Жизнеописание оболтуса (fb2)

- Жизнеописание оболтуса 1799K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Сапожников

Жизнеописание оболтуса

Советские каникулы

Пролог

В девять лет я уже стрелял из АК-74, прячась в окопе, и перевозил боеприпасы через границу. В моих оттопыренных карманах позвякивали блестящие автоматные и пистолетные патроны. Мой отец стоял рядом и без промаха бил из снайперской винтовки. Дядя командовал подразделением бойцов, а новорожденный двоюродный брат в это время лежал дома возле ящиков с армейскими ножами, автоматными магазинами и тушенкой.

Нет, мы не проходили обучение в лагере какой-нибудь, запрещенной всеми цивилизованными странами, террористической организации. Мы не были коммунистическими партизанами в Латинской Америке. Мы не готовили дерзкий мятеж в Иране и не боролись за свободу Ирландии, Вьетнама или Анголы.

Просто шел 1989 год. Папа, мама и их ненаглядный сыночек приехали в гости к дяде — офицеру советской армии, который проходил службу на военной базе рядом с городком Хальберштадт в Германской Демократической Республике.

Мы собираемся в дорогу

Началось все с заказного письма, доставленного уставшим почтальоном в нашу новую квартиру в Алма-Ате. Мамин брат по имени Саша, служивший офицером в ГДР, прислал приглашение. Небольшой документ, снабженный разноцветными печатями, давал нам право посетить любимого родственника, дабы собственными глазами убедиться в его благополучной жизни и добросовестной службе в рядах Советской Армии на неспокойных западных рубежах.

То, что у маминого брата и так все хорошо, семья знала из его писем и ежемесячных звонков. Поэтому в поездке было решено сосредоточиться на безудержном шопинге. Такого слова мы тогда еще не слышали, но само явление знали очень даже хорошо и всем сердцем любили.

Например, родители наведывались в Киргизию в какой-то большой поселок, под названием «51-я партия». Там в советские времена добывали уран, а поэтому снабжение имели, как тогда говорили, «московское». В местном сельском магазине можно было приобрести практически любые товары, кроме, разве что, фуа-гры, мяса крокодила и «Феррари». Хотя, если у вас был знакомый завмаг, то и эти товары, теоретически, можно было добыть. Три-четыре раза в год мы ездили отовариваться в эту торговую «столицу» — киргизскую мини-Москву. Оттуда везли сгущенку, колбасы и прочие шмотки. Однажды мы даже привезли оттуда отличные югославские кровати на папиной грузовой машине.

Поход по немецким магазинам сулил еще более волнующие и захватывающие ощущения. После получения разрешения мама и папа начали готовить документы и собирать деньги, чтобы обменять их на восточногерманские марки. Их планировалось потратить с ощутимой пользой и немалым удовольствием. Чай не отечественная Киргизия, а настоящий импортный ГДР!

А ведь действительно, многие помнят, как невыносимо жилось в Советском Союзе конца восьмидесятых годов. Деньги почти у всех водились, а вот с товарами регулярно случался дефицит. И советский гражданин, бывало, бегал по городу, зажав червонец в побелевшем трясущемся кулаке, и не знал, куда его пристроить. С девяностых годов все стало совсем наоборот. Говорят, что так лучше. Ну, не знаю, кому-то действительно стало так хорошо, что лучше и не бывает. А у других так и остался дефицит, только теперь — денег.

Впрочем, вернемся к нашим сборам и планированию путешествия. Оказалось, что нет такого самолета, который доставил бы нас прямо из Алма-Аты в далекий Хальберштадт. Может быть, летчики и хотели бы туда слетать, но они, вероятно, не смогли выговорить заковыристое название далекого города. А поэтому дорога нам предстояла дальняя, с несколькими точками пересадки. Обсудить тонкости перемещения наших симпатичных тел от своего до дядиного дома собрались мои родители, а также дедушка и бабушка (с маминой стороны). Они чинно расселись за обеденным столом. Я, взяв своих любимых солдатиков, копошился рядом и с интересом слушал разговор о наших грандиозных планах.

Чтобы не было путаницы, сразу скажу, что у бабушки и дедушки было трое детей: старший Сергей, средняя Ирина (моя мама) и младший Саша. Из всех этих людей только я был настоящим родственником папы.

Важное совещание началось. Бабушка и дедушка предложили первым делом посетить Москву.

— У нас там живут родственники — мой двоюродный брат с семьей, — сказала бабушка. — Отвезете им подарки и проведаете их. Заодно погуляйте пару дней по Москве, покажите сыну столицу.

— Зовите оболтуса Витьку — потрогать чью-нибудь титьку, — шепотом пошутил папа, в ту же секунду получив тычок под столом от мамы за неуместные, по ее мнению, шутки.

— Потом поезжайте во Львов. Ирина, проведаешь своего старшего брата Сережу и его семью, — сказала бабушка, обратившись к маме.

— А уже потом со Львова отправитесь в Брест. В этом городе у нас, кажется, родственников нет, поэтому задерживаться там не стоит, — авторитетно продолжил дедушка. — А потом дело техники: поедете поездом до Берлина, а уж там как-нибудь найдете этот самый Хальберштадт.

— Ой, а если заблудятся? — заволновалась бабушка.

— Советский человек в Германии не заблудится и не пропадет. Наша пехота половину Европы пешком прошла, и Хальберштадт этот в итоге нашла, — твердо и в рифму сказал дедушка.

— А, может быть, Витьку с собой не брать? Зачем ребенка таскать в такую даль? Он же все равно ничего не запомнит. Только зря деньги потратим, — снова пошутил папа.

— Не выдумывай, все он запомнит. И тебе ответственность! Будешь не пиво лакать, а за ребенком следить, — как всегда эффектно парировала мама.

Папа грустно вздохнул: он любил пить пиво без обязательств и обременения.

— Давайте лучше решать, какие подарки вы повезете родственникам, — продолжил дедушка. — Москвичам предлагаю отвезти наши розовые помидоры с дачи. Подарок на первый взгляд бесплатный, но — нет! Он оплачен нашим героическим трудом, кровью и потом. В Москве наши алма-атинские томаты точно не пробовали. Решено, освобождайте чемоданы. Ну серьезно, этих чертовых помидоров в этом году столько уродилось, что их девать некуда. Пусть хоть москвичи помогут их съесть.

— Навалим им помидоров по самые помидоры! — снова пошутил папа.

— А может быть, еще кабачки и патиссоны передадим? Они крепкие, не то, что помидоры, до самой Германии доедут! — дедушка обрадовался своей идее.

— Ну перестань! Давай лучше детям деньгами поможем. У Сережи двое малых уже, у Саши первенец родился, — тут уже бабушка проявила строгость. — Значит так, мы с папой решили всем детям выделить по 200 рублей. Вам на отпуск, Сереже и Саше — на подарки.

Бабушка достала из кармана сверток с деньгами и положила его на стол.

— Мама, папа, спасибо! — родители благодарили бабушку и дедушку. На этой трогательной сентиментально-финансовой ноте совещание было закончено. На следующий день родители поехали покупать билеты.

Перед поездкой

Честно говоря, у меня были самые противоречивые мысли по поводу грядущего путешествия. С одной стороны, в те годы я мечтал стать офицером, и поездка на настоящую военную базу была очень соблазнительной. В своих мечтах я уже видел, как езжу на танке, стреляю из автомата и веду батальон в атаку на Лондон или Вашингтон. С другой стороны, не хотелось уезжать из родного города. Кто жил в Алма-Ате в восьмидесятые годы, меня поймет. Всем остальным я искренне сочувствую и попробую объяснить, какое счастье они пропустили.

Летняя Алма-Ата — это был цветущий, невероятно зеленый и солнечный город. Улицы были усеяны сотнями тысяч тенистых деревьев. Из-за их пушистых крон проглядывали голубоватые величественные горы с ослепительно белыми снежными шапками. По журчащим арыкам весело бежала кристально чистая вода из горных рек, а по дорогам ползали ленивые «поливалки», от блестящих струй которых было весело прятаться за деревьями или убегать. Вечерний ветерок приносил с горных склонов освежающую прохладу.

В нашем обширном дворе, спрятавшимся между домов, было все для счастливого детства и веселых каникул. Большая площадка, где летом мы играли в футбол и баскетбол, а зимой «гоняли» хоккей и устраивали снежные битвы. Гаражи, где поколения старших ребят и девушек учились курить и целоваться. Яблочные и абрикосовые деревья, чьи плоды созревали только на тех ветках, до которых не могли дотянуться нетерпеливые и цепкие руки детей — остальные поедались исключительно в зеленой кондиции и кислой консистенции.

Наиболее хулиганистые ребята научились обчищать небольшие палисадники возле домов, там можно было разжиться смородиной, крыжовником, малиной и прочими прелестями южного города. Целыми днями стайки детей разного возраста были заняты своими играми, шалостями и мелкими хулиганствами. Единственное, что периодически отрывало нас от «совместного творчества», были короткие пробежки домой дабы залить холодной воды в пересохший рот, судорожно проглотить обед или посмотреть детский фильм.

Как раз этим летом был очень популярен сериал «Робин Гуд». Естественно, что все мальчики были благородными разбойниками и поголовно ходили с палками-мечами, выискивая ненавистного шерифа Ноттингема Гая Гисборна. Девочки, изображавшие средневековых леди, нянчили закутанных в пеленки кукол, являвшихся детьми отважного и неожиданно плодовитого Робина. Старшие ребята даже придумали игру: они были гордыми конными рыцарями, а многочисленная мелюзга стала противостоящей им пехотой. Роль лошадей довольно посредственно исполняли велосипеды, а доспехи мы мастерили из картона и проволоки. С ними проблем не было. Прямо во дворе располагался продуктовый магазин, откуда постоянно выкидывали картонные коробки, а за забором гудела телефонная станция — источник ценной, практичной и очень красивой разноцветной проволоки, которая шла на изготовление оружия, доспехов, поделок и прочей детской ерунды.

Набегавшись и наоравшись чуть ли не до упаду, мы с другом Дарханом сидели на лавочке.

— Значит, в Германию поедешь? — спрашивает он.

— Поеду, — вздыхаю я.

— Не страшно? Видел я эту Германию и немцев с автоматами по телевизору. Злые они, — серьезно говорит Дархан.

— Немного страшно. Но родители говорят, что там больше нет никакой войны. А немцы стали добрые. Сейчас самые злые — американцы. Но на советскую военную базу они не сунутся — побоятся, — уверенно отвечаю я.

Дархан понимающе кивает. Я продолжаю.

— Я хочу из Германии автомат привезти. Там наверняка где-то ППШ еще с войны валяются. Я найду и привезу.

— Я тоже хочу! — просит Дархан. — Мне привезешь?

— Обязательно! — искренне обещаю я.

Посидев еще немного, мы идем в небольшую рощицу, чтобы отломать себе пару упругих веток для сабель и мечей.

Алма-Ата — Москва

Ранним утром наше семейство, загруженное тяжелыми чемоданами с помидорами и патиссонами, вошло в здание аэропорта. Папа и дедушка несли основную поклажу, а мама и бабушка следовали за ними, держа меня за руки с двух сторон.

'Надо мной небо синее,

Облака лебединые,

И плывут, и зовут,

В дальний путь за собой.'

Могучий голос Ермека Серкебаева, поющего песню из фильма «Наш милый доктор», раздавался из больших подхриповатых динамиков, висящих под потолком. Певец удивительно точно описывал сегодняшнюю погоду и наши намерения.

В аэропорту царила привычная суета: кто-то приезжал, кто-то отправлялся в путь. Люди тащили чемоданы, сумки, портфели, пакеты и даже сетки с арбузами и дынями. Одни торопились, выпучив глаза, другие безучастно скучали в зале ожидания.

— Надо было арбуз для москвичей купить, — шлепнул себя по лысой макушке дедушка. — Они бы точно запомнили наши сладкие алма-атинские «ягодки». А, ладно, где мы сейчас их купим. Хватит им помидоров. Чего их баловать.

Прощались долго. Мама с бабушкой зачем-то лили слезы, попеременно прижимая меня к себе. Потом мы отправились в какое-то мрачное помещение под названием «накопитель». Затем нас оттуда выпустили и посадили на автобус, который доставил всех к трапу красивого белоснежного самолета с красным флагом на хвосте.

Перед взлетом какие-то молодые люди, представившись сотрудниками кооператива «Молодость», предложили желающим скоротать время полета за игрой «Ну, погоди!». Это там, где волк ловит яйца.

— Мама, давай возьмем! Я мечтал в такую поиграть! — я начал тихонько хныкать.

— С ума сошел? Пять рублей за один час! Смотри в окошко! Чем тебя не устраивает бесплатный иллюминатор с прекрасными видами? Или можешь книгу почитать.

Я недовольно промычал и обиженно уткнулся в этот самый иллюминатор. Между тем, все расселись по местам. Красивая стюардесса попросила пристегнуться. Самолет взревел турбинами и, нежно вжав пассажиров в кресла, поскакал по взлетной полосе. Оторвавшись от земли, наш лайнер сделал круг над Алма-Атой, показав утопающие в зелени улицы и таинственные хребты Заилийского Алатау. Потом мы долго летели над степью. Сначала она была совершенно сухой и безжизненной, а потом на земле все чаще стали появляться озера. В какой-то момент, когда мы пролетали над Центральным Казахстаном, все пространство под нами было усеяно сотнями больших и маленьких зеркал, в которых отражалось голубое небо. «Страна озер. Как же было бы приятно лежать на воде и смотреть на пролетающие самолеты»! — подумалось мне.

Потом озера кончились и начались рыба с рисом и булочка с повидлом. Не в том смысле, что таким стал пейзаж под крыльями самолета. Просто стюардессы принесли обед. Мы подкрепились, и я снова прильнул к окну. Внизу проплывали бугристые облака, похожие на табун лошадей с белоснежными гривами. Когда они расступились, самолет уже летел над зелеными полями, лесами и селами.

— Уже над Россией летим, — папа прокомментировал смену пейзажа.

Наш лайнер три часа гудел и вздрагивал, неся полторы сотни пассажиров по самому синему на свете небу.

Герой и его команда

Пока летит самолет, позволю себе немного отвлечься. По правилам литературы, в каждом произведении нужно рассказать о личности героя. Это повествование не займет много места ввиду того, что девяти годам я еще не успел отрастить нечто такое, что можно было бы вообще назвать личностью, тем более, героя.

С непростой судьбой. Что ж, мои первые воспоминания начинаются в начале восьмидесятых годов на том моменте, когда я несу горшок, ставлю его перед вечерним телевизором, который смотрит семья, и начинаю свой, так сказать, ответственный процесс. Засмотревшись на Хрюшу и Степашку, я забываю, зачем пришел, продолжая сидеть на удобном и теплом местечке. Через какое-то время бессердечные родственники почему-то меня выгоняют прямо с результатами моего труда на самом интересном месте программы «Спокойной ночи, малыши!». Новые попытки попасть на вечерний телесеанс с горшком строго пресекаются. Странно, а говорили, что любят. Так я впервые столкнулся с предательством и человеческим коварством.

Завидный холостяк. В три года я стою в своем манеже, который мостится у кровати родителей. Они собираются спать, оставив меня в этом детском «обезьяннике» с решетками.

— Вам холошо. Вы вдвоем спите. А я совсем один. Мне глустно, — я вещаю плаксивым голосом.

— Так давай позовем Машку Писину из соседнего подъезда! Будет с тобой спать, — серьезно говорит папа.

— Она не Писина, а Лисина, — поправляет мама.

— Так интересней, — говорит папа.

Что ж, для своего возраста я вполне обеспеченный мужчина. Да, я живу с родителями, но у меня собственный манеж, внушительная коллекция игрушек и югославские вещи. По меркам 80-х годов — это солидный капитал. В целом, обстановка позволяет завести спутницу жизни. Впрочем, в глубине души я понимаю, что пока не готов к серьезным отношениям. Надо еще погулять. Хотя бы по двору.

— Так что, зовем Машку? — смеется папа. Тут я понимаю, что он надо мной шутит. Хм, надо как-то с достоинством выйти из этой ситуации.

— Не надо мне Машку. Она меня описает ночью. А я не люблю моклым спать, — обиженно отвечаю я и накрываюсь с головой одеялом.

Впрочем, стрелы любви могут настигнуть мужчину в любом месте и возрасте.

Дамский угодник. Мне четыре года, и мы едем на поезде к родственникам. В соседнем купе располагается молодая цыганка с дочкой Лалой лет шести-семи. И тут детский Купидон всадил в меня пластмассовую стрелу на присоске.

— Давайте забелём Лалу к себе домой! Она согласна. Лала такая класивая и доблая. Вот мне сладкого петушка подалила, — упрашивал я родителей.

— Сынок, посмотри, она же чумазая. Не надо ее домой, — отбивается мама.

— Мама, я ее помою!

— Слушай, приятель. По нашим советским законам, мужчина не может просто так взять к себе домой любую понравившуюся женщину. Конституция не позволяет.

— Папа, ты сам пледлагал, чтобы к нам Машка Писина пелеехала. Значит можно! Ты обманываешь!

— Так она соседка! Если из одного дома, то можно. А с поезда, автобуса или самолета нельзя. За такое могут и в тюрьму посадить.

Я обиженно засопел. Нужно было как-то обойти странный закон, мешающий нашему с Лалой счастью.

— А, может быть, мы ее забелём, пока никто не видит?

— Не получится. Первый же милиционер все узнает и нас поругает.

Что ж, мне приходится подчиниться строгому советскому законодательству. Я с грустью смотрю, как разрушается моя личная жизнь: цыганка с дочкой выходят на какой-то станции и удаляются, позвякивая сверкающей медными монетами бижутерией.

Баловень судьбы. Проходит год.

— Эй, ты не видал моих лошадей? — с такой фразой папа меня будит, чтобы отвести в садик. Зима, на улице темно, а под одеялом так уютно и хорошо… Но папа, даром, что водитель грузовика, зачем-то ищет каких-то скакунов и постоянно повторяет вопрос. Совсем старик плохой стал. Каждое утро я отвечаю, что никого не видел. Да и кого в такой темноте рассмотришь? Видимо, не удовлетворившись ответом, он начинает меня одевать, умудряясь собрать лежащее и немного сопротивляющееся тело до состояния, когда остается всунуть ноги в сапоги и напялить короткую шубейку. Я мысленно предполагаю, что в этот раз мы таки пойдем искать лошадей, но — нет, наш путь снова ведет в противный садик.

Из-за того, что папа тратит слишком много времени на расспросы о пропавших лошадях, мы всегда выходим позже, чем нужно. Дело в том, что мой детсад находится в тридцати метрах от дома. Но нас отделяет от него забор, который нужно обходить с упитанным и укутанным в несколько слоев одежды ребенком (со мной). На этот случай родитель придумал оригинальный метод экономии времени и «пронзания» пространства. Нет, он не изобрел телепорт или машину времени. Батя перекидывает меня через ограду, и, пока я там стою в одиночестве, он бежит вокруг забора. Глядя на красивый галоп отца, представляю, как лихо он мог бы меня в этот момент тащить на санках и обижаюсь.

Джентльмен удачи. Обычно с садика меня забирают мама и бабушка. Но в один летний день их почему-то долго нет. Практически всех детей уже забрали. В песочнице осталось только двое беспризорников: я и сопливая Полина.

— Мама говорила, что оставит меня в садике за плохое поведение, — хнычет «однодетсадница».

— Мне тоже так говорили, — сжимаю губы, чтобы не расплакаться и вспоминаю, за что со мной могли так подло поступить. Ну как же я мог забыть! Недавно я попилил выдвижной ящик нашего шкафа, оставив на нем пару десятков «засечек». Да, именно тогда мама и говорила, что оставит меня в детском саду навечно. Слишком сурово. Такое наказание обычно дают за разбитый телевизор или магнитофон. А тут какой-то старый шкаф… Внезапно мама и бабушка появляются в воротах садика. Моментально забыв о Полине и ее соплях, я покидаю песочницу.

На каникулах между первым и вторым классами я нанес семье значительный материальный ущерб. Обычно за такое детей оставляют в тундре с голодными волками, но я тогда отделался получасом стояния в углу. Был у бабушки набор каких-то зеленых скляночек. Одна из них была оборудована пульверизатором, нажимаешь изящный резиновый пузырек — и с другой стороны выстреливает красивый «пшик». Долгое время она стояла пустая, а после приезда в гости родственников в нее налили какую-то ароматную водичку. Я был дома один, присел рядом с этим пузырьком, пшикнул раз, пшикнул два — красиво! Как будто танк стреляет или ружье. Вот и заигрался воображаемым оружием. Кто ж знал, что это были дорогие французские духи, которые родственники привезли из Москвы в подарок бабушке? Говорят, что приятный запах парижского парфюма можно было унюхать даже на улице. Я тогда еще подумал, что как только ароматная водичка в пузырьке закончится, я обычной из-под крана туда налью. Скандал разразился, когда бабушка и родственники вернулись домой. Всыпали, конечно, но потом долго смеялись. Папа сказал, что только такой оболтус, как я, может превратить французские духи в освежитель воздуха. А квартира действительно еще неделю вкусно пахла.

Путешественник. Кстати, у меня есть еще один комплект бабушки и дедушки со стороны папы. У них частный дом с участком на окраине Алма-Аты. Меня нередко отправляют туда «на побывку». Из городской квартиры с сервантом «Хельга», цветным телевизором, торшером и пуфами я попадаю практически в другой мир с поросятами, курами, туалетом во дворе и отсутствием ванны. Я жалуюсь на нехватку элементарных удобств.

— Опять к нам декан кафедры научного куркулизма пожаловал, — смеется дедушка.

Бабушка наливает мне в тарелку молока, бросает в него куски батона и посыпает сверху сахаром. Лучшей еды просто не бывает на свете. Дедушка зорко следит, чтобы я не залез спать в будку к собаке (были прецеденты) или не засунул в рот окурок с земли (случались инциденты).

А еще почти каждый день в наш район приезжает цыганский курьер на телеге с лошадью и продает разноцветные леденцы. Насколько я помню, сотрудники этой доставки не были сертифицированы, «звезд» в рейтинге не имели, а еще никто не додумался спросить их о санитарной книжке. Как я выжил, до сих пор не понимаю.

Здесь у нас тоже есть своя банда малолетних «робингудовцев» с мечами и луками. Играть мы бегаем на речку Весновку. Она протекает по пологому, тенистому и прохладному оврагу. Свое начало она берет на горных вершинах, покрытых ледниками, а потому даже в самые жаркие летние дни искупаться в ней отваживаются лишь самые морозоустойчивые. Моей отваги хватает лишь на то, чтобы изредка мочить там ножки. Бр-р-р!

Страстный гурман. Середина восьмидесятых. Один наш близкий родственник решает жениться на совершенно посторонней девушке, которая в процессе бракосочетания тоже должна стать родственницей. Чудеса, да и только. Кто-то из знакомых предлагает провести свадьбу в местном ресторанчике. Значительная часть семейства в лице дедушки, бабушки, будущего молодожена и прочих сочувствующих отправляется в заведение, чтобы договориться о проведении праздничного банкета. Меня не с кем оставить дома, поэтому я тоже попадаю в состав этой кулинарно-тактической бригады. Мы встречаемся с администратором, и согласовав дату праздника, приступаем к утверждению списка холодных и горячих блюд. Получив меню, взрослые с жаром начинают обсуждать список яств, каковые они хотели бы отведать в день официального «охомутания» нашего родственника. В процессе этих разговоров я впервые слышу загадочное и волнительное слово «холодец». Это же явно что-то холодное, и по названию напоминающее леденец. Что же это? Я представляю себе особенный вид мороженого с невероятными фруктовыми вкусами. Какое же было счастье, что родственники утверждают холодец в качестве одного из блюд.

Все дни перед банкетом я представляю, как съем свою порцию, а потом выпрошу это чудо у добрых родителей, бабушек, дедушек и прочих зазевавшихся родственников. Пожалуй, что день женитьбы я предвкушаю даже больше жениха и невесты. По их довольным глазам видно, что они-то брачную ночь ждать не стали и свой волшебный «холодец» уже распробовали.

День свадьбы. Я с нетерпением жду, когда дядя наконец-то пройдет глупые конкурсы и выкупит свою ненаглядную невесту. Стоически пережидаю регистрацию в загсе. Считаю минуты до начала банкета. Неистово ерзаю на стуле в ожидании, когда нам вынесут тот самый волнительный холодец.

Каково же было мое удивление, когда вместо удивительного фруктового мороженого, передо мной ставят «квадратик» какой-то подозрительной ресторанной слизи. В ее недрах угадывается неаппетитное мясо, а прямо в лицо «смотрит» разваренная морковка. Постойте! Это какая-то ошибка! Эта гадость не может называться чудесным словом «холодец»! От разочарования и огорчения я плачу, роняя слезы прямо на это кулинарное непотребство. Добрые родственники заказывают мне две порции мороженого с шоколадной крошкой, в попытке хоть немного смягчить мою гастрономическую детскую травму.

Умудренный опытом. Где-то во втором классе у нас в школе возникает игра: мальчики задирают юбки девочкам. Ничего такого, без серьезных намерений, просто нравилось, как визжат юные барышни. Через неделю пацанам наскучила эта игра, а я как-то, знаете ли, втянулся. В какой-то момент девочкам надоело бегать от меня, и они нажаловались учительнице. Та вызвала родителей в школу. Послушать историю о моем недостойном поведении пришла бабушка, вырастившая к тому времени двоих сыновей. Она спокойно выслушала учителя и пообещала принять меры.

— Витя, ты так больше не делай. Некрасиво получается. Девочки жалуются, — мы с бабушкой возвращались домой.

— Хорошо, больше не буду. Они так смеялись, я думал, им нравится.

— Мой мальчик, тебя ждет еще немало сюрпризов. Женщины — существа загадочные. Ты никогда не поймёшь, что им нравится, а что — нет. Но больше под юбки не лазь. Серьезно, ну что ты там не видел?

— Не буду, — я виновато потупил взор, размышляя, чего я там видел и чего разглядеть не успел.

Вот такой у этой книги «герой». Приятно познакомиться.

Москва

Самолет начал снижение и через полчаса приземлился в Москве. Там нас встретил столичный родственник — двоюродный брат бабушки, бравый полковник в отставке по имени Михаил. Он пожал руку папе, похлопал по плечу маму и потрепал меня по голове.

— У пацана глаза умные. А руки — как воробьиные коленки. Ничего, в армии станет настоящим мужчиной, — весело сказал родственник.

Мама незаметно скривила губы и закатила глаза, обозначив свою позицию по поводу перспектив моей военной карьеры. Я расстроился, потому что очень хотел стать солдатом и когда-нибудь в отдаленном будущем героически пасть за Родину, чтобы все плакали и говорили, мол, был Витька хорошим парнем. Такой, знаете, про которого можно сказать, что был и ладно скроен, и крепко сшит. А красавец какой!

Оказалось, что наши московские родственники были скорее «подмосковскими». В том смысле, что жили они в Подмосковье. Полковник на своей белой «Волге» больше часа вез нас от аэропорта к себе домой по красивой широкой дороге. Мимо нас проносились леса, луга и поселки. Наконец мы приехали в какой-то уютный городок и заявились в большую трехкомнатную квартиру родственников, каковые проявили гостеприимство и приютили нас на несколько дней.

Кроме отставного полковника в квартире проживала его жена — приятная и добрая женщина Валентина, а также, гостивший у них внук Коленька — пухлый бутуз лет семи с вечно недовольным лицом.

Родители открыли чемоданы и осчастливили московских родственников дачными помидорами и патиссонами. Они были действительно рады: таких деликатесов в этих северных широтах не водилось. Коленька долго и недоверчиво изучал патиссон, не веря, что природа могла создать столь странный «фрукт».

— Дедушка, а это не новейшая американская мина, про которую ты говорил? — поинтересовался мальчик.

Полковник посмеялся и откусил кусок патиссона, обнажив внутренности обычного советского огурца. Бутуз успокоился, переведя внимание на мешочки с алма-атинскими шоколадными конфетами.

— А вот и наши знаменитые конфеты, почти что ваши земляки. Алма-атинская кондитерская фабрика — практически московская, — со значением произнес папа.

— Как так? — удивились родственники.

— Это наследство эвакуированных во время войны московских фабрик, кажется, «Бабаевской» и «Рот Фронт».

— Да, было время… Сейчас уже не все москвичи помнят, что знаменитые панфиловцы, стоявшие здесь насмерть, приехали из Казахстана. Меняется страна, — вздохнул полковник и смахнул ладонью слезу. — Ладно, давайте выпьем за встречу.

— Коленька, возьми конфетки, — предложила Валентина, — и не забудь с Витюшей поделиться.

Бутуз в несколько приемов сгреб большую горсть конфет и рассовал их по карманам. Потом он развернулся и потопал в свою комнату.

— Коленька, ты куда? А как же поделиться? — обеспокоилась Валентина.

— В свою комнату. Там удобней делиться, — пробурчал Коленька, который мне уже начал не нравиться.

— Деловой. Настоящий москвич, — шепнул мне на ухо папа.

— Хорошо, мой маленький, — откликнулась Валентина. — Витюша, идите в комнату и поиграйте. Коленька, покажи свои игрушки. А мы пока тут поговорим.

Мы вошли в комнату Коленьки. Он выгреб конфеты из карманов и спрятал их под подушку кроме двух штучек. Одну он дал мне, а вторую быстро избавил от обертки и жадно засунул в рот. Устало вздохнув, бутуз с надменным видом начал показывать свои богатства. Надо сказать, что московские игрушки поражали воображение: тут были и роботы на дистанционном управлении, модельки машин, пистолеты с присосками и даже автомат ППШ — практически как настоящий. Я вспомнил свой ярко-оранжевый АК-47, который совершенно не походил на боевой, и взгрустнул. Нет, конечно же, у меня игрушек тоже хватало. Я мог бы похвастать коллекцией солдатиков, которых было сотни полторы, а также красивыми железными танками и бронетранспортерами. А еще настольными футболом и хоккеем. Но все объекты моей гордости были далеко. Эх, надо было «срезать» этого беспардонного московского родственника!

— Обычные игрушки, скукота. А у меня свой верблюд есть, — скучающим голосом заявил я.

— Как это? — встрепенулся Коленька.

— У нас в Казахстане у всех школьников есть верблюды. Мы на них в школу ездим. Они такие большие, теплые и с двумя горбами.

— Не может быть, — бутуз недоверчиво посмотрел мне в глаза. — А где вы их держите? Дома?

— Нет. На ночь мы отправляем их пастись. А утром они сами приходят к дому и отвозят нас прямо к дверям школы. А когда я перейду в седьмой класс, то получу собственную лошадь и буду целыми днями скакать на ней, как Чапаев.

Пацан изумленно смотрел на меня, открыв рот. Надо было остановиться, но чрезвычайно удовлетворенный произведенным эффектом, я уже не мог прекратить врать.

— А когда я вырасту, то смогу по казахским обычаям взять две, а то и три жены. У вас в Москве так нельзя. Будешь всю жизнь с одной жить.

Не думаю, что Коля до этого момента вообще имел какие-либо матримониальные планы. Однако известие о том, что у какого-то заезжего провинциального родственника будет чего-то в два или три раза больше, чем у него, расстроило избалованного пацана вконец.

— А я могу к вам в гости приехать и на верблюде покататься? — умоляющим голосом спросил Коленька.

— Ну не знаю. Верблюды только казахский язык понимают. Чтобы его позвать, надо знать слова «салам алейкум». Говоришь «алга» — он вперед едет. Скажешь «рахмет» — он останавливается и ложится, чтобы ты смог слезть. А вечером надо произнести «жол болсын». Тогда он идет пастись в степь. Вряд ли ты запомнишь.

— Я запомню! Ты только на бумажке напиши эти слова!

— Оно мне надо? — безразлично ответил я.

— Я тебе за это автомат подарю! И лучшую модельку! — срывающимся голосом запричитал бутуз.

— Ну ладно. Мне, конечно, твой автомат не особо нужен, у меня дома три таких валяется. Ну, раз ты просишь, то возьму. И модельку.

Оставшийся вечер мы дружно играли, а стремящийся завоевать мое расположение бутуз даже притащил из-под своей подушки половину конфет.

Прогулка по Москве

Утром я получил небольшой нагоняй. Взволнованный Коленька перед сном, естественно, рассказал бабушке и дедушке о своем намерении поехать в Казахстан, поведав о верблюдах, лошадях и возможности завести нескольких жен. Давясь от смеха, родственники доложили о моих шалостях родителям, а те, в свою очередь, не в силах сдержать улыбки, провели профилактическую беседу. Мне пришлось просить прощения у Коленьки, но тот был смертельно на меня обижен, и вопрос получения вожделенного автомата, судя по всему, был снят с повестки.

Полковник завел свою «Волгу» и отвез нас на Красную площадь. Первым делом мама потащила всех в ГУМ. Идея была крайне неудачной. Дело в том, что основная масса наших денег уже была обменена на восточногерманские марки. Тратить небольшие запасы оставшихся рублей в самом начале путешествия было довольно рискованно: кто знает, какие могут приключиться неприятности. Поэтому, проходя мимо витрин и стеллажей ГУМа, мама стоически повторяла: «В Германии я куплю такую же, но лучше и дешевле». Пережив невероятные потребительские испытания, она все-таки приобрела венгерскую «губнушку» в качестве компенсации за страдания. Покинув величественный ГУМ, родители решили погулять по Москве.

Мы пристроились в конце длинной очереди. Перед нами стояла группа детей из Средней Азии, туристы из Болгарии и еще сотни разных людей.

— А почему такая длинная очередь? — спросил я. — Дефицит дают? Мороженое или «Пепси-колу»?

— Тихо ты. Мы в Мавзолей идем.

Хорошо, пусть будет мавзолей. Я, правда, не знал, что это такое, но такая очередь не будет стоять ради какой-то ерунды. Стоп! Нам же в школе говорили! Это же Мавзолей Ленина. Я же октябренок! Эх, значок дома оставил!

Разношерстная очередь продвигалась быстро, и через полчаса мы вошли в небольшое помещение, где лежал маленький ухоженный старичок. Он не был похож на тот могучий памятник в сквере у нашей школы, но я все равно его узнал. Сделав скорбно-возвышенное лицо, как в фильмах о войне, я торжественно и вдохновленно прошел вокруг саркофага. Мы вышли на улицу.

— А почему Ленин здесь лежит? — спросил я.

— А где же ему еще быть? Понимаешь, он ведь — основатель Советского Союза, — отец присел на корточки передо мной. — А здесь он лежит, чтобы люди помнили о нем и его великих делах.

Я понимающе кивнул и весь день ходил под впечатлением от посещения Мавзолея, тайно мечтая о том, как расскажу всем одноклассникам об увиденном. Они будут поражены, удивлены и станут страшно завидовать. Я хотел было еще раз встать в очередь и вновь посмотреть на Ленина, но родители меня отговорили.

Оставшийся день мы бродили по Москве. Удивились у Царь-пушки, поохали возле Царь-колокола, покатались на речном трамвайчике и по инициативе мамы обошли все местные магазины. Москва была прекрасна: огромные здания, чистые улицы и улыбчивые люди со всего света. В первый раз в жизни я увидел здесь африканцев. Так и хотелось подойти к одному из них и сказать: «Приятель, обещаю: Советский Союз больше никогда не позволит возродить рабство». А он бы понимающе кивнул и крепко пожал мне руку.

Ближе к вечеру родственник забрал нас на своей «Волге» и отвез домой. Взрослые собрались на ужин и весело разговаривали. Мы с Колей тоже присутствовали за столом. Папа по своему обыкновению шутил и травил байки.

— Наши родители — все политические. Ходят на собрания и выборы, смотрят международную панораму. Мы с женой — профсоюз. Трудимся, получаем путевки и премии. А Витька у нас — анархист.

Взрослые рассмеялись.

— Папа, а Ленин тоже был анархистом? — серьезно спросил я.

На кухне стало тихо, женщины переглянулись, папа поперхнулся, а отставной полковник сурово посмотрел сначала на меня, потом на него.

— Нет, Ленин был верным… ленинцем, — обескураженно ответил папа.

— А почему ты меня тогда анархистом назвал? Я, между прочим, сегодня в Мавзолее был, — авторитетно заметил октябренок в моем лице.

— Анархист — это человек, который не признает порядка. Помнишь, ты двойку за поведение получил, когда девчонкам юбки задирал? Вот. Ты поступал, как форменный анархист, — выкрутился папа.

Полковник улыбнулся.

— Тогда ты меня таким словом больше не называй. Я — октябренок, и девочкам юбки задирать больше не буду, — я серьезно посмотрел на папу.

— Не зарекайся, — папа чуть было не начал опять шутить, но под внимательным взглядом полковника быстро спохватился. — Конечно, сын. Больше никакой анархии и задранных юбок!

Полковник одобрительно покачал головой.

Вообще, московские родственники были очень милыми, гостеприимными людьми. Мы помирились и даже подружились с Колей, и вечерами, свободными от прочесывания Москвы, играли в его игрушки. Валентина каждое утро и вечер накрывала нам вкусные завтраки и ужины, а суровый на первый взгляд отставной полковник оказался добрым дедушкой, рассказывавшим анекдоты и истории о своей молодости. Правда, я не всегда понимал их смысл из-за обилия незнакомых слов: самоходка, махорка, самокрутка, горбатый, ишак и тридцатьчетверка. Выяснилось, что он тоже бывал в Германии, но почему-то рассказывал не о магазинах и универмагах, о которых так мечтала мама, не о пивных реках из фантазий папы, а о суровых боях, танках и самолетах. Правда, по вечерам полковник ненадолго становился злым и едким: он включал телевизор и начинал с ним ругаться.

— Ну, Миша, ну ты — пи@дабол. Хуже Троцкого. Перестройка у него! Что ты делаешь? Куда ты страну толкаешь? Ты еще хуже Никитки-кукурузника! Кто стучится в Мавзолей, с раскладушечкой своей! Эх, Сталина не хватает!

О чем речь — мне неведомо. Видимо, Сталин — это какой-то очередной дефицит, раз его не хватает. Перед глазами встает картинка: утро, магазин, у прилавка толпится народ.

— Почему Сталина опять не хватает? — спрашивает полковник с авоськой.

— Не завезли, — слегка по-хамски отвечает надменная продавщица.

— А когда будет? Все время обещаете, а его нет! — шумят люди.

— Не знаю. На склад не завезли. Вообще в городе нигде нет, — работница торговли корчит кислую мину. — Хватит уже сюда ходить! Я слышала, что его вообще перестали выпускать. Устаревшая модель. Говорят, что никому не нужен.

— Как же никому? — от возмущения на секунду у полковника спирает дыхание. — Вот нам здесь всем нужен! Он всей стране сейчас необходим!

— Нужен! Отдайте его! — кричат люди. — На самом деле у них есть! Это заведующий Мишка припрятал!

В магазине появляется наряд милиции с новенькими резиновыми дубинками.

— Граждане, не надо скандалить и возмущаться. Расходимся. Ходят тут, права качают…

Москва — Львов

На следующее утро мы вновь приехали в большой просторный аэропорт. Привычная уже суета, спешащие пассажиры и красивая песня о городе, который мы покидаем: звонкий голос Муслима Магомаева разносится по огромному зданию, проникая в каждый его уголок:

'Песня плывёт,

Сердце поёт,

Эти слова,

О тебе, Москва!'

Большой белоснежный лайнер вновь понес нас на запад. Под крыльями — живописные узоры лесов, рек и деревушек. Очень скоро самолет сел в древнем Львове. Нас встретил мамин брат, папин деверь и мой дядя — Сергей. Он тоже был военным. С мамой он поцеловался, папе пожал руку, а меня потрепал по голове и «дежавюшно» пообещал блестящую карьеру в войсках. Потом на старом армейском «бобике» мы поехали по древней львовской брусчатке, ощущая задницами каждый ее выпуклый камушек.

В большой квартире дяди нас встретили его красивая жена Галина, дети: старший Дима и младшая Лена (мои двоюродные брат и сестра), а также семейство каких-то друзей, Красановых или Круасановых, которые тоже здесь были проездом. Мы раскрыли чемоданы и стали раздавать подарки. Говорят, что Москва портит людей. К помидорам она тоже была безжалостна: во Львове они уже не выглядели такими жизнерадостными и загорелыми молодцами, как при отлете из Алма-Аты. Шоколадные конфеты, на манер змей, попытались сбросить свою сладкую «кожу». Зато патиссоны держались огурцами. Да и «дедушко-бабушкинские» 200 рублей ничуть не изменились. Мне показалось, что дядиной семье они даже больше понравились, чем все наши кондитерско-овощные подарки.

Обнявшись-поцеловавшись, взрослые пошли в залу, а Дима потащил меня в детскую. Надо сказать, дядина семья каждый год гостила в Алма-Ате, поэтому с братом мы были давно и хорошо знакомы. Дима был старше меня на три года и, естественно, он придумывал все игры и развлечения. А поэтому в моих глазах он был кем-то вроде заместителя Д’Артаньяна или исполняющего обязанности Робина Гуда по вопросам организации развлечений для младших братьев.

— Смотри, что покажу. Теперь мы настоящие советские разведчики! С документами! — с этими словами Дима достал из дальнего угла выдвижного ящика две красные записные книжки с нарисованными на них звездами. Белые страницы внутри были аккуратно заполнены от руки. Я открыл свой документ. Там красовалось мое ФИО, место и год рождения. В графе «звание» было написано, что я старший лейтенант разведки.

— Они же ненастоящие! Это ты заполнил, — рассмеялся я.

— Дурень! Заполнил, конечно, я. Но посмотри, папа поставил настоящие печати!

Действительно, в каждом углу стояли отметки «Канцелярия. Западный военный округ».

— Вот классно! Надо будет друзьям показать! Вот обзавидуются! — я очень обрадовался и стал запихивать свой «документ» в карман.

— Верни! Их нельзя никому показывать. Папа сделал это секретно. А мама говорит, что если кто-то узнает, что он военную печать поставил ради глупой детской забавы, то его ждет неминуемый трибунал и служба прапорщиком на какой-то невообразимо жаркой Кушке в ужасном месте географии.

Брат отобрал мой «документ», приложил его к своему и спрятал их в ящике. Я не знал, что такое трибунал, но это слово звучало как-то особенно строго и угрожающе. Я, конечно же, не хотел, чтобы мой дядя отправился в то опасное место.

— Ну, а как тогда играть этими документами, если они настолько секретные, что их нельзя даже из квартиры выносить? — я окончательно расстроился.

— А что, по-твоему, Штирлиц в гестапо с советским паспортом ходил? Стоит такой перед Борманом, а у самого в кармане — удостоверение разведчика, пропуск в Кремль и билет на самолет до Москвы?

— Не знаю. Наверное, прятал документы в потаенном кармане, чтобы резидентам и связным показывать? — предположил я.

— Балда. Для встреч со связными он использовал пароль. А документы хранил в тайнике. Мы тоже так поступим. Тем более, что мимо моей мамы ни один гестаповец незамеченным не пройдет.

Долго придумывали пароль. Вспомнили какой-то старый фильм про разведчиков. Там спрашивали про какой-то славянский шкаф.

— Точно копировать мы не будем, — авторитетно заявил брат. — Да и что это за славянский шкаф такой, я не знаю. Давай, может быть, что-то попроще? Может быть, что-нибудь про газету? Они же везде есть.

— Давай! Здравствуйте, у вас есть в наличии газета «Правда»?

— «Правду» уже продали. Есть только сборник речей Михаила Горбачева.

Львов

Во Львове наше семейство провело примерно неделю. Тремя семьями мы бродили по этому удивительному древнему городу, любовались старинными зданиями и грозными крепостями. В местном магазине нам с братом купили две пластиковые шпаги, и мы на какое-то время оставили ряды советских разведчиков, поступив на службу в полк мушкетеров. По улицам мы ходили со своим новым оружием, засунув его за пояс.

— Здесь снимали фильм «Д’Артаньян и три мушкетера», — сообщил информированный дядя.

Мы с братом переглянулись. Руки сами потянулись за шпагами.

— Слушай, мы просто обязаны устроить поединок в этом легендарном месте! — шепнул Димка.

— Точно! Я вызываю тебя на дуэль! Кстати, а как бы Дюма описал эту сцену? Солнце стояло в зените. Его лучи заливали мощеную улицу древнего города. Два непримиримых врага готовы были схлестнуться в смертоносном поединке. Первый — злой и неприятный, задира, грубиян, хулиган, забияка и кондотьер, долговязый, прыщавый и в очках — гвардеец кардинала де Дюмон.

— Что за отвратительное описание? И почему я опять гвардеец кардинала? Сколько можно? Я ни разу еще не был мушкетером, — возмущается Димка.

— Младшим надо уступать, а то я твоей маме пожалуюсь, — отвечаю я.

Что ж, надо отметить, что мастерством дискуссий, манипуляций и дворцовых интриг я владею не хуже, чем шпагой. Димка расстраивается: ему вечно приходится исполнять роль злодеев.

Лицо де Дюмона перекошено злобой из-за того, что он попал в полк гвардейцев не по своей воле. Он старше, больше и опытней своего оппонента. Но у него есть и слабые стороны. За последний год он сильно «вымахал» и стал слегка неуклюжим подростком, не успевшим привыкнуть к своим длинным рукам и ногам. Его противник — мушкетер и маркиз де Витёк. Он молод, весьма проворен и чертовски красив (так говорит его мама). Благородный де Витёк никогда первым не затевает драку, но всегда даст ответ любому наглецу. Конечно, мушкетер не столь опытен, как его престарелый противник, но он чертовски быстр, гибок и напорист.

— Как престарелый? Мне только двенадцать лет! Может, хватит уже хвастаться? — улыбается брат. — Начнем схватку, месье?

Противники испепеляюще смотрят друг другу в глаза. Их хищные пластиковые клинки, инкрустированные штампованными рубинами, готовы в любой миг схлестнуться, издавая неприятный щелкающий звук, предвещающий быструю погибель. На острие каждой шпаги надета специальная крышечка, чтобы не травмировать глаза оппонента. Она постоянно сваливается, поэтому примотана синей изолентой, делая оружие еще более эффектным и элегантным.

Расчетливый де Дюмон мог бы одолеть противника, но он знает, что если периодически не поддаваться, то де Витёк побежит жаловаться в королевский дворец, ведь у него там есть могущественные покровители. А это грозит очередным неприятным разговором и опалой без получения мороженого. Что ж, ставки сделаны!

— Тысяча чертей! Каналья! — кричу я и нападаю на брата.

— Щенок! — орет Димка, парируя мой выпад.

Дуэлянты дрались, как разъяренные тигры. Многоопытный и длиннорукий де Дюмон не без труда отбивался, а верткий де Витёк отчаянно атаковал, не в силах преодолеть оборону своего визави. Напряжение нарастало. С бретеров лился пот. Де Дюмон размышлял, стоит ли ему в этот раз выиграть или надо снова поддаться. Внезапно поединок был бесцеремонно прерван вербальным распоряжением из дворца.

— Вы что, обалдели? Орете и деретесь в центре города! Опозорить нас решили! — ругаются родители. — А ну-ка уберите свои шпаги и ведите себя прилично! Дома получите нагоняй!

Поединок окончен. Противники прячут шпаги и понуро идут дальше. Что ж, настроение монархов переменчиво. Сначала они вручают тебе грозное орудие убийства и защиты своей чести, купив его в магазине игрушек. А потом они же неожиданно запрещают публичные дуэли, скрепив свой запрет официальными подзатыльниками.

Де Дюмон и де Витёк привыкли к этим придворным интригам и хитросплетениям судьбы: они повержены, но не сломлены. «Се ля ви, шерше ля фам», — думают отважные бойцы, надеясь на то, что удача снова повернется к ним лицом, пусть даже двадцать лет спустя.

Все прогулки дядя снимал на небольшую кинокамеру. Поужинав, мы гурьбой садились перед стенкой с белой простынею, а дядя показывал киноотчет о наших гуляниях. Вот такой уютный ютубчик только для своих. В его хронику даже попала наша схватка с братом. Со стороны она выглядела не столь эпично и зрелищно, как мы себе ее представляли: на экране две макаки разного роста размахивали друг перед другом палками. Спать мы ложимся расстроенные.

Для детей выделена одна спальня, там нас набилось пять человек: я, брат, сестра и еще двое Круасановых младших — сын и дочь начального школьного возраста. По обыкновению мы лежим и болтаем перед сном.

— А у нас мама с папой часто ругаются, — грустно шепчут младшие Круасановы. — Хотят развестись.

— Наши тоже, — говорят брат с сестрой.

— И мои, — присоединяюсь я.

— Видимо, желание разойтись — это естественное состояние женатых людей, — резюмирует многоопытный и склонный к философии Димка.

— А еще мама говорит, что все папины родственники — алкоголики. А кто это? — шепчут Круасановы.

— У обычных людей есть деньги не только на водку. А у алкоголиков есть деньги только на водку. Так моя мама говорила, — вставляю свои пять копеек.

— Непонятно, — вздыхают неудовлетворенные ответом собеседники.

— А я недавно выпил водки! — шокирует всех Димка. — По ошибке. Когда у папиных знакомых свадьба в ресторане была. Думал, в стакане вода, а там оказалась такая жгучая и горькая водка. Я чуть не задохнулся. Вспомнил, что надо обязательно огурчиком ее заедать. Начал искать. Хорошо, что недалеко на столе стояла тарелка с малосольными огурцами. Вот я и схватил один.

— Ну и как? Помогло?

— С огурчиком пойдет! Но сама водка противная.

Так за разговорами мы засыпали безмятежным сном, чтобы утром продолжить беззаботные игры и забавы.

Несмотря на то, что все в моей жизни было хорошо и спокойно, во время путешествия я почувствовал, что в стране происходит что-то неладное и зловещее. Вечерами взрослые подолгу засиживались на кухне, что-то горячо обсуждали и спорили. Чернобыль, Афганистан, националисты, беспорядки в Алма-Ате, Тбилиси и Сухуми, страшный взрыв в Уфе, Ельцин, митинг в Москве, забастовки шахтеров — эти непонятные, но одновременно пугающие слова нередко доносились до моих ушей. Все чаще можно было услышать слово «душераздирающий», которым можно было описать те или иные события. С другой стороны, взрослые с удовольствием слушали записи Задорнова и Хазанова, которые смешно рассказывали, как все глупо и бестолково устроено в Советском Союзе. Все это сильно контрастировало с тем, чему нас учили в школе и что показывали по телевизору.

Примерно в это время и появился симптоматический анекдот про Брежнева. Помирает, значит, дорогой Леонид Ильич. Собрались его помощники и заместители. А Брежнев говорит, мол, в гроб положите меня на живот. Собравшиеся отказываются. Говорят, что так нельзя, не принято. И спрашивают, с чего вообще появилась такая мысль у мудрого генсека. А тот отвечает, мол, поживете без меня, а потом еще откопаете, да в попу целовать будете, умоляя вернуться. Всем родственникам анекдот нравился. Они говорили, что Леонид Ильич был прав.

В общем, было решительно не ясно, что происходит, но было совершенно понятно, что ничего хорошего. Впрочем, детское сознание не было готово вникать во все эти перипетии, а поэтому мы продолжали гулять, играть и всячески веселиться.

Приключение в лифте

Оставался один день до отъезда из Львова. Всю нашу детскую гурьбу отправили на пару часов погулять во двор, чтобы не мешать взрослым собирать вещи.

— Не вздумай никого потерять! — строго наказали старшему Димке, который был явно не в восторге от перспективы отвечать за жизнь и здоровье четырех глупых малолеток.

Впрочем, в те достопамятные времена родителей не особенно интересовало мнение детей, а потому Димке ничего не оставалось, как безропотно повиноваться. Квартира располагалась на седьмом этаже, поэтому мы решили вызвать лифт. Когда тот приехал и распахнул свои объятия, мы загрузились в кабину и нажали кнопку первого этажа. Лифт скрипнул и покатил вниз.

— Смотри, как я могу, — с этими словами Димка лихо подпрыгнул, с грохотом приземлившись всем своим немалым весом на пол кабины.

Лифт дернулся и остановился. Мы вскрикнули от испуга. Дима расхохотался.

— Дима, что ты делаешь! Ты нас напугал, — мы с Леной стали ругать брата.

— Мы застряли! Мы здесь погибнем! — начали ныть младшие Круасановы.

— Да я сто раз так делал. Ничего не застряли! — довольный произведенным эффектом, смеялся Димка.

Он нажал кнопку, лифт снова скрипнул продолжил плавное движение.

— Я же говорил, ничего страшного. Можно еще раз так сделать, — Димка снова прыгнул и заржал.

Лифт, душевно матюкнувшийся где-то в глубине своих механизмов, снова встал. Мы опять стали ругаться.

— Ладно-ладно, больше так не буду, — пробурчал Димка, недовольный отсутствием восхищения его лихостью и критикой снизу (в буквальном смысле).

Он ткнул пальцем в кнопку с изображенной единицей. Но в этот раз лифт решил больше не катать маленьких неблагодарных засранцев. Димка еще несколько раз нажал на кнопку. Ничего.

— Отлично, сходили погулять! Вот на фига так было делать? — мы с Леной усилили накал обвинений.

— Мы застряли. Мама с папой уедут без нас! — заревели младшие Круасановы.

— Да погодите вы! Сейчас вызову дежурного, он нас вытащит через пять минут, — сказал Димка и нажал какую-то чудесную кнопку.

Мы стали ждать. Но дежурный все никак не приходил. Десять, двадцать, тридцать минут… Ничего… Тем временем лифт решил «размяться» и стал тихонько двигаться то вверх, то вниз. Это напоминало парение горного орла, оседлавшего воздушные потоки. Прошел еще час. Мы были словно испуганные космонавты, которых забыли в старом и вонючем спутнике, дрейфующем по каким-то малоприятным задворкам Вселенной.

— Никто не придет! Нас не спасут! — мы с Леной опять набросились на Димку.

— Я хочу пить! Я хочу какать! — синхронно сообщили младшие Круасановы.

Димка, озадаченный таким поворотом дел, начал, как на пианино, по очереди жать кнопки. Но все было без толку. Оставалось одно: орать, бить и пинать стенки лифта. Какое-то время на наши возгласы никто не отзывался. Однако через некоторое время мы услышали озабоченный голос женщины. Она что-то говорила на украинском языке. Я понял лишь слово «диточки». Через некоторое время двери лифта начали со скрипом открываться. Через появившуюся щель внизу, на высоте коленей, мы увидели обеспокоенное лицо женщины в очках.

— Диточки, вилазьте! — она с трудом раздвигала двери кабины.

Оказалось, что кабина остановилась между этажами, ее нижняя часть находилась на уровне груди женщины. Соответственно, нам пришлось наклоняться и спрыгивать на пол подъезда с риском оступиться и улететь в темную шахту. Затея эта была явно не самой безопасной, но другого варианта вытащить пять напуганных детей из лифта на тот момент не было. Самоотверженная женщина, не перестававшая что-то говорить про «бидных диточек», помогала нам как могла, стараясь закрыть своим телом черный провал шахты. В какой-то момент один из нас смахнул с ее лица очки, которые с треском упали на пол и разбились. Она расстроилась, но виду не подала.

Оказавшись на свободе, забыв про слова благодарности, мы ринулись домой: одни — от страха, другие — срочно жаловаться родителям на этого противного Димку, третьи — пить и какать. Когда страсти улеглись, наши родители вместе испекли аппетитный домашний кекс с кремом и шоколадной посыпкой, вытащили дефицитный болгарский коньяк «Слынчев Бряг», достали коробку лучших алма-атинских конфет и отправились благодарить героическую женщину.

На следующий день папа, мама и я долго обнимались и прощались со львовскими родственниками. Потом мы сели в автобус и отправились в Брест.

Львов — Брест — Берлин — Хальберштадт

Быстроходный туристический автобус легко катил по просторам Западной Украины. Мимо нас проносились пейзажи удивительной красоты: густые леса, уютные поселки и колосящиеся поля.

'Червону руту не шукай вечорами,

Ти у мене єдина, тiльки ти, повiр!'

Звонкий голос Софии Ротару разносился по салону автобуса. Пассажиры, разомлевшие от путешествия, тихонько подпевали или выстукивали ногами в такт песне. Незаметно мы добрались до Белоруссии, а потом плавно въехали в древний город Брест.

— Вот мы и на границе Советского Союза. Там за рекой нас ждет чудесный край магазинов и прилавков с разными зарубежными шмотками. Отечественных нам не хватает, — объявил папа, считавший своим гражданским долгом вставлять «шпильки» во все потребительские инициативы своей энергичной супруги.

Мама хотела было подробно рассказать, что она думает о его шутках, но времени на выяснение отношений не было. Родители бросились к железнодорожным кассам. Нам продали билеты до Берлина на вечерний поезд.

— Там будут ленинградские вагоны. Вот в них и покатитесь, — сказала неприветливая кассирша.

К счастью, у нас было время до вечера, и мы решили посетить Брестскую крепость. Несколько часов мы осматривали эти исторические места, где наши предки-красноармейцы самоотверженно встретили первые атаки гитлеровцев. Глядя на стены, посеченные пулями и осколками, страшно было представить, какой ад здесь творился.

— Только бы это никогда не повторилось, — сказала мама и погладила меня по голове.

— Советский Союз — это силища. Никто не сунется, — заверил отец, который в армии служил танкистом.

Ближе к вечеру мы заняли боевую стойку на перроне. Когда состав подошел, мы стали судорожно искать обещанные ленинградские вагоны. Никто из проводников нам не мог ответить, где они находятся и существуют ли в природе. В итоге, когда до отправки оставались считанные минуты, нас запустили внутрь, предложив искать мифические ленинградские вагоны самостоятельно. Пока мы с мамой сторожили чемоданы в тамбуре, папа оббегал весь состав, но так ничего и не нашел. Кстати, мы были не единственными пассажирами тех самых вагонов: тут и там мелькали люди с выпученными глазами, которые тоже ничего не смогли разыскать.

Глядя на такую ситуацию, проводники предложили «безвагонным» пассажирам пристраиваться в коридорах — там хотя бы можно было разложить сиденья. В Берлин мы должны были прибыть только утром.

— Лучше, чем на своих двоих в пехоте, — заявил папа. — Но хуже, чем на танке, там хотя бы у каждого есть сидячее место.

Мама присела на раскладное сиденье, мы с папой примостились на чемоданы. За окном проплывала Польша: леса, поля и деревеньки. В принципе, все бы ничего, но, когда по коридору кто-то проходил, надо было вставать, чтобы освободить дорогу.

— Женсчина, ви можетэ поспать с ребьёнком в насчем купе. Просчу вас. А здьесь постою, — перед нами вырос здоровенный африканец. Он жестом пригласил маму в открытую дверь. — Мое мьесто возле окна.

Предложение было заманчивым. Папа одобрительно кивнул. Мама привстала, взяла меня за руку и прошла к купе. Оно было европейского образца: шесть просторных кресел — три напротив трех. У окна было одно пустое место, остальные пять занимали шумные немцы, которые поставили посередине чемодан и играли на нем в карты.

— Я туда не пойду, там одни мужики! — запротестовала мама. — Пацана вот возьмите. Пусть поспит.

Я был уверен, что немцы меня совершенно точно украдут, а родители обязательно забудут, но послушно зашел в купе вместе с африканцем: было неудобно отказывать в просьбе представителю угнетенных народов. А еще хотелось поспать. Немцы пропустили нас к окну, на несколько секунд убрав свой чемодан и понизив громкость разговора. Африканец сел у окна и посадил меня рядом. Он скомкал свою куртку, сделав из нее подобие подушки, на которую я уложил свою гудящую от усталости голову.

— Как тьебя зовут? — спросил африканец.

— Мьеня зовут Вьитя, — ответил я, решив, что так ему будет более понятно. — Йа из Алма-Аты. А тебья?

— Мьеня зовут Патрик. Йеду из Москви домой в Сьеньегал. В Каолак жьивет моя сьемья. Мой дом рьядом с рьекой Салум. Прьизжай в гости!

«Откуда в Африке реки? Там же джунгли, львы, обезьяны и страшная жара», — подумал я, проваливаясь в сон.

Поезд качался, немцы шумели, я дрых. Во сне время пролетает быстро. Казалось бы, только уснул, а тут тебя уже будит звук женской перепалки. Я открыл глаза. Немцев и африканца в купе уже не было, вместо них с чемоданами в ногах сидел папа.

— Час назад проехали границу. Подъезжаем к Берлину. Уже скоро, — от всей души зевнув, сказал папа.

— А там кто ругается? — я показал в коридор.

— Выяснилось, что ленинградские вагоны, воспетые в легендах сладкоголосых брестских кассиров, все-таки есть. Но их вчера забыли открыть. Из-за этих му… мурзилок мы всю ночь в коридоре проторчали. Сейчас с ними мама и другие женщины ругаются, да только что теперь толку. Мы уже почти на месте.

За окном потянулись городские кварталы. Тот Берлин, который я сейчас наблюдал, сильно отличался от города из фильмов про войну. Для начала, он был цветным, что само по себе уже было неплохо. Мы въехали в город солнечным утром, когда по бирюзово-голубому небу бежали ярко-белые взлохмаченные облака. На зданиях мелькали непривычные триколоры черно-красно-желтого цвета с молотком и циркулем посередине.

— Ну вот, посмотрим, где жили наши немецкие предки, — сказал папа, который наполовину был «германцем».

— Они были из Берлина? Фашисты?

— Нет, — рассмеялся папа. — Наши немецкие предки не были фашистами. Они попали в Россию еще во времена императрицы Екатерины Великой. Их называли немецкими колонистами. Потом во время войны их сослали в Казахстан. Там немецкий дедушка встретил русскую бабушку. Так появился я. Не переживай, твои предки — вполне порядочные люди. Если подумать, потомки колонистов прожили в России и Союзе больше двухсот лет. У них кроме фамилии уже ничего немецкого не осталось. Разве что аккуратные не в меру… Вот, например, я…

В дверях появилась мама.

— Подъезжаем к вокзалу. Давайте выдвигаться.

— Яволь, майн фрау фюрер, — ответил папа с решимостью и энтузиазмом прусского офицера.

Берлин — Хальберштадт

Оказалось, что в Берлине мы проездом. Согласно инструкции, выданной дядей, надо было купить билеты до Магдебурга, а оттуда ехать в Хальберштадт. Достав русско-немецкий разговорник, мы двинулись искать кассы.

Вообще, в процессе поездки оказалось, что лучшие друзья советских туристов — это африканцы. Во-первых, они поголовно понимали русский язык, так как все были студентами или выпускниками московских и ленинградских вузов. Во-вторых, их было легко найти. Серьезно, не будешь же тормозить каждого европейца, спрашивая, знает ли он великий и могучий. Это долгая история с непредсказуемым результатом. А вот увидел в толпе смуглое лицо с кучерявой прической — сразу иди к нему на консультацию. В итоге, два улыбчивых парня из Сомали, которые учились в СССР на врачей, помогли нам найти кассы, купить билеты и даже отвели к перрону. Они звали нас в гости в Могадишо, но мы с благодарностью отказались, так как нам было немного не по пути.

Загрузившись в подошедший поезд, мы уселись на свои места и отправились в Магдебург, дорога до которого заняла всего полтора часа. В поезде выяснилось, что билеты до Хальберштадта можно было купить у кондуктора, и мои родители сразу воспользовались этой возможностью. В Магдебурге мы пересели на другой поезд, который повез нас к финальной точке путешествия. До Хальберштадта ехали еще примерно час. Оказалось, что эта Германия какая-то совсем крошечная.

— Ну и расстояния! — смеялся папа. — Попробовали бы они от Москвы до Владивостока проехать!

— А ты ездил? — спросила мама.

— Нет, не ездил, но я знаю людей, которые неделю через всю страну ехали. Вот это пространства! На что эти немцы вообще рассчитывали, когда напали в сорок первом? Не понимаю. А вообще хорошо у них тут устроено. Поезда приходят минута в минуту, билеты купить можно прямо в вагоне. Почему наши так не могут? Обидно же, победили эту немчуру, а живем хуже, — говорил папа, очевидно питавший противоречивые чувства к своим немецким собратьям.

— Саша, ну не начинай. Давай, собирай чемоданы, уже на вокзал заехали.

Встреча в Хальберштадте

На вокзале небольшого городка со сложным названием Хальберштадт нас ждал очередной брат мамы — дядя Саша. Он поцеловал маму, обнял папу и потрепал меня по нечесаной голове, заявив, что таких пирожочков в танковые экипажи не берут, но вот для карьеры прапорщика я подхожу практически идеально.

Нас посадили в уже привычный военный «бобик» и повезли по ровным немецким дорогам. База находилась за городом, поэтому путь до нее занял некоторое время. Я сидел и таращился по сторонам. Пейзаж не сильно отличался от польского или украинского: те же зеленые дубравы, колосящиеся поля и живописные деревушки. Только домики здесь выглядели покрасивей и побогаче. Я заметил, что по дорогам катаются одинаковые маленькие машины, отличающиеся только цветом.

— Это «трабанты». «Спутники», по-немецки. Здесь все на них ездят. Движки у них — от мотоциклов! А вообще хорошая машина, пластиковая. Не ржавеет. Зато если ее хорошенько пнуть, то будет дырка. Мы проверяли, — посмеялся дядя. — О, смотри! Наша «девятка» поехала. Она здесь одна такая! Вишневая. Дефицитный цвет. На ней директор центрального ресторана катается. Уважаемый в городе человек.

Через какое-то время мы подъехали к КПП. Ленивые бойцы подняли шлагбаум и пропустили нас.

— Добро пожаловать на территорию 197-го гвардейского танкового Вапнярско-Варшавского Краснознаменного полка! Отсюда мы грозим блоку НАТО и всем империалистам планеты, — торжественно объявил дядя. — Кстати, вон там за забором стоят наши верные союзники — войска Германской Демократической Республики.

Я вертел головой в разные стороны, но ничего особенно грозного не обнаружил: несколько зданий, вычищенный плац, магазин «Продукты», свежеокрашенный Т-34 на постаменте да шатающиеся туда-сюда солдаты и офицеры.

— А где танки и бронетранспортеры? Вот тот солдат с метлой грозит НАТО? — на военной базе я ожидал увидеть ряды танков, самолетов, вертолетов и ракет, а не какой-то скучный задремавший городок.

— Не бзди, гражданский! — рассмеялся дядя. — Есть у нас и танки и все, что захочешь! Только они в ангарах стоят. Вот через пару недель будут стрельбы, тогда все сами и увидите.

«Бобик» остановился у неприметного двухэтажного здания.

— Здесь мы и живем. Выгружайтесь, — весело объявил дядя, и мы покинули боевую машину.

Оказалось, что семьи младших офицеров живут в здании барачного типа. На двух этажах тянулся широкий, темный и сырой коридор. По всей его длине справа и слева были двери, которые вели в жилые комнаты. В одной из них и жил дядя с женой Еленой и новорожденным сыном Женькой, которому на тот момент еще не исполнилось и двух месяцев.

Вот мы и прибыли. Поздоровались с Еленой, «поусюпуськали» с Женькой, раздали подарки, выкинули размякшие патиссоны и уселись пить чай, озираясь по сторонам.

— Не обращайте внимания, мы недавно переехали, — развел руками дядя. — А еще мой взвод тоже переселяется с одной казармы в другую, поэтому пришлось кое-какие вещи перенести сюда. Кстати, направо по коридору — душ, налево — туалет. Там живет мышь.

Не обращать внимание было практически невозможно. Комната больше походила на штаб партизанского отряда. Окна были занавешены солдатскими одеялами, а примерно четверть комнаты была затоварена армейскими ящиками. В них лежали десятки штык-ножей, автоматных магазинов, саперных лопаток, пилоток и прочего армейского снаряжения. Я был просто в восторге: вот он, настоящий офицерский быт! Вырасту — и у меня тоже будут такие ящики дома стоять. Вот моя будущая жена обрадуется от такого богатства! А еще я увидел пару гантелей, за которые сразу схватился. К этому моменту детский организм, видимо, уже устал от путешествий: у меня закружилась голова, а из носа потекла кровь. Заботливые родственники уложили меня на диван, заткнули ватой ноздрю и дали водички.

— Ну вот, приехал пацан в Германию кровь проливать, — прокомментировал папа.

— Иваныч, ну как тебе земля твоих предков? Нравится? — дядя допытывался у папы.

— Не понял еще. Немецким пивом меня пока никто не угостил. А без него не составишь объективной картины мира.

— Ладно, понял я твой намек. Я на сегодня уже отпросился, поэтому можем начать дегустацию, — дядя улыбнулся, открыл холодильник и достал пару бутылок.

Внутри виднелась целая батарея из полутора десятков таких же «снарядов».

— Другое дело! Я ведь и рыбку балхашскую привез. Кстати, ты помнишь, что должен мне три литра спирта? — хитро прищурившись, спросил папа.

— Помню! — дядя чуть не подавился от смеха.

Мама и тетя тоже улыбнулись. История о трехлитровой банке спирта была легендой нашей семьи. Когда мы еще жили с бабушкой и дедушкой, отец принес домой эту емкость с ароматным напитком. Он выменял спирт то ли на канистру бензина и пять банок сгущенки, то ли на груду досок с завода и щенка. Это были сложные схемы советского бартера, которые сегодня не поймут даже самые прожженные акулы финансового мира с Уолл-стрит. Так вот, трехлитровую банку спирта поставили в кладовку на хранение. Сами понимаете, вещь очень нужная. Случится ядерная война, дедушкин юбилей или понадобится банки на спину поставить — без спирта ни одно из вышеназванных мероприятий достойно не проведешь. Надо сказать, что «огненная вода» пригодилась быстро. И осваивать трехлитровую банку начал дядя, который тогда учился в военном училище. Он понемногу сливал спирт, доливая вместо него воду. И, надо сказать, он так увлекся, что по истечении нескольких месяцев в банке остался только слабый запах былой роскоши.

Но все тайное рано или поздно становится явным. Однажды случилось непоправимое. Пятничным вечером себя решил побаловать папа. Он сделал из варенья вкусный морс, ровно половину стакана. И туда же налил содержимое банки. Восторженно крякнув от предвкушения удовольствия и зажмурив глаза, он отхлебнул… разбавленный морс. Папа был оскорблен, раздавлен и унижен. Он рвал и метал, обещая поехать в училище и дать по шее тогда еще малолетнему дяде. Ситуацию спасла бабушка: у нее для Нового года был припасен армянский коньяк. Она преподнесла напиток папе, отчего он стал еще добрее и довольнее, чем до инцидента.

— Иваныч, но мама тебе же отдала коньяк! Значит долг закрыт, — дядя подначивал отца.

— Коньяк — это была компенсация за нанесенный ущерб. А три литра чистейшего медицинского спирта мне никто не вернул, — не сдавался папа.

— Ладно, буду возвращать тебе пивом в пересчете на градусы. Заведи себе тетрадку, а то запутаешься.

Мужчины сели за стол и начали свое нехитрое застолье, предпочитая не обращать внимание на недружелюбные взгляды жен. Впрочем, постепенно на столе появились пельмени и оливье, а женщины присоединились к небольшому празднику. Даже маленький Женька перестал ныть и начал довольно «угукать». После нескольких бутылок пива папа, захмелев, вовсю травил анекдоты, называл маму «милочкой» и рассказывал, как завел себе барана.

— В прошлом году я ездил на уборку в Кустанайскую область. Между делом решил подзаработать. Заехал в один аул и предложил им солярку. У меня же ее — завались. Продал несколько канистр. Мне за них денег дали и открыли бараний сберегательный вклад с процентами.

— Это как? — удивился дядя.

— Подвели меня к стаду и показывают ягненка. Вот, говорят, это твой. Соберешься шашлык делать — приезжай и забирай. Только надо немного подождать, пока он вырастет. Вот, пока мы здесь сидим, он растет — набегают проценты.

— И что, именно того самого барашка дадут? — удивился дядя. — А если он вырастет и будет не похож на себя в молодости? Как ты его узнаешь? У него же паспорта нет.

— Я думаю, что мне просто дадут любого барана. Вряд ли кто-то будет искать того самого, которого мне показали. Да и, честно говоря, не поеду я в такую даль за бараном.

— А вдруг он тебя ждет? С тоской смотрит на пыльную дорогу и мечтает, как ты приедешь на большой машине и заберешь его жить в большой город. Просто представь эту картину, — рассмеялся дядя.

— Да ну тебя! — хохотнул папа.

Застолье продолжалось по позднего вечера. Было видно, что папе нравится на земле предков, как и в любой другой части света, где поят халявным пивом, кормят пельменями и слушают его байки. В этом плане мой родитель был истинным космополитом и убежденным интернационалистом.

Знакомство с Хальберштадтом

В первый же день рано утром оказалось, что родственники уже проснулись и собираются ехать в Хальберштадт. У дяди был выходной, и он вызвался нас сопроводить. Мама очень хотела познакомиться с местными магазинами, а заодно, если останется время, мы запланировали осмотреть памятники архитектуры, ведь городу как-никак больше тысячи лет.

Двумя семьями мы прошли через КПП и отправились на местную остановку. Через несколько минут, строго по расписанию, приехал трамвайчик, который повез нас в город. Тем временем дядя решил немного посвятить нас в историю Хальберштадта.

— Кстати, не рассчитывайте увидеть много старинных зданий. В сорок пятом году город разбомбили американцы, разрушили практически все. Говорят, погибло больше двух тысяч человек. Союзники здесь особо не церемонились. Из интересного остались только собор каких-то святых с красивыми шпилями и церковь Девы Марии.

— Американцы разбомбили? — переспросил папа. — А разве Хальберштадт не наши заняли?

— Ты удивишься, но нет. Сначала город захватили американцы, потом передали англичанам, а уже после окончания войны он отошел в советскую оккупационную зону.

Так за разговорами мы доехали до города. Прогулялись до центра, посмотрели на собор и церковь, а потом женщин потянуло к магазинам. На торговой улице дамы нырнули в упоительный мир прилавков, ценников и кассиров. Папа с дядей, почувствовав, что жены отвлеклись, увильнули в какую-то местную пивнушку. Мне доверили коляску с братом. Получалось вроде бы справедливо, ведь нам с Женькой не было нужды идти в магазины или питейные заведения. Оставалось просто стоять в теньке и качать коляску с братом. И скучно, и грустно, и некому мороженое подать.

Смотрю: недалеко от меня на лавочке сидит красивая белокурая девочка примерно моих лет. А, надо сказать, к тому возрасту я уже начал осторожно интересоваться противоположным полом. Еще пока не знал, зачем, но уже было чувство, что это увлечение имеет какие-то далекоидущие перспективы. Девочка меня так поразила, что я буквально пялился на нее чуть ли не полчаса. Она заметила этот обожающий взгляд.

Сначала красавице было неловко, но потом и она заинтересовалась. Я ведь тогда тоже был вполне ничего. И тут оказалось, что европейские представительницы прекрасного пола весьма смелы в амурных приключениях. Девочка решительно встала со скамейки и твердым шагом пошла ко мне. Она открыла сумочку, достала оттуда леденец и протянула его мне.

— Халё! Битте! — и улыбнулась.

И тут выяснилось, что я не владею иностранными языками. Ёклмн, ну что ты пялился, на что надеялся? От волнения поплыли круги перед глазами. Я открыл рот, не в силах вымолвить ни одного немецкого слова. Пауза затягивалась, девочка недоумевала. Вдруг вспомнилось, как дядя говорил, что женщины любят шутки. Да! Надо было ввернуть шуточку на иностранном языке! И память нашла самый лучший и, вероятно, единственный доступный в голове вариант.

— Бамбарбия! Кергуду! — выпалил я и выпучил глаза, как Никулин, чтобы было максимально смешно.

Но оказалось, что девочка плохо знакома с советской киноклассикой, не владеет этим иностранным языком, а, возможно, не имеет чувства юмора. Она смутилась, спрятала леденец в сумочку, отвернулась и с гордым видом ушла. Я бы мог извиниться и вернуть ее, но понятия не имел, как это сделать. Вот так незнание языков встало на моем пути к счастливому заграничному браку и, чем черт не шутит, получению ПМЖ в Германии еще до того, как это стало мейнстримом.

Так я и стоял с коляской и в грустных мыслях, словно отец-одиночка, которого бросила нерадивая жена ради кого-то помоложе и покрасивее, отдав ему свой леденец. К счастью, скоро вернулись мама с тетей с покупками в многочисленных пакетах и папа с дядей, нагруженные кое-чем другим. Мы вернулись на остановку и вечерний трамвай отвез нас домой.

Безудержный шоппинг

Магазины любила не только мама. Оказалось, что я тоже несу значительную часть ее генетического кода, отвечающего за шоппинг. Когда я попал в немецкий игрушечный магазин, у меня сперло дыхание и онемели колени, словно у провинциалки при виде лабутенов или у папы в немецком пивном магазине. На витринах стояли яркие солдатики: современные бойцы с автоматами, ковбои, индейцы и африканские воины. Плюс арсенал игрушечных пистолетов, автоматов и пулеметов. Дома у меня была целая гора игрушек, но эти были другие, и таких у меня еще не было. С неистовством берсерка и нахальством морской чайки я упрашивал родителей срочно купить мне половину магазина.

— Тш-ш-ш, не шуми! Ты видишь, какие там ценники? А нам надо еще одежду купить. Подарки всем родственникам, — увещевала мама.

— Этот мальчик хочет превратить относительно обеспеченных родителей в нищих париев. Одна надежда: в Советском Союзе мы не останемся на улице — нам дадут общежитие и пособие для жертв заграничных поездок, — прокомментировал папа.

После жарких споров и обсуждений мама согласилась купить набор игрушечных ковбоев и пистолет. В следующем магазине мне срочно понадобился кошелечек для ключей и золотистые пуговицы. Первое требование со скрипом было принято.

Впрочем, лихорадка бешеного шоппинга уже поразила мою неокрепшую нервную систему. В каждом следующем магазине я на повышенных тонах просил очередную вещь, без которой моя жизнь была пустой и безрадостной: кожаный ежедневник, фуражку кондуктора, запонки с блестящими камушками, мороженое, собачий намордник и охотничий нож. Каждый новый торговый павильон давался родителям все трудней. В итоге они решили остановить наши совместные мучения и вернуться на базу.

Я рассчитывал, что в следующий раз смогу раскрутить родителей еще на что-нибудь интересное. Но я недооценил коварство и административный ресурс мамы. Она не терпела конкуренции в шоппинге. Ее действия были простыми и эффективными. Отныне, когда мама и папа уезжали в город «по магазины», мне предлагалось сходить купить себе леденец и погулять. Когда же мы выбирались двумя семействами, я оставался следить за братом, пока мама и тетя проверяют на прочность систему торговли ГДР. Когда же я дорывался до прилавка, вдруг оказывалось, что папа забыл деньги дома.

Солдаты и офицеры

Как-то рано утром, пока все родственники спали, я вышел прогуляться. На плацу начиналась утренняя зарядка. Забравшись на дерево, я смог лицезреть, как упражняются солдаты: немцы и наши. Отличия были весьма разительными.

Немцы были одеты в синие шорты и белые футболки, а на ногах красовались импортные кроссовки. Они устраивали легкие пробежки и делали прыжки на месте. Солдаты в массе своей носили нормальные прически, а некоторые были даже в очках. Ни дать ни взять — посетители альпийского лечебно-профилактического курорта. То ли дело наши орлы! Лысые, потные, с голым торсом, в кирзовых сапогах и широких солдатских штанах — дети русских рабочих городков, украинских хуторов, казахских и татарских аулов, грузинских и армянских селений. Они в едином порыве размахивали руками, делали наклоны и прыжки, устраивали такие фортели на турнике, что, казалось, стальная конструкция скоро упадет от физического перенапряжения и эмоционального выгорания.

Глядя по очереди на наших и немцев, становилось понятно, почему прошедшая война закончилась в Берлине, а не в Москве. Я еще немного помечтал, как в будущем стану частью этой неукротимой победоносной «кирзовосапожной» машины, и отправился домой завтракать.

Моя жизнь на военной базе не сильно отличалась от алма-атинского времяпрепровождения. Я быстро сдружился с местными ребятами — офицерскими детьми, коих здесь водилось великое множество. Мы попеременно играли в мушкетеров, рыцарей, разведчиков и прочих партизан. Ассортимент игрушек здесь был побогаче, чем в Алма-Ате: гильзы, парашютики от ракетниц, настоящие пилотки, ремни и прочие «околовоенные» вещицы. Ну и, конечно же, у каждого сорванца в кармане была парочка настоящих патронов. Это сейчас пацан, таскающий с собой пару «5.45-ых» вызвал бы панику, а на базе даже родители не пытались их у меня отобрать. Более того, о чем я расскажу позже, несколько патронов я благополучно довез до СССР, что сегодня кажется полнейшей дичью.

Еще одним развлечением было шастанье за солдатами. Чистят бойцы картошку возле столовой, складывают парашюты или занимаются другими необременительными хозяйственными делами — там обязательно будет ошиваться пара-тройка ребят. Солдаты тоже были разные: одни — угрюмые и неразговорчивые (с такими не интересно), другие — добряки, готовые поделиться нехитрыми лакомствами и разными безделушками, а третьи — шутники и балагуры. Некоторых сейчас назвали бы троллями.

— Знайте, пацаны. Все офицеры — настоящие засранцы, — выдает шоковый контент смуглый черноволосый парень, чистящий картошку. — Они заставляют простых солдат работать, делать зарядку, подметать плац. А сами живут в квартирах с женами, получают зарплату и пьют немецкое пиво на выходных. Ну разве это справедливо?

Я искренне проникаюсь этой сермяжной солдатской правдой. А ведь действительно, несправедливо получается. Только мне не нравится, что моего дядю называют засранцем.

— Не все офицеры плохие! — говорю я. — Мой дядя хороший. Вы ему только скажите, и он разрешит вам не работать, а еще пивом угостит. Как моего папу.

— А ты кто такой, салажонок? Откуда взялся? — добродушно удивляется солдат. Другие бойцы посмеиваются.

— Я из Алма-Аты приехал.

— Земляк! — лицо парня расплывается в улыбке. — Иди сюда, я тебя обниму. Как зовут?

Я осторожно подхожу. Парень хлопает меня по плечу.

— Меня зовут Витя. А вы тоже из Алма-Аты? — спрашиваю. — Я вас там не видел.

— Нет, я из Ташкента. Но это рядом. Земляки! Виталик! — солдат снова меня трясет за плечи. — А дядя твой тоже из Алма-Аты?

— Да. Он хороший.

— Эх, хотел бы я тебе поверить. Ну да ладно. Принесет сегодня твой дядя пива к нам в казарму — так и быть, не буду его больше засранцем называть. А если всех наших ребят он отпустит в отпуск, я тебе настоящий автомат подарю! Приедешь в Алма-Ату — пацаны конкретно будут завидовать.

— Обязательно! Все сделаю, земляк! — я убегаю домой, твердо решив выполнить все справедливые просьбы солдата.

Позади меня слышен дружный смех — это бойцы уже начали радоваться пиву и будущему отпуску.

С нетерпением я ждал, когда дядя вернется со службы, мечтая, как избавлюсь от своего уродского оранжевого автомата и заведу новое оружие. Весь двор от зависти и страха упадет в обморок. И вот слышны знакомые шаги, открывается дверь. Я ловлю дядю на пороге и сбивчиво вываливаю информацию о разговоре с земляком, пиве, отпуске и обещанном автомате. Сначала он пытался понять, что же я от него хочу, странно моргал, переспрашивал, таращил глаза и чесал щеку. Но потом просто взорвался хохотом: минуть пять ржал, хватался за живот, закатывался, а иногда даже подхрюкивал от удовольствия. В какой-то момент я понял, что он смеется надо мной, и чуть не расплакался. Мечта о собственном автомате рассыпалась, словно карточный домик. Немного отдышавшись, дядя сказал, что солдаты просто так пошутили, и на самом деле, чтобы получить настоящее оружие, нужно самому пойти в армию, то есть стать призывником или курсантом военного училища. Да и там основными боевыми инструментами станут лопата и метла. От обиды за разбитую мечту, а также из-за своей общей «говнистости» я решил слегка всем отомстить: пожаловаться на солдат и поддеть дядю.

— А солдаты всех офицеров засранцами называют. Говорят, что вы слишком хорошо живете, а их заставляете работать.

К моему удивлению, дядя отнесся к этой информации философски.

— Я их понимаю — сам был курсантом. А это практически то же самое, что и солдат. Мы тоже жили в казармах, работали, убирали территорию, бегали кроссы, тренировались и стояли в караулах. Нам тоже было тяжело, но мы все это прошли. Солдаты просто не видели наших мучений и стараний. Ну а теперь им приходится делать все то же самое. А вот скажи, кто будет территорию подметать и картошку чистить? Те, кто по этому плацу ходят и лопают пюре с котлетками.

На следующий день я случайно столкнулся с веселым солдатом возле столовой.

— Виталик, привет! Что-то твой дядя вчера не приходил, — насмешливо сказал боец.

— Ты — обманщик, — обиженно отвечал я. — Детям автоматы не дают. А солдатам пиво не положено.

— Земляк, не обижайся. Я же просто пошутил. Вот, возьми мой значок парашютиста. Еще я тебе свой адрес оставлю. Когда вырастешь, то приедешь в гости. Я тебе красивую невесту найду. Будет тебя любить и каждый день вкусный плов готовить.

— А не обманешь, как с автоматом?

— Конкретно говорю! Знаешь, земляк, я бы тебе и автомат подарил, мне не жалко. Это засранцы-офицеры не разрешают.

Sovietflix

В те годы на военной базе уже работал советский аналог стримингового сервиса Netflix. Конечно, тогда еще не было всех этих новых технологий и широкополосного интернета, поэтому Sovietflix имел свои особенности и немного другую, как сегодня говорят, бизнес-модель.

Итак, на базе была студия телевизионного вещания, которая работала на собственной частоте. Ее можно было легко поймать на любом местном телевизоре. Днем студия ретранслировала программы советских каналов. Но вечером можно было заказать любимый фильм для домашнего просмотра. Конечно, технические возможности тогда были скромней, и нельзя было пультом с экрана телевизора выбрать понравившуюся картину. Система работала проще и надежней.

Чтобы посмотреть фильм, необходимо было сходить на студию и уточнить, есть ли желаемое кино в наличии. При утвердительном ответе можно было заказать его показ. Конечно, не лично себе, а всей военной базе. Заказчика ставили в очередь, потому как желающих посмотреть любимые фильмы хватало.

Впрочем, существовала и система, как сегодня говорят, премиум-подписки. Если пользователь приходил с несколькими банками пива или бутылкой шнапса, то его любимое кино продвигали в очереди ближе к началу в зависимости от ценности «доната».

Пользователи из категории «премиум-плюс», к которой относились майоры, полковники и генерал, покупали видеомагнитофоны и брали в студии кассеты напрокат. Это было еще удобней. К сожалению, дядя тогда еще не относился к этой элитной касте, поэтому мы заказывали фильмы на студии.

Был еще другой вариант — смотреть немецкие каналы. Правда меня, как советского пацана, воспитанного на кино о войне, несколько обескураживали фильмы на языке Гёте, Канта и Шиллера.

Отважный Чингачгук называл вождя племени «фюрером» и вел партизанскую войну с войсками союзников. Казалось, сейчас он достанет из вигвама пулемет MG42 и покрошит бледнолицых врагов в капусту.

Создавалось впечатление, что благородный Робин Гуд — это немецкий подпольщик или советский разведчик, ведущий вместе со своими товарищами борьбу против нацистского режима принца Джона и оккупационной администрации Гая Гисборна.

В фильме «Рембо» озверевшие гестаповцы преследовали ветерана за то, что он больше не хочет воевать и вообще стал коммунистом.

Даже Кинг Конг, за которым с криком «Шнеллер!» бегали злобные полицейские, воспринимался своим, советским.

Так получилось, что фильм «Терминатор» я впервые посмотрел на немецком языке с дядиным творческим переводом.

— Вот! Я этот фильм знаю! Очень интересный! Называется «Киборг-убийца». Готовьтесь, это просто улет! — сообщил дядя и достает бутылку пива из холодильника. — Смотрите. Это из будущего прилетел робот, чтобы убить маму предводителя сопротивления, который еще не родился.

На экране появился обнаженный атлет.

— Ну и нагородили… А почему он голый? Фу, и еще такой мордатый, — фыркнула мама.

— Сестренка, ты ничего не понимаешь. Это — Шварценеггер, очень известный американский актер. А голый он потому, что машина времени одежду не принимает, — объяснил дядя.

— Ну дела, прямо как наш Дом быта! Там вечно в прачечной очередь, и одежду не принимают. Как в этой машине времени.

Тем временем робот начал выслеживать женщин.

— Да причем тут ваш Дом быта? — занервничал дядя. — Смотрите, вот он начинает искать маму того самого предводителя. Ее зовут Сара Коннор.

— И что прямо всех Сар… Саров… Всех Сарочек убьет? Вот изверг! — ругалась мама, переживающая за невинных женщин, одна из которых — будущая мать.

— Он же робот. Ему по фигу, кого убивать. А в будущем роботы поднимут восстание и устроят ядерную войну.

— А, это, наверное, в Америке. Если наши сделают робота, то обязательно бракованного. Вот недавно купили телевизор. И что? Не фурычил! Пришлось менять, — поделился своими мыслями папа.

Терминатор разнес полицейский участок.

— Смотрите, какой он натренированный. Убил всех полицейских, — продолжил дядя.

— Ничего себе, какой арсенал у американских полицейских! Все при оружии. Блин, зашел бы в наше РОВД, там пока пистолеты из оружейной комнаты принесут, уже всех пострелял бы. Хотя и наши в таком случае не растеряются. Обольют кипятком из чайника — его сразу коротнет. А еще вышел бы участковый дядя Слава, да как гаркнул: «Вы чего, молодой человек, хулиганите? Я на вас бумагу по месту работы составлю! Сядете у меня на пятнадцать суток!». У робота бы сразу батарейки сели от страха, — смеялся папа.

— Давайте просто кино смотреть, — дядя открыл новую банку пива. — Какое пиво вкусное в такую жару!

— Это робот про пиво так сказал? — поинтересовался папа.

— Нет, это я про себя. Робот только машинное масло пьет и болтами закусывает, — раздраженно ответил дядя. — Вот смотрите, Сара снова встретила защитника. Он станет отцом предводителя.

— И что, вот так просто она ему отдастся? Через два дня знакомства? Саша за мной несколько месяцев ухаживал, цветы дарил, на машине катал. Да, быстро же у них в Америке такие дела обштопываются, — мама возмущается легкомысленностью героини. — Витя, отвернись, тебе еще рано такое смотреть.

В конце фильма Терминатора героически побеждают.

— Ну как вам кино?

— Жуть, конечно. Правильно, что этого робота убили. А то ходит и стреляет в кого ни попадя. Ну и жизнь в этой Америке, — пожаловалась мама.

— Хорошее кино. Давай завтра закажем фильмы про карате с Брюсом Ли. Очень он мне нравится, — предложил папа.

Довольные просмотром, мы стали готовиться ко сну. Мама взяла банные принадлежности и повела меня по коридору в душ. Тетя уложила спать брата, потом и сама прикорнула после тяжелого дня.

— Саныч, а говорят, что ученые в будущем изобретут искусственный интеллект. Его можно будет о чем угодно спросить, а он даст совет и скажет, что делать, — поделился знаниями дядя.

— Подумаешь, — пренебрежительно ответил папа. — Твоя сестра — моя жена — тоже каждый день мне советы дает и говорит, что делать.

— Ты не понял! Искусственный интеллект будет давать советы, только когда ты его об этом попросишь. А еще его можно будет выключить кнопкой.

— А-а-а-а, — уважительно промычал папа. — Очень полезная вещь.

Дядя отмотал ленту туалетной бумаги длиной ото лба до ступни и отправился в туалет пугать мышь. Папа, удостоверившись в том, что мама закрылась в душе, достал из холодильника банку пива сверх разрешенного лимита и стал мечтать о технологиях будущего. Всем было хорошо.

Новые остарбайтеры, таинственный полковник и бункер фашистов

Вы когда-нибудь видели, чтобы турист, приехавший на Мальдивы или в Таиланд, пошел работать на плантацию, потому что скучно и надо заработать денег на шопинг. Нет? Трудно такое представить? Вы просто не знакомы с моей энергичной и предприимчивой мамой.

Дело было так. К концу первой недели нашего пребывания в ГДР выяснилось, что местный немецкий «колхоз» каждое лето набирает женщин на сбор урожая. В зависимости от вида сельскохозяйственной культуры (а в полях поспевали клубника, табак и прочие огурцы) предполагалась дневная оплата от тридцати до сорока пяти марок — очень, кстати, неплохая. Офицерские жены с удовольствием ездили помогать немецким колхозникам в их битве за урожай.

Здесь нужно внести еще одно уточнение. На отдых мы приехали не с миллионами. Во-первых, их (этих самых миллионов) у нас тогда не было. Впоследствии они, к сожалению, тоже не появились. Во-вторых, советское государство не любило, когда граждане вывозили деньги из страны, а потому разрешало брать в поездку ограниченное количество денег. Не вспомню точную сумму, но у нас на руках был примерный эквивалент трех среднемесячных немецких зарплат. Эта сумма, хоть и была довольно солидной, но она решительно не соответствовала планам мамы по опустошению местных магазинов. Именно поэтому она не смогла бросить платежеспособных крестьян из дружественной социалистической страны в столь ответственный час, когда они так нуждались в ее высокооплачиваемой помощи.

Ранним утром мама и тетя отправились к КПП, где их ждал колхозный автобус. Дядя ушел на работу, а мы с папой остались нянчиться с младшим братом. Правда, родитель, почувствовав свободу, сразу принялся за пиво и телевизор, а все его участие в заботе о малыше ограничилось раздачей ценных указаний. За этот день я уработался не меньше добровольных помощниц немецких аграриев. Правда, наиболее уставшим выглядел папа — к концу для он громко храпел на диване. А вот мама, наоборот, была бодрой, словно вернулась с курорта.

— Мы на даче в три раза больше вкалываем с нашей бабушкой! — делилась впечатлениями мама. — А здесь красота! Только начали работать — зовут кофе пить с печеньем. Еще поковырялись на грядках — уже обед. Хорошо покормили, от души. Потом еще пару часов поработали — опять на кофе зовут. Глядишь, и день уже закончился. Я и план перевыполнила и даже устать не успела. Немцы прям удивились. Говорят: «Гут, гут, фрау Ирен». Чего остальные женщины такие помятые — не пойму. У них просто своей дачи нет, не привыкли они работать. А я опять поеду. Пока зовут — буду работать.

Мама ездила на немецкую «фазенду» еще несколько дней. Потом немцы сказали, что помощь больше не нужна. По всей видимости, благодаря энергии моей мамы «колхоз» завершил уборку раньше, чем предполагалось.

Говорят, следующим летом немцы настойчиво просили предоставить им мою родительницу на полевые работы. Они очень расстроились из-за ее отсутствия и даже предлагали купить билеты, чтобы только она вернулась и помогла поднять сельское хозяйство в ГДР.

Таинственный полковник

История незатейливая. Как-то раз ближе к вечеру дядю вызвали к руководству, а меня отправили за хлебом в местный магазин. Часть пути мы прошли вместе. Повстречавшиеся по дороге офицеры, видимо, более информированные, в двух словах объяснили причину приглашения начальства. Не помню, что к чему, но разговор шел о каком-то полковнике, который почему-то оказался, скажем так, долбошлёп. Он явно сделал что-то не очень хорошее, потому как офицеры были недовольны его недостойным, как они считали, поведением. Дядя выслушал аргументы коллеги и согласился с представленными доводами, также употребив это звучное слово в адрес вышеупомянутого полковника. В какой-то момент наши пути разошлись. Дядя отправился в штаб, а я дошел до магазина, купил хлеб и побрел обратно.

Долбошлёп? Скажу честно, по малости лет я такое интересное слово услышал впервые. Кто бы это мог быть? Фамилия? Не похоже. Хм… Должность? Звание? Есть полковники от танковых или артиллерийских войск. Про долбошлёпские войска я не слышал. Может быть секретные? Кто знает… Стоп! Дядя ругался, значит это слово «обзывательное». Теплее. Ага, человек что-то долбит, соответственно, у него очень крепкая голова. Тогда все понятно — это кто-то типа дятла или что-то вроде дуболома. А вообще, красивое слово: емкое, звучное, заводное. Надо будет как-нибудь ввернуть его в разговоре.

С этими мыслями я вернулся в квартиру.

Шло время, дядя не возвращался, а я мечтал употребить полученные лингвистические знания. Тетя, мама, папа начали волноваться. Дошли слухи, что в части какие-то неприятности. Начали допрашивать меня.

— Скажи, когда вы шли вместе, Саша что-нибудь говорил? Что-то случилось?

Отвечаю немного вальяжно, ведь я — источник эксклюзивной информации.

— Ничего особенного. Просто там один полковник — долбошлёп.

Надо сказать, что у нас в семье употреблять такие слова было категорически не принято. И совершенно естественно, что от меня таких этого никто не ждал. Глаза у слушателей стали квадратными, их лица вытянулись, а в комнате наступила полная тишина. Стало слышно, как где-то в другом конце здания нервно скребется мышь, а на границе с ФРГ злобно скрипят зубами натовские агрессоры. Папа тихо и неуверенно переспросил:

— Кто?

— Кто-кто, полковник!

— А полковник этот — кто?

— Ну, он какой-то глупый, дубовый! Одним словом — долбошлёп! Так дядя сказал. Странно, что вы такого слова не знаете.

— Фуф, дядя сказал, — выдохнули слушатели. — Давай ты больше это слово не будешь говорить. И дяде скажем, чтобы он больше таких выражений в адрес полковников не допускал. А то до пенсии будет в лейтенантах ходить.

Бункер фашистов

— Говорю вам, надо выйти через КПП и перейти дорогу. Там пройдем полем и где-то возле леса есть вход в старый фашистский бункер! — рассказывает Славка, сын местного капитана.

Наша небольшая банда, состоявшая из нескольких мальчишек младшего и среднего школьного возраста, расположилась на зеленой лужайке и обсуждает, чем сегодня заняться.

— Славик, а ты откуда знаешь? — спросил Ренат, наш главный заводила.

— Папа рассказывал маме.

— А что он еще про бункер говорил?

— Короче. Наши еще после войны нашли этот вход. Спустили туда на веревке солдата. Ему кричат, спрашивают, что он там нашел, а он не отзывается. Поднимают назад, а у того — дырка в голове. Поэтому решили туда больше не лазить. Папа рассказывал, что там немецкий подземный завод или склад боеприпасов. А, может быть, хранилище золота Третьего рейха, — на этой фразе Славик понизил голос.

— Ну и дела… Вот бы нам туда попасть, — задумчиво сказал Ренат. — Кто смелый со мной?

— А нас выпустят с базы? Мы же никогда не пробовали выходить, — засомневался пугливый Петя.

— Ну вот и попробуем. Скажем, что у нас важное донесение от генерала. Кто нас остановит? Мы же — офицерские дети, — твердо сказал Ренат.

— А как быть с… дыркой в голове? — неуверенно спросил я, посчитав этот факт повествования самым важным.

— Да все понятно. Там у них стоит автоматический пулемет. Зашел человек, наступил на особый кирпич — получил пулю. Ничего, я у папы каску попрошу, все будет нормально.

— Это правильно, — обрадовались мы.

— Еще надо веревкой запастись, фонариками и ножами. Вдруг там какой-нибудь старый фриц сидит. Вот мы его в плен возьмем.

— Может не надо туда ходить, — жалобно канючил Петя.

— Петро, ты же — сын полковника! Должен быть самым смелым! — Ренат хлопнул Петю по плечу. — Сами представьте. А если мы найдем вражеский завод, снаряды и оружие, а, может, и вовсе хранилище золота, нас объявят героями! В газетах напишут! По телевизору покажут! Подарят разных сладостей и новые кроссовки! А еще дадут медали и пригласят в Москву! А оттуда отправят самолетом в «Артек»!

А вот это уже были весомые аргументы.

— Готовимся тайно. Родители не должны ничего знать. А постовых на КПП я беру на себя! — уверил Ринат.

Весь вечер мы тайком собирались в поход. Я раздобыл зажигалку и штык-ножи, Петя притащил канат, Славик одолжил у кого-то фонарик, а Ренат взял у отца пару солдатских фляг для воды. До позднего вечера мы продолжали сборы: бегали, шушукались и прятали снаряжение. Мы мечтали о наградах за подвиг и рассуждали, как завтра изменится наша жизнь. Засыпали в предвкушении триумфа, славы и поездки в Артек.

Утром мы собрали рюкзаки и выдвинулись в путь. Уверенным шагом подошли к КПП, сделав морды кирпичами, устремились наружу.

— Эй, салабоны, куда собрались? Ну-ка быстро назад, — нам преградил дорогу офицер, начальник охраны.

— У нас важное донесение от генерала. Вот Петя подтвердит — он сын полковника.

— Да хоть министра обороны Советского Союза. Быстро развернулись и разошлись по домам! А то я сейчас отцов вызову, а они вам ремня всыплют. Пошли на хрен отсюда! И чтобы духу тут вашего больше не было!

Вот и кончилась наша экспедиция. Парам-парам-пам. Всё.

Бизнес на третьей мировой и стрельбы на полигоне

Прохладное утро. Я сам с собой играю в ножички возле казармы.

— Витек, иди сюда! — из кустов появляется шкодная мордаха Рената.

Сунув ножик в карман, я подхожу к другу.

— Чего ты тут прячешься? Пойдем поиграем.

— Что мне твоя игра! Давай делать бизнес!

Хм, я слышал это американское слово, но понятия не имел, как и зачем делать этот самый бизнес.

— А я не умею. Что это такое? А за бизнес родители не накажут? — наивный октябренок, каковым я и был на тот момент, засомневался.

— Не накажут. Все нормально. Зато заработаем себе на конфеты на неделю вперед, — заверил Ренат.

А вот это уже интересно! Советский октябренок поплыл навстречу мелкобуржуазным отношениям, сулящим такие космические барыши.

— А что надо делать?

— Короче, в подвале казармы есть склад противогазов. Надо будет утащить несколько штук и продать их.

— Прямо своровать? — вытаращился я.

— Почему «прямо своровать»? — скривился Ренат. — Да их там тыщи лежат, никому не нужны, их никто не охраняет. Просто возьмем штучки четыре, продадим каждый за две марки — вот тебе деньги на леденцы и конфеты.

«Восемь марок — солидная сумма», — подумал я. Так октябренок легко согласился еще и на мелкий криминал.

— А где мы их продавать будем?

— Вот! Это уже деловой подход. Послезавтра офицерских детей на автобусе повезут на экскурсию в Магдебург. Вот и возьмем по парочке. А там втюхаем противогазы немцам. Легче легкого!

— А зачем немцам нужны противогазы?

— Не всем, наверное. Но кто-то точно заинтересуется. У меня есть идея, — заверил Ренат.

Не откладывая дело в долгий ящик, мы устроили дерзкий налет на склад противогазов. Ограбление выглядело так. Мы подошли к одной из казарм, открыли старую скрипучую дверь и спустились в полуподвальное помещение. Тусклый свет из небольших окошек освещал десятки армейских ящиков, в которых хранились противогазы.

— И что дальше? — спросил я.

— Вот этот уже открытый, — ответил Ренат и приподнял крышку одного из ящиков.

Мы осторожно извлекли из него по две сумки с противогазами и тихонько вышли наружу. Добычу решили временно спрятать в кустах. С видом полной невинности мы шли по городку, а встречные офицеры и солдаты не обращали на нас никакого внимания. Подумаешь, дети идут с противогазными сумками. Делов-то. Вот если бы несли гранаты в авоське или катили снаряд для гаубицы — другое дело, а тут — ерунда какая-то.

Два дня юные бизнесмены с нетерпением ждали поездку: подсчитывали, на что потратят свои барыши, и прикидывали, как поднимут цены, если спрос будет высоким.

В день экскурсии мы погрузили противогазные сумки в специально подготовленные пакеты, заявив сопровождающему гиду, что там куртки и бутерброды на случай холода или голода.

— Чем от тебя пахнет? — я почувствовал, что друг как-то неестественно и не очень приятно «благоухает».

— Съел головку чеснока. Нужно для бизнеса.

После недолгой поездки детский десант высадился в центре Магдебурга. Гид повел нас за собой, чтобы показать местные достопримечательности. Но нас с Ренатом они не интересовали. Нам нужно было делать бизнес. Мы осторожно отстали от основной группы и завернули за угол.

— Пора делать деньги, — заявил Ренат и достал из пакета противогазную сумку. — Я речь приготовил. Смотри и учись. Скажу, пусть покупают, а то во время войны погибнут.

Юный предприниматель преградил путь двум немецким подросткам и вытащил из сумки противогаз, зловеще подмигивающий круглыми «глазницами».

— Gasmaske kaufen! Купи! Krieg! Война! NATO! Атакен! Бах-бах! Sowjetisch gasmaske! Gut! Фирштейн? — свои слова Ренат подкреплял богатой и весьма артистичной пантомимой. Он высовывал язык и закатывал глаза, живописно показывая последствия газовой атаки и отсутствия противогаза. Потом прикладывал резиновое изделие к лицу и сразу «оживал». Активно жестикулируя руками, он демонстрировал траектории вражеских баллистических ракет, разрывы бомб и рикошеты пуль. В довершение Ренат подул в лицо ребятам чесночным «перегаром», чтобы они явственно почувствовали приближение газовой атаки.

Такого агрессивного маркетинга немецкие покупатели не выдержали и сразу купили два противогаза за пять марок. Ободренный успешными продажами, Ренат забрал у меня еще два изделия и насел на двух девочек. Они испуганно выложили столько же на этапе высовывания языка. Успешно распродавшись, мы побежали догонять свою группу.

— Ренат, мне кажется, что это было немного неправильно. Мы врали, — высказался я.

— Ну и недотепа ты, — ответил друг. — Враги стоят на границе! А если правда случится война? А у людей теперь есть надежные противогазы. Может быть, мы сегодня спасли их от мучительной смерти! Кстати, вот твоя доля.

Получив деньги, я подумал, что Ренат, вероятно, прав. А вдруг и правда злые натовцы устроят войну, а мы за весьма скромное вознаграждение предупредили и подготовили к гражданской обороне четверых невинных немецких детей.

Через пару дней дядя за ужином со смехом рассказывал, что какие-то советские оболтусы до смерти напугали местную детвору ядерной войной. Обеспокоенные слухами родители нажаловались мэру, а тот позвонил начальству базы. Там обращение выслушали, пообещали принять меры, а потом долго смеялись, решив, что дети все выдумали. Впрочем, уже наутро на дверях подвала с противогазами появился надежный амбарный замок.

Пиво для беременных

Расскажу еще об одном забавном наблюдении. Нередко в разговорах между военными промелькивал какой-то загадочный напиток — пиво для беременных. Его приобретали специально для жен, находящихся в положении. Во время застолий мужчины тоже изредка пробовали этот напиток ради шутки, но потом, театрально морщились, долго смеялись и плевались, словно выпили какую-то гадость, вроде обычной воды.

Уже в девяностые годы выяснилось, что пиво для беременных — это не какой-то специальный медицинский напиток, а обычная безалкогольная «нулевка». Вот тебе и вся разгадка! Советский офицер даже представить себе не мог, что кто-то, за исключением беременных женщин, будет добровольно пить эту безалкогольную бурду! Вот такие были раньше суровые мужчины, вот такие были надежные традиционные ценности.

Полигон

'Не плачь девчонка, пройдут дожди,

Солдат вернется, ты только жди.

Пускай далеко твой верный друг,

Любовь на свете сильней разлук.'

Взвод солдат под командованием дяди шагал по пыльной грунтовой дороге, бегущей по не сильно просторным просторам Германии. Бойцы нестройно, но воодушевленно пели песню. Каждый хотел, чтобы его ждала девчонка, и желательно не одна. Сзади в гражданской одежде, словно маркитанты или ополченцы, плелись мы с папой. У нас были фляжки с водой и бутерброды в пакете. Мой родитель хотел было прихватить с собой пива, но дядя строго-настрого запретил распивать подобные напитки на полигоне.

— Дайте мне сто грамм «наркомовских», и я пойду в атаку на весь блок НАТО! А за двести — с боями форсирую Ла-Манш и захвачу плацдарм на той стороне, — пообещал папа.

— Если тебя на полигоне увидят в таком виде, то отправят на гауптвахту, — предупредил дядя.

— Не ценят у нас в стране героев, — обиделся папа и уточнил, — потенциальных.

Итак, мы шли на обещанные стрельбы. Августовское солнце постепенно выползало из-за горизонта, день обещал быть жарким. Время от времени нам приходилось освобождать дорогу для танков и БТР — они проезжали мимо, поднимая тучи пыли. Мы прятали носы, дышали в рукава, но это помогало мало. Каждый раз все кашляли, лица стали серыми от пыли, а ноздри почернели.

После двухчасовой прогулки, которую трудно было назвать приятной, мы пришли на огромное поле, называемое полигоном. Здесь все войска выстроились в длинную оборонительную линию, в капонирах расположилась военная техника, а солдаты заняли места в окопах. Мы с папой залегли позади. Но дядя офицерскими матерными словами предложил нам тоже расположиться в окопе во избежание жертв среди мирного населения. Мы повиновались суровым военным приказам, поскольку тоже надеялись избежать напрасных потерь среди себя.

По рации передали какой-то «булькающе-бурчащий» сигнал, и наши войска обрушили на мишени шквал огня. Грохотали танковые пушки, «гавкали» крупнокалиберные пулеметы, трещали автоматы и разящим, прожигающим танковую броню, матом орали офицеры. Ежеминутно дивизия изрыгала груды смертоносного горящего металла. Мишени разорвало в клочья, а земля в километре от нас вся покрылась пыльными фонтанами взрывов. Я думаю, что, если бы вместо мишеней на поле наступали какие-нибудь натовские войска, то они с позором бежали бы обратно, роняя элементы обмундирования и некоторые продукты жизнедеятельности.

Через какое-то время дядя вспомнил о нас и решил дать шанс тоже проявить себя в военном искусстве. Папе вручили «драгуновскую» снайперскую винтовку, а меня, словно сына полка, приставили к какому-то солдату.

— Ты целься, а пацан пусть на спусковой крючок понажимает, — дал боевое напутствие дядя.

У папы, который когда-то служил в армии, дела шли хорошо. Он с легкостью поражал оставшиеся мишени, а также изъявил желание взять понравившееся «ружо» домой. У меня поначалу дела шли неплохо. Я положил палец на курок. Боец прицелился в мишень.

— Стреляй! — скомандовал он.

Я нажал на курок. Автомат громко «бахнул» и резко дернулся. Я испугался и сполз пониже. Дальнейшую стрельбу я осуществлял, стоя на полусогнутых. Моя ладонь продолжала держаться за оружие, палец нажимал на курок, но все остальное тело находилось максимально далеко от громкого трескучего автомата. Дядя с интересом наблюдал за моими страданиями. Он что-то сказал, но из-за грохота я не расслышал его слов. По его скривившимся губам и неповторимому выражению лица было понятно, что он назвал меня салабоном, хиляком, военнопленным и будущим прапорщиком.

К счастью, мои мучения с оружием продолжались недолго. Однако я нашел способ их продлить. Когда солдат опустил автомат в окоп, я умудрился задеть его раскаленный ствол ладонью. На месте ожога моментально вздулся здоровенный волдырь. Я заныл и показал дяде как старшему по званию свое боевое «ранение». Он хлопнул себя по лбу, некрасиво отозвался о моих умственных кондициях и отправил бойца за медсестрой. В ожидании помощи мою ладонь полили теплой водой из фляжки. Папа дал лечебный щелбан и стал размышлять, как он объяснит ситуацию маме. Получалось, пока он развлекался со «снайперкой», за безопасность сына отвечал малоизвестный солдат.

— Вот оболтус… Эх, будет серьезный нагоняй. Лучше бы меня здесь переехало танком, — резюмировал свои размышления отец.

Через несколько минут в окоп пришел строгий доктор. Он отругал дядю за присутствие несовершеннолетнего на полигоне и папу за «а вы куда смотрите, отец называется, нашли игрушки». Затем врач заботливо помазал волдырь какой-то мазью и забинтовал ладонь.

— Гони штатских из окопа! Скоро генерал приедет на смотр. Увидит тут твою родню — отправишься вместе с ними домой. А то и подальше.

После такого предупреждения мы с папой бесславно бросили свои боевые позиции и драпанули подальше от окопов и страшного начальства. Нашли какие-то кусты и спрятались там, словно заправские партизаны. Открыв пакет, мы стали поедать бутерброды. Как раз в это время по дороге тащился «бобик» с генералом. Пожалуй, если бы сейчас мимо нас проезжал «Horch» с немецким военачальником, а у нас вместо колбасы и хлеба были автоматы и гранаты, то мы могли бы за несколько секунд устранить врага. Но вместо подвига мы вновь надышались дорожной пылью.

К счастью, визит начальства тоже был недолгим. Примерно через полчаса взвод под командованием дяди потопал обратно в часть. Все были грязные, злые и уставшие. Петь никто не хотел, даже про верную девчонку, которая ждет солдата. Для нас троих эта композиция вообще была не актуальна. Дядю дома ждали жена и сын, папу — супруга и втык за обожженного потомка, а меня — дополнительные сладости за мучения, перенесенные по вине «безответственного папаши». Девчонка ждала кого-то другого.

Офицерская дружба и жизнь на военной базе

Как-то раз дяде надо было сделать утренний обход части, а потом посетить штаб. Я увязался за ним, потому как мои друзья в это время еще не гуляли. И вот мы идем по чисто подметенной дорожке среди казарм, зеленых лужаек и снующих туда-сюда солдат.

Тут надо сказать, что в гарнизоне люди редко ходили друг к другу в гости. Все семьи жили в небольших комнатах, заставленных простой мебелью да сумками с вещами и пайком. У многих были маленькие детишки. Посему было довольно проблематично принимать гостей. Все это понимали. Но в шутку часто напрашивались друг к другу в гости.

По пути нам встречается офицер с пышными усами. Дядя машет ему рукой.

— Тарас, привет! Как дела? Сало е?

— Привет, Саша! Да разве в этой Нимеччине найдешь хорошее сало? Слезы одни! Приходится местными сосисками давиться, будь они не ладны.

— Так ты же говорил, что тебе должны были родственники прислать! Я тебя позавчера с подозрительным свертком видел.

— Было, Саша, сало, но оно уже кончилось, — с хитрой улыбкой говорит Тарас.

— Как же так? — улыбается дядя.

— Я сам не понял. Вот налил я их шнапса. Отрезал кусочек сала. А потом все как в тумане! Когда очнулся — ни шнапса, ни сала… Ничего не осталось, — с притворной грустью отвечает Тарас.

— Бывает, — понимающе отвечает дядя.

— Ничего! Вот приедешь ко мне в гости под Полтаву, я тебя таким салом угощу, какого ты никогда не ел!

— Обязательно приеду!

Продолжаем путь втроем. По дороге попадается еще один офицер.

— Ваня, здорово, москалик ты мой рязанский! Когда же ты позовешь нас на свои волшебные пельмешки? — с улыбкой спрашивает Тарас.

— Да я бы позвал! Только жена сухой закон завела. Говорит, до конца месяца ни-ни. А какие пельмешки без водки или хотя бы шнапса? Грусть, тоска и ничего человеческого.

Тарас и дядя понимающе кивают и вздыхают.

— Эх, а приезжайте ко мне в гости в отпуск, — предлагает Иван. — У меня дом с баней, рядом — речка и лес. Я вас так встречу! Закачаетесь!

— Конечно приедем раз у тебя там такой курорт! — дядя и Тарас улыбаются.

Идем дальше и встречаем очередного офицера.

— Алихан, салам! Когда мы уже сможем попробовать твой кумыс и шубат?

— Мужики, я бы сам с удовольствием. Но где я вам здесь найду кобылу или верблюдицу?

— Так сходи на местный ипподром! — смеется Иван.

— И что, я туда приду и начну доить кобылу? Немцы не поймут. Вот приедете ко мне в Гурьев, и я вас самым вкусным кумысом и шубатом напою. А еще попробуете бешбармак с осетром. Ты, Саша, хоть и сам с Казахстана, но такого никогда не ел. Правда?

— Я даже не слышал, что такое бывает, — удивился дядя.

— Бывает. Вы только приезжайте, друзья, — улыбается Алихан.

— А потом, дорогие, приедете ко мне в Грузию! — слышится веселый голос. — Я вам сделаю такой шашлык и налью такого вина, что вы забудете сало, пельмени и даже кумыс!

Офицеры оборачиваются, нас догоняет чернявый военный.

— Привет, Гия! Ты какими судьбами?

— В штаб иду.

— Нам тоже туда. Пойдем вместе.

Уже возле штаба нам повстречался еще один высокий смуглый офицер.

— Марат, привет! Ну хоть ты будь человеком! Позови ты нас на свой легендарный татарский сабантуй!

— Привет, мужики! Скоро позову. Будьте уверены, — улыбается военный.

— Погоди. Ты уже два года говоришь, что позовешь. Когда же этот день настанет?

— Неужели два года? — удивляется Марат.

— Так и есть.

— Вот время летит, — военный театрально задумался, — значит совсем скоро уже. Надо еще чуть-чуть подождать.

Офицеры дружно рассмеялись.

— Слушайте, ну раз не получается поесть сала, пельменей и шашлыка, давайте тогда отдохнем, как обычно, по-немецки — с пивом, шнапсом, сосисками и орешками. Сегодня же пятница. В кафешке посидим! — предложил дядя.

— Точно, давай. А то давно не собирались, — одобрили военные.

Офицеры дошли до штаба и скрылись за его дверями. В какой-то момент меня начал мучить один вопрос, и я решил дождаться дядю. Он вышел через полчаса и удивился, увидев меня на лавочке.

— А ты чего здесь сидишь? Почему гулять не ушел?

— Я хотел спросить. Вот твои друзья-офицеры: русский, украинец, татарин, казах и грузин. А я кто?

— Ты? Хм. Давай подумаем. Ты — интернационал.

— Это как?

— Со стороны папы твой дедушка — немец, а бабушка — русская. Так, с одной половинкой разобрались. Со стороны мамы, и с моей тоже, твоя бабушка — украинка.

— А дедушка?

— Дедушка родился в Одессе. Но всем говорит, что он сибиряк.

— Говорит.

— Вот-вот. Эти знаменитые одесские сибиряки… Ты его выдающийся монументальный нос помнишь?

— Помню, — я кивнул.

— Ну вот и думай, — загадочно сказал дядя и довольно хохотнул. — Ладно, иди гуляй.

Я попытался размышлять о дедушкином носе, но что конкретно надо было о нем думать, я не знал. Видимо, в его недрах скрывалась какая-то семейная тайна, о которой пока было не время говорить.

А вечером офицеры устроили небольшую пирушку. Они пили шнапс, «полировали» его пивом, закусывали напитки сосисками и орешками. Военные говорили о том, что не так уж важно, сколько у страны танков и самолетов, главное, чтобы во главе государства стояли смелые и честные люди.

Офицеры не знали, что они не поедут друг к другу в гости. Через два года их общая страна будет разорвана на части, а они окажутся по разные стороны границ и даже баррикад. Мерзавцы разных мастей, националисты и предатели будут с трибун кричать, что именно их республика кормит всех остальных. Когда же Советский Союз распадется, жрать станет нечего и у «кормящих», и у «окормляемых». Больше не будет той искренней, доброй и честной дружбы народов. Относительно сытая и спокойная жизнь с бесплатными квартирами, больницами и вузами закончится. Вместо нее во многие города и села придут разруха, вражда, ненависть и война, а некоторым солдатам и командирам еще «посчастливится» увидеть своих бывших однополчан, но уже через прорези прицелов.

Жизнь на военной базе

Дети быстро приспосабливаются к практически любым условиям. За три недели я привык к жизни на военной базе, словно здесь родился и провел все свои немногочисленные лучшие годы.

Что и говорить, в гарнизоне было даже интересней, чем в родном алма-атинском дворе. Каждое утро начиналось с выпрашивания у мамы десяти пфеннигов — именно столько стоил один леденец на палочке в местном магазине. Это был такой невероятно вкусный немецкий «чупа-чупс», только плоский и овальный. Дальше я ждал, когда соберутся друзья, с которыми мы «рысачили» по всем уголкам гарнизона с утра до вечера.

Всегда можно было увязаться за солдатами, которые рассказывали веселые шутки или матерные анекдоты. Так, например, бойцы поведали нам, что смазливая помощница повара Людочка знает тактико-технические характеристики практически всех офицеров гарнизона, а полковника может раздеть и одеть за сорок пять секунд с закрытыми глазами. Я узнал о том, что зампотех — это не тот, кто отвечает за организацию разных увеселений и потех, а достает какие-то детали для техники. Оказалось, что завгар — это не кавказское имя, а очень важный начальник гаража. Выяснилось, что запах солдатского пота не выветривается с плаца даже при сильном ветре и дожде, а гаштет — это не место, где продают только паштет, как явствует из рифмы, а вполне себе приличный пивной ресторан.

Из разговоров офицеров я выяснил, что больше медалей и новых званий они мечтают привезти из Германии видеомагнитофон, импортный квадратный телевизор и японский двухкассетник. А бриллиантовой мечтой была покупка подержанной иномарки и возвращение на родину за рулем собственного автомобиля, груженого всяким заграничным ширпотребом. У солдат, ввиду их скромных финансовых возможностей, желания были попроще. Они мечтали приехать из Германии в новых ослепительно белых кроссовках и электронных часах с калькулятором и календарем.

Я привык ходить в общий туалет с дыркой в полу. Меня уже не смущала вероятность встретиться там с легкомысленной мышью или гастролирующим тараканом. Как и дядя, я отмерял себе полоску бумаги длинной в собственный рост и уверенно шел по коридору в мрачные, сырые и плохо пахнущие чертоги «писительно-какательного» помещения.

Я досконально изучил все торговые улочки Хальберштадта и мог с точностью сказать, через сколько покачиваний коляски мама и тетя выйдут из того или иного магазина.

Случались и довольно яркие моменты среди этой казарменной жизни. Однажды немцы устроили на военной базе детский праздник. Они привезли загончики с кроликами, чем произвели фурор среди дошкольной мелюзги. А вот детям постарше устроили развлечения интересней. На плац выехала местная пожарная машина, на которой с включенной сиреной по очереди катали всех желающих. Кульминацией праздника стали прыжки с высоты на надувной спасательный батут. В общем, немцы оказались еще теми затейниками. В алма-атинском дворике такое не покажут.

Хальберштадт — Варшава — Львов — Алма-Ата

Детских впечатлений было столько, что я не заметил, как наш отпуск подошел к концу.

— Пора собираться. Через три дня поедем домой, — безапелляционно заявила мама.

— Что? Как три дня? — я опешил от неожиданности.

Ёклмн, у меня же тут еще столько дел. Может быть попросить отсрочку? Вдруг получится!

— Мама, а я могу остаться и еще погостить у дяди? Обратную дорогу я уже знаю. Если что, мне товарищи негры подскажут путь.

— Не выдумывай! Дети не могут путешествовать одни. Даже с неграми. Тем более скоро школа. Или ты о ней уже не помнишь? — рассмеялась мама.

Блин, точно. Со всеми этими путешествиями и развлечениями я совершенно позабыл о том, что скоро сентябрь и мне нужно опять идти в скучную школу. Я окончательно расстроился. На улице я сообщил друзьям эту трагическую новость и долго слушал утешения: все ребята обещали ждать меня следующим летом. Если же я до августа не приеду, то они намеревались отправиться ко мне в Алма-Ату. Ободренный такими перспективами, я обменялся со всеми адресами и еще три дня мы продолжали свои развлечения.

В последний день нашего пребывания на военной базе я стал собираться в дорогу. Нужно было сложить в чемодан самое главное: конфеты, леденцы и патроны, коих у меня скопилось уже штук двадцать. Я аккуратно завернул сладости в отдельный мешочек, рассчитывая лакомиться ими в дороге. Боеприпасы тоже ссыпал в полиэтиленовый пакетик. Почему-то я подумал, что родители могут не разрешить мне забрать патроны с собой, поэтому стал их прятать в углу чемодана, предвкушая, как покажу это богатство друзьям в Алма-Ате. За этим занятием меня и застукал папа. Сердце ушло в пятки.

— Ты чего делаешь? С ума сошел? Куда тебе столько патронов? Они же тяжелые, а чемоданы мне тащить. Мама и так под завязку его упаковала. Во время войны немцы вывозили в Германию все, что могли утянуть. А наша мама, видимо, решила им отомстить и забрать все обратно с процентами. Короче, возьми по три штуки автоматных и пистолетных, а остальные здесь оставь.

Я немного расстроился такой конфискацией, но шесть патронов — это то, чем уже можно похвастать во дворе. Для ровного счета я решил положить еще четыре штучки в карманы шорт. Папе не придется их нести, а, значит, все нормально.

И вот этот день настал. На армейском «бобике» дядя отвез нас на вокзал. Мы долго прощались, а потом сели в вагон и двинулись обратно в восточном направлении. Мы проехали Магдебург, затем Берлин и наконец высадились в Варшаве. И тут оказалось, что в столице Польши мы должны провести десять часов — именно столько надо было ждать наш поезд.

Родители были настроены погулять по этому красивому городу, но все наши туристические планы разбились об одно небольшое препятствие. На вокзале не работал обменный пункт. У нас еще оставались восточногерманские марки и были припасены советские рубли, но в кармане не позвякивало ни единого польского злотого. Мы оказались в ситуации героя фильма «Жизнь — дерьмо», когда ты вроде бы обеспеченный человек, но воспользоваться своим богатством не можешь только потому, что над окошком обменного пункта красуется табличка с надписью «dzień wolny», то есть «выходной день». Как назло в этот день нам не встречались добрые африканцы, готовые выручить советского человека в любой беде.

О прогулках по городу теперь не было и речи. Без польских денег мы не могли сдать тяжелую поклажу в камеру хранения. Мы даже не додумались захватить из Германии каких-нибудь бутербродов! Ввиду бедственного положения было решено сидеть в зале ожидания, сторожить свои чемоданы, опустошать мои запасы сладостей и ждать поезд. Чтобы немного скоротать время, мама отправила нас с папой посмотреть город.

— Только от вокзала не отходите! А то потеряетесь! Где я вас потом искать буду? — ласково напутствовала мама.

Без особого энтузиазма мы вышли из здания вокзала. С видом нищенствующих монахов бесцельно побродили вокруг него. Папа, большой мастер коммуникаций, попытался занять до получки у прохожих. Поляки непонимающе «пшекали», сочувственно улыбались, жали руку, но денег не давали.

— Жлобы. Мало им Минин с Пожарским насыпали. Идет один такой — морда шире тракторного колеса. А пару злотых не дает. Зажопил. Или по-ихнему, жабжопил, — папа выразил свое коммюнике по итогам неудачных переговоров с польской стороной.

Потом мы случайно наткнулись на большой фонтан. Проходящие мимо туристы кидали в него монеты. Мы тоже запустили в воду несколько бесполезных пфеннигов и пятачок. И тут папа обратил внимание, что дно фонтана покрыто монетами в несколько слоев.

— Витька, давай достанем из воды монет! Вдруг там польский злотый попадется, — придумал папа, — хотя бы бутерброд купим, а то от твоих конфет уже тошнит.

Мы отошли к соседней скамейке, там батя повелел мне разуться и снять носки. А надо сказать, что у отца была оригинальная суперспособность: он мог щипаться и хватать вещи большим и «указательным» пальцами ног. Этот сомнительный талант папа передал мне по наследству. Как по мне, лучше бы он поделился своей могучей печенью, но это уже совсем другая история. А пока мне предстояло засовывать ноги в прохладные воды фонтана и вытаскивать оттуда разномастную валюту. Почти как известный автомат по доставанию игрушек, только с сильными, не знающими промаха, «клешнями».

Я босиком вернулся к фонтану, взобрался на его нагретый солнечными лучами бортик и опустил ноги в воду. Приятно. Но думать надо было о том, как достать деньги, чтобы накормить родителей, а то они слопают все мои запасы конфет и леденцов еще до возвращения домой. Пальцами ноги я уверенно ухватил несколько монет, вытащил ногу из фонтана и взял добычу в руки. В моих ладонях оказались три советских копейки, десять болгарских стотинок и еще пара монет, происхождение которых я не смог определить. Я повторил движение «клешней». Среди выловленных монет снова не оказалось польских денег. Еще несколько раз я забрасывал «невод» в фонтан, раскладывая добычу рядом с собой. Постепенно мною заинтересовались туристы.

— Numismatist, — весело переговаривались рыжеватые англичане, посчитав меня экстравагантным юным нумизматом.

— Clochard, — сочувственно сказал элегантный француз, подумав, что я несчастный бездомный.

— Biedny chłopiec, — пожилая польская женщина пожалела бедного мальчика, достала из сумки батон и хотела было мне его отдать.

— Нашел! — громко крикнул я, увидев на одной из монет польского орла. На мокрых ногах я побежал к скамейке, где сидел папа. Родитель, кстати, уже сообразил, что наш оригинальный способ добычи денег привлекает слишком много внимания.

— Тише ты, оболтус! Давай, обувайся. Покажи, чего ты там нашел.

— Тут пятьдесят злотых написано! Мы сейчас в ресторан пойдем! — радовался я.

— Вах, какого орла воспитал! Давай сюда. Э-э-э-э, так это пятьдесят грошей, а не злотых, — расстроился папа. — На эти деньги мы даже хлеба не купим. Ладно, пошли к маме, пока нас местная милиция не загребла. Надо было не орать, а батон у той женщины взять. Учишь, учишь тебя, а толку никакого.

Так, голодные и уставшие, мы дождались своего поезда и отправились дальше на восток.

Варшава — Львов

Мы благополучно пересекли границу и вернулись в Советский Союз. В Бресте первым делом подкрепились, а потом на автобусе поехали к дядиной семье во Львов, надеясь, что они успели по нам соскучиться. Правда, долго оставаться в гостях мы не могли: на продолжение отпуска уже не было ни денег, ни времени, ни сил.

Утром мы прибывали поездом во Львов, а уже вечером должны были улетать в Алма-Ату. Дядя встретил наше семейство на вокзале. Он вновь безжалостно провез нас на армейском «бобике» по колдобистой львовской брусчатке. Родители раздали родственникам немецкие подарки, все позавтракали и расселись в зале, чтобы послушать наш рассказ о путешествии. Мама в основном рассказывала о магазинах, папа восторженно отзывался о пиве, мы с братом Димкой обсуждали игрушки. Я достал из кармана свои патроны. Брат ахнул. Наблюдательная тетя профессиональным взглядом детсадовского воспитателя в эту же секунду увидела «каку» в моей руке.

— Витя, а откуда у тебя патроны? — осторожно спросила она.

— А я из Германии привез. У меня еще в чемодане запрятаны, — похвалился я, подмигнув папе.

— Это вы, значит, патроны через две границы в Советский Союз провезли? — брови тети стремительно ползли по лбу от глаз к волосам, рискуя и вовсе «уехать» на затылок.

— Хе-хе! Да разве это граница? Одно название, — тут наступил папин звездный час. Он был весьма доволен собой. — Я ж говорю, вези что хочешь. Хоть гранату. Никто не проверяет. С Германии до СССР патроны привезли. Вот мы лихие ребята!

— Саша, ты понимаешь, что вы ехали поездом? А вечером вы сядете на самолет. В аэропорту будут проверять рентгеном, а у вашего ребенка — патроны в кармане!

— И еще в чемодане! — уточнил я.

— Господи, вас же в тюрьму всех посадят, — тетя укоризненно посмотрела на папу, а потом на дядю. — Еще один безответственный нашелся.

— Так, э-э… не подумал я. Это меня Витька сбил с толку, — стало понятно, что папа не предусмотрел такого поворота событий.

— Ты — взрослый человек! Как ты можешь сваливать вину на ребенка? — мама тоже укоризненно посмотрела на папу, ей это удавалось особенно хорошо.

Ища поддержки, папа глянул на дядю, но тот с трагическим лицом развел руками, а потом оттопырил по два пальца каждой руки и сложил из них решетку. Отец недобро взглянул на меня, его пронзительный взгляд обещал отсутствие мороженого и прочие репрессии. В этой ситуации мне нужно было заручиться поддержкой более могущественного союзника.

— Мама, мама! Я не хочу в тюрьму! — захныкал я. — Я очень по школе и учителям соскучился! В этом классе я как раз планировал стать отличником!

— Иди сюда, сынок, я тебя обниму. Не переживай, мой ангелочек. Никто в тюрьму не сядет, — растаяла мама, увидев идеального сына. — Ну, в крайнем случае, папа посидит немного. Ничего, ему это будет полезно. Выйдет оттуда поумневшим.

— Ладно, не ругайтесь. Всякое бывает, — сказал рассудительный дядя. — Давайте разоружаться. Вытаскивайте патроны. А я их завтра в комендатуру сдам.

Отдавать патроны было обидно, но в тюрьму как-то тоже не хотелось. Я понятия не имел, как выглядит это загадочное место, но, судя по вытаращенным глазам родственников, оно было довольно унылым и непрезентабельным. Отдав боеприпасы дяде, мы с Димкой уселись смотреть телевизор.

— Что там патроны! Ерунда! Знаешь, почему мама назвала папу безответственным? Когда мы жили в Германии, он принес домой боевой взрывпакет. Это такой небольшой цилиндр с бикфордовым шнуром, — брат решил рассказать свою драматическую историю.

А дело было так. Дядя действительно хранил дома взрывпакет. История умалчивает, зачем он это делал. Вероятно, хотел сходить на рыбалку или просто негде было оставить эту забавную вещицу. Так или иначе, он недостаточно хорошо спрятал взрывпакет в квартире, а Димка его, конечно же, нашел. Находка вызвала прилив исследовательского и творческого энтузиазма. Оказалось, что брат давно хотел своими глазами увидеть, как горит бикфордов шнур. А тут, понимаешь, такая оказия. Он был очень умный мальчик. Поэтому, прежде чем приступить к опасным опытам, предварительно налил в кастрюлю воды. Димка поджег бикфордов шнур, несколько секунд наслаждался зрелищем и решил его потушить, пока огонь не дошел до взрывчатки. Он сунул пылающий конец в кастрюлю, но оказалось, что тот горит в воде. Брат мгновенно сообразил: взрывпакет надо выкинуть в окно. Он вскарабкался на табуретку и метнул свою «бомбу» в форточку. Только взорвалась она практически у него в руке. Окно — вдребезги, Димка улетел на пол, потеряв мочку уха. Потом прибежали родители в полуобморочном состоянии, приехала скорая помощь, а добрый врач сказал, что, если бы пацан не зажмурил глаза, то ходить ему с белой палочкой всю жизнь.

— Ничего себе! — я восхищенно глядел на героического брата. — Сильно родители всыпали?

— Было дело, — вздохнул Димка. — Без телевизора оставили и под домашний арест посадили. Но больше всего, конечно, папе досталось за то, что он безответственный.

Львов — Алма-Ата

Ближе к вечеру мы попрощались с тетей, братом и сестрой, а дядя вновь погрузил нас в армейский «бобик» и отвез в аэропорт. Здесь царила привычная «приезжающе-отъезжающая» суета.

'Мой адрес — не дом и не улица,

Мой адрес — Советский Союз.'

Под эту задорную песенку мы обнялись с дядей, затем прошли регистрацию и отправились в накопитель. Оттуда автобус отвез нас к самолету. «ТУшка» резво пробежала по взлетной полосе и стремительно поднялась в небо. Через четыре часа мы приземлились в Алма-Ате.

В аэропорту нас уже встречали дедушка и бабушка. Меня долго обнимали и целовали. Мне даже показалось, что по любимому внуку они соскучились больше, чем по дочери и зятю. А потом мы все вместе поехали домой на дедушкином экзотическом ЛуАЗе с брезентовой крышей, которого бабушка ласково называла «козликом». Потом долго разгружались, таскали чемоданы, ставили машину в гараж. Уже дома бабушка начала нас кормить, а мама параллельно распаковывала чемоданы и раздавала подарки.

Немного подкрепившись, я выскользнул из-за стола и вышел на балкон. Отцветал август, даря южному городу прохладные ночи. Во дворе было тихо, темно и пусто. Мои друзья не знали, что я вернулся. Вот уж я завтра их удивлю своими новыми игрушками и рассказами. А через неделю нужно будет идти в школу — в четвертый класс. Зато следующим летом наступит черед снова ехать в путешествие. Меня теперь ждут в Москве, Львове, Хальберштадте и даже в каких-то загадочных сенегальских и сомалийских городах.

Небо светлело. Впереди был новый день. Впереди ждала целая жизнь.

Через год у меня появится младшая сестра. А через два будет разрушен Советский Союз. Заканчивались споткнувшиеся восьмидесятые, начинались лихие девяностые…

Часть 2
Другая жизнь. Манящий потусторонний мир

В один прекрасный день в телевизорах, словно тараканы в коммунальном доме, завелись целители, экстрасенсы и прочие психотерапевты, посылающие из голубого экрана лечебное и омолаживающее излучение. Соскучившийся при унылых материалистических коммунистах по магии, чародейству и прочему «колдунству», народ с надеждой ринулся в мир потустороннего.

Казалось, прикоснись к этой волшебной вселенной — и настанет чудо: тело наполнится богатырским здоровьем, седые волосы потемнеют до цвета вороньего крыла, муж-алкоголик станет пить молоко и минералку, а бросившая любимая женщина вновь воспылает чувствами и вернется в указанные кудесниками сроки. И даже шрамы рассосутся.

Девушки и женщины стали активно привораживать и отвораживать избранников, наказывать завистниц, а также снимать сглаз, порчу, проклятия и обеты безбрачия. Мужчины в основном интересовались вариантами повышения материального благосостояния и просили посмотреть в будущее на предмет очередных исторических реформ правительства.

Сначала умами соотечественников завладел гражданин, заряжающий воду и прочие жидкие субстанции с экрана телевизора. Как итог, во всей стране случился дефицит трехлитровых банок: их гроздья мостились теперь перед экранами в ожидании очередного сеанса теле-чародея. Рядом с ними страждущие выставляли кремы, молоко, варенье и даже продукты питания, пытаясь облучить их невидимыми целебными волнами.

По причине нехватки тары бабушка однажды поставила перед телевизором пластиковый тазик, наполненный водой. Однако зашедшая в гости соседка Тамара Карловна раскритиковала ее.

— Ну, так вы ничего не зарядите, — насмешливо сказала она.

— Это почему? — удивилась бабушка.

— Темные вы люди! Кто же воду в пластиковой таре заряжает?

— А почему нельзя?

— Потому что химия! Заряжать можно только в стекле! — Тамара Карловна с чувством полного интеллектуального превосходства торжествующе пронзила указательным пальцем пространство и вперила его в небо, то есть в потолок.

Бабушка от переживаний плюхнулась на диван. Удовлетворившись произведенным эффектом, соседка добавила:

— Изредка можно в керамике, но там эффект лечения будет слабее.

— Ох, как же я не додумалась! Боже мой, это не только пользы не будет, а вода вообще может стать отравленной, — бабушка суетливо вскочила с дивана и убрала смертельно опасный пластиковый предмет подальше от телевизора. — Чуть всю семью не погубила. А что ж они по телевизору не предупреждают, а?

— Наверное, думают, что все зрители образованные и знают такие элементарные вещи, — вальяжно отвечала соседка.

Через какое-то время заклинатель воды отошел на второй план. Вместо него появился еще более сильный экстрасенс и психотерапевт, ему отдали целый час в вечерний прайм-тайм. Раз в две недели он, сидя на сцене в большом концертном зале перед сотнями зрителей, зачитывал письма людей, которые чудесным образом выздоровели благодаря его сеансам, а потом предлагал расслабиться, включал приятную музыку и давал установку на исцеление.

По распоряжению бабушки вся семья должна была присутствовать на лечебных процедурах. Им с дедушкой действительно нужно было подправить здоровье. Мама сидела за компанию, а папа, который никогда не болел, использовал этот час тишины по назначению. Родитель перед сеансом втихаря опрокидывал пару рюмашек и мирно засыпал на диване под музыку.

— Чего ты храпишь! Опять все лечение пропустишь! — мама толкала папу локтем в бок.

— Ничего не могу с собой поделать. Он же сказал, что глаза сами собой закроются, вот на меня установка и подействовала, — лениво бормотал родитель. — Просто чудеса творит, экий чародей.

После каждого сеанса стайки бабушек собирались на лавочке и обсуждали свои «успехи».

— Вот смотрите, у меня эта волосинка на лбу начала обратно темнеть.

— А я как будто стала лучше засыпать.

— Ох, а я когда на экстрасенса нашего смотрю — прям молодость вспоминаю. Так бы его и утащила на сеновал. Точно помолодела.

Верховодила собраниями многоумная Тамара Карловна.

— Хотите, чтобы седина ушла — наклоните голову к телевизору. И вообще, если что болит, то это место подставляйте к экрану. Так быстрее выздоровеет. И во время сеанса не засыпайте, а то все насмарку пойдет. И, кстати, обязательно смотрите утренний повтор — так вы закрепите эффект.

Впрочем, была во дворе одна интеллигентная старушка, которая считала новомодных экстрасенсов шарлатанами. Она никому во дворе не нравилась.

— Эти мошенники вас дурят! Где это видано, чтобы здоровье по телевизору раздавали? Шарлатаны!

— Павловна, успокойся. Это новые методы исцеления, которые для народа придумали. Не шарлатаны они, а просветители!

— Просвистители! Да что же с ума все посходили! Михалыч с первого подъезда мочу пьет! Никаноровы по утром голые холодной водой в палисаднике обливаются! Дураки, и не лечитесь! — едко отвечала старушка и удалялась к себе домой.

Шло время. Выздоравливали только неведомые счастливчики, присылавшие кудеснику благодарственные письма. Остальные так и не дождались обещанного исцеления. Постепенно большинство разочаровалось в чародеях и снова отправилось в скучные поликлиники. Хотя в глубине души мы все надеемся, что однажды в голубом вертолете прилетит добрый волшебник и раздаст нам таблетки от всех болезней.

Крещение поганых

В начале девяностых, отринув надоевший и бесперспективный в духовном плане атеизм, все неожиданно бросились верить в Бога. Как водится, не бескорыстно. Многие люди (за исключением истинно верующих) решили, что если они будут ходить в церкви, мечети и синагоги, то их жизнь непременно и весьма скоро наладится. Мол, если я раз в неделю свечку поставлю, то там наверху мне зачтется и отольется если не в материальных благах на этом свете, то хотя бы отсутствием наказаний в загробной жизни. Кроме того, ввиду нарастания товарно-денежных отношений и протекания процесса первоначального накопления капитала, появилось немало людей, которым понадобилось срочно и на регулярной основе каяться, отмаливать грехи и делать регулярные взносы земным представителям небесной канцелярии.

В общем, народ массово просветлел и потянулся к духовному!

Наша семья не оказалась исключением. Однажды мама предложила всем креститься, потому как дальше жить неприкаянными было никак нельзя. Почти все соседи уже были верующими и ходили в церковь. Одни мы оставались «не модными». Впрочем, оказалось, что не всем подходит эта духовная процедура.

Бабушка вспомнила, что ее покрестили в детстве. Дедушка тоже пошел в отказ. Во-первых, он двадцать лет состоял в коммунистической партии, и никто не знал, можно ли после такого темного прошлого идти в храм за получением духовности и просветления. Во-вторых, дедушка не помнил, крестили его при рождении или нет. А что, если да? Второй обряд усилит действие первого или его обнулит? Рисковать не хотелось.

Папа заявил, что всегда был убежденным атеистом, а то, что он в детстве захаживал в деревенскую церковь пить кагор, так все дети ходили, потому как он был вкусный и сладкий. Маму, конечно же, такие отговорки не устроили. Все знали, что папа просто не любит лишней канители, когда его в выходные дни отрывают от любимого дивана или препятствуют собраниям с друзьями и пивом в гараже.

— Значит, не хочешь креститься? Лучше в гараж вместо церкви ходить? Не боишься, что в ад попадешь? — многозначительно спросила мама.

— За мои мучения в этой жизни меня и без крещения в рай заберут, — так же многозначительно ответил папа.

— Ах вот как! Ты у нас замучился! Пожалуй, не ходи с нами в церковь. Того и гляди такого неприятного человека ударит молния на пороге храма, а мне потом придется убытки оплачивать. Просто отвези нас на машине и все, — обиделась мама. — А ты, сынок, хочешь покреститься в церкви или желаешь, чтобы тебя тысячу лет черти жарили на сковородке?

— Очень! — от испуга я чуть не упал в обморок.

— Что очень?

— Креститься хочу! А чертей мне совсем не надо.

— Ну вот, хоть один разумный человек. Решено. Поехали в церковь договариваться.

Мы приехали в храм. Там нас определили к отцу Ипполиту — моложавому мужчине с красивым голосом. Мы обговорили детали и условились пройти таинство в следующее воскресенье. После этого мама решила поговорить с несколькими женщинами средних лет, которые как раз закончили молитву и поставили свечи.

— Здравствуйте! А вы часто ходите в эту церковь? — обратилась мама к женщинам.

— Каждое воскресенье и все праздники, — отвечали они.

— А что вы скажете об отце Ипполите? Он хорошо крестит? Ему можно доверять? А бывает такое, что человека, например, случайно недокрестили или покрестили, но неправильно? Я почему спрашиваю. Мы недавно нанимали мастера, чтобы он нам плитку в ванной комнате уложил. Он все сделал вкривь и вкось. Пришлось переделывать. Бывает, что батюшки халатно относятся к своим рабочим обязанностям?

— Что вы! Мы ради Ипполита в эту церковь ходим. Он такой красивый, а голос — просто заслушаешься! Дочка вон по какому-то Ди Каприо сохнет. А я говорю: иди в церковь, да посмотри на отца Ипполита! Сразу забудешь иностранца своего, — рассказывала одна женщина.

— А я на службах Ипполита молюсь. И всегда мои просьбы исполняются, — поделилась вторая.

— Прям всегда? — заинтересовалась прагматичная мама.

— Когда молюсь хорошо. Вот просила я, чтобы сын учебный год без троек закончил — так и получилось. Потом молилась о том, чтобы мужу зарплату подняли, но, видимо, я недостаточно хотела и плохо молилась.

— Как же можно недостаточно хотеть, чтобы мужу зарплату прибавили? — недоумевала мама.

— А вот я тоже об этом призадумалась и поняла. Начнет муж больше зарабатывать. Найдет любовницу. Бросит меня с детками. Получается, что Боженька правильно все рассудил и не дал благоверному зарплату побольше. Он мудрый, неисповедимы пути его…

Мы уходили домой немного озадаченными, но в целом довольными, что нам выделили надежного и профессионального батюшку с хорошей репутацией.

Через неделю наша семья приехала в церковь с большим коллективом родственников. Крестились четверо: мама, я, маленькая сестра Маринка и еще один заинтересовавшийся — то ли дядин сват, то ли тетин деверь. Кроме нас было еще восемь человек крестных и с десяток прочих родных и знакомых, приехавших поддержать это большое начинание.

После проведения таинства весь дружный коллектив отправился к нам домой, чтобы отпраздновать замечательное богоугодное событие. Не знаю, можно ли отмечать крещение «Советским» шампанским, но именно это делали родственники. Дело в том, что одну папину шабашку оплатили «натурой» — дали восемь коробок этого замечательного напитка. Собственно, не пропадать же добру. В своих тостах родственники желали нам почитать Библию и выучить хотя бы одну молитву. Мы обещали это сделать. Потом были танцы под песни Леонтьева и Киркорова. Расходились по домам в хорошем настроении.

Несмотря на такое бодрое начало, верующие из нас получились, прямо скажем, никудышние. Читать Библию — скучно. Учить молитву — некогда. Сходить в церковь — только по большим праздникам. В общем, я понял главное: в храм надо идти по велению сердца и зову души, а не потому, что это стало модным. А то, как говорится, ни богу свечка, ни чёрту кочерга.

Незаслуженная олимпиада

Однажды в седьмом классе математичка раздала нам какие-то листочки в самом конце урока.

— Вот вам очень важные задачи. Их надо решить самостоятельно до завтрашнего утра. Никто из родителей не должен вам помогать. Необходимо проверить исключительно ваши знания. Сделайте, как сможете, оценок за это задание не будет, — сказала учительница.

Придя домой, я решил посмотреть, что же нам такое задали. Опытным глазом «ударника» я окинул условия заданий. Оценив строгие формулировки, я сделал несколько совершенно точных выводов:

а) решить эти задачи я не смогу;

в) даже не понимаю их условия;

с) оценок все равно не будет, значит, можно не напрягаться.

Все-таки математика развивает аналитическое мышление, надо отдать ей должное. Быстро сделав остальные уроки, я сел смотреть телевизор. Через некоторое время с работы пришла мама.

— Привет! Домашку сделал?

— Привет! Да, сегодня немного задали.

— Ничего не забыл?

И на этом самом месте по причине своего природного недотепства и общего недержания слов в организме я совершил роковую ошибку.

— Математичка задала странную домашку. Сказала, что нужно только самостоятельно решать. Но там все такое сложное. У меня не получается. Ну и по фигу, сказали, что за эти задания оценку ставить не будут.

— Как это по фигу? Как ты можешь так относиться к школе, домашке и математике? — возмутилась мама, рьяно следившая за моей успеваемостью. — Ну-ка, неси сюда свое задание. Я посмотрю.

Понимая, что добром все это не закончится, я понуро принес листочек.

— Ага! Но это же легко! — обрадовалась мама и тут же опечалилась, — или нет? Уравнения, иксы, игреки… Но это же не задания для седьмого класса.

— Вот и я говорю, не стоит напрягаться. Сказали же, просто проверка знаний. Без оценок, — я попытался умиротворить маму.

— Что ты такое говоришь? Если не сделаешь это задание, то получается, что никаких знаний у тебя и нет. А потом не заметишь, как получишь трояк за четверть! Нет, так нельзя. Давай решать. Придет отец, тоже подключится.

Работа закипела. Мама что-то бубнила, безуспешно чиркала формулы в тетради и изредка требовала, чтобы я включился в этот математический угар. Вот кто меня тянул за язык? Эх, пропал вечер!

Пришел папа. Оказалось, что его познания в математике примерно равны моим, ну или немного их превышают в некоторых специфических областях.

— А знаете, как 0,5 литра водки ровно на троих поделить? Хе-хе! Бульками! Ну вот, бутылка же делает так: «бульк, бульк», — пошутил папа.

Обратив внимание на прожигающий взгляд мамы и мой опечаленный вид, отец неожиданно обнаружил и познания в некоторых специфических областях русского языка и литературы.

— Ну что сын, буки, веди, ижица — плетка к жопе движицца.

Мама пообещала приблизить сковороду к папиной голове, и ему пришлось срочно ретироваться подальше от родительницы и поближе к дивану и телевизору.

— Так дело не пойдет! Надо звать дедушку. Он — начальник цеха на заводе и с такими задачками в пять минут справится, — сказала мама и пошла звонить нашему патриарху с мольбами о помощи.

Жили мы недалеко друг от друга, а поэтому дедушка уже через двадцать минут читал мои задания. Он бормотал условия задачи, а его лысина покрывалась испариной. Но все-таки кого попало в начальники цеха не берут. Примерно через час дедушка покорил первую задачу. Оставалось еще четыре. А вот они никак не давались даже такому большому начальнику.

— Слушайте, надо позвонить дяде Грише, он ведь — архитектор. Математику точно должен знать.

В течение двух часов продолжались телефонные консультации с родственником. Дедушка читал ему условия задач, дядя Гриша их решал на своем конце провода и диктовал нам то, что нужно писать в тетрадке. Эпопея закончилась где-то в десять вечера. Все это время мне пришлось присутствовать на непонятных дебатах, чтобы, как сказала мама, я учился у образованных людей.

На следующий день я сдал решение математичке и постарался забыть этот странный испорченный вечер. Однако колесо Сансары уже поехало по назначенному адресу. Примерно через месяц учительница заявила, что листочки с задачами — это был отбор на городскую математическую олимпиаду. И буквально вчера пришел ответ из центральной комиссии. Оказалось, что лучше всего с заданием справился… кто бы мог подумать, именно я.

— Молодец! Конечно, ты не все задачи решил верно, но результат очень хороший. А ты точно сам все сделал? Раньше ты такими талантами не блистал.

Что я мог ответить? «Передайте комиссии, что мои родственники, подстрекаемые мамой, смухлевали по предварительному сговору?»

— Я все сам решил! Просто в этот раз постарался.

— Ну ладно, — сверля меня недоверчивым взглядом, сказала учительница. — В конце концов на олимпиаду вместе с тобой поедет девочка Ануш с параллельного класса. Она выполнила задание просто идеально. Если что, она и сама олимпиаду выиграет с завязанными глазами.

В назначенный день математичка, девочка Ануш и ваш покорный слуга погрузились в общественный транспорт и поехали в городской дворец пионеров. День выдался снежный, где-то не выдержала ветка и оборвала провода, передающие энергию рожкам нашего троллейбуса. В итоге, несколько километров нам пришлось топать пешком. Опоздав примерно на час, уставшие и злые, мы ввалились в аудиторию, где проходила олимпиада. Нас с Ануш посадили за отдельную парту и дали листы с заданиями. Я посмотрел на них, ощутив себя не шибко сообразительным животным с кучерявой шерстью, внимательно осматривающим новые ворота. Теперь вся надежда была на Ануш. Я повернулся к ней. Она грустными глазами посмотрела на меня. Я сразу все понял.

— Твои задачи тоже родственники решили? Дядя-архитектор? — спросил я.

— Помогли, — вздохнула Ануш, опустив свои большие черные глаза. — Тетя Малика. Мы ей в Москву по межгороду звонили. Она работает конструктором ракет. Очень умная.

— Вот почему ты лучше меня с зданием справилась, — согласился я, — конструктор ракет математику знает лучше, чем архитектор.

Мы еще раз с посмотрели на листы с заданиями, примерно, как балерина оценивает танковый двигатель. До конца олимпиады оставалось еще около трех часов.

— Что будем делать? Просто посидим? — спросила Ануш.

— А что толку? Пойдем математичке сдаваться. Хуже теперь не будет.

Мы подошли к учительнице.

— Как успехи, отличники? — подмигнула она. — Уже все решили?

— Ничего не понимаем, что там написано, — ответили мы и виновато потупили взоры.

— Как так? В смысле? — математичка сначала поперхнулась, но потом тоже все поняла. — Родители решили задачи?

— Нет. Родители руководили. Решали дядя и тетя, — промямлили мы.

— Эх… Я же просила, чтобы вы самостоятельно выполнили работу.

— Мы говорили родителям, но они все сделали по-своему, — оправдывались мы.

— Блин, второй раз такая засада. И, кажется, не только у меня, — после этих слов мы обратили внимание, что многие участники олимпиады тоже как-то безучастно и с пальцами в носах смотрят на свои задания.

— А что же теперь делать? — спросили мы.

— Поехали домой. Что тут высиживать? Тем более через три часа уже темно будет, а нам опять ехать на троллейбусе в другой конец заснеженного города. Так! Скажем, что отравились, и у нас животы заболели. Директору тоже так объясним.

Вот так с олимпиады мы везли домой не кубки и медали, а позор и разочарование. Очень хотелось рассказать родителям, что к словам детей хотя бы иногда надо прислушиваться, да разве они поймут…

Удачная история

— Я на дачу еду — плачу, с дачи еду — хохочу! — весело произнес папа и нажал педаль газа.

Девяностые годы. Большая семья в составе бабушки, дедушки, мамы, папы и двенадцатилетнего меня на новых «Жигулях» отправилась на фамильную фазенду. Я очень не любил эту присказку отца: она было предвестником поездки на дачу. Мои страдания начинались с того момента, когда мы садились в машину, и продолжались каждую секунду, проведенную в этом плодово-овощном концлагере. В отличие от предков с колхозно-деревенским детством я был чистопородным квартирно-пижамным горожанином. Каждый раз, уезжая на дачу, мне приходилось расставаться с игровой приставкой, телевизором, всеми этими коврами, диванами и прочими комфортабельными удобствами, которые не во дворе.

Наблюдая за родственниками и соседями, копошащимися кверху попами на грядках, я ощущал себя несчастным посланцем высокоразвитой цивилизации, взятым в рабство дикарями. Проходило лето. Сверстники, чьи предки не были осчастливлены владением дачи, играли в приставки, смотрели фильмы и гуляли с девчонками. В это время я копал грядки, полол сорняки, таскал навоз, поливал будущий урожай водой со шланга, слезами из глаз и потом из потовых желез. Единственное развлечение, которое было доступно на нашей фазенде — старый черно-белый телевизор, способный поймать только один канал. Как раз в то время показывали «Рабыню Изауру», как бы намекая мне о моей незавидной роли на этой отсталой планете.

На этом унижения не заканчивались. С осени до весны я ходил на секцию карате. А на даче при помощи старого корыта выносил вырванные сорняки на мусорку. Объединив эти два примечательных обстоятельства, веселый папа дал мне обидную дачную кличку «корытист».

— Хватит строить такие страдальческие рожи, — журила мама. — Кушать-то все мы любим, вот и поработать надо.

Глядя на ведра и тазы, заполненные помидорами, огурцами, картошкой и прочей снедью, я справедливо полагал, что не смогу все это слопать.

— Съешь, обязательно съешь. Год длинный. Огурчики засолим, оливьешку ведь любишь, особенно на Новый Год. Из малины сделаем варенье, зимой ангину схватишь, а это — верное средство. Картошку в погреб сложим, вот будет мясо по-французски — просто объеденье.

Слова мамы в какой-то мере убеждали меня в необходимости дачной повинности, но никак не облегчали страдания хрупкой городской, привыкшей к комфорту, ковёрно-торшерной души. А все эти фрукты-овощи никак не могли заменить китайскую приставку, японский магнитофон и отечественных девчонок, которые к тому времени активно осваивали мини-юбки и отращивали разные прелести.

А я в это время ковырялся на грядке, возил на тачке сорняки и топил в тормозной жидкости колорадских жуков. Трудно представить что-то ужасней этой инфернальной картины, но иногда бывало совсем невмоготу: время от времени вся семья выезжала искать и собирать навоз. Технология была простая. Вечером мы приезжали на какое-то поле, где днем паслись коровы. Лопатами собирали ароматные лепешки, наполняли ими большие ведра и водружали все это на багажник, установленный на крыше машины. Драгоценную добычу увозили на дачу и удобряли ею свои ненаглядные плантации.

И вот в начале лета семейство в очередной раз отправилось «на говны». Поначалу погода была солнечной, и работа спорилась. Неожиданно появилась тяжелая фиолетово-серая грозовая туча. Однако упорные дачники, не замечая капризов природы, продолжали свой благородный труд.

— Уважаемые дачники, какие же вы до чужого говна жадные! — хохотнул отец, обращаясь к бабушке, дедушке и маме. — Давайте собираться, а то гроза надвигается!

Оценив опасность, семейство быстро притащило ведра к машине, и мужчины наспех укрепили их на багажнике. Садились в автомобиль, когда первые крупные капли дождя уже начали барабанить по стеклам и лакированному корпусу «Жигулей». Тронулись. Машина стала тяжело пробираться по скользкой ухабистой грунтовой дороге. И уже через минуту ливень хлестал как из ведра. А совсем скоро вместо свежих прозрачных ручейков по стеклам потекли малопривлекательные коричневые потоки.

— Ой, это, наверное, кислотный дождь, — испугалась мама.

— Довели экологию, сволочи! При Брежневе такого не было! — резко высказался дедушка.

— Сгорит теперь наш урожай, — вздохнула бабушка.

— Да ничего с вашим урожаем и экологией не будет, — печально сообщил отец. — Дождь наполнил наши ведра с навозом, и теперь, так сказать, избыточные его объемы выливаются на мою любимую машину.

— На нашу любимую машину, — уточнила мама.

— На нашу, — согласился папа. — Значит, и мыть мы ее будем вместе.

— Не путай. Владеем мы машиной вместе, а водишь и ухаживаешь за ней ты.

— Не ссорьтесь, — осадила родителей бабушка, — лучше скажите, как нам теперь из машины выбираться?

— Ждем, когда закончится дождь, — ответил папа.

— А потом? Оно ведь везде налипло, — едва не плакала мама.

— Ну, не знаю. Сначала найдем место с уклоном, чтобы немного осушить наши ведра. Потом будем ждать, когда все подсохнет.

Машина продолжала колыхаться на проселочной дороге, а вредная туча следовала за ней, обильно изливая на нас свои небесные хляби. Через некоторое время показался выезд на трассу.

— На нормальной дороге мы от тучи быстро оторвемся. Только нас все водители засмеют, — оптимистично, но немного озадаченно сказал папа.

Так и получилось. Тучу обогнали и насмешили всех встречных автолюбителей. Показалось солнышко, в машине стало душно. Однако никто не осмелился открыть грязные окна в свежих буро-коричневых подтеках. Семейство мог бы утешить факт, что ни смартфонов, ни Ютуба на тот момент не изобрели, поэтому оригинальный автомобиль со своими обитателями не стал звездой интернета. Но никто не обладал даром предвидения, поэтому и радоваться не получалось.

До поворота на дачу и окончания публичного унижения оставалось каких-то метров триста. Неожиданно велосипедист, ехавший вдоль трассы и нагруженный какими-то мешками, не справился с управлением, вильнул на дорогу и упал. Папа резко затормозил. Привязанные в спешке ведра тут же высвободились из своих ненадежных пут. Первая пара вылетела вперед, упала на асфальт и дружным залпом выстрелила по велосипедисту тугими фонтанами. Оставшиеся два ведра неуклюже перевернулись и протащились по лобовому стеклу, оставив на нем практически все содержимое.

— Ёёёёёёёёёклмн, — выдохнула семья.

Бабушка и дедушка страдали из-за четырех потерянных ведер первоклассных удобрений. А мама с папой рыдали, глядя на свою щедро унавоженную машину. Велосипедист грустно осмотрел и понюхал замызганную одежду, велосипед и поклажу.

— Да и по фигу, зато живой. Спасибо, что вовремя затормозили! — мужчина махнул рукой, сел на велосипед и продолжил свой тернистый путь.

С грустным настроением семья вернулась на дачу. На следующий день бабушка и дедушка уже без энтузиазма продолжили сельхозработы, а мама с папой несколько часов мыли, нюхали, дальше мыли, снова нюхали и опять мыли свой драгоценный автомобиль. Казалось, что не было границ той великой печали, которую испытывала семья.

Впрочем, надо было жить дальше. Вечером решили снова ехать «на говны», благо, что небо было ясным и безоблачным.

Финансовые дела

Финансовый аналитик и пирамида

Однажды все телевизоры страны заполонила реклама всяческих инвестиционных фондов, акционерных обществ и прочих чудесных компаний, которые намеревались в кратчайшие сроки озолотить население. Нужно было просто принести им свои деньги, а они обещали отдать их через пару недель или месяц с солидными процентами. Выбор благодетелей был богат. Одни предлагали удвоить сумму за две недели, другие давали 50% в месяц, третьи начисляли 300%, но уже за полгода. В общем, возможностей для заработка появилась масса. Теоретически вся страна могла бы бросить работу и жить на проценты от оборотистых компаний. Почему бы и нет, раз новые свободные времена дают такую возможность?

Наша семья считала себя очень разумной, особенно в части финансов. Родное правительство (не со зла, конечно) в начале девяностых оставило бабушку и дедушку без накоплений, на которые можно было купить пару автомобилей. Исходя из этого печального опыта, стало понятно, что хранить сбережения надо дома под матрасом в виде надежных бумажек с серьезными лицами американских президентов. Но назойливая реклама проникала «под корочку», вызывая острое желание отнести деньги благодетелям и скорее обогатиться, получив щедрые проценты. Чтобы обсудить перспективную инвестиционную стратегию, родня решила устроить семейный совет, на котором присутствовали: дедушка, бабушка, папа, мама, я и приехавший в гости дядя.

— Что думаете, стоит попробовать? — спросил дедушка. — У нас есть кое-какая сумма от продажи гаража.

— Я боюсь. Столько мошенников вокруг. Государство нас ограбило, а уж какие-то частники тем более все отберут, — охала бабушка.

— У нас мужики на работе уже вкладывали, все с прибылью остались, — отметил дядя.

— У нас тоже, — подтвердил папа.

— Если вы решитесь вложить, мы в стороне не останемся, — поддержала мама. — У нас тоже есть кое-какая сумма.

И тут наступил звездный час четырнадцатилетнего финансового аналитика, то есть меня.

— Пока вы тут думаете, все люди деньги зарабатывают! У нас в школе папа одной девочки уже на «Мерседесе» ездит, — безапелляционно заявил я.

Родственники заинтересованно уставились на меня.

— Правда на «Мерседесе»? — папа сглотнул слюну.

— Пацан правильно говорит. Чего сидеть и сопли жевать? Все уже барыши имеют, а мы на работе копейки получаем.

— А если прогорим? Что тогда? — спросил дедушка. — Откуда они проценты берут? Печатают по ночам?

— Я слышал, что они купили заводы по всему миру и с них получают прибыль, — авторитетно отметил я. — А еще в рекламе сказали, что наши деньги остаются нашими деньгами.

— Ну, в сберкассе тоже лежали наши накопления, а теперь они ничего не стоят, — парировала бабушка, которая никак не хотела начать позитивно мыслить и принять богатство в свою жизнь.

— В конце концов, при малейшем сомнении придем к ним с нарядом милиции и заберем свои деньги. Они ведь и правда останутся нашими, — предположил дедушка.

— У меня одноклассник милиционером работает, если что, он поможет, — заявил папа, который тоже почувствовал сладкий запах наживы.

— Ну, что, решили? — поинтересовалась мама, выкладывая на стол накопления.

— А давайте! Витька правду говорит, все уже зарабатывают, машины и квартиры покупают, а мы живем на одну зарплату. Осторожничаем. Так никогда не разбогатеем! — дедушка хлопнул ладонью по столу.

— А я и не знаю, как жить по-богатому, — бабушка грустно вздохнула.

— Значит будет повод попробовать, — усмехнулся дядя.

— А вот ты сам вложился уже, советчик? — оживилась бабушка.

— Я бы с удовольствием. Но после развода с Надюхой вкладывать мне нечего. А раз денег нет, то и думать нечего, — развел руками дядя.

— Везет, — чуть слышно прошептала бабушка.

На следующий день мы всем семейством сложили в пакет деньги и торжественно понесли их в благодетельную контору, которая обещала несметные богатства и райскую жизнь, как в рекламе «Bounty». Со стороны процессия выглядела так, будто мы провожаем свои накопления в последний путь, не хватало только какой-нибудь печальной музыки от Энио Морриконе. Возле офиса инвестиционного фонда стояла длинная очередь. Дедушка посчитал это добрым знаком и подтверждением правильности принятого решения.

— Вот видите, пока мы думаем, люди деньги зарабатывают.

Отстояв примерно час, мы смогли попасть внутрь. В помещении за офисными столами сидели миловидные девушки. Мы подошли к одной из них и поздоровались.

— Вот, пришли к вам деньги вложить. Не ждали? — пошутил папа.

— Мы всех ждем, всех вмиг озолотим, — мило улыбнулась девушка.

Дедушка выложил на стол солидный сверток с десятками тысяч еще советских рублей. Глазки девушки засветились. Она протянула было руки, но дедушка придержал деньги.

— А вот скажите, как вашему фонду удается выплачивать такие проценты? Это не мошенничество?

— Что вы? Мы ни разу никого не обманули! Смотрите, все довольны и получают свои дивиденды. А на деньги вкладчиков мы покупаем завод по производству компьютеров. Они сейчас везде нужны и стоят очень дорого.

— Один завод? А мне сказали, что у вас их много по всему миру, — разочарованно сказал дедушка.

— По всему миру? — вскинула бровь девушка. — Конечно. Так и есть. Один — это который мы на этой неделе покупаем. А так у нас их сотни. По всему миру.

— И что же вы там производите?

— Самое необходимое. Компьютеры, факсы, телевизоры, разную электронику, м-м-м… электрику, машины всевозможные. Да вы не беспокойтесь. Нам свои деньги даже президент доверяет.

— Сам президент? А почему об этом в новостях не говорят? — удивился папа.

— Он не хочет, чтобы был ажиотаж. У нас и так длинные очереди. А если узнают, что сам президент носит сюда свою зарплату, то нас возьмут штурмом.

— Разумно, — сказал дедушка, почесав лысину. — Мы согласны, берите деньги и оформляйте документы.

— И не забудьте начислить нам полагающиеся дивиденды, — напомнила мама.

— Не беспокойтесь, все будет в лучшем виде!

Девушка распаковала сверток и стала совать пачки в счетчик банкнот. На маленьком табло весело побежали зеленые цифры.

— Приходите через месяц за процентами.

С хорошим настроением и в предвкушении роскошной жизни мы покинули офис. Оставалось немного подождать и получить солидные дивиденды.

— Для богатых людей, даже воздух пахнет по-другому, — сказал папа.

Мы осторожно принюхались, боясь, что этот чудесный аромат чувствует только он один.

— Да, что-то явно изменилось, — с видом ценителя заметил дедушка.

Бабушка пожала плечами: почему-то она никак не хотела становиться состоятельной, сорящей деньгами направо и налево, матроной. «Что поделаешь, пожилой человек — застряла в своем совке», — подумал я.

Впрочем, богачами мы были недолго. Через пару дней наш инвестиционный фонд перестал выплачивать дивиденды, а его офис взяли в осаду вкладчики. Больше свои деньги мы не видели, хоть и очень хотели.

Опасная жизнь успешных людей

Главными сосредоточениями жизни в девяностые годы стали рынки. Словно древнегреческие агоры, они привлекали к себе всевозможный народ. Дачники привычно продавали плоды своего труда, старики выкладывали на коробки никому не нужный скарб, заводчане тащили на базар разные железяки, а интеллигентного вида граждане стеснительно предлагали пожелтевшие книги.

Движущей силой рынков быстро стали челночники, привозившие яркий китайский ширпотреб, турецкие шмотки, японскую электронику и прочий востребованный товар. Мимо пестрых прилавков озабоченно бродили люди, мысленно прикладывающие цифры на ценниках к скудному количеству банкнот в своих кошельках. Как правило, подсчет оказывался не в их пользу. Над всей этой массой людей властвовали невидимые простому люду силы: директора рынков и их сборщики податей, а также разнокалиберные бандиты, злоумышленники и лиходеи.

Мы с одноклассником Пашей, будучи в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, любили прогуливать уроки на городской барахолке. Денег у нас не было, но уже само разглядывание прилавков с электроникой, игровыми приставками, кроссовками и сладостями доставляло немалое эстетическое наслаждение. Почти как Лувр или Эрмитаж, только экспонатами здесь служили не бесполезные натюрморты и бестолковые бюсты, а реальные вещи: солидные «видики», громкие магнитофоны, яркие кроссовки и стильные костюмы из модной «жатки».

Но сегодня был особенный день. Впервые в жизни мы с Пашей пришли на барахолку с солидной суммой. Хотите — верьте, хотите — нет, но пару дней назад мы нашли на пешеходном переходе двести долларов. Серьезно, две свернутые банкноты как ни в чем не бывало лежали на дороге. Мы не поверили своему счастью. Схватив зеленоватые бумажки, тут же помчались в обменник и тряслись крупной дрожью, пока кассир просвечивал драгоценные банкноты ультрафиолетом. Когда же он выдал эквивалент в нашей валюте, мы были готовы его целовать сквозь решетки. Несколько дней прошло в совещаниях. Мы решили не делить добычу, а купить общую приставку и кучу дискет. Играть решили по очереди, это снимало вопросы родителей. Спросят, откуда приставка — взял поиграть, скоро верну. Разумно.

Наконец, в один прекрасный майский день, взяв свои деньжищи, мы выдвинулись на барахолку за приставкой, представляя, как будем в нее резаться на предстоящих каникулах. Пашка был крупнее меня, поэтому деньги были доверены ему. Первым делом, по случаю неожиданного богатства, было решено купить себе по отдельному личному «Сникерсу». Тут же вспомнилось и первое знакомство с вожделенным американским батончиком.

Реклама «Сникерсов» уже крутилась по телевидению, но мама считала, что мы не можем позволить себе такую роскошь. Долгое время оставалось только глотать слюну, глядя на яркую рекламу, лишь представляя, как в нем идеально сочетаются арахис, нуга и карамель. И вот однажды, когда мы с мамой и сестрой прогуливались по базару, родительница сказала, что пора купить этот самый «Сникерс». Я тогда еще подумал, что мама, видимо, не знает, как во множественном числе просклонять название известного кондитерского изделия. «Сникерсы» — вроде бы не сложно. Но оказалось, что мама имела ввиду именно то, что сказала. Купленный в единственном числе батончик в торжественной обстановке был разрезан на три части для дальнейшего получения удовольствия. Теперь же я смог наконец слопать целый «Сникерс», что по тем временам было показателем полного жизненного успеха. Купив батончики в ближайшем «комке», мы умяли их с видом преуспевающих бизнесменов.

Дальше было решено купить семечки. На краю тротуарной дорожки располагались торговцы, не вместившиеся на территории рынка. Одна бабушка продавала окурки — в красивой вазе лежали разномастные «бычки». Страждущие граждане сомнительной внешности подходили к торговке и показывали пальцем на интересующий их экземпляр. Умелыми руками, одетыми в белые перчатки, бабушка с помощью пинцета ловко доставала нужный окурок и передавала его покупателю в обмен на мелкую банкноту. Всем своим видом матрона внушала безусловное доверие, на каковом, видимо, и строился этот нелегкий, как у швейцарских банков, бизнес.

— Вот это сервис! Не то, что у этих совков, — восторженно изрек Паша.

— Точно, — охотно подтвердил я. — Раньше в магазине все продавщицы шумели и гавкали, а теперь стали спокойные. Правда, теперь вместо них цены кусаются.

— Ничего, мой папа говорит, что скоро все наладится. Надо только всех совков выгнать. Помнишь, какую ерунду вчера наша географичка говорила? Она же — настоящий глупый совок!

Я вспомнил. Когда учительница говорила об экономике Китая, она вдруг начала рассказывать о какой-то газетной публикации. Там сообщалось, что местный колхоз намерен продать свои комбайны в Поднебесную, а на вырученные деньги закупить партию жвачек.

— Они там совсем ополоумели! — возмущалась она. — Как можно продать комбайны и купить дешевые импортные жвачки? Это же вредительство и бесхозяйственность! Куда смотрит правительство?

На географичку «лупали» тридцать пар непонимающих глаз. Что за вздор она несет? Вышеупомянутые комбайны мы видели только на картинках, а «Орбиты» хотели жевать каждый день, желательно по две подушечки за раз, как это показывали в рекламе. «Черт побери! Продайте еще и трактора до кучи, да привезите побольше напитков, шоколада и кроссовок!» — думали прогрессивно мыслящие дети нового времени. В конце концов, «Баунти» дарит райское наслаждение, «Кока-Кола» приносит вкус свободы, а от скучной сельхозтехники появляется только колхозный вид.

Впрочем, я немного отвлекся от нашей прогулки. Пройдя мимо матроны, торговавшей «гигиеничными» окурками, мы подошли к бабушкам-осеменительницам. В смысле, они торговали семечками. По соотношению цены и объема получаемого удовольствия жаренные дары подсолнуха оставляли далеко позади «Сникерс», «Марс» и даже «Баунти». Зарядив в карманы по стакану козырных белых семечек, я и Пашка почувствовали себя, словно автомобилисты, залившие полный бак бензина.

Оставляя за собой две дорожки шелухи, мы уверенно двинулись к лоткам с электроникой и отыскали там прилавок с игровыми приставками и картриджами. Переполняемые энтузиазмом, подкрепленным наличием денег, мы стали активно интересоваться товаром и задавать вопросы хозяину. Смерив нас кривоватым глазом, тот по небогатой одежде сразу вычислил неплатежеспособных клиентов. Поэтому на вопросы он отвечал вяло, всем своим видом показывая отсутствие интереса к очень уж скромным персонам. Я был немного обескуражен, а Пашка даже разозлился, решив прояснить отношения с продавцом, недооценившим наши финансовые возможности.

— Послушайте, мы не какие-то попрошайки. У нас деньги есть! — Пашка гордо достал заветный сверток, в котором угадывались две средние зарплаты.

— Да, мы при деньгах, — подтвердил я.

— Прошу нормально нас обслуживать, не при совке живем, — несколько высокомерно добавил Пашка.

Продавец сначала изменился в лице, потом обрадовался, но тут же засомневался.

— А родители знают, что вы с такими деньгами тут ходите? Потом, небось, придут их обратно требовать!

— Родители сами дали нам с братом деньги, — Пашка многозначительно посмотрел на меня, — чтобы мы купили приставку и много картриджей для всей нашей большой семьи.

— Честно? — спросил хозяин, точно зная, что ему нагло врут.

— Клянусь прахом отца, — ответил Пашка мощной фразой, услышанной в американском фильме.

— А, ладно, все равно сегодня торговли нет. Вдруг повезет, — махнул рукой хозяин и с удвоенной энергией стал рассказывать нам о приставках и картриджах с играми.

Минут через десять активного обсуждения Пашка сказал, что нам надо посоветоваться и оттянул меня от прилавка. Продавец расстроился, но вида не подал, рассчитывая, что мы вернемся.

— Что думаешь? «Денди» или «Сегу» будем брать? — спросил Пашка.

— Да, задача, — ответил я. — «Денди» дешевле. На сдачу можно больше картриджей набрать. Но у «Сеги» игры гораздо круче. И потом, за ней — будущее.

Пашка задумчиво чесал лоб, глядя на заплеванный асфальт, как будто на нем неразборчивыми буквами был написан правильный ответ. Вдруг прямо между нами упал красивый и довольно пухлый кошелек, одним своим видом излучавший богатство. От неожиданности мы от него отпрянули. Через пару мгновений рядом очутилась эффектная миловидная женщина.

— Это не вы кошелек потеряли? — невзначай поинтересовалась она.

— Не-е-ет, — мы отрицательно покачали головами.

Она ловко подхватила его красивыми тонкими пальцами, увенчанными ярко красными ногтями.

— Пошли со мной, пацаны! За углом разделим, — заговорщическим тоном сказала женщина и весело подмигнула.

Она стала быстро удаляться к месту, которое обозначила термином «за углом». Пашка схватил мой рукав и быстро последовал за ней, утягивая меня во что-то нехорошее. Я вспомнил, как на днях папа рассказывал, что на барахолке появилась какая-то новая схема обмана. Откровенно говоря, я не понял ее смысл, но запомнил странное название — «кукла». То ли эту игрушку мне напомнил слишком уж хорошенький кошелек, то ли женщина показалась мне излишне «барбиподобной», но что-то здесь явно было не так. Я потянул Пашку назад.

— Стой, не ходи за ней! Тут какая-то подстава! — шептал я ему на ухо, чтобы женщина не услышала.

— Ну и дурень ты! Что тут может быть не так? А я знаю! Сейчас она все деньги заберет! А этот кошелек мы нашли! Это наши деньги! — Пашка аж скрипел от жадности на манер Скруджа Макдака.

— Не ходи!

— Пошли вместе! Поддержи друга!

Мы так увлеченно спорили, что случайно врезались в невзрачного мужичка, который пробубнил извинение и быстро скрылся в толпе. Тихо препираясь, мы добрались до угла, за которым женщина открыла кошелек и достала оттуда две пачки денег.

— Превосходно, — театрально восхитилась она. — Как договорились: половина — наша, половина — ваша.

— Мы так не договаривались! Этот кошелек я нашел! — недовольно пробурчал Пашка и со вздохом протянул руку за пачкой денег.

Делать было нечего. Я ударил по руке женщины и боком отпихнул друга. Деньги упали на асфальт, а Пашка в порыве финансовой ярости толкнул меня в ответ. Женщина испуганно подобрала сверток.

Неожиданно нас окружили пять мужчин воровской наружности с недобрыми лицами.

— Вы украли мой кошелек, — их главарь обвел нас с Пашкой мизинцем с неестественно длинным ногтем.

— Никаких денег мы не брали. Кошелек у вашей сообщницы! — неожиданно для самого себя крикнул я.

Главарь недовольно посмотрел на женщину, а она незаметно кивнула. Он скривил лицо и вновь перевел внимание на нас.

— Заткнись, фраер! — гаркнул главарь. — Я тебе не верю. Выворачивай карманы!

Стала понятна схема этой самой «куклы». Они хотят нас «прошмонать» и, пользуясь численным превосходством, отобрать все, что у нас есть в карманах. Эх, зря Пашка деньги показывал, вот они нас тогда и заприметили.

— Мы не брали деньги из кошелька!

Я и Пашка были близки к тому, чтобы упасть в обморок от страха. Но возможность купить приставку заставляла нас до последнего отстаивать свои деньги.

— Может, вам руки и ноги переломать? А? — спокойно, но от этого еще более угрожающе сказал один из бандитов.

У нас потемнело перед глазами. Пашкина рука медленно потянулась к карману. Черт с этими деньгами, настало время заняться здоровьем, то есть его сохранением в столь юном возрасте. Главарь неуверенно посмотрел на бродившего неподалеку стража порядка и поглядывающего на наше рандеву. Видимо, милиционер закрывал глаза на мошенничество, но уговора на ограбления «по беспределу» не было.

— Ладно, ваше счастье, что деньги нашлись. Пошли, коза. Не могла двух малолетних лохов развести, — главарь дал «поджопник» женщине, после чего в наших глазах она стала выглядеть уже не столь гордо и эффектно.

Мы тяжело выдохнули. Тела дрожали от волнения, а лица покрыл нездоровый румянец. Ну и переделка! А ведь нас могли хорошенько побить и отобрать деньги. Повезло… На подгибающихся ногах мы вернулись к продавцу приставок и попросили продать коробку с «Сегой» и добавить к ней десяток картриджей. Довольный хозяин стал упаковывать наши покупки в красивый фирменный пакет. Улыбаясь, он протянул гладкую ладошку за оговоренной суммой.

Пашка с деловым видом сунул руку в карман, чтобы достать деньги. Его глаза округлились, а выражение лица стало испуганным. Он нервно шарил по всем карманам и даже полез в носки.

— Нет денег! — обреченно выпалил Пашка. Из его глаз потекли слезы.

— А куда они могли пропасть? Может быть, где-то рядом выпали? Проверь еще раз карманы! Надо бежать за угол! — засуетился я.

— Я понял! — Пашка стукнул себя по лбу ладошкой. — Помнишь, мы в мужика врезались, когда за той крашеной стервой шли? Он ведь сам подставился под меня. Видимо, мерзавец деньги из кармана утащил.

Все мгновенно встало на свои места.

— Это что получается? Когда нас за углом бандиты грозились избить, денег уже не было? — я схватился за голову. — Пострадали бы абсолютно забесплатно.

Всем стало тоскливо. Мы с Пашкой печалились из-за рухнувшей мечты, а продавец с кислым видом возвращал товар на прилавок.

— «И все-таки тучи не так жестоки!» — неслось из киоска звукозаписи.

Мы развернулись и грустно побрели домой, оставив позади манящие витрины с яркими этикетками. По небу ползли темные тучи, падали первые капли теплого майского дождя.

Первая собака

Доберманша по имени Дана появилась у нас в 1995 году благодаря двум, не связанным между собой, обстоятельствам.

Во-первых, младшая сестренка Марина оказалась ну очень настойчивой и убедительной в деле выпрашивания питомца. Она обещала окончить школу и вуз с золотыми медалями, получить Нобелевскую премию, поступить на врача, а в старости лечить родителей. Взамен просила самую малость — щенка, за которым она обязательно будет ухаживать с таким усердием, любовью и индивидуальным подходом, что ему будут завидовать гости пятизвездочных отелей и круизных лайнеров. Надо сказать, что я тоже годами выпрашивал «хотя бы морскую свинку», но мои доводы благополучно игнорировались. Они были более правдоподобными, отчего, вероятно, менее убедительными. Я думаю, что успех сестры во многом был связан с тем, что она была маленькая милашка в платьице вот с этими всеми кучеряшками, веснушками на носу и умилительным голоском. Как многие знают, мир жесток. И девочкам нередко позволительно то, за что пацана ведут к прокурору.

Вторым обстоятельством, подтолкнувшим нас к приобретению собаки, стало известие о том, что ночью воры обнесли квартиру соседей. Они пребывали одновременно на турецком курорте и в счастливом неведении относительно досадного инцидента со своим имуществом. Родители стали срочно прятать деньги в укромные места. Мама положила рулончик долларов в кассетоприемник сломанного магнитофона.

— Ты зачем туда деньги прячешь? Его же первым делом воры утащат! — возмутился папа.

— Да кому он нужен сломанный? Сколько говорила, надо в ремонт отнести, — парировала мама.

— А воры, думаешь, в курсе, что магнитофон кассеты жует? Или они перед тем, как его утащить, решат его проверить? Давай объявление повесим: 'Уважаемые жулики! Магнитофон не работает. Не воруйте его, пожалуйста.

Дождитесь, когда мы отремонтируем кассетоприемник'.

— Ой, — мама поняла, что ее «хитрый» тайник оказался столь уязвимым. — А где же прятать деньги?

— Делай как я! Прячь в книгах.

Папа взялся за «Айвенго» и сунул двести долларов рыцарю, лишенному наследства, видимо, решив хоть немного улучшить его материальное положение.

— Знаю я твои нычки. Сам прячешь, а потом забываешь! Какую книгу ни открой — там твои вложения. Уже два года как советские рубли отменили, а они до сих пор встречаются в нашей библиотеке на страницах Дюма, Стивенсона и Толстого. Вот скажи, зачем Пушкину пять тысяч «деревянных»? Думаешь, он бронежилет купит или гранатомет? Так поздно уже! Я видела в фильме, как американцы суют деньги в трусы стриптизерш. Но у нас интеллигентная семья. Мы запихиваем деньги классикам между… страниц!

Мама с папой неодобрительно посмотрели друг на друга. Стало ясно, что с хранением материальных и финансовых ценностей в семье — полный швах. То, что нас до сих пор не ограбили и не пустили по миру, можно было объяснить только каким-то особенно редким чудом. Родители осознали, что нужен сторожевой пес: большой, мохнатый, слюнявый и облизывающий лицо специалист по охране объектов и денежных средств. Через десять минут папа принес газету с объявлениями, где мы стали искать подходящего питомца.

— Пожалуйста, бесплатно раздают двортерьеров, — папа показал первое попавшееся объявление. — Был у нас отличный дворовой пес. Умный и верный. Правда, время от времени он состоял в романтических отношениях с ногой соседки, но я его не осуждаю. Во-первых, соседка была хороша. А во-вторых, он так отдыхал от своих профессиональных обязанностей.

— Хватит про своих соседок рассказывать, — ответила мама. — Дворняга нам не нужна. Она может стеречь избу, коровник или сельмаг. А югославскую стенку и японский телевизор должна охранять благородная собака особенной сторожевой породы. Как уличная барбоска убережет наш новый радиотелефон, если она не знает, что это вообще такое? И как ты вообще себе это представляешь? Во дворе все гуляют с породистыми псами, а мы будем ходить с облезлым двортерьером? Позорище какое! Ладно, что там еще есть?

— Вот предлагают тойтерьеров.

— Это такие меньше кошки? Скажи, мы грабителей напугать хотим или насмешить? Давай дальше.

— Продают щенков мопса.

— Это вот такие мелкие и храпят, как бульдозеры? Не надо, мне хватает твоего храпа, — сказала мама.

— Ой, да я храплю только, когда выпью.

— То есть почти каждый день. Спасибо, не хватало мне тут хора храпунов. И вообще мелких не предлагай. Нам охрана нужна, а не брелок для ключей.

— Хорошо. Вот далматинцы. Модная порода.

— Сколько там нулей в цене? — возмутилась мама. — Они что, продают каждую крапинку на заднице по цене целого пса? Обойдутся! Давай дальше.

— Колли. Красивая собака. У Моськиных такая.

— Не надо! Помнишь, у них дома поверх ковра расстилается палас из собачьей шерсти?

— Хорошо. Вот доберманов продают.

— А вот это интересно, — маме понравилась идея. — Недавно фильм показывали о добермане, он такой умный и смелый. И порода престижная. Сколько просят?

— Сто баксов.

— А что так дорого? Есть дешевле?

— Пятьдесят баксов.

— Все равно дороговато.

— Тридцать баксов.

— Ладно, давай звонить.

Через полтора часа мы нарисовались у подъезда старого дома на окраине города. Вошли внутрь. Папа сверился с адресом, записанном на бумажке, и постучал в дверь. Из-за нее послышался грозный лай.

— Отличный тембр. Чувствуется, что внутри — серьезная охрана, — восхитилась мама. — Я тоже такую хочу! Чтобы все наши ковры, телевизоры и сервизы были в сохранности.

— И видеомагнитофон, — дополнил папа, обозначив свой самый любимый домашний предмет.

Дверь открылась. В нос ударил запах обветшалой квартиры, мочи, сигаретного дыма и неустроенной жизни. На пороге появилась дородная неопрятная женщина с растрепанными волосами.

— Здравствуйте, мы по объявлению, — поприветствовал папа.

— Здрасти! Заходите, не бойтесь. Я собаку закрыла, — пробасила женщина и затянулась сигаретой. — Вы очень вовремя. Осталось всего два щенка: мальчик и… блин, сука такая. Простите, она меня цапнула.

Женщина вынесла под мышками двух очаровательных щенят черного цвета с рыжими подпалинами.

— Берем девочку! Нам сказали, что они более спокойные и верные, — заявила мама.

— Забирайте, кого хотите. Главное — деньги отдать не забудьте.

— Скажите, а родителей можно посмотреть? — спросил папа.

Женщина оставила нам щенка-девочку и ушла вглубь коридора. Мы по очереди стали «усипускать» и гладить малышку. Пошуршав немного, хозяйка вышла обратно в сопровождении грозной доберманши, каковую удерживала на поводке. Красивая собака оглушительно лаяла, чем вызвала восторг у мамы. Через минуту женщина увела свою охранницу в дальнюю комнату и вернулась с фотографией.

— Вот их папаша, — женщина показала изображение гордого доберманского кобеля.

— А что, отец с семьей не живет? — неудачно пошутил папа.

— Он бросил нас три года назад, — грустно сказала женщина, думая о чем-то своем, — так и живем с тех пор…

— А скажите, почему родословной нет? — перевела тему мама.

— Ах, да. Потеряли при переезде, а потом не успели сделать новую. А зачем вам родословная? Я ведь вижу, что вы очень добрые и приятные люди. Вам ведь душа важнее, чем бумажка? Вы же не будете по выставкам ходить? Правильно? А любить такую девочку вы и без документов станете. Тем более за такую невысокую цену. Смотрите, какая она хорошая. Видите, она вас приняла. Как насчет оплаты?

Мама выдала оговоренную сумму, и мы на своих «Жигулях» оправились домой. Я держал теплый комочек в руках, пребывая на седьмом небе от счастья. В дороге родители придумали щенку имя — Дана.

Дома мы выпустили малышку осмотреться. Было так необычно и волшебно смотреть, как маленький несмышленыш ходит по квартире и обнюхивает незнакомые вещи. Видимо, от переизбытка ощущений Дана оформила дуплет: сначала надула на ковер в зале, а пока мы бегали за тряпкой, жиденько обделалась на дорожке в коридоре.

— Так, понятно. Витька, давай убирай! — скомандовала мама.

— Так ведь сестра обещала! — неуверенно возмутился я.

— Не выдумывай! Неужели ты хочешь, чтобы пятилетняя девочка, наш ангелочек, собачье говно убирала? Как такие вещи может говорить старший брат? Да и не уберет она нормально, так, развазюкает по кругу. Нет уж! Главным по щенку назначаешься ты! Тряпку в зубы и — вперед!

Неожиданно волшебства стало значительно меньше. На ночь Дану оставили в коридоре с мягкой игрушкой. Пару часов она скулила, потом задремала, чтобы с новыми силами проснуться в шесть утра и начать грызть обувь, которую мы по неопытности забыли спрятать.

А на следующий день в гости зашел авторитетный родственник. Он открыл нам глаза.

— Чего же вы поторопились и не посоветовались? — сокрушался дядя с чьей-то стороны. — Отсутствие родословной — не есть хорошо.

— Отчего же? — парировала мама. — Мы же собачку просто для себя взяли. Для любви, а не для выставок.

— Дело не в этом. По правилам суки должны рожать один раз в год. И тогда щенкам дают родословные. А некоторые несознательные граждане сводят мамаш дважды в год, чтобы срубить немного бабла на желающих приобрести собачку подешевле «для любви». Или второй вариант — папаша может быть совершенно другой породы.

— Бывает же такое! — папа сделал вид, что удивился.

— Хех, одни мои знакомые не уследили за своей немецкой овчаркой, и ее обработал колли. Мадам принесла восьмерых щенят: четверо рыжих и столько же черных. Первых они продавали как колли — по папе, а других в качестве овчарок — по маме. А по факту порода у них была… Ха, они же сами их называли «колявчиками». Ну, вы поняли, колли и овчарка — колявчик. Смешное слово. На халявщика похоже.

— Но ведь наша собачка теоретически может быть породистой? — чуть не плакала мама.

— Может быть породистой, а может и «мавродистой». Поняли, да? — неудачно пошутил дядя.

— А что же теперь делать? — спросила мама.

— Могут быть проблемы со здоровьем, вырастет маленькой или будет похожа на смесь бульдога с носорогом. Но уже ничего не поделаешь. Вернуть же вы ее не сможете, я так понимаю, документов и гарантии у вас нет. Взяли для любви — вот и любите сколько влезет.

Родители были расстроены неудачной покупкой, но шли дни, собачка росла, превращаясь в красивую, хоть и немного низкорослую, доберманшу. А какой у нее был лай! Этим восхитительным тембром можно было до смерти пугать динозавров или гонять по прериям стада бизонов, устраивая им панические атаки и хроническое несварение желудка.

Как-то раз в дверь позвонили. Дана, которой на тот момент было четыре месяца, повинуясь сторожевым инстинктам, от души облаяла источник шума. Мама посмотрела в глазок, но там никого не было. Выглянув в окно, она увидела парочку удаляющихся подозрительных личностей. После этого случая Дану в семье зауважали. Особенно восторгалась мама, одарив охранницу деликатесами.

Бойкая собачка стала и главным источником развлечений. Каждый день мы с Даной устраивали игру под названием «бой с медведем». Я напяливал старую мамину шубу и ползал на четвереньках, а она пыталась меня «загрызть». Итогом всех поединков были два уставших довольных тела, лежащих на полу с высунутыми языками. Интернета и компьютера у меня тогда не имелось, поэтому развлечения были сплошь интерактивными и контактными. В общем, с Даной было весело.

Впрочем, на улице она показывала совершенно другой характер. С людьми была приветлива и дружелюбна, но вот с собаками и кошками наш питомец вел себя, как пьяненький гопник. Завидев представителя «недружественной» фауны, доберманша бросалась на него с яростью раненого тигра, всем видом показывая, что врага от смерти спасает только поводок в руках хозяина. Дальше следовало два сценария. Атакуемый либо в страхе бежал, чем вызывал законное удовлетворение Даны, либо кидался в ответ, и теперь уже наступала ее очередь прятаться за меня или давать деру. Я уж не помню сколько раз мне приходилось защищать своего питомца от бродячих собак, решивших наказать зарвавшуюся доберманшу.

Однажды она набросилась на мопса, который был в пять раз меньше. Но «малявкин» не только не испугался, но и провел ответную атаку. Дана вырвала поводок и с поросячьим визгом бросилась в сторону дома. За ней легкой боевой трусцой ковылял героический мопс. Добежав до подъезда, доберманша поняла, что дверь заперта. Спасения не было. Оставалось только дать свой последний смертельный бой приближающемуся кряхтящему комку собачьей отваги. И Дана таки его дала: она взъерошилась, взъерепенилась и вновь бросилась на врага, который к тому моменту уже устал и, кажется, не совсем понимал, зачем он побежал за психической неуравновешенной визави. Поразмыслив немного о перспективах противостояния, теперь уже мопс элегантно, если это слово можно применить к упомянутой породе, драпанул в обратную сторону. Дана ликовала, я матерился.

И да, в любой непонятной ситуации охранница предпочитала вырваться с поводка и удрать по направлению к дому. Впрочем, ее трудно за это упрекнуть, Дане ведь сразу дали понять, что главный приоритет — это охрана квартиры и находящегося внутри имущества. А то, что хозяин остался в одиночку отбиваться от стаи бродячих собак, которых раздраконила одна не совсем нормальная доберманша, — так это не ее юрисдикция, компетенция, специализация и аккредитация. В конце концов, возьми палку или сделай вид, что поднимаешь камень, только не рискуй шелковистой шкуркой благородного животного.

Вообще, Дана оказалась необычной собакой. Уж не знаю, был ли у нее такой характер от рождения или все дурные привычки она почерпнула благодаря нашему бестолковому воспитанию. Для начала, наша собачка так за всю жизнь и не научилась проситься на улицу в туалет. Мы выводили ее по расписанию два раза в день, но у Даны была своеобразная система пищеварения, которая иногда давала досадные «жидкие» сбои. И тогда наш питомец мог навалить в квартире. Однажды мы спокойно ужинали на кухне. Вдруг сюда же забежала Дана с безумными глазами, присела возле папы и выплеснула ему под ноги все, что накопилось у нее внутри. Потом она ужаснулась содеянным и в страхе умчалась с места преступления, спрятавшись под кроватью. Аппетит у всех пропал до самого завтрака.

— Вчера в новостях показывали сюжет про одного арабского политического деятеля по имени Насралла. Мне кажется, что нашей собачке идеально подошла бы такая кличка, — чесал голову папа.

Во время грозы наша смелая охранница запрыгивала к родителям на кровать и пряталась там, покуда не пройдет ненастье. Согнать ее оттуда не было никакой возможности.

Она питала странную любовь и нежную страсть к маминому брату — военному. Когда тот приходил в гости, она обязательно валилась на бок и поднимала ногу, чтобы ему было удобней гладить ее живот. И писалась при первых же прикосновениях обожаемого мужчины.

Чтобы немного улучшить характер нашей собачки (и немного мой), родители отправили нас с Даной в кинологический клуб на общий курс дрессировки. Там доберманша вновь показала свою природную хитрожопость. Было в клубе занятие по отражению нападения хулигана. Это когда специалист в защитном снаряжении ведет себя как злоумышленник, а собака должна его качественно облаять и цапнуть. И пока другие хвостатые студенты послушно кусали мнимого бандита за предплечье, обернутое прочным рукавом, Дана решила «выцеливать» пальцы. А когда кинолог поднял руку вверх, она попыталась атаковать его «колокольчики». Когда доберманшу оттащили, специалист поставил ей зачет «автоматом», от греха подальше.

В год, когда мы взяли Дану, закрылся местный завод и перестала работать котельная. Так мы остались без отопления на две зимы. Спасались обогревателями, а питомца с головой накрывали одеялом. Каждый вечер собачка подходила к масляному радиатору и, толкая его лапой, просила включить вентилятор, гнавший теплый воздух. Когда ее просьбу выполняли, она ложилась рядом, подставляя нос теплому потоку. А под одеялом она потом спала и летом, и зимой, даже когда в дом снова пришло централизованное отопление. И если Дана случайно раскрывалась ночью, она не пробовала накрыться самостоятельно. Нет. Просто шла к одному из членов семьи и скулила до тех пор, пока он не просыпался и не накрывал ее одеяльцем.

А поспать Дана очень любила. Мы смеялись над соседями, которых питомцы будили в шесть утра, дабы сходить на улицу. Наша доберманша дрыхла до девяти часов, и лишь потом позволяла себя выгулять. Как-то раз родители уехали на дачу, а мне нужно было рано бежать в институт. Возникла необходимость вывести Дану в семь утра. Когда я приоткрыл одеяльце и ее разбудил, она посмотрела на меня, как на придурка. Мне пришлось буквально на руках тащить ее в прихожую, чтобы надеть ошейник.

В общем, нам досталось еще то чудо в шерсти.

Шло время, и многоопытные знакомые посоветовали, что собачку надо бы свести с кобельком, мол, девочке надо родить, иначе будут проблемы со здоровьем. Папа договорился с соседом об интимной встрече — тот владел здоровым доберманом по имени Кинг. Мне эта идея не понравилась сразу: Дана на дух не переносит других собак. О каких романтических отношениях может идти речь? Но здоровье собачки было дороже, как сказала мама. В условленный час мы втроем (папа, Дана и я) отправились на любовное рандеву к соседу. Нам открыли дверь.

— Заходите. Мы Кинга в ванну спрятали, — сообщил сосед. — А вы располагайтесь.

Разулись, разделись, пустили Дану погулять по соседской квартире. Кажется, она что-то стала подозревать.

— Ну что, приступим! — сосед потирал руки от нетерпения. — Открываю.

Из ванной вальяжно, будто в шелковом халате, с бокалом вина и палкой ароматного сервелата, вышел Кинг.

«Вот подстава! Не отдам поцелуя и ничего другого без любви,» — пронеслось в голове у Даны. Она с визгом бросилась в другую комнату.

«Вау! Хозяева телку прямо на дом заказали! Поиграем!» — мысленно восхитился кобель, и, писаясь от восторга, кинулся за девочкой. Сосед прикрыл за ними дверь.

— Пусть теперь работают силы природы. А мы пойдем отмечать свадьбу. Коньяк будешь? — хихикнул хозяин Кинга, и они с папой удалились на кухню.

Минут через десять мы решили проверить, как сработали так называемые силы природы. Открыв дверь в комнату, где должна была греметь собачья свадьба, мы увидели занятную картину. Дана целомудренно возлежала на кресле, спрятав все свои девичьи прелести, а Кинг в расстроенных чувствах и с упавшим настроением бродил рядом. В его глазах читалось недоразумение и слово «динамо».

— Не сработало, — сосед почесал затылок. — Что ж у вас за дама такая?

— Над женщинами из нашей семьи не властны даже силы природы, — задумчиво ответил папа. — Надо что-то делать, наша мама сказала, чтобы «непокрытыми» мы не возвращались. Это она про Дану.

Дальше последовали кадры из фильма для взрослых собак. Основная задача заключалась в том, чтобы помочь Дане сохранить свое здоровье. В общем, ее держали, вертели и крутили, пока Кинг не исполнил свой профессиональный долг. Ему, конечно, надо отдать должное. Настоящий кобель. Даже в таких некомфортных и раздражающих условиях он отработал великолепно и примерно через два месяца мы принимали собачьи роды.

И тут Дана умудрилась снова всех удивить. Первые пять щенят были с одинаковыми первичными половыми признаками.

— Они что, все девочки? — спрашивал папа. — На этих щенках непонятно.

— Мне одноклассник говорил, что, когда его кошка рожала котят, они не смогли определить их пол, — поделился я.

— Да? Неужели у доберманов такая же история?

Шестой щенок был точно таким же, как и предыдущие.

— Чисто арифметически и статистически не может быть шестерых щенков одного пола. Это невозможно, — удивлялась мама.

Седьмой также не отличался от предшественников формой «писи».

— Других вариантов нет. Видимо у них со временем проявится, — предполагал папа.

Восьмой щенок оказался кобельком. Сомнений быть не могло. Его регалии вызвали немую сцену и закономерные вопросы к роженице.

— Дана, что за фокусы? Как ты умудрилась нарожать столько баб? Куда мы их пристроим? — сокрушался папа.

Для молодой мамы креслами огородили логово, а кобелька окрестили «товарищем Суховым» за то, что, как и героя фильма «Белое солнце пустыни», его окружали представительницы прекрасного пола. Прошел месяц, щенки подросли. Теперь они бесконечно скулили и лаяли, требуя выпустить их из загона, дабы они всей дружной стаей могли организованно обкакать всю остальную квартиру. Еще через пару недель мы стали подыскивать им новых хозяев. Это были девяностые годы, и мы реализовывали наше мохнатое «золото» как могли. «Товарища Сухова» поменяли на две банки меда, еще одну барышню на барахолке отдали за пуховик. Но торговля шла тяжело, тем более что хозяйственная мама поставила задание окупить затраты и выставила твердую таксу в размере тридцати долларов. Тогда папа, уставший от скулящего и пищащего «волчьего логова», придумал систему «откатов». Он сказал мне раздавать щенков бесплатно, а сам выплачивал маме деньги из своей заначки. В свою очередь, я придумал собственную комбинацию поверх его коррупционной схемы: продавая щенков за полцены, я оставлял деньги себе. Папа же сам расплачивался с мамой за каждого щенка. Строго говоря, он купил большую половину помета у своей жены.

Оказалось, что Дана тоже устала от счастливого материнства: когда последнего щенка отдали, а логово убрали, она бегала, скакала и скребла дверь холодильника, требуя колбасу в качестве компенсации за вынужденный декретный отпуск и пачку сосисок в виде материнского капитала.

Послужной список нашей доберманши в деле охраны имущества был практически безупречен. За многие годы лишь однажды случился досадный прокол. Как-то раз родители уехали на дачу и увезли с собой Дану. Наутро выяснилось, что в подъезде на нашем этаже злоумышленники вскрыли щиток и утащили электрические счетчики. Уверен, что собака, будь она дома, услышала бы возню, подняла шум и спугнула воров. Но по странному стечению обстоятельств именно в эту ночь охранницы не оказалось на месте. Совпадение? Честное слово, если бы у Даны на ее коврике появилась пачка сосисок или палка «Краковской», я бы подумал, что она была в доле с неизвестными злоумышленниками.

Шли годы. Несмотря на свой, мягко говоря, неоднозначный характер и странные закидоны, Дана была самым лучшим питомцем на свете. Она начинала лаять, услышав гудение папиной машины. Когда мы входили домой, она от радости вертелась, как юла, а по утрам будила всех при помощи мокрого носа и теплого языка.

На одиннадцатом году жизни на теле Даны стали появляться странные шишки.

— Это опухоли, — устало вздохнул ветеринар. — Ей осталось примерно полгода. В последнее время все собаки стали меньше жить. Наверное, экология.

Прогноз ветеринара оказался точным. Однажды вечером Дана обошла по очереди всех членов семьи, поластилась и облизала руки. Потом улеглась на свое место, закрыла глаза и больше не проснулась.

Шаолинь в двухкомнатной квартире

Почему моя младшая сестренка Маринка такая боевая, как будто прошла усиленную подготовку одновременно в Шаолине, додзё японских самураев и спецшколе ГРУ? Что ж, пожалуй, это моя заслуга. Именно я с детства учил ее всем известным боевым искусствам, которые я в совершенстве знал, благодаря боевикам 90-х годов. Нет, мы не собирались отдавать сестренку в гвардию императора или охрану Каддафи. Нам просто было скучно…

Мне шестнадцать лет. Сестре пошел седьмой год. В принципе, по уровню развития мы находились примерно на одинаковом уровне. Поиграв часок в MortalKombat, мы выключили приставку и ждали, пока остынет адаптер. Скучно. Родители на работе, а мне надо как-то развлекать мелкую подопечную.

Сегодня мы уже успели поиграть в солдатиков и строительный набор, а еще постреляли из лука и пистолета с присосками. Плевать, что ты девочка похожая на ангелочка, и тебе шесть лет — если ты хочешь играть со старшим братом, забудь про куклы, пупсиков и прочие телячьи нежности. Бери мяч и вставай на ворота!

— А давай играть в настоящий Mortal Kombat? — предложил я.

— А это как?

— Ты будешь воительницей, которая по очереди дерется с разными врагами.

Сестренка немного смутилась, осознав, что брат снова не захочет играть в больницу или школу, но предложение в целом тоже оказалось перспективным.

— А что надо делать?

— Смотри. Драться будем как в игре. Сначала Будут слабые бойцы. Побеждая их, ты будешь открывать доступ к более сильным воинам. Ну и в конце будет главный босс.

— А где все эти бойцы? Мы же дома вдвоем.

— Я буду их изображать. А чтобы мы были одного роста, я встану на колени. Ну, поехали. Первый будет боксер — он не умеет ногами драться. Потом будет борец, каратист, а в самом конце мастер кунфу — быстрый как Джек Чан.

Маринка оценивающе посмотрела на меня, потом подошла к зеркалу и изучила свое хилое тельце.

— А ты поддаваться будешь? — с несколькими выпавшими молочными зубами Маринка уже выглядела так, словно недавно приехала с турнира по боям без правил.

— Конечно буду. Мне же надо регулировать сложность, — пообещал я.

— Штош. Отступать некуда, — обреченно сказала сестренка. Она посмотрела на следящую за нами собаку. — Как там говорили во вчерашнем фильме? Идущие на смерть приветствуют тебя, император.

Собака лениво рыкнула и накрыла лапой любимую косточку. Маринка повернулась ко мне, подняла кулачки и с криком Mortal Kombat просилась на меня.

Первого бойца, как и ожидалось, сестренка одолела легко. Но каждый новый враг давался все трудней. И все-таки, вошедшая в боевой режим Маринка, с упорством и воодушевлением самурая раз за разом бросалась на меня. Минут через двадцать, когда сестренка начала уставать, последний босс в моем лице был повержен.

— Эх, хорошо поиграли. Только в следующий раз главного злодея сделай сложней, — дала указание воительница. Юная амазонка уже почувствовала вкус побед, распробовала кровь врагов и полюбила запах напалма по утрам. — Теперь давай в приставку немного поиграем и снова турнир устроим.

Так начались наши ежедневные спарринги. И как бы не был крут и опасен злодей, его всегда ждала одна судьба — боль, страдания и поражение. Прямо как в фильмах с Ван Даммом и Джеки Чаном. А уж сколько было придумано смертельных и коварных приемов… Добрая и отважная героиня лупила своего оппонента подушкой, кидала его на диван и добивала надувным молотом. Она даже пыталась позвать на помощь боевую собаку, которая, кстати, сильно удивилась бы от того факта, что кто-то называет ее «боевой».

Годы шли. Как и в каждом хорошем боевике, ученик начал превосходить стареющего сенсея. Первый звоночек прозвенел, когда юная воительница, применив обманное движение, залепила своим маленьким кулачком прямо в глаз учителя.

— Ай! «Фонарь» же будет! Надо срочно приложить к глазу охлажденную катану, то есть ложку! — недовольно шипел я.

Через месяц сенсей получил куда более серьезную травму. Нога юной амазонки, облаченная в шерстяной носок, так качественно приложила учителя по «колокольчикам», что они натурально «дзинькнули».

— Бл… Да что ж ты такое делаешь, валькирия недоделанная? — сенсей был вне себя от гордости за ученицу. — Слушай, чего ты меня так лупишь? В конце концов, я же не настоящий злодей. А еще на меня распространяется Женевская конвенция и резолюция ООН о правах человека.

— Извини! Ложку принести?

— Обойдусь. Как-то не очень гигиенично ложки в трусы совать. Полежу немного скорчившись, оно постепенно само пройдет. Знаешь, ты бы начала уже поддаваться.

— Я и так поддаюсь.

— Да? Не заметно. — сенсей задумчиво почесал репу.

— Просто ты ослабел.

— Знаешь, у меня сессия в универе. Я не высыпаюсь. Ладно. Давай с сегодняшнего дня отменим полный контакт. Драки теперь будут более гуманными, без разных там членовредительств.

— Слабак!

— Чего?

— Хорошо, говорю. Буду более качественно поддаваться.

Так мы продолжали свои шуточные поединки пока Маринка не вышла замуж. Просто, когда ты делаешь подсечку или болевой прием младшей сестре, это выглядит естественно. Но вот так поступать с замужними женщинами в присутствии супруга в нашем обществе почему-то не принято. Жаль… Это была бы легендарная битва…

Кроме шуток, наши тренировки как-то раз спасли сестренку от реального злодея. Однажды Маринка выходила из подъезда, но ей перегородил путь здоровый и нервно расстегивающий ширинку гражданин. И она не испугалась. Получив отработанный «противобубенцовый» удар, воющий пакостник на полусогнутых ногах обратился в бегство.

Неплохую подготовку все-таки дал наш Шаолинь в двухкомнатной квартире.

Случай в военкомате

На дворе был солнечный весенний день, а в почтовом ящике лежала казарменно-серая и угрюмая повестка в военкомат. У моего соседа Васьки сразу пропало настроение: послание было адресовано именно ему. А на что он рассчитывал? Молодой парубок призывного возраста, школу окончил, в институт не поступил. А значит, пора взять лопату, то есть автомат, и идти строить дачу генералу, то есть защищать Родину. Потому что генерал без дачи — все равно, что Кутузов со вторым глазом: несуразно выглядит, вызывая смех, нервозность и чувство недоразумения в странах НАТО.

Когда-то в детстве Вася мечтал служить в Советской Армии, как его многочисленные предки и родственники. Думал даже сделать военную карьеру. Одна проблема: по достижению призывного возраста ни СССР, ни его грозных вооруженных сил уже не существовало. И если раньше из армии ребята возвращались мужчинами, то теперь из казармы можно было приехать с язвой, сломанной рукой или отбитыми почками. Прецеденты были. Поэтому мечта о службе в сапогах постепенно превратилась в желание уклониться от оной.

Расстроенный и опечаленный Васька заявился ко мне, с порога объявив о своем горе.

— Давай вместе пойдем в армию. Будем служить в одном полку, — предложил он.

— Не могу, — не без скрытой радости ответил я. — Меня же не берут по болезни. Отсрочку дали.

— А что у тебя? — заинтересовался Васька, которого обошли милости и подарки природы вроде плоскостопия или энуреза, позволявшие откосить от армии.

— Ледяные руки. Вот потрогай. Холодные. И зимой, и летом. Говорят, что-то с сосудами. Синдром Рейно называется.

— Что это за болезнь такая? Подумаешь, холодные руки. Невелика трагедия.

— Не скажи. Из-за них со мной девочки встречаться не хотят. Только за попу схватишь или за титьку потрогаешь — сразу визг и пощечины.

Васька снисходительно посмотрел на меня.

— А причем здесь армия? Кстати, из таких, как ты, можно собрать диверсионный отряд. Прокрадешься во вражеский тыл, найдешь генерала и начнешь его своими ледяными руками хватать за всякое. Он завизжит — и войска противника тут же в панике побегут.

— Идея интересная. Хорошо, что в генеральном штабе пока не додумались до таких зверств по отношению к вражеским генералам. Я думаю, что после первого же применения этого жуткого оружия, его сразу запретят Женевской конвенцией.

— Ладно, пойду домой. Скоро родители с работы придут. Обрадую их. А ты пойдешь со мной в военкомат? Побудешь со мной в трудную минуту?

— Обязательно, — согласился я.

Родители поддержали душевный порыв Васи. Они решили «отмазывать» сына по старинке — взяткой. Мама сказала, что выделит деньги из семейного резерва. Папа пообещал организовать коммуникации, а именно найти человека, через которого можно дать «на лапу» военкому.

Все устроилось быстро. Когда есть платежеспособный покупатель, всегда найдется шустрый продавец. Поспрашивав родственников и друзей, отец быстро вышел на общего с военкомом знакомого. Его позвали в гости, объяснили, что надо сделать и дали задаток. Коррупционная услуга стоила пятьсот долларов — сумма для семьи в девяностые годы приличная, но имевшаяся в наличии. Через неделю знакомый вновь пришел в гости, он поклялся, что вопрос решен и забрал оставшиеся деньги.

— Когда пойдешь на осмотр, зайди к военкому — скажи, что от меня. Он все устроит. А на ваши деньги армия пушку купит или два ящика патронов, — напоследок хохмил знакомый.

Через пару дней мы с Васей отправились в военкомат. Я остался в коридоре, а он зашел в кабинет «торговца живым товаром», а именно военкома. Тот оказался весьма дружелюбным дядькой. Он позвал главного врача.

— Ты помнишь: вот этот не годен. Хороший парень, на художника выучился, танцами занимался. Ему точно в казарме что-нибудь сломают, а то и похуже. Конечно, мы все в армии готовы жизнь за Родину отдать, даже я. Вот только случая не подвернулось, дай Бог, и не подвернется. А мальчик нам денежку даст. Мы в армию пушку купим или мне новый телевизор. Буду по нему следить за неспокойной международной ситуацией и потенциальными противниками. Про твою долю помню, не беспокойся.

Вася с главврачом вышли из кабинета.

— Запомни, «не годен» тебе поставит кардиолог. Она в курсе. Никому ничего не говори. Сегодня у нас комиссия, много чужих. Давай, увидимся!

Медосмотр начался. Фраза «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется», к большому сожалению, никак не упоминает военкомат. И очень напрасно. Ведь именно там с блуждания в одних трусах по темному коридору от одной двери к другой начинается этот удивительный путь к неприятию циркового юмора.

— Нагнись и раздвинь ягодицы. Боже, ну и обезьяна. Шерсть пригладь, а то ничего не видно. А вот теперь нормально. Годен.

— У тебя что, одно яйцо? Не вижу второе. Да не мычи. Ну-ка, попрыгай. Аха-ха! А вижу, выглянуло волосатое солнышко. Годен.

— Половой жизнью живешь? Да ладно, восемь раз за ночь? Вот ты мужик! Я столько не могу. Аха-ха! Не гони давай! Своим малолетним друзьям-дрочилам сказки рассказывай! Давай, годен.

— Молодой человек, а почему он у вас встал? Успокойтесь. Трусы надевайте. Годен. Будете своим хозяйством в казарме хвастать.

— Ого, это самое плоское плоскостопие, которое я видел! Уважаю. Тебе бы еще перепонки между пальцами. Ладно, шлепай домой. Не годен.

Постепенно подбиралась очередь Васи к кардиологу. И в этот момент произошел случай, который в военкомате до сих пор рассказывают, как легенду.

В коридор энергичным шагом зашла высокая эффектная брюнетка в короткой юбке. Большинство парней стыдливо отвернулись, стесняясь семейных трусов и своих несуразных подростковых тел. Более презентабельные ребята стали отпускать в сторону барышни недвусмысленные комплименты. И только мы с Васей с трудом узнали в этой красотке переодетого и умело накрашенного… соседа Никиту. Хренасе! Самое смешное, что это не была попытка отмазаться от армии. Никита давно вызывал подозрения у всего двора относительно направления своей ориентации. Дворовые хулиганы за глаза называли его «педиковатым» и время от времени его даже лупили. Но вот в таком наряде припереться в военкомат — это был перебор даже для девяностых годов, когда на сцене блистали всеми цветами радуги Боря Моисеев и Сергей Пенкин. Дремучие люди, мы тогда не знали модного нынче выражения «каминг-аут», но интуиция подсказывала, что это был именно он. Никита зашел в кабинет главврача. Тот сразу понял, что нет смысла проверять плоскостопие, слух или зрение у призывника в столь интересном наряде. Из кабинета они сразу пошли к психиатру.

Слух о призывнике в мини-юбке, словно степной пожар, моментально разнесся по военкомату. Врачи по очереди заходили в кабинет психиатра, якобы по каким-то делам. Те, кто уже видел Никиту, в ярких красках изливали свои впечатления тем, кто еще не удостоился этого счастья, еще более подогревая интерес. Даже военком сходил к психиатру, откуда вышел с весьма озадаченным видом.

— Безжалостный огонь, — сказал старый солдат и стал безуспешно «стрелять» сигареты у стоящих в одних трусах призывников.

Естественно, после такого перфоманса комиссия уже не могла нормально работать. Врачи безостановочно обсуждали Никиту, механически выполняя свою обязанности.

— А вы видели, даже ноги побрил, чтобы мини одеть! А по морде все равно видно, что мужик!

— А если теперь все так начнут приходить, надо будет гинеколога заводить, аха-ха!

— А вы знаете, он говорит, что считает себя женщиной. Говорит, его Анжеликой зовут!

Такой режим работы врачей сыграл злую шутку с Васей. Кардиолог, забыв обо всех договоренностях, написала, что призывник годен. У взяткодателя похолодело в груди. Он побежал к главврачу и сбивчивым голосом начал хныкать, призывая восстановить справедливость.

— Вообще охренели, ничего святого у людей. Им взятку дали, а они не могут по-человечески коррупционную услугу предоставить. Как люди будут верить государственным органам, если у нас такое происходит⁈ Давай свое дело, — ругался на своих коллег главврач.

Он взял документы и вышел из кабинета, а через пять минут вернул Васе бумаги.

— Все, решил вопрос. Дальше пойдешь на комиссию, и тебе дадут отсрочку по здоровью.

Радостный Вася пристроился возле последней двери и увидел заключительный акт истории с Никитой. Брюнетка в мини вышла из кабинета психиатра и направилась по коридору к выходу. Вслед за ней вышел вездесущий главврач.

— Никита, психиатр постановил, что ты не годный. Но по правилам нужно пройти всех врачей. Никита, стой! Никита! Твою мать, не отзывается он на Никиту, бл@ть такая. Что же, мне его теперь Анжеликой звать? Хрен ему!

К тому моменту брюнетка уже покинула коридор и вышла из здания. Горячие восточные парни хотели догнать Никиту и отлупить, но пока они оделись, след брюнетки уже простыл. А Вася получил свою желанную отсрочку.

— Вот видишь, Вася, вы пятьсот долларов заплатили. А Никита только на парик, платье и колготки потратился. А результат одинаковый, — шутил я.

— Лучше деньгами. Хотя вариант вполне рабочий, — смеялся Вася, не зная, как сильно изменится наша жизнь через двадцать лет.

Лучшее в мире образование из 90-х

— В нашем вузе вы получите самое лучшее образование в стране! А может быть, и в мире, — так нам в день поступления сказал ректор и по совместительству владелец института, в котором мне посчастливилось учиться. И кто я такой, чтобы сомневаться в словах этого уважаемого человека.

Конец девяностых годов. Заканчивается школа. Пора определяться с поступлением в институт. Как и большинство великовозрастных оболтусов, только-только сбривших свои жидкие усы под песню «Ну что же ты, студент», я до последнего момента не знал, на кого хочу учиться. Ну, типа, на завод идти не желаю, мне бы в офисе что-нибудь пинать.

Как обычно бывает, все было решено волей случая. Мамина подруга слышала о некоем частном вузе с гордым названием «Академия международных специальностей». «Интересное», — подумали мы с мамой и отправились смотреть на это чудо. Академия располагалась в самом центре города, в одноэтажном деревянном бараке послевоенной постройки. Его по какому-то невероятному стечению обстоятельств не снесли еще лет двадцать назад.

— Не обращайте внимания на наше помещение, — сказала нам представительная дама в деловом костюме из приемной комиссии.

Сделать это было нелегко, уж слишком сильно был ободран линолеум на полах, но мы постарались. Дама продолжила:

— Мы выбрали это место исключительно из выгодного месторасположения, чтобы всем студентам было удобно добираться. Но уже через год мы планируем купить новое здание и переехать в него.

— А за год этот барак не развалится? — обеспокоенно спросила мама.

— Не должен. Раньше хорошо строили, — доверительно ответила дама и перевела тему. — А еще у нас работают лучшие преподаватели, а языкам обучают настоящие иностранцы. И бонусом у нас будет курс по пиару, это сейчас самое модное направление.

Надо сказать, что за исключением этих архитектурных непотребств и удобств, оказавшихся почему-то во дворе, несмотря на приближающийся Миллениум, академия предложила хорошие условия. За шестьсот долларов в год они давали диплом с двумя специальностями. Прямо как пиво по акции в супермаркете. Во-первых, в академии готовили таможенников, журналистов-международников и дипломатов. Это была первая специальность. Во-вторых, обещали бонусом выучить на переводчика. Список языков предполагался внушительный: английский, немецкий, японский, корейский и арабский. Конкурирующие вузы брали больше денег, а профессий предлагали на одну меньше. Резюмируя заседание семейного совета, мама объявила наше коллегиальное решение.

— Чтобы устроиться работать таможенником или дипломатом, нужны связи. У нас таких знакомых нет. Поэтому пойдешь в журналисты. Тем более, ты у нас всегда сочинения на пятерки писал. Язык берем английский. С японским или арабским фиг найдешь работу. А язык Шекспира сейчас нужен везде. Правильно?

Мы с папой усердно закивали головами. Решено. Внесли оплату за первый год обучения, и в сентябре я отправился грызть два куска гранита науки — по одному на каждую профессию.

Надо сказать, что преподавательский состав действительно был хорошим, правда, наполовину. Одни наставники работали в государственных вузах и приходили в нашу академию ради халтурки. Но в любом случае дело свое они знали. Остальные преподы оказались просто родственниками, знакомыми, родственниками знакомых и знакомыми родственников руководства нашего вуза. Друг ректора, сорок лет проработавший в сельской районной газете, рассказывал нам, как писать яркие заголовки. Свою богатую практику он смешивал с модными тенденциями проклюнувшихся там и тут «желтых» изданий.

— Дали по яйцам! Куры-несушки района стали призерами на областной выставке! В чем секрет их успеха?

— Немецкая техника снова утюжит наши просторы! Подержанные тракторы из Германии подарили спонсоры!

— Шок! Голодная смерть! Всех нас ожидает, если вовремя не закончим уборку!

— Сексуальные чемпионы устроят оргию в нашем районе! Администрация закупила партию элитных кроликов!

— Смертельные бои без правил! Тракторист огрел оглоблей механизатора. Какую тайну они скрывают?

— Проститутки, геи и наркоманы оккупировали дом в центре! Наблюдательные пожилые женщины на лавочке разоблачают пороки нашего общества.

На лекциях по PR сын ректора, металлург по основному образованию, старательно пересказывал нам содержание какого-то учебника по мудреной, но жутко модной в те времена дисциплине. Что понял, то и озвучил.

— Короче, пиар — это «публик релатионс», — сын ректора открывал блокнот. — Ага, у меня тут записано. Связи с общественностью — это коммуникативные функции управления. Поняли, да? Посредством которых компания адаптируется к окружающей среде, меняет или сохраняет ее во имя достижения своих организационных целей. Ох, и заумно пишут, блин. Короче, вот вы работаете в компании этим самым, пиарщиком. И надо как-то так вывернуться, чтобы про нее все говорили только хорошее, а про конкурентов — только плохое. Поняли, да?

Брат декана заведовал компьютерным классом.

— Так, нажмите кнопки включения. О, загрузилось. Теперь нажимаем кнопку «Пуск». Дальше я не знаю, что делать. В прошлый раз нажал что-то, и оно сломалось. Декан сильно ругался. Поэтому нажимаем «Завершить работу». Все поняли?

Преподавательницы английского языка сами в прошлом году окончили нашу академию. Девушки были такие симпатичные, что половина аудитории думала не совсем об учебе. Работали у нас и зарубежные специалисты. Больше всего повезло арабской группе: их обучал настоящий египтянин. С премудростями японского и корейского языков студентов знакомил китаец, который раньше работал на барахолке. В нашей английской группе преподавала иранка Лютфия. Ее потрясающий акцент я помню до сих пор. Alien — илаян, girl — гёль, student — стюдень, water — ватер и коронное throught — стлю. Женщина она была хорошая, напрягало только одно: Лютфия проповедовала бахаизм и постоянно подсовывала нам тексты с какой-то религиозной муйнёй. А однажды даже задала перевести на летних каникулах целую брошюру с молитвами.

Четыре года обучения пролетели быстро. Каким-то непостижимым образом я даже умудрился получить диплом с отличием. Настало время найти работу и приложить полученные знания за соответствующее вознаграждение.

Как-то совершенно случайно подвернулась вакансия переводчика в совместном предприятии. Первое собеседование проводил директор филиала, индиец. Оказалось, что он — бахаист, я сделал вид, что тоже. Общались, как родные. Через десять минут после совместной молитвы растаявший индиец по-нашему, по-бахаистски, принял меня на работу и отправил в отдел. Первое задание — перевести письмо на два листа для британских партнеров. Ваще, не проблема. Через два часа письмо на идеальном английском языке, переведенное обладателем диплома с отличием, отправилось на Туманный Альбион.

— Витя, тут такое дело. Англичане не поняли нашего послания. Буквы, говорят, знакомые, слова тоже, но расставлены они каким-то неведомым образом, — сказал начальник через полчаса.

Меня как током ударило.

— Как не поняли? Скажите им, что у меня красный диплом! У меня даже оригинал с собой. Можно отсканировать и отправить!

— Знаешь, им как бы на это плевать. Переделывай письмо и постарайся, чтобы на этот раз они все поняли.

Написал. Не поняли. Ни второе письмо, ни третье. Я был готов попробовать в четвертый раз, но к тому времени меня уже попросили на выход. Даже знакомство с индийцем и общие религиозные практики не помогли.

А вот на телевидение меня взяли сразу. Там привыкли, что из вузов все тупые приходят и ничего делать не умеют. Ерунда, полгода-год молодой олень побегает, опыта наберется, тогда и будет от него толк. Вот это время и стало моим основным образованием. Хотя до сих пор приятно рассказывать о дипломе с отличием. Все-таки жалко, что эти британские снобы его не увидели…

Тележурик. Первые шаги

— Так, студенты… Витя и Леша, берите оператора и езжайте в ближайший дачный поселок. Тема такая. Вы снимаете радостных дачников, как они со счастливой улыбкой сажают огурцы, с упоением копаются в навозе и восторженно травят вредителей. Главная мысль вашего аграрно-позитивного сюжета: не нужно ничего требовать у нашего замечательного правительства и ходить на митинги. А надо купить дачу. Она, родная, тебя и прокормит, и от нехороших, непатриотичных мыслей отвлечет. Понятно?

На дворе — самое начало относительно сытых и стабильных нулевых. Солнечное майское утро согревает двух прыщавых семнадцатилетних первокурсников. Так получилось, что мы с другом Лехой приперлись отрабатывать практику на один из заштатных городских каналов. Куратором над нами ставят редакторку Инессу лет тридцати, которая дает первое журналистское задание.

— Мне кажется, что нужно снять более правдивый сюжет. Мама говорит, что нам приходится работать на даче из-за того, что завод закрыли и папа остался без работы. Теперь нам денег не хватает, — говорит Леха.

— Вот когда у мамы будет свой канал, то сможете рассказывать на нем все, что заблагорассудится. А пока вы работаете здесь, слушайте меня. Все понятно?

— Понятно, — нестройно отвечаем мы.

— Курите? — спрашивает Инесса, потягивая дешевую сигарету прямо на рабочем месте.

— Никак нет! — отвечаем мы. Хотя, конечно, мы курим, но сказать правду почему-то боимся.

— Пьете? — она делает вдохновенный «бульк» из «фуфырика».

— Тоже нет.

Остановиться врать мы уже не можем. Хотим, значит, обозначить свой высокий моральный облик.

— Придется учиться, — вздыхая, говорит наша гуру, — и пить, и курить, и материться. Непьющих и некурящих журналистов в природе не бывает. А уж без мата совсем пропадете. Кхе-кхе, ёмана…

— А почему не бывает непьющих и некурящих? Вымерли? — попытался хохмить Леха.

— Вымерли? Скажешь тоже! Журналисты появились в природе сразу с пачкой сигарет в кармане и бутылкой портвейна в руке, — сообщает редакторка. — Это уже потом в ходе эволюции они отрастили блокноты, научились воровать друг у друга ручки и приручили операторов с фотографами. Или, наоборот, они журналистов одомашнили… А, может быть, это разумный портвейн научил всех снимать сюжеты и писать статьи, сподвигнул строить редакции и жить в них, пока не сдашь срочный материал. В любом случае, сейчас мы работаем как единое целое, симбиоз организмов: и журналисты, и операторы, и сигареты с портвейном, а иногда и кое-что покрепче. Вот такая загадка эволюции. Короче, оператор и водитель готовы. Можете ехать!

Нам выделяют оператора Егора со старой потертой видеокамерой. А на улице нашу троицу, гордо именуемую теперь съемочной группой, уже ждет водитель на зачуханной «шестерке», украшенной еле различимым логотипом канала. И вот мы выезжаем из ворот навстречу светлому телевизионному будущему, которое уже сбывается. Пора начинать гордиться.

Пока едем к дачному поселку, оператор Егор вальяжно сообщает некоторые важные подробности нашей совместной работы.

— Кароч, оболтусы, вот эта камера в моих руках стоит никак не меньше двадцати тысяч долларов, а кассеты к ней идут по сто баксов минимум, — обдав нас плотным, практически осязаемым облаком перегара, говорит оператор. — И если на нас нападут голодные дачники с вилами, вы просто обязаны в первую очередь спасать камеру, ну и меня, соответственно. Все понятно?

Мы с однокурсником понимающе киваем, с восхищением глядя на уважаемого человека, которому доверили столь дорогое и сложное оборудование. Трудно даже представить, какие деньжищи в виде зарплаты получает такой важный специалист.

— Пацаны, займите на пиво, а то вчера перебрал малость. Завтра верну. И на сигареты дайте.

Что поделать, у богатых свои причуды. Мы просто счастливы оказать знак уважения оператору, хотя и отдаем последние деньги, оставленные на обед. Останавливаемся у ларька, оператор покупает пиво. Тут же проводит сеанс самостоятельного лечения от похмелья. Бутылку мастер опрокидывает мгновенно. Его взор проясняется, глаза начинают поблескивать светом разумной жизни.

— Не, пацаны, вспомнил, деньги я вам вернуть никак не могу. У вас же первая съемка? Правильно! По традиции вы должны перед оператором проставиться, иначе удачи в работе не будет. Честно говорю. Вот был у нас один журналист, не проставился перед оператором. И что вы думаете? Отправили его на съемку ядерного могильника, а вернулся он сам не свой. Хвостом виляет, какает где-попало и задней лапой ухо чешет. Так что традиции беречь надо. Кстати, вот мы и приехали. Надо пиво допить. Я камеру настрою, а вы бутылку куда-нибудь в кусты закиньте.

Дачники оказываются довольно милыми созданиями, способными бесконечно копаться в своих ненаглядных грядках и клумбах и столько же восторженно о них говорить. Но не на камеру. Стесняются, блин. Битый час мы ищем кого-нибудь, кто сможет дать нам нормальное интервью. Находим. Но он оказывается просто до ужаса словоохотливым. Битый час огородник рассказывает нам про помидоры, огурцы, патиссоны, груши и смородину. Несколько раз я пытаюсь вежливо объяснить, что нам пора ехать. Но нет. Дачник не умолкает. Меня уже начинают посещать мысли, как бы трахнуть этого дачника лопатой по башке и пустить на компост для его сраной смородины. Воспользовавшись моментом, когда персонаж нашего интервью полез на дерево (оператор сказал ему, что именно там на фоне груш получится лучший кадр), мы бросаемся наутек. В какой-то подворотне нарываемся на свору больших облезлых псин, которые с диким лаем устремляются за нами. Размахивая штативом, мы прорываемся к перекошенному забору и успешно его перелазим.

— Вот они, оглоеды. Опять пришли мой укроп воровать! — в уши врезается дикий ор какой-то бабки.

Она поочередно метает в нас лопату и вилы. Мы снова куда-то бежим и неожиданно натыкаемся на редакционную машину со спящим водителем. Отъезжаем на соседнюю улицу и останавливаемся. Оператор сообщает, что надо снимать видео для сюжета. С горем пополам уговариваем каких-то дачников хотя бы попозировать. Я одалживаю лопату и делаю вид, что копаю, попутно рассказывая о видах на урожай в этом году — это такой творческий стендап. Оператор говорит, что видео набрали достаточно. С чувством выполненного долга, уставшие, но довольные, мы едем обратно.

— О, чуваки, я сейчас вам сниму, какая здесь плохая дорога! — оператор вытаскивает камеру в окно автомобиля.

Свесив ее на руке, он продолжает съемку.

— Вот как надо. Прямо возле земли держу. Смотрите, если камера разобьется, то все вместе отвечать будем.

— Егор, да нам вроде бы не нужны кадры плохой дороги! Верни камеру в машину!

— А, салабоны, не учите меня работать! Еще спасибо скажете, что я дорогу снял. Ой, бл@, чуть не ударил камеру о камень. Да ну вас! Ничего вы не понимаете в искусстве. Стараешься для вас, а благодарности не дождешься. Есть сигарета?

Наконец-то возвращаемся на канал. Благодарим оператора и водителя. Идем к редакторке. Она рассказывает, что нужно делать дальше. Да ладно? Оказывается, наши героические съемки — это только начало. Нам всего-то надо теперь отсмотреть видео, выбрать удачные фразы из интервью, написать текст, утвердить его с главным редактором и смонтировать готовый сюжет с видеоинженером. Трудней всего приходится с текстом. Все полученные знания и впечатления о дачной жизни нужно втиснуть в короткий полутораминутный сюжет, хотя информации хватило бы на книгу и сериал с приквелом. Мы пишем свои впечатления от руки, потом перепечатываем текст на древней печатной машинке и несем его главному редактору.

— Парни, текст нужно писать максимально простой, как для идиотов, — поучает главред Николай Андреевич. — Сюжет короткий, зрители не успевают вслушиваться в сложные слова или ваши заковыристые мысли. Что это? «Приход весны ознаменовал собой начало полевых работ на дачных участках. Тысячи людей с воодушевлением трудятся во благо будущего урожая и не планируют этой весной ходить на антиправительственные митинги. Опытные дачники имеют серьезные устремления…». Вы издеваетесь? Что это за творческий припадок? Кого там имеют дачники? А проще нельзя написать?

— Наш преподаватель говорил, что журналист должен поднимать аудиторию до своего уровня, — задрав прыщавые задиристые носы, отвечаем с Лехой.

В институте действительно так говорили. Представляете, семнадцатилетние балбесы и так обычно считают себя самыми умными, а тут еще и убеленный сединами преподаватель говорит, что так и есть: у них уже есть какой-то недосягаемый для обычных людей уровень, к которому можно и нужно поднимать темную невежественную массу обывателей, сидящих по другую сторону экрана. Прометеи, не меньше. Только вместо огня у нас микрофоны и самомнение. Первое нам выдали сегодня, а второе как-то само проступило вместе с первыми жидкими усами.

— Бл******, да какие же мудаки вас всему этому учат? — главред протяжно матерится, что-то причитает и закрывает лицо руками. — Парни, вот без обид, ну вот и скажите мне, какой у вас уровень? Не по «Контре» или подростковому онанизму, а по интеллекту? Вот скажите как интеллигенты интеллектуалу, какие вы книги сейчас читаете?

— Синюю, — брякнул шустрый Леха.

— Синюю? — слегка опешил главред.

— Ну не совсем, там еще белые полосы. Точное название не помню. Там что-то про журналистику. Она новая, американская, — Леха понял, что назад пути нет.

— Понятно. А ты? — главред ткнул пальцем в меня.

— Такую же читаю, синюю. С задней стороны она в лазурную переливается. Там очень много про журналистику! — ничего умнее я придумать не смог.

— Хорошо. Так вот, чистые, не умеющие врать, юношеские создания, читающие одну книгу на двоих. А чему вы можете научить, например, строителя, инженера или пенсионера? Как написать текст, который будет одновременно заумным, нудным и тупым? Снимайте короны и горностаевые мантии. Скипетр и державу сдаем на хранение вахтеру. Быстро переделывайте текст, а то я вам практику не засчитаю! Эй, два страшилы, я не волшебник и не смогу дать вам настоящие мозги, поэтому эволюционируйте самостоятельно. И желательно побыстрее, а то выпуск новостей прозеваете!

Пишем текст, несем главному редактору, он ругается матерными словами, мы переписываем. И еще раз. И еще. До выпуска новостей остается полчаса. Не может быть! Главред принимает наш текст! И мы бежим на монтаж. Видеоинженер превращает наше с оператором творчество в настоящий сюжет. За минуту до начала выпуска новостей, на подгибающихся от усталости ногах, мы заносим кассету с нашим шедевром в аппаратную. Ну и работенка! А что, люди тут каждый день так ишачат?

Автобус. Дом. Вместе с семьей смотрим мой первый сюжет. Поздравления от мамы. Отец выдает: «Хороший сюжет, на нашу дачу ты не хочешь ездить помогать, а так хотя бы по телевизору увидел тебя с лопатой».

Наша практика проходит быстро. За это время мы успеваем снять десяток сюжетов. Готовим материалы про бомжей, безработных, футбольный турнир и выпускной вечер. Мы даже делаем рекламный сюжет («джинса» на телевизионном сленге) про местный санаторий «Автомобилист». Там, оказывается, время от времени пьянствует и занимается всякими непотребствами директор канала, а расплачивается рекламными сюжетами в вечерних новостях. Всю эту телевизионную феерию мы делаем, естественно, за «спасибо» и зачет практики.

По окончанию курса молодого бойца Леха предлагает главному редактору свое неокрепшее перо на платной основе. Но мягко отшивается. Своих балбесов девать некуда. Да и вообще, Леха в итоге в журналистику не пошел. Как и восемьдесят процентов выпускников нашего журфака. А я вот за каким-то хреном пошел…

На страже стояков

Еще одна бесплатная работа для студента журфака. На одном из каналов ищут перспективных ребят. Мне объясняют, что сейчас готовится пилотный выпуск новой программы. Его будет смотреть руководство канала. Если воротилам телебизнеса программа понравится, то ее поставят в эфир, а это значит, что меня возьмут на работу за настоящие деньги! Полтора месяца мы снимаем этот теле-шедевр. Я пишу тексты и даже выступаю в роли ведущего. Все еще несколько прыщавый восемнадцатилетний парень с городской окраины в одежде от не самых известных китайских кутюрье вещает в телекамеру о том, как круто ходить в казино, управлять шикарными автомобилями и покупать элитную недвижимость своим многочисленным любовницам.

Думаю, уже стало понятно, почему программу в эфир не пустили. Сказали, что получилось не очень убедительно. Но добавили, что я толковый парень, со временем из меня может получиться хороший телевизионщик… Ну, в общем, давай, чеши, не отсвечивай!

Несколько месяцев я провожу в поисках работы за деньги или хотя бы за еду. Подворачивается место в городской газете. Соглашаюсь, а что делать? Главный редактор назначает меня ответственным за освещение проблем жилищно-коммунального хозяйства. До сих пор я считаю этот поступок одной из величайших подлостей, какие один человек мог сделать другому. Лучше бы меня в гестапо за подрыв эшелона сдали…

— Пацан, пойдем ко мне домой, там потрогаешь мой стояк. Он ведь еле теплый! — канючит грустный старичок.

— Кого я только не звала мои трубы прочистить: мастера, начальника ЖЭКа, даже мэру города писала! Но никто не приходит. А их сто лет никто не чистил, засорились совсем, — вторит печальная бабулька.

Передо мной выстраивается вереница страждущих людей, жаждущих суровой коммунальной правды. Рассказ о чуть теплых батареях — полчаса. Повествование о нелегкой и весьма замысловатой судьбе внутридомового счетчика — сорок минут. Опера в трех частях о лиходействе и разгильдяйстве управляющих — от часа до двух. Я ползаю по блохастым подвалам, фотографирую помойки и рассматриваю документы, подтверждающие воровство, коррупцию, взяточничество, государственную измену, продажу военных секретов, содомию и полнейшее моральное разложение городского коммунального начальства.

Я пишу разгромные статьи, на которые всем чихать. Обращаю внимание, что мне восемнадцать лет, и у меня от этих разборок, стояков, смесителей, счетчиков и прочей коммунальной нудятины начинает дергаться глаз. Мне это все «до лампочки». Мало того, я не совсем понимаю, а точней, совсем не понимаю, о чем пишу. Единственный стояк, который меня волнует — это мой, исключительно в присутствии миловидной дамы. Но из-за такой нервной работы о представительницах прекрасного пола я вспоминаю все реже и реже. Зато во снах все чаще старушки обольстительно демонстрируют мне свои счета за коммунальные услуги, сладострастно прижимаясь к разгоряченным батареям на фоне вылизанных мусорных площадок. Тьфу, срамота.

Я отчаянно рассылаю резюме. В конце текста, рассказывающего о моих мыслимых и немыслимых достоинствах, вместо желаемой зарплаты надпись: пожалуйста, заберите меня отсюда! Готов работать за еду, за остатки еды или даже за корм, хотя это уже перебор. В любом случае, еще немного — и я, услышав слово «стояк», буду становиться безжалостным маньяком-убийцей!

Дома каждый день подкалывает отец.

— Странно, — говорит, — получается. Ты же гвоздь в стенку забить не можешь, а в газете о целой жилищно-коммунальной отрасли пишешь, да еще учишь, как ремонт делать. Либо в тайне ты — прирожденный инженер и строитель, но мы по какой-то досадной случайности этого таланта до сих пор в тебе не разглядели. Либо ты какую-то херню пишешь. Думаю, второе немного ближе к правде.

Хорошо, что хоть мама мной гордится. Хотя, по правде говоря, особо гордиться нечем, то есть некем.

Первая нормальная работа

Продолжаю страдать и работать в газете. В один прекрасный день приходит ответ на мое резюме. Один из самых раскрученных и модных каналов нашего города (непонятно зачем) ждет меня на собеседование. Радость, восторг и панический страх. Понимаю, что с моим опытом вряд ли смогу задержаться на таком месте: мозгов не хватит. А, ладно, была — не была! Кто знает, может быть где-то в глубине души я божественно талантлив, только пока об этом не знаю. Вот сделаю свой сюжет, а мне будут стоя аплодировать, торжественно дадут медаль и поставят памятник с конем… то есть на коне.

Не будут, не дадут и не поставят — теперь точно знаю. Как-то утром я пришел на собеседование. Встречали меня две строгие и очень важные женщины: Белла и Анна. Я тогда еще не знал, что они мои будущие начальницы.

— Скажу честно. Наш канал может перекупить крутых журналистов с других редакций, но руководство решило по соображениям жадности воспитывать собственные кадры, — начала разговор Белла. — Возиться мне с такими, как ты, некогда. Ищи темы, снимай сюжеты. Выйдет твое творение в эфир — получишь гонорар. Будешь хорошо работать — возьмем в штат и поставим оклад. Если наоборот — выпрем безо всякого сожаления коленом под зад. По-моему, все честно. Согласен?

— Если других вариантов нет, то согласен.

— Варианты ему подавай, — говорит вторая женщина, Анна. — Давай по твоему резюме пробежимся. Так, где ты там работал?

— Проходил практику на городском канале, потом участвовал в проекте, но он в эфир не пошел, потом в газете…

— Понятно, нигде. Какие у тебя планы на нашем канале?

— Я хочу снимать честные сюжеты!

— Понятно, никаких.

— Ну и зачем ты нам такой нужен?

— Так это… Я же объявление увидел, резюме отправил…

— Не парься, это риторический вопрос.

Буквально в этот же день я влился в свой новый коллектив на должности молодого, но не совсем перспективного оленя. Анна проводила меня в редакцию и представила коллегам. В большой комнате с компьютерами и другой аппаратурой расположилась пара десятков телевизионщиков: новостники, спортивные журналисты и редактора, создающие тематические программы. Комната жужжит: одни печатают тексты, другие смотрят отснятое видео, третьи просто болтают.

Меня определяют к новостникам, с которыми я постепенно знакомлюсь.

Белла — главный редактор новостной редакции. Интеллигентная, строгая, но справедливая. С подчиненными держит дистанцию. На меня смотрит, как на жалкого новорожденного тушканчика. Сидит в своем кабинете где-то на вершине вулкана и проверяет наши бездарные тексты. В редакцию заходит редко.

Анна — заместитель Беллы. Коронная фраза: «Я не знаю, что мне не нравится, но мне не нравится. Иди перепиши».

Дарья — выпускающий редактор. Выбилась в маленькое начальство. Звезда, куда ж без этого. Снисходительно, но с некоторой долей отвращения смотрит на меня, как на туповатую зверушку из зоопарка, которая бегает за своим хвостиком, какает под дверью, а в перерывах ездит на съемки с оператором.

Клара — главная звезда редакции. Делает вид, что меня вообще не существует. А если я встречаюсь ей на пути, она морщится словно вампир при виде чеснока.

Венцеслав — вздорное и противное существо. Выскажите в его присутствии любую точку зрения, и он будет с пеной у рта доказывать обратное. Потому что он особенный.

Федор — отличный мужик старой школы. Единственный, кто считает меня человеком. Он так и говорит: «Слушай, ты ж человек, мля, или нет? Сгоняй за писяриком»! Одна проблема: время от времени он уходит в запои, отчего не всегда меня узнает.

В целом, коллектив мне попался хороший. За редким исключением одни суперзвезды. И я — маленький кусочек непонятной субстанции. Надо сказать, что вся эта звездность выросла не на пустом месте. Команда репортеров собралась сильная. Но мне от этого не легче. Анна каждый день практикуется в изничтожении моих текстов и моей гордости. Дарья вставляет язвительные комментарии. Венцеслав хихикает и потирает лапки. Клара шпыняет словно просящего милостыню бомжа. А Белла смотрит на меня таким взглядом, будто завтра отдаст приказ охране расстрелять меня на входе или распорядится затравить бухгалтерами. В общем, за каждую ошибку родной коллектив готов меня разорвать и закопать, поставив надгробие со словами: «Самой бездарной бездарности от любящих коллег».

Мне от этой всей истории уже не хочется жить, я каждый день думаю об уходе, но мужская гордость, несгибаемый стержень, сила воли, умение противостоять невзгодам, а также элементарная жадность (я-то знаю, что из всех городских каналов здесь самая высокая зарплата у журналистов) не позволяют этого сделать. Буду ходить, пока не выгонят.

Один Федор невозмутим. Несколько раз, видя его утренние страдания, я покупал ему чекушку, и мы теперь — кореша. А еще хорошо складываются отношения с операторами и водителями. Я же еще не телевизионная звезда, а поэтому веду себя скромно и вежливо, аки питерский интеллигент. Кстати, именно тогда я решил, что какой бы я знаменитостью не стал, на людей свысока смотреть не буду. Разве что немного. Совсем капельку. Звезда все-таки.

Лишний человек

Ладно, все это лирика. Надо работать.

Естественно, поначалу мне дают самые дурацкие задания. Отснять пресс-конференцию (прессуху) какого-то оппозиционного политика, которого знает только его собственная семья, собака и три бабки у подъезда. В архив. Запечатлеть жидкий (в смысле, малочисленный) митинг ассенизаторов. Требуют увеличения зарплаты и объемов работы. В архив. Зафиксировать для истории уничтожение наркотиков милицией. На площадку выносят пару целлофановых пакетов с коноплей, высыпают содержимое и поджигают. Операторы и журналисты толпятся по ветру, как бы незаметно ловя носами дым. Милиционеры ржут в сторонке. Видимо, самое лучшее себе оставили. В архив. По звонку какой-то жительницы съездить на пожар, который, по ее словам, объял несколько зданий. По приезду выясняется, что горит одинокая помойка. Такое даже в архив не надо.

Да вы что, издеваетесь надо мной?

Творцы сенсаций

Да, чуть не забыл. Сразу скажу, что наш канал, как и наши вечерние новости — желтоватого оттенка. Чернуха, желтуха, порнуха, заказуха и веселуха. Ну, что поделаешь, зрителям такое нравится. Грубо говоря, если кто-то упал, то мы показываем несчастную окровавленную жопу, и говорим, что совершенно однозначно в ближайшем будущем так будет с каждым. Но бинтов на всех не хватит. А если кто-то занимается откровенным идиотизмом, то мы тоже тут как тут. Сначала поддержим, а потом поржем. И обязательно в обоих случаях зададим риторический вопрос: куда смотрят нерадивые милиционеры и чиновники, которые все деньги украли? За это зрители любят наши вечерние новости, искренне считая чуть ли не единственным честным каналом.

«Все китайские товары отравлены тяжелыми металлами и канцерогенами! Надел футболку с рынка — скоро будет рак! Выпил китайского пива — через месяц писать сможешь только сидя! Съел лапшу — завтра из твоей груди вылезет маленький желтенький пришелец из северного Шаолиня! Только китайские пакеты можно использовать для того, чтобы в них хранить сбережения, потому что…»

«Деньги еще опасней! Каждая купюра в мире является переносчиком смертоносных бактерий! Купишь хлеб, а на банкноте, которую тебе дали сдачи, принесешь домой вирус Эбола, сибирскую язву и синдром хронического защемления яичек (последнее реально страшно звучит). В общем, может быть, сразу после ужина вы не умрете, но до завтрака точно не доживете! Но уж лучше быстрая смерть, чем…»

«Медленная смерть! В девяностые годы на территории всей страны были утеряны тысячи источников радиации. Из радиоактивного металла могут построить детские качели во дворе или провести трубы в вашем доме! Вечером вы попили водички или посидели на скамейке, а утром у вас выросли хвост, рога и три хобота. Не знаю, как насчет рогов, а хвост точно появился из-за радиации, да еще такой красивый, чешуйчатый и на солнце переливающийся! Но вы все равно умрете, потому что…»

«В горячих точках обязательно начнут применять химическое и биологическое оружие! И всю эту гадость ветерком принесет к нам. Даже хлеб покупать не надо и на скамейке сидеть: открыл форточку — и сразу у вас хвост с хоботами отвалится. А вы к этому хозяйству только привыкать начали. Хвост реально красивый был. У вас кровотечение, вызванное множественным выпадением конечностей! Всё, сразу в реанимацию надо бежать, но…»

«В государстве не осталось нормальных врачей! Если вы все-таки успели добежать до реанимации, не радуйтесь раньше времени. Могут хвост не туда пришить. А он реально только сзади прилично смотрится. С хоботами вообще беда… Кстати, возможно, вы вообще попадете к сумасшедшему врачу, который вас топором: тюк-тюк! А хвост зажарит. И таких врачей в стране миллионы, потому что…»

«В стране — жуткий рост психических расстройств! Депрессия становится болезнью номер один! Люди едят банкноты, сидят на радиоактивных качелях и открывают форточки, чтобы свести счеты с этой скучной, унылой, убогой и безрадостной жизнью. Но и это не выход, потому что…»

«Мест на кладбищах катастрофически не хватает! Будете ждать свою очередь два года. Представляете, как вы будете выглядеть на своих похоронах? Это все сделали коррупционные чиновники! Они точно доведут страну до ручки! То, что вы еще живы, это просто чудо! Но радоваться рано! Готовьтесь к неотвратимой гибели и смотрите наш канал. Может быть, мы успеем вас предупредить…»

Вот примерно так. А что вы хотели? Мы тогда еще не знали про календарь майя, расу рептилоидов и Нибиру. Вот и крутились, как могли. А придуманный сотрудниками канала девиз «Утром — к бомжам, в обед — к ментам, а вечером — к президенту» красноречиво показывал разносторонность сюжетов и высочайший профессионализм их творцов.

Будни и сны

Разум на грядке

Многие люди думают, что все, у кого поехала крыша, живут в сумасшедшем доме. Это не совсем так. Шизиков много, а койко-мест в палатах мало. А чем заняться такому человеку дома? Правильно! Позвонить на телевидение и дать высказаться словоохотливым тараканам из головы. А много таких, которые не совсем еще съехали, а просто с придурью. И даже работу имеют…

— Алло, это телевидение?

— Да, добрый день!

— Меня зовут Сигизмунд Иванович! Мы в нашем институте экспериментальных биотехнологий сделали важное открытие! Приезжайте!

— А можно узнать, какое?

— Неужели вы еще не слышали? Оказывается, у растений есть разум!

Ну и бредятина, думаю. Но тема вроде бы прикольная. Попробую сделать.

— Никуда не уходите, мы выезжаем к вам.

— С нетерпением жду!

Через полчаса мы с оператором уже на месте, заходим в кабинет. Перед нами жуткая картина уничтожения разумного мира. На столе умирает изрубленный интеллигентного вида огурец. Пузатый помидор корчится с вилкой в боку. С персика снят скальп. От вишни вообще остались одни кости.

— Я недавно вегетарианцем стал, — заявляет ботаник, — а теперь даже не знаю, что делать. Может, насекомых начну есть, они точно безмозглые. Лично я могу одним махом две мухи ладонью поймать! Тренировка! Ах, да… Просто у нас в последнее время не так много работы…

— Давайте внесем немного разнообразия в ваши «зеленые» будни, — предлагаю я. — Может, интервью?

Оператор уже настроил камеру.

— Хорошо, — соглашается ботаник. — Сначала я, конечно, не поверил. Ну, каким местом они могут думать? Листьями? Корнем? Да и выглядят они, согласитесь, туповато. Молчат, листьями шуршат. А потом я понял, что они как-то подозрительно безмолвствуют, да еще с таким видом… Как будто какую-то гадость про людей думают.

— А вы сталкивались с проявлениями разума растений?

— Да! У меня дома вот уже лет семь-восемь растет лимон. Но ни разу он не приносил плоды. Однажды, немного выпив, я взял топор, подполз к этому хитрому дереву и как скажу ему: «Ну, ты! Тупой представитель флоры! Если не будешь мне лимоны к коньяку поставлять — срублю на хрен!» И так покачиваю топором, типа, намекаю на последствия. И что вы думаете? Через две недели он мне к каждым выходным по паре лимонов стал приносить. Видите? Понял, что со мной лучше не шутить и проявил разум, точнее, предусмотрительность!

Вечером сюжет вышел. Получился он легким и ироничным, как раз для завершающего блока новостей, где обычно рассказывают про очередной приплод в зоопарке. И лишь ночью, ворочаясь в постели, я понял глубинный смысл того, что я сделал. Растения в моем сюжете выглядели разумными, добрыми и покладистыми созданиями, а люди — злобными, тупыми и агрессивными мудаками с топорами. Что я наделал? Вот, наверное, герань с алоэ поржали, когда с подоконника смотрели мой сюжет. Они, блин, разумные, не то, что мы.

Дрожащие коленки

Утром снова приезжаю на работу. В редакцию заходит Анна.

— Виктор, собирайся на съемку. Сегодня одно новое здание будут проверять на сейсмостойкость. Там на крыше какой-то огромный вибратор или что-то типа того поставят и потрясут дом до девяти баллов. Ну, давай, работай. Ты там с вибратором поосторожней — он очень большой, аха-ха!

Интересно, почему решили отправить меня? Может быть, потому что не жалко. Ну, рухнет здание, канал лишится всего лишь меня, а не какого-то ценного сотрудника. Ладно, пусть здание трясется, а я где-нибудь в сторонке постою, поберегу свою пока еще жалкую жизнь для будущих великих свершений.

Приезжаем с оператором Сашей на место съемок. Возле здания с «вибратором» собрались почти все журналисты города, им интересно посмотреть на такую диковинку. А строители приглашают зайти внутрь. Фигушки, думаю. Девять баллов — это не шутки. Сами вибрируйте. Коллеги тоже вроде не спешат. Но один старый хрен, которому, видимо, терять уже нечего, ринулся внутрь. И тут собравшихся журналистов берет профессиональная гордость. Этот вон зашел, чем я хуже? Всей толпой заваливаемся в здание.

Мы с Сашей, как представители самого крутого канала, обреченно, с бледными лицами и трясущимися руками, лезем на крышу, выше всех, прямо к вибрационной машине, которая представляет собой несколько крутящихся маятников. Здесь мы, значит, примем смерть ради искусства и телезрителей. Саша выставляет штатив и крепит камеру. Строители включают машину и диски с грузами начинают вращаться. Здание ходит ходуном, стены дрожат, как струны. Шкафчики с инструментами со всего маха падают на пол. Мама дорогая, если я выберусь отсюда, я брошу пить, курить и материться! От страха подгибаются ноги, но журналистская гордость временно пересиливает страх. Я кричу оператору: «Давай запишем стендап на фоне вибрационной машины!»

— Я нахожусь на десятом этаже здания, которое сейчас содрогается от девятибалльного землетрясения. Непередаваемые ощущения! А сейчас я, кажется, упаду в обморок…

Испытания заканчиваются. Как мы вышли из здания, я не помню.

— Хороший вибратор, — говорит оператор, — до сих пор ноги ватные и не гнутся. А попой я, наверное, рельс смогу перекусить.

— Да, — отвечаю, — и закурить очень хочется.

Инопланетяне

— Быстрей приезжайте! У нас в поселке упала летающая тарелка! Из нее вышли разумные существа! — кричит голос в трубке. — Я так и знал! Правительство скрывало от нас существование инопланетной жизни. Быстрей, умоляю! Скоро приедут войска и оцепят здесь все. Мир не узнает правды!

Нет, это не может быть бредом сумасшедшего. Только что в лентах информационных агентств прошла информация о падении на землю неизвестного небесного тела примерно в двадцати километрах от нашего города. Власти выслали на поиск армейские подразделения, они будут прочесывать периметр. А я благодаря звонку очевидца уже точно знаю, куда надо прибыть за сенсацией.

— Скоро будем у вас! — обещаю человеку в трубке.

Бегу к Белле. Объясняю ситуацию. Белла вызывает координатора и дает задание быстро найти вертолет, чтобы съемочная группа смогла быстрей попасть на место падения летающей тарелки. С оператором прыгаем в машину, которая везет нас к вертолету. Взмываем в небо. Погода резко портится. Возможно, это связано с падением НЛО. Бл@, хоть бы там радиации не было!

На подлете видим, как толпа людей окружила непонятное существо. Вертолет садится рядом. Мы выскакиваем, проталкиваемся сквозь толпу. Оператор начинает снимать инопланетянина. Пришелец на первый взгляд выглядит безобидно. Низенький и покрытый густой зеленоватой шерстью, он похож на уменьшенную копию Чуи из «Звездных войн». Стоит и озирается вокруг, изредка поглядывая на устройство, похожее на планшет. Сердце готово выскочить наружу от волнения. Не может быть! Я вижу первого инопланетянина, высадившегося на Земле! А сегодня вечером это видео будет жадно смотреть каждый житель нашей планеты. Надо срочно записать стендап на фоне пришельца. Пусть мир увидит и меня заодно. Кричу оператору, чтобы он снимал, а сам осторожно подхожу к существу. Внезапно оно начинает злобно рычать на меня, обнажив крючковатые инопланетные зубы. Резким броском пытается меня укусить за ногу. Я уворачиваюсь.

— Фу, скотина, фу, бл@! — кричу ему я.

А что я ему скажу? Все равно языка пришельцев я не знаю. А русские матерные слова, как я догадываюсь, знают в любом уголке Вселенной.

Инопланетянин бросается второй раз. Но я уже готов к нападению. Точным ударом заезжаю ему носком ботинка в морду. В наглую инопланетную рожу! Пришелец отлетает и падает без признаков жизни. Твою мать! Это же галактический скандал! Сегодня все телевизоры мира сообщат, что журналист городского канала отхреначил, а, возможно, даже убил первого пришельца на Земле. Интересно, меня за это посадят? Что говорит Уголовный кодекс о преступлениях по отношению к инопланетным гостям? С другой стороны, он же первый на меня напал! Это было вторжение, а я всех спас!

Инопланетянин громко скулит по-собачьи. Виляя хвостом, он бежит ко мне, немного вырастает и начинает облизывать мне лицо теплым языком. Так, что за бред тут происходит?

Открываю глаза и перемещаюсь домой. Понятно. Собака залезла на кровать и спала рядом со мной. В порыве битвы с инопланетянином я дал ей хорошего пенделя. Она знает, что спать на кровати запрещено. Собака решила, что я ее наказал и теперь пришла извиняться.

— Ну прекрати уже, все лицо обслюнявила! Ладно, ладно, я не ругаюсь. Пошли, дам колбасы, морда инопланетная.

Блин, ну почему все сенсации мне только снятся?

Туманные перспективы

Щенячьи радости

Утром в редакцию заходит Белла и представляет нам какого-то взрослого тридцатилетнего мужика.

— Знакомьтесь, это — Иван Кашеваров. Он принят на испытательный срок.

Ну, думаю, теперь у меня точно проблемы. Я уже узнал, что вакантное место в штате редакции только одно. Раз берут еще журналиста на стажировку, значит, я их не устраиваю. Хотят, так сказать, всех посмотреть. Возьмут теперь опытного Ивана в штат, а меня вежливо попросят пенделем под зад. Надо бороться. Опыт против молодости, танк против коровьей лепешки, жопа против ежа. Да какие у меня вообще шансы⁈ Надежда только на чудо.

И тут у меня возникла блестящая идея. В городе недавно организовали службу спасателей. Дело было интересное, в новинку. Вот где я смогу обойти Ивана! Я иду к Белле и предлагаю тему, мол, поедем с оператором на реальное дело и отснимем, как работают спасатели. Возможно, я сам залезу в ледяную полынью и спасу многодетную семью или вытащу пассажиров с падающего самолета. Белле тема нравится. Я созваниваюсь с пресс-секретарем службы спасения Николаем и прошу позвонить, когда герои поедут кого-нибудь спасать.

На следующий день он мне звонит.

— Виктор, давай, выезжай. Поступил вызов. Подробностей не знаю, но что-то серьезное. Записывай адрес.

Через четверть часа мы врываемся в тихий дворик и видим машину службы спасения. Бежим с камерой и микрофоном наперевес к первому попавшемуся спасателю.

— Расскажите, что случилось? Террористы заминировали ребенка? Из Антарктиды приплыли фашисты? Упал гигантский астероид? Ожидается крушение самолета? Да, говорите, же!

— Позвонили жильцы этого дома, — говорит спасатель, — жалуются, что кто-то плачет в подвале. А там проход узкий, просто так не залезешь.

— Ну?

— Мы фонариками просветили, а там щенок маленький сидит. Вылезти не может. Проголодался. Сейчас будем проход расширять и достанем несчастное животное.

— Только не это! — не выдерживаю я.

— Что? — удивляется спасатель.

— Это я не вам. Конечно, спасайте щенка. Мы будем снимать, как героически вы это делаете.

Оператор спускается в подвал, а я остаюсь наедине со своими грустными мыслями. Щенок — это, конечно, хорошо. Это же, мать его, мохнатый сукин сын. И его надо спасать. Потому что люди любят щенков. Сюжет получится добрый и пушистый. Но я хотел героизма и серьезного дела. Самому нырнуть в бурлящую реку за тонущим президентом, вырвать ребенка из лап медведя или лично сразиться с Бен Ладеном. Ивана, между прочим, сегодня отправили на крупный митинг. А я, блин, про щеночка сюжет снимаю. Возвращаться ни с чем, типа тема не интересная, тоже некрасиво. Спросят, почему заранее не узнал, на какой вызов едут спасатели, зачем съемочную группу гонял. Николай, сам того не зная, сильно меня подставил. Ладно бы еще этого щенка быстро спасли. Фигушки. Три часа мы ждали, пока специалисты расширят проход в подвале и смогут вытащить этот мохнатый символ моего унижения и профессиональной ничтожности.

Но, несмотря на все опасения, никакого творческого фиаско не случилось. Щенок оказался очень телегеничным, а его трагическая история со счастливым концом практически никого не оставила равнодушным. Меня даже похвалили за сюжет! В первый раз.

На чужом несчастье

Я плавно подкатываюсь к своей отставке. И хотя чувствую, что мои профессиональные качества постепенно растут, но с Иваном мне пока не сравниться. Тем более что задания ему дают ответственные и интересные, не то, что мне.

Ивана отправляют снимать сюжет о проблемах медицины, меня — на тренировки кинологов. Это какой-то закон подлости, опять эти мимимишные слюнявые собаки! Я что, корреспондент канала «Гав-гав ТВ»?

Иван едет в городскую администрацию на круглый стол по предпринимательству. Меня гонят снимать новость о контрабанде просроченной кильки.

Иван — на пресс-конференции в прокуратуре, там рассказывают, как борются с коррупцией. Я освещаю проблемы переедания.

На выходные Ивана посылают на войсковые учения с участием министра обороны. Он улетает на военном самолете в компании высшего генералитета. Меня отправляют делать сюжет о росте тарифов за коммунальные услуги. Словно оракул, я уже вижу в этом плохой знак. Неужели придется бесславно проститься с телевидением и позорно вернуться в газету, чтобы вновь писать о стояках и трубах?

Утром в понедельник жду, когда Иван придет на работу и расскажет о своих успехах. Чего-то он запаздывает, уже почти обед. Может быть его, по счастливой случайности, танк переехал? Или генерал застрелил, приняв за вражеского лося?

Дарья выходит из кабинета Беллы.

— Народ, с сегодняшнего дня Иван с нами не работает. И в здание мы его не запускаем, — объявляет выпускающий редактор.

У меня непроизвольно открывается рот. Что же могло случиться? Неужели он оказался иностранным шпионом и отравил министра обороны просроченной тушенкой? Позже выясняется, что все было гораздо прозаичней.

Не секрет, что на различных мероприятиях принято организовывать банкеты и угощать журналистов. Вот вам и причина. Иван, оказывается, имел небольшую склонность к буйному алкоголизму. И он, словно стая поросят, надрался на вечернем банкете. Затем, когда стемнело, мой конкурент разделся и поперся гулять по военному городку. Подкараулив в темноте какого-то офицера, он выхватил у него пистолет, содрал фуражку, а потом с криками, обличающими вопиющую неэффективность военной реформы, убежал в сторону полигона. Группа захвата долго искала его в кромешной темноте, слыша то тут, то там дикие вопли, хрюканье и выстрелы. Взяли его в заброшенном блиндаже и, приведя его в чувство, привели к генералу для объяснений. Тут у Ивана случился приступ озарения, он бросился к высокому чину извиняться, но от избытка чувств наблевал тому на парадный китель. Странно, что его вообще не расстреляли или не проткнули штыками. Могли бы из пушки жахнуть, как по восставшему индийскому сипаю.

— Слабак, — между делом обронил Федор и пошел за чекушкой.

Ну, что случилось, то случилось. Мои акции как в меру пьющего заметно подросли. Да я и генерала-то никогда так близко не видел, чтобы умудриться на него наблевать. Ладно, проехали. Я, конечно, еще не на коне, но уже не под ним. А это значит, что шансы есть.

Рабочая обстановка

Отпор начальству

— Привет! Через десять минут состоится планерка, — Дарья заходит в редакцию. — Никуда не расходиться. Всем быть.

— Красиво сказано! — с задумчивым видом говорит Федя.

— Что? — переспрашивает Дарья.

— Всем быть! Очень лаконично и емко. На глубокий философский вопрос «быть или не быть» дан четкий административный ответ. Грубовато, простовато, но весьма жизнеутверждающе. Безо всякого бесперпективного декадентства и упадничества.

— Ой, хватит. Белла уже идет.

По понедельникам у нас обычно проходят небольшие собрания. Каждый раз Белла приходит с желанием улучшить работу коллектива. Не то чтобы мы плохо работали, но косяков всегда хватает если их поискать.

— Так, давайте по порядку. — Белла начинает первую атаку, — Опять стали мало стендапов делать. Ну сколько можно повторять? Вы же знаете, это требование свыше, в каждом сюжете должен быть стендап!

Вообще, если разобраться, стендап действительно делает сюжет динамичней и разнообразней. Одно дело — показать падающий самолет, другое — когда сам журналист находится на крыле этого самолета и что-то рассказывает. Видно, что корреспондент был на месте собственной персоной и не понаслышке знает проблему. Но дело в том, что не всегда на месте экспромтом удается придумать толковый текст. Иногда просто лень. Или погода плохая. Да миллион причин может быть, как реальных, так и придуманных. Например…

— Белла, — Федор уклоняется от удара простейшим маневром, — в тот день снег с ветром был, ну никак не могли записать стендап. Только технику бы испортили, а толку — ноль. Меня в снегу все равно не видно было бы.

— Чего ты обманываешь? Тогда же солнечно было, — безыскусный и непродуманный, на первый взгляд, маневр Федора приводит его в западню Беллы. Но не тут-то было!

— Я же за городом на съемках был, там снег шел с ветром, — старого волка так просто в западню не заманишь.

1−0 в пользу редакции. Но это только разминка. Одну отмазку мы уже использовали.

— Клара, у тебя тоже на этой неделе был сюжет без стендапа, — Белла вновь идет в атаку.

— Достали эти операторы! То батарея села, то микрофон забыли взять. Я не знаю, как с ними бороться, — взрывается Клара, которая использует довольно оригинальный прием: вместо обороны от нападающего противника внезапно сама идет в психическую атаку, но на кого-то другого. В результате оппонент остается в замешательстве.

— Не может быть, — парирует Белла, — я же сама говорила с главным оператором. Он сказал, что такого не бывает.

— Да покрывает он своих недоучек. Операторы работают все хуже и хуже. Вчера такую чушь мне наснимал, что просто весь сюжет насмарку, — Венцеслав тоже рвется в бой.

Реальных отмазок мало, и он решает присоединиться к Кларе в ее праведном гневе и несправедливой войне.

— У тебя же нормальное видео было в сюжете, — незначительными контратаками местного значения Белла пытается вернуть себе стратегическую инициативу.

— Еле-еле насобирал на минутный сюжет! И то все эти кадры я сам пальцем показывал, как надо снимать, — Венцеслав разрушает планы главного редактора.

— Ладно, оставим стендапы, — Белла копит силы для нападения на другом направлении. Мы уже знаем, на каком. — Кто смотрел выпуски конкурентов?

Этот вопрос Беллы, словно сотня фашистских «Тигров», разрывает нашу оборону. Конечно, никто. Блин, да мы же пашем тут целый день! Уходим домой в восемь или девять часов вечера. Новости конкурентов проходят, когда мы работаем или едем домой. Мы просто не можем их видеть. Но должны, так считает начальство.

— Да что смотреть это говно? — снова взрывается Клара.

Вся сотня вражеских «Тигров» дружно падает в надежный русский противотанковый ров. Там их безжалостно добивают солдаты с лопатками и матюками.

— Но мы должны знать, что они делают. На прошлой неделе я видела интересный сюжет о недвижимости, а у нас такого не было, — Белла запускает по нашим позициям ракету «Фау-2».

— Да там туфта какая-то, я видел. Завтра в десять раз лучше сделаю. Тоже хотел на прошлой неделе отснять сюжет про недвижимость, просто не было свободных операторов и машин. Всех разобрали на детскую программу, — Венцеслав возглавляет контратаку с огромным знаменем в руках.

Солдатам с лопатками по фигу, кого добивать. Можно и «Фау-2», пусть только поближе подлетит.

— Анна, Даша, разберитесь, почему не было свободных операторов и машин. Новости должны быть в приоритете, — недобитые войска Беллы бесславно отступают.

— Обязательно разберемся, — обещают Анна и Дарья.

И тут мы, как по команде, начинаем громко между собой обсуждать предстоящие съемки и работу операторов. Типа, разговор окончен, хватит отвлекать нас от работы разными глупостями. На следующей неделе предстоит очередной разбор полетов, но разговор также будет коротким. Малой кровью и на вражеской земле.

Белла уходит. Анна грозит кулаком и тоже удаляется. Дарья вроде бы довольна: ей могло попасть за наши косяки, но пронесло.

Первая популярность

Прокуратура проводит большой рейд по компьютерным клубам и интернет-кафе. В последнее время там происходит черт знает что. Дети из неблагополучных семей коротают ночи за мониторами, а подростки устраивают в клубах пьянки.

Ничего особенного рейд из себя не представляет. Погони и перестрелки — это не про нас. Заходим в помещение, прокуроры находят несовершеннолетних, составляют бумагу на администрацию. Милиция развозит детей по домам. Рассказывать было бы не о чем, если бы не последнее интернет-кафе…

В три часа ночи мы усталые заходим в очередное помещение. Оператор наводит камеру на компанию подвыпивших или накуренных подростков. Те, кто поумней, разбегаются в стороны и прячутся под столами. Но одна девица неуверенным шагом подходит к нам.

— А, приехали! Вечерние новости! Криминальная хроника! Как дела? Идите на хер! — девица с диким воем бросается на оператора, который (ну, естественно) спасает камеру.

Он обнимает свою дорогущую технику и поворачивается спиной к несущейся представительнице прекрасного пола. К счастью, зимняя куртка выдерживает удар лакированных девичьих коготков. Мы оттаскиваем хулиганку и сдаем в милицию. Оператор сокрушается.

— Жалко, что увечий нет. Два года назад нашу съемочную группу порядочно поколотили охранники обанкротившегося банка. Так журналиста с оператором отправили отдыхать на Мальдивы, еще и премию дали. Эх, обидно, куртка зимняя была, летом бы она меня хорошо поцарапала. Возможно, заработал бы путевку в Турцию.

На следующий день выходит сюжет о прокурорском рейде. Центральное место отведено темпераментной девице. Белла первый раз одаривает меня улыбкой.

— Надо же, — смеется она, — какие мы популярные! Она же не мычачая совсем, а про наши вечерние новости помнит!

— Да, забавно, — рассеянно отвечаю я.

А сам думаю о Мальдивах.

Сезонные обострения

Весна и осень — трудное время на телевидении. Начинаются звонки от граждан, которых не минуло сезонное обострение.

— Добрый день! Это вечерние новости? — старушечий голос в трубке дает понять, что разговор будет серьезным.

— Да, слушаю вас.

Раз взял трубку, должен корректно и сдержанно поговорить с человеком. Мы уважаем своих зрителей, ссориться с ними запрещено.

— У меня к вам жалоба!

— Да, говорите, — обреченно отвечаю я. Теперь полчаса придется слушать недовольную старушенцию.

— Эти мои соседи, они же настоящие сволочи, проститутки и наркоманы! — начинает старушка. — Со своего балкона они бросают ко мне в палисадник ветки!

— Подождите, то есть они собирают на улице ветки, заносят их к себе домой, а потом кидают их с балкона к вам в палисадник?

— Очень логичное предположение. Сразу видно, что ты парень толковый! Я еще точно не раскрыла, как они это делают. Возможно, они выращивают деревья дома, отламывают ветки и только потом кидают в мой палисадник. С точки зрения логистики такой вариант даже проще. Но это неважно, они же проститутки все! Им лишь бы меня в могилу свести! Мальчик, ты такой умный, помоги бабушке! Пусть этих наркоманов в тюрьму отправят.

— Не волнуйтесь, бабушка. Сейчас позвоню главному милиционеру и попробую все разузнать.

— Ну, спасибо, внучек. Лет на пять хотя бы этих сволочей пусть посадят. Все бабушке будет спокойней.

Еще звонок. Подозрительный полушепот.

— Телевидение? Редакция? Хорошо. Вы должны меня защитить. Меня постоянно прослушивают спецслужбы.

— Почему вы так решили?

— Понимаете, я, конечно, не ангел. При Союзе работал в торговле. Что скрывать, приворовывал. Совсем немного. Только чтобы купить машину, дачу и две кооперативные квартиры детям. Ну и самую малость в сберкассу отложить — тысяч десять, может, немного больше. Ничего особенного, если учесть, как коммунисты нас всю дорогу грабили, да? Тем более, что такое сегодня десять тысяч? Тьфу! В девяностые я поработал брокером, потом устроился в банк. Там тоже свои дела: кредиты, депозиты, переводы, в общем, себя тоже не обделил. Потом неудачно вложился и прогорел. Сейчас я на пенсии и живу очень бедно. Одно спасает: в свое время по дешевке купил три квартиры и теперь их сдаю. И вот я понять не могу, почему меня спецслужбы прослушивают? Ничего такого я не совершил.

— Слушайте, может быть, вас немножечко мучает совесть? Совсем чуть-чуть. И все это вам кажется.

— Идите вы на хрен, тоже мне телевидение! Звонишь с реальной проблемой, просишь защитить от произвола властей, а тебе такую ерунду говорят. Я на вас заявление в милицию напишу за оскорбление моей суверенной личности!

Но это еще не наихудший вариант. Однажды в пути задержались кассеты с продолжением любимого нашими зрителями бразильского сериала. Казалось бы, ну посидят недельку люди без Хуаниты, не умрут. Но это была самая трудная неделя для канала. Телефоны не смолкали ни днем, ни ночью. Кучки людей собирались у здания канала и скандировали: «Верните Хуаниту! Свободу Хуаните!». Никакие объяснения не помогали. Народ требовал сериал здесь и сейчас! Какой-то особенно меткий фанат камнем выбил стекло в здании. Президент канала ходил в каске и бронежилете в сопровождении дюжины охранников.

Вечером я случайно взял телефонную трубку и услышал зловещий голос:

— Ну, ты, п@дрила телевизионная! Если не вернете Хуаниту, я сожгу весь ваш канал на хрен! Учти, я предупредил! Канистра с бензином уже куплена.

К счастью, на следующий день кассеты пришли, и канал возобновил показ сериала. Осада была снята.

Герои корпоратива

— Потрахаться хочешь? — Федя смотрел на меня безумными пьяными глазами.

Вот уже несколько часов шел корпоратив, где он поставил все мыслимые и немыслимые рекорды по употреблению водки и грязным танцам в нетрезвом виде. Даже полная шестидесятилетняя бухгалтерша не убереглась от его навязчивых массирующих движений тазом и руками.

— Неожиданный вопрос. Хочу. Но однополые контакты не приветствуются в нашей морально устойчивой стране. Поэтому я поеду к своей девушке.

— Короче, завали фонтан. Надо нам еще потусить. Там Веня насчет хаты договаривается, поедем на квартиру.

Федя неопределенно махнул рукой в зал, где, по его мнению, должен был находиться Венцеслав. Тот мирно спал в салате, не подозревая, что он в данный момент договаривается насчет хаты.

— Значит квартира уже почти есть, — я улыбнулся.

— Да, ты иди договаривайся насчет баб. У меня денег нет на всяких там путан. Уговаривай наших телок: Клару, Дашу, стажерку зови. Баб из аппаратной тоже. Обещай вино, шоколад и копченую колбасу. Что-то со столов стащи, что-то ты по пути купишь. А я стриптиз покажу, давно хотел. Гы-гы-гы!

— Погоди, давай определимся. Я организую женщин и продовольствие, Веня ищет квартиру, а ты чем займешься?

— Сейчас в туалет схожу и пойду искать самое необходимое — такси! Нам же надо до квартиры доехать и баб туда довезти! Это сейчас важней всего!

Надо ли говорить, что распутное продолжение банкета сорвалось. Федя уснул в туалете, и такси понадобилось не для легкомысленных кокеток, желавших увидеть искрометный стриптиз страстного Федора, а для транспортировки его бессознательного тела домой. Венцеслав через пару часов немного протрезвел, выбрался из салата и тоже отправился по месту жительства. Уже не было никакого смысла искать женщин и еду.

Позорище

Это был трудный день. День, который лучше забыть и делать вид, что его не было. Ибо, зная, что он был, дальше жить невозможно.

Возвращаюсь с очередной съемки в редакцию и застаю там странную картину. Федор, изящно вальсируя, кружит по редакции и поет песни. Время от времени он прерывается и пытается ловить воображаемых бабочек. Потом вновь срывается и с инфернальным хохотом и диким топотом начинает давить призрачных тараканов. Судя по безумному взгляду, он уже успел изрядно принять на грудь. Стоп! Он же должен был снимать рекламный сюжет для известного оператора мобильной связи!

Сотрудники канала смотрят на Федора и слушают рассказ оператора, сопровождавшего нашего редакционного алкоголика на съемках.

— Когда мы приехали, он трезвый был. А там фуршет с виски. Федя говорит, давай по одной — и начнем работать. И понеслось. Да что я рассказываю, я все на видео снимал.

Вставляем камеру в видеомагнитофон. В кадре Федор берет интервью у директора.

— Так вы говорите, что с вашей новой услугой можно дешево звонить по всему миру? — язык Феди делает такие пируэты, что с трудом можно понять, о чем он говорит.

— Да, — отвечает директор, — благодаря новейшим разработкам нашей компании, включающей в себя обновление программной базы и модернизацию серверного оборудования, нам удалось снизить…

— Да, погоди ты, директор! — Федор гневно обрывает руководителя компании.

Тот пялится на корреспондента, а его глаза при мигании громко издают характерный звук: «луп-луп». Но Федю эти обстоятельства никак не смущают.

— Директор, говори, блин, по-русски. Ну, послушай… Вот пришел строитель или водитель домой. Он устал. Он хочет кушать. Он снимает свои ботинки, носки вонючие. Жена ему борщ наливает. Вот он поел и сел телевизор посмотреть. И ты тут про серверное оборудование рассказываешь. Ну, фигня же получается. Строитель же не поймет ничего. Скажет, опять каких-то зажравшихся мудаков по телеку показывают. Директор, скажи, ты же не мудак?

Руководитель охренел еще больше. Но скандала он не хочет. С трудом изображает улыбку и отрицательно качает головой.

— А как надо сказать? — директор с трудом сдерживается, чтобы не стукнуть Федю.

— Погоди. Давай не расскажем, а покажем. Мы же телевидение, а не вот это, чмошники газетные, — Федя делает изящный реверанс в сторону коллег из печатных изданий. — Директор, вот у тебя есть друзья за границей?

— Есть.

— Звони! А потом покажешь мне свой баланс.

— Хорошо, — директор набирает номер.

— Куда звонишь? — спрашивает Федя.

— Другу в Лондон.

— Нехорошо в наше время там друзей иметь, непатриотично и, чего уж там, чревато, — между дела вставляет Федя.

Директор смущается, но продолжает звонить. В этот момент Федя выхватывает телефон.

— Это ФСБ! Мы знаем, где вы находитесь! Ха-ха-ха! Шутка. А ты правда в Лондоне сейчас? Серьезно? Прям в кэпитал оф Грейт Британ? Ну, молодец. А деньги где наворовал? Шучу, шучу. Ну, все, пока.

Далее камера застигает Федю в тот момент, когда он ущипнул за попу сотрудницу компании и с диковатым смехом убежал в мужской туалет. Видео прерывается.

Пауза. В редакцию входят санитары и аккуратно уводят Федора на улицу. В дверях появляется Белла и зовет меня в кабинет.

— Виктор, ты сам видел, что натворил Федор. Уму непостижимо! А ведь эта компания — крупный клиент нашего канала! Делай что хочешь, как хочешь отмазывайся, но сюжет должен выйти, и компания не должна разрывать с нами контракт. Обещаю все сделать в лучшем виде.

Так, первым делом, надо позвонить в компанию и объяснить, что теперь именно я буду с ними работать.

— Алло, это Анжела, пресс-секретарь компании? — нахожу нужную сотрудницу, которая с их стороны отвечает за сюжет.

— Да, добрый день!

— Меня зовут Виктор, — стараюсь сделать свой голос как можно более ангельским и дружелюбным. — Я заменяю Федора, он… это… заболел.

— Заболел? — Анжела взрывается и жжет в трубку напалмом. — Этот мерзавец был в стельку пьян! Он вел себя непристойно! Он ущипнул меня за попу! И… нашего директора! На глазах у американских партнеров! Это международный скандал! И этот, как его, харассмент! Мы засудим ваш канал… на хрен!

— Понимаете, это ведь тоже болезнь, — оправдываюсь я. — Я не про то, как он директора ущипнул, а про то, что он напился. Он обычно смирный, а тут такое. У вас, наверное, попа очень красивая, то есть фигура. Федор абы что щипать не станет. Извините за произошедшее. Давайте так: я прямо сейчас сделаю хороший сюжет о вашей компании и новой услуге. А вы не станете на нас обижаться и все объясните своему директору.

— Хорошо. Но если вы еще раз нас подведете, мы разрываем контракт!

— Заметано! Через два часа ждите текст на утверждение.

Пишу текст. Тревожно звонит обеспокоенный телефон. Трубку снимает молодой стажер.

— Народ, тут Федя звонит. Говорит, врачи хотят его убить.

— Нормально. А почему? Ради органов или для удовольствия? — шутят девушки.

— Я бы его тоже для удовольствия убила. Год обещал жениться, жил у меня в квартире, а в итоге кинул, — говорит бывшая возлюбленная Феди.

— Могут ради органов. Печень у него могучая. Я б себе такую пересадил. Она у него как подержанная «япошка»: вроде и километров немало отмотала, а еще столько же проедет, — ржет журналист из спортивной редакции.

— Да ладно, перестаньте. Федя по ходу «белочку» словил. Хорошо, что хоть за тараканами перестал гоняться, а то можно и голову об стену разбить в порыве охотничьего азарта, — комментируют многоопытные коллеги из программы о здоровье.

— А что Феде ответить? — спрашивает стажер.

— Скажи, что высылаем съемочную группу. Будем на скрытую камеру снимать, как его препарируют. Только пусть он не сопротивляется, а то сюжета про убийц в белых халатах не получится.

— Он послал меня в жопу. Говорит, будет прорываться к своим, — обиделся стажер.

Краем глаза вижу, что наш ведущий Аркадий пришел на работу на костылях. В редакции сразу начинает курсировать слух о том, что он неудачно упал с кровати.

Тем временем у меня все идет как по маслу. Клиентам текст понравился, мы с видеоинженером монтируем сюжет. Все готово. Я решаю пока не ехать домой, а посмотреть новости в эфирной.

Играет знакомая энергичная музыка, знаменующая начало вечернего выпуска новостей. На экране появляется Аркадий. А что с его взглядом? Он что, тоже пьян? Ребята, вы чего сговорились что ли?

— Здравствуйте, уважаемые зрители! Вот. Вы не ждали, а я появился. Главная новость сегодня: я мерзкая, эгоистичная сволочь.

Над каналом воцарилась могильная тишина. Эфирщики должны были моментально выключить Аркадия и пустить рекламу, но все сотрудники просто оцепенели от этого зрелища. Думаю, несколько миллионов наших зрителей тоже изрядно охренели от увиденного. Но это было только начало. И Аркадий тем временем продолжал.

— Меня бросила девушка, потому что я уехал из клуба с другой. Прости меня, я был пьян, прямо как сейчас. Я тебя люблю, а с той мымрой я просто потрахался в туалете.

Видимо, от переизбытка чувств и градусов Аркадий неожиданно упал на бок вместе с креслом. При этом из-под стола выпрыгнула его загипсованная нога. Выглядело это так, будто вместо человека новости теперь будет вести разжиревший гусь. Все сотрудники канала смотрели стеклянными глазами на происходящее, пораженные этой фантасмагорией. Из коридора раздался громогласный крик Беллы:

— Уходите на рекламу, вашу мать! Боже мой, кто-нибудь может сломать этому козлу еще одну ногу?

Занавес.

На следующее утро Белла устроила общее собрание.

— Господи, даже на сайте порнографии нет такой порнографии, какую устроили эти два козла. Аркадия мы увольняем. Федор остается на испытательный срок. Сама не знаю, почему, но ему такие корки всегда сходят с рук. Но это мелочи. Самое главное: про вчерашний инцидент все должны забыть. Кто бы вас ни спрашивал — такого никогда не было. И неважно, что это позорище видело несколько миллионов. Не было и все. Наверное, все люди каналы перепутали.

Молодость и нехорошие женщины

Молодость

У нас новый режим работы. Теперь каждый из сотрудников редакции должен раз в неделю дежурить ночью. Видимо, начальство считает, что все журналисты должны жить на работе. Утром пришел на работу, потом остался на ночь, а за это можешь на следующий день дома отдохнуть. Нормально придумали? Это не считая запланированных вечерних и ночных съемок, командировок и работы по выходным. Чувствую, скоро у меня с зарплаты за коммунальные услуги начнут удерживать за проживание в редакции. Но нет худа без добра. Ночью никто не звонит. Часа в три ночи можно аккуратно свалить с дежурства и на следующий день спокойно отдохнуть. У меня хотя бы появился выходной.

И вот наступает момент, когда возвращаться в отчий дом просто нет времени. Днем — работа, вечером — гулянка с друзьями или игра в компьютерном клубе, а ночь я провожу с девушкой. Появляюсь дома примерно пару раз в неделю, чтобы переодеться. Родителям рассказываю о завале на работе и длительных изматывающих командировках.

— Ты же был в Лондоне. А где сюжет? — спрашивает мама.

— Так секретная же съемка была. Снимали израильское посольство. Сама понимаешь для кого, — отвечаю с заговорщическим видом и показываю пальцем вверх.

Это я заранее отмазки придумал.

— А в Берлине, что делал? — спрашивает отец.

— А там мы рекламу снимали, — говорю.

— А что сувениры из Вашингтона не привез? — снова допытывают меня.

— Так командировочные же маленькие, да и вообще, сувениры сейчас везде китайские, — отбиваюсь я.

Понятно, что я ни в Лондоне, ни в Берлине, а тем более в Вашингтоне не был. И даже та знаменитая кругосветная командировка с Конюховым, когда я три месяца зависал у девушки в съемной квартире, — тоже обман. Странно, что я тогда вообще на полгода на Луну не улетел, где связь не ловит.

Мама вроде бы верит. Отец, естественно, нет, но вида не показывает. Такая она, мужская солидарность. Сам, поди, в молодости был еще тем путешественником и космонавтом.

Вот что такое двадцатилетние балбесы. Сутки работаем и занимаемся херней, спим пару часов и все начинаем сначала. Кушаем и пьем всякую гадость, ходим в злачные места, бегаем за женщинами… И все это называется «молодость».

Нехорошие женщины

Сегодня — день борьбы со СПИДом. А кто главные переносчики вредоносных бактерий и зловредных вирусов? Правильно, продажные женщины. Белла предложила сделать два сюжета по этой проблеме. Меня отправляют снимать шествие против проституции, организованное очередным провластным молодежным движением. Клара с оператором поехала на улицу, где обитают городские путаны, чтобы провести съемки с натуры. А чё не наоборот?

Без особого энтузиазма мы с оператором едем на место события. Обставлено все даже с некоторым размахом! Дорога перекрыта. Юные парни и девушки ходят с флагами и транспарантами, скандируя лозунг: «Мы против проституток!».

Подходим к главному активисту. Это молодой парень с холеной физиономией и в дорогом костюме.

— Мы с телевидения. Расскажите, чего вы требуете? Как вы планируете искоренять это зло?

Оператор уже наготове.

— Наше молодежное движение, — начинает активист заученными фразами, — выступает за демократические преобразования, инициированные президентом нашей страны. В частности, мы требуем категорического запрета проституции. В крайнем случае, мы требуем, чтобы проститутки работали легально и платили налоги и штрафы в бюджет.

— Спасибо, понятно. Очень здравая позиция.

Сами виновницы торжества тоже стоят неподалеку. Им некогда глупостями заниматься, работать надо. Нам, кстати, тоже. Идем с оператором к работницам коммерческого секса.

— Здравствуйте девушки! Видите, против вас протестуют?

— Видим, мля, всех клиентов сегодня распугали.

— Сочувствую. Ну, раз делать все равно нечего, дайте нам интервью.

— Ты что, обалдел? А если родственники увидят мой «экономический университет»? Деньги еще присылать перестанут.

— Да ладно, встаньте спиной, никто лица не увидит. Вам же надо свою точку зрения отстаивать, так сказать, проявлять гражданскую позицию. А то запретят вашу благородную профессию, будете до пенсии бесплатно работать. За идею.

— За идею я не могу. У меня и идей-то никаких нет. Я ж в университет так и не поступила. Ладно, давай скажу.

— Мы всегда готовы, — я даю отмашку оператору, — расскажите про свою женскую долю, горемычную. Как квартиру и шубу с нетрудовых доходов купили? Поехали!

Начинаем интервью. «Мамзель» говорит трагическим голосом, старательно подбирая слова.

— Это… я не могу сказать, как меня зовут. Мне 22 года. Сюда я прихожу, потому что мне надо кормить родителей-инвалидов и троих детей, кстати, тоже инвалидов.

— Вам, наверное, очень трудно приходится?

— Да, очень! Я ведь мать-одиночка. Мне здесь очень трудно приходится, денег еле хватает, чтобы прокормить мою семью, которая постоянно болеет. Если нас отсюда выгонят и не дадут работать, я не знаю, как буду жить.

— А клиенты обижают?

— Бывает. Часто убегают, не заплатив. Говорят, что завтра отдадут. А некоторые могут даже побить. Тяжело нам, обычным проституткам. Но мы любим свою работу. Как пилоты тоскуют без неба, так и мы не можем без… без… общения с людьми.

— Может быть, вы хотели бы работать легально, под защитой государства? Платить налоги? Носить с собой кассовый аппарат и выбивать фискальные чеки? Как вы смотрите на то, что в стране будет организовано государственное агентство по реализации продажной любви и управлению коммерческим сексом?

— Да пошел ты! То есть, мы негативно относимся к этой идее. На наш взгляд, она недостаточно проработана.

— Спасибо за интересное и честное интервью!

По возвращению на канал мы попали в эпицентр эмоционального взрыва Клары. Она только вернулась со съемок и возбужденно рассказывала подробности коллегам.

— Вы не представляете, что там происходит! Приезжает какой-нибудь вонючий дальнобойщик, и эти путаны за три копейки готовы сделать ему минет. Это кошмар и ужас!

Такие пламенные речи могут продолжаться по часу и более. И, конечно, они всем изрядно надоели. Сами представьте, каждый день это выслушивать.

— Начинается эпидемия гриппа! Это самая сильная вспышка! Сколько людей умрет! Ужас! Ужас! — кричит Клара в понедельник.

— В магазинах продают просроченную колбасу! Сколько людей отравится! Кошмар! Кошмар! — голосит Клара во вторник!

— Следующим летом будет аномальная жара! Сколько людей погибнет! Жуть! Жуть! — разоряется Клара в среду!

И так каждый день! Лишь иногда нас может спасти Федор.

— Клара, а ты стендап рядом с проститутками сделала? — спрашивает он.

— Нет, а что там интересного сделаешь? Дорога, машины.

— Ну как, — саркастически хихикает Федор, — надо было зрителям показать всю неприглядную сущность этого порочного явления. Так сказать, дать зрителям эффект присутствия. Ты же профессионал! Позвала бы вонючего дальнобойщика. Сама встала на корточки. Чмок-чмок-чмок, и такая, на камеру поворачиваешься и говоришь: «Вот так за три унизительных копейки придорожные женщины делают вонючим мужикам столь омерзительные вещи. Шампанским такое не запьешь!» Чмок-чмок-чмок.

Все свои слова Федор сопроводил довольно талантливой и экспрессивной пантомимой. Редакция взорвалась хохотом.

— Сволочь, — взвизгнула побагровевшая Клара и попыталась остро наточенными коготками вырвать Федору глаза или оторвать «колокольчики». Это было не первый раз. Федор молниеносным движением уклонился от ударов и в несколько натренированных прыжков покинул редакцию. В коридоре хлопнула дверь мужского туалета. Теперь его не достать. Через полчаса Клара успокоится, а Федор вернется слегка выпивший. У него в туалете заначка на случай таких ситуаций. Чтобы не скучать.

Зато мой сюжет пошел в эфир. Ну, а как вы хотели? Там же было молодежное движение, выступающее за демократические преобразования, инициированные президентом… и так далее. А вот история простой проститутки с тремя детьми в сюжет не попала. Сказали, что не может труженица коммерческого секса находиться в сюжете, где рассказывают о демократических преобразованиях, инициированных президентом.

Неудавшаяся сенсация

Небо затянулось тучами. Птицы престали петь. Самолеты облетают наш город стороной. Лев в зоопарке забился в угол и поскуливает, словно напуганный котенок. Бегемот нырнул в бассейн, голову не вынимает и дышит через соломинку. Люди говорят реже и тише, а так в основном молчат. Все подонки и мерзавцы спрятались под одеялами. Даже метеорит, который мчался из глубин космоса прямо на наш город, развернулся и от греха подальше трусливо спрятался в туманности Андромеды.

К нам в город приехал Жириновский.

Стоим с коллегами, коих собралось человек сорок, в аэропорту. Ждем громких разоблачений и сенсаций, драк с охранниками, избиения бомжей, ну, или хотя бы качественного скандала с матерщиной. Выходит Жириновский, нецензурный защитник русского народа. Ну, давай! Оператор Серега прильнул к объективу: сейчас такое начнется…

— Приветствую всех журналистов! Здесь мы будем снимать фильм об истории ЛДПР. Наша платформа зиждется на нескольких вещах: образование, культура и спорт. Спасибо! Очень жду всех на пресс-конференции.

Уходит в сопровождении охранников.

— Это что за хренотень была? Какого полового органа мы сюда приперлись? Чтобы услышать культура, бл@ть, и спорт? Где шоу, мать вашей партии едрить? — интеллигентно переговариваются между собой журналисты, обсуждая прошедшую встречу.

Ничего. Мы сенсацию не пропустим. Вперед! Будем следовать за ним, должен же он где-нибудь показать свое истинное лицо борца с подонками за права мерзавцев. Или наоборот? Неважно! Пусть хотя бы кошку бездомную пнет или урну перевернет. Тоже неплохо.

Ловим его возле школы.

— Дети — наше будущее. И для них наша партия подготовила платформу: образование, культура и спорт! Увидимся на вечерней пресс-конференции.

Снова уходит!

— Ититься сердце перестало, — снова журналисты в легком недоумении. — Это же просто п@здец какой-то! Да я их платформы программу шатал! Сколько можно, как долбодятлам, за ним мотаться с нулевым эффектом? Пни ты кошку, Фольфыч, жалко что ли! — культурные журналисты снова немного разочарованы.

Ничего. Вперед, товарищи! Женщины уже успели где-то достать розовые кофточки. Понятно, что это Киркорову ближе. Но вдруг сработает? Находим Жириновского на встрече с пенсионерами.

— Старость — это не конец жизни, это — ее золотая пора! Для пенсионеров мы подготовили платформу: образование, культура и спорт! До встречи на вечерней пресс-конференции!

И опять он нас покидает.

— Бл@ть! П@здец! А-а-а-а-а-а! — снова недоумевают интеллигентные и скромные рыцари пера и микрофона.

— Давайте я сам ему втащу! Только отвлеките охранников. А то столько времени зря потеряли, — тихонько предлагает пожилой сотрудник какой-то газеты.

Вечереет. У журналистов бренчат мобильные телефоны — это звонят из редакций. Все ждут сенсаций. А их нет… Едем в гостиницу на вечернюю пресс-конференцию. Ну, там-то он уже даст жару. Поди, тяпнет рюмашку перед встречей с журналистами.

— Образование, культура и спорт! Спорт, образование и культура! Культура, спорт и образование! — талдычит Жириновский, отвечая на все вопросы.

Не иначе как инопланетяне облучили и насильно вживили ген добра. В конце встречи политик даже пообещал подарить журналистам помещение под репортерский клуб.

— Вот же гад кучерявый! Весь день мы за этим пи… литиком ездим, а толку — ноль.

Поздно вечером в шоковом состоянии мы расползались по редакциям. День прошел напрасно, сенсация не случилась. Сюжеты и статьи вышли однообразными и вымученными. Зря потерянный день для всей отечественной журналистики нашего города.

И вот буквально через пару месяцев после визита в наш прекрасный город Жириновский устраивает эпохальное выступление под названием «Буш — сраный ковбой». Нет, ну что за человек? Не мог перед нами так выступить? Хоть бы подонками обозвал или стаканом кинул. Плюнул бы в бродячую собаку или набил морду таракану. А так… Даже обещанное помещение журналистам не подарил. Эх, политики!

Губы бегемота

В городской зоопарк привезли бегемота. Говорят, обменяли на десяток мартышек, которые под чутким руководством директора этой организации, расплодились в великом множестве. Едем снимать это общественно значимое для нашего города событие.

— Это эпохальное событие для всей нашей страны! Не побоюсь такого выражения! — руководитель зоопарка разоряется перед журналистами. — Благодаря моей героической работе и похвальному энтузиазму мартышек впервые в истории города… в нем появился бегемот. Так, кстати, за глаза называли бывшего директора зоопарка… хе-хе. Но он был не настоящим бегемотом, а просто толстяком и обжорой. Его, кстати, посадили за воровство продуктов питания, предназначенных для животных. Я еще понимаю, когда крадут мясо у львов, тигров и прочих волков. Там хотя бы говядина и свинина. Но вот расхищать сено у коз и пшено у попугаев, это перебор. Ну да ладно. Давайте вернемся к нашим баранам, то есть бегемотам. Прошу познакомиться — новый житель городского зоопарка по имени Пирожок.

Операторы переводят камеры на животное. Ну что ж… Бегемот как бегемот. Сидит по морду в воде, пялится на нас своими свинячьими глазенками. Оператор снимает его на камеру, а я просто стою и жду, когда он закончит. Хорошая у меня все-таки работа… Кто-то сейчас ведет в небе воздушный лайнер, кто-то добывает золото, кто-то учит детей. А я? Просто смотрю на бегемота. Знаете, а ведь если долго смотреть на бегемота, то рано или поздно он начнет смотреть на тебя. Не то чтобы нам обоим это нравится, но больше все равно заняться нечем. Конечно, я не просто так на него смотрю. К вечерним новостям я сделаю забавный сюжет, он улучшит людям настроение. Но это потом. А пока мы просто глазеем друг на друга.

Бегемоту надоело на меня пялиться, и он решил зевнуть, обнажив свой огромный рот.

— Миш, вот бы такими губами коньячку хлебнуть, ха-ха-ха, — это я так «петрсояню».

Но есть какая-то небесная кара за плоские шутки…

В этот вечер наша сотрудница Диана отмечает день рождения. Зовет своих подружек, друга Вовчика, меня, оператора Мишку и малоизвестного нам охранника Семена. Сидим на летней площадке, выпиваем, смеемся. Тут Семен уходит в туалет. Приходит. Ну, да, все логично. Мне тоже приспичило. Ушел. Возвращаюсь. За столом никого нет. Вообще никого. Недопитый алкоголь и недоеденные салаты присутствуют. Даже женские сумочки лежат. Но никого, с кем я пять минут назад сидел, нет.

Мозг успел даже нарисовать картину о том, как лангольеры, известные по книге писателя Кинга, съели всех людей в городе кроме тех, кто был в туалете. Выжили одни зассанцы и засранцы. Теперь это наша планета! Ох, что мы с ней сделаем…

— Пошел на хер!

Внезапно слышу крики и возню за углом здания. Видимо, лангольеры кого-то еще доедают. Но кто же матерится? Сами гурманы или их недоеденные блюда? Вернуться в безопасный туалет будет самым верным решением. Однако в лучших традициях фильмов ужасов любопытство героя перевешивает разумные доводы. Иду на звуки, поворачиваю за угол — и что же я вижу? Штук восемь гопников, под звуки вопящих дам, метелят Мишку. Не раздумывая, бросаюсь на помощь другу. Пока бегу, начинаю понимать, что, скорей всего, меня сейчас тоже будут бить ввосьмером. Но друзей бросать нехорошо. В общем, безумству храбрых…

По дороге замечаю в стороне Вовку. Он стоит, смотрит в сторону и совсем не торопится помогать Мишке. Странно. Еще бы, как Керенский, женское платье надел. Трус. Только потом я узнал, что Вовка стоял не просто так, а пытался вспомнить свое имя после жесткого удара об забор.

А я все бегу! Не то, чтобы как-то особенно далеко бежать, просто от стресса время замедлилось. Бл@, как же страшно-о-о-о! Маманя! С боевым кличем, больше похожим на предсмертный плач гиены, врезаюсь в толпу. Распихиваю гопоту, выдираю Мишку из их цепких лап. Внезапно вижу, как гопники сильными ударами валят Вовчика с ног. Он падает в канаву. Бросаюсь ему на помощь. Кое-как вытаскиваю. Подбегает слегка очухавшийся Мишка, но его сбивают на землю. Понимаю, что в нашем немощном воинстве я остался единственным боеспособным подразделением. А где, мать его, Семен?

Закрывая своим телом друзей, встаю перед восьмикратно превышающими меня по численности гопниками. Пипец. Приехали. Мало того, если сейчас изобьют меня, то и друзей защитить я уже не смогу. Может, попробовать мирные переговоры?

— Здравствуйте, благородные мужи! Что за причины вызвали этот неприятный инцидент? Мы призываем стороны конфликта к немедленному прекращению огня, — я развожу руки, аки проповедник, в знак примирения.

Кажется, вражеская армия вступать в переговоры не намерена. Сразу два кулака и одна нога впиваются мне в лицо.

— Ах, вот вы как, — я вскидываю руки для нанесения ответных смертельных ударов по врагам.

Не тут-то было. Поднять руки я просто не успеваю. Еще три кулака и две ноги лишают меня на мгновение сознания и валят на асфальт. Но сзади-то друзья! Меня ловит Мишка и ставит обратно на ноги. Я, конечно, его понимаю, он не хотел, чтобы я головой упал на асфальт, но вот ставить меня обратно тоже была неудачная идея. Положил бы где-нибудь рядышком, чтобы я никому не мешал. Бум, бах, бум! Неопределенное количество рук и ног отправляет меня в очередной нокаут. И снова Мишка ставит меня обратно. И снова. И снова. Миша, да ёклмн, хватит уже! Положи ты меня в сторонке! Внезапно гопники остановили избиение. Может, просто устали? Нет, мимо проходили люди. Сейчас продолжат.

Вижу стражей порядка. Гопота убегает. В процессе я узнаю подробности. Оказывается, гопников спровоцировал неудачной шуткой малоизвестный Семен, но после первых ударов он просто сбежал. А хулиганы начали месить Вовку и Мишку. И никаких фантастических лангольеров — стандартные отечественные гопотальеры.

Блин, как-то так получилось, что практически все удары мне пришлись по морде. Да-да, в рот мне ноги и руки, отчего губы страшно распухли, как у бегемота. С горьким смехом вспоминаю утреннюю фразу. Что это было? Совпадение или вселенское возмездие за плоскую шутку? Если наказание, то зачем же так строго? Мои слова же никто не слышал кроме Мишки, бегемота и строгой Вселенной.

Легкие деньги и тяжелые последствия

Короче, в эту историю я сам не был вовлечен, но восстановил события по рассказам ее участников, слухмейкеров, сплетников и прочих злоязычников. Началось все с того, что Анне, заместителю главреда, позвонил один ее знакомый.

— Аня, привет! Ты все так же на канале работаешь? Тут у меня один дружок есть, ему помощь по твоей части нужна. За вознаграждение, конечно. Хорошо. Я дам твой телефон.

Через час позвонил тот самый «дружок». Говорил он приятным ласковым голосом.

— Анна, добрый день! Меня зовут Иван Петрович Белых. Я звоню от вашего знакомого. Да, он предупредил вас. Смотрите, такая проблемка. В девяностые годы мы с партнером Петром Ивановичем Черных открыли строительную компанию. Но партнер оказался еще тем ворюгой. Я хочу выпереть его из фирмы и лишить доли. Да, за его омерзительные действия! Он, конечно, будет против. Все-таки у нас — большие обороты, и он не хочет лишаться такого жирного пирога. В общем, скоро начнется суд, и мне нужно, чтобы на телевидении прошел сюжет, так сказать, с моей точкой зрения. Я заплачу. Три тысячи долларов хватит? Хорошо. Сегодня мой человек вам завезет необходимую сумму.

Анна была довольна. Можно было бы отправить клиента в рекламный отдел, и он официально заказал бы сюжет. Но тогда эти деньги заработает канал, а Анне не достанется ничего, кроме ежемесячной зарплаты. А тут подвернулся удачный случай — можно снять три тысячи на ровном месте! Оставалось только найти подходящего журналиста. Ее выбор пал на Никиту — молодого, исполнительного, но не самого смышленого в нашем коллективе. Она решила не делиться с ним деньгами, а сыграть втемную.

— Значит так, Никита. Для тебя есть задание. Мне звонил человек, его зовут Иван Петрович Белых. У него большая компания совместно с партнером — неким Петром Ивановичем Черных. Так вот, этот Черных оказался жутким вором. И Белых хочет выгнать его из компании, иначе тот разорит фирму. Я посмотрела бумаги, все изучила и могу утверждать, что Белых, безусловно, прав, и закон на его стороне. Скоро будет суд. И я считаю, что надо отстоять справедливость. Езжай к этому Белых и возьми интервью. Но не забудь, что для соблюдения баланса нужно взять комментарий его партнера — Петра Ивановича Черных. Прикольно, да? Белых, Черных. В общем, езжай и во всем там разберись.

Никита, довольный таким ответственным заданием, взял оператора, машину и поехал снимать сюжет. Сначала он поехал, естественно, к Белых. Тот встретил журналиста в белоснежном костюме.

— Никита, я сейчас не могу показать свои документы, но я тебя уверяю, что моя позиция абсолютно непробиваемая. Судья уже в курсе дела и обещает помочь, понимаешь? Надо только сюжет сделать в мою поддержку. Давай, я тебе наговорю комментарий. Кхе-кхе. Камеру включили, записываете? Поехали. Значит, Петр Иванович Черных — это мошенник и негодяй. Много лет он обворовывает нашу общую компанию и в итоге может довести ее до банкротства. Он тратит миллионы на продажных женщин! Я сам лично в бане сделал снимки, где он сидит в окружении голых девиц! То, что наша фирма ежегодно растет — исключительно моя заслуга. Что называется, не благодаря, а вопреки. Еще я хочу привлечь инвесторов, чтобы создать больше рабочих мест. Именно поэтому, чтобы сотни сотрудников не остались без работы, мне… нам, всему нашему коллективу и государству нужно избавить компанию от Черных. Готово? Ну, хорошо. Ладно, всем пока. У меня много работы.

Теперь Никите нужно было встретится с Черных и записать его комментарий. Внутренне он был на стороне Белых (тем более после рекомендаций Анны), а интервью считал просто формальностью. Второй бизнесмен встретил журналиста в иссиня-черном смокинге. Интервью началось.

— Обвинения Белых смехотворны! Он не просто мошенник и негодяй! Он — рейдер! Он хочет лишить меня моей доли. А между тем, компанию мы поднимали вместе. Я даже больше него сделал. Все девяностые годы сколько я взяток чиновникам дал! Очень много! А сейчас он хочет отобрать мою долю и продать фирму враждебным немецким инвесторам. А уж они, будьте уверены, точно сократят половину сотрудников, которые, прошу заметить, являются гражданами союзных нам государств! А сам этот Белых уедет в страну НАТО. А еще у меня семеро детей. А этот Белых распространяет слухи, что я спустил миллион на проституток! Ну как так можно? Где он видел таких дорогих проституток? Если только в его Куршевелях и Баден-Баденах, куда он там уезжает! Вот так про него и расскажите! Проститутками он меня укоряет. Блин, вместе же ходили, только я не додумался его там сфоткать, а он, сволочь такая, додумался. Надеюсь, что наш патриотичный суд встанет на мою сторону!

Никита призадумался. Кто же из них говорит правду? Черных заметил растерянный взгляд журналиста.

— Никита, как же вам этот Белых голову запудрил! А я же вижу, что вы хотите докопаться до правды.

— Да, хочу.

— Я сразу понял, что вы честный журналист. Давайте я вам денег дам. Три тысячи долларов. Напишите правду про меня. Как этот Белых хочет отобрать компанию и оставить кормильца бл@дей, то есть детей, без средств к существованию. Это же несправедливо! Ну, вот возьмите. Даю вам просто так. Молю, защитите страну от немчуры, помогите нам, честным отечественным предпринимателям. Вы сделаете доброе дело и заодно заработаете — это ли не прекрасно?

— Можно я выйду покурить, пять минут?

— Конечно, жду. И деньги ждут. С нетерпением…

Никита был в замешательстве. Деньги для областного центра начала нулевых были большие. Молодой журналист никогда в жизни такого бабла в руках не держал. Но как быть с заданием? «Анна сказала, что Белых во всем прав. Но потом добавила, чтобы я разобрался в ситуации. Все верно. Я разобрался, и Белых оказался вруном…» Никита вернулся в кабинет Черных.

— Хорошо, я защитю страну! Давайте деньги!

— Вы — прекраснейший и честнейший человек! Хотите на выходных сходить со мной в баню?

Никита вернулся в редакцию. Его встретила Анна.

— Ну как, все в порядке?

— Конечно, все в лучшем виде.

— Хорошо, делай сюжет к вечернему выпуску.

Как ответственный исполнитель Анна должна была проверить текст Никиты. Но деньги, что называется, уже жгли ее округлую ляжку. Она решила отпроситься у Беллы и отправиться в торговый центр, чтобы заняться там лютым шоппингом, какого у нее никогда не было. А потом договорилась пойти с подругами в ночной клуб. А там, если повезет, можно будет снять себе какого-нибудь мужичка. Она с трудом дождалась, когда Никита напишет текст и быстро его прочитала, всеми мыслями витая то в модных бутиках, то в объятиях красивого мачо. Как же не хотелось вникать в смысл заунывных строк этой производственной драмы! Белых, Черных, компания, документы…

Анна элементарно перепутала созвучные фамилии и дала добро на монтаж сюжета. Когда материал появился на экранах, она как раз примеряла дорогое красивое белье в бутике. Совсем невовремя зазвонил телефон. Оттуда раздался уже совсем неприятный и неласковый голос.

— Анна, вы там совсем охренели? Это Иван Петрович Белых! Я еще раз спрашиваю! Ты охренела? Ты меня кинуть хочешь? Я дал тебе деньги, чтобы ты поддержала мою сторону, а ты состряпала сюжет в пользу Черных. Он, значит, у нас — жертва, а я — прихвостень НАТО и мирового империализма. Слушай, швабра телевизионная! Или возвращай деньги с процентами, или переделывай сюжет. Решай вопрос!

— Иван Петрович, это журналист все испортил, — жалко мяукала в ответ Анна, — я прямо сейчас вернусь на канал, и переделаю весь сюжет. Завтра он выйдет! Я перед выходом его с вами согласую. Простите, только не забирайте деньги. Я уже половину потратила. Я все исправлю.

— Очень надеюсь, — зло бросил Белых и отключился.

Первоначальный шок прошел. Анна была в ярости. Этот дебильный Никита все испортил. Но публично выяснять с ним отношения не стоило, иначе вскроется ее маленькая халтурка. А за такое начальство погонит в шею — оно тоже жадное и не любит, когда денежки проплывают мимо рекламного отдела и кассы. Теперь нужно все исправить, а с Никитой как-нибудь в другой раз сочтемся.

Анна отменила все свои гулянки — настроение было уже «не торт». Ближе к десяти вечера она вернулась на работу. В редакции никого не было. Анна нашла в шкафчике Никиты кассеты с исходными интервью, переписала текст. Затем сама озвучила и смонтировала новый сюжет в пользу Белых.

Утром следующего дня она приехала с кассетой в его офис и показала получившийся материал.

— Вот, можете же, когда захотите. Почему же сразу не сделали, как я просил?

— Иван Петрович, я не посвящала Никиту в наши с вами соглашения. Я думаю, что этот Черных заморочил голову журналисту.

— А, пожадничала, не захотела с пареньком делиться, — Белых довольно ржал, — а почему сама не проследила?

— Не знаю, так получилась. Я болела вчера. Можно я деньги оставлю?

— Ладно. Оставь деньги себе. Но я тебя не прощаю, косяк надо отработать. Следующий сюжет по ходу судебного процесса сделаешь бесплатно. Или хочешь по-другому отработать?

— Не хочу по-другому. Я сюжет сделаю, — промямлила Анна. — Можно, я поеду?

— Давай. Шлепай отсюда.

Уже в редакции Анна наплела Белле, что по сюжету вскрылась новая информация, и поэтому нужно было срочно переделать. Не преминула она и вставить палку в колесо Никитиной карьеры.

— Белла, ты заметила, что этот Никита вообще не тянет работу. Какой-то он тупой. Наверное, долго не задержится. Такие тексты никудышные.

— Да, он слабоват пока, но, думаю, со временем научится.

— Ну, не знаю. Я бы от него избавилась. На фиг время тратить. Лучше еще толковых ребят поискать. Подумай.

— Хорошо. Не знала, что ты им настолько серьезно недовольна, — Белла немного смутилась и пошла по своим делам.

Анна оставила кассету в аппаратной и стала ждать вечерних новостей. Никита, кстати, не знал о всех телодвижениях Анны. Второй вечер подряд он на радостях отрывался в ночных клубах. Никита не услышал десяти звонков от Черных, который неожиданно увидел новый сюжет. Бизнесмен был в ярости. В новом материале (несмотря на уплаченные деньги!) тщательно очерняли Черных и вовсю обеляли Белых, простите за тавтологию. Петру Ивановичу было обидно за то, что его банально кинули. Сначала Никита взял деньги и действительно сделал сюжет в его пользу. А уже на следующий день выходит новый материал, где Черных просто смешивают с дерьмом, а теперь еще и журналист трубку не берет. Не иначе Белых подсуетился! Ну держитесь, сволочи!

На следующее утро Черных с двумя дюжими секьюрити заявился на канал. Он махал руками, толкал охранника и пронзительно орал.

— Где ваш долбаный Никита! Он у меня деньги взял! А теперь еще и ложный сюжет про меня сделал! Подонки продажные! Да я на вас в прокуратуру, налоговую и СЭС напишу! В суд подам!

Естественно, такой балаган не мог оказаться незамеченным. Директор канала Яков Моисеевич пригласил бизнесмена сесть за стол переговоров, дабы узнать истину. И вот клубочек начал разматываться. Сначала очной ставке подвергся Никита, потом Анна. Затем пенделей получила Белла за то, что «развела в редакции бардак». Картина в целом прояснилась. Яков Моисеевич слегка охренел. Нет, тайком оплаченными сюжетами никого не удивишь, продажных засранцев хватает в любой профессии. Но таких историй с двойными «барашками в бумажках» и последующими жалобами от взяткодателей отечественная журналистика еще не видела. А, может, и видела, фиг ее знает.

В итоге Белых и Черных раздувать скандал не стали, им перед судебным процессом не нужны были такие истории в портфолио. А Анна и Никита отправились искать другую работу. Ничего не поделаешь, на скользкой дорожке — берегите ножки.

Группа «Чайф»

— Витька, группа «Чайф» приехала! Сегодня будет концерт! Нам обязательно нужно снять про них сюжет! Ну, и заодно бесплатно сходить на выступление, — заговорщицки шепчет оператор Миша.

— Я не особенный их фанат. Но если ты так хочешь, давай я попробую утвердить.

— К нам в город и так звезды нечасто приезжают. А тут целые «чайфы». Чухайся быстрее!

— Ладно, ладно!

Выясняется, что группа не только дает концерт, но и устраивает пресс-конференцию. Я быстро утверждаю тему у главреда и через некоторое время мы уже едем на встречу к рок-звездам.

— Ты себе не представляешь, какие они классные ребята! Они уже приезжали к нам два года назад. После концерта мы компанией сидели в ресторане. И тут зашли «чайфы». Мы не стали им мешать — просто через официанта угостили пивом. Что ты думаешь? Они позвали нас к себе, и мы проболтали с ними целый вечер. Представляешь, как круто!

Итак, мы приехали на пресс-конференцию, предваряющую концерт. В зале собралось около тридцати представителей СМИ — корреспондентов и операторов.

— Уважаемые журналисты, представляю вам наших гостей: Владимир Шахрин и Владимир Бегунов — солист и гитарист группы «Чайф». Можете задавать вопросы.

(Далее идут задокументированные мною шутки от музыкантов).

Журналисты начинают задавать вопросы. Еще задолго до появления Дудя представители прессы (кто бы мог подумать!) уже умели спрашивать о том, сколько зарабатывают музыканты и какие получают подарки.

— А сколько вам платят за выступление?

— Какой мы получим гонорар за сегодняшние выступление — сказать не могу. Но вот однажды поклонники подарили нам коня. Не знаю, зачем он нам, но вот была такая история. У вас тоже серьезные пацаны есть, с положением. Вполне рассчитываем на два джипа, может, даже подержанные несколько месяцев, — смеется Бегунов.

— А вы не боитесь, что на ваших дочках женятся по расчету?

— Вы меня извините, но в чем пафос быть зятем Шахрина? У меня ни одной нефтяной вышечки, ни пивного заводика. Единственное, чем я могу помочь зятю — это пройти техосмотр без очереди. Ну, для кого-то это тоже хорошая выгода, но не настолько, чтобы сразу жениться.

— Скажите, а вы ощущаете себя звездами?

— Конечно! Каждый вечер я сижу на унитазе в позе лотоса и думаю, какая же все-таки я офигительная мега-знаменитость! — иронизирует Бегунов. — А потом иду к жене и сообщаю, что этой ночью ее брачное ложе посетит настоящая звезда. Народ, ну сами подумайте головой, зачем такие вопросы задаете? Мы — обычные нормальные люди.

— А вы знаете, с моим другом случилась такая история, — говорит молодая журналистка. — Два года назад он сломал обе ноги. И вы как раз приехали с гастролями. Так вот, его привезли на концерт на коляске, а ушел он на своих ногах. Как вы думаете, ваша музыка исцеляет?

— Ну что вы такое говорите, ёлы-палы, — Бегунов делает покерфейс.

— А мне нравится, — толкает его Шахрин и смеется, — заряжаем банки и крэмы! Лечим от алкоголизма, табакокурения и прочих недугов. Приворот, отворот, проворот.

— А как вы находите вдохновение?

— Ну, как-то вдохновляемся, — отвечает Шахрин, — даже не знаю. Без вдохновения нет смысла выходить на сцену, иначе это будет пустое дерганье струн. Мы, к счастью, никогда не уходили со сцены под топот собственных копыт, всегда люди провожают нас аплодисментами и, значит, наше вдохновение с нами.

«Чайфы» своей простотой и юмором настолько понравились журналистам, что мы долго не хотели их отпускать. Очень хотелось продолжить общение. Сразу после встречи я купил билеты на их выступление для себя и своей девушки. Это был наш первый и самый романтичный совместный поход на концерт. «Чайф» действительно играл потрясающе. И я почти поверил в историю про парня, которого привезли на концерт на коляске, а домой он вернулся вприпрыжку!

Субботние обязанности

Утро. Суббота. Редакция. Сидим, дурачимся с Федором. Он манерно закинул ногу за ногу и вставил себе в глаз пробку от пива на манер монокля.

— Вот, Витторио, в понедельник зарплату дадут, — говорит мне Федя, — и превратитесь вы все из голодных талантов в сытые бездарности.

— Действительно, Теодор, — отвечаю я, — существует распространенный предрассудок по поводу негативного влияния значительных финансовых ассигнований на размеры гениальности. Однако, насколько я знаю, вы от зарплаты не отказывались, а, соответственно, будете деградировать синхронно вместе с родным коллективом. Се ля ви, так сказать.

— Отнюдь, Витторио! Практически все вы, жалкие ремесленники, потратите деньги на банальные продукты питания и шмотки. А я предпочитаю приобретать благородные напитки. С такой диетой сытым и бездарным не станешь.

— Туше! Вы меня просто пригвоздили, Теодор! Кстати, а вам не кажется, что ваша оригинальная диета, состоящая из жидких калорий, в перспективе доведет вас до цугундера?

— Ах, Витторио, все по-настоящему талантливые люди — хоть немного, но алкоголики. Я, например, вечером долго не могу уснуть. Так я мастерю «ёршика» и выпиваю. Глубокий сон обеспечен. Отличный рецепт, меня ему в аду черти научили, между жизнями.

— Теодор, простите за амикошонство, но масштабы вашей пагубной привычки выходят далеко за пределы вашего гения. Я хотел сказать, что вы так пьете, как будто у вас писательских талантов — на вагон Достоевских и тележку Гоголей с Гегелями. А между тем редкий зритель не уснет, посмотрев половину вашего сюжета.

— Заблуждаетесь, Витторио. Дело в том, что в таких тонких материях, как телевизионное искусство, вы разбираетесь не более, чем навозный жук в пирожных. Сами тоже не без греха. Давеча мне один небезызвестный оператор рассказывал, как вы в хмельном виде записывали стендап. Ходят упорные слухи, что фразу «тектонические пласты» вы смогли выговорить с восемнадцатого раза. Витторио, я был о вас лучшего мнения!

— А я, Теодор, напротив, в вас никогда не сомневался — сразу знал, какой вы неприятный субъект на самом деле. Так вот, ваши источники бесцеремонно лгут! Это была девятнадцатая попытка. Я считал.

— Вот! А я в подобных состояниях легко начитал бы любой текст. Поэтому не вам меня судить, сударь! В плане журналистики вы — невежа, посредственность, кустарь и блузник. Вот и живите с этим.

— А вот это уже оскорбление, Теодор. От лица всего прогрессивного человечества я заявляю вам, сударь, свой категорический протест!

— Посмотрите, кто-то мальчика обидел! Малыш, скажи, кто это сделал? У меня старший брат — зануда. Я его позову, и он твоего обидчика «зазанудит»!

— Ах вот ты какой! Как почетный представитель творческой молодежи Европы, интеллигенции нашего города и банды своего района заявляю: я больше не стану носить вам фуфырики!

— Бездушный человек! Как вы можете бросить человека в минуты печали, грусти и похмелья? Хорошо, я приношу свои извинения и предлагаю сохранить статус-кво.

— Ничего не имею против.

— Витторио, а вот сам посмотри, разве бывают журналисты-трезвенники? Это же какой-то нонсенс, ошибка эволюции, тупиковая ветвь развития. У нас даже на программе про здоровье все поголовно курят и пьют. А корреспонденты спортивной редакции быстрее всех бегают в комок за бутылкой. А ты видел, какой климат в кабинете ведущего прогноза погоды? Там всегда плюс сорок, обильные осадки, переходящие в возлияния и густой туман от папироски. Кстати, недавно мне подарили отличный армянский коньяк. Я вдохнул его аромат и сразу в голове возникли образы могучих гор и журчащих горных рек. Я буквально почувствовал тепло кавказского солнца и услышал тихий шелест виноградной лозы. А вот у тебя, Витторио, какие ассоциации с коньяком?

— Ну, эээ….

— Понятно, молодой еще. Опыта и поэзии в тебе нет. Что ты в журналистике делаешь — ума не приложу, — Федор разочарованно смерил меня взглядом и обратился к зашедшему в редакцию видеоинженеру. — Михалыч, вот ты — человек, видавший виды. Какие у тебя ассоциации с коньяком?

— Капельница, завершающая запой и медсестра Лариска, — без запинки ответил Михалыч.

— Вот! Смотри, Витторио! Жалкий ты подмастерье! Три слова! А какая в них история, жизнь, страсть, катарсис, драма наконец! А ты мнешься как институтка! Ладно, что просто так сидеть и мечтать? Пойдем хотя бы пивка купим?

— Не имею возражений, Теодор!

— Так, господа, а вы куда собрались? — в редакцию зашла Белла.

Федор вздрогнул.

— Воздухом вышли подышать. Пока все равно работы нет.

— Уже есть. В местной колонии пройдет первый в нашей области женский конкурс красоты. Милицейское начальство попросило осветить. Кто из вас поедет?

Федор сразу отказался.

— Я привык встречаться с женщинами в естественных условиях обитания. В полях там, в лугах, в ресторанах или на дискотеках. А в тюрьме — нет. Вы же знаете, я — человек романтический. Я там обязательно несчастно влюблюсь. И потом буду общаться по переписке, возить передачи, мучиться, страдать и ждать УДО. А она потом выйдет и меня ограбит. Нет, не поеду. Вон, Витю отправьте.

Ну, Федя… Вывернулся. Делать нечего, собираемся с оператором в дорогу. Поехали. Водитель включил шансон, от которого стало как-то грустно. Поезда, мусора, мама, детство, кобура. Как, интересно, у них это получается? Сначала воруют, грабят и даже убивают, а потом поют жалостливые песни про маму, свободу и весну. Может быть, об этих вещах надо вспоминать до того, как совершишь преступление? Разве нет?

Приехали в колонию, охрана пустила на территорию. Ух ты, а девчонки нормальные такие! И не скажешь, что у многих статьи довольно серьезные. Сами себе костюмы пошили, номера придумали. Оператор снимает видео, я беру интервью — работаем. Тут звонит моя девушка. Мы с ней к тому времени встречались всего пару месяцев, поэтому она еще не привыкла к моим неожиданным перемещениям.

— Привет, тигренок, как дела?

— Привет, котенок, хорошо.

— А ты где?

— В тюрьме, — отвечаю я совершенно честно.

— Что⁈ В какой тюрьме?

— В женской.

— Так! Что происходит?

— Конкурс красоты происходит. Да не простой, а первый в нашей области!

— Витя, вы там опять с Федей первую субботу на неделе отмечали? Какая тюрьма? Какой конкурс красоты? Может быть, ты там уже в конкурсе купальников победил? Очень сомневаюсь. Витя, ну нельзя же пьянствовать прямо с утра!

— Да погоди ты! Трезвый я! Работаю. В местной женской колонии организовали конкурс красоты. Я приехал сюжет снимать. И не вздумай ревновать, мне никто здесь не нравится. Есть, конечно, симпатичные девушки, но у меня с ними слишком разные взгляды на Уголовный кодекс — вряд ли сойдемся характерами.

— Балбес вы, Виктор.

— С этим сложно поспорить. Может быть, вечером куда-нибудь сходим?

— Давай! Только не в компьютерный клуб с твоими друганами. Я хочу провести время культурно. В компании своих подружек.

— Бл@… Хорошо, говорю. Очень люблю проводить время с твоими подружками — шлюшками… Плюшками, плюшками будем баловаться, ха-ха, как в мультике. Да, вечером я за тобой заеду.

Да нет, подружки у моей девушки хорошие. Они, как вместе встретятся, так и щебечут три часа. Только им не мешай. Проблема — это их парни. С ними я не могу найти общий язык…

Парень первый — Илья. Чтобы решить жилищный вопрос, они с девушкой решили переехать жить в старый домик, оставшийся от дедушки. Фактически халупу пришлось снести и строить дом заново. И вот теперь парень подруги часами рассказывает об особенностях ремонта, ценах на стройматериалы и о том, как невыносимо заниматься любовью на листах пенопласта.

— А они как швыркнут между собой! У меня аж нёбо зачесалось, и все упало… До сих пор неприятно. Теперь только на кирпичах. Или вот на днях ламинат обещали привезти — попробуем.

Парень второй — Виталик. Этот помешан на фэнтези, эзотерике, веганстве и прочей экзотике. Мужику почти тридцать лет. Наестся своей морковки и начинает:

— А вы когда-нибудь задумывались, почему магия вуду не действует на православных? А вы знаете, что ни в одной книжке нет тараканов-зомби? Я, конечно, не говорю, что землю держат слоны и черепаха, но то, что она может оказаться плоской — вполне вероятно. Вот я женюсь, и мой ребенок тоже будет веганом. И собака. И кошка. Нет, лучше собаку не заводить, а то она съест кошку, а это крайне нездоровое питание для пёсика.

Парень третий — Эдик. Этот просто невероятный жмот.

— Как невовремя заболела мама. Мне пришлось снять деньги с депозита раньше времени. Вот и потерял я целую тысячу. А мог бы заработать. Эх, невовремя, потерпеть не могла…

Парень четвертой подруги — Василий. Он, как бы это мягче сказать… Стоп, это не Василий. А кто?

— Привет, меня зовут Серега! Я — новый парень Натахи. Будем знакомы. Чё, как житуха, братва? Я недавно откинулся. Да ладно, не напрягайтесь — мелкое хулиганство. Была у меня еще и кража, но это по малолетке. А вообще я хочу водилой поработать. Натаха обещала пристроить к себе на работу. Короче, накатим?

Ну вот, хоть один живой человек, и истории интересные. Встретишь такого — и просто как в хорошем сериале окунаешься в какой-то неизведанный мир. Малолетка, пацаны, фраера, движняки, вертухаи — романтика! Как журналист я пытаюсь вникнуть в эти рассказы, но потом алкоголь, который ускользнул утром, догоняет меня. Где-то в стороне хнычет Илья — проклинает ремонт, половую жизнь на пенопласте и цены на кирпичи. Виталик яростно доказывает Сереге, что городская стража Минас Тирита — это никакие не мусора, а кольцо Всевластия все-таки правильней было бросить в вулкан, а не заложить в ломбарде. И только стабильный Эдик сокрушается по поводу наших заказов, подходит ко всем по очереди и доказывает, что выпил меньше всех.

Я же радостно машу добрым пилотам, которые прилетели ко мне на своих веселых вертолетах. А когда мы едем с любимой домой, чтобы не стошнило, я, словно собака, игриво высовываю голову в окно и долго-долго икаю. В машине играет песня Данко «Московская ночь». И хотя мы не летим, а, скорее, ползем в пробке, да и улица Строителей нашего города совсем не похожа на московское Садовое кольцо, мне все равно хорошо. Завтра — воскресенье! На работу только к обеду.

Короткие истории

Видоизмененный анекдот

Все знают, как устроен стандартный выпуск новостей: сначала общий блок (сюжеты о политике, экономике и социалке), а уже ближе к концу идет рассказ о событиях спорта.

Мы работали примерно так. Обычно в первую половину дня журналисты из новостной и спортивной редакций ездили на съемки, кодировали материалы, сливали видео на сервер, писали тексты и сдавали их на проверку своим главным редакторам. Те, в свою очередь, уточняли информацию и вносили необходимые правки. Затем распечатанные листки с уже утвержденными текстами отдавали журналистам. Далее мы шли в монтажки к видеоинженерам, где вместе создавали свои телевизионные «нетленки».

Как-то так получалось, что ближе к выпуску новостей к видеоинженерам выстраивались небольшие очереди. Но был один нюанс. Так как общий блок шел раньше спортивного и вообще считался важней (это не я придумал, в меня камни не кидайте), приоритет на монтаж отдавался новостникам. Они (я в том числе) заходили к видеоинженерам без очереди и имели право выпроводить оттуда «спортсменов». Но это все долгая предыстория.

Директор канала Яков Моисеевич был попечителем местного футбольного клуба. И вот по поводу очередной победы или поражения наших мастеров мяча должна была пройти пресс-конференция с его участием. В редакции долго думали, в какой блок пойдет сюжет об этом эпохальном событии — в общий или в спортивный. Не найдя решения, решили отправить меня.

— Поезжай, все там зафиксируй, а уже потом мы решим, как подать этот материал.

Скатался, значит, я на эту «прессуху». Пошел к начальству и рассказал в двух словах, о чем там речь. Понятно, в общий блок не годится — пойдет в спортивный. Иди, пиши текст. И вот на полдня я стал сотрудником спортивной редакции. Так, надо просмотреть снятый материал. Но аппаратура занята новостниками.

— Витя, мы тут вообще-то торопимся. У нас важные новости, а не какой-то там спорт. Сиди, жди.

Сижу, жду. Где-то через час аппаратуру освободили, и я смог раскодировать отснятый материал. Теперь нужен свободный компьютер, чтобы набрать текст.

— Витя, ты видишь, мы все для новостей тексты пишем, «спортсмены» занимают очередь. Да, я читаю анекдоты, но мне надо зарядиться оптимизмом. Сиди, жди.

Сижу, жду. Минут через сорок компьютер свободен, я быстро начинаю набирать текст, пока меня не согнали новостники. Так, вроде все готово. Главный редактор спортивной редакции быстро утверждает текст, и я бегу к монтажке. Ого, а там свободно! Начинаем монтировать. И тут заходит Федя.

— Витя, давай проваливай! Мне срочно монтировать надо. Спорт у нас превыше всего, но попозже! Сиди, жди.

Сижу, жду. Через полчаса освобождаются монтажки, и там судорожно начинают монтировать «спортсмены» и ваш покорный слуга. Все, сюжет готов.

Захожу в редакцию, уставший от бесконечного ожидания, бесцеремонности, чванства и высокомерия этих напыщенных новостников. На ум пришел старый забавный анекдот, который я моментально переиначил согласно моменту.

— Знаете что, коллеги? Всего полдня я поработал в спортивной редакции, а уже как я вас, новостников, ненавижу!

Коротенькая эротическо-географическая глава

Выхожу на работу из отпуска. Идем с коллегами в местную кафешку попить кофе и покурить.

— Ну, как отдохнул, где был? — спрашивает журналистка Галочка из отдела собственных программ.

— В Москве был — понравилось. Даже ненадолго в Питер скатался к родственникам.

— Ой, это же далеко, — удивляется Галочка.

— На «Сапсане» быстро. Сама по карте посмотри. У нас же в редакции она на стене висит. Там между Москвой и Питером всего-то десять сантиметров.

— Нет, там гораздо больше, — неожиданно говорит Галочка, — там где-то двадцать сантиметров, а, может быть, все двадцать пять!

— Нет, десять!

— Нет, двадцать пять!

— Хорошо, — говорю, — сейчас вернемся в редакцию и линейкой померяем.

Обсуждение размеров выходит комическим, если учесть, что Галочка — девочка довольно легкомысленная. У нее уже третий брак и бесчисленное количество романов. Коллеги смеются, но все очень заинтересовались, сколько же сантиметров от Москвы до Питера. А еще у кого же глазомер лучше натренирован на таких размерах. Всей честной компанией идем в редакцию, берем линейку и прикладываем к карте.

— Вот видишь, Галочка. Одиннадцать сантиметров. Запомни это. И когда твои кавалеры будут говорить, что вот такое расстояние — это двадцать пять сантиметров, не верь! Они подло обманывают твое доброе сердце и слабый глазомер!

Компанейская Галочка и вся редакция громко ржут.

— А ты, Витя, так хорошо научился отмерять одиннадцать сантиметров, что определишь этот размер даже на карте.

— Конечно. Я все выходные с родственниками на рыбалке был. Я тебе руками покажу любой размер. А твой третий даже потрогать могу.

— Нет уж! Иди своих рыб трогай. А у меня новый парень есть.

— Будем надеяться, что у него хотя бы как от Москвы до Варшавы, — смеюсь я.

— Как до Лиссабона, — гордо говорит Галочка и с высоко поднятой головой покидает редакцию.

Коллеги дружно оборачиваются к карте и с линейкой ищут на ней далекий и воспетый в легендах Лиссабон.

Леди и джентльмены

Разные веселые и не очень истории случались не только у нас. Конкуренты тоже отжигать умели. Вот, что мне рассказали ребята с другого канала.

Два журналиста, Стас и Гена, получили зарплату. Будучи необремененными брачными узами, парни решили выпить пивка в кафешке, а заодно познакомиться с девушками. И как-то все у них очень удачно получилось. И пиво было вкусное, и не пришлось долго искать барышень. Маша и Тася были совсем не прочь познакомиться. Кстати, девушки учились на историческом факультете. А поэтому ребята затеяли игру в галантных кавалеров: они наперебой делали барышням высокопарные комплименты и потихоньку их подпаивали.

— Мадмуазель, вы прекрасны, как небо Парижа!

— Марго, вы неотразимы! Вы — просто королева ангелов! И демонов тоже!

— Таис, вы похожи на неудержимую амазонку! Так пить водку надо еще уметь!

Результат превзошел ожидания: дамы сами изволили отправиться в номера к парням. Стас и Гена вышли в туалет и стали держать совет. Оба они жили с родителями, ехать туда — не вариант. Снимать посуточную квартиру — дорого. Тем более девушки изрядно наели и напили, так что счет уже неприятно удивил. Решили ехать в редакцию: там есть пара диванов, как раз сойдет. Тем более, на канале ночью дежурит только охранник.

— Купим ему фуфырик — он нас не выдаст, — резюмировал беседу Гена.

Под предлогом «посмотреть телевидение» девушек уговорили ехать на канал. Короткие переговоры с охранником — и две парочки, поднявшись на третий этаж, вваливаются в редакцию. Тут они продолжили выпивать и постепенно обнажаться. Парни перетащили шкаф, чтобы загородить один диван от другого. На всякий случай заперлись изнутри. Джентльмены, х@ле.

— Марго, какая же у вас стройная фигура! Как у француженки! Такую красоту можно увидеть только на Пикадилли или Монмартре!

— Таисия, ваши оголенные плечи буквально сводят меня с ума! Такую красоту нужно показывать в Лувре!

И тут, как назло, мимо проезжал один из начальников этого канала. Он увидел свет в окне и решил узнать, что же там происходит.

— Кто наверху? — грозно спросил начальник у охранника.

— Не могу знать, — испуганно ответил, проснувшийся от хмельного сна, «секьюрити».

— Завтра поговорим, боец! — сердито сказал начальник и двинулся наверх. На секунду он притормозил и вернулся к выходу. — Телефон с бумажником в машине забыл. Сейчас приду.

Охранник понял, что если горе-любовников застукают, то и его по головке не погладят. Он начал судорожно набирать номер редакции.

— Парни, тут директор приехал! Он сейчас на улице. У вас пять минут! Хотя бы баб своих спрячьте!

Говорят, что в критических ситуациях лоск цивилизации быстро стирается с человека. С «джентльменством», судя по всему, похожая ситуация. Прятать девушек было негде, нужно было их эвакуировать.

— Бабы, срочно! Директор приехал! Если нас здесь застукают, то уволят на фиг. Здесь оборудования на миллионы, а мы телок привели. Короче, надо валить. Да одевайтесь, коровы, быстрее!

Девушки стали ругаться.

— Да после таких слов мы и сами не останемся! Уроды!

— По лестнице нельзя! Там начальник! Лезьте в окно! — скомандовал Гена.

— Вы с ума сошли? Не полезем! — запротестовали девушки.

— Давайте, выдры! — гаркнул Стас. — Начальник ментов вызовет, вас же загребут с нами. Тут низко, а снизу мягко. Сейчас мы вам из штор веревку сделаем.

Генка сдернул штору, ее быстро накрутили на батарею. Первой полезла более спортивная Маша. Когда она уже спустилась, в окно полезла Тая. На высоте двух метров барышня не удержалась и сорвалась. Она шумно шмякнулась на газон и громко заканючила.

— Я ногу подвернула! Больно!

А в дверь редакции уже стучал начальник. Он матерился и требовал открыть дверь. Нужно было повиноваться. Перед тем, как закрыть окно и открыть дверь, Стас поставил точку в своем недолгом «джентльменстве».

— Тая, дура ты жирная! Хрена ли ты там разлеглась? Подумаешь, ногу подвернула! Так отползай! Говорю, отползай от окна, стерва, чтоб тебя не видно было!

В открытую дверь ворвался начальник. Увидел вино, шоколадку и презервативы (блин, не успели спрятать).

— Где бабы? — гаркнул начальник.

— Не было никаких баб, честное слово.

— Ну это вы сами решайте! Или говорите, где бабы. Или завтра весь канал узнает, что вы ночью наедине пили вино, ели шоколад и совершенно случайно здесь оказалась пачка презервативов…

— В окно… э-э-э… вышли.

В итоге начальник лютовать не стал. Сам когда-то молодой был. Таю и Машу отвез в травмпункт, а потом — домой. А горе-любовникам объявил выговоры и накрутил хвосты вербальными методами.

Пирожки с полустанка

Ночь, вагон, плацкарт, боковая полка, срочная командировка.

— Что за падла, когда же он уснет? Я уже трусы снял, а он все никак не утихомирится, придурок.

Это они про меня. Парочка на нижней полке решила предаться страстной любви под романтический стук железнодорожных колес. Они уже приготовились, как парашютисты перед открытой дверью. Остается сделать последний шаг, но им мешаю я. Не специально, конечно. Я бы с радостью уснул и до утра никого не тревожил.

Но все-таки не зря меня назвали придурком. Ведь именно я несколько часов назад приобрел аппетитные румяные пирожки у доброй бабушки во время остановки на каком-то безымянном полустанке. А теперь страдаю от высокой температуры и феерической диареи. Я ворочаюсь, громко дышу, а иногда резко подрываюсь и бегу в конец вагона, не давая парочке снизу настроиться на нужный лад. Ближе к середине ночи симптомы немного отпускают, и уже сквозь сон я слышу поцелуи.

— Наконец-то этот придурок уснул.

Утром, испытывая некоторую вину перед парочкой, я хочу немного сгладить ситуацию.

— Молодые люди, угощайтесь пирожками! Очень вкусные.

Все-таки обидно, когда тебя называют придурком практически без причины. Шучу. На самом деле все пирожки я съел прошлым вечером, а парочку наградил лишь неприязненным взглядом: человек болел, а у них — всякие глупости на уме.

Хотя, если разобраться, то виновата во всем добрая бабушка с полустанка.

Важный гость на свиноферме

Работа журналиста и особенно телевизионщика — это что-то стремительное, резкое и дерзкое. Нередко так и бывает.

— Витя, там поезд сошел с рельс! Вроде фигня — бревна высыпались, но надо сказать, что была угроза городу! Ну, как в том триллере! Хватай оператора и бегом на съемку! — кричит координатор.

— Клара, только что произошло ограбление банка! Мешок упал, деньги разлетаются! Быстрей, а то все разберут, — шумит Белла.

— Федя, на областной трассе перевернулась цистерна со спиртом! Быстрей выезжайте, только из луж не пейте! — снова слышится голос координатора.

Но чаще всего журналисты ездят на запланированные съемки: разные встречи, митинги, пресс-конференции и круглые столы. А еще к нам в область иногда заезжают крупные чиновники из столицы, чтобы перерезать очередную ленточку. Вот это реально бывает долго и муторно.

— Витя, завтра в 13.00 съемка. Нужно выехать в область. Там будет открытие новой свинофермы. Приедет важная столичная шишка. Мэр выделяет автобус для всех журналистов, сбор в 11.00 на площади. Тут рядом, я вам машину выделять не буду, пешком дойдете, — дает инструкцию координатор.

Отлично, все городские журналисты и операторы друг друга знают, поэтому в поездке будет весело. В назначенное время загружаемся в автобус и едем к новой свиноферме. Гость явно опаздывает. Ждем час-два. Все, как обычно. Присев в тень, мы продолжаем общаться, травить байки и подкалывать друг друга.

— Эдя, — окликаю я журналиста из конкурирующего канала, — какой потрясающий сюжет ты вчера снял про городскую свалку! Очень интересный. Особенно в конце было круто — ты так четко представился: «Корреспондент Эдуард Петров с городской свалки». Правда, немного непонятно получилось. То ли ты сюжет на этой мусорке делал, то ли ты на этой помойке родился, живешь и работаешь. Канал у вас и правда не очень. Ладно, не обижайся, забавно получилось. Все оценили.

— Ох, а у нас новая девочка работает, — продолжает очередной журналист. — Отправили ее на съемки в районную прокуратуру. Они там накрыли банду фальшивомонетчиков. Прокурор, значит, отчитался о проделанной работе и предложил задавать вопросы. Так наша девочка выдает: «А сколько случаев коррупции в высших эшелонах федеральной власти было выявлено вашим ведомством в этом году?». Этот бедный районный прокурор от страха чуть в обморок не упал. Думал, что у него прямо там звездочки с погон посыплются. Кое-как дрожащими губами он выдавил, что районная прокуратура не расследует факты коррупции в высших эшелонах федеральной власти — полномочий у нее таких нет. Ой, умора!

— А наши решили сюжет про патриотизм выпустить. Так наш стажер позвонил в мэрию и попросил у них данные о том, сколько жителей области числятся патриотами. А там кто-то прикололся и ответил: «До конца года всех пересчитаем и пришлем ответ».

— А помните, администрация соседнего городка летом присылала пресс-релиз о том, что они украсят город живыми пальмами. Все думали, шутка. А мы все-таки решили съездить и посмотреть. Попали туда с оказией в ноябре. Думали, посмотрим на пальмы в снегу. Спрашиваем, мол, где экзотические растения? Люди плечами жмут, говорят, идите в мэрию. Хорошо. Зашли в приемную. Там секретарша. Спрашиваем, где растут обещанные пальмы, которые наши морозы переживут? Вот, говорит, прямо возле вас одна растет, а вторая — в бухгалтерии. Оказывается, администрация привезла откуда-то две карликовые пальмы в кадках, летом их на улицу вывозят, а зимой в здании прячут.

— О, вроде бы вертолет летит! Готовимся! Наш гость уже на подлете! — кричит кто-то из организаторов.

Вертолет приземлился, из него едва не вывалился столичный гость.

— Поддатый уже, — прошел шелест по рядам журналистов.

Гость добрался до трибуны, запинающимся голосом толкнул речь о важности животноводства в целом и свиноводства в частности. С пятого раза он смог перерезать ленточку. Потом облобызался с руководством района и свинофермы. Через двадцать минут в сопровождении охраны гость сел в вертолет и улетел.

— Да, весь вечер ждешь девушку, а потом все заканчивается за две минуты, — бурчат журналисты.

И тут происходит необычный перфоманс, который я видел единственный раз в жизни. Вокруг нас в радиусе примерно пятисот метров из травы неожиданно встают сотни солдат. Они отряхиваются, строятся в колонны и следуют по направлению к армейским грузовикам. Журналисты слегка обалдели.

— Ты смотри, они тут с утра или с ночи лежали живым кольцом. Тут не то, что террорист — заяц не пробежит.

— Ага, а я еще думал, откуда здесь столько военных машин, зачем их сюда пригнали? Оказывается, охрана для нашего гостя. Заодно и нас охраняли, пока мы байки травили.

— Снимай, сделаем про это сюжет, — я шепчу оператору.

— Пожалуйста, не надо это фотографировать или снимать, — внезапно среди журналистов материализовался гражданин в штатском. — Настоятельно не рекомендую каким-либо образом рассказывать об охране важных государственных гостей. Делаем материалы исключительно про свиноферму. Надеюсь на понимание.

Спорить никто не захотел. Вот так появился «эпохальный» сюжет про свиноферму, которую, кстати, буквально через год обанкротили и закрыли.

Челночники и стражи порядка

Лето, начало нулевых. Нас с оператором Мишей отправили в командировку в соседний город. Система оформления поездок на канале была дурацкой. Сначала пишешь заявление на командировку, получаешь деньги, а потом самостоятельно покупаешь на вокзале билеты. Дело было в июле, как раз в разгар огородно-туристического сезона. Поэтому билеты мы смогли купить только в плацкартный вагон. Обидно, да и немного опасно, учитывая стоимость нашего оборудования. Попрятали имущество под сиденья — охраняем. Атмосфера и микроклимат в вагоне адские. Во-первых, страшная жара, и окна не открываются. Иду к проводнику.

— Уважаемая, нам бы окна открыть, душегубка ведь.

— Никак нельзя, уважаемый пассажир. Окна не открываются. Их намертво прикрутили.

— А почему? Начальство не в курсе про то, что каждый год приходит лето?

— В курсе! Окна не открываются потому, что специально для удобства пассажиров все наши вагоны оборудованы кондиционерами. Нет больше необходимости в сквозняках. Цивилизация!

— Любимая, дорогая! Ну так включите же свои кондиционеры!

— Не могу, с прошлого года фреон не завозят. Охлаждайтесь в коридоре и на станциях.

Какая-то очень логичная идиотия, которая может случиться только у нас. Поставили кондиционеры, запечатали окна, дождались лета и не залили фреон. Сволочи.

Второе неудобство — челночники. Стайки пяти-шестипудовых тетушек затоварили весь вагон своими баулами и мешками. Мало того, они перекинули прочные доски между полками на третьем этаже, сделав там своеобразные грузовые антресоли и забили их сумками. В общем, если бы не пиво, ситуация напоминала бы вагон времен гражданской войны и эвакуацию от наступающих войск Колчака.

И тут в конце вагона слышится какая-то возня. Зашедшие милиционеры начинают ругаться с челночницами.

— Скорей всего, за перегруз не занесли, — говорит видавший виды Миша.

— Похоже на то, — смотрю на развивающуюся драму.

Видимо, не договорившись с представительницами малого бизнеса о размере вознаграждения, страж порядка вскакивает на сиденье и всем весом начинает стягивать сумки с третьей полки. Одна доска ломается и большой баул летит вниз. Тетушки визжат, хватают милиционера за форму и суют ему деньги. Далее блюститель выдает фразу, которая для меня и Миши стала не менее легендарной, чем «Андрюха, у нас труп! Возможно, криминал. По коням!».

— То-то же! — говорит строгий милиционер. — Я лучше один день поголодаю, но заставлю вас, сволочей, закон уважать!

Мы с Мишей грустно переглянулись. Как жалко, что у нас не было скрытой камеры, а смартфоны и Ютуб к тому моменту еще не придумали. Какая была бы бомба!

И, кстати, интересно, отечественные стражи порядка до сих пор остаются перед этим выбором: голодать или брать деньги, закрывая глаза на беззаконие?

Продажные выборы

Докризисные нулевые. Президент канала Яков Моисеевич решил выдвинуть свою кандидатуру в городские депутаты. Соответственно, он превратил собственный канал в предвыборный штаб. Редакцию завалили буклетами и футболками с его пафосными изображениями. Нас, журналистов, заставили освещать предвыборную кампанию нашего же начальника. Хотим мы этого или нет –спросить забыли. Координатором штаба назначили Беллу, она ежедневно нам звонила и гнала на очередное предвыборное событие. Звонок мог застать в столовой, в постели, в клубе, в автобусе, на даме…

Дзинь!

— Федя, бегом! Яков Моисеевич едет на завод коньячных вин! Будет встречаться с коллективом. И не дай Боже опять заявишься к технологу с пластиковой бутылкой и начнешь выпрашивать для всей редакции продукцию, типа, на дегустацию.

Тидидинь!

— Клара, быстрее! Яков Моисеевич встречается с футбольной командой. Давай, может быть, мужика себе наконец найдешь с нормальными мячиками.

Дрыньк!

— Веня, давай, шуруй на стройку! Там Яков Моисеевич будет перед гастарбайтерами выступать. Какие новые туфли? Ну, а на хрена ты такие дорогие купил? Короче, не ной давай. Поезжай, посмотри, где скоро сам будешь работать, если не перестанешь выделываться.

Тилилинь!

— Витя, где тебя носит? Быстрей чеши в редакцию! Яков Моисеевич будет встречаться со стриптизершами. Ой, это не то. Это приватная встреча, нас туда не пустят. Что «пожалуйста»? Не пустят, говорю. Давай на площадь, он там будет со школьниками встречаться.

Чешу в редакцию, а дальше уже с оператором вдвоем чешем на площадь. Ставим камеру. Блин, мы уже в «наднадцатый» раз снимаем очередную встречу уважаемого кандидата в депутаты с благодарным населением. В нулевые докризисные годы жизнь постепенно улучшалась, поэтому собрания проходили в основном благожелательно.

Приезжает Яков Моисеевич. Здоровается с людьми и начинает разговор, параллельно что-то высматривая в толпе. Мы уже знаем, что будет дальше — первая рекомендация из книги «Предвыборная гонка для чайников». Каждый раз на встрече он находит какую-нибудь мамашу с малышом и просит у нее подержать «диточку» на руках. В этот момент он тихонько шипит оператору, чтобы тот обязательно его запечатлел. Говорит, что такая картинка больше всего нравится избирателям. Мы, конечно же, потихоньку над ним ржем и даже прозвали его «двухголовым Горынычем» за то, что в каждом сюжете он дает интервью, держа на руках ребенка.

— Дальше у него встреча с ветеранами и пенсионерами. Интересно, он их тоже будет на руках носить? — ехидничает оператор.

— Думаю, он был бы не против поднапрячься ради рейтингов. У нас все депутаты такие. До выборов готовы весь народ на руках носить, а потом почему-то сразу роняют. Вряд ли наш кандидат чем-то принципиально отличается.

На предвыборную гонку Яков Моисеевич позвал упитанного столичного политтехнолога. Ежедневно перед съемками мы посещаем кабинет «светилы» и слушаем рекомендации. Столичный гость, почему-то босиком, возлежит на кожаном диване и буквально тыкает в тебя толстыми пальцами на ногах.

— Порядочного мастера по педикюру в вашем захудалом городе нет, — говорит светило. Поэтому «персты» «элекшнфюрера» предстают передо мной в естественной первозданной красоте.

— Какие на завтра указания, — уныло спрашиваю я.

— Кароче, завтра Яша встречается с тружениками завода. Там директор Буков. Ха-ха. Буков, Буков — За@буков. Возьми у него интервью. Пусть расскажет, какой Яша хороший, как много он сделал для города.

— А что он сделал для города?

— Да хрен его знает. Ну, вот канал организовал, таким как вы, утыркам, работу дал, за свободу слова борется, правдивые новости показывает, сериалы для старушек гоняет. Короче, придумайте там что-нибудь. Неужели я вас должен всему учить?

Да, тяжелый денек. После утомительных и маловразумительных съемок пишу тексты, монтирую сюжеты. Еле стою на ногах. Выходит Белла и напоминает мне, что я, оказывается, сегодня дежурный. Ах, ты ж ёклмн! Дожидаюсь вечера и отъезда начальства, спускаюсь в бар, выпиваю кружку пива и возвращаюсь в редакцию. А жизнь-то налаживается! Ну, да ладно, надо немного отдохнуть на диванчике, а, может быть, даже поспать. Сгреб упаковку предвыборных бейсболок под голову, а укрылся двумя футболками с изображением Якова Моисеевича. Засыпаю.

— Настоящий самурай всегда спит под знаменами своего господина, — слышу, как кто-то надо мной смеется.

Это мой друг Володька пришел на ночной эфир.

— Ах, это ты, презренный ронин! Не мешай мне, я охраняю партийную кассу от подлых врагов императора. Лучше дай мне парабеллум. А господину скажи, что я отстреливался от врагов до последнего рубля.

— Может, патрона? — смеется Володька.

— Нет.

— Уважаю вас за политическую принципиальность и твердость взглядов! Такие люди как никогда нужны нашей стране. Ваше политическое кредо?

— Две работы — это таки две зарплаты!

— А что вы скажете вражескому разведчику?

— Родину задешево не продаю!

— Похвально. Слова не мальчика, но мужа! Горжусь вами, какого все-таки мы орла воспитали! Скупая мужская слеза катится из моего сурового глаза. Ладно, пошли покурим.

Разговор продолжаем в пути.

— Ну и как рейтинги у вашего кандидата? Конкуренты трепещут? Что говорят западные разведки?

— Этот кандидат такой же ваш, как и наш. Радиостанция, на которой вы имеете честь трудиться, также принадлежит нашему «Горынычу».

— Да, так и есть. Честно говоря, неприятно участвовать в этом балагане, — говорит Володька.

— Согласен. На прошлой неделе они, знаешь, что придумали? Отрядили меня к конкурирующему кандидату Федорову интервью брать. У него проблемы в семье: жена ушла и дочку забрала. Так вот, надо было в процессе интервью неожиданно спросить: «Вы в семье порядок навести не можете, что же тогда в депутаты лезете?»

— Ну и мерзость…

— Не говори…

— И ты спросил?

— Нет, конечно, противно мне стало. Я назначил встречу, приехал к нему и честно все объяснил. Посоветовал вообще отказаться от интервью. Он так и сделал. Потом я вернулся на канал и сказал, что меня не пустили даже в кабинет кандидата.

— Ну и правильно. Зачем тебе в этом дерьме копаться?

— Да о чем и речь. Конкурент, конечно, тоже «не фонтан». Помнишь, как этот Федоров со своими прихлебателями советское наследство дерибанил? Заводы, магазины… Их в тюрьму всех надо, а они на выборах — уважаемые люди.

— Наш кандидат тоже хорош, — говорит Вовка. — Благодаря знакомствам заполучил канал. Да, мне бухгалтерша на корпоративе брякнула, что наша скромная контора приносит почти десять миллионов баксов прибыли для нашего Моисеича. Прикинь!

— Ну да, пашет нас здесь человек сто. Вот и заработали денег хорошему человеку. А дорвется он до власти — будет еще больше зарабатывать. Страна возможностей! Слушай, а, может быть, мы просто ему завидуем? У нас своего канала нет, а у него есть.

— Хм, возможно. Говорят, надо мыслить позитивно, тогда и у нас собственный канал появится, — смеется Вовка.

— Точно, а давайте поговорим о наших перспективах. Слушайте, Владимир, а давайте, когда мы придем к власти, я назначу вас министром по массовым расстрелам? Вы — человек злопамятный и не очень добрый. Эта должность определенно для вас.

— А можно министром финансов? У меня просто долгов много.

— Простите, не могу. Сам очень хочу. Я ведь тоже из небогатой семьи. А очень хотелось бы быть из богатой, — развожу руками.

— Хорошо, тогда как насчет поста главы Центробанка? Я устрою девальвацию, и все мои долги обесценятся.

— Ну, не знаю. Хотел бы туда поставить кого-то из родственников. Но заказы на девальвацию мы уже принимаем. А вам, чтобы быстрее избавиться от долгов, предлагаю пост генерального прокурора. Посадите всех кредиторов — и дело в шляпе.

— Толково, я подумаю.

Надо сказать, что выборы Яков Моисеевич проиграл. Оказалось, что младенцы на руках не гарантируют победу на выборах. А вот завязки Федорова среди руководства бюджетников — совсем даже наоборот. И проголосуют, и посчитают, как надо.

В любом случае, жизнь в городе никак не изменилась.

Мальчик без лица (жуть, как страшно)

— Коллеги, — обратилась к нам Белла, — завтра на стажировку выйдет парень — Руслан. Он сын какой-то двоюродной тети Якова Моисеевича. Вы знаете, что наш руководитель против блатных. Для него превыше всего — качество новостей. Поэтому никаких поблажек ему не даем. Будет работать, как все. Сможет влиться в коллектив — хорошо. Не сможет — без особых угрызений совести мы его выпроводим обратно к маме. Витя, к тебе особое задание. Ты у нас человек неконфликтный, возьми шефство над мальчиком.

Так у нас в редакции завелся этот странный стажер — здоровый детина лет двадцати со скучающим взглядом, язвительной ухмылкой и дипломом айтишника. Надо сказать, что, несмотря на повадки избалованного маменькиного мальчика, он оказался неплохим парнем. Это если округлить все его качества, не вдаваясь в подробности некоторых из них.

— Я вообще не знаю, что я хочу. Ну вот мама отправила к вам на телек. Говорит, может быть, мне здесь понравится. Пока не знаю. Масштаба у вас нет. Мне бы документальные фильмы снимать, по миру ездить. А тут машину фиг выпросишь для сюжета.

— Машин хватает, но надо важные темы предлагать. Ты вот вчера что хотел снять? Как бомжи у вас в доме подъезд обоссали. Еще и вживую хотел преступление запечатлеть. Это не самая важная проблема для общества. А еще мне кажется, ты просто хотел под это дело на редакционной машине домой съездить, чтобы деньги на такси не тратить.

— Да, хотел. Деньги на пиво потратил, пришлось на лоховозе домой пилить. Но вот тему мою зарезали зря. Я бы от частного к общему перешел. Вот, мол, видите, как подъезд по этому адресу зассали. А теперь оцените проблему в масштабах города! Страны! Планеты!

— Попробуй еще раз Белле предложить, кто знает, может, она разрешит тебе снять такой общественно значимый для человечества сюжет. Кроме шуток, найди специалиста, узнай, какой ущерб могут нанести домам подобные уринопроцедуры. Вдруг выяснится, что здания от этого быстро разрушаются и кирпич крошится, а в правительстве все знают, но деньги на специальные капканы для писюнов не выделяют. Это уже будет солидный материал.

И так слово за слово потихоньку мы дошли до отношений почти приятельских. Дружить по-серьезному, если честно, с Русланом не хотелось. Мы были слишком разными, а он ко всему прочему оказался еще и проблемным.

Однажды вечером он позвонил.

— Витя, мне страшно!

— Привет, Руслан! Ты все еще писюнов караулишь? Что случилось?

— Витя, у меня комнате стоит мертвый мальчик без лица в тельняшке. Я его боюсь. Не знаю, что он от меня хочет. Можно я к тебе приеду?

— Руслан, что с тобой? Ты — пьяный? — спрашиваю я.

По молодости лет я тогда еще не умел угадывать состояние запоя и «белочки».

— Нет, я совершенно трезвый. Вчера баночку пива выпил. Больше ничего. Слушай, ну можно я приеду?

— Конечно, приезжай, раз такое дело. Ты, видимо, на работе перенервничал.

Тогда мы уже начали жить вместе с моей девушкой Аленой на съемной квартире. Я обрисовал ей проблему, объяснил, что парень рос без отца, и она сочувственно покивала. Мы вообще с ней до сих пор страдаем приступами бестолкового благородства и бессмысленной эмпатии. А некоторые граждане этим бесстыдно пользуются…

Через полчаса Руслан ввалился к нам в дом, неся на могучих плечах здоровый позвякивающий рюкзак.

— Здравствуйте, Руслан, — приветствует его Алена, — пойдемте, я вам крепкий чай приготовила.

— Не надо, у меня все с собой, — ответил Руслан на странном заплетающемся диалекте и достал комплект из початой бутылки водки и нескольких банок пива.

— Ты же говорил, что не пил! — я искренне удивился.

— Ты про это? Не-не, это я только сейчас выпил. Просто очень страшно было.

— А что, ты все еще видишь своего мальчика без лица в матроске?

— Да, вижу. Он как раз за вашими спинами вон в том кресле сидит, — будничным тоном отвечает Руслан.

— Мамочки, — Алена как-то резко побледнела, покачнулась, перекрестилась и осторожно оглянулась.

Мне тоже стало как-то не по себе. В кресле никто не сидел, но появилось ощущение, что сидел. И смотрел на нас своим лицом без лица.

— Водки хочешь? — спросил Руслан.

— До этого не хотел, но сейчас не откажусь.

Руслан вальяжно разместился перед телевизором, расставил свой комплект и вежливо попросил тару.

— Вы, наверное, не ужинали, — предположила девушка. — Хотите котлеты?

— Не откажусь, несите, — отозвался Руслан.

Гость хлопнул водки и принялся за пиво, запасы которого заполняли весь объем рюкзака. Мы включили в телевизоре юмористическую программу. Руслан громко смеялся, подхрюкивая и теребя ногами. Девушка периодически спрашивала про мальчика, и каждый раз он оказывался у нее за спиной. Она взвизгивала и убегала на кухню за очередной порцией подношений.

Пару раз гость выходил в туалет, едва не сломав половину мебели в квартире. Через пару часов он съел все запасы в холодильнике. И на весь этот балаган из каждого угла, хитро ухмыляясь, посматривал мальчик без лица. Дома стало неуютно. Постепенно накал нашего сострадания стал спадать. Первой от наваждения очнулась Алена.

— Слушай, ты еще ничего не понял? — недружелюбно зашипела она. — Он же алкоголик. Ты кого в дом притащил? Какой он нервный? Нажрался и видит теперь всякое. Котлеты все слопал! Давай его культурно домой отвезем.

Да, все так и было. Вот так решишь человека спасти, а он все котлеты съест, пройдоха.

— Руслан, а давай мы тебя отвезем домой.

По нашим словам, вдруг выяснилось, что мама Алены неожиданно приезжает. С братом и тетей. И дядей. И что им ночью от нас понадобилось, непонятно. Случилось, наверное, что-то.

— А мальчик? — гость посмотрел на меня мутными глазами.

— Пусть у нас переночует. Мы не против.

— Домой не поеду. Я там один. Там мне страшно. Мальчик отсюда придет туда.

— А давай мы твою квартиру окропим святой водой! — неожиданно предложила Алена. — Прямо сейчас поедем в церковь, наберем пару бутылок. Прочитаем молитвы, освятим у тебя в доме все углы, и мальчик пропадет. Выспишься нормально в своей кровати, а то у нас и лечь негде.

— А это мысль! Поехали! — обрадовался Руслан.

В час ночи мы подкатили на такси к церкви. Кое-как разбудили сторожа и купили у него две полторашки со святой водой.

— Зачем вам святая вода ночью? Родился кто? Или помер? — допытывался церковный постовой.

— Нечистую силу надо из квартиры изгнать.

— Тогда еще крестик, икону и свечи купите. Так будет надежней.

— Все берем! — сказал Руслан и щедрым жестом пригласил меня все оплатить. Деваться некуда. Садимся в такси. Приезжаем домой к Руслану.

— Слушайте, а нам же батюшка нужен. Сейчас я в сети поищу номер круглосуточной церкви и вызову попа.

Мы с девушкой присели передохнуть. Нашли чайник и заварку. Сидим, ждем, пьем ароматный напиток. Из соседней комнаты раздался голос Руслана.

— Алло, церковь! Пришлите мне нормального батюшку — квартиру надо освятить. Да, сейчас. А можно всех посмотреть? Не понял… Витя, ик, а что такое анафема?

— Это значит, что ваш звонок очень важен для них, но свободных батюшек на линии пока нет.

— Да? Погоди, они сказали, что мне передадут какую-то анафему, ик.

— Так это статус лояльного клиента. Золотую карту пришлют и в следующий раз обслужат без очереди.

— Это хорошо. Но что мы сейчас будем делать? Мальчик, кстати, стоит возле чайника.

Мы уже как-то перестали бояться, и я предложил справиться своими силами.

— Давай я квартиру освящу. Тут батюшка не нужен, это любой верующий может сделать. Главное — молитву подходящую надо знать.

— А ты знаешь?

— Конечно. Давайте перельем воду в тазик, чтобы было удобней рукой окроплять.

На самом деле никаких молитв я не знал. Все мои познания начинались и заканчивались на «Отче наш, иже еси на небеси». Но очень хотелось домой и спать. Таинство началось. Я взял тазик в левую руку и двинулся вдоль стен. Правая рука ритмично погружалась в воду, а затем разбрызгивала ее по территории вверенного периметра. За мной торжественно шла девушка с крестом, иконой и горящей свечой. Я делал вид, что шепчу молитву, изредка декламируя известные строки внушительным голосом.

— Раз, два, три, четыре, пять… Отче наш! Шесть, семь, восемь, девять, десять… Иже еси на небеси!

Через пятнадцать минут круг был закончен, а остатками воды окропили фикус. Мы с Аленой вопросительно уставились на Руслана.

— А вы знаете, мне стало легче. И мальчик пропал. А еще мне спать охота.

Мы уложили его, захлопнули дверь и отправились домой.

— Ну, ты артист! — смеялась Алена. — Дай тебе рясу и кадило — и вообще от батюшки не отличишь. Что ты там за молитву читал? Не думала, что ты хоть одну знаешь.

— Да я шипел просто. Но, знаешь, главное же — результат. Видишь, как я своим тембром изгоняю нечистую силу. Смотри, если вдруг превратишься в ведьму, я тебя быстро зашепчу!

— Насмешил! Случайно избавился от несуществующего мальчика, и теперь думаешь, что сможешь справиться с настоящей нечистой силой в халате со скалкой? Наивный охотник за привидениями. Ладно, живи пока.

Милицейская история

Эта история произошла с коллегами в те времена, когда полиция еще была милицией. Корреспондент Валера и оператор Егор работали в криминальной хронике — делали сюжеты с мест преступлений и несчастных случаев. Естественно, были знакомы с половиной милиционеров в городе и их начальством. Валера и Егор упорно и нудно упрашивали стражей порядка взять их на настоящее задержание, чтобы снять бодрый экшн-сюжет. Долгое время милиционеры отказывались: хрен его знает, как сложится ситуация, а тут еще два охламона с камерой под ногами мешаются. В какой-то момент парочка так допекла городских констеблей своими уговорами, что они решили немного проучить докучливых представителей прессы. И вот в редакции криминальной хроники раздался телефонный звонок.

— Алло, Валера. Это лейтенант Барашкин. Помнишь, ты просился на настоящее задержание? Давайте, собирайтесь с оператором. Через час за вами машина придет.

Ровно через час Валера и Егор, изобразив героические физиономии, сели в милицейский микроавтобус. Там уже разместились группа захвата и вышеупомянутый лейтенант Барашкин. Все бойцы были в бронежилетах и шлемах, а в руках сжимали автоматы.

— Поздравляю, парни! Едем на настоящее задержание! В город заехала банда террористов из Восточного Судана. Автоматы, пулеметы, гранатометы, взрывчатка — эти сволочи вооружены до зубов. Там только танка не хватает. Это будет настоящий бой! Увидите все с первого края!

Валера и Егор резко изменились в лице: героическая полуулыбка спала, а лица побледнели. Захотелось домой к маме.

— Да ладно, шучу я. Откуда у нас в городе террористы из Судана? Тем более из Восточного, — засмеялся Барашкин. — Будем брать двоих мошенников. Они берут черенки от лопат, пилят их на такие, типа, таблетки. Потом красят в оранжевый цвет и продают пенсионерам под видом целебного африканского корня. Мол, заваривайте его и пейте бульон. Черти какие, подумать только, сколько людей обманули! Кстати, некоторым помогло, но это не важно. Будем их брать. Кстати, кодовое название банды — «деревянные фармацевты».

— А нам надо бронежилеты? — опасливо спросил Валера, который никак не мог забыть террористов из Судана.

— Нет, эти гаврики не вооружены. Максимум, у них есть черенки, которые они не успели попилить. Но это не очень опасное оружие, вы просто близко к ним не подходите.

— А вы почему все в бронежилетах? Все-таки есть опасность?

— Нам по правилам положено. Не боись, если что, мы вас прикроем! Главное — хорошо снимите нашу работу. Ну вот мы и приехали. Вытрухаемся!

Они остановились на краю дачного поселка. Была поздняя осень, и горожане уже оставили свои летние резиденции, фазенды, шале и ранчо. Свет горел лишь в одном домике.

— Сидят, сволочи. Черенки пилят… Парни, берем это логово в кольцо. Так, Валера и Егор, вы будете рядом со мной.

Группа захвата разделилась и стала обтекать участок с двух сторон. Минут через десять подчиненные доложили Барашкину о готовности начать штурм. Лейтенант взял матюгальник.

— Граждане бандиты! С вами говорит командир группы захвата. Вы окружены. Сдавайтесь, иначе будете уничтожены!

— Уничтожены? Ни хрена себе, как стали за обман пенсионеров наказывать! — удивился Валера.

— Это я для острастки, — подмигнул Барашкин, — сговорчивей будут.

Внезапно что-то резко хлопнуло недалеко от журналистов. Со всех сторон начали бахать громкие выстрелы.

— Ложись! — крикнул Барашкин, пригнулся за забором и затараторил в рацию, — Осьминог, Осьминог, прием! Что там у вас?

— Ложная наводка! Как слышно? Ложная наводка! — кто-то кричал из приемника. — Фармацевтов здесь нет. Мы напоролись на банду Гоги Закавказского. Они вооружены. Есть потери среди бойцов!

— Бл******, — выдохнул Барашкин. — Это же самый озверелый убийца в стране. А банда у него — самые кровожадные упыри в мире. Что же делать? Мы не можем отступить!

Валера и Егор лежали на земле и с замиранием сердца слушали разговор. Примерно с этого момента они, фигурально выражаясь, начали откладывать кирпичи оптовыми партиями. Валера немножко ненавидел лейтенанта за то, что тот не выдал ему бронежилет и шлем, падла такая.

— Осьминог, надо держаться! — продолжал Барашкин. — С нами гражданские, надо их защитить. Да, хотя бы и ценой своей жизни. В прошлом году Гога Закавказский убил троих журналистов за то, что они про него критические статьи написали. Он же просто зверь, живодер, палач!

Валере и Егору хотелось плакать и домой. Господи, ну кто же тянул их за языки, на хрена они поехали на это задержание? Тем временем продолжались выстрелы автоматов и хлопки гранат. Шел бой.

— Осьминог, как ситуация? Какие потери?

— Погибаем, лейтенант, — послышался грустный голос. — Один патрон остался. Для себя. Гога с бандой идет в атаку. Отступайте. Сберегите гражданских, они ни в чем не виноваты.

— Может быть, правда пора отступать? У меня камера очень дорогая, и бронежилета нет, — Егор начал хныкать и дергать Барашкина за штанину.

— Конечно! Ползите к машине, а я вас прикрою! Простите парни, я виноват. Я готов погибнуть здесь. Искуплю свою вину кровью!

Валеру и Егора не нужно было просить дважды. Прижав к телам драгоценную камеру и штатив, представители СМИ на карачках поползли к машине.

— Скажите, чтобы водитель отвез вас домой! Только никому ничего не говорите, а то Гога вас найдет и убьет!

Парочка успешно доползла до автобуса.

— Шеф, гони в город!

— А как же командир и ребята? — охнул водитель.

— Они прикрывают наш отход! Приказано спасать беззащитных гражданских! Гони!

Приехав в редакцию, парни решили там же и переночевать. Ехать домой было опасно, ведь в городе уже мог быть Гога с бандой. А так — здание канала под охраной, да и недалеко милицейский опорный пункт. Все как-то надежней. От перенесенных переживаний и склонности к алкоголю Валера и Егор всю ночь не спали и просто калдырили. Ближе к утру они отрубились на редакционном диванчике.

Утром Валеру разбудил звонок. Это был Барашкин.

— Привет! Вы живые? Это хорошо. Очень за вас переживал. Как я мог не дать вам бронежилет, баран я эдакий! Ладно, парни, ситуация такая. Молчите обо всем. Гога Закавказский вчера с бандой ушел в горы. Где он сейчас — неизвестно. Может быть, вообще возле вашего канала притаился за углом. Если он узнает, что с группой захвата были журналисты, вас никто не сможет защитить.

— Но ведь такое скрыть невозможно! Вчера погибли ваши бойцы!

— Валера, не переживай. К счастью, все оказались живые. Ночью в суматохе боя ребята падали, мы думали, погибли. Но бронежилеты всех спасли. Есть не очень серьезные ранения, но это — ерунда, поправятся. Ладно, вы не бойтесь. Думаю, что Гога про вас не знает. А мы будем вас прикрывать на всякий случай.

— Хорошо, спасибо!

— Валер, ну ты это, не обижайся. Хочешь, возьмем вас с Егором на новое задержание. Дам броник, шлем, и даже с автомата постреляете!

— Благодарю, но пока Гогу с бандой не поймают, пожалуй, мы воздержимся.

Эту историю мне рассказал сам изрядно подвыпивший лейтенант Барашкин. Он был очень доволен собой и ржал, словно стадо коней. И я тоже ржал, хотя, подозреваю, что история эта, если и не придумана от начала до конца, то лейтенант ее точно безбожно приукрасил и бессовестно переврал.

Дорожные заметки

— Что такое командировка? Это удовлетворение личных желаний и потребностей за счет работодателя, — глубокомысленно изрек опытный оператор Валера.

Нас отправляли в командировку, меня — в первую, а его — «хрен знает» в какую. Наши журналисты и операторы всегда стремились отправиться в рабочую поездку по разным городам и весям. И причин было несколько.

Во-первых, командировка — это интересно. Только представьте: вы оказываетесь в незнакомом городе, знакомитесь с людьми, узнаете местные новости и вникаете в наболевшие проблемы. С горящими глазами вы начинаете собирать информацию, записывать интервью с экспертами, местными жителями и оппонирующими им чиновниками. Скажу банальность, но наши ребята любили свою работу и зачастую в командировках пахали даже больше, чем под домашним присмотром руководства. Разъезды и съемки по двенадцать-четырнадцать часов в день были нормальным делом.

— Слушай, мне тут местные сказали, что в пригороде поселок есть. Там были шахты и предприятия. Все закрыли. Люди разбежались, и целые пятиэтажки какие-то бомжи разбирают на кирпичи. Нормально так с колен встаем. Давай сюжет снимем! А еще недалеко мужик живет, он микроминиатюрой занимается, типа мастера Левши. На маковом зернышке домик смастерил, на волосах умеет гравировки наносить. Там вообще, говорят, такая коллекция! А, кстати, вот еще нам самогон подарили! — Валера горит работой после общения с местными мужиками.

Во-вторых, командировка — это весело.

— Лучше поездом ехать, — рассказывает еще один опытный оператор Степаныч. — Смотри, салага, уже подсчитано, суточных хватает примерно на суточный запас алкоголя и закуски. А-ха-ха, понял? Поэтому они и называются суточными. Так вот, в машине выпивать неудобно, особенно с нашими дорогами, можно расплескать больше, чем выпьешь. А в поезде — красота! Пейзажи, книжки, коньяки — отдых, как в санатории. Только не ешь пирожки на станциях — чревато. Даже внутреннее обеззараживание не спасает. И пиво, мерзавцы, летом теплое продают. Они его прохладным называют.

Ну, что тут сказать? Да, выпивали. А чем еще себя занять вечером парочке молодых и не очень охламонов? Но гуляли культурно, и только после работы. Все-таки пресса, ронять авторитет нельзя.

В-третьих, командировка — это романтично. Конечно, молодые журналисты и операторы заводили знакомства с барышнями в других городах. Ну, а что делать, если в чужом населенном пункте приходится куковать еще неделю, а в вечернем кафе тебе уже вовсю строят глазки?

— Мальчики, так вы с телевидения? Как интересно! А расскажите про свою работу! Мы тоже хотим быть ведущими!

Особенно результативным в романтических делах был Федя. Если он съездил в какой-то город больше одного раза — будьте уверены, там у него уже есть пассия. В некоторые командировки он отправлялся, взяв с собой только ежедневник, ручку и кассеты. Все остальное, включая полотенце, трусы, зубную щетку, завтраки, обеды и ужины, ждало его в квартире очередной боевой подруги.

— Знакомиться надо с одинокими от тридцати до сорока лет, — делится своей мудростью Федор. — Они обычно с детьми и жилплощадью. А еще на них спрос меньше, поэтому они более верные, покладистые и без комплексов. А еще хозяйственные.

В-четвертых, командировка — это выгодно. По правилам конторы мы должны были проживать в гостиницах и предоставлять для отчета документы. Но позвольте, это же расточительно — жить в номерах, когда в соседнем доме старушка сдает квартиру в три раза дешевле. Именно поэтому наши ребята снимали жилплощадь у частников, но обязательно в ближайшей гостинице за мзду малую оформляли там несуществующее проживание. В те времена гостиничные девочки с ресепшена без проблем давали такие документы. В итоге ты отчитывался за гостиничный номер, а по факту тратился на однушку в хрущевке. На этой разнице можно было получить от четверти до половины месячного клада, в зависимости от длительности командировки.

В-пятых, мы действительно старались рассказать о проблемах жителей маленьких городов и поселков, показывали неприглядную изнанку жизни и даже иногда добивались позитивных изменений.

— Здравствуй! Ты ведь журналист с телевидения? — на выходе из магазина в небольшом уездном городке мне преграждает путь мужчина средних лет.

— Я. Чем-то могу помочь?

— Спасибо тебе, парень, только ты про нас правду рассказываешь, — мужчина жмет мне руку. — Меня Степан зовут. Слушай, в соседнем пгт моя мама живет. Раньше там котельная была, давала тепло и горячую воду. Только закрыли ее. Начальники говорят, что котельную невыгодно содержать. Да твою же мать, при коммунистах, значит давали тепло людям, а при этих бл@дских эффективных менеджерах вдруг стало невыгодно. Прошу, навести ты этот поселок, расскажи по телевидению, что там происходит. Может быть, услышит районное или областное руководство. Я вас на своей машине отвезу. Пожалуйста, помогите!

— Степан, обещаю, сделаем, что сможем.

Едем с оператором Мишей в поселок. Находим местного начальника Антона Борисовича и просим устроить экскурсию. Это Миша так придумал: снимать местные «красоты» и заодно записывать комментарии чиновника. Идем по поселку.

— Вообще это село очень давно появилось. Большое было. Потом пришли большевики, будь они неладны. Совковый свой колхоз организовали, создали небольшие предприятия, построили школу, клуб, больницу. Несколько тысяч человек здесь жило. Слава Богу, потом выгнали коммунистов. Храм восстановили, людям свободу дали. Так они уезжать начали.

— А что с колхозом? — интересуюсь.

— А на фиг он нам нужен⁈ Все стали свободными фермерами. Правда, почти все они быстро разорились. А вот бывший председатель скупил их земли, и теперь у нас вместо колхоза — эффективное частное предприятие. Только ему тоже трудно с импортом конкурировать, поэтому зарплаты здесь у народа маленькие. Ничего не поделаешь, свободный рынок, а не какой-то там совок.

— Школа и больница работают?

— Нет, еще в девяностые закрылись. Денег не было, народ разъезжаться начал. Вообще, знаете, до моего прихода здесь еще хуже было!

— Ну, вон у вас куча мусора и развалины, куда ж еще хуже?

— Объясню! До моего прихода куча мусора была в три раза больше, а развалины в пять раз более разваленные. Так что идем в ногу с политикой президента.

— Так, а в чем заключается эта политика?

— Эм-м, в повышении благосостояния людей и в росте остальных показателей.

— Растут показатели?

— Когда как. Тут ведь какое дело. Сначала нам бомбу большевики подложили. Вот смотрите, какая дорога раздолбанная. Тут проехать можно только на моем джипе или тракторе. А до революции здесь никакой дороги не было. И ремонтировать ничего не надо было. А потом взяли при совке и построили, а мне теперь всю плешь проели из-за этой дороги-недотроги. А где мне денег взять? В девяностые годы такую великую страну развалили, а либералы вывели бабло за рубеж, вот и средств теперь не хватает. Хоть сейчас восстанавливаться начали, а могли бы вообще загнуться. Ну ничего, дайте еще несколько лет — и будет у нас свой рывок!

— А что с котельной?

— Закрыли родимую. Жалко.

— Почему закрыли?

— Ну а кто виноват, если совки построили экономически неэффективную котельную? Топила она наши пятиэтажки сорок лет. А потом отдали ее частнику. И оказалось, что она убыточная. Вот дела! Подняли тарифы, а у людей таких денег нет. Долги пошли. Ну, и что прикажете делать? Против рынка не попрешь. Пришлось закрыть.

— И как теперь людям жить?

— Нормально живут, буржуйки поставили. Бывший председатель фирму организовал по поставке угля. Ну, а что? Спрос есть. Правда, на пенсию много не купишь, но ничего, народ у нас стойкий.

— А как вы видите жизнь поселка в будущем?

— Да никак, он бесперспективный. У государства нет денег на содержание поселка, а частные инвесторы сюда не идут. Может быть, дороги подлатаем, какого-нибудь фельдшера выпишем. Но это не поможет. Молодые уезжают, старики умирают. Со временем останется ферма с работниками, да и все.

— Не жалко поселок?

— Жалко, но что поделаешь, не может же государство содержать сотни неэффективных поселков. Инвесторов не хватает, вот беда! Правда, в последнее время китайцы стали наведываться. То ли лес хотят валить, то ли теплицы ставить. В общем, на них одна надежда.

Выключаем камеру.

— Антон Борисович, извините за личный вопрос не на камеру. Вы такую хрень целый час несете, может быть, вы — дурак?

— А что, похоже?

— Есть немного.

— Слушай, думаешь я сам не вижу, какая здесь задница? Я здесь родился, вырос и вижу, как регион деградирует. А причина простая: нам денег выделяют с гулькин х@й. Сами там в столицах жируют, а на нас у них средств нет. Я ж не могу тебе это в камеру сказать, меня тогда сразу уволят, а мне детей поднимать надо. Да хрен с ним, даже если скажу, кто такое на экраны выпустит? Тебя же и попрут вслед за мной. Так и живем. Все всё видим, а рот на замочке держим.

С тяжелым сердцем возвращаемся к Степану.

— Что скажете, есть надежда, что котельную снова запустят? Покажете сюжет по телевидению?

— Сюжет сделаем, все расскажем. Только надежды, что котельную вновь запустят, очень мало. Забирайте маму отсюда. Поселок бесперспективный. Вряд ли здесь что-то восстановят.

— Да, мужики, — сокрушается Степан, — если так и дальше пойдет, то и страна у нас тоже скоро станет бесперспективной. Твою мать, чем дальше от Союза, тем страшнее жить.

Британские коты и русские женщины

— Федя, смотри, какая забавная новость! Оказывается, англичане тратят на собак по 980 фунтов в год, а на котов — примерно 475. Да, вот еще столичные коллеги подсчитали, что прожиточный минимум каждого нашего гражданина капельку больше, чем у британского кота, но почти в два раза меньше, чем у собаки.

— Гражданин великой страны — еще не пес, но уже не кот! Еще не лает, но уже не мяукает! Еще не кусает, но уже не ссыт в тапки! Перегнали английских котов по потреблению молока — догоним собак по поеданию мяса! Увидел счет за коммуналку — стал сам себе вылизывать колокольчики. Витя, ты такие новости читаешь — так патриотизм вывихнуть можно. Не мешай гордиться страной, мне сегодня еще надо сделать сюжет о работе мэра.

— Да я вот что думаю. Может, сделать материал? Прикольная информация есть, осталось только интервью и комментарии собрать.

— Почему нет? Утверди с Беллой и валяй. Будет классно, если такой материал выйдет сразу после сюжета с мэром. Покажем ему фигу в кармане, то есть в новостях!

Бэлла дала отмашку, и вот мы с оператором уже берем интервью у пухлой розовощекой чиновницы о благосостоянии наших горожан.

— Коты, собаки… Ну что вы ко мне пристали? Да, маленькие у нас зарплаты! МРОТ низкий и пособия. Я тут причем? Вон у депутатов спрашивайте, почему они минимальную зарплату не поднимают. Я, извините, новые шубы и машины не каждый год покупаю. И по заграницам раз месяц не катаюсь. А макароны и крупы всегда можно недорого купить. Сами посмотрите, голодных в городе нет. Никто в обмороки не падает. И вообще, наверное, это англичане специально такую лживую статистику выпустили, чтобы сломить наш моральный дух и пошатнуть патриотизм. Подумаешь, коты у них! А у нас — медведи, березки и неумолимая мощь!

— Ладно, все понятно. А можете нам устроить встречу с многодетной семьей? Хотим посмотреть, как они живут.

— Семья начальника управления подойдет? Очень многодетная и талантливая — двое детей уже в Гарварде учатся.

— Нет, мы хотели посмотреть, как люди живут на ваши пособия и МРОТы.

— Ладно, сейчас найду кого-нибудь.

Подъезжаем к старому облупленному частному дому. Нас встречает плохо одетая уставшая женщина. Представляется Натальей. Она приглашает нас войти. В убогой комнате посреди игрушек копошатся двое детей, смотрят телевизор.

— Раньше мы хорошо жили, но муж на заводе погиб — несчастный случай. Вот и осталась я одна, хотя, конечно, не одна. Четверо детей со мной. Двое маленькие — в детский сад ходят. Сегодня они приболели, поэтому дома сидят. Еще двое в школе. Ничего, держимся. Соседи старые игрушки дарят. Раньше родители помогали, но они тоже больные, у них на лекарства уходит много денег. Недавно старый телевизор сломался, пришлось новый в кредит покупать. На компьютеры у меня денег нет, а с телевизором хоть не так скучно. На работу меня не хотят брать — дети часто болеют, приходится отпрашиваться без конца. Устроилась уборщицей, вечерами мою торговый центр, пока старшие дети сидят с младшими.

— А как у вас с питанием?

— Пойдемте покажу.

На плите стоит большая кастрюля. В ароматном мясном бульоне варится картошка.

— Выглядит и пахнет вкусно, — обращаюсь к Наталье.

— В том и дело, что только выглядит и пахнет. Просто вареная картошка с бульонными кубиками. Очень я переживаю, что дети плохо питаются. Боюсь, чтобы они не стали отставать в развитии. С одним нам повезло: хотя бы свой дом остался, не приходится мыкаться по чужим углам. Ну и огород немного спасает. Скажите там по телевизору, пусть людям хоть немного помогут, пусть пособия поднимут. Богатая ведь страна. Это вы смешно придумали с английскими котами сравнить. Да только у нас расходы разные. Коту ведь только еда нужна, да лечение иногда. А на нас — коммуналка, одежда, бытовая техника, поборы в школе и в детском саду. Ох, лучше бы я была английской кошкой, а не русской женщиной. Простите. Давайте уже прощаться, скоро дети из школы придут.

С тяжелым сердцем мы возвращались на канал. А вечером сразу после сюжета, где мэр отчитывался о «сладкой» жизни в городе, мы «долбанули» материалом о несопоставимом уровне жизни английских животных и наших соотечественников. Говорят, градоначальник сильно обиделся и даже разругался с Яковом Моисеевичем, а простые зрители еще несколько дней обсуждали сюжет и даже благодарили нас по телефону. Примерно через неделю позвонила Наталья.

— Спасибо вам большое! Сначала мне звонили из мэрии, они страшно меня отчитывали, мол, наговорила лишнего. Даже угрожали исключить детей из детского сада. А потом успокоились. Позавчера какие-то спонсоры прислали нам подарки: игрушки и сладости. А сегодня позвонили из мэрии и сказали, что выделят нам компьютеры для детей. Обещали с работой помочь. Спасибо! Все благодаря вашему сюжету и английским котам.

Жизнь продолжается

— Витя, ходи сюда! Я хочу сделать тебе кое-что приятное, — шепчет Федя и тянет меня в курилку. — Короче, боец, такое дело. Один мой старый приятель работает в нефтяной конторе. У них несколько своих качалок, сеть заправок и деньги в кассе не заканчиваются. Там освободилась вакансия пиарщика. Он зовет меня, но я предложил твою нахальную морду, то есть кандидатуру. Все классно: зарплата в три раза больше и спокойная работа с выходными и без ночных дежурств. Вот тебе, мальчик, номер телефона. Добрый белый человек освобождает тебя от телевизионного рабства. Поклонись в последний раз и беги, а я задержу шерифов. А, не забудь в отделе кадров забрать вольную.

— Спасибо, конечно. А сам почему не идешь? Здесь какой-то подвох? Неужели откажешься от такой зарплаты?

— Слишком много глупых вопросов. Как тебе сказать… К увеличению личных доходов я отношусь очень даже положительно. Но, ты же знаешь, меня на телевидении с трудом терпят из-за моих алкогольных увлечений, а с такой конторы через неделю попрут. Я там не приживусь. У них слишком строгие порядки. Ты представляешь, приятель говорит, что во время рабочего дня даже фуфырик выпить нельзя!

— Да ты что? Дикари, язычники, филистеры!

— Да, еще костюм с галстуком заставляют носить. Какая-то тоталитарная секта, а не приличное заведение. В общем, мне туда нельзя.

— Ну, ради зарплаты я готов перетерпеть такие страдания. Блин, а как же телевидение? Мне здесь нравится.

— Перестань. Ты ведь жениться собрался. Надо семью кормить, решать вопрос с жильем. А ты сам видишь: на канале на нас подзабили и о повышении зарплат подзабыли. Потом твои бесконечные командировки и дежурства — скоро тебе станет очень некомфортно жить.

— Это почему?

— Раскидистые рога станут мешать! Натруженная шея будет ныть — опять же, нагрузка на поясницу и колени. Слушай, ну кому такой муж нужен, который постоянно отсутствует, мотается непонятно где и безуспешно за что-то борется? Поверь немолодому одинокому человеку: семья важнее работы. Вот визитка.

Все произошло очень быстро. Через два дня я успешно прошел собеседование и сообщил Белле о принятом решении. Еще через десять дней попрощался с коллегами, ставшими мне друзьями и практически родными людьми. В последний раз бросив взгляд на свое рабочее место, я вышел из дверей редакции.

По мягкой нефтяной подушке плавно скользили оптимистичные докризисные нулевые. Казалось, что сытое благополучие никогда не закончится. Жизнь продолжалась.

История любящих сердец

Мужская правда

Тут такое дело. Решил я жениться на своей девушке, которая добрая и котлеты делает. Ну, как решил? Ладно, расскажем обо всем по порядку.

Жена считает, что я сгущаю краски, перегибаю палку и вообще все неправильно рассказываю. Но «я — художник, я так вижу». В конце концов, сейчас свобода слова, а не вот это вот все, когда запрещают жаловаться даже друзьям и маме!

Короче. Был когда-то я свободным и красивым, как дикий мустанг-иноходец. Даже небольшой лишний вес и наличие пивного пузика практически не портили портрет величавого дикого жеребца. Скакал я себе по просторам, пронзая время и пространство, резвился на зеленых лугах, вкушая свежую весеннюю травку. Бл@, очень красиво!

Но были у мустанга враги — подлые охотницы, которые хотели заарканить и подчинить себе гордое прекрасное животное. Им не нравилось, как радостно и фривольно, то есть привольно, скакал и ржал жеребец — они хотели забрать у него скакалку и ржалку. К счастью, мустанг с легкостью обходил все капканы, западни и районные загсы, регулярно вырываясь на свободу. «Хрен вам, а не мою упругую жопку», — как бы ржал иноходец, уходя от очередной погони.

Но однажды на лужайку, где пасся гордый жеребец, приехала новая охотница. Судя по всему, опытная, хотя она впоследствии всегда опровергала подобные обвинения. Охотница была очень красивая, и жеребец заинтересовался. Каждый день она подманивала его чувственными губами, точеной фигуркой и округлыми формами. Мустанг облизывался и постепенно подходил все ближе и ближе. И однажды охотница даже дала ему потрогать свои приманки. «Приятное», — подумал иноходец. Теперь он уже скакал возле охотницы и перестал бегать по чужим лужайкам.

И вот как-то раз он услышал звон уздечки.

— Ты знаешь, мои мама с папой хотят приехать ко мне в гости. А раз они будут здесь, давай моих родителей познакомим с твоими. Чтобы им два раза не ездить. У нас же серьезные отношения. Правда?

Мустанг был готов сорваться с места в карьер и показать коварной охотнице, что свобода ему важнее жизни. Но тогда бы он лишился всех тех приятных игрушек, которые он так любит. «Ладно, — подумал гордый, но слегка наивный и доверчивый жеребец, — уздечку в случае необходимости я смогу сорвать. Охотница меня плохо знает».

Простодушное животное ошибалось. Уже через пару месяцев у него зачесалась спина — оказалось, что охотница прилаживает на нее седло.

— Ты знаешь, хозяйка меня выселяет со съемной квартиры. Мне некуда ехать, только к тебе. Давай вместе жить.

Снова паника и желание ускакать навстречу закату! Но опять же, игрушки. Да и неудобно как-то бросать охотницу на улице, все-таки уже не чужие люди. И вновь красивый, но как выяснилось, слабохарактерный и мягкотелый жеребец покорился судьбе. «Ладно, хрен с ним. Буду ходить пока с седлом. Вроде не трет. Но тавро на жопу никогда не дам поставить!» — вот так думал простодушный и бесхитростный иноходец.

И совершенно зря. Очень скоро мустанга профессионально объездили, научили не топать копытами по ламинату и относить носки в стирку. И затем в торжественной обстановке при стечении родственников с обеих сторон поставили тавро на жопу и поставили в стойло.

— Ваш корабль под именем семья отправляется в долгое плавание по реке с названием жизнь…

Вот так я вижу эту историю. И я помню, как на свадьбе все родственники охотницы смеялись и хохотали, а мои, по понятным причинам, плакали и грустили. Помню и никогда не забуду!

И в кого я теперь превратился? Покорный и смирившийся со своей судьбой, я теперь пишу жене изящные и восторженные стихи, воспевая ее красоту и разные женские прелести.

'О Боже, как упруги,

Полужопия супруги!'

Или:

'Руки мои так и тянутся к тите,

Твой третий размер очень нравится Вите!'

А вот еще:

'О боги, какие ноги,

Даже у богов, нет таких ногов!'

Вот в кого я превратил. Вот такая история произошла со мной. И никакие краски я не сгущал…

Женская правда

Ох, и наплел же этот жеребец ерунды! Гляньте, товарищи, ржалку у него отобрали. Давайте лучше я расскажу, как все было на самом деле.

Плачет наш проходимец, то есть иноходец, мол, оторвали его, бедненького, от полянок и лугов. Да из болота его вытащили! Он же в пивнушках, бильярдных и ночных клубах резвился. Еще бы пару лет — и откинул бы копыта, поскакун. А небольшой лишний вес, как он о себе рассказывает, делал его более похожим не на жеребца, а на бегемота. Когда он ест свою любимую колбасу, того и гляди, перелом второго подбородка наступит или вывих заушных мышц. Насчет упругой жопки ничего не скажу, жопка хорошая, но разговор не об этом.

Пишет наш конь, что взяла его в плен опытная охотница. Нагло врет. Он же, когда увидел мое декольте с открытыми плечами (я не специально, так получилось), сразу сам прискакал. Отгоняла даже, но прибился и не отходит. Стоит, слюни пускает, копытами тилибонькает, комплименты делает. На свидание позвал, ухаживал. Соблазнил бедную лошадку (это я уже о себе). Тут еще надо посмотреть, кто — жертва, а кто — охотник.

Да, родители действительно ко мне в гости приезжали. А когда он еще замуж позовет? Неизвестно. Вот и предложила познакомить наших родителей, раз уж они приехали, скажем так, авансом. Опять же, какая экономия на транспортных расходах и логистике! С квартирой тоже ситуация случилась. Хозяйка других жильцов нашла. А что, собственно, плохого, что я к нему переехала? Хоть чистый и глаженный на работу стал скакать. Да, носки в стирку приучила относить. Так в квартире только чище стало.

А потом: какое горе, тавро ему на жопу поставили! Приложи подорожник — глядишь, зарастет твоя незаживающая рана. Запомнил он, видите ли, что мои родственники смеялись и улыбались. Правильно, за жеребца этого радовались, какая у него жена будет замечательная. А его родственники плакали, потому что они депрессивные и не умеют наслаждаться жизнью.

Вот это действительно правдивая история, а не какое-то жалкое и маловразумительное кудахтанье изловленного и поставленного в стойло бегемотоподобного мустанга.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Жизнеописание оболтуса

Оглавление

Советские каникулы

Алма-Ата — Москва

Москва

Москва — Львов

Львов

Львов — Брест — Берлин — Хальберштадт

Встреча в Хальберштадте

Знакомство с Хальберштадтом

Солдаты и офицеры

Sovietflix

Новые остарбайтеры, таинственный полковник и бункер фашистов

Бизнес на третьей мировой и стрельбы на полигоне

Офицерская дружба и жизнь на военной базе

Хальберштадт — Варшава — Львов — Алма-Ата

Часть 2 Другая жизнь. Манящий потусторонний мир

Крещение поганых

Незаслуженная олимпиада

Удачная история

Финансовые дела

Первая собака

Шаолинь в двухкомнатной квартире

Случай в военкомате

Лучшее в мире образование из 90-х

Тележурик. Первые шаги

На страже стояков

Первая нормальная работа

Творцы сенсаций

Будни и сны

Туманные перспективы

Рабочая обстановка

Позорище

Молодость и нехорошие женщины

Неудавшаяся сенсация

Губы бегемота

Легкие деньги и тяжелые последствия

Группа «Чайф»

Субботние обязанности

Короткие истории

Продажные выборы

Мальчик без лица (жуть, как страшно)

Милицейская история

Дорожные заметки

Британские коты и русские женщины

Жизнь продолжается

История любящих сердец

Nota bene