю какое-то, будто в будущее окунулся. Гастарбайтеры в Москве!

Между тем, мне нужен и сам речной флот и понимание, что и как строить на море. Отработать хотя бы технологии сушки деревьев, создать деревообрабатывающее производство на тяге от водных колес — это далеко не все задачи, которые стоят на пути кораблестроения.

Сейчас на Руси еще есть корабелы, у которых руки растут из нужных мест. Иное дело, что почти что отсутствие выходов к морю, оборудованных подходов, не ставит перед русскими корабелами задачи по совершенствованию кораблестроительного дела, и ладьи строятся по старинке, пусть и качественно.

Но выходить на моря нужно, это необходимо. Во-первых, и это в основном, море важно для торговли. Ганзейский союз еще не оформился настолько, чтобы полностью доминировать в Балтийском море. Вот и нужно создавать свои центры торговли, чтобы или войти в Ганзу на достойных правах, или же… ну с чем черт не шутит, — бросить вызов Ганзе. Последнее вряд ли, но держать в уме такое нужно.

Но не только для торговли нужен сильный флот. Если история будет идти тем же, или схожим путем, то Русь ожидает натиск крестоносцев, датчан и шведов. В иной реальности, стоило немалых трудов выстоять в этом противостоянии. Выдюжили, но сколь многого была лишена Русь из-за того, что ей не давали, а частью и сами русские правители не стремились, развиваться на Балтике. Те же шведы подымали свою экономику на перекупах русского зерна.

Вот и вопрос: насколько интенсивно смогут действовать датчане в Ревеле, крестоносцы в Риге, если будет существовать русский флот? Обрезать морские логистические пути и все, гони германца со своих земель. А наши земли — это еще и земли эстов, ливов, латгалов, литвы. Если они не наши, то они германские, а допустить такого нельзя.

Вот пусть и договаривается Никифор в Смоленске о корабелах, а так же у него задача переманить хоть какого мастера-алхимика, который производит в этом городе соду. Там есть целая немецкая община, которая таким ремеслом владеет, а Смоленск неплохо зарабатывает на продаже соды.

Еще от большого каравана отделились два отряда, каждый по полусотне. Это Стоян и Молчун. Со Стояномвсе понятно, он, наверное, опытнейший диверсант в Братстве. А Молчуна представил мне Боброк в качестве своего приемника. Мне нужны командиры, которые могли бы вести сотни воинов бой, до того обучив их, а таких «офицеров» мало. Вот Боброку и предстояло возглавить учебный центр Братства. Я, конечно, по мере сил и наличия времени, буду принимать участие в подготовке рекрутов, перевоспитании и создании войска, но дел и без того много, нужно перепоручать, опираться на исполнителей. Самому везде не успеть. Мне еще изобретениями заниматься. Вон, даже нормальной мельницы пока нет.

А севернее Брянска, отделился Алексей. Он поспешил на свои земли, к молодой жене Улите Степановне. Нужно воину отдохнуть, да наследника себе заделать, пусть две недельки этим позанимается, тем более, что и там нужно было проконтролировать сельское хозяйство.

По мере движения, а мы не сильно спешили, не гнали коней, даже порой и рыбачили, я охотился. Соскучился по Ярлу, моему соколу, оставленному на долгое время в Киеве. Так что не было и дня, чтобы у меня не было какой птицы на столе, или зайца. Даже куниц умудрились набить пяток.

Благодаря тому, что мы растянули свои переходы во времени, до меня успевала доходить информация, что творится на Руси. Одной из главных новостей было то, что Изяслав, ушедший из стольного града за неделю до того, как и я покинул Киев, обложил Чернигов.

Если другие города Черниговской Руси, понимая, что осталась без династии, а князья Ольговичи, как и Давидовичи, или погибли, или в плену, сдавались на милость великому князю киевскому, то сам Чернигов сопротивлялся. Его осадили и даже мои пороки были проданы великому князю, чтобы беспокоить защитников. Это не панацея, стены не разбить такими орудиями, да и греческого огня уже не было, но беспокоить горожан и приловчиться бить по стенам сверху, можно.

Думаю, что это агония Чернигова. Можно сидеть в осаде и даже огрызаться, если только знать, надеяться, что придет помощь. Но не было никого из серьезных игроков, кто мог бы прийти на помощь этому древнему русскому городу. Если только Новгород, там происходили странные телодвижения, но расстояние не позволит новгородцам что-либо сделать. Так что дело времени и все Черниговское княжество будет зачищено. А после…

Я говорил с великим князем и он собирается в Чернигове оставлять своего посадника. Не князя, пусть и лояльного, а посадника! Это очень важно, если огромная и относительно развитая земля перейдет к великому князю. Это уже сила, с которой не поспоришь.

А теперь, когда со мной оставались только двести воинов, а весь оставшийся обоз прямиком пошел во Владово, караван, что был собран у Киева первоначально, казался нереальным, что такого больше и не случиться. Много, очень много было телег с трофеями. Мы только комплектов броней везли домой более двух тысяч, много оружия, котлов, коней. Мне предлагали часть из этого продать. Но я даже Изяславу в таком отказал.

Цены на тех же коней в Киеве и Суздали были абсолютно разные. Если в стольном граде конь ныне стоил всего две-три гривны, даже четырехлетка, боевой, выученный, то во Владимирском княжестве за него можно было взять в два раза больше. Все дело в том, что со Степи пригнали на Русь целые табуны коней. А, как известно, если товара много, цена на него падает.

Мне же для дальнейшей экспансии нужно было много коней. Кроме того, я собирался создавать большой конезавод. С использованием искусственного оплодотворения, можно было достаточно быстро создавать свои породы лошадей, под собственные нужды. Денег хватит купить и в Европе гигантов, по примеру фризов, или гольштинцев, если только такие породы имеются в этом времени.

— Воевода, дозор докладывает, что река Воронеж уже близко, — сообщил мне Ефрем.

— Вот и хорошо, — отвечал я, поедая соленое сало с перьями лука, в прикуску с хлебом. — Аепа говорил, что южнее реки и начинаются его кочевья.

Ну и как тут не договариваться с соседями-кипчаками о землях? Такое Черноземье нужно занимать и обрабатывать. Это грех не использовать. Хлеб — всему голова! Дадим стране зерна, а она нам рекрутов и денег. Так что не на прогулку я ехал к хану Аепе, ставшему мне боевым товарищем, ибо после пережитых боев и осады, я не мог к нему относиться, как к врагу. Я ехал заключать ряд на использование земель кочевий его Орды, ну и стратегический союз.

Аепа и сам православный, как и его отец, да вроде бы как говорил, что и в Орде много христиан. Так что договоримся, при этом не поступимся правилами, не договариваться с язычниками.

А что нужно для того, чтобы договориться? Как правило, заинтересованность сторон договора. Мне интересно создать тут сельскохозяйственный центр, ну и с выходом на Дон, после в Черное море. Земли отличные, лес есть, пусть и начинает уступать степи. Тут очень много дубов, что можно было бы использовать для строительства кораблей. Так что место во всем хорошее, но пока как бы и не мое.

Что нужно от меня Аепе? Так защиты, как минимум. Если случится, что мы с ним поссоримся, а великий князь забудет, чья именно Орда участвовала в войне на его стороне, то Аепу сожрут и не подавятся. Он-то, в понимании соплеменников, предатель. А в моем разумении, так дальновидный человек, который никого не предал, а лишь выбрал правильную сторону. Поэтому мы и договоримся.

Продвинувшись еще верст пять на юг, наконец, был замечен половецкий разъезд. Два десятка конных быстро ретировались, видимо, сообщать своему начальству о прибытии большого отряда ратников.

С собой я взял две сотни братьев. Забрал всех «ангелов», ну и отобрал иных славных воинов, которые и одеты были дорого и сами выглядели опытными бойцами. Большее количество сопровождения посчитал брать ненужным делом. Ну и большую роль играла скорость передвижения. Если нет обозов, так и по пятьдесят верст с заводным конем за день пройти можно. Уже нагулялись по просторам русским, пора бы и делами заняться.

— С белой тряпицей к нам едут десять ратных, — констатировал Ефрем увиденное.

Я так же заметил группу всадников, которая, то исчезала в небольших пролесках, то появлялась вновь на поле. Между прочим, большом поле с черноземом! С небольшой возвышенности открывались удивительные пейзажи. Да тут еще и рыбы должно быть столь много, что хоть Орду прокормить можно. Будет тут и зверь. Не удивлюсь, если и дикие кони найдутся.

— Приветствуем тебя, воевода Братства. Мой хан ожидает тебя и благодарит Бога нашего Исуса Христа, что всего на один день задержал выход на новые пастбища, — на чистом русском языке вещал мне половец. — Если бы он уже ушел, то вы могли бы и не встретиться. Так что хан оповещен и поручил мне проводить тебя.

Странный половец. Хотя, какой он кипчак? Как нарицательным было в будущем сказать: «с рязанской мордой…» и понятно, что перед тобой типичный русич, с носом-картошкой. Прав был Лев Гумилев, который говорил о взаимопроникновении Руси и Степи в Средние века. Взять, к примеру, князя владимирского Андрея Юрьевича, так он внешне еще больший половец, чем какой иной из Орды Аепы. Но, русский же! А тут наоборот.

— Если, воевода, ты не будешь против, то я отведу тебя в стойбище моего хана. Зови меня Куделин — это мое имя! — сказал воин, и, не дождавшись возражений, развернул коня, ударяя животному по бокам.

— А что, хан не отвел свою Орду? На юге опасно? — спросил я у Кудалина.

— Нет, воевода. Нынче Степь замерла, никто ни с кем не воюет, все ждут, что дальше будет. Некоторые откочевали к Днестру, там хан Башкорд собирает орды, — сообщил мне интересную информацию воин.

Сбежал этот половецкий князь, Башкорд, чьи кочевья между Днепром и Днестром. Не понимаю, почему его еще считают воином и вождем, он же оставил часть своих воинов на битву, а сам сбежал?

Но для Руси даже было бы хорошо, если Башкорду удалось бы собрать как можно больше половецких воинов. Дело в том, что война в степи — это совсем иное дело, она сильно отличается от того, как воюют в оседлых цивилизаций.

За что тут сражаться? Домов нет, полей возделанных, тоже. Как некогда скифы, отвечая на вопрос персидского царя, который все никак не мог их догнать, чтобы сражаться, но чувствовал постоянный урон, сказали: «А ты разрушь могилы предков наших, вот тогда мы не сможем больше уклоняться от сражения». Так что методы, как именно вынудить биться половцев, найдутся, но такие поступки никак не украсят героическую историю Руси. Но когда надо, нужно делать!

Я же прибыл к половцам, к которым огульно испытывал ненависть. Переборол себя, ради будущего Руси. Так что, при всей упертости, нужно понимать грани возможного. Где-то эти грани можно пересечь, рискнуть, а какие-то не стоит трогать, чтобы не проиграть. Мне нужны именно вот эти половцы, чтобы создать прецедент. Они получат звание «друзей Братства», а я получу плацдарм для развития.

Глава 12

Половецкая Орда могла называться племенем, так как и по численности примерно соответствовала этому термину, как и по своему внутриполитическому укладу. От тридцати до пятидесяти тысяч человек в Орде и, как правило, из них около пяти тысяч воинов. Трудная кочевая жизнь у этих людей. Порой не получается остановиться, чтобы даже родить. Вокруг однообразные пейзажи, казалось, что и не меняются. Все время нужно куда-то идти, останавливаясь лишь на пару дней, пока животные не объедят траву.

По мне это ужасная жизнь, но, уверен, спроси любого кочевника и он будет говорить об ужаснейших условиях жизни землепашца. Каждому свое.

Управлялся весь этот поток людей ханом, который, по сути и возможностям, как и по статусу соответствовал нашему удельному князьку, ну а боярами при хане были беки. У Аепы была небольшая, но и не малая Орда. Как я понял от словоохотливого Кудалина, всего в Орде до сорока тысяч людей. И вокруг кибитки, кибитки… все пространство в них и в телегах. Огромное количество коней, волы, козы, овцы.

Вот еще одно направление для того, чтобы торговать на взаимовыгодных условиях. Разводить коз, овец при таком образе жизни вполне можно. А я смогу освоитьпочти любое количество шерсти.

Создать прядильный механизм, примитивный, относительно машин из двадцать первого века, конечно, я могу. Для этого не нужно быть семь пядей во лбу и достаточно хотя бы увидеть такой станок, пощупать его. Я видел в музее похожие на «Прядилку Дженни» механизмы, щупал там же, а после еще и читал про технологии, которые заложили, наряду с развитием металлургии, основы для Промышленной революции.

Так что смогу, может не сразу, путем проб и ошибок, но сделаю. Главное, это идея, которую выстрадали люди в условиях необходимости создать что-то похожее. Сейчас таких условий нет, промышленное производство тканей почти что бессмысленно, нет рынка сбыта для серьезных объемов производства. Но и я не собираюсь покрывать Русь сетью мануфактур, а вот одна-две такие мануфактуры очень даже в тему будут. И своих одену и продать кому найдется. Так что использовать чужую идею, даже когда для нее не созданы условия, это нормально, для отдельно взятого воеводы Братства.

Вот сделать ткацкий станок, уже навряд ли, там технология сложнее. Как я не щупал, принцип понял, но пока не понимаю, как с нынешними технологиями можно создать механизм. Тем не менее, одно из первых дел, чем я займусь дома, будет создание прядильного станка.

Льняная ткань хороша, только ее нужно продавать не на Руси, а, например, в Индии. Как до нее добрать еще?.. Утопия, но хотелось бы… Если верить тем книжкам, что я читал в прошлой жизни, в Индии льняная одежда стоила баснословно дорого, как у нас, наверное, шелк. Для Руси же, лен — обычное дело. Но даже своих одеть и начать продавать мелкими партиями льняные нити, уже окупится и труд и создание прядильного станка с самолетным станом. А вот шерсть — это на севере намного ценнее и нужнее. Разводить самому овец так же нужно. Но зачем специализироваться на этом, распыляя силы? Тем более в Суздальском Ополье, где качество земли очень даже высокое? Тут зерно в пору выращивать и в товарных масштабах.

Как только мы выехали на большое поле, усеянное повозками и заполненное копошащимися людьми, навстречу выдвинулся отряд из человек двадцати. Я узнал Аепу. Сложно ему, наверное, без кисти руки, но смотрю, что парень справляется.

— Друга мой, знать уже, что воевода ты, я была доволен, — сказал первым делом Аепа.

Когда подскакал хан, мы с ним оба спешились и обнялись. И было чувство, что меня тут ценят. Ну да сколько пережили с ним! Сколько уже собирались умирать с честью на том самом холме, но выигрывали схватки с врагом, оставаясь в живых.

— И я рад, друг мой, что ты не унываешь. У меня для тебя есть кое-что, — сказал я и подал знак Ефрему.

Мой ближний десятник сразу же вложил мне в руку железное изделие. Это был металлический крюк, в который можно было засунуть культю и при помощи кожаных ремешков вполне плотно закрепить. Я заказал крюк у киевских мастеров и остался почти довольным. Все же оставалась уверенность в том, что мои ремесленники могли сделать даже лучше. Но, если сложиться, может еще придумаю по лучше изделие.

Хан примерил, Ефрем услужливо помог ему правильно закрепить ремешки, но оказалось, что ячуточку ошибся размером. Можно было сделать на сантиметр меньший диаметр.

— Я могу теперь держать поводья моего коня! — воскликнул Аепа на своем родном языке, а Кудалин сразу же перевел мне слова хана.

Минут десять Аепа только и занимался тем, чтоапробировал подаренный крюк. Пусть при помощи его в бою сложно управлять конем, но не мне половцу рассказывать, что можно выдрессировать коня поворачивать соответственно ударам по бокам животного. Да и приспособить поводья можно под хана. Главное же, что изделие понравилось Аепе, значит правильная атмосфера, нужная при заключении сделки, создана.

— Я знать о ты приехать. Прайтико я, в моя шатра, — сказал хан и мы отправились в центр множества повозок, где выделялись размерами и внешним убранством четыре шатра.

— Это мой дом и дом жена мой, это дом старший сестра, она скоро уходить в соседний Орда, становиться жена. Мой зятя не участвовал в война, он бояться, что иная Орды придут к нему. Я защищать его… — Аепапосмотрел на меня. — Ты защищать его?

Наивная простота! Я тут прокручиваю сценарии разговоров, хитростей, плету в голове фразы и выражения, чтобы опутывать хана. А он правду матку, да прямо по лбу. Хотелось спросить: «Тебя папа не успел ничему научить?» Так сразу и я согласился защищать какого там хана, который ни одной серебряной куны мне даровал!

— Все возможно. Но я, думаю, что должно хватить уже того, что я провозглашу твоего союзного хана «другом Братства». Но… — теперь была моя очередь чуть нахмурить брови и пристально посмотреть на собеседника. — Я не могу признавать и приходить на помощь тем, что не одной со мной веры. И кто не выгоден Братству. Всякая помощь, она денег стоит. Мы с тобой дрались вместе и это еще больше, чем деньги, а вот твоего зятя я не видел на поле боя.

Аепа по-мальчишески фыркнул, проявляя недовольство, но не стал выказывать, или спорить, а сказал несколько иное:

— А говорить хану Ашаруку, что не след ходить поганцем, Христа принять надо. А он говорить, что скорее Аллаха принять, у него там, рядом с Ордой идти булгары.

— Это выбор каждого, мой друг. Примет ислам, пусть обращается к эмиру за помощью, а я же не стану посылать воинов своих на смерть без выгод, — отвечал я.

— Я знать, я воевать рядом с ты. Но нельзя стоять у шатра, нужно лежать в шатра и вкушать еда, — улыбнулся Аепа и, дождавшись когда воин-половец подымет массивный ковер и тем самым откроет ему проход в шатер, прошмыгнул во внутрь, следом вошел и я.

Сопровождение как мое, как и ханское осталось снаружи.

— Я рад, что ты приехать, — сказал Аепа и предложил мне пиалу с непонятной субстанцией.

Принюхавшись, я вполне уверенно сделал глоток ароматного говяжьего бульона с большим количеством перца и каких-то еще трав, а еще пересоленного. Пересол и перец — признак богатства и, если такое подают гостю, то говорят, что ценят его. Хорошо, что меня всего-то ценят, а не, к примеру, восхищаются, а то мои вкусовые рецепторы вообще взвыли бы. И так пить бульон было сложно. Если остроту я вполне воспринимаю и даже соскучился по ней, то соли было слишком много. Однако, я поблагодарил радушного хозяина.

После мы поели мяса, причем обгладывали одну кость по очереди. Это было так же признанием чуть ли не родства. Это кушание запивали тем же бульоном, заедали хлебом. И такой вот был перекус, а еда, как сказал Аепа, только готовится и к вечеру будет пир.

Начались переговоры. Хотя назвать переговорами процесс, когда озвучивались пункты договора и сразу же по ним наступал консенсус, нельзя. Отдать сто десятин земли? Легко, берите триста! Единственно, что в приоритетном порядке производить обмен с Ордой, выдавая готовую муку людям Аепы. Ну и небольшой выход, так сказать, плата за аренду земли. Охраной заниматься следует вместе.

Во всех вопросах, если это только не будет вредить Руси и интересам Орды, мы договорились, что помогаем друг другу всеми силами. Аепа объявляет меня «другом Орды Аепы», я объявляю его «другом Братства», но когда больше половины от всех союзных половцев Орды примут православие. Хан заверил, что это уже произошло и что у них был священник из русичей, но старик умер, и дело его заглохло. Решили обратиться с этим вопросом к новому Ростово-Суздальскому епископу. А я подумал, что нужно ускорять создание академии, чтобы выращивать в достаточном количестве православных миссионеров.

— Остается только обвенчать тебя с Тесой… в крещении Марией. Сестра моя, я уже говорил тебе там, на холме, который мы так и не сдали врагу, красива и станет тебе достойной женой, — сказал Аепа, высматривая мою реакцию.

Я был не возмутим. При этом, даже не пришлось применять актерское мастерство. Давно не было женщины и, наверное, ожидание какой гетеры, женщины малой «социально-ордынской» ответственности, больше вызвало у меня эмоций. Я бы от какой наложницы не отказался. А жена… Так это дело будущего, не факт, что еще срастется.

Между тем, хотелось посмотреть на женщину. Знаю я это «красиво». Может так быть, что еще за центнер дамочка с усами, как у Семена Буденого. Читал, что в иной реальности был такой шах в Персии, который брал в гарем толстушек, но обязательно с усами, считая подобное сочетание вершиной эстетики.

Одна из причин того, что я здесь — это женитьба. Проанализировав свои возможности в этом направлении, я пришел к выводу, что сестра православного половецкого хана — это оптимальный вариант. До семи тысяч воинов может выставить Аепа после того, как получил свою долю из добычи. Это много. Такой союзник мне нужен. Совсем же другое дело, если у меня будет пусть даже две тысячи воинов, да у половецкого родственника семь тысяч, ну не семь, пять, все же. С такими силами можно многое сделать, даже замахнуться на экспансию в сторону мордвы, а то булгары там даже соперника не видят, уже вовсю распространяют не только ислам, но, что важнее, — свое влияние. Мордва стала платить выход Булгарии! А могла бы Руси, делая ее сильнее.

Хан выкрикнул на своем языке и в шатер вошел воин. Они о чем-то переговорили. В это время я внимательно изучал реакцию и интонацию, с которыми произносились слова. Вдруг, сейчас Аепа сказал: «Всех убить!» Но в интонации, замешанной на игривости и веселье, не было намека на то, что половецкий хан решился на самоубийственную авантюру. Сейчас Степь стонет и утопает в крови и Орда Аепы так же может попасть под раздачу, если убьет меня. А вот то, что сейчас меня хотят знакомить с Марией-Тесой, факт.

Мария-Теса!.. Прямо-таки, Мария Терезия, получается, австрийская императрица.

— Сие сестра мой, — громогласно сказал Аепа еще до того, как девушка вошла в шатер.

Меня несколько смутило «мой», но, нет, это была девушка.

Ух… Хороша, чертовка! Гибкий стан, не худая, но атлетичная, явно не гнушается физических нагрузок, черноволосая с чуть раскосыми темно-карими глазами. Не высокая, но и низенькой не назовешь. Пухлые губки, вполне оформившееся тело с выраженными вторичными половыми признаками. Как говорила Сова в советском мультфильме про Винни-Пуха: «Мой любимый размер!»

Девушка не была одета празднично, что несколько смущало, на ней были шаровары и вышитая орнаментом рубаха сверху. Такой вот славяно-степной стиль.

Красивая? Даже очень. И пусть любви с первого взгляда не произошло, определенно девушка мне понравилась. А я ей? Ха! Думаю о том, чтобы понравиться девчонке? Непроизвольно даже спину выпрямил и поправил свои волосы? Все-таки гормоны сильнее разума.

— Что сказать, Теса хотеть? Ты хотеть молодой сильный воин? Вот он! — Аепа указал рукой в мою сторону.

Меня измерили, изучили, признали… Годным, или что это за эмоция? Девушка смотрела с вызовом, в ней появились нотки непокорности, дерзости. Одновременно она зарделась, что было видно даже на загорелойкоричневой коже. Глаза и подбородок старалась держать прямо, даже немного задирая носик к верху, но очи девичьи то и дело устремлялись в пол. Она смущалась и одновременно показывала себя независимой и сильной.

«Какие бури в тебе сейчас бушуют, Теса?» — подумал я, но вслух говорить не стал, продолжая взирать на, возможно, мою будущую жену.

Не случилось с Евдокией, Рахиль для меня не пара уже потому, что за ней ничего не стоит, а чувства во мне она так и не пробудила. Улита? Вот от этой стервымурашки по коже маршировали, но, опять же брак с Уилитой Степановной был бы выгодным, если не получалось бы сохранить часть земель от Кучки у себя. А так и дядю пристроил и земли сохранил в Братстве.

— Я хотела сильного воина. А он сильный? Он юн, пусть и большой, как лесной медведь, — на чистом русском языке говорила Теса.

— Кто учил тебя русскому языку? — спросил я.

— Воин, тебя сейчас только это волнует? — дерзила Теса.

— Только это, строптивая сестра хана, — сказал я и всем своим талантом притворщика сделал мину безразличия, отворачиваясь и увлекаясь поеданием лепешки.

Как там у классика? Чем меньше женщину мы любим? Вот тебе, девочка, эмоция, поглоти ее! Ты не та, из-за которой я потеряю разум. И пусть хороша, а вот сэтой строптивостью, так очень интересна, отлично говоришь на русском языке… А еще она залог исполнения всех договоренностей с сильной половецкой Ордой, которая может войти в зону интересов Руси и стать еще одним подспорьем для становления русского государства и покорения Степи.

— Пусть он сразиться с Асламбеком, вот тогда… — начала говорить Теса, но взревел Аепа.

— Я вместо отца тебе! Покоришься, если скажу! — выкрикнул хан.

— Друг мой, зачем же сотрясать воздух? Можно и сразиться. Не насмерть, а против учебного боя, я никогда не был против. Не хочу убивать сильных воинов моего союзника, — сказал я, вновь жадно рассматривая девушку.

Стервочка… А мне нравятся девушки с характером. Может потому и не сложилось с Рахиль, с красивой, изящной женщиной, которая показалась слабохарактерной. Улита? Тут, наверное, иное. Она еще та дамочка с характером, вот только на меня довлело понимание, что в иной реальности эта красоткаорганизовала убийство своего мужа. Жить и думать, что во сне прилетит нож? Увольте. Ну а Теса? Это будет интересно.

— Асламбеку ты?.. Он сильный воин и еще… — начала задавать девушка вопрос, но осеклась.

Тон ее был неоднозначным. С одной стороны, все еще игривый, но с другой — опасливый. Уже переживает за меня? Сама же затеяла… Или не она? Может так быть, что это и что-то политическое? Варианта два: или меня хотят унизить и этот Асламбек величайший боец, или же, напротив, Аепа хочет продемонстрировать своим соплеменникам, что общается и заключает союзы с сильными людьми. Мол, вон, сморите, воевода такой молодец, что даже Асламбека победил, давайте ему земли дадим!

Хочется верить во второй вариант. Устал я уже в двух жизнях чаще видеть обман и хитрость, чем честность и дружелюбие.

— Ты готов? — спрашивал Аепа, — Уверен? Можно и без этого обойтись. Ты гость у меня, твое слово стоит многого.

Какая робкая попытка!

— Ты должен победить Асламбека, — сказал с надеждой в голосе хан.

Я тут прибыл заключать договора, но не понятно, а так ли крепко держит Орду молодой хан? Сильны ли наши договоренности, не откажется ли от своих слов Аепа? Когда я вышел из шатра, и мы направились на тренировочную площадку, которая была в метрах ста пятидесяти от жилища хана, стало понятно, что оппозиция у Аепы имеется.

Несколько богато одетых мужчин в возрасте и не меньше десятка молодых, явно не рядовых, воинов, взирали на своего хана без особого пиетета. В таких нарядах: красных сапогах, шелковых халатах, с дорогим на вид оружием, могли быть только беки, половецкие бояре. Ну а воины — это их сыновья или родственники. Если бы простые люди из Орды Аепы имели возможность так экипироваться и одеваться, то им явно союзы ни с кем не нужны, ибо это показатель богатств.

— Во что ты меня втягиваешь? — спросил я, а мое сопровождение, идущее следом, подошло ближе.

Они почувствовали опасность и взяли меня в полукольцо. Тут не нужно быть психологом, чтобы понять — эти люди против моего присутствия здесь.

— Я жду, «друг», ответа! — с нажимом сказал я.

Подраться — это пожалуйста. Новые противники мне нужны для самосовершенствования. Но быть пешкой в какой-то игре, я не допущу. Чай не у великого князя сейчас, чтобы стиснуть зубы и покориться.

— Они против твоей женитьбы, воевода, — перевел мне слова хана Кудалин.

Аепа явно нервничал, он стискивал кулаки с злобе.

— Переводи! — сказал я Кудалину и продолжил, обращаясь к бекам. — Я не против доброй драки. Я против бессмысленной драки, в которой не понятно, за что стоит бить. Говорите, почему вы смотрите на меня, как на врага!

Тон мой был требовательным и хан с укоризной смотрел на меня. Ну, если он не может толком объяснить, так нужно спрашивать напрямую. Задать вопрос необходимо уже для того, чтобы понимать, как именно мне сражаться. Это разный бой, если он на смерть, или он чтобы показать удаль богатырскую. И не столь важно, что мечи, или сабли будут тренировочными, можно и таким оружием как убить, так и покалечить.

— Я скажу! — перевел мне Куделин.

Вперед вышел седовласый мужчина, который, несмотря на то, что явно был в годах, оставался моложавым и держался ровно, горделиво.

— Мы против пришлых у нас в Орде. Уходите! — сказал мужчина. — Иначе я пожелаю тебе смерти.

Глава 13

— Уймись, бек Мустафа, я извергаю твой род из Орды! — разъярился Аепа и выхватил здоровой рукой из ножен саблю.

— Хан, мы с тобой были, поддержали тебя на курутае, но я не могу называть другом того, кто пришел из Леса. И ты принял христианство, мы разной веры, но и ты не можешь лишить нас возможности верить в Аллаха, — пошатнувшись, явно неожидая напора Аепы, сказал бек, стараясь сохранить лицо. — А еще Теса обещанаАсламбеку.

— Чтобы можно было убить меня, и твой сын стал ханом? Или она стала мусульманкой? Не бывать этому, — сказал Аепа и вокруг нас начали собираться воины.

— Остыньте! — как можно спокойнее, но от этого не тише, чем кричал хан, сказал я. — С моей женитьбой до конца не решено, если в этом дело.

Можно было сказать, что я не так, чтобы и претендую на то, чтобы стать мужем Тесы, пусть она мне и понравилась. Можно и жениться, если выгодно. Почему я отказался от Евдокии? Только во благо развития Руси. А тут с какого «поркуа» я отказываться стану? Поймал себя на мысли, что если бы Аепа захотел моего согласия жениться на его сестре, то такой спектакль, где меня хотят лишить возможности обладать красивой половецкой девушкой, сработал бы. Теперь я отказываться от Тесы не хочу, хоть завтра в ЗАГС, в смысле, в храм венчаться.

— Вы должны знать, что я уже назвал хана Аепусвоим «другом», другом Братства. Степь стонет от поступей полков русичей, но вас никто не посмеет тронуть, пока вы друзья мне, — сказал я, пытаясь урезонить беков-бунтарей.

— Наши рода проливали кровь за тех, кто победил в войне. Рядом с тобой, воевода, нас не за что воевать, свой долг выплатили — несколько неуверенно сказал один из мужчин, которые стояли напротив и уже растеряли свой боевой астрой.

Наверняка, наслышаны, как действуют русичи в степи. Если находят, выслеживают Орду, то почти уничтожают ее. А еще хан сказал свое слово и они теперь изверги, может только еще не поверили в это.

— Арух! Ко мне! — закричал Аепа, и возле него материализовался знакомый мне командир личной гвардии хана. — Схватить этих, согнать всех их родичей!

Я стоял и молчал. То, что сейчас происходило, было позором для хана. Он не может держать в узде своих подчиненных, значит недостоин быть предводителем Орды. Ну а то, что протест высказывается еще и присутствии меня… Позор. И, видимо, Аепа решил действовать по непреложным законам стаи. Если вожака хотят смести, нужно грызть глотки, но доказывать всем, что ты имеешь право быть вожаком. Так что хан будет поступать жестко, наверное, я бы посчитал, что такие слова от подчиненных требуют своей виры.

— Друг, могу ли я просить тебя, дать мне возможность сразиться с Асламбеком? — спросил я. — Не хочу, чтобы у кого-то сложилось мнение, что я спрятался от боя за твоей спиной.

Аепа, пребывая в состоянии крайней раздражительности, с уважением посмотрел на меня и только и смог что сделать, так это кивнуть в знак согласия.

Нужно было показать всем половцам, дабы запомнили, что с русскими воевать накладно. Демонстрация силы позволит и к себе снискать уважение от одних, людей хана, как и страх у других, у противников Аепы. У меня двести воинов и устраивать бунт против хана, у которого под рукой еще и поддержка от меня, слишком опасно. Если кто в Орде и сомневается, не выбрал сторону, то пойдет к сильнейшему, а это хан. Хотя, я почти уверен, что до драки дело не дойдет. Ну не самоубийцы же эти оппозиционеры-бунтари!

А еще, себе можно в этом признаться, я хотел доказать Тесе, что имею право на нее, спешил увидетьреакцию девушки на поединок. Было бы неприятно, если влез третьим углом в любовный треугольник и этотАсламбек крутит роман с Тесой уже который год. Не то, чтобы не хочу разъединять два любящих сердца, тут не в сантиментах дело. Мне нужно иметь надежный тыл, опору, чтобы жена любила меня, а не терпела, не таила злобу. И при каждой ссоре, или при малейших трудностях, винила бы меня в своей ужасной жизни с ненавистным человеком, со мной. Думаю, что в мире не найдется ни одного такого морального извращенца, который хотел бы, чтобы его ненавидела жена.

— Отпустите Асламбека! — скомандовал Аепа, указывая на одного из молодых воинов, взятых в кольцо охранниками хана. — Пусть сражается!

— Пришлый! Ты же не ребенок, чтобы сражаться на деревянных саблях. Давай насмерть. Это будет честно, — перевел мне крик воина Куделин.

Я обернулся и встретился глазами с Тесой.

— Ты сильно хочешь, чтобы он выжил? — спросил я девушку.

Она задумалась, смотрела на меня и поворачивала свою симпатичную головку к Асламбеку, вновь на меня.

— Я не хочу, чтобы ты дрался. Я не хотела идти за Асламбека, он мусульманин, я христианка, я не хочу…- растерянно говорила девушка. — И это ваше дело, не впутывай меня, воевода.

Тоже интересный момент. Я знал, что половцы не только с русичами взаимопроникаются культурой, но и часть кипчаков, еще называемых куманами, посматривают в сторону мусульманской Булгарии. Получалось, что сейчас происходит попытка государственного переворота и выбор пути у Орды. Либо Русь, либо Булгария. В таком ключе моя решительность только возрастала. Бьем тех, кто против нас, все просто.

— Саблю мою! — скомандовал я, протягивая руку назад.

Опоясан я был мечом, но уже оказывался близок к тому, чтобы заменить меч на саблю. А против половецкой сабли лучше другой похожий клинок, но чуть длиннее. В последнее время я чаще тренировался с «баторкой», саблей, которая была принята на вооружение в иной реальности в Речи Посполитой во времена правления Стефана Батория.

Когда-то мне нравилось читать Генриха Сенкевича, пусть я не разделял его великопольское мировоззрение. Смотрел я и фильмы «Потоп» и «Огнем и мечом», считая их качественным историческим кино. Ну и… сабля. Пан Володыевский был мастером фехтования, а я… Посмотрим.

— К бою! — бросив взгляд на Тесу, посмотрев на озадаченное лицо хана, выкрикнул я.

Рассекающим ударом Асламбек обрушил на меня свою саблю. Я не стал ее принимать на свой клинок, было видно, что удар очень сильный, а пространства хватало, чтобы отойти, но я отвел удар в сторону. Мой противник чуть завалился и я сразу же попытался этим воспользоваться, нанося боковой удар.

Скорость реакции Асламбека была поразительной. В той ситуации, где девять из десяти воинов не успеют ничего сделать, он смог извернуться и принять мой удар на саблю. У меня получался рубящий удар не в полную силу, из неудобного положения, но даже часть моей вложенной в удар силы смогла несколько продавить Асламбека.

Он был рослым парнем, тренированным, воином. Из тех, кто маниакально тренируется и стремяится каждый день стать лучше. Похвально, правда в тренировках нужен умный подход, иначе можно упереться в плато и долго после топтаться на месте. Не знаю, как у Асламбекас этим, но его сила — это только многочасовые занятия с саблей. Я же и сам был от природы сильным, но и постоянно подымал тяжести, тренировался с утяжелителями, уделял много внимания растяжке и развитию скорости реакции.

Но вся моя «польская школа сабельного боя» сейчас была вторична. Как бы я не занимался, не оттачивал финты и правильность ударов, не тренировал кисти рук так, чтобы выгибать их чуть ли неестественным образом, все сейчас почти и не пригодиться. Я почувствовал, что сильнее, что грубой силой, мощными ударами смогу продавливать оборону Асламбека, и это главный рисунок моего боя с этим парнем. А вот соревноваться с ним в реакции не стоит. Он чертовски быстрый.

Удар! Удар! Словно не изящной саблей работая, а молотом, я бил своего соперника мощными ударами, заставляя его пятиться. Он принимал все, что в его летело, но сил у Асламбека не хватало, чтобы после удара, отвечать, он начал проседать, наносить ответные выпады, на которые, видимо, надеялся, я ему не давал, заколачивая в землю. Словно сваи забиваю. Но, если в данном случае это самый верный путь к победе, то так оно и будет.

Один из ударов Асламбеку удается не принять на силу, а отвести в сторону и он, в прыжке, пробует достать меня кончиком своей сабли. Это не удар, это крик отчаяния, однако, добирается до брони и мой панцирь принимает такое посягательство на свою прочность.

Я подбиваю саблю воина, одновременно правой ногой бью ему в коленную чашечку, у Асламбекаподкашивается нога и я, изящно крутанувшись, хватаю кисть противника правой рукой, а левым локтем, пробиваю в лицо. Воин роняет саблю и вынуждено опускается на одно колено.

— Жизнь! Дать ему жизнь! — кричит один из оппозиционеров хана.

Гляди-ка, и русский, вдруг, знаем!

— Все имеет цену, — сказал я.

— Сколько и чего? Хочешь, я отдам всех русичей-рабов? — выкрикивал шокированный отец, спасая своего сына.

— У вас русичи в рабах? — взревел я, выискивая взглядом Аепу, при этом скидывая шлем с головы Асламбека, чтобы поплотнее прижать клинок к его горлу. — Всех русичей освободить, иначе не может Орда стать Братству другом!

На самом деле, мое деланное возмущение не было вызвано тем, что в Орде есть рабы-русичи. У половцев хватает славян в рабстве, к сожалению, у самих славян так же хватает в рабстве соплеменников, челядниковневольных на Руси полно. Но такую практику нужно пресекать, и это было одной из причин, почему я возмущался. Ну а второй причиной было то, что мне не повредит чуть лучшая переговорная позиция, как с ханом, так и получить дополнительные средства для развития.

— Я отдам тебе всех русичей, их в моем роду больше двух десятков. Отпусти моего сына, — мужчина, что вступил со мной в переговоры, говорил нехотя, скрепя зубами.

Он говорил так, что принял крайне непростое решение, что жизнь его сына большего не стоит. Тертый калач, отошел от шока и скрывает свою заинтересованность. Говорит так, что на освобождение русичей еле-еле согласился. Но, нет.

— Пять сотен гривен серебром, десять отрезов ткани, два десятка коней. Так стоит жизнь твоего сына, — сказал я, увидел скепсис на лице переговорщика и продолжил. — Считаю до десяти. Один… три… пять…

— Стой! Согласен! — выкрикнул мужчина.

Мустафа с укоризной посмотрел на своего сына, который стыдливо прятал глаза. А зря, он неплохой воин, просто молодой, малоопытный, но с задатками большого мастера клинка.

— И уходи со своим родом из Орды, — вставил свое слово хан.

К центру стойбища все пребывали и прибывали воины, кибитки рода Мустафы уже не только окружены, но там начали хозяйничать ближние ратники Аепы. Так что у оппозиции без шансов. Только собираться и уходить.

Через два часа напряжения, ругани и проклятий, не меньше тысячи человек стали удаляться на восток. Мустафа, Асламбек, Фарид… Это не половецкие имена, но уходили именно их рода. Орда извергала ту часть, которая приняла ислам. У меня нет отвращения к этой религии, напротив, я уважаю ее. У меня было отвращение от того, что Волжская Булгария начинает становиться все более отчетливым соперником Руси, действуя похожими методами, как и Братство, через религию. Нужно включаться в это противостояние и работать всеми методами, но с холодной головой.

Но здесь и сейчас победа осталась за нами. Род, принявший ислам уходит, а рода, которые приняли православие, или все еще оставались язычниками, остались в Орде, которая уже в скором времени может стать ярким примером того, что с Братством можно и нужно дружить.

Если мне с небольшой выгодой сотрудничать с Аепой, не жадничать, да хоть бы и в небольшой ущерб себе, Орда начнет богатеть. Видя то, что люди Аепызащищены, хорошо одеты, накормлены, а для этого и нужно было всего-то принять православие и пойти на сотрудничество с Братством, так в очередь выстроятся. Особенно остатки орд.

Кстати, в этом направлении собрался работать и Аепа. Он уже сделал послания некоторым осколкам разгромленных орд, что готов рассмотреть вопросы их вливания в Орду Аепы. И это правильно. На Западе формируется большая Орда Башкорда. Туда великий князь Изяслав пока не собирается отправлять отряды, да и отдельные подразделения не выдюжат разбить тех кипчаков, числом до двадцати тысяч. Так что стоило помочь другу Аепе собрать свою Великую Орду, союзную Братству, а после и вассальную Руси.

И в этом деле нельзя недооценивать так называемую «мягкую силу». Порой добрым, хитрым, ласковым или лукавым, словом можно добиться большего, чем сталью и огнем. Не всегда это получается, но безотказно работающую схему, или методы распространения своего влияния никто и не предложит.

На мой взгляд одной из причин того, что Советский Союз развалился, было то, что Запад предлагал товары и услуги такие, каких создать в полной мере в СССР не смогли. Условно, за жвачку с джинсами империю развалили. Это утрировано и было много иных причин, но проблема потребления и дефицита в первых рядах. И это один из примеров мягкой силы.

Если я дам товары Орде, начну им недорого, чтобы только получить самому чуточку прибыли, продавать хорошего качества муку, получить которую они не смогут при своем кочевом образе жизни никогда; если будет у них соленая рыба, икра, многие металлические вещи, например, котлы, то ни у кого не возникнет желания уходить от соглашений, что-то менять. Они прирастут к нам и свяжут себя нитями экономики, которые сложнее разрывать, чем даже личную унию.

— Ты почти разорил род Мустафы, — с облегчением в голосе, провожая взглядом удаляющиеся прочь повозки, сказал Аепа. — Пять сотен гривен? У них были такие деньги, но это очень много, может половина.

Говорил он на своем языке, было видно, что эмоционально хан так вымотался, что уже не задумывался, как бы поупражняться в русском. Но мне исправно все переводили.

Я молчал, пока не хотелось говорить. Нужно обдумать все произошедшее. Уже многое понятно, по крайней мере, что я был использован для упрочнения власти Аепы. Я не против, вот только дружок показал, что с ним нужно держать ухо в остро. Хан, или его советники, способны на нестандартные решения и это необходимо учитывать в раскладах. А чтобы доверять, нужно породниться.

Еще в иной реальности, когда я заинтересовался теорией этногенеза Гумелева, почитал и о половцах, и о их взаимоотношениях с русскими князьями. Что меня несколько покоробило, во что не хотелось верить, что кипчаки, если породнятся с русичами через брак, становились верными союзниками своим новоиспеченным родичам, в отличие от последних. Русичи больше раз предавали. Правда то, что они пошли на выручку половцам в битве на Калке стирает все предыдущие темные примеры. Правда кипчаки в последствии влились в полчища Бату-хана…

— Ты использовал меня, — констатировал я после продолжительной паузы.

Аепа посмотрел на меня и взгляд хана менялся с раздражительного на виноватый. Хан все же простоват, это либо старик Даныш, хитрован еще тот, или Архан, главный военачальник Орды, так же не глупый человек, подсказали ему такой изящный ход.

— С моим приходом ты решил свои внутренние проблемы. Я не против, мой друг, но все имеет свою цену, — сказал я.

— И какую цену ты положишь? — недовольство вновь сочилось из слов Аепы.

Я почувствовал, что требовать какие-то существенные материальные ценности нельзя. Это может создать крайне неловкую ситуацию. Да, Аепа несколько виноват, но я же назвал его другом и больше именно Братство, в моем лице, просит у Орды, чем Орда просит у Братства.

— Сытный ужин для меня и моих людей, а еще танец хочу от Тесы. У вашего народа принято же благодарить воина танцем? — усмехаясь, сказал я.

Аепа рассмеялся, пару раз дружески толкнул меня в плечо, после так и обнял, что у половцев показать не дружбы, а родства.

— Самое сложное, это уговорить Тесу, — продолжал смеяться хан. — Может лучше тысячу гривен серебром?

— Может и лучше, — задумчиво сказал я.

— Э, нет, это была шутка, — поспешил отказаться от своих слов Аепа.

— Я станцую славному воину, — неожиданно и для меня, и для хана, сказала Мария-Теса, которая беспрепятственно подошла к нам сзади.

Я с укоризной посмотрел на Ефрема, стоявшего чуть в стороне и должного следить за всеми, кто рядом со мной бродит. Если нельзя остановить, а сестру хана точно нельзя, то следует предупреждать. Кашлянуть или изобразить чихание. Были договоренности на это, как и кодовые слова.

Вечером мы расслаблялись. Оппозиционерам было запрещено забирать примерно треть своего имущества, вот оно и пошло и на подарки мне, как и моим десятникам, так и на шикарный пир. Я бы на месте хана забрал намного больше, хотя бы половину от имущества ушедших, а еще разоружил бы их полностью, чтобы тайно, вдали от многих глаз уничтожить. Нельзя плодить врагов. Но, нет, хан решил так. А это означает, что порядка трехсот воинов теперь будут врагами Аепы, ну и моими, получается.

Были даже мысли догнать извергов, ударить по ним, рассеять или уничтожить. Но я тут не хозяин, а сильно часто подвергать критике слова и действия Аепы, чревато. Он молод, а молодости присуща импульсивность и отсутствие осторожности. Еще неадекватно отреагирует, так и моя миссия накроется медным тазом. Однако, есть вероятность, что я не понимаю традиции и менталитет половцев, иначе у хана есть хитрецы, они подсказали бы правильно решение.

Кстати о тазах, вернее, казанах. Они тут, как священное животное. С ними разговаривают, их просят, их ценят еще больше, чем оружие. Они символы родов, реликвии, которые передаются из поколения в поколение. У хана, к примеру, есть бронзовый ритуальный казан, как он утверждает, сто и больше поколений эта вещица служит его роду. Не удивлюсь, если так и есть, «кострюлька» выглядела древней, насколько я в этом понимаю.

Даже эта Орда — прекрасный рынок для продажи посуды. Как по мне, так чугунные казаны, может не большие, иначе неподъемными будут, мы можем в скором времени производить. Наши новые домны уже не такие новые, нужно строить почти тоже самое, как и штюкофены, но масштабнее и в кирпиче. Понимание модернизации конструкции после долгих мозговых штурмов с разными кузнецами, в наличии.

Тогда и чугуна будет много, можно его использовать для создания чугунков, котлов и казанов. Еще бы и для пушек… Но вначале попробуем сделать боевые тюфяки, да колокольчики отлить, а после уже оружие доминирования создавать. Если стремиться модернизировать имеющиеся технологии и понимать хотя бы примерно как должно все выглядеть, все получиться. Но для этого нужно понимать, зачем. Если некому продавать изделия, то хоть ты мартеновские печи сделай, все бессмысленно.

Мои мысли прервал стук барабанов и звук кубыза, музыкального инструмента, который я мог бы сравнить со свирелью, или флейтой. Эти трубочки, которые дули и где закрывали дырочки для изменения звуков, были украшены большим количеством перьев. А после выплыла она…

Я бы, конечно, предпочел танец живота, или вовсе стриптиз, а не кружения вокруг оси с редкими, плавучими, гибкими проходками, но зачаровался и тем, что увидел. Фантазия у меня всегда была на высоте, поэтому, представляя, как изгибается внутри яркого одеяния из многих юбок и жилета, молодое женское тело, у меня случился конфуз и пришлось лечь так, прикрывшись подушкой, чтобы не отсвечивать своим «конфузом».

Теса стреляла в меня глазками, делала это, одновременно игриво и смущаясь, чем придавала шарма происходящему. Вот так соблазняют мужчину. Наивность, девственность с одной стороны, похотливое вожделение с другой… Две противоположности, но если будь в каких пропорциях у женщины получается это смешать, то мужской мозг отключается. У Тесы получилось, правда, несмотря на то, что я и дышать стал тяжелее, голову окончательно не потерял. Но у меня был опыт, а у того, кто живет первую жизнь, да еще и молод, в подобныхситуациях работает только один орган, и это точно не мозг.

— Какой выкуп за нее дашь? — видимо, поняв мое состояние, спросил Аепа, пользуясь ситуацией.

— Моя дружба, хан, и то, что я уже оказал тебе услугу в решении внутренних проблем, это и есть выкуп, — отвечал я, не отворачивая взгляд от Тесы.

Музыка, как-то вдруг, прекратилась и девушка убежала. Мне показалось, что она так же была взволнована, или я понадеялся на это.

— А как вы женитесь? У вас же священника нет! — спрашивал я, уже думая о женитьбе, как о принятом решении в целом, но пока непонятном, в исполнении.

— По обычаям, но зачитываем тексты молитвы, — отвечал Аепа. — Нам нужен священник. Почему христианские служители не хотят приходить в Орду? У нас паства в больше тридцати тысяч человек, да и хорошо ему будет, одарим всем, что нужно для жизни, дадим и жену и наложницу.

— Ты все же, друг, не совсем правильно понимаешь, что такое христианство. Я буду подымать этот вопрос, чтобы направили к вам священника, — сказал я, встал и спросил. — Что от меня нужно, чтобы свадьба прошла по вашим обрядам?

* * *

Еще до рассвета я выстроил две сотни своих воинов в боевой порядок и начал выдвижение по направлению к противнику. Воины половецкой Орды Аепы, того хана, которого еще ночью я называл своим другом, направили копья, но в большей степени отблёскивали острые сабли, в нашу сторону смотрели грозные воины. Они стояли рядом с нами на том холме у Днепра, сейчас же онажили оружие. Так что же произошло? Почему так?

— Рысью! — скомандовал я и построение свиньей, со мной на острие, начало двигаться быстрее, мы готовили атаку на степняков.

Глава 14

— Стрелы! — закричали сбоку и я нашел возможность посмотреть налево, от куда и было озвучено предупреждение.

Там расположились половецкие конные лучники, которые лихо пускали в нас свои оперенные палочки. Свист в небе сменился стуком стрел о наши доспехи и щиты. Обстрел не заставил даже замедлиться, напротив, мы только набирали скорость.

— Сто шагов! — прокричал я, определяя расстояние.

Это означало, что пора выставить свои пики правильно, для боевого применения. А так же привстать в стременах и чуть нагнуться вперед. Но не все так поступили, на флангах нашей «свиньи» часть всадников отстегнула от кожаных ремешков небольшие, можно сказать, что и малые, арбалеты, и нацелили их на противника. Послышались хлопки спускаемой тетивы конных самострелов. Небольшие болты устремились во врага, чтобы, даже не поразить, а внести в его ряды сумятицу.

Наверняка наш таран должен был выглядеть эпически. Всадники с «крыльями» за спиной, пики с красными стягами, блестящая броня, да еще сплошь мощные, ухоженные кони… На такую атаку можно засмотреться и забыть отдать приказ своим воинам, или запоздать с ним.

— Уходят — констатировал я, когда большой половецкий отряд, числом не меньше, чем пятьсот воинов, стал спешно удаляться.

Я поднял руку и повернул ее направо, сигнализируя разворот. Просто остановиться, когда атака уже входила в завершающую фазу, могло стоить столпотворением и травмами, а так, разворачиваясь и уходя в сторону, сохранялся боевой порядок.

— Что? Еще один раз нужно идти в атаку? — с сожалением в голосе спросил Ефрем, когда мы остановились.

— Принимай это, как тренировку, — сказал я и с улыбкой добавил. — Весело же свадьба проходит? А какая свадьба без драки?

— Это да, — усмехнулся мой, недавно назначенный сотником и витязем-братом, охранник. — Но драка… это даже не учения, мы тренируемся жестче.

Именно так. Этот псевдобой, как и те, якобы, сражения, что еще ожидали впереди — все часть свадебного обряда. Мы, вроде бы как захватываем невесту, а ее родичи, опять же, якобы, не дают этого сделать. Наше наступление, их отступление. И такая гонка должна продолжаться хоть несколько часов, а хоть бы и пару суток. Мы договорились гоняться до полудня.

Стрелы, которые в нас пускают, само собой без острых наконечников, лишь с небольшим утяжелителем в виде прикрепленного камушка, чтобы баллистика хоть немного была похожа на ту, что имеет место быть в бою. Пики у нас, так, на всякий случай, так же в учебном режиме, с обернутыми в тряпки наконечниками, а где и без них. Но в остальном все должно быть похоже на бой с грозными воинами Степи. Мы бьем, по нам летят стрелы, а после условный противник отходит, чтобы вновь стрелять по нам, ну а нам нагонять его.

Меня забавляла ситуация с такими учениями, правда не долго. После третьей атаки все воины изрядно устали, как и наши кони, поэтому в четвертую и пятую атаку мы заходили уже не галопом, а только на рысях. Иначе учения могли закончиться катастрофой, если мы потеряем коней.

— Последняя атака, наверное, — посмотрев на солнце, которое уже почти не отдавало тени, так как светило находилось в зените, сказал Ефрем.

Так и вышло. Мы наступали, делали это вяло, некоторые кони уже показывали всем своим видом, что игры людей им даются с трудом, так что берегли животных. И вот половцы вновь уходят, но не далеко, а на метров сто, где останавливаются в ожидании продолжения спектакля.

На месте, где только что было полтысячи половцев во главе с ханом Аепой, осталась одна фигура. Очень такая… симпатичная фигура. Теса, облаченная в кольчугу, но без шлема и с растрепанными волосами, с обнаженной саблей стояла и смотрела прямо на меня.

— Ну я пошел! — сказал я, скорее самому себе. — Жену свою бить.

Мои воины дружно извлекли свои клинки и стали стучать ими кто в грудь, защищенную умбоном и панцирем, кто о небольшой щит, бывший на вооружении в комплекте «ангела».

— Вот же гады, — тихо говорил я улыбаясь. — Подбадривают, значит, командира, чтобы он с девкой дрался.

А Теса была красивой, она и так прекрасна, но меня всегда, в прошлой жизни, привлекали картинки с полуобнаженными, или в доспехах, прикрывающих только часть тела, женщины-воительницы. Есть в этом что-то сексуальное. Теса не была обнажена, но уже то, что ее волосы трепал ветерок, а кольчуга облегала юное, но не лишенное атлетизма, тело, завораживало. Несмотря на то, что под кольчугой был поддоспешник, пока это было самое облегающее одеяние, которое я видел на своей будущей жене.

— Я пришел, чтобы ты убила меня, — сказал я.

— А я… — Теса замялась. — Я… Я готова тебя убить.

Девушка рванула ко мне, и куда только смущение делось, и незамысловато ударила, направляя клинок мне в голову. Я парировал этот удар и отвел саблю будущей жены. Вновь атака, и вновь я спокойно отвожу удар. Она била так, что пропускать удары было бы чревато и травмами для меня, несмотря на броню. Не лишенная силы, Теса, перехватила эфес сабли двумя руками, удваивая мощь наносимых ударов.

И тут девушка меня удивила. Она, после очередного своего выпада, извернулась, чуть присела, и с разворота сделал подсечку, сшибая меня ударом по ногам. Я видел этот маневр и, даже несмотря на то, что не ожидал подобного от Тесы, успел бы, как минимум, поднять правую ногу и пропустить удар воительницы, но я картинно падал.

Клинок девушки оказался у моей шеи. Она по дивичьи взвизгнула и даже подпрыгнула. Радость Тесы была столь наивной и искренней, что я умилился и, несмотря на то, что сабля будущей жены все еще была у моей шеи, я рассмеялся.

— Э, смеяться нельзя! — строго, тоном требовательной учительницы, сказал Теса.

Я замолчал, посерьезнела и девушка. Теперь должны были прозвучать главные слова, которые можно было приравнивать к тому, как венчающиеся отвечают в храме «Да».

Набрав воздуха, навесая надо мной, лежащим на земле, Теса-Мария сказала:

— Ты побежден воин. Но это была моя последняя победа над тобой. Нынче я в твоей власти и отныне только ты победитель.

Голос девчонки дрожал, коленки подкашивались, что говорило о том, насколько важны были эти слова для нее. Если сейчас еще старший в роду засвидетельствует ее победу и признание моей силы, то все, она моя жена. Если старший родственник сомневается в моей силе, то я могу вызвать его на поединок и доказать, что имею право на женщину. Остальные церемонии с завязыванием рук брачующихся, пиршеством, с тем, что я буду стоять и смотреть, как в подаренном родственнике котле моя жена будет варить мясо, — все уже мелочи. Главное происходило здесь и сейчас.

— Брат мой! — выкрикнула Теса. — Я покоряюсь этому мужчине. Приди к нам и скажи свое слово.

Ее слова дублировал Куделин, которые оставался в моем отряде для перевода, ну и для того, чтобы корректировать свадебный отряд, если это понадобится.

Из толпы половцев, которые уже подошли к нам с Тесой на расстояние сорока шагов, выехал Аепа. Он чинно, горделиво, опираясь на подставленные ладони одного из своих воинов, слез с коня и подошел к нам. Именно так, чтобы показать свой статус. Мог бы и опираться на согнутую спину какого воина, но хан предпочел только ладони.

— Это тот мужчина, который гнался за тобой через всю степь и догнал? — спросил Аепа.

— Да, мой старший родич, — отвечала Теса.

— И ты победила его? — вполне серьезно, без смешинки, задавал вопросы хан.

— В последний раз, мой старший родич, — отвечала девушка.

Хан обошел меня, все еще лежавшего, и продолжавшего взирать, то на красавицу Тесу, то на клинок в ее руках, который продолжал маячить у моей шеи.

Аепа подал знак одному из своих воинов и тот подвел великолепного жеребца, высокого, мощного, отлично ухоженного, даже с заплетенными косичками на гриве. Скорее всего, это помесь туркменской породы с какой-то еще. Отличный экземпляр, для размножения и создания своей породы. Конь был украшен разноцветными ленточками и без каких-нибудь оттенков и пятнышек, иссини черный.

— Возьми, мой будущий родич, этого коня и это оружие, — Аепа протянул отличной выделки саблю, смутно мне знакомую.

Я узнал клинок, как и ножны к нему. Аепа взял эту саблю в бою у одного из беков хана Елтука, там, у холма на Днепре. Но я не стал высказывать другу о таком апломбе. Сабелька, действительно была нереально хороша, правда я бы драгоценные камни убрал с нее, мешают идеальной балансировке, как и золотые пластины у крестовины клинка. Но, особенно, как подарок, очень ценная сабля, как и ножны к ней, с золотыми и серебряными пластинами, клинок, достойный и великого князя.

— Мой старший родич признал тебя. Я покоряюсь тебе, муж мой, — сказала Теса и стала снимать кольчугу.

Когда она это делала, кольца задели поддоспешник и, продолжая снимать кольчугу, Теса приподняла рубаху под ним. Оголенный животик был прекрасен. Я замер на мгновенье, но, быстро придя в чувство, подошел и одернул нижнюю рубаху жены. Это мое! Мне и любоваться, а не толпе мужиков в бронях и с оружием.

— Спасибо! — с милой улыбкой прошептала Теса.

— Всех новых родичей, приглашаю к себе на стойбище! — радостно прокричал Аепа.

А после был пир. Ели пили, устроили турнир мордобоя, где весело разбивали носы мои воины и лучшие бойцы Аепы. Я хотел, чтобы мои чуточку, но поддались, будучи уверенным в том, что в чем-чем, а в рукопашке воины Братства лучшие, но кипчаки удивили. Под их вид борьбы сложно было подстроиться и несколько проигрышей моих воинов случилось. Да и победы почти никогда не давались легко. Нужно будет потренироваться как-нибудь с матером такого стиля, чтобы понять технику борьбы половцев, пригодиться.

Сперва предполагалось, что мы с Тесой будем спать в разных шатрах. Мне, как воеводе Братства, нужно было держать марку, пусть Теса жена мне, по половецким обычаям, не по православному, хотя обряд и проходил без языческих атрибутов, обязательных для поганцев, но пока не пройдет венчание, нельзя.

Отправив полусотню домой, в бывшую резиденцию бывшего воеводы Ивана Ростиславовича, с наказом готовиться к свадьбе, объявил свое решение хану Аепе, что уже завтра собираюсь в путь. Он, конечно, возражал, что не подготовит нужный свадебный поезд, который должен отправиться. Хан, как и некоторые его людивместе со мной должны были ехать в Воеводино, как я назвал поселение, где буду жить.

Я хотел быстрее оказаться дома, обвенчанным. Ждать не было мочи, хочу быстрее Тесу сделать своей полноценной женой. Смогла девчонка во мне пробудить эмоцию. Хорошо бы, чтобы эти чувства не прошли сразу же после первой ночи и не оказались банальным желанием секса с красивой женщиной.

Но тут взбунтовались, именно так, решительно потребовали, старейшины Орды, чтобы молодые спали вместе, а то и Христос прогневается и… Про богов сдержались, не упомянули. Я не так уж сильно и сопротивлялся тому, чтобы провести ночь с женой, пусть пока только разговаривая и узнавая друг друга.

— Я хочу говорить с тобой. Расскажи о себе и в чем смысл твоей жизни! — попросила Теса, когда мы оказались наедине.

Обряды свадеб во многом схожи между собой у всех народов. В центре всех празднеств стоит удаление молодых для произведения потомства. Хорошо, что не прилюдно. Я бы несколько смущался. Вот и нас отправили в отдельную кибитку. Правда, это была не совсем она, скорее стилизованный под кибитку небольшой шатер, с боку у которого были расставлены колеса, а у входа были привязаны жеребец и кобыла. Считалось удачей, если конь станет покрывать кобылу прямо тут. Для того и выбирали животных, готовых к этому. Хотя, на мой дилетантской взгляд, такое соитие могло разрушить хлипкую конструкцию шатра.

— Я хочу возвысить Русь, — честно признался я.

Теса задумалась. В ее головке шли мыслительные процессы, о направлении которых я мог только догадываться. Что для нее Русь? Это Орда, в которую теперь вошла новая женщина? И как относиться тогда к своим родичам, связь с которыми у половцев достаточно сильна?

— А кипчаки должны исчезнуть? — настороженно спросила Теса. — Ну если возвышается одна Орда, она подминает под себя другую, часто и просто уничтожает.

— Кипчаки могут стать рядом с Русью и вера вХриста нас объединит. Степь великая, места всем хватит, — несколько слукавил я.

Было понятно, что сейчас я не могу раскрыть всех своих намерений, рассказать, что Степь должна проиграть Лесу, что я приложу все усилия для этого. И тут, по сутиготов и на ликвидацию части половецкого сообщества, чтобы другая часть покорилась и стала частью Руси. Пусть даже так, как берендеи, или другие черные клобуки.

— Степь не такая большая, как тебе кажется. Войны за кочевья не прекращаются никогда. Я буду тебе женой, но пойми, покориться и лишь следовать за тобой — это не мой путь. Это насилие надо мной, — сказала Теса, а я развязал удила, которыми нас привязали друг к другу.

Мне было невыносимо вплотную прижиматься к девушке, оттопыривая свою задницу, чтобы не тереться об нее «конфузом». Мысли о том, что ситуация позволяет мне прямо сейчас овладеть своей женой, еще большебудоражили. Мозг искал оправдания, аргументы в пользу того, чтобы спустить с поводка эмоции.

Однако, Теса расценила мои действия иначе. По замыслу мы должны были заниматься сексом вот так, привязанными друг к другу. А тут я развязываюсь, как будто отказываюсь от близости. Жена подумала, что я или обиделся, или разочаровался в ее ответах, потому и отвязался от нее. В ее глазах появился страх. Боится меня потерять? Жря.

— Не гневись, воевода-муж мой, не хочешь, мы не будем об этом разговаривать, — поспешила сказать Теса.

— Не в этом дело. Мы не венчаны, но так близки друг к другу, что я… — было неприятно чувствовать свою неловкость.

— Ах, это? — рассмеялась девушка. — Не смущайся, я ощущаю твое желание. И… я тоже желаю, хотя никогда не была с мужчиной и не знаю, как это желать. Не понимаю, почему ты сопротивляешься, потому что… Молитвы вхристианскому Богу прозвучали, мы так и венчаемся.

— Я глава христианского Братства, какой пример я стану показывать своим воинам? — неуверенно сказал я.

— А между нами могут же быть тайны? — смущаясь, пряча глаза, говорила моя жена.

Да какого Ящера? Чтобы меня уговаривала заняться сексом женщина, которую я хочу до дрожи?..

— И эту тайну я никому не поведаю, на том клянусь, — сказал я и ожидал похожих слов от Тесы.

— Клянусь! — чуть слышно сказала девушка.

Я скинул с себя красную шелковую рубаху, развязал завязки на шароварах и подошел, чтобы обнять жену.

— Стой! — прошипела она, быстрым движением руки хватая нож, лежащий у шкур, расстеленных на соломе и тканях.

— А вот теперь я уже не остановлюсь! — сказал я, пытаясь перехватить руку Тесы, в которой она держала нож.

Девушка не попалась в захват, а крутанула рукой в попытке спороть мне живот. Я резко отпрыгнул. Не сделай я это, точно бы уже получил ранение.

Теса с интересом посмотрела на меня. В ее глазах я не заметил решимости, злости, все говорило, что это очередной выверт обрядности и традиций половцев, или конкретно этой Орды. Она меня, как бы, победила в поле и тогда было сказано, что это последний раз, когда я побежден женой своей. Можно было догадаться, что очередной ритуальный бой должен в скорости состояться и в нем победить должен я.

Теса сделала очередной выпад с ножом, от которого я ушел в сторону, где лежал еще один нож, с другой стороны от нашего ложе. Я кувыркнулся и схватил оружие. Последовал новый выпад амазонки, от которого я ушел к ней за спину и разрезал завязки на жилете, в котором была девушка. Теса не без удовлетворения от происходящего, скинула с себя жилет.

Ну а дальше, поняв в каком направлении нужно действовать, стал совершать порезы на остальной одежде, при этом Теса делала все более робкие попытки достать меня своим ножом. Скоро девушка осталась в одной ночной рубахе, которая в свете горящего очага насквозь просвечивалась.

Когда я рассмотрел силуэт тела своей жены, его плавные изгибы, грудь, округлые бедра, то остолбенел. Хотела бы Теса убить меня, так самый тот момент настал. Но и она остановилась, посмотрела на меня, тяжело задышала, от чего ее грудь, вздымалась и еще большеприковывала мои глаза.

— Я покорна тебе, — с придыханием сказала Теса и разрезала на себе рубаху, оказываясь обнаженной.

— Ты красивая, — сказал я, жадно осматривая девушку, готовую стать женщиной.

Черные волосы каскадом скатывались с плеч, заслоняя молодую, упругую грудь. Иссини черные локоны открывали взору чуть больше частей тела женского тела, когда Теса делала глубокий вздох. Пряди оголяли грудь, и вновь почти прятали от моего взгляда эту прелесть, когда девушка выдыхала. За этими метаморфозами можно было наблюдать вечно, но природа — это не про посмотреть, природа требует действий.

— Я раздену тебя, муж мой, — сказала Теса, подходя ко мне.

Я поднял руки, а девушка стала возиться с завязками. Под шаровами были трусы на завязке. Да, моя прихоть, но я приказал нашить мне семейники, не могу я без трусов. И как назло, завязанный узел никак не поддавался Тесе. Она, словно тигрица зарычала и стала зубами грызть веревку, быстро распутывая веревки. Какому подростку уже бы и таких эмоций хватило для того, чтобы оконфузиться. Вот только я не подросток.

Я разорвал завязки и стянул с себя белье, схватил Тесу и развернул ее к себе спиной, начиная жадно выглаживать ее тело, уже не стесняясь и не отстраняясь от прекрасной попы жены, напротив, прижимая девушку к себе. Тяжело дыша, а Теса так и стала постанывать, я повалил ее на наше первое семейное ложе.

— Не думай обо мне, делай, что нужно, — постанывая, с придыханием, сказала Теса, когда я стал стараться быть предельно аккуратным с ней.

И я отключил мозг, просто не хватало крови в организме, чтобы обеспечивать все части тела. Алая, закипающая внутри меня, жидкость подпитывала другое место, сильно ниже головы. И мы потерялись во времени и пространстве.

— Как думаешь? То, что мы… ну… как муж и жена супружались, все еще тайна? — спросила Теса, когда мывырвались из грез и смогли друг от друга оторваться.

— Нет, — усмехаясь, отвечал я, поглаживая плоский животик своей жены. — Но ты скажи, а чего больше было в твоих стонах? Боли или желания?

Теса чуть смутилась, попробовала съежиться и повернуться ко мне спиной, но я силой вернул ее в исходное положение, оставляя женщину лежать на спине.

— Ты смущаешь меня, — сказала Теса, потом нашла своим взглядом мои глаза, поправила рукой мою голову, так как я смотрел не совсем в сторону глаз жены. — Была и боль и желание. Это странно. Мне говорили женщины, что в первый раз хорошо только мужчине. А бывает, что всегда хорошо только мужчине. Мне не было плохо…

Я не мог сдержаться и рассмеялся. С такой наивной простотой, с такой непосредственностью говорила Тесао… А еще… Я не знаю, что такое счастье и не буду использовать столь абсолютные категории, но мне в эти моменты было более чем хорошо.

Мы много разговаривали, шутили и вспоминали истории из детства. В какой-то момент я чуть не забылся, когда собрался рассказывать про свое детство, но вовремя помнился, и пришлось заняться адаптацией своих историй под новые реалии. При этом больше секса не было. Не мог я поддаваться своим животным инстинктам, когда, как несколько часов ставшей женщиной, Тесе, было, как минимум физически не комфортно. Да и морально ей еще нужно осознать себя женщиной и женой.

Утром, когда мы, так и не сомкнув глаз, все еще разговаривали и шутили, но за нами пришли. Хан Аепа бесцеремонно открыл шатер, где я и Теса лежали в обнимку голыми, я сразу же укрыл овечьей шкурой свою жену, а сам и не подумал прикрываться.

— Сила, стать и… — Аепа пытался найти слово в русском языке, но не нашел, сдался. — И везде такой. Тебе удача, сестра.

Сказав это, мой новоиспеченный родственник указал на мой «конфуз». Я не стал реагировать на его слова.Хвала тем силам, которые меня перенесли в этот мир, что даровали тело без каких-либо изъянов, даже более того…

— Караваны готовы. Никто ночью не спал… Вас слушали, — хан, как мальчишка, рассмеялся, а мы ему вторили.

— Собираться! Ты хотеть ехать, я готов! — сказал Аепа, уже собрался выйти из шатра, но остановился. — Сейчас мой жена придет одеть твой жена… Прикройся… Не нужно мой жена видеть ты, а то меня не желать больше.

Сказав это, хан бросил взгляд на валяющиеся в шатре ножи, потом рассмеялся и так, чуть ли не держась за живот от смеха, покинул наш шатер любви и страсти.

Это тоже такой ритуал, когда после брачной ночи приходит близкая родственница из старших женщин и наряжает, уже ставшую женой, в новые одежды, которые, якобы, переходят от одной женщине к другой. Теперь, мол, очередь рожать Тесе. А я что? А я и не против! Хорошая она, душевная, красивая, страстная. Пусть мои дети будут от нее. Вот проговорили целую ночь, а не наговорились. И, казалось, какие могут быть темы для разговоров! А оно воно как… имеются и темы и не толькоразговорами хочется рядом заниматься.

Через три часа я, помещенный в большую кибитку вместе со своей женой, а так же мои ратники-братья, две сотни воинов Аепы и еще почти сто возов с подарками, ехали в сторону Рязани, чтобы оттуда уже напрямую отправиться к Суздалю, в мои земли. Вперед были отправлены вестовые с новостями, с приглашениями. Я должен дать пир и приглашал и боярина Жировита, как и других бояр-соседей, конечно, получат свои приглашения и рязанский князь Ростислав, владимирский Андрея, можно было и Глеба Муромского звать, но тот еще в степи гоняется за половцами.

Ох, и будет же Спирка гневаться, что я уже женатым приехал, отправит сразу поститься, да головой расшибать алтарь в молитвах, чтобы быстрее из греха вывести, да обвенчать.

— Отпускай Ярла, давай поохотимся! — сказала Теса, как только мы остановились на первую стоянку.

Я уже начинаю ревновать. Мой сокол принял Тесу, как меня, чувствует что-то пернатый, может что я, наконец, СВОЮ женщину нашел? И не понятно теперь кто больше хозяин грозному птицу. Тут бы оставаться хозяином самому себе, не улетать в страну грез.

Глава 15

Терем бывшего воеводы был в раза три больше, чем тот дом, который построил я у себя, во Владово. Кроме того, и убранством терем сильно отличался. Скажем так… Оно здесь было, в отличие от моего дома. Ну, а что касается хозяйственных построек, разных сараев, складов, бань, конюшен, зернохранилищ, — строений было столь много, что еще перенести и поставить несколько производств, ремесленных мастерских, так и нормальный такой город получится. Тем более, что и храм тут есть, уже с хозяином, отцом Даниилом.

Когда моя жена увидела все это великолепие, то посыпать нескончаемым потоком вопросы, как это все работает, что именно дает доход, сколько людей на тех землях, что мне принадлежат, не падает ли дворец от ветра, если в нем два этажа и еще чердак… И все в таком духе.

Еще во время перехода из кочевий Орды Аепы в Воеводино мы договорились с Тесой, что она будет спрашивать обо всем, что не понимает или о том, что ее интересует. Я посчитал нужным просвещать супругу. Жена обладала гибким умом, но крайне скудным набором информации. О кочевой жизни Теса знала все, или почти все, о конях, скотоводстве, владела навыком вышивания, который, оказывается, достаточно редкий. Некогда заниматься людям вышивкой. А вот дочку хана научили.

И теперь я чувствовал себя какой-то Википедией: у меня на все были ответы, но я не уверен, что они правильные и точные, а порой и такие, что пока отвечал, сам запутывался. Между тем, рядом с собой видеть женщину, которая не будет разбираться в том же сельском хозяйстве, ремесле, общем управлении всеми процессами, я не хотел. Вернее не так… не хотел, чтобы моя жена была глупой и неспособной заместить меня на хозяйстве во время походов, или, как скоро должно состояться, во время работы в посольстве в Византийской империи.

Пусть прозвучит даже заведомо глупый вопрос, но лучше выявить все пробелы образования, обучить тому пониманию ведения хозяйства, которые имеются у меня, чем иметь белые пятна и ворох недопонимания. Может, и хорошо, что Теса и понятия не имеет, как выращивать рожь или ячмень. На чистом листе бумаги можно нарисовать тот рисунок, какой вздумается. А вот на том листе, где уже есть изображение, приходится подстраиваться, чтобы не испортить имеющуюся картину, если целью является создание чего-то нового. Теса — это моя милая tabula rasa! А я тот уголек, который на этой чистой доске буду рисовать.

При этом она чиста не только в понимании ведения хозяйства «по оседлому». Я всегда думал, что на Востоке к сексу и подготовке женщины к замужеству относятся намного серьезнее. Девушка может обладать девственным телом, но при этом знать столько подробностей любовных игр, что и с некоторыми просвещенными в этом вопросе дамами из будущего могли бы поспорить. Половцы — это же восточный народ! И Теса либо была плохой ученицей, либо у кипчаков такого женского образования не предусмотрено.

А, впрочем, и тут научим, причем, лучшее обучение должно быть в меньшей степени теоретическим, но больше практики. Я за практику!

— Венчается раб Божий… — в просторной церкви, оставшейся от Ивана Ростиславовича мне в «наследство», вещал отец Даниил.

Рядом стояла в красочном, русском, платье, расшитым жемчугом и серебром. Жемчуг, правда, речной, но все равно, эта одежда стоила очень дорого. Что-то похожее я хотел подарить Евдокии, чтобы она щеголяла перед своим будущим мужем в императорском дворце в Константинополе. Однако, сейчас у меня появилась женщина, которую хочется не только раздевать, но и одевать.

— Венчается раба Божия Мария… — продолжал священник.

Даниил был возрастом до двадцати лет, так что сперва и не воспринимался мной, как духовный отец, но священнослужитель оказался не просто грамотным, а… Не будем пока использовать термин «гениальным», но общий посыл, думаю, ясен.

Мало того, что Даниил наизусть знал все священное писание, это не такая уж и новость, многие священники заучивали тексты. Но какие же проповеди он давал! Даже я заслушивался и уже решил, что нужно записывать такие слова. Кроме того, этот молодой мужчина мог парой фраз внушать почти любому из своих прихожан нужные нарративы, побуждал крестьян и ремесленников лучше работать. Хороший кадр мне попался, думаю именно ему и быть главной первого учебного заведения Руси.

Я помнил, из какой-то работы, может, из видеоролика, посвященного истории Владимирского княжества, что на Северо-Востоке Руси жил и работал такой деятель, как Даниил Заточник. Никто из исследователей будущего толком не мог сказать, на какие годы приходилась деятельность этого человека, но все утверждали, что у Даниила были серьезные споры и даже противостояние с Ростово-Суздальским князем Юрием Долгоруким.

А, между тем, именно Даниилу, прозванного Заточником, приписывается слава создания первого на Руси учебного заведения, можно сказать, университета. В Ростове достаточно долго существовал Затвор — русское название, которое можно было, пусть и с большой долей допущений, соотнести со словом «Академия». Это учебное заведение было больше церковным, светского образования не давало, но не станем забывать, что время исключительно церковное, религиозное, тут просто нет иного подхода.

Университеты в Европе? Так нет их еще. Если историки будущего правильно определили, то первый университет в Европе появился во второй половине этого века, в котором я и проживаю, значит, лет через десять.

Вот и решаю, может взять и это слово? Университет? Может быть Русь в деле образования первой? И дело здесь не в том, кто кого на год опередил и объявил о создании учебного заведения, здесь об ином: важнее всего, где начнется просвещение. Фибоначчи ли будет тем, кто докажет преимущества арабских, а на самом деле, индийских цифр, или это будет… Кто же это будет?.. Пусть я! Важно это сделать, чтобы двинуть науку сразу же вперед.

Я, к примеру, до сих пор не могу понять, как делать расчеты при строительстве, или при создании кораблей, в торговых операциях и даже в военном деле. Как без элементарной математики жить? На глаз все измерять? Или использовать буквенные цифры? Это можно, но жуть, как не удобно.

Переходы на войне, достаточно долгое пребывание в Киеве, позволили мне заняться учебниками и созданием Азбуки с новым алфавитом, по сравнению с тем, что имеется сейчас, так сильно упрощенным. Аз, буки, веди, глагол, добро… люди, мыслете, земля… Эти буквы, может, и несли в себе больше смысла, были глубокими, чем «а, б, в, г…» Но Руси нужна система образования, которая могла бы охватывать как можно больше населения.

И сейчас по этому показателю все неплохо. Каждый если не третий, то четвертый, умеет читать и писать. Но можно же сделать и больше. В конце концов, мне же нужно будет кому-то продавать книги, которые я начну печатать после «изобретения» печатного станка! Мне бы свинца для букв, времени по больше, да пару смышлёных помощников, может и выйдет чего путного.

Выучить алфавит, принесенный мной из будущего, намного проще, чем сложную систему древнерусского языка. Кроме того, здесь и новое письмо, как минимум с разделением слов, системой знаков препинания.

Есть уже в бумаге учебник для первого года обучения по математике, русскому языку. Также в планах были учебники по ведению сельского хозяйства, агрономии, отдельного курса садоводства, пчеловодства.

Рассчитываю, что Спиридон скоро дополнит мои выкладки по философии и физике, в состав которой входит и химия. С последней все сильно сложно и придется предоставлять уже готовое учебное пособие на благословление митрополиту. Ну, и нельзя там прописывать про серу, например, пусть я и ищу где ее купить. Не хватало еще, чтобы меня обвинили ссатанизме. Еще я рассчитывал на то, что новый ростовский епископ Ануфрий создаст учебник по греческому языку, по примеру моих ученых пособий. А еще я привез порядка ста книг и рассчитываю в Византии скупить не менее пятисот томов. И это должны быть и Платон и Авиценна и всех, кого только найду.

Так что уже вырисовывается учебная программа: русский язык, математика, физика с химией, если одобрит митрополит, греческий язык, философия с основной из теософии, а еще, как отдельный предмет, православие. И это не все. Каждый учащийся по моей задумке должен будет начать освоение одного из ремесел, проводя один день в неделю на производстве

Еще нужна «физ-ра». А здесь все просто — военное искусство, причем, каждодневные тренировки. И выходит, что с такой нагрузкой, учащийся…

— Воевода? Не связан ли обещанием другой невесте? — спрашивал отец Даниил.

Раз он назвал меня воеводой, а не «рабом Божьим…», значит обращается уже не в первый раз. И этот тон… Эх, ну не хочется мне вступать в конфликт с таким нужным человеком, так что будем слушаться пастыря, как и престало доброму прихожанину.

Я мотнул головой, приходя в себя. Задумался, и вот такой апломб… Уже второй раз, если не третий, спрашивает меня батюшка, а я все думаю о Затворе-Университете. Просто для меня Мария-Теса уже жена, я принял этот факт, а все происходящее — это дань имиджу, лишь атрибутика. Так что и отвлекся.

— Да нет, конечно, — спохватившись, поспешил ответить я. — Никому не обещался!

Напряжение, которое чуть ли не материализовалось в виде молний, в том числе из глаз моей жены, сразу же спало. А все потому, что епитимья, назначенная Даниилом была очень даже серьезной и изнуряющей. Спать, и есть хочу. Я-то надеялся на то, что Спиридон будет тем самым судьей, который накажет меня за обряд свадебный «языций». Спирка жалеет меня, никого не боится, со всеми строг, а вот со мной не может.

Так что два священника в моих землях сговорились, Спиридон отстранился, а не по годам серьезный и строгий Даниил, стал решать мою участь. Паразит Спиркапри этом оставался в стороне и разводил руками, мол, не при делах. Даниил же, ну, никак не хотел идти на мировое соглашение и хотя бы скинуть чуток с наказания. Три дня неусыпных молитв, когда я засыпал стоя на коленях, но Даниил, следящий за мной, все время будил. Кстати, Тесу мучили подобным же образом, только ей хотя быпозволяли спать по ночам, а мне — нет.

И никакого секса, никакой нормальной еды, никаких докладов о состоянии дел и без любого общения, кроме Даниила. Вот не был бы уверенным в Спиридоне и почти уверенным в его коллеге, Данииле, мог бы подумать, что таким образом произошло предательство и враги на пороге. Ведь меня выключили из командования. Я мог послать все это и своей волей прекратить. Но боль в коленях и спине, красные от недосыпа глаза — это ничто. Имидж — все! Лидер Братства не зазнался, он преклоняется пред Церковью и, тем более, перед Богом, значит, здесь все правильно и справедливо.

Если будет хоть малейшее сомнение в том, что я очень религиозен, то найдутся те братья, которые и уйти захотят. Тут какими клятвами и договорами не держи человека, как его не пугай, все равно если не уйдет, так и нормально служить по принуждению не станет. А мне нужно не нормально, мне нужно, чтобы служили с самоотдачей, ревностно, порой, так и фанатично.

И вот после епитимьи, на которую я потратил изрядно своих сил, и состоялось венчание. Я пробовал привести аргументы в пользу того, что мне, как хозяину дома, который пригласил многих гостей на свадьбу, нужно быть в здравом, отдохнувшем виде, но Даниил был слишком принципиален. Вообще он казался таким человеком, которому можно сказать, что нужно, и он сделает все в надлежавшем виде. Строг ко всем, а себя, так не щадит вовсе, а работает так, как и я это не делаю. Это у меня епитимья, а он же рядом молился, почти все то же самое, что и я делал. Потому, в том числе, имеет мое уважение.

— Будьте честны друг с другом, возлюбите Господа и он дарует вам здоровое потомство… — закончив обряд венчания, Даниил стал читать проповедь.

Батюшка, он хозяин в храме, никто ему не перечил, хотя, я в этом уверен, многие уже ожидали пира. На самом деле, свадебный обряд, присущий русским людям этого времени, сильно сузили, убрали из него явные отсылки к язычеству, такие, как купание в бане до венчания, завязывание ленточек, посещение дома невесты, рыболовные сети и всякую обнаженку. Так что, после церкви сразу за столы. Так думал я, но ошибался, не вся обрядность была попрана.

— И помните, что чревоугодие — грех, а во хмели в мужа может вселиться бес, — заканчивал проповедь поборник благочестия, отец Даниил.

Богатое было у нас богослужение. У каждого из статусных приглашенных, которые и заполнили церковь, у всех двадцати трех человек, были в руках свечи. Это уже дорого. Мало того, таких кадил, как у Спиридона и Даниила нет ни у кого… Вру, есть у епископа Ануфрия, как подарок от меня, ну, и митрополиту нужно срочно отправить.

Это изделие из бронзовой чаши, на которой были узоры из железа, что-то вроде косичек, цепь и кольца от чаши серебряные, а сверху чаши расположены четыре креста, выполненные из стекла, которое будто вжато в бронзу. Вот именно эти кресты, а также железная сеточка в середине чаши, и были оригинальным, чего я не видел нигде более.

А еще во время венчания над нами с Тесой держали богатые короны, из серебра и драгоценных камней. Ладан так же был необычайно дорог и его достать получилось только у митрополита, но сегодня Даниил курил его на всю церковь.

Кстати, насчет ладана… Можно заменить дорогущий византийский товар, используя смолу из можжевельника, главное ее замешивать на ароматическом масле мирры. Да, ее так же нужно купить. Я интересовался у Арона, он утверждает, что мирра стоит сильно дешевле ладана и купить можно даже у некоторых половцев, что кочуют ближе к Средней Азии, или же у булгар.

Получается, что нужно смешать два ингредиента для получения своего условного ладана, и тем самым удешевить его стоимость в раз десять. Вот такие бизнес-проекты мне всегда нравились. Правда, в прошлой жизни не получилось реализоваться в торговле. Что ж… на то она и вторая жизнь, чтобы что-то пробовать новое. Так что проект под названием «ладан» будет реализовываться.

— Ты вновь где-то, но не со мной, — прошептала мне на ухо Мария.

Да, как бы мне не нравилось имя Теса, моя жена теперь исключительно Мария, об этом был уже разговор и с женой и с Даниилом. Ну и очень важно, чтобы не было никакого иномыслия в отношении религиозности моей жены. Все же, она дочь Степи, а к половцам отношение еще то… Как и у меня в целом, но я стараюсь проводить гибкую политику.

— Прости, — отвечал я. — Теперь я только с тобой, как и на всю оставшуюся жизнь.

Мы уже сидели за столом и почти что молчали, по крайней мере, шептались только друг с другом. На правах самого статусного гостя, роль хозяина и модератора всего мероприятия взял на себя Андрей Юрьевич, князь Владимирский.

Для меня было некоторым шоком, что сам князь откликнулся и прибыл разделить со мной радость свадьбы. Но это избавило Богояра от необходимости быть главным распорядителем свадьбы. Андрей Юрьевич с большим энтузиазмом играл роль главного на свадьбе.

— А не пора ли молодым уйти от нас? — провозгласил захмелевший молодой владимирский князь и все присутствующие подхватили эту мысль.

Мы с Машей чинно встали, поклонились, и брат моей жены, хан Аепа, а в моем случае, так и два родственника, отец и дядя, толкаясь плечами между собой, пошли вперед, показывая, где именно будет горница молодоженов. Следом, уже за нами с Машей, шли и другие гости из первого, главного стола.

— Фух! Устал я от всего этого, — сказал я, плюхаясь на кровать, застеленную медвежьей шкурой.

Вот как бы ни старались сделать свадьбу только лишь православной, все равно языческих традиций полно и никто не думает их игнорировать. По крайней мере, моя супруга хотела все делать, как того требуют русские обычаи.

Зайдя в горницу, моя жена лихо стала скидывать с себя всю одежду до нижней рубахи, а я только сидел вразвалочку и любовался супругой. Сколько не смотрю, не изучаю ее тело, а все мало, не налюбоваться!

— Давай, бей меня! — став на колени, повелела Мария, протягивая плетку, что до того, как жена ее взяла в руки, лежала на краю кровати.

Вот никак нельзя без этого средневекового БДСМ?

Нехотя, я взял плетку и не сильно хлестнул ею по спине жены, откидывая инструмент «садо-мазо» в угол комнаты. Не вставая с колен, Маша поползла за плеткой и принесла ее мне, склоняя голову и протягивая «инструмент» для нового удара. Три раза должно быть так, а после жена обязана снять с меня сапоги, в которые я вложил две золотых монеты. Было сложно найти златники чеканки еще Владимира Святославовича, на Руси вообще сложно с монетами, но кроме как золотом, одаривать свою жену я ничем иным не хотел.

— Дозволь разуть тебя, мой муж? — спросила Мария.

Я хотел сказать ей, чтобы бросала уже все эти условности. Венчание состоялось, еще раньше я начал считать Тесу женой. Однако, если она считает для себя важным соблюсти русские свадебные обряды, пусть будет так. Не ел нормально четыре дня, подожду еще десять минут. Это нонсенс, но за свадебным столом, мы сидели с Машей с привязанными друг к другу руками и не имели право ни пить, ни есть. А до того постились, одновременно я исполнял епитимью.

— Принимаю твой дар, муж мой, как приму от тебя и кнут, и злато, — произносила ритуальные слова Мария, вытряхнув из сапог монеты.

— Все? — с некоторым нетерпением спросил я.

— Все! — улыбнулась Маша, вставая с колен, хотя могла бы и не вставать…

Нет, вначале перекусить.

— Давай поедим! — сказал я, разламывая курицу.

— Всю нельзя и от хлеба только отщипни! — предупредила меня Мария.

— Да что же такое? Кто тебе успел все обряды описать? — я даже немного разозлился.

Вот только подумал, что нормально поем. Хлеб был душистый, из удивительно хорошей муки, ее отбирали специально, без всяких «отрубей». А тут, оказывается, Маша решила кормить хлебом коней да другую живность. Это как бы для того, чтобы скотина чаще рожала. Будут они рожать часто, так, как мне нужно! Уже освоили искусственное оплодотворение, создали и для коней и для быков с баранами свои… А как это называется «спермозборник»? Его тут прозвали «семясбор».

— А любить-то когда я тебя буду? Что там по главному обряду, скоро ли? — спрашивал я, когда Мария привязывала гроздь покрасневшей калины к палке.

— Скоро! — деловито отвечала жена, мило прикусывая губки, она так часто делает, когда увлечена каким-нибудь делом.

— Все, я закончила. Теперь можно… — что именно можно Маша не сказала.

Сменив свое настроение с делового на смущенное, жена скинула с себя ночную рубаху, представ во всем своем женском великолепии.

— Моя ты хорошая, иди сюда! — поманил я рукой Марию, спешно развязывая шнурки на портках.

Ну, вот, курицу не доел, хлеба только отщипнул, не запив квасом. Буду сейчас насыщаться любовью.

Разве нам дали поспать? Мы только меньше часа назад, как отлипли друг от друга, а в дверь уже стучат, зовут. Маша спешно накинула на себя ночную рубашку, сверху что-то вроде халата, после взяла хлеб, остатки курицы, остатки кваса. Потом посмотрела на палку, на которой была прикреплена гроздь красной калины.

— А калину показываешь ты, — наставительно сказала жена. — Я же непорочной была… Была…

Мы вышли из горницы, толпа пьяных мужиков, и без разницы, кто здесь князь, кто боярин, начала улюлюкать и подшучивать над тем, как прошла брачная ночь и, если молодая жена не довольна мужем, — вот они здесь, если что, помогут.

Среди этих балагуров был и хан Аепа. Он еле держался на ногах, был чертовски пьян и юмора особо не понимал. Размахивал своим железным крюком, только чудом не задевая остальных гостей. Благо, рядом с ним был Ефрем, которому удавалось сдерживать пыл пьяного парня, волей случая ставшего уже ханом немалой Орды.

А после мы покормили коня, быка, полили квасом землю, якобы для того, чтобы она родила, остатки курицы отдали собакам.

— В мыльню молодых! — закричали гости, а после, не дожидаясь, пока мы с Машей дойдем до бани, пошли опять к праздничным столам.

Ох, и обойдутся же мне в копеечку мне все эти праздники!

— Марта, Рахиль — это все твои женщины, что были здесь? — серьезным тоном спрашивала Маша, когда мы раздетые и разгоряченные млели в натопленной бане. — И что у тебя было с Улитой, женой твоего дядьки?

Вопрос застал меня врасплох.

— А кто тебе о них рассказал? — не отпираясь и не оправдываясь, задал я встречный вопрос.

— Улита и рассказала, — призналась Маша.

Вот же сука! Не уймется! Все же правильно я сделал, что оторвал от себя этот ломоть и скинул дяде. Вот только, теперь нужно посматривать за Алексеем. Такая «ночная кукушка», как Улита, может такого накуковать… Пришедшая как-то раньше идея убийства Улиты сейчас мне начинает казаться не такой уж и неправильной.

Я рассказал Маше все честно, лишь только чуточку сглаживая углы, чтобы рассказ выглядел правдоподобным откровением, при этом я не оставался каким-то козлом в женском понимании ситуации.

— Ты слишком благородный человек. По отношению к Рахиль, так и вовсе она должна тебе свою жизнь. Ты хотя бы с ее отца серебра взял? — говорила Маша.

Мой человек, моя женщина! Я рассмеялся.

— Взял, жена моя, еще как взял! — смеясь, сказал я. — Хватит разговоров, иди ко мне!

От автора: Вышел 6-й том «БОКСЕРА»! Пожилой тренер по боксу оказывается подростком в далеком 1976-м. Как осуществить свою мечту, и выступить на Олимпиаде-80? На 1-й том скидка: https://author.today/work/351980

Глава 16

Буквально на следующий день после свадьбы, у меня началась работа. Для делового человека не может быть праздников, на которых можно отдохнуть, у него только лишь мероприятия, на которых следует отрабатывать, заключать сделки, заводить нужные знакомства. Для того, чтобы встретиться со всеми людьми, прибывшими ко мне на свадьбу, нужно потратить месяца полтора времени, если перемещаться лишь налегке без обоза.

А сейчас все собраны: и княжеские бояре, и два князя, и мои подчиненные, хан Аепа и его приближенные. Можно и нужно провести со всеми переговоры. Для моих дел наиболее важными среди прочих бояр были трое: Жировит, как торговый партнер, Иван Ростовец, чьи земли расположены на самом востоке Владимирского княжества, не только с князем Андреем, но и с этим боярином нужно согласовывать экспансию Братства на Восток. Третьим боярином был Антон.

Последний был весьма интересной личностью. Сперва я подумал на него, что такой вот славянин с греческо-римским именем, но нет, оказывается, что имя Антон очень даже универсально и у чухонцев оно имеется. Боярин был представителем финно-угорского племени мурома. Вообще, Рязанское и Муромские княжества имели отличительную политику в отношении автохтонного населения. В ней было больше коммуникации и, пусть на доминирующей основе христианства, взаимопроникновения.

Покойный боярин Кучка также был из местных элит, но в бывшем Ростово-Суздальском княжестве местные и пришлые так и не смогли договориться, как итог — быстрая, но гражданская война. В Муромском княжестве, как и в Рязанском, несколько иначе и часть противоречий с Ростовом были как раз из-за жесткой политики последнего относительно автохтонного населения.

И земли того самого Антона — это район Выксы, куда я же послал людей, и где уже стоит острог Братства. Угрюм не из тех командиров, которые могут проявлять гибкость в политике, вот и случился конфликт. Так что мне и решать проблему. И решил. Я арендую на двадцать лет эти земли. Надеюсь, что этого времени хватит, чтобы разработать и другие богатые железом места, так сказать, деверсифицировать экономику. Ну и лес у Выксы к этому времени вырубим на уголь. Да, это паразитическая экономическая политика, но пока думать об экологии не приходится.

И все же главным гостем, основным деловым партнером и старшим товарищем, являлся молодой, но весьма прозорливый и разумный, князь Андрей. И сейчас Андрей Юрьевич Владимирский сидел напротив меня и, казалось, что лукаво осматривал все вокруг. Однако, это такой чуть раскосый разрез глаз у князя Андрея, кажется, что он постоянно смотрит с хитрецой.

— Ты же понимаешь, что мы теперь с тобой родственники? Нынешний хан Аепа — это правнук моего деда, тоже хана Аепы, — усмехался Андрей Юрьевич.

— Тебя, князь, смущает это? — спросил я.

— Нисколько, — задумчиво ответил владимирский князь, а потом, посмотрел прямо мне в глаза и резко спросил. — Это от тебя, или от прежнего воеводы идет то, что великий князь Изяслав Мстиславович вперед моего отца вышел? Имел ли ты причастность к убийству моего отца? Это же ты так возлюбил самострелы, а Юрия Владимировича убили болтом самострельным.

Был бы я не я, точно опешил бы. Но в теле все еще шестнадцатилетнего парня, пусть и такого громилы, но на лицо остающегося молодым, присутствовало сознание опытного человека. Так что я с наигранно серьезным видом просто ответил, что нет, не я. Скупо, но при таких обвинениях, чем более страстно начинаешь оправдываться, тем больше привлекаешь внимания, пробуждаешь у собеседника сомнения. А еще в моем ответе были нотки обиды. Нужно показать, что такие обвинения не способствуют хорошему общению.

— Я должен был спросить. Не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Ты на моих землях, я уже подтвердил право Братства находиться здесь и выписал грамоту на тридцать лет, — сказал князь Андрей, ожидая слов благодарности.

Я сказал нужное, ожидаемое, но неужели владимирский князь не понимает, что вот этими ограничениями по срокам владения землями, он только лишь заставляет задумываться о новом оплоте Братства. И я уже имею понимание, как и куда двигаться. А вот Андрей Юрьевич до конца еще не понял, несмотря на свой незаурядный ум, что есть такое Братство Андря Первозванного. Я могу находиться тут, во Владово или в Воеводино, но центры организации должны множиться. Нужно добиться того, чтобы упразднение одного центра не сильно повлияло на всю организацию.

— Хорошо, я верю тебе, тем более, что доказательства указывают на людей Кучки. Ну, и не буду же я своего родственника подозревать! — Андрей Юрьевич улыбнулся.

— Князь, почему ты здесь? — решил я напрямую спросить у Андрея, иначе он долго может ходить вокруг да около.

Мне еще нужно провести ряд переговоров, а супруга-то молодая, внимание требует, особенно в преддверии моего отъезда и долгого отсутствия.

— Хорошо… — задумчиво сказал юный князь, после уже решительно выложил причины своего визита.

Конечно же, Андрей Юрьевич ссылался на то, что главным побудителем для него, чтобы бросить все дела и прибыть в Воеводино, была моя свадьба. Но после прозвучали истинные причины.

Андрей Юрьевич собирается устроить экономическую блокаду Новгорода. Его братец, Ростислав Юрьевич, все еще претендует на Владимирское княжество. Ситуация стала тупиковой, а новгородцы отказали в простом визите вежливости Святополку Мстиславовичу, князю Псковскому, который был направлен Изяславом Мстиславовичем для прояснения ситуации в Новгороде и приведению новгородцев к порядку. Это может означать только одно — на Руси затевается новая смута, в центре которой будет Новгород.

Не так, чтобы и давно установилась Новгородская республика, правда, сами новгородцы и не знают такого слова, у них вече всему голова. Торгово-ремесленный люд Новгорода вполне себе зарабатывает на том, что собирает дани в чухонцев, ну и ведет торг. Им без особой разницы, какой князь занимает резиденцию, важно, чтобы у него была сильная дружина. У Ростислава, она сильная. Тут начинается противостояние за право Новгороду быть самостоятельным, а еще за Псковские земли.

И сейчас идет эскалация конфликта. Потому-то Андрей Юрьевич с легкостью и принял договор, предписывающий ему быть на вторых ролях на Русской Земле, и отдать пальму первенства Изяславу. Права Андрея на на Владимир шатки, в своем праве Ростислав. Будь он не за новгородцев, которые еще те сепаратисты, так я бы принял сторону Ростислава. А тут еще желание Новгорода приручить Псков, где княжит родственник великого князя.

Я знал, чем закончилась в иной реальности экономическая блокада Новгорода в 1215–1216 годах, — самой ожесточенной битвой между русскими князьями, на реке Липе. Но сейчас уже нет Ольговичей, есть сильный Изяслав и подчиненные ему княжества.

— Да! — подумав, ответил я. — Я не стану в обход тебя посылать зерно в Новгород, какую бы цену они не предложили. Ты должен понимать, князь, что решение дается мне с трудом. Урожай я предвижу большой, втрое больший, чем я смогу сохранить зерна и его переработать. Без Новгорода сложно будет продать столько. Да и цена упадет, ты же тоже не продашь, как и твои бояре.

— Все так, — не стал препираться Андрей Юрьевич. — Но когда Новгород станет…

Князь Андрей замялся.

— Андрей Юрьевич, ты же не хочешь объединить под своим началом Новгород и Владимир? — спросил я, уже самой формулировкой показывая отношение к такой идеи.

Такое усиление Северной Руси, особенно зная новгородцев, их стремление к самостоятельности, приведет к новой усобице. Так что тут я против стремлений Андрея, если таковые будут.

— Я запрошу выход от Новгорода… небольшой. Но понимаю и принимаю единоначалие Руси. Теперь, когда повержены Ольговичи, половцы уже не угрожают, а сами обороняются, Изяслав силен, как никогда. Разве я пойду против силы? Ты бы пошел на моем месте? — провоцировал меня владимирский князь.

— До меня уже говорил бывший воевода, повторю и я. Братство будет выступать за признанную власть. Великий князь — он признан тобой, мной и всеми братьями, — сказал я и напрягся.

В мои планы ну никак не входило противостояние князю Андреем. Если сейчас окажется, что владимирский князь готов идти на конфликт с Изяславом, мне придется радикально пресекать эту будущую усобицу.

— Пусть это не по правде, но это было при моем отце, ибо Изяслав вперед дядьки своего влез. А нынче… Если бы отец успел побывать великим князем… то я имел бы правду на Киев, а так, я принимаю власть Изяслава, так что не беспокойся, — не так, чтобы уверенно говорил Андрей Юрьевич.

Есть у него сомнения, это чувствуется.

— Тогда, если все согласовано с великим князем, но даже в ущерб себе я поддержу блокаду Новгорода, — сказал я.

— Блокаду? — переспросил князь.

Пришлось выкручиваться и, прикрываться латинским языком, что там, мол, это слово означает осаду. Андрей был достаточно образованным, но из иностранных языков его обучали шведскому и греческому. А еще он сам пробовал учить английский, язык своей бабки, дочери последнего короля Англии, до нормандского завоевания. Вполне образованный человек сидит передо мной, странно, что только его внучатый племянник, Константин Всеволодович в иной реальности способствовал образованию в княжестве. Ах, да, не будет уже того самого Константина, как и его отца, Всеволода Большое Гнездо. Юрий Долгорукий умер раньше, чем должен был родиться Всеволод.

Улита же так и не стала женой Андрея. Он пока вовсе не женат, что также играет свою роль в конфликте с братом.

Второе, что просил князь — это приоритетный заказ на изготовление сразу трех сотен панцирей и комплектов защиты на коней. Этот вопрос был так же крайне неоднозначным. Если внять такой контракт, пусть и можно на этом заработать, но резко, почти на нет сойдет, замедлиться, процесс экипировки собственного войска Братства.

Пока у меня триста восемнадцать комплектов тяжеловооруженного воина. Это много, но такое количество броней было изготовлено на мануфактуре почти что за полгода. Пусть даже я планировал увеличение производственных мощностей, приток железа из Выксы, но мне самому нужно еще не менее тысячи комплектов, а еще две тысячи комплектов для пехоты, а еще…

Понятно, что нужно более реально смотреть на вещи, понимать, что такие объемы я не потяну даже мобилизовав всех и вся. По поверхностным подсчетам, мне нужно пять кузнечных мануфактур, по типу той, что создана на базе мастерской Маски. Если бы я не распределял кузнечных дел мастеров по разным направлениям, то пять мануфактур — реальное дело. Но нельзя же проводить экспансию без кузнецов. В каждом остроге должен быть свой мастер, а лучше и не один.

Так что ремесленники либо отправлены в Выксу, либо изготовились отправиться на Дон. Ну и вторая мануфактура пока только организовывается в Воеводино, тут работы еще на пару недель, чтобы запустить производство. Так что принять заказ можно, но мы в процессе реорганизации и это все усложняет.

— За год, исполним, по пятьдесят гривен за все брони и ратные и конные для одного воина, — сделал я предложение.

— Десять гривен и полгода, — начал торг владимирский князь.

Сошлись на двадцати пяти гривнах серебром, но частью оплатить заказ материалами и другими товарами. К примеру, железом, если только оно шведское, а я знал, что до начала блокады во Владимир приходили обозы от свеев, или мехами, или ладьями. Получалось же, что князь мне должен заплатить семь с половиной тысячи гривен. Это очень большая сумма, чтобы ее оплачивать именно серебром. Может так быть, что я одним таким заказом половину казны Владимирского княжества выгреб, но это догадки, я, на самом деле, имею смутное представление, сколько именно есть денег у Андрея Юрьевича.

Проблема договориться крылась в том, что ни я, ни князь, не имели четкого понимания, сколько должен стоить полный комплект обмундирования. Как, к примеру, можно было бы оценить стоимость автомобиля, появись он в начале девятнадцатого века? Пусть даже допустить то, что на него есть топливо? Очень дорого, но это с одной стороны, с другой же, на кой-ляд он нужен, если нет дорог, пугает лошадей, нет водителей, нет много чего, и это не позволяет эксплуатировать автомобиль полноценно.

Примерно так же и с панцирями. Если не обучить кузнецов из Владимира, Суздаля и Ростова, то чинить, латать, не получиться. Есть разница между привычными кольчугами и панцирем, тем более, что еще и устанавливаем пластины по верху. Бахтерец не выходит, это наше будущее, но мы на пути к этому. А пластинчатый доспех начинают на Руси осваивать и помимо моего вмешательства, но эта технология еще не распространена повсеместно.

На самом деле, двадцать пять гривен — это дешево. Прознай кто, что за такую цену можно получить добротный доспех, нет… даже самый лучший на Руси, так очередь выстроилась бы от Воеводино до Москвы. Просто единицы тех властителей, которые могли бы позволить себе потратить десять тысяч гривен на то, чтобы обеспечить ближнюю дружину лучшим обмундированием и защитой. Владимирский князь один из тех, кто может.

— Князь, я же понимаю, что ты после того, как получишь заказ, по примеру тех броней, что я тебе продам, станешь свои делать. Сколько у тебя ближней дружины? Полторы тысячи уже набрал и младшими и послушниками тысяча? И всех одеть пожелаешь в лучшее, — подумав, начал я разговор на тему, которую хотел предложить Изяславу, но был у него один паразит, купец Горыня, из-за которого я так и не вошел в кооперацию с киевлянами.

— Что ты предложишь? — заинтересовано спросил князь, прищуриваясь и без того узкими по-восточному, глазами.

— А все просто… — сказал я, после взял паузу, еще раз быстро прокрутил в голове предложение, прислушался к себе и начал излагать.

Если не вызывает отторжение проект, то доверюсь своим ощущениям и сделаю предложение.

Все достаточно просто, но и сложно одновременно. Князь дает мне слово, что изготавливать панцири будут только те ремесленники, которые согласятся на мои условия. А они просты: три доспеха делаются ремесленниками на продажу князю, или кому иному, это меня уже не касается. Но вот четвертый они делают для Братства бесплатно. Это будет плата за то, что я не только дам технологии, причем и строительства новых доменных печей, но и научу всему. Вернее не так, научат мои мастера, к которым на месяц практики прибудут ремесленники из Ростова, Владимира, или Суздаля.

— И сколь лучше твои домны? — задумчиво спрашивал князь.

Я знал, что Андрея поддерживает ремесленный и даже, несмотря на будущую блокаду, торговый люд. У них всегда есть княжеские заказы, преференции и малые налоги. Между тем, князь своей волей может заставить ремесленников делать то, что нужно ему, владимирскому властителю. Но и обижать мастеров князь не станет, понимает, что без ремесла его княжество сильно ослабнет.

А в целом, Андрей Юрьевич жесткий и скорый на расправу человек. Знаю, что при строительстве Москвы, вернее перестройки Кучково в полноценный город, были казнены более сотни человек, которые просто решили отказаться от заказов на строительные работы. Пусть в той истории была еще и попытка бунта, но мастера просто хотели уйти, их не пускали, они взбунтовались, их обвинили в покушении на княжескую власть, и казнили.

Пока меня такой образ правления не касается, более того, без системы принуждения, нет проторенной дороги к монархии, потому централизация власти не обходится без жестокости. Однако, сложно провести черту между необходимой жестокостью и чрезмерной.

— Втрое больше кричного железа успеваем произвести, чем в глиняных одноразовых печах. И узор… — сказал я, явно заинтересовывая князя владимирского.

— Ты плут, воевода. Выходит так, что через месяц станешь получать каждый четвертый набор ратника даром, — я поспешил привести свои аргументы, но князь поднял руку, не давая сказать. — Я знаю наперед, что ты скажешь и твоя правда, если все так, как ты говоришь и есть возможность нарастить производство. Я согласен.

Я мысленно выдохнул и мысленно же улыбнулся, стараясь скрыть свои истинные эмоции. О таком соглашении можно было мечтать. И понятно, что я даю новые технологии, но первоначально и была цель усилить Русь. А усиливать русские земли только силами Братства, это неправильно, тогда нужно менять все государственные институты власти. Теперь похожих условий на производство броней можно добиваться и от великого князя и от смоленского. И тогда русский ратник будет снаряжен лучше, чем любой европейский. Ну а князья должны начать «гонку вооружений».

А как же я?.. Стану получать брони ото всех. Если даже у владимирского князя целью будет вооружить тысячу ратников, то, с учетом, что я предоставлю триста комплектов своего производства, получу по соглашению от княжеских бронников больше ста пятидесяти панцирей. Выгодно. А еще месяц будут у меня работать лучшие княжеские ремесленники, что увеличит объемы производства, пусть и временно.

— Теперь давай обсудим восточное направление, — сказал Андрей Юрьевич.

И это была третья тема, которая послужила истинной причиной приезда владимирского князя. Дело в том, что я присылал Андрею Юрьевичу свой план экспансии. Уже готовится экспедиция на чухонские земли. Там проводником и одним из командиров выступит старший сын ранее убитого старосты Крота. Ну и мой отец отправится в те края.

Мне нужна сеть острогов и взятие под контроль ближайших родов черемисов. Нужна соль и дорога за Камень, то есть за Урал. А князь собрался не только устраивать экономическую блокаду, но и взять под свой контроль Перский край, Парму. Я так же облизывался на те места. Там, самом деле, очень даже богато, большие запасы серебра. Не залежи, руды, а оплатой за меха у местного населения.

Из Пармы пушнина рекой течет в Новгород и перекрытие этого потока будет иметь очень большие последствия. Во-первых, это, наряду с другими мероприятиями по блокаде, сильно качнет настроения в Новгороде. Еще помниться там сильная рука князя, может и сами новгородцы пойдут просить великого князя о помощи и согласятся покориться.

Во-вторых, такие действия побудят шведов и, возможно, датчан и немцев к действиям. Торговля с Новгородом многим иноземцам выгодна и терять такой ресурс они не захотят. Готский Двор в Новгороде есть и там сотни готов и иных немцев. Не спроста это, значит сильно нужен этот город будущим ганзейцам.

Вот и договаривались мы относительно такой экспансии. Получится, что люди князя Андрея будут действовать чуть севернее, а люди Братства южнее, почти соприкасаясь с интересами Булгарии.

— Нет, воевода, я не бросаю тебя в лапы булгарского барса. Обещаю и помощь и вспомни, что Новгород новый я строю, перекрываю булгарам удобный пусть по рекам, — говорил Андрей Юрьевич.

Я все это понимал. И через свои сомнения вынуждал князя только к тому, чтобы прозвучало обещание помощи. На первых порах мне эта помощь не особо и нужна. В поход пойдет тысяча моих конных воинов собственно Братства, тысяча половцев Аепы, да сотня Михаила, сына Крота. Ростислав Рязанский обещал прислать помощь в три сотни ратников. Кроме того, есть договоренности с двумя родами, что они не только будут не против русской экспансии, но и помогут ей за освобождение от налогов на два года.

А вот после как, особенно, если булгары захотят проучить? Тут без князя никак.

— Большие силы ты задействуешь, — задумчиво сказал князь.

— Это не все. Часть мне нужна для иного, — отвечал я.

Князь и вправду недопонимает, какой силой стало Братство и что мы реальные политические игроки?

— А теперь рассказывай, воевода, почему у тебя такие урожаи? — перевел тему князь.

На самом деле, уборочная только началась, но уже понятно, что в среднем сам пятнадцать я на своих землях получил. Жаль, что только земли у Владово и та плодородная полоска у Москвы были обработаны по моей системе. Но и в других местах поля были засеяны, правда, там урожай был не больше сам семь, и то все нарадоваться не могли. Уже под озимые будем пахать плугами и удобрять втрое больше земли.

У меня дефицит гов… навоза! И смех, и грех, но это так. Скотины относительно много, но нужно заполнять новые селитряные ямы, нужно удобрять землю. И что важнее из этого — спорный вопрос. Вот вскрою через месяц первую яму, если она даст нормальное количество селитры, то важнее порох. Если будет мало, то забуду об этом.

Между тем, разговор с князем уже не клеился, все вопросы обсудили, а переход на отстраненные темы в беседе не случился. Мало того, что князь проявлял некоторое недовольство тем, что я не захотел предоставлять ему еще и мастеров бумажных дел, чтобы во Владимире делали бумагу, так еще мы оба были озадачены будущими свершениями. Много работы, очень много, а я через месяц уезжаю.

— Почему Изяслав? Почему не я? — задал вопрос Андрей Юрьевич, когда ему уже поднесли стременной ковш с медом.

Я не ответил, а князь, ухмыльнувшись, рванул своего коня с места в галоп.

— Потому что ты утопил бы всех в крови еще в большей, чем это делает Изяслав, — прошептал я.

Глава 17

У меня оставалось две недели для того, чтобы уладить все текущие вопросы на своих землях. Мало, это было очень мало. Выматывался так, что пару дней даже засыпал, лишь обняв жену. А ведь эта женщина меня все еще будоражила. Утром просыпался, будучи уверенным, что уж этой ночью, так точно продолжим занятие по зачатию наследников, но вновь возвращался далеко за полночь, может и хватало без огонька исполнить супружеский долг, но чтобы быстрее, ибо спасть — первое, что требовал организм. Именно долгом оно и воспринималось.

Может это и есть та самая супружеская жизнь, когда угасает пламя страсти, а остаются лишь тлеющие углисуровых будней и быта? Подбросишь палку, как бы это пошло не звучало, временно огонь и вспыхнет, но прогорит бревнышко и все, снова угли. Опыта семейной жизни у меня крайне мало, чтобы давать уверенные оценки. Но пока именно такие ощущения. И хочу же жену, стремлюсь находиться с ней рядом, но не могу. Работа и долг на одной чаше, и любовь со страстью, на другой! Что важнее?

Ответа не дам, так как тут многое зависит от людей. Мне казалось, что жена нормально воспринимает мои заботы, правильно относится суровой реальности. Она видела, что я мечусь, как белка в колесе, по всем землям, бегаю по производствам, отслеживаю обучение новиков и тренировки иноков-братьев, корректирую программы. А еще подготовка к посольству.

Я не просто собираюсь отправляться вКонстантинополем статистом. Причем, пожелай я такого туристического тура, так ничего бы и не вышло, не отдыхать еду в Турцию по горящей путевке. Конкретно меня хотят видеть в Царьграде, значит, будут переговоры, нужны подарки, да такие, чтобы удивить того, у кого все есть. А еще нужно эпатировать публику, продемонстрировать, что не лыком шиты.

Бросить напускного лоска, манерности поведения, одновременно воинственности и самоуверенности, все это очень важно для таких развитых обществ, как византийское. Это в средневековых европейских государств, которые уже ушли от варварских систем, но не далеко, там сила, мощь, напор важны. С ромеямииначе. Тут дать обед, тут переговорить с патриархом, сделать эпатажный поступок, чтобы обратить на себя внимание сильных семейств Византии.

Контракты нужны, необходимо, чтобы Византия почувствовала важность торговых отношений с Русью. Только тогда и заработает путь «Из варяг в греки 2.0». Нам пока не так чтобы и много чего можно предложить Византии, но есть товары, немного, но есть. А будет спрос, еще найдутся. Уверен, что и шведы с норвегами, и данами, подключатся к торговле, если пути станут безопасными, а Русь вновь возьмет под контроль не только волоки, но и днепровские пороги.

Так что подготовиться к посольству нужно тщательно, для чего закупались у населения и лесных черемисов с востока, которых скоро покорять собрались, пушнина, шились шубы, мантии, халаты с обшлагами из горностаев и соболей. Производились и предметы роскоши, прежде всего из стекла. И пусть из четырех десятков изделий были два, в лучшем случае, достойными, ну не выходило на постоянной основе делать качественно, но и эти два шедевра, а суммарно уже так и почти двадцать, я выкупал и тщательно паковал для того, чтобы было чем одаривать. Копился мед, воск, немного получилось создать достойных свечей, лишь немного чадящих жиром. Бумага, наконец. И все требовало контроля, во всем я должен быть уверен и знать, где что лежит.

А еще шел жесткий отбор тех воинов, которые будут меня сопровождать. Сто двадцать «ангелов» отправятся со мной. Так что я организовал турнир и пристально смотрел на то, как мужчины сражались. Бой на конях с пикой, конная рубка саблей или мечом, стрельба из лука, из арбалета, мастерство во владении мечом или саблей в пешем строю… А была еще одна дисциплина — выезд, насколько эстетично смотрится в седле воин, как выучена его лошадь, может ли животное что-то исполнять, чтобы эпатировать публику, например, кланяться.

За каждую дисциплину начислялись баллы от одного до десяти, ну и простым подсчетом выявляли лидеров. При этом, важно, что все цифры были прозрачными и честными. Пусть двадцать человек я набирал лично, вне конкурса, но остальные сто сопровождающих выявлялись в честном турнире. Кроме того, я назначил призом пятьдесят гривен тому, кто займет первое место, двадцать пять за второе и десять за третье. Рубилово было фантастическое.

И что важно, ведь появились уже те, условные «старички», которые посчитали, что они в безопасности и на вершине, в ближниках. Они-то эти «старослужащие», многие из которых были чуть старше меня, стали лениться, зазнаваться, были даже случаи самоуправства. Так что я решил перетрусить свои «элиты», ну и пообещать, что такое будет каждый год, пусть остальные тренируются, совершенствуют навыки, чтобы иметь возможность попасть в те самые «сто лучших», которые в течении года будут меня сопровождать и получать главные «плюшки». Вместе с тем, создана уже элита, в триста ратников, которых я буду только чуточку держать в напряжении, выгоняя с десяток ежегодно, чтобы набрать десять новых гридней.

Одновременно шел сбор урожая. Я был недоволен, так как знал, что в будущем в три раза больше собрать, чем я здесь, это норма. И пусть минеральных удобрений нет, но ведь используем и золу и навоз; нет у нас хороших сортов, но селекцию проводили; плуги и культиваторы в дефиците, последних так и нет вовсе, но плуги от Маски не такие и плохие, да и бороним после вспашки землю. А еще в этом времени пока что отличный климат. Ну и почему всего сам шестнадцать в среднем? Вопрос… Уменя есть на него ответ, один из наиболее вероятных: мы только начинаем применять трехполье и часть земель уже исхудала, требует «пара».

Вместе с тем, экономика моих земель точно намного прибыльнее, чем у кого бы то ни было. Ульев за этот год прибавилось, как и покусанных опухших лиц от укусовпчел. Причем пчеловодство у всех процветает, уже и Никифор на своих землях пчел разводит. Прирожденные пчеловоды тут собрались, правда, пользоваться дымами никак не научатся, пару раз так чуть ли до смерти не доходило, когда пчелы всей семьей кусали «хозяина» и погибали. И тут, как не оттягивай пасеки подальше от домов, все равно пчел сильно много выходит. А поставь ульи за пару километров, так медведи придут, сожрут, и забудут спасибо сказать, уже такое было.

Сады так же много где разбиваются. Из леса по весне выкопали все фруктовые деревья, что только нашли, перенесли их в одно место, ну а я еще пробовал прививать, чтобы начать создавать окультуренные сорта яблок, груш, да вишни.

Долго думал над алкоголем. Спаивать Русь не хотелось, тут пока хватает пива, меда. Решил этот вопрос оставить на потом. Если возникнут надежные выходы на Европу, то займусь. Бутыли создать мои стеклодувы смогут, кузнецы так же способны по чертежам создать змеевики и все нужное. Так что после…

И вот уже «помахал платочком» уходящим в поход на черемисов братьям, принял первую партию железа из Выксы, как и десять возов высокоуглеродистого металла от владимирского князя, который купил его у шведов. Вроде бы все, что нужно, сделано. Оставалось попрощаться с женой и в путь.

— Крови нет три недели, а должна быть, — смущаясь, возможно от того, что не могла унять слезы, говорила Маша.

Я ждал этого. Смены настроения от буйства до плача, от «я тебя ненавижу», до «я тебя люблю», странный рацион питания, основанный на соленых огурцах — все это говорило, что внутри супруги бушуют гормоны. Маша съела почти все огурцы, которые были! Сколько труда стоило Арону раздобыть семена этого фрукта, а персы огурцы считают не овощем, а фруктом, я не знаю, но могу лишь догадываться. И почти все съедено. Урвал только малый бочонок, чтобы угостить диковинным кушаньем смоленского князя, да Изяслава Мстиславовича.

— Береги себя и ребенка! — серьезно потребовал я. — И верность мне береги, не делай глупо…

— Не обижай меня подозрениями! — почти выкрикнула Маша.

— Прости, — повинился я.

Правда, чего это я? Еще бы пояс верности заказал бы у кузнецов!

Шум во дворе отвлек меня от прощания с женой. Уже через минуту, после того, как кто-то стал выкрикивать у крыльца терема неразборчивые требования, в нашу с Марией спальню постучали. Я окинул взглядом жену, она сразу же накинула на себя халат, пошитый ранее по моему требованию и под контролем. Он был, скорее, похож на банный, но для ношения дома и, чтобы прикрыть прелести супруги, самое то.

— Войди! — повелел я.

В комнату вошел, чинно поклонился мне и Марии, слуга. Я взял двоих мужиков и трех баб себе во служение, а еще были две девушки, соплеменники жены, которые занимались обслуживанием Маши, а так же были для нее главными шпионками, стремясь разузнать все обо всех в округе, а так собеседницами и партнершами в танцах и песнях.

— Прибыл сотник Боброк, воевода, — сообщил вошедший.

Неожиданно, как-то не вовремя, однако, это радует. Задачей у Боброка, как и у Стояна, было выявить очередной торговый обоз купца Горыни и… С этим недоразумением нужно было уже давно решать. Надеюсь, что вопрос закрыт.

— Это те люди, что ты оставлял у Киева в лесах? — спросила Мария.

— Да, — скупо отвечал я, выходя из комнаты.

Я посвящал жену в некоторые свои дела. Не во все, делал это порционно, определяя эмоции женщины и ее отношения к тому или иному поступку. Ссора с Горынейстала триггером, по которому я хотел понять, насколько жена МОЙ человек, не только в качестве женщины, но и соратника. Тем более, что нужно было рассказать про Рахиль, к которой неожиданно прониклась Маша. А когда стало известно, что у Ирины-Рахиль бурный роман с Лисом, что они даже в чистом поле, при скоплении воинов умудрились «оплодотворить» посевы ржи, так моя жена и вовсе стала дочь Арона считать подругой. До того, мнила в Рахиль соперницу.

Ну а Горыня в понимании дочери Степи, пусть внешне и покорной, но внутренне, вольной и свободолюбивой, превратился в первостатейного гада. Так что женушка советовала мне не миндальничать с купцом, а поступить по принципу «нет человека — нет проблем», в чем я был с ней солидарным. Возможно, такая жестокость по отношению к киевскому купчине была вызвана еще и намеком мне, чтобы не становился таким, как Горыня.

— Рад видеть тебя, витязь-брат! — сказал я, обнимая Боброка. — Как охота?

— Не без сложностей, но все срослось… Воевода ты даровал мне чин витязя? Отчего зовешь так? — говорилБоброк.

— Так и есть. Занимай земли Геркула, но делай там по уму, как во Владово, — добавил я поводов для радости Боброку.

То, что я собираюсь его повышать, было понятно и самому витязю, ну и у меня не было рациональной причины, чтобы это не делать. Вопрос стоял только в том: до кого, может и до тысяцкого. Но, нет, оставим все же пока эти чины вакантными. Посмотрим, кто еще либо покажет себя, либо в Братство придет статусным. Я думаю, что Ростислав Иванович, сын бывшего воеводы, скоро пожалует, может через год. Мы с ним в хороших отношениях, знаю, что хочет сын уйти от отцовской опеки и был недоволен тем, как, по сути, по предательски, повел себя Иван Берладник по отношению к нашей организации.

— Ты возьмешь меня с собой в Византию? — спросил Боброк, когда мы уже скакали в направлении, где сделали остановку воины моих «разбойников с большой дороги».

— Нет, готовь пехоту и конных тут, во Владово и в Воеводино, более тысячи человек прибыло, смотри за хозяйством вместе с Лисом! — отвечал я.

Было видно, что настроение Боброка поползло вниз. Не понимаю почему: у него молодая жена, сам он только что с похода, должен на время, напротив, проситься на отдых. Ну а у меня решался вопрос с инструкторами. Их нужно не менее ста.

Молодые люди, от родимичей, вятичей, черемисов, сульдальцев, рязанцев… со многих мест идут в Братство. Какова причина столь повального желания умереть на поле боя? Так, добыча распределялась и на выживших, и на мертвых. Когда брали кого на обучение, то записывалиоткуда сам воин, где найти, если что случится, родственников. Это была непростая задача, передать, например, три гривны в родимичскую деревушку Симки, но слово нужно держать и тогда правильные дела окупятся сторицей.

Было и такое, когда я отправлял некоторых воинов на побывку домой. Это не принято тут, отпуска не предусмотрены, но я не ради отдыха рекрута посылал его навестить родных, а для рекламы. Ушел парень голым, вернулся в кольчуге и с половецкой сабелькой, да с телегой, в которой и немного ткани, а может и коса, прозванная «владовкой». Богатство несусветное. А еще вот он — здоровый, сытый, сильный мужчина. Некоторые, кто обернулся за полтора месяца туда и обратно, привезли с собой жен. Может и весь род сорвался бы, но наплыва людей именно сейчас и конкретно в суздальских землях, не нужно. Но и такой вариант я держал в уме. Будут земли осваиваться, станем и людей туда подыскивать. Крепостничества нет на Руси, кое-где еще и родоплеменные отношения сохранились, нужно пользоваться моментом.

Так и получается сейчас, что родственники порой гонят своих детей записываться в пешцы, да прилежно перенимать воинскую науку, чтобы и сам отпрыск «в люди выбился», ну и роду чем помог. Иных романтика зовет на подвиги, о которых по Руси рассказы один краше другого звучат, третьих вера в Господа зовет на подвиги ратные. И вот что характерно, уже как год не слышно ни об одной серьезной банде, чтобы промышляла на путях в Северо-Восточной Руси. Если главным источником мотивации ухода в разбой была нужда, то многие выбирают службу в Братстве. Оно и сытно, на кормежке воина экономить нельзя, престижно, а еще и богоугодно. Три в одном! И душа чиста, и пузо забито!

Набор, если еще человек двести придет, будет ужеконкурсный. Но это не означает, что остальным нужно вернуться домой. Пусть остаются, науку ремесленную познают, землю пашут, пчел разводят. Молодые, да сильные, целеустремленные люди всегда пригодятся. А так же это ресурс, который я планировал постепенно, но переводить в иные поселения, основывать которые уже начал, и такую работу планирую усилить.

Не все безоблачно. В сравнении с тем потоком помощи, что был еще по весне, сейчас приходят крохи. Может удельные князья решили, что Братство и так богатое, что много трофеев взяло, но это направление заглохло. Лишь незначительный обоз пришел от полоцкого князя, наверное, заблудился, не понял, что русские князья пока приостановили помощь. И на том спасибо, но я рассчитывал на иное. Пока еще мне нужна помощь, мне армию кормить. Это же я знаю, что зерна хватит, но остальные не догадываются об этом.

Проскакав больше десяти верст, заехав в лесную чащу, я обнаружил огромное количество людей и телег. Не сотня моих воинов составляла большинство гомонящего народа, а обыватели, причем народ был пестрым: от богато одетых и с просматривающимся пузом мужико, до доходяг, явно недоедающих.

— На кой-ляд вы привезли их всех сюда? — разъяренно спрашивал я. — Я же сказал, чтобы убить их там, на дороге.

— Так прознали бы, что промышляли, когда мертвяков нашли. По следу пошли бы. А вот тут все обозники и часть охраны торгового обоза. Они как бы исчезли. Вышли и не дошли, — оправдывался Стоян.

— Разумно, но почему после не убили? Не утопили, к примеру? — спрашивал я.

Оба командира понурили головы. От Боброка я такого мог ожидать, а вот Стоян своим гуманизмом удивил. Оглядевшись по сторонам, и мне стала понятна нерешительность парней. Это в бою нормально, когда без жалости режешь врага. А когда в обозе даже бабы есть, девки, наконец, то это слишком даже для прожженного, повидавшего смерть и кровь воина.

— Горыня? — задал я вопрос.

— Живой, вон там, — Боброк указал рукой на одну из кибиток, сильно похожую на те, которыми пользуются половцы.

— Почему? — последовал очередной вопрос от меня.

Ну ладно, остальные, как люди торговца, так и те, кто прибился к обозу, чтобы в безопасности перейти от одного города в другой. Но самого Гарыню нужно было убивать.

— Три тысячи гривен выкупа предложил. Это же такие деньги! — сказал Боброк. — Мы посчитали, что ты можешь и согласиться.

— Товару насколько тут, и что у него с собой? — спросил я.

— Шесть сотен двадцать три гривны нашли, а товара на тысячи полторы будет. Много оружия везет, добытого в войне, — отвечал Стоян.

Хоть досмотреть купца и груз додумались.

Я решительным шагом направился к просторной кибитке, где должен был быть Горыня. Он там и находился, привязанный к телеге за ноги и со связанными руками.

— Воевода, ты прости, что было помеж нас, я много отдам, я сослужу, я… — не дав купцу закончить свою речь, я всадил ему нож в сердце, ударил по рукояти клинка ладонью, вгоняя лезвие глубже.

Купец, вставший на тропу войны со мной, прохрипел и почти сразу обмяк.

Без сантиментов. У Горыни был шанс все исправить, остановиться, перестать чинить мне неудобства, но он не смог остепениться. Так что смерть.

Меня не осудили, Стоян и Боброк стояли и спокойно взирали на тело купца. Три тысячи гривен? Это состояние, это столько много, что можно закупить снаряжения и еды на полтысячи воинов, построить немалый речной флот. Но я понимал уже, что купец блефует. Нет, он, конечно, сейчас верил в то, что обещал. Но дошел бы до Киева, поднял бы там такую бучу, что мне было бы сложно расхлебать последствия. Да и считай две тысячи гривен товаром и серебром — это почти выкуп.

— Что с людьми теперь делать? Ну, хотели вы их оставить в живых, так представились бы разбойниками, отпустили, пограбив, да и все. А теперь каждый из них, — я обвел рукой стихийный лагерь. — Знает, кто злодействует на дорогах.

Я и сам растерялся, как поступить. Нужно пускать всех под нож. Но как воспримут воины такое действие? Среди ратников большинство — это люди глубокой веры и богобоязненные. Странно, конечно, как будто монахов описываю, а не суровых воинов, убивавших без колебаний на поле сечи врагов. Но так и есть.

— Стоян, говори с людьми! Если жить хотят, то пусть так и будет. Они уйдут на Дон, хан Аепа даст места под жилье и пашню. Пусть живут, но с Дона ходу нет для них. А Братство помогать будет, — сказал я, сомневаясь в правильности решения, но оно, наверное, пока единственное, что подходит.

С Дона убежать сложно. Это либо через степь и половцев, что даже после частичного истребления степняков, опаснее некуда. Либо к мордве бежать и дальше к булгарам. Так же не вариант — прямой путь в рабство. Можно попробовать еще в Рязань, но, опять же, дорога там крайне не предсказуема и отряды мордвы так и шастают.

Сотня работников, три семьи ремесленников, пять десятков воинов с семьями уже отправились осваивать и отстраивать русское поселение на Дону, вот путь эти идут туда в нагрузку. Вроде бы два плуга и десять кос в запасе храниться у Маски, пусть продает мне, а я передам этим поселенцам.

Стенаний и плача по убитому Горыни не было. Очевидно, что купца особо и любили. На другое предложение переселиться люди согласились. Все понимали, что стали свидетелями убийства, разбоя, осознавали, что могут быть умерщвлены, чтобы такие сведения не достигли ушей князей. Так что еще обрадовались возможности пожить.

— Я отправил на Дон пока Алексея, найдите среди своих ратников три десятка, чтобы людей довели. Идите через Выксу. Это направление точно безопасно и уже достаточно оживленно, обозы ходят раз в две недели, — давал я наставления сотникам.

— Все сделаем, — заверили меня «разбойнички».

— Стоян, проведай жену, посмотри хозяйство, но в Киеве меня нагонишь. Тебя я возьму с собой в Константинополь, но только с одним десятком. Тем, что меня в Шарукани вызволял, — говорил я, не обращая внимания на недовольство Боброка.

Я не стал больше задерживаться. В тот же вечер, дал команду на выход. Сорок шесть возов уходило в направлении Смоленска. И это я еще шел налегке. Но нельзя не воспользоваться оказией и расторговаться в Царьграде. А еще только селитры я выпарил порядка двух пудов и ее вез с собой. Все же селитряные ямы дали свой «сок», а еще я срезал слой земли в коровниках и свинарниках, не сам, конечно, а по моему приказу это сделали, ну и оттуда, так же получилось выпарить драгоценной селитры.

Не знаю, как там в Византии с углем, а тут, во Владово, его уже научились делать много, в специальных ямах, ну и качества отменного. Так что и угля пришлось взять с собой. Оставалось дело за малым — купить чуточку серы. Ну не привезли мне ее, хотя обещания были. Там, у ромеев, если будет возможность уйти от лишних глаз, и смешаю все.

Зачем тянуть все это? А потому, что, уверен — без драки не обойдется и в Византии. Крестоносцы уже собираются в европейских городах для выхода в поход. И еще не известно, в Палестину ли пойдут. В иной реальности, насколько я помню, историки писали, что угроза Константинополю во время начавшегося Крестового похода, была реальной. И бои с византийцами были. Не драки, а настоящие бои. Так что хотелось бы показать что-то такое этакое василевсу Мануилу, чтобы не расценивал Русь, как отсталую страну, а дал свое согласие и на торговлю и позволил Братству развернуться в империи. Надеюсь, что Геркул хоть что-то уже начал делать в этом направлении.

Глава 18

Слаженный, сливающийся в один звук, свист стрел ознаменовал начало боя. Я стоял у кормы большой ладьи и взирал за происходящим со стороны, не принимая непосредственного участия в сражении.

Половецкий отряд, численностью до четырех сотен воинов неожиданно для себя получал сопротивление, которым степняки, наверняка были недовольны. Неприятно, это, наверное, когда тебя убивают, обидно, что ты сам только что хотел убивать, а тут тебя… Они-то посчитали, наивные, что хозяева степи, но это уже не так. Нет, вдали от Днепра, подобное заблуждение все еще может будоражить умы кипчатских беков и ханов, но не тут. Река наша!

Уже две недели, как огромный, по местным меркам, флот пробивал себе дорогу «в греки». Шестьдесят два судна — огромное количество кораблей. И вот это, что меньше сотен ладей считается невообразимо большим количеством, несколько огорчало.

Князь Игорь Старый, или еще раньше его регент, князь Олег Вещий, они могли собрать, наверное, и тысячу посудин, пусть большая часть из этого количества и были моноксилы — лодки-однодеревки. Но те времена канули в Лету, а нынче, из-за угасания международной торговли и по причине натурального хозяйства русских княжеств, такой флот просто не нужен. Был не нужен…

Все меняется, я меняю реальность. И пусть это звучит с толикой пафоса, словно нечем мне заняться, как самолюбованием и самовосхвалением, но от фактов не уйдешь. В иной реальности Евдокия Изяславовна не вышла замуж за византийского императора, об этом и речи не было. Она и сейчас еще незамужняя, лишь обещанная неженатому василевсу дева, но мы плывем в Константинополь, чего не было в иной истории, которую я худо-бедно, но знаю. Мы сильны и нынче почти восемь сотен воинов отправились в посольство к императору, а еще с нами торговцы, их приказчики и огромное количество товаров.

Ну и пусть из Киева, Вышгорода, Переславля и других городов, чуть ли не все, что можно продать, выгребли и передали на реализацию посольству, но если есть возможности выгодно опустошать склады, то по закону экономики, или при элементарной жажде наживы, появятся и предпосылки вновь и вновь заполнять амбары и хранилища. Русь прямо сейчас хотела показать, что к ней нужно присматриваться более пристально.

Найдутся среди венецианских, генуэзских, греческих, или армянских торговцев, промышляющих в Византии, те, кто захочет прокатиться на Русь, посмотреть, прицениться, оценить перспективы. Милости просим, мои производства только расширяются, мне нужна именно международная торговля. На всех не хватит, но пять-шесть кораблей в год, это пока и без учета зерна, загрузим.

— Дозволь подойти ближе! — чуть ли не стонал Ефрем. — Нужно же ударить по супостату!

— Ты ведешь себя, словно дитя неразумное. Прикрытие, отправленное по земле, справится, — сказал я, не отрываясь от просмотра разворачивающегося избиения половецкого отряда.

Они хотели быть хищниками, но стали добычей. Передовой корабль, отправленный княжеским воеводой Дмитром, который командовал нашим караваном, заметил половецкий отряд, что явно искал у большой реки чем поживиться. В последнее время по Днепру прошли минимум три группы кораблей, и река уже казалась оживленной артерией. Можно и пограбить, тем более, что тут Днепр так извивается, что необходимо чуть ли не вплотную подходить к правому берегу, а, если ладьи груженные, так и останавливаться, брать веревки и протягивать судна бурлаками, роль которых ложилась на воинов. Одна из причин, кстати, почему их так много брали.

Командование караваном из кораблей было отдано мной сознательно, пусть я и оставлял за собой право собственного принятия решений вне реки. Ну не флотоводец я ни разу. Логически понимаю, что и как делает то же Дмитр, славившийся своей специализацией речного воина, но лучше посмотреть, как другие делают, понять их ошибки, ну а после и пробовать самому. Пусть «речной волк» покажет, как надо! Хотя, где он эту славу раздобыл в условиях отсутствия водных сражений, или международной торговли, я не знал. Но Дмитрпсковичанин, может в прошлом, действительно, водил караваны из купеческих судов.

Так что, отдав пальму первенства на реке, я вытребовал себе дипломатическое преимущество, ну и свободу действия на земле. Великий князь был недоволен таким моим рвением, но прибывший на Русь новый византийский посол настаивал на том, что Мануил хотел бы встретиться со мной, так сказать для обмена опытом.

Протоспасфарий Арсак Мамиконян, один из знатнейших аристократов армянского происхождения в империи, и он мне понравился. Не только потому, что мне, в качестве «морального ущерба» от деятельности предыдущего посла, даровали прекрасной работы серебряный крест сантиметров в тридцать в длину, или что подарили пять комплектов доспеха византийского катафрактария… Хотя, почему не в этом? И поэтому тоже!

Настоящий дипломат и весьма неплохой воин, как показали недавние тренировки с ним, армянин был приветлив и учтив в обращении. Арсак привел с собой два десятка армянских, сиречь, византийских, катафрактариев, тяжелых конных воинов, а так же полсотни генуэзских бойцов. На нечастых остановках на берегах Днепра было весьма интересно потренироваться с этими бойцами. И вот что я подумал… Как смогла Византия проиграть тем же венецианцам, имея таких сильных и умелых воинов? Имперские всадники показывали слаженную, хладнокровную, профессиональную работу.

Пусть это всего два десятка воинов и управление ими не идет в сравнение, с тем, как командовать даже сотней, не говоря о тысячи конных, но эти катафрактарии были единым механизмом, монолитом. К сожалению, добиться подобного в нашем Братстве пока не удавалось. Теперь понятно, к чему стремиться и над чем работать. Ну а братья посмотрели на эталон работы тяжелой конницы, нынче не должны зазнаваться, а у меня есть повод усилить тренировки.

— Вот гляди! — сказал я, показывая, как из-за пригорков выходит полсотни тяжеловооруженных конных бойцов.

Пятьдесят воинов против пятисот! Казалось, что математика должна кричать об идиотизме того, кто такое придумал, но не было сомнений, что большая часть половцев доживает свои последние минуты. Получалось, что те, кто решился напасть на нас, оказывались запертыми в треугольнике, излучине реки. Они там готовили засаду, а получилось, что себе могилу.

— Греби ближе к берегу и становись на разворот бортом! — приказал я кормчему. — Постреляем!

Град стрел полетел в сторону союзного братско-византийского отряда тяжелых конников, когда те стали только набирать скорость для атаки. Защищенные бронями, союзники не терпели серьезного урона. Только два всадника выпали из седел, то ли от удара стрел, то ли не справились с конями, которые нервничали больше людей, когда стрела могла попасть в защищенное броней место, но при этом причинить боль животному. Досадно, что двое всадников были из моих.

Таранный удар по половецкому отряду стал рассекающим и пятьдесят всадников, не потеряв больше никого, ушли на новый заход, удаляясь от полученного урон противника. Может и три десятка половцев, были сметены рыцарским ударом, или больше. А еще это такой психологический момент, когда противник понимал, что сделать ничего не может и только дело ближайшего времени, когда придет смерть.

— Бей навесом! — приказал я и два десятка стрел, пущенных с палубы моего корабля, устремились во врага.

Подтянулись и другие мои ладьи, которые так же, на пределе полета стрелы, стали беспокоить противника. Это был не бой, это избиение, учение с кровавым для противника итогом. Я знал, что чуть вдали от разворачивающегося побоища, из ладей выгружаются и другие воины, которые должны формироваться в, как минимум, две полусотни тяжелых конных, а так же пехота сходит на берег. Это сложный, и даже опасный, процесс — высадка с кораблей в неподготовленном для этого месте. Вместе с тем и отличный опыт.

Самым сложным было выгружать коней. Животныебыли привязаны к палубам, а так же их перевозили на чем-то вроде барж, тянуть которые по течению еще нормально, а вот против… Не знаю, как добираться обратно. Это византийцы прибыли на трех кораблях, где в трюмы помещались до десяти коней, говорят, что у венецианцев есть еще более мощные суда. На Руси такие не строят, тут все проще, и это так же нужно исправлять.И при выгрузке находились строптивые животные, которые сопротивлялись и не хотели идти по крутому спуску из сбитых досок. Но кое-как процесс шел.

Сражение длилось еще около часа. Группе половцев, не более ста всадников, удалось сбежать, побросав своих заводных коней и некоторое имущество. Так что и трофеи были. Хорошо, что прошли пороги и дальше, если верить Дмитру и Арсаку, река достаточно широкая и глубоководная, так что проблем с навигацией быть не должно. Ладьи были груженными и дополнительный груз мог и навредить. И как сложится на море, только Богу известно. Но не оставлять же трофеи брошенными!

На порогах мы встретились с бродниками, которые сразу же послали гонцов в Протолчу, чтобы сообщить своим собратьям о приближении гостей. Узнав, что там главенствует Лют, мой уже старый знакомый, с которым были ранее заключены предварительные соглашения, я успокоился. Не было особых причин думать, что бродники устроят засаду и попробуют взять боем наш караван. Может в Протолче быть и тысяча воинственных мужиков, может и две, но мы не те люди, чтобы потенциальному противнику надеяться на легкую победу. Кроме того, Лют знает, что выгоднее с мной дружить. И он мне все еще должен за свое спасение и за то, что бродники не были обделены трофеями за бой у Днепровского холма.

Пороги — это самое сложное место на всей водной артерии. Пришлось порядка тридцати верст тащить корабли по суше, периодически спуская их на воду и проводить вдоль берега. Но от этого не уйти. И бродникиправильно поняли ситуацию и возможности, вероятно и не без моей помощи, так как я говорил об этом Люту. Заработать на волоках, если торговля по Днепру будет идти стабильно, окажется выгоднее и более стабильным мероприятием, чем простой грабеж. Если торговля возобновится, а на Руси будет крепкая власть, то сметут этих бродников, как назойливую мелочь. Не та у них сила, чтобы бодаться с системой.

— И как бродники позволяют тут грабить? До Протолчи всего день перехода, или того меньше. А Степь наживу ищет, — сказал Стоян, когда вернулся на корабль после скоротечного боя с половцами.

Люди из его сотни таскали трофеи, распределяя их по всем нашим ладьям. Придется и это продавать. Такого добра мы набрали в крайней войне с избытком, чтобы везти домой за тысячи километров.

— Тут нам нужно становится крепко и бить Степь, только так. Строить детинцы и бить, — задумчиво отвечал я.

— Воевода, к нам опять приближается византийский корабль, — выкрикнул кормчий, смолянин Вторуша.

— Правь быстрее, — сказал я главному моему флотоводцу, а после добавил. — А ну, братья, налегай на весла! Расслабились, как я посмотрю.

Евдокия уже который раз ищет со мной встречи. Просит своих сопровождающий, чтобы те приблизились к моей головной ладье. А те исполняют волю будущей императрицы. Правда, Арсак не прозрачно так намекнул, что это не правильно. Посыл был мной понят и принят. Я не собираюсь плодить проблемы на ровном месте, даже если Евдокия Изяславовна только лишь желает пожелать мне доброго дня, ну или, напротив, назвать козлом.

Не думаю, что невеста императора собирается соблазнить меня, или как-то опорочить свое имя, она просто недопонимает, что нас вместе видеть не должны. Она уже политическая фигура, а то, что было в Киеве, ее девичий порыв, за что, по сути, меня и хотели отравить, нужно исправлять. Если только пройдет слух о том, что у нас с княжной симпатия, уже это станет серьезнейшим фактором внутриполитической жизни в Константинополе. Мне это не нужно, ей это не нужно тем паче. Так зачем вовсе видится и общаться? Ну или делать это только в присутствии других людей.

Именно корабль с княжной на борту и догонял нас. Мощные корабли у Византии. Я поймал себя на мысли, что такие вот суда могли бы дойти до Америки. Нет, не совсем такие, а из сухой древесины, с более лучшим, просмоленным днищем, со штурвалом, компасом, астролябией и измененным такелажем. Но поставить качественную систему парусов, да улучшить управляемость корабля, и тогда можно замахиваться на Америку. Не так оно должно быть и сложным, если понимать расстояние и путь. Мировая карта в моей голове имеется, с географией всегда дружил, и в школе и когда стал «туристом» в горячие точки планеты.

Очень, на самом деле, хочется, картошки, кукурузы, золота и серебра. При этом Русь в деле кораблестроения уже так далеко от Европы и Византии, что надеяться на то, что русские мореплаватели откроют Америку, не приходится. Пусть викинги плавали туда, но я не рискну отправлять экспедицию на таких вот посудинах, на палубе одной из которых я стою.

А вот продать тему с географическими открытиями Генуи и даже Венеции, можно. Пусть только условие будет, что возьмут русских людей с собой. Тогда и освоимся в морях, сами ходить начнем. Для Руси расстояние до «картошки» еще большее, чем от европейцев до Америки. Это и долго, ну очень долго получится, чтобы доплыть, да и выходов нормальных к морям не имеем, но мне бы только продуктовый обмен начать. Пару клубней, початков, да отростков.

Еда — вот без чего не может состояться ни одна цивилизация. Кто бы не спорил, опровергая мои слова, но при наличии в достатке еды, будет много людей, а это дополнительные налоги, воины, производственный ресурс. Речные древние цивилизации появились благодаря еде, ее производству. Если бы я мог накормить полмиллиона человек, то у меня было бы полмиллиона человек!

— Оторвались! — констатировал Вторуша.

— Скажи, кормчий, а возможно построить такие корабли на Руси? — спросил я, указывая на отставший от нас византийский корабль.

— Можно, но на кой-ляд они нам? — по-простецки отвечал смолянин.

— А ты построишь? — не унимался я.

— Дашь, воевода людей, что с деревом ладно работают, так и построим. Дело же не в этом, а в том, что до Киева такой корабль худо-бедно, не без сложностей, доберется, а далее как? Взять Песчаную реку, ну которую Сожем радимичи называют, там столько мелей, песков, что с такой осадкой корабль не пройдет. А это великая река, широкая, — говорил Вторуша.

Этого фаната кораблей и всего, что с ними связано, мне отдал смоленский князь Ростислав Мстиславович. Не уживался парень в Смоленске. Местные корабельные артели нанимали его, но только вольнонаемным, на срок, если не успевали выполнять заказ. Есть, видимо, у Вторуши организаторские способности, да и понимание, как строить суда.

Так почему же не прижился, не вошел в какую артель? Ревность, наверное, обуревала корабелов. Парень-то прирожденный моряк, ну или «речняк». Как мне на пиру рассказывал князь Ростислав Смоленский, Вторушанедавно построил одну ладью, но досок затратил на треть больше положенного, а этот материал не из дешевых. Вторуша не внахлест клал доски, а подкладывал между ними еще одну доску, делая что-то вроде двойного слоя.

Передовая технология, получается, и это не могут не понимать знающие люди. Вот только такие новшества не нужны. Во-первых, зачем делать более прочные и долговечные ладьи, если все знают, что срок им не более пяти лет. Из этих цифр и выстраиваться кораблестроительная индустрия в Смоленске, а это: количество заказов, число артелей, обработка древесины. Много людей завязаны на том, чтобы производить определенное количество ладей. А будь они долговечными? Заказов станет меньше.

Во-вторых, ладья выходит дороже, ее просто не купят. Как ты не объясняй покупателю, что такое изделиепрослужит больше, он понимает, что в лучшем случае корабль ему на три года. Тут или разбойники нападут, или на мель сесть, может просто сгнить посудина. Так зачем переплачивать?

Человеку всегда нужна мотивация для того, чтобы что-то делать. Разве ныне живущие люди чем-то хуже тех европейцев, которые будут бороздить просторы мирового океана через триста пятьдесят лет? Или русич глупее венецианца? Нет. Но в эпоху Великих Географических открытий была нужда в развитии, в торговле, в металлах, которых в Европе вновь не хватало для углубления товарно-денежных операций. Вот и стали думы думать, да придумывать, на свои каракки ставить сложные паруса, артиллерию развивать, компасы мастерить, штурвал измыслили.

Сейчас такой необходимости нет, вот и Вторуша не у дел, подобран мной. Хорошо, что князь Ростислав Смоленский оценил задумки молодого мужчины, не дал в обиду. Но и князь не пристроил мастера к делу. А тут я, словно пылесос, всасывающий пыль, готов всех и каждого к себе звать. Так может показаться на первый взгляд, но не такой у меня подход. Я рад видеть в своей команде мастеров, которые не довольствуются теми технологиями, что имеют, а готовы и хотят делать лучше, пусть даже общество это не принимает, пусть даже ошибаться, но стремиться изменить.

А что до стоимости доски? Так придумали мы уже, как решить эту проблему. Технология не сложная, вон, насколько я знаю, в Германии уже в самом начале четырнадцатого века были механизмы на водяном колесе. Да чего там, уже во время Античности существовалимеханические лесопилки. Стоит только воспроизвести и увериться, что продольный распил вполне возможен.

Ничего сложного, думаю, что не обязательно и мое присутствие при изготовлении лесопилки. Извели четырнадцать листов бумаги, но получился чертеж, по которому собрать воедино все узлы будет просто, ну или, по крайней мере, возможно.

Через зубчатую передачу, где зубья, крутясь от привода водного колеса, будут попадать в пазы и двигать шатуны, это бруски, по принципу, как у паровозов, и уже на них передавалось движение на пильные рамки, которых может быть сразу две.

Нам вообще было главным «придумать» водяное колесо. А там и ставить его и на мельницу и на лесопилку, принцип же одинаковый. Придумать бы еще столько водына все конструкции, а то Нерль для масштабного производства не подходит. На Дону, в районе города из будущего, Воронежа, где дубрав просто огромное количество — там такие механизмы могут очень веское слово сказать.

— Все, воевода, вон остров и Протолчий брод. Место гиблое, конечно. Бают, что именно тут был убит славный русский князь Святослав Игоревич. А еще тут тати речные всегда обитали, — говорил Вторуша, указывая рукой вперед.

Да я и сам уже видел, что это Хортица. Важный пункт в моем путешествии.

Глава 19

Когда-то бывал тут, я эти земли в прошлом объездили много где побывал, любил я Малороссию. Не на танке, правда катался, но когда я посещал Украину, в начале нулевых, о танках тут еще и не помышляли. Остров Хортица, как и одноименная водка, понравились. Я тогдадаже посмотрел неплохое выступление «чубатых», лихо отплясывающих боевой гапак и демонстрирующих джигитовку. Ну и послушал лекцию о истории казачества, к которому, а как же иначе, причисляли и живущих тут неандертальцев, и бродников.

Вытянутый длинный остров являл собой, действительно, или созданную природой цитадель светлых сил, или же рассадник темных, всех мастей разбойников. Мимо не пройти, остров захватить крайне сложно из-за воды, тут даже есть где пахать и брать дерево, правда не для большого количества жителей, ну и не долго.

— Андреевский стяг? — удивленно, почти в унисон спросили и Ефрем со Стояном, которые так же подошли на нос ладьи, где стояли я и Вторуша.

Я улыбнулся. Да неужели? Вот же Лют!.. Он не только Лют, но и Плут.

Дело в том, что при разговоре с бродником он интересовался у меня, есть ли возможность его общине, той части бродников, которых Лют под себя подомнет, войти в Братство. Я тогда рассмеялся, предполагая, что это почти невозможно. Как, к примеру, приручить казаков? Все великие русские правители будущего это пытались сделать. Кому-то удавалось немного продавить волю казацкую, иные получали восстания и серьезные проблемы, но общение с казаками через силу никогда не обходилось без последствий.

И тут мне показывают, что Протолча, сиречь Хортица, готова стать фортпостом Братства в этих землях. Мне, конечно, решать, принимать ли такой буйный и, как показывала история, не всегда честный, народец. Но я склонялся, вот прямо сейчас, к тому, что да — принять.

Ранее я выставлял условия Люту, предполагая, что он сам откажется от идеи. Дело в том, что остров я планировал занимать Братством и ставить тут не каких разбойников, а полностью лояльный контингент.

Так что условия вполне очевидные и несколько жесткие. Были ключевые моменты, на которые я напирал при разговоре с Лютом. Тем более, что можно было говорить без особых политесов, так как еще три месяца назад подобное, как взять под контроль большое поселение бродников, казалось не решаемой задачей в ближайшей перспективе. Тогда еще Ольговичи казались сильнее, чем все войско великого князя Изяслава Мстиславовича. А бродники сильно колебались, к кому примкнуть в междоусобной войне.

Так, к примеру, первое на чем я настаивал, это на ротации. На постоянной основе у всех, кто войдет в Братство, будут находится войска организации. Пусть это будет две сотни воинов из Воеводино, которые станут противовесом бродникам в этом месте. Ну а сами бывшие разбойники стали бы стажироваться на главной базе Братства. После, через год-другой, следовало бы смениться, или заступить бродникам на дежурство в черемисских землях, которые сейчас должны гореть в огне, осваиваться отцом.

Второе условие — это выход. Все фортпосты, если они не вынужденные и не требуют дотаций, обязаны платить двадцатую часть от прибыли в общую казну. Бродникам есть с чего жить. Нужно развивать сельское хозяйство. Леса тут мало, но при налаженном сплаве по Днепру, именно тут, ниже порогов, можно строить корабли класса «река-море». Ну и броды, волоки, ремонт и обслуживание проплывающих кораблей.

Третье, это быть готовыми к тому, что город или целая область, будут переданы в управление центральной великокняжеской власти. Как только буду видеть целесообразность этого поступка, который не должен сильно ударять по благосостоянию Братства, буду передавать освоенные регионы киевскому князю. У меня нет цели, чтобы Орден Андрея Первозванного заменил собой государство, сам стал бы таковым. Сильная Русь — вот цель! Ну и попутно, я же знаю про 1313 год и чем закончилась история тамплиеров. Гореть на костре, как великий магистр Ордена в названном году, не хочу, я лучше у печки погреюсь.

Ну и четвертое, это принятие всех норм и правил ведения сельского хозяйства и обязательное развитие ремесла, по согласованию со мной.

Что взамен? Защита со стороны Братства по всем направлениям, вплоть до объявления войны половцам, или же дипломатическая помощь. Так же, при необходимости, помощь продовольствием, снаряжением, оружием. Женщины…

Последний пункт очень важен для бродников. Такое общество, как казаки на заре своего становления, или берладники с бродниками, страдали от недостатка женщин. Тут же речь не только о том, что каждому нормальному мужчине требуется секс с женщиной, но и о быте. Стирка, приготовление пищи, деторождение и уход за детьми. Только так из дикарей можно воспитать нормальных мужчин с понятиями чести, долга. А женщин никто ниволить не станет. В этом времени хватает вдов, да и девушек, которые согласны и с превеликим удовольствием пойдут замуж, лишь бы муж сильно не бил, на вдоволь кормил.

А второй путь — брать женщин у половцев. Сейчас многие орды настолько ослабли, что я даже думаю, после разрешения вопроса с черемисами, повоевать некоторых кочевников, чтобы обеспечить, с одной стороны спокойствие на торговом пути, ну или его части, с другой стороны забрать имущество и женщин, которые и пошли бы в жены к бродникам.

— Гляди-ка, пристани построили! — удивился я, когда увидел, можно сказать, что и порт.

По рассказам Люта, здесь было поселение внутри острова, с глаз долой чтобы. Никаких причалов, портов, да ходить бы и нормальных домов, не было. А тут отстраиваются. Почувствовали, что могут выстоять и не прячась? Или это строится на вере в то, что Братство придет и порядок наведет? Фон в этих местах что ли такой, надеяться на защиту от других, но глупости делать самостоятельно?..

— Правим туда? Пристаем? — спросил Вторуша, выкручивая рулевой рычаг.

— Наша ладья, точно должна пристать! И лучше, чтобы первыми, — отвечал я.

Всех пристаней хватило бы, может только на шесть кораблей, но пока никто не спешил приставать к берегу. Вся среда вокруг условно враждебная, так что опасения у воеводы Дмитра, как и у Арсака Мамиконяна имеют место быть. Но я поспешил к берегу. Стяг Братства несколько снимал напряжение. Да и нужно же кому-то идти на контакт.

Андреевский стяг встречал меня, развиваясь на высоком обтесанном столбе. И где только раздобыли? Сами сшили? Ждали нас, вот и озаботились. Лют должен был знать, что собирается большое посольство и что я в нем буду. Подготовились, ну и разведка сработала. Отправляли же бродники гонцов с порогов.

На пристани нас встречал Лют. Он был одет в панцирь с нарисованным на нем Андреевским крестом, а так же держал в боевом облачении коня, так же с накинутой тканью с крестом поверх брони. Доспех бродник купил, когда еще находился во Владово. Ушлый малый, с таким умением договариваться и торговаться, ему бы в купцы. Хотя, и воин хороший, и, как видно, организатор незаурядный.

— Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу! — выкрикивал Лют, когда мы еще только причаливали.

— Вот же брат выискался, — словно с нотками ревности, сказал Ефрем.

Я только усмехнулся. Братстве этот девиз еще только стал расходиться, и неофиты его использовали чаще, чем те, кто стоял рядом со мной у истоков создания организации. А Лют решил сразу заявлять, на что он рассчитывает и чего хочет. В его поведении и облачении было больше от Братства, чем на мне, главы православного Ордена. Ну а что до девиза, так содрал я его у тамплиеров.

Нормальный, идеологически выверенный девиз. Хорошо ложиться на слух. Я понимаю, что сами тамплиеры уже существуют, но их универсальным девизом, на самом деле, пользовались многие, те же рыцари-меченосцы. А еще, это заявление, что Братство — это Орден, что он христианский и имеет много общего с иными похожими организациями. Так меня сразу должны всерьез воспринимать в Европе.

Вот чего брать от тамплиеров не буду, так это герб. Садомия, а не герб. Два мужика на одном коне обнимаются! Да как ты не объясняй, что именно означаетрисунок, пятно на мужской репутации останется, если ты, конечно, последователь такого символа. Хотя ходили слухи…

Это они, католики, своим целибатом добиваются разврата. А я считаю, что как не затыкай в себе похоть, есть природное стремление к размножению, не уйти от этого, если только не в извращение. Нормальная семья — основа основ.

— Приветствую тебя, а братом назову, когда клятву дашь, будущий витязь Братства, — сказал я, сходя на дощатый настил пристани.

Я подошел к Люту и троекратно его расцеловал. Одновременно успел шепнуть на ухо:

Не перебарщивай! Слишком много плутовства.

— Дозволь воевода отыграть, как и было нужно. Это и для меня и для Братства только в пользу. Людей объединить нужно верой и целью, — застыв у моего уха, шептал Лют.

Я согласился. Если вопрос ставится именно в таком ключе, то, да, пусть и дальше согласно сценарию действует. Актер погорелого театра.

— Прочти молитву, воевода Братства! — негромко, будто подсказывал кому-то, сказал Лют.

Подсказка адресовалась, видимо, не мне. Из толпы мужиков, которые высыпали на берег реки и всполошили мою охрану, спешащую как можно больше высадить воинов на берег, стали раздаваться выкрики с просьбой провести молебен. Заранее подготовленные статисты.

Однако, не гоже, чтобы воеводу Братства Православного уговаривали молитву прочитать. Он, то есть, я, сам должен это делать при первой же возможности. Так что даже не одну молитву читал я, а проводил, считай что и полноценную службу. Даже мою походную икону принесли с ладьи. Это сокровище, дарованное мне митрополитом Климентом, чаще всего со мной. Там изображен Андрей Первозванный с Андреевским крестом. Думаю, что Климент, желая мне угодить, заказал такую икону. И что-то мне говорит, что заказ был выполнен на Руси, хотя наличие собственных, русских, иконописцев скрывается.

Только лишь лицезрение святой иконы, заставило некоторых из бродников впасть в религиозный экстаз. Были и те, кто с уважением смотрел на лик Андрея, не теряя самообладание и здравый ум. Однако, они видели своих товарищей, которые неистово крестились, расшибали лбы о дощатое покрытие пристани, и не было скепсиса ни у кого, никто не считал происходящее фарсом, театральной постановкой.

Разношерстная публика, конечно, собралась, но и пути, которые побуждали людей к бегству, были разные. Немало тут и тех, кого можно казнить на месте. Треть, так точно, были преступниками. Не выдержал, к примеру, парень давления гормонов, да снасильничал девку. За такое преступление спрос суровый. Или прибил кого по удали молодецкой. Тут и убивать человека не обязательно, чтобы получить проблемы, можно и покалечить даже чужого коня, за что своя вира. А денег на выплату нет, так что побежал парень от безнадеги в дальние дали.

Иные бродники были воинами. Нередко, когда мелкие князья, владеющие даже не городом, а городком, или же вовсе обделенные землей, но воспитанные воинами княжичи, имея худые дружины, вступали в затяжные усобицы. Кто-то проигрывал, погибал, а его воины часто просто никому не нужны. Это же кормить дармоедов нужно, а городок у того, кто мог бы взять к себе маленький, сельскохозяйственная округа худая. Не прокормить столько воинов, которые становиться крестьянами не хотят, а для того, чтобы в купцы или ремесленники податься, нужны навыки и особое отношение к жизни и труду. Пробиться же в дружину к серьезному князю не каждому дано, так свои претенденты.

Еще одним источником пополнения личного состава бродников мог быть побег мужчин из половецкого рабства. Хотя, если нашел в себе силы бежать, не смирился с участью, то никакой ты не раб. Что инетресно, так то, что беглецами могли быть не только русичи. Людей с явно азиатскими чертами лица я так же, в ходе почти часового богослужения, заметил. И обладающиеусловно «армяно-грузинским» типом внешности присутствовали. Самая настоящая Берлада!

Точно! Протолча — это вот такая Берлада, с менее развитой системой управления и быта. В непосредственной Берладе более развита инфраструктура и людей побольше будет, женщины, опять же имеются и их дефицит не сильно ощущается, пусть мужчин в городе и побольше будет. Но в остальном разница между двумя явлениями, бродниками и берладниками, не большая. Это как казаки были реестровыми и нереестровыми. При грамотном управлении и стабильном источнике дохода, Протолча может вполне стать сильным и системным городом.

И сейчас я собирался записывать в реестр Братства изрядное такое количество мужиков. Обходя эту паству и окуривая их дымами, исходящими из раскочегаренного Ефремом кадила, я спрашивал Люта о состоянии дел тут, в Протолче. Я еще не принял окончательное решение, сколько именно человек нужно принять в Братство, а сколько в послушники, чтобы бродники в ближайшее время не изменили своему желанию встать на правильный путь.

— Да ниспошлёт на тебя Господь наш благодать. Будь верен церкви христианской и придет спасение, — говорил я, обращаясь, словно к каждому индивидуально, но охватывая массы.

— Тут, на острове, чуть менее шести сотен воинов и три сотни иных, кого в строители определили, в рыбаки. Все хотят в Братство, — говорил Лют, уличая секунду между тем, как я обращался к людям, размахивая кадилом.

— Всех принимать не стану, ты знаешь правила, — сказал я, а после вновь обратился к людям. — Стойко стойте за Русскую Землю, в ней благодать Божья!

— Я же согласился со всеми твоими требованиями! — раздосадовано сказал Лют.

Я остановился, посмотрел с раздражением на главного в этих местах бродника.

— Я сейчас закончу и скажу тебе все, что думаю о честности твоей, — прошипел я. — Было нечто, что ты захотел спрятать, а я увидел.

— Людям сказать нужно, что их принимают, или нет, — проявлял настойчивость Лют, делая вид, что мои слова про его лживость не заслуживают внимания.

Но глаза бродника говорили обратное. Есть ему что скрывать.

Я поднял правую руку, привлекая к себе внимание, после обернулся и увидел, что Ефрем находится рядом и держиз заа уздцы Наполеона, нового фаворита среди коней моей конюшни. Лихо, не без позерства, я оттолкнулся от земли и запрыгнул в седло.

— Знаю я, люди православные, что пути, почему вы тут оказались, у всех разные. Не всегда они достойные. Желаете ли вы господня прощения? — кричал я.

— Воевода, прими! — Ефрем протянул мне рупор.

Я кивнул ему, а за предусмотрительность похвалю позже. Простое и незатейливое устройство, вылитое из меди, сейчас сильно бы облегчило общение, несмотря на то, что держать в одной руке устройство было тяжело. Но в правой руке теперь у меня был огромный серебряный крест.

— Есть дорога, по которой вы можете пойти и принять прощение через службу. Латиняне свои самые подлые грехи пробуют смыть реками крови иноверцев в Палестинах. Я же говорю вам иное, в нашем доме, на Руси, пока еще хватает сложностей и кривды, боритесь с ней и найдете очищение своей души. Прощение от Господа будет лишь тому, кто с честью боронит родную землю… — меня понесло.

И ведь некому забрать «микрофон». Нет рядом и тех людей, которые могли бы не потребовать, но поспросить закончить проповедь и заняться делами насущными. Будущая императрице пока не сошла на берег, Дмитр, вроде бы тоже. Еще я мог бы византийца послушать, но, похоже он сам решил послушать меня.

Звук из медного рупора предавал моему голосу флер таинственности, может и мистицизма. Появились еще несколько человек, которые плюхнулись в экстазе не колени и неистово начали креститься.

А я говорил те вещи, которые считаю правильными, которые, отчего-то мало кто говорит. В единстве сила, все силы Руси и всего православия должны быть в союзе между собой, тогда можно противостоять всем угрозам. Никакой монгол не пройдет!

Это я позже осознал: меня немного занесло и контроль над тем, что именно говорить, был ненадолго потерян, но это был крик души. Может искренность оценят люди и проникнуться идеями сильной и справедливой Руси. Вот и посмотрим, возможно ли это хоть в каком веке, чтобы все по правде было.

От автора: Я использовал заклинание, чтобы переродиться. А меня опять хотят убить! Так еще и на руке браслет, сдерживающий мои силы. Так… стоп? Это что, не мой мир?

https://author.today/reader/398804/3695081

Глава 20

Это какой-то наркотик — чувствовать свою власть и уметь управлять толпой, сознанием сотен суровых мужиков. Я знал, что если прикажу убить всех, то эти мужчины рванут исполнять приказ. Наверное, часть крестоносцев срывается с насиженных мест, устремляется в такие далекие места, как Иерусалим, ведомые именно подобными чувствами. Католические священникинаговорят проповедей, зажгут огонь в сердцах верующих воинов, а те и рады стараться. И грехи, оказывается всеотпустят, потому можно вовсю бесчинствовать во время похода, и богатства можно раздобыть, ну и, крест нести исламским нечестивцам, которые в это времени, куда как цивилизованнее европейцев.

Что мощнее: сила слова, или оружие? Кто будет ставить вопрос именно таким образом, окажется в корне неправым. Оружие разит там, где громко звучит Слово. И там, где Слова нет, лишь на силе оружия не устоять. Так что идеология должна быть. Манипуляция человеческим сознанием и чувствами, должны быть, если только ставить великие, а не местечковые, цели. Для больших задач нужно общество, для мелких, достаточно индивидуализма.

У меня большие задачи, что уже вытекает из того, что я сказал. И часть их этих задач прозвучали сегодня на проповеди, ненужное, что хотелось бы до поры держать в тайне, озвучил.

— Бодричи и лужичи, что живут на северо-западе, они родственны нам, нужно было дать им возможность принять Христа по Восточному, правильному, обряду… — именно эти слова я и посчитал несколько неправильными, политически невыверенными.

Если что-то и срастётся в том регионе, получится помочь славянам, пусть они пока еще не братья во Христе, то считаю это более чем благим для всей Руси. Остановить немца не у «Москвы и Сталинграда», которыми условно станут Псков, Полоцк и Новгород, когда крестоносцы перейдут в наступление на Русь, нужно бить врага на чужой территории и пока вечный соперник не стал строить высокие стены в своих крепостях. До основания риги еще полвека, и она не нужна нам. Вернее, нужна, но этот город Ригой я не назову.

По крайней мере, если и не участвовать напрямую в том конфликте, как бы мне этого не хотелось, можно провернуть очень интересную интригу идеологического, религиозного направления. Создать предпосылки для того самого Слова, о котором я только что говорил. Не имея возможности для войны, мы изобличим… нацизм… точнее, истинную личину крестоносного движения.

Я послал Арона с его зятем Лисом, в сопровождении двух сотен воинов, с небольшим обозом, вначале в Полоцк, а после, под охраной еще и князя полоцкого, они отправятся на границу земель венедов.

Это условное название нескольких союзов племен славян. И против них уже объявлен Крестовый поход. Нужно было спешить, чтобы немного выбить землю из-под ног германских крестоносцев. Что они сделают, когда узнают, что венды не против стать христианами, но православного вероисповедания? Да плевать мне, по сути, на то, что пока что эти славяне не принимают сердцем Христа! Примут! Русичи и сейчас двоеверием страдают.Мне важнее было обличить Крестовый поход, начать войну на информационном поле, где, как я надеюсь, у меня немало шансов. Все же в такое время жил, когда информационно можно было уничтожить государство!

Кроме того, Византия еще не та груша для битья, которой станет к концу века. Комнины вполне себе сильны. Еще не было пораженческих войн Мануила с Сельджуками, не настолько еще обнаглели норманны Сицилии, не рассорились два императора, МануилКомнин и Фридрих Барбаросса, не наступил кризис престолонаследия и откровенного воровства в ромейскойимперии. Это все ждет Восточную Римскую империю в относительно ближайшем будущем. А так же вот-вот начнется испытание для Мануила. Толпы крестоносцев будут грабить его земли и даже угрожать Константинополю.

Насчет воровства в империи, я не обольщаюсь, воруют, наверняка, и сейчас, но не так, что в конце текущего столетия могут быть, если история пойдет темже путем, украдены все средства из казны, направленные на строительство и поддержание в боеготовности флота. К началу злосчастного для Константинополя Четвертого Крестового похода, у Византии было в лучшем случае полсотни боеспособных кораблей, и они были лишь относительно боевыми, да и не собранными в кулак. А Венеция в это же время ежемесячно наращивала свой флот и строила такие гигантские корабли, что смогла больше двадцати тысяч крестоносцев перевезти к стенам столицы империи. И это не считая собственное войско.

Я часто думал, как в прошлой жизни, так и в нынешней, — а что было причиной того, что Европа настолько опередила всех в развитии? Прямо сейчас нет серьезных предпосылок к тому, что это случиться. Несмотря на некоторые успехи крестоносного движения, рыцари с крестами смогли захватить ряд территорий у мусульман потому что последователи пророка Мухаммеда погрязли в усобицах. Но сейчас ситуация отыгрывается назад и начинающийся поход, если пойдет все, как и в иной реальности, будет иметь крайне спорные итоги, скорее даже не в пользу европейцев.

Восток нынче развит во всех сферах. Тут и литература, и медицина, математика, лучшая сталь, лучшее стекло, культура, даже огнестрельное оружие пробуют использовать. Так почему не отбились, вовремя не переняли изобретения, или сами не стали совершенствовать огнестрельное оружие? Отринув метафизику и даже ментальность европейцев, я пришел к выводу, что Европа росла и множилась благодаря грабежу.

Крестовые походы обчистили богатые палестинские, и не только, земли, потом шло ограбление славян-вендов. Мало с чем сравниться разбой в Константинополе в 1204 году. Из этого города вывезли столько имущества, серебра, золота, убранства, тканей, что суммарный грабеж был больше, чем годовой бюджет всех стран Европы вместе взятый. А еще и ремесленников переманивали, венецианцы садились на торговые пути, что шли через империю. Такое одномоментное вливание ценностей и драгоценных металлов в экономику, неминуемо должно привести к росту европейских государств. А потом европейцы проели это и поплыли в Индию с Америкой. Когда перед европейцами становится проблема нехватки серебра, золота, специй, они находят у кого все это отнять.

Такие выводы слишком утрированы, поверхностны, но, как по мне, не лишены смысла.

— Сколько важных людей у вас? — спросил Лют, когда, наконец, закончилось богослужение с моей пламенной проповедью в завершении.

Я, с главным в этих местах бродником оказался наедине, в просторном доме, я бы сказал, в тереме. Нам было о чем поговорить. Или просто отдохнуть, почувствовать твердь. Ну не заниматься же мне ремонтом ладей, не думать о пополнении припасов и пресной воды! Эти дела можно скинуть на подчиненных, а мне так и взвару травяного попить. Или, нет, вина.

— Ты хочешь устроить пир? Или для чего тебе знать, сколько важных людей на кораблях? Не разбой же учинить задумал? — спросил я, смакуя очень даже приличное вино.

— Предоставить горницы хочу, — сказал Лют. — Мы же нынче не грабим.

— Не грабите? А рассказать о своем грабеже на торговом пути ты не хочешь? — оставив серебряную чашу с вином, жестко, смотря прямо в глаза броднику, спросил я.

— А ты воевода, не жги меня глазами, то, что ты умен не по годам, то уже всем ведомо, так что не смущай меня смотринами, или угрозами, а так же добрыми словами. Ты опутываешь речами, словно паук. У меня уже сотня воинов готова идти вендов вызволять от лап крестоносцев. Они не знают, где те венды живут, а уже спасать их рвутся. Это все твои слова их разум помутили. Говори со мной просто, прошу тебя! — Лют поднялся с лавки и стал ходить со стороны в сторону, наворачивая круги вокруг меня.

— Да сядь ты! А то уже голова кружиться, — попросил я.

— А что еще делать мне оставалось? Венецианцы были, а с ними русские купчины, между прочим, они из Чернигова, на Десну сворачивать хотели, враги, стало быть. И не мы, их встретили кипчаки, — оправдывался бродник.

Лют рассказывал интересную историю, о том, что он был, якобы, вынужден, вот не хотел, но пришлось, убить всех венецианцев, русичей, чтобы свидетелей не было. А все почему? И тут последовало шикарное оправдание:

— Так их уже грабили и даже начали вязать в рабы. Были грабителями степняки, — продолжал свой рассказ Лют.

Так оно и есть, тут, по сути, кроме бродников да половцев и промышлять некому. И тогда, завидев несправедливость, славные бродники напали на отряд кипчаков, отбили у них полоняных, посмотрели на то, сколько вокруг добра…

— Пойми, воевода, если бы я тогда приказалосвободить пленных и отдать все ихнее назад, меня вышвырнули бы свои же, и слушать не стал бы никто. Такую добычу не отдают. А сами мы, между прочим, вышли на юг, чтобы сопровождать этот караван из кораблей, — оправдывался Лют. — Не случись того грабежа кипчаков, а еще были бы купцы из Киева, так не стали бы, а так…

Я молчал. Понятны мотивы бродников, они, в рамках мировоззрения этих людей, железные. Атаман, а Лют именно таков и есть, пусть и слова подобного не используют, должен обеспечивать свою ватагу, ну или отряд честных бродников. Те, кто еще вчера был готов за предводителя хоть в огонь, заклевали бы, элементарно утопили рядом с умерщвленными пленниками своего предводителя, да дело с концом. А после пришли бы сюда, чтобы откормленных раков в заводях наловить.

— Как ты догадался, воевода? Я честен с тобой и признаюсь, что скрыть это хотел, — сказал Лют, подумал, как именно прозвучали его слова про «честного лгуна» и сам же рассмеялся.

Меня распирало посмеяться вместе с ним, но серьезный разговор еще не закончился.

— Причалы, что вы построили, из корабельной доски, кое-где видна краска с надписями на латыни, у твоих людей сплошь одежда богатая. А многих я помню по битве у Холма, там бродники чуть ли не голозадыми были, — видя, что Лют хочет что-то возразить, или опровергнуть мои домыслы, я добавил. — Мне сообщили, что два венецианских корабля спрятаны за другой стороной острова. Ладьи у вас могут быть и свои, но вот венецианский корабль, нет!

Лют понурил голову, а потом кивнул, соглашаясь.

— Ты ставил условием, что в Братство не возьмешь, коли грабить будем. Так что, мы враги нынче? Ты скажи, я же воевать с тобой не собираюсь и пир закачу и гостей пристрою. Но мне нужно знать, — Лют начал напирать и в его голосе появилась нервозность.

Я его понимаю. Он выстраивал свою предвыборную компанию на вступлении бродников в Братство, его поддержали. Не случись такого, если я откажу и не возьму под свое крыло этих людей, то с Лютом поступят жестко. Оно-то можно бежать, но, видимо, бродник устал бегать. Или почувствовал власть, и не хочет ее терять.

— Если у венецианцев вы взяли серу, то я, после того, как определим мою долю, забуду обо всем, но впредь не позволю без моего ведома грабить на воде, — сказал я.

— Знать бы, как она выглядит эта сера. Но ты это… Серой же Лукавый воняет, — сказал Лют, показывая, что и ему религиозные суеверия не чужды.

— Так подобное уничтожается подобным. Будет сера, так мы тем же оружием по злу бить станем, хоть бы и по самому Сатане, — отвечал я, осеняя себя крестом.

В дверь ворвался человек. Вот так, не постучав, ни поклонившись, а с порога стал говорить:

— Витязь-брат, тама это… бабы, так братья… это… а тут греки вступились.

— Научи своего человека, как правильно докладывать! — сказал я и панибратски ударил по плечу Люта. — Пошли успокаивать твоих людей-охальников. Неравен час будущую императрицу обидели, так и я не спасу.

Видишь разгорающийся конфликт? Посмотри, где рядышком расположилась женщина, из-за которойначалась ссора, или которая спровоцировала агрессию, а после отошла в сторонку и, в лучшем случае, подумает: «Ой! Я, кажется переборщила».

Сразу после того, как на остров высадились византийские бойцы, а я уже вовсю упивался властью над толпой, вещая проповедь, стала сходить на берег и Евдокия Изяславовна со своими «подругами», да служанками. А в обществе бродников за бабу и до смерти могут драться, мало их, лиц женского пола. А прямо сейчас сразу больше десятка женщин спускаются с кораблей. Многие мужики таких красавиц за всю свою жизнь не видели. Евдокия, когда формировалось ее сопровождение в Константинополь, девок выбирала строго, но неизменно красивых, плотных, о которых говорят «кровь с молоком». Все ухоженные, в одеяниях красочных, щечки свеклой накрашены, губки… Как тут разум не помутиться?

— Что тут? — спросил я византийского армянина Арсака, стоявшего недалеко от невесты императора.

— Да все добре… уже. Одна девка улыбнулась мужу, тот посчитал, наверное, что это и есть уже проведенный обряд венчания, пошел к девице, да за руку ее взял, собирался тащить куда-то… Разобрались, — ответил византиец и пристально посмотрел на меня. — Я слышал почти все, что ты говорил, Владислав Богоярович, это было сильно. Я был на проповедях патриарха, иных священников, но сейчас даже мне хотелось вот прямо взять свою саблю и бежать спасать вендов, при этом, я о них даже ранее и не знал. Это сильно! Теперь я понимаю, как такой молодой может стать магистром… воеводой Братства.

— От византийского вельможи слышать такую похвалу многого стоит, — я улыбнулся.

— Говорю с тобой, воевода, сейчас, так прямо домом повеяло. Плетешь слова ты хорошо, плутливый, какие часто у императорского трона бродят, — Арсак улыбнулся. — Только я не грек, я армянин, военный, чьи предки оставались опорой для трона даже когда все остальные предавали. Я проще и прямолинейнее, будь собой. Ты же то же воин!

— Учту, — скупо сказал я.

— Братский воевода! — позвала меня Евдокия. — Подойди ко мне!

— Осторожнее, Владислав! — то ли предупредил, то ли озвучил угрозу армянин.

Понятно было, от чего меня предостерегает византийский посол. Да я и сам избегал общения с Евдокией. Но, если просит будущая императрица, да прилюдно, подойти к ней, то игнорировать нельзя. Это уже унижение невесты императора, что так же не лучший для меня вариант.

— Княжна, ты звала меня? — спросил я, лишь чуть заметно поклонившись.

— Звала, воевода Братства. У меня есть вопросы к тебе, но главный — кто эти люди и почему они смотрят звериными глазами на моих служанок? — спросила Евдокия.

«Что за вопрос княжна? Тебя же сейчас слушают твои будущие подданные! Еще подумают, что глупа», — мысленно покорил я невесту императора.

Однако, промелькнувший в глазах Евдокии лучик озорства, подсказал, что я ошибаюсь. Нет, не глупость сказала княжна, она решила своим вопросом отомстить мне, заставить искать сложные формулировки, чтобы обойти единственно верный ответ, что бродники смотрят зверями на девок, потому что хотят их.

Впрочем, почему бы не увидеть покрасневшие щечки девичьи от слов прямых и понятных воину. Сказал же мудрый армянин, чтобы я был собой!

— Все потому, княжна, что мужи эти в своих помыслах девок раздели, сопряглись с ними, после еще пару раз раздели и… — куражился и я.

— Я поняла! — выкрикнула Евдокия и удалилась во внутренние помещения большого византийского корабля.

— Просто не попадайся ей на глаза, воевода. Коли ты еще юн, то объясню…- начал было меня наставлятьпожилой воевода Дмитр, ставший, как и многие, свидетелем нашего короткого разговора, но я одернул его.

— Не с отроком ведешь разговоры, — сказал я, отправляясь ко Вторуше.

Нужно было узнать, сколько, все же груза можно еще взять на ладьи, с учетом того, что большую часть трофеев после столкновения с отрядом половцев, оставим бродникам.

Глава 21

Вечером я принял клятвы двенадцати бродников, наиболее уважаемых в их среде. Таковых сперва собралось одиннадцать, но я посчитал, что символизм — вещь хорошая, почему бы не двенадцать принять, по числу апостолов у Спасителя. Не то, чтобы я претендую на такую роль, однако, какой-никакой, но ареол святости должен окружать главу Православного Братства. Без особых рывков, тут бы употребить слово «пока», но формируется мой образ, складываясь из маленьких частичек в единую, цельную, картину. Пока так, но уже есть планы на будущее, как ускорить процесс создания образа.

Все мероприятие принятия в Братство заняло более часа, в ходе которых я вновь произнес речь. Не сказать, что обряд был каким-то вычурным, особенным. По сути, принятие в Братство почти что копировало такое же мероприятие, используемое в дружине. Только тут, конечно же, не упоминались языческие боги, а все больше читались молитвы. А еще, в знак требуемой в Братстве, покорности, я хлестал плетью по спинам новообращенных. Это происходило в тот момент, когда они ползли к своему мечу, кстати, мною дарованному. Должны были оставаться небольшие шрамы на спине в виде креста. Это такой символ покорности, принятие моего верховенства. А заканчивалось все тем, что я сперва скрещивал с ними меч, после обнимал новых братьев и, после ритуального пития из одной чаши и преломление одного хлеба, начинался пир.

Думал еще с одной девкой на двоих, чтобы со мной поделились, и уж точно стали братьями. Шутка, конечно. Это так в голову бьет отсутствие близости с женой уже больше месяца. А еще это не совсем адекватное и навязчивое внимание со стороны Евдокии. Держаться! Только так!

Сера… Она нашлась в скрытых от глаз схронах на острове. Все-таки бродники обчистили именно тех венецианцев, которых, а вернее их товар, я уже давно жду. Чуйка не подвела, когда взял с собой селитру и уголь. Но подумать о том, чтобы иметь запас серы, закупившись ею в Константинополе, нужно. Сицилия — именно на этом острове ее больше всего.

Но Роджер Сицилийский еще тот бандос, так просто купить ресурс не получится. Он уже сейчас, насколько мне стало известно, числиться в рейтинге врагов Византийской империи на почетном втором месте, ненамного отставая от турок-сельджуков. Опять же нужно действовать через ушлых венецианцев, дела с которыми я хотел бы свести к минимуму, но обстоятельства, видимо, сильнее.

У них получается политика под лозунгом «и нашим и вашим и всем, кто платит!» Не самая ущербная формула, как по мне, правда для сознания и мировоззрения русского человека этого времени, такое бесчестие не просто неприемлемо, оно преступно.

Лишь на второй месяц, после того, как речной караван вышел из Киева, получилось добраться до Черного, Русского, моря. На выходе нас встречали корабли Византии и Венеции. Вообще складывалось такое впечатление, что венецианцы почти что подмяли под себя империю. Об этом говорил и Арсак, высказывавшийся про Венецию в исключительно уничижительном ключе.

Пятьдесят тысяч венецианцев, генуэзцев, пизанцев, проживают в самом Константинополе, а еще там около ста тысяч армян или лиц армянского происхождения, учитывая пятнадцать тысяч варяжской дружины и их слуг, возникает вопрос: а где, собственно ромеи? Ну, ладно, пусть считаться римлянином — своего рода гражданство. Но греческого населения в Царьграде меньше половины проживает. Что-то мне это напоминает из тенденций демографии крупных русских городов будущего.

— Сигнал всем встать в боевой порядок! Рассредоточиться, на борту одного корабля вижу греческий огонь! — прокричал один из воинов, помощник и сменщик на руле Вторуши.

— К бою! — приказал я и красный флажочек метнулся по стропам вверх.

И почему я на Хортице не смешал ингредиенты и не испытал порох? Сейчас тут, на борту передовой ладьи, я все-таки смешал килограмма три, получил, надеюсь, что порох. Вот только, без испытаний нельзя использовать смесь даже в самых критически опасных обстоятельствах.

Два корабля, опознанных, как венецианские, стали проплывать мимо всего нашего каравана. Не думаю, что это нападение. Нас численно больше. Но то, что считающие себя хозяевами положения, венецианцы вместе с живущими в автономии херсонесцами, демонстрируют свое присутствие, факт. Нам показывали, что можно сколь угодно заключать договора, думать о развитии торговых отношений по Днепру, все равно решать будут иные люди, те, которые сейчас в голос смеялись, проплывая мимо русских кораблей.

Ситуация неприятная, между тем, хорошо, что именно сейчас местные пираты, а никем иным я их считать не желаю, показывают себя. Хуже было бы начать отправлять караваны по Днепру, а их тут станут перехватывать, или вовсе топить. Так что не на порогах главный тормоз в деле реинкарнации торгового пути «Из варяг в греки», а здесь, на выходе из Днепра в море. Учтем…

Вот еще одна, может и основная часть моей миссии в империи. Некогда Корсунь-Херсонес брал для византийского императора Владимир Святославович Киевский. Я готов выжечь эту заразу, правда не для василевса, а ради восстановления русского исконного Тьмутараканского княжества.

Так можно не только поставить под свой контроль часть Степи, но и замахнуться на создание поистине Великой Руси. Если будут распаханными поля в междуречье Днепра и Дона, а лучше еще и Волги, такое экономическое преимущество получим!.. Что там про прыжки и преждевременные крики «гоп»? То-то, размечтался. Так что пока повременим с прогнозами, слишком много и без того решать насущных проблем. Вот только мечтать мне никто не запретит, как и ставить максимальные цели, достигая минимальных.

Вместе с тем, унизительных осмотр нашего уже не речного, а морского, каравана, был закончен и корабли посольства, везущие, между прочим, невесту императора, отправились в направлении Константинополя. Как тебе такое, Манул Комнин? Твою невесту, ведь, по сути, унижали! Вот на это так же напирать стану, если получится поставить перед василевсом вопрос о Крыме.

Плавание было каботажным, мы редко уходили так далеко, что не было видно берега, но ветер благоволил, и корабли шли ходко, изредка позволяя волнам переметнуться через борт и обмочить водой палубу ладьи. Нужно делать более высокие и основательные корабли, мне даже было неуютно плыть на таком судне, учитывая те знания, которые я могу явить этому миру

Знаю же как должны выглядеть нормальные корабли, есть русские корабелы, способные работать с деревом… Но все равно, понимаю, что не потянем мы морской флот в одиночку, нужно входить в кооперацию с иными, с уже наученными хождению по морям, народами. Венеция? Венец им с хреном на погребальную плиту! Пиза? Пи…ц им в корму корабля! Генуя? Эм… посмотрим.

Еще неделю, после того, как вышли в море, мы шли к Царьграду. До сих пор не могу привыкнуть к такому медленному передвижению. Это же пустая, ну или почти что, пустая, трата времени.

Я пробую писать трактаты по математике, закончил уже создание Азбуки и описания новой русской грамматики. Можно было бы все путешествие посвятить этому занятию, весьма нужному и полезному. Но писать в условиях качки, даже малой — это еще то удовольствие. Но я старался, приспосабливался, писал, делал кляксы на бумаге, ломал одно перо за другим, но продолжал работу.

Помниться, как в самом конце существования Советского Союза, будучи подростком, с бабушкой, плыл из Очакова в Измаил. В этом городе русской военной славы у меня жили родственники, с которыми, до начала определенных событий, вполне неплохо общался. Расстояние между двумя городами Советской Украины не так чтобы сильно меньше, чем, к примеру, от Ялты до Стамбула, даже больше. Так вот, проплыв на «комете», я был в Измаиле через три часа. Тут же неделю, не меньше, пришлось качаться на волнах.

И это тоже проблема — качка. Оказалось, что у ряда иноков-братьев морская болезнь. Когда шли по реке, так еще ничего, изредка кто извергался в поставленные на палубе для таких нужд кади, но как только вошли в море… Мда… Я уже всякого повидал и в прошлой жизни и в новой реальности, но… Не хочется об этом. Много блевоты — это не самое романтическое воспоминание в моих двух жизнях.

— Великий Царьград! Я мечтал тут побывать, теперь не знаю, о чем и грезить, — высказался Вторуша, когда нашему взору предстал самый великий город, из европейских, так точно.

Не знаю, как там нынче в Риме, но я почти уверен, что этот город уступает Константинополю, а больше и тягаться-то некому с Царьградом. В Азии еще можно найти города, тот же Багдад, к примеру, а в Европе, нет.

Нашему взору предстал купол Святой Софии — главного символа православия. Рядом расположился дворец императора, прозванный Константиновым, по имени римского императора, который перенес столицу Древнего Рима сюда. Рядом с дворцом виднелась знаменитая капелла. Еще дальше, величественный, не менее знаменитый, чем любые иные архитектурные памятники, точно не менее помпезный, каким был Колизей в Риме, красовался Константинопольский Ипподром.

И все это красиво, величественно, способное отпугнуть слабосильного врага и заставить задуматься противника, приведшего большое войско. Но кто в этом времени слабый? Жизнь такова, что постоянно ждешь смерти. Тут либо перестанешь бояться умереть, либо станешь рабом того, кто не убоится смерти, но будет делать все, чтобы ее отсрочить. Сильных людей, воинственных, в этом времени хватает. Но не в Византии.

— Это одна сторона Великого Города, Вторуша, его фасад, за которым грязь, нищета, тати, много насилия и кривды, — философски заметил я.

— Ты воевода говоришь всегда правильные вещи, но я надеюсь, что в этот раз ты ошибся, — несколько разочарованно сказал мой адмирал. — Царьград велик во всем, это город, где живет Бог.

— Ты не прав, мой брат, не прав. Бог с нами! Запомни это и всем вокруг рассказывай. Господь хранит Русь, он нас наставляет, чтобы русская земля стала оплотом православния и силы, — громкого говорил я, чтобы слышали весь экипаж ладьи. — Бог с нами!

Я прокричал последнюю фразу и рядом стоящие ладьи Братства взревели ответным: «Бог с нами!»

Что до Вторуши, то он пока еще страдает идеализмом, верит, что есть такой вот «Град на Холме», где все справедливо, где вдоволь еды и много развлечений, где не обидят сироту, или не задерут насильно юбки слабой женщине.

Но суровая правда жизни заключается в том, что наш «Холм» — это тот, который мы много дней сдерживали, не пускали врага, добывали себе славу великих воинов, а Руси стабильность. Так что не верим в сказки, а, засучив рукава, начинаем работать. Надо, так держать оборону на Холме, надо, так брать штурмом иные холмы. А большие города — большие возможности, но еще больше опасностей.

— Теперь слушайте правила пребывания в Царьграде!.. — начал я инструктировать свои приближенных.

Знаменитой цепи, служащей преградой для мореплавателей, желающих войти в залив Золотого Рога, я не увидел. Не ждет империя атаки. Подумалось, что отличный шанс вырисовывается, пожелай я захватить Константинополь. Не сейчас, конечно, чтобы со ста двадцатью бойцами, ну пусть еще с полторы сотней гребцов и кормчих, думать об этом. Но перспективно-то как!

Впрочем, Константинополь не Париж, который захватили викинги лет сто пятьдесят назад. Тогда триста северных воинов взяли этот город франков. А нынче… И Париж не тот, а сильно крупнее должен быть, да и северные воины не те, оседают викинги, кто в Сицилии, кто в Англии, или Нормандии, прекратили свои набеги. Прийти захватывать город с более чем полумиллионным населением, имея пусть даже и пять тысяч воинов — это глупо. Тут тысяч тридцать хотя бы нужно. А столько можно собрать, если только подключать к делу великого князя.

Ну и мне идти на прямой захват Константинополя не с руки. Каким бы сложным и противоречивым, хитрым и подлым, союзником не была Византия, она все равно потенциально союзной и дружественной остается. Может быть, не правильно говорить о союзе, по сути это не так, тут нужно еще работать и работать на дипломатическом поприще. Но есть то, что в этом мире, даже без желания правителей, является скрепой, не дающей рассориться окончательно. Это вера. Она у нас единая.

Религия — это определяющий фактор нынешней политики. Религиозность, по сути, это идеология. С каким государством у Руси есть единый идеологический подход, с той державой и можно налаживать отношения.

Кончено же, я понимаю, что религия — это надстройка, глубинные мотивы все же основываются на потребностях человека. Безусловно, всегда во краю угла ставилась экономика. Людьми движет желание есть, пить, оставаться в тепле и размножаться. Можно выставлять по разному важность перечисленного, для отдельного человека приоритеты могут меняться, но подобные факторы присущи всем людям, государствам.

Хороши лидеры те, кто умудряется впихнуть экономические вопросы в религиозную парадигму. Идем отвоевывать Гроб Господень! И шепотом… еще пограбим арабов и перехватим торговлю в Восточном Средиземноморье. Идем крестить язычников вендов! И тихо… захватим их земли и поработим, заодно.

— Всем стать! Изготовиться к бою! — кричал Вторуша, заметив что-то понятное только ему.

— Почему? — поинтересовался я. — Что случилось?

Действительно, просто было интересно, с чего мой адмирал решил не идти к берегу, как это сделали головные греческие корабли, а мало того, что остановится, так и приказал быть готовым к неприятностям.

— Корабли с греческим огнем вышли, будут делать преграду. В порту вывесили стяг василевса, значит он тут, а когда правитель у моря, или в море, пусть и в заливе, проход любым кораблям воспрещен, — объяснил мне Вторуша. — Могут даже спалить и после обвинить нас, что не соблюдали правила города и не покинули залив Золотого Рога.

— И откуда ты все это знаешь? — удивился я. — Никогда же плавал в Царьград.

— Моим наставником был один дед, который ходил к Царьграду, успел послужить когда-то даже на византийском корабле. Он умер, прожив длинную жизнь, когда мне было всего одиннадцать лет. Но все слова этого мудрого человека я помню дословно, — с некоторой грустью ответил мой адмирал.

— Это хорошо, Вторуша. Вернемся домой, ты наберешь отроков и мужей и всю свою науку им передашь, а я… я думаю, что тоже что-то тебе расскажу, чего и дед на знал, да и византийцы тоже не могут знать. Пришлось много раньше читать древних книг, там мудрость не веков, а тысячелетий, — сказал я, подготавливая почву для объяснения своих знаний о морской науке.

В будущем, если бы я рассказал о своих «знаниях о море», конечно, знатоки рассмеялись бы, доказали, что я, на самом деле, ничегошеньки не знаю. Но сейчас то, что в меня вбивали на уроках истории, географии, что я видел по телевизору, о чем смотрел видеоролики и читал, это такое откровение, что способно перевернуть весь мир. И вот я думаю, как сделать так, чтобы при развороте мира, Русь не оказалась своим лицом упертым в задницу мировой цивилизации.

— Вот это и есть греческий огонь? — со скепсисом спросил я.

Вопрос не требовал ответа. А вот что требовалось, так задуматься над тем, как нагибать все вражеские корабли. Сейчас я видел не самой сложной конструкции огнемет. Бронзовая конструкция представляла собой рычажный насос с емкостью, типа бочки, в своем основании. Все просто: два воина попеременно нажимают на рычаг, создавая давление, которое выталкивает горючую жидкость. Достаточно поднести огонь к стволу, и все, — полетели «подарочки».

Вот только, я не считал это оружие имбой. Ну сколько метров зона поражения? Тридцать? Пусть пятьдесят, что уже не факт. Все равно, достаточно атаковать византийцев с дистанции, в рассыпном строю, и греческий огонь становится не таким ужасным. А вот для скученного строя кораблей, тут да, сложно. Достаточно же только поджечь несколько суденышек, и тогда сгорит весь флот.

Уже когда византийские корабли стали разгружаться, а мы простояли в заливе часов пять, не меньше, с берега отчалили четыре лодки, которые я бы назвал «малыми прогулочными яхтами». Эти суда направились в сторону моей ладьи, а так же к великокняжеским кораблям.

Честно говоря, глядя на те плавательные средства, что стояли в порту города, я ощущал некоторый, как когда-то говорили «испанский стыд». Видимо, генуэзские, венецианские, пизанские, собственно, византийские корабли — это были уже Корабли. При всем уважении к ладьям, но это как… парусник против броненосца. И, да, я понимаю, что таким флотом, что можно собрать на Русской Земле, москитным, возможно бить этих гигантов, и что на Руси нет необходимости в таком тоннаже, и все же.

Правильно говорят, что почти каждый мужчина остается ребенком всю свою жизнь. Меняются только игрушки. Деревянный меч сменился стальным, лошадка на колесиках, или на полозьях, заменена живым строптивым жеребцом, или кобылой, но суть остается та же. За то, что кто-то пробует отобрать игрушки, можно ею же, игрушкой из стали, и по хребту съездить. А во мне имеется отголосок сознания незрелого и не совсем адекватного юноши.

К чему я это? Так возникла обида, будто меня обделили игрушкой, не ту подарили. Мне полагается большой корабль с огромным трюмом и сложной системой парусов, а те, кто распределял подарки, отделались маленькой лодочкой, с которой только что рыбу удить можно.

Так что я боролся с порывом срочно начать работать в направлении кораблестроения. Фрегаты, линейные корабли — только так! И никаких даже бригов и пакетботов. Семьдесят четыре пушки, чтобы украшали борта русских морских исполинов. Эх… опять Остапа понесло!

— Воевода Влад с десятью людьми в сопровождении! — выкрикивал толстый, лысый… Евнух? — Вас просят спуститься на берег. Остальным пребывать на кораблях, после покажут, где именно стать на якоря.

Человек, кричащий, несвойственным мужскому, звонким голосом, был сильно похож на Вариса, персонажа из нашумевшего в будущем сериала «Игра престолов».

Какое же извращение и насилие на природой — эти евнухи! Не хочешь, чтобы рядом с твоей женщиной, или женщинами, был мужчина? Поработай над своей самооценкой, а еще подбирай таких женщин, чтобы быть в них уверенным. А то лишать мужчину главного удовольствия, только потому, чтобы он мог входить к женщинам и видеть их? Чушь, я против! Это так, на всякий случай, если кто спросит мое мнение.

А я уверен в Тесе-Марии, жене своей? Да. Тут же все просто, если откинуть лишние эмоции: если поддалась на соблазн, то не моя женщина, пусть тогда… Может и не умрет, это нужно смотреть по политическим раскладам, но многое потеряет, точно, что лишится меня и всего, что со мной связано.

— Так кто воевода Влад? Не понимаете по-гречески? — кричал «Варис».

— Понимаю! — выкрикнул я, облокачиваясь на правый борт.

— Хвала Господу! У нас не хватает переводчиков из-за такого большого посольства руссов, — пожаловался мне евнух, чем даже несколько расположил к себе.

Человек, который демонстрирует такие откровенные, честные эмоции, настроен не хитрить, лгать, а, скорее всего, к тому, чтобы наладить отношения.

Вместе с тем, я знал греческий язык. Да, вот такой вот я! Еще в прошлой жизни мог считать себя полиглотом. По крайней мере, знал, кроме русского и русского матерного, английский, французский, несколько в меньшей степени, арабский, частью украинский. Короче, где бывал, с кем воевал, там и языки познавал.

Мало того, так и реципиент учил греческий. Такое ощущение, что Владислава Богояровича готовили к принятию сана, от него я знаю последовательность всех служб и наизусть много священных текстов. Ну а когда встал вопрос о том, что нужно ехать «в греки», усилил изучение греческого, как и немного поднаторел в латинском.

Вот как я не ругался, не отчитывал, отца Даниила, это был умнейший человек своего времени. По крайней мере, он знал и греческий и латынь, даже в математике понимал, на уровне, конечно, развития ее на Руси. Не могу до сих пор словить смысл использования букв вместо цифр, настолько у меня укоренились арабские цифры.

Так вот, Даниил, как и до него, Спиридон, по возможности занимались моим образованием, вернее, помогали ликвидировать пробелы науки, уровня средневековой религиозной засоренности мозгов. Получалось на удивление столь лихо, что и Даниил в задумчивости разглаживал свою бороду.

Для себя я объяснял свою способность быстро улавливать любую науку и новую информацию тем, что вокруг стало мало отвлекающих факторов. Как это было в будущем? Новости, информационная повестка, куча аналитики, объемная школьная программа и постоянное изучение кого-нибудь и что-нибудь. Вот поехал в Сирию, к примеру, так нужно знать и менталитет местных, отношение алавитов к шиитам или к суннитам, и много чего еще, что нужно учить. Или в Мали… Там так же куча своих особенностей. И всю информацию держишь в голове. А еще новые цифровые технологии, новые системы вооружения и тактики. Много информации приходилось держать в голове.

А в этом мире, мало новостей, мало чего-то нового, нет информационной повестки. Вот и получилось все отринуть, «отформатировать» свою память, а освобожденные гигабайты пространства и забивать-то нечем. Выходит так, что мозг просит информации, впитывает ее, как губка. Ну и не малую роль играет мотивация. Это в будущем учить латынь — занятие для задротов, или узких специалистов, а здесь пока что безнее не быть реально образованным человеком. По крайней мере, у образованных людей это такая система опознавания «свой-чужой». А я хочу произвести серьезное впечатление на византийцев.

— Мое имя Андроник, так можешь ты, воевода, ко мне обращаться. Я немного знаю русский язык, но не настолько, чтобы полноценно на нем говорить, — как только я переместился на борт небольшой яхты, «евнух» стал посвящать меня в таинства и правила поведения в Константинополе.

Смешно. Только что я инструктировал своих людей, а сейчас меня поучают, что хорошо, а что невозможно и плохо. И было понятно, что нужно дополнительно поговорить со своим сопровождением.

Как я и думал, в столице Византии есть целые кварталы, куда мне ход закрыт, как в этом убежден сопровождающий. Бандитские районы, куда и стража не заходит, свободные для посещения, но там грабят каждого входящего. Мол, неважно даже сколько воинов в сопровождении брать, все равно ограбят. Если напрямую не нападут, с крыш обстреляют, или камней на голову накидают.

— И почему не навести порядок? — удивился я, услышав такие подробности о жизни города.

— Там и добрые люди живут, они черную работу выполняют, там… — Андорник замялся.

— Можешь не объяснять, уважаемый. Это все понятно. Там бордели, в которые ходят уважаемые в городе люди, с тех мест кормится стража, позволяя грабить, я все понимаю, — усмехнулся я.

— Откуда? — удивился сопровождающий.

— Совет тебе, уважаемый, не относись ко мне, как к варвару неразумному, я не такой, подобное пренебрежительное отношение только злит и не поможет нам наладить дружеское общение. Я многое понимаю и вижу, — я достал из-под плаща суму, извлек из нее золотое колечко и одну шкурку соболя.

Всунув кончик шкурки в кольцо, диаметром в два сантиметра, я продел весь мех узкое ушко колечка. Манипуляция случилась столь непринужденно, что Андроник даже выпучил глаза. Ну, да, у меня были лучшие меха, что можно достать на Руси, закупал, не жалея денег, а кое-что и сами набили и приготовили.

— Вот это колечко, — я провернул в пальцах золотое кольцо. — И таких вот шкурок, скажем… три десятка, ты получишь только лишь за то, что не станешь меня обманывать, а будешь говорить мне о слухах, что возникают вокруг русского посольства, находить нужных людей, с которыми мне нужно поговорить.

Я увидел страх в глазах евнуха. Явно не боец он. Поэтому поспешил добавить своим словам:

— Ни против василевса, ни против империи, я ничего не имею, мне нужно хорошо расторговаться и поговорить с вашими учеными. Пока все. Организуешь встречи, получишь обещанное и даже больше, — сказал я, замечая в глазах чиновника уже не страх, а сменившую его алчность.

— Пятьдесят шкур! — начал торговаться Андроник. — И я расскажу о сплетнях и укажу, где каких людей искать, ну и укажу на хороших и честных купцов.

— Тридцать шкурок сейчас. А в дальнейшем я буду смотреть на твою полезность. Может так получиться, что и больше пятидесяти дам. Но ты уж постарайся, — я улыбнулся. — Подозрений никаких не будет. Ты же приставлен ко мне, чтобы контролировать и следить?

— Помогать, — поправил меня евнух.

— Пусть так. Вот и помогай! Так какой же согласительный ответ ты дашь? — просил я с улыбкой.

Андроник задумался, а после рассмеялся.

— Согласительный ответ? А ты, воевода, не учился случаем в нашем пандидактерионе на ораторском отделении? — спросил сопровождающий. — Ты же не оставляешь возможности для иного ответа, как «Да».

— Нет, не был в этом чудном месте науки и знаний, но хотел бы посетить столь славное заведение. Мне есть чем удивить ваших ученых, и что предложить, — сказал я, наблюдая, как лихо моряки спрыгнули на причал и стали привязывать корабль-яхту к бронзовому столбу.

Как же не рационально! Бронзу использовать для этих нужд. Да тут все нерационально: и эти статуи, ступеньки из мрамора. В этом вся империя — лоск, красота, но несоответствующая богатствам злость и сила, не достаток оных. Правы были древние спартанцы, когда говорили о том, что богатый человек не может быть воином. Только аскетизм и лишения рождают бойцов. Так что на Руси потенциальных воинов еще ой, как много!

Ну а мне пора корректировать свой план пребывания в Константинополе и делать так, чтобы о братстве начали говорить многие. Много разговоров — больше денег в моей казне, больше воинов и возможностей. Пиар и информационная повестка — наше все!

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Гридень 4. Взлет

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Nota bene